Страница произведения
Войти
Зарегистрироваться
Страница произведения

Квартирный вопрос


Автор:
Опубликован:
13.05.2009 — 22.11.2011
Аннотация:
Первая книга из серии Город.
Женя - обычная девушка, художница, со своими проблемами и комплексами. Переживает не совсем удачный роман с женатым мужчиной. А после покупки квартиры, она попадает в курьёзную ситуацию, когда неожиданно появляется бывший владелец квартиры, Глеб Мартынов, и пытается предъявить свои права. Но выясняется, что Глеба волнует не столько квартира, он ищет свою бывшую жену, с которой они расстались при странных обстоятельствах. Мартынов пытается решать свои проблемы, не забывая улыбаться новой хозяйке квартиры, Женя подозревает его во всевозможных грехах, но всё равно влюбляется, незаметно для самой себя.
 
↓ Содержание ↓
 
 
 

Квартирный вопрос


Екатерина Риз

Современный любовный роман

Серия Город. Книга первая

Квартирный вопрос

Женя — обычная девушка, художница, со своими проблемами и комплексами. Переживает не совсем удачный роман с женатым мужчиной. А после покупки квартиры, она попадает в курьёзную ситуацию, когда неожиданно появляется бывший владелец квартиры, Глеб Мартынов, и пытается предъявить свои права. Но выясняется, что Глеба волнует не столько квартира, он ищет свою бывшую жену, с которой они расстались при странных обстоятельствах. Мартынов пытается решать свои проблемы, не забывая улыбаться новой хозяйке квартиры, Женя подозревает его во всевозможных грехах, но всё равно влюбляется, незаметно для самой себя.

Началось всё с того, что дядя подарил мне квартиру.

Я уже второй год жила в квартире, доставшейся мне от бабушки, довольно запущенной двушке на окраине города и тем самым дядю сильно беспокоила. Он ещё не терял надежды заманить меня обратно домой, под его крылышко и неусыпный надзор, а я, как могла, демонстрировала независимый нрав. Даже рассказы о криминогенной обстановке в районе, в котором я изволю проживать, на меня не действовали. Окончив институт, я захотела свободы и самостоятельности, собрала чемоданы, запутавшись в их количестве, и из дома съехала. Дядя взывал к моему рассудку, просил его не волновать и говорил, что когда-то поклялся отпустить меня из дома только замуж. Я подозреваю, что клятву он эту дал после того, как я спалила кухню, пытаясь испечь печенье. Мне было лет двенадцать, и свои тогдашние ошибки я учла и уже давно прекрасно управляюсь с духовкой. Правда, умение готовить в мои достоинства никто так и не записал. Почему-то считалось, что человек я в быту проблемный и за мной нужен глаз да глаз. А если дядю послушать, так я вообще "принцесса на горошине" и отношение ко мне должно быть соответствующее.

Что сказать, дядя меня любит и, наверное, от его чрезмерной любви я в какой-то момент и сбежала. В моей личной жизни к тому времени наметились серьёзные изменения, которые дядю никак не устраивали, и наблюдать каждый вечер, возвращаясь домой, его нахмуренные брови и недовольно поджатые губы, не хотелось. Он и сам был мужчиной достаточно молодым (по моему глубокому убеждению — самым лучшим на свете, куда только женщины смотрят?) и я очень надеялась, что он, наконец, наладит свою личную жизнь и приведёт в дом жену. Вот и решила съехать, чтобы мы друг другу не мешали, а он мне до сих пор этого простить не может. И женой за два года вольной жизни, кстати, так и не обзавелся.

Но вернёмся к квартире. Конечно, моих более чем скромных сбережений, отложенных после продажи трёх картин, никогда бы на приобретение нового жилья не хватило, я даже не рассчитывала на покупку квартиры, и к дяде Боре жаловаться не ходила — ни на шумных соседей сверху, которые вечно что-то с грохотом роняли на пол, а я неизменно вздрагивала, ни на отсутствие стоянки вблизи дома и поцарапанный гвоздём бок машины, ни на хамоватого слесаря, который уже второй месяц никак не может как следует отремонтировать кран в ванной и тот всё капает и капает. За меня нажаловалась Сонька, моя подруга. Она уже полгода работала у дяди секретарём (попросилась на время, да так и осталась, говорила, что работа оказалась чрезвычайно интересной, но я подозревала, что ей просто нравится варить дяде Боре кофе) и постоянно подзуживала его на мой счёт — то деньги у меня кончились за неделю до конца месяца, то платье мне приглянулось, но я решила сэкономить (я-то хотя бы попыталась это сделать, а вот она!..). Дядя тут же выделял мне нужную сумму, я же стыдилась и клялась, что по магазинам с Сонькой больше не пойду. Вот и о квартире дяде Боре Сонька проболталась. Рассказала, насколько меня поразила просторная лоджия и выход на крышу, с которой открывался потрясающий вид на старый город. Было от чего потерять голову. Я и потеряла. Ходила по квартире вслед за своей бывшей одноклассницей, которая будучи риэлтором, показывала её клиентам, а я, оказавшись здесь совершенно случайно, можно сказать, за компанию, поняла, что с молотка уходит моя мечта.

Мечта мечтой, но так сразу принять такой подарок... Всё-таки из дома я ушла, чтобы, наконец, стать самостоятельной, а тот факт, что спустя два года ни одного решительного поступка так и не совершила, приводил меня уныние. Как-то не получалось у меня быть сильной, всё время хотелось к кому-то прислониться. В общем, отказывалась я недолго, подействовал веский довод, выдвинутый дядей, что пока я буду собирать в кучу зачатки своей гордости, квартиру продадут, и если она мне на самом деле нравится...

— В конце концов, подумай обо мне, пожилом человеке, — добавил дядя Боря напоследок. — Мне нервы беречь надо, а я ночами не сплю, звоню тебе — дошла ты дома или тебя в подъезде убили!

После этого согласиться было легко, и спустя несколько дней я получила ключи и, млея от счастья, вошла в свой новый дом. Первым делом, конечно, выбралась на крышу и долго стояла и смотрела на колокольню церкви невдалеке, которая высилась между крыш домов старой постройки.

Без ремонта и некоторых переделок всё-таки не обошлось, и, обговорив с дизайнером все детали и выбив у Соньки обещание следить за ремонтными работами в квартире, я отбыла на две недели к тёте Люсе в деревеньку с живописным названием Васильково, на "этюды". Вдохновение било через край, будущее виделось мне в радужном цвете и даже то, что за две недели на парном молоке и блинах я поправилась килограмма на три, не сильно расстраивало. Зато по возвращении в руках у меня была корзинка полная клубники, а под мышкой папка с огромным количеством набросков, на губах же играла счастливая улыбка от того, что навстречу мне по перрону бегут дядя и Сонька, машут мне руками и тоже улыбаются.

Надо сказать, что дядя у меня на самом деле мужчина видный, недаром ему вслед женщины оборачиваются. В свои сорок семь, выглядит моложе, бодрый, подтянутый, с ямочками на щеках и смешливыми глазами. А нос с горбинкой и тяжёлый, истинно мужской подбородок, делали его почти неотразимым. Когда я была маленькая, считала, что дядя мой суперагент, Джеймс Бонд, никак не меньше. Он любил шикарные машины, дорогие костюмы и женщины неизменно вздыхали ему вслед. А я пыжилась от гордости и выходила с ним "в свет", держась за его руку и демонстрируя всем очередное платье "принцессы", на которые дядя никогда денег не жалел, даже когда дела наши обстояли не очень хорошо. Мы не нуждались, но пару раз "семейный" бизнес висел на волоске, и вот тогда приходилось потуже затягивать пояса, но не настолько, чтобы все об этом говорили, а уж тем более заметили. А благосостояние нашей маленькой семьи всегда оценивалось по его машине и количеству моих платьев. По крайней мере, дядя Боря в это всегда свято верил, вот и старался.

Так уж случилось, что я рано осталась без родителей, какая-то нелепая авария, которая в один день лишила меня отца, матери и деда. Мне тогда было семь лет, вроде не такая уж и маленькая, но родителей я помню смутно, особенно отца. Какие-то обрывочные воспоминания о том, как он катал меня на качелях и подбрасывал на руках вверх, мне казалось, что очень высоко, прямо под облака, и я замирала от страха, но непременно просила ещё. О маме воспоминаний было больше: хорошо помнила, что она разрешала мне заглядывать в её шкатулку с драгоценностями, из которых более-менее ценными были только золотые серёжки и кулончик с топазом, который я до сих пор храню, но мне тогда всё, даже брошь в виде лотоса из цветной стекляшки, казалось безумно красивым и ценным. Когда родителей не стало, меня хотели взять к себе дальние родственники, троюродная сестра мамы, но дядя Боря воспротивился. Сказал, что не позволит увезти дочь брата неизвестно куда, и взял меня к себе. Сейчас, спустя столько лет, я сама бы удивилась такому решению молодого одинокого мужчины, который незадолго до этого развёлся и вместо того, чтобы устраивать свою жизнь, занялся ребёнком. Но жили мы хорошо, я бы даже сказала, что слишком хорошо, дядя меня совершенно избаловал и я до сих пор, в свои двадцать пять, никак не могу избавиться от его опеки и присмотра. И ничто его не успокаивает, даже то, что обо мне уже давно есть, кому позаботиться. Каждое напоминание об этом вызывает у дяди Бори лишь кривую усмешку.

Но я надеялась хотя бы на Сонькину поддержку. Она, в отличие от меня, уже давно слыла самостоятельным человеком, получала второе высшее образование, на этот раз психологическое (на кой чёрт оно ей, я никак понять не могу), жила на то, что зарабатывала сама и даже аренду квартиры сама оплачивала. При этом не считала, что мне нужно на неё равняться. Она до белых пятен перед глазами уважала моего дядю, а если совсем честно, то была в него влюблена лет с тринадцати. Я тогда ещё с упоением в куклы играла, а Сонька уже продумывала детали их бракосочетания и с удовольствием со мной ими делилась. Я слушала, смеялась, а Сонька обижалась и уходила домой. С возрастом её безответная влюблённость переродилась в слепое обожание, а так как Сонька особа довольно деятельная, то, немного повзрослев, устроила на дядю Борю настоящую охоту. Ходила за ним, как привязанная, уморительно млела и смущалась в его присутствии, и дико ревновала, когда видела его с женщиной. Дошло до того, что дядя Боря перестал водить в дом подруг не из-за меня, а из-за Соньки, которая живя тогда с нами по соседству и страдая от невнимания жутко занятых родителей, почти всё время проводила у нас в гостях. Или я у неё. Получалось так, что в течение дня мы были предоставлены сами себе, а родителем на вечер становился тот, кто возвращался домой с работы раньше остальных — кто-то из родителей Соньки или дядя Боря. Вот так мы и росли. Правда, когда мне исполнилось пятнадцать, мы переехали, но недалеко, всего лишь на соседнюю улицу, так что особо нашу жизнь и наших привычек, это не изменило. Я ходила в художественную школу, Сонька учила иностранные языки, готовила свой жуткий омлет с помидорами и луком у нас на кухне и кормила им дядю Борю. Он его ел, нахваливал, а мое ореховое печенье, которое таяло во рту, и кулебяка с капустой считались чем-то само собой разумеющимся. И я даже не обижалась, потому что знала — бесполезно. Мою тягу к живописи дядя никогда не считал серьёзным увлечением, а уж тем более делом моей жизни, относился к нему как к капризу, но и не спорил. Искренне считал, что сам сможет обо мне позаботиться, и поэтому я могу заниматься чем угодно, хоть резьбой по дереву. Поэтому и кулинарные изыски мои его не впечатляли. Я же всё равно ничем путным, по его разумению, не занималась, так хоть готовить научилась, а вот Сонька... это да. Выучить два языка, устроиться на хорошую работу в восемнадцать лет, разбираться в футболе и при этом ещё что-то готовить... В общем, они друг друга уважали. Глупые воспоминания о детской влюблённости ушли в небытие, Сонька перестала жизнерадостно выкрикивать "дядь Боря" при встрече и теперь обращалась к нему не иначе как Борис Владимирович, строгим официальным тоном. А уж после того, как дядя взял её к себе на работу, Сонька только что пылинки с него не сдувала, причём круглые сутки. Даже дома за ужином была сама любезность и готовность в любой момент броситься за блокнотом, чтобы записывать мысли шефа. Порой, наблюдать за этими двоими было довольно весело.

Но мои интересы подруга отстаивала, даже когда не согласна была. Каждый раз как дяде Боре приходило в голову пожаловаться на мою неустроенную личную жизнь, Соня начинала его стыдить. И ей это удавалось как никому, дядя кивал в такт её словам и каялся, что не привил мне ни капли самостоятельности. Подозреваю, что после одного из таких разговоров, у меня и появилась новая квартира — ещё один шаг к самостоятельности, сделанный за меня дядей и подругой. Но жаловаться грех, квартира-то у меня появилась.

Сонька подбежала, обняла меня и расцеловала.

— Сколько у тебя сумок! Как ты добралась?

Дядя подошёл и обнял меня одной рукой, поцеловал в лоб.

— Похорошела, загорела, — довольным тоном проговорил он, оглядывая меня с головы до ног. А я в ответ лишь жалобно посмотрела.

— Скажи правду — поправилась.

— Вот уж глупости, — воспротивился он, поднял одну из сумок и удивлённо посмотрел. — Почему так тяжело?

— Тётя Люся о нас побеспокоилась, — ответила я, разведя руками, но тут же поспешила успокоить: — Меня дядя Витя до поезда проводил, так что я её не тащила. Вон в той сумке варенье, осторожнее, а то в прошлый раз разбили банку.

— А в корзинке что? — заинтересовался дядя Боря.

— Клубника. Вкусная, — протянула я с улыбкой.

Они подхватили сумки, и мы пошли по перрону в сторону стоянки, минуя здание вокзала. Я сдула со лба выбившуюся прядь и строго посмотрела на подругу.

— Как моя квартира?

Сонька рассмеялась.

— Тебя только это интересует?

— Ремонт закончили?

— Закончили, — кивнул дядя Боря и со смехом глянул на меня. — Женька, красота такая.

Я поневоле разулыбалась.

— Правда?

— А я тебе спальню присмотрела, — затараторила Сонька. — Вся такая тёмная, солидная, а кровать, Жень... Мечта!

Дядя Боря нахмурился.

— Зачем ей кровать-мечта?

Сонька махнула на него рукой.

— Пригодится. Надо думать о будущем.

— О будущем пусть думает, но при чём здесь кровать?

— Завтра поедем в магазин, — тоном, не терпящим возражений, заявила Сонька. — А то вдруг купят? Вот жалость будет.

В магазин я ехать согласилась. Завтра — пожалуйста, поеду, а сейчас мне не терпелось попасть домой и всё самой посмотреть. Если честно, за эти две недели я раз двадцать покаялась, что уехала и самолично не слежу за ремонтом: вдруг что-то сделают не так, как я хочу? Но тётя Люся ждала меня в гости, и дядя Боря меня уговорил поехать и отдохнуть, заявив, что изводить придирками дизайнера и рабочих вполне сможет и Сонька. А я звонила подруге каждый день и требовала подробного отчёта. Вчерашним вечером она меня в очередной раз успокоила, заверяла, что всё в ажуре, а сейчас я всё равно волновалась и в квартиру входила, замирая от предвкушения.

Дядя Боря наблюдал за мной с улыбкой, переглядывался с Сонькой и время от времени многозначительно хмыкал.

— Я люблю эту квартиру, — заявила я, обойдя все комнаты. — Люблю! — подошла и дядю обняла. — Спасибо.

— Квартира на самом деле отличная, — заявила Сонька, распахивая дверь на балкон. Я подошла и в который раз порадовалась открывшемуся виду. — Церковь вписывается... какое-то благодушие во мне просыпается.

Дядя Боря насмешливо посмотрел на нас и отвернулся.

Мебели в квартире был минимум, зато коробок с моими вещами уйма. И пока дядя пытался отыскать в одной из них посуду, мы с Сонькой занялись обедом. Точнее, занялась я, а подруга издевалась над огурцом, кромсая его на малюсенькие, ни к чему непригодные кусочки. Сунула в рот ломтик и захрустела.

— Я Вовку выгнала, — вдруг заявила она, а я удивлённо посмотрела.

— Опять? Вы же только недавно помирились.

— Надоело, Жень, сколько можно с ним нянчиться? Он только и делает, что на гитаре своей бренчит. Гений доморощенный.

Я усмехнулась.

— Так ты же его за это и полюбила.

— За гениальность?

— За то, что бренчит.

Сонька удручённо кивнула и отложила нож.

— Дура я, да ещё жалостливая. Но теперь всё.

Я махнула на неё рукой.

— Простишь.

— Ничего подобного, — фыркнула подруга. — Я уже и заявление на развод подала, и гитару его в окно выбросила.

Вот тут я натурально ахнула.

— Разбила?

— Да чёрт с ней.

Я сложила порезанные помидоры в глубокую миску, а на подругу в нерешительности посмотрела.

— Сонь, жалко. Он же без тебя пропадёт.

— А я с ним пропаду. Как вижу его, аж тошнит. Пусть катится к своей мамочке, она его за гениальность очень уважает, вот пусть и кормит. А я буду деньги экономить. В конце концов, я тоже такую квартиру хочу. Только без церкви, а то совсем расклеюсь, буду о грехах своих постоянно вспоминать.

— Он будет к тебе таскаться, и ты его всё равно пожалеешь, — не поверила я в чёрствость подруги. Но та лишь мстительно усмехнулась.

— А я квартиру сменю. Нищему, Женька, собраться — только подпоясаться. Вот я и съеду. Между прочим, утром уже Ленке Архангельской звонила, она мне вариант подберёт, чтобы к работе поближе.

Я покачала головой.

— Что-то ты больно торопишься. Влюбилась, что ли?

Сонька насторожилась.

— С чего ты взяла?

— Суетишься больно. И гитару разбила, не пожалела.

— Далась тебе эта гитара...

— Так что, влюбилась? — не отставала я.

Сонька рассерженно фыркнула.

— Мне вот только этого счастья не хватает. От одного дурака никак не избавлюсь, зачем мне ещё один?

— Так ты найди не дурака.

— Найди! — передразнила меня Сонька. — Словно это так просто.

В холодильнике обнаружилась бутылка вина, как оказалось, это Сонька проявила предусмотрительность несколько дней назад и запаслась на случай праздничного обеда или ужина. Дядя Боря ловко выдернул пробку, разлил вино по бокалам и мы выпили за мою счастливую жизнь в новой квартире.

— К этой квартире ещё жениха хорошего, — не к месту вставил дядя Боря, а мы с Сонькой переглянулись и дружно вздохнули. Дядя растерянно посмотрел на нас. — Что это вы вздыхаете?

— А где их взять, женихов хороших? — нараспев протянула Сонька, отворачиваясь к окну. Дядя Боря задержал на ней взгляд, затем хмыкнул и замолчал.

Я тоже молчала, не хотела поддерживать провокационную тему, зная, что ни чем хорошим подобный разговор закончиться не может.

Сонька заметила, что дядя Боря о чём-то призадумался и посоветовала:

— Вы ешьте, Борис Владимирович, ешьте. Нам ещё на работу надо.

— Надо, да? — "огорчилась" я и сочувственно улыбнулась.

Было немножко стыдно, но мне на самом деле не терпелось остаться одной. Не торопясь осмотреть комнаты, а потом выйти на крышу, поставить мольберт и забыть обо всех на свете. Что может быть лучше тишины и покоя?

Несколько часов пролетели совершенно незаметно, только иногда я отвлекалась на шум машин внизу, поглядывала с крыши на обычную уличную жизнь, на людей, улыбалась неизвестно чему и возвращалась к мольберту. А когда зазвонил телефон, даже расстроилась немного. Солнце как раз затронуло купола церкви, красиво было невероятно, глаз не оторвёшь, а тут звонок, который разрушил очарование. Правда, расстраивалась я недолго. Вернулась с трубкой на крышу и решила похвастаться:

— Дима, ты не представляешь, какая красота!

Лёгкий смешок, а потом самый волнующий голос на свете поинтересовался:

— Ты уже вернулась?

— Вернулась, сегодня. А ты? — вышло более взволнованно, чем было необходимо, но что я могла с собой поделать? — Ты вернулся?

— Приеду через пару дней. Очень по тебе соскучился.

Я закрыла глаза.

— И я по тебе. Две недели не виделись, сумасшествие какое-то.

— Расскажи мне, как у тебя дела.

— Всё хорошо, Димочка, правда. Отдохнула прекрасно, там такая природа, я целыми днями рисовала.

— Прекрасно. Как вернусь, будем открывать новую выставку, надеюсь, ты готова.

— В этот раз готова, — заверила я. — А почему ты не спрашиваешь меня про квартиру?

Дима рассмеялся.

— Спрашиваю. Как твоя квартира?

— Просто замечательно! Сонька постаралась, всё сделали, как я хотела. Кухня большая, три комнаты, а вид... Дима, тут такая крыша, и старый город, как на ладони. Это моя мечта!

— Я очень за тебя рад, — добавил он. — Борис Владимирович наверняка постарался.

— При чём здесь это? — перебила я. — Я хочу, чтобы тебе понравилось.

— Я же знаю твой вкус. Мне обязательно понравится, милая. Не переживай.

Солнечный свет, отливающий от церковных куполов, перестал меня занимать.

— Дима, когда ты вернёшься?

— Через два-три дня. Не грусти, скоро я буду с тобой.

Я разглядывала набросок на мольберте, собираясь с силами. Запретила себе страдать, и бодрым голосом продолжила:

— Это даже хорошо. В квартире совершенно нет мебели, а к твоему приезду я...

В трубке послышался женский голос, Диме снова стало не до меня, а я только бормотала, не желая останавливаться и задумываться о том, что у него есть дела и поважнее моих разговоров. Ему снова не до меня...

— К твоему приезду я обставлю квартиру, и тебе обязательно понравится...

Он не слушал и я замолчала. Отвела трубку от уха и потёрла лоб, болезненно морщась. Глядела вдаль, на неровные, зачастую тусклые крыши частных домов, и только дышала глубоко, пытаясь справиться со слезами. К тому моменту, как он вернётся к разговору, мне надлежало справиться с собой, чтобы в голосе не дрожали невыплаканные слёзы. Устраивать истерики не в моём амплуа, Дима это знал, и когда я порой всё-таки срывалась, он расстраивался. А я потом чувствовала себя виноватой. У него и так проблем много, он старается уделять мне каждую свободную секунду, а я всё равно нахожу к чему придраться.

— Я уже иду, — сказал он в сторону, а потом его вздох в трубку и виноватый тон: — Прости.

— Тебе надо идти?

— Тошка в бассейне купается, его нельзя одного оставлять.

— Да, я понимаю.

— Ну, не злись, Ева...

Он один так меня называл. Сколько лет до знакомства с ним я даже не подозревала, что из моего мальчишеского имени может получиться такая красота. Ева — первая и единственная женщина.

— Я не злюсь, — заверила я его. — Иди к сыну.

— Я скоро приеду, — добавив в голос волнующей хрипотцы, проговорил он. — А ты обставляй квартиру и жди меня. Я тебя люблю. Слышишь?

Я поневоле улыбнулась.

— Слышу.

— Это не тот ответ, на который я рассчитывал, — рассмеялся Дима. — Порадуй меня. Мне ещё как-то надо прожить эти три дня без тебя.

— Мне тоже...

— Что?

— Я тебя люблю. Возвращайся скорее, я с ума схожу. Правда.

Нужно срочно избавиться от трёх лишних килограммов. Вот о чём я думала, когда блины тётьЛюсины ела?

Помнится, когда я влюбилась в Димку, Соня впервые назвала меня дурой. Прямо в глаза сказала — ты дура.

— Зачем тебе этот потасканный женатик? — удивилась она, а я тогда жутко обиделась. Особенно за эпитет "потасканный". В моих глазах Димка был едва ли не рыцарем, по крайней мере, в моём окружении более интересного мужчины (конечно, не считая дядю!) попросту не было. А так как барышней я была романтичной, то влюбилась в него с первого взгляда. Как увидела статную фигуру, повелительный наклон головы, встретила тёмный, обволакивающий взгляд — так и пропала. Но у меня и мысли не было, что такой мужчина на меня внимание может обратить. Хозяин картинной галереи, который мог говорить о живописи часами, тихим, рокочущим голосом, который сводил с ума всех женщин, до слуха которых доходил этот обворожительный баритон, и я — юная студентка с извечной папкой с набросками на плече. Я сама себе казалась жутко глупой, ходила за ним, как околдованная, хорошо хоть не одна была, а в компании своих однокурсников. Галерея Калинина открывала выставку молодых художников, и нас пригласили для знакомства перед официальным открытием. Димка, хотя тогда для меня он был совсем не Димкой, а Дмитрием Николаевичем, сам лично встретил нас и долго рассказывал о предстоящей экспозиции. Он не любил неожиданностей, тем более неприятных, и поэтому предпочитал всё обсуждать заранее, обговаривать каждую деталь. Он был педантом, но это лишь добавляло ему шарма. Сдержанный, интеллигентный, прекрасно образован, знающий себе цену... Неудивительно, что я влюбилась в него с первого взгляда. Но просто влюбилась: потомилась, наблюдая за ним со стороны, подивилась тому, что мужчина моей мечты всё-таки существует в реальной жизни и ушла, мысленно позавидовав его жене, потому что прекрасно рассмотрела обручальное кольцо на его пальце. Весь день проходила, как пришибленная, всё мечтала о чём-то, улыбалась невпопад, а ночью, когда девичьи мечты стали приобретать глобальный размах и я в голове прокручивала уже третью "историю нашей романтической любви", встала и по памяти нарисовала его портрет. Мне казалось, что я помню его лицо досконально, каждую чёрточку, а поняла, что ошибалась только при следующей нашей встрече.

Мы встретились на выставке, куда я пришла в сопровождении дяди, держалась за его локоть и незаметно поводила плечами, чувствуя себя неуютно в новом платье. Дядя Боря был горд неимоверно, наприглашал на первую выставку племянницы кучу знакомых. Я ещё из-за этого нервничала. В зале всего две моих картины, и те в углу висят, а дядя вёл себя так, словно выставка персональная и я здесь звезда. Выталкивал меня вперёд, заводить нужные знакомства, а я краснела и молчала, как рыба об лёд, не в силах выдавить из себя ни одного подходящего для случая слова. А когда хозяин галереи подошёл нас поприветствовать, чуть в обморок не упала. Он разговаривал с моим дядей, поглядывал на меня с любопытством, а я готова была провалиться сквозь землю от стыда. Чувствовала себя под его взглядом никчёмной дурёхой в дешёвом платье. Кажется, ни одного слова не вымолвила, а когда к нам подошла его жена, решила, что это самый жуткий день в моей жизни. Была мечта, и нет её. Даже маленькой, недавно появившейся, и той лишили.

А на следующий день дядя меня огорошил:

— Калинин звонил, сказал, что твою картину купили.

Я даже со стула привстала и переглянулась с Сонькой.

— Да ладно, — выдохнула та, потому что я только рот смогла открыть, да так и замерла.

Дядя Боря кивнул и озабоченно на меня посмотрел.

— С тобой всё в порядке?

— Правда, купили? — переспросила я. — Он сам позвонил и сказал?

— Что значит, сам? — не понял дядя Боря.

А я уже обнималась с Сонькой и его вопрос попросту проигнорировала.

На следующий день я приехала в галерею, встретилась с Калининым и пропала окончательно. Он снова устроил мне экскурсию, теперь уже лично для меня, рассказывал какие-то невероятные истории, говорил о моём будущем, а я смотрела на него, затаив дыхание, и только кивала в такт его словам, совершенно не вникая в суть. Чувствовала себя рядом с ним девчонкой несмышленой. Пару раз ловила его заинтересованный взгляд и тут же заливалась румянцем и отворачивалась.

Меня мучили угрызения совести, как без них? Постоянно напоминала себе, что у него жена, ребёнок, а я лишь любовница. Разлучница. Но каково это было — влюбиться впервые в жизни. До этого великое чувство как-то обходило меня стороной, выскальзывало из рук, как я не пыталась за него ухватиться, стараясь не прослыть синим чулком и привередой. Но упорно видела в своих поклонниках одни недостатки. Хотя, если на чистоту, толпы поклонников, как например, у Соньки, у меня не было никогда. Под окнами моими не бродили влюблённые, с букетами не поджидали у подъезда, и не убеждали, что жизни без меня не мыслят... У Соньки как-то был такой поклонник, чрезвычайно романтичный молодой человек, она с ним здорово намучилась, даже цветы подаренные в окно выбрасывала ему на голову... Тогда цветы, теперь гитару... странное увлечение.

А я вот до двадцати трёх лет ни разу влюбиться не сумела, уже мысленно рукой на себя махнула, и недоумевать перестала. И, видимо, чем-то мужчин от себя отталкивала, наверное, недоверием, которое во взгляде моём появлялось. Если слышала комплимент, то невольно начинала подозревать человека во всяческой корысти. Хотя, что, собственно, с меня взять?

А вот в Димку влюбилась и совершенно потеряла голову, как только он сделал первый шаг. Он говорил, что долго искал ко мне подход, а я считала это бахвальством с его стороны. Какой подход, когда я слова ему поперёк сказать не могла? Он говорил о выставке — я согласно кивала, приглашал на обед — я кивала, попросил разрешения поцеловать — я так же безмолвно кивнула и только таращилась на него совершенно глупо. А потом удивлялась тому, что он мог найти в безмолвном, одуревшем от свалившегося на него счастья, создании.

Чувство восторга пошло на спад, когда угрызения совести дали о себе знать. А когда я пыталась поговорить о сложившейся ситуации с Димой, тот неизменно вздыхал и смотрел на меня умоляюще.

— Нам обязательно говорить об этом сейчас?

— А когда? — всё-таки рискнула удивиться я спустя полгода. — Ты постоянно отмахиваешься от меня.

— Я от тебя отмахиваюсь? Вот прямо сейчас?

Он завязывал галстук, аккуратно поправил узел и обернулся на меня.

— Ева, ты несправедлива ко мне, — Димка посмотрел с укором. — Я каждую свободную минуту тебе уделяю. Иногда в ущерб сыну. Тебе не на что жаловаться.

Стало стыдно.

— Не на что. Но... надо что-то решить. Я устала от серьёзных разговоров с дядей, которые теперь, как по расписанию случаются.

— Я знаю, я ему не нравлюсь.

— Дима, ему не нравится ситуация, а не ты.

— А какая ситуация его устроит? Что я брошу сына и женюсь на его племяннице? Тогда всё будет правильно?

— Я не прошу тебя на мне жениться, я просто хочу быть уверена...

Димка нервничал, я уже жалела, что в очередной раз завела этот разговор, и, унижаясь, пытаюсь обратить на себя его внимание. Просто поговорить со мной. Не только о любви и искусстве, а о чём-то насущном и возможно даже скучном, но важном для меня, о нашем будущем. Я всё-таки надеюсь, вот уже два года надеюсь, что будущее у нас есть.

Димка говорил, что есть. Неустанно уверял меня в этом, а я верила и старалась понять его позицию.

— Я не могу бросить сына сейчас, он слишком мал. А это мой сын, я не хочу, чтобы его воспитывал чужой человек. Но я ведь для тебя всё делаю, я тебя люблю. На что ты жалуешься?

Я всегда на что-то жаловалась, и меня саму это раздражало. Вроде, не собиралась, но начинала говорить и неизменно скатывалась на претензии и жалобы. А Дима старался меня понять.

— Наверное, тебе со мной не повезло, — говорил он, приводя этими словами меня в отчаяние. — Вот такой тебе достался человек... Но мне кажется, что быть любимой женщиной намного интереснее, чем женой. Ева, слышишь ли?

— Слышу, — отзывалась я и выдавливала из себя улыбку.

— Ведь интереснее?

— Я бы предпочла быть любимой женой.

Дима смеялся и гладил меня своей большой ладонью по щеке, как маленькую.

— Фантазёрка ты. Барышня романтичная.

Когда он разговаривал со мной тихим, доверчивым тоном и смотрел чуть снисходительно, я начинала чувствовать себя капризной и неблагодарной, не желающей понять любимого мужчину, то, что для него жизненно важно, а я только ультиматумы выдвигала и что-то требовала, а Дима терпел и продолжал уговаривать меня, не повышая тона.

— Зря ты его слушаешь, — говорила Сонька, которая за полчаса до этого говорила моему дяде о том, что я имею право на личную жизнь. А личная жизнь на то и личная, чтобы самому её выбирать. — Димка твой — мерзавец знатный. Везде поспевает.

— Как тебе не стыдно?

— А что, я серьёзно. И перед женой крутится и перед тобой.

— Он сына любит.

— Жизнь хорошую он любит. Хотя, в этом, конечно, ничего предосудительного я не вижу. Сама до жути меркантильна бываю, сама знаешь. Просто я о том, что когда живёшь с женой из-за сына, не являешься с ней на все банкеты под ручку и голову не наклоняешь, чтобы она тебе с игривой улыбкой на ушко что-то нашёптывала.

— Сонь, ну прекрати! Ты специально, что ли?

— Не специально. Если бы специально, я бы про него ещё не то сказала. Котяра умытый.

Сонькина манера награждать людей всякими несуразными прозвищами иногда меня жутко раздражала. Особенно, когда она о Димке говорила. Ведь, это на самом деле моя личная жизнь и никто мне не может запретить любить человека. Женат он или у него куча других недостатков (интересно, в какой момент я стала считать брак — недостатком?), я ведь люблю и по желанию от этого чувства избавиться нельзя. Надо любить. Пока тебе дано такое счастье, надо любить.

Следующий день меня измотал. Мало того, что мы с Сонькой ходили по мебельным магазинам большую часть дня, измучили себя и всех продавцов, которым не повезло с нами связаться, так вечером ещё привезли ту самую спальню, которую присмотрела для меня Сонька, с кроватью-мечтой гигантских размеров. Довольно спать на диване, разбирать-собирать его каждый день и прятать постельное бельё в шкаф. Теперь у меня есть спальня, в которой можно уместить любую кровать, даже мечту. А почему бы и нет? Можно немного похвастаться, пусть и перед самой собой.

Покупке спальни я радовалась, но пережить вечер в компании грузчиков и мастера по сборке мебели, было трудно. Но зато, когда, наконец, осталась в одиночестве, легла на кровать и раскинула руки в стороны, почувствовала себя почти счастливой. Всё потихоньку налаживалось, вставало на свои места, и жизнь уже не напоминала один огромный переезд с коробками, выстроенными в ряд вдоль стены, в которых хранилось всё то, что я называла своей жизнью. И даже собственная мастерская с прекрасным видом из окна у меня будет. Ещё бы любимого человека сюда, чтобы было с кем разделить свою радость, но приходится довольствоваться малым.

За три дня с покупкой мебели, по крайней мере, самой необходимой, я управилась. Разобрала коробки с вещами, навела в квартире хотя бы видимый порядок, а в кухонных шкафах появились тарелки и чашки в нормальном количестве, а не по две-три штуки. Расставила книги и расстелила ковёр. Квартира стала похожа на мой дом, и это безмерно радовало.

Я ждала Димку. Накрыла стол, приготовила его любимое блюдо — телятину с баклажанами, купила бутылку вина и с нетерпением ожидала вечера. А пока ожидала, напекла пирогов, стараясь тем самым унять всколыхнувшееся волнение. Из-за чего разнервничалась, не знаю. Словно, в первый раз за два года ждала его из отпуска или командировки, словно никогда раньше не скучала и не страдала в одиночестве, ожидая его звонка. Всё это было и не раз, но я всё равно волновалась. Он задерживался, заехал куда-то по делам, а мне казалось, что он никогда уже не приедет. Что не скучал, не вспоминал и вообще забыл обо мне за прошедшие две недели.

Всё-таки у меня куча комплексов, иначе, откуда все эти мысли берутся?

Дима выглядел усталым, но довольным. Посматривал на меня и улыбался, потом разлил оставшееся вино по бокалам.

— Замечательный ужин.

— Спасибо, я старалась. Я так по тебе соскучилась, Дим, — вдруг призналась я.

— Две недели — это много, — согласился он. — Зато это полезно.

— Что полезно?

— Временные расставания. Отдохнули друг от друга, зато ты рада меня видеть.

— А ты меня нет?

Дима рассмеялся.

— Очень рад. Зачем ты спрашиваешь?

Он взял бокал и вышел на крышу.

— Прекрасный вид, — сказала я, обнимая его сзади. — Правда?

— Да. Это не детский сад, который только и было видно из окон твоей бывшей квартиры. И дети больше не орут.

— Это было меньшим из зол, — рассмеялась я. Оторвалась от него и подошла к мольберту. — Посмотри.

Как всегда с беспокойством ожидала его мнения, а Димка пил вино небольшими глотками, придирчиво разглядывал картину, а потом вдруг сказал:

— Тебе не надоел этот город?

Я удивлённо посмотрела.

— Что ты говоришь?

— А что? Маленький, провинциальный городишко.

— Какой же он маленький, Дим?

— Всё равно. Я в Москву хочу.

— В Москву, — повторила я за ним с улыбкой, сняла картину с мольберта и отнесла её в комнату. Тут же вернулась и нырнула под Димкину руку. — Москва — это хорошо, Димочка. Но только кому мы там нужны? Здесь ты фигура, у тебя самая крупная картинная галерея в городе, а там ты кем будешь? Одним из многих?

Он недовольно поджал губы и на меня не посмотрел.

— Ты просто трусишь.

— Да, трушу, — не стала скрывать я. — Потому что делать мне там совершенно нечего. Меня никто там не ждёт.

Дима убрал руку и отошёл от меня. Подошёл к бортику крыши и посмотрел вниз.

— А здесь тебя кто ждёт? Дядя?

Я насторожилась.

— Дима, ты что, уже решил? Ты уезжаешь в Москву?

Он больше минуты стоял, смотрел вдаль, и мне вдруг на самом деле стало страшно. Но затем Калинин обернулся и насмешливо взглянул.

— Кто ж меня отпустит, Ева? У меня здесь семья.

Я присела на стул и вздохнула.

— У тебя что-то случилось?

Дима безразлично пожал плечами.

— Да нет. Всё как всегда.

— Какие-то странные разговоры. Ты никогда такие темы раньше не поднимал.

— Просто мне надоел этот город.

Я поднялась.

— Город или то, что тебя в нём держит?

Калинин посмотрел на меня, глаза сверкнули, а потом ещё и улыбнулся.

— Тебя бы я забрал с собой.

В свете закатного солнца, на фоне темнеющего неба, высокий, темноволосый, в белоснежной рубашке, удачно оттенявшей загорелую кожу, Димка был невероятно красив. Я невольно засмотрелась и даже пропустила соблазнительные, многообещающие нотки в его голосе. Оглядывала его, а потом вдруг задохнулась, когда заметила откровенную насмешку в его взгляде. Почему-то мелькнула мысль, что он прекрасно знает, какое впечатление производит и вовсю этим пользуется. Снова с лёгкостью увёл разговор от опасной темы, которая могла привести к очередной неприятной размолвке, и заставить меня забыть обо всех возникших вопросах.

Он подошёл, заглянул в глаза и пальцем приподнял мой подбородок.

— Ты поедешь со мной?

Я молчала, да он и не ждал от меня ответа, так мне показалось. Целовал меня, а я ощущала странную горечь, осевшую на душе. Понимала, что Дима принял какое-то решение, и мой отказ вряд ли его остановит. Никогда не останавливал.

Он оставил меня в постели, на шикарных шёлковых лиловых простынях, которые я купила специально для сегодняшнего вечера, надеясь на какое-то волшебство, и совершенно не думала о том, что останусь на них одна, в который раз наблюдая, как любимый человек не спеша одевается, собираясь уехать от меня к другой. И даже то, что она его законная жена и, по сути, жгучую обиду должна чувствовать она, не отрезвляло.

Я сидела на постели, завернувшись в одеяло, и наблюдала за Димкой. Он застегнул рубашку, потом прошёлся по спальне, оглядывая стены.

— Давай я тебя покормлю? — предложила я, не зная, чем ещё его удержать.

Он криво усмехнулся.

— Ева, ты ещё пирогов мне предложи.

— А что? — обиделась я. — У меня и пироги есть.

— Не сомневаюсь. Что у тебя за страсть всех кормить?

— Не кормить, а готовить. Ты же знаешь, меня это успокаивает.

Калинин подошёл ко мне, наклонился, даже одним коленом на постель привстал, и поцеловал меня.

— А я слежу за своим весом, ты же знаешь.

Отчего-то померещился скрытый намёк в его словах, и я незаметно подтянула на груди одеяло. Значит, заметил. Не сказал, конечно, никогда бы открыто не сказал, но понять дал достаточно ясно, а мне теперь хоть голодом себя умори, но в форму войди, и желательно ещё до следующей встречи.

Когда Димка из спальни вышел, прихватив свой пиджак, я торопливо вскочила, суетливо накинула на себя халат, бросила быстрый взгляд в зеркало, пригладила волосы, и вышла следом за ним.

— Дима, мы так с тобой и не договорили.

— О чём?

— О Москве.

Он выразительно поморщился.

— Ева, давай не сейчас. Не подходящий момент.

— Значит, ты что-то задумал всё-таки, я права?

Калинин даже ухом не повёл, словно и не расслышал моего вопроса. Подошёл к круглому столу и вознамерился открыть мою папку с набросками. Я ещё не разбирала их, и, заметив Димкин интерес, замерла. Димка тесёмки развязал, открыл, и стал с интересом наброски разглядывать. Вынимал один за одним, а я с каждой секундой всё больше вжимала голову в плечи, ожидая не минуемой развязки.

— Вот это совсем не плохо, — сказал он, указывая на вечерний пейзаж. — Мне нравится.

Я кивнула и вот тут Димка замер, заметив то, чего в принципе быть не должно было.

— Это что такое?

Я кинулась к нему и попыталась папку закрыть. Надо признать, что Калинин противиться не стал, ему хватило и увиденного.

— Ева, — повторил он, а я вздохнула.

— Глупости это, Дим. Мне скучно было.

— И поэтому ты забавляешься вот этим? — пренебрежительно фыркнул он.

— Я просто книжку прочитала... — пряча глаза, ответила я.

— Ты читаешь детские книжки?

— Она не детская! — выкрикнула я, но тут же стушевалась. — Ну, или не совсем детская.

Димка только головой покачал. Клюнул меня в щёку и отодвинулся.

— Прекрати ерундой заниматься, тебе к выставке готовиться надо, а не гномиков рисовать.

— Это не гномики, это тролли.

— Есть разница?

Я опустила глаза и промолчала.

— Проводи меня, — попросил Калинин, и я отправилась вслед за ним в прихожую. Босая, постоянно стягивая халат на груди, и несчастная. — Не дуйся, — попросил Димка уже в дверях. — Ты же знаешь, что я прав. — И видимо стараясь загладить свою резкость, притянул к себе и страстно поцеловал. У меня, если честно, от волнения и неожиданности, даже колени подогнулись. — Люблю тебя, — шепнул он напоследок и скрылся за дверью. А я продолжала стоять и ловить ртом горячий воздух.

В течение следующей недели Димка, как мог, меня успокаивал, а скорее попросту отговаривался пустыми фразами, всякий раз, когда я заводила разговор о Москве. Меня это беспокоило, а он беспечно отмахивался и раз за разом со смехом спрашивал:

— Так поедешь со мной?

Довёл меня практически до истерики. Я уже не знала, что и думать. Но ясно было одно — эта затея крепко-накрепко застряла в его голове и так просто он не отступится. А у меня никак не получалось донести до него всю бредовость его идеи. Ну, куда он поедет и зачем? С чего вдруг его на приключения потянуло? Чего не хватает? От всех этих мыслей настроение было хуже некуда.

А Димка всё твердил:

— Поедешь?

— Да никуда я не поеду! — кричала я в ответ, а он лишь пренебрежительно усмехался.

— Боишься?

— Господи, как же я устала от всех этих разговоров, — уже тише проговорила я. — Дима, я не понимаю, откуда такая идея взялась? Да ещё так внезапно!

— Да ничего не внезапно! Или ты думала, что я так всю жизнь и собираюсь здесь прожить? До Москвы всего ничего, а мы здесь... словно от жизни настоящей оторваны.

— Что за глупости? — покачала я головой.

— Ева, это шанс, понимаешь? И он мне не просто так достался. Я несколько лет лазейку искал, а теперь, когда она нашлась, ты меня отговариваешь?

— Нет, не отговариваю, просто... А как же сын?

— А что сын? Он с матерью остаётся. Что ты ищешь проблему там, где её нет?

Я смотрела на него, видела, как подёргивается вена на его щеке, и всё равно не понимала. Несколько лет искал лазейку? И всё ради того, чтобы уехать?

— Да не уехать! — окончательно разошёлся он, когда я всё-таки решилась спросить его напрямую. — А добиться чего-то большего! Большего, для нас с тобой!.. — Он так резко замолчал, что мне поневоле показалось, что он проглотил какое-то оскорбительное слово. В последний момент успел. Зато посмотрел так, что и договаривать не пришлось. Я обиделась. Димка тяжко вздохнул, будто я его своей непонятливостью и несговорчивостью жутко измотала. — Ева, пойми, здесь нам покоя не будет. Мы ведь думали с тобой, мечтали...

— Но не о Москве, Дим. Я не хочу уезжать.

Он резко отвернулся от меня.

— Ну, вот что ты упрямишься?

— Да потому что я не хочу уезжать! Мне и здесь хорошо!

Димка обернулся и смерил меня пренебрежительным взглядом.

— Тебе хорошо? А что у тебя хорошо? Вот скажи мне!.. Сидишь, как мышь, выглянуть боишься!

— Дима!

— Ну что Дима? — выкрикнул он в ответ, но тут же взял себя в руки и заговорил уже спокойнее. — Пойми, там у тебя есть шанс, мы можем попробовать.

Я вытаращила на него глаза.

— Ты о чём сейчас говоришь?

Он стоял передо мной, смотрел сверху вниз и от этого я ещё больше занервничала. Ладони тут же повлажнели, и пришлось сжать руки в кулаки. Потом отчаянно замотала головой.

— Нет, Дим, я не могу. Я не готова.

— Я лучше знаю — готова ты или нет, — отрезал он. — Или ты собираешься всю жизнь ждать веления свыше и гномиков по углам рисовать?

— Да это не гномики, я же тебе говорила, — забормотала я, понимая, что говорить об этом сейчас уж точно не стоит, но нервничала, вот и болтала, остановиться не могла.

Калинин присел передо мной на корточки и положил ладони на мои колени.

— Ева, ты готова, — сказал он, стараясь быть как можно более убедительным.

— Дима, меня дядя не отпустит, — привела я последний аргумент, и Димка тут же вскочил, только глянул зло.

— Ты думаешь, что говоришь? Как он может тебя не отпустить? Тебе что, десять лет?!

— Не кричи, пожалуйста.

— Не кричу, — отмахнулся он. Постоял немного в стороне, а потом снова вернулся ко мне. — Обещай, что подумаешь, — попросил Димка, беря меня за руку. — Это важно, Ева. Это наше с тобой будущее.

Я только вздохнула.

— Я не знаю, Дим. Я не знаю, как мне жить в Москве. Я её даже не люблю, вот честно!

— О Господи, Ева, ну при чём тут это? Люблю, не люблю... Разве об этом надо думать? Неужели тебе не хочется, чтобы о тебе узнали? Чтобы твои картины висели в лучших галереях, чтобы их покупали?

Я моргнула.

— Ты говоришь такие вещи...

— О которых ты никогда не думала? Нельзя быть такой скромной, дорогая. Ты талантлива, я тебе об этом не раз говорил. Если лениться не будешь, то у тебя всё получится. У нас получится. Мы с тобой уедем...

Я встала, и отошла от него.

— Ева...

— Мне подумать надо! Я не могу решить всё за две минуты, Дим. Это слишком серьёзно. — Вот тут я растерялась. — Я никогда таких серьёзных решений сама не принимала.

Он выразительно закатил глаза.

Вот так мы и поговорили. Я окончательно расстроилась, все эти разговоры о переезде мне упорно не нравились, даже не смотря на то, что в случае моего согласия, всё то, о чём я так давно мечтала — сбывалось. Димка говорил о нашем — нашем с ним! — будущем, о том, что мы уедем, и не расстанемся больше. Правда, оставалось непонятным, как всё это будет. Как он решится, как я решусь, как потом в глаза смотреть буду людям... Хотя, какая разница, как смотреть, если мы уедем?

Я настолько потерялась во всех этих размышлениях, что почувствовала настоятельную потребность с кем-то это обсудить. А разговаривать о таких важных вещах надо с дядей. Можно, конечно, и с Сонькой, но с ней больше на "поболтать", посплетничать, совета попросить, а принимать решение надо с дядей. Правда, каждый раз, пытаясь представить его реакцию, вся гусиной кожей покрывалась, но лучше рассказать ему самой, чем дожидаться пока до него дойдут слухи о том, что Калинин решил покинуть наш гостеприимный город.

Предчувствуя тяжёлый разговор, я на следующий день встала пораньше, напекла пирогов (всем ведь известно, что сообщать мужчинам плохие новости лучше предварительно их хорошенько накормив), котлет нажарила, сложила всё в кастрюльки и отправилась к дяде. В его офисе по телефону ответил незнакомый голос, отнюдь не Сонькин, и сообщил, что "Борис Владимирович соизволили отправиться обедать домой". Куда соизволил отправиться его секретарь, я спрашивать не стала, решив, что это покажется совсем уж странным.

ДядьБорина машина и правда оказалась на стоянке перед его домом, я этому порадовалась, достала с заднего сидения большой пакет с кастрюльками, они иногда весело брякали, когда я случайно задевала пакет ногой. Я старалась идти аккуратно, потому что звук выходил хоть и весёлый, но крайне неловкий.

Дверь мне никто открыть не пожелал. Я немного потомилась, а потом достала из сумки ключи.

— Дядь Борь, ты дома? Это я!

Ответом мне послужила тишина. Я головой покрутила, ещё несколько секунд прислушивалась, надеясь услышать отклик, не дождалась, и ловко переступила через его ботинки, как всегда брошенные посреди прихожей. Мне даже не нужно было включать свет и видеть их, я просто знала, что они там, именно на этом месте. Если дядя входит домой, то обувь оставляет прямо тут же, одна из привычек закоренелого холостяка, которые уже много лет не меняются. Я пыталась приучить его убирать обувь, ставить на коврик под вешалкой, даже полку специальную купила, в которую он теперь с удовольствием суёт старые газеты, даже просто отодвигать ботинки ногой в сторону, чтобы другие люди не спотыкались, но он все мои призывы игнорировал. Как валялись ботинки посреди прихожей, так и валяются.

Так вот, я через ботинки переступила и отправилась на кухню, стараясь держать бренчащий кастрюлями пакет на расстоянии от себя. В какой-то момент мне показалось, что я услышала звук, похожий на громкий вздох, остановилась и в который раз прислушалась.

— Дядь Борь! Ты дома или нет?

Звук не повторялся, а я почувствовала себя достаточно глупо.

Кухня своим видом порадовала, даже грязной посуды в раковине не наблюдалось, что было очень-очень странно. Неужели домработницу путную нанял? А то последнее его приобретение в виде замотанной в шёлковый шарф женщины неопределённого возраста доверия не внушало. Женщина появлялась дважды в неделю, и толка от этих явлений было маловато. Я пыталась ему это объяснить, даже хотела сама приезжать, но дядя запретил. А вот сегодня приезжаю и вижу что-то совершенно странное — чистую кухню холостяка. Удивительное дело, надо вам сказать.

Уперев одну руку в бок, я кухню хорошенько осмотрела, к чему придраться не нашла, и задумчиво хмыкнула. Что-то не так. Вот прямо чувствую это, интуиция прямо бунтует.

Поставив кастрюли на стол, я всё-таки пошла в комнаты, не совсем понимая, куда дядя мог подеваться.

— В конце-то концов! — разозлилась я, заметив его рубашку, небрежно брошенную на диван. — Мы в прятки играем или тебя похитили в чём мать родила?!

Послышалась какая-то отчаянная возня, и я в ожидании посмотрела на дверь ванной комнаты, потому что звуки доносились именно оттуда, никаких сомнений. Не прошло и десяти секунд, как дверь открылась, и из ванной выскользнул дядя. Именно выскользнул, поспешно прикрыв дверь и "позабыв" выключить за собой свет. Посмотрел на меня и широко улыбнулся.

— Привет, Женька! — бодро гаркнул он, затягивая пояс халата. — А я думаю, чудится мне, что ли?

Я разглядывала его, испытывая непонятную тревогу. Он подошёл, привычно поцеловал меня в лоб, и потянул меня за руку подальше от ванной.

— А ты чего приехала? Не собиралась же.

— Да так...

Я всё присматривалась к нему, но он вёл себя, как обычно, если не считать того, что неизвестно из-за чего схватился за бутылку коньяка. Плеснул немного в бокал и выпил залпом. Я подняла с дивана его рубашку, рассеянно оглядела её, потом принялась складывать. Наверное, молчала слишком долго, потому что дядя обернулся и поглядел на меня более пристально.

— Что случилось?

— Да ничего не случилось, — поспешила я его успокоить. — Пока.

— Очень многообещающе.

— Ты есть хочешь? Я котлеты привезла, горячие ещё.

Он задумался, а я снова насторожилась. Обычно предложение поесть таких раздумий у него не вызывало. А дядя улыбнулся и предложил:

— Ты иди на кухню, я сейчас оденусь и приду, будем обедать. Чайник поставь.

Я бы так и поступила, честно. Он произнёс это совершенно будничным тоном, едва ощутимо подтолкнул меня в сторону кухни, и я бы ушла, если бы в этот момент в ванной что-то с грохотом не свалилось на пол. И всё замерло, только напольные часы громко тикали. Я смотрела на дверь ванной, потом обернулась на дядю и успела заметить мелькнувшую на его лице досадливую гримасу, но она тут же исчезла, как только он встретил мой взгляд. Даже улыбнулся, поганец, как ни в чём не бывало. Я в негодовании взмахнула его рубашкой, которую всё ещё держала в руках.

— Да в чём дело?! Ты что, сразу не мог мне сказать, что не один? Я бы ушла. Устроил тут!..

— Женьк, ну ты не обижайся, я же не знал, что ты придёшь.

— А я разве что-то говорю? — удивилась я.

— А о чём поговорить-то хотела? — преувеличенно озабоченным голосом заговорил дядя. — Что-то серьёзное?

Я тихонько вздохнула.

— Наверное.

— Что это значит?

— То и значит. Я пока не решила — серьёзно или нет. Ты потом ко мне приезжай, ладно? Или завтра.

Я прошла мимо него в спальню, хотела рубашку на вешалку повесить, он ведь не догадается даже, а рубашка изомнётся, и тогда выглядеть будет отвратительно... Стоп. В общем, я пошла в спальню, дядя шёл за мной почти по пятам и буравил мне взглядом затылок. Я уже и не рада была, что призналась в том, что разговор будет серьёзный. Он ведь теперь не успокоится, душу всю вынет со своими беспокойствами.

Рубашку я повесила, обернулась и чуть не ткнулась носом в дядину грудь. Выразительно закатила глаза.

— Всё не настолько серьёзно. Можно и вечером поговорить. Или завтра.

— Честно?

— Ну, конечно! Когда у меня случалось что-то чрезвычайное?

— Всегда всё бывает в первый раз, — поучительно произнёс он.

— Не сегодня.

Он всё ещё с беспокойством таращился на меня, и я поспешила его обрадовать:

— Я ухожу.

Дядя кивнул.

Оглянулась я уже от двери, снова натолкнувшись на дядино плечо. Пришлось из-за него выглянуть, чтобы увидеть заинтересовавшую меня деталь. А деталь была самая что ни на есть пикантная. На постели лежало женское бельё. По сути, ничего шокирующего в этом факте не было. О присутствии в этой квартире женщины в данный момент, меня в известность поставили. Да и вообще я не стала бы ахать и изумляться, если бы просто застала в этой квартире женщину. Дядя был известным ловеласом, хоть и отрицал это со всей горячностью, изображая из себя несчастного, в поисках великой любви. Но сейчас дело было совсем в другом. Дело было в том, что это бельё я знала. Не подумайте ничего плохого, просто неделю назад мы с Сонькой ходили по магазинам, и она купила себе это кружевное бельё. Мы долго выбирали, хохотали, я её подначивала, измучила вопросом кому этот подарочек предназначается, а она лишь отмахивалась и фыркала на меня. А сейчас это бельё лежало на кровати и поверить в то, что это лишь случайность, и какая-то другая дядина знакомая выбрала себе такое же бельё, а теперь оставила его на дядьБориной постели, я не могла. И ведь не сказать, что я слишком недоверчивый по натуре человек.

Заметив то, как я нахмурилась, дядя Боря нахмурился тоже.

— Что?

Я сжала руки в кулаки.

— Ничего, — процедила я сквозь зубы, а когда из спальни вышла, крикнула: — Сонька!

Дядя рядом вздрогнул и уставился на меня чуть ли не с ужасом.

— Женя, — начал он, а я ткнула пальцем в дверь ванной.

— Скажи ей, чтобы выходила!

Он почесал в затылке и выглядел смущённым.

— Соня! — снова повысила я голос, не дождавшись от него никакого действия.

Дверь открылась и показалась подружка, завёрнутая в полотенце.

— Ну и что ты орёшь? — ворчливо осведомилась она.

Дядя за моей спиной издал какой-то звук, нечто среднее между стоном и вздохом, а потом нахально заявил:

— Пойду, пожалуй, поем.

Я только руками развела.

— Вы оба сошли с ума, — пожаловалась я.

— Нашла, кого учить, — возмутилась Сонька за дядю Борю.

— Как вы могли мне врать?

— Интересно, а что, я должна была прийти к тебе и разрешения спросить, спать мне с ним или нет?

Я топнула ногой, в негодовании глядя на подружку. А дядя закрутил головой, не зная, куда спрятаться.

Сонька вышла из ванной, вся такая гордая, завёрнутая в коротенькое полотенце и толкнула любимого в плечо.

— Боря, не стой!

— Куда мне деваться-то?! — в отчаянии вскричал он. — Ты на меня рычишь, она смотрит так, словно убить задумала!

— Иди на кухню, — гаркнули мы с Сонькой на одном дыхании и недовольно друг на друга уставились. Дядя Боря широко ухмыльнулся.

Когда он ушёл, я села в кресло, сложила руки на груди и уставилась на подружку, которая вышла из спальни в одном нижнем белье и зачем-то полезла под стол. Я нервно мотала ногой, наблюдая за ней.

— Соня, ты с ума сошла? — не удержалась я от вопроса.

Она выбралась из-под длинной скатерти, сдула с лица мешавшуюся прядь волос, а когда выпрямилась, я увидела у неё в руках чулок с кружевной резинкой.

— О Господи, — простонала я, зажмуриваясь.

— Чего ты? — фыркнула Сонька. — Подумаешь... Да, чулки ношу!

— С каких это пор? — пренебрежительно скривилась я.

— С тех самых, — огрызнулась она и показала мне язык. — Ему нравится.

Я негодующе замахала на неё руками.

— Только попрошу без подробностей!

— Где юбка моя? Видела?

— А где ты раздевалась?

— Какая же ты бываешь язва, Женька, — посетовала подружка. — Никакого в тебе понятия.

— Да какое понятие? — прошипела я. Голос пришлось понизить, чтобы дядя с кухни ничего не расслышал. — Ты сдурела, да? Ты чем думала, скажи мне?

— Женька, отвали!..

— Я отвалю, — пообещала я, зловеще усмехаясь. — Только тебе от этого легче не станет! Ты для этого Вовку выгнала, да?

— Вовку я выгнала, потому что он мне надоел хуже горькой редьки, а Боря...

— Какой он тебе Боря?! Он тебе всю жизнь дядя Боря был, а сейчас Борей стал?

— А чего это ты за него так волнуешься?

— Да я не за него, дурёха, а за тебя! Соня, ты ведь не можешь не понимать... Ты ко мне придёшь и скажешь, что он сволочь, а что я тебе скажу? — Я всерьёз расстроилась.

— Не приду, — отмахнулась Сонька.

— Это ты меня успокаиваешь или себя?

Подружка подошла ко мне и посмотрела жалобно. А потом наклонилась и чуть слышно заговорила:

— Женька, ты же знаешь, что я о нём всю жизнь мечтала. Он ведь такой... такой... Ну, ты знаешь!

— Откуда это? — вытаращилась я на неё.

Сонька тоже расстроилась и присела на подлокотник моего кресла.

— Ты на меня злишься? Я знала, что разозлишься.

— Да не злюсь я! Просто... Это ненормально как-то, понимаешь? Ты и он... Господи, у меня в голове не укладывается!

Сонька окончательно сникла, молчала, что было ей совсем несвойственно, и у меня поневоле слёзы на глаза навернулись.

— Соня, родители-то твои, что скажут, — всхлипнула я, а подружка несколько неадекватно. Обернулась и поинтересовалась:

— Думаешь, он на мне женится?

Я приоткрыла рот, да так и замерла, не зная, что ответить.

— Это ты к чему?

— Это я по поводу родителей, — нетерпеливо пояснила она. — Им стоит говорить только в том случае, если жениться надумаем.

— А вы... надумали жениться? — У меня даже язык онемел, если честно.

Сонька вдруг перепугалась и оглянулась в сторону кухни.

— Тише ты!

Я красноречиво скривилась.

— Всё ясно. Ты в детство впала, Сонь? Опять свадьбу планируешь?

— Ну тебя, — обиделась она. — По крайней мере, у меня теперь оснований к этому больше, не находишь?

Я рассмеялась.

— Ох, Сонька... И даже помочь ему теперь некому.

Подружка продемонстрировала мне кулак.

— Кто его ещё так любить будет?

— Это точно, — согласилась я, подивившись собственным мыслям. Как ни крути, а ведь на самом деле рядом с дядей никогда не было женщины, которая бы любила его сильнее и беззаветнее, чем Сонька, и была бы столь терпелива. Но поймёт ли он это? За подружку даже обидно стало, если честно. Я погладила её по плечу, но всё равно напомнила: — Ты мне соврала.

— Ой, да ладно. Меньше знаешь, крепче спишь.

— Девчонки, вы там ещё долго меня обсуждать будете? Чайник ставить? — громко осведомился дядя Боря с кухни.

— Ставь, — крикнула Сонька с таким энтузиазмом, что я даже отодвинулась.

Чего только в жизни не бывает. Настолько меня огорошили, что я на какое-то время о собственных проблемах позабыла.

Узнав об отношениях дяди Бори и Соньки, Дима нисколько не удивился. Скривился только пренебрежительно, но заметив мой взгляд, тут же улыбнулся, правда, вынужденно.

— А ты сомневалась, что ей удастся? Твоей подружке только палец дай, она руку по локоть откусит.

— Дима, ну что ты говоришь?

— Ева, ты слишком наивна! Или ты всерьёз думаешь, что она всю жизнь мечтала секретарём работать? Просто с секретарского места проще в постель шефа прыгнуть, вот и...

— Дима, хватит!

Он удивлённо посмотрел, когда я повысила голос, и мне тут же стало стыдно.

— Прости. Но мне не нравится, когда ты так говоришь о близких мне людях. В конце концов, они взрослые люди и сами решат...

Калинин покачал головой.

— Господи, Женька!..

Он редко меня так называл, и когда это происходило, это было явным признаком того, что он зол не на шутку. Вот только причины для этого я в данный момент не видела.

— Хочешь сказать, тебе это нравится? — не поверил он.

— Это не моё дело, — упрямо повторила я. — И не твоё тоже.

— Ах, вот как!

— Да.

— Может ты и права. Но помяни моё слово, Сонька теряться не будет. И Бориса Владимировича окрутит на раз-два.

— Почему ты её так не любишь? — озадачилась я.

— А кто она такая, чтобы я её любил?

Иногда Калинин вёл себя гадко. Я старалась этого не замечать, списывала эти вспышки гнева и неприязни на его непростой характер, Димка порой становился раздражительным и практически несносным. Такое его настроение нужно было просто пережить. Димка успокаивался довольно быстро и становился прежним — невозмутимым и уравновешенным.

Решив больше на провокации не поддаваться, я проигнорировала ещё несколько возмущённых реплик по поводу Соньки-хищницы, закинула пробный шар в сторону Димкиной эпопеи с Москвой, на что получила таинственный ответ, что он уже всё продумал и знает, как надо поступить, чтобы все — а в особенности я, были довольны. Я потребовала объяснений, а Димка притянул меня к себе, поцеловал, а пока я приходила в себя, пытаясь вернуть важные мысли, которые испарились после первого же поцелуя, он уже засобирался и ушёл.

Но его обещания никак меня не успокоили. Скорее уж наоборот. И поэтому когда Сонька заявилась ко мне — очень деятельная и довольная собой, я пожаловалась:

— Димка что-то задумал.

Сонька только фыркнула.

— Твой Димка всё это задумал уже давно. Я подозревала, конечно, но сейчас точно знаю — сволочь он!

Я застонала в голос.

— Как же я устала от вас обоих. Что вы делите всё время?

— То есть он про меня тебе гадости говорит? — ехидно поинтересовалась подружка.

— Ты же про него говоришь?

— Вот гад, а? Ехидна.

— Сонь!

— Ну что?

Сонька плюхнулась на стул, принюхалась и сунула нос под полотенчико, которым была прикрыта тарелка. Нахмурилась.

— Морковный пирог? Ты сильно переживаешь?

Я вздохнула. Все знали, что когда я пеку морковный пирог, значит, что-то меня беспокоит. Рецепт этот мне тётя Люся по наследству передала, рецепт совсем не сложный, но само название "Морковный пирог" заставляло людей насторожиться. И желающих попробовать его было немного, хотя я и уверяла всех, что это очень вкусно. А я его очень любила. Не есть, а печь. Тёрла морковь, аккуратно всё смешивала, наслаждаясь красивым цветом, а потом сама придумала специально к этому пирогу апельсиновую глазурь. Получалось очень здорово, я собой гордилась, и все гнетущие мысли, поневоле отступали.

Но не сегодня.

— Я просто не понимаю, что происходит, Сонь. Димка какой-то таинственный, ничего мне не рассказывает, только твердит о том, что всё придумал. — От полноты чувств, я даже руками взмахнула. — А что придумал — не говорит!

— А хочешь, я тебе расскажу?

Я подозрительно на неё уставилась.

— Ты о чём?

Сонька отрезала себе кусок пирога, чем меня, признаться, очень удивила, и широко ухмыляясь, сообщила:

— Сейчас такое тебе расскажу. Боря в шоке, отойти не может.

— Что случилось? — окончательно перепугалась я.

Сонька неторопливо прожевала, потом сказала:

— Для начала скажи мне — ты в Москву с Димкой собираешься?

Я села.

— Ты откуда знаешь? Я ещё не говорила никому.

— Ты же знаешь нашу деревню — все всё друг про друга знают. Калинин твой только подумал, а полгорода уже знает, что он бежать задумал.

— Не бежать, — покачала я головой, хотя на душе в одно мгновение муторно стало. Почему бежать? — Просто он мечтает о чём-то большем...

— Ещё бы, — хмыкнула Сонька, — он мечтает!..

— Ты прекратишь меня раздражать или нет? Говори, как есть!

— Ладно, только ты Боре не говори, ладно?

— То есть?

Подружка сделала неопределённый жест рукой и глаза в сторону отвела.

— Ну... я подслушала. Димка твой к Боре приходил сегодня утром.

— Зачем?!

На губах подружки появилась ехидная улыбочка, но она постаралась её убрать и, кашлянув, торжественно сообщила:

— Димка попросил твоей руки.

Я молчала долго, затем головой мотнула.

— Что?

— Вот у меня было точно такое лицо, как у тебя сейчас. Я чуть в кабинет не влетела, до того обалдела.

— Замуж?

— Замуж, замуж, — закивала Сонька, внимательно за мной наблюдая. — Ты хочешь замуж за Калинина?

Я встала и нервно прошлась по кухне, потом вышла на крышу и глубоко вздохнула.

— Что за глупость? Он мне ничего не говорил, — пробормотала я, когда почувствовала за спиной Сонькино присутствие.

— Ему это глупостью не кажется. — Сонька прошла мимо меня, подошла к бортику, глянула вниз, а потом на этом бортике устроилась. Огляделась. — Ты права, Женьк, квартира шикарная. Особенно, крыша. На одну только крышу польститься можно. Никто тебя не видит, а ты хозяйка...

— Соня!

— Ну что?

— Как он жениться на мне может? Он же...

— Жень, вот ты глупая какая, а? Ну любовь мужика сразила, в самое сердце. Не может он больше чувствовать себя негодяем. Он Боре прямо так и сказал.

То, что Сонька теперь дядю Борей именовала, вызывало лёгкий всплеск недоверия в душе, но его заглушало изумление, которое я испытывала, выслушивая Сонькины новости. Димка разговаривал с дядей и просил моей руки? По-настоящему?

Подружка наблюдала за мной чуть насмешливо.

— Женя, очнись!

— А дядя что сказал?

— А что он может сказать? Он к тебе приедет и спросит. Но судя по твоему зачарованному взгляду, ответ очевиден, — недовольно закончила она.

— Я всё равно не понимаю. Зачем он к дяде пошёл? Почему не поговорил со мной? Глупо как-то... Дима терпеть не может церемонии.

— Ага. Зато очень уважает твоё предполагаемое приданное.

— Соня!

— Ну что Соня? Глаза-то открой! В Москву он собрался!.. А на что он собрался? Да ещё тебя тянет за собой.

Я замотала головой.

— Прекрати.

— Ты который год мне это говоришь? Прекрати! Ему очень неплохо жилось всё это время здесь, и жена его любит, и ты. А сейчас ему в Москву захотелось! А кто-то должен всё это оплатить, у самого-то в кармане ни шиша!

Я обиделась и отвернулась от неё. И самое обидное было не в Сониных словах, а в том, что я понимала — отчасти она права. Но Димка такой, какой он есть. Он никогда не прикидывался бескорыстным, он любил деньги, а ещё больше он ценил своё удобство. Для него важно, что о нём подумают люди, как посмотрят, как он выглядит в новом костюме, сколько этот самый костюм стоит, обожал шикарные жесты, он честолюбив и в меру тщеславен. И весь этот коктейль недостатков делал его практически неотразимым. Да и у кого их нет, недостатков? У меня их немереное количество, так как я могу других учить?

— Не преувеличивай, пожалуйста.

— Конечно! — фыркнула Сонька. — Богатый человек. Квартиру, машину, дачу оставит жене и сыну, себе оставит галерею, которая приносит баснословный доход, а тебе купит особняк на Рублёвке.

— Не нужен мне особняк.

Сонька приуныла.

— Жень, ты на самом деле за него замуж хочешь?

— Я люблю его.

— За что?

— Что значит, за что? — растерялась я.

— А то и значит. За что ты его любишь?

— Как можно знать за что?

— Очень даже можно, — уверенно заявила Сонька. — Я вот Борю люблю... — Она задумалась и принялась загибать пальцы. — За то, что он мужественный, умный, интересный, сексуальный...

— Да, и верный, — подсказала я.

Сонька скривилась.

— Не греши на родного дядю. Как тебе не стыдно?

Я только отмахнулась.

— Ладно, Сонь. Что ты мне доказать пытаешься? Что Димка за моим приданным охотится? Можно подумать я наследница царской семьи. А то, что он о будущем думает, о нашем с ним будущем, это не так уж и плохо.

— Не думал, не думал, а тут резко задумал!

— Ну и что!

— Какая ты упрямая, — разозлилась Сонька. — С тобой разговаривать невозможно!

— А ты не разговаривай, — посоветовала я.

— И ты на самом деле хочешь поехать в Москву?

— Нет, не хочу! — Я сбавила тон. — Я думаю об этом. А по поводу твоих беспокойств... С чего ты взяла, что дядя ему денег даст?

— Если ты с ним поедешь? — Сонька вздохнула. — Даст.

Эти слова меня почему-то сильнее всего задели. Да ещё Димка под вечер явился с бутылкой вина и шикарным букетом роз, как я поняла, опять руки просить, теперь уже у меня. Сюрприза у него не получилось, за что опять досталось Соньке и оставалось только радоваться, что подружка этого слышать не может. А я вместо того, чтобы броситься Димке на шею после того, как он меня осчастливил, села на диван, рассматривала цветы, которые по-прежнему держала в руках.

— А как же сын?

Димкина улыбка поблекла.

— Ева, мне казалось, что мы уже объяснились.

— Ты всегда говорил, что ты хочешь быть рядом с ним, видеть, как он растёт. Что для тебя это важно. А теперь ты хочешь уехать, и всё остальное стало не важно?

— Не говори так, — попросил он подозрительно спокойно. Букет у меня отобрал и присел рядом. — Думаешь, я зря это всё затеял?

— Не знаю, Дим.

— Я просто хочу, чтобы ты была счастлива.

— Только я? Боюсь, у меня не получится.

— Но почему? Зачем всегда думать о других? О себе хоть раз подумай. Вспомни, как ты мечтала о персональных выставках, хотела, чтобы люди смотрели на твои картины и улыбались. Хотела донести до них свои чувства. Я тоже этого хочу.

— А твоя жена?

— А моя жена останется здесь. И поверь мне, несчастной она не будет. Я уже говорил с ней... Я ей всё оставляю. Будем начинать сначала, с тобой вместе. — Калинин залихватски улыбнулся. — Трудно, конечно, будет, но где наша не пропадала? — Он подал мне руку и посмотрел с ожиданием.

Я не сомневалась, нет, но смотрела на его руку и чувствовала непонятную нервозность. Какое-то предчувствие, что ли? Перевела взгляд на Димкино лицо. Он улыбался и смотрел с нежностью.

Я положила руку на его ладонь. Калинин разулыбался шире и поднёс мою руку к губам, поцеловал.

— Ты просто умница. Никогда в этом не сомневался.

Он поднялся и снял пиджак.

— Понимаешь, милая, нельзя осчастливить всех, это невозможно. Приходится делать выбор. — Димка усмехнулся. — Когда счастливы все — это даже как-то ненормально.

— Дядя тебе денег дал?

Калинин секунду помедлил, потом жёстко усмехнулся.

— Вот ведь проныра. Слух как у совы.

— Он дал тебе денег, Дима?

— Не дал. Но даст.

Я молчала.

— А как ты хотела? Он деловой человек, и племянницу свою любит. Борис Владимирович прекрасно понимает, что нужно с чего-то начинать. — Калинин обернулся на меня. — Ева, не хмурься ты так! Нет ничего страшного в том, что мы возьмём у него денег в долг. Не у чужого же берём!

— Не нравится мне всё это. Дима, зачем нам уезжать? Квартиру только купили... — Из-за этого я всерьёз расстраивалась.

— Ева, ты опять? Тебе как маленькой всё объяснять надо? В конце концов, я не говорю тебе, что мы в Москву переезжаем насовсем! Но нужно начать бизнес, надо предпринять какие-то шаги, заинтересовать, а потом... возможно, вернёмся. Если уж тебе здесь спокойнее.

Димка сел за стол, положил в свою тарелку немного салата, который я специально для него приготовила. Я наблюдала за ним, и вдруг поняла, что он никуда не торопится. Он теперь весь мой. И его дом теперь там, где я. В первую секунду я потерялась в своих эмоциях, захлестнувших меня с невероятной силой, а потом вдруг испугалась. Что я теперь со всем этим делать буду?

Но решение я приняла неожиданное. Димку удивила, дядю, да и себя саму. Дело уже шло к отъезду, Калинин суетился, ему вообще ни до кого было, лишь бы только никто не приставал и палки в колёса не вставлял. А я словно в стороне стояла и наблюдала за ним, испытывая неловкость и даже стыд, за то, с какой лёгкостью он всё оставляет позади. Всё что важно ему было, в чём он меня так долго уверял, оставил без всякого сожаления. Димка готовился начать всё сначала, но то, как он это делал, мне упорно не нравилось. Правда, ему я об этом говорить опасалась. Но беспокойства мои дали свои плоды и поэтому за семейным ужином, который мне тоже пришлось пережить, я и сообщила, что в Москву я не еду. По крайней мере, пока. А Димка может поехать один и если будет уверен, что нам есть смысл переезжать туда, тогда я и приеду, а сейчас мне там делать нечего. Я всё это сказала и уставилась на дядю, очень рассчитывая на его поддержку. За столом воцарилась тишина, Димка сверлил меня негодующим взглядом, Сонька откровенно ухмылялась, а дядя Боря меня разглядывал. И я знала, что всё сейчас зависит только от него. Если он скажет, что мне стоит поехать с Димкой и самой...

— Наверное, ты права, — кивнул он. — С твоей любовью к большим городам присутствовать при начальной суете совсем ни к чему. — Улыбнулся, правда, немного криво. — Сбежишь обратно через неделю.

— Не преувеличивай, — попросила я, упорно уворачиваясь от Димкиного взгляда.

Калинин помолчал, откинулся на спинку стула, затем пожал плечами.

— Что ж, если ты считаешь, что так будет лучше.

Я ему улыбнулась.

— Дим, мне там на самом деле сейчас делать нечего. У тебя дела, встречи, а я ничего в этом не понимаю.

Он кивнул и взял меня за руку.

Правда, оказалось, что обрадовалась я рано и после ухода дяди Бори и Соньки мы ещё немного поспорили по этому поводу.

— У меня такое чувство, что я тебя пытаю! Если ты не хочешь ехать, то так и скажи. Что ты предлоги ищешь?

Я не удержалась и напомнила ему, что ехать я и правда не хочу, и никогда этого не скрывала. Вот только он меня словно не слышит. Димка посмотрел на меня люто и выдал:

— Конечно, ты не хочешь ехать! Зачем? Здесь тебя дядя караулит! Каждое желание твоё предугадывает! Может, хватит быть девочкой избалованной? Самой не надоело? Смотреть противно.

Я обиделась жутко, настолько, что даже разревелась. А Димка меня успокаивать не стал, и в итоге расстались мы не очень хорошо. Он уехал в Москву, а я осталась, переживая свою обиду.

Зато дядя радовался тому, что я осталась в городе. Таким довольным я его давно не видела и в ответ на его улыбки, я хмурилась.

— Не страдай, Женька, — успокаивал он меня, обнимая за плечи. — Куда он от тебя денется? Вернётся. А если и не вернётся, то...

Соня вовремя толкнула его в бок, и он неловко замолчал. Потоптался рядом, пытаясь придумать, что бы ему такое сказать в продолжение, но при этом меня не смутить и не обидеть.

— Борь, отпусти её уже, — потребовала Сонька, дядю от меня оттесняя. — Иди лучше чемодан проверь. Вдруг я что-то забыла тебе положить?

Дядя с Сонькой собирались в отпуск. Я как раз пришла их проводить, поклялась себе, что своей унылой физиономией их расстраивать не буду, буду улыбаться и смеяться, но ничего не получалось. Когда дядя скрылся за дверью спальни, Сонька схватила меня за руку и отвела в сторону.

— Ну что ты киснешь, Жень?

— Да не кисну я.

— Ты ему звонила?

— Звонила. Опять поругались, а потом он и вовсе телефон отключил.

— Ну и фиг тогда с ним, — возмутилась Сонька. — Подумаешь, кронпринц! Где он себе ещё такую принцессу найдёт?

После этого следовало рассмеяться, но я не рассмеялась. И тогда Сонька сказала:

— Хочешь, мы останемся?

Я посмотрела изумлённо.

— Вот ещё! Вы так в отпуск хотели. Поезжайте спокойно. Что со мной будет? Я же дома.

Сонька прищурилась.

— Точно?

— Точно, Соня! И с дядей не надо меня обсуждать, иначе он точно никуда не поедет.

Подружка рассмеялась и согласилась.

— В общем, не грусти, — советовала она, за минуту до того, как сесть в машину. Мы поспешно расцеловались, потом Сонька наклонилась к моему уху и зашептала: — Оторвись по полной. Нас две недели не будет, надеюсь, когда вернёмся, ты станешь совсем другим человеком.

— То есть? — озадачилась я.

— Любовника себе заведи.

Я даже возмутиться не успела, потому что дядя Соньку от меня оторвал и сунул в машину. Потом сжал меня в объятиях, поцеловал, попросил вести себя хорошо и не делать глупостей (как в детстве!), и тоже сел в машину. Немного обалдевшая от такого прощания, я махала рукой вслед отъезжающей машине и с трудом приходила в себя. Затем качнула головой, поражаясь тому, что мне подружка предложила. Мне вот сейчас как раз нового любовника не хватает! Для полного комплекта неприятностей.

Вечером стало ужасно тоскливо, я даже рисовать не могла. Убрала мольберт, присела за кухонный стол и за пять минут нарисовала грустного тролля перед молчавшим телефоном. Телефон был именно молчавший, и это было очень символично. Я немного посомневалась, потом набрала Димкин номер. Но снова включился автоответчик, и я отключилась, не сказав ни одного слова. Ночью всё ворочалась с боку на бок, всё надеялась, что Димка позвонит, пусть и поздно ночью, потом принялась себя уговаривать, что он просто не хочет меня будить. Но легче стало совсем ненадолго. Я ещё покрутилась на огромной постели и уснула только под утро.

А на следующее утро проснулась от того, что почувствовала чьё-то присутствие рядом. Открыла глаза, совершенно ни о чём не думая, и увидела перед кроватью незнакомого всклокоченного мужика, который разглядывал меня с насмешливым изумлением. Заметив, что я проснулась, он кинул на пол объёмистую спортивную сумку и нараспев проговорил:

— Чего-то я не понял. Ты кто?

Мне потребовалось несколько секунд для того, чтобы понять, что это не сон. Моргнула раз, потом другой, и вот уже нелепо забарахталась на огромной постели, запуталась в одеяле и чуть с кровати не свалилась, пытаясь дотянуться до телефона. Оглянулась на мужчину, боясь, что тот решит мне воспрепятствовать вызвать милицию, но он стоял на прежнем месте и приглядывался ко мне с недоумением. С кровати на пол я всё-таки съехала, но уже по собственной воле, схватилась за телефон и тогда уже грозно предупредила:

— Я милицию вызываю!

— Зачем?

— Я на самом деле милицию вызову! Уходите немедленно!

— Интересно, — хмыкнул он, совершенно не испугавшись моих угроз, и сложил руки на груди. — Я возвращаюсь домой, в моей постели какая-то баба незнакомая, да ещё милицией грозит. Не много ли наглости, дамочка?

Я перестала лихорадочно тыкать по кнопкам телефона, от страха не в силах вспомнить номер телефона милиции, посмотрела на незваного гостя и вместо того, чтобы закричать и позвать на помощь, прищурилась.

— Куда домой? Вы кто такой?

— Вообще-то, я здесь живу. — Его губы скривились, что, видимо, означало ехидную улыбочку.

— Нет, это я здесь живу!

— Очень интересно.

Он упёр руки в бока и внимательным взглядом обвёл недавно отремонтированную спальню, потом уставился на кровать-мечту. Причём смотрел с таким явным интересом, что я занервничала. Натянула на себя свалившееся вместе со мной на пол одеяло и совсем другим тоном ещё раз поинтересовалась:

— Вы кто такой?

— А ты?

— Да что же это! Почему вы всегда отвечаете вопросом на вопрос?

— А я ещё не решил, стоишь ли ты того, чтобы я тебе отвечал.

Он ещё и хам, очень мило. Я настолько разозлилась, что даже бояться перестала. Да и мужчина явно на меня набрасываться не собирался, и взгляд у него был скорее удивлённый. Оглядывался непонимающе и хмурился.

— Отвернитесь, — потребовала я.

— Что?

— Отвернитесь, говорю. Я встану.

Его брови взметнулись вверх, взгляд стал насмешливым, но потом качнул головой и вовсе из спальни убрался. Я вздохнула с облегчением.

Мне потребовалось меньше пяти минут, чтобы натянуть на себя спортивный костюм, умыться, причесаться, дважды споткнуться о чужую сумку с вещами, и тогда уже побежала в гостиную.

— Так что вы там говорили о квартире? — К тому моменту моя злость заметно ослабла, и я занервничала, потому что поняла — мужик этот не просто так в моей квартире появился, он даже не вор, он на неё претендует!

— А почему здесь всё не так? — поинтересовался он, не оборачиваясь на меня. Стоял посреди кухни и оглядывался. — И кто вы такая?

Столь неожиданный переход с бесцеремонного "дамочка" на "вы" меня, признаться, обескуражил. И совсем не успокоил. Голос незнакомца зазвучал официально, и ничего хорошего это не предвещало. Так мне показалось, по крайней мере. И это — кто вы такая, окончательно меня убило.

— Как это — кто я такая, — залепетала я, разглядывая его спину. Спина была широкая, руки сильные, пальцы цеплялись за карманы донельзя обшарпанных джинсов, и почему-то на эти самые джинсы я и уставилась. На карманы интересно простроченные и далеко не сразу сообразила, что карманы эти хоть и на джинсах, а джинсы-то на... ниже спины, в общем, и смотреть туда как бы неприлично. Я ужаснулась своим мыслям, а мужчина ещё и обернулся, видимо, не дождавшись продолжения объяснений, насмешливо глянул, и я тут же покраснела. И от этого агрессивнее, чем было необходимо, выпалила: — Я — хозяйка квартиры! А вот кто вы такой?!

Он развернулся и уставился на меня голубыми, как небо глазами. Глаза были, как у младенца, в смысле, такие же невинные. Настолько, что это показалось издевательством.

— И как вы в квартиру вошли?

Он пожал плечами и улыбнулся.

— У меня ключи есть. От моей квартиры.

Я чуть не застонала вслух. Ну конечно. Я ведь всё в этой квартире переделала под свой вкус. Всё, кроме входной двери, даже не подумала замки сменить. Да и зачем, если дверь изначально напоминала сейфовую, и я чувствовала себя в полной безопасности.

Пока я пыталась прийти хоть к какому-то логическому выводу, мужчина прошёлся по просторной кухне, затем привычным движением распахнул балконную дверь, выглянул на крышу, и вдруг, уцепившись за перекладину над дверным косяком, подтянулся. У меня сердце упало. Да, я теперь поняла предназначение этой перекладины (а я ведь не позволила её убрать, собираясь шторку на неё повесить), но при этом стало совершенно ясно, что этот человек действительно имеет отношение к моей квартире. Но это ведь моя квартира!

— Я ничего не понимаю, — снова начала я и голос мой звучал всё тревожнее. — Это моя квартира, я её купила... то есть, мне её подарили.

— Хорошие тебе подарки делают, — хмыкнул пришелец. Я так поняла, что выдержки ему хватило ненадолго, и он снова принялся язвить.

— Какое вам до этого дело?!

Он вернулся в квартиру, остановился, разглядывая меня. Я решила в долгу не оставаться, и, умоляя себя, выдержать его взгляд, тоже на него уставилась. Не могу сказать, что его вид меня обрадовал. Русые волосы всклокочены, небритый, угрюмый, губы неприятно кривились, и ярко-голубые глаза смотрели пронзительно, утратив своё невинное выражение. Да и вообще этот человек выглядел опасно, и я вдруг подумала, почему сижу здесь и слушаю его, собираюсь что-то с ним обсуждать. Почему милицию не вызову? Пусть они с ним разбираются. В конце концов, это моя квартира!

— Где моя жена? — вдруг спросил мужчина.

Я растерянно моргнула.

— Ваша жена?

— В этой квартире жила моя жена! Где она?

— Откуда я знаю?!

— У кого ты квартиру покупала?

Я попыталась вспомнить. Мысли путались, чужой взгляд нервировал, и я уже готова была поддаться панике.

— Как же... Фролова... Да, точно, Фролова Галина Андреевна! Это ваша жена? Вы Фролов?

— Я не Фролов. Но это моя жена. Бывшая.

Я вдруг почувствовала облегчение.

— Ах, бывшая...

Он стоял и смотрел на меня, всё больше хмурясь, а потом вновь спросил:

— Где она?

— Да откуда же я знаю? Я видела её один раз в жизни, у нотариуса. Документы подписали и всё.

— Интересное кино, — хмыкнул мужчина и вдруг пошёл на меня. Я замерла, не сводя с него безумного взгляда, но он лишь сел на соседний стул и стащил полотенце с тарелки с морковным пирогом. Осмотрел его со всех сторон, взял самый большой кусок и откусил. Он не торопясь жевал, а я на него смотрела. Потом сглотнула и попыталась отодвинуться от него вместе со стулом. Но как только стул заскрежетал по полу, мужчина повернулся ко мне. Взглядом буквально впился в меня и неожиданно ухмыльнулся.

— Она на самом деле продала тебе квартиру?

Я осторожно кивнула и чуть в обморок не грохнулась, когда он в сердцах рыкнул:

— Вот сука, а? Квартиру мою продала и свалила!

Меня со стула, как ветром сдуло. Я обежала большой кухонный стол, чтобы быть от мужчины подальше и заметалась, не зная, что предпринять.

— Давно? — заинтересовался он.

— Что? А... Полтора месяца назад.

— Значит, я совсем немного опоздал.

Я до боли сцепила пальцы.

— Послушайте, может, вы уже пойдёте?

— Куда это? — вроде бы удивился он.

— Куда-нибудь! Вашей жены... то есть, бывшей жены, здесь нет, она не живёт здесь больше. Это теперь моя квартира, и, пожалуйста, уходите!

Он наблюдал за мной почти с умилением. Прожевал и тогда уже заулыбался.

— По-моему, ты не поняла. Это моя квартира, и продавать её Галка не имела никакого права. И я понятия не имею, что ты купила и у кого.

Ноги перестали меня держать, и я села на широкий подоконник.

— Как?..

— А вот так, — весело закончил он и поднялся. Я наблюдала за ним настороженно. А он направился прямо к моей спальне.

— Вы куда? — не выдержала я, перепугавшись окончательно.

— В душ. А ты бы поесть чего-нибудь приготовила, — он добавил в голос просительных ноток. Обернулся и вдруг подмигнул мне. — Я всю ночь к тебе мчался, десять часов за рулём.

Я даже не возмутилась в ответ на такую наглость. Он ушёл, а я осталась сидеть на подоконнике совершенно обалдевшая. Что значит, она не имела права продавать квартиру? Раз она её продала! Как такое может быть? Это же моя квартира, я её так полюбила, я душу в неё вложила, я... жить без неё не смогу! Без этой кухни, без этой крыши, вида из окна. Даже без моей кровати-мечты, которая больше ни в одну спальню на свете не поместится! А теперь является какой-то нечесаный мужик и заявляет, что я здесь никто. Как это понимать?!

Нужно что-то делать. Срочно, вот пока он в душе... Подумать только, он в моём душе! Спокойно. Нужно позвонить в милицию, пусть они приедут и заберут его. Прямо из душа, голого. Или лучше дяде позвонить и спросить у него, что делать. Он всегда всё знает, скажет, как поступить и чем этого неандертальца припугнуть.

Ага, я дяде позвоню, и он тут же сорвётся обратно, а они только вчера улетели. Сонька мне этого не простит. Она так мечтала об этом отпуске, о пляже, океане, и они с дядей Борей вдвоём, отлив и всё такое... Что-то я увлеклась Сонькиными мечтами. Думать надо совсем о другом. Нужно просто решить...

Что делать?!

Вызвать милицию, пусть они разбираются.

— Куда ты звонишь?

Я вздрогнула и чуть трубку не выронила. Оглянулась испуганно.

— В милицию. Пусть они разбираются, — начала я и замолкла на полуслове, приглядываясь к новоявленному хозяину квартиры. Он побрился, влажные волосы были зачёсаны назад, да и в целом выглядел посвежевшим. Одну футболку сменил на другую, тоже не слишком новую, а вот джинсы остались прежние. Видно, любил он их очень и старался не замечать неприглядной поношенности.

— Милиция — это дело хорошее, — согласились со мной. — Как позвонишь, сразу иди вещи собирай свои.

Я вернула трубку на рычаг.

— Почему я?

— А кто? Я только что домой вернулся. А здесь бардак.

— До вашего появления никакого бардака здесь не наблюдалось! — не удержалась я, он в ответ ухмыльнулся.

— Огрызаешься?

— Почему я должна вещи собирать? — с отчаянием воскликнула я.

— Потому что, хоть и косвенно, но ты участвовала в мошенничестве. А так как Галку ещё найти нужно, необходимо будет назначить крайнего. Ты догадываешься, кто это будет? — С каждым словом он улыбался всё шире и очаровательнее. Лицо разгладилось, взгляд сиял, что делало его почти симпатичным. Конечно, это я от злости про "почти", экземпляр мне попался вполне, но не в моём вкусе, слишком мужиковатый и опасный. Да ещё такие гадкие вещи мне говорил, что в пору было его возненавидеть.

— Хватит, замолчите!

Он послушно замолчал, а я отвернулась и уставилась в окно, старалась дышать глубоко и размеренно.

— Кормить меня ты не собираешься, как я понимаю?

— Чтоб ты подавился, — еле слышно пробормотала я. Он не мог этого слышать, не мог, но вдруг весело хмыкнул.

— Ладно, тогда я сам. — Открыл холодильник и присвистнул. — Я смотрю, ты хорошая хозяйка. Для кого стараешься? Муж есть?

Он загремел кастрюлями, я же нервно притопывала ногой, не справляясь с нервным напряжением, но не желала оборачиваться и видеть, как незнакомый мужик хозяйничает на моей кухне. То есть, на его кухне, но это было очень — очень-очень! — несправедливо.

— Да ладно, что ты так переживаешь, — заговорил он, аккуратно обходя меня, стараясь не задеть локтём. — Попытаемся найти Галку, я ей быстренько шею сверну, деньги вернём, всё это дело утрясём с квартирой, и разойдёмся, как в море корабли.

— Как утрясём? — заинтересовалась я.

— Я же сказал, деньги вернём. Если она их не истратила, конечно. Хотя, спустить такую сумму за такой короткий срок, даже Галке, думаю, не под силу.

— Мне не нужны деньги.

— Да? — удивился он. — Так это здорово. Деньги можешь отдать мне, раз ты такая богатая.

— Я не богатая! — от злости я даже ногой топнула. — И деньги мне не нужны, мне квартира нужна!

Он развернулся, упёрся рукой в холодильник и широко ухмыльнулся.

— Хочешь, чтобы я пустил тебя пожить? — Окинул меня довольным взглядом, улыбнулся по-особенному, отчего на его щеках появились очаровательные ямочки, а я по-дурацки покраснела, и от этого ещё больше разозлилась.

— Я хочу получить свою квартиру, — чеканя каждое слово, проговорила я. — Потому что это моя квартира, я здесь живу. А вы можете разбираться со своей женой, как хотите! Сворачивать ей шею или любить до гроба, мне всё равно!

Он помолчал. Глаза стали серьёзными, призадумался о чём-то.

— Сколько стоила квартира?

Я назвала сумму. На его лице ни один мускул не дрогнул, хотя сумма была внушительная. Я, помнится, ахнула, когда в договоре купли-продажи её увидела. Но зато, не смотря на внешнюю невозмутимость, я услышала то, что хотела.

— Согласен. Ищем Галку, я забираю деньги, а тебе остаётся квартира.

— И я могу вам верить? — засомневалась я.

— А у тебя есть выбор?

Он был прав, выбора не было.

На плите зафыркал чайник, я оттеснила гостя от плиты и занялась завтраком.

— Садитесь за стол, вы мне мешаете.

Он спорить не стал, сел и объявил:

— Меня зовут Глеб. Мартынов. И можно на "ты".

— Не могу сказать, что рада знакомству!

Глеб рассмеялся.

— Что ты злая такая?

— А чему мне радоваться? — Я грохнула на стол тарелку. — Я просыпаюсь, а перед моей кроватью стоит какой-то страшный мужик и говорит, что моя квартира совсем не моя!

Он нахмурился.

— Почему это я страшный? — Взял начищенный заварочный чайник из нержавеющей стали, и стал вглядываться в своё чуть искажённое отражение.

Я отвечать не стала, отвернулась к плите. Что он в чайнике увидел, мне неизвестно, но потёр подбородок рукой, поставил чайник на место и снова полез ко мне с вопросами.

— А проявить ответную вежливость?

— Какую?

— Как тебя зовут?

Я помедлила, потом всё же ответила:

— Женя.

— А вот мне очень приятно! Всегда приятно знакомиться с красивой девушкой. Особенно, когда обнаруживаешь её в своей постели.

Он довольно рассмеялся, а я оглянулась на него через плечо и настороженно посмотрела. Глеб тут же скис.

— Ну что ты? У нас ведь теперь общее дело.

— Я о нём ещё подумаю. Не уверена, что тебе стоит доверять.

— Почему? Я очень честный человек, тебе это любой скажет.

— Настолько честный, что собираешься обобрать бедную женщину.

— Кого ты имеешь в виду?

— Жену твою бывшую.

— Вот это ты зря. Галку, после того, как она такое дело провернула, бедной совсем не назовёшь. Миллионерша всё-таки.

— Гнусность какая. — Я всё-таки покачала головой. — Это до чего же нужно довести бедную женщину, чтобы она на такое решилась?

— Она решилась на это, потому что мозгов у неё, как не было, так и нет. По всей видимости.

— Что ж вы женились на женщине без мозгов? — попробовала я поддеть его.

— А мозги в женщине — это не главное. Ты не знала? — Он уставился на меня и мне тут же жарко стало. Его пристальные взгляды начинали беспокоить. Я гордо отвернулась.

На еду Глеб накинулся с такой жадностью, словно до этого не он подъел половину морковного пирога, который, казалось, только его и ждал. Себе же я налила кофе и сделала маленький бутерброд с икрой, решив на этом остановиться. Сидела на высоком табурете и гадала, за что же мне всегда такое счастье выпадает. Только уверишься, что у тебя всё тихо-спокойно и в порядке, как сразу же приключается какая-то пакость.

Глеб посматривал на меня исподлобья, потом усмехнулся.

— Вкусно.

— Это вместо "спасибо"?

— Ну, это само собой. Я умею быть благодарным.

— Я заметила.

— А ты мне так и не ответила.

Я непонимающе посмотрела.

— Муж-то есть?

— А это имеет какое-то значение? — Я взглянула на него сурово.

Глеб дёрнул плечом, даже не стараясь спрятать ухмылку.

— Да так, интересуюсь просто... Вдруг заявится и всё дело нам испортит?

— Не испортит. Лучше бы ты о деле и думал, а не о всяких глупостях.

— Так я и думаю. Кофе у нас ещё есть?

Чужой наглости можно было поражаться, но так как Мартынов с места не двигался и только смотрел на меня, пришлось самой встать и налить ему кофе. Еле удержалась, чтобы кофейником его не огреть. Даже удивительно, никогда раньше не испытывала такой злости по отношению к практически незнакомому человеку. А вот этот просто выводил из себя одним своим видом.

— Значит, мужа нет.

— Что ты пристал?!

— Ну, как... — Он расхохотался. — Как говорится, вы привлекательны, я чертовски привлекателен...

— Это кто тебе сказал? Бывшая жена, у которой мозгов нет?

Смех затих, но улыбаться Глеб не перестал и лишь посетовал:

— Вот ведь язва.

Я вернулась к столу и стукнула по столу чашкой.

— В общем, так, если ты ко мне начнёшь приставать...

— То что?

— То я позвоню в милицию. Тебя сдам, как сексуального маньяка, а заодно расскажу обо всей этой истории.

— И потеряешь квартиру.

— Зато от тебя избавлюсь! — Больше не взглянув на него, я направилась в спальню, только пробормотала себе под нос, но так чтобы Глеб непременно услышал: — Навязался на мою голову, мачо провинциальный!

Он рассмеялся, а я хлопнула дверью.

Спустя час я из спальни выскочила, ликуя и размахивая нужной бумажкой.

— Вот!

Глеб, который как раз с интересом разглядывал мои картины, выстроенные рядком возле стены, оглянулся через плечо.

— Что?

— Генеральная доверенность, которую ты оставил своей жене на продажу квартиры! — Я снова бумажкой помахала и посмотрела на Мартынова с торжеством. Мол, игра окончена, дальше водить меня за нос у тебя не получится! Но он совершенно не впечатлился, вместо того, чтобы заволноваться и начать просить у меня прощения за дурацкий розыгрыш, кивнул на картины.

— Ты рисуешь?

— Рисуют дети в детском саду. Я пишу.

— Художница, что ли?

— Да. Глеб, ты слышишь меня? Я доверенность нашла!

— Поздравляю тебя. И что там написано?

— Ты издеваешься?

— Даже не думал. Вот эта мне нравится. Это с нашей крыши?

— Не с нашей, а с моей, — тут же поправила я его. — Ты обещал.

— Да помню.

Доверенность его нисколько не заинтересовала. Я из-за этого расстроилась, присела за стол и ещё разок пробежалась глазами по тексту. По мне, так всё выглядит официально и вполне законно. Даже печать стоит в углу. А Глебу всё равно. Я побарабанила пальцами по столу, разглядывая полоску кожи, появившуюся на мужской спине между задравшейся футболкой и поясом джинсов.

— Глеб!

— Ну что?

— Это генеральная доверенность. Это документ.

Он выпрямился и обернулся.

— И что?

— Я тебя сейчас стукну, честное слово.

— Какая же ты настырная женщина, Евгения, — посетовал он. Присел за мой рабочий стол и открыл папку с эскизами. Подобная бесцеремонность и неуёмное любопытство, меня жутко раздражало, но я крепилась, потому что у меня было дело поважнее. — Ну что там может быть написано?

— Всё по делу, — заверила я его, дрожащим от негодования голосом. — Ты разрешил ей продать квартиру, официально.

— Ничего я не разрешал.

— Но тут подпись твоя стоит!

— Я ничего не разрешал и ничего не подписывал.

— Как же так?

Он устало посмотрел.

— Когда доверенность составлена?

Я сунулась в бумагу.

— 28 мая.

— Этого года?

Я кивнула.

— Замечательно, — отозвался Мартынов. — Особенно радует то, что меня в городе не было больше года.

Последняя надежда умерла. Я облокотилась на стол и пустым взглядом упёрлась в эту филькину грамоту. Глеб тем временем с большим интересом проглядывал мои наброски, даже лицом посерьёзнел, и выглядел немного уморительно. Можно подумать, что хоть немного разбирается в том, что видит. Но вдруг его лицо разгладилось, и Глеб разулыбался.

— О! А это тоже ты рисовала?

Я не сразу поняла, о чём он. Привстала на стуле, пытаясь увидеть, что его так удивило, и тут же подскочила, как ужаленная.

— Не трогай!

— Почему? Классные тролли. Вот этот особенно, смотри, какая физиономия хитрющая.

Когда он сказал про троллей, я замерла и на него уставилась. Он не смеялся, не издевался, и, кажется, на самом деле заинтересовался.

— А зачем ты их рисуешь?

Я стояла за плечом Глеба, смотрела на своих троллей и словно сама их впервые видела. Прежде чем ответить, подумала.

— Это иллюстрации к одной детской книжке. Издательство конкурс объявило... Так, дай сюда. Я просто балуюсь.

Папку я у него отобрала и сунула на верхнюю полку стеллажа.

— Так и что?

— Что? — не сразу сообразила я.

— С конкурсом.

— С каким конкурсом? Ты бы лучше о доверенности думал!

— А чего о ней думать? Липа, она и есть липа.

— Глеб, но это же преступление! Подделка документов!

— А я спорю разве?

— Ты как-то подозрительно спокоен, — нахмурилась я. — Где твоя жена живёт? Поехали, выясним всё и...

— Откуда я знаю, где она живёт? Меня больше года здесь не было. Может, её и в городе уже нет.

— Как это? — Я настолько обалдела от такой информации, что надолго застыла посреди комнаты. — А как же мы её искать будем?

— Попытаемся узнать, где она. За два года жизни в этом городе, у неё должны быть здесь какие-то друзья или знакомые.

— Что ж ты за муж такой? Не мудрено, что она с тобой развелась! Ты говоришь о ней, как о чужой!

— А она мне родная, что ли? Поженились по глупости, побаловались да разбежались.

Я лишь головой качнула.

— Вообще не понимаю, что ты мне говоришь. Почему-то мне кажется, что ты мне врёшь.

Он вытаращился на меня, изображая оскорблённую невинность.

— Да я вообще никогда не вру. Кого хочешь спроси!

— Интересно — кого? Жена, и та от тебя сбежала.

Когда я отвернулась, мне послышался смешок. Я быстренько оглянулась через плечо, Глеб был вполне серьёзен и даже не улыбался.

Чтобы хоть как-то успокоиться, я открыла холодильник, придирчиво оглядела полки, полные продуктов и принялась доставать нужное. Мои действия Мартынова заинтересовали.

— Что у нас на обед? — невинно поинтересовался он.

— Не знаю... Греческий салат и ростбиф. — Я вздохнула. — И тесто поставлю. Сил моих нет всё это выносить.

Глеб наблюдал, как я подвязываю фартук, расправляю его, чтобы каждый цветочек был хорошо виден, поправляю бантик, потом выбираю нож. Ножи у меня дорогущие, фирменные, в специальной подставке, дядя мне их из Германии в прошлом году привёз в подарок. Я их обожала, особенно за ярко-оранжевый цвет ручек. Каждый раз перебирала, вытаскивала по очереди, словно не знала, где какой торчит. Знаю, конечно, просто мне процесс нравится.

Сонька как-то сказала, что решила психологом стать, насмотревшись на меня на кухне. Говорит, у меня явные проблемы с психикой. А я неожиданно поняла, что мне даже возразить нечего. Да и страшно, если честно. Разозлишь Соньку, а она потом опыты на мне ставить будет.

— Что ты собираешься делать?

Я посмотрела на Мартынова, который внимательно за мной наблюдал.

— Мясо резать буду, а что?

— Уж больно уверенно ты нож держишь. Не по себе мне как-то.

Я обворожительно улыбнулась.

— Ещё слово — и обедать будешь за дверью этого дома.

Он ухмыльнулся.

— Понял, не дурак.

Я привычно расправилась с вырезкой, украдкой наблюдая за чужим мужчиной в своём доме. Он расхаживал по комнате, с любопытством разглядывал мои вещи, фотографии, добрался до книжного шкафа и провёл пальцем по корешкам книг. Мне отчего-то смешно стало.

— И нечего фыркать, — мгновенно отреагировал Мартынов. — Книги я читаю.

— Да я и не сомневаюсь! У тебя очень богатый лексикон, я заметила.

Он обернулся и весело глянул на меня.

— Я употребляю только литературные слова. Хочешь, поспорим?

— На что? — не подумавши, брякнула я.

Глеб сунул руки в задние карманы джинсов и посмотрел на меня со значением.

— Ну, я не знаю...

Я вспыхнула и из-за этого разозлилась.

— Шёл бы ты отсюда.

— Куда?

— В магазин за хлебом. У меня в доме хлеба нет, так и знай.

— Почему это? Хлеб — всему голова, забыла? Ах да, ты же действительно забыла, — он ехидно

улыбнулся, — и вляпалась в такую историю. На диете, что ли, сидишь, Евгения? У баб от диет крыша едет.

Я упёрла руку, в которой держала нож, в бок.

— Если ты сейчас не уйдёшь, я в тебя чем-нибудь кину. И тебе очень повезёт, если это будет тарелка, а не нож.

Он хохотнул, но прежде чем скрыться с моих глаз, заметил:

— В этом фартуке в цветочек ты выглядишь премиленько.

Дверь хлопнула, и я далеко не сразу поняла, что улыбаюсь. Спохватилась, даже нахмурилась, разозлившись на саму себя. Вот чего, спрашивается, я улыбаюсь? Вместо того, чтобы задуматься. У меня вообще сегодня такое чувство, что я утром не проснулась. Вижу какой-то глупый, дурацкий сон, потому что только во сне я могла бы впустить в дом чужого мужика, разговаривать с ним в таком лёгком тоне, да ещё и за хлебом его посылать. Я с самой юности, когда все подружки заводили себе мальчиков, страдали от несчастной любви, постоянно ввязывались в какие-то авантюры от любви же, ну и по глупости конечно, проявляла завидную осторожность. До появления Димки в моей жизни не влюблялась даже и всегда считала, что общаться с мужчинами не умею. Не получалось у меня вести с ними интимные беседы и зазывно улыбаться. Сонька как-то попыталась научить меня правильно стрелять глазками, но я при этом себя такой дурой чувствовала, что хохотать начинала прежде, чем объект моих стараний замечал моё "косоглазие". А вот мой новый знакомый меня злил и пугал в какой-то степени и, наверное, поэтому у меня рот практически не закрывался, от страха и волнения. Болтала какие-то глупости, смешила его своими высказываниями и чтобы чуточку реабилитироваться хотя бы в собственных глазах, мне оставалось надеяться, что терпение Глеба скоро закончится, и он исчезнет так же внезапно, как и появился в моём доме. А пока придётся его терпеть и играть по его правилам. Другого выхода я не видела.

Я резала помидоры на салат, в задумчивости осматривала комнату, а взгляд вдруг наткнулся на приоткрытую дверь спальни. Я вытянула шею, разглядывая спортивную сумку, оставшуюся на полу перед моим шкафом, посомневалась немного, а потом отложила нож, вытерла руки о полотенце и прошла в спальню. Конечно, лазить по чужим вещам — это плохо. Неприлично, даже низко. Но какой у меня выбор? С колотящимся сердцем, я расстегнула молнию и заглянула в сумку. Внутри ни денег, ни оружия, ни наркотиков. Одежда, какие-то личные вещи, в общем, ничего интересного. Я молнию застегнула и сунула свой любопытный нос в маленькое отделение на боку сумки. Там нашёлся паспорт и ещё какие-то бумажки.

— Ага, — довольно выдохнула я и села прямо на пол, по-турецки сложив ноги. Открыла паспорт. — Мартынов Глеб Степанович. Степанович, надо же... — Пролистала на страницу прописки. Удивлённо приподняла брови. Вот так так. Но, по крайней мере, о моей квартире ни слова.

Любопытство моё было вполне удовлетворено, но прежде чем паспорт закрыть, я перевернула ещё несколько страничек. Штамп о браке и штамп о разводе. Хоть по одному, а не по пять, от такого типа, что угодно ожидать можно.

Вдруг стало стыдно, я чужой паспорт убрала, провела по сумке рукой, чтобы не было заметно характерных примятостей, и вскочила. Чувствовала себя преступницей. Вот только виновата в своём чрезмерном любопытстве совсем не я, а Мартынов Глеб Степанович. Появился, туману напустил, небылиц порассказал... Правда, все небылицы очень похожи на правду, но всё равно... Напугал девушку, а сам только нагло ухмыляется.

Кстати, где его носит? Магазин в соседнем доме.

От звонка телефона вздрогнула. Сердце подскочило, а я напомнила себе, что все следы преступления я уже уничтожила. Надеюсь, по крайней мере, что это так.

Удивительно, как настоящие преступники на свете живут, это ведь такие переживания, никаких нервов не хватит. От каждого шороха вздрагивай, а ведь ещё муки совести существуют... говорят.

Звонила Сонька, счастливая до неприличия.

— Мы прямо у океана! — прокричала она мне в ухо. — Хочешь послушать шум волн?

— Мечтаю. Сонь, чего ты дразнишь меня?

— Тебе тоже в отпуск надо, — уверенно заявила подружка. — Знаешь, как тут здорово? Красота такая!.. Вот хорошо, что мы не в Италию поехали, а сюда.

Я услышала ворчание дяди где-то совсем рядом и рассмеялась.

— Он тебе привет передаёт, — сказала Сонька. Секундное молчание, а потом подружка продолжила, понизив голос. Я так поняла, что она от дяди отошла, чтобы он не слышал наш дальнейший разговор. — Димка звонил?

— Не звонил, — вздохнула я расстроено. — Мне кажется, он и не позвонит уже.

— Димка и не позвонит? Отстать, Жень. Объявится. Он тебя специально маринует, чтобы ты вину свою прочувствовала. А ты чувствуешь?

Я с ответом медлила, и Сонька удовлетворённо хмыкнула.

— И правильно. Пусть хоть раз он к тебе на коленях приползёт. А ты его сапогом по наглой роже.

— Соня, каким сапогом? Лето на улице.

— Я бы на твоём месте специально надела. И со шпилькой, чтобы мало не показалось.

— Какая ты кровожадная. В кого только не понятно.

— Почему это непонятно? У меня дедушка хирургом был, забыла?

— А бабушка медсестрой. Добрее надо быть к людям, Соня.

— Ну да, а они на шею потом садятся. Чем ты занимаешься одна?

— Я? — У меня возник соблазн взять и Соньке всё рассказать. Про проблемы с квартирой, про всю эту афёру, а главное, про Глеба, который, в данный момент, за хлебом в магазин отправился. Вот это обстоятельство меня больше всего и смущало. Я расскажу, а подружка завопит, через секунду в унисон с дядей: "Вызывай милицию! Где он сейчас? Далеко от тебя?", а я что скажу? За хлебом пошёл?

Закрыла глаза и соврала подружке, надеясь, что мне не придётся вскоре об этом пожалеть:

— Картину заканчиваю. В блаженной тишине.

— Ну-ну, — хмыкнула Сонька, а на прощание довольно грозно добавила: — И не смей ему звонить! Хоть в этот раз первой не звони!

— Слушаюсь и повинуюсь, — пробормотала я, а когда передо мной, как по волшебству, в воздухе возник шуршащий пакет из соседнего супермаркета, натурально схватилась за сердце. — О Господи!.. Ты что? Я чуть не умерла!

— Испугалась? — довольно радостно рассмеялся Глеб. — С кем болтала? Кому ты повинуешься?

— А тебе всё знать надо!.. — Я пихнула его локтем. Он отошёл, конечно, сразу, а мне вдруг жарко так стало, заволновалась неожиданно и быстренько на Мартынова оглянулась через плечо. Он пакет с хлебом оставил на столе, а сам развалился на диване. С хрустом потянулся и зевнул. Наблюдать за ним было очень странно, просто видеть его и то странно, а уж наблюдать, как он потягивается, как у себя дома...

— И что ты с ними делаешь? — спросил он, и я отвлеклась от своих мыслей.

— С кем?

— С картинами.

Я пожала плечами.

— Продаю.

— И покупают?

— Иногда.

— Хороший бизнес?

— Это не бизнес, это искусство.

Глеб недоверчиво усмехнулся.

— Искусства без бизнеса уже давно не бывает, детка.

— Я тебе не детка. А вот чем занимаешь ты, мне интересно?

Он откинул голову назад, чтобы видеть меня и широко улыбнулся.

— Правда, интересно?

Я нахмурилась.

— Почему-то мне не нравится, как ты улыбаешься.

— Что очень и очень странно. Обычно женщины от меня в восторге.

Я фыркнула.

— Так я тебе и поверила.

— А почему нет? Я очень даже милый... бываю иногда.

— Рада за всех твоих женщин. А на вопрос ты мой так и не ответил. Чем занимаетесь, Глеб Степанович?

Он даже сел и уставился на меня с неподдельным любопытством. Я под его взглядом занервничала.

— Что ты смотришь?

Мартынов хмыкнул.

— Не стыдно по чужим сумкам лазить?

Вся краска бросилась мне в лицо, я чуть нож не выронила. Уткнулась взглядом в тарелку с салатом, нервно повела плечами, а потом совершенно фальшивым и от того противным голосом, проговорила:

— Не понимаю, о чём ты говоришь.

Глеб разулыбался.

— Конечно. Что ещё ты вычитала в моём паспорте?

Я перестала притворяться и прямо взглянула на него, правда, щёки так и пылали, но с этим ничего невозможно было поделать.

— Ты прописан в Москве! Вот и отправляйся по месту прописки!

— А где прописана ты? Здесь?

Я замолчала. Прописана я здесь не была, по крайней мере, пока. Но это не даёт ему права...

— Ты же москвич! Здесь-то тебе что надо?

— Я не москвич, просто там у меня есть жильё. Какое — никакое. А как появилась возможность, я решил перебраться туда, где потише. А в этом городе мне нравится. Старинный город, красивый, уютный. Надо думать о старости.

Я пренебрежительно фыркнула.

— Тебе всего тридцать три, какая старость.

Глеб вдруг расхохотался.

— Кажется, ты проявила большой интерес к моей скромной персоне.

— Просто мне нужно знать, что за тип появился в моей квартире. Может, ты маньяк?

Он почесал кончик носа.

— Такое мне говорили.

— Ой, замолчи. Хвастун.

— Вот уж чего нет, того нет! Ничего не придумываю, только правду говорю.

Обедать мы сели через час. Всё это время я гордо отмалчивалась, обидевшись на прозорливость Глеба и на то, что он не упускал возможности меня смутить. Мартынов с аппетитом поедал ростбиф и непонимающе посматривал на меня, пока я гоняла по тарелке два листика салата и четвертинку помидоры. В итоге, даже головой качнул и подложил себе мяса.

— Что ты над собой издеваешься? — поинтересовался он.

— Почему это я издеваюсь?

— Не знаю почему. — И пакостно улыбнулся. — Знаешь, как вкусно?

Я не потрудилась ответить. Глеб доел, поднялся и отнёс тарелку в раковину. Я проследила за ним взглядом.

— Никогда не понимал эту привычку худеть, — заявил он, ставя чайник на газ. — И ладно бы что-то лишнее убирали. А то всё нужное исчезает. Я вот думаю...

— А вот я думаю, — невежливо перебила я его, — что ты думаешь о чём угодно, только не о деле!

— Почему? Я всегда о деле думаю. Только это не всегда заметно с первого взгляда.

Я недоверчиво хмыкнула.

— И что же ты думаешь?

— Что нужно найти одну Галкину подружку. Я видел её пару раз, кажется, её зовут Наташа.

— Кажется?

— Ну, или Надя. Что-то на Н.

— Что-то мне нехорошо.

— Это от голода, — авторитетно заявил Глеб. — Я купил курабье, я обожаю курабье. Сейчас мы его с тобой...

— Ты хоть знаешь, сколько в нём калорий?

— Я не предлагаю тебе калории, я предлагаю тебе курабье. Ты знаешь, что это такое? Сладкое, рассыпчатое, тает во рту, а сверху капелька джема...

— Прекрати, — застонала я.

Он рассмеялся.

— Я не понимаю, если ты не ешь, то зачем пироги печёшь?

— Потому что я люблю готовить. Почти так же, как и рисовать. Меня это успокаивает. Это тоже искусство.

Глеб кивнул, соглашаясь. Налил чаю себе и мне, высыпал из пакета в вазочку печенье и снова сел за стол.

— Так где мы будем её искать? — напомнила я ему о сути.

— Она работала в казино. Вот и съездим туда. Только завтра.

— В казино? — Я неприлично на него вытаращилась. — Кем она там работала?

— Жень, ну откуда я знаю? Помню, что работала, говорила мне об этом, а кем — я что-то не поинтересовался.

— Как-то всё это странно. Что-то ты темнишь, Глеб.

— Тебе следует мне доверять. — Он обворожительно улыбнулся.

— С какой стати?

— Потому что другого выхода у тебя нет.

— Есть. И ты это прекрасно знаешь.

— Ты так говоришь, потому что никогда не имела дел с нашей многоуважаемой милицией.

Я в упор посмотрела на него.

— А ты имел?

Он усмехнулся и глаза отвёл.

— Ты на самом деле хочешь знать правду?

Я сникла.

— Что-то мне подсказывает, что нет.

— Вот и правильно. Меньше знаешь, крепче спишь.

Он сказал "спишь", и я тут же разволновалась. До вечера было далеко, а я уже озаботилась вопросом о предстоящей ночи. В моём доме только одна кровать, на которой реально можно спать.

— Господи, я надеялась, что мне вчерашний день приснился...

В ответ на моё заявление послышался смешок.

— И тебе доброе утро.

Я уставилась на унылое, серое небо. Ни одного солнечного лучика не пробивалось через тяжёлые свинцовые тучи, природа хмурилась и я была с ней солидарна. Утро совсем не доброе. А уж глядя на Мартынова, который стоял на крыше, обдуваемый всеми ветрами, и смотрел на город, тоска накатывала с двойной силой. О чём думал — не ясно, но выглядел обеспокоенным. По крайней мере, мне так показалось и ещё больше насторожило.

— Глеб, — позвала я.

Он слегка повернул голову.

— Что-то не так?

Мартынов покачал головой.

— Да нет.

Я разозлилась не на шутку.

— Тогда прекрати меня нервировать!

— Чем это?

— Стоишь тут и строишь из себя злого гения!

Я ушла на кухню, не взглянув больше на Глеба, только пробурчала себе под нос что-то о том, как нахальны бывают незваные гости, перешагнула через диванные подушки, сваленные горой на полу, и отправилась заваривать себе чай.

— Диван у тебя ужасный, — пожаловался Глеб, как только появился на кухне. Я посмотрела на него и поняла, что он больше не хмурится. Но вместо того, чтобы успокоиться, я только больше насторожилась, появилось чёткое ощущение, что он притворяется.

Я пожала плечами.

— Извини, ты меня о своём появлении не предупредил заранее. А то бы я тебе кровать купила с ортопедическим матрасом. Обязательно.

— Ты с утра в дурном настроении или это твоё обычное состояние?

— Иди к чёрту.

— Ясно, гадкий характер. — Он уселся за стол и совершенно неприлично на меня уставился.

— Что? — не выдержала я.

— Думаю.

— Обо мне?

Он усмехнулся.

— А ты хочешь, чтобы я о тебе думал?

— У тебя есть план?

— Даже два. Но я пока их не придумал.

— Замечательно. Всегда мечтала встретить мужчину, который способен лишить любую проблему. И опять не повезло.

— Жень, ты чего?

Я остановилась и вздохнула, злясь на саму себя.

— Извини меня. Так что ты там говорил про план?

На душе было так паршиво, нехорошее предчувствие какое-то, до такой степени меня смущавшее, что даже готовить не хотелось. Посмотрела на хмурого Мартынова на крыше и предчувствие только усилилось. Какая-то пакость должна была случиться, просто уверена в этом, и в ожидании неё просто руки опускались.

— План у нас простой, — начал Глеб, — попытаемся найти эту Надю или Наташу.

— Где?

Мартынов почесал затылок.

— Где, где... Работала она в "Пескаре", полтора года назад работала, а уж сейчас, — он только руками развёл.

Я задумалась.

— "Пескарь"... Название чудное какое-то. И знакомое.

— Ресторан, в центре у вас. — Глеб приглядывался ко мне довольно странно. — В самом центре. У музея.

— Краеведческого? — уточнила я.

Он вполне натурально фыркнул.

— Вот уж понятия не имею!

— И, между прочим, зря. Там потрясающая экспозиция...

— Красный такой, — перебил Мартынов.

— Краеведческий, — кивнула я.

— Ну, пусть так. Вот там ресторан, съездим туда, поспрашиваем...

— Я вспомнила! У них ещё вывеска такая отвратительная, в виде дохлой рыбы.

Глеб долго на меня смотрел, потом качнул головой и поднялся.

— Что? — удивилась я. — Что я такого сказала? Вывеска на самом деле отвратительная, да ещё в самом центре города, где столько памятников арх...

— Жень, не тараторь!

Я обиженно замолчала.

— С ума с тобой сойти можно, — пожаловался он, правда, уже вполне миролюбиво.

— С тобой тоже, — не осталась я в долгу. — Убирай подушки с пола! Или весь день о них спотыкаться будем?

Как раз в тот момент, когда я уже вошла в раж и даже ножом, которым резала сыр, взмахнула достаточно воинственно, ожил телефон и возвестил сладким голосом:

— Солнышко, возьми трубку! — Я замерла в нелепой позе, а когда встретила развесёлый взгляд Мартынова, покраснела до корней волос. — Солнышко, — продолжал дурацкий аппарат, видимо, за что-то меня возненавидев, — солнышко! Возьми трубку!

— Да чтоб тебя, — пробормотала я себе под нос, кинувшись в спальню, а Глеб, конечно, возможности не упустил и выкрикнул мне вслед:

— Солнышко, не торопись так, шею себе свернёшь!

Я снова выскочила из спальни и продемонстрировала Мартынову кулак.

— Вот только попробуй слово сказать!..

Он сделал страшные глаза и рассмеялся, нахал.

Телефон продолжал источать нежности, я схватила его, вздохнула поглубже и в трубку проговорила уже довольно ровным тоном:

— Я тебя слушаю, Дима.

— Здравствуй.

Я закатила глаза, оценив его тон, но послушно ответила:

— Здравствуй.

— Как у тебя дела?

— Всё хорошо.

Я не сразу сообразила, что это был совсем не тот ответ, которого он ждал, и, судя по Димкиному молчанию, он был не в восторге.

— Хоть у тебя хорошо, я рад.

— А у тебя что-то не так?

Димка начал не то чтобы жаловаться, но изливать на меня своё недовольство и как-то так у него ловко получалось, что виновата в его неприятностях была я. Я не поехала, я разрушила его планы, я должна быть в Москве и так далее. Вот если бы я поехала с ним, если бы принимала посильное участие в обустройстве нашего совместного будущего, если бы он чувствовал мою поддержку, то проблем бы вовсе никаких не возникало. Но я его подвела.

— Дима, Дима, в чём ты меня пытаешься обвинить?

— Я? Тебя? Что ты говоришь такое?

— А ты не думаешь, что у меня здесь тоже могут быть проблемы? Тебе не интересно, что со мной происходит?

— Я же спросил — как у тебя дела, ты сказала — хорошо, — удивился Димка. Спорить с ним было бесполезно, и поэтому я решила разговор заканчивать, чтобы не наговорить чего-нибудь лишнего.

— У меня всё хорошо, Дима. Ты прости, но я, кажется, сегодня не с той ноги встала.

— Кажется, да, — сухо согласился Калинин, и мы быстренько распрощались.

В кухне я появилась спустя минут пять, после того, как удалось хоть немного успокоиться, встретила любопытный взгляд Глеба и предостерегающе взмахнула рукой.

— Молчи.

Он пожал плечами.

— Как скажешь. — Правда, усмешки не сдержал, но это я стерпела.

— Какого цвета твоя машина? — поинтересовалась я, когда мы через час вышли на улицу и Мартынов уверенно направился к огромному пропылённому джипу. Глеб приостановился, автомобиль свой с интересом оглядел, потом ткнул пальцем в малюсенькое пятнышко на капоте.

— Синяя. А что, это принципиально?

— Принципиально, чтобы ты её помыл.

Мартынов нахально усмехнулся.

— Грязь оскорбляет твои чувства художника?

— Просто на нас будут показывать пальцем. Не знаю, что это за машина, но она больше напоминает танк.

Глеб головой мотнул и посмотрел на меня загадочно. Мне почему-то показалось, что гадость про меня подумал. Рывком открыла дверь и полезла в огромный автомобиль.

— Знаешь, Евгения, — решил поделиться со мной Мартынов, устраиваясь за рулём, — ты ужасная женщина.

— Почему это?

— Ты скандальная, ты въедливая, умная и слишком много говоришь. — Получил кулаком по плечу, поморщился и добавил: — И дерёшься к тому же.

— Мы поедем или нет? — Помолчала немного, пока он выезжал со двора, и всё-таки не удержалась и сказала: — Никогда не знала, что ум — это недостаток.

— Женский — огромный.

— Что б ты понимал, — разозлилась я и отвернулась к окну.

Найти место для стоянки в центре — дело практически невозможное. Даже не смотря на то, что город у нас не такой большой и переполненный, но туристы — наше счастье и горе одновременно. Мы покружили немного по улицам, свернули в запущенный переулок, которых у нас тоже не мало, к сожалению, приткнули машину у покосившегося палисадника и к центру города возвращались пешком. Глеб оглядывался, но без особого интереса. Когда мы проходили мимо музея, я по привычке свернула к крыльцу, но опомнилась и кинулась догонять Мартынова, а этот гад открыто расхохотался. А я даже не обиделась в этот раз, почему-то рядом с этим человеком я чувствовала себя не просто глупой, а какой-то недоразвитой, словно до его появления в пещере жила, не понимая для чего на небе солнце светит, и самое страшное, привыкать начала к этому чувству.

Ресторан "Пескарь" встретил нас запертой дверью. Глеб пару раз дёрнул за массивную ручку, а я уставилась на вывеску с дохлой рыбой. То есть, дохлой она не была, вечером, когда зажигались огни, даже особый спецэффект проявлялся — рыба начинала открывать и закрывать глаза. Но от этого становилось совсем жутко, если честно. В ресторане этом я никогда не была, он не был самым шикарным в городе, которые предпочитали как дядя, так и Димка, да и пользовался скандальной славой. Говорили, что однажды здесь даже перестрелку один возмущённый посетитель устроил. Чем уж ему не угодили, я не знала, слухи разные ходили, от банальных до абсурдных, но лично у меня после таких сообщений не было желания данное заведение посещать, но люди разные, и после того инцидента народ сюда валом повалил.

Я немного понаблюдала за тем, как Мартынов разглядывает резные двери, потом указала на табличку у двери.

— Они работают с четырёх, Глеб.

— И что? Я к ним не ужинать при свечах пришёл. — Он повернулся к дверям спиной и постучал ногой. Я лишь снисходительно усмехнулась, ни на секунду не веря, что это принесёт хоть какой-то результат, но не прошло и минуты, как дверь распахнулась и кто-то рявкнул:

— По шее дать?

Я испуганно вытаращилась на высокого парня в строгом сером костюме с бейджиком на груди, но Мартынов, без всякого признака беспокойства, повернулся и с вежливой улыбкой поздоровался. Охранник в ответ кивнул, но тон его, после того, как он окинул нас внимательным взглядом, более любезным не стал.

— И чего вам надо?

— Поговорить.

— Нет никого.

Глеб усмехнулся.

— Ты один, что ли здесь заперся?

Я едва Мартынова не треснула опять. Этот охранник на нас и так волком смотрит, а этот ещё выпендривается. Но, к моему удивлению, вместо того, чтобы щёлкнуть Глеба по носу за неуместное любопытство, молодой человек смерил его ещё одним взглядом, и вдруг вышел, прикрыл за собой дверь и совсем другим тоном переспросил:

— Что надо?

— Натку надо. Она здесь ещё работает?

— Какую? — всерьёз нахмурился парень, а Глеб показательно вздохнул.

— Птичку нашу певчую.

Охранник, на бейджике которого весело значилось Юрик, ухмыльнулся во весь рот, словно старого знакомого встретил, и переспросил:

— Дроздову?

Глеб кивнул.

— Так она у нас уж давно не работает. Полгода точно.

— А где сейчас? Знаешь?

— А она тебе зачем?

— Сто лет она мне не нужна. Жену бывшую ищу, а она её подружка. Если не разругались, конечно. Бабы, — вдруг развёл Мартынов руками и посмотрел так, будто это всё объясняло.

Юрик, вместо того, чтобы как-то на подобное наглое замечание отреагировать, уставился на меня. Я, признаться, занервничала и снова подняла глаза на дохлую рыбину.

— В "Кольце" она теперь. Говорят, неплохо там устроилась.

Глеб выразительно приподнял брови.

— Вот так значит... Ну, что ж, поищем там. Благодарю, за мной должок.

Мартынов хлопнул новоприобретённого приятеля по плечу, подхватил меня под руку и мы бодро зашагали прочь.

— Что такое "Кольцо"? — спросил Мартынов, когда мы отошли на почтительное расстояние. — Ресторан новый?

— Ты же говорил, что не помнишь, как её зовут! — осенило меня.

— Кого?

— То ли Наташу, то ли Надю, — передразнила я его.

Глеб улыбнулся в сторону.

— Ну, вот видишь, я угадал.

— Что ты врёшь?

Мартынов нагло приобнял меня за талию, мы перешли дорогу и оказались на детской площадке. Я села на пустые качели, оттолкнулась ногами, а Глеб упёрся руками в металлическую перекладину.

— Так что там с "Кольцом"?

— "Кольцо" — это развлекательный комплекс. В гостинице нашей.

— В "Золотом Кольце", что ли? — с глупым видом переспросил он.

— Ну да. А ресторан там "Золотой дождь", около года назад открылся. Казино там есть, дискотека... ну и ещё что-то.

— И ещё что-то, — повторил задумчиво Глеб. — И Натка там работает.

— Понятия не имею. И вообще, ты же говорил, что она в казино работала?

— Ну да.

— А при чём тут птичка певчая? Из-за фамилии?

Мартынов наклонился к самому моему лицу и улыбнулся.

— Из-за профессии, — шепнул он. — Она мужиков на бабки разводила. Пела им на ушко, пела, а они бабки выкладывали, выкладывали...

— Фу, гадость какая. — Я оттолкнула его.

— Каждый зарабатывает, как может, — равнодушно пожал он плечами.

— Сейчас туда поедем?

— А толку? Поедем вечером. Только...

— Что?

— Нужно кое-что сделать до вечера.

— Что именно?

— Машину помыть, например. Прекрати вопросы задавать постоянно.

— Хорошо, отныне я буду молчать, — съязвила я, но он лишь фыркнул недоверчиво.

— Я на такое счастье даже не рассчитываю.

В общем, мы немного поругались. Слово за слово и остановиться было очень трудно. Я сама на себя удивлялась. Получается так, что Глеб прав — я скандальная особа. Утешаться приходилось только тем, что это он на меня так действует. Это его я с трудом выношу, поэтому и зло на нём срываю. Раньше за мной подобного не водилось.

Глеб довёз меня до дома, высадил у подъезда и тут же куда-то сорвался. Я гневно посмотрела вслед машине, вздохнула глубоко, стараясь унять гнев, который во мне вызывал этот человек и решила о Мартынове не думать. Совсем. Надо признаться, у меня это получилось. Я приготовила замечательную запеканку, поставила в духовку яблочный пирог, посмотрела на часы и поняла, что мне понадобилось всего каких-то два часа, чтобы привести нервы в порядок. И о Мартынове я совершенно не думаю. Дома тихо, дома вкусно пахнет, никто не шумит, не мешает, не загружает меня проблемами и я спокойна. Выглянула в окно, с удовольствием отметила отсутствие "танка" у своего подъезда и решила принять ванну, для полного, так сказать, счастья.

Встрепенулась только, когда в дверь ванной требовательно постучали.

— Жень, ты там?

— Ты меня потерял? — не слишком любезно осведомилась я.

— Я есть хочу. Тут запахи такие, а ты спряталась.

Я невольно заулыбалась.

— Я уже выхожу.

— Так выходи.

Мне показалось, что я слышала, как хлопнула дверь спальни, закрываясь, и поэтому из ванной комнаты вышла совершенно спокойно, завёрнутая лишь в полотенце. Увидела Глеба и застыла поражённая.

— Ты что здесь делаешь?!

Мартынов, правда, на меня не смотрел. Стоял перед зеркалом и с удовольствием себя разглядывал. Грудь выпятил колесом, живот втянул и, по всей видимости, сам себе нравился. Пока Мартынов себя созерцал, я сдёрнула с крючка халат и на себя поспешно накинула.

— Ну, как тебе? — поинтересовался он.

Я поначалу нахмурилась непонимающе, а потом догадалась, что Глеб демонстрирует мне новый костюм. Оглядела его внимательнее и благосклонно кивнула.

— И это всё? — усмехнулся он.

— Тебе идёт.

— Чёрствая женщина, ничем тебя не проймёшь.

Я отвернулась, чтобы спрятать от него свою улыбку. Выглядел он на самом деле хорошо. Чёрный, по фигуре, костюм, бледно-голубая рубашка, расстёгнутая у ворота, цвет подчёркивал пронзительность взгляда. Вот только ухмылочку самодовольную с лица убрать, тогда выглядел бы более солидно. Но об этом я ему говорить не буду.

— Ты никак на свидание собрался?

— Что-то вроде того. Обедать будем?

— Когда ты успел оголодать?

— У меня жизнь тяжелая, есть надо, когда возможность появляется. Впрок то есть.

— Всё так грустно?

Мартынов привалился спиной к шкафу, сложил руки на груди и на меня уставился.

— Я бы не стал этого утверждать.

Его взгляд мне не понравился.

— Ты почему так смотришь?

— Ты такая румяная.

— Что? — Я в первый момент ахнула, и тут же указала ему на дверь. — Вон отсюда! — Он продолжал стоять, и тогда я повторила, но тон на этот раз был куда более серьёзный. — Я сказала — уходи.

Он отлепился от шкафа и из комнаты вышел.

— Не злись на меня, — попросил Глеб, когда я появилась на кухне. Он уже переоделся и даже на стол накрыл. Как умел, конечно. Ни тебе салфеток, ни стаканов, к этой скатерти подходящих, а плетёнка с хлебом прямо посередине стола — главное украшение. Я всё быстренько переиначила по-своему, стаканы поменяла, тарелку с салатом из холодильника достала, и всё это под настырным взглядом Мартынова. — Жень.

— Никогда так больше не делай.

— Да я ничего и не сделал!

Я остановилась и на него посмотрела.

— Глеб, я тебя не знаю. Ты появился в моей квартире вчера, наплёл мне с три короба, а теперь ещё взял в моду появляться в моей спальне, когда тебе заблагорассудится, да ещё намёки какие-то мне делаешь.

Он едва слышно хмыкнул.

— Я просто отметил твой румянец. Это не намёк.

— Правда?

Нет, конечно, мысленно ответила я себе вместо него. Глеб так показательно отвёл глаза, что и слов никаких не надо.

— Мой румянец тебя никак не касается, запомни это, пожалуйста.

Он рассмеялся.

— Жень, я всё понял. Давай забудем, хорошо? Ценитель твоего румянца у тебя имеется, больше объяснять ничего не надо.

Я кивнула.

— Именно. Мы найдём твою жену, решим возникшее недоразумение и расстанемся. Раз и навсегда. Всё так, Глеб?

Секундная пауза, а потом мне подарили очаровательную широкую улыбку.

— Так.

— Ты помыл машину, — умилилась я, замерев перед его джипом.

Мартынов обжёг меня взглядом, но дверь мне открыл. Пришлось принять его помощь, чтобы сесть в машину. Узкое платье, высокие каблуки... Глеб поддержал меня под локоток, а я, вместо того, чтобы поблагодарить, пожаловалась:

— Зачем ты заставил меня так вырядиться?

— Мы едем в ресторан. Что здесь удивительного?

— Мы едем добывать сведения, это совсем другое дело.

— Как ты сказала? Сведения добывать? — Он рассмеялся. — Тоже мне, Мата Хари. Мы едем в ресторан, ужинать. Что может быть лучше, чем провести вечер в обществе красивой девушки?

Я не позволила ему захлопнуть дверь.

— То есть, ты меня в ресторан пригласил? А как же Натка Дроздова?

— Жень, ну почему ты всегда всё усложняешь? Приедем туда и посмотрим.

Пока Мартынов обходил машину, я одёрнула платье, а колени прикрыла сумкой.

— Мне всё это не нравится, — проворчала я, когда Глеб уселся рядом. Он скрипнул зубами и посмотрел на меня так, как муж смотрит на опостылевшую за двадцать лет брака сварливую жену. Этот взгляд на меня подействовал, и я послушно замолчала.

Гостиничный комплекс "Золотое кольцо" встретил нас оживлением и мерцающими огнями. Глеб оставил машину на стоянке, а когда мы оказались перед крыльцом, остановился и закинул голову, чтобы посмотреть на внушительное здание.

— Давно я тут не был.

— Да? Большие перемены?

— Есть некоторые. Ну что? Пойдём?

— А если столиков нет свободных?

Мартынов вдруг обнял меня за талию и притянул к себе.

— Расслабься, наконец. Хватит думать о неприятностях. Ты когда-нибудь отдыхаешь?

— Я не могу отдыхать, находясь под угрозой выселения.

— Очень даже можешь, я тебе докажу. Сыграть хочешь?

— В смысле?

— В смысле, в рулетку. Пойдём. И плечи расправь, — сказал он, когда мы вошли в просторный холл. Я удивлённо посмотрела и тут же почувствовала его ладонь между своих лопаток. Рука надавила, я невольно выгнулась, а Мартынов довольно ухмыльнулся, хотя даже взглядом меня в этот момент не удостоил. — Вот так.

Я, признаться, занервничала. Вдруг осознала, что делать мне здесь, по сути, нечего. А уж тем более под руку с человеком, которого я не знаю практически, и который ведёт себя достаточно подозрительно. Я на Глеба покосилась, оценила его сосредоточенное лицо, взгляд с прищуром, и откровенно затосковала. Какого чёрта я здесь делаю, да ещё вырядившись, как на самый важный праздник в жизни?

В казино Глеб меня всё-таки затянул. Мы совсем недолго посидели за столом, выпили вина, а потом он потащил меня "играть". По пути Мартынов постоянно оглядывался, словно выискивая кого-то глазами, я решила, что высматривает он ту самую Натку Дроздову и очень надеялась, что он её вот тут же увидит, мы с ней поговорим и спокойно поедем домой, потому что ужинать здесь мне совершенно не хотелось.

— Сыграешь? — поинтересовался Глеб, протягивая мне фишки.

— Я не играю в азартные игры, — нравоучительно проговорила я.

Мартынов ко мне наклонился и шепнул, обдавая мою щёку горячим дыханием.

— И чем же ты занимаешься в свободное время?

По коже побежали волнующие мурашки, и я поспешила от него отодвинуться.

— У меня не бывает свободного времени, я художник.

— Как всё запущено, — тихо рассмеялся он, и его ладонь снова оказалась на моей спине. — Пойдём.

Я попыталась незаметно толкнуть его локтем.

— Прекрати меня лапать.

Он обиженно на меня посмотрел.

— Да я даже не начинал.

— Вот и не начинай.

— А ты не сутулься. Что ты зажалась?

Я гордо отвернулась, но плечи расправила.

Первые минут пятнадцать я ещё с интересом наблюдала за игрой, за горкой фишек, которая то росла перед Мартыновым, то убывала. Глеб же выглядел ко всему безразличным, даже когда перед ним осталась сиротливо лежать всего пара фишек, он и бровью не повёл, а я мысленно прикидывала, сколько же он за этот вечер спустил. Выходило не мало. И это заставило меня взглянуть на своего неожиданного соседа по-иному. Опять появилось чувство, что меня за нос водят.

Мужчина за столом, сидящий рядом с Мартыновым, вдруг громко вскрикнул, хлопнул в ладоши и жадно огляделся, не зная, с кем разделить свою радость. Увидел меня, скромно стоявшую за спиной Глеба, схватил за руку и поцеловал в раскрытую ладонь.

— Удача сегодня на моей стороне!

Я руку свою отняла и незаметно вытерла её о платье.

— Поздравляю, — промямлила я. Глеб на меня обернулся, оценил комичность ситуации и засмеялся, за что и получил кулаком в бок.

— Что, продул? — немного злорадно поинтересовалась я, когда он, наконец, поднялся из-за стола.

— Конечно, продул, — спокойно отозвался Глеб. — А всё ты виновата.

— Я?!

— Упёрлась взглядом в мой затылок... Я так думать не могу.

— Да что тут думать? — пренебрежительно фыркнула я.

— Заноза, — шепнул он и положил мою руку на свой локоть.

Мы отошли в сторону и остановились, неторопливо оглядывая зал. Со стороны, наверняка, казались респектабельной семейной парой, пришедшей развеяться сегодняшним вечером, отвлечься от семейных дел. Глеб для полноты картины прикрыл мои пальцы своими, и вот так мы и замерли, с фальшивыми улыбками на губах.

— Как она выглядит?

— Её здесь нет.

— Ты всех успел разглядеть?

— Конечно.

— Так это ты у нас Джеймс Бонд.

— А ты сомневалась? Я даже похож на него. Красивый, решительный и под руку с красоткой. Чем не шпион?

Я прыснула от смеха и отвернулась.

— Между прочим, я тебе комплимент сделал.

— Когда это?

— Я назвал тебя красоткой.

— Глеб, прекрати болтать глупости и смотри по сторонам. Если мы здесь не найдём эту Дроздову, где мы её искать будем? Как она хоть выглядит?

— Ну, она такая... видная.

— В каком смысле?

— В смысле, роковая женщина. Высокая брюнетка с четвёртым размером. — Последние слова он проговорил с особым благоговением, а я насмешливо на него уставилась.

— Вот это ты забыть не мог точно, да?

— Да ладно. Не комплексуй.

— Ах ты гад.

И всё-таки он меня веселил. Злил, конечно, тоже, из себя своим самодовольством порой выводил, насмешничал, но кровь у меня рядом с этим человеком бурлила, в этом сомневаться не приходилось.

Мы вернулись в ресторан, сели за стол и Мартынов снова принялся оглядываться. А когда подошёл официант, спросил:

— Вы не подскажите, мы можем увидеть Наталью Дроздову?

— Наталью Викторовну?

Глеб довольно громко крякнул и кивнул.

— Ну да... Викторовну.

— Натальи Викторовны сегодня не будет, к сожалению.

Я смотрела на Глеба и замечала, что он всё больше мрачнеет.

— А как мы можем её увидеть? — настаивал он.

Официант призадумался.

— Вы можете поговорить с управляющим, возможно он...

— Позовите управляющего, — важно потребовал Глеб.

— Позовите управляющего, — передразнила я его, когда официант отошёл от нашего стола. Но Глеб на мой сарказм внимания не обратил и задумчиво хмыкнул.

— Видно, птичка наша на самом деле неплохо устроилась. Викторовна, надо же.

— Может, её повысили?

— Ну, конечно. Интересно, что за должность у неё была?

— Тебе лучше знать. Глеб, что нам теперь делать? Мы же не можем каждый день сюда ходить, в самом деле!

— Придумаем что-нибудь. Не переживай.

Я презрительно фыркнула.

— Я не за себя переживаю, а за тебя. Если мы будем ходить сюда каждый день, ты спустишь в казино все деньги.

— Так ты всерьёз за меня волнуешься?

— Вот ещё...

Он покачал головой.

— Почему ты всегда всем недовольна? Мы с тобой сидим в ресторане, музыка играет, рядом с тобой мужчина, можно сказать, что неотразимый, а ты всё равно возмущаешься.

Я улыбнулась.

— Неотразимый мужчина — это ты погорячился, конечно.

— Ладно, — усмехнулся он, — ты у нас сегодня более неотразима, я сдаю позиции.

— У меня такое чувство, что эта погоня за неизвестностью никогда не кончится. И как я могла вляпаться во всё это? Ведь в моей жизни никогда ничего не происходит.

— Совсем ничего? — поразился Глеб. — Тогда тебе повезло, что я тебе встретился.

— Очень в этом сомневаюсь.

— Вина тебе ещё налить?

— Немного.

— Ты боишься опьянеть?

— Я боюсь, что ты этим воспользуешься.

— Это в каком же смысле? — Мартынов уставился на меня настолько поражённо, моргнул и замер с бутылкой в руке. Я, конечно же, покраснела, а этот гад расхохотался, нисколько не заботясь о том, что привлекает к нам внимание.

— Ты невыносим, — пожаловалась я и уткнулась взглядом в свою тарелку.

Когда появился управляющий, Глеб поднялся из-за стола, и они вместе отошли и заговорили о чём-то. Я украдкой за ними наблюдала, но понять, о чём они говорят, было невозможно. Управляющий, пухлый нервный коротышка, к Мартынову приглядывался с подозрением, постоянно кивал, видимо, в такт истории Глеба, а после руками развёл и что-то затараторил.

Я взяла бокал, отпила вина и окинула взглядом зал ресторана. Заметила парочку знакомых и с тоской подумала о том, что моё появление здесь в обществе незнакомого мужчины, незамеченным, конечно, не останется. Потом объясняться придётся — кто это и что ему надо от меня. Эта мысль развеселила. А что Мартынову от меня надо? Денег за квартиру? Так ведь не поверит никто.

— Ну что? — спросила я, когда Глеб вернулся.

Он выглядел надутым и недовольным немного. Пожал плечами.

— Мне выдали номер телефона, по которому можно связаться с Натальей Викторовной.

— И что же тебя так злит? — поинтересовалась я, поднося к губам бокал с вином.

— Я не злюсь. Просто удивляюсь, как можно было за год подняться от певчей птички до Натальи Викторовны. — Подмигнул мне. — Ты видишь, как люди карьеру делают?

— Такой карьеры я не хочу. Я уж как-нибудь... поскромнее.

Глеб улыбнулся.

— И это правильно.

— И что мы делать будем?

— Завтра позвоню, может нам назначат аудиенцию. — Весело хохотнул. — Нет, мне даже любопытно!..

— Завтра своё любопытство удовлетворишь. Пойдём домой?

— Зачем?

— А что здесь делать? Мы узнали, что хотели.

— А отдохнуть? Хорошо сидим, Жень.

— Что за дурацкая присказка?

— Надо же, всё оказалось намного запущеннее, чем я думал.

— Вот почему мне совсем не хочется знать, что ты сейчас имеешь в виду?

Мартынов широко улыбнулся.

— А я всё равно скажу.

— Не сомневаюсь.

— Почему ты постоянно выпускаешь колючки? На любое моё слово? — Я молчала и тогда Глеб с улыбкой добавил. — Мне очень приятно провести этот вечер с такой красивой женщиной.

Он старался говорить проникновенно, а глаза смеялись. Наверное, поэтому я не вспыхнула от смущения, как обычно, когда слышала комплимент, и не разозлилась, потому что его взгляд, не смотря на насмешку, был вполне добродушным.

— Ты болтун, — пожаловалась я.

— Да почему болтун-то? Сказать женщине приятное, без всяких намёков на что-то большее... Почему нет?

— Глеб, что тебе от меня нужно?

Он вздохнул.

— Чтобы ты расслабилась, наконец. Сидишь здесь с таким видом, словно я тебя к стулу привязал. А я просто хочу провести вечер в приятной атмосфере. У меня слишком давно этого не было.

— Не пугай меня. А может, сделаем проще? Я поеду домой, а ты продолжишь развлекаться. И найдёшь себе другую... ту, что с удовольствием выслушает твои комплименты.

— А почему они тебе удовольствия не доставляют? Ты не воспринимаешь меня всерьёз? Или себя?

— А ты, оказывается, не только неотразимый мужчина, но ещё и психолог хороший?

— Джемсов Бондов этому учат, — с таинственным видом сообщил он.

Я легко отмахнулась от него.

— Ладно, Глеб, давай оставим эту тему. Вообще не понимаю, почему тебя так заботит моя персона. Дай бог, уже завтра всё выяснится и мы...

— Расстанемся раз и навсегда. Я помню.

— Я хотела сказать, что мы снова сможем жить спокойно.

— А, ты в этом смысле?

— Именно. И прекрати придираться к тому, что я говорю.

— Может, ты мне просто улыбнёшься?

— Обойдёшься.

— Чёрт, всё-таки испортила аппетит. Но учти, дома тебе придётся меня кормить.

Я спорить не стала и с радостью встала из-за стола.

Проходя по холлу, Глеб меня остановил и развернул к огромному зеркалу на стене.

— А мы неплохо смотримся. Как тебе кажется?

Он запросто обнял меня за талию и прижал к своему боку. А я, вместо того, чтобы его оттолкнуть, рассмеялась.

— Да, цвет моего платья удачно гармонирует с твоей рубашкой.

— Ты заметила, да?

Я упёрлась ладошкой в его бок, пытаясь отодвинуться, но со стороны это, наверное, казалось некоторым кокетством. Рука Глеба сжалась сильнее, ухмыльнулся, готовый продолжить словесную битву, причём с удовольствием, а прямо за моей спиной раздалось язвительное восклицание:

— Надо же, какая встреча!

Я обернулась, позабыв оттолкнуть руку Мартынова, и застыла, с приклеенной улыбкой на губах.

Передо мной стояла Димкина жена, и взгляд её не предвещал ничего хорошего. Наши предыдущие встречи тоже приятных воспоминаний не вызывали. Для меня самым ужасным во всей этой ситуации было то, что эта женщина прекрасно знала, что я любовница её мужа. Их отношения с Калининым мне понятны до конца никогда не были, она знала о его изменах, о его увлечениях, и, видимо, терпела или смирилась. Димка оправдывал это не столько их личными взаимоотношениями, как ребёнком и финансовыми интересами. Но это он так говорил, а жена его ревновала. Ревновала сильно, страстно и весь её гнев выливался на меня, что, по моему мнению, было справедливо. А уж теперь, когда Калинин решил развестись, виноватой, естественно, осталась я.

Меня смерили многозначительным взглядом, обратили внимание на Мартынова и чрезвычайно удивились.

— Правильно говорят, в тихом омуте черти водятся. Или ты, наконец, успокоилась? Получила, что хотела и вся любовь прошла?

— Здравствуй, Рая, — проговорила я притворно-равнодушным тоном и руку Мартынова со своей талии, наконец, скинула.

— Здравствуй, — сладко улыбнулась моя соперница. Она, не стесняясь, разглядывала меня и Глеба, который выглядел несколько обескураженным, а вот я на её спутника только один взгляд кинула и тут же отвернулась, но и это без внимания не осталось. Рая развела руками. — Да, вот такой у нас Димочка несчастный. Уехать, бедняжка, не успел, а жена с любовницей, уже замену ему подобрали. Ты как, довольна?

Стало нестерпимо стыдно. Не из-за того, что она говорила, гадостей от Раи я наслушалась в избытке, но сейчас, было особенно стыдно. За спиной стоял Глеб и с некоторым удивлением наблюдал этот спектакль. А ещё я взгляд его чувствовала и...

— Пойдём, — попросила я и, не дожидаясь его ответа, направилась к выходу.

Бегом спустилась по широким ступеням и остановилась, глупо озираясь, и не зная, в какую сторону дальше бежать. Глеб догнал меня и схватил за плечи.

— Эй, эй, ты куда собралась?

— Отстань, — всхлипнула я.

— Ты плачешь, что ли? Жень. Из-за этой крашенной стервы?

— Отстань, сказала. — Ладонью вытерла слёзы и попыталась выскользнуть из-под его руки. — Ты ничего не понимаешь...

— Может, и не понимаю, — не стал спорить он, — но стоять посреди улицы и реветь — глупо. Тебе так не кажется? Пойдём. Ты же домой хотела.

Я хотела домой, действительно, хотела. И была очень Глебу благодарна за то, что с вопросами не полез. Даже не смотрел на меня, видимо, чтобы не смущать. Я глядела за окно, на знакомые улицы, на огни, которых теперь в нашем городе ночью было в избытке, и думала, почему же я такая дура? Почему снова промолчала, почему ни слова в свою защиту не сказала, почему к чёрту её не послала, в конце концов? Сколько можно чувствовать себя виноватой? Почему Димка своей вины перед женой не ощущает, а я за нас обоих переживаю и терплю. Почему Рая его давно не выгнала, раз ей так надоели его измены... и я.

Дома Глеб сразу отправился к холодильнику, а я ушла на крышу и присела на маленький топчанчик. На улице заметно посвежело, ветерок прохладный подул, и вскоре я почувствовала озноб. Зябко поёжилась и вздрогнула, когда хлопнула балконная дверь. Глеб принёс мне плед, я закуталась, а он уселся напротив и протянул мне тарелку с куском яблочного пирога.

— Не хочу, — отказалась я.

Мартынов лишь плечами пожал и откусил сам. Он жевал, я смотрела на тёмное небо, и оба молчали. Потом Глеб всё-таки спросил:

— Вина хочешь? Или ты не держишь алкоголь в доме?

— В холодильнике водка есть.

Он хохотнул.

— Серьёзная девушка. Налить тебе водки?

Я, наконец, оторвалась от своих мыслей и на него взглянула удивлённо.

— Зачем?

— Может, тебе полегчает?

— Глеб, я тебя прошу...

— Да ладно тебе расстраиваться. Что ты слёзы льёшь? Было бы из-за чего.

— Что ты знаешь о моей жизни?

— А что тут знать-то? Всё и так ясно.

— Неужели? — огрызнулась я.

— Я проницательный.

— Замолчи и катись отсюда. Дай помучиться в одиночестве.

Он дожевал пирог, вытер руки о кухонное полотенце, которое было перекинуто через его плечо, и сказал:

— А по какому поводу мучиться? Гордись.

— Это чем, интересно?

— Ну как... Мужа у этой стервочки увела. А у таких трудно что-то вырвать, они зубастые, вцепятся — и, считай, конец. А ты её за пояс заткнула, вот она и бесится.

— О Господи, великая мужская логика! Это не соревнование, Глеб!..

— Именно соревнование. Как же иначе? За ценный приз. Приз-то, кстати, ценный?

— Не твоё дело.

Он усмехнулся.

— Ясно... Ну, такие, как она, за неудачников замуж не выходят, так что, думаю...

— Ты заткнёшься или нет?

Глеб замолчал. Мы посидели в тишине, внизу шумели машины, а мы молчали.

— Иди спать, — сказал он, когда заметил, что я ещё плотнее закуталась в плед.

— А тебе не холодно?

— Нормально. Брось его.

— Что? — я непонимающе посмотрела.

— Если ты несчастлива с ним, если тебе сложно, тогда брось его. И мучиться не придётся.

— Всё так просто, да? — не удержалась я от язвительности.

Глеб уверенно кивнул.

— Конечно. Если радости никакой, а одни неприятности, то какой от них толк?

— Почему ты думаешь, что никакой радости?

Он странно посмотрел, а потом легко поднялся, и на меня уже взглянул с улыбкой.

— Действительно. Это тот мужик с фотографии? Презентабельный.

— Какой мужик? — нахмурилась я.

— На книжном шкафу фотография, я видел. С тобой в обнимку.

— А-а, — я от облегчения даже рассмеялась. — Нет, это дядя мой. Они с Сонькой в отпуске сейчас.

— А Сонька кто такая?

— Подружка моя.

— Как интересно, подружка с дядей, ты мужа уводишь... А говоришь, что в твоей жизни ничего не происходит.

Я разозлилась, как посчитала, совершенно справедливо, поднялась и подхватила края пледа, а на Мартынова взглянула с таким достоинством, словно была, как минимум, царственной особой.

— А кто тебе дал право говорить о моей жизни в таком тоне? — Глеб выразительно закатил глаза, а я заявила: — Я иду спать!

— Самое время, — согласился он и в спину мне поинтересовался: — Спокойной ночи?

— Иди к чёрту!

— Замечательное пожелание на сон грядущий, — вздохнул он.

Наутро мы с Димкой поругались. По телефону, то есть. Он позвонил рано утром, за что я уже на него разозлилась. Потому что почти до утра проворочалась с боку на бок, в ожидании его гневного звонка. Почему-то мне казалось, что он непременно позвонит сразу, как только узнает... а узнать, по моим предположениям, должен был сразу, как только мы с Раей расстались в ресторане. Но ничего этого не произошло, и отзвонился Калинин только утром. И сразу начал с обвинений. Я пыталась ему объяснить, пробовала перебить, но у меня, как всегда, ничего не получалось. А у Димки выходило так, что я чуть ли не предательница. Хотя, при чём тут — чуть? Совсем не чуть. Я вдруг, в один день, превратилась в коварную изменщицу. Кто бы мог подумать?

Димка всё спрашивал — кто он, кто он? А мои доводы и объяснения до него вроде бы и не долетали, я даже со злостью уставилась на телефон, который, кажется, работал только в одном направлении — я Калинина слышу, а он меня нет.

— Ты поэтому отказалась ехать в Москву? Потому что у тебя кто-то появился?

Я стояла на крыше, ветер дул в лицо, а я смотрела на серый, какой-то неприветливый этим утром город.

— Дима, ты меня не слушаешь... Это просто мой знакомый!

— С которым ты ходишь по ресторанам и обнимаешься у всех на глазах!

— И что? Я же с ним не целовалась у всех на глазах!

— Ева, ты меня удивляешь, — глухим, безжизненным голосом пожаловался Димка, а я вдруг усмехнулась, причём довольно громко.

— Правда?

— Да! Я здесь... я всё для нас делаю, ночей не сплю, можно сказать!..

— И чем же ты занят? — поинтересовалась я.

Повисла тяжёлая пауза. Стало не по себе, и пока я пыталась придумать, как ситуацию разрулить, как попытаться Димке объяснить, а может и быстренько с ним помириться, Калинин заявил:

— Я всё бросил ради тебя, сначала начал, а ты ведь об этом совсем не думаешь, правда?

Стало стыдно. Я закрыла глаза и ногой с досады топнула.

— Дима!..

— Ну что? — Его печальный вздох на другом конце провода окончательно меня доконал. — Не думал я, что у нас с тобой когда-нибудь возникнет такой разговор.

Сказывалась нервозность, которой в последние дни мне перепало с лихвой, наверное, поэтому трагизм в Димкином голосе всё-таки больше злил, чем пугал. Откликнуться на его боль я не пожелала, извинений моих ему почему-то упорно не хватало, видимо, я должна была перекреститься в знак того, что говорю ему правду и только правду, но Калинин, по понятным причинам, видеть этого не мог, и оттого верить не спешил. В общем, разругались в пух и прах и Димка, в итоге, отключился первым. Я в сомнении, но продолжая кипеть от негодования, посверлила замолчавшую трубку взглядом, всё ещё ожидая, что Калинин всё-таки перезвонит. Ведь есть же у него совесть? Хоть немного... Но телефон молчал, и вот тогда я разозлилась уже по-настоящему. Решила, что сама ему звонить не буду, ни за что.

Вдруг поняла, что это первая настолько серьёзная наша с Димкой ссора. Подумать только, почти за два года!.. А я от злости даже расстроиться по-настоящему не могу. Ногой топнула, ожидая, что рыдания всё-таки подкатят и можно будет от души пореветь, себя пожалеть и, возможно, тогда легче станет. Но вместо рыданий в квартире вдруг грохнула музыка, я вздрогнула от неожиданности и обернулась. Сквозняк пузырём выдувал на улицу новую штору, а с кухни нёсся знакомый каждому в нашей стране голос, который пел про розовый вечер и предлагал послать нерадивого возлюбленного куда подальше.

Квартирант проснулся. Интересно, просто проснулся или подслушивал? Судя по выбранному музыкальному сопровождению — точно подслушивал. Гад.

Глеб высунулся из кухни и улыбнулся мне уж чересчур жизнерадостно.

— Сок будешь?

Я молча указала на ящики с цветами у стены.

— Ты зачем туда лазил?

Мартынов сначала на меня глаза вытаращил, потом на цветы уставился.

— Я туда не лазил.

— Глеб, давай ты меня не будешь злить, — попросила я и нахмурилась сильнее. — Ящик с красными петуньями должен стоять в середине, а фиолетовые вокруг. И не смотри на меня, как на идиотку! Я про цветы говорю...

Он смотрел очень серьёзно, снова кинул быстрый взгляд на цветы, затем испытывающе взглянул на меня, и вдруг рассмеялся.

— Сам дурак, — проворчала я, проходя мимо него.

За завтраком Глеб постоянно на меня поглядывал. Я, пытаясь выпустить пар, напекла оладий, а чтобы хоть чем-то Мартынову досадить, добавила в тесто тёртой моркови. Но он даже бровью не повёл, лопал оладьи и на меня посматривал.

— Да ладно, не переживай ты так, — сказал он наконец.

Я приподняла одну бровь и посмотрела на него якобы непонимающе. Глеб усмехнулся и вытер руки салфеткой.

— Хорошо, я молчу.

— Вот и молчи, — согласилась я.

Он выразительно закатил глаза, шлёпнул на тарелку ложку сметаны и снова занялся едой. Я начищала чайник, тёрла блестящий бок специальной тряпочкой и хмурилась. По идее должна была думать о Димке, о его недоверии ко мне, о проблемах, которые неожиданно свалились на наши плечи, о трудностях и несчастьях, но вместо этого всё чаще поглядывала на Мартынова. Тот мирно жевал, даже на меня больше не смотрел, видимо, надоело ему это дело, с шумом отхлёбывал горячий кофе из большой кружки, раскрыл газету и уставился в неё, отыскав что-то для себя интересное. Он настолько злил меня своим умиротворённым видом, что слов не было, а доставалось всё несчастному чайнику, бок которого уже не просто сверкал, а грозил обзавестись дыркой.

Если уж искать виноватого, то виноват Мартынов, решила я после недолгих раздумий. Ему, конечно, на это абсолютно плевать — какое ему дело до моей рухнувшей личной жизни? — но разве я не просила его вести себя поскромнее? А ему, видите ли, шика захотелось, чтобы платье моё по цвету к его рубашке подходило!.. Эстет хренов!

— Жень, прекрати. У меня такое чувство, что ты мне макушку трёшь, а не бок чайника. Мозг уже кипит от твоих взглядов. Я ни в чём не виноват.

— Совсем в этом не уверена!

— Ладно. — Мартынов сложил газету, потом отодвинул от себя тарелку и поднялся. — Пойду Наташке позвоню. Надеюсь, она мне обрадуется больше, чем ты.

— Если у неё есть хоть капля ума...

— Нету, — успокоил меня Глеб и вышел на крышу.

— Нету, — передразнила я его, бросила тряпку, отставила чайник и устроилась за столом. Очень трудно жить, когда не ждёшь от жизни ничего хорошего. Подумала немного, затем придвинула к себе блокнот и взяла карандаш. Самый верный способ успокоиться — что-нибудь нарисовать.

— Рога ему ещё нарисуй, — посоветовал Глеб, заглядывая через моё плечо. — И копыта.

Я повнимательнее присмотрелась к своему троллю и неопределённо качнула головой. А после поинтересовалась:

— Ну что? Дозвонился?

— Дозвонился. Она с нами встретится. Точнее, со мной, ты можешь остаться дома.

Я подняла голову и взглянула на Мартынова с подозрением.

— Почему это?

— Потому что у тебя отвратительное настроение. Зачем ты мне?

— Значит, я тебе нужна, только когда улыбаюсь? — Попыталась съязвить, а вышло так себе, да к тому же с каким-то неприличным намёком. Пока я это осмысливала, Глеб негромко хмыкнул и пожал плечами.

— Я над этим всерьёз не задумывался, но когда ты это сказала... Хочешь комплимент услышать?

— Обойдусь, — буркнула я и попыталась проскользнуть мимо него, почуяв опасность. Сделать это было не так просто. Мартынов нависал надо мной, упираясь рукой в стол, и мне пришлось вспомнить те два занятия йогой, на которые Соня сумела меня затащить, замысловато изогнулась, и соскользнула со стула, стараясь ни в коем случае Глеба не коснуться. Этот гад даже усмешку не старался скрыть, а я одарила его гневным взглядом и, гордо вскинув подбородок, отправилась в спальню переодеваться. Сердце всё ещё колотилось неровно, скачками, щёки горели, а я вдруг вспомнила, что сегодня разругалась с Димкой вдрызг и он даже не звонит, не предпринимает ни единой попытки помириться. Я об этом вспомнила... А забыла когда?

Нет, со всем этим нужно что-то делать. Нужно решить вопрос с квартирой и выставить за дверь Мартынова. Он причина всех моих несчастий, это уже точно.

— Жень, так ты едешь со мной?

— Конечно, еду! Я же не сумасшедшая, чтобы тебя одного отпустить, — намного тише добавила я.

Встреча была назначена в хорошо знакомом мне кафе в самом центре города. Мы с Сонькой частенько сюда захаживали, сидели подолгу, наслаждаясь покоем и самым вкусным в городе кофе, здесь его варили по какому-то особому рецепту, который держали в строжайшей тайне. Это было особое для меня место, почти родное, и поэтому я совсем не ожидала очутиться здесь в компании Глеба и какой-то непонятной Натки Дроздовой. По моему мнению, здесь нужно было проводить время в полном покое и если говорить о чём-то, то обязательно о хорошем, а не о проблемах и деньгах. Но жаловаться мне было некому, Мартынов выглядел очень деловитым и, кажется, ему не терпелось встретиться со старой знакомой. Я бы даже сказала, волновался и меня вдруг очень заинтересовали причины такого всплеска его эмоций. Но спрашивать я ничего не стала. Какое, собственно, мне до этого дело? Если эта женщина на самом деле в состоянии нам помочь, я ей только спасибо скажу.

Правда, все мои благостные мысли испарились в тот момент, как я её увидела. Шикарная брюнетка, холённая, с идеальным макияжем и неприкрытой язвительностью во взгляде. Тонкие брови выразительно приподнялись, когда она увидела нас в дверях, а ярко-красные губы насмешливо скривились. Я немного замедлила шаг, приглядываясь к ней, а Глеб вдруг заулыбался, я заметила. Снова перевела взгляд на женщину, отметила, что та уже не выглядела такой скучающей, как минуту назад, когда мы только появились. Она расправила плечи, показывая себя с самого выгодного ракурса, а затем и вовсе поднялась из-за стола, платье не одёрнула, а совершенно бесстыдно провела ладошкой по своему животу, разглаживая едва заметные морщинки на ткани. В глазах огонь, на губах не улыбка, а коварный оскал, а если охарактеризовать её одним словом, то на ум приходит только одно — хищница. Моя рука машинально поднялась и одёрнула довольно скромную блузку, под которую меня сегодня угораздило надеть свои любимые и самые удобные потёртые джинсики. Убью Мартынова, честно.

Кстати о нём. Я, когда на Глеба взглянула, даже засмотрелась. Прямо расцвёл! Грудь колесом, живот втянул, на щеках бравый румянец... Я мысленно махнула рукой на свою блузку и джинсы, насупилась и сунула руки в карманы. Остаётся надеяться, что эта встреча скоренько закончится, и я не успею нажить себе кучу комплексов.

Хотя, с какой стати я нервничаю? Нервничать должна была бывшая мадам Мартынова. А может, поэтому она с этим гусём и развелась? Имён подруг не запоминает, зато грудь колесом выпячивает. Натуральный гусак.

— Глебчик, это правда, ты? Вспомнил обо мне, наконец! Сколько лет, сколько зим!..

— Привет, красавица.

Я едва слышно фыркнула, наблюдая за тем, как они расцеловываются. Красавица... У кого-то со вкусом явные проблемы.

Кстати, и тролли ему мои нравятся. Точно проблемы.

— Я не поверила, когда ты позвонил. Когда приехал?

— Пару дней назад. — Мартынов взял её за руку, сделал шаг назад и окинул девушку внимательным взглядом. — Слушай, Нат, выглядишь — отпад!

Дроздова довольно рассмеялась.

— Я стараюсь, Глебчик.

Мартынов понимающе усмехнулся.

— Есть для кого стараться?

Наталья кокетливо улыбнулась.

— А хотя бы для себя.

— Ой ли?

Глеб галантно пододвинул ей стул, помогая сесть, а сам шлёпнулся на соседний, по-прежнему не сводя с Дроздовой глаз. Та легонько похлопала его по руке, а потом вдруг посмотрела на меня. Идеально выщипанная бровь удивлённо приподнялась.

— Девушка с тобой?

Глеб обернулся и в первую секунду воззрился на меня несколько непонимающе, но затем кивнул.

— Со мной. Жень, сядь, чего ты стоишь?

И отвернулся. Я едва удержалась, чтобы не стукнуть его кулаком по темечку. По моему мнению, он этого вполне заслуживал. Я опустилась на стул и девушке натянуто улыбнулась.

— Здравствуйте.

Она коротко кивнула в ответ.

Наталья меня разглядывала с нескрываемым любопытством, не стесняясь ни меня, ни Мартынова, затем посмотрела на того вопросительно, но Глеб нахально её непонимание проигнорировал. Я чужое беспардонное любопытство перенесла весьма стойко, в ответ не проявила ни капли интереса и решила терпеливо ждать окончания этой невозможной встречи. Только краем глаза отметила, как пальчики Натальи продолжали порхать по руке Мартынова, а тот, кажется, млел, по крайней мере, выглядел восторженно и от этого немного придурковато.

— Ну что, рассказывай, как у тебя дела. Как живёшь? — затеребила его Дроздова, при этом её пальчики не просто запорхали по ладони Глеба, а принялись её наглаживать.

Мартынов рассмеялся.

— Я? Да мне-то что рассказывать? Ничего интересного. А вот ты... Замуж не вышла? — игриво подмигнув ей, поинтересовался Глеб.

Наталья засмеялась грудным, волнующим смехом и её грудь соблазнительно заколыхалась.

— А оно мне надо, Глебчик? У меня и так всё в ажуре.

— Вижу, вижу.

— А вот ты, не женился?

Мартынов со страхом вытаращился на неё.

— Я? Ещё раз? Да Бог с тобой, Нат!

Она погрозила ему пальцем.

— А я ведь тебя предупреждала, а ты мне не верил!

Глеб вдруг показательно тюкнулся лбом об стол, чем меня, признаться, напугал.

— Каюсь, Нат. Если бы ты знала как! Казнюсь и каюсь.

Наталья снова рассмеялась, но на этот раз мягче и более искренно. И попыталась поднять его голову от стола, но Глеб продолжать дурить и тогда уже получил лёгкий удар по плечу.

— Глеб, — просительно протянула Наталья, — ну хватит тебе! Что ты ведёшь себя, как...

— Клоун, — подсказала я.

Наталья удивлённо посмотрела, а Мартынов, наконец, поднял голову и вздохнул. Посмотрел на меня.

— Ты с самого утра говоришь мне гадости. Не стыдно?

— На правду не обижаются.

Он отмахнулся и снова повернулся к Наталье, а та вдруг кивнула в мою сторону.

— А говоришь, не женат.

Глеб фыркнул и тут же получил от меня тычок в бок.

— У нас чисто деловые отношения, — заверил он Наталью, глядя ей прямо в глаза. На её губах поневоле расплылась зачарованная улыбка, а я только головой покачала, сетуя на женскую доверчивость. Я сама на эту уловку Глебчика не раз попадалась, как уставится на тебя своими голубыми глазами, ресницами взмахнёт, и, кажется, что сердце из груди выскочит, а ведь о чём он в эту секунду размышляет — неизвестно, и я, если честно, во всяческих гадостях его подозревала в такие моменты.

— Деловой ты человек, — улыбнулась Наталья, а потом жестом подозвала официанта. — Отпразднуем встречу?

— Почему нет?

— Я помню, что ты любишь. Ваня, нам коньячку французского и что-нибудь на стол... Сам знаешь.

Ваня кивнул, выдал дежурную улыбку, и отправился было восвояси, а когда я его окликнула да ещё по имени, оглянулся с неподдельным удивлением.

— Так как мне праздновать нечего, мне, пожалуйста, кофе и пирожное.

Заказ нам принесли быстро, чему я порадовалась. Эти двое продолжали любезничать, вспоминали какие-то "былые времена", а я делала вид, что совершенно их разговором не интересуюсь. Только иногда толкала Мартынова под столом ногой, не в силах дождаться, когда мы, наконец, будем говорить о деле. Эта Натка Дроздова, какой бы певчей птичкой она ни была, мне совершенно не нравилась, и мне не терпелось с ней расстаться, причём раз и навсегда. Её поведение меня раздражало, внешность пугала, а мартыновское восторженное хлопанье ресницами в её сторону злило.

Когда кофе и первые две рюмки коньяка были благополучно выпиты, я решила, что все приличия соблюдены, и дальнейшее рассусоливание никакого смысла не имеет. По крайней мере, для меня. Я уже успела пожалеть, что не послушалась Глеба и не осталась дома.

— Давайте, в конце концов, поговорим о деле, — предложила я. — Потом я уйду, а вы можете сидеть здесь до вечера.

Глеб недовольно повёл плечами, но спорить со мной не стал. А Наталья поинтересовалась:

— И какое у тебя ко мне дело, Глебчик?

Я лишь зубами скрипнула.

— Галку мне надо найти, Нат. И побыстрее.

— Галю? — Наталья задумчиво выпятила нижнюю губу.

Мартынов развёл руками.

— Что тебя поставило в такой тупик? Она твоя подруга. Хочешь сказать, что не знаешь где она?

— Подруга! Это когда было? Да мы уж полгода не виделись с ней.

Глеб помрачнел.

— Что, совсем?

— А что за дело у тебя к ней?

— Да есть дело... — пробормотал он и опрокинул в себя ещё одну рюмку. А я своего разочарования даже не скрывала. Отвернулась к окну и невесело призадумалась. А Мартынов тем временем протянул руку и сграбастал Натальину ладонь. — Натусь, но ведь не всё так безнадёжно, я в тебя верю. Поможешь?

Дроздова громко фыркнула.

— Чем, Глеб? Где я буду её искать?

— А то ты не знаешь где. Ведь знаешь, хотя бы примерно. Честно, очень нужно. Попробуй.

— Ой, Глебчик... — Она погладила его по руке.

Он склонил голову на бок и посмотрел лукаво и умоляюще.

— Ната.

— Ой, да ладно! — Наталья освободила свою руку и махнула ею на Мартынова. — Я попробую.

— И куда это, интересно, моя благоверная могла спрятаться от тебя?

— Кажется, замуж вышла.

— Замуж? — в голосе Глеба прозвучало беспокойство. — И фамилию сменила?

— Скорее всего.

— Вы с ней разругались, что ли? Не разлей вода были.

— Были, — согласилась Наталья. Кинула на меня быстрый взгляд, удостоверилась, что я на них по-прежнему не смотрю, и, понизив голос до волнующего шёпота, проговорила: — Пока кое-кто между нами не встал.

— Да прекрати! А как же женская дружба? — поддразнил её Глеб. — Её ни что не может разрушить.

— Конечно. Кроме одного.

— Ну... — Мартынов многозначительно хмыкнул. — Моя бывшая никогда особым умом не отличалась. Уж что ей там показалось...

Наталья рассмеялась, но тут же спохватилась и снова на меня посмотрела. Я же навалилась на стол и подпёрла голову рукой. Невозможный день, невозможный...

Из кафе мы вышли полчаса спустя, остаться Мартынов не пожелал, правда, договорился с Натальей встретиться вечером в "Кольце", что меня не обрадовало, но оставалась надежда, что все мученья хоть какие-то плоды принесут, и к вечеру мы получим информацию. А пока удовлетворилась тем, что удалось в дверях при выходе Мартынова пихнуть в бок. Но он и эту маленькую месть постарался мне испортить. Как только я его толкнула, он развернулся и подхватил меня под локоток.

— Осторожнее. Споткнулась?

Я руку из его лап выдернула и гордо прошествовала вперёд. Собиралась свернуть в другую сторону от стоянки и пройтись, чтобы немного успокоиться, но Глеб опять поймал меня за руку и даже к себе притянул, совершенно нахально приобняв за плечи.

— Отпусти меня!

— С ума сошла?

— Я хочу пройтись!

— А я хочу домой. — Он достал из кармана ключи от машины и потряс ими перед моим лицом. — Ты машину поведёшь. Знаешь, сколько я выпил?

Я пренебрежительно скривилась.

— Прости, не считала.

— Ой, заноза ты, Женька. Будешь так себя вести, никто тебя замуж не возьмёт.

— А мне не нужен в мужья врун, нахал и бесстыдник. К тому же, алкаш.

— Так я ещё не звал. Пока повода не было.

— И не появится. Ключи давай.

Не люблю я большие машины, чувствую себя не водителем, а лишь шестерёнкой в огромном механизме, от которой практически ничего не зависит. Прежде чем со стоянки выехать, я долго ёрзала на сиденье, рассматривала приборную доску, потом смотрела в зеркала заднего вида и, наконец, повернула ключ зажигания. Хорошо хоть Глеб мне не мешал, даже не насмешничал, просто терпеливо ждал, когда я соизволю тронуться с места. И всё равно я злилась на него. Глеб молча смотрел в окно, выглядел задумчивым, а я кипела от злости. А когда остановились на светофоре, не выдержала, и тут же начала с передразнивания:

— Ой, знаешь, у моей жены подружка была, не помню, как зовут! Врун несчастный!

Его затрясло от беззвучного смеха, но смотрел по-прежнему в другую сторону.

— И что ещё ты мне не рассказал? Может, из-за этой прошлогодней красавицы, она тебя и бросила? А теперь у нас проблемы!

— Не из-за неё, успокойся. И прекращай ревновать, лучше на светофор смотри.

— Что?!

Он дико, якобы испуганно глянул, а глаза смеялись, горели, и взгляд показался мне ликующим, и вот тут я накинулась на него с кулаками. Двинула по плечу, потом ещё раз, и ногой бы лягнула, если бы смогла дотянуться, а Мартынов руками закрывался и хохотал. Я быстро выдохлась, откинула с лица растрепавшиеся волосы и тронула машину с места, потому что сзади уже вовсю сигналили нервные водители.

— Дурак, — сказала я через минуту. — Ты мне всю жизнь с ног на голову перевернул.

Глеб подумал немного, а потом совершенно серьёзно поинтересовался:

— А разве это плохо?

Я быстро глянула на него и промолчала.

Мне ужасно не хотелось сопровождать этим вечером Мартынова в "Кольцо". Мало мне было мучений в кафе, так ещё и вечер провести, наблюдая за миловавшейся парочкой, это уже выше моих сил. Но потом вдруг подумала о том, что без моего присмотра Глеб может что-нибудь отчудить. Ведь совершенно не ясно, что за мысли у него на самом деле в голове, и для меня самое лучшее, глаз с этого типа не спускать. В конце концов, от него моя жизнь в этой квартире зависит. А уж если идти туда, то попытаться не ударить в грязь лицом перед этой "певчей птичкой". Хотя бы попытаться.

Пока Глеб за обе щеки уписывал вторую тарелку борща, я с головой зарылась в свой шкаф, с претензией осматривая каждый извлечённый из его недр наряд. Количество платьев на постели росло параллельно с моим неудовольствием. И почему я раньше не удосужилась провести ревизию своего гардероба? Мне же совершенно нечего надеть! А уж если принять во внимание, что два самых новых платья отказываются на мне застёгиваться... В общем, одно сплошное расстройство.

— Женька, ну что ты куксишься? — посетовал Глеб, когда я крутилась перед зеркалом. Уже пора было выходить, Мартынов уже минут пятнадцать расхаживал по квартире, маялся от безделья и время от времени поглядывал на носа своих начищенных до блеска ботинок. Наверное, пытался в них своё отражение рассмотреть, потому что собой-то Глеб сегодня гордился, вид имел важный и сияющий, чего не скажешь обо мне.

— Я себе не нравлюсь!

— В каком месте?

— Даже отвечать на это не хочу. Обязательно гадость какую-нибудь мне скажешь.

— Какую гадость? — оскорбился он. — Это комплимент был!

Я только рукой на него махнула и снова уставилась на себя в зеркало. Поправила кулон на шее, потом заметила, что Глеб отвернулся, и быстренько поддёрнула лиф платья, пытаясь подтянуть наверх вырез декольте. Он был неприлично откровенен, но зато по цвету платье мне идеально подходило. Нужно было как-то объединить достоинства и недостатки, найти золотую середину, а мне это никак не удавалось. А всё дело в том, что платье было не моё, а Сонькино. Она купила его, готовясь к дядиному юбилею, попросила меня его припрятать, чтобы именинник заранее не обрадовался, так сказать, а я этим воспользовалась. Нехорошо, конечно, но выбора у меня попросту нет, так что, остаётся надеяться, что Сонька не сильно разозлится. Но помимо гнева подружки, была ещё небольшая проблема. Сонька была немного похудее меня и поэтому её платье, которое на ней немного висело, на меня село, как перчатка. Меня это смущало, вот я и крутилась перед зеркалом, оглядывала себя, то вырез декольте поддёргивала наверх, то на зад свой смотрела в сомнении.

— Женя, ну пожалуйста!

— Уже иду.

— Ты мне это пять раз уже сказала. Совесть у тебя есть?

— Есть, — ответственно заявила я.

— Тогда пойдём.

Я откровенно вздохнула.

— Я не могу в этом идти, это неприлично.

Глеб снова заглянул в спальню и на меня уставился. От его пристального взгляда мне стало не по себе, и я поспешила отвернуться. Поправила причёску, надеясь, что по моему лицу нервозности незаметно. Мартынов как назло молчал, разуверять меня не спешил и я от этого ещё больше нервничала. А когда он подошёл ко мне, посмотрела чуть ли не со страхом. Глеб встал за моей спиной, поразглядывал моё отражение в зеркале, а потом вдруг положил ладони на мои плечи. Я напряглась, не понимая, да и боясь того, что за этим последует. Мужские ладони накрыли мои плечи и чуть сжали, меня тут же бросило в жар, и это ещё больше напугало. Я отводила глаза, боясь столкнуться взглядом со взглядом Глеба, а он ещё немного надавил и заставил меня расправить плечи.

— И подбородок вверх, — негромко произнёс он и, не дождавшись моей реакцией, настойчиво повторил: — Женя, вверх.

Я вскинула голову. Щёки горели, и на Глеба я по-прежнему взглянуть не смела. Чувствовала себя безмерно глупо. А он только улыбнулся и похвалил:

— Совсем другое дело. Идём?

Что мне оставалось? Я кивнула в ответ.

Как-то странно на меня подействовал этот эпизод. И подозревала, что не только на меня. Всю дорогу до ресторана мы молчали, Мартынов молча крутил руль, и даже ни разу в мою сторону не посмотрел. А у меня, поверите ли, плечи горели, такое ощущение, что он до сих пор ко мне прикасается. Я едва заметно головой качнула, пытаясь избавиться от наваждения. Как получилось, что Глеб так запросто смог меня лишить самообладания? Я всегда считала, что такое чудо если и бывает, то один раз в жизни, а со мной уже случилось, когда я за Калининым ходила и слушала его, затаив дыхание. Правда, Димкины прикосновения меня никогда насквозь не прожигали. Дыхание срывалось от волнения — было, сердце колотилось, заикаться начинала, боясь сказать какую-нибудь глупость, мысли путались, а вот чтобы прожгло, как калёным железом...

Я украдкой посмотрела на Глеба. Почему же я из-за него переживаю, хотя повод для волнений у меня есть намного более веский? Если бы неделю назад мы с Димкой поругались, и он бы просто исчез, не звонил, хотя бы день, я бы уже с ума сходила, давно бы сама ему позвонила и первой же прощения попросила, а сегодня... сегодня мне лишний раз вспомнить о нём некогда, а ссора наша не так уж сильно меня и впечатлила. Димка в Москве, он думает о нас, строит наше будущее, старается исполнить мои мечты — ведь я мечтала прожить с ним рядом всю оставшуюся жизнь? — а я пытаюсь усмирить своё волнение рядом с другим мужчиной, с мужчиной, которого знаю всего несколько дней. Но ведь мне это не нужно нисколько! Зачем мне Глеб? Ведь ясно, как божий день, что от него кроме проблем ничего не дождёшься. И вообще он не в моём вкусе. Я никогда не любила нахальных мужчин, любящих открывать двери с пинка, которым якобы всё нипочём. Которые идут по жизни смеясь. Возможно, в отношении Глеба это и несколько обманчивое впечатление, но он для чего-то поддерживает такой имидж, значит это его выбор. А мне просто нужно продержаться ещё несколько дней, закрыть за ним дверь и всё забыть. И, наконец, сосредоточиться на своей рушащейся личной жизни.

Как назло, Мартынов решил сегодня поспорить за звание самого галантного мужчины в этом городе, и даже дверь мне открыл и руку протянул, чтобы помочь мне выбраться из машины. Я руку его попыталась проигнорировать, в узком платье чуть из машины не вывалилась, и тогда Глеб не очень вежливо подхватил меня под локоть.

— Может, ты домой поедешь? — всё же предложил он, разглядывая меня с сомнением и лёгким раздражением.

— Ни за что! — руку я освободила, платье одёрнула и уверенной походкой от бедра направилась к входу в "Кольцо". Глеб меня догнал через минуту, на лестнице, и я тут же почувствовала его ладонь на своей спине. Попыталась отодвинуться, но Мартынов сделал вид, что этого не заметил. А возможно на самом деле не заметил.

— Только не забывай, зачем мы здесь, — попросил он.

— А зачем мы здесь?

Глеб явственно скрипнул зубами.

— Сколько раз себе клялся, не связываться с бабами...

— Позволь тебе не поверить.

Мы вошли в холл, и я сразу отправилась к зеркалу. Глеб за мной. Стоял за моей спиной и наблюдал, как я поправляю причёску. Хмурился и его невесёлые мысли были на лбу у него написаны. Я под его взглядом нервничала немного, злилась и на себя, и на него, и гадала, ради чего я собираюсь сегодня над собой поиздеваться. Довод, что за Глебом лучше всего присмотреть (мало ли что!), неожиданно перестал работать. Его странные взгляды и моё волнение на данный момент тревожили гораздо больше. И Глеб, судя по всему, это чувствовал. А может, сам переживал? Я кинула на него быстрый взгляд.

— Пойдём, хватит прихорашиваться, — недовольно проворчал Глеб и зашагал к ресторанному залу. Я кинула ему вслед убийственный взгляд, но пришлось поспешить следом. Правда, у дверей Мартынов притормозил, сделал, так сказать, мне одолжение, и в ресторан мы вошли вместе, как и положено, рука об руку. Но по наглой руке он всё-таки получил, когда решил пристроить её на моей талии. Снова скрипнул зубами, но тут же заулыбался Наталье, которая уже спешила к нам с другого конца зала. Она снова выглядела сногсшибательно, а улыбалась ещё более зазывно. Я похлопала Глеба по руке.

— Она вся в томительном ожидании. Не огорчай девушку, Глебчик.

В ответ получила высокомерный взгляд и мысленно приуныла, хотя на лицо пришлось навесить улыбку.

— Вот и вы. — Наталья в знак приветствия раскинула руки, вроде бы на самом деле была рада нас видеть. Точнее, на меня она вообще не смотрела, только на Глеба и улыбалась ему же. Я даже пожалела, что руку его от себя оттолкнула, нужно было появиться перед Натальей с Мартыновым в обнимку, чтобы та не улыбалась так соблазнительно.

О чём я вообще думаю?

Пока приходила в себя, удивляясь собственным мыслям, Глеб с Натальей уже о чём-то заговорили, Мартынов подошёл к ней совсем близко и что-то зашептал, склонившись к её уху. Та выслушала его, рассмеялась, но вдруг отступила на пару шагов. Её поведению довольно быстро нашлось объяснение, я заметила, как Наталья опасливо оглянулась через плечо, проследила за её взглядом, разглядела мужчину за столиком у самой сцены, и понимающе усмехнулась. Так вот в чём дело...

— Я заказала для вас столик, — тем временем заговорила Дроздова.

— Нат, давай без этого, — вдруг растерял всё своё хорошее настроение Глеб. — Ты обещала мне помочь.

— Обещала, — не стала спорить она. — Но всё не так просто. Где, по-твоему, я должна была её отыскать за несколько часов, если мы не виделись с Галей больше полугода? Стараюсь.

— Значит, мы зря пришли? — поинтересовалась я.

Наталья на меня, наконец, взглянула, заинтересовалась и пару секунд разглядывала, оценивая платье, потом снова перевела взгляд на Глеба.

— Я же стараюсь... А вы пока отдыхайте, развлекайтесь. — Она вела себя, как настоящая хозяйка, а мне вдруг смешно стало. Я наблюдала, как к нам приближается тот самый мужчина, Наталья его пока не видела и поэтому продолжала смотреть на Глеба весьма красноречиво. Но как только почувствовала прикосновение мужской руки, вздрогнула и обернулась. — Толя!

Я еле слышно фыркнула.

— Это... мои друзья. Это для них я столик заказывала.

Глеб кивнул мужчине, присматриваясь к тому с любопытством, но тот быстро потерял к Мартынову интерес и обратил своё внимание на меня. Я улыбнулась несколько сконфуженно.

— Женя... Рад тебя видеть.

— Здравствуйте, Анатолий Сергеевич.

— Ты с кавалером? Правильно, надо отдыхать. Вы же молодые... А то Боря всегда жалуется, что ты у него домоседкой выросла.

— Он жалуется, — кивнула я и принуждённо улыбнулась, — хотя весьма этим обстоятельством доволен. Сам меня так воспитал.

Анатолий Сергеевич рассмеялся.

— Вот это точно! Я ему об этом обязательно скажу. Он ещё из отпуска не вернулся?

— Через неделю должен, — вежливо ответила я.

— Очень хорошо. Пусть покуражится, чёрт старый. — Вдруг опомнился, понял, что говорит что-то не то и не тому, и кашлянул в сторону, а я привычно опустила глаза в пол, стараясь сгладить неловкую ситуацию. Анатолия Сергеевича иногда заносило не в ту сторону, и он мог ляпнуть что-то неприличное или не к месту, знакомые все об этом знали и давно привыкли не обращать внимания на его бестактность. Я была как раз из того круга, что "давно привыкли", но для некоторых это известие оказалось довольно неожиданным и поэтому сейчас на меня таращилось две пары удивлённых глаз.

— Ну, отдыхайте, молодые люди, отдыхайте. — Анатолий Сергеевич вновь обратил свой взор на Мартынова, что-то в нём такое рассмотрел, усмехнулся и кивнул каким-то своим мыслям. Затем взял Наталью под руку. — Пойдём-ка, пусть молодёжь развлекается. Женя...

— Всего доброго, Анатолий Сергеевич, — как послушная девочка проговорила я, а Наталье подарила абсолютно искреннюю улыбку. Внешне выглядела спокойной, но внутренне просто ликовала. Я бы лучше не сумела поставить эту певчую птичку на место...

Глеб хранил многозначительное молчание. Пока официант провожал нас к столику, Мартынов крутил головой, словно высматривая кого-то, а я, как только он сел и мы остались одни, сказала:

— А ты удивлялся, как она такую карьеру сделала... Теперь понятно. — Я красноречиво усмехнулась и перевернула страницу меню.

Мартынов долю сарказма в моём голосе оценил и поинтересовался в тон:

— И кто он?

Я обвела рукой зал.

— Хозяин.

Глеб даже не удивился, только на меня смотрел испытывающе.

— И ты с ним знакома.

Я подняла на него глаза и осторожно подтвердила.

— Знакома. Точнее, я знаю его с детства. Он дядин приятель, они на рыбалку каждое лето вместе ездят.

— А дядя кто?

— Раньше ты таких вопросов мне не задавал, — заметила я.

Глеб лишь плечом дёрнул.

— Дядя — архитектор. А ещё депутат Законодательного собрания.

Я исподтишка наблюдала за Мартыновым, заметила, как он пожевал губами, по всей видимости, остался моим ответом недоволен, но промолчал. Свирепо уставился в меню. Может и не стоило его дальше злить, но удержаться я не могла.

— А сюда мы пришли зря. Ни чем нам твоя Натка не поможет. Она вообще не собиралась что-либо делать... У неё были совсем другие планы.

Глеб посмотрел на меня и неприятно усмехнулся.

— Какие, интересно?

Я застыдилась и от этого снова разозлилась. Почему он вечно ставит меня в дурацкое положение?

— Такие. Просто кто-то слишком старательно ей улыбался сегодня утром.

— Я улыбался?!

— Ты.

— Знаешь что?..

— Ничего не знаю и знать не хочу!

Мартынов подскочил на стуле, но тут за его плечом возник официант с бутылкой вина в руках, и Глеб сел на место. Мы столкнулись взглядами, но молчали до тех самых пор, пока официант снова не отошёл, записав наш заказ. Глеб залпом выпил бокал вина и поморщился.

В общем, всё было плохо. Аппетита как не было, так он и не торопился появляться, я вяло ковыряла вилкой принесённый салат, цедила вино и украдкой посматривала на Глеба, который просто-напросто меня игнорировал. Развалился на стуле, оглядывал зал, а потом и вовсе уставился на сцену, где появилась миловидная певичка и завела нечто лирическое, и при этом соблазнительно покачивала крутыми бёдрами. Мартынов на девушку поглядывал, барабанил пальцами по столу и молчал.

Если честно, мне обидно было почти до слёз. Анатолий Сергеевич с Натальей развлекались, смех Дроздовой время от времени разносился по залу ресторана, и я даже пару раз кинула в их сторону осторожный взгляд, не понимая, чем бестактный "дядя Толя" может её так веселить.

— Давай потанцуем, — вдруг предложил Глеб.

Я удивилась.

— Зачем?

Он выразительно закатил глаза.

— Да ни зачем, Жень. Пойдём?

Я посомневалась секунду, затем как бы между прочим пожала плечами.

— Почему нет?

Мартынов вдруг хохотнул.

— Ты ведь не можешь просто сказать — да или нет, правда? Обязательно ещё нужно пару вопросов задать.

— Глеб... — предостерегающе начала я.

— Замолкаю, — тут же среагировал он. — В конце концов, это платье должны увидеть все, — шепнул он мне, когда мы оказались на танцплощадке и Глеб притянул меня к себе. — Зря что ли ты его у подружки стащила?

— Какие гадкие слова ты мне говоришь, — пожаловалась я, но улыбки не сдержала. — И я не стащила, я одолжила. А ты купишь ей новое.

— Я?

— А для кого я его... одолжила?

— Для меня? Правда?

Смотрел он слишком серьёзно, и улыбаться я перестала. Почуяла подвох, сбилась с шага и наступила Мартынову на ногу. Он крякнул, ногу убрал, а меня развернул в другую сторону.

— А ты на самом деле домоседка?

— Я художник, Глеб.

— А при чём здесь это?

— При том, что я люблю тишину и покой. Они необходимы для того, чтобы работать.

Он задумчиво хмыкнул.

— А как же богемная жизнь?

Я только головой покачала.

— Ты кино пересмотрел.

Мартынов усмехнулся, разглядывая меня.

— Вот уж не уверен. Наверное, это ты такая... особенная.

— Может быть, — согласилась я и снова сбилась с шага. Чертыхнулась еле слышно.

Глеб удивлённо приподнял брови и несколько ехидно поинтересовался:

— Это я на тебя так действую?

— Не ты. А кое-кто за твоей спиной. Только не оборачивайся! — шикнула я на него, когда он уже начал поворачивать голову.

— Кто там?

Я сокрушённо вздохнула.

— Рая.

Он в первый момент нахмурился, а затем разулыбался.

— Несчастливая соперница?

Я посмотрела с укором и Глеб тут же скривился.

— Я же шучу.

— Не надо.

— По-моему, ты слишком серьёзно к этому относишься. Ну, смотрит она на тебя, и что?

Я вцепилась в его плечо.

— Она не смотрит, она меня разглядывает. И, наверняка, злорадствует.

— С чего бы ей злорадствовать?

— Откуда же я знаю?

Глеб меня слегка встряхнул, снова повернул, чтобы я Раю, сидящую за столиком у стены, со своим кавалером, не видела, и вдруг подмигнул мне.

— На самом деле смотрит. Интересно ей.

— Очень мило, что ты мне об этом сообщаешь, да ещё таким тоном, — окончательно расстроилась я.

Он наклонился к моему уху и шепнул:

— Она просто завидует.

— Мне?

— Ты потрясающе выглядишь сегодня. Особенно, когда забываешь, что надо стесняться и сутулиться.

— Ты с ума сошёл? Я не сутулюсь!

Мартынов опустил глаза вниз, как бы проверяя это утверждение, и уставился в вырез моего декольте. Развернул меня, а у меня получилось ткнуть его носком туфли в лодыжку. Глеб тихо охнул и посмотрел на меня укоризненно. С минуту мы молча скользили по танцплощадке, я посматривала на Раю через плечо Мартынова, встретилась с ней взглядом и тут же отвернулась, почувствовав неловкость.

— Жень, хочешь, я сделаю так, что она больше не будет на тебя смотреть?

— Такое возможно? — не поверила я.

— Конечно. Как только у неё не будет повода.

Я задумалась.

— И что ты предлагаешь?

— Очень действенный способ, — заверил меня Глеб. И прежде чем я успела до конца понять, что он имеет в виду, Мартынов притянул меня к себе и поцеловал. Точнее, он не целовал, а просто прижался губами к моим губам, очень крепко, я даже в первый момент не поняла, что же произошло. Мы остановились, кто-то рядом пробормотал слова извинений, видимо, едва на нас не натолкнувшись, а я напряглась, вцепившись в плечи Глеба и не зная, что предпринять. Ведь он не целовал меня! Просто играл, дурачился, и мне казалось, что я даже улыбку его чувствую своими губами. А меня бросило в жар, я крепко зажмурилась, и чувствовала себя дура дурой. Да, его губы обожгли, голова закружилась, дыхание сбилось, но всё это было не по-настоящему, и я это очень остро чувствовала.

Глеб меня отпустил, я от него отвернулась и облизала губы. Не хотела я на него смотреть! Может, мне ему ещё и спасибо сказать? За то, что собой пожертвовал, одолжение сделал...

— Женьк... — позвал он немного расстроено, видимо, понял, что я отнюдь не рада его "помощи".

Вернуться тут же за стол было бы ошибкой. На нас и так все смотрели с любопытством, я прятала глаза, боялась столкнуться взглядом с Раей сейчас. И боялась не потому что было стыдно за поцелуй, а потому что... Вдруг все заметили, что целовал он меня нарочно, не по-настоящему? Эта мысль приводила меня в отчаяние.

— Женя.

— Что?

Глеб пару секунд подбирал слова.

— Я сделал ошибку?

— Да, наверное, — довольно легко отозвалась я. Даже сама себе удивилась. — Мы ещё танцуем?

Он взял меня за руку.

— Давай вернёмся за стол.

Я кивнула.

— Не знаю, обрадует ли это тебя, — усмехнувшись, проговорил Мартынов, подливая мне вина, — но она больше на тебя не смотрит.

— Наверное, ей надоел дешёвый спектакль.

— Всё-таки у тебя ужасный характер.

Я улыбнулась ему.

— Зато на тебя смотрит Наталья Викторовна. И, между прочим, делает это зря. Анатолий Сергеевич заметит и открутит головы вам обоим.

— Тебе будет меня жаль?

— Безумно. Я умру от горя.

— Зря смеёшься, тебе на самом деле будет меня не хватать.

— Кто тебе это сказал?

Мартынов пожал плечами.

— Мне так кажется. Я вношу в твою жизнь разнообразие.

Я долго смотрела на него. Глеб не спеша потягивал вино, смотрел на сцену, а не на меня, и, по всей видимости, всерьёз верил тому, что говорил.

— Мне не нужно разнообразие, — наконец сказала я. — С моей жизнью всё в порядке.

— Ты на самом деле так считаешь?

— Прекрати, Глеб. — Я всерьёз нахмурилась. — Это в твоей жизни бардак, ещё не ясно, есть ли у тебя вообще дом. Место, куда ты просто можешь приехать, где тебя ждут. И учить меня как жить, ты права не имеешь.

Он посмотрел на меня, а я отвернулась. И губы поджала, чтобы Мартынов случайно не заметил, что они дрожат.

— Ладно, — скрипучим и недовольным голосом проговорил Глеб через минуту. — Пойду с Наткой переговорю пока она одна. А потом поедем домой.

Я посмотрела Глебу вслед. Так странно прозвучало — поедем домой. Вместе, после ссоры, но мы едем домой.

Господи, о чём я думаю?

— Что она сказала? — спросила я, когда мы, спустя двадцать минут вышли из ресторана. Глеб молчал, на меня не смотрел, только едва ощутимо поддерживал меня под локоть.

— Ничего путного. Обещала помочь, просила позвонить...

Я понимающе улыбнулась.

— Я же говорила... Никакого от неё толка.

— Женя!

Я примолкла.

Домой мы отправились на такси. Пока шли к стоянке, я переживала, что Глеб заартачится, начнёт бахвальничать, сам сядет за руль, а я ведь знаю, что выпил он сегодня не мало. Но он сам направился к такси, ведя меня за руку. В машине молчали. Сидели рядом на заднем сидении, смотрели в окна и молчали. Таксист рискнул включить радио, зазвучала какая-то песенка в стиле шансон, я начала ёрзать на сидении и вдруг заметила, что Мартынов улыбается, глядя в окно. Я легко стукнула его по руке, и он заулыбался шире. А когда вышли из машины у своего подъезда, ещё и напел мне эту самую песню, поддразнивая. Я толкнула его в бок.

— Хватит!

— Тебе не нравится?

— Нет.

— Ну, извини, "Лунную сонату" я не умею.

— А "Полёт шмеля"?

— Иногда мне хочется тебя задушить. Не знаешь почему?

Я кивнула.

— У тебя проблемы.

Глеб рассмеялся.

— Нет, это у тебя проблемы!

Смеясь, мы вошли в лифт, Мартынов дурачился, всерьёз принялся воспроизводить "Полёт шмеля", причём свистом и на мои дальнейшие тычки не реагировал.

— Соседи милицию вызовут!

— Ну, подожди... Вот в этом месте я всегда сбиваюсь.

— Глеб! — Я стукнула его по плечу, когда Мартынов повернулся, чтобы отпереть дверь.

— Цыц. — Открыл дверь и втянул меня в квартиру. Я забарахталась рядом с ним в темноте, попыталась дотянуться до выключателя, и вдруг поняла, что Глебу-то это сделать намного проще, но он почему-то с места не двигается. Стоит совсем близко ко мне и только дышит тяжело. Моя рука замерла в воздухе, я осторожно сдвинулась в сторону, стараясь от Мартынова отступить, но прямо за моей спиной была захлопнувшаяся дверь. Темнота такая, что перед глазами круги разноцветные, а слышно лишь чужое дыхание да тиканье часов на стене. Ощущения, словно в невесомости паришь, всё кажется нереальным и оттого не опасным. Наверное, поэтому я и не отвернулась, когда Глеб ко мне наклонился. Его дыхание сначала коснулось моей щеки, потом обожгло шею, а в следующий момент я уже сама потянулась к нему.

Никогда раньше темнота меня так не волновала, не дразнила, не давала почувствовать вседозволенность. Я всё списывала именно на темноту. Я не видела Глеба, я его только чувствовала. Я отвечала на его поцелуй, сама его целовала, я не стукнула его по рукам, когда платье затрещало. Я слишком много выпила сегодня... Целый бокал вина, в которое явно что-то подмешали, иначе моё поведение не объяснишь.

Глеб вдруг прервал поцелуй, но зато навалился на меня, прижав к двери, и шепнул мне на ухо, словно кто-то мог нас услышать:

— Кажется, у нас обоих проблемы.

Это я и сама прекрасно понимала. Прижималась щекой к его плечу, таращилась в темноту и пыталась справиться со срывающимся дыханием. Я поцелуй вспоминала, хотя нужно было бы к этому моменту уже остыть, включить мозги и Мартынова, со всеми его проблемами, из своей жизни выкинуть. Вот прямо сейчас. А я вместо этого провела ладонью по его плечу, пальцы сжались, сминая лёгкую ткань его пиджака, и я неожиданно услышала свой голос:

— Их нужно как-то решать.

Глеб потёрся носом о мою щёку и усмехнулся.

— Женька, ты когда напиться успела?

Я откинула голову назад, чтобы ему было удобнее меня целовать.

— Понятия не имею...

Ну что, теперь я самая настоящая изменница, подумалось мне на следующее утро. Глаза ещё открыть не успела, а угрызения совести уже дали о себе знать. И ведь что самое интересное, я даже не была удивлена, только стыдно было за себя. И что на меня нашло вчера? Ведь даже на алкоголь не спишешь...

Я уже довольно давно проснулась и теперь лежала, подложив под щёку ладонь, и изводила себя этими мыслями. Я изменила Димке. Захотела и изменила. Самое страшное слово — захотела. Захотела!

Тишину в комнате ничего не нарушало, только дыхание Глеба за моей спиной. Глаза я приоткрыла, увидела солнечный свет, пробивавшийся сквозь плохо задёрнутые шторы, и снова зажмурилась. Уж лучше бы ночь никогда не кончалась. Пусть было бы темно, чтобы не видеть ни себя, никого другого. Так бы и барахтаться во вчерашней темноте, помнится, она мне такой уютной казалась.

А вот если бы не казалась, возможно, и не натворила бы я таких дел... Хотя, какой смысл гадать? Всё уже случилось.

Я не удержалась и вздохнула, а за моей спиной наметилось оживление. Глеб перевернулся на бок, его рука оказалась на мне, а я внутренне сжалась и крепче зажмурилась. Не представляла, как посмотрю ему в глаза, когда он окончательно проснётся и меня решит разбудить. Я не знала, чего ждать от этого утра. А вдруг Глеб решит поинтересоваться — жалею ли я о случившемся? Смогу ли я дать ему честный ответ? Мол, да, жалею. Потому что теперь всё чертовски осложнилось.

Да ещё Глеб!.. Придвинулся ко мне, стиснул и шумно вздохнул прямо мне в ухо. А у меня внутри всё опять сжалось, сердце заколотилось, и я вдруг поняла, что вот сейчас он скажет какую-нибудь пошлость, вроде того, что он не ожидал от меня такого, что ночь получилась неожиданно хорошая, или того хуже — бурная, и тогда я его ударю. Или разревусь. Сама не знаю, чего от себя ждать.

— Есть хочу, — проговорил он, прижавшись к моему плечу колючей щекой, а я неожиданно поняла, что улыбаюсь. — Жень...

— Я сплю, — фыркнула я и в доказательство натянула на себя одеяло.

— Не ври, ты давно не спишь.

Я не ответила, мне не до разговоров было, я старательно прислушивалась к себе. Напряжение спало и теперь помимо угрызений совести и смущения по поводу своего необъяснимого поведения этой ночью, пришло понимание того, что в моей постели, со мной под одним одеялом лежит мужчина и обнимает меня. И это совсем не Димка. А мне, если честно, не хочется его отталкивать и начинать заниматься самокопанием и самобичеванием. Мне вообще ничего не хочется. Нырнуть бы под это самое одеяло с головой, закрыть глаза и постараться ни о чём не думать, ни о чём плохом. Глаза я на самом деле закрыла, но только для того, чтобы успокоиться и от волнения не наговорить глупостей, когда всё-таки осмелюсь повернуться к Глебу.

Мартынов приподнялся на локте, подпёр голову рукой и теперь разглядывал меня, я даже с закрытыми глазами это чувствовала. Потом его палец скользнул по моей щеке, убрал прядь волос, и Глеб всё-таки спросил:

— Жалеешь?

Я перевернулась на спину, сложила руки на животе и, наконец, рискнула открыть глаза и взглянуть на него.

— Я не знаю, — призналась я честно.

Он смотрел очень серьёзно, с лёгким прищуром, а через мгновение вдруг задорно улыбнулся и передразнил:

— Не знаю... Не знаю, а мне понравилось.

Получил кулаком по плечу и рассмеялся. Он веселился, а мне хотелось, чтобы он меня поцеловал. Глеб казался мне таким незнакомым, непривычным, я до сих пор не понимала, что этот мужчина делает в моей постели, но хотелось, чтобы поцеловал. Чтобы не просто встал и тут же отдалился от меня, как это обычно происходило с Димкой, хотелось чего-то нового, непознанного, взрыва ощущений, как писали в книгах. Не чувств, а именно ощущений, от чувств одни проблемы.

А если попросить? Что в этом такого страшного? Правда, делать этого мне никогда раньше не приходилось...

— Глеб...

— Который час? — Он с интересом обернулся на часы, затем посмотрел на задёрнутое шторами окно. Присвистнул. — Вот, а ты удивляешься, почему я есть хочу! Обед уж скоро.

— Глеб!

Он уже сел, но оглянулся на меня. Выглядел немного настороженным, наверное, ожидал, что вот тут-то я на него своё раскаяние и выплесну, а мне потребовалась ещё секунда, потом всё же решилась, приподнялась, наплевав на то, что одеяло съехало с груди, и потянулась к нему. Обняла за шею и поцеловала. А наблюдая за растерянностью Мартынова, который на самом деле на несколько мгновений завис, постаралась не рассмеяться. Когда сделала то, что задумала, перешагнула через собственное смущение, мне стало легче, а вот Глеб наоборот напрягся.

Я одеялом прикрылась и тихонько толкнула Глеба в плечо.

— Иди.

Он помедлил немного, но потом всё-таки поднялся, а когда из комнаты вышел, я упала на подушки и вздохнула. Кажется, я его напугала.

За завтраком Глеб повеселел. С аппетитом поедал мой фирменный омлет с гренками, правда, улыбался мне уж слишком старательно. Я сидела напротив него за столом, пила кофе и думала, стоит ли с Мартыновым поговорить по душам. Пришла к выводу, что всё-таки стоит. Дождалась пока он доест (вдруг подавится? а я виновата буду, мужчины ведь весьма нервно относятся к подобного рода разговорам), подлила ему кофе, удостоверилась, что Глеб подобрел, наевшись, и сказала:

— Ты всё не так понял.

Он сделал ещё глоток кофе, не спуская с меня подозрительного взгляда, потом непонимающе качнул головой.

— Ты о чём? — осторожно поинтересовался он.

— О поцелуе, — со вздохом пояснила я.

— А-а... А я подумал...

— Я знаю, что ты подумал. А я о поцелуе. Ты слишком занервничал после него.

— Я занервничал?

— С лица спал.

— Глупости какие, — фыркнул Мартынов.

— Глеб, я не знаю... возможно, я что-то делаю не так, веду себя странно... с твоей точки зрения, но это был просто поцелуй. Мне захотелось тебя поцеловать. Он ничего не значит.

Мартынов постучал чайной ложечкой по столу.

— А что он должен был значить?

Я спокойно улыбнулась.

— Да что угодно. Мог значить очень многое, а мог ничего. У нас с тобой второй вариант. — Я поднялась и начала собирать посуду со стола. Глеб наблюдал за мной некоторое время, потом спросил:

— Почему?

— Наверное, потому, что нам обоим это не нужно. Или ты испугался, что я девушка из того анекдота?

Я забрала у него тарелку, Глеб проводил взглядом мои руки, при этом сильно хмурился, и даже скрыть это у него не получалось.

— Я ничего не понимаю, — в конце концов, сказал он. — Какой анекдот? И с чего ты взяла, что я испугался?

— Анекдот очень бородатый. — Я сама удивлялась своему спокойствию, подобная хладнокровность была мне не свойственна. Составила посуду в раковину, оглянулась, в поисках бутылочки со средством для мытья, взяла губку, а потом уже вспомнила, что Глеб ждёт продолжения. — Любимый Сонькин анекдот, она говорит, что в нём правда нашей женской доли. Анекдот про девушку, которую вечером мужик на дороге подобрал, а она утром решает, где они шифоньер ставить будут.

— Пошлость какая.

— Возможно.

— Я ничего не испугался, Жень.

— Хорошо, хорошо. Ты занервничал.

— И не занервничал! Просто я не поспеваю за тем, как меняется твоё настроение. Ты столько времени пролежала на краю постели, неизвестно, о чём думая, а теперь говоришь мне, что это я чего-то испугался.

Я старательно надраивала тарелку.

— А ты, значит, настоящий шпион, да? Одним глазом спишь, другим наблюдаешь?

— Дурацкий разговор.

Мартынов поднялся из-за стола и ушёл в спальню. Я обернулась ему вслед, но он дверь за собой закрыл, и я не смогла ничего увидеть. Всё моё хорошее настроение испарилось, и я едва сдерживалась, что не швырнуть тарелку в раковину, а ещё лучше Глебу вслед. Опустила руки, подставила их под струю воды и так стояла до тех самых пор, пока не услышала шаги за спиной. Отставила оттёртую до блеска тарелку и взялась за чашки.

— Хочешь, чтобы я прощения попросил?

— За что это? — поинтересовалась я, не оборачиваясь.

— Знаешь за что. Мне нужно было остановиться вчера. И тебя остановить. — В его голосе добавилось иронии. — Просто я понадеялся, что ты достаточно взрослая девочка, чтобы справляться с последствиями.

— Какими ещё последствиями? — Я сама не поняла, то ли мне рассмеяться стоило, то ли возмутиться. — У меня-то как раз никаких последствий, что я и пытаюсь до тебя донести. А вот ты нервничаешь не по делу. Не думала, что ты... чувствительный до такой степени. По виду и не скажешь.

— А почему ты не смотришь на меня, когда говоришь?

— Потому что я посуду мою. Хочешь, сам этим заняться?

Мартынов явственно скрипнул зубами, издал какой-то нечленораздельный, но достаточно грозный звук, и от меня отошёл. Я, наконец, выдохнула.

— И зачем я только с тобой связался?..

— А ты бы не связывался. — Я вытерла руки кухонным полотенцем, очень тщательно, и вот тогда уже обернулась к Глебу, даже руку в бок упёрла, чтобы казаться более уверенной. — Шёл бы своей дорогой, а меня оставил в покое! Меня и мою квартиру!

— Опять ты с этой квартирой!

— Это моя квартира! А вот ты здесь совершенно случайный человек. Гость, причём незваный. Как появился, так и исчезнешь через несколько дней. Так чего волноваться?

— Действительно, — Мартынов совершенно нагло на меня уставился и руками всплеснул. — Я же забыл, приедет же этот... из Москвы. Москвич хренов.

— Так, ты слова выбирай. И не твоё дело кто и куда приедет. Я, в отличие от тебя, хоть немного о своём будущем задумываюсь. И меня волнует, где я буду жить через неделю!

— И с кем, — подсказал Мартынов, возмущённо сверкая глазами.

— И с кем, — согласилась я. — И я знаю с кем! А ты... А у тебя одни авантюры на уме!

— Да откуда ты знаешь-то?!

— А что, скажешь не так? Я вот даже примерно догадываюсь, почему от тебя жена ушла!

— Очень интересно!

— Правда? Так я тебе скажу. Потому что ты кобель! То птички у тебя, то... ещё кто-то. И всем ты улыбаешься, и для всех ты хороший!

Мартынов сложил руки на груди и насмешливо на меня уставился.

— Это ты сейчас про себя говоришь?

— Не дождёшься!

— К твоему сведению, жена от меня не уходила, это я от неё ушёл.

— Да не ушёл, по всей видимости, а сбежал! Позабыв кому квартиру отписал!

— Ты сама себя слышишь?!

— Не ори на меня!

— Женя!.. — Глеб взмахнул руками, как бы останавливая и себя, и меня. Мы замолчали, а потом он пошёл к двери. Мне очень хотелось спросить, куда это он направляется, но дурацкая гордость заставила смолчать. Мартынов уже от самого выхода вернулся, схватил со стола ключи от машины и был таков. Я же медленно опустилась на стул, оглушённая воцарившейся тишиной, и, пытаясь понять, что же это такое сейчас случилось.

Глеба не было долго. Я, признаться, думала, что он побегает немного, остынет, на машине покатается да вернётся, но его не было. Время обеда безвозвратно ушло, а Мартынов и не думал появляться. Я все глаза в окно спальни, из которой был виден двор, проглядела. Пыталась саму себя убедить, что ни в чём не виновата, что ждать его не должна, а уж тем более мучиться из-за того, что он не идёт. Но всё равно мучилась и очень боялась найти этому правдивое объяснение. Даже поплакала немного, и в этот момент очень хотела, чтобы вернулся Глеб и увидел меня такую несчастную, в слезах, чтобы ему стыдно стало, чтобы он понял, как смертельно (перегибаю, кажется?) меня обидел, в самое сердце ранил. Правда, уже через минуту, утерев слёзы, решила, что хорошо, что не пришёл и не увидел. В очередной раз выставить себя перед ним мнительной дурой не хотелось. В конце концов, когда бок от сидения у окна в неудобной позе затёк, решила перебраться на крышу. Пусть оттуда ничего не видно, зато можно делом заняться и о Мартынове не думать. Правда, поставленный мольберт и чистый холст вдохновения так и не вызвали. Я довольно долго стояла с кистью в руке, но в голове ни одной мысли о прекрасном, только о... Я зажмурилась и приказала себе не думать о прошлой ночи.

А как не думать, когда горячей волной накрывает? И это совсем не стыд.

Отложив кисти, я устроилась в плетёном кресле, положила на колени альбом для эскизов и после минутного размышления, нарисовала грустного-прегрустного тролля. Он сидел на пеньке и чесал в затылке, сдвинув шляпу. Я его долго рассматривала, а когда услышала шаги, замерла в ожидании. Глеб подошёл и остановился за моей спиной, заглянул в альбом, и мне пришлось приложить усилие, чтобы его не закрыть. Ругаться с Мартыновым дальше мне не хотелось, и поэтому я со страхом ждала, что скажет он. Сейчас как начнёт возмущаться моим поведением, или ещё хуже, снова прощения просить за прошлую ночь. Это уж совсем невозможно терпеть, утром до ужаса обидно было.

Глеб тем временем присел на корточки и облокотился на подлокотник моего кресла.

— Женька...

— Да ладно...

Он хмыкнул.

— Что ладно? — И вдруг положил мне на колени большой букет тёмно-красных пионов. Букет на самом деле был большой, мне пришлось подхватить цветы, чтобы они не попадали на пол. Разглядывала лохматые пионы с недоверием, потом наклонилась, чтобы почувствовать их запах.

— Где ты их взял? Да ещё столько...

— Ну... Съездил за город, там дачный посёлок, а в нём столько пионов!

Я на Глеба посмотрела, а когда поняла, что он шутит, покачала головой и он рассмеялся. А потом совсем другим тоном поинтересовался:

— Они тебе нравятся?

— Конечно, нравятся, — удивилась я. И добавила: — Спасибо.

— Пожалуйста.

Он не спускал с меня взгляда, потом приподнялся и поцеловал меня. Я в первый момент не могла решить, как поступить. Ответить на поцелуй или?..

— Цветы, Глеб, цветы, — запричитала я, когда поняла, что мы слишком увлеклись.

Мартынов поднял меня с кресла, помог собрать цветы и легонько подтолкнул в сторону кухни.

— Иди, ставь в вазу. Только быстрее, Жень.

Я сунула нос в пионы, пряча улыбку. Кажется, я собираюсь сделать ещё одну ошибку...

Вечером мы снова перебрались на крышу. Глеб вытащил диванные подушки и разложил их прямо на крыше, а у меня в душе даже не шевельнулось ничего. Хотя, диван у меня светлый, белый почти и каждое пятнышко на обивке видно... Чёрт с ней, с обивкой. Зато какое удовольствие устроиться на них, завернувшись в плед и прижавшись... Ну, да, да, к Глебу!

— Темнеет, — сказал он и потянулся через меня за бутылкой пива. Это вообще такая пошлость, пить пиво и есть чипсы, особенно, якобы в романтический вечер. Я с грустью об этом подумала, привалилась к плечу Мартынова и поставила себе на живот миску с чипсами. Пиво я не пила, только пару глотков сделала и объявила, что терпеть его не могу, и мне плевать, что пиво это какое-то особенное, фирменное и так далее, а вот чипсы я уважаю. Хотя, вместо пива и чипсов нужно было бы пить шампанское и заедать его клубникой, так было бы правильнее. Но кому хочется сегодня поступать правильно?

— Мы опоздали, надо было чуточку пораньше прийти. Тогда бы увидели, как солнце в куполах церкви отражается.

— Пораньше мы не могли, — веско заметил Мартынов, а я укоризненно посмотрела на него.

— Глеб, я про церковь тебе говорю.

— Так я тоже... про святое дело. Не замёрзла?

— Нет. — Я прижала свою ногу к его ноге и пошевелила пальцами. Сунула в рот ещё кусочек жареной картошки, задумчиво прожевала, а потом с негодованием сунула миску Мартынову. — Убери её от меня.

Он рассмеялся.

— Это самая лучшая крыша на свете, — проговорила я спустя некоторое время. Внизу слышался шум проезжающих машин, в окнах домов внизу появились огни, и подул прохладный ночной ветерок. Я сунула нос под одеяло, прижалась к плечу Глеба и удовлетворённо вздохнула. Мне на самом деле было хорошо.

— Всегда хотел диван-качели прикупить, и вон туда их, — Глеб указал в сторону моих ящиков с цветами. Я тут же возмутилась.

— Вот ещё! Там цветы. Качели можно на ту сторону, там всё пусто.

— Там солнце.

— Значит, навес нужен.

— Ой, всё удовольствие испортила! Я столько времени мечтал, а ты за минуту всё на корню зарубила. Что за характер?

— Нормальный у меня характер. Просто я лучше знаю.

— Я промолчу...

— Самое правильное решение, — поддакнула я, а Мартынов вдруг расхохотался.

— Вот же заноза! Я ей слово, она мне пять в ответ.

— Да не правда! Просто ты не прав. Если туда поставить качели, то цветы придётся передвинуть на ту сторону, а там они точно не выживут, так как там солнце палит. И в итоге останемся без цветов. А какой тогда толк от качелей, если цветов не будет?

— Действительно, — изумился Глеб, выслушав мои разглагольствования, — и как это можно без цветов, но с качелями?

Он смеялся надо мной, я решила обидеться, но как обижаться, когда тебя целуют да ещё с таким пылом?

— Телефон звонит, — сказал Глеб, подняв голову и прислушавшись.

Я поморщилась и глаза закрыла. Из кухни неслось насмешливое:

— Солнышко, возьми трубку! Со-олнышко!

Мартынов хмыкнул, отодвинулся от меня и подпёр голову рукой.

— Ответь ему.

— Не хочу. — Он молчал, и тогда я открыла глаза. — Имею я право не хотеть?

— Боишься, что соврать не сможешь?

— И это тоже. И... Хватит, Глеб! Не хочу.

Я повернулась к нему спиной и вздохнула с облегчением, когда телефон замолк на полуслове. Издал нелепое:

— Солныш... — и воцарилась тишина.

Рука Глеба пробралась под мою рубашку, легла на спину и я невольно повела плечами, почувствовав, насколько горячая у него ладонь. Я чувствовала его дыхание на своей щеке, потом его губы прикоснулись к моему плечу, сдвинув ткань рубашки. Я уже хотела перевернуться на спину, чтобы обнять его, а Глеб вдруг спросил:

— Он тебя любит?

— Ты зачем спрашиваешь?

Он еле слышно хмыкнул.

— Не хочется, чтобы ты вышла замуж за идиота.

— Интересно... А идиотом он будет, если любит?

— Какая же ты поперечная, Женька...

— Я не хочу об этом говорить. — Я всё-таки обняла его за шею и притянула его голову к себе близко-близко. — От тебя пивом пахнет.

— Не нравится?

Я не нашлась, что ответить, а потом зачем-то решила признаться:

— Мне всегда хотелось... — И неловко замолчала.

— Что? Что, Жень?

— Заняться... любовью на этой крыше. Мне казалось, что это будет что-то особенное.

— Из-за крыши?

— Да ну тебя, — вспыхнула я от обиды.

Он рассмеялся и поцеловал.

— Можно попробовать.

— Ты надо мной смеёшься, — всерьёз огорчилась я.

— Уже нет, — заверил Глеб.

Через несколько минут телефон опять завёл своё:

— Солнышко, ..., со-олнышко! — а я лишь крепче вцепилась в Глеба. Открыла глаза и стала смотреть в стремительно темнеющее небо. А ведь тому, кого мой телефон подразумевал под "солнышком", даже невдомёк, что мне сейчас так хорошо и что я мечтала ещё совсем недавно пережить всё это с ним. Вот только "солнышко" моё никогда бы об этом не догадалось, а если бы узнало об этом от меня, то, скорее всего, рассмеялось мне в лицо. Димка не был приверженцем спонтанных порывов. Он любил, чтобы всё было правильно и красиво. А крышу, разъезжающиеся диванные подушки и опрокинутую бутылку пива никогда бы не оценил. И не понял бы всю прелесть происходящего. Димку можно было от души пожалеть, вот только мне сейчас совершенно не до этого...

— Женька, ты чем там занимаешься?

— Я? — Глупо было переспрашивать, но как тут удержишься, когда ты ещё проснуться не успела, а тебе уже в ухо кричат и чёткого ответа требуют.

— Я тебе звоню, звоню, а тебя вечно где-то носит. Боря уже беспокоится!

Я вздохнула и снова рухнула на подушку.

— Сонька, ты что ли?

— Здрасти. Уже не узнаёшь?

— Сонь, я сплю.

В трубке наметилось задумчивое молчание, затем последовал вопрос:

— А сколько у нас времени?

— Понятия не имею, — призналась я. И пихнула ногой Мартынова, который совершенно наглым образом на меня навалился.

— А я имею, десять уже. Жень, а ты чего дрыхнешь? Ты же в восемь всегда просыпаешься?

— Ой, Сонька, что ты пристала? Сегодня я сплю. Я... Может, я ночь напролёт рисовала?

Рядом весело хрюкнул Глеб, и я на него посмотрела. Лежал с закрытыми глазами, обнимал меня одной рукой и улыбался, прислушиваясь к тому, что я говорю и каким тоном. Я щёлкнула его по носу.

Но зато Сонька моим признанием прониклась.

— А-а, ну извини тогда, Жень.

— Да ладно. Как у вас дела? Нравится отдыхать?

— Да. Мне, по крайней мере. А вот Боря уже устал бездельничать. Вчера поймала его за тем, что он на работу звонил.

— Ужасное преступление.

— Между прочим, да. А у тебя как дела? Скучно без нас?

— Ну не то чтобы... — Перехватила руку Глеба, чтобы он не лез туда, куда не надо, и положила её себе на живот.

— Звонил?

Я от Мартынова отвернулась и предложила:

— Давай мы с тобой об этом потом поговорим.

— Почему? — удивилась Сонька, а я разозлилась.

— Потому что я ещё проснуться не успела!

— У тебя по утрам просто ужасное настроение.

— Вздор.

Ещё несколько минут я выслушивала восторженные Сонькины рассказы о курорте, обилии солнца, тёплом песке и ласковом море, после чего мы попрощались, и я мысленно ей позавидовала. Я не была на море уже два года. Подумала немного и произнесла это вслух. Правда, сочувствия так и не дождалась. Глеб лишь потянулся и довольно безразлично заметил:

— А я пять.

Получалось так, что теперь он нуждался в сочувствии. Но я почему-то ждала, что Глеб сейчас скажет что-то вроде:

— А не махнуть ли нам на море?

Он на меня посмотрел, улыбнулся, и я вдруг поняла, что приглашения на море не дождусь, и поэтому решила предупредить:

— Если ты сейчас скажешь, что хочешь есть, я тебя стукну.

— Почему? — удивился он. — А силы восстановить?

— Ой, Глеб, — покачала я головой.

— Да ладно тебе. — Мартынов обнял меня и поинтересовался: — Когда родственники возвращаются?

— В понедельник.

— Ещё пять спокойных дней?

— Относительно спокойных.

Этот нахал разулыбался.

— Да. Завтрак будет?

Это я проигнорировала, повернулась к нему и на Мартынова взглянула в задумчивости. Он даже насторожился.

— Что?

— Откуда у тебя это? — Я прикоснулась пальцем к татуировке на его руке. Во всё предплечье красовалась оскаленная пасть волка. Не очень приятная картинка, если честно.

Глеб тоже посмотрел, потом плечами пожал.

— Глупость юношеская. А что?

— Просто спросила. — Я погладила его по руке.

Мартынов навис надо мной и поразглядывал с большим интересом, после чего головой покачал.

— Да, Женька, ты такая странная.

— Почему? — насторожилась я.

— Да ни почему. Просто странная и всё.

— Глеб! — Я попыталась ухватить его за руку, но он уже встал с кровати, а мне только подмигнул. Я кинула ему вдогонку маленькую подушку.

Когда я, наконец, приняла душ и появилась на кухне, Мартынов с кем-то разговаривал по телефону. На меня обернулся, и в первую секунду мне показалось, что он замялся, взгляд у него стал настороженный, но затем расслабился и снова заговорил.

— Ладно, Кирилл, договорились. Встретимся вечером. — Закрыл телефон, отложил его и шутливо стукнул кулаком по столу. — Есть хочу.

— Кто звонил?

— Знакомый.

Я выразительно приподняла брови, но говорить ничего не стала. Полезла в холодильник за продуктами. Я молчала, и Мартынов молчал. Насвистывал что-то себе под нос, делая вид, что ничего особенного не произошло. Я же всё больше раздражалась, понимая, что он не собирается мне сообщать, откуда этот знакомый нарисовался, а Глеб предложил мне помочь с приготовлением завтрака и взялся резать хлеб.

— В магазин надо, Жень.

— Правда? Сходи.

— Схожу, — согласился он с лёгким вздохом. — Чайник ставить?

— Ставь.

— Женя.

— Мы будем искать твою жену?

— А мы её ищем, разве нет?

— Мы отвлеклись немного в последние дни.

— Всё-таки природная интеллигентность — это вещь. Такое слово нашла — отвлеклись.

— А ты всегда готов всё испортить!

Он рассмеялся.

— Не шуми.

— Глеб, я ведь не дура, я всё понимаю!

— Что ты понимаешь?

— Что ты темнишь, вот что. А попросту — врёшь мне.

Мартынов вытаращил на меня свои невинные голубые глаза.

— Я?

Я едва удержалась, чтобы ему в лоб помидориной, что в руке держала, не запустить. А может, и не удержалась бы, но на столе запрыгал мой мобильник, завёл снова про солнышко, и я посмотрела на него.

Мартынов мотнул головой.

— Настырный. Может, телефон выключить?

— Свой выключи, — посоветовала я. И на звонок ответила.

— Наконец-то, — тут же завёл Димка недовольным тоном. — Почему ты не отвечаешь?

— Я занята была.

— Чем?

Я от Глеба отвернулась и вздохнула.

— Дим, я не ждала твоего звонка.

— Почему?

Удивление в его голосе прозвучало настолько искренне, что я сама растерялась.

— Наверное, потому, что мы с тобой поругались.

— И что? Люди каждый день ругаются.

— Не знаю, какие именно люди... — Я бросила быстрый взгляд через плечо и проговорила как можно тише: — Мы с тобой никогда не ссорились. Ну, почти никогда.

— Просто мы очень уравновешенные люди.

— Да, особенно ты.

Он замолчал, а после осторожно поинтересовался:

— Ева, у тебя что-то случилось?

Я облокотилась на холодильник и сунула голову внутрь, вроде бы сыр искала, а на самом деле надеялась немного остыть, хотя бы нездоровый румянец со щёк согнать.

— Нет, у меня всё хорошо.

— Я рад. Просто ты как-то странно разговариваешь. Я тебя не узнаю.

— Наверное, тебя слишком долго не было.

— Что? Меньше двух недель прошло.

— Ты в этом уверен?

Глеб вдруг обнял меня сзади и прижался щекой к моей щеке. Отвёл мою руку с телефоном от уха, заставил меня повернуть голову и поцеловал. Я забыла обо всём — и о Димке, голос которого ещё слышался из трубки, о том, что сердилась на Глеба, о завтраке этом дурацком, который никак не желал сегодня готовиться.

— Ева! — послышалось особенно громко, а я на ощупь нажала кнопку отбоя.

— Значит, ты с ним никогда не ссорилась? — прошептал Глеб мне на ухо. — И как же такой талант столько времени пропадал?

— Это ты на меня так плохо действуешь.

Он кивнул.

— Я на тебя так плохо действую. Ева.

Я чуть отстранилась и посмотрела на него. Потом головой покачала. Глеб усмехнулся.

— И правильно. Что за дурацкое имя?

Глеб меня отпустил, а я понаблюдала за ним, потом не удержалась и заметила:

— Ева — единственная на Земле женщина.

Мартынов насмешливо фыркнул.

— Единственная? То есть сравнить тебя не с кем. Ты на самом деле считаешь это комплиментом? Но ты же не единственная.

— А какая?

Он оглянулся на меня через плечо, улыбнулся и сказал:

— Неповторимая. Только тебе удаётся так быстро выводить меня из себя.

Тоже довольно специфический комплимент, а я, как дурочка, разулыбалась.

Правда, радовалась я лишь до того момента, пока мы не закончили завтрак, и Мартынов не заявил, что у него дело. Я нахмурилась.

— Какое?

— Важное.

— А я?

— А ты рисуй. А то родственники приедут, а ты чем оправдываться будешь?

— Глеб!

Он поднялся из-за стола, обошёл его и поцеловал меня в щёку.

— Тебе со мной нельзя.

— Это я уже и так поняла, — пробормотала я.

Когда Глеб ушёл, я, вместо того, чтобы встать к мольберту, занялась обедом (или ужином, как уж получится), а попутно задумалась о происходящем. Когда Глеб был рядом, сделать это было весьма проблематично, а вот сейчас выдалась возможность. И пришла я к очень странному выводу — поиски бывшей супруги Мартынова меня уже интересуют не столь сильно. Ну, найдём мы её и что? В том, что она вернёт какие-то деньги, я сильно сомневалась. А если Глеба волнует отсутствие крыши над головой, так разве я его гоню?

Надо же, до чего я додумалась. Глеб узнал бы, наверное, долго бы смеялся. Тот же самый анекдот про шкаф и выходит, только не на первое утро, хотя это слабое утешение. Но я не знаю, как по-другому. Не представляю, как он, например, через пару дней засобирается и просто-напросто съедет. Смогу ли я его отпустить? Он, конечно, порой бывает несносным, мы ругаемся постоянно, но моя жизнь на самом деле поменялась с его появлением, и сейчас уже страшно, что всё вернётся на круги своя. Я хочу чего-то нового, большего, того, о чём раньше только мечтать могла. Чего мне Димка за много месяцев дать не смог, а Глеб за несколько дней умудрился. Я так мечтала, чтобы хоть раз Димка подошёл ко мне так, как это сделал сегодня Глеб, рукой проблемы отвёл и поцеловал. Да так, чтобы я голову потеряла, чтобы все мысли о неприятностях из головы вылетели и не вернулись больше, даже если потом это и обернётся новыми трудностями. Главное, знать, что решить я их смогу, а если не смогу, то знаю, куда, а точнее, к кому обратиться. Не знаю, откуда у меня взялась такая уверенность, но я чувствовала, что Глеб за любую проблему мою ухватится не раздумывая. Хотя, возможно, это снова лишь мои мечты.

Сейчас же меня беспокоило, что Глеб опять начал темнить. Что отправился на встречу с каким-то знакомым. Хотя до этого утверждал, что никого в этом городе не знает. Кроме, конечно, Натки Дроздовой. Куда же без неё. Я постаралась припомнить, что мне Глеб рассказывал о своём прошлом в нашем городе. Говорил, что приехал бизнес строить, но не вышло, не сложилось, провёл здесь несколько месяцев, а потом уехал. Сколько знакомых у него могло появиться за несколько месяцев? Вагон и маленькая тележка, особенно если бизнесом занимался. Тогда зачем врал, что никого кроме Натки не знает?

Чем больше думаю обо всём этом, тем больше расстраиваюсь, ей-богу.

Конечно, я не буду говорить ему о том, что не стоит искать жену. Вдруг расценит это как давление с моей стороны? Нет уж, пусть ищет. Пусть деньги у неё требует, чем чёрт не шутит? А я рядом буду, присмотрю, а дальше видно будет. Пусть всё более-менее прояснится, а уж после я решу... или решусь.

— Ну что? — поинтересовалась я с милой улыбкой, которая далась мне неимоверным усилием воли, когда Мартынов появился через пару часов. Пара часов означала два часа сорок пять минут.

Он остановился, войдя на кухню, и принюхался.

— Чем пахнет?

— Голубцы в духовке.

— Умница ты моя.

Я похвалу пропустила мимо ушей и переспросила:

— Как прошла твоя встреча?

— Пока не знаю. — Он прошёл и сел за стол. — Я приглашаю тебя в ресторан.

Я скривилась.

— Опять? Мне надоело.

— В "Три пескаря". Ты там бывала?

Я упёрла руку в бок и уставилась на него подозрительно.

— С кем ты встречался?

Мартынов рассмеялся.

— Подозреваешь меня в связи с криминальным миром?

— Я уже не знаю, что подозревать.

— Жень, ты наслушалась дурацких рассказов. Это нормальный ресторан, такой как все.

— Тебе откуда знать? Это я живу в этом городе.

— Живёшь и витаешь в облаках. Так что, в ресторан идём?

— А голубцы?

— Я их съем, — клятвенно пообещал он.

— Не сомневаюсь, — пробормотала я и отправилась выбирать себе наряд.

Мудро рассудив, что в рассаднике криминала мне выделяться не стоит, платье я выбрала более чем скромное. И самое странное, что Глеб мне возражать не стал, что ещё больше меня уверило в том, что вечер нам предстоит непростой. Интересно, зачем он меня туда тащит?

— Мы ведь недолго там пробудем, правда? — с надеждой проговорила я, когда мы вышли из такси у ресторана.

— Что ты так нервничаешь?

— Если дядя узнает, что я посещала этот ресторан, мне не поздоровится. А Сонька меня попросту убьёт.

Мартынов ухмыльнулся.

— Не сомневаюсь. Знаешь, здесь замечательно готовят рыбу.

— Да, и глупых, любопытных Буратино.

— Ты драматизируешь.

Наверное, я на самом деле излишне впечатлительный человек, наслушалась рассказов и в них поверила, и поэтому сейчас, оказавшись здесь, оглядывалась с большим подозрением. Всё ждала какого-то подвоха и неприятностей. Оглядывалась, правда, недолго, тревога довольно скоро сменилась любопытством, Глеб меня даже за руку дёрнул, когда я совершенно неприлично вытаращилась на круглый аквариум, установленный на специальном позолоченном постаменте, в котором плавали три симпатичные пятнистые рыбки. Они подплывали к стеклу, открывали рты и шевелили хвостами, и глаза таращили на появлявшихся в фойе посетителей. Вот только мне в голову не приходило умиляться, почему-то жалко стало этих рыбин, они у стекла крутились, а казалось, что о помощи просят.

— Рыбу я есть не буду, — шепнула я Мартынову на ухо, когда мы вошли в ресторанный зал. Глеб только усмехнулся и головой покачал.

Зал, правда, небольшой, выглядел изысканно, между столиками сновали официанты в чёрных атласных жилетках и красных галстуках-бабочках. Я понаблюдала за ними, затем окинула заинтересованным взглядом посетителей. Ничего настораживающего не заметила, всё как обычно, всё как везде. Тихая музыка, цветы на столиках, негромкие беседы. Всё очень солидно. Вскакивать и размахивать пистолетом вроде бы никто не собирается.

Я присела за стол, кивком поблагодарила официанта, а вот на Глеба взглянула в ожидании.

— Так кого мы ждём?

— С чего ты взяла, что мы кого-то ждём?

— Что значит, с чего? Если не будет никого, зачем мы пришли? — Он продолжал хранить таинственное молчание, и я поскучнела. А от этого решила немного повредничать. — Если бы знала, не пошла.

Глеб весело хмыкнул.

— А тебе меня мало?

— На тебя я и дома насмотрелась, — в тон ему отозвалась я и открыла меню.

Мартынов рассмеялся.

— Вредина.

Я загородилась меню, чтобы спрятать от Глеба свою довольную улыбку.

Хотя Глеб и сказал, что мы никого не ждём, но сам постоянно оглядывался, высматривая кого-то. Я всё это замечала, но принципиально больше ничего не говорила. Не хотела выглядеть прилипчивой. Пусть мне и любопытно, но любопытство своё я удовлетворю, когда таинственный Кирилл (а я почему-то не сомневалась, что ждём мы именно его) появится. Вот только ждать просто так да ещё молча, было очень скучно, и немного поборовшись с собой, я всё же спросила:

— Глеб, а может, мы зря её ищем?

— В смысле?

— А вдруг у неё уже нет денег?

Мартынов немного помрачнел.

— Тогда у неё будут большие проблемы.

Я смяла в руке салфетку и пробормотала еле слышно:

— Не сомневаюсь.

Кирилл появился спустя минут пятнадцать. Просто подошёл к нашему столу и сел на свободный стул. Ни тебе "здрасти", ни "разрешите к вам присоединиться"... Да ещё и на меня уставился. Ужасные манеры. Правда, выглядел весьма представительно — лет сорока, костюм, явно купленный не в магазине, а сшитый на заказ, очки в дорогой оправе. Но за стёклами глаза очень хитрые и наглые. Я отвернулась от него и с претензией глянула на Глеба, но тот только подмигнул мне, а вот Кириллу досталась добродушная улыбка.

— Смотрю, ты окончательно вжился в роль богатого человека, Кирилл.

— Растём, — довольно ухмыляясь, отозвался тот. И мне на какое-то мгновение показалось, что вот сейчас он развалится на стуле и непременно по животу себя погладит в знак того, что жизнью своей он более чем доволен. Но Кирилл от этого воздержался и только едва заметно кивнул в мою сторону, продолжая переглядываться с Мартыновым. Тот заважничал как-то уж очень заметно, и я не удержалась и заехала ему носком туфли по лодыжке, чтобы стереть с его физиономии самодовольное выражение. Глеб ногу тут же убрал, а на меня взглянул укоризненно.

— Это Женя, — коротко представил он меня.

— Очень приятно. Кирилл.

— И мне приятно. — Я улыбнулась ему в ответ и взяла бокал с вином, вдруг подумав, что улыбками дело может не ограничиться и Кирилл попытается взять меня за руку. Чёрт знает почему я так подумала. И почувствовала себя глупо, когда Кирилл почти тут же отвернулся к Глебу. Он может и не собирался меня за руку хватать, да ему наверняка и мысль такая в голову не пришла, а я, как обычно, вообразила себя роковой красоткой, к которой любой мужчина мечтает прикоснуться. Дура.

— Значит, с Наткой ты уже встречался, — насмешливо поинтересовался тем временем Кирилл у Глеба.

— Ещё бы. Барыня. Наталья Викторовна и никак иначе.

— Что, и для тебя?

Я подозрительно присмотрелась к Мартынову, а тот пару секунд соображал, затем решил свести всё к шутке. Но тут же вернулся к интересующей его теме.

— Говорит, с Галкой не общается.

Кирилл недоверчиво фыркнул.

— Конечно, не общается она.

— Врёт?

— Естественно.

— А ты что знаешь?

Кирилл сделал едва уловимый жест рукой и за его спиной, как по волшебству, возник официант.

— Двойной виски, — отрывисто бросил он, даже головы к официанту не повернув.

— Одну минуту, Кирилл Александрович.

— Не плохо, — почтительно проговорила я, когда официант, раскланявшись, исчез.

На меня снисходительно посмотрели.

— Я им за это зарплату плачу, деточка.

— Вы? Так это ваш ресторан? — догадалась я и на нового знакомого взглянула несколько иначе, со значением. Как на главного мафиози нашего города. С огромным подозрением.

— Женя, — просительно затянул Глеб, и я отвернулась от них обоих.

— Тебе нужно было сразу ко мне обратиться, Глеб. Зачем тебе Дроздова понадобилась?

— Да разве тебя найдёшь? Я до тебя неделю дозвониться пытался, прежде чем ехать сюда. Но ты ведь у нас Неуловимый Джо.

Кирилл рассмеялся.

— Бывает. Старею, наверное. Устаю от городской суеты, хочется спрятаться ото всех.

— У тебя неплохо получается. Я полгорода на уши поднял, а в ответ только: "Кирилл Александрович уехал отдыхать!".

— Зато ты сам приехал.

— Да я бы и так приехал. — Глеб посмотрел на меня. — Куда бы я делся?

Мне весь этот разговор упорно не нравился. Мужчины разговаривали между собой, понимающе переглядывались, а я чувствовала себя лишней. К тому же во взгляде Глеба мне почудился какой-то намёк, и я почувствовала лёгкое беспокойство.

— Значит, Натка молчит?

— Как партизан.

— Вот зараза.

— Слушай, а как ей удалось так удобно устроиться?

— Ты про Лыкова?

Глеб кивнул. А Кирилл хмыкнул.

— Сдавать начал Сергеич. Сентиментальный стал, вот и зацепило его. Праздника души и тела напоследок захотелось.

Я нахмурилась.

— Как вам не стыдно, а?

Глеб улыбнулся.

— Жень, он нас не слышит.

— А я слышу. Гадостей от вас наслушаюсь, а мне потом с ним общаться. Мне неловко будет.

Мартынов рассмеялся.

— Представляю себе эту картину. Явится к тебе Дроздова на пироги, а тебе привечать её придётся.

— Я рада, что тебе весело.

— Но это, правда, смешно.

Кирилл только головой покачал.

— Да нет, не думаю, что Сергеич приведёт любовницу в дом Бориса Владимировича. — И вот тут уже хохотнул. — Не тот у Наташки статус, хоть наизнанку вывернись.

Я же смотрела на него во все глаза.

— Вы знакомы с моим дядей?

— Имел честь, — чуть насмешливо проговорил он в ответ.

Я поёрзала на стуле, не зная, что сказать. Глянула на Глеба, но он мне ничем помочь не мог, а точнее, не желал. И тогда я решительно поднялась из-за стола.

— Извините меня.

Намеренно оставила их одних, правда, далеко не ушла. Остановилась за плетёной перегородкой, ограждающей наш столик с одной стороны, и принялась нагло подслушивать. Это, конечно, не хорошо, но что делать, если они только переглядываются и им есть, что сказать, а при мне таятся? Только не понятно, зачем Глеб притащил меня сюда, если я ему мешаю. Это я потом выясню, когда наедине с ним останусь, а вот сейчас...

— Когда ты Галку в последний раз видел? — спросил Мартынов.

— Несколько месяцев назад, точно не скажу. После того, как ты из города уехал, она не часто появлялась. Раз от разу реже. А потом и вовсе пропала.

— Значит, ты тоже не знаешь где она, — задумчиво проговорил Глеб.

— Почему, — удивился Кирилл, — знаю.

— Где?

— В соседнюю область переехала.

— Это точно?

— Я почти уверен, Глеб. Пару месяцев назад я был в Нижнем по делам... и угадай, кого я там встретил. Его самого.

Мартынов помолчал немного, я его не видела, но всё равно чувствовала, что слова Кирилла его очень сильно насторожили. А потом сказал:

— Это ещё не аргумент.

— А я уверен в обратном. У неё другой дороги, кроме как за ним следом, просто нет.

— Подожди, не торопись. Единственное, что мне Натка сказала точно, что Галя замуж вышла.

— И что тебя так смущает? Меня вообще удивляет, почему ты её ищешь, а не его.

— Потому что Галка хоть и дура и стерва, но не идиотка, Кирилл.

— Ага. Глупая, жадная баба. Да и безрассудностью особой никогда не страдала. Наверняка, трясётся, как осиновый лист.

— Думаешь, она ему рассказала?

— Да чёрт знает, Глеб. Со страху вполне могла.

— Какого страха, Кирилл? Думает, что я её убивать приду?

— Ну, не ты. Убивают и за меньшее, сам знаешь. — Кирилл вдруг рассмеялся довольно весело. — Она уже сто раз покаялась, наверное.

— Брось. Шума почти не было, всё тихо сделали. Я сам удивился. Я просто уехал и Руслан очень постарался, чтобы я остался всем должен. Я и остался.

— И что? Это означает, что она меньше боится? Ни черта это не означает, и ты прекрасно это знаешь.

Я отступила назад и едва не столкнулась с официантом. Виновато улыбнулась и бесшумно проскользнула мимо него. Оказавшись в коридоре, привалилась спиной к прохладной стене и попыталась собраться с мыслями. От их количества голова даже закружилась, но самой назойливой была одна, она же самая тревожная — Мартынов во что-то вляпался.

Я страдала. Вот честное слово — страдала. И это было так странно и непонятно, что меня не на шутку напугало. Уверенность в том, что Глеб мне врёт и всё намного хуже, чем я могу себе представить, только крепла. Правда, чётких объяснений всему этому у меня не находилось. Если дело не в квартире, не в деньгах за квартиру, то в чём? Что женщина может такого сделать, что мужчины (и не один, по всей видимости!) покой потеряли?

— Предлагаю продолжить вечер, — сказал Мартынов, когда мы вышли из "Трёх пескарей". Было уже достаточно поздно, но Глеба это нисколько не смущало.

— Где?

Он пожал плечами.

— Не знаю. Ты чего хочешь?

— Прогуляемся?

— Или потанцуем? — Глеб притянул меня к себе и поцеловал. Он был немного пьян, весел и вообще казался счастливым и довольным жизнью. Что было очень странно, на мой взгляд.

— Хорошо, — согласилась я.

Глеб заглянул мне в глаза.

— Жень, ты чего?

Я выдавила из себя улыбку.

— Всё хорошо.

— Ты устала? Давай домой тогда поедем.

Это "поедем домой" кольнуло в самое сердце, и я поняла, что вот-вот разревусь.

— Я не устала. — Обняла Мартынова за шею и прижалась к нему. Над нами мигал фонарь, на стоянке, всего в десяти метрах, ждало такси, а мы целовались и во мне зрело желание сказать Глебу что-то очень важное, но понимала, что он моим откровениям может не обрадоваться.

Танцевать мы всё-таки поехали, правда, надолго в клубе не задержались. Слишком громкая музыка, много людей вокруг, толчея, в общем, никакой романтики. Намного заманчивей была родная крыша, звездное небо над головой и ощущение полной вседозволенности. И мне казалось, что сегодня всё по-другому, не так как всегда. Поцелуи более требовательные, объятия крепче, а в шёпоте Глеба мне чудилось что-то особенное. Что-то, чего, наверняка, не было. Но я всё равно прислушивалась, стараясь не упустить ничего, ни одного слова. Вот только смутное беспокойство меня не отпускало.

— Глеб, — тихонько позвала я. Было уже очень поздно, а точнее, ещё немного и будет рано, мы наконец-то перебрались в спальню, Глеб засыпал, а у меня вот никак не получалось, и я снова позвала: — Глеб.

Он невнятно угукнул и мне тут же стало стыдно, что я его бужу. Я ткнулась носом в его плечо и глаза закрыла. В горле вдруг встал противный комок, и я никак с ним справиться не могла.

— Давай не будем её искать, — сказала я, когда болезненный ком удалось сглотнуть.

Мартынов вздохнул и зашевелился.

— Кого?

— Жену твою.

— Жень, ты просто не понимаешь, что ты говоришь.

— Всё я понимаю. — Я отодвинулась от него и повернулась к Мартынову спиной.

Он помолчал, а потом придвинулся ко мне и обнял. Прижался щекой к моему плечу, а мне опять плакать захотелось.

— Тебе деньги не нужны?

Я головой покачала, заталкивая в себя рыдания. А вот Глеб усмехнулся.

— Удивительная женщина.

— Не смейся надо мной!

— Жень, ну ты чего? Ревёшь, что ли?

Слёзы тут же брызнули из глаз.

— Нет...

— Точно, не ревёшь, — поддакнул он, стирая слёзы с моих щёк. Я даже на спину перевернулась, чтобы ему было удобнее это делать.

— Глеб, я ведь серьёзно. Чёрт с ними, с этими деньгами. А вдруг... вдруг у неё в мужьях бандит какой-нибудь?

Мартынов приподнялся на локте, да так и замер ненадолго. А после поинтересовался:

— Подслушивала?

Я носом шмыгнула.

— Давай уедем куда-нибудь.

— Женя, ты подслушивала?

Моя рука забегала по его плечу.

— Давай на море поедем? Ты же давно не был, сам говорил. Отдохнём...

Он гадко выругался, а я от ужаса зажмурилась и снова заревела. То, что он так отреагировал, ещё больше меня напугало. Значит, я ничего не придумала и мне ничего не показалось. Значит, всё на самом деле серьёзно.

— Какого чёрта ты творишь, а? — Глеб откинул одеяло и встал с кровати, наклонился за своими джинсами.

— Я? А ты что творишь? Во что ты вообще ввязался?

— Ни во что. Это моё дело.

— С бандитами дружбу водить? — Я села и прижала одеяло к груди. — И не говори мне, что этот твой Кирилл добропорядочный гражданин и бизнесмен! У него всё на лбу написано!

Мартынов обернулся и посмотрел на меня.

— Так и написано — бандит? А ты уверена, что я не бандит? Что ты вообще обо мне знаешь?

От обиды у меня губы затряслись.

— Только то, что ты счёл нужным мне рассказать!

— Вот именно.

— Значит, врал?

Он молча отвернулся, а я горько усмехнулась.

— Ясно...

— Женя! Тебе не нужно знать лишнее, поверь мне.

— Конечно! Зачем? От меня ведь что нужно? Крыша над головой, еда, постель. Все тридцать три удовольствия! А я как последняя дура думаю о том, как шкуру его спасти!

— Меня не надо спасать, откуда такие мысли? Я сам справлюсь.

— Не сомневаюсь! — Я упала обратно на подушки, но тут же поняла, что лежать не могу и встала. Правда, мне, так как Мартынову не повезло, ничего из своей одежды я рядом с кроватью не обнаружила, даже на полу, и я замерла в некотором смущении, продолжая оглядываться.

Глеб только руками развёл, наблюдая за мной.

— Женя.

— Отстань! — Я пролетела мимо него в ванную и дверью хлопнула. Но ровно через пять секунд (именно столько времени мне понадобилось, чтобы сдёрнуть с крючка халат и на себя накинуть) дверь я снова распахнула. — И кто же ты у нас такой, интересно? Бандит, вор в законе, а может секретный агент?

Глеб свирепо уставился на меня и ткнул пальцем в настенные часы.

— Четыре часа утра! Ты другого времени не нашла для разборок?

— А в чём проблема? Или у тебя с утра пораньше важное задание? Так ты бы предупредил, я бы будильник завела, пирогов бы напекла... Утомлять бы тебя не стала! — Швырнула в него банным полотенцем.

— Сумасшествие какое-то!

— Вот прав ты, прав! Слушай, а может ты и с квартирой мне наврал всё? Придумал басню...

— Женя, хватит, в конце концов! — заорал он, а у меня мороз по коже пошёл. Испуганно сглотнула и решила предупредить:

— Ещё раз так крикнешь, соседи милицию вызовут.

— Вот именно. Не думаю, что им очень нравятся скандалы среди ночи!

— Они мне тоже не нравятся, к твоему сведению. А ещё меньше мне нравится, когда мне врут! А ты только этим и занимаешься. Кто ты у нас там, москвич? Вот и катись в свою Москву! У тебя там, наверное, нормальная, устроенная жизнь? Квартира, дача... — Голос предательски сорвался. — Жена, дети... Кто там ещё бывает? Ах да, любовница, как же без этого? Без этого никуда...

Глеб устало опустился на кровать, а я за дверью ванной комнаты спряталась. Вытирала слёзы и старалась особо громко не всхлипывать. Умоляла себя успокоиться. Причём немедленно.

— Всё-таки женская логика — странная вещь, — вдруг сказал Мартынов. — Вроде бы начали разговор с того, что меня убить собираются, а закончили всё тем же — ревностью.

— Размечтался, — подала я голос из-за двери.

— Не ревнуешь?

— С какой стати мне тебя ревновать? Я может и дура, но не настолько. Мне про тебя всё понятно.

— И что же, если не секрет?

— Всё. Ты врун, подлец и бабник.

Глеб помолчал, но затем хмыкнул весьма заинтересованно.

— Да... Более чем исчерпывающий ответ. Ладно, с вруном и бабником я спорить не буду...

— Ещё бы ты спорил, — не удержалась я.

— Да, не буду! Потому что это бесполезно. Но вот почему я подлец? Может, объяснишь? Что такого подлого я тебе сделал?

Вот тут я уже не стерпела и из ванной выскочила.

— Объясню. Объясню, Глеб! Потому что ты попросту ворвался в мою жизнь и перевернул её с ног на голову. И, кажется, очень гордишься собой по этому поводу, не так ли? А уж после сегодняшнего вечера я совсем не уверена, что всё это было случайностью и стечением обстоятельств.

— И что же случилось сегодня вечером?

Мартынов снова смотрел на меня своими невинными голубыми глазами, а я его за это убить была готова. Кажется, он до сих пор считает, что я полная дура и ничего не понимаю. Или у него единое мнение по поводу всей женской половины человечества?

— Сегодня вечером ты потащил меня в этот дурацкий ресторан.

— Дался он тебе!

— Да, дался! Потому что для тебя это важно, и хватит уже притворяться. Я весь вечер голову ломала — зачем ты меня туда привёл. Тебе нужно было поговорить с Кириллом, а я мешала, легче было встретиться с ним наедине. Но ты всё равно настоял, чтобы я пошла с тобой. — Я развела руками. — Зачем? А потом всё встало на свои места.

На губах Глеба, как приклеенная, цвела снисходительная ухмылочка. Что бы я ни говорила, он выглядел всё более насмешливым, но я была уверена, что всё это чистой воды притворство. Каждое моё слово попадало в цель, и Мартынов всё больше напрягался, хоть и старался это скрыть.

Я слёзы вытерла и продолжила:

— Тебе просто нужно было показать меня Кириллу. Или ещё кому-то, кого ты ожидал встретить в "Трёх пескарях". Правда? Чтобы все поняли — ты в этом городе по вполне понятной причине. Чтобы не думали, что ты рыщешь по городу в поисках своей бывшей жены, а видели — ты спокойно живёшь у любовницы. Отдыхаешь, так сказать! И как кстати этой любовницей оказалась я, правда, Глеб? — горько проговорила я. — Ведь меня в этом городе каждая собака знает, и ты это очень быстро понял. Дяде моему "спасибо", который, будучи человеком неженатым, вечно меня таскал по всяким мероприятиям. Хоть кому-то это пригодилось!

Ухмылка на его губах дрогнула, но тут же снова расцвела.

— Поэтому ты и таскал меня по ресторанам, — закончила я дрогнувшим голосом. — Я, правда, не сразу поняла, в чём дело, но поняла. Лучше поздно, чем никогда, правда, Глеб? — Я посмотрела на него, но он продолжал молчать, и стало ясно, что надеяться мне не на что. — Сволочь ты, Мартынов, — добавила я, изо всех сил стараясь сдержать слёзы, а Глеб к моему ужасу ещё и кивнул, а потом и улыбнулся мне.

— Сволочь, Женька. И очень хорошо, что ты это поняла.

— Я поняла, — еле слышно проговорила я. Вся злость и справедливое негодование неожиданно испарились, и осталась только пустота. Правда, я всё же предупредила его: — Не смей втягивать в свои афёры дядю, понял?

— Я и не собирался.

— Очень на это надеюсь. — Я запахнула на груди халат и направилась к двери, а Глеб вдруг встревожился.

— Ты куда?

— Пройдусь. Благо квартира большая.

Глеб смотрел на меня, и мне показалось, что он расстроен.

— Женька, — вздохнул он, но я слушать не стала и из спальни вышла.

Женька, Женька... Вот как у него это получается? Я всю жизнь своё имя терпеть не могла, и когда Димка стал звать меня Евой, восприняла это с благодарностью и чуть ли не с восторгом, посчитала это поворотным моментом в жизни. Я всегда считала, что имя очень влияет на судьбу человека. У меня же имя мальчишеское, а как с таким именем возможно женское счастье заполучить? А потом я вдруг превратилась в Еву и пришла к выводу, что это правильно, и что Димка, который моё имя поменял, и есть подарок судьбы, лучшего и ждать нечего. А как снова к Женьке вернулась, так поняла, что не в имени дело и не в том, как оно звучит, а в том, кто и как его произносит. Вот у Глеба и небрежное "Женька" по-особенному получается. Как ни у кого. Вот только ему до моих ощущений никакого дела, судя по всему, нет.

Выйдя из спальни, я прошла на кухню, налила себе воды, а потом вышла на крышу. Ночь уже отступала, небо начало сереть, новый день вот-вот начнётся, а я ещё со старым никак не распрощаюсь. Пила воду маленькими глотками, а в горле снова комок и слёзы текут рекой. Я запрокинула голову и подставила лицо ветру, надеясь, что он их высушит. Самое ужасное, что я всё ещё ждала, что Глеб сейчас выйдет на крышу вслед за мной и произнесёт всего два слова:

— Давай уедем.

И я бы поехала. В Москву, на море, в вечную мерзлоту... Господи, я ведь на самом деле готова с ним уехать. Вот только он не позовёт. В этом я была уверена.

Но почему именно он?

Вдруг вспомнила, как Глеб согласился с тем, что он сволочь, и тон был такой лёгкий, насмешливый... Он всё заранее продумал, я просто была ему удобна, и скрывать это дальше Мартынов не собирался. А мне-то теперь как? Я от обиды даже ногой топнула и снова заревела. В голос. Кого стесняться-то?

Ох, Глеб...

Я понятия не имею, кто он на самом деле, как живёт и с кем. А вдруг у него на самом деле жена есть? И дети. Что из того, что он мне рассказал, правда? Если вообще хоть слово правды было. Единственное, что понятно — я в его жизни никакой роли не играю. Не то что важной, а вообще никакой. Сколько у него было, да и будет, таких Женек? А также Наток, Галочек и далее по списку. А я в очередной раз показала себя с наиглупейшей стороны, ведь Глеб прав, это на самом деле была сцена ревности.

— Я в него влюбилась, — проговорила я вслух и даже застонала в голос. — Дура. Ну, когда же ты перестанешь быть такой дурой?

Наверное, никогда. Наверное, это не лечится. Это врождённый недуг — патологическая дурость называется.

Я решительно утёрла слёзы. Нельзя так распускаться. Нельзя быть мямлей и плаксой. Но и вмешиваться я больше ни во что не стану. Уже ясно, что квартира моя Мартынову не нужна, вот и пусть дальше сам своими поисками занимается, с бывшей своей разбирается, а я что буду делать? Ждать у моря погоды? Когда у Глеба все дела в нашем городе закончатся? А что потом?

А если его убьют?..

Я даже головой помотала от накатившего на меня ужаса. В фильмах вон чего только не показывают, но я никогда не думала, что придётся с этим в жизни столкнуться. А Мартынов упёрся рогом, сам он, видите ли, разберётся! Тоже дурень ещё тот.

От всех этих мыслей захотелось подойти к краю крыши и крикнуть что есть силы:

— Я не знаю, что мне делать!

Но спящих мирным сном горожан я пугать, конечно, не стала. Вместо этого сделала несколько глубоких вдохов, надеясь хоть немного успокоиться, а потом пошла обратно в спальню. Мысли о глупостях вроде той, чтобы проявить стойкость и улечься спать на диване в гостиной, я отбросила тут же. Да и времени было жалко, если честно. Чувствовала, что осталось его немного — неделя, от силы две, если ничего не изменится за эти дни, — и тратить его на обиды мне не хотелось. В комнате было темно, и я даже решила, что Мартынов (бегемот толстокожий!) спит себе спокойно. Обида снова кольнула, но я посоветовала себе и в этот раз её не замечать, и легла в постель, прямо в халате. Осторожно натянула на себя одеяло, боясь Глеба разбудить, и свернулась клубком на краю постели. Но не прошло и пары секунд, как Мартынов придвинулся ко мне и обнял.

— Замёрзла?

— Да...

— Упрямица. — Он прижался губами к моему плечу, и я поняла, что он улыбается. — И скандалистка.

— Глеб, — не выдержала я, но он приложил палец к моим губам.

— Хватит.

Мартынов стал укутывать меня одеялом, но потом вдруг передумал и сдвинул его вниз. Он целовал меня, а я всё ещё хотела ему объяснить.

— Я просто беспокоюсь за тебя, ты понимаешь?

Он перестал меня целовать, поднял голову, а потом вдруг потёрся носом о мой нос.

— Я понимаю.

Только дура ему поверить может. А я дура, это мы сегодня уже выяснили. Поэтому и поверила.

Когда уснули, уже солнце вставало. Я ещё несколько минут смотрела в окно, на небо, стремительно светлеющее, и держала Глеба за руку. Он уснул тут же, у меня тоже глаза слипались, и бороться с этим было уже невозможно, бессонная, нервная ночь сказывалась, но сейчас у меня появилось несколько минут, чтобы побыть с Глебом и в то же время наедине с собой, и упустить их не хотелось. Но понять в эти минуты старалась только одно — как мне его отпустить и при этом сохранить остатки гордости.

Проснулась я одна и испугалась этого. Села в постели, принялась оглядываться, уже позвать Глеба хотела, но услышала его голос, он с кем-то разговаривал, судя по всему, по телефону. Я вздохнула, пригладила волосы и с кровати встала. На этот раз халат мой обнаружился на полу, далеко идти не пришлось.

— Сань, не капай мне на мозг, я тебя прошу, — говорил Глеб. Я приостановилась в дверях и даже на секунду зажмурилась, когда поняла, что ужас ночи не ушёл, мне в нём теперь жить предстоит и неизвестно, сколько это продлится. — Да, я уверен... Нет, ты чего добиваешься? Зачем нам лишний шум? Я и сам прекрасно справлюсь со всем. Уже справляюсь...

Я выглянула из-за двери и увидела, как Глеб расставляет на столе тарелки. Пахло кофе, тостами, в окно заглядывало солнце и если бы не этот телефонный разговор, можно было бы притвориться, что всё в порядке. Я вышла из-за двери и не спеша прошла к столу. Глеб наблюдал за мной с некоторой настороженностью, но когда понял, что я не собираюсь ни о чём его расспрашивать, расслабился. Даже за руку меня поймал и к себе притянул.

— Привет, — шепнул он еле слышно и поцеловал в лоб. — Голодная?

Я кивнула и услышала мужской голос в трубке.

— Глеб, ты меня слушаешь?

— Я слушаю. Точнее, выслушал уже всё. Ничего более интересного ты мне предложить не можешь, как я понимаю...

Мартынов указал на чайник, который уже начал весело пофыркивать на газу, а сам вышел на крышу, продолжая разговор. Я невесело усмехнулась. А когда Глеб вернулся через пару минут, умудрилась сделать вид, что ничего страшного не происходит. Даже улыбнулась.

— Уже час дня.

— Так правильно, уснули в пять только. Ты выспалась?

— Кажется.

— Вот и хорошо. Чай или кофе?

— Чай. — Я откусила от тоста и вытерла руки салфеткой. — Есть хочу.

Глеб рассмеялся.

— Это хорошо. Вот тебе чай. Лимон достать?

— Да.

Как только он отвернулся, я на него посмотрела, до этого не осмеливалась, всё глаза отводила. Происходящее мне не нравилось, весь этот семейный завтрак в обеденное время попахивал притворством.

— Тебе звонили, — сказал Глеб, вернувшись к столу.

— Кто?

Он плечами пожал, а потом усмехнулся.

— Не солнышко, кто-то другой.

Я безразлично кивнула.

— У меня дело, Жень. Я уеду на пару часов.

Он больше не звал меня с собой. Не звал.

— Хочешь, в магазин зайду?

— Я сама схожу.

— Отлично. Прогуляйся. — Глеб посмотрел на часы.

— Дело такое срочное?

— Исходя из того, что уже второй час дня? — Он рассмеялся.

— Глеб, поешь спокойно.

— Да я уже ел. Пока ждал, что ты проснёшься. Этот завтрак для тебя.

Ещё чуть-чуть и я заплачу. Хорошо хоть Глеб всё-таки из-за стола поднялся, убрал свою чашку в раковину, а потом подошёл и меня поцеловал. Я уцепилась за него, чуть со стула не свалилась, потянувшись за ним. Глеб меня удержал, на секунду сжал крепко, так, что я даже задохнулась, а потом попросил:

— Приготовь что-нибудь вкусное на обед? Или на ужин. Хорошо?

— А когда ты вернёшься?

— Я же сказал. — Заглянул мне в глаза. — Обещаю, самое позднее к семи вернусь. Отпусти меня, Жень.

Я тут же разжала руки, перепугавшись того, как судорожно оказывается, в него вцепилась. Отвернулась от него, но заставила себя улыбнуться, когда почувствовала его руку на своём плече.

— Иди, ты же опаздываешь.

Как же всё стало сложно. И ведь уже не вернуть ничего, остаётся только ждать, что дальше будет. Но я подозревала, что ничего хорошего. Глеб ушёл, а я ещё долго сидела за столом, чай не пила, не ела ничего, просто сидела, чувствуя себя до противности беспомощной и никому не нужной.

Настроения у меня никакого не было, но я всё же заставила себя встряхнуться, прибралась в квартире, в магазин сходила и взялась за ужин. А сама без конца на часы поглядывала. Несколько раз звонил телефон — один раз Сонька и дважды Димка, но я никому не ответила. Не хотела я ни с кем говорить. С Калининым в принципе не хотела, а с подружкой боялась. Боялась, что разревусь на первом слове, а объяснить толком, что со мной твориться так и не смогу и она останется за тысячи километров с уверенностью, что у меня жизнь рухнула. А она ведь пока не рухнула, а возможно и вообще всё обойдётся, поэтому заранее раскисать нельзя. Не зачем Мартынову видеть меня вечно с глазами на мокром месте, вчера поплакала и будет. Не то он решит, что я истеричка и зануда.

О чём я думаю вообще?

— Вкусно?

— Очень. И я даже не буду спрашивать, как это называется.

— И не спрашивай. — Я встала и обняла его сзади за плечи, но почти тут же отстранилась и спросила: — Вино откроешь?

— У нас ещё и вино! Купила?

— Да, мне захотелось. — Достала из холодильника бутылку, достала штопор, и, передав всё Глебу, отправилась за бокалами.

— А ты почему не ешь ничего?

Я пожала плечами.

— Не хочу. Напробовалась, наверное, пока готовила. А ты ешь... Глеб, а Кирилл тебе помог?

Мартынов сделал глоток вина, замер и посмотрел на меня из-за бокала.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, ты зачем-то к нему обращался? Он её нашёл?

Он замялся, я заметила. Допил вино и мне улыбнулся.

— Всё хорошо, Женька.

Я сглотнула.

— Правда?

Он кивнул.

— Значит, ты её нашёл?

Глеб взял вилку и снова принялся за еду.

— Очень вкусно, пиончик.

Я вино с трудом проглотила.

— Ты её нашёл, Глеб?

Он долго не отвечал, но, в конце концов, сказал:

— Завтра узнаем.

— Ты завтра поедешь к ней?

— Наверное. — Усмехнулся. — Если не просплю.

Он завтра едет к ней, значит, времени совсем не осталось. Счёт пошёл на дни. Как же я это всё переживу-то?

— У тебя опять звонит телефон.

— Пусть.

Мартынов отложил вилку, и устало вздохнул, затем поморщился, слушая про солнышко.

— Ответь ему.

— Не хочу.

— Женя!

— Я не хочу!

Телефон замолчал и мы замолчали. Глеб ел, а я вино пила.

— Ты возьмёшь меня завтра с собой?

— Ты хочешь?

— Хочу.

Он вынужденно улыбнулся.

— Хорошо. — Отодвинул пустую тарелку и поднялся. — Ты вино всё выпила или осталось ещё?

— Я две бутылки купила, — успокоила я его.

— Хитрюга.

Глеб глотнул вина из моего бокала, потом поцеловал меня.

— Давай не будем сегодня больше ругаться? — прошептал он мне на ухо.

У меня вырвался вздох облегчения, когда он меня обнял.

— Мы очень постараемся.

— Ты постараешься.

— Я никогда с тобой не ругалась, — возмутилась я. — Первая никогда не начинала.

— Да что ты говоришь.

Я невольно улыбнулась, а Мартынов тут же обрадовался.

— Наконец-то. — Приподнял меня от пола и заглянул в глаза. — Пошли на крышу? — предложил он, хитро прищурившись.

Я пригладила его волосы, провела пальцем по бровям.

— Пойдём.

Он очень внимательно разглядывал меня несколько секунд, а затем улыбнулся, но мне показалось, что улыбка эта ему далась не просто. Но голос был весёлый, впрочем, как обычно.

— Пойдём, — шутливо передразнил он меня. Отпустил меня и указал на бутылку. — Ты вино берёшь, а я подушки с дивана. Бегом, Жень.

А на следующее утро... На следующее утро я проснулась от того, что сердце тревожно билось. Из-за чего не понятно, я открыла глаза и пару минут разглядывала потолок, прислушиваясь к тишине, царившей в квартире. И эта тишина не успокаивала, совсем наоборот. Потянулась рукой к другой стороне постели, уже зная, чувствуя, что она пуста. Глеб ушёл.

Я ждала его два дня.

Я ждала его и ненавидела за это. Знала, что он не собирается возвращаться, в шкафу не было его сумки с вещами, не было паспорта, но я всё равно ждала. И представляла, как брошусь к нему, когда он, наконец, войдёт в квартиру... Я подбирала слова, что скажу ему, представляла, как ударю, как потребую, чтобы больше он никогда не смел так со мной поступать. Я обо всём этом думала и знала, что он не вернётся.

Всё закончилось, Глеб, по всей видимости, получил то, что хотел, то, зачем он приезжал в наш город, и уехал так же, как и появился — неожиданно. А я?..

А что я? Я осталась и с моей жизнью всё в порядке. У меня есть моя квартира, крыша моя, картины... Чёрт, даже Димка у меня остался. Если я захочу, конечно. Всё по-прежнему, даже лучше. Как Сонька сказала — найди себе любовника, отвлекись. Я и отвлеклась. Всего за несколько дней столько получила, такой опыт, что слов не хватит описать.

Так что всё у меня в порядке. В порядке!

Вот только жить не хочется совсем.

Телефоны звонили и звонили, по очереди, то домашний, то мобильный. Я не подходила. Знала, что не Глеб, а больше мне никто нужен не был. Время от времени подходила к зеркалу и смотрела на себя. Пыталась вызвать в себе чувство отвращения. Мол, как можно так над собой измываться? Да ещё из-за мужика? Уехал, не нужна я ему — и чёрт с ним! Ему без меня хорошо? Ради бога. Он мне тоже не нужен.

Швырнула пустую бутылку из-под вина, что мы пили в последний вечер, через всю комнату и крикнула:

— Не нужен! — Потом опустилась на диван и разревелась.

Я порвала всех троллей. Просто потому, что они ему нравились. Хотела выкинуть диван (меня подушки очень смущали), но для этого нужно было вызвать грузчиков, а я не хотела никого видеть. Да и диван тут не причём совсем, дело в моих воспоминаниях, от которых теперь не деться никуда.

Я старалась убедить себя, что не жду больше Глеба, ведь он уехал, бросил меня, это ведь так ужасно подло с его стороны, но за несколько дней ни разу не вышла из квартиры, всё прислушивалась к шагам в подъезде, ничего не могла с собой поделать.

Я умоляла его вернуться, иногда даже вслух. Как молитву повторяла:

— Вернись, вернись, пожалуйста, — но ничего не происходило. К этому моменту, Глеб наверняка уже был очень далеко. И обо мне возможно не думал. А я изнывала от тоски, захлёбывалась слезами и Глеба же за это ненавидела.

Нарисовала по памяти его портрет, разглядывала несколько минут, потом порвала и выбросила. Если честно, портреты мне никогда не удавались.

Тяжелее всего было ночью. Я лежала без сна и вдруг осознала, что мне неуютно одной находиться в квартире. Тишина какая-то подозрительная, что-то мерещится, я вздрагиваю постоянно. А его нет, и не будет никогда... Почему я постоянно к этому возвращаюсь? Знала ведь, что уедет, и сейчас нужно просто отпустить. Не его, а себя. Убедить себя, что Глеб был лишь мимолётным увлечением... а лучше, что его вообще не было. Я всё себе придумала, нарисовала. Вот только машинально сдвигалась на постели ближе к нему, словно он лежал рядом, и, закрывая глаза, вспоминала, как он обнимал меня рукой во сне. Сумасшествие сплошное. Так не может долго продолжаться.

Когда на третий (а может, четвёртый?) день в дверь позвонили, я замерла, растерялась и принялась оглядываться, ужасаясь всё больше от увиденного. В комнате хаос, я вообще кошмарно выгляжу, а... в дверь опять звонят. Метнулась к зеркалу, принялась волосы расчёсывать, похлопала себя по щекам, халат оправила, а сердце стучало, как сумасшедшее. Застыла перед зеркалом, глядя на себя, и поняла, что в таком виде я не могу... Как же я перед ним в таком виде? А потом вдруг испугалась, что Глеб не дождётся и уйдёт, решит, что меня дома нет или ещё что-нибудь... Голова совершенно не работала.

Трясущимися руками отпирала замки и чёрт знает, о чём думала в этот момент. Неужели на самом деле надеялась?.. Просто в груди и висках с такой силой бухало, что все мысли путались.

Открыла дверь, и первые секунды непонимающе таращилась на человека, стоящего передо мной. Понимала только, что не Глеб. И разочарование захлестнуло, раздавило, и я опустила глаза в пол.

— Женька! — завопила подружка на весь подъезд. — Ты из ума, что ли выжила совсем? Мы несколько дней до тебя дозвониться не можем! А ты ещё и двери не открываешь! Убить тебя мало!

Сонька вломилась в квартиру, я под её напором отступила и поплелась обратно в комнату. От разочарования всё ещё трудно было дышать, я еле-еле до дивана добрела. Сонька шумела и ругалась, а я снова переживала тот факт, что Глеб не придёт. Не случилось чуда и в этот раз, хотя я так надеялась, я мечтала, пока открывала эту дурацкую дверь...

— Господи, бардак-то какой. Хорошо хоть Борю отговорила со мной ехать. Он бы тут же инфаркт заработал. Жень, ты чем тут занималась? Вечеринку закатила? Могла бы и меня дождаться. — Рядом со мной на диван приземлились какие-то пакеты, Соня пнула носком туфли свалившуюся на пол диванную подушку и оглядела комнату внимательнее. Нахмурилась и упёрла руки в бока. — Что-то не очень на вечеринку похоже, — протянула она и ко мне повернулась. — Женьк, ты чего?

Я всхлипнула и проклятые слёзы, которые к моему изумлению за несколько дней беспрестанных рыданий так и не иссякли, снова потекли, я принялась их вытирать, и старалась от Соньки отвернуться, чтобы она не особо пугалась, разглядев меня во всей красе. Подружка же плюхнулась рядом со мной на диван, прямо на какой-то пакет и на меня уставилась.

— Женя, — выдохнула она насмерть перепуганная. Мои увёртывания не помогли, и Сонька принялась хватать меня за руки. — Что случилось? Да боже ж ты мой, нас не было десять дней, а ты тут что делала? Тебя убивали, что ли? Да что ты ревёшь-то, дура?

— Дура, Соня, такая дура, — согласилась я. — Такое натворила!..

— Да что? Хватит меня пугать, слышишь? У меня нервы! Тебя ограбили? — Она вдруг ахнула и натурально схватилась за сердце. — Борю ограбили? Ты в милицию звонила?

— Меня Глеб бросил! — воскликнула я, легко Соньку перекричав.

Наверное, у меня было какое-то особенно безумное лицо в этот момент, потому что подружка приложила ладонь к груди, глаза на меня вытаращила и выдохнула:

— Да ты что? — Потом нахмурилась и переспросила: — Кто?

Так как говорить связно я уже не могла, только всхлипывала и икала, Сонька отправила меня в душ, не обращая внимания на мои отнекивания. Пока я стояла под струёй приятно-тёплой воды, закрыв глаза и чувствуя, как ко мне потихоньку возвращается чувство реальности, краем уха я слышала, как Сонька ругается, что-то делая в спальне. А когда вышла минут через двадцать, увидела под дверью ванной целую гору постельного белья и одежды. У Соньки вообще поразительная способность переворачивать всё с ног на голову за считанные минуты (как и у Глеба, кстати, отстранённо отметила я). Не так уж и долго я была в душе, а подружка уже всё взяла в свои руки. Видимо так ей легче было справиться со своим любопытством и беспокойством. В гостиной тоже наметились перемены, беспорядок был устранён, по крайней мере, видимый, а с кухни пахло кофе. Я прошлёпала босиком до кухонного стола и тяжело опустилась на стул. Сонька, которая внимательно следила за жарящимися на сковороде гренками, только кинула на меня быстрый взгляд через плечо.

— Тебе лучше?

— Не знаю.

— Сейчас поешь и полегчает.

— Я не хочу есть.

— Брось. Морить себя голодом из-за мужиков — это уже слишком.

— А как же твои вечные диеты?

— Диеты — это другое дело. Это я для себя, а вот когда от страданий есть не хочется — это ненормально. А ты давно страдаешь?

— Несколько дней.

— Понятно. Я, грешным делом, подумала, что ты всё-таки к Димке в Москву рванула. И Боре так говорила, чтобы не волновался, а у тебя оказывается трагедия.

Я только рукой махнула, а когда Сонька поставила передо мной чашку с дымящимся кофе, невольно поморщилась.

— Не хочу.

— Пей, говорю. И есть сейчас будешь. Только попробуй не поесть. На лице одни глаза остались.

Я подняла руку и притронулась к своей щеке.

На столе появилась тарелка с гренками, мне вручили вилку, а я со вздохом на подружку посмотрела. Она уселась напротив меня и внимательно наблюдала. Пришлось гренки поковырять. К горлу подкатила тошнота, но говорить об этом Соньке бесполезно, для неё это не аргумент.

— Рассказывай давай, — заторопила она меня, не выдержав. — Что ты натворила?

— Советом твоим воспользовалась, — тусклым голосом отозвалась я.

— Каким? — непонимающе переспросила Сонька.

— Любовника завести! — не сдержалась я.

Она приоткрыла рот.

— Завела?.. Ну, Женька, ты полна сюрпризов.

— Нечего было дурацкие советы давать!

— Гад оказался?

Я опять всхлипнула и утёрлась рукавом халата. Сонька помрачнела.

— Ты влюбилась?

— Он меня бросил, Соня! — Я вилку на стол кинула и потянулась за салфеткой, чтобы слёзы вытереть. — Я же... я думала, что время ещё есть... несколько дней, неделя... А он опять соврал. Ничего не сказал. Просто ушёл, пока я спала. Вот разве так поступают?!

Я даже не думала, что мне понадобится всего лишь чуть больше пяти минут, чтобы Соньке пересказать события прошедших десяти дней. У меня внутри было столько всего — слов, эмоций, ощущений, страданий, мне казалось, что целая жизнь прошла, а оказывается, всего полторы недели, а рассказать, так, чтобы Сонька смогла понять и прочувствовать, и вовсе нечего. А я лила слёзы, я убивалась и впадала в отчаяние, осознавая, что меня не понимают.

— Как ты могла влюбиться в него? — Сонька только руками развела, когда я закончила своё весьма не длинное повествование. — В таких нельзя влюбляться, Жень.

— Можно подумать, что я себе на это разрешение выдаю!

— Но думать-то надо! Тебе для этого голова дана.

— Соня!

— Что Соня? Жень, ты всё проверила? У тебя ничего не пропало?

Я вытерла слёзы и несколько секунд соображала.

— Что ты имеешь в виду?

— Деньги я имею в виду, Женя! И драгоценности. Ты всё проверила?

— Деньги? Соня, ты вообще меня слышала? Я же тебе рассказывала... Он во что-то ввязался, во что-то опасное!

— Прекрати! — Подружка поднялась, снова поставила чайник на газ, а сама замерла рядом с холодильником, облокотившись на него. Она выглядела возмущённой и расстроенной. — Жень, он просто тебя обманул.

— Нет, Соня!..

— Да, Женя. И реветь прекращай.

— Ты просто не понимаешь...

— Всё я понимаю. К сожалению. Ты расстроилась из-за Димки, чтобы ему пусто было, недоумку, и я действительно тебе совет дала... Но я же не думала, что ты влюбишься в какого-то афериста! Боже, Боря меня убьёт, когда узнает.

— Глеб — не аферист! — воскликнула я и тут же прикусила язык. Не аферист? А кто? Если и не аферист, то его сомнительные знакомства заставляют задуматься о чём-то похуже. Я приуныла, но всё же продолжала упрямиться: — Не в этом дело.

— А в чём? В том, что он тебя бросил? И, слава богу, я тебе скажу. И скатертью дорога!

Я навалилась на стол и глаза закрыла. Сонька понаблюдала за мной, потом подошла и по плечу дружески похлопала.

— Ладно, ладно, не реви.

— Я не реву.

— Вот и хорошо. Ничего страшного не случилось.

— Это, наверное, лучше мне знать.

— А вот и не наверное. Ты что сейчас знать можешь? Ты разочарована, обижена, но это пройдёт и всё начнётся, как с чистого листа. — Я начала ёрзать на стуле, настолько мне не нравилось то, что я слышала, но Сонька ухватила меня за плечи, не позволяя со стула слезть. — Димка в прошлом, как я понимаю? — Я не ответила, а подружка не смотря на это уверенно кивнула. — Вот и хорошо. А этого баснописца мы тоже забудем.

— Да почему ты мне не веришь? Это всё очень серьёзно!

— Жень, ему просто нужно было впечатление на тебя произвести. Это какой-то брачный аферист, об этом постоянно по телевизору рассказывают, ты что, не смотришь? Напридумывал страшилок, а ты повелась, а в итоге кинулась ему на шею. Он же герой! — Сонька презрительно фыркнула.

— Такое нельзя придумать.

— Очень даже можно. Тебе чаю ещё налить?

— А ключи от моей квартиры он где взял? Тоже придумал?

— Ключи? — Сонька насторожилась. — Ты не меняла замки? Ох, Женька... Я завтра же мастера вызову.

Я беспомощно смотрела на неё.

— Соня, в договоре о купле-продаже имя его бывшей жены.

— Интересно. Там прямо так и написано было — его бывшая жена?

Я застонала и уронила голову на руки, сложенные на столе. Сонька тем временем снова присела напротив меня, и некоторое время молчала, помешивая ложечкой чай. Потом протянула руку и меня по голове погладила.

— Жень, не расстраивайся. Всё пройдёт.

— Мне кажется, что никогда не пройдёт, — глухо проговорила я. — Сонь, за что он так со мной?

— Дурак потому что. И Аферист. Все они дураки, Женька. Не поняла ещё?

— А вдруг с ним что-то случилось?

— Перестань себя терзать. — Сонька нетерпеливо поморщилась. — Ничего с ним не случилось. Он просто сволочь, этому нет объяснений.

Я крепко зажмурилась. Про "сволочь" я вспоминать не хотела.

— Почему он так тебя зацепил? — вдруг спросила Сонька.

Я голову подняла, и устало потёрла лицо.

— Я не знаю. Я... Когда он был рядом, мне было спокойно. — Я усмехнулась. — Как это ни странно. — Поднялась, не в силах больше сидеть на месте, и принялась расхаживать по кухне взад-вперёд. — Я просто не понимаю, почему он так уехал. Как он мог так со мной поступить?

— Вот об этом и думай. Какой он гад и как ты его ненавидишь.

— Я его не ненавижу!

— Ничего, возненавидишь. — Сонька поднялась из-за стола, вымыла чашку и убрала её в шкаф. — Завтра мастера вызову, он замки поменяет. А ты приходи в себя. Я вернулась, так что чахнуть дома я тебе не позволю. К чёрту Калинина, к чёрту этого Глеба. Займись собой. Полюби себя, и будешь счастлива.

— Чистой воды эгоизм.

— Пусть. Что в этом плохого? Что за странное стремление дарить себя кому-то? Ты уверена, что они этого стоят?

Я прошла к дивану и села. Усталость неожиданно накатила, и мне захотелось снова остаться одной. Было немножко стыдно перед подругой, но всё, что она говорила, мне не нравилось. У неё выходило как-то по-особенному пошло и оттого бессмысленно.

— Я просто хочу, чтобы он вернулся, — прошептала я, больше для себя самой, но Сонька как-то расслышала.

— Это пройдёт. Ещё несколько дней и ты захочешь, чтобы он провалился к чертям и никогда оттуда не вылезал. — Она подошла к дивану и наклонилась ко мне. — Жень, я пойду, иначе Боря примчится сюда, а тебе это ни к чему сегодня. С тобой всё в порядке, слышишь?

Я кивнула.

Как бы мне хотелось, чтобы со мной всё было в порядке.

С дядей пришлось встретиться на следующий день. Он начал мне названивать с самого утра, привыкший, что встаю я рано, требовал срочной личной встречи и соблазнял привезёнными подарками. Отказаться было нельзя, но соврать всё-таки пришлось. Сославшись на головную боль, я пообещала приехать после обеда — раньше ну никак не могу, честно! — и всё оставшееся время старательно приводила себя в порядок. Синяки под глазами замазывала и улыбалась, стоя перед зеркалом, очень старалась выглядеть естественной. Очень боялась, что дядя заметит, что со мной что-то не так. Объяснять ему, что и как случилось, мне не хотелось. С его дотошностью я этого испытания просто не переживу.

Правда, когда я приехала к нему домой, там уже была Сонька, а дядя Боря явно куда-то торопился, потому что постоянно поглядывал на часы, а не на меня, быстро съел обед, в десятый раз меня стиснул и, посоветовав нам с Сонькой провести свободное время с пользой, отбыл в неизвестном направлении. Я с улыбкой понаблюдала за тем, как подружка рукой ему в окошко машет. Всё-таки здорово, когда кто-то счастлив.

— Всё хорошо? — спросила я.

Сонька, конечно же, поняла, к чему я клоню и улыбнулась.

— Нормально.

— Я за вас рада.

— Тебе парео понравилось?

— Да, очень красивое.

— Очень воодушевлённый ответ.

— Сонь, — я умоляюще на неё посмотрела.

— Да ладно, что ж я, не понимаю? Тебе Димка не звонил?

— Нет. А должен был?

— Не знаю. Я же ему звонила... Ну, когда ты пропала. Решила, что ты к нему уехала. А он сказал, что ты и на его звонки уже несколько дней не отвечаешь. В принципе, должен был забеспокоиться.

Я только слабо усмехнулась.

— А должен ли?

— Жень, а ты о Калинине вообще не вспоминаешь, что ли? — Я не ответила, и подружка потрясённо мотнула головой. — Надо же... Мне даже интересно, что же это за Глеб такой. Супермужик, что ли?

Я отодвинула от себя чашку.

— Сонь, я домой пойду.

— Страдать в одиночестве?

— Что ты пристаёшь ко мне? — не выдержала я и прикрикнула на неё.

Сонька подняла руки, сдаваясь.

— Да я не пристаю.

— Нет, пристаёшь!

— Хорошо, пойдём, я тебя провожу.

— Зачем это?

— Прогуляемся. Смотри, погода какая сегодня. Или для тебя уже и солнце не так светит?

— Вообще-то, я собиралась на такси, — пробормотала я, не зная, как от подружки отделаться, но когда Сонька не хочет, чтобы от неё отделывались, сделать это практически невозможно. Вот и сейчас она заявила:

— Нужно больше ходить пешком, это полезно для здоровья. — Сунула ноги в туфли, взяла сумку и распахнула передо мной дверь. — Пойдём.

— Ну, пойдём, — тоскливо отозвалась я. Правда, когда мы вышли из подъезда, я решила Соньку немного отрезвить. — До моего дома семь остановок.

— И что? Мы прогуляемся. Мы давно не гуляли по улицам, просто так...

— Точно. С тех пор, как у тебя появилась первая машина. Лет пять назад.

— Вот именно. Так что, идём.

— Ты хочешь меня уморить, признайся. Чтобы я пришла домой и рухнула от усталости.

— Господи, Жень, это всего семь остановок. Мы же не до Москвы пешком собрались.

— Ты очень хорошая подруга, Сонь, — призналась я, когда мы весьма бодро прошагали метров двести.

Она кивнула.

— Я знаю. Кстати, я, кажется, натёрла ногу.

— Возьмём такси?

— На площади.

Перед собственным подъездом меня ждал сюрприз. Я просто остолбенела, когда его увидела. Мы из такси с Сонькой вышли, она всё рассказывала мне о море и пальмах, описывала всё так красочно, что, кажется, даже таксист зависть почувствовал, потому что к концу поездки вздыхал всё чаще и заметно загрустил. Я тоже заслушалась и поэтому по сторонам не смотрела, только Соньку слушала, и вздрогнула, когда услышала зычное:

— Женя.

Мы с Сонькой оглянулись. Она удивлённо приподняла брови, а я нахмурилась. Не верилось, что Кирилл Александрович случайно проезжал мимо моего подъезда и решил поздороваться. Да и знакомые мне такие были без надобности, если честно.

Кирилл стоял у шикарной тачки, в шикарном костюме с отливом и улыбался шикарной голливудской улыбкой. У меня от переизбытка шика свело зубы, а Сонька тоже начала хмуриться.

— Чего ему надо? — шепнула подружка.

Я усмехнулась.

— Кто это — ты не спрашиваешь. Очень интересно.

— А чего спрашивать? Я и так вижу.

Кирилл тем временем подошёл к нам и попытался улыбнуться ещё шире, но не вышло. Смотрел то на меня, то на Соньку, причём на Соньку куда более пристально.

— Добрый день, девочки.

— Здравствуйте, Кирилл, — произнесла я официальным тоном. — Александрович, если не ошибаюсь?

— Ну что вы, Женечка, зачем такие формальности? Мы же с вами подружились.

— Не помню такого. Что вам нужно? — Сглотнула и добавила: — Его нет, он уехал. Вы ведь Глеба ищите?

— Нет. Я вас ищу.

— Зачем?

Кирилл снова посмотрел на Соньку, а меня вдруг затрясло. Вдруг я оказалась права и с Глебом что-то случилось? А этот... друг на Соньку пялится!

— Кирилл, так какое у вас ко мне дело? — нетерпеливо поинтересовалась я.

Он пожал плечами.

— Никакого. Меня попросили вам кое-что передать.

— Что?

Кирилл вернулся к своей машине и открыл заднюю дверь.

— Ох, не нравится мне всё это, — нервничала рядом со мной Сонька. — И тип этот не нравится.

Я никак не отреагировала на её слова и в предобморочном состоянии наблюдала за тем, как он достаёт из машины букет пионов.

— Вот. — Кирилл протянул мне цветы. — Служба доставки, так сказать.

Цветы я взяла. Облизала пересохшие вдруг губы.

— Ещё что-нибудь? — тихо спросила я.

Кирилл покачал головой.

— Нет. Только цветы и спасибо.

— Спасибо, значит... — Я кивнула и медленно пошла к подъезду.

— Женя! Я могу передать что-нибудь в ответ!..

Я вошла в подъезд, металлическая дверь страшно грохнула за моей спиной. Ожидая лифт, сунула нос в пионы и закрыла глаза. От напряжения меня трясло.

— Значит, не аферист, — задумчиво пробормотала Сонька где-то рядом. — Значит, всё серьёзно.

Я не ответила.

Я смотрела на пионы и злилась. Цветы, конечно ни в чём не виноваты, но подумать только, какая сволочь!..

— Чтоб тебе пусто было, мерзавец, — пробормотала я. Снова посмотрела на пионы, подошла и поправила цветы, чтобы красивее смотрелись в вазе. А сама вопросом задавалась — для чего я это делаю? Выкинуть их с крыши и Мартынова бы следом сбросить...

Я безумно злилась, причём в первую очередь опять же на себя, что в очередной раз оказалась такой дурой. А Глеб... Какой толк на него злиться? Он сделал мне больно, видимо, для него это не было большой жертвой, если он вообще обо мне задумывался. И сам сознался, что сволочь, я никогда не забуду его взгляд и улыбку в этот момент. Да и не появится он больше никогда в моей жизни, так что злиться, а уж тем более ненавидеть его, дело бессмысленное. Намного важнее с самой собой согласие найти. От себя-то мне не отделаться, мне с собой жить как-то дальше нужно. И не вспоминать ни о чём.

Так что, пионы я оставила. Они красовались в моей лучшей вазе, в гостиной, напротив окна, лёгкая занавеска, которую трепал ветер, едва их касалась, и я невольно засмотрелась. Снова стало горько от мыслей о Глебе, а рука потянулась за альбомом и карандашами.

— Как ты? — спросила Сонька, чей звонок оторвал меня от любимого занятия спустя час.

— Нормально.

— Скажешь мне что-нибудь интересное?

— Да. Он сволочь.

— Ревёшь?

— Нет.

— И то хорошо. Вчера, признаться, ты меня немного напугала, когда начала ногами топать.

— Я злилась.

— Да понимаю... Чем занимаешься?

— Рисую.

— Здорово. А что?

Я помедлила с ответом, потом всё-таки призналась:

— Пионы.

Сонька тут же радоваться прекратила.

— Сдурела? Выкини их!

— Зачем? Они красивые.

— Ох, Женька...

— Не вздыхай, пожалуйста. Я смотрю на цветы и вижу... цветы. Ничего больше. Всё прошло.

— Неужели?

— Да. Мартынов — сволочь и сукин сын. А ещё бабник. Такие не в моём вкусе.

— Ещё и бабник? — заинтересовалась Сонька, а я её невежливо перебила:

— Ты зачем звонишь?

— Вообще-то, по делу.

— Так давай о деле.

— Оно касается твоего благоверного. Тот, который сволочь. И о которым ты не думаешь и не говоришь вот уже полминуты.

— До свидания. — Я всерьёз хотела повесить трубку, но подружка завопила, и всё-таки пришлось её выслушать. — Ладно, говори.

— Ты же хочешь всё выяснить?

— Что именно?

— Да что ж с тобой так трудно-то? Я про то, что же ему всё-таки было нужно в нашем городе. Мне кажется, что ты должна это знать. Это справедливо.

— Ты так думаешь, потому что тебе тоже любопытно.

— А кому было бы не любопытно? Ну, Жень!

Я снова посмотрела на пионы.

— И как ты собираешься удовлетворить своё любопытство?

— Очень просто. Нужно найти его бывшую жену и спросить её.

— Какая потрясающая идея, — язвительно проговорила я. — Главное, простая. Мартынов меня неделю по городу таскал, пытаясь её разыскать, а это ведь его жена. И вообще...

— Жень, я её уже нашла.

Я замолкла на полуслове, потом кашлянула.

— Как это?

— Очень просто. Все данные её из договора купли-продажи переписала и позвонила одному Бориному знакомому. И всё.

Я опустилась на стул.

— Да что же это такое делается, — пробормотала я, жалуясь кому-то невидимому.

— Фролова Галина Андреевна, — говорила тем временем Сонька. — На данный момент прописана в Нижнем Новгороде, точнее в посёлке недалеко от города.

— Что за знакомый?

— Такой лысый дядечка в мундире. Помнишь? Мы ещё к нему на дачу заезжали прошлым летом, когда из дома отдыха возвращались.

— Это который по участку ходит в спортивном костюме и фуражке милицейской?

— Точно! — обрадовалась Сонька. — Этот что угодно отыщет, пятки отгрызет, если от органов спрятаться задумаешь.

— Господи, — я закрыла глаза.

— Так что, поедем?

— Куда?!

— В Нижний. Проветримся.

— Сонька, ты не в своём уме? Проветримся? Ты хоть думаешь... Что мы ей скажем?

— Я найду, что сказать, поверь. Жень, ну поедем.

— Зачем?

— Она расскажет тебе, какая Мартынов сволочь и что он всегда таким был, и ты успокоишься. В том смысле, что он не только с тобой так...

— Я не хочу этого слышать, Сонь.

— А ты считай, что это профилактика, против рецидивов.

— Не будет никаких рецидивов... Подожди, мне кто-то в дверь звонит.

— Кому ты рассказываешь? Я что, по-твоему, жизнь не жила? Вся храбрая такая, а по ночам, небось, в подушку ревёшь. Кто там к тебе пришёл?

— Не знаю... — Прежде чем открыть дверь, я глянула на себя в зеркало и приказала себе про слёзы в подушку не думать. — Не буду я реветь, — тихо сказала я, отпирая замки. — Смысла в этом нет, да и вообще... — Я замолчала и уставилась на Димку, который и оказался моим незваным гостем. Калинин мне улыбнулся. — Сонь, я тебе потом перезвоню.

— Почему? Кто пришёл? Он, что ли? Жень, не смей его впускать, слышишь?

— Потом, Сонь. — Телефон я выключила и кивнула Димке. — Привет.

— Привет. — Он удивлённо приподнял брови. — Ты меня не впустишь?

Если честно, я засомневалась, но потом всё-таки позволила ему войти. Какой смысл от него прятаться? Уж лучше всё сразу выяснить.

— Что ты тут делаешь? Вернулся?

Я прошла в комнату, он за мной. Разглядывал меня, думал, что я не замечаю.

— Я к тебе приехал. Беспокоился.

— У меня всё хорошо.

— Цветы возьми.

Я обернулась и взяла у него букет роз.

— Спасибо.

Димка сунул освободившиеся руки в карманы брюк и оглядел комнату, потом снова на меня посмотрел.

— Ева, что происходит?

Я вздохнула.

— Да ничего не происходит, Дима. — Взяла с полки ещё одну вазу и занялась цветами.

— Ты мне врёшь, правда? — Калинин прошёл к дивану и сел. — Ты пропала куда-то. Я пытался дозвониться до тебя несколько дней, но ты, кажется, меня избегаешь.

— Не тебя, Дима. Всех... У меня не было настроения общаться.

— Даже со мной? Раньше такого не случалось.

— Всё когда-нибудь случается в первый раз. — Я отнесла вазу с розами на журнальный столик и поставила рядом с пионами. Отошла на несколько шагов и посмотрела.

— Что случилось, пока меня не было?

— Ты и сам знаешь. Тебя, наверняка, просветили.

— Что за чушь?

Я повернулась к нему.

— Дим, ты зачем приехал? На самом деле беспокоился или тебе нужны ответы?

Калинин сверлил меня недовольным взглядом, прищурился, а до меня только в этот момент дошло, что он здесь. Он приехал, он рядом, он смотрит на меня, кажется, ревнует. Он говорит, что беспокоился, а мне настолько всё равно... настолько, что даже страшно. Словно заколдовал кто-то. Или наоборот, расколдовал. Глеб. Поцеловал и всё прошло.

Зато началось другое, и ещё неизвестно, что для меня будет хуже и разрушительнее.

— Я просто хочу, чтобы ты сказала. Чтобы мы с тобой поговорили. Ева, я же стараюсь для тебя. Помнишь, как мы с тобой мечтали? Сейчас наши мечты превращаются в реальность, нужно лишь немного подождать. Маленькое усилие ещё...

— Дима, я тебе изменила.

Он замолчал, уставился в пол, затем сцепил руки и усмехнулся.

— Женя.

— Это правда.

— Кто он?

Я не сдержалась и всплеснула руками.

— Ну, какая разница? Ты его не знаешь. И я его почти не знаю, — добавила я.

Калинин посмотрел на меня удивлённо.

— Ты что хочешь сказать? Что ты связалась с каким-то неизвестным...

— Это не важно, с кем я связалась. Это случилось. И тебе об этом уже сообщили. И ещё сообщат.

Он смотрел на меня во все глаза.

— Что с тобой?

— Да ничего со мной! — закричала я. — Что ты хочешь знать? Я уже сказала тебе всё. Вот такой я оказалась, сама не ожидала! Ты уехал, а я... с первым встречным, если хочешь! И не надо меня спрашивать — почему. Я не знаю!

Я замолчала, а Димка просто отвернулся от меня. Я уже жалела, что сорвалась, хотела поговорить с ним спокойно, дать понять, что я вполне в себе уверена. А теперь чувствовала себя глупо. Ушла на кухню и налила себе воды.

Калинин тем временем сделал из услышанного какие-то выводы, на его лице возникла неприятная ухмылка, он вытянул ноги, развалился на диване, а затем и вовсе закинул руки за голову и громко хмыкнул.

— Замечательно, — проговорил он. — А самое главное — очень вовремя.

— Что?

— С ума ты сошла очень вовремя, говорю.

— Назови, как хочешь, — пробормотала я и присела у стола. Хотелось быть как можно дальше от Димки, не могла себя заставить на него посмотреть. Да ещё его внезапное появление меня сбило, я совершенно не была готова к нашему с ним разговору. У меня не было для него ни объяснений, ни оправданий. Только голые факты, которые Калинин слышать не желал.

— И что? У тебя с ним всё серьёзно? Неужто любовь?

Я зажмурилась.

— Нет.

— Голый секс?

— Прекрати.

— Нет, я знать хочу! Кажется, я имею на это право. Или нет?

— Он меня бросил! Ты доволен?

— Чем мне быть довольным, интересно?

Я потёрла лоб и болезненно поморщилась.

— Оставь меня в покое...

Повисла пауза, потом Калинин поднялся, я слышала его шаги, и вот он уже за моей спиной. Замер на мгновение, затем наклонился и навис надо мной, уперевшись рукой в стол.

— Ева.

Я напряглась, когда поняла, что он собирается до меня дотронуться.

— Не надо, Дим.

Его вторая рука оказалась на столе, а я словно в ловушке, практически под ним. Я чувствовала аромат его туалетной воды, тепло исходящее от его тела, свою нервозность, но волнения или томления, которое раньше возникало при одном взгляде на Калинина, по-прежнему не было. Я хотела, чтобы он ушёл и перестал меня мучить своими расспросами.

— Давай всё забудем, — сказал он.

Такого я совсем не ожидала. Когда я думала, что скажу Калинину при встрече, в моём воображении рисовалась вполне определённая реакция — он должен был обидеться, накричать на меня и уйти, хлопнув на прощание дверью. Я думала, что Димка меня никогда не простит, я была в этом уверена. Чёрт возьми, я ждала этого. Так мне было бы легче. А вот предложения обо всём забыть я не ждала точно.

— Я всё забуду, — твёрдо заявил он.

— А я?

— И ты. Я никогда не вспомню об этом, клянусь. Но рушить всё, Ева... Ради какого-то... Чёрт с ним.

Я замотала головой и тут уже почувствовала его руку. Ладонь легла на мой затылок, надавила, но Калинин тут же ослабил хватку и принялся неспешно перебирать мои волосы.

— Я не смогу.

— Сможешь. Сделаем вид, что ничего не было.

Я усмехнулась.

— Ты тоже не сможешь.

— Уедем в Москву. Тебя там ждут.

— Кто?

— Я. В первую очередь. И работа. — Он продолжал гладить меня по волосам. — В жизни всякое бывает, Ева, теперь ты это знаешь. Все делают ошибки. Это нормально.

— Это была не ошибка, Дима.

Он даже зарычал от возмущения и от меня отошёл.

— Вот что ты за человек, а? Почему ты не можешь ко всему относиться проще, как все?

— Как все?

— Да, Ева, как все! Не бывает идеальных людей, и отношений идеальных не бывает. Как на картинах твоих — красиво и всё к месту, не бывает! Люди ошибаются, они делают подлости, они эгоистичны. И ты такая же, как все. Нужно просто научиться жить с этим, а ты не умеешь.

— И как, по-твоему, я сейчас должна поступить? Забыть обо всём и уехать с тобой в Москву?

— Да. Да! Уехать со мной в Москву, устраивать свою жизнь. Мы давно вместе, слишком много сделано, и из-за такой ерунды всё перечёркивать глупо, понимаешь?

Я посмотрела на него.

— Зачем ты зовёшь меня с собой?

— Я только что сказал, — разозлился он.

— Потому что слишком много сделано?

Димка одарил меня злым взглядом.

— Я ушёл из семьи из-за тебя. Тебе мало? Ты же хотела этого.

— Прекрати меня упрекать за это!

— Я не упрекаю. Но это так. А теперь ты рассказываешь мне о своей измене, и я не совсем понимаю, чего от меня ждёшь. Чего? Объясни.

Я головой покачала.

— Ничего.

— Мы едем в Москву?

— Нет.

— Нас люди ждут. Тебя ждут, Женя!

— Я не поеду в Москву! — воскликнула я и вскочила. — Я не хочу туда ехать и не хотела никогда. Это ты придумал! И из-за этого ты ушёл от жены, а не из-за меня. Просто представился шанс в жизни!..

— А что в этом плохого?

— Да ничего, Дима! — Я выдохнула. — Просто я не хочу уезжать. Тем более с тобой. — Собралась с силами и сказала: — Я тебя не люблю.

Калинин, к моему удивлению, только плечами пожал.

— При чём здесь это? Я тебе про работу говорю.

— О боже, Дима! — Я от бессилия даже ногой топнула.

— Ладно, всё понятно, ты придумала себе очередную сказочку про любовь. Теперь её будешь лелеять?

— Замолчи.

— Но я ведь прав, и ты это знаешь. Мы давно знакомы, я успел тебя изучить. Ты не можешь жить без этой романтической чепухи, тебе нужно любить, жертвовать собой. Ты просто не знаешь реальной жизни. Некоторым людям не до любви, знаешь ли, им бы выжить. А ты просто избалованная! — выдал он. — Это дядя тебя избаловал. Пылинки с тебя сдувал, все капризы твои выполнял, вот тебе и кажется, что ты в сказочной стране живёшь. И любить тебя должен исключительно принц!

— Замолчи, наконец! И уходи отсюда, я не хочу тебя больше слушать.

— Почему? Это правда.

— Ну и пусть! Я такая, какая есть. И не изменюсь уже.

— Да. Удобнее всего ждать, когда изменятся другие.

Я потрясённо молчала, а Димка виновато посмотрел.

— Извини.

— Но ты на самом деле так думаешь. Да?

— Ева, я не упрекаю тебя ни в чём. Я сам не подарок. Вот об этом я и пытаюсь тебе сказать. У всех есть свои недостатки. Но ты предпочитаешь их просто не видеть. — Калинин развёл руками. — Ни в себе, ни в других. Ты живёшь в своём раскрашенном мире, где все порядочные и поступают исключительно правильно. Борис Владимирович слишком тебя любит, он скорее жизни всех вокруг перевёрнет, чем позволит тебе лишний раз расстроиться. А ты просто этого не замечаешь.

Я отвернулась от него и попыталась незаметно вытереть слёзы.

— Ева, я не хочу тебя обидеть.

— Я понимаю. Ты пытаешься уговорить меня уехать в Москву. С тобой. Потому что никто кроме тебя меня не вынесет долго. А ты герой.

— Я принимаю тебя такой, какая ты есть. И знаю, о чём ты сейчас думаешь.

— Правда? — Я усмехнулась сквозь слёзы.

— Да. Не знаю, что произошло, пока меня не было, и кто тебе встретился, но это не значит, что твоя жизнь в одну минуту изменилась. Это не чудесное появление было... И уж никак не принц и не любовь на всю жизнь. Из-за этого не стоит всё рушить. Не исправишь потом. — Димка поморщился. — И прекрати лить слёзы.

— Ты никогда меня всерьёз не воспринимал, — пожаловалась я. — Никогда.

— А зачем тебя воспринимать всерьёз? Ты такая, какая есть. Ты человек творческий, ты на холст смотришь более трезвыми глазами, чем на всю свою жизнь. И рядом с тобой должен быть человек, способный решить твои проблемы, кто будет тебя оберегать от внешнего мира. Раньше это делал твой дядя, но кто-то должен прийти ему на смену.

— Ты?

— Почему нет? Я знаю, на что иду.

— Я слушать уже это не могу.

— Почему? Потому что я не говорю тебе о любви? Или потому, что ты, как тебе показалось, увлеклась кем-то другим? Солнышко, — Димка приблизился и дотронулся до меня, а я едва сдержалась, чтобы не отодвинуться. — В этом нет ничего страшного. Я даже рад за тебя. Тебе нужно немного свободы. Тебе нужно вдохновение, а я со своими проблемами тебе поднадоел. Ведь так?

— Так много удивительного я давно о себе не слышала. — Я отошла от Калинина, и ему пришлось убрать руку с моего плеча. — Ты всё разложил по полочкам.

— Иногда это полезно. Просто я хочу, чтобы ты ненадолго — ненадолго, Ева, — отвлеклась от своих мечтаний и подумала о своей жизни.

— Какая-то незавидная из меня получается невеста с твоих слов. Избалованная, инфантильная, залюбленная до безобразия неумёха. Неспособная принять никакое решение.

— Ты услышала только плохое.

— А было и хорошее?

— Я просто пытаюсь вернуть тебя к реальности! Ты понимаешь? Или ты думаешь, что мне всё равно? Всё равно, что пока меня не было, тут, в этой квартире, в которой мы строили планы на наше с тобой будущее, с тобой был какой-то другой мужик? У меня всё нормально с гордостью! И мне неприятно, и даже противно. Но я так же знаю, что нельзя разворачиваться и хлопать дверью!

— Почему? — налетела я на него. — Почему нельзя? Ты говоришь, что это не любовь, ты расписываешь мне выгоды нашей совместной жизни и тут же заявляешь, что уязвлён моей изменой. Почему ты до сих пор здесь?

— Да потому что мне не семнадцать лет! — выкрикнул он мне в лицо. — И я знаю, что гордость не всегда верный советчик. А твои слёзы и сопли по поводу случайного любовника, который тебя бросил... Он не бросил, Женя, — проговорил Калинин, понизив голос и заглядывая мне в глаза. А у меня тут же губы затряслись, но Димку это не взволновало. — Он просто уехал. Потому что у него своя жизнь, в которой тебе места нет. Вот и вся правда. А то, что я тебе сказал, к нему никакого отношения не имеет. Потому что он не знает тебя... Так, как я, не знает.

Я молчала, а Димка походил по кухне, выпил воды, потом пробормотал:

— Любовь, любовь... А что такое любовь? Откуда ты знаешь, что ты любишь кого-то, а не свои к нему чувства? Эйфория, удовольствие, радостное возбуждение. Как можно любить незнакомого, чужого человека? — Я посмотрела на него, а Димка мне подмигнул. — Вот и не придумывай. Тебе же есть куда свои чувства выплеснуть? Вот и давай, солнышко, работай. Нас ждут великие дела.

Сонька выслушала меня и потрясённо покачала головой.

— Нет, ну ты посмотри какой гад! И это после всего, что Боря для него сделал.

— Вот об этом я точно говорить не хочу, — запротестовала я.

— Почему? Это же правда. Где бы он был со своей галереей, если бы не Боря? Последнюю чёрствую корку бы глодал. А тут ему всё — чуть какое светское мероприятие в городе, так у Димочки в галерее, как выставка серьёзная, так у Димочки в галерее. А кому он нужен без тебя? А он ещё такие вещи говорит!

— Сонь, ты лучше на дорогу смотри, не отвлекайся.

— Да смотрю я на дорогу. Что там интересного?

— Надо было шофёра взять, как дядя советовал.

— Ага, чтобы он за нами подглядывал, а потом ему доложил.

— Зато было бы спокойнее.

— Кому? — Подружка удивлённо взглянула на меня. — Ты что, мне не доверяешь?

— Когда ты без умолку болтаешь — нет.

— Я хорошо вожу машину!

— Я до сих пор на это надеюсь.

Сонька обиделась, отвернулась от меня и выразительно засопела. Сосредоточила всё своё внимание на дороге, правда, надолго её не хватило, и она снова принялась возмущаться:

— Какой же гадёныш, а... Нет, Женька, измельчал мужик, точно тебе говорю. Куда не плюнь — подлец или бабник. А то и всё вместе.

Я вздохнула в сторонку.

— Но ведь в чём-то он прав, Сонь.

Сонька даже ахнула.

— С ума сошла?

— Прав, — упорствовала я. — Всю жизнь за меня всё решали другие. Сама я ничего не могу.

— Глупости какие...

— Меня всерьёз не воспринимают. Вот даже ты сейчас!

— Я? — перепугалась Сонька. — Я всегда воспринимаю тебя всерьёз!

— И всегда со мной споришь! Говоришь, как лучше поступить, и я поступаю по-твоему. — Я окончательно расстроилась. — Так и с Димкой было, и с Глебом. Они мной руководили.

— Ты не права.

— Неужели? Я опять не права? Так скажи мне, как правильно, — чуть ехидно проговорила я, а Сонька посмотрела на меня с укором.

— Зачем ты так делаешь? Я же как лучше хочу. Ты ещё на Борю разозлись за его заботу.

— Да не злюсь я на него.

— Вот именно. Он же любит тебя! Конечно, иногда перегибает... — Сонька вздохнула. — Хочешь, я с ним поговорю?

— Вот ещё. Не в нём ведь дело, а во мне, понимаешь? Я хочу измениться, но пока не получается.

— В каком смысле — измениться? — насторожилась Сонька. — Волосы перекрасить?

— Стать самостоятельной.

— А-а...

— Самое простое — это уехать с Димкой в Москву, — рассуждала я вслух. — Он будет обо мне заботиться, поддерживать меня, пылинки сдувать, иногда изменять... Извиняться за это, а я буду делать вид, что прощаю и что мне вообще есть до этого какое-то дело. Зато беспокоиться мне будет не о чем. Но я так не хочу больше. Нужно как-то изменить всё это, всю свою жизнь.

— Ну, ладно, меняй, — осторожно проговорила подружка. — Только я тебя прошу, не очень резко. А то Боря с ума сойдёт.

— Может, мне уехать?

— Куда?

Я пожала плечами.

— В отпуск.

— В отпуск, — облегчённо выдохнула Сонька. — Отпуск — это дело хорошее. Хочешь, я с тобой поеду?

— Если хочешь.

Мы помолчали, потом подружка сказала:

— Как-то безрадостно... С таким настроением в отпуск не собираются. Одно радует, что Калинин из твоей жизни испарился. Ведь так?

— Думаешь, он в Москву вернётся?

— Да скатертью дорога!

Я смотрела в окно, довольно долго, размышляла, потом решила поделиться своими сомнениями.

— Может нам не стоит туда ехать?

Сонька недовольно взглянула на меня.

— Не начинай, а?

— Вдруг она скажет что-нибудь ужасное?

— Вот и хорошо. Ты услышишь и...

— Расстроюсь.

— С какой стати тебе расстраиваться? Ты же мне сама говорила...

— Ну, говорила, — неохотно согласилась я. — Но мне всё равно будет неприятно. Я и так знаю, что он мной воспользовался, зачем мне слышать подтверждение этому от чужого человека?

Сонька отчаянно засигналила и погрозила кому-то в окно кулаком. Потом задумчиво почесала кончик носа.

— Ну, я не знаю, Жень...

— А вдруг он там? — неожиданно осенило меня.

— Где?

— У своей бывшей жены! Вдруг они встретились, поняли, что между ними ещё что-то есть, и он...

— Прекрати выдумывать!

— Я этого не переживу, Сонь.

— Переживёшь, — уверенно заявила подружка. — Увидишь его коварство своими глазами, ещё раз убедишься, что он сволочь стопроцентная, и все твои мучения, как рукой снимет. Потому что мучиться из-за сволочи — себя не любить. — Она подумала и добавила: — С Димкой же сработало.

— Это другое, — возразила я.

— Что другое? Всё то же самое. Все они гады.

Мы снова замолчали. Как раз в это время мы въехали в город, который встретил нас духотой, пылью и чередой пятиэтажных домов старой постройки. Одна радость, что в это время дня пробок нет. Довольно скоро выехали на набережную, и я отвлеклась, глядя на сияющую Волгу и белые теплоходы. Нет, я, конечно, свой город люблю, он особенный, атмосфера древности и самобытности, но Волга — это так красиво. У нас река тоже есть, и когда-то она славилась на всю страну, но сейчас она сильно обмелела, в некоторых местах моторные лодки с трудом проходят, что уж говорить о катерах.

— Красиво, — сказала я, щурясь от слепящего солнца, отражающегося от воды.

— Красиво, — подтвердила Сонька.

Посёлок (такое милое, простое слово — посёлок) произвёл на нас впечатление. Одни заборы чего стоили, а уж дома, которые за ними высились... Сонька присвистнула, разглядывая дом с башенками, потом указала на трёх ройтвелеров, мечущихся за коваными воротами и, наверняка, раздумывающих кого бы съесть.

— Поехали отсюда, — попросила я Соньку.

— Интересно, кто в этом замке живёт?

— Не знаю, но ему может не понравиться, что мы интересничаем. Нам какой дом нужен?

— Сорок второй.

— А это семнадцатый. Поехали.

— Не будь трусихой!

Ближе к окраине дома уже не выглядели столь внушительно, но всё равно было на что посмотреть. Если честно, я бы и от такого, скромного, по местным меркам, домика не отказалась. Конечно, если бы у меня не было моей квартиры и любимой крыши.

— Живут же люди, — пробормотала Сонька, вертя головой во все стороны. — Смотри, вон сорок второй.

— Вижу, — еле слышно отозвалась я. Сердце снова пустилось в тревожный пляс, а я с тоской уставилась на полный палисадник пионов.

— Ну что, пойдём?

Я не ответила. Несколько секунд собиралась с силами, а потом всё-таки вылезла из машины. Огляделась. Я не хотела туда идти, разговаривать с этой женщиной не хотела, но всё равно собиралась это сделать. Зачем? Не ясно.

Пока я в сомнении разглядывала пионы за забором, Сонька уже нажала на кнопку звонка. Прошло не меньше двух минут, Сонька успела ещё разочек позвонить, и наконец, на крыльце появилась женщина. Я её сразу узнала, хотя до этого мы встречались только раз, когда договор о купле-продаже квартиры подписывали. Но тогда мне не было до неё никого дела, я искреннее считала, что мы с ней больше не встретимся никогда, а вот сейчас я практически впилась в неё взглядом. И то, что я видела, отдавалось болью в моей израненной душе. Как он мог её бросить? Ведь таких как она не бросают. Просто так не бросают. Довольно высокая, Мартынову точно под стать, ухоженная, я бы даже сказала, холёная, выглядит молодо, хотя я точно знала, что ей скоро тридцать пять. Настоящая красавица. Тёмные вьющиеся волосы по плечам, осанка королевская и взгляд надменный. От таких женщин мужчины головы теряют.

У меня под ложечкой неприятно засосало.

— Я вас слушаю, — обратилась она к нам, правда, с крыльца не спустилась.

Сонька кинула на меня вопросительный взгляд, а так как я медлила, сама к женщине обратилась.

— Вы Галина Андреевна Фролова?

— Да, это я. А что вам нужно?

Тут уже я выступила вперёд, чтобы она могла меня, как следует рассмотреть, и поздоровалась.

— Вы меня помните? Вы мне квартиру продали.

Галина подбоченилась, разглядывая меня, мне даже не по себе от её взгляда стало. Что-то такое мелькнуло в её глазах, не просто удивление, а что-то большее. Ко мне вернулось дурное предчувствие.

— Помню, — сказала она наконец. — И что вам нужно от меня?

— Поговорить.

— О квартире?

Я замялась немного.

— Можно и так сказать.

Ей не хотелось впускать нас в дом и общаться с нами. Галина ещё с сомнением нас поразглядывала, но, в конце концов, кивнула.

— Хорошо, входите. Только времени у меня не много...

— А мы вас надолго и не задержим, — пообещала ей Сонька и очаровательно улыбнулась. Когда она так улыбалась, я сразу начинала нервничать.

Нас пригласили в гостиную, подружка с любопытством оглядывалась, даже в бок меня разок пихнула, но мне было не до оценки интерьера, я смотрела только на хозяйку. А ещё прислушивалась, приходя в ужас от мысли, что могу услышать голос Мартынова.

Галина указала рукой на диван, но на этом гостеприимство закончилось. Смотрела она на нас безо всякого удовольствия, мечтала, чтобы мы поскорее ушли, и даже скрыть этого не пыталась.

— Я вас слушаю, — проговорила она, но при этом смотрела только на меня. — Что-то не так с квартирой?

— Вы кое-что от меня утаили.

— Что же?

— Оказывается, у квартиры есть... То есть, был, ещё один владелец, о котором в документах нет ни слова.

На губах Галины заиграла лукавая улыбка, а под её насмешливым взглядом меня в жар бросило. Я не выдержала и глаза опустила.

— Раз о нём нет ни слова, значит он не владелец.

— Вы не понимаете. Он появился недавно, и я... Признаться, я теперь не знаю, чего ждать.

— А меня вы как нашли? В вашем городе я уже давно не появляюсь, да и знакомств у меня там не много.

Сонька удивилась.

— А вы прятались? Не от него ли?

Улыбка на губах хозяйки дрогнула, но она быстро взяла себя в руки.

— Я ни от кого не прячусь.

— Я за вас рада, а то уж мы подумали...

Я толкнула подружку локтем.

— Галина Андреевна, вы меня тоже поймите. Я просто хочу быть уверена в том, что он не появится завтра и не станет предъявлять права на мою квартиру.

— Он не появится, — без малейшей заминки ответила Галина.

От прозвучавшей в её голосе уверенности, у меня комок в горле встал. От безысходности. Сонька на меня посмотрела и сама спросила:

— Его здесь нет?

— Мартынова? Для него мой дом закрыт.

— Но ведь он к вам приезжал? Совсем недавно.

— Вам квартира важна или мой бывший муж?

— Мы просто хотим быть уверены...

— Прекратите! — Галина невежливо Соньку заткнула, а на меня глянула с жалостью. Потом прошла к окну, отдёрнула в сторону лёгкую штору и взяла с подоконника пачку сигарет. — Вы приехали, чтобы мне соврать? — Она прикурила и посмотрела на нас сквозь сигаретную дымку. — Вы ищите Мартынова? Можете не отвечать, я и так знаю. Хотите, расскажу вам, как всё было? Он появился, рассказал безумную историю, поулыбался, наговорил кучу комплиментов, и ты растаяла, так?

— Где он сейчас? — выдавила я из себя.

— Понятия не имею. Да мне и не интересно. — И всё-таки задумалась. — Наверное, на радостях в Москву рванул.

— А что у него за радость, если не секрет? — полюбопытствовала Сонька. Она вообще, вела себя крайне странно, а на Галину смотрела, как на заезжую кинозвезду. Без восторга, но с большим интересом, словно та перед ней какую-то роль разыгрывала, а подружка с нетерпением ждала финала. Когда же ей сообщат имя главного злодея.

— Это вас уже не касается. — Галина, явно, вежливостью не отличалась. Она снова посмотрела на меня. — Просто забудь и всё. Уехал он, и скатертью дорога. Поверь мне, так для всех будет лучше.

Я разозлилась, если честно. Что это она за меня решает? Для неё может и лучше, отправила Мартынова подальше, а сама живёт-поживает с новым мужем. А ведь ещё неизвестно, что на самом деле случилось и кто прав.

— Кто он такой?

— Мошенник? — опять влезла Сонька.

Галина затянулась и спокойно пожала плечами.

— Все они мошенники. Покажите мне хоть одного, который своё состояние честно заработал. Все крутятся, как могут. Правда, некоторые половчее будут. Мартынов из таких.

— Ну, хоть не брачный аферист, — хмыкнула Сонька и выразительно на меня взглянула.

— Аферист, в какой-то мере, но не брачный. — Галина даже рассмеялась, чем меня удивила. Мне казалось, что она очень напряжена, хоть и пытается держаться непринуждённо и свысока. — Я бы даже сказала, что он гений.

Подружка насупилась.

— В каком смысле?

— Когда помоложе был, у него была потрясающая способность делать деньги из воздуха. Хватался, как казалось, за совершенно безнадёжную затею, и всем на удивление, делал деньги. Вот только не все любят фокусников. Некоторых это, знаете ли, злит.

— И на каком же фокусе он попался?

— Скорее уж других подловил. Сам столько врал в жизни, что теперь ложь за версту чует. Но это ведь скорее достоинство, правда?

Я смотрела на неё и всё сильнее хотела её прибить. Ни слова не понимала из того, что она говорила. Зато Галина собой была довольна, наблюдая наши бессильные попытки хоть что-нибудь понять.

— И на чём он вас подловил? — спросила беспардонная Сонька.

— С чего вы взяли, что меня?

— Но он же вас искал?

— Да. И, к сожалению, нашёл. А за квартиру ты не переживай, — снова обратилась ко мне Галина. — Она ему не нужна. И с документами всё в порядке, моя квартира была. Он просто тебе соврал.

Я закрыла глаза, переживая услышанное.

— Я поверила.

— Конечно, поверила. — Галина вроде бы удивилась. — Кто бы не поверил? Это же Глебчик. Улыбнётся, уставится на тебя своими голубыми глазами, и кажется, что душа в пятки уходит, за ненадобностью, ведь ты и так счастлива без меры. Я пять лет ему тапочки подносила, пока не поняла, что от этого только я удовольствие получаю. В общем... не будь дурой. Выброси его из головы.

Сонька сидела рядом со мной и всё больше мрачнела. А я знала, что воспользоваться советом Галины мне будет не так-то просто.

— Почему вы так сказали? Про удовольствие?

— Потому что сам Глеб себя утруждать не любит. Ему вполне достаточно того, что его любят. Когда я это поняла, я ушла.

— А имущество поделили? — опять влезла подружка.

— А какое вам дело до имущества?

— Да никакого. Просто пытаюсь понять, зачем он вас искал. Ведь так старался... Через год после развода. Не всё поделили?

— Девушка, не лезьте не в своё дело. Я и так проявляю добрую волю, глаза вашей подруге открыть пытаюсь.

— А может, совсем наоборот?

— Соня! — не выдержала я.

— Ну что Соня?

Галина затушила сигарету и достаточно зло усмехнулась.

— Это как же — наоборот?

— Не хотите, чтобы они встретились. Может, он здесь прячется?

— К моему глубочайшему сожалению, теперь ему прятаться не от кого. Всего лишь год спокойной жизни мне выдался.

— Он сидел в тюрьме?

Я на подружку вытаращилась, а потом перевела настороженный взгляд на Галину, но та тоже выглядела несколько ошарашенной.

— В тюрьме? Это он так сказал? Надо же, какие странные фантазии его теперь посещают.

— Он не говорил, — сказала я и с ноткой сожаления добавила: — Он вообще всерьёз ничего не говорил.

— Похоже на него.

— А просто исчезнуть, не сказав ни слова, тоже на него похоже? — с горечью поинтересовалась я.

— Когда что-то случается.

Я тут же насторожилась.

— Что это значит?

— Это значит, что он всегда поступает так, как ему удобно. В любой ситуации.

Ответ мне не понравился и я замолчала. Но тут вновь влезла Сонька.

— Что-то я никак в толк не возьму. Странная картинка рисуется. Мошенник? Нет, не мошенник. Уголовник? Боже сохрани! Но и хороший парень из него упорно не получается. Вы нас совсем запутали, Галина Андреевна!

Та улыбнулась и на меня кивнула.

— А мне кажется, что она меня прекрасно понимает.

Сонька на меня взглянула недовольно, я застыдилась и отвернулась от неё.

— Он получил, что хотел, — сказала Галина, выдержав небольшую паузу. — Как всегда, впрочем. И от тебя, и от меня. Больше не вернётся, так что живи спокойно. Или это как раз и не даёт?

— Я просто хотела знать...

Она кивнула.

— Верю. Когда-то я тоже хотела знать. Сейчас уже не хочу. У тебя тоже пройдёт.

— Вы отдали ему то, что он искал?

Галина посверлила меня взглядом, видимо, не могла так сразу решить, что ответить. Но потом призналась:

— Отдала. У меня выбора другого не было. Поэтому и говорю — он не вернётся.

Послышался шум колёс по гравию, Галина тут же подошла к окну и выглянула. Увиденное её чем-то расстроило, она поджала губы и сообщила:

— Муж приехал.

— Наверное, нам лучше уйти?

— Лучше. Вот только поздно.

— Галя! — послышался мужской голос, и в гостиную вошёл мужчина. А мы с Сонькой на него уставились, хотя, наверное, делать этого и не следовало, Галина и так была расстроена из-за нашего присутствия. Но ведь любопытно же, мне по крайней мере, что это за Руслан такой, который Глеба когда-то сумел уязвить. Сразу не понравился взгляд, исподлобья, но не хмурый, а какой-то хулиганистый и насмешливый, он сбивал с мысли и заставлял насторожиться. Правда, я только за себя говорю, кому-то, Галине, например, это может и нравиться. К тому же, Руслан оказался старше, чем я ожидала, лет сорока пяти, волосы с проседью и аккуратно уложены, а на дорогущем галстуке, подобранному в тон к строгому костюму-тройке, бриллиантовая булавка. В общем, впечатление он производил, вопрос в том — какое? По мне, так не совсем приятное. За всей его лощёной строгостью, чувствовался бьющий через край темперамент. Который он и продемонстрировал, бросив свой кожаный портфель, который невероятно шёл ко всему его продуманному образу, на кресло, как что-то совершенно ненужное, если бы носил его с собой только для антуража, а дома потребность в этом пропадала. Он переступил порог дома и тут же от лишней детали избавился, наверное, портфель его раздражал. Повернулся к жене и вот тут нас с Сонькой заметил. Заулыбался, но от его улыбки я тоже в восторг не пришла.

— У нас гости?

Галина, которая ещё минуту назад заметно занервничала из-за того, что нам придётся встретиться с её мужем, сейчас только небрежно махнула рукой в нашу сторону.

— Они ищут Мартынова.

— А чего его искать?

Она плечами пожала, а Руслан посмотрел на меня и спокойно заявил:

— Я вас знаю. Вы племянница Дорофеева.

— Зато я вас не знаю, — безразличным тоном отозвалась я и поднялась. — Пойдём, Сонь. — Повернулась к Галине. — Спасибо. Мне нужен был этот разговор.

— Да не за что. А если он всё-таки появится...

— Гоните в шею, — весело посоветовал Руслан и развёл руками, встретив осуждающий взгляд жены.

— Я хотела сказать, чтобы вы не беспокоились из-за квартиры. С документами всё в порядке.

Я коротко попрощалась, на Руслана решила не смотреть, и направилась к выходу. Как только дверь за нами захлопнулась, Сонька схватила меня за локоть и поинтересовалась:

— Ну и кто из них лучше? Внешне.

— Кто? — не сразу сообразила я.

— Мужик этот и твой Глеб. Только постарайся быть объективной, — попросила она. — Кто?

— Глеб, — не раздумывая ответила я, а подружка расстроилась.

— Ясно. Значит, точно сволочь.

Я остановилась у машины и на Соньку посмотрела.

— Почему?

— Потому что мужа меняют, если подворачивается что-то получше. И не смотри на меня так, я не про твоего дядю говорю.

— Я поняла, ты про Глеба.

— Да. А уж если этот хитрющий тип лучше твоего Мартынова, то я даже боюсь представить, во что ты влюбилась.

Я хотела молча сесть в машину, но Сонька меня снова окликнула:

— Жень.

— Что?

— Как ты думаешь, зачем он её искал?

— Чтобы забрать своё.

— Что именно?

— Деньги, Соня.

— За квартиру?

— Сомневаюсь.

— А почему ты думаешь, что деньги?

— А что ещё можно искать с таким упорством?

Сонька хмыкнула и в машину села, а я в последний раз взглянула на пионы. И вдруг заметила, как шевельнулась занавеска в окне. Кажется, за нами наблюдали.

Прошло несколько месяцев, прежде чем я перестала просыпаться среди ночи, чувствуя себя глубоко несчастной. Перед Сонькой и дядей старалась держаться молодцом, улыбалась им, фонтанировала идеями и делилась планами, а на самом деле ночами плакала, чувствуя себя безумно одинокой, а по утрам себя за слёзы ругала. Глупо было плакать. Глеба не было в моей жизни, наверное, по-настоящему вообще никогда не было, я всё себе придумала, он просто мне не мешал. Но всё равно не жалела, не смотря на свои страдания потом. Случилось в моей жизни невероятное приключение, с интересным мужчиной в главной роли, и он подарил мне счастье, пусть совсем ненадолго. Кто знает, может именно эти дни, именно этого человека я буду вспоминать через много лет, когда кроме воспоминаний ничего не останется. О том, как он дарил мне пионы и просил прощения. И делал это так искренне, словно мы были с ним знакомы до этого задолго и он точно знал, что и как нужно говорить, чтобы я перестала обижаться и улыбнулась. Глеб всегда знал, как заставить меня улыбаться. А ещё буду помнить его взгляд и лёгкое:

— Сволочь, Жень.

Сонька предлагала его найти. Поехать в Москву и хотя бы попытаться, но я наотрез отказалась. Зачем? Что я ему скажу при встрече? Простого "здравствуй" явно будет мало. А Глеб будет смотреть на меня с жалостью и растерянностью, не понимая, зачем я приехала, ведь ему-то сказать мне нечего. Если бы было иначе, он бы сказал, и возможно не уехал. Сонька же видела, как я мучаюсь, вот и предлагала сложные решения простой, по сути, проблемы.

— Никуда я не поеду, — сказала я ей достаточно твёрдо в один из дней. — И делать ничего не буду. Всё, забыли.

Подружка с сомнением посмотрела, но спорить со мной не стала.

Наверное, дяде она всё-таки о чём-то проболталась, потому что тот, хоть и не спрашивал меня ни о чём конкретном, но смотрел с печалью и сожалением. Я же только улыбалась, демонстрируя готовность бороться с любыми жизненными неприятностями.

До конца лета я не вылезала с крыши. Злилась на погоду, когда та жалела солнца или посылала дождь. Я рисовала. Как сумасшедшая, иногда по неделе ни с кем не встречалась и не разговаривала. Время от времени приезжала Сонька, качала головой, оглядывая бардак, вызывала уборщицу и привозила мне продукты.

— Работаешь на Третьяковскую галерею?

— На себя.

— Похвально. А Калинин уже руки потирает, предчувствуя прибыль?

— Мне всё равно, Сонь. Получит он своё или нет. Я просто... остановиться не могу, понимаешь?

— Нет. Но думаю, что ничего плохого не происходит, поэтому я спокойна. Твори, деточка, твори.

Я и натворила. Смотрела на купола церквей и старый город, а на холсте появлялось нечто совсем другое. Моё настроение, мои мысли, моя грусть... Наверное, на самом деле что-то стоящее выходило, потому что Димка так на меня посмотрел, когда увидел первые картины, что я предусмотрительно отошла от него, боясь, что он меня целовать кинется. Правда, и повод у него достойный был. В Москве что-то не ладилось, Калинин переживал, в глазах постоянная тревога, а тут прямо ожил. Снова заговорил о персональной выставке и выжидательно на меня посмотрел, видимо, боясь отказа, но в этот раз я противиться не собиралась. У меня только одно условие было — дать мне возможность отдохнуть.

— Я уезжаю, — сообщила я ему.

— Куда это? — забеспокоился он.

— Какая разница? — Я улыбнулась. — Я еду путешествовать.

— Одна? Что за странная блажь?

— Мне всё равно — странная она или нет. Я уезжаю.

Он задумчиво посмотрел.

— Хочешь, я с тобой поеду?

— Не хочу, Дима. Я отдыхать еду. От тебя в том числе.

Я уехала в октябре, когда осень накрыла город. Ветер обрывал с деревьев последние золотые листья, солнца и тепла было всё меньше, дождь стал не приятным разнообразием, а нудной постоянностью. Дописала последнюю и самую важную свою картину, и после того, как её закончила, поняла, что мне на самом деле стало легче. Легче дышать, думать, жить, и будущее уже не кажется размытым, невзрачным пятном. Мне на самом деле захотелось смены обстановки, новых впечатлений, ярких красок. Кричать захотелось, причём от счастья. Правда, до счастья мне было далеко, это я тоже понимала, но главное, что появилась надежда.

Накануне моего отъезда приехал Димка, чтобы забрать ещё несколько картин, которые собирался отвезти в Москву, долго разглядывал мою последнюю "особенную" работу, а я запретила ему её забирать.

— Почему?

— Я хочу, чтобы она осталась здесь.

— Интересно... А чем тебя так привлекли окна дома напротив?

Я остановилась рядом с ним и тоже стала смотреть на картину. На распахнутое настежь окно, на лёгкую занавеску, которую трепал ветер, на цветы в горшке на подоконнике... Через окно видно большое зеркало в квартире на стене, а в зеркале, если хорошо присмотреться, можно разглядеть силуэт мужчины. Создавалось впечатление, что он притаился за занавеской и за кем-то подглядывает в окно. Я знала, что он там и за кем наблюдает, а Димка... он просто об этом не догадывался, потому что не чувствовал.

— Иногда мне кажется, что на меня смотрят оттуда.

Калинин нахмурился.

— Кто?

— Не знаю.

— А ты в милицию звонила?

Я посмотрела на него.

— Дима... — начала я, но потом вдруг передумала что-либо ему говорить. — Бери картины и иди, мне собираться надо.

— Куда ты едешь?

— В Лондон. А потом в Мадрид. Или в Марсель. Какая разница, Дима? Я еду путешествовать.

— Мне не нравится, что ты едешь одна. Я не уверен...

— Димочка, тебе не должно это нравиться.

Калинин обернулся в дверях и на меня поглядел с улыбкой.

— А вдруг когда ты вернёшься, всё изменится? Я на это надеюсь.

— Сомневаюсь. Что изменится, то есть.

— А я всё равно надеюсь. Пока?

— Пока, Дима.

— Я жду твоего возвращения.

— Лучше готовь выставку, — посоветовала я, и дверь за ним закрыла.

Вернулась в родной город спустя два месяца, уставшая, но довольная собой. Даже не верилось, что столько времени прошло. Я на месте ни дня не сидела, перебиралась из города в город, изматывала себя пешими прогулками и захлёбывалась впечатлениями. В Европе я и раньше бывала, но времени, для того, чтобы увидеть всё, что хотелось, никогда не хватало. А тут меня никто не торопил, не ныл, умоляя заглянуть в ещё один магазин, и не тащил вечером в ресторан. Можно было гулять, пока ноги не начинали гудеть от усталости, часами просиживать с альбом для набросков в каком-нибудь удивительном месте или показавшемся мне удивительным, спокойно сидеть в кафе и не ужинать. За два месяца я похудела, сделала новую стрижку, обновила гардероб и теперь, когда смотрела на себя в зеркало, сама себе нравилась. Вот только в душе всё равно осталась какая-то заноза, которая саднила и саднила. Даже если я была спокойна и всем довольна, стоило только мысленно вернуться домой, как снова накатывала тревога.

Родной город встретил меня метелью и сугробами. Нарядной новогодней ёлкой перед главным городским собором и привычным перезвоном колоколов. Машина остановилась на светофоре, и я посмотрела на белокаменный собор. Дядя сидел рядом со мной, держал за руку, радовался моему возвращению, а я слушала перезвон. Он лучше всего остального говорил мне о том, что я дома. Оказывается, я скучала сильнее, чем думала.

— А что это ты так исхудала? — недовольно поинтересовался дядя, разглядывая меня, а я поймала на себе любопытный взгляд водителя, брошенный в зеркало заднего вида.

— Чуть-чуть, — негромко ответила я.

— Когда чуть-чуть, не заметно, а тут...

Я стукнула его по коленке.

— Прекрати.

— Я о тебе забочусь.

— Так модно.

— Чтобы щёки вваливались?

Я повернулась к дяде и веско заметила:

— Ты на Соньку посмотри.

Он смущённо кашлянул и слегка толкнул в плечо водителя, который совершенно наглым образом подслушивал и даже скрыть этого не пытался.

— На дорогу гляди, хватит уши греть.

— Да, Борис Владимирович, — скучно отозвался молодой человек, а мне смешно стало.

— Ты хоть отдохнула?

Я сунула руку под дядин локоть и привалилась к его плечу.

— Всё хорошо. И отдохнула я, и насмотрелась всего. По дому соскучилась.

— Соскучилась — это хорошо. — Дядя поцеловал меня в висок и тут же сморщил нос. — И причёска новая... Вернулась какая-то... Я тебя не узнаю.

Я рассмеялась.

— Привыкнешь.

В собственной квартире меня что-то смущало, я ходила по комнатам, оглядывалась и никак не могла понять, что именно. Вроде всё на своих местах, всё прибрано (видимо, готовились к моему возвращению), картины там, где я их и оставила, без меня их никто не трогал, боялись. На кухне всё сверкает... А потом поняла. Балконные двери наглухо закрыты. Зима ведь. Я подошла к окну и отдёрнула занавеску. Вся крыша была завалена снегом. Так непривычно...

Я в первый раз зимую в этой квартире. И надо привыкнуть, что моя крыша — зимой просто крыша, и ничего больше. Что даже неплохо. Крыша вызывала слишком много не нужных воспоминаний.

— Всё на местах, ты довольна? — спросила Сонька, приехав на следующий день рано утром и подняв меня с постели. Я бродила по кухне в пижаме и зевала, а подружка, в отличие от меня, была переполнена энергией.

— Уборкой? Конечно, довольна. Спасибо, что побеспокоилась. Мне совершенно не охота заниматься домашними делами.

— Я так и подумала.

Сонька разбирала подарки, что я привезла ей из своих странствий, шуршала пакетами, с довольным видом вертелась перед зеркалом и на меня не смотрела.

— Чай будешь? — спросила я.

— А кофе нет?

— Я веду здоровый образ жизни. Кофе бой!

— Ужас какой... С чего это ты вдруг?

— Не знаю, захотелось. У меня новая блажь, — выдала я и рассмеялась.

— Ты похудела, — заметила Сонька.

— На шесть килограмм, — похвастала я.

Подружка кивнула.

— Боря сказал, что до ужасающего состояния.

— Он преувеличил.

— Это я вижу. Ты решила начать новую жизнь?

— В каком-то смысле. Учусь относиться ко всему спокойнее, а не бросаться в омут с головой.

— Классный шарфик, — Сонька подбросила в воздух шифоновый шарфик, и он красиво опустился ей на руку. — К моему голубому платью подойдёт.

— Я под платье и покупала.

— Хотела к тебе приехать, на недельку хотя бы, но Боря с делами закрутился... Ты же знаешь, когда у него много работы, он совершенно о себе не заботится. Даже есть забывает. За ним надо приглядывать.

— У вас всё хорошо?

Сонька повернула голову и трижды плюнула через левое плечо.

— Не сглазь. Даже не говори ничего.

Я улыбнулась, налила себе чай и присела за стол.

— Хорошо, не буду.

— Появилась тут одна... мадам. Юрист новый. Вся из себя такая ходит и глазками по сторонам стреляет.

— И что?

— Что? Она ему улыбается: "Борис Владимирович, я так рада с вами познакомиться!", а он довольно ухмыляется. Нет, Жень, вот ты подумай, я рядом стою, а он ей улыбается! Бабник...

— Ты знала, на кого нацелилась. Чего жалуешься?

— Да не жалуюсь я. Возмущаюсь. Бывают же такие наглые особы! — Сонька снова посмотрела на шарфик. — Ужин надо приготовить.

— Утро ведь...

— Я о романтическом ужине.

— А-а...

— Вина купить, приготовить что-нибудь особенное.

— Свечи зажечь, — подсказала я, но Сонька отмахнулась.

— Боря не любит свечи.

— Ну и отлично, мороки меньше. А зачем ты мне всё это говоришь?

— Я же сказала, нужно приготовить что-нибудь особенное. Помнишь, ты как-то гуся запекала? С апельсинами.

Я спрятала понимающую улыбку и серьёзно поинтересовалась:

— Тебе рецепт дать?

Сонька посверлила меня взглядом.

— Издеваешься? Гуся мне сделай.

— Не могу, Сонь. Я же на диете. Ничего не готовлю. Но проконсультировать могу.

— Спасибо. Закажу в ресторане.

— Не обижайся, — попросила я.

Она только рукой махнула, собрала свои подарки и засобиралась, сославшись на работу. Но перед тем как выйти за дверь, поцеловала меня и сказала:

— Если я спалю кухню, это будет твоя вина.

— Ничего. Я однажды спалила, зато готовить научилась. Вдруг и с тобой сработает?

— Не любишь ты меня.

Я рассмеялась и подтолкнула её за порог.

— Иди уже.

На следующий день явился Димка. С видом победителя прошёл в гостиную, бросил портфель на кресло и раскинул руки в стороны.

— Скажи, что ты меня любишь!

Я задумчиво хмыкнула и спокойно прошла мимо него на кухню.

— Не скажу. Но почему ты выглядишь таким довольным — мне интересно.

Димка понаблюдал за мной минуту, потом подошёл поближе, но когда понял, что я ему на шею бросаться не собираюсь, отошёл и присел на высокий табурет.

— Ева, ты изменилась.

— Ты понял это за две минуты?

— Я про внешние изменения, другие оценить пока не успел. Выглядишь потрясающе.

— Правда?

Он кивнул.

— Не ожидал. Честно.

Я повернулась к нему и встретила его взгляд. Хотела проверить свою реакцию. Надеялась, что за два месяца сомнения в душе немного улеглись и рядом с Димкой я смогу что-то почувствовать. Думала, вдруг увижу его и пойму, что по-настоящему соскучилась, что накроет прошлое чувство, хоть уже и не такое острое, но пока ничего не происходило. Димка сидел, красиво откинувшись на спинку, поза была немного вызывающая, но в то же время заявляла о его уверенности в себе. Дорогой костюм, белоснежная рубашка, галстук, живописно сбитый немного набок, и красивое мужественное лицо с правильными чертами. Но самое главное взгляд — тёплый, проникновенный, с насмешливой искоркой. Он всем своим видом, словно старался мне сказать — ну куда ты денешься от меня, дурочка?

Полгода назад бы мне такой подарок. Я бы, наверное, не отказалась.

Да что там наверное? Точно бы не отказалась. А сейчас от этих мыслей даже страшно.

— И чего же ты не ожидал? Что я могу выглядеть потрясающе?

Я заметила, как он растерялся, не ждал провокационных вопросов в ответ на комплимент. И далеко не сразу нашёлся, что ответить. Замялся, потом принялся оправдываться, что уж было совсем ни к чему.

— Я имел в виду, что не ожидал, что отпуск так благотворно на тебя повлияет.

— Ясно. Дим, ты чаю хочешь? Просто у меня кроме чая нет ничего.

— И пирогов нет?

— Не смейся.

— Не хочу я ничего. Лучше расскажи, чем ты занималась два месяца на чужбине.

— Отдыхала. Столько интересного увидела... Я довольна поездкой.

— А вдохновение?..

Я с улыбкой кивнула.

— Присутствует.

— Просто замечательно. Это очень кстати. — Он едва ли руки не потёр в предвкушении. — Почему ты меня ни о чём не спрашиваешь? Тебе не интересно?

— Я спрашиваю, — послушно проговорила я. — Что у нас нового?

— Ничего особенного. Если только твоя выставка... Персональная, в Москве.

Я нахмурилась.

— Кому ты продал душу?

— Таких крайних мер не потребовалось, — рассмеялся он. — Я же всегда тебе говорил, что нужно только чуточку везения и побольше уверенности в себе. Как только всё это сошлось, — бах! — и мы в выигрыше.

Я с трудом сглотнула.

— Дядя? — глухо поинтересовалась я. — Дима, мы же говорили об этом, я не хочу, чтобы он...

— Успокойся. Борис Владимирович, конечно, тоже поучаствовал, как он мог в стороне остаться, но в остальном моя заслуга. Я спонсора нашёл, милая. Вот так-то.

— Какого ещё спонсора?

— Ну, какая тебе разница?

— Есть разница, ты же знаешь.

— Богатый человек, ценитель живописи, поддерживает молодые таланты. А ты у нас молодая, да к тому же талант. Прекрасно подходишь. А ты везде ищешь подвох. Не надо. У него своя галерея в столице и он готов организовать тебе персональную выставку. Просто ему нравятся твои картины. Он купил две.

— Какие?

— "Улыбку" и пионы.

— Пионы?

Димка безразлично пожал плечами.

— Повесит в столовой. Красиво.

— Да, красиво... — эхом повторила я за ним.

А Калинин поднялся и подошёл ко мне.

— Только не грусти, я тебя прошу. Не время впадать в меланхолию и подозрительность. У тебя сейчас каждая минута на счету. Через неделю выставка здесь, уже реклама идёт, а в феврале в Москве.

— Так быстро?

— Не быстро, Ева. Просто ты два месяца путешествовала, как ты это называешь. А я работал.

Я прислонилась плечом к стене и, опустив голову, согласилась.

— Хорошо, Дима.

— Ева, мы же мечтали об этом.

— Мечтали, — еле слышно проговорила я.

— Ты ведь об этом помнишь? Не забыла?

— Я не забыла, просто кое-что изменилось.

— Что?

— Раньше я мечтала о признании, а сейчас... Я просто хочу заниматься любимым делом. А всё остальное потом.

Димка склонил ко мне голову.

— Вот и занимайся. А я буду заниматься всем остальным. — Он улыбнулся. — Для этого я тебе и нужен — решать твои проблемы.

Я подняла на него глаза и вдруг поняла, что Калинин стоит слишком близко ко мне. Уже притиснул меня к стене, наклоняется ко мне, а в глазах искорки пляшут. И не надо долго мучиться, чтобы понять, к чему он ведёт.

Я судорожно втянула в себя воздух и нырнула под Димкину руку. Отошла от него и постаралась придать себе безразличный вид. Правда, раньше мне этот фокус никогда не удавался. Сдула со лба чёлку, поправила воротник блузки, а когда обернулась к Калинину, посоветовала себе не замечать его снисходительную улыбку.

— Значит, через неделю?

— Через неделю. Кстати, тогда с нашим многоуважаемым спонсором и познакомишься. Он приедет. И если он останется доволен, тогда вопрос с московской выставкой решится уже через неделю, так что постарайся, я тебя прошу.

— Что значит, постарайся? — переспросила я. — Мне платье короткое надеть или банкет в его честь закатить?

— Просто постарайся быть самой собой и не спугни его.

Я усмехнулась, немного злорадно.

— А для таких проблем, Димочка, у меня ты есть. Вот и старайся.

Мой ответ Калинину, конечно, не понравился, он бы предпочёл, чтобы я клятвенно пообещала его не расстраивать и всё исполнить так, как он хочет и как задумал, но меня теперь так и подмывало ему надерзить. Он, наверное, это почувствовал, потому что всю следующую неделю с нравоучениями ко мне не лез. Да и вообще я видела его не часто. Видимо, у него на самом деле было много работы, и вся она каким-то боком касалась меня, и это было несколько непривычно. Из-за этого я нервничала, и из-за приближающейся выставки не находила себе места. И по ночам не спала уже из-за этого, а не... сами знаете из-за кого. Это была моя первая персональная выставка. И видеть на улице афиши с моим именем, было непривычно и волнительно, но в то же время безумно приятно. "Спешите видеть! Впервые на арене — Евгения Дорофеева! Молодая, но очень талантливая. Правда-правда". Смешно... Димке говорила, что меня на данный момент жизни больше волнует работа, чем её оценка, но, как оказалось, ошибалась.

— Всё-таки я тщеславна, — пробормотала я себе под нос, разглядывая афишу на доске объявлений у входа в Димкину галерею. И тут же решила, что фотографию Калинин выбрал удачную. У меня тут такое мечтательное лицо!..

— Не нервничай, — шептала мне Сонька на ухо, когда великое событие, наконец, свершилось и открытие выставки состоялось. — Всё-таки надо было тебе коньячку чуть-чуть... Борь, я же говорила!

— Ты говорила это час назад, я уже выпил всё.

— Молодец.

— Что? Я тоже нервничаю. Не заметно? А когда банкет?

Сонька выразительно на него посмотрела.

— Банкет после выставки.

— Жалко. Женька вся белая стоит.

— Прекратите, — шикнула я на них. — Я, кажется, глупостей журналистам наговорила.

Дядя только улыбнулся.

— Им всё равно, что ты им наговорила. Напишут то, за что им платят. Так что не волнуйся. А Димка твой где?

— Он не мой.

Сонька только вздохнула.

— Хорошо было бы... То есть, если бы немой был. А то он опять кого-то обхаживает. Борь, что это за мужик?

Дядя посмотрел в ту сторону и плечами пожал.

— Не наш.

Я тоже нашла взглядом Калинина. Он что-то втолковывал мужчине внушительной комплекции, а тот на Димку поглядывал не слишком радостно, потел и постоянно промокал лоб носовым платком.

— Это и есть твой спонсор, Жень? — шепнула Сонька.

— Откуда я знаю?

— Наверное, он. Смотри, как потеет. Денег ему жалко.

Димка подошёл ко мне минут через пятнадцать. Я к тому времени от дяди с Сонькой отошла, обходила зал, смотрела на людей, стараясь понять, как они реагируют на мои картины. Короче, пыталась подслушать чужие разговоры. Но ничего не слышала. Толкового, в смысле. Говорили о чём угодно, только не обо мне и не о моих картинах. Можно подумать, что все сюда пришли повеселиться и засветиться в обществе. Я расстроилась, о чём Калинину и сообщила, как только он оказался рядом. Да настолько, что даже позволила ему обнять меня за талию, вот как сильно мне требовалась моральная поддержка. Ну и где моя хвалёная храбрость и свежеприобретённая уверенность в себе?

— Им не нравится, — шепнула я Калинину. Он удивлённо посмотрел.

— Кому?

— Всем. Они даже не смотрят!

— Солнышко... — Димка глаза закатил. — Это открытие. Это светское мероприятие. Вот завтра придут те, кому на самом деле интересно, а сегодня... Ты расстроилась что ли?

— Да, — еле слышно выдохнула я.

Димка ткнулся носом мне в ухо.

— Успокойся. Всё идёт просто замечательно. Пойдём, я тебя познакомлю.

Я слабо улыбнулась.

— Со спонсором? С тем потеющим дядечкой?

— С кем? А-а... нет. Это совсем другие дела. Пойдём. Они уже здесь.

— Они? — насторожилась я.

— Сама всё увидишь.

Мы прошли через зал, люди расступились и я, к своему изумлению, увидела инвалидную коляску и молодого мужчину в ней. Достаточно хрупкого телосложения, у него было очень интеллигентное, приятное лицо, очки в дорогой оправе и галстук-бабочка на шее. Мужчина улыбался, с интересом оглядывался, и когда на меня посмотрел, мне захотелось улыбнуться ему в ответ, настолько открытым был его взгляд, обращённый ко мне. Но я не улыбнулась. К тому моменту я уже наткнулась на хмурые взгляды двух широкоплечих ребят, стоявших позади инвалидной коляски и внимательно следивших за происходящим в зале, а теперь и к нам с Димкой приглядывающихся с большим подозрением. Складывалось такое впечатление, что они в любое мгновение готовы броситься вперёд и закрыть своего подопечного грудью. А противников убить. Стало немного не по себе.

— Здравствуйте, — сказал мужчина в коляске, разглядывая меня. — Вы ведь Женя? Мне говорили, что вы красивая.

Я кинула на Калинина осуждающий взгляд, а мужчине улыбнулась.

— Здравствуйте. — И тут же созналась: — Я Женя.

— Мне очень приятно.

Димка очнулся и выступил вперёд.

— Ева, это Виктор Сергеевич. Коростылёв. Я тебе рассказывал...

Виктор Сергеевич рассмеялся.

— Интересно, и что же про меня рассказывать можно? Я понимаю, мне рассказывали про красивую девушку, послушать приятно, а про меня-то что?

— Если человек интересный, то и послушать приятно, — в тон ему проговорила я и тут же Калинина сдала: — К тому же, он обманывает, Виктор Сергеевич, и он мне ничего не рассказывал, тайну хранил.

Димка предостерегающе вытаращил на меня глаза, но я отвернулась от него, сосредоточившись на Коростылёве. А тот после моих слов рассмеялся.

— И вы не расспрашивали? А как же пресловутое женское любопытство?

— Если честно, я перед выставкой так волновалась, что мне было всё равно.

— А по характеру, когда не волнуетесь, вы особа любопытная? Признавайтесь, Женя, я по вашим глазам вижу, что да.

Я лишь руками развела, признавая своё поражение. Виктор Сергеевич довольно кивнул. А потом его коляска вдруг зажужжала и поехала вперёд, мне показалось, что сама по себе. Я испуганно и смущённо отступила, и только потом заметила под ладонью Коростылёва, которая лежала на подлокотнике инвалидного кресла, небольшой управляющий механизм. Надо же, а я такие коляски до этого только в кино видела.

Виктор Сергеевич тем временем сделал едва уловимый жест рукой, и его охрана не стала торопиться следом за ним, да и Димку задержала, а я пошла за Коростылёвым, не совсем представляя, как мне нужно себя с ним вести. Но потом решила, что нужно просто быть самой собой, как советовал Калинин, а дальше видно будет.

С коляской Виктор Сергеевич управлялся весьма ловко и, кажется, своего положения совсем не смущался. Это перед ним люди расступались, причём провожали его весьма заинтересованными взглядами, а не бестактно любопытными.

— Мне нравятся ваши работы, Женя, — сказал Коростылёв, остановившись перед одной из картин.

— Вы сегодня первый человек, который говорит со мной о моих картинах. У меня такое чувство, что все пришли посмотреть на меня.

Он улыбнулся.

— А они и пришли посмотреть на вас. А может, и позлорадствовать. Такое тоже бывает.

— А вы из Москвы специально приехали на мою выставку?

— Вас это удивляет?

— Если честно, то... да.

Он легко развернул коляску и посмотрел на меня весело.

— Правда?

Я пожала плечами.

— Расскажите мне про Европу, Женя, — вдруг попросил он.

— И всё-то вы знаете, — рассмеялась я.

— Я тоже любопытный, каюсь. Мой друг говорит, что если бы не моё любопытство, я был бы жутким занудой. Иногда я люблю позудеть.

— А вы бывали в Европе?

— О, много раз. Но чаще в клиниках европейских, чем просто из удовольствия. И путешествовать в полном смысле этого слова я не могу, всё по пятизвёздочным отелям разъезжаю.

После таких слов очень хотелось извиниться за свою бестактность, но Виктор Сергеевич говорил это не для того, чтобы я его пожалела. Он просто рассказывал, а если и жаловался, то скорее в шутку, поэтому я только рассмеялась над его словами и принялась делиться впечатлениями от своей долгой поездки.

— Я очень люблю Прагу, — сказал Коростылёв, выслушав меня. — До Праги вы добрались?

— К сожалению, нет. Испугалась, что если доберусь туда, то до Нового года точно вернуться домой не сумею.

— Обязательно съездите, потрясающий город. Я всегда останавливаюсь в одном и том же отеле, там из окон потрясающий вид. Знаете, я люблю смотреть в окно, и вид для меня очень важен.

— И для меня, — согласилась я.

Он улыбнулся.

— Я знаю. Может, поэтому я и влюбился в ваши картины? — Виктор Сергеевич сложил руки на животе и стал смотреть на одну из моих картин. — У вас очень красивый город.

— Особенно, Старый город, — подтвердила я.

— Да... Глеб надо мной смеётся всегда. Как офис меняем, так я всех риэлторов довожу до истерики — вид из окна мне шикарный подавай. И это при том, что работаю я в основном дома. А ведь в нашем первом офисе, помнится, окон вообще не было. Вентилятор в углу стоял. — Коростылёв посмотрел на меня и улыбнулся. — Вот так-то. Меняются времена.

Я вежливо кивнула. Потом облизала губы и спросила:

— Вашего друга зовут Глеб?

— Глеб, Глеб... Мне ещё вот эта картина нравится. Откуда у вас такой вид? Я был бы не прочь посмотреть...

— Это с моей крыши, — тихо проговорила я, а на Коростылёва взглянула задумчиво. Интересно, если я поинтересуюсь фамилией этого Глеба, буду выглядеть очень глупо?

— Жаль... Хотя, может, когда-нибудь вы пригласите меня к себе в гости.

— С удовольствием. Но лучше летом. Сейчас крыша снегом завалена.

— Ловлю вас на слове.

Он развернул коляску и поехал обратно к своей охране.

— Я знаю, что вы купили... мои пионы?

— Купил. Подарю их Глебу. Правда, он в живописи не соображает, так что его жилище и кабинет облагораживаю я.

— А Глеб... любит пионы?

Коростылёв на меня странно взглянул. Мы уже приблизились к охранникам и Димке, который смотрел на меня с жадностью и нетерпением, а я ждала ответа от Виктора Сергеевича. Почему-то мне очень важен был его ответ. Хотя, это так глупо...

— Не помню, чтобы он хоть раз в жизни заговаривал со мной о цветах, но кто знает?.. Глеб, ты пионы любишь? Чтобы тебя не вводить в транс, поясню: пионы — это цветы такие.

— Красные люблю, — прозвучал за моей спиной знакомый голос, и я едва удержалась на ногах.

Мартынов был одет в дорогой костюм модного стального оттенка, на нём был белый галстук, а из нагрудного кармана выглядывал шёлковый платочек. Он выглядел респектабельно и разговаривал с моим дядей о политике. А мне улыбался. Вежливо и отстранённо. Как чужой.

Я едва терпела всё это. Видеть его не могла, если честно.

После выставки хотела незаметно улизнуть, но сделать это мне не дали, пришлось ехать вместе со всеми на банкет. В ресторане совсем тяжко стало. Все чему-то радовались, меня поздравляли, вели умные беседы, а мне с трудом удавалось сдерживать внутреннюю дрожь, но я заставляла себя улыбаться. Иногда мы с Глебом случайно сталкивались взглядами, и мне казалось, что внутри меня что-то медленно умирает. Никак не могла поверить в то, что он вернулся.

Не могла поверить, потому что это было не так. Он не вернулся. Он просто приехал, по каким-то своим делам, которые меня не касаются, вот о чём нужно думать. И не смотреть на него. Он же на меня не смотрит... Почти не смотрит.

— Что-то вы загрустили, Женя.

Я посмотрела на Коростылёва и вымученно улыбнулась.

— Устала, наверное... Столько волнений. Надо же, вот и прошла моя первая выставка.

— Да что вы, так говорить не надо. Всё только начинается.

— Хотите сказать, что мне нужно привыкать волноваться?

— Не думаю, что вы всегда будете так волноваться. Человек ко всему приспосабливается. Да и выставки, разве это так важно? Намного важнее вдохновение. Вот без него действительно не прожить. Один раз попробуешь и никогда не забудешь это ощущение. Я прав?

— Наверное. А вы сами пишите?

— Пробовал, но ничего достойного не выходит. А я из тех людей, кто делает либо хорошо, либо никак. Предпочёл остаться ценителем. — Он рассмеялся. — Других судить легче.

Подошёл Димка, приобнял меня за талию, а Виктору Сергеевичу улыбнулся.

— Всё в порядке?

— А что у нас может быть не в порядке? — удивилась я. — Разговариваем.

— Очень хорошо. — Калинин присмотрелся ко мне внимательнее, потом шепнул на ухо: — Ты хорошо себя чувствуешь?

— А что?

— У тебя щёки горят.

Я схватилась за щёки, от прикосновения холодных пальцев на мгновение стало очень приятно.

— Душно, — сказала я, лишь бы от Димкиных расспросов отвязаться.

— Переволновалась, говорит, — подсказал Коростылёв.

— Она любительница попереживать, — улыбнулся Димка. — Правда, милая?

Я одарила его нетерпимым взглядом, но сказать ничего не успела. К нам подошёл Мартынов и с интересом на Калинина уставился. Я занервничала сильнее. А Димка, как назло, сел на своего любимого конька — изо всех сил налаживал деловые контакты.

— Надеюсь, не скучаете? — обратился он к Глебу.

Тот вроде бы удивился, взглянул на друга, потом усмехнулся.

— Я выгляжу таким неотесанным?

Коростылёв громко рассмеялся.

— Я тебе это всегда говорил! Но на самом деле это обманчивое впечатление, просто ты всегда с таким скучающим видом расхаживаешь.

— А, так вот в чём дело, — хмыкнул Мартынов. — Интересно. — А потом вдруг обратился ко мне: — На самом деле душно?

— Да.

— Может, стоит выйти на улицу ненадолго?

Я набралась смелости и взглянула ему прямо в глаза.

— Я выйду... Если честно, я собралась уходить.

— Уже? — Глеб окинул зал быстрым взглядом. — Кажется, люди только во вкус начали входить.

— Вот и замечательно. Значит, я им больше не нужна.

— Глеб, отпусти ты девушку, — вступился за меня Виктор Сергеевич. — Это ты толстокожий, а она создание нежное, вон щёки как разрумянились.

Если бы я могла ещё сильнее покраснеть, наверное, покраснела бы. Мужчины смотрели на меня, а мне хотелось сквозь землю провалиться.

— Не зря девушка любит пионы, — проговорил Мартынов чуть насмешливо.

Я нахмурилась.

— А с чего вы взяли, что я люблю пионы?

— Не любите?

— Терпеть не могу.

Не знаю, может я всерьёз надеялась Мартынова смутить, или хотя бы тень раскаяния в его глазах заметить, но этот гад только рассмеялся. Мне стало совсем плохо, я смотрела на него и чувствовала себя до того беспомощной, что хоть ложись и умирай.

Димка на меня взглянул озадачено.

— Ева, ты что?

— Свои предпочтения высказываю. — Я глубоко вздохнула, стараясь восстановить дыхание, а потом широко улыбнулась мужчинам. — Извините меня, я на самом деле пойду.

— Но завтра мы встретимся, я надеюсь? — засуетился Димка. Посмотрел на Коростылёва. — Я всё правильно понимаю, Виктор Сергеевич?

Тот замахал руками.

— Да ни за что! Бумажки, договоры... Это не ко мне. Своё мнение я уже озвучил, а всё остальное к Глебу. Если надо что-то подписать — он подпишет. А я завтра утром в Москву возвращаюсь. С вами мы встретимся через несколько недель, уже на моей территории.

Димка задумался на пару секунд, и довольно улыбнулся.

— Конечно. Если вам так удобнее, я спорить не собираюсь. Мы всё обсудим с Глебом...

— Степановичем, — подсказал Мартынов, разглядывая Калинина с издёвкой. Его высокомерие меня до ужаса раздражало. И то, что он на Димку так смотрел... Господи, какая же я дура была!

— Да, с Глебом Степановичем, — поддакнул Калинин, а у меня терпение закончилось.

— Извините, я пойду...

— Мне очень приятно было с вами познакомиться, Женя. — Коростылёв взял меня за руку, а потом поднёс её к губам. Я смутилась.

— Ну что вы... Мне тоже было очень приятно.

— Отдыхайте, набирайтесь сил. У меня большие планы на наше сотрудничество.

Я улыбнулась ему на прощание, коротко кивнула Калинину и огляделась по сторонам, отыскивая взглядом дядю и Соньку. На Глеба я намеренно не взглянула, и пока шла через зал, чувствовала его взгляд, направленный мне в затылок.

Я просто не понимала, что происходит. Он делает вид, что мы не знакомы, он насмешлив и нахален, но глаз с меня не спускает, что совершенно выбивает меня из колеи. Просто необходимо было поскорее уйти, выйти из этого зала, избавиться от ощущения близкого присутствия Глеба, от которого у меня что-то противно ныло в груди, и успокоиться. Ведь я научилась жить без него, как-то справилась, пережила, и начинать всё сначала, просто в угоду его самолюбию, не собираюсь.

Дядю, чтобы проститься, пришлось оторвать от разговора, поцеловала его торопливо в щёку, шепнула, что еду домой, и, получив его согласие, пошла к выходу, шикая на Соньку, которая всё старалась заглянуть мне в лицо. Подружка взяла меня под руку и так мы вышли из зала.

— Ты такси уже вызвала?

— Официанта попросила.

— Жень, ты на самом деле плохо себя чувствуешь? Что ты так рано засобиралась?

— У меня щёки горят, — сказала я.

— И что? — не поняла Сонька. — У тебя давление что ли?

— Откуда я знаю? — разозлилась я. — Приеду домой и померяю!

— А есть чем?

— Отстань!

— Да что с тобой? Димка сказал что-то не то? Или этот... спонсор?

Пока я размышляла над правильным ответом, боясь не верным словом разбудить Сонькино любопытство, ведь тогда она точно меня в покое не оставит, сзади послышались быстрые шаги. Мартынов подбежал и запросто приобнял меня за талию, совершенно не обратив внимания на онемевшую от изумления Соньку.

— Ну, и куда ты собралась? — поинтересовался он, наклоняясь к моему уху.

Я стукнула его по наглой руке, отступила и потребовала:

— Руки от меня убрал!

— Давай без концертов.

— Пошёл к чёрту!

— Женька...

— Какая я тебе Женька? — У меня голос затрясся, но совсем не от негодования. Глеб уже оттеснил меня от подруги, которая прыгала за его спиной, не зная, что предпринять, и смотрел на меня обеспокоенно. — Отпусти меня, — попросила я.

Он молча смотрел. Да и меня саму словно заклинило. Таращила на него глаза и молилась только о том, чтобы совершенно глупо не разреветься. Этого унижения я точно не переживу.

— Так, — угрожающе протянула очнувшаяся от шока Сонька. — Я зову на помощь!

— Зови, — согласился Мартынов, не оборачиваясь на неё.

— Я серьёзно говорю!

— И я серьёзно. Только не думаю, что от того красавчика много толка будет.

— От Димки-то? — неожиданно хмыкнула подружка. — Точно не будет. Но я Борю позову, и он тебя...

Глеб всё-таки повернулся к ней и посмотрел с интересом. Потом сказал:

— Вот, учись, пиончик, как надо с мужчинами на "ты" переходить.

— Вот и отлично, — не оценив его сарказм, сказала я, — продолжай восхищаться, а я пойду. С дороги уйди.

Он снова ко мне повернулся.

— Женя, я могу тебе всё объяснить.

— Можешь, — согласилась я. — Ещё полгода назад мог, но не захотел. А сейчас я не хочу тебя слушать.

Глеб сверлил меня взглядом и с места не двигался. Я подождала, стараясь взглядом с ним не сталкиваться, потом обратилась к Соньке.

— Дядю позови.

Она сомневалась, переводила взгляд с меня на Глеба и обратно, потом кивнула. Правда, с места не двинулась.

— Такси кто вызывал? — громко поинтересовался охранник, появившийся в холле.

Я толкнула Глеба плечом и решительно направилась к выходу. Он меня не догнал. Уже садясь в машину, я помедлила, даже оглянулась на двери. Не знаю, чего ждала. Никто за мной вслед не выбежал, и задержать не пытался. Я подобрала полы длинной шубы и села в машину. На душе не просто кошки скребли, внутри саднило, раздирало и кровоточило.

Говорить о том, что ночь выдалась бессонной, наверное, не стоит. Всё и так понятно. Я ворочалась с боку на бок, то скидывала с себя одеяло, изнывая от духоты, то замерзала и снова закутывалась, потом не выдерживала, вставала и начинала ходить по квартире, никак не находя для себя успокоения. А всё Мартынов виноват. Мартынов, чтоб ему пусто было!..

И дело не в том, что он приехал и я распереживалась из-за этого. Нервничала и места я себе не находила, потому что не понимала, зачем он приехал. И это его: "Я тебе всё объясню!"... С какой стати? Или его совесть замучила? Или ему ещё что-то от меня нужно?

Конечно, хотелось оставаться гордой и неуязвимой, быть сильной, доказать ему, что я вполне могу жить и без него, и всё у меня будет получаться, и видеть, как он мучается и раскаивается, не принимать его извинений, но я сама понимала, что надолго меня не хватит. И что тогда случится — подумать страшно. И именно поэтому, лучше держаться от Мартынова подальше. Ведь я не хочу ещё раз остаться ни с чем и себя по кусочкам собирать, когда Глеб снова уедет, забыв объясниться со мной. Остаётся надеяться, что надолго Мартынов в нашем городе не задержится.

Не смотря на то, что заснула я очень поздно, проснулась, когда за окном ещё темно было. В бессильной злобе треснула кулаком по соседней подушке и снова глаза закрыла. Ещё была надежда, что сон вернётся. Только не нужно ни о чём думать, только глаза снова закрыть и заснуть. Ни о чём не думать...

Когда зазвонил телефон, я вздрогнула. Посмотрела на часы и, смирившись с неизбежным, сняла трубку.

Сонька была взволнована, и вздыхала каждую минуту.

— Ты должна была дать мне знать, что это он!

— Как интересно? Ткнуть в него пальцем и завопить: "Этот гад меня бросил"?

— Не смешно, между прочим, — пожаловалась подружка. — Я всю ночь не спала!..

— Какое совпадение.

— Ты тоже не спала?

— Представь себе. И, наверное, поэтому я так рада твоему раннему звонку.

— Ой, да ладно. Нашла время спать. Жень, ты как вообще?

— Нормально, — соврала я.

— А я не нормально. Я просто в шоке.

Я хмыкнула.

— Из-за чего, интересно?

— Из-за Мартынова твоего! Это надо же какой жук!.. Ты не представляешь, что было после того, как ты уехала!

— Что? — всерьёз насторожилась я.

— Я не стала тебе звонить вчера, чтобы не нервировать ещё больше...

— Соня! Что случилось?

— Гад он, вот что. И наглец! Ты представляешь, Боря вчера весь вечер только о нём и говорил.

— В каком смысле?

— В таком, что он от него в восторге. Я пока не до конца разобралась в том, что они обсуждали, Мартынов что-то Боре внушал, и видимо внушил, потому что тот прямо загорелся. Вскочил ни свет, ни заря и на работу рванул.

Я закрыла глаза и потёрла лоб, болезненно сморщившись.

— Только этого не хватало.

— Вот именно, — согласилась со мной Сонька, не сумев подавить тяжкий вздох. — Я хотела Боре глаза отрыть на этого субъекта, но куда там... Я только отвернулась, а они уже спелись.

— Это он специально, — решила я.

— Конечно, специально! — воскликнула она, а после, понизив голос, проговорила: — Кажется, они покупают завод у нас в области.

— А дядя тут при чём?

— Да он всегда при чём! Ты не знаешь, что ли?

— То есть, уезжать он не собирается?

— Я не знаю, Жень, — призналась Сонька и сама же расстроилась. — Бывает же такое... И как тебя только угораздило?

— Вот так и угораздило, — еле слышно проговорила я, и разговор с подружкой закончила. Снова прилегла и задумалась. Вот и нашлось объяснение. Опять Глебу понадобилась помощь моего дяди, на этот раз напрямую. А я снова в стороне.

— Сволочь! — с чувством высказала я свою мысль в тишине квартиры.

Я так на него злилась, так хотела в эти минуты всё ему в лицо высказать, что всерьёз вознамерилась выяснить, где Мартынов живёт. Поеду к нему и прибью. Не позволю дяде голову задурить. Хватит ему и моей головы...

Правда, позвонить я никуда не успела. Явился Димка и огорошил меня известием, что на сегодняшний вечер назначен деловой ужин.

— Какой ещё ужин? — нахмурилась я, тут же заподозрив неладное.

— Важный, — веско заметил Калинин. Прошёл на кухню и налил себе воды. Я наблюдала за ним, сложив руки на груди.

— И кто его, интересно, назначил? — чуть язвительно поинтересовалась я. — Глеб Степанович?

Димка отрицательно покачал головой.

— Нет. Дядя твой.

— Та-ак, — протянула я, понимая, что теряю последние крохи самообладания. — Дима, я не пойду.

— Ты с ума сошла?

— А что мне там делать? Вот хотят они... ужинать вместе, и ради бога. Я на этом ужине присутствовать не собираюсь. И вообще, почему я должна? Сам иди. Пусть он подпишет всё, что нужно. Без меня.

Димка уставился на меня, потом сурово сдвинул брови.

— Ты смерти моей хочешь?

— Вот только давай без сцен, — попросила я его. — Виктор Сергеевич вчера очень чётко выразил свои пожелания, и я не думаю, что Мартынов...

— Ты пойдёшь.

— Нет.

— Пойдёшь. Потому что Борис Владимирович просил быть всех.

— С какой стати? — нахмурилась я.

— Понятия не имею. Видимо, у них намечается серьёзное дело, вот он контакты и налаживаешь. Ты забываешь, что Коростылёв и Мартынов, это не только спонсоры молодых талантов.

— Да? — Я постаралась не выказать своей большой заинтересованности. — А кто же? Что у них за бизнес?

Димка сделал несколько больших глотков и неопределённо махнул рукой.

— Строительный, насколько знаю.

— А-а, — я кивнула. — Ну, строить он умеет, — пробормотала я.

— Что?

— Ничего. Ладно, я пойду на этот дурацкий ужин, — решила я сделать всем одолжение. Правда, Димка моего героизма не оценил, и ещё вдобавок мне кучу наставлений дал — как я должна выглядеть, как себя вести, что говорить. Я и без него знала, что скажу этому мерзавцу, который собирается испортить моей семье жизнь.

Весь день речь репетировала. Меня даже не столько мой внешний вид заботил, сколько то, какое лицо у Глеба будет, когда он услышит от меня всю правду. И была уверена, что в этот раз победительницей выйду я. Что удовлетворение почувствую, когда пойму, что одержала над ним верх, и наконец, успокоюсь. Смогу жить дальше, а Глеб... Да я даже имя его забуду!

Настроила себя на положительный, для себя, исход этого вечера, и совсем не ожидала, что Мартынов всё испортит. Я когда его в ресторане увидела, от бессилия чуть не разревелась. Мы с Калининым явились самыми последними, и как только вошли в зал ресторана (а Мартынов и тут оказался не дурак, выбрал "Золотой дождь", ресторан, на первом этаже гостиницы, в которой проживал), я сразу увидела за центральным столиком у сцены дядю с Сонькой, и Глеба... с какой-то девицей. От злости и возмущения, я вцепилась в рукав пиджака Калинина, да с такой силой, что он рукой дёрнул.

— Ты чего?

Я руку разжала и извинилась.

Пока мы к столику шли, я незнакомку разглядывала. Она о чём-то оживлённо рассуждала, откидывала за спину блондинистые пряди, поправляла стильные очки, смотрела то на Глеба, то к дяде поворачивалась и выглядела уж чересчур деятельно. Я глянула на Соньку, заметила морщинку на её лбу и поняла, что волноваться есть о чём. У подружки в голове сигналка, она вероятных соперниц за версту чует. А уж если дело до морщины дошло... И не оставалось никаких сомнений, что девица эта явилась не просто так, а пришла с Глебом. Тот ещё с таким удовольствием на неё поглядывал, улыбался и время от времени перекидывался парой слов с дядей. Они оба от чего-то были в восторге. И к своему неудовольствию, я уже предполагала от чего именно. Все мужики — бабники!

— Наконец-то! — Дядя заулыбался, увидев меня. — Я уж решил, что ты всё-таки передумала.

— По поводу? — спокойно поинтересовалась я и присела за стол. Кивнула Димке в знак благодарности, когда он придвинул мне стул.

— Ты же идти не хотела... — начал было дядя, но я на него так посмотрела, что он тут же примолк. И непонимающе взглянул на Соньку.

Я положила салфетку на колени, на подругу взглянула, потом на Димку, и в самую последнюю очередь, как бы между прочим, на Мартынова взгляд перевела. Всего на секунду, мне и этого хватило, чтобы оценить степень наглости, отразившуюся на его физиономии. Выглядел лощёным и довольным, как кот. Так и хотелось его против шерсти погладить, да так, чтобы заорал благим матом.

За всеми этими размышлениями (или мстительными мыслишками?), я совсем забыла о незнакомке, сидящей по левую руку от Глеба. Она старательно улыбалась, я бы даже сказала, что слишком старательно, смотрела на нас с Димкой сияющими глазами, и вроде бы ожидала удобного момента, чтобы свою речь продолжить.

— Глеб, может, ты нас познакомишь? — обратилась она к Мартынову, а тот вроде бы очнулся, усмешку дурацкую с лица убрал и сказал, хитро на меня поглядывая:

— А это племянница Бориса Владимировича. Женя, правильно?

Я до боли сцепила руки, спрятав их под скатертью, и кивнула. А Димка представился сам, и улыбнулся девушке очаровательной улыбкой.

— Это Алиса, — запросто представил Глеб свою спутницу.

Я нахмурилась и опустила глаза в стол. Алиса, и всё? Остальное додумывайте сами, так получается?

Разговор зашёл о выставке, Димка разливался соловьём, Алиса, кажется, искренне заинтересовалась, а я вдруг почувствовала, что под столом меня кто-то ногой пинает. Я исподлобья глянула на подружку, а та едва заметно головой кивнула в сторону выхода. Я тут же из-за стола поднялась, Сонька за мной.

— Извините, мы ненадолго.

Мужчины, оторвавшись от разговора, в первый момент непонимающе взглянули на нас, потом кивнули.

Укрывшись в туалетной комнате, Сонька достала из сумки сигареты и шлёпнулась на пуфик, а я замерла у зеркала, упёрла руки в бока и уставилась на своё отражение, кипя от негодования.

— Нет, ты её видела? — возмущённо фыркнула Сонька.

— Кто она такая?

— У Мартынова своего спроси.

— Он не мой! Это во-первых. А во-вторых... — Я набрала побольше воздуха в грудь. — Что ей от него нужно?!

— А ты как думаешь? Всё ясно, как божий день. У неё же рот не закрывается! Или говорит, или улыбается. Терпеть таких не могу. Умниц!..

Я опустила руки.

— Я его ненавижу.

— Верю, — кивнула Сонька.

Я расстроено шмыгнула носом.

— И что мне теперь делать?

— Плюнуть на него. Если он такой дурак.

— Хорошо тебе говорить...

Дверь открылась, вошли две девушки, и мы с Сонькой поторопились туалетную комнату покинуть. К столу вернулись более уверенные, чем перед уходом. И на Алису я взглянула прямо, не боясь.

— Так когда вы в Москву собираетесь? — обратился ко мне дядя. Я даже не сразу поняла, о чём он, если честно. Посмотрела на Димку.

— Я думаю, что сначала мне придётся поехать одному, Борис Владимирович. Вы же знаете, Женя не любит столицу.

— Интересно, почему? — поинтересовался Мартынов.

Я на него посмотрела.

— Потому что... Там слишком много людей, которых я не выношу.

Дядя удивлённо посмотрел.

— Ты о ком?

— Да так, есть некоторые... личности.

— А я очень люблю Москву, — влезла Алиса, но мне показалось, что сделала это не просто так, а почувствовав, возникшую за столом напряжённость. — Люблю жить в бешеном ритме.

— У нас вам, наверное, скучно? — заинтересовалась Сонька.

— У вас нет пробок, — рассмеялась Алиса, а я закатила глаза, думая, что этого никто не заметит, но натолкнулась на взгляд Мартынова.

— Провинция, что ещё сказать, — пробормотала Сонька себе под нос, но все, конечно, услышали и теперь уже дядя на неё посмотрел недоумённо.

— Ничего, — сказала я, отвлекая дядю на себя, — скоро вернётесь в Москву, и начнётся привычная жизнь. Или вам приходится много ездить?

— Случается, — кивнула Алиса. — Но я не жалуюсь, я свою работу люблю.

— А кем вы работаете? Если не секрет, конечно.

— Вот как плохо опаздывать, — усмехнулся Глеб, — всё интересное пропускаешь.

Я полоснула его взглядом, а на Алису посмотрела с медовой улыбкой.

— Я консультант по финансам, — ответила та.

— Просто замечательно, — ахнула я. — Помогаете ему... Глебу Степановичу, — тут же исправилась я, — капиталы свои множить.

— Выходит, что так.

— И как? Много их?

Алиса непонимающе нахмурилась.

— Кого?

— Капиталов.

— Ева! — Димка изумлённо на меня посмотрел, а Сонька рядом прыснула от смеха, но тут же напустила на себя серьёзный вид.

Алиса расправила плечи, на Глеба взглянула, но тот сохранял невозмутимость и вроде бы тоже ответа ждал.

— Мне просто любопытно, — пояснила я всем.

— Дмитрий, девушке просто любопытно. — Глеб улыбнулся. — А вдруг я олигарх? Женя, вы встречали когда-нибудь олигарха? Настоящего?

Я покачала головой.

— Нет. Но зато шпиона встречала. Говорил, что настоящий.

Дядя оторвался от еды и на меня посмотрел встревожено.

— Какого шпиона?

— Заезжего.

— Что за аферист?

Я посмотрела на Мартынова, который принялся жевать и в этот момент не смотрел ни на кого.

— Да так, был один. Болтун.

— Вот болтун — это точно, — кивнул дядя. — Любят некоторые приврать и Бондами прикинуться.

Глеб вдруг хмыкнул.

— И ведь главное, некоторые верят.

Я мысленно охнула и попыталась ногой до ноги этого гада достать, даже на стуле немножко сползла. Не зря же я сапоги на высоченных каблуках надела, всё для него, для него, негодяя такого. Н дотянулась и ядовито проговорила:

— Да, а некоторые врут и врут.

— А если некоторым нравится быть обманутыми? — пожал Глеб плечами.

— Какой-то странный разговор выходит, — озадачился Димка. — Вообще-то, мы о делах поговорить хотели.

— А может, о делах завтра, в офисе? — предложил Глеб. — Алиса все документы вам покажет. Я, если честно, во всех ваших выставочных делах не соображаю. Алиса всё с Виктором обговаривала.

Калинин посмотрел на Алису, потом кивнул.

— Хорошо, я не против.

— Мне так жаль, что я на выставку не попала, — улыбнулась Алиса. — Говорят, вы очень талантливы.

— Может быть. Со стороны виднее. Хотите, подарю вам картину? — предложила я.

Алиса удивилась.

— Почему мне?

— Не знаю, захотелось вдруг. У меня есть дома картина, пионы, шикарный букет в красивой вазе.

Мартынова слегка перекосило, он кашлянул, глотнул вина и на меня поверх бокала глянул.

— Буду очень рада... Если вы на самом деле хотите мне её подарить.

— Конечно, хочу.

Дурацкий, дурацкий ужин. Я еле вытерпела его. Никаких важных разговоров не велось, одни глупые препирательства. Я даже не помню, что точно говорила, но судя по тому, какие взгляды на меня дядя кидал, удивить сумела. Выдохлась только тогда, когда увидела, как Глеб придвинулся ближе к Алисе и та что-то начала ему говорить, а он сначала кивал, а потом и заулыбался ей. После этого мне даже язвить расхотелось. Вообще всё расхотелось. Наблюдала за ними, а в горле ком и слёзы злые вот-вот на глаза навернутся.

— Ну почему ты всегда так реагируешь? — спросил Димка, когда мы уже поднялись из-за стола. Подошёл ко мне сзади, обнял за талию и зашептал мне на ухо. Правда, тон был совсем не злым или раздражённым, а скорее весёлым.

— Как?

— Ненавидишь финансовые вопросы.

— А почему я должна их любить?

— Наверное, ты права, не должна.

— Ты такси мне вызвал?

Он красноречиво помолчал, потом ткнулся носом в моё ухо.

— Ева...

— Ты такси мне вызвал?

Калинин отстранился.

— Да.

— Вот и замечательно. Я, с твоего позволения, дожидаться никого не буду, домой поеду. — Повернулась и вдруг заметила Глеба. Он стоял в дверях ресторанного зала и за нами наблюдал. Встретив его взгляд, я гордо отвернулась. — Принеси мне шубу.

Когда Димка вернулся из гардероба с моей шубой, я прощалась с дядей и Сонькой. Они ещё собирались казино посетить, зазывали с собой Алису, а я украдкой оглядывалась, стараясь понять, куда Мартынов неожиданно скрылся. Но его видно не было.

Димка накинул мне на плечи шубу, подхватил меня под локоток и вроде собрался вместе со мной к выходу, а я умоляюще посмотрела на Соньку. Та поняла всё мгновенно и ухватила Калинина за рукав.

— Ты что, уходишь?

— А что? — растерялся тот.

— Как что? Нужно составить Алисе компанию. Глеб Степанович-то скрылся в неизвестном направлении.

— Но... — Димка растерянно посмотрел на меня, а я отвела его руку от своего локтя.

— Оставайся, — милостиво разрешила я. — Такси уже подъехало, я нормально доберусь. Всем до свидания. Алиса, очень приятно было познакомиться.

— Мне тоже...

Не дав Димке возможности опомниться, я заторопилась к выходу. На ходу оглянулась и увидела, как вся компания направилась в сторону казино.

— Иди сюда.

Меня дёрнули за руку и потянули в сторону. Я охнула, покачнулась на высоких каблуках и треснула Мартынова по руке, как только он остановился и дал мне возможность перевести дух.

— Больно же, — пожаловался Глеб и ушибленное место потёр.

— А что ты меня хватаешь? Я чуть не упала.

— Я бы тебя поймал.

— Очень сомневаюсь. Что тебе нужно?

— Ничего, — помотал он головой и нажал на кнопку вызова лифта. Я нахмурилась, заподозрив неладное, и попыталась руку свою освободить. Глеб на меня посмотрел и головой покачал. — Не надо.

— Отпусти меня, — потребовала я. Крутила запястьем, пытаясь ослабить хватку Мартынова, очень старалась, но тут подъехал лифт и Глеб втолкнул меня внутрь. Я кинулась обратно, а Мартынов преградил мне путь, обхватил меня руками и двери за его спиной закрылись. Мы замерли в тесной кабине, Глеб прижимал меня к себе, а я никак не могла справиться со срывающимся дыханием. Уткнулась носом в его плечо и время от времени предпринимала попытку избавиться от его рук, но даже сама понимала, насколько жалко эти попытки выглядят. На самом деле я не хотела, чтобы он меня отпускал. Хотя бы ещё минуту, две...

Глеб сделал шаг и прижал меня к стене. Сильно прижал. Я вцепилась в его плечи, закрыла глаза и посоветовала себе быть сильной и бороться с соблазном. Не слушать то, что он попытается мне внушить, не реагировать на его поцелуи. Всего пару минут потерпеть, пока лифт не остановится и у меня не появится возможность сбежать. Увернулась от его губ, они скользнули по моей щеке вниз, к шее, и я поняла, что проигрываю. Всё труднее было держать себя в руках. А ведь это Мартынов, которого я с утра ненавидела и хотела прибить за все его фокусы.

Его руки проникли под мою шубу, погладили бока, потом поднялись к груди, и вот тут я уже не выдержала, собрала оставшиеся силы и Глеба от себя оттолкнула.

— Прекрати, — выдохнула я. Облизала пересохшие губы и глянула на Глеба исподлобья. Боялась встретить насмешливый, или того хуже, торжествующий взгляд, но Мартынов смотрел на меня спокойно, разве что немного разочаровано.

— Ты опять с ним?

— Не твоё дело.

Лифт, наконец, остановился, двери открылись, я выскочила наружу и огляделась, пытаясь определить, какой это этаж. Глеб вышел следом за мной и взял меня за руку.

— Пойдём.

— Я не хочу с тобой!..

— Правда, не хочешь? — Он дёрнул меня за руку, разворачивая к себе, и вот тут я совершила глупость. Когда Глеб наклонился к моим губам, я вдруг решила сдать свои позиции, смириться с его победой, пусть и всего на один поцелуй, а этот негодяй снова решил поиграть со мной в свои дурацкие игры. Только коснулся моих губ и тут же отстранился, а я... Я сама потянулась к его губам. И когда поняла, что попалась в такую глупую ловушку, от злости даже ногой топнула.

Мартынов рассмеялся, наблюдая за мной, потом наклонился и шепнул:

— Пойдём.

У меня ещё была возможность отказаться и послать его куда подальше, но тут лифт снова зашумел, двери открылись и оттуда вышли люди. Проходя мимо нас с Мартыновым, посмотрели с интересом, а Глеб повёл меня в другую сторону.

Я понимала, что делаю глупость. Мне бежать отсюда надо, а я вместо этого стою и жду, когда Глеб откроет дверь своего номера. Ему снова пришлось взять меня за руку, сама я так и не решилась переступить порог, захлопнул дверь и прижал меня к себе. Шуба упала на пол, а я обняла Глеба за шею. Плюнула на свою гордость и обняла.

— Соскучилась? — шепнул он, целуя меня.

— Я тебя ненавижу, — порадовала я его.

Он тихо рассмеялся и согласился:

— Это правильно.

— Ты сволочь...

— Да.

— Ты бросил меня. Чёрт, ты же бросил меня! — Я стукнула его кулаком по спине, что есть силы, всю свою обиду в этот удар вложила, Глеб дёрнулся и со свистом втянул в себя воздух, справляясь с болью, но меня не отпустил. — Как ты мог?

— Ты сама знаешь.

Я отодвинулась от него, чтобы в лицо ему посмотреть.

— Я тебе это никогда не прощу.

На его губах появилось некое подобие улыбки, правда, не весёлой.

— А это знаю я.

Я смотрела на него, потом подняла руку и провела по его щеке. Потом сама его поцеловала и опять обняла.

— Господи, какая же я дура... — пожаловалась я вслух.

На самом деле дура. Разве нормальная, разумная женщина могла ему поверить? И сама же на шею ему бросилась, при этом прекрасно осознавая, зачем он всё это делает. Ему опять нужна не я, ему опять нужно что-то, что ко мне отношение имеет весьма отдалённое. Я опять лишь способ получить желаемое. Рок какой-то надо мной висит, не иначе.

Но если я способ и от меня хоть что-то зависит, то почему этим не воспользоваться? Хоть раз в жизни, поступить не по совести, а подумать о собственном благополучии, проявить эгоизм. Не знаю, принесёт ли мне это счастье, но сделать что-то, чтобы удержать его рядом... Неужели я не имею права попытаться?

— Что, Жень? — Глеб оторвался от меня и посмотрел, как мне показалось, обеспокоенно. К тому времени мы уже добрались до спальни, и Мартынов видимо решил, что я всё-таки передумала и сейчас либо очередной разговор по душам затею, либо просто-напросто сбегу, запаниковав.

Я провела ладонями по его плечам, потом по груди, и наконец, покачала головой.

— Всё хорошо. Поцелуй меня ещё.

Нужно было всё хорошенько обдумать. Нужно понять, справлюсь ли я. А если... если Глеб не захочет? Через несколько дней или неделю, месяц, он соберётся уезжать, не смотря на все мои усилия, и мои желания — это будет последнее, о чём он задумается, как я тогда переживу это? Смогу ли ещё раз подняться и начать всё сначала?

"А отпустить сможешь?" — спросила я сама у себя. — "Даже не попытавшись?"

Я осторожно перевернулась на другой бок и посмотрела на Мартынова. Он спал, пристроив голову на согнутом локте, а другой рукой меня обнимал. Я разглядывала его при тусклом свете ночника над кроватью, очень хотела прикоснуться к нему, провести пальцем по его переносице, но я не решилась. Просто смотрела на него и эмоции захлёстывали.

Он вернулся, хотя я на это не рассчитывала. Даже не надеялась. Очень долго приучала себя к мысли, что однажды сама придумала себе занятное приключение, а настоящая жизнь — она совсем другая, жизнь на яркое приключение совсем не похожа, и относиться к ней нужно серьёзнее, искать правильный подход и задумываться о будущем. Глеба же я превратила в красивое воспоминание, от которого кровь закипала, и хотелось то ли петь, то ли плакать. Я запрещала себе думать о том, что мои чувства к нему были очень похожи на любовь, вот только Мартынов не дал мне времени прочувствовать это до конца. Я была обижена, зла, несчастна и поэтому, когда мысли о любви появлялись, я тут же называла Глеба предателем, пытаясь загнать боль поглубже.

Я даже не мечтала, что он вернётся. А теперь лежу рядом с ним в постели, смотрю на него спящего, и улыбаюсь, ничего не могу с собой поделать. Обида и непонимание остались, и возможно долго не уйдут, но из-за обиды не дать себе шанс?..

Я его люблю и знаю, как сделать его счастливым. Что ещё нужно?

— Глеб, — тихонько позвала я.

Он зашевелился и сонно угукнул.

— Спишь?

Ещё одно "угу", а я придвинулась к нему и закинула на него ногу.

— Ты шатался где-то полгода, а теперь спишь? — поинтересовалась я.

Мартынов улыбнулся, не открывая глаз. Потом запустил пальцы в мои волосы, когда я наклонилась и принялась его целовать, и наконец, открыл глаза. Мы встретились взглядами, я ждала, что он мне скажет, а он погладил меня по щеке. Потом спросил:

— Что ты вообще с собой сделала? Волосы обрезала.

— Они отрастут, — заверила я его.

— Похудела.

Я секунду помедлила.

— Зато я теперь подхожу под все стандарты.

Он усмехнулся.

— У меня свои стандарты, уникальные. Придётся тебя кормить.

Я улыбнулась прямо ему в губы.

— Мы ещё посмотрим. Тебе придётся со мной бороться.

— Не сомневаюсь. — Он ухватил зубами мою нижнюю губу и чуть прикусил. Потом сказал: — Я на самом деле скучал по тебе, пиончик.

— Ты от себя, наверное, не ожидал, да, Глебчик?

— Вредина, — пожаловался он. Я кивнула. — А красавчик твой — зануда.

— Зато он не такой врун, как ты.

— Не тянет на шпиона, — согласился он.

— Ты тоже. Миссия провалилась, Мартынов.

Он хохотнул и взъерошил мои волосы, а я приподнялась на руках, нависая над Глебом, и головой помотала, чтобы волосы красиво упали на щёки. Глеб снова погладил моё лицо, и улыбнулся.

— Это ещё не известно. — Он ткнул пальцем в потолок. — Они, — многозначительно проговорил он, — пока молчат.

— Они забыли о тебе за полгода, — фыркнула я и опустилась на него.

— А ты? — спросил он, гладя меня по спине.

— А я уже вспоминаю. Но ты всё равно старайся.

...Из его номера я вышла под утро. Очень осторожно прикрыла за собой дверь, боясь, что Мартынов услышит хлопок, вскочит, меня догонит и тогда мой коварный план провалится. Шла по коридору, радуясь, что стук каблуков приглушает ковровая дорожка, и пару раз оглянулась на дверь мартыновского номера, боясь, что тот меня всё-таки поймает. Вызвала лифт, тот зашумел невообразимо громко, и только оказавшись внутри, я вздохнула с облегчением.

В холле остановилась перед зеркалом, и задумчиво посмотрела на своё отражение. Вид был немного измученный из-за бессонной ночи, зато взгляд удовлетворённый.

— Такси мне вызовите, — попросила я портье.

Тот кивнул, подавил зевок и снял телефонную трубку.

А я, ожидая машину, присела в холле, и призадумалась. Всё-таки я готова рискнуть, пришло время. Мне сейчас нужно слишком много, чтобы терпеливо ожидать, пока кто-то решит мою судьбу. Я сама её решу. Я пойду ва-банк, а там будь, что будет.

Мартынов позвонил утром. Я к тому времени уже проснулась, даже мольберт успела поставить у окна. У меня было подозрительно хорошее настроение, сделала себе чай с лимоном и время от времени поглядывала то на часы, то на телефон. Когда тот, наконец, зазвонил, я улыбнулась, уверенная, что это Глеб. И проговорила, прежде чем ответить:

— Долго спите, дорогой товарищ... Я слушаю.

— Мне показалось, или мы с тобой заснули в одной постели?

— Не помню такого, — усмехнулась я.

— А я помню, — настаивал он.

— Это ты спал. И всё проспал, Глебушка.

— Женька, меня сейчас стошнит.

Я рассмеялась.

— Я больше не буду, извини.

— И чего ты сбежала?

— Я не сбегала, — поправила я его и села перед мольбертом. — Я просто ушла.

Мартынов хмыкнул.

— У меня такое чувство, что я чего-то не понимаю. Или не проснулся ещё?

— Наверное, не проснулся, — нараспев проговорила я. И поинтересовалась: — А ты чего звонишь-то? Потерял меня?

— Да нет вообще-то. Знал, что ты дома. — Глеб говорил легко, даже насмешливо, мне подыгрывая, но я всё равно уловила нотки раздражения в его голосе. — Просто мы вчера занимались сексом. Помнишь?

— Помню.

— И что?

— И ничего. Мы и раньше этим занимались. Глеб, в чём дело? Я не понимаю, чего ты от меня хочешь.

— Женька... — начал он, а я его перебила:

— Я занята.

— Чем это?

— Работаю. У меня выставка скоро. А у тебя работы нет?

— Не переводи разговор на другую тему.

— У меня вообще никаких тем сейчас нет.

— Понятно, разговаривать ты со мной не хочешь. Но мне всё равно интересно — почему.

— Почему? Я могу назвать тебе сразу несколько причин. Назвать?

— Не надо, — недовольно проговорил он.

— Вот видишь, ты сам всё прекрасно понимаешь.

— Я просто думал... что мы вчера всё с тобой решили.

— Ну конечно, — не удержалась я от язвительности, — ты затащил меня в постель, и всё само собой решилось. Просто чудо свершилось, да?

— Ясно, — зло проговорил Мартынов. — Когда ты хочешь, ты становишься такой вредной, Женька!

— Пусть вредной, зато не дурой, как раньше! — выкрикнула я в трубку, отключила её и швырнула на диван. Вот же, мерзавец, всё-таки вывел меня из себя!

Я некоторое время посидела перед чистым хостом, подрыгала босой ногой, потом посмотрела на картину с окном, которая уже заняла своё место на стене. Нахмурилась, глядя на мужской силуэт за занавеской, и обратилась к нему:

— И нечего так на меня смотреть. Сам виноват.

До дяди, оказалось, дозвониться не просто. Мне почти час понадобился, чтобы его выловить. Мобильный был недоступен, Соньки на рабочем месте не было, а дядина секретарша (та, что на ранг пониже Соньки) только извинялась, что не может меня с ним соединить.

— Куда он пропал, Маргарита Пална?

— Дела у него. Встречи, вот скоро совещание начнётся.

— Хорошо, скажите ему, что я в обед приеду...

— У него обед занят, Евгения Михайловна, у него встреча.

— Да что же это, — вздохнула я. — Ну, хорошо. Пусть он мне тогда позвонит, как только появится.

Меня заверили, что обязательно позвонит, и дядя на самом деле позвонил, но только через полтора часа. И голос у него был обеспокоенный.

— Что случилось?

От его тона я слегка растерялась и поэтому не сразу сообразила, о чём он.

— Что? Ничего не случилось.

— А трезвонишь чего? Всех на уши подняла.

— А почему у тебя телефон выключен? — налетела я на него. — Вот если что-нибудь на самом деле случится, до тебя ведь не дозвонишься!

Дядя уже немного успокоился, когда понял, что волноваться не о чем, и дальше заговорил спокойнее и даже с ленцой.

— Я работаю, ребёнок. Разрядился телефон.

— Меньше надо с Сонькой болтать. И не называй меня ребёнком. Это уже давно смешно звучит.

Он рассмеялся.

— Это для тебя смешно, а для меня по-прежнему актуально. Так что ты хотела?

Я присела на подоконник и ногами поболтала, разглядывая свои симпатичные тапочки.

— Поговорить с тобой хотела.

— О чём? — насторожился он, а я разозлилась.

— Да ни о чём. О тебе! Как у тебя дела?

— Жень, ты меня пугаешь, — озадаченно проговорил дядя.

— А ты меня обижаешь. Я что, такая чёрствая? Никогда тебе не звоню просто так, поговорить?

— Давно не звонила.

— Потому что сейчас тебя не нужно контролировать. Тебя Сонька контролирует. А я вот...

Дядя усмехнулся.

— Что ты?

— Я, может, соскучилась.

— Правда? — он уже вовсю смеялся, и я тоже заулыбалась.

— Давай пообедаем вместе, — предложила я.

— Сегодня? Сегодня не могу, ребёнок, никак. У меня деловой обед. А ты приезжай вечером, поужинаем дома.

— Я подумаю... А обедаешь с кем?

— С Мартыновым. Глеб, помнишь его?

— Ещё бы, — не удержалась я.

— Что? Не понравился он тебе?

— Что у вас за дела?

— Дела, — уклончиво ответил он.

— Он, правда, завод покупает?

— А ты откуда знаешь?!

Я удивилась.

— Сонька сказала.

— Вот ведь болтушка, а? Сказано ведь было — никому ни слова!

— А она никому и не говорила, — решила обидеться я. — Она мне сказала.

— Тогда ты — никому ни слова. Поняла?

— Да ладно... Это что, такой большой секрет?

— Не секрет, просто сглазить опять не хочу.

— А что за завод?

— Металлообрабатывающий, в Ольгино.

Я приоткрыла рот, соображая.

— А зачем ему этот завод?

— Работать, зачем, — хмыкнул дядя.

— А что у него за бизнес?

— Промышленное строительство.

— Это что такое?

— Не забивала бы ты себе голову, а?

— В двух словах!..

— Они строят всё, от торговых центров до космодромов.

— Космодромов? — обалдела я.

— Жень, это шутка была. Хотя... Кто знает, — усмехнулся он.

— Да ну тебя, — опять обиделась я.

— Я же говорю, не забивай себе голову, всё равно не поймёшь.

— А ты так хочешь продать ему этот завод?

— Очень хочу. Он мёртвым грузом уже несколько лет висит. Ольгино — городок маленький, работы нет, а если завод снова заработает, сама понимаешь, для людей — это шанс вернуться на нормальную работу с нормальной зарплатой.

— Понятно, — задумчиво протянула я.

— А мне вчера показалось, что Мартынов тебе не понравился.

— Он мне и не нравится. Он болтун.

— А чего тогда любопытничаешь?

— Я просто спрашиваю о твоих делах!

— А-а... А ты вчера домой поехала? Сонька тебе звонила, а тебя не было, кажется.

— Знаешь, я, пожалуй, пойду уже. Хорошо поговорили, пока.

— Женя!

— Ну что? — заныла я, предчувствуя нежелательные вопросы.

— Ты помирилась с Калининым?

— Нет.

— Я тебя серьёзно спрашиваю.

— А я тебе серьёзно отвечаю. Нет.

— Это, конечно, не моё дело, но я тебя с ним в Москву не отпущу, так и знай.

— Я с ним и не поеду, не волнуйся. Пока. Мартынову привет.

Выключив телефон, я сложила руки на груди и снова на картину посмотрела.

— Очень интересно... Владелец заводов, газет, пароходов... Мистер Твистер, — продолжала я, всё больше раздражаясь, — миллионер. Врун несчастный!

К вечеру я немного успокоилась. Поработала, потом полазила в сети, выискивая информацию про Ольгинский металлообрабатывающий завод: прочитала про банкротство в 2002, про митинги рабочих у закрытых ворот, которые закончились ничем, про две попытки завод перепродать новым владельцам, но всё это было давно. В местных газетах больше ничего толкового обнаружить не удалось, кроме небольшой статьи двухлетней давности, в которой автор сетовал на глобальное невезение жителей Ольгинска. Вроде бы завод снова собирались перекупить, на этот раз москвичи, но всё снова сорвалось. Ни названия компании, никаких имён в статье не было. Я в расстройстве почесала кончик носа и компьютер выключила.

— Чем занимаешься? — поинтересовался Димка, явившись под вечер. Я его приходу не обрадовалась, к этому времени я уже начала нервничать из-за того, что Мартынов так больше и не позвонил. По моим соображениям, он должен был весь день обрывать мне телефон, но Глеб хранил таинственное молчание. Обед он провёл с дядей, а вот после мог бы и проявить себя, хоть как-то. Но ничего. И это злило и даже несколько обескураживало. Затаился, что ли?

Я плечами пожала.

— Ничем.

— Скучаешь?

— Да не то чтобы...

— Лучше бы ты работала, вместо того, чтобы заниматься ничем.

Димка разделся, прошёл в гостиную и посмотрел на мольберт. На холсте только начало появляться нечто, чему я ещё и названия-то подобрать не могла. Мы вместе постояли, это "нечто" поразглядывали, и когда Димка повернул голову и на меня взглянул, я только руками развела.

— Я думала о другом.

— Интересно, о чём? О чём можно думать, когда сбывается мечта всей твоей жизни?

— Может, о другой своей мечте?

— А о чём ты мечтаешь?

— Да так...

— Странная ты какая-то в последнее время, — покачал Калинин головой. — Ты изменилась, после того случая летом.

— Как ты это здорово подал — тот случай летом!

— А что я должен сказать?

— Да скажи, как есть, Дима.

— А может, я не хочу как есть? Может у меня...

— Язык не поворачивается? — подсказала я.

— Вот именно.

— Ты бы к жене вернулся, — подсказала я ему. — Хватит уже по съёмным квартирам мотаться.

Димка изумлённо посмотрел.

— Ты серьёзно?

— Да. Сын рад будет.

— А ты?

— Всем так будет проще.

— Вообще-то, я ещё надеюсь, что ты опомнишься.

— Это вряд ли.

Он в упор посмотрел на меня.

— Почему?

Мне стало неловко, но я всё равно ответила:

— Потому что я тебя не люблю. Кажется, мы уже говорили об этом.

— Полгода прошло.

— Вот именно. И, пожалуйста, давай не будем снова говорить о выгодах. Я уже всё решила.

— Что? Будешь ждать великой любви?

— Жить буду, а там посмотрим. Как вы провели вчерашний вечер?

Калинин присел на высокий табурет и облокотился на стол.

— Нормально.

— Как тебе Алиса?

Он кинул на меня раздражённый взгляд.

— Вот что ты делаешь сейчас?

— Я просто спросила.

— Я же знаю, что мы могли бы жить вполне счастливо.

— Наверное, могли бы, — согласилась я. — Если бы не произошёл тот случай летом, — с ноткой сарказма добавила я.

— Но это же глупо, согласись.

— Я не знаю.

— А я тебе говорю!..

Я рассмеялась.

— Дима! Ты мой агент, мы вполне счастливо работаем вместе, что ещё нужно?

— Мне нужно.

— Не заставляй меня чувствовать себя виноватой, — попросила я.

— Хорошо, — сдался он. — Тогда о деле?

Я кивнула.

— О деле.

— Я только что от Мартынова...

— Да? — несказанно заинтересовалась я. Димка несколько удивился моей реакции.

— Да, а что? — Я головой помотала и рукой ему махнула, прося продолжать. — Коростылёв добавил ещё пару пунктов в договор, но, как ни странно, всё тебе на пользу. Так что, завтра можешь подписать. Я сегодня ещё разок всё перечитаю, обдумаю, а завтра...

— Замечательно!

Димка смотрел на меня с недоумением.

— Я перестал тебя понимать, — сказал он, наконец.

Я печально улыбнулась. Можно подумать, я себя всегда понимаю.

Мы ещё поговорили о выставке, о картинах, которые уже нужно было отправлять в Москву, Димка что-то растолковывал мне про контракт с галереей Коростылёва, я кивала, а потом замерла, а когда услышала странную возню у входной двери. Такое чувство, что кто-то пытался открыть ключом дверь. Правда, терпел неудачу.

Я попыталась сдержать победную улыбку. Кашлянула и посмотрела на Калинина, который наблюдал за мной, нахмурившись.

— Что?

Я головой покачала.

— Ничего.

И в этот момент раздался звонок в дверь. Сдался, значит...

— Это кто? — спросил Димка.

— Понятия не имею, — пропела я, направляясь в прихожую.

Когда я открыла дверь, Глеб на меня взглянул с укором. А я ему улыбнулась.

— Кто к нам пожаловал! Господин Мартынов. Надеюсь, вы с официальным визитом?

— Не то слово, с каким официальным.

— Ну, проходите тогда. Хотя, вы опаздываете.

— Правда?

— Да.

Я отправилась в гостиную, не дожидаясь, пока Глеб разденется, но он и не подумал этого сделать, прошёл следом за мной, и остановился сразу, как только заметил Калинина за столом. Сунул руки в карманы куртки и усмехнулся. Я же отошла к окну, и руки на груди сложила, выразительно приподняла одну бровь. Только Димка непонимающе крутил головой, потом ему это надоело, и он просто удивлённо на Мартынова уставился.

Глеб ему кивнул.

— Ещё раз — добрый вечер.

— Добрый... — Димка кинул на меня быстрый взгляд. — Что-то не так? Мы виделись...

— Чего явился? — перебила я Калинина.

— Ключи от квартиры принёс.

— Себе оставь, на память, — посоветовала я. — Я замки сменила.

— Да это я уже понял... — Глеб снова на Димку посмотрел.

Я почти с удовольствием наблюдала за тем, как мужчины обмениваются красноречивыми взглядами. Димка явно был обескуражен, если не поражён появлением Мартынова у меня в квартире, да ещё с ключами в кармане от неё. Но меня больше интересовало поведение Глеба. Тот поджал губы, а потом ещё и брови сдвинул, мрачно огляделся. Видимо решал, что дальше делать. А я испугалась, что уйдёт. С него же станется, психанёт и только его и видели. Где я его потом вылавливать буду?

— Дима, ты нас не оставишь?

— В смысле?.. В другой комнате подождать?

Я на Калинина посмотрела.

— Иди домой.

— Ты уверена?

Глеб выразительно хмыкнул и снял куртку, пристроил её на спинке кресла.

— Да, я уверена. Мы завтра... в офисе у Глеба Степановича встретимся, и я подпишу всё, что ты захочешь.

Калинин уходить не хотел. Он неотрывно на Глеба смотрел, а как только мне удалось выпихнуть его в прихожую, уставился на меня дикими глазами.

— Ты рехнулась?

— Иди домой, Дима.

— Ты же всё испортишь!..

— Не испорчу.

Он вздохнул.

— Если Борис Владимирович узнает, он меня убьёт.

— Ты-то здесь при чём? — искренне озадачилась я.

— Женя! — крикнул Мартынов и я, наконец, вытолкнула Калинина за дверь. Но на Глеба разозлилась. Какое право он имеет на меня орать?

— Будешь кричать, отправишься следом, — предупредила я его.

— Твой идеальный принц уже ушёл, так что не начинай.

— Что? Может, ты к своей принцессе отправишься? С какой стати ты явился? Я тебя не звала!

— К какой ещё принцессе?!

— К Алисе своей. Отправляйся. — Я махнула рукой в сторону выхода.

— О Господи, так ты из-за этого?

— Не из-за этого, не надейся.

— Женя.

— Не подлизывайся ко мне, бесполезно.

Я прошла на кухню, а Мартынов сел в кресло и ноги вытянул. Я мельком глянула на него, заметила нахмуренные брови и то, как он зло барабанит пальцами по подлокотникам.

— Я так и не понял, ты опять с ним?

— Ну конечно я с ним! А нас вдвоём он из вежливости оставил!

— Тебе трудно ответить нормально?

— Я нормально отвечаю.

— Заметно... А чего он тогда тут делал?

Я обернулась и упёрла руку в бок.

— Он тут работал. Потому что я — его работа. А вот тебя я не звала.

Глеб перестал барабанить.

— Я понимаю, ты злишься, но я всё могу тебе объяснить.

Я вдруг почувствовала жуткую усталость.

— Наверное, можешь. Вот только не изменишь ничего уже.

— Мне вчера так не показалось. Нам ведь было хорошо, Жень.

— Хорошо, — согласилась я. — Я же не спорю, Глеб. Я скучала по тебе, не смотря ни на что.

— Тогда в чём дело?

Я подошла к нему, наклонилась и обняла сзади за шею. Мартынов видимо такого не ожидал, напрягся, не зная, чего ждать.

— Дело в том, зачем ты пришёл, Глеб.

— Я пришёл к тебе.

— Зачем? — повторила я.

Мартынов начал закипать.

— Я к тебе пришёл. Тебе мало?

Я руки убрала.

— Наконец-то, мы добрались до истины. Мне мало, Глеб.

Я вернулась на кухню, чувствуя на себе пристальный взгляд Мартынова.

— И что ты хочешь?

— Мне кажется, что немного. — Я налила в стакан воды и сделала несколько больших глотков. Всё-таки волновалась сильнее, чем предполагала. Потом поставила стакан на стол и влезла на высокий табурет, на котором недавно Калинин сидел. — Ты меня бросил, — сказала я.

Глеб только головой покачал.

— Женька...

Я замахала на него руками.

— Ты сейчас начнёшь мне говорить, что всё слишком сложно, что это не моего ума дело, что ты делал то, что должен был делать, а я лишь попалась на пути... Я всё это знаю. Но дело не в этом. Дело в том, что ты меня бросил. Я, наверное, глупая, поверила всему, что ты тогда придумал, что ты мне говорил... — Я сглотнула. — Но однажды утром я проснулась, а тебя нет. Просто нет. — Я старалась на Глеба не смотреть, хотя чувствовала, что он с меня глаз не сводит. — Нет твоих вещей, ни слова, ни записки, ни звонка... А потом ещё этот букет, как насмешка.

— Мне казалось, что так правильно.

— Правильно? — Я непонимающе посмотрела. — Просто исчезнуть — правильно?!

Он кивнул, весьма хладнокровно, надо сказать.

— Ты же разозлилась?

— Разозлилась? — повторила я, не зная, что ещё сказать. У меня просто в голове не укладывалось...

А Глеб вдруг посмотрел мне в глаза.

— Разозлилась, — подтвердил он. — А может, и возненавидела. Так ведь легче было?

Я смахнула стакан с водой на пол. Вода разлилась по паркету, а стакан разбился, оставив после себя огромное количество мелких осколков. Я закусила затрясшуюся губу, потом отвернулась от Мартынова.

— Сволочь ты, — выдавила я из себя.

Глеб рывком поднялся, перешагнул через осколки и подошёл ко мне.

— Я тебе уже говорил, что сволочь.

Я пихнула его рукой в живот. Слёзы потекли, я их ладонью вытерла и отвернулась. А Мартынов рукой упёрся в стол и навис надо мной.

— Я не думал, что вернусь.

— Конечно...

— Но я же вернулся.

— Завод покупать, — горько проговорила я.

Он задумался, видимо удивлённый моей осведомлённостью, потом усмехнулся.

— Да, завод. Он мне нужен.

— Вот и покупай.

Глеб притронулся ко мне, провёл ладонью по плечу, а его руку с себя скинула.

— Не трогай.

— Обижаться можно очень долго. А можно не обижаться. Подумай, Жень.

— Я уже обо всём подумала.

— И что?

— Спать я с тобой не буду.

— Весьма своевременное заявление, — ухмыльнулся он.

— Думай, как хочешь. Я не собираюсь ещё хоть день потратить на то, чтобы тебе удовольствие доставлять.

— Интересно.

— Очень.

— Хочешь, чтобы я ушёл? Правда, хочешь?

Я смотрела на него, его лицо было совсем близко, я даже руку подняла и провела пальцем по его шее.

— Нет, я хочу, чтобы ты остался. — Моя рука поднялась выше и погладила его по коротким волосам. Глеб ко мне наклонился, а я добавила, прежде чем он успел меня поцеловать: — Но на моих условиях.

Мартынов отстранился и заинтересованно посмотрел.

— На каких?

Когда он отодвинулся, мне стало легче дышать и в голове прояснилось. Я дыхание перевела, отвернулась от него и смогла вполне спокойно произнести:

— Я замуж хочу, Глеб.

Повисла пауза, потом Мартынов несколько нервно фыркнул.

— За меня?

— А хотя бы и за тебя.

— Жень, ты серьёзно?

— Более чем серьёзно, Глеб. — Я со стула слезла и отошла от Мартынова подальше, и уже с расстояния на него посмотрела. — Быть твоей любовницей я не собираюсь, это ни к чему не ведёт. Проснусь в одно прекрасное утро, а тебя и след простыл. Меня это не устраивает.

— Как любовница, значит, простить не можешь, а как жена простишь? — его голос был полон сарказма.

— Именно, — кивнула я, снова сильно занервничав, а всё из-за его тона. — Я тебя люблю, — сказала я. Глеб смотрел на меня. — Наверное, я дура, но люблю. Вот только я кое-что выяснила, пока тебя не было. Я могу без тебя жить. Без Димки смогла, и без тебя. И не умерла, хотя было так паршиво, что иногда казалось, никакого выхода больше нет. — Я развела руками. — Но не умерла. И дальше не умру.

Глеб сел на моё место.

— Ты всерьёз думаешь, что я буду хорошим мужем?

— Нет, — тихо проговорила я. — Но я буду хорошей женой. — Глубоко вздохнула. — Глеб, я просто хочу нормально жить! Я не хочу больше чего-то ждать, надеяться... Ты всю мою жизнь с ног на голову перевернул, я тебе уже говорила. Но я этому рада. Ты сволочь, по твоей милости я чуть с ума не сошла... Хотя не знаю, чего я ждала. Что ты останешься, и всё закончится классическим хеппи-эндом? Знала ведь, что это не так. Но я знаю, что могу сделать тебя счастливым. И не смотри на меня так... Я тебя не умоляю на мне жениться. Я, если хочешь, предложение тебе делаю. Вполне деловое и продуманное. Не захочешь... твоё дело. Вставай и уходи. Где дверь знаешь.

— А если уйду?

— Вот и уходи. Теперь я переживу. Поплачу денёк и забуду. Или, по крайней мере, получу от жизни лишний урок. — Я улыбнулась дрожащими губами. — Снова решу, что ты сволочь, и буду жить дальше. В конце концов, есть же где-то нормальный человек, с которым у меня начнётся нормальная жизнь? Где-то он должен быть... Я надеюсь.

Я замолчала и Глеб молчал. Только глазами за мной следил, и от этого меня колотить начало. Казалось, что все нервы собрались в тугой клубок и встали комом в груди. Обхватила себя руками за плечи и отвернулась.

— Я устала доставлять удовольствие другим, — прошептала я. — Я просто хочу быть кому-то нужной. В этом же нет ничего особенного, это нормальное человеческое желание. Я имею на это право!..

Поняла, что говорю сама с собой, а Глеб молчит и отстранённо смотрит в сторону. Вдруг стало страшно от мысли, что он, возможно, меня жалеет в этот момент. И уйти мечтает, но не знает как. Потому что я стою рядом, продолжаю что-то бормотать, и со стороны это кажется именно мольбами, и ему совестно и неудобно...

Я посмотрела на него, заставила себя встряхнуться, плечи расправила и... выдохнула. Всё плохое, что на душе и на уме было, всё выдохнула, до последней молекулы.

— Где дверь знаешь, — сказала я ему, забрала телефонную трубку и ушла в спальню.

Позвонила Соньке, специально, чтобы отвлечься. Она мне что-то рассказывала, мне только поддакивать нужно было иногда, я почти не слушала её. Сидела на кровати, сгорбившись и поджав под себя ноги, и всё ждала, когда хлопнет входная дверь. Прислушивалась, прислушивалась, но даже шагов не слышала. От напряжения заболела голова, и я потёрла лоб.

— Жень, ты слушаешь меня?

— Да, Сонь. Что за платье?

— Голубое! И такое пятно нехорошее, на самом видном месте, представляешь? Я весь день сама не своя!

— И я тоже...

— А Боря смеётся надо мной. Вот как так можно?!

— Да...

Дверь тихонько скрипнула и я резко обернулась. Встретилась глазами с Глебом и на мгновение показалось, что умру, если он сейчас скажет, что попрощаться зашёл.

— Ужинать будем? Я есть хочу.

Сглотнула, и вдруг так больно стало и пусто внутри, когда комок в груди начал стремительно таять.

— Закажи в ресторане, я не готовила ничего... В книжке номер.

Глеб фыркнул, и дверь закрыл, а я услышала его голос из коридора.

— Замуж она собралась... А в доме есть нечего.

Я глаза закрыла и рукой рот зажала, чтобы не закричать.

Ужином Мартынов занимался сам. Заказал, на стол накрыл, даже еду на тарелки раскладывал сам. Я из спальни вышла только когда он меня позвал. Он думал, что я по-прежнему с Сонькой по телефону болтаю, а я, если честно, в себя приходила. Подружка на меня зашипела, когда я ей призналась в содеянном, заявила, что я всё-таки дура и в моём положении нужно было заставить Мартынова очень долго вымаливать у меня прощение, на коленях, если понадобится, но я не спешила с ней соглашаться. Она-то Глеба не знает, а я... Да, не так долго мы и знакомы, но я его чувствовала, и в данной ситуации была совсем не уверена, что Мартынов мучиться готов. Даже если предположить, что он на самом деле пришёл ко мне, как говорит, заменяя этим другое, более важное для меня признание, страдать и вымаливать у меня прощение он бы не стал. Не тот характер, и не тот человек. Он предлагает только то, что может предложить, то, что у него есть — за душой и на сердце, и требовать что-то большее, просто в угоду своему самолюбию, бессмысленно и бесполезно. В том, что касается его чувств, я была уверена, что Глеб всегда будет честен, и терпеть и притворяться вряд ли станет, просто уйдёт, как когда-то, и поэтому я сегодня и сделала ему это предложение, возможно, чуть-чуть поторопившись, но я сказала всё как есть и рассчитывала на ответную честность. Глеб либо должен был сразу уйти, либо остаться. Он остался. Хотя, мне до сих пор в это не верилось.

Я вышла в гостиную и неожиданно поняла, что волнуюсь сильнее, чем думала. На Мартынова посмотрела, радуясь, что он меня пока не замечает, колдуя у стола, а потом подошла и обняла его сзади, решительно плюнув на все свои опасения. Глеб замер, поднял руки, позволяя себя обнять, а потом поинтересовался:

— Ты так проголодалась?

— Можно и так сказать.

Я потёрлась щекой о его спину, а Глеб вдруг насторожился:

— Ты плачешь, что ли, Жень?

— Нет, — соврала я.

— Ну и зря. Раз уж всё так серьёзно, я про свадьбу, в смысле, то можно и поплакать. Все невесты ревут. Хотя, меня это всегда удивляло.

— У тебя более богатый опыт, чем я предполагаю? — пробормотала я, отпуская его и поспешно смахивая слёзы.

Мартынов обернулся и посмотрел на меня. Очень серьёзно посмотрел, я даже испугалась, что сейчас услышу что-то неприятное, но Глеб вдруг наклонился ко мне и подставил щёку для поцелуя.

— Целуй.

— За что это?

— Потому что я так хочу. Целуй.

Я поцеловала.

— Спокойнее стало? — поинтересовался Глеб.

— Почему ты остался?

Он пожал плечами.

— Вдруг подумал, что мне идти некуда. Садись за стол.

Я села и даже тарелку к себе придвинула, хотя понимала, что ни кусочка проглотить не смогу.

— Как это мило с твоей стороны... Значит, у тебя просто нет выбора?

— Выбор есть всегда. — Мартынов вино разлил, сел и на меня посмотрел. Сдвинул брови, вроде бы только что задумавшись над моими словами. — Мне кажется, или ты уже жалеешь?

Я уставилась на салат в своей тарелке.

— Глеб, я просто хочу...

— Слишком многого, я помню. И это правильно, себя нужно любить.

— Я себя люблю.

Он покачал головой.

— Пока только учишься.

Я сидела и смотрела, как он ест. Я же вилкой гоняла по тарелке листик салата и старалась игнорировать взгляды Глеба, который на мой салат посматривал весьма неодобрительно.

— Поешь что-нибудь, — попросил он.

— Не хочется.

— Не хочется, — передразнил он. Протянул через стол руку, я посмотрела на его раскрытую ладонь и вложила свою руку. — Помнишь, ты мне как-то сказала, что мне возвращаться некуда? Ну... что у меня дома нет, и не ждёт меня никто.

— Помню... кажется.

— А я очень хорошо. Может, не поверишь, но я полгода об этом думал.

— Мало, — ответственно заявила я.

Мартынов усмехнулся.

— Может быть.

Я руку свою освободила и взяла бокал с вином.

— Но тебе ведь есть куда возвращаться. Ты это доказал.

Глеб подумал, прежде чем ответить.

— У меня есть квартира в Москве. А ещё дача в Подмосковье. В приличном посёлке. Правда, я был там всего несколько раз, некогда.

Я нервно улыбнулась.

— А сейчас ты скажешь, что проблема в том, что тебя там никто не ждёт.

— Не ждёт. Ты ведь права, Галка от меня сбежала. И это после шести лет брака, и ко всему прочему к конкуренту, а это что-то да значит. А ты говоришь...

— Да ничего я не говорю, Глеб! Я просто не понимаю, как жить дальше. С тобой или без тебя... Я только свыклась с мыслью, что начинаю всё заново, к тому же одна. — Я схватила салфетку и скомкала её, сжав руку в кулак. — Ты даже не представляешь, чего мне это стоило. Мне!..

— А что с тобой не так?

Его спокойный, лишь с оттенком заинтересованности тон, меня бесил.

— А со мной всё не так. Потому что я — племянница Дорофеева. Знаешь, как меня за глаза называют? Принцесса на горошине.

Глеб попытался спрятать улыбку.

— Тебе кажется это обидным?

— Мне не на что обижаться. Грех жаловаться на то, что очень долго делало тебя счастливым. Просто когда я обо всём этом задумалась и захотела измениться... Очень тяжело было, — закончила я.

— Верю.

— Я никогда ничего сама не делала. Иногда пыталась, особенно когда повзрослела. Хотелось, как и всем, самостоятельности, поступков, широких жестов, но у меня ничего не получалось. Потому что за меня всегда думал дядя. Так было удобно и всем спокойнее, он всегда знал, как лучше.

— И ты мне хочешь сказать, что тебе это не нравилось?

Мы встретились взглядами, и у меня внутри разлилось тепло, я вздохнула свободнее. Сделала глоток вина.

— Наверное, мне даже в юности хватало здравомыслия, чтобы понять, когда он прав. Но людям ведь не объяснишь...

Мартынов кивнул.

— И ты выросла с печатью папиной дочки на лбу.

— Всё бы ничего, если бы меня не перестали воспринимать всерьёз.

Глеб покачал головой.

— Врёшь, Женька. Вот сейчас врёшь. Ты сама перестала себя всерьёз воспринимать, вот и весь ответ.

Я замолчала и только таращилась на Мартынова, а он вроде бы и не замечал. Был занят едой, и на меня взглянул только, когда за бокалом с вином потянулся. И поинтересовался, как ни в чём не бывало:

— Я ведь прав?

— Ты бы про себя всё так понимал.

— С собой сложнее.

— Я встречалась с твоей женой, — сказала я, желая хоть как-то сбить с него спесь.

Он напрягся, я заметила, но ни удивления, ни возмущения не высказал. Только усмехнулся:

— И что?

— Да ничего. Она наговорила мне всякой ерунды.

— Наверняка, гадостей про меня.

— Какие гадости, Мартынов? Хуже, чем ты есть, тебя уже трудно обрисовать.

— Тогда брось меня, — посоветовал он.

— Из-за твоего гадостного характера? Вот ещё. Это не достаточный повод.

Глеб от души рассмеялся.

— Решила держаться до последнего?

— А ты собираешься меня испытывать?

— Боюсь, что испытания грозят мне. За тобой ведь глаз да глаз. Вот как, например, ты до Галки добралась? Я её неделю искал.

— А я не искала. У меня Сонька есть... — Я пожала плечами. — Ей стало любопытно.

Мартынов перестал жевать. Потом хмыкнул.

— Да уж... Нет на свете ничего страшнее женского любопытства. Что она тебе рассказала?

— Я же говорю — ерунды всякой наговорила. Зато я с Русланом познакомилась.

— А-а! И этот сукин сын точно не постеснялся в выражениях.

— Он просто посоветовал гнать тебя в шею, когда появишься.

— Козёл...

— Глеб, мы же за столом!

— И что? Правду говорить не стыдно.

— Может, я, конечно, как-то невнятно изъясняюсь, но всё это к тому, что я хочу всё знать. Мне кажется, я это заслужила.

Этот мерзавец ухмыльнулся.

— Не забивала бы ты себе голову, пиончик.

Я показательно нахмурилась.

— На эту фразу ты прав пока не имеешь.

— Правда?

— Это дядина прерогатива.

— А после свадьбы?

— Там посмотрим. Ты рассказывать думаешь?

Он сомневался. Время тянул и продолжал мне улыбаться, видимо, надеясь, что я отступлю.

— Это всё немного сложно.

— Я пойму, — заверила я его.

Глеб вытер рот салфеткой, потом поднялся из-за стола и отнёс грязную тарелку в раковину.

— Может, стоило потребовать объяснений до предложения руки и сердца?

— Может быть, — согласилась я и сглотнула вдруг вставший в горле тугой комок. — Но что сделано, то сделано. Глеб, ну пожалуйста!.. — не выдержала я. — Мне не просто любопытно, мне нужно знать.

Глеб подошёл ко мне сзади, его ладони легли на мои плечи, и я, поддаваясь его рукам, отклонилась назад. Он гладил меня, потом наклонился и поцеловал. Поцелуй был странный, с намёком на продолжение, и я даже заподозрила Мартынова в коварстве, решила, что он хочет таким образом прекратить неприятный для него разговор. Но он неожиданно прервал поцелуй, поддержал меня под спину, чтобы я не потеряла равновесие, и сказал:

— Я в душ.

В ванную, спустя некоторое время, я пришла сама. Принесла большое полотенце и футболку Мартынова, позабытую им в моём шкафу, которую я хранила целых полгода, так и не решившись от неё избавиться. Повесила всё на крючок, и вместо того, чтобы выйти, присела на пуфик и стала за Глебом наблюдать. За матовыми стёклами душевой кабины, была видна только его голова, он подставил лицо под струю воды и почти тут же фыркнул и головой замотал. Я улыбнулась. Совершенно не понятно, но прошло всего несколько минут, а я уже не злюсь на него. Так бы сидела и смотрела на него. Может, на самом деле ни о чём не спрашивать? Ведь не зря же говорят — меньше знаешь, крепче спишь.

Глеб выключил воду, головой снова потряс по-собачьи и из душевой кабины вышел. Дотянулся до полотенца и первым делом лицо вытер, потом обернул полотенце вокруг бёдер.

— Ты чего здесь сидишь?

— На тебя смотрю и думаю.

Он улыбнулся.

— Интересно... А я тоже кое-что придумал.

— Что?

— Поедем на море? Ты же хотела.

— Я полгода назад хотела.

— А сейчас не хочешь, что ли?

— Не знаю... Я приехала недавно, да и выставка.

— Я не предлагаю завтра, у меня тоже дел по горло. — Он сдёрнул с крючка ещё одно полотенце и принялся им вытираться, бросил его в корзину для грязного белья. — Через месяц... Ты придумай, куда ты хочешь поехать.

Глеб подошёл и присел передо мной на корточки. В глаза заглянул, потом погладил по щеке.

— О чём думаешь?

— Когда ты уедешь? — спросила я, холодея.

Он задумался, потом сказал:

— Через неделю, может, через две. Пока не знаю точно.

Я молчала, и он меня затеребил.

— Жень, я вернусь. Уеду на несколько дней... — Я кивнула, пряча от него глаза. — Или со мной поедешь. Тебе же нужно с Витькой встретиться, галерею посмотреть.

— Это ты всё устроил, да? С выставкой.

— Нет. — Он поднялся и руку мне протянул. — Я только назвал ему имя одной очень талантливой молодой художницы... А всё остальное — это он.

Я стукнула его по голому плечу.

— Я так и знала.

— Просто я знаю, чем он может заинтересоваться.

— Всё равно получается, что я твоя протеже!

— Как ты сказала? Протеже? Надо же...

Он смеялся, и я тоже улыбнулась, успокоилась немного, когда удалось отвлечься от беспокойных мыслей.

— Расскажи мне о Европе, — попросил Глеб, устраиваясь рядом со мной на постели. — Тебе понравилась поездка?

— Я думала о тебе, — призналась я.

Глеб посмотрел на меня и вдруг спросил:

— Правда, не простишь?

Я провела пальцем по его плечу, по татуировке.

— Я не забуду.

— А вот это правильно. Забывать вообще ничего нельзя. — Он поцеловал меня и лукаво улыбнулся. — Принцесса на горошине.

Я вонзила ногти в его спину, и Мартынов смешно заохал.

— Больно, Жень, больно...

— Не называй меня так, я тебе не для этого рассказала.

— А мне нравится. Я, может, мечтал о принцессе. О самой настоящей.

Некоторое время спустя я села на постели, от Глеба отодвинулась и натянула на себя одеяло.

— Что ты не поделил с Русланом? — спросила я, не стерпев.

— Любопытная ты особа, Женька.

— Ты же сам сказал — забывать ничего нельзя.

Мартынов усмехнулся.

— Ты права.

— Он ведь опасный человек?

— Руслан? Да так... На побегушках.

Я обернулась через плечо и на Глеба посмотрела с беспокойством.

— То есть, над ним ещё кто-то есть?

— Жень, эта история давно закончилась. Иных уж нет, а те далече...

— Но ты нашёл, что искал?

— Нашёл.

— Деньги?

— Это тебе Галка проболталась?

— Нет. Я сама догадалась.

— Зря. А дяде рассказывала?

— Нет, — повторила я, чувствуя, как дурное предчувствие стремительно разрастается.

— Понятно, — протянул Глеб.

— Что именно тебе понятно? — насторожилась я.

— Если бы рассказала, он бы так спокоен не был. Наверное.

— Глеб, у тебя опять проблемы?

— Да нет у меня никаких проблем, успокойся. — Он погладил меня по спине. — Но может и слухов хватить за глаза.

— Два года назад завод ты собирался покупать?

— Это тоже Сонька постаралась?

— Нет, я сама справилась. Сложила два и два...

— Сколько вышло?

— Вот ты мне и скажи. Хватит дурацкими отговорками меня кормить, расскажи, как есть.

Он вздохнул.

— Про завод?

— Про всё. Расскажи про жену.

— А что про неё говорить? Познакомились, поженились. Я тогда только из армии пришёл, маме моей она очень нравилась.

— Мама умерла? — осторожно поинтересовалась я.

— Да, давно уже. Жили у Галкиных родителей, то ещё времечко было. Родители её меня не выносили.

Он замолчал, и я подозрительно на него покосилась.

— Почему?

Мартынов усмехнулся.

— Меня чуть не посадили тогда. Не повезло просто, попался.

Я кивнула.

— Конечно, не повезло, — повторила я за ним.

Глеб ущипнул меня за бок, за что получил по руке.

— Нужно было крутиться. Молодые, жить хотелось, а денег нет. И профессии нет. Витька тогда ещё ходил, вот мы с ним и пытались заработать, хоть где-нибудь, хоть как-нибудь.

— А что с ним случилось? Авария?

— Нет, болезнь какая-то заумная. Он ещё в школе заболел, и со временем ему всё хуже становилось. А пять лет назад в инвалидное кресло сел. Клиник объехал, и наших, и европейских, огромное количество, но результата пока нет. Да мне кажется, смирился он уже. По дому ещё ходит, и то хорошо. Зато голова у него, как компьютер. Как он сам говорит, если в одном месте прибыло, то в одном обязательно убудет.

— А ты её любил? — перебила я его. На Глеба посмотрела и заметила, как он морщится.

— Жень... Мы молодые были.

— Я тебя не об этом спрашиваю.

— Наверное, любил. Мы много лет прожили. И ссорились, и мирились. Радовались, когда деньги начали появляться, Галка меня поддерживала, когда всё крахом шло. Если честно, о любви мне было думать некогда. Была жена, была семья, как мне тесть вдалбливал постоянно в голову, хотелось денег и квартиру, чтобы от любимых родственников съехать, наконец. Хотелось другой жизни, и я многое принимал, как данность. Например, то, что она ждёт меня. Я мог уехать на месяц, пропасть на неделю, а она ждала. А мне, если честно, даже в голову не приходило, что по-другому может быть. А когда деньги появились, — реальные деньги, понимаешь? — я никак понять не мог, чем она недовольна. Теперь-то жаловаться не на что, даже дом строить начали, на зависть всей её родне, чтобы им пусто было, кровопийцам. А она всё равно находила, чем меня достать. У меня появились другие дела, бизнес ведь не может появиться и просто быть, им нужно заниматься, каждый день, и мне снова было некогда. А потом мы с Витькой ещё и расширяться решили. — Он замолчал, и мне снова пришлось к нему повернуться.

— О чём ты думаешь?

— Она ведь на меня обижена до сих пор.

Я глаза отвела. Я, если честно, была больше чем уверена, что дело совсем не в обиде. Галя его любит, до сих пор, я это видела по её глазам, когда она о Мартынове говорила. Язвила, злилась, руки машинально сжимались в кулаки, но в глазах было что-то затаённое и болезненное, но не холодное. Оно теплилось внутри, если не горело, и меня это ещё тогда за живое задело. А сейчас, когда Глеб рассказывал о ней, тоже без всякой злости, и вроде бы даже с сожалением, я была на грани паники.

— Когда завод решили покупать, пришлось сюда перебираться. Я рассчитывал на год, может больше, квартиру вот эту купили. Деньги с Витькой наскребли, что-то из оборота вынуть пришлось, но и заняли прилично... На ногах стояли тогда не так крепко, ставку как раз на завод делали, кто же знал, что так получится? В первые месяцы всё хорошо шло, я осматривался, почву зондировал, как говорится. Ничего никому старался не обещать, а потом вдруг закрутилось. Руслан тогда являлся владельцем завода, как выяснилось позже, владельцем весьма формальным. Они давно сети расставляли, всё лоха какого-нибудь ждали, который на приманку в виде заводика оборудованного и в таком удобном месте, поведётся, вот меня и дождались. А уж как он с Галкой сошёлся... Просто упустил я это из виду. Видимо, терпение у неё тогда кончилось или я окончательно допёк, не знаю.

— Она им помогала?

— Да вряд ли. Какой от неё толк?

— Тебя отвлечь, — сказала я, хотя самой за себя стыдно было в этот момент.

— Сейчас это уже не важно, — резковато проговорил он.

Не важно, так не важно, смирилась я, опасаясь Глеба злить.

— Что было дальше?

Мартынов закинул руку за голову, и вид принял уж слишком небрежный.

— Руслан меня уговорил. Интуиция у меня бунтовала, уж слишком всё гладко шло, но столько планов было, что отмахивался от всего. Документы оформили, деньги готовы были, и вот тут Кирилл мне и сообщил очень интересные факты. Всё-таки дядя твой прав, — вдруг усмехнулся Глеб, — "Три пескаря" — засилье мошенников.

— Это ты к чему?

— К тому, что иногда там обсуждают такие дела, такие сделки, и услышать можно такое... Главное, знать кто на что горазд, чтобы время даром не терять.

— А я тебе говорила!

Мартынов рассмеялся.

— Я помню. Ты молодец.

— И что Кирилл подслушал?

— Подслушал? — повторил за мной Глеб и рассмеялся. — Только ему это не говори.

— Не скажу. Можно подумать, я собираюсь с ним когда-либо встречаться, — фыркнула я.

— А схема была очень простая, — продолжил Мартынов недовольным, скрипучим голосом. — Завод мне продать, деньги получить, а потом обратно забрать, и желательно кусок от бизнеса заполучить.

— Что значит — обратно забрать? — растерялась я. — Если ты его купил? Разве так можно?

— Можно по всякому, пиончик. Надо только знать, с какой стороны к этому подступиться. Когда последние деньги вложены, да ещё долги на тебе висят, особо не повоюешь. А над Русланом такие люди стояли, что и дёргаться бесполезно было, только ноги уносить.

— Ты деньги отдал?

— Нет. Кириллу — спасибо. Если бы не он, был бы я в дерьме по самую макушку, и не выбрался бы никогда.

— А искал что?

— Деньги, Жень, деньги. — Его рука гладила меня по спине, а я плечи опустила и обхватила руками колени.

— На самом деле четыре получилось.

Глеб кивнул.

— Да, четыре. Кому-то хотелось получить деньги, уже руки в ожидании потирали, а всё сорвалось. Обидно же? — И сам себе ответил: — Обидно.

— И что дальше?

— Сматываться пришлось. И вот тут-то любимая жена мне и преподнесла сюрприз. Домой прихожу, а она не одна. Как в плохом анекдоте. И меня явно не ждали. Я ведь занят должен был быть, — он хмыкнул, — завод покупать. А я прилетел, глаза на лоб лезут, а тут жена с любовником. Пока Руслана с крыши скинуть пытался, всё на Галку орал, мол, вещи собирай, уезжаем. А она... не поеду, говорит. А ты катись на все четыре стороны. Вот так наша семейная жизнь и закончилась. Я уезжал, а она мне вслед вещи швыряла.

— Я не понимаю, деньги ты почему не забрал?

— Да не мог я их забрать! Я документы спрятал, хорошо спрятал, никто не мог знать где... Мне так казалось. Меня на выезде из города взяли... — Я обернулась и посмотрела изумлённо. Мартынов же почесал шею, поднял глаза к потолку и помедлил, прежде чем продолжить. — В общем, не убили и, слава богу.

— И ты им ничего не сказал?!

— Дурак я что ли? Какой тогда смысл? Не убили бы эти, убили бы другие, деньги-то, большая их часть, была в долг взята. Надо отдавать, а отдавать было нечем. Оставалось только молчать и надеяться, что они останутся там, где есть. Некоторое время.

— Наличными?

— Нет, конечно. Деньги я перевёл на другой счёт, документы спрятал, оставалось только ждать. И верить, — протянул он и пакостно заулыбался. Я же головой покачала.

— Ужасы ты какие-то рассказываешь.

— Вот поэтому я и говорил, что знать тебе это не стоит. И надеюсь, ты понимаешь, что удовлетворять любопытство твоей подружки тоже не нужно?

Я кивнула.

— Я найду, что ей сказать, не волнуйся.

— Вот и хорошо.

— И где ты был целый год? Прятался?

Он усмехнулся.

— Интересно, кто бы мне это позволил? Чужие деньги надо возвращать, а значит работать надо.

— Вернули?

— Вернули. А потом пришло время своё возвращать, вот и приехал. Тут всё успокоилось, кое-кто и вовсе пропал с концами, и я решил приехать, деньги забрать. Всё думал, как с Галкой разговаривать буду, а уж если ещё и Руслан тут обустроился... Приехал, а тут ты. Вот сюрприз-то был.

Я, наконец, легла и пристроила голову на его плече.

— Да уж...

— Да уж, — передразнил меня Глеб. — Но это был не последний сюрприз. Намного интереснее стало, когда документы я не нашёл там, где их оставил.

— Где они были?

Мартынов помедлил с ответом, только хрюкнул, когда я кулаком ему в бок заехала.

— На крыше. Там кирпичи разбираются, наверху, за антенной.

— Так ты поэтому мне все цветы перепортил? Двигал ящики, двигал, пока все цветы не переломал.

— Я осторожно!

— Я заметила. Деньги Галина забрала?

— Она, — согласился Глеб. — И Руслану ничего не сказала.

— Как это? — я приподнялась на локте.

— А вот так. Они когда у меня ничего не нашли, сюда приехали, обыскали всё. Это уже Галка рассказывала. Всё вверх дном перевернули, а она им активно помогала.

Я усмехнулась.

— Ясное дело, что помогала. — Глеб кивнул. А я осторожно поинтересовалась: — Думаешь, она хотела от него сбежать?

Мартынов безразлично пожал плечами.

— Хотела бы, давно сбежала.

— И она спокойно тебе всё отдала?

— У неё выбора не было, Жень. Не думаю, что Руслан очень обрадовался бы, узнай, как она его надула. У них сейчас новая жизнь, мнимо-благополучная, у него новые хозяева, и предстать перед ними одураченным собственной бабой... Вот и выходит так, что спустя два года всё шито-крыто. И даже завод никому уже не нужен, хоть даром забирай.

Я обняла его и пару минут мы лежали молча. Не знаю, о чём думал Глеб, а я вот размышляла о том, что если бы не случился два года назад весь этот кавардак, мы бы с ним и не встретились никогда. Получается так, что я Руслану "спасибо" сказать должна? За то, что когда-то Мартынова по его вине чуть не убили.

Глеб крепко сжал меня, а потом расслабился и потянулся.

— Так что, на море мы поедем?

— Поедем, — шепнула я, продолжая думать о своём.

— А в Москву?

— И в Москву.

Глеб потёр ладонью мою шею, потом взъерошил волосы.

— А если придётся переехать в Москву? — спросил он.

Я уткнулась носом в его грудь.

— Значит, переедем.

Он поцеловал меня в висок. Потом позвал:

— Жень.

— Что?

— Ты замуж за меня пойдёшь? После таких ужасов? — передразнил он меня.

Я глаза закрыла, и обняла его.

— Я подумаю.

Мартынов стоял перед открытым холодильником и с хмурым видом разглядывал его содержимое. Потом достал йогурт и покрутил его в руке.

— Это завтрак?

Я прошла мимо и провела ладонью по его спине, а затем поинтересовалась сладким голосом:

— Ты проголодался, милый?

— Вообще-то да. Жень, а где пироги, хоть булочка какая-нибудь... Где хоть какая-то еда?

— Сейчас я что-нибудь приготовлю.

Он холодильник захлопнул.

— Здорово. Вот только интересно, из чего?

— Если бы было из чего готовить, разве было бы также интересно?

Я достала из холодильника пакет кефира, два яйца, из шкафа банку с мукой, и улыбнулась, заметив, что Мартынов хмуриться перестал. Подошёл и поцеловал меня в щёку. Правда, мысль свою решил развить:

— Всё-таки это ненормально. Слышишь, Жень?

— Что именно? — переспросила я, оглянувшись на него через плечо и не переставая помешивать тесто для блинов.

— У меня такое чувство, что ты вообще есть перестала.

— Почему? Я просто не готовлю. — Я пожала плечами. — Не для кого.

— А раньше для кого готовила?

— А раньше, Глеб, я, стоя у плиты, успокаивалась.

— А-а, — протянул Мартынов, ухмыльнувшись.

— Вот именно. Но в последние полгода меня даже готовка не успокаивала, а если смысла нет, то зачем это делать? Чтобы есть и толстеть?

— И ты решила не есть и худеть?

Я разозлилась.

— Отстань от меня. Лучше сок сделай.

Он шлёпнул меня ладонью пониже спины и занялся соковыжималкой.

Это был первый день нашей новой жизни. Пока непривычной и из-за этого ещё более чудесной, как мне казалось. Я сидела напротив Глеба за столом, слушала его, отвечала на вопросы о поездке в Европу, Мартынов время от времени оглядывался на картины, развешанные на дальней стене, а я не спорила, когда он подкладывал мне на тарелку очередной блинчик. Решила сегодня ему приятное сделать и ела всё, не вспоминая о диете.

После завтрака я заметила, что Глеб уже несколько минут стоит у балконной двери, отдёрнув лёгкую штору, и смотрит на заснеженную крышу. Он выглядел задумчивым, а потом повернулся и сказал:

— Ты о поездке подумай.

— На море? — уточнила я.

Он кивнул. Я руки полотенцем вытерла и осторожно поинтересовалась:

— Ты устал?

— Просто уехать хочу, хоть ненадолго. Как только можно будет...

— Так и поедем, — подхватила я. — Я всё сделаю, ты не волнуйся. — Подошла к нему, взяла под руку и тоже на крышу посмотрела. — Ты туда смотришь и вспоминаешь лето.

— Может быть.

— Ты пять лет не был на море, — вспомнила я.

— Я пять лет не был в отпуске, это хуже.

Я приподнялась на цыпочках и поцеловала его в подбородок, потом обняла за шею.

— Глеб, — позвала я.

Он невыразительно угукнул, а я снова его поцеловала.

— Я тебя люблю.

Я не ждала, что Глеб мне ответит, а уж тем более, не надеялась услышать ответное признание. Думала, что он просто улыбнётся или по привычке отделается шуткой, но Мартынов был непривычно серьёзен, продолжал смотреть в окно, на небо, и вдруг сказал:

— Сейчас снег пойдёт.

Я тоже посмотрела за окно, но почти тут же отвернулась и спрятала лицо у него на груди. Глеб обнял меня двумя руками и пристроил подбородок у меня на макушке. Я щекой к его груди прижималась и чувствовала себя довольной и счастливой. Когда же зазвонил телефон, даже ногой от досады топнула. Глеб руки разжал, а я посмотрела с сожалением.

— Ответь, — проговорил мне в губы, — мне на работу нужно.

Поцеловал меня быстрым, спешным поцелуем, а когда отошёл, я перевела глаза за окно и удивлённо нахмурилась, разглядывая крупные хлопья снега, которые медленно кружась, опускались на землю.

— Пахнет чем-то вкусным, — удивилась Сонька, когда заявилась ко мне под вечер. — Пирогами, что ли?

— И пирогами тоже.

Подружка сочувственно посмотрела.

— Сорвалась?

— Пока нет, но чувствую, что долго не продержусь, — покаялась я. — Особенно, если Мартынов будет меня откармливать, как грозится.

— Ты его всё-таки простила? — Сонька усмехнулась и остановилась посреди гостиной, уперев руки в бока. Выглядела при этом весьма вызывающе. — Я бы на твоём месте...

— Ты на своём месте разбирайся, — посоветовала я и пояснила: — Я, знаешь ли, замуж хочу.

— Я тоже хочу, но я бы не простила.

— И ради бога.

Сонька подошла к столу, приподняла салфетку и посмотрела на румяный пирог. Принюхалась.

— Вкуснятина. А с чем?

— С капустой.

— Почему с капустой? — нахмурилась Сонька. — Я же с ягодами люблю.

— А Глеб с капустой. И вообще, Сонь, отстань. Я сумки едва дотащила до дома. Вот если бы ты мне помогла, ведь я тебя звала, я может, и испекла бы с ягодами. В знак благодарности.

— А-а... То есть, другого повода для благодарности, как помогать тебе сумки с продуктами таскать, ты не нашла?

Я промолчала, но улыбку прятать не стала, и подружка, видимо, поняла, что в перепалку, пусть и шуточную, я вступать не собираюсь, и просто молча уселась за стол и попросила чаю.

— Хотя, я даже рада этому, — сказала она.

— Чему именно? Я пирожные купила, хочешь?

— Не хочу, но буду. То есть хочу, но не должна хотеть, но всё равно буду.

— Очень логично.

Достала из холодильника пирожные, выложила их на тарелочку и на стол, перед подружкой, поставила.

— Так чему ты рада?

— Что ты опять готовишь. А то это как-то ненормально было... непривычно. Пустой холодильник, зелёный чай и минус два размера. — Сонька помешала чай ложкой. — Это всё от тоски, Женька, — заметила она грустно.

— Я всё это знаю, Сонь.

— Но сейчас ты счастлива? Мартынов твой, хоть и сволочь, но вернулся, и ты даже замуж за него собираешься...

— Я счастлива.

— Но он ведь сволочь! — напомнила Сонька и хитро улыбнулась.

— Не уверена, что он нужен мне другим.

— Да, — вздохнула Сонька, — в этом вся наша беда.

Я нахмурилась.

— Если ты пришла жаловаться мне на дядю, то лучше не начинай, — предупредила я её.

— Почему это? Ты мне подруга или кто?

— Подруга. Но смею напомнить, что ты мне обещала, что делать этого не будешь.

Сонька надулась.

— И кому мне теперь жаловаться?

— Я не знаю. Маме?

— Ты с ума сошла? — фыркнула она. — Мама его называет не иначе, как Боренька и говорить ей что-либо бесполезно.

Я усмехнулась.

— А ты родителям уже рассказала?

Сонька заметно занервничала.

— Я расскажу... Потом.

— Когда потом? Сонь, тебе стыдно, что ли?

— Нет, конечно! Просто боюсь, что они не одобрят его выбор.

Я рассмеялась.

— Это точно! Твоя мама всегда говорила, что ему нужна домовитая жена, которая пылинки с него сдувать будет, а от тебя этого вряд ли дождёшься.

— Почему это? Он тебе что, жаловался?

— Нет. Но я тебя знаю.

— Он всем доволен, Женя.

— И это я знаю.

— Пока, по крайней мере, — добавила Женька, призадумавшись. И вдруг меня огорошила, заявив: — Все они — сволочи. — И посмотрела на часы. — Он мне уже час не звонит!

Дядя так и не позвонил, зато приехал и столкнулся с Сонькой, уже собравшейся уходить, на лестничной клетке. И не посмотрев на меня, возмущённо взмахнул рукой, глядя на Соньку.

— Я что, должен по всему городу за тобой бегать?

— А нечего бегать, — отозвалась та, королевским жестом закидывая за плечо край палантина, — можно просто позвонить!

— Так ты не отвечаешь!

— И что? Позвонить-то всё равно можно было. Вдруг бы я в этот раз ответила?

Дядя глухо зарычал и зубами заскрипел, разглядывая её, а я даже думать боялась, какими эпитетами он её сейчас мысленно награждает.

Я вежливо кашлянула, тем самым привлекая к себе внимание.

— Может, вы в квартиру войдёте? Не зачем перед соседями концерт устраивать.

Дядя на меня посмотрел, вздохнул и поздоровался.

— Привет, Женька.

— Привет, — кивнула я в ответ и дверь пошире распахнула. — Войдёте? Или поедете ругаться домой?

Пока дядя раздумывал, а Сонька изображала из себя окаменевшую от обиды статую, на лестнице возник Мартынов, с чемоданом и набитым портфелем под мышкой. Поднялся на площадку и на дядю с Сонькой посмотрел.

— Что творим? — заинтересовался он, а едва удержалась, чтобы его ногой не пнуть. Всегда ведь влезет не в своё дело!.. Промолчать не может.

Дядя на него уставился, потом перевёл взгляд на чемодан, и спросил, забыв поздороваться:

— Чего это?

Глеб посмотрел на меня и плечами пожал:

— Переезжаю.

Дядя взглянул на меня, а я глаза виновато опустила.

— Что здесь происходит? — повысил он голос.

Сонька выразительно на него уставилась.

— Ох, Боря, вот ты в своём репертуаре! Все вокруг давно всё поняли, один ты, как на Камчатке!

— И что все поняли?!

— Он уже даже вещи принёс! Включи воображение.

— Соня, — попыталась я одёрнуть подружку убитым голосом.

— Ну что Соня? Он меня специально злит!

Мартынов помялся немного, а потом двинулся в квартиру, провожаемый тяжёлым дядиным взглядом. А тот, как только Глеб скрылся в квартире, уставился на меня.

— Женька!..

— Он на мне женится, — заверила я любимого родственника.

Дядя глубоко вздохнул, потом схватил Соньку за локоть и подтолкнул обратно в квартиру.

— Пожалуй, мы всё-таки войдём.

Закончился вечер совсем не так, как я себе нарисовала. Вместо романтического ужина, вышла небольшая семейная разборка, с претензиями и потрясанием кулаками (это дядя вовсю старался), в которой мы с Глебом довольно скоро отошли на второй план, и просто наблюдали, как Сонька и дядя с энтузиазмом ругаются. Из их выкриков я для себя вынесла очень много нового и пришла к выводу, что, по крайней мере, скучно дяде с Сонькой точно не будет, а именно это ему и нужно, чтобы постоянно поддерживать себя в тонусе. Подружка, наверное, единственный человек, способный одним словом сбить его с толку и, не дав ему опомниться и найти достойный ответ, объявить себя победительницей. И сегодня так вышло. Выкрикнув ему в лицо какой-то смехотворный довод о собственной правоте и его коварстве и несправедливости, она замолчала и взглянула на него с превосходством. Я дядю даже пожалела, и попыталась быстренько придумать, чем всех отвлечь, прежде чем он всё же подберёт слова для подобающего ответа и скандал продолжится. Но тут Глеб громко поинтересовался:

— Жень, водка есть? — и все на него посмотрели.

— Есть, — отозвалась я, переполненная сомнениями, а Сонька вдруг кивнула.

— Хорошая идея, надо выпить.

К моему удивлению, и дядя согласился, и спустя несколько минут, мы уже сидели за столом, и я радовалась только тому, что ссора затихла.

— Значит, женитесь? — спросил дядя, и поглядел на Мартынова со значением.

— Придётся, — спокойно ответил тот, и ловко скрутил крышку на бутылке.

— Что значит, придётся? — попробовала возмутиться я.

Дядя неожиданно махнул на меня рукой.

— Не придирайся к словам.

— Всё, спелись, — констатировала Сонька и махнула рюмку водки под моим изумлённым взглядом. Правда, на этом и остановилась. Через полчаса мы с ней из-за стола поднялись, решив оставить мужчин одних. Бутылка на столе уже наполовину опустела, разговоры перестали быть личными и нам интересными, а взгляды несколько помутнели.

— И часто вы так ругаетесь? — негромко поинтересовалась я у усмехающейся подружки.

— Бывает. Встряска иногда нужна. Боря потом неделю, как шёлковый ходит.

— Понятно...

— Я вот всё смотрю, смотрю и не понимаю, на фиг тебе это окно?

Я посмотрела на картину на стене и улыбнулась.

— Это портрет Мартынова.

— Не понимаю... Вроде голова у него не квадратная.

Я указала на занавеску.

— Он там.

Сонька поджала губы.

— Придумала же.

— А мне нравится. В зеркале можно увидеть его отражение.

Сонька обернулась и громко поинтересовалась:

— Глеб, ты видел свой портрет?

Тот даже не оглянулся.

— Она выдумывает, я никогда в окна за ней не подглядывал.

— Вот так вот, — Сонька прищёлкнула языком, а я смотрела на Мартынова. Он сидел, облокотившись на стол, о чём-то разговаривал с дядей, наклонив голову, а мне очень хотелось подойти и погладить его по затылку, взъерошить короткие волосы. Мне постоянно хотелось быть рядом с ним. Наверное, со временем это пройдёт, притупится, но сейчас просто оттого, что вижу его, мне дышалось легче. И признаться в этом кому-нибудь было страшно. Даже Глебу не скажу. Наверное.

— Теперь точно жениться придётся, — сказал Мартынов, проводив Соньку и дядю и закрыв за ними дверь.

— А ты уже успел передумать?

— Не-ет, — протянул он, притягивая меня к себе. Уткнулся носом в мою шею и жарко задышал, а я засмеялась, когда стало щекотно, и принялась от него отбиваться. А потом сдалась и немного обвисла на его руках, наслаждаясь его теплом.

— Благословение получил?

— Конечно. Всё честь по чести. Руки попросил, сердце отдал...

Я рассмеялась.

— Ты не можешь побыть серьёзным хоть немного?

— А я серьёзен. Как никогда серьёзен. — Глеб прижался губами к моей щеке. — Я хочу, чтобы ты стала моей женой, — сказал он.

— Почему?

Он вроде хмыкнул, растерявшись от моего вопроса, но быстро взял себя в руки.

— Потому что... Потому что как может быть по-другому, я уже не знаю. Потому что однажды, приблизительно полгода назад, вернувшись домой, я обнаружил тебя в своей постели, и понадеялся, что это что-то да значит.

Мне пришлось извернуться в его руках, чтобы увидеть его лицо.

— Ты надеялся?

Глеб притворно нахмурился.

— А что, я не мог надеяться?

— А почему ты раньше мне этого не говорил?

— Зачем? Такое говорят один раз.

— А всю оставшуюся жизнь вспоминают, да? — поддела я его.

— Вот именно. Ты ведь запомнила?

Я головой покачала, а Глеб широко улыбнулся.

— Значит, тебе не повезло.

Пришлось стукнуть его, но после не отодвинулась, наоборот обняла.

— Я постараюсь быть хорошим мужем, — сказал Мартынов.

Я слабо улыбнулась.

— Глеб, скажи и всё...

Он глубоко вздохнул и ткнулся носом в мой висок.

— Люблю...

2010

1

 
↓ Содержание ↓
 



Иные расы и виды существ 11 списков
Ангелы (Произведений: 91)
Оборотни (Произведений: 181)
Орки, гоблины, гномы, назгулы, тролли (Произведений: 41)
Эльфы, эльфы-полукровки, дроу (Произведений: 230)
Привидения, призраки, полтергейсты, духи (Произведений: 74)
Боги, полубоги, божественные сущности (Произведений: 165)
Вампиры (Произведений: 241)
Демоны (Произведений: 265)
Драконы (Произведений: 164)
Особенная раса, вид (созданные автором) (Произведений: 122)
Редкие расы (но не авторские) (Произведений: 107)
Профессии, занятия, стили жизни 8 списков
Внутренний мир человека. Мысли и жизнь 4 списка
Миры фэнтези и фантастики: каноны, апокрифы, смешение жанров 7 списков
О взаимоотношениях 7 списков
Герои 13 списков
Земля 6 списков
Альтернативная история (Произведений: 213)
Аномальные зоны (Произведений: 73)
Городские истории (Произведений: 306)
Исторические фантазии (Произведений: 98)
Постапокалиптика (Произведений: 104)
Стилизации и этнические мотивы (Произведений: 130)
Попадалово 5 списков
Противостояние 9 списков
О чувствах 3 списка
Следующее поколение 4 списка
Детское фэнтези (Произведений: 39)
Для самых маленьких (Произведений: 34)
О животных (Произведений: 48)
Поучительные сказки, притчи (Произведений: 82)
Закрыть
Закрыть
Закрыть
↑ Вверх