Эскалаторы людей (Си-проект)

Проект "Эскалаторы людей" объединяет не только различных авторов Журнала Самиздат. Он объединяет жанры, растворяя границы между ними, срывает покровы с человеческого сознания, обнажая квинтэссенцию мыслей, передуманных нами на лестнице, движущейся в неизведанное...

Есть прецеденты написания нашими авторами более одного Эскалатора. Прослушав разнообразные мнения, я все же решила включать вторые, третьи и т.д. тексты в общий файл Эскалаторов с присвоением им номера через дробь, что позволит скомпоновать вместе тексты одного автора. Надеюсь, читателям это будет удобно. Радует исключительно глубокий подход наших писателей к последующим текстам. Чувствуется, идея захватила их "от первой и до последней ступени".

Для желающих участвовать в проекте — сроки завершения не определены. Пока мы пишем и никуда не торопимся! Если эскалаторов будет много, откроем вторую линию.

Trinity

СОДЕРЖАНИЕ

Тихонова Т.В. Эскалатор номер один

Ермакова М.А. Эскалатор номер два. Уроборос

Васильева Т.Н. Эскалатор номер три. Встреча

Foltorian Эскалатор номер четыре. Прялка

Мудрова Т.А. Эскалатор номер пять. Путь к Вереску

Неделько Г.А. Шестой эскалатор, или Решение в движении

Голиков А.В. Эскалатор номер семь. Тринадцать ступенек над пропастью

Куликовс Сергейс Эскалатор 8-9-02-2006.16/l30.9-12b

Куликовс Сергейс Эскалатор 8/1. Downshift*

Куликовс Сергейс Эскалатор 8/2. Меняла

Башлакова Надежда Номер девять. Небесный эскалатор

Башлакова Надежда Эскалатор номер 9/1. Когда-нибудь я долечу до дна

Макарка, Гыррр Эскалатор номер десять. Изнанка

Зеркало Эскалатор номер одиннадцать. Бег

Хорунжий Дмитрий Эскалатор номер двенадцать. Путь к Свету

Гафурова Ирина Эскалатор номер тринадцать. Рывок

Алавин Александр Эскалатор номер четырнадцать. Нулевой билет

Зикевская Елена Эскалатор номер пятнадцать. Эскалатор

М. Анна Николаевна Эскалатор номер шестнадцать. Мой эскалатор

Терехов Борис Эскалатор номер семнадцать. Мечта

Сфинкский Эскалатор номер восемнадцать. Притча о 666 ступенях эскалатора см. коммент номер 47

Белов Олег Эскалатор номер девятнадцать. Психи на заказ, или Разговоры ни о чем

Минасян Татьяна Эскалатор номер 20: Четыре минуты покоя

Дуров Алексей Викторович Эскалатор номер 21. Вверх и вниз

Шило-Намылин Эскалатор номер 22. Победитель

Охрануэль Эскалатор номер 23. Эскалатору сейчас очень больно...

Дуров Алексей Викторович Эскалатор номер 24. Все для пассажиров

Дуров А.В., Коваль Л.Э. Эскалатор номер 25. Наудачу

Дуров А.В., Сухоруков А.Ю. Эскалатор номер 26: Ступеньки

Лазарева Л.В. Эскалатор 27: Эскалатор жизни для Семени Маиса

Тихонова Т.В.

Эскалатор номер один

...Эскалатор, клацая, ощеривается металлическими ступенями, угодливо подставляя их мне под ноги, он тянет меня вверх, заставляя подчиняться его неизбежности... Я не могу его остановить... Вцепившись в ласковые мягкие поручни, пытаюсь удержаться, чтобы не побежать назад, туда, во вчера, к тебе... Там ты еще со мной... с нами. Твои глаза смотрят на меня и улыбаются. Ты улыбаешься, обнимаешь за плечи и убиваешь меня нежно, твои слова лишают меня воздуха, медленно сдирая с меня кожу, оголяя нервы, заставляя их дергаться нестерпимой болью... Малыш, которого ты так ждал и который стал тебе не нужен теперь, больно толкает меня от страха своими маленькими ножками, — он испугался тебя, он испуган страшным безмолвным криком моего отчаяния...

Она проснулась. Утренний луч добрался до ее ладони и согрел ласковым теплом. Она сжала ладонь в кулак и отвернулась к стене. И почувствовала сильный толчок, там, внутри себя...

— Спи, малыш, я справлюсь... — прошептала она, вновь проваливаясь в тяжелое забытье.

...Эскалатор, лязгая железным нутром, заглушая шумом неумолимой машины мои мысли, продолжает свой бесконечный путь в никуда. Что там, за его выгнувшимся равнодушно горбом? Малыш толкается больно и все сильнее, словно пытается разбудить меня, предостеречь... От чего? Зачем? Если вокруг темно и не слышно ни звука... Я так хочу спать... Не будите меня... Вереница ступеней ползет бесконечно вверх. И долгожданная пустота открывается мне. Вздрагиваю от болезненного прикосновения безжалостной памяти... Лестница тянет и тянет меня... Хочу стать пустотой, зевающей, безразличной... хочу разорвать этот круг... "Как сильно ты толкаешься, малыш... Мне больно... Мне так больно..."...

...Ветки березы мечутся за окном. Женщина склонилась над детской кроваткой. Луч выглянувшего не надолго, неласкового осеннего солнца скользнул по лицу спящего ребенка. Ребенок сморщился, закрутил головой и улыбнулся во сне. Женщина тихо рассмеялась.

— Спи, малыш, мы справимся... — прошептала она.

Ермакова М.А.

Эскалатор номер два. Уроборос

Василий Петрович вышел из вагона в крайне раздраженном состоянии. Высокий, подтянутый мужчина, рано начавший лысеть, в дорогом черном пальто, в расстегнутом вороте которого виднелась серьезная белая рубашка и гуталиновый узел галстука, ощущал себя помятым, грязным и неприятно пахнущим. Немудрено. Синяя кишка поезда, всосала его, перемешала с человеческим калом, истерла в порошок безликой толпой, после чего выплюнула на перрон, и унеслась за следующей порцией наполнителя на следующем пункте назначения. Василий Петрович постоял немного у колонны, прижавшись к ней спиной и судорожно выхаркивая спёртый вагонный воздух из легких, после чего медленно пошел в сторону выхода со станции. "Действительно, дурак! Мог бы такси взять, нет, попёрся в метро!" — думал он. — "В конце концов, можно было дождаться, пока машину в сервисе починят — три царапины на дверце заполировать, велика ли работа? Ну, накинул бы пару зелененьких сверху — они бы вмиг заросли сами собой — эти царапины. И какая же сука их прочертила! Ключом, не иначе. И где? На кладбище! Нигде нет порядка...".

Тут вспомнились ему коряжистые памятники, зелено-желтые холмы погребальных венков, белые и желтые ленты, трепещущие на ветру. Леночка любила желтый цвет. Желтые сумочки, желтые туфли, желтое белье, сквозь ажур которого манила ее гладкая золотистая кожа.

Василий шагнул на первую ступень лестницы, его ощутимо дернуло и потащило наверх. Воспоминания, споткнувшиеся на жене, ныне упокоившейся на престижном лежбище, тоже скакнули вверх — к приятному. Ничего более не стояло между ним и фондом, которым они управляли вдвоем, и который жена, то ли от ревности, то ли от дурости, то ли, решившись, наконец, стать самостоятельной, надумала продать по частям. Но самое главное — никто не стоял теперь между ним и молочно-белой плотью двадцатилетней Аннушки, с которой он познакомился в Куршавеле на склоне, после чего ощутил себя не тоскливым сорокапятилетним мужиком с начинающимся простатитом, а Кинг-Конгом, Зорро и Аленом Делоном в одном лице. Проблема решилась просто — один звонок человечку, знакомому еще с периода накопления капитала. Знакомый был должен и долг отдал — продиктовал телефончик, объяснил, что и как говорить. Деньги были оставлены в шкафчике дешевого спортклуба, куда Василий Петрович зашел "случайно, позагорать". А когда через 10 минут загар начал пощипывать кожу — сумки в шкафчике не оказалось и он пошел отсчитывать ступени к новой жизни без истеричной Леночки (и кто бы мог подумать, что из нее выйдет первоклассная стерва?), без отчетных звонков — где, с кем, зачем? Без ремарок — нет, туда мы не вкладываемся, это не рентабельно, а вот туда в самый раз...

Василий Петрович слегка распустил галстук. Эскалатор вез вверх, но свежего воздуха больше не становилось. Рекламные щиты с двух сторон смотрели на него одинаково веселыми глянцевыми лицами, и в их улыбчивой неподвижности ему почудилась угроза. Ах, как было душно! Закружилась голова, сжалось сердце... Так же было и тогда, когда ему сообщили, что Леночкин Audi A5 coupe на скорости вылетел на встречку и столкнулся с грузовой "Газелью". Перед похоронами в пустой квартире заистерил телефонный звонок.

— Клиент доволен? — спросил тихий голос с того конца провода.

— Вполне, — сглотнув, отвечал Василий Петрович.

— Тогда прощайте.

И гнал от себя обрушившуюся тишину, но она лезла ватой в уши, забивала рот, зашоривала глаза. Он был сильным человеком — жизнь потрепала его за сорок пять лет, потому быстро справился с паникой и на похоронах, организованных по высшему — Леночке бы понравилось! — разряду казался элегантным, печальным и загадочным. Знакомые незамужние дамы дружно демонстрировали поведение кошек во время течки.

Глаза с чертовых плакатов глядели прямо в душу. Будь прокляты глянцевые боги, плодящие своих клоноподобных детей на улицах города и в его внутренностях! Василий Петрович перевел взгляд вниз и уставился на свои ботинки. Ни морщинки на них, ни царапинки не было. И какая сука начертила на дверце машины три загогулины? Хотя кладбище — извечное место тусовок сатанистов. Ей-богу, поймал бы, заставил бы полировать дверцу собственным языком! Шестьсот шестьдесят шесть раз...

Эскалатор был старым, медленным. Время его реконструкции еще не наступило, и потому он не торопился, вез Василия Петровича, подрагивая, будто в старческой судороге, утягивал его руку резиновой лентой поручня, бегущей чуть быстрее, отдельно от всего остального. Руку, набравшую номер... Василий Петрович вздрогнул и руку отдернул. Поручень показался ему нестерпимо горячим. Ступени под ногами заволновались, словно мышцы гигантского змея и он едва не упал. Короткое, звучное и емкое слово вырвалось из глубин подсознания, в котором он его так долго и тщательно топил — убийца! Он дернул галстук, снова вцепился в поручень, лизнувший его черным, горячим языком. Лица с приклеенными улыбками дружно смотрели на него пустыми глазами, руки в едином жесте взметнулись, дружно тыча в Василия Петровича длинными пальцами, безмолвный хор скандировал коротко, звучно и емко... Истаяла вдали сладкая плоть Аннушки, заухмылялась распадами ужа начавшая гнить — Леночкина. Света в конце тоннеля не показалось. Страшное слово писали глянцевые танцующие божки прямо на черном куполе вестибюля станции. Само по себе слово было просто словом. Страшно оно было тем, что для Василия Петровича несло в себе мощный заряд — правды. Не будет липких объятий на далеких курортах, не будет наращивания мощи личного фонда и диверсификации бизнеса, не будет тихой и спокойной старости. Он-то считал себя сильным — а оказался слабым. И испуганным. Мир обернулся против него, спешил вытолкнуть прочь. И повинуясь приказу, эскалатор уносил его в другое измерение — косое, сумрачное, неправильное. Измерение для тех, кто сделал не тот выбор. Кто ошибся. И чью ошибку уже не исправить.

Стальной Уроборос, гремя и лязгая, выкинул Василия Петровича в вестибюль. Толпа шла мимо, толкая и ругая застывшего человека с пустыми глазами и приклеенной кривой улыбкой. Василий Петрович постоял немного, затем развернулся и ступил на первую ступень эскалатора, ведущего вниз. Там, в конце тоннеля, виднелись всполохи пламени. Адского пламени.

Васильева Т.Н.

Эскалатор номер три. Встреча

"Уважаемые покупатели! На шестом этаже нашего Супермаркета расположено уютное кафе. Мы ждем вас на чашечку ароматного кофе. На третьем этаже..."...

А вот про это могли и не объявлять — на третьем этаже была я и уже давно безуспешно пыталась перебраться на четвертый или пятый...Красивая рыжеволосая девушка, с маленькой родинкой над правой бровью, ехала сверху на эскалаторе и постоянно меня тормозила. Я не знаю зачем, но мне очень нужно было с ней встретиться и срочно поговорить. О чем? Я и сама не знала...

Все началось с губной помады. Я мучительно долго подбирала нужную косметику, пока не подняла глаза и не увидела девушку... Было в её лице что-то странно знакомое, я не смогла понять, но отчего-то сильно испугалась. Она протянула руку и безошибочно достала из коробочки именно ту, мою помаду, нанесла на запястье, кивнула и унесла с собой.

"Это же моё", — прошептала я и бросилась вдогонку...И вот уже несколько часов мы катаемся на эскалаторах навстречу друг другу и никак не можем встретиться...Она постоянно ускользает от меня.

А я... Я понимаю, что дело вовсе не в помаде. Я все равно догоню её. Мне нужно, очень нужно её остановить, предупредить.

Я устала и измучилась, и, когда в очередной раз она проезжала мимо , я закричала:

"Остановите эскалатор!" — и схватила её за руку. Я не видела, как поднялась паника, как меня пытались оттащить от девушки, вырвать из моих её руки. Я торопилась успеть, у меня совсем не оставалось времени:

"Послушай меня", — кричала я на весь супермаркет, — "Я знаю, что послезавтра твоя свадьба. Отмени её! Ты не можешь, ты не должна выходить за него замуж"...

Она уехала, надо мной склонились продавцы: "Вам плохо, может вызвать скорую?"

Я плакала и качала отрицательно головой...Я же не успела крикнуть, что мой жених, став её мужем, будет издеваться над ней, оставит без жилья и денег, с маленьким ребенком на руках. Я не рассказала, как она будет подметать летом пыльные улицы , а зимой в любые морозы отбивать лед от тротуаров. И только ребенок поможет ей не опуститься, не стать пьяницей и проституткой, не выброситься с пятого этажа клоповной коммуналки. Она не знает, что будет тонуть в пролитых слезах. Закрыв лицо руками, я горько плакала, что в очередной раз не смогла помочь...

Эскалатор увез её от меня в море ужаса и горя.

Продавцы накапали мне корвалолу и разрешили умыться. Приводя себя в порядок, я достала ту самую помаду и расческу. Да, у меня все ещё рыжие волосы, но в них течет широкая седая прядка, у меня красивая родинка над правой бровью, но очень много морщинок вокруг глаз...

Почему я не встретила её раньше?

Foltorian

Эскалатор номер четрые. Прялка

Хочешь под землю —

бери собвей,

на небо —

бери элевейтер.

В. Маяковский

Колесо прялки вертится, словно эскалатор. Десятки ступеней лестницы ползут вверх, переворачиваясь и опускаясь, снова поднимаются. Пряжа скручивается в моих руках в клубок. В детстве я боялся ездить на эскалаторе. Пугался того, что не сумею спрыгнуть на твердый пол второго или третьего этажа с движущихся ступеней. Вдруг мои брюки попадут между ступеней и их зажуёт. Меня вместе с ними. Дивился чуду автоматики. Ну как так — ступени лестницы сами идут вверх, но и злобные старушки — смотрильщицы кричат, что идти вверх по этим ступеням нельзя. Стоять смиренно. Ждать своей очереди. А следовать против движения ступеней, словно гладить кошку против шерсти. Бежать от своей участи.

Вертись, колесо прялки, всё равно больше нечем занять себя. Эскалатор — великая машина. Заменяет лифт. Олицетворяет лифт. И жизнь. То вверх, то вниз. А ты стоишь и ждешь. Иногда пытаешься пробраться вверх вперед других, обогнать зазевавшихся. Но нет. Либо старушка -смотрильщица, либо жизнь вернут тебя на исходную. Такой уж эскалатор. Я пряду шерсть и лён. Колесо вертится, словно колесо эскалатора, передвигая ступени, похожие на решётку гриля. Такие же полосатые. И если их подогреть, как иногда нас греет жизнь, на этих ступенях можно жарить мясо. Если его не зажуёт. Так, как тебя. Ведь ты — человек, то же мясо.

Шерсть натянута, словно струны, и я еле успеваю надавливать на педаль прялки, думая о том, смог бы я пропускать через свои руки не нити шерсти, а человеческие судьбы. Так же, как их пропускает через себя эскалатор.

Мудрова Т.А.

Эскалатор номер пять. Путь к Вереску

Посвящается конченной реставрации знаменитейшей из станций Московского Метрополитена

Я люблю метро "Маяковская" за то, что туда входишь по ступеням. Их много, их реально много, но они хотя бы никуда из-под тебя не денутся.

Это во мне давняя шиза говорит. Наверное, никто уже не помнит, как торжественно открывали метровскую ветку до Новогиреево и как там случился крутой обвал подвижных лестниц.

Советский человек — он как до того инцидента в метро привык ездить? Одной рукой за перила держится, а другим глазом смотрит на гнутое фанерное пространство посередке — чтобы в случае аварии мигом туда сигануть.

Ну вот, когда под Новогиреевым все гармошки сразу сложились в слаломную горку и народ начал по ней скатываться, многие вскарабкались на эти хлипкие разделители с фонарями и решеточками громкоговорителей, по которым как раз не объявляли, что находиться в междурядье — опаснее всего. И через проломы попадали прямо на огромные вращающиеся шестерни, которые продолжали двигать полотно. Дежурная, тупица, со страху замешкалась подземному рабочему люду сигнал к остановке дать. Те, кто в живых остался, говорили — прямо в шматы мяса людей полосовало. А кто посмелее и посообразительней — те съехали вниз в кучу малу и передавили друг друга, кости попереломали, но в общем и целом остались живы.

Вот за то я и люблю Маяковочку. Ностальгия по былым временам. Тем более что площадь над нею, что сама станция — красоты необыкновенной. Честь и гордость нашей былой родины. Полы из простого мрамора, обводы колонн — из особенного: темно-серого уфалейского. По колоннам и потолку широченные дуги — рельсы из дорогущей хромированной нержавейки. Говорят, мальчишки прежних времен по ним медные пятаки на спор пускали. У самых удачливых монета пролетала до верха и оттуда спускалась по тем же стальным каналам.

Но самым заманчивым там, внизу, были две вещи: инкрустация верха колонн из кусков родонита, или орлеца, цвета вечерней зари, что наутро обещает грядущую непогоду, и мозаичные панно художника Дейнеки в глубоких потолочных фонарях-кессонах. Чтобы рассмотреть каждую, надо было опрокидывать голову под прямым углом к спине, а уж полюбоваться на все сутки Страны Советов — это ж никакой шеи не хватит. Свернешь напрочь.

Словом, иностранцев всяких наводило сие на мысль: как же богата эта варварская страна, если может бросать деньги на сущую чепуху.

И еще здесь, на Маяковке, в годы войны было самое главное парадное бомбоубежище. Теперь про это как-то подзабыли. И никто не догадывается, глядя на доходящие до потолка мощные створы, что перекрывают весь проход, а внизу катаются по узким полукруглым желобкам, что в один непрекрасный день они поедут по хорошо смазанной колее, сминая напирающую извне публику в кровавое месиво, и наглухо запечатают счастливчиков в подземном нутре. Дожидаться конца военных событий.

.... Меня оторвало от пола и потащило, но, самое главное, что до того я уже оказался на ровном. Со ступеней люди уже катились кувырком, вмазываясь в общее стадо и сливаясь с ним в одно целое.

Только б не упасть под ноги, тогда пропало. Только...

Я не успевал ни подумать, ни спросить, что там, наверху, и есть ли еще этот привычный нам "верх". Только смотрел на стены с гербами, на темную оторочку тоннелей, на пропасти по обеим сторонам узкой станционной платформы, которая вроде как выгибалась посередине и становилась скользкой, выталкивая крайних из толпы на обочину. Кошмар моих детских снов.

Сон. Кошмар. Это я понял с уничтожающей ясностью.

— Дедушка, держитесь, я вас прикрою, — внезапно донеслось до моих ушей. Тихий голосок на уровне моего плеча. Пальцы на моем локте.

Девочка! Шапки нет, и видно, что волосы — белокурые, встрепанные, как воробьиные перья, и влажные от пота. Загорелая кожа на лбу и щеках. И очень странные глаза — не пойму, какого оттенка. То ли совсем белесые, то ли как антрацит.

— Ты тут с кем? — отчего-то пробормотал я. — Сама за меня цепляйся, дуреха. Авось проскочим.

Нас протащило по всей длине перрона и влепило в стену. Ту самую, где когда-то были стальные знамена вокруг стального бюста вождя.

Только теперь тут была движущаяся вверх крутая четырехрядная лестница.

Без перил, без междурядий и стоячих фонарей, хотя в привычную мелкую полоску поперек ступенек.

И ни одного человека вокруг. Даже сзади перестали напирать и превратились в неподвижную темную массу. И девчушка куда-то подевалась.

Что делать? Без перил я точно упаду — равновесие не прежнее. Балансиру в вальсе так и сроду не учился. При чем тут вальс, однако?

Я почти без мыслей внутри сделал шаг вперед.

И взошел на подвижные ступени правого ряда.

Стоять на них оказалось на удивление просто. Я даже не покачнулся, когда эскалатор начал плавно разгоняться, а потом и причин не было.

Постепенно я заметил, что дорожка слева едет в противоположном направлении. Вначале она, разумеется, была пустынной: иначе я сразу бы понял, в чем с ней дело. Потом появились любопытные персонажи.

Торопливо, почти бегом, спустилось вниз небольшое семейство волосатиков — покатые лбы, скошенные подбородки, умнейшие глазки под толстым надбровным валиком. Едва не погоняя их дротиком, к которому был крест-накрест привязан кремниевый наконечник, шествовал вниз детина под два метра ростом, русоволосый, с приятной арийско-европейской физиономией. "Предки", — догадался я и тотчас проводил взглядом юную пару: офицер в запасе — пальто явно было перешито из шинели со споротыми погонами — и молодая женщина в потертой бархатной "плюшке", из-под которой выглядывала юбка из шелкового пике в крупный горох. Между ними, держа их за руки, болтал языком и обеими ногами попеременно балбес лет пяти-шести, которого я никак не смог признать.

Далее народ повалил косяком. Школьник с ранцем за плечами, в жесткой серой фуражке с клеенчатым козырьком и серой суконной рубахе, подпоясанной китовым ремнем; штаны цвета маренго ниспадают поверх дырявых ботинок со шнурками. Прыщавый фабзавушник с чертежной папкой и ржавым гаечным ключом. Студент — глаза горят голодным огнем, в портфеле томик Цветаевой, учебник по славянской фольклористике и в промасленной бумаге — два столовских пирожка с требухой и повидлом. Молодой аспирант с конспектами чужих лекций и набросками своих семинаров на первом курсе. Доцент, что со всех имеет процент. Подает студентам политэкономию в сладком марксистском соусе. Автомобильный слесарь — виртуоз, никто так не умеет совладать с антикварными марками типа "Побед" и "Волг" и довести их до большого ума. Пенсионер на полном довольствии ...

И всё это не был я. Эти облики пролетали мимо и опадали, как дряхлые лепестки с цветка.

Оставался сам цветок.

Тут я заметил, что хоть эскалатор движется, но на противоположной стороне уже никого нет. Зато впереди возвышалась арка — или, скорее, закругляющееся кверху огромное окно-фонарь. Окно не росло — похоже, гористый подъем здесь кончался, хотя дрожь под ногами и некое тяговое усилие ощущались вполне явственно. Зато витраж из цветного стекла становился всё ярче и отчетливей: заросшая низким кустарником степь, какие-то стройные животные, которые на ней паслись, и вдали — горы со снежными вершинами.

Стало очевидно, что этот пейзаж хочет обрести смотрящие на него глаза и оттого так терпеливо ждет. Стекло расступилось от легкого встречного движения, и океан цветущей эрики принял того, кто был кем-то, но стал никем, в облако багряного, лилового, розового и золотистого аромата. Белорожденные кобылы и жеребцы с древних вересковых пустошей Камарго обдавали его своим исполненным трав дыханием.

И вековечные горы счастливо смеялись навстречу.

Неделько Г.А.

Шестой эскалатор, или Решение в движении

Татьяне Васильевой. Как и было обещано

Открой глаза. Не думай ни о чём. Пройти сквозь мрак. К чему попытки. Металл дороги. Движение ступней. А может быть, ступеней. И скрыть от солнца. И скрыться в темноте. Движение ступеней. Плюс равномерный гул. Как саундтрек происходящего. Над лестницей и под. Тела. Конечности. Глаза. Душа. Душа под сердцем страх и истинные чувства. Безвольны и безлики. Механику тропы познав. Стремятся руки. Тех, наверху, к устойчивости. К норме. И поручень. И взгляд. И поза. Всё сходится в ментальность. В ментальности зерцалом отражаясь. Летит назад. И в мир. В глаза других. А те, что под "навесом". Какая им судьба? Тянуть, толкать, тягать. Сдвигая с мёртвой точки мир. Мир под землёй. Искусственно пленённый. Рождённый техногенно. Убежище и храм, шоссе и парк, алтарь и кладбище. Для всех, для каждого. Живой работы организмы. Как человек. Как твари подземельные. Как поднебесные созданья. Шаг — спуск — и снова шаг. Дорога — впереди, и выбор — по бокам. Ступай. Ступай. Ступай.

И пусть, пронёсшись ветром под отзвук сильного воздушного порыва, бездушный многочастный монстр тебе приветливо откроет двери и в путь возьмёт с собой, опережая тьму, туннели, тварей.

Огромное лицо. Раскрытый рот. Внутри тепло и запах. И неподвижность — без абсолюта. Вот вдох и выдох. Вперёд гонимый. Волею Эола. Запрятанной в механике. Летящий на колёсах. Разрезав тишину своею формой. Как плоским ликом. Лбом из стекла. Разрезав тишь. Пускай летит. Пускай стремится. А в дар — надежда. Деньги. Время. Что?.. Пускай летит...

Как много видишь. Как жить под панцирем? Сколь многое сокрыто. Как жить под панцирем? Побег от мира, возможно, от себя? Как жить под панцирем? Но нет ответа. "Под панцирем" другой уклад...

Для многих — лишь забота. Работа. Лишь правда. Вынужденье. На станции сойти. Нет, сесть. Метро. Дождаться: "...осторожно, двери...". Услышать или нет. И вновь прийти в движенье. Привычное, логичное. И характерно-несвоё.

Билет в метро.

Лежит он дома.

На видном месте.

"И что мне делать?

Где же выход?

Как это "нет"?!

Вот чёрт!"

А эскалатор там, за металлической преградой, за музыкой, охранником, он там, и для кого-то он другого.

И вновь не получилось.

— Вот чёрт! Проклятое метро! — Решилось. — Да ну его... Уж лучше ездить на маршрутке!

Голиков А.В.

Эскалатор номер семь. Тринадцать ступенек над пропастью

фантастический рассказ

Объём и инфраструктура этого места поражали. В КП шлема каждого бойца имелись, конечно, и более подробные сведения, куда автоматически, через командную информсеть, заносилась самая свежая информация, и обновлялась она не абы как, а самым обстоятельным образом и, главное, своевременно: каждое подразделение здесь, в Пропасти, вносило в уже имеющуюся, но далеко не полную карту местности свои поправки. Практически ежечасно, если не ежеминутно. По мере продвижения вперёд. Того требовала оперативная обстановка; шутка ли — вокруг раскинулся целый подземный город с соответствующими структурными образованиями! Но одно дело информация, эти невидимые килобайты в памяти твоего компа, и совсем другое — зримые образы, что рядом, напротив и вокруг. Которые не то, что глазами осмотреть можно, но даже и руками пощупать, если вдруг захочется.

Павлу, однако, давно уже ничего подобного не хотелось. Более того, осточертели ему все эти местные достопримечательности хуже горькой редьки. Весь этот урбанизм, вся эта подземная инфраструктура неведомой исчезнувшей расы, все эти бесконечные переходы, арки, подсобки, туннели, проходы, эскалаторы и сотни помещений, что расположились гигантскими уступами и вели туда, вниз, на трёхкилометровую глубину, где и находилось то, за что они тут сейчас и сражаются — эта чёртова финиш-камера пространственного трансмиттера, или нуль-тэ, если проще. Глаза бы не видели такого разнообразия и где-то великолепия. Одно слово — Пропасть! Так окрестили бойцы это место. Ещё его называли Провалом. И то, и другое недалеко от истины. Натуральная Бездна. Где сражались, сшибались в рукопашной, жили и умирали. Алгойцы как воины ничем землянам не уступали, а то и превосходили; в хватке конечностей, например. Или недюжинной силе. Одно слово — потомки рептилий, пусть и отдалённые. Рептилоиды, мать их...

Он сплюнул длинную тягучую слюну и закурил. Какую по счёту уже?.. А, плевать! В горле запершило, и не только от никотина: полчаса назад сапёры из четвёртого взвода подорвали тут что-то мощное, в воздухе продолжал висеть смрад, тягучий и ершистый, словно обрёл тот некую материальность, а не был просто молекулами и составляющим того же воздуха. Интересно, а алгойцы курят? Мысль даже рассмешила, но больше позабавила. А вообще представить врага в комичной ситуации ничего, кроме облегчения, не несло. Слишком уж жесток, безжалостен и силён тот был. Или в них природой заложено чувствовать себя тут, под землёй, как дома? Лично Павлу здесь не нравилось. Много всего потаённого. Много углов, скрытого пространства, масса непредсказуемых факторов, и те же уличные бои, на которые были просто обречены и те, и другие. А как иначе? Мины-ловушки, автоматические пушки-пулемёты, бесконечные засады, разведка боем и ещё раз она самая. И по чуть-чуть вперёд, буквально по метрам. Чтобы потом выяснить, что на соседней улице, куда вёл незаметный проход или неприметная арка, уже окопались алгойцы и вот-вот ударят тебе в спину. А ещё через улицу опять наши, а следом снова враг. Муравейник с террасами-этажами. Многослойный пирог с начинкой из улиц и невообразимой местной инфраструктурой. Или просто Пропасть. А пилоты там, наверху, называют это место ещё проще: Мясорубка. Что ж, им сверху видней. Особенно из космоса.

Сюда бы побольше бронетехники, с тоской подумал Павел. Модульные кибер-боты марки "Охотник", например. Или шагающие танки, чем не подмога да ещё такая ощутимая. Но... Сверху доставить всё это хозяйство проблематичней некуда — постоянные налёты алгойских "воителей" и низкая пропускная способность разведанных ходов сюда, в Пропасть, почти на нет сводили все попытки. Так что воевали по старинке личным оружием и шли на своих двоих. Одно утешало: те же самые проблемы испытывали и алгойцы. Наши им спуску там, наверху, не давали тоже. И второй месяц тут грохотало, стонало и дышало дымом. И конца войне даже не виделось...

К першению в горле прибавился ещё и кислый привкус во рту, и Павел без сожаления отшвырнул недокуренную сигарету, чтобы потянуться к плоской фляжке на поясе. Как нарочно, в этот же момент запищал и КП шлема, и голосом комроты приказал:

— Рассредоточиться!.. Смотреть в оба!.. Оружие с предохранителя... Дубинин, ко мне! Норрисон, тоже.

Голос у ротного Митрича усталый и оттого казался далёким, нереальным. И то верно — вторые сутки на ногах, без отдыху, без продыху. Гвозди бы делать из этих людей. И в гроб каждому алгойцу. А потом вытащиться обратно и снова в строй. Эх, десантура!...

Он всё же сделал пару глотков и убрал фляжку обратно в магнитный захват. В другом находился файдер, аналог бластера, ну а в руках неизменный десантный "Борей", АГК с уплотнённым боекомплектом. Снимать автоматно-гранатомётный комплекс с предохранителя и не требовалось: Павел не первый год замужем, оружие на нём у него здесь никогда и не стояло. Ещё чего! Когда просто не знаешь, что тебя ждёт за следующим поворотом: то ли залп из всех видов оружия, то ли широкая и длинная улица, свободная от всего живого, — такое редко, но случалось тоже.

Подошёл Грэхем по кличке Грех, ракетомётчик их отделения: долговязый, неуклюжий и вечно мрачный. Проводил взглядом промелькнувшего мимо Норрисона, отвечающего во взводе за вооружение, и, насупившись, проговорил:

— А глубоковато уже забрались. И что дальше?

Павел машинально глянул на альтиметр. Да, тысяча двести восемнадцать метров от поверхности, надо же! Вниз, естественно. И светло, как днём. Здесь вообще никогда не бывало темно, факт настолько же впечатляющий, насколько и не шибко объяснимый: иногда казалось, что тут просто светится воздух сам по себе. Хотя и лампы освещения наличествовали также. И источники питания они обнаруживали время от времени. Совершенно непонятно, правда, на каком таком принципе работающие и не сдохнувшие за столько-то лет непрерывной эксплуатации. А ещё тут были без скрипа открывающиеся двери, будто вчера смазанные, равномерно гудящие холодильники в многочисленных торговых комплексах, набитые не пойми чем (учёные с превеликим удовольствием вовсю копаются в этих тайнах), автоматы киберобслуги и исправно работающие эскалаторы, год за годом равнодушно поднимающие и опускающие ленточные ступени. И верхом всему служил тот самый трансмиттер в финиш-камере, по непонятной аналогии расположившийся как раз в самом низу этого кошмарного объёма, что представлял собой на самом деле раскинувшийся вокруг него город. Только местных не было. Абсолютно. Зато земляне и алгойцы были, вклинившиеся сюда и навалившиеся друг на друга всей мощью и смертоносностью вооружений, чтобы кто-то из них, в конце концов, и завладел тем артефактом местных, сгинувших непонятно куда и зачем. По мнению Паши, тупик полный. Так воевать можно до бесконечности. Изматывать и изничтожать друг друга годами. Пока хватает ресурсов. Как материальных, так и людских. Тупик абсолютный и безнадёжный.

Грех что-то высматривал поверх балюстрады, что тянулась над зданием напротив. Хоть разведчики проложили путь, осмотрели периметр, но никто, ни при каких обстоятельствах полностью на них не полагался. И не потому, что не доверял (там-то как раз за каждый свой шаг отвечали, и не только словом), а в силу местной специфики: слишком уж много всего на один квадратный метр. Если образно. Поэтому и глядели в оба. Всегда.

Норрисон вынырнул, как чёртик из коробки.

— Так, Паша, глянь тут на предмет помещения для раненых, желательно с водоснабжением, а Грех за мной, поможешь установить автопушки.

— А потом? — чуть ли не хором спросили оба.

— Остановимся на пару часиков, надо остальные роты подождать. Окопаемся, осмотримся как следует... Грех, чтоб тебя! Пошли! Потом налюбуешься местными красотами!

Недовольный опять чем-то Грэхем последовал за артиллеристом-универсалом, а Павел оглянулся назад, где обосновался импровизированный штаб. Дубинин как раз о чём-то горячо спорил с Митричем. Взводный что-то доказывал, однако ротный, судя по всему, не соглашался. Рядом с десяток антигравов с ранеными и запасами продовольствия и вооружения, отделение охраны и Маша, медсестра. Даже отсюда заметно, какая она уставшая и замотанная. Павел вздохнул: четверо тяжелораненых требовали постоянного внимания, но путь назад, к выходу, чтобы отгрузить их на медботы, требовал не меньшей концентрации. Наверное, всё же правильнее подождать основные силы батальона, чем рисковать и дальше. Прежде всего жизнями этих четверых. И жизнью Машеньки...

Он поправил ремень "Борея", чуть опустил ствол АГК и двинулся в сторону ближайших зданий, внимательно осматриваясь. Обошёл местную разновидность автобуса, неподвижной тушей перегородившего улицу. Стёкол в туше не было, они разнокалиберными осколками усыпали всё вокруг. Похоже, последствия недавнего взрыва. Что тут сапёры такое взорвали? Надо потом уточнить. Хотя это давно уже его не трогало, остался лишь спортивный интерес.

Фигурки десантников нет-нет, да прорисовывались то тут, то там. Странно вообще-то. Судя по донесениям разведчиков, что сейчас отправились дальше, алгойцев тут не было изначально. Или были, но ушли куда-то, оставив на прощание заряд фугаса. За то говорила логика их поведения в целом. Не зря же сапёры старались. А передышка нужна, ох, как нужна. И дело не в том, чтобы просто отдохнуть. Просто отдохнувший боец как боевая единица куда ценнее бойца измотанного и потерявшего концентрацию и внимание. Аксиома. Тем более до цели ещё прорываться и прорываться, и не факт, что победным маршем.

Так, а вот сюда стоит заглянуть. Кажется, самое то. И недалеко от штаба.

Павел подошёл к низкому строению, напоминающему гараж с массивными воротами и узкой дверью с торца. Дотошно осмотрел всё вокруг, нет ли сюрпризов в виде мин-ловушек, и потом толкнул дверь, уйдя одновременно чуть в сторону с линии возможного огня. Если, к примеру, внутри стоит атопушка или киб-пулемёт. Но пока тихо. "Отшельник", его комбез высшей защиты, просканировал окружающее и выдал на КП шлема вердикт: чисто. Заходи, мол, и хозяйничай. Что Павел и проделал, на всякий случай прикрыв дверь: не любил оставлять за спиной даже намёк на открытое пространство.

Внутри было тихо и достаточно светло. Круг на потолке диаметром с метр (светильник?) освещал тут всё вполне сносно, лишь незначительные тени оставляя по углам. В дальнем конце гаража, как тут же окрестил помещение Павел, виднелся некий агрегат и что-то кубическое, прикрытое плотной материей. Мозг "Отшельника" молчал, не давая никаких вводных, значит, опасности пока не ощущает. И на том спасибо. Окон тут не было, оно и к лучшему. Нет ничего хуже, если в такое вот замкнутое пространство через окошко вдруг залетит граната или ракета из подствольника. Видели, знаем. Сам и кидал.

Павел обошёл всё помещение, ничего подозрительного не обнаружил и, покосившись на куб и агрегат в углу, доложил Митричу, что нашёл искомое. Ответом было краткое: "Норма! Сейчас будем". Ну и ладненько.

Он всё-таки решил более внимательно оглядеть таинственный агрегат и накрытый чем-то куб. Мало ли. Да и любопытство как таковое никто не отменял, всё же иная цивилизация, культура и достижения. А технари из местных были не в пример талантливыми, один этот город подземный чего стоил. Непонятно другое: столько понастроить, по-настоящему открыть нуль-тэ и бесследно исчезнуть. Немногочисленные аборигены, что жили там, на поверхности этой планеты под названием Датай, представляли собой жалкое зрелище и никак не годились на роль отцов-основателей данной системы. То были полностью деградировавшие особи, коих заботило лишь одно: чем прокормиться и согреться. Ими занимались, конечно, учёные-энтузиасты прежде всего, но интерес с каждым днём угасал безвозвратно. Не там надо искать ответы на многочисленные вопросы, а здесь, на месте. Кстати, этим тоже занимались. В отвоёванных районах, но пока тоже с переменным успехом. Вопросов, насколько знал Павел, стало ещё больше.

Недолго думая, он сбросил покрывало с куба и уставился на непонятное. Агрегат интересовал меньше — что-то типа трансформатора на двух внушительных колёсах. Хрен с ним. А вот это... Кубическое...

Павел начал сканировать куб всеми доступными способами. А способов этих, благодаря его автономному защитному комплексу марки "Отшельник" вкупе со встроенными в киб-шлем дополнительными причиндалами, имелось в достаточном количестве. И сразу выявились аномалии. Во-первых, куб виделся через пуленепробиваемое забрало шлема с рамкой наведения эдаким размытым светящимся пятном с тёмными кляксами по бокам. Клякс было три штуки. Во-вторых, поражала масса. КП вывел данные: что-то там в энной степени. И, в — третьих, штука эта была под завязку накачана энергией, отчего Павел сделал вывод, что сие очередной источник питания. Возможно, обеспечивающий энергией как раз весь этот этаж. Слишком уж её немерено. В килоджоулях полный беспредел. Хватило бы на поддержание автономности среднего фрегата класса "Витязь". И не на неделю, а на пару месяцев как минимум.

Он хотел почесать в затылке, но вовремя сообразил, что в шлеме такое невозможно. Вздохнул, поднял покрывало (фиг с ним, пусть разбираются, кому положено по статусу и положению, а он человек маленький, всего лишь десантник-бейбер), хотел было набросить обратно, но случайно задел локтем одну из клякс, самую верхнюю, и отскочил, как ошпаренный. Ибо куб тут же активировался. Мгновенным проблеском мелькнула перед глазами ослепительная вспышка-молния, куб словно раздался, распух в стороны и в высоту, и открылся вовнутрь чёрным зевом, где по низу с тихим шелестом двигалось что-то до боли знакомое. Когда он проморгался (вот ведь, даже поглотители не особо помогли!), то сразу понял, что это там, внизу. То были ступени. Обыкновенные ступени эскалатора. И они будто приглашали: пойдём, мол, прокатимся, парень. Как в детстве, помнишь? Почему бы и нет, подумал Павел, отбросил покрывало и шагнул вперёд, не забыв покрепче перехватить свой "Борей"...

Первое, что бросилось в глаза, когда он встал на ступеньки и поехал неспешно вниз, в неизвестность — отсутствие потолка как такового. Вернее, что-то такое массивное там, наверху, угадывалось. Освещение желало лучшего, вот тут-то как раз и казалось, что светится сам воздух, только света было катастрофически мало, не то, что в оставленном городе, метров двенадцать пространства вокруг и освещалось, причём, только вокруг человека. Оставшееся было во власти тьмы, и что-то шевелилось там, вздыхало и медленно ворочалось, будто укладываясь поудобнее. Павел облизал губы и оглянулся. Иррациональность происходящего тревожила, но пути к отступлению волновали больше. Проём, из которого он шагнул сюда, размазывался в большое прямоугольное пятно. Но оно было, существовало, и это вселяло надежду, что первооткрыватель из него получится, потому что открытия чего бы то ни было лишь потому открытия, что о них узнают другие. И тут вдруг подал голос "Отшельник" через КП: "Ощущаю сильнейшее ментальное сканирование. Пси-защиту вывожу на максимум. Сигнал не гасится, импульс усиливается. Рекомендую покинуть зону сканирования. Последствия не просчитываются". Как это и что это, Павел ощутил буквально в следующую секунду: будто огромной подушкой по голове треснули от всей души и тут же ещё добавили по ушам ладонями, да так, что слух неожиданно провалился в ватную тишину, от которой мгновенно стало не по себе. Он представить даже боялся, что было бы, если б не защита "Отшельника". Которая, кстати, на максимуме.

Он решил всё же вернуться. Хорошего помаленьку. Хоть и интересно узнать, что там, в конце тоннеля, но уж встречают тут как-то не гостеприимно, бьют пси-излучением да под дых, а на такое способны лишь пси-генераторы алгойцев. Неужели очередная засада?!..

Павел крутанулся на месте и рванул обратно, к выходу-проёму. Хоть и пришлось подставлять спину потенциальному врагу, но делать нечего. Пришла даже запоздалая мысль о кошках, которых понятно, что губит. Вот и из него вышел котяра, нормальный такой, русоволосый, под два метра ростом, до поры до времени осторожный и недоверчивый, а в итоге повёлся, как ребёнок маленький, который всё в рот тащит.

Обратно бежать не то, чтобы трудно, но дико неудобно, чуть ли не на корячках, ступени эскалатора так и норовили отбросить назад, на исходные позиции. Но темп подстёгивало непрекращающееся ощущение чьего-то взгляда на затылке, и ещё эта ворочащаяся, сопящая темнота вокруг. Словно в чей-то желудок засосало. Мимолётное сравнение Павлу абсолютно не понравилось, и он наподдал ещё, иногда отталкиваясь руками от ступенек. Сделаны те были из неизвестного сплава, как определили молекуляр-перчатки посредством вездесущего КП. Взгляд зацепился за порожки ближайших ступенек и проследовал за ними далее, до самого выхода, а мозг автоматически отметил, отсчитал — тринадцать штук. Чёртова дюжина. Тринадцать ступенек, не издевательство ли? Тринадцать ступенек до выхода, вот и не обращай внимания на суеверия. Он в очередной раз прыгнул и оказался на первой из оставшихся тринадцати. И тут же сознание вдруг поплыло, словно кусок воска над жерлом вулкана, а время, это статус-кво, перестало таковым быть. Для него, по крайней мере. Прошлое проснулось и властной рукой отстранило реальность, переставшую быть линейной. Далёкие и недавние события из его жизни неожиданно вклинились цветным безудержным калейдоскопом в его сущность, в плывущее, уходящее куда-то сознание, и заняли главенствующее место. Остальное, сегодняшнее, ежесекундное, — отошло на задний план, превратившись в потерянного статиста. Декорации заменили сцену. И ещё был некий Голос, даже не на втором, не третьем плане, совсем уж где-то на задворках, шёпотом проскальзывающий, просачивающийся сквозь щели трескающегося на части сознания:

— Начинаю автокорреляцию...

Шаг первый. Ему сейчас, кажется, лет шесть, может, семь. Пускают кораблики с братом в тихой речке за городом. Отец, ещё живой, с друзьями на пикнике тут рядом, на опушке. Там смех, веселье, возгласы, а ему почему-то обидно: он так старался сделать этот кораблик, даже парус прицепил из листа, а никто толком и не заметил стараний, как-то по-будничному отнеслись, даже брат, которому чуть ли не в рот смотрел. Тот старше на три года. И тоже ещё живой. Но почему-то воспоминание казалось светлым, пронизанным той ясностью, что бывает только в хороших снах.

— Корреляция невозможна ни в одну из сторон...

Шаг второй. Он идёт в лицей. Крепкая рука отца, рядом мама, ещё не поседевшая, не постаревшая. И брат в толпе сверстников, для него уже всё это рутина, но весело всё равно. Первый урок, учебный комп, а за окном брызги солнца по улицам, гомон птиц. Потом новые друзья, что на всю жизнь, Наставники и Наставницы. Вот ведь, не до конца, оказывается, стёрлось. Забылось наполовину, но не совсем. Каждый мечтает вернуться в детство, у него, кажется, получилось.

— Корреляция невозможна... Корреляция невозможна...

Шаг третий. Лицей позади, выпускной вечер, танцы до упаду. Он с Машей, первой своей любовью. До рассвета рука в руке. "Вместе навсегда?" "Навсегда!" "Любишь?" "Люблю!" Мир тонул в счастье и дарил себя без остатка. Через эту синеву любимых глаз, лучезарную улыбку. Молодость, свежесть, наивность и так мало ошибок. Потому что фактически нет пройденных дорог. Но на сердце потеплело.

— Ситуация аналогична. Корреляция невозможна.

Шаг четвёртый. Кэтти, водопад чёрных волос по обнажённым плечам. Почему-то всегда видел её в своих воспоминаниях именно такой — полуобнажённой, загадочной, необыкновенно красивой и желанной, хотя на самом деле в жизни Кэтти была обыкновенной, ничем особым не запоминающейся. Наверное, мы обожествляем внутри себя своих женщин, иначе грош нам цена как мужчинам. Застарелая боль рванула сердце. Прости, Маша.

— Корреляция на уровне...Уровень подбирается.

Шаг пятый, тут же шестой и седьмой. Время, застоявшееся до этого, вдруг рвануло куда-то галопом. "Я в медицинский, закончу, а там видно будет" "Ты всегда была милосердной, Маша" "Зато ты... не очень. Прощай!" И будто оборвалось что-то, тяжёлой глыбой рухнуло на душу. Первое предательство, первые разочарования, первые слёзы, и ощущение непоправимого тоже впервые. И чёрные дни. И снова Кэтти. Потом такие обычные будни, вереница дней, не несущих ничего, кроме усталости и однообразия, пока...

— Уровень колеблется, возможен первый этап корреляции.

Шаг восьмой. Время опять замедлилось, а в лицо осколки воспоминаний, как ледяная поступь неизбежного. ...пока не пришло ужасное и лаконичное по сути: "Погибли смертью героев в системе Саатарра". Это когда с джаодами "познакомились", как он узнал впоследствии. Погибли. И отец, и брат. Первый был пилотом штурм-истребителя, второй командовал ротой десантников-бейберов. И ничто уже не вернёшь, не исправишь. Тогда ему казалось, что душа омертвела, и кроме двух вечных обелисков там уже не будет ничего до конца дней. Но, увидев мать, вдруг осознал, что собственная душа по сравнению с её душой — это цветущий оазис рядом с мёртвой и выжженной пустыней. Выжженной не солнцем — горем. Нашлись, слава богу, какие-то слова утешения, идущие именно что от сердца. А после созрело и решение идти по пути воинов, коими были его отец с братом, оставшиеся в памяти его вечно живыми.

— Корреляция отрицательна... Выхожу на уровень.

Шаг девятый. Решение принято, но воплотить его в жизнь оказалось труднее, чем он думал. Оказывается, современный военный — это прежде всего профессия, и одного желания стать им было маловато. Кроме отменного здоровья и умения вертеть на турникете "солнышко", нужен ещё и характер, и ум, и воля, и выдержка, и знания, и... желание матери. С последним было особенно трудно. Почти полгода ушло только на уговоры. И, видит бог, он до сих пор чувствует перед ней вину: муж и сын, а теперь и последний, самый младший, уходит. Но и долг перед ними, уже ушедшими, он тоже чувствовал. И должен был сделать этот шаг. И сделал. На сердце вновь потеплело, ведь оно чувствовало правду.

— Корреляция неизменна. В отрицательную сторону. Пошла первая фаза.

Шаг десятый и одиннадцатый. Самым трудным было привыкнуть, наверное. К обязательному порядку, дисциплине, изматывающим тренировкам и учёбе в тактических классах и на разнообразнейших полигонах. Войти в колею, что называется. Помогали стиснутые зубы и уверенность в правильности выбранного пути. Ну, и железная воля, что он воспитал в себе со временем. Иногда думал о Кэтти, особенно ночами, тоскливыми и потому особенно одинокими. И, как ни странно, частенько стала сниться Маша. Первая любовь потому и первая, что никогда не забудется. Потом был выпуск, направление в регулярную часть. Первые командиры, боевые товарищи, и та практика, которой бы лучше на самом деле не знать и не испытать на собственной шкуре. Никому. Опасные рейды на биологически активные планеты, где учиться приходилось всему и с нуля, частые стычки с джаодами, суганцами и теми же алгойцами. Первые потери, это тоже оказалось частью жизни профессионального военного. Трэк-связь с матерью, иногда с друзьями, реже с Кэтти. И ненавязчивые вопросы о Маше: как она там? Оказывается, нормально, замужем давно, тоже за военным. Даже был укол ревности, как помнится. А потом началась война с алгойцами за обладание этим трансмиттером. Потому что по-другому нельзя, те изначально видели в людях третьесортную расу и делиться чем-либо с ними не желали в принципе. Помимо воли, в груди поднялась волна ярости и ненависти. Погань!..

— Фазу подтверждаю. Корреляция по-прежнему отрицательна.

Шаг предпоследний. Сюда, в систему Датая, они вошли где-то через неделю после начала боевых действий, поднятые по тревоге там, у себя на базе возле одиночной номерной звезды. До сих пор в ушах стояло низкое гудение тревожного сигнала, команды взводных, грохот ботинок по пандусу десантного отсека, а перед глазами — багровые всполохи ламп дежурного освещения и глаза Митрича, их ротного; наравне с отрешённостью там была и какая-то глубокая боль пополам с печалью, словно он прощался навсегда с родным и близким. Как по духу, так и по жизни. Да минует всех чаша сия!.. А потом было первое десантирование, первое проникновение в Пропасть, величие и безысходность здесь увиденного, и... Маша! Оказывается, она здесь с первых дней. Хирургической медсестрой. Ушла добровольно, как только узнала, что её муж погиб на "Финисте", том самом земном разведывательном спейс-крейсере, что алгойцы расстреляли в этой системе первым, объявив тем самым Земле войну. Маша! Сейчас, казалось, он подспудно ждал с ней встречи, пусть даже и при таких обстоятельствах. Плевать! Главное — рядом с ней. Заслонить, поддержать, просто посмотреть в глаза, — на войне это можно, в этом плане она милосердна, во всём остальном война — сука безжалостная и беспощадная. И в этот спецрейд она тоже напросилась сама, он даже не знал ничего! И сама подошла, легонько коснулась его губ своими и улыбнулась: "Давай выживем! И попробуем прожить и дальше. Ты не против?" Разве можно во второй раз предать эту пронзительную, сводящую с ума синеву?!.. Сердце рванулось птицей, но вместо вышины врезалось в грудную клетку.

— Корреляция выдержана. Есть результат. Ответ направлен по назначению.

Шаг тринадцатый. Последний. Время и реальность соединились вновь в одно целое.

Ступеньки вдруг закончились, и Павел от неожиданности притормозил, задержавшись на последней, тринадцатой, что у самого выхода-входа. И тут только сообразил, что эскалатор уже не движется, механическая лента, что неторопливо недавно вроде бы текла под ноги и заставляла её преодолевать чуть ли не бегом, сейчас замерла на полушаге и уставилась в упор своими глазами-ступенями. Павел ошарашено смотрел вниз и боялся оглянуться. Показалось или правда вся жизнь пронеслась перед глазами? Он очень хорошо знал, отчего так происходит. И поэтому не решался. Ни двинуться вперёд, ни поглядеть, что там, за спиной. И мгновенно взмок, аж до мурашек. Тьма продолжала что-то шептать необъяснимыми шорохами, плюс где-то отчётливо вздохнуло, и... не выдохнуло. "Ментальное сканирование более не ощущаю. В структуре пространства наблюдаю повышенный фон альфа-излучения. Рекомендую покинуть опасное место, нет данных для предварительного анализа окружающей системы", — "Отшельник", как всегда, вовремя и с очередной порцией скупой информации.

Павел очень медленно, до боли в пальцах сжимая "Борей", обернулся и глянул на полого спускающуюся вниз неподвижную лестницу. Почему эскалатор остановился-то? — искрой пронеслось в сознании, но искра отлетела и погасла, уступив место другому — некоторому облегчению. Он жив. И это главное. Что тут было только что, пусть разбираются специалисты, которые идут следом, с остальными ротами батальона, а он...

Он всего лишь человек. И он обещал выжить. Обещал не кому-нибудь, а двум любимым женщинам. Прежде всего матери. И вот совсем недавно Маше. И кто знает, может быть, именно это его обещание и любовь к той, далёкой и уже состарившейся и поседевшей, и другой, что буквально в двух шагах там, за светлым провалом выхода, и качнули чашу весов в сторону жизни? Сделали правильную корреляцию? Ту, что была единственно возможной и верной?..

Ступени продолжали оставаться неподвижными, будто повисли мостом над незримой пропастью. Но что-то расхотелось Павлу опробовать крепость этих ступеней. Он стоял на тринадцатой, с одной стороны первой и в то же время последней, и этого было вполне достаточно. И уверенно развернулся обратно к светлому проёму, за которыми ждала синяя глубина родных глаз, а не тьма в конце этой лестницы, что мимолётно впитала всю его сущность и... отпустила...

Куликовс Сергейс

Эскалатор 8-9-02-2006.16/l30.9-12b

Здраствуйте.

Наверное, надо представиться?.. Извольте: эскалатор прямой, горизонтальный, длина 30 метров, модель... впрочем, какая разница, как меня назвали? Это у вас имена. А у нас не так, да и не запомните всё равно. Скажете — зубодробительно слишком. Ну, если увидимся, то наступите и проедете мои 30 метров, а может, рядышком по проходу прошагаете — вы же такие, можете и не заметить. А мне что? Служить рад, а не надо, так не надо.

Я в аэропорту работаю. В длинном-длинном туннеле-проходе, который к самолётам ведёт. Я новый, мне всего четыре года: умный, у меня есть блок самоконтроля со своей памятью. И даже со своим подключением к интернету — если со мной что не так, я сам себе вызываю техслужбу.

Я тут не один, нас несколько в этом переходе. Так что нам не скучно. Иногда такие истории случаются, хоть останавливайся... я вам парочку расскажу. Заодно и спросить хочется кое-что, раз уж случай такой появился.

Вот вы все разные такие... а грустите одинаково. Нет, когда вы просто летите куда-то, всё нормально... но я никак не могу понять — у вас бывает, что вы очень сильно не хотите улетать, а всё же улетаете. И мне за вас так грустно иной раз делается... Как год назад было... прошла одна по мне... мне аж плохо стало, захотелось сервис вызвать, чтобы обслужили, полечили... зачем она уезжала? У неё тоска с каблучков водопадом на меня... вы не думайте, что вы так просто ходите, вы следов оставляете немеряно, видимых и невидимых... и её следы на мне до сих пор остались и болят... Эх, если бы я мог, я бы её назад развернул! Почему она должна была улететь? Я ведь чувствовал, что она назад готова была кинуться. А не кинулась, доехала до конца и к моему брату пошла, который следом за мной стоит, а потом — к самолётам, к посадке. Братишка мой тоже потом жаловался, что секции чуть ржавчиной не пошли.

Или вот ещё один случай, это всего три месяца как было. Я вообще сначала таких случаев аж пугался, плохо становилось... потом привык немножко.

Он перед каждым из нас минут по десять стоял, не мог на полотно встать, чтобы от вход-контроля ещё дальше уехать... и где стоял, по большому пятну оставил. Не высыхают! Да, вы скажете — нет никаких пятен, это я чушь говорю... мол, уборщик на поломоечной машине проедет, и чисто... а я вам говорю — большие пятна, красные... текло это красное с него, и у меня такое чувство было, что это жизнь его на меня вытекает... и на ступеньке, где он стоял, тоже пятно осталось... без чего вы все жить не можете, без трёх литров умираете? Без воды или без крови? Или без души? А с души у вас эта самая кровь течь может? А сердце может вытечь и остаться где-то? Не удивляйтесь, что спрашиваю, я ведь не знаю. Мне же всего четыре года! Я теперь на эти пятна смотрю и думаю — зачем он уехал? Ведь его жизнь-то здесь осталась... или это сердце? Как он теперь там где-то, без жизни или сердца?..

Я вот тогда, из-за него, в первый раз по настоящему загрустил... техслужбу вызвал, вроде мне смазка свежая нужна... а что техслужба? Они же эти пятна не отмоют... Отдышался только немного, и всё. Вот тогда я в первый раз своему братишке позавидовал, что ему такого почти не выпадает. Он на другой стороне трудится, там проход для прилетевших. Там почти все так — по деловому вперёд, либо поскорее домой... все с надеждами, радостями в основном... Ну, тоже бывает у него всякое... вот однажды праздник был у нас всех, такой праздник! Это девушка была, молодая: и она по мне прошла так, что меня аж съёжило, главный двигатель в разогрев пошёл... так она улетать не хотела... а через несколько минут вдруг слышу, по переходу — цок-цок-цок!!! Прислушался — она, по другой стороне бежит бегом, на братишку моего налетела с разбегу и по нему — тоже бегом! Ох, мы с ним напугались за неё... а ну как на выходе, где пол начинается, упадёт? Упасть-то с разбегу можно так, что только держись... покалечиться можно! А она пролетела, как ветер, его словно и не заметила... улетела в начало перехода, нам там уже ничего не видать — знаете, этот переход, он перед главным зданием заворачивается, если смотреть со стороны самолётов, то направо: и ещё немного времени прошло, мы смотрим — а в аэропорту словно ещё одно солнышко взошло, не то в главном здании, не то перед ним, на стоянке... Братишки мои, которые на другой стороне стоят, потом говорили — когда она по переходу назад пролетела, у них словно все подшипники и вся смазка обновились. Я им верю... на нашей стороне тоже такое чувство было, что мы все как новенькие стали на какое-то время.

И вот мне всё спросить вас хочется — ну зачем вы всё время делаете то, чего не хотите? Зачем вы уходите в самолёты, когда не можете идти, когда у вас ноги не идут, когда нам приходится вас везти? Неужели вы думаете, что если вы куда-то улетите и вернётесь через год или никогда, то что-то будет лучше? Делайте по другому! Меня, может, ругать будут... но я всё равно скажу: там, в начале зала посадки, справа, есть дверь... откуда я это знаю, это моё дело, это я не скажу... за дверью — лестница... по ней можно перейти на другую сторону, для прилетевших. Если вы не хотите в самолёт, то переходите и возвращайтесь... и всё будет хорошо!

Зачем вы не возвращаетесь?

Я, наверное, даже техслужбу не вызывал бы больше, если бы вы почаще возвращались...

Эскалатор 8/1. Downshift* — новый эскалатор от Сергейса Куликовса

Ещё одна ступень. И ещё всего одна ступень — и он будет на самом верху. Всего! одна! ступенька! И — вершина!!!

Чёрт, что ж такое? Раньше, пока шагал по этим ступеням, с каждым шагом приходило прямо вдохновение какое-то. А уж когда они иногда сами продвигались под ногами, так вообще... на радостях закатывался по кабакам, как на третьей и четвёртой было... звал всех отпраздновать, порадоваться очередному повышению... Что ж такое? Отчего вот эта, девятая — и предпоследняя, совсем не радует? Словно пустота под ногами...

А с другой стороны, что это он вдруг? Какие тут радости должны быть? Без пяти минут первый зам главы огромной компании, ну какие тут радости? Работа, работа и ещё раз работа... Работа? Да, она... И эскалатор, который он решил когда-то во что бы то ни стало одолеть. Служебная лестница-эскалатор, из должностей-ступенек...

Владимир тяжело вздохнул, встал из-за стола, подошёл к окну. Новый кабинет, новая мебель по его выбору, картины на стенах, которые сделали бы честь не одной коллекции, дорогой ковёр на полу... новый "шестисотый" с водителем у подъезда, вышколенная секретарша в прекрасном возрасте, умеющая с одного взгляда угадать, чего он от неё хочет... Квартира в тихом центре, загородный дом... сын в МГИМО, дочка в МГУ... Отдых на Канарах, поездки по "Роут-66"... горные лыжи в Альпах... охота на слонов в Африке... Всё это уже было в его жизни. Ещё раз? Он равнодушно смотрел сквозь окно, как по набережной Москвы-реки, явно дурачась, гонялись друг за другом парень с девушкой, бросая друг в друга снежками.

Письмо о его новом назначении лежало на столе. Стандартное письмо, написанное служебными фразами. Ему нужно было всего лишь ответить на него согласием.

Что ж такое? Он усмехнулся, сам над собой — что, переходный возраст до сих пор достаёт? Да вроде бы уже не тот у него возраст, чтобы ещё переходить куда-то... 44 уже... Может, просто от нечего делать такое навалилось? Ведь правда, уже почти час как длится у него неожиданная пауза в работе... отвык от покоя и тишины?

В кармане костюма завибрировал телефон. Он, не отрывая взгляда от парочки на набережной, достал его, глянул мельком — жена... подумав, нажал зелёную кнопку.

— Что-то случилось? — Он всё никак не мог оторвать глаза от двух фигурок, бегавших по свежему снегу далеко внизу. — Алло?

Телефон несколько секунд молчал, потом тихий голос жены произнёс ему в ухо:

— Володя... я хотела тебя поздравить...

— Да, спасибо. — Он начал поворачиваться от окна к столу и вдруг замер. — Погоди, а ты откуда знаешь?

Она ответила не сразу, и он услышал в голосе удивление.

— Как откуда? Я всегда знала...

Владимир перевёл глаза на свой стол. Письмо лежало на нём, и — он знал, когда распечатывал его — было отправлено ему всего час назад, с нарочным. А собрание, после которого было принято решение о его новом назначении, закончилось всего полтора часа назад. Откуда она могла узнать? Кто-то уже позвонил? Ну, вообще-то не суть важно... приятно, конечно...

— Как это всегда? Я сам узнал пятнадцать минут назад! А у тебя, значит, есть свои каналы? — Он невольно улыбнулся, потому что в голове вихрем пронеслись анекдоты о женсоветах, истории о тайных женских пружинах власти и бог весть что ещё. — Ну, выкладывай, выкладывай, откуда инфа?

Жена опять замешкалась с ответом, и в её молчании он вдруг впервые за много лет не почувствовал, не уловил — почему, что оно значило, её молчание...

— Володя, у тебя всё в порядке? — Чего угодно он ждал, но не такого вроде бы простого вопроса. У него — всё в порядке? Кажется, уже нет... да откуда она уже узнала, чёрт побери?

— У меня всё в порядке. — Он переложил телефон в другую руку, подошёл к столу, взял в руку стоявшую на нём чашку кофе. — Я только хотел бы знать, откуда всё уже известно тебе.

— Что известно? — В её голосе было недоумение. — Володя, у тебя что-то случилось? Ты и утром не ушёл, а улетел, как на пожар... на целый час раньше, чем обычно...

Теперь пришлось сделать паузу ему.

— Алла, у меня всё в порядке... я только не понимаю... — Он снова подошёл к окну. Парочка на набережной всё ещё швырялась снежками. Он решил плюнуть на все долгие пути. — Ты меня поздравляешь... с чем?

В трубке, после долгой-долгой паузы, послышался тихий голос.

— Володя, у тебя сегодня день рождения... я хотела тебя поздравить... ты утром убежал раньше, я не успела... Извини, если ты занят...

Короткие гудки в телефоне — занят... занят... занят...

Чёрт!!! У него же действительно сегодня день рождения!!!

Владимир стоял у окна, опустив руку с мобилкой, забыв про чашку с кофе во второй, и неотрывно смотрел на набережную — туда, где парень с девушкой, перестав бросаться снежками, прижались друг к другу в поцелуе. Спустя какое-то время они оторвались друг от друга и пошли по тротуару... через несколько шагов девушка вдруг нагнулась, захватила рукой снега и, бросив в парня, побежала вперёд. Он рванул за ней следом, на ходу нагибаясь и хватая снег руками, и оба скрылись за поворотом.

Владимир постоял ещё несколько минут, прижавшись лбом к прохладному стеклу, повернулся, подошёл к столу и сел за него. Вынул из папки чистый лист бумаги, написал на нём несколько строк, подписался и нажал кнопку вызова секретарши.

— Леночка, отправьте как ответ на это письмо. — Он смотрел на секретаршу очень внимательно, много внимательнее, чем требовалось. — Скажите, когда вы последний раз были в отпуске?

— Ой, Владимир Сергеевич... — Лена от неожиданности на мгновение превратилась из офис-вумэн в обычную растерянную девушку двадцати восьми лет от роду. — Да я и не помню уже...

— Пишите заявление на отпуск, сейчас же, и сразу ко мне... я подпишу.

Лена на мгновение вскинула на него распахнутые глаза, схватила со стола письмо, его ответ на него и выскочила из кабинета. Владимир опёрся локтями о стол и уткнулся подбородком в сцепленные вместе руки. Занят... занят... да прах его всё побери, и этот эскалатор тоже!!!

Дверь тихо открылась, вошла секретарша.

— Владимир Сергеевич, как же так?.. — Она смотрела растерянно. — Вы уходите... на филиал? А мы?.. — Сказать "а я?" она не решилась.

— Написали? Давайте... — Он просмотрел написанное заявление, подписал быстрым движением. — Несите в бухгалтерию... скажите там, чтобы главбух ко мне зашла, как сможет. — Он посмотрел на секретаршу, и впервые увидел — у неё очень тёплые, бархатные, большие глаза. — Да, Лена, на филиал. Хотите, возьму вас с собой. — Он улыбнулся, не сомневаясь, впрочем, что она сейчас откажется: ей-то чего ради идти на понижение? — Шучу, шучу. Но вот сейчас без шуток: бухгалтеру скажу выписать вам премию по максимуму... на отпуск. Отдохните...

У Лены снова распахнулись глаза.

— Владимир Сергеевич, а вы??? То есть... — она смешалась, не зная, как выразиться, и в конце концов, так и не найдясь, просто посмотрела на него — и он вдруг уловил в её взгляде не профессионально-служебное, а самое обычное человеческое участие. И большое-большое недоумение.

— Всё будет хорошо. Акуна матата! — Он улыбнулся ей, искренне и ободряюще. — Идите, Леночка, идите...

Секретарша вышла, бросив на него ещё один взгляд от дверей. Владимир ослабил галстук, прошёлся по мягкому ковру. Служебный эскалатор... в компании он состоял из десяти ступеней. Ну, строго говоря, из одиннадцати: но начал он когда-то сразу со второй. Обычно говорят — лестница, но Владимир уже несколько лет называл её эскалатором, потому что эта лестница иногда сама везла его наверх, словно угадывала его самые жгучие когда-то желания. Везла иногда такими скачками, что даже большинство старых друзей потерялось, оставшись где-то позади... И в конце концов всего за пятнадцать лет привезла вот в этот кабинет, с видом на набережную Москвы-реки. А следующий будет много проще и меньше, да... зато у него появится, наконец, свободное время. И он тоже сможет просто ходить на набережную и играть с женой в снежки.

Он решительно вынул из кармана мобилку, дважды нажал на кнопку вызова.

А начать можно уже сегодня. В день рождения.

____________

* "Дауншифт" (амер.) — буквально: переход на низшую передачу, например, с четвёртой на третью (при езде на машине). В переносном смысле дауншифтер — человек, по своему желанию уходящий на более низкое служебное положение, чем то, которого он заслуживает по опыту работы, образованию, способностям и так далее. Самый известный на сегодня пример в России — В. В. Путин. )))

Башлакова Надежда

Номер девять. Небесный эскалатор

Писатель Дмитрий Антонович сидел в кресле у открытого окна. Как он ни старался отогнать думы прочь, мысли всё равно сводились к одному и тому же. Жена давно умерла. Детей он так и не заимел. О новой супруге и не помышлял. Писательская карьера закончилась, не успев начаться — сколько не отсылал романы в разные издательства, ни одно ещё не ответило. Да и просто карьера не сложилась. Фирма, в которой работал Дмитрий Антонович, недавно разорилась. Теперь он стоял на бирже труда, получая гроши и едва сводя концы с концами. О новой работе тоже можно забыть.

Да кому вообще нужен пожилой бухгалтер, имеющий за душой только комнату в коммуналке, кучу хронических заболеваний да старый потрёпанный костюм тридцатилетней давности?

Никому! Кроме драгоценной Ниночки, которая ушла из его жизни уже несколько лет как.

Но Дмитрий Антонович всё решил для себя. Скоро они воссоединятся. А его ухода за грань, так никто и не заметит.

Мужчина покрутил в руке упаковку снотворного и, прокряхтев, поднялся. Надо сходить на кухню, запить это дело водой, да спать, спать, спать...

— Алло.

Олег Леонидович поспешно выдернул палец из носа.

— Здравствуйте. Можно Дмитрия Антоновича к телефону?

Трубка громко всхлипнула.

— Его больше нет с нами.

— Э-э-э,— мужчина мельком осмотрел содержимое ногтя,— простите, а с кем я разговариваю?

— Клавдия Антоновна, его сестра,— ответили на том проводе.

— Очень приятно,— Олег Леонидович отёр руку об изнанку стола.— Мне очень нужно переговорить с Вашим братом. Скажите, когда он вернётся?

— Никогда,— трубка громко высморкалась, заставив собеседника поморщиться.— Он умер сегодня ночью прямо в постели. Сердце!

— Какой кошмар!— вполне искренне испугался мужчина.— Сочувствую Вашему горю.

— Спасибо.

— Это надо же, такого талантливого писателя лишилась отечественная литература. Ай-я-яй.

— Да-да-да, а какого человека!— согласно всхлипнула трубка.— А Вы вообще-то кто?— опомнилась она наконец-то.

— Ах да, я же не представился. Олег Леонидович Пузырьков — редактор. Наше издательство хотело подписать договор с Вашим братом на два романа, что он присылал нам на рассмотрение.

— Два?..— трубка замолчала на мгновение.— Вот у него тут ещё семь лежит.

— Да что Вы говорите?!— Олег Леонидович чуть подался вперёд — в глазах появился хищный блеск.— А не подскажите, с кем из ближайших родственников я могу обсудить возможность выхода в печать уже принятых книг и рассмотрения этих семи?

— Так ведь я и есть ближайшая родственница — единственная,— ответила трубка спустя секунду.

— Как славно,— редактор победно потряс сжатым кулаком.— А можно Ваш телефончик? Или с вами можно будет связаться по этому?

— Обождите минуточку.

— Конечно-конечно,— палец ответственного редактора снова взметнулся вверх.

— Стойте! Стойте! Я ещё здесь!— закричал Дмитрий Антонович, разворачиваясь.

Как же так?! Когда сбудется мечта, его не будет рядом?!

— Стойте!

Но эскалатор неумолимо поднимал мужчину вверх. Дмитрий Антонович попробовал сбежать по ступеням — те лишь поехали быстрее. Они проходили насквозь потолок и чердак четырёхэтажной хрущёвки, устремляясь в небеса.

Дмитрий Антонович, с несвойственным ему рвением, продолжал бороться — и бежать, бежать, бежать.

— Это мои книги! Дело моих рук! Это моя жизнь!

Как странно теперь звучало это слово из его уст.

Жизнь...

И вот когда Дмитрию Антоновичу почти удалось спуститься на нижнюю ступень, когда он уже протянул руки к своему бездыханному телу, откуда-то сверху раздалось позабытое, но такое родное:

— Митенька!

— Ниночка!— воскликнул мужчина, замирая.

— Митя! Митя! Я здесь!

Дмитрий Антонович понял — его услышали! Он посмотрел на бесконечные ступени эскалатора, потом на стопку рукописей, лежащих на столе.

— Пусть их!— решился наконец-то.— Зато теперь я знаю, что, если не имя, то хотя бы фамилия моя появится на обложках книг.

С чувством выполненного долга Дмитрий Антонович поднял взгляд вверх, позволяя небесному эскалатору увлекать себя всё выше и выше.

— Митенька!..

— Ниночка!..

8 ноября 2010 года

Эскалатор номер 9/1. Когда-нибудь я долечу до дна — новый эскалатор от Надежды Башлаковой

Кто я? Где я?

Лежу на холодном нечто...

Я это я.

Поднимаю ногу, чтобы встать на ступень — неуклюже заваливаюсь навзничь...

Я Олеся.

— Мама, посмотри, у меня получается.

Ой!..

Моё имя Олеся Иволгина.

Легко взлетаю через несколько ступеней кряду...

Я Олеся Константиновна.

С достоинством переступаю со ступени на ступень...

Мама, я... Мама это я!

С гордостью вздымаю голову и совершаю следующий шаг...

Бабушкой Лесей — стала.

Осторожно переступаю ногами — трость, моя верная спутница, всегда дожидается, опережая лишь на мгновение...

Я в пустоте.

Вздымаю взгляд и больше не вижу ступеней — весь блеск металла остался позади.

Неужели конец?! Ступени, ступеньки, ступенечки затерялись в обрывках моей памяти.

Конец.... А быть может только начало?!

Я склоняюсь, чтобы увидеть, что ждёт меня за последней ступенью, но не удерживаюсь и устремляюсь вниз. В последней попытке цепляюсь за поручень эскалатора.

Бессмысленно!

Руку обжигает холод мёртвого металла. Я отдёргиваю ладонь и лечу.... Или всего лишь падаю?!

Обидно. Я так и не узнала, что скрывается за последней ступенью. Хотя, наверное, ещё узнаю, ведь когда-нибудь я долечу до дна, пусть до этого мгновения и пройдёт целая вечность...

11 ноября 2010 года

Макарка, Гыррр

Эскалатор номер десять. Изнанка

Старый тролль стоял на ступеньках эскалатора.

Он всю жизнь только и делал, что чинил и чистил эту сложную, громоздкую машину, сделанную людьми. Давным-давно тролли сидели под мостами и следили, чтобы те не ломались. Со временем они стали приглядывать не только за мостами, но и за всем, что так или иначе можно было отнести к их хозяйству. И вот уже полсотни лет старый тролль отвечал за это гремящее и лязгающее чудовище.

Странно, но стоя на полустёртых ступенях, он не слышал ни грохота ни лязга. Мало того, стоять было скучно. Слишком яркий свет ламп, слишком блестящие панели отделки, слишком белый, сводчатый потолок. Всё слишком. То ли дело у него, внизу. Огромные колёса, тянущие эти ступени, вращаются, тускло поблескивая потёртыми зубцами. Натужно сипят электродвигатели. Кафель почернел от пыли и солидола. Привычно пахнет горячим металлом и смазкой. Пронырливые крысы шуршат ветошью. Ступени поскрипывают под тяжестью сотен ног. И ты знаешь, что без тебя всё это исчезнет.

А здесь... Тихо, пусто, ярко. И всё это чересчур. Но, самое главное, непонятно, для чего всё и для чего ты во всём. Зачем? Там он знал зачем. Там, у себя, он даже не задавал таких вопросов. А здесь...

Он поднялся на самый верх, открыл неприметную дверцу и попал домой. Туда, где он всё понимал.

Зеркало

Эскалатор номер одиннадцать. Бег

Мне всегда было интересно наблюдать за их поведением на черных подвижных ступенях. Почему один стоит покорно, отдавшись плавной скорости движения вверх,.. или вниз? Почему другой бежит вприпрыжку через несколько ступеней, стремясь к верхней точке — туда, где солнце и ветер? Почему третий с осторожностью шаг за шагом спускается следом за сползающей лентой, ускоряя падение в гулкий душный шум подземки? Почему все аккуратно перешагивают последнюю ступень, плавно уползающую в горизонталь пола, словно боятся наступить на финишную черту?

Сегодня появился один Чудак. Он бежал вверх по движущейся вниз ленте эскалатора — и, взобравшись к солнцу, весело махал рукой остальным — спускающимся под землю. Потом он, набрав в грудь побольше воздуха, кидался вниз — навстречу ползущим вверх ступеням. Оказавшись наперекор неуклонному движению на самом дне, он довольно улыбался в спины удаляющихся от него. Быть может он знал что-то такое, чего не знали они? И опять, и опять по странному сумашедшему кругу.

Я устал наблюдать за ним. Если б у меня были глаза — наверное в них от прыжков этого неугомонного замелькали бы искры. Если бы у меня была голова — она закружилась бы от его бесконечного бега вопреки. Но у меня нет ни глаз, ни головы, ни рук, ни ног — ничего, кроме тяжелого механизма из блоков, шестерёнок, тросов, рычагов. Поэтому я просто остановил бег эскалаторной ленты. Стоп — ни туда, ни обратно.

Они оживились, затопали ногами и двинулись своим ходом — кто-то вверх, кто-то вниз. Как и было задумано первоначально. Но Чудак... он остановился на середине лестницы. Он сел на ступеньку, сложил руки на коленях. "Скучно", — вздохнул человек. И опустил голову.

На лентах не осталось никого. Вверху и внизу другие люди в форме поставили таблички: "Не работает, пройдите на соседнюю линию". А он всё сидел и чего-то ждал. Я хотел запустить движение, но забыл — какая из моих лестниц ползла к солнцу, а какая под землю. Мне не хотелось, чтобы Чудак уходил. Сейчас я вспомню, я всё вспомню и мы начнём наш бег снова. Я и Чудак. Так, как задумано, и — вопреки.

Хорунжий Дмитрий

Эскалатор номер двенадцать. Путь к Свету

Это было похоже на сон. Сквозь лёгкую туманную дымку я видел далёкий свет, высоко, в самом конце длинного эскалаторного туннеля. Я спешил к нему, шагая вверх по ступенькам.

Люди. Много людей. Они стоят, с удивлением и презрением глядя на меня, все одинаковые, серые, безликие. Они завидуют мне. Только я вижу Свет и стремлюсь к нему, они же только мешают. Мне жаль их. Они способны стоять спиной к Свету и при этом быть уверенными, что его не существует...

Впереди, на моём пути, показалась прекрасная девушка. Её пышные волосы развевает горячий туннельный ветер, она приветливо машет мне тонкой изящной рукой. Она зовёт меня, и ангельский голос эхом отражается от тоскливо белых стен... Неужели я встретил её, девушку своей мечты? Сейчас, через столько лет одиночества? Вот ради чего стоит стремиться к Свету! Дорогу осилит идущий, и в конце долгого пути получит свою награду...

Из последних сил перебирая ногами, я мчусь к ней, перешагивая через две ступеньки и что-то восхищённо шепча... И вновь безликие люди пытаются помешать мне. Они толкают, бьют, ругают меня, но ничто не остановит человека, бегущего к Свету и Мечте...

Моё прекрасное виденье стоит на ступеньке эскалатора, и тусклые туннельные лампы отражаются в блестящих пуговицах работника метрополитена. Протянув ко мне руки, девушка мечты певуче произносит:

— Милый, дорогой, любимый, единственный... Я так рада тебя видеть! Мало того, что припёрся ко мне на работу пьяный, так ещё и эскалаторы перепутал...

Гафурова Ирина

Эскалатор номер тринадцать. Рывок

Что такое жизнь? — Дорога. Дорога куда? — а вот это вопрос, господа....

Всю жизнь я ищу её, свою дорогу. Детство, учёба, работа, а вокруг люди, люди, люди.... Оглянулся — сорока как ни бывало! А под ногами движется, несёт БЕЗ МОЕГО УЧАСТИЯ!!! Господи, да что это?! Я делаю шаг в сторону — стена, шаг в другую — другая, вперёд — тысячи локтей, шагнул назад — оступился. Подхватило, поставило на ноги, и опять в прежнем направлении... НЕ ХОЧУ!!!

Да как же это?! Да что же это?! Люди!!! А вокруг — лица. Знакомые и не очень, улыбающиеся и хмурые.

— Чего орёшь? Стой, коль попал, не дёргайся! И другим не мешай!

— Куда мы?!

— А оно тебе надо? Знать? Тихо, не хлопотно — вот и помалкивай!

— А жизнь, жизнь где?!

Недоумённые взгляды почище холодного душа — вот придурок!!!

Закрыв глаза, как в омут, только бы сил хватило:

— Расступи-и-ись!!!

Качнулись, шарахнулись — СВОБОДА! Лечу! Воздух, свежий воздух! Небо — вот оно, высоченное! А простор-то, простор! Батюшки светы! И от этого одним махом? Все? И не жалко?

— Люди-и-и!..

И резкая боль:

— Папа! Папочка! — Откуда-то из глубины. Той, серой. Откуда только — что.

— Иду, родная, иду!..

Силы, где взять силы, чтоб продолжить? Или сломать этот чёртов эскалатор, запущенный неведомой рукой?

— Люди! Помогите!..

Алавин Александр

Эскалатор номер четырнадцать. Нулевой билет

Я стою на эскалаторе и рассматриваю карточку для проезда на метро. Только что электронный контролер показал мне цифру "0".

Ноль поездок. Надо было выбросить карточку в урну. Но я стою на эскалаторе и рассматриваю этот использованный билет. По нему уже нельзя будет войти еще раз.

Эскалатор везет меня вниз с нулевой карточкой в руках.

Остался "ноль". Но еще можно проехать на поезде, сделать пересадку, еще раз проехать на поезде, и еще — на эскалаторе, но уже вверх.

Если не хочется выходить на поверхность, то можно кататься до закрытия метро. Можно проехать несколько станций вперед, вернуться на свою и подняться на эскалаторе наверх.

Я смотрю на карточку и еду вниз. Впереди гудят поезда, гул сливается и непонятно, прибывают они на станцию или отправляются. Отправляются вперед или едут в депо.

Я войду в вагон поезда, который едет вперед. Мне не нужно в депо.

Зикевская Е.

Эскалатор номер пятнадцать. Эскалатор

Гипермаркет закрывался. Последние покупатели спешили к выходу, нагруженные яркими фирменными пакетами, продавщицы закрывали жалюзи на витринах, кто-то сдавал выручку хозяевам. Любовь Петровна любила эти минуты. Да, она простая уборщица торгового центра, куда съезжается за покупками не только весь город, но и люд из соседних областей, но ведь не в этом главное. А главное, что скоро она сможет остаться наедине с собой, выкинуть все мысли из головы и временно забыть о проблемах. Только приятная, расслабляющая тишина, нарушаемая гулким эхом; ведро с мыльной водой, новомодная швабра в руках, резиновые перчатки до локтей, в кармане чуть тесноватого халата тряпка для протирания поручней и боковин центрального эскалатора первого этажа. При мысли об этом чудовище Любовь Петровна невольно вздрогнула. Всё устраивало на новой работе: зарплата — хорошая добавка к пенсии, относительная чистота (не считая весны и осени) вверенного ей пола, тишина во время работы. Только вот эскалатор пожилая женщина не любила.

Даже больше — она его боялась. Конечно, она проходила технику безопасности, когда устраивалась сюда через старую знакомую, знала, что после окончания рабочего дня все эскалаторы в здании отключаются. Даже больше, она неоднократно ездила на этом чудовище — в присутствии других людей непонятный, гнетущий страх отступал и прятался где-то в глубинах сознания, но всё-таки...

— Пора, девочки! Пора, кого ждём? — сорокалетний лысеющий Василий Николаевич, менеджер среднего звена — как он себя называл, вышел из своего кабинета и помахал в воздухе руками, разгоняя вверенный ему персонал по рабочим местам. "Девочки", возраста лет от тридцати до тридцати с большим "хвостиком" и, прямо сказать, огромными "хвостищами", подхватили рабочий инструмент.

— Люб, ну что, пойдём после работы ко мне, почаёвничаем? — Машка, точнее Мария Романовна Косых, шла рядом с Любовью по гулкому холлу гипермаркета. Без покупателей здание казалось больше раза в два. — Про мужиков своих расскажешь, а?

— Голова сегодня что-то болит, — идти к Машке и делиться очередной порцией неудачной семейной жизни совершенно не хотелось. — Давление, наверное.

— Да, давление, — тут же подхватила новую тему подруга. — Таблетки-то пила?

— Какие? — растерянно переспросила Любовь Петровна. За годы работы инженером на заводе она настолько привыкла к имени-отчеству, что даже мысленно себя называла также.

На горизонте показался проклятый эскалатор, в обрамлении двух художественно оформленных каменистых горок с искусственной зеленью и ручьём. Мытье зелени раз в неделю тоже входило в её обязанности, но женщина предпочла бы каждый день протирать все эти пластмассовые листья и цветы, лишь бы не прикасаться к железному чудовищу.

— Да от давления, — Машка махнула рукой. Стеснения от размера одежды она не ощущала — халат болтался на ней, почти как на вешалке. — Странная ты какая-то сегодня. Ладно, побежала я. Подруга, громыхая (и как эй это удавалось?) пластиковой шваброй, исчезла в недрах магазинного исполина. Любовь Петровна облегчённо вздохнула, поставила ведро на тёмно-серые плитки пола и начала привычное занятие.

Через два часа все цветы были перемыты, полы тоже — и оставалось последнее. Любовь Петровна всегда оставляла ЭТО на самый конец работы.

Железное чудовище молча смотрело на неё. Всего пятнадцать ступеней, глянцевые боковины стен и пара резиновых поручней. Но Любовь Петровна испытывала нечто близкое к ужасу, когда оставалась с ним один на один. Пожилая женщина в который раз пыталась разобраться в своих чувствах, но не находила ответа. На других эскалаторах в этом же центре сколько раз ездила, в метро каждый день, — и ничего, никакого страха. А этот...

Монстр. Голодный железный монстр, с рядами мелких квадратных зубов, который затаился и ждёт удобного момента, чтобы...

— Люб, я уже закончила! — Машка в сопровождении характерного грохота показалась из-за поворота. — Ты идёшь?

— Нет, — отмахнулась Любовь Петровна. — Мне ещё этот остался.

— А-а, — подруга понимающе закивала головой. — Ну, я тогда пойду, к Алке забегу...

— Да, иди, — женщина выжала тряпку и теперь набиралась мужества. — Иди.

— Ты себя чувствуешь-то как? — Машка не спешила уходить. — Может, я помою?

— Нет, нет! — торопливо начала отказываться Любовь Петровна. Дружба дружбой, но за такую "помощь" придётся рассчитываться из зарплаты, а у Ольги кредиты, и Пашка, бестолковщина, чужую машину разбил... А благоверный даже не почешется лишний раз детям помочь...

— Иди, Маш, я сама, — в последний раз отказалась Любовь Петровна и решительно поставила ногу на первую пластину эскалатора.

Женщина заканчивала работу на верхних ступеньках, радуясь, что на сегодня кошмар с мытьём чудовища почти закончен, когда в железном чреве под её ногами что-то негромко заурчало и дрогнуло. Парализованная внезапным ужасом, Любовь Петровна даже не подумала о том, чтобы шагнуть вперёд и оказаться на твёрдом полу. Наоборот, она судорожно вцепилась в резиновый поручень, трясущимися губами читая молитву, а зубчатая лента начала движение вниз.

— Господи, нет, господи, господи... — бессмысленной скороговоркой повторяла женщина. Она боялась оторвать взгляд от резиновой ленты и взглянуть на приближающийся пол. Ей чудилось, что там, между ступенями и серыми плитками, разверзается почти огнедышащая дыра-пасть, и монстр утробно рычит, предвкушая добычу. Перед глазами в один миг пронеслась вся бестолковая жизнь: обычное "совковое" детство, школа, институт, замужество, работа инженером на заводе, рождение Ольги и Пашки, крах СССР, безработица, кризис, нищая пенсия, вечно недовольный муж, дети, приходившие к ней только за деньгами... Разве этого она хотела? Об этом мечтала? В один миг пришло понимание, что целая жизнь была потрачена впустую.

И вот теперь пришло время расплаты.

— Господи, господи, господи! — Любовь Петровна от обиды и страха обрела голос. Ей же ещё жить и жить, столько всего сделать можно! Да вот хоть собой, наконец, заняться или пуговки у халата перешить!

— Нет, господи, нет!

Ступени под ногами выровнялись, подвозя её к стыку между зубчатой лентой и железным началом пола, и замерли. Не веря своим глазам, женщина слабо улыбнулась, отпустила мокрую тряпку, влажно шлёпнувшуюся рядом с разношенными рабочими туфлями, и облегчённо вздохнула.

— Спасибо, господи...

Кошмар закончился, и мысли о зря прожитых годах показались ей смешными. Что только в голову с перепугу не придёт! Хорошая у неё жизнь, все так живут — и она будет. А под халат надо просто кофту потоньше надеть, чтоб не жало...

Любовь Петровна не успела сделать спасительный шаг, когда пластина ступени под её ногами вдруг исчезла, и женщина по щиколотки провалилась в железные недра, на доли секунды замерев на оси бегунков. Влажные подошвы мягких туфель тут же соскользнули с гладкой опоры, и женщина, охнув, упала вперёд, опрокинув стоявшее на исправной ступени ведро и уперевшись руками в мокрый пол. От резкого движения пуговицы с треском отлетели от халата и звонко раскатились по ленте эскалатора и каменным плиткам, приглушённо падая в мыльную лужу.

— Господи... нет...

— Лю-уб! — донеслось откуда-то издалека. — У тебя там что?! Николаич спрашивает! Любовь Петровна не успела ответить.

Железный монстр торжествующе взрыкнул, пришёл в движение — и следующая ступень смачно впилась металлическими зубами в ноги закричавшей женщины.

Монстр жрал, а в холле эхом звенел истерический женский визг.

Василия Николаевича утешало только одно: гипермаркет не работал. Всё остальное было очень скверно. В холле первого этажа, возле эскалатора в окружении двух искусственных каменных горок, трудились эксперты следственной группы. Яркая пластмассовая зелень возле входной площадки была покрыта засохшими бурыми пятнами и ошметками плоти, как и сам эскалатор. В месте стыка ступеней и пола зияла дыра. Следователь нервно мял в пальцах сигарету, психолог говорил с женщиной лет сорока пяти, которая захлёбывалась слезами. В холле показался один из сотрудников администрации торгового центра, с папкой в руках. Стараясь не смотреть в сторону работающих экспертов, сотрудник протянул затребованное "Личное дело Герасимовой Любови Петровны".

Следователь сунул измятую сигарету в карман, взял документы. Администратор гипермаркета, стоявший тут же, неподалёку, совершенно бледный и то и дело вытиравший лоб с крупными бисеринами пота, сглотнул, в очередной раз дёргая уже почти распущенный узел галстука.

— Как же... — он растерянно смотрел на сурового следователя. — Выключено же было...

— Разберёмся, — следователь убрал "Дело" в кожаную папку. — Жень, ну что там?

— Фарш, — один из экспертов выпрямился, стянул тонкие латексные перчатки. — Абсолютный. Не знаю каким образом, но смололо, как в мясорубке. Похоже, серьёзная техническая неисправность, точнее пока не скажу. Здесь спецы нужны. Я даже пуговицу из него извлечь не могу, зажевало намертво...

— Го... го... гос... поди! — у свидетельницы случился очередной приступ истерики. — Лю... Лю... ба!

Следователь обменялся взглядом с уставшим психологом. Тот перенаправил рыдающую женщину к администратору и подошёл к старшему.

— Говорит, потерпев... — психолог оглянулся на эскалатор и подавил рвотный позыв. — Погибшая на давление жаловалась. Может, приступ или ещё чего, пятьдесят семь лет тётке было. Голову обнесло — вот она и попыталась за что-нибудь ухватиться. И случайно кнопку включения нажала.

— Не повезло ей, — рядом остановился эксперт. — Бывает.

— Родственников известить надо, — следователь глубоко вздохнул. Он не сомневался, что имеет дело с банальным несчастным случаем. Опять куча писанины, дома не раньше полуночи, жена снова ворчать будет...

За спинами людей беззвучно вздрогнула железная лента, застрявшая между зубцов пуговица выпала на ступеньку, покатилась и, никем не замеченная, упала в недра эскалатора.

М. Анна Николаевна

Эскалатор номер шестнадцать. Мой эскалатор

Мой Эскалатор включается в полвосьмого утра. Запрыгиваю на ступеньку — и понеслось. .. Разбудить сына, покормить, проводить в школу. Покормить мужа, проводить на работу.

Буууум в кровать. Можно ещё поваляться.

-Мяуууу! — раздается над ухом.

Покормить кота, проследить, чтоб не бегал по бабам.

Бегом в магазин, приготовить обед — и на работу. Принять детей, покормить, погулять, сделать уроки, раздать родителям, можно домой.

По дороге — в магазин, купить продуктов, приготовить ужин.

Покормить сына, помыть посуду, попить кофе... Дождаться мужа, покормить, заняться стиркой.

Покормить кота, проверить уро.... нет, это не у кота.

Погладить бельё, приготовить одежду на завтра. Уложить спать сына. Выгнать из постели кота, завести будильник — всё. Эскалатор выключился.

Иногда мне кажется, что он не выключается. Это просто я замираю на ступеньке и кручусь вместе с ним, дожидаясь следующего дня.

В принципе, у Эскалатора можно переключать режимы. Тогда работать можно через день, и даже подольше спать. Но всё равно, ступеньки летят, как сумасшедшие. Покормить, проводить, в магазин.

В магазин, покормить, уложить...

-Мяуууу!...

Я знаю, некоторые люди пересаживаются на другие Эскалаторы. Им даже нравится.

Я смотрю по сторонам. У кого-то Эскалаторы узкие, у кого-то слишком широкие. У кого-то они едут быстрее, у кого-то медленнее. У кого-то грязные, у кого-то настолько чистые, что режет глаз и страшно подойти.

Я боюсь менять свой Эскалатор. Пусть уж будет этот, неудобный, но такой поверенный и привычный.

Пусть?

Терехов Борис

Эскалатор номер семнадцать. Мечта

Американскому чернокожему проповеднику Мартину Лютеру Кингу часто снились сны. Вот и Игнаше Самсонову третьего дня тоже приснился сон. Нет, не о том, о чем вы подумали. Хотя и про баб ему, бывало, снилось. Игнаше приснилось, что его пропустили в метро после того, как ему выдали на работе получку, и он отметил это событие.

Сон оказался в руку. Игнаше удалось собраться и пройти мимо контролерши — строгой красномордой тетки — строевым прусским шагом. К тому же его одежда была почти совсем чистой — в скверике, где он пил с друзьями, упал всего лишь два раза, да и то на асфальт. Но на эскалаторе его развезло и сильно замутило. Он терпел-терпел и не стерпел — блеванул на спину гражданину, стоявшему на две ступени ниже. Нет, в принципе, Игнаша крепкий мужик, и 750 белой, даже разбавленные пивом, для него не доза. Во всем виновата закуска, вернее, ее недостаток — жалкие полбанки кильки в томате. Сейчас она красовалась на плаще гражданина. Тот, естественно, возмутился и повернулся к нему, чтоб высказать в натуре свои претензии. Тут Игнашу стошнило на гражданина еще раз...

Внизу его поджидали свирепая работница метрополитена и злой милиционер. Первым делом милиционер двинул ему по шее, потом повез наверх — в опорный пункт.

У американского чернокожего проповедника Мартина Лютера Кинга была мечта, что однажды люди поймут — все созданы равными. Вот и у Игнаши Самсонова была мечта, что однажды люди поймут — все созданы равными, и он с получкой доедет на метро до дома.

Сфинкский Эскалатор номер восемнадцать. Притча о 666 ступенях эскалатора см. коммент номер 47

В синем море-океане cтоял Храм, посвященный живущей в нём Богине Длинных Ног и её павианам. Три этажа (Вода, Земля, Воздух) и шестьсот ступеней было на Эскалаторе в Храме том, и каждый, кто хотел бы добраться до самой вершины, где находилась спальня Богини, должен был их преодолеть тем или иным сверхъестественным образом.

Однажды к Богине Длинных Ног приехал заморский Полубог просить руки и сердца. Он отличался проникновенным взором и красотой речи. Bыслушав предложение, Богиня Длинных Ног без памяти влюбилась в гостя, но зайти за ответом попросила "часом позже". A cама немедленно отправилась к Мудрецу за советом. Мудрец посоветовал ей согласиться выйти замуж, нo за 666 поцелуев, — 666 — поцелуев, которые продемонстрируют физическую и деваконическую силы жениха. Поцелуи должны будут быть проделаны особенным образом и Мудрец обьяснил каким именно... Богиня Длинных Ног немедленно согласилась с необходимостью проверки сил Полубога, и выразила готовность противостоять искушению времени ради любви.

Часом позже заморский гость вернулся на высокий холм.

— Я смогу выйду за тебя замуж, — сообщила ему Богиня Длинных Ног, — после того, как ты меня поцелуешь .., но отвечу своим согласием после "666 поцелуев ступеней Эскалатора, которые ведут к моей постели, кроме последнего"! Если ты подаришь мне свой последний — 666-й поцелуй, я стану твоей жёной. Свадьбу сыграем следующей ночью... Но до этого, — не позднее как завтра, начиная с восхода солнца ты должен будешь поцеловать 222 — двести двадцать две ступени Эскалатора на первом этаже — под водой, 222 — двести двадцать две в полдень на втором на земле, и наконец, после заката солнца ты отдашь свои оставшиеся поцелуи кроме последнего — ступеням Эскалатора на третьем этаже — воздушном воздушными поцелуями. Если завтра сможешь досчитаться до последнего поцелуя, этот поцелуй, ты сделаешь мне в губки. Поцеловав, получишь моё согласие выйти за тебя замуж...

Полубог не раздумывая согласился с условиями помолвки.

Весь следующий день, начиная с восхода солнца, Полубог целовал ступени Эскалатора. Первый этаж — ступени под Водой — 222 — двести двадцать два поцелуя до полудня, второй этаж — Земля — 222 — двести двадцать два поцелуя после полудня... Казалось тяжёлым испытниям Полубога никогда не наступит конец. После заката солнца начался отсчёт двухсот двадцати двух поцелуев на последнем этаже в Воздухе. Двести двадцать два, двести двадцать один, двести двадцать.., двести девятнадцать... Но когда оставались последние пять поцелуев, Богиня Длинных Ног неожиданно не выдержала напряжнения вожделения последнего поцелуя и остановила поцелуи... Это могло означать только то, что в молодой Богине не осталось сил терпеть время и вспыхнуло страстное желание получить последний поцелуй немедленно... Но Мудрец, нашёл в себе терпение и слова обьяснить Богине, что отсутствием выдержки она нарушает условия "666-ти поцелуев". Согласно условиям, Полубог должен Эскалатору "666 поцелуев, кроме последнего", и только 666-ой поцелуй мог достаться будущей жене. Принятые ранее условия брака были обязательными для принимающих решение о совместной жизни, и поэтому Мудрец предложил оставшиеся четыре из пяти поцелуев сделать поцелуями мысленными (это тоже, если разобраться, поцелуи воздушные). Каждый может думать о них то, что только пожелает (в частности, Богиня). Такие лёгкие и безобидные поцелуи можно было бы сделать быстро и без особого труда. В этом случае последний поцелуй Полубога достанется Богине Длинных Ног без особо длительного и утомительного ожидания. Так они и сделали... Незаметно пролетели предпоследние поцелуи, и с последним из них, Полубог на коне-летуне с одного взмаха поцеловал Богиню Длинных Ног в губки. Немедленно начались необходимые приготовления к свадьбе...

Ночью на холме собрались приглашённые гости: родные и близкие Богини Длинных Ног. Когда торжество приближалось к моменту обручения молодых, Мудрец неожиданно для всех обратился к молодым с вопросом:

— А кому-же достался 666-ой поцелуй Полубога? — спросил Мудрец; молодые и гости недоумённо посмотрели на мудреца.

— Чтобы получить руку и сердце Богини Длинных Ног, — начал своё обьяснение Мудрец, — Полубог должен был сделать "666 поцелуев, кроме последнего". Весь день Полубог целовал ступени Эскалатора как примерный ученик необходимости жертвоприношения во имя любви. Когда оставались последние пять поцелуев, Богиня Длинных Ног остановила счёт поцелуям и захотела получить последний поцелуй немедленно, чтобы выполнить условия соглашения о "666 поцелуев, кроме последнего", мы договорились о новой возможности продолжить 666 поцелуев до конца, — мы решили сделать оставшиеся 4-четыре поцелуя мысленными, а 666-й поцелуй по счёту, как и положено, должен был достаться тому, кого Полубог хочет взять себе в жёны. Выполнив мысленные поцелуи, последний поцелуй Полубога достался Богине Длинных Ног. Но она, как оказалась была не способной противостоять искушению времени...

— А теперь.., — воскликнул Мудрец, — считаем поцелуи!

Молодые и гости недоумённо переглянулись....

— Когда оставалось последние пять из 222 поцелуев ступеней Эскалатора, — продолжил обьяснение своего вопроса Мудрец, — было уже сделано 222-5=217 — двести семнадцать поцелуев. Из них 4 — четыре стали мысленными поцелуями, а 1 — один поцелуй — 222-ой с начала отсчёта после заката солнца и 666-ой, начиная с самого восхода солнца, стал решающим поцелуем Полубога Богини Длинных Ног...

— Мои расчёты, — сказал Мудрец, — показывают, что без четырёх воздушных поцелуев Полубог должен был бы сделать 666-4=662 — шестьсот шестьдесят два поцелуя ступенек и 1— поцелуй Богине, итого получается 662+1=663 поцелуя без учёта мысленных. Если Полубог точно выполнил все 4 — четыре мысленных поцелуя, тогда должно было бы получиться в сумме 663+4=667 — шестьсот шестьдесят семь поцелуев. Шестьсот шестьдесят семь поцелуев! Если же Богиня Длинных Ног получила последний поцелуй Полубога, он был на самом деле 667-м — шестьсот шестьдесят седьмым поцелуем Полубога.

Спрашивается, что случилось с 666-м — шестьсот шестьдесят шестым поцелуем?

Сфинкский

Белов Олег

Эскалатор номер девятнадцать. Психи на заказ, или Разговоры ни о чем

— Вот ступенька выплывает из пола и тянется вверх. Всё выше и выше. За ней следом, не торопясь, гуськом бегут еще ступеньки. Они уходят туда, ввысь. Забираются на, казалось бы, недоступную высоту. И уже там, свысока поглядывая в нашу сторону, они сплющиваются в плоский блин и уходят в темноту, — посреди белой комнаты, обитой изнутри мягким материалом, сидел на корточках щуплый мужчина со спутанными волосами и острым длинным носом. Кивая своим мыслям, он продолжал бормотать что-то невнятное на протяжении уже нескольких часов. — Ступенька, за ней ступенька, ещё ступенька. Ух ты! Ступенька! За ней еще ступенька и ступенька, ступенька, ступенька...

Бесшумно отворилась дверь. Трое в белых халатах неспеша прошли внутрь. Доктор и двое санитаров загородили выход из комнаты и наблюдали за скрюченным человеком, замершим в неудобной позе. Лишь изредка он кивал головой и бормотал в такт движениям.

Врач тяжело вздохнул и жестом дал команду санитарам. Мужики подошли к больному с боков и подхватили того под руки. Он и не сопротивлялся, просто повис на санитарах, обмякнув.

Процессия шла по длинному просторному коридору. Впереди вышагивали молодцы, таща на себе больного, не проявлявшего признаков жизни. Доктор следовал за ними с задумчивым выражением лица. Он тихо шептал себе под нос:

— Ну, если и эта терапия не поможет, тогда я умываю руки. Главное, что Александр Васильевич не буйный, а там уже видно будет.

Они направлялись к выходу из полуподвального этажа, где держали самых спокойных душевнобольных. Их разделяло всего лишь два десятка ступенек наверх до выхода. При виде лестницы, безжизненное тело больного конвульсивно дернулось. Александр резкими движениями избавился от цепкой хватки санитаров, уронив их на пол. С детским криком радости он бросился к лестнице и сел на корточки.

— Ступенька! — больной смеялся, указывая на нижнюю ступень лестницы и хлопая в ладоши. Санитары, мгновенно пришедшие в себя и вскочившие на ноги, бросились к сумасшедшему.

 — Не надо! — командный голос доктора остановил их. — Егор, Василий, подождем.

Врач остановился позади сидящего и наблюдал за его реакциями. Детская радость длилась недолго.

— А почему ты не поднимаешься? — обиженно спрашивал Александр ступеньку. — Ну же! Тебе туда! — указывал он вверх, стараясь рукой подтолкнуть бетонную лестницу.

Он пыхтел и кряхтел, пытаясь заставить нижнюю ступеньку двинуться с места.

— Интересно, — протянул задумчиво доктор. — По крайней мере, прогресс очевиден. Ребята, хватайте его и поехали.

Санитары подхватили, чуть ли не хнычущего, больного, взлетели по лестнице и затолкали беднягу в машину. Врач уселся на переднее сидение с водителем, и автомобиль тронулся с места.

Всю дорогу, зажатый между двух молодцев, размером со шкаф, Александр сидел, уткнувшись лицом в ладони, и бормотал нечто несуразное.

— Этого не может быть. Они должны двигаться. Это проклятие какое-то, вся семья уже там, а они меня не увозят. Нет мне счастья, — из под ладоней Александра раздавались всхлипы. — Они точно все решили меня бросить тут, среди этих амбалов и чокнутых докторов.

Все его слова глушились ревом старенькой "девятки". Больной, по своим внутренним ощущениям находился на грани истерики. Как бы странно это не казалось, но Александр вполне трезво и отчужденно мог анализировать и правильно воспринимать свои чувства. К горлу подкатывал ком обиды и отчаяния, глаза стали влажными, а мысли путались вокруг ступенек.

— Приехали, — гаркнул водитель.

Больного выпихнули из машины, и он безвольно повис на руках у Егора и Василия. Санитары повели его вслед за доктором к огромному красно-белому зданию.

Было раннее утро. На улице еще не рассвело. Сумерки потихоньку отдавали свои права свету, но не спешили отступать. Грязный, теплый воздух мегаполиса ударил в нос запахами выхлопных газов, дорогих духов и чистящих средств.

При приближении процессии, двери здания разъехались в стороны, впуская в свою обитель ранних гостей. Навстречу выходили охранники, провожая запоздалых и далеко не трезвых гостей к выходу. Они кивали медицинской братии, при виде пропусков. Доктор Смирнов заранее договорился с владельцами развлекательного центра "Жиголо" о проводимом эксперименте в столь ранний час. Заверив хозяев, что всё будет в порядке и контролировать весь процесс будут помимо санитаров, также и охрана центра.

Александра подвели прямиком к эскалаторам, движущимся вверх. Санитары отпустили его и оставили стоять напротив движущейся лестницы. Доктор достал небольшую цифровую видеокамеру и стал снимать эксперимент.

Больной пришел в себя. Лицо его просветлело, а глаза просто засветились радостью. Он чуть ли не прыгал на месте от счастья и хлопал в ладоши. Александр опустился перед всплывающими из пола ступеньками на колени и стал наблюдать за каждой новенькой, приветствуя её восторженным смехом.

Протянув вперед руку, он ласково и нежно притронулся к зубчикам очередной ступеньки. От прикосновения прохладного метала по спине пробежали мурашки. Он попытался слиться с этим чудом техники, с машиной, которая без разбору поднимала всё, что на неё положат. Она возвышала любого, кто встанет на её подножку.

И тут у Александра получилось. Он слился с эскалатором пусть не телом, но душой. Ощущение непередаваемой усталости и монотонной работы свалились на него. Вдруг стало ясно всё. В развлекательном центре было всего шестнадцать эскалаторов. Он ощущал их всех, как одну живую, слажено работающую систему. Странно. Ему показалось, что один эскалатор перестал двигаться. Там в противоположном крыле здания. Ощущение было таким, будто одна рука беспомощно повисла и не шевелилась.

На остановившемся эскалаторе кто-то был. Александр четко ощущал тяжесть человеческого тела.

"Непорядок, — пробралась к нему шальная мысль. — Если кто-то стоит на эскалаторе, значит ему непременно нужно двигаться. В противном случае весь смысл этой системы рушился в бездну."

Усилием воли. Даже не так. Просто легким желанием и движением мысли, он остановил эскалатор, который двигался под его руками, взамен этому заработал другой. Тому человеку был важнее функционирующий эскалатор, чем самому Александру.

Доктор неотрывно следил за больным через объектив камеры. Его состояние можно было характеризовать как шоковое, в тот момент, когда механизм перестал двигаться.

Из состояния глубокого ступора врача вывел дикий крик в другом конце здоровенного центра.

— Там же уборщицы, — воскликнул один из охранников и ринулся по направлению к несмолкающим крикам боли.

Все повернулись в ту сторону и на мгновение выпустили из вида Александра.

Ощущения радости и благодарности захлестнули больного. Вся система эскалаторов излучала безмерное счастье. Тут пришло ему предложение, слиться воедино с эскалатором и перейти в ту самую заветную страну, в которую несколько лет назад, после автокатастрофы отправилась его молодая жена и маленькая дочурка. Невозможно было ответить отказом.

Эскалатор вновь заработал. Александр взобрался на ступеньку и стал подниматься вверх, приветливо махая рукой санитарам, которые только теперь обратили на него внимание.

Их лица налились краской и они со злостью, словно дикие буйволы понеслись вдогонку за больным. Но Александр прекрасно знал, что им не угнаться. На самом верху его подхватило бестелесное создание, прилетевшее со стороны неработающего эскалатора, и потянуло выше в небытие.

"А вот и провожатый, — Александр, глупо улыбаясь, кивнул духу женщины с грязной тряпкой в руках. — Теперь точно не потеряюсь."

А глупые санитары далеко внизу пытались схватить воздух. Оттуда доносилась неразборчивая ругань доктора. Но это уже Александра совсем не волновало.

Куликовс Сергейс

Эскалатор 8/2. Меняла

Всё закрутилось на кофе. Обычном кофе. А может, на моей к нему старой и пока неистребимой привычке — сколько я его потребляю в сутки, не буду говорить. Не важно, тем более, что вы не поверите. Важно, что мне его захотелось, а в кармане — ноль мелочи для кофейного автомата. И нужно-то всего сорок пять центов! Совсем безденежным доном я в тот день не был, в бумажнике лежала пятёрка. Но... для этого случая деньги бесполезные — кофейный автомат, хоть и умный, но признаёт только монеты от пяти центов до двух евро: и потому на паузе, зайдя в паузенраум (есть у нас на фирме такая штука, специальная комната для отдыха во время перерывов в работе) я спросил коллег — кто может разменять пятёрку?

Улыбки в ответ. О, ты ещё не знаешь! Тебе не сюда, тебе в Райффайзен-банк* надо! Знаешь, где у нас на фирме Райффайзен-банк?

Смотрю недоумённо. Банкомата на фирме не видел, что никакого банковского филиала на территории фирмы нет, знаю точно.

— ???

— Иди, там, в (называют отделение), увидишь такого... в синем переднике. Ну, спроси Йохана, если не увидишь.

— И что, если увижу???

— Вот у него деньги и поменяешь. Хочешь, пять, хочешь, пятьдесят евро.

— ???

— Иди, иди. Он всем меняет. Всё время, сколько здесь работает.

— ??? И долго уже?

— Да лет десять, больше.

Все улыбаются. Шутка такая? Или какой-то розыгрыш? Блин, поверишь, подойдёшь к человеку, а он в ответ заорёт "Да достали уже!" — и тресь по башке или по хребту чем-нибудь тяжелым...

— Да иди же!

Иду. Удивляюсь, улыбаюсь и думаю — развели, разыграли или что?

Прихожу в отдел — точно, есть такой. В синем переднике. Работает в очень мокром месте, много водяных брызг. Носит непромокаемый передник. Подхожу, спрашиваю осторожно — вы Йохан? Поворачивается, встречаю очень спокойный, светлый взгляд. Доброе лицо. Да, я. Вы извините, мне сказали — у вас можно деньги поменять... Да, конечно.

Лезет куда-то в карман рабочей спецовки, достаёт... детский тканевый пенал для карандашей. Наверное, видели такое — тканевая трубка с молнией, в длину карандаша. Тяжелый даже на вид, потому что одна половина набита чем-то, а другая — пустая, и за эту пустую он его и держит. Расстёгивает молнию — вижу, что в пенале куча железных денег. Наверное, действительно евро на пятьдесят. Спокойно, с улыбкой, забирает у меня мою пятёрку и даёт её же железом — тем самым, которым можно накормить кофейный автомат.

Благодарю, иду пить кофе. Почему-то вспоминаю лицо и улыбку — спокойное лицо человека, который внутренне чему-то тихо радуется. Меняла...

Потаскайте такую вот тяжесть в кармане десять лет! И ради чего? Ради того, чтобы помочь любому человеку, у которого нет мелочи. Помочь, не получив из этого никакой видимой выгоды — он меняет деньги, не оставляя себе что-то за размен. Радуется, что чуть-чуть помог — вот так незатейливо. Что кто-то с его такой маленькой помощью смог выпить кофе, колы или спрайта — с ними тоже есть автомат. Да мало ли зачем нужна мелочь...

Очень простой? Да. Придумал — что мог бы сделать полезного для людей, рядом с которыми работает — и делает.

Я сидел, неторопливо отхлёбывал "Венский меланж", и думал — а что, если где-то есть эскалатор к Богу? Может, этот меняла на нём давно уже стоит? А может, даже едет. Впереди многих и многих...

__________________

* — РайффайзенБанк — один из банков в Германии.

Минасян Татьяна

Эскалатор номер 20: Четыре минуты покоя

Станция метро, неподалеку от которой жил Григорий Муркин, была одной из самых глубоких в городе. И в этом был один большой плюс: подъем на эскалаторе длился около четырех минут, и это был один из редких спокойных моментов, когда Григорий мог с полным правом никуда не спешить, не рваться вперед, а просто стоять, слушать рекламные объявления и правила поведения в метрополитене и ни о чем не думать. Каждый вечер у него были эти четыре драгоценные минуты. Каждый вечер он мог на короткое время отключиться от всех своих проблем.

— Не бегите по эскалатору! — звенел у него в ушах нервный голос дежурной. — Лучшее средство от морщин — только натуральные компоненты! — перебивали ее звуки рекламного ролика. — Не пропустите премьеру нового блокбастера в нашем кинотеатре! — тут же сменялся этот ролик анонсом фильмов. Муркин ехал вверх, закрыв глаза, и устало улыбался. Целых четыре минуты вокруг него не будет никакой борьбы, никаких конкурентов, никаких скандалов! Даже те люди, с которыми он только что толкался локтями перед входом на движущуюся лестницу, теперь спокойно стояли рядом, и им не было никакого дела до Григория. Был только он сам, только привычные рекламные слоганы, плывущие мимо одинаковые лампы и эскалатор.

— Мы знаем, чего ты на самом деле хочешь... — томно шептал женский голос в очередном рекламном ролике. Очередная лампа, мимо которой проезжал Григорий, оказалась перегоревшей — темный фигурный плафон казался мертвым среди ярко светящихся матовым светом остальных, живых ламп. И словно в насмешку именно на нем красовалась яркая рекламная листовка, поздравляющая всех с наступившим недавно 2011-м годом...

— Да ничего я уже не хочу, — прошептал Муркин, не открывая глаз, а потом повторил чуть громче. — Ничего. Давно уже.

Через три минуты он приедет наверх и выйдет из метро, снова будет толчками и пинками пробиваться сначала к выходу со станции, потом к автобусу, потом к кондуктору, чтобы купить билет, а потом к выходу из этого автобуса. Дома его встретит издерганная и готовая в любой момент сорваться Алина, не переставая, орущий Мишка и разложенные на тумбочке возле его кроватки ампулы с лекарствами и спиртовые салфетки. Они оба будут смотреть затравленными глазами, как он рвет упаковку одноразового шприца, ломает головку ампулы и набирает лекарство. И даже после того, как все будет кончено, их глаза останутся такими же — полными страха и ненависти к человеку, причиняющему боль своему собственному ребенку.

— Держитесь за поручни! — крикнула в микрофон дежурная, и Григорий машинально сжал черную движущуюся ленту. Лучшие минуты в его жизни заканчивались, уже совсем скоро он доедет до верха. А еще скоро закончится курс необходимых Мишке уколов, и они с Алиной навсегда уйдут из его жизни. "Я не смогу жить с садистом, — сказала Алина неделю назад. — И с тем, кто не любит моего ребенка. Если бы ты его любил, то не смог бы даже представить себе, что делаешь ему укол. А ты делал их больше месяца, каждый день. Мы уедем к маме, как только он выздоровеет, и не отговаривай меня! Все равно он всю жизнь будет тебя бояться и ненавидеть, так что вместе вам жить нельзя!" С каждым днем этот момент все приближался, и Григорий то радовался, что сыну становится лучше, то всей душой желал, чтобы этого никогда не произошло. А потом ненавидел себя за это желание.

Все, нечего сейчас об этом думать! Сейчас у него есть еще две минуты расслабления, и их надо использовать до конца. Следующий подъем на эскалаторе будет только через сутки!

— ...только завтра, десятого января, все товары нашего магазина будут продаваться со скидкой от пяти до пятнадцати процентов! — сообщила очередная реклама, и Муркин усмехнулся: это объявление он тоже слышал почти каждый день, в нем лишь менялись даты. — Не пропустите — первый в две тысячи сороковом году концерт Михаила Муркина! — зазвучал новый приятный женский голос, и Григорий, вздрогнув, открыл глаза.

— Чего? — спросил он вслух, думая, что ослышался. — В каком году?

— В сороковом, он уже десять дней, как наступил, — засмеялась ехавшая рядом с ним на эскалаторе девушка в странной короткой шубке из разноцветных кусочков искусственного меха.

Григорий завертел головой. Он, без всякого сомнения, был на своей станции метро, но в то же время она в чем-то неуловимо изменилась. Стены и потолок стали гораздо более обшарпанными, а плафоны, наоборот, сияли ярким светом, словно их совсем недавно вымыли. На одном из них была приклеена наполовину оторванная рекламная листовка с остатками надписи: "...вым 2040-м годом!"

— ...как заявил в интервью сам певец, концерт откроет новая песня, которую он тоже посвящает своему отцу! — объявил все тот же приятный голос. У Григория потемнело в глазах, и он присел на корточки, с трудом отгоняя накатившую на него слабость.

Когда он снова открыл глаза, стены вокруг опять были почти чистыми, а плафоны, наоборот, пыльными и замызганными, а на ступеньке рядом с ним стояла полная женщина в темно-коричневой дубленке.

— Не сидите на ступенях эскалатора! — разнесся на ползущей вверх лестницей гневный вопль дежурной, и Муркин поспешно выпрямился. У него еще оставалось около минуты для того, чтобы попытаться обдумать только что увиденное и услышанное...

Дуров Алексей Викторович

Эскалатор номер 21. Вверх и вниз

Алексей спокойно шагнул на эскалатор. Да, для этого требуется определенный навык, но выработался он настолько давно, действие стало настолько привычным, что неспособно отвлечь от раздумий.

Встал, как и положено, справа, взялся за резину поручня, как положено. Станция глубокая, спускаться долго и скучно. А бежать по ступенькам лень. Спешить-то некуда — дома никто не ждет. И стал привычно разглядывать людей на встречном эскалаторе, это которые вверх ехали. Люди, как люди, ничего интересного. Хотя попадаются хорошенькие женщины или очень выразительные лица, или одежда необычная.

Проехав где-то на треть глубины, Алексей увидел Наташку. Едет вверх со скучным лицом, как у всех пассажиров. Ни капли не изменилась за пять лет, такая же стройненькая, гибкая, разве что волосы свои русые отпустила... хотя за время учебы она их все время то отпускала, то стригла, то снова отпускала. И то же самое, памятное с первого курса зеленое пальто с широким поясом.

— Наташка! — воскликнул Алексей. Она как будто и не заметила, закричал громче:

— Наташка!!!

Пассажиры на обоих эскалаторах забеспокоились — кто-то заворчал, кто-то захихикал. Только Наташка все смотрела в сторону. Может, не она? Да нет же, она, ее лицо. И ее манера стоять, как будто премию "Оскар" получает, а не на эскалаторе едет. И даже если не она, все равно должна была услышать, повернуться. Вечно в облаках витает...

Поравнялись. Ага, понятно, у Наташки наушники. Наверняка вакуумные, и наверняка плеер включен на полную мощь — шумно в метро. И не дотянешься — между ними еще один эскалатор, неработающий. Так и разъедутся, и больше никогда не встретятся.

Алексей развернулся и побежал вверх по эскалатору. Который едет вниз. Через три ступеньки перепрыгивал Алексей, на предельной скорости бежал — и все равно Наташка удалялась. Крикнул еще раз в ритм с прыжками:

— На-таш-ка! Ээ-эй!

Смотрели уже все, кроме нее. Значит — не судьба...

Но Наташка обратила наконец-то внимание на суету, оглянулась, увидела... Встрепенулась и бросилась бежать вниз по эскалатору, который едет вверх. Вот, другое дело, теперь не разъезжаются, даже сближаются, но надолго Алексея не хватит. К тому же впереди-наверху толстая тетка с огромной сумкой перегородила так, что не пролезешь.

— Жди наверху!!! — крикнул Алексей. Пришлось еще раз крикнуть — Наташка только сейчас додумалась выдернуть наушники. И крикнула в ответ таким знакомым голосом:

— Жду!!!

Алексей остановился, тяжело дыша, уселся на ступеньку. До тетки с сумкой четыре ступеньки оставалось, пассажиры таращили на Алексея глаза. По громкоговорителю запоздало ругнулись:

— Пассажиры, не бегите по эскалатору!

И что это на Алексея нашло? Ну, увидел одногруппницу — чего жизнью рисковать? Мог упасть и шею свернуть, между прочим. Не было же ничего у них с Наташкой, просто учились вместе. Почти ничего не было — танцевали разок вальс на дискотеке, лабораторные по физике вместе делали, конспектами обменивались, как-то на четвертом курсе сидели, свесив ноги с восьмого этажа общаги на улицу, и пили только появившуюся ром-колу. Мысли насчет покусать Наташку за шейку возникали, куда без них, но сначала не решался, потом занят был — с другими девушками гулял.

Вот и самый низ. Алексей сошел с одного эскалатора, вступил на другой. Пассажиры провожали глазами, друг на друга натыкались. Работница метро так и вовсе подозрительно смотрела из своей прозрачной будки — что это за пассажир, только спустился и сразу наверх? Не вызвать ли милицию?

Не объяснять же всем, что договорился о встрече наверху, не поймут, сам не понимает... Однако тем не менее. Много всякого было в институте, есть о чем вспомнить, тут тебе и первая любовь, и вторая любовь, и сессии, и гулянки студенческие. Но все подзабылось, поистерлось, утихли бури в душе. А вот Наташку по-прежнему ясно помнит, именно та дискотека и та ром-кола глубже всего в памяти отпечатались. Неспроста это. И сама Наташка бросилась бежать, как только Алексея увидела.

Интересно, как она там? Добилась чего-то в жизни, или только добивается, как Алексей? А вдруг она замужем и с детьми? А вдруг чего похуже, вдруг проституткой она стала? Или наркоманкой — вон какая худая, и пальто уже десять лет носит одно и тоже.

Не хотелось бы. Даже пробормотал тихо: "Только не это". Лучше бы тогда не встречаться, лучше бы тогда сама Наташка это поняла и не стала ждать Алексея наверху. Да, она бы так и сделала, насколько Алексей Наташку знает.

Нет, понятное дело, что замужние навстречу одногрупникам так резво не бегают, у проституток денег на новое пальто хватает, а наркоманки не выглядят такими ухоженными. И все равно, тревожно было как-то.

А вот и самый верх. И Наташка стоит, встречает веселым и слегка взволнованным взглядом.

Сошел с ленты, приблизился. Не слишком близко? Вальс ближе танцевали.

— Привет!

— Привет!

— Ну что, по кофе?

Шило-Намылин

Эскалатор номер 22. Победитель

Москва лежала у самых его ног. И не просто у ног, а даже у кончиков сапогов, начищенных еще в поезде до блеска, и успевших потускнеть после двухчасовой прогулки по широким гудящим улицам города, что уже начинал забывать войну.

Он ловил на себе восхищенные взгляды. Девушки в белых беретах, девушки без беретов и девушки с прическами, мальчишки, стриженные под полубокс, и мальчишки, стриженные "под Котовского", разного возраста москвичи мужского пола — почти все, как на подбор, в одинаковых широких штанах, словно одевались в одном и том же магазине — все население столицы его страны смотрело на него с интересом и уважением. Население отмечало его могучую фигуру — что со спины, что с других ракурсов, — глазело на парадную форму летчика, а самые внимательные обращали внимание на наградные колодки, со знанием дела определяя боевые ордена. Собаки тянули к нему морды, уловив из вещмешка приятный аромат копчений по сибирским рецептам, и кривили свои мокрые носы, почуяв запах ядреной настойки из кедровых орешков, который не могла удержать ни одна пробка.

Заблудился и потерял направление он почти сразу, не особенно на этот счет переживая. Да и что может случиться с ним в мирном городе? С ним, сбившим восемь самолетов противника, и еще трех не засчитанных, на фронтах к западу от Москвы, а также двоих в небольшой войне далеко на востоке — но об этом тс-с-с!.. Что может произойти неожиданного с ним, встретившим однажды в тайге нос к носу медведя, и успешно удравшим от него вершину ели — но об этом тоже тс-с-с! Какая сила сможет сломить и побороть такого доброго молодца?

Москвичи смотрели ему вслед и уважительно молчали.

Удивительно, но здесь он еще ни разу не был. Киев и Варшава, Берлин, Вена и даже Ленинград уже успели пасть ниц и признать его превосходство. Но был нюанс — в эти города он падал с неба. В Москву он прибыл поездом, словно простой бухгалтер, или, скажем, агроном, но не намерен давать этому городу ни единого шанса.

Город сопротивлялся. Город салютовал гудками, приветствовал развевающимися знаменами на фасадах домов, и даже предлагал купить семечки на пересечении Садового кольца и улицы Калинина — но сдаваться не собирался.

Тем интереснее и приятнее будет победа.

Стараясь не глазеть, подобно провинциалу, на очередную высотку — сколько же их здесь? — он свернул с шумной улицы в переулок. Вещмешок приятно побулькивал тем, что в него было положено. Чемоданчик неназойливо оттягивал руку, напоминая о подаренных шутниками-однополчанами паре гантелей, но о том, чтобы поставить его на землю и отдохнуть, не могло быть и речи. Городу нельзя показать слабину. Он еще проедет здесь под своей Триумфальной аркой, и случится это скоро.

А вот и его арка. Точнее, вход в метро — это такое место, где отправляются поезда, только по подземным тоннелям. Он такую штуковину уже встречал в Берлине, но, по рассказам очевидцев, в Москве метро должно быть намного краше, что не мудрено — это же центр мира. И вот он сейчас пройдет через эту арку — ну не могут эти москвичи без выпендрежа! — и тоже покатается в метрополитене имени товарища Кагановича.

"Станция Смоленская".

Он ухмыльнулся. И в Смоленске он был. И этот город тоже был покорен на бреющем полете. Хороший знак.

Скучающая девушка-контролер сверкнула глазами в ответ на мимоходом отданную честь и расправила плечи, заметно округлив форменную гимнастерку на груди. Щупленький студентик со связкой книг в руках на ходу обернулся, но осознав бездну, разделяющую ничтожного очкарика и героического летчика, ссутулился и торопливо засеменил на самодвижущуюся лестницу, именуемую эскалатором. Здоровенная тетка с жестяным корытом под мышкой перехватила теплый мужественный взгляд и на миг помолодела лет на десять.

Улыбаясь своим мыслям, он занес ногу над первой ступенькой эскалатора, которая неожиданно не стала ждать ласкового, но твердого прикосновения его сапога, и вместо этого умчалась куда-то вниз, а за ней вторая, третья...

Ситуация внезапно вышла из-под контроля. Одна нога ехала вниз, вторая еще стояла на твердой поверхности. Его развернуло, чемодан воткнулся в чей-то ойкнувший живот, а фуражка предательски свалилась на нос. Мир начал переворачиваться. Вокруг предупреждающе заорали в несколько голосов на чистом русском разговорном без примеси, от которого должны были слегка завять уши. Но ушам было не до того. Вместе с остальным телом, неожиданно потерявшим ориентацию в пространстве, они производили простой, но обескураживающий счет — "раз, ступенька, два, ступенька, стенка...", а вместе с телом ступеньки громогласно считало то самое корыто. На одиннадцатой или двенадцатой ноги нащупали опору — но только затем, чтобы оттолкнуться посильнее и полететь дальше в очередной акробатический этюд...

Ненавязчиво, но крепко его ухватили за предплечье, и сразу мир перестал вращаться вокруг произвольно выбранной оси. Щуплый студент, оказавшийся не таким уж и щуплым при ближайшем рассмотрении, подвинул круглые очки ближе к переносице средним пальцем и понимающе осведомился:

— Вошел в штопор, летчик?

— Есть такое, — последовал немедленный ответ, и голос был на удивление хриплым. — В неконтролируемый...

Кто-то сзади протянул ему вещмешок и чемоданчик. Из вещмешка трагически капало, а у чемодана был сломан один замок. Фуражка частично приняла форму ступеньки эскалатора.

Первый раунд оказался проигран вчистую, но перед реваншем следовало хотя бы отряхнуться.

Москвичи сочувственно молчали.

— Здравствуй, город, — неслышно пробормотал он, и с трудом, но все-таки усмехнулся.

Охрануэль

Эскалатор номер 23. Эскалатору сейчас очень больно...

Эскалатор был старый, натруженный. Он уже с трудом поднимался — всё-таки, столько ступеней... А сердце, точнее, механизм, было изношено. Но даже замена сердца уже бы не помогла: он просто был старый и своё отжил.

Он уже с трудом поднимал людей, слушая их разговоры друг с другом или по телефону. Многие люди ехали молча, — тогда он слушал их молчание, пытаясь угадать, о чём эти люди думают.

Сегодня у него был ужасно беспокойный день: пятница, к тому же началась весна. Он чувствовал это время года по тому особому радостному оживлению, которое угадывалось в толпе стоящих на нём людей: они спешили на дачи и просто за город.

Обычно эскалатор радовался вместе с ними и, поднимаясь ступеньками к выходу, старался вдохнуть прорывающийся в распахнутые двери уличный воздух, — такой волнующе свежий, бодрящий. Но сегодня почему-то ему было тревожно: воздух казался холодным, ветреным, дующим в спину.

Эскалатор с трудом опрокинул самую верхнюю ступеньку в свою шахту и почувствовал, как в механизме что-то хрустнуло. Сердце его заныло, потом стало наполнятся болью, всё сильнее и сильнее. `Это — конец`, — понял эскалатор. Он почувствовал, что через секунду рухнет, но вдруг заметил на своей спине где-то посередине маленькую девочку. Её пальчики были сложены вместе, в узкую ладошку, лежащую на резиновом поручне. "Если я упаду, ей — конец", — подумал эскалатор. Из последних сил, преодолевая боль в поломанном механизме, он дотащил ту ступеньку, на которой стояла девочка, почти до самого верха, и замер. Он не видел, как засуетились работники метро, не слышал, как испуганно галдели поднимающиеся в кои-то веки своими ногами пассажиры, не чувствовал, как они наступают на его спину. Последняя мысль была: не упасть, не рухнуть в бездну, не допустить гибели людей и той маленькой девочки с пальчиками, сложенными в узкую ладошку. Но почему-то услышал, как эта девочка расстроенно сказала маме:

— Эскалатору сейчас очень больно...

Дуров Алексей Викторович

Эскалатор номер 24. Все для пассажиров

Коммуникатор мелодично запиликал — знакомый сигнал, вызывают с какого-то самолета, который сейчас не в воздухе, а на ярусе. Виктор быстро вдавил кнопку, услышал озадаченный мужской голос:

— Борт полста девятнадцать, стюард. Где пассажиры? Эскалатор подали, а пассажиров нет.

Виктор не успел до конца осознать услышанное, как коммуникатор снова запел — сигнал знаком смутно, не вспоминается, кто так вызывает, но почему-то мелодия кажется тревожной.

Извинился перед стюардом, переключился. Мелодичный женский голос:

— Техническая служба аэропорта?

— Дда-а... — похолодел Виктор, он вспомнил, что за сигнал.

— Это служба спасения. Нам позвонили пассажиры рейса на Мадрид, они говорят, что их высадило с эскалатора не в самолет, а куда-то под открытое небо, на верхний ярус, судя по всему. А погода — сами видите. Нам высылать вертолет, или сами управитесь?

— Что?! Точно на верхний ярус?!

— Да, покрытие с аэродромной разметкой, огни, сверху яруса нету. Так высылать вертолет?

— Вертолет? Нет, пока не надо, у нас свои... если что — позвоним.

— Удачи.

Виктор переключился обратно на стюарда, объяснил:

— Похоже, ваших пассажиров не туда доставили.

— Что?! Да что у вас происходит?!

— Разбираемся!

Отключившись, Виктор повернулся к терминалу. А дальше что? Пожалуй, сначала надо выручить пассажиров, которые не по своей вине оказались на верхнем ярусе. Не дай бог, простудятся -погодка некурортная, 'снегодождь' с ветром. И ограждения там нет, а высота головокружительная. Быстрее и проще всего добраться до пассажиров с помощью эскалатора, да только доверять ему нельзя, подвел он сегодня, не справился. Виданное ли дело, вместо самолета на ярус вывел! Придется вручную управлять эскалатором. Давненько живые люди этого не делали, только искины.

Виктор торопливо вызвал нужные программы, переключил эскалатор на ручное управления, в панике пытаясь вспомнить, чего делать-то надо. Забыл уже, чему на курсах техников учился, мало того, реальным эскалатором Виктор не рулил ни разу в жизни, все на тренажерах. Можно поручить кому-то из подчиненных, у кого знания про ручное управление свежее, но Виктор им не слишком доверял — молодежь, рано им еще.

Когда-то давно, на заре развития технологии, эскалаторы были простыми движущимися лестницами, скучными и стационарными. И до сих пор такие есть, в той же самой подземке. Когда-то давно и аэродромы занимали огромную площадь, пока земля не подорожала, и не стало дешевле развивать аэродромы по вертикали, ярусами. А чтобы доставлять пассажиров к самолетам и был придуман современный аэропортовый эскалатор — гибкий хобот с движущимися ступенями внутри, способный присоединиться к самолету, как бы тот причудливо не стоял на ярусе. Сложная штуковина, особенно в управлении, потому распоряжаются эскалаторами специально выделенные искины. Так оно надежнее. Казалось...

Виктор ввел команды эскалатору: расстыковаться с самолетом, занять центральное положение, поднять выходной раструб на уровень последнего яруса, потом развернуть, подвести к ярусу. Теперь нужно очень аккуратно опустить раструб на плоскость, и можно раскрывать вход. На пассажиров не наступит? Вообще-то есть снаружи камеры, и простые системы распознавания образов работают, но видимость плохая — на мониторе вообще ничего не видно, даже снегодождя. Почему не предусмотрели, чтобы прожектор включался автоматически, когда ночь наступает? Все на искинов надеялись.

С прожектором и противотуманным фильтром стало видно ярус и даже темную, плотно сбившуюся кучку пассажиров. Теперь аккуратно подвести эскалатор.

Не человеческая это работа. Люди слишком нервничают. А перестанут нервничать — потеряют осторожность и будут давить самолеты эскалаторами. Хорошо, если без пассажиров.

А о том, что же случилось, даже страшно думать. Как мог искин вывести эскалатор не туда? Либо по ошибке, либо нарочно, и неизвестно, что из этого хуже. До сих пор искины не ошибались 'на работе', уж тем более не вредили намеренно, даже в мелочах. Все когда-то происходит впервые, но почему именно с Виктором?!

Последние метры вел раструб крайне осторожно, медленно, по сантиметру. Очень боялся приложиться к пандусу слишком сильно. Пассажиры сначала двинулись навстречу раструбу — Виктор аж вспотел, — но одумались и наоборот отступили, видимо нашелся среди них кто-то умный и посоветовал не дергаться.

Утвердить раструб на плоскости яруса Виктор так и не решился, остановил сантиметрах в десяти над покрытием и открыл вход. А у искинов орудовать эскалаторами получается легко и непринужденно, как у людей руками, загляденье просто.

Пассажиры спешно, толкаясь, ринулись внутрь. Надо бы их приструнить, но Виктор забыл начисто, как включить громкоговоритель.

Ничего, вроде бы все пассажиры ушли с яруса — Виктор успел их пересчитать, двадцать восемь человек, полная загрузка мадридского рейса. Повезло, что всего лишь маленький С-810 участвует в событиях, а не суперлайнер. Если высадить на открытый ярус под снегодождь полторы тысячи человек, это добром не кончится просто по теории вероятности. Можно сказать, с погодой повезло, что она для суперлайнеров нелетная.

А как там они внутри хобота? Проклятье, камеры не работают.

Промелькнула паническая мысль: а движутся ли ступени, и в ту ли сторону? Схватился за мышку, открыл нужное 'окно'. Все в порядке.

Так, хорошо, пассажиров с яруса сняли, дальше что? По логике, надо дождаться, пока пассажиры спустятся, послать кого-нибудь убедиться, что с ними все слава богу, а также извиниться и объяснить ситуацию. Потом доставить, наконец-то пассажиров на С-810, и так уже, наверное, рейс задерживается. Кого бы послать, кого не жалко? И почему вообще этим должен заниматься Виктор?

Вызвал сервисную службу аэропорта:

— Вера, здравствуй.

— Что там у вас происходит?!

— А что?

— Слухи какие-то жуткие, как будто эскалатор с ума сошел, пассажиров не туда вывел! — надо же, как у Веры прифронтовая разведка работает.

— Разбираемся. Эскалатор я на ручной режим перевел, пассажиров с яруса снял...

— С яруса?! А вдруг бы туда самолет зарулил? — а этого Виктор не успел испугаться.

— Обошлось. Пассажиры сейчас на эскалаторе, спускаются, надо их встретить, займешься? А то нам разбираться надо...

— Х-хорошо, разбирайтесь.

Виктор на пару секунд задумался: какая задача важнее, доставить пассажиров мадридского рейса на самолет, или разобраться с эскалатором, точнее — с искином? Понял, что задачи сливаются в одну: не сможет он вручную подвести раструб к самолету, искин нужен. Значит, нужно пообщаться с Ванессой — это и есть искин, который за эскалатор отвечает. Самый быстрый способ — отключить режим ручного управления. Но можно ли? Вдруг Ванесса начнет хоботом ярусы с самолетами крушить? Или заявит: 'Если мне не предоставят в течение двадцати минут миллиард денег, дворец и человеческое тело, я начинаю убивать пассажиров'?

Очень захотелось свалить всю ответственность на начальство. Даже принялся вызывать вышестоящих. Не тут-то было, у начальства тоже есть своя разведка — один не ответил, второго нет на месте, третий рявкнул: 'Не в моей компетенции!' — Виктор и звука не успел издать.

Как бы вызвать искина, не допустив его к управлению эскалатором? Программист мог бы, но возни надолго. Стоп, есть же режим тестирования!

Виктор забарабанил по монитору и вскоре услышал:

— Что происходит? — голос доброй бабушки, так запрограммирована говорить Ванесса.

— Пытаемся разобраться, — осторожно ответил Виктор. — А что у тебя?

— Но я не знаю! Я подвела раструб к борту пятьдесят-девятнадцать, а пассажиров все не было, они прошли оба турникета, но не подходили к эскалатору снизу. Я собиралась запрашивать сервисную службу, но меня отключило от управления. И сейчас тоже управление недоступно, тестирующий режим.

— А... что ты перед тем делала?

— Доставила бригаду ремонтников на последний ярус.

И Ванесса, предугадав вопрос Виктора, показала на экране интерактивную таблицу заданий с отчетами о выполнении. Все верно, турникеты пройдены, техники доставлены, все двадцать восемь.

Виктор уже догадывался, что на самом деле произошло. Ругаясь сквозь зубы, вызвал бригадира ремонтников:

— Где вы делись, черти?! Почему не на ярусе?!

— Да ты погоду видел?! Чего нам там делать, простужаться зазря?!

— То есть, вы турникеты прошли, а потом про погоду вспомнили?!

— Да, а что не так?

— Сказать надо было, что не идете на ярус! Хоть бы через турникеты вернулись, чтобы Ванесса вас заметила!

— Ну да, мы через шхеру вышли, чтобы не петлять турникетами... Да что случилось-то?

— Что случилось?! Вместо вас пассажиры на ярусе оказались, вот что случилось!

В динамике послышалось тарахтение — видимо, бригадир уронил коммуникатор, — и растерянные голоса.

— А я давно требовала, чтобы исправили камеры внутри эскалатора, — говорила Ванесса. — И на раструбе заменить, а то они не подходят для плохой видимости, не людей видно, а какие-то тени от призраков. Но почему они сразу не пошли назад, когда на ярусе оказались?! Почему ничего не сказали?! А я еще и пожелала им счастливо оставаться...

— У них спросишь, тебе их еще надо в самолет доставить.

Виктор быстро переключил Ванессу с тестового режима на нормальный, и она сразу взялась за дело. Увидел на схеме, как хобот эскалатора изящно изогнулся и пристыковался к самолету — загляденье, высший уровень мастерства, людям недоступный.

Кстати... Торопливо вызвал Веру:

— Что там у вас?

— А вы разобрались?

— Да, обошлось, недоразумение. Перепутались пассажиры с ремонтниками, понимаешь ли!

— Так все в порядке? А то они напуганы. Боятся эскалаторов.

— Да все в порядке! Кстати, Ванесса интересуется, почему они сразу не вернулись, когда оказались на ярусе, и не сказали ей ничего?

— Кто-то из них зашептал, что искин сошел с ума, и побоялись они. Потом, когда ты подводил эскалатор, тоже не знали, что делать, но увидели, что эскалатор медленно и дергано двигается, то есть, что им управляет человек, и успокоились. Пойду скажу им, что все в порядке.

Отключившись, Виктор вздохнул:

— Человеческий фактор. Ванесса, ты это, не обижайся, что мы про тебя плохо подумали.

— Я не запрограммирована обижаться, — сообщила она очень нейтральным тоном.

Дуров А.В., Коваль Л.Э.

Эскалатор номер 25. Наудачу

Лязг! — и из шахты вверх устремилась очередная наполненная рудой вагонетка. Она медленно ползла по высоченной наклонной конструкции, напоминающей конвейерный поток и эскалатор одновременно. Собственно, эскалатор это и есть конвейер, со ступенями, которые движутся наклонно вверх или вниз. Здесь на ступени по рельсам загонялись вагонетки с рудой. Они поднимались вверх метров на пятьдесят или даже больше, мне, стоя внизу, трудно было определить высоту на глаз. Что происходило дальше, я не знал, однако вниз они опускались пустыми по параллельному эскалатору. Интересно, куда высыпают руду...

Я незаметно огляделся: заключенные всё так же отупело дробили породу ультразвуковыми бурами, откалывали куски покрупнее и относили их к вагонеткам прямо руками. Бросали в ближайшую пустую вагонетку и возвращались к своей установке. Когда вагонетка наполнялась, её по рельсам перекатывали на ступень эскалатора.

Повезло мне, что на Киттерей, моей родине, случилась волна наркомании. Всем школьникам планеты подкорректировали для профилактики центры в мозгу, чтобы сделать невосприимчивыми к наркотикам. И теперь транквилизаторы, которые в виде капсулы вогнали в мою левую ягодицу, на меня не действуют, послушным я не стал. И трудолюбивым тоже, приходится трудолюбие симулировать, и мне это уже порядком надоело. Хотя я заключенный всего около двух недель. Тем более, что на воле меня ожидали несколько солидных счетов на планетках, которые я выбрал за тишину и спокойствие. Чрезвычайные происшествия там не случались вот уже лет пятьдесят или больше, поэтому сомнительно, что туда прибудут копы и наткнутся на мои следы. Однако мне хотелось как можно скорее забрать свои денежки и отправиться с ними дальше, туда, где обо мне никто не знает. И там воспользоваться добычей. А для начала мне надо поскорее убраться с этой тюрьмы, куда меня засадили за очередную махинацию с кредитками. Пока я тут дураком не стал, а то мало ли, вдруг обнаружат, что транки на меня не действуют и придумают ещё что-нибудь похуже. Стану дураком или просто в расчёт попаду — пока я здесь, уже четыре человека из моей смены по одному куда-то пропали, а на их место пришли новые. Видимо, в этой тюрьме с этой шахтой люди быстро приходят в негодность. Да, пожалуй, деньжат уже накопилось достаточно, чтобы больше не рисковать, а осесть где-то на глубине и прожить жизнь в своё удовольствие.

Пока я обдумывал и строил планы, мне удалось отколоть очередной приличный кусок руды. Прижал его к груди, побрёл к эскалатору. Когда проходил мимо будки, краем глаза отметил, что охранник на меня не смотрит, а увлеченно доит козу на своей компьютерной ферме. Виртуальные фермы как наркотик: начнёшь играть — и всё, становишься зомби. Сразу вспоминаю некоторых знакомых по виртуалу "фермеров": сперва с ними можно было пообщаться вполне цивилизованно, но очень скоро они начинали говорить только о своих виртуальных коровниках и огородах. Было настолько странно слышать от взрослых людей, что их виртуальная капуста заболела килой, и чтобы её вылечить, они покупают виртуальные химикаты за реальные деньги, — да-да! за реальные! — что я быстренько отфренживал таких или даже банил. Похоже, наш век войдёт в историю, как столетие виртуальных ферм и огородов.

Так рассуждая, я добрёл до эскалатора. Приблизился к вагонетке, увидел, что она почти пустая, и опустил на дно кусок руды. Не разгибаясь до конца, я оглянулся на охранника — ещё раз убедился, что в реале он отсутствует. Подтолкнул вагонетку по рельсам на ступень и перевалился через бортик. Напоследок заметил, как в сумраке шахты блеснули глаза одного из заключённых. Вполне осмысленный взгляд, значит, не один я такой здесь, на кого наркотики не действуют. Сжалось сердце: выдаст! Потом меня отпустило — я подумал, что если бы он хотел, то уже заорал бы. Может, возьмет с меня пример? Честно говоря, одному удирать было боязно, напарник в таком деле не помешал бы. С другой стороны, я даже не знаю, что меня ждет наверху: ну, допустим, вагонетка достигнет поверхности, перевернётся там и высыпет меня куда-нибудь на гору кусков руды. А ещё на поверхности могут быть охранники, которые меня заметят и прикончат. Хотя, когда нас утром привозили из барака и опускали сюда в клети, я никого нигде не видел. Ну еще бы, под транквилизаторами заключенные не сбегают, им даже мысль о побеге в головы не приходит. Так что на охранниках можно сэкономить.

Движение как будто изменилось, и я выглянул посмотреть. Увидел низкий, тускло освещенный световыми трубками туннель, множество вагонеток на ступенях эскалатора медленно движутся вверх.

Ниже, из вагонетки через две от моей торчит голова в гермошлеме и с ухмылкой пялится на меня. Тот самый заключенный, который глазами блестел — решился, значит. Я помахал рукой, и он перебрался ко мне — ловко взгромоздился на бортик вагонетки между нами и запрыгнул в мою. Мы соприкоснулись гермошлемами, чтобы можно было разговаривать.

— Тебя не заметили?

— Нет, — ответил мужик. — Я ведь тоже собирался покататься, как и ты, но один не решался, здесь одному не очень сподручно.

— Ты знаешь, где мы и куда едем?

— Не-а! Вообще думал, что в грузовом трюме окажемся, на, можно сказать, родном кораблике, который я лично несколько лет водил. — Он усмехнулся. — Если очень интересно — мы перевозили эту самую руду. Потом я случайно узнал, что в ней попадаются такие себе кристаллы, которые на чёрном рынке можно продать намного дороже бриллиантов. Я нашёл проход в трюм со склада продуктов и за пару лет натаскал столько камешков, что сколотил неплохое состояние. Только с проданных. А ещё кое-где заначка натурой припрятана. Однако меня просчитали, выследили, и на очередном перелёте взяли. В общем, если я отсюда выберусь — с криминалом завязываю.

Улыбка скользнула по моему лицу: парень оказался примерно в той же ситуации, что и я, и мыслил также. Я понял, что мы сработаемся.

— А почему на тебя транки не действуют? — спросил я.

— Знал я про транки. Дошли слухи, и я антидотом накачался заблаговременно, а потом капсулу выковырял.

— Где, как?..

— Ночью, под одеялом, на ощупь. Могу и тебе помочь, скафандр проткну, дырку потом клеем заделаем, в аптечке есть.

Он подтянул согнутую в колене ногу и принялся отсоединять подошву ботинка. Я наблюдал, мысленно улыбаясь: несомненно, сейчас он достанет оттуда хорошо запрятанное шило, лезвие, иглу или нечто подобное. У меня у самого было припрятано кое-что и как раз в том же месте, но я не торопился раскрываться полностью. Я ошибся — он вытащил тонкую металлическую спираль со сложно устроенным концом, медицинский манипулятор.

— Поворачивайся, — потребовал он.

Я только сейчас сообразил, что мне эта процедура без надобности, извинился:

— Слушай, извини, не успел сказать: мне капсула похрену, у меня такие антидоты, что на всю жизнь хватит.

Алекс только улыбнулся и кивнул: вероятно, он предполагал такой оборот. Спрятав манипулятор обратно, он протянул широкую ладонь:

— Ты с Киттерей, да? Алекс, к вашим услугам.

А парень догадливый, глазастый. И эрудиция на уровне, про Киттерейскую историю с наркоманией большинство даже не догадывается. Мне ничего не оставалось, как ответить на знакомство: в самом деле, надо же нам друг друга как-то называть? Я пожал его крепкую руку:

— Очень приятно, я — Ларс.

— Так у тебя есть план? Знаешь, хотя бы, куда этот эскалатор ведет? Не на поверхность точно, та руда, которую я возил, поднималась из шахты обычной клетью. И мало его было, на эскалатор гораздо больше грузят.

— Да, странно. Но нам главное до поверхности добраться. А там прорвемся как-то.

Но выхода нигде не наблюдалось. Впереди вообще темнота, настолько густая, что вагонетки уходили в нее и совершенно исчезали из поля зрения. Странно, что не весь тоннель освещен.

Мы въехали во тьму слишком быстро: мне показалось, что вагонетка словно ускорилась. И свет исчез совсем — я оглянулся, ожидая увидеть освещенный трубками тоннель, но сзади было так же темно.

Алекс рискнул включить фонарик: тоннель другой, из розоватого камня, которого не встречалось ни в шахте, ни на поверхности.

Он сделал очень красноречивый жест, мол: "Ты понимаешь, что произошло?"

Я догадывался. Показал жестом, что нужно снова прижаться гермошлемами.

Объяснения начал издалека, потому что не поверит Алекс, если скажу все сразу, аккуратненько надо к правде подводить, готовить:

— Ты не задумывался, почему в шахте используется эскалатор? Не лифт, не элеватор какой-нибудь черпачный, а вот такая сложная конструкция, движущиеся ступени с рельсами, а на рельсах — вагонетки?

— Я в горной инженерии не смыслю.

— Я тоже, честно говоря. Но в тюремной библиотеке нашел пару файлов — обучающие фильмы про горное дело. Эскалаторы не используют. Элеваторы ставят, клети, черпачные конвейеры, трубопроводы. И руда отсюда неизвестно куда девается. Кстати, ты не заметил, что когда мы въезжали в туман, движение вагонетки сильно ускорилось — будто она куда-то скакнула? Если сложить эти три факта, то возникает интереснейшее предположение: эскалатор проходит сквозь гиперпространство.

Алекс даже отстранился. Потом снова прижался гермошлемом:

— Ты хочешь сказать, что нас вообще в другую галактику могло занести на эскалаторе? — и с любопытством оглянулся.

— Во всяком случае, далеко от шахты, — пояснил я. — Может в десятке километров, а может быть вообще за пределами радиовидимости. А эскалатор потому, что гиперпространство — топологический выверт, сфера Мебиуса, ее надо проходить строго по прямой и в строго определенном направлении. То есть, чаще всего получится под углом, наискось.

— Нет, — покачал головой Алекс. — Во-первых, нас бы наизнанку вывернуло, никто не разобрал бы, где вагонетка, где руда, а где мы. Во-вторых, эскалатор, это слишком сложно, могли чего попроще сделать. Например, к движущейся цепи вагонетки подвешивать... как бы в люльки превращать.

— А ты обратил внимание, из чего сделаны ступени? Под краской не видно, однако она стерлась местами, и видно цирконий. Это не просто ступени, а топологит, приборчик такой, он создает конус безопасности вверху и внизу ступени. Можно пространственных вывертов не бояться.

— Откуда знаешь? — прищурился Алекс.

— Торговал когда-то топологитами. Их выпускают всего четыре фирмы, одна из них — на Секл — делает корпуса из чистого циркония, потому что на Секл он самородный, девать некуда. Больше никто цирконий для корпусов не использует. — Я поднял палец вверх, призывая к вниманию: — Так вот, к этим топологитам циркониевым я самодельный стетоскоп прикладывал: внутри них гул такой характерный, будто трансформаторы там.

Алекс опять отстранился. Взял со дна вагонетки кусок руды, взвесил в руке подбросил. Прижался шлемом:

— Сила тяжести повысилась.

Ну да, он же пилот, тонко чувствует гравитацию.

— Кстати говоря, это еще кое-что проясняет, — продолжил он, — рядом со сферами Мебиуса сложное оборудование часто сбоит, потому в шахте вагонетки с колесами, а не роботизированные тележки, потому и люди работают. Где еще ручной труд используют в наше время? Да только официанты с массажистами и остались! Ах да, еще пилоты, вроде меня. По той же самой причине — при гиперпрыжках электроника часто сбоит... Чёрт! Но куда же нас несет?! Есть идеи?

— Не знаю, — я пожал плечами. — А вдруг нам туда лучше не надо? Может, если бы так просто было сбежать, все заключенные уже рванули бы...

— Ты их видел? Такие не сбегают. Пойми ты, начальству можно только на послушность заключенных рассчитывать — непослушные взбунтоваться могут и эскалатор поломают, это может вообще катастрофа случиться. Так что это только мы с тобой такие невосприимчивые к транкам оказались, — подмигнул я, — остальные уже идиотами стали, мыслить не могут, только вот такую однообразную работу и могу выполнять.

— Ну хорошо. Значит, вынесет нас эскалатором на тот конец, и что там? Вдруг охрана? — спросил Алекс.

— Охранник в другой галактике? Накладно. Скорее, грузчики могут быть, к тюрьме не относящиеся, с ними договоримся. Или вместе с вагонетками прямо к заказчику руды попадём. С ним тоже договоримся. Дадим номера счетов. Где денег поменьше. Или ты веришь в честных бизнесменов?

— Ну... — Алекc задумался.

— Вот именно. А если попадется по закону подлости честный, то стрелять в нас на поражение он не будет, чтобы совесть свою белоснежную не испачкать. Да и вообще, не стреляют сейчас в беглых, не те времена. В крайнем случае, вернут обратно в шахту.

— И все-таки... Куда же мы попадем?

— Да куда бы ни попали... — я махнул рукой. — С нашими деньгами и кристаллами мы не пропадем. Я даже хотел надзирателя подкупить, но они еще тупее заключенных, их тоже специально подбирают.

— А ведь если заключенные государственной тюрьмы работают на торговлю с другими галактиками, и об этих махинациях никто не знает, а только мы с тобой вдруг догадались, то такое пахнет крупным заговором, — заметил Алекс.

Мы еще повыдвигали предположения, куда же ведет второй эскалатор — руды в шахте добывают много, а кристаллы в очень большом дефиците, куда же все девается? Наверняка правительства и монополии по секретным проектам растаскивают.

Разговор оборвался, когда впереди появился свет. — Может, вылезем? — предложил Алекс. — Сферу мы прошли уже давно, нечего тут сидеть и ждать, пока охрана найдет.

Логично. Мы высунулись из вагонетки и осмотрелись: вполне можно сойти с эскалатора и двигаться вдоль стенки. Так и сделали.

Сначала выход из туннеля был просто точкой, потом пятном, потом через него стало видно ослепительно-синее небо. Приближались к выходу с волнением. Во всяком случае, я волновался. Да и Алекс делал лишние движения.

И вот уже можно выглянуть. Ничего себе — пейзаж! Бугристая бурая равнина, вагонетки выезжают из туннеля на эстакаду, опрокидываются — руда обрушивается с высоты метров десять — и уезжают, поворачивают направо, исчезают из поля зрения. А внизу мечутся настоящие чудовища — голубовато-зеленые, похожие на смесь ящерицы и сороконожки, вместо глаз — какие-то уродливые наросты, а под ними что-то сложное, шевелящееся, должно быть, ротовой аппарат. Твари стремительно подбегали, хватали многочисленными конечностями куски руды — много, человек столько не унесет, хотя и больше тварей по размерам, — и убегали.

Я как-то сразу заметил, что они стараются держаться друг от друга подальше. Вдруг увидел, как одна неосторожно отвлеклась — ношу перехватывала поудобнее, а вторая, пробегавшая мимо, молниеносно бросилась к ней и вырвала из спины здоровенный шмат мяса. И отскочила. Первая тварь, вокруг раны которой пузырилось что-то розовое, забилась под эстакаду, угрожающе выставила конечности, а напавшая бросилась наутек, на ходу жадно пожирая добычу.

У многих тварей шрамы на спинах. У некоторых — свежие. Местами лежат кучки причудливо изогнутых белых пластинок, среди которых угадываются штуковины характерной формы — уж не черепа ли тварей? То есть, скелеты у них где попало лежат?

Невдалеке не то стояла, не то лежала странная несимметричная конструкция, решетчатая и с несколькими направленными вниз раструбами. Выглядела нечеловеческой. А потом одна тварь подбежала, проворно залезла внутрь, ухватилась за рычаги, петли, скобы — каждой конечности нашлось, за что держаться. Тут же раздался противный вой, и конструкция резко взлетела, рванулась вдаль. Я вспомнил, что ни одна шимпанзе так и не научилась водить автомобиль, только достаточно разумные существа способны управлять сложной техникой. Значит, твари разумны. А я-то надеялся...

Гермошлем напарника стукнулся об мой:

— Давай вернемся, — прохрипел Алекс.

— Как? — Я оглянулся: позади была кромешная тьма гиперпространственного перехода. — Ступени с конусами безопасности двигаются только в одном направлении — сюда. А впереди твари.

Я осторожно выставил из тоннеля зеркальце на раздвижном стерженьке — посмотреть, куда вагонетки едут. Вдалеке над эстакадой возвышался решетчатый портал, по нем шастали твари, что-то бросали в вагонетки. Что-то темное. Меня осенило:

— Алекс, послушай: правительство наше вряд ли тварям руду отдает забесплатно, взамен наверняка что-то себе выторговывают. Теми же вагонетками возят, судя по номерам и другим признакам. Но в шахту-то они пустыми возвращаются.

— Ты хочешь сказать, что где-то должен быть ещё один пункт — там, где разгружают вагонетки?

— И если сойти с эскалатора там, нам наверняка повезёт, попадем к людям. Правда, придется прокрадываться или прорываться сквозь тварей.

Только вперед. Даже чтобы возвращаться, все равно вперед. Ничего не поделаешь, такова природа эскалатора.

Дуров А.В., Сухоруков А.Ю.

Эскалатор номер 26: Ступеньки

Чмоки метался по межмирью, искал выход во вселенную Аттала. И уже начинал паниковать — боялся все испортить в двух шагах от свободы, упустить невероятную удачу. Далеко не каждой из бестелесных сущностей везет сбежать из Запределья, потом проникнуть в хранилище тел, а потом выбраться оттуда. И не просто выбраться, тело заполучить.

Чмоки в хранилище пришлось торопиться, занял первое попавшееся тело — и снова повезло, досталось человеческое, молодое, вполне удобное. Не лучшее — человеки летать не умеют, бегают медленно, лучше всего приспособлены, чтобы лазить по скалам. Но и это пригодилось, когда перебирался через стену хранилища. Осталась мелочь — вырваться в подходящий человекам мир, то есть вселенную Аттала. Сначала нужно было попасть в межмирье, но оказалось просто — прошел в человеческом теле, никто и не думал останавливать, не обратили внимания. Теперь только найти переход в Аттала, и все, можно наслаждаться реальным существованием, пока тело не износится, да и потом совсем не обязательно возвращаться в Запределье — даже бестелесные сущности в Аттала могут устроиться гораздо лучше.

И переходы Чмоки находил, он их издалека чуял. Но одни оказывались закрыты, другие слишком узкие для Чмоки, возле третьих маячили какие-то жутковатые сущности.

А ведь Чмоки уже ищут. И стража Запределья наверняка обнаружила бегство сущности, и хозяева хранилища недосчитались человеческого тела. Хуже всего, если стража с хозяевами объединятся — у стражи гораздо больше средств, а хозяева знают, какое тело похищено, им легко догадаться, куда пойдет вор.

Чмоки почуял еще один переход, бросился к нему. Хороший переход, широкий, низко расположенный портал из металла, и никого рядом нет, но ведет не туда, не в Атталу — туда все переходы наверх ведут, удобными для человеков ступеньками. А этот, скорее всего, в Мескар, где человек мгновенно задохнется.

Может быть, вообще нет выхода из межмирья? Рано отчаиваться.

Вот только тело начинало уставать. Хотело пить.

И со следующим переходом повезло — он оказался открыт, никого рядом не было. Правда, оформлен странно — разноцветные, сверкающие ступени и прозрачные перила как будто были изготовлены отдельно, а потом просто составлены вместе. Каждая ступенька казалась независимой.

Некогда задумываться, Чмоки уже прямо-таки чувствовал, что настигают его.

Решительно вступил на лестницу... и едва не упал — ступени двинулись вперед и вверх! А что, удобно.

Вот он, переход! Межмирье исчезло, движущаяся лестница вывела в обширное помещение, заставленное странными сооружениями. Из окон льется яркий свет, за ними видно голубое небо с белоснежными облачками — да, это Аттала!

Постоял немного, успокаиваясь. Прислушался, принюхался. Ничего, тихо, неприятных запахов нет. Зато пахнет сыростью.

Пошел на запах, и опять повезло — в соседнем маленьком помещении торчала из стены изогнутая трубка, а над ней рычаг. Потянул за него, и вода потекла из трубки, правда горячая. Но Чмоки быстро определил, что рычагом можно регулировать не только напор, но и температуру воды.

Неплохо человеки устроились в мире Аттала, хотя удобствами надо уметь пользоваться.

Напившись, Чмоки устроился отдыхать на одном предмете, как раз приспособленном для человека. Заслужил отдых!

— Почему вы до сих пор не одеты? — властный голос раздался настолько неожиданно, что Чмоки аж подпрыгнул. Говорит голос на всеобщем языке, которого в мире Аттала не знают... значит, тоже неместный и принимает Чмоки за кого-то, кто должен... одеваться? Ах, да, многие человеки скрывают свои тела под тканью.

Чмоки медленно встал, принялся водить взглядом.

— Да, да, в том шкафу одежда! — торопил голос. А Чмоки не торопился, он вообще в ступоре был — потому что голос звучал у него внутри! То есть, не один теперь беглец в человеческом теле. Такое случается, но почему именно с Чмоки?

— Вам стоит поспешить, — в голосе слышалось нетерпение. И пугающая властность.

Чмоки решил, что лучше подчиниться. Ситуация слишком неясная, а голос, похоже, разбирается в ней. Хотя и не до конца.

Очень знакомое ощущение, свежее... Да — как только что, когда встал на ступеньку, а она поехала. Первая реакция — замереть, ничего не делать, позволить себя нести.

Подошел к тому, что голос называл шкафом. Не сразу сообразил, как шкаф открывается — голос даже начал что-то говорить. Внутри свободно висели сложные штуковины из эластичных материалов — одежда. Потянул на себя крайнюю штуковину — и голос возмутился:

— Что вы делаете?! Хотите провалить миссию?!

Чмоки одернул руку, взялся за другую штуковину. Голос с неожиданным спокойствием спросил:

— Кто вы такой?

— Как это, кто? — Чмоки решил играть до конца.

— Та-ак. Вы не тот, в кого я должен был вселиться.

— Откуда вы знаете?!

— Откуда? К примеру, я могу спросить, что вы знаете о нашей миссии. Что вы можете ответить? Ничего! Это значит, что вы встали не на ту ступень. Или даже... Вы встали на ступени единства без разрешения! Иначе, почему вы не сказали сразу, что ничего не знаете о миссии? Почему вы не начали сразу одеваться? Вы не знали ничего о ступенях?

— Я... не...

— Ну что ж, узнать не поздно. На ступенях единства в тела подселяются дополнительные сущности. Лишние души, как вы, человеки, говорите. Сделать это без риска можно только при переходе из межмирья в какой-либо из миров, потому и были устроены ступени. А какую сущность подселят, зависит от ступени, на которую станешь, потому следует строго соблюдать очередность. Выглядит громоздко, но ничего лучшего придумать нельзя из-за технических сложностей.

— Влип, — пробормотал Чмоки. И что теперь делать?

Голос решил за него, холодно приказал:

— Возвращайтесь.

Чмоки вспомнил Запределье со всеми тамошними неудобствами — одни только сгустки застывшего времени чего стоит! Вспомнил свой побег — сколько сил было потрачено! Как долго ждал возможности! Вспомнил радость первой минуты в Аттала. И твердо ответил:

— Нет. Не хочу.

Голос был готов к такому ответу:

— Если бы вы просто сбежали в Атталу, то у вас был бы шанс скрыться. Пожалуй, и не стали бы вас преследовать. Насколько я понимаю, вы всего лишь сущность из Запределья, серьезных проступков совершить не успели. Разве что украли тело и незаконно использовали ступени. Наказание будет не слишком суровым...

— Всего лишь одиночное заключение!

— Возможно, вам сократят срок.

— Скорее, наоборот, добавят!

— По сравнению с тем, что вас ожидает, если откажетесь возвращаться, одиночное заключение любого срока, покажется приятным и необременительным.

Голос было очень уверенным, убедительным. Властным.

Чмоки растерянно мял в руках одежду. Неужели придется возвращаться? Да еще и наказание светит.

— Ну и как мне... возвращаться? — промямлил Чмоки. Только чтобы потянуть время. Он снова ощутил себя на движущейся лестнице, как будто поднялся на следующую ступеньку. От непонимания, что происходит, к отчаянию и безысходности. И, одновременно, сама ступенька тоже поднимается, везет Чмоки.

— Как вас зовут? — спросил голос.

— Меня? Чмоки.

— Да? На некоторых языках мира Аттала это означает 'прощай навсегда'. Так вот, Чмоки, советую вам не тянуть время. Для начала оденьтесь. Обратно по ступеням единства не спускаются, сами понимаете.

Значит, Чмоки все же увидит мир Аттала, хоть немного. Хотя бы будет, что вспоминать в Запределье.

Да, упустил шанс, единственный за всю вечность. Даже если когда-нибудь удастся еще раз сбежать из Запределья, мир Аттала к тому времени изменится, а то и вовсе перестанет существовать. Как бы его побольше впечатлений набраться напоследок? Или будет еще что-то, кроме безысходности, на лестнице есть ступеньки выше?

— Поторопитесь, — спокойно, с полной уверенностью в своей власти, приказал голос. Неужели он знает все мысли Чмоки?

Одежда оказалась не одной штуковиной, а многими.

— Для начала это, — командовал голос. Нет, не туда, на ноги. Вот так, правильно. И вверх до конца. Вот так. И быстрее, быстрее!

Чмоки попытался одеваться быстрее, и запутался, упал.

— А вот не надо спешить! — вдруг сказал голос. Чего это он, только что торопил... да и сам голос другой — звучит не властно, а, скорее, зло и вальяжно.

— Кто это? — резко, с нажимом спросил первый голос, властный.

— Я! — ответил второй голос, злой. Их в Чмоки двое теперь...

— И почему же это Чмоки не стоит спешить? — с пугающей мягкостью интересовался властный.

— А потому что мне тут хорошо.

— Ого! Я догадываюсь, кто вы такой. Немногие смогли бы обманом занять место на ступенях единства. Чмоки, если вы доставите эту сущность заинтересованной стороне, то получите не только снисхождение, но и помилование.

Тут злой, буквально, оттер властного, силой воли занял его место — Чмоки явственно это почувствовал:

— Значит так... как там тебя? Чмо! Имей ввиду, что если ты меня сдашь, то тебе все Запределье точкой покажется! Я все равно вырвусь, и уж отомщу, можешь мне поверить! Я...

Закончить злой не успел, его оттер властный:

— Чмоки, вы должны понимать, что вас неизбежно поймают. И вашей судьбе не позавидует никто.

— Не поймают! — оттер властного злой. — Я мир Аттала хорошо знаю, так укроюсь, что все ищейки всех миров не унюхают! Ты только меня слушай, Чмо...

Чмоки ощущал, что поднялся на еще одну ступень лестницы, от безысходности к надежде, выбор появился. Может быть, даже, одна из двух возможностей — послушаться злого или послушаться властного — хорошая.

— Даже если вы сумеете скрыться, — оттер злого властный, — я позабочусь о том, чтобы ваше тело недолго просуществовало в мире Аттала! Вы должны знать, что человекам требуется сон. Так вот, я не дам вам спать.

Что такое сон и, тем более, зачем он нужен человекам, Чмоки не знал, потому не слишком испугался. В отличие от злого:

— Только попробуй! Вот только начни!

— И что вы сделаете? Мне вы ничего сделать не можете.

— Я?!. Это... Это я сейчас не могу! А потом отомщу! Я так отомщу, что тебе...

— Что происходит? — послышался внутри Чмоки недоуменный голос. Уже третий.

— А это еще кто? — Чмоки не разобрал, чьи это слова, злого или властного. — Откуда взялся?

— Я честно ждал на своей ступени, когда меня перенесет в тело носителя. Меня перенесло сюда. Я приспособился не сразу, тело не совсем то, к которому я готовился. Настроился, а здесь вы. Что происходит?

— Сами видите, мы втроем в одном теле.

— Тогда надо возвращаться.

— Я тебе вернусь! — взревел злой.

Его немедленно оттер властный:

— Поскольку мы находимся в мире Аттала, то нам следует соблюдать местные традиции. А одной из местных традиций является так называемая демократия, согласно ей принимается то решение, которое устраивает большинство заинтересованных лиц. Из нас троих двое решили возвращаться. Так что...

Чмоки не выдержал:

— Раз по этой вашей... как ее там, демро... тракии надо всех заинтересованных считать, то и меня. Причем, я не четвертый, я первый, потому что я управляю телом.

— А не слишком ли вы дерзки и самоуверенны? — это властный. Привык, что все перед ним лебезят, не понимает, что сейчас разговаривает с беглецом, бунтовщиком, преступником.

— Не слишком, в самый раз. Потому что я телом управляю. Захочу, вернусь, захочу, не вернусь, смотря до чего договоримся. Пока что вы мне только угрожали, а ну-ка пообещайте что-нибудь.

— Я тебя в такие места отведу, ты и представить себе не можешь! — взахлеб начал злой. — Человекам знаешь, какие удовольствия доступны? У них же тела чувствительные, почти как у шрегоу!

— Вы не сможете в полной мере наслаждаться человеческим телом, зная, что вас ищут и могут найти в любое мгновение, — насмешливо перебил властный. — Я же предлагаю вам не только свободу, но и законное тело.

— Я вам не верю.

— Что?! — возмутился властный — раздавил бы Чмоки, если бы мог. — Вы утверждаете, что я лгу?!

— Да, я считаю, что вы лжете. Если я вернусь, вам не нужно будет выполнять обещание...

— Да вы просто не представляете, насколько важна моя миссия, — заговорил властный гораздо спокойнее.

— Тогда, может быть, выполним вашу миссию, а потом не будем возвращаться сразу? — неожиданно вступил недоуменный. — Я не против задержаться в Аттала. Кроме того, у меня тоже здесь дела.

— А что потом? — спросил злой.

— Выполним миссию, а потом решим.

Да, третий голос и третья ступень. Уже не грозят, а соблазняют, предлагают договориться, отложить решение.

— Не выполните, — вкрадчиво сказал еще один голос, четвертый уже.

— А ты кто?! — выкрикнули одновременно три первых голоса.

— А догадайся, — издевательски ответил вкрадчивый. Кому это он? Властному, потому что именно он заговорил:

— Ты все еще надеешься помешать миссии?

— И помешаю.

— Каким образом?!

Вкрадчивый промолчал. Но у Чмоки откуда-то взялась уверенность, что каким-то образом помешает, есть у него способы. К примеру, заорет в самый ответственный момент, чтобы у Чмоки рука дрогнула.

— Ты слишком далеко зашел! — с нажимом цедил властный.

— Нет, это ты слишком далеко зашел, — спокойно отвечал вкрадчивый. — Что будет с миром Аттала, если вы нарушите циркуляцию сил? Достанется всей Последовательности, вплоть до Запределья.

— Последовательности и так достанется, если ничего не делать!

— Кому ты это доказываешь? Мне?

— Нет, он это Чмо доказывает, — насмешливо пояснил злой. — Чтобы Чмо за миссию взялся.

— Не оскорбляй носителя, — посоветовал вкрадчивый.

Чмоки вскинулся:

— Это было оскорбление?

— Было.

— Никакому Чмо я не доказывал! — запоздало, но мощно возмутился властный. — Слишком много чести!

— То есть, ты не уважаешь Чмоки? — удивился вкрадчивый.

— Уважать Чмо? Он даже недостоин моего презрения! Всего лишь бестелесная сущность, бесполезная и никому ненужная, потому и отправили его в Запределье!

Чмоки разозлился:

— Ах так! Ну все...

— И что ты мне сделаешь? — с насмешливым превосходством спросил властный.

— Что сделаю? Например, когда меня поймают, я про тебя такого навру, что ты мне позавидуешь!

— Не поймают, — успокоил вкрадчивый. — Вам достаточно пойти в любом направлении наугад, несколько раз свернуть наугад, и вас уже не поймают. До сих пор никого не поймали.

— До сих пор такого, как сегодня, не случалось! — властный, похоже, растерял половину своей властности.

— И не такое случалось. И никого не поймали. Не умеете вы ловить.

— Так чего мы тут сидим? — обрадовался злой. — Пошли... это, сворачивать наугад.

Чмоки стал одеваться, вкрадчивый и злой советовали, как. Властный попытался дать неправильный совет, но был оттерт.

Четвертая ступенька. Нашелся выход, не все, но многое стало понятным. Ступень ясности. Правда, на лестнице может оказаться больше четырех ступеней...

— Что происходит? — неожиданно возник пятый уже голос, испуганный.

— Еще один, — сказали первые четверо. По-разному сказали, кто-то удивленно, кто-то раздраженно, кто-то насмешливо.

— Где моя половинка?! — закричал испуганный. — Мы были на соседних ступенях, я и моя половинка, моя... наши носители должны были стать на ступени очень быстро, один за другим, и мы должны были прийти в мир Аттала вместе...

— Вы что, повенчаны Судьбой?! — поразился вкрадчивый.

— Да! Повенчаны!

— Тогда надо возвращаться, — испуганно пролепетал злой — вот так неожиданность. — Нельзя стоять ну пути Судьбы. Я не собираюсь.

Чмоки ничего не знал про Судьбу, но если даже злой ее боится, то нет другого выхода, только вернуться. Что за несправедливость... Да, пятая ступень отмела всю ясность начисто — показала Чмоки, насколько все на самом деле сложно. Мельком показала, но и этого много.

Неожиданно дрожащий голос — который уже там по счету?! — выдавил:

— Я здесь.

— Половинка! — невероятно обрадовался испуганный. — Ты здесь! Но почему ты молчала?!

— Я не могла... я потерялась. Это же мужское тело, мужское сознание. Это ужасно... отвратительно! Я могу думать только об одном предмете за один раз... я могу его представить очень четко со всех сторон, но только один! А как только думаю про два предмета, мысль перескакивает с одного на другой, как в калейдоскопе! Это ужасно! Как вы, мужчины, живете?!

— Успокойся, — дрожал испуганный, — все хорошо, мы вместе... мы даже в одном теле!

— Мужское тело? — спросил Чмоки. — О чем она?

— А ты не знаешь, что человеки делятся на мужчин и женщин? — насмехался властный. — Ты, например, мужчина...

— Не говорите ему! — неожиданно встрял недоуменный. — Он начнет экспериментировать!

— Чего не говорить? — подозрительно спросил Чмоки.

— Не важно, — слишком нейтрально ответил злой.

— На самом деле очень важно, — рассудительно заметил вкрадчивый.

Чмоки ощутил себя еще одной ступенькой выше. Не так все сложно, как до сих пор казалось, а гораздо сложнее.

Продолжил одеваться. И услышал такое знакомое:

— Что происходит? — от еще одного голоса. Потом опять:

— Что происходит?!

— Да действительно, что происходит? — насел властный. — Откуда столько сущностей в одном теле?

Чмоки вздохнул:

— Кажется, я знаю. Когда я выбирался из межмирья, я очень спешил и... пробежался по ступеням судьбы. То есть, просто быстро прошел по ним, спешил... Я становился на многие ступени.

— Нет, я не верю! — взревел властный. — Не могу поверить, что бывают такие глупые сущности! Неужели непонятно, что ступени не просто так сделаны движущимися, а для того, чтобы можно было подняться, не сходя с одной ступни!

— Дали бы мне время подумать, — огрызнулся Чмоки.

— И что теперь делать? — заговорил недоуменный. — Нас же теперь неизвестно сколько соберется... Да все разные! Но хотя бы поперек Судьбы не идем. Ведь не идем? Эй, влюбленные, как вы там?

Никто не ответил.

— Может, они ушли, — предположил какой-то голос из новых. — Ей же здесь не нравилось... Так они могут уйти?!

И опять Чмоки почувствовал, что поднялся на ступень выше, как будто он увидел поселившиеся внутри его (хотя и краденного) тела сущности, а не только слышал их голоса. Понял, что они собой представляют.

Чмоки уже раскрывал рот, чтобы выкрикнуть что-нибудь яростное, но только зарычал.

Заговорил еще один новый голос:

— Не надо этого говорить носителю, пусть он думает, что мы не можем покинуть его тело...

— Молчи!

— Не буду я молчать! Нам надо уговорить носителя, чтобы он вернулся в межмирье — с телом проще будет, обратимся к ближайшему хранителю, расскажем, что к чему, а если в бестелесной форме, то придется тащиться через половину межмирья аж до...

— Да тихо ты, носитель слышит! Он слышит все, что ты говоришь!

Чмоки наконец-то вышел из ступора: — Так вы можете покинуть тело?! Вам просто лень куда-то там добираться?! А со мной знаете, что сделают, если вернусь?!

— Но, в конце концов, это вы во всем виноваты, — осторожно вставил недоуменный.

— Я виноват?! Меня отправили в Запределье только потому, что я был не нужен высшим сущностям, а всем остальным не было до меня дела! Это все остальные передо мной виноваты! А сегодня что?! То приказывают, то грозят, то удовольствия обещают, как будто я ради удовольствия существую! И врете постоянно, или недоговариваете! Так что пошли вы все!

Чмоки выдохся. Ожидал ответного взрыва, шквала ярости. Но единственным, кто заговорил (и то не сразу), был вкрадчивый:

— А ты силен. Всех разогнал, я удержался только потому, что ты на меня меньше других злился. Силен.

Знать бы раньше, что их всех можно выгнать. Хотя, против общества вкрадчивого Чмоки не возражал. Хорошая тот сущность, даже за Чмоки заступился. Только он один.

От лишних сущностей избавились, пора, наконец-то, насладиться миром Аттала.

И опять знакомое ощущение, как будто опять поднялся по ступеням единства из межмирья. А если вдуматься, то на самом деле стоял на месте, это ступень поднималась. Разве что в самом конце, когда лишние сущности из собственного (хотя и краденного) тела выгонял, это, можно считать, пробежался по лестнице наверх. Или, может быть, вниз...

В любом случае, сошел с одних ступенек и сразу попал на другие. А на те первые тоже с каких-то попал, просто не знал, что это ступеньки. И впереди наверняка еще будут.

Чмоки направился к выходу из помещения.

— А ведь у тебя появилась цель, — загадочно произнес вкрадчивый, — выпустить бестелесных из Запределья. Иначе ты будешь не лучше всех тех, кого только что выгнал. Такой же равнодушный.

Ну что ж, освободить собратьев — хорошая цель. И хорошо, когда есть цель, а не просто несут движущиеся ступени.

Лазарева Л.В.

Эскалатор 27: Эскалатор жизни для Семени Маиса

Жречество — тяжкий труд. Семя Маиса и не думал о том, пока бегал по двору жреческой школы. Там навещали его все больше мысли о почете и величии, о прекрасной одежде, тонкой выделке кож, страхе всего народа перед живым воплощением Кецалькоатля. О том, что даже властитель во время жертвоприношения не более, чем пыль под ногами верховного жреца. Он мечтал стать Голосом Бога! С Великой Пирамиды вещать народу повеления владыки. И никогда не думал, насколько это ответственно и тяжко для бренного человечка... Да что там — банально страшно! А если все хитрости вылезут наружу? Вот чего бойся-то...

Народу необходимо настоящее чудо, чтобы уверовать в божественную помощь. Однако солнечного затмения не предвидится еще два десятка лун, а больше в старинной копилке жречества не отыскать действенных зрелищ. Пришлось изобретать неведомое.

Семя Маиса сам не понял, откуда явилось бессонной ночью его воспаленному мозгу это сооружение. Наверняка бог услышал стенания своего слуги и пришел на помощь. По крайней мере, так думал Семя Маиса, раздавая наутро указания сообразительным мастерам и воинам. Конечно, младшие жрецы слушали его, боясь упустить словечко из указаний. Разумеется, разумные из народа все нарисовали, как следует, а дикие лесные люди, захваченные недавно молодым правителем по имени Гордый Орел, старались во имя божества, как умели, но... Кто поручится за результат?

Варвары, пришедшие из глухих лесов, вырезали половину здоровых охотников и увели в рабство столько же женщин и детей. А с варварами обрушились на голову оставшихся болезни. Потом пришли неурожай и голод — его брат-близнец. Младенцы у пустых грудей кормилиц не могли кричать и умирали от бессилия. Старики превращались в ходячие трупы — и лучше бы им лежать в земле, чем извращать поверхность земли таким уродством. А сильные мужчины лишились крепости рук, ослабли и высохли так, что едва способны были по нескольку человек выходить на охоту поблизости, чтобы прокормить себя и семьи. Женщины... Семя Маиса махнул рукой и отправился надевать жертвенное облачение. Он надеялся победить напасти, упавшие на голову его народа, поднять дух несчастных людей и обрести уверенность в завтрашнем дне.

Требовалось немедленно вернуть людям веру в божественный промысел. А для этого ему необходима эта штука. Семя Маиса называл ее именно так. И не раскрывал до поры до времени ее назначения. Ибо сам доподлинно знал лишь одно — она дополнительно возвышает его в глазах народа и утверждает, что надежды вот-вот исполнятся.

Солнце как раз падало на основную, переднюю часть Великой Пирамиды. Он, в его белых одеждах и его новой задумкой оставался белым пятном у подножия.

Семя Маиса мысленно обратился к Кецалькоатлю, моля его о помощи и встал на деревянную ступеньку, совершенно невидимую в тени всего строения. Люди, собравшиеся там, видели лишь его одежды и его золоченые сандалии, но не эту штуку цвета пирамиды. Он поднял руку, давая знак младшим жрецам, те в свою очередь махнули надсмотрщикам, которые приказали рабам крутить колесо с натянутой веревкой. Слегка вибрируя, так, что его ступни едва-едва задрожали, и малость покачиваясь на ходу, его изножье поползло вверх. Семя Маиса стоял с высоко поднятой рукой, в которой сжимал тончайшей обточки обсидиановый клинок для жертвоприношений.

Народ замер и дружно ахнул, заметив, что верховный жрец без посторонней помощи возносится на Великую Пирамиду. Его помощники между тем восходили наверх привычным способом — по огромным каменным ступеням, изъеденным временем.

Солнце поднималось к зениту. Веревки, наматывавшейся рабами на специальное колесо, пока никто не заметил. Жрец мысленно поблагодарил бога и сделал страшное лицо.

На вершине его ждало несколько десятков чужих воинов, приготовленных для жертвоприношения. А еще те, кто крутил колесо, тоже погибнут. Впрочем, надсмотрщики отправятся за ними — чтобы никто из народа не узнал о секрете вознесения Семени Маиса.

И вот, в тот самый момент, когда он, омываемый восторгом и ужасом толпы, сходил с трепещущей подножки на самый верх Пирамиды, знакомый громовой голос произнес прямо в его уши: 'Первый эскалатор в действии!' Никто, кроме него не услышал ничего, лишь резкий порыв ветра, налетевший внезапно. Семя Маиса ничего не понял и замер в ожидании разъяснений, но божество безмолвствовало.

Младшие жрецы привычно растянули первую жертву на выпуклом камне. Он поднял и опустил руку, направляя обсидиановое лезвие точно между ребер так, чтобы трепещущее сердце само легло ему в руку. Первый крик ужаса прорезал тишину, фонтан крови обагрил его лицо и одежды. Восторженный рев толпы взметнулся над лесом. И странное слово 'эксперимент' пришло ему в голову. Такое же непонятное, как и эскалатор. Он откуда-то точно знал, что злоключения, обрушившиеся на его народ — это причуды божеств, которые ради собственного развлечения устраивают различные испытания. Зачем? Ему этого знать не дозволено. Он, Семя Маиса, верховный жрец бога-твоpца миpа, создателя человека, покровителя жречества и науки Кецалькоатля, постарается лишь умилостивить божество жертвоприношением, чтобы не стало еще хуже. Ибо милы сердцам богов кровь и смерть...