Страница произведения
Войти
Зарегистрироваться
Страница произведения

Сфероконь в вакууме или бациллус нефтяникус


Опубликован:
08.07.2010 — 19.01.2013
 
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
 
 
 

Сфероконь в вакууме или бациллус нефтяникус


Читатель! Если ты не читательница, закрой этот файл. Ожидается махровый яой.

Посвящается Хenya-Gostya

(http://zhurnal.lib.ru/x/xeniagostya/)

в память о приятном вечере, проведенном

за совместным придумыванием сюжета

"Сферический конь в вакууме почесал карандашом переносицу и, забывшись, чуть было не игогокнул. Нерожденный звук застрял в горле. Сфера вздыбилась, расплескиваясь электромагнитным возмущением ауры недосказанного. И было от чего. Мимо конехранилища мерной поступью плыли желтые, оранжевые и зеленые шарики.

— Да что же это такое делается! — возмутился конь. — Да как они посмели!

Шарики между тем сливались, разделялись снова, хороводились, в общем, вели себя неподобающе ярко и нахально, совершенно не обращая внимание на воплощенное совершенство коня, на его точеные копыта, тут и там торчавшие из жемчужной сферы, и уж тем более не собираясь останавливать свой танец."

Мирка встряхнул кудлатой головой:

— Фигасе, Зося пишет... Наворочено, но скучно, влом дальше читать.

— Да ты не тот рассказ открыл, у нее тут такое есть! — возразил Игорь, протягивая руку к мыши.

Мирка непроизвольно дернулся, когда тяжелая лапища невзначай придавила его плечо.

Игорю, аспиранту третьего года, и Мирославу, всего лишь неделю прибывшему на преддипломную практику и только-только начавшему осваивать разные премудрости, досталось на долю всю ночь вести наблюдения за ростом одной необыкновенной бактерии. Ее нашли совсем недавно, в почве возле нефтеперегонного завода. Оказалось, что она потрясающе резво потребляет нефтепродукты.

— Класс! — восхищался Игорь — Уникальный штамм, а может быть, даже новый вид. Теперь у меня диссер, считай в кармане. А какие перспективы... Можно выпускать это чудо туда, где нефть разлилась при аварии. Только бы первый отдел раньше срока не пронюхал, а то засекретят работу, и не видать мне публикаций в Апплай Микробайолоджи.

Шансы избежать ненужного ажиотажа были. Шеф уехал за границу больше, чем на месяц, в подвальную комнату мало кто заходил, да и дипломник появился в лаборатории очень кстати, можно было заставить его мыть посуду, пересевать культуры, а самому подумать о более детальных исследованиях.

Ночь предстояла не то, чтобы очень наполненная трудом, даже, пожалуй, скучная. Парни успели прочесть свежий обзор зарубежного корифея, перемыть всю посуду и даже приступить к отмывке хроматографической колонки, загаженной в процессе очистки ключевого фермента деградации нафталина из другой, давно уже исследуемой бактерии.

Измерения нужно проводить каждые два часа. Заняться вроде нечем, кроме лазания по Интернету по принципу "куда глаза глядят". Игорь вынул из морозилки два химических стакана со спиртом, разведенным по принципу квантум сатис, порубил колбасу.

Мирка с интересом смотрел за его приготовлениями. Он был мальчиком домашним, учился в провинциальном пединституте, в общаге не жил и в первый раз оторвался от дома, мечтая о научной карьере.

— Ты, че, спирта никогда не пил? Это не дело. Водка — дрянь, неизвестно чего там в ней намешано. А спирт — хроматографически чистый, сам проверял.

Выпили. Студент, не желая отставать от старшего, которому он, что называется, смотрел в рот, хлебнул и закашлялся.

— Не дрейф, студент, аспирантом будешь, — подбодрил микрошеф.

Отобрали пробу в еще одной точке, измерили оптическую плотность, отцентрифугировали, поместили в холодильник. Дальше — два часа безделья. Дивные ароматы и звуки майского вечера не достигали подвального помещения, здесь даже окна не было. Ничего не нарушало привычную гамму запахов нафталина, фенантрена и других чужеродных ароматических соединений, которыми в этой комнате пропах каждый уголок. — Слышь, Игорь, а ты откуда узнал про Зосин сайт?

— Да я у нее стих просил, Михаила Петровича поздравить с днем рождения. Обленилась она, раньше запросто могла и не только "поздравляю-желаю", а предложила посмотреть на ее страничке про природу что-нить. vА что, давай еще поглядим, чего она там наваяла?

Рассказ назывался "Темные звезды в глазах" "Что-нибудь романтическое... про любовь" — решил Мирослав и открыл файл.

"Над зеленым лугом, тут и там поросшим фиолетовыми колокольчиками, раскачивающимися на ветру, и белыми ромашками, уверенно раскинувшими белые лепестки, в вечернем золотом небе парила черная птица. Нет, не птица... разве птицы бывают такими огромными? Она становилась больше, спускалась все ниже... Если бы кто-нибудь наблюдал с земли, он бы увидел, что это совсем не птица, а человек. Его огромные тонкие и на вид невесомые крылья, темные волосы, стянутые в тугой хвост, и алая нашивка на комбинезоне в форме лепестка выдавали в нем стража Тьмы довольно высокого ранга. Летун прижимал к груди юношу в белоснежном одеянии. Запрокинутая голова, безжизненно повисшие руки...

Темный опустился на поляну и аккуратно сложил крылья, которые превратились в небольшие бугорки за спиной. Повинуясь сенсорам в подошвах ботинок, прямо у него под ногами сдвинулся дерн, открылся вход вниз. Мужчина осторожно спустился по легкой лесенке, а дальше бесшумный лифт унес его в глубину. Поворот, склонившееся в поклоне фиолетовое многорукое существо... еще поворот — и комната, залитая мягким теплым светом. Наротил осторожно опустил ношу на постель, бережно освободил от одежды и закрепил руки пленника невидимыми путами. И только после этого сбросил сапоги, стащил комбинезон, оставаясь в одной легкой черной тунике.

Всего один укол, и глаза юноши тревожно распахнулись.

Темный уселся в кресло возле кровати и терпеливо молчал. По его сжатым губам и тяжелому взгляду чувствовалось, что сдержанность требует от него немалого усилия.

Светлый тем временем дернулся, и, убедившись, что руки его не свободны, закрыл глаза и прикусил губу. Бедра его подрагивали, напряженный член прижимался к плоскому животу.

— Кейни, не молчи! Ведь ты хочешь знать, что с тобой, и где ты? — глухой голос в тишине казался слишком громким.

— Не смей называть меня так, это женское имя. Мое имя — Кейн!

— Хорошо... Кейн, ты не хочешь узнать, где ты, и что с тобой будет?

— Я и так знаю! Ты, темная мразь, нарушил правила поединка, похитил меня и я у тебя в плену! Но я не боюсь!

— И не надо... Ты не в плену, ты у меня в гостях. Посмотри вокруг, это моя спальня, а не камера пыток.

— Но руки ты мне связал!

— Это так, на всякий случай... Я совсем не хочу, чтобы с тобой что-то случилось... Кстати, я победил, так что не бунтуй, маленький гордец...

— Ты победил нечестно! Противоестественно!

— Вздор! Ты полагаешь, что уродовать людей железом — естественно? Куда естественнее небольшое облачко усыпляющего газа с феромонами...

— Я все равно тебе ничего не скажу! Можешь пытать!

Темный текуче поднялся с кресла, подошел к постели и склонился над пленником. Язык его, легко касаясь кожи, проложил влажную дорожку по животу, легко обвился вокруг головки, скользнул по всей длине... и без особого труда ввинтился в узенькое розовое отверстие. От неожиданности юноша дернулся и закричал.

Мужчина оставил вожделенное отверстие в покое, надавил обеими ладонями на бедра своей жертвы, и усмехнулся:

— Не боишься пыток? А как легко оказалось заставить тебя кричать...

— Оставь меня, гнусный ублюдок! Ты отравил меня возбуждающими средствами! Я не хочуууу!

— Глупости, что значит "не хочу", когда твое тело хочет... А я хочу и получу тебя! Пытки... Что ты понимаешь в пытках... Хотел бы я когда-нибудь, чтобы ты пытал меня так, как это сейчас буду делать я...

И с этими словами Наротил принялся терзать напряженную плоть светлого мягкими губами, а пальцами расширять неподдающееся отверстие. Мышцы светлого напряглись, с губ его слетали стоны вперемешку с ругательствами, но ничто не могло остановить стража Тьмы, получившего, наконец, давно вожделенное тело в свое полное распоряжение. Еще намного, еще... Мужчина выпустил член жертвы, приподнялся и слизнул с виска юноши капли крови, выступившие из небольшой царапины...

Наглые ласки превратили Кейна в кусок масла, податливый и разогретый... "Только бы не застонать, только бы..." — держался он из последних сил...Это все равно насилие, он отравил меня феромонами, ненавижу..." Но руки в путах, но сладкие волны, тянущиеся из глубины тела, но кровь, прилившая в члену мало способствовали стойкости.

Темный еще раз лизнул напряженную головку, отстранился, и через несколько секунд его мощный член, преодолев девственную преграду, медленно, как корабль в уютную гавань, вплыл внутрь. Медленные толчки в тесном девственном теле, язык, танцующий во рту юноши почти синхронно с движениями члена в жарком нутре... Ни темного, ни светлого, только слитные движения, тяжелое дыхание в унисон и резкий завершающий рывок...

— Хорош... Я знал, что ты — особенный! — прошептал Наротил, сползая с пленника. — Теперь ты мой, навсегда!

Мальчишка лежал в истоме, из губы сочилась струйка крови, белые потеки украсили живот, бедра все еще вздрагивали...

Но едва вынырнув из сладкого морока, парень злобно окинул взглядом своего мучителя, сладко улыбавшегося навстречу:

— Ты! Ты посмел, мразь! Меня найдут и отомстят!

— Дурачок... Никто не станет за тебя мстить... Никто не станет искать. Ваши убили на той недели двоих темных. Ты всего лишь вклад в равновесие. И ведь тебе повезло, ты будешь жить и даже жить интересно. Ваши не позволяют вам радостей плоти. Светлые дают обет целомудрия. А у нас с тобой родится сын...

— Что за чушь ты несешь, темный?

— Милый мой, меня зовут Наротил, для тебя Наро... И никакой чуши я не несу. Пока вы, светлые, учитесь летать в брюхах железных птиц и поворачиваете реки, мы изучаем возможности наших тел. У нас есть крылья. А недавно мы научились сливать два сперматозоида, и выращивать зародыша в особом инкубаторе. Главное, правильно выбрать клетки для слияния, но и это в наших силах. У нас родится сын... Умный как ты, и красивый, как я...

— Это противоестественно, темный...

— Все у тебя противоестественно. А естественно убивать вашим новым оружием? Вы признаете только сталь и пластик, вы идете путем опустошения. А мы изменяем живое и идет путем наполнения.

— Гад, еще и философствуешь... Освободи руки! И тогда посмотрим!

— Кейн, всему свое время... Как ты думаешь, если светлые победят, наступит радость и счастье? Ерунда... Победители всегда расслаиваются на пожинающих плоды побед и тех, кто останется внизу. И проходит не так уж много времени, как они перегрызутся. Закон дуального мира. И я не отпущу тебя. Ты мой по праву любви... Я запомнил тебя еще с зимних переговоров. Восхищался твоим стройным телом, твоим смелым взглядом. И знал, уже тогда знал, что ты будешь моим... А теперь выпей вина и отдохни..."

Противно запищал микрокомпьютер, управляющий системой для хроматографии.

— Бляха, опять давление превышено, — Игорю пришлось отстраниться от теплого плеча Мирки и бежать исправлять положение.

— Ну ни фига себе, Зося... А такая скромница... Нипочем не скажешь... — ухмыльнулся Игорь, возвращаясь к приятелю. — Но придумала, дурочка... Девственная преграда...У самой у нее преграда... только в голове. А ведь неплохая девчонка.

"Свет погас, и юный пленник остался один в спасительной темноте. Теперь у него была возможность проклинать свою участь, плакать, или глядеть в сумрак злыми глазами. Но вместо этого, утомленный всем, что с ним случилось, он заснул, и даже не почувствовал, как с запястий исчезли невидимые путы"...

"Продолжение следует" ... Только теперь разомлевший от спирта, полусонный с непривычки студиозус заметил, что его микрошеф как-то очень ласково придерживает его за плечо, а другую руку положил туда, где недвусмысленно обозначился напряженный член.

— Что за шуточки?! — мотнул он лохматой головой, пытаясь стряхнуть оцепенение. Но рука никуда не делась, и поглаживания стали настойчивее.

— Твою мать, Игорь! Ты че?

— Тихо, Мирк... ниче... тебе разве неприятно? Полтора часа до следующей пробы... Чего боишься... Дверь мы заперли еще когда спирт пили... Ну давай, попробуем, мы с тобой экспериментаторы или нет?

— Да ты... ды... — но больше студент ничего не смог сказать, потому что микрошеф извернулся и влепил ему сочнейший поцелуй прямо в раскрытые губы... Мирослав оцепенел от неожиданности и не смог оттолкнуть Игоря.

— Вот и мило, вот и славно... — чуть задыхаясь, но почти также спокойно, как обычно, когда опыт шел по плану, проговорил отчаянный аспирант — не бойся, тебе приятно будет. Да не будь ты как маменькин сынок. Надо все попробовать. Боишься, что после на девчонок не встанет?

Если бы не спирт, не ощущение чего-то не вполне привычного из-за бессонной ночи, Мирослав бы навряд ли допустил все последовавшее дальше. Да еще не хотелось сдрейфить. И это— "на девчонок потом не встанет"— лучше всего отражало суть его страха.

Игорь, между тем, видя, что Мирослав всего лишь обалдело смотрит на него, не пытаясь сбежать и даже не матерится, взялся за дело всерьез. Он снял с широкого письменного стола, вплотную примыкавшего к лабораторному, рабочие журналы и кое-какие мелочи, расстелил свой немного дырявый, но вполне еще белый халат, достал из аптечки крем для рук. И все это время не переставал убалтывать Мирослава:

— Не бойся. С девчонками все будет о'кей, былb бы девчонки.. У тебя были?

— Нннет...

— Так будут еще. А мы развлечемся просто. Не заморачивайся. Вот древние греки, у них друзья не стеснялись и друг другу приятно сделать, и мальчиков любить. А потом нормально женились, и мальчишки вырастали и становились мужчинами.

Про древних греков Мирослав читал где-то классе в пятом. Помнил про Троянского коня, про Зевса и Аполлона, а так не интересовался особо...

— Ты это... трояна мне тут не подпускай...— попытался он пошутить.

— Нормально все. Это сейчас навыдумывали. Если парень с парнем, так они голубые, не такие как все. Женщин ненавидят. Чушь. Это сами бабы и придумали. Боятся, что на них спрос упадет. Все. Готово. Давай помогу, иди сюда.

Мирослав нерешительно стащил джинсы вместе с трусами. Ужасно не хотелось, чтобы Игорь увидал его семейные ситцевые полосатые. И сел на край стола. Руки дрожали, даже зубы клацнули разок. Полы халата распахнулись...

— О! — подбодрил Игорь, — Да у тебя тут очень даже! И осторожно подтолкнул Мирослава за плечи, укладывая поудобнее.

— Коленки к животу... Руками придержи, скажу, тогда отпустишь. Не бойся, я умею, у меня девчонка была, только туда и давала, таблетки не хотела пить.

Аспирант врал. Ничего такого у него не было. Но хотелось ужасно. Просто хотелось. А Мирка весь такой трогательный, сероглазый, тоненький... И пахло от него, некурящего, чем-то почти девчачьим и вкусным. Игорь осторожно смазал пальцы и принялся ласково разглаживать сомкнутые мышцы. Другая рука легла на член паренька, старательно проделывая движения, обычно применяемые для личного употребления.

Мирка мотал головой... сжимал зубы, но коленки держа, как положено.

"Еще немного... еще чуть— чуть... О... кажется нашел нужное..." Мирка дернулся, почти сжался. Игорь уже не мог больше ждать. Он оставил партнера на минутку в покое и спустил брюки. " Не спешить, только не спешить..." Но поспешил все равно. Хорошо еще, что крем оказался подходящим. Сразу втиснуться все равно не получилось. "Ох... наконец... теперь пойдет... Надо только ласкать рукой, а то ему же не кончить с первого раза так... Поехалииии...."

Мирке казалось, что он падает в черную дыру небытия, сладкая судорога рождалась где-то внутри, чтобы ударить оттуда от корня члена к головке. Он перестал понимать, что с ним, и где он, даже жесткость стола не имела значения. Руки давно уже бестолково цеплялись за подстеленный халат, мозги выключились напрочь. И когда в нем в последний раз дрогнуло что-то большое, растягивающее, он охнул, выгнулся и дернулся всем телом. Старый стол пошатнулся. Раздался звон разбитого стекла.

Болезненное ощущение внутри отозвалось искрами перед глазами. Это Игорь отчего-то безжалостно вытащил свое орудие труда из сжавшейся задницы.

— Мирка! Зараза! Ты че дернулся! Колбу со щелочью грохнули! Накопительную культуру уронили! —

Игорь, не думая более о партнере, судорожно натянул штаны и бросился к раковине, открыл кран, намочил тряпку и кинулся вытирать щелочь. Тряпка расползлась в руках, щелочь протекла между столами. Одно неловкое движение, и колба с накопительной культурой тоже полетела на пол и раскололась. Ядреный запах бензина и фенолов наполнил комнату.

— Мир, да помогай же, кой черт разлегся!

Что-то пенилось, пузырилось, проливалось в узкое пространство. Игорь попытался отодвинуть лабораторный стол, но он был слишком тяжел.

— Бля... Звенит! Точку пропустим! — Игорь бросил все как есть, снял с качалки колбу и пошел к газовой горелке, отобрать пробу. После того, как пробирка была водружена в холодильник, а колба на свое законное место в термостатируемую качалку, он вернулся к студенту. Тот удосужился только сползти со стола и плюхнуться в кресло прямо голым задом. На плоском животе подсыхала белая пленка. Голова в пушистых кудрях была запрокинута, из уголка рта некрасиво стекала струйка слюны.

"Обморок? Или дрыхнет?"

В комнате 018 отчаянно воняло разлитой накопительной культурой. Кресло, по счастью было новым, эргономичным, на колесиках. Игорь прикрыл Мирослава халатом, вывез кресло в коридор, и закрыл дверь. До утра оставалось еще две пробы и четыре часа.


* * *

Мирославу снился кошмар. Не просто детский кошмар про погоню или саблезубого монстра, подбирающегося к горлу. Неет... это был особенный, совершенно особенный кошмар. Спазмы сжимали низ живота, внутри саднило и ныло, под затылком мешалось что-то жесткое, над головой раскачивался белый натяжной потолок. Четко поставленный голос рокотал:

— Молодой человек, спокойнее. Не дергайтесь. Современная медицина творит чудеса. Все будет в порядке. Вы же исследователь, испытатель, в конце концов! Ваши славные предшественники прививали себе чуму и холеру! А вы... Репортаж об этом событии транслируют ведущие телекомпании. Бодрее, бодрее! Впервые мужчина выносил младенца! Это был труднейший опыт. Осталось совсем немного. Простейшая, известная с древнейших времен, операция, и ...

Мирка открыл глаза и увидел... Нет.... Скорее закрыть... Над ним в белом халате и шапочке склонился... не человек, а .... существо, у которого вместо лица комок отвратительных желтоватых толстых щупалец, похожих на вермишель. Мирослав терпеть не мог вермишель, с детства.

Он зажмурился изо всех сил, только чтобы не видеть мерзкое создание. И в этот момент его со страшной силой тряхнули за плечо.

— Отставить дрыхнуть! Семь уже! — злющие карие глаза, гладкая челка. Микрошеф одной рукой тряс студента, а другой — его блеклые джинсы.

— Все, одевайся, и на выход. В общаге доспишь. Успеем через вахту до того, как народ на работу ломанется.

Ноги не попадали в штанины. Задница приклеилась к креслу, чесалась снаружи, болела внутри, кожа на животе зудела. В голове как будто поселилась колония грачей.

— Ты... че врал, что от спирта похмелья нет? — прошептал Мирослав пересохшими губами, но вместо ответа его отодрали от кресла и буквально поволокли прочь из комнаты. Звякнули ключи. "Слава богу, сегодня никто сюда не придет. И завтра, и послезавтра. Конференция молодых ученых начинается. Глядишь, запах выветрится за три дня. Ведь от спирта похмелья точно нет. Это нас от накопительной культуры развезло... Черт... Еще доклад к конференции надо довести до ума..."— пытался собраться с мыслями Игорь, теперь уже бережно придерживая приятеля под локоть.

Вахтерша Тетя Маша приняла ключи и вроде бы ничего не заметила, могучая фигура аспиранта загораживала окошко, и плачевное состояния его спутника удалось скрыть от бдительной сплетницы.

Улица встретила утренней прохладой, одуряющим запахом черемухи, золотыми кружочками одуванчиков, разложенных по газонам. Возле дежурного магазина старушка, неизвестно почему в такую рань двинувшая за покупками, покачала головой осуждающе:

-Ишь, надрались с утра. Милиции на вас нет.

Ребятам повезло. Сосед Игоря уже убежал на работу. Можно было расположиться без проблем и не думать о том, что и как отвечать на расспросы.

"Ужос... всего на три года меня моложе, а чувствую себя с ним соблазнителем малолетних. Где только выращивают этаких, эльфов..." — думал Игорь, глядя на Мирослава, бесчувственно развалившегося на стуле. Делать было нечего. Стащив с гостя джинсы и футболку, соблазнитель поволок его в душ и принялся насколько мог аккуратно мыть его спереди и сзади, стараясь думать о накопительной культуре, а не о симпатичном дизайне фигуры, оказавшейся в его полной власти. Ледяная вода под конец помывки все-таки привела парнишку в некоторое подобие понимания, где он и что с ним.

— Ииигорь... что это было?

-Траванулись мы. Накопительная культура производит какую-то гадость. А мы колбу раскокали. На, активированного угля таблеток пять съешь, и спать. В 16-00 конференция молодых ученых открывается, пойдем доклады мамонтов послушаем. А сейчас спать.

Но к Игорю сон не шел.

"И как меня угораздило с Мирославом...Кошмар... Хорошо, если все обойдется, а если он закомплексует или....на шею станет вешаться? Наука... доработался... столько времени без девчонки..."

Полезла в голову дурацкая песенка:

"Ваше благородие, госпожа наука,

Для кого ты добрая, для кого ты сука,

На доклад к начальству лучше не ходи,

Не везет в науке, повезет в любви...

Вот... повезло, как утопленнику... Нет.... Так дальше жить нельзя. Надо женится... Зоська... А что? Она симпатичная, папаша член-корр... Ну закомплексованная, зато изменять не будет.

Приедет из-за границы шеф и даст по разгильдяйству за погибель ценного препарата. Резервные пробы есть, в кильвенаторе, но как найти нужную? Cписки накопительных культур и коллекционных штаммов у Зои. Рассказать ей, поплакаться? А ведь не даст. Она такая, ей бы в армии служить, любит все по правилам. А потом пишет хрень всякую..." Воспоминание о хрени... и о том, что за этим последовало, вызвали вполне определенные и совсем нафиг не нужные ощущения.

"Нет, точно женюсь... В случае чего и за границу не одному. Одному тоска там... Бабы их для нашего человека не годятся, требовательны слишком, так все говорят, кто там работает."

Постепенно голова просветлела, активированный уголь, употребленный за компанию, помог. Игорь поднялся, включил поцарапанный ноут и принялся делать презентацию для завтрашнего доклада. Тихонько посапывал Мирка, за окном наяривал немудрящую песенку зяблик. "Счастье есть" — отчего-то улыбнулся Игорь и выбрал для фона презентации фото цветущего луга по контрасту с черными пятнами нефти посреди зелени, изображенными на первой иллюстрации.


* * *

Конференция молодых ученых прошла успешно. Потусовались возле стендов, в кои— то веки познакомившись с работами своих сверстников из разных городов, послушали доклады академиков, сами доложились. Даже конкурс на лучший доклад был, с призами от спонсоров. Игорь получил третье место, и был доволен, мелочь, а приятно. Даже заключительная речь директора родного института, содержавшая навязшие в зубах идеи: "Вы — надежда нашей науки! Добивайтесь лучших результатов, пишите статьи, гранты, добывайте деньги!" — не напрягала, а ощущалась, как гудение весенних пчел. "Ага, — думал Игорь...— надежда науки. Аспирантуру закончишь — из общаги выгонят, и сиди на зарплату в десять тысяч, а за квартиру семь. И это еще если вскладчину с товарищем. Если гранты будут, то на них кое-как жить можно. Нет... если грант Михаил Петрович не получит, уеду..."

А вечером состоялся небольшой фуршет в институтском буфете, и даже танцы. Спонсор, оргвзнос, на скромный праздник хватило. Игорь танцевать не столько умел, сколько любил. Неумение искупалось искренним энтузиазмом. Когда он отплясывал какой-то полубрейк с Зосей, Мирослав, сидевший у стенки, нахохлившись, как кукушонок, даже загляделся. Но вообще-то ему было на фуршете тоскливо. Не склонный быстро завязывать микрошеф отплясывает с девушкой. Зося в ярком фиолетовом легком платьице с блестящей вышивкой, казалась совершенно не похожей на обычную себя, скромную девушку в неизменных черных джинсах. "Ветка сирен на ветру... или... точнее медведь и колибри..." — определил для себя Мирослав, в роли медведя, естественно, Игорь. Музыка сменила темп, парочки закачались по ее волнам, а Игорь заметил посмурневшего подопечного и вытащил его в круг: — Давай, пригласи девушку, я медляки не танцую.

Робко положив руки на талию Зосе, Мирослав попытался изобразить какое-то подобие танца. Впрочем, медленный не требовал особых умений. Но надо было что-то говорить. И ничего более умного, чем спросить:

— А правда, вы пишете стихи? — студент не придумал.

— Правда, — неожиданно легко и весело ответила она, — и давай на ты.

— А прочитаешь?

— Cмеешься? Под музыку все равно ничего не слышно, — улыбнулась девушка.

А потом он вместе с Игорем провожал ее домой. Блеклая луна стояла над зеленой зоной. В кустах отцветающей черемухи щелкал соловей, где-то поодаль раздавались пьяные вопли подростковой компании. Зося читала стихи:

Холод свил внутри гнездо,

Выстлал инеем пушистым,

Разродится ли звездой

Или мелкой колкой искрой?

Тихо плавится туман,

По стеклу стекая струйкой,

А попробуй — тонкий стан,

Чуть коснувшись — нарисуй-ка?

Холод свил гнездо внутри,

Детки жадно рты раскрыли,

Лопнут влажно пузыри,

Распахнувшись чернокрыльем,

Напоследок хлипкий вздох

Первый снег подарит, тая,

Тонкий стан совсем усох,

Гладь поверхности — пустая.

Холода, не холода,

Будет лучше или хуже,

Из морозного гнезда

Вылетать легко на стужу.

Игорь не был любителем поэзии и только старательно улыбался. А иногда говорил:

— Ну ты даешь... Прямо Мандельштам...— совсем не потому, что любил этого поэта, а потому что преподавательница философии здорово рассказывала про его трагическую судьбу и восхищалась его творчеством.

Зося, наверное, краснела, но в сумерках этого не было заметно, и читала что-нибудь еще:

Танцевать на грани столетий,

Под горячие песни солнца,

Чтобы радостью день отметить.

Танцевать на исходе месяца,

Под бледнеющим лунным донцем,

Грусть гитарой уравновесится.

Танцевать на границе часа,

Под дождя ледяными стрелами,

В лужах радужного окраса.

Танцевать на грани секунд,

Капли памяти тускло-белые

Превращая в зрелый корунд.

Мирослав держался из последних сил, чтобы не нахмуриться или не рассмеяться. Он как раз поэзию любил и такое махровое графоманство выносил не без труда. Но чего не сделаешь ради того, чтобы не выглядеть застенчивым или скучным, хотя бы и вопреки собственным смутным чувствам.

Наконец, Зося упорхнула в подъезд:

-До завтра, мальчики, спасибо за приятный вечер.

Довольный Игорь про себя прикидывал, как просто будет ухаживать за дочкой член-корреспондента РАН. Только восхищайся ее стихами, и ладушки. Но чего-то в этот раскованный майский вечер явно не хватало.

— Мирослав, а надо бы нам в лабу заглянуть, как там наша нефтяникус. Время еще детское, пустят. Пойдем?

-Пойдем... — вяло согласился дипломник, похоже, у него проснулось что-то вроде ревности.


* * *

Игорь по привычке запер дверь, не забыв на полном автомате вывесить снаружи табличку "Идет посев", и, бросив беглый взгляд на колбы с перспективным штаммом, неожиданно для Мирослава схватил его в охапку и принялся целовать в шею.

-Пууусти... — задыхаясь в медвежьем обхвате, почти пищал Мирка...

— Нет, ну ты чего? Приревновал? Брось, она — это одно, а ты... это ты!

И с этими словами Игорь попытался усадить партнера на все тот же стол.

— Игорь... — почти простонал дипломник... — не надо туда... я столько на банкете съел...

— Тихо... тихо... не буду... давай лучше в рот?

Мирослав аж передернулся от такой перспективы:

-А я не умею!

— Подумаешь, сейчас научу. — И с этими словами раздухарившийся аспирант потащил подопечного в кресло, стащил с него джинсы и порадовался, что на нем нет белья:

— Не бойся. Сейчас прямо на тебе покажу как надо. Глаза не закрывай! Свет погашу, настольную лампу оставим.

Мирка сидел смирно, сокрушенный таким напором. Игорь подергал выключатель настольной лампы..

"Черт, перегорела. Подсветку под тягой включу и ладно" — Аспирант остановился возле тяги и задумался. Решимость выполнить столь опрометчиво обещанное сильно усохла. "Эх, выпить, что ль спиртяги для храбрости? Подумаешь, по паре бокалов сухого на банкете... Черт... Надо ж было... Кто меня за язык тянул... И как эти, которые в порнушке, не давятся? И рвотный рефлекс их не тормозит... И еще глотают... Тренируются, наверное. Шпаги вон, раньше, фокусники глотали... "Она сосала, как будто гладкий леденец"... Блин, напишут же... Неужели некоторым и правда нравится... Но леденцы сладкие, а тут... соленое должно быть... Ладно, Мирке и так сойдет. Так чуть-чуть, а потом руками..." -Игорь оторвался от стекла тяги, к которому прислонился потным лбом и пошел выключить общее освещение.

— Аааааа!!!!— раздался истошный вопль и смолк, будто кричавшему заткнули рот. Игорь рванулся к Мирославу, с грохотом свалив по дороге высокий деревянный табурет, и ужаснулся. Худощавое тело студента выгибалось, как в стандартном порноролике, одна его рука судорожно теребила сосок, а другая — член, но не так, как это делают удовольствия ради, а будто пытаясь что-то отодрать с этих нежных мест.

— Мирка, ты что?!!! — испуганно вцепился Игорь в запястья своего подопечного. И тут же почувствовал, как за воротник рубашки скользнуло что-то холодное, поползло вдоль позвоночника ниже и....

-Ааааа!!! — теперь заорал уже аспирант, шлепнувшись со всего маху на пол, когда это самое что-то впендюрилось в отверстие, природой предназначенное для выведения, а не для введения. Маневр оказался болезненным, но результативным. Растягивающее ощущение и склизкий холод исчезли. Вскочив, Игорь схватил Мирослава в охапку, хотя вытащить его из кресла показалось так тяжко, будто что-то держало и в два прыжка преодолев расстояние до двери, выскочил из комнаты.

— Бум! — грохнула железная дверь.

— Хрясть! — табличка "идет посев" сверзилась с пластикового крючка, приклеенного к жестяной обшивке, и треснула Игоря по макушке.

— Уфф... — выдохнули оба, подперев дверь снаружи своими телами, дрожащими от холодного прикосновения жести и испуга.

Ноги у Мирослава не сдвигались. Лицо побелело, руки тряслись. Игорь, как положено, взял командование на себя.

-Так, Мир, отойди, я дверь приоткрою и ключи вытащу, запереть надо и валить отсюда.

-А мои джинсы?

-... лять... Они там?! Счас достану. А ну, отойди подальше.

Собравшись с духом, Игорь открыл дверь, вбежал в полутемную комнату, схватил джинсы и ключ и выскочил обратно.

— Все, идем, — выдохнул он, бросив штаны Мирославу и щелкая замком.

На улице как-то полегчало.

— Ну и как это понимать?— cтрого спросил Игорь, — мы вроде выпили по чуть-чуть. Что это тебя так расколбасило?

Он совсем не рвался рассказывать про нечто, будто бы покусившееся на его задницу, по крайней мере, сразу.

Мирослав, еле переставлявший ноги, остановился и дрогнувшим от стыда голосом произнес:

— Приглючилось... Я сначала решил, что ты...

— Счас, можно подумать, что у меня три члена и пять рук... Да ты выглядел, как на картинке с тентаклями, только невидимыми.

— Эээ... а тентакли — это кто?

— Щупальца монстрячьи. Знаешь ктулху?

— Ктулху знаю... В интете видел... эээ... выходит это... в наказание... за то что мы...

— Ну ты даешь! В наказание, еще скажи, дьявол вылез бы из-под тяги, чтоб договор на наши души заставить подписывать... спермой, наверное... ха, — развеселился Игорь, и это чуть-чуть разрядило обстановку.

— Ну не знаю я... Давай постоим немного... вон, у дерева... сил нет идти... больно...

Постояли... Игорь немного подумал и изрек:

— Наверное, это накопительная культура. Производит галлюциногены. Грибки микроскопические синтезируют, может там, в ней не одни бактерии, а и грибки были. А может и бактериальные такие вещества есть...Мирка! Это надо исследовать! Это такая тема! Только бы до первого отдела не дошло. А то вон в лабе Петра Николаевича выделили такие алкалоиды, которые память гасят на пару дней, так у них военные сразу в соавторах и все в патенты ушло, а публиковать — фиг.

Мирослав молчал. Пережитый страх и боль в заднице не располагали к научным дискуссиям. Он вздохнул и потащился дальше. Игорь тоже вздохнул, решив отложить свои идеи на потом, и приятели пошли в общагу, рассчитывая успеть еще хоть немного выспаться перед завтрашним рабочим днем.

Утром Игорь первым делом потащил Мирослава к Марине Алексеевне. Она в отсутствие заведующего решала все лабораторные проблемы.

— Марина Алексеевна, — заявил он серьезно и просительно, — пожалуйста, разрешите нам работать в комнате 317, Егор ведь все равно еще полгода будет в Голландии. У Мирослава аллергия, он в подвале кашлять начинает и задыхаться.

— В самом деле? Хорошо, можете там работать, но чтобы культуры оставили внизу, нечего вонь сюда тащить, систему для хроматографии еще можете забрать, но смотрите, чтоб порядок был. Разведете грязь — будете убирать сами. На Нину Ивановну свалить не позволю.

— Конечно, конечно! Мы будем аккуратно. Спасибо!

— Договорились. Но переезд придется отложить. Игорь, ты что, забыл — сегодня начинается полевой сезон. Нужно заложить опытные участки на местности. Марш в общежитие, оденьтесь по-походному, воду, бутерброды прихватите, перчатки, лопаты и грабли возьмете в отделе снабжения. Через час выходим.


* * *

Участок для полевых испытаний института был за городом, но не далеко. Впрочем, в маленьком научном городке все близко. Солнечный день, прогноз обещал отличную погоду на всю неделю. Березки с нежно-зеленой юной листовой и покачивающимися на ветру сережками, крупные белые соцветия рябины. Птичий хор немного примолк, дело было к полудню. Марина Алексеевна разметила пару делянок для примера, навтыкала восемь колышков и отправилась восвояси.

Участок в целом был не так уж велик, всего 5 соток. Но требовалось не просто вскопать, а тщательно повытаскивать все сорняки, которые уже выросли в полную силу, выбрать корни, дабы поменьше растений появилось на опытных прямоугольниках. Ведь растения могут повлиять на микрофлору и исказить результат. После перекапывания следовало внести в почву различные количества нефтепродуктов, оставить контрольные участки, в опытные внести культуры разных бактерий, по отдельности и вместе, некоторые варианты еще и снабдить минеральными удобрениями. Потом все лето отбирать пробы, наблюдать за деградацией углеводородов, за изменением видового состава почвенной микрофлоры, за динамикой движения плазмид биодергадации между видами бактерий, исходными и внесенными. В общем, работы много. Но без этой работы не создашь бактериальных рецептур для очистки почвы от загрязнений нефтью.

А пока парни копали и выбирали сорняки, и оттаскивали их в ведрах на край участка, где уже громоздилась целая копна. Жара, комары, мошки... Но все равно славно.

В кустарнике щелкал, свистал, булькал и щебетал соловей. Через некоторое время прямо напротив, с другой стороны тропинки раздалось пение еще одного. Чувствовалось, что между птичками началось настоящее состязание. Молодой, не слишком умелый, пытался перебить более старшего, защелкать тогда, когда тот затихает. Но тот, совершенно не обращая внимания на соперника, продолжал свой концерт, как задумано. Только громкость прибавил. И через некоторое время начинающий, но нахальный стал как-то сбиваться с песни, петь тише и совсем смолк.

— Вот так и гнобят талантливую молодежь — усмехнулся Игорь, убивая очередного комара.

— Почему? — удивился Мирослав, — Ведь старик победил честно.

— Да я так, ты бы отдохнул, а то красный, как буряк. Как бы теплового удара не было.

— Еще чего, я что, слабак по-твоему?

— Иди уже, а то...— Игорь сделал такое движение, будто пытается обнять дипломника за плечи.

Это помогло. Мирка медленно побрел к лесу, видно было, что он устал.

"Городской мальчик, небось, уже мозоли на руках, а молчит, терпит" — пожалел напарника Игорь. Ему самому это все было не впервой. И дома на даче родительской вкалывал, и тут каждую весну опытные делянки.

Через некоторое время немного отдохнувший Мирослав выбежал из леса с совершенно сияющим лицом:

— Игорь! Там ландыши, целая поляна! Давай, как уходить будем, нарвем? Зоське подарим?

— Нет, Зоське не подарим, она рассердится, скажет: "Растение из Красной книги, а вы..". Она строгая, цветы только садовые признает, говорит, полевые должны в природе оставаться. Подожди, не хватайся, иди еще отдохни, — возразил он, видя, что студент снова берется за лопату.

Смущенный Мирослав пошел куда-то на опушку. Игорь, занятый выкорчевыванием молодой осинки, на него не смотрел. Но, закончив это малоприятное дело, захотел пойти хлебнуть воды. Бутербродов по жаре не хотелось совсем.

Мирослав лежал в траве и глядел в чисто синее без единого облачка небо. Тень нависла над ним внезапно.

— Ты че разлегся? А?!!! На пузо свое глянь!

— А? Что? — очнулся разнежившийся дипломник.

— Что-что... Кол тебе по зоологии, вот что. Клещ у тебя на футболке. Разгляди получше, в другой раз будешь знать, как валяться возле леса на травке.

Мирослав поглядел на крохотное существо, медленно ползшее по грязно-белому трикотажу. Игорь наклонился ниже и одним щелчком сбил опасное создание в траву.

— А почему ты его не раздавил?

— А потому что всех не передавишь. И вообще, жесткий он, это тебе не комар. Уффф.. хоть впиться не успел. Вставай.

После этого валяться на травке и тем более, делать что-нибудь сверх того обоим расхотелось. Они опять копали, и выбирали сорняки, и измеряли прямоугольники рулеткой, и ставили колышки. Пот капал с кончиков носов, первый загар сделал красными шеи, лица и руки. В головах гудело от жары, звенел в кустарнике соловей-победитель. И никакие мысли, ни научные, ни антинаучные не отягощали их головы. Солнце, пыль, зелень, комары, жалобные стоны кукушки, тонкий посвист иволги. Хорошо...Даже намечающиеся мозоли и волдыри от комариных укусов — пустяк по сравнению с простором высокого неба, зеленого полога леса и слаженными движениями.


* * *

Зое была совершенно необходима система для высокоскоростной хроматографии белков. И так кстати некоторые товарищи оказались на опытной делянке. Она взяла ключ от комнаты 018 и отправилась в подвал, чтобы провести там совсем немного времени. Но удача ее не посетила. Препарат оказался загрязненным какими-то примесями, проток растворителя через хроматографическую колонку замедлился в несколько раз против нормы. Опечаленная аспирантка решила вооружиться терпением и, чтобы не раскисать от огорчения, включила комп и принялась набирать давно уже придуманный эпизод из своего опуса про приключения Темного и Светлого.

Пахло в комнате странновато. К привычному запаху нефтепродуктов примешивалось что-то совершенно чуждое, незнакомое, и даже в какой-то мере приятное.

"Спутанные длинные волосы падали на лицо спящего, создавая волнительное обрамление. Но волноваться и вздыхать было некому. В небольшой уютной спальне плененный светлый был один. Проснувшись, он тоскливо огляделся вокруг, с трудом поднялся и принялся дергать ручки дверей. Первая же оказалась дверью в ванную, столь необходимую жертве темных страстей. Вернувшись в одном полотенце, раз никакой одежды в обозримом пространстве не обнаружилось, юноша повернул блестящую ручку второй двери и оказался в узком, слабо освещенном коридоре. Медленно, цепляясь за стены, пленник направился туда, где, как казалось ему, коридор изгибался, суля новые входы и выходы. Конечно, он не надеялся обрести свободу, но хотя бы прощупать ее границы... За поворотом коридор был все также узок и пуст, как будто длинная синтетическая кишка, употребляемая пожарными для эвакуации бедствующих с верхних этажей. Рассеянный свет, казалось, шел прямо от стен, во всяком случае, никакие светильники не бросались в глаза. На какое-то мгновенье парню показалось, что он запутался в лабиринте и двигается обратно, в комнату, где вчера потерял право называться Светлым. Он остановился. Пытаясь прогнать морок из своих иссушенных переживаниями мозгов, бывший воитель Света, а теперь грязь под ногами темного, остановился и услышал... вполне отчетливо услышал хлопок... потом еще один... потом целую серию...

— Да ведь это выстрелы...Неужели... Неужели меня пришли спасти? Темный лгал, светлые не бросают своих...

Но что ждет его, нарушившего обет целомудрия? Да еще в противоестественных объятиях исчадия тьмы... Справиться с потоком самых разных чувств вряд ли смог бы быстро даже закаленный воин, не то что юный адепт, только начавший свое служение.

Да и что он мог сделать? Дороги наверх он не знал, оружия не имел. Оставалось только скорбно притулиться к мягкой на ощупь стене и ждать.

И дождался. Жесткая ладонь сжала плечо, и суровый голос раздался над самым ухом:

— Что, ждешь спасителей, малыш? А ты знаешь, что с тобой сделают за нарушение обетов?

Юноша испуганно молчал. Он уже понял, что атака захлебнулась, а он остался в лапах врага.

— Пойдем, тебе полезно будет посмотреть.

— Ты убил их?!!! Взял в плен, чтобы замучить?

Хм... Зачем? Мне вполне достаточно тебя. Но идем, там, наверху и в самом деле происходит кое-что занятное.

Темный обнял отчаявшегося мальчика за талию и повлек его все в ту же спальню.

— Смотри, внешняя камера настроена очень неплохо! Смотри! Нечего отворачиваться! — рассердился хозяин убежища, грубо поворачивая голову юноши прямо к небольшому экрану.

С трудом сдерживаясь, чтобы не начать без всякой пользы посылать проклятия, светлый взглянул на экран... боясь увидеть...

На мягкой зеленой траве, раскинулось худощавое тело. Черные волосы разметались вокруг, словно щупальца глубоководной медузы. Губы молодого человека кривились как будто от боли... Камера расширила обзор, и стало видно, что между его раскинутых ног устроился нагой мужчина постарше. Нежные поглаживания, совсем не нежные шлепки... мягкое проникновение пальцев... дразнящие движения... Камера как будто еще увеличила обзор и показала, как к паре приближается третий участник действа. Светловолосый силач склонился над юношей, погладил его по щеке, приник к его губам мощным поцелуем, засасывая губы, как воронка водоворота захватывает все, что попадет в нее ненароком.

Кейн зажмурился, чтобы не смотреть, не смотреть... Потому что кроме стыда и ужаса он чувствовал что-то такое, чего не должен был, что-то такое, чему он не хотел знать названия...

— Открой глаза! Нечего прикидываться невинным цветочком!

— Что ты сделал с ними? То же, что и со мной?

— А ты догадлив, дружок!— хмыкнул темный, ухватив своего мальчика одной рукой за талию, а другой принявшись теребить розовый сосок, — неужели ты думаешь, что расстрелять их гравитонной пушки было бы лучше? Конечно, я использовал кое-что из своего арсенала. Теперь твоих друзей ожидает веселая ночь. И мы сможем посмотреть, пока светло. А может быть, кое-что и нам пригодится.

Кейн вырывался. Пытался оттолкнуть наглые руки, зажмуривался, но добился только того, что хозяин рассмеялся и повалил его на постель:

— Хватит, посмотрели и будет... Ты дрожишь ведь не только от негодования, картинка тебя завела, не отрицай, — заявил темный, уже совсем неласково сжимая член пленника и впиваясь в его губы..."

Зоя устало уронила руки. Дальше не шло, хоть убей. Сюжет клинило неподеццки. Ну что делать? В сто двадцать пятый раз разрисовывать, как скользкий от смазки палец втолкнулся в нежное отверстие, помассировав предварительно сморщенные края? Как потом к первому пальцу присоединяется второй, затем третий... Как пальцы резко вынимаются, оставляя ощущение пустоты, которую надо срочно заполнить. Как светлый выгибается в сладкой муке, а у темного горят опасным огнем глаза... Как вязкое и горячее изливается в глубине хрупкого тела...

"Надоееело... И зачем мне это понадобилось... Позавидовала посещаемости, захотела испытать себя в популярном жанре? Вот и сиди теперь, придумывай... Еще хорошо, что тут никого... А дома мама чуть только в монитор не влезает."

Зоина досада разрешилась писком миникомпьютера хроматографической установки.

Когда девушка отрегулировла давление и вернулась к компьютеру, что-то в комнате явно изменилось... Темное пятно на полу дрогнуло, и как будто стало уменьшаться в размере. "Как шагреневая кожа... Вот так и моя жизнь... Все уменьшается и уменьшается... Школа-институт-аспирантура-защита... а там и старость... и..."

От таких мыслей почти что защипало в глазах. Захотелось плюнуть на все и уйти куда-то в майскую ночь, к соловьям. Вспомнилась конференция молодых ученых, странные взгляды, которые новый дипломник бросал на Игоря...

Зоя рывком поднялась с кресла, стряхивая с себя "дурь", и подошла к хроматографической системе. Оставалось две фракции до конца опыта. Она вернулась к компьютеру и вошла в свой дайрик.

"Тоскааа..." — новая запись с этим единственным словом засинела на бледно-желтом фоне. "Оформление, что ли заменить?"

Посидев еще немного, молодая исследовательница отправилась убирать фракции в холодильник. "Завтра определю активность, сегодня настроение не то..." — и, поставив колонку на отмывку, вернулась к страничке дневника.

"Инелайе нарти ланейли,

Нолеоне кайе лаир,

Милеаннэ дойне ллевейли

Ниалари траннэ легир."

-обнаружилось в комментарии и подпись: Антриалатто Нориа Лиарам.

— Вы шутник, господин Антри.

— Нет... это не шутка... Это песня моего народа.

— И кто твой народ? Эльфы? Или грымзики?

— Послушайте, Алие, не смейтесь... Я совсем не шучу. Вы думаете, я далеко? Это не так. Хотите, опишу вам место, где вы находитесь?

— Опишите, — и самый развеселый смайлик украсил строку.

И в следующем посте неизвестный описал комнату во всех подробностях и прибавил:

— Прошу... помогите мне... Вы можете не верить, но я здесь, в этой комнате, хотя родился под иной звездой. Помогите... и тогда можете спрашивать, о чем пожелаете.

— Что нужно сделать?

— Приготовьте раствор глюкозы и плесните на пятно, черное, на полу... У меня истощение сил. Здесь почти всегда темно... Энергия на исходе...

Зоя, совершенно потерявшись от такой беседы, взвесила глюкозу, сделала литр однопроцентного раствора, осторожно вылила на пятно и на всякий случай сразу же вернулась к компьютеру, подальше от неизвестного феномена.

— Спасибо... Вы спасли меня. Прошу, не выключайте свет, когда будете уходить...

"Боже мой... это похоже на спиритический сеанс без стола и блюдца...Кажется. Моя крыша отправилась в долгий путь... С недоеба... Так сказал недавно один тип... там, где рассказ про светлого и темного..."

Зоя бросилась к раковине и тщательно умылась холодной водой. Не помогло. От пятна отделилась бледно желтая сфера и зависла на уровне стола. Что-то в ней было необычайно притягательное, такое, что Зося не могла оторвать глаз, и так и осталась стоять, а капли текли по лицу, щекотали шею...

"Сферический конь в вакууме... — мелькнула мысль... — а почему конь? Это, наверное, Антри... ино-плане-тянин... Докатилась... Я теперь-контактер... Теперь остается только начать вещать об этом везде, где только можно, ходить на сайты уфологов... и финал очевиден..."

Зоя сердито выключила хроматографическую систему, подошла к компьютеру и увидела новое сообщение:

-Cпасибо... Еще раз спасибо... Ты действительно способна к Контакту. Настоящему. А раньше тут были двое других представителей твоего вида. Они оказались странными. Сами вступали в контакт первого рода, самый простейший, а когда я попробовал связаться с ними... их же способом...испугались и разорвали связь... А мне нужен контакт, настоящий, желательно третьего рода. Для этого я здесь... А теперь ты можешь спросить...

— А... а как вы сюда попали?

— Это самый сложный вопрос... Проще — другой... Зачем... У нас есть великий древний обычай. Вступающий во взрослую жизнь должен найти иной разум и вступить с ним в контакт. Тогда он получает полные права. А пока этого не произошло, он считается незрелым. Это нелегко, найти иной разум, еще труднее вступить с ним в общение, и совсем уже трудно -контакт третьего рода, внечувственный и внеразумный, но только он — настоящий... А теперь до свидания. Я устал... Приходи еще, Алие, приходи...

Зоя ждала еще с полчаса. Но новых сообщений не было. Светящаяся сфера исчезла еще раньше...

"Покой... тихая радость... как улыбка неба после грозы...." — наверное, что-то подобное испытывала девушка, — надо бы испугаться за свой рассудок... а мне не страшно... и хочется... летать... и... петь... и еще — стереть все свои стихи... потому что это не стихи вовсе, а так... И приду... и свет оставлю..."

Аспирантка осторожно заперла дверь и вышла в полутьму, к соловьям.


* * *

Редкостно жаркий май лениво катил оранжевое колесо. В вазонах на улицах высадили петуньи. Подешевели парниковые огурцы и помидоры кистевые с остатками чашелистиков, а редиска стала жесткой.

Дни на опытной делянке завершились, оставив темные от загара шеи и лица, искусанные комарами и мошками ноги и руки, и смешанное чувство приятной пустоты в голове и сожаления о чем-то не случившемся.

Вечером парни отправились посмотреть, как там без них живут их микробы. Ключ, как выяснилось на вахте, взяла Зося.

— Надо же, она там повадилась работать. И запах ей нипочем. А может, там уже и рассосалось все? — cказал Игорь, успокаивая Мирослава, у которого на лице появилось совершенно непонятное выражение, не то страха, не то напряженного ожидания.

Они спустились в подвал и подошли к двери.

— Блин... техно что ли она слушает? — удивился Игорь.

-Нет... не похоже, — дрогнувшим голосом отвечал Мирослав...— я такой никогда не слышал. Ребята застыли возле двери, не решаясь войти. Мелодия прерывалась ритмичным бульканьем, скрежетом, свистом, потом все затихало... и начиналось сначала. И чем дольше они стояли, тем меньше всего им хотелось войти и заняться делом, тем больше хотелось... чего именно, Мирослав понял не сразу, а когда понял, уже было поздно. Игорь судорожно ухватил его за руку и зашептал:

— Мирка... пойдем... туда... там бомбоубежище институтское, и никого, и темно... Пойдем...

Что-то отчаянно-властное было в этом срывающемся шепоте, что-то совсем непохожее на обычную насмешливую манеру Игоря.

Поворот, еще поворот... а дальше совсем темно. Спина касается холодного бетона, ноги подкашиваются, жадные губы целуют куда-то в шею, и скользят, скользят куда-то ниже, к ключице, потом обратно...

— Мирка... ты себе не представляешь... там в поле... как мне.... А в лесу клещи.... А по тропинке дачники ходят...И ты... я даже не знаю... как сказать... Тихо... не дергайся, ну пожалуйста... ну боишься, и не надо.... Я пальцем только... или...ну не дергайся... сейчас приятно будет...

Дернувшись раз, Мирослав затих, только дышал тяжело. Глаза закрыл, хотя и так почти ничего не видать. А его мелкий начальник повозился— повозился, и, поняв, что без смазки, да еще в такой не самой удобной позе ничего не добьется, попросту ухватил оба члена в ладонь. Дальше — просто. Найти теплые губы, раскрыть языком и понеслось... до сладкой судороги, до электрического разряда, рождающегося в очень конкретном месте и растекающегося по всему телу. И наплевать на затхлый подвальный запах... И непонятный шорох кажется ненастоящим.

Чуть было не застонав, Мирка открыл зажмуренные глаза. Прямо из темноты глянули два фосфоресцирующих изумруда.

— Игорь... там...там...

Едва успокоившийся после бурного выплеска эмоций, аспирант оторвался от партнера и оглянулся.

— Мррмяу! — Раздалось из темноты, и зеленые светлячки погасли.

-Брысь, негодная, — рассердился Игорь, застегивая брюки и неловко пытаясь очистить руку о неровности стены.

— Мирка, это ж кошка, тут в подвале штук пять, мышами кормятся, да сердобольные сотрудницы подкармливают. Пачкают они здесь нехило, уборщицы задолбались убирать. Пойдем, надо же на микробов поглядеть...Может, Зося уже свалила...

Но девушка все еще была на месте. Судя по тому, что ключ по-прежнему торчал в двери. Да и отсутствовали парни совсем недолго. Хотя бульканье и клокотание за дверью стихли, и только слышно было жужжание приборов.

— Нет, можно подумать, что это не наша комната, — ворчал Игорь, видя, что дипломник смотрит на него жалобно и как будто не хочет заходить. — и притом, если Зоська в порядке, то и с нами ничего не случится. И вообще, хватит дрожать и кукситься. Я тебе ничего такого не сделал. Ну потерлись немного... Не нравится — так и скажи...

На Игоря после неподобающих забав всякий раз накатывало раскаяние, и от этого он становился грубоват и наезжал на Мирослава, чувствуя, что тот ощущает нечто похожее... "Блин...нет, ну надо же.... Что за хрень... вроде уже сам себе слово давал... и опять..."

И окончательно смешавшись и рассердившись, он решительно открыл дверь.

Удивительное дело, в комнате почти не было привычного запаха, колбы с бактериями мирно качались на платформе шейкера, мирно гудел холодильник, из колонок компа лилась тихая музыка, кажется, что-то классическое.

— Привет, — дружелюбно откликнулась Зоя, — а я тут у вас хроматографией занимаюсь.

— Музыка у тебя приятная, незнакомая — отозвался Игорь, пряча испачканную руку за спину. — Да мы ненадолго, только на колбы с нашей нефтяникус посмотреть. Пробы завтра отбирать будем...

— Классика вечна, — улыбнулась девушка, совсем не собираясь смеяться над ребятами, не узнавшими Чайковского. — А послезавтра концерт в Доме Ученых, классический квартет, Бах и Гайдн. Не хотите?

— А что, пойдем вместе? — предложил Игорь, сразу же вспомнив свой благоразумный план по ухаживанию за дочкой член-корра. А еще ему ужас как хотелось уесть дипломника, стоявшего с таким потерянным видом, как будто он что-то ищет и не может найти, и не где-нибудь, а в собственной голове. Он уже знал, что тот совершенно примитивен в смысле музыкальных вкусов и дальше современных направлений вглубь музыкального искусства не продвинулся.

— Пойдем. А ты, Слава?

— Мирослав у нас рок-пан-гот, ему Баха слушать скучно будет.

Обиженный Мирослав постоял еще немного и вдруг выбежал из комнаты, только дверь хлопнула.

— Зоя, извини, что-то с моим подопечным не то... У него аллергия, боюсь, как бы плохо ему не стало, пойду догоню... А на концерт пойдем. Я за билетами завтра сбегаю.

Игорь, рассерженный уже не на шутку, широкими шагами летел по коридору. Мирослав обнаружился на ступеньках лестницы, ведущей на первый этаж. Он сидел, набычившись и глядя в одну точку.

— Мир, ну ты чего? Ты что, не понимаешь? Мне же надо пробу накопительной культуры у нее выцыганить. И чтобы она Михаилу Петровичу не рассказала, что мы культуру грохнули. И вообще, она девчонка неплохая... Ну ты чего, а? — Игорь сел на ступеньку рядом, легонько обнял младшего за плечи. Мирослав молчал, только сначала пытался сбросить руку, а потом перестал. Так они и сидели, слушая, как откуда-то снизу поднимается тихая, прерывистая музыка, совсем непохожая ни на Чайковского, ни на Баха. Сидели до тех пор, пока холод ступенек не стал донимать даже через джинсы и пришлось встать и уходить из института. Потому что вернуться не хватало духа.

— Знаешь, Мирослав, я завтра к начальнику гражданской обороны пойду, попрошу у него два противогаза. Будем в них пробы отбирать. — пообещал Игорь.


* * *

Работы навалилось немеряно. Зося, вроде бы растаявшая от ухаживаний, выдала Игорю последнюю и неповторимую пробу бациллус нефтяникус из холодильника на минус семьдесят градусов. Нужно было рассевать на среды с разным содержанием нефти, анализировать состав продуктов деградации. Да еще выделение плазмид, да еще постоянные попытки окончательно перетащить вещи из подвальной комнаты. Систему для хроматографии, термостатируемый шейкер для культивирования пришлось оставить на месте. Так и работали, то на старом месте, то на новом. Но вниз старались ходить ненадолго и днем. В противогазах оказалось несподручно. Игорь ловил себя на том, что в минуты относительного покоя вовсе не Зосины прелести заставляют покашливать и сердито тереть лоб, пытаясь прогнать наваждение. Лохматая голова подопечного, склоненная над штативом с пробирками, тонкие руки, серые глаза и острый носик — вот что смущало, тревожило. И пробегало электрическая волна где-то внутри... А как же, ведь нервный импульс— это электричество и есть. Игорь злился и гонял Мирослава нещадно.

— Посмотри, на пробирках белый налет! Ну кто так моет, а? Перемыть!

— Почему у тебя повторности не сходятся? Да разве так можно обращаться с автоматической пипеткой? Полпробы оставил в наконечнике! И чему только вас на практикумах учат!

Мирослав краснел, молчал, и только иногда зло огрызался:

— Ничему не учат. У нас на практикумах гербарии делали и по чучелам птичек вид определяли.

Мысль о том, чтобы забраться в родную когда-то комнату 018 и оттрахать Мирку по всем правилам науки и техники, хотя и посещала голову аспиранта, но долго там не задерживалась. Страх перед неведомыми глюками еще бы ничего, но Зося... Девушка окончательно оккупировала комнату, и вечерами оттуда раздавались резвый стук клавиш или неизвестно какого направления музыка. И ухаживания шли как-то вяло. Пару раз сходили на концерты, пару раз на выставки в Доме Ученых. И всякий раз удавалось разве что в щечку ее чмокнуть. Видно было, что хотя девушке Игорь не противен, но пылкой страсти не намечается.

"Через месяц Димка в поход уйдет на неделю... И буду я один в комнате... А если ее позвать? Хотя... фиг его знает, вряд ли что-то получится... Не пойдет... Да и к чему спешить... Вот женюсь... А если... если Мирке предложить пожить у меня недельку? Никто ведь ничего такого не подумает. Отчет по практике помогу ему сделать..." — думал Игорь, возвращаясь с очередного не то свидания, не то культпохода.

Лето лениво распускало белую пряжу тополевого пуха. Соловьи примолкли, одни зяблики верещали с прежней непосредственностью. Работа, работа и еще раз работа...

"Так опять лета не увижу... Но это последний рывок... Бациллус нефтяникус как на грех разрушает нефтепродукты без особого энтузиазма, даже хуже, чем штаммы, уже давно бывшие в работе. И с Зосей не пойми что... И Мирка... Эх, да пропади все пропадом, приедет шеф, скажу ему, пусть дает разрешение диссер писать. Материала хватает, статьи есть. Ну не идет с нефтяникусом... А как было бы круто..." — усталость наваливалась на аспирантские мозги, утомленные жарой, бесконечными экспериментами, и сумятицей личной жизни. Зоя впорхнула в комнату птичкой-зарянкой и защебетала, видно от смущения:

— Игорь, мама хочет с тобой познакомиться, в субботу приходи на чай, посидим, поговорим, ну пожалуйста...

Стрижи пищали на грани ультразвука, пахло скошенной травой с газонов. Игорь в приличных серых брюках и белой рубашке (галстука у него не было, он и понятие не имел до сих пор, как его завязывают) в раздумчивости двигался в сторону Зосиного дома с букетом строгих темно-красных роз и коробкой конфет от Коркунова:

"А вот возьму и сделаю предложение. И будь что будет. Надоели уже эти конфетно-букетности." Мысль казалась недурной, но что-то такое шевелилось в душе давящее, примерно как в детстве, когда нужно было идти в гости вместе с мамой в дом, где одни взрослые и надо хорошо там себя вести.

Немного помявшись перед входом в подъезд, выдохнув, молодой человек поднялся по лестнице на третий этаж и позвонил. Зоя встретила его милой улыбкой, выдала тапочки и повела в комнату.

— Мама, это Игорь.

— Добрый вечер, Наталья Дмитриевна, — солидно произнес гость и протянул розы стройной женщине неопределенного возраста в обтягивающих синих брюках и белой вышитой кофточке.

— Приятно познакомиться. Зоинька мне о вас рассказывала.

Парадные китайские чашечки с рисунком цветущей сосны, салфетки ручной работы, маленькие печеньица и мед создавали ощущение не столько уюта, сколько церемонности и солидности. На стенах пейзажи, похоже, какого-то местного художника и большой парадный портрет академика Серова, отца и мужа.

— Евгений Андреевич в отъезде, мы тут без него, по-простому.

"Интересно, а не по-простому, это как?" — испугался Игорь, но старательно держал дежурную улыбку.

Поговорили о погоде, о видах на урожай грибов.

— Евгений Андреевич заядлый грибник. Приедет из-за границы, сразу за лисичками. А вы собираете грибы?

Лисички Игорь не особенно любил, как-то от них желудок расстраивался, ему казалось, что единственный достойный гриб — это белый, но для поддержания разговора он что-то принялся говорить про опята, про рядовки и чернушки.

— А откуда вы приехали? А кто ваши родители?

— Я с Урала. Мать медсестра, отец — инженер...

На лице будущей тещи мелькнула легонькая тень. Разговор тянулся, как засахаренное клубничное варенье, не переходя границ пустой любезности. И опять о погоде... о пейзажах на стенах... о том, куда семейство академика поедет в отпуск. Зоя почти все время молчала. Чувствовалось, она привыкла к тому, что первая скрипка принадлежит матери безраздельно.

И вдруг супруга ученого спросила:

— А каковы ваши планы на будущее?

И тут Игорь, совсем уже скисший в такой официозной обстановке, ляпнул:

— Надеюсь зимой защититься. Потом найти место за границей... А еще... еще я хотел бы, чтобы Зоя стала моей женой!

— Вашей женой? Зоя? Еще неизвестно, найдете ли вы достаточно высокооплачиваемое место за рубежом! Стоило бы подумать о том, чтобы найти работу здесь, на крупной фирме.

— Но мне нравится научная работа...

— Что значит нравится? Тут нужно иметь недюжинный талант, да и то никогда не достигнешь настоящего благосостояния. И заграницей тоже не очень-то много заработаешь в науке. Сколько мне пришлось пережить, скольким пожертвовать, чтобы Евгений Андреевич мог посвятить себя исследованиям! А в перестройку! Почти голодные годы! Нет, моя дочь не должна попасть в такую ловушку! Она достойна самого лучшего. Ей нужен муж, который полностью ее обеспечит. Вот моя племянница вышла замуж, так муж ей сразу же квартиру купил, и машину, и она ни в чем не нуждается.

— Но я... я буду стараться... Буду делать все, чтобы Зоя была счастлива...

— Посмотрим, молодой человек. Сначала защититесь, а то ведь вам армия предстоит? А потом посмотрим. Нет, вы не подумайте, я не запрещаю вам встречаться... но помните, Зоя у меня одна. И за границу на долгий срок она не уедет! Благополучие можно создать и здесь. Надо только не витать в облаках.

Игорь мучительно подбирал слова, которые он мог бы еще сказать, стараясь не смотреть на Зою. Девушка помрачнела и нервно теребила скатерть.

— Зоя, прекрати! Я же сказала, что не запрещаю вам встречаться. Пока не запрещаю...

— Еще бы ты запретила, мама! Мы в конце концов вместе работаем! — вспылила Зося и выбежала из-за стола на кухню.

— Извините, Наталья Дмитриевна, я, пожалуй, пойду...— Игорь поднялся из-за стола, руки его дрожали от еле сдерживаемого возмущения, когда он выходил в коридор.

— До свидания, молодой человек. — Это было единственное, что он услышал вслед.

Только на улице Игорь понял, как глупо все сложилось. "Ну и подумаешь... Семья член-корреспондента... Зато никто не скажет, что я женился ради карьеры. Зато не придется эту дуру Зоську из холодильника вытаскивать. Ведь холодная как лягушка, да только не царевна. Хорошо еще, что успел разжиться накопительной культурой. Нет, ведь она могла бы про мать рассказать... Поделиться... я бы тогда таким идиотом не выглядел..." И отчетливо захотелось войти в страшную, но такую родную 018-ю... и взъерошить Миркины вихры, ну по-дружески этак... и сказать: — Мир, а давай завтра на пляж рванем, поплаваем?

В понедельник Игорю непременно нужно было пойти забрать культуры в подвальную комнату. А ключ у Зоси.

Обида все еще пылила внутри, как дорога, давно не знавшая дождя. Но делать нечего. Надо — значит надо. Можно было бы Мирослава послать, но... но в конце концов объясниться все равно придется.

Зоя на удивление встретила его вполне дружелюбно:

— Игорь, прости за субботнее. Я и не думала, что ты так вот, с мест а карьер... и совсем я не собиралась за тебя замуж.

— Не собиралась? А нафиг тогда пригласила? — от неловкости у Игоря прорезались грубоватые нотки.

— Знаешь, я хотела бы, если бы замуж, то по любви... — тихо-тихо прошептала девушка. -А не так, чтобы просто носки стирать...

— И чтоб он тебя любил и на Канары возил, да?

— Ладно тебе, причем тут мамины заскоки... мама, она и вправду натерпелась... в перестройку, картошку выращивала, на тачке с огорода возила... а я ... все спрашивала, почему у нас котлеты раз в неделю... и все время противный грибной суп с овсянкой...

— Ну и что... Мо родители тоже крутились, как могли...

— Все крутились... Но мама... она особенная... ей бы в девятнадцатом веке жить, с книжкой в березовой роще сидеть... Я правда-правда жалею ее иногда... И тебя пригласила, чтоб она успокоилась, чтоб знала, у меня есть парень, она ведь все говорит, что мне надо замуж... Если бы ты не вылез со своим предложением так сразу.

— Но я на самом хотел, чтобы мы поженились...

— Игорь! — строго нахмурилась девушка, — А вот этого и не надо. Я, между прочим, не настолько дура. Ну да, ты хороший парень, хорошо на концерты ходить, и вообще.... Но не думай, что я на тебя вешаюсь. И мамино мнение для меня решающее. Она... она чувствует... И не ври, ты в меня не влюблен, так же как и я в тебя. В общем, или мы друзья и коллеги, или я с тобой разговариваю только на производственные темы!

— Зось, ну не сердись... Я думал, что мы сможем...Но ключ дай, а?

— Проехали... На... только принеси потом, я там на компе поработаю. Тихо, никого, хоть статью допишу, а то тут все ходят, отвлекают. А между прочим, я вижу, как ты на Мирослава смотришь...

— Зось! Ты че?

— Ниче! — почти весело передразнила его девушка, -Не бойся, я никому не скажу...

"Уф... хорошо, что я не краснею, — думал Игорь, — кажется, обошлось... Но ведь что-то она заметила... Зараза...Знаю... какую она так статью пишет... Наверное, опять любимую свою порнушку голубую."

Он благополучно посетил когда-то почти собственную подвальную комнату и вернул девушке ключ, уже жалея, что 018-я теперь уже не его.

А Зоя отправилась туда, как только завершила основные эксперименты. И действительно, ей совсем не хотелось работать над статьей. "Михаил Петрович нескоро вернется, успею..."

А пока ее терзал очередной творческий замысел, "Эльф и орк", так должен был называться новый рассказ.

"Дхырш входил в тот возраст, когда молодому орку пора было решить, оставаться ли в деревне или отправиться в один из больших городов людей, дабы снискать себе иную долю. Правый нижний клык был выбит в драке еще прошлой весной. Левый вырос до положенной длины, начал желтеть и показывался над нижней губой, когда парень небрежно цедил:

— Что, поговорим?

Это "поговорим" значило и много, и мало. Смотря по тому, каков оказывался супротивник. Драться Дхырш умел и любил, но не ради драки, как таковой, скорее ради того чтоб за справедливость постоять, так как он ее сам понимал, да себя показать. Отец, рано постаревший, потерявший уже все свои клыки, но все равно еще крепкий, говаривал:

— Хватит, сын, грязь месить. В Арлиак надобно подаваться, у дяди Рына устроился бы. Сказывают, у него серьезное дело, контора какая-то. Не то, что Аррыш, говорят, в боях без правил до седых волос. Оно конечно, драться для орка — дело привычное, но ведь на потеху людям... Разве это дело?

Молодой орк слушал, и кое-какие мысли заводились в его коротко остриженной круглой голове.

— Зря что ли ты язык людей выучил у заезжего торгаша? — продолжал отец. — Оно конечно, когда-то орки людей ни во что не ставила, сметали их как ливень пыль с деревенской улицы... Но когда это было... Нет теперь у орков ничего. И приходится идти к былым врагам на службу. Одно хорошо — остроухие враги наши тоже все потеряли, и осталось их меньше нашего...

Дхырш, услыхав про остроухих, тут же уходил, придумав себе срочное дело. Потому что отец, едва усевшись на коня беседы, мог не слезать с него и полчаса и более. Уж очень любил про эльфов поговорить. И какие они были замечательные враги, и как из луков стреляли, и сколь почетно было убить такого хитроумного.

-Что люди? Взяли нас числом, да всяким оружием невиданным. А доблесть показать, а в единоборство выйти — это нет... А теперь вся земля их, а орков скоро не станет совсем. Женщины наши родят редко, а для человечьих мы недостаточно хороши, ргааааар! — ругался старик уж вслед сыну, не слишком поспешно, но решительно уходившему прочь от дома.

Осень надвигалась, тащила первые желтые листья по непролазным дорогам. Убран урожай. Можно на зиму попробовать и к дяде в город. Повезет — хорошо, а не повезет, так не поздно по весне вернуться, прямо к пахоте. И Дхырш решился. Собрал немудреную поклажу в мешок и побрел по раскисшим тропкам, по пустынным проселкам, потом по большому тракту в город. Что ему, орку, холод, дождь и пеший поход... Дойдет, не развалится.

Дядю Рына нашел легко. В деревне рассказали, что его надо искать на главном рынке в лавке под названием "Пустячки со всего света".Тот встретил вновь прибывшего без церемоний, велел показать, как драться умеет, но не оскорбительно, выставил против него молодого орка, из охраны, что ль. Что ж, Дхырх показал. Дрался, как мог, кровь из носу, синяк под глазом, но одолеть себя не дал.

— Ничего... сойдет по сельской местности... — засмеялся дядя, приказав охраннику отпустить новичка. — Подучишься и будешь неплох. Жаль, клыка нет, дизайном не вышел, но ничего, подработаешь, вставишь, хошь золотой, хошь бриллиантовый. А пока пойдешь вон с Аррхшем, он тебе покажет, где жить и что делать.

Орки жили в городе людей компактно, возле рынка, в большом доме, называемом "общага", жили тесно, грязно, да после деревни оно и ничего. Занимались кто погрузкой-разгрузкой, кто другой тяжелой работой. А небольшие заработки тратились легко, пиво, девки, жестяные ящики — игровые автоматы. Вот и вся орочья радость. На Дхырша косились, завидовали. Попасть на службу к дядьке Рыну, как выяснилось, не только считалось за честь, но и выгодно.

Сперва служба была так, не пойми что. Пойди туда, принеси то. Круглое — катай, плоское — тащи. Скука. Подраться, и то нельзя. Попробовал завести на драку соседей по комнатушке, таких же дядиных новобранцев, но дальше перебранки дело не пошло. Новичку объяснили, что драться можно только по праздникам, а так нельзя, они должны быть в форме и готовы всякую минуту хозяйские приказы исполнять.

-Тебя на разборку пошлют, а ты с поломанной рукой! Это тебе не деревня! — увещевал Дхырша такой же молодой орк, как и о сам, только проживший здесь на полгода поболе.

Что такое разборка, новичок не стал спрашивать, не захотел представать уж слишком любопытной деревенщиной. Придет время — сам узнает. Время пришло через несколько дней. Старший над зеленой молодежью приказал идти вместе с более опытными "попугать одного". Дело оказалось противным. Вломились в палатку к торговцу обувью, из людей, растоптали товар, избили. Человек даже не сопротивлялся, скулил, почти плакал, кричал, что все сделает так, как велено. Жалкий червяк. Но противно. Если бы он дрался, славная могла бы выйти потеха, даже неважно, что трое на одного. Ему, Дхыршу, год назад пришлось драться против троих, из соседней деревни, тогда он и клык потерял, отменная была драка. А это что? Тошнота одна, будто несвежей сметаны нажрался в погребе.

Так и тянулось время. Отвези— привези, унеси-принеси, пойди торговца очередного потряси. Постепенно деревенский орк понял, что у дяди никакая не контора, а банда, самая обыкновенная, хоть и называется красивым словом "рэк". Понял, что ежели он не хочет последние остатки орочьих понятий потерять, надо в деревню драпать обратно. Таким как он здесь, в человечьем городе только и остается в банде оставаться, пока не убьют, либо в мусорщики-грузчики, либо на арену. И узнал он, что дядя, как это тут в городе говорится, сам под хозяином ходит, а хозяин тот — из людей. Позорище!

"Домой..." — тоскливо думал Дхырш. Но что-то все останавливало его. А потом... Потом случилось странное, такое, чего он, считавший себя взрослым и не дураком, никак не ожидал от себя. В пивную, куда он наведывался изредка, (деньги жаль, надо же для своих копить), заявился удивительный певец. Тоненький, что ветка ивовая, кудри золотые по плечам, одет в простую холщовую рубаху и штаны и с каким-то непривычным струнным инструментом. На шее деревянный амулет-оберег. И так пел... Дхырш аж пивом чуть не поперхнулся, и весь вечер только и пялился на этого, не то парня, не то девку безгрудую. Хлопали певцу жиденько, для здешних бы что-нибудь погромче и побуянистей. А Дхырш... деревню вспомнил, ласточку, которая под крышей гнездо свила. Под горлышком пятно красное, будто кровь. Бабка рассказывала, что это орчанка, на выручку мужу шла и эльфью стрелу словила в горло, в ласточку эту превратилась... Нет уже и бабки, и деда... А этот, золотоволосый, каждый вечер стал приходить петь. Видно, контракт заключил. Видно, бедствует, раз в таком заведении петь взялся. А однажды... Дхырш ушам своим не поверил, златовласый стал петь про ласточку эту. Только про эльфийку, про то, какая она была быстрая и ловкая, как ласточка, как злобный орк вонзил ей в горло меч, обагренный кровью ее братьев. И так ему хотелось подойти, пивом угостить что ли, про деревню поговорить... Но не решился. И вдруг увидел: ушко остренькое из кудрей показалось. "Вот оно что... Эльф... настоящий... И им несладко среди людей. Завидуют их красоте, их долгой жизни. Я бы тоже завидовал, не будь я орк."

Дхырш зачастил в кабак. Пива брал мало, девка у стойки на него косилась недобро. Но и только. Настоящего орка, да еще служащего у дядюшки Рына не замай. Слушал песни, и почему-то вспоминал лес, деревню, речку. И не думалось вовсе не о том, что, мол, вот он, извечный враг, а думалось... что-то такое... Не особо умевший высказывать думы даже самому себе, орк просто застревал в сумятице мыслей, как тупой топор в вязовом пне.

А сегодня с златовласым что-то не то. И понятно, почему. Вокруг первого столика расселась четверка, людей, понятное дело. Ржут, перебрасываются громкими словами, гремят вилками, и пялятся на певца... ну да, так, как на девок гулящих. А один позвал подавальщицу и шепнул ее что-то на ухо, не забыв ущипнуть за пышный зад. Девка даже не взвизгнула, здешняя обслуга ко всему привычна, лишь лениво пошла к певцу и дождавшись конца песни, потянула его за рукав. Он, выслушал и нехотя подошел к столику. Самый рослый из четверых, горбоносый и чернявый, с синим шарфом, свешивавшимся с плеч, что-то почти пролаял. Эльф молча повернулся, и не ответив, пошел прочь, а лицо у него сделалось как каменное. И пел после что-то заунывное, на своем языке, что ли. Дхырш ни слова не понял, но понял, что дела эльфовы неважны. Тем более, что скорее вся четверка с хохотом и руганью вышла из кабака. Но орк чутьем своим чуял: они эльфа ждать будут. И как только тот пошел к выходу, посидел чуть-чуть для маскировки и расплатился. Пока шох-ворох, пока сдачу ждал, а там, во дворике уже драка. Знатная драка. Такой Дхырш отродясь не видывал. Эльф змеей вился, от ударов уклоняясь, и сам вроде и не был почти, а только лишь прикасался, легко так, но от этих касаний противник сгибался от боли.

Оркова челюсть отвисла, обнажив клыки. "А я бы поучился..." Но как ни хорош был эльф, а все же четверо на одного. И когда тот самый горбоносый, оклемавшись от эльфьего удара, подкрался сзади и голову противнику запрокинул назад, золотой водопад на руку намотав, Дхырш не выдержал.

— РРРаааа!!!! — боевой рык вылетел из его глотки. Вот это была драка! Лучшая из его драк. Когда на поле боя остались лежать чуть живые трое, а горбоносый потрусил прочь, бросив своих, певец, даже не подумав поднять разбитый инструмент крикнул:— Эй, быстро, за мной!

Едва сообразив, что обращаются к нему, Дхырш покорно потрусил за златовласым. Прошли насквозь пару дворов— колодцев и обшарпанных арок, поднялись по вонючей лестнице куда-то на неизвестно какой этаж. В маленькой квартирке, довольно грязной даже по орочьим понятиям, заскрипела, закрываясь, тяжелая дверь. И вот они уже вдвоем. Эльф смотрит чуть недоуменно на своего спасителя, на виске ссадина, под глазом синева. Но орку до этого нет дела. Он смотрит всего какое-то мгновенье, а потом, словно порыв еще не прошел, разворачивает сильное тонкое тело к себе, одной рукой сдирает штаны, а другой пригибает к грязному столу. А дальше, дальше древние инстинкты сами ведут Дхырша, неважно, что в руках его не крутобедрая сильная орчанка, и не вертлявая человечья самка. Толстый палец не без труда впихивается в узкое отверстие. Эльф сжимается весь, но молчит. Брать, брать как законную добычу после боя, брать так, как предки, бывало — пленниц в захваченных селениях и крепостях. Вбиваться в распластанное тело до красной пелены перед глазами, до блаженного "рррааау", похожего на боевой клич...

Высвободившись из сладкого плена, Дхырш несколько мгновений стоял со спущенными штанами, не отрываясь, глядел на то, как с трудом, опираясь на руки, распрямляется и оборачивается к нему золотоволосый. Каменное белое лицо... Презрительный изгиб губ

— Убирайся! Надеюсь, ты получил подходящую плату за спасение моей жизни? Или тебе денег дать?

Из горла Дхырша вырвалось что-то вроде:

-Айхе....

По-орочьи это значило что-то вроде "прости", хотя на самом деле это слово выражало много больше: и сожаление, и признание того, что проигравший — достойный противник.

Но ничего этого эльф не знал.

— Что ты бормочешь? На, возьми, — порывшись в ящике стола, эльф протянул несколько крупных купюр.

Орк отшатнулся.

— Бери. Ты ничем не лучше их. Но под ними я бы сдох. А тебя переварю как-нибудь... И вали отсюда, давай... Эльф сунул деньги прямо в карман дхыршевой куртки, и подтолкнул нежданного партнера в плечо.

Дхырш тяжело потопал к двери, на ходу застегивая штаны. Дверь захлопнулась.

После этого происшествия, молодой орк как-то запечалился. В кабак не ходил неделю, держался, но в выходной не выдержал.

Певца в урочное время не было. Парень спросил у девчонки, разливавшей пиво у стойки:

— Слушай, а тут у вас пел такой...

— Ты про эльфа, что ли? Во, деревня! Это ж знаменитый Элендиль. Его иногда клинит, он от своего покровителя сбегает и поет по кабакам. Дней пять уже как покровитель нашел его, чуть ли не на руках из зала вынес, и прямо в лимузин. К себе повез. Да Элендиль и нагулялся уже, не возражал. Говорят, если он в каком-то кабаке поет, то непременно что-то случится, что — не угадаешь, может, в гору пойдет заведение, а может — быть беде. Но мало кто решается его гнать. Удачу половить кому не охота.

Пока Дхырш слушал неожиданно словоохотливую девицу, к стойке подошел тот самый, предводитель четверых...

— Хех, а вот и старый знакомец! Пришел узнать, что сталось с эльфийской шлюшкой?

— Он не шлюшка! А вы все — черви, грязные хумансы! Имел я вас!

— Таак... Пойдем, обсудим на воздухе...

Чистая ярость вкуснее пива, чистая ярость — как холодный ветер. Она несла Дхырша как на крыльях во двор, туда, где ждали. Их было уже не четверо. Пятеро, другие. Тех, видно, уделал как надо. Драка! Кровь из разбитой брови льет в глаз, но сил еще много. И пусть откуда-то появляются новые и новые враги, Дхырш выдержит, Дхырш не сдастся. Он даже не сразу понимает, что боль в животе не от удара. Ножи... кровь... еще кровь... Но даже падая в зимнее уличное месиво, на липкий снег, он все еще готов сражаться.

-Ууу... боров... — поддевает тело один из подельников чернявого, — еле завалили...

-Пошли, — торопят его, — говорят, этот из парней дядьки Рына...Как бы чего не вышло.

Дхырша похоронили в углу нового кладбища, ночью, по-тихому. Орк, из деревенских, без документов. Кто его хватится.

А златокудрый певец сочинил новую песенку. Про кривоногого орчика, глупого, но страстного. "Наша знаменитость решила пошутить" — говорили поклонники.

Едва Зося поставила последнюю точку, как прямо на следующей строке появилась целая фраза:

— Алие.... Алие... Как мне печально... На что ты растрачиваешь жар твоего эргре... Зачем? Неужели тебе тоже нужны контакты первого рода? Так я дам тебе их... Дам, чтобы твой эргре стал свободен... Чтобы ты написала именно то, что сейчас нужно...

Зося, не дожидаясь дальнейшего, сердито тряхнула волосами, оставила комп включенным и вышла. Она не любила, когда ей мешали в процессе сочинительства, даже если это были загадочные существа из сети.


* * *

После майской жары зарядили дожди. Соловьи преждевременно умолкли, но зато пошли белые грибы. Игорь, совершенно убитый последними неудачами, когда столь перспективная по началу бациллус нефтяникус то давала потрясающий уровень деградации нефти, то совсем никакой, будто ей подсыпали глюкозы, решил пойти за грибами и Мирослава взял с собой. Мысли его одолевали самые что ни на есть поганые: он начал невольно подозревать Зосю в том, что она что-то не так делает с культурами. Свет почему-то не велит выключать, а кто знает, вдруг свет как-то влияет... Или... Мало ли что... Вчера, бросив взгляд на большую стеклянную банку с глюкозой, он заметил, что банка уполовинилась. "Неужели... неужели Зоська в колбы глюкозы подсыпает, из вредности... Вроде, нормальная девчонка... но кто знает..."

Но тут прямо перед ним из травы возник белый гриб. Бархатная коричневая шляпка, сахарная ножка... И наглая улитка на краю шляпки.

Мирослав заорал с соседней полянки: — Игорь, да тут их ! До фига!

Грибов удалось набрать целое ведерко. Сосед Игоря ушел в поход на неделю, так что парни двинулись с добычей прямо в аспирантскую общагу. Мало того, к вящей удаче, уехали двое парней, живших во второй комнате небольшой двухкомнатной квартирки, и в распоряжении их остались еще и кухня с раздолбанной, но рабочей электроплитой, и совмещенный санузел.

"Красота"...— мечтал Игорь, пока они с Мирославом чистили грибы и жарили их прямо с картошкой. "Можно будет раскрутить его на какое-нить безобразие". И потянулся, чтобы погладить разлохмаченные кудри. Мирка нахмурился:

— Ну ты че опять... Зоська не дала, так снова лезешь?

— Да ладно тебе, с Зоськой облом полный, да не больно и жаль. Подумаешь, слешэрка недо...

— А мне не нравится, что ты о ней так. Она хорошая.

— Вот и попробовал бы сам, с такой хорошей...

— Хорошая, это не значит, что я... ну в общем... в общем... — Мирославу так и не дались простецкие слова. Иногда с его языка легко слетали ругательства, а иногда он не мог даже выговорить, что эту девушку он не хочет. Если бы он получше покопался в себе, то пожалуй, понял бы, что и никакую другую не хочет, а хочет... в общем, чтобы его микрошеф... Но дальнейшее Мирослав не готов был проговорить даже мысленно, не то что вслух. Удивительным образом оказалось, что делать некоторые приятные вещи легче, чем говорить о них.

Поели грибов. Сковородку бросили немытой в раковине, напились чаю.

— Кааайф! — пробасил Игорь, валясь после душа на кровать с допотопной железной сеткой, которая закачалась как гамак. Мирослав в полотенце на бедрах подошел близко и был тут же схвачен, затискан и уложен сверху животом к животу. Полотенце улетело, Мирка попробовал по привычке дернуться, но железный гамак продолжал качаться, не давая ни ему, ни Игорю предпринять чего-нибудь кроме тисканья и неловких поцелуев.

— Слышь, Мир... тут нам не там... В такой койке ничего не получится... Повисает, зараза, и узкая... Давай попробуем по-другому, ну давай... — шептал аспирант, разгоряченный, отдохнувший на природе и сытый. И решительно отпихнув студента к стенке, поднялся и пошлепал на кухню, за бутылкой подсолнечного масла. Сказать, что он не волновался, было бы преувеличением. Хотелось не только получить желаемое, но и сделать все как-нибудь так, чтобы и партнер был доволен.

"Золотая семечка" — прочел Игорь на этикетке — "Надо же, раньше внимания не обращал, а ведь семечко — среднего рода. И тут пол поменяли..."

— Мир, ты не заснул еще? Иди сюда... Да не бойся ты, ложись пузом на стол, подушку под, мягко будет... Ну пожалуйста, ну чего ты, нормально все будет, масло есть, лучше всякого крема, как по маслу пойдет...

— Аннушка разлила масло... — хихикнул Мирка. Но покорно улегся на стол, расставив ноги и выпятив задницу.

— Бля... ну ты под руку не говори...— Игорь попробовал вылить на ладонь масла, и конечно же пролил на пол чуть не треть бутылки.

"Черт с ним, авось не поскользнусь, потом подотру..." — герой-любовник от души плеснул масла на ладонь. С маслом все казалось простым. Дырочка легко поддалась двум пальцам. Вот только орудие труда было как-то подозрительно не в форме.

"Что-нибудь бы засунуть в него... Вот есть такие пробирки... пластиковые, конические... Сейчас бы такую вставить. А тем временем себя чуть взбодрить..."

Но пробирки остались на работе. Пришлось вытащить пальцы, плеснуть на руку еще масла, и попробовать ласково смазать себя, стараясь привести в боевую готовность.

— Эй, сколько мне еще так стоять, а? Руки затекли! — сердито зашептал Мирослав.

И эти слова отчего-то вдруг и сразу завели Игоря почище любой порнухи. Он воткнул ожившее орудие со всей силы, но... к сожалению вскоре почувствовал, что финал куда ближе, чем хотелось бы...

— Не могу... не могу больше... — почти простонал аспирант, прижимаясь щекой к плечу партнера и чуть не поскользнулся на лужице масла...

— Мирка... иди в душ уже... а я счас сбегаю за тряпкой, масло подотру... А то морды порасшибаем, линолеум скользкий, — Игорь сердился. Еще бы, хотел чего-то такого феерического, а получился банальный перепих, да еще так быстро все.

"Надо было хоть подготовиться, в интернете поглядеть получше, что и как" — жалел аспирант, пытаясь оттереть с пола масло. Когда он худо-бедно справился со своей задачей и пошел в душ, поглядеть, как там партнер, оказалось, что тот, отвернувшись к стенке, гоняет в кулак. Помочь Игорь не успел. Осталось только влезть под душ, уже не для забавы, а просто отмыться от масла и прочего.

— Мир, ты не сердись, а... Я хотел как лучше...

— А получилось как всегда,— улыбнулся Мирослав, — да я и не сержусь вовсе. Совсем не больно было. И даже почти приятно.

И от этих слов в груди у Игоря потеплело, горячий душ разморил окончательно и, добравшись наконец до комнаты, парни уснули каждый в своей койке, как добрые соседи. И уже засыпая, аспирант услышал:

— А здорово в лесу было. Я столько грибов в жизни не видел...


* * *

Мирослав протянул микрошефу свой рабочий журнал. Последние данные по уровню деградации нефтепродуктов новой культурой не внушали оптимизма.

-Плохо... совсем плохо. -мрачно произнес Игорь. — Но ты не волнуйся, диплом у тебя нормальный будет. Это ведь так, поисковая работа. Если бы воспроизвелось то, что получилось с той, первой... А так — потребление нефти ниже даже, чем у наших препаратов, которые уже к внедрению подготовлены. Ладно... тебе всего две недели осталось. Давай завтра плазмиды у культуры Т-65 начнем выделять. Там интересный эффект намечается. И все. Обобщим, систематизируем и свободен. Иди, давай, посуду мой.

На самом деле Игорь совсем не был так спокоен, как выделывался перед подопечным. Его продолжала грызть мысль, что что-то тут не так.

"Вот возьму и спрошу Зосю напрямик. И посмотрю, как она реагировать станет. И вообще, надо прямо сегодня перетащить шейкер сюда из подвала, и хроматограф забрать, пока не все в отпуске, помогут дотащить. И пусть Зоська там с компьютером обжимается."

Когда Игорь вошел в комнату 018, девушка, стоя у весов, что-то взвешивала.

"Черт, черт, черт.... Эта та самая банка... с глюкозой... нафиг бы ей..." Самые худшие подозрения подтверждались.

— Зоя, скажи честно... Не бойся, я никому... Тебе для чего глюкоза?

Девушка замялась:

— Мне... мне розы красивые подарили... А говорят, чтобы они лучше стояли, надо глюкозы добавить...

— Розы, значит... А между прочим, уровень деградации нефтепродуктов резко падает в присутствии углеводов. А между прочим, культура бациллус нефтяникус, на которую вся лаборатория возлагала такие надежды, потеряла одну из плазмид! Такой проект мог бы быть... Эх, Зося...

— Что? Ты в чем меня подозреваешь? Да как ты можешь? Ты... ты...

Задохнувшись не то от негодования, не то от стыда, аспирантка швырнула на стол шпатель для взвешивания и бросилась вон из комнаты. Игорь так и не мог решить, прав ли он в своих подозрениях. "Зося, она ведь добрая, не завистливая, хоть и с заскоками... Крыша у нее поехала, что ли..." Но делать было нечего, и, собрав колбы с шейкера в пластиковую корзину, парень потащил их на свое теперь уже постоянное рабочее место. Вскоре он вернулся в сопровождении Мирослава и еще двоих ребят из соседней лабы. Вместе они успешно перетащили все оборудование наверх, заперли комнату и выключили свет. Девушка так и не вернулась.

"Оно и к лучшему... Чует кошка, чье мясо съела." — злился Игорь.

А Зося тихонько плакала в самом дальнем углу библиотеки, куда не заходила уже давно. Что делать в библиотеке, когда новых журналов не выписывают, экзамены все уже сданы, а новости науки по специальности берут на специализированных сайтах. Никто не придет, никто не помешает. Ведь не могла же она в самом деле признаться, что глюкозой кормит темное корявое пятно на линолеуме. Что это совсем не пятно, а существо иной разумной цивилизации.

Наплакавшись, девушка тихонько вышла из института и еще почти два часа гуляла по аллеям, надеясь успокоиться и придумать, как погасить скандал. Но ничего ей так и не пришло в голову. "Ну и пусть... пусть думает, что хочет. Пусть даже шефу расскажет. Я ничего такого не делала. Понятия не имею, как они культуру запороли. Тоже мне, влюбленная парочка." Но что-то надо было делать с собой и с неслыханным гостем. В том, что это именно гость, а не глюк, Зося как-то окончательно поверила, ведь каждый вечер ее радовали невероятной нечеловеческой музыкой, оставлявшей ощущение счастья и какой-то ничем не мотивированной надежды на то, что все еще будет и будет хорошо. Так ничего не придумав, аспирантка решила посмотреть, не опустела ли подвальная комната и подкормить инопланетника, а еще ей хотелось успокоиться, и лучшим способом было начать сочинять какой-нибудь рассказ, и пусть гость ворчит и талдычит про контакты разных родов. Купив в последний момент перед закрытием буфета большую шоколадку, Зоя с радостью обнаружила искомый ключ на вахте и, заперев дверь, уселась за компьютер. Раствор глюкозы был приготовлен и выплеснут на пятно.

Аспирантка вздохнула и родилось название:

"Рыжий мальчишка и старик Похабыч" Заголовок требовал юмора, а настроение неюмористическое. "Ладно... пусть пока так... Придумаю потом другое"

"Джамиль был достаточно рыж для того, чтобы отец, угощая его подзатыльником за очередную проказу, мог браниться:

— О, сын шайтана! За какие грехи у меня только один сын, да еще такой!

Вообще-то отец не слишком колотил его, хотя было за что. И не сомневался, что он именно его сын. В бедных семьях, случалось, рождались такие дети, видать, в память о давних годах, когда царь с Запада завоевал эти места. Не сказать, что Джамиль был таким уж озорником. Смышленый мальчишка даже умудрился уговорить учителя медресе выучить его грамоте даром, за уборку в классе и помощь по дому. Но дальше учиться не довелось, отец, после того как сын перебил в мастерской немало хороших горшков и кувшинов, стараясь расписать их по-своему, решил, что ремесло горшечника не подходит для отпрыска. У сапожника парнишка тоже не снискал удачи.

-О, сын шайтана, скажи, какое ремесло тебе по нраву? Может, тогда станешь хоть не мастером, так подмастерьем. — Воистину отец Джамиля обладал недюжинными запасами терпения. А может быть, они просто любил сына, рано оставшегося без матери, грамотея и мечтателя.

— Хочу быть портным, как дядя Азиз! Ткани такие красивые, как пустыня весной, как плоды в садах.

-Ладно, будь по— твоему. Он все-таки сын моего дяди, согласится по-родственному. Но смотри! Если и у него не выучишься, быть тебе учеником банщика.

Учеником банщика Джамиль быть не хотел. Про них мальчишки рассказывали такое... Шепотком, посмеиваясь, а на самом деле побаиваясь того, что случалось с этими самыми учениками в тепле и неге бань, какие услуги приходилось им оказывать гостям.

Поначалу учение пошло неплохо. Джамилю нравились пестрые вороха тканей, нравилось подбирать отделки, и даже дядя Азиз, покачивая головой в синей чалме, говаривал:

— А у тебя хороший глаз, парень. Еще бы руки были, как надо, пришиты, цены б тебе не было.

А еще мальчик подружился с Ясмин, дочерью хозяина. Девушка была искусной вышивальщицей, работала не покладая рук, а при такой работе не очень-то будешь прятаться на женской половине. И случалось так, что по полунамекам, по отдельным словам узнал он тайну девушки. Она была влюблена в сына соседа, молодого парня, ходившего с караванами охранником. Еще бы не влюбиться, высокий, широкоплечий, полные губы, веселые глаза, кинжал на поясе вороненой стали. А тот стал захаживать, как-то пояс заказал, тут они и свиделись, и перекинулись парой слов. Но сваху отец прогнал, не подходит жених. Сколько дома бывает, а? А что случись в дороге? А беспутства в чужих краях? Нет, Ясмин с ее красотой нужен надежный муж, и побогаче. Такую жемчужину надо в достойный ларец.

И все было бы хорошо, да как -то получил Азиз сразу несколько важных заказов. Платье для старшей жены купца, толстой, как спелая дыня. Парадный мундир дворцовому гуляму. Новый халат для хаджи. И все к сроку, и все поскорее. Джамиль, силясь помочь и показать, что он недаром ест хозяйские лепешки, взялся раскроить самое простое — платье из цветастого шелка. Он работал старательно, аж язык высунул от усердия, резал ткань ровно, чисто. А когда разрезал... Оказалось, что и на полкупчихи узко.

— Погубитель мой! Разоритель! — чуть не плакал незлобивый Азиз. — Теперь придется за мои деньги новую ткань покупать. А эту куда...

— Дядя, из этой выйдет чудное платье для Ясмин! Она стройна, как тростинка. А эти маки как ей будут к лицу... — хныкал мальчик, стараясь держаться подальше от хозяина. Тот, однако, совсем не спешил ухватить его за ухо или избить... Горестно пожевав губами нитку, он позвал дочь, поприкладывал к ее тонкому стану испорченный отрез, да и принялся шить, только изредка вздыхая.

— А ты убирайся к отцу. Не могу больше тебя учить.

— Так... Значит и там натворил что-то... Ох, за что мне такой непутевый сын... И что с тобой теперь делать... Не будь мы так бедны, учился бы, да стал кади. Не будь так рыж, пошел бы хоть в воры... Отец покачал головой и даже не стал лупить сына, просто ушел куда-то из дому, а когда вернулся, молча повел его куда-то.

— К старику Гафуру... -с ужасом понял Джамиль, когда они оказались в тесном дворике с небольшим персиковым деревцем. Было уже поздно вырываться, поздно умолять.

Про старика говорили разное. Кто полагал, что он ловкий пройдоха, занимавшийся чем придется, от гаданий, до тех услуг, про которые не говорят вслух. Другие считали его колдуном или сводником. Слуг у старика не было, не было в доме и женщин. Иногда появлялись мальчики в услужении, потом они исчезали, но кто будет особенно интересоваться участью сыновей бедняков.

Гафур встретил их дружелюбно, впрочем, никто не мог бы похвастаться, что разозлил его или услышал от него брань. Строгий взгляд серо-желтых глаз, крючковатый нос делали бы его облик слишком суровым, если бы не пухлые губы, мало вязавшиеся со всем остальным лицом и как будто постоянно готовые сложится в улыбку.

— Почтеннейший, не возьмете ли вы моего шалопая в услужение или ученики?

— Пожалуй, мне как раз сейчас надобен слуга, и мальчик кроток на вид.

— Не скрою, почтеннейший, он не удержался ни у одного мастера. Нерадив, неловок.

— Что ж, попробую, может из него выйдет толк. Может быть, он еще не нашел тропинку своей судьбы. Ведь все в руке Аллаха, великого и всемилостливейшего.

Отец предпочел откланяться поскорее, как будто не то сам боялся Гафура, не то жалел сына.

— Подойди ближе, рыженький. Боишься меня? Не бойся. Будешь прислуживать мне, бегать с поручениями по городу, а я поберегу свои старые ноги.

Старик, хотя приглядевшись, Джамиль уже не стал бы считать его таким уж стариком, указал мальчику место в каморке на сундуке, и служба началась. Нетрудная служба. Подмести комнаты, числом две, помыть и убрать на кухне, вымести двор, сбегать в указанный дом и отнести какой-нибудь сверток. Пустяки. Хозяин учил готовить шербет и заваривать разный чай. Сам частенько отсутствовал. Дел мало, отлучаться без спросу не велено.

Еда не такая, как дома, никаких бобов, никакой ячменной каши. Сухие абрикосы, курятина, чай, рис.

Скучал Джамиль. От этого разное в голову приходило. А вдруг у хозяина есть на примете пещера с ифритом и придется лезть туда, потому что только рыжему суждено отобрать у того кольцо, исполняющее желание, как в сказке, которую слыхал от сказителя на базаре? А вдруг господин служит шайтану, и Джамиль назначен в жертву? Или... или его готовят в богатый дом слугой... или... ( тут мальчишку холодный пот прошибал) отдадут лекарю под ножи, а там в евнухи продадут... Прошло время, лепестки розовые с персика опали, заменившись зелеными сморщенными плодами. Мальчишка все больше тревожился. И как-то вечером старик, напоив его чаем, спросил: — Что так невесел, о юный персик? Или тяжело у меня или по дому скучаешь?

Парнишка испуганно молчал под внимательным взглядом желтых глаз, только губы дрогнули.

— Чего-то боишься? Говори!

— Служу столько, а до сих пор не понял, чему господин желает научить меня. И... боюсь... что недостоин такой жизни...

— Все в воле Аллаха, великого и грозного. Лишь он ведает, кто чего достоин. Но чего ты боишься?

— Я... боюсь... что ты отдашь меня под ножи лекаря...

Старик прищурился и хихикнул:

— О, мальчик, ты — изумруд среди пустой породы, а подумал, что я сделаю подобное. Да ведь это все равно, что тонконого скакуна запрягать в телегу. Неет... Тебя ожидает иное... Если будешь послушен! А если нет...Тогда можешь дрожать за свои ядрышки... — старик понизил голос до шепота и так нахмурил брови, что это было куда внушительнее брани, и Джамиль невольно вжал голову в плечи. — Ты сам спросил, значит созрел. Значит, пора попробовать тебя в том ремесле, для коего предназначаю. Посети же домик отдохновения, а то со страху намочишь штаны! Да кумган не забудь!

Когда Джамиль вернулся, Гафур протянул ему небольшую чашку и велел выпить.

— Раздевайся, и повязку набедренную сними.

Мальчик после пары глотков чая, пахнувшего как-то непривычно, почувствовал себя так, будто стал легче перышка и ничего не боится. "А если... тогда я просто влечу под потолок... и он ничего мне не сделает".

Он не сопротивлялся, когда старик поставил его на колени возле ложа, когда принялся гладить там, где касаться грешно, и там, где ему и не приходило в голову себя трогать. Он напрягся, пытаясь вытолкнуть что-то, мешавшее там, где вроде бы ничего не должно быть.

— Молодец! Смотри— как, все понимаешь без слов. — одобрительно проворчал хозяин

— Не бойся, все мальчики любят трогать то, что оставили им отцы. Сейчас-сейчас, еще немного и я достигну жемчужины наслаждения в пещерке удовольствия.

Гафур не пыхтел, как можно было ожидать, цепкие пальцы его крепко держали юные бедра... Стыдное и непонятное ломало юное тело, выжимало, выдавливало, заставляло заходится стоном.

— Ох... до чего сладок ты, истинная раковина радости...Да ты никак сомлел совсем?

Хозяин аккуратно вытер мальчишку шелковым платком и уложил почти бережно.

В полузабытьи Джамиль еще слышал:

— Эх, будь я помоложе... А так придется отдать тебя пресветлому эмиру, да продлит Аллах его годы...

— Что, почему? — очнулся мальчик.

— Наш эмир не стар, но пресыщен. Ты станешь для него новой усладой. А мне достанется недурная награда. Помни, наложник деда нашего эмира возвысился. Стал везиром левой стороны. И ты сможешь, если будешь слушаться старого Гафура...

И началось учение. Пришел маленький человечек в зеленом халате и синей чалме, учитель танцев. Это нравилось и даже получалось. А то, другое учение... и смущало, и тяготило, и все же... То ли зелье, что старик подливал в чай, помогало сбросить оковы стыда, то ли сладкие ощущения внутри стали уже желанны...

А Гафур все усложнял задачи. Простой покорности мало.

Как-то осмелевший мальчишка спросил:

— А как, господин, ты отдашь меня повелителю, ежели я уже перестал быть жемчужиной несверленой и жеребенком, никем не объезженным?

— Дурачок... Это в женщине ценится девственность, ибо тогда повелитель ее уверен, что понесет она именно от него. А мальчику потребно иное. Когда ты сможешь впускать в ворота сладости мою ладонь, а после быстро становится таким же узким, как в первый раз, вот тогда можно будет сказать, что ты умеешь петь бедрами. Когда ты выучишься как должно ласкать мои ядра и жезл наслаждения своим остреньким язычком... Вот тогда ты будешь готов для покоев нашего повелителя, да пошлет Аллах ему долгие годы.

И созрели персики, и пронесся над городом густой ливень, сминая розы в садах и обрывая листья. Гафур где-то задержался, вымок до нитки, ведь теперь он старался не особенно гонять свой несравненный изумруд с поручениями. Утром хозяин не смог встать с ложа. В спину вступило. Пришлось Джамилю выносить нечистоты, растирать господина вонючими мазями. А раз старик приказал мальчику раздеться.

— А теперь ласкай свой жезл. Да не спеши, как мальчишка, спрятавшийся за сараем. Плавно, словно лебедь должна двигаться кисть... так... хватит.. принеси масло в плошке. Пальцы обмакни красивым движением, дотронься... Ну!

— Неее могу... — впервые прошептал парнишка. Без зелья, гасившего стыд, было сильно не по себе. "Надо было убежать, когда хозяин только слег...Но куда? К отцу? Он бы выздоровел, нашел меня... и к лекарю..." Холодный пот прошиб Джамиля, как в первый раз. "А вдруг старикан догадается?"

А старик с трудом приподнялся на локте и потребовал:

— О, услада ночей моих, что медлишь? Разве я требую от тебя чего-то такого, чему ты не выучен? Не хочешь пальцы, возьми в сундучке нефритовый...

Руки дрожали, холодный нефритовый предмет входил тяжело и болезненно...

— Как неизящно... Надо продолжить обучение... Как только встану... Давай же, доставь наслаждение себе и моему взору.

Измученный, напуганный мальчишка возился долго, некрасиво закусив губу. Но влага так и не брызнула из его набухшего жезла.

Наконец, Гафур позволил прекратить и приказал пойти совершить омовение.

А на другой день пожаловал гость, важный гость, евнух самого начальника стражи.

— Умерла молодая жена господина. Он безутешен. Надо скорее сыскать ему новую гурию.

— Желание господина запечатлено в сердце моем. Ох, если бы я мог сам... Но мой юный слуга... Аллах милостлив и поможет найти достойную девушку для услаждения господина.

Когда Джамиль проводил посетителя, Гафур подозвал мальчика и приказал:

— Знаешь дом портного Азиза? У него еще брат Хафиз... Тоже портной, только у Азиза дочь словно спелый персик, а у его брата дочка, что нечищеная чечевица, косая и кривобокая. Пойди, разузнай, как дочь Азиза, не больна ли, а потом ступай в дом начальника городской стражи и вызови евнуха через слуг и скажешь ему, где искать необъезженную кобылицу под седло его хозяину. Одна нога здесь, другая там...

Джамиль ринулся со всех ног. "Ясмин... Милую Ясмин отдать начальнику стражи... Ему, про которого весь город знал, что жены у него не живут. Нет, ни за что. И пусть старик себе злится. А я убегу... Совсем убегу. Осень, караваны собирают. Попрошусь. За верблюдами буду ухаживать."

Сильные руки подхватили его сзади, подняли в воздух:

— О, Шафранчик! Да ты стал просто красавчиком! И новый халат!

Юсуф, молодой охранник при караванах. О нем мечтала Ясмин.

— Юсуф! Твою Ясмин хотят взять в гарем начальника городской стражи! Идем скорее к ее отцу! Спасем ее!

-Эх... Ясмин не моя... и не будет моей... Но начальник стражи? Злее ифрита и леопарда! Идем!

Отец Ясмин, услыхав об оказанной ему чести, сперва перепугался, потом разозлился:

— Никогда! Не будет моя дочь принадлежать человеку, из-за которого мой старый отец сгнил ни за что в зиндане! Но что делать, что делать?

Джамиля словно осенило: — Дяди Азиз! Я пойду и скажу евнуху, что невеста в доме твоего брата. Он пойдет поглядеть ее, увидит Наргиз-дурнушку, разгневается и гнев его падет на моего хозяина. А тем временем....

— А тем временем позовем кади и напишем мою брачную запись с Ясмин! — гаркнул прямо с порога Юсуф, входя в мастерскую. Я заработал на калым. А тебя, Джамилька, возьму с собой, караван через неделю снова идет. Научу всему, станешь сам караванщиком!

Солнце клонилось к закату, пела зурна, кашлял дутар. Свадьба гудела на весь портновский квартал. И пусть у Ясмин не было пяти перемен платья и покрывал, в которых бы ее открывали перед женихом, но и одно, то самое, с маками, красило так, что никто не усомнился бы — лучше девушки нет в квартале.

Когда через неделю караван вышел в путь, Джамиль преданно глядел на Юсуфа, вспоминая объятия крепких рук... Что-то томило его... что-то такое, о чем он не хотел вспоминать, но и забыть совсем пока не мог."

Щеки Зои горели, когда она ставила последнюю точку. И так не хотелось уходить. Хотелось... прямо сейчас повесить это на страничку, и ждать... ждать отклика... Ну да, у нее есть одна читательница... Которая обязательно напишет что-нибудь теплое и приятное. И оскорбительное предположение Игоря подернется "дымкой забвения"... "Дымка забвения"... Да именно так будет называться следующий рассказ... Ну и что, что банально. А небанально — это описывать на матерно-блатном? А может быть... может быть именно так и надо... название романтическое... а внутри... Но надо домой." Девушка вздохнула, выключила компьютер, погасила свет и вышла из комнаты.

"Ой.... Зачем же я свет выключила? А господин Антри..." Усмехнувшись над собой, она вернулась и снова включила не только общее освещение, но и прикрепленную к столу мощную лампу прямо над участком линолеума, разрушающегося с каждым днем все больше и больше. "А жаль, что он не объявляется больше...Или это все-таки был глюк...Все, пора завязывать, а то совсем рехнусь. В отпуск бы... На море... Но мама что-то плохо чувствует, а одну меня не отпустит"

Кому не известно, куда ведет дорога, выстланная добрыми намерениями? Вечером неодолимая сила снова влекла Зосю в подвальную комнату, пальцы просто таки покалывало мелкими иголочками. Казалось, этот зуд утихомирит только прикосновение к клавиатуре.

"Один молодой ронин получил разрешение от господина пожить некоторое время в отдаленной горной деревушке для лечения ран в тамошнем горячем источнике. Поселившись в заброшенной хижине, воин сперва наслаждался покоем, примечая каждую травинку, любуясь не столько дальними горами, сколько простыми полевыми цветами, росшими у тропинок. Но вскоре заскучал он, еще бы, ведь он был так молод и не готов становится на путь созерцания. Натаскав воды из колодца и сварив свой рис, целыми днями сидел он возле хижины, слушал, как плачет кукушка в густой сосновой хвое, и играл на сямисене. И хорошо играл, куда лучше, чем складывал танка. Хотя танка тоже складывал, чего не сделаешь, чтоб развеять скуку.

Плачет кукушка.

В зеленой воде пруда

Карпов не видно,

Тягостны думы в глуши

О прошедшем.

Кто не знает, что тануки очень любят музыку? Спрятавшись в зарослях возле хижины, оборотень не день, и не два слушал, еле дыша, даже лягушку не одну проворонил. И однажды, превратившись в молоденького послушника, робко подошел к игравшему и попросил:

— Не помешаю ли?

Ронин ничего не имел против, даже обрадовался, ведь давно не было у него слушателя. Грубым крестьянам не до сямисенов. Послушник поведал, что отстал от своих, а шел он с паломниками в горную обитель. Воин предложил ему разделить кров и пищу, и подождать, буде появятся еще попутчики, ведь в горах одному такому юному путешественнику небезопасно.

Прошел день или два, воин привык уже к мальчику и даже отпускать его не хотел. Тихий такой парнишка, красивый, животик только толстоват, да пальчики коротенькие. Вот эти-то коротенькие пальчики и стали причиной всему, что последовало. Мальчишка освоился и принялся просить: — Господин, выучи меня на сямисене играть!

Но не пошла впрок наука. И слух у мальчика был, тоненько так подпевать пробовал, а пальчики неловки. А ронин тем временем припомнил, что про послушников говорят, мол они куда лучше умеют поклоняться катамиту, чем сутры читать. И сказал:

— Неловок ты, парень. А чтобы играть выучиться, надо быть гибким как вьюнок. Хочешь ли, покажу тебе упражнения, коие твое тело сделают гибким, а твои пальцы ловкими?

— Конечно, господин, — ответствовал юноша, потупив взор.

— Тогда развяжи пояс, сними хакама и иди сюда.

Юноша подчинился, а воин улегся на циновку и посадил его к себе на живот. Уж как он его сгибал и гладил и разминал... Взял в ладонь молодой нефрит, бережно словно воробушка пойманного принялся гладить.

А мальчишка почувствовал себя будто в небесных чертогах Аматэрасу. Глазки закрыл, вздыхает сладко. И тогда ухватил его ронин за пухлые белые половинки и вонзил свой жезл как должно.

— Айййй!!! — заверещал послушник и сорвался, как рыбка с крючка.

— Куда ты?! — вскрикнул воин. А мальчишки уже и нет. Пушистый зверь тануки кое-как к двери ковыляет, лапками толстыми перебирая. У воина со страху жезл поник как цветок хаги под ливнем.

А тануки доплелся до своей норы, свернулся в клубок и принялся отверстие вылизывать, под хвостом пушистым помещающееся. Хорошо ему, хребет гибкий, язычок длинный, слюна целебная. С тех пор тануки уж не мечтал больше выучиться игре на сямисене. Однако, в деревне поговаривали, что к молодому ронину приходит вечерами юный послушник из горного дальнего храма. Видать, другие уроки показались ему все ж приятнее, чем музыкальные, хоть и не сразу."

"Эх....танку надо было поинтереснее..." — задумалась Зося... ну где она, где моя читательница?

Миниатюра висела в сети уже полчаса, а любимой читательницы все не было видно. Ни тебе "Вау", ни тебе очаровательных советов.

Зоя открыла новый файл и от досады написала на чистом листе:

— Господин Антри? Где вы? Не хотите ли глюкозы?

Ответ не замедлил себя ждать:

— Глюкозы не надо. Я восстановил питание световой энергией. Только не забывай оставлять свет включенным.

— А почему вы молчали?

— Я наблюдал. Мне было интересно. Оказывается, для вашей расы контакты первого рода совершенно другое, чем для нашей. Ими пронизана вся ваша культура.

— Так вы читали мои рассказы... Надо же...

— Да, читал... Но не все понял. Кто такой тануки?

— Тануки? Это такой пушистый небольшой зверек.

— Зверек? Низшая форма жизни? А разве можно иметь контакты первого рода с низшими формами?

— Но он превратился в человека...

— Как это? Наша раса древнее вашей, может пересекать пространство, но морфингом не владеет...

— Ну это... это сказка... выдумка...

— Выдумка? Для чего?

— Нет, наверное я не смогу объяснить... Выдумки были всегда... Без них скучно...

— Алие... ваша раса меня удивляет... Вы придумываете то, чего нет, хотя не успели понять то, что есть. Вы погружаетесь в контакты первого рода, и они у вас... так не похожи на наше. Оставь меня... я должен подумать... И оставь включенным комп... Мне нужно попробовать хоть что-нибудь в вас понять...


* * *

Как ни странно, Игорь заметил, что с Зоей что-то не так. Обычно он не был столь внимателен, но попытка ухаживать за девушкой, подозрение в том, что именно она виновна в утрате перспективной бактерией своих уникальных свойств как-то обострили его восприимчивость. Ему даже хотелось как-то извиниться что ли, за свои слова, сказанные в запальчивости. Но не хотелось быть неправильно понятым. "Еще подумает, что я снова к ней клеюсь" И аспирант помалкивал, хотя это молчание уже тяготило, как недопитая бутылка вина, залежавшаяся в холодильнике оттого, что все не являлся повод ее прикончить

А девушку тем временем несло по волнам фантазии.

Все новые и новые рассказы, рассказики, какие-то отрывки селились на ее интернет-страничке. Господин А. словно бы ушел в подполье. И лишь все разраставшееся пятно на полу свидетельствовало о том, что он еще здесь.

"Капля твоей крови расцветает на кончике моей шпаги подобно крошечной розе. И падает на снег. Белое и красное, красное и белое. Два цвета пламени, со времен войны Алой и Белой роз, сказки про Белоснежку и Розочку, пылают над миром, в мире, и в преисподней будут пылать.

Завтра дуэль, и погода самая что ни на есть замечательная. Слабый морозец, пушистый снег сияет под луной после позавчерашнего снегопада. Но все будет совсем не так, как рисует мне мое разыгравшееся воображение, и все же будет, не может не быть, должен быть разрублен узел, завязанный судьбой ли, моими расстроенными чувствами.

Я провел в своем имении два долгих года. И даже стал находить в уединении свое очарование. Мудрено ли, после пошлого света, где на лицах приклеенные улыбки, где прямые спины мужчин призваны свидетельствовать об их достоинстве, а глубокомысленные замечания и легкие остроты — о силе ума, а на деле не достоинством или умом измеряется влиятельность, а лишь степенью близости к Государю. Мудрено ли, после того, как я был влюблен в Нину Б. блестящую красавицу, морочившую мне голову россказнями о нежных чувствах, о родстве душ, не имеющими ничего общего с плотской страстью, о том, что она никогда не изменит старику-мужу, и отдавшуюся... да, да... хлыщу-кавалергарду, дураку, не стоящему ее мизинца... Нина... ее светлые волосы, убранные в высокую прическу, ее белая шея с каплями жемчуга...

Да... если бы не эта любовь, переросшая почти в ненависть.... А ненависть чище и крепче любви. Это я теперь знаю точно. Если бы не эта любовь, может быть, не было бы и всего остального.

Жил я по старинке, охотился, читал, с соседями особенно не знался. Меня не занимали их толстые дочки и картежные вечера. А прошлой весной приехал в имение по соседству, давно уже существовавшее как придется, без хозяйского глаза (как впрочем, и мое до последнего времени) некий молодой человек. Говорили, он воспитывался за границей по воле отца своего, но папенька умер, а маменька скончалась еще ранее. И теперь принужден был он вернуться в пенаты свои от цивилизованной Неметчины, ибо хозяйство пришло в расстройство и обеспечить ему заграничную жизнь оказалось не в состоянии. Услыхав про появление нового лица, я поспешил засвидетельствовать ему свое почтение, полагая найти в нем если не приятеля, то хотя бы собеседника на случай непогоды и скуки. Он оказался довольно красивым малый, с россыпью светлых кудрей и мягким взглядом серых глаз. И что-то меня будто ударило, когда я рассмотрел его хорошенько... Нина... Те же чистые линии лба, та же улыбка... Я спросил его, и получил ответ, что она его родня по матери. Я попытался отогнать от себя непрошенную тень прошлого, тем более, что собеседником он оказался интересным, хотя и восторженным иной раз до нелепости.

Постепенно мы сблизились, хотя характерами оказались несхожи. Пылкий, увлекающийся он, и скептически -ленивый я. Да, да... "стихи и проза, лед и пламень не столь различны меж собой..." Мы вместе перечитывали знаменитую поэму, вместе гадали, собирался ли великий наш поэт описать участие героя своего в тайном обществе, в восстании, его последовавшую горькую участь. Спорили, стоило ли... рассуждали в чем состояла цель тех, коих мы по отрывочным сведениям могли почитать не то за спасителей Отечества, не то за смутьянов без чести и разума. И сходились во мнении, что у них была хотя бы такая возможность вырваться из душного болота низкопоклонства и деспотии, хотя бы на день, когда стояли они на Сенатской. А для нас уже и этого не осталось... "Но можно же делать малое!" — спохватывался он. И принимался рассказывать, какие новые машины он выписал из-за границы для улучшения обработки земли, какие закупит семена, какой севооборот у него станет соблюдаться, дабы земля не истощалась. Как я любил его в эти минуты... Нет... я никогда бы не стал... В свете случалось слышать всякое, кое о чем рассказывали шепотом, как грязнейшую из сплетен. Нет... Даже и помыслить о том, чтобы запятнать его чистоту, я не мог.

Мы нередко заезжали один к другому безо всякого приглашения. Раз он приехал не в урочный час и услыхал, как из сарая возле дома моего несутся жалостные крики.

-Ты велишь наказывать крестьян своих? — возмутился он

— Не крестьян. Это порют дворового за леность и воровство. Ежели его не выпороть, так пропадет. Украл ведь не что-нибудь, а початую бутылку рейнского. Этак ведь и сопьется, да и рейнское не растет на здешних нивах.

— Крепостник! Не знал за тобой этого.

— Брось, право. Пойдем лучше искупаемся, жара... Увещеванием тут ничего не сделаешь. Да и привыкла дворня, чтоб ее наказывали, с батюшкиных времен.

Он нахмурился, но не возразил более. Мы плескались в небольшой чистой речке, отдыхали под ивами, любовались на полет белокрылых чаек и серых уток, гнездившихся тут в изобилии.

А в другой раз я приехал и застал его за удивительным занятием: он учил Феклушу, крестьянскую девку, ставшую его пассией, читать!

-Помилуй, — удивился я, глядя, как она морщит узенький лобик и водит пальчиком по Псалтыри, — на что ей это? Лучше бы ты ей вольную выписал.

Он тихонько приказал ей выйти, и, смущаясь, поведал, что в завещании своем оставляет душеприказчику, то есть мне, поручение перевести всех крестьян своих в вольные хлебопашцы. Вот не было печали, право.

Лето выдалось засушливым. И у соседа моего с его новшествами погорели все посевы, сено собрали кое-как, долги отцовы нечем стало платить. Я предлагал ему денег в долг, однако он, гордец этакий, не принял. А по осени, близился уже ноябрь, он как-то приехал и стал просить помочь устроить Феклушу, дескать она скоро родит, а он... он хочет приискать себе уже невесту, побогаче, чтоб спасти имение. Что ж, я помог ему. Феклуша, получивши вольную, выдана была замуж за одного мастерового в уезде. Приданое он ей все-таки дал, несмотря на свою непрактичность. Она, должно быть, плакала, мастеровой, должно быть, поколачивал ее, да и бог им судия. Я же не мог смириться с мыслью, что он женится, и на ком... Невесту он отыскал, не приведи господь. Злющая, как фурия маменька, самолично колотившая дворовых девок чем ни попадя, бесцветная, но уже с же жестоким блеском в голубых глазах навыкате, дочь. Но предложения пока еще сделано не было. Я унизился до того, что принялся просить его принять от меня помощь, но не роднится с таким семейством.

Но он замкнулся в панцирь гордости, и даже бывать у меня стал реже. Эх, если бы я мог... Но уста мои замкнуты были на замок предубеждения.

Бал у предводителя дворянства показался ему, как видно, достойным местом для сватовства. Он танцевал с слишком серьезным выражением лица, а девушка из-за его плеча презрительно оглядывала залу. Я улучил минуту и пригласил ее.

— Мадемуазель, знаете ли вы, что ваш предыдущий кавалер по танцам не зря столь печален, невзирая на блеск бала?

-Нет, а в чем дело?

— Я его друг и очень огорчен его делами, — сказал я довольно внятно, так, чтобы он, стоявший возле стены, мог услышать, — его имение заложено.

— Что? В самом деле?

Она продолжала улыбаться, но я понял, что она не только донесет полученные сведения до маменьки, но и сама уже приняла решение.

— Я все слышал! Ты — негодяй! Ты разглашаешь тайны, тебе не принадлежащие! — вот чем я был встречен, когда проводил даму к ее семейству.

Этого я и ждал... К этому, наверное, стремилась моя душа, измученная печалью за него, и невозможностью невозможного.

Я принял его вызов и уехал тотчас же.

Дуэль завтра поутру. Красная маленькая роза не распустится на острие моей шпаги. Струйка крови не потечет из его губы, прикушенной в порыве страсти. Никаких шпаг. Пистолеты. И в десяти шагах невозможно промахнуться. А мой пистолет даст осечку. Я знаю это так же точно, как и то, что не могу продолжать жить так. Жить, боясь выдать себя и мучительно желая признания, после которого мне все равно останется только лишь умереть. Так пусть я умру по обычаю, не осквернив ни его, ни себя... Dixi.


* * *

Зоя вообще-то была ответственной аспиранткой. Она прекрасно понимала, что надо, надо завершить статью, что время идет, но запершись в 018 среди дня и едва одолев раздел Методы, снова впала в то лихорадочное состояние, которое сопровождало теперь все ее визиты в подвальную комнату. Она открыла новое окошко в ворде и... понеслось...

"Черная робака вставила в щель сенсорного псевдозамка один из четырех своих манипуляторов, дверь бесшумно сдвинулась, как у шкафа-купе. Второй манипулятор аккуратно, но жестко подтолкнул человека внутрь камеры, и дверь столь же стремительно вернулась на место. Свет показался узнику довольно ярким, после полутемных коридоров и тьмы жестяной капсулы, доставившей его в тюрьму на безжизненный спутник. Чуть-чуть привыкнув, он понял, что в камере уже было четверо. Один, лысый как колено, сидел за столом, тяжело опершись увесистым подбородком на кисти рук. Двое других резались на койке в какую-то непонятную игру. В руках у них вроде бы ничего не было, но по их сосредоточенным движениям можно было оценить силу азарта. Нога четвертого свешивалась со второго яруса. "Люди...пусть уголовники, убийцы, воры... но люди... а не безликие робаки." Последний раз он видел человека там, на площади возле министерства Общественного Согласия, когда наручники защелкнулись на его тонком запястье. После этого — только эти черные шестилапые...Даже на допросе. Даже в суде. Беспристрастие и справедливость... Они боятся. Даже для уголовников в судебном процессе участвует хотя бы один человек. Но не для них... не для членов партии..." — Зося задумалась. Надо было как-то назвать эту самую партию. "Лимоновцы? Неет... пожалуй, отыщут аллюзию на современность. Апельсиновцы? Тоже не пойдет, после оранжевых революций. Яблочники... Партия "Яблоко" вроде бы еще есть... Или нет? Что-то давно о них не слышно, но все равно... Ладно... пусть так и останется."

"О! Нам подарочек на последние дни! — довольно протянул лысый, вставая, — Эй, шлюшка, за что к нам? Приставал к богатеньким в общественных местах? Ну у нас тут не заскучаешь!

— Я не шлюшка! Я революционер!

— Революционэээр! Надо же! А мордочка и задница как у шлюшки!

— Да вы... да вы... мы боролись против режима... за вас...

— Гыыы, — гоготнул свесившись с верхотуры тип с желтым лицом, — за нас? При вас за ограбление банков стали бы давать ордена?

— Тихо, Шпень, — осадил его лысый, — пока говорю я!

И с этими словами он заломил новенькому руки и толкнул на пол. Яростно сопротивляясь, парнишка только заработал синяки, разбитую губу и множество ругательств."

"Ох... что это со мной... куда меня несет... начиталась... я ж не вытяну такой сюжет... Это ж теперь что, надо расписывать разорванный рот, полный спермы и крови... растянутый до... фу... зад... четверо в одном... нет, какого... я вчера читала Juxian Tang... Ее экспрессии все равно не воспроизвести... да и зачем... мне и не нравилось, вроде... но почему-то никак не могла покинуть ее страничку... До сих пор не понимаю, как авторы придумывают такую выносливость для своих героев... По-моему, от одной десятой того, что они с ними проделывают, можно умереть, от шока болевого, хотя бы..."

Настроение у Зои сделалось хуже некуда. Позавчера весь город потрясло убийство врача в его кабинете рехнувшимся на почве рака пациентом. Убийца застрелился из того же ружья. А на вскрытии у него не нашли никаких признаков метастазов. Он мог бы жить и жить. Зосе казалось теперь, что безумие, гнездящееся в сетевых рассказах, телепередачах, речах политиков, все больше и больше охватывает своими щупальцами мир. Даже ее мама, всегда отличавшаяся здравым смыслом, в последнее время увлеклась "живой и мертвой" водой, стала рассуждать о карме и ауре. " А я... пишу какую-то хрень и не могу остановиться... Игорь... Должно быть дело в этом... И я в него и влюблена-то не была. Просто подумала, может быть... И обидно не столько то, что он заподозрил меня в том, что я что-то сделала с культурой. Сколько то, что он так быстро отступился. Ведь я и вправду решила, что не безразлична ему... Дура... И господин инопланетник. Анекдот дурной... Кто бы сказал, что я так поведусь... Конечно же, это кто-то из наших институтских. Хакер какой-нибудь доморощенный. Ведь я его и не видела. Только на экране слова появляются...Комп сетевой, мало ли какие есть способы...А насчет глюкозы и света, это он издевается... Нахрен! Выключу свет! А приедет Михаил Петрович, буду просить его, чтобы на ремонт этой комнаты денег добыл... Тут воняет так, что угодно приглючится."

И Зося, хлопнув дверью, но не выключив ни компьютер, ни свет, выбежала из комнаты.

Оказалось, что на улице тем временем собрались пухлые черные тучи. Громыхнуло, да так, что завизжала сигнализация у припаркованного возле института автомобиля. Но девушке было уже все равно. "И я как брат обняться с бурей был бы рад" — пропелись строчки из Лермонтова. Туча поднатужилась и плюнула. Градины размером с крупную горошину замолотили по асфальту, больно застучали по плечам. А потом замолотил дождь. Забитые водостоки не справлялись с ливнем, вода лилась по узким дорожкам зеленого массива как весенний полноводный ручей. Девушка добежала до навеса летнего кафе и остановилась отдышаться. Но дождь и не подумал заканчиваться, он лил и лип, по лужам бежали стайки крупных пузырей.

"Ну и фиг с ним" — подумала она и пошла под дождем, спокойно шлепая по лужам и даже не пытаясь как-то ускорить шаги.

И это было здорово. Казалось, вместе с дождем с нее смываются все огорчения и страхи последних недель, и становится глубоко пофиг, что там такое думает о ней Игорь, и как пойдет статья, и куда делась ее единственная не молчаливая читательница в сети. Дождь! Освежающий, обновляющий, после долгой жары!

А в это время Игорь и Мирослав сидели в общаге возле старого ноутбука и занимались доводкой Миркиного отчета по практике и материалов будущего диплома.

— Мир, а ты бы взял индивидуальный план, а? Ну и что, что трудно эксперименты шли, но зато ты соображаешь хорошо. Придумал же, и правильно придумал, про вторую плазмиду у нашей новой культуры, экспрессия генов которой приводит к тому, что потребление нефтепродуктов падает. Это же серьезное дело, совершенно новый тип регуляции можно раскопать. И даже... чем черт не шутит... если эту плазмиду аккуратно элиминировать, то уровень деградации нефти восстановится!

-Не... индивидуальный план не получится. У родителей денег нет, а тут негде подработать. Я на работу устроюсь с осени и им полегче будет. И так еле-еле отпустили.

-А в аспирантуру?

— Не знаю пока... — Мирослав вздохнул и принялся передвигать границы таблицы на экране.

А Игорь вдруг понял, что очень даже может быть, что он завтра проводит своего дипломника на автобус до столицы и ... и больше не увидит никогда робких серых глаз, вздернутого носика и не запустит пальцы в пепельные лохмы. И от этого стало так невесело, что даже намерение позабавиться в этот вечер куда-то рассосалось. Хотелось... хотелось как-то затормозить время... ну пусть не завтра... может быть...

Он тихо встал, походил по комнате... потом сел на стул возле кровати.

Мирослав вдруг оторвался от экрана, подошел ближе и осторожно уселся Игорю на колени.

— А ... мы ведь больше не увидимся. Осенью у тебя защита. А потом уедешь куда-нибудь за границу, как собирался. А если я поступлю в аспирантуру, тебя уже здесь не будет. И я хочу... На прощанье...

— Мир, да ты что... Ну почему? Да я, может и не уеду... долго еще. — Он шептал что-то прямо в ухо, а самого уже несло на гребне волны... Руки расстегивали пуговицы... Свои и не свои...

— Ну давай... давай... раз сам...

Мирослав приподнялся, попытался устроиться удобнее, но расслабиться почему-то не мог.

— Изззвини... не получается...

— Ничего, ложись на пол, я вчера пол помыл... правда...

И не было ни вздохов, ни стонов, ни даже проникновения... Только сжатые плотно бедра...

-Мирка, да ты что скуксился? Нормально все... Между прочим, древние греки чаще всего именно так...

-Ну их, греков... Ехал грека через реку... Пойду... Спасибо за научное руководство... -Мирославу было неловко оттого, что все опять получилось как-то не по-киношному скомкано и быстро. И грустно... ужас как... И жалко... что за окном дождь и от лета остался один месяц, и Игорь тоже смурной какой-то. Но всяческие излияния и объяснения... Это уж слишком... И так он Игорю подарил "Черную книгу Адры" и понял, что не в тему...

Хлопнула дверь Дождь продолжал смывать двухнедельную пыль с порыжевших листьев тополей и кленов.


* * *

Утром Зоя проснулась с царапающей болью в горле. "Вот, как это кстати... имею право теперь болеть, а там и в отпуск. К тете поеду в Петербург. Туда мама отпустит. И пропади пропадом вся эта сетература, вся эта НЦ-17 и идиотские глюки в подвальной комнате."

Но теплое полоскание, спрей ингалипт облегчили участь страдалицы и к вечеру благие намерения оказались забыты. Да еще мама, будучи в отпуске, с утра отправилась на дачу, и даже собиралась там заночевать. И отец собрался поехать туда прямо с работы. Еда в холодильнике, тишина... горло болит достаточно для того, чтобы с чистой совестью ничего не делать, но не настолько сильно, чтобы именно что не делать ничего. И как тут не нарушить все обеты и запреты, тем более, что сама себе их же и установила..

" Жара плавила город, застаиваясь тягучим киселем на площадях и перекрестка. Листья, с приклеенным слоем пыли свисали будто языки убитых чудовищ. Но Алина ничего после бесчисленных командировок, ночной работы и усталости им удалось урвать для себя кусочек такого времени, когда каждое мгновенье растягивалось, перетекало в другие, похожие и непохожие, когда можно было забыть обо всем кроме этой, именно этой минуты, секунды... Когда казалось, что за пределами этой комнатки больше ничего нет. И не надо.

Бутоны сосков еще горели от вчерашней... или сегодняшней? почти жестокой ласки... внутри что-то сжималось на грани воспоминания и предвкушения... Девушка поднялась, стараясь не потревожить сон любимого. На тарелке, среди ломтиков дыни и пары виноградин возились три осы... Надо же, как это они попали сюда, ведь на окне сетка...

Кыш, негодные. Оса сердито зажужжала и ударилась о стекло. Девушка потихоньку поплелась в душ. Все-таки жара... Хотелось к моменту пробуждения Никиты хоть немного привести себя в порядок.

В пушистом полотенце, с влажными волосами, похожая на Венеру, выходящую из пены морской, она вернулась в комнату и застыла, прижав ладони к щекам.

Никита почти хрипел, задыхаясь... Белый лоб, закрытые глаза... Шагнув прямо к нему, девушка увидела на подушке придавленную осу.

— Боже мой.... Аллергия... анафилактический шок...

Скорая ответила: — Девушка, ничем не можем вам помочь. На выезды не выезжаем со вчерашнего вечера. Нет бензина. Ищите транспорт и в больницу.

Такси... три агентства ответили то же самое... Время... время дорого. До больницы пешком часа три... И они не дойдут...

Единственное, что она могла прямо сейчас, это принести на ватке немножко нашатырного спирта, положить на лоб Никите холодную мокрую тряпку.

Алина выглянула в окно и заметила внизу крошечный синий коробок — старую "Ладу" соседа дяди Васи. Минутой позже она уже трезвонила в дверь. Дядя Вася был удивительный старикан, запасливый как хомяк. У него в самом деле на балконе оказалась канистра бензина. Не без труда вдвоем они вытащили Никиту, так и не пришедшего в себя, хотя от нашатыря дыхание немного выровнялось, на улицу и автомобиль рванул по опустевшим улицам.

Почему-то улицы были почти пусты, ни пробок, ни бесконечного потока машин, только редкие авто. Видимо таких же запасливых хозяев.

Дядя Вася гнал на такой скорости, которую ряд ли можно было ожидать от его авто. Алина поддерживала любимого, держала наготове нашатырный спирт.

В приемном покое тут же вызвали врача и увезли Никиту на капельницу.

— Молодцы! Успели. — похвалила медсестра. — И откуда бензин.

— А мы запасливые. Еще и обратно доедем... Хотя... давайте вам в "скорую" солью. Может, еще кого вытащите... с того света. А мы с Алиной пешком дойдем. А мою карету разрешите у вас пока поставить?

Как ни странно, разрешили. Дядя Вася попрощался и пошел домой. Алина осталась ждать.

Никита открыл глаза и посмотрев в белый потолок сразу понял, что он в больнице... И вроде бы ничего не болело. Только слабость и вялость. Вставать не хотелось. Вспоминались какие-то отрывки из недавнего. Вот он в группе товарищей, в теплых водонепроницаемых куртках и высоких резиновых сапогах где-то в тундре, изгаженной нефтяным разливом. Микробиологи с устройствами вроде тех, которые используют в садах для опрыскивания против вредителей плодовых деревьев готовятся к обработке экспериментального участка. Перспективы очень серьезные, не зря сюда прислали их, людей из ФСБ. Этот новый бактериальный препарат может стать не только спасительным на случай экологических катастроф, но и фантастическим оружием. Смесь бактерий нескольких уникальных видов способна превратить нефть и бензин, солярку или мазут в воду и углекислый газ за считанные дни. Это если тепло, а если холодно — то, конечно медленнее. На почтительном расстоянии — солдаты внутренних войск. Белая ночь. Холодно, после горячего столичного воздуха. И холодок внутри — все ли сделано для того, чтобы новый джинн не вырвался из бутылки.

Оказалось, что не все. Лоханулись... Как всегда в последнее время. Как, кем и какими путями, так и не удалось точно установить, но бактерии попали на одежду и обувь участников испытаний и разнеслись по всему свету. Лаг-фаза... Позже Никита прочел достаточно специальной литературы, чтобы понять, что перед всплеском размножения у бактериальной культуры бывает стадия, когда вроде бы ее присутствие ничем себя не проявляет. А потом — резкий всплеск размножения. Уничтожение запасов нефти, взрывы на бензоколонках, стали происходить по всему свету по нарастающей. Сначала никто не мог понять, что это бактериальный процесс, даже предполагали террористические атаки. А когда поняли, стало поздно. Предлагали закачивать в хранилища нефтепродуктов антибиотики, но это оказалось дорого и не слишком эффективно. Бациллус нефтяникус продолжала победное шествие ...

А мы хотели избирательное оружие... А теперь... теперь .. не знаю, что теперь... Пусть аналитики думают... Будет мир без авто и самолетов, без смога, и аварий на танкерах, уносящих в смерть все живое в океане. Производители электромобилей, владельцы атомных и гидроэлектростанций получат сверхприбыли. Мир изменится. Станет ли он чище? И скольким придется умереть, потому что не успеет скорая... А сколько останется жить, потому что не попадет в автокатастрофу... И ... что же это со мной было?

Вспомнить не удавалось. Но тут дверь отворилась, и в сопровождении мужчины в белом халате осторожно вошла Алина с застывшим лицом.

— Замечательно! — возгласил врач, осмотрев больного — Молодой человек, вам крупно повезло. Ваша девушка совершила чудо, смогла доставить вас сюда в такое время... И сидела в приемном покое, только чаем питаясь, целые сутки. Но теперь вы можете вставать и если есть силы, то мы вас с удовольствием выпишем.

Через два часа Алина и все еще слабый Никита медленно шли по улицам, стараясь посидеть на каждой свободной скамейке. Проезжая часть по-прежнему была почти пустой, только изредка проносился какой-нибудь автомобиль, а толпа пешеходов становилась все гуще.

— Неужели это "нефтяная чума", про которую твердили все информационные сайты и телевидение? — когда они в очередной раз сели на скамейку, — И что теперь будет?

— Что-то будет обязательно. Мир изменится. Но вряд ли он станет хуже или лучше... — отвечал ее спутник, поднимаясь со скамейки. — Во всяком случае, нам теперь придется куда больше ходить пешком."


* * *

Игорь хотел проснуться рано, проводить Мирослава на автобус с 7-00. Но что-то заклинило в будильнике, а когда его сосед стал вставать на работу и разбудил его, на часах уже было 9.

"Проспал... Блин....Ну и черт с ним. Ну так и надо. В конце концов, надо же было с этим что-то делать... Вот и сделалось само" — отчего-то эти правильные мысли имели горький привкус.

Узнав, совершенно случайно, что Зоя заболела, Игорь решил пойти к ней, и хотя бы здесь не быть окончательной сволочью. "Она ведь до сих пор думает, что я ее подозреваю в ... в зависти и саботаже... Ну да, это именно так называется. Пойду к ней... И скажу... Пусть она меня считает дураком лучше, чем..."

Звонок в дверь...

"Кто это может быть... С работы вроде не должны хватиться, я ведь звонила и говорила, что заболела". Глянув в дверной глазок, девушка обнаружила Игоря. "Пустить или нет? Пущу. А то подумает, что я чувствую себя виноватой. А я не трогала его культуру."

Но виноватый взгляд был у Игоря.

— Зой, у тебя ангина, говорят... Я тут тебе черешни принес... Ты иди, ложись, я просто рядом посижу. Тебе, наверное, разговаривать трудно...

— Да... — прошептала девушка на грани слышимости.. — Пойдем... Мамы дома нет, и папы...

— Зось, ты ... ну понимаешь... я... дурак я, в общем... Мирослав придумал, почему культура потеряла активность... Там несовместимость двух плазмид... Ты про такое знаешь?

— Да... вроде бы припоминаю статью, где о чем-то похожем... Выздоровлю, дам ссылку...А где Мирослав?

— Вчера уехал. Говорит, на индивидуальный план не пойдет...

Зоя вздохнула... Ей почти хотелось сказать, что она... не ревнует, не сердится, и не питает по отношению к Игорю никаких окрутительных планов... Но нужные слова не шли в больную голову...

— Игорь... — с трудом прошептала она... — Ты... ну, в общем... не сердись на меня... Что все так вышло... Я заигралась, наверное... Мне... приятно было, что ты, ну в общем, ухаживаешь, как мама моя говорит... И все...

Выдав столько слов, Зоя закашлялась и умолкла...

— Зой... ну не сердись... Мы с тобой друзья. Столько времени вместе работаем... Это ... это я даже не знаю, почему все... Мне даже кажется, что там, в подвальной комнате... ну, галлюциногены какие-то в атмосфере, правда...

Услышав эту фразу, Зоя как-то напряглась... Будь Игорь повнимательнее, он бы заметил. Но без пяти минут кандидат наук так и не выучился читать на лицах девушек. Он решил, что лучше всего попрощаться, чтобы не услышать чего-нибудь такого... чего совсем слышать не хотелось... Признания какого-нибудь...

Но Зоя молчала.

— Слушая, я пойду, ладно. Тебе все равно говорить тяжело...

— Спасибо, что зашел... — девушка проводила до двери несостоявшегося жениха. Отчего-то ей стало еще грустнее, чем до его визита, хотя казалось бы, он вполне искренне отказался от вздорных обвинений.

Через три дня простуда отступила, оставив после себя вялотекущий насморк. Надо было выходить на работу и постараться написать хотя бы черновой вариант статьи, потому что через неделю должен был возвратиться шеф. Но... "невольно к этим грустным берегам меня влечет неведомая сила" — подумала Зося и отправилась писать статью опять в комнату 018.

Стоило ей только начать новый файл и написать заголовок, авторов и название института, как на экране появились зеленые буквы:

— Алие, здравствуй... Я рад тебя видеть. Спасибо, что оставила комп... Я узнал так много, а понял так мало... Но все равно тебе благодарен. Ты можешь спросить что-нибудь, и я постараюсь ответить.

— Тогда скажи, ты ведь Паша из лаборатории биоконверсии? Он у нас компьютерный гений. Ты подключился как-то через сеть и морочишь мне голову. Зачем?

— Алие... мне горько... ты... смогла войти в контакт третьего уровня, а спрашиваешь, как обычная человеческая... кажется. Это надо называть самка... Какие же вы все-таки... вся ваша раса... Вы достигли невероятных высот в величайшем из искусств, у вас его называют математикой. Я нашел математиков в сети и говорил с ними... Поразительные существа... Вы способны понимать музыку сфер... И вы же заполняете ваш коллективный разум выдумками, враждой, какими-то пустыми вещами, не несущими информации...

— Паш... хватит уже... И нечего морочить голову девушке-чайнику. Придумал тоже, интернет — коллективный разум. Это не разум, а свалка инфы... А на всякой свалке можно найти полезное...Винтаж...

— Алие... скажи, что мне сделать, чтобы ты поверила?

— Не знаю...Раньше...была удивительная музыка и покой... и запах сирени... А теперь одни слова, слова, слова...

И ответа не последовало. Комната наполнилась ароматом летнего луга, зазвучала тысячей удивительных голосов, и тела девушки коснулось что-то напоминавшее то жаркое дыхание полудня, то прохладный зов вечера... Зося не верила своему носу, ушам и осязанию, но ничего не могла поделать. А теплые волны несли ее по безбрежному морю, туда, где солнце падало в бездну вод, где высились розово-желтые облачные замки, где загоралась светлая звезда...

Когда умиротворенная, совершенно потерявшаяся в ощущениях аспирантка почти задремала, экран вспыхнул радужными переливами и погас.

-Перезагрузиться, скорее...

Стоило только снова загрузить ворд, как на экране появились слова

— Веришь?

— Да.... Это было прекрасно...

— Тогда спроси еще что-нибудь...

— Скажи... бациллус нефтяникус, потеря ее активности — это твоя работа?

— Нет... конечно же нет... ты что, подумала, что я ... Зачем? Хотя... я прочитал твой последний рассказ. Про исчезновение нефти, вашего на сейчас главного источника энергии. И он убедил меня окончательно в том, что ваша раса — удивительно устойчивая система. Войны, голод, болезни... столько страданий... а вы все равно движетесь в одном направлении... Можно лишь замедлить это движение, но нельзя изменить его цель. Скажи, ты знаешь цель вашей расы?

— Ее никто не знает. Она меняется во времени...

— Какой странный ответ... и не знает, и меняется... Как может меняться в глазах наблюдателя то, чего он не знает... Все-таки вы удивительные. Мне нужно время... чтобы перезаписать биоматрицу и тогда... тогда я смогу уйти... Мне было интересно с тобой, Алие...Комп и свет больше не нужны... Спасибо..

-Прощай, Антри...

Комната снова наполнилась запахом лугов. А Зоя решила пойти писать статью домой. Где не будет никаких инопланетян, и где мама по сто раз зайдет в комнату, так что отвлекаться на сочинение какого-нибудь порнорассказа не будет возможности.

Через неделю в лаборатории появился шеф. Не очень довольный поездкой в Индию... жара, острая пища, диарея... контракт заключить так и не удалось... он первым делом пустился осматривать комнаты, где работали аспиранты. В подвальной он не нашел никого, зато обнаружил запустение и черное оплавленное пятно на линолеуме, огромных размеров. Тогда он вызвал Игоря и Зою к себе в кабинет.

Досталось и за бардак в подвале, и за утерянную ценную накопительную культуру и за незаконченную статью. Пошумев, Михаил Петрович заявил:

— Чтоб завтра же все оставшееся оборудование и реактивы из подвальной комнаты вытащить. Будем делать ремонт. Безобразие! Свинарник! А в сентябре санэпидстанция нагрянет!

Зося тщетно пыталась достучаться посредством компа до Антри. Она написала целую страницу, убеждая его покинуть помещение, обещали вынести его в любом виде из института, приютить дома... Но он так и не откликнулся. Откуда ей было знать, что на стадии перезаписи биоматрицы ее гость представлял собой тонкий слой клеток, растянувшийся по стенам комнаты, а кое-где вросших в слой краски и белил.

Огорченная Зося не знала, что делать, но терпеливо принялась помогать Игорю выносить вещи.

В пустой комнате, где остались только тяжелые металлические лабораторные столы, гулко баловалось эхо. — Антрииии... где ты... — крикнула девушка...

— ИИИИ — ответили стены... И все стихло... Только капли, падающие из крана кап-кап-кап... звонко отсчитывали мгновения.

Зося хмыкнула... Прощай, зачарованная комната... Прощай, инозведный принц...

И пошла по коридору, сжимая в сердце невидимые миру слезы.

Михаил Петрович тщетно уговаривал зам. Директора по общим вопросам дать денег на ремонт. Ну хотя бы в счет будущих поступлений по грантам.

Рассердившись на неуступчивость хозяйственника, он решился купить краску, белила и линолеум сам, и пригласил с близлежащей стройки двух, как он выразился гостей с Востока, которые взялись сделать все за умеренную плату.

С утра пораньше он провел рабочих через вахту и они приступили к расчистке стен от вспучившейся старой краски. Находящемуся в стадии перезаписи биоматрицы их действия показались сначала просто болезненными, потом нестерпимыми и наконец погрузили его в такой океан боли, который он, прикованный будто Прометей к скале, к этим бетонным стенам, уже не смог терпеть. Десятки огненных шариков, размеров с мячик для пинг-понга одновременно сорвались со стен, воздух наполнился гудением, как будто тысячи пчел вылетели за взятком, мигнул и погас свет. Это господин Антри, вынуждено прервав процесс перезаписи, уходил в подпространство с нарушением всех и всяческих правил.

— Шайтаааан!!!! — завопили одновременно гастарбайтеры, побросали свои шпатели и хлопнув дверью, ринулись наутек. Они успели пробежать мимо вахты до того, как зазвонила пожарная сигнализация, и испуганная вахтерша принялась набирать 01. Прибывшие пожарники сначала не могли придумать, как подъехать к институту, потому что главный вход был за грандиозным железным забором. Пока они разворачивались, подъезжали со двора, яростно облаиваемые институтским псом Рыжиком, пока добежали до вахты, пока тетя Маша объяснила им, из какой комнаты поступил сигнал, все было кончено. Войдя в комнату с применением лома, потому что от высокой температуры заклинило замок, они увидели начисто сгоревший линолеум, черные разводы на стенах, напоминающие какие-то письмена и оплавленные пластиковые окантовки столов, сбитых со своих мест и с перекрученными ножками. Огня не было. В воздухе пахло не гарью, а какой-то неопределенной парфюмерией.

Мирослав поглядел в окно. Южный теплый ветер доедал последние остатки снега. Да его много и не бывало никогда в их городе. Он привычным движением залез в свою почту и среди спама, и пары писем от институтских приятелей увидел нечто неожиданное:

"Привет, Мирка. Прости, что не писал. У нас тут столько событий, не знаю даже с чего начать. Представляешь, в комнате 018 случился пожар. Хорошо еще, гореть там нечему было. Михаил Петрович двух чучмеков нанял, а они что-то там натворили, не то КЗ, не то курили. А выглядело... мы с Зоськой успели посмотреть, пока менты не опечатали.. прямо полтергейст поработал. Милиция вцепилась, взрывотехников пригласили из Москвы, как узнали про незаконный наем рабочих. Теракт хотели раскрыть, представляешь? На допросы нас всех "приглашали". Мы с Зоськой держались железобетонно, говорили, что в комнате с легковоспламеняющимися веществами никогда не работали, что ремонт был плановый, а больше ничего не знаем. Но следов взрывчатки не нашли, и шефа привлекают теперь за халатность. Это ничего, знающие люди говорят, что может штрафом отделаться, потому что ущерб небольшой. А у нас обыски были, комиссия за комиссией, нашли какую-то старую инструкцию, по которой все реактивы должны быть подписаны по-русски. Весь институт три дня подписывал... а у нас импортных сколько... И теперь пропускной режим усилили, и вечерами работать нельзя. Но ничего, говорят, все это уляжется. Михаил Петровича жалко, с инфарктом в больницу попал. Так что теперь моя защита хорошо если весной будет.

Мирка, а приезжай на Новый год? На лыжах покатаемся, у нас тут снегу — завались. И жить есть где, один парень в Америку свалил, и я в его однушке живу, дешево. И на дорогу тебе денег дам.

P.S. А помнишь как мы белые грибы собирали?"

 
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
 



Иные расы и виды существ 11 списков
Ангелы (Произведений: 91)
Оборотни (Произведений: 181)
Орки, гоблины, гномы, назгулы, тролли (Произведений: 41)
Эльфы, эльфы-полукровки, дроу (Произведений: 230)
Привидения, призраки, полтергейсты, духи (Произведений: 74)
Боги, полубоги, божественные сущности (Произведений: 165)
Вампиры (Произведений: 241)
Демоны (Произведений: 265)
Драконы (Произведений: 164)
Особенная раса, вид (созданные автором) (Произведений: 122)
Редкие расы (но не авторские) (Произведений: 107)
Профессии, занятия, стили жизни 8 списков
Внутренний мир человека. Мысли и жизнь 4 списка
Миры фэнтези и фантастики: каноны, апокрифы, смешение жанров 7 списков
О взаимоотношениях 7 списков
Герои 13 списков
Земля 6 списков
Альтернативная история (Произведений: 213)
Аномальные зоны (Произведений: 73)
Городские истории (Произведений: 306)
Исторические фантазии (Произведений: 98)
Постапокалиптика (Произведений: 104)
Стилизации и этнические мотивы (Произведений: 130)
Попадалово 5 списков
Противостояние 9 списков
О чувствах 3 списка
Следующее поколение 4 списка
Детское фэнтези (Произведений: 39)
Для самых маленьких (Произведений: 34)
О животных (Произведений: 48)
Поучительные сказки, притчи (Произведений: 82)
Закрыть
Закрыть
Закрыть
↑ Вверх