Решающее испытание. Глава 1. Ночь длиною в шесть веков

Пролог

Руан, 28 мая 1431 года

Над весенним Руаном радостно поднималось утреннее солнце. Его лучи рассыпали золото на крыши домиков, церквушек, торговых лавок и строений величественного замка Буврёй — королевской резиденции, служившей также тюрьмой для особо важных преступников. Лучи солнца весело ласкали природу — землю, только начавшую покрываться молодой травкой после зимней стужи, зеленеющие деревья, набирающие силу после спячки среди морозов, и животных, уже осмелившихся поверить в приближающееся тепло.

Солнечные лучи заглядывали в холодные пока ещё воды реки Сена. Солнце спешило поприветствовать также людей — даже тех, которым было явно не до весны. К их числу принадлежали двое почтенных старцев, спешивших к замку. Судя по виду, это были священнослужители — невысокий худой человек с квадратным подбородком, одетый в сиреневую мантию епископа, и длинный тощий монах с благообразным выражением лица, перебиравший в руках чётки.

Вот они миновали ворота, прошли внутрь одной из башен — и словно окунулись в сумрак и слякоть ушедшей зимы. Увы, весенний свет и тепло совсем не ощущались здесь, в зловещих стенах замка Буврёй. Сумрак нарушался лишь редкими, тускло чадящими факелами и масляными светильниками, установленными в нишах вдоль лестниц и коридоров. От стен исходили холод и плесень, а под ногами то и дело хлюпали грязные лужицы.

Святым отцам сегодня предстояло здесь очень важное дело, и они спешили, стараясь не обращать внимания на сумрак и лужи. Однако им пришлось не раз споткнуться о выступающие каменные плиты пола, пока они добрались до цели.

Едва поднявшись в нужную комнату, епископ мельком взглянул на прикованную к кровати девушку, усмехнулся и обернулся к своему спутнику:

— Вот, брат Изамбар! Как видите, я был прав, она не сдержала своего обещания!

Епископ Кошон с торжествующей ухмылкой глядел на своего спутника, инквизитора, брата Изамбара де ла Пьера. Тот, стараясь поменьше дышать смрадом, отдающим потом и гарью от факелов, скорбно взирал на жалкое, сжавшееся в комок существо, в котором невозможно было узнать великолепную, гордую, отважную, полную достоинства красавицу, какой эта девушка была всего лишь три дня назад — накануне отречения.

Удивительная и неправдоподобная девушка. Та, которая на протяжении трёх месяцев блестяще отражала атаки десятков поднаторевших в теологии и казуистике учёных мужей из Парижского университета. Девушка, не испугавшаяся жестоких пыток и едва не взошедшая на эшафот и костёр ради того, что она считала своей правдой.

Её мертвенно-бледное лицо распухло и было залито слезами. Грубо обритые в знак отречения волосы торчали короткой щетиной. Её исхудавшее тело дрожало, словно в лихорадке. Но самое главное, самое страшное — она снова была одета в мужское платье, которое совсем недавно поклялась больше никогда не носить. Почему, зачем она его надела, обрекая себя на страшную гибель?

Брат Изамбар невольно оглянулся на здоровенных английских стражей. Они самодовольно ухмылялись, слегка покачивая алебардами, словно лучше всех знали, в чём тут дело. Стражники подошли ближе, как будто желая получше расслышать разговор святых отцов... Странно, ведь епископ сказал, что они не понимают по-французски — где им, отребье с самого лондонского дна. Говорят, других сейчас не удаётся рекрутировать на острове...

Не так уж трудно догадаться, что произошло здесь, пока закованная в цепи бесправная девушка оставалась наедине с этими пятью мерзавцами. Однако спрос с неё, а не с них:

— Жанна, как ты посмела нарушить клятву?

Девушка вдруг перестала всхлипывать и с неожиданной звериной злобой взглянула на брата Изамбара:

— Будьте прокляты, де ла Пьер! Вы ещё хуже, чем Кошон! Зачем я только поверила вам?! — Её руки дрожали, отчего надетые на неё цепи звенели. Зубы пленницы нервно стучали, из глаз лились слёзы. — Без ваших уговоров, я бы уже три дня не знала боли! Вы с ним заодно! Только притворяетесь хорошим! Вы оба хотите опорочить и убить меня! Вы уже меня опорочили! Кошону бы это не удалось! Вам я поверила! А вы вернули меня сюда после проклятого отречения! Вы мне солгали! Так теперь убейте меня! Вы всё равно сделаете это! С меня довольно! Я не могу выдержать! Считайте, что я украла у ваших слуг эту одежду! Сама продела её через кандалы! Выбросила женское платье! То платье, которое вы меня заставили надеть! Запишите, что я снова говорила с Голосами! Убейте меня — только поскорее!..

Несчастный комок невыносимой боли...

— Ну что, брат де ла Пьер, вы согласны, что у нас нет иного выхода, кроме как обратиться с просьбой к городским властям, чтобы они не проливали крови этой бедной вероотступницы и закоренелой еретички?

Кошон гордо подбоченился. Он не скрывал своего удовлетворения, обращаясь к инквизитору. Тот едва удержался, чтобы не поморщиться. "Свинья тебе брат, епископ Кошон. Тощая, мосластая деревенская свинья, на которую нацепили епископскую мантию. Точь-в-точь ты". Однако брат Изамбар сдержал эмоции. Он благочестиво вздохнул, отвёл взгляд от епископа, задумчиво посмотрел на узницу. "Не повезло тебе, девушка. Придётся подписать твой приговор. Ну что тут поделать. Тебе всё равно костра не избежать, а мне надо жить. Впрочем, все мы бренны. Очень скоро ты будешь на Небесах, но спустя какое-то время и нам не миновать кончины. Такова воля Господа".

— Да, брат Кошон, я согласен с вами. Мы сделали для неё всё, что могли. Я вынужден подписать смертный приговор. Надеюсь, несчастная хотя бы избежит пыток перед казнью.

Святые отцы благочестиво перекрестились и, не глядя на обречённую девушку, поспешили прочь. Переступая порог зловещего каменного мешка, брат де ла Пьер вздохнул с облегчением.

Как только он вышел наружу, узница громко зарыдала и в приступе бессильного отчаяния принялась бить свои цепи о железную кровать. Кто-то из стражников захохотал, будто залаял.

Часть первая. Решающее испытание

Глава 1. Ночь длиною в шесть веков

1.

Борис

Сан-Франциско, май 20ХХ года

— Господин Рабинович! Через пять минут начинается заседание Совета Директоров!

Я невольно вздрогнул от неожиданности, как только заговорил селектор. Уж очень увлёкся наблюдением, едва не позабыл обо всём на свете.

— Да. Спасибо, Мэри, сейчас иду.

Я выключил экран наблюдения и, прежде чем отправиться на заседание, ненадолго задумался. Наверное, следовало проверить, всё ли готово для доклада на Совете, но в голову внезапно полезли совсем другие мысли. Хорошо, поистине замечательно быть здоровым, богатым и счастливым. Однако даже просто богатым быть очень неплохо. Во-первых, не надо вкалывать ради денег, а можно всего лишь работать в своё удовольствие. Во-вторых, не нужно считать потраченные деньги. В-третьих, можно сделать недешёвые подарки разным людям, и в том числе совершенно незнакомым.

И всё же дело не только и не столько в деньгах. Потому что подарок, который я собираюсь сделать совершенно незнакомому мне человеку, хотя и очень недёшев, имеет лишь косвенное отношение к моему нынешнему богатству. Я собираюсь подарить жизнь.

* * *

Необычайно сильная для Сан-Франциско майская жара совершенно не ощущалась в зале заседаний компании ТЕМПОРА. Тихо урчащие кондиционеры наполняли воздух приятной прохладой. Я машинально окинул взглядом присутствующих. Все в сборе — или кого-то не хватает? Джек Аронсон до сих пор не вернулся из Европы? Ладно, не мне об этом беспокоиться, для этого есть председатель, пусть у него голова болит о регламенте. Вот сейчас он и решит, начинаем обсуждение или нет.

— Итак, дамы и господа, мы открываем заседание Совета Директоров нашей фирмы ТЕМПОРА. У нас на повестке дня, насколько я понимаю, один вопрос: подготовка к операции "Эксодус".

Я машинально кивнул. Действительно, вопрос только один, но разобраться с ним вряд ли будет просто. Господа директора выглядели как-то вяло. Может, это следствие уличной жары? Директор по внешним сношениям Джудит Меир, она же представитель Комитета Против Диффамации, совсем скисла и, как мне показалось, клевала носом. А ведь идея операции "Эксодус" — отчасти её. Ну-с, и кто возьмёт слово первый? Кажется, Джек Листер из Электрокомпании хочет сказать что-то?

— Простите, господа, прежде чем мы обсудим подготовку к операции, нельзя ли попросить нашего уважаемого директора по исследованию и развитию очень коротко рассказать о технике этих самых темпоральных коридоров? А заодно, пожалуйста, пару слов об истории компании до того момента, когда мы приобрели наши тринадцать процентов акций. А то я, извините, всё время чувствую себя идиотом.

— Само собой, не возражаю. Идея темпоральных коридоров возникла, когда была экспериментально подтверждена поправка к второму закону термодинамики, так называемый "эффект излучения". Как известно, именно этот закон вводит необратимость времени как следствие неубывания хаотичности изолированной системы...

Тут я сообразил, что не туда заехал: Совет Директоров заметно поскучнел и посоловел. Ну да, я про науку толкую, а им эта хаотичность интересна, как прошлогодний снег. Но мне-то что делать? Я не имею права на неточность. И, делая вид, что не замечаю ошеломлённую реакцию окружающих, я продолжил бодрым тоном:

— Примерно три года назад были обнаружены вторичные излучения, сопровождающие рост хаотичности, и зарегистрировано открытие...

— Простите: вами, мистер Рабинович, было зарегистрировано открытие, известное сейчас как поправка Рабиновича, не так ли?

Я чуть не выругался. Терпеть не могу, когда меня прерывают на полуслове, но придётся подчиниться, всё-таки инвестиционные деньги не мои. К тому же не так это неприятно — когда другие мне напоминают о моём же открытии. Так что не ругаться впору, а любезно улыбнуться и церемонно поклониться, будто я в восторге от поведения председателя. Присутствующие поняли, что научная часть позади, разом проснулись и расплылись в радостных улыбках. Спасибо телевидению: "Поправка Рабиновича" звучит куда понятнее, чем рассуждения о хаотичности. А мне остаётся сделать вид, будто я всё объяснил. И всё же упомяну ещё кое о чём. Это уже не наука, так что пусть потерпят.

— С вашего разрешения, замечу, что после регистрации открытия фирма ТЕМПОРА взяла патентный зонтик на технические решения по созданию темпоральных коридоров. А теперь, если позволите, перейду к техническим аспектам предстоящей операции "Эксодус"...

Председатель помрачнел и немного напрягся, но не стал перебивать меня. Ну и хорошо, продолжу:

— Обратите внимание на два важных физических ограничения. Первое: вторгаясь в прошлое в определённой точке пространства, мы делаем невозможными такие операции в близлежащем для этого момента будущем. Например, если мы входим в Освенцим первого января тысяча девятьсот сорок второго года, то делаем невозможным такое вторжение второго января того же года. А вот тридцать первого декабря сорок первого года войти — пожалуйста! По этой причине, я бы рекомендовал начинать со дня освобождения Освенцима, а затем продвигаться "вниз", вплоть до дня открытия лагеря. Вместе с тем, вторжения в Освенциме практически не влияют на операции, скажем, в Бабьем Яру...

— Простите, господин Рабинович! Вы говорите — не влияют. А чем это вызвано? Это определяется расстоянием между упомянутыми центрами истребления?

— В принципе, да. Если говорить точнее, это связано с геометрическими размерами темпоральных коридоров: они, грубо говоря, не должны задевать друг друга. Однако это условие, как правило, нетрудно соблюсти. Обычные темпоральные коридоры имеют настолько малую ширину, что могут быть проведены даже в соседние комнаты. При этом простое наблюдение, не связанное с переносами, можно вести в каком угодно режиме, на проведение операций оно не влияет.

Присутствующие с обалделым видом переглянулись. Оказывается, у машины времени свой норов, с которым надо считаться. А вы как думали, господа? Обычная прикладная физика.

— Второе ограничение: количество и состав материи во времени не должны меняться. Этот пункт мог бы поставить крест на нашей операции, но одна компания в двадцать пятом веке снабжает нас матрицами, которые автономно регулируют свой вес и состав...

Кажется, я снова заговорил по-тарабарски. Как бы не прервали раньше времени.

— Проще говоря, контактируя с нужным нам объектом... то есть человеком, такая матрица принимает его облик, вес и внешние атрибуты. Каков физический механизм этого процесса — объяснить затрудняюсь, сам пока не вполне понимаю его. Пожалуй, это похоже на физическую адсорбцию, когда система "сама" регулирует свои массу и состав. В результате, возникает копия, чучело, лишённое разума и нервной системы, которое под воздействием фактора времени ведёт себя внешне так же, как если бы это был забранный нами человек.

— Копия — вы хотите сказать, матричная копия?

— Ну, матрица ведь и есть копия. Но вы правы, для ясности лучше уточнить, что речь идёт именно о матричной копии, а не, скажем, голографической.

— Скажите, ведь эти... матрицы... наверняка очень дороги?

— Не совсем так. Во-первых, в будущем они широко используются для каких-то целей, которых мы не знаем, и нам продают удешевлённые, если не бракованные экземпляры. Согласитесь, ни один нацист не станет проверять, совпадает ли у его жертвы количество волос с нормой или отклоняется на десять процентов. А эти десять процентов означают расхождение цен матриц в сотни раз. Во-вторых, имитация жертвы понадобится только до момента убийства, то есть речь идёт о каких-то часах, а то и минутах. Это ещё полтора-два порядка снижения цены. В-третьих, по каким-то своим причинам, наш поставщик заинтересован, чтобы мы "заездили" нашими коридорами как прошлое, так и ближайшее будущее. Подозреваю, что по этой причине мы могли бы добиться вообще бесплатных поставок, но стоит ли ломать копья из-за оптовой цены в полдоллара за экземпляр?!

— Полдоллара!!!

Председательствующий судорожно вскочил и схватился за голову. Да что я такого сказал? Неужели дешевизна матриц так поразительна? Наверное, да, ведь обычно у нас впечатление, будто технология будущего очень дорого стоит, а на самом деле наоборот.

Прошло несколько секунд, председательствующий успокоился, выпил воды и сделал мне знак продолжать. Ладно, так и быть:

— Таким образом, оба физических ограничителя не так страшны, как кажутся. Со своей стороны, я бы хотел привлечь ваше внимание к другим аспектам... скажем так, гуманитарным. Не подключить ли к финансированию другие организации и даже государства? Для нас — меньше нагрузка, для них — решение демографических проблем. Вместе с тем, это будет означать рассекречивание проекта. Далее: где расселять спасённых? Как быть с теми из них, у которых окажутся непривычные, а то и неприятные для нас взгляды на жизнь? И как адаптируются к нашему обществу люди из иного времени, с какими трудностями они столкнутся?

Я закончил речь и перевёл дух. Председатель вытер лоб:

— Господа, разрешите поблагодарить нашего директора по исследованию и развитию за интересный и обстоятельный анализ. Похоже, мы пока не готовы к проведению операции, причём именно по гуманитарным причинам...

Директора — все как один — вдумчиво кивнули. Председатель кашлянул и продолжил:

— Предлагаю, так сказать, решающее испытание, ключевой эксперимент. А именно: перенести из прошлого кого-либо...

Я невольно вздрогнул: что он имеет в виду? Это неожиданное предложение могло изрядно повлиять на мои планы. Тем временем, председатель продолжал:

— Уж и не знаю, кого выбрать для этого решающего испытания. Ведь получается — мы рискуем потерять тех, кто окажется рядом с этим человеком. Не забирать же их всех подряд, к этому мы не готовы. Хочется предложить Януша Корчака — но тогда как вытащить его ребят? Ханна Сенеш... А как быть с другими заключёнными в той же тюрьме? Мистер Рабинович, — повернулся председатель ко мне, — вы не возражаете, если выбор кандидатуры мы оставим на ваше усмотрение?

Я облегчённо вздохнул:

— Нет, я согласен.

— Замечательно! Благодаря этому решающему испытанию, мы отработаем техническую сторону проекта и проконтролируем вопросы адаптации. Пожалуй, так и назовём эту операцию — "Решающее испытание". Никто не возражает?

Я задумался на мгновение, не возразить ли. А что? Пожалуй, неплохое название. Одобряю.

Председатель улыбнулся:

— В таком случае, закрываем заседание, оно было весьма продуктивно.

Все директора вдумчиво кивнули. Интересно, до них дошло, что случилось сейчас, в этом самом кабинете? Они поняли, что мы приняли решение о создании нового мира?

* * *

Направляясь в свой кабинет, я не мог не вернуться мыслями к завершившемуся только что совещанию директоров. Вот уж воистину: сказал всю правду — и при этом вроде как обманул. Каково было бы решение совещания, если бы я сказал честно, почему так легко согласился на это самое решающее испытание, и назвал кандидатуру? Хорошая штука — демократия! Ведь я всё равно сделал бы то, что собирался, но иначе пришлось бы потом оправдываться и препираться. А так — вроде бы не я придумал это решающее испытание. Как будто мне его силой навязали.

Итак, в соответствии с решением нашего Совета, я должен для пробы отнять у смерти одного человека. Пока только одного. Не важно, кто это будет. Вот только, по техническим причинам, желательно, чтобы спасение этого одного человека не закрыло путь к вызволению окружающих его людей. Евреев, армян, русских, других невинных, которым уготована гибель по воле нацистов или петлюровцев, запорожцев или римлян, большевиков, исламистов или других погромщиков.

Выбор у меня богат. Наша история красна от крови миллионов и миллионов безвинно замученных. Ленин, Сталин, Гитлер, Мао, Чингис-Хан, Тамерлан... За каждым из этих имён тянется алый след, как безбрежное кровавое море. А ещё — сотни, тысячи душегубов масштабом помельче. И мне предстоит их всех оставить в дураках. Но для этого необходимо, чтобы наше решающее испытание оказалось успешным. У меня давным-давно есть подходящая кандидатура. Одна маленькая усталая девушка. Самая удивительная девушка в истории человечества. Она казнена, сожжена заживо на костре инквизиции в предпоследний день мая 1431 года по обвинению в ереси, колдовстве, идолопоклонстве и клятвопреступлении.

Я аннулирую её приговор и отменяю эту казнь.

* * *

С утра двадцать девятого мая в городе Руане царит предпраздничное настроение. Добрые горожане и горожанки приводят в порядок свои дома. Сейчас уже тепло, окна повсюду раскрыты, и состоятельные руанцы вешают чистые занавески на окна. Готовят праздничные кушанья, делятся радостными новостями с соседями.

Новости самые разные. Кто-то говорит, что городскому палачу строго указано ни в коем случае не душить колдунью перед сожжением. Общественность радуется — как же, очень правильное решение. Средства-то на неё, злодейку, всем миром собирали, чуть не разорились, будто принцессу покупали, за такие деньги пусть хоть помучается как следует. Глядишь, проникнется суровостью неотвратимого возмездия за совершённые тяжкие преступления вроде ношения мужской одежды. Другой сообщает, что почему-то перед казнью осуждённую не будут пытать, а то вдруг она умрёт от боли — ах ты, горе какое, плевок в душу народа. И камнями в неё нельзя будет бросать, не то сообщники преступницы могут воспользоваться случаем и прикончить её булыжником потяжелее, лишив тем самым честных налогоплательщиков заслуженной радости. Ну, эту огорчительную весть публика выслушивает с пониманием: нельзя же, в самом деле, думать об одном лишь развлечении.

При всём этом добрые руанцы нет-нет, да и вспоминают с горестным вздохом о том, как менее недели назад вот так же собирались, готовились, предвкушали, а кончилось всё тем, что колдунья подписала какую-то бумажку, поплакала, да и отправилась обратно в тюрьму.

Благочестивые руанцы исправно молятся о прощении их врагам. Девушки, страшную гибель которой они собираются праздновать завтра, эта молитва не касается. Ведь эта девушка не причинила зла ни одному жителю этого города.

В сущности, руанцы совсем не так уж жестоки, они просто хотят культурно и весело провести завтра время, отдохнуть с пользой для души.

Оперативная система моей машины времени, столь похожая на огромный бублик, уже практически готова к запуску. Сидя перед экраном и разглядывая оживлённые улицы средневекового Руана, я не могу отделаться от дурацкой мысли, что взрыв первой водородной бомбы следовало бы произвести над этим благолепным городом.

2.

Жанна

Как хочется спать... Надо уснуть, хотя бы для того, чтобы не расклеиться завтра перед палачами. Меня привезут в телеге на площадь, где будет ждать множество людей, сотни английских солдат. Епископ Кошон будет скорбно улыбаться, я опять увижу приготовленный костёр, только на этот раз мне не предложат отречься. Много-много сложенных дров, хворост и солома вокруг столба. А рядом — чан с горящей смолой, и в нём факелы.

Меня вытащат на самый верх, поставят на сложенные дрова. Палач привяжет меня к столбу, чтобы я не смогла убежать от огненной смерти. А затем он спустится вниз, вынет из смолы факел и поднесёт к соломе. Солома вспыхнет, и сначала огонь просто побежит ко мне. Потом загорятся c потрескиванием хворост и дрова, поднимется дым, сначала белёсый, затем всё темнее и темнее, пока не почернеет. Он окружит меня, будет становиться всё гуще и гуще, а в нём замелькают оранжевые языки пламени — всё выше, выше... Сделается трудно и больно дышать... Станет сначала очень горячо... а потом так больно, как никогда в жизни не было... Дым ворвётся в меня, задавит моё дыхание, начнёт рвать меня изнутри множеством раскалённых крючков... Всё моё тело превратится в огненную боль... Загорится одежда на мне... Отчего я умру — меня раньше сожжёт огонь или задушит дым? Страшно как... как больно...

Хоть бы я от боли потеряла сознание...

Мне и сейчас очень больно — из-за того, что со мной сделали вчера и в предыдущие ночи. Что, если солдаты снова поступят, как тогда? А что проку мне об этом сейчас думать? Разве смогу защититься — одна против пятерых, закованная? Не зря же их командир снова исчез... а Стаффорд пришёл... Неужели мне теперь насильники страшнее костра? А если и так... Что же, перед пламенем буду вспоминать эти дни и ночи, может, легче окажется умирать. По крайней мере, боль уйдёт навсегда. Если бы хоть не костёр... Почему им так важны мои мучения? Ведь грозились плахой, я и не против... Вот бы заснуть сейчас и умереть... Как это страшно — мечтать о смерти в девятнадцать лет...

Голоса обещали мне избавление завтра. Я их спросила: меня спасут французы? Святая Екатерина была очень недовольна: "Жанна, ты должна пройти до конца весь путь страдания и муки, так угодно Господу нашему, в этом и будет твоё избавление".

Неужели и Богу нужны мои мучения? Для чего? Неужели Он заодно с Кошоном? О, нет! Этого не может быть! Только не это!

Если бы хоть не костёр...

Как тихо стало, даже стража не звенит оружием. Если открою глаза, окажется, что они уже рядом. Незачем мне на них смотреть, нет смысла кричать, сопротивляться, всё равно они сделают то, что хотят.

Я даже пошевелиться не могу... Как странно... Почему? Что со мной происходит?

* * *

Странный сон, слишком похожий на обморок, словно парализовал Жанну, не давая ей не только шевельнуться, но даже открыть глаза. Из-за этого она не могла видеть происходящее вокруг. Тем временем, все факелы на стенах вдруг разом потухли, а подкрадывающиеся к пленнице стражники неожиданно застыли в совершенно непонятных, нелепых позах, будто превращенные каким-то таинственным всемогущим волшебником в безобидные картонные куклы.

Зловещий каземат наполнился мириадами стрекочущих крошечных молний, появившихся словно из пустоты. Сильно запахло озоном. Висевшие в воздухе пылинки вдруг засветились, заискрились и заплясали, образуя удивительные золотистые серпантины.

Откуда-то издалека до сознания Жанны едва донесся звук гулкого падения массивного предмета на ту железную кровать, на которой мгновением раньше находилась она сама.

Эпохи проносились мимо. Грохотали войны, полыхали революции, свершались великие открытия, но всего этого не замечала измученная девушка, скованная таинственным сном-обмороком. И миллионы людей, окружавших её в разные времена, не могли, не догадывались заглянуть в туннель времени. Мир Спасения зарождался на глазах у всех, но это видели только два человека.

Между тем, стрекочущие молнии в каземате руанской крепости Буврёй внезапно исчезли — все одновременно, разом, словно их и не было. Запах озона сменился свежим ароматом морского прибоя, занесённым случайным порывом ветра со стороны залива Сан-Франциско. Темпоральный туннель закрылся. До создания машины времени оставалось почти шесть веков.

3.

Борис

Ну, что? Самое главное позади? Даже скучновато получилось: никаких приключений, нерасчётных проникновений, битв со злодеями, погонь через времена. Раз-два, несколько раз нажал на кнопки, и вот Жанна уже здесь, рядом с нами, а её матричная копия там, в распоряжении стражников и господ инквизиторов. Бедная матричная копия, вот ей достанется — хуже некуда. Да, а ведь Жанна пока даже не подозревает о происшедшем с ней. Интересно, её обморочное состояние — это неизбежно при темпоральном переносе, или причина в чём-то другом? Может, защитная реакция организма на более чем резкую смену обстановки? М-да, неплохо бы найти ответы на все наши вопросы, вот только как и когда?

Интересно, что об этом думает доктор Абрамсон? Впрочем, он, похоже, сейчас ни о чём не думает — сидит неподвижно, выкатив глаза и раскрыв рот. Хотя я его вполне понимаю. Окажись на его месте я — наверное, смотрелся бы не лучше.

— Господин Рабинович! Это невероятно — то, что вы совершили!

— Спасибо, доктор Абрамсон, но я просто выполнил свою работу. Полагаю, нет необходимости объяснять — всё, чему вы стали свидетелем минуту назад, является особо секретной информацией.

— Разумеется, сэр! Это останется между мной и вами! Я потрясён, не могу поверить своим глазам!

— Ну, своим глазам поверить придётся. Для этого вы сюда и пришли. А секретность должна быть всё-таки в меру, и я попрошу вас подготовить докладную записку на имя генерального директора нашей компании, с изложением увиденного вами. Между прочим, я ведь всем директорам разослал приглашение на эту операцию, и никто из них не явился. Вот этого я совершенно не понимаю: ведь речь идёт о вложении их же денег! Или они мне так доверяют, что и проверять не считают нужным? Может, мне гордиться да радоваться этому?

— Сэр, вам в любом случае есть чем гордиться. То, что вы сейчас осуществили — это удивительно и невероятно. Жанна Дарк спасена от гибели, она здесь, в нашем мире, рядом с нами, до неё можно дотронуться... То, о чём человечество и мечтать не смело. И вот оно свершилось... Простите, сэр, а как матрица перескочила на место девушки и начала в неё превращаться... тоже написать?

— Напишите. Вот только о том, что сделали с матрицей очнувшиеся солдаты, писать незачем. Вы не должны были этого видеть, я просто припоздал выйти из контакта. Извините, пожалуйста. Неприятная сцена, мягко говоря.

— Да, конечно. Бедняжка Жанна, что же ей только пришлось выдержать. Но теперь, разумеется, самое страшное позади. Сэр, я полагаю, мы сейчас помещаем девушку в реанимацию?

— Да, конечно, действуйте, как велит профессиональный долг. Насколько я понимаю, ей нужно хорошенько отдохнуть. Вместе с тем, срочно необходим самый тщательный медосмотр. Помимо истощения, она несколько раз за последние дни подверглась жестокому групповому изнасилованию. Её неоднократно изощрённо пытали, всё время не давали спать. Привлеките гинеколога... извините, что я вам это объясняю. Почему-то немного нервничаю. Уж и не знаю, как вы это соедините — её отдых, здоровый сон и медосмотр. Какое-нибудь эффективное снотворное? Электросон? Подпитка глюкозой? В общем, действуйте по вашему усмотрению. Пусть стоимость лекарств и оборудования вас не смущает, этой проблемы для нас не существует.

— Простите, сэр, персонал наверняка поинтересуется, почему пациентка в таком ужасном состоянии.

— Скажите, что это моя родственница, попавшая в тяжёлую переделку. Допустим, она путешествовала по Мексике, её похитили ради выкупа и поиздевались.

— Да, сэр. Так и скажу всем, это очень хорошее и убедительное объяснение.

Что со мной? Почему я весь дрожу? Вот чертовщина... Озноб, словно в лихорадке. Ведь всё прошло как нельзя лучше. Надо быстренько распрощаться с Абрамсоном и закрыть кабинет — не хочу, чтобы он видел моё состояние.

Сам себе не верю... это получилось! Да! Жанна Дарк не будет казнена... И никто из невинных не погибнет! Отныне газовые камеры, виселицы, плахи, расстрельные тюрьмы, костры аутодафе — все они не страшнее огородных пугал! Как хорошо, что это получилось!

4.

Жанна

Как страшно просыпаться... Через несколько часов меня не станет... пусть. О, если бы хоть не костёр... Что угодно, только бы не это...

Странно, что стражники ничего со мной не сделали...

Не захотели...

Что это?

Это не отсвет факелов... Похоже на солнечный свет... Какой странный запах... Незнакомый совсем... Кажется, приятный... даже очень приятный... Такой вдруг мягкой стала постель... Кандалы не давят... И не больно... Тишина вокруг... Или... птицы поют? Это, конечно, сон... милое, прекрасное, сказочное видение... последний сон в моей жизни... Не надо открывать глаза... Сколько ещё мне осталось жить? Пусть уж этот сон продолжается как можно дольше...

А кто это разговаривает рядом со мной? Это тоже сон, да? Какие странные слова... И... эти люди говорят по-английски?

* * *

— Неужели вы верите в эту чепуху насчёт Мексики? Вы же видели этого несчастного замученного ребёнка — она бледна, как мертвец, ни малейшего загара! Её минимум полгода держали прикованной в подвале! Если за неё собирались получить выкуп, почему морили голодом, пытали и насиловали? Наш долг — известить о случившемся полицию!

— И что вы скажете полицейским? Что руководство ТЕМПОРА похищает девушек и насилует их? Полицейские с вами разговаривать не станут, пока не получат заявление от самой девушки. И правильно сделают. Что-то тут не так, не всё просто. Очень странная эта девушка, вот что я скажу.

— Я и не думал подозревать наших руководителей, но давайте рассуждать логично: девушка подверглась самым жестоким издевательствам и насилию. Наша профессиональная обязанность — не только оказать медицинскую помощь, но также помочь выявить и наказать преступников. А вдруг пережитое настолько повлияло на нашу пациентку, что она не в состоянии написать заявление?

— Я ни в чём не уверен, но... Может, сначала пригласим психолога? Девушка скоро проснётся, пусть они пообщаются. А после этого, если надо, позвоним в полицию.

— От чьего имени пригласим — от фирмы ТЕМПОРА?

— Зачем такие формальности? К моей жене приехала из Франции кузина, у неё двойное гражданство, она психолог, ищет работу в США. Может быть, я её попрошу в частном порядке?

— Почему бы нет? Попробуем провести её мимо охраны. Выпишем пропуск на её имя — как будто она пришла на собеседование.

— А что, во Франции психологу так трудно устроиться? Зачем же она училась?

— Чего вы хотите от молодой дуры? Мало того, что она психолог без протекции, так она ещё и решила изучить старофранцузский язык. Ей, видите ли, интересно читать средневековых авторов в подлиннике! Её отец раньше недурно играл на бирже и считал, что может позволить дочери такую блажь, но во время последнего экономического спада его акции понизились в десять-пятнадцать раз. Так что теперь их семья осталась без средств.

— Пригласите её, пригласите! В самом деле, у нас ситуация очень щекотливая!

* * *

Странно, я уже вроде пробудилась — и опять этот сон, милый, мягкий, лёгкий, светлый, приятный, благоухающий.

А что если?..

Попробовать открыть один глаз?

Какое всё белое вокруг!

Может быть, это не сон? А что? Разве может быть так хорошо наяву?

Может, я в раю? Умерла, пока спала? Господи, какое это счастье, если я уже умерла!

Даже если это сон, можно открыть и второй глаз. Во сне это не страшно.

А теперь попробовать повернуться... Ах, как мягко и приятно!

Ай! Кто эта девушка в белом? Ангел Господень? Как мило она улыбается!

Я нахожусь в светлой просторной комнате, вокруг никаких стражников. На мне нет оков, я лежу на мягкой постели, укрытая лёгким одеялом. Моя левая рука привязана к странному устройству из металла и стекла, и там виднеется какая-то прозрачная жидкость. Я привязана не цепью, а всего лишь мягкой тканью. Я могу без труда освободиться, но чувствую, что этого почему-то не следует делать. На мне лёгкая светло-голубая рубашка из тонкой и мягкой ткани. Я чистая, будто меня выкупали, пока я спала. Мне не больно! Здесь тепло, в открытое широкое окно светит солнце. С улицы доносится пение птиц и заходит запах цветов. Это он мне показался таким странным и приятным. Отвыкла. А может, я и не могла нюхать такие цветы раньше?

Да, конечно же, это рай.

Девушка в белом протягивает мне стакан. Что это? Как приятно пахнет! Райский нектар?

Ой, как вкусно! До чего же хорошо в раю!

Я с удовольствием потягиваюсь и нечаянно задираю правый рукав. На моём запястье рубцы от кандалов. Машинально подношу правую руку к левой и дотрагиваюсь до запястья.

Больно.

Я не умирала. И это не сон. Где я? Как сюда попала?

Девушка в белом перестала улыбаться, её глаза расширяются, на них выступают слёзы. Её губы дрожат, она с ужасом смотрит на мою руку. Она сейчас заплачет. Не хочу, чтобы она плакала. Я прячу руку под одеяло и улыбаюсь. Девушка в белом тоже пытается улыбнуться, но по её лицу текут слёзы.

Что за странный шум? Чьи голоса доносятся с улицы?

* * *

— Сюзан, сейчас мы будем проходить охрану, надень очки.

— Надела. Объясни, пожалуйста, зачем этот маскарад? Разве ты не выписал мне пропуск?

— Тсс... всё, прошли. Понимаешь, согласно пропуску ты должна сейчас идти ко мне в кабинет, а нужно заглянуть в реанимацию.

— Ты спятил? Я же не врач, что мне делать в реанимации?

— Да послушай ты! Понимаешь, мы только открылись, и вдруг к нам доставляют совершенно истощённую девочку, которую кто-то месяцами истязал и насиловал. При этом нас уверяют, будто она каталась по Мексике и там её похитили и держали ради выкупа. Бред! Она совершенно бледная! Побывать в Мексике и не загореть? Чепуха!

— Так, понятно. В каком она состоянии?

— Знаешь, как ни странно, состояние её довольно неплохое. Проспала трое суток, все основные показатели, кроме веса и давления, близки к норме.

— Видишь ли, некоторые сексуальные преступления — сложная штука. Она на кого-нибудь жалуется?

— Мы ещё не разговаривали с ней, она только что проснулась. Нам бы хотелось, чтобы ты как психолог первая с ней побеседовала. О! Вот её палата! Заходи!

* * *

Я слышу приближающиеся голоса. Дверь открывается, и в комнату входят высокие люди в белом. Они все смотрят на меня. Я натягиваю одеяло до подбородка. Что они собираются со мной делать?

К моей кровати приближается молодая светловолосая женщина в очках. Она... улыбается?

Женщина в очках что-то говорит мне. Я подскакиваю в кровати.

Это английский язык!

Что это означает? Англичане победили и на радостях пощадили меня? Кровавый Бедфорд — пощадил меня? Этого не может быть! И потом, откуда у англичан такое оснащение? Я знаю, Англия разорена этой войной почти так же, как Франция!

— Вы говорите по-французски?

— Да, я говорю по-французски!

От неожиданности у меня захватывает дух. Эта женщина говорит на непривычном диалекте, но я её поняла.

Как это они не знали, на каком языке я говорю? Они не знают, кто я? Что же со мной сделают, когда узнают? Господи, как страшно... А я-то уж было начала надеяться...

Эта женщина смотрит на меня как-то странно. Не враждебно, вовсе нет. Или это мне так кажется? Господи, как я устала бояться...

— Простите, как вас зовут? Сколько вам лет?

Удивительно! Теперь она говорит на том же диалекте, что и я. Попробовать обмануть её, их всех? Да ну... что толку, англичане меня слишком хорошо знают. Только опозорюсь перед ними. Да и сил на фантазии уже не осталось. Будь что будет:

— Моё имя Жанна. Иногда меня зовут Жаннетт. В январе мне исполнилось девятнадцать лет.

— Откуда вы родом, Жанна?

Как странно задрожал её голос! Почему вдруг? Что это означает?

— Я родилась в Домреми. Это недалеко от Вокулёра.

Она снимает очки и смотрит на меня расширившимися глазами. Внезапно резким движением вздёргивает моё одеяло и хватает меня за запястье. Её рука дрожит, дыхание становится резким и прерывистым. Она оборачивается к своим спутникам и сдавленным голосом задаёт какой-то вопрос. Я слышу их ответ:

— ТЕМПОРА!

Женщина отпускает мою руку, её глаза закатываются, она медленно оседает на пол. Другие люди успевают её подхватить. Надеюсь, она не ушиблась? Что такого я ей сказала?

Что это означает — "темпора"? Ведь это не по-английски?

В комнату резким шагом входят двое высоких мужчин в одинаковой форме. Они что-то говорят по-английски людям вокруг меня. Те кажутся напуганными. Так они мне не враги? Эти люди выходят из комнаты. Как жаль... А эти двое, наверное, стражники. Что они сейчас со мной сделают?

Стражники тоже выходят. Так меня пока не тронут?

В комнату возвращается та самая девушка, которую я увидела, когда проснулась. Она выглядит очень смущённой и грустной. Девушка поправляет мне одеяло. Может быть, эти люди вовсе не желают мне зла? Кто они, откуда? Каким образом я сюда попала?

5.

Борис

Ну вот, приятные эмоции остались позади, теперь начинаются серые будни с неизбежными проблемами. Наши сотрудники, которые ещё неделю назад из кожи вон лезли, чтобы поступить сюда на работу, организуют заговор. Зря это вы, ребята, у нас надо делом заниматься, а не интриги плести. Сейчас я вам это объясню доходчиво:

— Как я должен это понимать, дамы и господа? Ваши действия называются — "злостное нарушение режима безопасности"! Мне вас всех увольнять, или зачинщик сознается?

Похоже, они здорово перепугались. Все побледнели, смотрят умоляюще. Нет, господа, риск слишком велик, и я не могу его себе позволить. Вы не оправдали доверие, готовьтесь сдавать пропуска. Вот этот хочет что-то мне сказать?

— Это была моя инициатива, сэр. Прошу прощения. Мне показалось очень странным, что доставленная к нам девушка не только доведена до крайнего истощения, но и подвергнута самым жестоким издевательствам. Мексиканская версия событий, которую мы услышали от доктора Абрамсона, совершенно неубедительна, сэр. Я счёл преждевременным вызов полиции, но обратился к психологу.

Это кто психолог? Вон та долговязая белобрысая девица, которую они привели тайком — якобы для собеседования?

— Ах, вот как! Вы, мисс, значит, психолог?! Приехали сюда что-то проверять, расследовать, да? И к какому выводу пришли?

— Мой вывод, сэр: вы создали машину времени и вызволили из Буврёя Жанну Дарк. Моему восхищению нет предела. Умоляю вас, не наказывайте врачей, они руководствовались наилучшими побуждениями!

Ч-что она сказала??? Может, я ослышался? Показалось? А другие тоже ослышались? Все как один обернулись к ней, уставились, будто на инопланетный корабль. Так что же, она всё поняла? Как? Каким образом? Это невозможно... Надеюсь, Абрамсон не проболтался? Да при чём здесь он, тогда бы все врачи знали, а для них это явно сюрприз. Почти как для меня, хотя совсем по другой причине. А мне остаётся только откинуться на спинку кресла. У меня нет слов. Вот это удар. Нокаут. А я-то всегда считал психологов самой паразитической частью гуманитариев! Да это Эркюль Пуаро в юбке! Но вы, девушка, меня так просто не возьмёте:

— Сколько времени вы провели с ней, чтобы прийти к такому дикому выводу?

— Мы разговаривали две минуты. Прошу вас, не наказывайте врачей. Если вас интересует последовательность моих рассуждений...

— Интересует, интересует, выкладывайте всё начистоту.

— Прежде всего: я не только психолог, но также владею старофранцузским языком. Эта девушка не знает английского языка, для белой американки это очень странно. При этом на английскую речь она отреагировала так... как вы, если бы перед вами вдруг появилась кобра. Далее: старофранцузским она владеет примерно так же, как Франсуа Вийон. И это — при незнании английского?! Вывод: старофранцузский — её родной язык. А зовут её Жанной, ей девятнадцать лет, и родилась она в Домреми... По правде, от такого вывода я бы сама спятила, если бы не вспомнила, что в одной жёлтой газете писали об исследованиях в области управления временем. Но прежде, чем я вспомнила название фирмы, о которой шла речь в той статье, я чисто машинально проверила, нет ли у девушки характерных следов от цепей. Есть, и именно в тех самых местах... Ведь я тоже учила в школе историю плена и гибели Орлеанской Девы, ходила в музеи. И... знаете, я всегда мечтала, чтобы кто-то... сделал то, что сделали вы. Я очень благодарна вам, сэр. И потом, я вспомнила название фирмы, о которой писали в газете. Там писали про вашу ТЕМПОРА.

М-да... Век живи, век учись, дураком помрёшь. Чёрт бы побрал жёлтую прессу, вечно они суются куда не следует. А эта психолог тоже хороша, ей палец в рот не клади. Кто бы мог подумать? В сущности, мне не за что наказывать врачей. Они решили, что я насильник или покрываю насильников, встревожились, приняли меры, спасибо хоть полицейских не привели. И ведь всё логично с их стороны. Вот тебе и Мексика. Ну, Абрамсон! Тоже болван, хоть бы помог мне соврать получше. Выходит, только я виноват в этом недоразумении. Действительно, врачей наказывать не за что, их впору награждать за бдительность и заботу о пациентке. Что же, по крайней мере, теперь все поняли, что на самом деле произошло и почему мне пришлось сочинить эту глупость насчёт Мексики.

— Так, ладно. Ваша взяла. Теперь вы все, присутствующие здесь, владеете этой тайной. Прошу по-человечески и требую как директор: никому ни слова! Даже тем из ваших коллег, которые сейчас находятся по ту сторону двери. Досужая болтовня может погубить не только Жанну, но и миллионы невинных людей. Узнаю про сплетни — выгоню всех к чертям, не разбираясь, кто виноват, можете потом судиться. Все свободны.

— До свидания, сэр!

Куда это вы, девушка? Вы же вроде на собеседование прибыли? Считайте, что вы его прошли с блеском.

— Минуточку, мисс психолог! Задержитесь-ка. Вас как зовут?

— Сюзан... то есть по-английски — Сьюзен, разумеется.

— Сьюзен, не хотите ли работать в ТЕМПОРА?

6.

Сюзан

Боже мой! Не могу поверить! Может, это всё сон? Или какой-то безумный розыгрыш? Вот сейчас я толкну белую дверь в реанимационную палату — и увижу...

— Жанна, можно мне войти?

— Ой! Да, прошу вас! Как вы себя чувствуете?

Эту фразу впору было бы произнести мне. Жанна Дарк, неужели ты жива... ты здесь, в трёх шагах от меня...

— Спасибо, всё в порядке, мой обморок был просто от неожиданности. Меня зовут Сюзан. Можно посидеть с вами?

— Конечно, можно! Садитесь, пожалуйста!

Я беру стул и сажусь в полуметре от кровати. Вот она какая, Орлеанская Дева... Маленькая, тоненькая, бледная девочка-подросток со взглядом затравленного зверька, со страшными шрамами на запястьях и шее. В её глазах смертельный, нечеловеческий ужас ещё только начинает вытесняться робкой надеждой, что всё происходящее сейчас с ней не сон и не очередная ловушка. Жива, но до чего измучена! И всё же она улыбается! До того печальная улыбка, что при виде её не сдержать слёзы. Так хочется утешить, ободрить эту девочку, успокоить, объяснить, что всё страшное позади...

— Жанна, прежде всего: вам нечего опасаться, вы находитесь у друзей, в полной безопасности, под защитой самой сильной армии в мире, с вами не случится ничего плохого. Тот проклятый приговор, который был вам вынесен бандой Кошона и Леметра, забудьте, как ночной кошмар.

Её взгляд становится несколько спокойнее, но теперь в нём ясно читается некоторое недоверие. Как я её понимаю, ведь столько раз ей клялись в дружбе — и это неизменно оборачивалось самой подлой ложью и предательством. Попробую быть чуть официальнее. Не так-то легко, но я постараюсь:

— Орлеанская Дева Жанна из Домреми, вам пора узнать, где вы, почему и как попали сюда из Буврёя. Вы что-нибудь помните?

Улыбка сходит с её лица. Она настороженно смотрит на меня.

— Вчера вечером я, как обычно, задремала в темнице, где меня держали. Я знала, что сегодня меня должны казнить, епископ сам об этом сказал. Ночью я мечтала умереть во время сна. А сегодня проснулась здесь... и так рада!

Она снова улыбается. Я — невольно — тоже, вот только в глазах почему-то туманится. Ах, Жанна Дарк...

— Прежде всего, Жанна: с того момента, когда вы попали сюда, прошло трое суток. Всё это время вы спали.

Её глаза удивлённо расширяются:

— Трое суток?!

— Да... Кроме того, пока вы спали, врачи осмотрели вас и оказали первую помощь. Но главное не это...

Я перевожу дыхание. Мне немного не по себе. Пора сообщить главное. Ну, была — не была:

— Жанна, с момента вашего появления здесь, по вашим ощущениям, миновало несколько часов. По данным врачей — более трёх дней. А по всем календарям мира — вы покинули Руан почти шестьсот лет назад. Сейчас начало двадцать первого века. Все люди, знакомые вам по Франции — ваши родные, друзья, враги — все они давным-давно умерли. Буврёй называется теперь — замок Жанны Дарк, там музей, посвящённый вам... вашему заточению. Вы давно реабилитированы, мало того — признаны святой, а Кошон посмертно проклят. Этот город, который вы видите за окном, называется Сан-Франциско. Эта страна — Соединённые Штаты Америки, её не существовало в то время, которое вы помните. Здесь государственный язык — английский. Мы с вами очень далеко от Франции, Англии и Бургундии. Здесь, в Америке, много людей, которые любят вас и хотят, чтобы вам было хорошо. Один из них создал аппарат, позволяющий проникать сквозь время и пространство. Трое суток назад он вошёл в Буврёй, в ночь накануне вашей казни, и забрал вас сюда.

Ну вот, Рубикон перейдён. Теперь должно быть легче.

Глаза Жанны становятся большие-большие. Она откидывается на подушку и смотрит в потолок не мигая.

— Жанна, вам плохо?

— Нет... простите, это я от неожиданности.

— Хотите о чём-то спросить?

— Нет... Да... пожалуй. Скажите, как закончилась война?

О какой войне она говорит? Ах да, конечно...

— Франция победила. Через несколько лет после... того, как вы покинули Руан, французы взяли Париж и очень скоро изгнали англичан отовсюду, кроме Кале. А спустя некоторое время и Кале был взят. Бургундия большей частью вернулась в состав Франции.

— Кто сейчас король Франции?

— Во Франции больше нет королей, это называется — республика. Соединённые Штаты Америки тоже республика. Англия осталась монархией. Но и многие англичане вас любят и сожалеют, что их предки были жестоки с вами.

— Вы говорите — меня любят. А почему? Ведь эти люди не знают меня, никогда не видели. Почему?

Вот это трудный вопрос. Мне придётся рассказать о Бернарде Шоу, Петре Чайковском, Анатоле Франсе, Жане Ануе, Викторе Флеминге. Какое дело было Шиллеру до маленькой пастушки из Домреми? Отчего имя Жанна стало распространённым в далёкой России? Почему чуть ли не каждый год Голливуд делает новые фильмы о Деве? Как случилось, что ехидный насмешник Марк Твен, для которого не было ничего святого, плакал над судьбой Орлеанской Девы и посвятил ей своё самое красивое произведение?

Попробую для начала ответить хотя бы за саму себя.

И я начинаю рассказывать.

Я рассказываю, как маленькой девочкой горько плакала от обиды и стыда, прочитав в одной исторической книжке о том, как юную девушку, спасшую Францию и французов, французы предали. Продали её смертельным врагам. По их приказу оклеветали, истязали, приговорили к самой страшной смерти и жестоко убили. И знаменитые французские паладины не смогли или не захотели предотвратить это преступление.

Я рассказываю о том, как впоследствии многие годы искала книги об Орлеанской Деве, подсознательно надеясь однажды прочесть, что Жанна осталась жива, спаслась так-то и так-то, а историческая неточность в других книгах возникла потому-то и оттого-то. И о том рассказываю, как противно мне было читать подлые вымыслы, что якобы англичане ни с того ни с сего пощадили Жанну, казнив вместо неё какую-то другую девушку. Противно не потому, что мне не понравилось бы такое развитие событий, хотя и эту другую девушку всё-таки тоже было бы очень жалко. Мне было оттого противно, что с каждой страницы такой книги разило наглым враньём, стремлением убедить меня — дескать, мы чистенькие, нас не запятнал пепел Жанны Дарк и стыдиться нам нечего. Мне было гадко, потому что из той книги несло уверенностью, что я захочу соучаствовать в этом вранье. Мерзко, как человеку, который просил хлеба, а получил камень.

А как описать сегодняшнюю минуту, когда я, впервые оказавшись во владениях компании ТЕМПОРА, вошла в реанимационную палату к незнакомой девушке и вдруг услышала от неё на старофранцузском языке: моё имя Жанна, мне девятнадцать лет, я родилась в Домреми...

* * *

— Сюзан, пожалуйста, не надо плакать!

Оказывается, я уже вся зарёвана. А ещё психолог, хирург души человеческой. Жанна пытается погладить меня по руке, утешить, но её левая рука привязана к капельнице, и ей трудно тянуться.

— Жанна, я сейчас, быстро!

Я выскакиваю в коридор, нахожу туалет и кое-как привожу себя в порядок. Чего теперь-то хныкать? Жанна жива, в безопасности, выздоравливает, о ней заботятся добрые и могущественные покровители... то, чего так не хватало шестьсот лет назад.

Если бы ты знала, Жанна, как я благодарна тебе за то, что ты жива...

— Сюзан, можно, мы перейдём на "ты"?

Быть на "ты" с Орлеанской Девой! Да я сегодня утром и мечтать об этом не могла!

— А ещё, Жанна, понимаешь, это была такая ужасная подлость, что тысячи сильных, здоровых, вооружённых мужчин навалились на слабую девушку и так жестоко расправились... Будь ты не то что ведьма, а даже дочь Сатаны, и то все нормальные люди были бы на твоей стороне.

Ну вот, опять у меня глаза на мокром месте.

Мне кажется — или в самом деле взгляд Жанны стал гораздо спокойнее?

Почему я то и дело говорю о Жанне в третьем лице? До сих пор не могу поверить, что она спасена? Так вот же она, вот, рядом!

— Жанна, можно мне присесть на кровать? А то подвинуть стул приборы мешают.

— Ну конечно, садись!

Дверь открывается, и в комнату входит медсестра с пакетом сока. Ставит его на столик рядом с Жанной, проверяет капельницу и выходит.

— Сюзан, расскажи мне, пожалуйста, о вашем мире!

Я уже почти успокоилась и начинаю рассказываю о нашей истории. О революциях, Наполеоне и Де Голле. О мировых войнах, коммунизме, нацизме, геноциде, терроризме. Об ООН, НАТО, ЕС. О победе над чумой и оспой. О компьютерах и Интернете, лазере и телефоне. О термоядерном оружии и электростанциях. О Нострадамусе, Викторе Гюго, Луи Пастере и Мари Кюри. О реформации, религиозных войнах, Варфоломеевской ночи и отделении религии от государства. О космосе и космонавтах. О том, что Земля — шар, на котором Франция и Америка находятся с разных сторон...

Я и не заметила, как Жанна уснула, положив голову мне на плечо. За окном уже темно. Который час? Как незаметно пролетело время... Мне пора идти.

Я аккуратно высвобождаю руку и подкладываю под голову Жанны подушку. Не могу удержаться, осторожно целую её в лоб. Завтра надо принести атлас мира, а то и глобус. Авторучки, тетрадки. Какие бы книжки захватить? Не удержусь, возьму что-нибудь про Орлеанскую Деву. Босс велел научить Жанну английскому языку. Кстати, я ведь больше не безработная, вот здорово! Хорошо бы ещё DVD захватить... а как быть с аппаратурой?

Наш старенький учитель истории говорил: это как если бы никакого Персея не было, Андромеда сама, одна спасла свою родину от чудовища, а благодарные сограждане за это отдали её на растерзание. Как жаль, учитель, вы так и не узнаете, что Персей всё-таки пришёл, чтобы спасти Андромеду...

7.

Жанна

Господи, хоть бы это было на самом деле... Только бы это не оказалось сном... так страшно просыпаться... Мягкая постель... Одеяло... Запах цветов... Нигде не болит... На мне мягкая рубашка... Да, кажется, всё в порядке, можно открыть глаза. На улице ещё темно, но моя комната слабо освещена, и всё видно. Это — моя комната! Это — моё милое одеяло, такое мягкое и лёгкое, его так приятно поглаживать ладонью... Белая простыня, такая чистая... Моя рубашка... Неужели всё это — на самом деле?! Всё это — мне?! Какое счастье!

Я — в двадцать первом веке?! В третьем тысячелетии?! Невозможно поверить... но так хочется, чтобы это оказалось правдой! Меня забрали к себе люди будущего, я нужна им?! Я жива! Меня не сожгли! Господи, хоть бы это было на самом деле! Мне не надо больше мечтать о смерти?! Мне можно жить?! Меня больше не будут пытать, насиловать, приковывать цепями, заталкивать в клетку, допрашивать?! Стражники не будут тыкать меня пиками?! Не будут бросать в меня камешки, когда я сплю?!

Меня не увезут на костёр?!

Какая она милая, хорошая, добрая — эта Сюзан! Когда она вчера вернулась ко мне и заговорила про двадцать первый век, я сначала не могла поверить ей, уж слишком хорошо и правильно всё выглядело. Когда она сказала, что во Франции больше нет королей, мне даже пришло в голову, что это опять какая-то хитрость Кошона... хотя, тут же подумала я, какой смысл обманывать ту, которая и так почти уже пепел? И вдруг Сюзан заплакала... и мне тотчас стало ясно, что всё, что она говорит, — это правда.

Я — святая? В мою честь строятся церкви, мне молятся люди? Я — покровительница Франции? Мои статуи находятся даже в английских церквах? Ну надо же... Ещё позавчера была — отлучённая от церкви упорствующая еретичка, колдунья, идолопоклонница, клятвопреступница. Ночь прошла — и уже святая. Тут есть о чём подумать. Получается, что мне уже не положено ни молиться, ни исповедоваться? Где это видано, чтобы святые исповедовались? Кому? В чём?

Неудобно получилось вчера. Я уснула, когда Сюзан рассказывала о земном шаре. Так интересно! Надо же, а на вид всё плоское. Когда я проснулась, было уже совсем поздно, Сюзан ушла... надеюсь, она не обиделась на меня? Рядом сидела медсестра... Я уже знаю это слово — медсестра... И ещё я знаю другое слово: капельница! От неё меня отсоединили вчера, почти сразу после того, как я проснулась. Ко мне подошли люди в белом, заговорили между собой по-английски, и... удивительно, но мне уже не было страшно слышать этот язык! Они пытались говорить со мной по-французски, но... я их поняла и по-английски! Они отсоединили меня от капельницы и сразу накормили ужином. Непонятно что, но очень вкусное. И ещё — райский нектар. Я не согласна называть иначе этот чудесный напиток.

Потом медсестра повела меня в туалет, поддерживала, боялась, что я упаду... А мне было так легко идти, хотелось прыгать! Правда, голова кружилась... это, наверное, от радости, и всё же прыгать пока не следует. Медсестра привела меня в туалет, всё показала... какая это красота! Так чисто, опрятно, блестит, хорошо пахнет! Даже неудобно... пользоваться.

Затем она отвела меня в ванную и помогла вымыться... Я не могла поверить, что так возможно мыться! Горячая вода! Шампунь! Какое это хорошее слово — шампунь! Если я правильно поняла медсестру, от этой шампуни волосы растут очень быстро. Как хорошо, скоро у меня будут нормальные волосы, а не этот ёжик на голове! Я так хочу снова выглядеть, как нормальная девушка!

Пушистое полотенце! Пушистый халат! Мягкие тапочки! Потом мы вернулись, мне уже поменяли постель, я легла, и медсестра сделала укол... Когда я увидела шприц, вдруг стало чуть-чуть жутковато, а через мгновение я даже засмеялась от счастья: подумать только, медсестра делает мне укол! Я боялась спать, было очень страшно — вдруг усну, и всё это, что вокруг меня, исчезнет, сменится прежним ужасом — и всё-таки сразу заснула... но это не исчезло, нет, вот оно! Как здорово!

Сюзан обещала вчера, что будет меня учить. Как хочется учиться! Я хочу научиться читать! Писать! Считать! Я хочу выучить тот французский язык, на котором говорят сейчас! Я хочу выучить английский язык! Я хочу знать как можно больше про земной шар! Про компьютеры! Я хочу узнать историю Франции! Америки! Даже Англии...

Люди, как я вам признательна за то, что вы меня спасли! Огромное вам спасибо, что не позабыли меня за шесть веков, не бросили на погибель в пламени костра!

Оказывается, тогда, тридцатого мая, какая-то казнь всё же была. Сюзан не хотела об этом рассказывать, однако что-то случилось, иначе об этом не стали бы писать в книгах. Мне бы всё-таки не хотелось, чтобы кого-то сожгли вместо меня, но Сюзан уверяла, что тогда никто не пострадал. А что там было на самом деле — мне расскажут позже. Я не стану торопить этих милых, добрых, заботливых людей, пусть они всё делают, как считают нужным.

А может быть, это всё-таки и есть рай?

8.

Борис

Вот уже неделя миновала с начала операции "Решающее испытание". Частное мероприятие ТЕМПОРА, задуманное как технический тест перед осуществлением большого проекта, вылилось в решающее испытание для всего человечества, проверку его способности и желания исправить свершившееся зло.

Сейчас десять часов вечера. Сотрудники, кроме дежурных, разошлись по домам. А мне некуда идти. Здесь мой дом, моя жизнь. ТЕМПОРА — моё детище. ТЕМПОРА помогла мне осуществить безумную мечту... оказалось, впрочем, что эта мечта была не только моей. А с чего всё начиналось? Глупые фантазии двенадцатилетнего подростка, издержки переходного возраста, бессильная обида на свершившееся зло. Позже — диссертация, которую так и не удалось защитить... вернее — не удалось в Москве. Получилось в Кэмбридже, штат Массачусеттс. После чего — собственная исследовательская группа, лаборатория, которую закрыли вскоре из-за сокращения бюджета института. И почти сразу — приглашение в крошечную частную компанию на Западном побережье. Через четыре года — регистрация открытия, и с того момента частная компания перестала быть крошечной, а события начали нарастать, будто снежная лавина.

И вот свершилось главное: началось создание нового мира. Того мира, в котором подвиг не будет караться жестокой смертью. Это будет мир, где Орлеанская Дева, спасительница Франции, наконец-то получит свой жизненный шанс.

За минувшую неделю Жанна почти пришла в порядок, её волосы уже можно назвать короткой причёской, на лице появился слабый румянец, у неё прекрасный аппетит. Она покинула реанимационную палату, но пока приписана к больничному комплексу. Девочка уже не только ходит, но бегает и скачет по зданию ТЕМПОРА. Начала посещать спортзал и бассейн, умница. Правда, очень быстро устаёт, но это не самое худшее — всего неделю спустя после такой переделки, в которой она побывала. Её английский быстро продвигается, она делает первые попытки на компьютере. Большую часть времени проводит с Сьюзен. Хорошо, что они подружились.

Сейчас Жанна спит. Неприлично подглядывать за спящей девушкой, но я считаю, что для меня из этого правила должно быть сделано исключение. Ведь я это заслужил?

Жанна улыбается во сне. Вообще-то, она улыбается и днём, встречая любого из нас. Вот только улыбка эта — не столько радостная, сколько приветливая. Ей приятно видеться с нами и хочется, чтобы нам было приятно встречать её случайно в коридоре. Когда она думает, что её никто не видит, становится грустной. Это пройдёт само — или впору бить тревогу по поводу её адаптации? Но, по крайней мере, во сне она улыбается. Спасибо и на этом.

А теперь мне захотелось пошалить. Ведь я — владыка всех времён. Трепещите, калигулы с гитлерами. Ой, что я сейчас сделаю... Вероятно, лет через десять это будет квалифицироваться как "темпоральное хулиганство". Сам же буду выявлять нарушителей. Если захочу.

Итак, запустим нашу машину времени. Место — Руан, Старый Рынок. Время — предпоследний день мая 1431 года, вечер. На площади ещё дымятся остатки костра, на котором "сожгли ведьму". Епископ Кошон, надо полагать, уже принял поздравления и пошёл восвояси — отдыхать после трудов праведных. Где ты там, святой отец? Пройдёмся на пару часов назад. А, вот и он. Направляется в свою скромную опочивальню размером с хороший вагон. Утомился, бедняжка. Ладно, сейчас я тебе устрою праздничный концерт.

— Эй ты, свинья! Ветчина двуногая!

Французский у меня постольку поскольку, а старофранцузский и подавно, но не сомневаюсь, что он меня поймёт. К тому же дело не только и не столько в словах. Кошон резко поворачивается, и челюсть у него отвисает. Интересно, как он меня видит? Жаль, зеркала в его комнате нет, не иначе как ему противно собственное отражение. В разных временах мой визит по-всякому, но обычно нечто вроде телеэкрана с моей физиономией, висящего в пустоте... это, конечно, если я хочу, чтобы меня видели. Cейчас тот самый случай.

— Отчего не зовёшь солдат, мразь? Думаешь, ты сошёл с ума? Нет, это у тебя впереди, можешь мне поверить. Что, расправился с девушкой, да? Получил удовольствие? Сколько их у тебя на счету, ублюдок?! Но на сей раз тебе крупно не повезло. Там, на площади, ты сжёг чучело имитационное, которое я тебе подсунул! А Орлеанская Дева жива и здорова! На, посмотри!

Подключаю монитор из комнаты Жанны и врубаю крупный план, чтобы у епископа не было повода для сомнений. Сразу спохватываюсь, перекрываю звук к ней — на случай, если святой отец вздумает заорать. А вот он пусть послушает, как Жанна посапывает во сне... совсем как маленький ребёнок.

— От мёртвого осла тебе уши, а не Жанну! Можешь примерить, они тебе в самый раз подойдут! Можешь рассказать англичанам, что сейчас видел! Скоро твои попы объявят Жанну святой, а ты будешь проклят! Просто так, безо всякой прибыли, в ад пойдёшь — за то, что отправил на костёр матричную копию девушки! Вот и будешь там гореть как следует! А Жанна отныне живёт в самой богатой стране мира и обладает тем, что тебе не снилось! На, взгляни!

И я пускаю чередой изображения супермаркетов, освещённых улиц, взлетающих самолётов, плывущих кораблей, потом возвращаюсь под окна палаты девушки и демонстрирую сад роз, а напоследок — снова спящую Жанну.

— Она просила передать, что очень тебе признательна! Без твоего вонючего приговора она бы всего этого не увидела!

Кошон выпучился на экран, крестится, как семафор. Вот, давай-давай, трудись, старайся в поте лица, вернее, рыла. Насмотрелся? Ну, и хватит пока.

— Слышишь, ты, крупный рогатый скот! Я теперь к тебе каждую ночь приходить буду! Ни одной ночи спать не дам, как ты ей не давал! Вызывай солдат, чтобы они ночевали в твоей комнате! Я тебя, урод, доведу до самоубийства!

Епископ взмахивает руками и обрушивается на пол. Вот так оно правильнее, не на кровати же место свинье.

Бедняга, как я буду отныне над ним издеваться! О, до чего я суров! Аж самому страшно. И ведь ничего с этим поделать уже нельзя. Все оставшиеся ночи его жизни уже закрыты автоматическими коридорами, в которых транслируется примерно то же, что и сегодня — кроме изображения Жанны. А по окончании очередного акта гнусного и злодейского надругательства над старичком, автоматика любезно сообщает Кошону приятным женским голосом, сколько дней ему осталось жить. Впрочем, я очень демократичен и, конечно, признаю за ним право подать жалобу. Разумеется, мне, больше ведь некому.

Вот интересно: может быть, именно из-за этого моего визита к Кошону и пошли слухи, что Жанна не была сожжена?

9.

Жанна

Меня всё-таки сожгли... Они сделали это... Ну, не меня, конечно, а мою матричную копию сожгли, но они-то думали, что меня... Это меня, связанную, привезли в телеге на Рыночную площадь Руана. Меня швырнули наземь так, что я упала и ушиблась — конечно, ведь уже почти не человек, а так, горстка пепла... меня втащили на вязанки хвороста, привязали к столбу... вокруг меня подожгли, стали поливать смолой брёвна, а на хворост брызгать водой, чтобы он больше дымил...

Это я кричала от невыносимой боли, задыхалась от дыма, звала Иисуса и Михаила-Архангела... Это ко мне никто не пришёл на помощь, это меня все покинули наедине с пламенем и мучениями... Это мой пепел выбросил потом палач в Сену... А они восседали в креслах на помосте — и со скукой смотрели на меня... Они стояли в оцеплении, опершись на пики и алебарды — и смеялись надо мной... Они столпились за спинами солдат, веселились, балагурили — и швыряли в меня камни...

Они меня сожгли...

Почему, почему они сделали это?

А почему я думаю об этом? Я же не надеялась, что в последнюю минуту Кошон с Винчестером меня помилуют. Как глупо! Ведь меня вовсе не сожгли! Я жива и невредима, я — вот, в двадцать первом веке, в третьем тысячелетии, а они все сгинули без следа! Мне впору радоваться! Ведь я так боялась, что какую-то девушку выдали за меня и сожгли заживо! А это всего лишь матрица! Матрица, которая стоит полдоллара! Всего лишь моя матричная копия, которая неспособна мыслить или чувствовать! Она только способна кричать, как кричала бы от боли я! Вырываться, как вырывалась бы из пламени я! Задыхаться, как задыхалась бы в дыму я! Превращаться в пепел — в мой пепел!

Как стыдно, я разревелась, когда увидела всё это на экране. Я боялась, что Сюзан заметит эту глупость... и вдруг увидела, что она сама плачет, причём совсем бесшумно, и от этого ещё страшнее.

Почему они потом оправдали меня? Как посмели объявить меня святой? Пеплу всё равно, оправдан он или нет! И святость ему совсем не нужна!

Какое право имели мои убийцы меня оправдывать?!

10.

Борис

До чего же это приятно — прийти победителем на очередное заседание Совета Директоров ТЕМПОРА. Всё то же самое, что пару недель назад... и только мир совершенно изменился.

— Дамы и господа, открываем заседание, — скучным голосом произносит председатель. — На повестке дня — ход операции "Решающее испытание", в рамках подготовки к осуществлению проекта "Эксодус". Слово предоставляется нашему уважаемому директору по исследованию и развитию.

Так. Судя по вступлению, наш председатель так и не прочёл мою докладную записку, и видеозапись переноса не смотрел, иначе заговорил бы совсем иначе. А остальные что? Все молчат, никто не удивляется. Неужели и они не утруждались? Ни один человек? Вот те раз. Неприятно, правду сказать. Спрашивается, ради чего мы с Абрамсоном старались, писали? И чего от меня ждут сейчас? Чтобы я сделал подробный доклад в духе "Проделана большая и полезная работа"? Нет, всё будет несколько иначе:

— Согласно решению нашего предыдущего собрания, две недели назад мною был осуществлён перенос из прошлого в наше время кандидатуры, о которой я вам писал...

Делаю короткую паузу и смотрю на директоров. Все они вдумчиво кивают. Вот раздолбаи! Ну, скажите честно, что не читали, всё равно ведь через две минуты выведу вас на чистую воду.

— К сожалению, из всех приглашённых на эксперимент явился только доктор Абрамсон...

Директора оживляются:

— Видите ли, я только вчера вернулся с симпозиума в Австралии!

— А у нас именно в тот день был семейный праздник!

— А я был на директорате в Микрософт!

— А у меня почта не работала из-за вируса!

Да-да-да-да-да. Оправдываться вы умеете. Очень мне нужны ваши уважительные причины. Ладно, пеняйте на себя.

— Перед вами фотографии упомянутой кандидатуры сразу после переноса. Здесь же результаты первого медосмотра.

Директора вскакивают и накидываются на документы, как голодные волки на добычу. А ведь они были вам пересланы, господа!

— Ох, несчастная девочка!

— Чья же это работа? Гестапо, НКВД?

— Так мучить ребёнка! Какие изверги!

— Бедное дитя! Кто же над ней так поиздевался?

— Пытки, кандалы, изнасилования... Что же это за нелюди?!

— Она из Освенцима?

Я терпеливо жду. Наконец, директора откладывают документы и смотрят на меня вопросительно.

— Как я уже сказал, это материалы двухнедельной давности. Сейчас эта девушка чувствует себя вполне удовлетворительно, и я счёл возможным пригласить её на наше заседание.

Включаю селектор:

— Заходите, девушки!

В комнату входят Жанна и Сьюзен, обе очень смущены. Они одеты в деловые костюмы, которые выбрала Сьюзен — надо сказать, у неё хороший вкус. На ней светло-серый брючный костюм, у Жанны тёмно-синяя юбка и такой же жакет поверх белой блузки. Туфли на среднем каблуке под цвет костюма. Жанна вполне пришла в норму, её тёмно-каштановые волосы подросли и аккуратно причёсаны, однако нетрудно догадаться, что именно она изображена на снимках. Директора вскакивают. Интересно, они хоть поняли, которая из этих двух девушек прибыла сюда из времён иных?

— Простите, я забыл представить вам куратора по психологической адаптации: мисс Сьюзен Обердж!

Сьюзен улыбается, слегка кланяется и отходит к окну. Жанна остаётся в центре внимания. Она смущена и явно не понимает, что всё это означает.

— Простите, господин Рабинович, напомните, пожалуйста, как зовут эту милую юную леди?

Ну что, все проснулись? Пускаю видеозапись темпорального переноса на экран.

— Да, господа, я забыл вам представить. Это и есть та самая кандидатура, которую я, с вашего позволения, выбрал для операции "Решающее испытание". Мисс... Жанна Дарк из Домреми, также известная как Орлеанская Дева!

Те, которые стояли, валятся в кресла. Директора переводят взгляд с Жанны на экран и обратно на неё.

В тишине слышно, как у председателя выпадает авторучка-указка. Прямо тебе финальная сцена из "Ревизора".

Директор по внешним сношениям роняет очки в кофе. Пресс-секретарь судорожно вскакивает, кидается к Жанне, по дороге теряет туфлю и, не заметив этого, принимается ощупывать девушку, как будто проверяет, не привидение ли перед ней. Директор по внешним сношениям вдруг разражается клокочущим рыданием и бросается обнимать Жанну. Председатель дрожащими руками вынимает из кармана лекарство и глотает несколько таблеток сразу.

Не переборщил ли я с театральностью? Похоже, мои партнёры только теперь поняли, что мы взяли Госпожу Историю за шиворот. Той истории, которую мы учили в школе, уже нет.

* * *

Итак, заседание позади, поздравления отзвучали. Бедные наши директора, вот так шок для них получился. Они, конечно, разозлили меня своим разгильдяйством, но я перегнул палку. Остаётся радоваться, что господа директора в обморок не попадали.

Интересно, как бы я сам реагировал, окажись на их месте? Жив бы остался? Ладно, оставим это. Пора заняться героинями дня, для них есть новости.

— Так, девушки! Заходите, садитесь. Благодарю вас, вы обе держались великолепно. Жанна, как продвигаются твои дела? Только честно!

— Благодарю вас, сэр. Прежде всего... это вы меня спасли от костра, так ведь?

— Ну... возможно. Пожалуйста, не будем говорить об этом. Хотя бы сейчас. Даже по-английски. Как ты себя чувствуешь тут, у нас?

— Замечательно, сэр! Здесь так хорошо, все очень добры ко мне! Я до того благодарна вам, что даже не знаю, как это выразить словами!

— Конечно, добры, ты же такая славная и хорошенькая, того гляди, женихи пойдут толпой. Ты больше не сердишься на англичан?

— Не знаю. Наверное, нет. Во всяком случае, зла им не желаю. Ещё на войне я поняла, что англичане бывают очень разные... как и французы. К тому же, если бы не было англичан, не появилась бы эта прекрасная страна.

— Что же, я очень рад это слышать. Сьюзен, у меня нет слов, прошло только две недели, а Жанна уже может говорить хоть с Президентом США! Как ты этого добилась?

— Спасибо, сэр, но у Жанны просто великолепные способности к языкам.

— Ну, ладно. Девушки, Совет постановил отправить вас обеих в Европу на прогулку — конечно, если не возражаете. Англия, Шотландия, Бельгия, Нидерланды, Германия, Польша, Чехия, Франция. Как вы к этому относитесь? Сьюзен, твоё мнение?

— Я, разумеется, не возражаю. Жанна, ты что скажешь?

— Н-не знаю. Это, конечно, очень интересно. Но...

— Боишься Англии?

— Ну, не то чтобы боюсь, сэр... да, боюсь. Это глупо, да?

— Жанна, я тебя очень хорошо понимаю, но это крайне важно для меня и моего дела. Очень прошу тебя. Пожалуйста!

— Хорошо, сэр. Я буду стараться.

— Запомни: нигде в мире, и в том числе в Англии, у тебя нет ни единого врага. Конечно, я попрошу тебя соблюдать инкогнито, но на это совсем другие причины. Сьюзен, на днях вы с Жанной поедете в управление по иммиграции, там ей оформят паспорт. Жанна, хочешь быть гражданкой США?

— Хочу. Простите, а... гражданкой Франции — нельзя?

— Пока нет, извини. Понимаешь, по некоторым причинам нам ещё нельзя распространяться, кто ты такая, а без этого французский паспорт не дадут. Сьюзен, когда вы будете готовы, подойдёшь к секретарше, она даст тебе письмо в управление.

— Да, сэр. Не сочтите за любопытство... а что это за письмо?

— Распоряжение Президента США о предоставлении Жанне американского гражданства.