Мифы Древней Греции: Мачеха

— Что? — словно лев прорычал; краснота сменилась бледностью. — Что ты сказал?

Его затрясло. Вряд ли он стал бы так переживать из-за предложения помочь матери.

Или стал бы?

Ох уж эти олимпийские интриги.

— Просто хочу помочь, — пожал плечами Геракл.

— Зачем? — сощурился Гефест.

— Сочувствие.

— Сочувствие? — Гефест склонил голову, весь его вид выражал недоверие. — С какой стати?

— А почему нет?

Вопрос поставил его в тупик. Ну, неужели Гефест пересылает Гере амброзию с нектаром, и всё окажется так просто? К матери он относится хорошо, мог и рискнуть. Он потёр бороду.

— Единственная помощь, которую можешь оказать — молчание, — губы Гефеста подёргивались. — Уходи.

— Но... — Геракл шагнул навстречу.

— Убирайся! — взъярился Гефест. — И молчи, просто молчи, иначе он...

Он мотнул головой, отвернулся. Влажные от пота волосы неопрятно разметались по плечам. Сила и доброта, доходившая до слабости. Гефест — из олимпийцев первый, кого можно заподозрить в помощи Гере.

— И всё же я хотел бы помочь, — мягко заверил Геракл.

— Как ты не понимаешь? — всплеснул руками Гефест и выпучил глаза. — Как ты не понимаешь, он слишком гордый, он никогда не смирится с тем, что кто-то знает!

— Я никому не скажу.

— Оставь нас в покое! Просто забудь! Тебя это не касается!

— Ошибаешься, — хмуро возразил Геракл. — Зевс приказал мне всё выяснить.

— Зевс? — Гефест покачнулся, он походил на растерянного ребёнка.

— Да, Зевс, — обречённо кивнул Геракл.

— Какое дело Зевсу, — Гефест облизнул пересохшие губы, — до меня и Танатоса?

— Танатоса?

Секунда — и Гефест понял, что его одурачили:

— Убью.

Прозвучало тихо, но жутко. Убьёт. Точно убьёт. Геракл рванул к выходу.

Ноги подгибались, умение видеть в темноте ослабло, и Геракл спотыкался о камни. Прежде чем успокоился, четыре с лишком часа по всему Олимпу гонял его Гефест на потеху бессмертным.

Гефест и Танатос. Союз уродливой, доброй силы и миловидной, жестокой ловкости — кто бы мог подумать? Геракл хрипло рассмеялся. Может, тайна и стоила изнуряющей пробежки.

И хорошо, что Гефест отходчив.

Но поиски Геры придётся начинать сначала. Не хотелось думать об этом, искать, шевелиться. Туман наползал на Олимп, тянулся с промозглыми объятиями, ночной холод пробирал до костей. Пора пить амброзию. Геракл брёл по белёсому склону, похрустывала под ногами порода, и огни в окнах божественных чертогов манили обещанием тепла и священных напитков. Ещё немного...

Дом.

У самого обрыва. Беломраморный. Небольшой и уютный, с бронзовой крышей и красивым садом, с мраморными дорожками в изумрудной траве.

С запасом амброзии в подвале.

Шорох отвлёк от мечты о живительной влаге. Над головой промелькнуло белое и исчезло за домом.

Укрываясь в тенях, неслышимый за трелью соловья, Геракл прокрался в сад сонного дома.

— Молодец, молодец, — ласково бормотала за боярышником Геба. — Сейчас напою.

Геракл приподнялся над пахучими ветвями: бесшумно ступая по травяному ковру, к его жене ластился, дёргая белоснежным хвостом, конь Геры.

Три. Три! Раза за время первых двухнедельных поисков Геракл пролетал над этим островком и ни разу Геру не почувствовал. Ни малейшего намёка. Теперь её конь с привязанным на спину бурдюком пасся в грабовой роще на склоне огненно-красной с рыжими проплешинами горы. Надвигался полдень.

Дарованная шлемом Аида невидимость бдительности Геракла не ослабляла. Он затаился, слился с шумной, пахучей рощей.

Ждал.

Пчёлы и бабочки, натыкаясь на невидимку, рассеянно разлетались. Внимательному наблюдателю они могли бы выдать положение Геракла. Но его никто не искал. Гера не появлялась, конь поднимался выше, лениво бродил в кружеве теней и света меж стволов и кустов, припадал к небольшим источникам воды.

Очередная обманка?

Жужжание, пение птиц, теплота и покой места размаривали; пробивавшиеся сквозь кроны лучики играли на земле, складывались в узоры. Миг невнимательности — и конь исчез. Геракл поспешил в пятнистую тень, где паслось животное: лёгкие следы исчезали в кустарнике. Через минуту конь взметнулся между ветвей и исчез в слепящей синеве неба.

Оставалось надеяться, Геру он не унёс, иначе неделя слежки за Гебой потрачена впустую. Да и хорош был бы Геракл, если бы Гера сама вернулась на Олимп к не жаждавшему встречи Зевсу. И чего он хотел добиться приказом найти жену и намёком на нежелательность её возвращения? Ответа на этот вопрос у Геракла не было.

Тело не забыло, как красться в горном лесу, воспоминания о вылазках и кочевой жизни грели сердце. Уже тогда Геракл мечтал о бессмертии, а получив, с наслаждением думает о человеческой жизни и не насытится опасной охотой на себе подобного. Разве можно удовлетворить желания человеческого сердца? Разве можно избавиться от человеческой сути?

Нет.

Как нежно принимал мох ноги, как восхитительно умение пройти, не хрустнув веткой, проползти под кустом, не спугнув пчёл, бабочек и добычу.

Следы копыт вывели к расчищенному пятачку у пещеры. Часть входа загораживала каменная стена с небольшим бирюзовым окном; на распорках сушились шкуры и поношенная мужская одежда, возле ключа скопилась глиняная посуда, пёстрые курицы прохаживались в загоне у стены, зеленели на грядках лук, петрушка, латук. Тысячи подобных обжитых местечек видел Геракл в горах: прибежище охотника, преступника или семьи пастуха. Проклятье! Придётся снова выслеживать Гебу, не спать...

Из маленького отверстия входа вынырнул мужчина в одной набедренной повязке. Высокий, жилистый, с угольно чёрными, перехваченными алой лентой волосами и густой бородой, бледные сильные ноги в глине. Гончар. Он сощурился, острые черты лица собрались, огляделся. Следом вышла невысокая женщина, золотые кудри засияли на солнце. Дыхание Геракла перехватило: Гера?!

Геракл оторопело смотрел, как она идёт за мужчиной. На ней было цветное, обычное, с открытой грудью, платье ахейских женщин, подол подвязан выше колен, ноги перемазаны глиной. После целомудренных олимпийских одежд от шеи до щиколоток в этом человеческом одеянии Гера казалась голой.

Она присела у ручья, опустила ноги в воду. Рядом, наклонившись, смывал глину мужчина. Они, улыбаясь, говорили. Неужели это Гера? На Олимпе она не улыбалась так открыто и радостно. Это не может быть Гера! Просто смертная женщина, удивительно на неё похожая.

Но чувства говорили обратное: её плоть была напитана амброзией, под нежной кожей текла божественная кровь. Изящные руки, прекрасное лицо, груди, ноги ласкал солнечный свет, тёмные вставки подпиравшего грудь корсажа подчёркивали талию. Гера рассмеялась, запрокинув голову, демонстрируя точёную шею, обхваченную нитью янтаря, пленителя языков пламени. Мужчина посмотрел сверху, и Гера замерла. Даже издалека было заметно восхищение и желание в его взгляде. Неужели...

Они рванулись навстречу друг другу, впились в губы, Гера обняла широкие плечи, его руки задрали платье, золотые кудри разметались по земле.

С криком Геракл бросился к ним, а упругие ягодицы ублюдка уже задвигались между раздвинутых ног Геры. Мужчина подскочил, Геракл ударил в испуганное лицо: ублюдок! Убить! Убить!

Он прыгнул на него и месил кулаками: убить! Ярость слепила. Как, как ублюдок посмел прикоснуться к Гере?!

Убить!

Геракл бил, ломая слабые человеческие кости, ненавистное лицо превратилось в кровавую кашу.

Бах! От удара затылок Геракла взорвался болью, шлем Аида покатился по земле. Сзади! Не глядя, Геракл ударил наотмашь, нападавший отлетел, глухо о что-то стукнулся.

Геракл обернулся: Гера сползала по могучему стволу граба, оставляя на коре кровь, полуприкрытые глаза остекленели. Убил? В груди стало пусто, противно засосало под ложечкой.

— Гера... — прошептал Геракл, поднимаясь. — Гера...

Умерла? Холод сковал сердце, впервые стало так страшно. Неужели... Гера застонала. Жива!

Она открыла глаза, испуганная, непривычно слабая. Живая. От сердца отлегло, руки разжались, скоро засаднит сбитые костяшки, но какая разница, если Гера рядом. И если она так радостно раздвинула ноги перед жалким смертным, то почему бы не раздвинуть перед победившим его богом? Желание обожгло Геракла. После драки оно всегда острее.

Сжавшиеся соски придавали груди соблазнительности: какие совершенные формы, так и хотелось потрогать, ущипнуть. А эти раздвинутые ножки... она наверняка ещё влажная от желания, разгоряченная. Заметив направление взгляда, Гера сомкнула колени, и глаза её загорелись гневом.

Амброзию Гера давно не пила — Геракл это чувствовал. Сейчас он сильнее. Превосходство пьянило. Гера беззащитна. О, этот взгляд снизу вверх: соблазнительна, как никогда.

Геракл шагнул, стягивая накидку. Скоро Гера будет стонать и извиваться под ним, как самая обычная женщина.

— Иди ко мне, — низко велел он, приподнимая подол. — Я так давно...

Сплюнув, Гера обратилась в пантеру. Огромная кошка бросилась прочь.

— Стой! — Геракл рванулся следом.

Ветки хлестали лицо. Плевать! Он сигал через пни, ручьи, а впереди мелькали чёрный хвост и подушечки лап. Мышцы против мышц! Но будь у Геры хоть сотня ног, победу определит амброзия!

Ни капли усталости, дикое веселье охоты — давно Геракл не был так счастлив! Это лучше, чем непримечательное соблазнение по углам чертогов.

Расстояние до Геры сокращалось, всё ближе колыхался хвост. Лучи солнца вспыхивали на угольном мехе, черней теней была Гера. Хрустели ветки, разбегались звери.

Выскочили к ручью. Гера припустила. Могучий Геракл взвивался выше легконогой косули, при приземлении под ногами проминалась земля, крошился сланец.

Ещё немного!

Жар наполнял мышцы, Геракл ускорился. Гера. Гера, Гера! Под лапами взвились брызги, холодными каплями ударили по ногам, пальцы скользнули по кончику хвоста.

Ну! Цап! Стиснув хвост, Геракл остановился. Гера рухнула на землю, пробороздила крошево листьев и камней подбородком.

Геракл рывком перевернул её на спину:

— Повелеваю, пусть тайное станет явным!

Пантера превратилась в растерянную, прекрасную женщину.

— Рад вас видеть, дорогая матушка, — широко улыбнулся Геракл, усаживаясь ей на бёдра. — Никак не ожидал встретиться в подобной обстановке.

Тяжело дышавшая Гера зло щурилась. Она выпростала кулак, Геракл перехватил запястье у своего лица, вторую метнувшуюся в ударе руку прижал к земле. Гневный румянец залил щёки Геры, глаза потемнели. Почти чёрные, они напоминали бездну.

Серьёзно сопротивляться Гера не могла. Но это не тот случай, когда сошла бы чистая сила. Нет, вспоминая недавний свободный, искренний смех, глядя на золотой ореол кудрей вокруг прекрасного лица, чувствуя напряжение точёных запястий, пленённый упругим колыханием грудей и оглушённый биением сердца, Геракл понял: одного простого обладания мало. Он хочет её всю. Много раз. Страстную. И чтобы никто больше прикасаться к ней не смел.

О, все боги мира, хотелось, чтобы Гера любила!

Слишком дерзкое желание. Но разве не удавалось раньше сменить гнев женщины на милость? Не раз ненависть сменялась если не любовью, то страстью. Геракл выпустил запястья:

— Послушай...

Но что сказать? Проверенные в деле речи забылись, сами слова вылетели из головы. Пальцы Геракла легли на её сухие, алые губы, непривычный трепет охватил тело, и сердце, сердце билось быстрей, чем в смертельном поединке.

— Гера, — звук имени тревожил, задевал неведомые струны души. — Гера...

Он прильнул к дрогнувшим устам, но она оттолкнула, хлёстко ударила по щеке. Геракл стиснул кулаки, борясь с гневом; щёку жгло. Гера ударила по другой.

Геракл с силой придавил её руки к земле:

— Хватит!

Она плюнула. По лицу потекло, кипя от гнева, Геракл утёрся, а Гера извивалась, силясь высвободить запястья, легко поместившиеся в могучей окровавленной ладони.

— Успокойся.

— Отпусти! Немедленно! — шипела Гера, и щёки красиво пылали.

— Успокойся, — навалился Геракл.

Еле удерживаясь от обычного насилия, он пытался приласкать, но Гера яростно вертелась, и пальцам не удавалось нащупать поистине волшебный бугорок над лоном.

— Отпус...

Геракл накрыл её рот, и зубы Геры закусили просунутый язык.

— Ны-ы! — взвыл Геракл, на языке солонела кровь.

Гера брезгливо скалилась, сверкая глазами:

— Не смей прикасаться ко мне!

— Сама потом будешь просить! — рыкнул Геракл.

— Не дождёшься!

— Если Зевс не может тебя удовлетворить, это не значит, что я не смогу, — огрызнулся Геракл. — Ни одна женщина не была мной разочарована.

— О-о, мужчины, — закатила глаза Гера. — Зевс тоже так говорит.

— Поверь, ты почувствуешь разницу между ним и мной, — склонился к её шее Геракл, лизнул ключицу. — Ну, неужели ты не хочешь отомстить за измены? Разве не будет изощреннейшей местью отдаваться за его спиной мне, мне, которого он с таким трудом сделал богом. Мм-м?

Сосок Геры тоже был солоноватым, подтянулся от прикосновения зубов.

— Прекрати! — изогнулась она.

Геракл скользнул языком к другому соску.

— Я лучше умру, чем стану твоей!

Крик больно хлестнул, Геракл стиснул зубы. Воздух с шумом вырывался из ноздрей.

— Зевс не хочет твоего возвращения на Олимп. Я единственный бог, которому ты нужна, который готов тебя защищать, — и не поднимая взгляда, Геракл нашёл стиснутые губы.

Гера задёргалась как птица в силке. Запахло грозой.

Грозой?!

Геракл поднял голову: Зевс. По белым одеждам бегали разряды маленьких молний, суровое лицо исказил гнев. Глаза — страшные тёмные глаза. Язык Геракла прирос к нёбу, сердце упало.

Могучий кулак разжался, и в ладони вспыхнул трезубец из молний.

Тьма. Не холодная и не горячая, без времени и пространства. Словно в целом мире никого больше нет.

Сначала кожа светилась подобно луне. Мягкий серебристый свет теснил тьму Тартара. Потом стал блекнуть.

Голод. Внутренности сжимались, ныли. В какой-то миг голод стал таким сильным, что разум померк. Отрезвил вкус крови. Изгрызенное запястье не болело. Рана оставалась прежней, но кровь не текла — если не сосать.

Жажды она не утоляла.

Тошнотворной жажды по священным напиткам.

О них нельзя думать.

Невыносимо знать, что они есть.

Можно думать о меркнущем свете.

Он исчез.

Кожа больше не сияет.

Но видно каждый шрам, морщинку, волосок, как в полдень.

Ненормальная тьма.

Руки — эти руки, выручавшие в сотнях битв — бессильно лежат на чёрном, вокруг всё чёрное.

Тартар.

И уже ни желаний, ни голода.

Зачем всё было? Когда кончится? Чем?

Неужели обожествлённому герою Гераклу после стольких испытаний и побед суждено от голода превратиться в жалкого призрачного слугу? Вон, кажется, руки становятся прозрачными.

Руки на тьме, он лежит во тьме. Он становится тьмой.

Тартар.

Беспросветная тьма.

Беспросветная...

Зачем она дразнит светом?

Точка света. Призрак, мираж.

Руки, правда, растворяются во тьме. Просто исчезнуть, наверное, лучше. А ведь столько всего хотелось сделать...