|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
— ...Мы уже проиграли, это очевидно. Для них наша добровольная капитуляция — вопрос престижа, для нас — выживания. У нас еще есть шанс восстановить гильдию и начать все с нуля. Мы можем спасти наши семьи. Мы можем выторговать жизнь хотя бы для учеников, еще не прошедших второе посвящение.
Но для этого всем собравшимся здесь придется умереть. Не столь уж высокая цена, не так ли?
* * *
Кантон Хора, двенадцать лет спустя. Точное местонахождение неизвестно
Если существует на свете вещь, которую я по-настоящему ненавижу, то это безвыходность.
Нет, говоря откровенно, есть еще множество других замечательных вещей. Целый список, ненавидь хоть по пунктам, хоть скопом, но... какой смысл делать хоть что-то, если от этого ничего, совершенно ничего не изменится? Серый — цвет неба в окне из переплетенных веток, серый — цвет облетевших рощ и замшелых валунов, серый — вечные зыбкие сумерки, туман, сырыми мохнатыми лапами заползающий в душу и смотрящий на мир через мои глаза. Иногда хочется лечь и не двигаться — или просто шагнуть с обрыва — но останавливает мысль, что в этом тоже нет смысла.
Очередной безымянный город — три дома, два трактира, шлагбаум — выглядел так, словно на него сошел сель. Ничего страшного, это кантон Хора, буферная зона, наши северные границы. Низкие горы, где всегда идет дождь, или снег, или все вместе, города, медленно умирающие вместе тем, как истощаются шахты, и люди, давно махнувшие рукой на все, включая самих себя.
То, что началась улица, отмечали только разливы грязи, поверх которых кто-то кинул тонкие доски. По большему счету, мне было не интересно, куда я попал в этот раз — последовательность действий затвержена до автоматизма. Найти приют, пережить еще одну ночь, а завтра... завтра все начнется заново. Есть принципы, есть совесть, а есть такая штука, инерция, и я живу с ней в полном согласии.
Знакомая речь заставила сбиться с шага, а сердце замереть в предчувствии беды. И, преодолевая малодушное желание зажмуриться, я поднял взгляд, уже зная, что увижу.
Сбитый шлагбаум валялся на обочине, но дорога за него отомстила. Древняя самодвижущаяся повозка проехала буквально пару метров, завязнув колесом в глубокой луже, и водитель, высунувшись по пояс, переругивался с таможней. Взаимопониманию не помогала плохая погода, плохое настроение, упрямство сторон и то, что говорили они на разных диалектах. Но страсти кипели довольно вяло — все понимали, что договариваться придется.
Двое пассажиров стояли у лужи и курили. Плотные накидки, боевые цепи, черные семилучевые звезды магов... Как будто герои кошмаров, в которых я много лет представлял эту встречу, шагнули из воображения в реальность. Темные.
Холодок в груди превратился в ледяную глыбу. Тревога требовала натянуть капюшон глубже и броситься в укрытие, но я заставил себя идти ровно, не прибавляя шага. Мало того, что ползущий в тени домов человек обязательно привлечет внимание — тут и утонуть недолго. Они здесь не за мной, они не могут быть за мной. Гильдия не вспоминала обо мне столько лет, не может быть, чтобы она прислала карателей только сейчас!
...Путешественники проводили меня равнодушными взглядами и вернулись к перепалке. Действительно, почему бы им не приехать просто так? Хора — свободный регион, и темных здесь нет только потому, что ни один нормальный человек по своей воле сюда не поедет. Не иначе как проштрафились перед высшими и отправились в ссылку. И не стоит мнить о себе слишком много; нет причин. Все закончилось. Все. Остается только в это поверить.
Размокшая дверь поддалась с трудом. В лицо пахнуло теплом, дымом и прогорклым запахом еды; жировые свечи на большом колесе, скорее чадили, чем освещали, но уж лучше так, чем промозглая хмарь за стенами. Пауки с потолка не падали, рокот голосов мерно бился о стены, но даже взрывы смеха, какие-то придушенные и натужные, не скрывали повисшего в воздухе напряжения. Люди не смотрели, старательно не смотрели в дальний угол, где в плотных тенях, за широким пустым столом устроились двое — в покрытой узорами одежде и расшитых налобных повязках.
Я помедлил на пороге и осторожно двинулся вперед, стараясь никого не задеть. Гончие — далеко не самые опасные существа, призванные из другого мира, но самые упертые и прилипчивые. Наивно думать, что они меня не заметили; это первое, что они сделали, и убегать сейчас... без проблем. Это мое предназначение, мой дар, мое проклятие. Просто достало.
— Добрый вечер, — мокрый плащ полетел на скамью, и я дружелюбно кивнул Призванным, садясь напротив. — Тхиа.
Левая фигура угрожающе дернулась и затихла, повинуясь короткому жесту соседа. Командир гончих наклонился вперед, сверкнув рдяно-красными искрами в глазах и на удивление ровно спросил:
— Кэрэа. Ты издеваешься?
Шепот за спиной стих, и я практически почувствовал, как посетители навострили уши, ловя каждое слово. Гончая предупреждающе сощурился поверх моего плеча — люди мгновенно притворились, что крайне заняты и не обращают на нас ни малейшего внимания — и чуть понизил голос:
— Долго ты еще собираешься шататься за нами по пятам?
Стальные загнутые когти постукивали по столу, отбивая неровный ритм. Я едва не брякнул, что у гончих хотя бы есть цель — после этого меня точно выгонят на улицу, в холод, дождь и непогоду.
— О, прости за навязчивость.
— Сидеть! — Тхиа резко хлопнул по столу, и чуть мягче добавил: — Всегда приятно тебя видеть. Хоть убедиться, что ты действительно существуешь, и мы не охотимся за призраком.
— Даже и не знаю, что на это сказать.
— Лучше ничего, — кисло признал собеседник и откинулся назад, подзывая трактирщика. — Эй, ты, человек за стойкой! Тащи сюда...
— Никакого вина и крови, в любых пропорциях. Тут нет ни того, ни другого, а то, что есть, лучше так не называть.
— ... травяную бурду со жгучей отравой. Что бы со мной сделали дома за такую встречу?
Хозяин постоялого двора шел к нашему столику как на эшафот, разом уверовав во все слухи о заарнах сразу. Гончие, как и многие другие Призванные, были заарнами; заарны назывались так из-за своей родины, Заарнея, а Заарней назвался так, потому что так выговаривали люди. Хотя для меня этот набор звуков всегда звучал как Хсаа'Р'Нэа или что-то вроде того, но на двух апострофах никто язык ломать не будет.
— Мята, корица, имбирь, — расшифровал я с извиняющейся улыбкой. — И, Тхиа, к желанным гостям ты и я не ближе, чем к твоему миру.
— Большое спасибо...
— Вашему нанимателю?
Заарн бессильно отмахнулся.
Тепло медленно расходилось по телу. Не хотелось никуда идти, ни о чем спорить — просто молчать, наслаждаясь похищенной у судьбы минутой покоя, и слушать, как в трубах завывает ветер. Или не в трубах, или не ветер, так ли это важно? Гораздо больше гармонию нарушал спутник Тхиа, совсем еще юный, с едва начавшими темнеть волосами нелюдь, и от чьего голодного немигающего взгляда хотелось спрятаться за бронированной дверью с непременно серебряными шипами.
— Новичок?
— Это... — гончая подцепил младшего за подбородок, с долей брезгливости заглядывая в лицо: — Это Ингви. Прислали вместо.
— С Хэльджи все в порядке? — я почти не ждал ответа, и ответа не последовало. — Ну, ты хотя бы его не убил и не выпил душу, как у вас принято.
Тхиа равнодушно передернул плечами, показывая, что традиции есть традиции, а он сам себе поражается.
— Это же тот самый... — на этот раз новичок таращился на командира, с недоумением и злой обидой. Цель сидела совсем рядом, до цели можно было дотянуться, и цель нельзя было тронуть — подобные противоречия оказались за гранью его понимания.
Где же моя вежливость? Наверное, издохла еще тогда, когда был зачитан первый смертный приговор. С тех пор ее воскрешения выглядят так себе.
— Да, Тсо Кэрэа Рейни. Это я.
Про приятное знакомство говорить не буду. До такой степени лицемерия даже я еще не докатился.
— Последний магистр светлой гильдии, — с каким-то садистским наслаждением закончил Тхиа.
— При мне она перестала существовать, так что гордиться тут нечем.
Как сказать, как сказать. Не всем такое удается.
— Вот именно его мы ловим уже восьмой год.
— Семь лет и четыре месяца...
— ... пятнадцать дней.
— Ты тоже считаешь?
— Отмечаю. Крестиками, — с ненавистью процедил собеседник, до полусмерти перепугав подошедшего трактирщика. — Жду, когда по твоей милости можно поставить крест на всем остальном.
Я с наслаждением вдохнул ароматный пар; холод окончательно ушел, и глаза сами собой начали слипаться. Когда нужно идти вперед несмотря ни на что, нельзя останавливаться; но у меня просто не осталось сил. Лимит исчерпан, и я больше не могу лгать себе, что в этом есть смысл.
— В городе темные.
От новости Тхиа попросту отмахнулся, перегнувшись через стол и с отвращением глянув на листья, плавающие в воде:
— Кэрэа, как ты способен это пить?
Просто — я почти не чувствую вкуса, да вообще мало что чувствую. А то, что вызывает эмоции, чаще сдвигает их далеко в отрицательный спектр.
Движения Ингви, все это время изображающего невидимку, я не уловил. Вот он маячит напротив — и вот он уже скорчился на скамейке, прижимая к себе выбитое запястье, Тхиа вновь брезгливо щурится, а я пытаюсь успокоить бешено колотящееся сердце и свернуть почти раскрывшуюся сеть перехода. Расслабишься в такой компании, как же...
— Я объясню, хорошо? — я дождался согласного кивка и обернулся к яростно зыркающему новичку. — Ингви, ты действительно думаешь, твой командир сидит здесь и мирно разговаривает со мной от хорошей жизни? Мой дар — мгновенное перемещение. Ты можешь меня схватить, но он все равно сработает быстрее.
И меня не спросит, что показательно.
Повинуясь непонятному мне жесту, младшая гончая выскользнул из-за стола и сгорбившись двинулся к лестнице. Он мне не поверил, я это знал, и он обязательно попытается — пускай, это все равно ничего не изменит.
Тхиа подпер голову рукой и тоскливо произнес:
— И не надоело?
А вот это слово вообще реальность не передает.
— Сдайся, а?
— Отступитесь?
— Тебе никогда от нас не скрыться.
— Вам никогда меня не поймать.
— За безнадежность!
— За бессмысленность! — мы стукнули кружками и почти с сочувствием переглянулись.
Есть некая гармония в этом равновесии. Хотя о чем это я? Им-то за это платят.
Нам всем, светлым, необходимо ощущать чужие эмоции. Необходима поддержка, необходима привязанность. Одиночество много хуже, чем голод и пытки; вместе можно пережить все. Разумеется, это не оправдание разговоров с врагом, но кому нужны оправдания? Так даже лучше. Обрывать эту нить будет не так больно.
— У нас контракт, — с отчаянной надеждой напомнил гончая. — Кэрэа сдавайся уже по-хорошему. Все равно ты рано или поздно ошибешься. Мы тебе ничего не сделаем, обещаю, просто довезем до Лонгарда и сдадим на руки Лоэрину, и забудем как страшный сон. Только надень это, и все, уберемся уже из этой гнилой дыры!
Я провел пальцем по гладкой поверхности и взял ошейник со стола. Широкий, с атласной мягкой подкладкой внутри, с перламутровыми чешуйками и тонким серебряным узором; от места касания пробежали переливающиеся волны, и белоснежная змейка сонно зевнула, показывая длинные алмазные клыки. Один укус — и полная блокировка способностей к перемещению. Творения Лоэрина раз от раза становились все прекрасней.
— А прошлый был проще.
— Тебе лучше не знать, сколько стоил даже тот.
— Мои глубочайшие сожаления. Наверное, его еще можно достать... ну, из той пропасти, куда я его закинул.
— Кстати, Лоэрин посылает тебе письмо, — не стал пререкаться Тхиа.
Я вяло посмотрел на толстый конверт, заверенный печатью.
— Сулит златые горы?
— Златые горы были в прошлый раз.
— Он уже начал писать мне целые романы. Оставь, я все равно не буду это читать.
— Слушай, Кэрэа, он ведь не отвяжется. Передай хоть пару слов. Должно же существовать хоть одно условие!
— Трон гильдии. Тогда, быть может, я подумаю.
— Понять не могу, чего ты добиваешься, — недоверчиво протянул собеседник. — Что ты дальше собираешься делать, Рейни?
Эти вопросы слишком сложные, я отвечать не буду.
— Сколько можно поминать прошлое? Война давно закончилась, твою гильдию реабилитировали, светлых больше не преследуют, все! Там полно других проблем, о вас уже забыли. Тебе предлагают идеальные условия — что тебя не устраивает, в конце концов?!
Что самое печальное, он был прав. Почти.
Лоэрин Дэлла Гефаро был исследователем, гениальным мастером и нейтралом, то есть достаточно богатым, чтобы откупиться от гильдии. В отличие от других, он желал получить секреты и светлого дара. Я мог остаться еще тогда, что-то изменить, но... когда выдался шанс, я просто сбежал — от страха, от боли, от выбора и от ответственности. Но вот как раз от них я сбежать так и не смог.
Мир чуть дрогнул, смазываясь, и я привычно скользнул на Путь, легко проходя между прозрачными лепестками, окружающими гостиницу со всех сторон. Они смыкались, готовясь заключить здание в непроницаемый шар; еще десяток секунд, и я бы оказался заперт внутри, полностью во власти гончих, а так...
Как обычно, в общем.
Не стоило сегодня так наглеть, но отчаяние и скука толкают на опасные вещи. Тхиа, Тхиа, длинные монологи не по твоей части, я даже успел прихватить плащ. Так, а это еще зачем?! Я потряс рукой, но обвившаяся вокруг запястья змейка только насмешливо сверкнула глазками-бусинами и ласково боднула ладонь. Тьфу, зараза. Опять что ли выверты светлого дара? Стоило бы разбить ее о камень, но... она неживая, но все равно жалко. Всегда жаль портить чужое творение.
Без мысленного приказа ошейник не сработает, а потом что-нибудь придумаю. Хора — это туман, грязь и пропасти.
Едва прикрытая листьями грязь хлюпала под ногами. Вновь начался дождь, заволокший даль серой пеленой с мелькающими то тут, то там желтыми и красными пятнами. Гладя артефакт, уютно свернувшийся на руках, я шел вглубь рощи без особой цели. Возвращаться было некуда; передо мной были открыты все пути, но среди них не было единственного — того, по которому я мог бы пойти.
История стара, как мир. Жили-были две гильдии, не слишком мирно, потом поссорились, и одна гильдия уничтожила другую. Начиналось это глупо и бестолково, когда все уже готовы были сражаться, но никто не знал — с кем конкретно и как. Закончилось все быстро и кроваво, и дольше тянулись суды. В любой войне есть победители и побежденные. Нам не повезло.
Светлая гильдия перестала существовать. Мир не рухнул, равновесие не пошатнулось — не было никакого равновесия — а уцелевшим приходилось жить дальше. Пока получалось... так себе.
Война закончилась уже давно. Аринди лежала по ту сторону туманов, не отпуская и не позволяя забыть о себе. У меня не осталось сил прятаться; но сил сделать шаг и разорвать замкнутый круг не было тоже. Я прижался затылком к дереву, запрокинув голову к небу. Наверное, мы действительно слабее. Слишком легко ломаемся, слишком легко поддаемся давлению, слишком легко сдаемся... Я не могу выбирать. Не сейчас. Слишком рано!
— Прошу, дайте мне знак...
Но тучи продолжали хмуриться, не спеша снисходить судьбоносными видениями. Из глубин памяти, как это всегда бывало на границе срыва, появилось имя, в которое я вцепился, как в якорь.
Шеннейр.
Сознание очистилось, позволив вновь глядеть на мир трезво. У меня еще полно времени, я ждал семь лет — семь впустую пропавших лет — и ничего не изменится, если к ним добавится еще немного. Незачем менять устоявшийся порядок вещей на...
И, быть может, этот все более редкий момент просветления меня и спас, когда взвывший во силу инстинкт опасности швырнул меня на Путь прямо из-под носа стремительно метнувшейся вперед тени. Впрочем, как и всегда.... я заторможено перевел взгляд на разорванный на груди плащ, чувствуя, как внутри нарастает панический холодок. Враг был невероятно быстр и бил на поражение — то, с чем я не сталкивался уже давно. Все, хватит думать, пора валить отсюда!
Но призрачный поток вовсе не собирался уносить меня прочь, оставив одинокой точкой висеть в пустоте. Ни вдохнуть, ни пошевелиться; ни верха, ни низа, только рваные пылевые вуали, трепещущие нити чужих путей и вязкое серое безвременье, в котором я застрял как муха в янтаре.
Неотвязные кошмары, мучившие меня с получения дара, становились реальностью — а ведь могли бы сбыться и раньше, и не мучать так долго. Достойное завершение короткого, бестолкового и бессмысленного существования.
Вопреки надеждам, бестолковость существования прекращаться не спешила. Сквозь серость проступил багрянец; под ногами захрустела скользкая стеклянистая галька, дымчатой пустыней тянущаяся до горизонта, а над головой раскинулось чужое небо в лиловых сполохах с плоской, как будто вырезанной из картона, тенью солнца. Чужое небо чужого мира. И, что самое худшее, враг перемещался вместе со мной.
Слишком короткие волосы, слишком темные фиолетовые глаза, слишком самодовольная ухмылка, и плотные дымчатые крючья, впивающиеся в тело, тянущей болью подтаскивающие ближе. Если это то, что чувствуют иномирники во время открытия врат, то я понимаю, почему они такие злые.
Заарнский призыватель тряхнул неровно обрезанными прядями и взмахнул коротким изогнутым клинком. Противник двигался заторможенно, как будто рывками, и лезвие опускалось медленно... очень медленно... достаточно медленно, чтобы серебряная змейка пружиной взметнулась с моего плеча, оттолкнулась от клинка и впилась в бледную шею чуть ниже уха, сворачиваясь в металлический ошейник и щелкая застежкой.
Нелюдь покачнулся и рухнул на колени, цепляясь за нежданное украшение, и врата захлопнулись, обрывая нити. Искажение завертелось в калейдоскопе, скрученный в узел Путь распрямился, отправляя меня обратно, в до боли родной мир, в невыносимо знакомую рощу... так и смотрел бы на ее раскисшее великолепие, вдыхая сладкий воздух, которым хотя бы можно дышать! Понять бы еще, где она находится. Напоследок пнув корягу, я смирился с тем, что выбираться придется пешком, по старинке, не полагаясь на опасный дар.
Я ждал знак? Можно радоваться, дождался.
* * *
Испокон веков люди нарушали закон, открывая врата в иной мир и заключая контракты с его обитателями. Но чтобы заарны тащили к себе людей — не было ни разу. Не потому, что не хотели, а потому, что не могли. И телепортироваться они тоже не умеют — как и люди. Но если есть одно исключение... Оказывается, если два существа встретятся на пути, то одно способно утянуть за собой другое.
Еще один опыт, который я бы не хотел приобретать. Мой опыт, он весь такой.
Ощущение мелких крючьев под кожей никак не желало исчезнуть, сколько я не убеждал себя, что это лишь самовнушение. Интересно, мог ли я вытащить того призывателя в наш мир? Сбереги Свет от подобных встреч; в гости так не приглашают, даже темные. Руки коротки.
Заросший травой разбитый тракт уводил в стремительно темнеющую даль, такой же унылый и заброшенный, как и эта придорожная гостиница. Деревянное строение одиноко мокло под дождем, почерневшее и просевшее на один угол, и только огоньки в заросших грязью слюдяных окошках подсказывали, что оно все еще обитаемо. Идти туда не хотелось, но я уже сделал это один раз, а значит, смогу и во второй.
Внутри было пусто, сумрачно и почему-то сыро, отчего гнилая солома хлюпала под ногами; двое мужчин у стойки одновременно попытались подняться, смотря на меня, будто и не чаяли больше увидеть.
— Итак, — я с сомнением оглядел небритого тощего мужчину, еле-еле стоящего прямо, пытаясь не замечать ни взглядов в упор, ни перешептывания высунувшихся в общий зал девушек в синих передниках. — Очевидно, вы доктор?
— Это... вы все-таки вернулись... — отмер хозяин гостиницы, и куда бодрее продолжил: — Мессир Густав, лучший цирюльник на всю округу.
— Нелюдя не возьму, — сипло возвестил тот, придвигая мне оставленные заранее деньги. — Две монеты — за вызов.
Я с дрожью оценил грязные каемки под обломанными ногтями, инстинктивно прислушиваясь к шушуканью служанок:
— Заглядываю — а он глазищами из угла так и сверкает! Думаю — щас бросится...
— И как?
Ответ прозвучал почти разочарованно:
— Не бросился...
Я повернулся к болтушкам, сдерживая рвущиеся с языка слова, но так ничего и не сказал. Бесполезно.
— Сколько вы хотите?
Мессир Густав с сожалением развел руками:
— Не возьму, не проси. А вдруг тяпнет?
Проблем уж точно будет меньше, чем если кого-нибудь укусит тот же цирюльник. У гончих хоть слюна стерильна.
— Тьфу, только душу губить. Дождешься с этих тварей, чтобы сами подохли, — влез трактирщик с несомненно личным опытом. — Не ходил бы ты туда, парень.
... Красные капли на белом снегу. Красноглазая тварь с распоротым животом, все еще цепляющаяся за жизнь и огрызающаяся на любые попытки приблизиться...
Умри. Замолчи. Да сдохни же наконец!
Я открыл глаза и потряс головой, с трудом разжав вцепившиеся в край стола пальцы.
— Он просто ранен.
Мужчины переглянулись и, словно это оправдывало все, хором произнесли:
— Так ведь нечисть же!
А может, и оправдывало.
На кухню я даже заглядывать не стал — хватило прошлого раза — и трактирщик догнал меня уже на лестнице, узкой и скрипучей.
— Это... вы сами-то справитесь? Может подождать и уже потом... того... по частям продать... я людей-то знаю, к кому обратиться...
Я посмотрел в умильные глазки и с улыбкой уверил, что как-нибудь справлюсь сам. Что самое странное, он действительно хотел помочь и искренне беспокоился за меня. Потемки чужих душ порой заводят в тупик.
Заарны ужасно относятся к своим раненым. Даже темные поддерживают друг друга; заарны с радостью добивают неудачника и забирают его силу себе. Призванные вынуждены держаться вместе, и нравы у них мягче, и Тхиа просто заботливый папаша, а не командир, раз бросил своего не посреди дороги, а в гостинице. Хотя разницы в принципе никакой.
Лестница вела на чердак, в маленькую вытянутую комнату, душную и темную из-за закрытого окна. Кроме дряхлого стола, колченогого стула и кровати с ворохом тряпья внутри не было ничего, зато по сравнению с предыдущим посещением здесь хотя бы прибрались. Я кинул рюкзак на стол и распахнул ставни, впуская свежий осенний ветер.
Из-под груды одеял донесся мученический стон:
— Опять ты.
— Кто же еще? — я потянул краешек ткани на себя, заставляя спрятавшегося под ней заарна пошевелиться. — Я думал, ты уже пожаловался Тхиа.
И тот в засаде поджидает, что ли. Хэльджи намертво вцепился в одеяло, не собираясь отдавать ни пяди, и огрызнулся:
— Это был дурной сон, просто дурной сон.
— Положительный настрой — это хорошо, — я с беспокойством отметил бледно-розоватую радужку с россыпью белых точек, красные капельки на запястьях и отслаивающиеся ногти. Скоро кровь выступит на губах, веках и ладонях, потом будет сочиться через каждую пору... Хэльджи, самый спокойный и дружелюбный из гончих, был мне симпатичен. Жаль, что пострадал именно он.
Помощи от местных ждать не стоит — из меня целитель лучший, чем из них доктора. Пользы нет, зато вреда тоже. Поиски бинтов плавно перекинулись на первый этаж, и под материал для перевязки подошла простыня — после моего первого прихода тут действительно появилось нечто чистое. Иномирник завернулся в отвоеванное одеяло, враждебно глядя из кокона, но его хотя бы не пришлось кормить силком — в прошлый раз меня спасло только то, что по условиям контракта охотники не могли причинять мне вред. Определенно, жертве моих экспериментов стало лучше. Удивительные вещи творятся.
— Что это?! — почти паническое восклицание нагнало меня уже у дверей. Хэльджи смотрел на маленькую ложечку со стекающей с нее золотистой массой с таким видом, будто только что раскусил головку чеснока. Нечищенного.
— Я принес тебе мед.
— Он же сладкий!
— В этом и суть.
— Ты мне мстишь, да?
— Угадал.
Я нашел у кровати кривой меч — ятаган? — и принялся кромсать простыню на полоски, прикидывая, удастся ли уговорить нелюдя на перевязку, или придется привязывать его к кровати. Тот уже тянулся к оружию и шипел, требуя отдать.
Раненые заарны — ужасные существа. Ведут себя как дети.
— Я понял, — мрачно сказал гончая, следя за мной мутным нехорошим взглядом. — Вас, светлых, привлекают боль и смерть, и поэтому ты со мной возишься.
От смеха ятаган сорвался, попав по руке. Я замотал царапину последним обрывком ткани и подступил к кровати, положив оружие на место и придвинув тазик с горячей водой:
— Мне нравится эта теория. Есть в ней... что-то эдакое.
Края раны, идущей по животу от края ребер, почернели и вздулись. Выглядело это плохо; с другой стороны, я не знал, что это значит для иномирников — они поразительно живучи и уязвимы одновременно.
— Я все равно уже мертвец, — упрямо заявил Хэльджи. Он даже не морщился, когда мокрая ткань касалась кожи, но хотя бы не мешал перевязке. Или был слишком слаб, чтобы мешать.
— И что, я зря трачу на тебя время? — я пододвинул ближе позаимствованную у хозяина гостиницы жаровню.
— Это ненормально.
Как будто я обязан следовать каким-то правилам. Это единственное, что я приобрел — возможность не оглядываться ни на кого.
— Я свободный человек и делаю то, что хочу. Мне даже родная гильдия не указ, потому что ее больше нет.
Маленькая печка быстро согревала воздух, но гончая все равно кутался во все теплые вещи, которые нашлись в комнате. Параллельные миры — далеко не самое приветливое место.
— Мне все равно, зачем вы, людишки, друг друга убиваете, — с запинкой начал заарн, и становилось ясно, что ему непривычно говорить на такие темы. — Но как вы, ты и такие, как ты, в это влезли?
Мы это начали. И у нас очень неплохо получалось.
— Когда я учился, было принято ненавидеть темных. Говорили, что они готовятся напасть на нас, мы тоже готовились напасть в ответ, а потом как-то все произошло... в городе начались стычки, появились жертвы, потом темные ударили по одному из наших светлых источников, и покатилось.
Я мало что помню из первых дней; помню страх, но суматохи не было — все знали, что делать. Нельзя назвать неожиданностью то, к чему так старательно готовились.
— На разведчика небось учился, — прокомментировал собеседник, но мне нечем было его порадовать:
— Фольклористика и этнография, — уловив замешательство, я пояснил: — Традиции.
— У вас есть военные традиции? — фыркнул Хэльджи. — Смешно.
— Мы не хотели воевать. Просто для того, чтобы жить в мире, надо было уничтожить всех темных.
Серый сонный вечер сменился промозглой синевой сумерек, укрывших улицу и двор. Солнце медленно умирало, оставляя осколки себя в опавших листьях, путаясь в черных голых ветках, и никто не мог ничего с этим поделать.
Скоро последний осенний праздник. В этот день темный и светлый магистры вместе проводили торжественный ритуал, провожая старый год, и все праздновали, встречая зиму... Интересно, радуются ли темные, что теперь делают это одни.
— Знаешь, почему Тхиа меня не убил? Он знал, что ты не выдержишь, и будешь крутиться где-то рядом.
— Молодец Тхиа, — равнодушно отозвался я, вырываясь из воспоминаний.
— И он скоро будет здесь.
— Ничего, я подожду.
— Убирайся! — гончая с трудом повернул ко мне потемневшие узкие глаза цвета засохшей крови и вцепился отросшими когтями в боковины кровати. На бледной шее вздулись темные вены; он кусал губы, не в силах выдавить ни слова, зачем-то сопротивляясь магическому договору...
Но в этом смысла было не больше.
— Разве ты не должен за мной сейчас следить и радоваться, что я попадусь, а не гонять?
— Я больше не в команде, ничего я не должен, — пораженчески отозвался заарн, уткнувшись в подушку и с бессильной злобой воткнув когти в матрас.
Вот она — главная беда тех, кто работает за деньги, а не за идею. Я обошел кровать, заставив иномирника прижаться к стенке, обнимая свой ятаган.
— Я уговорю Тхиа взять тебя с собой. Ты мне веришь?
Он поежился, отползая еще дальше:
— Ты страшный. Ты заставил людишек впервые за все существование этой халупы сделать уборку...
Незримый барьер на этот раз двигался куда быстрее, заращивая щели, но для того, прижаться спиной к стене, держа в поле зрения дверь и окно, не понадобилось много времени.
— Тхиа! Или мы договариваемся по-хорошему, или никак!
Следующие секунды показались мне вечностью. От того, не переоценил ли я командира гончих, зависело слишком многое. Ну где же ты, где...
Лепестки замерли и прекратили сжиматься, и дверь стремительно распахнулась. Я с трудом подавил желание сползти на пол, потому что ноги внезапно отказали. Это был даже не первый шаг, а его намерение, но к нему вели семь лет... семь далеко не легких лет.
Отступать больше некуда.
— Луна вошла в созвездие Весов, в городе объявились темные, а меня чуть не убил заарнский мутант-Призыватель. В общем, я все взвесил и решил вернуться в Аринди.
Я ждал вопроса про звезды, но не того, что мне не поверят вовсе.
— Монетку бросал? — скептически осведомился Тхиа. — И когда передумаешь?
Где-то там, в пустоте, заскрежетали ржавые шестерни, с лязгом приводя в движение сложный механизм, и давно остановившаяся стрелка перескочила на следующее деление.
Время пришло.
* * *
Где-то далеко...
Иногда ему казалось, что он уже умер, и теперь расплачивается за все, что совершил.
Пусть даже он плохо помнил, что именно...
Он не знал, сколько времени прошло здесь. Дни и ночи сливались в одну нескончаемую пытку... дни и ночи ничуть не отличались друг от друга. Он давно привык к боли, голоду и ненависти. Холодной и отстраненной или жгучей и яростной — неважно. Ненависть смешна, когда скрывает страх. Тело — это всего лишь оболочка для духа.
Но тьма множеством маленьких пиявок впивалась в сознание, клубком червей копошилась в голове, доводя до исступления. Обрывки памяти рассыпались черным пеплом, разрушая то, что составляло его суть, и даже там, где раньше был его дар, зияла открытая рана. Иногда ему казалось, что он сходит с ума, и что осколки его 'Я' мечутся в агонии, пока их медленно пожирает ненасытный безбрежный мрак...
И лишь тихий зов, доносящийся откуда-то издалека, словно из иного мира, путеводной нитью звучал в темноте. Иногда он казался лишь наваждением, бредом, но этот голос возвращался снова и снова. И тогда он жадно вслушивался в каждый звук, как одержимый цепляясь за последние крохи разума.
У них не выйдет его сломать.
Никогда.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
