Ибица навсегда

Ибица навсегда

Наш "Боинг" приземлился на заветном острове, и мы (я, Натка и Майка), словно кошки из переноски, вылезли наружу, щурясь и потягиваясь после долгого перелета. Миновав паспортный контроль, ожидая багаж, мы оглядывали окружающий народ. К моему удивлению, в аэропорту не было бешеных толп модной молодежи — публика вокруг ничем не отличалась от публики в любом другом аэропорту Европы: пенсионеры, супруги, дети, которые мерно гудели, ожидая свои сумки у конвейера.

Провожатый от туроператора отыскал нас сам и сам организовал трансфер. Это был русский мужчина неопределенного возраста, приятной внешности, с печальным взглядом, наполненным бесконечной тоской по Родине.

— Так, вас я нашел, — он сверился со списком, — а вот этот молодой человек где? — спросил он у Майки, показывая на одну из фамилий.

— Он не с нами, — открестилась она от пропавшего попутчика.

Слава богу, пропажа отыскалась очень скоро, на скамейке у "карусели" с багажом. Наш молодой человек заслушался музыкой на "айфоне" последней модели и, видимо, задремал.

Собрав, наконец, всех, провожатый, назвавшийся Владимиром, погрузил нас в старенький джип и повез в отель. Чтобы скоротать время, Майка с серьезным видом расспросила его о местном курсе валют и других необходимых мелочах. Мы же с Наткой в тот момент внимательно изучали будущего соседа, который гордо восседал на переднем сиденье и высокомерно косился на нас через зеркало заднего вида. Пока что из всех встреченных нами на Ибице людей, он больше всех тянул на тусовщика. На нем была белоснежная футболка с кислотным принтом, белые высокие "Найк Эир". Образ завершали панама и очки в стиле Рауля Дюка, главного героя романа Хантера Томпсона "Страх и отвращение в Лас-Вегасе". Впечатление о нем складывалось неоднозначное, парень явно хотел казаться эдаким "золотым мальчиком" с толстой пачкой денег в кармане. Он даже попытался нарочито расспрашивать Владимира о фирменных бутиках и аренде дорогих машин, но провожатый мгновенно пресек этот разговор удивившей нас репликой:

— Зачем вам все это? Здесь не принято ездить на дорогой машине и сверкать лейблами на одежде! Это же неприлично! Окружающие могут решить, что вы выпендриваетесь! — в его голосе послышались нотки обиды и недоумения.

Это было первым приятным впечатлением от Ибицы — скромность и демократичность местных жителей. Та самая скромность и демократичность, которой порой так не хватало моей родной провинции.

Второе приятное впечатление — лишние двадцать пять центов, которые не взял таксист, перевозивший нас из одного отеля в другой (ибо в том, куда привез Владимир, свободного места не нашлось), и, которые нам по чеку вернули на "ресепшене".

Итак, глазам моим предстала Ибица. Предстала во всей красе, во всей своей демократичности и невозмутимости. Спросите какая она? Ибица? На удивление тихая и спокойная днем, переменчивая и свободная ночью.

Еженощно мы отправлялись в клуб. В первую ночь посетили демократичный "Спейс", во вторую — богемную "Пачу". Отдыхали, как всегда, на износ. Мы с Наткой были вполне довольны, а к несчастной Майке еще в "Спейсе" пристал великовозрастный поклонник, которого за непритязательный наряд и нелепую шляпу мы тут же окрестили "пасечником". После того, как этот странный субъект объявился и в "Паче", майкин настроение было безвозвратно испорчено.

Из экономии денег мы ели крайне мало, из экономии времени почти не спали. С утра обычно отправлялись на пляж. Тратить драгоценное время на безделье в отеле было слишком расточительно, поэтому отсыпаться приходилось лёжа на песке под палящим средиземноморским солнцем. До обеда в тишине, после обеда — прямо под ногами танцующей разношерстной толпы.

На четвертый день было особенно жарко, во всех смыслах слова. Я планировала выспаться на пляже, но воплотить мечту так и не удалось. Натка с Майкой захотели пить и послали меня за бутылкой минералки в ближайший супермаркет. Поход обещал быть недолгим, поэтому я безропотно согласилась.

Миновав беснующуюся толпу, вышла к проезжей части и, не спеша, побрела вдоль нее. Солнце палило нещадно. Едва завидев мою измученно-унылую физиономию, зазывалы из уличных ресторанчиков активно манили меня угоститься в их заведениях. Я глотала слюну и шла дальше, наслаждаясь жизнью, несмотря на усталость и голод.

Глядя на то, как притормозил посреди проезжей части один из аборигенов, желая пообщаться с замеченным на тротуаре приятелем, и как покорно остановились следующие за ним автомобилисты, которым он преградил дорогу, я восхитилась их миролюбию и титаническому спокойствию. Наверное, такой он и был на самом деле, дух Ибицы. Вопреки сложившемуся мнению, сонный, мирный, безобидный, скромный... Дух Ибицы. И никакие клубы, никакие буйные тусовки и шумные толпы не могли разрушить этой степенной и добродушной неторопливости. Здесь никто никуда не спешил, и каждый располагал таким избытком времени, что совершенно не боялся его растерять. Именно поэтому дожидались незадачливого болтуна выстроившиеся гуськом машины, и никто не пикнул гудком, не выругался в спину создавшему пробку товарищу — все преспокойно ждали, словно бы наслаждаясь этим ожиданием... Я втайне позавидовала им, этим добрым жителям Ибицы...

Вернувшись назад, я застала подруг за обсуждением моего молодого человека.

— Что-то Тима твой не звонит, — прищурилась Натка и проницательно посмотрела на меня.

— Не поминай черта в суе, — отмахнулась я, тут же помрачнев.

Уже три года Тимур был моей большой проблемой. Наверное, даже большей, чем нехватка финансов и отсутствие личного жилья. Тимур был моим осточертевшим бойфрендом, от которого я, в силу своей отсутствующей воли и слабого характера, не могла избавиться уже три года. И все эти три года я расплачивалась за свою минутную слабость тем, что этот самый Тимур, подобно энергетическому Эдварду Каллену, выпивал из меня все жизненные силы и положительные эмоции. Вдобавок ко всему он был патологически жаден, ревнив и совершенно непривлекателен внешне. Спросите, что же держало меня в тех бесперспективных отношениях? Дурной принцип, что никого нельзя бросать первой... Принцип неискоренимый и по сути своей маниакальный. Я уже три года терпела мерзкий характер Тимура, но бросить его не могла, и все тут...

Не дав унынию завладеть мыслями, я встала и, протискиваясь среди танцующих людей, отправилась к морю. Там, у самой кромки воды я неожиданно столкнулась с нашим попутчиком из аэропорта. Заткнув уши наушниками плеера, он уныло брел по щиколотку в воде. Угловатый, понурый силуэт выбивался из общей веселой массы. Казалось, его уныние было таким мощным, что вокруг парня образовалась тоскливая липкая аура, от которой спешили посторониться веселые пляжные танцоры...

Похоже, девчонки тоже заметили знакомца. Когда, искупавшись, я вернулась на свою подстилку, Натка тут же отрапортовала:

— Видела нашего пафосного друга?

— Бродит тут с плеером в ушах, видимо, местная музыка для него недостаточно крута, — поддакнула ей Майка.

Я отыскала глазами ссутуленную фигуру, все дальше уходящую по берегу прочь от развеселой дискотеки:

— Да ладно вам, он такой печальный, чего над человеком издеваетесь.

Я протянула руку к отброшенной в сторону Майкиной книжке, которую та читала с начала поездки.

— В очередь! — наткин указательный палец уперся мне в лоб, изображая дуло пистолета, — хитрая Алиса.

— Тогда читай вслух, — я подвинула книгу Натке.

— Я лучше перескажу, — решила она, — там про одну девицу, у которой был салон красоты и богатый любовник. Однажды в гололед она поднялась на крыльцо своего салона и поскользнулась на дохлом голубе. И ее тут же бросил любовник — ушел к молоденькой парикмахерше из ее же салона.

— Суть-то в чем? — возмутилась я излишней лаконичностью наткиного рассказа.

— Суть в том, что голубь — это не к добру! — заявила подруга на полном серьезе.

— Нат, там суть вообще не в этом, — начала, было, Майка, но я ее перебила, поймав себя на нехорошей мысли:

— А ведь и вправду не к добру. Я, перед тем как с Тимуром познакомилась, тоже голубя нашла.

— Дохлого? — обрадовалась Натка.

— Да нет, живого. Я его еще в руки взяла, домой принесла, а он окно увидел и улетел.

— Ерунда все это, — не выдержала Майка, — девочки, ну, бред же! Какие голуби?

— Не скажи! — возразила Натка, — Алиса голубя потрогала, а потом Тиму своего подцепила.

— От голубя можно подцепить максимум блох или лишай какой-нибудь, но никак не Тиму! — возмутилась Майка, протестуя.

— Вот посмотришь, — сурово предостерегла ее Натка, — встретишь голубя...

Пока они спорили, я добралась до книги и углубилась в чтение, как ни странно, мне тоже показалось, что вся соль рассказа была в этом злосчастном голубе. Как хорошо и легко все свои проблемы свалить на бессловесную птицу. Однако в тот момент мне совершенно не хотелось думать о проблемах. Ведь мы оказались на Ибице совершенно с другими целями.

Словно по причине какого-то злого рока, мой телефон, из-за дорогого роуминга уже несколько дней забытый на дне сумки, разразился оглушительной трелью. "Тимур" — высветилось на экране. Я отложила книгу и взяла трубку.

— Привет, чего не звонишь? Совсем не соскучилась? — раздалось на другом конце линии.

— Соскучилась, — сказала я честно.

— Так чего не звонила?

— Роуминг дорогой, — тут уже соврала.

Причину, по которой не звонила бойфренду, я не смогла бы сейчас назвать ясно. Ощущение было таким, что моя тянущаяся к сотовому рука останавливалась по мановению какой-то странной силы, чужой, невидимой и неведомой. Внутренний голос же в это время начинал твердить о том, что торопиться не стоит, когда я еще смогу отдохнуть от Тимура. И действительно, время, проведенное с подругами, наполненное какой-то иллюзорной свободой, моментально погасило мое гнетущее ощущение постоянного душевного одиночества. Словно все было по-другому, словно не было постоянной ревности, вечных скандалов, разборок, криков, слез, а затем, как следствие, фальшивых примирений с очередным продолжением бессмысленных отношений.

— Чем занимаешься? — голос Тимура зазвучал с привычной злой веселостью, а у меня тут же появилось ощущение того, что я перед ним виновата, прежде всего в том, что здесь, на Ибице, мне весело и хорошо. Словно мое беззаботное веселье каким-то образом оскорбляло его чувства ко мне.

— Хожу по клубам, что еще можно делать на Ибице?

— С мужиками там, небось, развлекаешься? — голос Тимура, став совершенно стальным, начал сочиться неприкрытой холодной злобой, от которой мне стало не по себе. От которой сияющее на безоблачном небе средиземноморское солнце вдруг начало тускнеть на глазах, а от пляжных зонтов и людей потянулись по горячему песку черные змеистые тени.

— Ты же знаешь, что это не так. Зачем опять начинаешь? — мне хотелось бросить трубку, или вообще, кинуть телефон в ближайшую урну, чтобы он не звонил вообще никогда.

— Откуда же мне знать? Я за много километров от тебя, проверить не могу.

— А поверить? — мой голос дрогнул.

— Знаешь пословицу такую: "Доверяй, но проверяй" — не унимался Тимур.

— Хватит! — резкий тычок в бок заставил меня уронить телефон, — хватит, — повторила Натка и сверкнула глазами, — чего ты оправдываешься? Как ты все это терпишь? И зачем?

— Не знаю, — я протянула руку и, пошарив в песке, достала сотовый и приложила к уху. Связь оборвалась. Гудки.

— Так, — Натка резким движением перехватила мою руку и выковыряла из пальцев телефон, — до конца поездки я буду твоим личным секретарем, и я буду решать, с кем ты будешь разговаривать, а с кем нет, понятно?

— Ладно, — я кивнула с облегчением, понимая, что моей силы воли не хватит для того, чтобы проигнорировать звонок бойфренда, и решением проблемы в данном случае сможет стать лишь наткина непоколебимость...

Ночью нас ждал самый экзотический клуб Ибицы. Он находился на трассе, ведущей в городок Сан-Антонию. Исполинские буквы "Privilege" грозно сияли в южной вечерней тьме.

— Мощно, — присвистнула Натка, закидывая голову.

— Какой же он огромный, — восхитилась Майка.

Мощно. Пожалуй, это было самым подходящим словом в данной ситуации, чтобы передать могущественное величие, представшее перед нами из жаркого сумрака средиземноморской ночи. Мы вошли внутрь и углубились в лабиринт темных залов и витиеватых переходов. Тут и там, прямо внутри здания росли деревья, под которыми прятались уютные скамейки и каменные фигурки языческих божков. Посидев возле раскидистого фикуса, мы открыли стеклянную дверь и оказались в огромном зале с бассейном посередине. И снова Танец. Дикий, затуманенный, первобытный. Пространство вокруг было каким-то смешанным, нецелостным, разваливающимся на куски. Виной тому, густая зелень, не позволяющая понять, где заканчиваются стены, и начинается улица, а также неровный, затянутый буграми провисшей белой ткани потолок, на котором скрытые проекторы рисовали диковинные движущиеся картинки и узоры, меняющиеся, словно в калейдоскопе.

Ошарашенные, мы танцевали, выпав из времени. А шаткость и неустойчивость пространства снова была нарушена движением пола, наросшего вдруг над водой и превратившего бассейн в очередную площадь для танца.

Танец. Танец. Танец. Дельфины на потолке, дельфины на стенах. Гоночная машина летит от стены к стене. Где-то под железным настилом пола едва слышно плещется вода....

До Ибицы нас довез встреченый по пути "пати-бас" (специальный автобус, курсирующий между клубами Ибицы). Но и сорокаминутный марш до отеля никто не отменял. Упрямая Майка, не желая идти пешком, уселась на остановке, изъявив желание дождаться утреннего рейсового автобуса. Натка взглянула на меня виновато и осталась с ней, а я пошла домой одна. Хорошо, что злосчастные туфли были упакованы на дно чемодана, а на моих ногах красовались легенькие пляжные вьетнамки.

Я шла спортивным шагом, глядя на то, как проснувшееся солнце озаряет светом чудесный остров. Утро здесь было странным временем, когда ночная жизнь потихоньку заканчивалась — разбредались по домам разгульные тусовщики, а другая жизнь начиналась — местные жители открывали белые ставни многочисленных лавчонок и магазинчиков.

Утреннюю тишину нарушили скорые шаги, все отчетливее звучащие за моей спиной. Я не придала им значение. У города своя жизнь. Мало ли, кто там? Скорее всего, кто-то из утренних спортсменов-бегунов.

— Подожди! — позвал меня мужской голос, — да постой ты!

Я обернулась. Через несколько секунд со мной поравнялся наш сосед — тот самый унылый одиночка с плеером.

— Прости, но я не знал, как тебя окликнуть еще, — он развел руками, по-видимому, мое лицо выглядело не слишком приветливо, — мы с тобой все равно в одном отеле, так что, может, я составлю тебе компанию?

— Составь, — заставила я себя произнести, тут же воровато оглядевшись по сторонам. Тимуровская дрессировка давала о себе знать. Он ревновал меня к каждому столбу, поэтому, разговор с незнакомым парнем приравнивался к тяжкому преступлению.

— Меня зовут Филя, — представился парень.

— Филимон? Филипп? — попробовала угадать я.

— Филиас.

— Как Филиас Фог?

— Именно, — улыбнулся мой нежданный спутник, — а ты представиться не хочешь?

— Алиса.

— Это как Алиса Селезнева?

— Нет, это как Миллер Алиса Германовна, — улыбнулась я, называясь зачем-то своим полным именем.

— И почему же Алиса Германовна идет в отель одна? — тут же поинтересовался Филя.

— Гуляю, — пожала я плечами.

— Тогда предлагаю пройтись вдоль моря. Не против?

— Идем...

Я впала в какую-то странную апатию. С одной стороны идти с незнакомым парнем на пустой пляж было как-то неправильно. Я почувствовала выработанную годами вину перед Тимуром, чувствуя себя злостной изменщицей и коварной предательницей. С другой стороны я на сто процентов была уверена, что Филя под прогулкой вдоль моря имел в виду только лишь прогулку вдоль моря, и поэтому меня злило ощущение несправедливой и ненужной вины.

Мы спустились к пляжу. В нежных лучах молодого утреннего солнца песок казался белым. Золотистая дымка скрывала от глаз уходящую вдаль береговую полосу, испещренную столбиками собранных в стопки лежаков.

— Как тебе Ибица? — поинтересовался Филя, снимая кеды и заходя по щиколотку в воду.

— Здесь так спокойно, — я тоже зашла в море прямо в шлепках, ощущая прохладу.

— И то правда, — согласился мой собеседник.

Мы пошли вдоль моря, разговаривая, словно старые друзья. Филя рассказал мне о себе: он жил в Питере, работал учителем средней школы и жил с родителями в загородном доме на берегу Финского залива. Все это совершенно не вязалось с образом избалованного мачо, в котором он предстал при нашей первой встрече. Мы говорили обо всем: о клубах, о собаках, о сноуборде, о машинах, о новых фильмах, о философии и социологии, о друзьях, о смешных случаях из жизни, о рецептах и даже о теории марксизма.

Я рассказывала Филе о том, как на даче у Ланы напоила подруг чаем с окурками. Оказалось, что чайник, который я, не помыв, схватила с полки, давным-давно использовался в качестве пепельницы. И каким же было всеобщее удивление, когда в чашки вместе с кипятком из носика повалились "бычки". Все это безобразие произошло в отсутствие Ланы. Когда она пришла, мы с Наткой и Олей поспешили рассказать ей о неприятном происшествии. Лана пришла в ужас и схватилась за телефон, собираясь вызвать "скорую". Оказалось, что в этом злополучном чайнике ее отец разводил отраву для колорадского жука. Все обошлось, мы съели по две пачки активированного угля и на том успокоились...

Со дна сумки раздался гул. Вибрировал телефон. Я все же вернула его себе, выклянчив у Натки. Наткиного терпения хватило тогда ненадолго, и она вернула мне злополучный аппарат сразу после происшествия на пляже. Мое сердце тут же сжалось в тревоге. Решив, что Филя ничего не услышал, я не стала брать трубку, дожидаясь, пока тому, кто был на другом конце, надоест слушать гудки. Однако, тот, на другом конце, был человеком крайне настойчивым и упрямым.

— Да ответь ты ему, наконец, — сказал вдруг Филя.

Я вздрогнула и уставилась на него в недоумении, чувствуя, как сотрясает сумку неуемный сотовый, а в душе стремительно нарастает едкое чувство вины.

— Давай, ответь. Тебе твой парень звонит, — настойчиво повторил мой неожиданный попутчик.

— С чего ты взял, что это мой парень?

— А кто еще может звонить тебе в такое время? Мама позвонит днем, когда сама не спит. Подруги? Они наверняка уже дрыхнут в отеле, да и трубку ты наверняка взяла бы. Начальник? Он же не сумасшедший! А с парнем ты, наверное, поругалось, он там у себя, в России, пил всю ночь, осознал, что был не прав и теперь звонит, чтобы извиниться. Я угадал?

— Если бы, — ответила я с тоской, а сама подумала, что если бы все было действительно так, и Тимур бы, действительно, хоть раз извинился за все те гадости, которые он наговорил мне, я поверила бы, что наши с ним отношения не так уж безысходны.

— Ответь, — в очередной раз настоятельно посоветовал Филя, — ты что, боишься?

— Нет, конечно, — соврала я совершенно фальшиво.

— И правильно. Страх еще никому не помог ничего избежать. Знаешь, я это в школе постоянно наблюдаю. Вот сидит у меня, бывает, какой-нибудь ученик на задней парте, все знает, а отвечать не идет — боится. А что бояться? Ведь к доске все равно придется идти, не сейчас, так в другой раз. Так не лучше ли преодолеть страх и ответить сейчас, когда все знаешь?

— Трудно это — преодолеть страх, — я запустила руку в сумку. Сотовый содрогнулся в последний раз и затих, — видимо, не в этот раз, — я дернула змейку, закрыв сумку и облегченно выдохнув.

— Зря ты так, — покачал головой Филя, — он просто позвонит в другой раз, и будет звонить еще и еще, и тебе придется взять трубку. И каждый раз ты будешь бояться всё сильнее и сильнее. Просто пойми, страх не спасает от неизбежного.

— Спасибо за поддержку, — поблагодарила я попутчика.

— Обращайся, — улыбнулся он в ответ, — вот мы и дома...

По пути в свой номер я раздумывала, насколько первое впечатление может быть обманчиво. Вот, к примеру, Филя. После первой встречи мы окрестили его пижоном и позёром. Предстал, так сказать, не в лучшем свете. А что теперь о нем думать? Он поразил меня своей простотой и проницательностью. Я с ужасом осознала, насколько сильно меня притягивает этот человек, причем в самом простом, человеческом смысле слова. В том смысле, о котором, с подачи Тимура, я забыла уже давно и, как думалось, окончательно. Благодаря Тимуру у меня вообще не осталось друзей мужского пола.

Я вздохнула и зашла в номер. Девчонок не было, похоже, они все еще ждали свой автобус.

Добравшись до отеля раньше Майки и Натки, я воспользовалась сэкономленным временем и завалилась спать. Спустя почти час в дверь поскреблись подруги. Им в ту ночь поспать не пришлось. Жертвовать завтраком не хотел никто. После еды, согласно плану, намечалось посещение пляжа. Вечером мы решили отправиться на другой конец острова в город Сан-Антонио.

Солнце клонилось к закату, и мы торопились. Ведь главной целью нашей поездки на этот раз было посещение знаменитого Кафе Дель Мар, потому что побывать на Ибице и не встретить закат в этом знаменательном месте, было просто непозволительно.

Итак, Сан-Антонио. Оказалось, что доехать до противоположного края острова — примерно двадцать минут на автобусе, идущем из Ибицы. Городок Сан-Антонио оказался местом, в котором дух Ибицы чувствовался наиболее явно. Мы приехали туда вечером, поэтому нашей первостепенной целью было найти "Кафе Дель Мар" и встретить в нем закат...

Само кафе мы отыскали достаточно быстро, труднее оказалось найти свободное место чтобы присесть. О столиках и говорить не пришлось, все они оказались занятыми и, по-видимому, уже давно. Поэтому мы расселись на скамеечки, которые находились на склоне, идущем от кафе вниз, и выходили напрямую к морскому берегу.

Сперва я не могла понять, чего такого феерического может быть в наблюдении за обычным закатом, но потом.... Потом я погрузилась в действо, мистическое и прекрасное настолько, что даже слезы на глаза навернулись. Зрелище оказалось удивительным — играет музыка, плещутся волны и толпа народа с замиранием сердца наблюдает, как огромное рубиновое солнце стремительно закатывается за белую дымку на горизонте... А потом все хлопают в ладоши....

Мы покинули Кафе Дель Мар и вдохновленные отправились гулять вдоль бухты. Отыскали уютный ресторанчик с открытым вторым этажом и остались там до позднего вечера. Сытые и умиротворенные доползли до автобусной остановки. Идти в клуб сил уже не было, и мы безмолвным единогласием решили поехать в отель.

Вернувшись усталыми и наевшимися от пуза, мы уснули так крепко, что проспали утренний завтрак. Майка и Натка отправились перекусить в ближайшее кафе, а я посильнее затянула пояс и переставила язычок на пряжке в следующую дырочку.

В тот день по плану после дополуденного пляжа у нас было посещение магазинов в Ибице. Я считала остатки своих недотраченных финансов: полтинник нужно было оставить на посещение еще двух клубов. В моем свободном распоряжении оставалась сотка, которую я могла потратить.

Долгожданный шопинг принес немало удовольствия, моими трофеями стали джинсовая куртка, кроссовки "Лакост", пара маек и пляжных платьев. Уложившись в полсуммы, остальное я потратила на сувениры родным и друзьям, список которых включал имен пятнадцать.

Список этот был моей болью и гордостью одновременно, потому что примерно четверть взятых в поездку денег обычно уходила на эти самые сувениры. Каждый раз я клялась себе не покупать никому ничего, но в таких случаях совесть начинала мучить меня уже на третий день посещения сувенирных лавок. Я покупала всем подарки, радуясь количеству дорогих мне людей, и думала про то, что кто-то одинокий, наверное, очень завидовал бы моему списку.

Как бы странно это не звучало, но меня саму этот список от одиночества почему-то не спасал. От одиночества душевного. Одиночество это пришло в мою жизнь с появлением Тимура. Его ревность и его жестокость отгородили меня от мира непробиваемой стеной, за которой терялась сама суть существования. Все мечты, надежды увлечения, канули в густой туман, плотно укрывший мое будущее и, в общем-то, заставивший это будущее практически исчезнуть. Самым неприятным всегда было осознание и понимание всей бедственности отношений, но Тимур так умело пил из меня жизненные силы, что я не могла уже изменить что-то в той жизни, уподобившись героине старой советской киносказки повторяющей: "Что воля, что неволя — все равно..."

К счастью, мое настроение улучшилось благодаря Филе, которого мы встретили по пути. Он отвел нас в небольшую лавочку, где мы приобрели по дешевке билеты в "Амнезию". По дороге в отель парень развлекал нас историями и анекдотами, после чего Майка с Наткой тоже переменили свое мнение о нем в лучшую сторону...

Когда переполненный людьми "пати-бас" остановился напротив длинного темного ангара, мы вышли и вместе с толпой поспешили к дверям, над которыми ярко сияли заветные буквы "Амнезия". Клуб напоминал нору кэрролловсого белого кролика. Неказистый с виду вход уводил вглубь целого мира, нереального, потрясающего своей необычностью и красотой.

Под грохот музыки мы блуждали по залам, натыкаясь то на гигантскую, в два моих роста фигуру черной кошки, то на огромные бутафорские скелеты, свисающие с потолка, то на помосты с танцующими на них людьми неопределенного пола и возраста. В самом большом зале, видом своим напоминающем ангар для самолета, находилась длинная сцена, открывающаяся исполинскими воротами. В ту ночь в "Амнезии" давали шоу знаменитые "Монимишенс".

Шоу. Шоу было кругом, мы словно сами стали его участниками: и танцевали и пели в голос, смешиваясь с океаном людских тел, содрогающихся в Танце. Играл вековечный снэповский "Ритм из э дэнсер" — неизменный гимн всех клубов от Праги до Ибицы, от Айя-Напы до Лорет-де-мара. "Подними свои руки вверх, отпусти сознание и присоединяйся к нам, отпусти все свои чувства!" В то время на сцене происходило нечто фантастическое: мужчины в костюмах хирургов проводили операцию по удалению нижней части тела у какой-то змеехвостой русалки, превращая ее в прямоходящую двуногую женщину, под потолком на кольцах летали акробаты, на высоких балконах красовались девушки-барби, которых, при более внимательном рассмотрении, мы заподозрили в том, что когда-то они, безусловно, были мужчинами.

Мы танцевали в толпе, а потом потеряли друг друга из вида. Натку оттерла в сторону толстая дама-фрик с огненно рыжими волосами, а Майка скрылась куда-то, едва завидев, как через толпу к ней пробирается тот самый "пасечник" из "Спейса". На мое плечо легла рука. Это был Филя. Я поймала себя на том, что очень рада компании соседа по отелю.

— Освежись! — он протянул мне молочный коктейль с густой шапкой взбитых сливок.

— Спасибо! — кивнула я с благодарностью, — сколько я тебе должна?

Такой вопрос был для меня обычным, ведь Тимур никогда не платил за меня, а если и покупал что-то, то потом требовал деньги. Рассчитываться вошло у меня в привычку, поэтому реакция Фили показалась мне удивительной.

— Ты что, обидеть меня хочешь? — возмутился он, — ты что, хочешь сказать, что я не могу себе позволить угостить девушку каким-то коктейлем? Или, может быть решила, что за этим несчастным коктейлем кроется корыстная цель?

— Прости! — развела руками я, поспешно хватая угощение, — у меня дурное воспитание.

Освежившись и подкрепившись, я принялась танцевать с новыми силами, глядя на Филю и поймав себя на мысли, что думаю о том, какой он симпатичный и хороший....

Грянул, как гром, умопомрачительный ремикс "Тигриного глаза" и я перестала размышлять, проваливаясь всеми мыслями и чувствами в Танец... Танец. Танец.Танец. Все это безумие продолжалось до утра, а потом, на рассвете, дикая толпа клубного народа вывалилась на остановку и, не переставая танцевать и петь, загрузилась в подоспевшие "пати-басы".... Итак, у нас осталась еще лишь одна клубная ночь.

Днем мы собирали чемоданы и докупали сувениры. Мы с Наткой сходили в ближайший супермаркет, где я приобрела несколько бутылок местного "Абсента", а Натка взяла кому-то в подарок цветастые конфетки, которые сама же и съела за ужином.

После обеда к нам заглянул Филя и убедил отправиться на пляж. С собой он принес волейбольный мяч, и спустя несколько минут мы втроем (Майка отказалась) носились по песку, играя в какую-то непонятную смесь "картошки" и волейбола. Набегавшись вдоволь, мы, уже вчетвером, отправились на Бора-Бора и протанцевали до темноты. Потом мы пришли в отель и, переодевшись, выдвинулись в свой финальный поход по клубам Ибицы. Денег у меня не осталось совсем, если не считать пары звонких евроманет, сиротливо позвякивающих на дне кошелька. Поэтому в "Эль Дивино", а выбор наш пал именно на это заведение, Натка с Майкой поехали на автобусе, а я отправилась пешком. Компанию мне составил Филя, наивно поверивший в то, что пешком я хожу исключительно ради поддержания спортивной формы.

"Эль Дивино" разительно отличался от огромных "Амнезии" и "Привиледжа". Это был маленький аккуратный клуб с трех сторон окруженный водой. Небольшое округлое помещение находилось на пирсе, поэтому со стороны суши около него были припаркованы машины, а со стороны воды — яхты.

Мы встретились с девчонками у входа. Увидев покачивающиеся на темных волнах роскошные суда, Майка хищно блеснула глазами и первая поспешила внутрь. "Эль Дивино" оказался удивительным местом, где неброская изысканность мешалась с уютной простотой. Посетители тоже выглядели на удивление скромно. Многие потенциальные миллионеры (которых, видимо, надеялась встретить тут Майка) вообще напоминали "дачников" — на них были белые панамки, клетчатые рубашки и неказистые сандалии.

Почему-то мне стало грустно, и я вышла на окружающий клуб балкон. За перилами плескалась черная с золотыми искрами звезд вода, разноцветными блестящими глыбами покачивались на волнах роскошные яхты.

— Загрустила? — спросил меня Филя, неожиданно оказавшийся рядом.

— Не хочется уезжать, — призналась я, — отпуск как-то быстро пролетел.

Я слукавила, потому что причин для печали на самом деле было гораздо больше. С одной стороны я соскучилась по Тимуру. И эта тоска скорее напоминала безысходность страдающего от ломки наркомана, чем печаль любящего сердца. С другой стороны я понимала, что здесь на Ибице я теряю шанс на что-то важное. Возможно, шанс раз и навсегда избавиться от зависимости и поменять свою жизнь.... Филя понял меня без слов. Через секунду я оказалась в его объятьях, рванулась и тут же обмякла, понимая, что эти объятья дружеские. Пригревшись в его руках, я почувствовала вдруг такие поддержку и сострадание, какие не чувствовала очень давно.

— Иди, потанцуй, не растрачивай зря драгоценное время, ночь не бесконечна! — парень, наконец, выпустил меня из рук и легонько подтолкнул в сторону танцпола.

На танцполе царило оживление — выступал известный местный диджей. Посетители кричали ему что-то, тянули руки, щелкали вспышками фотокамер. Супердиджей этот был вполне себе в духе "Эль Дивино", очень скромно одетый, полненький, пожилой. И пусть внешне он скорее походил на соседа-пенсионера, проживающего в квартире напротив, из-под ловких пальцев его вырывалась удивительная музыка, которая, как в сказке, заставляла пускаться в пляс всех, кто ее слышит.

Я оглянулась, пытаясь отыскать глазами Филю, но наткнулась на покатывающуюся со смеха Натку. Она указала мне на угрюмую Майку, вокруг которой нарезал круги наш старый знакомый — "пасечник". Посмеявшись над несчастной Майкой, мы принялись танцевать, словно танец наш был последним...

Вывалились из клуба шумной толпой: я, Майка, Натка, Филя и, увязавшийся следом "пасечник". Он долго шел за нами и, глуповато улыбаясь, что-то объяснял Майке на испанском. Та хмурилась и, как попугай, твердила: "Ноу". Наконец, "пасечник" сдался. Он грустно помахал нам рукой и остался на пирсе.

— Такой печальный, — вздохнула я, — жалко, что мы так и не поняли, о чем он говорил.

— О да, Майка, похоже, убить его была готова — он же ей всех потенциальных миллионеров распугал, — пояснила Натка.

— Как смешно, — огрызнулась Майка, — найдите себе другую тему для разговора...

Позади плеснула вода. Отчалила огромная черная яхта и медленно поплыла вдоль берега, а на широкой площадке у ее кормы стоял "пасечник" в белой фуражке капитана и махал нам рукой....

Наступило утро отъезда. Владимир отвез нас в аэропорт. Мы снова ехали вместе с Филей, правда, к себе, в Питер, он должен был лететь другим рейсом.

Я посмотрела на него, и мое сердце сжалось от боли и тоски. Почему так? Почему у меня есть Тимур и почему я должна, просто обязана к нему вернуться? Почему я не могу бросить его, предать, обмануть? Ведь он же противный и жадный. Такого ведь не жалко? Может быть потому, что обманывая кого-то, мы, в первую очередь, обманываем себя. Может быть потому, что предательство всегда останется предательством, даже если это предательство плохого человека.... Настойчивый голос Фили вытянул меня из забытья.

— Алис! Телефон свой продиктуй! — попросил он, крутя в руке свой навороченный мобильник, — мало ли будешь в Питере когда, или я в твою Тверь приеду.

— Сейчас, — мой голос дрожал предательски. Внутри все заледенело. Пальцы замерзли, губы окаменели. Филя. За эти несколько дней между нами укрепилась прочная связь. Словно невидимые нити натянулись между нашими сердцами. От этого меня коробило. Бросить Тимура? Предать? Предать ради собственного счастья? Невозможно. Даже понимая, от чего я отказываюсь, предать я не могла. Филя был слишком сильным искушением, поэтому я твердо решила для себя — всякую связь нужно разорвать....

— Ну, диктуй же, — грустно повторил Филя и посмотрел мне в глаза. Он все понял. Понял, что я тяну время, чтобы не дать ему свой телефон. Понял, как тяжело дается мне это решение. Он не стал больше просить, улыбнулся и кивнул на табло:

— Иди, регистрируйся, Миллер Алиса Германовна. Встретимся после таможни, там мой номер сама запишешь. А если не успеешь, найдемся в контакте — это еще проще!

Я кивнула и поспешила к Майке и Натке, уже стоящим в очереди на регистрацию....

Мы так и не встретились с Филей после таможни. Задержались на паспортном контроле, после чего пришлось бежать на посадку бегом. Когда я, вся в расстроенных чувствах, плюхнулась на сиденье самолета, в сумке сердито заворочался телефон:

— Привет, Тимур, я по тебе очень соскучилась, — сказала я, сама не понимая, правдой были эти слова или ложью, — я с автобуса сразу к тебе, купишь чего-нибудь вкусного на ужин?

— Привет, — голос бойфренда звучал особенно холодно и жестко, — знаешь, я тут подумал и понял одну вещь...

— Я тебя люблю, — сказала я невпопад, совершенно не вникая, что мне вещает Тимур, видимо поэтому, он повторил то, что я не дослушала:

— Я понял одну вещь — я не люблю тебя. И не приезжай ко мне, я буду не один, — он повесил трубку....

Несколько минут я слушала гудки, оглушенная. Вот так. В тот момент я почувствовала легкость и боль одновременно, словно после операции, когда избавился от недуга, но болезненность и слабость еще остались. "А если не успеешь, найдемся в контакте — это еще проще!" — прозвучали в голове слова Фили. По моей щеке побежала предательская слеза, ведь в контакте у меня были совершенно другие имя и фамилия.