Кот и Рыцарь _1987 г.

Мы уже укладывались спать, когда в комнату вошел старший сын Гилберта по прозвищу Медведь. Он молча сунул мне какую-то флягу и, потоптавшись, неохотно пробурчал:

— Бальзам. Пригодится. Ну, не пуха!..

Он неуклюже похлопал меня по плечу, пожал коту лапу и вышел, еле-еле проходя своими широченными плечами в узкую дверь. Улыбаясь, я тщательно упаковал драгоценную флягу, а Кис, дуя на лапу, поведал радостно, что бальзам — штука страшно дорогая и редкая; действие его поразительно и что он, Кис, желал бы, чтобы меня проткнули мечом в шести местах или оторвали бы мне голову, дабы потом я убедился сам в чудесной силе этого лекарства. Я кинул в Киса подушкой и пообещал, что испробую непременно этот бальзам на его мохнатой башке...

Только вот с чинным прощанием у нас ничего не вышло...

Проснувшись отлично выспавшимся и бодрым, я обнаружил, что лежу укрытый своей курткой на каменистом плоскогорье, а вокруг расстилается диковатый, почти марсианский пейзаж. Того и гляди, из-за скалы высунется синяя голова любопытного аборигена и прекрасная Аэлита в серебряной крылатой машине торжественно спустится с небес...

С минуту эти мысли лениво бродили в моей полусонной голове, но потом я увидел в двух шагах крупного скорпиона, деловито ковыляющего в полуметре от моей руки, и вскочил, как ошпаренный. С дрожью в сердце и руках я обследовал себя и долго опасливо тряс куртку, но ничего, кроме пыли, не вытряс.

— Вставайте, скиталец, избранник богов! — толкнул я Киса, уютно посапывающего рядом. Он свернулся бубликом настолько по-домашнему, что хотелось немедленно налить молочка в блюдечко и нежно чесать соню за ушками.

Кис долго и вкусно потягивался, не размыкая очей, затем перевернулся на другой бок, открыл один глаз, шумно вздохнул и уверенно пробормотал:

— Сказки всё это! — после чего опять задрых.

...

— То, что мы очутились не на том месте, где уснули, — начал Кис, — меня мало удивляет, ибо сей субъект (он жестом прокурора ткнул в меня лапой, — паршивец, мол, пакостник этакий!) из другого, — так называемого физического мира,— своей массой вносит непредсказуемые флуктуации в течение пространственно-временного континуума, при каковых, понимаете ли, и возникают спонтанные возмущения окружающей среды...

— А где это мы? — я невинно вклинился в драматическую паузу, видя, что кота "понесло".

Кис с неудовольствием замолчал, а затем сухо сказал, что "прерывая его стройную логическую речь, рыцарь уподобляется некоему домашнему животному, перед которым, — увы, — ни к чему метать мелкие украшения".

Пришлось проглотить эту пилюлю, поскольку перебранка не входила в мои планы...

Ярко-синее, открыточное, прямо-таки курортное небо, лохматое огромное солнце, низкие причудливые скалы, шорох теплого ветра и ни травинки вокруг!

— Может быть, это те самые горы?

— Нет.

— Почему ты так уверен в этом?

— Потому, что потому, — ответил всё ещё нахохленный Кис.

Начался однообразный путь. Более всего эта равнина походила на ледяное арктическое поле; только вместо торосов, льда и снега вокруг громоздились гранит и кремний. Идти было почти легко. Все боли прошли, и тело вновь стало ловким и окрепшим. Неплохое настроение омрачала не столько мысль о том, что идем мы черт его знает куда и, может быть, даже в противоположную от цели сторону, сколько грусть от разлуки с только что обретенными друзьями.

— Слушай, Кис, а что будет с Гауном? Повесят?

— На кой ляд его вешать? Посидит в городской тюрьме, столько, сколько присудят, а когда из него труха посыплется — пусть мотает на Фронтир, на Север.

— Спасибо, объяснил. Во-первых, если из него посыплется труха, то он от старости помрёт...

— Извини, но я употребил это выражение в несколько ином смысле. Помнишь, я учил тебя тому, что магом Гауну стать не дано — способности ниже средних, а вот нечисть на него давно лапу наложила. Черный маг из Гауна не получается, а по-простому, по-мясницки — он Дьяволу весьма пригодился. Ну, ничего! Наши, что могут, вычистят. Магия, то да сё, — в келье, сам понимаешь, чертям места нет. А когда удастся его хоть немного в чувство привести — на Фронтир, нехай живёт.

— А если он опять за своё? И вообще, "кровь убитых вопиёт о мести" и прочие дела...

— Рыцарь, рубака ты мой простой и незатейливый, думай, что говоришь. С Фронтира назад дороги нет, да и Чезаре Донатти там не живёт. Там уж Гаун пусть сам выбирает, к какой стороны Бог, а с какой — Враг его парнокопытный.

Стивенс внезапно развеселился:

— Ты что, братец, всерьёз думаешь, что процесс перевоспитания Гауна — это молитвы, пост, схима и иже с ними? Вот уж не было печали!

Слушай сюда, студиозус, старый добрый Кот Ирвинг Стивенс поведает тебе общеизвестное: никаких душещипательных бесед! Где-то Гауну глаза откроют, если их бесовщина отвела, а самое главное — помогут ту Бездну увидеть, куда он уже почти целиком въехал. Ты когда-нибудь задумывался о том, ЧТО там, внизу? Я конечно же, имею в виду не недра земные ... думаю, у Гауна сердце не выдержит и отбросит он копыта, и последним его земным ощущением будет дикий ужас при мысли о том, что ни черта не успел герцог Гаун сделать, чтобы Бездну ту от себя отвратить и теперь ему в ней хор-р-о-о-ошее местечко уготовано!

— Ты же сам сказал, что у него на Фронтире всё-таки будет выбор: или — или...

— Говорил и сейчас говорю! Моё мнение, что прогнил-таки Гаун по самые уши, и к Свету ему пути уже нет. И получится из него в итоге некий мелкий бес. Знаешь, из тех в аду мучимых, кои свои мучения намерены на всех и вся переложить, вот и пакостят.

— А ты у вдовы, — помнишь, Донатти упоминал, — таких же демонов заклинал?

— Демонов, рыцарь, как грязи... Зачем мне вызывать Зло? Так, по молодости в Лимб полез. Это, понимаешь, не Бездна ещё, но и о Свете там имеют смутное представление...

* * *

**

Я шёл и думал о том, что уже четвёртый день с нами ничего не происходило. Откровенно скажу, я даже собирался сказать об этом магистру Стивенсу и "поставить ему запятую", — мол, некоторые находятся не в духе, а между тем дело-то явно идёт на лад. Кис с утра то капризничал, то отмалчивался и мне хотелось немного развеять его.

Внезапный хриплый рёв, раздавшийся где-то впереди, развеял мои оптимистические думы. Было в этом мощном рёве что-то такое, отчего в животе становилось нехорошо.

Осторожно пробираясь между скал мы вышли на удивительное место. С двух сторон мрачные ущелья обжимали довольно-таки плоское местечко шириной в два футбольных поля и уклоном уходящее вниз. Ущелья окаймляли его так, что обойти спуск не было никакой возможности, но после него резко разбегались в разные стороны и постепенно сходили "на нет".

Сие бы ещё куда ни шло, но по этому самому перешейку бродило, — время от времени оглашая окрестности диким ором, — здоровенное, как железнодорожный вагон, чудовище. Грязно-зеленая чешуя с тусклым отливом, огромные кривые лапы, колючий хвост и длинные, — мамочка! — три толстые шеи, соответственно с тремя безобразными головами!!!

Вам, читатель, легко сообразить, что это был, так сказать, заурядный трехголовый Змей Горыныч, но, — честное слово! — при первом же взгляде на монстра я не сразу сообразил, кто это такой. Елки зеленые, силища-то какая!.. Когти утопали в щебенке и гравии, как в обыкновенном песке, а дернувшийся хвост отшвырнул в сторону глыбу гранита величиной с холодильник.

Да, налицо было явное расхождение со сказочными законами. Надо быть Добрыней Никитичем, чтобы "идти на вы" и срубить этому кошмару все три головы.

— Что же делать? — растерянно спросил я, ощущая себя куриным яйцом, катящимся под гусеницы трактора.

— Не знаю, — ответил мудрый Кис, — но пока будем ждать.

Мы просидели, как мышки, тихо и скромно, часа три и за это время я проникся глубоким уважением ко всем былинным героям, когда-либо имевшим дело с драконами. Теперь-то я знаю, как выглядят эти твари! Трехголовый урод ползал по камням, оглушительно сотрясал воздух дурным ревом в три глотки, извергая клубы пара. Огня, вопреки первоисточникам, я не заметил. Кис ворчал и злился.

— Меч-кладенец бы сюда! Сиди здесь дурак дураком из-за этого гада ползучего, — распалялся кот.

"Гад ползучий" после трехчасового променада по перешейку все-таки освободил дорогу. Безобразно вопя, он дополз вдоль одной из трещин до места, где она была слегка уже, и втиснулся куда-то внутрь. Скорее всего, там и было жилище этой мерзкой скотины. Подождав для верности, мы с Кисом дунули во все лопатки вниз, стараясь побыстрее проскочить жуткое место. На бегу я, наконец, разгадал смысл всех этих драконьих манипуляций. На острых камнях болтались обрывки сухой шкуры, и поблескивала на солнце пыльная чешуя. Видимо, начиналась линька и дракон просто чесал себе брюхо о камни. Со временем старая шкура слезет вся и засверкает змей свежей раскраской. Кстати, это был, так сказать, заурядный Змей Горыныч; этакий "Горыныч вульгарис", а не превратившийся в него колдун или маг, — порадовал меня Кис. Правда, это обстоятельство ничуть не мешает ему исправно пожирать все, что попадается навстречу.

Словом, проскочили мы благополучно, и я даже умудрился на ходу прихватить несколько чешуек. Хотя мое сердце и пребывало в пятках, но этот кардиологический нонсенс не помешал мне бежать так, как не бегал я никогда. Ветер свистел у меня в ушах, а у Стивенса он, наверное, и вовсе ревел ураганом, поскольку кот несся где-то далеко впереди, мелькая четырьмя пятками и быстро удаляясь.

А потом опять хрустели камни под ногами, жарило солнце, но духоты не было, поскольку задувал хороший, свежий ветерок, взъерошившие шерсть Киса. Где-то там, на горизонте, что-то поблескивало. Туда мы и шли, гремя камнями и не зная, какие еще сюрпризы ждут нас впереди...

— Ты мне вот что скажи, Кис, почему у вас в Вольном Городе было всё как-то не по сказочному? Погоди, не перебивай! Обычные люди, обычные стены, а уж про бойню эту я и вовсе молчу. У меня до сих пор сердце стынет и тошнота подымается, как вспомню. Ведь есть же у вас добрые волшебники? Ну, сделали бы что-нибудь, наконец! Или, как в книгах бывает, тюкнул бы я герцога по макушке и все его войско прахом рассыпалось. Или же, — ещё лучше, — переломил иглу, а там смерть Кащеева, то бишь Гаунова...

— А ты, брат, оказывается, тунеядец! Между прочим, даже в сказках есть свои законы и первейший из них гласит: без труда не вытянешь... и так далее.

И долго еще Кис ворчал себе в усы и изредка громко саркастически взмяукивал:

— Ишь ты, волшебную палочку ему подавай! Иждивенец выискался!..

Мало-помалу мы поняли — то, что так заманчиво сверкало впереди, не было хрустальным замком феи Альмонды или золотым дворцом Царя Духов, как подсказывало поэтическое воображение Киса. Это было нечто вроде зеркала и когда мы подошли, к источнику блеска вплотную, то выяснилось, что это — оно самое и есть.

Представьте себе обычную, покрытую сухим лишаем скалу, на отвесном склоне которой висит зеркало. Точнее (ибо Правдивость в изложении — наш с Кисом девиз!), зеркало составляет единое целое со скалой и форма его весьма неправильна, но близка к эллипсу. Наши незадачливые физиономии исправно отражались в нем, ну, а вокруг все было так же дико и бесприютно. Вот тебе и хрустальный дворец... Надежды на вечернее чаепитие и приятный ужин в обществе прелестной феи испарились с едва заметным шипением. Беззвучно рухнули воздушные замки, и захотелось плюнуть от злости или с досады разорвать на груди рубаху.

Справившись с этим малопочтенными чувствами, мы, горько вздохнув, принялись созерцать критическим оком свои отражения, раз уж они есть перед нами. Кис с тревогой отметил, что шерсть его несколько поредела в результате перенесенных "тревог и лишений.

Я, со своей стороны, убедился — лицо мое обветрено, что пошло ему на пользу. И вообще, вид у меня был суров и мужественен, как не у всякой, понимаете ли, рок-звезды. Экий, подлец, привлекательный — в заклепках, браслетах и коже, а посему, глядеться в зеркало было и неловко, и приятно, и как-то непривычно.

ПРИМЕЧАНИЕ СТИВЕНСА: Хвастун, нахал! Это что же получается, граждане? Кис, значит, весь драный, а Ч.Р. — весь собой героически красивый и интересный? Выходит, что в зеркале стояли "супермен-красавец со своим шелудивым котом"?!! Ну, спасибо, мой дорогой!..

"Мне положительно идет слегка усталая улыбка", — гордо размышлял я и вдруг... в темя мне стукнуло — отражение-то мое ухмыляется явно не в лад со мной!!! Машинально я поднял руку и шагнул в сторону, чтобы заставить отражение повторить все эти манипуляции, но оно, жестом невыносимо вульгарным, показало мне кукиш, а двойник Киса и вовсе повернулся к нам задом, причем и в таком виде он умудрился сохранить общее впечатление благородства, полного чувства собственного достоинства.

— Налюбовались? — страшно знакомым голосом произнес развязный отраженец.

Ну, что тут скажешь? У нас с Кисом было такое ощущение, будто моясь в бане, мы обнаружили подглядывающих за нами субъектов. К счастью для котов, они не краснеют, и мне одному пришлось испить сию чашу...

Мое отражение (назовем его для удобства АНТИ-Я, свято блюдя традиции прозы science fiction) подало нам пример, усевшись на камень. Расположившись милым кружком, реальности и их двойники завели примерно такой маловразумительный разговор.

КИС: (с вызовом) Ну и что?

АНТИ-Я: А ничего! (неловкая пауза) Вы опаздываете. Но стоит ли торопиться?

Я: (пытаясь понять его) Изменились какие-нибудь условия?

АНТИ-КИС: Нет ничего в этом мире, что было бы устойчивой константой, поэтому...

АНТИ-Я: ...поэтому думайте сами.

(Отражение мое встало и я вслед за ним)

АНТИ-Я: Смотри, паренёк, не рискни задницей на корягу.

Затем последовала длинная пауза. Мы ждали, когда разговор будет продолжен, но пауза все росла и росла. Наконец мы с Кисом поняли, что наши двойники занялись своим обычным делом, т.е. стали копировать все наши движения, держать язык за зубами, пока молчим мы, и вообще, время Диалога кончилось. Недоверчиво я провел по глади стекла рукой. Всё, как надо, но легче от этого не стало...

Смущаемые своим отражением, мы с Кисом обогнули скалу так, чтобы не видеть самих себя в зеркале и почему-то шепотом, начали держать совет.

— А, может быть, вперед пойдем, да и дело с концом, — предложил я, — а выражались эти зеркальные путаники иносказательно? Вроде как "преодолей себя" или, скажем, "побори страх"?

Кис почесал пушистое брюхо и сказал с сомнением:

— Вряд ли, вряд ли... еще котенком я слышал, что изображение говорит с оригиналом лишь тогда, когда ему, как говорят у вас на Урале: "шибко приспичит". Есть какой-то смысл во всей этой суетной абракадабре. Видишь ли, пророк никогда не говорит прямо. Скорее всего, из принципа.

— Ох уж мне эти дельфийские оракулы! — шепотом возмутился я, тут же оглянувшись.

— Навели туману, сам черт ногу сломит... Слушай, Кис, а что это они нам наплели насчет коряги, а? Мне этот пункт не понравился!