|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Пролог
Озорница-осень расцветила клены, обрамлявшие главную площадь Далеграда. Яркие резные кроны многоцветьем горели на фоне пока ясного неба. Нежаркое октябрьское солнце ползло к земле. Несколько широких листьев, подхваченные разыгравшимся ветром, залетели в давно высохший фонтан и принялись играть в догонялки, бестолково кружа по дну. На шершавом сером бортике сидела молоденькая девушка, цветом волос не уступавшая соседним деревьям. Короткая встрепанная шевелюра, казалась громадным кленовым листом, увенчавшим ее голову. Тонкие пальцы перебирали струны старенькой девятиструнной гитары. Слушателей не было, но певицу это, кажется, совершенно не смущало. Менестрелька негромко, но оттого не менее отчетливо, завела очередную песню:
Своей гордыней ослеплен,
Разумных слов глупец не слышит.
Быть правым может только он.
И так живет, и этим дышит.
Других не ставя ни во что,
В неправой сделке губит совесть.
И как опавшую листву
Сжигает чьей-то жизни повесть.
В доме напротив фонтана хлопнула дверь. Медная вывеска в виде глаза глухо брякнула по темным доскам. Барон Тарница вышел на улицу вне себя от гнева. Два месяца он ждал аудиенции у лучшей ясновидящей Далеграда лишь для того, чтобы она повторила уже многократно слышанное от ее собратьев по ремеслу: младенец мужеска пола, нареченный Эданом, — родной сын господина барона и его безвременно скончавшейся второй жены, баронессы Эвелины. Йожеф Тарница никак не желал с этим мириться. Его сын не может быть рыжеволос! Ну и что, что не перенесшая родов супруга обладала медово-медными локонами! Ведь старший сын господина барона от первого брака, тоже к несчастью завершившегося смертью дражайшей половины, унаследовал черты отца. Кровь рода Тарница всегда оказывалась сильнее крови приходящей.
Над площадью плыл грустный мелодичный напев, непонятно к кому обращенный. Звонкий девичий голос хорошо разносился в прозрачном осеннем воздухе.
Но рок, тасуя свет и тень,
В лицо колодой карт швыряет.
И платим мы судьбой за жизнь
Иль жизнью за судьбу, кто знает?
Отчаянье толкнет на Грань.
Ведь что творим, не понимаем.
Да только вместо большака
Все бездорожье выбираем.
Барон невольно обернулся на звук. Молоденькая менестрелька, сидевшая на бортике фонтана, перебирала струны. Слушателей вокруг не было, и девушка играла, кажется, исключительно для себя. Тарница брезгливо поморщился. Развелось бродячих певцов, словно собак нерезаных, и каждый норовит записаться в пророки...
Правда, госпожа Эола, прозванная Глядящей сквозь Время, оказалась единственной, кто рассказал Йожефу о дальнейшей судьбе его сыновей, и услышанное барону не понравилось. Ломкий, звонкий голосок, летевший в спину, заставил его ускорить шаг. Было в этой песне что-то тревожное.
Клубок запутавшихся троп,
Пути подвластные немногим.
Лишь в неизвестность уходя,
Мы сможем расплести дороги.
Куда нас случай приведет,
В дом радости, а может, горя?
Ведь мы, рискнув в который раз,
Опять поспорили с судьбою.
На противоположном конце площади, прислонившись спиной к старому клену, стоял мужчина. Плотный темный плащ хорошо скрадывал фигуру. Видно было только, что он не толст и довольно высок. И в городе оказался по воле случая, о котором только что пела менестрелька. Настоящего имени его за давностью уже никто не помнил. Сам же он предпочитал называть себя Гадесом, однажды постаив себе цель обрести силу древнего божества, он уже не сворачивал с этого пути, справедливо полагая, что волен властвовать не только над временем, но и над посмертием. К счастью, или несчастью, дальше заимствования имени дело у него до сих пор не ушло. Заметив рыжую певицу, он гадливо передернул плечами, будто увидел нечто особенно противное. Затем перевел взгляд на идущего через площадь барона Тарницу. Вот тот, кто ему нужен. Гадес криво усмехнулся.
Опоры этого мира подгнили — это он понял еще тогда, когда рухнула Граница и разразилась грандиозная кровавая смута, вошедшая в историю как Война Двух Миров.
Когда-то, на заре времен миром правили те, кто после жил лишь в сказках: стихии, духи, эльфы и множество иных древних существ, пришедших в мир, куда раньше людей. Они питали магию, они были её частью, они творили — и мир жил. Но люди, люди, мятущиеся души, последыши, жаждущие все перекроить под себя... Магии им оказалось мало, и человеческий мир принял создал себе нового бога, как зеркало отражавшего их самих. Люди отринули магию своего мира, а вместе с нею и тех, кто хранил её. Новая вера, словно лесной пожар, охватывала все больше и больше земель. Люди безжалостно переиначивали мир под себя. Все, что не вписывалось в рамки новой веры, яростно стиралось. Магия, пронизавшая само существо мира, начисто вымарывалась. Равновесие пошатнулось. Чтобы спасти, то, что ещё оставалось, древние решились на рискованный шаг, и разделили мир надвое. Восстала Граница, на долгие столетия скрывшая магию и её хранителей от людей. Но такое решение окзалось палкой о двух концах. Магия, текущая в мире подобно крови, не горела, а едва теплилась, с каждым днем грозя угаснуть окончательно. Те, кого некогда величали богами, утратили интерес к окружающему, разжирели, обленились, и потребовалась недюжинная встряска, чтобы расшевелить их, заставить снова что-то делать. Шел 1985 год от рождестав Христова. Граница, воздвигнутая некогда древними, пала — явив миру тех, кто так долго скрывался от людских глаз. Грнянула война, которой ещё не знало человечество. Война Двух миров. Магия схлестнулась с пулями и напалмом, заклятия окзались не менее действенными, чем пулеметные очереди. Триста лет длилось безумное противостояние, но не было в нем ни победителей, ни побежденных. И летом 2285 года измотанные бессмыленной войной стороны заключили перемирие. Но миру уже не суждено сать прежним. Магия, будто река, которую много лет сдерживали плотиной, хлынула в старое русло, смывая смертную пыль и вливая в опустевшие вены новую жизнь. Война перекроила привычную географию. Границы стали несущественны, все, кроме тех, что разделяли Территорию древних, Нейтральную зону и Человеческие земли.
Но, похоже, той встряски оказалось недостаточно, и история пошла по кругу. Гадес сжал кулаки. Ту, что научила его любить, безжалостной волной накрыла и утащила война. Война, которой можно было избежать, если бы иные Столпы Стихии прислушались к его словам. И тогда, на Асовом Кургане он поклялся, что не допустит повторения этого ужаса любой ценой. Но с каждым годом приближалась новая катастрофа, все меньше оставалось в этом мире созидающей энергии, все меньше творилось того, что некогда называли чудесами, хранитель времени чувствовал это. И если светопреставление невозможно предотвратить, то нужно, хотя бы сделать его контролируемым. Заставить божественных лежебок расшевелиться, но при этом дергать за ниточки их противника. Гадесу был нужен исполнитель, и, кажется, он его нашел. А посредник как раз проходил мимо облюбованного Гадесом клена.
— Господин Тарница, если не ошибаюсь? — Негромко окликнул он его, выходя из-за дерева.
— Ну? — Набычился барон, совершенно не стремившийся к общению неизвестно с кем.
— Кажется, визит к провидице совсем вас не порадовал, — усмехнулся Гадес. — Да и кому приятно услышать, что его любимое чадо сляжет, едва достигнув двадцати лет, и возможно, ужас-то какой, даже умрет.
— Кто вы такой? — Начал звереть Тарница. — Откуда вам это известно?!
— Вы можете звать меня Гадес. А известно мне не только это. Еще, например, что у вас есть и младший сын, коего вы никак не решитесь признать своим...
— И что? — Господин барон неприязненно рассматривал странного собеседника. На вид лет тридцать, хотя черт его знает, глаза-то колючие стариковские, или... юношеские? Тарница озадачено потряс головой и вновь уставился на вежливо улыбающегося Гадеса. Да нет, обычные глаза, цвета зимнего неба в погожий январский денек, и такие же холодные, даже, пожалуй, слишком, бр-р-р...
— А то, что я могу помочь вам избежать предсказанных неприятностей. — Странный собеседник многообещающе улыбнулся. — Мне всего-то нужен этот несчастный, непринятый вами ребенок...
Подобное предложение повергло Йожефа в некоторую растерянность, но ненадолго. Избавиться от бастарда (а в том, что этот младенец бастард, он не сомневался), что может быть лучше?
— Забирайте, — буркнул он.
— О, — Гадес удовлетворенно потер руки. — Заключим сделку. Как только придет назначенное время, я заберу мальчика, а взамен ваш старший сын останется жить.
— Отчего бы вам не забрать этого ублюдка немедленно? — сварливо осведомился барон.
— Увольте, друг мой, на что мне грудной младенец? — В притворном ужасе замахал руками Гадес. — Теперь выбор только за вами.
Тарница недобро прищурился. Еще шестнадцать лет терпеть этого ребенка в своем доме... Только ради благополучия Кристофа!
— Ладно, — буркнул он. — Заключим сделку.
— Надеюсь, вы пригласите меня в дом? Подписывать подобные договоры на улице — дурной тон. К тому же мне понадобятся бумага, чернила и непосредственно предмет сделки. Или вы думали, что я потребую от вас крови? — Насмешливо заломил бровь собеседник. Именно об этом Тарница и подумал, но виду не подал.
— Кровавые подписи это не более чем глупая выдумка авторов дешевых мистических романов, столь популярных среди смертных. К тому же я не против пропустить стаканчик вина за удачную сделку. — Продолжая городить прочую нагловатую чушь, Гадес думал о своем. К шестнадцати годам из несчастного ребенка выйдет отличная заготовка с прекрасным сочетанием страха, злобы и ненависти. Насколько он успел рассмотреть барона, тот не поскупится на пинки и ущипы нелюбимому чаду, и Гадес получит хороший материал для будущей марионетки. А направить всю скопившуюся злость в нужное русло станет делом техники, как и подбросить идею дальнейших действий. Он ухмыльнулся своим мыслям. О да, это заставит богов расшевелиться! А когда все будет исполнено, куклу уберут в сундук.
-...может стоит и нам вмешаться?
-Тебе бы только вмешиваться! Знаю я вас, молодых да ранних!
-Пусть все идет своим чередом!
Сия незамысловатая перепалка происходила неподалеку от того места где ещё недавно Гадес розгваривал с бароном. Три женщины, стоя под старым разлапистым кленом, спорили о прошлом, настоящем и грядущем. Самая старшая, чьи волосы уже посеребрила седина, сердито глядела на самую младшую, чьи тугие золотистые косы подобно двум толстым змеям спускались на грудь.
-Пусть все идет своим чередом, — веско повтрила средняя, примиряющее вставая между двумя ръяными спорщицами.
-Как мы можем вмешаться, если у этого младенца ещё и прошлого-то толком нет! — ворчливо отозвалась старшая.
-Если мы не вмешаемся, то у него нет будущего, — сварливо огрызнулась младшая, не спеша примиряться.
-Зато у него есть настоящее, в котором он плачет, пачкает пеленки и хочет есть! — вновь оборвала её средняя. — А в его судьбу и без нас найдется, кому вмешаться.
-Только не говори, что эта рыжая пигалица и здесь сунет свой курносый нос, — старшая женщина недовольно поморщилась. — Она и так уже довольно путала нашу кудель!
-Прясть надо тоньше, вот тогда и не будет Слепая гостья наши огрехи расплетать, — раздраженно огрызнулась миротворица. Пусть все идет своим чередом. Ведь сколько веревочке не виться...
И все трое многозначительно усмехнулись, спрятав в уголках губ конец этой старинной фразы. Три сестры, три старшие норны, медленно истаяли в прозрачном осеннем воздухе.
-Нет, ничего нельзя изменить. Что спрядено, то спрядено, — недовольно поджав токие старческие губы, думала Урд.
-Ничего, я ещё поборюсь за его будущее! — ожесточенно размышляла Скульд.
-Пусть все идет своим чередом, — думала Верданди, тепло улыбаясь своим мыслям.
Глава 1
Тусклый свет восходящего солнца вяло пробивался в комнату сквозь плотные портьеры, еще больше усиливая гнетущую атмосферу, царившую в спальне. Мастер демонолог, досточтимый мэтр Хельги Криэ, осторожно, чтобы не потревожить ран, подтянулся на постели, помогая себе свободной от повязок левой рукой. Правая, равно как грудь и лоб скрывались под бинтами, пропитавшимися заживляющей мазью. В комнате тяжелой пеленой висел запах лекарств. Пожалуй, не стоило соглашаться на тот сомнительный заказ. Едва ли не впервые поправ свою привычку, не зная брода не соваться в подозрительные склепы, он чуть не поплатился жизнью. Выручили многолетняя практика и проверенный напарник, уже не единожды составлявший заклинателю компанию в подобных сомнительных предприятиях. Но, как говорится, хорошая мысля приходит опосля. И теперь в архив Высокого дома Скрипто, куда он предпочел бы наведаться лично, придется отправиться так и норовящей впутаться в неприятности Иленке и ни черта не понимающему в магических делах Энгарту. При всех своих достоинствах, ни в чем колдовском, кроме оружия для охоты на демонов, напарник Хельги не разбирался.
Возле кровати, ожидая последних указаний, стояли черноволосая девушка и кряжистый мужчина средних лет. Аккуратно подстриженная русая бородка обрамляла широкое симпатичное лицо.
— Пап, может, я лучше останусь? — Участливо спросила девушка, присаживаясь на край кровати. — Мастер Энгарт и сам может съездить.
— Нет, — Криэ отрицательно покачал головой и тут же поморщился, — Скрипто знают тебя, а Энгарта увидят первый раз в своей жизни. К тому же ты хотя бы относительно представляешь, что искать в их макулатурных залежах. Документы нужны мне как можно быстрее, пока градоправитель не начал это чертово строительство! — По щеке демонолога заструился пот. — Считай, что это твоя преддипломная практика. Так ведь, Энж?
— Думаю, что после поездки, ее обучение у меня можно считать законченным, — усмехнулся в усы мужчина. Гениального мечника за несколько лет тренировок из Иленки так и не вышло, но для необходимой самообороны хватит, а уж для того, чтобы упокоить излишне ретивую нежить и подавно.
Хельги нахмурился, вспоминая, что послужило толчком к путешествию за тридевять земель. Запланированное градоправителем строительство уже давно сидело у господина демонолога в печенках вместе с расфуфыренным главой города и его неизменным посыльным, время от времени появлявшемся в доме Криэ.
— Вот... и хорошо, — Хельги облизнул пересохшие губы, пытаясь удержать ускользающее сознание. — У нас три недели в запасе, но лучше бы вам поторопиться. Надеюсь, за это время я полностью поправлюсь...
— Хорошо, — Иленка погладила отца по руке. — Выздоравливай, мы скоро вернемся. Хельги дождался, пока за гонцами закроется дверь и обессилено сполз на подушку. Клинок в ножнах у изголовья недовольно задрожал, показывая, какого он мнения обо всем этом.
— Да ладно тебе, — пробормотал демонолог, чуть повернув голову в сторону оружия, — все будет в порядке.
Меч, конечно же, ему не поверил, издав звук уж больно напоминавший саркастическое фырканье.
-Ну и пес с тобой... — буркнул Хельги, окончательно проваливаясь в лихорадочное забытье.
* * *
две недели спустя...
Изнывая от жары под раскаленными лучами злого июльского солнца. Истекая реками пота. Ежесекундно прикладываясь к фляге с водой. По дороге на Далеград, чуть сутулясь под тяжестью ноши, загребая разношенными сандалиями мягкую горячую пыль, брела... Смерть.
Только вот вряд ли кто-то признал бы Слепую Гостью, ибо не было при ней ни черного полуистлевшего балахона, ни зазубренной косы; да и на выбеленный временем скелет, с ядовито-зелеными огнями в глазницах она походила слабо. Куда больше она смахивала на миловидную девушку-подростка лет шестнадцати, худенькую и рыжеволосую, с конопушками на курносом носу и огромными чуть наивными синими глазами. Но не стоило обманываться этим милым обликом — по дороге шла самая настоящая Смерть. И то, что Ступающая Неслышно в реальности оказалась весьма далека от фольклорных о себе представлений, совершенно ее не заботило, а напротив, играло на руку. За спиной у нее, в черном матерчатом чехле на широких лямках, болталась гитара, ставшая в такую жару непосильной ношей и жегшая спину не хуже адского пламени.
Люди звали ее по-разному: Слепая Гостья, Госпожа Смерть, Бледная Дева (однако, вряд ли кто-то рискнул бы назвать ее бледной, столкнись они нос к носу). Сама же она предпочитала имя Арьята, пусть оно и досталось ей по ошибке. Но, ни случайный крестный, ни сама крестница ничуть не возражали против этого маленького недоразумения, решив оставить все, как есть.
Шагах в четырех перед нею, взбивая пыль рифлеными подошвами сапог, бодро вышагивал верный ее Поводырь — высокий ладно сложенный мужчина лет двадцати семи-тридцати, в черной безрукавке и таких же штанах. За плечами у Поводыря болтался видавший виды тощий пятнистый рюкзак. Светлые, стального оттенка, волосы были заплетены в косу, свисавшую вдоль рюкзака чуть не до копчика. Длинная челка, разделенная на две пряди и оплетенная красной тесьмой обрамляла узкое загорелое лицо.
Завистливо поглядывая на него (вот ведь циркуль длинноногий — жарит, как в преисподней, а ему хоть бы что!!!), Арьята предпочла, чтобы данный субъект был не только ее Поводырем, но и Извозчиком, а точнее Износчиком, о чем не замедлила ему сообщить. В ответ на такое предложение Поводырь ехидно заметил, что тут его и похоронят, погребенного под смертной тяжестью. Посему, Смертушке ничего не оставалось, кроме как топать ножками самостоятельно. И ножки вовсю поносили свою нерадивую хозяйку за такое непотребное с ними обращение, обещая после следующего привала отказать вообще.
Вскарабкавшись вслед за Поводырем на холм, Арьята знаком потребовала остановиться, и, упершись руками в колени, тщетно пыталась восстановить сбившееся дыхание. Горячий воздух противно царапал пересохшую гортань. Девочка с надеждой приложилась к горлышку фляги и жадно выхлебнула оставшиеся полтора глотка тепловатой воды, вытрясая в горло последние капли.
— Дождя... — просипела она, — хочу дождя... Его должно быть много, можно даже с громами, молниями и наводнением, иначе изойду на пот, и мир останется без Смерти...
— Разве это так плохо? — Иронично усмехнулся Шириган Йонсу, ее верный Поводырь. Он обернулся к своей ведомой, и стало видно, что один глаз скрыт черной повязкой. Второй, как ни в чем не бывало, хитро щурился на заливавшее землю солнце.
— Это с какой стороны посмотреть. — Тоном, более подходящим для философского диспута, нежели для дорожной беседы, заметила девчонка. — Если с моей, то просто отвратительно, а остальные меня не интересуют. Да и тебя жалко... будешь ведь плакать по бедной маленькой Смертушке, безвременно покинувшей своего верного Поводыря. Почти девятьсот лет как-никак вместе... Так будешь плакать?! — Она дернула его за оплетенную красной тесемкой прядь.
— Буду, — покладисто согласился Шири, лишь бы шкодная менестрелька перестала посягать на святое, — но тихо и недолго, потому как смысла нет оплакивать настолько вечное существо, хоть я к тебе и привязан, daeni .
— У-у-у... злюка! — Насупилась Арьята. — И вообще, я устала, пить хочу и меня сейчас солнечный удар хвати-ит, а тебе все равно-о-о... — захныкала она.
— Ma daeni, одно твое слово — и мы вернемся в Круговерть немедленно, не стирая подошв, не сбивая ног и не попирая пыльный тракт, бегущий средь поросших вереском могил... — Шири указал рукой на покрытую лиловым кустарником Курганову пустошь, с которой они только что взобрались на холм.
— Нет, — запротестовала Арьята, — ну прилетим мы на крыльях ветра в Круговерть, и что? Ладно ты... в карты с Ловкачом резаться будешь или с питомцами Мелисы возиться, в конце концов, хоть с Тарой наругаешься всласть... А я что буду делать? Есть и спать? Скукотища... Так что уж лучше изнуряющий поход во славу скромных нас, чем глухая тоска и безделье... Да здравствуют дороги и путники! — Провозгласила девочка, воздев руку к небесам.
— Аминь, — закончил за нее Шири, начиная спускаться с холма и стремясь отогнать настырную мысль о том, как хорошо было бы оказаться сейчас под сводами родной Круговерти, где царила свежесть и прохлада. Обиталище Смерти, расположившееся аккурат на Грани, не зря звалось Круговертью, в зависимости от настроения владелицы, поворачиваясь к живому миру то вычурным замком из серого и бежевого камня, то мрачными развалинами, на подходе к которым то и дело показывались из гравия выбеленные временем черепа. Однако перспективы интересного времяпрепровождения в компании иных коллег, так радостно озвученные Арьятой своему верному Поводырю, самого Шири отнюдь не развеселили. Что толку играть в карты с Ловкачом, если обставить матерого шулера, и к Смерти-то угодившего из-за карт, невозможно. С Мелиссой и ее питомцами все было сложнее. Как целительница, до последнего спасавшая чужие жизни во время очередного чумного мора, угодила в Поводыри Смерти, одному небу известно. Кажется, Арьята сама ей предложила, когда та лежала при смерти. И с тех пор Мелиса присматривала за душами погибших детей, которые, попадая в Круговерть, становились очень даже материальными. Но, как ни странно, именно в крыле, принадлежащем целительнице, Шири и проводил больше всего времени. Однако сейчас ему требовалась передышка от шумного мелисиного питомника. А Тара, о да, не поругаться с ней, означало — день прошел зря. И место ей, по мнению Шири, было не в Круговерти, а где-нибудь в преисподней. Поводырь очень хорошо представлял охотницу на предателей живо гоняющей чертей меж котлов. Он тряхнул головой, избавляясь от воспоминаний, и обернулся проверить, идет ли менестрелька за ним. Медленно, но уверенно Арьята плелась сзади.
— Ши-ы-ри... я пить хочу... — тут же заканючила она, заметив, что на ее смертельную особу обратили внимание.
— И что? — Равнодушно осведомился Поводырь.
— Воды бы...
— Daeni, на вершине холма ты допила мою флягу, а твоя опустела еще полчаса назад. — Жестко отозвался мужчина.
Смерть, тяжко вздохнув, продолжила ковылять за ним следом, сетуя себе под нос на жесткосердие некоторых отдельно взятых сынов рода человеческого.
За холмом начинался лес. Подвялившиеся под жарким июльским солнцем кроны деревьев застыли в ожидании хотя бы легонького порывчика жаркого суховея, способного медленно, но верно пригнать полные испаренной влаги тучи. Гулявшие невесть где, и не желающие поделиться накопленным запасом воды. Лес был непривычно тих — вся обычная для такого времени живность либо попряталась в самый непролазный бурелом, лишь бы подальше от жары; либо впала в непривычную дневную спячку.
— Шири, у меня не только самая печальная, но и самая скучная работа в этом грешном мире, — посетовала Арьята в спину Поводырю, чтобы хоть как-то отвлечься от мыслей о воде, — сонное царство, летаргическая империя... Где вал опасностей и приключений, о которых можно рассказать на дружеских посиделках у очага? Где бесстрашные герои, о которых можно сложить баллады?! Эх, жизнь моя, жестянка...
— Daeni, не буди лихо, пока оно тихо, — вкрадчиво ответил он. Ибо приключений, выпадавших густым дождем на голову неугомонной Смертушки, хватило бы с лихвой не только на целый батальон героев, но и на их потомков до седьмого колена.
Подлесок с шелестом сомкнулся за их спинами. Едва заметная тропка уходила дальше в лес под сень деревьев. В воздухе чуть слышно разлился какой-то неясный приторный душок, резко выделяющийся среди обычных лесных запахов. Шири это не понравилось, но сейчас наполнить фляги значительно важнее, нежели принюхиваться непонятно к чему. А тут, если ему не изменяет память, вскоре должна показаться поляна с лесным родником.
Поводырь потянулся к ветвям орешника, чтобы раздвинуть их и выйти на открытое место, но рука застыла в миллиметре от цели, пальцы сомкнулись на вялой листве.
— Ш-шайтан... — прошипел он, отступая на шаг назад.
Продолжая рассуждать о несправедливости бытия, Арьята врезалась ему в спину.
— Ой... — пискнула девочка.
— Daeni, ведь говорил же... не буди лихо...
Арьята любопытно выглянула на поляну. Солнце заливало ее ярким светом, из-под корней старого дуба бил родник, а на траве лежало несколько окровавленных тел. Теперь становилось ясно, что это за приторный дух разлился по округе — в воздухе уже отчетливо пахло кровью.
— Ой, — сдавленно ойкнула Арьята.
— Ой, — согласился Шири, — однако, вот к чему приводит вовремя неутоленная жажда...
— Нельзя быть таким циничным, — тихо и абсолютно серьезно откликнулась девочка.
Вместо ответа Поводырь просто шагнул на поляну и застыл, будто налетев на невидимую стену.
— Шайта-ан... — простонал он, понимая, что среди тел есть умирающий, отчаянно цепляющийся за жизнь, но не понимающий, что она уже завершилась. А это грозило появлением очередной неприкаянной души, и как следствие всевозможными неприятностями на голову местного лешего и всех, кто рискнет сунуться в лес. Шири, мрачно сплюнув, швырнул в траву болтавшийся за плечами рюкзак и перевязь с мечом.
Арьята отступила на шаг, зная, что сейчас произойдет. Стоять рядом с Поводырем в момент перехода на Грань не рисковала даже она.
Шири резко выдохнул, избавляя легкие от воздуха, и почувствовал, как от груди по всему телу острыми иглами расползается холод, и он перестает существовать среди живых; как окутывает его мгла Грани, и белесые пальцы сжимаются на рукояти косы. Единственный глаз мертвенной зеленью светился во впалой глазнице...
Умирающий лежал возле родника. Грудь его, перетянутая окровавленной неряшливой повязкой, едва заметно вздымалась.
— Ша-айта-ан! — Заунывно выругался Поводырь, понимая, что в живых остался кто-то еще. Ведь перевязали же этого несчастного...
Шири присел возле него на корточки. Мужчина с трудом разлепил глаза и попытался что-то сказать. Когда люди ступают на Грань, они видят то, что живым недоступно. Окровавленные пальцы, с недюжинной, как для смертельно раненого, силой вцепились в черную полуистлевшую безрукавку.
— Защити... учени... помоги... е...
Поводырь ощутив, как чужие пальцы прожигают в груди дыру, попытался вырваться, но не тут-то было.
— Да! — Взвыл он. — Сделаю, все сделаю!!! Отпусти...
Жгущие плоть пальцы разжались, оставляя на безрукавке кровавый след. Шири резко прянул назад и занес косу...
-Прочь от него, погань!!! — Разодрал тишину Грани пронзительный вопль, и что-то грязное, всклокоченное, выскочив из-под корней дерева, словно черт из табакерки, кинулось на Поводыря и сбило с ног. От неожиданности тот даже не подумал сопротивляться.
— Ты... ты что, меня видишь???!!! — Ошеломленно выдавил он, за шкирку отдирая от себя паренька лет пятнадцати, понимая, что видеть тот его как раз и не должен.
— Прочь от него, поганый умрий!!! — Визжал парнишка, и, рванув из наплечных ножен меч, попытался рубануть Поводыря по плечу.
Шири, отшвырнув косу, едва успел перехватить клинок.
— Умрий? — Удивленно вытаращился он на храброго юношу, понимая, что его спутали с кровожадной нежитью.
— Не смей его трогать... — надрывался паренек.
Поводырь не нашелся что ответить, продолжая недоуменно пялиться на горе-героя и напрочь забыв, что для живого человека сейчас его прикосновение может быть смертельно. Мальчишка тем временем все больше бледнел. Поводырь, находящийся на Грани стремительно выкачивал из живого силы, сам того не желая. Арьята, доселе стоявшая в стороне, решила, что пора вмешаться.
— Ши, да отпусти ты, наконец, этого несчастного! Ему еще жить и жить, а ты мальчишке жизнь укорачиваешь!
Сообразив, что к чему, Поводырь покорно разжал пальцы на воротнике юноши, и тот бездыханным кулем рухнул на траву. Переступив через обморочное тело и подняв косу, он вновь приблизился к умирающему. Тускло блеснуло лезвие, перерезая нить, соединявшую душу и тело. Шири почувствовал, как коснулся щеки легкий порыв ветра, разошлась и сомкнулась мгла за спиной.
Поводырь глубоко вдохнул, заставляя смертный холод отступать и сжиматься до маленькой ледяной искорки в груди. По телу прокатилась теплая волна, разгоняя застывшую кровь. Шири даже порадовался, что сейчас на дворе стоит несусветная жара, мигом вернувшая телу чувствительность.
Солнце вновь окрасило мир в живые цвета. Он потряс головой, избавляясь от противного звона в ушах — неизбежного явления после возвращения с Грани.
— Daeni, ты еще хочешь пить? Родник там. — Шири махнул рукой в сторону дерева. Мирный плеск воды казался чем-то потусторонним на залитой кровью поляне, напрочь отбивая желания к нему приближаться.
— Да нет, что-то расхотелось уже, — зябко повела плечами Арьята. — Давай-ка уйдем отсюда поскорее... Эээ, и ребенка этого несчастного тоже забери! — добавила она, наблюдая, как спутник цепляет на пояс меч и забрасывает на спину пятнистый рюкзак, брошенный ним при выходе на поляну.
Поводырь скептически посмотрел на распластанного перед ним юношу. Ему не очень-то хотелось связываться с человеком, способным разглядеть его на Грани. Это какими же ментальными способностями нужно обладать, что вот так запросто вывалиться из живого мира на черту и накостылять, ну, почти накостылять, Поводырю Смерти?
— Шири, не будь букой, — с нажимом произнесла девочка.
— Ладно, ладно, daeni, но в случае чего я снимаю с себя всякую ответственность! — мстительно проворчал он.
— Ты и так не слишком нею обременен. — Фыркнула Арьята.
Он недовольно засопел, но все же поднял бездыханное тело на руки.
— Ты иди, я догоню, — напутствовала его девочка, вскидывая руки и заставляя землю расступиться под телами.
— Земля дала, земля взяла! — Отрывисто бросила она, наблюдая, как смыкается дерн над погибшими.
Раскаленное солнце, перевалив через зенит, медленно и лениво ползло к горизонту, сменяя жаркий плавящийся день на не менее жаркий и душный вечер. Но кровожадным лесным комарам было, кажется, наплевать на духоту. Стоило дневному светилу откатиться к горизонту, как чувство голода выгнало маленьких кровопийц на охоту. Завидев усталых, бредущих к озеру, путников оголодавшие комары накинулись на вожделенную добычу, за что немедля оказались вознаграждены громкими аплодисментами и ругательствами злого, измотанного Поводыря Смерти.
Когда они вышли на берег тихого лесного озерца, Арьята уже едва переставляла ноги. Спеша убраться с памятной поляны, они так и не набрали воды. А несколько часов блужданий по лесу совсем измотали менестрельку. Шири тоже порядком устал. Его ноша, так и не соизволившая прийти в себя, уже изрядно оттянула Поводырю руки, и мужчина с облегчением бесцеремонно свалил паренька на расстеленный плащ.
— Вода! — Жадно просипела Арьята, тыкая пальцем в сторону озера. — Кто куда, а я купаться! — С этими словами, быстро стащив рубашку и шорты, девчонка бодрым шагом направилась к озеру. Гитара небрежно валялась на траве.
— Daeni, ты так уверенна в безопасности сих темных вод? — Скептически осведомился Шири, поднимая инструмент и прислоняя его к стволу дерева.
— Плевать! — Беззаботно откликнулась Смерть. — Русалки скорее предпочтут тебя, а кракену я на один зуб, не будет он размениваться на такую костлявую мелочь. Кстати, тебе бы тоже не помешало освежиться...
— Что за грязные намеки?! — Насупился он.
— Это намеки на грязь, милейший... — Рассмеявшись, девочка с визгом окунулась в нагревшуюся за день воду.
Пробормотав что-то нелестное по поводу воспитания некоторых малолетних особ, Шири занялся костром. Через несколько минут вернулась Арьята, неся в свернутом листе кувшинки пригоршню воды, которую не замедлила вылить Поводырю за шиворот. От неожиданности тот шарахнулся в сторону и растянулся на траве.
— Daeni, что ты творишь?!!! — Возмущенно закричал он.
— Ага, попался! А ну, марш купаться, нежить!!!! — Заливисто хохоча, отозвалась девочка.
— Это кто тут нежить?! — Грозно поднялся Поводырь, надвигаясь на Арьяту. Та отскочила и смешно сморщила нос.
— Ну, точно, нежить! Вон и запашок уже характерный исходит!
— Зато комары есть не будут! — откликнулся Шири, с грустью вспоминая далекие средневековые времена, когда мыться разрешалось только по большим праздникам. И гигиенические процедуры не отвлекали людей от более насущных проблем.
— Я предпочитаю чистого тебя и комаров, нежели грязного, но без них, — фыркнула Арьята, обходя его с подветренной стороны. — Так что марш в воду, грязнуля!
Недовольно ворча себе под нос, Поводырь принялся нехотя стаскивать безрукавку.
— Шайтан...— со стоном выругался он, заметив с левой стороны груди следы пальцев, слившиеся в замысловатый узор из запекшейся крови.
— Что случилось? — Встревожилась девочка.
— Он меня запечатал!!! Этот паршивец меня запечатал!! — Шири опустился на траву, обхватив голову руками.
— Кто, кто тебя запечатал? — Склонилась над ним Смерть
— Этот негодник, все никак не решавшийся испустить дух сегодня на поляне! — Воскликнул Поводырь. — Он требовал, чтобы я защитил его горе-ученика! Вцепился в меня, словно клещами...
— И ты согласился исполнить последнюю волю, — догадалась Арьята.
— Пришлось... — вздохнул Шири. — Но я и помыслить не мог, что он меня этой волей запечатает!
— Шири, вы оба были на Грани! О чем ты думал?!! — Простонала девчонка, понимая, что хвататься за голову уже поздно.
— Его пальцы жгли, словно раскаленные щипцы, — попытался оправдаться тот, — и думал я только о том, как бы мне вырваться, пока он во мне сквозную дырку не проплавил!
— Бедный... — девочка сочувственно провела рукой по его волосам. — Ну, ничего, что-нибудь придумаем, утро вечера мудренее. Печать — это не смертельно, иди, купайся...
Шири, поминая незлым тихим словом всех виновников происшедшего, полез в воду. Дно оказалось хорошее, твердое, крупитчатый ил тонкими струйками просачивался сквозь пальцы. Тихое озеро настраивало на умиротворяющий лад. Зайдя по пояс, он бесшумно нырнул, вынырнув уже на изрядном расстоянии от поросшего осокой берега. Мокрая, отяжелевшая коса так и норовила попасть под руку, мешая плыть. Изловчившись, Поводырь стянул ремешок и распустил волосы, тут же расплывшиеся за плечами белесым прядевом. Отращиваемые сначала исключительно во исполнение обета, со временем они превратились в личную гордость Поводыря и предмет зависти его верной ведомой. Обет, с высоты прожитых столетий, сейчас казался ему совершенно дурацким, и единственным плюсом его исполнения так и осталась отпущенная за эти годы грива. Сначала ее было негоже обрезать, а после свершения задуманного стало жалко. Так постепенно она и доросла до теперешней длины...
В отличие от Арьяты, не высидевшей в воде и десяти минут, Шири плавал долго, умудрившись добраться до противоположного берега и обратно. Когда он выбрался из воды, в лесу окончательно воцарилась душная ночь. На берегу потрескивал небольшой костерок, разведенный скорее для отгона комаров, нежели для тепла. Отжав мокрые тяжелые волосы, Поводырь блаженно вытянулся на траве, пристроив голову на коленях у Арьяты. Та мгновенно запустила пальцы в длинные мокрые пряди товарища. Эта грива уже давно стала предметом ее глубокой зависти — длинные густые и мягкие волосы, так не похожие на ее собственную короткую, вечно всклокоченную рыжую шевелюру. Смерть вооружилась гребнем, принявшись разделять их на тоненькие прядки, с коварным намерением наплести из вожделенной гривы косичек. Поводырь, обычно пресекавший эти попытки на корню, успел разомлеть настолько, что не обратил на поползновения менестрельки никакого внимания.
— Daeni, ну вот скажи, на кой мне сдался этот вьюноша бледный со взором горящим, как будто у меня других проблем нет... — тоскливо произнес Шири, млея под тонкими пальцами Арьяты, перебиравшей его волосы.
— Не переживай, — спокойно откликнулась она, начиная, при полном попустительстве со стороны Поводыря, осуществлять свой хитрый парикмахерский замысел. — Доведем парнишку до ближайшего города, и на этом твоя миссия закончится...
— Угу... — довольно согласился он, едва не мурлыкая от удовольствия. — Завтра вечером будем в Далеграде.
— Мхм, — невнятно согласилась Арьята, полностью погрузившись в плетение косичек и начав негромко напевать себе под нос.
Тихий напевный голос убаюкивал, и Шири не заметил, как провалился в сон. Лицо разгладилось. Казалось, даже шрамы, пересекавшие щеку и поврежденный глаз, не так резко выделяются на смуглом лице. Девчонка, продолжая перебирать волосы спутника, мурлыкала себе под нос простенький мотивчик старой как мир 'Колыбельной дорог':
Зажигая сотни звезд
Ночь свои крыла расправит
И задуматься заставит
То ли в шутку, то ль всерьез
О минувшем и грядущем,
Что мы создаем, что рушим,
Что возьмем, а что оставим
В мире грез?
Чуть слышным аккомпониментом потрескивали ветки в костре, шуршала над головой листва старой замшелой ивы, плескались у другого берега водяницы...
Разойдемся, не заметим.
День за днем, за летом лето,
И обронит осень листья на порог.
А луна бессонной ночью
Новый путь опять пророчит
И сверчок в траве стрекочет
Колыбельную дорог.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
