Звон листвы, шелест листвы

Я — хранитель. Я стерегу периметр, окружающий сад. Мой сектор дозора расположен у самой границы, вдоль колючей проволоки, натянутой между огнеметными вышками. Здесь наши гибнут чаще всего. Но я не боюсь. Не боюсь отдать жизнь, защищая сад.

Он прекрасен. Особенно при свете заката, как сейчас. Когда пламя зари отражается в стальной листве, тихо звенящей на ветру. Когда цветы тоскливо тянутся к заходящему солнцу, впитывая фотоэлементами энергию угасающих лучей. Еще немного, и блестящие металлом лепестки сомкнутся на ночной покой. Пригнутся гофрированные стебли под тяжестью бутонов, и те устало опустятся к асфальту, заросшему сплавами различных трав и кадмиевым мхом. Во всем этом чувствуется мир, безмятежность, словно ничто не может нарушить царящий здесь порядок. И только лазерная винтовка в моих руках да вес молекулярной пилы за спиной не дают забыть о войне...

Не время любоваться, я должен нести дозор. Лишь гляну еще разок вон на ту клумбу, в последний раз. Ее смонтировали недавно. Приседаю на одно колено рядом с ней, глубоко вдыхая свежий запах контактной сварки. Тут и ландыши с литыми колокольчиками, и фиалки с гранеными лепестками. Астры, орхидеи, хризантемы.

И мои любимые розы.

Осторожно касаюсь острых колючек, чувствуя их легкую вибрацию — пульсацию жизни. Кажется, можно ощутить, как она струится по стеблю. Сверху вниз, от бутона до корней-проводов. Подпитывает энергетическую сеть сада.

Слышу тихое прерывистое гудение — где-то трудится дроид-жучок. Наверняка проводит диагностику растений, отмечает неполадки...

— Айвен! Прорыв в четвертом квадрате! Их очень мно...

Голос тонет в треске рации. В следующий миг раздается громкий сигнал тревоги. СИРЕНА-28 — значит, наступает крупный противник... Вскакиваю, одновременно переключая винтовку в боевой режим. Перепрыгнув клумбу, бегу мимо кустарника из никеля, вдоль виноградника, по дорожке между рядами вереска. Бегу, чувствуя, как удары ботинок об асфальт отдаются в колени.

Слышу крики, выстрелы. И слышу рев. Мощный, утробный. Рев дендроида... Я помню первое знакомство с этими отродьями зеленой природы. Воспоминания, пропитанные кровью и вонью горелой коры, смердящей как обугленная плоть. Странно, воздух пока чист, но я снова чувствую этот запах. Тяжелый, тошнотворный, он заполняет ноздри и рот. Перед глазами вновь загораются синие светящиеся точки...

Нам было по пять-шесть лет. Группе детишек из подземного города, отправленных на поверхность для работы в саду. Мы собирали виноград — шарики концентрированной энергии. Если их вовремя не снимать, сеть виноградника может сгореть от перенапряжения. Стоит отсоединить черную ягоду от грозди, и она тут же замерцает синевой от избытка энергии. Мы смеялись и говорили, что собираем звезды... Мы любили собирать виноград. И мы любили жизнь.

Все произошло внезапно. Эта была новая мутация дендроидов — с толстой жаростойкой корой, позволившей им быстро миновать огнеметные вышки, смяв заграждения. Никто не успел поднять тревогу. И помощь прибыла слишком поздно... Я помню окровавленный асфальт, покрытый россыпями синих звездочек. Развалины конструкций виноградника, похоронившие моих друзей. Выжил только я, с поломанными ребрами и раздробленным суставом запястья. Позже, лежа в подземном госпитале, я уже знал, что не буду ни садовым инженером, ни технобиологом...

Я поклялся стать хранителем.

Громкий свист. И взрыв. Кажется, это кто-то ввалил по неприятелю ракетой. Так и есть — выскочив из зарослей металла, вижу, как вдалеке рушится на спину древесный гигант. Объятый пламенем и черным дымом, он тянет к небу щупальца-ветви. С ревом пытается встать. Не думая, на голых рефлексах, целюсь и жму на гашетку. Рев мгновенно обрывается, утонув в лазерном сиянии. Один готов, но врагов еще много — чувствую, как вздрагивает асфальт под их поступью.

— Айвен!

Обернувшись на крик, вижу Стефана, моего напарника. Он стоит на крыше урановой теплицы и указывает мне дулом ракетницы на юг. Туда, где сквозь прорыв в колючей проволоке наступает противник. Даже разорванная и обесточенная, проволока не сдается. Опутывает ноги-стволы, вонзая в кору стальные зубы. Гибнет, но задерживает врага. Вот один из них хватается за опоры огнеметной вышки. Она щедро поливает его пламенем, но он упорно, с яростным рыком наваливается на нее всем весом. Ему на помощь спешит другой великан, словно не чувствуя ракет Стефана и лучей моей винтовки. Со стоном гнутся опоры, рушатся балки. Секунда, и вышка валится на бок, поднимая огромное пылевое облако. Валятся и оба дендроида, добитые ее последним огнем.

Где-то вдалеке раздается рокот пулемета. Откуда стреляют — не пойму, но отчетливо вижу, как из одного наступающего чудища вылетают дымящиеся щепки. Наверно, это Грегор, кто еще среди нас любит старинные пулеметы и автоматы? Только пули он использует прогрессивные — с токсической начинкой. Напичканный ими древозверь со стоном падает. Бьется в агонии, дробя асфальт и ломая собственные ветви. Взмахом лазерного веера я прекращаю эти безумные муки.

Грохот, лязг — еще одна вышка превращается в руины. Хорошо, что огнеметами наверху управляют роботы. Еще пару лет назад это делали живые люди. Но гибли они слишком часто... Сквозь пыль и черный дым вижу темный силуэт дендроида, кажется, последнего на этом рубеже. Чудище минует развалины вышек, колоссальными шагами сносит заросли серебра, направляясь ко мне. Слышу грязную ругань Стефана — кончились ракеты. И у меня заряды на исходе...

— Отступаем! — кричу я, но мой голос тонет в оглушительном реве древозверя. Он уже близко, отчетливо вижу рельефную текстуру его коры, желтые и зеленые пятна мха. Вижу, как раскрывается трещина-пасть, а в черных глубоких глазах отражается блеск винтовки, дрожащей в моих руках.

Страх вгрызается в пересохшее горло. До боли жму на гашетку, но ослабевшие лазерные вспышки оставляют на противнике лишь темные дымящие точки. В нос ударяет запах обугленной коры. А в глаза просачивается чернота, пронизанная искорками синих звезд...

Время замедляется, лишь сердце бьется все быстрее. Не могу двинуться с места. Лишь руки тренированными автоматическими движениями прячут винтовку и стягивают со спины молекулярную пилу... Совсем близко раздается мощный хлопок. Это Стефан, спрыгнувший с теплицы, ударил в спину древозверя из пневматического молота — мощного оружия ближнего боя, похожего на баллон с раструбом. Дендроид с рычанием шатается. Разворачиваясь, яростно размахивается тонкими и длинными пальцами-кольями... Стефан роняет оружие. Падает на спину, хватаясь за пробитую глотку и захлебываясь кровавыми пузырями.

Кровь. Запах коры. Мерцающие во тьме синие точки. Все это вытесняет из моего сознания чувство времени и реальности. Странно, какое-то мгновение назад мне казалось, что гнев и ненависть обугливают мое сердце, сжигая страх. Теперь же я не чувствую ничего. Лишь — как вибрирует оружие в моих руках, пока его зазубренный диск с визгом набирает обороты... Прыжок вперед, удар — пила оставляет на боку чудища длинную борозду. Меня обдает фонтаном опилок и каких-то густых черных капель. Кровь дендроида? Древесный сок? Что бы это ни было, я не остановлюсь, даже если эта мерзость зальет все вокруг. Скачком уклоняюсь от чудовищной лапы, целюсь пилой в ревущую пасть...

От второй атаки уклониться не успеваю. Хруст ребер, жгучая боль в груди. Отлетев от мощного удара, я тут же пытаюсь подняться. Но падаю на колени, задыхаясь... И все же я победил — противник отчаянно ревет, стараясь выдернуть из пасти застрявшую пилу. Все еще жужжащая, она вырывает из его утробы брызги щепок. Дергаясь из стороны в сторону, он врезается в стену урановой теплицы, спотыкается о бордюр клумбы. И с грохотом падает, вздымая бетонную пыль.

Тишина. Сплюнув краснотой, нахожу силы подняться на дрожащих ногах. Закат по-прежнему отражается в листьях. Только ветви их — покорежены, словно в застывшей агонии. Искрят втоптанные в асфальт цветы. Плачут электролитом сломленные деревца. Не уберег я свой сектор. Не уберег... Хромая, нахожу Стефана. Щупальца крови из дыры в его горле обнимают шею, грудь. Остекленевшие глаза смотрят в небо. Дрожащей рукой опускаю бледные веки. Спи спокойно, хранитель...

Мы так и не познакомились ближе. Не позволено хранителям близко дружить. Лишь имя, закрепленный квадрат и радиопозывной. Лишние чувства мешают нести дозор — так нас учили, так воспитывали... Тогда почему мне столь тяжело унять бушующую в груди пульсацию? Плохой я хранитель. Сектор не спас, чувствам поддаюсь. Это я должен лежать не дыша. Не этот парень.

Зря я тогда выжил, хренов собиратель звезд!

Чья-то рука сжимает мое плечо.

— Айвен?

Не оборачиваюсь. Узнаю голос командира, его тяжелую ладонь. Но встать и отдать честь не собираюсь, могу лишь процедить сквозь зубы:

— Почему? Почему нас было здесь так мало?! Куда ушли остальные?

— Отвлекающий маневр. Группа древозверей атаковала периметр в этом секторе, чтобы отвлечь нас от северной части сада. А именно на него спустя пару минут ринулись их основные силы. Почти всех перекинули туда. Бойня была жуткая.

Вокруг уже суетятся наши. Разбирают развалины, пытаются распилить мертвого дендроида, чтобы убрать его по частям. Мимо проносят носилки с Грегором, он жив, только без сознания. Веки его дрожат, а из переломанной руки сквозь бинты сочится кровь. Не скоро он вновь зарядит пулемет.

Кто-то с паяльником пытается восстановить деревца. Кто-то разбирает безнадежно сломанные растения на запчасти. Только все это происходит вдали от моего сознания, словно в мутном сне. Я уже не замечаю, куда на носилках уносят Стефана, не разбираю слов командира. Шатаясь, я встаю и бреду меж руин туда, где прежде росли мои любимые розы. Но нахожу лишь груду изуродованного металла. Их колючки до сих пор остры. Подняв один из поломанных цветков, я сжимаю его в кулаке, чувствуя, как сквозь пальцы течет красная теплота. Словно верю, будто могу спасти умирающую розу своей кровью. Словно верю, что могу сохранить хоть кого-то...

Плохой я хранитель. И глупый. Нужно отнести цветок в свой отсек, подключить в сети, изучить неисправности. Быстро, пока еще не поздно.

— Айвен! — Кричит издалека командир. — Через десять минут собираемся внизу, есть важные сведения. Поторопись!

Да, я должен поторопиться. Прежде чем начнется брифинг, я должен успеть в свой отсек. Я — хранитель. И хоть чью-то жизнь, пускай даже такую маленькую, я сохраню.

* * *

— Стоп! Увеличь этот кадр!

Слушаясь командира, хранитель по имени Ник пальцами стучит по клавиатуре. Изображение на стене серой комнаты брифинга вырастает в несколько раз. Семеро хранителей, которых всего час назад было двенадцать, затаив дыхание, смотрят на экран. И мне трудно отвернуться от происходящего на нем ужаса.

— Перемотай назад и повтори в замедленном режиме.

Мы видим, как асфальтовая гладь между двумя теплицами оскаливается зубастыми трещинами, затем взрывается крупными кусками. Сквозь облако пыли вырисовываются толстые щупальца-корни. Они извиваются, поднимаясь из пролома все выше. Вот одно из них задевает камеру под крышей теплицы, и картинка вздрагивает, перекосившись. Качество записи тут же падает. Но четкости все же хватает, чтобы разглядеть, как щупальца потянулись к человеку, прибежавшему с огнеметом. Это хранитель, и гибнет он спустя две секунды. Гигантские корни с размаху сбивают его на землю. Опутав руки и ноги, затягивают в пролом, оставляя на асфальте кровавую полосу. Видео без звука, но мне кажется, что истошный крик несчастного вибрирует в моем сознании. Заставляет до боли сжать подлокотники стула.

— Эта запись с Гарден-17, на другой стороне планеты, — поворачивается к нам побледневший командир, — связь с ними пропала три часа назад. Отряд хранителей из соседнего сада на помощь не успел. Гарден-17 полностью разрушен. Половина персонала сада уцелела, спрятавшись в своем подземном городе. Но они остались без источников энергии и пищи.

Все молчат, потупив взгляды. Это труднее всего — сидеть, сложа руки, и знать, что не можешь помочь. Ведь как можно надеяться спасти кого-то, когда мы не в силах уберечь самих себя? Незанятые стулья стоят в стороне под стенкой, как символы нашего бессилия. И поражения. Пусть оно еще не наступило окончательно, но его леденящее дыхание уже касается наших сердец. Сколько раз, сидя здесь, мне приходилось с тревогой думать о том, чьи стульчики будут пустовать уже завтра? Нет, уж легче сойтись один на один с дендроидом, чем позволить таким мыслям пожирать меня изнутри.

Про тварь на экране никто не спрашивает. Ясно ведь — новая мутация, новое порождение зеленой природы, мстящей человеку за прошлое. И настоящее. Одно лишь настораживает сильнее прочего. Впервые появилось чудовище, нападающее из-под земли. Нет, были, конечно, черви-лозы или гигантские скарабеи, способные прятаться глубоко в землю.

Но чтобы "проплыть" под асфальтом и пробить его в удобном для атаки месте...

— Если верить аналитикам, — прерывает командир тягостную тишину, — скоро эти особи доберутся и до нас. Эта тварь, — указывает он на экран, — не единственная из новых. Нам прислали целую картотеку для тщательнейшего изучения. Мы не ученые, анатомия, метаболизм и прочая дребедень нас не интересует. Главное — усвоить методику уничтожения. Этим мы и займемся в ближайшую пару часов.

— А кто будет нести дозор на поверхности? — удивляется хранитель Верз позади меня.

Командир отвечает не сразу:

— В дозоре скоро не будет нужды. Мы покидаем этот сад...

Эвакуация! Слово, хлестнувшее по нашим душам жесткой плетью.

— Мы отступаем?! Но как? Почему?! — вскакивают с мест несколько хранителей.

— Не время для вопросов... Таков приказ! Я понимаю, все мы имеем право знать. Но сейчас необходимо сосредоточиться на главном. К утру прибудут транспортные вертолеты. Мы должны обеспечить безопасность посадки и погрузки. А для этого необходимо патрулировать район вокруг сада как можно большим радиусом. И готовы мы должны быть к чему угодно. На помощь к нам уже спешит отряд хранителей из Гарден-22 по соседству. Их сад уже эвакуирован.

Так значит, внешний патруль. Что ж, на войне как на войне. Не время для вопросов. Но сад... Как мы можем бросить его? Бросить навсегда... Я отказываюсь верить в это. Но и ослушаться не могу. Чувствую напряжение других хранителей. Скрипят сжатые пальцами подлокотники их стульев. Лица ожесточенные.

Командир, пытаясь не выдать дрожь в руках, отстраняет Ника и сам подсоединяет к компьютеру следующую флеш-карту. На экране появляется другая тварь — огромный пучок мха на длинных паучьих лапках. Ниже строка за строкой показываются боевые характеристики, сильные и слабые места.

Смертельно ядовитый...

Зрение — тепловое...

Скорость, маскировка, тип защиты...

Все снова молчат. Теперь уже погруженные в изучение нового врага, с которым, возможно, придется столкнуться уже через пару часов. Горечь предстоящей разлуки с родным садом, тоска, боль за погибших товарищей. Все это должно уйти на второй план. Ведь это война. Не время для вопросов.

* * *

Я иду по коридору опустевшего подземного города. Иду не торопясь, знаю — больше сюда не вернусь. Звон металлических решеток под ногами, гул вентиляции, потрескивание люминесцентных ламп. Звуки, знакомые с детства, удерживают меня здесь, не хотят прощаться. Но я должен... И хотя говорят, что подземные города все похожи, я почему-то знаю, чувствую — ни один из них никогда не станет для меня таким родным, как этот.

Прохожу мимо ботанических цехов, лаборатории, энергоузла. Раньше в этих стенах проводили селекцию, выводили новые сплавы живого металла. Чуть дальше, за складом атомных семян — распределялась энергия, поступающая из сада. Тут же проводили синтез необходимой материи, пищи.

"Сад — это наша жизнь. Наша жизнь — это сад". Таким был первый урок в начальной школе. С этими словами мы брались за руки, поднимаясь в лифте на поверхность собирать виноград...

Синие звезды...

Но сейчас здесь тихо. Ни голосов, ни шума работ. Хоть бы юркнул в коридоре кто-то задержавшийся, как я, не желающий уходить. Хоть бы чертыхнулся кто-нибудь вдалеке... Никого. Все уже на поверхности. Один я, вопреки приказу, задержался. И не ради воспоминаний...

Дверь моего отсека бесшумно открывается. Ну, вот и славно, маленькие поломки на стебельке розы почти зажили. Она лежит на столе, подключенная проводками к сети, чтобы не завяла. Поврежденный бутон я починил еще перед брифингом. Аккуратно отсоединяю проводки, бережно вставляю цветок за кевларовый ремешок бронежилета. Приходится и винтовку с пилой перевесить на другое плечо, а то задену ими ненароком.

Все, нужно поторопиться, только... Что-то я еще позабыл. Верно — мою любимую маленькую книгу. Она лежит на полке, дисплеем вверх. Проверив уровень зарядки батареек, я прячу ее под жилет, в карман комбинезона. И ухожу.

Ощутив пальцами пластмассу и выпуклые кнопки книги, я вновь поддаюсь нахлынувшим воспоминаниям о том дне, когда впервые взял ее. Взял здоровой рукой, так как другую сковывал гипс. Это был день, когда я только начал приходись в себя после первого знакомства с дендроидами. Так давно...

Я вновь вижу себя маленьким, на больничной койке. Уколы, мучительные процедуры. И невыносимая боль за погибших друзей. От всего этого я убегал в миры сказок столь невероятных, как и древних. Среди них не было тех историй, которые рассказывают детишкам нынешние матери. Ни россказней о волшебном цветке, чьи лепестки из цветных сплавов исполняют желания. Ни баек о бобовой проволоке, вырастающей до неба... Меня, маленького Айвена, пленяли миры, обитатели которых жили в гармонии с зеленой природой. Фантастические существа, что по всем законам должны быть мерзкими и ужасными, но почему-то оказавшиеся такими интересными. Крохотные люди с крыльями доисторических бабочек, говорящие звери, девы с рыбьими хвостами...

И ожившие деревья.

Позже, обучаясь делу хранителя, я забил память книги учебниками об оружии, тактике, приемах боя. Однако сказки не удалил. Пусть я их больше не читал, пусть больше не верил в них. Но сохранил.

Помню слова старого доктора, подарившего мне книгу:

— Держи, малой! И хорош реветь, не девочка. Еще в хранители собрался...

— А... А что это?

— Книжка. Старая, но еще рабочая. Радуйся — такая не у каждого твоего сверстника есть! Мне уже ни к чему, зрение не то. Погодь, а ты читать хоть умеешь?

— Умею! Ой, больно...

— Осторожно, гипс не дергай. А ну-ка, почитай мне вслух! Включается она вот так...

Мой отсек остается далеко позади. Двери грузового лифта со скрежетом расходятся, приглашая внутрь своего последнего пассажира. Темные стены кабины, кажется, еще помнят малышей, взявшихся за руки... Прощай, мой город. Спасибо, что отпускаешь меня. Спасибо, что прощаешь... Вот только удастся ли проститься с садом?

Ведь сад — это наша жизнь. А наша жизнь — это сад.

* * *

Половина растений почти демонтирована. Они по частям и деталям разложены в ящики и контейнеры, ожидающие погрузки на вертолеты. Взволнованный воздух наполнен ревом их двигателей. Летательные аппараты садятся на расчищенные площадки, где еще совсем недавно к небу тянулась растительность. Теперь там лишь голый асфальт, усеянный пустыми гнездами под штекеры корней.

Оставшуюся половину растений придется бросить. Они все еще радостно звенят листвой, все еще верят людям, предавшим их. Пройдет чуть меньше суток пока они попытаются понять, отчего стало так тихо и одиноко. И лишь когда древесные отродья нападут на беззащитный сад, небо услышит в стоне крушимого металла отчаянное "Почему?!".

Позади меня консервируют шлюз подземного города. Я медленно пробираюсь сквозь толпу, мешанину лиц. Кто-то носится с ящиками, вещами, кто-то заканчивает демонтаж растений и рабочих конструкций. Всюду крики, неразборчивые голоса, детский плач. Организовывается очередь на погрузку в вертолеты. Проталкиваюсь сквозь кипящую массу людей осторожно, чтобы не повредить розу. Пытаюсь отыскать ту, что поможет ее спасти, ту, кто...

— Айвен?

Кто-то хватает меня за руку, уводит в сторону, подальше от толпы.

— Селин...

Мы останавливаемся, спрятавшись за избежавшими демонтажа высокими зарослями медного кустарника. Я и Селин, технобиолог, которой я доверяю больше всего...

— Айви, тебя искал твой командир. Очень злой!

— Да, я выключил связь...

— Но зачем?

Ах, Селин, как тебе объяснить? Когда-то давно ты встретила меня, шляющегося мимо ваших лабораторий, и я не смог объяснить, что там делал. Позже это повторялось в испытательной оранжерее, в селекционном корпусе, в биокузнице... Нет, конечно, я не молчал. Лгал, мол, интересуюсь, да что там, восхищаюсь невероятными процессами, волшебными и непостижимыми для тупого вояки. Хотя в реальности они переставали для меня существовать, когда мне удавалось отыскать тебя. Возможно, я и сейчас не решился бы сказать правду, если бы не боялся, что наша встреча может быть последней.

— Этот цветок... Я хочу, чтобы ты увезла его отсюда... Сохранила.

— Айви...

Она принимает розу, слегка краснея и пряча глаза за темной челкой.

— Ты же знаешь, — говорит она, — вывозят лишь наиболее энергетически важные культуры... Святой Вэлдон! У тебя все руки исколоты! А колючки в засохшей крови...

— Ерунда, Селин. Это я чинил... Пообещай, что позаботишься о нем. Это не просто цветок, это память, символ. Нашего сада.

Она смотрит на меня удивленно и застенчиво одновременно. И снова опускает взгляд.

— Все так не вовремя. Я должна быть на погрузке, ты — со своим отрядом...

— Пообещай...

— Обещаю, Айви... И ты обещай. Что вернешься.

Последние слова она произносит, глядя в глаза. Никогда не забуду ее взгляда, ее глаз. Серых. Как тающий лед. Как пасмурное небо. Как сталь звенящей листвы...

— Я обязательно вернусь...

И ухожу. Меня правда ждут. Братья-хранители, я виноват перед ними.

— Айви, подожди! — кричит Селин.

Медленно оборачиваюсь, чуть сбавив шаг.

— Я как-то читала... Когда-то люди дарили друг другу живые цветы, живые как те, за периметром... Ты веришь в это?

Толпа поглощает меня. Уносит прочь...

Я словно потерял волю, человеческий поток легко уносит меня далеко. Мысленно я еще там, с Селин, держу ее за руку и говорю то главное, что так и не смог сказать.

Но она поняла. Она все поняла...

Как-то не думая, двигаясь автоматически, я пробиваюсь к внешнему периметру сада. Туда, где должны находиться другие хранители. Так и есть, они по очереди садятся в боевой вездеход, стоящий на восьми колесах у колючей проволоки. Командир замечает меня, когда я подхожу ближе. Он не произносит ни слова, лишь на миг обжигает злобным негодующим взглядом. Всего на миг, затем спокойно говорит, хлопая меня по плечу:

— Давай, Айвен, мы ждали тебя.

Занимаю свое место в металлической утробе машины. Нас семеро, вместе с командиром. Разумеется, он и садится за штурвал вездехода. Грегор, даже с загипсованной рукой, лучший оператор орудийной башенки на крыше. Его место у пульта управления огнем. Я, Верз и Керк, Ник и Эскель занимаем сиденья вдоль стенок кабины и пристегиваемся ремнями. Наше время настанет, когда прозвучит соответствующий сигнал и автоматически откроются боковые бойницы... Нас семеро, но сидений в кабине гораздо больше. Пустое место слева от меня раньше всегда занимал Стефан. На широком подлокотнике вырезана ножом буква "S". Дальше были сидения Ламберта и Фредерика. Справа — Курта, Микаэля...

Мы отомстим за вас, братья. Отомстим.

— Обстановка следующая, — поворачивается к нам командир, — вертушки всех и вся за раз не унесут. Будет несколько рейсов туда и обратно. Мы улетим последними, заехав в вертухи по аппарелям. На все это уйдет больше десяти часов. Сад и весь его персонал сейчас уязвимы как никогда. Поэтому теперь мы будем патрулировать периметр не внутри, а снаружи. По ту сторону сада уже вовсю катается отряд из Гарден-22. Пока спокойно.

Взревев и качнувшись на амортизаторах, машина трогается вперед. Чувствую, как вибрирует сиденье подо мной. Обзорные дисплеи находятся у Грегора и командира, но по пошатыванию кабины я угадываю, как мы съезжаем по наклонной дорожке к воротам. Минуем по ухабам огнеметные вышки. И тихо двигаемся по ровному мягкому грунту.

Все, мы вне периметра. Стальную створку бойницы пока не открываю, и так известно, что снаружи. Черная пустошь, кольцо выжженной и отравленной земли вокруг сада. Нейтральная территория, где не растет ни зелень, ни металл. Мегатонны ядовитого топлива потребовалось предкам, чтобы раз и навсегда оградить себя этим барьером от мерзких растений, засыпающих все вокруг своими спорами и семенами.

— Пока чисто, — говорит Грегор, осматривая местность в перископический прицел.

Сквозь рычание двигателей слышится рокот улетающих вертолетов. Первая партия уходит... Тройка вертолетов да один или два вездехода на каждый сад. Как мало у нас осталось от того, чем обладали наши предки. Были времена, когда наши машины владели небом и землей. Водными просторами и даже ближним космосом. Это было задолго до войны, задолго до открытий великого Эрика Вэлдона... Непроизвольно моя рука тянется под бронежилет, где в кармане комбинезона прячется книга...

— Ну-ну, малыш, читай дальше, — оживает в памяти голос доктора.

— Эммм... искусственные клетки на ме... металлической основе. С добавками фосфора и кис-ло-ро-да. Способные к ме-та-бо-лиз-му и реге... рене... регарац...

— Регенерации.

— Точно! А что это?

— В школе, когда выздоровеешь, тебе все подробно объяснят. Это пропусти, следующий абзац.

— ...Аналог молекул ДНК... Ой, не тут... Профессор Вэлдон спас весь мир от продоволь... ственного и энергетического кри... кирзиса...

— Кризиса. К примеру, это то, что у тебя сейчас с рукой. Ясно?

— Нет.

— Ладно, давай дальше.

— Дядя Док, я устал. Давай лучше сказку. Ту, про энтов. Которые как дендроиды, только хорошие, добрые. Или про башню и алые розы, которые поют.

— Нельзя одни сказки читать. Да и не сказки это, а уцелевшие отрывки великих вещей из глубокого прошлого. Авторы, к сожалению, неизвестны.

— А почему?

— Давно они жили, тысячи лет назад. Историки сейчас такое не выясняют, всем безразлично. Один я, пожалуй, стараюсь сберечь древние записи. И ты тоже сбережешь! Слышишь меня, шкет? Зачем я тебе книгу подарил, а?

— Ладно, дядя Док... Давай все же почитаем про энтов! Или про башню с розами!

— Ох, Айвен-Айвен...

Машина дергается на рытвинах. По времени, мы должны уже были проехать вокруг сада половину маршрута. Время? И правда — прошел целый час. А мне казалось, воспоминания завладели мной лишь на пару минут. Эх, время. Как сильно его течение зависит от нас самих. И каждый коротает его по-своему. Вот, например, Верз и Эскель уже задремали. Нервы у них, стальные, как кедровые ветви. Не то, что у меня. Грегор ворчит о том, почему ему не позволили взять его пулемет, а всучили дрянной лазерник.

Внезапно ворчание сменяется серьезным тоном:

— Вижу противника, — докладывает Грегор, — дендроид-эспер, средней величины. Два километра на запад.

— Двигается к нам? — спрашивает настороженно командир.

— Нет, на восток.

— Не стрелять, пусть валит. Не будем их провоцировать.

И время тянется дальше. Медленно, в ритме капель пота, стекающих по лицу, по шее, за воротник. Это полдень так сильно разогрел стенки машины. Стенки из неживого металла. Он не дышит, не впитывает свет, обращая его энергию. А просто нагревается... Спустя полчаса уставшего Грегора сменяет Керк.

И долго высматривать ему не приходится.

— Противник! Трое! Семьсот метров с юго-запада! К нам!

— Вижу, — отвечает командир, — что это они несут?

— Кажись, камни...

— Святой Вэлдон! Держим дистанцию, вали зажигательными!

Ш-ших, ш-ших! Одна за другой уносятся две ракеты. И тут же раздаются два взрыва, с секундным интервалом.

— Один есть! — кричит Керк.

Эх, видеть бы! Не могу я так просто сидеть! Верз и Грегор вдвоем отводят с бойницы скрипящую стальную створку. Взволновано припадают к узкому проему. Вторая бойница слева от меня, совсем рядом. Не могу удержаться и следую примеру товарищей. Однако снаружи не вижу ни врагов, ни даже горизонта, а огромный вращающийся в воздухе кусок скалы...

Мощный удар едва не опрокидывает вездеход. Командир что-то кричит, но его голос тонет в оглушительном звоне, сотрясающем кабину. Вижу Керка, лежащего на полу, и только сейчас замечаю, что ремни моего сиденья лопнули, а от падения меня уберегла инерция движения вездехода. Остальные вроде целы, лишь Грегор стонет, держась за треснутый гипс.

Командир с руганью разворачивает машину. Увеличивает скорость.

— Керк, мать твою! Стреляй!

Вернувшись к огневому пульту, тот лишь качает головой, испачканной в крови:

— Эта сука попала по башне. Механизм заклинило.

Командир яростно ударяет по кнопке — с лязгом открываются остальные бойницы. Звучит пронзительный сигнал. Синхронно, как один, мы кидаемся к проемам. Сквозь прицел винтовки я вижу, как мимо нас проносится черный горизонт с тонкой зеленой полоской вдалеке. Противника не вижу, лишь слышу громкую отдающуюся эхом поступь.

Близко, где-то совсем близко.

Вот! Не успеваю толком рассмотреть огромный темный силуэт, как он уже исчезает в ослепительном лазерном мареве. Три луча, мой, Ника и Эскеля одновременно бьют по древесному гиганту. Черный дым, пропитанный жутким ревом, взрывается облаком, когда враг с треском падает на землю.

Что-то проносится сверху. Еще один камень. Хвала Вэлдону — мимо.

— Остался последний! — Не разберу, кто кричит. — Самый большой!

Да, он огромен. Каждый шаг подобных стволам ног приближает его к нам на добрых три-четыре метра. И, кажется, даже сквозь тряску машины четко ощущается, как содрогается земля. Все сильнее и сильнее.

— Черт! Он бежит! Заходит сбоку!

Два, три, четыре луча сияющими стрелами превращают древесную плоть в обугленную корку. Рев жуткой невыносимой боли и ярости заглушает двигатели вездехода. Но противник движется дальше. Быстро, неумолимо.

— Тормози! — одновременно кричат Керк и Эскель. — Столкнемся!

Резкий и мощный толчок сбивает меня с ног. Ударившись лбом о стенку кабины, я вытираю кровь со лба и вижу, как снаружи останавливается бешеная скачка горизонта. Неужели командир затормозил? И куда упала моя винтовка? Странно, мы стоим, но движки по-прежнему рычат. Только как-то натужно, взахлеб. И глохнут.

— Какого... — шепчет командир, — я не тормозил! Не тормозил!!!

Что-то мелькает снаружи. Что-то длинное, тонкое. И не одно.

— Закрыть бойницы!!!

Поздно. Десяток корней-щупалец врываются внутрь с разных сторон. Удары, хруст, сдавленные крики. Не знаю, как я оказался в дальнем конце кабины, наверно сюда меня отбросило резкой остановкой. Не знаю и как пила уже перекочевала со спины в правую руку. Рефлексы опережают сознание... Грегор истошно кричит, опутанный корнями, прямо передо мной. Бросаюсь на помощь, одновременно включая пилу.

И падаю, поскользнувшись в лужице чего-то теплого, блестяще-красного. Это кровь Эскеля. Он лежит рядом, под правым рядом сидений, а пара тонких щупалец резвится в его плече, пронизанном насквозь. Он смотрит на меня остекленевшими глазами. И молчит. Мертвые не кричат.

Словно плетью, в мой бок ударяет длинный изогнутый корень, покрытый кровью и землей. Боли нет, есть лишь инерция удара, уносящая меня под левый ряд сидений. Едва успеваю выкинуть руку, чтобы не раниться собственной пилой. Черной змеей противник пролазит ко мне между сидений, но я останавливаю его взмахом жужжащего круглого лезвия.

Выбраться из-под сидений не успеваю — передо мной падает Грегор. Его голова неестественно откинута... Ползу под сиденьями в переднюю часть, туда, где командир вел машину. Пол подо мной дрожит от топота, кровь растекается по нему гигантскими амебами. Они подкрадываются ко мне, пропитывают комбинезон мерзкой хлюпающей теплотой. Слышу крики Керка и Верза:

— Не стреляй! Замкнутое пространство! Все сгорим!!!

И тут же раздается тонкий сигнал нагреваемого излучателя, готового к выстрелу. Это винтовка Ника, это она так по-особому звучит... Яркая багровая вспышка пронизывает щели между сиденьями. Спину обдает жаром, а на пол сыплются искры и дымящие обрубки щупальцев.

— Ник, осторожно! Нииик!!! Заберите у него винтовку, он тронулся!

Следующие несколько секунд наполнены алым сиянием и нечеловеческими воплями. Запах гари и обугленной плоти ударяют по носу. Спасаясь от невыносимого жара, я забиваюсь глубже под сиденья, прижимаюсь к стенке кабины, закрываю лицо. Кровавые амебы шипят, пузырятся...

Все останавливается внезапно. И шум, и сияние, и жар. Сразу после секундного звяка винтовки о пол. Запах каленого металла, вонь жареной плоти. Они толстыми червями заползают в ноздри, все глубже и глубже, пробираются в глотку, извиваются между небом и языком... Сгибаюсь пополам, обняв колени, и пытаюсь унять вибрирующую тошноту...

Выбравшись из-под сидений, встаю на дрожащих ногах. Вешаю пилу обратно за спину, не нужна она больше. Все погибли. И чужие, и свои... Дымит обивка сидений. Потрескивают остывающие стенки. Керк и Верз лежат с обожженными лицами. Их почерневшие щеки покрыты мутью вытекших глаз.

Куски щупальцев-корней. Они всюду, темные и дымящие. Их обладатель, тварь напавшая из-под земли, вероятно, ушла. Это она тогда затормозила вездеход, обхватив его за кузов... Командир. Он по-прежнему сидит за штурвалом. Значит, погиб самый первый, не успев даже вскочить. Так и есть, из проломанной приборной доски торчит острый корень, пригвоздивший командира к спинке сидения.

Рядом, у входного люка, лежит Ник. Его рука оторвана, а рядом валяются остатки винтовки, развороченной взрывом от перегрузки. Эх, Ник, как же так? Почему? Нет, я не верю в то, что хранитель сошел с ума от ужаса. Наверно, эти щупальца заражают какой-то психотропной гадостью... Или...

Не знаю, что со мной. Не знаю, как могу так спокойно видеть это. Быть может, я до сих пор не верю в произошедшее. И в то, что все погибли, и в то, что жив я. Или уже просто сам тронулся, и не способен воспринимать действительность. Апатия, темная, безумная. Боль и лишения, наконец, сломили мой рассудок. Лишь дрожь в руках да рваный ритм в груди еще напоминают мне, что я человек...

Двумя пальцами расстегиваю окровавленный карман командира. Вытаскиваю и разворачиваю сложенную вчетверо карту. Маршрут нашего вездехода показан пунктирными стрелочками, вертолетов — сплошной прямой. Я так и думал — наш и другие ближайшие сады эвакуируют на север, в Гарден-49. Не тактическая хитрость, не реорганизация системы садов, а обычное бегство...

И... Что это? Мне не послышалось! Какие-то глухие удары, от них вздрагивает земля. Снаружи, где-то рядом... Сильный удар сотрясает кабину, и крыша прогибается огромной вмятиной.

Третий дендроид, он все еще здесь!

Отворачиваю кресло с командиром в сторону и бью по кнопке зажигания. Двигатели отвечают громким ревом. Второй удар твари — со стоном деформируется задний кузов. До упора выжимаю газ, вцепившись в штурвал. Машина резко трогается вперед.

Попробуй догнать, сволочь...

Цифры на спидометре вырастают до семидесяти миль в час. На треснутом обзорном дисплее вижу, как растет впереди зеленая полоса на горизонте. Пробую повернуть, тщетно, штурвал заклинило. Отпускаю газ и бью по тормозам. Святой Вэлдон... Экран бортового компьютера рябит строчками ошибок, машина не реагирует. Лишь быстрее мчится к вражеской территории. И напрасно я избиваю кнопки управления, едва не ломаю все рычаги. Спустя минуту вездеход влетает в кошмарную мешанину темных и зеленых оттенков...

* * *

— Дядя Док, а как так получилось?

— Что получилось, малыш?

— Все это... Война... Почему она началась?

— Ну... Ты уже знаешь, что так было не всегда, верно? Не было раньше ни дендроидов, ни хищных цветов всяких. Зелень могла расти прямо под окном твоего дома, и никто ее не боялся. Она восстала против нас, когда мы создали первые сады. Металлические, еще слабые, примитивные, но уже подобные нынешним. Никто не знает почему. Всякие там пророки и религиозные фанатики начали визжать про конец света, час расплаты. Философы начали рассуждать о предательстве человеком природы. И ее мести. Ученые так вообще плечами пожимали. Эволюция, мол, непредсказуема, экология в полной заднице, радиация, мутация и бла-бла-бла. А люди тем временем гибли...

— Их убивали дендроиды?

— Нет, они появились намного позже. Если верить историкам, а верить им можно максимум наполовину, то сперва все урожаи стали ядовитыми. Не сразу, конечно, сначала просто начали терять былые свойства. Затем, через несколько поколений, стали вовсе непригодными для человека. Хотя растения росли лишь интенсивнее, более высокие и крепкие.

— А потом?

— А потом обрушились страшные эпидемии. Новые вирусы, распространяющиеся через споры, пыльцу и прочее. Люди умирали миллионами. Однако мы справились, пусть нас осталось мало, но мы справились. Ученые победили болезни. От голода нас уже спасали новые сады. Даже воздух научились сами создавать и стали полностью независимыми от зелени. Покойного Вэлдона уже мнили мессией. Вот тогда и пришли они...

— Дендроиды?

— Нет. Пока другие... Хищные растения и раньше существовали: на болотах, например, всяких мух ели. Но потом выросли, научились ходить, плавать. И убивать не только мух. Еще всякие водоросли начали отравлять воду, топить лодки... Много всего, так сразу и не расскажешь.

— Но когда же пришли дендроиды? И откуда?

— Кто знает. Говорят, после первой ядерной зимы, после первой глобальной зачистки. Выбора не было, зеленые твари были живучие, а природа стала настолько плодотворна, что сама себя выводила из равновесия. Пришлось полпланеты превратить в радиоактивную пустыню, чтобы победить обезумевшую флору. Остались лишь редкие и скудные леса, как тогда казалось, безобидные... И они оправились, снова разрослись. И вышли из них первые дендроиды. Еще маленькие, слабые, как ходячие кустики. Вели себя они мирно, а мы устали от войны. И потому никто их поначалу не трогал. А зря...

— И все?

— А чего еще ты хочешь?

— Разве это были не те самые энты? Из глубокой древности, из истории про кольцо. Может, это они вернулись? Мстить за глоб... глобальдную зачистку.

— Ха-ха, ну, это ты теперь спец по сказкам. Тебе виднее...

* * *

На меня смотрит какой-то рыжий зверек с кисточками-ушами. Он сидит на перевернутом вездеходе, принюхиваясь черным носиком к помятому кузову. Я же валяюсь на земле, под раскрытым люком, и не могу пошевелиться.

На земле?

Она мягкая, сплошь покрыта чем-то зеленым. И пахнет чем-то терпким. Ой, нет... Опять эта боль. Я всего лишь хотел повернуть голову, но она тут же ответила мучительной пульсацией в висках. Тьма вновь сквозь глаза просачивается в голову, но я успеваю увидеть, как исчезает это существо, махнув пушистым хвостом.

Ну и вали, зараза...

Ничего, боль пройдет. Нужно лишь хорошо отдышаться, закрыв глаза. Ох, как приятно сомкнуть тяжелые веки. И не двигаться. Кажется, я ничего не сломал. Но встать все равно не могу. Или могу?

О, святой Вэлдон! Эта жуткая боль...

Память я не потерял, хоть и бахнулся головой конкретно. Вот только и вспоминать-то нечего. Въехав в лес, вездеход еще некоторое время чудом избегал препятствия. Потом удар и... И все. Как-то автоматически я еще выбрался через люк. Но дальше... Ох, моя башка...

Странные звуки вокруг. Какой-то шепот, шелест, поскрипывание. Особенно шелест, даже представить себе не могу его источник. И ветер здесь странно звучит. И воздух другой какой-то, словно легкий, наполняющий грудь чем-то... освежающим что ли. Так или иначе, но этот воздух здорово проясняет голову. Кажется, мне уже легче.

Неважно. Вряд ли я долго здесь протяну, в логове врагов. Погибли все хранители, и моя очередь не затянется. Смерть, пахнущая корой. Скоро она придет... Но сперва напьюсь вдоволь. Мне не показалось — сквозь мешанину странных звуков улавливается отчетливое журчание.

Давай, хранитель, подъем.

Открываю глаза, но боль тут же ослепляет меня. Снова. Вижу лишь темно-зеленую муть вокруг да рябящие огоньки солнца. Локти дрожат, под ладонями трещат какие-то мелкие палочки. Земля подо мной чем-то шуршит, пока я медленно ползу, ориентируясь на звук. Журчание становится громче, а воздух — прохладнее, насыщеннее влагой. Спустя минуту я погружаю лицо в блестящий поток сладкой воды.

Сладкой? Невозможно, вода безвкусная и... Неважно. Это вода. И она сладкая. Глоток за глотком. Чувствую, как растекается внутри меня живительная прохлада. Она растворяет боль, восстанавливает силы. И проясняет зрение...

Они всюду. Деревья окружают меня со всех сторон. Высокие, низкие, толстые и тонкие. Это они скрипят, пошатываясь на ветру. Это их листва (зеленая!) так причудливо шелестит. Словно шепчет что-то, спокойное, мирное... Мимо пролетает опавший листок, падает в ручеек передо мной, уносится бурным потоком. Я не испытываю страха, не испытываю ужаса. Быть может, это последствие безумия, но я еще никогда не чувствовал такого умиротворения...

Я не боюсь умереть. Я слышал звон листвы и слышал ее шелест. Я пил сладкую воду. Я увидел и ощутил то, чего никому не доводилось много сотен лет. Смерть столько раз подбиралась ко мне так близко. Теперь я знаю, почему она медлила. Это должно было случиться. Я первый человек, забравшийся глубоко в обитель зеленой природы за столько времени.

Слева что-то рябит красным. В высокой траве прячется роза, так напоминающая те, что росли в моем саду. Только лепестки багровые, а стебель и листочки — зеленые. Но колючки такие же острые... Непроизвольно сжимаю их в кулаке, орошая землю под цветком крупными каплями крови. Крови, цвета лепестков розы.

"Когда-то люди дарили друг другу живые цветы, живые как те, за периметром... Ты веришь в это?"

Да, Селин, я верю. Так было. И так будет.

Роза срывается легко, не нужно почти никаких усилий. Вставляю ее за ремешок бронежилета, туда же, где еще недавно был цветок из живой стали. Они оба живые, пусть и такие разные. И оба прекрасны.

Селин. Где-то далеко, быть может, ты держишь сейчас подаренную розу. И думаешь о том, что я обещал вернуться. Прости... Я помню, когда впервые увидел тебя. Однажды, на брифинге, командир пригласил тебя объяснить нам, как ухаживать за новым сортом колючей проволоки. Я не слышал тогда ни слова, лишь видел, как двигались твои губы...

Земля вздрагивает. Еще раз, и еще, сильнее и сильнее. На меня падает огромная черная тень. Медленно поворачиваюсь. Это он! Третий, последний дендроид из схватки на выжженных землях. Он все же настиг меня!

Еще слабенько дымят на его коре лазерные ожоги. В древесных боках торчат осколки ракетных боеголовок, а из ран сочится темная жидкость. Древозверь тяжело дышит, широко раскрыв трещину пасти. И смотрит на меня, замерев вблизи... Его глаза не абсолютно черные. Вижу вертикальные узкие зрачки, желтые, как медные листочки ивы. Вижу и причудливую бороду из буро-зеленых мхов и лишайников, янтарные потеки смолы. Только вряд ли я уже расскажу кому-нибудь об этом...

— Давай, сука! Ну, убей меня!!!

Он отвечает яростным ревом. Тянется ко мне чудовищной веткой лапы. Не знаю, где я потерял винтовку с пилой. Да и не помогли бы они мне... Три чудовищных пальца, растопыренных как буква "Y", хватают меня за бока. Чувствую, как хрустят ребра, прогибаясь внутрь. Земля уходит куда-то вниз. В один миг уродливая рожа твари оказывается рядом, прямо передо мной. Я беспомощно болтаю ногами на высоте трех метров. Пробую закричать, но горло выдает лишь надорванный хрип.

Запах подгоревшей коры добирается до моего носа. Мир темнеет, одновременно озаряясь тусклыми синими звездами. Они мерцают между ветвей, окружающих нас. Зовут меня сквозь шелест листвы...

Ударить об землю или просто раздавить? Наверно об этом думает дендроид, пока рассматривает меня ближе, словно интересную куклу. Хотя... Меня ли? Кажется, я замечаю, как зрачки чудища фокусируются на моей груди. Там, где за ремешком жилета продета роза...

Тиски древесных пальцев немного слабеют, позволяя мне глубокий вдох...

Бух. Бух... Мы куда-то идем. Ничего не понимаю. Он опускает руку со мной. Шагая, движет ею маятником. Я раскачиваюсь взад-вперед и тщетно стараюсь ухватиться за пролетающие мимо ветви. Те только хлещут меня по лицу, царапают. Трудно толком что-либо разглядеть. Мы углубляемся в лес, становится темнее. И тише.

Какое-то черное дерево с треском оборачивается. Провожает нас взглядом больших круглых глаз. В траве внизу проползает длинная лоза, затем исчезает между корней высокого куста. Он вдруг раздраженно встряхивается, сбрасывая жухлые листочки... Какая-то птица садится прямо на плечо моему... захватчику, что ли. И долбит его клювом с потрясающей частотой. Тот не реагирует. Никак.

Птицы. Они часто летают и над нашим садом. Но никогда не садятся...

Мы обходим дерево, с которого свисают нити, похожие на блестящую паутину. Помню с брифинга — это древесная медуза, живущая в симбиозе с дендроидами. Смертельно опасна. Если она коснется меня, путешествие тут же кончится, ни один человек не выдержит столь сильного нервно-паралитического шока... Но она не касается. Рисует нитью причудливую фигуру в дюйме от моего лица, словно приветствует. И тут же прощается. Не причиняет мне вреда и большой пучок мха на паучьих лапках. И громадные зубастые цветы, рядом с которыми мы проходим, и какие-то самодвижущиеся переплетения корней...

Кажется, пришли.

Мы стоим на круглой поляне, полной светляков. Не тех, диодных из сада, а... других, летающих бесшумно. Зеленые, желтые, красные. И синие... В эту лесную глубину не пробивается ветер, и листва здесь молчит. Ветви стоящих по кругу поляны деревьев образуют над ней подобие купола. Лишь кое-где его пронизывают тонкие лучи солнца.

Не шелестит листва, не жужжат светляки. Однако здесь не тихо. Слышу чье-то мощное дыхание. Мощнее, чем у пленившего меня древозверя. Но мне никак не удается вывернуться, чтобы увидеть всю поляну и заодно источник этого громкого сопения. Древесный кулак держит крепко.

И внезапно разжимается.

Мягкий ковер из листьев и трав спасает меня от ушибов. Хвала Вэлдону, я, сгруппировавшись, упал на бок, не повредив ни розу, ни себя. Лишь ноют бока, и жутко болит спина, но это уже последствия "объятий" моего нового "друга". Глубоко вдохнув, я нахожу силы подняться на колени и посмотреть вперед...

Невероятно! Они существуют! Святой Вэлдон, передо мной старейшина дендроидов! Как у энтов... Он колоссален, хоть и стоит, сильно согнувшись под тяжестью прожитых веков. Белые пятна и трухлявые выемки в коре свидетельствуют о многих выдержанных болезнях. А шрамы... Они всюду. От разрывных пуль, осколков, лазерные и огнеметные ожоги. Кажется, словно выщербленные древесные бока хранят всю историю его жизни, его войны. Ноги старейшины уходят под землю, разветвляясь толстыми корнями. Значит, это правда, в старости дендроиды возвращаются к земле.

Но больше всего я поражаюсь, когда оборачиваюсь к своему стражнику. Тот стоит, низко склонившись и скрестив ветви-руки в неком почтительном знаке. В какой-то момент я чувствую внезапное стремление тоже склониться, да что там, упасть перед старейшим и огромнейшим созданием в этих землях. От него веет мощью, силой и мудростью многих столетий...

Но я еще не забыл, кто я и откуда. Я — хранитель. И свой суд приму достойно.

Колени дрожат от усталости и напряжения. Стиснув зубы, я встаю на ноги и смотрю прямо в гигантские темные глаза, обрамленные серыми кольцами, древесными морщинами. Чувствую, как их взгляд пронизывает меня, добирается до самого сердца, спрятанного за розой. Однако не ощущаю в этом взгляде ни злобы, ни ненависти. Хотя и дружелюбным его не назовешь.

С громким скрипом старейшина протягивает ко мне одну из своих огромных покореженных временем ветвей. Ее сучья внезапно удлиняются чем-то тонким и блестяще белым, словно паутина...

Так вот, каков мой приговор. Что ж, я не боюсь. Только невольно сжимаюсь, приготовившись принять поцелуй древесной медузы... Острая боль холодными иглами прошивает череп. Чувствую, как вибрирует кадык от громкого крика, но слышу лишь клокотание кипящей тьмы, в которой тонет мой разум, в которой тонет весь мир. Я падаю. Бесконечно долго...

* * *

Яркая вспышка. Это солнце, оно с сумасшедшей скоростью поднимается из-за горизонта над бесконечной равниной асфальта. Звезда замирает в зените, и почему-то я знаю — больше не будет ни заката, ни рассвета. Время остановилось...

Я бегу по асфальтовой пустыне, в моей руке — стальная роза. Она исправна, но истощена от отсутствия питания. Лепестки поблекшие, сморщены. Солнечный свет для них ничего не значит, если цветок не подключен к сети. Я отчаянно оглядываюсь на бегу, но вокруг нет ни одного гнезда для штекеров корней. Заметив странную темную точку вдалеке, я тут же бросаюсь к ней, и... Она оказывается всего лишь трещиной в асфальте, обнажающей черную влажную землю.

Цветок обречен. Я его не сохранил. Он все больше холодеет. Жизнь покидает его... Пусть это глупо, пусть безрассудно, но я попытаюсь! Падаю на колени рядом с трещиной. Устанавливаю розу вертикально в землю, бережно закапывая провода корней. Случайно прокалываю ладонь об острые колючки. По тонкому стальному стеблю стекает красная капля...

Что-то щелкает в бутоне, чуть слышно гудит. Невероятно! Цветок оживает. Расправляются лепестки, обретают прежний блеск. И заливаются алыми красками. Стебель вздрагивает, сбрасывая стальные колючки. На их месте вырастают новые, зеленые. Установочные кольца, биошунт, фотоэлементы... Все это по очереди исчезает, преображаясь в натуральные изгибы, пестик, тычинки. А запах... сладковатый, ласкающий ноздри.

Вокруг рушится асфальт. Черные трещины змеятся от нас до самого горизонта. Сквозь их темные проемы к небу тянутся светло-зеленые ростки... Только зеленые? Нет, святой Вэлдон, кое-где различается сияние металла! Мои ботинки тонут в высокой траве. Местами изумрудной, местами жестяной. Вместе они покрывают землю смесью причудливых узоров. Выше меня вырастают ветвистые деревца. Всего за какие-то секунды их почки раскрываются зеленой и блестящей листвой. Одни звенят, другие — шелестят. Порывы ветра сливают их в одном веселом шепоте. Кажется, я разбираю их голоса. Они зовут меня по имени...

Роза окончательно изменилась. Каким-то непостижимым образом она частично сохранила прежний облик. Половина лепестков играет оттенками крови, половина — по-прежнему отражает Солнце металлом. В гуще тычинок торчит уцелевший фотоэлемент. А зеленые и стальные колючки одинаково остры...

Фантастический гибрид. Он прекрасен.

Я провожу пальцем по блестящему лепестку, он отвечает мне еле слышным мелодичным звоном. Роза, она поет. Они все поют и хранят этот мир. Так сказал один древний автор. И я ему верю.

Солнце вновь движется, только медленнее, не спеша. Я подставляю его теплым лучам лицо и закрываю глаза, наслаждаясь неслыханной ранее гармонией звуков. Звон листвы — шелест листвы.

* * *

Бух. Бух... Удивительно, меня снова несут. И еще более удивительно — живого. Не знаю, как долго я был без сознания. Голова жутко раскалывается, в глазах по-прежнему мутно. Но свой сон я помню очень отчетливо. В этот раз меня не кидают, а более-менее аккуратно опускают на землю.

Бух. Бух... Шаги удаляются. Я лежу на опушке леса, на границе зеленой травы и выжженной земли. Со мной почти невредимая роза, и даже книга в кармане комбеза чудом уцелела после крепких клещей древесных пальцев. Вот только рация — раздавлена. На лбу горит ожог — след поцелуя медузы. Поцелуя, после которого не выживают...

Кажется, я могу встать.

Теперь я многое понимаю. Человек и природа, зелень и металл. Мы живем под одним солнцем и на одной земле. И оба имеем право на жизнь. Мы сражались за светлое будущее, хотя на самом деле возвращались все глубже в кровавое прошлое. Мы, как и раньше, нуждаемся друг в друге. И настал час возродить потерянный союз.

Вдали на горизонте различается серая полоска. Пешком до сада далеко, но я обязательно дойду. Он брошен, и я, как смогу, восстановлю его. Расконсервирую склады, городской шлюз, достану инструменты. Я выберу место и пробью асфальт. Для красной розы, она будет первой из "иных" в нашем саду. Позже, я достану и посажу другие. Никто мне не помешает, почему-то я уверен — на меня и мой сад больше никогда не нападут.

Когда-нибудь туда вернутся люди. Увидят блеск и зелень, услышат звон и шелест. Они поймут и последуют за мной. Но это будет потом. А сперва я должен отыскать разбитый вездеход. Ключ к светлому будущему таится в прошлом. Знаю, в старину люди предавали мертвых земле...

Звон листвы, шелест листвы. Я — хранитель. И я сохраню их.

Май-Июнь 2012

2