Афина

Сергей Капрарь

Афина

Ибо подобно тому, как Отец, Господь Вселенной, создаёт богов, и точно таким же способом человек, эта смертная, земная, живая тварь, та, которая не подобна Богу, также сам творит богов. Он не только усиливает, но он также и усилен. Он не только Бог, но также и создаёт богов. Ты удивлён, Асклепий? Или ты сам ещё один неверующий подобно многим?

"Asclepius", Гермес Трисмегист

И указал ему золотогривый из сладко курящегося капища

Прямой корабельный путь

От лернейского берега к той земле среди морей,

Где великий властитель богов

Пролил на город золотые снега,

Когда умением Гефеста о медном топоре

Из отчего темени вырвалась Афина

С бескрайним криком,

И дрогнули перед нею Небо и мать Земля...

"Родос" (Олимпийские песни, VII), Пиндар

I

Процесс познания всегда сопряжен с опасностью, порой настолько великой, что истинный ее масштаб ускользает от пытливого, но всё же близорукого взгляда ученого ума. Значит ли это, что мы сознательно должны ограничивать свое стремление к знаниям, усмирять ненасытную жажду разгадывать древние тайны, окутанные пылью веков? Увы, иногда подобное отчуждение от великих открытий — единственный путь сохранить душу неоскверненной, а разум ‒ не тронутым печатью безумия. Есть множество космических тайн, которые должны навсегда оставаться неразгаданными, иначе прикосновение к ним ведет к падению в бездонную липкую тьму ужаса.

В 2011 году я, активный и полный уверенности в себе молодой человек, увлекся одним культурно-историческим исследованием, навсегда изменившим мою жизнь. Будучи студентом-культурологом, я занялся изысканиями в области древнегреческой мифологии, а в особенности — изучением культа Афины. В моем распоряжении находились сотни научных трудов, монографий и статей, которые я разбирал в библиотеке подмосковного Толмачевского исторического университета, обладавшего, стоит отметить, внушительным книгохранилищем. Как я полагал, предпосылкой к исследованию служила прежде всего необходимость написать дипломную работу, но интуитивное предчувствие, что я нахожусь на пороге невиданной тайны, уже тогда закралось в мое сердце. Передо мной возникал клубок из тысяч лет, перепутанных в причудливом узоре, и я хотел размотать этот клубок во что бы то ни стало.

Перебирая неисчислимое количество книг в университетской библиотеке, просиживая в ней множество часов, я случайно собрал перед собой несколько статей, которые в разрозненном виде не представляли собой ничего необычного, но вместе образовали удивительное, волнующее целое. То были научные труды нескольких ученых, отечественных и зарубежных, в которых шла речь об Афине, Артемиде, древних женских божествах эпохи каменного века, минойской богине со змеями и нескольких доисторических культах времен матриархата в Старой Европе1, Азии и Африке. О том, что культ Афины несомненно имел очень древние истоки, я, конечно же, знал уже тогда, но поразило меня совсем другое. Сопоставив статьи из нескольких научных журналов, повествующих о культах женских божеств в разных частях света, я обнаружил невероятные, не поддающиеся объяснению совпадения. В одной статье известный английский археолог Уолтер Фокс описывал обнаруженную им в 1953 году, в южной Франции, деревянную фигурку III века нашей эры ‒ изображение женщины, увитой змеями, с птицей на головном уборе и копьем в правой руке. Под ногами предположительной богини располагался постамент с вырезанными на нем символами. Символы по внешнему виду напоминали древнегерманский футарк2, но их принадлежность к футарку не была доказана. Установить, какой богине посвящена статуэтка, так и не удалось. В следующей статье я наткнулся на описание древнеиндийского культа, сохранившегося в нескольких отдаленных уголках Пакистана и Непала. Служителей этого культа обнаружил другой английский исследователь, сэр Джейкоб Диллеспи, в 1870 году. Он описывает поклонение некоей деве-змее, вооруженной копьем и носящей шлем, а также оргии, устраиваемые в ее честь. Почтенный англичанин с понятной долей презрения и в холодных, сдержанных тонах пишет о празднествах, посвященных этой деве-змее, во время которых среди культистов царил такой хаос безнравственности, что даже средневековые шабаши ведьм представлялись пустяковой шалостью. Диллеспи также указывает, что во время подобных богопротивных религиозных служб идолопоклонники выкрикивали имя богини — "Аттинха! Аттинха!". Третья статья, на этот раз советского этнолога Алексея Михайловича Марченко, посвящалась малоизученному культу в Микронезии, который обнаружил ученый во время своей научной экспедиции. Что примечательно, здесь местные дикари также поклонялись деве-воительнице, увитой змеями, и совершали жутковатые, внушающие отвращение ритуалы. Марченко попытался примерно передать имя этого пугающего идола, записав его на русском, однако отмечал при этом, что наречие пигмеев настолько непривычно для его слуха, что отдельные звуки невозможно передать при помощи фонем русского языка. Итак, примерное произношение имени было "Ахет'на" или "Ахит'ана". К ужасу ученого, исследование культуры этого дикого племени закончилось в тот момент, когда жрицу культа после публичной оргии убил шаман племени и попытался съесть. Его тут же остановили, а советская экспедиция вступила в схватку с дикарями, которая вылилась в немыслимое и жестокое кровопролитие.

Я сделал ксерокопии примерно десяти таких научных статей и заметок, привлекших мое внимание. И я хочу отметить, что совпадения в них могут казаться случайными, но, как показало мое дальнейшее научное расследование, характер их вовсе не случаен. К тому моменту у меня на руках оказались свидетельства того, что во всем мире повсеместно, независимо от древности той или иной культуры, исповедуемой религии и уровня развития цивилизации, находились очаги малоизученных верований, которые можно было объединить по нескольким общим признакам, а именно: почитаемым божеством являлась дева-воительница, с атрибутами змеи или птицы, иногда шлемом и копьем, а наименования божества в различных культах в фонетическом плане представлялись почти или полностью идентичными. Из этого я сделал вывод, что каким-то непостижимым и загадочным образом на Земле, возможно, с незапамятных времен существует неизвестный науке культ, следы которого неявно отражаются в нескольких мировых культурах. Культ Афины, таким образом, являлся одним из многих отголосков этого теоретического первобытного верования, так как идеально подходил под общую для всех остальных схему. Стоит ли говорить, что мою голову тотчас вскружила отчетливая перспектива сделать сенсационное научное открытие в области мифологии и религиоведения?

Именно в это время волею судеб я столкнулся с крупнейшим антиковедом и философом, немецким профессором Йозефом Либеркрафтом. Этот известный в научных кругах ученый посетил МГУ им. М. В. Ломоносова с небольшим курсом лекций по древнегреческим женским культам. Мне среди немногих студентов Толмачевского университета удалось попасть на лекции к профессору, а также посчастливилось принять участие в личной беседе с ним. Я решил обратиться к нему со своими размышлениями по поводу найденных мной свидетельств существования необычайно древнего и широко распространенного культа, при этом не позабыв указать на очевидную его связь с культом Афины в Древней Греции. Либеркрафт, однако же, отнесся довольно прохладно к моим доказательствам, и мне тогда на мгновение показалось, что я не сумел удивить старого профессора. Его глаза слегка загорелись, лишь когда я упомянул о печальном опыте советского ученого Марченко и его знакомстве с аборигенами-культистами Микронезии. Казалось, эта тема затронула в нем давнее воспоминание о былых днях, когда он, еще начинающий исследователь, так же, как и я, горел желанием раскрыть все диковинные тайны древности. Поразмышляв некоторое время, Либеркрафт дал мне несколько советов касательно моей дипломной работы, после которой, по его мнению, я мог бы заняться действительно стоящей темой, да еще и под его руководством. Выросший в Восточной Германии и прекрасно владеющий русским, профессор сказал мне: "Вы, молодой человек, без сомнений напали на удивительный след архаичной и таинственной загадки в человеческой истории, однако, как и многие молодые исследователи, еще не обладаете достаточным опытом, чтобы увидеть — вы идете не в том направлении. Представьте, что найденная вами с виду необъяснимая картина — лишь малая часть великого целого, лишь замочная скважина, за которой еще не видно истинных циклопических размеров будущего открытия. Вы могли бы посвятить свою дипломную работу широкой распространенности верований, связанных со змеиной девой-воительницей, но то, куда я предлагаю вам идти дальше, сулит невероятные знания в области неведомого ".

Таким образом, немало озадаченный, я посвятил оставшиеся весенние месяцы подготовке к экзаменам, при этом не забывая о загадочных, почти пророческих словах Йозефа Либеркрафта. Я успешно защитил дипломную работу, с отличием окончил университет и, собрав необходимые средства, уже осенью 2011 года полетел по приглашению профессора в Германию. Как оказалось впоследствии, я еще не раз пожалею об этом решении.

II

Особняк Йозефа Либеркрафта располагался в двадцати километрах от Гриммена3, окруженный древним величественным лесом с многочисленными дубовыми рощами. Как только я впервые очутился в этом месте, я словно физически ощутил острое желание убраться отсюда подальше — воздух вокруг пропитывала неизъяснимая злоба, исходящая, казалось, от всего — земли, деревьев, животных, стен самого дома Либеркрафта. Надо сказать, что его особняк являл собой образец причудливой эклектичной архитектуры, более всего принадлежащей к неоромантизму начала XX века. Не знаю, каков был замысел профессора, но восхищение его дом нисколько не вызывал. Напротив, меня посетило чувство изумления и отвращения одновременно, и я не могу объяснить их причину, хотя и понимаю, что в некоторой степени вина лежала на неуместности внешнего вида, дикости и причудливости здания. Дорические колонны соседствовали с апсидами, окна в романском стиле — с высоким готическим потолком, а темно-зеленый цвет стен неприятно контрастировал с несколькими витражами, расположенными на втором этаже. Нельзя было точно сказать, являлся ли особняк Либеркрафта венцом архитектурной безвкусицы, либо же творением безудержного художественного гения.

Несмотря на то, что дом строился в начале 90-ых годов, внутри он насквозь пропах древностью. Более всего меня поразила обширная частная библиотека профессора. Круговые полки библиотек, расположенных внутри пяти крупных апсид в разных частях дома, хранили книги самых разных пугающих тем и направлений. Здесь я встретил Corpus Hermeticum Гермеса Трисмегиста, "Трактат о реинтеграции существ" де Паскуалли, загадочный и устрашающий том "Der Exodus von Sodom", о котором знают лишь посвященные, сочинения мага Абрахама Вормсского, "Лемегетон" царя Соломона, Cantica Astrorum неизвестного автора и многие другие тексты, так или иначе связанные со средневековой магией, философией и демонологией. Передо мной оказалась порочная сокровищница еретической мудрости, к которой я немедленно испытал отвращение серьезного ученого-исследователя, не признающего лженаучные труды. Я ничего не мог с собой поделать — запретные знания, по моему мнению, представляли собой великий соблазн лишь для безумцев, но мысль заподозрить Йозефа Либеркрафта в неблагопристойных помыслах или мотивах казалась тогда абсурдом.

Первоначально он предложил мне поработать именно с теми текстами, которые имели отношение к теме моей недавней дипломной работы. В мое распоряжение поступили труды античных историков, и я с наивысшей тщательностью штудировал их. За этой кропотливой работой время проносилось очень быстро: полгода я жил у профессора безвыездно и изучал лишь многочисленные фолианты его библиотеки. Оккультные книги, некстати подогревавшие во мне нездоровый интерес, также иногда попадались в руки — Либеркрафт даже был доволен моим усердием в этом направлении, но всё же заставлял обратить внимание на другие материи. С искусностью великого манипулятора ему удалось незаметно для меня направить исследование совсем по другому направлению. "С самого начала времен, когда человечество было еще совсем юным, — говорил Йозеф Либеркрафт, — оно осознавало в мире присутствие высших, сверхъестественных сил, недоступных хрупкому разуму. Как я полагаю, люди в былые времена обладали гораздо большей мудростью, а знания их ‒ иным свойством, нежели наши, чисто технические. Тогда, в большей степени, чем сейчас, человек изучал не материю, но всё нематериальное, относимое к иному миру, иным реальностям и вселенным. Мы находились ближе к Богу тогда, чем сегодня. Итак, с самого своего рождения уловив незримое присутствие космических сил, мы перво-наперво, преклоняясь перед их божественной волей, стали вызывать их в наш мир. Для всех религий характерно обращение к этой вышней, небесной сущности, многоликой и непознаваемой. И вам стоит себе уяснить: именно в понимании этого факта, — что мы с самого начала вызывали из бездонного первозданного хаоса космических созданий, ‒ кроется ключ к нашему великому открытию. Я считаю, было бы вершиной глупости утверждать, что за тысячелетия этих громогласных призывов боги остались глухи к нашим мольбам и никак не проявили себя в этой реальности".

Исходя из мысли Либеркрафта, свидетельства существования похожих между собой культов являлись доказательством некоей его теории, которую он развивал втайне от всех в течение последних пятнадцати лет. Культ Афины служил для профессора замочной скважиной, сквозь которую он прозревал необъятную бездну далекого прошлого. По его мнению, именно к этому божеству стоило относиться с особым вниманием, а найденные мной научные статьи якобы служили тому подтверждением. Несомненная древность Афины, ее негреческое происхождение волновали меня. И вскоре, чтобы углубиться во тьму первобытных веков, мне пришлось обратиться к самым извращенным и богохульным трудам, собранным Либеркрафтом в своей библиотеке. Загадка Афины манила меня, и я не мог позволить себе остановиться. Любой ценой нужно было разгадать происхождение культа, найти его истоки под завесой ветхих тысячелетий.

Тем временем, мое пребывание в доме профессора знаменовалось различными тревожными событиями, которые постепенно пробуждали во мне необъяснимый страх и трепет. Я чувствовал, что нахожусь в ловушке. А Либеркрафт всё не делился полностью своими старыми исследованиями: он словно терпеливо вел меня по проторенной дорожке, как учитель своего ученика. И что-то подсказывало мне, некое интуитивное предчувствие наступающего безумия, что конец этой дорожки мне очень не понравится.

В январе 2012-го года мрачный и неприветливый особняк Либеркрафта наводнили различные ученые, теософы, маги и религиозные мистики. Моя озадаченность их появлением нисколько не смущала ученого — меня не удостаивали объяснением его причуде. Казалось, что могло быть общего у именитого антиковеда с этими внушающими трепет загадочными людьми? А профессор между тем даже проводил с ними тематические философские вечера. Я в них не принимал участия, да и приглашения от ученого никогда не поступало. Признаться, от этого я испытывал лишь облегчение, зная, что мне не нужно вести беседы сомнительного характера со всякого рода "магистрами" и "магессами". Некоторые из новых гостей моего покровителя так же, как и я, поселились у Либеркрафта к моему сильнейшему неудовольствию. Я старался как можно больше времени проводить наедине с книгами и подверг себя самоизоляции. С Либеркрафтом мы также общались в это время достаточно мало, встречаясь только во время завтраков и ужинов. Он не беспокоил меня вплоть до лета, когда даже в атмосфере дома появилось некое напряженное ожидание.