В память о нерушимой дружбе

"Имоджен Беркли

1922 — 1948"

"Гарри Лоуренс

1920 — 1948"

Я смотрел на свою могилу и никак не мог понять, что чувствую. Страх? Обиду? Отчаяние? Покой?

Да, пожалуй, в кладбище было что-то успокаивающее. В аккуратном его подстриженном газоне, залитом солнцем и словно зовущем прилечь, в ровных рядах надгробных плит... Впервые за много месяцев я ощутил во всем теле странную безмятежность.

Несколькими сотнями футов правее была многолюдная 37-ая. Гудящая клаксонами, кричащая газетчиками и уличными торговцами.

А здесь царила тишина.

— Здравствуй, Джен... — мой голос был чужд этому месту. Хриплый, режущий слух. За последнее время он изменился.

Все изменилось. Стало совсем другим...

— Джен, я принес тебе цветы. Ты, наверное, сейчас улыбаешься... Ты столько раз просила купить тебе цветы, а я сделал это лишь... сейчас.

Я положил букет у плиты с ее именем.

— Георгины, как ты хотела... — я не удержался и прикоснулся к надгробию. Холодный гранит — в нем не было ничего от моей Имоджен. Только замерзающий равнодушный камень.

А чего я хотел...

Каждая из этих могил была кратким пересказом чьей-то жизни. С неистово бьющимся некогда сердцем и устремившейся к недостижимым пределам душой. А сейчас... Имя, фамилия, восемь цифр. Иногда короткая надпись.

— Джен... Если бы я мог... — горло сдавило, и вязким комком внутри застряли опоздавшие слова.

Я помню...

Мигающую вывеску кинотеатра иссекают струи дождя. За окнами фойе темно, и лишь проносятся вдоль полупустой улицы размазанные огни фар.

— Ты готова?

Джен прихорашивается у широкого, во всю стену гардероба, зеркала.

— Harry-Harry, — начинает она напевать под нос. — Harry likes to hurry...

Меня невольно распирает от улыбки:

— Пойду, попробую поймать такси.

— Хорошо, — Джен театрально надувает губы бантиком.

Я останавливаю такси, и сквозь умытый, в ночных огнях сверкающий город мы едем домой.

В салоне — душно и накурено. Мне хочется скорее вырваться из этой металлической клетки и вдохнуть запах грозы.

— Торопыга, — ее руки обхватывают мое предплечье. Даже сквозь ткань они греют...

Спрятавшись под одним пальто, мы от такси бежим к дому.

— Твои ключи далеко?

— Сейчас... — я хлопаю по карманам. — Где-то... Вот!

По брезентовой ткани плаща стучат бешеным маршем дождевые капли.

— Гарри, ты не думал купить зонт?

— Нет, — в темноте я никак не могу нащупать замочную скважину и начинаю раздражаться.

— Упрямый ты.

— Да, — замок хрустит и открывается.

— Я поставлю чай, — Джен идет на кухню и, с облегчением стаскивая галстук, я слышу, как она шуршит спичечным коробком. — Гарри, мне кажется или пахнет газом? Я же просила тебя посмотреть вентиль.

До меня доносится шипение загоревшейся спички.

— Я посмотрю, — с зеванием я сажусь на постель. В ожидании Джен с чаем меня незаметно затягивает в тихий омут сна. Куда-то... Куда-то...

Сквозь окно льется серо-голубой утренний свет. Призрачным ореолом окружает предметы в комнате и словно звенит на неразличимой для человеческого уха ноте.

Я понимаю, что уснул, так до конца и не переодевшись, и медленно поднимаюсь. Джен рядом нет, и нетронута с ее стороны постель.

— Джен, ты где? — падают в тишину слова, будто круглые камушки в зеркальную гладь озера.

Я иду на кухню, придерживаясь за стену рукой. На фоне окна темнеет силуэт сидящей за столом Джен.

— Что за... — липнут ноги в чем-то разлитом на полу. Я прикасаюсь к ее плечу и слегка сжимаю. — Ты чего? Пойдем спать.

Тело девушки валится беспомощным манекеном на пол.

— Джен! — кидаюсь я сначала к ней, потом — к выключателю.

В мертвенном свете лампы — кровь повсюду, одна кровь...

— Джен... — глаза любимой открыты и не подвижны, а горло разрезано, словно какая-то консервная банка.

Тогда один лишь человек поверил, что убил ее не я. Не знаю, почему этот уже пожилой, собирающийся через два года на пенсию полицейский стал мне помогать. Чутье?

Все факты были против, и, чтобы избежать электрического стула, мы инсценировали мое самоубийство. Больше Гарри Лоуренса официально не существовало.

Как и Имоджен Беркли... Теперь все, что осталось от нас — два безразличных камня.

— Я найду, кто это сделал. Богом клянусь, Джен. Доберусь и отомщу.

Почти год мы пытались отыскать хотя бы какую-то лазейку... Мотив... Что-нибудь... Но так и не придвинулись ни на шаг к пониманию того, почему и кто убил Джен.

А вчера Клайв оставил сообщение, что нашел новую информацию. Неужели это свершится? Я узнаю правду...

При мысли об этом внутри рождалось что-то темное, извивающееся, словно дождевой червь на асфальте...

Мое второе я, жаждущее отмщения.

— Здесь не появлялся детектив О'Лири? Обычно он... в мятой шляпе и коричневом плаще... Может быть, вы знаете...

"Мертвый кондор" был баром для полицейских. Его хозяин — Бенджамин Лоу когда-то сам имел значок, но его уволили за драку с лейтенантом. По крайней мере, так рассказывал Клайв... Я, конечно, чувствовал себя неловко среди десятков служителей закона, но во всем Чикаго места безопаснее для встречи мы бы не нашли.

Бармен закинул на плечо полотенце, которым протирал стойку и нахмурился.

— Я знаю Клайва. Был позавчера.

— А сегодня?

— Эй, Лоу! Налей-ка мне той дряни, — крикнул бармену сидящий за стойкой посетитель.

— Одну минуту, — Лоу снова повернулся ко мне. — Нет, сегодня его я не видел.

— Спасибо.

Насколько я знал О'Лири, опаздывать было не в его привычках, но я ждал уже почти час.

— Harry-Harry... Harry likes to hurry, — вдруг запел голосом эстрадной дивы музыкальный автомат. Я вздрогнул и едва не раздавил в руках стакан с выпивкой.

Где он может быть? Сегодня четверг... В участке? На расследовании?

Нет, в полиции появляться опасно, значит... Направлюсь к его квартире и подожду там.

— Простите, — позвал я бармена. — Если детектив тут появится, то скажите, что Гарри будет в книжном напротив его дома.

— Я что, справочная? — нахмурился тот.

— Пожалуйста, это очень важно.

— Ладно-ладно.

— O, Harry... likes to hurry up! — голос певицы достиг наивысшей точки и дождем переливающихся осколков рассыпался в воздухе. — My... Ha-a-rry...

Я помню...

— Гарри, ты опять меня рисуешь?

— Да.

Ступни Джен почти скрылись в темном песке. За ее спиной несет свои суровые воды озеро Мичиган. Колышется, сверкает отражением вечернего неба.

— Не надо, — девушка откидывает рукой волосы, но ветер, этот невозможный изводящий ветер, продолжает кидать пряди из стороны в сторону... — Я лохматая.

— Мне нравится, когда ты лохматая. Настоящая...

— Гарри... — девушка замирает на фоне неба. И тонущее в зеркале вод солнце будто плавит ее фигуру, превращает в едва заметный темно-оранжевый силуэт.

— Что?

— Я хочу к тебе...

Перед тем, как зайти в книжный, я все же решил проверить квартиру. Поднялся на четвертый этаж и постучался...

Тишина.

До этого я был здесь всего пару раз, когда мы собирались, чтобы обменяться идеями о расследовании. Построили этот дом еще в конце прошлого века и с тех самых пор не ремонтировали, кажется, ни разу — судя по надувшимся волдырями обоям и фасаду, который за долгие годы избороздили черные морщины разломов.

— Черт...

Я уже подошел к лифту, когда дверь за спиной открылась. В проеме стояла девушка, совсем еще молодая, со щенячьими заплаканными глазами и измазанным в растекающейся туши лицом.

— Вы стучались?

— Да... Я искал детектива О'Лири... А вы...

— Его дочь. Рейчел...

— Гарри. Мы вместе ведем расследование. Договорились встретиться, но он не пришел, и я... Простите, у вас все в порядке?

— Нет... Папа не мог прийти, — девушка оглянулась и прикрыла рот рукой, словно испугалась, что ее вырвет.

— Почему?

— Зайдите.

Я прошел за девушкой внутрь и замер. На полу комнаты лежало что-то накрытое покрывалом, сквозь белизну которого проступали неровные багровые пятна.

— Это...

— Я накрыла его... Не могла видеть, — девушка отошла к окну, превратившись на фоне дневного света в призрачную темную фигуру.

— Но, кто мог...

Неужели, из-за нашего расследования?!

— Когда я пришла, дверь была открыта, а он... Его... — теплый ветерок с улицы играл кружевом занавесок и оборками платья Рейчел, вызывая в памяти смутно различимые образы. Словно все уже было... Раньше? В другой жизни?

— Вы вызвали полицию?

— Да, они скоро приедут... Должны...

Девушка судорожно вздохнула и отвернулась, когда я приподнял простыню. Исколотое чем-то острым тело и вскрытое горло. Джен была убита также. Значит ли это...

Клайв подобрался к убийце вплотную. Но что он нашел?

— Рейчел... совсем не время, но вы должны мне помочь. Вашего отца убили, скорее всего, из-за этого расследования. Помогите мне найти его записную книжку... Вы, должно быть, видели ее, такая небольшая с зеленой обложкой. Наверняка там есть какая-нибудь зацепка...

— Да, я помню ее. Хо... Хорошо... — высморкалась девушка и пошла вдоль стены, осматривая полки, столик...

Я же начал обшаривать карманы трупа... Пусто!

Где еще мог он держать записную книжку? Я встал и пошел, как и Рейчел, по кругу. Но... Обойдя всю квартиру несколько раз, мы так ничего и не обнаружили. Пока не...

— Нашел! — на столике у телефона лежал листок из блокнота. Я уже несколько раз пробегал по нему мимолетным взглядом, и лишь сейчас всмотрелся: обведенная кружком надпись "142 х Вест-Хайрод-авеню?" и пять имен:

Матильда Левенштайн

Грета Сорено

Льюис Амортидад

Шон Авис

Ребекка Труман

142 — номер улицы? Но... Что это значит?

— Вы понимаете, что тут написано? — Рейчел подошла и взглянула на листок.

— Не совсем, но, видимо, нужно ехать на эту 142-ую.

— Я с вами.

— Что? — я обернулся и оказался почти вплотную к заплаканному лицу.

— Я еду с вами. Если я смогу чем-то помочь для поимки убийцы отца, то...

— Рейчел, я даже не полицейский! Это может быть опасно... И...

— Гарри, вы явно знакомы с этим больше кого бы то ни было... Из живых. Я еду.

Что-то решительное, не терпящее возражений проглянуло в щенячьих глазах, и я сдался:

— Хорошо. Завтра... В 10 утра, я заберу вас отсюда. Поедем на моей машине.

— Скоро этот поворот?

— Если верить карте, миль шесть.

142-ая была обычной междугородней трассой, соединяющей Чикаго и Милуоки. Голые поля вокруг и отсутствия жилья — какой ответ мы могли здесь найти?

— Не возражаете, если я закурю? — бросил я взгляд на девушку. Сегодня она, кажется, была слегка лучше. Глаза хотя бы не заплаканные.

— Нет, дайте мне одну.

— Тоже курите? — я протянул открытую пачку Рейчел.

— Нет, — она вытащила сигарету и плотно сжала фитиль губами, говоря сквозь почти закрытый рот. — Раньше курила, но бросила пару месяцев... Теперь люблю грызть фильтр. Как-то успокаивает.

— Harry-Harry... Harry likes to hurry... — запело в машине радио. Я дернулся и покрутил рычажок частоты.

— Не нравится эта песня? — вытащила Рейчел изо рта изжеванный кончик сигареты и, рассматривая, повертела перед собой.

— Не нравится.

— Гарри... расскажите про это дело, которое вы вели с папой?

На обочине слева показалось ржавое крыло машины. Покрытое саваном пыли и грязи, с проросшей на месте стекла невзрачной травой — оно стало неотделимой частью этого мертвенно-бледного пейзажа.

— Уверены, что хотите знать?

— Да. Папа не взялся бы за расследование в стороне от полиции, если бы не был уверен, что... правда должна быть открыта людям. Так что... Да, я хочу знать.

— Тогда... слушайте... — и я начал рассказывать. Про гибель Джен, про бесплодные попытки поиска убийцы, тянувшиеся едва ли не целый год...

— Гарри... Как вы выдержали это...

— Я и не выдержал... — прошептал я и начал тормозить.

— Мы приехали?

— Да, тот самый поворот на Вест-Хайрод-авеню.

Я остановился на обочине, прошуршав днищем по пологому, сухой травой укрытому склону. Вокруг было пустое серо-песочное поле, без единого деревца или дома. Даже машины — и те куда-то пропали из виду и не появлялись уже несколько минут.

— Есть идеи, почему ваш папа написал этот адрес?

— Нет... Простите, Гарри. Толку от меня... — вздохнула девушка.

— Ладно, поедем по этой Хайрод-авеню. Не пойму только — Вест-Хайрод есть, а где тогда Ост? — судя по названию, 142-ая должна была разделять Хайрод на восточную и западную части. Но, если зрение меня не обманывало, здесь имелась только западная половина дороги. Восточной же, словно, никогда и не существовало.

Через несколько миль показалась одинокая заправка с мотелем-закусочной, и мы решили передохнуть.

— Доброе утро, что будете заказывать? — официантка была под стать безвкусной ярко-красной вывеске над забегаловкой — лет сорока, острый нос, кричащая помада и наскоро прилизанная прическа.

— Здравствуйте. Два кофе. Один со сливками и без сахара, а второй... — посмотрел я вопросительно на Рейчел.

— Я... — замялась та, оторвав взгляд от окна. На дороге, вдоль которой то и дело проносились подхваченные ветром облачка пыли, по-прежнему не было ни одной машины. Как не было, кроме нас, и других посетителей. — А... Мне так же.

— Хорошо, два кофе... Еще что-то?

— Да, мисс. Если вас не затруднит... — я достал записку Клайва и показал ей. — Вы не узнаете эти имена? Может быть, здесь рядом кто-то из них жил или живет?

— Матильда... Сорено... — официантка зашевелила губами. — Льюис... Нет, молодой человек. Не знаю таких.

— Ладно... Все равно спасибо.

— Да чего уж там... — женщина отвернулась и пошла к стойке. — Нет, погодите! — оглянулась она. — Ну конечно! Грета Сорено! Чувствую — что-то знакомое... Это же актриса немого кино — в конце тридцатых она разбилась на этом повороте со 142-ой. Кошмарная была авария — все газеты писали. Мне до сих пор не по себе, когда там проезжаем с мужем...

— О, Господи... — глаза Рейчел широко распахнулись. — Но при чем тут...

— А остальных вы не знаете? — спросил я официантку.

— Дайте, еще раз взгляну, — подошла она. — Ммм... Нет. Только ее.

— Спасибо...

Как же гибель актрисы, случившаяся почти десять лет назад, связана с Джен?

Клайв, Клайв... Что ты нашел?

Я помню...

На мне еще одета форма военно-морского флота, а море все так же настойчиво зовет вернуться в ее бескрайние, открытые всем ветрам просторы.

Только под левой рукой — костыль. А волны, эти непокорные, переливающиеся мириадами отражений солнца гребешки — лишь воды озера Мичиган...

— Гарри... — Джен щурится от ветра. И, то ли от него же, то ли от чего-то еще в уголках ее глаз появляются слезы. — Мне спокойно тут... С тобой. Я не хочу, чтобы ты снова уходил... Не выдержу...

— Я не уйду, — поворачиваюсь я к ней. — Все будет хорошо, Джен. Теперь у нас все будет хорошо...

— Вернемся в Чикаго и разделимся. Вы постараетесь узнать, что сможете, о Грете Сорено. А я об остальных, — мы ехали обратно по 142-ой. Все такой же пустынной и пугающей и будто зовущей раствориться в ней, стать частью этого иссохшего царства.

— Ладно, — покорно отозвалась Рейчел. — Грета Сорено... — задумчиво повторила она. — Знаете... В фильмах поцелуй не может быть дольше трех секунд.

— Что?

— Просто вспомнила... Что по правилам поцелуй на экране длится всего три секунды. Так... Глупости, извините, — Рейчел поправила юбку и как-то ломано, в несколько движений, отвернулась к окну.

— Мне стоит связать те два факта, что в тот же день, когда ты спрашивал про Клайва, его нашли мертвым? — не поднимая головы от какой-то бумаги, произнес Лоу.

— Думаю, ты уже сделал это... — сел я за барную стойку перед ним. — Любой коронер скажет, что Клайва убили несколькими

часами ранее. Мне нужна помощь...

— Всем нужна помощь...

— Вот, здесь список имен — они как-то связаны с делом, которое мы вели с Клайвом. Он говорил, что ты служил... Ты... Можешь использовать связи, чтобы узнать, есть ли о них какие-то данные? Это поможет найти убийцу Клайва... И еще одного человека...

— Кто второй? — бармен взглянул равнодушно на листок, но даже не притронулся.

— М... Моя невеста...

Лоу вдруг посмотрел прямо в глаза:

— Гарри Лоуренс, — даже не спрашивая, а утверждая, прошептал он.

— Тише, пожалуйста...

Бармен пожевал губами и взял записку, вытянув руку с ней как можно дальше от себя.

— Зайди дня через два.

— Спасибо, — я хотел еще что-то добавить, но слова упорно не шли. Впрочем, судя по слабой улыбке Лоу, он и так все понял.

— Алло, Гарри? — за окном моей комнаты загрохотал несущийся по мосту товарный поезд. И, словно приветствуя его, чашка с засохшим на дне кофе визгливо задребезжала в ответ.

— Да.

— Это я... Рейчел... Что у тебя там шумит?

Состав заслонил от меня клонящееся ко сну солнце, и оно игриво подмигивало сквозь промежутки между вагонами. Словно говорило: "А я еще тут..."

— Поезд. Ты что-то хотела? — мы как-то незаметно перешли на "ты". Не могу сказать, что был против.

— Да... Я... Прости, если отрываю. Хотела рассказать, что узнала про Грету...

— Не отвлекла. У меня будут данные только дня через два... Да... Рассказывай.

— Смотри... Она родилась в 1921 году в местечке Денверро. В 17 сбежала из дома и... поехала искать счастья в Голливуде. Но у нее ничего не получилось. На первых же пробах Грета потерпела неудачу и вынуждена была работать официанткой в одном клубе. Там она случайно познакомилась с одним режиссером. И... Они, вроде как, стали встречаться. Режиссер... Сейчас... Я записывала... — в трубке послышалось шуршание бумаг. — Питер Кейли. Он устроил ее в свой фильм "Долгая летняя ночь". Собственно, это единственный фильм, в котором Грета успела сняться — через несколько месяцев после выхода его на экраны, она и погибла в той автокатастрофе. Газеты действительно смаковали ее во всех подробностях — писали, что сила удара машин была такая, что Грете... Господи, даже говорить это... Ей оторвало голову. И, вроде бы, ее так и не нашли. Опознали только по родимому пятну на бедре...

Но знаешь, что самое жуткое? Я вспомнила — я же когда-то смотрела этот фильм... Ее героиня в кино погибает точно также — столкнувшись ночью на междугородней автостраде с другой машиной...

Я молчал, обдумывая услышанное.

— Гарри?

— Да, я тут. Не пойму пока только, как это все связано с Джен...

Поезд прошел, и сквозь окно неудержимо рванулось вечернее солнце, выставляя во всех подробностях грязную, с горками наваленных вещей и немытой посуды квартиру. Словно некто направил небесные софиты на мою никчемную жизнь...

— Гарри, мне страшно...

Из тех отчетов, что нашел для меня Лоу, следовали две вещи: все люди с записки были примерно одного возраста, родились в городке Денверро и, кроме одной женщины, были жесточайшим образом убиты.

Матильда Левенштайн — найдена со вскрытыми венами в своей ванне.

Грета Сорено — погибла в автомобильной аварии.

Льюис Амортидад — найден в своей квартире, разрезанным на две половины и оскопленным.

Шон Авис — найден в переулке с перерезанным горлом

Ребекка Труман — сбита машиной.

Записей о смерти Ребекки не было. Жива? Судя по указанному в отчете адресу, она жила в северной части города. На машине — двадцать минут.

Я решил не тратить время, заезжая за Рейчел, и поехал один. Было около девяти утра, и пробуждающийся после ночного дождя Чикаго тонул в душном тумане.

— Ракит-хайвей, 21... — прочитал я смутно различимую вывеску на перпендикулярной улице и свернул. Мне был нужен дом 7.

15... 13... 11... 9... Вот, он!

Я припарковался и сквозь клубы поднимающегося от асфальта пара двинулся к зданию. Где-то рядом переговаривались невидимые в тумане люди, играло радио...

— Harry-Harry... Harry likes to hurry... — вдруг приглушенно запело оно.

Я едва не споткнулся, вслушиваясь в незатейливый мотив. Почему эта мелодия меня преследовала? Будто сама Джен пыталась что-то мне сказать. Но что?

У стола с радио сидела в инвалидной коляске женщина. Окна, и без того полускрытые за тяжелыми фиолетовыми портьерами, выходили на пропитанный туманом задний двор. От этого казалось, что сам дом повис в какой-то бескрайней белесой пустоте.

— Ребекка, добрый день, — обратился я к ней. Судя по фоновому смеху, доносившемуся из приемника, женщина слушала постановку. — У меня всего несколько вопросов... Вы знакомы... Простите, были знакомы, с Имоджен Беркли? Или с кем-то из этих людей? — протянул я ей листок с уже подтершейся надписью. — Со всеми из них приключились несчастья, может быть... Есть какая-то связь... Кроме города?

Приемник вновь разразился многоголосым смехом, каким-то чужеродным в гнетущей тишине дома. Как шутка, прозвучавшая не к месту.

Ребекка слабо улыбнулась, но ничего не сказала.

— Погодите, — оживился ее муж. — Беркли, говорите? Сейчас...

Мужчина вышел и вскоре вернулся с фотографией в рамке.

— Сейчас... — вытащил он листок и передал мне. — На обороте.

На коричневатой фотографии стояли шестеро ребят на фоне поля, лет 16-17. Двое молодых людей и четыре девушки.

И одной из них была моя Имоджен... Совсем еще юная, с короткой прической, вошедшей в моду в начале двадцатых и озорной улыбкой на худом лице.

— Джен... — прошептал я, проведя пальцем по фотографии.

— Что?

— Нет, я... — я помотал головой, отгоняя всплывшие из глубин памяти образы, и перевернул листок:

"Льюис Амортидад, Матильда Левенштайн, Имоджен Беркли, Грета Сорено, Шон Авис, Ребекка Труман.

В память о нерушимой дружбе, Денверро, 6 июля 1937 года"

— Мы все это заслужили... — раздался тихий женский голос, растворившийся в новой порции смеха из приемника. — За то, что мы сделали...

— Ребекка? Что вы сделали?

Но женщина снова замолчала, окаменела, как мраморная статуя, заколдованная тонувшими в тяжелых портьерах звуками.

— Мы это заслужили... Заслужили...

Я помню...

Дождь гремит по жестяной крыше, спешит ручным зверьком по желобам водостоков. За окном мечутся ветвистые молнии, и в белом свете их вспышек проступают предметы в комнате.

— Гарри, пообещай мне... — Джен сидит в кресле, подобрав под себя худые ноги. В дрожащей ее руке стиснут кружевной платок.

— Что с тобой? Почему ты сидишь в темноте?

— Просто пообещай, что... Всегда будешь любить меня? — судорожный вздох невидимым облачком срывается с губ девушки. В очередной вспышке я замечаю ее испуганные глаза.

— Джен! Что ты такое говоришь?

— Пообещай! Пообещай, что будешь относиться ко мне так же, как сейчас. Что бы ни случилось, Гарри.

— Хорошо. Я обещаю. Но объясни, что происходит?

— Просто обещай, Гарри...

— Гарри, мы посмотрели карты Штатов, Канады и Мексики. Этого Денверро нигде нет... — Рейчел сложила лист и устало оперлась подбородком на руку. — Ерунда какая-то. Как минимум шесть человек оттуда родом...

— Пойду опять в полицию. Хотя это и будет глуповато... Спрашивать, где находится город.

— Мне кажется... Почему бы не узнать в университете? У какого-нибудь преподавателя географии. Они же изучают это годами.

В ответ я посмотрел на девушку и улыбнулся:

— Я уже знаю, кто будет притворяться студенткой.

— Понимаете, профессор Эстерхауз... Мы осмотрели все, что можно...

За окнами аудитории неслышно колыхалось озеро Мичиган, сине-стальное и какое-то бесконечно далекое.

— Молодые люди, вы бы не нашли его, изучив даже подробнейшие карты ФБР и Пентагона. Зато, один раз взглянув на карту штата Мичиган годов... Двадцатых...

— То есть, он был... Куда же исчез?

— Не исчез — вымер. Каждый год появляются такие города-призраки. Это естественный процесс — молодежь переезжает в крупные города, производство закрывается... И вот — мы убираем опустевший город с карт.

— Вы знаете, как туда проехать?

— Дайте-ка вашу карту... Смотрите — от Чикаго по 142-ой и... на Ост-Хайрод-авеню. Она упирается точно в Денверро.

— Ост? Вы уверены? — вспомнил я поворот на Хайрод-авеню. Грета Сорено погибла на дороге к своему родному городу?! Будто бежала от чего-то... — Мы были там недавно, но видели лишь западную часть... Слева — дороги нет.

— Думаю, она там, но из-за того, что давно не используется, могла скрыться под песком и грязью.

10.

Гнетущая пустота 142-ой окружала нас, давила со всех сторон незримым обручем...

Как смерть Джен и остальных связана с этим городом-призраком? И что они натворили?

"В память о нерушимой дружбе"... Все люди с той фотографии, кроме Ребекки, были мертвы. Да и Ребекку назвать живой я бы не смог...

Впереди показался поворот, и, добравшись до него, я свернул налево. Туда, где, по идее, должна была проходить восточная часть Хайрод-авеню, и где погибла так и не вернувшаяся домой Грета Сорено.

И мы ехали... Сквозь зноем и солнцем иссушенные земли, по дороге, кое-где проглядывающей под болезненными наростами грязи... Из одной пустоты и безнадежности, которые давно уже поселились внутри и вместе с нами ползли вперед — в пустоту другую. Обремененную смыслом, озаренную правдой...

— Гарри, это он...

Впереди показались первые дома. Растрескавшиеся и накренившиеся, с незаживающими язвами выбитых окон. С ржавыми остовами машин, что стояли перед верандами, и ревущими в расползающихся стенах сквозняками.

В этом городе все началось...

Мы остановились на центральной улице и, осматриваясь, вышли.

— Пойдем туда? — кивнула Рейчел на здание, видимо, местного клуба. Новый порыв ветра вскинул в воздух и вдруг прибил к ее ноге похожий на водоросль сорняк.

— Почему туда?

— Доверься мне.

Барная стойка, пожелтевшие фотографии на стенах... Внутри было сухо и тепло, и в пробивающихся сквозь окна снопах света кружились сонмы золотистых пылинок.

— Этим клубом владел Реджинальд Хьюз. Вот, он, — Рейчел показала на фотографию. Там задумчиво играл на контрабасе мужчина в коричневой рубашке. Средних лет, с озорной ямочкой на подбородке и зачесанными назад волосами. — Он собрал местных, научил играть... И они выступали каждые выходные... Исполняли разные песни. Весь город приходил сюда по вечерам...

— Рейчел, что ты... Говоришь? Ты здесь была? Жила?

— Когда я последний раз его видела, он пел... Такой яркий в свете ламп... Улыбающийся... Он смотрел куда-то вверх и пел...

"... Я хотел бы быть рядом с нею,

Но я не здесь,

Я исчез..."

А я закрыла дверь и ушла. Это было, как будто медленно поворачивали ручку громкости. Музыка из клуба звучала все тише... тише...

Таким я его и запомнила... Поющим, веселым...

Озаренным какой-то истиной...

Девушка обернулась ко мне и протянула руку:

— Потанцуй со мной... — заиграла на ее лице растерянная улыбка.

— Нет, погоди, объясни, откуда ты знаешь про это место!

— Гарри, у детектива О'Лири не было дочери, — подошла ближе девушка.

— Ты... — я невольно отпрянул от нее. — Это ты? Ты всех убила?

— Гарри... Давай я расскажу тебе одну историю...

Однажды, в конце двадцатых, в городе появилась негритянка с маленькой белой девочкой. Ты понимаешь, что это значит? Негритянка! Здесь... Это не южные штаты, конечно, но ее не полюбили. Думали, что девочку она украла, а сама — в бегах. Что ж... Возможно, так оно и было. Мама не успела рассказать мне, как я появилась в ее жизни. Несколько лет унижений и боли... Я не представляю, как она вынесла. Ради меня? Или не верила, что в другом месте будет лучше...

А потом появилась... Шестерка друзей... В школе они возненавидели меня. Я даже не знаю за что — за то, что меня воспитывала негритянка? Или что я была лучше? Умнее их?

Как-то вечером они встретились мне на дороге и снова принялись за свое. Подошла мама, которая волновалась и искала меня, и... стала защищать...

Вдруг один из них, Льюис, сказал что-то, и мама дала ему пощечину.

И тут все началось... Они словно озверели — начали бить меня, ее... Руками, ногами... Кидали камни... Я просила, я умоляла их остановиться... Но, словно все человеческое покинуло их тогда, оставив лишь первобытные инстинкты... Иногда дети могу быть очень жестокими. Наверное, потому что еще не могут понять все последствия своих поступков...

Тела они сбросили с обочины, как дохлых крыс. Думали, что убили обеих... Наверное, даже испугались.

Только девочка выжила... И через годы... отомстила.

Вот и все, Гарри. Здесь был последний вечер моего детства, здесь же все и должно закончиться. Ты же за этим сюда приехал? Отомстить? О, поверь, я знаю, каково это, когда желание мести порабощает тебя, изводит каждый день, как трупный червь тело мертвеца...

Хочешь убить меня? Пытать? Ну же! Ты же этим и жил последний год. Жаждой чужой боли!!

Или... Мы можем попытаться оставить это позади. Ведь... Все они получили по заслугам... Нет нужды умирать следом! Гарри, я тогда открыла дверь потому, что не смогла сдержаться. Узнала тебя и... — Рейчел растерянно улыбнулась, впервые за время монолога вновь став похожей на ту невинную заплаканную девчушку, которую я увидел в доме Клайва. — Мы можем начать все сначала... Вместе...

Гарри?

Я смотрел на нее и видел ту свободную прекрасную жизнь с Джен, о которой всегда мечтал. Жизнь, которой, увы, был лишен навеки... Которая, зная всю историю, теперь казалась чем-то нездоровым, неправильным и кружилась перед глазами вызывающим рвоту калейдоскопом картинок.

"Упрямый ты..."

"Гарри, я хочу к тебе..."

"'Не выдержу..."

"Гарри, обещай..."

"В память о нерушимой дружбе..."

Как испорченная пластинка, которая раз за разом повторяла одно и ту же строчку: Harry, Harry... likes to hurry...

Снова и снова... Гипнотизируя, сводя меня с ума...

— Гарри...

Улыбка Рейчел угасла. Опустились ее руки, и, тишину мертвого города надорвал нервный вздох.

Я шагнул вперед, и девушка сжалась в ожидании удара. Но я только взял ее левую ладонь в свою, а правой — прикоснулся к талии...

И мы двинулись по кругу. Сначала неловко — боялись наступить друг другу на ноги. Боялись... Или, наоборот, желали той близости, что возникла и неразрывными нитями опутывала нас с первой минуты встречи.

— Не отпускай меня... — растерянно улыбнулась Рейчел.

И мы танцевали... Как будто, слышали вдвоем несуществующую музыку...

И горел всеми огнями полный посетителей клуб... И воздух наполняли дым сигарет и звон бокалов... И пел со сцены — для нас. Только для нас... Улыбающийся небу Реджинальд Хьюз...