Сороковник Книга 3

Книга 3

Глава 1

"Собирайся!" — бросил Мага.

Ему легко говорить... Мужчинам вообще куда проще, чем нам, сняться с насиженного места и отправиться в командировку или в чужой мир. Впрочем, похоже, и мне не привыкать. Третий раз меня вышибает из уютного гнезда безо всякой подготовки, в чём есть — и ничего, даже проще налегке-то. Сейчас, по крайней мере, я хоть что-то могу прихватить с собой. Подумаем...

Перво-наперво — рюкзак Николаса поставить на видное место, чтоб не забыть. Вдруг у родственника там нечто ценное? Затем — переодеться: любимые джинсы, свежая рубашка. Что с собой? Смена белья, запасная футболка, куртка — ночи уже прохладные...

— Много не бери, — предупреждает суженый. — Только самое необходимое на первое время. У тебя всё будет. И опять ты в штанах? Так и быть, в дороге потерплю, а дома будешь носить платья.

Негодующе фыркаю. Раскомандовался... К тому же — мой дом здесь, Мага. Но предусмотрительно не вступаю в пререкания, отметив лишь:

— Мне так удобнее. Привыкла.

Отыскиваю походный рюкзачок, похороненный в самых глубинах шкафа. Вот уж не думала, что он мне ещё пригодится! Новоявленный супруг не отстаёт:

— К чему привыкла — к работе? Мыть полы в этой крошечной квартирке и стирать пыль с мебели? Тебе больше не придётся этим заниматься. И вот ещё что: почему у дочек полный гардероб, а в твоём шкафу единственное платье? Ты женщина или нет?

— Не люблю платья, — отвечаю с досадой. Что-то я забыла... что-то важное. Иду в детскую и шарю по книжным полкам.

— Почему? — спрашивает Мага напористо, выхаживая за мной по пятам.

У меня в руках семейный альбом, и вот, честное слово, очень хочется двинуть им упрямца прямо в лоб. Но сдерживаюсь.

— Наверное, потому, что не хочу быть женщиной. С меня достаточно быть матерью. Женщин слишком часто используют и бросают, это, знаешь ли, не радует. И ты ещё упрекаешь меня в том, что я привыкла всё решать сама?

Стоп, довольно. Не провоцируй, Ваня, у него и так желваки на скулах ходуном ходят.

— Прости, — говорю без тени раскаяния. Собираюсь проскользнуть мимо, но он неожиданно отбирает альбом. Взвешивает на руке.

— Уверена, что нужно тащить с собой эту тяжесть?

— А ты загляни в него и реши сам, — огрызаюсь. — У вас в замках у каждого своя портретная галерея, а у меня — своя. Мы, хоть и не аристократы...

Да, она и впрямь увесиста, наша родовая книга. Но оставить её здесь — как от себя кусок отрезать. Что у меня будет там, в месте, которое Мага считает домом, и которое никогда не станет для меня родным?

Я не цепляюсь за прошлое, просто хочу сохранить себя.

...Он не из современных, с пластиковыми страницами и прозрачными шуршащими кармашками, что через несколько просмотров норовят отклеиться. У нашего архива — плотные картонные листы с прорезями для фотокарточек разного формата, бархатный переплёт с золотой тиснёной надписью... "Моя семья". Читать умеешь, Мага? Так прочти, загляни вовнутрь, полюбуйся. Сколько мгновений застыло здесь на кусочках бумаги, глянцевых и матовых чёрно-белых, ретушированных, цветных, с ровными краями и фигурной обрезкой, на парадных фотографиях и на кадрах, схваченных экспромтом, на первых... и для кого-то последних. В самом хвосте встречаются и полароидные снимки, уже выцветающие, а вот мои детсадовские по-прежнему ярки.

Мага небрежно раскрывает наугад страницу. Приподнимает брови — совсем как Николас! — и озадаченно вглядывается. Да, для него ведь это в новинку, его мир не знает фотографии.

— Это отец забирает нас с девочками из роддома, — поясняю. И вдруг невольно улыбаюсь. — Не на что там пока смотреть, всего два кулька в одеялах. Дальше пролистай.

— Нет, погоди, — хмурится он. — А это ты, что ли? Почему такая худая? Ты же никогда такой не была!

— Всё-то тебе надо знать. — Хочу забрать альбом, но Мага удерживает. — Никогда... Ты меня видел-то всего неделю, а сразу — "никогда"...

— Почему? — повторяет настойчиво. — Болела?

— Токсикоз был сильный, всю беременность, — нехотя отвечаю. — Считай, девять месяцев есть не могла. Как родила — всё прошло.

Он присаживается на край Сонькиной кровати. Листает дальше, молча отстраняет мою руку, когда я пытаюсь снова забрать реликвию, решив, что хватит ему пялиться на чужую родню. С досадой плюхаюсь рядом, а то получается, что стою перед ним, как наказанная. Теперь он полночи смотреть будет, а меня выставит виноватой, если опоздаем к порталу.

Мой... вроде бы муж внимательно просматривает снимки до конца, затем возвращается на первые страницы. Начал-то он с середины теперь хочет добрать, что не видел.

— Это кто? — сурово спрашивает.

— Прадед.

— Воин?

Молодой совсем ещё, лет двадцати, отец моего деда запечатлен верхом на коне, с шашкой наголо, в парадной форме Донской казачьей конноартиллерийской батареи: штаны с лампасами, погоны, мохнатая шапка, лихо сдвинутая набекрень... Серьёзен, статен, усат, взгляд орлиный. Хоть и давнишнее фото, сепия пожухла, а смотрится предок молодцом.

— Пожалуй, что воин. Из казаков.

— А это?

— Дед. Со стороны отца.

— Тоже воевал?

— Да, но полгода всего. Руку на войне потерял. Вернулся — в колхозе председательствовал. В общем, на земле работал.

— Понятно. Это тоже дед?

— Да. Мамин папа. Этот всю войну прошёл, была у нас...

— Знаю, Гала рассказывала. После войны кем был?

— Учителем. Директором школы.

— Это?

— Родители женятся... Ты меня допрашиваешь, что ли?

— Хочу знать родословную. Почему бы и нет? Мне нравится, что в вашей семье всех помнят, это хорошая традиция. А кем были родители?

Он продолжает расспросы, пока не доходит заново до последней страницы. Закрывает альбом. Оглаживает переплёт. И, кажется, делает это с уважением.

— Итак, у тебя в роду воины, земледельцы, учёные, священнослужители, причём и с материнской, и с отцовской линии...

— Это хорошо или плохо?

— Хорошо. — Возвращает, наконец, альбом, причём нехотя, как будто не мою собственную вещь, а дорогой его сердцу раритет. — Сильные крепкие гены, отличная наследственность. Безусловно, его нужно взять.

Спасибо. А то я без тебя не сообразила бы! Так и хочется съязвить, но догадываюсь промолчать. Укладываю альбом в рюкзачок, спохватившись, спрашиваю:

— А мы никуда не опоздаем?

Мага, прикрыв глаза, к чему-то прислушивается. Качает головой.

— Проход ещё закрыт, нужно подождать. Ты в котором часу к нам попала?

К нам? Ах, да, в его мир. Это ещё надо припомнить... С Норой мы вышли из дому около восьми вечера. С час кружили по городу, пока не попали на улицу Победы, потом ещё минут двадцать-тридцать бродили...

— Около половины десятого вечера.

Мага скептически поднимает бровь — до чего же, мол, вы, женщины, бестолковы в своих формулировках, не можете точно сказать... Но, как и я, мыслей не озвучивает. Говорит только:

— По моим расчётам твой портал должен открыться на приём к девяти. Может, чуть позже.

— Мой портал? А причём здесь я? Или... — Меня озаряет: — Ты хочешь сказать, что прошёл сюда через тот самый портал?

Правильно я думала, что можно им ещё воспользоваться, правильно! Вот только как это сделать? И не поторопилась ли я с обручением?

— Тот самый, — обрубает Мага. И неожиданно смягчается. Заметил видимо, что мне до смерти хочется его расспросить, а боязно. — Ива, я обнаружил интересное явление. Ни один проход между мирами не закрывается до конца, всегда остаётся какой-то след, контур. Портал можно закрыть, заблокировать, замуровать, но шрам в межмирном пространстве останется, как рубец на коже. Поняла?

А-а, вот оно что! Это как в ткани дырочки от иглы остаются: распорешь неудачные крестики — и ткань зияет прорешками.

— Я нашёл твой портал и вскрыл, потом нашёл и тебя. С твоей Норой это не составило труда, собака всегда найдёт дорогу домой.

Почуяв, что разговор о ней, лабрадорша преданно кладёт голову Маге на колени. А ведь ещё совсем недавно его терпеть не могла; чем он её очаровал?

— Любой портал можно найти? И тот, которым наши ушли? Ведь из моего мы попадём в город, а так — могли бы сразу их отследить.

Мага с досадой качает головой.

— Стал бы я выжидать столько времени... Нет, Ива, у кидриков другая техника, и мне она пока не по зубам, да и затратная очень. Проход классический забирает гораздо меньше энергии. Главное — обнаружить и снять блокировку, а нужная адаптация к новому миру заложена в портальном пространстве. Это техника Демиургов, и я, между прочим, научился ею пользоваться.

А ведь он страшно собой гордится; даже глаза заблестели. Видать, для него это — серьёзная веха. Постойте-ка, а не обставил ли он в своих достижениях папочку? Ведь я ожидала скорее дона Теймура увидеть в своих стенах, чем суженого...

И кольцо у него было наготове. Он сюда пришёл с конкретной целью: жениться, всё равно на ком: на мне или на проекции. А я... опять лопухнулась. Ладно, Ваня, нечего в пустой след плакаться, портал без муженька всё равно не откроешь. Кстати, он, похоже, не закончил.

— ... у них суточные ритмы, понимаешь? Между мирами периодически идёт циркуляция энергопотоков, как приливы и отливы: полсуток портал работает на вход, ещё столько же — на выход. Поэтому мы сейчас и ждём попутного течения: нас вынесет в мой мир самим энергопотоком.

— Получается, мы ещё у этого Игрока на хвосте проедемся! — Неожиданно сама идея начинает мне нравиться. — Мага, да это здорово! Хоть чем-то этому гадёнышу досадить!

Он смотрит на меня с нескрываемым удовольствием, хоть и воздерживается от комментариев. Лестно, что достижения оценены, хоть и не бог весть кем.

— Однако, Ива, — только и говорит, — может нам пройтись? Надоело сидеть на одном месте. Давай прогуляемся, потом сразу завернём к порталу, сюда возвращаться не будем.

Что ж, мне тоже невмоготу. Всё уже решено, вещички собраны, сейчас перекрою воду, газ... Электричество отключать не буду, пусть холодильник работает. Не могу отнять у себя надежду, что вернусь, всё-таки помню из поучений Николаса, что сама вправе определять, где нам с детьми жить, так что мы ещё покусаемся, дорогие доны. Перекрыв краны на кухне, пробегаюсь взглядом по шкафчикам, заглядываю в хлебницу. Да тут ещё полбатона, и подовый только начатый, мягкие, свежие. Возьму, а то мой... ненаглядный даже не задумался, что в дороге пить-есть нужно. Там, мол, всё будет... Типично мужская самонадеянность. И бутылку минералки из холодильника добавлю, запас карман не трёт.

Обхожу комнаты, проверяю свет, выдёргиваю электровилки из розеток. Закрываю форточки. С тоской смотрю на балконные цветы и в озарении строчу записку соседке — уходя, брошу вместе с запасными ключами в почтовый ящик. Вроде бы всё. Теперь присесть на дорожку, подумать, не забыла ли что. Мага тем временем заглядывает в детскую, стопорится на пороге, и вдруг удивлённо хмыкает, протягивая к чему-то руку.

— Я могу это взять?

Чучундрик и чувырлик на его ладони кажутся крошечными.

Пожимаю плечами.

-Бери. Да тебе дети таких, сколько хочешь, наваяют, зачем с собой-то таскать?

Он вдруг улыбается краешком рта и осторожно сует кукол в карман. А я вдруг вспоминаю об очень важном деле, без которого покинуть этот город просто не могу. Я ещё не со всеми попрощалась.

— Тебе всё равно, куда податься? — спрашиваю нерешительно. — А то мне нужно зайти... в одно место. Здесь не очень далеко, за час с небольшим туда и назад обернёмся.

— Мне всё равно, — отвечает. — Это тебе действительно нужно? Зайдём.

Он перекидывает через плечо рюкзак брата, а мой просто подхватывает как сумку.

— Поведёшь пока собаку.

Сдерживаю вздох. Опять мною распоряжаются. Рюкзак-то мой ему зачем? На всякий случай, привязать к себе драгоценным альбомом? Или... действительно заботится? Критически оглядываю его с головы до ног, и застываю в нерешительности, не зная, как спросить его об одном интересном моменте. Настолько привыкла к костюмам, которые в нашем мире воспринимаются не иначе, как исторические, а сейчас вдруг представила, как выйду отсюда под руку с благородным сеньором семнадцатого века...

Бабушкам на дворовой скамейке обеспечен долгий и продолжительный обморок. И много-много работы после. Они ещё не обсудили "сестрицу" Анну, а тут — такая благодатная почва для пересудов!

— Ну? — Суженый нетерпеливо постукивает ногой.

— Мага, а ты вообще как сюда шёл? — осторожно интересуюсь. — На тебя не оглядывались? Это я про то, что ты всё-таки в толпе выделяешься. У нас такое не носят.

Да. Ботфорты со шпорами, чёрный камзол с бриллиантовыми пуговицами и серебряным шитьём, шляпа, словно снятая с Ван Хельсинга, неизменный кинжал... Да ещё ногти его знаменитые: боевые когти боевого некроманта. На него же должны были хотя бы оборачиваться, а при его болезненном самолюбии и взрывоопасности это чревато последствиями.

— Есть несложное заклятье. Просто отвёл глаза прохожим. Я и сейчас им воспользуюсь, не морочь себе голову. Всё?

Довольная Нора суёт мне в руки поводок: гулять? мы идём гулять? мама, ты так давно со мной не выходила! У меня сжимается сердце. Гулять, золотко. Почти как в тот роковой вечер. Разница в том, что теперь я точно знаю: вернусь нескоро.

И пока мы спускаемся с третьего этажа на первый, минуя панели в граффити от местных дарований, пока проходим несколько тесных и зелёных двориков, квартал четырёхэтажных и двухэтажных хрущёвок, пока не выходим на "историческую" центральную улицу, с лица Маги не сходит брезгливая гримаса. Как будто настолько унизительно — проходить по этакому убожеству, ему, потомку наверняка какого-нибудь рода с шестисотлетней историей, ему, проживающему в фамильной резиденции на берегу тёплого моря, ему, боевому некроманту! Догадываюсь. Терпи, супруг. Нам с девочками было здесь совсем неплохо.

А вот центральная улица ему неожиданно нравится. Наверное, потому, что не обезличена серыми многоэтажками: дома и домики здесь сохранились ещё вековой постройки. Есть из бруса на каменном фундаменте, есть и кирпичные одноэтажные, есть и двухэтажные, с колоннами — бывшие купеческие и дворянские особнячки. Новострои особо не выделяются, маскируются под окружение. И я невольно вспоминаю город Николаса. Да, у нас тоже выдерживается историческая достоверность, пусть и не так рьяно, потому что нет богатых спонсоров. Но стараемся, как можем.

Вот и наша гордость — липовая аллея, со столетними, в три обхвата деревами, что смыкаются кронами в арки-тоннели, под которыми в самые жаркие дни густая тень и прохлада. Соседний с нами Липецк, кстати, именуется от этого дерева, только там, в крупном городе, их давно потеснили тополя-аллергены.

— Так куда мы идём? — нарушает молчание Мага. Сторонится, пропуская прохожего, который едва не налетает на него — заклятье действительно отводит глаза. Поколебавшись, признаюсь:

— На кладбище. Хочу со своими, поговорить, попрощаться. Неизвестно же, когда вернусь. А я у них давно не была.

Он застывает, будто с размаху налетел на невидимую стену. Смотрит на меня как на восьмое чудо света.

— Поговорить? Попрощаться? Давно не была?

С большим опозданием до меня доходит, как именно некромант может воспринять мои слова. "Поговорить со своими." Ничего себе это я ляпнула!

— Прости, ты не то подумал, Мага. У нас так принято... ну как тебе объяснить... — Вижу, что не понимает, даже ощетинился. — Мы навещаем могилы родных, наводим там порядок, вспоминаем их. Беседуем, как с живыми, придумываем ответы. Иногда помогает, особенно когда тяжело; придёшь, посидишь, выговоришься — и всё легче. А у вас такого нет?

Он качает головой.

— Нет. У нас не любят походить на некромантов... Что, в самом деле, так? Однако идём дальше. Рассказывай.

Опять я невольно на что-то подрядилась... Ну да ладно, не молчать же всю дорогу. Только это довольно хлопотно — вести беседу и при этом отслеживать, чтобы прохожие не налетали. Отвод глаз — хорошая штука, но имеет и оборотную сторону... Зато посвящаю новоявленного супруга в таинство сакральных дат — девяти, двадцати и сорока дней, рассказываю о поминках, о том, как провожают покойников в разных местах — везде есть свои ритуалы. И больше всего его впечатляют наши "проводы души" в годовщину, когда, если возможно, не только читают по покойнику всю ночь, но и "провожают" душу, трижды обходя вместе с ней жильё. Прощаются — и отпускают навсегда.

— Интересно. Очень интересно, — задумчиво говорит он с той же интонацией, что и дон Теймур. — А другие религии есть? И как там обстоит дело? И как давно в вашем мире такое отношение к смерти?

Пошарив по закоулкам памяти — а она у меня хорошая — вываливаю целый ворох из скифских курганов, славянских тризн, египетских пирамид и римских мавзолеев. Подумав, добавляю современности — из того, что знаю о похоронных обрядах мусульман, иудеев, буддистов. Хочешь подробностей? Вот тебе огненные погребения индийцев и священные воды Ганга, расклёвывание дикими птицами тибетцев и похоронные ладьи викингов и варягов... Меня заносит в прошлое, но, похоже, некроманту каким-то образом удаётся собрать из этой мешанины цельную картину. И она ему нравится.

Липовая аллея ведёт нас вдоль всей Советской улицы. Неторопливым прогулочным шагом мы проходим её за полчаса, а затем спускаемся под гору и переходим через небольшой мосток над мелкой речушкой. Вот оно, старое кладбище. Даже не видя старинной ограды из красного кирпича, покосившейся, кое-где припёртой контрфорсами, и макушки небольшой церковки, выглядывающей из-за разросшихся берёз, приближение к погосту можно угадать по истошному карканью. Вороны здесь непуганые и шалеют от собственной вольности. Деревьев множество, за ними редко кто следит, и все они утыканы комками птичьих гнёзд. Особенно это заметно по осени и весной, когда оголяются кроны.

Собакина я оставляю у ограды — привязываю к невысокому деревцу и строго приказываю ждать. Мага прикасается к собачьему носу — и псина, зевнув, не спеша укладывается на травку и мирно засыпает. Сверху опускается небольшой радужный купол. Теперь собачкой никто не заинтересуется кроме нас с Магой. Ну и хорошо, так оно спокойней.

Пройдя через распахнутые чугунные ворота, мой спутник вновь страдальчески морщится. Ну да, порядка здесь, конечно, никакого, одно название, что городское кладбище, а на самом деле почти не отличается от сельского. Через весь немалый участок проходит единственная вымощенная булыжником центральная дорожка, вдоль которой относительный порядок. А отойди в сторону — и придётся спотыкаться, а то и перешагивать через оградки, заброшенные холмики, а иногда нет-нет, да и наступишь на обломок обтёсанного камня, на котором под зелёным мхом угадывается выпуклый крест... Но "мои" — неподалёку, в полпути до церкви, которая становится видна после того, как обогнёшь старый тополь. Как его сюда занесло — бог весть, обычно здесь сажают берёзки, туи и сирень, — вернее, сажали, а сейчас, когда участок практически закрыт — только вырубают, потому что зелень разрастается со страшной силой. Но вот как-то проник, укоренился, вымахал с баобаб, успел умереть и засохнуть. Ветви с метр толщиной у основания угрожающе нависают над дорожкой; одно хорошо — высоко, макушкой не заденешь, но каждый раз мне страшно проходить под этим гигантским скелетом: а ну как надломится, наконец, одна из ветвей и рухнет на голову? А коммунальные службы словно не видят и не знают...

— Пришли.

По левую сторону от дорожки — "наш" участок. Бесшумно поворачивается на смазанных петлях калитка, пропуская нас. Тут все мои — папа, мама, братья с семьями. Все. Шесть больших надгробий и три маленьких.

Мага почтительно наклоняет голову, словно здоровается. С минуту молчит. А я словно смотрю его глазами: лаконичные полированные грани чёрного мрамора, лики, напылённые на плиты — я выбирала самые лучшие фотографии, где все молодые и здоровые, и плевать мне было на шипение соседок, которые дружно осудили меня и перемыли косточки за то, что родители у меня были здесь тридцатипятилетними. Я хотела их помнить именно такими. На детских могилках у нас всегда по машинке или самолёту, или другой мальчишеской игрушке. В гробничках у взрослых высажены цветы, — я не люблю искусственные, а сходить сюда раз в месяц присмотреть за посадками — дело нехитрое.

По соседству справа — парень-афганец; в основании надгробья дотлевает сигарета. Видно, совсем недавно навестили друзья: прикурили, да и оставили вместе с наполненной стопочкой, накрытой куском чёрного хлеба. Холмик слева совсем заброшенный, но на нём мозаикой рассыпаны недоклёванные птицами кусочки скорлупы от пасхальных яиц и разложены несколько печенек. Говорят, если ты в дороге, но хочешь помянуть близких — оставь помин на безымянной могиле, до Бога всё дойдёт.

— Я похожу здесь немного, — говорит Мага. — Буду недалеко. Тебе, наверное, хочется побыть одной.

И за эту толику такта я ему благодарна.

Присаживаюсь на скамеечку и молчу. Как это иногда бывает — не идут слова, не рождаются... Посетовав, что не захватила перчатки, нахожу поблизости лопух, и, обернув ладони, принимаюсь за прополку, потому что осот и пырей никто в природе не отменял, эти монстры никаким опрыскиваниям не поддаются.

Здесь у нас высажены декоративный мох и барбарис, и петуньи, тот вид, что цветёт до первого снега; а по периметру оградки — сиреневые октябрины. Полюбовавшись на плоды трудов своих, отношу кучу сорняков в мусорный контейнер на выходе и мою руки ледяной водой под колонкой. И сама не замечаю, что в какой-то момент улетучилось беспокойство, затихли страсти в душе. За немудрящей работой я отвлеклась и на время позабыла про свои горести. Не то, что совсем махнула на них рукой, нет, просто взяла — и отодвинула. Сейчас я просто сижу, слушаю шум листвы, воронье карканье... Неподалёку подаёт голос колокол, — закончилась вечерняя служба. Поплотнее запахиваю куртку, потому что в тени уже тянет холодком, и, прикрыв глаза, наконец ощущаю присутствие тех, к кому пришла. Их ласку. Любовь. Поддержку. Благодарность.

— Наговорилась, красавица?

К моему удивлению, голос не Магин. Вздрогнув, открываю глаза.

Седой как лунь старик, высокий, широкоплечий, — видать, был когда-то и красив, и могуч, но сейчас подсох, и силы уже не те... Удивительно синие, не выцветшие очи смотрят ласково.

— Наговорилась, дедушка, — отвечаю. — А вы что так поздно? Может, вас проводить? Или помочь чем?

Это наш местный блаженный, юродивый... Вот незадача, совсем из головы вылетело, как зовут. Давно уж тут обитает, при церкви Рождества Богородицы. Пришел невесть откуда, постоял немного на паперти — молча, даже руки не протягивая, просто стоял и смотрел сквозь людей, будто что другое на их месте видел... Батюшка определил его на житие в сторожку, монашки обули-одели, участковые поспрашивали, понасылали запросов в разные инстанции — и ничего не выявили. Ну и... пусть живёт с миром, решили. Так он и остался. По утрам и вечерам обходил дозором окрестности, подкармливал бродячих собак и кошек, помогал старушкам на огородах — любил в земле возиться, чем и зарабатывал. Говорил мало, и ничего вроде бы не пророчествовал, чудес не творил, а прослыл отчего-то юродивым. Может из-за того, что Евангелие иногда цитировал, да ведь как к месту. А в ответ на частые вопросы, как, мол, можешь ты так жить, дедушка? отвечал только: "Посмотрите на лилии полевые..." И улыбался. Да настолько хорошо, что — прямо как сейчас — становилось удивительно легко и спокойно на сердце.

— Благодарствуй, милая. Куда ж меня провожать? Я дома, — отвечает он с улыбкой. — Я везде дома.

К нам неслышно подходит Мага. И я невольно пугаюсь: а вдруг сейчас нагрубит старику, обидит? Юродивый смотрит на него с неизменной светлой улыбкой и вдруг протягивает пустую ладонь. Как будто что-то просит.

Опешив, суженый лезет в карман. Достаёт монету. Кладёт в протянутую руку.

— Злато, — разочарованно бормочет дед. — Поскупился, пришлый. Разве это — самое дорогое?

— А что же, отец? — мягко спрашивает Мага.

Старик, повертев монетку в руках, проходит мимо меня прямо к одной из гробниц. К отцовской. Земля там рыхлая, хорошая, — недаром мы с девочками весной да осенью проходимся с совками. Дед набирает её полные ладони. А монету кладёт в ямку.

— Платок-от найдётся, детушка?

Поспешно нахожу носовой платок, разворачиваю и подставляю блаженному. Зачем? Да просто потому, что таким людям не надо перечить. Он высыпает землицу, завязывает кусок ткани хитроумным узелком и подаёт Маге.

— Вот что главное, сынок. Вот что ценнее всего. Будешь торговаться — меня вспомни.

Не сводя со старика глаз, Мага заворожённо принимает узелок — и не знает, что с ним делать. Дед поворачивается ко мне и слегка касается двумя перстами моего лба, словно благословляет. Я от неожиданности смаргиваю. Кажется мне, что не только синим отливают его глаза, но и золотом. Слышится мне непонятный шорох, едва уловимый.

— Ах, отец мой, — раздаётся поблизости жалобный тоненький голосок, и от храма к нам поспешает маленькая пухленькая старушка в чёрном. — Да где ж ты заплутал, мы ж тебя обыскались! Пойдём, там тебя отец Игнат разыскивает, говорит — на завтра работка для тебя есть, пойдём, родимый...

Вся она кругленькая, ладная, шустрая, не бежит, а перекатывается, и даже слова сыплются из неё горошком.

— Пойдём, Егорушка, пойдём, отец мой, пойдём, родимый.Простите, люди добрые, уведу его, болезного...

Подхватывает юродивого под локоть и влечёт за собой, а он, снисходительно усмехнувшись, словно ребёнку, идёт следом, позабыв о нас.

Мага опускает узелок с землёй в карман. Потирает лоб.

— Ты можешь объяснить, кто это был? Что он тут делает?

Впервые я вижу его не то чтобы растерянным, а выбитым из колеи. Что он увидел в нашем Егорушке, который вот уже десять лет со мной здоровается, каждый раз забывает, как меня зовут? Кого он в нём увидел? И на всякий случай... просто на всякий случай оборачиваюсь и смотрю вслед удаляющейся парочке. Своим особым взглядом смотрю, на сканирование аур настроенным.

Он не торопясь следует за монашкой, которая всё квохчет, всё пустословит ласково. И высок он, и крепок, хоть и жилист, казалось бы — ступать должен твёрдо, уверенно. Но походка у него лёгкая, как у танцора, и этим он мне кого-то напоминает. Но не до воспоминаний — от того, что вижу, мысли напрочь вылетают из моей бедовой головы.

За спиной у Егорушки в такт шагам колышутся снежно-белые крылья. Искристые, пушистые. И разлетаются от них огненные брызги, а где осядут — там встряхивается и поднимается высушенная дневным жаром трава, оползает налёт с потемневших оград, листва на деревьях густеет. Я смаргиваю — и вижу прежнего старца — высокого, худого благообразного, позволяющего вести себя, как маленького, за ручку.

И больше, несмотря на все мои старания, ничего разглядеть не могу. Не возвращается картинка.

— Белый, — задумчиво говорит Мага. — Да нет, не может быть, откуда ему тут взяться? И как он умудрился себя так скрутить? Ива, ты давно его знаешь?

— Десять лет, — отвечаю безмятежно. — А что?

Кажется, негодованию моего суженого не будет предела. Он испепеляет меня взглядом.

— Что? Ты так спокойно говоришь о присутствии рядом сущности высшего порядка? В кого он вырядился? Кого он слушает? Как он себя ведёт? Это ж какой-то... убогий, честное слово!

Я улыбаюсь. Как Егорушка засветил меня своей улыбкой, так до сих пор не могу снять её с себя.

— Убогий, Мага, — это не унизительно. Это значит — у Бога. А у нас такие сущности высшего порядка, как ты их называешь, порой вместе с людьми живут. Только мы зовём их иначе.

Святыми.

Трогаю его за локоть, совсем как недавнишняя старушка — Егорушку. Я больше не боюсь. Ничего и никого. Спасибо, дорогие мои.

— Нам пора.

Он сердито дёргает рукой, сбрасывая мою. Губа закушена. Взгляд по-прежнему сумрачен. Молча подхватывает со скамейки мой рюкзак и, кажется, что сейчас сунет мне его в руки, как рассерженный мальчишка, и буркнет: неси сама! Вместо этого он просто разворачивается к выходу с кладбища.

Вздохнув, последний раз оглядываюсь на дорогое мне место... и снова несусь вприпрыжку. Да что же это такое! Мало я бегала за старшим братом, теперь и младшенький норовит меня за собой как на буксире волочить!

А младший-то явно недоволен. Ноздри раздуваются от сдерживаемого гнева, сам что-то яростно шепчет, глаза горят... Бросает на меня взгляд исподлобья, и я чуть не отпрыгиваю, успев лишь подумать: а не рано ли я перестала осторожничать? Неожиданно Мага хватает меня за руку и резко притягивает к себе. Даже через камзол меня опаляет жар его тела.

Дальнейшие события происходят гораздо быстрее, чем рассказ о них.

Мага останавливается, быстро и зорко оглядывается вокруг, даже на каблуках разворачивается назад, чтобы и там что-то проверить. При этом и меня крутит на месте, не выпуская. Затем, развернувшись в прежнем направлении, стремительно выбрасывает вперёд правую руку — таким движением, будто у него в этой руке пистолет и он сейчас пальнёт. Иллюзию поддерживает то, что три пальца у него вытянуты, а большой и мизинец сжаты. Словно кисть — это уже оружие. Он с силой ею встряхивает — и с кончиков пальцев срываются молнии. Одновременно с этим над нами раскрывается защитный купол, о который в ту же секунду хлестко ударяет град.

Странный какой-то град, крупный. Серо-коричневый. И впивается в защиту, словно...

Щепки. Господи, это щепки.

Задираю голову, чтобы заглянуть Маге в лицо и потребовать объяснений. Он надувает щёки — и резко, с шумом выдыхает: П-па! И следующий вдох делает уже спокойно. Умиротворённо, я бы сказала.

Это... что же? Некромант, как говорится, отвёл душу? Выпустил пар?

Он потирает заросший подбородок и переводит взгляд на меня. Неожиданно подмигивает. Щёлкает пальцами — и радужная сфера начинает вращаться, словно юла, сбрасывает с себя древесные останки, а затем с лёгким хлопком разлетается в клочья. И я не верю своим глазам.

Тополь-скелет, держащий в страхе округу, пропал. Всё, что от него осталось — расщепленный измочаленный пень и щепки, щепки, щепки, ровным слоем устлавшие пространство в радиусе метров этак тридцати. На этом месте всё — дорожка, местины, где должна быть трава, горизонтальные поверхности надгробий и памятников — всё цвета сухой древесины.

Вау, как сказали бы мои девочки.

Теперь, когда я больше не боюсь... почти не боюсь Магу — я по достоинству могу оценить его профессионализм. Он почувствовал, что вот-вот сорвётся — по непонятной мне причине — и нашёл объект для срыва. Отследил, нет ли рядом ещё кого — дабы избежать жертв — и жахнул по тополю. Не забыв прикрыться, кстати, иначе нехорошее мы представляли бы собой зрелище...

Вау.

— Ну, Мага...— только и могу сказать я.

Он внимательно рассматривает пальцы. Цокает языком. Накладные ногти остались только на мизинце и на большом пальце.

— Ну, ничего,— говорит, а у самого такое удовлетворение по физиономии разлито, как будто злейшего врага только что по ноздри в землю вбил и поплясал сверху. — Дома наращу. Ива, — это уже мне, — если заметишь, что я слишком уж выхожу из себя — ну, как недавно, — шепни мне два слова: "Сухое дерево". Будь уверена, я найду подходящий объект.

— А... Оум...— глубокомысленно изрекаю я. — ... Ладно. Идём, что ли?

— И это всё? — спрашивает он грозно.

— А что ещё? — ляпаю и спохватываюсь. — Грандиозно, Мага! Видели бы тебя сейчас дети! Вот только при них таких фокусов не вытворяй, они ж будут пытаться повторить!

— Женщина! — фыркает снисходительно. Уже по-хозяйски берёт меня под руку и энергично увлекает к воротам. Щепки так и хрустят под каблуками его сапог.

...На улицу Победы мы выходим уже в сумерках. И только заворачиваем в квартал, в конце которого знакомый прокурорский дом, — откуда ни возьмись в спину ударяет порыв ветра.

Пройдя шагов десять, с недоумением посматриваю на Магу. Похоже, он ничего не замечает. А мне все более кажется, что ветер какой-то странный, обволакивающий и влекущий за собой. Я чувствую себя щепочкой — нет, для щепки крупновата — дощечкой, веткой, до этого спокойно качающейся на волнах и вдруг подхваченной течением. Может, это и есть тот самый энергопоток, о котором говорил Мага?

А я ведь должна его видеть... только в другом диапазоне зрения. Так и есть. Но то, что мне открывается — не привычные, как в Мире Двойной звезды, призрачные протуберанцы: нет, по-видимому, энергетика межмирья достаточно сильна и потому концентрируется в целые россыпи светлячков-искр, что тянутся нескончаемым шлейфом в одном направлении. Причём светлячки пролетают беспрепятственно и через моего спутника, и через Нору... и через меня, кстати. В какой-то момент даже не по себе становится: кажется, что огоньки настоящие, весомые, а я — всего лишь бестелесный призрак. Но все нездоровые мысли вылетают из головы, стоит мне увидеть неподалёку, напротив прокурорского дома Портал.

Интересно, думаю с запоздалым раздражением, смогла бы я сама его обнаружить? Ведь не будь встречи с Егорушкой, я бы и не догадалась тут, в своём мире подключить иное зрение. Настолько срабатывает стереотип, что у нас не может быть ничего необычного, что я почти забыла про свои новые умения. Попала в привычное русло — и веду привычную жизнь, ни шагу вправо-влево. Правильно Николас попрекнул тем, что я забыла его уроки.

Мы подходим к овальному проёму, ширины и высоты которого достаточно, чтобы пропустить взрослого человека. Пульсирует мой личный портал, конечно, традиционным лазорево-синим, как все его двойники в компьютерных игрушках, и здесь я вижу ещё одно доказательство в отсутствии воображения Игрока: похоже, он предпочитает копировать, чем изобретать что-то своё. С другой стороны, для чего-то рутинного можно воспользоваться готовым решением, а уж для чего-то незаурядного — например, Финала — придумать что-то своё, с изюминкой... Не успеваю додумать, потому что Мага неожиданно притягивает меня к себе и обнимает.

-Эй, эй! — настороженно говорю.

— Тихо, — успокаивающе шепчет он. — Прохожие. Охота тебе, чтобы за нами кто-то ещё увязался? А на парочки стараются не смотреть, глаза отводят...

— Придумал парочку! — сердито шепчу. Он с интересом наклоняется ближе, и со стороны мы, должно быть, действительно напоминаем флиртующих. — Тебе сколько лет? Ладно бы, мальчик с девочкой стояли, целовались-обжима... Прекрати сейчас же!

Он ловко уворачивается от моего тычка в грудь.

— Я помню твои замашки, — говорит со смешком. — Ива, это просто маскировка. Не хочешь — не целуйся, но стой рядом и терпи.

— ...Да уже и нет никого, — говорю я сердито спустя минуту. — Не выдумывай. А где твоё заклятье для отвода глаз, кстати?

— Не хочу распыляться, — отвечает Мага. — Сила сейчас понадобится.

Сощурившись, простреливает улицу взглядом и не спеша вытаскивает из ножен кинжал. Синие язычки, отражаясь, пляшут на волнистом лезвии.

— Крис? — не удержавшись, спрашиваю.

— Крис. Откуда знаешь?

— Да приходилось видеть. В игре. — И злорадно добавляю: — Хотя твои дочки не особо любят оружие. Если они и заводили перса-некроманта, то не боевого, а исключительно магического.

Мага не слышит сарказма. Кивает одобрительно.

— Проклятья использовали? Ничего удивительного, это у них должно быть врождённое. Что легче даётся, к тому и тянутся.

Тема перестаёт мне нравиться. Однако Мага не думает продолжать.

— Всё, — говорит, — я работаю, вы караулите. Если кто появится — отгоняйте, отвлекайте, но чтоб меня это не касалось.

Он поводит ладонью вдоль правой дуги овального проёма. Прощупывает не торопясь, прислушиваясь, словно с миноискателем работает. На уровне, где нашему зрению привычны замок или замочная скважина, нащупывает какую-то точку и аккуратно, словно ключ, вставляет кинжал до упора, до рукояти. Несколько раз поворачивает, извлекает его — то наполовину, то на треть, то на четверть, и при этом я вижу, как меняется форма лезвия, как выпрямляется с одной стороны и наращивает зубцы с другой, с каждым разом всё более принимая форму бородки ключа.

Да что же это я! Меня тут поставили сторожить, а я на чужую работу глазею? Вот провороню постороннего — и всё мне припомнит дражайший суженый, год потом будет глодать, не меньше! И в своём невольном старании не нарваться на неприятности упускаю момент, когда портал открывается. Просто в какой-то миг на месте полыхающей, словно газовая горелка, мембраны оказывается пустой проём, окантованный едва заметной голубоватой каёмкой. И прямо туда, как бабочки на свет, уже летят, торопятся "светлячки" и недовольно барабанят в спину: проходи, не мешай! Или в сторону подайся... Почему-то я перестаю быть для них проницаемой.

Сморгнув, возвращаюсь к обычному зрению. Ни портала, ни крошек-огоньков. Там, в нескольких шагах, просвечивает мир иной, настолько похожий в своей обыденности на наш, что забреди сюда в глубокой задумчивости рассеянная дама с собачкой — перешагнёт незримый порог и не заметит. Как я не заметила. А спохватится — будет поздно.

Мага прячет кинжал в ножны. На лбу проступают капельки пота. Но видно, что доволен.

— Ива, — вновь берёт меня под руку тем самым хозяйским жестом, который так меня бесит. — Обещай мне кое-что.

Настороженно смотрю на него. Какую каверзу он задумал?

— У тебя может появиться соблазн уйти. К русичам, например. Или просто от меня. Не делай этого, потому что я всё равно тебя найду.

— Кольцо настроил? — угрюмо спрашиваю. Он недоуменно приподнимает бровь.

— А-а, это. Нет, кольцо обычное, обручальное; я ничего на него не навешивал. Я найду тебя по ауре, достаточно быстро, но тогда нам гораздо труднее будет строить отношения. Не усложняй, ты же не ребёнок — от меня бегать. Просто держи слово, и тебе не в чем будет меня упрекнуть. В противном случае... — похоже, он спохватывается. Повторяет только: — Нам будет сложнее.

Честно? У меня и в мыслях не было — удирать, в конце концов, он прав, мы не дети малые — в погоню играться... А вот как-нибудь разведать на месте, не слышно ли чего о Васюте, к Яну забежать, может, Лору с Аркадием найти. Судя по всему, держать меня под замком он не собирается. Пока. Этим и надо воспользоваться. Только и в самом деле не обманывать его относительное доверие, — потому как себе дороже обойдётся.

— Сбегать не буду, — отвечаю коротко. Он смотрит на меня испытующе. — Все передвижки — с твоего ведома. Придётся тебе поверить мне на слово.

Мага, помедлив, передаёт мне рюкзачок.

— Надевай. Два дня назад, когда я уходил, там было неспокойно; мне лучше держать руки свободными.

— Степняки?

— Много чего, — скупо отвечает он. Ко времени или не ко времени, вспоминаю, как пришлось нам с амазонками отстреливаться; как Васюта в последнюю нашу встречу советовал с Лориными девчатами в походы пока не навязываться; как доблестный сэр Майкл в один из визитов пожаловал в броне и при шпаге. А ведь меня здесь не было больше десяти дней, многое за это время могло произойти... Нехорошо всё это. И очень мне не нравится.

Мага пристраивает рюкзак Николаса за спиной, — раньше он небрежно болтался на одной лямке. Словно музыкант перед концертом, сжимает-разжимает кисти, разминает пальцы. А ведь действительно чего-то опасается. Ох, Ваня, как бы ты к нему не относилась — лучше держаться поближе. И надеяться, что детей с Николасом и Анной занесло в более безопасное место. Беру Нору на короткий поводок.

Мага пропускает меня вперёд. Но стоит сделать всего пару шагов, как нас подхватывает светлячковый вихрь и вносит в образовавшийся проход, и мы едва успеваем ногами перебирать, чтобы не свалиться на ходу. Внезапно энергетический поток иссякает. Шерсть на Норе искрит, встала на хребте дыбом; собачон пытается крутануться вокруг себя, но я её сдерживаю. Обернувшись, вижу, как суженый проводит ладонью вдоль рамки портала.

Всё, Ванечка. Вот он, твой личный Рубикон. Пройден.

И снова на меня накидывается ветер — на этот раз со всех сторон! Я даже лицо прикрываю и голову — меня треплет и бьёт и даже, кажется, продувает насквозь!

— Ты что? — слышу голос Маги. — Ива... — и вдруг переходит на командный тон: — Прекрати уворачиваться, это не опасно! Руки в стороны!

И сам отнимает мои руки от лица и разводит.

— Спину прямо! Сказал же — не бойся... Прямо спину, я сказал! Смотри на меня! Стой так, крестом!

Кажется, меня начинает распирать изнутри. Я не могу выдохнуть — воздух застревает в лёгких. Сейчас задохнусь...

— Сейчас всё пройдёт, — будто читает мои мысли Мага. — Подталкивает меня к забору за спиной. — Не паникуй, осталось немного. — И кулаком резко надавливает мне на грудину. Это больно, но я, наконец, проталкиваю из себя воздух — и со всхлипом вдыхаю. Мага снова помогает выдохнуть — на этот раз просто с силой нажимая ладонью на то же место. И ещё раз. И... Отдышавшись, я цепляюсь за его руку и пытаюсь отвести. В ушах противно тренькает.

— Об этом я как-то не подумал, — говорит мой спутник озабоченно. — Тихо, Нора, тихо, уже всё в порядке... Ива, не сползай, держи себя в руках. Всё, ты уже подключилась. Постой так немного, приди в себя. А неплохо с тобой Ник поработал...

— Что? — совершенно одурев, спрашиваю. — Как поработал? Почему э т о ... Когда я сюда попала в первый раз — я вообще ничего не заметила...

Мага, вздохнув, поддерживает меня за талию.

— Давай-ка пойдём, нечего здесь торчать. Дома отлежишься... В первый раз, Ива, ты пришла сюда пустышкой, а сейчас у тебя аура развита, вот она и подключилась к местному энергополю. Обычно это с новичками происходит постепенно, но сейчас ты попала из немагического мира в магический, вот он на тебя и накинулся.

На меня накатывает страх.

— Мага... — Я даже останавливаюсь. — Выходит, и с девочками так же? Да? И с Николасом?

Суженый мой бледнеет, в глазах мелькает беспокойство. Потом качает головой.

— Почему? — требовательно спрашиваю — Только не смей ничего придумывать!

— Ива, да успокойся, — он с раздражением высвобождается. — Пойдём. Ты же сама нацепила на них свои цацки, в них полно магии, они сработали как амортизаторы. И потом, не забывай: у них аура ещё детская, свёрнутая, не то, что у тебя.

— А Николас? А ты? Почему с тобой такого не было?

— Мы здесь родились, поэтому при возвращении попадаем в родную среду и адаптируемся сразу. Вот покидать его — это скверно. Поняла? Успокоилась? Тогда помолчи, не отвлекай.

Да. Пусть немного погрубит. А то когда он чересчур долго вежлив, я ожидаю худшего.

Нора перехватывает зубами поводок и получается, как встарь, что мы ведём друг друга. Это привычное действо помогает мне окончательно придти в себя. И заодно понять, что Мага не грубит и не хамит: он действительно весь — внимание: настороженный, прислушивается, присматривается. Улочка, по которой мы идём, словно вымерла. Нет, она и в первый раз была такой, когда я только-только сюда попала, но тогда хоть окна кое-где горели, а сейчас и того нет. Даже собак не слышно, которые в частных домах всегда обитают, хоть и не всегда — зримо.

Ещё немного — и мы подойдём к той подворотне, откуда на Гелю выскочил ящер.

Сумерки сгущаются. Жутковато, и я, как и Мага, смотрю во все глаза. И замечаю в одном из заборов совсем свежий бывший пролом, заделанный белым кирпичом; оштукатурить его ещё не успели, он выделяется светлым пятном и не заметить его мудрено. В одном из дворов половина клумбы перепахана; разорённый край подчищен, однако цветная плитка, которой вымощен дворик, взрыта, и зияют несколько глубоких борозд, как после когтей... уж даже и не знаю, чьих лапищ. Угол следующего дома заметно подкопчён, карнизы окон сиротливо демонстрируют пустые ящички для цветов, и черепица на крыше вроде как в беспорядке... Поколебавшись, включаю другое зрение — и зажмуриваюсь. Приходится как-то убавить восприятие, лишком уж слепит защитная радужная аура, вплетённая в ограды. Балда, говорю себе беззлобно, привыкай: если этот мир так насыщен магией, то и проявляться она для тебя будет гораздо сильнее. Вот, смотри, Ваня, и вспоминай: об этом тебе ещё Гала рассказывала, что вокруг обывательских домов навешана магическая защита. Чтобы при охоте монстров на попаданцев — или наоборот — мирные жители не страдали. На крайний случай, говорила ведунья, защита сломается — народ в подвалах отсидится. Вот она эта защита, хорошие мощные надёжные чары в каждом заборе, в каждой калитке — и так почти везде. Кроме тех дворов, в которых я видела разор. Там по какой-то причине защиты нет: или её проломили, или сама по какой-то причине пропала...

Гала умерла, а со смертью мага улетучиваются и чары, им наложенные. Но тогда как они до сего времени продержались на остальных домах?

Мага останавливается, словно вкопанный, и стремительным движением задвигает меня за спину. И коротко и свирепо приказывает:

— Молчать! Не двигаться!

Из подворотни неотвратимо летит на нас громадный серый комок с ощеренной пастью. Мага делает короткое движение — этот жест я сегодня уже видела — но с его пальца срывается не молния, а тонкое костяное копьё, которое пронзает серое нечто, зависшее в очередном громадном прыжке. Сила инерции такова, что, будучи уже мёртвым, чудище приземляется в пяти метрах от нас и ещё какое-то время его волочёт по брусчатке к нам. Мага останавливает тушу, подставив вытянутую ногу.

Мы с Норой в тот момент представляем собой, должно быть, застывшую скульптурную композицию. И молчим, не шелохнёмся — не по приказу, а просто в силу полного оцепенения.

Мага тычет носком сапога поверженного зверя. Вокруг стремительно распространяется запах пёсьей шерсти — и Нора, опомнившись, рычит, а я, придя в себя, слабо на неё цыкаю. Небрежно отмахнувшись, наш спутник сперва устанавливает над нами защитный купол, а уж потом приступает к осмотру.

Костяное копьё, завибрировав, начинает приподниматься над землёй, увлекая за собой тело жертвы. Я припоминаю своего ящера. Мамочка дорогая, да зверь-то не меньше его будет! Поросший длинной густой шерстью, как этот... из "Звёздных войн", что на большую обезьяну похож... Напавший смахивает и на обезьяну, и на волка одновременно. Пасть оснащена клыками в мой палец толщиной, когти на лапах — как кривые кинжалы, в открытых до сих пор красных глазах — ненависть...

— Ива, ты в порядке? — голос у Маги сух и деловит.

— Д-да.

Не услышит он от меня ни жалоб, ни истерик. Я уже не та растерянная дама с собачкой. Я уже кое-что здесь повидала.

— Кто это? — спрашиваю.

— Оборотень. — Мага делает жест двумя сомкнутыми вытянутыми пальцами, как будто что-то закручивает. Копьё, что поддерживает монстра в висячем положении, медленно поворачивается вокруг своей оси, дабы хозяин мог детально рассмотреть жертву и сделать какие-то там выводы. Когти задних конечностей царапают мостовую, и с них, пропитав по дороге шерсть и усилив и без того удушливый запах, стекает каплями чёрная кровь. — Не пугайся того что сейчас увидишь, Ива. Он пойдёт с нами.

Я открываю рот...Закрываю. Спросить? Возразить? А он точно знает, что делает?

— Нам может понадобиться охрана, — добавляет Мага. — Не бойся, он пойдёт с моей стороны и будет полностью под контролем. Неизвестно, кто нам ещё по дороге встретится и сколько их будет: зомби-оборотень не помешает. Проводит нас до дома, там я его спалю.

Копьё снова вибрирует — и начинает отсвечивать серебром. С туши перестаёт капать. По телу пробегает судорога. Вздрагивают и остаются в полусогнутом состоянии задние лапы принявшие вес мощного звериного тела. То что было оборотнем, делает несколько всё более уверенных шагов, словно разминаясь. Под взглядом некроманта несколько раз садится, вскакивает, подпрыгивает, выворачивает, наклонившись, булыжник из мостовой и крошит его в мелкий щебень. Мага щёлкает пальцами, и свежеиспечённый зомби пристраивается в трёх шагах от него и истово смотрит вперёд. Бдит.

Очень хочется вцепиться в Магино плечо и не отпускать — пока не дойдём до того самого пресловутого дома. Но я сдерживаюсь. Теперь я понимаю, почему у некроманта должны быть свободные руки.

Притягиваю Нору к себе ещё ближе. Мага, покосившись, сужает защитное поле — оставляет колпак только надо мной с собачкой. Хочу спросить — а ты? — но вопрос замирает на устах. Ему эта сфера только мешает.

Никогда не думала, что вернусь в этот город. И уж тем более — в такой компании.

Глава2

Всё повторяется, повторяется, будто с момента рокового выхода из дому тогда, дней двадцать тому назад, я так и брожу в пространстве по кругу, как в лесу, упорно возвращаясь на одну и ту же поляну. Вновь я в опостылевшем Тардисбурге, и опять пасторальные домики молчат слепо и глухо, ни одно окошко не оживёт и стучаться-трезвонить в них — без толку. И, словно кадр из прошлого накладывается на настоящее: как и тогда, из подворотни выпрыгнуло на меня чудовище, пусть не раптор, а какой-то там вервольф, но ведь ни одна сволочь не завопила: караул! убивают! Хоть бы кто нос высунул, из того же болезненно-страстного любопытства, заставляющего некоторых моих земляков вместо палки или кирпича схватить мобилу и жадно снимать; на подобное действо нужна какая-никакая смелость, а здесь и того не видно. Нехай по улицам шастают хищники — жители затаятся, пересидят, перекукуют, на то и дружины в соседних кварталах, чтобы зачистку производить, обывателям весьма дорога их обывательская шкурка, и дело, в общем, не в запрете на контакт с попаданцами.

Ладно, это дело не моё, а их совести. Вернёмся лучше к монстрам. Очень уж нервирует меня один из них, тот самый, что сейчас немножко мёртвый и такой послушный, и почти рядом плетётся. Что он здесь забыл? Именно здесь?

— Мага? — осторожно трогаю за рукав своего некроманта, привлекая внимание. Он даже головы не поворачивает, удерживая в поле зрения улицу. Подозреваю, что каким-то образом контролирует и тылы, чтобы никто не подобрался незаметно.

— Н-ну? Спрашивай.

— На кого он собирался напасть? Думаешь, Игрок нас уже отследил?

— Не факт. — Он по-прежнему на меня не смотрит, но я не в обиде, поскольку вдруг начинаю понимать обывателей: собственная безопасность становится чрезвычайно важной, а ведь сейчас мой спутник заботится не только о себе, но и обо мне, пусть и силком взятой под крылышко. — Видала, что творится? Это уже не первый из тех, кто сюда впёрся. Самое скверное, что они не квестовые, Ива, они настоящие. Вот и меня тоже интересует: для чего и для кого они здесь.

— Он выскочил из той подворотни, откуда прошлый раз был мой ящер!

Суженого так и передёргивает.

— Раптор, — сухо поправляет он. — Так и называй. Не упоминай при мне первого слова. Что, действительно то самое место, уверена?

— Вот как раз напротив этого дома он и рухнул, — показываю на коттедж неподалёку, хоть и вижу в наступившей темноте не слишком хорошо. Фонари отчего-то не горят. — Я его запомнила, потому, что мы с Галой сюда возвращались, и потом, по дороге в Каэр Кэррол специально завернули с Гелей, помнишь?

Мага, задумавшись, пощипывает мочку уха. Николас себя за вихры треплет, помогая думать, этот — за уши...

— Возможно. Тогда это весьма похоже на предупреждение. Персональное — тебе, либо нам обоим. Или на прощупывание наших возможностей.

Темная арка, из-под которой на нас недавно выскочил оборотень, оживает. Издали бухают копыта; цокот и возбуждённые людские голоса приближаются. Мага останавливается, неторопливо снимает рюкзак, передаёт мне. Поводит плечами, разминаясь. Прочно утверждается на земле, словно врастая в мостовую намертво. Зомби за его левым плечом в точности копирует позу хозяина.

Навстречу нам из злосчастной подворотни вымётывается несколько всадников.

— Вот он! — кричит кто-то из них. И вдруг вся компания осаживает коней настолько резко, что у тех из-под копыт летят искры, а мне даже слышится воображаемый визг тормозов. Всадников пятеро, причём трое — в ярких восточных одеяниях, с тюрбанами на головах, ещё один — в каком-то нелепом балахоне, слетевший от быстрой скачки капюшон мешком болтается за спиной, и последний — в лёгких латах. Подробнее рассмотреть не успеваю, потому что нас берут в полукольцо, держась, однако, на расстоянии... знаете, вервольф он и в Африке вервольф, хоть и зомби, и с копьём в груди. Внезапно один из прибывших подаётся вперёд. Спрыгивает на землю, снимает шлем.

И тут же с восторженным гавом на него налетает Нора. С облегчением прижимаю к груди Николасов рюкзак.

— Это хорошо, что вы здесь, — говорит Аркадий напористо. — У нас каждый маг на счету. — Опустившись на колено, обнимает собакина. Затем бесстрашно подходит к нам, рассматривая оборотня в упор. Нора в восторге скачет рядом, игнорируя зомби. — Твоя зверушка, Мага?

— Пришлось приручить, — получает лаконичный ответ. Но здороваются они с Аркадием далеко не враждебно, обменявшись крепким энергичным рукопожатием. Дождавшись, когда лопнет пузырь защиты, оборотник и меня обнимает от души, но осторожно, лишь слегка прижав к холодному панцирю.

Тем временем на улице становится светлее. Всадничек в чудном балахоне по очереди направляет на фонари посох, те загораются. Как-то виновато покосившись на спутников, посоховладелец робко объезжает нашу компанию, ещё робче приветствует, приложив худенькую ладонь к груди, и удаляется, решив, очевидно, восстановить освещение в квартале таким вот рутинным способом, вручную. Аркадий с нескрываемой досадой смотрит ему вслед.

— Видали? — говорит нам. — Вместо Галы прислан. Ноль без палочки, зелень желторотая, ничего не умеет. Всем миром приходится натаскивать, вместо того, чтобы делом заниматься.

Двое из восточных спешиваются, третий по-прежнему возвышается в седле. В силу ли возраста — мужчина этот достаточно пожилой, даже для мага, которые, вроде бы, тут очень моложавы, — в силу ли социального статуса, но он ограничивается доброжелательным наклоном головы. Его напарники, да и сам Мага, воспринимают это нормально.

— Приветствую, уважаемый Омар ибн Рахим, Глава клана Огня, — Мага учтиво кланяется. — Чем я могу помочь коллегам, явно не по своей воле, а в силу обстоятельств оказавшимся на территории, столь отдалённой от их сектора?

— Приветствуем и тебя, Маркос дель Торрес да Гама, младший наследник Главы Ордена Некромантов. — Старик снисходит до лёгкого ответного поклона, насколько это можно сделать в седле. Почтенные года не мешают ему сохранять кавалеристскую выправку, да и ятаган на поясе, похоже, не бутафории ради висит: простые кожаные ножны потёрты, все в насечках, как будто в шрамах, и словно говорят: повидали мы на своём веку, уважаемые, будьте уверены! — Прежде, чем начинать серьёзный разговор, позволь поинтересоваться о цели твоего пребывания здесь, дабы мы своими докучливыми просьбами не отвлекали тебя от неотложных дел. Хотя, как справедливо соизволил выразиться достопочтенный Аркадий, нам весьма ко времени окажется дополнительная толика магических сил. Итак, о, сын моего друга?

Эк он загнул, восхищаюсь я. Вроде бы жеманничает, и навязываться не хочет, а с другой стороны — откажешь ли ты теперь, отпрыск старинного друга Теймура?

— И успокой свою новую игрушку, сын мой, — кротко добавляет ибн Рахим, — ибо я с трудом сдерживаю своего жеребца, а моим сединам не пристало соприкасаться с мостовой, если ему придёт в голову брыкаться.

— Рассказы о вашем умении держаться в седле опережают вашу славу боевого мага, — учтиво ответствует некромант, но, тем не менее, жестом заставляет вервольфа распластаться на земле в позе побитой собаки. Аркадий немедленно присаживается рядом на корточки, спрашивает:

— Можно посмотреть?

— Смотри. Он обездвижен, — отвечает Мага. Аркаша немедленно вцепляется в кудлатую башку, приподнимает, заглядывает в пасть, прощупывает зубы... Поспешно перевожу взгляд с этого неприятного зрелища на беседующих. — Я сопровождаю эту женщину, уважаемый ибн Рахим, у меня есть перед ней ряд обязательств, поэтому в данный момент я не могу оставить её на произвол судьбы.

— Так ты в квесте, сын мой? — В голосе старца изумление и плохо скрываемое любопытство. — По возрасту ли это тебе? Оставь эти забавы юношам, хотя бы на время, и присоединяйся к нашему войску. Ибо совсем скоро нам предстоит нешуточный бой, и отнюдь не квестовый; не будет в нём ни бонусов, ни наград, щедро раздаваемых ранее Миром, но многие из нас отойдут в миры иные, каждый к своим кущам, как уже отошли некоторые.

— Всё так серьёзно? — игнорируя восточную велеречивость, в лоб спрашивает Мага. — Когда я уезжал, было относительно спокойно.

— Против нас собирается невиданное войско, Маркос. Привычные степняки в сравнении с новой ордой — это так, для разминки, орешки для крепких зубок молоденьких девушек. Ныне среди пришлых тварей горами возвышаются и орки, и тролли, в воздух снова поднялись гарпии, забыв прежние договорённости, откуда-то явились циклопы и терракотовые воины. К чести твоего клана нужно отметить, сын мой: ни одного некроманта во вражеском стане не замечено. Нам противостоят только Его творения. Но, похоже, это создания высшего уровня.

— Финальные боссы? — деловито уточняет Мага.

Старик задумчиво жует губами.

— Пожалуй, что так, сын мой. Каково же твоё решение? Мы можем рассчитывать на твоё участие — или тебе надо подумать?

— Я воин, уважаемый ибн Рахим, и мне не нужно много времени, дабы решить, помогать своим товарищам или нет. Однако со мной женщина, она мать моих детей, и я должен о ней позаботиться. Я отведу её в безопасное место и присоединюсь к вам.

А... Это он обо мне, что ли? Настолько нереальным кажется мне этот диалог, что я давно уже воспринимаю его отстранённо, как нечто киношное, фэнтезийное, и с большим опозданием понимаю, о ком именно Маркос дель Торрес да Гама должен позаботиться. И готова провалиться сквозь землю, когда взгляды всех присутствующих скрещиваются на мне. Поспешно сворачиваю ауру — кто их знает, этих магов, лучше замаскироваться под дурочку.

Мне кажется, что под взором Омара... как-его-там... с меня медленно оползает кожа.

— Обережница, — с расстановкой говорит он, словно пробуя на вкус это слово. — Маркос, ты можешь оказать нашему ордену неоценимую услугу, предложив нам эту женщину. Мы щедро за неё заплатим.

— Я не торгую ни обережницами, ни жёнами, — резко отвечает Мага. — Прошу меня извинить, почтеннейший.

— Однако она твоя жена совсем недавно, — возражает ибн Рахим. — Ты даже не успел реализовать свои супружеские права, поэтому не думаю, чтобы ты был к ней столь сильно привязан.

Задохнувшись от возмущения, я награждаю развязного старца испепеляющим взглядом. Да кто он такой, чтобы... К сожалению, реагирует на это только конь: неожиданно встаёт на дыбы, и почтеннейшему ибн Рахиму приходится приложить все старания, дабы не разметать свои седины по мостовой и не опозориться. Аркадий, взметнувшись, повисает у скакуна на уздечке и быстро шепчет что-то в ухо.

— Ива, не отсвечивай, — сквозь зубы цедит Мага. — Ты всё испортишь!

Не...что? Спохватившись, прячу протуберанцы ауры, так некстати пробившиеся. Никак не могу привыкнуть, что у меня сейчас уровень выше и магии вокруг больше, и нужно уметь ещё подо всё это приспособиться.

— Как видите, уважаемый ибн Рахим, дар в этой женщине проявляется спонтанно и непредсказуемо, — вежливо поясняет Мага, словно не замечая восточных мужских плясок, потому что вокруг старика уже суетятся его молчаливые сопровождающие. — К тому же у неё строптивый характер и обучается она плохо. Она будет для вас бесполезна.

— Ага! — Аркадий, утихомирив напуганного жеребца, оттирает пот со лба. — Подтверждаю, Рахимыч. Насчёт характера не скажу — общался мало, но по обучаемости... Мы с Ло познакомились с Ванессой недели две тому назад, когда она только появилась здесь, суди сам, многому за это время научишься? Только, чтобы в квесте не пропасть. Да и обучать-то некому, сам знаешь, Обережники — штучный товар, Наставников-то среди них нет.

Старик раздражённо отпихивает одного из помощников. Впивается в очередной раз в меня взглядом, я смотрю, набычившись, и снова заводясь. Неожиданно чело ибн Рахима разглаживается.

— Ты меня убедил, сын мой, — говорит смиренно. По-прежнему обращается к Маге, меня словно игнорируя. — Однако я вижу странное несоответствие в твоих словах. Ты женился, судя по всему, совсем недавно, и в то же время называешь её матерью своих детей?

— Это долгая история, уважаемый Омар ибн Рахим. Я рад буду её вам рассказать, но в иное время и в ином месте, — отвечает с плохо скрываемым облегчением Мага. Кажется, неприятный инцидент улажен. Блин, и всё — по моей вине. Ну не Елена Прекрасная я, чего уж за меня копья ломать? — Сообщите мне, где вы собираете группу... войско, и я присоединюсь к вам после того как исполню свои обязательства.

— Так вместе доберёмся, — встревает Аркадий. — Провожу вас сейчас до дома, а на рассвете выедем в поле. Заодно, Рахимыч, — странно, что он обращается к почтенному старцу так запросто, но тот словно пропускает это мимо ушей, — Мага с этим Йореком поработал бы маленько, глядишь, у того и ума прибавилось бы.

— Прибавить можно только к тому, что имеется, — неожиданно взрывается старик. — В первый раз вижу такого недоумка! Ковен утверждает, что ведунов-охранников практически не осталось и что этот — один из лучших! Воображаю, каковы тогда худшие! — Быстро успокоившись, он прижимает руку к сердцу, прощаясь. — Мы ждём тебя завтра, Мага, и тебя, доблестный оборотник.

На мою долю его драгоценного внимания не достаётся, чему я несказанно рада.

Троица срывается с места и уносится в ночь. Аркадий переводит дух.

— Ваня? — впервые за всё это время он обращается ко мне. А то ведь только обнял, слова не сказав. — У тебя всё в порядке?

— У неё всё в порядке, — зло отвечает Мага вместо меня. — И не вмешивайся в чужие дела!

— Мага, я же не тебе задал вопрос, — Аркадий словно не замечает его раздражения. — Я спрашиваю женщину... твою женщину между прочим, как ты утверждаешь. Или ты собираешься накинуть на неё паранджу и замуровать в Восточном секторе? — И не обращая внимания на громы и молнии, мечущиеся в огненных очах моего суженого, повторяет: — Ваня, у тебя всё в порядке? Ты действительно, — он выдерживает паузу, — с ним?

— Да, Аркаша, — только и отвечаю. Оборотник задумчиво вглядывается мне в лицо.

— Стало быть, всё-таки поговорили. Выяснили... Ладно, расскажешь, когда сочтёшь нужным.

Вспоминаю наш ночной разговор, настоятельный Аркашин совет — не откладывать дело в долгий ящик, а потолковать с Магой начистоту, выпытать, с чего тот на меня взъелся. И обращаю внимание, что некромант неподалёку хоть и пинает поверженного вервольфа, но так и превратился в слух.

— Аркаша, — говорю медленно и раздельно. — По-другому не получается. Мы всё с ним прояснили. Мы действительно были когда-то знакомы, и мои дети — от него.

Оборотник чешет в затылке.

— Ничего себе... Лору бы сюда, любит она такие истории. Ну, решили так решили, это ваш выбор, ребята. Да, я ж вас проводить подрядился! Мага, поднимай свою зверушку, пусть делом занимается, я ж так понимаю, что ты её для охраны подрядил? — Он свистом подзывает своего коня. — Давай, Ваня, я тебя подсажу, далеко ещё топать, устанешь. И сумки эти сюда тащи.

— А с этим что? — Мага кивает в ту сторону, куда удалился злосчастный ведун-недоучка. — Не пропадёт?

— Да что ему сделается? На себя защиту он всегда поставить сможет, об остальном мы с ним ещё потолкуем, коли успеем. Мага, кончай злиться. Я Ваньке друг, и моё дело в первую очередь — понять, что ты ей не навредишь. Ты сам на моём месте не так бы поступил? То-то же.

Так мы дальше и топаем. Я, как принцесса — верхами, хоть уже немного отвыкла от седла, рядом со мной некромант и оборотник, между ними — верная лабрадорша. Сзади цокает когтями мёртвый вервольф.

Вальехи на нас не хватает. Уж он-то запечатлел бы...

* * *

...От обстановки Магиного дома я впадаю в прострацию.

Я очень хорошо помню, каким франтом смотрелся мой бывший; как щеголял камзолами с серебряным шитьём, с каким удовольствием вращался в обществе прекрасных леди Кэррол, да и меня пытался натаскивать на правила хорошего тона; как переборчиво подбирал наряды для Гели, гонял до изнеможения бедняжек манекенщиц в салоне у Мишеля... Соответственно, его жилище заранее виделось обителью сноба и сибарита, берлогой светского льва, хоромами вроде тех, коими совсем недавно пытался восхитить меня его старший братец. Но при одном взгляде снаружи на суровый, практически ничем не облагороженный фасад, встроенный в одну линию с соседними домами, в мою душу заронились сомнения: а насколько правильными были мои установки? Дом, кстати, оказался невелик: хоть и двухэтажный, но всего по три окна в каждом этаже и с традиционной небольшой мансардой, таковы уж архитектурные традиции Европейского сектора — а именно сюда мы и добрались в своих ночных скитаниях. Уже на Главной площади Аркадий заметил, что необходимости в зомбо-экскорте больше нет: Европейский и Восточные сектора охвачены магической защитой плотно, прорывов нечисти не наблюдалось и не предвидится. На что господин некромант только пожал плечами и вервольфа не тронул, буркнув что-то вроде: бережёного бог бережёт. От Главной площади до нужного дома оказалось всего ничего, пять минут ходьбы по радиальной улице, после чего мне стало ясно, отчего в день, когда я рискнула пройтись по магазинам в поисках одежды для Гели, я так быстро напоролась на Магу. Я просто не могла на него не налететь. Живёт он здесь.

Итак, никаких цветочно-балконных излишеств этот дом не признаёт. Никаких вычурных дверных ручек и резных ставен с сердечками, отделки и облицовки, розеток и кариатид: вместо того — строгий аскетический фасад, выделяющийся средь себе подобных, как монах в тёмной рясе на балу-маскараде, небольшое крыльцо в две ступеньки, полукруглый навес от дождя. Мощная и тяжёлая дверь морёного дуба. Два коновязных кольца, вмурованных в стену рядом; к одному из них Аркадий привязывает коня.

Мага вытаскивает крис и поворачивается ко мне

— Дай руку. Не бойся, только слегка уколю. Нужна кровь, чтобы настроить твой допуск, у меня тут своя опознавательная система.

— Всё нормально, Ваня, — успокаивающе говорит Аркаша. — Он всех так настраивает, кто к нему часто заходит. Представляешь, у этого бирюка ещё и друзья имеются, кто бы мог подумать...

Мага лишь фыркает в ответ. А мне приходится терпеливо снести укол в палец — правда, быстрый и не слишком болезненный. Мага прикладывает к дверной поверхности мою ладонь, прижимает сверху своей и что-то быстро шепчет. Внутри двери щёлкает замок.

— Теперь проходи.

— Там темно, — обескуражено говорю, с порога заглядывая вовнутрь. Темноты не боюсь, но как бы не оказалось нежданных ступенек под ногами: полетишь кубарем и костей потом не соберёшь.

— Проходи, свет будет.

Действительно, стоит мне сделать первый осторожный шаг, как под потолком в тяжёлом ободе люстры вспыхивают свечи. И пока я на них заглядываюсь, вдруг слышу сзади шипение и странный хлопок. Спину опаляет жаром, а в нос ударяет вонь от горелой шерсти. Нора шарахается в испуге.

Поспешно оглядываюсь. На месте, где только что столбом торчал вервольф-зомби, сиротливая кучка пепла; седая шапка ещё дымится.

— Ну и зря, — говорит Аркадий с осуждением. — Взял бы с собой в лагерь, пригодился бы.

— Силу на него ещё тратить, — бурчит Мага. — Его же всю ночь поддерживать и в дороге тоже... Я тебе на месте сколько угодно настругаю, хоть из степняков, хоть из троллей, был бы труп. Ива, ну что застыла? Нам тоже нужно пройти!

Почему-то, когда Мага сказал о зомби "Спалю!" — я восприняла это в переносном смысле. Зря.

Делаю несколько шагов и ошеломлённо оглядываюсь.

Весь первый этаж представляет собой огромную кухню. Не такую, как у Васюты — где каждая вещь, каждый предмет интерьера функциональны и в то же время несут на себе отпечаток хозяйской широты души и хлебосольности; не такую, как в особняке у Николаса — напичканную всевозможной техникой, холодильными камерами, сверкающую хайтековскими плоскостями. При взгляде на то, что меня окружает, я почему-то сразу вспоминаю иллюстрации из детской книги "Средневековый замок и его обитатели", к главе "Кухня замка". Вот такая она и есть: с большим очагом и вечно коптящимся над ним окороком, с простым столом грубой работы и такими же скамейками, на которых при желании спать можно, с добротной чугунной и медной посудой, со связками лука и чеснока, с набором вертелов, рашперов и решёток. Очагов всего два: один — для готовки, другой — гораздо шире, в половину боковой стены — по-видимому, для отопления. Это уже больше похоже на камин, в нём запросто помещаются несколько обугленных брёвен, на которых уже пляшут первые огоньки пламени. Должно быть, здесь система заклинаний работает по принципам "Умного дома": хозяева пришли — им сразу и свет, и тепло. А что ещё включается? Думаю, увидим.

Метрах в трёх от большого камина — два узких дивана. И пара стульев в простенках между окнами. Вот и вся обстановка.

Моей питомице здесь нравится. С жадным любопытством она обнюхивает углы, ножки мебели, суётся к малому очагу, но оттуда выстреливает уголёк; отпрянув, Нора обиженно чихает и спасается на одном из диванов.

Судя по стерильной чистоте рабочего стола и пустым полкам, хозяин не утруждает себя готовкой. Эта кухня — не для стряпни. В ней, похоже, просто живут, забегая время от времени между квестами или походами — так, на день-другой, отдохнуть.

Аркадий здесь явно не впервые, потому что сейчас он уверенно курсирует прямо к диванам, на ходу проводя большими пальцами по боковым швам панциря. Доспех благополучно распадается на две половинки — и я невольно таращу глаза, потому что из тех же иллюстраций о средневековом укладе помню по разделу "Рыцарские латы", что все эти металлические части закрепляются в единое целое множеством ремешков, и без помощника в этом деле никак не обойтись. По-видимому, в местные латы навешиваются чары, с помощью которых разоблачиться самостоятельно не составляет особого труда. Оборотник стаскивает через голову толстый свитер, оставшись в рубахе и кожаных штанах. Сунув скомканный свитер в изголовье дивана вместо подушки, блаженно вытягивается — и моментально засыпает. Мага смотрит на него с одобрением.

— Хороший солдат любую минуту выкраивает для сна. Потому что не знает, когда ещё придётся... Ива, спальня наверху. Можешь идти и осваиваться. Я сплю здесь.

И в подтверждение своих слов кидает рюкзак Николаса на диван. Нора, пригревшаяся к тому моменту, лениво косит карим глазом, но вставать не собирается. Мага легонько хлопает по собачьему боку, тугому, как барабан, и заставляет её подняться. Нехотя псина бредёт ко мне.

— А... — начинаю я растеряно.

— Я обещал, что спальни у нас будут разные? Здесь у меня только одна. Выделяю тебе второй этаж. Иди. Если мне что будет нужно — постучусь.

Ну... ладно. Это ж он опять про договор вспомнил, понимаю я с некоторым облегчением. По-крайней мере, не собирается нарушать один щекотливый пункт; а я-то думала, он его для красного словца приплёл, чтобы меня на замужество поскорее подвигнуть.

Наверх закручивается винтовая лестница с поющими ступенями, само существование которых избавляет от необходимости стучаться. Да и нет тут двери, кстати, и промежуточных площадок и тамбуров нет, просто сразу выходишь в комнату. Потому что весь второй этаж — это и есть одна большая студия, и кровать, между прочим, располагается в двух шагах от лестницы, я даже обескуражена. А потом вдруг представляю, что если, к примеру, кто-то постучится в парадную дверь, то хозяину вскочить, впрыгнуть в штаны и сбежать вниз займёт гораздо меньше времени, нежели нестись с другого конца этой громадной спальни. Он живёт один, без прислуги, и всё здесь заточено под единственного жильца: обстановка, мебель, бытовая магия.

Три высоких окна, выходящих на улицу, абсолютно голы, без занавесей, без портьер. Там же меж оконных проёмов располагаются стенды с рапирами, эспадронами и кинжалами и недвусмысленно намекают, для чего именно используется хозяином столь обширная площадь — размером этак метров восемьдесят: для небольших тренировочных боёв, размяться с кем-то в спарринге. А уж одному, с собственной тенью, тем более места хватит. Справа и слева от лестницы, там, где скаты крыши съедают высоту потолков, обнаруживаю небольшую гардеробную и крошечную ванную комнату.

В этом фехтовальном зале, служащем по совместительству спальней, нет даже стульев. Присаживаюсь на край кровати, Нора плюхается под ноги. Пресловутыми балдахинами, вынужденной роскошью средневековья, тут и не пахнет. Просто ложе, достаточно широкое, обрамлено в изножье и изголовье изящной ковкой и небрежно застлано плотным гобеленовым покрывалом. Ступнёй провожу по мохнатому коврику. Даже гадать не собираюсь, чья это шкура и как долго её владелец ходил на задних лапах.

И это вот — всё?

Шикарные апартаменты старшего брата, который даже толком не знает, в какой комнате что у него находится — и чуть ли не монашеский быт младшего, хотя последний вряд ли стеснён в средствах. Какие же они разные, в который раз думаю я. Какие же... Как мои девочки — одинаковы только внешне, а характеры у каждой свой, и не подумаешь, что от одной матери.

Здесь, как и внизу, свечи на люстре загорелись сразу же при моём появлении. А вот интересно, как же их гасить? Приказать, чтобы потухли, или сами уловят, когда я в постель лягу? Или Мага при свете спит? Заглянув ещё раз, но уже с серьёзными намерениями, в ванную комнату, обнаруживаю в системе горячую воду и умываюсь с дороги. На большее не тянет, не то настроение — в ванне нежиться. Снова посидев на кровати, немного поразмыслив, на цыпочках, чтобы не скрипеть ступеньками, спускаюсь вниз. Рюкзачок прихватываю с собой.

Если бы не знала, что Аркаша остался у нас, то и не обнаружила бы его, пока не наткнулась. Оборотник спит совершенно бесшумно, никаких демаскирующих храпов. Мага сидит на полу, прислонившись к боковине соседнего дивана, босиком, в каких-то штанах домашнего вида и в рубахе. Уставился на огонь, брови сведены, сосредоточен. Догадываюсь, о чём он думает: вот я привёл сюда практически незнакомую женщину, с которой у меня, кроме детей, ничего общего. И что теперь с ней делать?

— Ты почему не спишь? — спрашивает, едва взглянув. Даже вполголоса у него получается говорить со мной строго.

— Не хочу, — отвечаю так же. — По твоей милости больше суток проспала, все бока отлежала. Я вот подумала: может, ты есть хочешь? На Николаса всегда жор нападал после любых занятий магией, а у тебя сегодня расход энергии большой. У меня с собой, правда, только хлеб, но его можно на огне поджарить, получится неплохо.

Он смотрит на меня сумрачно.

— Я идиот. — И становится ясно, что не мной он недоволен. Поднимается на ноги. — Обещал, что здесь у тебя всё будет, а сам даже не догадался покормить. Плохой из меня хозяин. А хлеб — это замечательно, Ива, только этого будет мало, у нас же ещё один едок. Пойдём, поищем ещё что-нибудь.

Мы переходим к малому очагу. Мага снимает с крюка над огнём копчёно-вяленый окорок, заваливает его на стол и острым, как бритва, тесаком принимается нарезать.

— Тарелки там, — указывает на буфет неподалёку. — Да рассчитывай и Аркадия, этот обормот проснётся, едва едой запахнет.

Он режет бекон виртуозно, тонюсенькими, едва не прозрачными ломтиками, которые ловко сворачивает в рулеты. И так, свёрнутыми, перемежая кусками хлеба, укладывает на решётку. Мановением руки приглушив пламя, устанавливает её на специальные боковые выступы в очаге.

Я смотрю на его обычные действия... для мужчины, конечно, не слишком свойственные, но есть же мужчины, которым нравится готовить, да? И у меня в душе всё переворачивается.

Как он может быть таким? Иногда — грубым, безжалостным, взрывным, циничным, едким — да ещё множество эпитетов можно добавить — и так спокойно и уверенно резать хлеб? С уважением говорить с Егорушкой? Заботиться о Геле? Обо мне заботиться, в конце концов? Он пытается на меня давить, не скрываясь — и в то же время огораживает защитой от издержек магии и помогает не захлебнуться в энергетическом потоке. И, какими бы ни были его намерения, когда он однажды впрыгнул ко мне в окно — сердечный приступ он снял виртуозно. Хотя кто ему мешал просто уйти, полюбовавшись на мою агонию? А ведь я могла и не выжить...

Засучив рукава, он длинными щипцами переворачивает поджаренные с одной стороны ломтики. На зарумянившемся мясе шипит и пузырится вкусно пахнущий жирок, время от времени срываясь крупными каплями на уголья, и только сейчас я понимаю, насколько проголодалась. Но ради такого зрелища — уютного, домашнего и безобидного Маги — можно немного и потерпеть. Он вдруг кажется невероятно привлекательным — в простой рубашке в тонкую полоску, в вырезе которой темнеет и курчавится поросль волос, с такими красивыми руками, пусть не скульптурной лепки, как у Николаса, но достаточно сильными, с трёхдневной щетиной, грозящей вот-вот переродиться в жгуче-чёрную бородку.

— Что смотришь? — спрашивает он спокойно. — Ты словно в первый раз меня увидела.

— Да у меня только сейчас и появилось время толком тебя разглядеть, — честно признаюсь. — Мага, ты сейчас в настроении? Могу я тебя спросить кое о чём?

— Спрашивай, — великодушно разрешает он. — Тарелку только подай. Пора снимать.

На всякий случай я выжидаю, пока он разложит по тарелкам наш немудрящий ужин. Заметив мои колебания, Мага усмехается.

— Спрашивай, — повторяет. — Острых предметов у меня в руках нет, а едой кидаться привычки не имею. Не бойся.

— Почему ты такой спокойный? — выпаливаю. — Когда ты то и дело на меня наезжал — я к этому привыкла и теперь каждую минуту жду подвоха. Мага, может, я сейчас лишнее говорю, но я боюсь, что ты молчишь-молчишь, а потом сорвёшься — и мне тогда мало не покажется!

Из глубин буфета мой суженый выуживает бутыль, которая незамедлительно отзывается громким бульком, ищет что-то в ящике стола, очевидно штопор. И всё это время поглядывает на меня с затаённой насмешкой.

— Ива, это оказалось не трудно, — говорит, наконец. Вонзает штопор в пробку. — Всего лишь сказать себе: ты в очередном квесте. Знаешь, мне ведь приходилось и охотиться, и сидеть в засадах часами, затаившись. Я же профессионал, люблю работать чисто. — Пробка с лёгким хлопком выскакивает из горлышка и Мага отставляет вино в сторону, подышать. — Так и с тобой. Нет, ты не обижайся только. Мне действительно поначалу было невыносимо даже видеть тебя. Устоявшиеся взгляды — это такой якорь, который, если наращивался пятнадцать лет, за пять минут не скинешь. Но я просто сказал: парень, ты — профи, и поменять отношение к этой женщине, завоевать доверие — твоя задача на ближайшее время. Работай, Мага... Ты меня поняла?

— Как-то не укладывается в голове. Ты хочешь сказать, что дал себе задание перестать меня ненавидеть?

Он какое-то время молчит. Крутит в пальцах пробку. И выдаёт то, чего я никак не ожидаю.

— Смерть хорошо прочищает мозги, Ива. На многое начинаешь смотреть по-другому.

— Так ты меня не ненавидишь? — тупо спрашиваю, вспоминая его жаркий предсмертный поцелуй. — Ты тогда сказал...

Он сдвигает брови.

— Что ты заладила? Глупость я тогда ляпнул, с каждым может случиться. Из вредности, такой уж я. Устраивает тебя этот ответ?

— Её устраивает, — подаёт со своего места голос Аркадий. Потягивается, как большой кот, с хрустом в суставах, с удовольствием. — Вань, хватит его пытать, а то он скоро в самом деле заведётся. Давайте, что ли, перекусим, не зря же вы так старались.

Мага разливает тёмное, почти чёрное вино по тяжёлым хрустальным бокалам. Я достаю из ящика стола тяжёлые двузубые вилки и ножи со специально зазубренными лезвиями. Всё здесь прочно, обстоятельно, надёжно.

И я упорно гоню мысли, каким бы человеком стал мой суженый, не случись у него много лет назад... я.

* * *

— Аркаша, а что собственно, происходит? — спрашиваю. — Есть во всём этом какая-то нелогичность. Вроде бы жизнь была... Нет, с точки зрения попаданца обычной её не назовёшь, но для вас-то всё устоявшееся, размеренное, идёт своим чередом. Прибыл новенький — встреть, обучи, отправь на все четыре стороны, дальше Игрок сам додумывает. А если закрыть глаза на квесты и Сороковники — нормальный мир. А вот... — запнувшись, не решаюсь заговорить о Николасе, чтобы избежать лишних вопросов, — один человек мне рассказывал, что вся эта большая Игра была не всегда, она закрутилась лет двадцать назад.

— Двадцать один год, — уточняет Мага от камина, где раскуривает сигару. Подозреваю, что он запросто может зажечь её магией, но ему нравится щипцами ворошить угольки, выбирать подходящий, священнодействовать. Одним словом — устраивать из привычной операции церемонию. Как, впрочем, и его папочке. — Двадцать один. Тебе это ни о чём не говорит? У нас это возраст совершеннолетия.

— И что?

— Так, ничего особенного. Есть версия... — Мага вытягивается на диване в полный рост и, откинувшись головой на валик, полностью отдаётся созерцанию сизо-голубых струй, запускаемых в потолок. Аркадий, убедившись, что продолжения не будет, поворачивается ко мне.

— Помнишь нашу небольшую заварушку у реки? Ну, когда меня подстрелили, а ты вылечила? Мы сперва решили, что эти степняки были собраны под чей-то квест, очень уж похоже, когда для команды добровольцев сходную по параметрам группу из нечисти выставляют. Однако сколько на них тех козлов нужно? А их, степняков, вдоль границы собралось не меньше тысячи. Сидят тишком: в город не суются, деревеньки вокруг не трогают. Сами на рожон не лезут, если только на заставу случайно напорются. Ждут.

— Кого?

— Вот вчера мы и увидели — кого. Ипатий с утра гонца прислал, с сообщением, что пополнение у козлоногих, да такое — что теперь не поймёшь, кто кого дополняет. Похоже, что степная орда на подхвате у тех, кто прибыл. — Аркадий плещет в стакан на донышко, но не пьёт, а только вдыхает терпкий аромат. — Орки. Тролли... Ваня, один такой горный тролль — как два твоих Васюты, что в ширину, что в рост, честное слово, я видел. Их там штук двенадцать, не меньше, и надо ещё подумать, как их завалить, тут же совсем иная тактика нужна: стрела их не берёт — шкуры словно каменные, а на длину копья ещё подойти надо, разве они тебя подпустят? Такой на одну ладонь посадит, другой прихлопнет — мокрое место останется. Правда, тут недавно кое-кто хорошую идею подал, но чтобы её внедрить, хотя бы одного тролля надо грохнуть. Вот завтра и попробуем. Самые крупные — циклопы, но те дураки, да ещё и одноглазые. Хотя весом и массой берут, это да. Гарпии какие-то новые, злые, в переговоры не вступают; дикие вепри, кентавры, ламии...

— А это кто? — не выдерживаю. Про остальных-то я знаю.

— Это вообще какой-то выверт. Изначально — женщины-змеи, на Горгон похожи, только с нормальными головами, а в боевом трансе в кентавресс превращаются. Зубы, копыта, яд — всё в ход идёт, жуть просто, даже для меня, воробья стрелянного. Вы, бабы, если ввяжетесь в драку — свирепеете хуже берсерков, а эти ламии — хуже баб. Не остановишь.

— Зачем, Аркаша? для кого их сюда согнали?

Он задумчиво взбалтывает вино; по стенкам стакана ползут густые вязки потёки. Поднимает на меня глаза.

— Для нас, Ваня.

— Я не понимаю. Что вы сделали? Что мы сделали такого? Или это очередной эксперимент Игрока?

Тут из своего угла снова напоминает о себе Мага.

— Это не эксперимент, — он пыхает сигарой. — Ему надоел город, который слишком хорошо приспособился к его причудам. Выращивает персов, отбивается от его творений, а главное...— Мага рывком приподнимается. — ...стал слишком самостоятельным. Одни ваши дружины чего стоят, что рыцарская, что русичей.

Мой бывший — впрочем, уже теперешний — начинает выхаживать по комнате. Думать ему это помогает, что ли?

— Игрок собирает не какую-то шваль. Степняки — это так, чтобы массой нас задавить, а вот крупные монстры — не просто Актовые, они Финальные. Он выманивает на бой самых умелых, чтобы расправиться со всеми одним ударом, обезглавить город и напомнить, кто здесь хозяин. Уничтожит — и где-нибудь на новом месте начнёт всё сызнова, с послушными исполнительными юнитами.

Аркадий медленно опускает стакан на стол.

— Сегодня прилетели драконы, — глухо сообщает. — Таких я ещё не видел. Как он их выманил с гор?

— Драконы? Вот как... Огневая мощь, да ещё с воздуха — это у него самая крупная боевая единица. Значит, завтра Финал, дорогие мои. Один на всех, — буднично сообщает Мага. — Если не ошибаюсь, с нашей стороны тоже выдвинуты сильнейшие? Васюта с дружиной там уже который день, а кто ещё прибыл?

— Аскольд. Рустам. Ниль"хи. Гоблин. Будут маги с Рахимычем. Будем мы с Лорой.

— Если их разобьют, — тяжело говорит Мага, — город сравняют с землёй. Зря я сюда привёз Иву.

— Зря, — соглашается Аркадий. — Да ведь дело сделано. И не поверю я, чтобы некромант да на собственный дом лучшие охранные чары не наложил. Отсидится Ваня здесь, ничего с ней не сделается.

Я пытаюсь возразить, но оба мужика зыркают на меня столь выразительно, что слова застревают в горле.

А там ещё и Васюта...

А мне — отсидеться... Впрочем, что ещё остаётся? Какой из меня толк на войне, положа руку на сердце? Под ногами путаться, мешать? Много ли я там настреляю, приученная к неподвижным неживым мишеням?

— С нами Орден паладинов, — возвращается к теме Аркадий. — Нет только ваших. У вас этот дурацкий нейтралитет.

— Знаю.

— Мага, ты же воин. — Видно, что Аркадий подбирает слова чрезвычайно осторожно. — И хороший воин, не только в квестах бывал. Я же тебя по Чёрному перевалу помню. Среди вас немало хороших бойцов. Почему вы отсиживаетесь?

— Слишком ценим жизнь. Смешно? На самом деле так оно и есть. Умирать страшно. А нам ради посвящения приходится делать это добровольно, и лишний раз повторять не хочется.

Он отбрасывает в камин сигару, выкуренную наполовину. Подходит к окну, смотрит в ночную темень.

Оборотник яростно сверкает глазами.

— Но ты-то идешь!

— Иду. Один за всех. Знаешь, сколько в Мире осталось некромантов? Триста сорок два человека, Аркадий. Это — включая женщин, детей и стариков. Триста сорок два, на всей планете. Мы вынуждены собой дорожить.

"...моя дорогая донна... очень дорогая..."

Вот почему у них так ценятся дети — и матери.

Мужчины ещё о чём-то говорят, но я не вслушиваюсь. Мысли мои вновь возвращаются к прежнему. Васюта никуда и не уезжал, думаю с горечью. Но и не вернулся. Он выбрал не просто Сороковник — войну, возможно, справедливо рассудив, что квест может сработать и там, на поле боя. А скорее всего — перед лицом реальной, не игровой угрозы для целого города, опекаемого им же, вынужден был, скрепя сердце, отодвинуть в сторону игры, и заняться тем, что ему предназначено самой судьбою: защитой всех, кто остаётся за его плечами. Чтобы каждая мать, а не только я, могла вернуться к своим детям и жить с ними долго и счастливо, любить кого-то, быть любимой, радоваться жизни, в то время как для него завтрашний день может оказаться последним.

— Можно мне с вами? — робко спрашиваю, забыв о предыдущих благих рассуждениях.

Некромант, развернувшись от окна, смотрит пристально. Отблески каминного пламени играют на чеканном лице, отражаются в глазах. Он пока молчит, но на лице его прописано: ты обещала, Ива!

Вместо него отвечает Аркадий.

— Нечего тебе там делать. Выкинь эту дурь из головы; ты сидишь здесь.

— Аркаша...

— Зелень ты ещё. Необстрелянная.

— Но я умею...

— Пробный бой ничего не значит, ты ни разу не была в самой гуще. Потеряешься, растеряешься — ближайший воин тебя мечом срежет или просто конём затопчет. Ты это брось, видел я таких умниц: цепенеют от страха — и капец. И не думай, Васюте про тебя даже словом не обмолвлюсь, чтоб перед боем не брал в голову лишнего, вот закончится всё, — он косит на Магу, — тогда и будете разбираться.

— Если закончится в нашу пользу, — мрачно говорит Мага. Он снова изучает ночную улицу. Я закрываю глаза от досады. Прав Аркаша, прав, но как же мне тут высиживать, когда, быть может, завтра уже будет поздно... До меня доносится еле уловимый аромат хризантемы, холодная ладонь стискивает плечо. Как он смог подойти так бесшумно?

— Будь благоразумна, Ива. И не забывай о своём обещании.

— Но это совсем другое, — слова даются мне с трудом. — Он может погибнуть. Ты же сам говоришь — сильнейшие против сильнейших.

— Мы с Аркадием тоже можем погибнуть; разве тебя это не волнует? — Щеки мне так и опаляет стыдом. — Вот что я тебе скажу: он прав. Если останется, кому разбираться — сделаем это после боя, я ни от кого не прячусь по углам. Но пока — будь добра, не высовывайся. Там ты будешь только мешать.

— Мага-а! — я сдерживаю рыдание. — Но не могу же я тут просто отсиживаться, пока вы там умирать будете, пойми! Чем-то женщины всё-таки занимаются на войне! Хоть раненых буду перевязывать!

— Для того полно паладинов, — припечатывает Аркадий. — И медкоманды при дружинах, опытные, обстрелянные, у них всё отработано, ты — лишнее звено. Не ной, Ваня. Кроме Лориных девиц там ни одной бабы нет, и тебя быть не должно. Всё.

С треском отодвигаю скамейку и ухожу от них наверх. Меряю шагами спальню, бешусь не хуже Маги. Решили они... Нора, первее меня освоившая кровать, недоумённо за мной наблюдает.

Не запрут же меня, в конце концов!

И что? Дождусь, когда они уедут — и сбегу, как пацаны в Великую Отечественную, "на фронт"... Да я понятия не имею, в какую сторону податься. И на чём, на своих двоих? Аркадий, было дело, ко мне на выручку летел совой минут сорок. Это лётом, а сколько пешком? И неизвестно, какая нечисть на дороге может пошаливать.

Ванька-а, с тоской шепчет внутренний голос. Ванька-а... Что делать-то будем?

Я останавливаюсь в изумлении. Это ты у меня спрашиваешь, голос? Ты же всегда мне советы давал! Ну да, отзывается он уныло. А здесь — даже и не знаю, что сказать.

Набегавшись до нытья в коленках, возвращаюсь в кухню. Хмурые лица мужчин светлеют, несмотря на то, что вид у меня подозреваю, далеко не ласковый. Должно быть, думали, ещё немного — и придётся им справляться с моей истерикой и слезами. Нет уж. Сцепляю зубы.

Молча сажусь за стол. Протягиваю Аркаше пустой стакан, долго, как и он, вдыхаю аромат красного винограда и чёрной смородины — и успокаиваюсь. Но пить не пью, чтобы голова оставалась ясной.

Придётся сидеть и ждать.

И вдруг щёки мои снова опаляет. Да, Ива, ты останешься. Потому что — страшно тебе или нет, а ты высунешь свой нос за дверь и пойдёшь расспрашивать, не появлялась ли тут не так давно странная компания: мужчина и женщина, а с ними — девочки-близняшки? Ведь их могло занести куда угодно! Я найду, кого спросить. Я... Йорека этого отыщу, вряд ли его, недотёпу, призовут на войну, а он ведун, хоть и недоучка, и наверняка есть у него хрустальный шар, и пусть бедный Йорек как хочет, так туда и заглядывает, а я с него не слезу, пока не выбью информацию...

Я это сделаю.

Поднимаю руку, как на уроке в школе, чтобы привлечь к себе внимание.

— А как так получается, — спрашиваю, — что разборки... простите, — что бой будет не здесь? Почему вдоль границы? Уж проще было бы сразу город штурмовать!

Мага хмыкает. Они с Аркадием переглядываются — и, по видимому, решают, что ничего крамольного в том, что я спрашиваю, нет, и вряд ли эти сведения помогут мне сбежать или как-то обвести их вокруг пальца. А я хочу знать: смогу ли завтра вообще на улицу выглянуть? Не прорвутся ли монстрюки и сюда?

— В самом городе и по периметру поставлена магическая защита, — сообщает Мага. — Долговременная, качественная. Отдельные барьеры соединены в общую сеть, по несколько ячеек на квартал. Взломаешь одну — дальше, чем в следующую, не пройдёшь, надо снова ломать. А пока тратишь время — ведуны засекут прорыв и прихлопнут нарушителя. Так что город атаковать — себе дороже: слишком медленно и по энергии затратно. В прошлую войну во время прорыва ведуны нарочно барьеры сняли, дали чужим войти, растечься по улицам — и снова поставили. Добить нападающих в разделённых группах было делом техники. Так что вряд ли Игрок сунется сюда во второй раз, он свои ошибки помнит наверняка, потому и выбрал границу. Там чистое поле, всё как на ладони. И с воздуха можно атаковать, а нам в этом плане ответить нечем...

— Есть чем, — оживляется Аркаша. — А если мы дадим тебе дракона? Ты говорил — тебе нужен труп? Будет. Сможешь тогда нас сверху поддержать?

Мага прикидывает что-то в уме, морщит лоб.

— Поддержать не проблема. Нужна группа прикрытия. Драконы и живые сами по себе туповаты, а чтобы мёртвым управлять — надо полностью на него переключиться. Как бойца вы меня потеряете, да ещё рядом со мной двоих щитоносцев поставить нужно, чтобы мне на броню не тратиться.

— Поставим троих. И у Лоры девах выпросим, пусть гарпий отпугивают. А гарпию потянешь?

— Да пусть собьют нескольких. Дракон не вечен, его свои же расколошматят, так что заготовки понадобятся... Ива?

Я вздрагиваю. За их изощрёнными обсуждениями они меня вроде бы и не замечали, но вот, оказывается, я им понадобилась.

— Поможешь мне? — Обогнув стол, Мага присаживается рядом. — Когда я просматривал твои воспоминания, как-то не придал значение вашей с Николасом методике, счёл, что по мелочи энергию таскать несерьёзно; но завтра мне может понадобиться всё, до чего дотянусь. Покажи, как ты это делаешь?

Да, это верно. Ему понадобится всё. Прищурившись на огонь в камине, отлавливаю энергетический протуберанец с языка пламени, затем второй... Стоп. Это я для себя лично таскаю. А вот как бы...

— Где те куколки, Мага? — спрашиваю.— Ну, те самые, что ты из детской взял?

У него очень выразительное лицо, надо признаться. Сперва на нём читается недоумение, затем этакая снисходительность, а потом, наверное, он вспоминает о кукле-Доле. Пожалуй, не надо игнорировать эту обережную блажь, может пригодиться... Он идёт за камзолом, висящим на спинке стула у стены.

Вот они, Чучундрик и Чувырлик. Забавные милые игрушки, от нечего делать сотворённые нашими девочками — на скорую руку, но от души. И ауры на них — в равных частях моя и девочкина, а значит и Магина. Должны откликнуться.

— Бери в каждую руку, — командую Маге. Сейчас я — главная.

Я — хороший проводник. Накрываю ладонью ладонь суженого поверх чучундрика, вновь подцепляю протуберанец от огня — и направляю в куколку. В чувырлика закачиваю энергетику земли, она тут совсем рядом, под дощатым полом и бревенчатыми перекрытиями. Это под камнем и бетоном земля слабеет, а здесь её силы хватает на то, чтобы на чувырлике дыбом поднялись нитяные волосики.

Отнимаю руки. Странное ощущение — левая сторона тела горит, правая — стынет подвальной сыростью. И бегают, бегают по мне и внутри меня огненные и фиолетовые светляки, никак не угомонятся. Не мешкая, сбрасываю излишек энергетики в кольцо, сама, без напоминания, без подсказки, на автомате, и попутно радуюсь выработанной полезной привычке.

— Зашибись, — растерянно говорит за моей спиной Аркаша. — Ну, Вань, ты даёшь! А что ему теперь с этими малявками делать?

— В карман сунуть и при себе держать. Я их настроила... — Делаю глубокий вздох, в голове проясняется. И с передозом я сама справилась, просто молодец. — Мага, ты по карманам их распредели — и можешь забыть, они сами будут силу на тебя тянуть, чтобы ты не отвлекался.

Он смотрит недоверчиво. Рассовывает куколок по карманам — и прислушивается к себе. А я и без того вижу, как те же самые цветные огоньки, что недавно сновали по мне, сейчас подтягиваются и к нему ручейками — один прямиком из камина, другой сквозь половицы.

— Д-да, — говорит Мага. — С таким я ещё не сталкивался. Ты удивляешь меня раз за разом, Ива. Надеюсь, они продержатся достаточно долго... Надо пока заняться ногтями.

И как-то неловко меня обняв, уходит деревянным шагом на второй этаж. Аркаша провожает его взглядом.

— Вань, считай, что это он тебе "спасибо" сказал, — говорит. — Не вздумай заводиться. Проняла ты его.

— Очень надо, — бормочу. — Просто стыдно стало, что я сперва о вас не подумала... Аркаша, как же мне страшно вас отпускать! Может, и тебе таких сделать?

Он хлопает меня по плечу.

— Ванька, не трусь! Вернёмся мы, никуда не денемся. Ты на этого чернявого не смотри, он вечный пессимист, всегда готовится к худшему. Я тебе так скажу: ничего нового этот фрукт, — он тычет пальцем в потолок, — ещё не придумал. Ну, драконов нагнал, так кто-то ж их рубил в капусту до нас! Ну, тролли... Завалим. Не впервой. Тем более, с такими-то парнями, как мы...

Я вяло улыбаюсь, давая понять, что ценю. Подбодрил.

— Молодцом, — говорит Аркадий. — А таких вот куколок мне не нужно, не сработают. У меня в личинах иная энергетика, стихии не работают. Ладно, Вань, я коня-то пойду отпущу и кому надо передам, пусть вместо него другого пришлют, свежего. Да будем спать. Часа два нам хватит.

— Так быстро? — Сердце сжимается. — В ночь?

— Зато к рассвету будем на месте. На той стороне не дураки, могут не дожидаться белого дня; чуть развиднеет — и начнут. Лучше уж мы первые подсуетимся.

Аркадий выходит из дому, я слышу, как он что-то вполголоса наговаривает коню, правда, слов не разберу — какой-то чудной певучий язык. Сижу за столом, уронив голову на руки, и тоскливо мне — невыносимо. Хоть волком вой.

— Это продлится недолго, — слышу Магин голос и поднимаю голову. — На самом деле, Ива, к сражению готовишься дольше, чем оно проходит. Хочешь... — он колеблется, но всё же договаривает: — ...я помогу тебе уснуть? Проснёшься завтра к вечеру и сразу всё узнаешь. Ожидание изматывает иной раз больше, чем бой.

Я только головой мотаю. Мага внимательно смотрит на меня.

— Давай уточним. Ты остаёшься?

— Да.

— И мне не нужно блокировать дверь? И брать с тебя слово, что ты из дому ни ногой?

— Ни ногой не обещаю, — говорю честно. — Надо будет с Норой выйти хоть на пять минут.

— Лестница под дверью ведёт во двор. Он небольшой, закрытый, но уж как-нибудь справитесь. И вот ещё что...

Он осторожно берёт меня за руку. Поглаживает пальцы. Касается обручального кольца — и оно на миг вспыхивает. Невольно отдёргиваюсь.

— Навесил маячок, — сообщает Мага. — Ива, тебе придётся с этим смириться. Это не слежка, это способ быстрее тебя найти, если ты потеряешься.

— Я же сказала, что буду здесь!

— Но я могу и не вернуться, — отвечает он просто. — Васюта тоже. Всякое бывает. Что ты будешь делать одна? У Игрока может оказаться неизвестный нам козырь в рукаве — и тогда город погибнет. Мой дом устоит перед любым катаклизмом, поэтому я и прошу: оставайся здесь. По этому кольцу тебя быстро найдут отец с Ником. Ты поняла?

— Но ведь ты не можешь умереть насовсем? Ты же оживёшь в любом случае, так ведь?

Он усмехается.

— Только с неповреждённым телом. На войне это большая редкость.

До меня не сразу доходит смысл сказанного. Тут уже я хватаю его за руку.

— Нет уж, будь добр, вернись! — говорю зло. — Мало, что ли, мы с девочками своих хоронили? Чтоб был здесь живой и невредимый, слышишь!

В его глазах мерцают огоньки.

— Звезда моя, — и мне чудится в его голосе нежность, но это, конечно, полная чушь. — Так, как ты, меня никто ещё не провожал! — И добавляет серьёзно: — Я постараюсь.

...Через два с лишним часа я прощаюсь с ними у порога. Жеребец в серебряной сбруе уже здесь — прискакал с загородной конюшни сам, осёдланный; уж не знаю, магия тут замешана или дежурные конюхи, но, во всяком случае, жгуче-чёрный, под стать хозяину, конь прекрасно добрался до знакомой двери и теперь нетерпеливо переступает с копыта на копыто. В лунном свете красиво отливает упряжь, посверкивают подковы. Через минуту подцокивает и второй конь, рыжий — это для Аркадия.

У Маги традиционных два кинжала за поясом, обновлённый комплект боевых когтей и, вдобавок, тяжёлый арбалет. Длинный кожаный плащ со множеством нашитых серебряных пластин, что служат, подозреваю, не только для защиты, но и в качестве резервных аккумуляторов энергии — и никаких доспехов: ему нужна свобода движений. Аркадий в давешнем панцире, со снятой со стенда тяжёлой шпагой. Красавцы-мужчины. Воины.

Аркаша обнимает меня и вдруг, извернувшись, быстро целует в губы. Придержав его и несильно дёрнув за ухо, я прошу:

— Хоть Лоре обо мне скажи. — И добавляю с упрёком: — Её-то ты не запер!

— Да брось ты! Проще тайфун запереть, чем Ло. Хорошо хоть ты у нас посмирнее будешь. Держись, Ваня!

— Ну, — Мага кладёт руки мне на плечи, — ты всё поняла. Дом не покидай. Кольцо не снимай. Никому не открывай. Да, вот ещё что: появится здесь хоть кто-то из Магов Огня — гони прочь. Если ибн Рахим пожалует лично — тем более

— Стоп, — говорю озадачено. — А с какого перепуга ему тут появляться? Ты вообще зачем про него вспомнил?

— Затем, что слишком показательно ты ему стала якобы безразлична. Нутром чую — для чего-то ему нужна Обережница. А сейчас самый момент — к тебе подкатить, пока меня нет рядом. Он хоть и обещал вместе со всеми быть — но своих людей подослать может. Ива, будь умницей, не высовывайся, ещё раз прошу. Случись что — я ведь и знать не буду, не успею к тебе на помощь.

— Поняла, — кротко отвечаю. Мага досадливо морщится.

— И эта твоя покорность тоже чересчур подозрительна, да деваться мне некуда. Вот что: загляни в гардеробную, я там кое-что для тебя оставил. Может, и не пригодится, а всё мне спокойнее. Ну, прощай... жена.

И, наклонившись ко мне, осторожно касается губами моих губ. Целомудренно, совсем не так, как раньше. Потом, отстранившись, окидывает меня взглядом с головы до ног — словно старается запомнить получше — и садится на коня.

— Всё. Уходи, — говорит сурово. Дожидается, когда за мной закроется дверь, и я подбегу к окну, машет мне — и они с Аркадием уезжают в ночь.

На войну. На Финальную битву.

Глава 3

С той поры, как я перешагнула порог Галиного жилища, мне ещё ни разу не доводилось остаться в этом городе одной. Всегда кто-то был рядом, или за стенкой, или в соседней комнате, или на людной улице. Сейчас судьба впервые за долгое время предоставила меня самой себе, без всяких обязательств по квестам, без прессинга Сороковника. Отголосок конского топота постепенно затихает в незримой дали чужой улицы, тьма за окном, как водится, пугает, и вот уже на сердце ложится когтистая лапа страха. Снова пустота и неизвестность, как на дороге, по которой я шла в никуда.

Впрочем, меня сопровождал — а вернее сказать, охранял Тейлор. Да и сейчас — разве я одна? Со мной Нора, которая, хоть и дрыхнет безмятежно на прикроватном коврике, но случись что — поддержит хотя бы лаем. Я хорошо помню, каким молодцом она себя показала, бросившись защищать меня от раптора. И, хоть в большинстве случаев мне, как хозяйке, приходится о ней заботиться, а не ей — меня караулить, присутствие собакина успокаивает. Но всё равно — тоскливо...

Опускаюсь боком на тяжёлый стул рядом с окном. Гладкая поверхность спинки предусмотрительно подтыкается под локоть, словно живая. Из какого-то дальнего угла ободряюще тикают часы. Вот странно, почему я их не видела и не слышала до этой минуты? Впрочем, тиканье — настолько обыденно, что на него не обращаешь внимания. Из спальни наверху доносится безмятежное собачье похрапывание. Потрескивают дрова в камине, да так уютно, что, кажется, вот-вот запахнет печёной картошкой. Ещё ничего не случилось, Ива, говорят мне привычные звуки, не хорони никого раньше времени.

И меня немного отпускает.

Пересаживаюсь ближе к огню, на диван, туда, где ещё недавно спал Мага и обшивка, как ни странно, сохранила его запах и лёгкий аромат душистого табака. Тяну под голову подушку, вслед за ней откуда-то сама лезет под руку другая — как раз, чтобы с ней обняться, так, как я люблю. Смотрю на пламя. Со спинки дивана на ноги мне сваливается клетчатый плед. Машинально накрываюсь. И никак не укладывается у меня в голове, что всего в нескольких километрах от меня уже собираются на смерть лучшие воины... а я тут, в тепле, уюте и покое. Надолго ли? Может, и впрямь, надо было согласиться на предложение суженого и дать себя усыпить до вечера, чтобы сейчас не мучиться неизвестностью? Как говаривала одна моя подруга, нет ничего хуже, чем ждать и догонять.

Остаётся только ждать рассвета. Раньше выходить из дому бессмысленно: если я хочу разыскать ведуна — придётся стучаться в дома, узнавать, где он живёт, а кто ж мне откроет ночью в такое неспокойное время! Поэтому, хочешь — не хочешь, а часов до шести утра надо терпеть. А как выйду — в первую очередь загляну к русичам, может, Янека застану на месте. Если и он не на войне... Сердце снова сжимается. Такой справный парень, да ещё натасканный Васютой в боевых навыках, дома не усидит, тем более что и удерживать-то его некому. Да и воевода обещал в дружину принять... Хотя, конечно, Ипатий может и так рассудить: мирное время — это одно, а для войны пацанёнок ещё не дорос. Так ведь Ян может и с ополчением уйти, запросто, в квартале, помимо дружинников, полно здоровых молодых мужиков, и не будут они ждать, когда за них другие навоюют. Да, такие не станут отсиживаться, наверняка все, кто мало-мальски владеет оружием, уже там, в лагере. И кто же остался в квартале? Женщины да ребятишки?

Обеспокоенно ёрзаю. А ведь если "бедный Йорек" прислан вместо Галы — он должен и квартал русичей курировать? Что-то не слышала я, пока у Васюты гостила, о других ведунах, неужели Гала была одна на весь сектор? Вот Восточный находится, как я поняла, под защитой Клана Огня, и магов там наверняка достаточно; само название — Клан — подразумевает сообщество, и не из одного-двух, а поболее. Васютин сектор, выходит, оставлен на недоучку?

Или Гала была очень сильной ведуньей, или ей в порядке шефской помощи время от времени помогали соседние маги. Но не постоянно. Вот как они сейчас Йорека натаскивают, а потом оставят самого справляться.

Если уже не оставили. Вздыхая, подтыкаю кулаком подушку, и она как по заказу принимает нужную мне форму. Этот... ибн Рахим говорил, что все они, маги, будут там, на поле боя, значит, скорее всего, ведунчик так и останется брошенный. Или рванёт с коллегами? Ой, нет, говорю себе, припоминая виноватый взгляд и худые лапки, кое-как удерживающие на весу тяжёлый посох, кто ж его с собой возьмёт? Такой балласт никому не нужен.

Языки пламени на поленьях ритмично пляшут, словно подмигивают, и оседают всё ниже, ниже, покрываясь седой шапкой пепла. Наволновавшись, перепсиховав, устав за этот тяжёлый долгий день и полночи, я, наконец, засыпаю, строго-настрого наказав себе подняться в шесть-ноль-ноль.

...И просыпаюсь от боя часов. Сперва, по детской привычке считая удары, просто прислушиваюсь, затем недоумеваю, затем даже подскакиваю на диване. Двадцати часов утра не бывает! И двадцати одного, и двадцати двух...

— Да хватит, хватит! — сообразив, кричу в пространство. — Встала уже!

Становится тихо. Разметав пепельную кучку, в камине проклёвываются язычки огня, небольшие, дежурные: в комнате тепло, да и света достаточно, особой необходимости в них нет. Спустив ноги с дивана, всё же протягиваю к камину руки — и пламя щедро делится со мной своей энергетикой. Сижу, жмурясь от удовольствия, как кошка, чувствую, как бодрящий жар расходится от ладоней по телу. Уроки Николаса не проходят даром: я уже подсознательно тянусь к источникам, дабы зарядиться на всякий случай. Посидев, поблаженствовав, взбодрившись, мысленно благодарю очаг за помощь и отправляюсь на поиски: очень уж хочется выяснить, кто у нас на сегодня назначен будильником.

Из дальнего тёмного угла под лестницей сконфуженно поглядывает сквозь застеклённую дверцу циферблат напольных часов. Да они выше меня ростом! Приди мне в голову спрятаться — и я запросто уместилась бы в этом огромном ореховом, отливающем зеленью футляре. Тусклой позолотой отсвечивает маятник, приветственно покачиваются на цепях тяжёлые с виду гирьки в форме сосновых шишек. Стрелки на циферблате показывают шесть минуту седьмого. Будильник, точно... Я невольно улыбаюсь.

Ты уже подстроился под меня, господин дом? А если бы не было часов — что бы тогда придумал?

Бронзовый крючок на дубовой дверце охотно откидывается от одного намёка на прикосновение. Подтягиваю обе гирьки за цепочки наверх, до упора, как в детстве — на бабушкиных ходиках. Шишечки забавно стукаются друг о друга несколько раз, словно благодаря за внимание.

А вот и мой собакин трусит по винтовой лестнице с поводком в зубах, погромыхивая карабином об ступеньки, и прямым ходом устремляется к двери во дворик, о которой упоминал Мага. Она, оказывается, в двух шагах от меня, просто до этого мне было недосуг заглянуть под лестницу. Конечно, Норушка, сейчас мы с тобой по-быстрому погуляем. Кто же тебя выводил всё это время, пока хозяйку носило невесть где? Но, сдаётся, ты вдоволь набегалась по зелёным полянам Каэр Кэррола, вон как бока подтянулись, и лапы окрепли, хоть прямо сейчас на выставку!

Только бы Игрок не добрался до замка, ведь если паладины тоже отправились на войну — наверняка и сэр Майкл с ними, и получается, что Каэр Кэррол совсем без защиты? Перестань, обрываю сама себя, не трави душу. Ты не в силах что-то изменить. Постарайся сама сделать то, что задумала, хоть какая-то будет польза.

Мы с Норой попадаем прямёхонько в крошечный сквер, зажатый справа и слева высокими оградами, а с третьей стороны — тылом такого же, как и Магин, дома от соседней улицы. Получается зелёный дворик, уютный, с двумя небольшими скамеечками, миниатюрными вазонами по углам, со стайкой воробьев, в которую собакин немедленно вклинивается, распугивая. В общем, очень похоже на наши дворы, не хватает только бабулек и детской площадки. Тихо, безветренно. Здесь-то тихо, невольно думаю, отпуская Нору с поводка, а каково сейчас т а м?

Всё, что я помню из школьного курса об истории современных сражений — что многие из них начинались "с мощной артиллерийской подготовки", на большее моей девичьей памяти не хватало. Здешние войны обходятся без этого, нет у них артиллерии, зато, как сообщил вчера Аркадий, прилетели драконы. От артобстрела можно укрыться в окопе, хоть и случается такая страшная штука, как прямое попадание, а вот попробуй, увернись от летучей твари, которая поливает огнём, и не бездумно, не всё подряд, а прицельно гоняется за тобой, драгоценным. Неужели драконы — умнейшие существа, древнейшая раса, если верить многим авторам, — тоже пошли под руку Игрока, согласившись на бессмысленную бойню? Чем он их взял?

Судорожно втягиваю носом воздух, до ломоты в глазах всматриваюсь в небо, но клубов дыма не видно, да и гари не чувствуется. Либо драконы пока не задействованы, либо ветер не с той стороны.

Десятиминутной прогулки нам с Норой хватает. Да простят меня цивилизованные жители, что выгуливаю на их газонах псину, но будем считать, что мы на военном положении и нам простительно. Возвращаемся в дом, и не успеваю я закинуть поводок на рогатую вешалку, как Нора, взрыкнув, в три прыжка пересекает кухню, и оглушительно лает на парадную дверь. За ней кто-то ойкает, затем робко стучится. Я цыкаю на собачку и с опаской подхожу к окну.

А вот и он, бедный Йорек, лёгок на помине, с ножки на ножку переминается. Окидываю взглядом улицу, насколько хватает обзора, но вроде бы никого больше не замечаю. Открыть?

С одной стороны, обещала сидеть дома, да и Мага прямо высказался, чтобы никуда не высовывалась и никому не открывала. Но ведь я собиралась отправиться на поиски этого самого ведуна, а он — пожалуйте, сам нарисовался! Будем считать, что на ловца и зверь бежит. А не запер ли меня дорогой наречённый, кстати? С него станется — прощальным взмахом руки приклеить заклинание на входную дверь, не просто так он настаивал, чтобы я ушла в дом, а потом уже сам уехал. Или у меня паранойя?

Повернув ручку, осторожно тяну дверь на себя и перевожу дух. Надо же... А мог бы и запереть. На какой-то миг даже становится неловко за предстоящий уход. Открываю дверь — не нараспах, а только, чтобы увидеть гостя, придерживаю за ошейник Нору, которой надо непременно высунуться наружу и обнюхать гостя.

— З-здравс... Д-доброе у-утро, госпожа И-ива...

Так. Он ещё и заика.

— Доброе, господин Йорек — отвечаю нейтрально. — Чем обязана визитом в столь ранний час?

Похоже, подобным обращением я ввергаю его в ступор. Он несколько раз открывает и закрывает рот, пытаясь что-то сказать — и не может. Глаза у него покрасневшие, как после бессонной ночи, сам помятый, пожухлый... даже балахон из крепкого небелёного льна висит на худых плечах мешком и кажется, что вот-вот расползётся в клочья. Ведун в очередной раз набирает воздуху, чтобы выдавить из себя застрявший слог, и тут я, не выдержав, хватаю его за руку и втаскиваю в дом. Мне стыдно. Ужасно стыдно.

— Тихо, Нора, — командую собаке. — И ты помолчи, парень, не старайся зря. Иди-ка сюда, садись. — Чуть ли не силком пихаю его за стол. Пошарив взглядом, нахожу остывший чайник, поспешно наполняю стакан водой и сую в руки ведуну. И по тому, как он торопливо, махом, осушает этот стакан, роняя капли на подбородок, по тому, как подрагивают тонкие пальцы с заусенцами, вдруг понимаю, насколько ему хреново. Господи, да он мальчик совсем, ему и восемнадцати, должно быть, нет! Как же его занесло на такую должность?

Нора, довольная, что можно пообщаться с новеньким, уже сидит рядом, высунув язык, и кладёт когтистую лапу пришельцу на колено. Вздрогнув, тот растеряно её пожимает. Роняет посох, зажатый подмышкой, алеет, как маков цвет, наклоняется поднять.

— Есть будешь? — спрашиваю. Он таращит на меня глаза в изумлении, наконец, кивает. — Ты успокойся. Посиди, подожди немного.

Приходится подпрыгнуть, чтобы стащить с крюка вчерашний окорок. Хорошо Маге с его-то ростом и длинными руками, а вот мне -изволь изощряться. Жарить не буду, не до изысков — похоже, парень не просто оголодал, а истощён. Потратился за ночь, энергии перевёл немало, а восполнять толком ещё не умеет. И поесть ему некогда, а может и негде. В рюкзаке ещё остались полбатона, поэтому я нарезаю тесаком бутерброды, на которых куски ветчины свешиваются с хлебных краёв, выставляю бутылку с водой — и ведун жадно к ней присасывается, игнорируя стакан. Досталось тебе, паря...

Придвигаю гору бутербродов. Это еда — человеку. Повозившись, срезаю с кости окорока приличный хрящ. Это Норе, и позавтракать, и чтобы не цыганила у голодного, а то у гостя не хватит духу отказать. Подвешиваю чайник на крюк в своде очага, и, вспомнив, как это делал Мага, воспроизвожу жест, будто вытягиваю пламя наверх, и вот уже язычки огня послушно облизывают медное днище чайника. Так, тут дело на мази.

— Вот что, — поворачиваюсь к Йореку. — Ты ешь, не стесняйся, надо будет — ещё настрогаем. Я скоро буду. Да не ухожу никуда, — говорю в досаде, поскольку замечаю в круглых зелёных глазах испуг, — наверх поднимусь, кое-что взять. Сиди, отдыхай.

...А глаза у него с пушистыми длинными ресницами, прямо как у девчонки, и рыжими. Брови густые, сросшиеся, тоже рыжие; а давно нестриженные вихры, что отродясь расчёски не знали, те аж в красноту переходят. И веснушек на вздёрнутом носу, на щеках, на заострившемся подбородке — как на воробьином яйце. Худой, нескладный, но подкормить бы, причесать, дать отоспаться — и будет похож на человека. И даже очень. Люблю рыжих.

Нора, покосившись на гостя с подозрением, подхватывает мосол и спешит за мной, в спальню. Там пристраивается на коврике и, пока смачно грызёт, я заглядываю в гардеробную. Что там мог оставить для меня суженый?

Эта пара открытых шкафов не интересна, здесь полно камзолов, плащей, ещё какой-то верхней одежды. Наверняка, то, о чём Мага говорил, должно быть если не на виду, то поблизости, думаю — где-то на боковых полках. Но и не на уровне глаз, иначе я бы обратила внимание, когда заглядывала сюда впервые. Тщательно изучаю полки слева. Обувь не нужна, перчатки, пояса, шляпы тоже. Ах, ты ж... С самой верхней полки показывается краешек удивительно знакомого предмета.

Высокому некроманту, конечно, не составило труда запихнуть его наверх. Мне же — приходится встать на нижнюю полку, затем подтянуться, держась за верхнюю, в надежде, что стеллаж не рухнет вместе со мной. Достала!

Ну, Мага, вот не ожидала!

Ласково поглаживаю футляр с монограммой "V-I" на замке. Достаю части лука, чистые, отполированные и даже навощенные каким-то составом. Прикрепляю плечи к рукоятке, натягиваю тетиву, и, не удержавшись, пробую, та отзывается низкой нотой, словно струна бас-гитары. В колчане два десятка стрел, что просто замечательно, потому, что с таким богатством не страшно высунуться на улицу даже в комендантский час, буде такой здесь объявят. Конечно, нет уже ни именного браслета, ни кольца, но ничего, обойдёмся. А вот должна быть где-то запасная тетива, хорошо помню, в особом гнезде. Есть... Стоп, а это что?

Какой-то кинжал в ножнах из тиснёной кожи. Это не моё. Впрочем, нет, как раз моё!

Да, страсть Маги к кинжалам просто неистребима. Простой кухонный ножик, полученный мною от словоохотливого и радушного пастушка Жорки, заточен до микронной толщины острия, отполирован и снабжён соответствующим чехлом. Обычная деревянная рукоятка подработана, намечены выемки для пальцев, как раз под небольшую женскую руку. Сало таким уже не порежешь резать, настолько он облагорожен.

А ведь он не просто прихватил мои вещички от Михеля, думаю растроганно. Провёл ревизию, подогнал под меня так, как счёл нужным. Вряд ли он думал, что оружие мне ещё пригодится, скорее всего, сработала привычка — содержать подобные предметы в порядке. Порывшись в Магиных ремнях, выбираю тот, что пролезает в кулиски джинсов, цепляю кинжал... — нож, конечно, но в ножнах он и впрямь выглядит куда как благородно. Кажется, готова к выходу. Ни фига не умею пользоваться этим ножом как оружием, а всё же с ним спокойнее, кто знает, с кем или с чем столкнёшься на улицах города, который вот-вот окажется во фронтовой полосе.

Не забыв посетить "на дорожку" одно местечко, кидаю случайный взгляд на небольшое зеркало в ванной комнате. Да, матушка, ты здорово изменилась. И если бы сегодня к тебе вздумали обратиться так, как в первый вечер здесь — "госпожа Амазонка!" — поправлять бы не стала. У тебя сейчас даже взгляд изменился, стал, как у Лориных девчат — бесшабашный, лихой — и цепкий одновременно. И погладиться ты дашь далеко не каждому.

* * *

...Ну, вот, здрассте-пожалуйста. Я тут, понимаешь ли, вооружена до зубов, в полной экипировке и готовности к бою, а этот рыжий лопух уснул. Где сидел, там и выключился: облокотившись на стол, уронив на руки голову. Посох, как простая палка, сиротливо прислонен к скамейке. Хоть и жалко парня, но рассиживаться я ему не дам, ведь для чего-то он сюда прибежал, умученный? Впрочем, ежу понятно, за помощью. И как только узнал про меня? От кого? Откуда знает, где меня искать?

Вздохнув, снимаю с огня чайник, шарю по полкам в буфете. Вот и мельница для кофе, с выдвижным ящичком для готового порошка. Ага! Ежели есть, чем молоть, значит, где-то рядом хранятся и нужные ингредиенты. И точно, вскорости натыкаюсь на жестянку с обжаренными зёрнами. Эй, парень, считай, что тебе повезло, и поспишь немного, и кофею напьёшься, как барин. Отыскался и сахар, так что гуляем.

Пока крепчайший кофе настаивается, подкрадываюсь к окну сбоку, чтобы и улицу осмотреть, и самой не засветиться. По стеклу пробегает знакомая тёмная дымка: дом лишний раз старается напомнить, что всё здесь к моим услугам, и ежели хозяйка не хочет, чтобы её засекли — будет исполнено! Поэтому озираю окрестности, уже не таясь. Улица пуста. Но всё же, бедный Йорек, сдаётся, что используют тебя втёмную, ибо сам ты дорогу сюда не нашёл бы. Однако ты мне нужен, мальчик, а потому я тебя выслушаю и помогу по мере сил, честно, без дураков, только оглядываясь временами: не мелькнут ли из-за угла благородные седины некоего почтеннейшего старца... Впрочем, вряд ли Рахимыч, как называет его оборотник, будет охотиться за мной сам, несолидно; скорее всего, наладит помощников. Придётся держать ухо востро.

Паранойя, скажете вы? Перестраховка? Может, и так. Но бережёного бог бережёт.

Возвращаюсь к столу, с посохом в руках подсаживаюсь напротив спящего ведунчика. В кои-то веки выпал случай воочию взглянуть на настоящий магический предмет, грех упускать такую возможность — поглазеть, полюбоваться! Пусть парнишка ещё минут пять подремлет, ему они далеко не лишние.

Артефакт не похож на те, что изображаются на иллюстрациях к фэнтези: ни богатого вычурного навершия в виде какой-нибудь мёртвой головы или конструкции с клубком молний внутри, ни основания, заострённого в виде копейного острия — простой пастуший посох, чуть утолщённый книзу, сужающийся к загнутой верхней части. Вот только сделан он интересно — не из цельного куска дерева, а из... Поворачиваю изучаемый объект тупым концом к себе... Из трёх толстых лозин, или тонких стволов совсем молоденьких деревьев. Не как коса, сплетённых, а закрученных тугой отполированной спиралью. На верхней части навершия-дуги одна из лозин загнута в крупное кольцо, а хвосты двух других образуют стилизованную вытянутую птичью голову с клювом и гребень. И вырезан на этой голове и зачернён хитрый птичий глаз.

Петух. Солнечный вестник. Вот почему, Йорек, с тобой маги огня возились, ты им в какой-то степени родственник.

Очень интересно, как любит говаривать дон Теймур, значит, ведун по второй специализации — маг-стихийник? Рассуждая логически, сколь в посохе три составляющих, должно быть место для трёх стихий, а умение владеть несколькими стихиями одновременно — это, уж вы меня извините, весьма высокий уровень для мага, далеко не дилетантский, однако в руках мальчишки этот артефакт пока чуть действеннее палки. Не справляется с ним Йорек, хоть тресни. Нет контакта. Иначе не сомлел бы тут, утомлённый бессонной ночью.

Да, думаю, что дело в этом. Нет контакта.

С уважением прислонив посох к столешнице, перегибаюсь через стол и тереблю рыжие кудри.

— Эй! Йорек, просыпайся! ... добрый молодец, — прибавляю неожиданно для самой себя. — Дело пытаешь, али от дела лытаешь?

И что это меня на фольклор потянуло? Да просто, когда приподнял этот мальчик голову и глянул простодушными чистейшими глазами, очень уж напомнил Иванушку-дурачка, что за чудом ходил. И откуда ковен набирает таких младенцев?

— Д-де-дело пытаю,— отвечает он серьёзно, а сам глаза протирает... Говорю же, младенец! — Вы мне по-по-поможете, го-оспожа Ива?

— Ну, вроде накормить я тебя накормила, напоила, спать уложила... Баньки только не хватает, а так — будем считать, что формальности в порядке, — серьёзно говорю. Кофе хватает как раз на две больших кружки, пододвигаю ему одну, из другой отхлёбываю сама. Мимоходом отмечаю, что на роль Бабы Яги, вроде, ещё не гожусь — по возрасту, и это значительно повышает градус настроения; на Василису свет Прекрасную не потяну, так что побуду для него Василисой Премудрой. Тоже неплохо.

— Ну и что тебе, голубь, нужно? — интересуюсь в лоб. — С посохом твоим тебя помирить?

Он, подавившись, кашляет. Помотав головой, выдавливает из себя:

— Не-е. С ним уже ни-ичего не п-поделаешь. Се-еть у меня не вя-вяжется, го-госпожа Ива...

— Просто Ива, — прерываю. — Называй так, чтобы быстрее. И перестань краснеть, у меня два сотрудника таких, как ты, малость косноязычны, и ничего, нормально мы с ними общаемся. Не комплексуй. Что за сеть?

— Та-ак Сеть же... — он разводит руками. — За-а-щитная. Во... в одном месте латаю — в другом ды-ы-рявится... Не у-успеваю я. Мо-ожет, вы со мной под-д-дежурите, по-осмотрите, что не т-так...

Я? Ага, с ним, значит, возились и огневик самый главный, и Аркаша, маг не из последних, а я, значит, посмотрю — и сразу всё разрулю? Умнее всех нашлась?

— Голубчик, — говорю как можно мягче. — Ты ведь сюда ко мне, как к Обережнице пришёл? — Он истово кивает. — Так скажу тебе честно: Обережница я без году неделя. Ты не смотри, что перед тобой взрослая тётка, просто я сюда попала уже такой, и сейчас только начинающая. Зелень, как у вас говорят. Кое-что, конечно, могу, — в его глазах, угасших было, вспыхивает надежда, — но ведь я и сама толком не знаю, на что способна. Ты сколько на ведуна учился?

— Пять лет.

— Вот видишь... А моему обережничеству дней двадцать, не больше. Да пойду я с тобой, пойду, не горься, но только на результат особо не рассчитывай. Посмотрим на месте, что и как, хотя может и так случиться, что я просто пройдусь — и уйду ни с чем.

— У меня н-нет выхода, — говорит он, опуская глаза. — Х-хоть так... — И я понимаю: действительно нет.

— Что, магов в городе больше не осталось? Все — там? — Он кивает. — А меня как нашёл?

— Го-о-сподин О-омар посоветовал пе-еред отъездом. Ска-азал...

Я машу ему рукой, обрывая, чтоб не мучился. Тут всё ясно. Как я и думала.

— А посох твой откуда? Почему им не хочешь заняться?

— Посох дедов, — отвечает Йорек настороженно, — его не трогайте. Я им и не пользуюсь почти, он вот-вот ра-ассыплется, и ни причём он тут.

Задела я его этим вопросом. Разволновался парень. Но не туда смотрит, не туда... Магу-стихийнику без посоха нельзя, это ж для них как для моего суженого кольца-шмольца и боевые ногти. Не спрашивайте, откуда я это знаю: начиталась, наигралась в своё время, просвещена теперь по самую маковку. Включаю аурное зрение и снова рассматриваю магическое орудие. Так и есть, одна из составляющих лозин словно тлеет, слабенько, вяло, будто нехотя. Другая словно инеем покрыта. Внутри третьей, бесцветной, словно масляные пятна в стеклянном светильнике, медленно курсируют крошечные завихрения.

Огонь, вода, воздух. Всё в одном флаконе. И кто у нас был дедушка?

Впрочем, назови мальчик имя — оно мне ничего не скажет, но и без того ясно, что предмет сей уникальный. Вот только энергопотоки в нём странно циркулируют — дёргаются, искривляются, словно мешают друг другу.

Ловлю недружелюбный взгляд Йорека. Не бойся, мальчик, не съест Обережница твой драгоценный посох. А у тебя в ауре, между прочим, те же самые цвета проскакивают; почему же нет резонанса?

— Отдайте, госпожа Ива, — тихо просит он.

— Держи, — протягиваю его сокровище. — А что ты так испугался? Я ж ничего с ним не сделаю! Или... — меня осеняет догадка. — Или кто-то уже сделал? Ну-ка признавайся?

— Ни-икому не даю. Деда он слушал, ме-еня не хочет. Ну и п-пусть. Всё равно м-мой будет.

— А ты стихии в нём видишь? — уточняю на всякий случай.

— Ви-ижу. Га-асят они д-друг дружку. П-пробовал разъединить — не вы-ыходит.

Понятно. Значит, в работе мальчик обходится исключительно своими силами, а восполнить их не успевает. Может, подсоединить его к какому-то источнику?

Я бы рада, да только не нахожу поблизости подходящего носителя. С настройкой куколок для Маги получилось удачно: изначально на чучах была детская аурка — наполовину моя, наполовину Магина, наследственная, потому и пошло у меня дело. Я бы и посох попробовала так настроить, да чужой для меня предмет. А ведь наследственная вещь, родовая. Его вещь, Йорека Рыжего.

Погоди-ка. А что мне вообще напоминает это имя? Ну, за вычетом Шекспировских аналогий?

Йорек Рыжий... Точно Эрик Рыжеборо... Краснобородый. Что-то из скандинавского эпоса. Пошарить по происхождению мальчика — и затем по соответствующей мифологии? Глядишь, что вспомню и сумею применить.

— Го-оспожа Ива, — робко окликает рыжий откуда-то из-за моей спины. — Вы об-бещали, так мо-ожет, пойдём уже?

Поворачиваюсь к нему. Смотри-ка, оказывается, забывшись, я начала расхаживать из угла в угол; явно, перенимаю чужие привычки, хотя так действительно легче думается.

— Давай-ка проведём небольшую подготовку. Скажи-ка мне, дружок, — и при этих словах молоденький ведун заливается румянцем, — Йорек — это твоё настоящее имя? Или при рождении тебя по-другому назвали?

Спрашиваю, потому что у наших славян часто бывало по два имени — одно домашнее, лишь отцу-матери известное, другое — "уличное". Если надумает кто сглазить или наворожить, назовёт богам или нечисти неправильное имя — а ворожба или сглаз не сработают, нет человека такого человека на самом деле. У многих народов это применялось.

— Называли, — Йорек отводит глаза. — А за-ачем это?

Не даётся. Зайдём с другой стороны.

— А дед твой, от которого посох тебе достался, сам откуда? Ты свой дар от него унаследовал? Почему в ведуны пошёл?

— О-от него. Дед ве-едун и вещун был. В-вместе со всеми мы сю-уда попали, когда М-мир всех ру-усичей к себе за-абрал. Де-ед меня потом сам в школу отп-правил, не хотел я, а он ск-казал: Га-ала долго не протянет, бу-удешь ты вм-место...

Такая длинная речь окончательно его выматывает.

Русич, значит... Тогда у нас есть шанс, братья-славяне. Должны мы как-то с посошком договориться, среди иномирных тоже ведь родственники могут объявиться. Вот как мои девочки, например, и их драгоценный папочка.

— Го-оспожа Ива, — с тоской повторяет парень. — Может, пойдём?

— Подожди ещё немного. Объясни, что такое — Сеть, но только проще, чтобы я, не маг, сразу поняла.

— Эт-то магические барьеры. Да-авно проставлены, привязаны к земле, де-ержутся крепко, но их п-подпитывать надо, э-энергией наполнять. А у меня н-не получается. Ра-азрыв вижу, латаю, а через час — сн-нова рвётся. Це-елыми д-днями мотаюсь.

— А что Рахимыч говорит?

— Р-ругается. Не та в тебе, г-говорит, сила, худая, проходит через ба-арьеры, как через сито, не д-д-держится... И посох р-ругает. Ни-икудышный, говорит. А дед им бурю останавливал, и пожары гасил, я сам видел!

Смотрю на парнишку внимательнее. Психует. И не в первый раз, когда волнуется — заикание проходит, а аура разрастается коконом поболее моего. Вот успокоился — а она снова сжалась, до размеров как у человека обычного, гомо сапиенс. Что-то непонятна мне эта заморочка: энергетики-то своей у него, оказывается, вдоволь, но какая-то она нестабильная, не поддерживает объём, словно внутрь самой себя проваливается.

— Ладно, Йорек, — говорю примирительно. — Дай мне немного подумать; минут пятнадцать-двадцать нам погоды не сделают. И посох свой великолепный давай. Будем что-то с вами обоими делать. — Парень хмурится, но я продолжаю. — Что толку Сеть латать, если всё повторится? От одного моего присутствия сил в тебе не прибавится, так и будешь бегать от разрыва к разрыву, если посох не настроим. Дед тебе хорошее наследство оставил, самое время им воспользоваться. Вот с этим и поработаем.

Ага. Знать бы только, как работать... Увещеваю, а сама и представить не могу, за что браться? За посох, конечно. Вот они, жилы огневая, водяная и воздушная, а толку от них никакого.

Почему же они конфликтуют? Огонь с водой — понятное дело, вместе с трудом сходятся, а воздух причём? Он — среда нейтральная. Может, он не рабочая стихия, а изолирующая? Оживи эту лозину — она разделит собой две остальных, чтобы ни огонь воду не испарял, ни вода не заливала пламя. И как нам это проверить?

Кажется, вода в чайнике снова остыла. Это кстати.

— Пойдём, Йорек. Здесь недалеко.

С чайником в одной руке и посохом в другой выхожу во дворик. Деревья здесь редкие, кустарник насажен лишь по периметру ограды, поэтому середина сквера залита солнцем. Выхожу на самый центр. Сую посох хозяину, чайник ставлю неподалёку и, присев на корточки, начинаю Жоркиным ножом рыхлить землю.

Мать-земля сырая — всем родительница. И если магическая вещь впала в спячку — где её оживить-то, кроме как не в земле? Она и цветок малый рожает, и волну в море, и огонь в недрах хранит. В ней — всё. Она и разбудит наш посох.

— Вот сейчас мы его и посадим, — приговариваю. Руками выгребаю почву, получаю неглубокую, на длину лезвия, ямку, которую щедро поливаю из чайника. — Вот тебе и вода. — Протягиваю руку за посохом, но вовремя отдёргиваю. Потому, что вижу в тот момент Галу, которая старается не коснуться Королевского Рубина, и вдруг понимаю: кто вещь активирует, тот и должен её держать, а чужой — не моги, а то силу предмет потеряет. — Сажай! — говорю парню строго. — Ну, что смотришь? Тычь его в землю, и как следует, от души, чтобы он от неё силы черпанул!

— А...— начинает он растеряно, и вдруг в глазах что-то мелькает. Словно воспоминание. Йорек расправляет плечи, куда-то сразу девается сутулость и даже веснушки вспыхивают от напряжения. Он явно кого-то копирует. И возвещает, театрально понижая голос:

— Явись, Ярило!

Изо всех сил он ударяет посохом в мокрую лунку, я едва успеваю отпрянуть и еле удерживаюсь на корточках. Поспешно присыпаю древко оставшейся землёй, уминаю почву, стараясь не задеть витое основание. Ага, по водяной жиле забегали огоньки... От неудобного сидения прихватывает поясницу, поэтому я не тороплюсь подниматься, чтобы не вступило в спину, а смотрю снизу вверх. Очень меня интересует этот Ярило, как же он себя проявит? И вижу, как, преломившись в жестяной обшивке дымовой трубы дома напротив, несётся к нам концентрированный солнечный луч и попадает точнёхонько в кольцо изогнутого навершия... Кольцо, круг, знак Солнца-Ярилы. Луч налетает на невидимое зеркало, слепит глаза, превратившись в крошечный диск, и вдруг рассыпается миллионом искр, жадно втянутых огненной жилой. Вот и Огонь.

Придерживаясь за поясницу, встаю, и вот уже мы с Йореком не сводим глаз с ожившего посоха. Потому что воздушная жила, оказывается, работает отлично. Её и трогать не надо. Или она изначально была в порядке, или воздуху везде хватает, а я, кажется, что-то напутала...

— Он был го-голодный, — бормочет Йорек. — Д-дурень я, ведь д-дед его к-каждую весну в саду п-прикапыва-ал, а я забыл...

А что, здорово получилось. Никогда бы не подумала, что магическую вещь нужно... подкармливать. Ох, и не прост у тебя был дедушка, парень...

То, что происходит дальше, мне не нравится. Йорек, зашипев, отдергивает руку, и на ладони у него пузырится приличный ожог. Залюбовался парень, вот и схлопотал. Плохо. Очень плохо. Голодающего накормили, а он всё равно волком смотрит.

В соседнем доме открывается окно, слышится возмущённый окрик и звук захлопываемой створки. Нужно торопиться, пока нас отсюда не разогнали, пока вода и солнце сплетены и поддерживаются землёй.

Эх, прощай, дезинфекция! Вдохнув, обтираю лезвие о джинсы, затем об рубаху и решительно хватаю Йорека за руку.

— Терпи, — предупреждаю — Всего несколько уколов. Больнее уже не будет.

И, дождавшись первых капель ведунской крови, пришлёпываю его ладонь к навершию посоха, а сверху зажимаю своими. Йорек морщится от боли.

— Спокойно, — подбадриваю, оглаживая и мальчишеские пальцы, и сухую полированную поверхность навершия, — я ж проводник, ребята, сейчас я вас просто друг на друга настрою, терпите. — И невольно кривлюсь, меня ведь тоже и жжёт, и примораживает одновременно. Уговариваю посох, будто живой: — Голубчик, что же ты своих-то не узнаёшь, в самом деле! Сколько лет верой и правдой деду служил — а внука бросаешь! Йорек! — Я уже не сдерживаюсь, почти кричу, но отпустить не могу — какая-то сила мешает разжать пальцы. — Назови себя, балбес, своё настоящее имя назови, ну же!

— Рорик! — выдавливает он. Лицо перекошено, в глазах мука. — Я — Рорик, ты что, не узнал? А дед мой — Родерик!

О как! Родерик — Рорек — Рюрик! В растерянности даже руки опускаю — и спохватываюсь, что их, оказывается, ничто уже не держит. Ведун потрясённо смотрит на свои целёхонькие ладони. Рукавом оттирает пот с лица. Трогает посох — сперва осторожно, затем всё более уверенно и вытягивает его из ямки. Земля живыми шариками, словно ртуть, скатывается с основания. Стихии пульсируют в лозинах, как кровь в жилах.

— ...Гос-по-жа Ива, — раздельно говорит Йорек. Нет, Рорик. — Спасибо.

И низко, в пояс мне кланяется, коснувшись рыжими кудрями невысокой травы.

* * *

Неприятности начинаются с первой же попытки выйти из дому. Дверь не открывается. Чешу за ухом и повторяю попытку, но дверная ручка и не думает поворачиваться, словно примороженная. Осторожно дёргаю ещё и ещё — не получается. Да не мог же замок сломаться, я же совсем недавно открывала! Если только...

Если только умный дом по какой-то причине не желает меня отпускать.

Осенённая догадкой, выглядываю в окно — и рефлекторно отшатываюсь. Хоть и вижу защитную дымку, а спрятаться всё равно хочется. К стене дома на той стороне улицы прислонился, выискивая что-то в небе взглядом, смуглый молодой человек привлекательной наружности, с аккуратной чёрной бородкой, чёрных шароварах, подпоясанных малиновым кушаком. Малиновый узорчатый жилет даёт полюбоваться мускулистыми ручищами, из-под небольшого тюрбана проглядывает золотой ободок серьги. Если бы не металлические накладки на жилете и не кривая сабля за поясом, можно было бы принять восточного красавчика за безуспешного воздыхателя, торчащего под окном неуступчивой пери.

Весьма неуступчивой, я бы сказала. Девушка какая-то переборчивая, сама не знает, что ей нужно. Именно так и подумаешь, обнаружив шагах в двадцати от первого мачо его усатую копию, так же старательно изучающую трещину на тротуаре. Конечно, у них тут назначено невинное свидание, не меня же они караулят, в мою сторону ни разу не зыркнули. Из-за моего плеча осторожно выглядывает Рорик. Охает, делает шаг назад.

— Не бойся, они нас не увидят. Рахимыча люди? — не оборачиваясь, спрашиваю. Он подходит ближе, всматривается, кивает. — Это маги?

— Нет. П-просто охрана. Ви-идел раньше. — И сдавленно добавляет: — Это не я их привёл, г-госпожа И-ива, я один шёл, т-точно знаю!

Ребята, пожалуй, из одной команды с теми, что вчера сдерживали Омарова жеребца, напуганного глупой Обережницей. Засветилась на свою беду. Одно радует: с психикой всё в порядке, мои дурные предчувствия — не паранойя, а вполне обоснованы.

— Вот что, Рорик, уходи-ка ты с чёрного хода. Хоть через забор лезь, хоть напротив постучись, через соседей выйди. Если и заметят — не тронут, они, похоже, меня поджидают. Посох у тебя теперь настроен, самое время опробовать, авось справишься теперь с Сетью, залатаешь. Иди, я тебя и без того задержала.

— Я бе-ез вас не пойду, — говорит он почти без запинки. — Го-оспожа Ива, в-вы мне верите, что эт-то не я?

— Верю. Верю, не сомневайся, но всё равно уходи: со мной сейчас опасно. Зачем-то местному Главе я очень понадобилась, да так сильно, что даже людей своих подослал...

... в нужное место, продолжаю мысленно, а главное — в нужное время. Навели тебя, мальчик, чтобы меня из дому выманить, и что интересно, даже не скрываются. Не удивлюсь, если разрывы в Сети — чужих магических штучек дело, чтобы тебя истощить вусмерть и послать за помощью конкретно к Обережнице.

Ведун упрямо двигает плечом. Перекладывает посох из руки в руку, прямо-таки как боевой. Повторяет упрямо:

— Го-оспожа Ива, я без вас не пойду. А ну, как не сразу у меня получится? Ежели вы — проводник, может, пока рядом побудете? Вдруг снова придётся вам руки на посох возложить. А я нас обоих отсюда выведу, не сомневайтесь, че-через д-двор как раз и уйдём.

С интересом поворачиваюсь к нему. Подыгрывает людям Рахимыча или действительно на себя не надеется? Зелёные глаза смотрят доверчиво и открыто. Ну, парень... Поверю.

— Ладно. И как же думаешь вывести?

Он с облегчением улыбается.

-Т-так через другой дом. Мы с ребятами в шк-коле часто в са-амоволку бегали, я любую дверь вам открою. Н-не такой уж я и не-неуч.

Забрасываю лук на плечо, пристраиваю колчан на пояс. Нора? Она сладко спит, погрызши кость, ну и пусть спит, а то гавкнет не вовремя, сдаст с потрохами, зачем нам это?

— Пошли, Рорик. Я на тебя надеюсь.

Нет, я не дура. Я не просто так ведуну этому пришлому верю — дому верю. Рорика он сразу впустил, опасности от него не унюхав, а как этих караульщиков срисовал, так дверь и заблокировал: не высовывайся, мол. Вот, кстати, и последний тест для мальчика: выпустит нас чёрный ход или нет?

Поглаживаю каминную полку и негромко говорю в пространство:

— Спасибо, родной. Слышишь?

Два язычка пламени на миг приподнимаются над тлеющими поленьями и образуют в воздухе сердечко. И опадают.

Так бы и не уходила. До того он мне нравится, этот Магин дом, так бы и проводила в нём целые дни на диване или перед окошком — за пяльцами, разговоры с ним вела бы, — он, наверное, наскучался, всё один и один... Не отвлекайся, Ива. Как там Николас говорил, когда я пыталась увильнуть от неприятных занятий? Работаем.

Дверь во двор открывается без малейшего сопротивления, только ручка в моей ладони слегка трепыхается — словно прощаясь. Рорик, обгоняя меня, оглядывается — но вроде бы пусто и тихо вокруг — и спешит через скверик в дом напротив. Ведуну достаточно прошептать несколько слов дверному замку и тот послушно отщёлкивается. Прямо с порога мы попадаем в кухню — пустую, к моему облегчению, потому что представить не могу, как бы я оправдывалась перед хозяевами. Вломиться в чужое жильё, даже не постучав... И вдруг у себя за спиной слышу далёкий собачий лай, приглушённый стенами. Это Нора надрывается. Ведун прикладывает палец к губам, успокаивающе машет рукой и устремляется через кухню к выходу, а я, поспешая за ним, ещё успеваю различить собственный голос, внушающий что-то Норе. Ай, молодец, думаю с нежностью. Ай да конспиратор! Мне бы, в самом деле, такой домик, особенно когда детишек маленьких не с кем было оставить. Не знаю, как у него получается имитировать мои интонации, но хоть на полчаса, да отвлечёт огневиков, а мы за это время будем далеко.

Едва выйдя, ныряем в ближайшую подворотню и пересекаем ещё один двор и ещё, и только тогда поворачиваем к центру. Здесь все дороги выводят к центральной площади, я уже говорила? С одной стороны — не заблудишься, с другой — поджидать ведь могут и там, наши преследователи не дураки, поэтому нужно быть настороже.

Улица пустынна, эхо шагов отскакивает от стен. Дома, и здесь слепленные в одну линию, угрюмы, ставни закрыты, а где их нет — наглухо зашторены окна; магазинные витрины, что ещё не так давно радовали глаз изобилием безделушек и полезных мелочей, ворохами одежды и тканей, столовым серебром и фарфором — пустуют. Никого и ничего вокруг, только мы с ведуном и тени, что пляшут и ломаются, прыгая с тротуаров на стены.

— Слушай, Рорик, — шепчу, потому что громко говорить боязно, — а здесь Сеть тоже есть? Что-то я её не вижу.

— Я т-тоже, — говорит он озабоченно. — Д-давно уже пытаюсь прощупать — а нету. Вот только, что осталось, см-мотрите.

Остановившись, указывает основанием посоха на бордюрный камень. Слабо тлеющая по кромке тротуара линия жиденьким пунктиром тянется вдоль улицы и никак не тянет на ограждение, разве что обозначает контур.

— А что же делать? Выходит, этот сектор уже незащищён, проходи и бери всех голыми руками? Там, у русичей, то же самое?

Рорик, наклонившись, озабоченно вглядывается в то, что осталось от барьера.

— Не-ет, у меня просто встречаются дыры, я их перед уходом за-алатал. Здесь всё почти снесено, госпожа И-ива. Об-бесточено. Ве-есь квартал оголён, не м-меньше.

— Диверсия?

— По-охоже.

И не успеваю я ужаснуться, как он, выпрямившись, с резким выдохом ударяет посохом оземь. Божечка мой, никогда не видела ничего подобного! Огневая стена, что вырастает в доли секунды из чуть намеченного контура, заставляет меня отшатнуться. Поспешно гашу аурное зрение, потому что слепну. Да он ещё силы своей не осознаёт, этот парень, не привык работать с таким усилителем, как посох, шарахнул со всей дури в одном месте, а отозвалось-то... на пол— Сети, не меньше!

— Ни-ичего себе, — только и могу сказать, и от растерянности тоже начинаю заикаться. — Да ты силён, Рорик! Вы-ыходит, правильно о тебе из Ковена отзывались, что ты лучший? Верю!

— Я ... в теоретической магии лучший, — признаётся он и как-то смущённо косит на дело рук своих. — С практикой-то у меня не очень, посоха долго не было.

Похоже, мы поменялись местами. Он говорит гладенько и чисто, а я от волнения затыкаюсь.

Ещё раз по-особому смотрю на стену огня. Да, получается сплошной барьер из густого, нас не обжигающего пламени высотой метра в два, не меньше. Он ровнёхонько по намеченному пунктиру уходит вглубь улицы, а сюда приходит со стороны центра. Что-то мне это напоминает...

Стоп! Не о том думаешь! — отрезвляет внутренний голос. Малец только что недвусмысленно просигналил на весь мир: мы здесь! Понятно, что цель-то у него была другая, но стоило ли бежать, старательно заметать следы ради того, чтобы сразу же засветиться? Хорошо, если те шпионы, что у дома остались, действительно не маги и не просекут на расстоянии волшебство. А ну, как запеленгуют? А ну, как не только они?

— Хватит любоваться! — Тереблю его за рукав. — Пора делать ноги! Не ровён час, в городе остались маги!

— И что? — смотрит непонимающе, а сам сияет: посмотри же, мол, у меня получилось! Ах, дурачок-теоретик!

— Что-что... Вот возьмут и примут эту твою иллюминацию за прорыв да ка-ак поджарят нас на месте! Вякнуть не успеем! Бежим, говорю!

Но он упирается, как осёл Ходжи Насреддина. Хлопает рыжими ресницами. Наконец, до него что-то доходит.

— Тогда к центру, — деловито говорит. Шустро укорачивает балахон, поддёрнув его в талии под верёвочную опояску, поясняет, краснея: — Это чтоб не путаться... С площади все сектора можно проверить! — И пускается вскачь по улице

"Зачем нам ещё и другие?" — чуть не брякаю, но вовремя спохватываюсь. Работа у него такая — за барьеры отвечать, и он её везде будет находить, где бы ни оказался, отличник, взялся на мою голову...

"Стой!" Голос, вклинившийся в мои мысли, оглушает. От неожиданности я спотыкаюсь. "Не смей туда соваться, слышишь? Отвали! Не вздумай ему помогать!"

Рорик, вовремя оглянувшись, успевает меня подхватить под локоть и теперь тащит за собой. Никогда бы не подумала, что в таком щупленьком на вид юном тельце столько силы, ведь чешет так, что я за ним едва поспеваю. Бегу, а сама в панике думаю: что это за голоса? Глюки?

"Я сказал — стоять!" — рычит голос. Мужской, охрипший, то ли застуженный, то ли оравший до этого несколько часов подряд. "Уйди, дура, не вмешивайся, прошу по-хорошему!"

Ни с того ни с сего поперёк дороги заваливается фонарный столб. Мы с Рориком перепрыгиваем через него и бежим, не замедляя хода.

— Зачем нам в центр? — кричу ведуну, задыхаясь. — А вдруг там ловушка? Вдруг нас поджидают?

— Нет там никого, я чувствую. — У Рорика даже дыхание не сбивается. — Там центр Сети, оттуда она по секторам расходится на четыре автономных участка. Один мы запустили, а ну как остальные обесточены? Это ж весь город без защиты останется!

Перед ним в тротуар ударяет слепящий зигзаг, но парнишка словно не замечает, зато посох в его руке странно дёргается и следующие две молнии отклоняются с нашего пути и попадают в жадную пасть барьера. Короткая вспышка — молнии нет. Вспышка — ещё одной нет.

"Зараза", — бессильно шепчет голос. "Всё равно достану. Не его, так тебя".

Очередная молния, на этот раз шаровая, возникает в полуметре от моей головы, но я не успеваю притормозить, как она подпрыгивает на месте и гаснет с шипением, словно спичка, брошенная в снег. Справа и слева возникают ещё, но с таким же позорным результатом. Неизвестный стрелок продолжает бомбардировку, а я с каждым новым загашенным сгустком электричества чувствую лёгкий укол в центре лба. Но некогда мне, некогда проверять, что там такое, до площади рукой подать и нужно посматривать, как бы не напороться на засаду. Этот же мальчик ничего не знает об осторожности. На бегу скидываю с плеча лук, тащу стрелу из колчана.

Мы врываемся на площадь, с виду — абсолютно пустынную, хорошо просматриваемую. В пределах видимости никого — как на площади, так и на расходящихся во все стороны света улицах. Окна и здесь слепы. Ратуша безмолвствует. Даже голубей не видно.

"Последний раз говорю: уходи". — Голос звучит жёстко. "Ты не понимаешь, во что ввязалась. Я просто сотру этот город с лица земли, он мне надоел. А ты... ты вечно путаешься под ногами и мешаешь. Иди к себе, отсидись в домишке муженька, уцелеешь. А хочешь — я его кокну, твоего Магу? Сейчас натравлю на него сразу несколько орков — и не отобьётся, у него силы на исходе. Заодно и родню его подчищу, достали он меня. Останешься со своим Васютой, с дочками, будешь где-нибудь подальше отсюда жить себе да поживать... Ну же! Уходи!"

Прижав лук локтём, зажимаю уши и трясу головой.

"С-сучка", — тихо и как-то безнадёжно отмечает голос. И пропадает. И скатертью дорога. А я, отдышавшись, с болью смотрю на когда-то красивейшее в городе место. Совсем недавно здесь кипела жизнь, улыбались незнакомые люди, дети бросали голубям крошки белого хлеба, неподалёку рассыпался в любезностях перед посетителями смешной Мишель, гоняя на примерки худосочных девушек. А напротив сектор русичей, там такие знакомые подворья, дома, надёжные, как люди и люди, надёжные как скалы. Я успела узнать немногих, но по ним сужу об остальных. Рорик тоже отсюда. И всё это... И всех — с лица земли?

— А не пошёл бы ты, искуситель, — говорю вслух. И накладываю на всякий случай стрелу на тетиву. — Демиург хренов...

Здесь, в центре, Сеть видится мне паутиной: от кольцевого барьера, что опоясывает площадь, расходятся по радиусам толстые объёмные канаты, проросшие огненными гребнями. Впрочем, это касается только той улицы, откуда мы вынырнули и двух соседних: эти барьеры, поправленные ведуном, смотрятся образцово. Восточный сектор и оставшаяся часть Европейского — тусклы и лишь слегка размечены обесточенным пунктиром. Барьер в Секторе русичей, к моему удивлению, шатко-валко, но держится: пусть и не в полную силу, пусть низенький, просвечивающийся, но он есть. Недаром Рорик столько в него вложил, даже без посоха.

Ведун обходит повреждённые участки, восстанавливая сегмент за сегментом. Неужели это он, оробевший, беспомощный стучался в мою дверь всего час назад? Поглядите-ка, он так уверенно выбирает участок на брусчатке, чтобы в очередной раз ударить посохом, что-то нараспев говорит, подправляет заклинание жестами... Даже заикаться перестал. Может, у него был в энергообмене какой-то перекос, который и на речи сказывался, а теперь выправился?

Следую за ним в некотором отдалении, поглядывая по сторонам: кому-то нужно сохранять бдительность! Один за другим вспыхивают и возрождаются барьеры, а у меня где-то внутри начинает звенеть тревожный колокольчик. Так просто нам это с рук не сойдёт. Нужна нешуточная сила, чтобы загасить барьер, да не один, да, практически по всей Сети! И, говоря откровенно, мне очень не хочется встретиться сейчас с тем, кто увидит свою работу испорченной и сильно на нас за это обидится.

— Рорик, долго ещё?

— Почти закончил, — отзывается он. — Госпожа Ива, нож не дадите? Без него никак.

Устал... Да он мокрый как мышь после такой работёнки, даже красно-рыжие лохмы в сосульки слиплись. Но в глазах такая гордость от хорошо выполненной, наконец, работы, что язык не поворачивается предложить ему отдохнуть.

— Хочу кое-что попробовать, — говорит он. И режет себе запястье. Может, так оно и надо по его задумке, но я поспешно отворачиваюсь. Когда смотрю снова — он уже шепчет что-то над лезвием, омоченным в крови, а затем, подойдя к ближайшему участку барьера, с лёгкостью вонзает нож по самую рукоятку прямо в булыжник мостовой. Согнувшись, вытягивает за рукоятку наполовину и начинает, пятясь, вести линию. Нож вспарывает камни, словно сухую листву. Затаив дыхание, я смотрю, как ведун постепенно обходит площадь, замыкая защитный круг. Идти ему предстоит долго, да и пятиться так — не слишком удобно, и посох подмышкой отягощает, поэтому Рорик время от времени приостанавливается, но не перестаёт что-то шептать. А я, подумав, снова беру лук наизготовку. И вовремя.

Потому что брусчатка в самом центре площади, гулко вздохнув, как живая, начинает вспухать. Из-под растущего каменного хребта бегут во все стоны трещины, сбегает осыпь плит, щебня, мелких камушков... И упорно, как младенец из чрева матери, рождается, рвётся наружу знакомая пронзительно-синяя арка портала.