Николай I - попаданец. Книга 2

Николай I — Попаданец. Книга 2.

Глава 1.

— Иш ты, отдыхають, — усмехнулся Макар, рассматривая из-за пригорка небольшую группу людей сидящих в тени куцей рощицы.

— Брать их надо, дядя Макар, просительно сказал Сава.

— Брать то оно надобно, но вдвоем можем не сдюжить, — ответил сухощавый и черноволосый казак, — Подождем малеха. Сейчас Пашка и Семен к им в тыл зайдуть, вот тогда и можна будет.

— А ежели ускачуть? — азартно настаивал Сава, — опять за ними полдня гнаться?

— А куды они ускачуть? — усмехнулся казак, — Вона сидять и кумыс свой пьют. Кони видать у них устали. Так шо не торопись. Как Пашка вон с того пригорка махнет, тогда и мы выскочим. Ты токмо за мною скачи, а то мало ли шо.

Макар оказался прав. Киргизы никуда не спешили. Стреножив коней, они расположились в неширокой низине и открыли походные сумки, дабы подкрепиться. Было уже позднее утро и, проскакав без остановки часов пять, Джаркин, глава небольшого отряда, решил дать отдых коням и людям. Четкой границы между владениями русского царя и степью не существовало. Может на картах она и была, но кочевников эти тонкости не интересовали. В полупустынной степи легко скрыться, а Кокандское ханство закрывало глаза на разбой и с радостью учувствовало в дележе угнанной добычи, буде по стадо, табун или рабы. Поэтому, отъехав километров пятьдесят на юг от русских поселений, кочевники почувствовали себя в безопасности. Погони за собой они не видели, а степь широка, и найти в ней небольшой отряд почти невозможно. А посему Джаркин решил передохнуть. Куцая рощица давала тень и была скрыта среди окружавших ее холмов. Усевшись в круг, киргизы даже не выставили охранения, а споро разлив кумыс и достав нехитрую снедь, поспешили набить желудки, прежде чем продолжить путь.

Но то ли казакам в этот день сопутствовала удача, то ли рано пустившись в погоню, Макару со товарищи удалось напасть на след угонщиков — все таки табун оставляет заметные следы на ковыльной степи, так или иначе, но им удалось выследить угонщиков. Далее все шло по отработанному временем плану. Отряд казаков разделился и двое из них: Семен и Пашка зашли кочевникам в тыл, дабы отрезать путь к отступлению. А Макар с племянником затаились за холмом, ожидая пока товарищи выполнят свой маневр. Для пятнадцатилетнего Савы это была одна из первых стычек, вот Макар и волновался за племяша.

В это время из-за соседнего пригорка едва заметно взмахнула чья-то рука и Макар сказал:

— Вот теперича самое время. Только смотри, за мной держись, — строго сказал он и дал шенкеля своему гнедому, переходя в галоп. Сава не заставил себя долго ждать и, подстегнув коня, ринулся вслед за дядькой. Только пыль взметнулась вверх сквозь редкую, пожухлую степную траву.

А с противоположного пригорка раздался лихой пересвист, и другая пара всадников метнулась вниз к роще, где отдыхали киргизы с угнанным табуном. Степняки оказались людьми бывалыми и успели оказаться в седле до того как их окружили казаки. Но Макар ударом нагайки по лицу сбил одного из киргизов с лошади и вытащив саблю, накинулся на здорового киргиза в зеленом войлочном халате, который наседал на неопытного еще, молодого Саву. Схватка закончилась за минуту. Из шести степняков, троих зарубили на месте, а еще трое уступив напору, сдались и были сноровисто повязаны. Джаркин оказался среди убитых, жизнью заплатив за свою неосмотрительность.

— Не горюй, — сказал Паша, взвихрив молодому казачонку непокорный чуб, — ты хорошо держался. Эвон, какой молодец на тебя пошел, а ты не испугался, — одобрительно сказал он, указывая на верзилу-киргиза, который лежал на земле с прорубленным черепом, — А то, что Макар тебе малехо подмог, так и ты, когда вырастешь, другим поможешь. Дело ратное, оно тоже сноровки требует. Главное, что дух казачий в тебе есть, а опыта в здешних краях ты быстро наберешься.

Сава улыбнулся. Раз Пашка сказал, значить так оно и есть. Он ужо три года как несет службу в здешних краях. А ведь тоже совсем еще мальчишкой приехал в это далекое приграничье.

— Паш, а дашь из 'Ворона' пострелять? — с хитрецой в голосе спросил казачонок.

— Опосля, — ответил тот, — Вот в станицу вернемся, тогда и постреляешь. Сава довольно улыбнулся.

'Вороном' казаки называли первый российский револьвер, созданный тульским мастером Воронцовым Максимом Даниловичем на основе американского 'Кольта'. Вдобавок, револьвер был из вороненой стали, так что шансов на какое либо другое наименование у револьвера не оставалось. С 1841 года, после налаживания производства, револьверы стали поступать в приграничные части русского фронтира и в жандармский корпус. Среди казаков револьвер пользовался большой популярностью, так как давал весомое преимущество в ближнем бою и довольно легко перезаряжался, без нужды спешиваться. Жандармы полюбили оружие за скорострельность и небольшой, по сравнению с обычными пистолетами размер, позволяющий нормальное его ношение на ременной кобуре.

— Все молодежь, хватит балакать, — сказал Макар, — Пора возвращаться. До станицы пятьдесят километров, так шо нам до темноты поспеть бы. А с табуном, да с этими басурманами быстро не поскачешь, — Он подбородком указал на трех потрепанных после боя киргизов, которых привязали к седлам лошадей.

Семен, коренастый мужичек с обветренным лицом, покрытым сетью маленьких морщинок, предложил:

— Макар, а можеть их того, — он сделал знак рукой у горла. Чего воров то ентих везти?

— Нельзя, — степенно ответил тот, бывший в маленьком отряде за главного, — Сотник велел всех пленных в станицу свозить. Там на месте разберутся, что с ними делать. Так шо в путь.

Семен сплюнул и, дав шенкеля своему кабардинцу, тронулся вперед, вслед за Макаром, а молодежь, в лице Савы и Паши, замыкала небольшую кавалькаду, следя за табуном.

Казачья станица находилась в десяти километрах от Верного*, что на реке Алматинка. Основанный два года назад, городок быстро рос благодаря притоку переселенцев из метрополии. Станичники имели от этого свою пользу, ибо в Верном имелось уже несколько рынков, где они могли продать свой урожай и купить все необходимое. Теперь для этого не надобно ехать за тридевять земель, как раньше, или ждать заезжих коммивояжеров. Вдобавок казачки получали премии за поимку угнанного скота, да и поток новых переселенцев в этот благодатный край породил спрос на товары, которыми некоторые станичники торговали. Так что те старожилы, которые переселились в эти края четыре года тому назад, остались очень довольны. Служба оказалась и прибыльной и нескучной. Ведь на границе всегда что-нибудь да случается. Кочевники, жившие в этих краях, сызмальства были приучены к разбою и, хотя большинство из них откочевали дальше в Китай или на юг в Кокандские и Хивинские земли, набеги на русские поселения не прекращались. Граница проходила не далеко и поэтому, совершив набег, кочевники могли быстро испариться в пустынных степях. А для казаков — потомственных воинов, стычки с кочевниками были, что бальзам на душу.

К станице всадники успели аккурат к заходу солнца. Макар, как старший, подъехал к дому сотника отчитаться. А молодежь споро заводила пойманный табун в обширное стойло.

— Везет тебе Макар на разбойников то, — усмехнулся сотник Николай Афанасьевич, после короткого рапорта первого, — Ужо третий раз за месяц басурманам укорот дал.

— Ну дык, мы службу свою знаем, — улыбнулся польщенный Макар, — а на ловца и зверь бежит.

— Это ты верно сказал, — ответил сотник. — Так шо насчет премии не волнуйся. Честно заслужил.

— Так я и не волнуюсь, — ответил казак. — Мы же на совесть служим, а не за премию. Хотя конечно деньжата лишними не бывають, — Макар хитро улыбнулся.

— Экий ты дипломат стал, Макарыч, — ухмыльнулся сотник, — Вот пошлю тебя к киргизам послом, глядишь, и воровать перестанут, — тут он не выдержал и засмеялся.

— А чего, — ответил тот, — ты дай мне десяток молодцов, да прикажи за границу наведаться, — мы ентих нехристей под корень изведем.

— Ладно, ладно, — сказал сотник, прекращая ненужный разговор, — Поздно уже, так что задерживать тебя более не буду. Пленных киргизов запрете в сарае, и передай Миколе, чтобы покормил их чем. Он сейчас в наряде. А с утра отвезете их в Верный и передадите приставу. Нечего нам этих разбойников за свой счет кормить.

— Лады, — ответил Макар. Козырнув, он вышел от сотника на обширный двор, где его дожидался Семен. Молодежь Макар отпустил по домам. Пусть Сава похвастается своим, как-никак, а племяш действительно проявил себя хорошо.

— Ну как? — спросил Семен, имея в виду, прежде всего, причитавшуюся премию.

— Все хорошо. Будет тебе премия. Так шо можно по домам. Завтра возьму с собою Саву, пленных к приставу повезти.

— Ну, тогда прощавай, — ответил довольный товарищ, — Пойду Катерину обрадую. Я ей платок обещал. Вот тяперича точно куплю. Ты же знаешь, какая она у меня.

Семен овдовел два года тому назад, оставшись один с тремя детьми. Но долго бобылем не ходил. Уже через год он опять женился на молодой и красивой Катерине. Что Катерина нашла в немолодом, по местным меркам, сорокалетнем Семене, никто не знал. Тем более что сваталось к ней чуть ли не пол станицы. Но, каким-то неизвестным образом, она остановила свой выбор на нем. Казак души не чаял в своей молодой жене и как мог, потакал ее прихотям. Было удивительно видеть как суровый, коренастый мужичек, прошедший и огонь и воду, вдруг становиться мягким как глина при виде жены. Казалось, что складки на его лице разглаживаются, а взгляд из жесткого, становиться немного маслянистым. Но никто вслух это не высказывал. Слухи по станице разлетаются моментально, а ссориться с Семеном никто не хотел.

— Будь, — так же коротко ответил Макар. С Семеном они служили уже не один год, и понимали друг друга с полуслова. С тем оба казака и разъехались.

Следующее утро выдалось солнечным, и петух спозаранку прочищая свое горло, оповестил Саву о том, что пора вставать. Полевые работы были в самом разгаре и в поле требовались и стар и млад. Все, кто не находился в охранении, работали в поле. Но служба есть служба и молодой казак должен был сопровождать пленных в город. Отец немного ворчал, но остался доволен тем, как старший сын вел себя во время стычки со степняками, а посему отпустил его с легким сердцем — заслужил паренек.

Выехали спозаранку, когда от степи еще веет ночной прохладой и воздух немного вибрирует от пыли и влаги. Дорога к городу шла через поля, которые колосились пшеницей — урожай уже повсеместно созрел, и наступило время жатвы. Все поселенцы трудились в поле и средь желтого фона пшеницы белели рубахи крестьян, которые размеренно косили колосья. Сава сидел на вожжах телеги, на которую посадили пленных. Руки и ноги у киргизов были связанны и вдобавок их связали между собой, дабы не пытались бежать. Но пленные вели себя тихо, то ли смирились со своей участью, то ли попросту боялись казацкой нагайки.

Ближе к городу, где протекала быстрая Алматинка раскинулись фруктовые сады. Завезенные недавно переселенцами яблони хорошо прижились, а местные персики оказались настолько хороши, что поставлялись даже в метрополию. Сама дорога оказалась ухабистой, и телега часто подпрыгивала, норовя выбросить Саву и его живой груз в придорожный арык. Благо, Верный находился всего лишь в десяти километрах, поэтому уже через час казаки подъехали к местной управе — одному из немногих каменных строений в городе. Управа служила местной мэрией, судом, и жандармерией. Город был небольшой, в пять тысяч жителей, и пока одного здания хватало на всю немногочисленную чиновничью братию.

Часовой знал Макара, который иногда приезжал по делам в управу и поэтому пропустил его без проволочек. Сава остался сторожить пленных.

— Опять басурмане разбойничали? — скорее утвердительно спросил часовой.

— Табун из Алексеевки угнали, — ответил Сава, — Еле нагнали у самой границы.

— Ишь ты, — присвистнул часовой, — небось тяперича вам премию выпишуть.

— А то ж, — с гордостью ответил молодой казак, — Часть порубили, а этих, — Сава кивнул на пленных, — повязали.

— Тяперича их в Павлодар пошлють, — сказал часовой.

— А чего это в Павлодар то?

— Так там доргу енту, железную строют, а работников не хватает. Вот сам губернатор и распорядился разбойников, кои пойманы, на стройку посылать. Отседова почитай каждую неделю арестантов везуть.

— Вона оно что, — сказал Сава. То-то дядя Макар говорил, что пленных трогать нельзя.

Неспешный разговор оказался прерван появлением пристава Николая Никифоровича Сологуба. Пристав был из старослуживых, которые после сокращения армии подались в жандармы. Уже немолодой, но крепко сложенный с густыми седыми усами и бакенбардами на красноватом лице, он слыл фигурой колоритной. Несмотря на свои сорок пять лет, он оставался полон сил и решителен. Местные кочевники и перекупщики сразу почувствовали на себе его крутой нрав. Привыкшие к безнаказанности и чувствовавшие себя в безопасности в своих кочевьях, они поначалу и не поняли, что правила игры изменились, и в Семиречье пришла новая власть. Но когда за кражу или налет Сологуб попросту разгромил кочевья, которые укрывали преступников, и вынудил их откочевать южнее, в Верном и за двадцать километров округ стало тихо. Теперь нарушители спокойствия появлялись из-за границы, но эта напасть была полегче и затрагивала только приграничные селения.

— А это племяш мой, Сава, — сказал казак, представляя молодого паренька приставу.

— Макар говорит, что боец из тебя растет хороший, — одобрительно заметил пристав. — Как тебя по батюшке то величать?

— Никодимыч, — ответил Сава.

— Ну что ж, — сказал Сологуб, — приятно познакомиться Савелий Никодимыч. Хорошую смену растишь, казак, — похвалил он Макара. — Эвон, какой молодец вымахал.

— Дык, стараемся, — ухмыльнулся Макар, — Наша порода она вся такая, жилистая, но крепкая.

— Вот и лады. Не буду вас более задерживать. Ты пленных только в острожек заведи, а я тебе расписку дам, что принял их. Он пожал руки Макару и Саве и вошел вовнутрь.

А казачки, сдав пленных в острожек, поехали посмотреть на строящийся еще кафедральный собор.

Глава 2.

День выдался облачным и над сопками медленно проплывали тучи, чтобы уступить место лучам солнца, которые пробиваясь сквозь них, окрашивали сопки из салатового в ярко изумрудный цвет. Океан в этот утренний час выглядел величаво спокойным, из серого превращаясь в серебристый, когда солнце рисовало на нем причудливый узор из бликов.

Капитан Геннадий Иванович Невельский с восторгом смотрел на приближающийся берег. Было в этом моменте что-то торжественное, и штиль, и изумрудный пейзаж из сосновых и кедровых деревьев на горизонте, и тишина вокруг, изредка нарушаемая матросскими выкриками, лишь подчеркивали торжественность момента. Еще час и его транспорт 'Байкал' бросит, наконец, якорь в бухте 'Золотой Рог', и вековой покой этой бухты нарушиться звоном пил и перестуком топоров. Ибо именно ему, Геннадию Ивановичу Невельскому, было поручено основание русского поста в этой бухте, который со временем превратиться в большой морской порт — ворота империи на Тихом океане.

Игнатий Савельич, — сказал он находившемуся рядом боцману, который, несмотря на холодный весенний день, стоял без куртки, в одной шерстяной матроской рубашке? — Как в залив войдем, начни лотом глубину промерять.

— Не волнуйтесь, — Геннадий Иванович, — я уже распорядился. Невельский плавал с боцманом уже второй год, и за это время они научились понимать друг друга с полуслова. Поэтому, в неофициальной обстановке, капитан называл боцмана уважительно по имени отчеству. Ведь толковый боцман это истинный подарок капитану корабля. А Кириленко Игнатий Савельич оказался расторопным и инициативным.

— Красивые места, — Геннадий Иванович, — заметил боцман, — Жаль, что ветер слабый и идем уж больно медленно. Вот был бы паровик, то оно, конечно, другое дело, — Кириленко успел поплавать на первых пароходах на Амуре и стал большим адептом парового двигателя. Даже книжку достал об устройстве паровиков, что было практически не реально в этих глухих местах. Как Игнатий Савельич сам говорил — для самообразования.

— Будет тебе пароход, Игнатий Савельич, — Вот обоснуемся в этих местах, а там и порт и эллинг построим. Губернатор обещал два паровых двигателя следующей навигацией прислать из Александровска*. Вот и построим тебе пароход.

— Дай-то бог, — вздохнул боцман, — Надобно только угля запасти, уж больно они прожорливые.

— Уголь поначалу придется морем везти, но может удастся его найти в этих местах. Вот обживемся, а там и экспедицию снарядим.

— Ну, места здесь, говорят, богатые. Даст бог — найдем. А наш 'Байкал' уже кренговать требуется. Уж больно киль зарос по пути. Жаль, что в Петропавловске мы его очистить не успели.

— Вот здесь и сделаем. Главное, что добрались быстро и без потерь. Ведь надобно еще и бараки построить и землю засеять. А посему, чем раньше начнем, тем более успеем до наступления холодов. На одних запасах перезимовать не удастся.

Несмотря на свои тридцать лет, Геннадий Иванович слыл опытным моряком. Поступив в шестнадцать лет в Морской корпус, он окончил его одним из лучших в своем выпуске, а его целеустремленность и решительность была замечена самим адмиралом Крузенштерном — знаменитым мореплавателем, первым из русских совершившим кругосветное путешествие. С тех пор адмирал 'встал на якорь', возглавив Морской корпус. Но его морские походы, как и походы Беллинсгаузена, Лазарева и Врангеля были на устах у молодых гардемаринов, которые грезили далекими походами и неизведанными странами. Во время учебы Невельский буквально 'заболел' Дальним Востоком. Этот регион оставался все еще мало исследован, и будущим капитаном, уже тогда, овладела жажда собственных географических исследований.

Окончив корпус, молодой гардемарин напросился в экспедицию к адмиралу Литке, которая направлялась на Дальний Восток. Невельского назначили лейтенантом на флагманский корабль Литке, и плаванье с адмиралом стало отличной школой для недавнего выпускника. Его недавние мечты воплотились на карте, так как он оказался в составе экспедиции, доказавшей, что Сахалин это остров и нанесшей на карту дельту реки Амур. Осознавая важность закрепления этих земель за Россией, Геннадий Иванович решил остаться на Дальнем Востоке, осев в Петропавловске. Получив под командование небольшой бриг 'Диана', он успел совершить плавание в Ново-Архангельск и в Александровск-на-Амуре, где был основан небольшой порт.

В Александровске Невельский застал графа Муравьева-Амурского, неугомонного Восточносибирского губернатора. За свои заслуги при присоединении Приамурья к России, Муравьев получил титул графа и приставку 'Амурский' к своей фамилии, так как благодаря его напору и предприимчивости за империей удалось закрепить этот благодатный край. После подписания Пекинского договора, граф совершил плавание вдоль берегов залива Петра Великого и обратил внимание на очень удобную бухту — глубоководную, и хорошо укрытую от ветров. Она напоминала ему бухту 'Золотой Рог' в Стамбуле, и именно так ее и решил назвать губернатор. А на берегах этой бухты он решил основать Владивосток, город-порт и новые ворота империи на Тихом Океане.

Именно Невельскому он и предложил возглавить экспедицию и основать пост Владивосток. И вот теперь, мечта совершить что-то свое, значительное, становилась явью.

Когда приблизился берег, с борта спустили лот, дабы промерять фарватер. Хотя капитан знал, что бухта глубоководная, рисковать он не хотел. Было бы досадно посадить корабль на мель и подвергнуть риску цель экспедиции. Не доходя пятидесяти метров до берега, корабль встал на якорь.

— Ну, в добрый час Игнатий Савельич. Спускай шлюпку, — обратился он к рядом стоящему боцману. Тот махнул рукой матросам, которые и так знали свой маневр, и спустя минуту раздался скрип канатов и тихий всплеск, когда шлюпка коснулась воды. Пропустив нижние перекладины веревочной лесенки, Геннадий Иванович проворно спрыгнул в утлое суденышко, где его уже ждали четыре матроса и два морских пехотинца. Небольшое расстояние до песчаного берега матросы преодолели за несколько взмахов весел. Но Невельский не стал ждать, когда шлюпка воткнется в мягкий прибрежный песок, а выскочив, чуть ли не побежал по широкому песчаному пляжу. Капитан был нетерпеливым по характеру, чем, впрочем, оказлся весьма схож с губернатором Муравьевым. Недаром его светлость очень ценил расторопного офицера.

Между тем с транспорта спустили еще три лодки, которые споро направились к берегу. Уже через два часа на берегу, у кромки густого леса, возникли белые горбики палаток, и вовсю чадила полевая кухня. А посреди лагеря морпехи установили флагшток.

— Иванов, командуй построение, — повелел капитан. Молодой белобрысый лейтенант козырнул и зычно крикнул:

— Всем построиться в квадрат. Уже через полминуты, небольшой отряд стоял вокруг флагштока.

— Капитан, по вашему приказанию все построены, — отрапортовал лейтенант и козырнул. Невельский козырнул в ответ и обратился к построению:

— Господа, нам выпала честь закрепить эти земли за империей. На этом месте, сейчас пустынном, будет построен город-порт Владивосток и Россия навсегда обретет надежный выход в океан. И я уверен, что вы на всю жизнь запомните этот момент, потому что мы первые. Да послужит наш труд, славе отечества нашего. Барабанщик забил дробь, и матросы сноровисто подняли флаг. Солдаты взяли равнение на трехцветное полотнище, которое трепеща на ветру, будто оповещало, что Россия, наконец, встала твердой стопой на берегах Восточного* моря.

— Отец Серафим, — благословите сие место, дабы гордились им потомки наши, — попросил капитан. Корабельный батюшка, который попал в эти далекие места из Костромы, произнес полагающиеся случаю молитвы, окропил вокруг святой водой и перекрестил присутствующих.

— Вольно, — скомандовал Невельский, — Лейтенант, поставьте двоих в охранение, а остальные могут обедать. Распорядитесь отправить обед дежурным на транспорте.

После окончания короткой торжественной части капитан направился к своей палатке, где его уже ожидали два господина в штатском. Один из них сухонький молодой парень в потертом жакете поверх вышитой косоворотки являлся землемером, а второй, тоже сухощавый, но повыше и в более солидном сюртуке — инженером.

— Ну, господа, как вам нравится сие место? — спросил Невельский.

— Красивые места, — ответил инженер, коего величали Федор Иванович, — и леса вокруг достаточно и речка неподалеку. Можно будет лесопилку запустить, тогда мы споро поселок построим.

— Заодно расчистим землю под поселение, — добавил землемер, которого величали Илья Николаевич. Морпехи прозвали его 'Илья Муромец', скорее в насмешку из-за его тщедушной комплекции.

— Вот и замечательно. Я дам вам в сопровождение сержанта Серова. Покажете ему что и где вырубать, а заодно наметите где поставить бараки, склад и лесопилку. Поначалу надобно обнести лагерь частоколом с вышкой. Все же места здесь дикие. А далее начните размечать локацию будущих улиц и площадей в соответствии с планом.

— Хорошо бы еще и место для форта присмотреть. Тогда мы вход в залив надежно перекроем, — предложил Федор Иванович.

— Ну, это уже дело будущего. Нам пока здесь закрепится надобно. Те четыре орудия, что на транспорте, мы переправим на берег. Приготовьте для них позиции.

— Тогда мы, с вашего позволения, начнем, — спросил землемер, который успел соскучится по работе во время долгого плавания.

— Конечно, Илья Николаевич, приступайте. Сейчас пришлю к вам сержанта, и можете отправляется.

На берегу царило оживление. Солдаты и матросы перетаскивали припасы и оборудование из лодок под навес, что соорудили неподалеку. Шлюпки сновали взад и вперед, спеша перевезти все необходимое до наступления темноты. А вдалеке раздавался перестук топоров и звон пил — служивые запасали бревна для будущих построек. А посреди лагеря развевался на ветру трехцветный флаг. Империя закреплялась на Тихом океане.

Глава 3.

По заключению Пекинского договора к России отошли все земли по Амуру и Уссурийский край. Пришла пора выходить в океан. В знакомой мне истории Владивосток был основан в 1860 году, а здесь, немного форсировав события, капитан Невельский высадился в бухте 'Золотой Рог' уже в 1844 году. Но главным являлись не шестнадцать лет форы, а то, что в результате программы переселения, мы могли освоить эти края гораздо быстрее. Благо хватало и средств и опыта.

Население империи росло быстро благодаря улучшению быта и снижения детской смертности. Закон о минимальном наделе на душу способствовал отселению крестьян на новые места — благо неосвоенных земель имелось в достатке. Часть крестьян, прежде всего молодое поколение, мигрировали в города, где постепенно поднималась отечественная промышленность — пока, в основном, легкая, но тут и там появлялись заводы по производству паровых двигателей, вагонов, станков и сельхозинвентаря. Торговый флот был весь построен частными компаниями при помощи дешевых кредитов от государства. Заградительные пошлины способствовали тому, что Россия практически перестала импортировать текстиль, сельхозинвентарь и изделия из металла. Наоборот, мы стали экспортировать эти товары, с успехом конкурируя с европейцами. На свои рынки колониальные державы нас не пускали, но нам хватало рынков Османской империи, Средней Азии и Китая. Вдобавок, быстрый рост внутреннего рынка потреблял большинство произведенной продукции.

Естественно, что такое положение дел не удовлетворяло Англию и Францию, где внутренний рынок был поменьше. Поэтому они алчно поглядывали на Африку и Азию, для закрепления этих рынков за собою. Сердечности в наших отношениях так и не прибавилось, но мы не вмешивались в их дела и не давали прямого повода для конфронтации. Империя все еще нуждалась в спокойствии для продолжения начатых реформ. Поэтому мы продолжали политику изоляционизма, наподобие США, что позволяло сосредоточится на решении внутренних проблем.

Вместо ненужного и дорогого вмешательства в европейские дела, мы предпочитали прирастать землями в малозаселенных и неосвоенных территориях. Таким образом, за пятнадцать лет нам удалось закрепить за Россией киргизские степи и Приморский край с Сахалином в придачу. Потихоньку началось проникновение в северную Монголию, где возникло несколько казачьих станиц. Цинский Китай готовился к реваншу против англичан и очень нуждался в нашем оружии и инструкторах, а посему сильно не препятствовал нашим поползновениям, ограничившись вялым выражением протеста. Полупустынные степи, заселенные кочевниками, были стратегически неважны по сравнению с южными провинциями, которые платили налоги, поставляли зерно и привозные товары через приморские порты. Англичане оказались очень недовольны нашей экспансией в направлении Индии и нашей помощью Цин. Но формально мы никаких договоров не нарушали и старались поддерживать хорошие отношения с османами, персами и хивинцами. Поэтому надавить на нас в такой ситуации оказалось нелегко.

Следующий этап программы переселения, который начался в 1844 году, стал более рискованным и грозил вылиться в локальные межнациональные конфликты. Ибо мы планировали заселение западных и южных окраин страны славянскими народностями. В знакомой мне истории, подъем национализма привел к отторжению этих окраин от империи; в результате чего Россия лишилась многих удобных выходов к морю. До сего момента прибалтийские губернии и Финляндия пользовалась определенными льготами, и взамен давали толковых чиновников. Но с повышением уровня образования, отпала нужда опираться на остзейских немцев, поэтому пришло время для следующего шага. Я помнил, что политика русификации в знакомой мне истории привела к недовольству и восстанию. Поэтому более действенным средством я считал обмен населением, дабы создать необходимое большинство из титульной нации. Если проблем не избежать, так надобно, хотя бы, сделать так, чтобы эти самые проблемы не повторились в будущем. Поэтому полумеры тут были не к месту. То же самое уже происходило на Кавказе, где уже пятнадцать лет как мы раздавали земли русским поселенцам. Как ни странно это снизило градус недовольства, ибо часть местных племен, как, например, черкесы бежали в Османскую империю, а большинство других были переселены во внутренние районы страны. Тоже самое происходило при колонизации киргизскихи монгольских степей. Более половины кочевий мигрировали в Китай и в Кокандское ханство, в результате чего уже к середине XIX века русские переселенцы составляли подавляющее большинство в этих землях.

Между тем, на наших южных рубежах вновь росло напряжение, которое грозило вылиться в новую войну с соседями.

Глава 4.

— Сволочи, — прорычал лейтенант Ральф Питерсон, когда очередная пуля выбила крошку у камня, за которым он прятался. Густая цепь афганцев пыталась пробиться к вершине холма, на которой закрепилась горстка 'красных мундиров'. Лейтенант отстреливался через раз, сберегая патроны.

— Дейв, — позвал он одного из солдат, — проверь подсумки убитых. Все, что найдешь, тащи сюда.

— Я уже проверял сэр, — ответил тот, — но боеприпасов больше нет. У меня осталось три патрона. У сержанта Мелоуна положение не лучше.

— Черт, — произнес Питерсон. — Ничего, подождем, пока эти твари приблизятся, и уж тогда стреляем наверняка.

Внизу слышались гортанные крики атакующих, которые с яростью фанатиков перли вверх, пытаясь добраться до англичан. Ральф прицелился в силуэт, который возник в двадцати шагах среди тучи пыли и выстрелил. Силуэт исчез. Но вслед за упавшим, по склону поднимался другой. Этого успел остановить Дейв, который залег за соседним валуном. Но еще через мгновение его самого настигла пуля. Туземцы стреляли на удивление метко, а их длинноствольные ружья позволяли прицельно стрелять со ста шагов. Из полуразрушенного дома выскочили два солдата и быстренько оттащили его вовнутрь. Выстрелы затихли. Еще одна атака захлебнулась. Лейтенант оглянулся вокруг. Весь холм оказался усеян красными мундирами.

— Мелоун, посчитай, сколько нас осталось, — скомандовал он.

Через минуту к нему подполз сержант и доложил, что на ногах осталось двадцать два человека и менее сотни патронов. Все, что осталось от их сорок четвертого полка.

А ведь поначалу поход казался увеселительной прогулкой. Никто не ожидал трудностей. Напротив, британская армия, состоящая по большей части из индусов под руководством генерала Эльфинстона довольно легко овладела важнейшими городами этой горной страны. А как же иначе? Что эти дикари могли противопоставить европейской тактике и артиллерии? Поэтому поход в Афганистан воспринимался как еще одна карательная экспедиция против туземцев, после которой можно всласть пограбить и спокойно устроиться гарнизоном в каком либо захолустье. Но эти нищие пуштунские племена оказались на редкость упорными, и спокойной жизни у Ральфа Питерсона не получилось.

Афганцы резали неверных везде, где это представлялось возможным, и заперли перевалы, которые вели в Индию. А в ноябре в Кабуле вспыхнуло восстание. Толпа буквально разорвала на части английскую миссию в в городе и осадила Шах-Шуджу — британского ставленника, в городской цитадели. Генерал Эльфистон оказался нерешительным, да и сделать ничего не мог, потому как под знамя борьбы с неверными собрались десятки тысяч воинов, горящих желанием отомстить. Их не могли остановить ни ружейные залпы, ни картечь.

За эти два года англичане успели привезти из Индии свои семьи и слуг, что превратило английский лагерь в подобие табора. Это сыграло свою роковую роль, превратив отступление отряда в резню. Войска с боем отступали по дороге на Джелалабад под непрестанным натиском разъяренных туземцев. Зима в этих горных краях суровая и люди, обессиленные от недостатка еды и мороза, становились легкой добычей. Растянутая колонна из отступающих солдат и гражданских быстро таяла, оставляя за собой ужасный след: зарезанные или окоченевшие от мороза трупы.

Лейтенант Питерсон с горсткой товарищей из сорок четвертого полка — это все что осталось от некогда мощной армии. Единственные кто уцелел после этого кровавого пути. Но недалеко от Джелалабада их путь перерезали повстанцы. Их оказалось много, очень много. Море разноцветных халатов и тюрбанов окружили невысокий холм, где укрепились остатки 'красных мундиров'. Питерсон оказался старшим по званию среди этой кучки храбрецов. Они знали, что это их последний бой, но решили не сдаваться.

После нескольких минут затишья опять раздались выстрелы. Пуштуны с фанатичным упорством пытались взобраться на холм, чтобы завершить расправу. Солдаты, подпустив атакующих поближе, разрядили свои ружья практически в упор. Но афганцы давили массой, и за десять минут последние патроны были отстреляны. Эти последние залпы вновь заставили пуштунов отойти, дав 'красным мундирам' небольшую передышку.

— Мелоун, созывай всех ко мне, — скомандовал лейтенант. Сержант, мундир которого был весь изорван, побежал исполнять приказание. Через минуту из полуразрушенных домов вышли семнадцать человек и построились в шеренгу. Половина из них была изранена. Некоторых успели перебинтовать на скорую руку, другие стояли, покачиваясь и опираясь на свои ружья. Питерсон оглядел небольшой строй и сказал:

— Вот и все. Мы храбро повоевали, но неприятелей оказалось слишком много. Но мы не уроним чести солдат Ее Величества. Поэтому, господа, в атаку. Покажем этим туземцам чего мы стоим. С этими словами он покрепче взял свое ружье и проверил, как сидит штык. Солдаты построились в небольшую колонну среди разрушенных стен, ожидая приказа.

— За мной, — скомандовал лейтенант и 'красные мундиры' с яростью обреченных бросились по склону холма на врага. Пуштуны поначалу опешили от неожиданного натиска, но через несколько мгновений, придя в себя, набросились на горстку англичан, и те исчезли в разноцветно пыльной человеческой массе. Через минуту все было кончено, и лишь радостные выкрики повстанцев оглашали окрестности.

Из шестнадцати тысяч человек, выступивших из-под Кабула, уцелел единственный человек — доктор Брайден, который израненный и совершенно истомлённый голодом, добрался до Джелалабада. Так бесславно закончилась эта авантюра.

Ровно в пять утра раздался протяжный призыв муэдзина на молитву. Стамбул оживал. Несмотря на сумерки, на улице уже слышался топот ног и скрип повозок. Купцы, после короткой молитвы спешили завести товар со складов в лавки, а крестьяне спешили на рынок, чтобы поскорее продать свой урожай. Город вырос на торговле, и на его базарах и в харчевнях звучали десятки различных языков, в том числе и русская речь. После заключения Аккерманской конвенции Махмуд II дозволил русским купцам открыть подворье, которое за десятилетие превратилось в небольшой квартал с множеством складов, гостиниц, харчевен, где можно было отведать русских блинов и кваса. Подворье могло похвастаться даже небольшой, белокаменной церквушкой в честь святителя Николая.

К русским османы относились настороженно. Как-никак, а вековые враги. Но после того как император Николай помог отцу нынешнего султана Абдул-Меджида в его борьбе против Али-Мухамеда*, этот настрой немного изменился. В отличие от англичан и французов, русские не предпринимали враждебных действий против Турции и не пытались влиять на внутреннюю политику империи. Вдобавок цены на металлы, паровые котлы и пшеницу у северного соседа оказались ниже, чем у западноевропейских или американских конкурентов. Поэтому неудивительно, что первую железную дорогу и первый телеграф проложили именно русские. Впрочем, это не мешало нынешнему султану приютить у себя врагов Российской империи, которые бежали сюда после поражения в Кавказской войне. Самым знаменитым из них являлся Шамиль — личность легендарная и почитаемая в мусульманском мире.

После замирения Чечни и Дагестана, имаму с десятком приверженцев удалось ускользнуть в Турцию. На время он затих и даже совершил хадж в Мекку. Но он оставался символом в глазах непримиримых, тех, кто хотел положить свою жизнь в борьбе с неверными. Поэтому, неудивительно, что через два года вокруг Шамиля стали сплачиваться силы, состоящие из религиозных фанатиков и наемников, которые проникали на Кавказ для продолжения партизанской войны. Под это благое дело нашлись спонсоры, кошельки которых находились в Стамбуле и в Лондоне. В Москве же стало ясно, что повторное появление Шамиля на Кавказе, лишь дело времени, а допустить этого никак нельзя.

Когда в это, по обыкновению суетное раннее утро османской столицы, раздался стук в дверь, Василий Андреевич Готхард уже оделся и ждал посетителя, попивая утренний кофе. За неделю, проведенную в Стамбуле, капитан пристрастился к этому напитку и теперь с удовольствием смаковал его крепкий, горьковатый вкус.

— Доброе утро Василий Андреевич, — поздоровался вошедший господин, одетый как типичный приказчик богатого купца в недорогой, но хорошо сидевший костюм и картуз с лакированным козырьком.

— Входите, Дмитрий Федорович, — ответил Готхард, — Хотите кофе?

— Не откажусь, — ответил вошедший и, подвинув плетеный стул, уселся напротив капитана.

— Чем обрадуете? — спросил Василий Андреевич.

— Подопечный почти из дома не выходит. Только в пятницу покидает свой дом, идя на молитву в ближайшую мечеть. Зато к нему часто наведываются гости. Двое даже были европейской наружности. Предположительно британцы. Хотя они остановились в гостинице, а не в здании миссии. Что интересно, здесь они действуют не таясь. Впрочем, это облегчает задачу.

— А какая у дома охрана?

— Охрана немаленькая. Сам дом обнесем высокой стеной, метра в два. Самого имама охраняют человек пятнадцать. Большинство живут непосредственно в доме. Есть несколько слуг, которые сменяются. Они же закупают провизию на рынке и отвозят почту, ежели таковая имеется.

— Думаете, нашей группы здесь хватит для проведения операции, или стоит попросить подмогу?

— Должно хватить. Тут главное внезапность. В крайнем случае, если по-тихому не удастся, применим револьверы. Но это, конечно, чревато. Постараемся сработать чисто.

— Что ж, в таком случае собирай всех вечером на складе, дабы обсудить операцию, а завтра ночью выступаем. Оставьте наблюдение за домом, на случай неожиданностей. А я предупрежу капитана Земцова, чтобы держал пароход под парами.

— Будет сделано, капитан, — кивнул глава диверсионной группы.

— Ну, раз все ясно, давайте пока позавтракаем, — предложил хозяин, наливая еще по чашечке густого, крепкого кофе.

Ночью следующего дня, группа диверсантов, одетая в черную форму скрытно заняла позиции вокруг дома, где проживал Шамиль. Три месяца назад на этой и соседней улице были сняты два дома, где поселились армянские торговцы. За это время они уже примелькались соседям, и все к ним привыкли. Кого удивишь купцом в торговом городе? В последнюю неделю из них скрытно велось наблюдение за домом имама. Дом круглосуточно охранялся и в саду, за стеной, находились собаки. Поэтому проникнуть незаметно не имелось никакой возможности.

Штурм дома отрабатывали еще в подмосковной разведшколе, а посему каждый в группе знал свой маневр. Операция началась в три часа ночи. Диверсанты по спинам товарищей споро вскарабкались на стену и спрыгнули в темноту. Уже через несколько секунд раздался лай собак унюхавших чужаков. Но через несколько мгновений он стих. С собой солдаты несли остро заточенные саперные лопатки, которые в умелых руках становились страшным оружием. На лай собак прибежало три охранника, которых быстро утихомирили тем же способом. Не дав остальной охране, которая спала, опомнится, диверсанты разделились на две группы. Одна ворвалась в дом, в поисках имама, а вторая во флигель, где ночевала охрана.

Во флигеле все закончилось за две минуты. За годы спокойной жизни чувство опасности у солдат имама притупилось. К тому же они проснулись за секунду до этого. Поэтому, несмотря на смелость, серьезного сопротивления они не оказали. Сказался эффект внезапности. Но в доме ситуация вышла из-под контроля. У спальни Шамиля дежурил охранник, который успел выстрелить в нападавших, а из комнаты напротив выскочил слуга с кинжалом. Появились первые раненные. Пришлось применить револьверы. Скрываться далее не имело смысла. Сам имам встретил спецназовцев выстрелами, но через мгновение упал на ковер, сраженный пулей. Через десять минут после начала операции от дома отъехали две крытые повозки, которые грохоча колесами, двинулись к порту. Погони за ними не наблюдалось. Уж больно внезапным оказалось нападение. С собой спецназовцы увозили тело имама, завернутое в мешковину.

Когда через час в разворошенном доме появились солдаты столичного сераскира и заспанные чиновники, они оказались очень озадаченны, найдя на кровати Шамиля листок на котором арабской вязью было написано лишь одно слово: 'изменник'. Узнав об этом, султан приказал скрыть этот факт. Хотя все следы указывали на русских, но мало ли что. А имам, как ни как, являлся символом сопротивления гяурам.

Пока стамбульские чиновники пытались разобраться, что именно произошло, диверсанты уже успели погрузиться на борт парохода 'Черноморец', который стоял под парами. Ночью из порта никого не выпускали, но за десяток золотых монет местный чиновник согласился закрыть глаза на это нарушение. Мало ли какую контрабанду захотели увезти эти моряки. Такие нарушения давно были в порядке вещей.

Через сутки, когда пароход уже вышел в Черное море и находился на пути в Одессу, тело Шамиля, с привязанным ядром выбросили за борт. В Москве не хотели, чтобы могила мятежного имама служила местом паломничества тех, кому присутствие России на Кавказе было как кость в горле. Тихий всплеск воды ознаменовал собой окончание целой эпохи и начало новой, более спокойной жизни.

Глава 5.

Официально Кавказская война закончилась в 1838 году с захватом горных аулов Чечни, где укрывались повстанцы во главе с Шамилем. Самому имаму удалось уйти, и спустя некоторое время он объявился на территории Османской империи. Но горы лихорадило еще два года, прежде чем на Кавказе восстановилось окончательное спокойствие. За это время успели восстать черкесы и адыги, большинство из которых в итоге переселились к османам.

'Большая игра' продолжалась. Британцы очень ревниво относились к нашему продвижению на юг, видя в этом угрозу их влиянию в Индии и Средней Азии. Чтобы обезопасить доступ к жемчужине своей империи — индийским владениям, островитяне вторглись в Афганистан. Поначалу ничего не предвещало беды и все проходило по уже отработанному сценарию — новый туземный князек сел на престол с помощью Ост-Индской компании и в благодарность предоставил право беспошлинной торговли и разработки ресурсов в своей стране. Но за три года колонизаторы, своим поведением сумели восстановить против себя местное население, что в итоге вылилось во всеобщее восстание. Пуштуны перекрыли перевалы, ведущие в Индию, отрезав захватчикам путь к отступлению. Из шестнадцати тысяч гарнизона и гражданских, живым до своих добрался лишь один человек. Это стало сильным ударом по самолюбию англичан. Многие из них винили в произошедшем Россию, хотя мы не оказывали какой либо поддержки афганцам. Но виновных всегда удобнее искать среди чужих. Соответственно островитяне возобновили поддержку мятежных кавказских племен и стали науськивать османского владыку против империи.

Благо с турками установились довольно хорошие отношения. Мы не пытались вмешиваться в их внутренние дела, а торговля с нами приносила им ощутимую прибыль. Многие промышленные товары из империи стоили на порядок дешевле европейских за счет низкой заработной платы и транспортных расходов. Вдобавок мы исправно платили пошлины, в то время как англичане требовали от Абдул-Меджида права на беспошлинную торговлю. Османская империя также как и Россия нуждалась в реформах и конфронтация с нами была им не выгодна.

Зато бриттам удалось установить контакт с мятежными горцами, в том числе и с Шамилем. Многие из них после окончания Кавказской войны нашли прибежище на территории Турции. Пока они сидели тихо мы закрывали на это глаза. Но в начале сороковых годов опять участились нападения на отдаленные гарнизоны. В основном эти банды состояли из арабских и черкесских наемников, завербованных на английские деньги. Мы не боялись новой войны, так как большинство горцев были отселены вглубь империи или к османам, а на их место прибыли русские переселенцы. А посему у новоявленных мятежников не имелось базы для ведения настоящей войны. Но и эти булавочные уколы мы не намеривались терпеть и развернули настоящую охоту за главарями и организаторами новоявленных мюридов.

За пятнадцать лет птенцы генерала Соколова приобрели необходимый опыт и сумели создать довольно эффективную шпионскую сеть в Османской империи. В Турции проживало множество армян и православных балканских народов, симпатизировавших России. Поэтому внедрение нужных людей и сбор информации не представляли большой проблемы. Вдобавок коррупция среди всех слоев чиновничества очень помогала решать проблемы быстро и незаметно.

За год специально посланными отрядами диверсантов удалось устранить два десятка самых одиозных фигур, в том числе и нескольких англичан, которые неприкрыто снабжали повстанцев деньгами и оружием. Несмотря на то, что все следы указывали на нас, прямых доказательств ни у кого не имелось. Наоборот, султан Абдул-Меджид понял намек и отказал в гостеприимстве некоторым наиболее непримиримым джихадистам. Как я уже упоминал, ссорится с нами, ему было не с руки.

Замириться с англичанами так и не получилось. Растущая британская экономика все более зависела от колоний как источника сырья и рынков сбыта. Поэтому встав на этот путь экспансии, они противопоставляли себя остальному миру. Их интересы, разбросанные по всему глобусу, входили в конфликт с интересами других великих держав, в том числе и России. В этом и была ахиллесова пята их политики. Ибо наступив на мозоли всем ведущим европейским игрокам, они не могли рассчитывать на создание коалиции против нас, в случае обострения отношений. Потому и действовали исподтишка, пытаясь насолить, где возможно. Нам же приходилось действовать крайне осторожно. Империи все еще требовался мир для завершения начатых реформ.

Глава 6.

Август в Париже довольно жаркий и душный — не самое приятное время сидеть в кафе. Местные заполняли бистро и бульвары в основном вечером, после наступления прохлады, когда солнце, наконец, начинало заходить за горизонт. Но двое молодых людей за небольшим, белым столиком казалось, вовсе не страдали от духоты, увлеченно обсуждая между собой исписанные листки, которые лежали на столе, придавленные пустым стаканом. Впрочем, молодые люди были не местными. Одного из них звали Карл Маркс, а другого Фридрих Энгельс.

— Дорогой Карл, вам обязательно нужно посетить Англию. Вы даже не представляете себе, насколько тяжело там положение рабочих. Здесь, в Париже, вы не сможете наблюдать того, как буржуазия использует людей, для извлечения прибыли.

— Зато в Англии вы не встретите стольких интересных людей. Все они собрались здесь. В том числе и наши соотечественники*. Французы пока еще меня не выгоняют, — усмехнулся Маркс, намекая на свое изгнание из Германии.

— Еще несколько таких очерков о тупиковом развитии капитализма и вас вышлют и отсюда. Можете не сомневаться, — отпарировал Энгельс, и друзья громко рассмеялись.

— Я думаю нам надо вместе написать статью, где мы всем откроем глаза на ложные тезисы младогегельянцев. А то меня воротит от всей их никчемной болтовни и пустословия, — предложил Маркс.

— На самом деле я хотел предложить вам тоже самое. Мы можем разделить главы между собой и закончить эту статью уже до конца этого года. Чем быстрее мы будем действовать, тем больше шансов на успех.

— А вы не боитесь реакции наших 'друзей' на эту статью? — слово друзей Карл произнес немного брезгливо.

— Ну, право дружище, если бы я кого-то боялся, то никогда бы не стал коммунистом. Наоборот, чем смелее мы будем, тем больше людей признают нашу правоту. Я говорил с рабочими Манчестера, и вы удивитесь, насколько близко они воспринимают идею коммунизма.

— Здесь все считают меня радикалом, даже Бакунин. Впрочем, те полумеры, которые они предлагают, по факту ничего не решат. Но есть и те, которых мне удалось убедить в своей правоте. Вот почему я хочу написать эту статью. Пришла пора заявить о себе и четко изложить свою точку зрения.

— Что ж, через два дня я уезжаю домой, но мы сможем обсудить будущую статью. Обещаю приняться за работу, как только сниму шляпу в прихожей, — пошутил Фридрих.

— Замечательно, — тогда предлагаю пойти ко мне домой. Раз уж у нас так мало времени, нельзя терять ни минуты.

— Согласен, — ответил Энгельс, — только возьмем бутылочку красного. Нам предстоит долгая работа. Марк ухмыльнулся и кивнул в знак согласия. Через минуту двое друзей уже спускались по крутому склону Монмартра.

Глава 7.

Бум! Бум! — земля содрогалась от каждого удара молота, который раз за разом вгонял железную штангу все глубже в землю. Благо грунт оказался довольно мягким, и тяжелый стальной наконечник погружался все дальше в бурильную скважину. Николай Иванович Воскобойников оттер платком лицо. Все, кто находился вблизи от бурильной вышки, оказались покрыты мелкой пылью, которая как туман покрывала все вокруг.

На вид, его детище выглядело довольно неказисто. Десятиметровая башня, сложенная из бревен с прикрепленным к ней железным молотом, который приводили в движение лошади. Но, тем не менее, эта была первая в мире попытка бурения нефтяной скважины. До этого нефть добывали в неглубоких колодцах, в местах, где нефть выходила на поверхность. Растущий спрос на русский фотоген* в империи и в Европе требовал значительного увеличения добычи и переработки нефти. Николай Иванович, уже построивший первый в мире завод по производству фотогена в 1835 году, возглавил этот проект.

На этот раз строился целый промышленный комплекс для переработки ста пятидесяти тысяч тонн нефти — количества доселе неслыханного. И эти тонны следовало еще добыть. Изыскания, проведенные инженером доказали, что земляного масла* имелось в достатке, а посему, эта скважина должна была стать прорывом, на порядки увеличив добычу. Параллельно изысканиям и добыче, с нуля создавалась нефтедобывающая промышленность. Помимо переработки, фотоген требовалось хранить и транспортировать конечному покупателю. Каспийское море имеет закрытую акваторию и чтобы транспортировать нефтепродукты вглубь империи и в Европу требовались специальные цистерны и хранилища в местах реализации. Поэтому в самом Баку строился завод для производства цистерн, а в Царицыне уже начали строить специальные вагоны-цистерны и огромные баки для хранения черной жидкости, спаянные из листового железа и меди.

Николай Осипович Крафт, привлеченный императором к этому проекту, предложил использовать стальные трубы для доставки нефти прямо на перерабатывающий завод. Этот первый нефтепровод мог заменить труд тысяч подвозчиков, которые перевозили земляное масло в бочках и в бурдюках, создавая живую цепочку из повозок и подвод на чавкающей и вонючей дороге, что вела к уже существующему заводу. Чтобы качать нефть, Крафт предложил использовать насосы, работающие на паровой силе. Для всего этого требовалось изрядное количество металла, зато и прибыль вырисовывалась фантастическая. Фотогеновые лампы уже проникли в каждый российский дом, быстро заменив свечи, как надежный и более яркий источник освещения. Горючую жидкость по достоинству оценили и в Европе и в Османской империи. Оставалось только удовлетворить этот спрос.

Бурильная установка работала бесперебойно уже десять дней, но пока безрезультатно.

— Николай Иванович, может попробуем в другом месте? Трубы уже на двадцать метров спустили, а ее все нет, окаянной, — глава артели, Федор Павлович Игнатьев щурясь от пыли, кричал в промежутках между ударами молота.

— Не волнуйтесь, Федор Павлович, — ответил Воскобойников, — здесь она, я это знаю. Нужно лишь еще немного потерпеть. Вот увидите. Игнатьев вздохнул и отошел.

Нефть появилась аккурат после обеда. Инженер только закончил нехитрый обед в походной палатке, которая находилась в двухстах метрах от скважины, как внутрь вбежал возбужденный и радостный артельщик.

— Нашли. На двадцать первом метре нашли, — прокричал он. Бьет как фонтан. Половина моих ребят черные, аки черти. Николай Иванович выбежал из палатки и увидел, как из-под земли бьет фонтан черной жидкости, немного отсвечивая на солнце. А вокруг него, плясали в каком-то языческом танце полуголые, измазанные в нефти рабочие.

— Вот видите, — радостно сказал инженер, — немного терпения и все получилось. Теперь мы здесь столько вышек понастроим — как лес стоять будут. Сегодня же вечером напишу письмо Николай Николаевичу*. Теперь его черед сдержать обещание. Чтобы сотню скважин пробурить много труб и леса понадобится.

Вечером того же дня к Воскобойникову с визитом пожаловал Николай Осипович Крафт, который проживал неподалеку, в центре Баку.

— Рад за вас, Николай Иванович, — сказал гость, — ведь вы давно об этом мечтали. Теперь будет чем завод загрузить.

— Спасибо, Николай Осипович. Вы тоже приложили тут свою руку, а посему этот проект не только мой, но и ваш. Признаться, после первой недели мне стало немного страшно, а вдруг не получиться.

— А я, знаете ли, не сомневался. Ежели нефть во многих местах выходит на поверхность, а некоторые колодцы достигают в глубину десятки метров, то бурение не могло не принести результата.

— Так-то оно так, но когда каждый день ждешь, надеешься, а нефти все нет, поневоле начнешь сомневаться.

— Ну, думаю, теперь вы не сомневаетесь. Тем более что бурение было именно вашей идеей.

— Да, мы уже начали заполнять цистерны. Хотя тут предстоит еще много работы. Подобного опыта нет ни у кого, и приходится решать некоторые проблемы по мере возникновения. Всего не предусмотришь. А как у вас обстоят дела с постройкой завода?

— Думаю, что месяцев через пять мы закончим. Есть некоторые перебои с поставками из Царицына и Харькова, но для запуска производства, это не критично. Да и вы, небось, не сразу пробурите все скважины. Пока же будем хранить нефть в резервуарах, что уже построены.

— Скорее бы уже железную дорогу проложили. Тогда нефть можно поставлять напрямую в цистернах.

— Экий вы нетерпеливый, Николай Иванович. Пока мы заканчиваем ветку на Астрахань. До Астрахани можно доставлять нефть пароходами. А через два года закончим ветку Тифлис — Баку. Но ранее не получится, уж больно рельеф сложный.

— Вы уже получили первые трубы из Царицына?

— Пока еще нет, — нахмурился Крафт, — пока железной дороги не построим, очень нелегко доставлять грузы на такие расстояния. В первую очередь поставляются материалы для строительства завода. Но все чертежи уже готовы. Думаю, через год начнем строительство. Уж больно дорого выходит. Сталь, увы, не дешева*, да и больно много ее требуется.

— Зато и окупится быстро, — возразил Воскобойников, — нынешний завод удалось окупить за год.

— Оно-то конечно так, — согласился гость, — но места здесь глухие и практически все приходится завозить. Это вам не Тифлис.

— Лет через десять здесь будет лучше, чем в Тифлисе. Когда новый завод запустим, да старый перестроим, мы фотогеном весь мир обеспечить сможем. Тогда многие сюда переехать захотят. Уж больно места станут хлебные, усмехнулся Николай Иванович.

— Предлагаю за это выпить, — сказал гость, и оба инженера чокнулись.

Глава 8.

— Огонь! — лейтенант О'Конор махнул рукой и двенадцатифунтовые пушки одна за другой, вздрогнув, выплюнули свои чугунные ядра. Батарею сразу заволокло сизым дымом, который медленно расходился, открывая взору колонны синих мундиров медленно поднимающихся по склону. Невдалеке послышались хлопки соседней батареи, и через несколько секунд над головами атакующих засвистела картечь, оставляя целые просеки на своем смертоносном пути. Американцы не остались в долгу, и уже через пару минут в тридцати ярдах от позиции ирландцев разорвалось несколько ядер. Несколько осколков шипя, вонзились в земляную насыпь, за которой находилась батарея О'Конора. Недолет. Прислуга сноровисто прочистило стволы и приготовила орудия к бою. Приказав направить огонь ближе на тридцать ярдов, лейтенант снова скомандовал, — Огонь!

О'Конор, как и остальные три тысячи ирландских наемников, очутился в Мексике год назад, поддавшись на уговоры мексиканских эмиссаров. В виду надвигающийся войны с США, президент Хосе де Урреа искал способы усилить мексиканскую армию опытными и дисциплинированными наемниками. Англичане этому не препятствовали. Любое усиление американских соседей им с руки. Вдобавок лучше иметь опытных ирландских вояк вдали от изумрудного острова, где им в голову могут прийти всякие нехорошие мысли. Многие из ирландцев, вернувшись после контракта из Индии не находили себе заработка, научившись за свою короткую жизнь лишь выполнять команды и убивать. Таких, воистину, лучше держать подальше. Неудивительно, что вояж мексиканских эмиссаров имел успех именно в Ирландии. Генри О'Конор провел в Индии семь лет, где успел повоевать в Кашмире, Пенджабе и Афганистане. Таких как он в Ирландской дивизии было большинство. Недаром дивизия считалась самой боеспособной в мексиканской армии. Именно благодаря им удалось остановить американцев у Монтеррея и отбросить их за реку*. Теперь, после потери Веракруса, генерал Хосе де Урреа в спешке перебросил дивизию на юг, к Пуэбле, где сосредоточилась мексиканская армия.

После захвата Веракруса, стоившего американцам семьсот убитых и более тысячи раненых, генерал Скотт сделал передышку. Его измотанные в двухмесячной осаде дивизии страдали от желтой лихорадки и дизентерии. Лишь получив подкрепления и боеприпасы, он решил двинуться дальше, на Мехико. Мексиканский президент и по совместительству верховный главнокомандующий тоже не терял времени даром, обучая ополченцев и концентрируя силы у Пуэблы. Мексиканцы заняли возвышенности, контролирующие железную дорогу на Мехико, укрепив их артиллерией. Благо, пушек и боеприпасов хватало. Русские, в обмен на концессии угольных месторождений в Коауиле, поставили мексиканцам двести полевых и тридцать осадных орудий с достаточным количеством боеприпасов. Генерал, по совету русских инструкторов, сделал ставку на артиллерию, расположив батареи таким образом, чтобы контролировать дорогу и лежащую внизу долину, по которой ожидалось наступление янки.

И действительно, уже в шесть часов утра дозорные прискакали с сообщением, что вдали замечены колонны синих мундиров*. Видимо генерал Скотт, знавший о расположении главных сил мексиканцев, решил дать сражение поутру, пока августовская жара не вымотала его войска. Передовые колоны появились в небольшой долине внизу уже в восемь утра. К этому времени ирландцы уже успели позавтракать и подготовить боеприпас, расположив ящики в земляном укрытии. Впереди американской колонны скакали разведчики, дабы определить расположение главных сил и артиллерии. За ними в долину втягивалась синяя колона, которая разделившись, растопыренными пальцами направилась к возвышенностям, чтобы выбить оттуда артиллеристов.

Лейтенант, выждав, пока гринго подойдут на расстояние эффективного выстрела, приказал открыть огонь. Опытные ирландцы открыли огонь почти в упор, внеся замешательство в ряды американцев, большинство из которых составляли ополченцы, а не регуляры. Тем ни менее они продолжали продвигаться вперед с завидным упорством, а их артиллерия, в свою очередь, открыла огонь по мексиканским позициям. Одно из ядер с шипением ударилось в земляной вал, перед батареей, обдав ирландцев комьями земли и закрыв обзор.

— Чертовы янки, — выругался О'Конор. — Эй, Родерик, ты еще жив?

— Жив, сэр. Куда я денусь, — ответил ближайший к лейтенанту пушкарь.

— Так шевелись быстрей, бери прицел вон туда, — командир рукой указал на группу полевых орудий, откуда им прилетел гостинец. — Остальные, целься туда же, иначе через пару минут здесь станет жарко. Орудийная прислуга забегала, одни поливали пушки водой, другие споро прочищали стволы и засовывали картечь. Затем, навалившись на лафеты, они нацелили стволы в середину американской колонны, где расположилась вражеская артиллерия.

— Все готовы? — спросил лейтенант.

— Да, — ответили хриплые голоса вокруг.

— Тогда огонь! — и снова, подпрыгнув, орудия извергли свои смертоносные гостинцы.

Тем временем две американские дивизии, несмотря на обстрел, производящий страшные опустошения в их рядах, дошли до мексиканских позиций у холма, и, разрядив ружья, пошли в рукопашную. Мексиканцы уже было дрогнули под их натиском, но тут подоспела кавалерия генерала Переса и ударила во фланг атакующим колоннам. Синие мундиры, ослабив натиск попытались пустить в ход артиллерию, чтобы разметать кавалеристов, но их действия запоздали и, опасаясь за свои орудия, они оказались вынуждены отступить.

Обе стороны ввели в бой подкрепления, и поле боя, вскоре, покрылось черным дымом, затрудняя пушкарям прицел. Сквозь гарь и копоть О'Конор услышал боевой клич, а потом и увидел плотные порядки ирландской дивизии, которая со штыками наперевес врубилась в правый фланг американцев. Приказав своим солдатам приготовить орудия к переброске поближе к передовой, лейтенант увидел, как зеленые мундиры ирландцев, опрокинув первые шеренги янки, разрубили их строй пополам, внося панику в ряды синих мундиров. Мексиканцы, воодушевленные переломом в сражении, с новыми силами обрушились на противника.

К О'Конору подбежал капрал, и, блестя зелеными глазами на черном от гари лице, прокричал:

— Мы готовы выдвигаться сэр.

— Молодцы, давай вперед, поддержим наших, — прокричал в ответ лейтенант и вскочил на скамейку артиллерийской повозки.

Сквозь грохот и дым было видно, что теснимые превосходящими силами американцы не выдержали и побежали. Победа была полной.

Глава 9.

Еще со времен покупки Калифорнии в 1833 году между нами и Мексикой установились довольно тесные связи. Благодаря активным действиям нашего посла в Мексике, Рихтера Бориса Александровича, удалось установить доверительные отношения с генералом Хосе де Урреа, ставшем в 1836 году президентом, взамен погибшего Санта-Анны. Ставка на генерала оказалась верной, ибо после решительной победы в Техасской войне его авторитет взлетел до небес. С помощью армии генералу удалось упрочнить свою власть, став сначала президентом, а после подавления мятежа оппозиционеров и полновластным диктатором. Но, как любой диктатор, он нуждался в поддержке армии, и именно мы помогали с ее модернизацией, поставляя мексиканцам ружья, пушки, порох и амуницию.

Правление Хосе де Урреа пошло Мексике на пользу. Впервые со времен обретения независимости в стране появилась стабильная власть, что привело к росту экономики. Конечно, коррупция, бывшая бичом мексиканской политики, никуда не исчезла, но если до сих пор средства от налогов и добычи серебра просто разворовывались, оседая в карманах чиновников, то после подавления мятежа и усмирения, как либеральной оппозиции, так и клерикалов, часть средств шла напрямую на развитие армии и на закупку вооружения. Это дало толчок к строительству дорог и крепостей, дабы облегчить переброску войск в случае нового столкновения с американцами. Угроза молодой республике никуда не исчезла. Ведь бывшие хозяева, испанцы не оставляли надежды вновь подмять под себя бывшую провинцию, а в США набирали силу голоса в поддержку экспансии в Техас.

Неудивительно, что мексиканцы нуждались в союзнике, которого они обрели в нашем лице. Со своей стороны мы были заинтересованы в спокойствии на своей южной границе, чему могла способствовать крепкая центральная власть, и в транзите наших переселенцев через территорию Мексики, что значительно сокращало и удешевляло путь в Калифорнию. Поэтому, неудивительно, что торговые обороты между Россией и молодой республикой росли из года в год. Помимо вооружения мексиканцы закупали у нас дешевый текстиль, сельхозинвентарь, телеграфные аппараты и чугун. Русские инженеры и геологи помогали в разработке серебряных рудников, укреплении фортов Веракруса и разведке новых ископаемых, главным из которых стали месторождения угля в Коауиле. Два десятка военных инструкторов помогали реформировать мексиканскую армию в соответствие с европейскими стандартами. Хотя, конечно, дисциплина и логистика продолжали оставаться ахиллесовой пятой мексиканской армии.

Денег, чтобы оплатить поставки вооружения и работу инструкторов у мексиканцев не хватало. Часть поставок они оплачивали серебром и поставками продовольствия и скота в Калифорнию. Остальное они отдали концессиями на строительство железной дороги и разработку угольных месторождений на севере. Таким образом, Российской империи принадлежало сорок процентов акций железной дороги, которая со временем стала баснословно прибыльной.

В 1844 году американцы предложили выкупить у Мексики Техас за двадцать миллионов долларов, а также Новую Мексику за дополнительные десять миллионов*. Нас тоже не обошли вниманием. Русский посол в США передал мне официальное предложение от американцев продать Калифорнию за двадцать пять миллионов долларов. Я, в вежливой форме, отказался. Хотелось, конечно, ответить, что мы не прочь прикупить американские права на Орегон, но лишний раз злить янки я не хотел. Наши отношения и так были натянутыми из-за нашего присутствия в Калифорнии. Американские китобои нуждались в надежной базе на Тихоокеанском побережье, и не раз лезли на рожон, появляясь вблизи наших берегов, или преследуя наши торговые транспорты. Лишь усиление Тихоокеанского флота фрегатами, заставило янки проявлять большую осторожность.

Хосе де Урреа, тоже, отверг американское предложение. Но было ясно, что новая война не за горами. Предложением о покупке, США обозначили свои позиции, и раз не получилось купить желаемое и разойтись миром, они выберут подходящий момент и приберут эти территории силой. Первый звоночек прозвенел, остальное являлось лишь делом времени. Дабы этого не случилось, требовалось укреплять армию для предстоящего вторжения. То, что оно произойдет не вызывало сомнений ни у кого. Мексиканцы первыми попадали под удар, так как имели общую границу с США. Нас от американцев отделяли малозаселенные прерии и Скалистые горы, что препятствовало переброске значительных сил. Впрочем, ежели им удастся подмять под себя Техас и Новую Мексику, у них появится отличный плацдарм для удара по Калифорнии. Поэтому в наших интересах было всемерно укреплять мексиканцев, чтобы этого не случилось.

Официально, мы сохраняли нейтралитет, а продажа оружия и боеприпасов не считалась казус бели для войны. Англичане, тоже, поставили мексиканцам ружья и позволили агитировать ирландцев на службу под зеленым флагом*. Никто им за это не собирался объявлять войну. Как я уже упоминал, денег в мексиканской казне постоянно не хватало. Поэтому пришлось предоставить им кредит в три миллиона рублей. Взамен мы получили концессию на все угольные месторождения на севере республики и право на разработку месторождений железа в центре страны на двадцать лет, или до погашения займа. Часть выделенных средств пошла на оплату трех тысяч ирландских наемников, составивших костяк мексиканской армии. Большинство из них успело приобрести боевой опыт в различных 'горячих точках' Британской империи и впоследствии они сыграли решающую роль во время Американо-Мексиканской войны. Остальной заем составили поставки оружия, в основном богини войны — артиллерии. Я помнил, что в известной мне истории преимущество американцев в артиллерии являлось одной из причин поражения мексиканцев. Поэтому я постарался максимально усилить республиканские войска полевыми орудиями.

Еще со времен Техасской войны, Хосе де Урреа приложил много усилий для создания кадровой армии. К 1845 году мексиканская армия насчитывала тридцать пять тысяч человек, из них пять тысяч кавалерии, в основном из улан. Вдобавок имелся обученный резерв в двадцать тысяч штыков. Эти войска, обученные русскими инструкторами, были вполне боеспособными и имели довольно современное вооружение. Недаром, все свободные средства президент тратил на армию. Хуже обстояло дело с народной милицией. Традиционно, народное ополчение призывалось во время кризисных ситуаций, таких как мятеж или война. Вооружались они по остаточному принципу, в основном, полуржавыми ружьями времен наполеоновских войн при практическом отсутствии артиллерии. Второй проблемой мексиканской армии стало отсутствие собственной промышленности. Все оружие закупалось за рубежом, в основном у нас. Но во время войны, когда на морских коммуникациях господствует американский флот и, учитывая время поставки, этот фактор напрямую влиял на возможность ведения продолжительной войны с сильным соседом. Ведь, даже если удастся отбросить американцев во время первых сражений, дальнейшее продолжение войны было под вопросом из-за отсутствия боеприпасов. Именно поэтому мы не поскупились на кредит, поставляя в Мексику запасы вооружения и боеприпасов.

В 1844 году президентом США стал демократ — Джеймс Полк, ратовавший за аннексию северных мексиканских территорий. Эта идея становилась все более популярной в США, хотя многие были против экспансии, боясь нарушения статус-кво между свободными и рабовладельческими штатами в пользу последних. Избрание президентом представителя демократической партии означало войну. И действительно, уже в мае 1845 года американский генерал Закари Тейлор получил приказ начать скрытое сосредоточение войск у границ Техаса. Впрочем, эти приготовления стали довольно быстро известны благодаря местным индейцам, для которых границы не существовало. Генерал де Урреа решил не медлить и призвал двадцать пять тысяч ополчения, которое срочно обучалось в тыловых лагерях.

11 мая 1846 года президент Полк объявил конгрессу, что 'в результате мексиканской агрессии пролилась кровь на нашей территории' и попросил объявить войну южному соседу, что и было исполнено. Демократы единодушно проголосовали за, при малочисленном противодействии вигов*. Никого не интересовало, имела ли место провокация на самом деле.

13го мая США объявили войну и уже в начале июня американская армия в двадцать тысяч человек, в основном волонтеров, перешла южную границу. Разбив в нескольких стычках мексиканские заслоны, она как нож прошла через весь Техас и форсировала Рио Гранде. Неподалеку от Монтеррея генерал Тейлор остановился, дожидаясь подкреплений. Его линии коммуникаций оказались растянуты на малозаселенной территории, и постоянно тревожились мексиканскими иррегулярами из индейцев и пеонов*.

К сентябрю, армия Северная армия американцев пополнилась новоприбывшими волонтерами и достигла двадцати пяти тысяч человек. Еще пять тысяч оказались разбросаны гарнизонами по огромным просторам Техаса. К этому времени Хосе де Урреа занимался укреплением Монтеррея, не решаясь напасть на укрепленный лагерь американцев. Генеральное сражение произошло 21 сентября в двадцати километрах севернее Монтеррея. В результате трехдневных боев тридцати тысячам мексиканцев удалось остановить, а затем и отбросить двадцать пять тысяч американцев за Рио Гранде. Далее они не последовали, опасаясь за свои коммуникации и ввиду высадки генерала Скотта у Веракруса. Дивизия Святого Патрика, состоявшая из опытных наемников, прекрасно проявила себя, выдержав натиск противника, а затем фронтальной атакой, под огнем артиллерии оттеснившей его с занимаемых позиций. Битва отличалась большим ожесточением и кровопролитием. Только убитыми стороны потеряли семь тысяч человек, и еще столько же раненными и взятыми в плен.

Надо отдать должное американцам, что, несмотря на отдаленный театр военных действий и необученную армию, состоявшую, в основном, из волонтеров, они смогли довольно оперативно собрать пятнадцать тысяч человек и с помощью флота перебросить их под Веракрус. Гарнизон главного порта Мексики составлял пять тысяч человек, под командованием решительного генерала Мануэля Кастрильона, хорошо себя проявившего во время Техасской войны. Вдобавок форты Веракруса были изрядно укреплены с помощью русских инженеров. Но, несмотря на отчаянное сопротивление, в июне 1847 года, после двухмесячной осады, потеряв полторы тысячи человек убитыми, Веракрус пал. К этому времени у генерала Кастрильона полностью закончились боеприпасы, а небольшой отряд, отправленный ему в подкрепление, попал в засаду и сдался в плен. Тем не менее, он сделал главное — дал генералу де Урреа передышку, чтобы собрать подкрепления и обучить новобранцев. Мексиканцы разобрали часть железнодорожного полотна, дабы затруднить американцам продвижение вглубь своей территории. Вдобавок синие мундиры страдали от желтой лихорадки и дизентерии, что не способствовало поднятию их боевого духа. Транспорты из США еженедельно разгружались в Веракрусе, подвозя провиант, боеприпасы и подкрепления. Взятие главного порта Мексики являлось лишь первым шагом на пути в Мехико, где и должна была закончиться эта война. Захватив столицу и уничтожив мексиканскую армию, американцы могли диктовать условия мира. Пока же обе стороны копили силы для генерального сражения. Скотту докладывали о концентрации белых мундиров* в районе Пуэблы, чему он был несказанно рад. Все лучше разгромить мексиканцев поближе к Веракрусу, и дальше беспрепятственно продолжать свой путь на Мехико, чем тащиться по гористой безводной местности, растягивая коммуникации и имея против себя боеспособного противника.

Обе армии встретились неподалеку от Пуэблы. Американцы осторожно двигались вперед, высылая дозоры и пуская кавалерию по флангам. Наконец, не доходя километра до мексиканских позиций они остановились и перестроились в боевые порядки. Обе стороны активно применяли артиллерию, отчего пехота несла огромные потери от картечи. Итог битвы решили уланы генерала Переса и ирландская дивизия. Они опрокинули правый фланг генерал Скотта, грозя перерезать его коммуникации. Синие мундиры не выдержали и побежали. Впрочем, мексиканцы оказались настолько измотаны, что не смогли долго преследовать противника и, захватив три тысячи американцев в плен, остановились. Сражение при Пуэбло стоило армии США более двух тысяч убитых. Вдобавок, в плен попало три тысячи человек и еще множество раненных. Преследуемые партизанами синие мундиры, огрызаясь, укрылись в Веракрусе. Вскоре, к городу подошел генерал де Урреа. Роли переменились, и теперь американцы оказались в роли осажденных. Сложилась патовая ситуация. С одной стороны мексиканцам удалось отбросить армию Тейлора за Рио Гранде и запереть остатки армии Скотта в Веракрусе, но сил отвоевать Техас и вести правильную осаду Веракруса у них не осталось. Американский флот, под командованием коммодора Пэрри господствовал на море, доставляя припасы осажденным войскам. С другой стороны американцы, несмотря на понесенные потери, накапливали силы для продолжения войны. Благо их промышленность это позволяла. Но призывы окончить кровопролитие раздавались все громче. Позиция президента Полка и демократов оказалась довольно шаткой. Вместо легкой прогулки, получилась затяжная и дорогостоящая война с неясным результатом. Армия США потеряла более пятнадцати тысяч погибшими и умершими от лихорадки. Еще восемь тысяч попали в плен. Соответственно приток добровольцев существенно сократился. Одно дело воевать и хорошими шансами на успех, а совсем другое умереть вдали от родины от проклятой лихорадки. Наша разведка, со своей стороны, оказывая давление на прикормленных сенаторов и финансируя компанию против войны в центральных газетах восточного побережья, подстегивала антивоенные настроения. Благо даже среди демократов, после поражения под Пуэблой, не оказалось единства по этому вопросу.

Неудивительно, что уже в октябре 1847 года стороны сели за стол переговоров, результатом которых стал мирный договор в Лоредо. Мирный договор зафиксировал, в основном, статус-кво, создавшийся к концу войны. Мексика уступила США Техас, за который получила компенсацию в двадцать пять миллионов долларов, но сохранила за собой Новую Мексику. Американцы обязались эвакуировать свою армию из Веракруса в течение четырех месяцев. Этот компромисс позволил Хосе де Урреа выйти из войны, сохранив максимум возможного и с армией одержавшей победу над грозным противником. Президент Полк, тоже, сохранил лицо, приобретя Техас, который не удалось прибрать в 1836 году. Учитывая Орегонский договор, официально сделавший США нашими соседями с севера*, Полку удалось здорово прирасти территориями всего за два года. Мне было ясно, что Русская Калифорния следующая на очереди, ибо, несмотря на поражения, мощь США росла год от года и столкновение между нами стало лишь вопросом времени.

Глава 10.

Хлопки выстрелов нарушили тишину зимнего леса, отчего стаи галок взметнулись в небо. Пороховой дым на несколько мгновений закрыл дорогу, по которой двигался небольшой отряд драгун. Когда серый туман рассеялся, половина всадников лежала на дороге, а остальные умчались, быстро исчезнув за поворотом дороги, и лишь эхо копыт по мерзлой земле слабо доносилось издалека.

Небольшой отряд в два десятка человек, засевший в лесу осторожно, озираясь, выходил на дорогу. Убедившись, что остальные драгуны умчались, они принялись за тех, кто остался лежать на дороге. Пленных добивали, деловито и основательно, походя, шаря по карманам и забирая оружие. Густав Лайпман, один из лесных братьев держал под уздцы лошадь, оставшуюся без хозяина. Привязывать ее к дереву не имело смысла, ибо напав на отряд, инсургенты исчезали в лесу, не дожидаясь, когда придут каратели. Через пять минут глава этой ватаги по имени Дитрих Кнопке заливисто свистнул, созывая всех, кто разбрелся по дороге, догоняя лошадей с раненными драгунами. Еще через минуту партизаны уже углублялись в лес, хрустя ветками из-под ног и осенней листвой. На лошадь, которую поймал Густав, навьючили часть трофеев, и он осторожно вел ее на поводу, следя, чтобы лапы деревьев не зацепили поклажу на узкой тропе.

— Славно сработали, — оскалившись, сказал Уве, старый друг Густава.

— До сих пор не пойму, почему эти русские едут через лес такими малыми группами.

— А что им делать, приказали, вот и едут. Но эти, небось, от основного отряда отстали. Богуслав говорил, что когда он в дозоре сидел, то видел, как тут цельный эскадрон проскакал.

— Тогда, наверное, ты прав, эти отстали. Теперь те, кто убежали подмогу вызовут.

— Ну, пока вызовут, пока доскачут, нас уже не нейдешь. Лес большой, а наши тропы чужаки не знают.

— Думаю, после сегодняшнего дела Дитрих отпустит нас на неделю по домам. Я уже соскучился по домашнему супу с потрошками. Знаешь, ведь, как моя Марта знатно его готовит.

— Еще бы. Если что позови, я мигом прибегу, — ухмыльнулся товарищ.

С Уве Густав был знаком с детства. Выросли вместе в одной деревне и ходили в одну кирху. А полгода назад, кода началось восстание в Прибалтийской губернии*, они вместе вступили в отряд Дитриха. Весь край тогда полыхнул, после памятного налета на тюрьму в Ревеле. Как будто ждали знамения свыше. С тех пор восстание в городах подавили, а его участники уже давно как переселились за Урал, а то и вовсе в Забайкалье. Но селяне, все еще промышляли на большой дороге, прячась в лесах, откуда совершали набеги на отставшие отряды и русские поселения. После нескольких набегов, отряды лесных братьев возвращались в свои селения и продолжали заниматься хозяйством, как ни в чем не бывало. Правда, ежели власти обнаруживали в деревне повстанцев, то выселяли всю деревню, но многих это не пугало, уж больно они ненавидели русских.

Через лес они шли до сумерек, лишь изредка останавливаясь на привал. Наконец, на большой поляне, откуда вело несколько троп, отряд остановился. Дитрих зажег небольшой факел из толстой, пропитанной смолой ветки. Все ватага была одета примерно одинаково: в крестьянские тулупы поверх шерстяных свитеров. Поэтому вспыхнувший огонь осветил коричневые и черные силуэты.

— Ну что ж, — сказал главарь, — здесь мы расходимся. Пересидим неделю или две. Заодно хозяйство подтяните. А там посмотрим. Если что, пошлю Мартина вас оповестить.

Вся ватага жила в соседних деревнях, но на дело ходили далеко от дома, чтобы не вызывать подозрений. Хоть до Ревеля было километров тридцать, места здесь были глухие и чужаков всегда узнавали за версту.

Попрощавшись с соратниками, друзья направились в свою деревню. Дорога вела через поле. Урожай уже убрали, и комки земли крошились под сапогами. Пока добрались, уже совсем стемнело.

Ну, давай, до завтра, — сказал, прощаясь Уве, — завтра к тебе заскочу. Смотри, весь суп не прикончи. Оставь малость старому другу.

— Старому другу давно пора женится, — ответил Густав. А то все так и будешь по чужим домам похлебку искать.

— Хватит ворчать, мне и так неплохо. Так что завтра заскочу к тебе в обед.

На том друзья разошлись по родным пенатам. Дом Густава был довольно большим квадратным строением из бревен и крышей из теса, потемневшего от времени. В темноте белели крашенные, резные наличники. На заднем дворе располагался обширный сарай, служивший и хлевом и сеновалом. Все это принадлежало семье Лайпманов с незапамятных времен. Семья жила хоть и не зажиточно, но хозяйство держала крепкое.

Когда Густав переступил порог, дети уже спали, но Марта, его жена, еще не ложилась и ждала мужа в горнице.

— Привет женушка, — сказал Густав, целуя ее. Он снял с себя тулуп и сапоги и сел на лавку.

— Как все прошло? — спросила Марта.

— На этот раз без потерь. Русских оказалось немного, а мы удачно засели. Вот, — сказал он, вытаскивая кошелек из кармана брюк, — досталось при дележе. Винтовку я уже запрятал на сеновале. Угостишь чем-нибудь?

— Есть хлеб и крупяная похлебка. Завтра я сделаю твой любимый суп.

— Знаешь, он не только мой любимый, Уве вот, в гости напрашивался.

— Еще бы, этот голодранец тут как тут, если едой пахнет. А вот крышу помочь починить, так ему в Ревель на рынок надо.

Густав обнял жену за талию и сказал, глядя на нее снизу вверх:

— Так найди ему жену, тогда и мы к нему ходить будем.

— Он у тебя бойкий, сам найдет. За этого прохвоста можешь не беспокоиться.

— А я особенно и не беспокоюсь. Просто он никак не повзрослеет.

— Когда тебя не было, сюда приезжали казаки. Спрашивали где ты. Я сказала, что уехал в Ревель, на рынок.

— Они говорили, что вернуться?

— Нет, но ты же знаешь, что раз или два в месяц они к нам наведываются. Думаешь, они что-то подозревают?

— Если бы подозревали, то устроили бы секрет, или просто забрали бы нас для дознания. Скорее всего, они пытаются пошире забросить сеть, может какая рыбешка попадется. Эти русские глупы, так что не беспокойся.

— И все же ты останься здесь на неделю-две, чтобы не вызывать подозрений. Ведь если тебя поймают, нас всех вышлют, — с тревогой сказала жена.

— Нас и так отсюда выживают, неужели ты не видишь.

— Вижу, но если ты будешь осторожнее, то больше поможешь нашему делу.

— Не беспокойся. Дитрих сказал, чтобы мы пока сидели тихо, до следующего дела. Так что когда казаки нагрянут в следующий раз, я буду здесь. А теперь пойдем спать, я весь день через лес шел.

В этот же вечер в Ревеле, на неприметной мансарде трехэтажного дома, двое молодых людей готовили бомбы. Оба являлись студентами Дерптского университета, отчисленными за распространение националистических настроений среди немецких студентов*. Бомбы эти представляли собой жестяные банки, начиненные порохом и свинцовыми пулями, вперемешку с гвоздями. Эта самодельная взрывчатка часто использовалась местными инсургентами. Ее легко было приготовить, спрятать и переносить, а в узких улочках она обладала большой разрушительной силой. На столе, за которым работали неудавшиеся студенты, уже стояло два десятка банок с прикрепленными фитилями.

— Еще пять— шесть банок и порох закончится, — сказал Мартин, молодой, прыщавый блондин, с серыми, блеклыми глазами.

— Ничего, — ответил его приятель, которого звали Вили, — для дела этого хватит с лихвой.

— Да уж, — ответил Мартин, тут главное внезапность. А для этого и десятка бомб достаточно.

В этот момент в дверь постучали особым стуком, означавшим, что за дверью свои. Тем не менее, Мартин схватил лежащий на столе револьвер и, подойдя к двери, спросил:

— Кто там?

— Это я, Феликс. Открой.

Вошедший был сухощавый мужчина, лет сорока, в сером пальто и с надвинутым на глаза картузом.

— Ну как, все готово? — спросил он.

— Уже заканчиваем. Твоя часть уже упакована в чемодан. Можешь забирать.

— Хорошо. Вы тут поскорее заканчивайте. Завтра выступаем в восемь. План помните?

— Помним, будем на месте как договаривались.

— Молодцы. Ну, раз вы готовы, я пойду. Мне еще чемодан завести надо, а скоро комендантский час.

— Тогда до завтра, — сказал Мартин, пожимая гостю руку на прощанье.

— Да, пожелаем себе удачи, — ответил Феликс и закрыл за собой дверь.

Молодые люди являлись частью антироссийского подполья, что действовало в Прибалтике. Открытые выступления остзейских немцев подавили довольно быстро, но самые непримиримые ушли в подполье, постоянно тревожа своими налетами русских солдат и жандармов.

На следующий день подпольщики планировали нападение на жандармский участок и банк, что находились на той же площади. В одном можно было раздобыть оружие, а в другом деньги. Вдобавок такие громкие акции подрывали престиж империи и привлекали дополнительных добровольцев в ряды подполья. То, что во время акции могут погибнуть мирные жители из числа немцев, их не беспокоило. Главное, это насолить русским.

В полвосьмого утра, когда улицы Ревеля потихоньку оживали, молодые люди, двигаясь тихими переулками, подошли и подъезду кирпичного дома, недалеко от вожделенной площади. В широких карманах пальто они прятали бомбы, приготовленные вчерашним вечером и револьверы. Банк открывался в восемь, и нападавшие рассчитывали на внезапность. Из подъезда вышли еще двое мужчин и присоединились к приятелям. Другая группа, под командованием Феликса, должна была появиться из противоположных улочек и первой напасть на жандармский участок, сковав тем самым жандармов. Первые взрывы служили сигналом, что настала очередь группы Мартина.

Через пять минут, когда нервы у молодых людей уже оказались на пределе, послышались взрывы и хлопки выстрелов.

— Пора, — крикнул Мартин и, чиркнув спичкой, зажег фитиль у бомбы. Вили последовал его примеру, а остальные достали свои револьверы и взвели курки. Они ринулись на небольшую, вымощенную булыжником площадь. Жандармский участок пылал, и туча пыли скрывала, что творилось вокруг него. Но выстрелов больше не слышалось. В несколько скачков Мартин очутился у двери банка и, открыв ее, бросил вовнутрь свой гостинец. После чего последовала очередь Вили. Друзья успели отбежать на метров десять и броситься на землю, когда из здания банка донесся взрыв, а из разбитых окон вырвались языки пламени. Осколки стекла и дерева со свистом разлетелись вокруг. Вскочив, они ринулись вовнутрь, вслед за двумя своими сообщниками. Внутри здания в воздухе стояла пыль, и кружились обрывки бумаги, медленно оседая вниз. Пол под сапогами хрустел от осколков стекла и мусора. Странно, но внутри никого не оказалось, хотя они видели, как директор банка отпирает дверь, а его помощник почтительно ждет внизу ступеней.

Не успел Мартин подумать, что это странно, как он опять услышал звуки взрывов и хлопки выстрелов со стороны участка, а в разбитое окно залетела, и с грохотом ударившись об пол, зашипела граната. Последовавший за этим взрыв швырнул неудавшихся террористов на пол. Последнее, что молодой человек увидел перед тем, как потерял сознание, это синие мундиры жандармов, заслонивших дверной проем.

Вечером, в башне 'Большая Маргарита', которая служила тюрьмой, капитал Слуцкий сидел в своем кабинете, коим являлась небольшая, душная комната, освещаемая двумя керосиновыми лампами. Напротив него сидел следователь Пронин, только что вернувшийся в допроса.

— Все подписали, говоришь? — переспросил капитан.

— Все, господин капитан. Даже удивительно, что так быстро раскололись. Наверное, шок после нашей засады.

— Тем лучше. Надобно послать солдат гарнизона, арестовать остальных сообщников по горячим следам.

— Я уже подготовил список. Требуется ваша подпись, прежде чем я пошлю вестового в казарму. С этими словами Пронин протянул два листа своему начальнику. Тот, быстро просмотрев листы, с удивление присвистнул:

— Ишь ты, эти хутора мы уже несколько раз шерстили, и никаких подозрений. Вот шельмы! Тут надобно драгун высылать, ежели сопротивляться надумают. Так что ты давай поторопись, пока их свои не предупредили, — Капитан чиркнул несколько строк на листке бумаги и отдал его следователю, — Вот держи. Ну, с богом.

Пронин взял листок, козырнул начальнику и вышел из кабинета, скрипнув тяжелой дубовой дверью.

Через год после описываемых событий, Пульхерия Николаевна, полковничья вдова, раскладывала пасьянс в небольшой, обклеенной зелеными обоями гостиной. В углу, в глубоком плюшевом кресле сидела старинная приятельница — Наталья Егоровна Ильина. Приятельница, занятая вязанием, ловко орудовала спицами. Это вовсе не мешало двум престарелым дамам вести неспешный разговор, изредка наполняя чашки душистым чаем из потертого самовара. За окном шел первый ноябрьский снег, медленно оседая хлопьями на карниз соседнего дома.

— Думаешь теперь это безумие закончится? — спросила Пульхерия Ивановна, продолжая раскладывать карты.

— Не знаю, — ответила подруга, — но в газетах пишут, что повстанцы сложили оружие.

— Мало ли что в газетах пишут, отозвалась хозяйка, — они уже год как пишут и пишет, а в городе как было неспокойно, так и осталось.

— И все же Тальберг являлся их символом. Теперь, когда его, наконец, убили, некому возглавить это восстание.

— Дай-то бог, перекрестилась Пульхерия Николаевна. — Я все жду, когда станет тихо. Мне ведь еще имение восстанавливать.

— Ничего, пусть денежки в банке полежат.

— Так ведь стара я, Наташенька. Все жизнь в Горчакове провела, а теперь все в руинах. А ведь я Феденьке хотела его завещать.

— Успеешь еще. Да и Феденька твой на Дальний Восток уехал. Думаю, он деньгам более чем имению обрадуется.

— Эх, Наталья Егоровна, тебе-то повезло. Хотя одних дочек бог дал, зато двое до сих пор при тебе. А мои все разъехались. Все тяперича спешат карьеру делать. И куда спешить то. Вот Игнатий Палыч мой, светлая ему память, все воевал, да воевал, а как только в Горчаково то вернулся, так и помер. Видно не по нему покой был.

— Ничего, пока молодые — пусть бегают. Вот увидишь, повзрослеет и вернется твой Федька. Никуда он от тебя не денется. Главное, что имение у тебя застраховано оказалось, иначе и восстанавливать не на что было бы.

— И то правда, ответила хозяйка, и зажурчала самоваром.

А снег за окном все падал, укутывая землю величавым покоем, и казалось, что никакого восстания не произошло, и все это лишь выдумка газетчиков. Взрывы, поджоги и налеты оставались позади, а земля возвращалась в свое естественное состояние покоя.

Глава 11.

Восстание в Прибалтийской губернии и в Финляндии не стало для меня неожиданностью. В некотором роде это стало неизбежно, а потому ожидаемо. Переселение русских в западные окраины империи оказалось делом нелегким. Во-первых, большинство пахотных земель оказались занято местными. А ведь переселялись в основном крестьяне. Насильно выселять мы никого не собирались. Стараясь создать из России правовое государство, с охраной частной собственности, мы не могли позволить себе подобную безнаказанность. Даже на Кавказе переселение туземных племен вглубь империи являлось мерой чрезвычайной, дабы прекратить кровопролитную войну.

Во-вторых, большинство ведущих позиций в этих краях принадлежали остзейским баронам, а они очень ревниво следили за соблюдением своих особых привилегий, предоставленных им еще Петром I. Финляндия, тоже, была автономией, и местные старожилы не менее внимательно, чем их соседи, следили за соблюдением своих прав. Граф Киселев всячески поддерживал переселение русских в этот регион, но целенаправленной политики мы не проводили вплоть до окончания Кавказской войны. Именно эта война показала, насколько уязвимыми являются окраины империи в случае всплеска национализма.

В 1844 году мы начали проводить политику русификации, а именно все делопроизводство в двухгодичный срок должно было перейти на русский язык, а во всех школах русский язык стал обязательным. Естественно, что эти меры вызвали неприятие и озлобление, хотя и не у всех. За столетие в составе империи многие остзейские немцы обрусели и смогли высоко продвинуться в государственной иерархии. Так, многие среди моего окружения носили немецкие фамилии. Чего только стоят фамилии Бенкендорф, Гофман, Рикорд и другие. А сколько ученых, генералов и управленцев, даже не пересчитать. Для всех них Россия являлась родиной. Но существовали и другие, которые заправляли на местах и для которых главными оказались их права и привилегии. Эти остзейские бароны имели деньги и власть, и вовсе не намеривались ими поступится. Имелась и третья сила, а именно коренные народности: литовцы, латыши и эстонцы. Они, в основном, находились в подчиненном положении, и довольно пассивно отнеслись к русификации. Четверть из них и так переехала за Урал или в казахские степи, где существовала возможность получить участок побольше. Те, кто остались, в основном батрачили на местных баронов. Дело в том, что в Прибалтике крестьян освободили еще при брате моем Александре, а посему Крестьянская реформа обошла их стороной.

Именно поэтому мы использовали политику 'разделяй и властвуй', заявив, что пора исправить несправедливость по отношению к местным народам и дать им достаточно земли для достойного существования. Так как земли на месте не хватало, часть крестьян подлежали отселению. Это очень взбудоражило местную элиту, потому как лишало ее дешевой рабочей силы. Это недовольство, в итоге, вылилось в восстание под руководством Фридриха Тальберга, крупного помещика из-под Риги. Он оказался талантливым организатором и сумел создать настоящее подполье. Что удивительно, он умудрился использовать немецкий национализм, который находился в зачаточном состоянии, что привело под его знамена не только богатых помещиков, которых было немного, но и мелких крестьян и городских жителей из немцев.

Мы ожидали это восстание и планировали им воспользоваться для экспроприации земель и передела собственности, без которого невозможно осуществить переселение. Поэтому волнения в городах были быстро подавленны, и на миг показалось, что мы отделаемся малой кровью. Но тут полыхнуло в деревнях, населенных немцами, а потом всколыхнулась Финляндия.

Небольшие отряды инсургентов вели настоящую партизанскую войну, нападая на небольшие гарнизоны и русские поселения, используя леса для скрытного передвижения. В итоге пришлось предпринимать карательные меры, выселяя целые мятежные деревни, как это делалось на Кавказе. Эти шаги вызвали бурю негодования в европейской прессе. И дня не проходило, чтобы не писали о зверствах русских солдат. Англичане не преминули возможностью нам нагадить и поставляли повстанцам оружие. Не напрямую конечно, а через шведов. Те, хотя и оставили мысль о реванше, все же не преминули насолить, давая приют инсургентам у себя на территории и продавая оружие всем желающим. Были и шведские добровольцы, правда немного. Пришлось даже пригрозить, что мы будем преследовать повстанцев на шведской территории. Впрочем, за Швецией стояла Британия, и дальше слов мы идти не собирались. Даже с Пруссией, нашей давней союзницей наметился холодок в отношениях. Фридрих Вильгельм, мой шурин, в своем письме интересовался, почему мы так жестоко относимся к немцам.

Восстание удалось подавить лишь через полтора года, ценой немалой крови. Сам Тальберга застрели в Гельсингфорсе в результате облавы. За год нашей разведке удалось внедрить своих людей в местное подполье и в итоге мы разузнали, где скрывается глава инсургентов. Партизанская война и так затихала, но устранение символа этого восстания стало его логическим завершением. Живым он был нам не нужен. Не имело смысла создавать из него мученика, казнив его или заперев в Петропавловской крепости.

После подавления восстания треть местного населения Прибалтики и Финляндии отселили вглубь империи, а не их место прибыли переселенцы из России. Учитывая бурный промышленный рост западных окраин, привлекавший рабочие руки из внутренних районов страны, которые оседали в городах, к середине столетия большинство населения этих краев составляли русские.

Подавление восстания к середине 1847 года пришлось как нельзя кстати. Была одна дата, которую я помнил очень хорошо, а именно я помнил, что в 1848 году по всей Европе полыхнет 'Весна народов'. Странно, но всем власть имущим казалось, что существующий порядок незыблем и здесь мое послезнание давало ощутимую фору. Эта оказалась одна из немногих развилок истории позволяющая изменить ее русло. Если до сих пор большинство изменений происходило внутри империи, здесь появлялся шанс повлиять на Европейский расклад. Конечно, существовало опасность того, что с этими изменениями мое послезнание потеряет свою релевантность, но иначе какая польза в послезнании. Для успеха требовалось налаживать контакты с нужными людьми, чтобы в нужный час эти планы сработали. Некоторые шаги мы уже предприняли, но теперь пришло время выходить на финишную прямую.

Глава 12.

В громадном кирпичном цеху было жарко. Даже приоткрытые окна под потолком не помогали, и воздух в помещении казалось, замер и вобрал в себя запахи каучука, серы и пота. Вот уже год, как Иван руководил целой артелью работников, которых тщательно отбирали. Как-никак, а производство новое и опасное. Соответственно требовались люди аккуратные и непьющие. За семь лет, проведенных им в Минске, многое изменилось. Прежде всего, изменился сам Иван, из двадцатилетнего юноши превратившись в широкоплечего и возмужавшего молодого человека. Да и Минск за это время вырос, превратившись из заштатного городишки в крупный, по местным меркам, город в семьдесят тысяч жителей. Быстрому росту губернского центра способствовала прокладка железной дороги Москва-Варшава, через Минск. В город потянулись предприниматели. Близость к западной границе и к внутреннему российскому рынку способствовали возникновению текстильных и сахарных мануфактур. За ними появились механический и вагоностроительный заводы.

Именно с механического завода и началась Иванова карьера. Устроившись, с помощью друга, помощником литейщика, он параллельно посещал вечерние курсы в Минском техучилище, освоив профессию фрезеровщика. Через пять лет он уже стал начальником смены одного из участков. Механический завод расширялся, а сметливых и опытных рабочих не хватало. С купцами, братьями Сытниковыми, Иван познакомился случайно. Был на Сытниковской мануфактуре английский станок, который никому не удавалось настроить. То ли станок оказался с хитрецой, то ли настройщики неумехами, но иноземное чудо никак не хотело работать. Тогда купцы обратились с просьбой о помощи на механический завод. И именно Ивану удалось запустить строптивый агрегат. Братья оценили его смекалку и умение и пригласили молодого человека на обед. Оказалось, что купцы хотят создать производство резины и изделий из нее на паях с инженером Куропаткиным — дело новое, но сулящее большую прибыль. Вот и предложили молодому человеку стать главой артели, а заодно и присмотреть рабочих из знакомых, кто не пьет и аккуратен. Зарплату положили аж сто рублев в месяц, циферу очень значительную.

Инженер, побывавший в США, ознакомился там с недавним изобретением господина Гудьира — вулканизацией, позволявшим изготавливать резину нужного качества. Сытниковы, уже имевшие несколько мануфактур, хотели начать производство прорезиненных плащей и сапог для деревенских, но Куропаткин метил выше. По достоинству оценив новый материал, он планировал начать первое в мире поточное производство пневматических шин. Поначалу купцы заартачились, но уступив напору молодого энтузиаста, согласились. Конечно, быть первым это рискованно, но зато нет конкурентов и барыши могут быть просто фантастическими.

Прошедший год для Ивана оказался очень тяжелым. Производство резины оказалось делом опасным. Несколько рабочих отравились, надышавшись паров серы. После чего ввели механическую мешалку, а котлы закрыли сферическими крышками. Но наибольшие трудности оказались с доставкой сырья. Каучук завозили из Южной Америки и Батавии, доставляя его в Ригу. Но, увы, растущее производство требовало все больше сырья, а его катастрофически не хватало. Но все-таки за год удалось наладить производство самой резины, а также прорезиненных плащей, сапог и шлангов. Куропаткин, тем временем, довел до ума свои пневматические шины, и первые образцы уже вовсю колесили по булыжным мостовым Минска. Помимо самих шин, отдельный цех производил оси для всех транспортных средств. Оси делали стандартными, нескольких размеров, заранее надевая на них шины. Так как на нынешнее разнообразие колес, подходящих шин не наберешься.

Сытниковы оказались на редкость предприимчивыми и повезли новомодные пневматические шины на Нижегородскую ярмарку. К слову сказать, ярмарку посещал сам император, интересуясь новыми изобретениями и придавая сему действу соответственный статус. Детище инженера Куропаткина получило второе место и пять тысяч рублей в качестве приза. Этот успех привел к потоку новых клиентов, по достоинству оценивших удобство и доступную цену новинки. Поэтому у предприятия оказались радужные перспективы, а у Ивана заказов на год вперед.

За тысячи километров от Минска, в Новосибирске, профессор Николай Николаевич Зинин трудился в заводской лаборатории над производством нитроглицерина. Завод, производил синтетические красители, используя анилин, промышленное производство которого изобрел Николай Николаевич. Новый завод на порядок удешевил производство красителей и позволял избавиться от экспорта индиго, завозимого из Британских колоний. Совсем недавно итальянский химик Асканьо Собреро опубликовал статью о синтезе пироглицерина. Это открытие чрезвычайно заинтересовало Зинина, который оценил потенциал нового вещества, обладающего огромной разрушительной силой. Поэтому химик буквально ночевал в своей лаборатории, пытаясь синтезировать новое вещество и сделать его стабильным. Для безопасности, его лаборатория помещалась в небольшом кирпичном строении на значительном расстоянии от заводского корпуса. Жаль, что не существовало удобного полигона для испытаний, такого, как в Академгородке. Но пока завод не выйдет на предполагаемый объем производства, Николай Николаевич должен был оставаться в Новосибирске, потому как требовалось обучить персонал, консультировать инженеров и наблюдать за качеством продукции. К следующей весне профессор надеялся вернуться в свою родную лабораторию в Академгородке и испытать нитроглицерин в минах и гранатах.

Глава 13.

К концу сороковых годов империя, наконец, начала пожимать плоды крестьянской реформы и индустриализации. Первый этап реформ можно было считать завершенным. За двадцать лет подавляющее большинство крестьян покинули общину, осев на своей земле. Многие переселились за Урал и в Казахские степи, создав основу для дальнейшего развития этих земель. Часть крестьян переселялись в города, обеспечивая рабочими руками растущую промышленность. Началось освоение Приморья — был основан Владивосток. Казачьи станицы появились в степях северной Монголии, где тихой сапой шла колонизация этих земель русскими переселенцами.

Железная дорога дошла до Екатеринбурга, и велись изыскания для прокладки Транссиба. Благо по производству чугуна и стали Россия занимала первое место в мире, опережая Англию и США. Сказалось строительство нескольких гигантских заводов и освоение Донбасса. Уже велись изыскания в районе горы Магнитная, но и нынешних мощностей пока хватало. Николай Иванович Воскобойников положил начало промышленной добычи нефти на Апшеронском полуострове.

Реформа системы образования дала стране значительный пул инженеров, докторов и просто грамотных людей. Появилась отечественная инженерная школа, а Академгородок стал квинтэссенцией достижений российской научной мысли. Изменения, достигнув своей критической массы, породили целый поток изобретений, многие из которых запатентовывались и экспортировались за границу. Таким образом, к концу сороковых годов Россия экспортировала керосин, ткацкие станки, рельсы, паровозы, перовые двигатели, телеграфные аппараты, сукно и прочее. Отдельным достижением я считал печатную машинку, изобретенную в 1845 году Эдуардом Юрьевичем Левицким — изобретателе, о котором я ничего не слышал в прошлой реальности. Печатная машинка позволила в разы ускорить делопроизводство, и стала истинным подарком для отечественных и заграничных бюрократов.

Первые индустриальные проекты, запущенные за счет казны стали приносить прибыль, позволив увеличить бюджетные ассигнования на образование и на новые проекты, которые ждали своего часа. Они стали катализатором, положив начало частной инициативе. В начале тридцатых годов лавинообразно стали возникать предприятия легкой промышленности — текстильные, пищеобрабатывающие, мебельные и различные кустарные производства. Крестьяне, освоив свои наделы, богатели и могли позволить себе увеличить потребление. Вдобавок сотня банков, открывшихся в стране и выживших после кризиса, давали необходимый кредит. В начале сороковых начали возникать по-настоящему крупные предприятия, основанные на частные средства. Появилось множество акционерных обществ, строящих железные дороги, заводы и эллинги. Купцы и промышленники, разбогатевшие на первой волне индустриализации, а также дворяне, имевшие родовой капитал начали вкладывать деньги в капиталоемкие производства. Добыча золота и серебра, стабилизировавшись, позволяла увеличивать денежную массу и финансировать долгосрочные проекты. Для меня это стало главным показателем, что история действительно начала меняется, ибо в империи появился класс собственников и людей с инициативой. Произошел 'сдвиг' в сознании, которого я так ожидал. Конечно, это были только ростки нового мышления, и требовалась смена еще одного поколения, пока эти процессы укоренятся в обществе. Но начало было положено.

Глава 14.

Ноябрь в Москве, выдался промозглым. Ветер, подвывая, швырял в лицо крупинки снега, твердые как дробинки. Неудивительно, что улицы в этот вечерний час оказались пустые, и лишь редкие прохожие торопились домой, пригнув голову и подняв воротник, чтобы укрыться от ненастья.

Карета, в которой ехал Лайош Кошут, гулко громыхала по брусчатке, отчего стекла экипажа слегка дребезжали. Окна были занавешены, и лишь тусклый свет газовых фонарей проникал сквозь небольшую щель, освещая длинное, породистое лицо с высоким лбом и аккуратно подстриженной бородой. Господин Кошут был задумчив, ибо от предстоящей встречи с российским императором зависело очень многое. Само предложение о встрече оказалось для венгерского политика полной неожиданностью. Россия считалась надежной союзницей Австрии, а 'Священный союз'* казался нерушимым колосом, бастионом консерватизма и реакции. Поэтому разговор с русским журналистом, господином Тарасовым, в ходе которого оный озвучил приглашение императора о встрече, показалось Лайошу нелепицей. Он знал, что в Вене его опасаются и только обрадовались бы случаю снова упрятать его за решетку, но причем тут Николай Павлович? Неужели это провокация князя Меттерниха, чтобы потихоньку его устранить, а ежели нет, тогда зачем русскому императору встречаться с безработным журналистом? Но собеседник оказался на удивление настойчивым и обронил, что император сочувствует идее самоопределения народов. Недаром ведь он даровал свободу Царству Польскому, едва вступил на престол.

С Андреем Юрьевичем Тарасовым венгерский революционер познакомился за два месяца до озвучиваемых событий. Тот недавно приехал в Пешт корреспондентом газеты 'Русские ведомости', бывшей рупором официальной власти. Несмотря на опалу, Лайош Кошут оставался значимой политической фигурой в Венгрии, а посему просьба о встрече его не удивила. С тех пор он встречался с господином Тарасовым еще несколько раз, но ничего выходящего за рамки обычных встреч с журналистами не происходило, вплоть до того самого памятного разговора.

После двух дней раздумий он решил встретится с Николаем Павловичем, о чем и сообщил русскому журналисту. Тот попросил его держать путь через Польшу, чтобы не вызывать подозрений, пообещав встретить Лайоша в Минске. На всякий случай опального политика сопровождали двое верных друзей. Очень уж нереальным казалось все происходящее. Но все прошло на удивление буднично. Сев в Кракове на поезд, он через Варшаву добрался в Минск, где его действительно дожидался господин Тарасов.

Андрей Юрьевич сопроводил его в Москву, где на вокзале их уже ждала карета, отвезшая гостя в неприметный дом за высоким забором, коих в Москве оказалось великое множество. Встреча была назначена на следующий день, но, несмотря на любопытство Лайош отказался от прогулки по русской столице, соблюдая меры предосторожности. Трясясь в карете, он обдумывал предстоящий разговор с императором. Что тот намерен ему предложить? Чего потребует взамен? Наконец, зашуршав гравием, карета подкатила к небольшому дворцу в неоклассическом стиле. У дверей кареты его встретил молодой адъютант, который проводил его вовнутрь, в небольшой кабинет, ярко освещенный люстрой. Гость с любопытством осмотрел комнату, обитую светло-голубой тканью. На одной из стен висела карта Европы, другую украшал камин с небольшими бронзовыми часами на нем. Окна оказались задернуты тяжелыми гардинами, под цвет стен, а на полу лежал пушистый ковер. Посередине кабинета стояло четыре кресла и невысокий столик. Комната явно предназначалась для встреч, ибо письменный стол в ней отсутствовал.

Ожидание оказалось недолгим, и уже через пять минут в комнату вошел Николай Павлович и, протянув руку, сказал:

— Рад нашей встрече, господин Кошут. Надеюсь, что ваш путь оказался не очень утомительным, и вы успели отдохнуть.

— Здравствуйте, ваше величество, — ответил гость, пожимая протянутую руку. — Благодаря предупредительности господина Тарасова, я прекрасно отдохнул в предоставленных мне апартаментах.

— Давайте присядем, а то разговор наш будет долгим, — сказал император, указывая не кресла.

Присев, и подождав, пока гость удобно расположиться в кресле, хозяин кабинета спросил, пристально глядя оппоненту в глаза:

— Как вы думаете, господин Кошут, готова ли Венгрия к независимости?

От столь прямо поставленного вопроса тот вздрогнул, но глаз не отвел и ответил:

— Несомненно, ваше величество. Многие в Венгрии мечтают о свободе и готовы приложить все усилия для процветания нашего отечества.

— Я наслышан о вашей позиции. Отрадно видеть человека, столь радеющего о пользе своей родины. Но, как вы понимаете, император никогда вас не отпустит.

— Не все зависит от императора. Может господин Меттерних и думает, что у него все под контролем, но все больше людей в Вене и Пеште* понимают, что жить как раньше нельзя. Положение крестьян очень тяжелое и достаточно лишь искры, чтобы вспыхнуло восстание.

— И во главе этого восстания вы видите себя? — усмехнулся Николай.

— На самом деле не важно, кто возглавит восстание. В Венгрии достаточно патриотов, недовольных сложившейся ситуацией. Увы, нынешнее правительство в Вене слепо и не желает никаких перемен.

— Я согласен с вами, что ситуация в империи взрывоопасная, но на что вы надеетесь в случае восстания? У вас нет армии, а без нее у вас ничего не получится. Вас задавят за неделю.

— Не все так однозначно ваше величество. Во-первых, более половины армии состоит из венгров, и я уверен, что многие из них встанут на нашу сторону. А во-вторых, мы призовем к оружию народ, так как это случилось во Франции.

— И все же вы не учли двух факторов, которые играют против вас.

— Какие же?

— Не все в Венгерских землях поддерживают ваше дело. Насколько мне известно, хорваты и словаки недовольны, что их интересы не учитываются. В случае восстания они могут выступить на стороне императора. Своей бескомпромиссностью вы сами создадите себе врагов.

— Эти народы являются частью Венгрии, — ответил Лайош и его глаза вспыхнули.

— Господин Кошут, это вы считаете, что они являются частью Венгрии, но мне докладывали совсем о других настроениях. Я сочувствую вашему делу, но я также сочувствую праву народов на самоопределение. После небольшой паузы, венгр сказал:

— Вы не упомянули вторую причину.

— Вторая причина это я, — ответил император. Журналист вздрогнул, ибо разговор принял неожиданный оборот.

— Вы же сами упомянули, что сочувствуете нашему делу.

— Да сочувствую. Но официально я являюсь частью 'Священного союза' и в случае трудностей, ваш император может попросить меня о помощи.

— И вы намеренны ее оказать?

— Нет, если мы с вами придем к взаимопониманию.

— И чего же вы желаете?

— Господин Лайош, нам от вас ничего не нужно. Наоборот, мы с вами здесь разговариваем, потому что я сочувствую вашему делу. Но чтобы ваше дело не развалилось, вам не надобно наживать себе излишних врагов. А посему, когда придет час, дайте широкую автономию хорватам и словакам. А ежели они того пожелают, признайте их независимость. Это обезопасит ваши тылы в борьбе с Веной.

— Я не могу отказаться от земель, которые принадлежат Венгрии. Люди сражаются за идею, а наша идея это великая и единая Венгрия.

— Я понимаю вашу точку зрения, — холодно произнес император. Но я предлагаю вам выбор. Предоставив автономию славянским народам, вы приобретете себе надежного союзника. В этом случае у вас гораздо больше шансов на успех. А мы согласны вас признать и помочь вам оружием, лишь если будем уверенны в вашем успехе. Иначе это неоправданный риск. Россия будет вынуждена выступить, и вам решать, на чьей стороне. Не думаю, что вы найдете другого союзника, сочувствующего вашей независимости.

Гость задумался, ибо сказанное противоречило его убеждениям. После недолгой паузы он спросил:

— В случае нашего согласия, какова будет ваша помощь?

— Во-первых, это признание вашей независимости. Думаю, что османы последуют нашему примеру. Уж больно они опасаются Меттерниха. В ваших интересах заверить их, что вы не претендуете на их земли. Это сразу поднимет ваш статус в глазах Европы. Может быть и поляки с пруссаками последуют за нами. Но это уже зависит от ваших успехов на поле брани. А чтобы увеличить ваши шансы в борьбе с Веной, мы можем продать вам оружие. Напрямую это сделать не получиться, но мы его переправим через Османские земли. В Валахии многие с симпатией относятся к России, да и сами турки закроют на это глаза. Это им выгодно.

— И все же вы требуете отказаться от очень многого. Какая же это независимость, если Венгрия потеряет треть своих земель? Ведь мы лишимся выхода к морю. Как тогда мы сможем развивать свою торговлю?

— Господин Кошут, для начала вам нужно обрести независимость. А без нашей помощи и при противодействии хорватов и словаков, это трудноосуществимо. Я же, как вы видите, сочувствую вашему делу, а поэтому стараюсь оградить вас от проблем, которые вы создадите в будущем. Австрия все еще сильна и в одиночку вам трудно будет ее одолеть.

— Даже если я склонен принять ваше предложение, боюсь, что не всем оно понравится. Некоторых очень трудно будет переубедить.

— Вам мое предложение тоже не по нраву, но все же, вы склонны его принять, — улыбнулся Николай. — Впрочем, до нужного момента не стоит посвящать других в предмет нашего разговора.

— Как же мне тогда объяснить вашу помощь?

— Помощь будет осуществляется через османские земли. А как именно туда попало наше оружие, не так-то легко и проверить.

— Подходящий момент — это начало восстания?

— Да, — ответил император. — Ситуация во всей Европе взрывоопасная. Думаю, ваше время скоро придет. А пока копите силы и вербуйте сторонников. Заодно отберите доверенного человека для связи с нами. Ваш знакомый, господин Тарасов поедет в Краков. Он даст вам знать, как его можно найти. Если за вами следят, то эта предосторожность не излишняя.

Гость кивнул, в знак согласия и спросил:

— Можно ли узнать какую помощь вы можете нам оказать?

— Что ж, давайте это обсудим.

Разговор продолжился до полуночи. А уже на следующий день Лайош отбыл обратно в Краков. Тучи, которые собрались над Европой вскоре грозились пролиться ливнем в виде 'Весны народов'.

Глава 15.

Пети Мольман вынырнул из кустов и негромко присвистнул, его напарник — цыган по прозвищу Хрящ появился через минуту, ведя на поводу низкую пегую лошадку. Лошадка тянула за собой телегу, покрытую рогожей.

— Ну, кажись пронесло, — сказал Пети сняв шляпу и вытирая вспотевший лоб.

— А чего это ты так занервничал, — спросил Хрящ, — как будто впервой границу пересекаешь.

— Оно то, конечно, не впервой, — Пети усмехнулся, обнажив белые крепкие зубы в густой черной бороде, — но уж больно внезапно драгуны появились. Еще бы чуток, и хана.

— Да уж, — ответил напарник, — эти в участок везти не будут, на месте расстреляют. Уж очень они обозлились после поражения у Капольны.

— Ничего, говорят, Парцель уже идет на Трансильванию, а там, глядишь, и к границе выйдет. Если так дело дальше пойдет, то мы его на полпути встретим.

— Дай бог, — ответил Хрящ и перекрестился. Несмотря на все перипетии профессии контрабандиста, цыган был очень набожным, и хотя читать не умел, любил добавлять в речь пословицы из библии, услышанные в местной церкви.

Тропа, по которой они шли, оказалась широкой и сидя на телеге, контрабандисты двигались довольно споро, подпрыгивая на кочках и хрустя раздавленными ветками. Пети был из местных хуторян и прекрасно знал окрестности. Как и многие другие селяне в приграничье, он занимался контрабандой, дабы увеличить свой скромный доход. В этих задворках Австрийской империи власть императора являлась чем-то эфемерным и местные жители, уклад жизни которых не менялся веками, лишь изредка соприкасались с имперскими чиновниками или сборщиками налогов.

Контрабандой Пети занимался смолоду. Чего только не перевозил он на своей телеге или тащил на горбу: фляги с вином и водкой, сукно, кожи, порох и много чего другого. Но год назад он познакомился с двумя молодыми венграми, криминального вида, которые и предложили ему перевозить оружие. Платили новые заказчики исправно и в срок, поэтому, несмотря на риск, контрабандист, раз за разом совершал походы по ту сторону границы. А риск имелся изрядный. Раньше, до восстания, на всю местную границу приходилось всего несколько конных разъездов, да и если поймают, то максимум сажали на несколько месяцев, если не удавалось откупиться. А теперь, пронюхав откуда дует ветер, Вена прислала драгун, которые обнаружив оружие, расстреливали на месте. Благо с османской стороны все оказалось прекрасно организованным. Окрестные деревни представляли собой настоящие склады ружей, пороха и военной амуниции. Местные пограничники попросту не появлялись, что приятно удивило друзей. Получалось, что в случае чего, безопаснее переждать на османской стороне, где всегда найдется приют на одном из хуторов.

От границы оружие следовало перевезти вглубь Трансильвании, что и являлось главной опасностью. Но Пети, не раздумывая, рисковал. Во-первых, он зарабатывал неплохие деньги, а во-вторых, он был каким-никаким патриотом, и его грела мысль о том, что он, тоже, помогает революции.

А тем временем, корпус генерала Перцеля уже подходил к Темешвару. Венгерское войско не было многочисленным, всего двенадцать тысяч человек, но они были воодушевлены предыдущими победами. У Темешвара собрались остатки австрийских войск, коих осталось немного, после того как редкие гарнизоны оказались блокированы венграми. Большинство местных солдат оказались из гонведа и перешли на сторону восставших. Генерал Пухнер успел проскользнуть в город и укрепится там с четырьмя тысячами австрийских солдат, коим удалось избежать плена. Он рассчитывал на отсутствие осадных орудий у венгров. А там, даст бог, получится продержаться до прибытия подкреплений из Вены. Ходили слухи, что князь Виндишгрец* разгромил главные силы венгров, а это значило, что помощь не за горами.

— Ваше сиятельство, там за стенами парламентер, впустить его? — спросил адъютант, лейтенант Вагер.

— Даже так, — пробормотал генерал. 'Видимо слухи и разгроме Гергея все-таки правда' — подумал он и приказал: — Приведите его ко мне. Посмотрим, чего хотят эти бунтовщики.

Через двадцать минут в кабинет генерала вошел невысокий господин, в мундире полковника венгерской армии. Щеки полковника украшали густые бакенбарды, а выступающая вперед челюсть делала его похожим на свирепого бульдога. Полковник представился Густавом Сапари.

— Садитесь, — предложил генерал, указывая на стул напротив его стола. — Итак, — спросил он, после того как господин Сапари уселся, — зачем вы здесь?

— Я уполномочен генералом Перцелем предложить вам капитуляцию, дабы избежать ненужного кровопролития. Ваши солдаты будут разоружены и отправлены в лагерь для военнопленных, неподалеку от Сегеда. Вы и десяток офицеров, отобранных вами, будете отпущены, под обещание с нами больше не сражаться.

Генерал побагровел и привстал над столом.

— Я не намерен выслушивать какие-либо ультиматумы от бунтовщиков против законного императора. Но, если вы сложите оружие и разойдетесь по домам, обещаю вас не преследовать.

— Ну, право же, ваше сиятельство, вы совершаете большую ошибку, усмехнулся полковник. У вас нет другого выхода. С горсткой солдат, которым удалось от нас ускользнуть, вы много не навоюете.

— Как вам угодно, господин Сапари. Но стены у Темешвара крепкие, а когда к ним подойдет фельдмаршал Виндишгрец, вас всех повесят, как изменников.

— Не думаю, что эти древние стены выдержат осаду, ответил парламентер. — Ваш долг, как главнокомандующего, сохранить людей от бессмысленного кровопролития.

— Мой долг, как слуги его величества императора, наказать бунтовщиков. Так что не напоминайте мне о долге. Не будь вы парламентер, вы бы уже давно болтались на виселице.

— Ну что ж, — холодно произнес полковник, — в таком случае разрешите откланяется. Видит бог, что мы не желали лишнего кровопролития. Он щелкнул каблуками, отдал честь и покинул кабинет.

— Может задержать его? — спросил молодой адъютант.

— Нет, — вздохнул Пухнер, — он все-таки посол. А мы пойдем на стену. Надо проверить, как обстоят дела у капитана Федера. Главное продержаться несколько недель, а там и помощь подоспеет.

А между тем, венгры приступили к полевым работам. Они полностью окружили город, выставив напротив трех городских ворот полевую артиллерию, для предотвращения внезапной вылазки. Солдаты, под наблюдением саперов, рыли окопы, постепенно приближаясь к стенам с юга и востока. Западная часть стены, как наиболее укрепленная, была всего лишь блокирована.

Хотя солдаты гонведа работали споро, опытному глазу было видно, что работы эти ведутся не основательно, так как, по-видимому, генерал Перцель скорее надеялся на штурм, чем на долгую осаду. Австрийский командующий, был достаточно опытным, чтобы это заметить, и не распорядился выставить двойные караулы на стенах, а солдатам находится в готовности к предстоящему штурму. Впрочем, австрияки, напуганные столь стремительным разгромом за последние два месяца, вовсе не собирались сидеть по кабакам, а угрюмо наполняли мешки и корзины землей, заливали воду в бочки и чистили оружие в ожидании неизбежного штурма.

На следующее утро осажденных ждал неприятный сюрприз в виде тридцати шести дюймовых осадных мортир. Каким-то образом у венгров оказалась целая дюжина таких монстров, которые не преминули открыть огонь по южной стене, как только саперы подготовили позиции для стрельбы. Теперь австрийскому генералу стало ясно, почему мадьяры так рассчитывают на штурм. Уже через несколько часов непрерывной канонады в стене были пробиты бреши, недостаточные, впрочем, для прорыва штурмующих колон. Австрийцы, лихорадочно заделывали эти проломы мешками с землей и щебнем, но это были бесполезные усилия. Стало ясно, что еще одна такая канонада, и старые стены не выдержат и рухнут, а вместе с ними и расчет генерала Пухнера продержатся несколько недель до подхода подкреплений. Но остатки австрийского гарнизона не помышляли о сдаче.

В переулках, примыкавших к южной стене, установили несколько пушек, заряженных картечью. Главные улицы, ведущие от ворот к центральной площади и ратуше, перекрыли баррикадами из мешков с песком и перевернутых телег. Может местные жители и предпочли бы сдаться, но их никто не спрашивал. А четыре тысячи озлобленных солдат, это все же сила. Поэтому они не перечили, когда приказом австрийского командующего их согнали помогать строить баррикады, и даже сами притащили подручный шанцевый материал.

— Может стоит сделать вылазку и заклепать пушки? — спросил капитан Редер, когда генерал Пухнер отнял подзорную трубу от глаз.

— Не выйдет, — ответил тот, — Видите, — он указал рукой на венгерские флеши, — они на это и рассчитывают. Как только мы выйдем, они угостят нас картечью, а их гусары сомнут ваших драгун. У нас коней то осталось не более сотни. Только людей зря положим.

На следующий день, дождавшись подвоза боеприпасов, венгры возобновили обстрел. К полудню в стене были проломаны две бреши, достаточные для прохода атакующих колон. Пехота гонведа, густо сосредоточившись в прорытых к стене траншеях, двумя колоннами двинулась к проломам в стене. В это время заговорили австрийские пушки, щедро поливавшие атакующих картечью. Одно, особенно удачное ядро проделало целую тропу в атакующих порядках, но, несмотря ни на что, мадьяры упорно ползли вверх по грудам щебня, ведущих в разлом. Полевые пушки с их стороны, тоже, пытались угостить противника свинцом, но из-за туч пыли венграм тяжело стало брать прицел. С другой стороны, австрийцы спешно подтягивали свою пехоту, чтобы встретить неприятеля на подходе. Рукопашный бой завязался прямо в проломах, и тут сказалось преимущество нападавших в живой силе. Сломив сопротивление гарнизона, они попросту выдавили австрийцев с их позиций.

Вломившись на узкие улочки у стены, мадьяры были остановлены картечью, что внесло некоторое замешательство в их ряды, но всего лишь на мгновение. Воспользовавшись паузой, пока обслуга перезаряжала пушки, опытные солдаты гонведа ударили в штыки и перебили артиллеристов. А за ними уже шла вторая волна нападавших. Бой быстро перекинулся на баррикады, где еще несколько часов шла перестрелка. К пяти часам вечера австрийцы сложили оружие. Генерал Пухнер был ранен каменной крошкой при разрыве снаряда, а половина его офицеров оказалась перебита во время боя. Потому дальнейшее сопротивление оказалось бессмысленно и незадолго до заката, на ратуше взвился трехцветный венгерский флаг.

Помимо осадных пушек у венгров, австрийский генерал ошибался и насчет разгрома Гергея. Вернее слухи, дошедшие до него, оказались не совсем верными. Под Комаромом венгерского главнокомандующего действительно постигла неудача, и он был вынужден оставить занимаемую позицию и перейти Дунай, что открывало австрийцам путь на Буду. Но он не был разбит, а время работало на венгров, так как с начала восстания в тыловых лагерях усиленно готовились ополченцы и к весне 1849 года восставшие рассчитывали выставить до двухсот тысяч человек. Увы, система рекрутирования австрийцев не оказалась столь эффективной, да вдобавок она пострадала от распада лоскутной монархии.

Отступившие за Дунай мадьяры пополнились двумя корпусами генерала Клапки и теперь значительно превосходили австрийские силы под командованием Виндишгреца. На беду имперцев, информация из охваченных восстанием территорий до них доходила отрывочная. Поэтому они упрямо продолжили путь на Буду, надеясь быстрым маршем захватить один из главных очагов мятежа.

Гергей, оставив небольшой заслон на пути у неприятеля, зашел ему в тыл с основными силами, перерезав, тем самым пути снабжения австрийской армии. Новое сражение произошло у селения Обарок, недалеко от Буды. Так получилось, что этот ноябрьский день выдался особенно холодным и промозглым. С самого утра моросил мелкий дождь, превращая землю в чавкающую грязь, по которой скользили копыта лошадей, затрудняя всадникам маневр. Небо было монотонно серым, так что даже пороховая гарь не особо выделялась на его фоне. Дождь немного заглушал звук сражения и Сандору Петофи казалось, что схватка за люнет происходит где то вдалеке, хотя на самом деле рукопашная шла всего лишь в километре от его полка. Застоявшиеся кони фыркали и перебирали ногами, пар вылил из их ноздрей. Степные красавцы, воспитанные для битвы, они чуяли ее и нетерпеливо гарцевали на месте, как бы намекая, когда же придет и наш черед?

Но вот полковник, наконец, махнул рукой и гусары, переходя на рысь и беря разбег, покатились шеренга за шеренгой в тыл наступающим австриякам. Белые мундиры неприятеля уже виднелись в самом люнете, где шла ожесточенная схватка за полевую батарею. Введя в бой резерв, Виндишгрец надеялся штыковой атакой опрокинуть венгров и, заняв центральную позицию, расколоть их строй надвое. Под этим неудержимым натиском мадьяры стали отступать и наступил тот критический момент, когда фронт неприятеля дрогнул, и казалось, что еще одно небольшое усилие, и он посыплется. Именно в этот момент гусары, до сего момента стоявшие в резерве, лавой ворвались в люнет, рубя и топча белые мундиры, которые от грязи и пороха посерели и потеряли свой парадный вид.

В строю Сандор действовал на автомате. Ударив саблей наотмашь напиравшего на него австрияка, он, немного развернувшись, кольнул другого в спину, и легким шенкелем направил коня дальше вперед. А за ним, рубя направо и налево, последовала следующая шеренга всадников. Выскочив из люнета и развернувшись широкой дугой, гусары ударили во фланг неприятельской колонны, которая вклинилась в центр венгерской позиции. Из-за дождя и порохового дыма видимость была отвратительная, и Сандор видел лишь спины скачущих впереди товарищей. Имперцы успели дать по ним один залп, не принесший, правда, особого результата. Несколько пуль просвистели вокруг гусара, и он услышал вскрики позади себя, но уже через мгновение из порохового облака на него вынырнул белый мундир со штыком наперевес. Пытаясь уйти от удара, Сандор хотел повернуть коня, но тот поскользнулся в чавкающем месиве и удар штыка пришелся коню в грудь. Тот дико заржал и, скакнув вперед, опрокинул нападавшего, а за тем упал и сам. Молодой гусар упал вместе с конем, не успев высвободить ногу, и на какой-то момент потерял сознание. Когда через несколько минут он открыл глаза, все уже было окончено. Вокруг него, перемешавшись, лежали убитые и раненные, свои и враги. Шум битвы уже отдалился — австрийцы не выдержали натиска и отступили. Нога, зажатая конским крупом, отчаянно болела, а весь мундир его пропитался порохом и грязью, но Сандор улыбался. На этот раз они победили.

Несмотря на почтенный возраст, в седле маршал держался великолепно. Мартовский, немного талый снег, все еще лежал на кронах деревьев и на крышах многочисленных тирольских деревушек, через которые шло его войско, но снег уже стал немного ноздреватым, а в воздухе ощущалось приближение весны. Победитель итальянцев, спаситель отечества — маршал Радецкий был срочно вызван молодым императором, дабы вновь спасти отечество, на этот раз от восставших венгров. Пришлось в авральном порядке, взяв с собой два корпуса генералов Аспре и Турна, переходить Альпы и выдвигаться к Вене, где уже сосредотачивались остатки разбитой в боях австрийской армии. Мадьяры явно опережали австрийцев в развертывании, а гонвед, несмотря на большое число необстрелянных новобранцев, был воодушевлен победами и никто не сомневался, что как только сойдет снег, и венгры закончат обучать пополнение, они двинутся на Вену, дабы принудить Франца-Иосифа к миру.

Италию маршал оставлял с тяжелым сердцем. Несмотря на поражение, сардинцы не были разбиты и вполне могли вновь попытать счастья на поле брани, воспользовавшись отсутствием Радецкого. А ослабленная австрийская армия не могла дать им должный отпор. Хорошо бы если генералу Аппелю, оставленному главнокомандующим, удалось удержать Милан, ежели король Альберт все же нарушит перемирие.

В середине апреля маршал встал лагерем под Веной, где срочно занялся обучением пополнений и слаживанием войска. В лагерь непрерывно подвозили припасы, порох и фураж для лошадей. Всем было ясно, что предстоящая битва с Гергеем решающая, и если мадьярам не нанести сокрушительное поражение, австрийскую империю ждет крах. Ибо дополнительных сил взять неоткуда. Потому молодой император и отстранил от командования медлительного Виндишгреца от командования, заменив его восьмидесятидвухлетним Радецким. Италия, конечно, важна для империи, но Вена поважнее будет. А усмирив мадьяр, можно будет заняться и Италией.

В начале мая, когда дороги подсохли и прибыли все подкрепления, семидесятитысячная австрийская армии двинулась на мятежную Венгрию. Смяв небольшие заслоны, оставленные скорее, чтобы выведать силу и направление неприятеля, Радецкий достиг Дьера, где его уже ждал Гергей. Мадьяры не теряли времени зря и выставили против австрийцев восемьдесят тысяч человек. Правда, четверть из них составляли необстрелянные новобранцы, но их боевой дух был высок. Все должно было решить искусство полководцев и стойкость их солдат.

Венгры расположились неподалеку от деревушки Абдо, перекрыв главную дорогу на Пешт. Местность здесь была равнинная, что открывало более многочисленной венгерской кавалерии пространство для маневра. Главная опорная позиция Гергея располагалась позади деревни, на небольшой возвышенности. Утро сражения выдалось сумрачным. Австрийцы оказались утомленны длительным маршем, хорошо хоть обоз не отстал, и не пришлось завтракать сухарями. Но, вбитые намертво навыки взяли свое, и солдаты довольно споро построились в боевые порядки. Атаку начал корпус генерала Аспре, хорошо проявившего себя в Италии. При поддержке артиллерии барон вклинился в правый фланг мадьяр, грозя зайти в тыл главным силам Гергея и сбить их с позиции. За час непрерывного натиска ему удалось оттеснить мадьяр, но подоспевший резерв штыковой атакой отбросил его назад.

В это время Гергей ввел в бой свой главный козырь — отборные гусарские полки. Широкой дугой, набирая темп с каждым шагом и с лихим пересвистом гусары двинулись густой лавиной в тыл отходившему Аспре, грозя разрезать австрийские позиции надвое. Среди наступавших находился и Сандор Петофи, который успел оправиться от контузии и вернуться в свой родной полк, как раз вовремя. С ходу врезавшись в колонны отступающего противника и прорвав его ряды, гусары с яростью обрушились на фланг дивизии фон Вельдена, внося смятение в австрийские порядки. Дабы развить успех, Гергей ввел в бой резервную дивизию Кнезича, которая разворачиваясь в атакующие колонны, должна была рассечь австрийский центр надвое. Но Радецкий еще раз доказал свой полководческий талант. Направив огонь артиллерии на атакующих гусар, он сумел построить часть дивизии фон Вельдена в каре и остановить волну наступавших. Затем резервный корпус генерала фон Гайнау обрушился во фланг атакующих колон венгров, которые, не выдержав натиск, побежали. Воспользовавшись моментом, Радецкий приказал атаковать цент венгерских позиций у деревни Абдо. Сосредоточив огонь пятидесяти орудий, и выдвинув вперед дивизию Турна, австрийцы к двум часам дня овладели самой деревней и артиллеристской позицией мадьяр позади нее.

Видя, что его центр обрушен, Гергей в отчаянии ввел в бой поредевшие ряды гусар, которые смогли остановить австрийский натиск, но и сами, попав под губительный огонь картечи, остановились, не имея возможности развить успех. К вечеру теснимый австрийцами гонвед отступил за Дьер, по дороге на Пешт. Не имея резервов, Радецкий не стал преследовать отступавших, и расположился лагерем у Дьера. Сложилась патовая ситуация, при которой ни одна из сторон не имела достаточно сил чтобы атаковать.

Летом события начали развиваться лавинообразно. В июне, в Богемию вторглись поляки, оставив заслон против Олюмца, а сардинцы, нарушив перемирие, сумели отбросить австрийцев за Альпы. Хорваты, под командованием Елачича, грызлись на границе с венграми. Русская армия вошла в Галицию, взяв под защиту местных русинов. Австрийская империя, не выдержав напряжения, распалась. Радецкий был отозван, дабы спасти трон в самой Вене и те осколки империи, которые удалось удержать. Надежда на помощь императора Николая рухнула, после того как в июле Российская империя признала Венгерскую республику и королевство Италия, с которыми были заключены соответствующие договора. Течение истории изменило свое русло.

Глава 16.

Бурные события 1848 года начались в феврале, в Париже. Уже в марте восстала Венгрия, а затем полыхнуло по всей Европе — в Пруссии, германских государствах, Италии и прочих. Причем это цепная реакция оказалась неожиданной для всех, кроме меня, что позволило в полной мере воспользоваться сложившийся ситуацией.

После разговора с господином Кошутом, в Венгрию хлынул поток оружия через Османскую империю. Турки были вполне не прочь насолить австриякам, с которыми они не раз воевали. Поэтому ослабление своего векового врага оказалось им на руку. Помощь мы предоставляли не бесплатно, и османам кое-что перепадало за посредничество, что лишь увеличивало мотивацию местных вали. К слову, наши оружейные и пороховые заводы оказались полностью загружены, ибо я не сомневался, что в той европейской каше, что скоро заварится, отбоя от клиентов не будет.

Наша помощь венграм позволила им довольно быстро собрать почти стотысячную армию, основой которой служили мадьярские части австрийской армии, а после захвата венграми Трансильвании, оружие туда полилось потоком, включая полевую и осадную артиллерию, что позволило вооружить спешно формирующееся ополчение — гонвед. Параллельно венграм заволновались и поляки. Они давно алчно поглядывали на Краков и Галицию, а теперь, когда Австрия ослабла, для них настал благоприятный момент. Но, надо отдать им должное, прежде чем выступить, они обратились к нам, дабы прощупать почву. Как-никак, а Россия оставалась частью 'Священного союза' и вмешайся она, все могло пойти прахом. А засим, уже в апреле 1848 года в Москву тайно приехала делегация во главе с польским диктатором Иосифом Хлопицким. После первых бурных лет независимости, поляки поняли, что дабы не наступать на те же вилы, стране нужно твердое правление и с тех пор каждые десять лет избирали диктатора, наделенного весьма широкими полномочиями.

Делегация пробыла в Москве три дня, в течение которых мы отчаянно торговались. Поляки хотели подмять под себя Краков и все Галицию, на что мы не согласились. На самом деле Галиция не особенно нам и требовалась, но отдавать так просто все — поляки попросту перестанут нас уважать, да и остальные не поймут. Не то время. Поэтому для начала мы озвучили позиции: Краков Польше, а Галицию России. Но это очень не понравилось приехавшим панам. В итоге мы поделили Галицию таким образом, что Львов отошел к нам, а Перемышль Польше. Заодно был оговорен обмен населением, ставший уже традицией. Еще первый обмен населением в конце двадцатых годов показал, насколько эта мера эффективна и снижает трения между государствами. Поэтому обе стороны уладили этот вопрос к обоюдному согласию. За Львов мы пообещали продать полякам оружие и боеприпасов, достаточных для вооружения ста тысяч человек, по льготным ценам. Своей промышленности в Польше почти не имелось, а для войны с Австрией его требовалось немало. Пришлось согласится на временное увеличение панской армии для эффективных действий против австрийцев. Впрочем, содержание большой армии стоит соответственных денег и в длительной перспективе экономика нашего соседа это не потянет, не Англия чай. Поэтому я рассчитывал, что по окончании войны им придется распустить часть солдат по домам.

В марте восстала Италия. Все началось революцией в Милане, чем не преминул воспользоваться Сардинский король Карл-Альберт, уже давно лелеющий мечту объединить весь север Италии под своим началом. Но, на его беду, маршал Радецкий оказался талантливым и опытным полководцем, последовательно разбив итальянцев в нескольких сражениях и принудив их к перемирию. Как раз в это время российский посол при сардинском дворе, господин Алексеев, в приватной беседе озвучил Карлу-Альберту предложение императора Николая о помощи оружием в деле, которому император, оказывается, так симпатизирует. Конечно помощь не бесплатная, но уж лучше кормить свою армию, чем чужую. Результатом этого разговора стала закупка Сардинским королевством оружия на семь миллионов франков. Сам Радецкий в это время вернулся в Вену, где его заслуженно чествовали как спасителя отечества, а в Венской опере впервые прозвучал, моментально ставший знаменитым, 'Марш Радецкого'.

В Пруссии волнения, которые начались тоже в марте, оказались быстро подавленны, но и из этих событий мы извлекли великую пользу. В результате разгрома, из Берлинского арсенала исчезло около сотни ружей Дрейзе, и дюжина из них была переправлена в Россию. Мы давно охотились за этими ружьями, но прусаки тщательно охраняли и сами ружья и арсеналы, где они производились. На данный момент это было самое надежное казнозарядное ружье, готовое к массовому производству. Вдобавок Пруссия увязла в войне с Данией за Шлезвиг, которая велась с переменным успехом. Поэтому ей явно было не до общеевропейских проблем. Зато мы заработали на поставках пороха и пеньки для датского флота.

В мае 1849 года состоялось решающее сражение между австрияками и восставшими венграми. Несмотря на численное превосходство, Гергей отступил под натиском Радецкого. Эта битва отличалась особенной ожесточенностью и кровопролитием. С обеих сторон только убитыми насчитали более пятнадцати тысяч человек. В Европе такой бойни не случалось со времен Наполеоновских войн. В результате обе стороны оказались обескровлены и не могли продолжать борьбу. Но если венграм, под командованием генерала Перцеля удалось сдержать хорватов на границе, то австрийцам не удалось удержать поляков, которые после захвата Кракова и Галиции вторглись в Богемию, надеясь отщипнуть еще один кусок от трещавщей по швам империи. Об этом мы с генералом Хлопицким не договаривались, но именно этот шаг и оказался той соломинкой, которая переломила спину империи Габсбургов. Маршал Радецкий, в который раз, спас отечество, выгнав поляков из Богемии, но на этом все резервы лоскутной монархии оказались исчерпаны. Австрийский флорин рухнул и средств на продолжение борьбы не оставалось. Прошло время дипломатии.

Переговоры продолжались до конца 1849 года, и лишь под Рождество удалось прийти к соглашению. Граница между Венгерской республикой и Австрийской империей прошла по старой административной границе. Вене удалось удержать за собой Богемию, а Словакия и Трансильвания остались за Венгрией. К Польше отошли Краков и часть Галиции. Другая часть Галиции, включая Львов, отошла к Российской империи. Венгры в благодарность за нашу помощь, и приняв во внимание сорокатысячный контингент русских войск, уступили нам Буковину, за которую мы списали им долг в миллион рублей. На базе Сардинского королевства возникло королевство Италия, включающее в себя Ломбардию и Венецианскую область. Карл-Альберт активно уламывал герцога Тосканского присоединится к новообразованному государству, но тот пока не спешил, набивал себе цену. Французы, недовольные усилением своего южного соседа очень ревниво следили за ситуацией, но им пока было не до Италии. Франция все еще отходила от революционных потрясений, и в Париже, новоизбранный президент Луи Наполеон Бонапарт, племянник знаменитого императора, только лишь консолидировал свою власть.

Англичане, верные свей вековой политике, предложили устроить конгресс, чтобы договориться всем и по-новому. Но здесь у них не получилось. Помимо Вены никто не оказался заинтересован в общеевропейском консенсусе. Наоборот, все старались урвать как можно больше от рухнувшей империи и здесь интересы венгров, поляков и итальянцев совпадали. Англичане попробовали надавить на нас, мол, организаторы 'Священного союза' воткнули нож в спину Австрии. Но мы отвечали, что англичане и сами поддерживали право венгров и поляков на самоопределение. А мы лишь защитили православное население Галиции и Буковины, поспособствовав тем самым воцарению мира в этих краях.

Россия первой признала Венгерскую республику, а за ней последовали новообразованное Итальянское королевство и Османская империя. После недолгого колебания Франция и Англия, тоже, признали Венгерскую республику, но Франция отказалась признавать королевство Италия, что грозило конфликтом между ними в будущем. Столь быстрое признание Россией новоявленных государств вызвало шок у англичан и пруссаков. Ведь по факту один из столпов 'Священного союза' своими руками уничтожил старый порядок в Европе. Это лишь усилило их недоверие к нам, ну да не привыкать.

Несмотря на договоры, на бывшей территории лоскутной монархии продолжалась гражданская война. Лайош Кошут, не послушавшись моего совета начал политику мадьяризации, восстановив против себя румын и словаков. Хорваты, оказавшиеся фактически независимыми, мечтали о Великой Хорватии, а сербы, в свою очередь, о Великой Сербии. Соответственно каждый доказывал свое право с оружием в руках. А оружия после 1848 года у всех было хоть отбавляй. Османы, косвенно поддержав венгров, дабы ослабить своего давнего врага — австрийцев, даже не поняли, что вместо стабильной и предсказуемой империи они создали у себя под боком кучу независимых и амбициозных государств, которые будут стремиться прирастать территорией в том числе и за счет турков. Нам это тоже оказалось на руку, ибо отвлекало османов от плохих мыслей в отношении нас, и наоборот, еще больше прикрепляло их к нам, как к единственному очагу стабильности.

Поляки после столь удачного расширения своих границ, начали поглядывать по сторонам. Идея Речи Посполитой от моря до моря все еще будоражила многие умы. И хотя нынешнее руководство Польской республики вело себя благоразумно, что будет дальше, не знал никто. Было ясно одно, что мир этот не долог и стоит ожидать дальнейших потрясений. Пока границы России вне опасности, эта европейская грызня меня мало беспокоила, наоборот она отвлекала нездоровый интерес англичан и французов от нас и позволяла нам сосредоточится на внутренних проблемах и нашем усилении на Дальнем Востоке.

Глава 17.

Когда волнения в Европе затихли, и жизнь стала возвращаться в мирную колею, я начал планировать следующие шаги. Мне было абсолютно ясно, что разногласия с Англией и, в меньшей степени, с Францией никуда не делись и, что в длительной перспективе они приведут к конфликту между нами. Иными словами уже сейчас следовало готовиться к будущей войне. Причем не только экономически, но и политически. То есть, во-первых, решить, какие стратегические цели Россия должна преследовать в будущей войне и наметить пути к их реализации. А во-вторых, как сделать так, чтобы война началась не раньше, чем мы окажемся к ней готовы и как избежать того, что произошло в реальной истории — войны России против всей Европы.

Из будущих событий я помнил несколько ключевых для моего плана, а именно вторую опиумную войну и восстание сипаев, произошедших к концу 1850х. Оба этих события происходили параллельно и, насколько я помнил, потребовали от Британии некого напряжения сил, впрочем, не настолько грандиозного, чтобы на время поубавить англичанам прыти. Вдобавок, во второй опиумной войне островитянам помогала Франция, которая под руководством Наполеона III начала агрессивную экспансию на юг — в Африке и на восток — в Азии. Выходило, что у нас есть десять лет форы, дабы подготовится, а до этого не выказывать никаких нездоровых намерений в отношении проливов — здесь важен фактор внезапности, а победителей, как известно, не судят.

Чтобы помочь Англии и Франции поглубже увязнуть в Китае, требовалось увеличить помощь Поднебесной оружием и инструкторами, но осторожно. Дабы они не выступили раньше срока. Впрочем, в 1850 году в южном Китае вспыхнуло восстание тайпинов, что сильно подрывало силы некогда могучей державы и им стало не до янженей*. Это позволяло красивую многоходовую комбинацию, когда с одной стороны, благодаря нашей помощи, Цин смогут нанести значительный ущерб бриттам и галлам, а с другой стороны, сыграв на ослаблении центральной власти Пекина и поддержав сепаратистские устремления окраин: Манчжурии, Восточного Туркестана и Тибета, ослабить Китай. Цель весьма амбициозная, но, учитывая послезнание, достижимая.

Следуя той же логике, не мешало бы помочь сепаратистам в Индии, но сделать это скрытно оказалось нелегко. Общей границы у нас не было, а поставлять оружие через Афганистан, горными тропами — хотя и возможно, но муторно. Контрабанда по морю, при господстве британского флота и закрытости портов для иностранных судов, не лучший вариант. Этот вопрос предстояло проработать с господином Матвеевым, преемником генерала Соколова. Он человек опытный, может чего и придумает.

Ну и вдобавок поднять восстание в Ирландии к соответствующей дате, концу 50х — тогда выйдет картина маслом. Связи с ирландским подпольем у нас имелись, как и хорошо налаженные каналы финансирования и поставки оружия. Следовало лишь увеличить уровень поставок. После Великого Голода* ненависть к англичанам только увеличилась, и при правильной пропаганде и накачки оружием, в Ирландии вполне могло полыхнуть. Так что если вовремя подсуетится, виделось возможным создать ситуацию, при которой Британии будет не до нас. А за это время мы сможем закрепиться в проливах и поставить европейцев перед свершившимся фактом.

Насчет Наполеона III тоже имелись идеи. Мой реципиент довольно презрительно отнесся к племяннику великого корсиканца, что добавило в их отношения личную неприязнь. Ну и конечно, агрессивная колониальная политика французов сталкивала наши интересы в Средиземноморье и в Азии. Но и здесь можно было сыграть на колониальных противоречиях Британии и Франции, поддержав французские притязания. С англичанами мы и так на ножах, так хотя бы с французами постараемся сохранить нормальные отношения. А посему, уже в 1848 году я поздравил Наполеона, тогда еще не третьего*, с избранием на пост президента. Итальянцам, разделившихся на сторонников объединения полуострова во главе с Савойским домом и его противников, во главе с неаполитанскими Бурбонами, тоже надолго будет не до нас. Силы оказались примерно равны, плюс Бурбонов поддерживала Франция, что грозило очередной войной в недалеком будущем.

Как я уже упоминал, конфликты на территории бывшей лоскутной монархии не затихли. Венгерская республика оказалась на порядок слабее рухнувшей империи Габсбургов, и не представляла угрозы нашим границам. Наоборот, венгерские амбиции, вкупе с таковыми у хорватов и сербов надолго притянут внимание всех желающих поудить рыбку в мутной воде к этому региону. А тут англичанам не имелось равных. Вдобавок я собирался использовать эти амбиции для ослабления турок, когда придет время.

Правда, ослабленные Габсбурги могли попасть в орбиту Пруссии, давно мечтавшую стать гегемоном среди германских государств. И здесь опять же таки имелась возможность подгадать под конец пятидесятых годов. В известной мне реальности они столкнулись к концу 1860х, но здесь ослабленная Австрия уже не являлась первоклассной европейской державой. А столкнись они раньше, тогда и Прусская угроза нас минует. А если еще поссорить неокрепших пруссаков с французами..., но это уже, конечно, фантазии, хотя, ежели заранее подсуетится и убрать князя Бисмарка, может и не окажется у прусаков второго такого ума. То есть объединить Германию они все равно попытаются, но без политического изящества последнего, это обойдется им значительно дороже, или они вообще, где то, да споткнутся. Получилось, что распад Австрийской империи открывал перед нами большое поле для маневра. Да ведь на это и был мой расчет. До поры до времени эти планы я намеривался держать при себе, осуществляя их фрагментально. Но в нужный момент частички этого плана сложатся в одну мозаику, а пока следовало начинать следующий этап реформ, на этот раз военной и флотской.

Армия, после значительного снижения срока службы и увольнения в запас многих опытных ветеранов пришла в упадок. Мера эта стала вынужденной, дабы подстегнуть экономическое развитие и провести крестьянскую реформу. Но к серьезной войне мы были не готовы. Население Российской империи на данный момент составляло восемьдесят миллионов человек, что при призыве длительностью в два года позволяло содержать армию в миллион человек. Но это гораздо больше, чем требовалось для решения предстоящих задач. Та же Пруссия могла выставить сто пятьдесят-двести тысяч бойцов, а Вена, или недавно объединенный Будапешт и того меньше. Поэтому, даже нынешняя кадровая армия Российской империи в триста пятьдесят тысяч человек являлась внушительной силой. Учитывая самую протяженную в мире сеть железных дорог, имелась возможность оперативно перебрасывать подкрепления на нужный участок и создать там перевес в силах над потенциальным противником. Османы имели за Дунаем порядка ста тысяч штыков и сабель, разбросанных по гарнизонам от Дуная до Балкан. Из-за плохих дорог развертывание и посылка подкреплений становились делом многих месяцев. Но если учитывать худший вариант, а именно создание коалиции против России, то нынешней кадровой армии явно не хватало. А резервы имелись разве что на бумаге. В реальности качество их выучки и вооружения равнялось величине близкой к нулю. Именно по резервам больнее всего ударило сокращение бюджета на нужды армии. Бюджет этот, сократившись до тридцати пяти миллионов рублей, вырос всего лишь до сорока двух миллионов к 1848 году, что, учитывая общий рост бюджета в пять раз до пятиста миллионов рублей, позволял удерживать армию от развала, но не более того. Ни о каком накоплении мобилизационных запасов и модернизации вооружения речь не шла.

Несмотря на малые ассигнования, за двадцать лет произошли и положительные изменения. Во-первых, улучшилась физическая и стрелковая подготовка личного состава. Именно из-за сокращения срока службы возникла надобность в интенсификации подготовки и, как результат, появился опыт более эффективного обучения солдат. Опыт, опираясь на который мы сможем провести следующий этап военной реформы. Во-вторых, унтер офицерский и офицерский состав отбирались из наиболее подходящих рядовых. Те, кто подходил и изъявляли желание продолжить службу, подписывали контракт, составляя костяк кадровой армии. В-третьих, прошедшие армию солдаты обучались грамоте, что вкупе с введением всеобщего начального образования, значительно повысило грамотность населения, до порядка шестидесяти процентов. Конечно, это только базисная грамотность, а не нормальное образование, но все лучше, чем ничего. А в-четвертых, сокращение армии сказалось на воровстве интендантов. То есть, конечно, воровали, как же без этого, но не так нагло. Вдобавок, созданная фискальная служба при министерстве финансов, довольно тщательно вела надзор за расходами, в том числе и армейским бюджетом. Интенданты называли ее фекальной, но это лишь подчеркивало ее эффективность.

Флот за прошедшие двадцать лет тоже пришел в упадок, то есть попросту сгнил. Правда, я помнил, что и в реальной истории, большинство из числившихся на бумаге кораблей Балтийского флота оказались негодны, а Черноморский флот затопили, как только на горизонте появилась английская эскадра. Но, как и в армии, некоторые изменения произошли и во флоте. Главным из них стало появление паровых двигателей и нормальных гребных винтов, позволяющим увеличить скорость хода. На Балтике были построены два винтовых фрегата, обшитых стомиллиметровой броней и вооруженные тридцатью двухсотсемидесятимиллиметровыми бомбическими орудиями. Это оказались настоящие монстры, по сравнению с линейными кораблями, которые успели сгнить за это время. Их строительство велось на прошедших модернизацию и расширенных Адмиралтейских верфях. Но несколько десятков фрегатов, разбросанных по морям и океанам это не флот. Поэтому его предстояло создавать практически с нуля. Здесь очень пригодится мое послезнание. Не то, чтобы я специально увлекался флотом, но основные векторы развития мне были известны. Деревянный линейный флот начала XIX века уже морально устарел. Мощь паровых двигателей и артиллерии постоянно увеличивалась и логичным завершением этого процесса станет создание броненосного корабля. А если мы первыми начнем работать в этом направлении, то у нас даже появится фора. Ибо сила флота будет измеряться по количеству и тоннажу броненосцев. С другой стороны мое послезнание могло уберечь отечественное кораблестроение от тупиковых метаний, вроде таранного корабля.

За прошедшие десять лет, мы успели распродать более полумиллиона ружей и около восьмиста артиллерийских орудий, а так же бессчетное количество пороха, амуниции и холодного оружия. Устаревшие запасы вооружения уходили в Китай, Южную Америку, Мексику, ирландским повстанцам и прочим. Пик продаж пришелся на последние два года, когда мы очень прилично заработали на поставках оружия всем желающим — участникам 'Весны Народов'. Но эти продажи привели к значительному снижению наших мобилизационных запасов. Склады для вооружения резервных частей оказались наполовину пусты, и это из расчета величины резерва в полмиллиона штыков! Я очень надеялся, что в ближайшие несколько лет войны не случится, иначе, если и устоим, то большой кровью.

Поэтому, используя уже существующие ресурсы, а их накопилось немало, требовалось создавать собственный ВПК, который будет в состоянии обеспечить армию и флот всем необходимым, а при благоприятной конъюнктуре, позволит экспортировать излишки вооружения. Таким образом, уже в 1850 году бюджет на нужды армии и флота был увеличен до семидесяти миллионов рублей, с запланированным увеличением в двадцать миллионов рублей ежегодно. При среднем годовом росте бюджетных поступлений в 5%-7%, казна могла перенести это бремя без особого напряжения. Конечно, рост этот в будущем замедлится, но лет пять-десять в запасе у нас имелось. Дело в том, что период льготного налогообложения для переселенцев и некоторых промышленников истекал, и все больше и больше людей начинали платить 'полновесные' налоги. Да и налоговая база выросла в разы. Вдобавок, многие капитальные проекты, такие как железные дороги и металлургические комбинаты начали приносить прибыль.

Ружья Дрейзе, добытые в Пруссии оказались весьма кстати. Я помнил, что в той истории, с помощью этих ружей пруссакам удалось довольно легко разгромить австрияков в 1866 году! То есть это ружье останется актуальным до конца 1860х, что вполне неплохо. Следовало поработать над некоторыми недостатками, вроде обтюрации газов, но в принципе мы имели на руках готовый казнозарядный прототип, довольно дешевый в производстве. Отслеживая новинки вооружений, люди генерала Матвеева приобрели несколько экземпляров ружья Шарпса. По точности и дальности стрельбы оно оказалось лучше ружья Дрейзе, но было гораздо затратнее в производстве. Опытная мастерская в Туле получила задачу немного упростить механизм и изменить его достаточно, чтобы не платить патент, но я не рассчитывал на большое снижение стоимости. Таким образом, выходило, что основные пехотные части лучше вооружить доделанной винтовкой Дрейзе, названной винтовкой образца 1852 года, а снайперские и некоторые кавалерийские части стоило вооружить винтовкой Шарпса, тоже поменявшей название на винтовку Никифорова — талантливого тульского оружейника, который творчески переработал американский прототип.

В Царицыне строился новый артиллерийский завод, для производства полевых и тяжелых орудий, а под Тулой завод для производства ружей Дрейзе. Основные оружейные заводы Москвы, Петербурга и Тулы проходили модернизацию. Вдобавок планировалось строительство новых заводов по производству пороха и боеприпасов в Харькове, Николаеве, Нижнем Новгороде и Иркутске. Параллельно, Павел Матвеевич Обухов работал над созданием стального полевого орудия из высококачественной стали. Я помнил, какую роль стальные, заряжающиеся с казны пушки Крупа сыграли во Франко-Прусской войне. Сам Круп еще не стал пушечным королем, так что и здесь, при должной сноровке у нас имелся шанс стать первыми. Благо по производству чугуна и стали Россия вышла на первое место в мире. Я надеялся, что за три-четыре года Павел Матвеевич доведет свой образец до ума, и тогда, мы сможем запустить его детище в серийное производство. К этому времени Царицынский завод будет готов.

Будучи в Петербурге я встречался с профессором Пироговым. Николай Иванович уже давно приобрел всеевропейскую славу, а лично меня интересовали его достижения в области наркоза и полевой хирургии. Одной из основных проблем армий XIX века были плохие санитарные условия и низкий уровень полевой хирургии. Именно этим я попросил его заняться. Являясь ректором Петербуржского медицинского университета — ведущего в Российской империи, он ввел передовые методы обучения и практики для будущих врачей. Я попросил доктора возглавить армейскую медицинскую службу и заняться разработкой передовых методов полевой хирургии, используя существующий опыт. Вдобавок, в армии реформировалась служба полевых врачей и санитаров, и создавались тыловые структуры для лечения раненных, при организации которых требовался опыт Николая Ивановича. Доктор воспринял это предложение с большим энтузиазмом. А как же иначе? Ведь от предстоящих перспектив аж дух захватывало. Сколько солдатских жизней можно спасти, и какая огромная от этого польза отечеству. В истории, которую здесь знал только я, многие свои знаменитые методики профессор разработал в ходе Крымской войны. Здесь же, я надеялся, он достигнет тех же результатов в более благоприятных условиях, что позволит сохранить не одну солдатскую жизнь.

Для укрепления Дальнего Востока, требовалось ускоренными темпами прокладывать Транссиб. К 1849 году ветка железной дороги уже дошла до Екатеринбурга, и имелся черновой вариант трассы до Владивостока. Но путь этот не был детально разведан, что еще предстояло сделать. Тем не менее, чем восточнее мы успеем провести трассу, тем лучше. Даже если дойдем до Иркутска, уже ничего, все ближе, чем пешком от Екатеринбурга. Учитывая постройку Балтийского и Черноморского флотов практически с нуля, все устаревший корабли, которые могли дойти до Владивостока и Александровска, после небольшого ремонта, отправлялись на Дальний Восток и в Русскую Америку. С ними отправлялись небольшие партии солдат и поселенцев. Эти флотилии, усиленные четырьмя современными фрегатами составят костяк Тихоокеанского флота России с базами во Владивостоке, Петропавловске, Александровске и Новоархангельске.

В Финском заливе генерал Тотлебен руководил усилением существующей системы укреплений в Кронштадте и Свеаборге. Там же, на Балтике проводились испытания морских мин усовершенствованной конструкции, под руководством генерала Шильдера. На Черном море мы не проводили перестройку укреплений Севастополя и Николаева, дабы не вызывать преждевременно подозрений османов. Напротив, турки разрешили нам провести четыре фрегата и несколько более мелких судов через Дарданеллы, для их отправки на Дальний Восток. Ослабление Черноморского флота им было на руку. Мы открыто заложили три бронированных винтовых фрегата, двухтысячного тоннажа, но учитывая десяток линейных кораблей, которые оказались списаны, это не выглядело устрашающе. В ту пору даже англичане не видели большой пользы от бронирования, но вкупе с бомбическими орудиями эти три фрегата представляли собой неплохую замену сгнившим кораблям. Имелись мысли и по поводу цельнометаллических мониторов с увеличенным главным калибром. Остойчивость у них так себе, но для разрушения укреплений Босфора и прикрытия десанта самое то.

В 1849 году, когда Европа еще зализывала раны после революционной активности, я был занят согласованием вышеуказанных начинаний с различными министерствами и поиском подходящих людей для осуществления этих проектов. Маховик следующего этапа реформ опять закрутился, отсчитывая время до часа 'Х'.

Глава 18.

Павел Игнатьевич Соболев был очень доволен собой. А как же иначе? Чай первым из саратовских купцов-заводчиков пароход пустил. А ведь не он один пытался то. Вон, почитай, Ксаверий Дмитрич Рогозин два года назад пытался свой пароход построить, даже инженеров привез из Царицына, но чего-то там у них не заладилось. То ли инженеры оказались липовые, то ли деньги кончились. Хотя это вряд ли. Ксаверий Дмитрич хозяин рачительный. Ишь как на торговле чаем поднялся. 'Вот и сидел бы себе на чае', подумал, усмехнувшись, Павел Игнатьевич.

Другой конкурент — Матвей Петрович Дыбин, тоже мечтал свой пароход по Волге пустить, но пока еще ничего путного построить не сумел. А ведь Соболев предлагал ему строить вскладчину. Так, по-всякому, дешевле выйдет, да и конкурентов не будет. Кто ж с ними двоими в Саратове тягаться будет? Ан нет, гордость в Матвее Петровиче сыграла. Оно-то конечно, мануфактура Павла Игнатьевича была его главным конкурентом в губернии, но дело есть дело. Причем тут гордость и барыш? Купцы даже побились об заклад при свидетелях, кто первый пароход построит, тот и выиграл. На десять тысяч рублев поспорили. Об этом весь Саратов две недели судачил. А кто теперь будет подсчитывать барыши от перевозок, купец не сомневался.

А все потому, что заводчик людей правильных нашел. Не поленился, поехал в Нижний Новгород, где уже лет пятнадцать производили пароходы на двух больших заводах. Один из них принадлежал самому Берду. В Нижний купец поехал не случайно. Брат у него там имелся, двоюродный. Купец, не промышленник. Торговал по всему Поволжью и всех в Новгороде знал. Вот и свел его братец с главным инженером одного из заводов, господином Павлом Сергеевичем Зеницким. Тот происходил из мелких дворян, но закваска у него была своя, купеческая. Инженером он оказался знающим и опытным. Несколько дюжин винтовых пароходов и барж построил и в паровых двигателях шибко понимал. А главное, очень хотелось его тезке свое дело открыть, но начального капитала не имелось. Вот и подвернулся ему Соболев со своим предложением войти в пай. Поначалу Зеницкий сомневался, чай Павла Игнатьевича совсем не знал, но подумавши, согласился. Не всяк готов в дело восемьдесят тыщ вложить. Видно верит, что все получится. Договор подписали там же в Нижнем, а уже через два месяца и сам инженер с дюжиной помощников приехал в Саратов. Таким образом, общество 'ПП' в честь обоих Павлов начало свое существование.

Помещение для небольшого завода поставили быстро, за четыре месяца. Имелся у промышленника свой участок земли прямо у реки. Благо лес и кирпич под строительство запасли заранее. Была у Соболева мыслишка сначала завод свой расширять, но он передумал. Ткацких мануфактур ныне в Саратове чуть ли не дюжина. Мелочь в основном, но есть и крупные, такие как Дыбинская. Да и не в одном Саратове чай мануфактуры стоят. Ныне, каждый купчик, чуть денег поднимет, норовит такую мануфактуру открыть. Дешевые, но крепкие Саратовские ткани по всей России знамениты. Вот каждый и старается себе кусочек ентого пирога и захапать. Потому и передумал Павел Игнатьевич завод расширять, а решил другим делом заняться, таким, которым никто еще в Саратове не промышляет. Тогда то и пришла ему в голову идея о пароходах. Поначалу он хотел один такой купить и возить свои товары прямиком в Нижний или вниз по Волге, в Астрахань. Благо, в Нижнем и в Царицыне уже давно как производили винтовые и колесные пароходы. Но потом он все же решил попробовать производить свои собственные. Торговля по Волге-матушке растет, а с ней растет и спрос на пароходы и баржи. Купцов, да мануфактурщиков знакомых у него почитай две губернии и уезд наберется. Глядишь, кто и захочет свой товар на Соболевских пароходах везти.

Вчера, аккурат в восемь утра, первенец товарищества 'ПП', протяжно гудя и чадя в небо черным дымным шлейфом, отчалил в свой первый рейс в Астрахань. На деревянной пристани собралось полгорода. Полицмейстер приказал всех на причал не пускать, дескать, от стольких топтунов он глядишь, и обвалится, но народ не роптал. Те, кто по именитей и побогаче, тех, конечно, пустили, а народ попроще расположился на самой набережной и повыше, на пригорке. Пароходом ныне никого не удивишь, чай каждый день туды сюды ходять, но ведь тут на десять тыщ рублев поспорили. А это уже событие!

Правда, Матвей Петрович Дыбин честь свою купеческую не уронил. Тут же на причале, как только отчалил 'Соболь' (названный с честь хозяина) он пожал Соболеву руку и при всем честном народе вручил ему вексель на те самые десять тыщ рублев. Заводчик так растрогался, что приказал выставить на пристань целую бочку горяченькой и закуски вдоволь. Полицмейстер, получивший сто рублев, скромно закрыл на это глаза. Оно, конечно, без драки не обойдется, но ничего, его подчиненные проследят, чтобы шибко не бушевали. А так все в прибытке, жандармам по два рубля за волнение, а народ чего уж там, пущай веселится.

Глава 19.

— Эй, Савелий, чтоб тебя, проследи, чтоб загружали осторожнее. Ведь сломают же ироды. Кряжистый мужичек, с лапатообразной бородой и морщинистым, обветренным лицом, ответил с обидою в голосе:

— Дык, мы со всею осторожностью, Прокофий Афанасьевич, доски скользкие после дождя. Надобно их песком посыпать, что ли.

— Так посыпь, поезд вас дожидаться не будет. Если опоздаешь на станцию, заказ сорвешь.

— Ничего, успеем, через час закончим и тронемся, — Савелий шмыгнул носом, смахнул с лица капли пота и крикнул грузчикам, — Давай робя, веселей, и продолжил обращаясь к надзирающему за погрузкой клерку, — еще две подводы и магарыч.

В это время мимо них проехала крытая пролетка и остановилась как раз у главного входа, в двадцати метрах от грузчиков. Прокофий Афанасьевич, только что ругающий мужиков, развернулся и побежал рысцой приветствовать начальство. На самом деле его присутствие более требовалось при погрузке, но лишний раз помусолить глаза начальству не в тягость. Такова была жизненная философия заводского учетчика и грозы местных грузчиков господина Никифорова. Карьеру это сделать ему не помогло, но характер не переделаешь. С другой стороны, Прокофий Афанасьевич, семи классов образования и тридцати лет отроду работал старшим учетчиком у самого Зельдера, одного из успешнейших заводчиков в империи — как ни крути, а не мелкая сошка. И зарплата у Никифорова солидная, аж пятьдесят целковых в месяц. Дык, ведь через его руки проходит товару чуть ли не на мильйон, а идет тот товар по всей Европе, и даже через океан, в Америку. А там глядишь, и почтительность его окупится. Большой человек Михаил Исаакович Зельдер. Все чего не коснется, превращает в золото.

— Ишь побежал, аки к крале, — усмехнулся Василий, темноволосый парень, с редкими, еще пробивающимися усиками, уже два года работающий на заводе.

— Не, — усмехнулся Николай, высокий и широкоплечий мужичек, с аккуратно подстриженной русой бородой, — барыни таких не любят. Вот я другое дело, — и он распрямил свои широкие плечи.

— Цыть там, — зашипел Савелий, — вот загрузите, тогда и зубоскальте. Не приведи господь ящик грохните, всех премии лишать. — Грузчики умолкли и, покряхтывая, продолжили работать уже молча и деловито.

Никифоров, подбежав к барскому экипажу, снял картуз, и немного подобострастно приветствовал хозяина:

— День добрый, Михаил Исаакович, мы как раз погрузку заканчиваем, аккурат к поезду успеем. Все как в заказе указанно. Уж я проследил.

Зельдер вышел из экипажа, кивнул Прокофию Афанасьевичу, сказал: — Спасибо, — и, уже не глядя на учетчика, поднялся по ступеням к массивной входной двери с чугунными, витыми ручками. Охранник у входа предупредительно открыл дверь и хозяин завода, мельком поблагодарив, прошел вовнутрь.

Михаил Исаакович Зельдер — один из первых людей Киева выглядел весьма солидно. Немного сухопарый (сказывалось голодное детство), с небольшой, аккуратно подстриженной эспаньолкой и густыми с проседью волосами, он походил на университетского профессора. Но это только с первого взгляда. Походка его — немного торопливая и пружинистая, выдавала в нем человека энергичного и деятельного, а черные, внимательно смотревшие глаза, скорее человека дела, чем мыслителя. Костюм тройка, тонкого английского сукна сидел на нем как влитой, и человек не знающий, никогда бы не подумал, что детство свое маленький Миша провел в небольшом еврейском местечке в Подольской губернии, в полуразвалившемся домике с еще семью братьями и сестрами. После отмены черты оседлости в 1829 году, семейство Зельдеров перебралось в Киев. Отец Михаила, мелкий портной, держал мастерскую по пошиву готовой одежды на Подоле. Мальца не интересовало портняжное дело, зато он с детства испытывал большой интерес к механизмам, и даже соорудил в сарае, позади дома примитивный насос. Отец не препятствовал его наклонностям, благо сыновей, готовых продолжить портняжное дело хватало. Проявивши блестящие способности к точным наукам, юный механик с помощью стипендии от общины смог поступить в Харьковский политехнический университет, окончив который, некоторое время работал инженером на Юго-Западной железной дороге.

Судьба его круто переменилась в 1847 году, когда он изобрел швейную машину. Точнее подобные машины были изобретены и до него — идея, так сказать, витала в воздухе, но именно Зельдер довел ее до ума, внедрив несколько простых, но необходимых улучшений. Успех пришел практически сразу. Простой, надежный и относительно недорогой агрегат требовался везде, в особенности на селе, где хозяйки брали на дом работу для дополнительного заработка. Михаил Исаакович проявил свою деловую хватку, запатентовав свое изобретение в Европе и в США. В России, а затем и в Германии он создал одну из первых франшизных сетей для сбыта. Таким образом, ему удалось всего лишь за несколько лет практически подмять под себя европейский и российский рынки. Конкурентов он старался безжалостно давить исками. Хотя иногда соглашался на выплату роялти, если видел, что судом дело не решить.

Разбогатев, заводчик начал жертвовать на благотворительность. На его средства возвели заводскую школу и больницу. Харьковский университет, альма-матер изобретателя, получил новый кампус для факультета механики. Он же ежегодно предоставлял стипендии для двадцати студентов, не имеющих средств продолжить образование. Неудивительно, что Михаил Исаакович считался одним из первых людей в городе, а его имя было широко известно в России. Как-никак, а через двадцать лет машинки Зельдера, с чугунным клеймом 'З' имелись, чуть ли не в каждом доме.

В приемной, у кабинета его уже дожидался стряпчий, Александр Федорович Луговский. Пожав ему руку и поприветствовав, заводчик пригласил его в кабинет. Сев за свой широкий, покрытый зеленым бархатом стол, он жестом пригласил визитера присесть напротив и сказал:

— Рад вас видеть, Александр Федорович. Как прошел ваш вояж через Атлантику?

— Уже думал молится пресвятой деве, — улыбнулся стряпчий, — штормило почти до самой Англии.

— А мне говорили, что пароходы чрезвычайно стойкие к штормам, — сказал Михаил Исаакович.

— Право, не верьте. На личном опыте убедился, что все это домыслы. На поезде вояж гораздо удобнее. Не чувствуешь себя таким беспомощным. Впрочем, с вашего позволения, я хотел бы перейти к делу. Вы получили мою телеграмму из Берлина?

— Да, еще неделю назад. Вижу, господин Зингер хочет войны? Да и господа Грув и Бейкер тоже бузят?

— Так точно, — ответил Луговский. — Господин Зингер подал на нас в суд, и оспаривает наш патент. А, Грув с Бейкером подали в суд и на нас и на Зингера, утверждая, что детали, используемые в вашем агрегате, на самом деле были изобретены ими еще в 1845 году.

— И что, они запатентовали свое изобретение?

— В том то и дело, что они запатентовали его в 1848 году, за месяц до того, как мы зарегистрировали ваш патент. Но я это оспорил, ибо за месяц вы никак не могли узнать об их изобретении и таким образом додумались до всех деталей вашего агрегата самостоятельно.

— Понятно. А что господин Зингер? Вы считаете, что у него есть шансы?

— Не думаю. Но затрудняюсь сказать наверняка. Дело в том, что мы начали продавать швейные машинки в США с июня 1851 года, хотя ваш патент я зарегистрировал в 1848 году. Вот Зингер и напирает на то, что раз продажи начались лишь в 1851 году, то и готового продукта у нас на тот момент еще не было. Мол, то, что указанно в патенте и то, что ныне продается разные вещи. А наш нынешний агрегат есть копия его машинки.

— Но это же полная ерунда. В патенте прямо описывается суть моего изобретения с приложением чертежей. Так что шиш ему, а не компенсацию, — Михаил Исаакович в волнении аж привстал и оперся руками о столешницу.

— Дело в том, Михаил Исаакович, что суд по патентному праву может длится долго, даже годами. А тем временем мы не имеем права продавать нашу продукцию в США. Вы же сами приказали вернуть последний груз направленный в США.

— Знаю, знаю, — нетерпеливо перебил Зельдер, — но что вы имеете предложить?

— Суды в США продажны, и если поднести барашка кому надобно, то дело может решиться быстрее и в нашу пользу. Есть у меня один знакомый сенатор, который знаком с нужным нам судьей. Он готов поспособствовать решению нашего вопроса. Но, конечно, я ничего не могу предпринять без вашего решения.

— О какой сумме идет речь?

— Думаю, тысяч тридцать помогут ускорить дело.

— Ого, у вашего сенатора отменный аппетит, — усмехнулся заводчик.

— Дело в том, что, насколько мне известно, господин Зингер уже успел подмазать кое-кого из патентного бюро. Ведь наши проблемы не возникли просто так. Даже если мы не проиграем, мы теряем продажи.

— А если доказать, что мы начали продавать в империи и в Европе с 1848 года? Это поможет делу?

— Не уверен. Как я уже упоминал, здесь, скорее всего не только вопрос приоритета, сколько его толкования. Пока мы не продаем, Зингер укрепляет свои позиции. Я поддал встречный иск, но опять же таки — время. — Стряпчий выразительно всплеснул руками.

— Чертов Зингер, — пробормотал Михаил Исаакович. — Что ж, попросите вашего сенатора помочь. Деньги я вам на это дам. Но мне нужен результат, и чем поскорее.

— Я приложу все усилия, Михаил Исаакович. Через два-три дня я отбуду обратно. Постараюсь известить вас при первой возможности.

— Спасибо, Александр Федорович. Я ценю ваше упорство в этом деле. — Зельдер встал и протянул руку для пожатия.

— Благодарствую, Михаил Исаакович. Надеюсь вскорости вас порадовать. — Гость пожал хозяину руку и вышел из кабинета.

Несмотря на оптимизм стряпчего, суд длился два года и закончился компромиссом. Зингер и Зельдер забирали свои иски обратно. Каждый получал право производить свои машинки, без уплаты роялти конкуренту. Правда эта договоренность распространялась только на территорию США, а в Европе Зельдер еще долго сохранял практически монополию на свое изобретение.

Глава 20.

Василий Петрович Копейников взглянул на себя в зеркало и остался доволен. С тех пор, как дела у сахарного товарищества 'Полтава', где он был пайщиком, пошли в гору, он вообще был доволен собой. С достатком пришли и хороший особнячок в Одессе, и удачное замужество старшей дочери за капитана-штабиста и женитьба самого Василия Петровича на генеральской вдове Наталье Порфирьевне, которая в придачу держала доходный дом на Преображенской. Зеркало отразило невысокого, лысеющего мужчину, с небольшим брюшком, как бы завернутым в серый жилет, из кармана которого торчала золотая цепочка часов. Небольшие, тронутые сединой бакенбарды, придавали его лицу некоторую аристократичность. Оглядывая себя, Василий Петрович напевал себе под нос песенку из недавно услышанной оперетты.

За семь лет товарищество 'Полтава' (отцы-основатели все были родом из-под Полтавы) выросло как на дрожжах. Бывший сосед по имению и приятель, Артем Иванович Захаренко подгадал со своим предложением разводить сахарную свеклу аккурат под сахарный бум конца сороковых. Рьяно принявшись за дело, пятеро пайщиков закупили земли на юге Малороссии и построили сахарный завод. Благо Захаренко имел необходимый опыт после вояжа по германским землям, где уже разводили свеклу нужных сортов. Несколько лет хороших урожаев и благоприятная конъюнктура, благодаря заградительным пошлинам, позволили быстро окупить свои вложения и расширить производство. Даже теперь, несмотря на насыщенность рынка и снижение пошлин, дела шли вполне успешно.

— Дорогая, — позвал он жену, которая все еще наряжалась в будуаре. — Ты уже готова?

— Вась, что за спешка? Захаренковы придут к восьми.

— Прийти то, придут, — ответил купец, — но вот будешь ли ты готова, — ядовито спросил он?

— Вечно одно и тоже, — ответила жена. — И чего тебе неймется. Проследи лучше, чтобы Никифор вино достал. А хочешь, выпей стаканчик, охлонись. Супруги жили, душа в душу.

Без пяти восемь на улице послышался топот копыт по брусчатке, и набольшая пролетка остановилась у крыльца Копейникова дома. Слуга отворил дверь и с поклоном проводил гостей вовнутрь. Поприветствовав чету Захарнковых в гостиной, они все вместе, без церемоний прошли в столовую, где уже был накрыт стол. Старичок Никифор, оставшийся с барином, еще в бытность того помещиком, руководил кухаркой и ее помощницей, следя, чтобы тарелки гостей не пустовали.

Отдав должное поросенку с хреном, заливному налиму и крымскому вину, гости разделились. Дамы пошли судачить в гостиную, благо Одесса город большой, и сплетен всегда хватает, а мужчины прошли в библиотеку, где по английской моде стояли у камина четыре обитых зеленым бархатом кресла. Сама комната, состояла из книжных полок, зажатых между панелями светлого дерева. Библиотека соседствовала с кабинетом Василия Петровича и позволяла вести неформальные переговоры, коли возникала надобность.

Хозяин налил в стаканы немного коньяка и спросил:

— О чем хочешь говорить, Артем Иванович? Вижу, что чего-то ты сегодня беспокойный.

— Ты меня знаешь более чем Прасковья Федоровна, — засмеялся гость. — Впрочем, ты прав, возникла у меня одна мыслишка.

— В последний раз, когда у тебя возникла 'мыслишка', мы открыли товарищество, — улыбнулся Копейников.

— Вот-вот, — серьезно ответил Захаренко,— ты в самую точку попал. Как ты знаешь, хотя дела наши идут хорошо, но расти, мы больше не растем. Конкуренты в затылок дышат. А что дальше, куда деньги девать? Деньги ведь работать должны. — Василий Петрович кивнул, соглашаясь с мыслью компаньона.

— Есть у меня человечек один в управлении Юго-Западных железных дорог, — продолжил гость. — Так вот, он говорит, что через год они собираются отдать на откуп строительство двух веток из Одессы на Кишинев и на Херсон. Вот я и подумал, а что если мы возьмемся за это строительство.

— Ты хочешь строить железную дорогу? — недоверчиво спросил Копейников. — Но, мы же в этом ничего не смыслим.

— Ну не совсем так. Дело как дело, а знающих людей и найти можно. Главное, с нынешним губернатором мы знакомы, да и знакомый мой — путеец, тоже подсобит ежели чего. Тут главное знать, кого подмостить надо, а я знаю. Ведь тендер так просто не выиграть.

— А где мы на эту дорогу деньги возьмем? Я свою долю в 'Полтаве' продавать не хочу.

— Дурень, кто ж на свои то работает. Возьмем ссуду в банке. Думаю в Южнороссийском банке нам не откажут. Управляющий на Ришельевской мой хороший знакомый. Конечно, придется брать под залог, но тут уж никак иначе. Жаль, что свой банк открыть нельзя. Тут после последнего кризиса аж тридцать миллионов золотом уставной капитал требуется. Ну да ничего. Торговля у нас на юге бойкая, да и порт, почитай самый большой в империи. Думаю, за пять-семь лет проект окупится. Зато представляешь, какая прибыль?

— Но через двадцать лет, по закону нужно передать дорогу государству, — ответил Василий Петрович.

— Нужно, подтвердил гость, — но за десять лет мы такие деньги заработаем, что на весь наш век хватит. А там и в другое дело вложиться сможем.

— А ты говорил с остальными?

— Нет еще, ты первый. Хотел узнать твое мнение. Ты из нас всех самый осторожный. Если согласишься, остальные вероятно тоже не откажутся.

— Хитер ты, Артем Иванович, — засмеялся хозяин.

— Ну, так уж и хитер, — улыбнулся компаньон. — Дело большое задумал, а ну как ошибаюсь.

— Тут надобно, конечно, все обсчитать, но мысль здравая. Ежели действительно получим пятнадцать процентов годовых, то дело стоящее.

— Замечательно, — улыбнулся Захаренко, — тогда я завтра покажу тебе цифры, что скалькулировал. А сегодня давай еще по коньячку. Уж больно хорош он у тебя.

Выпив, за удачную идею, компаньоны прошли на первый этаж, в гостиную, где их уже дожидались жены. Разговор о городских и имперских новостях продолжался до полуночи. И лишь когда напольные часы в очередной раз пробили время, гости распрощались и уехали.

Василий Петрович, надев пижаму, опять насвистывал модный мотив из оперетты. Вечер удался.

Глава 21.

— Итак, господа, — император обвел всех присутствующих взглядом, — как вам всем известно, последние полгода в стране происходит спад экономической активности, безработица растет, многие купцы не могут вернуть долги. В Нижнем Новгороде уже произошли волнения. Губернатор просит о помощи. Хотелось бы услышать ваши предложения. Федор Александрович, начнем с вас, как с человека наиболее информированного.

Министр финансов, Федор Александрович Раевский открыл папку и вытащил стопку листов.

— Я подготовил краткую статистическую выкладку для каждого. Возьмите. — Он передал скрепленные листки каждому из присутствующих. Присутствующие зашуршали листами и министр продолжил. — На сегодняшний момент имеет место кризис наличности. Учитывая золотой стандарт, которого мы придерживаемся, мы ограничены в выдаче новых ассигнаций. Иными словами, мы не в праве включать станок, чтобы напечатать еще денег. Экономический рост последних восьми лет, а в особенности активное железнодорожное строительство требовали все больших банковских кредитов. Теперь, образно выражаясь, деньги кончились, и банки не имеют свободной наличности для выдачи новых кредитов. А промышленники, отдавая старые кредиты, брали новые, вот такой снежный ком получился. Купцы не могут отдать долги, ибо их проекты еще не запущены, а банки не могут их поддержать, даже краткосрочными займами. Как результат, многие товарищества закрываются. Если быть точным, то за последние шесть месяцев уже закрылось двадцать восемь крупных компаний, с общим капиталом в сорок шесть миллионов рублей, и порядка четырехсот средних и малых предприятий и мануфактур, с общим капиталом примерно в восемьдесят миллионов рублей. Причем эти данные не полные. Курс акций на Новгородской бирже упал на пятнадцать процентов, а ценных бумаг на шесть процентов. Народ меняет ассигнации на золото, боясь инфляции. Что лишь усугубляет ситуацию. Безработица в городах поднялась до двенадцати процентов и продолжает расти. Чем это грозит, сами понимаете. У меня, пожалуй, все, — Раевский отложил бумаги и посмотрел выжидательно на императора.

— Могу лишь добавить, что без принятия срочных мер, положение лишь ухудшится. В Европе сейчас кризис, поэтому конъюнктура очень не благоприятная. В Нижнем Новгороде уже имели место волнения. Николай Дмитриевич, каково положение в Москве и Петербурге? — Министр внутренних дел, Николай Дмитриевич Скрижевский, высокий, худощавый господин с небольшой аккуратно подстриженной бородкой и усами, ответил:

— Недовольных хватает. Особенно там, где имели места увольнения и сокращения зарплат. В народе уже пошли слухи, что капиталисты специально прячут деньги, чтобы обогатиться на народном горбу. Ситуация не критическая, но ежели ничего не предпримем, так и до бунта недалеко. Благо цены на зерно, тоже, упали, поэтому хлеб не подорожал. Поэтому, предлагаю усилить жандармский корпус, отменив отпуска и разместить вблизи главных городов казачьи части. Для них городские это чужаки, а потому можно рассчитывать на их лояльность. Вдобавок, в Москве, Петербурге и Киеве надобно держать наготове гвардейские части, как наиболее лояльные. — Он взглянул на генерала Паскевича, занимавшего должность военного министра. Тот, ответил:

— Я уже говорил с командирами гвардейских частей. Они обещали сократить увольнительные и держать свои части наготове. Хотя, конечно, гвардия это крайнее средство. Карательные мероприятия могут иметь деморализующий эффект. Это вам не Шамиля воевать.

— Согласен, — ответил Николай. — Какие еще есть предложения для преодоления кризисной ситуации?

— Предлагаю выкупить прогоревшие железные дороги и продолжить их строительство, — сказал Мельников. — Мы, в министерстве рассчитывали на их ввод в строй. Это даст людям работу и не порушит наши планы. Тем более, что дороги можно выкупить по дисконтной цене. То есть они обойдутся нам дешевле.

— Дельная идея, — согласился император. — Предлагаю ее развить и создать комитет по общественным работам. Можно приступить к реализации запланированных на будущее проектов строительства канализаций, дорог и мостов. Заодно комитет определит первоочередность задач. Кстати, строительство Транссиба, тоже, не мешает ускорить. Впрочем, его приоритетность вам известна.

— Ваше величество, а где взять средства на все эти проекты? У нас бюджет на год вперед расписан, — вмешался Федор Александрович. Император поморщился:

— Можно увеличить выпуск облигаций займа. Процент, правда, повыше будет, но в данной ситуации это неплохая опция.

— Может попробовать взять кредит у французов или немцев? — спросил Бибиков Константин Константинович, министр тяжелой промышленности.

— У них самих дела плохи, ответил Раевский, да и мы стараемся не брать займы за границей. А ежели увеличить внутренний заем, то ниже шести процентов годовых не выйдет, а то и более. Плохое сейчас время размещать облигации.

— Наличности у купцов меньше, — вмешался в разговор глава Центробанка Розенфельд Александр Яковлевич, — поэтому большой заем сегодня не осуществим. Лучше размещать постепенно, может и с процентами выгадать удастся.

— Рафаил Александрович, — обратился Николай к министру горнорудной промышленности, — возможно ли увеличить добычу золота в ближайшем будущем?

— Не получится, — ответил Черносвистов, — мы лишь недавно приступили к разработке нескольких месторождений, но они, как вам известно, не крупные. Ведется изыскание новых месторождений в районе реки Колыма, но пока особых результатов нет.

— Понятно, ответил император, — и все же давайте обсудим меры по увеличению добычи золота. Без лишнего золота нам придется тяжело.

Глава 22.

Иван Дмитриевич Тучков, капитан двухмачтовой шхуны 'Любава', принадлежащей купцам, братьям Заболоцким, оправил свой китель и открыл дверь каюты. Небольшую комнатушку сразу наполнил чуть соленный морской воздух. Даже май в этих краях прохладный, не то, что в родной Одессе. Каюта у капитана была крохотной, три на три метра, зато своя. Остальные, даже штурман, Игорь Леонидович Дементьев и боцман, грек по национальности, Дмитрий Григорьевич Горголи такой роскоши не имели. Зато трюм имелся на шхуне изрядный, и для товаров и для припасов на время кругосветки. Сама каюта выглядела очень скромно: подвесная койка, маленький стол и стул. Под койкой имелся сундук для вещей. Вот, пожалуй, и все. Даже полки в каюте не имелось. Да и зачем она, когда при сильной волне, все, что стоит на полке летит вниз. Будучи еще молодым гардемарином, Тучков это уже испытал и с тех пор хранил все свои вещи или в сундуке или в ящике стола, который запирался на ключ.

Закрыв за собой дверь каюты, Иван Дмитрич вышел на палубу, где уже построилась вся команда 'Любавы'. Оглядев, одетых в синие, шерстяные фуфайки моряков, капитан сказал:

— Господа, через несколько часов мы дойдем до Ново-Архангельска. Там мы пробудем три дня. Дмитрий Григорьевич, ты ответственный за разгрузку. Список товаров у тебя есть. Я договорюсь с учетчиком, чтобы портовые грузчики вам помогли. Потом погрузите шкуры и запаситесь водой.

— Сделаем, Иван Дмитриевич, — коротко ответил боцман.

— Никита Андреевич, провизии до Александровска хватит? — спросил капитан корабельного кока.

— Хватит, может какой дичи прикуплю, а то эти головорезы от консервов и солонины уже нос воротят. — Он кивнул на матросов. А так в Александровске провизия всяко подешевле выйдет.

— Ну, вот и хорошо, — констатировал капитан. — Остальные, он строго поглядел на небольшую команду, — от работы не отлынивать. После загрузки разрешаю сойти в город. Но чтоб к десяти вечера, все как один на корабле были. Иначе в Александровске вы у меня неделю на берег не сойдете. Никифоров и Горелик, вы за старших. Проследите, чтобы остальные сильно не бузили. Понятно?

— Так точно, господин капитан, — по-военному ответили моряки.

— Ну раз понятно, тогда все свободны, — ответил Тучков. И развернувшись, он подошел к Дементьеву и сказал, — Жаль, что ветер слабый, так и к обеду не дойдем.

Несмотря на слабый ветер, Ново-Архангельск появился на горизонте через три часа. Столица Аляски не производила впечатления. Даже Петропавловск выглядел солиднее. Порядка пятиста деревянных домиков уступами спускались к морю. Этот серо-коричневый ландшафт разбавлялся белокаменной церковью, и зеленью окружавших дома деревьев. Зато форт, у входа в залив, выглядел внушительно. Приземистые каменные стены, с пологими боками бастионов — такой с наскоку не возьмешь. Насколько Тучков знал, форт имел на вооружении двадцать Пексанов и еще две дюжины старой мелочи. Внутри залива располагался порт, являющийся одной из баз русской Тихоокеанской флотилии. На флот эта небольшая флотилия явно не тянула, ибо состояла из пяти однотипных тридцатипушечных фрегатов, но в этих отдаленных местах она представляла внушительную силу. Два фрегата это флотилии, названные в честь апостолов Петра и Андрея, базировались на Ново-Архангельск. Остальные три базировались в Александровске, бывшем до покупки Калифорнии в 1835 году, Сан-Франциско.

Над городом, на вершине холма, находился форт, где располагался Ново-Архангельский гарнизон. К нему прямо из порта вела дорога из струганных досок, разделяя городок надвое. Над фортом, на высоком шесте, развивался трехцветный российский флаг, ярким пятном выделяясь посреди темно-зеленой громады, нависшей над городом горы.

Когда 'Любава' прошла форт и вошла в залив, капитан увидел, что один из фрегатов, 'Апостол Андрей' стоит у причала, а неподалеку примостились два брига, пришедшие из Александровска. Убрав паруса, и потихоньку лавируя, шхуна проскользнула к пристани.

Сойдя по скрипучим сходням, Тучков увидел спешащего к нему начальника порта — Афанасия Матвеевича Трубецкого. Тот, протянув капитану руку, и горячо пожимая, сказал:

— Чрезвычайно рад вас видеть. Надеюсь, что вы добрались без происшествий.

Поздоровавшись и пожав руку местному чиновнику, Тучков ответит:

— Нормально добрались. Немного штормило, но ничего серьезного. Моя 'Любава' ходкая, скользит, а не ходит, улыбнулся он.

— Ну, вот и замечательно, — ответил Трубецкой. Губернатор давеча меня спрашивали, когда вы, наконец, прибудете. Его дочка так ждет рояль. Пошлю ему вестового, вот он обрадуется.

— Ну, раз так, то у меня к вам просьба. Пришлите побыстрее учетчика, чтобы принять груз. Губернатора порадуем, да и мои парни смогут скорее отдохнуть.

— Конечно, Иван Дмитриевич, сейчас же распоряжусь, и развернувшись, крикнул:

— Афоня, подь сюды.

Переговорив с учетчиком и отдав его на поруки боцману, капитан обошел пакгаузы, разминая ноги. С прибытием нового корабля порт ожил, и грузчики сновали в проходах, готовясь принять товар.

Братья Заболоцкие занимались чрезвычайно выгодной, но и рискованной торговлей. Из Одессы они отправляли русскую мануфактуру, персидские и афганские ковры, промышленные товары. Не брезговали и частными заказами, таким как рояль для губернаторской дочки, или особый табак для офицеров. Лишь бы платили исправно. Часть груза продавали в Китае, взамен загружая чай и шелк. Далее корабль шел в Ново-Архангельск и в Александровск, где продавал весь товар и, загрузившись шкурками, шел обратно в Китай, где менял шкурки на серебро и прикупал еще чая и шелк, которые продавались уже в империи. Несмотря на пошлины, торговля шла бойко, и купцы зарабатывали на каждой операции. Конечно, существовал риск потерять корабль и груз, но, на все воля божья. Для Тучкова это был третий рейс, как и для большинства команды. Поэтому вояж проходил спокойно, драки и поножовщины, происходившие в первый раз, остались позади. За три года команда сладилась и службу несла исправно.

Вернувшийся вестовой передал капитану приглашение губернатора отужинать с ним. Предупредив Дементьева, что вернется поздно и, оставив его за старшего, Тучков ушел к себе в каюту, где взял небольшой отрез шелка в подарок губернаторской жене и упаковку табаку для самого губернатора.

Дом Ново-Архангельского главы располагался неподалеку от форта и помимо церкви Святого Михаила являлся единственным каменным зданием в городке. Небольшое кирпичное строение, крытое железной крышей стояло в глубине сада. Как у остальных переселенцев, у дома был разбит огород, и даже имелась небольшая теплица.

Губернатор Федор Анатольевич Рылеев оказался невысоким, подвижным человеком, с изрядным брюшком и живостью во взгляде. Жена его, Варвара Игоревна, была женщиной худощавой, немного суровой. В молодости она, вероятно, была вполне миловидной, но командировка в этакое захолустье и отсутствие светской жизни состарили ее раньше времени. Тучкову представили и молодую поросль Рылеевых — четырнадцатилетнюю дочь Лизоньку и десятилетнего сына Гришеньку. Лиза поблагодарила капитана за вовремя доставленный рояль. Оказалось, что жена начальника гарнизона, полковника Сазонова, вполне неплохо музицирует, но за отсутствием инструмента не может научить Лизоньку. Теперь же долгие северные вечера в Ново-Архангельске приобретут некий лоск, благодаря музицированию. Дамам и их кавалерам хоть какое развлечение.

Помимо семейства Рылеевых за столом присутствовал полковник Сазонов с супругой, и местный батюшка, отец Серафим — первые люди в городе. Прислуживала молодая девушка из метисок. Капитан, после месяца на корабле отдал должное местным деликатесам: запеченному лососю, гребешкам и особенно свиному окороку. Все это запивалось добротным калифорнийским вином. На десерт подали местные ягоды со взбитыми сливками. Корабли из метрополии приходили примерно раз в месяц. Поэтому местный бомонд жадно набрасывался на приезжих, дабы узнать последние новости. Даже если новости эти приходили с опозданием на полгода и более. Появление Тучкова не стало исключением.

— Иван Дмитриевич, — спросил хозяин, — говорят, что на Дальний Восток старые корабли из Черного моря перегонять будут. И даже к нам, сюда пару старых посудин перешлют.

— Да, может уже и послали. Я уж почитай семь месяцев как по океану болтаюсь. Слышал я, что государь велел, все, что по дороге не потонет, загрузить инвентарем и поселенцами и отправить. Хотя, это еще с турком надобно договорится. Ежели то вооруженный корабль, так ведь могут и не пустить. Побоятся.

— Лучше бы новые парофрегаты к нам отправили. Это ж где мы столько народу то найдем для парусников то. И так апостолы наши кое-как укомплектованные.

— Ну, много не пошлют. Адмирал Нахимов, говорят, страшно ругался, когда провел ревизию Черноморского флота. Оно конечно, денег на флот не давали. Но все одно оказалось, что половина кораблей полностью сгнила.

— Ну и не страшно. Мне тут давеча депеша из министерства пришла. Обещают уже в следующем году угольную станцию устроить. Глядишь и людишек для обслуживания пришлют. А то ведь у нас как, пять лет контракт отработают и бегут в Калифорнию. Там они и теплее и землица плодороднее, — вздохнул Федор Анатольевич.

— Оно, конечно так, согласился капитан. Калифорния полюднее будет. Но и у вас край, ввек не объехать.

— Что есть, то есть, — вступил в разговор полковник Сазонов. — Земля тут суровая, но богатая. Зверя всякого в лесах прорва. Охота знатная, — прицокнул он языком. — Ежели хотите, можем вас свозить.

— Я бы с удовольствием, ответил Тучков, — но послезавтра мы уже отбываем, а мне еще дела с вашими купцами закончить надо.

— Ну что ж, неволить не буду. Если бы не служба я бы летом сходил бы на промысел с охотничьей партией.

— У нас тут почитай все охотятся, — поддакнул губернатор. Тем и кормимся. Но одной охотой Аляску не подымешь. Вот мы давеча лесопилку поставили, леса у нас много, может и в Александровск отправлять станем. Уголь на побережье недавно обнаружили. Хочу еще кирпичный завод отстроить. А то дома очень быстро гниют. Без кирпичного фундамента никак.

— А цемент вам не нужен? Могу в следующий раз завести. Недорого. Возьму как балласт.

— Цемент нам из Калифорнии завозят, но ежели по цене сойдемся, то почему бы и нет. Нам бы еще железо отыскать, чтобы не завозить. Тут у нас еще с прошлого года геологи ищут. Летом с охотничьими партиями уходят и ищут. Вот так уголь и отыскали, глядишь, и железо найдут, а может и вовсе золото, мечтательно произнес губернатор.

— Ну, дай то бог, поддакнул капитан. Предлагаю выпить за ваши начинания. Возражающих не оказалось, и небольшая компания еще раз отдала должное калифорнийскому вину.

Через четырнадцать дней 'Любава' бросила якорь в Александровском порту. Столица Калифорнии сильно разрослась за последние десять лет. Это был уже не глухой городок, как Ново-Архангельск, а город, насчитывающий десять тысяч жителей. С первого своего посещения Тучков ощущал, что именно здесь поднимается новая, не скованная условностями и гнетом прошлого Россия. В чем-то Александровск походил на Одессу. Та же разномастная толчея на улицах, оживленная торговля и особая атмосфера портового города. У причала стояла дюжина судов, в том числе и два парохода, а на улицах помимо русского, слышался испанский, английский, греческий и даже китайский языки. Соответственно поражала пестрота нарядов, от строгих костюмов с котелками, до китайских шаровар и рубах. А главное солнце, свет которого ярко играл на куполах Николаевского собора.

Собор виднелся издали, еще до того как корабли подходили к входу в залив. Сам залив охранялся двумя фортами с обеих сторон, надежно прикрывающих город и порт от нежелательных посетителей. Помимо пушек форта, город защищала корабельная артиллерия трех фрегатов из Апостольской серии, составлявшей костях Тихоокеанского флота в Русской Америке.

Центр города выглядел солидно и состоял из каменных строений. Центральная улица, носившая высокопарное название — Императорская, была замощена и выводила к главному городскому собору — Николаевскому, построенному два года назад на пожертвования местных купцов. Помимо Николаевского, в Александровске стояло еще пять церквей и даже существовал монастырь, образованный самим отцом Иннокентием, легендарным основателем Американской епархии, который много поспособствовал обращению в христианство местных индейцев.

На самой Императорской и на близлежащих улицах находились банки, конторы, рестораны для богатых обывателей и даже местный театр. Оживленная улица притягивала местных щипачей, в надежде на богатого приезжего купца. Соответственно, неподалеку располагался местный околоточный участок.

Позади красивого фасада центральных улиц существовал и другой город. Деревянный, не мощенный и грязноватый. С запада, неподалеку от океана, находилась Рыночная сторона, названная так в честь огромного рынка, где сходились торговцы и покупатели со всех окрестностей. Рынок, наравне с Императорской считался самым оживленным местом в Александровске, и, пожалуй, во всей Калифорнии. С юга прилегала Станичная сторона, в кабаках которой любили околачиваться казачки, прибывавшие по делам в город. С севера, от порта к центру, раскинулась Морская сторона, которую заселяли в основном грузчики, семьи моряков и ремесленники. Улицы, примыкавшие к порту, как и во многих портовых городах, пестрели кабаками, винными погребами и притонами. Некоторые кабаки считались подпольной биржей труда среди разномастных спекулянтов, шулеров и иного сброда.

Душой города был порт. Он еще только строился, прирастая пирсами, пакгаузами и угольными складами, но уже сейчас он мог принять до двадцати кораблей одновременно. Отсюда привезенные товары расходились по всей Калифорнии и даже шли на юг, в Мексику. На Рыночной стороне высился, еще в лесах, железнодорожный вокзал. Железная дорога на Рязанов* уже подходила к Александровску и к следующей весне отсюда должен уйти первый поезд. От Резанова, через долину, строилась ветка на юг, к мексиканской границе в сторону Соноры. Ветка эта имела стратегическое значение для всей Калифорнии. Она должна значительно облегчить путь для прибывающих поселенцев, которые пока добирались морским путем из Акапулько. Вдобавок, Калифорнийская губерния нуждалась в мексиканском угле. Обнаруженные четыре года назад запасы угля в Коауиле, оказались довольно богатыми. Соответственно в Шелихове* строился металлургический завод, для самообеспечения губернии чугуном и сталью.

В Александровске 'Любава' задержалась на две недели. Было необходимо пополнить припасы, кренинговать судно и дать отдых команде перед обратным плаванием. Проследив, что весь привезенный товар уже сгружен и подписав необходимые бумаги в порту, капитан направился в город. Обычно он останавливался на несколько дней в гостинице 'Киевская', где планировал остаться и на этот раз. По дороге он зашел в небольшой, полуподвальный кабачок 'На якоре', где лицом к лицу встретился со своим давним знакомцем, бывшим одесситом, Павлом Юрьевичем Черкасским. В темном, забитом людьми помещении стоял крепкий запах табака, немытых тел и перегара.

Павел Юрьевич выглядел огромным детиной, под два метра ростом, с широкими плечами и огромными, лапатообразными ладонями. На его бородатом, обветренном лице, лукаво светились голубые глаза. Узнав друга, он на радостях схватил его в охапку и приподнял.

— Здорово, Иван Дмитрич, какой все-таки мир тесный. Уж не чаял тебя здесь увидеть.

— Рад тебя видеть, Паша. Экий ты медведь, однако. Отпусти, а то ребра сломаешь.

Очутившись на полу, он спросил Черкасского:

— Ты здесь надолго?

— Вообще то я здесь поселился, но послезавтра отчаливаю в Петропавловск. А ты здесь каким ветром?

— Как раз сегодня пришли. Из Ново-Архангельска. Теперь на заслуженный отдых, — улыбнулся Тучков.

— Как дошли то, не шибко мотало?

— Неплохо. На полпути из Кантона штормило несколько дней, а так, в основном, спокойно.

— А я вот давеча, недалеко от Ново-Архангельска в шторм попал. Уже думал, не сдюжим. У меня двоих за борт вышвырнуло. Ну, думаю, ежели живым доберусь, поставлю свечку в храме.

— И что, поставил?

— А куды ж я денусь. Слово есть слово. С такими материями, Ваня, шутки плохи. — он перекрестился. — Вот теперь, опять, в Петропавловск зерно везу. Приходиться быстро оборачиваться до конца навигации. Ну, ничего, зимой малехо отдохну, да и робята пообтрепались.

— И когда ты успел здесь осесть? По Одессе то не скучаешь?

— Скучаю, чего таить. Но климат здесь благодатный, теплый. Работы много, за одну навигацию два-три раза оборачиваюсь. Женился я, жена вон на сносях. Так что я теперь встал на якорь.

— Ишь ты, молодец. Жене представишь?

— Познакомлю, конечно. Ты, кстати, где остановился?

— В 'Киевской' хотел, а что?

— Зачем тебе в 'Киевской', останавливайся у меня. Чай не нехристь какой, друга не принять. Заодно про Одессу расскажешь. Как оно там.

— А не стесню? Жена все же на сносях.

— Не переживай. Дом у меня большой, на Морской стороне, неподалеку отсюда. А как уеду, тогда и отдыхай себе в 'Киевской'.

— Уговорил, но тогда я угощаю. Иван Дмитриевич махнул рукой официанту. — Нам штоф беленькой, огурчиков и балычка закусить.

— Сей момент, — ответил официант и исчез. Уже через несколько минут, простой деревянный стол, изрезанный ножами был сарвирован рюмками и тарелками со снедью.

— За тебя, Павел Юрьевич, — сказал Тучков, и друзья, чокнувшись, опрокинули по стопке.

Разговор еще долго шел об Одессе, ценах на товары, общих знакомых, а под конец, немного охмелев, Черкасский, наклонившись к капитану, и дыша ему в лицо перегаром шепотом, словно выведывая тайну, сказал:

— Ты знаешь, Вась, люди говорят, что тут, неподалеку от Резанова, золотшко нашли...

Глава 23.

— Ах ты ж гнида, — прошипел Михась и, вытащив засапожник, попер на Карася. Тот в страхе отскочил и хотел было дать деру, но в тесноте трюма зацепился за чьи то ноги и упал. Двое дюжих мужиков обхватили Михася, а артельный староста, Никодим Петрович сказал сурово:

— Ты тута ножом не размахивай. А то живо к ногтю пригнем. На берег сойдешь, тогда пожалуста, а здеся не балуй. — Старатель вернул нож обратно в сапог и ответил угрюмо:

— Так это что ж, он тут жульничает, а я значит, ему и в рыло дать не могу?

— В рыло можно, но лучше он тебе виру заплатит. Ведь заплатишь, а Карась, — ухмыльнулся артельщик.

— Заплачу, — угрюмо ответил тот, все еще опасливо стоя недалеко от лестницы, что вела на палубу.

— Сколько ты проигрался? — спросил Никодим Петрович у Михася.

— Двадцать семь целковых да еще часы серебряные.

— Ну вот, вернешь ему все и еще двадцать целковых за шельмовство. Довольный старатель ухмыльнулся глядя на Карася, а тот возмущенно заверещал:

— Не по-христьянски это. Двадцать целковых сверху, это ж разорение. Да я ж...Договорить он не успел, ибо здоровый детина, стоявший неподалеку, по знаку старосты залепил ему затрещину от которой тщедушный жулик отлетел на несколько шагов и шмякнулся об мешки с мукой. Здоровяк не спеша поднял его за шкирку, встряхнул и поставил на ноги.

— Дашь двадцать рублев, — проникновенно сказал артельщик и добавил, — еще раз туз в рукаве спрячешь, за борт выброшу, и не посмотрю на уговор с капитаном. Всех касается, он обвел взглядом толпу сгрудившуюся вокруг. — Пока до берега не добрались, все соблюдают порядок. А теперь айда отсюда, представление окончено.

Народ постепенно расходился, а Михась сразу рванул к Федьке Карасеву, по кличке Карась, и схватив того за ворот процедил:

— Скажи спасибо, что мы в море. Но на берегу на глаза мне не попадайся, пришибу. А пока деньги гони. Тот быстренько отдал причитающееся и порскнул в свой закуток.

Михась со своим напарником Тимофеем Митрохиным болтались в посудине под названием 'Херсон' уже два месяца, и скоро, с божьей помощью, должны были дойти до Веракруса, что в Мексике. 'Херсон' являлся одним из дюжины транспортов товарищества 'Меркурий' и до золотой лихорадки доставлял зерно в Марсель и Барселону. Но как только слух о богатейших золотых россыпях в Калифорнии достиг метрополии, из портов Одессы, Риги и Владивостока хлынул поток искателей наживы. Среди них находилось немало золотоискателей, промышлявших до этого в Сибири и на Амур-реке. Спрос на перевозки зашкаливал, и товарищество даже зафрахтовало три транспорта в Англии и Франции, чтобы справиться с наплывом желающих отправиться за тридевять земель, в далекую Калифорнию, о которой большинство до этого момента и не слыхали вовсе.

Слухи о Калифорнийском золоте достигли товарищей в Томске, где они отдыхали после не очень удачного сезона. Не долго думая, они распродали свой нехитрый скарб и поддались в Новосибирск, куда как раз дошла ветка железной дороги. Оттуда, через Первопрестольную в Одессу. А там, с пестрой толпой авантюристов и любителей наживы оказались на 'Херсоне'.

Трехмачтовый транспорт вмещал в себя двести пассажиров и экипаж. Трюм разделили на три отсека: один, самый большой для пассажиров, второй для экипажа и третий для припасов. Скученность была страшная. Нар на всех не хватало. Спали прямо на узлах и ящиках. Поэтому, днем пассажиры проводили время на палубе, ибо внизу, под скрипучими досками, в затхлом и пропахшем немытыми телами трюме было неуютно. Нары в три этажа занимали большую часть помещения, которое освещалось несколькими керосиновыми лампами, висевшими над потолком и дававшими скудный свет. От этого внизу всегда царил полумрак. Своими керосинками пользоваться не дозволялось, во избежание пожаров.

В этом изолированном мирке царил свой, жестко соблюдаемый распорядок. Никодим Петрович, глава большой, в тридцать человек артели, являлся старостой этого замкнутого мирка. Ребята в его артели, как на подбор здоровые и плечистые быстро навели порядок, разъяснив недовольным кто здесь хозяин. Впрочем, артельщик оказался мужиком справедливым и за просто так народ не гнобил. Народ на корабле собрался отчаянный, большинство старатели, но имелось и несколько фартовых — бывших каторжан, ежели слабину дашь, половина пассажиров до Мексики не доедет. Но с пудовыми кулаками старосты связываться никто не хотел. Выглядел артельщик внушительно: кряжистый, несмотря на высокий рост, с длинной окладистой бородой и густыми черными, резко очерченными бровями. Из под бровей глядели серые, рысьи глаза. Взгляд жесткий, властный. С таким человеком спорить, себе дороже.

Митрохин поднялся на палубу и увидел Михася, стоящего в окружении нескольких старателей и что-то увлеченно рассказывающего. Подождав, пока тот закончит, он тронул его за рукав:

— Пойдем, разговор есть.

— Опять за картишки ругаться будешь? Я же так, по мелочи.

— По мелочи, — сплюнул Тимофей. — Вечно ты из-за них в истории попадаешь. Обещал ведь, что более ни ни.

— Дык, ты мне вроде не мамка.

— Не мамка, но ведь не первый день золотишко вместе роем. Нам еще до Калифорнии деньги понадобятся, а ты из враз слить хочешь? Народ тута лихой, враз без штанов окажешься.

— Ну ладно, ладно, — отошел Михась, — завязал я. Вот увидишь.

На том разговор и закончился. Через две недели 'Херсон' бросил якорь в порту Пуэрто Мексико. Первая часть путешествия закончилась.

Пуэрто Мексико оказался оживленным портовым городком с множеством церквей в честь бесчисленных католических святых. В нем имелось несколько широких площадей, в течение дня превращавшихся в рынки. Вокруг площадей стояли дома с аркадами, предохранявшими от палящего южного солнца. Под ними обычно совершались более крупные, иногда нелегальные, сделки. Отсюда пассажиры пересекали перешеек Теуантипек по железной дороге и садились на другой транспорт в Санта-Крусе дабы добраться до Александровска. После начала 'золотой лихорадки' и наплыва старателей, стремившимся в Калифорнию, город-порт значительно вырос, став перевалочным пунктом на пути к Эльдорадо. Сюда прибывали корабли из Одессы, Риги и Петербурга, чтобы после короткого отдыха и разгрузки товаров двинутся на запад. Железная дорога значительно сокращала путь, позволяя добраться из метрополии до Калифорнии за три-четыре месяца, вместо восьми — десяти, если идти вокруг мыса Горн. Точного графика движения не существовало, что являлось обычным делом для этих краев, но, тем не менее, в день на запад уходило по два — три поезда.

Первым делом, сойдя по трапу и заплативши пошлину в два рубля, друзья направились к большому, роскошному зданию вокзала, где купили билеты на завтрашний поезд. Поезда на запад уходили переполненными, но из-за большого притока золотоискателей, железная дорога все равно не справлялась с нагрузкой и порой прибывшие застревали в Пуэрто-Мексико на несколько дней, что больно било по карману, ибо местные гостиницы и ночлежки уже давно взвинтили цены. Пообедавши в харчевне, компаньоны разделились; Михась поспешил в бордель, а Митрохин пошел осматривать город. Чай не каждый день попадаешь в заморские края.

Поезд прибыл только к обеду. Солнце к этому времени пекло нещадно и в вагоне было очень душно, несмотря на открытые окна. Все старатели заранее запаслись большими флягами с водой, а некоторые небольшими бурдюками, с местным, разбавленным вином. Разморенный от жары и бессонной ночи Михась заснул, облокотившись на свой узел, а Тимофей смотрел в окно на проплывающий мимо пыльный пейзаж. Местность выглядела пустынной, с голыми пологими холмами, изредка оживляемая небольшими рощицами и кустарником. После таежных лесов и недавней голубизны океана, вещь удивительная. Поезд шел медленно, километров тридцать в час и при этом сильно трясся, отчего и Митрохин в свою очередь начал клевать носом.

К вечеру поезд пришел в Санта-Крус, где все и заночевали в постоялом дворе, неподалеку от вокзала. Здесь старатели застряли на четыре дня, ожидая попутного транспорта. Корабль оказался копией 'Херсона', лишь имя другое — 'Архангельск'. Все остальное: тесный и затхлый трюм, расшатанная обшивка и деревянные нары точно такие же. Конечно, можно было плыть с большим комфортом на пароходе, да и дошли бы быстрее, но билет на пароход стоил в два раза дороже. Поэтому, большинство золотоискателей предпочитало более дешевые парусники. Лишних денег у большинства не имелось, а что им предстоит в полудикой Калифорнии — никто толком не знал. На этот раз вояж занял пятнадцать дней, четыре из которых океан шибко штормило, отчего многие уже жалели, что отправились за тридевять земель, в этот чертов Эльдорадо.

— Ну, кажись, приехали, — сказал Михась, протирая рукавом мокрое от дождя лицо. И действительно, за пеленой дождя показались тускло желтые купола Николаевского собора и смутные очертания уже недалекого берега.

— Слава тебе господи, — перекрестился кто-то из мужиков в толпе, что вывалила на палубу.

— Пойду, узлы проверю, — ответил напарнику Тимофей. — В этакой суматохе, глядишь, и утащат чего.

— Зови, ежели что, — согласился Михась. — Уж больно Ванятка Косой на наши вещи зарился. Митрохин кивнул, и пошел в сторону лестницы, ведущей в трюм. 'Архангельск', убрав часть парусов, медленно приближался к входу в Александровский залив. Почти все пассажиры высыпали на палубу, наблюдая за приближающимся берегом. Морская часть их путешествия подходила к концу. А на суше оно как-то сподручнее.

Очутившись на берегу, компаньоны отстояли час в очереди, пока не зарегистрировались и не заплатили по гривеннику за эту пятиминутную процедуру. Прямо за портом находилась широкая площадь, от которой вела в центр города Рождественская улица — место облюбованное моряками и приезжими за недорогие трактиры и питейные. Оглядевшись вокруг, они пересекли широкую, мощеную площадь и направились вверх по Рождественской. Вскорости друзья осели в трактире 'Медведь', где заказали уже подзабытой снеди: расстегаев с мясом и капустой, блинов и штоф беленькой. Неподалеку сидел немолодой уже мужичек, с красным, обветренным лицом и редкими, белесыми волосами. Одет он был в парусиновые штаны и широкую, коричневого света рубаху. По всему видно — старатель. Когда напарники покончили со снедью, он подошел к их столу и немного вкрадчиво спросил:

— Господа хорошие, не угостите ли рюмкой рябиновки?

— А почему на свои не пьешь? — спросил Михась. Он не любил таких вот приставал в трактирах. От них одни лишь неприятности.

— Нету своих, все вчера проиграл в Благовещенском переулке, у Демьяна, будь он не ладен, — вздохнул незнакомец.

— Ну ладно, — вмешался в разговор Тимофей, — от одной рюмки не оскудеем. Ты почитай из старателей будешь?

— Так и есть, — радостно подтвердил мужичек. — Три дня, как из Резанова приехал и уже без денег остался. А зовут меня Прохор Матвеевич.

— Это Михась, а я Тимофей, — представился Митрохин. — Садись к нам. Сейчас еще штоф закажу. — Он сделал знак мальцу, что прислуживал в зале, принести еще штоф. Михась не захотел перечить компаньону и, наклонившись над столом, спросил:

— И много там золота?

— Золота много, хотя, конечно, как повезет. Некоторые за месяц и пуд добывают, а некоторые ничего.

— Ну, это нам знакомо ухмыльнулся Михась. — Фортуна, она баба норовистая. А тебе-то повезло?

— Повезло, — вздохнул новый знакомец, — за два месяца пять килограмм намыл. Но, аккурат вчера все проиграл. Даже взноса на новый участок не осталось, — и он опять несчастливо вздохнул.

— А где участок застолбить можно? — спросил Тимофей.

— Тебе, мил человек, в Резанов надобно. А там контора главная. Спросишь, тебе всякий укажет. Заплатишь взнос, получишь документ и езжай себе на здоровье. Но советую тебе сначала участок присмотреть, а уж потом застолбить. Иначе зазря деньги и время потратишь.

— Знамо дело, — поддакнул Митрохин. — А далеко от Резанова до приисков?

— Да нет, — махнул рукой Прохор, своим ходом два дня идти, но можно и за полдня добраться, ежели на лошади. Да и дилижанс имеется. Многие с прииска туды — сюды в город шастают. Кто инвентарь прикупить, а кто золотишко на выбивку и баб потратить.

— Ну, давай, отец, выпьем, — сказал Михась разливая беленькую по рюмкам. — За удачу, — проникновенно сказал он и опрокинул в себя стопку. Остальные последовали его примеру.

Через неделю, осмотрев и застолбив участок и прикупив нужного инвентаря в Резанове, напарники приступили к промывке породы. Удача не сразу улыбнулась старателям. За четыре месяца им удалось намыть чуть больше килограмма золота. Но зато они одними из первых поддались на север Калифорнии, в стихийно возникший городок без названия. Именно здесь друзья, впервые за двадцать лет добыли действительно много золота, став состоятельными людьми. Тимофей на вырученные деньги купил ранчо в южной Калифорнии и даже женился во второй раз на вдове моряка из Шелихова. Михась, взялся было за ум, и открыл в Александровске питейную, где в задних комнатах собирались любители перекинуться в картишки. Поначалу, дела его шли хорошо. Наплыв старателей создавал постоянный приток клиентов, но азартная натура взяла свое, и через несколько лет он опять остался ни с чем, проиграв и добытое с таким трудом золото и даже питейную.

Глава 24.

Золотая лихорадка в Калифорнии началась немного позже, чем в известной мне реальности, в 1852 году. Губернатор края, Константин Петрович Штенберг, старался придержать распространение слухов о золоте, справедливо опасаясь наплыва всякого рода проходимцев и лихих людей, которые могли взорвать тот хрупкий мирок, который представляла собой его губерния.

К 1852 году в Калифорнии проживало порядка ста пятидесяти тысяч русских и примерно столько же индейцев. Несмотря на ежегодный приток поселенцев и создание Калифорнийского казачьего войска, население росло медленно из-за большой отдаленности этой губернии от метрополии. Столицей и самым населенным городом являлся Александровск, бывший Сан-Франциско, ставший воротами Русской Америки на Тихом океане. Большинство поселений раскинулось полосой вдоль океанского побережья и в плодородной Калифорнийской долине, тянувшейся на юг до самого Шелихова*. Восточнее, у подножья гор Сьерра-Невада тянулась цепь казачьих поселений, а далее на восток лежали практически необжитые земли, населенные союзными индейскими племенами.

Но такие новости не утаишь, даже на задворках империи. Благодаря телеграфу, депеша от губернатора дошла до меня очень оперативно. К этому времени телеграфная линия достигла Владивостока, что намного улучшило управляемость этими отдаленными землями. Зная, какие богатства таит в себе Калифорния, я, до поры до времени не спешил озвучить эти знания, опасаясь, что золото привлечет нездоровый интерес американцев и англичан к этому региону. Но в 1852 году мы оказались лучше подготовлены к этой находке. Получив депешу, мы поспешили ее озвучить во всех значимых газетах, чтобы привлечь максимально возможное внимание. Уж всяко лучше, чтобы золото добывали наши старатели, а не американцы, мексиканцы или китайцы. А любое промедление грозило наплывом искателей приключений отовсюду.

Американцам наше присутствие в Калифорнии и помощь Мексике и так стояли поперек гола, мешая движению на встречу своему предначертанию*. А если еще эти земли окажутся ТАКИМИ богатыми, так могут не утерпеть и попытаться забрать их себе. К слову сказать, американцы уже начали строить железную дорогу на Орегон, опасаясь нашего усиления на западном побережье. Но все же против наших ста пятидесяти тысяч поселенцев, их пятьдесят тысяч смотрелись бледно и без железной дороги существенно развить Орегон у них не выйдет.

Нам самим, до открытия железки через перешеек Теуантипек, приходилось гнать корабли через два океана, вокруг Америки, что делало эти перевозки очень дорогими и рискованными. Но в 1845 году, строительство дороги, наконец, завершилось. Весь проект занял три года. Сорок процентов акций принадлежали русскому правительству, на займы которого и шло строительство. Несмотря на изрядную добычу серебра, денег на такой проект у мексиканцев не оказалось. Более половины средств разворовывалось, а то, что оставалось, уходило на модернизацию армии. Что оказалось очень кстати к началу Американо-Мексиканской войны в 1848 году.

Тем не менее, дорога была достроена и ее эксплуатация значительно экономила время и деньги на перевозку переселенцев. Теперь, вместо десяти месяцев, они добирались до Александровска за четыре и даже за три месяца, после запуска трансатлантических пароходов. Пароходы оказались вместительнее и быстрее парусников, поэтому, несмотря на более дорогую эксплуатацию, средние затраты на пассажира не увеличились, благодаря экономии времени и увеличению вместимости.

Имелись у нас планы продолжить ветку от Мехико на север, через Санта Фе и до Александровка. Но денег на это у мексиканцев не имелось, а мы и на свои дороги едва наскребали средства. Но, тем не менее, необходимость в такой дороге была, ибо она могла значительно облегчить перевозку переселенцев и грузов для Русской Америки. К началу 50х годов Калифорния вышла на окупаемость, то есть налоги и сборы, собираемые в губернии, покрывали текущие расходы на содержание чиновников, школ, больниц и прочее. Доходы от экспорта зерновых и транзитной торговли с Мексикой и Китаем, базой которым служил Александровск, позволяли реализацию проектов местного значения, таких как строительство железки до Резанова и работы над ее продолжением в сторону Шелихова. Но мне было ясно, что столкновение с США, это лишь вопрос времени, а без развитой индустриальной базы и достаточного количества населения, нас попросту спихнут в океан. На данный момент мы никак не могли состязается с США, имеющим двадцать три миллиона населения и растущую промышленность. Лишь Кордильеры, малозаселенные прерии, да отсутствие нормальных путей сообщения на западном побережье позволяли нам развиваться в некоторой изоляции. Но это была лишь временная передышка. Курс американцев на расширение страны от океана до океана, неизбежно вел к столкновению между нами. А потому имелась необходимость развивать промышленность в Калифорнии и увеличивать в разы ее население. Тогда мы станем твердым орешком, не всякому по зубам. Я не сбрасывал со счетов противоречия между Севером и Югом, и наоборот, рассчитывал в будущем на них сыграть, чтобы ослабить США, но в любом случае, я понимал, что ежели мы не закрепимся как следует в Калифорнии, то нас отсюда попросту вышвырнут.

Но одних планов не достаточно. Во-первых, в Калифорнии не имелось значительных запасов угля и железа, для собственной металлургической промышленности, а во-вторых, денег на развитие промышленности в Калифорнии в казне не хватало, да и сама губерния тоже не располагала такими средствами. Первая проблема решилась после открытия крупных месторождений угля на севере Мексики районе Коауила*. В этом случае постройка железной дороги имела первоочередное значение, как для развития нашей индустрии, так и для торговли с Мексикой.

Вторую проблему помогло разрешить Калифорнийское золото. Я помнил, что за первые десять лет стоимость добытого золота и серебра в Калифорнии, а затем и в Неваде* составила порядка пятиста миллионов рублей. Огромная сумма, позволяющая направить необходимые средства на развитие края и укрепление наших позиций в регионе. Конечно, это не означало, что вся эта фантастическая сумма шла государству, наоборот, золото закупалось лишь немного ниже рыночной цены. Но кое-что, конечно, шло и в бюджет, а именно налог в размере десяти процентов и сборы за выдачу лицензий.

Эти деньги позволили запустить строительство железных дорог на север Мексики, через Санта Фе и из Мексики в Техас, принадлежащий США. В процессе проектирования находилась линия от Санта Фе на восток к американской границе*. Но ее строительство зависело и от желания американцев построить свою часть дороги. Зная о будущей Гражданской войне между Севером и Югом (отношения между ними уже были достаточно напряженными), я старался пропихнуть этот проект в США. Для этого в южных штатах ведомство господина Матвеева финансировало нужных сенаторов, для лоббирования наших интересов. Я надеялся, что мы успеем построить эту ветку до начала Гражданской войны и обеспечить поставки оружия южанам в обмен на хлопок. Ежели населения в Русской Калифорнии прибавится, можно подумать и о развитии собственной текстильной промышленности в этом медвежьем углу. Потенциальных клиентов имелось в достатке: те же южане, а вдобавок мексиканцы и иные соседи южнее. Война вполне может вызывать перебои поставок американского текстиля, а мы сможем постараться занять эту нишу. Англичан, увы, мы потеснить не сможем, но свой кусок пирога откусим. Как ни крути, а наш текстиль покупают и в Персии*, и в Османской империи и в Китае. Еще одним крупным проектом, запущенным на 'золотые' деньги, стало строительство металлургического комбината, могущего обеспечить нужды края в чугуне и стали. Параллельно в Шелихове, ставшем промышленным центром губернии, приступили к возведению новых заводов для производства паровых двигателей, ружей, боеприпасов и пороха. Все это требовало рабочих рук, которых не хватало. Как ни странно, а помог в решении этой проблемы экономический кризис 1850 года.

К 1850 году экономический кризис поразил все Европу, и Россия не оказалась исключением. Сказалась 'Весна народов', разрушившая старые устои и повлиявшая на структуру экономики центральной и южной Европы. Старые экономические связи в бывшей Австрийской империи оказались порушены, а война привела к большим расходам и разрушениям. Не лучшим образом оказались дела в Королевстве Италия, где оборвались связи с Австрийской империй и шел передел земельной собственности. Пруссия, потратившая большие средства на безрезультатную войну с Данией находилась в долгах. Английская экономика, ориентированная на экспорт стагнировала из-за общего упадка спроса в Европе и высоких заградительных пошлин в США и Российской империи. В самой России ажиотаж вокруг строительства железных дорог породил общества и товарищества плохо обеспеченные наличностью. В эту нишу пыталась зайти все, кому не лень. Большинство из них не имело представления о железнодорожном деле. В итоге возник кризис наличности. В стране не хватало 'дешевых' денег достаточных для кредитования столь масштабного строительства. Многие проекты остановились, а их зачинатели разорились.

Поэтому золотая лихорадка позволила, прежде всего, включить печатный станок и начать печатать деньги обеспеченные добытым золотом. Именно эта возможность, а не само золото и являлась главным катализатором экономической активности. Рубль, прикрепленный к золотому стандарту, смог быстро миновать кризис ликвидности и к 1854 году в стране вновь начался экономический рост. Дабы облегчить положение банковской системы, государство выкупило у банков долги по железнодорожным кредитам по заниженной цене, под выпуск пятипроцентных облигаций, что позволило довольно быстро их окупить. Ведь большинство частных дорог строились в густонаселенных и развитых районах. Конечно, деньги не печатались в одночасье, дабы не вызвать всплеск инфляции, но крупные вложения в развитие Калифорнии, и строительство Транссиба создавали достаточный спрос для 'переработки' этих денег, без ущерба для экономики.

Кризис пошел на пользу и нашей переселенческой программе. Из-за нехватки рабочих рук зарплаты в Калифорнии превысили таковые в Европейской части России на двадцать — тридцать процентов. С другой стороны, в результате банкротства ряда компаний, безработица в городах повысилась до восемнадцати процентов. Люди, оставшиеся без средств, готовы были поехать хоть на край света, лишь бы прокормить семью. В результате притока старателей и переселенцев население Калифорнии к 1860 году достигло семиста тысяч человек, составив надежный костяк для развития региона в будущем. Особенно активная агитация велась в новоприобретенных западных областях империи — бывших австрийских владениях Галиции и Буковине. Народ там жил очень бедно и скученно. А посему многие, в особенности молодежь, поддались на Дальний Восток и в Калифорнию.

Учитывая будущие угрозы и растущее население, мы выделили бюджет на увеличение Калифорнийского казачьего войска с десяти до двадцати тысяч человек. Вдобавок в губернию была послана целая пехотная дивизия с артиллерийским парком. Благо край производил достаточно продовольствия для содержания этих войск. В дальнейшем, до 1860 года военный министр, граф Паскевич планировал довести численность войск в Калифорнии до четырех дивизий — внушительную силу в этих малонаселенных местах. Мы так же могли рассчитывать на помощь местных индейских племен, с которыми имели хорошие отношения. Поначалу, из-за заселения Калифорнийской долины и оттеснения индейских племен, между ними и поселенцами происходили стычки. Но, преследуя политику кнута и пряника, Константин Петрович Штенберг часть племен принудил к повиновению, а иных купил щедрыми подарками. Потому индейцы составляли первый заслон от проникновения в Калифорнию иностранцев с востока. За эту службу они получали довольствие ружьями и зерном, что вполне их устраивало, ибо русские не посягали на их уклад и не вмешивались в их внутренние дела.

Слухи о новом Эльдорадо быстро достигли США и Европы. Едва только первые партии старателей из России достигли приисков, как Калифорнию, буквально атаковали полчища искателей приключений. Они старались пробиться со всех сторон: десятки судов прибывали на рейд Александровска, толпы людей ринулись из Мексики и по Калифорнийской Тропе из США. Даже из малонаселенного Орегона ватаги искателей наживы пытались пересечь границу и добраться до приисков. Но губернатор твердо заявил, что золото находится на русской территории и добывается русскими старателями. Дабы подкрепить слова делом, в море патрулировали фрегаты Тихоокеанского флота, разворачивая суда со старателями, лишь только они входили в территориальные воды. На юге и на западе высланные казачьи разъезды и союзные индейцы выгоняли незваных гостей восвояси. Иногда довольно грубо.

Американские и британские газеты негодовали по поводу наглости русских. В ход пошли уже избитые выражения о свободе торговли, предпринимательства и прочее. Министр иностранных дел Истомин Михаил Дмитриевич, получил ноты протеста от американского и британского послов. Они же пытались надавить на нас, в смысле — хорошо бы поделиться золотишком. Но англичанам мы отвечали, что мы в Австралию за их золотом не лезем, а потому нечего и на наше зарится. А американцам посоветовали искать золото у себя, страна большая, золото уж точно отыщется*. Сердечности в наших отношениях это не прибавило. Впрочем, столкновение между нами и США было неизбежно. Каждая сторона выжидала и копила силы, чтобы выждав момент, ударить по сопернику.

Глава 25.

Глухой взрыв донесся неподалеку, со стороны шахты. Земляной пол задрожал. С полки у печки со звоном упал и разбился глиняный горшок. Дениска проснулся и резко сел на полатях. Несмотря на то, что его лихорадило и клонило ко сну, звон разбитого сосуда заставил его прислушаться к тому, что происходило снаружи их дощатого барака, еле обогреваемого большой, беленной печью. Снаружи захлопали двери, и донесся гул встревоженных голосов. В комнату вбежала мать, в накинутом на голову шерстяном платке и сказала:

— Одевайся.

— А что произошло? — спросил Дениска.

— Народ говорит взрыв на шахте, а там сейчас отец с Борисом.

Подросток быстро оделся, накинул телогрейку и вышел на улицу. Там уже толпились соседи, с тревогой вглядываясь в столб пыли, парящий над шахтой. Вокруг, выбегая из этого облака, как муравьи бегали люди. Было ясно, что произошло что-то страшное. Через несколько минут со стороны шахты прибежал, запыхавшись, Володька, соседский сын, работающий на отвале. Весь в пыли, без шапки, со всколоченными волосами.

— Там, на шахте, взрыв, — прерывающимся от отдышки голосом прокричал он. — Всех, кто внизу, завалило. Мама, — обратился он к соседке, Клавдии Ивановне, — я лопату возьму. Может сможем их откопать.

— Боже, что творится то, — заголосила одна баба в толпе, но ее быстро осадили суровые мужские голоса.

— Не время причитать, Терентьевна. Надобно спасти, кого можно. Айда народ, хватай лопаты. Может кто живой остался.

Люди спешно хватали лопаты, топоры и ломы и густой колонной двинулись в сторону шахты. Ноябрьские деньки выдались морозными и утоптанная, заиндевелая земля поскрипывала под множеством сапог. Среди них шагал и Денис, с тревогой гадая, как там его родные.

Семейство Рябых переехало в поселок без названия два года назад. Потребность в угле неуклонно росла, и на шахтах постоянно требовались рабочие руки. Поначалу переехал отец и три месяца ютился в палатке, пока не возник барачный поселок. Тогда к нему подалась остальная семья: жена, Антонина Николаевна и трое детей — два сына и младшенькая дочь Соня, которая, как раз, пошла в школу. Старший брат Борис пошел работать шахтером с самого приезда. Дениска поначалу подрабатывал на отвале, а полгода назад впервые спустился под землю, став полноправным шахтером. Соседские ребята его возраста все, как один, трудились полную смену наравне со взрослыми. Поселок со временем вырос, прирастая новыми деревянными бараками на несколько семей. Эти куцые строения, построенные их гнилого леса и продуваемые ветрами, образовывали несколько улиц. На карте поселок не значился. Возникши стихийно, как и десятки других, вокруг угольных шахт в Екатеринославской губернии, он продолжал оставаться случайным образованием, побочным детищем индустриализации. Шахтеры называли его просто 'поселок'.

Денису в этот день повезло. Сильно простудившись два дня назад, он остался дома и пропустил свою смену. А ведь он работал в одну вахту с отцом и старшим братом. И не валяйся он с температурой на палатях, лежал бы он сейчас под землей, заваленный тоннами породы. Ведь таких как он пускают в самые узкие коридоры. Повезло и тем мужчинам, которые сейчас шагали вместе с ним. Их бригада покинула шахту три часа назад. Но там, внизу, остались их товарищи. И шахтеры спешили в надежде, что там, под землей, остались живые люди, которых, быть может, удастся спасти.

У здания управления, полуразрушенного взрывом, толпа остановилась. Путь им преграждала охрана, состоявшая их дюжины молодцов. Среди них находился и сам управляющий, Авдотьев Федор Афанасьевич — невысокий человек, с заметным брюшком, затянутым в темно-серую жилетку, под цвет костюму. Слегка выпяченная вперед, нижняя, мясистая губа придавала его лицу немного презрительный вид.

— Что вам надобно господа? — спросил он подошедших шахтеров.

— Так ведь взрыв был, ваш благородие, — ответил здоровый мужик, по имени Мирон, как пушинку, сжимавший в огромных ручищах увесистый лом. — Мы помочь хотим, Авось удастся кого-нибудь откопать.

— Ну что ж, я и сам хотел послать за помощью, так, что вы вовремя. Ребята, что наверху остались, уже начали откапывать, вот вы им и поможете.

— А сколько завалило то? — спросили их толпы. Управляющий скривился:

— Не знаем еще. Списки уточняются. У нас внутри все порушилось. Если уж пришли, так давайте за работу. Пропустите их.

Охранники расступились, пропуская рабочих вовнутрь, где среди облака пыли и угольной крошки уже копошились две дюжины шахтеров.

Раскопки продолжались десять дней. Удалось спасти шестнадцать человек, в основном в первые три дня. Погибших оказалось сто семьдесят два шахтера, из них двадцати двум было менее пятнадцати лет. Через две недели после взрыва состоялись похороны погибших. У братской могилы собралась многотысячная толпа со всей округи. Аварии в шахтах случались и до этого, но что бы так много жертв, неслыханная катастрофа! Ходили слухи, что хозяева экономили, используя для крепежа гнилое дерево. В газеты попали даггеротипы шахтерского поселка, с унылыми, хлипкими бараками и эти снимки всколыхнули общество. В неудержимом процессе индустриализации многие забыли, что за всеми этими достижениями стоят люди, многие из которых влачат жалкое существование. Особенно потрясли общественность погибшие дети. Женщины плакали, читая об их нечеловеческих условиях труда и сменах по двенадцать часов, как у взрослых.

Учитывая такой общественный резонанс, на похороны приехал сам губернатор Федотов Андрей Яковлевич, стоявший возле руководства товарищества 'Продуголь', которому принадлежала шахта.

Батюшка, уже было закончил читать молитву, как из толпы раздался женский возглас:

— Убийцы! — Народ заволновался, многотысячная масса людей пришла в движение. Рокот нарастал, а потом в управляющего и хозяев 'Продугля' полетели комья мерзлой земли. Толпа, распаляя сама себя, поперла на горстку хорошо одетых господ. Казалось еще минута, и им не миновать расправы. Но тут опомнились драгуны, сопровождавшие губернатора для сохранения правопорядка. Оттеснив чиновников назад, они открыли огонь по толпе. Раздались крики и вопли раненных. В солдат полетели комья земли, но после следующего залпа люди поддались назад и побежали, давя на своем пути тех, кто не устоял на ногах. Кареты с губернатором и руководством компании, споро ретировались с ставшим опасным, места, сопровождаемые солдатами. И только батюшка, стоя в одиночестве у могилы, удивленно огладывал место, еще пару минут назад бывшее столь благообразным.

Расследование, назначенное самим императором, выявило нарушение техники безопасности руководством 'Продугля'. Причем не в одной шахте, а систематично. Крепеж использовался их гнилого дерева, из-за экономии на насосах шахты частенько затапливало, а шахтеры вынуждены были работать по колено в воде. Везде практиковался детский труд. Управляющие на местах закрывали на это глаза. Так, на одном предприятии трудились десятилетние подростки, получая мизерную зарплату. Многие не выдержав длинную смену и недостаток кислорода, падали в обморок. Жилищные условия, в стихийно возникших рабочих поселках оказались ужасающими. На владельцев компании возложили огромный штраф в триста тысяч рублей и обязали в годичный срок исправить выявленные недостатки. Через три года, не сумев преодолеть кризис, 'Промуголь' разорился и был поделен между другими, более удачными предпринимателями.

— За тобой не следили? — спросил Киргиз, с недоверием глядя на Чинушу.

— Нет, с какой стати, — ответил тот, — чересчур ты Киргиз нервным стал. Ежели боишься, так и скажи. А то из-за тебя все дело завалим.

— Да не боюсь, я. Просто излишняя предосторожность не помешает, — угрюмо ответил тот. — Ты купоросное масло принес?

— Принес, — Чинуша вытащил из холщовой торбы стеклянную банку.

— Молодец, — похвалил его товарищ и, схватив банку, отнес ее на небольшой стол у окна, уставленный стеклянными емкостями и колбами.

Киргиз и Чинуша дружили еще с университета. Познакомились на первом курсе химического факультета, и с тех пор стали неразлучны. Вместе увлеклись идеями Сен-Симона, Прудона, и иных социалистов. На втором курсе оба оказались отчислены за прогулы. Впрочем, к этому времени друзья уже грезили идеями равенства и справедливости, а учеба лишь мешала их планам. Революции, отгремевшие в Европе, произвели на молодых людей большое впечатление. Казалось, что долгий гнет реакции рушится и вместо него наступает новая пора. Но затем наступило протрезвление. Революции во Франции и в германских государствах были подавленны, и все вернулось на круги своя. Россия, которую европейские события счастливо обошли стороной, казалась им оплотом деспотизма и реакции. Да император признал независимость венгров и отпустил поляков в начале своего царствия. Да он освободил крестьян. Ну и что с того? Стали ли люди свободнее? Нет. Многие, слишком многие в стране страдают от гнета фабрикантов, банкиров и крупных землевладельцев. Они, эти кровопийцы, выжимают из народа последние соки, чтобы купить себе модный особняк и отдохнуть в Крыму, в обществе подобных себе монстров. Эта клика, возглавляемая императором и его чиновниками, стоит на пути настоящего прогресса, ведущего к равенству и гармонии всех граждан. А так как добровольно они власть не отдадут, надо выжигать их каленным железом.

Друзья пришли к выводу, что только лишь вооруженной борьбой против власти и деспотизма, возможно установить царство свободы и равенства. Оказалось, что они не одиноки и есть другие, разделяющие их чаяния. Таким образом, сначала образовался кружок молодых людей, тайком обсуждавших наболевшие вопросы на квартирах, а потом, решив перейти от слов к действию, кружок перерос в 'Общество Свободы'. Организация, носившая столь глобальное имя, насчитывала всего дюжину человек, но все они были решительно настроены. В 1852 году общество выпустило манифест, который ночью приклеили к театральным тумбам, и даже к двери губернаторского дома в Екатеринославе. Манифест этот состоял из десяти пунктов, где молодые революционеры провозглашали свои требования всеобщей свободы, равного распределения доходов и отказа от имущества. Листовки через несколько часов поснимали и все забыли об этом, несколько комичном происшествии. Подпольщикам стало ясно, что для продвижения своих идей они должны заявить о себе. Потрясти страну, дать пинок матушке России, как выразился один из основателей общества, Людвиг Крижевский. Для чего требовалось провести акцию, которая создаст общественный резонанс.

Здесь недоучившиеся химики очень пригодились, так как сумели наладить производство нитроглицерина, продукта, как известно столь же разрушительного, как и ненадежного. Алексей Иванович Кожевин, прозванный Киргизом за узковатый разрез глаз и Дмитрий Матвеевич Глушко, он же Чинуша (из-за службы своей в губернской канцелярии) снимали маленькую комнатушку на мансарде доходного дома Синавских, расположенного на северной окраине города. Именно здесь друзья занимались производством нитроглицерина, процесса опасного и трудоемкого.

На позавчерашней сходке в доме у Катеньки Лучиной, подпольщики решили, что сам Екатеринославский губернатор является первостепенной целью в связи с расстрелом рабочих на похоронах. И хотя губернатор самолично не отдавал приказа стрелять, но кто его знает. Драгуны находились в его подчинении и вся ответственность, таким образом, падает на него. Вдобавок этот сатрап и прихвостень императора и пальцем не пошевелил для улучшения условий труда в шахтах. Ясное дело, что он заботится лишь о презренных торгашах, делающих деньги на народном горбу. Ликвидировав его, они восстановят поруганную справедливость и громко заявят о себе. А там, глядишь, и у других откроются глаза на происходящее.

Чинуша, по роду службы знал о многих мероприятиях, на которые направлялся губернатор. Вдобавок заговорщики решили проследить график его перемещений. Чиновника всегда сопровождали два драгуна из гарнизонных солдат в качестве охраны, и это, тоже, надобно принять во внимание.

Акцию решили провести следующим образом: подкараулить небольшой губернаторский кортеж на одном из поворотов, когда он замедлит ход. Атаковать с двух сторон, бросив бомбы и применив револьверы против охраны. Затем взорвать и саму карету с губернатором. После акции залечь на некоторое время на дно, пока все не затихнет, может даже разъехаться в Харьковскую и Одесскую губернии и затеряться там среди студентов или служащих.

Подпольщики готовились тщательно. Молодые химики приготовили четыре банки с нитроглицерином, набив их гайками и рублеными гвоздями. Еще двое поехали за город, отстрелять револьверы, чтобы не сплоховать в нужный час. Также заранее сняли две квартиры на разных окраинах города, ежели возникнет нужда в конспиративном жилье. Катенька Лучина даже заготовила корпию, на всякий случай.

За четыре дня до Рождества, когда в городе воцарилась предпраздничная суета, заговорщики вышли на охоту. В восемь утра шестеро молодых людей заняли свои места на углу Потемкинской и Семеновской, по двое с каждой стороны улицы, и по одному спереди и сзади места засады, на случай непредвиденных осложнений. Киргиз и Чинуша, изображая праздных прохожих, медленно прохаживались по тротуару, подняв воротники своих шинелек. Каждый из них находился со своей стороны улицы, и они изредка поглядывали друг на друга в тревожном ожидании губернаторского экипажа. В глубоких карманах они прятали банки со смертельным студнем. За углом, прислонившись к стенам домов, стояли их напарники.

Наконец, один из напарников, высунувшись из-за угла, подал знак рукой — губернаторский экипаж приближался. Выйдя из-за угла, молодые люди заняли свои позиции, готовя мышеловку для Андрея Яковлевича. Слегка дребезжа, на перекрестке появилась черная карета губернатора, сопровождаемая по бокам двумя драгунами. Стук копыт отбивал методичную чечетку на брусчатке, гулом отскакивая от стен домов. От морозного воздуха у немногочисленных прохожих из-за рта валил пар. Неподалеку, звеня ключами, завозилась торговка, отпирая свою кондитерскую. Время для террористов замедлилось. Выждав, пока экипаж поравняется с ними, друзья метнули свои смертельные гостинцы под ноги лошадей. Взрывы раздались одновременно. Крики раненных и ржание лошадей, пораженных осколками, заполнили все вокруг. 'Сдюжил' — промелькнула мысль у Чинуши, который беспокоился за друга. В следующий момент один из осколков больно ударил его в плечо — взрывчатка оказалась чересчур мощной. Еще через мгновение загрохотали выстрелы, это напарники, отделившись от стен дома, ринулись к карете. Кучер, пораженный несколькими осколками, истекал кровью на облучке. Опустошив барабаны револьверов, террористы порскнули в стороны, исчезнув за углом. Все было кончено. Чинуша увидел своего друга, перебегающего улицу. Лицо у него было замазано кровью.

— Ты ранен? — спросил он его.

— Нет, осколком зацепило. Ничего серьезного. Царапина. А ты? — спросил Киргиз, видя потемневший от крови рукав шинели. От бега он выстреливал фразы урывками.

— Плечо задело. Но ничего, ноги не пострадали.

Громыхая сапогами, друзья бежали вниз по Потемкинской. До присмотренного заранее переулка оставалось метров пятьдесят. Неподалеку раздался жандармский свисток и оглянувшись назад, Чинуша увидел двоих жандармов бегущих за ними с револьверами в руках.

— Черт бы их побрал, — запыхавшись от бега, с ненавистью выговорил он. — Давай, поднажми, а то сцапают.

Вдруг, из дверей доходного дома вышел дородный дворник в серой поддевке и сероватом, замусоленном фартуке.

— Держи их — донеслись крики со стороны бегущих жандармов.

Дворник, привычный к хулиганам и воровской мелочи среагировал сразу. Сильно толкнув Киргиза, отчего тот полетел на мостовую, он схватил Чинушу за ворот шинели, и встряхнув, потянул к себе. Тот попытался сопротивляется, но схлопотав массивным кулаком по темени ослаб. Дало знать раненное плечо, потревоженное дворником. В это время, запыхавшись, подбежали жандармы. Ударив ногой Киргиза, который порывался встать, они вмиг скрутили обоих друзей, положив их лицом на булыжный тротуар. От дворника несло чесноком и мокрой кожей.

— Кто такие будуть? — спросил он жандармов.

— Они на губернатора покушались, — все еще тяжело дыша, ответил один из них.

— Что, — лицо дворника налилось кровью. — Да я этих щенков...Он хотел было пнуть лежащего Чинушу ногой, но его остановили.

— Охлони, Никодим Николаевич, они нам живые нужны. У них, чай, сообщники имеются. Сейчас мы их погрузим и увезем в управление. Там и поговорим.

И действительно, через минуту к жандармам подъехала пролетка, куда споро закинули пойманных террористов. Поблагодарив дворника, жандармы уехали. Тот, сняв с головы картуз, и вытерев вспотевший лоб, пробормотал:

— Эх, что творится то. Совсем молодежь совесть потеряла, — он почесал бороду и пошел вверх по Потемкинской поглазеть на место преступления.

Между тем, этот предрождественский день оказался долгим. Бывшие студенты, оказавшись в жандармском управлении, не выдержали пристрастного допроса и сдали своих товарищей. Ближе к вечеру, когда солнце уже село за горизонт, а с неба повалил мелкий то ли дождь, то ли снег, в Благовещенский переулок, на окраине Екатеринослава с двух сторон въехали четыре кареты с жандармами, полностью перегородив выходы из переулка. Сами стражи порядка, высыпав из экипажей, споро ринулись к неприметному доходному дому, на втором этаже которого укрывались террористы. Услышав грохот сапог по лестнице, заговорщики хотели выпрыгнуть в окно, но не решились. А уже через миг, выломав дверь, жандармы ворвались с небольшую двухкомнатную квартиру. Ошеломленные молодые люди сложили оружие и сдались властям. Оказалось, что еще днем они пытались бежать из города, но увидев на вокзале стражей порядка, испугались, и решили на время затаиться.

Последней повязали Катерину Лучину в доме у родителей, зажиточных торговцев галантереей, где она занимала отдельный флигель. Ошарашенные родители отказывались верить, что их единственная дочь обвиняется в причастности к террористам. Отец обещал найти адвоката, который со всем разберется и хлопотал вокруг матери, которая лишилась чувств, получив роковое известие.

Через два месяца, после окончания следствия, состоялся суд, вызвавший широкий общественный резонанс. Четверо из заговорщиков были приговорены к смертной казни. Двое остальных участников к пятнадцати годам каторги. Катенька отделалась легче всех, получив пять лет тюрьмы. Оказалось, что в империи, привыкшей в последние годы к тишине, где казалось, не происходит никаких внутриполитических процессов, не все так гладко. Наиболее образованная часть общества встрепенулась, живо обсуждая нагремевший процесс в гостиных и кулуарах. Людвигу Крижевскому удалось-таки дать пинка матушке России.

Глава 26.

В 1854 году грозно прозвенел звоночек, показывающий, что не все в империи тишь да гладь. Взрыв на шахте в Екатеринославской губернии потряс общество. Газеты пестрели статьями о непосильном труде шахтеров. Всю страну обошли фотографии с чумазыми, оборванными подростками, работающими десятичасовою смену под землей. Бурное развитие капиталистических отношений в результате крестьянской реформы оставило многих за бортом. Этот период, позже названный 'фазой свинского капитализма', породил множество социальных проблем, до поры до времени скрытых под оптимистическими цифрами экономического роста.

Количество жертв, доселе небывалое, и последующий расстрел безоружных шахтеров вызвали бурю общественного негодования. Впервые со времен крестьянских волнений начала тридцатых годов в империи прокатилась волна забастовок. Они не были скоординированы, но происходили во всех крупных промышленных центрах. Рабочие и шахтеры требовали улучшения условий труда и надеялись, что власть их услышит. Венцом волнений стало убийство Екатеринославского губернатора революционерами-анархистами. Сам факт существования подобных организаций стал для меня неожиданностью. Я помнил о народовольцах, убивших Александра II, но здесь у нас была иная ситуация. Крестьяне получили землю, права собственности были защищены законом, да и в конце концов Маркс еще не написал свой нашумевший 'Капитал'. Но, как показали последующие события, недовольных в империи хватало и без почитателей Маркса.

Жандармы, во главе с Кожевиным Михаилом Васильевичем откровенно прошляпили зачатки 'народовольчества' в России. Конечно, он был в курсе о различных кружках и собраниях в столице и в Петербурге. Но в провинции его осведомленность оказалась недостаточной. Оправданием шефа жандармов служила чрезвычайная малочисленность и незначительность анархических и социалистических организаций. Да и я не придавал таким кружкам особенного значения. Ну, собрались любители Бакунина и Прудона на квартире. Делать из этого далеко идущие выводы об антигосударственной деятельности? Право, так полстолицы в Сибирь сослать можно.

Но и оставлять без внимания эти тревожные симптомы стало опасно. Учитывая предстоящую войну, требовалось усилить тыл и консолидировать общество вокруг престола. Господин Кожевин на эту роль не годился. Не та широта кругозора. Да и жандармский корпус, созданный в начале моего царствования, уже не отвечал вызовам времени. В результате детище господина Бенкендорфа было трансформировано в Комитет Национальной Безопасности, сокращенно 'КНБ'. Часть функций жандармского управления, передали полиции. До этого, помимо политического сыска, жандармский корпус занимался борьбой с контрабандистами, фальшивомонетчиками и особо тяжкими рецидивистами. Из-за распыления ответственности, сил на борьбу с доморощенным терроризмом и контрразведку не хватало.

В отличие от корпуса жандармов, являвшегося частью военного министерства, КНБ подчинялся лично мне. Новую организацию возглавил Василий Андреевич Готхард — легендарный разведчик, спланировавший и осуществивший добрую дюжину дерзких операций за рубежом. Специализация КНБ на борьбе с внутренними угрозами и контрразведкой должна была повысить эффективность ее работы. Народовольческие организации еще не пустили корни и пока находились в зачаточном состоянии. При правильной политике кнута и пряника я надеялся не допустить распространения этой бациллы внутри империи. Для чего с одной стороны мы планировали улучшение условий труда и большую возможность для самореализации, а с другой стороны более жесткие меры пресечения для террористов.

Расширенное полицейское управление, возглавил Василий Петрович Синявский — глава жандармского корпуса на Кавказе, боевой генерал, знакомый мне еще со времен Кавказской войны. Василий Петрович имел огромный опыт по борьбе с преступниками и контрабандистами. В свое время Кавказ служил этаким убежищем для всякой швали, которая хотела залечь на дно в этой отдаленной провинции, а близость края к южной границе обеспечивала постоянный приток контрабандистов. Генерал активно взялся за дело, в течении десяти лет значительно приструнив местных и приезжих работников ножа и топора.

Дабы успокоить бастующих, и показать им, что они услышаны, в спешном порядке были приняты законодательные меры, призванные улучшить условия труда для рабочих и шахтеров. Максимальный рабочий день был ограничен двенадцатью часами, было введено обязательное страхование, частично покрываемое работодателями, а также пятипроцентные отчисления в пенсионный фонд. Из-за средней продолжительности жизни в сорок лет, пенсионные средства поддерживали скорее семью кормильца, чем самого рабочего, но все же это давало некоторую стабильность. Ведь зачастую после смерти кормильца семья попросту оказывалась на улице. Детский труд стал разрешен с четырнадцати лет, и до восьми часов в день до достижения шестнадцатилетнего возраста.

Сами по себе законы ничего не меняли. Ведь без контроля, их попросту не станут соблюдать. Страна большая, а царь далеко. Я долго ломал голову, что же предпринять по этому поводу. Вводить профсоюзы на этапе становления отечественной промышленности, это значило ее погубить. Да и европейская модель профсоюзов моего времени негативно сказывалась на экономическом росте, из панацеи быстро перерастая в балласт. Другой вариант — введение контроля 'сверху', дорого и не особенно эффективно. В итоге мы все-таки ввели институт инспекторов условий труда на губернском уровне. Из-за крайне скудного бюджета, людей критически не хватало для поставленной задачи. Но с другой стороны, мы ввели большие штрафы и увеличили наказание в случае обнаруженных нарушений. Через пару лет, в результате нескольких громких процессов, большинство промышленников поняло, что выгоднее соблюдать несложные правила установленные государством. Тем более, что они не очень то и влияли на производительность труда. Наоборот, это побудило предпринимателей более эффективно использовать рабочую силу и в долгосрочной перспективе оказалось благом для нашей промышленности.

После того, как волнения утихли, пришло время подумать о будущем. В другой реальности, мой реципиент умер в начале 1855 года, в разгар Крымской войны. И хотя здесь и сейчас мое здоровье все еще оставалось крепким, я вплотную приблизился к шестидесятилетнему рубежу. О преемнике я начал задумываться с конца тридцатых годов, после того как жизнь в стране устаканилась, после турбулентных лет крестьянской реформы. С одной стороны моим официальным преемником был Саша, мой первенец. Я много вложил в его образование и подготовку к роли будущего императора. Отслужив три года в армии и дослужившись до младшего лейтенанта, наследник много разъезжал по стране, будучи ответственным за постройку Транссиба, и являясь председателем нескольких уездных попечительских советов. Помимо этого он некоторое время стажировался в Центробанке, а также часто присутствовал на заседаниях совета министров. Столь разнообразный график способствовал всестороннему развитию Александра. Мне было важно, чтобы он, находясь вдали от двора, как можно меньше страдал от его интриг и как можно больше времени проводил в провинции, общаясь с людьми из различных слоев общества.

Служба в армии простым рядовым, а так же работа стажером в Центробанке приблизила его к обычным людям и показала изнанку общества, не видимую из дворца. Я также надеялся, что будучи вовлечен в различные проекты по модернизации страны, он станет горячим адептом постепенного движения по пути реформ. Мало того, впервые со времен Петра I, наследник не поехал в Европу в поисках невесты, а женился на русской. Вся страна, да что там, вся Европа были в шоке от подобного. Это выглядело попранием всех норм. Но я пошел на такой шаг сознательно. Система союзов, оказывающая влияние на матримониальные планы себя исчерпала, а главное, я считал, что пришла пора укреплять национальное самосознание элиты. Как то так получилось, что со времен Петра, Россия все больше и больше смотрела на Запад. Они и понятно, отставание в экономическом развитии и уровне быта можно было устранить только путем импорта западных технологий и знаний. Но переняв хорошее, переняли и плохое. Тонкая вестернизированная прослойка из столичных дворян и интеллигенции, чувствовала себя ближе к Лондону и Парижу, чем к Новгороду и Рязани. Без отдыха в Ницце, или на водах в Германии, они себя не мыслили. А ведь именно эти люди находились на руководящих постах в армии и администрации. Правда приток разночинцев во власть и их доминирование в экономической жизни страны значительно сократили влияние старой, дворянской элиты, но оно все еще оставалось весьма значительным.

Жена Александра происходила из старинного рода Луниных, имевшего несколько имений в Тульской губернии, где семья владела двумястами душами. После крестьянской реформы, глава семейства вовремя сообразил, что времена изменились, и вложил семейный капитал в строительство мануфактуры, превратив, со временем, свое детище в крупнейшую текстильную мануфактуру Тульской губернии. Его старшая дочь, Анастасия Лунина, поступила на юридический факультет Московского университета, став одной из первых его слушательниц. Молодые люди познакомились на Новгородской ярмарке, куда наследник традиционно наведывался вместе со мной. Шарлотта к тому времени уже подыскивала Александру жену среди европейских дворов. Я пытался ее отговорить, но здесь моя женушка проявила несвойственное ей упрямство. Ее сын и мезальянс. Никогда! Втайне она надеялась, что я подамся голосу 'разума' и не стану нарушать сложившихся традиций. Но судьба распорядилась иначе. Сначала я считал, что это очередная интрижка моего сына, который оказался чрезвычайно влюбчивым, но прошло время, а пыл наследника к юной красавице не охладевал.

Впервые о женитьбе он заговорил именно со мной. Шарлотта, категорически настроенная против мезальянса, и слушать бы его не стала. Я попросил Сашу представить мне свою избранницу, чтобы понять, кто может стать будущей императрицей. Мы встретились на квартире у ее тетушки, где Анастасия проживала, во время учебы в университете. Квартира занимала целый флигель двухэтажного дома, неподалеку от центра Москвы. Сохраняя инкогнито, мы подкатили в закрытом экипаже с зашторенными окнами. Женщины были в шоке, увидев на пороге квартиры самого императора. Но, быстро оправившись, они отослали прислугу, дабы избавится от лишних ушей. Тетушка оказалась смышленой и, поставив самовар и пирог на стол, удалилась в дальнюю комнату. Мы же мило почаевничали около часа. Анастасия оказалась умной и волевой девушкой. Окончив школу, она выразила желание приобрести профессию, дабы стать финансово независимой. Даже после стольких социальных изменений последних двадцати лет, девушке из хорошей семьи полагалось стать верной женой, растить детей и создавать домашний уют. Приобретение профессии это не предусматривало. Конечно, за последние годы число абитуриенток в университетах выросло, но все же вековые традиции сдерживали поток желающих.

Выбор наследника оказался очень удачным — их брак символизировал бы некое общественное равенство, но на этом пути существовало два препятствия — этот союз считался мезальянсом и лишал Александра прав на престол*. Да и, вдобавок требовалось убедить Шарлотту в правильности выбора. Увы, императрица выросла в совершенно другой атмосфере и для нее, этакий мезальянс выглядел совершенно диким. Для начала мы с Александром принялись упирать на материнские чувства. Я предложил нам всем встретится с избранницей сына, дабы ближе с ней познакомится и составить свое мнение. Нехотя, женушка согласилась, и через несколько дней состоялся неофициальный ужин во дворце у наследника. Шарлотте девушка понравилась, но она все еще упорствовала. Тогда я привел как довод, государственную необходимость. В итоге mein lieber согласилась. Она очень любила нашего первенца, и знала, насколько редким бывает семейное счастье в политических браках. После ее согласия, последовало решение второй проблемы — за полгода до свадьбы, в закон о престолонаследии были внесены изменения. Мезальянс более не являлся препятствием при наследовании трона.

Несмотря на то, что в 1842 году я стал дедушкой и престол еще более укрепился с появлением у Александра наследника, названного в мою честь Николаем, меня не оставляла мысль о том, насколько монархия соответствует долгосрочному развитию империи. Управление растущей страной становилось все более сложным и завязывание всего комплекса решений на одной персоне, снижало возможность компромисса, что в столь многонациональной и разбросанной стране, как Россия, чревато непредсказуемыми последствиями. Ежели государь разумен и обладает твердой волей, то эти недостатки купируются, но ежели он недалек и своенравен, тогда вполне возможен крах династии с тяжкими последствиями для страны. Пример 1917 года наглядно это показал.

Александр, несмотря на природный ум и хорошее образование, был человеком страстным и подверженным влияниям. Благодаря разностороннему опыту, он стал неплохим управленцем, но я не был уверен, хватит ли у него твердости удержать страну в руках и продолжить мои начинания. А внук Николай, каким он станет? Сможет ли династия подстроится под меняющиеся мир, или все пойдет прахом из-за недальновидности и ослиной упрямости одного из потомков? С другой стороны, конституционная монархия, на данный момент, не являлась возможной. Гражданское общество в стране лишь зарождалось и требовалось еще несколько десятков лет для того, чтобы в стране появилась широкая прослойка граждан, а не подданных. Но этого времени у меня в запасе не было. Назначить преемника не из Романовых? Увы, на данный момент это не реально. Все структура власти построена под династию, и отменить в одночасье сложившуюся традицию подорвала бы саму основу власти в стране. Так и не придя к конкретной идее, я решил оставить все как есть. Делай, что должно и будь, что будет.

Для себя я решил, что если позволит здоровье, передать престол Александру или Николаю в начале шестидесятых годов, после того, как ситуация после предстоящей войны успокоится. Пока же я давал наследнику все больше независимости в принятии решений, дабы он привык к самостоятельности, а окружающие привыкли к факту, что он сам принимает решения.

Глава 27.

Еще до того как полковник Ильин въехал в город, он унюхал его. Баку пах. Его улицы, крыши домов и площади, все пропитались неуловимым запахом нефти. Город вырос вокруг добычи земляного масла*, оно стало его плотью и кровью, подпитывало его растущую утробу, взамен беря пот, кровь, а иногда и жизнь. Черные, закопченные башни перерабатывающих заводов стали его храмами, а инженеры и химики служили его жрецами. Черное золото преобразило забытый богом край. Народ хлынул в эту отдаленную, жаркую провинцию, которую ранее немногие могли найти на карте. Поначалу, это были жители окрестных сел, потом потянулся народ со всего Кавказа, а после начала промышленной добычи, благодаря усилиям господина Воскобойникова, в Баку потянулся народ со всех концов империи. Ныне Баку являлся одним из самых быстрорастущих городов империи, известным не только в России, но и за границей,

Здесь, в Закавказье, столкнулись Восток и Запад и здесь, как нигде в империи разнообразие культур, нравов и языков порождало свой особый колорит. Большинство городов южнее Терека являлись этаким замесом кипучей западной цивилизации с неспешной, устоявшейся восточной традицией. Но даже среди закавказских городов Баку стоял особняком. Город делился на кварталы, каждый из которых представлял собой отдельный мир. Персидский, армянский, грузинский, русский, еврейский, греческий и даже старообрядческий кварталы образовывали это удивительное место. Все жили бок о бок, порой дружили, порой сорились, но как-то притерлись. Каждый молился своему богу, но над всеми ними невидимо маячил золотой телец, взращенный на черной жидкости, и эта вера оказалась сильнее иных, притягивая к себе и в себя. Вся эта пестрота особенно бросалась в глаза на многочисленных рынках. Город, разбогатевший на черном золоте и славившийся своими миллионерами, привлекал торговцев со всего света.

Первый день в нефтяной столице империи прошел для полковника суматошно. Оставив своих четверых спутников в гостинице и переодевшись в мундир, он нанес визиты губернатору и военному коменданту города, предъявив им свой открытый лист для оказания всяческого содействия. Впрочем, оба господина уже оказались предупреждены телеграфом, поэтому после завершения формальностей, к Ильину прикомандировали капитана Засецкого, который должен был позаботится о финальной подготовке экспедиции. В небольшом пакгаузе, на окраине порта, принадлежащему военному ведомству заготовили лучшее ивановское сукно, три десятка, элегантно украшенных ружей и столько же револьверов в подарочных наборах. Помимо этого сам полковник привез уменьшенную копию железной дороги, с рельсами, паровозом и вагонами. Это диво изготовили Луганские умельцы и теперь, невиданная игрушка, бережно упакованная в три деревянных ящика, отправилась на склад. Все это предстояло погрузить на пароход 'Агарь', который отправлялся в Красноводск, откуда начинался караванный путь в Хиву.

Убедившись, что материальная часть экспедиции подготовлена и не требует его вмешательства, Ильин отправился в гостиницу, где поужинал в обществе своих четырех спутников.

На следующий день он посетил гостиницу 'Москва', где встретился с купцом Левоном Мартиросовичем Чахатяном, ведущим обширную торговлю с Хивой. По совместительству купец являлся осведомителем разведки и не раз собственнолично сопровождал караваны в Хиву и Ургенч, попутно подмечая расположение колодцев, дорог и собирая новости на базаре. Обладая отменной памятью, он ничего не записывал, но вернувшись, наносил на карту доселе неизвестные локации и писал подробный доклад, который затем передавал в местное отделение военной разведки.

Константин Николаевич Ильин имел за плечами обширный опыт деликатных дипломатических миссий. Там, где не требовалось огласки, где применялся особый, глубокий язык, где переговоры велись с неприметными, но обладающими реальной властью сановниками и купцами, там появлялся полковник, дабы урегулировать вопросы, о существовании которых знали, лишь немногие. Нередкий гость в северной Персии, разведчик стоял у истоков создания Персидской казачьей бригады* и согласовывал тайные поставки оружия и инструкторов для персидской армии. Он же уговорил шаха послать два десятка офицеров стажироваться в русской армии. Теперь ему предстояло уговорить Хивинского хана, выращивать у себя хлопок в промышленных масштабах, а для его перевозки позволить проложить железную дорогу от Красноводска вглубь своих владений. И хотя отношения между империей и южным соседом оставались ровными еще со времен памятного визита Муравьева Николая Николаевича, все же в Хиве к русским относились с подозрением, чему так же способствовала деятельность британских агентов, имевших доступ к Хивинскому владыке. Впрочем, предложение это было обоюдовыгодным, а подарки и золото, припасенные для нужных людей, позволяли надеяться на благоприятный исход его миссии.

Гостиница 'Москва' оказалась трехэтажным зданием, построенным в европейском стиле с хорошим русским рестораном на первом этаже. Купец уже ожидал его в отдельной кабинке, расстегнувши пиджак, дабы не поджимал довольно внушительное брюшко настоящего чревоугодника. Оба уже встречались несколько раз, пересекаясь по делам службы Ильина.

— Левон Мартиросович, рад вас видеть. Как здоровье, семья?

Чахатян встал и, пожав протянутую руку, ответил:

— Слава богу, все в порядке. Все в добром здравии. Надеюсь, что и вы не утомились от здешней жары и вони.

— Было поначалу, — улыбнулся разведчик, но уже привык. Теперь не обращаю внимания. Вы уже заказали, а то я, знаете ли, ужасно проголодался?

— Нет еще, вас дожидался, — ответил купец. — Здесь хорошее место, вам понравится, — он сделал знак официанту, который споро подошел и принял заказ.

После того, как с обедом было покончено, и гости, развалившись в креслах, перешли к кофе, Ильин начал разговор.

— Я завтра отправляюсь в Хиву, где мне предстоит уговорить хана выращивать хлопок для нашей промышленности. Хотел бы узнать ваше мнение, с кем из приближенных стоит вести переговоры, дабы они подготовили владыку на позитивный лад и с кем, наоборот, лучше не иметь дел.

— Вам повезло, Константин Николаевич. Незадолго до моего отъезда из Хивы, оттуда уехал очередной английский посланник, некий мистер Макини. Думаю его послал господин Дальхузи*. Теперь, когда он уехал, местные сановники станут к вам более расположены.

— Неужели англичане настолько убедительны?

— Не совсем. Хан не хочет портить отношений с нами. Мы с ним соседи, а англичане нет. Но и ссорится с островитянами он не желает. А потому, когда очередной посланник генерал-губернатора уезжает, Амин-хан тотчас же забывает свои обещания, что нам только на руку. Но если бы вы застали мистера Макини в Хиве, это осложнило бы переговоры.

— Ну что ж, одной проблемой меньше. Кто на сегодняшний день оказывает влияние на хана, а кто в опале? Верны ли слухи, что Нарсула-бек попал в опалу?

— Нарсула-бек действительно изгнан из дивана, но он старый лис. Такое уже раньше бывало, но он сумел вновь войти в доверие к хану. Но сейчас все дела в государстве вершит Шукрулла-бай. Хан назначил его великим визирем вместо Нарсулы-бека. Но не знаю надолго ли. Новый визирь очень любит золото и по слухам на все кладет свою лапу, а ханская казна пустует. Не знаю, надолго ли удастся ему сохранить благоволение своего владыки с такой то жадностью. У него много недоброжелателей. Стоит, также, поговорить с Махмуд-баем, ханским казначеем. Он за союз с нами, ведь наши торговцы значительно пополняют местную казну. А те ружья, что мы им продали три года назад, помогают им сдерживать кочевников с юга. Остерегайтесь Хайдара, он начальник ханской охраны и несколько раз встречался с Макини. Русских он не любит.

— Понятно,— ответил полковник. — Значит ханская казна, в очередной раз, пуста. Это нам на руку. Ведь наши купцы готовы вложить большие деньги. Только боюсь, сейчас на юге там стало беспокойно.

— Да, ситуация у них неспокойная. Мухаммад Амин-хан* уже несколько раз ходил на юг усмирять кочевников, но они все равно совершают набеги. Несколько раз опустошили Мерв и окрестности.

— Что ж, если мы договоримся, то думаю, хану придется помочь оружием, дабы усмирить кочевников. Ведь нынешний караванный путь от Красноводска, ранее кишел разбойниками, но Аллакули-хан* навел на дороге порядок. При этом нас он недолюбливал и опасался, но ради прибылей от торговли расстарался.

— Придется помочь, — вздохнул Чахатян, — хотя, им сколько не дай, все мало будет. И куда только деньги уходят?

— Обратно к нам, — ухмыльнулся Ильин, — Вы вот, для примеру, сколько первостатейного сукна, зеркал и мануфактуры в Хиву завозите, не крестьянам же их продаете, все беям да муллам идет.

— Это да, — согласился купец. — Оттого и вхож во многие дома. И делу полезно и кошель не страдает.

— Ну, вы Левон Мартиросович человек ловкий, вам пальца в рот не клади. Думаю, за это стоит выпить, и разлив по бокалам первостатейного армянского коньяка, собеседники опрокинули в себя их содержимое.

На следующий день, с утра, пароход 'Агарь' отчалил от пристани и направился к противоположному берегу Каспия, в Красноводск — русский форпост на границе пустыни, где начинались Хивинское владения. День выдался хмурый, и полковник со своими спутниками провели его в каюте. Трое из его сопровождающих были казаки, приданные для охраны, а четвертый, армянин-переводчик, владеющий узбекским и персидским языками. Одеждой и повадками они не отличались от других караванных охранников. Те же шаровары и выцветшие рубахи. Полковник, тоже переоделся соответственно походу. В пустыне незачем щеголять мундиром, да и визит предстоял неофициальный. Впрочем, письмо от самого государя и еще одно, от Кавказского генерал-губернатора должно было отворить все нужные двери.

В шесть часов утра в дверь каюты постучались — пароход приближался к пристани. И действительно, едва успев умыться и привести себя в порядок, как спутники услышали выкрики матросов. Судно причаливало, и матросы привычно переругивались с портовой обслугой. Сойдя по трапу на берег, разведчик оставил двух казаков проследить за разгрузкой их багажа и припасов, а сам, в сопровождении еще одного казака и переводчика направился к местному градоначальнику. Идти оказалось недалеко, минут пятнадцать. Ильин специально отказался от извозчика, хотелось посмотреть город.

В отличие от Баку, Красноводск не впечатлял. Маленький, захолустный городок у моря. Последний оплот цивилизации перед пустынными землями в коих обитали кочевники. Он насчитывал четыре тысячи человек, в основном военные с семьями, но были и купцы, и инородцы — персы и армяне, работавшие посредниками и проводниками на караванном пути. Город опоясывала невысокая стена, нелепая, будь она на западной границе империи, но вполне эффективная против внезапных набегов кочевников и хивинских войск, практически не имеющих артиллерии. Небольшой гарнизон насчитывал пять сотен штыков, и в основном состоял из армян, более привычных к тяжелому, жаркому климату. Жители жили за счет торговли с Хивинским ханством. Именно отсюда уходили караваны, дабы пересечь пустыню и доставить товары в древние Хиву, Хорезм и даже в Мерв. Но, несмотря на размеры, этот небольшой форпост имел стратегическое значение, являясь проводником русского влияния в этом регионе. Всем этим командовал полковник Самойлов, сосредоточивший в своих руках армейскую и гражданскую функции.

Дом губернатора, называемый местными 'дворец' оказался каменным, двухэтажным зданием, с внутренним двором и небольшим садом, скрытым оградой. Первый этаж был отведен под канцелярию, а на втором расположилась семья полковника. Самойлова заранее оповестили письмом о предстоящей экспедиции, поэтому, когда Ильин доложился о прибытии, его довольно быстро впустили к губернатору. Первое лицо Красноводска оказался статным мужчиной лет сорока пяти, с аккуратно подстриженными усами, тронутым сединой и серыми, проницательными глазами. Поздоровавшись, хозяин кабинета пригласил разведчика сесть, и сообщил ему, что он уже нашел для них проводника, местного перса по имени Муса. Тот не раз бывал в Хиве, и поможет небольшому посольству устроится на месте. Пять лошадей и семь верблюдов для поклажи и фуража уже подготовлены. Караван покидает город через три дня и по пути его будут сопровождать местные кочевники, из лояльных, и даже ханские солдаты. Их неплохо бы одарить одним, двумя целковыми. Все купцы так делают и на Востоке без этого никак.

После губернатора, Ильин нашел своих спутников и, удостоверившись, что все товары сгружены и в сохранности пошел с ними на постоялый двор. В городе имелась всего одна гостиница, но большинство купцов предпочитало расположиться в нескольких постоялых дворах, примыкавших к городским стенам. Именно в одном из них, они и остановились. Отобедав и выпив по чарке водки, мужчины пошли приводить себя в порядок. Июль в этих местах жаркий и влажный, а полковнику предстоял еще один визит, к Хивинскому консулу, дабы засвидетельствовать факт своего отбытия. Сегодня, это назвали бы въездной визой. Южный сосед зорко следил за тем, чтобы все купцы отмечались, во избежание контрабанды, и без соответственной бумаги, ханские солдаты вполне могли отобрать товар, и то и хуже, отправить в застенок, как шпиона. Да и пошлина за каждую бумажку шла в ханскую казну, служа дополнительным источником дохода. Заодно консул помогал разрешать торговые споры со своими соотечественниками, ежели таковые возникали и помаленьку шпионил, правда Красноводск, находясь на отшибе, не представлял большого поля для деятельности.

Консула звали Тахир-бек и его дом находился неподалеку от восточных ворот. Одноэтажное строение, с небольшими окнами, закрытыми голубыми ставнями стояло в тени огромного кипариса. Хивинец жил в задней части дома, а большая гостиная служила ему кабинетом и канцелярией, где он принимал посетителей. Ильин вошел в сопровождении переводчика и объяснил слуге, зачем он прибыл. Через десять минут в комнату вошел хозяин и, поздоровавшись с посетителями, предложил им сесть. Диваном здесь служил ковер, с десятком пестрых подушек, разбросанных вокруг низенького медного столика. Тахир-бек в зеленом, расшитом халате уселся напротив, скрестив ноги. Лицо его, окаймленное густой, черной бородой выглядело добродушным, но небольшие, карие глаза смотрели хитро и настороженно.

— Достопочтенный Тахир-бек, — поздоровался полковник, — мы пришли засвидетельствовать вам наше почтение, и сообщить, что намеренны направится в Хиву с ближайшим караваном, который выходит через три дня, — он посмотрел на переводчика, дабы тот перевел, но тут оказалось, что хозяин дома бегло говорит на русском, хотя и с ощутимым акцентом и, поздоровавшись с гостем, он спросил:

— Как зовут достопочтенного господина и чем именно вы намеренны торговать?

— Меня зовут Ильин Константин Николаевич, а это мой переводчик Григорий Ваграмович Агатов и я не купец, а посол его величества императора всероссийского Николая Павловича. Для чего имею соответствующие бумаги и, вытащив из небольшого кожаного чехла небольшой пергамент с императорской печатью, он показал его консулу.

Тот немного напрягся, как-никак, а не каждый день в его доме появляется представители российского императора. Но просмотрев представленный документ и вернув его гостю, опасливо спросил:

— Какова же цель вашего визита? И надолго ли вы намеренны остаться в Хиве?

— Выполняю указание его величества обсудить торговые отношения, для чего имею письмо лично к владыке сиятельной Хивы, правоверному Мухаммад Амин-хану. Для выполнения сей миссии надеюсь получить от вас сопроводительный документ, дабы мне, как послу не чинили препятствий в дороге. Обратно я планирую отправится с тем же караваном, через три недели после прибытия.

— Как верный слуга моего господина, я окажу вам всяческое содействие, — напыщенно изрек Тахир-бек, — а как гостя прошу вас отведать зеленого чая, такого даже здесь вы не найдете.

— С удовольствием, — ответил Ильин.

Хозяин дома кивнул слуге, что стоял на пороге и через несколько минут на невысоком столике появились серебряные подносы с лепешками и фруктами и лазурные фарфоровые чашки с небольшим, медным чайником...

Утром третьего дня, как только рассвело, большой, в триста вьючных животных, караван отправился на восток. Солнце еще всходило над горизонтом, а армада верблюдов и людей растянувшись змеей, размеренно двигалась по широкой пыльной дороге, что протоптали тысячи копыт и сапог за последние двадцать лет. Через полчаса за невысоким холмом скрылись стены Красноводска, и последним, что спутники увидели посмотрев назад, был купол храма святого Архангела Михаила. Но вскорости и он скрылся из вида.

Дорога на Хиву лежала через пустыню. Заинтересованность местных правителей в торговле способствовала наведению порядка в этих краях. Набеги кочевников значительно сократились. Особенно упорных извели сами хивинцы при небольшой помощи присланных казаков. Получив отпор, часть местных племен откочевала на юг, к Мерву, а остальные обслуживали оживший торговый путь. Тем не менее, торговцы не пренебрегали безопасностью, сбивались в большие караваны и нанимали опытных проводников и охрану. По пути купцам встречались хивинские разъезды из дюжины всадников, сопровождавшие караван издали. По сложившийся традиции купцы скидывались на бакшиш для ханских вояк, повышая, тем самым, их служебное рвение. И действительно, воины в разноцветных халатах вели себя корректно, лишь изредка появляясь на горизонте.

Через неделю пути полковник со спутниками привыкли к тяготам путешествия. Вокруг наблюдалась удивительная жизнь, столь отличная от среднерусской полосы и даже от северной Персии. Все жизнь каравана проходила в седле. Опытные персидские и хивинские купцы вели свои дела, не слезая с верблюдов. Ели, пили, курили кальян и торговались, ничуть не страдая от мерного покачивания кораблей пустыни. Вот старый, беззубый слуга перс вдыхая дым из кальяна, осторожно пускает его в лицо своему господину. Тот с наслаждением вдыхает пряный воздух, и это на сорокаградусной жаре! Позади них, молодой, смуглый хивинец в желтом халате затянул монотонную песню, гнусаво распевая то ли о любимой, то ли о подвигах степных богатырей — черт их там разберет. Впереди посапывает толстый туркмен, качаясь в такт верблюжьим шагам.

К полудню, караван останавливался. Солнце, казалось, плавило все живое вокруг и люди, воткнув в песок шесты и натянув на них легкую ткань, дремали в импровизированном шалаше. Все предварительно снимали верхнюю одежду и клали ее на раскаленный песок, избавляясь, таким образом, от блох, и ткань аж потрескивала от количества паразитов. Но на следующей стоянке все начиналось сызнова. К вечеру, до заката солнца разбивали лагерь и зажигали костры. Проводники, рассчитывая дневной переход, старались добраться до очередного колодца, расположенного на маршруте, но не всегда вода была поблизости, и тогда приходилось пить теплую, вонючую воду из кожаных бурдюков. У костров каждый прибивался к своим — русские купцы сидели отдельно, так же как и персы, хивинцы, арабы и афганцы. Спутники ночевали прямо у костра, закутавшись в шерстяные накидки. Туземцы располагались подле своих верблюдов, накрывшись овчиной, отчего от них разило за милю. Впрочем, полковник вскоре привык к таким запахам.

За два перехода от города пустыня резко закончилась, и начались тучные поля с созревшей пшеницей и сады, орошаемые журчащими арыками — караван пришел в Хивинский оазис. Торговый люд оживился. Путешествие подходило к концу, а вместо безжизненных песков и кустарников появилась цивилизация в виде караван-сараев и местных сел. Впервые за восемнадцать дней путники помылись и переоделись в чистое белье. Селения у дороги обслуживали торговых людей. Русские купцы расположились в двух караван-сараях и, помывшись, собрались в чайхане, отметить окончание тяжелого перехода. Некоторые уже были навеселе, приложившись к флягам с беленькой. В Хиве такого себе не позволишь, вот торговые люди и расслабились. Впрочем, вели себя чинно. Чай не первый раз в этих отдаленных краях и чужой обычай уважали.

Через два дня путешествие подошло к концу и на горизонте показались мощные стены Хивы. Построенные предыдущим правителем* для защиты от кочевников, стены насчитывали десять ворот, охраняемых башнями. Высокие, в шесть-восемь метров, они выглядели неприступно, но только на первый взгляд. Против осадной артиллерии стены угрозы не представляли. Но у йомудов — местных кочевников артиллерии не имелось и они, потеряв источник дохода, откочевали на юг.

Караван прошел через ворота Шахимардан, названные в честь кладбища находившегося неподалеку. У ворот стояли стражники, алчно поглядывающие на караван. В иные времена на торговцев набросились бы, открыли тюки и отобрали, что душе угодно. Но теперь в этом деле царил порядок. Каждый купец предъявил документ с печатью Тахир-бека и заплатил пошлину. Вдобавок начальник каравана вручил увесистый мешочек с золотом начальнику стражи. Мешочек собрали вскладчину, соблюдая устоявшийся обычай. Поэтому вся процедура прошла быстро и буднично. Ильин с интересом наблюдал за таможенным процессом, пока не дошла его очередь. Узнав, что полковник прибыл с визитом к Хивинскому владыке, начальник стражи засуетился и подобострастно закивал головой — мол, такого важного визитера вмиг пропустим со всеми почестями и велел одному из стражников бегом известить визиря о прибытии посольства. Полковник не возражал, тем более что с Шукрулла-баем он и так планировал поговорить приватно.

Между тем затор в воротах рассосался, и торговый люд поспешил в город, кто в караван-сарай, а кто прямиком к знакомым купцам, дабы побыстрее сбыть товар. Через полчаса к воротам подъехал грузный господин в сопровождении двух всадников. Он представился Машрабом, личным писарем великого визиря. Константин Николаевич вручил ему рекомендательное письмо Тахир-бека и пергамент, удостоверяющий его полномочия. Писарь внимательно прочел оба документа и с поклоном вернув бумаги обратно, сообщил, что столь высокого гостя непременно следует поселить в Ичан-Кале*, в караван-сарае достопочтенного Юсуфа, лучшего в городе. От Чахатяна разведчик знал, что этот Юсуф следит за важными путниками и докладывает все великому визирю. 'Что ж, пускай будет Юсуф', — подумал полковник, — 'не будем обижать хозяев'. Те времена, когда русского посла бросали в темницу, как это произошло с Николаем Николаевичем Муравьевым, канули в лету. Влияние империи в этом регионе сильно возросло, во-первых, из-за торговли, а во-вторых, из-за карательных казачьих рейдов с севера, которые сильно отвадили любителей легкой наживы. Торговый оборот, составлявший порядка двух миллионов рублей в год, стал важным источником дохода для ханской казны. Часть товаров отправлялась далее в Бухару, на чем неплохо зарабатывали приближенные хивинского владыки. Вдобавок, южный сосед страдал от постоянных набегов кочевников с юга и вел пограничные войны с Бухарой. Для эффективной борьбы с этой напастью требовалось оружие, а главное деньги, для содержания постоянных сил. Поэтому, постепенно в Хиве усилилось российское влияние, ибо эта была единственная сила, опираясь на которую ханы могли удержать престол. Англичане находились далеко и несмотря на громкие обещания, никакой реальной помощи не оказывали. Наоборот, в результате Афганских войн, часть кочевников откочевала на север, оказывая давления на южней границы Хивы.

Всадники, скакавшие спереди, распихивали любопытствующих, а грозный вид четырех казаков замыкавших вереницу верблюдов держал прохожих на расстоянии. Небольшая кавалькада быстро прошла по широкой улице до грозных стен Ичан-Калы. В воротах, ведущих во внутренний город, Машраб быстро что-то сказал стражнику и всадников незамедлительно пропустили. 'Ну и писари у великого визиря' — подумал полковник. Город внутри поражал обилием мечетей и монументальных сооружений. А так же отсутствием зелени на улицах. Даже в Тегеране, значительно большем, чем Хива, разведчик не встречал зданий такой красоты. Украшенные глазурной плиткой минареты и стены мечетей переливались на солнце тысячей искорок. Среди них выделялся минарет Амин-хана*, видимый издали. Недостроенный, все еще в лесах, он уже считался жемчужиной города. Покрытый глазурной плиткой, мощный и изящный он, как маяк возвышался среди остальных зданий.

Караван-сарай Юсуфа оказался небольшим, но уютным двухэтажным зданием. Как объяснил писарь, гостиница находится неподалеку от дворца Шукруллы-бека и дворца самого хивинского владыки. Почетных гостей встречал сам хозяин — низенький, худощавый человечек с клинообразной бородкой. Его карие глаза смотрели хитро и настороженно. Поздоровавшись с гостями, он приказал слугам отвезти лошадей и верблюдов в стойло задать им корма. Полковник отрядил одного из казаков, дабы проследить, что содержимое тюков и ящиков не разворуют.

— Достопочтенный Машраб, когда я смогу засвидетельствовать свое почтение многомудрому Шукрулла-баю и передать ему подарки от славного наместника Красноводска? — спросил полковник.

— Я спрошу своего господина, когда он сможет вас принять и извещу дорогого гостя, — ответил тот с легким поклоном.

— Что ж, буду ждать ответа его превосходительства, — ответил Ильин. — А вам, господин Машраб позвольте вручить этот небольшой презент в знак дружбы и уважения. С этими словами он вынул из кармана небольшой черный футляр. Осторожно открыв его, писарь увидел большие позолоченные карманные часы, украшенные гравюрой на крышке. Такие часы недавно начали выпускать на Петербуржской часовой фабрике господина Циммермана.

— Благодарю вас достопочтенный господин, — ответил писарь, и глаза его радостно блеснули.

— Рад, что подарок вам пришелся по вкусу, — улыбнулся Константин Николаевич. — Ежели вы и дальше будете нам так полезны, то знайте, мы очень щедры к своим друзьям.

— Я уверен, что в славной Хиве найдется немало друзей вашей империи и его сиятельство великий визирь будет рад высказать вам свою дружбу. Буду рад и впредь помогать вашему сиятельству как дорогому гостю и другу. — На слове друг, Машраб сделал ударение. Затем поклонился и ускакал в сопровождении двух всадников. А полковник направился в отведенные покои, которые оказались весьма удобными.

На следующий день писарь лично приехал к Юсуфу, дабы сообщить полковнику, что он приглашен на обед к сиятельному Шукрулла-баю. Ильин поблагодарил за приглашение и, дав писарю небольшой кошелек, попросил поговорить со своим господином об том, чтобы ускорить встречу с хивинским владыкой. Отобрав подарки для визиря и приказав погрузить их на лошадь, полковник оделся в парадный мундир и в сопровождении двух атаманцев и толмача направился ко второму лицу в государстве.

Дворец великого визиря, как и дворцы других хивинских вельмож не впечатлял фасадом и выглядел скорее как большой длинный дом, а не дворец. Лишь главные ворота, через которые проехал Ильин, могли похвастать резьбой и некой изысканностью. А так, с улицы это было ничем не примечательное одноэтажное кирпичное строение, с несколькими глухими ставнями, каких множество в городе. Все великолепие дома скрывалось изнутри. Как Хивинский оазис резко возникал из монотонного пейзажа пустыни, так и дворец визиря, раскрывался вошедшему, лишь только за ним закрывались ворота. Плодовые деревья окаймлявшие широкий внутренний двор, в центре которого находился фонтан с небольшим бассейном, скрывали тенистую аркаду тянувшеюся вдоль всего здания. Раб-садовник подстригал кусты роз, росшие у выложенной плиткой дорожки, которая вела внутрь хозяйских покоев. 'Теперь понятно, почему ханская казна постоянно пуста', — подумал полковник, оглядывая этот маленький кусочек рая на земле.

Машраб, убедившись, что посол со спутниками в надежных руках, поклонился хозяину дома и исчез.

Шукрулла-бай в роскошном голубом халате, вышитом золотыми узорами приветствовал гостя. Все его коренастая фигура, с брюшком и двойным подбородком выражала радушие. Никто бы не заподозрил, глядя на этого добряка, что в его загородном доме томятся в погребе десяток узников, которые перешли его чиновничью дорогу.

— Рад видеть столь дорогого гостя в своем скромном жилище, — сказал он. — Что привело ваше превосходительство в сиятельную Хиву?

— Рад нашей встрече, достопочтенный Шукрулла-бай, — следуя ритуалу, ответил Ильин. — В Хиве я по прямому повелению моего государя, императора всероссийского, Николая Павловича. Губернатор Красноводска, господин Самойлов, наслышанный о вашей мудрости и покровительству торговле, прислал вам подарки, в благодарность за защиту наших торговых людей. С этими словами полковник махнул казакам рукой, и те споро вытащили из походных сум отрезы тонкого сукна и шерсти. За ними появился небольшой сундучок, с роскошным сервизом императорского фарфорового завода, а затем полковник лично вручил хозяину дома охотничье ружье, украшенное серебряной насечкой.

Великий визирь довольно улыбнулся, вертя в руках изящное и легкое ружье, работы тульских мастеров, а затем пригласил полковника вовнутрь. Оказалось, что Шукрулла-бай говорит на фарси, на котором свободно изъяснялся полковник, и надобность в переводчике отпала.

Приказав слуге накормить казаков и толмача, хозяин дома провел посла в залу, где уже был накрыт низенький резной стол. Как и весь остальной дом, комната отличалась роскошью отделки и немного крикливым убранством. Налив гостю чая и посадив его на почетное место, Шукрулла-бай приказал принести главные блюда, включая традиционный плов. Обед длился более двух часов. Заядлый чревоугодник, он особенно расстарался ради русского пола, а потому к концу трапезы разведчик едва мог дышать, но дабы уважить хозяина, пробовал и нахваливал каждое блюдо. После трапезы, вытерев рукава о полы халата, визирь спросил:

— Достопочтенный господин Ильин, в чем же состоит поручение вашего государя? Тот ждал этой минуты, когда, наконец, можно будет поговорить о делах и, вытащив из кармана кусок хлопчатобумажной ткани, протянул ее хозяину дома.

— Вот основная цель моего визита, сказал он. Видя недоумевающий взгляд визиря, полковник пояснил:

— Рост хлопчатобумажной промышленности в империи за последние десять лет составил более трехсот процентов, то есть попросту утроился. Но, увы, практически весь хлопок мы завозим из США, и его не всегда хватает. А между тем, мы могли бы покупать его у вас и у Бухарского эмира.

— Так вы и так его покупаете. Сами увидите, половину товара, закупаемого вашими купцами, составит хлопок.

— Достопочтенный Шукрулла-бай несомненно прав, но это капля в море. Вдобавок ваш хлопок более низкого качества, чем американский, а его перевозка на верблюдах, чрезвычайно дорога.

— И что же вы предлагаете?

— Мы предлагаем вам начать разводить хлопок в промышленных масштабах. Уже сейчас на селекционной станции неподалеку от Верного, выведен чрезвычайно удачный сорт хлопка. При вашем согласии, наши купцы готовы вложить деньги, для выращивания у вас новых сортов хлопка и его очистке. А это миллионы рублей! Любой, причастный к этому делу может сказочно обогатится.

При упоминании о миллионах, глаза великого визиря алчно блеснули. Он заглотал наживку.

— И что же вы хотите лично от меня? — спросил он.

— Нам известно о вашем покровительстве торговле, — польстил хозяину разведчик, — а потому мы просим лишь и далее оказывать покровительство нашим торговым людям. Как я уже упоминал, любой, причастный к этому выгодному делу не останется в накладе. Владыка сиятельной Хивы, правоверный Амин-хан к вам прислушивается. Ежели вы поспособствуете скорейшей нашей встрече и благоприятному ее результату, то мы со своей стороны, с удовольствием выпазим вам нашу благодарность.

— И насколько велика будет ваша благодарность? — вкрадчиво спросил Шукрулла-бай.

— Десять тысяч рублей золотом. Вдобавок, при желании, вы можете послать вашего старшего сына на учебу в любой из наших университетов, за наш счет, разумеется.

— А не маловата ли сумма благодарности при такой прибыли?

— Я уверен, что с вашей мудростью и влиянием, часть прибыли пойдет на достойные дела. А кто как не вы сможет проследить, что бы деньги шли наиболее достойным.

— Рад слышать, что мои скромные заслуги так высоко ценятся.

— Ваша скромность служит украшением вашей добродетели. И еще, при больших объемах, перевозка караванами, дело убыточное. А посему требуется строительство железной дороги. По возможности до Бухары.

Лицо визиря скривилось при упоминании восточного соседа.

— А не значит ли это, что по этой дороге сюда придут русские войска?

— Да что вы? Наоборот, как вам известно, Николай Павлович очень ценит наши добрососедские отношения и считает сиятельного Амин-хана братом и союзником против коварных йомудов.

— Ну что ж, я поговорю со своим владыкой и сообщу вам о его решении.

Собеседники отпили еще по пиале чая и распрощались довольные друг другом.

Через четыре дня разведчик получил аудиенцию у Амин-хана. За это время он успел нанести визиты и сделать подарки нескольким ханским приближенным. На следующий день, к десяти часам утра у караван-сарая полковника ожидала целая кавалькада. Десяток всадников подчеркивал, что полковник приглашен к самому Хивинскому владыке, а не к какой-нибудь вельможной мелочи. За последние годы хивинцы привыкли к русским купцам и посланникам, поэтому ротозеев по обочинам довольно широкой улицы оказалось немного. Уже через пятнадцать минут Ильин и его многочисленный кортеж выехали на площадь, к которой примыкала цитадель, окруженная высокими глинобитными стенами. За ней прятался ханский дворец, практически скрытый от посторонних глаз. У ворот с лазурными башнями по бокам, дежурили два стражника в коричневых халатах и черных папахах. Пройдя ворота, вся кавалькада спешилась и начальник охраны, дородный верзила с хмурым, заросшим бородой лицом попросил Константина Николаевича и его спутников оставить оружие перед въездом в главный двор.

Посреди двора, прямо как в прочитанной им книге генерала Муравьева*, стоял шатер хивинского владыки. Амин-хан сидел на мягком персидском ковре, облокотившись на шелковые цветастые подушки. Вокруг, по обеим сторонам расположился десяток приближенных, включая тех, кому давеча полковник нанес визиты. К удивлению разведчика шатер был освещен керосиновыми лампами тонкой работы, судя по узору — ярославских умельцев. Из-за этого внутри оказалось довольно светло и Ильин внимательным взглядом разглядел хана и поклонившись, произнес заготовленное приветствие:

— Счастливейший и могущественный император земли Русской велел мне передать послание брату своему, сиятельному и многомудрому хозяину земли Хивинской и от себя лично пожелать ему многия лета и заверение в своей искренней дружбе, а так же передать Вашему Высокостепенству подарки, в знак своего уважения. — Посол подал знак казакам, и те вынесли на середину шатра несколько рулонов тонкого Ивановского сукна, а Ильин лично передал телохранителю великолепный вайнахский кинжал тонкой работы и изящное ружье с серебряными насечками. Том в свою очередь с поклоном передал эти подарки своему хозяину.

Хан довольно улыбнулся, после того как его назвали 'братом', как равного, и рассмотрев гостинцы, ответил:

— Мы рады приветствовать посла брата нашего, русского императора и благодарим за подарки. Здоров ли ваш государь и его наследник Александр?

— Хвала господу, государь наш Николай Николаевич здоров, а наследник давеча порадовал государя еще одним внуком, которого нарекли Алексеем*.

— Передайте вашему государю и его наследнику наши поздравления и заверения в нашей искренней дружбе.

— От имени моего владыки благодарю вас, Ваше Высокостепенство.

Хан кивнул, принимая благодарность, и спросил:

— Какова же цель вашего визита?

— Обсудить торговые отношения между государствами нашими для заключения взаимовыгодного между нами договора.

Несмотря на то, что Хивинский государь уже был осведомлен Шукрулла-баем о целях визита, соблюдая протокол, он спросил:

— Что именно вы хотели обсудить?

Константин Николаевич готовился к этому моменту и, вытащив из кармана несколько цветков хлопка, передал их через телохранителя хану и сказал:

— Я уполномочен обсудить два предложения. Первое вы держите в руках, а второе, ежели Ваше Высокостепенство пожелает, я продемонстрирую снаружи.

Заинтригованный правитель произнес:

— Сначала давайте обсудим первое.

Полковник повторил то же предложение, которое он до этого озвучил великому визирю, особенно напирая на многомиллионные барыши, которые сулила торговля белым золотом. Сам Шукрулла-бай сидел с бесстрастным лицом, но глаза его хитро поблескивали. Ильин закончил свою сентенцию словами:

— Но, учитывая рост торговли между нашими государствами, для транспортировки требуемого количества хлопка необходимо проложить железную дорогу от Красноводска до сиятельной Хивы. Это и есть вторая пропозиция и, ежели позволит многомудрый владыка, я готов ее продемонстрировать.

Амин-хан важно кивнул, и, следуя за своими телохранителями, вышел из шатра наружу, знаком приказав послам следовать за собой, что являлось знаком уважения. Остальные приближенные вереницей последовали за ними.

Снаружи стояли два небольших сундучка, привезенные с караваном из России. Открыв один из них, посол достал уменьшенную копию паровоза и два вагончика. Казаки, между тем, достали из второго сундука игрушечные рельсы и стали их складывать между собой, образуя широкий круг. Когда его спутники закончили сборку, Ильин, поставил состав на рельсы, загрузил в паровоз мелкие угольки и залил воды. Затем вытащил из кармана спички и зажег несколько угольков, пропитанных керосином. Полминуты ничего не происходило, но затем из паровозной трубы повалил дымок, и игрушечный состав тронулся по рельсам, описав свой первый круг*.

Придворные вокруг затаили дыхание при виде диковинной игрушки. Когда поезд двинулся с места, раздались удивленные возгласы. Все были поражены. Кадий, сухонький старичок в белой чалме, выругался, сказав, что не иначе как шайтан управляет этой игрушкой. Но Амин-хан грозно взглянул на него, и тот сразу притих.

— Что скажет достопочтенный посол? Как работает этот ваш, как его? — хан запнулся, не умея выговорить нужное слово, и разведчик подсказал:

— 'Паровоз', Ваше Высокостепенство. Смею заметить, что никаких происков дьявола здесь нет. Паровоз работает на силе пара. Так же как вода кипит в чайнике, так и в паровозе, вода кипит в котле, давая пар, и приводит в движение колеса этого устройства. Подобные паровые котлы наши купцы завозят в сиятельную Хиву.

— И каковы же размеры настоящего па.., устройства?

— Высотой примерно два человеческих роста, а длиной с этот шатер, — доходчиво объяснил полковник. Сановники посмотрели на шатер и замерли, пораженные.

— Это сколько же дров требуется для этого? — воскликнул Махмуд-бай, ханский казначей.

— Много, но мы используем уголь. Его в империи в достатке. Зато за раз такой состав поднимает более ста пятидесяти тонн. Как караван в четыреста верблюдов. Вдобавок путь от Красноводска до Хивы займет два дня вместо двадцати. Ведь мало вырастить хлопок, его еще надобно довезти. Это и принесет те миллионы рублей, о которых я упоминал.

Присутствующие еще раз задумались, с трудом переваривая такие огромные суммы. Глаза всех алчно блестели. Еще бы, при таких оборотах каждому, кто сидит в ханском шатре кое-что да перепадет. И это кое-что составляет по местным меркам просто фантастические суммы!

— Мы должны подумать над этим предложением, — ответил Амин-хан, — и сообщим его вам.

— Буду ждать ответа Вашего Высокостепенства, — поклонился посол.

На этом аудиенция окончилась. Полковника со спутниками проводили до караван-сарая, после чего ханские всадники ускакали, стуча копытами по пыльной мостовой. Через неделю Ильина опять вызвали к Хивинскому владыке. На этот раз встреча состоялась во внутренних покоях дворца и проходила безо всякой помпезности. На пушистом ковре помимо хана и посла расположились Шукрулла-бай и переводчик. Разведчик очень удивился деловым и меркантильным вопросам, которые задавал ему Амин-хан. Видимо его сильно припекали йомуды и бухарцы, а денег на достойный отпор в казне не осталось. Поэтому предложение русского императора пришлось весьма кстати.

Итогом этого визита стало подписание торгового договора между Российской империей и Хивинским ханством, где стороны обязались содействовать росту торговли между ними. Но главным результатом стали концессии выделенные Хивой под строительство будущей железной дороги. В результате договора, уже в 1856 году железная дорога до Хивы была проложена. Параллельно началось масштабное разведение новых сортов хлопка и строительство хлопкоочистительных фабрик на подходящих землях. Проникновение русского капитала в этот медвежий уголок Азии прочно прикрепило его к орбите влияния империи и в результате, уступив давлению русского императора, хан позволил строить ветку и дальше, на Бухару. Правда, рост благосостояния привел к наплыву кочевников с юга, прельстившихся богатой добычей. Да и англичане, недовольные попаданием этих земель в орбиту влияния России снабжали кочевников оружием. С другой стороны южные рубежи империи оказались в безопасности из-за появления лояльных буферных государств, зависевших от русского капитала и поставок оружия.

Гражданская война в США и повышение цен на хлопок способствовали сказочному обогащению всех причастных к этому делу. Правда деньги в карманах хивинских и бухарских вельмож не задерживались. Они перетекали на север в обмен на предметы роскоши, безделушки и оружие. К 1860 году более половины хлопка для нужд империи поставлялась из Средней Азии, а Закаспийская железная дорога стала рентабельной.

Глава 28.

Этот майский день выдался на удивление душным, нагретая земля пахла травою и полевыми цветами. Два человека, которые залегли в высокой траве на обочине, тихо переговаривались между собою, не отводя взгляда от дороги.

— Ты уверен, что он должен ехать сегодня, — спросил светловолосый, сухощавый парень, по имени Кирилл, одетый в серую рубаху и коричневые штаны, в которых он походил на обычного немецкого крестьянина, среднего достатка.

— Должен, куда он денется. Сведения верные. Просто запаздывает. Подождем еще, — ответил его напарник по имени Сава. Он снял с головы соломенную шляпу и вытер платком пот.

Наконец вдали послышался топот копыт и на горизонте показался одинокий экипаж, ведомый двойкой крепких пегих лошадок. Перевалив вершину холма, он бойко покатил вниз к тому месту, где залегли напарники. Сава сжал ружье с длинной медной трубкой на стволе, припал к окуляру и сказал:

— Их трое. Кучер и двое путников.

— Вижу, — ответил напарник, смотревший в свой прицел.

— Кучер твой, а спутники мои. Как экипаж поравняется с тем кривым деревом у обочины, стреляем.

— Есть, — по-военному коротко ответил Кирилл.

Напарники щелкнули затворами и замерли. Когда карета поравнялась с деревом, раздались хлопки выстрелов. Лошади, испугавшись, понесли. Напарники выскочили из-за укрытия и взяли лошадей под уздцы. Те, повинуясь твердой руке, остановились. Мертвый кучер повис на козлах, склонившись набок. Вытащив револьверы, молодые люди распахнули двери кареты, но и там все было кончено. Сделав по контрольному выстрелу, они увели коней с дороги и подобрали упавшие гильзы.

— Заведем карету в лес и там оставим. Проверь их карманы, должно выглядеть как ограбление, — скомандовал Сава, который был главным в паре.

Снайперы споро отвели лошадей в лес, где и привязали. Кирилл вытащил трупы и опустошил их карманы, прихватив заодно саквояж с бумагами. Сава выстрелил несколько раз по экипажу, чтобы выглядело как нападение целой шайки, а затем молодые люди быстро двинулись вглубь леса. С другой стороны его, на проселочной дороге, их дожидалась карета с третьим напарником.

— Все в порядке, сказал Кирилл на немой вопрос крепкого, коренастого парня, сидевшего на козлах. Напарники засунули зачехленные винтовки под сидение и запрыгнули в карету. Споро переодевшись внутри в серые костюмы, тонкой шерсти, они стали похожи на удачливых коммивояжеров или представителей солидной компании.

— И все-таки странно — заметил Кирилл, — чем нам так насолил господин Бисмарк? Обыкновенный крикун, каких много в ландтаге. Ничего особенного.

— А это не нашего ума дело, — ответил Сава — теперь уж точно не насолит. От мертвецов вреда никакого.

За тысячи километров от Франкфурта-на-Майне, под Павлодаром, в небольшом тренировочном лагере сотня человек бежала утренний кросс по пыльной, вытоптанной солдатскими сапогами тропе. Посторонний человек удивился бы, ибо лица солдат были смуглы и явно не походили на физиономии Среднерусской равнины. Но посторонних в этом медвежьем углу не наблюдалось. День выдался ясным, и в воздухе все еще веяло ночной прохладой, которая вскорости обещала смениться душным и жарким днем. Впрочем, сотне странных солдат подобная жара оказалась привычной. В Индии, откуда все они были родом, пожалуй, и пожарче будет.

Пробежав обычные пять километров, солдаты построились повзводно в четыре шеренги и замерли. На широкий, утоптанный плац вышел главный инструктор и по совместительству комендант лагеря Игнат Матвеевич Дубинин и, пробежавшись глазами по солдатской цепочке, сказал, обращаясь к строю на английском:

— Господа, это ваша последняя неделя тренировок. За прошедший год вы многому научились и эти навыки несомненно помогут в деле освобождения вашей родины. Как вам всем известно, император Николай Павлович сочувствует освобождению Индии от алчных британских захватчиков и уверен, что ваша борьба подвигнет и других на сопротивление оккупантам. Но ваше обучение есть лишь первый этап. Вам еще предстоит, со всеми предосторожностями, вернутся на родину, и призвать к сопротивлению своих собратьев. Работа эта нелегкая и подчас неблагодарная. Но ваши успехи откроют глаза другим, и тогда вы легко обретете новых сторонников. Это и есть самая важная часть вашей миссии. Но будьте благоразумны. Англичане, используя вражду между вашими народами, натравливают одних на других. Лишь объединившись, вы сможете побить многочисленного врага и изгнать его из страны. Да, британцы сильны, поэтому действуйте скрытно, нападая на небольшие отряды. Используйте свои навыки и знание местности. Придет час, и воодушевленная вашим примером, вся Индия восстанет против поработителей. Ждите этого часа и копите силы. У меня все. Остальное вы узнаете у своих командиров. Все свободны. Сбор на плацу через полчаса.

Строй загудел, делясь впечатлениями. Солдаты кучками расходились, обсуждая сказанное.

— Как думаешь, каким путем мы домой пробираться будем? — спросил Пат у Муту, своего товарища и односельчанина, из небольшой деревушки неподалеку от Дели.

— Точно также как и сюда, через Афганистан. Местные племена англичан не любят и за деньги охотно нам помогут.

— Да уж, — ответил Пат, вспоминая, как они по ночам мерзли во время бесконечного перехода по горам, пока не добрались с проводником к русским.

— Ты чего приуныл, через полгода уже дома будем — подбодрил друга Муту.

— Все нормально, — ответил Пат, — пойдем лучше завтракать, а то скоро построение, а у меня живот пустой, — и друзья, помыв руки, ставшим уже привычным, мылом, двинулись к длинному дощатому бараку, который служил столовой и классом для занятий.

Через неделю тренировочный лагерь опустел. Будущие повстанцы отправились в Верный, откуда часть из них, горными тропами, через Кокандское ханство и Афганистан добирались до Индии. Остальные шли через Кашгарию, где с помощью местных проводников, через горы, пробирались обратно на родину.

Пат с Муту оказались среди тех, кто переправлялся через Бадахшан. Когда то через эти места проходил Великий Шелковый путь, но со временем он захирел и лишь редкие торговцы проходили через эти суровые и заснеженные места. Маленький караван из двух десятков людей еле двигался через покрытый снегом перевал. Недавние выпускники тренировочного лагеря с помощью двух местных проводников упрямо двигались на юго-восток, чтобы спустится вниз в долину Инда. Ослы, груженные оружием и боеприпасами, уныло шли в середине колонны понукаемые подростками-погонщиками. Местные племена издревле занимались разбоем и контрабандой, благо дикие места этому способствовали. А посему с радостью согласились проводить борцов за независимость через свою территорию. Работа не пыльная, а щедрые повстанцы отдают за нее часть перевозимого оружия и несколько золотых монет. Почему же не помочь хорошим и щедрым людям. Тем более, что предоставляется шанс насолить англичанам, которых в этих местах, по старой памяти*, не любили.

Старик Орзу, мерно шел по неглубокому снегу, плотно кутаясь в свою овчину. Его смуглое, выдубленное ветром, морщинистое лицо, обрамленной седой, желтоватой от табака бородой выглядело бесстрастно. Орзу вырос в этих горах и знал немало тайных троп, неизвестных никому, кроме местных. Когда в его хижину в первый раз постучал старейшина, приведший с собой смуглого, молодого индуса, старик удивился. Он сызмальства служил проводником в этих местах, иногда промышляя и разбоем. Но вошедший оказался не торговцем и не контрабандистом, а борцом за свободу. Воистину неисповедимы пути Аллаха. За помощь пришелец пообещал заплатить золотом и что особенно ценно — оружием. В этих горах мужчина без оружия не мужчина, а потому оружие ценится больше золота и старик, недолго думая, согласился. С тех пор старый проводник привык к таким вот молодым и упорным ребятам, годящимся ему во внуки. Некоторых он узнавал, когда они через полтора года возвращались с севера.

Наученные горьким опытом Пат и Муту запаслись теплыми овчинными тулупами и крепкими сапогами, которые немало облегчили им этот бесконечный переход. Несмотря на уже освоенный маршрут и проводников, дорога назад оказалась не менее длинной, проходя в малонаселенных и труднодоступных местах. В этих горах не часто можно встретить селение и зачастую проходило несколько дней пока они добирались до очередного села, как и предыдущие, застроенного невзрачными глиняными хижинами. Иногда их проводники менялись, но горы и тропы, казалось, оставались все те же. Путники спешили. На дворе уже стоял сентябрь и скоро перевалы станут непроходимы. А потому все солдаты упорно, день за днем шли вперед.

Наконец, в начале октября, перед ними, наполовину скрытая облаками и туманом открылась долина Инда — Пенджаб. Все приободрились, но стали осторожнее, ибо здесь начинались владения Ост-Индской компании. Правда, британские солдаты, в основном, находились в больших городах гарнизонами, но ослы, груженные оружием располагали к предосторожности. Сойдя с гор, небольшой отряд разделился. Малыми группами бойцы направлялись к себе домой, чтобы там, на месте начать вербовать новые боевые отряды. Для того и предназначалось оружие.

Через месяц Пат с Муту увидели, наконец, глинобитные хижины своей деревни. Здесь приятели разделились, и каждый пошел к себе домой. Лачуга, где жило семейство молодого борца за независимость, ничуть не изменилась. Те же глиняные стены, намазанные навозом, и крыша, покрытая тростником. С бьющимся сердцем он постучал в дверь.

— Кто это, — услышал Пат голос своей матери. А потом, плетеная дверь распахнулась и он увидел ее, стоящей на пороге, тускло освещаемую светом масляного светильника.

— Мама, сказал он, — я вернулся.

Бах, бах — хлестко заговорил револьвер и в двадцати метрах раздался звон разбитых бутылок. Опорожнив за несколько секунд барабан, Джон Брэдли удовлетворенно ухмыльнулся. Все шесть бутылок, поставленные невысокие деревянные сваи, оказались разбиты. И лишь осколки стекла тускло поблескивали не земле. Он горделиво посмотрел на ребят стоящих неподалеку.

— Четыре секунды, — сказал Майкл, стоявший неподалеку с большими карманными часами, зажатыми в огромной, мозолистой ладони. Джон повернулся к низкому, коренастому ирландцу стоящему неподалеку и сказал, улыбаясь

— Ну что, Даффи, с тебя пиво. Нечего было спорить. Всем известно, что рука у меня твердая.

— Ну и черт с тобой, — пробурчал тот недовольно. — Хочешь, поспорим, что я тебя на руках уложу?

— Нашел дурака, ты вот лучше с Майклом поспорь. Если конечно тебе пива не жалко.

— Ладно парни, хорош припираться, — сказал Гален, командир второго отделения, — сейчас урок с Залевским, так что все марш за 'преисподнюю'. А ты, Даффи вечером выставляешь пиво, раз проспорил.

Солдаты в зеленой, мешковатой форме быстро побежали на другой конец лагеря, где располагалась русская баня, называемая ирландцами 'преисподней'. За ней, на вытоптанной сапогами площадке кругом стояли скамьи, и несколько грубо сколоченных столов. Посередине круга располагался большой плоский валун, служивший этаким столом для презентаций. Возле, на табурете сидел сутулый, короткостриженный молодой человек, поблескивавший стеклышками очков. Звали его Павел Семенович Залевский. В прошлом химик-недоучка и революционер. Получив десять лет каторги за участие в подпольной революционной организации, Павел быстро согласился на переложение КНБ послужить родине и сменил недружелюбный Сахалин на благодатную Калифорнию, став инструктором по подрывному делу в тренировочном лагере для ирландских революционеров.

Уроженцы изумрудного острова оказались ребятами простыми и дружелюбными. Некоторые из них имели боевой опыт, служа в дивизии Святого Патрика, покрывшей себя славой во время недавней Американо-Мексиканской войны. Народец в лагере собрался разношерстный: тут были эмигранты-батраки с восточного побережья, мелкие торговцы, студенты и бывшие солдаты. Имелись несколько ребят с криминальным прошлым. Но их всех объединяла ненависть к англичанам и желание с ними поквитаться. У большинства эта причина была личного характера, но имелись и идеологические борцы, наподобие бывших соратников Залевского.

Бывший революционер быстро освоился в этой кипучей атмосфере, подучил английский язык и сдружился со своими подопечными. Англичан он не любил не меньше потомков Святого Патрика, как архи-капиталистов и угнетателей свободных народов. А потому новому делу отдался со страстью и увлечением. За последние полгода он обучил будущих диверсантов приготовлению нитроглицерина и аккуратному производству из него взрывного студеня, изготовлению гранат в кустарных условиях и даже установки новомодных гальванических мин, работавших от батареи. Особое внимание талантливый студент-недоучка уделял способам подрыва мостов, рельс и подвижного состава. Среди его паствы оказалось несколько способных ребят, из которых теперь готовили профессиональных подрывников.

Лагерь располагался у восточной окраины Калифорнийской долины и издали походил на обычную ферму, скрытую посреди высоких, в человеческий рост, полей кукурузы. Еще несколько таких лагерей находились неподалеку. Места тут были отдаленные, дикие. Лишь несколько казачьих станиц на востоке, а дальше горы и пустыня, населенные кое-где индейцами и старателями. Ближайший городок, под труднопроизносимым названием Барановск, где можно было промочить горло выпивкой, находился в ста пятидесяти милях, поэтому пиво закупали в казачьей станице Климовка, вернее пиво, как и все прочие припасы им завозили из казачьих станиц неподалеку. Лишь изредка, небольшими группами они выезжали в Барановск развлечься.

Поздоровавшись с подопечными, бывший революционер сказал:

— Сегодня я покажу вам как из подручных материалов можно собрать мину целеноправленного действия и скрытно ее установить в склоне холма, у дороги или на улице. Здесь надобно следовать нескольким простым, но обязательным правилам. Но начнем с конструкции самого устройства. Для этого подойдет консервная банка или отрезок трубы. Лучше набить такую мину картечью, но можно и обрезками железа и гвоздями... — некрасивое лицо студента-очкарика преобразилось. Оно стало одухотворенным, а глаза его, за стеклами очков лихорадочно поблескивали. Он занимался любимым делом среди благодарной аудитории.

Через месяц половина лагаря опустела. Будущие диверсанты, приобретя необходимый опыт направлялись обратно домой, чтобы на деле опробовать свои навыки. Отделение Галена было среди тех, кто направлялся в Александровск, чтобы оттуда тайком отбыть на родину. До столицы Калифорнии добирались небольшими группами, налегке, в пропыленном, громыхающем диллижансе который доставлял окрестных бетраков, старателей и лоточников в Резанов и далее в саму столицу. Ирландцы в своих холщавых штанах и рубахах ничем не выделялись из пестрой толпы наводнявшей город. Праздно бродили они по оживленным улицам, надолго заседая в многочисленных припортовых барах, блаженно наслаждаясь свободой после года затворничества в лагере. Дождавшись парахода на Санта-Крус, они без приключений добрались по побережья Мексики, откуда поездом пересекли перешеек Теуантипек до Пуэрто-Мексико. Там их уже дожидалась небольшая, быстроходная шхуна и погруженные на нее ящики с оружием. Отсюда шхуне предстояло тайно доставить люде и груз на изумрудный остров, так как корабли с возращенцами из Мексики англичане останавливали и поворачивали обратно. Возвращение домой закаленных в боях ветеранов, научившихся убивать и ненавидящих островитян, очень обеспокоило Лондон. И потому для остраски несколкьо кораблей были задержаны в порту и всех возвращенцев силой рекрутировали во флот или отправили в Индию. После чего поток желающих вернуться иссяк. Оттого возращенцев и оружие доставляли тайком, обходя английские патрули.

Через три недели корабль оказался вблизи изумрудного острова. Во время перехода океан отчаяно штормило. Мачты и снасти скрипели от натуги, когда утлое суденышко несчадно кидало с волны на волну. Ирландцы в тесной каморке на юте молились о том, чтобы это мучение когда то закончилось.

Когда настали сумерки, корабль медленно приблизился к берегу, дабы не напороться в темноте на скалы, едва различимые при тусклом свете луны, капитан шхуны бросил якорь в полмили от берега. На воду спустили шлюпку и будущие повстанцы в несколько заходов очутились на берегу. Сощитав свои подопечных и убедившись, что все на месте Гален приказал двоим остаться стеречь ящики с оружием, а с остальными быстрым шагом пошел по тропе, ведущей на вершину невысокого холма. Когда они поднялись на вершину, из густых зарослей мелькнул и погаснул фонарь. Но через несколько мгновений свет приблизился, и они увидели невысокий, коренастый силуэт, смутно освещаемый фонарем. Лишь борадатое, красное лицо, освещаемое светом выделялось из окружавшего мрака.

— Сэм, — воскликнул Джон, ты ли это, дружище?

— Джон, — воскликнул тот, — вот это встреча. — Он поставил фонарь на землю, схватил молодого человека за плечи, всматриваясь в него, и отпустил. — Возмужал, заметил Сэм. — Когда мы с тобой растались в Веракрусе, совсем еще сосунком был, а теперь, гляди ка, как вымахал.

— Так ведь не в трактирах пиво в брюхо заливл, как некоторые. — засмеялся молодой ирландец. — Эвон какое брюхо ты себе нажил.

— Хватит зубоскалить, — оборвал его боевой товарищ, — Лучше скажи, кто у вас главный?

— Я главный, — ответил Гален выступая вперед и пожимая Сэму руку. — Ребят по дороге сильно штормом помотало, так что хорошо бы нам где нибудь переночевать.

— Конечно, — ответил тот. Тут неподалеку рыбацкая деревня. Здешние рыбаки нам сочуствуют. Там и переночуете.

— Замечательно, там внизу ящики с оружием и три бочки с порохом. Надобно все это запрятать, пока не удастся переправить их дальше.

— Сделаем. У меня неподалеку телега, на нее все и загрузим. Помощь нужна?

— Нет, подгони телегу, а мы пока поднимем все наверх.

Так и сделали. Диверасанты споро сбежав по тропе и, пыхтя, подняли наверх оружие и порох и осторожно погрузили все на телегу. Прикрыв бышей там ветошью. Луна едва освещала узкую тропинку, тянувшуеся повер береговых утесов и небольшой отряд двигавшийся вслед за телегой. Вскорости тропа пошла вниз и через сотню ярдов они вышли к окраине деревни. Свежий ночной ветерок разносил вокруг запах соли, вяло теребя сохнувшие на жердях снасти. Подойдя к большому, приземестому дому на окраине селения, Сэм дважды постучал в дверь. Через мгновение, скипнули плохо смазанные петли и на пороге появился хозяин дома — угрюмых, бородатый мужик, тезка Джона.

Пригласив всех войти, он приказал старшему сыну завести лошать в сарай и насыпать ей сена. Обстановка внутри была бедная, но опрятная. Посреди главной комнаты, служившей гостинной, столовой и кухней стоял длинный, грубо сколоченный деревянный стол с потемневшей от времени столешницей, а вдоль него тянулись скамьи. Над столом чадила керосиновая лампа, тускло освещая посеревшие от времени и соли стены, небольшой камин в углу и старое, пляшевое кресло возле него. Созле камина, служившего и очагом, суетилась жена хозяина, по имени Хетер — сухая от времени и невзгод женщина с суровым, когда-то миловидным лицом.

Поздаровавшись и познакомившись с хозяином, весь отряд уселся вдоль стола и Хетер подала нехитрую снедь: хлек, картофель и селедку. Все это запивали неплохим, пенистым элем и небольшого боченка. Гален отрядил четверых спрятать оружие в потайном погребе в сарае, а потом скомандовал отбой. Предстоял суматошный день и людям, после невзгод перехода требовался отдых.

На слудующий день, попращавшись с хозяевами дома и с Сэмом, отделение Галена разделилось. Люди возвращались домой, чтобы до поры до времени затаится. Кто пошел в Корк, кто в Лимерик, а некоторые и далее, в Дублин. А в тренировачный лагерь у подножья Заснеженных гор прибыли новые добровольцы.

Глава 29.

Генрих Штосель вылез из повозки у элегантного двухэтажного особняка с белыми колоннами и широкой верандой. Перед домом раскинулась широкая, зеленая лужайка, по центру которой стройным рядом протянулась кипарисовая аллея. Черный слуга у входа принял у него цилиндр и трость и сказал бесстрастным голосом, с уловимым южным акцетном:

— Вас ждут сэр.

И действительно, пройдя небольшую залу, гость вошел в широкую, светлую гостиную, окнами выходившую в сад. Хозяин дома, сенатор Клэй, высокий, сухощавый мужчина, с роскошной шевелюрой и немного суровым, пристальным взглям протянув руку спросил:

— Господин Штосель, чем обязан вашему визиту?

Поздаровавшись, тот ответил:

— Я представляю швейцарский торговый дом Байер и Ко. Мне выпала честь служить его полномочным представителем в вашей стране. У меня есть деловое предложение, которое, смею предположить, вас заинтересует.

Заитригованный сенатор сделал приглашающий жест:

— В таком случае, давайте пройдем в мой кабинет, он более подходит для такого рода бесед. Гость кивнул, выражая согласие и мужчины прошли в небольшой, отделанный деревянными панелями кабинет.

Генрих Штосель уже год служил представителем Байер и Ко в США. В отличие от большинства предпринимателей из Европы, он не осел в одном из быстрорастущих индустриальных центров на севере страны, таких как Нью-Йорк, Бостон или Питсбург, а направился на юг, в сонную и респектабельную Атланту, откуда и вел свои дела. Южные штаты гораздо меньше привлекали заокеанских инвесторов. Что поделаешь, не хватало у них деловой хватки янки, да и дешевая рабочая сила из имигрантов прибывала в основном на индустриальный Север, где имелось гораздо больше возможностей для трудоустройства. С другой стороны, господин Байер, совладелец и отец-основатель компании, справедливо рассудив, что лучшие куски на севере уже проглотили другие, а на юге все еще непаханное поле для делового человека, направил своего представителя именно на юг.

Байер и Ко была основана в 1832 году в Берне и поначалу занималась продажей текстильных станков в Швейцарии, Баварии и Австрийской империи. Но за двадцать лет непрерывного роста она превратилась в серьезный конгломерат, торгующий станками, высококачественной сталью, телеграфным и железнодорожным оборудованием. Настоящий успех пришел после того, как господин Байер, первым в Европе начал продажу телеграфных аппаратов Российской Электротехнической Компании, став практически монополистом в Италии, Швейцарии и Баварии. Так сложилось, что через эту швейцарскую фирму и в дальнейшем продолжали идти товары из далекой Российской империи, такие как паровозы, рельсы, сталь и керосин. Хотя, конечно, компания торговала всем, что может принести прибыль, к началу пятидесятых годов присоеденив к своим активам часовое и оптическое производства.

Это была официальная история компании, которую все ее многочисленные служащие знали наизусть. Но имелась и неофициальная, неизвестная никому, но от того не менее реальная история. Господин Фридрих Байер прибыл в Россию еще в 1828 году в надежде открыть собственный механический завод и разбогатеть. Он осел в Риге, и рьянно принялся за дело. Но, увы, у него не получилось и через три года он разорился. Причем настолько, что не хватало даже денег на возращение на родину. Из этого отчаянного положения швейцарцу удалось выбратся благодаря своему приятелю Виктору Штерну, который, как позже оказалось, работал на русскую разведку. Русские сделали предложение, от которого Фридрих не мог отказатся, а именно — открыть торговый дом в Берне и продавать российские товары через Швейцарию. Они вложили в это дело большие деньги — двести тысяч рублей, но потребовали, чтобы все акции будущего торгового дома Байер и Ко принадлежали фирме Залесов и сыновья, которая базировалась в Петербурге и по факту принадлежала русскому правительству.

Оказавшись в безвыходной ситуации, Байер согласился и никогда об этом не жалел. Вернувшись в милый сердцу Берн он, с помощью русских денег, открыл компанию и дела его быстро пошли на лад. Щедрое финансирование на первых порах и эксклюзивные права на продажу технических новинок, таких как телеграф, мощные паровые двигатели, паровозы, швейные машинки в Швейцарии и Италии привели к сказочному росту его детища. Тем более, что работа оказалась не пыльная. На деле всеми операциями руководил совет директоров из пяти человек, трое из которых были остзейскими немцами. Из них один даже настоящий барон. Сам же господин Байер стал скорее фасадом нового торгового дома, присутствуя на светских раутах и благотворительных вечерах. Повышение благосостояние благотворно сказалось на уроженце Берна. Он раздобрел, приобрел солидный, немного снисходитеьный вид и начал колекционировать дорогие вина.

Создание Байер и Ко позволило русским промышленикам обойти кое какие ограничения легального характера, а также сократить некоторые торговые пошлины налагаемые Германскими государствами и Австрийской империей на русские товары. Вдобавок приобретение часовых и оптических предприятий сделало возможным доступ к закрытым доселе, передовым швейцарским технологиям. Не удивительно, что имея источником финансирования деньги русского правительства, компания являлась ширмой для действий русской разведки и промышленного шпионажа в Европе. Она же использовалась как проводник торговых интересов империи на Американском континенте. Имея нейтральный статус и превосходную деловую репутацию, Швейцария пользовалась доверием негоциантов со всего мира, что было разведчикам на руку.

В кабинете сенатор на правах хозяина разлил в стаканы немного виски и протянув один из них гостю, пригласил того сесть. Когда Штосель уселся, сенатор спросил, глядя на собеседника внимательным, цепким взглядом:

— Итак, господин Штосель, я вас слушаю. Что привело вас в Алабаму?

— Как я уже упоминал, я представляю швейцарский торговый дом Байер и Ко и мы заинтересованы во взаимовыгодных вложениях в вашей стране. Наша копания занимается производством и продажей станков, телеграфных аппаратов, рельс и паровозов. Не секрет, что большинство предпринимателей из Сити и Парижа предпочитают вкладывать свои деньги на Севере, но мы считаем иначе. Юг имеет огромный деловой потенциал, а вы южане, слывете людьми слова. Недавно, возле городка Элитон нашли месторождения угля и железа. Мы готовы вложить наши средства и опыт, чтобы построить на этом месте металургический комбинат, для производства чугуна, а также проката рельс. В будущем возможно добавить паровозостроительный завод. Но это при условии, что комбинат даст прибыль.

— Рад, что ваша компания считает наш штат перспективным местом для инвестиций. Но хотелось бы знать ваши условия и сколько средств вы намеренны вложить в этот проект?

— Наши условия довольно просты и взаимовыгодны. Штат Алабама продает нам земли, где находятся месторождения угля и железа по льготным ценам, скажем, десять центов за акр. А мы со своей стороны строим корпуса заводов и постовляем необходимое оборудование для производства пятидесяти тысяч тонн чугуна и стали, то есть более ста миллионов фунтов металла. — При упоминании столь большого объема производства брови сенатора поползли вверх и он не смог сдержать изумления.

— Сто миллионов фунтов, цифра действительно значительная, но десять центов за акр это черезчур мало. Вдобавок, как я понимаю, вы претендуете на монопольное право на эти месторождения. Не думаю, что губернатор Винстон на это согласится.

— Господин Клэй, согласитесь, что мы сильно рискуем, вкладывая столь значительные средства в создание чугунолитейного производства. Ведь в районе Элитона нет железных дорог и больших городов, откуды мы смогли бы нанять рабочих. Все это придется создавать с нуля, что как минимум удвоит требуемые инвестиции. Поэтому мне кажется справедливым наше требование ма монопольное владение этими месторождениями. Вдобавок не забывайте об огромной пользе штату и любому, лично причастному к этому проекту лицу. — Немец сделал небольшую паузу, дабы смысл его слов дошел до сенатора и продолжил, — Если у нас все получится, мы сможем обеспечить рельсами весь юг, и вам не нужно будет закупать их на Севере. А ведь помимо рельс мы хотим производить листвое и кровельное железо для строительства. Будущий комбинат даст работу тысячам людей, а налоги от него значительно повысят ваш буджет.

— Не буду скрывать, господин Штосель, что вы удивили меня своим предложением. Но хотелось бы понять каким образоя я могу вам помочь?

— Вы не последний человек в Алабаме и обладаете значительным влиянием на губернатора Винстона. Вдобавок у вас много друзей в Сенате. Вы бы нам очень помогли организовав встречу с губернатором и сенаторами, которых вы сочтете необходимыми в этот предприятии. Мы со своей стороны хотим создать фонд, размером в пятьдесят тысяч долларов для развития Монтгомери и включить в его совет директоров вас и еще четверых достойных людей, которым дорого благосостояние столцы. После того, как наш проект начнет приносить прибыль мы и далее намерены вкладывать средства в этот фонд.

Глаза Клэя заинтересованно блеснули при упоминании о возможных барышах. Почему бы не помочь этим немцам, если их предприятие сулит немалую выгоду его штату. А если учесть еще и личную пользу, то тем более. А потому он ответил:

— Что ж, я нахожу ваше предложение очень интересным и лично позабочусь о том, чтобы губернатор с вами встретился. Думаю он тоже заинтересуется. В случае его согласия, мы сможем более детально обсудить ваше дело.

— Рад, что нашел в вашем лице человека, заботящимся о благосостоянии своего штата. Надеюсь, что и впредь наше сотрудничество будет столь же благожелательным и взаимовыгодным. А пока, разрешите откланятся. Я остановился в отеле Бельмонт, где вы сможете меня найти. — Торговец пожал хозяину кабинета руку и с легким поклоном покинул кабинет. Сам же хозяин кабинета плеснул себе в стакан еще немного виски и позвал слугу:

— Сэм, вели запрячь пролетку.

Через полгода губернатор Винстон в присутствии многих конгресменов и сенаторов заложил краеугольный камень будущего комбината Байер и Ко. Подле завода наметили территорию будущего города, который амбициозно решили назвать Бирмингем, в честь индустриального собрата из Англии. Уже в 1857 году завод начал давать продукцию, одним из первых в США применив конвертеры Бессемера. Как и обещал Генрих Штосель, запуск металургического комбината стал взаимовыгодным. К началу гражданской войны Бирмингем вырос до тридцати тысяч жителей, а производимые сталь и рельсы стали значительным вкладом в обороноспособность Юга, не имеющего собственной, значительной индустрии. С другой стороны новое предприятие уже через три года стало приносить прибыли, заработав миллионы долларов на госзаказах во время Гражданской войны. Большая часть из этих денег ушла в Европу, а оттуда и дальше в далекую Россию. Но часть золотого дождя владельцы вложили в расширение бизнеса, проложив железную дорогу до Техасса, откуда она соеденилась с Мексикой, через ветку проложенную русскими до Санта Фе.

Глава 30.

На пристани у стенки Балтийского завода столпилось множество народу. Моряки стояли шпаллерами вдоль широкого бетонного парапета, ожидая прибытия императора. Позади синей шеренги, на небольшом возвышении расположились гости и духовой оркестр. День выдался, как на заказ, безоблачный и зрители, в основном военные, тихо беседовали в предвкушении редкого зрелища. Ведь за последние тридцать лет боевых кораблей практически не строили, занимаясь переделкой существующих судов в винтовые пароходы. Огромный завод, с пятью современными элингами все эти годы занимался строительством транспортов и небольших фрегатов с паровой установкой. Балтийский флот и до того испытывающий проблемы, продолжал гнить и разваливатся. К началу пятидесятых годов с его составе не сохранилось не одного линейного корабля и весь флот состоял из восьми фрегатов и двух десятков более мелких судов, скатившись до уровня Дании и Швеции. Правда в отличии от предшественников, тихо гниющих в порту, эти фрегаты плавали, а их команды приобретали необходимый опыт кругосветных путешествий. После покупки Калифорнии и быстрого роста этой отдаленной провинции, кругосветные вояжи стали привычными и редко какой моряк хотя бы раз не побывал в Александровске и Ново-Архангельске. А некоторые успели посетить оба Александровска, один в Калифорнии, а другой у устья Амура.

Все изменилось, когда морским министром стал Николай Карлович Краббе. Молодой тридцативосьмилетний моряк и дипломат, он являлся ярым поборником броненосного флота и энергично начал воплощать свои идеи в жизнь. Его назначение на должность морского министра в 1852 году совпало с началом перевооружения армии и флота. Соответственно увеличилось финансирование морского министерства. Как оказалось, несмотря на плачевное состояние флота, Краббе не пришлось начинать свои реформы с нуля, ибо к этому времени в Петербурге, Риге, Николаеве и Севастополе уже построили мощную производственную инфраструктуру, где отрабатывали новейшие виды паровых двигателей, силовых установок и стальных сплавов. Помимо этого, недавно прошедшие испытания стальные, казнозарядные орудия давали очень впечетляющие результаты в плане меткости и дальности стрельбы. Да и такие новинки, как гальванические мины, господ Якоби и Вансовича, да первая подводная лодка генерала Шильдера непрестанно совершенствовались и стали привычными.

Заслуга Николая Карповича состояла, прежде всего в том, что все эти достижения он систематизировал и развил, создав основу будущего флота. Благодаря увеличенному финансированию, уже в первый год была принята новая кораблестроительная программа, призванная поставить под флаг небольшой, но достаточно сильный флот, способный как охранять свои берега, так и угрожать коммуникациям противника. Помимо существующих мощностей во Владивостоке и Александровске заканчивали модернизацию сухих доков для ремонта кораблей и возведение эллингов для самостоятельнй постройки судов водоизмещением до пяти тысяч тонн. В Ново-Архангельске, Пуэрто-Мексико и Веракрусе построили огромные угольные станции для своих и иностранных судов. За короткий срок, на Путиловском заводе наладили выпуск казнозарядных, нарезных двухсотпятидесятимиллимитровых орудий, ставших стандартом отечественного кораблестроения и прибрежной артиллерии. Скорострельность один выстрел в минуту делала его воистину грозой современных кораблей.

Мексиканский президент Хосе де Урреа, в благодарность за помощь оружием в Американо-Мексиканской войне согласился на постоянное базирование русской эскадры в Верекрусе. Договор был заключен на пятьдесят лет. Учитывая, что сама Мексика флота не имела, присутствие дружественной эскадры способствовало спокойтвию в этих водах. А потому соглашение оказалось обоюдовыгодным. Постройка новых фортов и оборудование военного порта недавно закончились и ожидали прибытия этой самой эскадры.

Учитывая предстоящие задачи, на Балтийском заводе запустили четыре бронированных фрегата по восемь тысяч тонн каждый, первый из которых, названный в честь столицы, 'Москва' сейчас спускали на воду. Его постройка завершилась в рекордные двенадцать месяцев и теперь новое детище Краббе должно было пройти испытания, прежде чам направиться в Веракрус, дабы стать основой будущей русской флотилии в этих водах. Через три месяца ожидался спуск его близнеца, фрегата 'Петербург', и еще два фрегата из этой серии 'Киев' и 'Владивосток', лишь недавно заложили на верфи.

Справедливо полагая, что в случае войны Балтийский флот окажется запертым в Финском заливе, Николай Карпович, с подачи императора, предложил усилить его минными и артиллерийскими позициями, а более мощные и мореходные броненосцы строить для дальних морей, ибо в случае конфронтации с Британией или США, они станут основой морских сил на Тихом океане. В качестве легких сил флота министр планировал использовать пятитысячетонные фрегаты с развитой парусностью, предвестиков будущих винджаммеров. При отсутствии бронирования, они вооружались дюжиной стотридцатимиллиметровых казнозарядных орудий и являлись простой и дешевой альтернативой для действия на коммуникациях противника. Три таких фрегата уже были заложены и еще три предстояло заложить через год.

Потому больше всех среди присутствующих волновался сам Краббе. Он придирчиво оглядел строй, еще раз посмотрел по сторонам, дабы убедиться, что все в порядке и посмотрев на часы, сказал, обращаясь к вице-адмиралу Нахимову:

— Его величество должны подъехать через пять минут. — Фраза эта предназначалась скорее самому морскому министру, переживавшему за свое детище, которое колосом возвышалось над, казавшимся миниатюрными по сравнению с ним людьми.

— Не волнуйтесь вы так, Николай Карпович. Все в полнейшей готовности. Мои ребята гордятся тем, что будут служить на этаком красавце.

Крабе протер платком красноватое, немного пухлое лицо и сказал:

— И правда, красавец получился. Вот уж англичане позавидуют. Их посланник напрашивался посмотреть корабль изнутри, но я сказал, что судно это военное, а потому не положенно. Я бы его и на сегодняшний спуск не пустил, но увы, дипломатия, будь она неладна. Уж больно капитан Картер настырный. Ниприятный такой субъект. Ну да бог с ним, с Картером, а вы уж построже с караулами. Тут и англичане, и французы, и даже итальянцы больно любопытными стали.

— У нас, как вам известно, доступ строго по пропускам. А матросы уже две недели находятся на казарменном положении. Корабль новый, вот они пока теорию разучивают. А с завтрешнего дня, мы уходим в море на тестовые испытания. Заодно подальше от любопытных глаз.

И действительно, фрегат получился необычным. Все в нем противоречило устоявшимся до сих пор канонам: отсутствие пушечных портов, бронированные борта, более узкие, по сравнению с линейными кораблями обводы. Американцы по донесениям разведки тоже заложили подобного монстра, но тот строился целиком из дерева, а его орудия были менее мощными и скорострельными, чем на 'Москве' . Получившийся в итоге корабль выглядел величественно, хотя и немного просто, по сравнению с двухпалубными судами предыдущих дет. Домирирующим цветом корабля оказался серо-голубой. Никакой резьбы или иных украшений на нем не наблюдалось. Даже паруса, для снижения заметности сшили из сероватой парусины. Это был корабль для боя.

Сердце фрегата составляла двухцилиндровая паровая машина мощностью в шесть тысяч лошадинных сил, которая позволяла ему развивать фантастическую скорость в семнадцать узлов. Запаса угля хватало на десять дней непрерывного хода, поэтому при попутном ветре использовались паруса, а гребной винт убирался в корпус корабля. В отличие от обычных линейных кораблей, на 'Москве' установили всего восемь двухсотпятидесятимиллиметровых орудий, размещенных в бронированных казематах. Зато по скорострельности один выстрел в минуту и по дальности стрельбы в шесть километров они не имели себе равных.

Разговор двух моряков был прерван стуком копыт, возвещавшим о прибытии императорской четы с наследником. Матросы взяли на караул, а Краббе с Нахимовым заняли места в конце шеренги. Когда карета остановилась в нескольких шагах от строя моряков, оркестр грянул марш, под звуки которого императорская семья прошла вдоль стройных шпалеров будущей команды фрегата и остановилась рядом с Нахимовым и Краббе. Вице-адмирал, откозыряв, отрапортавал о готовности, а император поблагодарил его и всех моряков за службу. Далее батюшка, неизменный атрибут подобных действ, благословил новое судно и его команду, после чего Николай Карпович торжественно вручил государю бутылку шампанского, дабы разбить ее о железный борт судна. Иностранные аташе с любопытством вытягивали шеи, стараясь не пропустить такого зрелища.

Император с сыном подошли к борту корабля. Несмотря на высокий парапет, восьмитысечетонный бронированый монстр на добрых три метра возвышался над площадкой, которая однако не скрывала надпись 'Москва'. Николай Павлович протянул бутылку сыну, сказав обращаясь к зрителям:

— Корабль сей есть будущее нашего флота, потому дадим дорогу молодым, которые есть будущее нашего отечества. — Наследник с коротким замахом бросил бутылку в борт судна и пенное содержимое разлилось вокруг веселыми брызгами.

— Командуйте Николай Карпович, — приказал цесаревич и тот взмахнул рукой, давая знак. Через минуту что то заскрипело, загрохотало, и огромный корабль набирая скорость по салазкам заскользил со стапелей в воду. Первый в мире броненосный корабль начал свою жизнь.

Чего не знали иностранные атташе и многие из присутствующих военных, это о слудующем поколении броненосцев береговой обороны. Даный тип судов проходил по морской программе под серийным названием 'Альбатрос'. Эти суда, заложенные на Адмиралтейских и Николаевских верфях отличались черезвычейно низкой палубой и отсутствием парусов. Две тысячи тонн металла приводились в движение четырехсотсильным паровым двигателем. А все вооружение такого бронированного карлика состояло из двух двухсотпятидесятимиллиметровых орудий, идентичных установленным на 'Москве'. Эти орудия размещались в бронированной вращающийся башне, приводимой в движение электродвигателем Якоби. Прототип такого судна уже прошел секретные испытания на Каспии и теперь в производство запустили восемь судов: пять в Николаеве и три в Петербурге. Неказистость и небольшие размеры таких 'корыт' не произвели впечетление на моряков, но на испытаниях эти суда оказались практически непробиваемы ни ядрами, ни бомбами 'Пексанов'. После чего все скаптики умолкли. Впрочем, мореходность этих 'корыт', как их прозвали моряки причастные к проекту, была аховой, и при бурном море они быстро набирали воду. А посему, в таких случаях их приходилось буксировать, задраив люки, иначе низкобортные карлики грозили пойти ко дну. И это на спокойном Каспии, где первые прототипы проходили испытания. Но для береговой обороны и поддрержки сухопутных сил такие корабли оказались вполне целесообразными и недорогими в производстве. Говорили что к созданию этих судов приложил руку сам Николай Павлович. Но правда это или вымысел никто не знал.

Еще одним детищем самого Николая Карповича стало десантное судно на основе каботажных транспортов использовавшихся на Азовском и Черном морях. Обладая небольшой осадкой и плоским днищем, эти суда приводились в движение трехсотсильным паровым двигателем и могли взять на борт около трехсот пехотинцев с амуницией и полевой артиллерией. Правда условия обитания на таких баржах оказались исключительно тяжелыми и больше двух-трех дней народ на них не выдерживал. Но более и не требовалось. Дабы не нервировать турок, испытание этих судов тоже проводили на Каспии, перебрасывая войска с западного на восточный берег моря. Всего тридцать таких барж было произведено на верфях Николаева и большинство из них использовались для гражданских нужд, перевозя грузы даже в Трепезунд и Стамбул, ничего не подозревающим османам.

За короткое время энергичному министру удалось запустить морскую реформу и передать управление флотом на местах плеяде блестящих морских офицеров: Нахимову океанским флотом, Корнилову на Черном море и Истомину на Дальнем Востоке.

— Господа, это никуда не годится! Майор Саромов, вы должны были привести свой батальон к высоте Красной, севернее вот этой дороги и приготовить оборонительные позиции. А вы вместо этого заняли высоту Зеленая в четырех километрах восточнее. — генерал Кауфман пальцем ткнул в обозначенную зеленым цветом высоту на карте. — В результате левый фланг вашей дивизии оказался оголенным и кавалерия полковника Куприянова зашла вам в тыл. — Майор стоял потупив глаза. Возразить ему было нечего. Но тут генерал с майора перевел сердитый взгляд на полковника. Отчего довольный вид того сразу посерьезнел.

— Господин Куприянов, если уж вы проявили инициативу и обошли противника, почему не развили успех и протоптались полдня на захваченным позициях? Вы же кавалерия, а не пехота! Ваше дело выслать вперед разведку и продолжить натиск на юг. Тогда у вас имелся шанс захватить дивизионную артиллерию на марше. А благодаря вашей бездеятельности они преспокойно дошли до главных сил и окопались.

Группа военных в полевых мундирах сгрудилась возле стола, покрытого картой и следила за пальцем генерала, сновавшего по обведенным и заштрихованным значкам. Палатка Кауфмана, хотя и расчитанная на некое количество присутстующих, едва вмещала три десятка человек. Ведь на разбор ошибок после состоявшизхся учений собрались все чины, начиная от батальонных камандиров и выше. Ввиду большого количества присутстующих, передний полог палатки был откинут позволяя жаркому калифорнийскому солнцу проникать вовнутрь. Часть офицеров записывала замечания генерала в свои блокноты, чтобы потом еще раз поработать над ошибками и лучше подготовится к следующим дивизионным учениям, проводившимя раз в год.

Генерал Константин Петрович фон Кауфман, один из самых молодых генералов русской армии ввел в норму дивизионные учения два года назад. Впрочем до его прибытия по всей Калифорнии едва можно было наскрести одну дивизию. С генералом же приехала целая дивизия постоянной дислокации, что позволило проводить войсковые учения в совершенно ином масштабе. С тех пор воска продолжали прибывать, чтобы к 1860 году составить запланированные четыре дивизии, которые сводились в два отдельных корпуса. С Каумфманом прибыли три десятка офицеров из опытных полков для обучения войск в соответствии с новым армейским уставом. Такие опытные полки начали создаватся еще в начале тридцатых годов и на их базе постепенно отрабатывались новые тактики ведения боя и новое вооружение.

Весь год войска готовились к дивизионным учениям, тренируя новобранцев и улучшая взаимосвязь различных родов войск, что при меневрах стало критическим фактором. Сложность этих тренировок повышалась в течении года со взводных до полковых, а кульминация наступала с октябре, при проведении дивизионных учений. Обычно в таких маневрах принимало участие две дивизии образуя двух условных противников: синих и красных. Каждой стороне давалась определенная задача и неделя на ее выполнение. Первые же учения выявили огромные недостатки во взаимодейтсвии родов войск и умении ореентироватся на местности. Правда качество карт оставляло желать лучшего и вскоре после учений, топографическое бюро Калифорнийского военного округа получило задание обследовать и нанести на карту западные и северные районы Русской Калифорнии. Оставляла желать лучшего и физическая подготовка новобранцев. Все эти факторы учитывались и командиры в тренировочных лагерях старались устранить выявленные недостатки в навыках и тактике.

Разобрав ошибки, генерал добавил и ложку меда:

— Взаимодейстие пехоты, кавалерии и артиллерии это ваша главная задача. На сегодняшний момент оно крайне неудовлетварительно. Но хочу отметить и положительные факторы. Полковник Рябушинский, — генерал обратился к сорокалетнему невысокому офицеру с загорелым, худощавым лицом, — ваши саперы прекрасно знают свое дело. Споро возвели понтонный мост и позволили главным силам генерала Веревкина зайти в тыл синим. Заслуживает отдельной похвалы создание укрепленных позиций на высоте Желтой. Выношу вам официальную благодарность с занесением в личное дело. — Кауфман обвел взором присутствующих, и подолжил, — Физическая и стрелковая подготовка войск значительно улучшилась с прошлого года. Отставших на марше оказалось не много. Санитарные части каждого полка сноровисто отвели условных раненных в тыл, для оказания помощи. Дозоры регулярно высылаются вперед, а пластунские части выше всяких похвал. Не ожидал такой сноровки от ваших молодцов, — похвалил он капитана Лопухина, командующего пластунскими частями. — Если честно, даже не знал, что солдаты вообще могут быть на такое способны. — Кауфман вытер платком лоб и завершил свое напутствие:

— Учитывая выявленные недостатки, ваша задача за ближайший год проработать действия пехоты и артиллерии на уровне батальона и полка, а так же придать конным частям с полевой артиллерией больше самостоятельности. Я позабочусь об организации отдельных учений для офицеров по ориентации на местности. Учитесь работать с картами, господа. — генерал сделал паузу, о обвел присутствующих взглядом, проверяя дошел ли до всех его посыл и добавил, — В четыре часа соберите солдат. Хочу их поблагодарить за хорошую выучку и старание.

Пока старшие офицеры разбирали прошедшие учения, полевой лагерь жил своей жизнью. Несмотря на октябрь, стояла довольно жаркая погода и солдаты, разбив палатки и выствив караулы, лениво отдыхали после интенсивной недели. Полевые кухни все еще чадили, разогревая обед для разомлевшей братии. Палатки, как и полевая форма и амуниция были немного поднадоевшего светлозеленого цвета. Среди этого зеленого однообразия легко можно было заблудится, поэтому каждый батальон образовывал отдельный квадрат, отделенный от соседей широким проходом.

— Хорошо, что эта неделя закончилась, — сказал Никодим, блаженно шевеля пальцами ног. Его портянки сушились прямо на палатке на ярком калифорнийском солнце, — Правда теперь обратно в казармы переть километров сто. Ну да ничего, нам не превыкать. А там глядишь и увольнительную дадут на несколько дней.

— Дадут, — ответил рыжеватый парень, которого тоже звали Никодим. Он сидел, облокотившись о вещевой мещок и промасленной тряпкой чистил свое ружье. — Может даже неделю дадут.

— Хорошо бы. Нам ведь еще полгода служить. А давай тогда в Александровск поедем. Город большой, веселый.

— Можно и в Александровск, — поддержал тезка, — да только далековато. Лучше в Синявин, всего полдня пути. Да и море там говорят хорошее. А я всего один раз бывл на море...

Глава 31.

К 1857 году основная часть военной реформы завершилась. Я надеялся, что армия и флот действительно готовы к предстоящим событиям. Ведь, одно дело планировать, а другое, как оно на самом деле повернется во время войны. О том, что предстоит знало не более дюжины человек, но даже они оказались посвещены только в ближайший планы.

Срок службы, увеличившийся до трех лет в армии и флоте позволил расширить кадровую армию до семиста тысяч человек и подготовить двухмиллионный резерв, что для предстоящих задач было более, чам достаточно. Ведь противника предстояло бить умением, а не числом. Ну и фактором внезапности разумеется. В будущих десантных операциях не требовалась большая сухопутная армия вторжения, а требовались хорошо обученные, мобильные части с сильной огневой поддержкой. Остальное должна была довершить дипломатия.

Еще в тридцатых годах в империи начали создаваться опытные части, ставшие основой будущей реформы. Именно они стали испытательной площадкой для разработки нового устава, а впоследствии поставщиками кадров для военной реформы. Зная будущее развитие военного дела и огромное увеличение огневой мощи в обозримом будущем, я внес свой посильный вклад в проведение реформы. Причем ничего нового я самолично не предложил, разве что идею прибрежного бронированного монитора. Все остальное я отобрал из тех предложений, которые рождались в опытных частях и в недрах Генштаба. Тем не менее, изменения произошедшие за это время стали поистине революционными для этого времени.

Униформа, упрощенная еще в начале моего царствования, стале еще более функциональной и состояла из свободных брюк-шаровар и гимнастерки, приблизившись к униформе времен Первой Мировой войны. Поначалу светлозеленое однообразие одежды и амуниции военные восприняли в штыки. Ведь у многих полков, особенно гвардейских, имелась своя форма, ставшая уже традиционной. А тут какой то крестьянский наряд без пышных украшений и позументов. Но после первых марш-бросков в сорок километров большинство поменяли свое мнение, оценив удобство и функциональность нового обмундирования. Головным убором вместо привычного кивера стала фуражка с козырьком, а вместо эполет появились погоны. Еще одим атрибутом солдата стали вещьмешок с карманами и пояс с подсумками для потронов и фляги. Опять таки надоевшего светлозеленого цвета. Некоторые офицеры даже поддали в отставку. Но к пятидесятым годам половина офицерского состава состояла из бывших крестьян и разночинцев, да и в следствии некой демократизации общества, разница между вчерашними дворянами и остальными уменьшилась, хотя и не исчезла вовсе.

Не менее драматично изменилась полевая тактика. Вместо привычных густопостроенных колон, появилось более медленное, но эффективное передвижение редкими цепями, с фланговой огневой поддержкой. Вместо редутов, солдаты начали окапыватся и кое-где передвигатся ползком. Стали повседневностью марш-броски на сорок-пятьдесят километров. Казнозарядная полевая артиллерия в разы увеличила огневую мощь каждого полка, что вкупе с казнозарядными винтовками подняло боевой потенциал армии на совершенно другой уровень. Были созданы мобильные кавалерийские части с полевой артиллерией для глубокого охвата и фланговых ударов. К досаде молодых кавалергардов и улан, в прошлое ушли атаки лавой, с саблей или палашом в руке. Вместо этого им прививалось умение заходить в тыл вражеским войскам и нарушать его линии комуникаций.

Внедрение винтовки Дрейзе, названной в России 'винтовкой образца 1853года' поначалу происходило медленно. Причем не из-за отсутствия мощностей, а из-за выявленных в результате испытаний недостатков. Лишь к 1853 году удалось создать на базе прусского образца более совершенное оружие за счет улучшения обтурации и уменьшения калибра. Патрон остался бумажным, но с увеличенным количеством пороха, что придало пуле большую убойную силу и дальнось. Творчески переделанный образец более подходил на появившийся позже французский Шасспо, но в начале пятидесятых русское игольчатое ружье стало грозным оружием. Правда большинство потенциальных противников об этом не подозревало, считая такое оружие расточительством и предпочитая пользоваться пулей Минье. Конечно, существовали более совершенные образцы, такие как ружье Шарпса, которое использовали русские снайперы, но их конструкция оказалась более сложной и дорогой в производстве. Лишь в 1859 году ижевским оружейников Орловым был разработан простой и надежный вариант казнозарядной винтовки под унитарный металический патрон. Но к предстоящим сражениям русская армия подошла с ружьем образца 1853 года.

В армии появилось множество новых подразделений, немыслемых еще десять лет назад, такие как снайперы, полевые санитары, телеграфисты, пластунские части для разведки и диверсий. Черезвычайно усилились инженерные и медецинские части. Во Владивостоке, вдали от любопытных глаз создавались два полка морской пехоты, один из которых предназначался для Черноморского флота. Для улучшения коммуникации начали применять полевой телеграф, использующий батареи Якоби — прибор черезвычаено громоздкий, но для середины XIX века настоящее ноу-хау.

Не менее, а пожалуй даже более кардинально изменился флот. Ведь если некоторые реформы в армии начались еще в тридцатых годах, изменения на флоте начались лишь в конце сороковых годов. Мощность орудий и паровая машина полностью меняли царившую до сих пор линеную тактику. Прихоодилось изобретать новые методы ведения боя, причем в этом случае учиться оказалось не у кого. Даже англичане находились в поиске новых решений. Здесь помогло мое послезнание, ибо как и в случае с армейской реформой я старался отбросить те решения, которые в известном мне будущем не прижились. Заодно среди множества идей я старался отобрать наиболее рациональные.

Перевооружение армии и флота требовало много металла. Тут, как нельзя кстати пришлось изобретение господина Бессемера. Уже к концу 1856 года в империи появился первый конвертер. Конечно, переход на конвертерное производство происходил постепенно, но тем не менее он в шесть-семь раз удешевил производство стали, позволив массово производить артилеррию, рельсы и арматуру. Дабы выжать все возможное из этой революционной технологии и сохранить лидерство России в производстве металла, сразу пять госсударственных заводов начали переход на конвертерное производство. За ними подтянулись и частные производители. В 1857 году Василий Степанович Пятов построил первый прокатный стан для производства броневых плит , что значительно удешевило и упростило бронирование кораблей.

Строительство Транссиба, начатое в 1848 году, набирало ход и в сентябре 1857 года дорога дошла до Иркутска, где наследник торжественно открыл здание железнодорожного вокзала. Несмотря на низкую пропускную способность, железка позволила быструю переброску войск и их снабжение на Дальнем Востоке, что в предстоящем противостоянии с японцами и англичанами становилось критическим фактором. Телеграфная линия достигла Владивостока еще в 1853 году, позволив оперативную связь с этим столь отдаленным уголком империи.

Обстановка в мире продолжала накалятся. В октябре 1856 года англичане бомбардировали китайский порт Кантон и вскорости к ним присоеденились французы, начав активную фазу второй опиумной войны. В мае 1857 года в Индии вспыхнуло восстание сипаев, а в Рождество того же злочастного для англичан 1857 года полыхнуло в Ирландии. Пруссия, решившая поборотся за гегемонию в Германских землях вторглась в Богемию, начав Австро-Прусскую войну. Выжидавший благоприятного момента для установления французской гегемонии в Европе, на стороне Австрии выступил Наполеон III, отчего эта борьба сразу приобрела все признаки затяжной, всеевропейской войны. В 1858 году определились два лагеря этой войны. На стороне Пруссии выступили Италия и Венгрия, желающие ослабить бывших хозяев — австрийцев и под шумок урвать кое-какие земли. Польша, на этот раз не проинформировав нас о своих намерениях, присоеденилась к Австрии надеясь урвать часть Силезии, а ежели повезет, то и Померании, с ее выходом к морю. Мечты о Речи Посполитой от моря до моря не давали некоторым панам покоя, и на этот раз их мнение оказалось решающим. Наполеон III приветствовал решение поляков, втайне надеясь создать профранцузский блок из Австрии, Польши и Германских земель. Дания и Германские государства, опасаясь за свою независимось, выступили на стороне Австрии. Таким образом к середине 1858 года вся Европа полыхала в огне. Пришло время и нам делать свой ход.

Глава 32.

Майское утро выдалось туманным, что было на руку затаившимся британцам. Белое облако тумана стелилось над самой водой, скрывая силуэты дюжины канонерских лодок, которые затаились ниже по течению. В этой непроницаемой утренней тишине слышался щебет птиц и легкое поскрипывание якорных канатов. Капитан Макеферсон пытался разглядеть в бинокль смутно выделяющиеся из молочной массы стены фортов. Еще полчаса и утренняя тишина нарушится грохотом паровых двигателей и разрывом снарядов, а пока капитан пытался рассмотреть за толстыми, приземистыми стенами левобережного форта жерла пушек. То, что китайцы осведомлены о подходе флотилии, сомнений не вызывало. Но вот насколько они готовы к штурму, этого никто не знал.

Капитан вспомнил, как год назад, тоже в мае, он уже побывал у этих стен. Англичане, привыкшие, что китайцы разбегаются после нескольких выстрелов, рассчитывали на легкую победу, которая откроет им путь на Пекин, но все пошло не так. А ведь компания начиналась как легкая прогулка. Островитяне, желавшие прибрать китайский рынок к рукам и взять под контроль главные порты, через которые шла торговля с восточным гигантом, недолго искали повод для войны. Придравшись к тому, что пиратское судно под Юнион Джеком было задержано китайскими таможенниками , они, как будто по заранее спланированному сценарию подвергли бомбандировке Кантон и высадили десант у стен города. В этом благом предприятии к ним присоеденились французы, тоже расчитывающие на свой кусок пирога. Союзники захватили милионный город за два дня, легко сломив сопротивление многократно превосходящих сил Поднебесной. Но император Сяньфэн проявил упорство и отказался подписать новый торговый договор с европейцами. Тогда, адмирал Сеймур направился на север к устью реки Байхэ, которая вела к столице Поднебесной. Именно тогда капитан Макеферсон и появился в первый раз под стенами фортов Дагу, запиравших путь на Пекин.

Тогда форты не произвели особенного впечатления на небольшой экспедиционный корпус. В том же южном Китае они видали крепости посильнее этих. А потому небольшая флотилия в дюжину канонерских лодок и двумя тысячами солдат на переполненных судах смело подошла к левобережнему форту и открыла огонь с убийственно близкой дистанции. Союзники расчитывали, что через полчаса такой канонады китайцы не выдержат и покинут стены или выбросят белый флаг. Тогда пехота, густо усеевшая палубы канонерок и двух пароходов, спокойно захватит форт и затем проделает ту же самую операцию с правобережним фортом. Но цинцы оказались хитрее. Видимо их надоумили русские инструктора. По крайней мере именно так впоследствии утверждал адмирал Сеймур в отчете лорду Пальмерстону.

Пушки левобережнего форта вяло отвечали на огонь канонерок, а через полчаса, огонь и вовсе прекратился. Солдаты на кораблях обрадовались. Враг испугался и бежал. Теперь дело за малым — лихим натиском захватить стены и взорвать форт. Для этого два батальона солдат сошли на берег таща приставные лестницы, а шесть канонерских лодок пошли ввех по течению спеша принудить к повиновению правобережний форт. Через пятнадцать минут они открыли огонь, надеясь повторить свой успех, но тут случилось невероятное! Пушки левобережнего форта ожили поливая картечью сгрудившуюся на берегу пехоту и оставшиеся суда. Цинские канониры заранее пристреляли орудия и огонь их тридцатишестифунтовых орудий оказался очень точным. В течении часа, пока союзники пытались уйти из под огня и увакуировать своих солдат, они потеряли более семисот человек убитыми. Семь из двенадцати канонерских лодок, учавствовавших в атаке пошли на дно. Так же как и два парахода с остатками десанта. Более тысячи человек попали в плен. Лишь небольшой горстке везунчиков, во главе с адмиралом Сеймуром удалось уйти обратно в Бохайский залив. Среди них находился легкораненный капитан Макеферсон, которому осколком посекло левую руку. Его канонерка была одной из немногих, которой удалось выскользнуть из западни коварных китайцев.

Поражение европейцев от туземных солдат вызвало шок во всей Европе. Да еще тысяча солдат попали с плен. Не слыханное доселе поражение! Даже в Индии, где бушует восстание против Компании , англичане не сдаются, отбивая атаки превосходящих сил сипаев. Английская и французкая пресса разразились громкими обвинениями в адресс адмирала Сеймура, забыв его прошлые заслуги. Сидя в своих кабинетах, журналисткая братия негодовала, почему так мало сил было выделено для похода на Пекин, совершенно забыв, что миллионный Кантон тот же Сеймур захватил не намного большими силами. Некоторые, более реалистичные, указывали на то, что форты обороняли лучшие части Цинской армии, обученные русскими инструкторами и вооруженные руссим оружием. Соответственная нота была посланна русскому императору. Лорд Пальмерстон негодовал и угрожал Российской империи войной, если она не перестанет поддерживать китайцев. Но англичане держали в руках краплленные карты. Восстание в Индии и предстоящий реванш в Китае требовали солдат, множество солдат, а потому к реальным действиям против России островитяне оказались не готовы. Французы, уже жалевшие о том, что вмешались в китайские дела, вели себя более осторожно. Отношения с Пруссией стремительно ухудшались и в Европе явственно запахло войной. Наполеон III был заинтересован в нейтралитете России. Ведь как-никак, а Николай Павлович приходился шурином Прусскому королю. Поэтому он заявил, что французкий контингент в Китае увеличивается до четырех тысяч человек при трех десятках полевых орудий. Островитяне выставили в два раза больше. Их репутация стояла на кону и они были полны решимости нанести поражение Цин с помощью столь внушительных сил. Целый год союзники готовились к реваншу. Из-за востания сипаев англичане не могли доставить подкреплений из Индии и были вынужденны послать солдат из метрополии. Флот из четырех фрегатов, двадцати канонерских лодок и десятка транспортов доставил экспедиционный корпус в Бохайский залив, где большинство солдат высадились на берег с намерением зайти в тыл фортам Дагу. Помимо пехоты и кавалерии, на берег высадились две саперные роты и два десятка тяжелых осадных орудий. На этот раз союзники решили предостеречться от любых неожидонностей. Канонерские лодки еще в сумерках вышли на позицию недалеко от фортов, чтобы ранним утром следующего дня атаковать непокорную крепость.

Сквозь белую пелену капитан Макеферсон увидел приземистые серые стены форта наполовину врытые в земляную насыпь. Кое-где между бастионами мелькали людские силуэты. Англичан явно ждали. 'Ничего' — подумал капитан — 'на этот раз мы сравняем этих макак с землей'.

— Лейтенант Картер, — позвал он взводного командира.

— Да, сэр? — вопросительно ответил тот.

— Велите вашим солдатам лежать на палубе и не высовыватся. Проследите, чтобы все выполнили приказ. Мне не нужны лишние раненные.

— Есть, сэр, — отсолютовал молодой лейтенант и побежал исполнять приказание.

Большинство морских пехотинцев, высадились с канонерок еще ночью, чтобы незаметно подобратся к стенам крепости. Густой туман был им на руку, позволяя остаться незамеченными на исходных позициях. Наконец в небо взлетела сигнальная ракета и флотилия европейцев, уже стоявшая под парами медленно пошла вперед, ощетинясь жерлами пушек. Не доходя полмили до форта они открыли убийственный огонь по стенам левого форта. Небольшая канонерка вздрагивала при каждом выстреле шестидесятивосьмифунтовых орудий. Туман начал рассеиваться и вместо него небо заволокло черным дымом, который окутывал все вокруг. Китайцы огрызались точным огнем, но под подавляющим превосходством союзной артилеррии кладка стен разлетались, осколками раня прислугу орудий. На этот раз борта и палубу канонерок бронировали, и тридцатишестифунтовые орудия фортов не приченяли большого ущерба атакующим судам. Несколько таких ядер попали в железные борта 'Минервы', которой командовал Макеферсон, отчего грохот стоял по всему судну, но получив несколько вмятин, кораблик продолжал посылать свои чугунные гостинцы.

С правой стороны реки послышался грохот орудий, а это значило что французский генерал Монтабан, командующий сухопутным корпусом зашел в тыл китайцам и готовтится штурмовать крепость. Капитан приободрился. Пока все идет по плану. На этот раз, несмотря на меткий огонь, китайцам не устоять. Генерал Грант, назначенный вместо попавшего в немилось Суймура, флажками приказал двигаться к берегу, чтобы высадить остатки пехоты. Макеферсон увидел, как соседняя канонерка 'Агрипина', которой командовал его хороший знакомый, капитан Фокс чадя дымом их двух труб пошла к берегу. От едва успел отдать приказ вытравить якорь и двинуться вслед за 'Агрипиной', как раздался страшный грохот и 'Агрипину' переломило пополам, после чего она стремительно пошла ко дну. Волна, вызванная взрывом с силой ударила в борт небольшого суденышка, отчего оно опасно накренилось, но выровнялось, покачиваясь на усеянной обломками поверхности. Нескольких пехотинцев выбросило за борт. Остальные, ругаясь, открыли пальбу из ружей по форту, не имея представления, что произошло и стреляя скорее от страха, чем по необходимости. Капитан, еще не прийдя в себя после взрыва хотел отдать приказ остановится, но не успел. Еще один страшный взрыв приподнял узкое тело канонерки и швырнул обратно в реку. Последнее, что Макеферсон успел увидеть, это обломок трубы, который кувыркаясь в воздухе летел прямо на него...

Генерал Грант оказался сообразительным и быыстро скомандовал ход назад. Тем не менее четыре канонерские лодки успели подорваться на гальванических минах, доселе в мире не известных. Вернувшись на исходные позиции союзники вновь открыли ураганный огонь по полуразрушенныим фортам. Иcход сражения решили Йоркширские пехотинцы высаженные еще ночью неподалеку от стен форта. Под прикрыием корабельной артиллерии они вплотную приблизились к насыпи и прислонивши лестницы взобрались на стены. Китайцы пытались выбить их редким ружейным огнем, но после двухчасовой канонады их количество уменьшилось на треть, а у оставшихся заметно снизился боевой дух. Под натиском англичан, цинцы начали отступать к северной стороне форта, но после того, как французы Монтабана пробив брешь в стене, штурмовали крепость с тыла, они выкинули белый флаг. Впрочем, это мало им помогло, ибо разъяренные смертью товарищей Йоркширцы никого в плен не брали. Лишь горстке защитников во главе с Сэнгэ Ринченом удалось бежать через подземный ход из крепости. В плен попало три десятка человек, в основном раненные.

Захват фортов Дагу обошелся союзникам в четыреста человек убитыми и пятьсот раненными. Китайцы потеряли более трех тысяч человек. Несмотря на потери, захват устья реки открыл экспедиционному корпусу дорогу на Пекин. Дав измотанным войскам день на отдых Монтабан и Грант приказали войскам двигаться дальше. Корабли дожны были идти рекой, перевозя припасы, а армия шла главной дорогой на столицу Поднебесной. Солдаты приободрились. Далее серьезных крепостей не предвидилось, а цинских солдат они нисколько не боялись. Подумаешь, что их тренировали русские инструктора. Туземец всегда остается туземцем. Нет у него боевого духа европецев. Да и выучка не та. Так думали все в красно-синей колонне солдат которая маршировала на встречу заходящему солнцу.

Через два дня союзные войска без боя заняли Тяньцзинь, расположенный всего в восьмидесяти милях от Пекина. Там они провели целый месяц, ведя переговоры с представителями императора. Но китайцы лишь тянули время, стягивая наличные силы к столице. Через месяц, поняв, что из переговоров ничего не выйдет, двенадцатитысячный экспедиционный корпус направился на запад. За это время англичане прислали еще один батальон для восполнения потерь убитыми и заболевшими. За месяц к Сингэ Ринчену, командовавшему войсками Поднебесной у столицы, пришла еще одна дивизия в подкрепление. Таким образом все четыре дивизии, обученные руссими инструкторами и вооруженные современными дульнозарядными ружьями оказались стянуты к столице. Ожидалось прибытие манчжурской кавалерии с севера, правда не всей. Десять тысяч сабель примкнули к мятежному генералу Ченгу, поднявшему восстание в Маньчжурии. Тем не менее силы под началом Сингэ Ринчена составляли пятьдесят тысяч штыков и десять тысяч сабель. И это были отборные полки империи Цин.

Англичане и французы двигаясь отдельными колоннами отбросили слабый заслон у деревни Туньчжоу и подошли к Тунхуэйхэ, неширокому каналу, за которым расположились императорские войска. Через канал были перброшенны два моста, охранявшихся пехотой и артиллерией Цин. За ними лежала столица Поднебесной. Генерал Монтабан лично проевел регонсценировку, дабы определить главное направление удара. На военном совете английский и французский главнокомандующий снова решили разделить свои силы. Французам выпало атаковать мост Балицяо, а англичанам, распологавшим большими силами, атаковать китайцев с флангов.

Рано утром, пользуясь тем, что солнце светит противнику в глаза, генерал Коллино возглавил атаку французкого авангарда на мост Балицяо. Китайцы встретили их шрапнелью, после чего манчжурская кавалерия контратаковала через мост, отбросив французов на исходные позиции. Но те не думали отступалть. Сосредоточив лучших стрелков у моста, генерал Коллино приказал им выбить прислугу у пушек, что и было сделанно. Паралельно французы вели антибатарейный огонь, за час выбив практически всю артиллерию, прикрывавшую подступы к мосту. Тогда они повторно атаковали мост, ударив в штыки. Не выдержав натиска, императорские войска отступили. Дабы развить успех, Монтабан ввел в бой свои главные силы, с целью рассечь позицию Сингэ Ринчена надвое, но из-за недостатка сил оказался окружен превосходящими силами неприятеля. Выкатив полевую артиллерию на прямую наводку, китайский главнокомандующий приказал стрелять по плотным порядкам французов, сжатых со всех сторон, но здесь он совершил ошибку. Немногочисленная французская кавалерия, стоявшая до сих пор в резерве, с яростью обрушилась на выдвинутые вперед орудия и захватила большинство из них.

Генерал Грант, услышав несмолкаемый грохот орудий, решил провести разведку вместе со своим штабом, дабы понять, что происходит. Заблудившись в высоких зарослях сарго, он лишь через час смог добратся до основных своих сил и направить их на помощь теснимым союзникам. Перейдя деревянный мост Бусицяо и зайдя в тыл с левого фланга противника, англичане обратили в бегство маньчжурскую конницу и обрушились на две дивизии Цин, которые теснили французов. Китайцы, оказавшись между двух огней не выдержали и побежали. Сопротивление продолжали оказывать лишь отдельные отряды, закрепившиеся в деревне Балицяо. Разрозненные бои длились еще два часа, пока французы, штыковой атакой не выгнали последних защитников из деревни, после чего, захватив покинутый китайский лагерь, закрепились на захваченных позициях.

Победа дорого обошлась французам, которые только убитыми потеряли более шестисот человек. Еще больше оказалось ранненных. Атаковавший с тылу англичане пострадали меньше, но и в их рядах насчитывалось более сотни погибших. Китайцы потеряли более трех тысяч убитыми и оставили на поле боя почти всю полевую артиллерию. Еще пять тысяч попали в плен. Несмотря на то, что до Пекина осталось два перехода, союзники вновь остановились, чтобы подтянуть тылы и доставить боеприпасы. После упорного сражения солдатам требовался отдых. Грант и Монтабан не расчитывали на такое сопротивление. Противник оказался гораздо опытнее и не бежал после первых выстрелов. Из двенадцати тысяч, вышедших из Тяньцзиня, в строю оставалось лишь десять тысяч солдат и подкреплений ждать было неоткуда. С другой стороны войска Сингэ Ринчена бежали, но по донесениям высланных вперед разведциков он сумел собрать две дивизии и закрепится на позициях у стен столицы Поднебесной. Поэтому к императору Цин снова послали эмиссаров для переговоров. Сам император бежал из Пекина, оставив столицу на своего брата — князя Гуна.

После недели волокиты, европейцы поняли, что их опят дурачат. Китайцы еще не потерпели сокрушительного поражения и у них оставались внушительные силы. Стало ясно, что лишь оконцательно разгромив Сингэ Ринчена и захватив Пекин, можно принудить Цин принять условия союзников. А потому в конце июня синие и красные мундиры вновь двинулись на запад. Подойдя к стенам столицы, они надеялись встретить там остатки китайских войск, но обнаружили лагерь противника покинутым. Разведка сообщила, что основные силы цинского генерала отступили по направлению к летней императорской резиденции находящейся на пятнадцати милях севернее. Не медля ни минуты Грант и Монтабан отправились вслед за отступавшим противником, дабы разбить его в полевом сражении, но, как выяснилось, Сингэ Ринчен успел уйти еще дальше на север, заманивая туда силы союзников. Дойдя до Юаньминьюаня — летней императорской резиденции, англичане с французами остановились. Преследовать врага с малыми силами на его территории, растягивая коммуникации на имело смысла. Перед ними лежал Пекин и прекрасная императорская резиденция.

Солдаты, натерпевшиеся за последние месяцы, с позволения главнокомандующих ринулись грабить дворец и окрестные постройки, растаскивая фарфор, гобелены и мебель. В подвалах дворца обнаружились огромные сосуды с байцзю и шаосинским вином. Большинство армии захмелело. Лишь два английских полка, находившиеся южнее дворца, не участвовали в совместной попойке. Им то и повезло больше остальных.

На следующий день, в пать чесов утра передовые принесли весть о приближении манчжурской конницы. Но было уже поздно. Через десять минут в сонный и хмельной союзный лагерь ворвалась орда всадников. Среди белых палаток поднялась суматоха, солдаты вскакивали и стреляли наобум в сумерках, иногда раня своих товарищей. Лишь через полчеса Мантабану удалось навести некоторое подобие порядка и оттеснить наглого противника, но едва французы и подоспевшие на помощь англичане начали преследовать отступающих манчжур, как они наткнулись на главные силы китайцев. Преследователи оказались не готовы к такому повороту событий и в скоротечном бою их ряды смешались и они вынуждены были отступить. Лишь к полудню союзникам удалось собрать все силы в кулак для реванша. Но имперские войска уже уходили на север, гоня перед собой более тысячи пленных. Преследовать их измотанные и переполошенные европейцы уже не могли.

Через два дня экспедиционный корпус вошел в Пекин не втретив никакого сопротивления. Но этих небольших сил явно не хватало для удержания огромного города, а брат императора вновь затягивал переговоры, отказываясь подписывать грабительский договор. Англичане попробовали смягчить некоторые из требований, но китайцы, почуствовав слабость союзников не шли ни на какие уступки. В итоге корпус покинул столицу и вернулся в Тунчжоу. Сложилась патовая ситуация. Из-за мятежей в южных и северных провинциях империи Цин не имели средств выдворить иноземных захватциков, а из-за восстания сипаев и начала европейской войны англичане и французы не могли прислать подкреплений, дабы настоять на своих условиях. Лишь через два года, после подавления восстания сипаев, англичане смогли перебросить две туземные дивизии и разгромить остатки армии Сингэ Ринчена.

— Ну, давай же, отходи, — бормотал про себя Пат, видя как Муту возится с фитилем у моста. Но, наконец, тот закрепил под последней опорой моста бочонок с порохом и размотав длинную бечевку фитиля поджег его конец. Затем удостоверившись, что пропитанный смолой и нефтью фитиль загорелся и огонек медленно поглощает бечевку, он отполз в густой кустарник, росший неподалеку. Там его уже дожидались три напарника, которые уже закончили с установкой взрывчатки под остальными опорами моста.

Пат направил оптический прицел свой винтовки дальше, за мост. Сквозь немного мутноватое стекло он увидел колонну зеленых мундиров, которая змеей скользила через широкое рисовое поле. Впереди скакала дюжина всадников. Они внимательно смотрели по сторонам и держали пистолеты на готове. А позади, в небольшом отдалении шагала основная колонна, охраняющая обоз с артилеррией и припасами.

О приближении обоза, небольшой партизанский отряд узнал заранее, от осведомителей, живущих южнее, около Гвалиора. После восстания в Агре, небольшой британский гарнизон оказался блокированным в городской цитадели. К ним на помощь и был послан солидный отряд с артиллерией, с целью деблокировать гарнизон и навести порядок в мятежном городе. Тем более, что местный раджа остался лояльным подданым британской короны. Две тысячи солдат с большим обозом медленно двигались на Агру. Недавно прошедшие ливни превратили большинство дорог в болото и лишь неделю назад дороги просохли настолько, чтобы позволить нормальное движение.

Когда в мае 1857 года мятежные части изгнали британцев из Дели, восстание быстро распростронилось по северной Индии. Опытные и закаленные в боях сипаи образовали несколько полевых армий и поставили Бадахур Шаха своим номинальным главою. На самом деле власть принадлежала полевым командирам, которые не ладили между собою, что значительно ослабляло восставших. Тем не менее до конца года почти вся северная Индия была очищена от англичан и поначалу козалось, что до независимости всего один шаг. Всех подданыех королевы Виктории, которые не успели укрыться в цитаделях нескольких городов попросту вырезали, а ряды борцов за независимость пополнялись новыми добровольцами. Оружия, добытого из разгромленных арсеналов и доставленного русскими хватало для вооружения пятидесятитысячной армии. Но отсутсвие единного командования и ясной стратегической цели привели к топтанию на месте. Ост-Индская компания возпользовалась нерешительностью мятежников и накопив силы начала методично выдавливать сипаев из охваченных восстанием княжеств. Тогда и пригодились немногочисленные, но хорошо обученные русскими диверсанты. Вокруг таких как Пат и Муту стали создаваться небольшие, но мобильные партизанские отряды, скованные железной дисциплиной и полные ненависти к белым захватчикам. Они действовали на коммуникация англичан, затрудняя посылку продовольствия и подкреплений наступающим частям.

В районе Агры отряд Пата и Муту действовал уже четыре месяца. К колонизаторам приходили подкрепления из метрополии и из лояльных южных княжеств. Отчего множество солдат и обозов двигались на север, к отвоеванному Гвалиору, откуда готовилось наступление на север. Поначалу отряд насчитывал три десятка человек, но все они были опытные бойцы, пришедшие из-под Дели. Из-за малой численности партизаны нападали на небольшие отряды противника и на оставших от колонны солдат, чтобы после каждой акции укрыться обратно в джунглях или в деревнях, неподалеку от джунглей. Британцы туда не совались, справедливо полагая, что у знавших местность мятежников есть неоспоримые преимущества.

За четыре месяца отряд разросся до сотни человек. Первоначальные успехи и правильная пропоганда, как и предсказывал Игнат Матвеевич Дубинин, вызвали приток добровольцев из местного населения. Тогда Пат, руководивший отрядом решился на более масштабные акции. Его отряд совершил нападения на расквартированных в деревне сипаев из Ост-Индской Бенгальской армии и взорвал обоз с порохом, на пути к Гвалиору. Но после того как к британцам прибыли подкрепления, отряду пришлось действовать севернее, подальше от крупных сил противника. Но они продолжали тревожить армию вторжения мелкими булавочными уколами, так же как и десятки других отрядов по всей Индии. Партизанская война все больше тревожила островитян. Несмотря на успехи и медленное продвижение на север, их коммуникации находились в постоянном напряжении, отчего страдало снабжение всей Бенгальской армии. В такого рода борьбе европейцы не имели того преимущества в выучке и вооружении, как в противопостоянии с кадровой армией сипаев. Тревожиемые в тылу и по фронту, войска постоянно остонавливались, замедляя и без того не слишком быстрое продвижение к мятежному Дели.

— Ну как там, — спросил Муту, прислонившись за валуном, возле Пата.

— Саперная рота успела пройти вслед за разведчиками. Сейчас как раз подъезжает артеллерия, — ответил тот, разглядывая происходящее сквозь призму оптического прицела.

И действительно, два орудия с прислугой успели вступить на мост, как раздался оглушительный взрыв и опоры моста сложились пополам унося в грязную, красноватую реку пушки и всех, кто находился в этот момент на мосту. Не повело и тем, кто находился в этот момент неподалеку. Самых ближних разорвало в клочья, остальных поранило осколками. Сквозь поднятую пыль оглушительно заржали кони авангарда. Саперы бросились в рассыпную пытаясь залечь в густом кустарнике, где за десять минут до этого прятался Муту с товарищами. Одинокий офицер в зеленом полевом мундире, с красным лицом что то орал зелегшим солдатам, видимо пытаясь поднять их в атаку. Но через секунду раздался выстрел и он упал с простреленной головой. Еще двое офицеров упали замертво неподалеку от первого, пока англичане сообразили откуда по ним стреляют и открыли плотный огонь по тому месту где недавно лежал Пат и еще трое снайперов. Но те уже сменили позицию и выбив несколько наиболее активных стрелков противника, отошли в джунгли. Тем временем, по оставшимся без командиров саперам открыли огонь остальные партизаны затаившиеся в рисовом поле. И хотя их огонь оказался не очень эфективным, еще два десятка вражеских солдат были убиты. Все действо заняло не более десяти минут, после чего повстанцы отступили обратно в джунгли.

В результате скоротечного боя повстанцам удалось, задержать движение обозной колонны на две недели. Лишившись большинства офицеров, солдаты отступили назад, дожидаясь, пока саперы наведут понтонный мост и подойдет слудующая колонна из Гвалиора.

Легкий снег припорошил булыжные мостовые и круглую масивную башню замка, на которой развевался ненавистный Юнион Джек. Предрождественский Дублин тихо дремал, слабо освещаемый тусклым светом газовых фонарей. Сквозь пелену редкого, медленно падающего снега смутно проглядывали темные силуэты, гуськом идущие вдоль стен ведущих к зданию арсенала. Среди них находился и сержант Гален со своими ребятами. Здание арсенала вплотную прилегало к армейским казармам, где был расквартирован целsй батальон красных мундиров, сейчас, в большинстве своем мирно спящих, или находящихся в отпуске по случаю праздника. Трехэтажное, подковообразное здание фасадом выходило на мощенный булыжником плац, в центре которого стоя высокий флагшток. У каждого их трех входов дежурило по два солдата, прятавшихся в будках по случаю непогоды.

Гален командовал вторым отделением, задачей которого стало ворваться в казармы и блокировать их, пока первое отделение опустошит содержимое арсенала. Еще десять налетчиков находились в резерве, дабы оказать помощь там, где она больше понадобится. Дойдя до угла здания, нападавшие остановились. Два бойца, переодетые в красный мундир, оставляя следы на припорошеном снегом плацу, двинулись к главному входу. Часовые заметили их всего лишь в нескольких шагах от себя, услышав гулкие шаги возле караульной будки.

— Вы кто? — спросил один из них, зябко кутаясь в поднятый воротник шинели.

— Я Вилли, — ответил один из налетчиков, вплотную подойдя к охранику и вытащив из глубокого кармана нож, пырнул того прямо в сердце. Охрарник негромко охнул и обмяк. Второй лишь успел вытаращить глаза, но через секунду и он был мертв. Напарники, оттащив трупы с сторожку сделали знак рукой, и тут же из-за угла отделились по две фигуры, еле видемые при тусклом свете фонарей. Подкравшись к сторожкам они тихо и споро покончили с остальными охранниками. Теперь путь в арсенал оказался свободен.

Гален сделал своим знак рукой и дюжина парней крадучись вдоль стены взошла по ступеняв в здвние казармы. Внутри оказалось тихо. Лишь одинокий дежурный ходил взад-вперед по корридору. Дождавшись, пока он подойдет поближе, Джон, высокий рыжеватый верзила, перерезал ему горло и поддержав падяющее тело, уложил его на пол. Оставив двух человек с револьверами сторожить вход на случай неожиданностей, сержант сделал знак остальным разделится. Солдаты зажгли фитили небольших, самодельных бомб, начиненных нитроглицерином и двинулись вдоль коридора. Через минуту по всему зданию загрохотало, а затем раздались щелчки револьверных выстрелов. Нападавшие действовали слаженно, открыв дверь очередной комнаты, они бросали туда одну или две бомбы и закрыв ее бежали дальше. Спустя несколько секунд раздавался взрыв и в коридор вылетали дверные щепки и прочий мусор в который превратилось помещение.

Через минуту после взрыва, когда немного осела пыль, отделение Галена зачистило первый этаж револьверами. Пленных не брали, да их и не было. Большинство красных мундиров попросту разорвало мощным взрывом. Создав в коридоре некое подобие барикады из обломков мебели, инсургенты залегли за ними, чтобы не дать возможность солдатам со второго и третьего этажей прийти своим на помощь. В это время в крыле напротив отделение сержанта Конолли споро растаскивало ящики с ружьями и бочонки с порохом. Снаружи их уже ждали три телеги в которые ирландцы загружали награбленное оружие. Два боченка с порохом перекатили в крыло, где залег отряд Галена. К тому времени англичане опомнились от шока и попытались атаковать налетчиков, но натолкнувшись на град пуль, отхлынули обратно. Проверив по карманным часам, что прошло уже пятнадцать минут с начала операции и сощитав своих солдат, сержант послал Вилли проверить как там дела у соседей. Загруженные телеги как раз покидали плац. Тогда ирландцы подожгли длинные фитили пороховых бочек и дав пару выстрелов на последок выскочили из заваленного обломками коридора.

Через две минуты с обоих концов здания донесся оглушительный взрыв и оно наполовину рухнуло, погребя оставшихся в живых англичан. К этому времени нападавшие гулко стуча каблуками улепетывали подалше от арсенала. Маршрут отхода был спланирован заранее и люди по двое или по трое расходились в разные стороны, растворившись в темноте неосвещенных пригородов.

Рождество для англичан оказалось совсем не праздничным.

Глава 33.

Первый выстрел из той череды конфликтов, которые где то угасая, а где то разгораясь продолжились в течение последующих десяти лет прозвучал у стен Кантона. Англичане, давно искавшие повод подмять под себя огромный китайский рынок, придрались к ничтожному поводу, которым стал обыск и задержание пиратского судна под британским флагом и объявили империи Цин войну. В самой Поднебесной с 1850 года не прекращалось восстание тайпинов, значительно ослабившее центральную власть и выссасывающее ресурсы из страны. Потому момент для нападения был выбран очень удачно. С другой стороны, в Пекине имелись силы ищущие реванша против европейцев. Четыре дивизии 'нового строя', обученные и вооруженные русскими являли собой значительную силу, с помощью которой император Сяньфэн надеялся разгромить наглых иноземцев и укрепить свой престиж. А засим, арест британского судна выглядит не случайной ошибкой, а скорее преднамеренным действием. Властитель поднебесной знал, что англичане с французами ищут повод для нападения и довольно быстро его им предоставил. Впрочем, как показали дальнейшие события, дивизии 'нового строя' действительно оказались более стойкими и боеспособными, отбив, и даже практически разгромив небольшой экпедиционный корпус у фортов Дагу.

В следующем году у британцев порушились все планы по поводу продолжения войны с Поднебесной, ибо в Индии вспыхнуло восстание сипаев. Уже к концу 1857 года под властью мятежников оказалась практически вся северная часть страны. Армия восставших, насчитывающая более ста тысяч человек, являлась достаточно грозной силой, но разногласия среди командиров подрывал ее боеспособность. В результате, вместо того, чтобы перекинуть восстание на юг Индии, где тоже хватало недовольных, мятежники озаботились укреплением собственных позиций, дав англичанам время опомнится. Тем не менее положение колонизаторов оставалось очень тяжелым. Многие туземные полки были разоружены, что значительно подорвало доверие оставшихся лояльными сипаев к своим командирам, а силы из метрополии насчитывали всего сорок тысяч человек. Достаточных для удержания в спокойствии юга страны, но не достаточных для активных боевых операций.

Поэтому в 1858 году островитяне перебросили через половину земного шара более семидесяти тысяч человек, значительно оголив войска в метрополии. Десять тысяч доставили в Китай, а остальных в Индию, для скорого марша на север. Положение мятежников стало плачевным. Свежие войска и туземные полки методично начали выдавливать восставших из занятых княжеств. Распри между командирами отдельных частей лишь усилились, а после поражений стал иссекать поток добровольцев. Здесь и пригодились диверсанты обученные в России, развернувшие настоящую партизанскую войну против армий вторжения. Переменить хода войны они не могли, все же слишком не равными были силы, но задержать наступление колониальных войск и увеличить их потери оказалось им вполне по зубам. Поэтому попавших в плен партизан англичане казнили на месте, чем и заслужили ответную жестокость со стороны иррегуляров.

Еще одним сюрпризом для англичан стало Рождественское восстание в Ирландии. Небольшое, но крепко сплоченное ирландское подполье, прошедшее тренировки в калифорнийских лагерях, воспользовалось тем, что на Британских островах осталось не больше четырех кадровых дивизий после отсылки войск в Азию. Даже в Ирландии местные гарнизоны оказались ослабленными. А потому момент выдался очень удачным. Нападение на Дублинский арсенал стало сигналом к восстанию по всему изумрудному острову. Инсургентов было не много, но они оказались прекрасно вооружены и мобильны. Действуя небольшими группами, они не вступали в уличные бои с гарнизонными частями, а устраивали засады на дорогах и переулках, ведя грамотную партизанскую войну. Англичане, не привыкшие к такого рода действиям, были не в состоянии обезвредить подполье и действовали довольно топорно. Их карательные меры затрагивали мирное население, озлообляя его и настраивая против надоевших хозяев. А потому восстание быстро разросталось и для его подавления пришлось перебросить почти все наличные силы из метрополии. Но это сказалось на безопасности людей в самой Англии. Оказалось, что множество терорристов растеклось по самой метрополии и после каждой карательной экспедиции в Лондоне, Ливерпуле, Ковентри и Плимуте гремели взрывы и выстрелы. С таким старая, добрая Англия еще не сталкивалась. Среди ирландцев нашлось немало фанатиков, готовых умереть за независимость своей родины. Застарелая ненавись выплеснулась наружу, являя колонизаторам свое уродливое лицо.

Все эти неурядицы надолго вывели Британию из игры в Европейской песочнице. А там, между тем, разразилась давно назревшая буря. После перенесенного в 1857 году инсульта, прусский король Фридрих Вильгельм IV был признан недееспособным и вместо него принцем-регентом стал Вильгельм I. При нем пришла в движение партия юнкеров, ратовавшая за объединение Германии под доминированием Пруссии. Эта идея была не нова и прусскаки исподволь готовились к войне. Увы, у них не оказалось политика уровня Бисмарка, могущего предостеречь от необдуманных шагов. Впрочем, значительно ослабленная и урезанная териториально Австрия не представляла из себя серьезного противника. Вильгельм больше опасался своего зятя, русского императора и Наполеона III, императора французов, претендовавшего на роль гегемона в континтенентальной Европе.

Прозондировав почву при русском дворе прусский посол доложил своему королю, что Николай Павлович готов остатся нейтральным с случае гарантий независимости Австийских земель и Польши. Обрадовавшись столь низкой цене и посмеявшись над недальновидностью своего зятя, Вильгельм прозондировал почву в Париже. Там его ждало разочарование. Наполеон III и слышать не хотел об объедененной Германии, разве что пруссаки гарантируют ему все немецкие земли до Рейна. Но это уже противоречило идее объедененной Германии, а потому в Берлине и Париже каждый остался при своем мнении.

Тем не менее маховик подготовки к войне начал раскачиватся и набирал силу. Уже к апрелю 1858 года в Европе сложились две групировки. Одна пропрусская, включавшая в себя Королевство Италию и Венгерскую республику, а другая проавстрийская, объеденявшая Германскиие государства, Данию и Польшу. Каждый в случае войны преследовал свои интересы, надеясь поживится за счет соседей. Наполеон III, не поддерживая ни одну из группировок, тем не менее внимательно наблюдал за событиями, надеясь поддержать ослабевшую сторону, чтобы с ее помощью устранить более грозного противника. Обстоятельства этому благоприятствовали, ибо Великобритания на время выбыла из игры, занятая решением внутренних проблем потрясавших ее империю.

В июне того же 1858 года прусская армия, используя более разветленную сеть железных дорог и подготовленные разервы, в составе шести корпусов пересекла австрийскую границу и вторглась в Богемию. Надо отметить, что после потери двух третей территории Австрийская монархия значительно ослабла и включала в себя лишь собственно Австрийские земли и оставшуюся лояльной Богемию. А потому ее резервы были ограничены. Тем не менее под командованием Людвига фон Бенедека в составе северной армии оказалось пять корпусов, а еще два, под командованием Альбрехта Рудольфа — австрийского эрцгерцога в составе южной армии, призванной сдержать венгров и италиьнцев, ежели они примкнут к пруссакам. Резервов у австрийцев практичеси не осталось, а потому они расчитывали на решающее сражение, ибо к долгой войне страна готова не была.

Как и в истории знакомой здесь только мне, между двумя армиями произошло сражение при Садове. Как-никак, а план компании разрабатывал тот же Хелмут фон Мольтке . Несмотря на то, что один прусский корпус не успел к полю битвы, австрийцы оказались наголову разбиты благодаря как таланту Мольтке, так и ражьям Дрейзе, проявившим здесь свое преимущество перед дульнозарядными австрийскими штуцерами. Разбитые австрийцы, отошли к Праге, но их положение стало отчаяным. Сразу после пораженияя при Садовой, войну австрийцам объявили Венгрия и Италия. Учитывая отсутствие резервов, Францу-Иосифу оставалось уповать лишь на помощь Наполеона III. Австрийский посол в Париже заклинал французкого императора оказать помощь гибнущему государству и тот в напыщенной речи в Сенате пообещал вмешаться во имя сохранения Европы от ненужных потрясений. Паралельно он прозондировал почву в Варшаве и заручился обещанием поляков вступить в войну на стороне Франции. Обо всем этом я узнал от господина Матвеева. Поляки начали играть собственную игру, не проинформировав нас, что стало тревожным симптомом. Было ясно, что Наполеон надеется обрести в лице поляков лояльного союзника, дабы в случае нужды иметь возможность надавить на нас или на Пруссию.

В июле французы потребовали от Пруссии убрать cвои войска из Богемии, а когда те отказались, объявили Берлину войну. Еще раньше на стороне австрийцев выступил Германский союз и Дания, которые понимали, что в случае победы пруссаков, они слудующие на очереди. В отличие от прошлой истории, здесь Наполеон не стал выжидать подхода резервов и во главе четырех корпусов вторгся в Рейнские владения Пруссии, где к нему присоеденились еще два корпуса выставленные Германским союзом. Но эта поспешность сыграла с французами злую шутку, ибо оперативно переброшенные шесть прусских корпусов разбили в трехдневном сражении под Франкуртом силы союзников и отбросили их за Рейн. Поляки, за неделю до этого объявившие войну своему соседу, замерли в нерешительности. Без французкой помощи о вторжении в Силезию можно было забыть. А тем временем австрийцы, едва оправившись от поражения, вели приграничные бои с венграми и итальянцами.

Тем не менее Наполеон отказывался признать себя побежденным. В отличие от австрийцев у него еще имелись резервы, да и Германский союз, несмотря на неудачу, оставался полон решимости продолжать войну. К следующей компании французы намеривались выставить восемь корпусов, порядка двухсот тысяч человек. Пруссаки, измотанные летней компанией, остановились, подтягивая и обучая резервы. Обе стороны копили силы для будущей компании 1859 года, которая, как каждый из них надеялся, станет решающей.

Именно на такой момент я и расчитывал. Когда точно полыхнет пожар войны в Европе я не знал, но учитывая накопившиеся противоречия и распад Австрийской империи, который создал некий дисбаланс в европейском пасьянсе, война становилась неизбежной. Временное исчезновение Великобритании из этого пасьянса лишь подхлестнуло события. Все таки британская дипломатия через созыв конгрессов и угрозы встать на сторону слабого, многие вопросы старалась решать дипломатическим путем. Наполеон III и прусский генштаб по природе своей оказались более прямолинейны.

Как я уже упоминал, к 1857 году основные этапы армейской реформы завершились. Теперь главной проблемой стали скрытые приготовления для Босфорской операции и десанту на Хоккайдо. Учитывая ограниченное количество войск которое виделось возможным доставить в первой волне десанта, расчет более основывался на внезапности нападения и качестве подготовки, чем на количестве. Первая волна десанта должна была составить порядка тридцати тысяч штыков и сабель, при поддержке двадцати мониторов и полевой артиллерии. Всего для захвата Проливов и Стамбула, по подсчетам генштаба, требовались три усиленных корпуса пехоты — около ста тысяч солдат которых требовалось перевезти в течении двух недель.

На Кавказе мы не планировали активных действий, расчитывая на войска Армянского княжества, которые были подготовлены и вооружены по стандартам русской армии и являли собой довольно грозную силу. В случае успеха, вполне можно было расчитывать на вмешательство персов, с которыми у нас установились прекрасные отношения и которым мы тоже помогали модернизировать армию. Давние противники османов, персы вряд ли упустят такую возможнось отщипнуть от пирога, который представляла собой дряхлеющая Османская империя.

В самой Османской империи дела действительно обстояли плачевно. За последние десять лет по империи прокатилась волна восстаний, вызванных произволом местных властей. Султан, слабовольный и непоследовательный Абдул-Меджид I, не любил заниматься госсударственными делами, проводя больше времени в гареме, чем в своем кабинете. В результате его расточительства к 1858 году султанская казна благополучно обанкротилась. Не хватало денег на выплату жалования чиновникам и солдатам. Среди неселения росли недовольство и желение перемен.

По сообщениям разведки, о наших приготовления к войне турки не подозревали. Во-первых, потому что эти приготовления держались в глубокой тайне и подготовка к ним оказалась географически разбросанна по стране, чтобы в час Х из этих фрагмантов собралась нужная мозаика. Во-вторых, за все время своего царствования я ни разу не пошел на конфликт с османами, а наоборот поддержал их в борьбе против Али-Паши. В то время как европейцы отторгли от империи Грецию и настаивали на экономических привелегиях. Мы же, будучи наравне с Британией важнейшим торговым партнером Турции, не вмешивались во внетренние дела соседней империи. По крайней мере яственно. Ведь подкуп чиновников у османов был в традиции и не считался чем то из ряда вон выходящим. А в-третьих, индикацией подготовки Российской империи к войне, для турков и англичан служило увеличение Черноморского флота. Но военный флот по тоннажу как бы и уменшился. Военные еще не привыкли к понятию увеличенной огневой мощи. А капитальных судов на Черном море практически не имелось.

Именно поэтому постройка двадцати мониторов не особенно встревожила турок и англичан, ибо они вышли довольно малого водоизмещения и считались судами береговой обороны, что в общем то было справедливо, учитывая их плохие мореходные качества. Для транспортировки войск на Николаевских верфях изготовили плоскодонные баржи с паровым двигателем. Такие баржи более годились для прибрежного плавания, в виду довольно плохой остойчивости, но в случае нужды могли провести два-три дня в открытом море, а больше и не требовалось. Эти довольно ублюдочные десантные суда действовали как каботажные транспорты, перевозя уголь, зерно и промышленные товары внутри Черного моря и в Стамбул. Разглядеть в них будущие десантные суда мог разве что параноик. Из более крупных кораблей в Николаеве были заложены и спущены на воду два парофрегата двух тысяч тонн водоизмкщкния, несущие по три стандартных для русского флота, двухсотпятидесятиметровых орудия.

Фрагментальность подготовки к Босфорской и Хоккайдской десантным операциям выражалась в географическом разбросе специально тренируемых ударных корпусов. Большинство подготовки проходило под Нижним Новгородом, Казанью и Новосибирском, а на более продвинутом этапе, солдаты покорпусно проходили боевое слаживание на Каспии, неподалеку от Архангельска. На всякий случай две горнострелковые дивизии готовились на Кавказе. Во Владивостоке мы практически с нуля создали два полка морской пехоты, предназначенные для Черноморского флота. До этих отдаленных мест руки британской разведки еще не дотянулись и о возможностях этих подразделений никто не подозревал.

Для захвата Хоккайдо и их удержания хватало одной дивизии. Малозаселенный остров, а не нем насчитывалось всего шестьдесят тысяч жителей, в основном айнов, не представлял из себя большого препятствия. Наоборот, айны, недолюбливавшие японцев, вполне могли стать и союзниками. Да и сама не имеющая флота Япония не являла собой серьезного соперника. Большей проблемой становилось снабжение войск в случае блокады острова британским флотом. Для решения этой проблемы во Владивосток отправились два бронефрегата и шесть мониторов, построенных на Балтике. Мониторы в разобранном виде доставили до Иркутска по железной дороге, откуда их сплавили по Амуру. Два из них ушли в Петропавловск. Да и в отличие от Балтийского и Черного морей, дальневосточное побережье не было заперто проливами и осуществлять блокаду в бурном океане, при отдаленности от метрополии станет для англичан гораздо затруднительнее. Впрочем в 1858 году королеве Виктории явно было не до нас.

На Дальнем востоке, как и в Европе бушевал пожар войны. По Поднебесной, ослабленной восстанием тайпинов и войной с европейцами, прокатилась волна восстаний на окраинах. Почувствовав слабось центральной власти местные генералы, опираясь на лояльные войска и местное население, опусташенное поборами из-за войны, самопровозглашали себя царьками и зачинателями новой династии. Так случилось в Манчжурии, Монголии и Уйгурских землях и Тибете. Мы тоже приложили к этому руку, тайком снабжая повстанцев оружием и порохом. Ведомство господина Матвеева наладило неофициальные контакты с мятежными генералами. Те понимали, что без помощи другой сильной державы, удержать за собой трон они не сумеют. Когда-нибудь война с европейцами закончится и тогда Цин сможет занятся мятежными провинциями. А в этом споре все решает армия. Китайцы, конечно, догадывались о нашей помощи сепаратистам, но в данной ситуации, когда столица госсударства оказалась в руках врага, им стало не до сентиментов и они старательно не замечали нашего вмешательства, дабы не прервать поставки русского оружия.

Этот поток оружия и амуниции полностью загрузил небольшие мощности оружейных заводов в Иркутске. Учитывая предстоящую войну, мы срочно занимались их расширением и модернизацией. Благо это стало возможным сделать на вырученные деньги.

К концу лета 1858 года все Европа замерла в ожидании. Войска стояли по обе стороны Рейна и Дуная, а политики коррдинировали действия со своими союзниками. А потому, как гром среди ясного неба для всех воюющих сторон стало сообщение о том, что русский экспедиционный корус высадился на берегах Босфора. Русский сфинкс, хладнокровно стоящий в строне от всеевропейской бойни сделал свой ход. Начиналась новая эпоха.

Конец второй книги.