Шут при дворе короля

— Ну, спасибо тебе, милчеловек. Кстати, как тебя зовут?

— У меня нет имени, и я не человек.

— Ладно, пускай, чем тебя отблагодарить-то? Хочешь слив или яблок? Гляди, совсем спелые...

— Спасибо, у меня нет желудка. Лучше вставь обратно свое сердце, хотя бы на минутку. Я хочу кое-что тебя спросить...

— Вот еще, ишь, чего захотел! Нет, без сердца спишь — крепче, болеешь — меньше, настроение — лучше. Держи яблоко и проваливай!

Уже на середине улицы шут отдает яблоко ребятишкам, затем снимает с дерева воздушного змея. Но попросить об ответном одолжении не успевает...

— Врача! Доктора! С Грумом что-то произошло!

— С Грумом? Со старостой?!

— Да, Вильсеф за хворостом пошел, а там... Лежит, не двигается...

Улица наполняется толпой. Звякают друг о друга клетки, громко бьются в разнобой десятки сердец. На носилках приносят старика, веки его сомкнуты, рубаха на груди вся в крови. Появляется фельдшер — коротышка в белом халате и с пульсирующим саквояжем.

— Да он мертв! — кричит коротышка после недолгого обследования.

— Как мертв?! Он что — корова?!

— Что за бред?! Мертв?! Долой такого доктора! Лучше разотрите хорошенько, вот увидите, тут же встанет!

Но Грум не встает. Когда с него стягивают рубаху, то сразу замечают — крышки нет, а пустоту внутри занимает что-то красное, пухлое, теплое и упругое...

— Какой ужас!!! Как он мог?!

— Восемьсот лет жил, не хворал, а тут бац, спятил!

— А ведь самый умный был, самый старший...

— Похоронить надо. Я в книге читал...

— Похоронить? Это как?

— Та делайте что угодно, только выньте из него эту мерзость...

* * *

Две могилы, большая и маленькая, под одним камнем. Грум Геттерфоллен, 1450-2250 г. от Дня Великого Отречения. Родился и умер с сердцем в груди. Иначе и быть не может, ведь отрекаясь от сердца, жители этого мира обретают бессмертие. Как так вышло уже никто не помнит. Нужно просто принять эту простую истину, и шут ее принимает. Мертвые гораздо легче принимают правду.

Шут сидит на траве, напротив двух могил. В обществе сумерек и тишины он вспоминает, как проходили похороны.

— Кто этот молодой человек? Такой бледный! Наверно, ему очень тяжело...

— Говорят, какой-то правнук Грума. Из горной страны. Да, издалека, где живут отшельники с сердцами внутри...

— Че ты мелешь?! Вымерли такие. Давным-давно!

— Совершенно верно! Мы с братом в прошлом году весь мир объездили. Нигде таких простофиль не осталось.

— А я говорю, псих это! Дурачок, вон на шляпу одну посмотрите. Впрочем, какая разница, пшли нового старосту выбирать...

В этом мире шут ничего не нашел. Вопросов относительно столь странной и противоречивой природы человека стало только больше. Но шут не расстраивается, мертвые не умеют расстраиваться. Зато, в отличие от живых, они умеют идти до конца. И шут встает, чтобы продолжить поиски. Отрывает бубенчик и, дунув на него, бросает в траву. Зынь, зынь — катится тот, искрясь и мерцая. Вот он становится похожим на светлячка, горящего все ярче и ярче, а потом... Это сфера, она растет, играя радужными бликами. Ее стенки вибрируют со стеклянным звоном, лишь на миг умолкая, когда шут заходит внутрь. Будто сквозь мыльную пленку.

— Прощай, Грум.

Сфера уносится к звездам, чтобы спустя миг самой стать звездой. Немногие в деревне заметили это, а кто заметил — не придал значения. Это хороший повод неспешно подумать перед сном, но никак не удивиться. Пускай сердце в клетке удивляется. Не зря же его не выбросили.

* * *

Боевая ракета подобная комете. Она вмиг разносит сферу на тысячи осколков, шут беспомощно вращается в пространстве, удерживая шляпу на голове. Взрывом его уносит к скоплению астероидов, где на одном из камней сладко нежится суккуб.

— Хочешь меня? — спрашивает она, похотливо расставляя ноги и проводя когтями по стройным бедрам.

— Так же, как кого-либо другого. — Шут медленно пролетает мимо.

— Хочешь, — улыбается суккуб длинными клыками, — все меня хотят.

Она расправляет крылья и взлетает с астероида, сверкая большими кольцами в сосках... Яркая вспышка, суккуб шипит, сгорая в лазерном огне. Шут оборачивается и видит, как на него с ревом надвигается гигантская тень. Это крейсер — громадная махина из металла, керамики и композитов. Мигают сигнальные огни вдоль бортов, из круглых иллюминаторов льется люминесцентная белизна. Вот уже можно различить многочисленные ряды заклепок, пятна космической коррозии. Щелкают и свистят клапаны, извергая струи белого пара. Из верхнего корпуса растут две мачты, их солнечные паруса сложены гармошкой. Орудийные вышки щерятся ракетами, а на носу сияют призмы мощного гиперболоида.

Со скрипом отворяется квадратный шлюз, что-то насквозь пробивает ногу шута. Гарпун. От него тянется трос прямо в темную утробу крейсера...

* * *

— Повторяем вопрос: как вам удалось выжить, когда мы уничтожили ваш аппарат ракетой?

— Повторяю ответ: я не выжил.

Их двое — капитан Глом и лейтенант Перини. Это коротышки с большими яйцевидными башками, абсолютно лысые, уши трубочками, в придачу пенсне на длинных носах. В замасленных мундирах и в армейских ботинках. Шут прикован кандалами к стулу. Стены тесной каюты покрыты узорами ржавчины и копоти. Глом задает вопрос за вопросом, с одинаковой интонацией, дикцией и шепелявостью. Перини стенографирует.

— Вы робот?

— Нет.

— Но у вас на затылке татуировка 'РТ-1'. Очень похоже на название модели.

— Это значит — реанимированный труп. Коэффициент развития — 1.

— А-а-а! Так вы некромашина! Это многое объясняет. А наши враги изобретательнее, чем мы думали... Вот уж действительно, хороший шпион — мертвый шпион. Во всех смыслах!

— Я не шпион.

— Ну да, ну да. Тогда зачем вы пересекли нашу границу?

— Границу?

— Ну да, здесь проходит фронтир нашего славного планетарного государства.

— Но я не видел никакой планеты.

— Разумеется, мы ее ликвидировали, чтобы враг никогда не нашел. Очень хороший тактический ход. Тем более, что больше половины населения на поверку оказались шпионами и предателями.

— Так значит, эти астероиды вокруг...

— Да, останки нашей планеты. Пара-Нойи. Зато теперь из-за камней очень удобно вести наблюдение за границей.

— Кто же ваш враг, из-за которого вы идете на такие жертвы?

— О... — оба коротышки подпрыгивают, злобно сжимая кулачки, кричат одновременно и ритмично:

— Наш враг безликий и вездесущий! Он повсюду, он не спит, у него тысячи масок, и он постоянно выдумывает новые хитрости. Каждый день его лазутчики пытаются прорваться сквозь нашу границу. Вот вы, например, самый настоящий шпион и диверсант. Никаких сомнений. Даже не пытайтесь отрицать.

— Вы будете меня судить?

— Зачем? Ни к чему выяснять очевидное.

— Уничтожите? Предлагаю не медлить и сразу выбросить меня наружу на расстрел.

— Э, не-е-е! Как говорил мой хороший друг — для войны нужны три вещи: деньги, деньги и деньги. Всех пленных мы продаем в рабство.

— Но кому, если вокруг один враг?

— Вот, говорите, что не шпион, а сами одну за другой выпрашиваете государственные тайны... Лейтенант Перини, отправьте радиограмму: живой труп, состояние хорошее, цена договорная.

— Есть!

Перини исчезает за автоматической дверью. И тут же прибегает, радостный и запыхавшийся:

— Есть два покупателя! Один — некромант, второй — некрофил.

Капитан Глом широко улыбается, поправляя пенсне:

— Подождем, кто больше предложит. Хотя второй наш постоянный клиент и заслуживает скидки... А что скажете вы? Ха-ха! К кому бы вы хотели попасть?

Шут отвечает твердо и уверенно:

— Я ищу людей. Поэтому хочу попасть к человеку, неважно к какому. Среди ваших покупателей или рабов встречаются люди?

— Люди? Хм... Очень ленивые и гнусные существа. Когда-то бывали. Уже не припомню.

Вновь прибегает Перини:

— Некромант дает втрое больше.

— Что ж, — говорит Глом, — было приятно с вами пообщаться, хоть вы шпион, диверсант и заклятый враг...

— Вообще-то я шут.

— Это имя или род деятельности?

— Это моя судьба.

— Что ж, отметим в протоколе... Перини, телефонируй некроманту, пусть ловит посылку...

* * *

Гроб на реактивной тяге. Он несется со скоростью света, пробивая на своем пути все: астероиды, сгустки космической плазмы, корабли-призраки. На крышке выгравировано 'Не бросать! Хрупкий груз'. На самом деле груз не хрупкий, а очень даже крепкий, сильный и способный к самовосстановлению. А еще — груз мертвый. Самое то для некроманта. Его башня вращается вокруг холодной синей звезды. Некогда башня стояла на вполне приличной планете, пока ту не уничтожило столкновение с собственной луной. Некромант сотворил свой дом на совесть, так что тот оказался гораздо прочнее мира, на котором стоял.

Планета исчезла, а башня осталась.

Милитаристы Пара-Нойи прицелились очень точно — гроб влетает прямо в раскрытые двери нижнего этажа. Некромант ежится, кутаясь в черный халат, и быстро захлопывает дверь, спасаясь от внешней стужи. Это лысый мужчина с непропорционально огромной головой, сигарой в золотых клыках и в домашних тапочках на босу ногу. Правая его рука заметно мускулистее левой. Некромант подходит к гробу, оставившему на ковре дымящийся след, и длинным ногтем откручивает винты крышки.

— Здравствуйте. Вы человек? — первым делом спрашивает шут, поднимаясь из коробки.

— Человек? Хм... Нет, простите. Хотя я прекрасно понимаю ваш интерес к этому виду. Очень похотливое создание с гиперактивным либидо. Сам хотел бы познакомиться хоть с каким-нибудь человеком. Кстати, — протягивает руку некромант, — я доктор Фройн.

— А я — шут. И я не понимаю, о чем вы говорите.

— Ничего, всему свое время. Располагайтесь, чувствуйте себя как дома.

У мертвых не бывает дома, потому шут оглядывается в замешательстве, пытаясь понять, как правильно себя вести. Серый камень высоких стен, кожаная мебель, шкафчики, полные баночек с внутренними органами и гениталиями. А еще картины. Большие и маленькие, цветные и пепельные. Одни похожи на иллюстрации из анатомических атласов, что так любит листать король Крашер. Другие напоминают черные отпечатки чьей-то больной фантазии, прикоснувшейся к белому полотну. Все это освещено люстрой сияющих кристаллов. За кварцевыми окнами безмятежно тлеют звезды.

Недолго думая, шут присаживается в скрипящее кресло, укладывая руки на подлокотники предельно симметрично. Фройн устраивается в кресле напротив.

— Вы меня купили. Я ваш раб?

— Ни в коем случае! Вы мой гость.

— Хорошо. Просто я уже являюсь собственностью моего короля и обещал вернуться. Мне бы не хотелось, чтобы из-за меня возникли какие-то споры.

— Короля?

— Да, я шут короля Крашера.

— Никогда о таком не слышал. Хотя с ролевой игрой 'король-шут' приходилось сталкиваться.

— Да, король называет все это игрой. И более трех тысяч лет моей службы ему, и то, что происходит сейчас.

— А что же происходит сейчас?

— Я ищу человека, чтобы спросить его, кто он и зачем он. Тогда я пойму, кто я и зачем я. Королю кажется это очень забавным.

— Звучит и правда забавно. Иными словами, вы хотите разгадать тайну человеческой природы?

— Именно. Я — бывший человек, помимо жизни утративший и память. Хочу понять, кем я был.

Фройн довольно улыбается, потирая руки:

— Замечательно. Вам повезло, на некроманта меня заставили выучиться родители, а вот по зову сердца я психолог. Кстати, мне удается отлично совмещать обе специальности. Подумать только, мертвец с душевной проблемой! Интереснейший случай!

В воздухе рябит от белых листков, они с шелестом срываются с полок, летят по замысловатым траекториям и стопкой укладываются на коленях некроманта-психолога. Сотни образов и фантазий, спроектированных на бумагу сквозь линзу чьего-то неспокойного разума.

— Что вы видите здесь? — Идет в ход первая проекция.

— Аморфное пятно. Серое.

— Это ясно. На что оно похоже?

— На аморфное пятно. Серое.

— Никаких ассоциаций?

Минуты две шут думает о том, что такое ассоциации и есть ли они у мертвых. Затем отвечает:

— На мозг похоже. Раздавленный.

— Хм... А вам приходилось видеть?

— Когда-то Крашер любил пьесу 'Если бы у палача был молот'. Я играл главную роль. Она заключалась в...

— Достаточно. А что вы видите здесь?

— Мозг. Не раздавленный.

— Эм... Еще какая-то пьеса?

— Нет, игра. Только после нее поданные почему-то умирали.

— Ну, бывает, а тут?

— Черная дыра. Та, что поглощает даже свет.

— Девять из десяти обычно видят тут дамское влагалище.

— Одно и то же.

— Правда?

— Ну, придворный поэт сложил таким образом очень красочную метафору. Он был талантлив, но не выдержал игры.

Доктор откладывает картинки в сторону. Он озадачен, шут спокоен. За окном пролетает комета.

— Вы позволите мне изучить вас с точки зрения моей второй специализации?

— Пожалуйста.

Доктор уводит шута на второй этаж, укладывает на кушетку, всю в засохшей крови, сковывает ремнями на замках. Фройн вооружается арсеналом патологоанатома. Тут и лезвия всех форм, пилы, реберные ножницы и даже зонд, сделанный почему-то в форме гигантского фаллоса. Ярко пылают хирургические лампы, гудят приборы с бешеными синусоидами на экранах. Помещение напоминает шуту комнату, в которой он впервые — очнулся? проснулся? восстал? — после смерти. Над ним стоял придворный колдун, и глаза его сияли торжеством. С таким же триумфом Фройн сейчас с треском натягивает резиновые перчатки.

Первый надрез. Второй. Третий...

— Невероятно! Все раны моментально затягиваются!

— Простите, я не специально.

— Вы можете не регенерировать столь быстро?

— Увы.

— У вас даже одежда восстанавливается.

— Она соткана из нитевидных микроорганизмов. Тоже мертвых.

— Поразительно! С вами можно писать диссертацию!

Фройн бросает скальпель и бежит за увесистым томом на столе в углу. 'Справочник по некротехнологиям' — блестит золотом на черном корешке.

— Так-с... Ваша модель?

— РТ-1.

— Но... Но справочник заканчивается на РТ-0,75...

— Устаревшее издание.

Доктор багровеет. На его огромной голове вздуваются вены, синими змеями обвивают громадный череп под тонкой бледной кожей.

— Как же мне вас изучить?!

— Никак. Лучше посоветуйте, где мне найти людей. Хоть одного.

— Но... Но...

Фройн истерично кричит. Книга пролетает над шутом, ударяется о стену.

— Дурак! Ты еще не понял? Людей больше нет, сдохли все, как один. Я всю жизнь хотел изучать этих загадочных созданий. Но когда окончил институт, выяснилось, что они просто самоуничтожились! Теперь приходится с мертвецами маяться...

Шут молчит, озадаченный ситуацией. Из вежливого и спокойного ученого Фройн вдруг превращается в визгливое существо с вытаращенными глазами. Вздутые на его голове вены отчаянно пульсируют.

— Мне пора, — шут поднимается с кушетки, не замечая, как разрывает ремни.