Граф-1. "За гранью Долга"

Книга1. ЗА ГРАНЬЮ ДОЛГА.

Глава 1. Аурон Утерс, граф Вэлш.

— На сегодня достаточно, Кузнечик! Отпусти его — пусть бежит собираться... — донесся до меня голос отца.

— У меня давно все готово! — не дожидаясь ответа учителя, ответил я. И продолжил крутить тяжеленный стальной посох, по семейным преданиям принадлежавший самому Веддингу Смиренному, калике, пространствовавшему по Диенну двадцать с лишним лет. Лет в восемь, услышав жизнеописание этого великого предка, я поднялся в галерею и долго стоял перед портретом своего пра-пра-прадеда, пытаясь понять, откуда у человека с прозвищем Смиренный могла появиться такая мощная шея, широченные плечи и взгляд, от которого по спине пробегали мурашки. Четыре года спустя, в первый раз попробовав поднять его Посох, я понял все. Или почти все: калика перехожий, не снимавший с себя стальные вериги общим весом в четыре пуда и таскавший в руке трехпудовую железяку, просто не мог оставаться слабым...

— Ну, молодец! Значит, увидимся за ужином... — буркнул отец, и, не заходя в зал, двинулся дальше по коридору.

'В кабинет...' — подумал я. Но ошибся — его шаги сотрясли лестницу и затихли где-то рядом с покоями моей мамы...

— Можешь остановиться... — еле слышно пробормотал Кузнечик, и я решил, что ослышался.

— Прошу прощения?

— Можешь остановиться и положить посох на место... — так же тихо повторил учитель. А потом, словно проснувшись, зарычал: — Я сказал, посох на место, а сам — в угол!!!

Услышав в его голосе привычные интонации, я метнулся к резной подставке из дерева кемет, по прочности мало чем уступающей грозному оружию моего предка, аккуратно возложил на нее Усмиритель, и, развернувшись на месте, прыгнул в угол. Или Угол? В общем, место, в котором я проводил последний час тренировок, заслуживало именования с большой буквы.

Не успел я занять исходное положение, как Кузнечик превратился в ураган — выхваченные из складок одежды короткие клинки метнулись к моему телу и чуть не нашинковали его на куски. Пришлось начать шевелиться...

Для того чтобы уходить от их ударов, мне приходилось в предельном темпе метаться между двух стен, приседать и даже подпрыгивать. Блокировать, и тем более контратаковать, в этом упражнении было запрещено.

А еще мне приходилось следить за тем, чтобы учитель не придумал еще какую-нибудь каверзу: Кузнечик не брезговал ни неожиданными ударами ногами, локтями и головой, ни бросками метательных ножей, звездочек или горстей песка. Ничем из того что, по его мнению, могло научить меня выживать. Поэтому редко какой поход в угол не заканчивался вызовом Брюзги — так я про себя называл семейного лекаря. Несмотря на то, что Кузнечик никогда не наносил серьезных ран, получасовые лекции о последствиях ранений в область, лежащую под нанесенной мне царапиной я ненавидел больше, чем что бы то ни было. Наверное, потому, что во время набивших оскомину объяснений лекарь смотрел на меня так, как будто я получил очередную ранку, трусливо убегая из боя...

Как ни странно, в этот раз Кузнечик меня пожалел — часовая экзекуция закончилась всего через пятнадцать минут!

— А теперь садись на подоконник и слушай... — вздохнул Кузнечик. И я с трудом удержал отваливающуюся челюсть: слушать учителя мне приходилось часто. Но при этом я всегда был занят: либо работал мечами, либо держал в вытянутых руках какой-нибудь тяжеленный груз, либо тянулся. То есть никогда не находился без дела. И, тем более, не получал разрешения присесть на подоконник!

Не обращая внимания на мое удивление, учитель примостился на тяжеленном кожаном мешке, набитом железными шариками, на котором я обычно отрабатывал удары или броски, и, хмуро посмотрев на меня, негромко заговорил:

— Вот уже четырнадцать поколений ваш род верно служит королю и народу Элиреи. С тех пор, как твой предок Утерс Молчаливый наголову разбил варваров в битве при Лерне и получил в ленное владение это графство, его потомки грудью закрывали королевство от любых напастей и бед. За это время ваша фамилия стала синонимом слов Честь, Верность и Доблесть, а графство Вэлш — местом, где появляются на свет самые доблестные воины Диенна. 'Прямой, как Утерс' — для того, чтобы так заговорили в народе, надо было очень постараться. И твои предки ни разу не осрамили гордое имя Утерса Молчаливого, заслужив право никогда не склонять голову перед королем. С вашим родом связано множество легенд; почти о каждом твоем предке сложены песни, а предсказаниям, в которых так или иначе упоминается какой-нибудь Утерс, вообще нет числа. Например, я, будучи ребенком и слушая леденящие душу истории у зимнего очага, представлял себя могучим Ойзеном Бронзовым Кулаком. Воином, которого боготворили даже враги...

Кузнечик грустно улыбнулся, снял со стены метательный топорик, провернул его вокруг своей оси и лениво бросил его куда-то в мою сторону. Абсолютно не задумываясь, поймаю я его или нет:

— Не будем ворошить память усопших героев. Каждый из них сделал все, чтобы ты, наследник этого рода, смог с честью нести на своих плечах бремя родового Долга. Тебя научили тому, что должен уметь настоящий Утерс — Любить, Ценить и Защищать; твое тело и дух готовили ко всему, что может случиться в той череде безумных случайностей, которые мы называем жизнью. А сегодня ты пройдешь последнюю инициацию, зайдешь в комнату, в которую ты стремился попасть все шестнадцать лет своей жизни, и... твое детство и юность канут в лету. С сегодняшнего дня никто более не назовет тебя ребенком...

— Праздник Совершеннолетия начнется через седмицу... — попробовал возразить я.

— Да. Для всей молодежи королевства, кроме старших сыновей вашего рода. Ты станешь мужчиной уже сегодня... — Учитель тяжело вздохнул, оттянул ворот своего балахона, и, вытащив оттуда вычурный металлический ключ, протянул его мне: — Там, за дверями кабинета, начинается тот путь, к которому я готовил тебя с самого раннего детства. Знаешь, я ни разу в жизни не пожалел времени, потраченного на воспитание твоего отца. Так вот, я бы хотел, чтобы лет через двадцать, протягивая ключ твоему наследнику, смог бы так же сказать и о тебе...

Учитель встал с мешка, угрюмо посмотрел в окно за моей спиной, и, сжав кулаки, добавил:

— Завтра утром ты покинешь Вэлш и отправишься в столицу... Не торопись с головой бросаться в придворную жизнь: в Арнорде не все ладно. И, если меня не обманывает нюх, то вот-вот грядет время больших перемен. Будь готов ко всему... и поступай так, как велит тебе Совесть и Долг... Ты был достойным учеником, Утерс-младший. Осталось немногое — стать достойным главой Рода...

Повертев в руке кожаный шнурок, я сосредоточил взгляд на болтающемся на нем ключе и... вздрогнул: мне показалось, что по его острой бородке пробежали сполохи кроваво-красного пламени.

— Спасибо за науку, учи-... — справившись с секундным замешательством, начал было я, но опоздал: в тренировочном зале, кроме меня, уже никого не было...

...Стянув с себя пропотевшую рубашку и брюки, я отворил окно, взобрался на подоконник с ногами, и, зажав ключ в кулаке, прыгнул вниз. В холодные струи Кристальной. Речушки, протекающей прямо под стенами замка и являющейся неотъемлемой частью его фортификационных сооружений, снискавших нашему семейному гнезду славу неприступного.

В детстве, наслушавшись рассказов окрестных ребятишек, я довольно долго верил что человек, рискнувший войти в течение Кристальной, сначала превращается в ледяную статую, а потом, камнем уйдя на дно, пополняет армию инеевых великанов, в случае опасности защищающих родовое гнездо Утерсов от врага. Инеевых великанов я выслеживал года полтора — до своего семилетия. А потом, увидев, как из нее выходит мой отец, понял, что единственный инеевый великан в округе — это он: на коротко стриженные волосы и могучие плечи Логирда Утерса Неустрашимого падал снег, и папа постепенно превращался в доброе чудовище из детских сказок. Чуть позже, лет в восемь, я узнал, что лед в воде не тонет и долго смеялся над теми, кто продолжал верить в эти страшилки.

В дальнейшем оказалось, что среди окрестных жителей не так много желающих добровольно войти в верхнее течение реки: для того, чтобы справиться с ее бурным нравом, надо было обладать недюжинной силой, бесстрашием, привычкой к низким температурам и быть отличным пловцом. И если сильных и бесстрашных воинов в долине Красной Скалы было достаточно, то пловцов, способных удержаться на поверхности ледяной воды хотя бы пару минут можно было даже не искать — отсутствие сколько-нибудь крупных водоемов поблизости не располагало к тренировкам по плаванию. Поэтому в Кристальной плескались только воины Правой Руки. И мой отец. А я... я в ней жил. До и после каждой тренировки. Зимой и летом, в дождь, снег и метель. Потому, что еще в глубоком детстве Кузнечик как-то сказал мне, что в бочке с дождевой водой Утерсам умываться негоже. И принялся добросовестно следить за чистотой моего лица и тела...

...Смыв с себя пот и немного поплавав, я задумчиво посмотрел на окно своей комнаты, расположенной под самой крышей северной башни, потом перевел взгляд на флюгер, изображающий символ рода — треугольный щит с изображенным на нем сжатым кулаком, — вспомнил про инициацию, и, вздохнув, отправился в южную. В обитель Брюзги...

...Как ни странно, шевалье Вельс Рутис не копался в своих записях, не взвешивал едко пахнущие порошки и не кипятил инструменты, а просто сидел на ложе и задумчиво вертел в руках один из граненых кристаллов Туманного Рассвета. Увидев, что я ввалился в его мастерскую, он вздрогнул, отложил камень в сторону, и, вскочив на ноги, ехидно поинтересовался:

— Одеться, молодой господин, вы, конечно же, не догадались?

— А зачем, Вельс? — поинтересовался я. — Если я не ошибаюсь, то первое, что мне придется делать перед инициацией — это раздеваться. Или сегодняшняя будет проходить не так, как обычно?

Неодобрительно посмотрев на полотенце, обмотанное вокруг моих бедер, Брюзга набрал в грудь воздуха, открыл рот и... ничего не сказал! То есть вообще! Вместо того, чтобы разразиться получасовой лекцией о недопустимости передвижения по замку в таком неподобающем графу виде шевалье Рутис просто кивнул головой в сторону освободившегося ложа и вытащил из кармана обрезок гусиного пера.

Мне тут же стало не по себе: на моей памяти семейный лекарь работал молча только дважды. Четыре года назад, когда пытался удержать на этом свете сорвавшегося со скалы непутевого сына деревенского старосты и прошлой весной, принимая роды у жены Бородача Олли. И оба раза про его пациентов говорили коротко: 'не жилец'...

Из вредности повесив влажное полотенце не куда-нибудь, а на побитое молью чучело медвежонка, я проигнорировал неодобрительный взгляд Брюзги, огляделся вокруг, неторопливо подошел к ложу, завалился на него лицом вниз и опустил лицо в специальную выемку. А потом полностью расслабился и попытался сообразить, чем эта инициация может отличаться от предыдущих.

Исходя из того, что бросилось мне в глаза при поверхностном взгляде на логово Брюзги, измениться могло только ощущение, которое я должен был испытать. И количество мест, на которые лекарь планировал воздействовать Силой: кристаллы Туманного Рассвета, закрепленные в гнездах массивного каменного Постамента Слез, в этот раз были заметно тоньше. А количество игл, лежащих на отполированном до блеска металлическом подносе, вообще поражало воображение.

Других изменений в хозяйстве Брюзги я не заметил: восемь стеклянных банок Силы, оклеенных оловом и внутри и снаружи и радующие глаз зеленоватым свечением залитого в них раствора, стояли там же, где и раньше. Рядом с ними тускло мерцали золотые нити, уходящие в камень стен и где-то там, наверху, обвивающие основания флюгеров, по совместительству являющимися громоотводами. Батарея склянок с притираниями и лекарствами, заботливо укрытая белым полотном. Металлический столик с разнообразными инструментами, придвинутый к подоконнику...

Уже через десять минут я понял, что не ошибся — количество точек, которые вдумчиво Вельс намечал на моем теле, превышало обычное как минимум раза в три! То есть в ближайшем будущем я должен был превратиться в некое подобие опутанного серебряными нитями ежа.

Перспектива была не особенно приятной, но ради того, чтобы стать мужчиной, я был готов и на худшее...

...Следующий час прошел в тишине. Видимо, картина, которую рисовал на мне Брюзга, требовала полного сосредоточения. Слушая его ожесточенное сопение, я пытался представить себе возникающую на моей коже картину и пытался запомнить последовательность нанесения алых точек. В принципе, первое время мне это удавалось: хватало базовых знаний по воздействию иглами на человеческий организм. Но потом их стало не хватать: то, что творил Брюзга, отличалось от известного мне процесса как царапина от шипа с куста ежевики от раны, полученной от удара топора.

Пока я думал о процессе, Вельс закончил с рисованием и взялся за иглы. Сухонькие руки с тонкими, нервными пальцами втыкали их быстро и почти безболезненно. Одну за другой. В два ряда вдоль позвоночника, в голову, уши, шею, плечи и руки, заднюю и боковую поверхность бедер. Игл было столько, что я вдруг задумался о стоимости всего того серебра и золота, которое ушло на нити, соединяющие их с кристаллами Туманного Рассвета, а кристаллы — с флюгерами: на эти деньги, наверное, можно было бы купить здоровенный дом. В столице. Неподалеку от королевского дворца. И жить в нем, ни в чем себе не отказывая, эдак года два. А то и больше.

'Угу. А если продать секрет инициации, скажем, роду Брейлей, то можно вообще забыть про деньги'... — усмехнулся внутренний голос. — 'Думаю, что они не пожалеют половины запасов своей фамильной сокровищницы даже для того, чтобы одним глазом посмотреть на происходящее'...

'Вот еще'... — сам себе ответил я. — 'Этот секрет не продается'...

'Точно...' — ехидно поддакнул голос. — 'И знаешь, почему? Потому, что суть происходящего во время Инициации не понимает никто, кроме самого Брюзги и двух его сыновей... А, нет! Ошибся! Забыл про Лигера Рутиса, его отца... Вот, собственно, и все... Ну, попробуй, возрази! Молчишь? И правильно делаешь: знание пары десятков общеоздоровительных точек — это еще не мастерство...'

...Момент, когда Вельс прикоснулся пучком серебряных нитей к штырям, торчащим из банок Силы, я не запомнил: за долю секунды до этого мне в лицо дохнуло каким-то белесым паром, и я потерял сознание...

... — Ну, и как ты себя чувствуешь? — в голосе Брюзги звучало самое настоящее участие!!! Чувство, ожидать выражения которого я мог от кого угодно, кроме него, отца и Кузнечика — людей, для которых процесс моего воспитания был важнее любых эмоций. Поэтому, вместо того, чтобы прислушаться к своим ощущениям, я сначала попытался понять, все ли с ним в порядке.

— Ау, Ронни! Как ты, сынок? — не дождавшись ответа, Вельс наклонился надо мной и легонько потряс меня за плечо.

— Пока не знаю... — оклемавшись от потрясения, отозвался я. — На спину переворачиваться?

— Ты уже на ней... Я проколол обе стороны... — облегченно вздохнул он. — Правда, чтобы тебя не слишком ломало, пришлось немного переборщить с Пылью Забвения. Так что мимо тебя прошла и вторая часть инициации, и следующие полтора часа... Ладно, вставай... Хватит валяться... Кстати, если ты не в курсе, от долгого лежания у пациента образуются пролежни...

Услышав в голосе Вельса обычные нотки, я рывком сел: недолгий миг, пока он был человеком, уже прошел, и теперь каждая секунда моего промедления гарантировала новую порцию брюзжания...

— Так... Пульс нормальный... — вцепившись мне в запястья, пробормотал он. А потом оттянул вниз веки, заглянул в глаза и ткнул меня пальцем в живот: — Язык покажи... Ну, шевелись! Мда... Вроде, все в порядке... Ладно, можешь заворачиваться в свое полотенце и валить туда, куда вы всегда ломитесь. В кабинет... Да, жить будешь... Наверное...

Легкое головокружение прошло шаге на втором. А на третьем я почувствовал себя легким, как облачко. И быстрым, как ураганный ветер. Поэтому, выскочив за дверь, я забился в ближайший угол, и, прислушавшись к своим ощущениям, вдруг взял и закрутил 'Эхо в теснине' — последовательность движений, в которых была зашифрована тактика действий против двух вооруженных противников, атакующих с противоположных сторон в условиях ограниченной возможности для маневра. Скажем, в узком коридоре. Удивительно, но комплекс, еще утром казавшийся чрезвычайно сложным и запутанным, получался сам собой: я вдруг начал ПОНИМАТЬ те нюансы перемещений, смысл которых от меня ускользал целый год. И вдруг почувствовал себя Воином!

'Не торопись! Ты начнешь понимать его позже...' — в голове прозвучала фраза, сказанная мне Кузнечиком года полтора назад. Когда я делал первые шаги для его освоения. — 'Это комплекс для Утерса-мужчины. А ты еще подросток...'

Добив 'второго противника' ударом воображаемого левого клинка в горло, я скользнул в исходное положение, и, постояв в неподвижности несколько долгих-предолгих секунд, вдруг набрал в легкие воздуха, и, не заботясь о том, что подумают обо мне домашние, заорал:

— Я — МУЖЧИНА!!!

Глава 2. Фиола Церин.

— Благовоспитанной девушке из хорошей семьи не пристало трястись в седле, как какому-нибудь мужлану! — заметив взгляд, каким Фиола проводила пронесшегося мимо кареты всадника, раздраженно процедила ее мать, баронесса Церин. И несколько раз картинно дернула веером, словно отгоняя от себя запах лошадиного пота.

Возражать ей было бесполезно: мнение леди Олионы всегда являлось истиной в последней инстанции и обсуждению не подлежало. Однако отказывать себе в желании подразнить мать Фиола не захотела. И покосилась в угол, где в большом деревянном сундуке валялись грязные тряпки, в которые уже превратились две смены роскошных дорожных платьев.

— Да! Кареты иногда переворачиваются! — взбеленилась баронесса, заметив ее красноречивый взгляд. — Однако это не значит, что ты должна скакать на лошади, раздвинув ноги и подпрыгивая!

'Ненавижу тряску. Ненавижу биться головой о стенки экипажа, и, тем более, вываливаться из него в грязь!' — в который раз за четыре дня подумала Фиола. — 'А еще терпеть не могу скрип несмазанных осей, перешептывания выездных лакеев и слова, которыми кучер то и дело обзывает ни в чем не повинных лошадей. Лучше подпрыгивать на коне, чем восседать на этом, продавленном еще нашими предками, сидении, и тупо пялиться друг на друга'...

— Какая-то неделя пути, и мы окажемся в столице. А там — двор! Вся элита нашего королевства! Там сам его величество король Вильфорд, его сыновья и куча завидных женихов. Доберемся до Арнорда, и ты мигом забудешь и эту дорогу, и лужу, в которую ты влетела, и этот надоевший скрип осей. А когда тебе сделают первый комплимент, ты, надеюсь, догадаешься сказать своей матери спасибо... — на лице баронессы появилось мечтательное выражение. И тут же пропало: показывать свои настоящие чувства леди Олиона не любила. За десять лет жизни без мужа образ главы рода настолько прочно въелся в ее лицо, что воспоминания о детстве, когда мама была нежной и доброй, иногда казалось Фиоле сном. — А потом я выдам тебя замуж, и, наконец, смогу пожить для себя...

'Интересно, а для кого она живет последние лет восемь?' — глядя в окно, подумала девушка. — 'И как ее 'жизнь для себя' будет отличаться от той, которой она живет обычно?'

— Ты меня опять не слушаешь? — нахмурилась баронесса, и в этот момент где-то позади кареты раздался звук глухого удара. И, практически одновременно с ним, — страшный хрип...

— Разбойники... — выдохнула мать, сорвалась с места, сдернула Фиолу с сидения на пол и накрыла ее своим телом.

— Больно! — ударившись головой об угол сундука, вскрикнула девушка.

— Заткнись и моли Господа, чтобы десятник Вангерр и его люди успели организовать оборону! — прошипела леди Олиона.

— Вроде бы, уже бьются... — прислушиваясь к лязгу стали и диким выкрикам воинов, перепугано пробормотала Фиола. — Вон, он орет, как резанный...

— Не орет, а командует... — выдохнула баронесса. И, уперевшись руками в спину дочери, слегка приподнялась. Так, чтобы выглянуть наружу... — О, Боже! Сколько их там...

Согнутая в три погибели, Фиола видела только заляпанный дорожной грязью пол кареты и свои перепачканные ладони, но, услышав воинственные вопли солдат, отрывистые команды десятника, пытающегося заставить своих подчиненных организовать хоть какое-то подобие строя, чьи-то крики боли и удары железа о железо, она почувствовала, что трясется как в лихорадке. Вспомнив досужие рассказы служанок своей матери о судьбах тех женщин, которые попадали в лапы вот таким вот разбойникам, девушка изо всех сил сжала кулачки, зажмурилась и принялась молиться Пресветлой Деве...

Словно в ответ на первые же слова ее молитвы снаружи раздался дикий рев десятника Вангерра:

— Череп! Ты что, не видишь, что дерево убрали?! Гони!!!

В ту же секунду карета страшно дернулась: услышав приказ командира отряда сопровождения, кучер грязно выругался, несколько раз щелкнул плетью, и лошади, подстегиваемые обжигающими кожу ударами, с места взяли в галоп. Экипаж, несущийся следом, мотало так, что Фиола несколько раз здорово приложилась головой о сундук с грязными дорожными платьями и чуть не расплакалась от боли.

— Если мы сейчас перевернемся, то я точно сломаю себе шею... — пробормотала девушка, пытаясь отодвинуться от него подальше.

— А если нас догонят, то сломанная шея покажется тебе лучшим выходом из ситуации... — в унисон ей ответила леди Олиона. И, перестав прижимать дочь к полу, снова выглянула в окно. — Экипаж с пожитками остался там... А еще — Моника и Айсанна... Дьявол! С нами что, только кучер?

— А лакеи? — удивилась Фиола. И, сообразив, что ей ничто не мешает сесть, кое-как встала с коленей.

— С этой стороны никого нет... — баронесса Церин вдруг зашипела от боли, и, упав на свое сидение, ощупала подбородок, разбитый о косяк двери.

— У вас идет кровь, маменька... — очередной раз с размаху шарахнувшись о стенку кареты, девушка кое-как вытащила из-за обшлага рукава платок. Но протянуть его матери не успела: озверевшая баронесса развернулась лицом к маленькому окошечку за своей спиной, и, тоже не удержав равновесие, вцепилась в занавеску:

— Череп! А выбирать дорогу поровнее нельзя?

— Т-трудно, в-ваше с-сиятельство! П-понесли, п-проклятые! С-сейчас п-постараюсь п-придержать!!!

...Останавливаться на ночь на постоялом дворе первой попавшейся на пути деревеньки баронесса не захотела. Поэтому изможденные безумной скачкой лошади тащили карету лишних два часа. До небольшого городка под названием Заречье. И у его ворот еле переставляли ноги от усталости. Десятник городской стражи, принимая въездную пошлину, заметив их состояние, даже укоризненно покачал головой:

— Вашему кучеру надо всыпать плетей, ваше сиятельство! Совсем скотину загнал, недоумок...

Вместо ответа леди Олиона презрительно скривила губы, и, уронив в его ладонь шесть серебряных монет, демонстративно задвинула занавески...

'Я сама решаю, кого и когда наказывать...' — перевела ее красноречивое молчание Фиола. — 'А ты занимайся тем, что умеешь лучше всего... И не умничай...'

— Чтобы добраться до лучшего в городе постоялого двора, надо проехать по центральной улице до городской тюрьмы, а потом свернуть направо... — не дождавшись ответа на свое замечание, негромко сказал воин. Видимо, надеясь получить лишнюю серебряную монету. Однако добавлять что-либо сверх пошлины баронесса не собиралась, так как останавливалась в Заречье уже не первый раз. И не хуже стражника знала о том, где именно располагается постоялый двор. Поэтому, поморщившись, она требовательно постучала по стенке кареты.

— Да, баронесса! Сию минуту! — мгновенно отозвался Череп. И, тут же щелкнув кнутом, заорал: — Ну-ка, дохлятины, шевелите костями!

...Постоялый двор 'Четыре комнаты' ничем не отличался от тех трех, в которых Фиоле уже приходилось ночевать. Первый этаж здоровенного трехэтажного здания занимала таверна. Второй и третий — жилые комнаты, к которым вела такая же, как и везде, жутко скрипучая лестница. Коридор, по которому их вел хозяин, смотрелся тоже не очень — обшарпанные стены, исцарапанный пол, страшно закопченный потолок. Кроме этого, на нервы действовал еще и тошнотворный запах прогорклого масла и гари, пропитавший все и вся. А когда Фиола увидела тесную комнату, в которой, кроме кровати, стоял только огромный сундук для пожитков, и потом услышала, что 'удобства располагаются между кузницей и конюшней', у нее окончательно испортилось настроение. По сравнению с любой постройкой их родового замка постоялый двор показался бы сараем. Однако, судя по гордому виду хозяина, стоявшего у дверей в их в 'покои', лучше этого заведения в городке не было...

— Да, хочу предупредить, что еду в комнаты мы временно не доставляем... — молниеносно убрав куда-то под засаленный передник брошенный баронессой золотой, хозяин 'Четырех комнат' вытер вспотевший лоб отворотом рукава, и, удовлетворенно улыбнувшись, добавил: — Так что когда проголодаетесь — милости прошу в большой зал... Правда, как там будет со свободными столами, я не знаю...

— Думаю, один стол вы оставите свободным... — поняв намек, леди Олиона кинула ему еще несколько серебряных монет и кинула взгляд на дверь.

— Да, конечно оставлю... — заулыбавшись еще шире, мужчина попятился, и, уперевшись объемистым задом в ручку двери, изобразил что-то вроде поклона. — Рад, что вы остановились именно в моем заведении, баронесса!

...С трудом дождавшись ухода крайне неприятного на ее взгляд мужчины, Фиола с мольбой посмотрела на мать.

— Потерпи еще немного... — догадавшись о желании дочери, леди Олиона угрюмо посмотрела на свое платье, и, задвинув засов на двери, принялась переодеваться. — Соваться в уборную в платье с кринолином — идиотизм. Не влезу в двери. Придется натянуть что-нибудь попроще. Кстати, тебе ведь не надо объяснять, что ходить по нужде в одиночку девушкам из хорошей семьи не полагается? Тут слишком много подгулявших мужиков, в вечернем полумраке не способных отличить баронессу от посудомойки. В общем, встреча с ними ничем хорошим не закончится. Моих служанок, как ты видишь, с нами нет... Солдат сопровождения — тоже... Череп тебе не защитник. Так что, считай, что кроме меня провожать тебя некому...

— Я так и подумала, маменька... — кивнула девушка.

— Ничего, это не так страшно. Хотя, конечно же, неприятно. Кстати, единственное, что меня радует — это то, что мы выехали в столицу на два дня раньше, чем собирались. Поэтому добираться до Арнорда в одиночку нам, скорее всего, не придется...

— Почему? — односложно поинтересовалась Фиола, помогая матери зашнуровать корсет на зеленом бархатном платье с открытыми плечами и на редкость глубоким декольте.

— Тракт оживленный. С этой стороны королевства в столицу, да еще к Празднику Совершеннолетия, обычно едет довольно много дворян. Каждый второй — с хорошей охраной. Навскидку могу перечислить пяток из тех из тех, кто не сегодня-завтра обязательно проедет через Заречье. Например, граф де Лемойр: его третьему сыну зимой должно было исполниться шестнадцать. Сын Логирда Утерса: кто-то мне говорил, что он тоже дорос до присяги. Впрочем, воины этого рода редко путешествуют со свитой, и надеяться на то, что он будет с эскортом — глупо. Точно проедут де Бейли. И хорошо бы нам пристроиться именно к ним: они вообще не пропускают ни одного праздника и всегда путешествуют с большой свитой и в комфорте. Впрочем, сейчас не до комфорта. Главное — поскорее добраться до Арнорда...

Дослушав объяснения матери, Фиола еще раз огляделась по сторонам и тяжело вздохнула: жить два-три дня в малюсенькой комнатенке, в которой не было даже стола, ей совершенно не улыбалось. И питаться в общем зале таверны — тоже...

— Ну, да... На твои покои похоже не очень... — криво усмехнулась баронесса. — И на мои — тоже... Да, кстати, без меня из комнаты ни ногой...

— Конечно, маменька... — представив себе перспективу безвылазного пребывания в комнате, девушка угрюмо кивнула. И, дождавшись, пока баронесса начнет приподниматься, первой вскочила на ноги и метнулась к входной двери...

Глава 3. Модар Ялгон.

— Господин Ялгон! Господин Ялгон! — горячечный шепот, раздавшийся из-за двери, заставил Модара открыть глаза и схватиться за меч. — Это я, Ченк!

— Вернулся? — встрепенулся сотник, и, вскочив с кровати, впустил воина в комнату. — Ну, и чем ты меня порадуешь?

— Мы положили всю охрану, а карету с баронессой 'упустили'. Леди Олиона уже в Заречье, и, судя по тому, что она оплатила комнату на три дня вперед, ехать дальше в одиночку она не собирается...

— Отлично... — усмехнулся Ялгон. — Молодцы... И как все прошло?

— Восемь раненых и трое убитых... — поморщился воин. — Десятник Вангерр действительно оказался хорошим рубакой. Упокоили только из лука, и то не сразу...

— Ну, пристрелить его первым было нельзя... — Модар пожал плечами. — Тогда бы его люди могли не додуматься убрать с дороги дерево. Ладно, трое убитых — это не так много. В пределах допустимого...

— Как скажете, ваша милость...

— Ладно. Возвращайся в Заречье и жди... Если вдруг появятся незваные гости — в город не запускать. Придумайте что-нибудь — пожар в 'Четырех комнатах'. Или что-нибудь еще. В общем, чтобы ночевали в таверне за воротами...

— Сделаем, ваша милость... — невесть как разглядев повелительный жест, Ченк растворился в темноте.

Дождавшись, пока проскрипят ступеньки, ведущие на первый этаж, сотник вернулся на свое слишком короткое и узкое ложе, улегся и быстро провалился в сон...

...Утро началось с повелительного вопля принца Ротиза:

— Вина! И кусок сыра! А моим дамам — печеных яблок!!!

Открыв глаза, Модар прислушался к шуму за стеной и недовольно поморщился: третий сын короля, угомонившийся только перед рассветом, уже был на ногах. И, судя по щебетанию его спутниц, собирался продолжать вчерашнее веселье.

'Мда... Ему уже требуется всего четыре часа на сон. И это никуда не годится... Впрочем, какая мне-то, собственно, разница? Хоть два — лишь бы вел себя, как положено... И соображал, что, кому и когда можно говорить...' — откинув в сторону одеяло, сотник свесил ноги с ложа, поскреб ногтями зачесавшееся колено и угрюмо посмотрел в оконце. — 'О-о-о... Моросит... Здорово! Через пару часов дорога превратится в болото... Значит, де Бейли предпочтут переждать ненастье у очага. А вот де Лемойры — вряд ли: опоздать к началу праздника Олаф не захочет. Да и плевать ему на непогоду — старый воин видал времена и похуже. Поедут или нет де Венгары — трудно сказать: последние пару лет в их роду командует леди Гвиана, а о ее взбалмошности и непредсказуемости не слышали разве что мертвые. Де Фарки уже в столице, де Миллзы — проехали через Заречье позавчера... Вроде, все путем... Остается ждать...'

— Ялго-о-он!!! Ялго-о-он!!! — услышав капризный рев принца, сотник поморщился, надел штаны, потом сапоги, натянул кольчугу на голое тело, и, взяв из изголовья меч, быстрым шагом вышел из комнаты.

Дверь в покои его высочества была открыта нараспашку. А игривое хихиканье обоих девиц, доставленных его высочеству к ужину, было слышно аж в коридоре. Изобразив на лице угодливое выражение, сотник шагнул в комнату и замер у порога, стараясь, чтобы в его взгляде не отражалось презрение: принц Ротиз, еще более пьяный, чем вчера вечером, возлежал на широченной кровати в чем мать родила и поочередно тискал прижимающихся к нему толстушек.

— Да, милорд ... Вы меня звали?

— У нас закончилось вино... — сморщив нос, обиженно пробормотал принц. — А то, что принес хозяин этого заведения — помои... Что делать?

— Вино сейчас будет, милорд... — Модар учтиво поклонился, и, покосившись на широченный зад одной из 'прелестниц', занимающий добрую треть ложа, повернулся и вышел в коридор.

'С ума сойти...' — сбегая по ступенькам на первый этаж, подумал он. — 'И это кажется ему настоящей жизнью? Вино, Радужная Пыль, продажные девки, еда от пуза с утра и до утра? Впрочем, других вариантов у него, собственно, и нет. Видимо, остается получать удовольствие от того, чего может...'

Добравшись до одной из двух карет с поклажей, сотник поздоровался с охраняющим их Комо Косматым, и, открыв один из сундуков, вытащил из него бурдюк с киосским.

— А что, тот уже закончился, ваша милость? — удивленно поинтересовался воин.

— Угу...

— Силен он пить, ваша милость... — восхитился Косматый. И мечтательно вздохнул...

— Нашел, о чем страдать... — фыркнул Модар, и, опустив крышку сундука, подхватил с земли бурдюк. — Думай о службе. Может, хоть до десятника дорастешь...

— Как скажете, ваша милость... — воин помрачнел. И, поудобнее перехватив свой щит, двинулся вокруг карет с поклажей по порядком поднадоевшему маршруту...

...— А вот это — совсем другое дело... — отхлебнув прямо из бурдюка, восторженно заулыбался принц. И, кивнув Модару на стоящий рядом с кроватью кувшин, приказал: — Подставь. Перелью. А то пить неудобно...

Выплеснув в окно то, что оставалось в сосуде, сотник помог его высочеству наполнить кувшин, и, поклонившись, направился к выходу. Но не тут-то было:

— Слышь, Ялгон, а мы, собственно, когда отсюда выедем? А то барышни страдают, спрашивают, а я ни сном, ни духом...

— На улице дождь, милорд! — пожал плечами Модар. — Дороги развезло. Так что пока не знаю...

— А мою карету починили? — вспомнив о причине двухдневной задержки, поинтересовался принц.

— Думаю, что да: новую ось сделали еще вчера, так что дальше можно будет ехать с комфортом...

— Отлично... Кстати, ты принял очень правильное решение — какой смысл передвигаться по бездорожью, если тут меня любят, холят и лелеют? — Ротиз капризно надул губы, и, подумав, добавил: — Ненавижу путешествовать в дождь. Как представлю себе налипшую на колеса грязь и перегоны, которые сразу же становятся в три раза длиннее, так начинаю ценить маленькие удовольствия жизни...

— Не такие уж они и маленькие... — усмехнулся сотник, кинув взгляд на увесистую грудь перевернувшейся на спину 'красотки'.

— Да, пожалуй... — улыбнулся его высочество. И, ткнув пальцем в подставленную под руку ареолу, добавил: — Все. Ты можешь идти. Видишь, девочки просят внимания...

Глава 4. Аурон Утерс, граф Вэлш.

...Сноп искр, вырвавшихся из-под кресала, коснулся фитиля, и тоненький язычок пламени осветил комнату, попасть в которую я мечтал всю свою сознательную жизнь. Дождавшись, пока разгорится свеча, я аккуратно накрыл ее стеклянным колпаком и поставил светильник на стол. А потом, наконец, оглянулся вокруг и ахнул: все стены огромного кабинета оказались увешаны оружием! Причем, в отличие от оружейной комнаты, здесь висели штучные изделия работы лучших мастеров Диена. Лучшее из того, что попадало в замок в качестве трофеев, подарков или наград находило место на стенах вокруг здоровенного стола персон на десять и стоявшего на возвышении кресла главы рода. Кистени, клевцы, топоры, посохи, копья и алебарды, луки и арбалеты. А так же мечи всех типов и размеров. Растерянно почесав затылок, я сделал было шаг к первым бросившемуся в глаза клинку, но наткнулся на незамеченный ранее манекен, на котором висели кольчуга, наручи, поножи и черно-желтое сюрко с вышитым на нем гербом рода. Решив, что оружие подождет, я в темпе скинул рубашку, надел новенький поддоспешник, и, с благоговением сняв кольчугу с манекена, натянул ее на себя...

'Восемь в два . Как у отца...' — подумал я, пригладил ладонью короткие, чуть выше локтя, рукава и зачем-то постучал по айлеттам . — 'Так... Налокотники... Поножи... Сюрко ... Все! Теперь бы зеркало...'

Зеркало в человеческий рост нашлось на единственной не увешанной оружием вертикальной поверхности — на входной двери. Заглянув в него, я в первое мгновение слегка опешил: из темного провала на меня смотрел... отец! Правда, в его глазах в принципе не могло быть растерянности. А на левой щеке — шрама от раны, полученной мною в глубоком детстве при падении с дерева.

'Как говорит мама, нашу породу видно издалека...' — гордо подбоченившись, подумал я. А потом, увидев в отражении пару весьма симпатичных мечей, забыл и про зеркало, и про нашу породу...

...Выбрать оружие по руке оказалось непросто — любимых мною коротких парных клинков оказалось столько, что разбегались глаза. Для того, чтобы выпустить из рук каждую следующую пару мечей, мне приходилось выдумывать аргументы вроде 'нет, вон те, вроде бы, смотрятся поинтереснее'. Хотя внешний вид оружия интересовал меня меньше всего.

— Ну, что, все еще в раздумьях? — то, что голос Кузнечика раздался прямо за моей спиной, меня нисколько не удивило: Учитель всегда появлялся словно из ниоткуда. И точно так же исчезал.

— Да. Мне по руке как минимум пар пять... — кивнул я. — Почти по руке. Вот эти — чуточку тяжелее, чем надо. Эти — легковаты. В этой паре у одного из клинков что-то не так с рукоятью...

— Бери первые. За следующий месяц ты прибавишь еще килограмм десять, и они тебе станут в самый раз...

— Прибавлю? — удивился я.

— Последствия инициации... — учитель потрепал меня по волосам, снял со стены перевязь с метательными клинками и небольшой засапожный нож, и положил все это хозяйство на небольшой стол в центре комнаты: — Как я понял, до них ты еще не добрался...

— Ну, время же еще есть?

— Есть? Есть позовут через пару минут... — как обычно, поиграв словами, Кузнечик ехидно усмехнулся и вышел в коридор. — Вон, слышишь шаги на лестнице?

— Вайона? — прислушавшись, спросил я.

— Она... Кстати, внешне ты — вылитый отец... — добавил он и исчез.

— Ронни! Ужин!!! — услышав голос кормилицы, я сожалением оглядел кабинет, подхватил рекомендованные учителем мечи и ножи, и, решив, что все оружие все равно не перепробуешь, неожиданно низким голосом рыкнул:

— Иду...

— Ой... — увидев меня, Вайона всплеснула руками, и по ее лицу вдруг покатились слезы.

— Что случилось? — растерялся я. — Почему ты плачешь?

— Все... Ты уже вырос... — всхлипнула она, и, вцепившись в мои руки своими сухонькими пальчиками, притянула меня к себе. — Значит, я тебя вижу последние дни...

— Почему это? — удивленно посмотрев в глаза женщины, которая любила меня чуть ли не сильнее мамы, спросил я. И вдруг почувствовал, насколько ей плохо.

— Ты стал мужчиной... — прикасаясь пальцами к моему подбородку, прошептала она. — Завтра утром ты уедешь в Арнорд... Не на день-два, а на несколько лет... А я... Сколько проживу я? Еще год? Два? Да и для чего мне теперь жить-то? Мне уже пятьдесят две зимы, сынок... Впрочем... не забивай себе голову всякой ерундой — мало ли, что может расстроить старую женщину?

— Я без тебя тоже жить не могу, Вайона... — наклонившись к ее уху, прошептал я. — Мне очень повезло: у меня две мамы... И люблю я вас одинаково... А причину жить дальше я тебе, так и быть, скажу — кому, кроме тебя, я могу доверить воспитывать моего сына?

Кормилица отшатнулась и встревожено посмотрела мне в глаза:

— Кто она? Та белобрысая девчушка из Расколотого Дола? А мама знает?

Я расхохотался:

— Да нет! Я так, к слову... — и, решив отвлечь ее от мыслей о будущем расставании, 'задумчиво' добавил: — Хотя, ты знаешь, последний месяц она ведет себя как-то странно...

— Издеваешься, да? — невесть как ощутив, что я шучу, женщина улыбнулась, и в уголках ее глаз мгновенно появились столь любимые мной лучики морщинок.

— Нет... Просто стараюсь отвлечь от грустных мыслей... — признался я. — Ладно, пошли. Кажется, ты собиралась пригласить меня к ужину...

— Ой! Твой отец уже ждет! — Вайона мгновенно развернулась на месте, и, вцепившись в мой указательный палец, поволокла меня к лестнице...

Гостиная встретила меня непривычной тишиной. Все обитатели замка, включая пастушка Дени, сутками пропадающего на дальних пастбищах, стояли у стола и ждали. Ждали меня. МЕНЯ!!!

Ощущение близости счастья и каких-то радостных перемен, нахлынувшее на меня, оказалось таким острым, что я чуть было не расхохотался.

— Сын? — наткнувшись на непривычно суровый взгляд отца, я мгновенно забыл про все свои радужные мечты, сделал несколько шагов вперед и под его повелительным взглядом опустился на одно колено.

— Аурон Утерс! — голос отца отразился от разноцветных витражей в узких оконных проемах, и заставил меня поежиться. — С этого момента ты — мужчина. Значит, пришла твоя очередь взвалить на свои плечи великую честь — право служить короне и народу Элиреи. Служить не из страха или ради выгоды, а так, как того потребует честь нашего рода и твоя совесть. Детство осталось позади, и теперь каждый твой шаг будет оцениваться по высшей шкале, которая существует на Диенне — по той, которую создали твои предки. Путь, который лежит перед тобой, не может быть легким — судьба привыкла испытывать нас на крепость. Но в тебе достаточно силы и мужества, чтобы с честью пройти его до конца. Сегодня, в день, когда ты сделал первый шаг к тому, что написано у тебя на роду, я бы хотел пожелать тебе только одного — дожить до того дня, когда народ ЗАБУДЕТ твое имя. И станет называть тебя так, как называли твоего деда, прадеда и всех предков по моей линии...

— Просто Утерсом... — еле слышно выдохнул я.

— Да, просто Утерсом... — кивнул отец. — Утерс Молчаливый. Утерс Бесстрашный. Утерс Великий. Заметь, в прозвищах твоих предков нет слов 'кровавый', 'безумный', 'коварный' или чего-то им подобного. Каждый из них служил народу, короне и роду так, что смог заслужить искреннее уважение даже у своих врагов. Помни об этом, сын! И будь достоин тех, кто торил тебе этот путь...

— Буду... — ответил я. — Клянусь...

— Встань! С этой минуты ты ни перед кем не опустишься на колени, и не склонишь голову даже перед королем... — торжественно пророкотал отец. — С совершеннолетием, сын...

— Я буду достоин рода и тебя... — выдохнул я. Встал, и покачнулся: на мне повисли мама и обе сестры...

...Утро выдалось безветренным и теплым. Предрассветную тишину нарушал лишь шум неугомонной Кристальной да поскрипывание сбруи моей Злюки. Прощание с родными было позади, и о доме напоминали лишь влажные пятна от их слез на моем сюрко. А так же второй кошель с деньгами, украдкой переданный мне мамой. Тропа сама ложилась под копыта кобылки, и грусть от первого в жизни расставания с семьей медленно отступала перед предвкушением первого в моей жизни приключения. Нет, замок Красной Скалы я покидал, и довольно часто: Кузнечик считал, что будущему главе рода надлежит разбираться в стратегии и тактике боевых действий в составе десятка, сотни или тысячи; уметь осаждать крепости и захватывать города; воевать против регулярной армии и отлавливать банды разбойников в труднодоступной местности; выполнять обязанности телохранителя, разведчика или фуражира. А закреплять полезные навыки он предпочитал на практике. Поэтому несколько раз в год мы выбирались за пределы графства и по месяцу с лишним скитались по королевству, оценивая обороноспособность той или иной крепости, решая, как можно обеспечить ее продовольствием в условиях осады, или наоборот — лишить подвоза продуктов, захватить с минимальными потерями или осуществить какую-нибудь диверсию. Откровенно говоря, командовать крупными подразделениями мне хотелось не особо: кроме управления солдатами в бою, сотники и тысячники целыми днями занимались кучей вроде бы не связанных с войной мелочей. Например, должны были заботиться о моральном, физическом здоровье и личной гигиене подчиненных, следить за психологическим климатом в подразделении, контролировать состояние оружия и обмундирования, а так же наличие продуктов, перевязочного материала и всякой ерунды вроде точильных камней, кресал или веревок. Да, конечно же, большинство второстепенных обязанностей можно было перекладывать на плечи командиров рангом ниже или заместителей, но без жесткого контроля со стороны вышестоящего начальства подразделение рисковало превратиться в грязную, заросшую и голодную банду из незнающих, чем себя занять, мужиков.

Зато проникать внутрь осажденных городов для того, чтобы открыть ворота своей армии или похищать тех, кто командует защитниками, нравилось мне гораздо больше: забираясь по стенам мирно спящих замков, я представлял себя на настоящей войне и мысленно примерял на себя алую нашивку воина, первым оказавшегося на стене вражеского укрепления. Или представлял себя несущим к своему королю захваченного в плен тысячника.

Естественно, Кузнечик читал мои мечты, как раскрытую книгу. И заставлял меня отрабатывать то, что мне не нравилось. Поэтому я усиленно ждал времени, когда мое ученичество закончится, и у меня появится возможность не только слушать рассказы о чьих-то подвигах или приключениях, но и совершить что-нибудь подобное самому...

И вот теперь мои мечты вот-вот должны были превратиться в реальность: судя по словам Кузнечика, в ближайшие месяца королевство ждали неприятности, а, значит, у меня должен был появиться шанс на поступок. Поэтому мое настроение постепенно поднималось, и к моменту, когда Злюка выехала на опушку леса, я решил, что ехать навстречу подвигам шагом как-то слишком скучно.

Оглянувшись по сторонам и не увидев ни одной живой души, я издал душераздирающий вопль и поднял кобылку в галоп. Видимо, разделяя мою радость, застоявшаяся в конюшне Злюка стрелой понеслась по тропе, распугивая зайцев и белок. Комья земли, вывернутые ее копытами, взлетели в воздух, а в небе над моей головой возникло черное облако перепуганных диким воплем птиц.

Проскакав минут десять, кобылка самостоятельно перешла на шаг, а потом и вообще остановилась: в нескольких шагах впереди тропа резко поворачивала направо. И, потоптавшись у высоченной скалы, забегала в узкую теснину Косой Сажени. Чтобы через несколько часов вывести путника за пределы графства Вэлш.

— Умничка... — потрепав Злюку по холке, буркнул я, и, развернувшись спиной к ущелью, оглядел долину, в которой прожил всю свою жизнь.

В лучах восходящего солнца замок Красной Скалы и ближайшая ко мне деревенька под названием Изумрудная Роща казались кусочками сказочной картинки, невесть как перенесенной на Диенн из снов какого-то доброго волшебника. Ярко-алые стены замка и черепица на крышах игрушечных домиков. Сочная зелень фруктовых садов. Желтое море тянущихся к светилу подсолнухов и темно-коричневые прямоугольники пашни. Белоснежные клочья тумана, пятнающие наливные луга и тоненькая ниточка Кристальной, на какое-то время вырвавшейся из гнета горных теснин. И лес, далеко за которым белели вечные снега Ледяного хребта...

— Интересно, когда мы сюда вернемся? — поинтересовался я у замершей, как статуя, кобылки, и, не дождавшись ответа, со вздохом направил ее к входу в ущелье...

...Дорога нырнула в еще не освещенную солнцем Косую Сажень, и, с трудом протискиваясь между бурным течением Кристальной и вертикальной скальной стеной, заскакала по огромным камням, еще полторы сотни лет назад превращенными каменотесами нашего рода в некое подобие ступеней. Злюка, имевшая грустный опыт передвижения по этим камням, двигалась крайне осторожно, а я задумчиво глядел на высекаемые ее подковами искры и в который раз пытался представить себе оружие, способное прорубить в сплошном горном массиве вот такой узкий проход. Как обычно, ничего, кроме огромного топора или алебарды мне в голову не приходило: уж очень трещина, идущая по прямой почти до соседней долины, походила на зарубку, оставленную в скалах каким-то сказочным дровосеком. Проходившим мимо по каким-то своим делам.

Весной, во время таяния снегов, и осенью, в период дождей, по Косой Сажени несся неукротимый поток воды; зимой ее заваливали лавины, и только летом вдоль обмелевшей реки с трудом протискивались телеги. Может, поэтому гости в замке Красной Скалы появлялись очень редко, а поездка в ближайший к графству Вэлш город Сегрон для жителей долины являлась событием из ряда вон выходящим.

Нет, ущелье Кристальной было не единственным проходом, соединяющим ленное владение Утерсов с остальным королевством. При желании до того же Сегрона можно было добраться по Восточному тракту через графство Бейль. Однако лишних четыре дня пути и довольно высокие подорожные пошлины, взимаемые мытарями нашего восточного соседа с каждого, кто пытался проехать через его земли, заставляли основную массу населения графства Вэлш откладывать поездки до лета. Или передвигаться пешком, по горным тропам, навьючив поклажу на свои собственные плечи...

...Ворота, соединяющие обе башенки Рожна, крепости, вырубленной в скалах Косой Сажени еще при Утерсе Великом, я увидел за час до полудня. И в который раз восхитился предусмотрительности своего предка: даже в самое жаркое лето, когда Кристальная превращалась в едва заметный ручеек, перед Рожном могли выстроиться в ряд от силы воинов шесть. Только вот добраться до крепости под огнем лучников, стоящих на двух параллельных галереях, выдолбленных перед воротами на тридцатиметровой высоте, было практически невозможно. Видимо, поэтому за всю историю нашего рода желающих пробиться через это ущелье так и не нашлось. Хотя, скорее всего, желающих наложить лапу на наши серебряные рудники отпугивала грозная слава воинов Правой Руки — лучших бойцов королевства.

— Добрый день, милорд! — увидев меня с крыши Левой башни, начальник караула по прозвищу Рыжий Лис радостно улыбнулся. — Ну, что, говорят, вас можно поздравить с совершеннолетием?

— Угу... — кивнул я. — Можно...

— Как насчет того, чтобы перекусить? — спросил он, мотнув головой в сторону широченного деревянного стола, стоящего под небольшим навесом.

— С удовольствием... — усмехнулся я. И, спрыгнув с лошади, накинул повод на коновязь.

— Воды, молока, вина? — ехидно поинтересовался Колченогий Дик, выскочивший из крепости с парой небольших бурдюков на широченных плечах. — Хотя, нашел, что спрашивать: настоящие Утерсы пьют только вино...

— Это где ты таких Утерсов видел? — удивленно поинтересовался я. И, не дождавшись вразумительного ответа, принялся жать руки появляющимся во дворе воинам.

...Услышав щелчок спускаемой тетивы, я рефлекторно дернулся в сторону, краем глаза отметил, как сгибается пополам Бродяга Отт, получивший стрелу в живот, отбил удар меча Горена Злого, направленный под ключицу, сместился за спину Лису, и, полоснув его по горлу тупой стороной ножа, толкнул на взмахивающего топором Дика. И, услышав хохот на одной из галерей, остановился:

— Ну, так как, проверили на свою голову, годится он вам в господа или нет? — поинтересовался Нодр Молот, не принимавший участия в общей забаве. — Что скажешь, Бродяга?

— Угу... — кое-как восстановив дыхание после удара в живот, кивнул Отт. И, поморщившись, поднял с земли стрелу с тупым наконечником: — Годится — не то слово... Граф стал еще быстрее... Кстати, выстрел был отличный... Но почему-то не в него, а в меня...

— Просто реакция у тебя никакая... — пожал плечами Воско Игла. — А милорд от него просто ушел!

— Так он — Утерс... А я — так... Пообедать вышел...

— Кстати, об обеде... — перебил их я. — Что, собираетесь 'есть' то, что у вас в бурдюках?

— Неа... — потирая горло, отрицательно мотнул головой Лис. — Какое вино на службе? Там вода. А оленину сейчас принесут. Садитесь, граф! И чувствуйте себя, как дома...

Глава 5. Граф Томас Ромерс.

Услышав цокот копыт, раздающийся из ущелья Косой Сажени, Том вскочил на ноги, отряхнул брюки от налипшей на них хвои и... с трудом заставил себя остаться на месте. Мечущегося вдоль дороги вооруженного мужчину путник мог принять и за разбойника. Чего Ромерсу страшно не хотелось. Пара минут ожидания, и из-за поворота тропы показался одинокий всадник. Черный конь или кобыла без налобника, нашейника и других элементов брони. Сам воин — в черно-желтом сюрко и кольчуге с айлеттами. Наручи, поножи, мягкие кожаные сапоги. Рукояти двух мечей, торчащие из-за плеч, небольшой кулачный щит без умбона , притороченный к седлу. С трудом дождавшись, пока всадник приблизится, Ромерс всмотрелся в его лицо и улыбнулся: несмотря на широченные плечи, мощную шею и руки, он был молод. Если не сказать юн. А значит, не мог быть никем иным кроме единственного сына Утерса Неустрашимого...

— Аурон Утерс, граф Вэлш?

— К вашим услугам... — юноша натянул поводья и с интересом посмотрел на человека, назвавшего его по имени.

— Граф Томас Ромерс... — чувствуя, что начинает краснеть, буркнул Том. — Ну, из тех Ромерсов, которые...

— Неприятные подробности можно опустить... — мгновенно сообразив, к какому именно роду относится его собеседник, перебил Утерс.

— Увы, нельзя... — при мысли о предке, опозорившем его род, у Ромерса мгновенно испортилось настроение. Он тяжело вздохнул, и, дождавшись, пока граф спешится, с трудом заставил себя продолжить: — Семьдесят два года назад мой прадед, Вилли Ромерс, сбежал с поля боя. С тех пор о нашем роде просто забыли. Войны, попытки государственного переворота, турниры, праздники — все, что случилось в Элирее за это время, прошло мимо нас. Представьте себе — ни мой дед, ни отец с двумя его братьями ни разу не выезжали за пределы графства. Никогда! Мы в одночасье стали никому не нужны. Вообще. И... я решил положить этому конец... Я решил доказать, что в роду Ромерсов рождаются не только трусы...

— И? — спрыгнув с коня, поинтересовался Утерс.

— И я прошу вас взять меня в оруженосцы...

— Простите, граф, вам сколько зим?

— Двадцать две, ваша милость. Только какое это имеет значение? — чувствуя, что холодеет от страха, буркнул Томас.

— А мне только шестнадцать! Я еще слишком юн, чтобы иметь оруженосца. В данный момент я еду на Праздник Совершеннолетия — то есть вы, скорее всего, ошиблись в выборе того, кто способен вам хоть чем-то помочь!

— Судьба любит ваш род, граф! — стараясь, чтобы его голос звучал уверенно, сказал Ромерс. — Жизнь каждого из Утерсов полна событий. Скажите, у вас был хотя бы один предок, который бы прожил свою жизнь спокойно?

— Пожалуй, что нет... — отрицательно мотнул головой граф Вэлш.

— Значит, и вас не минует чаша сия. То есть рядом с вами у меня точно появится возможность проявить свой характер и заслужить уважение короля и дворянства. Ради этого я готов таскать ваше оружие, щит, чересседельные сумки и защищать спину. В общем, делать все, что обязан оруженосец и все, что он может делать сверх того...

— Мда... — задумчиво пробормотал парень. — Простите, граф, а давно меня ждете?

— Шесть лет... — честно признался Том. А потом, сообразив, что фраза звучит довольно глупо, уточнил: — Здесь, на дороге — восьмой день... А вообще шесть лет... С момента, когда узнал, что на Праздник Совершеннолетия в столице ждут всех, кроме меня. И что у Логирда Утерса Неустрашимого есть десятилетний сын...

— И вы действительно надеетесь, что я соглашусь?

— Да...

Аурон потрепал свою кобылку по загривку, зачем-то подтянул подпругу, потом внимательно осмотрел Тома, и, прищурившись, спросил:

— Можно вопрос, граф?

— Да, конечно...

— Эти шесть лет вы просто ждали, пока я подрасту?

— Естественно, нет: зачем Утерсу оруженосец-неумеха? На следующий день после своего несостоявшегося совершеннолетия я уехал из Бри. Решив вернуться обратно только в том случае, если смою пятно с репутации рода. Я решил потратить оставшееся время на то, чтобы научиться всему, что должен уметь воин...

— И как, научились? — ехидно улыбнулся юноша. — Я имею в виду, 'всему'...

— Увы, ваша милость... Как оказалось, на это не хватит и десяти жизней... Даже если заниматься с утра и до утра. Просто в день, когда я придумал, как избавиться от пятна на репутации, мне было всего шестнадцать. И я был юн и очень наивен...

— Можно еще пару не очень тактичных вопросов? — дослушав монолог до конца, спросил Утерс.

— Да, граф...

— Сколько бы вы не взяли из дому денег при отъезде, за шесть лет они должны были закончиться. Однако я смотрю, вы сумели сохранить коня и оружие... — Утерс кивнул в сторону привязанного к дереву коня Ромерса и добавил: — Как вы все это время умудрялись сводить концы с концами?

— В теплое время года нанимался охранником в купеческие караваны, зимой — гребцом на галеры. Два года работал подмастерьем у кузнеца, а еще валил корабельный лес в Эмейских горах... В общем, выживал, как получалось... Кстати, конь не тот, с которым я выехал из дому — Мирко пришлось продать в первую зиму...

— А у кого из более-менее известных мастеров вы занимались?

— У Низала Финта и Фалько Рубаки... Год у первого и два с половиной — у второго...

— Итого — три с половиной. А все остальное время?

— Зарабатывал деньги. Для того чтобы было чем оплачивать уроки... — вздохнул Том.

— Ясно... — юноша вдруг повернулся к нему спиной, влез в чересседельную сумку, вытащил из нее здоровенный сверток, и, не глядя на Ромерса, уверенно заключил: — Судя по внешнему виду, эти восемь дней ожидания вы толком не спали. И питались не особенно часто. То есть смотреть, чему вас научили эти мастера, пока бессмысленно.

Покраснев до корней волос, Том заставил себя ответить честно:

— Нет. Первые три дня я ел сравнительно нормально... На четвертый все припасы закончились. А насчет тренировочного боя — всегда пожалуйста! Я прекрасно себя чувствую и готов на все...

— На все? Ну... тогда я прошу вас разделить со мной... — Утерс посмотрел на небо, — ранний ужин... У меня с собой есть оленина, сыр и хлеб...

— Благодарю вас, ваша милость, но, может, вы все-таки проверите меня на прочность? Предложение разделить трапезу — это не совсем то, чего я ждал все эти годы... — сглотнув подкативший к горлу комок, буркнул Том. — Я очень хочу, чтобы вы взяли меня в оруженосцы. Или, если это — слишком большая честь для представителя рода Ромерсов, — то хоть слугой. А там... я смогу доказать, что способен на большее...

— Слугой? — удивился юноша.

— Для того чтобы смыть с рода пятно позора, я готов действительно на все... — сказал Том. — Естественно, если это 'все' не противоречит понятию 'честь'...

Юноша аккуратно положил сверток на траву, выпрямился, и, выхватив из ножен мечи, задумчиво посмотрел на Тома.

— Благодарю, ваша милость! — Ромерс поднял с земли щит и топор, и, дождавшись кивка противника, сделал скользящий шаг вперед.

Как ни странно, Утерс никак не прореагировал на его движение — так и стоял, опустив мечи, и с интересом смотрел на него.

— Защищайтесь, граф! — воскликнул Том, и, приподняв верхний край щита на уровень глаз, атаковал юношу обухом топора.

— Работайте в полную силу, Томас! — выдохнул Утерс, сместившись на пядь в сторону. — Я пока смотрю на то, как вас научили передвигаться...

Ромерс послушно атаковал. И первое время старался работать так, чтобы ненароком не зацепить юношу, не защищенного ничем, кроме кольчуги. Однако, как оказалось, для того, чтобы достать настоящего Утерса, науки Низала Финта и Фалько Рубаки оказалось недостаточно: парень играючи уходил от атак лезвием, обухом и рукоятью топора, краем щита, а так же ударов ногами и локтями! Казалось, что он не двигается, а как бы перетекает из одного положения в другое, и при этом вообще не сбивает дыхание!

Игра в кошки-мышки длилась недолго — минут пять. А потом граф Вэлш вдруг подставился. Да еще как — Тому едва-едва удалось остановить лезвие топора в опасной близости от его шеи!

— Что ж, против меня ничего плохого вы не замышляете... — дождавшись, пока сконфуженный Ромерс опустит мгновенно потяжелевшее оружие, и, отбросив в сторону щит, утрет пот с лица, буркнул он. — Учили вас, конечно же, из рук вон плохо, но часть огрехов, пожалуй, поправима. На колени, граф!

Оперевшись руками на топор, Том медленно опустился на колени, и, с надеждой в глазах глядя на Утерса-младшего, затаил дыхание.

— Последним словом, которое вы сказали перед нашим поединком — было слово честь. Знаете, меня воспитывали на этом понятии, поэтому я способен понять ваше состояние. В общем, я, Аурон Утерс, граф Вэлш, беру вас, граф Томас Ромерс, в оруженосцы. Клянусь защищать вас и ваши интересы везде, где потребуется, а так же приложить все силы для того, чтобы ваша мечта осуществилась...

С трудом дождавшись, пока меч графа прикоснется к его плечу, Том набрал в грудь воздуха и на одном дыхании проговорил слова клятвы, придумываемой им все эти годы. А потом, встав, изобразил самый церемонный поклон, на который был способен:

— Благодарю вас, ваша светлость...

— Благодарить будете потом... — юноша вздохнул, убрал меч в ножны, и, подумав немного, негромко пробормотал: — Мда...

— Разрешите просьбу, ваша светлость? — Том смял в кулаке край своего сюрко.

— Естественно...

— Не называйте меня графом. И Ромерсом — тоже. Я уже шесть лет как просто Том. И буду им до момента, когда мой род сможет мною гордиться...

— Хорошо... — кивнул Утерс. — Тогда, Том, мы садимся ужинать...

Глава 6. Десятник Вигор Гваал.

— Еще пару часов, и должны показаться стены Запруды... — на лице Бьерна Пивной Кружки появилось мечтательное выражение.

— Ну, тогда можно обойтись и без привала... — усмехнулся Вигор, и, оглянувшись на прислушивающихся к их разговору солдат, слегка прибавил шагу.

— Ненавижу горы... Ненавижу ущелья, ледники и морены... А еще ненавижу эти паршивые телеги... — еле слышно выдохнул кто-то из идущих следом воинов. И, видимо, устыдившись своего порыва, замолчал.

Поворачиваться и реагировать на этот крик души десятник не стал: солдаты, вымотанные трехдневным переходом по упорно забирающемуся в горы Северному тракту, пребывали далеко не в лучшем настроении. И не потому, что им не хватало выносливости — каждый из них был ветераном не одной военной компании и давно привык к многодневным переходам. Причина была в другом — два дня дождей и три телеги с 'чесноком' и почтовыми голубями, которые отправили в приграничную крепость вместе с ними, оказались тем самым непредвиденным обстоятельством, которое смогло выбить из колеи даже таких закаленных воинов, как они.

В среднем раз в полчаса хотя бы одна из телег вязла в очередной яме, и солдаты, забрасывая на нее щиты, с проклятиями вцеплялись в ободья заляпанных грязью колес.

Воины, поутру выходящие с постоялых дворов в начищенных до блеска доспехах, после пары часов подобных 'упражнений' покрывались грязью чуть ли не по уши. И к вечеру зверели настолько, что, несмотря на приказ Гваала не трогать 'криворуких' возниц, периодически отвешивали им тяжеленные подзатыльники...

— Доберемся до Запруды — я первым делом завалюсь в какой-нибудь ручей... — с тоской глядя на свои перепачканные латы, внезапно пробормотал Пивная Кружка.

— И отморозишь себе все, что можно... — в унисон ему продолжил Вигор. — Вряд ли вода в том ручье окажется теплее, чем в этой речушке...

— Плевать... Я чувствую себя свиньей... У меня под латами столько земли, что можно сажать озимые... А если меня ударить по голове, то от лица отколется здоровенный пласт грязи...

— Так может, стоит периодически отвешивать тебе хорошую плюху?

Бьерн хмуро посмотрел на десятника и с легкой угрозой в голосе предложил:

— Почему бы тебе не попробовать прямо сейчас? У меня как раз страшно чешутся руки. А меч не пил крови уже целую вечность...

— Я уверен, что скоро у тебя появится возможность воспользоваться им по назначению... — проигнорировав и взгляд, и тон собеседника, холодно ответил Гваал. — А если у тебя появится желание поработать мечом именно со мной, то я дам тебе такую возможность. Но после того, как мы доберемся до Запруды...

— Жду с нетерпением... — пробормотал воин и затих...

...Стены крепости появились перед отрядом внезапно: еще мгновение назад взгляд натыкался только на отвесные каменные стены и огромные камни в обмелевшем русле небольшой речушки, а потом из-за поворота ущелья возник кусок высоченной надвратной башни с зубцами и машикулями . А потом и ворота, закрытые герсой .

— Ого... — оценив высоту стен, выдохнул кто-то из солдат.

— Да... Нахрапом не возьмешь... — отозвался Пивная Кружка. — А с северной стороны все еще солиднее...

Оценить укрепления Запруды удалось буквально минут через двадцать. После того, как часовые вызвали начальника караула и тот, затянув к себе на стену предписание, внимательно его прочитал и дал приказ поднять решетку. Как оказалось, решетка оказалась не единственным препятствием для того, чтобы попасть в крепость: за ней начинался захаб .

Двигаться между двух стен с все теми же машикулями было довольно неприятно: тускло поблескивающие в черных провалах бойниц наконечники стрел свидетельствовали о том, что службу в Запруде несут так, как полагается. И любое неправильное движение находящихся в захабе лиц может вызвать смертоносный дождь. Впрочем, делать лишние движения ни у кого из десятка желания не было, и, миновав коридор, отряд уперся во внутренние ворота крепости. Еще более массивные, чем внешние, и с двумя герсами, перекрывающими проем. Причем, судя по внешнему виду обеих решеток, они были абсолютно неподъемными...

'Мда... А как же тогда укреплены северные стены?' — представив себе, как можно приподнять такую массу при отрубленном противовесе, растерянно подумал десятник. — Пытаться взять эту крепость — форменное самоубийство...

— Интересно, кому пришло в голову присылать нам 'чеснок'? — встретив их в крепостном дворе, поинтересовался начальник караула. — Голуби понятно. Пригодятся. А этого железа тут и так девать некуда. Все подступы с севера усыпаны. Еще с весны. У нас своя кузница, и возможностью как-то усилить обороноспособность крепости мы не пренебрегаем...

— Вопрос не к нам, ваша милость... — пожал плечами Вигор. — Я получил приказ доставить эти телеги, и выполнил его...

— Ясно... — вздохнул сотник. — Ладно, Бог с ними... Насколько я понял, вас прислали в распоряжение коменданта крепости, не так ли?

— Так точно, ваша милость...

— Отлично. Десяток латников нам не помешает. Сейчас вас отведут в казарму и дадут возможность привести себя в порядок. А после того, как вы снова станете похожими на солдат, построитесь вон там... — сотник показал на плац перед донжоном, — и я представлю вам коменданта крепости. Или он выйдет к вам сам...

...Комната в казарме, выделенная для их проживания, оказалась на удивление большой и удобной: одиннадцать топчанов, одновременно служащих сундуками для личных вещей. Оружейная стойка, рассчитанная на то, чтобы вмещать все оружие десятка. Небольшой стол с парой массивных лавок. Деревянные стены и полы. Аккуратные полки для всяких мелочей. Пяток кованых подсвечников. И камин в дальнем от входа углу комнаты...

Покосившись на него, Гваал непонимающе повернулся к сопровождающему их солдату:

— Не понял? Здесь что, можно готовить себе еду?

Воин ухмыльнулся и отрицательно помотал головой:

— Зимой тут такой колотун, что можно окочуриться. Да и летом по ночам бывает холодновато. Поэтому без него вам бы пришлось греться друг об друга. Думаю, любителей этого дела среди вас нет... Кстати, в каждом топчане — теплые овечьи одеяла...

Угрюмо дослушав его объяснения, солдаты аккуратно поставили свои походные мешки у входа и отправились на улицу. Умываться: тащить грязь в комнату, где им придется жить, ни один ветеран не собирался.

По дороге обсуждали самую важную для рядовых тему — дадут им поужинать, или поставят на довольство со следующего дня. А вот Гваала беспокоило другое. То, как сложится его служба на новом месте.

Нет, в своих боевых навыках десятник не сомневался — для того, чтобы приглянуться людям барона Велсера, надо было проявить себя не только хорошим рубакой и великолепным исполнителем, но и обладать способностью думать. И, раз он не только попал в число воинов элитного подразделения, но и дослужился до должности десятника, значит, особо беспокоиться ему было не о чем. Однако в этой командировке он был не один. И не со своими подчиненными! А с десятью воинами, которых он в первый раз увидел за два часа до выхода из пригорода Арнорда. Да, каждый из них точно был ветераном — чего-чего, а спутать солдата, прошедшего не одну войну с желторотым юнцом Гваал не мог. Но для того, чтобы добиться слаженности действий собранного с миру по нитке подразделения, требовалось время. А его у десятника было не так много.

'Завтра же с утра начну тренировки...' — решил он, построив десяток на площадке, указанной начальником караула. — 'И выжму из них все соки...'

...Как ни странно, комендант крепости не заставил себя ждать — буквально через несколько минут после того, как десяток построился перед донжоном, из его ворот вышел невысокий, но очень мощный мужчина в ламмеляре , и, хмуро оглядев стоящий перед ним строй, вздохнул:

— Мда... Если мне не изменяет память, то я просил прислать хотя бы человек пятьдесят. Что ж, будем надеяться, что остальные прибудут позже... Ладно, это мои проблемы, и они вас не касаются... Итак, господа, представлюсь — комендант крепости Запруда, граф Вильгельм Шорр. Прошу любить и жаловать. Моего заместителя, сотника Ахима Лоута, я представлю вам завтра — в настоящее время в крепости его нет. По всем мелочам, связанным со службой, прошу обращаться к нему. Естественно, не напрямую, а через своего непосредственного командира. То есть через десятника...

— Вигор Гваал... — тут же отозвался Вигор.

— Вигора Гваала... — кивнул граф. — Впрочем, я не думаю, что у вас возникнут какие-то особые претензии: быт гарнизона налажен давным-давно, а экзотические требования мы пока не исполняем. Шутка. А если серьезно, то, думаю, что вам здесь не понравится — медвежий угол, разряженный воздух, постоянные заморозки. Впрочем, место службы вы не выбирали, поэтому придется привыкать. Чтобы вы понимали, зачем мы сюда забрались, попробую вкратце описать наши отношения с северным соседом. Это описание будет чертовски коротким, так как отношений между нашими королевствами просто нет. Есть нечто вроде вооруженного перемирия. Поэтому на границе королевства Элиреи и королевства Делирии и располагается эта крепость. Углубляться в историю я не буду. Нет необходимости. Скажу про сегодняшний день. Итак, Ледяной хребет с севера можно пройти только в двух местах — через это ущелье и через перевал Долгого Эха. Тропа через перевал надежно перекрыта гарнизоном крепости Черная Веха. А Запруда стоит на единственной проезжей дороге к Арнорду — Северном тракте. Если бы нас тут не было, то войска Иаруса Молниеносного давно бы осадили столицу. Как вы знаете, особым миролюбием наш сосед не отличается. И за последние четыре года провел три победоносные войны. В результате с лица Диена пропали королевства Монерро, Вигион и Челзата. А армия короля Иаруса стала в два раза больше. Думаю, в ближайшие месяцы мы поймем, куда он собрался этим летом...

Комендант посмотрел куда-то сквозь строй, снова вздохнул, и, сфокусировав взгляд на Гваале, продолжил:

— Да, теоретически, он может двинуться и на север, и на запад, и на восток: армии ближайших соседей не особенно сильны и вряд ли окажут ему серьезное сопротивление. Однако особого резона захватывать эти королевства Иарусу пока нет. Для того чтобы получать доход с плодородных земель или пастбищ, нужен мир и процветание. И мужчины, которые не забриты в армию поголовно, а возделывают поля и пасут скот. Мало того, на то, чтобы прокормить население захваченных земель, нужны деньги. И немалые. А где их взять? Правильно, в Элирее. Золотые и серебряные рудники, королевская казна, сокровищницы вассалов Вильфорда Четвертого Скромного. В общем, Иаруса давно слепит блеск нашего золота. И я уверен, что рано или поздно, но он появится перед воротами Запруды. Вы скажете, что попытки нападать на Элирею уже были. И что ни одна из них не увенчалась успехом. И будете совершенно правы. Не увенча-ЛАСЬ! Однако это не значит, что мы можем расслабиться. Наоборот — враг знает, что мы сильны, и готовит свои войска исходя из этого. Именно поэтому гарнизон Запруды проводит свои дни не в блаженном безделье, а в напряженных тренировках. И несет службу так, как будто мы уже в состоянии войны. Для чего я вам это говорю? — граф сделал небольшую паузу, заглянул в глаза каждому из построенных перед ним воинов, и, удостоверившись, что они слушают его очень внимательно, ответил на свой собственный вопрос: — Для того чтобы у вас не возникало иллюзий. В принципе, правила службы в моей крепости мало чем отличаются от службы в любом другом гарнизоне. Но некоторые нюансы я все-таки подчеркну. Первый и самый главный: за сон на посту часовой получает пятьдесят плетей. Да, пятьдесят. Вы не ослышались! И не надо делать каменные лица — я и без вас знаю, что это крайне жестоко. Но... считаю, что это лучше, чем наказание за вторую попытку прикорнуть. Такой солдат прямо из объятий сна отправляется на виселицу. Без какого-либо суда или следствия. Кстати, недобросовестность на тренировках наказывается тоже довольно жестко — солдат, замеченный в нерадивости, получает двадцать плетей. В моем гарнизоне каждый должен быть профессионалом. И быть в состоянии выполнять все те обязанности, которые на него возлагают командиры. Естественно, такой подход к дисциплине появился тут не просто так: я считаю, что единственная возможность для врага захватить эту крепость — это воспользоваться помощью ИЗНУТРИ. То есть вашим разгильдяйством или халатностью. А к врагам, ставшим таковыми даже случайно, я отношусь соответственно. Без лишних сантиментов или гуманизма. Логика понятна? Отлично. Вопросы есть? Нет? Тоже хорошо. Тогда сегодня можете отдыхать, а завтра сотник Лоут займет вас делом... Можете быть свободны...

Глава 7. Фиола Церин.

— Ну, и где эта тварь? — баронесса быстрым шагом подошла к двери, и, рванув ее на себя, выглянула в коридор. И нос к носу столкнулась со спешащим к ней хозяином гостиницы.

Увидев, как отшатнувшаяся от него леди Олиона набирает в грудь воздух, Фиола едва заметно усмехнулась: пребывающая в отвратительном настроении мать явно собиралась сорвать злость на мессире Джеро.

— Вызывали, ваша милость? — отвесив глубокий поклон и улыбнувшись во всю свою щербатую пасть, поинтересовался толстяк. — Я, как только услышал, что нужен, тут же бросил все свои дела и сразу же побежал к вам... Чем могу быть полезен?

'Интересно было бы посмотреть на то, как он бегает...' — подумала девушка. — 'Хотя... пожалуй, не стоит: можно представить себе и так. Страшно потеющее лицо; рот, пытающийся втянуть в легкие воздух; трясущиеся от каждого движения шматы сала. А еще темные пятна на груди, спине и подмышками... Мда... Не самое красивое зрелище на свете...'

— Помнится, утром я просила вас прислать мне белошвейку... — как обычно перед длительной истерикой, леди Олиона начала разговор тихим и слишком спокойным голосом.

— Да, ваша милость! И я ее к вам посылал... — продолжая ослепительно улыбаться, мессир Джеро на всякий случай поклонился еще раз. — А что, разве она до сих пор не появлялась?

— Если вы называете белошвейкой ту косорукую курицу, которая исколола мне иголками всю спину, то приходила... — слегка добавив в голос эмоций, фыркнула баронесса. — Способность вовремя являться на вызов клиентов вашего заведения не дает ей права называться белошвейкой! Да, она, конечно же, способна удовлетворить некоторых не особо притязательных мужчин. Но отнюдь не своими навыками швеи...

— Простите, госпожа баронесса... — покаянно опустил голову трактирщик. И его щеки со вторым подбородком смешно улеглись на заляпанный масляными пятнами кружевной воротник камзола. — Городок у нас маленький, и хороших белошвеек днем с огнем не найдешь. Я послал ту, которую обычно вызывают к супруге нашего бургомистра...

— Ну, сравнили меня и какую-то там 'супругу'... — возмутилась леди Олиона. — А хороших прачек у вас тоже нет? Вы видели, во что эти бездельницы превратили наши дорожные платья? Интересно, они что, обычно стирают в баке с помоями?

— Нет. Насколько я знаю, ходят на Ловару... Чуть выше города вода в реке чистая, так что обычно на качество стирки никто не жалуется...

— А я и не жалуюсь!!! — видимо, решив, что прелюдия затянулась, баронесса перешла на крик. — Я езжу в столицу и обратно по нескольку раз в год всю свою жизнь! Поэтому знаю, что такое постоялые дворы. До вчерашнего дня 'Четыре комнаты' я считала одним из самых уютных из тех, которые можно найти в маленьких городках вдоль Восточного тракта. Увы, оказалось, что я ошибалась! Бог с ними, с прачками и белошвейками — с тем, что они не могут сделать своими граблями, легко справится любая девчушка из моего дома в Арнорде. Но то, во что вы превратили некогда уютный постоялый двор в отсутствие своего брата, не лезет ни в какие ворота!

— Что именно вам не понравилось? — очередной раз склонившись в поклоне, 'расстроено' спросил трактирщик.

— Все!!! Помнится, вчера вы мне сказали, что у вас очень много посетителей, и все нормальные гостевые покои заняты. Но я сегодня с утра просидела в таверне два с половиной часа и не увидела ни одного дворянина моего ранга или выше! Ни одного! То есть я, баронесса Церин, живу в этой вот конуре, а какие-то там безземельные дворянчики Бог знает из каких дыр занимают трехкомнатные апартаменты? Что молчите? Вам нечего сказать? А мне — есть!!! Все, что вы мне рассказывали — ложь! Оказывается, причина не в количестве гостей! Все гораздо проще — перед Праздником Совершеннолетия вы вдруг вздумали морить крыс! И добрых две трети комнат постоялого двора засыпаны ядом! Чуть ли не по колено! Я слышала разговор конюха и кузнеца, и знаю это совершенно точно! И еду в комнаты вы не подаете именно поэтому! А я, и моя несовершеннолетняя дочь вынуждены питаться в общем зале! И не просто так, а из-за вашей непроходимой глупости...

— Да, но ведь зал, в котором вы питаетесь — только для дворян... И именно там вы можете найти попутчиков, чтобы под защитой их охраны добраться до столицы... — попытался возразить мессир Джеро, но перебить вошедшую в раж баронессу ему не удалось.

— Причем тут это? Я привыкла жить в нормальных условиях и питаться в компании тех, кого хочу видеть за своим столом в данный момент! — возмущенно всплеснула руками леди Олиона. — А слушать, как чавкает и рыгает невоспитанная молодежь, ни разу не сидевшая за королевским столом, у меня нет никакого желания! Неужели вы не понимаете, что с таким отношением к постояльцам рискуете потерять всю клиентуру?

— Увы, ваша милость, тут вы совершенно правы... — виновато склонив голову, вздохнул трактирщик. — Я сильно извиняюсь. И даю слово, что как только мои люди приведут в порядок первые же нормальные покои, я вам об этом тут же сообщу. Поймите, у меня действительно не было выхода — этим серым тварям ведь не объяснишь, что скоро Праздник Совершеннолетия? Они появляются тогда, когда хотят. И справиться с ними очень непросто. Мы старались, как могли — ставили ловушки, приводили котов. Но, увы, мер, крыс оказалось слишком много. В общем, пришлось использовать яд, так как они обнаглели настолько, что стали бегать по комнатам даже днем!

— Фу... — зябко передернув плечами, леди Олиона оглянулась вокруг и нервно поинтересовалась: — А тут, у меня, их, надеюсь, нет?

— Прежде, чем вас сюда вселить, ваша милость, я самолично проверил все подозрительные углы на наличие дыр... И не нашел ни одной...

— Простите за то, что вмешиваюсь, но меня очень интересует, не может ли тот крысиный яд, который вы рассыпали по всем запертым комнатам, попасть на кухню и в нашу еду? — покраснев, спросила Фиола.

— Нет. Совершенно точно! — трактирщик клятвенно прижал руки к груди и посмотрел на баронессу таким искренним взглядом, что девушка чуть не расхохоталась: прохвост давно привык к возмущенным воплям постояльцев и просто играл на публику...

— Может, все-таки стоит переехать куда-нибудь еще? — решив, что верить такому пройдохе нельзя, еле слышно пробормотала Фиола.

— Увы... — раздраженно фыркнула мать. — Другого постоялого двора в Заречье нет. Вернее, нет такого, в котором можно остановиться без ущерба для собственного достоинства. Да и немного осталось — не сегодня-завтра здесь обязательно появятся кто-нибудь из особ нашего круга, и наше добровольное заточение закончится...

— Я вам еще нужен, ваша милость? — заметив, что баронесса забыла про крыс, прачек и белошвеек, мессир Джеро преданно посмотрел на леди Олиону. — Скоро обед, и я хотел бы лично проверить блюда, которые готовят мои повара...

— Можете быть свободны... — баронесса царственно развернулась спиной к двери, и, проплыв три шага до кровати, медленно опустилась на ее краешек...

— Кстати, доченька, ты уже решила, в каких цветах должен быть выдержан твой первый поясок? — дождавшись, пока в коридоре стихнут шаги хозяина постоялого двора, ехидно поинтересовалась баронесса. — Через несколько дней ты станешь считаться взрослой женщиной, и ходить неопоясанной тебе будет уже нельзя. А, значит, для того, чтобы его пошили достаточно быстро, мы должны точно знать и тип ткани, и фасон, и цвет...

Представив себе, что ее свободное платье скоро окажется туго перетянутым под грудью, Фиола густо покраснела.

— Ну, и что мы вдруг так застеснялись? — жизнерадостно расхохоталась мать. — Бюст у тебя что надо. Думаю, вся мужская половина королевского двора будет пялиться в твой вырез...

— Да... А еще все, кому не лень, будут 'случайно' задевать мою грудь локтями, плечами или спиной... И, не отрывая от нее глаз, слащаво улыбаться... Так же, как его сиятельство барон Гирдон Бейль в свой последний приезд к нам в имение...

— Ничего удивительного, милочка... — леди Олиона заулыбалась. — Он такой же мужчина, как и все остальные. И не может не ценить женскую красоту!

— Да, но я еще считаюсь ребенком! — возмутилась девушка. — Согласно Уложению, связь с неопоясанной особой дворянского рода карается смертной казнью через повешение...

— Ну, так он же просто смотрел... — удивившись ее вспышке, буркнула баронесса. — Барон холост. Его вторая жена умерла четыре года назад. И он, естественно, присматривает себе новую...

— Что, меня? — чувствуя, что находится на грани потери сознания, Фиола вцепилась пальцами в кромку стола и судорожно сглотнула.

— А что? Род у нас известный. Земель много. Приданого за тобой тоже хватает. Да и ты, слава Богу, пошла в меня. А, значит, далеко не дурнушка. Почему бы ему к тебе и не приглядеться?

— Маменька, ему же уже, наверное, все сорок!!!

— Ну, для тебя сорок — это глубокая старость... А вообще мужчины в этом возрасте — самое оно...

— Мне это 'оно' не нужно... — кое-как справившись со своими чувствами, прошипела Фиола. И с трудом удержалась от того, чтобы завершить фразу словами 'нравится — бери себе'...

— А это, прости, решать не тебе, а мне... — в голосе баронессы Церин мгновенно зазвучал металл, и девушка поняла, что проиграла...

— Не дергайся... — заметив, что дочь опустила глаза и сжалась в комок, довольно хмыкнула баронесса. — Никакого ответа я ему пока не дала. И знаешь, почему?

— Почему? — понимая, что ее молчание ни к чему хорошему не приведет, послушно спросила Фиола.

— Потому, что при дворе есть шанс сделать партию получше. Да, де Бейль знатен, богат и обладает хорошими связями. Что, не знала? Его зять — советник первого министра. Но, между нами говоря, королю Вильфорду не очень по душе то, что его сиятельство барон Гирдон — редкий бабник и гуляка. Поэтому особого внимания к вашей семье монарх проявлять не будет. То есть вся твоя молодость пройдет в имении де Бейлей в ожидании беспутного мужа...

'Эх... Сейчас она вспомнит про принца Вальдара...' — мысленно взвыла девушка, и, убрав руки под скатерть, изо всех сил сжала кулачки.

— А вот если ты понравишься принцу Вальдару, то твоя жизнь превратится в сказку! — мечтательно улыбнувшись, баронесса закатила глаза и восторженно всхлипнула. — Только представь себе: наследник престола! Молод, умен, красив! Великолепный воин и наездник! Прекрасный танцор, и, говорят, потрясающий любовник... Если бы ты видела, как на него смотрела эта курица де Байсо на прошлом Празднике Совершеннолетия! На ней было зеленое бархатное платье с декольте, в котором, по-моему, можно было при желании разглядеть даже колени... а он галантно поклонился и прошел мимо!!!

— Может, ему не понравилась форма ее ног? — осторожно пошутила Фиола.

— Ага... — баронесса мстительно расхохоталась. — А еще полное отсутствие груди. Кстати, все де Байсо смотрятся, как лавка, поставленная торчком. Ни одной округлости... Ума не приложу, как ее старшая сестра Алоиза умудрилась окрутить барона Коэна... Хотя, говорят, что он в тот день был не в себе, а с вечера здорово перепил...

'А сейчас надо сидеть тихо и иногда кивать. Или поддакивать... Тогда про моих потенциальных женихов она не вспомнит...' — подумала девушка. — 'Переключилась на своих заклятых подружек... Сейчас расскажет про уродское новое платье Ванессы де Клади, потом... потом возможны варианты... Что ж, до обеда еще час... Придется слушать...'

Глава 8. Аурон Утерс, граф Вэлш.

...Судя по количеству стоящих во дворе карет и повозок с дорожными сундуками, на лучший постоялый двор Сегрона приехал кто-то очень важный. Покосившись на воинов, охраняющих господское добро, я соскочил с лошади, кинул поводья возникшему рядом со мной мальчишке, и, покопавшись в кошельке, выудил оттуда пяток медных монет:

— Найдешь лошадям место в конюшне, почистишь, напоишь и дашь овса...

— Сделаю, ваша милость! — в глазах сорванца появился такой дикий восторг, что я сразу посочувствовал тем лошадям, хозяева которых оказались менее щедры: судя по выражению лица помощника конюха, о его внимании к их коням можно было забыть...

— Уедем мы завтра на рассвете... — дождавшись, пока склонившийся в поклоне мальчишка выпрямится, добавил я, демонстративно похлопал себя по кошельку. И удивленно посмотрел на несущегося в мою сторону мужчину.

— Здравствуйте, ваша светлость!!! Меня зовут Бодо! Добро пожаловать в 'Краюху хлеба'! Чего изволите? Комнату на ночь? Ужин? Девочек? — замерев в паре шагов от меня, затараторил он. И, вспомнив, что забыл поклониться, согнулся в три погибели.

— Комнату на двоих. Ужин. Девочек не надо. Вина — тоже...

— Позвольте вас проводить... — господин Бодо изображал такую радость от встречи, что меня слегка покоробило. Впрочем, вспомнив, что последние несколько дней перед самым Праздником Совершеннолетия и неделя после него считались самыми прибыльными для гостиниц и постоялых дворов, я вздохнул и двинулся следом за толстяком, пятящимся к дверям здания. Том, взвалив на плечо чересседельные сумки, двинулся следом.

— Прошу на лестницу, граф! Аккуратно, тут скрипучая ступенька... — Бодо тараторил, не переставая. И к моменту, когда мы добрались до свободной комнаты, я от него устал.

— Как сложите сумки в сундуки, можете спускаться к ужину... — то и дело вытирая потеющие руки о засаленный передник, пробормотал он, заметив, что Том принюхивается к запахам, доносящимся из таверны. — Стол я сейчас накрою и распоряжусь, чтобы его застелили...

— Благодарю вас, господин Бодо... — я протянул ему десяток серебряных монет, и, увидев, как алчно блеснули его глаза, усмехнулся: — Это вам за проживание, ужин, завтрак, продукты в дорогу и овес для коней. Да, и еще — есть у вас тут какой-нибудь хороший портной? Я хотел бы заказать сюрко для своего оруженосца. Если он сможет сшить его за ночь, то лично вы получите еще пять серебряных монет. Если нет — то лучше пусть не берется. Бог с ним, сошьем в столице...

Хозяин постоялого двора задумчиво посмотрел в окно, и, сорвавшись с места, выскочил в коридор. А потом, спохватившись, что не ответил на последний вопрос, принялся бить поклоны: — Портной есть! И будет минут через пять: он живет в соседнем доме. Мердо шьет быстро и очень качественно, так что ждать до столицы вам не придется, милорд...

— Отлично... Можете идти... — кивнул я, и, дождавшись, пока Том закроет за ним дверь, уселся на кровать.

— Судя ухваткам, путешествуете вы не первый раз? — поинтересовался Ромерс.

— Не первый... Приходилось... Правда, не одному... Сейчас пытаюсь повторять то, что видел от отца или учителя... — честно признался я. — Впрочем, перед тем, как отпустить из дому, мне прочитали трехчасовую лекцию о поведении на постоялых дворах по пути в столицу и о ценах на проживание в период праздника. Времени с тех пор прошло немного, поэтому особенно напрягаться не приходится.

Том улыбнулся, и, немного подумав, поинтересовался:

— Кстати, а почему вы путешествуете один? Граф и без свиты — странно как-то...

— Традиция... — вздохнул я. — Когда-то давным-давно сын Веддинга Утерса Смиренного, собираясь на Праздник Совершеннолетия, решил взять с собой подходящую по рангу свиту. И, не определившись с оптимальным количеством клинков, которые могли бы подчеркнуть его значимость, пошел посоветоваться к отцу. Выслушав сына, Утерс Смиренный расхохотался, а потом сказал фразу, которая стала одним из негласных девизов рода: 'Дух — это лучшая защита. Поедешь один...' С тех пор во время первой самостоятельной поездки в столицу Утерсов не сопровождает никто...

— Интересная традиция... — Ромерс приподнял верхнюю крышку топчана и принялся складывать туда чересседельные сумки...

...Замерев в дверном проеме таверны, я склонил голову, приветствуя собравшихся в зале дворян, а потом неторопливо пошел следом за хозяином гостиницы к накрытому для нас с Томом столу.

Да, я понимал, что мое приветствие вряд ли кто-нибудь заметил — помещение освещало от силы десяток свеч, а единственной отдыхающей в нем компании явно было не до нас, — однако вбитые в подсознание правила вежливости требовали обозначить свое появление.

— Гуляют как минимум с обеда... — шепнул в спину следующий за мной Томас. — Вон, как лица раскраснелись...

— Хочешь составить им компанию? — негромко поинтересовался я.

— Нет. К застольям я, честно говоря, как-то не привык... — в голосе оруженосца мне послышалось легкое сожаление, но додумать мелькнувшую в голове мысль я не успел: господин Бодо свернул в небольшой закуток, и, радушно улыбнувшись, изобразил очередной поклон:

— Ваш стол, милорд...

— Благодарю... — кивнув хозяину, а, заодно и возникшей рядом со мной весьма милой подавальщице, я обошел стол и уселся спиной к стене. А потом с интересом уставился на Ромерса.

Судя по выражению лица Томаса, за последние шесть лет он ни разу не питался в заведениях такого уровня. И явно не слышал про последнюю моду покрывать столешницу куском выбеленного полотна. Поэтому в данный момент раздумывал, куда деть руки — видимо, класть их на белую ткань ему показалось неудобным...

— Не обращай внимания. Делай вид, что ее не существует. Или что так и должно быть... — стараясь не шевелить губами, еле слышно прошептал я. — Последнее столичное поветрие. Считается, что с этой тряпкой стол смотрится праздничнее...

— Спасибо, милорд... — слегка покраснев, так же тихо отозвался Ромерс. Но на всякий случай все-таки скрестил руки на груди.

Чтобы не смущать графа, я быстренько сделал заказ, а потом перевел взгляд на компанию, в отличие от нас не пожелавшую занять какой-нибудь 'кабинет', а восседающей вокруг трех составленных вместе столов в самой середине зала.

Мужчина, сидящий во главе стола, выглядел роскошно: дорогущее зеленое бархатное котарди с серебристым кружевным воротником, толстенная золотая цепь, пяток массивных колец с рубинами на пальцах правой руки. Однако стоило посмотреть на него повнимательнее, как в голове мгновенно всплыли рассказы Брюзги о последствиях злоупотребления пищей и вином: у дворянина оказалась землистое лицо, покрытое нездоровым румянцем и огромные темные мешки под глазами. Из кружевного воротника торчал жирный загривок. А под залитой вином окладистой бородой скрывалось как минимум три подбородка.

Большинство его собутыльников тоже не отличались воинской статью — на воина был похож только один. И то только наличием на нем бригантины : судя по толщине щек, упражнениям с ложкой 'воин' уделял гораздо больше времени, чем с мечом.

— ...а потом я рубанул топором по загривку и перерубил вепрю шею! С одного удара! Жаль, что потом начался дождь, и телега, на которой везли наши охотничьи трофеи, увязла в каком-то болоте... — фраза, которую почти проорал дворянин в зеленом котарди, заставила меня отвлечься от осмотра и вдуматься в суть охотничьей байки. Однако представить себе молодецкий удар в его исполнении, увы, не удалось — если кабан не страдал ожирением и не находился при смерти, он был просто обязан снести охотника вместе с поднятым топором. Однако слушатели были другого мнения. И восторженно заревели.

— Угу... Так все и было... — дождавшись, пока за столом установится относительная тишина, подал голос кто-то из свиты охотника. — А утром посланные туда слуги обнаружили только стаю обожравшихся волков и начисто обглоданные кости...

Рассказчик расстроено шлепнул руками по коленям и ненароком продемонстрировал мне вышитый на сюрко герб:

— А я собирался повесить его голову вместо чучела сокола в гостиной...

'Шлем с семью прутьями. Значит, барон...' — вспоминая уроки геральдики, подумал я. — 'Точно: а вот и баронский обруч с семью остриями, увенчанными жемчужинами... Что дальше? Рассеченный намет означает отвагу, проявленную в бою. Ничего особенного. Так, что на щите? Перевязь вправо... Лилия и журавль. Ха! Забавно — успех, расцвет... и бдительность с осторожностью... Узкая полоса с тремя ответвлениями в верхней части щита — старший сын в семье... Щитодержатели — два вздыбленных льва... Ерунда... Зеленый цвет — изобилие, надежда... Серебро — чистота, скромность и благородство... Ну, и что у нас получается в итоге?'

'Барон Гирдон Бейль!' — подумав пару минут, сам себе ответил я. И гордо посмотрел на оруженосца.

Причины изменения моего настроения Том не понял, но на всякий случай улыбнулся.

— Там, прямо за тобой, сидит барон Бейль со свитой... — шепнул я. — Если я, конечно же, ничего не напутал...

— Не напутали, милорд... — кивнул Ромерс. — Он самый... Я видел его герб на карете...

— И что, ты сразу понял, кто это такой? — удивился я. — Темно же было!

— Лет до десяти меня учили исключительно письму и геральдике... — сокрушенно вздохнул Том. — Учили не за страх, а за совесть, поэтому теперь мне достаточно одного взгляда — кто есть кто, я давно зазубрил...

— Здорово... — восхитился я. — А мне приходится думать...

Тем временем мужчина в бригантине, заметивший мой интерес к своему сюзерену, слегка нахмурился. Потом скользнул взглядом по моему сюрко и что-то негромко произнес. Дикая помесь отваги с осторожностью мгновенно замолчал, тяжело поднялся на ноги и принялся сосредоточенно вертеть головой.

Мда. Барон был огромен. Будучи ростом с меня, он весил минимум вчетверо больше. Его бедро, выглядывающее из-под котарди, было шире, чем моя талия. А талия... там, где должна была быть талия, располагалось нечто, очень похожее на камень для требушета с противовесом . С такой фигурой проявлять отвагу можно было исключительно за столом. Бросаясь в атаку на какой-нибудь особо крупный кусок окорока. Или на фаршированную утятиной тушу оленя...

Пока я оценивал его стать, барон, наконец, сообразил, где находится тот, кто заинтересовал его вассала, и, повернувшись ко мне корпусом, рявкнул на весь зал:

— Друзья мои! Нас почтил своим присутствием старший сын Логирда Утерса Неустрашимого, его единственный наследник Аурон Утерс, граф Вэлш! Я, барон Бейль, хочу выпить эту чашу вина за всех мужчин этого рода, когда-либо бравших в руки меч! Яростные и неудержимые на войне, честные и справедливые в мирной жизни, они уже четырнадцать поколений являются становым хребтом нашего королевства. Да, об этом юноше, который взял в руки оружие чуть ли не раньше, чем научился ходить, еще никто из нас не слышал. Но я уверен, что не пройдет и года, как народ Элиреи облегченно вздохнет, узнав, что у него появился новый защитник. Такой же истовый, как и его отец, мой старый боевой товарищ и близкий друг. Знаете, господа, я преклоняюсь перед этим родом...

...Слушая, тост, я постепенно проникался уважением к ораторским способностям барона: несмотря на то, что в каждом отдельном предложении говорилось обо мне или о нашем роде, причем каждый раз в превосходной степени, в итоге создавалось ощущение, что без помощи могущественных друзей вроде самого барона нашу семью непременно ждало бы забвение. Ну, и периодически в речи де Бейля проскальзывала мысль-совет правильно искать себе покровителей. Забавно, но барону отчего-то не приходило в голову, что я, единственный сын своего отца, прекрасно знаю всех его ближайших друзей. И, как настоящий Утерс, никогда не буду ни перед кем прогибаться. Тем более перед дворянином рангом ниже. Поэтому, дождавшись, когда иссякнет запас его красноречия, я поднял со стола кубок с водой и тоже толкнул тост. Заметно менее короткий, чем у барона, но гораздо более емкий и информативный:

— Благодарю за теплые слова в адрес моих предков. Рад, что имел честь познакомиться с вами, барон, еще до приезда в столицу. Хочу выразить искреннюю надежду, что когда-нибудь буду иметь честь плечом к плечу с вами выйти на поле боя. Ибо, как говорит мой отец, ничто так не укрепляет мужскую дружбу, как сцепленные краями щиты и вражеская конница, идущая в атаку... Ваше здоровье, барон...

— Отлично сказано, граф! — заревел Гирдон, и, гордо вскинув бороду, жизнерадостно расхохотался. — Кстати, почему бы вам, мой юный друг, не пересесть за наш стол? Видит Бог, застолье в хорошей компании еще никому не повредило! Вина графу!! И кубок побольше!!!

— Благодарю вас, барон... — вздохнул я. — Вы, как старый друг нашей семьи, должны знать, что до достижения двадцати восьми лет мужчины рода Утерсов вообще не употребляют спиртного. И проводят свободное время в тренировках и здоровом сне. Поэтому я, как младший мужчина в роду, обязан поддерживать эту традицию...

— Боже мой, ну, конечно же, это так! Помнится, в день, когда ваш отец в первый раз переступил порог большого королевского зала для приемов, графиня де Варси долго удивлялась, как это мужчина такого роста — и никогда не пьет... А я ей говорю — ваша светлость, Утерсы сильны в другом... — барон сально ухмыльнулся, и, взмахнув кубком, рухнул на жалобно заскрипевшую лавку. И, почему-то вздохнув, добавил: — Значит, пить придется нам. Ибо вино — враг, а сдаваться врагу — не в наших привычках...

Первое, что я услышал, еще не успев открыть глаза, был голос Тома:

— Мда... Как мы и предполагали, на улице дождь... Какие планы на день, милорд?

— Дорога... — вскочив с кровати, буркнул я. — Пока я разомнусь, сходи и узнай, готово ли твое сюрко. А на обратном пути распорядись насчет завтрака...

— Сюрко я уже забрал... — слегка покраснев, буркнул оруженосец. — Только надевать его я пока не стал — жалко его мочить. Да и под плащом ваш герб все равно не разглядишь. А завтрак принесут по первому требованию. Так что тренируйтесь. А я пока пойду проверю, как оседлали лошадей...

'Хороший оруженосец значительно облегчает жизнь...' — мелькнуло в голове. Задумчиво посмотрев на почтительно замершего у дверей Ромерса, я утвердительно кивнул, и, дождавшись, пока он выйдет из комнаты, принялся разминать шею...

...Вернувшись с конюшни, Томас повесил на стену мокрый плащ, и, по стеночке добравшись до своего ложа, превратился в статую. За все время, пока я крутил 'Эхо в теснине', он ни разу не пошевелился, и, кажется, старался даже почти не дышать. Зато когда я убрал мечи в ножны, и, подхватив с кровати полотенце, направился к двери, он, поняв, что тренировка закончилась, робко поинтересовался:

— Простите, милорд! Можно вопрос?

Я утвердительно кивнул.

— Сколько лет надо отрабатывать этот комплекс для того, чтобы так двигаться? С ума сойти — в ваших перемещениях и ударах столько мощи, что... мне бы не хотелось оказаться тем, кто подвернется под ваши мечи...

— Эх... Видел бы ты, как его делает мой отец... — вздохнул я. — У него аж воздух звенит... А насчет сроков — трудно сказать. Я отрабатываю 'Эхо' сравнительно недавно. Но почти все движения и переходы из него начал осваивать еще в глубоком детстве. И потом, самое сложное тут — не движения, а боковые смещения, скручивания бедер и корпуса. По сути, тут зашифрована техника боя в тесном помещении. То есть там, где нет возможности для маневра. Поэтому, если ты заметил, я почти не блокирую — смещение-атака, смещение-атака... Так, дискуссию о технике исполнения комплекса отложим на потом — пора ехать. А ведь мне еще надо умыться и поесть...

...Из Сегрона выехали с небольшой задержкой — обалдевшие часовые у городских ворот никак не могли уразуметь, кому и зачем вздумалось выбираться на Восточный тракт в такое ненастье. Сначала меня долго убеждали, что путешествовать по раскисшему тракту смысла нет. Потом — что открыть ворота 'вот прямо сейчас никак не получится', так как для того, чтобы просто прикоснуться к запирающему их брусу, нужна команда отсутствующего начальства. В общем, для того, чтобы это самое начальство вспомнило о долге, мне пришлось распахнуть плащ и продемонстрировать герб рода, вышитый на сюрко. У часовых мгновенно вытянулись лица, возле ворот началась нездоровая суета, а 'отправившийся проверять посты' начальник караула мгновенно нашелся. И, стараясь не показывать мне своего заспанного лица, тут же отдал все необходимые приказания.

В общем, через несколько мгновений десяток воинов, в хорошем темпе рванувший к воротам, вцепился в запирающий их здоровенный брус...

...Наблюдать за тем, как Томас ведет себя в дороге, было довольно забавно: двадцатидвухлетний парень, пытающийся меня охранять, ни на секунду не отрывал взгляда от придорожных кустов. При этом он то и дело хватался за свой топор и периодически пускал своего коня рысью, чтобы первым осмотреть чем-то не приглянувшееся ему место. Вспомнив, что ему приходилось подрабатывать в охране купеческих караванов, я слегка расстроился — на мой взгляд, в его профессиональной подготовке были значительные пробелы. Слишком большие для того, чтобы продолжать считать его профессионалом.

Во-первых, несмотря на то, что он старательно обращал внимание на поведение птиц, он не различал, что вызывает их беспокойство в тот или иной момент. Во-вторых, вглядываясь в заросли, Ромерс не реагировал на изменение цвета листвы придорожных деревьев и кустов. В-третьих, он довольно долго определял места, где могли бы сидеть лучники или арбалетчики. И, соответственно, постоянно подставлялся под возможный выстрел. Поэтому, добравшись до очередного места, удобного для устройства засады, я попросил его придержать коня и вкратце обрисовал ему основные правила, используемые разбойниками при подготовке места нападения на купеческие караваны. А потом выдал кое-какие рекомендации по траектории движения на подобных участках дороги и первоочередным действиям при начале атаки.

У Тома отвалилась челюсть. Дослушав мои объяснения, он хмуро почесал затылок, сплюнул, и, расстроено посмотрев на меня, пробормотал:

— Мда... Смотреть меня научили, а видеть — нет...

— Именно... — кивнул я. — Видишь вот эти кусты? Присмотрись к ним внимательнее. Видишь, на них листва слегка пожухла, а вот там, чуть поодаль — нет. О чем, по-твоему, это говорит?

— О том, что они неживые? Срезали где-то в лесу, и вкопали в землю? — побледнел Ромерс.

— Угу... — усмехнулся я. — Не дергайся: сейчас за ними никого нет.

— Потому, что птицы спокойны?

— Не только: оглянись вокруг! На дороге пусто. Какой смысл сидеть в засаде, если в такую погоду большинство путников отсиживаются на постоялых дворах?

— Ну да... Действительно... — Томас тяжело вздохнул, и, надвинув на голову капюшон, расстроено добавил: — А я всю дорогу ломал себе глаза...

— И правильно делал — береженого Бог бережет. И капюшон ты сейчас надел зря... Дождь и так скрадывает звуки, а в нем ты вообще ничего не услышишь...

— Так вы же сами сказали, что непогода...

— Да. Сказал. Но это не повод расслабляться... Воин ты или кто? — сдув с носа каплю дождевой воды, я подмигнул своему оруженосцу и тронул Злюку с места...

Глава 9. Граф Томас Ромерс.

Дождь закончился ближе к вечеру. А на смену ему поднялся северный ветер. Холодный настолько, что Ромерс довольно быстро перестал чувствовать ноги. И, сжавшись в комок, пытался сохранить хоть какие-то остатки тепла, что в мокрой насквозь одежде было почти невозможно. Попытки напрягать и расслаблять мышцы почти не помогали, и вскоре парень впал в сонное оцепенение...

— Что, замерз? — голос Аурона Утерса, раздавшийся совсем рядом, заставил Тома открыть глаза.

— Есть немного... — с трудом разомкнув непослушные губы, пробормотал он.

— Немного? — улыбнулся граф. И ехидно посмотрел на скрюченные от холода пальцы Ромерса. — Что ж, тогда и согреваться будем чуть-чуть. Слазь с коня. Ну, живее, а то совсем заиндевеешь!

Выполнить приказ удалось с большим трудом — затекшие от долгого сидения ноги норовили подогнуться, поэтому, для того, чтобы удержать равновесие, Тому пришлось судорожно вцепиться в седло.

— О-о-о... — удивленно пробормотал граф Вэлш. — Еще немного, и ты бы превратился в ледышку. А потом сверзился бы с седла и раскололся на тысячу осколков... И чего же ты молчал?

Говорить о том, что ему было неудобно показать свою слабость тому, кто младше, Ромерс не стал. Хмуро посмотрев на низкие облака, между которыми уже начали появляться первые просветы, он пожал плечами, а потом, пытаясь хоть немного согреться, вдохнул воздух и задержал дыхание.

Спрыгнув на землю, Аурон Утерс перекинул повод через голову своей Злюки, потом снял мокрый насквозь плащ, и, повернувшись к Тому, усмехнулся:

— Как говорит мой учитель, самый лучший способ просушить одежду и согреться — это немного пробежаться...

Как оказалось, 'немного' по меркам учителя графа Вэлша составляло не менее четверти дневного перехода. Пробежка в хауберке с конем на поводу по лужам и грязи действительно оказалось очень неплохим средством согреться: к моменту, когда на горизонте показались стены Заречья, Ромерс чувствовал себя почти превосходно. Ну, если не замечать подгибающихся от усталости ног, сбитого дыхания и отваливающейся подметки на правом сапоге...

— Если... мы... подбежим... к городским... воротам... прямо... так, то стража... умрет от хохота...

— Нет, подрывать обороноспособность этого городка я не собираюсь... — ухмыльнулся Утерс. И, не успев закончить предложение, оказался в седле.

'Ого...' — подумал Том. — 'Судя по легкости исполнения, он совсем не устал...'

— Ну что, согрелся? — дождавшись, пока Ромерс заберется на своего коня, ухмыльнулся граф Вэлш. И поднял кобылку в галоп...

...Часовые, стоящие у городских ворот, пребывали в омерзительном настроении — ветер, дующий со стороны Сыромятной слободы, доносил до них удушающую смесь запахов крови, извести, шамши и дубла . Смешиваясь с 'ароматами' городских нечистот, они превращались в такой смрад, что Томас даже посочувствовал часовым, вынужденным дышать им до самой смены караула.

Однако, услышав тон, которым мрачный, как грозовая туча, стражник потребовал с въезжающих в город крестьян въездную пошлину, а потом увидев его алчный взгляд, Ромерс мгновенно забыл про сочувствие и помрачнел.

— Что случилось? — поинтересовался Утерс, увидев, как изменилось выражение его лица. — Что с твоим настроением?

— Не люблю хамство... — буркнул Ромерс: желания объяснять, что он, скитаясь по королевству, не раз сталкивался с таким же, только в свой адрес, никакого желания не было. — А еще терпеть не могу, когда стража грабит тех, кто пытается въехать в город...

Граф Вэлш посмотрел на крестьян, потом на стражника, копающегося в содержимом одного из тюков, нагруженных на телегу, перевел взгляд на Тома и негромко спросил: — Грабит? Что ты имеешь в виду?

— Только что вот этот доблестный воин достал пару лисьих шкурок из вон того распотрошенного тюка и спрятал к себе под плащ. Как вы думаете, эти шкурки входят в стоимость въездной пошлины, или все-таки нет?

— Если хочешь понять человека, поставь себя на его место... — непонятно пробормотал Утерс, и, повернувшись к воину, рявкнул: — Солдат! Марш ко мне!! Бегом!!!

Удивленно повернув голову, стражник набычился, потянулся к рукояти меча... и вдруг заметил фамильный герб Утерсов, вышитый на сюрко Аурона. Мгновенно переменившись в лице, он забыл про крестьян, разворошенную им телегу, и, сорвавшись с места, в три прыжка оказался рядом с графом.

— Д-да, милорд! Чем могу быть полезен?

— Согласно Уложению , человек, уличенный в краже личного имущества в первый раз, наказывается усекновением правой руки. Кроме того, преступление, совершенное во время исполнения служебных обязанностей, является прямым оскорблением Короны и расценивается, как дискредитация королевской власти. Такие преступления не имеют срока давности и... Стоять!!! — зарычал он, заметив, что побледневший стражник старается незаметно избавиться от добычи. — Эй, ты, у ворот! Десятника ко мне! Живо!!!

Солдат тут же бухнулся на колени:

— Простите меня, милорд! Бес попутал, не иначе!!!

— Встань! — в голосе графа зазвенел металл. Второй стражник, подпиравший стену рядом с рычагом, опускающим решетку, выйдя из ступора, сорвался с места, и, придерживая сползающий с головы шлем, унесся внутрь захаба.

— Томас! Факел! — приказал Утерс, и Ромерс, не успев сообразить, что делает, метнулся к городским воротам, рядом с которыми чадило нечто, похожее на факел.

— Что тут происходит?

Услышав возмущенный рев появившегося из захаба десятника, граф Вэлш нахмурился, и, развернув вора лицом к его командиру, негромко произнес:

— Я бы хотел, чтобы вы при мне обыскали вашего подчиненного. У меня есть основания подозревать его в краже.

— Ч-что? — десятник обалдело посмотрел на Утерса и зачем-то сделал шаг назад.

— У вас проблемы со слухом? — негромко спросил граф Вэлш. — Обыщите его! Немедленно!

Десятник, сглотнув подступивший к горлу комок, сделал шаг вперед и остановился:

— Может, не стоит волноваться, милорд? Думаю, что эти крестьяне...

— Сними плащ, солдат... — повернувшись к десятнику спиной, приказал Аурон Утерс.

Глядеть, как воин трясущимися руками стягивает с себя плащ, Томасу было неинтересно: его больше заботило постоянно меняющееся выражение лица десятника. Судя по всему, он как минимум, был в курсе того, что творили его подчиненные!

— Интересные плащи у ваших подчиненных, десятник! Вы когда-нибудь проводите строевые смотры? Проверяете оружие и доспехи своих солдат? Откуда на плаще появились внутренние карманы? Мне кажется, что вы нерадиво относитесь к выполнению своих обязанностей, воин! О, а вот и шкурки... — брезгливо поморщился граф. — Что ж, я уверен, что теперь оспаривать факт кражи этот воин не будет. Поэтому я, Аурон Утерс, граф Вэлш, обвиняю этого стражника в присвоении личного имущества и в оскорблении Короны. Есть здесь лица, которые считают, что мое обвинение несправедливо? Может кто-нибудь озвучить факты, свидетельствующие о невиновности этого человека? Нет? Отлично. Согласно уложению, виновные в преступлении против короны наказываются на месте любым должностным лицом королевства, а так же лицами, приравненными к ним. Господин десятник? Статью о краже помните? Усекновение правой руки. Я жду...

— Я н-не могу... — пробормотал начальник караула. А потом, повернувшись к сгрудившимся рядом с телегой крестьянам, с угрозой в голосе поинтересовался: — Это ведь не ваши шкурки, правда?

— Их. Точно такие же лежат вот в этом тюке... — подал голос Томас. — Я лично видел, как этот солдат вытащил их оттуда...

— Он виноват. И у меня в этом сомнений нет. Вы приведете приговор в исполнение? — юноша сделал небольшую паузу, и, не дождавшись от десятника никакой реакции, выхватил из ножен меч. — Что ж, если вы отказываетесь, придется это сделать мне...

— Нет, милорд!!! — взвыл десятник, но опоздал — свистнувший в воздухе клинок отсек правую руку вора у самого локтя.

— Прижигай... — удерживая культю истошно орущего воина побелевшими от напряжения пальцами, одними губами приказал Тому Утерс. И даже не поморщился, увидев, как Томас ткнул факелом прямо в кровоточащую рану...

— Одес!!! — десятник, оказавшийся рядом с графом, подхватил на руки потерявшего сознание подчиненного, и, аккуратно положив его на землю, с ненавистью прошипел: — Это мой брат!!!

— Значит, часть его вины лежит на вас... — холодно ответил Утерс. — Кстати, я остановлюсь в 'Четырех комнатах'. Передайте капитану городской стражи, что граф Утерс хочет его видеть. И чем скорее — тем лучше... Да, еще: держите пошлину — мы не успели ее заплатить...

...Дождавшись ухода хозяина постоялого двора, Аурон Утерс стянул с себя сюрко, кольчугу, поддоспешник, потом уселся на кровать, и, не глядя на Ромерса, негромко поинтересовался:

— Если я правильно понял, все эти годы ты, мотаясь по Элирее, изображал простолюдина. Скажи, ситуация, подобная этой — редкость или норма?

— Ну... редкостью я бы ее не назвал... — вытаскивая из чересседельной сумки чистое белье, отозвался Томас. — Но и нормой — тоже. Насколько я успел понять, в принципе, красть стражникам особой необходимости нет: достаточно намекнуть, что с въездом в город возможны проблемы, как хозяин товара сделает все, чтобы его задобрить...

— Кузнечик был прав: в королевстве не все ладно... — угрюмо пробормотал граф. — Слушай, но ведь Уложение и статьи про наказание за воровство, мздоимство или вымогательство стражники знают лучше всех! Почему они не боятся?

— Трудно сказать, милорд... — Ромерс пожал плечами. — Наверное, наказывают их слишком редко. Ворье и разбойников еще казнят, а этих — почти нет. Поэтому последние года два такое творится все чаще и чаще. При этом десятники покрывают рядовых, сотники — десятников... Быть может, кто-то покрывает и сотников, так как эти вообще никого не боятся... Такое ощущение, что мир медленно сходит с ума...

— Вот и мне показалось, что у этого десятника тоже рыльце в пуху... — поморщился граф Вэлш. — Потому я и вызвал к себе капитана: хочу, чтобы он провел расследование и примерно наказал всех виновных...

— Если он сам не в доле, то, может, и проведет... — криво усмехнулся Томас. — Но ведь вполне возможно, что часть денег, собранных у ворот, заканчивает свой путь не где-нибудь, а в его собственных карманах... Тогда он и пальцем не шевельнет...

— Значит, придется пообщаться с начальником тайной полиции. Но уже в Арнорде. Мне не нравится эта ситуация! С ней надо что-то делать! Судя по рассказам отца, при предшественнике барона Велсера все было значительно лучше...

— Пожалуй, да... — припомнив рассказы купцов, Ромерс утвердительно кивнул. — Говорят, что и разбоя на дорогах раньше почти не было. А сейчас ужас что творится! Представьте себе, милорд — за один прошлый год только на караваны мессира Вайно Лорца нападали раз двадцать. А его товары всегда идут с хорошей охраной, и об этом знает любой дурак...

— Вы просили воду для омовений? — выбив дверь бедром и не дожидаясь разрешения, в комнату вломилась дюжая тетка с огромным тазом в руках. И, хмуро оглядев ошеломленных постояльцев, со всего размаху шваркнула его на стол. — Постирать что надо? Ну, что уставились, как неродные?

— Простите, не ожидал от вас такого эффектного появления... — ухмыльнулся граф Вэлш. — Да, пожалуй, моя нижняя рубаха требует стирки...

— Ваша милость! Ужин начали готовить! — возникнув в дверном проеме, подал голос хозяин постоялого двора. — Как только накроют на стол, я приду, чтобы вас проводить...

— В-ваша м-милость?! А я-то думала... Ой!!! Простите дуреху!!! — тетка рухнула на колени, и, зажмурившись, принялась биться головой об пол.

— А у вас юбка лопнула... — стараясь не улыбаться при виде оказавшихся выставленными на всеобщее обозрение обнаженных женских ягодиц, пробормотал Ромерс. — Видимо, нитки были гнилые...

Однако тетке было не до одежды: перепуганная до икоты, она продолжала кланяться и бубнить себе под нос:

— Простите, милорд, простите!

— На первый раз прощаю... — 'угрюмо' буркнул Аурон Утерс. — Встаньте, забирайте белье и займитесь делом: завтра на рассвете мы уедем, а оно к этому времени должно быть чистым и сухим...

— Высушу! Над очагом, милорд!! Сама в руках держать буду!!! Всю ночь!!! — вскочив на ноги и кое-как придерживая сползающую на пол юбку, запричитала служанка. — Спасибо! Спасибо! Спасибо...

— Сефия плохо видит, ваша светлость! — склонившись в поклоне, раздраженно буркнул хозяин постоялого двора. — А так она женщина исполнительная. С вашими вещами все будет в порядке...

— Не сомневаюсь... — ухмыльнулся граф Вэлш. — Насчет ужина я понял. Кстати, особенно не торопитесь: мне все равно сначала надо ополоснуться...

Глава 10. Модар Ялгон.

— И все-таки я не понимаю, зачем было так торопиться... — очередной раз потерев тыльной стороной ладони воспаленные глаза, пробормотал принц Ротиз. — Срываться в путь в полдень, в дождь, оставив на постоялом дворе почти всю поклажу... Ради чего, Ялгон?

— Я просто пытаюсь добросовестно выполнять свои обязанности, ваша милость... — склонив голову в поклоне, вздохнул сотник. — Во время утреннего обхода один из моих людей заметил на лице одной из поварих зеленоватые пятна. И я решил не рисковать...

— Изумрудная лихорадка? — принц отшатнулся назад так, что чуть не разбил голову о стенку кареты. — Какого они были размера?

— Чуть меньше ногтя большого пальца, ваша милость... Даже если это и она, уехали мы вовремя...

— Да... — неуверенно пробормотал принц, однако дергаться не перестал: — А ее руки и грудь он осматривать не стал? И... где он сам?

— Нет. Увидев ее лицо, он сразу же выбежал из кухни и отправился докладывать десятнику. Тот, естественно, немедленно нашел меня. Насчет воина не беспокойтесь — и его, и весь десяток я оставил на постоялом дворе, приказав сопровождать кареты с поклажей...

— Молодец... — слегка успокоившись, его высочество отодвинул в сторону занавеску, подставив лицо под легкий ветерок, а потом, ощупав свой лоб и щеки, испуганно спросил: — А других работников, заразившихся чуть раньше, он там не видел? Вдруг она была там не одна такая? Кстати, посмотри внимательно — на мне нет никаких пятен? А то мне отчего-то стало очень жарко. И... такое чувство, что лицо горит огнем...

— Нет, ваша милость! Лицо чуть розовее, чем обычно, но беспокоиться вам не с чего. Так и должно быть: дождь, сыро, и вы всю дорогу пьете вино... Заразиться вы не могли: мы уехали как минимум дня за три до того, как пятна на лице этой несчастной превратились бы в язвы, и ее надо было бы изолировать...

— А-а-а!!! Теперь я понял, почему ты убедил меня не брать с собой ни Мариссу, ни Геону! Мало ли что, правда?

— Угу... — Модар кивнул. — Найдем в Заречье. Других. Еще более симпатичных...

— Только ты поторопись, ладно? А то я уже изнемогаю от желания... — вздохнул принц Ротиз. — Не понимаю, что со мной творится! Ведь только что из постели!

— Вам можно позавидовать, ваша милость... — 'восхищенно' посмотрев на него, сотник постарался, чтобы в его голосе зазвучали нотки плохо скрываемой зависти. — В наше время немногие могут похвастаться такой мужской силой, как у вас. Нет, похвастаться могут все, но действительно сводить с ума женщин способны единицы...

— О да, ты прав! Знаешь, обе красотки были в диком восторге... — мгновенно переключившись на любимую тему, самодовольно ухмыльнулся принц Ротиз. И начал обстоятельный рассказ о своих последних 'подвигах'...

'Нашел, чем гордиться...' — подумал Модар. — 'Полгода на Радужной Пыли, и любой дурак превратится в такое же животное. Лучше бы ты задумался о том, что без женщин, вина и еды уже не в состоянии выдержать и двух часов. Даже мысль о возможности заболеть изумрудной лихорадкой удержалась в твоей голове всего пару минут! А ведь еще год назад один намек о возможности заболеть заставил бы тебя сломя голову бежать до самого Арнорда!'

— Кстати, а скоро мы доберемся до Заречья? — внезапно прервав свой рассказ, поинтересовался принц.

— Да, ваша милость... Вон, уже городские стены показались...

— Как поселимся, сразу распорядись насчет ужина: у меня уже сводит желудок от голода... А... перед ним... пришли ко мне в покои какую-нибудь красотку, ладно? А еще лучше — двух: одной мне обычно бывает мало. Кстати, почему мы сорвались с постоялого двора, не взяв с собой хотя бы какую-нибудь прохожую? Ведь не могла же вся деревня заразиться?

...Как только кортеж въехал на постоялый двор, принц, пребывающий в омерзительнейшем настроении, мгновенно выскочил из кареты и принялся озираться. Увы, за получасовую поездку по ночному городу он не смог увидеть в окно ни одной представительницы женского пола, и, обезумев от желания, искал хоть кого-нибудь, кто мог бы потушить огонь, пылающий в его чреслах. В общем, для того, чтобы дотащить его до комнаты и заставить отказаться от мысли отправиться на поиски лично, Ялгону пришлось проявить чудеса красноречия.

— Я хочу найти ее сам! Веди меня на кухню! Немедленно! Там наверняка есть хотя бы одна молодуха... — шипел его высочество, мешая сотнику снимать с него одежду. — Ялгон!!! Ты меня вообще слышишь?

— Да, ваша милость! — отозвался Модар, 'помогая' принцу улечься. — Бегать по кухне вам не положено по статусу. Для этого есть я. Пока вы переоденетесь и выпьете вина, я кого-нибудь обязательно найду...

— Только быстро! — раздраженно бросил Ротиз, и, выхватив из рук Ялгона кувшин с вином, щедро сдобренным Радужной Пылью, поднес его к своим губам.

Утвердительно кивнув, сотник вышел из комнаты, и, затворив за собой дверь, вопросительно посмотрел на стоящего у стены мессира Джеро.

— Сидит в своей комнате. Вместе со своим оруженосцем. Ждет, пока я накрою им на стол... — шепотом доложил мужчина.

— А баронесса с дочерью?

— Тоже. Леди Олиона слегка раздражена — они уже нарядились к ужину и ждут уже час, пока я их приглашу...

— Отлично... Кто-нибудь посторонний в зале есть?

— Как вы и приказывали, только пара безземельных дворян. Желающих поселиться предостаточно, но у нас вдруг 'завелись' крысы. Правда, из-за этого последние четыре дня 'Четыре комнаты' практически не получает дохода, и я...

— Тебе-то какая разница? — фыркнул Ялгон. — Что, так вжился в роль хозяина этого сарая?

— Да, ваша милость... — ехидно ухмыльнувшись, мессир Джеро утвердительно кивнул. — Помнится, вы обещали, что если все сложится нормально, постоялый двор так и останется моим...

— Угу... Обещал, значит, останется... Ладно, давай к делу. Итак, сейчас я отведу принца в таверну. Как только он примется за горячее, в зале должны появиться обе Церин. Кстати, подавальщицы готовы?

— Подавальщики! Вы же говорили, что в зале должны работать только мужчины, чтобы он ненароком не отвлекся не на ту... Вот они уже и работают...

— Дубина! Я не о тех, кто должен быть в зале! Женщины в платьях родовых цветов семейства Церин готовы? Кто в коридоре орать будет? Ты что ли?

— А... — облегченно вздохнул 'трактирщик'. — Эти готовы... Сидят во-о-он за той дверью.

— Отлично. Как приведешь леди Олиону и ее дочурку, жди моего знака. Да. И еще. После... всего надо, чтобы каждой даме выделили отдельную карету...

— Я помню, ваша милость... Сделаю все, как надо...

— Все, начинаем...

...Подождав с минуту, сотник набрал в грудь воздуха, и, рванув на себя дверь, поклонился возлежащему на кровати принцу:

— За девушками я уже послал. Пока они приведут себя в порядок и прибегут, вы успеете перекусить. Стол накрыт. Прошу следовать за мной...

— Послал? Я думал, что они уже здесь! — взвизгнул его высочество, и, залпом опорожнив очередной кубок, нервно вытер губы углом простыни. — Я не хочу есть! То есть хочу, но потом!!!

— Я так и думал, ваша милость! Поэтому попросил накрыть стол не для ужина, а так, чтобы слегка перебить голод... А ужин вам потом принесут прямо в постель. Для такого перекуса можно даже толком не одеваться. Вот вам штаны... Так, ваш колет несвеж... Моим, но чистым не побрезгуете? Чтобы не терять время на поиски в сундуках...

...Как сотник и предполагал, учуяв аромат жареной дичи, его высочество почувствовал зверский аппетит, и, чуть ли не бегом добравшись до своего стола, на какое-то время забыл обо всем, кроме сочащегося соком куска мяса. Принц вгрызался в него как дикий зверь, рыча от удовольствия, и не замечал, что еду приносит подавальщик-мужчина.

'Еще минут пять, и он сорвется на кухню...' — глядя на постепенно насыщающегося подопечного, подумал Модар. — 'Ну, и где же Джеро с семейкой Церин?'

Однако волновался сотник зря: не успел его высочество уполовинить блюдо с дичью, как дверь, ведущая на лестницу, распахнулась, в и зал царственно вплыли баронесса и ее дочь. Оглядев помещение, леди Олиона наткнулась взглядом на принца Ротиза и слегка побледнела.

'Да, это он. Значит, выйти из зала и уйти к себе, не поздоровавшись, вы уже не сможете. Оскорбление королевского дома и все такое...' — мысленно усмехнулся Ялгон. — 'Ну, и что будете делать, леди Олиона?'

Словно услышав его мысли, баронесса и ее дочь присели в реверансе.

'Да... А ведь барон Велсер был прав...' — оглядев Церин-младшую, подумал сотник. — 'Девочка смотрится намного интереснее, чем на портрете. И как раз во вкусе его высочества... Дьявол, он что, ослеп? А... все еще жрет...'

— Ваша милость! Дамы ждут вашей реакции... — негромко пробормотал Модар. — Кивните им, что ли...

— Дамы? — принц оторвал взгляд от куска мяса, зажатого в руке, и, увидев Фиолу Церин, нервно сглотнул.

'Угу...' — мысленно прокомментировал Ялгон. — 'Спрятать такие формы, как у нее, даже в глухом черном платье практически невозможно... Смотри, мой мальчик! И быстрее сходи с ума...'

Уронив мясо на тарелку, принц Ротиз вцепился в стоящий рядом кубок, и, одним глотком допив его содержимое, восторженно посмотрел на Модара. А потом, не говоря ни слова, рывком отодвинул от себя стол и вскочил на ноги.

— Ваше высочество? — увидев выражение лица принца, баронесса побледнела еще сильнее, потом выпрямилась, улыбнулась и сделала шаг навстречу принцу. При этом 'ненароком' слегка сместилась в сторону. Так, чтобы закрыть собой не понимающую, что происходит, дочь.

'Барон Велсер снова оказался прав...' — отметил сотник. — 'Дьявол! Ну откуда он все знает заранее?'

...Начальник тайной службы смотрел в глаза Ялгону и грустно улыбался:

— Эх, Модар, Модар! Интересно, и когда я научу тебя думать?

— Простите, ваша милость! Но ведь это очевидно! Вы же сами сказали, что леди Олиона ищет для своей дочери мужа со связями при дворе, не правда ли? И что она мечтает вернуться в свет. Туда, откуда она была вынуждена удалиться после смерти мужа. Так разве можно найти кого-нибудь ближе к трону, чем принц Ротиз? Ну, если не считать его старших братьев? — затараторил сотник. — Значит, она может со спокойной душой подложить дочь к нему в постель и начинать радоваться тому, что ее планы близки к воплощению...

— Бред! — возмутился барон Велсер. — Ты забыл, что Фиола Церин в тот момент будет считаться несовершеннолетней, а в таверне окажутся возможные свидетели ее падения? Задумайся: принц, овладев подростком дворянской крови, тут же окажется вне закона. И, согласно Уложению, будет подлежать казни на месте! Фиола Церин получит несмываемое клеймо 'порченной', и об ее удачном замужестве баронессе можно будет забыть. Ты думаешь, леди Олиона этого не сообразит? Очень сильно ошибаешься! Она далеко не дура... Знаешь, откуда я узнал о ее дочери?

— Нет, ваша милость...

— Церин-старшая подсуетилась. В прошлом году она заказала два портрета своей ненаглядной Фиолы мессиру Вийону Ландо. А когда он закончил работу, отказалась ее оплатить. Мотивировав это тем, что он не смог передать истинной красоты ее дочери...

— Самый известный художник Элиреи? Не смог? Вот это заявление... Ну, и чего она этим добилась? — удивился Ялгон.

— Как 'чего'? Возмущенный художник покинул ее имение, и, вернувшись в Арнорд, принялся рассказывать об этом направо и налево. Естественно, демонстрируя обе картины, как доказательство ее глупости.

— А заказчиков у него — практически весь двор... — подхватил Модер. — То есть, получается, что леди Олиона продемонстрировала прелести своей дочери всем потенциальным женихам, не вывозя ее из поместья?

— Именно! — усмехнулся барон. — Чтобы додуматься до такого, надо съесть собаку в интригах. И уметь просчитывать ситуацию на несколько шагов вперед.. Поэтому, увидев в глазах принца похоть, баронесса сделает все, чтобы ее дочь не пострадала. Увы, соображает она намного лучше тебя. В общем, именно поэтому я и требую, чтобы ты всегда досконально выполнял все мои указания...

— Ваше высочество? — промурлыкала баронесса. — Какое счастье, что судьба столкнула нас с вами на этом постоялом дворе! Представляете себе, на мой кортеж напали разбойники, и...

'С ума сойти...' — восхитился сотник, глядя, как преображается леди Олиона. — 'В ней вроде бы ничего не изменилось, но из чопорной, высокомерной дамы она в мгновение ока превратилась в воплощение похоти и страсти... Как им, женщинам, это удается?!'

— В сторону! — не обратив внимания ни выставленную ему навстречу грудь, ни на увлажнившиеся губы Церин-старшей, принц довольно грубо отпихнул ее плечом, и, запустив пальцы в волосы растерявшейся девочки, впился ей в губы поцелуем.

— Что вы себе позволяете! — баронесса вышла из образа, и, оторвав Ротиза от перепуганной дочери, заорала: — Она не опоясана, ваше высочество! Вспомните про Уложение!

— Уйди прочь, женщина! — хрипло произнес принц и правой рукой стиснул грудь Фиолы Церин. — Господи, как ты хороша... Идем ко мне... Ну же, чего ты встала?

— Отпустите меня, ваше высочество... — в голосе девушки внезапно зазвучал металл. — Я еще слишком юна и не могу доставить вам того удовольствия, о котором, быть может, мечтаю всю свою жизнь...

— Я тоже мечтаю... — услышав в ее фразе только последнее слово, принц Ротиз сглотнул подступивший к горлу комок и трясущимися пальцами потянулся к воротнику платья. — Что за уродский наряд? Тебе надо было одеть что-нибудь воздушное! С открытыми плечами и глубоким декольте... С такой грудью ты бы убивала наповал всех встречных мужчин. Впрочем, мы сейчас исправим это упущение...

— Ваше высочество! Я НЕ ОПОЯСАНА! — девушка попыталась сделать шаг назад, но не тут-то было — почти переставший соображать принц выхватил из ножен кинжал, и, поддев его острием ткань между грудей Фиолы, одним движением проделал в ней здоровенную дыру...

— Уберите руки от моей дочери! — забыв про правила обращения к членам королевской семьи, заорала баронесса. А потом, испугавшись своего тона, добавила: — Принц! Если вам совсем невмоготу, давайте с вами возлягу я...

— Ты — потом... Уйди, я сказал... — заорал принц, и, почувствовав, что баронесса вцепилась в его рукав, изо всех сил ударил ее по лицу...

...Единственным человеком в помещении, не обращающим внимания на происходящее, оказался мессир Джеро: стоило Ялгону перевернуть кольцо на указательном пальце правой руки камнем вниз, как 'трактирщик' исчез за дверью. А через мгновение в коридоре раздались испуганные крики специально проинструктированных девиц:

— Помогите! Насилуют!!!

'Колет на нем — мой... Под ним — исподнее... Короны — нет... Фамильных мечей — тоже... Узнать с одного взгляда нереально... Вроде бы все так, как и должно быть... Все! Можно ждать появления Утерса...'

Тем временем принц с трудом убрал руки Фиолы Церин от разреза на ее платье, и, видимо, озверев от ее сопротивления, зарычал:

— Хватит прикрываться, дура!

— Вспомните про Уложение! Мне еще нельзя... — девушка снова закрыла ладонями прореху. И с презрением в голосе добавила: — А я когда-то мечтала полюбить принца. Только вот тот, которого я встретила, оказался грязным и похотливым животным...

— Что, в этом зале некому помочь моей дочери? — размазав по лицу кровь из разбитого носа, баронесса Церин с трудом встала с пола, и, покачиваясь, повернулась к сидящим у окна мужчинам. А потом, заметив, что они не отрывают взглядов от своих тарелок, взвыла: — И вы называете себя дворянами?

— Вот сейчас и полюбишь... — чуточку запоздало уловив тон предпоследнего предложения девушки, принц окончательно перестал соображать: перехватив кинжал поудобнее, одним движением удлинил разрез почти до края подола. А потом, недовольно поморщившись, попытался распороть и нижнюю юбку...

— Убери от нее руки, тварь... Она еще не опоясана...

Момента, когда в таверне возник Утерс-младший, Ялгон не уловил: как и его отец, Аурон двигался дьявольски быстро. И, судя по всему, должен был так же быстро и соображать.

— Вон! Все вон из зала, я сказал!!! — поранив ногу ожесточенно сопротивляющейся девушке, зарычал принц. И, краем глаза заметив силуэт рванувшегося к нему графа Вэлш, взмахнул кинжалом...

'Вот это скорость...' — ошарашено подумал сотник, глядя на оседающее на пол тело своего подопечного. — 'Мда... Зачем мальчишке оценивать возможности противника и разрывать дистанцию? Смещение вперед-влево и атака в горло... Все, принц мертв... Мои аплодисменты...'

— Согласно Уложению, лицо, уличенное в попытке насилия по отношению к несовершеннолетней девушке дворянского рода, карается смертью на месте... — стряхнув с клинка кровь, буркнул граф. А потом, убрав меч в ножны, поклонился Фиоле Церин и добавил: — Прошу прощения, сударыня, что так поздно: я прибежал, как только услышал крики. Разрешите представиться: Аурон Утерс, граф Вэлш к вашим услугам...

— Что вы наделали, граф... — выдохнула баронесса Церин. И, медленно опустившись на пол, мрачно пробормотала: — Вы только что убили его высочество принца Ротиза. Младшего сына короля...

Глава 11. Граф Томас Ромерс.

— Что вы наделали, граф! Вы только что убили его высочество принца Ротиза... Младшего сына короля...

— Кого? — Аурон Утерс удивленно посмотрел на бледную, как смерть, даму, потом перевел взгляд на лежащее у его ног тело, выхватил из ножен кинжал, и, присев на корточки, вспорол рукав залитого кровью колета. Томас, рванувшийся было на помощь оседающей на пол женщине, замер на первом же шаге — в разрезе рукава мелькнуло известное всему королевству родимое пятно в форме лезвия крестьянского серпа. Отличительный знак членов королевского рода Берверов.

— Удостоверились? — не обращая никакого внимания на то, что сидит на не особенно чистом полу, хрипло спросила женщина.

— Да... — граф Вэлш спокойно встал, расправил широченные плечи, и твердым, лишенным каких-либо эмоций голосом произнес: — Закон един. Для всех без исключения. Согласно Уложению, попытка насилия над неопоясанной дворянкой карается смертью. Я выполнил свой долг. Единственное, что мне остается сделать — отвезти тело принца королю...

Выйдя из ступора, вызванного лицезрением родимого пятна, Томас удивленно посмотрел на своего сюзерена: парень шестнадцати зим от роду вел себя как настоящий мужчина.

— Да, но это же не какой-нибудь воришка с городского рынка! И не грабитель с большой дороги! — не вставая с пола, взвыла дама. — Вы убили принца!!!

— Человек, сознательно решивший выйти за пределы правил, перечисленных в Уложении, не вправе рассчитывать на человеческое отношение. В тот момент, когда он резал платье вашей спутницы, он был кем угодно, но не принцем...

— Мама! Граф Вэлш прав... — внезапно подала голос младшая из дам. — Аурон Утерс! Я, баронесса Фиола Церин, искренне благодарю вас за спасение моей чести. Если бы не вы, то...

— Баронесса... — сорвав с ближайшего стола скатерть, Утерс-младший протянул ее девушке: — Простите, что перебиваю, но мне кажется, вам стоит прикрыться...

...— Стража!!! — услышав истошный вопль мужчины, запоздало вскочившего из-за дальнего от входной двери стола, Томас в два прыжка оказался рядом со своим сюзереном, и, закрыв его своей спиной, поудобнее перехватил топор.

— Убери. Он просто пытается показать всем присутствующим, что бдит... — криво усмехнулся Аурон. И протянул руку матери Фиолы Церин. — Позвольте помочь вам встать. Думаю, вам и вашей дочери стоит отсюда уйти. И чем скорее — тем лучше...

— Да, пожалуй... — царственно встав на ноги, дама в темпе изобразила намек на реверанс, и, не теряя времени, двинулась к выходу.

— Поздно... Стойте! — выдохнул Томас, услышав топот солдатских сапог в коридоре. И, сорвавшись с места, дернул баронессу на себя. Как оказалось, вовремя — дверь, выбитая ударом ноги, провернувшись на чудом не вырванных из косяка петлях, промелькнула прямо перед лицом Церин-старшей и с грохотом ударилась об стену. А через мгновение в таверну влетел первый вооруженный до зубов мечник.

— Выбраться из таверны вам не удастся... — дождавшись, пока воины сцепят щиты и образуют непроницаемую металлическую стену, преграждающую путь к двери и обоим окнам, выкрикнул спутник принца. — Так что я рекомендую вам не делать глупостей...

— Том! Проводи госпожу баронессу и ее дочь в их комнаты... — не обращая внимания на ощетинившийся мечами строй солдат, приказал Утерс. И, добавив в голос металла, добавил: — Не советую их задерживать, господа. Если с головы баронессы Церин и ее дочери упадет хотя бы один волосок, я расценю это как продолжение домогательств и убью каждого, кто к ним прикоснется...

— Их не тронут... — после небольшой паузы откликнулся их командир. — Даю слово. Только вот ваш оруженосец останется с вами. А баронессу и ее дочь проводят мои люди...

— Прежде, чем что-то обещать или требовать, представьтесь. Терпеть не могу разговаривать с теми, кто стесняется назвать свое имя...

— Начальник охраны его высочества принца Ротиза, сотник Внутренней Стражи Модар Ялгон...

— Другое дело... — кивнул Аурон. — Ваше слово принимается.

И, дождавшись, пока дамы покинут помещение, спокойно поинтересовался: — Простите, господин Ялгон, а для чего вы вызвали сюда солдат? Мне кажется, я достаточно внятно озвучил свои планы. Я собираюсь отвезти тело принца в Арнорд, и помощь ваших воинов мне не нужна...

— Увы, я вынужден вас арестовать, граф... — отрицательно мотнул головой сотник. — Как метко выразилась баронесса Церин, принц — не базарный воришка. Что бы не являлось причиной вашего поступка, вы все равно остаетесь убийцей члена королевской семьи. Кстати, вы не находите, что с моей стороны было бы странно позволить убийце сопровождать в столицу тело его жертвы? Сдайте оружие — я обязан выполнить свой долг...

— А где были вы и ваш долг тогда, когда его высочество рвал одежду на неопоясанной дворянке? Почему вы, сотник, позволили принцу потерять лицо?

Пропустив мимо ушей его вопрос, сотник тяжело вздохнул:

— Не усугубляйте свою вину, граф! Последний раз прошу вас сдать оружие и проследовать в свою комнату. В обстоятельствах убийства будет разбираться его величество и Королевский Суд. И вы, и я будем отвечать перед ним. А для этого нам надо как можно быстрее добраться до столицы. Вместе со свидетелями. Увы, у меня нет гарантий, что вы, оставшись на свободе, не скроетесь в неизвестном направлении. Поэтому...

— Вы дворянин? — холодно поинтересовался Утерс.

— Нет. А какое это имеет значение? — поморщился Ялгон.

— Жаль. Вы только что нанесли оскорбление не только мне, но и моему роду. Если бы вы не являлись свидетелем, то я бы отрезал вам язык немедленно. А так мне придется подождать...

— Что тут происходит? — в голосе мужчины, шагнувшего через порог, звучала такая привычка повелевать, что Томас невольно вытянулся по швам. — О, граф Вэлш? Рад приветствовать вас в нашем городе! С ума сойти: вы — вылитый отец! Кстати, мне понравился ваш подход к наведению порядка среди мздоимцев у городских ворот. Совершенно правильное решение. Но, на мой взгляд, немного однобокое. Я, со своей стороны, уже переговорил с начальником стражи и приказал ему высечь и десятника, и всех воинов, которые несли службу вместе с виновным. Так, а почему вас окружили эти солдаты? И что это за труп на полу? Тоже ваших рук дело?

— Простите, не имею чести быть представленным... — буркнул Утерс, слегка опешивший от такого напора.

— Бальдр Тиррер, граф Орман к вашим услугам... — улыбнулся мужчина. — Заречье — столица моего лена. Так что, по сути, вы у меня в гостях. Ну, не совсем в гостях, конечно — постоялый двор принадлежит не мне. Но в моем городе. Кстати, я с удовольствием приглашаю вас провести эту ночь у меня в замке. Подождите, пока я найду принца Ротиза, который, как мне доложили, тоже поселился в 'Четырех комнатах', и мы сможем скоротать время за приятной беседой и кубком хорошего вина...

— Увы, вы опоздали, ваша светлость... — вмешался в разговор сотник. — Принц Ротиз мертв...

— Что?

— Его высочество принц Ротиз мертв. А я, начальник его охраны, сотник Модар Ялгон, как раз пытаюсь убедить милорда Утерса сдать оружие и проследовать на королевский суд под охраной моих людей...

— Граф? Это правда? Принца убили вы? — мгновенно помрачнев, спросил Тиррер.

— Да... — кивнул Аурон. — Я. Согласно Уложению...

— Нисколько не сомневаюсь в том, что вы действовали в рамках закона, граф. Однако все равно вынужден прервать ваш рассказ. Ибо, согласно тому же Уложению, всеми преступлениями, совершенными против членов королевской семьи, занимается исключительно королевский суд. Я — не его величество Вильфорд Четвертый. И не королевский обвинитель. Поэтому не имею права вникать в подробности дела до начала его слушания в суде. Однако, как мужчина и человек чести, приму участие в вашей судьбе. Прошу вас проследовать в мою карету — мы отправляемся в столицу. Немедленно...

— В ночь? — удивился сотник. — Почему именно в вашу карету, милорд? А что насчет сдачи оружия?

— До приезда в Арнорд его сиятельство граф Вэлш — мой гость... — скрипнув зубами, объяснил граф. — До момента, пока королевский обвинитель не объявит его виновным в убийстве, он считается невиновным. Сдавать оружие человеку чести никакой необходимости нет. Не дергайтесь, сотник: я ручаюсь, что через три дня граф предстанет перед королем. Кстати, чем стоять столбом, лучше бы занялись делом. Для начала пошлите людей на городской рынок за медом и подготовьте тело принца Ротиза к транспортировке. Что значит, ночь? И что? Пусть взломают лавки и возьмут столько меда, сколько нужно, чтобы сохранить тело. А ущерб, нанесенный городским торговцам, я оплачу из своего кармана. Далее, раздобудьте для каждого свидетеля отдельную карету. И сделайте все, чтобы у них не было возможности общаться между собой и с теми, кто будет их охранять. Потом пообщайтесь с каждым из тех, кто уже в курсе гибели его высочества, но не является свидетелем происшествия: если по королевству поползут ненужные слухи, то спрашивать будут с вас...

— Хорошо, ваша светлость...

— Можете идти... — граф Тиррер повернулся к Утерсу, и, нервно сжав в руке рукоять висящего на поясе кинжала, негромко поинтересовался: — Ну, что, юноша, вы мне доверяете?

— Да, граф! — кивнул Аурон. — Я о вас наслышан. Вы — достойный воин и настоящий мужчина. Поэтому искренне благодарю за предложение. Сожалею, что познакомился с вами в такой ситуации. Буду рад проделать путь до столицы в вашей компании...

— В моей карете, но не в моей компании... — угрюмо вздохнул Тиррер. — До момента, пока вас не признают невиновным, беседовать с вами наедине я, увы, не смогу...

Глава 12. Аурон Утерс, граф Вэлш.

...Несмотря на поздний час, на улицах города продолжала кипеть жизнь: Арнорд готовился к Празднику Совершеннолетия. Поэтому жуткое столпотворение из десятков груженых телег, наглухо перекрывших подъезд к городским воротам, и начало центральной улицы столицы до Стрелецких казарм кареты преодолевали больше трех часов. Увы, за Стрелецкими казармами движение стало еще хуже, и сотник Ялгон, знающий город вдоль и поперек, решительно направил лошадь в какую-то темную и грязную подворотню. Моя карета последовала за ней, и следующие два часа мне пришлось дышать смрадом городских трущоб.

Впрочем, не могу сказать, что ароматы, доносящиеся до меня с улицы, чем-то принципиально отличались от тех, которыми пах любой другой район города — в один из тренировочных выходов с Кузнечиком мне пришлось несколько дней помотаться по большинству районов Арнорда. И я еще тогда понял, насколько приятнее жить на природе, нежели в переполненной людьми столице. У нас даже в самой захудалой деревне люди не ленились выкапывать отхожие ямы и сжигать мусор. Ибо особо ленивых секли плетьми или навсегда изгоняли из графства. Так же, как и записных грязнуль: как говорил отец, распространение эпидемий, периодически выкашивающих тысячи жизней, можно было предотвратить только так.

За чистотой городских улиц следили и в Арнорде. Согласно королевскому указу, каждый, кто отрабатывал световой день на уборке мусора, получал возможность бесплатно получить сытный солдатский ужин в любой из казарм городской стражи. Однако, несмотря на огромное количество нищих, желающих получить бесплатный ужин почему-то находилось немного. Видимо, потому, что проблем с едой основная масса 'сирых и убогих' не испытывала.

Район Соколиной горы, по которому двигались наши кареты, как раз и был пристанищем для той категории городского дна, которая зарабатывала себе на жизнь невесть чем. Люди, проживающие в полуразваленных хибарах, воровали, попрошайничали, грабили ночных прохожих и редко доживали до старости. Прогуляться по Грязной Луже и еще паре самых 'широких' улиц района мог позволить себе либо очень хороший рубака, либо человек, решивший покончить с жизнью раз и навсегда. Впрочем, для кортежа из восьми карет, охраняемых тремя десятками вооруженных до зубов воинов местная шелупень особой опасности не представляла. Скорее, наоборот — при появлении нашей кавалькады с улиц мгновенно исчезали все прохожие. А в большинстве окон пропадали отблески света от лучин и свечей. И поэтому кареты двигались в постепенно сгущающейся тьме.

Впрочем, отсутствие освещения меня особо не беспокоило — я перестал смотреть в окна сразу же, как карета свернула с центральной улицы. Во-первых, ничего интересного там увидеть я не надеялся, а во-вторых, 'любоваться окрестностями' мешали спины воинов сотника Ялгона. Практически не слезающих с обеих подножек кареты для того, чтобы пресечь любые мои попытки к бегству. Эх, будь у меня желание сбежать, меня не остановили бы ни эти два здоровяка, ни все охранники покойного принца, вместе взятые. Видимо, так же считал и граф Орман, так как еще на первом привале он довольно долго пытался убедить сотника Ялгона перестать валять дурака: по мнению Бальдра Тиррера, справлять нужду в присутствии десятка арбалетчиков было унизительно. Однако начальник охраны покойного принца оказался упрям до безобразия. И за трое суток пути я успел привыкнуть и к страшно потеющим мечникам на подножках кареты, и к арбалетчикам, чуть ли не помогающим мне придерживать штаны, и к самому Ялгону, вечно шарахающемуся где-нибудь неподалеку.

А вот к мыслям о своем будущем привыкнуть не удавалось. В основном из-за действующей на нервы перспективы обзавестись каким-нибудь позорным прозвищем вроде Убийцы принца или Клятвопреступника: мысль о том, что меня могут называть именно так, приводила меня в бешенство. Поэтому я то и дело мысленно возвращался к тому вечеру в 'Четырех комнатах', пытаясь понять, мог ли я поступить по-другому. Как ни странно, каждый раз получалось, что нет! Ведь, даже знай я заранее, что парень с безумными глазами и в колете без герба — один из сыновей короля Вильфорда, я бы все равно его убил! Ибо, согласно Уложению, у человека, посягнувшего на честь неопоясанной дворянки, нет права на жизнь. И возможностей умереть всего две. От меча того, кто застал его на месте преступления и на виселице после суда.

Нет, меня совершенно не беспокоили те чувства, которые мог испытывать принц, стоя на табуретке и ощущая, как палач затягивает на его шее петлю. Он выбрал себе будущее тогда, когда решил принудить к сожительству баронессу Фиолу Церин. Зато его отец, король Вильфорд, ничего не выбирал. Стоило мне представить, что ему пришлось бы лично отправить сына на виселицу, и наблюдать за тем, как тот умирает самым позорным для дворянина образом, болтаясь на виселице, как в голове рождалась парадоксальная мысль. Что мой удар в горло его высочеству явился чем-то вроде удара милосердия . Для его отца. А для меня — стал чем-то вроде удара топором палача, отрубающим надежду на достойное будущее.

'Не знаю, как король, а я, наверное, не смог бы изо дня в день видеть лицо того, кто убил моего сына. Даже зная, что мой сын действительно заслуживает смерти. Значит, как только мои действия будут признаны правомерными, меня сошлют в какой-нибудь дальний гарнизон и постараются обо мне не вспоминать. Так что дожить до момента, когда народ забудет мое имя, мне, скорее всего, уже не удастся. Так как имя убийцы принца останется в веках...' — горько думал я, поглядывая на спины стоящих на подножках воинов... — 'Да... Не лучшая доля для Утерса...'

Отвлечься от мыслей мне удалось только тогда, когда карета, наконец, остановилась, и за ее стенками раздался страшно довольный голос сотника Ялгона:

— Прибыли... Схожу, пообщаюсь с начальником тюрьмы...

Слегка раздвинув занавески, я выглянул в окошко и с трудом удержал рвущийся наружу вздох: высоченное здание, рядом с которым остановилась карета, было зданием королевской тюрьмы. Прозванной в народе Последним Приютом. Видимо, из-за того, что большинство ее узников покидали ее стены только для того, чтобы пройти под конвоем до площади Справедливости. И закончить свою жизнь на виселице или под топором палача.

'Странно...' — ожидая, пока скрывшийся за массивными воротами сотник вернется обратно, думал я. — 'По логике, в Последний Приют должны были привезти принца Ротиза, а не меня. Однако он — мертв, а я жду, пока меня проводят в тюремную камеру. Как там сказал Томас Ромерс? 'Судьба любит ваш род'? Как мне кажется, любовью пока не пахнет...'

Да, пахло в Приюте чем угодно, кроме любви. Не успев сделать и пары шагов по спускающейся в подземелье лестнице, я чуть не задохнулся от дикой смеси из запахов крови, нечистот, гноящихся ран и протухшей еды. Однако улыбаться не перестал: доставлять удовольствие сотнику, не отрывающему от меня взгляда, в мои планы не входило.

— Ну, и как вам тут нравится, ваша светлость? — пробормотал он через какое-то время, устав дожидаться негативных эмоций.

— Тюрьма как тюрьма... — спокойно ответил я. — Желание подняться над законом часто заканчивается падением. Павшим комфорт не нужен...

— Да, чем выше влез, тем больнее падать... — усмехнулся он. — Знаете, а ведь даже тут люди умудряются наслаждаться жизнью. Вернее, не жизнью, а каждым ее мгновением, оставшимся до казни. Как вы считаете, стоит?

— Безусловно... — кивнул я. И холодно добавил: — Вам ли не знать-то? Ведь вы, по сути, всю дорогу до Арнорда тоже должны были наслаждаться. Каждой сказанной фразой. Тем, как слова срываются с вашего языка. Его прикосновениями к зубам, небу и деснам...

— Это почему? — нахмурился Ялгон.

— У вас проблемы с памятью, сотник? — ехидно поинтересовался идущий следом за мной Томас Ромерс. — Так я напомню. Причем с большим удовольствием! Эдак три дня назад мой сюзерен обещал отрезать вам язык. Сразу после того, как его признают невиновным. Слово Утерсов — тверже стали. Так что наслаждайтесь, пока у вас есть такая возможность...

— Молчать!!! — взвыл сотник. — Я не разрешал вам открывать свою вонючую пасть...

— Вы забываетесь, Ялгон! — рявкнул граф Орман, двигающийся где-то впереди.

'Поздно...' — подумал я. И сорвался с места.

Среагировать на мое движение не успел ни сам сотник, ни стражники Последнего Приюта, сопровождающие нас к кабинету начальника тюрьмы. Поэтому, возникнув рядом с охамевшим простолюдином, я выхватил из ножен кинжал и одним движением клинка отрезал Ялгону нос. А потом, дождавшись, пока в глазах сотника заплещется боль, негромко произнес:

— Оскорбляя вассала, вы оскорбляете его сюзерена. Я очень сожалею, что такое быдло, как вы, должно дожить до суда. Держите... Ваш нос...

Вложив кровоточащий обрубок в его ладонь, я отступил на шаг назад и добавил: — Прежде, чем его задирать, убедитесь, что он у вас есть...

— В мечи его!!! — взвыл захлебывающийся собственной кровью сотник.

— Стоять!!! — зарычал Бальдр Тиррер, и, сбив с ног первого рванувшегося ко мне стражника, оказался рядом со мной. — Сотник! Вон отсюда! Я свидетельствую, что граф Вэлш был в своем праве! И предупреждаю, что любой, кто прикоснется к нему до заседания Королевского Суда, окажется на виселице...

Зажав рану рукой, сотник нетвердо развернулся на месте и бросился к выходу из подземелья.

— Благодарю вас, граф... — я изобразил поклон, и, не обращая внимания на опешивших стражников, неторопливо двинулся дальше...

...Для того чтобы добраться до кабинета начальника тюрьмы, мы довольно долго плутали по хитросплетениям коридоров глубоко под землей, а потом поднялись по лестнице чуть ли не под самую крышу Последнего Пристанища. Невольно проанализировав возможность выбраться из тюрьмы с боем, я пришел к выводу, что это почти невозможно: через каждые сто шагов коридор перекрывало по кованой решетке. Солдаты, дежурившие за ними, дисциплинированно требовали пропуск. Причем подойти к ним имел право только наш сопровождающий. А все остальные обязаны были ждать в десяти шагах, стоя на 'линии', выдолбленной в каменном полу. Удостоверившись в том, что пропуск выдан именно начальником тюрьмы, один из солдат открывал дверь, а второй, подняв арбалет, внимательно смотрел за нашим поведением...

— Говорят, отсюда еще никто не убегал... — за моей спиной еле слышно прошептал Томас. — Страшное место, милорд...

...Хозяин 'страшного места' выглядел совершенно нестрашным. Среднего роста, среднего телосложения, одетый крайне неброско, если не сказать бедно, этот мужчина отличался от любого прохожего разве что холодным, как лед, взглядом серых глаз. И белоснежными волосами. Все остальные черты его лица, начиная с носа картошкой, в меру твердого подбородка, небольших ушей и заканчивая густыми бровями, смотрелись как-то... обычно, что ли? Поэтому, услышав его имя, я не сразу сообразил, кто именно передо мной стоит:

— Добро пожаловать в Последний Приют, ваше сиятельство граф Орман! Добро пожаловать в Последний Приют, граф Вэлш! Комендант королевской тюрьмы, мессир Жак Оттс к вашим услугам...

'...А через трое суток на площади Справедливости построили эшафот... — замогильным голосом рассказывала мне Вайона. — Причастных к заговору оказалось так много, что ими занимались восемь палачей. Четверо — из Последнего Приюта, трое — из Дна , а восьмым стал отец одного из трех телохранителей короля Вильфорда, погибших во время покушения. Жак Палач рубил головы от рассвета и до заката. Поднимая и опуская топор с неотвратимостью горной лавины. А когда последний заговорщик распрощался с жизнью, он снял с головы алый колпак, и оказалось, что его волосы стали белее снега...'

— Доброй ночи, мессир Оттс. — учтиво поклонился я.

— Разрешите один вопрос, граф... — пристально уставившись мне в глаза, поинтересовался Жак Палач. — Начальник охраны принца Ротиза утверждает, что его высочество убит вами. Это правда?

— Да... — кивнул я.

— Вы — Утерс. И не могли выехать из дому, не обещав своему отцу служить королевству не за страх, а за совесть... — скрестив руки на груди, хмуро сказал он. — Значит, должна была быть какая-то очень веская причина. Позвольте узнать, какая? Это не досужее любопытство, милорд: от вашего ответа зависит очень многое...

— Я понимаю, чем вызван ваш вопрос. Мне рассказывали, что смертные приговоры по делам, касающимся попыток покушения на членов семьи короля, приводите в исполнение именно вы. И я в курсе, что вы в великолепных отношениях с моим отцом... — кивнул я. — Однако в моем случае вам не придется подниматься на эшафот и рвать душу: принц был убит во время попытки принудить к сожительству неопоясанную дочь баронессы Церин. При этом присутствовало семь человек, так что сразу же после разбора дела в Королевском суде я спокойно покину стены Последнего Приюта...

— Что ж... Благодарю вас за содержательный ответ... А теперь позвольте принять ваше оружие, милорд... — поиграв желваками, негромко добавил он. — Это не более чем формальность: сразу же после суда я верну его вам в целости и сохранности.

Я молча снял с себя перевязь с мечами и метательными ножами, достал из ножен кинжал, вытащил из-за голенища засапожный нож и протянул все это добро мессиру Оттсу.

— Благодарю вас, ваша светлость... — начальник тюрьмы аккуратно сложил мое оружие на своем столе и жестом показал в сторону входной двери: — Прошу за мной, милорд! Я провожу вас в ваши покои...

'Покои в тюрьме?' — мысленно усмехнулся я. — 'Звучит интригующе...'

...Как оказалось, усмехался я зря: камера, которую выделил мне мессир Оттс, оказалась именно покоями! Две комнаты, богато обставленные мебелью, широченная кровать с балдахином, не прибитые к полу стол и стулья, большое зеркало у входной двери. В ней был даже закуток с отхожим местом — дырой в полу, в которой журчал ручеек!

— Что, удивлены? — криво улыбнулся хозяин Последнего Пристанища. — Это лучшие покои из тех, которые свободны, милорд! Знаете, за всю историю тюрьмы вы первый Утерс, который переступил ее порог по принуждению. Ничуть не сомневаясь в вашем слове, хочу сказать, что искренне надеюсь на то, что ваше пребывание здесь окажется максимально коротким. Располагайтесь. Поздний ужин... или ранний завтрак принесут через полчаса. Если вам что-то понадобится сверх того — постучите в дверь: меня позовут...

— Благодарю вас, мессир Оттс. А можно обойтись без позднего ужина? Честно говоря, за последние трое суток я не спал и десяти часов. И еще. Насколько я понял, мой оруженосец по имени Томас тоже будет ждать суда где-то в этих стенах. Могу я попросить вас отнестись к нему, как полагается? Он — дворянин из старого и довольно известного рода, и заслуживает уважения...

— Конечно, ваша светлость. Я выделю ему отдельную комнату и прикажу его покормить. Добрых снов, милорд!

— Благодарю вас, мессир Оттс! — вздохнул я, и, дождавшись, пока он выйдет за дверь, улегся на кровать и провалился в сон...

Глава 13. Десятник Вигор Гваал.

Заместитель коменданта Запруды, сотник Ахим Лоут, оказался 'муравьем' . Худшим из всех, с которыми Вигор сталкивался за все годы службы. Десятичасовая пробежка по окрестностям крепости вместе с ним и десятком воинов Правой Руки, свободным от караула, оказалась самым тяжелым испытанием, которое пришлось пережить Гваалу за шестнадцать лет службы в армии. Уже через четыре часа после восхода солнца, 'защищая' очередной никому не нужный проход в скалах от слаженных атак черно-желтых , он проклял свое безумное счастье, не уберегшее его от службы под началом этого служаки. А так же начальство, отправившее его в Запруду, Ледяной хребет с его ущельями, почти непроходимыми тропами, каменными осыпями и скальными полками, по которым, оказывается, 'нужно двигаться бегом'. Свой неподъемный меч и доспехи, не спасающие от точных ударов тренировочных мечей 'противника'. И самого 'противника' — воинов из клана Утерсов, не знающих, что такое усталость.

К обеду, пробежав километров восемь по бездорожью и выдержав восемь или девять учебных боев, он вдруг почувствовал себя первогодком, не знающим, за какую сторону надо держать меч. И не способным выстоять даже двух минут в бою против умудренного опытом ветерана.

Подгибающиеся от усталости ноги не давали нормально перемещаться. Руки, налитые свинцом, казалось, поднимали не меч, а брус, закрывающий городские ворота в Арнорде. Сорванное дыхание не получалось восстановить даже во время бега без отработки элементов перестроений или атак. А ведь бежать 'просто так' удавалось не так часто — сразу же после 'обороны ущелья' они начинали отработку 'обрубания хвоста'. После него — оттачивали технику встречного боя с превосходящими силами противника. Потом — действия охраны каравана во время атаки из засады или что-нибудь еще.

Неутомимый сотник не давал им ни минуты покоя — увидев, что оступившийся от усталости Щепотка Соли потерял сознание, он приказал считать его тяжелораненым, и следующие полчаса десяток Вигора, меняясь, тащил оклемавшегося воина на закорках. Солдат с 'самым недовольным лицом' получил возможность нести оружие и латы 'тяжелораненого'. А десятник Гваал, как командир, не проследивший за физическим состоянием подчиненного, отправился сопровождать боевое охранение, бегающее в два раза больше остальных...

К вечеру все без исключения воины его десятка еле передвигали ноги. Пивная Кружка, надышавшийся холодным горным воздухом, хрипел и кашлял, как чахоточный. Гердер Шрам, бледный, как смерть, спотыкался почти на каждом шагу и дышал, как рыба, выброшенная на берег. А Комнер Заноза вообще перестал соображать. И выполнял команды только с третьего-четвертого раза. В общем, увидев перед своим лицом ворота Запруды, Гваал не сразу понял, что тренировочный выход закончился. И, дожидаясь, пока поднимут герсу, вдруг почувствовал себя совершенно счастливым. От того, что не надо никуда бежать. Что можно стоять на месте и не двигаться. И что там, за захабом и внутренними воротами, его ждет казарма, обед, горячо любимый топчан и возможность провалиться в сон.

Увы, оказалось, что мечтать о еде и отдыхе он начал слишком рано: по мнению сотника Ахима Лоута, тренировочный выход был не более чем разминочной пробежкой перед основной частью тренировки. Поэтому до самого захода солнца Вигор и его подчиненные отрабатывали технику защиты отдельных частей крепости от нападения, и рубились с сотником и его воинами на ступенях винтовых лестниц, крепостной стене и в темных и узких потернах.

Увы, несмотря на то, что солдаты приданного ему десятка действительно оказались очень хороши, биться с воинами клана Вэлш на равных они не могли. И отработка любого упражнения заканчивалась одинаково — бесславной гибелью всего десятка вместе с его командиром...

...Добравшись до казармы, Гваал с трудом заставил себя снять доспехи, и, оглядев еле передвигающихся по комнате подчиненных, криво усмехнулся: ветераны, умеющие выживать в самой жуткой сече и привыкшие экономить силы, не могли самостоятельно стянуть с себя даже насквозь пропотевшие поддоспешники.

— Смешно? — заметив его улыбку, злобно поинтересовался Бьерн.

— Угу... — Вигор кое-как выдернул ногу из сапога, и, с наслаждением пошевелив пальцами, добавил: — Представляю себе, как мы будем передвигаться завтра-послезавтра. И радуюсь, что сегодня я смогу добраться до столовой не ползком...

Гердер Шрам, с трудом прокашлявшись, грязно выругался, и брезгливо засунув под топчан мокрую насквозь нижнюю рубаху, прохрипел:

— А я представляю себе, каково будет спускаться по лестницам в доспехах и с оружием. И медленно схожу с ума...

— Ну, они привыкли, значит, привыкнем и мы... — неуверенно пробормотал Заноза. — Хотя, говорят, что у них, в графстве Вэлш, тоже одни горы. Поэтому они и носятся по скалам, как архары. А нам, долинникам, суждено только ползать... Хочу обратно в С... Арнорд... Там тепло, а самое высокое место — крыша донжона какого-нибудь замка... А еще никто не заставляет тренироваться вместе с этими... я имею в виду, с воинами Правой Руки...

...Нормально осмотреть крепость Гваалу удалось только на четвертый-пятый день. После того, как сотник Лоут с четверкой лучших разведчиков Запруды отправился куда-то за Северные ворота , два десятка воинов Правой Руки унеслись осматривать тропы под названием Паучья Нить и Ветродув, а комендант крепости, решив, что еле передвигающимся новичкам нужен отдых, отправил их в караул. Поэтому за эти двое суток Вигор, исполнявший обязанности разводящего вместе с одним из десятников клана Утерсов, наконец, облазил чуть ли не каждый уголок Запруды. И к вечеру второго дня смог бы нарисовать план укреплений с закрытыми глазами.

Человек, проектировавший крепость, был мастером своего дела, и, на взгляд десятника, сделал все необходимое для того, чтобы ее было невозможно взять. Найдя идеальное место для строительства, он слегка углубил русло протекающей по ущелью реки, и теперь Кровинка, рухнув в пропасть у верхней трети Западной стены Запруды, пробегала между крепостной стеной и отвесной скалой до западного края Северной стены. И, ворвавшись в глубокий ров, выдолбленный в скальном подножии крепости и скользнув под подъемным мостом, спокойно продолжала свой путь в долину.

Пройти мимо крепости по руслу реки было нереально — во-первых, таких 'героев' было видно, как на ладони. И в бойницы Западной стены, и с галереи, выдолбленной в скальной породе противоположной стены ущелья. Во-вторых, этим самым 'героям', решившим пройти вдоль Кровинки, надо было как-то забраться по мокрой скале рядом с водопадом. А потом, выбравшись из пропасти, снова оказаться между боевыми эркерами галереи и последней трети Западной стены. Кстати, эркеры были расположены очень высоко, только на третьем и четвертом ярусе стен, и прицельно стрелять по их защитникам снизу было довольно сложно. Атаковать защитников галереи в ближнем бою было ничуть не легче — протиснуться в узкие бойницы снаружи было невозможно. Да и располагались они на той же высоте, что и боевые эркеры. Сами воины, несущие караул в скальной галерее, добирались туда через длиннющий подземный ход, проходящий где-то глубоко под землей. В общем, для того, чтобы пройти ущелье, надо было захватить крепость.

К счастью для ее защитников, использовать осадные машины и тараны не позволял рельеф местности. В частности, ров с Кровинкой и крутой поворот ущелья чуть ниже Запруды. Атака латников на подъемный мост ничего не давала — часовому у ворот достаточно было дернуть рычаг, как из основания моста выскальзывал штырь, фиксирующий две его половины. Настил складывался пополам, и со всего размаха ударялся о скальное основание крепости, трамбуя оказавшихся между половинками атакующих. Одновременно с этим обрушивались и герсы, наглухо перекрывая проемы крепостных ворот.

Снести сами стены тоже было невозможно: для того, чтобы их прочность на всем протяжении была одинаковой, строители убрали винтовые лестницы между ярусами в специальные пристройки со стороны внутреннего двора. В них же убрали и входы в потерны .

Значит, оставалось стрелять по защитникам и надеяться, что их число когда-нибудь закончится.

Увы, попасть в узкие бойницы третьего-четвертого ярусов из-за рва было под силу только очень метким стрелкам. Абсолютно не боящимся ответных выстрелов.

Для того, чтобы подстрелить тех, кто стоял на стенах Запруды, существовала единственная возможность. И для этого надо было находиться за стенами донжона: бойницы последнего рубежа обороны были направлены как раз на внешние стены. И воины, умудрившиеся на них забраться и укрепиться, превращались в идеальные мишени для тех, кто оборонял цитадель...

...Оценить обороноспособность самого донжона десятнику не удалось. Так же, как и обнаружить вход в наверняка имеющийся в Запруде подземный ход, ведущий куда-нибудь в горы — как оказалось, обязанности разводящих заканчивались перед дверями в цитадель. И три смены по два человека из числа воинов Правой Руки, несущих службу где-то внутри, должны были меняться без их помощи. Поэтому Гваал решил получить хоть какую-нибудь информацию от основного разводящего.

К вечеру второго дня, задав кучу наводящих вопросов, Вигор пришел к выводу, что донжон укреплен ничуть не хуже, чем внешние стены. И что все ключевые точки Запруды охраняются только проверенными в боях ветеранами. На вопрос о причинах этого не особо словоохотливый десятник ответил довольно-таки распространенно:

— Так было, есть, и будет. Волку плевать на мнения тех, кто сидит в столице. Он делает только то, что надо. И ничего больше...

...Волк, или граф Вильгельм Шорр, оказался 'муравьем' не только в отношении боевой подготовки личного состава гарнизона. Точно так же он занимался и порядком несения службы, снабжением Запруды продовольствием и сотнями мелочей, которые обычно сваливают на интендантов. Вскакивающий на ноги ни свет, ни заря и отправляющийся спать одним из последних, комендант прикладывал руку практически ко всему, от чего зависела обороноспособность крепости. Например, именно с его подачи к списку ключевых постов, кроме постов в донжоне и на Северной стене, отнесли и кухню с ледниками . Судя по рассказам черно-желтого, после того, как граф Шорр принял под свою руку гарнизон, зайти в хранилище продуктов без сопровождения сотника стало практически невозможно. Мало того, часовые, несущие там службу, получили указание рубить любого, кто попытается прикоснуться хотя бы к одному ларю с продуктами.

'Грамотно!' — подумал десятник. — 'Даже если враг зашлет сюда своих людей, для того, чтобы получить возможность отравить гарнизон, им придется ждать десятилетия. До момента, когда их сочтут своими. Значит, 'великим' завоевателям такой срок покажется слишком большим. И они либо попробуют взять Запруду нахрапом, либо попробуют добраться до Арнорда как-нибудь по-другому. Что ж, вывод однозначен: на сегодняшний день взять эту крепость действительно невозможно...'

Глава 14. Модар Ялгон.

-...а потом я отвез баронессу Церин с дочерью домой... — закончив рассказ, Модар сжал зубы и на мгновение прикрыл глаза, пытаясь справиться с очередным приступом дикой боли в обрубке носа.

— Ялгон! Ты — идиот... — барон Велсер скрестил руки на груди презрительно усмехнулся: — Надо же было додуматься оскорбить представителя рода Утерсов! Да еще и дважды! Смотрю на тебя, и удивляюсь — вроде живой человек, а, по сути — труп...

— Кого-кого, а его я переживу точно... — стараясь не двигать губами, пробормотал сотник. — После близкого знакомства с топором королевского палача малышу Ронни будет не до меня...

— Зато память о нем ты сохранишь до последних дней своей жизни... — усмехнулся начальник тайной службы. — Как он там выразился, 'Держите нос... Если, конечно, он — ваш?'

— 'Держите... Ваш нос...' — Модар поморщился и чуть не взвыл от острой вспышки боли.

— Молодежь совершенно не умеет шутить... Поменять местами слова, и фраза бы прозвучала намного веселее... — хмыкнул барон Велсер. — Ладно, шутки в стороны. Займемся делом. Итак, что у нас получается? Как мы и рассчитывали, принц Ротиз скоропостижно скончался, а его убийца, — воплощение всевозможных добродетелей, символ чести, достоинства и крепости дворянского слова — со всеми свидетелями благополучно прибыл в Арнорд...

— Простите, что перебиваю, ваша милость, но в Арнорд прибыл не только граф и свидетели, но и этот паршивый оруженосец! А его в вашем плане быть не должно! Увы, убрать этого Томаса по дороге не удалось — кроме моих людей, каждую карету охраняли еще и воины милорда Тиррера...

— Если бы ты 'убрал' этого оруженосца, то лишился бы не только носа, но и головы... — тоном, не обещающим ничего хорошего, произнес барон. — Появление этого парня идеально укладывается в схему. И делает ее еще законченнее и красивее! Говоришь, его поселили у Палача?

— Да, ваша милость... Через две камеры от Утерса...

— Странное решение. И ужасно несправедливое — парнишка-то ни в чем не виноват! Принца убил его сюзерен. А он даже не обнажил меч. Или что у него там? Топор? В общем, надо выпустить его на свободу. И чем быстрее — тем лучше...

— Он ведь сразу же отправится в городской дом Утерсов! — воскликнул Ялгон, и тут же зашипел от боли.

— Да... А это — именно то, что мне нужно...

— Н-не понял?

— Понимать все тебе совершенно не обязательно... — раздраженно заметил начальник тайной службы. — Достаточно точно выполнять полученные от меня инструкции...

— Я вроде бы...

— 'Вроде бы'? — перебил Модара барон. — Посмотри на себя, и все поймешь сам! Если бы ты не пытался умничать, то таскал бы свой нос не в кармане, а на лице... Ладно. Ты свободен... Выйдешь из кабинета — позови ко мне Гуся. Он должен ошиваться где-то там, в коридоре...

— А-а-а что будем делать с Томасом-оруженосцем? — пятясь к двери, робко спросил сотник.

— Это уже не твоя забота... — буркнул погруженный в свои мысли барон. — Стой! Скажи, как тебе показалось, баронессу Церин можно было бы убедить изменить свои показания?

— Я сильно сомневаюсь, ваша милость... — замерев на пороге, сотник отрицательно мотнул головой. И чуть не потерял сознание от боли. — Леди Олиона упряма, как осел. И делает только то, что ей выгодно. Поэтому я почему-то уверен, что, выслушав наше предложение, она тут же отправилась бы к королю. Чтобы выторговать у него вдвое больше...

— А младшая?

— Такая же ослица. Вся в мать... Упрямая, самолюбивая и у себя на уме... По крайней мере, мне так показалось, ваша милость...

— Я так и думал... — сокрушенно вздохнул барон: — Как же трудно работать с женщинами, скажи? С мужчинами — намного проще. Наша реакция на ситуацию не зависит от погоды, настроения, самочувствия, детских комплексов и обид, цвета платья у соперницы и подобной ерунды, учесть влияние которой практически невозможно. Нам достаточно показать единственный логичный выход — и мы побежим туда сами. А они... они заартачатся просто потому, что его не увидят. Или не поймут логики. Или решат, что умнее и хитрее того, кто их в эту ситуацию загнал... А потом вытворят такое, что не приснится даже в кошмарном сне...

— Точно... — кивнул Модар. И зашипел...

— Ты еще тут? — удивленно поинтересовался барон. — Вон! А Гуся — ко мне! Живо!!!

Глава 15. Граф Томас Ромерс.

Оказавшись на улице, Том оглянулся на темную громадину Последнего Приюта, забросил за спину щит, поудобнее перехватил топор, и, вздохнув, двинулся направо. Повторяя про себя названия нужных улиц и переулков.

Описание самой короткой дороги до городского дома Утерсов, полученное от коменданта королевской тюрьмы и его так и не назвавшегося гостя были предельно ясными: 'По улице Плача — до оружейной лавки старого Боуна. Потом — налево, на Пастушью, и по ней до постоялого двора 'Сломанный меч'. За ним — направо, в переулок Висельников и до конца. Потом — на свет факелов солдатских казарм, и, не доходя до них двадцати шагов, снова направо — на улицу Сгоревших Заборов...' Однако Ромерс все равно боялся заблудиться — за шесть лет скитаний по королевству он оказывался в Арнорде всего два раза. И оба раза не покидал постоялого двора 'Медвежья лапа', расположенного у Западных ворот столицы: мессир Вайно Лорц очень не любил, когда его охранники отходили от груженых телег его торгового каравана дальше, чем на полет стрелы...

Определить, какой из домов по улице Плача является оружейной лавкой, даже в полной темноте удалось без особого труда — прямо над дверями здания на здоровенном штыре болтался ростовой щит с приклепанным к нему копьем. Покосившись на забранные массивными решетками окна второго этажа, Ромерс решительно свернул направо, на Пастушью. И, вляпавшись в кучу навоза, негромко выругался...

Улица, названная в честь работников кнута и бурки, оказалась довольно длинной и ужасно грязной. Настолько, что, добравшись до постоялого двора 'Сломанный меч', Томас с трудом справился с желанием зайти в призывно освещенную горящим факелом дверь и привести себя в порядок. Но потом, вспомнив о поручении Жака Оттса, и о сюзерене, сидящем в камере Последнего Приюта, решительно прошел мимо. И свернул в переулок Висельников.

'Зачем приводить себя в порядок, если дальше придется идти по настоящему болоту?' — подумал он, делая шаг в разлившуюся от стены и до стены здоровенную лужу. — 'Чем мечтать о тазике с водой для омовения, лучше бы зашел на постоялый двор и купил черенок от лопаты. А то без него тут немудрено и утонуть... Теперь понятно, почему переулок — Висельников: наверное, легче влезть в петлю, чем пройти по нему ночью...'

— А вот тут в одиночку можно выстоять против сотни латников... — пробормотал он вслух, остановившись на сухом пятачке между двух луж, и глядя на дома, почти касающиеся друг друга стенами. — Взять ростовой щит, упереться левой ногой в его основание и рубить каждого, кто рискнет к тебе подойти...

— А еще надо иногда смотреть назад! — насмешливо добавил чей-то голос.

И в голове Томаса вспыхнуло солнце...

...Открыв глаза, Ромерс с трудом сфокусировал взгляд на гордо вышагивающей перед его лицом курице.

'Хороша... Перышко к перышку... Пестрая... Небось, одна из лучших несушек курятника...' — отрешенно подумал он. А потом, почувствовав пульсирующую боль в затылке и вспомнив про удар по голове, перевернулся лицом вниз и попробовал встать.

'Не смертельно...' — кое-как утвердившись на ногах и больно приложившись затылком о балку, поддерживающую крышу, подумал он. И, ощупав затылок, осмотрел на покрытую птичьим пометом руку: — 'Крови нет. Только небольшая шишка. Били мешочком с песком? Пожалуй... Значит, прощай, кошелек и оружие... Бог с ним, со щитом, а топор... топор жалко... Хотя, внешне он смотрится не очень. Могли и не взять... Надо вернуться и осмотреть лужи — мало ли, действительно ограничились кошельком... Стоп! Если меня просто грабили, то зачем потом куда-то тащить? Кому может помешать тело, валяющееся в грязи? А если не просто грабили, то что?

Ощупав обрезки ремешков, на которых еще вечером висел его кошелек и вывернув все карманы, парень угрюмо поморщился: грабители забрали все, что представляло хоть какую-то ценность. Значит, возвращаться за оружием особого смысла не было — люди, вытащившие из его кармана даже потертый кусок пергамента с изображенным на нем гербом Утерсов и не побрезговавшие засапожным ножом, вряд ли оставили бы без внимания имеющие твердую цену щит и топор...

— Ладно, горевать о них буду потом. После того, как доберусь до дома Утерсов и расскажу о том, что граф Вэлш — в Последнем Приюте... — негромко пробормотал Том, и, пригнувшись пониже, чтобы снова не удариться многострадальной головой о скат крыши, кое-как выбрался из курятника...

...Город медленно просыпался: где-то неподалеку шелестели бьющие в ведро струйки молока; чуть дальше раздавались глухие удары кузнечного молота; в сарае блеяли овцы, а где-то за забором лязгали доспехи стражников, патрулирующих городские улицы.

— О, а вот и стража! Значит, народная мудрость, утверждающая, что 'когда надо, их и днем с огнем не найти' — лжет... — потерев ноющий затылок, пробормотал Ромерс. А потом, осмотрев забор, за которым слышалось усталое ворчание солдат, ошарашено замер: отгораживаться от происходящего на городских улицах оградой в два человеческих роста мог себе позволить далеко не каждый дворянин. — Где это я? В чьем-то имении?

Взгляд, брошенный за спину, заставил Томаса похолодеть: прямо за курятником стоял здоровенный четырехэтажный домина с башенками, балконами и окнами, застекленными разноцветными витражами. Большинство витражей изнутри освещалось свечами. А на здоровенном щите, закрепленном над входной дверью, красовался герб рода баронов Церин!

'Интересно, как я тут очутился? — ошарашено подумал он. — И как отсюда добраться до дома Утерсов? Так! Нашел, о чем думать! Об этом можно и потом. Для начала надо решить, как отсюда убраться! Если меня поймают здесь, то решат, что я — вор! Значит, смотрим, где стоит охрана, находим подходящее дерево подальше от них, потом, быстренько, пока не рассвело окончательно, перебираемся через забор и делаем ноги...'

Привстав на цыпочки и посмотрев через крышу курятника, парень задумчиво почесал затылок: — 'Как и полагается в любом нормальном имении, напротив дверей — усаженная деревьями аллея. У ажурных ворот — навес для привратника. Так вот, там обязан стоять хотя бы один солдат. Но его нет! Интересно, почему?'

Звук удара о стену распахнутой ударом ноги двери заставил Ромерса слегка пригнуться. А взгляд на появившихся на пороге дома воинов городской стражи — присесть на корточки: судя оружию, зажатому в их руках, и по взглядам, которые солдаты бросали вокруг, в городском имении Церин произошло что-то очень нехорошее...

— И что я тут сижу? Если они начнут осматривать скотный двор, то сразу же наткнутся на меня! — еле слышно прошептал Том. — Двигаемся... Вон в те кусты... Прямо так, на корточках... Меня не видно... не видно... не видно...'

— Ну, что встали? Ищите следы, олухи! Найдите мне хоть что-нибудь!!! — рев десятника раздался у входа в дом буквально через пару минут. Тогда, когда Ромерс уже стоял за стволом старого ореха и примеривался к ветке, по которой можно было добраться до верха забора. — Сапог! Обыщи конюшню и каретный сарай! Карсей! Марш на скотный двор! Фирс! На тебе — кузница и парк...

— Карсей! Карсейчик! Торопиться нет необходимости... — подпрыгнув и ухватившись за ветку, пробормотал Ромерс. — Тут давно никого нет... Особенно тут нет... меня...

...— Варша! Смотри! Воин Правой Руки — и на заборе! — удивленный девичий голосок раздался где-то справа, тогда, когда Томас уже приземлился на выложенную камнем мостовую.

Повернув голову, Ромерс наткнулся на взгляды двух хорошеньких служанок, судя по корзинкам в руках, шагающих на городской рынок за покупками... — Спрыгнул! Интересно, а у кого он там ночевал? — захихикала одна из них. — А что, баронесса Церин уже в Арнорде?

— Не знаю... — пожав хорошенькими плечиками, ответила вторая. — А он совсем молоденький... Только какой-то грязный... И что она в нем нашла?

Выпрямившись, Ромерс заставил себя неторопливо дойти до ближайшей подворотни, и, скрывшись в ее полумраке, принялся судорожно стягивать с себя сюрко с гербом сюзерена...

— А вот и он, голубчик! Замри, скотина!!! —

Услышав голос, раздавшийся за его спиной, Ромерс замер, потом медленно повернул голову к источнику звука... и провалился в черное небытие...

Глава 16. Аурон Утерс, граф Вэлш.

За железной дверью с массивными запорами и глазком на уровне лица оказалась камера, разительно отличающаяся от той, в которую меня поселили в первый день. Изуродованные корявыми надписями и заросшие чем-то склизким стены; до безобразия грязный пол; каменный 'топчан', возвышающийся над ним на высоту ладони; дыра в полу для оправления естественных потребностей. Десяток отполированных от постоянного применения колец, к которым обычно приклепывают кандалы. А еще жуткий смрад, разъедающий глаза и не дающий нормально дышать. И ни свечей, ни факелов, ни лучин. Дождавшись, пока за мной лязгнут задвигающиеся засовы, я брезгливо поморщился, и, по памяти добравшись до самого дальнего от двери угла, осторожно присел на корточки: садиться на каменное ложе, которое в свете факелов стражников казалось покрытым какими-то бурыми потеками, напоминающими засохшие пятна крови, у меня не было никакого желания.

'Ночь я тут как-нибудь вытерплю...' — подумал я. — 'А потом... потом мне будет все равно. Один удар топора Жака Палача, и я кану в небытие. И от меня останется только имя. Имя, которое будет вызывать презрительные ухмылки на лицах дворян и зубовный скрежет у моих потомков: — 'Утерс? Тот самый, который убил принца Ротиза? Который пытался снасильничать дочь баронессы Церин и лгал самому королю?'

— Ваша светлость! Милорд Утерс!! Это я, Томас!!!

Горячечный хрип моего оруженосца, раздавшийся откуда-то из-за двери, ненадолго отвлек меня от горьких мыслей. Вздохнув, я поднял голову, и попытаться разглядеть в кромешной тьме хоть что-нибудь.

— Ваша светлость! Я знаю, что вы где-то тут!!! — не унимался Ромерс. — Я их не убивал! Слово чести!!!

— Ма-а-алчать!!! — практически сразу же за диким ревом одного из стражников раздался топот ног по каменному полу, потом лязг засова, скрип несмазанных петель и глухие звуки ударов.

— Я знаю, Том... — отозвался я. И, подумав, добавил. Специально для того, кто его избивал: — Еще раз прикоснешься к моему оруженосцу — убью...

— Завтра утром вам отрубят голову, ми-и-лорд... — с издевкой растянув последнее слово, хохотнул стражник. Однако избивать Ромерса на всякий случай перестал.

— Спасибо, ваша светлость... — с несказанным облегчением в голосе выкрикнул Том. И замолчал...

Пара минут ожидания, и дверь заскрипела снова. Потом раздалось удаляющееся шарканье сапог, а когда оно почти затихло, до меня донесся еле слышное бормотание уязвленного в лучших чувствах воина:

— Без пяти минут трупы, а все равно 'Спасибо', 'Ваша светлость', 'Милорд'... Голубая кровь, дьявол их подери...

...Услышав еле слышный скрип за спиной, я сначала не поверил своим ушам: судя по тому, что я недавно видел, скрипеть там было нечему. Поэтому встать на ноги я догадался только тогда, когда в спину ощутимо дохнуло сквозняком, а на противоположной стене возник еле заметный контур моей фигуры.

— Аурон Утерс? Идите сюда. Быстрее. И как можно тише...

— Кто бы вы ни были, можете задвигать стену обратно. Я никуда из камеры не выйду... — понимая, что мой собеседник не может видеть выражения моего лица, я все равно не удержался от кривой ухмылки. — Мне достаточно того, что меня сочли лжецом. Вешать на себя еще и клеймо труса я не собираюсь. Поэтому спасибо за попытку меня спасти... и прощайте...

— Посмотрите мне в лицо, граф!!! — скрипнув зубами, прошипел мой 'спаситель'. — Ну же! Я вам приказываю!!!

— Интересно посмотреть на того, кто может мне приказать... — разозлился я. И, прищурившись, посмотрел туда, где, по моим ощущениям, должно было находиться лицо моего 'спасителя'.

— Ну, узнаете, или как? — приподняв светильник, замотанный какой-то тряпкой, на уровень груди, поинтересовался его величество Вильфорд Четвертый!

— Ваше ве...

— Закройте рот и идите за мной! — король Элиреи мотнул головой, и из-за его спины показался еще один силуэт. — Пока вас нет, в камере посидит мой человек...

Сделать шаг в сторону, чтобы пропустить спутника короля в свою временную обитель мне не удалось — монарх, увидев мое движение, схватил меня за рукав, и, дернув на себя, втащил в смежное помещение. А через мгновение стена за моей спиной сдвинулась с места и наглухо запечатала потайной ход...

— Садитесь, граф... — сорвав со светильника тряпку, король кивнул в сторону одного из двух кресел, стоящих друг напротив друга, и, увидев, что я заколебался, взбешенно зарычал: — У вас что, проблемы со слухом? Я сказал, садитесь!!!

Пожав плечами, я аккуратно опустился на краешек ближайшего кресла, и, всем своим видом показав, что сижу в присутствии монарха только потому, что мне приказали, превратился в слух.

Вильфорд Бервер раздраженно уселся напротив, и, поставив светильник на пол, угрюмо посмотрел на меня:

— Вы мечтаете о смерти, граф?

— Я мечтал о достойной жизни, ваше величество... — вздохнул я. — Увы, мои надежды пошли прахом. Поэтому я хочу хотя бы достойно умереть...

— Ваша смерть в мои планы не входит! Если я не ошибаюсь, вы ехали в столицу для того, чтобы принести мне клятву верности? Вернее, повторить мне то, что вы обещали своему отцу?

— Да, ваше величество...

— Тогда позволь мне напомнить тебе то, что именно ты обещал, сынок... — неожиданно перейдя на 'ты', буркнул Вильфорд. — Думаю, это звучало приблизительно так: — 'Клянусь служить короне и народу Элиреи не за страх и не ради выгоды, а так, как того потребует честь нашего рода и моя совесть'. Можешь не отвечать — много лет назад я присутствовал при клятве, данной твоим отцом твоему деду, и знаю, что Логирд должен был воспитывать тебя в том же духе. Так вот, я жду подтверждения твоей клятвы...

— 'Граф Аурон Утерс, граф Вэлш! Я, король Вильфорд Четвертый, признаю вас виновным в убийстве моего сына, принца Ротиза Бервера, маркиза Лиеннского, а так же в попытке склонить неопоясанную... — я начал цитировать его заключительную речь на суде, но вынужден был заткнуться на полуслове: его величество, вскочив с кресла, навис надо мной и зарычал:

— Да! Ты прав! Я приговорил тебя к смертной казни! И завтра утром тебя поведут на плаху! Но... на этом жизнь не заканчивается!!!

Я обалдело уронил челюсть... и расхохотался:

— Простите, Ваше величество, но я не очень верю в то, что смогу выполнять данное вам обещание ПОСЛЕ своей смерти. Поэтому клятву приносить не буду...

— Так. Стоп... — сам себе скомандовал король, и, несколько раз сжав и разжав кулаки, медленно опустился обратно в кресло. — Давай начнем сначала. Итак, ты ехал в столицу для того, чтобы начать служить короне и королевству, так?

— Так, Ваше величество... — кивнул я.

— За то время, которое прошло с момента выезда из дому, в твоих убеждениях и в отношении ко мне что-нибудь изменилось?

— Нет... — я пожал плечами: — Вы осудили меня на основании тех фактов, которые услышали от 'свидетелей'. Да, приведенные ими доказательства, на мой взгляд, не были достаточно весомыми. А рассказ моего оклеветанного оруженосца вы, скорее всего, проигнорировали потому, что он 'убил' баронессу Церин и ее дочь. Но, учитывая тот факт, что ваш сын пал от моей руки, и вы, как любящий отец, не могли не поддаться эмоциям, то в итоге должен был прозвучать именно такой приговор...

— Поддался эмоциям, значит? — король посмотрел куда-то сквозь меня, потом устало потер лицо руками и уставился мне в глаза: — Двенадцать из шестнадцати лет своей жизни ты провел в тренировках. Тебя учили сражаться с оружием и без, пешим и на коне, днем и ночью, по пояс в воде и по уши в снегу. Ты привык хвататься за мечи, не успев проснуться, и выпускать их из рук, только проваливаясь в сон. В итоге ты реагируешь на атаку раньше, чем успеваешь понять, что на тебя напали. И чувствуешь агрессию задолго до того, как человек начинает тянуться к оружию. Так? Можешь не отвечать, я это прекрасно знаю из рассказов твоего отца о его детстве. И еще не забыл первые восемь лет своей жизни... Так вот, с девятой зимы меня начали учить совсем другому. Управлять государством и манипулировать людьми, разбираться в хитросплетениях интриг и распознавать ложь, анализировать мотивы поведения людей и лгать, искренне глядя на собеседника. А самое главное — меня заставили смириться с тем, что будущее королевства никогда НЕ БУДЕТ зависеть от моих чувств. Так что осудил тебя я не потому, что ты убил моего сына. И не потому, что поверил в тот бред, который мне рассказывали свидетели...

— Бред? — ошалело переспросил я.

— Угу... — кивнул король. — Помнишь, как Модар Ялгон описывал момент встречи баронессы Фиолы Церин и принца Ротиза?

— Еще бы... — кивнул я, и картина с красочным рассказом сотника тут же возникла перед моими глазами:

'...а когда на пороге появилась леди Олиона и ее юная дочь, принц Ротиз мгновенно выскочил из-за стола, и, отвесив церемонный поклон, потребовал от всех присутствующих в таверне выпить за несравненную красоту элирейских красавиц... — сотник наморщил лоб, словно вспоминая, как все было на самом деле, а потом, вздохнув, продолжил свой рассказ: — Дождавшись, пока я и дворяне, сидевшие за столиком у окна, осушат свои кубки, он вышел из-за стола, и, подойдя к леди Фиоле, попросил разрешения поцеловать ее ручку. Девушка смутилась, и, покраснев до корней волос, присела в глубоком реверансе. Леди Олиона, сделав пару шагов вперед и в сторону, чтобы принц не видел выражения ее лица, пару раз энергично кивнула, мол, ну же, протяни руку, дочка! И в этот момент, чуть не выбив дверь ударом ноги, в зал ворвался граф Утерс...'

— У меня три сына. Было три сына... — по лицу его величества пробежала едва заметная тень и мгновенно исчезла. — Старший, Вальдар, первые восемь лет воспитывался у вас в семье. Как и полагается, ничего не зная о том, что он — наследный принц. Средний, Корбен, который месяц назад трагически погиб на охоте — в семье графа Кейзена. Младшего практически вытребовали себе Брейли. В общем, представления их рода о женщинах несколько отличается от того, к чему привык ты. В результате их воспитания Ротизу и в голову не пришло бы сделать женщине комплимент. И, тем более, попросить руку для поцелуя. А сравнительно недавно до меня дошли слухи, что он увлекся Радужной Пылью. Увы, к этому моменту в столице его уже не было — восемь месяцев назад Брейли уговорили Ротиза провести у них зиму. Ты вряд ли представляешь себе действие этой гадости на человеческий организм и на психику мужчины. А я знаю это совершенно точно. В общем, то, что рассказал сотник Ялгон — ложь...

— Но тогда...

— Не перебивай, сынок... — поморщился король. — Далее, меня удивило то, что рассказ об убийстве двух 'случайных' свидетелей был практически идентичен его рассказу. И НЕ ОЧЕНЬ УБЕДИТЕЛЕН. Что заставило меня задуматься. Видишь ли, все люди разные. И каждый из них видит то или иное событие по-своему. То есть запоминает нюансы, которые кажутся ему более важными, и пропускает мимо себя то, что считает ерундой. Кстати, твой рассказ и рассказ твоего оруженосца как раз и отличались друг от друга деталями. Если говорить конкретно, то ты упирал на то, что Ротиз... поступил так, как не пристало вести себя дворянину, а Томас в основном рассказывал про скорость удара моего сына и пытался убедить меня в том, что ты контратаковал рефлекторно. Он не лгал — просто пытался тебя защитить, слегка смещая некоторые акценты. Те, кто готовил свидетелей к суду, не могли не знать про такие нюансы. Значит, неубедительность доказательств изначально входила в их планы. И, поняв это, я начал просчитывать варианты, решив понять, зачем им это нужно. Кстати, там, на суде, я еще раз убедился, что ты — такой же Утерс, как и все твои предки. Ты не лгал тогда, когда это было выгодно, и не пытался себя обелить. Хотя и мог это сделать: первое, о чем начал бы говорить на твоем месте любой другой — это о том, что в вашей семье нет портрета принца Ротиза, и что узнать его высочество в чужом колете было нереально. Ты промолчал и об этом, и о многом другом...

— Узнай я вашего сына до начала его атаки, я бы все равно был вынужден его убить... — вырвалось у меня. — Ведь он своим поступком...

— Я знаю... — в голосе короля прозвучала такая боль, что я чуть не откусил себе язык. — Если бы он остался жив, то я бы не смог его не повесить. Увы, король — заложник своего положения. И НЕ МОЖЕТ потерять лицо перед своими вассалами и народом королевства. Так что его смерть от твоего меча... спасла меня от весьма неприятной перспективы...

— Угу... — глядя в пол, пробормотал я. — Правда, я это понял уже потом...

— Далее, немногим в моем окружении хватило бы мужества, признавшись в убийстве моего сына, тут же высказать мне свои соболезнования... — пропустив мимо ушей мою последнюю фразу, продолжил его величество. — Я слушал тебя и завидовал твоему отцу: он смог вырастить наследника настоящим дворянином и мужчиной. А мне... в случае с Ротизом, это не удалось...

— Простите, что перебиваю, Ваше величество... — чтобы отвлечь короля от мыслей о принце, сказал я. — Но если вы поняли, что сотник Ялгон намеренно исказил факты, то неужели вы не догадались, что у моего оруженосца не было мотивов для убийства баронессы Церин и ее дочери? Я практически уверен, что их убрали именно для того, чтобы...

— Догадался... — перебил меня король. — Тебе нет необходимости его защищать. Граф Томас Ромерс похож на своего отца не меньше, чем ты. И, естественно, я его узнал с первого взгляда. Однако рост, лицо и цвет волос — еще не все. В отличие от бестолкового сына, его отец, Теодорих Ромерс, чрезвычайно умен и умеет не только грамотно анализировать ситуацию и ждать удобного момента, но и извлекать максимум пользы из самых безвыходных ситуаций. А Томас излишне импульсивен, уперт и зашорен. Это же надо было додуматься — уйти из дому для того, чтобы найти способ вернуть роду былую славу?

— А что, у него были другие варианты? — пробормотал я. — Окажись я в такой же ситуации, наверное, поступил бы так же...

— Он просто поторопился... — вздохнул его величество. — Род Ромерсов УЖЕ служит короне. По-своему. И то, что делают они, ничуть не менее важно, чем то, что поручено вам...

— Род изгоев? — возмутился я.

— Да! — усмехнулся король. — С того дня, как граф Вилли Ромерс 'позорно бежал' с поля боя, в Элирее не случилось ни одного удачного покушения на короля. Странно, не правда ли? Три с лишним десятка попыток свергнуть правящую династию — и каждая из них закончилась неудачей. Так вот, сынок, добрая треть из них провалилась благодаря помощи этого самого 'рода изгоев'. Случайность? Нет. Расчет. У моего прадеда, Реваза Второго Сурового, было достаточно много врагов. Видимо, поэтому именно ему и пришло в голову, как можно отлавливать тех, кто стоит во главе заговора еще до того, как они придумают способ скинуть его с престола. В общем, идея прадеда оказалась достаточно простой. Всем известно, что любой заговор начинается с поиска сочувствующих: именно их доят на деньги, и именно их бросают на копья королевской стражи и мечи телохранителей. А еще они сгорают в пламени гражданских войн и теряют головы в случае провала. Те же, кто рвется к власти, либо усаживаются на трон, либо вовремя уходят в тину. Единственный способ их отловить — заставить найти такого 'сочувствующего', который на самом деле искренне предан правящей династии. В общем, Ромерс не струсил, а просто выполнил просьбу короля Реваза Второго. С момента его 'бегства' его потомки постоянно декларировали свое недовольство своей судьбой. А еще потихоньку богатели. Поэтому большая часть недовольных королевской властью рано или поздно обращаются за помощью именно к главам этого рода: ведь незаслуженно обиженные графы просто обязаны присоединиться к тем, кто знает, как построить на территории королевства 'светлое будущее'. И как вернуть 'незаслуженно забытому' роду былую славу. Кроме того, основную массу заговорщиков здорово грела мысль о том, что у Ромерсов достаточно и денег, и людей для того, чтобы обеспечить потребности заговора любого масштаба... Короче говоря, если бы Томас не поторопился с принятием решения, через пару недель после своего совершеннолетия он бы оказался у меня в кабинете...

— Это что, другая грань понятия 'Долг'? — представив себя на месте прадеда Томаса, растерянно пробормотал я.

— Каждый дворцовый переворот — это десятки тысяч смертей среди мирного населения. Неизбежное повышение налогов — дорвавшиеся до власти недоумки первым делом пытаются набить свои карманы, — голод, болезни, разгул преступности. И войны с сопредельными государствами, чьи короли знают, что время смены правящей династии — идеальный момент для того, чтобы оттяпать себе кусок чужой территории. Если положить на одну чашу весов все то, что я тебе перечислил, а на вторую — мнение народа о представителях всего одного рода, то... — король тяжело вздохнул, и, посмотрев на меня, закончил фразу не так, как хотел: — В общем, да. Это — другая грань Долга. Или, говоря другими словами — его проклятие...

— Итак, вы узнали Томаса... и все равно приговорили его к повешению? — угрюмо спросил я.

— А что мне оставалось делать? — пожал плечами король Вильфорд. — Твой оруженосец представился 'просто Томасом'. Чтобы никто не смог сказать, что род графов Ромерсов, уже 'запятнавший' себя трусостью, вырастил еще и убийцу беззащитных женщин. Отправить простолюдина на плаху я не могу. По Уложению ему светит только петля...

— Ясно... — кивнул я. — Логично... но НЕПРАВИЛЬНО! Он не виноват в том, в чем его обвинили. И не заслуживает смерти...

— Зато теперь он действительно заляпан кровью. Для всех, кто интересуется жизнью королевства. И, если он каким-то образом избежит петли, то этот его образ будет привлекать будущих заговорщиков ничуть не хуже, чем образ его предка Вилли...

— То есть его не повесят? — растерялся я.

— Я очень надеюсь, что нет... — усмехнулся его величество. — Должен же ты позаботиться о своем вассале?

— Интересно, каким образом?

— Как ты думаешь, что сейчас творится в вашем доме на Серебряной улице? — вопросом на вопрос ответил король. — Не знаешь? Зато знаю я. Через полчаса после возвращения сотника Ноела Пайка из моего дворца оттуда выехало несколько гонцов. Куда? К твоему отцу, естественно. А еще во все крупные города королевства, в которых расквартированы воины Правой Руки...

— Гонцов? — удивился я. — Зачем? Есть же почтовые голуби...

— Нету... — криво усмехнулся король. — Передохли неделю назад... Кстати, не только у вас — мор поразил почти все голубятни столицы... Я думал, это случайность, а получается, что нет... Кстати, это немного меняет расклад...

— Что меняет? — не понял я.

— Тот, кто играет против меня, учел очень много мелочей... — пробормотал его величество. — В частности, лишил меня связи с отдаленными гарнизонами...

— И что теперь? — вырвалось у меня.

— Ну, как тебе сказать? Сотник Пайк далеко не дурак. И понимает, что даже если его гонцы загонят лошадей, то все равно не успеют вернуться в Арнорд до твоей казни. Значит, все равно решение придется принимать ему самому. Именно поэтому в данный момент в ваш дом стягиваются все расквартированные в столице воины вашего рода...

— Он что, сошел с ума? — побледнел я.

— Нет. Он совершенно прав... — король пожал плечами и улыбнулся. — Он давал вассальную клятву твоему отцу, а не мне. Соответственно, сделает все, чтобы спасти его сына . Значит, завтра они придут на площадь Справедливости и попробуют отбить тебя у королевской стражи...

— Да, но... — дернулся было я, но, увидев повелительный жест его величества, заткнулся.

— Насколько я понимаю, их поведение просчитано заранее: три неубедительно лгущих свидетеля против слова Утерса — недостаточно веская причина для смертного приговора. Вернее, не так — для меня, убитого горем после смерти второго сына, — причина достаточная. А для тех, кому близок ты — нет. Кому-то очень нужно, чтобы ты умер на плахе, воинов Правой Руки порубила королевская стража, а твой отец...

— Сотня наших воинов легко вырежет весь столичный гарнизон... — криво усмехнулся я. — Так что тут они просчитались...

— Во-первых, в данный момент в городе всего тридцать ваших бойцов. Во-вторых, большинство дворян прибыло на Праздник Совершеннолетия с большой свитой. И со своими телохранителями. Например, те же Брейли взяли с собой восемь десятков отборных рубак. Официальная причина — преступность на дорогах... Чем все закончится, догадываешься?

— Чем? — подавленно спросил я.

— Я почему-то уверен, что 'полюбоваться на твою казнь' соберется как минимум пять сотен воинов, чьи сюзерены не заинтересованы в твоем спасении. Так что пробиться к эшафоту вашим воинам не удастся. А когда твой отец узнает, что тебя казнили, а все его воины перебиты моей стражей, он заявится в столицу. Со всеми воинами Правой Руки, включая тех, которые сейчас несут службу в приграничных крепостях...

— А если меня все-таки спасут, то он не заявится? — прищурился я.

— Нет. Что он тут потерял? Зато тогда к вам заявлюсь я. С армией... — усмехнулся король. — И, осадив Рожон, потребую у твоего отца выдать убийцу своего сына...

— И что это изменит?

— Все... — усмехнулся король Вильфорд. — Решительно все. Наверное...

Глава 17. Модар Ялгон.

— Господин сотник! Простите, что прерываю вашу трапезу, но вас там спрашивает какой-то воин...

Дожевав мясо, Ялгон посмотрел на застывшего в полупоклоне хозяина 'Белого единорога' и поинтересовался:

— Шрам на лице есть?

— Да, ваша милость! Справа... То есть на его левой щеке... От угла глаза и до подбородка... — сконфуженно поправился мужчина.

— Веди... И проследи, чтобы ни одна живая душа не приближалась к этому кабинету до тех пор, пока я тебя не позову...

— Как скажете, ваша милость! Будет сделано, ваша милость... — затараторил трактирщик, потом пару раз поклонился, и, увидев, что Модар свел брови у переносицы, мгновенно сорвался с места и исчез.

А через пару минут в небольшой комнатенке, отделенной от общего зала увешанными коврами стенами, бесшумно возникла закутанная в плащ фигура.

— Ну, и как дела? — не тратя время на приветствие, спросил сотник. — И почему так долго?

— Нормально, ваша милость... — ухмыльнулся Ченк, откинув капюшон. — Сразу после Дворца Правосудия они завалились в 'Вертел'... Как водится, выпили... Ну, и что-то не поделили с отдыхавшими там людьми графа Брейля... В общем, вступить во владения своими поместьями им уже не суждено. А долго потому, что к ним никак не удавалось прицепиться — они упорно не реагировали ни на подначки, ни на 'неловкость' проходящих мимо воинов, ни на насмешки. В общем, пришлось ждать, пока они уговорят второй кувшин вина и в них взыграет дворянское самолюбие...

— Ясно... Бумаги-то забрал? — поинтересовался сотник.

— Естественно, ваша милость... И оба кошелька с золотом — тоже... Правда, из одного я забрал себе те четыре золотых, которые пришлось отдать бело-голубым для того, чтобы они согласились поиздеваться над нашими 'счастливчиками'...

— Бумаги — сюда. Один из кошельков можешь оставить себе. Тот, в который ты уже залезал... — хмыкнул сотник, и, дождавшись, пока воин вложит в его руку оба свитка, не глядя, убрал их за обшлаг колета. — А что с этим мерзавцем Джеро?

— Как вы и приказали, отправил вдогонку за обоими дворянами... — пожал плечами Ченк. И, увидев, что сотник хмурится, поправился: — Я имею в виду, на тот свет, ваша милость! Кстати, он так и не протрезвел...

— Ублюдок... — с хрустом сжав кулаки, прошипел сотник. — Это надо же было так напиться?! И когда? В ночь перед королевским судом!

— Ну, судя по слухам, вам удалось обойтись и без него... — пожал плечами воин. — Весь город обсуждает завтрашнюю казнь...

— Да! Но чего мне это стоило? — возмутился Ялгон. — Когда я увидел, в каком состоянии находится эта тварь, меня чуть удар не хватил! Хорошо, я увидел из окна того несчастного поросенка и вовремя сообразил, как выкрутиться из создавшейся ситуации...

— А что, в комнате свидетеля нашли кровь. Тело исчезло. Какие могут быть варианты? Только один: убийца баронессы Церин и ее дочери убрал еще и трактирщика... — ухмыльнулся Ченк. — Лишний камень на чашу весов против графа Утерса. Вы настоящий стратег, ваша милость...

— Ненавижу лесть... — поморщился Модар. — А что с подавальщицами из 'Четырех комнат' и с 'разбойниками'?

— Скоропостижно скончались... Все до единого, ваша милость... Как вы и приказывали...

— Молодец... — сотник жестом показал на лавку перед собой, и, перевернув небольшой кусок пергамента, негромко сказал: — Смотри внимательно... Это схема первого этажа городского дома Утерсов. Вот — входная дверь, здесь — лестница на второй этаж... Тут и тут обычно стоят светильники...

— Почему так мелко, ваша милость? — удивленно поинтересовался воин. И, привстав, наклонился над свитком. — Тот, кто это рисовал...

— ...рисовал по моему приказу... — фыркнул Ялгон. И, выдернув из глазницы помощника кинжал, брезгливо столкнул на пол бьющееся в агонии тело. — Как иначе заставить тебя расслабиться?

...— Мы вовремя, не правда ли?

Услышав знакомый голос, раздавшийся из-за дверного проема, сотник выхватил меч, сорвался с места... и тут же оказался на полу. С прижатым к горлу клинком метательного ножа.

— Вы так не рады меня видеть, господин Модар Ялгон? — левой рукой сняв с себя капюшон, поинтересовался граф Утерс. Потом ухмыльнулся, потянулся к шее своего пленника, и... в голове сотника вспыхнуло солнце...

...Жуткая вспышка боли в обрубке носа заставила Ялгона зашипеть от боли, открыть глаза и попробовать схватиться за горящее огнем лицо. Увы, сделать последнее не удалось — судя по ощущениям, он был связан. Причем не как попало, а в позе 'лука' — его руки и ноги были связаны между собой. И, судя по ощущениям, довольно давно — прогнутое в пояснице тело страшно ломило, а затекшие конечности почти потеряли чувствительность.

— Вы пришли в себя? Отлично... — голос, раздавшийся откуда-то сверху, заставил его повернуть голову направо. И искоса посмотреть на стоящего над ним графа Вэлш и его спутника, невысокого мужчину лет тридцати, одетого в цвета королевского дома Берверов. Мужчина, увидев, что сотник открыл глаза, слегка повернул лицо к источнику света и нехорошо усмехнулся.

Модар почувствовал, что покрывается холодным потом: над ним стоял не кто-нибудь, а сам принц Вальдар, маркиз Нейский, наследник короля Вильфорда! А, значит, и появление в трактире графа Утерса случайностью не являлось!

Принц, увидев, что сотник побледнел, как полотно, уперся сапогом в его плечо и перевернул Модара на бок. А потом, присев на корточки, продемонстрировал ему зажатые в кулаке бумаги:

— Мы как раз успели ознакомиться с парой очень интересных документов. Выписка из записи манориального суда Арнорда об уступке родовым собственником бароном Ниего Райзером своего наследственного феода господину барону Олтису. И аналогичный документ, удостоверяющий право барона Хорейна на земли феода Квайст. Забавно — оба 'свидетеля' убийства принца Ротиза одновременно получают неплохой лен на юго-восточной окраине королевства. Ни за что ни про что! Причем, судя по дате, проставленной в обоих свитках, обе записи в реестр были внесены ВЧЕРА. То есть в тот день, когда графа Утерса приговорили к смерти. Вам не кажется, что таких совпадений не бывает?

— Граф должен сидеть в Последнем Приюте! — кое-как справившись со вспышкой боли, прохрипел Модар.

— Угу. А вы, если вспомнить о данной вами присяге, должны верой и правдой служить королю и народу Элиреи... — кивнул его наследник престола. — Кстати, если документы подлинные, в чем я по ряду причин очень сильно сомневаюсь, то они должны быть не у вас, а у вышеупомянутых господ. Впрочем, о чем это я, сотник? Ведь их наверняка уже нет в живых! Зачем вам ненужные свидетели? Ведь их так легко найти и разговорить...

— Я не понимаю, о чем вы говорите, ваше высочество... — выдохнул Ялгон.

— Угу. Провалы в памяти... — усмехнулся принц Вальдар. — Что ж, это лечится довольно быстро... Правда, назвать этот способ безболезненным нельзя... но вы ведь знали, что большая игра подразумевает и большие проигрыши? В общем, мне нужна информация, и я ее получу... Граф! Вы поможете господину сотнику вспомнить?

— Как прикажете, ваше высочество... — Аурон Утерс выхватил из ножен кинжал, и, аккуратно разрезав колет сотника от воротника почти до связанных за спиной рук, достал откуда-то несколько коротеньких тонких иголочек: — Говорить, и тем более, кричать вы не сможете: мы с его высочеством не расположены слушать ваши истошные вопли. Поэтому, когда вы решите, что ваша память полностью восстановилась, просто кивните... И я дам вам возможность высказаться...

Первые две иглы вошли в тело практически безболезненно.

'Нашел, чем пугать...' — подумал Модар. — 'Сложись ситуация иначе, я бы показал тебе, что такое боль... Скажем, выбиваешь передние зубы, берешь обыкновенный напильник...'

Додумать мысль до конца сотнику не удалось — куда-то в основание шеи словно вонзилось раскаленное клеймо, и по всему его телу прокатилась волна чудовищной боли. Чувствуя, как лопаются вены на шее, вздувшейся от беззвучного крика, как сводит судорогой сведенные от перенапряжения конечности, и как крошатся сжатые зубы, он успел подумать, что мальчишка перестарался. И что он сейчас просто потеряет сознание, уйдя с допроса в блаженное небытие.

Увы, надеждам сотника так и суждено было остаться надеждами: учили графа на совесть. Люди, понимающие, что такое боль. И, почувствовав, что ему не позволят даже сойти с ума, Модар сломался...

Глава 18. Граф Томас Ромерс.

Услышав еле слышный скрип, Том заставил себя открыть глаза, сел, и, свесив ноги с топчана, прислушался.

— Показалось... — вслух пробормотал он. И, для того, чтобы еще раз услышать свой собственный голос, добавил: — Значит, еще не пора... Не рассвело...

— Тс-с-с! — еле слышный шепот, раздавшийся от дальней от входа стены, заставил его вскочить на ноги и привычно потянуться к тому месту, где обычно висел его топор...

— Не шумите, юноша, это не в ваших интересах! Прошу сюда... — еле слышным шепотом донеслось из темноты.

— Я никуда не пойду... — твердо произнес Томас. — Кто бы вы ни были...

— Еще один упрямец... — удивленно фыркнул голос. А через мгновение едва заметное свечение вырвало из кромешной тьмы прямоугольный проход, неизвестно как возникший в сплошной стене камеры, а потом — лицо его величества Вильфорда Четвертого Скромного... — Ко мне, быстро! — тоном, не терпящим возражений, приказал монарх. — Ну, мне долго ждать, пока вы соизволите подобрать отвалившийся подбородок и догадаетесь выполнить приказ своего короля?

Отогнав от себя мысль 'а стоит ли', Ромерс учтиво поклонился, и, никуда не торопясь, протиснулся в потайной ход.

Король, правильно оценив причину задержки, снова фыркнул, и, жестом приказав следовать за собой, быстрым шагом двинулся куда-то в темноту. Удивленно почесав затылок, Том оглянулся на едва заметный проем, куда протискивался еще один силуэт, и, вздохнув, решительно двинулся следом за королем. Решив не ломать голову над тем, что понадобилось его величеству от убийцы, приговоренного к смерти через повешение.

Пройдя по проходу шагов двадцать, король остановился, и, удостоверившись, что Ромерс не отстает, свернул налево.

'Вряд ли его величество решил проводить меня на эшафот...' — мысленно усмехнулся парень. — 'Значит, ему что-то от меня нужно... Что ж, послушать можно... Если недолго... Опоздаю на казнь — палач расстроится...'

— Улыбаетесь? — поинтересовался монарх. — Интересно, чему?

— Простите, Ваше величество... — покраснел Том и на всякий случай снова поклонился. — В голову лезет всякая чушь...

— Какая? — удобно устроившись в одном из двух кресел, стоящих в комнате и жестом приказав усаживаться во второе, спросил Вильфорд.

— Да, вот подумал, что если я задержусь и опоздаю на собственную казнь, палач очень расстроится... — брякнул парень. — И что это будет некрасиво с моей стороны...

— Мда... Действительно смешно... — без тени улыбки в глазах буркнул монарх. А потом сдвинул брови к переносице и нахмурился: — Ну, и где вас носило все эти годы, наследник рода Ромерсов? Что уставились? Думаете, я вас не узнал? Вы похожи на своего отца, как две капли воды. Правда, у вас нет шрамов на виске и подбородке, не сломан нос и не порвана губа...

— Вы знаете моего отца, сир? — вырвалось у Тома.

— Последний раз он был у меня во дворце в конце прошлой осени... — кивнул монарх. — Мы очень плодотворно поработали, а потом неплохо посидели за кувшинчиком хорошего вина. Жаль, что он пробыл в столице всего два дня...

— Ничего не понимаю... — признался Ромерс-младший. — Мой отец — и в Арнорде? Зачем?

Король откинулся на спинку кресла, и, положив руки на подлокотники, хмыкнул:

— Ваш отец — один из самых верных моих вассалов, граф. И я горжусь тем, что могу считать его другом...

— Мы говорим об одном и том же человеке? — не поверил Томас

— Да! О графе Теодорихе Ромерсе! — раздраженно рявкнул король. — Если бы вы не втемяшили себе в голову дурацкие идеи о возвращении своему роду былой славы, то эдак через недельку после вашего совершеннолетия тоже были бы посвящены в подробности службы, которую уже три поколения несут старшие мужчины вашего рода! А благодаря взыгравшей в вас романтике шесть последних лет ваш отец не находит себе места, пытаясь найти хоть какие-то следы своего бестолкового наследника! Вы никогда не пытались представить, что испытывает человек, потерявший единственного сына?

— Я думал, что...

— Думали? — фыркнул монарх, а потом... усмехнулся: — Что ж, понять — могу. Я сам когда-то мечтал сбежать из дворца обратно в замок Красной Скалы: мне почему-то казалось, что Вайрен Утерс по прозвищу Молчаливый ошибся! Что я — не наследный принц Вильфорд из рода Берверов, а один из его сыновей, как, собственно, и считал первые восемь лет своей жизни. Чуть ли не каждый день после приезда в Арнорд я с тоской вспоминал подаренные мне 'отцом' мечи, утренние заплывы в Кристальной и приятную тяжесть в мышцах поле тренировок... Потом я подрос и смирился с тем, что никогда не смогу встать во главе воинов Правой Руки, не буду сражаться плечом к плечу с теми, кто меня вырастил и никогда назовусь Утерсом...

— Простите, что прерываю ваши воспоминания, сир, но какое все это имеет отношение ко мне? — справившись с первоначальным шоком, угрюмо спросил Том. — Если вы решили выразить мне свое негодование по поводу того, что я ушел из дому, то оно слегка запоздало — завт-... сегодня меня казнят. И я при всем желании не успею сделать правильных выводов...

С лица короля мгновенно исчезло мечтательное выражение:

— Скоро сюда вернется ваш сюзерен, и у нас уже не будет времени на досужие разговоры. В общем, чтобы вы не смотрели на меня квадратными глазами, я решил ввести вас в курс дела... В общем, граф, слушайте меня внимательно и постарайтесь не перебивать...

...Слушая рассказ его величества об истории своего рода, Томас не мог отделаться от мысли, что такого не может быть: его тихоня-отец, предпочитающий войне и охоте застольные разговоры, как оказалось, четырежды спас жизнь королю Вильфорду! А вечно брюзжащий дед, раскрыв два серьезнейших заговора, был награжден именным оружием и привилегией обращаться к представителям королевского рода на 'ты'! То есть образы, которые так непринужденно носили его предки, были лишь ширмами! Приманками, на которую клевали те, кто мечтал свергнуть с трона законного монарха. А он, Томас, своим уходом сломал давно налаженную схему...

— В общем, как я понимаю, суть вы уяснили... — закончив рассказ, буркнул монарх. — И должны понимать, почему я так расстроился, узнав, что вы не продолжите дело своих предков...

— Не продолжу? Почему это? — ошарашено спросил Том.

— Потому, что ваш сюзерен — против... Что уставились, граф? Плохо знаете Утерсов? Они упрямы до безобразия. И никогда не сделают того, что считают неправильным. Короче говоря, Ронни заявил, что ни за что не откажется от данной вам клятвы, и сделает все, чтобы ваша мечта осуществилась. Так что другого варианта будущего у вас нет...

— Э-э-э...

— А еще он сказал, что не принесет мне присягу в случае, если я не откажусь от идеи использовать вас в качестве приманки для своих врагов... — вздохнул король. — В общем, я вынужден был с ним согласиться. И полностью переиграть все свои планы...

— Простите, а где он сейчас? — с трудом переварив очередную новость, поинтересовался Ромерс.

— Я дал ему ночь на то, чтобы он нашел способ обелить и свое, и ваше имя... И подсказал, как этого можно добиться... — усмехнулся Вильфорд Скромный. — Если у них не возникло проблем, то вот-вот должен вернуться обратно...

— У них? — переспросил граф.

— Я послал с ним своего старшего сына...

— Зачем?! Ведь... — Том прикусил язык, но слишком поздно.

— Да... Я не забыл... — потемнев лицом, вздохнул король. — И вряд ли когда-нибудь забуду. Но... Ронни оказался заложником Уложения, и я вынужден с этим смириться. А еще заговор, в который вас вовлекли, здорово отличается от всех тех, которые я уже пережил. Поэтому я должен использовать все ресурсы, которые у меня остались. Все. Включая и помощь невольного убийцы моего младшего сына. Чем отличается? Во-первых, в нем замешан кто-то из моего близкого окружения, и я не знаю, кому сейчас можно доверять. А Утерс прям, честен и предан короне и народу королевства. Во-вторых, если мне удастся расстроить планы заговорщиков, то, рано или поздно, на трон Элиреи сядет мой сын Вальдар. И мне нужно оставить ему государство, прочно стоящее на ногах. Род Утерсов — краеугольный камень в фундаменте нашей власти. И я не хочу, чтобы между Вальдаром и Ауроном пробежала колченогая собака . В принципе, мой сын не может не понять Вэлша: первые восемь лет жизни Вальдар, как и я, провел у Утерсов. И, столкни его судьба с собственным братом в тех же 'Четырех комнатах', он поступил бы так же, как и Утерс-младший. Однако, несмотря на то, что Вальдар относится к Ронни, как к младшему брату, дружбы между ними нет. И я обязан сделать все, чтобы она появилась. И в будущем мой сын и Вэлш продолжали относиться друг к другу как единоутробные братья. Сегодня такая возможность есть. А завтра может оказаться слишком поздно. Какая возможность? Если Аурону удастся разговорить сотника Ялгона в присутствии моего сына, и Вальдар поймет, что вы столкнулись с Ротизом не просто так, а в результате чьего-то злого умысла, то он продолжит считать Логирда Неустрашимого своим вторым отцом, а Ронни — младшим братом. И я смогу умереть спокойно, зная, что трон моего сына будет стоять так же незыблемо, как и мой...

— А еще его величество забыл сказать, что считает себя виноватым в том, что умер Ротиз. И в том, что вы с графом Вэлш оказались в Последнем Приюте... Что он считает своим долгом сделать все, чтобы выполнить перед вами свой долг сюзерена... — в голосе молодого парня, возникшего у входа в потайную комнату, звучала смертельная усталость. — Вы были правы, отец. Это заговор. И во главе его стоит близкий нам человек...

— Кто? — скрипнув зубами, спросил монарх.

— Барон Велсер, сир... — ответил принц Вальдар. — Встреча Ронни с Ротизом была спланирована заранее. Для того чтобы брат не смог не пристать к дочери баронессы Церин, его подсадили на Радужную Пыль и всю дорогу до Заречья держали на грани умопомешательства. Да и появление семейства Церин в этой паршивой таверне БЕЗ телохранителей и охраны тоже было частью их плана. Как и опухшее от пьянок лицо Ротиза, колет с плеча сотника и вопли подавальщиц в коридоре... Единственное, что им пришлось переиграть — это гибель баронессы Церин и ее дочери до суда. В первоначальном варианте ее 'должны были' убить люди сотника Пайка... Так что появление у Ронни оруженосца в какой-то мере облегчило их задачу: после того, как барон уговорил Жака Палача отпустить графа в городской дом Утерсов, все детали плана заняли свое место...

— А где Вэлш? — задумчиво потерев руками подлокотники кресла, поинтересовался монарх.

— Я здесь, Ваше величество... — в комнатку протиснулся Аурон Утерс, и, еле заметно кивнув Томасу, хмуро посмотрел на короля.

— В вашей невиновности я и не сомневался... — ответил на его невысказанный вопрос король. И, вздохнув, добавил: — Завтра утром, как я и обещал, я признаю вас невиновными. Перед всеми, кто соберется на площади Справедливости...

Наследник рода Утерсов, коротко кивнув, сделал шаг вперед, и, не склоняя головы, торжественно произнес:

— Я, Аурон Утерс, граф Вэлш, клянусь служить короне и народу Элиреи не из страха или выгоды, а так, как того потребует честь нашего рода и моя совесть...

— Я, король Элиреи Вильфорд Четвертый Бервер, принимаю вашу клятву, и обещаю, что буду защищать вас и ваши интересы так, как того требует долг, честь и совесть сюзерена... — встав с кресла и приложив к сердцу правую руку, отчеканил король. И, выхватив из ножен короткий церемониальный меч, прикоснулся им к плечу своего нового вассала. — А теперь, господа, я бы хотел обсудить кое-какие нюансы наших дальнейших планов...

Глава 19. Барон Велсер.

Выйдя из дворца на площадь Справедливости, барон придержал полы плаща, развевающиеся от порывов ураганного ветра, и хмуро посмотрел на затянутое тяжелыми свинцово-серыми тучами небо. Погода портилась. И портилась очень быстро.

'Скоро осень...' — мелькнуло у него в голове. — 'Бесконечные дожди, непролазная грязь, сырость, сквозняки и простуда... Это Утерсу-младшему скоро будет все равно, какая в Арнорде погода, а нам... нам придется с ней мириться...'

— Вы решили пройтись, ваша милость? — возникший перед ним сотник Внутренней стражи молодцевато щелкнул каблуками.

— Да... — кивнул барон. — Хочу посмотреть, как идет подготовка к появлению в королевской ложе его величества...

— Все, как полагается: ставни уже заколочены, на крышах выставлены арбалетчики, скрытни уже в толпе... — затараторил воин. — На балконе имения графа Олеро выставлены два мечника. Гостей графа досматривают на входе...

— Спасибо, сотник... Однако я все-таки все проверю сам...

— Простите, ваша милость! — сообразив, что начальник тайной службы пребывает не в самом лучшем настроении, воин мгновенно замолк. И не стал навязываться в сопровождающие. Мало того, дождавшись, пока барон двинется с места, он быстренько куда-то исчез.

'Не дурак...' — подумал Велсер. И неторопливо двинулся в обход площади. — 'Впрочем, во Внутреннюю стражу таких и не берут...'

...К появлению короля готовились действительно как полагается: воины личной охраны Вильфорда Четвертого без каких-либо подсказок со стороны делали все, что было предписано инструкциями. Любая точка, с которой можно было бы выстрелить в сторону королевской ложи, была взята под контроль; четверо чрезвычайно серьезных десятников заканчивали личный досмотр латников городской стражи, обычно выстраивающихся по периметру эшафота. И добросовестно изымали любые предметы, которые можно было бы метнуть. Пара личных телохранителей короля крутились около трона, то и дело бросая оценивающие взгляды на позиции арбалетчиков, замерших на крыше королевского дворца. Не обращая внимания на то, что высоченная и широченная спинка трона гарантированно защищает короля от любого выстрела с крыши...

'Интересно, много скрытней будет работать в толпе сегодня?' — подумал барон. И усмехнулся: — 'Впрочем, какая разница? Сколько бы их ни было, своих они просто не замечают. А, значит, граф Меддлинг сможет посмотреть на казнь и убедится, что я качественно выполняю наши договоренности... Мда... А ведь он действительно оказался прав: увесистый кошелек с золотом открывает любые двери и уничтожает любые принципы...'

— Хотя... нет. Не любые... — вслух пробормотал барон, посмотрев в сторону эшафота, на который в сопровождении стражников из Последнего Приюта как раз поднимался граф Утерс и его оруженосец. И продолжил, но уже про себя: — 'Этих уже не перевоспитаешь... С ума сойти, этот мальчишка совершенно спокойно стоит рядом с той самой плахой, на которой ему отрубят голову! И не показывает никаких эмоций! В таком юном возрасте — и такие железные нервы!'

В отличие от своего сюзерена, оруженосец графа чувствовал себя гораздо менее спокойно. Поглядывая то в сторону королевского балкона, то на мотающуюся на ветру петлю, то на чудовищный топор Жака Оттса, торчащий из деревянной колоды рядом со столиком с пыточным инвентарем, он периодически кусал губы и судорожно сжимал и разжимал кулаки.

'А этот — вполне нормален: выдержки хватило только на суд. Значит, когда его потащат к виселице, гарантированно сломается... Впрочем, неудивительно: оттуда, с эшафота, все видится совсем по-другому... Наверное...' — философски подумал барон, и, проигнорировав мрачный взгляд графа Утерса, брошенный в его сторону, неторопливо зашагал в сторону особняка семейства Олеро.

Добравшись до переносного деревянного щита, перегораживающего выезд на улицу Каменщиков, начальник Тайной службы снова остановился — за временным заграждением, сдерживающим собравшуюся толпу, уже колыхалось бесконечное море из человеческих голов.

Как ни странно, людей, одетых предельно легко, на этот раз было сравнительно немного: надвигающееся на город ненастье заставило завсегдатаев забыть про то, что стражники обычно первыми пропускают на площадь тех, в чьей одежде невозможно спрятать оружие. Поэтому большинство взяло с собою плащи.

'До казни еще три часа, а зрителей уже видимо-невидимо. Неужели смотреть на чужие смерти насколько интересно? Или это зрелище придает хоть какую-то остроту их бесцельному существованию? Падальщики, самые настоящие падальщики!'

— Па-а-астаранись!!! — заметив, что начальник тайной службы остановился рядом со щитом, один из воинов городской стражи перевернул свое копье тупой стороной вверх и слегка наклонил его в сторону толпы.

— Не надо... — отрицательно мотнул головой Велсер. — Я туда не собираюсь...

— Как скажете, ваша милость... — пожал плечами солдат. И тут же вернул копье в нормальное положение.

— Господин барон! Может, пройдем на балкон? — мотнув головой в сторону Оловянной улицы, шепотом поинтересовался сопровождающий его телохранитель: — Там горожан запускать начали... Как бы они нас не затоптали...

— Да... Эти могут... — криво усмехнулся барон, и, посмотрев в сторону 'счастливчиков', сломя голову несущихся к эшафоту, и, естественно, не увидев среди них графа Меддлинга, зашагал обратно к дворцу.

— О-о-о! Ваша милость! Посмотрите — сам Жак Палач появился! И, как обычно, не успев залезть на эшафот — сразу к своему Кровопийце! Сейчас начнет проверять его остроту. Интересно, зачем?

— Осужденный должен умирать с одного удара... — пожал плечами Велсер. — Тому, кого не приговорили к пыткам, лишние мучения ни к чему...

...Как обычно, попытка не смотреть на начальника Последнего Приюта не удалась: его алый колпак и белоснежный плащ бросились в глаза сразу же, как барон кинул взгляд в сторону эшафота. И, как обычно, при виде этого человека по спине начальника тайной службы тут же пополз неприятный холодок. Чтобы не показывать телохранителю свое волнение, Велсер сделал вид, что задумался, а потом, заставив себя успокоиться, негромко пробормотал:

— Хотя в этом случае инструкции можно было бы и изменить: Утерс убил члена королевской семьи. Значит, гуманизм по отношению к нему — совершеннейшая глупость...

— Точно... Кстати, каждый раз, когда вижу Жака Палача и его топор, я почему-то чувствую себя жертвой...

— Глупости... — разозлился Велсер, старательно вглядываясь в прохожих и вычищенную за ночь мостовую. — Топор как топор! Разве что чуть больше, чем те, которыми пользуются другие палачи. И хозяин его ничуть не страшнее остальных. Чем болтать, лучше бы по сторонам смотрел: мне вот только что чуть ноги не оттоптали...

— Простите, ваша милость... Засмотрелся... — сконфуженно буркнул телохранитель, и, вспомнив о своих обязанностях, принялся расталкивать в стороны все прибывающую и прибывающую толпу...

...Не успев выйти на балкон, барон удивленно замер: прямо напротив королевского трона, прислонившись спиной к перилам, стоял не кто иной, как шевалье Пайк! Один из самых известных сотников Правой Руки. Один из самых опасных бойцов королевства. И человек, беззаветно преданный роду Утерсов.

'Что он тут делает?' — раздраженно спросил себя Велсер. И, сообразив, что еще не поприветствовал собравшихся в королевской ложе дворян, склонился в церемонном поклоне. А потом, дождавшись ответных приветствий, неторопливо зашагал в свой любимый правый угол, злобно бормоча себе под нос: — 'Ухмыляетесь? Что, не смогли не заметить моей заминки? Ну и... пожалуйста! Все равно воспользоваться этим у вас не получится! Так как ничего странного в моем поведении нет. Привычка. По долгу службы я обязан быть подозрительным. Ведь вчерашний протокол УЖЕ УСТАРЕЛ, и сотнику Правой руки нечего делать на этом балконе... Кстати, а ведь то, что он тут — просто великолепно! Непотопляемый граф Орассар допустил серьезнейшую ошибку, которая ставит под угрозу жизнь его величества. Начальник Внутренней службы обязан учитывать вероятность того, что после казни одного из Утерсов его вассал попробует покуситься на жизнь короля. А раз граф этого не сделал, значит, не соответствует требованиям, предъявляемым к тому, кто командует телохранителями монарха. И действительно заслуживает смерти. Так! А ведь это — не ошибка, а УМЫСЕЛ! На балкон Пайка наверняка провели люди графа Орассара. И, даже если это не так, потом я все равно смогу убедить короля в том, что это была ошибка покойного выскочки. Покойного... Хорошо звучит... Стоп! А ведь можно изменить план! Зачем сейчас убирать самого графа? Ну, да, Внутренняя стража лишится руководства. Но ведь поставить нового — не проблема. И не факт, что им окажется кто-то из тех, кого я смогу использовать. Значит, вместо того, чтобы убирать Орассара самому, надо дать это сделать королю! То есть подставить графа... убив Пайка! По той же самой схеме! Ведь, увидев начало движения Майно, он не сможет не среагировать! То есть схватится за мечи. Или хотя бы дернется. Значит, выстрел Вагида никого не удивит: арбалетчик из Внутренней стражи увидел опасное движение, и, выполнив свой долг, спас короля... Что ж, главная линия — понятна. Теперь мелочи... Что нам нужно, чтобы Орассар не смог выкрутиться? Правильно, 'свидетелей' того, что Пайк общался с графом где-нибудь в укромном месте. И что на балкон черно-желтого провели воины Внутренней стражи. Ха, если грамотно пустить слух прямо сейчас, то через полчаса об этом будут знать даже нищие у городских ворот! Придворные сплетники совершенно не умеют держать язык за зубами. И вечно приукрашивают то, что услышали сами. Значит, можно быть уверенным, что к моменту, когда король появится на балконе, добрая треть из тех, кто тут сейчас стоит, будет искренне верить в то, что лично видело этот несостоявшийся разговор. И уже не сможет от этого отказаться. Расследование я, конечно же, возьму на себя, и начальник Внутренней стражи тут же отправится в Последний Приют! А потом, когда я докажу королю, что это заговор — поднимется на эшафот. Основную массу воинов Внутренней стражи, как утративших доверие, надо будет сослать в отдаленные гарнизоны, а потом спокойно заняться подбором новых телохранителей. И тогда... физическое устранение Вильфорда перестанет быть нерешаемой проблемой! Так. Это — далекое будущее. О нем — потом. Итак, начнем сначала. Мотив у Орассара есть. И еще какой: он — друг Логирда Неустрашимого. И просто обязан отомстить за смерть сына своего друга. Или, как минимум, позволить это сделать вассалу казненного графа. Для этого надо немногое — просто позволить сотнику Пайку пройти на балкон: если кто и сможет убить короля, так это этот головорез. Не зря же его считают одним из лучших рубак королевства? То, что арбалетчик окажется быстрее, сочтут счастливой случайностью. Вильфорд, конечно же, решит его наградить, и Вагид... может сорваться с крючка... Нет, лишние свидетели нам ни к чему. Значит, он тоже должен умереть. Его уберут 'сообщники' Пайка. И скроются в неизвестном направлении. Что я получу в итоге? Во-первых, король еще сильнее возненавидит Утерсов. Во-вторых, у Утерсов появится еще один счет к королю. В-третьих, я уберу Пайка. В-четвертых, избавлюсь от Орассара. В-пятых, получу возможность устроить во Внутреннюю стражу любое количество своих людей... И, в итоге, смогу убрать короля...'

— Гриб... — не шевеля губами, выдохнул барон.

Телохранитель, стоящий у стены, неторопливо повернул голову, и, увидев взгляд Велсера, мгновенно подобрался:

— Да, ваша милость?

— Передай Майно, что его задача изменилась. Надо заставить дернуться не Орассара, а шевалье Пайка. Пусть немедленно подойдет к черно-желтому и выскажет ему сочувствие. И от него уже не отходит. Потом сходишь к Вагиду и скажешь ему, что стрелять надо не в Орассара, а в того же Пайка. И повтори раза три — он туп, как дерево, и может все испортить. Сигнал к началу действия тот же — постукивание по перилам пальцами правой руки... Для Лопаты план не меняется — сразу после выстрела ему надо убрать Вагида. И сразу же уходить... Ты — контролируешь и того, и другого...

— Понял, ваша милость... — кивнул Гриб и тут же растворился в толпе дворян.

'Кстати, а пока можно использовать Пайка и по-другому...' — подумал Велсер, заметив, что к шевалье направляется Олаф де Лемойр. — 'Великолепный способ взять на заметку тех, кто не боится демонстрировать окружающим свое хорошее отношение к опальному роду Утерсов...'

В течение следующих двадцати минут таких нашлось довольно много. Кроме командующего армией королевства старого вояки де Лемойра, в резкой форме и довольно громко высказавшего свое сомнение в том, что Утерс-младший мог нарушить Уложение, к сотнику подошли еще Бальдр Тиррер, де Майно и десятка полтора друзей Логирда Неустрашимого. И не просто подошли: вся эта компания, встав рядом с шевалье Пайком, принялась угрюмо оглядывать появляющихся на балконе дворян и по-хамски усмехаться над теми, кто слишком явно выражал свой страх. И над теми, кто предпочитал искать место подальше...

— Простите, господин барон... — церемонно поклонившись и стараясь не шевелить губами, негромко прошептал 'совершенно случайно' остановившийся неподалеку граф Брейль. — А как он прошел в ложу?

— Двигая ногами... А если серьезно, то я только что слышал, кажется, от де Миллза, что тот видел, как сотник несколько минут о чем-то беседовал с графом Орассаром. Кажется, в Желтом коридоре. И сюда шевалье Пайка проводили люди графа. Значит, скорее всего, он зачем-то понадобился его величеству Вильфорду Четвертому. Поэтому удивляться и возмущаться мы будем, но только про себя...'

— Мда... Мне кажется, что это как-то неправильно, баро-... — заметив, что сотник Пайк перевел на него взгляд, граф мгновенно замолчал.

— Да не дергайтесь вы так, ваша светлость... — фыркнул начальник тайной службы. — Он только смотрит...

— Я не дергаюсь... — сделав каменное лицо, прошипел граф. — Просто...

— Просто дуэль — это не то, о чем вы сейчас мечтаете... — барон не удержался от завуалированного хамства. И, заметив, как побагровело лицо его собеседника, слегка сместил акценты: — Кстати, я тоже. Ибо каждый из вассалов его величества должен понимать, что сейчас не время для междоусобиц. Наш сюзерен, трагически потерявший уже второго сына, в эти дни как никогда нуждается в нашей поддержке. И, вместо того, чтобы отвлекаться на мелкие, никому не нужные дрязги и выяснения отношений, мы обязаны сплотиться вокруг него. И сделать все необходимое для того, чтобы Элирея преодолела этот кризис без каких-либо серьезных последствий...

Немного подумав над этими словами, и решив, что под таким углом зрения его поведение выглядит вполне достойно, граф согласно кивнул. Однако в глубине его глаз промелькнуло довольно неприятное выражение...

'О, какие мы гордые! Как же, потомственные графы!!!' — мысленно усмехнулся барон. — 'А ведь гордиться-то осталось совсем недолго. Скоро вам станет не до меня...'

— Кстати, барон, а вам не кажется, что гибель принца Ротиза всего через месяц и два дня после смерти его брата Корбена — не случайность, а нечто большее? — решив сменить тему, чуть громче, чем надо, поинтересовался граф Брейль. Видимо, чтобы не выглядеть очень уж испуганным.

'Вот оно...' — радостно подумал Велсер. — 'Еще один подарок! Надо же, дождался!' И, 'не замечая' взглядов прислушивающихся к их разговору соседей, 'холодно' поинтересовался:

— А кто вам сказал, что мы возобновили расследование по факту гибели принца Корбена?

— Н-ну... я бы предпочел не распространяться про свои источники информации... — мгновенно заглотив наживку, многозначительно усмехнулся граф. — В наше время информация — дороже золота, которым за нее платишь...

Велсер угрюмо посмотрел на собеседника:

— Мне казалось, что среди моих подчиненных продажных нет...

— Конечно же нет, барон! — расхохотался Брейль. А потом, сообразив, что смех сейчас неуместен, сделал скорбное лицо и добавил: — Как и везде, у вас служат исключительно честные люди. Просто некоторые из них иногда начинают страшно нуждаться в деньгах... Так, значит, принц Корбен действительно погиб не случайно?

— Я этого не говорил...

— Ну, иногда можно обойтись и без слов... — самодовольно улыбнувшись, заключил граф. И, галантно поклонившись, удалился...

'Иди, мыслитель...' — хмуро глядя вслед страшно довольному своей 'догадкой' графу, удовлетворенно подумал Велсер. — 'Если бы ты знал, как помог мне своим дурацким вопросом — вряд ли чувствовал бы себя таким счастливым...'

...Через полчаса обе новости обсуждали все, кому не лень. Вернее, все, за исключением самого барона и окружения сотника Пайка — эти продолжали угрюмо молчать. И с презрением поглядывать на придворных, занимающихся любимым делом. Обсуждением последних сплетен...

...Появившись на балконе, его величество мгновенно выхватил из толпы кланяющихся дворян лицо шевалье Пайка и заиграл желваками. А потом, сжав кулаки, принялся выискивать в толпе начальника Внутренней стражи.

'Как обычно, где-то шарахается, сир...' — мысленно прокомментировал барон. — 'Да! Именно тогда, когда он вам так нужен...'

Судя по выражению лица, Вильфорд Бервер пришел к тому же мнению. И, раздраженно приказав церемониймейстеру заткнуть музыкантов, быстрым шагом дошел до трона. А потом, поднявшись по ступенькам, рухнул на сидение.

По рядам придворных тут же пробежал шепоток:

— Черные круги под глазами...

— Глаза воспалены...

— Кажется, трясутся руки...

'Черные круги под глазами?' — вспомнив вечерний доклад одного из постельничих монарха, подумал барон. — 'А что удивительного? За месяц с небольшим гибнет уже второй сын... Любой на месте короля заперся бы в кабинете и рубил мебель. Естественно, ему сейчас не до королевы и ее обмороков... Кстати, о королеве... Надо узнать, чем ее отпаивали. И подумать, можно ли ее на это как-нибудь подсадить...'

Тем временем церемониймейстер, увидев повелительный жест монарха, поднял над головой золотой жезл, и на площади мгновенно воцарилась тишина...

Вставать на ноги Вильфорд не стал. И перечислять свои титулы — тоже. Вместо долгих разглагольствований о справедливости, чести и долге народ услышал только тяжелый вздох и один-единственный вопрос:

— Есть здесь человек, способный доказать, что Аурон Утерс граф Вэлш не виноват в смерти принца Ротиза и в попытке насилия над баронессой Фиолой Церин?

— Да, Ваше величество... — тут же отозвался шевалье Пайк.

— Я сказал 'доказать'... — явно не ожидавший ответа на традиционный вопрос, Вильфорд уперся руками в подлокотники, слегка приподнялся над сидением и удивленно уставился на сотника.

Не обратив никакого внимания на абсолютно не протокольное поведение короля, черно-желтый сделал шаг вперед и громко произнес:

— Я, шевалье Ноел Пайк, могу доказать, что Аурон Утерс, граф Вэлш, не пытался склонить баронессу Фиолу Церин к сожительству, а сделал все, чтобы защитить неопоясанную девушку от бесчестья. Что смерть принца Ротиза — результат сговора лиц, заинтересованных в свержении с трона ныне правящего рода Берверов. И что все, что сделал мой сюзерен, делалось согласно правилам и духу Уложения. Прикажите пропустить на площадь карету с гербом Утерсов, сир, и я представлю вам эти доказательства...

Велсер похолодел. И мгновенно вспомнил про запропастившегося неизвестно куда сотника Ялгона: такую информацию сотнику Пайку мог дать только он!

'Гриб!!!' — мысленно взвыл барон. И, с трудом заставив себя изобразить на лице удивление, принялся выискивать в толпе своего телохранителя.

Король повелительно кивнул:

— Пропустите!

Сотник Пайк поднял вверх сжатую в кулак правую руку, и из-за особняка Олеро показалась карета, запряженная четверкой лошадей. Семеро черно-желтых, выстроившись перед ней клином, споро расталкивали толпу, а еще десятка полтора воинов Правой Руки, приподняв щиты, не давали заглядывать в нее зевакам.

Стараясь не обращать внимания на струйки холодного пота, текущие по спине, барон судорожно просчитывал оставшиеся у него варианты. И с ужасом смотрел на приближающуюся к дворцу карету. Наконец, приняв решение, он решительно вытянул правую руку к перилам и постучал пальцами по их поверхности. Через секунду, не дождавшись никакой реакции, постучал еще раз. А потом, посмотрев на Майно, чуть не взвыл от бешенства: один из родственников графа Бейля, авансом получивший две с половиной сотни золотых за имитацию выхватывания ножа из-за спины, тупо пялился на приближающуюся к дворцу карету! И не обращал никакого внимания на сигнал!

...Четверо черно-желтых, десятка полтора воинов Внутренней стражи и конвоируемое ими 'доказательство' оказались перед королем довольно быстро — видимо, по коридорам и лестницам дворца они передвигались бегом. Глядя на закутанную в плащ фигуру, стоящую перед троном на коленях, начальник тайной службы еле удерживался от дикого желания выхватить меч и броситься с ним на скотину Ялгона, позволившего себя и найти, и разговорить. Единственной причиной, удерживающей его от этого такого поступка, была абсолютная бессмысленность такой попытки: любое движение руки к рукояти парадного клинка гарантированно закончилось бы его собственной смертью. Либо от болтов арбалетчиков, либо клинков телохранителей короля, либо от рук головорезов Утерса Неустрашимого.

— Снимите с него капюшон... — нетерпеливо приказал король. И, вглядевшись в возникшее перед ним лицо 'доказательства', удивленно воскликнул: — Сотник Модар Ялгон? Вы?

— Он не может говорить, сир! Пока не может... — усмехнулся шевалье Пайк. — Разрешите, я выдерну иголки?

— Давай... — кивнул монарх. И, дождавшись, пока воин закончит процедуру, перевел взгляд на бывшего командира телохранителей его сына: — Говори!!!

— Смерть принца Ротиза была запланирована заранее. Именно поэтому еще осенью я начал приучать его к Радужной Пыли... — пошевелив челюстью вправо-влево, прохрипел сотник. — В общем, к моменту, когда в таверне постоялого двора 'Четыре комнаты' оказались баронесса Церин с дочерью и граф Вэлш, он почти ничего не соображал...

...О том, как готовилось убийство его высочества, Модар рассказывал предельно подробно. Не забыв ни о подкупе разбойников, напавших на кортеж баронессы Церин, ни о количестве продажных женщин, которых он находил по всему пути следования кортежа, ни о своем колете, в который планировалось одеть принца перед появлением в таверне. Видимо, поэтому слушать рассказ о самом убийстве король не захотел:

— Достаточно! Скажи мне, кто стоит во главе заговора, и я подарю тебе легкую смерть...

— Ваше вели-...

...Щелчок арбалета, глухой звук проламываемой кости и шелест мечей, выхватываемых телохранителями Вильфорда Бервера, раздались практически одновременно. А потом в королевской ложе началось столпотворение: шесть воинов Внутренней стражи мгновенно прикрыли монарха ростовыми щитами, еще десяток — организовали вокруг этой стальной стены еще одно кольцо, ощетинившееся обнаженными клинками. Третья часть окружила шевалье Пайка, друзей его сюзерена и четверку злых, как собаки, черно-желтых. Все это происходило на фоне испуганных воплей женщин, рева собравшейся на площади толпы и выкриков десятников городской стражи, на всякий случая оттесняющих народ от дворца...

Состояние легкого шока, в котором пребывал барон, прошло минуты через две. Сразу после того, как присевший рядом с телом сотника Ялгона граф Орассар злобно пробормотал: 'мертвее мертвого!'. И, встав, мрачно посмотрел на крышу, с которой и прилетел этот злополучный болт. А там растерянно суетились воины Внутренней стражи...

'Вагид?' — чуть не заорав от радости, облегчением подумал начальник тайной службы. — 'Мертв?! Но... как он догадался? Или просто промахнулся? Нет, с такого расстояния — не мог... А вот Лопата — молодец! Успел его убрать... И все же, почему Вагид стрелял не в Пайка, а в Ялгона? Он что, работал не только на меня? Или... граф Меддлинг мне не доверяет? А, может, это обычная подстраховка? Впрочем, какая сейчас разница? Обошлось — и ладно! Пока королю не сообщили следующую новость, надо изобразить действие!'

Сорвавшись с места, барон решительно отодвинул в сторону стоящего перед ним придворного, и, оказавшись рядом с троном, хмуро посмотрел на короля:

— Я возьму расследование под свой личный контроль... Устранить всех свидетелей достаточно сложно. И, если в живых остался хоть кто-нибудь знающий, мои люди его найдут...

— Что? — с трудом оторвав взгляд от лежащего перед ним тела, спросил король. И, видимо, вдумавшись в то, что сказал Велсер, угрюмо кивнул:

— Занимайтесь, барон... А я пока восстановлю справедливость...

— Да, сир... — Велсер поклонился и... замер: расталкивая столпившихся вокруг трона придворных, к королю ломился с ног до головы забрызганный кровью сотник Лорк! Живой и здоровый!!! И улыбался...

'Не может быть...' — чувствуя, что у него подгибаются ноги, подумал барон. — 'Что, и с Вальдаром не получилось?!'

Глава 20. Граф Виго Меддлинг.

— Ну, и где же вас носило, барон? — желчно поинтересовался Виго, мрачно уставившись на бледного как смерть начальника тайной службы королевства Элирея, возникшего на пороге его комнаты. И, не дождавшись вразумительного ответа, раздраженно грохнул на стол кубок с пойлом, которое местные дворяне почему-то считали вином. — Что, не могли найти 'Лошадиную Гриву'?

— Простите, граф, но мне показалось, что за мной следят люди графа Орассара. И я решил перестраховаться. Поэтому, прежде чем появиться на постоялом дворе, прошел через один из домов для встреч со своими агентами. Вернее, через его подземный ход... — сжав кулаки, прошипел гость. — Вы же не хотите, чтобы здесь вдруг появились воины Внутренней стражи?

— А с чего это они должны тут появиться? — прищурившись, спросил граф. — Или вы вдруг решили, что графская корона и должность наместника провинции Элирея вам уже ни к чему?

— У меня очень плохие новости... — пропустив мимо ушей напоминание об обещанной плате за свое предательство, выдохнул барон. И, зачем-то выглянув в коридор, закрыл входную дверь на засов. — Новость первая: граф Аурон Утерс жив...

— Это я знаю и без вас... — встав из-за стола, раздраженно рявкнул Меддлинг. — Я не глухой, и прекрасно расслышал то, что Вильфорд Скромняга признал его невиновным. А еще я видел, КАК мальчишка спускался с эшафота...

— Зато вы не видели и не слышали того, что происходило в королевской ложе, граф... — криво усмехнулся барон. — Люди Логирда Утерса, вместо того, чтобы спокойно ждать казни сына своего сюзерена, каким-то образом умудрились найти и разговорить Модара Ялгона! А сотник Пайк заставил его рассказать все королю. Видели карету, которая подъехала к дворцу? В ней его и привезли...

— Что?! — взвыл Виго. И, вспомнив, что находится на постоялом дворе, перешел на шепот: — Как они могли его найти? Он же к этому времени должен был быть мертв!!! Вы что, проигнорировали мой приказ и решили оставить своего ублюдочного сотника в живых?

— Он контролировал устранение всех тех, кого привлек к выполнению задания... — мрачно пожал плечами начальник тайной службы. — Я собирался выполнить приказ, но после того, как он завершит ликвидацию остальных свидетелей... В итоге, он все равно умер — его пристрелил подкупленный мною арбалетчик. Прямо в королевской ложе...

— Что конкретно он успел рассказать королю перед смертью? — подойдя вплотную к барону Велсеру, спросил граф.

— Да почти все... — немного подумав, признался начальник тайной службы. — Единственное, чего он не озвучил — это имени того, кто стоит во главе заговора. Видимо, до последнего надеялся, что я смогу вытащить его из Последнего Приюта...

— То есть про заговор Скромняга уже знает?! — на всякий случай уточнил граф.

— Да... — кивнул Велсер. — И это еще не все. Новость вторая: я практически уверен, что и ваши солдаты, отправленные к принцу Вальдару, своей задачи не выполнили. Его высочество жив и, скорее всего, даже не ранен...

— Не может быть...

— Может. Я своими глазами видел, как в ложу прибежал командир его личной охраны. Он был весь в крови, но цел и невредим...

— Так... — помрачнев, Меддлинг жестом заставил барона замолчать. — Если я правильно помню, вы утверждали, что принц Вальдар никогда не присутствует на казнях! Что он всегда запирается в своих покоях и проводит время за чтением книг, стараясь не думать о том, что творится на эшафоте?

— Да, ваша светлость... — Велсер утвердительно кивнул. — Он почему-то считает, что...

— Мне плевать на то, что он там считает! Вы утверждали, что основная масса его телохранителей обычно используется графом Орассаром для охраны Скромняги, и что реально наследника охраняет три-пять человек!!!

— Да... Какой смысл держать рядом с покоями больше, если принц все равно никуда не выходит?

— Тогда объясните мне, пожалуйста, как эти 'три-пять' человек смогли справиться с тремя десятками лучших рубак Делирии? Вы вообще провели моих солдат во дворец?

— До западного крыла они дошли без проблем... — начальник тайной службы угрюмо посмотрел на графа. — Потом оба сопровождающих вернулись к дворцовым воротам. Вашим людям оставалось пройти один коридор, зарубить двух воинов, охраняющих вход в покои принца, открыть НЕЗАПЕРТУЮ дверь и...

— Планировку западного крыла я помню прекрасно! — перебил его взбешенный граф. — Что именно сказал королю Лорк?

— Не знаю... — вздохнул барон. — Я решил, что оставаться на балконе небезопасно. И что лучший способ уйти — воспользоваться начавшейся суматохой...

— Сбежали, значит... — презрительно усмехнулся граф. — Что ж, другого от вас я почему-то не ожидал...

— Вы пытаетесь меня оскорбить? — покраснев от возмущения, начальник тайной службы схватился за рукоять парадного меча, и... рухнул, пронзенный клинком графа.

— Оскорбить можно тех, у кого есть честь и достоинство. У предателей нет ни того, ни другого... — стряхивая кровь с клинка, вздохнул граф Меддлинг. И, задумчиво посмотрев за окно, добавил: — Вы — просто расходный материал... Кстати, вы правильно сделали, что ушли — наверняка Пайк выпытал из Ялгона ваше имя, и сейчас вас ищут по всей столице... Вельс! Вельс!!!

— Да, ваша светлость? — в дверном проеме тут же возникло встревоженное лицо телохранителя.

— Седлай коней. И подгони к выходу карету. Мы уезжаем. Немедленно...

Воин кивнул и мгновенно исчез...

...Как ни странно, выбраться из города удалось без каких-либо проблем: солдаты, стоящие на Южных воротах, как обычно, ограничились проверкой подорожной, а расторопный десятник, почувствовавший в своих ладонях приятную тяжесть нескольких полновесных серебрушек, споро отогнал в сторону десяток крестьянских телег, ожидающих разрешения въехать в город. И карета графа Меддлинга дю Солье, 'уроженца королевства Вигион', выбралась на тракт.

'Успели...' — подумал граф, когда его конь добрался до опушки леса и первым въехал под кроны вековых дубов. — 'Можно было не перестраховываться и не изображать из себя тупого солдафона, а спокойно сидеть в своей карете...'

— Пересядете в экипаж, ваша милость? — заметив, что его сюзерен начинает успокаиваться, спросил постоянно выглядывавший из окна кареты телохранитель. — А то вот-вот польет...

— Да, пожалуй... — кивнул Виго, и, остановив коня, спешился.

Вельс, тут же вылетевший из экипажа, подхватил поводья своего Пятна, и, удостоверившись, что сюзерен закрыл за собой дверь, взлетел в седло.

— Все. Поехали... — приказал Меддлинг, усевшись на сидение, нагретое седалищем лже-графа. Потом задвинул занавески, и, откинувшись на спинку, устало закрыл глаза...

До хутора с мрачным названием Погост у Дороги карета добралась только к полуночи. Дважды перевернувшись и раза три увязнув в грязи чуть ли не по самое днище. Поэтому, услышав собачий брех и радостное перешептывание воспрянувшей духом свиты, мокрый, грязный и продрогший до костей граф выглянул наружу и уставился в ночную тьму.

— Скоро будем, ваша светлость... — мгновенно среагировав на появление за занавесками лица своего сюзерена, радостно сообщил Вельс. И, чуть не уронив факел, поинтересовался: — Куда править? К дому Хромого Ульса? Или прямиком на мельницу?

— Править мы никуда не будем... На мельницу поеду только я и Гаски... — угрюмо буркнул Меддлинг. — А ты в моей карете отправишься дальше. До постоялого двора в этом, как его там...

— ...Рассветном?

— Да, в Рассветном... Переночуешь, позавтракаешь, а ближе к полудню поедешь дальше. У поворота на Кижер у вас должно отвалиться колесо. Там мы вас и догоним. Внимательнее смотрите по сторонам — нас могут искать...

— Есть, ваша светлость... — воин подъехал поближе к остановившейся карете, и, спрыгнув с коня, грязно выругался — его правая нога ухнула в лужу по обрез голенища...

...Жители Старого Погоста называли мельницей полуразвалившееся двухэтажное здание, стоящее на краю глубокого оврага на дальней от дороги окраине хутора. Трудно сказать, почему к нему прилипло такое название — молоть зерно, используя для этого силу течения еле заметного ручейка, протекающего по дну оврага, было невозможно. Силу ветра — тоже: строение напоминало все, что угодно, но не столбовку, и не шатровку . А внутри него не было ничего похожего на постав или пеклевальный рукав. Зато хватало места для того, чтобы жить и... держать голубей. Чем, собственно, и занимался нынешний хозяин мельницы, одноногий калека по имени Хромой Ульс. По слухам, циркулирующим на хуторе, получивший свой деревянный щит лично из рук его величества Вильфорда Четвертого.

Ульс появился в Старом погосте четыре года назад. В старом потертом сюрко без герба, одетом поверх ламмеляра, с коротким мечом и ростовым щитом, заброшенным за спину. И с тяжеленным кошельком, открыто висящем на поясе: несмотря на хромоту, от него веяло нешуточной угрозой, а выражение исчерченного шрамами лица вызвало оторопь даже у видавших виды мужиков. Угрюмо поинтересовавшись, где можно найти деревенского старосту, воин решительно направился к его дому.

Тем же вечером хуторяне узнали, что у них появился новый сосед. А через пару недель сообразили, на что он планирует жить — Хромой, прикупив на отступные эту самую 'мельницу' и небольшой дом на окраине Погоста, занялся разведением голубей.

Первое время коренные хуторяне искренне радовались появлению в их обществе настоящего героя. И оказывали воину все возможные знаки внимания. Однако постепенно их энтузиазм поутих — Ульс не обращал никакого внимания на улыбки девиц на выданье, не появлялся в местном трактире ни по вечерам, ни по праздникам и не старался обзавестись друзьями. Неделями пропадая на мельнице, он даже дома появлялся крайне редко. И общался с коренными хуторянами только тогда, когда покупал у них продукты и зерновые культуры для своих ненаглядных голубей. К тому времени, как у отставного воина появились первые покупатели, обиженные таким отношением соседи постепенно забыли и про его героизм, и про то, что он лично видел короля. И мстительно окрестили его Птицей. А самые обидчивые, просто перестали здороваться. 'Он же Птица! Пролетел — и нету. Что шапку-то ломать?'

Такое отношение сказывалось и на ценах на продукты и зерновые — все, что пытался купить Ульс, продавалось ему по завышенным ценам. По таким, от которых у любого путника встали бы дыбом волосы. А Хромому все было нипочем: создавалось впечатление, что его не волнует ничего, кроме голубей.

В общем, года через три его почти перестали замечать — есть, и ладно. Поэтому, столкнувшись с ним на улице, забывали о нем чуть ли не раньше, чем Ульс сворачивал за ближайшую хату. Его имя не звучало даже в деревенских сплетнях — ну, кому интересно, сколько голубей продал Птица, если он совершенно точно не потратит ни на себя, ни на своих друзей ни одной медяшки из заработанного?

Зато самого Ульса такое отношение вполне устраивало — часть из так называемых покупателей, якобы приезжавших к нему за породистыми 'почтовиками', таковыми на самом деле не являлись. Посыльные, привозящие или забирающие его голубей; воины Ночного двора Делирии, выполняющие какие-то поручения на территории Элиреи, 'путники', заезжающие в Погост у Дороги, чтобы передать ему малюсенький, плотно исписанный свиток. Птица не спрашивал, что и куда отправлять — адресат у таких сообщений был всегда один: почтовый двор его величества Иаруса Рендарра в Свейрене...

...Ответив на приветствие мрачно скалящегося воина Ночного двора, граф уселся на отполированную деревянную лавку, облокотился на массивный, заставленный мешочками с пшеном, стол, и поинтересовался:

— Как там мои голуби? Не передохли?

— Никак нет, ваша светлость... Что с ними может статься?

— Какой-нибудь птичий мор... — усмехнулся Виго. — Мне ли тебя учить?

— От этого мора я птичек завсегда уберегу. И ваших, и своих... — фыркнул солдат. — Так что все они живы и здоровы...

— Не перепутал, какой голубь откуда? — заранее зная ответ, на всякий случай поинтересовался граф.

Ульс отрицательно покачал головой.

— Вот и отлично. Тогда неси мне тот сундучок, который тебе привезли от меня на прошлой неделе, одного голубя из Запруды, и... зажги еще парочку свечей — писать в такой темноте я еще не научился...

...Строчки ложились на свиток в строгом соответствии с образцом — черновиком срочной депеши, некогда отправленной капитаном Пограничной стражи Элиреи графом де Ноаром коменданту одной из крепостей. Тщательно копируя небрежный почерк королевского писца, Виго аж вспотел: судя по объяснениям покойного барона Велсера, и стиль написания, и грамматическая ошибка в имени коменданта, 'допущенная' нерадивым писакой, являлись ничем иным, как тайными знаками, подтверждающими аутентичность приказа. Так же, как и две лишние точки в конце второго предложения и небольшая клякса в правом нижнем углу свитка.

'Коменданту крепости Запруда графу Вельгельму Шорру. Сразу же после получения сего приказа немедленно отправить всех воинов Правой Руки, расквартированных в крепости, в Арнорд.. От имени и по поручению его величества короля Вильфорда Четвертого Бервера, капитан Пограничной стражи граф де Ноар.' — закончив писать, Меддлинг придирчиво перечитал депешу, и, не найдя ни одного отличия от образца, криво ухмыльнулся:

'Вот тебе и перестраховка. Если бы не чистые свитки с оттисками малой королевской печати, 'на всякий случай' вытребованные у барона Велсера, план можно было бы считать провалившимся. А так — еще не все потеряно. Да, стравить Вильфорда Бервера с Утерсами не удалось. И убить короля с единственным наследником — тоже. Но основные-то задачи — убрать из Запруды воинов Правой Руки и внедрить туда своих людей — я все-таки выполнил. Значит... все будет хорошо... И меня не...'

Отдернув руку от шеи и стараясь не думать об ударе топора королевского палача, отправляющего к праотцам тех, кто не выполнил королевский приказ, граф заставил себя успокоиться. И, подтянув к себе чистый свиток, аккуратно написал на нем четыре слова:

'КЗ. Десять. ПР — нет.'

— Ульс! Первый свиток — в Запруду. Второй — в Свейрен. Не вздумай перепутать...

— Не извольте беспокоиться, ваша светлость... — усмехнулся воин, и, с аккуратно свернув оба свитка, исчез.

'Вот и все... Началось...' — подумал граф, и, устало вытянув ноги, вздохнул: — 'Теперь остается только ждать...'

Глава 21. Аурон Утерс, граф Вэлш.

Смотреть на лица встречных мужчин было довольно-таки забавно: большинство придворных, увидев мое сюрко с вышитым на нем гербом рода, изумленно замирали на месте. И вспоминали про церемониальный поклон уже после того, как мы проносились мимо. Некоторые пытались проявить бдительность, и, не дожидаясь, пока 'нарушители спокойствия' доберутся до покоев его величества, уносились к ближайшему посту Внутренней стражи. А особо героическая часть нервно тянулась к оружию: появление во дворце недавнего узника Последнего Приюта, пусть даже официально признанного невиновным, требовало немедленной реакции. Впрочем, дальше ни к чему не обязывающего жеста дело не заходило: ведь прикосновение к рукояти оружия обычно расценивалось как завуалированное оскорбление. Или вызов на дуэль. На что я, как дворянин, обязан был немедленно отреагировать. Но, так как желающих скрестить клинки с одним из рода Утерсов среди встречных 'героев' так и не нашлось, мы продолжали передвигаться практически в том же темпе. То есть почти бегом.

Воины Внутренней стражи, заранее предупрежденные их начальником, вели себя совершенно по-другому: вытягивались в струнку, четко отдавали честь, а некоторые даже прикладывали к груди правый кулак . Этот жест, скорее всего, предназначался сотнику Пайку, идущему следом за мной: именно его подчиненные предотвратили покушение на принца Вальдара. А, значит, заслужили уважение и благодарность от преданных правящему дому солдат.

Зато особам женского пола было наплевать на некогда предъявленные мне обвинения: они, мгновенно 'срисовав' герб Утерсов и оценивающе оглядев меня с головы до ног, тут же приседали в глубоком реверансе и принимались загадочно улыбаться. Что слегка развеселило мрачного, как ночь, Пайка:

— Берегитесь, милорд! У этих красоток — стальная хватка! Один неверный шаг — и вы с ног до головы в липкой паутине их матримониальных планов...

— Угу... — усмехнулся я, вспомнив рассказы о дворцовых нравах. — Мама говорила... В общем, торопиться я не буду — рановато...

— В общем, вы предупреждены... — облегченно выдохнул сотник и слегка замедлил шаг — судя по его реакции, двери, возле которых стояло аж четыре воина Внутренней стражи, являлись входом в королевские покои.

— Прошу вас, граф! Его величество ждет... — сухонький, желчный, но преисполненный ощущения собственной важности мужчина в черном бархатом жиппоне и таких же шоссах выскользнул из-за портьеры. И, грозно зыркнув на стражников, распахнул передо мной массивные дубовые двери. Несмотря на полное отсутствие каких-либо украшений и вышивки, одежда сенешаля казалась воплощением роскоши и богатства. Впрочем, подумать о том, как достигается такой эффект, мне не удалось — из-за дверей раздался угрожающий рык короля:

— А я сказал — поедешь!!!

— Аурон Утерс, граф Вэлш! — невесть как просочившись между мной и дверным косяком, неожиданно густым басом произнес сенешаль. — Шевалье Ноел Пайк, сотник Правой руки графа Логирда Утерса Неустрашимого...

...Его величество выглядел еще более мрачным, чем прошлой ночью. Под его глазами появились черные круги, а лицо еще больше похудело и заострилось.

Поприветствовав нас кивком, Вильфорд Бервер повелительно кивнул в сторону пары кресел, стоящих рядом с креслом его высочества принца Вальдара, и, дождавшись, пока мы сядем, повернулся к сенешалю:

— Шейди! Проследи, чтобы никто нам не мешал...

— Я не вижу необходимости уезжать из Арнорда, отец! — продолжая прерванный разговор, прошипел принц. — Мне кажется...

— Вот... Ключевое слово — 'кажется'... — фыркнул монарх. — А думать ты не пытался? Думать, сын! И анализировать! Чему тебя все эти годы учили твои преподаватели? Ладно, раз ты отказываешься, то полемика закончена. Ты просто сделаешь то, что я приказал. Вопросы есть?

— Нет... Ваше величество... — с легкой обидой в голосе пробормотал Вальдар.

— Отлично... — криво усмехнулся Вильфорд Бервер и повернулся ко мне: — Граф! Я хочу, чтобы вы и ваши воины сопроводили моего сына в замок Красной Скалы. Мне кажется, что это единственное место в королевстве, где с наследником престола точно ничего не случится...

— Но ведь можно сделать намного проще! — взвыл принц. — Пусть рядом со мной постоянно находится тот же десяток воинов Правой Руки, который...

— Ты что, не понимаешь? — возмущенно перебил сына монарх. — Любая охрана защищает только от второго выстрела, удара ножом или мечом! Второго!!! Спроси, вон, у Ронни — чем тебе помогут стражники, стоящие за дверью, если ему вдруг заблагорассудится тебя зарубить?

Принц задумчиво посмотрел на меня... и слегка побледнел:

— В его преданности я не сомневаюсь...

— Вопрос не в его преданности... — хмыкнул король. — А в том, что подкупить или заставить сделать первый удар можно почти любого. Постельничего, сенешаля, телохранителя, фрейлину, уборщицу... Стрела, нож, меч, яд — способов убрать неугодного безумное количество. И ни одна охрана не в состоянии гарантированно защитить от всего сразу. Думаешь, почему в нашем роду все... — Вильфорд кинул взгляд на меня, помрачнел, и, сделав небольшую паузу, все-таки продолжил: — ...почти все мужчины умирали своей смертью? Потому, что мы практически не выходим из своих покоев! Потому, что каждого из тех, кто вхож на эту часть дворца, постоянно проверяют на преданность и верность. И потому, что мы — заложники собственной короны!

'Заложники?' — удивленно подумал я.

Видимо, моя мысль отразилась на лице, так как его величество грустно вздохнул и объяснил:

— Вот вы, граф, абсолютно свободны в своих решениях. Я не имею в виду ваш долг по отношению к короне или роду. Задумайтесь — вы, при желании совершенно спокойно можете отправиться куда угодно. В одиночку или с небольшой свитой, не рискуя ничем, кроме своей жизни. Ваша смерть не закончится дворцовым переворотом, сменой правящей династии и гражданской войной. Находясь в собственном замке, вы вольны в любой момент выйти наружу, чтобы поплавать в реке, съездить на охоту или сбегать в соседнюю деревню на свидание к какой-нибудь симпатичной девушке. Ни я, ни мой сын этого сделать не можем: даже по нужде мы ходим в сопровождении телохранителей! Прежде, чем мы ложимся в постель, ее обязательно проверяют специально обученные люди — мало ли, вдруг под простыней откуда-то возьмется ядовитый шип? Каждый наш шаг от пробуждения и до отхода ко сну — на глазах у десятков людей. Каждый поступок — пища для пересудов... Да не подумайте, что я жалуюсь — все это просто компенсация за королевскую власть... — внезапно прервав монолог, угрюмо подытожил Вильфорд Бервер. — Поэтому мы и обязаны думать на много ходов вперед. Обязаны!!! — он повернулся к сыну, и, сдвинув брови, добавил: — А ты, вместо того, чтобы думать, строишь из себя героя...

— Никого я из себя не строю... — начал, было, принц, но, наткнувшись на угрожающий взгляд отца, замолк на полуслове.

— Выедете из города на рассвете. Возьмете с собой всех воинов Правой Руки и двух телохранителей моего сына. В этом письме, которое вы обязаны передать своему отцу даже ценой жизни всех своих спутников, — монарх протянул мне запечатанный королевской печатью свиток, — приказ отправить в столицу две сотни своих воинов. Если у вас будет желание, то с ними можете вернуться и вы. Кстати, я бы не хотел, чтобы просьбу сопроводить его высочество в Вэлш вы восприняли, как мою попытку удалить вас от двора...

— Даже и не думал, Ваше величество...

— Просто не успели. Или слишком молоды... — усмехнулся монарх. — Ладно. Думаю, мой приказ вам понятен. А теперь поговорим о заговоре. И начнем с утреннего покушения на Вальдара. Новость первая — те тридцать солдат, которые ворвались в его покои, были одеты в цвета вашего рода, граф! То есть если бы эта часть плана удалась, то вину за смерть единственного наследника престола я должен был возложить уже на вашего отца. То есть того, кто отвечает за инициативу его вассалов...

— Тот, кто планировал покушение, увязал эту часть плана с моей предполагаемой смертью на эшафоте?

— Да! Я должен был подумать, что ваши вассалы, не имея возможности спасти вас от топора палача, решились на месть... — Вильфорд Бервер перевел взгляд на сына, и в его глазах мелькнула затаенная боль. — Что интересно, среди этих тридцати убийц не оказалось ни одного наемника. Все те, кто ворвался в покои Вальдара — Снежные Барсы. Элитные рубаки его величества Иаруса Молниеносного...

— Простите, что перебиваю, сир, но тогда получается, что барон Велсер — просто пешка в большой игре? — поинтересовался Пайк.

— Не о том думаете... — поморщился король. — Я практически уверен, что барона Велсера уже нет в живых. Законы заговора... Важнее другое — раз в покушении участвовали не наемники, значит, Иарусу плевать на то, что я восприму присутствие его воинов в Арнорде как его план завоевать Элирею. А почему?

— Потому, что на фоне чего-то гораздо более важного это окажется несущественной мелочью... — подал голос принц Вальдар.

— Ну, наконец-то ты начал думать... — мрачно 'восхитился' монарх. — Да! Так и есть! Это значит, что в настоящее время происходит что-то такое, о чем я не знаю...

— Голубиный мор? — вырвалось у меня.

— Да. И он — тоже. Это средство держать меня в неведении... — кивнул Вильфорд. — В общем, как мне кажется, вариант всего один...

— Иарус договорился с королем Урбаном Красивым? — встревожено поинтересовался его высочество. — Но ведь у нас с Морийором мир! Уже двести восемнадцать лет! Урбан не мог...

— Барон Велсер тоже не мог меня предать. Однако... — вздохнул Вильфорд Бервер. — В общем, если все так, как я сейчас описал, то войска Молниеносного в данный момент двигаются по западным землям Элиреи по направлению к столице...

— А что, вполне логично... — выдохнул я. — Если бы я погиб на эшафоте, а принц Вальдар — в своих покоях, то...

— То я двинул бы свои войска к замку Красной Скалы... — кивнул король. — На северо-восток от Арнорда. В противоположном от границы с Морийором направлении. И защищать столицу было бы некому...

— Тогда надо идти на запад! — вскочив с кресла, воскликнул принц Вальдар. — Хотя... нет смысла: если войска Иаруса перешли Алдон , то мы уже опоздали. От его верхнего течения и до самой столицы нет ни одного удобного места для того, чтобы дать бой чудовищной армии Делирии. Уж лучше дать им осадить Арнорд...

— Вот именно... Поэтому я ограничился тем, что послал к границе с Морийоном разведчиков. А тебя отправляю в Вэлш...

— Да, но если начнется война, то...

— Если начнется война, то те воины Иаруса, которые еще остались в городе, сделают все, чтобы в нем воцарился бардак. То есть начнут травить колодцы, поджигать склады с продовольствием и убивать командиров боевых подразделений... А еще очень постараются завершить начатое. То есть убрать тебя и меня... — перебил сына король. — Давай не будем складывать все яйца в одно лукошко. Если что-то случится со мной, то ты должен сесть на трон и позаботиться о своем народе...

— Разрешите вопрос, сир! — дождавшись, пока король сделает паузу, спросил я.

— Конечно, граф...

— Как бы мы не спешили, эти самые две сотни воинов Правой Руки доберутся до столицы не раньше, чем через восемь-девять дней. То есть к тому времени, когда город будет уже в осаде...

— Угу. И ваша единственная задача — сделать все, чтобы им стало не до штурма...

Глава 22. Десятник Вигор Гваал.

Услышав эхо от первого удара тревожного била, сотник Ахим Лоут разорвал дистанцию, жестом показал, что бой окончен, вскинул вверх меч и продублировал свой приказ для остальных:

— Достаточно! Лапа и Корго! В головной дозор! Метла и Топорище — замыкаете! Остальные — бегом!!!

Услышав приказ командира, десяток черно-желтых, только что атаковавший измученных утренней 'пробежкой' воинов Гваала, мгновенно забыл про тренировочный бой. И, выстроившись в колонну по два, рванул вслед за скрывшимися за поворотом дозорными.

С трудом убрав меч в ножны, Вигор ошалело посмотрел на свои трясущиеся от перенапряжения руки, и, затравленно покосившись на своих солдат, тоже сорвался с места. Решив умереть, но не отстать от трехжильных воинов Правой Руки, абсолютно не чувствующих усталости.

Бежать вниз по ущелью было ничуть не легче, чем подниматься — здоровенные камни, под которыми еле слышно журчал ручеек, казались устойчивыми только на первый взгляд. И, принимая на себя вес тяжеловооруженного воина, так и норовили перевернуться, или, того хуже, вызвать небольшой камнепад. Что странно, эти же самые камни никак не реагировали на передвижения Ахима Лоута и его головорезов!

'Настоящие горные козлы...' — стараясь наступать на те же валуны, что и несущийся перед ним черно-желтый, подумал десятник. — 'Все до одного! И ведь никто из них никогда не теряет равновесия и не падает! В отличие от нас, долинников... Впрочем, что удивительного? Если бы я рос в горах, то тоже чувствовал бы, куда надо наступать, чтобы не упасть...'

Нестись по морене и думать было невозможно, поэтому десятник сосредоточился на движении и на какое-то время выпал из реальности. Его подчиненные, видимо, сделали так же, так как за полтора часа безумного спуска к Северному тракту ни один из них как-то умудрился не подвернуть себе ногу и не упасть! Правда, им пришлось забыть и про правила передвижения по горам, и про все те признаки присутствия в горах вражеских солдат, которые вдалбливали в их головы старожилы Запруды. И думать только о следующем шаге.

Зато воины Лоута, прыгая по камням, смотрели не под ноги, а по сторонам! И как-то умудрялись сохранять видимость строя. А еще совершенно точно готовы были среагировать на любую попытку нападения...

— Быстрее... — вырвавшись из тесного ущелья на Северный тракт, рявкнул сотник. И, пару раз энергично взмахнув рукой, прибавил темп бега: хоть тревожный колокол рокотал и с одиночными ударами, сигнал 'Внимание' мог оказаться предвестником начала войны...

...То, что герса южной надвратной башни окажется поднятой, десятник Гваал не ожидал. И, выбежав из-за поворота, невольно замедлил шаг. Однако удар в спину заставил его вновь ускориться и перейти на нормальный — для черно-желтых — темп бега.

— Нас ждут... — уже вбегая в захаб, объяснил ему один из воинов Правой Руки. — Что-то случилось...

— Стройтесь перед донжоном... — раздраженно перебил своего подчиненного сотник, и, первым вбежав во двор крепости, куда-то исчез.

С трудом успокоив дыхание, десятник жестом продублировал подчиненным полученную от начальства команду, и, заняв свое место на плацу, огляделся по сторонам.

Удивительно, но в крепости было тихо и спокойно: воины на стенах продолжали нести службу в обычном режиме. Под котлами со смолой не полыхали костры, воины свободной смены, почему-то не построенные на плацу, слонялись по двору без оружия и в одних поддоспешниках, а двое солдат из обслуги метательных машин, восседая на крышке ларя с метательными камнями, вообще играли в кости.

Впрочем, не только играли — один из них, среагировав на вопросительный свист Топорища, жестами объяснил причину переполоха:

'Почтовый голубь'. 'Новости'. 'Плохие'. 'Внимание'. 'Скрытое передвижение'. 'Сто человек'. 'Немедленно'...

— Обнаружены сто воинов противника? — еле слышным шепотом поинтересовался у десятника Пивная Кружка.

— Нет... — невесть как расслышав заданный не ему вопрос, угрюмо буркнул Топорище. — Если бы тут появились воины Иаруса, тем двум бездельникам было бы не до игры... Судя по всему...

Дослушать выводы черно-желтого Гваалу и его воинам не удалось: двери донжона распахнулись, и во двор быстрым шагом вышел Волк. А следом за ним — и сотник Лоут.

— Десятник Гваал! Вы и ваши люди пока можете быть свободными... — тоном, не терпящим пререканий, рявкнул граф Шорр. — Остальные — десять минут на сбор по-походному. Вы уходите в Арнорд... Немедленно! — угрюмо посмотрев на слегка дернувшегося Лапу, добавил комендант: — Вам надо догнать тех, кто уже ушел...

...Отдохнуть после безумной пробежки Гваалу и его людям не удалось — сразу же после ухода сотника Ахима Лоута и десятка воинов Правой руки Волк объявил общий сбор. И, дождавшись, пока перед донжоном выстроятся все не задействованные в карауле воины, угрюмо вздохнул:

— Не хочу, чтобы вы ломали себе голову всякой ерундой и придумывали себе невесть что. В письме, доставленном почтовым голубем, не было ни слова о войне, каких-нибудь беспорядках или чем-то подобном. Только приказ его величества короля Вильфорда Четвертого Бервера отправить всех воинов Правой Руки в столицу. Зачем они потребовались в Арнорде, я знаю не больше вашего. Думаю, что следующий почтовик обязательно все прояснит. Поэтому дергаться мы не будем — да, нести службу половиной гарнизона нам будет не очень уютно, но если слегка уменьшить количество разведывательных выходов и тренировок, и немного уплотнить караулы, то отсутствия сотни Правой Руки вы и не заметите...

'Как же, не заметим...' — мысленно усмехнулся десятник. — 'Заметим, и еще как! Без Ахима и его людей наша служба станет заметно спокойнее...'

... — Господин десятник! Господин десятник!

Услышав голос Щепотки Соли, Гваал сначала сел, потом открыл глаза и тут же зажмурился: заходящее солнце, врывающееся в дверной проем башни, било прямо ему в глаза:

— Да? Что случилось?

— Там, ниже по ущелью, на одном из склонов появились овцы...

— Ну, и что мне, по-вашему, надо сделать? Попросить у его сиятельства разрешения устроить вечеринку с шашлыками? — чувствуя, как по его спине покатились капельки холодного пота, криво ухмыльнулся десятник.

— От жареного мяса я бы, конечно, не отказался... — удостоверившись, что десятник правильно среагировал на важную новость, хохотнул воин. — Однако я вас бужу не для этого. А для того, чтобы вы доложили об их появлении его сиятельству графу Шорру: по инструкции, часовой обязан уведомить разводящего о появлении в пределах видимости вооруженных отрядов, одиночных путников, телег, карет, о замеченных изменениях в окружающем пост рельефе и цвете травы...

— Достаточно... — жестом приказав болтуну заткнуться, Вигор рывком встал с топчана, и, выйдя из башни, посмотрел в указанном направлении.

Судя по количеству белых точек, медленно появляющихся из-за перегиба склона, отара должна была быть здоровенной: отсюда, с северной стены Запруды, животные сливались в сплошную полосу цвета вечного снега, как две капли воды похожую на те, к которым сотник Лоут частенько водил десяток Гваала.

— Давно появились? — окончательно проснувшись, поинтересовался у солдата Гваал.

— Только что... — хмыкнул Щепотка Соли. — Я сначала не понял, что это такое, поэтому и не стал вас будить. Кстати, мне кажется, или они разворачиваются и уходят?

— Уходят? — десятник бросил еще один взгляд на действительно ставшую поуже полоску, и вздохнул: — Непонятно... Ладно, докладывать надо все равно. Внимательнее тут. Я побежал...

— Удачи... — усмехнулся солдат, и, поудобнее перехватив щит, продолжил прогуливаться по стене...

...На доклад десятника комендант среагировал довольно вяло:

— Да знаем мы этого пастуха... Полный придурок и редкая пьянь... Появляется тут раз в три-четыре дня. Как переберет первача... На том склоне овцам жрать нечего — один камень. Вот увидишь — минут через десять он погонит их назад...

— Кажется, уже уходят, ваша светлость... — подтвердил Гваал.

— Первое время я посылал к нему воинов, но потом перестал... — не отрывая взгляда от какого-то документа, вздохнул комендант. — Каждый раз одно и то же — еле стоит на ногах и лыка не вяжет... Правда, после того, как его пару раз помяли, при виде крепости он научился трезветь... Ладно, я все понял. Можешь возвращаться на стену... До заката еще час, так что немножечко выспаться перед бессонной ночью ты еще успеешь...

Сообразив, что продолжения не будет, Вигор отдал Волку честь, и, попятившись, выбрался из кабинета в коридор. А потом, кивнув стоящему у дверей часовому, быстрым шагом двинулся к лестнице. Мысленно бормоча:

'Угу... Выспишься тут... Перед такой ночкой... Хотя... попробовать-то можно?'

Глава 23. Иарус Молниеносный.

— Превосходный удар, ваше величество! — услышав голос графа Сарбаза, Иарус поморщился, и, забросив меч в ножны, развернулся к начальнику Ночного двора:

— И ты туда же?

— Разве это лесть, Ваше величество? — усмехнулся придворный. — Не каждый Снежный Барс перерубит так же чисто, как вы, манекен такой толщины. Да еще одетый в кольчугу... Про обычных воинов я вообще не говорю... Значит...

— Ничего это не значит... — разозлился король. — У 'обычных', как ты выражаешься, воинов несколько другие задачи. Ни один из них не выстоит против какого-нибудь завалящего дворцового дуэлянта и двух минут. Зато строй из дюжины ветеранов-латников без проблем вырежет три десятка таких задир. И даже не запыхается. Просто за счет того, что... Так! Объяснять очевидные вещи у меня нет никакого желания... С чем пришел? Что, есть какие-то новости?

— Да, сир... — граф Сарбаз подошел к королю и с поклоном протянул ему два маленьких кусочка пергамента...

— Что, от Меддлинга? — воскликнул Иарус, и, развернув первое письмо, пробежал глазами четыре коротеньких слова. А потом, сдвинув брови, мрачно посмотрел на начальника Ночного двора: — Ну, и что это за закорючки?

— Сокращения, сир... — ничуть не испугавшись хмурого вида монарха, Сарбаз довольно улыбнулся: — 'КЗ' — это крепость Запруда. Десять — количество наших воинов, которых удалось туда заслать под видом подкрепления из Арнорда. 'ПР' — воины Правой Руки. 'Нет' — означает, что графу каким-то образом удалось убрать из Запруды всех черно-желтых. И теперь там осталось чуть больше половины гарнизона...

— Половины? — мгновенно развеселившись, Молниеносный выхватил из ножен меч, и, с оттягом рубанув по обрубку многострадального манекена, развалил его пополам: — Тех, кто там остался, надо считать от силы четвертью. Или не считать совсем...

— Как прикажете, Ваше величество...

— Так! А что во втором свитке? — вспомнив, что пергаментов было два, король опустил снова поднятый над головой меч.

Сарбаз, наклонившись, поднял с пола обороненные монархом депеши, и, развернув нужную, с поклоном подал ее Иарусу:

— Это письмо от 'пастуха'. Помните про такого?

— Естественно... — фыркнул король. — Твой человек, с конца зимы мотающийся перед Запрудой и изображающий местного пастуха.

— Точно... Так вот, сегодня он увидел тот самый сигнал...

— Что, наших воинов все-таки поставили в караул на северную стену? — Молниеносный с хрустом сжал кулак, и, взмахнув им перед лицом начальника Ночного двора, грозно нахмурил брови: — Я надеюсь, барон Игрен и его люди узнали об этом раньше меня?

— Да, сир! В настоящий момент две сотни Снежных Барсов уже должны была занять позиции за ближайшим к Запруде поворотом ущелья и ждать второго сигнала из крепости...

— Тогда... что я тут делаю? — непонимающе оглядев зал, усыпанный обрубками деревянных чучел, воскликнул монарх. — Нет, конечно, гостеприимство барона Зайда выше всяческих похвал, но я прибыл в его замок не для того, чтобы отдыхать...

— Ваша Туча оседлана и ждет перед парадным входом, сир... — улыбнулся Сарбаз. — Ваши телохранители и сотня гвардейцев — там же...

— А...

— В ваших покоях, Ваше величество! — кивнул граф. — И вода для омовения, и одежда, и походный доспех...

— Я успею? — сорвавшись с места и на ходу стягивая с себя пропотевшую рубашку, поинтересовался монарх.

— Через четыре часа будете на месте... Сменные лошади расставлены еще позавчера; факелов заготовили достаточно, так что темнота вам не помешает. Простите, сир, а можно я...

— Нет! Ты возвращаешься в Свейрен! — перебил его Иарус, и, открыв дверь в свои покои ударом ноги, унесся одеваться...

...В тусклом свете звезд зубцы стен Запруды казались зубами нижней челюсти какого-то жуткого хищника, открыв пасть, ожидающего приближения беспечной жертвы. Два ярко светящихся 'глаза' — факела, закрепленных на крыше донжона, — добавляли зверю жуткий взгляд, и заодно четко выделяли контуры зубцов на фоне восточной стены ущелья.

— Крепость похожа на притаившегося в темноте зверя, сир... — подумав о том же, еле слышно прошептал сидящий рядом с Иарусом командир Снежных Барсов. — Если долго смотреть на ее стены, то кажется, что звезды Южной Короны — это клыки его верхней челюсти...

— Думаю, что уже сегодня мы наденем на этого зверя ошейник... — не отрывая взгляда от указанного созвездия, так же тихо усмехнулся король. — Кстати, граф Сарбаз сказал, что тут две сотни твоих воинов, а я, пробираясь по ущелью, увидел от силы человек двадцать. Где остальные?

— Два десятка уже перед самой Запрудой. На этой стороне рва...

— Вон в тех двух канавах? — показав в сторону двух черных провалов по обе стороны т дороги, спросил король.

— Нет, сир... По ним к крепости не подобраться: там столько ловушек, что можно потерять всех тех, кто попробует их разоружить...

— А, точно... — поморщился король, вспомнив про прочитанный когда-то доклад. — Тогда как твои Барсы туда проползли? Ведь, если я правильно помню, то все подступы к Запруде буквально усыпаны 'чесноком'!

— Двинулись сразу же, как стемнело, прикрываясь пологами, на которые нашиты куски серой и черной ткани... — вздохнул воин. — Такой полог здорово скрадывает движение и позволяет сливаться с камнями. Каждая из групп катит небольшой валик с мягкой поверхностью, в которые и должны втыкаться эти железки. Когда их набирается достаточно много, 'чеснок' выдергивается, передается назад, а группа ползет дальше. По моим прикидкам оба прохода вот-вот должны расчистить. Я как раз ждал сигнала, чтобы отправить по ним основную массу своих воинов...

— А как мы преодолеем ров? Там же, внизу — река! А стены — скользкие, как стекло!

— Если десятник Бьерн сделает все, как надо, то мы спокойно перейдем реку по мосту...

— Что за Бьерн? — нахмурился король. — Почему не знаю?

— Один из тех Барсов, которых должны были заслать в крепость с помощью начальника Тайной службы Элиреи, сир... — объяснил барон.

— А, так они уже там, внутри! Я сегодня получил сообщение... Ха, я забыл, что ты в курсе... Хорошо, допустим, подъемный мост он нам уронит. Но ведь надо еще поднять герсы и на входе в захаб, и перед внутренним двором! А быстро это сделать нереально! — с сомнением посмотрев на собеседника, поинтересовался Иарус. — Тем более что наших воинов в Запруде всего десять! Даже если они смогут бесшумно снять всех часовых и не перебудят остальных, то скрип от НИКОГДА НЕ СМАЗЫВАЕМОЙ лебедки услышат даже в Арнорде...

— Открывать ворота и поднимать решетки они и не будут, сир! Насколько я знаю, на стенах Запруды есть два барабана, на которые намотаны длиннющие канаты. Если у защитников крепости появляется необходимость скрытно выдвинуться на эту сторону ущелья, скажем, при осаде, то они соскальзывают по ним прямо в реку...

— И разбиваются о камни или тонут в водоворотах? — фыркнул монарх.

— Увы, нет: говорят, что воины Утерса Неустрашимого плавают в реке даже зимой. И не особенно от этого страдают... Так что, сплавившись по течению, они довольно быстро оказываются в тылу осадившей крепость армии и...

— Дальше можешь не рассказывать... — вздохнул король: на что способен десяток головорезов Логирда Утерса, пробравшихся в полевой лагерь, он знал и без рассказов командира Снежных Барсов. — Значит, ты планируешь забраться на стены по этим самым канатам? А что, должно получиться... О! Вспышка!! Вон там, прямо под воротами Запруды!!!

— Сигнал о том, что оба прохода расчищены, сир... — кивнул барон Игрен. — Значит, можно выдвигаться...

— А со стен его точно никто не увидел? — вглядываясь в еле видное в ночной тьме лицо командира Снежных Барсов, на всякий случай поинтересовался монарх.

— Нет. Они приподняли защитный полог только с нашей стороны, сир... Ткань на нем достаточно плотная. Именно для того, чтобы не пропускать свет искр от кресала...

— Что ж, не будем терять времени. Командуй...

...Проводив взглядом первые три десятка Снежных Барсов, под прикрытием маскировочных пологов поползших к Запруде, Иарус дважды щелкнул пальцами, и, с трудом дождавшись, пока проверявший обмундирование очередного десятка барон окажется рядом, хмуро поинтересовался:

— А где мой комплект накладок?

Командир Барсов почесал мясистый нос, потом посмотрел на носки своих сапог, и, тяжело вздохнув, мотнул головой в сторону небольшого уступчика, торчащего из скалы чуть ниже по ущелью:

— У меня все давно готово, сир... Только вот, может, все-таки стоит подождать, пока мои люди захватят стены?

— Идем. Поможешь мне все правильно закрепить... — пропустив мимо ушей последнюю фразу, приказал монарх. И, заметив, что барон не двигается с места, раздраженно зашипел: — Я тебе что, Бадинет Ленивец? Или Вильфорд Скромняга? Или Аристарх Бурдюк? О чем ты думал, когда предлагал МНЕ остаться? Я — король-воин! И не привык прятаться за спины своих воинов!

— Этим гордится вся армия, сир... — буркнул Игрен. — Только вот прежде, чем ввязаться в бой, до крепости надо доползти. А это...

— Военная хитрость чести не пятнает... — разозлился Иарус. — Если я не успею к краю рва до того момента, как твои люди подадут сигнал о начале штурма, эта военная кампания станет для тебя последней!

— Мы успеем, сир... — сглотнув подступивший к горлу комок, выдохнул барон. — Десяток моих лучших людей ждет, пока вы будете готовы...

— Вот это — совсем другой разговор... — ухмыльнулся Молниеносный, и, сместившись за скалу так, чтобы его не было видно со стен Запруды, быстрым шагом двинулся к свертку с накладками. И, с трудом дождавшись, пока обогнавший его барон достанет из него налокотники, вытянул перед собой обе руки: — Затягивай ремни, как положено. Не хочу, чтобы они мешали двигаться или отцепились...

...Увидев сноп искр, посыпавшихся со стены, Иарус приподнялся на локтях, и, убрав с глаз хлестнувший по щеке угол маскировочного полога, повернул голову направо. В ту же секунду барон Игрен, лежащий рядом с ним, схватил кремень с кресалом. И через мгновение ночную тьму ущелья разорвал сноп ярких, как звезды, искр...

'Хорошо, что там, внизу, шумит река...' — поморщившись от звука удара камня о камень, подумал король. — 'А то он бы перебудил всех защитников крепости...'

'Приготовились...' — 'прочитав' жест командира Снежных Барсов, Иарус оглянулся назад, и усмехнулся, заметив, что по поверхности дороги прокатилась едва заметная волна: воины расстегивали ремешки налокотников, наголенников и набрюшников. И доставали из ножен короткие мечи...

— Вы пойдете первым. В третьем десятке, сир... — тоном, не терпящим возражений, прошептал барон.

Лезть на стены самым первым монарх не собирался, однако, прекрасно понимая, что каждое его слово после штурма обязательно будет оцениваться обычными воинами, сделал небольшую паузу. И, грозно нахмурив брови, злобно прошипел:

— Это почему еще?

— Сигнал, который подали, не основной. Штурм начнется после того, как на стены поднимутся первые два десятка, и удостоверятся, что там все так, как и должно быть. То есть я хочу быть уверен в том, что там нет ловушки. Вот когда сигнал подадут они, тогда вы сможете подняться на стены... Как и положено королю-воину — первым...

— Что ж, так и быть... — буркнул удовлетворенный ответом барона король, и, перевалившись на левый бок, принялся разминать слегка затекшие пальцы правой руки.

— Канаты упали... — буквально через минуту выдохнул командир Снежных Барсов. — Сейчас должен рухнуть мост!

— Проснутся все, кто там есть... — представив себе жуткий грохот от удара края моста о скалу, монарх вдруг почувствовал, что его начинает знобить.

— Да. Поэтому у нас будет всего минут пять, чтобы занять северную стену и стены над захабом. И не дать защитникам расстрелять тех, кто будет защищать тревожный рычаг у внешних ворот...

— А если не успеем?

— Тогда кто-нибудь за него рванет, мост сложится пополам, рухнет в пропасть, и те из нас, кто в этот момент окажется в крепости, смогут забыть про подкрепление... — криво усмехнулся барон.

— У меня еще очень много планов на будущее. И умирать сегодня я не собираюсь... — фыркнул Иарус. — Так что можешь быть уверен: на стены над захабом не поднимется ни один вассал Скромняжки... Смотри! Мост задвигался!!!

...Лязг скручивающихся с лебедок цепей, скрип оси, на которой закреплен мост, жуткий удар по краю скалы..., и время словно сорвалось с места, увлекая в безумный водоворот и самого короля, и всех тех, кто в этот момент находился с ним рядом. Настоящее воспринималось урывками, так, как будто способность видеть и думать периодически куда-то пропадала. Силуэты летящих над мостом бойцов первых двух десятков вдруг сменились картинкой с двумя силуэтами, на мгновение замершими между зубцами стены с обнаженными клинками в руке; ощущение покалывания в ладонях от ворсинок толстенного каната — острой болью в колене от удара об угол зубца; растерянные вопли защитников, выбегающих во внутренний двор крепости — щелчками тетив коротких штурмовых луков, зажатых в руках невесть как оказавшихся по обе стороны от короля Снежных Барсов.

Бег времени вернулся к нормальному ритму только тогда, когда где-то справа заскрипели распахиваемые ворота, а сам Иарус сообразил, что стоит в тесной караулке под надвратной башней и растерянно смотрит на торчащий из дверного косяка арбалетный болт...

— Ну, нельзя же так рисковать, Ваше величество?! — ворвавшийся в его сознание возмущенный вопль барона Игрена заставил короля покоситься на зажатый в правой руке меч, и, вспомнив очередной фрагмент только что закончившегося боя, поднять взгляд на злого, как собака Снежного Барса.

— А как можно? — видя перед собой перекошенное лицо пятого пронзенного им защитника крепости, прошипел монарх.

— Мы же теперь перед ними как на ладони! Как только стало ясно, что ворваться в донжон на их плечах не получилось, надо было сразу забегать под прикрытие стен, сир! А вы рубились до последнего!!!

— Зато теперь и внешняя стена, и двор наш... — тщательно подбирая слова для будущих сплетников, пробормотал монарх. — Значит, каждое движение моего меча было НЕОБХОДИМЫМ! Кстати, как ты собираешься проводить армию перед донжоном?

— 'Черепахой', ваше величество... — слегка успокоившись, тоном ниже произнес барон. — Закроются щитами с боков и сверху — и вперед... Без потерь, конечно, не обойдется, но это уже неважно — дорога на Элирею открыта, и ее дни уже сочтены. Мы победили, сир!

— Не гневи Судьбу, Игрен! — поморщился король. — Она капризна и непоследовательна, поэтому радоваться победе мы будем только тогда, когда я сброшу с постамента родовой трон Берверов и водружу на него свой. Вместо того чтобы мечтать, лучше приведи мне тех, кого вы сюда засылали: хочу знать, как можно захватить донжон. А после того, как они мне все расскажут, я прямо тут награжу тех, кто ворвался в крепость в числе первых и сражался со мной плечом к плечу... Ну, что стоишь? Можешь не волноваться: выходить во двор под стрелы тех, кто сидит в донжоне, я не собираюсь...

Глава 24. Суор Заяц.

— Заяц, не спи! — голос отца донесся откуда-то издалека. И прозвучал как-то странно, словно со дна колодца. Суор даже представил себе этот колодец — узкую трубу, выложенную поросшими черным мхом голышами, на самом дне которой должно темнеть черное зеркало воды. Легкое поскрипывание ворота — и откуда-то сверху на зеркало медленно упадет тяжелая капля воды. Миг — и поверхность воды преобразится: волны, рванувшиеся в разные стороны, с легким шелестом столкнутся со стенами и...

— Зая-я-яц!!!

Черная бездна, в которой на мгновение появилось отражение его лица, подернулась странной рябью, потом откуда-то сбоку и сзади раздался жуткий хруст, и колодец исчез. А там, где только что разбегались круги от капель, падающих со дна поднятого кем-то ведра, возникла несущаяся в лицо земля...

...— Больно... — почувствовав острую боль в правой руке, выдохнул Суор. И заставил себя открыть глаза.

— Еще бы... — прошипел склонившийся над ним отец. И выругался. А потом, мрачно посмотрев на стоящего рядом с ним брата, вдруг отвесил сыну тяжеленную оплеуху.

— За что?

— И ты еще спрашиваешь? — ошарашено поинтересовался Кейр Комель. Потом ощупав голову сына, криво усмехнулся: — Голова цела. Соображать должен...

С трудом повернув голову влево, мальчишка почувствовал, что ему не хватает воздуха: рядом со стоптанным сапогом отца валялся аккуратный березовый чурбачок. За ним — еще два. А чуть ближе к дороге громоздилась целая гора дров, которая буквально недавно находилась на телеге! На той, управлять которой доверили ЕМУ!

— Я сейчас все загружу обратно... — выдохнул Заяц.

— Ты? Сейчас? — Комель нахмурился, склонился над лицом Суора, и, оттянув ему нижние веки, встревожено заглянул в глаза: — Чем? Куда?

— Руками... Обратно в телегу... — попытавшись вскочить на ноги, Заяц оперся правой рукой о землю и взвыл...

— У тебя рука сломана! — нервно расхохотался дядя Кугс. — А телегу сначала надо починить: она слетела с дороги и лишилась правого заднего колеса... Так что нам придется ее не только загружать, но и чинить. Не тебе, а нам. И дрова загружать придется тоже нам. Но не 'сейчас', а когда вытащим телегу обратно на дорогу и посадим колесо на ось. Тебе отец говорил, что спать нельзя? Говорил?!

— Да, говорил, дядя Кугс... — откинувшись на спину и прижав к груди горящую огнем конечность, сокрушенно вздохнул Суор...

...— Вот тебе и 'сейчас'... — обессилено рухнув на землю рядом с телегой, и похлопав ладонью рядом с собой, пробормотал отец. — Садись, брат, передохнем... Нет, ну надо же было ему не просто съехать с дороги, а влететь именно в эту яму? Что, ничего менее глубокого тут не нашлось?

Заяц виновато посмотрел на свои ноги, поежился и зачем-то пошевелил пальцами. Стопы тут же закололо острыми иголочками...

— Видимо, нет... — угрюмо буркнул Кугс. — Кстати, если бы не твой 'уже совсем взрослый' сын, мы бы уже давно были в Запруде. И, получив свои деньги, спокойно спали бы на сеновале...

Представив себе сеновал над крепостной конюшней, тарелку с наваристой солдатской кашей и добродушное 'кушай, постреленок' поварихи Магды, Суор с трудом удержал наворачивающиеся на глаза слезы. Потом наклонился, подобрал с земли очередной чурбачок и медленно побрел к дороге.

— Тяжелая, сожри ее тля... Еле вытянули... Сейчас передохну, поставим колесо на место и начнем грузить дрова... — утерев со лба пот, сказал отец. — Кстати, Заяц, как там твоя рука? Болит?

— Почти нет... — стараясь не смотреть на свои порядком опухшие и то и дело простреливающие болью пальцы, соврал мальчишка.

— Приедем в крепость — покажешь руку лекарю. Эти чурбачки, к которым я ее примотал, конечно, не дают костям двигаться, но если они срастутся неправильно... — Комель вдруг прервался на полуслове, и, вскочив на ноги, принялся за работу.

Суор грустно усмехнулся — то, что будет, если рука срастется не так, он знал не хуже отца. Говорили, что их деревенский калека Бертон по прозвищу Кривой, тощий, еле переставляющий ноги мужчина с изможденным и вечно голодным взглядом, некогда был писаным красавцем. И собирался жениться на дочери самого деревенского старосты! А еще ему прочили место егеря в имении графов Шорров с окладом чуть ли не в две серебрушки в месяц... Увы, все надежды самого завидного жениха деревни рухнули в одночасье — однажды ранней весной он вернулся с охоты на носилках. С перебитыми ногами и разорванной грудью. Надсадно кашляющий и мечущийся в лихорадке.

Деревенская травница Марфена сделала все, что могла — Бертон выжил. И через год с небольшим снова научился ходить. Однако превратился в жалкого и никому ненужного калеку, живущего на то, что успевал заработать за лето пастухом...

— А он что, станет меня смотреть? — запретив себе думать о своем будущем, воскликнул Заяц.

— Будет... — кивнул отец и вцепился в валяющееся рядом с телегой колесо. Увы, особенной уверенности в его голосе Суор не услышал...

...Последний чурбак занял свое место часа за три до рассвета. И обе телеги, наконец, сдвинулись с места и медленно поползли вниз по ущелью.

В этот раз обеими правили мужчины — дядя Кугс, пробормотав что-то вроде 'мал он еще, чтобы править лошадьми', забрался в первую, и, вцепившись в поводья, от души хлестнул дрожащую от холода Гриву...

Несмотря на то, что фраза звучала достаточно обидно, Зайцу было не до нее — свернувшись калачиком под обоими кусками овчины, он никак не мог согреться. И слышал исключительно перестук собственных зубов.

Рука отца, опустившаяся на его затылок и слегка потрепавшая его по волосам, оказалась такой же ледяной, как и ветер, задувающий под овчину. И вместо успокоения принесла новую вспышку боли — попытавшись сжаться в комок, Суор неловко пошевелил сломанной рукой и чуть не прокусил себе губу от новой волны огня, прокатившейся от кончиков пальцев и до самого плеча.

— Терпи, сын... — невесть как почувствовав его состояние, еле слышно прошептал отец. — Через час доберемся до Запруды, покажем тебя лекарю, и все будет хорошо...

'Это вряд ли...' — мрачно подумал мальчишка. — 'Лекарь наверняка давно спит. Встанет он не раньше восхода солнца, и займется своими делами... Что ему какой-то мальчишка с Волчьего подворья? У него там граф Шорр, челядь, воины, в конце концов... Хотя... воины не падают с телег и не ломают руки! Их ранят только во время войны... Или во время учебных поединков... А какие поединки по ночам? Значит...'

— Комель! Ты слышал? — в громком шепоте дяди Кугса, разорвавшем тишину ущелья, Зайцу вдруг послышался страх.

— Что именно? — встревожено поинтересовался отец.

— Лязг железа, Комель! Ну, что-то вроде удара меча по щиту... Что смеешься? Я слышал! Точно!!!

— Тренировочный выход, брат... — усмехнулся отец. — Сотник Лоут лютует. Я в прошлом году наткнулся на них у ущелья Ледяного Водопада. Помнишь скалу над развилкой?

— Ну?

— Так вот под ней четверо черно-желтых бились против двадцати Шорровских солдат... — в голосе отца Зайцу почудилось непонятное ощущение гордости. — Почти час... И устояли...

— Час? — не поверил дядя. — Да там тебе от поворота и до поворота ехать от силы минут пятнадцать...

— А я стоял и смотрел... Интересно же...

— Вот опять... Слышал? — чуть поспокойнее поинтересовался Кугс.

— Что-то было... — согласился отец. — Здорово. Сейчас увидишь сам... Судя по всему — это там, за поворотом...

— А Вилы уже видны? — негромко спросил Суор. И тут же почувствовал себя дураком: разглядеть хребет с тремя белоснежными пиками посередине в свете звезд мог, наверное, только филин. Или сова...

— Нет... — усмехнулся отец. — Но только потому, что темно... Зато днем их не увидит только сле-...

— Крик! Ты слышал ЭТОТ крик, Комель?! — перебил его Кугс. И от его тона Зайцу стало не по себе.

— Да... — хрипло ответил отец, и, изо всех сил дернув за поводья, заставил Гриву остановиться...

— Лежи тут... Мы быстро... — голос отца донесся откуда-то издалека. И у Зайца тут же перехватило дух от дикого, ни с чем не сравнимого ужаса. Он мгновенно оказался на ногах, и, стараясь не шевелить примотанной к груди правой рукой, аккуратно сполз с телеги. А потом, по дуге обойдя Гриву, с трудом нашел взглядом два полусогнутых силуэта, бесшумно скользящих вдоль нависающей над дорогой скалы...

Как ни странно, никаких криков Суор так и не услышал. В ущелье было тихо и спокойно — прыгая по камням, негромко журчала река. В наваленных на телегу бревнах еле слышно посвистывал ветер. Негромко похрапывали лошади, радующиеся короткой остановке...

'Может, им показалось?' — подумал мальчишка. И почувствовал, что замерзает: вставать на холодный ветер в мокрой от пота рубахе не стоило.

'Ну, вот, если я еще и простужусь, мама меня вообще убьет...' — криво усмехнулся Суор, и, вернувшись к телеге, принялся обустраивать свое ложе. — 'И папу — тоже... За то, что позволил мне заболеть. Поэтому накрываемся овчиной и стараемся заснуть: как говорит Марфена, лучше сна травника нет...'

— Заяц, ты что, опять спишь? — почувствовав рывок за плечо, Суор не удержался и взвыл от боли.

— Тихо!!! — широченная, покрытая мозолями отцовская рука со всего маха запечатала ему рот. — Уходим отсюда! Немедленно!!!

— Комель! Что встал? Лошадь выпрягай!!! — услышав горячечный шепот Кугса, Суор почувствовал, что снова трясется от страха: в голосе дяди четко слышался ужас!

— Ни слова, понял? — легонько встряхнув сына, отец убрал руку с его лица, и, сорвавшись с места, принялся резать постромки.

Грива, почувствовав волнение хозяина, нервно переступила на месте и негромко заржала.

— Что смотришь? Помогай!!! — взвыл отец, и тут же откуда-то из-за поворота ущелья раздался еле слышный лязг...

— Услышали... — выдохнул Кугс, и, взлетев на свою Гриву, попытался поднять ее в карьер. Старая кляча, забывшая, что такое двигаться бегом, возмущенно фыркнула, и, слегка поддав задом, неторопливо двинулась вверх по ущелью.

— Руку... — не дожидаясь, пока сын среагирует на его шепот, Комель вцепился в его рубаху и рывком посадил его перед собой.

Невесть как удержавшись в сознании, мальчишка судорожно вцепился в отцовскую рубаху... и чуть не упал с лошади, услышав следующую фразу:

— Запруда пала... За поворотом ущелья — делирийцы... Добивали пару посыльных...

Глава 25. Граф Томас Ромерс.

...Тридцати шести сменных лошадей на почтовой станции, естественно, не оказалось: вбежав в конюшню, Том ошалело оглядел полупустые ряды стойл и схватился за голову: о продолжении скачки в том же темпе, каком отряд двигался с утра, можно было забыть.

— Все нормально... Седлаем тех, которые есть... — проскользнув между плечом Ромерса и дверным косяком, усмехнулся один из подчиненных шевалье Пайка. — Да не дергайся ты так: для такой деревеньки, как эта, коней вполне достаточно! Вон, аж двадцать штук! Главное, чтобы их хватало его высочеству, его телохранителям и тебе. А мы можем и пешим по конному...

— Как? — решив, что ослышался, переспросил граф.

— Увидишь... — жизнерадостно рассмеялся воин, и, подхватив со стеллажа вальтрап , набросил его на спину каракового жеребца...

...Через полчаса Томас почувствовал себя не в своей тарелке — он, оруженосец графа Утерса, восседал в седле, а его сюзерен, вцепившись в стремя его коня, бежал! Как и вся безлошадная половина воинов Правой Руки! И при этом умудрялся ехидно подначивать возмущенного такой несправедливостью оруженосца:

— Да это не бег, а отдых. Вот если не держаться, то устаешь значительно больше. И потом, бежать по такой дороге — одно удовольствие: она уже подсохла, но еще не пылит. Вот разберемся с этим заговором, я займусь твоими тренировками, и ты почувствуешь, как это здорово. На своей шкуре... Нет, можешь не уговаривать — пока я не могу тебе этого позволить... Почему? А думать ты не пытался?

Ответ, возникший в его собственной голове через пару минут раздумий, оказался удивительно прост: после такой пробежки он как минимум пару дней не смог бы ходить. Вообще! Значит, должен был превратиться в обузу. Что в сложившихся обстоятельствах было смерти подобно.

— Хорошо, милорд... Я подожду... — кивнул он. Но думать не перестал.

...Выносливости графа Вэлш и воинов Правой Руки можно было позавидовать: казалось, что такой способ передвижения действительно не доставляет им никакого неудобства. Ибо, добравшись до постоялого двора, выбранного для ночевки, они не повалились кто куда, а тут же занялись делом — кто-то заступил в караул, кто-то выводил лошадей, а кто-то отправился на кухню, чтобы проследить за приготовлением ужина. А ведь всю дорогу до Орша они бежали в полном вооружении! Не пытаясь облегчить свою участь, скажем, сняв с себя кольчугу или передав более 'везучему' товарищу свое оружие и щит.

Мысль о том, как избавиться от перспективы смотреть на сюзерена сверху вниз пришла ему в голову после ужина. Дождавшись, пока граф отойдет ко сну, Томас пересчитал все имеющиеся у него наличные, вздохнул, и, стараясь никого не разбудить, ушел с постоялого двора. И почти до рассвета мотался по барышникам в поисках верховых лошадей.

А вернувшись на постоялый двор, с трудом удержал на месте отваливающуюся челюсть — идея прикупить заводных лошадей пришла в голову не ему одному!

— Смотри, вот и наш конкурент... — расхохотался сидящий рядом с коновязью телохранитель принца Вальдара. — Теперь понятно, кому среди ночи понадобилось столько лошадей... Что ж, теперь-то твой сюзерен сможет путешествовать нормально?

— Надеюсь... — улыбнулся Ромерс. — Хотя если кому-то из его людей не хватит лошади, то...

— Теперь хватит... — воин мотнул головой в сторону переступающих с ноги на ногу скакунов. — Его высочество приказал поднять на уши всех барышников, перебудить все местное дворянство, но найти столько лошадей, сколько нам необходимо... Столько найти не удалось... Хотя почему это 'не удалось'? Вместе с твоими получается самое оно — семьдесят восемь! Даже лишние есть... Ура! Можно больше никого не будить!!!

— Есть причина для радости... — усмехнулся его товарищ. — Если, конечно, не думать о том, что весь этот табун нам придется еще и седлать...

...Как ни странно, никакой радости при виде достаточного количества заводных лошадей принц Вальдар не проявил. Выбравшись на крыльцо, он угрюмо оглядел подворье, и, дождавшись появления графа Утерса, вполголоса поинтересовался:

— Не передумал?

— Нет... — поприветствовав наследника престола, граф отрицательно мотнул головой.

— Ты, как все твои предки, упрям до безобразия! Неужели ты не понимаешь, что в такое время я просто обязан быть вместе со своим народом? И не где-нибудь, а там, где вот-вот прольется кровь!!!

— Понимаю, ваше высочество. Однако у меня приказ ПРАВЯЩЕГО короля доставить вас в замок Красной Скалы. И я выполню его в любом случае...

'Излишняя уверенность — насмешка над Судьбой'... — мелькнуло в голове у Тома. — 'А она дама капризная. И не любит тех, кто что-то решает за нее... Впрочем, о чем это я? Утерсов она балует... И еще как!'

...Утро четвертого дня началось как обычно — отряд, переночевавший на постоялом дворе перед западными воротами Льесса , сразу после очень раннего завтрака отправился в путь. И, объехав начинающий просыпаться город вдоль крепостной стены, вынесся на развилку между Северным и Восточным трактом.

Проскакать галопом мимо вереницы телег, ожидающих, пока откроются городские ворота, не получилось — запруженной оказалась не только дорога, но и ее обочина. А съезжать с дороги на поле с колосящейся пшеницей графу Утерсу в голову не пришло.

'Еще бы...' — мысленно усмехнулся Том. — 'Ему ли не знать, что лицо, вытоптавшее возделанное поле или огород, наказывается штрафом в размере стоимости всего урожая потерпевшего и двумя неделями общественных работ по усмотрению его сюзерена? Хотя... Нет, официально война не объявлена, значит, скакать напрямик ему и в голову не придет...'

Глядя, с каким уважением кланяются кавалькаде увидевшие цвета Утерсов крестьяне, Томас вдруг почувствовал, что в первый раз за шесть лет не горбится, а наоборот, расправляет плечи. И смотрит в толпу без стеснения.

'Он обещал, что моя мечта осуществится! Самому королю! А, значит, скоро я смогу гордиться тем, что я — Ромерс!'

...— Ваша милость! Ваша милость!!! — мальчишка лет восьми, бросившийся под копыта коня графа Вэлш, разительно отличался от всех тех, кто собрался на Восточном тракте. Разбитые в кровь босые ноги, продранные на коленях штаны, грязная рубаха без одного рукава, что-то вроде косынки, в которой покоилась сломанная правая рука. Изможденное лицо и жуткий, совершенно недетский взгляд. — Вы ведь граф Утерс, правда же?

— Да, Аурон Утерс... Сын Логирда Утерса... — придержав коня, кивнул граф.

— Тогда вы-то мне и нужны... — сжав в кулак левую руку и слегка покачнувшись, выдохнул малец. — У меня для вас очень важное сообщение...

— Для меня? — удивленно посмотрев на него, переспросил Вэлш.

— Ну, вы же Утерс? Значит, для вас! Только папа сказал, чтобы я говорил без свидетелей... — пацан сжал зубы, зажмурился... и нервно дернул левой рукой, смахивая с щек покатившиеся из глаз слезы.

— Господа, я прошу всех ненадолго оставить свои телеги и удалиться... скажем, на сто шагов... — оглядев мгновенно засуетившихся крестьян, Аурон соскользнул с коня, присел перед ребенком на корточки, и, заглянув в глаза, спросил: — Остальные — мои люди. Можешь говорить спокойно. Кстати, что с твоей рукой? Сломана?

— Угу... Но это неважно... Вчера на рассвете армия Делирии захватила Запруду... а... еще ее воины убили посыльных, дядю Кугса и... и моего отца...

— Этого не может быть... — спрыгнув с коня, воскликнул наследник престола Элиреи. — Ты ничего не путаешь?

— А вы кто, милорд?

— Его высочество принц Вальдар Бер-... — начал было оказавшийся рядом телохранитель, но, увидев повелительный жест, замолк на полуслове.

— Простите, ваше высочество... — мальчишка попробовал изобразить что-то вроде поклона, и, дернув сломанной рукой, зашипел.

— Ты ничего не путаешь, мальчик?

— Я с Волчьего подворья, ваше высочество... — справившись с приступом боли, отчеканил малец. — Это деревня неподалеку от Запруды. Мой папа — дровосек... Мы возим... возили в крепость дрова... Зимой... там холодно... А деревьев рядом с Запрудой нет... Позавчера вечером я... заснул и телега съехала с дороги...

...Мальчишка говорил тихо, с длинными паузами. Глядя куда-то сквозь принца, графа Вэлш и сгрудившихся вокруг воинов Правой Руки. И от этой его безучастности картина, которую он рисовал, становилась еще страшнее. А будущее, вырисовывающееся за ней — все безысходнее...

— Не понимаю, как, но они своего добились... — дослушав ребенка до конца, угрюмо пробормотал принц. И, с вызовом посмотрев на все еще сидящего на корточках Утерса, с издевкой поинтересовался: — Ну, и о чем, мой дорогой граф, говорит ваше чувство долга СЕЙЧАС?

Глава 26. Аурон Утерс, граф Вэлш.

— Ну, и о чем, мой дорогой граф, ваше чувство долга говорит сейчас? — сделав ударение на последнем слове, поинтересовался у меня принц Вальдар. И, не дождавшись ответа, продолжил в том же духе: — До замка Красной Скалы — сутки с лишним пути... Туда и обратно — почти трое... Иаруса не зря прозвали Молниеносным — его армия будет здесь от силы завтра. И утопит этот город в крови... Так что везти меня в замок Красной Скалы СЕЙЧАС — это пренебрежение своим долгом перед народом нашего королевства! ...Граф, вы вообще меня слышите?

— Слышу... — встав на ноги, буркнул я. И, угрюмо посмотрев на городские стены, повернулся к его телохранителям: — Месс! Дейк! Берете мальчишку и дуете в Льес. Найдете начальника гарнизона и... В общем, город должен перейти на военное положение уже через час. Далее, требуете себе по десятку воинов сопровождения и разными дорогами едете в Арнорд...

— Умрем, но... — начал было Дейк, но, увидев мой бешеный взгляд, заткнулся на полуслове.

— Умереть может любой дурак. А вам надо доставить сообщение. Как можно быстрее... Ясно?

— Почему именно они, Ронни? — растерянно спросил Вальдар. — У меня всего два...

— Вот деньги... — отцепив от пояса кошелек, я отсчитал десяток золотых и протянул их Мессу. А потом, решив, что объяснить принцу свое решение можно и позже, добавил: — Прежде, чем выезжать из города, удостоверьтесь, что комендант выставил удвоенные караулы, выпустил на улицы патрули, взял под охрану продуктовые склады и колодцы и начал закупку... Хотя нет, не надо: это займет слишком много времени. Он обязан все это сделать сам. Да... передайте ему, чтобы мальчишке нашли хорошего лекаря. И оплатили лечение и проживание... Ну, и чего вы ждете? Вперед!!!

— Выполняйте... — раздраженно рявкнул Вальдар, сообразив, что телохранители не трогаются с места только потому, что ожидают от него подтверждения моего приказа.

— Спасибо, воин... — повернувшись к еле стоящему на ногах сыну дровосека, я приложил к груди сжатый кулак, и, вскочив на своего коня, заскрипел зубами: тратить драгоценное время на то, чтобы протискиваться между запрудивших дорогу телег было непозволительной роскошью!

Оглядев стоящую поодаль толпу встревоженных крестьян и заметив среди них купца, выглядящего достаточно состоятельным, я жестом приказал ему подойти. И, с трудом дождавшись, пока он окажется рядом, угрюмо поинтересовался:

— Имя?

— Григол Живчик, ваша светлость... — поклонился купец.

— Аурон Утерс, граф Вэлш. Найдешь хозяина этого поля и отдашь ему эти пять золотых... Это плата за его урожай...

Подставив ладонь под монеты, мужчина вдруг замер, зачем-то посмотрел на герб, вышитый на моем сюрко, потом перевел взгляд на надвратную башню восточных ворот Льеса и слегка побледнел:

— Война? А... вымпел где?

— Вывесят... — буркнул я, и, вскочив в седло, заставил коня спуститься с дороги. А потом поднял его в карьер...

...Увидев контуры фигур, возникших из-за поворота ущелья, я удивленно посмотрел на лежащего рядом сотника.

Пайк, почувствовав мой взгляд, пожал плечами и ехидно ухмыльнулся: видимо, ему тоже было непонятно, зачем одевать воинов боевого охранения делирийской армии в бесформенные серые балахоны, если они в принципе не умеют бесшумно передвигаться?

'Ходячие трупы'... — жестами показал ему я и замер, дожидаясь, пока перед нами появятся основные силы разъезда.

Ждать пришлось недолго — 'крупные специалисты' в ведении боевых действий в горах, воины Иаруса Молниеносного двигались в каких-то пятидесяти шагах от первой двойки! Строем! Закинув щиты за спины, и чуть ли не печатая шаг!

Придержав отваливающуюся челюсть, я перевел взгляд на противоположную сторону ущелья и уставился на еле заметное темное пятнышко между двумя валунами.

Буквально через пару минут оно сменило цвет. То есть там, за поворотом ущелья, только что перестал существовать аръегард вражеского разъезда. Я мстительно усмехнулся и поднял руку. Сопровождая жесты мысленными комментариями:

'Приготовились... Начали...'

Слитный щелчок арбалетов, и вражеский строй превратился в кучу бьющихся в агонии людей: из двадцати воинов короля Иаруса на ногах остался только один. Язык...

— Брось меч... — негромко приказал возникший рядом с ним сотник. — Он тебе уже не пригодится...

Еще два щелчка, и солдат повалился ничком, со всего размаху ударившись о камень лицом...

— Зачем? — выдохнул лежащий от меня справа Том.

— Хотел броситься на меч... — криво усмехнулся принц Вальдар. — Не дурак. Понимает, что живой он нам не нужен...

— А теперь, с простреленными руками, это у него уже не получится... — облегченно улыбнулся Ромерс. — Спасибо за объяснение, Ваше высочество...

— Пожалуйста... Ронни! Я могу встать? — посмотрев на меня, поинтересовался наследник престола.

Я утвердительно кивнул: судя по жестам десятника Глойна, вражеский авангард тоже почил в бозе.

— А я думал, что мы будем с ними биться врукопашную... — отряхнув с одежды пыль, слегка расстроено пробормотал Ромерс. — А тут р-раз, и все...

— Их — двадцать четыре... У нас — тридцать арбалетов. Зачем рисковать зря? — удивленно поинтересовался я. — Это война, а не дуэль...

— Ясно... — сокрушенно вздохнул мой оруженосец. Видимо, не почувствовав особой разницы.

Решив, что сейчас не лучшее время для объяснений, я обошел камень, послуживший нам укрытием, и, оказавшись рядом с пленником, неопределенно покрутил пальцами.

Воин остановил взгляд на моем сюрко, смертельно побледнел, и, поиграв желваками, обреченно посмотрел мне в глаза:

— Что вас интересует, милорд?

— Все...

...Отвернувшись от трупа, я хмуро посмотрел на Вальдара:

— Вот вам, ваше высочество, и ответ на вопрос, зачем было травить голубей. Цель Иаруса достигнута — Ахим Лоут и его люди на полпути к столице, а неприступная крепость Запруда захвачена армией Делирии...

— А где мы с ними могли разминуться? — задумчиво покусывая губу, пробормотал принц. — Вроде бы двигались по одной дороге...

— Мы останавливались на постоялых дворах... — объяснил я. — Они — нет. Кроме того, они движутся пешком, и кое-где идут напрямик. В общем, сейчас они где-нибудь между Оршем и Китцем. Так что про их помощь можно забыть. Ладно, не будем терять времени. Пайк! Продолжаем движение.

Однако тронуться следом за своими воинами мне не удалось. Вальдар, схватив меня за плечо и развернув к себе, громким шепотом произнес: — Ронни! Нам надо поговорить! Я не понимаю, на что ты надеешься? Нас — тридцать четыре человека! А там, впереди — целая армия! Все, мы удостоверились, что Запруда пала! И теперь нам надо возвращаться в Льес!

— Граф Шорр своей самоубийственной атакой подарил нам двое суток. И они уже на исходе. Завтра воины Иаруса починят обрушившийся мост, и его армия начнет движение по ущелью... — угрюмо посмотрев на него, объяснил я. — Цель Иаруса не Льес, а Арнорд! Поэтому осаживать его он не будет, а просто пройдет мимо. Так что возвращаться туда нет смысла. Надо остановить их ТУТ...

— Нас — тридцать четыре, Ронни!!! — слегка повысив голос, прошипел принц. — Всего тридцать четыре!!!

— Это пока... Через два часа станет тридцать...

— Не понял? — нахмурился Вальдар.

— Мое чувство долга, Ваше высочество... — криво усмехнулся я. — Оно все еще со мной...

...То, что Вальдар прожил в замке Красной Скалы первые восемь лет своей жизни, я почувствовал уже через полчаса. Как только мы добрались до 'Дымохода' — скального камина, начинающегося метрах в пятидесяти над землей и поднимающегося до Косой Ступени — наклонной 'полки', у северного края которой и начиналась тропа Последней Надежды. Тропа, существование которой и позволило мне примирить себя с собой.

Его высочество поднимался по 'Дымоходу' довольно быстро и без особых проблем. Не останавливаясь даже там, где двигаться приходилось в распоре, упираясь руками в одну стенку камина, а ногами — в другую. Поэтому, добравшись до Ступени, радостно показал мне 'волну' — жест, означающий, что он достойно прошел испытание, ни разу не воспользовавшись страховочной веревкой и или чьей-либо помощью. Я тут же посмотрел вниз и почесал затылок: сказать такое же про моего оруженосца, увы, было нельзя: Тома поднимали наверх впятером! Подвесив на веревку, как обреченного на заклание барана.

— Я мог бы подняться сам... — минут через десять, обессилено рухнув рядом с принцем, пробормотал Ромерс. И, стараясь не смотреть вниз, добавил: — Наверное...

Вальдар, сжимающий кулаки, чтобы никто не заметил, как сильно у него дрожат пальцы, нервно захихикал:

— Ну, так что же вам мешает сделать это еще раз? Но уже без помощи воинов шевалье Пайка?

— Ваше высочество! Я говорил про подъем! Спуск, как мне кажется, чуточку сложнее...

— Зато быстрее... — снова поддел его принц. — Намного! Р-раз — и внизу!!!

Решив, что издеваться над моим оруженосцем не имеет права даже наследник престола, я кивнул ожидающему моей команды Пайку, и, удостоверившись, что охранение двинулось вверх по Ступени, мрачно поинтересовался:

— Отдохнули? Прекрасно! Тогда пора идти дальше. Кстати, берегите силы и дыхание — они вам еще пригодятся...

...С трудом удержав равновесие на подгибающихся от усталости ногах, принц Вальдар прикоснулся пальцем к стене пещеры и ошарашено присвистнул:

— Она что, ледяная?

— Да, Ваше высочество... — усмехнулся я. — Кому придет в голову искать наследного принца Элиреи под безымянным ледником в часе ходу от дороги?

— Принца? Не понял? — набычившись, Вальдар уставился на меня.

— Я обещал доставить вас в замок Красной Скалы — единственное, по мнению вашего отца, место, в котором вы гарантированно будете в безопасности... — не обращая внимания на тяжелый взгляд его высочества, объяснил я. — Это место тоже абсолютно безопасное! Даже если кому-то придет в голову пройтись по пройденной нами тропе, то вы, увидев или услышав поднимающихся к леднику людей, можете продвинуть вот эту палку поглубже в отверстие, и тогда один из ручейков, протекающих под ледником, сменит свое русло. И зальет ту полку, в конце которой расположен вход в пещеру...

— А над ней постоянно дует... — увидев непонимающий взгляд принца, улыбнулся сотник Пайк. — Вода быстро превратится в лед, и ваши незваные гости улетят вниз без вашей помощи...

— Точно... — кивнул я. — Но даже если тропу не заливать, то один воин с мечом удержит тут любую армию...

— Лучше взять кувалду... — слегка придя в себя, пробормотал Томас. — Тюк по шлему — и нет проблем...

— Кувалды у меня, к сожалению, нет... — пройдя в дальний угол пещеры, я вцепился в кусок белой ткани, закрывающий ледяные 'сундуки', и добавил: — Зато есть продукты, теплые вещи, веревки, мечи, арбалеты и довольно большой запас болтов. А еще десяток пустых бурдюков, которые мы заберем с собой... Кстати, рекомендую сейчас же переодеться в сухое, а то замерзнете...

— Граф, вы что, не шутите? — скрипнув зубами, поинтересовался Вальдар.

— Нет. Через десять минут я уйду обратно к Северному тракту...

— В ночь?! — Ромерс аж подпрыгнул. — По той же тропе?

— Выкатить солнце вручную у меня не получится... — криво усмехнулся я. — А утром, боюсь, будет уже поздно.

— И что, вы собираетесь оставить со мной всего трех человек? — видимо, почувствовав, что спорить со мной бесполезно, угрюмо поинтересовался принц.

— Нет. Только одного. Моего оруженосца... Еще двое воинов пойдут в замок Красной Скалы. Напрямик. Доставят письмо его величества и сообщат моему отцу последние новости...

— Так может, имеет смысл и нам пойти с ними? — спросил Вальдар.

— Увы... Тропа отсюда и до нашей долины намного хуже, чем та, по которой мы сюда добирались. Ночью вам ее не пройти...

— Если вы не вернетесь, то нам отсюда не выбраться... — поежившись, вздохнул его высочество. А потом, сделав паузу, добавил: — Кстати, а кто нашел этот путь через горы?

— Утерс по прозвищу Смиренный... — ухмыльнулся я. — У него была очень бурная молодость...

Глава 27. Король Иарус Молниеносный.

— Король обязан быть справедливым, не так ли? — не отрывая взгляда от голов, насаженных на копья, прошипел король. И почувствовал, что его снова охватывает холодное бешенство. — За то, что они первыми поднялись на стены Запруды, я собирался пожаловать им дворянское звание! Как они могли позволить этой скотине Шорру добраться до тревожного рычага?

Барон Игрен пожал плечами:

— Комендант Запруды отменный воин, сир. Он выбрал идеальный момент для атаки...

— Отменный? Он напал на моих солдат, выскочив из подземного хода, как грязная помойная крыса!

— А что, у него были другие варианты? — угрюмо пробормотал командир Снежных Барсов. — Позволю напомнить вашему величеству, что в момент его атаки в захабе находилось человек тридцать наших воинов! А по мосту уже бежала сотня Аркетта...

— Вот именно! — вскочив на ноги, заорал монарх. — Сто тридцать вооруженных до зубов солдат не смогли остановить паршивый десяток элирейцев! И, вместо того, чтобы порубить их на мелкие кусочки, позволили им добраться до рычага и уронить мост! А потом... потом эти ублюдки умудрились упустить Шорра!!!

— Кто мог знать, что стена над рычагом обрушится на тех, кто его охраняет? Когда на головы моих воинов посыпались куски камня, они просто растерялись...

— Растерялись? И сколько же времени нужно было твоим Барсам, чтобы прийти в себя? Элирейцы успели спрыгнуть в захаб, дернуть рычаг, порубить всех, до кого смогли дотянуться и ЗАБРАТЬСЯ ОБРАТНО! А потом спокойно ушли, обрушив за собой подземный ход!!! Как?!

— Моя вина, ваше величество... — опустив голову и уставившись на носки своих сапог, вздохнул барон.

— Конечно твоя... — хмыкнул монарх. — Поэтому во время децимации ты и тянул жребий вместе с остальными. И стоишь передо мной только потому, что тебе повезло! А настоящий воин не должен надеяться на везение! Надо быть готовым ко всему. Особенно тем, кто служит в элитном подразделении. Иначе вы рискуете превратиться в смердящие трупы... Между прочим, именно благодаря твоим 'растерявшимся' Барсам я, вместо того чтобы двигаться на Арнорд, уже вторые сутки торчу в этой паршивой крепости...

— Мост вот-вот починят, сир...

— Угу... А донжон, наверное, вот-вот захватят? — король снова перешел на крик. — Задумайся: в нем сейчас от силы человек двадцать-двадцать пять! Всего! А в твоем распоряжении — практически вся моя армия. Почему они еще живы? И почему я, король, до сих пор прячусь за этим деревянными щитами?! Почему???

Барон Игрен скрипнул зубами, сжал кулаки, и, кинув взгляд на бойницы донжона, еле слышно произнес:

— Мы делаем все, что можем, сир!

— Да, я вижу... — язвительно хмыкнул монарх. — Вы всю прошлую ночь таскали бревна к стенам донжона, а утром оказалось, что Шорру плевать на ваши жалкие потуги! Пламя даже не успело разгореться!

— Скорее всего, где-то там, наверху... — барон показал на вершину хребта, — в скалах выдолблены каменные резервуары, в которых собирается дождевая вода . Из них-то она и потекла...

— Это я понял и без тебя... — взбеленился Иарус. — Скажи, зачем мне человек, способный думать только об очевидном? Шевельни мозгами: ведь для того чтобы растопить лед, в который по ночам превращается эта самая вода, надо разжечь костер! И не где-нибудь, а рядом с этими самыми резервуарами! Или под ними! Значит, из донжона есть ход на вершину этого хребта!! Думать за тебя дальше? Да, пожалуйста: для того чтобы сделать следующий логический шаг, не надо быть командиром Снежных Барсов! По этому ходу к скотине Шорру в любой момент может подойти подкрепление! А озаботиться этим должен был не я, а ты!!!

Барон отрицательно покачал головой:

— Маловероятно, сир! Если резервуар достаточно глубокий, то вода в нем за ночь не промерзнет. Да, покроется коркой льда, но не более того. А еще растопить лед можно по-другому, скажем, проведя рядом с ним дымоход. Что намного проще, чем долбить ход на вершину хребта... Поэтому...

— Значит, так, барон! Если ты и твои драные кошки не возьмете донжон к завтрашнему утру, то рядом с головой десятника Занозы вывесят твою. Оглянись вокруг — вот-вот стемнеет. Значит, у тебя осталась только одна ночь... Ясно? Все, иди и займись делом, Снежный... к-котенок...

Проводив взглядом побледневшего барона, монарх встал с укрытого овчиной топчана, сделал два шага вправо... и, замерев на месте, грязно выругался. Вспомнив, что свободно передвигаться по крепостной стене можно было только в пределах зоны, закрытой массивными деревянными щитами. Любой, кто выходил за ее пределы, рисковал получить арбалетный болт в сочленения доспеха или в горло.

'Не возьмет донжон — убью! Собственноручно! Тоже мне, гроза горных ущелий...'

Жуткий скрип, от которого заныли зубы, донесшийся откуда-то из-под стены, заставил Иаруса забыть про барона Игрена, и встревожено посмотреть на замершего у стены телохранителя.

— Наверное, начали поднимать мост, сир!

— Ну, наконец-то... — обрадовано вздохнул монарх, и, подскочив к ближайшей бойнице, выглянул наружу.

Воин не ошибся — несколько десятков волов, запряженных в некое подобие упряжи, с помощью доброй сотни солдат умудрились подтянуть край подъемного моста к своей стороне пропасти. И теперь, напрягая все силы, старались его удержать в таком положении...

'Ну!!! Еще немного!!!' — мысленно взвыл король. — 'Сейчас плотники протолкнут фиксирующий штырь в опорные кольца, и ваши мучения закончатся!'

Тем временем волы сделали еще шаг вперед, потом мост дернулся, и где-то под стеной раздался глухой удар.

— Все! Штырь встал на место! — воскликнул Иарус. — Ну, и чего они стоят? Проверять, держит или нет, будут? Или как?!

Словно услышав его слова, на настил вышел плотник в кожаном фартуке на голый торс, и, встав на колени, заглянул куда-то под мост. Повертев головой и удостоверившись, что фиксирующий штырь сидит на месте, он деловито встал, вытер руки о штаны и заревел во всю глотку:

— Мо-о-ост вста-а-ал!!!

И поморщился, услышав, как взвыли сигнальные трубы...

...Смотреть, как его армия проходит по внутреннему двору Запруды, было невыносимо: образовав 'черепаху', подразделения медленно ползли от северных ворот к южным, и... все равно теряли людей! Болты и стрелы защитников донжона находили щели в сплошной стене щитов и жалили, жалили, жалили. Не жалея ни верховых лошадей, ни тягловую скотину из обоза. Поэтому, когда в южном захабе скрылась последняя сотня, двор оказался буквально завален трупами, бьющимися в агонии конями и быками. Оглядев залитый кровью двор, Иарус почувствовал, что ему начинает не хватать воздуха: затуманивающее сознание бешенство берсерка требовало выхода. И, желательно, в сече. Несколько раз глубоко вдохнув и выдохнув, он заставил себя успокоиться, и, кивнув телохранителю, быстрым шагом двинулся к лестнице. Решив, что лучший способ удержаться на грани — занять себя делом.

Слетев на первый ярус крепостной стены, король замер у двери, ведущей во внутренний двор, и, с трудом дождавшись, пока его щитоносцы изобразят нечто вроде маленькой 'черепахи', решительно вышел наружу.

Идти по двору, слыша глухой перестук впивающихся в щиты болтов и не пригибаться, было почти не страшно — бурлящее в крови желание убивать настойчиво требовало выхода. Однако давать ему возможность вырваться на свободу он пока не собирался. Пока. Как и терять лицо перед своими воинами. Поэтому, двигаясь прогулочным шагом, он усиленно старался не замечать тела, через которые приходилось переступать. Зато потом, свернув за поворот захаба и увидев ожидающего его появления барона Игрена, дал волю своим чувствам:

— Если завтра из донжона вылетит хотя бы один болт, то ты сам подберешь копье, на которое я насажу твою голову! Мне надоело терять людей в своей собственной крепости!!!

Барон молча поклонился, и, перекинув щит на правое плечо, выскочил из захаба...

...В предрассветном полумраке армейская колонна казалась сказочным пресмыкающимся, неудержимо скользящим по дну ущелья. Тускло поблескивающие в свете звезд латы казались фрагментами чешуи, а разрывы между сотнями — темными кольцами на его теле.

Покачиваясь в седле своего коня, Иарус кутался в теплый походный плащ, щурил глаза и пытался понять, какую именно змею напоминает ему армия, ползущая по дну ущелья.

'Когда она осаждает город, то похожа на удава или питона — стальные кольца змеиного тела сдавливают его стены, а когда город начинает задыхаться, армия заглатывает его целиком... Сталкиваясь с противником на марше, она похожа на трехглавого дракона — одна голова атакует лоб в лоб, а правое и левое крыло охватывают врага с разных сторон, и, разорвав его строй на части, довершают разгром... А еще у нее всегда есть спутники — маленькие ядовитые змейки, скользящие впереди, позади и по бокам... Они первыми встречают врага, и, впрыснув ему в кровь свой яд, отступают к дракону... А что, звучит красиво... Решено — если Игрен не возьмет донжон, то его Барсов надо будет распустить... И создать элитную сотню, воины которой будут называть себя... гюрзой? Нет, не звучит... Удавом? Питоном? Тоже не то! А, вот, они будут называться тайпанами... Каждый тайпан будет сильным, быстрым и страшно ядовитым... А если для того, чтобы они еще полнее соответствовали своему образу, каждому из них дать по кинжалу, лезвие которого будет смазано ядом? Тогда они будут вызывать у моих врагов мистический ужас... Правда, придется решать проблему собственной безопасности... Мда... Идея — ничего, но прежде, чем ее воплощать в жизнь, не мешает немного подумать... Кстати, а кого можно поставить к ним сотником? Де Меленакса? Н-нет — слишком хитер и жаден... Дю Орри? Слишком прямолинеен, да и как боец не особенно хорош... Вайзи? Предан, честен, хороший боец, но тугодум... Мда... Игрену они и в подметки не годятся... А самого барона? Нет — у него есть Барсы... А он есть у них... Пока есть...'

Почувствовав, что снова вернулся мыслями к графу Шорру и все еще не взятому донжону, Иарус поморщился, и, остановив коня, оглянулся назад.

Увы, крепость Запруда давно исчезла за поворотом. И увидеть, что там происходит, с этого места было абсолютно невозможно.

Выдохнув из легких воздух и полюбовавшись, как он превращается в едва заметное облачко пара, король зябко поежился:

'Ну и холодрыга в этих горах! С ума сойти! В Свейрене — конец лета, тепло, даже жарко, а тут по ночам — настоящая зима... Представляю, каково в Запруде зимой... Мда... как рассветет, пошлю туда посыльного... Хотя зачем? Если... не если, а КОГДА! Когда Игрен возьмет донжон, он обязательно мне об этом сообщит... Сам... А... если не возьмет?' — угрюмо спросил себя король. — 'Ну, тогда придется на его место искать кого-нибудь другого. Или действительно создавать подразделение Тайпанов — раз пообещал, что казню, значит, придется. Хотя... таких, как он, у меня раз-два и обчелся...'

...Рывок за пояс, бросивший его на землю вместе с конем, оказался так силен, что Иарус чуть не откусил себе язык. Поэтому, вместо того, чтобы сгруппироваться, он рухнул на своего телохранителя как молот на наковальню. И услышал, как ломаются его ребра...

— С-с-с... — чувствуя, как его рот наполняется кровью из прокушенного языка, зашипел король. И попробовал выдернуть запутавшуюся в стремени правую ногу. Но не успел — еще один рывок за пояс заставил его распластаться на земле, а потом по левому плечу хлопнул тяжеленный ростовой щит второго телохранителя.

— Лежите, сир! — выдохнул кто-то из них, и замедлившееся ненадолго время снова понеслось вскачь: Иарус услышал и хриплое дыхание пытающегося вскочить коня, и рев отдающих команды десятников, и лязг покидающих ножны мечей воинов его личной охраны, и скрежет сцепляющихся краями щитов...

Сообразив, что воины перестраивается в 'черепаху' не просто так, король с трудом приподнялся на локте и негромко поинтересовался:

— Что там, Ухо?

— Арбалетчики, сир... — отозвался телохранитель. — Подстрелили 'мишени' в третьей и четвертой сотнях... И, кажется, не только их...

Иарус почувствовал, что холодеет: 'мишени', воины, одетые в горностаевые мантии и постоянно едущие в сопровождении свиты, изображали его! Короля Делирии Иаруса Молниеносного! А, значит, болты, сорвавшиеся с арбалетов врага, были направлены именно в него!

— Найти их! Немедленно!! И снимите с моей ноги коня!!! — зарычал он, сообразив, что только что чудом избежал смерти.

В то же мгновение откуда-то слева раздалось слитное хеканье, и оказавшийся на ногах Ворон облегченно заржал.

— Как ваша нога, сир? — склонившись над его лицом, встревожено поинтересовался Ухо. — Пошевелить можете?

— Нормально... — пошевелив пальцами и пару раз согнув ногу в колене, фыркнул король. А потом, убедившись, что сотня его личной охраны уже образовала двухслойную 'черепаху', вскочил на ноги: — Таран! А с тобой что?

— Ничего особенного, сир... — отозвался второй телохранитель. — Упал на камни, и, кажется, сломал себе несколько ребер...

— Говорил тебе, что одной кольчуги может оказаться мало? — проворчал Ухо. — Где ж это видано, ронять на себя латника, будучи в одной кольчуге? А попадись под спиной камень покрупнее?

— Молча-ать! — пытаясь прислушаться к происходящему за стеной щитов, заорал король...

...— Простите, сир, но поймать тех, кто стрелял по 'мишеням', нам не удалось... — пряча взгляд, доложил тысячник Растен. — Найдено место, где предположительно сидел один из арбалетчиков, но понять, куда он потом делся, мои следопыты не смогли...

— Они же не могли растаять в воздухе? — начиная заводиться, прошипел Иарус. — У вас достаточно людей, чтобы перевернуть каждый камень!

— Все, что можно было перевернуть, перевернуто... — угрюмо вздохнул воин..., и слегка присев, потянулся к рукояти меча. И тут же рухнул на землю, сбитый с ног Ухом, среагировавшим на угрозу жизни для его короля.

А через мгновение Иарусу показалось, что у него двоится в глазах: высоченная скала, нависавшая над дорогой, вдруг словно завибрировала и... начала медленно сползать вниз. Еще один чудовищной силы щелчок, чуть не оглушивший короля, раздался чуть позже. Тогда, когда Таран, прижимающий тысячника к земле, ошалело пробормотал:

— Обвал, сир! Коня его величеству!!!

Глава 28. Аурон Утерс, граф Вэлш.

— Успеть — вроде бы успели... — буркнул Пайк, свесившись со скалы и вглядевшись в темноту появившегося внизу ущелья. — А что дальше, ваша светлость? Нас действительно всего тридцать! И армию Иаруса нам не остановить...

— Это почему? — не отводя взгляда от силуэта Пальца, кажущегося черным провалом на фоне звезд, поинтересовался я.

— Ну, хотя бы потому, что от Запруды и до верхней точки перевала нет ни одного места, где стены ущелья сходились бы достаточно близко, чтобы нас не смогли обойти... А еще мы в кольчугах, а не в латах. И щиты у нас не ростовые, а круглые... У вас — так вообще кулачный! Не воин, а мишень для арбалетчика. А их у Иаруса предостаточно... В общем, нас просто расстреляют издалека!

— Ну, арбалеты есть и у нас... — решив слегка подразнить сотника, усмехнулся я. — А еще с нашей стороны эффект неожиданности...

— Который сработает только один раз! Даже если мы будем стрелять со скал, армия построится в 'черепаху' и спокойно пойдет дальше... А мы будем смотреть на нее сверху и кусать локти от бессилия...

— Не все так плохо, как кажется... — заметив, что помрачнел не только Пайк, но и стоящие за ним воины, уверенно сказал я. — Думаешь, зачем мы взяли с собой бурдюки?

— Видимо, чтобы наполнить их водой, а когда она замерзнет, сбрасывать их на головы проезжающих под нами военачальников... — угрюмо пошутил десятник Латч. — И если мы ни разу не промахнемся, то лишенная командования толпа в панике убежит обратно в Делирию...

— Видишь, Пайк? В отличие от тебя твой подчиненный умеет творчески мыслить... — представив себе нарисованную Латчем картину, я жизнерадостно расхохотался. А потом, увидев, как вытягивается лицо сотника, посерьезнел: — Ладно, пошутили, и хватит. Видишь Палец? Ну, темное пятно вон там! Так вот, эта вершина нависает над дорогой. А чуть выше перешейка, соединяющего ее с хребтом — узенькая, но достаточно глубокая расселина. Если набрать в бурдюки воды, а потом аккуратно уложить их в эту самую расселину, то когда вода замерзнет...

— А что, туда можно залезть? — с сомнением посмотрев на Палец, поинтересовался Латч.

— Я залезал. Дважды... Правда, днем, налегке и в середине лета... — признался я...

...— Ну, что, стратег, придумал? — в прозвучавшем откуда-то сверху голосе Кузнечика было столько ехидства, что я почувствовал, что начинаю закипать. В темпе добравшись до верха камина и пробежав по Ступени, я замер перед заинтересованно глядящим на меня учителем, набрал в грудь воздуха и... кивнул.

— Ну и сколько тебе для этого понадобится человек? — удивленно приподняв одну бровь, поинтересовался он.

— Могу обойтись вообще без помощников... — стараясь удержать рвущуюся наружу торжествующую улыбку, ответил я. — Тогда уложусь где-то в сутки.

— Рассказывай! — мгновенно посерьезнев, приказал Кузнечик.

— Единственный вариант, который позволит остановить двигающуюся по ущелью армию — это обрушить на дорогу вон тот пик. И, как ни странно, сделать это реально! — от избытка чувств аж подпрыгнув на месте, заулыбался я. — По ночам тут холодно. Даже сейчас! Посмотри вниз — уже полдень, а ледяная корка вдоль русла растаяла только там, где на нее светит солнце. Именно поэтому по ночам тут частенько можно слышать, как лопаются камни, в трещины которых днем затекла вода...

— И?

— Недалеко от вершины Пальца я нашел узенькую, но довольно глубокую расселину. Если опустить в нее бурдюки с водой, то когда она замерзнет и расширится, основание пика разлетится на мелкие кусочки...

— Сколько?

— Что 'сколько'? — поперхнувшись на полуслове, переспросил я.

— Сколько, по-твоему, надо бурдюков, чтобы заполнить расселину? — задумчиво глядя на пик, спросил учитель.

— Ну... штук пять-семь... — от балды ляпнул я.

— Твое решение недостаточно аргументировано... — тут же почувствовав мою неуверенность, усмехнулся Кузнечик. — Значит, не принимается... Пока не принимается. Впрочем, учитывая, что до вечера еще далеко, у тебя есть возможность правильно оценить глубину этой самой трещины...

— Да, но я к ней уже лазил!!! — взвыл я, сообразив, что мне придется снова взбираться по отвесной скале. — Только что! И...

— Лучше радуйся, что до конца тренировочного выхода остался всего один день. И мы не успеем сходить в Запруду за пустыми бурдюками — да, твоя идея хороша, но мне что-то не верится в то, что ты за световой день успеешь затащить на Палец 'пять-семь' штук... — фыркнул учитель. — Кстати, когда мы вернемся домой, напомни мне, что нужно укомплектовать ближайшие к Запруде схроны еще и бурдюками...

...Мда. В двенадцать лет, взбираясь по нагретой солнцем стене на перемычку между Пальцем и горным хребтом, я искренне верил в то, что с легкостью поднимусь по ней в любое время дня и ночи. Как с грузом, так и без него. Как я ошибался!!! Каждый метр, преодоленный по ней сейчас, требовал предельной концентрации сил и внимания. Несмотря на теплые перчатки, подушечки пальцев замерзали и теряли чувствительность чуть ли не раньше, чем я прикасался к холодной, как лед, скале. И отказывались держаться за зацепки, когда-то казавшиеся мне не менее надежными, чем ступени парадной лестницы в замке Красной Скалы.

Увы, каждая минута, потраченная на то, чтобы согреть замерзшие руки, приближала и так не особенно далекий рассвет и увеличивала риск поднять к Пальцу не воду, а кусок льда.

Да, для того, чтобы не дать воде замерзнуть, мы одели тяжеленные бурдюки прямо на нательные рубашки. И дикий холод от бултыхающейся в них воды промораживал нас насквозь.

Увы, загнать себя в медитативный транс и представить, что я умираю от жары где-нибудь на солнцепеке, было нельзя — малейшая ошибка в оценке траектории движения могла закончиться падением. И не только моим, но и девяти лучших скалолазов сотни. Поэтому приходилось терпеть и думать. Думать перед каждым переносом центра тяжести с одной конечности на другую и при каждом перехвате, так как возможностей подстраховаться от ошибок у нас почти не было.

Нет, закладки я использовал. Везде, где это позволял рельеф — они застревали в трещинах практически бесшумно и давали легкую иллюзию безопасности. Зато вбивать крючья в скалу и громыхать на весь Ледяной хребет я не рисковал. Поэтому страховочная веревка, соединяющая меня с лезущим следом десятником Латчем, обычно выполняла чисто декоративную функцию.

Правда, иногда меня посещала мысль, что в ее наличии есть и положительные стороны — если сорвется кто-нибудь из нас, падать будет не так скучно. Но эта мысль радовала не очень...

Видимо, поэтому, почувствовав, что моя правая рука нащупала знакомый провал в стене, я не сразу поверил в то, что мы добрались: щурил глаза, откидывался от скалы и пытался разглядеть следующие метры пути. А потом, вдруг сообразив, что все закончилось, одним движением закинул себя в трещину. И, втиснувшись в нее поглубже, негромко произнес:

— Латч! Все, можешь нагружать веревку! Я добрался!

...Выражения лиц забирающихся на скальную полку воинов невозможно было передать словами! На них было все, что угодно, кроме веры в мой план: сомнение в моих умственных способностях, обреченность и даже отчаяние. Однако ни один из них так и не решился поинтересоваться, как я десятью бурдюками собираюсь расширять трещину, в которой свободно помещаются десять человек.

— Это не та расщелина!!! — скинув с себя бурдюк, рассмеялся я. — Та — чуть выше... К ней полезу только я и... еще трое. Остальные будут привязывать бурдюки к веревкам и отдыхать...

— А-а-а... — облегченно выдохнул десятник. — Тогда понятно. А что не все?

— Дальше стенка уж очень нехорошая... — признался я. — Лучше идти налегке. И с хорошей страховкой. Кстати, вода ни у кого не замерзла?

— Замерзнет она, как же! — утерев со лба пот, выдохнул кто-то из воинов. — Я горячий, как печка! И мокрый, как... не знаю кто...

— Кстати, те, кто не страхует, может переодеться... — усмехнулся я, и, попросив Латча сцепить пальцы в замок, поставил на него правую ногу. — Подкинь! Мне надо дотянуться вон до той зацепки...

...Воины головного дозора армии Иаруса Молниеносного показались из-за поворота дороги тогда, когда я опускал в расселину второй бурдюк. Латч, стоявший рядом со мной, встревожено дернулся, и чуть не сбил меня с ног.

— Там делирийцы, милорд!!! — схватив меня за пояс и рывком вернув в вертикальное положение, прошептал он. — Видите?

— Не вижу... И смотреть не собираюсь! — зашипел я. — Подавай следующий, живо!!! Если вода замерзнет раньше, чем надо, то толку от нашего восхождения не будет никакого...

— Простите, ваша светлость... — виновато пробормотал он и подал мне очередной бурдюк.

— О! Парни Глойна отстрелялись!! — не удержался от замечания Койн Рубаха. — Там такая паника, милорд!!!

— Быстрее!!! — взбесился я. — Ну же!!!

Подстегнутые моим ревом воины мгновенно забыли и про делирийцев, и про воинов десятника Глойна, которым я поручил использовать тот самый эффект неожиданности, который мы обсуждали с Пайком. Оставшиеся бурдюки мне подавали чуть ли не раньше, чем я успевал выдернуть из трещины пустую веревку. Зато когда я отцепил от нее последний, все трое воинов вопросительно уставились на меня.

— Что стоите? Марш к перешейку! И как можно быстрее... — смахнув со лба капельки пота, хмыкнул я: — Впрочем, те, кто мечтает уподобиться атакующему соколу и упасть на солдат Иаруса сверху, могут остаться...

Желающих изобразить птицу среди них не оказалось — представив себе перспективу падения в ущелье вместе с раскалывающимся на части Пальцем, они съезжали по закрепленной у расселины веревке в таком темпе, что начинали дымиться перчатки. И все равно не успели — когда за моей спиной сухо щелкнуло, а под пальцами мелко затряслась монолитная стена, до спасительной площадки было еще далеко...

...Отсюда, с чудовищной горы из каменного крошева, засыпавшей ущелье, армия Иаруса Молниеносного казалась чем-то несерьезным. Вроде горстки деревянных фигурок, стоящих на доске для игры в Потрясателя Вселенной. А стальная стена из ростовых щитов, медленно ползущая вверх по дороге — серебристой ленточкой, повязанной вокруг снопа с пшеницей к празднику Урожая. И, если бы не рев сигнальных труб, то и дело разрывающих вечную тишину Ледяного Хребта, то над этой картиной можно было бы даже посмеяться.

— Пошли в атаку, милорд. Сотен восемь-десять... — хмыкнул стоящий за моей спиной сотник Пайк. — Нам, наверное, пора начинать бояться?

— Пока не надо... — отозвался я. — Забраться по этой осыпи, удерживая строй, нереально. Значит, 'черепаха' получится так себе...

— Да... Постреляем мы знатно... — подал голос десятник Эрви Глойн. — Эх, нам бы еще ламмеляры и ростовые щиты...

— А еще стены, как в Запруде и такие же бойницы... — в унисон ему буркнул Латч. — Хватит мечтать! Используй то, что есть...

— И так... — пожал плечами десятник. — Позиции для стрелков подготовлены, подступы к ним политы водой... Арбалеты — заряжены: стреляй — не хочу. А вот твои...

— Хватит собачиться... — фыркнул я. — Лучше подумайте, все ли мы предусмотрели...

— Из того, что есть под руками... и ногами, большего сделать не получится... Кстати, осыпь, местами покрытая льдом — это нечто... — устало улыбнулся Пайк. — Теперь дело за малым. Устоять...

'...Бежать в атаку, держа перед собой щит и сжимая в потеющей руке меч лучше всего, уткнувшись взглядом в спину двигающегося впереди товарища. Так проще не думать о том, что там, впереди, тебя ждет Смерть. При этом желательно орать что-нибудь воинственное: дикий рев, который иногда называют боевым кличем, позволяет тебе казаться самому себе намного страшнее и помогает поверить в то, что этого вопля испугается ожидающий твоего приближения враг. Он же заглушает твой собственный страх от ожидания получить арбалетный болт в лицо или удар меча в подреберье.

Да, крик, оглушающий тебя самого — лучший способ не слышать страшный звук, с которым арбалетный болт входит в человеческое тело, скрежет меча о пластины проламываемого доспеха и предсмертный хрип оседающего тебе под ноги друга. И один из немногих стимулов, способных заставить тебя идти навстречу Смерти. Слава, победа или добыча, о которых ты только что спросил — бред... Почему? Что такое Слава, Ронни? Для воина, бегущего в атаку, это слово не значит абсолютно ничего: тот, кто провоевал хотя бы год, совершенно точно знает, что семь из десяти воинов первой шеренги, столкнувшейся с врагом, падут. Что как минимум двое — получат ранения, и хорошо, если легкие. И что лишь один, невесть как увернувшийся от ударов копий и мечей или арбалетных болтов, сможет сделать следующий шаг вперед. К чему? К Победе? О чем ты говоришь, мальчик! Это даже не смешно! Да, при желании в памяти воина, идущего в атаку, могут всплыть воспоминания о захваченных сходу и отданных на разграбление городах. И первые сутки, полные кровавого безумия и пожаров, рассыпанного вокруг взломанных тайников серебра. И душераздирающих криков гибнущих под мечами победителей жертв. И стеклянные взгляды уже не пытающихся сопротивляться женщин в его заляпанных своей и чужой кровью руках. Однако чаще он вспоминает другое: перепаханное ногами его товарищей поле, от горизонта и до горизонта усыпанное трупами. Тяжелый запах крови и нечистот, торжествующий вороний ор над головами. А еще боль от полученных ран и перекошенные лица тех, кто лишился руки или ноги. Тех, кто уже никогда не встанет в строй рядом с ним. А еще жуткую, вызывающую оторопь пустоту в душе. Там, где, по идее, должна жить его гордость. Какое ожидание раздела добычи, мальчик? Добыча? Что для него добыча в момент, когда он смотрит в лицо врага? Воспоминания о монетах, спущенных в тавернах или потраченных в обозных борделях? Или греющие душу прикосновения к поясу, в который вшиты утаенные от всевидящего ока десятника драгоценные стекляшки? Или мысли о помятой серебряной и золотой утвари, втихаря прикопанной 'на потом' во время отлучки по нужде? Что? Молчишь? Тогда отвечу я: ни-че-го... Единственное, что влечет его вперед и заставляет раз за разом бросаться на ощетинившуюся мечами стальную стену — это надежда ВЫЖИТЬ. Ведь тот, кто пересилит врага и сможет опрокинуть стройные шеренги мечников противника, имеет немного больше шансов остаться в живых, чем те, кто не выдержит удара! Ибо убивать бегущих от тебя намного легче, чем отбиваться от дышащего в затылок преследователя. Вот он и рвется вперед! Прикрываясь щитом, сжав в потеющем кулаке меч и с ревом, который иногда называют воинственным кличем! Пусть враг трепещет! Пусть знает, что Смерть пришла сюда именно за ним! И что тот, кто несется в атаку, неудержим... Понял, бестолочь? Выжить!!! Вот о чем молят богов войны идущие в атаку воины. А не о славе, победе или добыче... С ума сойти, какой же ты еще ребенок...'

— Милорд!!! — шепот сотника Пайка, раздавшийся прямо над ухом, заставил меня вынырнуть из забытья, отвлечься от мыслей, когда-то высказанных мне Кузнечиком, и посмотреть вниз. На осыпь, по которой, скользя и падая чуть ли не на каждом шагу, с воинственным ревом взбирался авангард армии Иаруса Молниеносного...

'Выжить?' — растерянно подумал я. И, криво усмехнувшись, ответил себе сам: — 'Да, учитель, как всегда, оказался прав... Обо всем остальном мы будем думать потом... Если у нас оно будет...'

Глава 29. Принцесса Илзе.

— ...и только попробуй захихикать! — сквозь зубы прошипела мать. И, почему-то решив, что я достаточно впечатлена состоявшимся разносом, царственно кивнула церемониймейстеру.

Повинуясь взмаху его жезла, в нишах по обе стороны зала загрохотали барабаны, взвыли фанфары, а потом придворный хор многоголосо провыл 'Славься, Делирия, в веках'...

Как и полагается, для церемонии представления нового посла королевства Морийор хор ограничился торжественным исполнением только первого куплета нашего гимна. Не знаю, как барона Эйтрейю Логвурда, ожидающего где-то там, за дверью, а меня сей факт обрадовал неимоверно: слушать тенор-альтино маэстро Велидетто Инзаги, не ежась и не затыкая руками уши, я могла в лучшем случае минут пять. А потом забывала и про присутствие отца или матери, и про то, что после этого торжественного-преторжественного мероприятия мне придется ответить за каждое неправильное шевеление. И делала все, чтобы не слышать этого душераздирающего визга.

...Короткая пауза после высоченной ноты, от которой у меня заныли зубы, и церемониймейстер хорошо поставленным голосом торжественно произнес:

— Полномочный посол его величества Урбана Рединсгейра Красивого тра-ля-ля — тра-ля-ля, барон Эйтрейя Логвурд тра-ля-ля — тра-ля-ля...

В титулы короля Морийора и его посла я не вслушивалась. Точно так же, и в титулы своего отца или брата: мне вполне хватало занятий по дворцовому этикету, на котором в меня в буквальном смысле вбивали имена и звания всех сколько-нибудь значимых фигур на политическом небосклоне Диенна. Поэтому, при необходимости, я могла бы подменить и нашего церемониймейстера, и большинство его коллег при дворах всех известных мне королевств. Правда, удовольствия бы мне это не доставило: передвигаться по дворцу с постной мордой, постоянно контролируя каждый свой шаг — для этого надо было быть ненормальной. Впрочем, не менее ненормальной надо было быть для того, чтобы анализировать поведение всех встречных и поперечных, а так же сравнивать смысл произносимых ими слов с направлением их взглядов, мелкой моторикой и ощущениями. Или нет, не ненормальной, а просто проклятой... Такой, как моя мать, моя покойная тетка и все женщины рода Нейзеров, с момента рождения обреченные стать Видящими...

Придя к такому неожиданному для себя выводу, я мысленно вздохнула, заставила себя собраться, и, мрачно посмотрев на замершего у дверей церемониймейстера, перевела взгляд на посла.

Увы, барон Логвурд ничем не отличался от всех тех послов, которых я видела в Большом зале для приемов до него! Глядя на маму восхищенным взглядом и рассыпаясь в изысканных комплиментах, он не вкладывал в них даже частичку своей души. Слова, в которых он пытался выразить свое уважение ее красоте, уму и способности заменять отсутствующего в столице 'великого завоевателя' были пусты, как скорлупа яйца, из которого только что вылупился цыпленок! А его глаза... его глаза почти на каждый вопрос мамы совершали петлю лжи — дергались начала вправо-вверх, а потом влево-вниз ... И у меня сразу же испортилось настроение.

А мама, которая чувствовала то же, что и я, но только значительно острее, продолжала ослепительно улыбаться! И даже благосклонно кивала после самых заковыристых перлов этого великосветского лжеца!

С трудом справившись с чувством гадливости, вызванной во мне его бегающими глазами, я на мгновение расфокусировала взгляд, и, настраиваясь на работу, на мгновение прислушалась к своим ощущениям. Как обычно, начав с тактильных ощущений и закончив запахами и зрением...

— Что ты сейчас чувствуешь, дочь? Ничего? Не может такого быть! Тебе это только кажется! На самом деле ощущений — тьма, и ты, как будущая Видящая, должна научиться ощущать их все до единого. Помнишь, как мы учились не смотреть, а видеть? С тактильными ощущениями приблизительно так же: привыкай чувствовать не только кончиками пальцев, но и спиной, бедром, щекой, затылком. Прислушайся к себе, и ты ощутишь и тяжесть сережек с изумрудами, оттягивающих твои мочки, и жесткость стула, на котором сидишь, и тесноту новых туфелек, которые ты сегодня надела. Рука, опирающаяся на подлокотник, тоже ощущает: мягкость ткани твоего платья, фактуру дерева, из которого вырезан стул, легкий ветерок, дующий из открытого настежь окна...

...Яркая вспышка новых ощущений — и посол, распинающийся о перспективах торгового сотрудничества между королевствами, показался мне еще противнее: от него пахло потом, подгоревшим мясом и гнилью; от окладистой рыжей бороды, лежащей на его груди, разило кислым вином, а под ногтями чернела застарелая грязь...

'Мда...' — подумала я. — 'Интересно, а его король, которого прозвали Красивым, тоже хорош при ветре в лицо и издалека?'

...Короткая вспышка растерянности в глазах барона — и я мгновенно выбросила из головы все посторонние мысли: мама, демонстрируя мне свой гнев, демонстративно разорвала только что установившуюся с ним связь!

Впрочем, барон так и не понял причины своей секундной растерянности — мать мгновенно вернула свое дыхание в прежний ритм, отзеркалила положение тела своего собеседника и так же, как и он, потянулась рукой к лицу. Правда, ее жест оказался чуть короче и мягче — в отличие от посла, она не стала дергать себя за усы, которых у нее не было, а просто прикоснулась кончиком пальца к подбородку.

'Поплыл... снова...' — подумала я и тоже подстроила свое дыхание под его ритм...

...Следующие пару минут, слушая беседу, я завидовала той легкости, с которой мама поворачивала ее в нужное ей русло. Отвечая на задаваемые ею вопросы, барон Логвурд, наверное, мысленно радовался ее недалекости. Не понимая, что ее интерес к тому, как выглядело лицо 'той самой баронессы, которая умудрилась упасть с лестницы постоялого двора' или насколько хорошо сбалансирован тот меч, который он чуть не купил перед отъездом, преследуют совершенно определенную цель. Нарисовать передо мной его тип мировосприятия. И радостно летел прямо в расставленные перед ним ловушки.

Нет, особой необходимости выворачивать его передо мной наизнанку не было. То, что он ощущает мир посредством визуальных образов, я поняла практически сразу — речь барона изобиловала теми самыми 'сигнальными' словами, на которые меня научили реагировать еще в глубоком детстве. И картину движения зрачков при том или ином вопросе я смогла бы нарисовать чуть ли не раньше, чем барон закончил приветственную речь. Тем более то, что посол его величества Урбана Красивого правша, было прекрасно видно по расположению его меча.

Увы, сравниться с мамой в скорости подстройки к типу речи только что увиденного собеседника я, конечно же, не смогла бы — мне просто не хватало опыта. И не только опыта — многие слова, употребляемые бароном Логвурдом, в речи пятнадцатилетней девочки показались бы как минимум неуместными...

Пока я невесть в который раз пыталась анализировать мамину манеру установления связи, она полностью подчинила себе внимание своего собеседника и даже слегка поиграла его чувствами. Заставив барона посмотреть на себя, как на женщину — скорость ее дыхания постепенно замедлялась, громкость речи падала, а грудь при каждом вдохе словно распирала платье...

Десятка полтора мелких крючков, и опытный политик, съевший стаю собак в дворцовых интригах, не смог устоять перед ее чарами — у него тоже участилось дыхание, покраснело лицо, а на носу и лбу выступили капельки пота.

'Это тебе за твои пустые комплименты...' — мстительно подумала я. — 'Прежде, чем что-то говорить, думай, как это будет смотреться со стороны...'

...Естественно, сводить посла с ума мама не собиралась. Удостоверившись, что он спекся, она вернула ритм дыхания в норму, и, восхищенно улыбнувшись, принялась закреплять связь. Легко и непринужденно вворачивая в свою речь 'сигнальные' слова:

— Барон! Знаете, в нашем медвежьем углу редко появляются такие яркие личности, как вы! Вы — блестящий кавалер, великолепный рассказчик и очень приятный собеседник! Я только что поймала себя на мысли, что, беседуя с вами, начинаю смотреть на самые очевидные истины под другими углами! И вижу в них новые грани...

Ни одного отрицания. Ни одного слова, способного хоть чем-то поколебать укрепляющуюся связь. Ни одного образа, который потребовал бы от барона перестройки на другой тип мировосприятия !

Поэтому, когда мама предложила ему продолжить общение в узком кругу лиц, которые 'посвящены в тайны Большой Политики', посол уже чувствовал себя предельно комфортно:

— Сочту за честь, Ваше величество... — покраснев(!), пробормотал барон. И невесть в который раз изобразил то чудо куртуазного искусства, в который при дворе Урбана Красивого превратили обычный поклон.

Вдоволь налюбовавшись на его вытянутую вперед ногу, затянутую в слегка заляпанную дорожной грязью черную бархатную брючину и оценив замысловатые траектории движения шляпы и серию приседаний на опорной ноге, мама еле слышно вздохнула:

— Ах, какие потрясающие манеры! Не верю своим глазам...

А потом еле заметно пошевелила пальцами правой руки...

...Следующие четыре часа испортили мне настроение окончательно и бесповоротно: вместо того, чтобы воспользоваться той самой схемой разговора, которую я по ее распоряжению готовила целое утро, мама просто ввела барона в состояние небытия и выжала, как лимон! И я, вместо того, чтобы гордиться результатом проделанной работы, была вынуждена механически запоминать ту информацию, которую выбалтывал ничего не соображающий посол! А ее было предостаточно даже для моей, развитой постоянными тренировками, памяти: маму интересовало все, что мог вспомнить барон — от состава семьи начальника личной гвардии Урбана Красивого, и до количества солдат в приграничной крепости Церст, в которой он из-за ненастья сидел почти трое суток.

В общем, к концу аудиенции я была зла, как собака. И, добравшись до своих покоев, прямиком отправилась в спальню. Спать. Прекрасно понимая, чем это для меня закончится.

Увы, не успела Адиль расшнуровать ненавистный корсет, как дверь в мою спальню чуть не сорвало ураганом: королева Галиэнна, моя обожаемая мать, явилась проведать свою непутевую дочурку.

— Во-о-он!!! — не успев зайти в комнату, прошипела она. И тут же сдвинулась в сторону, пропуская мимо себя мою вусмерть перепуганную наперсницу. А потом, грозно сведя брови у переносицы, уставилась на меня: — Ну, и как это называется?

— Вечерний туалет, Ваше величество... — нагло ответила я. — Или, если быть еще более точной — процесс переодевания в ночную рубашку...

— А я разрешала тебе ложиться спать?

— Прямого запрета вы не озвучили, значит...

— ...значит, ты сразу же после окончания аудиенции должна была отправиться к писцам и продиктовать им то, что выболтала эта рыжая обезьяна!!!

— Зачем? — уронив корсет на пол и 'случайно' на него наступив, усмехнулась я. — В его словах не было ничего нового! Его предшественник, граф де Сольверси, в прошлом году выболтал значительно больше...

— Ты обязана заниматься совершенствованием своего дара! Кому нужна Видящая, не умеющая...

-...надиктовывать писцам большие объемы текста? — натягивая на себя ночную рубашку, фыркнула я. — Так это я умею... И писать самостоятельно — тоже... А, как у Видящей, перспектив у меня все равно нет...

— Что значит, 'нет'? — еще больше разозлившись, мама, не задумываясь, начала подстройку под мое дыхание и пластику движений. И, нарвавшись на мою защитную 'зеркалку', на мгновение побелела от гнева: — Прекрати сейчас же!!!

— Прекратить что? — захлопав ресницами, поинтересовалась я. — Загонять себя в состояние небытия я не дам. Не маленькая. А злиться на то, что я говорю, нет никакого смысла — ты и сама знаешь, что я говорю правду...

— Будущее есть всегда... — вильнув взглядом, вздохнула мать. И, увидев мою грустную улыбку, вдруг тяжело вздохнула.

— Разве это будущее? — взглядом показав ей на свое кресло, стоящее перед большим зеркалом, я по-хамски уселась на кровать. И, не обращая внимания на искры возмущения, промелькнувшие в ее глазах, затараторила:

— Видящая в нашей семье одна. Ты. Аудиенции с послами, королевские обеды, ужины и балы, проверка придворных и дворян высшего света на благонадежность — со всем тем, ради чего нас терзают с самого детства, ты справляешься легко и непринужденно. Как и положено женщине из рода Нейзер. Твоя племянница, графиня Аньянка Нейзер, как войдет в детородный возраст и выйдет замуж за моего сводного брата, тоже станет Видящей. И, как и ты, будет блистать на балах, обедах и праздниках... А я — я буду мотаться по тюремным камерам, пыточным и допросным. И использовать свой дар, как кузнец — полуторный меч: выковыривая гнутые гвозди из колоды... Ты искренне считаешь это будущим? И можешь сказать, что за меня рада?

— Да, но ты же понимаешь, что отдавать такое оружие, как ты, в чужие руки нельзя! Любой род, получивший в свое распоряжение хоть одну Видящую, рано или поздно попробует свергнуть правящую династию. Видящие — это краеугольный камень, на котором зиждется власть королевского рода Рендарров...

— Папа считает по-другому... — грустно улыбнулась я. — Ему кажется, что вся власть в королевстве сосредоточена в кончике его меча...

— Он — великий воин... — вздохнула мама. И, почувствовав, что снова вильнула взглядом, попыталась объяснить причину своей неискренности: — Ты понимаешь, мужчины видят мир иначе... Например, небольшая битва, в которую превращается операция по задержанию несчастного лазутчика из какой-нибудь Элиреи, кажется им чем-то героическим. И воины графа Сарбаза, чуть не провалившие элементарную операцию, почему-то получают деньги и дворянские патенты! А беседы, подобные сегодняшней, в результате которой такой же лазутчик, только более высокопоставленный и информированный, вдруг превращается в нашего человека, кажутся им ерундой... В этом плане твой отец — титан мысли: именно он первым в своем роду понял, что работа Видящих не менее важна, чем то, что делают воины Ночного Двора... Во время царствования его отца и деда наши навыки использовали по назначению крайне редко. А нас самих воспринимали, как заморскую диковинку...

— Титан? — переспросила я. — А почему он до сих пор не догадался, что гноить обученную Видящую в тюрьме слишком расточительно? Его сводная сестра Кариэна умерла от чахотки в двадцать семь лет! В двадцать семь, мама! Из них девять она практически не вылезала из королевской тюрьмы. Вместо того чтобы блистать на приемах и балах. Тетя ушла из жизни, так и не пожив... Что она видела в своей жизни, кроме перекошенных от страха или боли лиц убийц, грабителей и воров? Ах да, прости, я забыла про палачей, писцов и тюремщиков! Так что она видела кроме них, мама?! А ведь Кариэна была и красивой женщиной, и великолепной Видящей!!! Однако ей все-таки позволили сгореть... Хотя, нет, не позволили — ее СОЖГЛИ! Только не говори, что папа тут ни при чем, и в королевскую тюрьму ее отправил дед: папу короновали всего через два года после ее совершеннолетия... И он мог легко вернуть ее во дворец. Однако...

— Однако он понимал, что допрашивать этих твоих убийц, грабителей и воров тоже кто-то должен... — слегка неуверенно пробормотала мама. — Ты же знаешь, что так повелось исстари...

— Да... Знаю... — мрачно буркнула я. И почувствовала, что по моим щекам покатились слезинки. — Могу процитировать слово в слово твои собственные слова: 'Способности к Видению передаются исключительно по женской линии рода Нейзер. Поэтому наше имение располагается в самом центре Свейрена, рядом с королевским дворцом, и охраняется воинами личной охраны короля. Мы, будущие королевы, с самого детства воспитываемся, как Видящие. И по достижению нами совершеннолетия выходим замуж за принцев из династии Рендарров. Увы, известно, что близкородственные браки всегда приводят к вырождению. Поэтому сыновей, рожденных нами, убивают сразу после рождения. А дочери, тоже несущие в себе способности Видящей, никогда не познают мужчины...'

— Да... Так оно и есть... — вздохнула мать. И, вдруг на что-то решившись, мертвым взглядом посмотрела на меня: — Илзе! Моя жизнь мало чем отличается от жизни Кариэны! Дворец, в котором я живу — та же самая тюрьма. Да, тут нет сырости, не слышно криков боли и хохота сошедших с ума заключенных, зато убийц, грабителей и воров гораздо больше, чем там. Да и действительность во много раз страшнее. Не веришь? Почему? Ты что, не чувствуешь, что я говорю правду? Чувствуешь, но не веришь все равно? А ты попробуй представить себя на моем месте! Я, старшая жена великого Иаруса Рендарра по прозвищу Молниеносный, последние двадцать три года радость только изображаю! Почему? А я скажу! Я выносила под сердцем шестерых детей! Пять мальчиков и тебя... И пять раз видела собственными глазами, как убивают МОЕГО РЕБЕНКА! Пять раз, Илзе! Ты в состоянии себе представить этот ужас?! А дети этой коровы Мантифы живы и здоровы!!! Младшая жена короля! Пустышка, способная только падать навзничь, рожать и улыбаться! Думаешь, мне, Видящей, было легко с этим смириться? Да, мне с детства внушали, что так оно и должно быть, что мой долг перед королевством состоит в выполнении работы Видящей, а рожать наследных принцев должны другие. Однако, первый раз увидев, как мой сын перестает дышать, я чуть не наложила на себя руки... Сейчас... я почти привыкла. И знаешь, почему? Потому, что шестые роды прошли как-то не так. И я стала бесплодной... Когда-то мне тоже пришло в голову сравнить судьбы женщин из моего рода и тех, кто рожден от Рендарров. Вы — гораздо счастливее...

Глава 30. Аурон Утерс, граф Вэлш.

...Будь у меня возможность поблагодарить военачальников Иаруса Молниеносного, я бы обязательно это сделал. Искренне и от всей души. И даже не поленился бы спуститься в ущелье. Ибо то, что нам удалось продержаться до прихода воинов моего отца, было всецело их заслугой...

...Первые две сотни воинов Иаруса Рендарра мы перемололи за какие-то полчаса, при этом даже не запыхавшись. Взбирающиеся по осыпи новобранцы, набранные вербовщиками Молниеносного на территории захваченных им королевств Монерро, Вигиона и Челзаты, держались за оружие и щиты, как перепуганный собакой ребенок за юбку матери. В строю эти красавцы работали приблизительно так же, как и двигались: судорожно размахивая мечами над головой(!), закрывая щитами исключительно лицо и грудь, и совершенно не реагируя на атаки тех, кто находился не прямо перед ними. Последнее меня радовало больше всего — чему-чему, а атаковать тех, кто стоит на одно место правее , воинов Правой Руки учили очень добросовестно.

А еще делирийцы каким-то образом умудрялись мешать друг другу, постоянно теряли равновесие, и, прежде чем сделать шаг вперед, зачем-то смотрели себе под ноги!

В общем, к моменту, когда там, внизу, поняли, что эти горе-вояки полягут у наших ног все до единого и дали команду отступать, на склоне скопилась куча трофейного оружия и ростовых щитов. В количестве, достаточном для того, чтобы вооружить не только коротенькую 'стенку', но и подразделение раз в десять больше.

Перевооружением и перестроением занялись сразу же, как только сильно поредевшая тысяча новобранцев, услышав рев сигнальных труб, дисциплинированно унеслась вниз. В общем-то, объяснять каждому из воинов его задачу никакой необходимости не было. Однако и я, и сотник Пайк терроризировали их долго и со вкусом. Для того чтобы слегка отвлечь от мыслей о второй атаке, в которую, как мы понимали, пошлют уже ветеранов...

Увы, 'стенка' получилась слишком короткой. Всего из двадцати человек. Вернее, из восемнадцати — три шеренги по шесть человек и два 'свободных' воина. Первая шеренга, состоящая из шести бойцов с ростовыми щитами, должна была работать как та самая 'стенка', от которой произошло название такого вида построения. Принимать на себя удары забирающихся по осыпи солдат и без особого фанатизма орудовать короткими мечами. Еще две шеренги, стоящие за их спинами, выполняли другую задачу: взяв длинные копья, которые нам любезно 'притащили' делирийцы, причем каждое древко вдвоем, они должны были бить ими через плечи защищающих их щитовиков. Удар граненого наконечника, разогнанного парой дюжих и очень неплохо тренированных мужчин, должен был пробивать вражеские доспехи, как камень, выпущенный из требушета — глиняную стену какого-нибудь крестьянского домика. А латников — сбрасывать со склона. Еще десять человек из десятка Эрви Глойна, разбитые на две пятерки, вооружившись арбалетами, должны были отстреливать делирийцев еще до того, как они доберутся до нашей позиции. Ну а мне и сотнику Пайку, как наиболее подготовленным мечникам, пришлось взять на себя роли 'свободных' бойцов — перекрывать проходы между 'стенкой' и позициями арбалетчиков...

Положение 'стенки' относительно края осыпи было выбрано с тем расчетом, чтобы копейщикам не приходилось бить сверху вниз, и чтобы у первой шеренги не было необходимости слишком часто расцеплять щиты. Поэтому перед началом второй атаки 'стенка' встала в трех шагах от края осыпи. И, расслабившись, принялась ждать...

...Видимо, снизу наш строй казался слишком хлипким и несерьезным — иначе барабанщики, задающие темп атаки, не стали бы стучать в ритме, вынуждающем воинов бежать. Впрочем, 'развлекались' они недолго — кто-то из военачальников Иаруса, сообразив, что вымотанные бегом по осыпи воины могут повторить судьбу новичков, снизил темп перестука, и одуревшие от такой команды ветераны облегченно перешли на шаг...

...Удар щитами, опрокинувший середину первой шеренги на головы подпирающих их товарищей, получился что надо — добрая треть атакующих покатилась по склону, увлекая за собой всех, кто оказывался ниже. Те, кому удалось удержаться на ногах, тут же получили по удару копья и отправились следом. А разделившаяся на две половины 'стенка' сместилась в стороны. На помощь мне и Пайку, вынужденных отбиваться от тех, кто не поскользнулся на ледяной корке перед позициями арбалетчиков, не улетел вниз и не попал под болты воинов Эрви Глойна...

...В отличие от воинов из первой шеренги 'стенки', мне приходилось работать на самом краю осыпи. И для того, чтобы не позволить взбирающимся по ней вражеским солдатам выбраться на площадку шириной в четыре шага, мне приходилось метаться в совершенно сумасшедшем режиме. И в чрезвычайно низких стойках — головы атакующих оказывались в пределах досягаемости мечей, не успев подняться над площадкой даже до уровня моих коленей. Поэтому где-то через час я понял, зачем Кузнечик так много времени уделял силе и выносливости моих ног, и заставлял меня часами работать в комнате с очень низким потолком. Впрочем, думать об учителе и методах его преподавания я быстро перестал — видя, что на этом участке осыпи им противостоит только один воин, делирийцы делали все, чтобы меня зарубить...

...К полудню, когда поднявшееся в зенит солнце растопило обе полоски льда, которые мы так добросовестно залили перед позициями арбалетчиков, воинам Глойна пришлось забыть про стрельбу и взяться за подручные средства. Несколько томительно долгих мгновений — и десятка полтора огромных валунов, которые еще предыдущим вечером являлись частью Пальца, покатились вниз один за другим. Сопровождаемые душераздирающими криками боли и хрустом перемалываемых в труху тел.

Как ни странно, несмотря на безумное количество жертв этой военной хитрости, оставшиеся в живых делирийцы не отступили. Воины, умудрившиеся не попасть под камни, тут же сплотили ряды и продолжили двигаться наверх! Туда, где звенела сталь, и где гибли их товарищи.

Следующие несколько минут мы держались на одних рефлексах — латники короля Иаруса, впавшие в боевое безумие, почти не чувствовали боли и лезли напролом. Поэтому, услышав рев сигнальных труб, играющих отступление, я не поверил собственным ушам — отвести войска в этот момент было самой настоящей глупостью...

...К третьей атаке военачальники Иаруса готовились почти два часа. За это время мы успели перевязать раненых и даже немного 'отдохнуть'. Правда, этот отдых получился в лучших традициях Кузнечика — именно он считал, что смена рода деятельности позволяет истязаемому им ученику восстановить силы. Короче говоря, мы, побросав на землю щиты и дурея от перенапряжения, подкатывали поближе к краю осыпи все те валуны, которые можно было как-то сдвинуть с места.

Увы, таковых удалось набрать всего семь штук. Зато четыре из этих семи были такими здоровенными, что могли бы проломить даже крепостную стену. Если, конечно, нашлась бы осадная машина, способная отправить их в полет...

Восьмой камень, совершенно неподъемный исполин, выкопать из груды спрессованного щебня не удалось — внизу раздался рев труб, и мы, оставив его в покое, рванули к краю осыпи.

Первый же взгляд вниз, и мы ошарашено переглянулись: прямо за прямоугольником подразделения латников, над которым реял вымпел с эмблемой вздыбленного медведя, строились легкие лучники!

— Медведи — понятно. Но лучники-то зачем?! — растерянно поинтересовался Эрви. — Оттуда стрелять бесполезно. Мало того, даже если они подойдут на расстояние стрельбы навесом, то подранить кого-нибудь из нас им все равно не удастся — щитов тут предостаточно, да и слепых среди нас нет...

— Может, они надеются, что мы, увидев такое количество стрелков, предпочтем отступить? — спросил я.

— Вряд ли, ваша светлость... — отрицательно покачал головой Латч Царапина. — Скорее, кто-то получил нагоняй за оба проваленных штурма. И сейчас пытается показать, что использует все возможности, какие есть в его распоряжении... Кстати, если бы перед стрелками строились не Медведи, а новобранцы, было бы гораздо хуже...

— Они что, действительно могут стрелять по своим? — недоверчиво посмотрев на товарища, возмущенно воскликнул Глойн.

— Своими они считают только уроженцев Делирии... — вспомнив рассказы Кузнечика, вздохнул я. — Те, кого набрали в армию на захваченных территориях, считаются расходным материалом. Так что радуйся, что нас атакует элита...

— Кстати, радоваться я бы не торопился, милорд... — встревожено вглядываясь в дальний конец ущелья, буркнул Пайк. — Кажется, я только что слышал перестук молотков. Не удивлюсь, если окажется, что они начали собирать осадные машины...

— Зауважали... — хохотнул Латч. А потом задумался: — Ну да, каждое попадание камня в осыпь будет делать ее все более пологой. И к завтрашнему вечеру... В общем, если к нам не пришлют подкрепление, то к завтрашнему вечеру сюда сможет подняться даже трехлетний ребенок...

...Как и предположил Царапина, кто-то из военачальников усиленно изображал усердие: стрелки осыпали нас стрелами и арбалетными болтами все время, пока латники подразделения Медведей карабкались по осыпи. Однако, стоило кому-то из стрелков по ошибке всадить болт в одного из атакующих, как стрельба мгновенно стихла. И не возобновилась даже тогда, когда мы, уронив на землю щиты, подкатили к краю осыпи первые три валуна...

...Медведи среагировали мгновенно — первая шеренга, упав на колени, уперла свои щиты в землю на уровне своего лица. И подставила под его верхний край плечи. Остальные мгновенно изобразили 'черепаху'. Так, чтобы набравший скорость камень мог прокатиться по ней, не останавливаясь. Однако против таких здоровенных камней, да еще и несущихся с безумной скоростью, прикрываться щитами оказалось бесполезно: прыгающие по склону валуны легко проламывали 'черепашью' броню и сметали со своего пути все, что попадется.

Не успели валуны собрать свою кровавую жатву, как взбешенные потерей доброй сотни своих товарищей латники с диким ревом бросились вверх по склону... и замерли, увидев, что на них несется еще четыре таких же камня.

В этот раз о 'черепахе' не подумал никто — пытаясь увернуться от камней, Медведи запрыгали по склону, как зайцы по глубокому снегу. И добрых полминуты служили великолепными мишенями для дорвавшихся до своих арбалетов воинов десятника Глойна...

...Если бы злые, как демоны из преисподней, Медведи добрались до нашей 'стенки', то неизвестно, чем бы закончился день — судя по проклятиям, которые до нас доносились, они бы вгрызались в наши щиты зубами и рвали бы нас голыми руками, даже находясь за гранью смерти. Однако тот, кто командовал войсками, увидев, как гибнут его элитные части, приказал трубить отступление! И готовые умереть, но стереть нас с лица земли меченосцы, закрываясь щитами, нехотя двинулись вниз!!!

...Следующие пару часов 'черепаху' изображали мы — количество стрел, выпускаемых в нашу сторону делирийскими лучниками, поражало воображение. Стрелки, рассыпавшиеся по склону, расстреляли по нашей позиции колчана по четыре, а потом, получив команду отступить, унеслись вниз. Туда, где снова заревели трубы...

Опустив щиты и настраиваясь на бой, мы подошли к краю осыпи и посмотрели на лагерь делирийцев. А потом непонимающе переглянулись: судя по тому, что добрая половина армии стояла к нам спинами, четвертой атаки не намечалось...

Как оказалось через пару минут, атаковать наши позиции никто не собирался — вместо того, чтобы бросить своих воинов в очередную атаку, его величество Иарус Молниеносный решил подстегнуть их боевой дух по-своему. Показательно наказав трусов.

...Сначала под рокот барабанов и душераздирающий рев труб в самый центр построения вывели группу из полутора сотен новобранцев, видимо, отказавшихся идти в очередную атаку, и заставили их тянуть жребий. А потом тем, кто не смог обмануть Судьбу, деловито отрубили головы. И, насадив их на копья, аккуратно расставили по внутреннему периметру каре...

— Все. Сегодня продолжения не будет... — пробормотал Пайк, заметив, что группа дворян, руководивших экзекуцией, удалилась в палаточный лагерь, а деморализованные состоявшейся казнью солдаты продолжают стоять на месте. — Воздействие на психику не закончено... Часть вторая — созерцание голов своих товарищей...

...А перед самым закатом за нашими спинами послышался постепенно усиливающийся перестук копыт, и из-за поворота ущелья вылетели первые всадники, одетые в цвета моего рода...

Глава 31. Граф Виго Меддлинг.

— Разрешите доложить, ваша светлость? — заглянув в комнату, Гаски прикипел взглядом к прелестям лежащей рядом с графом девицы, и, забыв, зачем пришел, судорожно сглотнул.

Покосившись на фигуристую, но до омерзения недалекую дочку хозяина заимки, которая, не понимая своего счастья, уже два часа тряслась и подвывала от страха, Виго раздраженно набросил на нее одеяло, и, повернувшись к воину, зарычал:

— Ну, и что тебе надо?

— Ваша светлость! Вельс вернулся! Вы приказали доложить, как только он въе-... — почувствовав, что начальство гневается, затараторил солдат.

— Хорошо. Сейчас выйду... — мгновенно забыв про неутоленное желание, Меддлинг спрыгнул с кровати и принялся одеваться.

— М-мне можно идти? — поняв, что графу уже не до нее, всхлипывая, поинтересовалась девица.

— Нет! — рявкнул Виго. И, закончив шнуровать колет, добавил: — Лежи и жди... Я скоро...

...При виде графа Вельс мгновенно вскочил с лавки и поклонился:

— Доброй ночи, ваша светлость! Простите, что прервал ваш сон...

— К чему эти извинения? Мы же не на королевском приеме? — фыркнул Меддлинг. — Не трать мое время! Давай сразу к делу...

— Как скажете, милорд... — воин пожал плечами и зачем-то подергал себя за мочку уха. — В общем, вернуться в Арнорд нам не удастся...

— Не понял? — нахмурился граф. — Это почему?

— На всех воротах столицы Элиреи, кроме городской стражи, дежурят еще и воины графа Орассара. Каждый желающий въехать в столицу демонстрирует вольную, подорожную или дворянский патент. А так же объясняет причину, побудившую его приехать в Арнорд именно в эти дни. Впускают одного из десяти. От силы...

— Ну, поддельных патентов у нас предостаточно... — усмехнулся Виго. — И с фантазией вроде бы все в порядке.

— Увы, милорд! Дворяне, которых воины графа Орассара не знают в лицо, тут же отправляются в Последний Приют. Где с ними беседуют королевские палачи. Говорят, что туда загремел чуть ли не посол короля Конрада Шестого...

— Хорошо! Что нам мешает въехать в него под видом каких-нибудь каменщиков, крестьян, торговцев? Согласись, без поставок продуктов и товаров первой необходимости город не проживет и недели!

— Для желающих что-то продать организованы рынки, на которых все, необходимое городу, приобретается королевскими скупщиками и представителями ремесленных и торговых общин... — уткнувшись взглядом в пол, пробормотал воин. — А еще у каждого крестьянина или рабочего, пытающегося въехать в город, в обязательном порядке осматривают ладони...

— А это еще зачем? — не понял граф.

— Сравните свои руки и руки какого-нибудь землепашца, милорд! — воскликнул Вельс. — Состояние кожи, суставов, ногтей...

— Ну да... — посмотрев на свои ладони, покрытые мозолями от рукояти меча, вздохнул Виго. — А что насчет карет? Досматривают?

— Естественно... — кивнул Вельс. — И еще как: баронессу Шейлу Нейриор, например, попросили откинуть фату и показать ладони...

Вспомнив, как выглядит баронесса, Меддлинг криво усмехнулся:

— Неудивительно: когда я ее увидел первый раз, то подумал, что это — переодетый мужчина! Плечи — как у молотобойца. Руки — как грабли. Груди и задницы — просто нет. А нижней челюстью можно раскалывать камни... Знаешь, как ее прозвали при дворе?

— Да, ваша светлость... — воин угрюмо кивнул. — Осадной башней. Похожа, как две капли воды...

— Как я понимаю, в город ты не попал... — заставив себя забыть о баронессе, на всякий случай поинтересовался Виго.

— Нет, милорд! Даже пытаться не стал... Однако с Когри Лысым все-таки пообщался — эта скотина каким-то образом выкупила патент торгового представителя цеха кожевников. И скупала шкуры на рынке у южных ворот...

— И что он тебе рассказал?

— Многое... Во-первых, в городе не осталось ни одного нищего и попрошайки: Внутренняя стража шерстит притоны, постоялые дворы и трущобы. Воров, грабителей и убийц развешивают на деревьях без суда и следствия: для того, чтобы оказаться вздернутым, достаточно иметь наколку Темного двора. Во-вторых, в город начали стягивать войска из провинции — в Стрелецкие казармы, например, уже поселили четыреста латников из Орша. В-третьих, в Оружейной слободе забыли, что такое сон — если верить Лысому, то главы гильдий кузнецов и оружейников получили очень крупный заказ чуть ли не лично от Вильфорда Четвертого. И работают, не покладая рук. Ну, и напоследок — самое неприятное: сотник Лорк и его люди мотаются по столице вместе с воинами графа Орассара, не задействованными в охране короля...

— Его отстранили от охраны наследного принца? — поинтересовался граф.

— Нет. Его высочества во дворце НЕТ...

— Как это 'нет'? — нахмурился Меддлинг.

— Лысый утверждает, что Вальдара отправили в Замок Красной скалы. Под охрану Утерса Неустрашимого. А значит, единственный шанс убрать Вальдара мы уже про... простите, милорд, я имел ввиду, про-воронили...

— Что-нибудь еще? — на всякий случай спросил Виго. Прекрасно понимая, что новостей хуже этой быть уже не может.

— Остальное — мелочи... — вздохнул Вельс. — В Арнорде для королевских нужд конфискованы все голубятни; все колодцы и продуктовые склады взяты под усиленную охрану; посыльные, как в городе, так и за его пределами передвигаются под охраной. На дорогах королевства появились усиленные патрули. Вильфорд готовится к войне, и делает это очень добросовестно...

— Не успеет... — усмехнулся Виго. — День-два, и армия его величества подойдет к стенам Арнорда. Кстати, а что известно про Утерса-младшего?

— Так я же говорил, милорд! Или нет? — Вельс снова вцепился в мочку своего уха, и, чуть ее не оторвав, пробормотал: — Он и повез принца Вальдара в Вэлш! А вместе с ним столицу покинули и воины сотника Пайка...

— Ну, хоть одна хорошая новость... — заключил граф. — В Арнорде нет ни одного воина Правой Руки... Значит, город обречен.

Глава 32. Аурон Утерс, граф Вэлш.

— Достойно... — полюбовавшись на заваленную телами делирийцев осыпь, негромко сказал отец. И замолчал.

Пайк, уловив оттенок этого молчания, мгновенно испарился. Вместе с воинами Эрви Глойна, выискивавшими в ущелье цели для арбалетных болтов.

Мгновенно сообразив, чем вызвано плохое настроение отца, я сжал зубы, скрестил руки на груди и слегка задрал подбородок.

— Ты вел себя... достойно... — минуты через две пророкотал он. — И в Заречье, и в Арнорде... Мне не в чем тебя упрекнуть... Однако... на тебе долг крови... Понимаешь?

Я кивнул.

— Тогда... я тебя не задерживаю...

Прождав еще минут пять, и не услышав больше ни слова, я сглотнул подступивший к горлу комок, развернулся на месте, и, стараясь выглядеть уверенным в себе, зашагал к стоящему поодаль Кузнечику.

— Как обычно, сказал полтора слова? — увидев выражение моего лица, усмехнулся учитель.

— Угу.

— Не принимай близко к сердцу! Его уже не переделаешь. Да и стоит ли?

— Неужели он не понимает, что мне иногда нужна его поддержка? — стараясь, чтобы мой шепот не услышал кто-нибудь, кроме Кузнечика, выдохнул я. — 'Я тебя не задерживаю!!!' Нет, чтобы сказать что-нибудь вроде 'береги себя, сынок'?

— Он считает, что ты — воин. Настоящий воин. И ведет себя соответственно... Пора бы уже и привыкнуть!

— Воин? С восьми лет? Или с семи? Я забыл, когда он мне улыбался! Мне каже-... — почувствовав руку учителя на своем плече, я устыдился своей вспышки, прервался на полуслове и замолчал.

— Открою страшную семейную тайну... — усмехнулся Кузнечик. — Он был таким всегда. Но это не мешает ему тебя любить. Знаешь, когда в замок добрались первые посыльные, посланные к нам Пайком в ночь после суда, он сказал всего три предложения: 'Мой сын был в своем праве. Если его казнят, то Вильфорд умрет. От моей руки...' А через три часа мы уже подъезжали к Косой Сажени...

— И что же заставило вас вернуться обратно? Или вы решили появиться в столице эдак к годовщине моей казни? — съязвил я.

— Не пори чушь. На выезде из Рожна мы столкнулись с еще одним гонцом. Только уже от короля... — посмотрев на меня, как на умалишенного, ответил учитель. И увидев удивление на моем лице, поинтересовался: — Ты что, не в курсе?

Я отрицательно покачал головой.

— Письмо, написанное Вильфордом Бервером собственноручно, причем, судя по всему, сразу после суда, гласило: 'Твой сын — жертва заговорщиков. Приговор — лишь средство заставить их раскрыться. Казни не будет. Обещаю. Бервер.' И мы, конечно же, повернули обратно...

— Про этого гонца король мне ничего не говорил... — вздохнул я. — Хотя... он и не обязан... Ладно, с этим понятно. Скажи, учитель, а что мне делать дальше? Отец сказал, что меня не задерживает. Формулировка — хоть стой, хоть падай...

— А что тут понимать? — в голосе Кузнечика тут же зазвучали стальные нотки. — Ты убил сына короля. На тебе — долг крови. Ты обязан его вернуть. И помогать тебе в этом не будет ни он, ни я, ни наши воины...

— Помощь мне не нужна! — окрысился я. — Я спрашиваю не об этом! Принц Вальдар все еще в Ледяной пещере, или за ним кого-нибудь послали?

— Не посылали никого... Так что, прежде чем займешься своими делами, отведешь его в Вэлш...

...До камина, ведущего к тропе Последней Надежды, я добрался уже при свете звезд. И, взбираясь по отвесной скале, мрачно думал, что слово Долг каждый воспринимает по-своему.

Нет, отказываться от его возмещения я не собирался — Уложение Уложением, но принц Ротиз умер от моей руки. Меня беспокоило другое. То, что каждый шаг, который я делал по тропе, все дальше и дальше уводил меня от ущелья Кровинки. От возможности выполнить свой долг перед народом королевства, который я обещал защищать! И от отца и двухсот восьмидесяти наших воинов, обязанных любой ценой удержать Иаруса Молниеносного до подхода армии его величества Вильфорда.

Честно говоря, я бы предпочел заняться долгом крови после того, как последний захватчик покинет пределы Элиреи. Ну, или умрет под мечами защитников королевства. Но мой отец и учитель думали иначе...

...— Иди, мы справимся и без тебя! — эти слова, сказанные мне Кузнечиком, я повторил про себя раз двести. Пытаясь найти в них хоть какое-то успокоение. Однако желаемого не добился — мысль о том, что я не был бы лишним ни среди тех, кто собирался на ночную вылазку в лагерь делирийцев, ни среди тех, кто собирался проникнуть в крепость Запруда через подземный ход, не давала мне покоя.

Отвлечься от горьких раздумий у меня получилось только часа через полтора. Когда я, подтягиваясь на очередной зацепке, не почувствовал, что камень под пальцами — 'живой'.

Чуть не грохнувшись в пропасть, я минут десять сидел на скальной полке, дожидаясь, пока перестанут трястись руки. И не сдвинулся с места, пока не заставил себя смириться с тем, что принять участие в освобождении Запруды мне не удастся...

...Принц Вальдар и Томас Ромерс рубились на мечах. Вернее, мечом работал только его высочество, а мой оруженосец орудовал своим топором, подаренным ему его величеством Вильфордом. Без фанатизма, только намечая атаки и практически не используя даже те удары щитом, которые демонстрировал мне в учебном бою в день нашего знакомства. Видимо, берег наследника престола от случайных царапин или травм. В свою очередь, Вальдар тоже особо не напрягался. Атакуя где-то в половину своей скорости. И почти не вкладывая в удары силу и вес. Назвать происходящее боем у меня бы не повернулся язык, поэтому, полюбовавшись на забавное зрелище минуты две, я отлип от ледяной стены и негромко поинтересовался:

— До рассвета — два часа... Что это вам не спится? Или вы искренне считаете, что ночь — лучшее время для тренировок?

— Спится?! — отскочив от Тома на пару шагов и закинув меч в ножны, завопил принц. — Да мы тут чуть не околели!

— Угу... — поддакнул Ромерс. — Греемся... Почти не переставая... С той минуты, как вы ушли, милорд... Кстати, как там, в ущелье?

— Нормально... — хмыкнул я, и, увидев, как вытягиваются лица обоих мужчин, понял, что отвертеться от подробного рассказа мне не удастся. Однако особого настроения расписывать свои подвиги у меня не было, и я, примирительно подняв перед собой обе ладони, добавил: — Расскажу по дороге...

Озверевшие от сидения в ледяной пещере мужчины тут же согласились. А зря. Так как двигаться по Тропе Последней Надежды и думать о чем-нибудь, кроме самого пути, мог далеко не каждый воин Правой Руки. Особенно на участке от Ледяной пещеры и до долины Красной Скалы, где каждое движение требовало предельной концентрации внимания. Поэтому о том, как мы обрушили Палец, я заикнулся только через восемь часов. Тогда, когда мы выбрались на склон Лысой горы и увидели стены и башни замка Красной Скалы. И тут же замолчал: вымотанный восьмичасовым переходом принц посмотрел на меня мутным взглядом, и, облизнув потрескавшиеся от мороза и ветра губы, прохрипел:

— Потом, ладно? Когда я начну соображать...

Глава 33. Принцесса Илзе.

— Отличная была речь... — услышав голос Коэлина, раздавшийся из-за моей спины, я мгновенно слетела с кровати, и, изобразив самый низкий реверанс, на который была способна, робко подняла взгляд на наследника престола.

— Опять ты за свое, Колючка. Поклонов и сюсюканья мне хватает и без тебя... — поморщился мой сводный брат. И, раздраженно рванув на себя створки шкафа, швырнул мне в лицо первое попавшееся под руку платье: — Оденься. Есть разговор...

— Хорошо, оденусь... — сказала я, послушно втискиваясь в некогда безумно любимое, а сейчас ставшее слишком узким в груди черное бархатное платье. — Кстати, а что тебе не понравилось в речи ее величества?

— А что в ней мне должно было понравится? — искренне удивился Коэлин. — Игра словами? Смещение акцентов? Мастерство манипуляции?

— Манипуляции кем? Мама не солгала ни в одном слове... — покачав головой, вздохнула я. — Может, тебя просто задело то, что она назвала ее величество Мантифу коровой?

— А то я раньше этого не слышал... — криво усмехнулся братец. — Моя мать отзывается о твоей ничуть не лучше. Нет, я просто очередной раз удостоверился в том, что женщины способны лгать, даже говоря с Видящей...

— Не поняла?

— А что тут непонятного? — рухнув в кресло, в котором только что сидела моя мать, Коэлин закинул ноги на столик с притираниями, и, проводив взглядом падающую на пол баночку с пудрой, с издевкой процитировал: — '...и пять раз видела собственными глазами, как убивают моего ребенка!' Убива-ЮТ! Но не уби-ЛИ! Разницу чувствуешь, или как?

— Чувствую... Только что это меняет в данном конкретном случае? — нахмурившись, поинтересовалась я.

— Вдумайся еще в одну фразу, дура! 'Первый раз увидев, как мой сын перестает дышать...' Не 'первый сын', а 'первый раз'! Тоже нюансик, не находишь? Ладно, не буду ходить вокруг да около, и объясню тебе еще один нюанс системы контроля над Видящими! Первого сына королевы-видящей не убивают, а забирают у матери и отправляют в замок Фариш. Знаешь такой?

Я ошарашено кивнула. А потом удивленно спросила:

— А почему я об этом ничего не знаю?

— А ты что, из рода Нейзер? Нет? А что тогда удивляешься? Наш общий предок, король Бедиран Коварный, был о-о-очень подозрительным типом! И, женившись на первой Видящей, придумал очень неплохую систему контроля над ее возможностями. Кстати, потому и умер своей смертью...

— А зачем маме говорить мне неправду? — прищурившись, поинтересовалась я.

— Спроси у нее... — Коэлин пожал плечами и усмехнулся. — Наверное, чтобы заставить тебя чувствовать себя виноватой: пока ты ее жалеешь, манипулировать тобой значительно легче...

— Ладно, допустим... — решив подумать над проблемой в свободное время, буркнула я. — А чем я обязана счастью лицезреть ваше высочество в своих покоях?

— Покоях? — брат оглядел спальню презрительным взглядом и сплюнул прямо на ковер: — Как тебе не стыдно называть эти две жалкие комнатенки покоями? Нет, я, конечно, понимаю, что будущего у тебя нет, но даже наперсница моей матери живет гораздо лучше, чем ты. Когда я стану королем...

— ...то первое, что ты сделаешь, это переселишь меня в Северное крыло дворца... — фыркнула я.

— Нет. Не первое. Но переселю. Даю слово чести, Илзе! — серьезно посмотрев на меня, пообещал брат. — Мало того, вытащу тебя из королевской тюрьмы...

— Ладно. Только это будет нескоро, и у меня будет достаточно времени, чтобы подцепить там чахотку. Говори, зачем пришел... — помрачнев еще больше, потребовала я. И, сообразив, что слегка выбиваюсь из образа, тут же сменила тон: — А информацию я оценила. Большое спасибо. Обдумаю на досуге и сделаю соответствующие выводы...

— Спрячь шипы, Колючка! — брат вскочил с кресла, потрепал меня по голове, и, плюхнувшись на кровать рядом со мной, возмущенно зашипел: — Представляешь, барон Ярмелон МОЛЧИТ!!! Прошло уже два дня — и ни слова!!! Может, Брианна ему так ни о чем и не сказала?

— А...

— Да! За эти два дня я попадался ему на глаза раз двадцать! Из них без свидетелей — как минимум раз шесть! Кланяется, улыбается и молчит!!! — мгновенно сообразив, что именно я пытаюсь спросить, злобно ответил Коэлин.

— Не перебивай! Что значит 'не сказала'? Она три ночи не вылезала из твоей постели! Не ночевала дома! Кроме того, ты сделал все, чтобы об этом узнал весь двор. Он не слепой и не глухой! Думаю, что он решил, что это его устраивает... — вздохнула я. — Ведь на его жену обратил внимание не кто-нибудь, а наследник престола! Будущий король Делирии! Чем не возможность для карьерного роста?

— Какого роста? Мне нужна дуэль, а не его рост!!! Почему он молчит?!

— Я же сказала — его это устраивает!!! — фыркнула я. — Значит, слухи о его больном самолюбии, о которых ты мне рассказывал в день его приезда, были слегка преувеличены...

— Слегка?! — подскочив на ноги, принц принялся метаться по комнате. Периодически хватаясь за рукоять своего меча: — Я хочу драться с ним на дуэли! Хочу, понимаешь?!

— Я сделала все, чтобы баронесса не отвергла твои ухаживания...

— Знаю... — рыкнул брат, и, вдруг замерев на месте, хмуро посмотрел на меня:

— Так! Стоп!!! До меня только дошло! Она ведь за три дня ни разу не солгала! И отвечала на ЛЮБЫЕ мои вопросы! На самые неудобные! Это ведь не просто так, правда? Ты что, развязала ей язык? Намеренно?

Я молча кивнула.

— Зачем? Чтобы я узнал, что она не собиралась со мной спать? — схватив меня за плечи и поставив перед собой, зарычал он.

— И поэтому тоже... — сказала я, стараясь не показать, как мне больно.

— Она сказала, что единственный человек, на чье ложе она была готова взойти — это мой отец! Что наследник трона — еще не король! Что моя протекция — ничто по сравнению с протекцией моего отца! И что так думает чуть ли не каждая дворянка в королевстве!!!

— С 'каждой' она загнула, а, в общем — права. Разве не так? — стараясь, чтобы в моем голосе не звучало и тени усмешки, спросила я. — Стать фавориткой короля мечтает любая. Фавориткой принца — нет. Знаешь почему? Сколько времени ты обычно встречаешься со своими любовницами? Месяц? Два? Три? А что потом? Правильно! Забвение! Поэтому урвать свой кусок им надо за эти месяцы. То, что второго шанса не будет, понимают даже самые тупые! А баронесса Брианна не тупа. Она умна, амбициозна и расчетлива. А еще точно знает, что красива и молода. Поэтому рассчитала все... Скажи, зачем они с мужем приехали в Свейрен всего через месяц после свадьбы? Ведь Ярмелон не был в столице восемь лет?!

— Постой! — уронив меня обратно на кровать, Коэлин подтащил к себе кресло, и, устроившись прямо напротив меня, уставился мне в глаза: — Получается, что на то, что у нее есть шанс стать фавориткой моего отца, она рассчитывала еще до приезда в Свейрен? Она что, умудрилась убедить мужа, что это будет выгодно им обоим? Так?

— Угу...

— Вот сука... Ну, теперь ей это не грозит... Пускай валит обратно в свое имение и... проливает слезы над своей несчастной вдовьей долей...

— Вдовьей? — спросила я. — Ты будешь биться насмерть? Зачем?

— Затем! Такое оскорбление смывается только кровью... — мстительно усмехнулся мой братец. И, задумчиво посмотрев на меня, добавил: — А чтобы барон все-таки вызвал меня на дуэль, тебе придется поработать еще и с ним... Надеюсь, ты не против, сестричка? Или...

— Нет, ваше высочество... Я сделаю все, что надо...

Поклониться, сидя на кровати, у меня не получилось, но начало движения и тщательно отрепетированное перед зеркалом выражение ужаса в глазах Коэлин увидел. И довольно усмехнулся:

— Наш пращур был великим человеком... Достаточно намека на Слово, и вы, Видящие, становитесь просто шелковыми... Кажется, ты собиралась отойти ко сну? Что ж, не буду тебе мешать. Завтра у нас с тобой будет тяжелый день... Спокойной ночи, Колючка!

— Ваше величество! — вскочив с лавочки, барон галантно поклонился, и, задержавшись в нижней точке чуть дольше, чем того требовал дворцовый этикет, медленно разогнулся.

— Барон Ярмелон! Рада, что ваше добровольное заточение завершилось, и вы снова при дворе... — пару раз шевельнув веером около лица, благосклонно улыбнулась мама. — Сегодня вечером в большом зале для приемов состоится бал. Буду рада видеть и вас, и вашу супругу...

— Благодарю, ваше величество... — барон расплылся в улыбке и поклонился.

— Не буду мешать вашему общению... — подчеркнув последнее слово презрительной гримасой, холодно улыбнулась мама. И, не удостоив меня и взглядом, тронулась с места. Продолжив разговор, прерванный ради барона Ярмелона.

А мой ухажер, пропустив мимо ушей ее последние слова, обрадовано рванул в другую сторону. И вспомнил про меня только тогда, когда добежал аж до середины аллеи.

Заставив себя вернуться к скамейке, он, забыв про куртуазность, по-солдатски прямо заявил:

— Королевский бал — это тебе не свинью пинать. Надо приготовиться. Ладно, крошка... На твое личико и... остальные прелести я полюбуюсь как-нибудь потом... Скажем, завтра... Ты не против?

— Ваша милость, вы меня смущаете... — пролепетала я. И, присев в реверансе, замерла.

— Как же, смутишь тебя... — хохотнул ловелас, заглянул в мое декольте и унесся готовиться к балу...

...— Вы, женщины — страшные существа! — падая на мою кровать, усмехнулся братец. — Легкая хрипотца в голосе, движение бедра или плеча — и мужчина на грани умопомешательства! Он готов был тебя взять прямо в парке! Я даже за тебя испугался...

— Смеешься? — удивилась я. — Зачем за меня бояться? Я могу за себя постоять...

— Ну, если бы он сорвал с тебя вуаль...

— Кто бы ему позволил? — перебила я. — Про связь-то не забывай...

— Забудешь про нее, как же... — закинув руки за голову, ухмыльнулся он. — А как на тебя посмотрела твоя мать! Не любит она Лусию, ой как не любит...

— А кто ее любит, кроме вас, мужчин? — упав в кресло, фыркнула я. — В ее постели перебывал весь двор. И не по одному разу...

— Не весь... — поморщился мой сводный брат. — Меня там не было. И не будет: я беру только тех, кого хочу сам. И никогда никому не сдаюсь...

— Достойно уважения... — почувствовав, что он не лжет, сказала я. — Ладно, давай о деле. Отвечу на незаданный вопрос — да, успела. Так что можешь готовиться к дуэли...

— И что мне надо для этого сделать? — расплывшись в счастливейшей улыбке, воскликнул Коэлин.

— Просто показаться ему на глаза... — буркнула я, скидывая с ног изуродованные туфельки, к которым брат собственноручно прибил толстенные деревянные набойки. — Как только он увидит твое милое личико, он вспомнит про то, что ты наставил ему рога и перестанет соображать...

— Постой-постой!!! Мне нужно, чтобы он дрался в полную силу!!! — уронив кинжал, взвыл Коэлин. — Что именно ты в нем изменила?

— Успокойся! Почти ничего. Убрала из его мыслей расчет и заставила его воспринимать тебя не принцем, а ровней... Что я, не знаю, что тебе надо?

— Угу... Потому и дергаюсь... — мгновенно успокоившись, буркнул он. — Барон Ярмеллон — восьмой меч Делирии. Противник — как раз для меня...

— Какой смысл так рисковать? Тебе что, не хватило графа Затиара?

— Тогда мне было восемнадцать. Я был юн и здорово переоценивал свои силы. Сейчас мне двадцать два. Кстати, после той дуэли я не проиграл ни одной. А Затиара...

— А Затиара ты зарубил в прошлом году... — фыркнула я. — Однако шрам от того поединка у тебя остался...

— Плевать... — усмехнулся мой ненормальный братец. — Зато я живу по-настоящему...

Глава 34. Десятник Вигор Гваал.

— Вигор, а ты везунчик... — услышав голос Пивной Кружки, Гваал пришел в себя, приоткрыл глаза и с трудом удержался от стона: страшно жгло правое подреберье, болела левая нога и почему-то левое ухо. А еще раскалывалась голова, и во рту стоял привкус крови напополам с желчью. — Пропустил такую связку — и живой. Даже не верится...

— Что? — повернув голову на голос, Вигор с трудом сфокусировал взгляд на мятом куске металла в руках склонившегося над ним воина и с удивлением узнал в нем свой шлем.

— Не дергайся... — увидев, что он пытается приподняться на локте, усмехнулся десятник Снежных Барсов. — Лекарь сказал, что тебе надо лежать как минимум дней десять...

— Зацепили?

— Можно сказать и так... — хохотнул Пивная Кружка. — Хотя я бы выразился несколько грубее — чуть не убили. Чуть не перерубили ногу, чуть не пропороли печень и чуть не раскроили голову. Зато есть повод начать праздновать свой второй день рождения и заодно привыкать к новой кличке...

— Это к какой? — прохрипел Гваал.

— Одноухий! Второе ухо тебе оттяпали качественно. Вместе с половиной шлема... Кстати, знаешь, на кого тебе повезло наткнуться? Что, не помнишь? На его сиятельство графа Шорра... — Кружка отбросил в сторону изуродованный шлем и покарябал пальцем под наручем. — Хороший был боец. Прежде, чем его расстреляли из арбалетов, умудрился зарубить четырнадцать человек...

— А... донжон взят?

— Да. Давно уже... — кивнул десятник. — Барон Игрен, наверное, уже у его величества — докладывает об успехе. А мы пока ищем люки, ведущие в потерны... О, орут! Может, уже нашли? Ладно, отдыхай... Зайду позже...

...В следующий раз десятник появился в комнате перед закатом: лучик света, пробившийся в бойницу часа через три после его ухода, успел описать по полу полукруг, взобраться на противоположную от ложа Вигора стену и пропасть. К этому времени Гваал уже притерпелся и к боли, и к постоянным головокружениям, и к запаху лечебной мази, которой смазали его раны. И даже умудрился немного пообщаться с соседом по комнате — чуть не лишившимся ноги Гердером Шрамом, пребывающим в омерзительнейшем настроении.

Ввалившись в комнату, Пивная Кружка в сердцах метнул свой щит в ближайшую стену, и, рухнув на лежак рядом с Гердером, угрюмо посмотрел на подчиненного:

— Слышь, Шрам! Ахим Лоут мог не поверить голубиной почте? Тридцать его воинов пытались вернуться в крепость! Помнишь грохот обвала, который мы слышали во время штурма? Так вот, они, наткнувшись на головной дозор армии, и поняв, что Запруда захвачена, обрушили какую-то скалу выше по ущелью. И теперь обороняют гору из битого камня...

— Тридцать человек? — не поверил ему Гердер. — И обороня-ЮТ? Что, до сих пор?

— Да... — кивнул десятник. — Они заставили умыться кровью Медведей! И умудрились не потерять ни одного человека!

— Не может быть...— вмешавшись в разговор, Вигор отрицательно мотнул головой и чуть не взвыл от боли в обрубке уха. — Осыпь — не крепость. Что бы они там не вытворяли — потери у них будут все равно. Пять к одному , десять к одному — но будут. Надо просто задавить их количеством...

— Думаешь, ты один такой умный? — скрипнув зубами, повернулся к нему Кружка. — Их атаковали трижды! В результате — четыреста с лишним погибших. Это не считая тех трех с половиной сотен, которые погибли во время обвала. А армия до сих пор топчется на месте... Кстати, это еще не все: увидев цвета рода Утерсов, полторы сотни челзатцев вообще отказались идти на штурм!

— Их же...

— Да! — не дав Вигору договорить, зарычал десятник. — Его величество вышел из себя, и приказал казнить каждого пятого... Вот такие новости...

— И что теперь? — Шрам задумчиво посмотрел на мрачного, как грозовая туча, Кружку. — Теперь на приступ отправят нас?

— Нет. Его милость барон Игрен сказал, что нам и еще пяти сотням Волков поставили задачу любой ценой удержать Запруду...

— От кого? — не удержался от вопроса Гваал.

— Ты что, до сих пор не оклемался? Если Ахим Лоут и его воины вернулись, то они сделают все, чтобы вернуть крепость в свои руки. И если им это удастся, то наша армия окажется в каменном мешке. Дальше объяснять?

— Нет. Не надо. Но ведь почти тысяча человек для защиты одной крепости — это перебор!

— Как бы и этого не оказалось мало... — вздохнул десятник. И, отстегнув наруч, принялся ожесточенно чесать предплечье...

— Угу... — хмуро поддакнул ему Гердер. — Четыре года назад, еще до того, как меня заприметил барон Игрен, двадцать воинов Правой Руки за ночь вырезали треть гарнизона Хегрима. Тогда мне повезло — за сутки до нападения меня отправили сопровождать коменданта крепости в Свейрен. Когда я вернулся обратно, то узнал, что из моей сотни выжило всего семнадцать человек. А мой побратим Дейн... В общем, Бьерн! Возьми-ка мой арбалет. И помоги мне дойти до комнаты с люком...

— Уверен? — посмотрев на мигом окаменевшее лицо подчиненного, Пивная Кружка пожал плечами и кивнул: — Ладно. Но идти сейчас особого смысла нет. Вряд ли черно-желтые появятся тут до полуночи...

... — Бой!!! — услышав дикий рев кого-то из сотников, раздавшийся из коридора, Вигор вскочил с ложа, вцепился в меч, лежащий в изголовье... и с трудом удержал равновесие: у него дико закружилась голова, потом потемнело в глазах и начало тошнить.

С трудом справившись со слабостью, воин повесил меч на пояс, и, кинув взгляд на щит, решительно вышел из комнаты: тащить с собой эту тяжесть он был не в состоянии.

Добравшись до лестницы, Гваал несколько секунд постоял на месте, решая, куда идти — звуки схватки доносились и сверху, и снизу.

'Даже если мне хватит сил добраться до крыши, то там меня сможет зарубить даже ребенок'... — подумал он и поудобнее перехватил меч. — 'Значит, надо идти в подвал...'

Первый шаг вниз по лестнице дался достаточно тяжело — Вигору даже пришлось прислониться к стене и дождаться, пока прекратит кружиться голова и успокоится бунтующий желудок. Зато следующий приступ головокружения оказался слабее. Поэтому останавливаться он не стал — просто постарался шагать как можно медленнее и плавнее. Однако добраться до подвала без остановок не удалось — споткнувшись о край выщербленной ступени, Гваал с трудом удержался от падения и прижался к стене, чтобы прийти в себя.

Через несколько минут, осторожно пошевелив головой и почувствовав, что в состоянии двигаться дальше, он аккуратно сделал еще один шаг, и, увидев отблески света от пламени факелов на кольчугах сражающихся солдат, мрачно подумал: — 'Ну, и что я сюда поперся? Показать, что готов на все ради того, чтобы меня оставили в Барсах? А кто это поймет? Десятник Бьерн? Или граф Игрен? Толку от меня сейчас... Ладно, раз пришел, надо вступать в бой...'

Сделав еще четыре шага, Вигор, наконец, оказался на ровном полу, и, почувствовав, что качает его гораздо меньше, медленно потянул меч из ножен.

— Тварь... — рявкнуло за спиной, и в голове Гваала вспыхнуло черное злое солнце...

...— Он очнулся, сир!

Вслед за голосом, ворвавшимся в сознание, пришла боль. А потом Вигора скрутил дикий приступ тошноты.

С трудом дождавшись, пока пустой желудок перестанет завязываться узлом, воин попробовал смахнуть с губ едкую слизь... и понял, что не чувствует своих рук! Вообще!

Тут же открыв глаза, он увидел носки собственных сапог, болтающиеся над полом. А через мгновение, ощутив боль в вывернутых плечах, чуть не заорал от страха: он висел на дыбе!

— Поднимите ему голову... Хочу посмотреть в его глаза...

В то же мгновение чья-то рука вцепилась в его волосы и заставила поднять голову вверх.

— Не прячь взгляд, десятник! — судя по голосу, его величество Иарус Рендарр по прозвищу Молниеносный не был расположен повторять свои приказы дважды. Поэтому Вигор послушно посмотрел ему в глаза.

— Молодец... — уперев кулаки в бока, хмыкнул король. — Ты храбрый воин. Можешь собой гордиться — ты сделал для своего королевства все, что мог. Действительно все. А теперь, когда твоя служба закончена, я бы хотел услышать от тебя все, что ты знаешь о Внутренней страже, графе Орассаре и системе охраны короля Вильфорда. Если ответишь на все мои вопросы, то я позволю тебе умереть без мучений... Кстати, перебежчика ты изображал очень неплохо. И, если бы не бдительность моих людей, то, вполне возможно, что тебе удалось бы совершить задуманное...

— Я против вас не злоумышлял, сир... — чувствуя, как его потихоньку охватывает ужас, выдохнул Гваал. — Я...

— Рот закрой... — рявкнул король. — И говори только тогда, когда я спрашиваю. Понял?

— Да, сир...

— Для того чтобы ты не строил никаких иллюзий, я расскажу тебе, как все было на самом деле. Ты — человек графа Орассара, а не барона Велсера. И твоей основной задачей являлось осуществление контроля над деятельностью начальника Тайной службы. В отряд, направленный им в Запруду, ты попал случайно — барон Велсер оказался настолько наивен, что не разглядел в тебе врага. Все время пребывания в крепости ты анализировал поведение десятника Бьерна и его людей, пытаясь понять, зачем барону проверять ее обороноспособность и особенно не дергался. То, что отряд послан в крепость с другой целью, ты понял слишком поздно. Тогда, когда увидел, что мои люди подают знак 'пастуху'. Мгновенно сообразив, чем это должно закончиться, ты, отправившись 'докладывать о появлении подозрительной отары', поделился своими сомнениями с графом Шорром. Однако убедить коменданта в том, что Запруду вот-вот начнут штурмовать, не смог. И вернулся на северную стену. Предупредить защитников крепости о начале штурма тебе не удалось — мои воины не отходили от тебя ни на шаг. Зато потом ты сделал все, что мог — именно благодаря тебе мои воины не успели захватить донжон. И именно благодаря тебе вылазка Шорра к тревожному рычагу оказалась такой удачной. Знаешь, я действительно тобой восхищен — не каждый воин смог бы сражаться за своего короля, оставшись в одиночестве. И точно зная, что у него нет ни одного шанса остаться в живых. Твоя сегодняшняя попытка предупредить штурмующих Запруду воинов Правой руки о засаде тоже достойна похвалы: я уважаю бойцов, способных сражаться даже в безвыходной ситуации. Именно поэтому, повторю еще раз, я готов подарить тебе легкую смерть, если ты ответишь на мои вопросы...

— Простите, сир, вы ошибаетесь... — кое-как справившись с оцепенением, пробормотал десятник.

— В чем именно? — с интересом поинтересовался Иарус. — В деталях?

— Я не работаю на графа Орассара. Я сделал все, что мог, для того, чтобы ваша армия захватила Запруду. И не собирался предупреждать воинов сотника Лоута, и, тем более, бить вашим воинам в спину... Я шел к ним на помощь...

Дослушав объяснение до конца, король расхохотался:

— Отличная попытка, десятник! Только вот факты — упрямая вещь. Скажи, почему граф Шорр тебя не убил? Шестеро воинов, напавшие на него до тебя, и еще восемь — после, умерли. Пропустив всего по ОДНОМУ удару! А ты получил три — и жив! Отделавшись царапинами на бедре и на боку, и расколотым шлемом. Вы с Шорром отработали просто идеально — для того, чтобы догадаться, что раны, полученные от защитников донжона, смогут укрепить твою легенду, надо было быть очень неплохим стратегом. А для того, чтобы отрубить ухо в той свалке — мастером меча. Я не знаю, как ты догадался о планах графа, но потеря сознания у тебя получилась великолепно: в нее поверил даже лекарь Барсов! Впрочем, это не важно. Важно другое. То, что после 'прихода в себя' ты принялся строить планы на будущее. Появление в комнате десятника Бьерна оказалось как нельзя кстати. Услышав от него о том, что в ущелье появились воины Утерса Неустрашимого, и что они обязательно попробуют отбить Запруду, ты ужаснулся: взять крепость, которую обороняет тысяча солдат, невозможно. И ты решил предупредить черно-желтых о засаде. Дождавшись, пока десятник уйдет, ты попросил одного из Снежных Барсов проводить себя во двор, якобы по нужде. И 'случайно' выбросил окровавленные бинты так, чтобы они образовали какой-то знак. А потом, успокоенный, отправился спать. Ты не мог знать, что за каждым твоим шагом следят. И что бинты тут же уберут! Далее, проснувшись от звука схватки, ты расстроился, поняв, что твой знак проигнорировали. И тут же бросился на помощь. Только не к моим солдатам, как ты только что сказал, а к черно-желтым! Десятник Бьерн, который за тобой следил, вырубил тебя в десяти шагах от моих воинов. Не дав тебе врубиться в их спины. Кстати, барону Игрену ты говорил, что не знаешь, где именно в донжоне расположен вход в потерны. Однако, рванув на помощь воинам Утерса Неустрашимого, почему-то безошибочно пришел именно туда... Тебе не кажется это странным?

— Я шел на звук схватки, сир... — понимая, король все равно не поверит его объяснениям, вздохнул Вигор. — Туда, куда мог дойти...

— Что ж. Я вижу, что говорить правду ты не намерен... — Иарус Молниеносный перестал улыбаться, и положил руку на рукоять своего меча. — Твое право. Ты жил героем, и хочешь умереть им же? Так вот, тебе это не удастся. Я все равно узнаю все, что меня интересует. Просто чуть позже и из вторых рук. От моего палача, метра Джиэро. Работать с пленными он умеет, поэтому на легкую смерть можешь не рассчитывать. Да, еще: чтобы ты лучше понимал ту ситуацию, в которой оказался, сообщу пару последних новостей. Первая — утреннее нападение воинов Правой Руки отбито. Не без потерь, конечно, но крепость Запруда осталась моей. И будет моею ВСЕГДА! А во-вторых, через несколько часов мои инженеры закончат собирать осадные машины. И на рассвете мы втопчем в землю тех, кто обороняет ущелье. В общем, Элирея обречена. Так же, как и ты...

— Ну, так что ты знаешь о графе Орассаре, о Внутренней страже и системе охраны короля Вильфорда? — дождавшись, пока король закончит говорить, поинтересовался барон Игрен. И, рванув за волосы, заставил Гваала посмотреть направо. Туда, где жилистый мужчина в кожаном фартуке деловито раскладывал на столе пыточный инструмент.

— Про Тайную службу знаю! И расскажу... А про его светлость и Внутреннюю стражу не знаю ничего! — стараясь не сорваться на крик, выдохнул Вигор. — Я не лгу...

— Про Тайную службу мне не надо — все, что мне было нужно, я узнал от ее начальника. А вот про остальное... Ладно, не люблю повторяться. Шанс умереть быстро у тебя был. Ты им не воспользовался... — Иарус Молниеносный перевел взгляд на палача и приказал: — Джиэро! Лицо не порти. Я отправлю его голову барону Орассару...

Глава 35. Граф Томас Ромерс.

На знак 'замри' Том среагировал мгновенно. И, повинуясь жесту своего сюзерена, влип в узкую расщелину сразу же за поворотом тропы. Пытаясь понять, что могло встревожить графа в двадцати минутах ходьбы от замка Красной Скалы, в самой середине одной из самых неприступных долин королевства.

Решив, что сюзерену виднее, Ромерс положил ладонь на рукоять топора, слегка согнул колени, приготовился к схватке и... с удивлением увидел легкую улыбку, появившуюся на лице стоящего рядом Утерса.

'Опасности нет'. 'Жди'... — жестами показал граф. И добавил: 'Тихо'...

Озадаченно посмотрев на сюзерена, Томас убрал руку с топорища и превратился в слух.

Ждать пришлось недолго. Минут пять. А потом из-за поворота тропы послышался звук чьих-то шагов.

— Ну, и куда это мы собрались, ваше высочество? — выждав еще несколько мгновений, громко поинтересовался Утерс-младший. И раздраженно рявкнул: — Гонта! Ты что, не расслышал моего приказа?

— Он не при чем, Ронни! Если я не хочу, то остановить меня почти невозможно... — выйдя из-за скалы, буркнул принц Вальдар. — Вернее, можно, но только применив силу... В общем, Гонта решил, что... Короче, я требую, чтобы вы взяли меня с собой...

— Нет. Это исключено... — отрицательно мотнув головой, буркнул граф Вэлш. — Вы должны оставаться в нашем замке до тех пор, пока его величество не решит, что опасность для вашей жизни миновала.

— Ронни! Я — взрослый мужчина и могу сам распоряжаться своей судьбой... — возмутился наследник престола.

В глазах Утерса-младшего мелькнуло что-то, похожее на боль:

— Ваше высочество! Вам не кажется, что вы забываете про нечто важное? Про ваш долг перед королевством? — холодно поинтересовался юноша. — Не думал, что мне придется о нем напоминать. Вы — единственный наследник престола. И не имеете права рисковать своей жизнью. Ваш отец отправил вас под охрану наших воинов не просто так. У него наверняка были очень веские причины. Поэтому... возвращайтесь в замок, Ваше высочество!

Вальдар заскрипел зубами, с хрустом сжал кулаки, и, уставившись в глаза графа, зарычал:

— Я ненавижу слово 'долг'! Я не хочу возвращаться ни в какой замок! Мне надое-...

Увидев, как заледенел взгляд юноши, молча слушающего его монолог, принц прервался на полуслове, понуро опустил плечи и тяжело вздохнул:

— Ты прав, Ронни... Я должен... Удачи тебе...

— Благодарю, ваше высочество... — церемонно поклонившись, граф развернулся на месте, и, не оглядываясь, зашагал вверх по тропе.

Угрюмо посмотрев вслед уходящему юноше, принц в сердцах врезал кулаком по скале, и, поморщившись от боли в разбитом кулаке, еле слышно пробормотал:

— Настоящий Утерс... Упрям, как... его отец...

...Развилку, за которой начиналась тропа Последней Надежды, Ронни прошел, не останавливаясь. Словно не заметив. Удивленно почесав затылок, Томас нашел взглядом покрытый мхом камень, о который он споткнулся на пути к замку. Потом кусок дерна, вывернутый его сапогом. И, удостоверившись, что не ошибся, негромко поинтересовался:

— Простите, милорд! А разве тут нам не налево?

Остановившись, Утерс удивленно посмотрел на Ромерса, потом — на поворот, и, не сразу сообразив, о чем вопрос, криво усмехнулся:

— Ты, кажется, мечтал о подвигах, Том?

Ромерс почувствовал, что слегка краснеет, и, выдвинув вперед подбородок, с вызовом поинтересовался:

— А что, такая мечта недостойна мужчины?

— Ну почему... — вздохнул юноша. — Мечта как мечта. Сам мечтал о том же... Просто... Каюсь, в замке мне было не до тебя: принц Вальдар, мама, сестры, Брюзга... А потом я просто забыл, что ты не в курсе...

— В курсе чего? — переспросил Том.

— Того, куда я собрался. Короче говоря, мы не будем сворачивать на тропу Последней Надежды. Потому, что идем не в ущелье Кровинки, а в Свейрен...

— Ку-уда?

— В столицу королевства Делирия, в город Свейрен... — усмехнулся Утерс.

— Прямо так? — двумя руками оттянув от кольчуги сюрко и продемонстрировав сюзерену его герб, ошеломленно поинтересовался Ромерс.

— А что, тебе чем-то не нравится наш родовой герб? — нахмурился юноша и... расхохотался: — Шучу... Нет, конечно же, не так. Все, что необходимо для этой небольшой прогулки, мы возьмем в одном из наших схронов за Ледяным хребтом. Так что можешь не волноваться. Кстати, а тебя не беспокоит то, что мы собрались туда вдвоем?

— Нет... — отрицательно помотал головой Том. — Единственное, чего я действительно боюсь, это оказаться для вас обузой. Такой же, как во время перехода от Ледяной пещеры до долины Красной Скалы. И... еще я боюсь, что вы сейчас предложите мне вернуться обратно в замок...

— Не предложу... — вздохнул Ронни. — Во-первых, ты просился ко мне в оруженосцы не для того, чтобы сидеть в четырех стенах и любоваться на моих сестер. Во-вторых, отправить тебя обратно после того, как мы уже ушли — значит нанести ущерб твоему самолюбию, и выставить тебя в глазах окружающих трусом. На что я никогда не пойду. В-третьих, для того, чтобы осуществить задуманное, мне нужен хотя бы один напарник...

— Спасибо, милорд...

— Ты бы поступил по-другому? — удивился Утерс.

— Нет...

— Значит, благодарить меня не за что. Пошли, напарник...

...В пещере пахло псиной, кровью и тухлым мясом. Двигаясь за графом Вэлш, Том аккуратно переступал через обглоданные кости и комки свалявшейся шерсти, и прислушивался к грозному рычанию, раздающемуся из-за пределов светлого круга, выхватываемого факелом из темноты.

— Не нападут... — заметив, что он то и дело хватается за рукоять топора, буркнул Ронни. — Сейчас лето. Еды предостаточно. А от нас не чувствуется страха...

'Ну, я бы не сказал...' — подумал Ромерс и криво усмехнулся: против волчьей стаи десятка в четыре голов он чувствовал себя беззащитным.

— В этой горе — целый лабиринт. Говорят, что тут когда-то жили люди, и что в некоторых пещерах даже сохранились выбитые на стенах рисунки. Однако сам я их не видел — оба раза, когда я тут был, мы пробегали к схрону, переодевались и уходили. Эх, будь у меня свободное время, я бы с удовольствием побродил бы по этим коридорам и полюбовался бы на то, что они там накарябали...

— А мне в пещерах немного неуютно... — чуть не врезавшись головой в торчащий из стены камень, признался Томас. — Как представлю себе, что там, над головой — чудовищная толща из камня, так становится не по себе: вдруг обвал, или, скажем, землетрясение? Нас же погребет заживо...

— Скорее, расплющит, как копыто коня — выскочившую на дорогу лягушку... — ухмыльнулся Утерс. — Обвалы и землетрясения бывают достаточно редко, поэтому я о них не думаю... Есть проблемы поважнее... Кстати, все, мы добрались... Вот за этим поворотом будет лаз... На, подержи факел — я сдвину камень в сторону...

...Узкий лаз, по которому пришлось лезть на четвереньках, оказался достаточно коротким. Однако Том, очень четко представивший себе, как его придавливает потолком, выбрался из него мокрым, как мышь. И с сердцем, бешено колотящимся в грудную клетку. Кое-как успокоив дыхание, он воткнул факел в металлическое кольцо, торчащее из небольшой трещины, и, стараясь не думать о том, что эта трещина — тоже предвестник обвала, огляделся.

Пещера выглядела, как пасть сказочного дракона: из потолка и пола торчали острые 'зубы' — каменные столбы розовато-серого цвета, а между ними, словно язык чудовища, чернело небольшое озерцо. Десятка полтора сундуков, около которых суетился Аурон Утерс, казались коренными зубами, а покатый свод в дальнем углу пещеры — горлом...

— Впечатляет? — вытащив из сундука небольшой сверток, и бросив его Тому, с улыбкой поинтересовался граф. — Мы называем ее Волчьей пастью...

— Не волчья, а драконья... Таких больших волков не бывает, милорд... — не прекращая вертеть головой пробормотал Ромерс. — Жуткое место...

— Место как место... Мне даже нравится... Давай, переодевайся... — усмехнулся Ронни, и, подавая пример, первым стянул с себя сюрко. — Потом покопайся во-о-он в том сундуке и подбери себе нормальные сапоги: мне нужно, чтобы ты мог передвигаться бесшумно. А не громыхал, как телега по булыжной мостовой.

Наскоро переодевшись в серое сюрко с вышитыми на нем скрещенными мечами, Утерс быстренько собрал два дорожных мешка, и, кинув один из них Тому, жестом показал на лаз:

— Давай обратно. К завтрашнему утру нам надо добраться до дороги. А эта тропа ничуть не лучше, чем твоя любимая...

— Любимая? — переспросил Том.

— Угу... — усмехнулся Утерс-младший. — Тропа Последней Надежды. Или есть другая, еще веселее?

...Прыгнув вслед за графом на бесконечный язык осыпи, заканчивающийся в долине, покрытой белой пеленой тумана, Том заранее простился с жизнью: бежать по склону, с каждым шагом проезжая чуть ли не половину полета стрелы, было безумно страшно. Так же, как и лезть вслед за сюзереном по отвесной стене или висеть на веревке, ожидая, пока Ронни вытянет его на очередную 'полку'. Однако к середине спуска страх куда-то испарился, и на смену ему пришло чувство полета. Поэтому, по инерции забежав на покрытый травой противоположный склон ущелья, Ромерс даже слегка расстроился.

— Понравилось? — довольно ухмыляясь, поинтересовался Утерс-младший.

Томас кивнул.

— Я тоже люблю вот так пробежаться... Зато вот подниматься обратно...

— Этого я вообще не представляю... — посмотрев за спину, признался Ромерс. — Шаг вперед, и три — назад...

— Ну, в лоб мы туда, конечно, не полезем... Хотя учитель гонял меня именно так... — усмехнувшись своим воспоминаниям, буркнул граф. — Ладно, повеселились и хватит. Пора добывать себе лошадей.

— Добывать?

— Угу... Тут, на Зайдском тракте, должно быть безумное количество патрулей... Думаю, что если хорошо попросить, то лошадьми они поделятся... Что нам надо-то? Всего четыре штуки...

— А по сколько человек в патруле?

— Обычно — штатный десяток... — ухмыльнулся юноша. — Самое оно, чтобы размяться...

...При виде конного патруля из десяти делирийцев, выехавшего из-за поворота дороги, Том вдруг понял, что эта разминка может оказаться для него последней: воины были одеты в тяжелые латы и выглядели отнюдь не новичками. Растерянно посмотрев на замершего за соседней вековой елью юношу, Том внимательно вгляделся в его лицо, однако страха на нем не увидел: вместо того, чтобы подать сигнал отступать, Утерс-младший жестами показал Ромерсу его первую цель, потом слегка сдвинул ногой лежащий рядом дорожный мешок и вытащил из перевязи метательные ножи.

Поудобнее перехватив арбалет, Томас облизнул пересохшие губы и задержал дыхание, решив, что показывать свой страх сюзерену — позор для вассала.

Кивок Утерса-младшего, негромкий щелчок — и всадник, едущий первым, начал медленно откидываться на круп своего коня. Вскинутая вверх рука с растопыренными пальцами; зависшие в воздухе поводья, выскользнувшая из стремени нога... — Тому вдруг показалось, что он разглядывает свитки с совершенно не связанными друг с другом рисунками, и что художник, который их рисовал, слегка переборщил с изображением мелких деталей... А потом замедлившееся было время понеслось вскачь, и в вырезах барбютов ошарашенных делирийцев одна за другой начали возникать рукояти метательных ножей...

Сбив с ног вставшего на дыбы коня ударом щита, и врубаясь топором в бок летящего на землю всадника, Томас вспомнил, что обязан защищать спину своего сюзерена. И попытался проконтролировать перемещения графа. Но тут же понял, что это невозможно — Утерс-младший метался среди всадников, как ураганный ветер в зарослях камыша. В темпе, в котором Ромерс не смог бы двигаться даже без щита, меча и кольчуги. И безошибочно бил в сочления доспехов, под плакарт и латную юбку. Там, где мелькала спина Ронни, раздавалось дикое ржание лошадей, лязг железа и предсмертные хрипы. Шестнадцатилетний мальчишка, сравнительно недавно покинувший родовой замок, чувствовал себя в бою, как рыба в воде! И не делал ни одного лишнего движения!

'С ума сойти...' — подумал Том, добивая придавленного конем делирийца. — 'А как он будет сражаться, когда наберется опыта и заматереет?'

— Все... Готовы... Тащи мешки и арбалет... — через пару минут, удостоверившись, что все враги повержены, приказал граф. Потом наклонился над одним из раненых, вытащил у него из ножен мизерикордию и совершенно спокойно ткнул ею в глаз хозяину. — Поторопись: до Зайда рукой подать. А лишние свидетели нам ни к чему...

Глава 36. Аурон Утерс, граф Вэлш.

Надежда на то, что мы сможем добраться до Свейрена за четверо суток, умерла к середине первого дня пути. Вернее, не умерла, а скончалась в жутких муках от руки моего верного оруженосца. Если бы не его 'потрясающие способности' к лицедейству, то мы, выбравшись на Зайдский тракт, смогли бы мчаться в столицу Делирии, останавливаясь в придорожных тавернах только для того, чтобы переночевать. И не особенно беспокоясь о проверках: имеющиеся у нас подорожные практически не отличались от оригиналов, а шансы встретить по дороге людей, способных понять, что подпись графа Сарбаза и его личная печать являются подделками, были равны нулю. Однако... первая же попытка проехать мимо встречного патруля закончилась побоищем.

Нет, сначала все шло, как надо: воины, увидевшие вышитые на наших сюрко эмблемы Ночного двора, поприветствовали нас поднятыми над головой сжатыми кулаками. Я повторил их жест... и тут патрульные выхватили мечи!

Как потом оказалось, при виде вооруженных вражеских солдат мой великовозрастный оруженосец тут же изменился в лице и 'осторожно' потянулся к топору...

...В общем, конец первого и весь второй день мы передвигались по проселочным дорогам и бездорожью, тренируясь правильно реагировать на делирийцев. И в итоге умудрились оставить в живых аж два разъезда! Правда, сумасшедший успех на редкость талантливого ученика не помешал мне встретить третий рассвет в поле: испытывать вновь обретенные навыки Томаса Ромерса в городе Фарбо, столице одноименного графства, я бы не стал даже под страхом смертной казни. Мало того, перспектива открыто проехаться по владениям графа Эрвела Фарбо наверняка не обрадовала бы даже Кузнечика.

...Граф Фарбо, отставной тысячник делирийской армии, начинавший служить еще при деде Иаруса Молниеносного, несмотря на свой крайне почтенный возраст, отличался крайней подозрительностью и на редкость сволочным характером. По рассказам учителя, чуть ли не четверть населения графства в той или иной степени занималось самым любимым делом своего сюзерена — играло в войну. Судьи и тюремщики, мастера пыточных дел и соглядатаи — для обеспечения порядка и 'благоденствия' их хватало за глаза. Количеству стражников, без дела шарахающихся по тихим улочкам этого городка, могла бы позавидовать столица любого королевства Диенна, а бдительности каждого из них — Внутренние службы большинства правящих династий. Любой прохожий, не имеющий с собой подорожную, мгновенно оказывался в графской тюрьме, где им начинали заниматься палачи. А самый легкий намек на желание совершить какое-нибудь преступление заканчивался на виселице или на плахе. Несмотря на практически полное отсутствие преступности, лобное место города без дела не простаивало: как минимум раз в седмицу на нем проводились показательные порки нерадивых солдат, а месяц, в который выживший из ума граф умудрялся казнить меньше десяти человек, его вассалы считали счастливым...

Краткий пересказ привычек бывшего тысячника вверг Тома в состояние черной меланхолии. Все четыре часа, потребовавшиеся нам на то, чтобы добраться до границы этого лена он молчал. А когда мы, наконец, проехали деревушку с говорящим названием Виселицы, за которым начиналась граница баронства Эрде, он неожиданно поинтересовался:

— А что мешает его вассалам куда-нибудь сбежать?

— Каждому ребенку, разменявшему четвертую весну, на предплечье выжигают эмблему рода Фарбо. А любой дворянин, приютивший у себя беглого вассала графа, становится личным врагом этого ненормального... — буркнул я. — А если учесть то, что у старикашки восемь сыновей, семь из которых занимают очень солидные должности в армии и при дворе, и еще пара десятков не менее воинственных внуков, то желающих повоевать против него находится немного...

...Кусок дороги от Виселиц и до города Морось прошел без каких либо происшествий — за полтора дня скачки мы встретили всего три патруля, ни один из которых даже не поинтересовался, что люди графа Сарбаза делают так далеко от столицы. Поэтому до здоровенного вертела, на котором болталась вырезанная из куска мятого железа кабанья голова, мы добрались не поздно вечером четвертого дня, как я планировал, а днем. За два часа до заката.

Увидев, что я поворачиваю коня на вытоптанную конями посетителей дорожку, начинающуюся под вывеской постоялого двора, еле сидящий в седле Том ошалело посмотрел на все еще висящее в небе солнце и на всякий случай даже потер глаза руками.

Естественно, от этого солнце не закатилось. И даже не попыталось скрыться в облаках. Может быть, потому, что на совершенно чистом небе их не наблюдалось?

Тогда мой оруженосец собрался с духом, и, пришпорив измученного не меньше него коня, хрипло поинтересовался:

— Простите, милорд! А что, у нас незапланированный привал?

— Угу... — усмехнулся я. — Мой учитель утверждает, что на этом постоялом дворе молочных поросят зажаривают лучше, чем в любом другом месте Диенна. И что человек, побывавший в Делирии и не заехавший в 'Поросенка' — полный и законченный идиот...

У парня отвалилась челюсть. Несколько раз моргнув, он помотал головой, потер ладонями лицо и снова уставился на меня:

— И это — достаточно веская причина для того, чтобы останавливаться на привал в середине дня?

— Почему нет? — невозмутимо ответил я. А потом, поняв, что моего оруженосца вот-вот хватит удар, улыбнулся: — Конечно, есть и другая причина: посмотри на себя! Четыре дня пути превратили тебя в сонное, постоянно зевающее существо, давно успевшее забыть, с какой стороны надо хвататься за топор...

— Я в порядке! — возмутился Ромерс.

— Может быть... — примирительно подняв перед собой руки, усмехнулся я. — А я — нет. Ты же видел — сегодня я полдня бежал рядом с конем. Почему, по-твоему?

— Боитесь сверзиться с лошади, ваша светлость? — сообразив, что я пытаюсь пошутить, ехидно поинтересовался Том.

— Угу. И превратиться в 'вашу темность'... или 'вашу грязность'... — кивнул я. — Кроме того, завтра ночью спать нам не придется... В общем, я решил, что сегодня надо отдохнуть... Ну... и поросенка попробовать хочется...

— Белье стирать умеешь? — поинтересовался я у Тома, сворачивая с Зайдского тракта на покрытое стерней поле, за которым прихотливо извивалась речка Мутная.

— Простите, милорд? — ошарашено переспросил он.

— Белье, спрашиваю, стирать приходилось? Или графам Ромерсам стирают только служанки?

Ромерс слегка покраснел, сдвинул брови и признался:

— Это, конечно, неблагородно, но... приходилось...

— Отлично... — улыбнулся я. — Значит, сейчас мы уделим час времени этому неблагородному делу и перестираем все, что у нас есть...

Том чуть не упал с коня:

— Зачем, милорд?!

— Чужой город. Куча симпатичных дам... А от нас прет потом, своим и конским... Представляешь себе выражение их лиц?

— Вы собрались на королевский бал? — сообразив, что я опять шучу, ехидно поинтересовался он.

— Почти... И там, где я планирую провести сегодняшнюю ночь, запах пота будет совершенно лишним...

— И как же называется это место? — поинтересовался Томас, а потом, поняв, что косвенно интересуется целью нашего путешествия, о котором я предпочитаю не говорить, виновато отвел взгляд.

Я почесал затылок, посмотрел в сторону холма, за которым скрывались стены Свейрена, и, подумав, все-таки ответил:

— Хочу пообщаться с графом Сарбазом. Прямо в его имении. Знаешь такого?

— Да, милорд... — с легким ужасом в глазах посмотрев на меня, пробормотал он. — Только... вы уверены, что начальник Ночного двора захочет с вами общаться?

— Его желание — не главное... — почувствовав, что у меня сводит скулы от злости, я глубоко вздохнул и снова заставил себя улыбнуться. — Достаточно того, что это нужно мне...

— И вас действительно беспокоит, как от вас будет пахнуть во время этой беседы? — после небольшой паузы спросил Том.

— Во время — нет. А вот до и после — еще как! Если воины его охраны набраны не из юродивых, то они несут службу, как подобает. Открою тебе небольшой секрет — обнаружить лазутчика можно десятком разных способов. И обоняние — далеко не последний...

Мгновенно посерьезнев, Томас повернулся ко мне корпусом и прямо в седле изобразил уважительный поклон:

— Спасибо за науку, мастер...

Глава 37. Принцесса Илзе.

Портьера, за которой я пряталась, пахла пылью. И не только пахла — любое прикосновение к ней окутывало меня серым облаком, от которого ужасно хотелось чихать. А чихнуть, стоя в двух шагах от маэстро Велидетто Инзаги, было бы редким идиотизмом: певец, не понимающий причины моего негативного отношения к его 'таланту', с удовольствием сдал бы меня страже. И я, вместо того, чтобы любоваться королевским балом, мигом оказалась бы в своих покоях.

Нет, особой поклонницей того, что происходило за пределами ниши с музыкантами, я не являлась — толпа расфуфыренных дворян, хаотически слоняющаяся по огромному залу, на протяжении всего бала в основном занималась тем, что лгала, хвасталась своими настоящими и мнимыми подвигами и флиртовала. Причем женская половина общества при этом усиленно изображала непорочность, а мужская — так же усиленно старалась в нее 'верить'. Прекрасно зная, что непорочностью от дамы, с ног до головы усыпанной мушками , и переспавшей с доброй половиной его друзей и знакомых, давно и не пахнет. Однако, у игры 'кто-кого-соблазнит', в которую самозабвенно резались обе стороны, были свои правила. И каждый из игроков следовал им в меру своей фантазии и способностей. Для того чтобы уверенно 'выиграть'...

Правда, называть такие связи выигрышем я бы постеснялась: скажем, для того, чтобы уложить в постель ту же леди Лусию, под которую я так успешно загримировалась при работе с бароном Ярмелоном, не требовалось ни особого обаяния, ни веса в обществе, ни наличия десяти поколений дворян в роду или фамильных драгоценностей. Любой, кто был в состоянии сделать пару двусмысленных комплиментов, получал возможность дорваться до тела одной из самых доступных женщин королевства. Ну, а до души... Впрочем, кого из флиртующих по привычке могла бы заинтересовать чья-то там душа?

Иногда, глядя на этих игроков, я задумывалась над тем, что они будут делать, когда перебывают в постелях всех представителей противоположного пола. Пойдут на второй круг? Примут обряд безбрачия? Или обратят свое внимание на женское население ленов своих соседей?

Второй вариант казался наименее реальным — галантные кавалеры и 'невинные' дамы бросались навстречу друг другу так, как будто жили последний день, и как будто любая минута, прожитая вне изображаемой ими страсти, являлась самым страшным грехом. Поэтому отказаться от привычного стиля жизни были не в состоянии...

...Нет, будь у меня возможность посещать балы, я бы, конечно же, от нее не отказалась: в толпе веселящихся людей можно было бы отвлечься от однообразия своей жизни, на пару мгновений почувствовать себя человеком. И даже суметь не думать о своем будущем.

Однако приглашения посетить королевский бал мне не приносили, а любые мои попытки проигнорировать традицию и нагло вломиться в большой зал для приемов всегда заканчивались одинаково — недельным пребыванием на хлебе и воде. И ежедневной поркой.

Перспектива получить двадцать-тридцать ударов розгами по заднице пугала меня не особенно сильно — королева Матифа порола меня часто. По поводу и без. С плохо скрываемым удовольствием. Однако желание бунтовать против порядка, установленного королем Бедираном, у меня пропало. Лет эдак в тринадцать. И совсем не из-за порок — просто я однажды поняла, что изменить этот порядок невозможно, и начала старательно убеждать себя в том, что такое времяпровождение нужно считать бесполезным.

Правда, получалось это из рук вон плохо: да, я знала, что любой из молодых дворян, на которых я вдруг захочу положить глаз, все равно шарахнется от меня, как от прокаженной. И что даже если среди них и найдется хоть один смельчак, который рискнет проигнорировать традиции, то меня начнет тошнить от его истинного 'я' уже через три минуты после начала беседы. Однако надежда на то, что однажды я все-таки увижу человека, который окажется достоин моего уважения, почему-то не пропадала. И мысль об этом рвала в кровь мое сердце и порядком очерствевшую душу...

...Аккорды гальярды прервались чуть ли не на первом такте, и густой бас церемониймейстера торжественно провозгласил:

— Наследный принц королевства Делирия, его высочество принц Коэлин Рендарр, маркиз Честский...

Мужчины тут же склонили головы, дамы — присели в реверансе, а оркестр проиграл первые такты 'Славься, Делирия, в веках...'

А потом тишину разорвал дикий рев барона Ярмелона:

— Так вот ты где, скотина!!!

Я слегка сдвинула портьеру в сторону и... мысленно взвыла: маэстро Инзаги, сделав шаг вперед и в сторону, умудрился загородить от меня весь тот кусок зала, который я могла видеть в щель между портьерой и стеной!

'Ну и что, так и будем пялиться на его спину?' — подумала я. И, решив, что внимание всей стражи в этот момент должно быть приковано к происходящему в зале, решительно вышла из-за портьеры. Встав так, чтобы видеть основную массу гостей и брата, замершего у центрального входа.

— Эй ты, скотина! Я к тебе обращаюсь!!! — в толпе ошарашенных придворных возникло какое-то движение, потом за спиной шевалье Корсвелла возникло перекошенное от бешенства лицо барона Ярмелона, и ни в чем не повинный придворный, сбитый с ног плечом восьмого меча королевства, вылетел под ноги обалдевшему церемониймейстеру.

Оценив состояние, в котором пребывал обесчещенный дворянин, я мысленно поздравила себя с хорошо проделанной работой: боец, убивший на дуэли более четырех десятков противников, почти ничего не соображал. Пребывая в плену нарисованной мною иллюзии. А, значит, должен был сделать хотя бы одну ошибку и умереть от руки моего сводного брата. Превратившись в еще один аргумент, с помощью которого я когда-нибудь смогла бы изменить свою судьбу...

— Это вы мне? — 'сообразив', что барон обращается именно к нему, Коэлин довольно неплохо разыграл удивление. И, приподняв одну бровь, уставился на несущегося на него барона.

— Ты спал с моей женой?! — с трудом остановившись перед ним, заорал Ярмелон.

— Нет... — расплывшись в мечтательной улыбке, буркнул мой ненормальный братец. — Нам с ней было не до сна...

— Что? — хватая ртом воздух, ошалело спросил ошарашенный барон.

— Кажется, за последнюю неделю у вас, кроме развесистых рогов, появились еще и проблемы со слухом... — пожав плечами, хмыкнул Коэлин. Что ж, тогда повторю погромче: — Нет, я с ней НЕ СПАЛ! Потому, что нам было НЕ ДО СНА...

— Я требую удовлетворения... — мгновенно остыв, прошипел Ярмелон. И, увидев, как поменялся его взгляд, я почувствовала, что меня начинает трясти мелкой дрожью: в глазах барона исчез даже намек на чувства!

— Время? Место? Оружие? — не скрывая своей радости, спросил брат. И, чтобы не дать противнику передумать, медленно потянул из ножен свой меч.

— Сейчас. Здесь. Мечи...

— Стоять! Я запрещаю!!! — выскользнув из-за плеча церемониймейстера, рявкнул граф Сарбаз. И попытался не дать брату вытащить клинок.

— Вы? Запрещаете? Мне? — холодно поинтересовался Коэлин. — Граф! Вы забываетесь... Это — вопрос чести... И единственное, что вы можете сделать для меня — это отойти на предписанные дуэльным кодексом десять шагов...

— Я немедленно пошлю весточку вашему отцу!!! — потемнев взглядом, пригрозил начальник Ночного двора.

— Это — ваша обязанность... — срывая с себя колет, усмехнулся братец. — Можете идти на голубятню прямо сейчас. Я вас не задерживаю... Барон! Вы готовы?

Вместо ответа Ярмелон вытащил из ножен меч, и, отсалютовав им противнику, превратился в статую.

'Надо было внушить ему, что у него растянуто запястье...' — оценив стойку, мрачно подумала я. — 'Спокоен. Расслаблен. И действительно готов...'

— О дуэли не может быть и речи! — скользнув между дуэлянтами, зарычал граф Сарбаз. — Барон! Вы только что оскорбили особу королевской крови. Согласно законам Делирии, вы...

— Согласно законам Делирии, отказ выполнить прямой приказ наследника престола тоже является преступлением! — перебил его Коэлин. — Граф! Я ЗАПРЕЩАЮ арестовывать барона Ярмелона! Выйдите из круга! Немедленно!!!

Скрип зубов начальника Ночного двора было слышно даже мне. А во взглядах, которые он бросил на сидящих на своих тронах королев, можно было прочитать крайнюю степень отчаяния.

Увы, это ему не помогло: Матифа еле заметно пожала плечами, словно говоря 'он меня все равно не послушает', а моя мать соизволила прикоснуться пальцем к своей голове.

'Слово...' — мысленно усмехнулась я. — 'Самое страшное проклятие Видящих...'

— Ну? — видя, что граф Сарбаз не трогается с места, Коэлин мрачно свел брови и с угрозой в голосе поинтересовался: — Мне что, приказать страже арестовать ВАС? ВОН ИЗ КРУГА, ГРАФ!!! ...Барон! Я атакую...

...Трудно сказать, почему молва называла барона Ярмелона восьмым мечом Делирии — на мой взгляд, он двигался намного быстрее, чем предыдущий соперник Коэлина граф Ондиро, или одиннадцатый меч королевства — барон Фанзер. А первая же контратака барона оказалась настолько опасной, что не ожидавший от него такого уровня владения мечом Коэлин был вынужден уйти в глухую оборону.

...Шаг назад. Второй... Третий... Взвинчивая темп, барон заставлял моего ненормального братца медленно пятиться. И не давал возможности уйти в сторону или проскользнуть мимо себя.

Легкость, с какой он предугадывал практически любой удар или контратаку, завораживала. А через минуты полторы мне вдруг показалась, что между ним и Коэлином установилась связь. Связь, в которой Ярмелон играл роль Видящего, а мой брат — образа. Образа, который читают, и которым манипулируют так, как нужно Видящему!

Я даже рванулась с места, чтобы успеть поймать взгляд барона, но опоздала: решив, что достаточно унизил своего противника, Ярмелон скользнул под удар Коэлина и тут же отпрянул назад. Легким, и таким привычным движением кисти стряхнув с клинка капельки крови моего брата...

— Лекаря!!!

Свой истошный крик я услышала словно со стороны. А потом сорвавшиеся с места зрители скрыли от меня и оседающего на пол Коэлина, и барона, убирающего меч в ножны...

...Коэлин пришел в себя только под утро. Увидев, что он открыл глаза, я мгновенно вскочила со стула, и, наклонившись над его кроватью, чуть не взвыла от страха: во взгляде брата плескалось безумие напополам с болью!

Повернувшись к изображающему куклу мессиру Угтаку, я выдернула из его рук миску с холодной водой, и, намочив в ней платок, аккуратно стерла со лба Коэлина выступившие на нем капельки пота.

— Колючка? — еле слышно выдохнул брат. — Почему... ты?

— А кто? — в бешенстве рявкнула я.

— Угтак... Или... его... ученики... — поморщившись от приступа боли, пробормотал он.

— Мессир тут... Сам... — с ненавистью посмотрев на королевского лекаря, фыркнула я. — Спит...

— А-а-а... — понимающе посмотрев на меня, Коэлин обозначил улыбку. А потом, сглотнув подступивший к горлу комок, вопросительно посмотрел на меня.

'Как я?' — прочитала в его взгляде я. И тяжело вздохнула.

— Ты же... его... прочитала... наверняка... — с трудом выговорив такую длинную фразу, мой непутевый братец требовательно уставился мне в глаза.

Лгать я не стала. И просто кивнула.

— Плохо? — попытавшись приподняться, чтобы осмотреть свою перебинтованную грудь Коэлин зашипел, и, с трудом удержавшись в сознании, обессилено закрыл глаза.

— Он сказал, что из десяти человек, получивших такую рану, обычно выживают только трое... — дождавшись, пока он перестанет морщиться, буркнула я. — Кстати, я проследила: Угтак действительно сделал все, что мог...

— Я пере-... оценил... свои... силы... — после длинной паузы одними губами произнес он. И грустно улыбнулся. — Хотел... стать... первым... мечом... Делирии...

— Надеюсь, что у тебя еще будет такая возможность... — стараясь, чтобы мой голос звучал убедительно, хмыкнула я. — Хватит болтать. Угтак сказал, что тебе нужен покой...

Криво усмехнувшись и скосив глаза в сторону окна, он удивленно посмотрел на меня:

— Утро?

— Светает...

— Уходи... Вечером... придешь... Матифа... — обессилено прервавшись на полуслове, он снова прикрыл глаза.

— Поняла... — вздохнула я, аккуратно поставила миску с водой на пол, и, встав со стула, возмущенно фыркнула: — И чего ей вечно не спится?

— Уходи... — снова повторил Коэлин. — Ну?

— Выздоравливай... — искренне попросила я, и, наклонившись над тупо глядящим перед собой лекарем, негромко произнесла: — Ты всю ночь не смыкал глаз... Ты вытер пот с его лба и поставил миску на пол... Ты сейчас продолжишь осматривать принца... Ты должен сделать все, чтобы он поправился... Досчитай до пяти и медленно открой глаза...

...— Ваше высочество! Вы пришли в себя? — услышав радостный голос Угтака, я криво усмехнулась, и, прикоснувшись к неприметному камешку рядом с кольцом для факела, побрела вглубь потайного коридора. Первый раз в жизни не оставшись понаблюдать за тем, как становится на место массивная каменная плита...

Глава 38. Король Иарус Молниеносный.

Вылетев из палатки, Иарус ударом плеча сбил с ног не успевшего вовремя отодвинуться стражника, и, запрыгнув на небольшой валун, посмотрел на еле видимую в предрассветном полумраке осыпь.

Темные пятна, покрывающие ее снизу доверху, не шевелились. Да и не могли — все раненые, выжившие во вчерашней битве и сохранившие достаточно сил, чтобы доползти до лагеря, были уже внизу. А не сохранившие — умерли или находились на последнем издыхании.

— Как они ушли? — не заметив на склоне ни одной двигающейся тени, зарычал король. — Где были твои стрелки, Молинер?

— В секретах, сир. Как и сейчас... — уткнувшись взглядом в землю у своих ног, пробормотал тысячник. — Стреляли на каждый шорох...

— И много настреляли? — чувствуя, что теряет над собой контроль, заорал монарх. — Ну, что молчишь? Много? Покажи мне хотя бы один труп!!!

— Одиннадцать человек, сир... — криво усмехнулся Таран. — Семеро из них — пытавшиеся сползти по склону Медведи, а остальные — воины из тысячи Шерилона.

— Мо-лод-цы... — по слогам произнес Иарус. — Твои люди стреляют просто бесподобно. Думаю, что особенно хорошо это оценят побратимы тех Медведей, которых подстрелили ТВОИ ЛЮДИ, Молинер!

— Я потерял двенадцать стрелков, сир... — поиграв желваками, буркнул тысячник. — И как минимум четверо пали от руки этих самых Медведей...

— Ты думаешь, я кого-нибудь из них накажу? И не надейся! Правильно сделали! Я бы тоже отомстил за смерть своих друзей. Тем более за тех, кто, будучи раненым, заставил себя доползти до лагеря и умер от стрелы твоих недоумков!

— Лучше бы они мстили черно-желтым... — прижав правую руку к повязке, перетягивающей его ребра, поморщился Таран. — Воины Утерса Неустрашимого убили гораздо больше их друзей...

— Слышал, Эриш? — повернувшись к угрюмо молчащему командиру Медведей, поинтересовался король. — Скажи, а почему твои воины резали только своих? Кто им мешал прогуляться чуть дальше? Ну, скажем, на вершину во-он той осыпи? Или им стало страшно?

— Не было приказа, сир... — отозвался тысячник. — Но если вы позволите, то мы атакуем. Прямо сейчас. Все равно на палинтоны можно уже не надеяться...

— Что-о-о?! — спрыгнув с камня, Иарус подлетел к военачальнику, и, вцепившись в нижний край бармицы , рванул его на себя: — Повтори, что ты сказал!!!

— А что, вам еще не доложили? — с трудом удержав равновесие, удивленно пробормотал воин. — Семь из девяти инженеров — убиты. Шестеро воинов из их охраны — тоже. Все четыре пары рогов — похищены...

— То есть вы хотите мне сказать, что воины Правой Руки всю ночь слонялись по охраняемому лагерю и никто их не остановил? — оттолкнув от себя тысячника, Иарус медленно оглядел стоящих перед ним военачальников. — Сколько всего, вы говорите, погибло человек?

— Почти шестьдесят, сир... — угрюмо пробормотал тысячник Молинер. — Это если не считать тех, кого подстрелили мои люди, и...

-...тех, кого зарубили обозленные Медведи... — чувствуя, что задыхается от бешенства, король оттянул от груди ворот ламмеляра и вдохнул полной грудью. Легче не стало. Только остро закололо в груди: — Получается, что за одну ночь мы потеряли восемь десятков солдат... Так?

— Семьдесят восемь, сир... — пряча взгляд, выдохнул тысячник Эриш.

— А воины Утерса Неустрашимого — ни одного. Так? Чего молчите? — монарх снова сорвался на рев. — Ни одного, я спрашиваю?

— Да, сир... — подал голос Таран.

— И кто мне сможет объяснить, как так получилось?

— У них преимущество в высоте, сир... — решительно сделав шаг вперед, вздохнул тысячник Молинер. — Воины Правой Руки каким-то образом забираются на эти скалы. Двое-трое — держат веревку. Еще один, привязанный к ней за пояс, спускается по отвесной стене, и, зависнув над лагерем, начинает стрелять из арбалета. Стрелять в ответ на каждый щелчок тетивы толку мало — даже если болт и попадет в этого стрелка, то пробить его кольчугу он не сможет. Кстати, будь у меня возможность туда залезть, я бы не стал никого спускать — просто стрелял бы вниз. Из ста болтов хотя бы два-три, да свои цели нашли бы...

— Про стрелков понятно! — перебил его Иарус. — Как черно-желтые оказались тут, в лагере? И, главное, как они ушли?

— Не знаю, сир... Но могу высказать предположение: если вдоль западной стены ущелья всю ночь шла перестрелка, то что мешало воинам Утерса Неустрашимого спуститься с восточной?

— Ничего... — ответил монарх. — Ни-че-го! А почему? Хотите, я вам скажу? Потому, что все вы привыкли почивать на лаврах! Как же, тысячники армии Иаруса Молниеносного! Непобедимые воины, от которых в панике бежит все и вся. Так? А ведь для того, чтобы сохранить палинтоны в целости и сохранности, не надо было ничего придумывать! Достаточно было вспомнить, что подступы к полевому лагерю можно осветить... Скажи, Молинер, когда ты последний раз освещал подступы к полевому лагерю? А?

— Давно, сир... — потупив взгляд, признался воин.

— И что, ты не смог додуматься послать к обозу своих солдат, чтобы они притащили оттуда полированные щиты? Или у тебя было слишком мало топлива, чтобы разжечь достаточное количество костров? Что молчишь? Чья это обязанность? Моя? Кстати, а в обозе щиты есть?

— Сомневаюсь, сир... — тяжело вздохнув, признался тысячник.

— Отлично... Одейна ко мне! Живо!! — заорал король. И, угрюмо посмотрев на тысячника, добавил: — Если он скажет, что в его телегах есть хотя бы один щит, то я тебе не завидую...

Глава 39. Аурон Утерс, граф Вэлш.

Имение рода Сарбазов напоминало небольшую крепость: вместо обычного забора его окружали каменные стены в три человеческих роста с машикулями и зубцами. А над воротами, ведущими во внутренний двор, нависала самая настоящая надвратная башня с массивной герсой. Пятиэтажный замок посередине внутреннего двора тоже выглядел своеобразно — вместо окон три первых этажа украшали бойницы. Видимо, поэтому после прогулки по улочкам, примыкающим к имению, и двухчасового наблюдения за воротами, рядом с которыми стояли тяжеловооруженные латники, у моего оруженосца слегка испортилось настроение:

— Ну, и как вам родовое гнездышко начальника Ночного двора Делирии, милорд? — поинтересовался он, когда мы, обойдя имение по периметру, снова вышли на Лисью улицу.

— Из тебя бы получился хороший политик... — усмехнулся я, и, поправив сползающую с плеча сумку с инструментом, остановился рядом с фонарным столбом. — Этот же вопрос, только заданный в лоб, должен был звучать по-другому: 'ты что, все еще хочешь туда пробраться?' Да, хочу. И не вижу ни одной причины, способной мне помешать...

— А высоченные стены, эти латники и арбалетчики, которые стояли возле кордегардии? — споткнувшись на ровном месте, воскликнул Том. И испуганно посмотрел по сторонам.

— Латники стоят только рядом с воротами. Арбалетчики... бдят, но почему-то во дворе. Зато на стене, примыкающей к улице Менял, всего один часовой. А еще я практически уверен, что граф — тут, в имении. И уже спит...

— С чего вы это взяли, милорд? — удивленно поинтересовался Ромерс. И, вспомнив о своей роли, снял с плеча стремянку.

— Когда мы первый раз прошли мимо ворот, латники переминались с ноги на ногу, держали свои алебарды абы как и не отрывали взглядов от поворота на Королевский проезд. Так?

Томас пожал плечами и неуверенно кивнул.

— Когда мы сделали круг и снова прошли мимо, они уже изображали статуи и старались не шевелиться. При этом их взгляды были направлены... куда?

— Я не заметил, ваша светлость... — сокрушенно признался мой оруженосец.

— Во двор... — ухмыльнулся я. — Что, по-твоему, могло измениться за эти полчаса?

— Вы считаете, что пока мы осматривали стены, в имение приехал граф Сарбаз? — с сомнением в голосе спросил Том. — Мог, конечно. Но, на мой взгляд, объяснение может быть и другим. Скажем, начальник караула вышел проверить посты...

— Логично... — улыбнулся я. — Тогда почему во-он между тех зубцов до сих пор торчит верхушка шлема? Вряд ли начальник караула слепой. И не заметил, что один из его солдат нагло спит. Кстати, скажи мне, кто или что может угрожать домочадцам начальника Ночного двора в имении, расположенном в самом центре столицы?

— Ничего, милорд...

— Угу. Значит, его стражники давно привыкли изображать службу. Желание напрячься у них появляется только тогда, когда в имени возвращается Хозяин. Пока он дома и бодрствует — стража бдит. Уехал или заснул — расслабляется...

— Мда. Мой отец такого начальника повесил бы на ближайшем суку... — задумчиво посмотрев в сторону надвратной башни, пробормотал Ромерс. — А воинов отправил бы пасти овец...

— И был бы совершенно прав... Ладно, фонарщик , зажигай лампаду. А то мы тут застоялись... Пора идти дальше — город утопает во тьме...

— Сейчас, милорд... — Томас забрался на лестницу, и через несколько мгновений над нашими головами засияло маленькое солнышко...

...Часовых на стене не оказалось — судя по голосам, раздающимся из угловой башни, оба стражника, забыв про службу, ожесточенно резались в кости. Резонно рассудив, что желающих влезть в замок по отвесной стене не было, нет, и не будет, и, вместо того, чтобы тупо пялиться в темноту, можно пополнить свои кошели.

Отрывать их от игры я не стал. Вместо этого, оглядев освещенную парой фонарей громаду здания, жестом приказал Тому спускаться. А потом, дождавшись, пока он скроется среди фигурно подстриженных кустов, последовал за ним.

Как обычно, основная часть хозяйственных пристроек имения пряталась за центральным зданием. И представляла собой жуткое нагромождение разномастных строений, в которых даже в это время кипела жизнь. На конюшне переругивались конюхи, рядом с каретным сараем два дюжих мужика усердно чинили колесо, а в кустах около одного из флигелей раздавались весьма красноречивые вздохи.

Приказав Тому ждать, я подкрался к увлеченным друг другом любовникам, и, на ощупь оценив стоимость ткани валяющегося на земле женского платья, выхватил из ножен кинжал. Аккуратный удар рукоятью — и охваченный страстью здоровяк уткнулся лицом в землю рядом с головой тихо поскуливающей девушки. Легкое прикосновение клинка к ее горлу — и вместо возмущенного вопля из горла девицы послышался приглушенный хрип.

— Закричишь — убью... — еле слышно пообещал я. — Ты меня поняла?

— Д-да... — так же тихо пробормотала перепуганная до смерти девица.

— Вот и отлично. Мне надо, чтобы ты показала, где расположены окна... или бойницы, через которые днем освещаются покои твоего хозяина. А еще я хочу, чтобы ты рассказала, как охраняется его этаж и сколько стражников в доме вообще. Солжешь — прирежу. Нет — останешься живой и здоровой...

— Р-расскажу, м-милорд... — кивать девушка поостереглась, но коротенькое движение подбородка оказалось достаточно красноречивым.

— ...и даже могу проводить... — после небольшой паузы неожиданно добавила она. — Если вы прирежете скотину, которую оглушили...

— Его? — удивленно посмотрев на лежащего ничком мужика, поинтересовался я. — Зачем?

— Надо... — прошипела девица. И, видимо, сообразив, что причину такой просьбы все-таки стоит объяснить, мгновенно сменила тон на просительный: — Вы пришли и ушли. А мне тут жить. Жизнь, в которой есть этот урод-десятник — хуже каторги. С утра до вечера — работа, а ночью — он... Ненавижу... Впрочем, какое вам дело до меня и моих проблем?

— Ну почему? — немного подумав, хмыкнул я. И, убрав кинжал в ножны, обхватил обеими руками голову горе-любовника. Легкий хруст, и душа стражника покинула его тело: — Не люблю тех, кто принуждает женщин к близости силой...

— Спасибо, ваша милость! Так вот, пройти к покоям милорда Сарбаза очень просто! Если вы возьмете дрова из поленницы, и навалите их по самую переносицу, то остановить вас никому и в голову не придет... — облегченно вздохнув, затараторила девушка. — А еще стоит измазать лицо угольной пылью, и тогда вас вообще примут за помощника истопника...

— Для начала, расскажи, где покои его светлости и сколько стражников я встречу, если попробую дойти до них по лестницам и коридорам...

...Мда. Перед повешением начальника стражи стоило бы четвертовать. И для полного счастья еще и посадить на кол: четырех из шести стражников, которые должны были охранять покой обитателей имения, стоя на постах внутри здания, на своих местах просто не оказалось! А два оставшихся мирно спали! Усевшись на пол прямо перед входом в покои его сиятельства и прислонившись спинами к стене!

Горе-вояки не проснулись даже тогда, когда где-то на улице забрехали собаки. И когда я, выскользнув из-за угла, в три прыжка оказался рядом со своим, по самые глаза нагруженным дровами, оруженосцем.

...Увидев, как умирает спящий стражник, наша добровольная провожатая зажмурилась, судорожно сглотнула подступивший к горлу комок и часто-часто задышала. Однако от крика удержалась.

'Молодец...' подумал я, и, дорезав второго, принялся смазывать дверные петли предусмотрительно прихваченным с собой маслом...

...Спал начальник Ночного двора почему-то при свете. Два небольших масляных светильника, стоящие на ажурных кованых подставках, освещали и роскошную кровать с балдахином, и настенные ковры, увешанные разнообразным оружием, и стол, заставленный едой и кувшинами с вином. И самого графа, спящего в обнимку с совсем молоденькой и жутко растрепанной девчушкой.

Удостоверившись, что сон его светлости достаточно крепок, я убрал в ножны кинжал, и, вытащив несколько иголок, занялся делом...

...Понаблюдать, как вздуваются жилы на шее попытавшегося сначала пошевелиться, а потом и заорать графа было бы забавно, если бы я не так сильно торопился. Однако каждая минута пребывания в имении была чревата непредвиденными проблемами, поэтому, закончив колоть его 'подругу', я убрал в карман чехол с иглами, и, наклонившись к лицу перепуганного мужчины, вполголоса представился:

— Аурон Утерс, граф Вэлш. Слышали о таком?

Глаза графа расширились, и в них тут же проявилось понимание.

— Отлично. Итак, у меня к вам несколько вопросов. Отвечать на них вы будете, открывая и закрывая глаза. Моргнете один раз — значит, да. Два раза — нет. Три — не знаете. Договорились? Кстати, если мне покажется, что вы лжете, то я прикоснусь вот к этой иголочке. И вам станет больно... Не надейтесь перетерпеть — боль будет ОЧЕНЬ сильной. За гранью того, что вы сможете вынести. А я никуда не тороплюсь. Да, чтобы вы не строили иллюзий, дам ее почувствовать до того, как задам первый вопрос. Готовы?

Стоило мне прикоснуться к игле, введенной в одну из точек на его затылке, как глаза графа чуть не выскочили из орбит. Подождав пару секунд, я убрал руку, и участливо поинтересовался:

— Достаточно?

'Да!' — тут же моргнул мгновенно вспотевший Сарбаз.

— Вот и отлично. Итак, вопрос первый. Операцию с убийством принца Ротиза моими руками придумали вы?

Мужчина затравлено посмотрел на мою руку, и, увидев, что она снова тянется к игле, медленно моргнул. Один раз...

— Я так и думал... — вздохнул я. — Зря...

...Вы, голубая кровь, надежда и опора королевского трона, цвет нации и все такое, не видите и половины того, что происходит вокруг вас... — вещал Кузнечик, устроившись на своем любимом чурбачке. И с интересом наблюдая за тем, как я умираю от усталости от очередного упражнения — удержания в вытянутых в стороны руках здоровенных железных чушек. — Скажи мне, Ронни, сколько человек ты встретил по дороге, поднимаясь с первого этажа?

— Двоих... — стараясь не морщиться от жжения в заливаемых потом глазах, полупридушенно выдохнул я. — Кусаку и Вайону...

— Молодец! — восхитился учитель. — Впрочем, чему я удивляюсь? Хорошо, что ты считаешь за человека хотя бы свою кормилицу. Впрочем, все остальные дворяне устроены так же: истопники, повара, конюхи, прачки — все те, кто не относится к благородным или к касте воинов, не имеет смазливого личика или глубокого декольте, для вас остаются невидимками! Задумайся — вы стесняетесь снять колет в присутствии дамы из высшего света, и совершенно спокойно позволяете себя мыть трем-четырем служанкам... Так? А тебе не кажется это странным? Ведь и те, и другие — женщины! Так вот, к чему я это говорю? Ах, да! Эдак через месяц мы с тобой отправимся в очередной тренировочный выход, в котором будем отрабатывать скрытное проникновение в дворянские усадьбы и замки. Времени у тебя предостаточно. И я бы очень хотел, чтобы ты провел его с пользой для своего ума. Научись видеть слуг! Присмотрись к этим 'невидимкам', и обрати внимание на то, как ведет себя прислуга в присутствии дворянина. А еще научись копировать пластику их движений, выражения лиц, направление взглядов. Научись горбить спину, в конце концов. Что морщишься? Поверь, тебе это пригодится...

...Второй раз о лекции Кузнечика я вспомнил, когда волок по северному крылу королевского дворца скрученный в трубу ковер: стражники, стоящие чуть ли не на каждом углу, не видели меня даже в упор. А когда я не вписывался в повороты, и, бормоча под нос проклятия, пытался протащить свою ношу через слишком узкую дверь, без особого раздражения отвешивали мне подзатыльники.

Я не уклонялся. И не старался погасить силу удара приседанием или скручиванием. А, получив очередной тумак, униженно кланялся, размазывал по лицу капли выступившего на лбу пота, и, справившись с неподъемным ковром, продолжал путь...

Комната, из которой мой 'добровольный' помощник вытащил требующий чистки ковер, располагалась довольно далеко от покоев принца. Но на одном с ним этаже. Что меня вполне устраивало. Поэтому, плотно прикрыв за собой дверь, я добрых полчаса убил на то, чтобы его расстелить. А в окно выбрался только после того, как по коридору протопала обещанная уборщиком смена караула.

'Шестое окно, если не считать этого...' — подумал я, и, удостоверившись, что наброшенная на спину простыня не запуталась где-нибудь у пояса, медленно заскользил вдоль карниза. Периодически повторяя про себя: — 'Белое пятно на белой стене в глаза не бросается...'

Добравшись до нужного проема, я заглянул окно спальни принца и ошарашено почесал в затылке: рядом с кроватью, на которой возлежал наследник престола, с трудом удерживая равновесие на стуле, кемарило какое-то измученное существо неопределенного возраста и пола. Похожее на что угодно, кроме стражника.

'Судя по его виду, в ближайшие полчаса он уходить не собирается...' — мрачно подумал я, и, бесшумно взобравшись на подоконник, шагнул в комнату.

...При ближайшем рассмотрении существо оказалось мужчиной лет пятидесяти, с сухим, как курага, и таким же сморщенным лицом. Увенчанная украшенным звездами колпаком голова еле держалась на тощенькой шейке, а на кончике носа старика висела омерзительного вида капля...

Рассматривать его дальше мне не захотелось — быстренько 'обработав' его иглами, я подпер входную дверь стулом, потом вернулся к спящему принцу и... онемел: судя по количеству бинтов, которыми был замотан его торс, а так же по землистому цвету лица, наследник Иаруса Молниеносного был ранен. И ранен очень серьезно!

— Ты... кто... такой... — внезапно открыв глаза, еле слышно прохрипел наследник престола. — Что... ты... сделал... с Угтаком...

— Он просто спит... — метнувшись к его постели и принявшись с бешеной скоростью вгонять в него иглы, пробормотал я. — И когда я уйду, он обязательно придет в себя... Вы ранены? Говорить вы не сможете, так что просто моргните...

'Да...' — ничуть не испугавшись своей внезапной немоты, 'ответил' принц.

— С кровати вставать пробовали?

Его высочество подвигал глазами вправо-влево...

— Мда... — вздохнул я, и, мысленно выругав себя за бестолковость, наложил пальцы на его запястья ...

Ощутить биение крови в его руках удалось с большим трудом. Зато когда под моими пальцами еле заметно дрогнула плоть, я с ужасом понял, что принц находится на грани смерти.

'Ну что?' — видимо, поняв, что я пытаюсь оценить его состояние, взглядом поинтересовался принц. И, услышав мой огорченный вздох, улыбнулся уголками глаз.

'Довезти принца до Запруды мне не удастся. При всем желании...' — мрачно подумал я, и, пару раз сжав и разжав кулаки, зачем-то представился:

— Аурон Утерс, граф Вэлш.

А потом убрал иглы, мешающие принцу говорить.

— Что... вас... приве-...ло... ко мне... — с трудом выговорил его высочество.

— Мое понимание долга перед своим королем... — выдохнул я. — Или ухмылка госпожи Судьбы? Впрочем, сейчас это уже не важно — из-за вашего ранения часть моих планов пошла прахом... А жаль...

Дотянуться до его шеи и погрузить принца в сон я не успел — откуда-то из-за моей спины раздался возмущенный женский голос:

— Ты кто такой и что ты тут делаешь?

Я не поверил своим ушам: войти в подпертую стулом дверь, тем более совершенно бесшумно, было невозможно!

— Меня зовут Ронни... Чищу ковры и портьеры... — буркнул я, и, медленно развернувшись на месте, почти незаметным движением пальцев метнул одну из иголок в стоящее у дальней стены зеркало. И, дождавшись, пока девушка отвлечется на слабый звон, сорвался с места...

— Не трогай мою сестру!!! — кашляя кровью, захрипел его высочество. И потерял сознание. Видимо, от перенапряжения.

— Сестру? — задумчиво пробормотал я. И, оглядев обмякшую в моих руках девицу, злобно усмехнулся: — Пожалуй, меня устроит и принцесса. Тем более что ковер с ее тельцем нести заметно легче, чем с твоим...

Глава 40. Принцесса Илзе.

Первое, что я почувствовала, придя в себя, это жуткое зловоние, от которого мгновенно начали слезиться глаза. Задержав дыхание, я приподняла веки и чуть не заорала от омерзения: рядом со мной мерно покачивался разлагающийся труп лошади с вздутым животом! Попытка вскочить, или хотя бы отодвинуться от него подальше ни к чему хорошему не привела — я вдруг почувствовала, что не могу двигаться! Вообще! Окаменев от ужаса, я слегка скосила глаза в сторону, увидела болтающееся над моей головой коровье копыто... и поняла, что тяжесть на моей спине — это еще одно дохлое животное!!!

— Очнулась, тварь... Ну-ну... — нависнув над моим лицом, злобно усмехнулся молодой мужчина с заляпанным грязью лицом. И тут же пропал из поля моего зрения. Услышав следующую фразу, сказанную тем же голосом, я поняла, что сплю. И вижу какой-то безумный кошмар: — Не понимаю, что он в ней нашел? Знал же, что она больна Серой немочью — нет, таскался к ней каждую ночь...

— Приворожила, как есть, приворожила! Ведьма! Небось, лет сто от роду, а смотрится сущим ребенком... — с плохо скрываемым ужасом поддакнул ему кто-то еще. — Бабы, они это могут! Вон, в Наковальнях две весны назад травницу камнями забили. Та дите принесла о шести пальцах на каждой руке. А между ними — перепонки! С водяным миловалась, не иначе...

— Лучше б эта миловалась с водяным, чем с Конасом... — угрюмо вздохнул первый. — Им-то, бабам, что? Больна и больна... Живет, только кровью по утрам откашливается... А наш брат, мужик, летит к ним, как мотылек на свет костра... И мрет так же... Брат сгорел в две седмицы... Как лучинка...

— У меня в Горшечной слободе свояк живет... — задумчиво пробормотал его собеседник. — Второй дом справа вниз по Каленой, если считать от лавки Двупалого Грая. Давненько я у него не был. Надо справиться — вдруг и он к этой шалаве шастал? Виски уж солью осыпало, а все никак не уймется — что ни весна, так до рассвета дома не появляется...

— Не приведи Судьба... — выдохнул первый и заскрипел зубами. — Ничего, недолго ей небо коптить. Отольются ей слезы всех тех детишек, чьих кормильцев она со свету сжила...

— Куда ж ты потом подашься-то, милай?! Чай, как ее хватятся, так прямо к тебе и придут... А с убивцами-то у стражи разговор короток — обе руки топором тюк, и в петлю...

— Плевать, дядько! Мне бы тварь эту со свету сжить, а потом — хоть бы и в петлю... Кровь брата сердце жжет, як огонь пылающий!

— Эх, и судьбину ты себе выбрал, парнишечка... — сокрушенно вздохнул второй. — Слышишь, а беги-ка ты в Челзату, сынок! Там таких справных молодцев, как ты, в армию берут без разбора. Не спрашивают ни роду, ни племени... Да, солдатская доля — не сахар, но уж лучше, чем смерть в петле... Беги, и даже не думай...

— Спасибо за совет, дядько... — шмыгнув носом, пробормотал первый. И, видимо, подумав, добавил: — А че, чем из меня не солдат? Молотом махать умею! Подковы, опять же, пальцами гну! За мамкой и сестрицей дядька Сом присмотрит... А не присмотрит — в землю вобью, гада...

— Ох, и лютый же ты парнишка, Молот! И прозвище у тебя что надо...

Следующие несколько минут я слышала только скрип тележных колес, шелест проминающейся под ними земли, жужжание вьющихся над лошадиным крупом мух и тяжелые вздохи Молота — мой кошмар становился все более и более похожим на явь...

— Все, парниша, считай, приехали... Вон, вишь, пригорок? За ним свернем на закат, а там до Навьего Урочища рукой подать... Правильное ты место выбрал — там ее могилку никто искать не будет... Проклятое место, как есть проклятое... И рукавицы одел не зря — падаль, она тоже обхождения требует. Оцарапаешься ненароком — сгоришь, как в лихоманке... А эта твоя тварь — та же падаль, только пока живая...

— Эта уже никого и никогда не царапнет... — злобно хохотнул Молот. Опоил я ее вчера, дуру... Думала, что за лаской я к ней, и в хату впустила... Вон, глазами-то зыркает, а пошевелиться не может... Хочу, чтобы видела, как земля на нее осыпаться будет. Цвет неба успела запомнить. И брата моего, ею убиенного, помнила до последнего вздоха...

— Ох, и лют же ты, парниша... — не скрывая ужаса, повторил падальщик. — Лучше бы молотом своим тюкнул. Чай, не сама ж себя Серой немочью заразила...

— Нет!!! — раненым медведем заревел парнишка. — Сдохнет в муках, как Конас! Мне его глаза до сих пор снятся!!! ...Останови. Сам дойду...

— Не лютуй, сынок! Я же не со зла... — виновато вздохнул второй. — Делай с ней, что хочешь! Твое право... Просто девка, она девка и есть...

...О том, что телега въезжает в Навье Урочище, я поняла без подсказок — легкое дуновение ветерка донесло до меня такой смрад, что меня чуть не вывернуло наизнанку. Вспомнив рассказы о месте, куда свозили всю падаль с городских улиц и окрестных деревень, я почувствовала, что начинаю сходить с ума — ведь кошмар не может продолжаться вечно. Особенно тот, в котором ты знаешь, кем являешься на самом деле, и где находишься в данный момент...

'Я во дворце!' — пытаясь заставить себя проснуться, подумала я. — 'После того, как я навестила Коэлина, я отправилась спать... И сейчас лежу в своей кровати, и... Навестить?! Там же...' — перед моими глазами мгновенно возникла спальня брата, спящий на стуле Угтак и... еще один силуэт, склонившийся над кроватью.

'Меня зовут Ронни... Чищу ковры и портьеры...' — мысленно повторила я, и с ужасом поняла, что телега с дохлой лошадью — совсем не кошмар. А способ выбраться из города, придуманный человеком, убившим моего брата...

'Да, но ведь у каждых ворот стоит стража...' — взвыл мой внутренний голос.

'И что? Кто из стражников будет обыскивать падальщиков или их телегу? Что там можно найти? Свежие трупы бродячих собак? Дохлую кошку?' — заставив себя не паниковать, ответила ему я. — 'Кто бы он ни был, способ сбежать он выбрал просто великолепный. Ну, чувствуешь запах? Мы уже у урочища. Значит, ему все удалось...'

Следующие несколько минут я усиленно старалась анализировать имеющиеся факты, однако быстро поняла, что мне не хватает информации.

Нет, кое-какие выводы сделать было можно — скажем, уже через пару минут раздумий я уверилась, что человек, пробравшийся в покои моего брата, не мог быть воином дворцовой охраны или одним из слуг. Ибо лояльность каждого из тех, кто имел постоянный доступ во дворец, ежемесячно проверяла моя мама. И, кроме того, среди слуг или дворцовых стражников по определению не могло быть бойцов, способных двигаться со скоростью того же Ярмелона. А во время рывка ко мне навстречу убийца двигался именно так. Если не быстрее.

С другой стороны, для того, чтобы пройти в северное крыло, он должен был иметь возможность свободного входа во дворец и примелькаться личной охране моего брата. А еще — являться близким другом, сослуживцем или родственником барона, арестованного после дуэли с Коэлином.

Несмотря на то, что мечников такого уровня в Свейрене было сравнительно немного, уверенно назвать имя убийцы я не смогла — пройти в северное крыло мог почти каждый из двадцати лучших мечей королевства; как минимум шестеро из них состояли с Ярмелоном в приятельских отношениях, а дальними родственниками приходились четверо.

Немного поломав голову, я вдруг сообразила, что телега начинает замедляться, и тут же забыла про личности предполагаемых убийц, решив, что сейчас важнее разобраться с причинами своего похищения и решить, какую тактику поведения с похитителем надо выбрать, чтобы выжить.

К моменту, когда угрюмо молчащие мужчины стащили с меня тушу дохлого теленка, я четко поняла, что мое похищение не могло входить в планы убийцы. Ибо о том, что я каждую ночь навещаю раненого брата, знал только Коэлин. И что желание прихватить меня с собой у убийцы возникло после того, как он меня оглушил. Мысленно кляня себя за выбор платья со слишком глубоким декольте, я попробовала прислушаться к своим ощущениям, а потом мысленно обозвала себя дурой: насиловать меня в спальне моего брата, зная, что в любую минуту патруль может обнаружить тела убитых телохранителей, не решился бы даже самый большой любитель молоденьких девушек.

'У тебя еще все впереди...' — 'успокоила' себя я, и панически взвыла: туша лошади вдруг уползла в сторону, перед моими глазами мелькнуло заляпанное какой-то мерзко выглядящей слизью днище телеги, земля и, наконец, появилась задница, затянутая в полотняные шоссы...

'Успокойся! Тебя просто закинули на плечо!' — закрыв глаза, подумала я и превратилась в слух:

— Удачи тебе, Молот... Убери деньги, сынок — они тебе еще пригодятся... И не мучай ее особо — баба, она баба и есть... Что с нее возьмешь? Не бери грех на душу... Убей, но не мучай, ладно?

— Спасибо, что помог, дядько... — глухо отозвался Молот. — И за совет идти в армию — тоже спасибо. Только что делать с этой тварью, я решу сам... Не поминай лихом...

— Э-эх... — вздохнул падальщик, и земля под ногами парня повернулась и сорвалась с места...

Первые пару минут с начала движения меня трясло, как в лихорадке: каждая заминка Молота, продирающегося сквозь кустарник, казалась мне остановкой, а его прикосновения к моим бедрам — началом насилия. Однако когда он миновал заросли, и, углубившись в редколесье, перешел на бег, я полностью перестала понимать происходящее: мест, где можно было бы потешить свою похоть и прикопать труп, было хоть отбавляй, а он все ускорял и ускорял бег!

'Насилие пока отменяется...' — ехидно сообщил внутренний голос. — 'Этот самый Молот решил тебя сначала отмыть...'

'Не смешно...' — подумала я. И ужаснулась: во время одного из мотаний из стороны в сторону я увидела перевернутую гладь Мутной!!!

'От вас обоих, ваше высочество, жутко воняет падалью...' — продолжило издеваться мое второе 'я'. — 'Поэтому, прежде чем вспомнить о том, что ты — женщина, ему надо ополоснуться...'

После этой мысли я впала в оцепенение и на какое-то время перестала соображать...

— Том?

— Да, милорд?

— Присмотри за ней, пока я выкупаюсь и переоденусь... Смердит от меня, как от трупа двухнедельной давности...

Трава бросилась мне в лицо, и я не сразу поняла, что меня просто аккуратно кладут на землю...

— За НЕЙ?! — ошарашено спросил этот самый Том, и, сделав шаг, появился в поле моего зрения.

— Принц Коэлин при смерти. Ранен. Не мной... В общем, нам его не довезти... — откуда-то из-за моей спины расстроено отозвался Молот. — Поэтому мне пришлось прихватить его сестру...

— Прихватить женщину? — в голосе молодого мужчины, выправкой и статью похожего на профессионального солдата, прозвучали нотки, в которых я с удивлением расслышала осуждение, стыд, и, кажется, даже презрение!

— Она — дочь Иаруса Рендарра по прозвищу Молниеносный. Того, кто захватил Запруду и в настоящий момент убивает жителей Элиреи. Того, кто собирается пройти огнем и мечом по нашим домам и ленам. Тот, чьи воины, вырвавшись из ущелья Кровинки, начнут резать мужчин и насиловать женщин... Она — тот самый аргумент, кото-...

— Она — ЖЕНЩИНА, ваша светлость... — перебив(!) своего сюзерена и упрямо набычившись, повторил Том. — А никакой не аргумент. И этим все сказано... А аргумент — вот! В этом мешке... — он взмахнул рукой, и из мешка в его руке выкатилась отрубленная голова!!!

— Не все, Том... — не обратив на голову никакого внимания, тяжело вздохнул Молот. — Я понял это только сегодня... Я пока не могу объяснить словами, но чувствую, что так НАДО! Да, я понимаю, что решение, принятое сгоряча, может оказаться неправильным... Но... я так решил, и это — мой выбор. И моя ноша... Я знаю, что не вправе перекладывать ее на чужие плечи, поэтому, если ты мне не веришь, то могу... вернуть тебе твое слово... обратно...

Набрав в грудь воздух, Том дикими глазами посмотрел на меня, потом — на своего сюзерена, и, медленно выдохнув, еле слышно пробормотал:

— Нет. Ошибаться могу и я... Поэтому, пока я не увижу, чем все это закончится, слово я не заберу...

— Тогда принеси чересседельные сумки и начни седлать коней...

...Услышав плеск воды и звяканье сбруи, я поняла, что обе стороны пришли к какому-то согласию. И, решив, что время подумать у меня есть, принялась осмысливать полученную из их разговора информацию:

'Милорд, значит, граф. Подданный Вильфорда Скромного. Зачем он вообще приехал в Свейрен? Как не гони коней, быстрее, чем за четверо суток от границы до столицы не доедешь. Возможности получать послания голубиной почтой у него быть не может. Значит, о том, что пять суток назад армия моего отца захватила Запруду, он узнал, будучи в Элирее... И, если не дурак, должен понимать, что сейчас отец уже осаждает Арнорд. Отсюда получается, что, даже если бы Коэлин был совершенно здоров, и у этого самого Молота получилось бы его выкрасть, то, добравшись до столицы Элиреи через десять дней, он все равно б опоздал... Стоп! Ты — дура!!! Он же сказал совершенно ясно: 'того, кто собирается пройти огнем и мечом по нашим домам и ленам'! То есть судьба народа Элиреи волнует его постольку поскольку. Ха! Его планы просты, как медная монета: моя жизнь в обмен на жизнь его родных... А что, у него может и получиться... Хотя, такой план здорово отдает гнильцой...

— Ваше высочество? — в поле моего зрения появилось лицо Молота, и я с удивлением поняла, что он — еще совсем мальчишка!

— Ха... — криво усмехнулся мой похититель, и, совсем по-детски почесав затылок, перевернул меня лицом вниз. Череда едва заметных покалываний в спине и шее, и я снова увидела его лицо: — Все. Теперь вы снова можете и двигаться, и говорить. Приношу вам свои извинения и за похищение, и за способ, которым мне пришлось воспользоваться, чтобы вывезти вас из Свейрена...

— Уважающий себя дворянин сначала представляется... — с трудом пошевелив затекшими руками, процедила я. И попробовала встать.

— Кровообращение сейчас восстановится... — виновато буркнул мальчишка, и, сообразив, что именно я сказала, густо покраснел: — Простите, ваше высочество! Аурон Утерс, граф Вэлш...

Если бы я не лежала на земле, то, наверное, потеряла бы равновесие: для меня фамилия 'Утерс' ассоциировалась с мощными, кряжистыми воинами с окладистыми бородами и могучими плечами, способными одной рукой выламывать крепостные ворота, а второй — сдерживать натиск тяжеловооруженной конницы! А еще с честью, достоинством и верностью своим принципам!

Нет, шея и плечи у этого графа вполне соответствовали образу, а вот план по спасению своей семьи, еле заметный пушок над верхней губой и мокрые, коротко стриженные белобрысые волосы — нет!

— Утерс? — стараясь дать себе время на раздумья, 'удивленно' поинтересовалась я. И, сморщив нос, презрительно усмехнулась: — Не может быть. Если верить легендам, то мужчинам из этого рода и в голову не придет умыкнуть беззащитную девушку из под крыла ее матери! Мне кажется, что вы — обычный самозванец...

Мальчишка сжал зубы, и на его скулах вздулись желваки. Пара минут молчания, потом в его глазах что-то изменилось, и я услышала сухой, напрочь лишенный эмоций голос:

— Ваше высочество! У вас есть десять минут на то, чтобы вымыться и переодеться... Предупреждаю, что такой возможности у вас не будет как минимум следующие двое суток... И еще... Не пытайтесь, пожалуйста, сбежать — это у вас все равно не получится...

— Подайте мне руку... — потребовала я, и, оперевшись на покрытую мозолями от меча ладонь, встала.

Мда. Ни о каком бегстве не могло быть и речи — меня качало, как ковыль на ветру, а в глазах мелькали какие-то яркие пятна.

— Позвольте проводить вас к воде... — сухо произнес граф Вэлш, и, дождавшись, пока я сделаю первый шаг, двинулся к залитому водой берегу...

— Вот комплект чистого белья, шоссы и колет. Одежда — мужская, да и размер великоват, но другой у нас нет... — остановившись в шаге от воды, сказал он. — Если вы выстираете свое платье, то до вечера оно высохнет, и завтра с утра вы сможете переодеться. Поторопитесь — кони оседланы, мы ждем только вас...

— Я не собираюсь мыться в присутствии мужчин, не собираюсь переодеваться в мужскую одежду, и не собираюсь куда-то ехать!!! — помимо воли вырвалось у меня. — Верните меня во дворец, и я постараюсь сделать все, чтобы вам не отрубили голову...

— Простите, ваше высочество, но вам придется сделать все, что я сказал... — тоном, не допускающим ослушания, приказал(!) мне(!) этот наглый мальчишка. — От вас плохо пахнет. Если бы этот аромат не вызывал нездорового интереса у всех встречных и поперечных, то я бы не настаивал. А так... если вы не пойдете мне навстречу, то мне придется вам помочь...

— Вы... меня... разденете... и... помоете? — постаравшись, чтобы в моем голосе чувствовалось презрение, фыркнула я.

— Да.

— Вы не посмеете ко мне даже прикоснуться...

— Уверены? — приподняв одну бровь, осведомился мой похититель. — Простите, что напоминаю, но несколько минут назад вы совершили достаточно продолжительную прогулку на моем плече...

Я сообразила, что ляпнула чушь. Однако отступать не захотела:

— Для того чтобы раздеться, мне нужна помощь служанки. И мыться я привыкла тоже с ее помощью...

— Я помогу расшнуровать ваш корсет... — слегка покраснев, твердо ответил он.

'О... Смущаемся...' — я мысленно поздравила себя с первой победой. — 'Мальчик! Ты зря трепыхаешься! Уже сегодня вечером ты доставишь меня к ближайшим городским воротам! И, не замечая, как тебя заковывают в кандалы, будешь влюблено смотреть мне вслед!'

— Будьте так любезны... — повернувшись к нему спиной, попросила я...

Отсутствие сноровки Аурон Утерс лихвой компенсировал энтузиазмом — не прошло и минуты, как я, оставшись в одной нижней рубашке, стояла у кромки воды, и, глядя на глядящего куда угодно, кроме моего тела мальчишку, изображала капризную и избалованную принцессу:

— Прикажите своему спутнику уйти куда подальше, потом помогите мне раздеться и намыльте спину...

— Том! На берег не выходи... — сглотнув, неожиданно низким голосом рявкнул юный граф. И, взявшись за подол рубашки, одним движением вытряхнул меня из нее. Чуть не оторвав нос и уши...

— Вы всегда так обращаетесь с женщинами? — уставившись в его глаза, фыркнула я.

— Ваше высочество! Не стоит со мной играть... — не обратив на мои слова никакого внимания, совершенно спокойно ответил мне этот малолетний хам. — Мне надо доставить вас в ущелье Кровинки. И для того, чтобы это у меня получилось, я готов... ну, почти на все — мыть вас в каждой встречной речке, кормить с ложечки и даже нести туда на руках. Мне очень тяжело смириться с такой необходимостью, но... я вынужден. Поэтому, если вы способны понять, что я имею в виду, то давайте не будем создавать друг другу проблемы...

Я открыла, было, рот... и промолчала: Утерс не лгал! Ни в одном слове! Я, Видящая, не могла ошибиться — об этом просто кричали его глаза, руки, дыхание и голос!!! А еще он не пялился на мою грудь и живот, не пытался представить, какова я в постели, и не думал ни о чем, кроме того, что только озвучил...

'С ума сойти...' — подумала я. И кивнула: — Дальше я помоюсь сама...

— Понимаю... — криво усмехнулся мальчишка. И добавил фразу, от которой я почувствовала себя в обществе своей мамы: — Кивок — еще не обещание. Что ж, буду ждать от вас подвохов...

...Утерс оказался вынослив, как вол: целый день он несся рядом с моим конем, просто держась за стремя! А к вечеру умудрился выглядеть так, как будто только что выспался! Зато я, его оруженосец и все четыре лошади находились на последнем издыхании!

Видимо, поэтому попытку установить с ним связь пришлось перенести на утро — анализировать его поведение, засыпая на ходу, не смогла бы даже мама. Мелькнувшую в голове мысль о побеге я отмела, как нереальную. Во-первых, я не знала, в какой стороне находится Свейрен, а бежать по полям и лесам, куда глаза глядят, и орать 'Спасите, я принцесса Илзе' было бы крайней степенью идиотизма. Во-вторых, расседлав коней и приготовив ужин, граф приказал своему спутнику ложиться спать, а сам, залив костер водой, уселся спиной к дереву в двух шагах от меня и приготовился бдить. Ну, и, в-третьих, для того чтобы заставить себя дойти до ближайших кустов и обратно, мне пришлось настраиваться минут десять.

...Проснулась я в седле. Скачущей по какому-то бескрайнему полю. От яркого солнца, бьющего мне в левую щеку. И от жуткого голода, завязывающего узлом мой желудок. Опустив взгляд на вихрастую голову размеренно бегущего рядом с моим конем Утерса, я вспомнила, как меня будили, и чуть не взвыла в голос, сообразив, что утром отказалась от куска черствого хлеба, сыра и вяленого мяса!

...Терпеть голод удавалось часа три. Или четыре. Но когда солнце поднялось в зенит, я поняла, что ради огрызка сухаря или обглоданной собаками косточки готова на все...

— Простите, граф, а вы вообще планируете остановку на обед? — спросила я, стараясь, чтобы по моему голосу не чувствовалось, насколько я голодна.

— Нет, ваше высочество... — отозвался он. — Однако, если вы хотите перекусить, то в правой чересседельной сумке есть сыр... Приятного аппетита...

Сухой, заветренный кусок сыра показался мне самым восхитительным лакомством на свете! Откусывая маленькие кусочки, я разжевывала их до состояния кашицы и смаковала, смаковала, смаковала.

Увы, все хорошее имеет свойство быстро заканчиваться, поэтому, когда от обнаруженного в сумке сыра остались одни воспоминания, я была готова съесть еще как минимум столько же:

— Граф! А мяса у вас не осталось?

Удивленно посмотрев на меня, мальчишка покосился себе за спину:

— В сумках... у Тома... Когда вам захочется отойти по нужде, я у него заберу...

— Спасибо... — совершенно искренне поблагодарила его я. И прислушалась к себе — не пора ли нам остановиться?

...Как ни странно, второй день скачки дался мне намного легче, чем первый — к вечеру я чувствовала себя сравнительно нормально, и, спрыгнув с коня, даже смогла удержаться на подгибающихся ногах.

Скрыть от Утерса этот нюанс моего состояния мне не удалось:

— Смотрю, ваше высочество, вы более-менее притерпелись? — подав мне руку, поинтересовался он.

— Да... — кивнула я.

— Это хорошо... Кстати, тут неподалеку есть небольшой ручеек. Если у вас есть желание, то вы можете в нем ополоснуться...

Я посмотрела на небо, на котором во всю зажигались звезды, потом на темнеющий вокруг небольшой полянки лес и зябко передернула плечами:

— Там темно, хоть глаз выколи...

— Если хотите, то я разожгу костер и у реки... — подал голос оруженосец графа.

— Н-нет... Пожалуй, это лишнее... — представив себе, как я буду смотреться голая в свете костра, буркнула я. И, сообразив, что только что отказалась и от костра у реки, и от возможности помыться, торопливо добавила: — Но ополоснуться хочу... Если можно, то после ужина...

— Если не заснете... — договорив фразу, глаза Утерса метнулись влево-вниз, а потом на его лице на миг промелькнула улыбка. И я, вспомнив свое состояние в предыдущий вечер, вдруг почувствовала, что краснею.

Впрочем, сообразив, что увидеть цвет моего лица в полной темноте он не сможет, я быстренько упорядочила свои мысли, и, оперевшись на руку графа чуть сильнее, чем нужно, вполголоса поинтересовалась:

— Так вы проводите меня к речке?

— С удовольствием... — привычно отозвался он. И, сообразив, что фразу можно понять двояко, затих...

'Отлично...' — мысленно усмехнулась я. — 'Будем бить в ту же точку... Ну, что, мальчишка, готов?'

...Корсет он расшнуровал в том же темпе, что и первый раз. Или даже быстрее. Умудрившись ни разу ко мне не прикоснуться. А когда я осталась в одной рубашке, повернулся ко мне спиной, и, сделав пару шагов, спокойно сел на валяющуюся на земле сухую ветку. Ехидно посмотрев на его затылок, я шагнула в воду, и, сделав вид, что оступилась, негромко ойкнула.

— Опять играете... — даже не пошевелившись, вздохнул Вэлш. И замолчал.

Фыркнув, я зашла в воду по грудь и начала мыться.

...После дня, проведенного в седле под жарким солнцем, омовение в прохладной воде показалось мне чем-то волшебным. И для того, чтобы, выбираясь из реки, настроиться на работу, мне пришлось вспомнить о том, что меня похитили, что мой брат лежит при смерти, а этот мальчишка тащит меня в Элирею, чтобы обменять на жизни своих родных. В общем, к тому времени, как я добралась до берега, желание работать пропало. А ему на смену пришла жажда крови. И подходящий камень среди тех, которые лежали у кромки воды, я подбирала, находясь в весьма воинственном настроении.

Однако долбануть им Утерса по голове у меня не получилось: дождавшись, пока я начну приподнимать руку для удара, мальчишка тяжело вздохнул, и, не поворачивая головы, угрюмо поинтересовался:

— Ладно, допустим, вы проломите мне череп и убежите... А дальше-то что? Вы искренне надеетесь, что вам удастся справиться с Томом? Или вам кажется, что, стоит выйти на какой-нибудь тракт, как первый попавшийся крестьянин узнает в вас принцессу?

— Откуда вы знаете, что я делаю? — спросила я.

— Ваше высочество! Я — воин... Я не слушаю, а слышу... И не смотрю, а вижу... Разницу чувствуете?

— Что вы сказали? — дернувшись, словно от удара розги, вскрикнула я.

— Если вы наденете рубашку, то я смогу повернуться и объяснить...

Наскоро приведя себя в порядок, я одернула подол, и, выпрямившись, уставилась на невесть как оказавшегося рядом мальчишку.

— Не поворачивайтесь назад... — не отрывая взгляда от моих глаз, попросил он. — Сколько камней крупнее моего кулака лежит между вами и рекой?

Я судорожно сглотнула: для любой Видящей этот вопрос был полон смысла. Но Утерс-то Видящим не был! Или, все-таки, был?

— Штук пять... Один — с мою ладонь, остальные меньше... — стараясь, чтобы мой голос звучал уверенно, ответила я.

— Вы неискренни... — усмехнулся Утерс. — Только что, стоя в воде лицом ко мне, вы выбирали, каким из них можно проломить мне голову. И оценивали не только их размеры и вес, но и то, как они лежат. И прикидывали, удастся их поднять бесшумно, или нет... А сейчас вы пытаетесь меня убедить, что у вас проблемы с памятью... Ладно, не хотите говорить нормально — не надо... Тогда пошли ужинать — завтра у нас будет такой же тяжелый день, как и сегодня...

Глава 41. Иарус Молниеносный.

— Гонец от барона Зайда, сир... — заглянув в палатку, доложил Ухо.

— Пусть войдет... — отставив в сторону тарелку с завтраком и стряхнув с усов крошки хлеба, приказал король.

— Входи... — донеслось снаружи, и в палатку, кланяясь на ходу, ввалился запыленный, потный и еле стоящий на ногах воин.

Не обращая никакого внимания на стоящего в шаге от него Тарана, гонец скинул с плеча берестяной футляр, и, еще раз поклонившись, молча протянул его королю.

— Что это? — срывая печать барона, поинтересовался Иарус.

— Вчера вечером в Зайд прилетел голубь, сир. Из Свейрена... — почему-то глядя в пол, пробормотал воин. — Его милость приказал доставить вам полученное послание как можно быстрее...

— И ты столько времени добирался до ущелья? — удивленно посмотрел на него монарх.

— У Пастушьей заимки лошадь сломала ногу, сир... Дальше я бежал...

— Вот... Хоть кто-то относится к службе, как полагается... — угрюмо посмотрев на Тарана, вздохнул Иарус. И, жестом приказав гонцу выйти из палатки, развернул вытащенный из футляра свиток...

Пробежав глазами сообщение, монарх не поверил своим глазам. И перечитал его снова. А потом, с хрустом сжав кулаки, мертвым взглядом посмотрел на Тарана:

— Барона Игрена и тысячника Эриша ко мне! Живо!!!

...Командир Медведей влетел в палатку буквально через пять минут. И, склонив голову, замер рядом с прикрывающим вход пологом.

— Ты, и пять сотен твоих воинов — в Запруду. На смену Барсам барона Игрена. Дашь захватить крепость воинам Правой Руки — посажу на кол... — уставившись в глаза военачальнику, процедил король. А потом, прислушавшись к происходящему снаружи, рявкнул: — Где Игрен?

— В Запруде, сир... — засунув голову в палатку, доложил Ухо. — За ним уже послали...

— Эриш! Ты меня понял?

— Да, сир!

— Выполняй...

...Следующие полчаса Иарус чувствовал себя огромным куском льда, в толще которого бурлит раскаленная лава. Сдерживаться было неимоверно трудно: рука то и дело тянулась к мечу, а глаза примеривались к опорным столбам, столу и даже шее ни в чем не виноватого телохранителя, выбирая место для удара. Представляя себе, что ему, королю, пора начинать опасаться каждого из своих подданных, начиная с телохранителя и заканчивая последним конюхом, монарх медленно сходил с ума от бешенства. Поэтому, когда снаружи раздался перестук копыт, ему пришлось приложить неимоверные усилия, чтобы успокоиться. В итоге, заставив себя положить трясущиеся руки на подлокотники походного трона, Иарус несколько раз глубоко вдохнул, и, решив, что в состоянии более или менее связно излагать свои мысли, кивнул ожидающему команды Тарану:

— Пусть заходит...

— Прибыл по вашему приказанию, сир... — не успев войти в палатку, четко отрапортовал командир Снежных Барсов. И, увидев выражение лица Иаруса, побледнел: — Что, принц Коэлин уже...?

— Нет... Жив... — с трудом сообразив, о чем пытается спросить барон, выдохнул монарх. И прижал руку к подергивающейся на виске жилке. — Вчера ночью похитили Илзе...

— Ее высочество? — зачем-то переспросил воин, прекрасно зная, что другой Илзе во дворце нет.

— Да, ее высочество, принцессу Илзе, мою дочь!!! — рявкнул Иарус, и, вспомнив, что вокруг палатки множество лишних ушей, заставил себя понизить голос. — Похититель — Аурон Утерс...

— Ему же должно быть лет четырнадцать-пятнадцать, сир?! — с сомнением в голосе поинтересовался Снежный Барс.

— Ему шестнадцать, Игрен! На днях он должен был принести присягу. Да какая разница, сколько ему лет? Тебе надо найти мою дочь! Во что бы то ни стало! Перекроешь все дороги и тропы, ведущие от столицы к ущелью Кровинки. Обыщешь каждый лесок, каждую деревню, каждый стог! Не хватит своих солдат — поднимешь гарнизоны Зайда, Фарбо и Мороси... В общем, найди ее. Живой... или мертвой...

— Сделаю, сир... — кивнул воин. И, сглотнув, поинтересовался: — А почему я, а не граф Сарбаз?

— Закро мертв! Щенок Логирда Неустрашимого пробрался в его спальню и отрезал ему голову!!!

— Это точно был Утерс, сир? — недоверчиво посмотрев на короля, спросил барон. — Они — люди долга! А в Элирее — война. Зачем им уходить так далеко от границ королевства? И потом, воины его отца — тут, на вершине этой осыпи...

— Он отомстил, Игрен... — криво усмехнулся Иарус. — И отомстил красиво: сначала убил того, кто заставил его зарубить сына своего сюзерена, а потом пробрался в спальню к Коэлину... и, увидев, что он при смерти, выкрал не вовремя навестившую брата Илзе...

— То есть нам повезло, что Ярмелон ранил вашего сына, сир?

— Повезло??? — не удержавшись, король вскочил с трона, и, выхватив меч, перерубил один из опорных столбов палатки. А потом, рефлекторно сместившись в сторону, выскользнул из-под падающей на голову ткани: — Да лучше бы он выкрал или убил Коэлина!!! Она... В общем, тебя это не касается! Просто найди мою дочь и все, слышишь?!

— Да, сир... — вскинув руку вверх, Игрен поймал провисающий потолок и несколько раз энергично кивнул.

— Найдешь Илзе — графский патент и должность начальника Ночного двора у тебя в кармане. Нет — я тебя четвертую... Ясно?

— Да, ваше величество... — помрачнев, ответил барон. — Я могу идти?

— Иди...

...Дождавшись, пока барон вылетит из палатки, Иарус раздраженно посмотрел на снова провисший потолок, и, вцепившись в походный трон, оттащил его в сторону:

— Таран! Распорядись, чтобы поменяли столб и убрали со стола, а потом вызови сюда всех тысячников! Мы атакуем...

Глава 42. Аурон Утерс, граф Вэлш.

Во время ужина принцесса изображала грозовую тучу. И периодически забывала жевать. Что довело Тома до белого каления: мой доблестный оруженосец, с трудом дождавшись, пока ее высочество отлучится в ближайшие кусты, одним прыжком перескочил через костер, и, присев на корточки рядом со мной, грозно прошипел:

— Что произошло между вами у реки?

Удивленно посмотрев на него, я почесал затылок... и расхохотался: мой оруженосец пытался защитить мою пленницу от меня же!

— Ничего особенного! Она просто попробовала тюкнуть меня по голове камнем...

— А-а-а... — мгновенно сдувшись, облегченно выдохнул Ромерс. А потом вспомнил, что я все еще его сюзерен: — Простите, ваше сиятельство! Я не имел права вас расспрашивать... Тем более, таким тоном... Этого больше не повторится...

Я молча кивнул.

— Разрешите мне покараулить первую стражу? — виновато попросил он.

— Спи... — буркнул я. — Я пока посижу...

— Как скажете, милорд... — поняв, что настроения разговаривать у меня нет, Том изобразил поклон. Сидя! Потом встал, добрался до сваленных рядом со здоровенным дубом чересседельных сумок, вытащил из них свой плащ и грустно побрел к собранной им для себя куче лапника.

Глядя на то, как он готовится ко сну, я вдруг понял, что с оруженосцем мне повезло: большинство воинов Правой Руки, привыкшие к тому, что их сюзерены практически непогрешимы, выполнили бы любое мое приказание. Не задумываясь о том, какие последствия это может вызвать. А этот молодой дворянин, выросший среди 'изгоев', искренне старался жить так, как обязан настоящий мужчина. И не собирался делать ничего такого, что бы могло заставить его потерять лицо...

— Вы опять в первую стражу? — выйдя на поляну и кинув взгляд в сторону ворочающегося на куче лапника Тома, поинтересовалась у меня принцесса.

— Да, ваше высочество... — вскочив на ноги, ответил я.

— Почему? Ведь ваш оруженосец весь день просидел в седле, а вы... Кстати, а почему вы все время передвигаетесь бегом? У вас ведь есть два заводных коня!

— Если я поеду верхом, то заводным останется только один... Значит, когда три остальных устанут, бежать придется уже двоим... Ни вы, ни мой оруженосец не выдержите такого темпа, в каком бегу я... А терять время на отдых я не собираюсь...

— Я? — видимо, представив себя бегущей рядом с конем, принцесса возмущенно посмотрела на меня, а потом фыркнула: — Пытаетесь шутить, граф?

— Разве я похож на человека, который умеет шутить? — усмехнулся я, и, увидев, куда косится принцесса, подал руку, и, шагнув в сторону, помог ее высочеству опуститься на согретое моим седалищем седло.

— Даже не знаю, что вам сказать, граф... Скажите, а то, что рассказывают про ваш род, правда?

— Вопрос задан немного некорректно... — я присел на корточки и уставился в огонь. — Я же не знаю, что именно вам про него рассказывали...

Ее высочество улыбнулась, а потом начала забрасывать меня вопросами.

Странно, но минуты через две у меня создалось впечатление, что этот разговор — не простая беседа, а самый настоящий поединок. В котором есть атаки, защита и финты! Да, на первом уровне восприятия все выглядело предельно невинно — расспросы о нюансах легенд, связанных с моими предками чередовались с вопросами о том, люблю ли я танцевать, просьбы рассказать о причинах возникновения 'вот этого страшного шрама' на моей руке — удивленным 'ой, а вы действительно можете плавать в проруби?'. Зато на втором уровне все было немного иначе: трудно сказать, почему, но принцесса постоянно пыталась дышать в ритме моего дыхания! Так же, как и Кузнечик перед тем, как сделать мне какую-нибудь каверзу. И иногда повторяла мои жесты. Не полностью, а так, словно пыталась примерить на себя пластику моих движений. Кроме того, ее высочество сменила тембр голоса, подпустив в него странную и отдающуюся где-то в глубине моего сердца хрипотцу...

Что самое интересное — все эти изменения в ее поведении происходили практически незаметно! И, если бы не любимая фраза учителя, которая въелась в мою душу еще в глубоком детстве, то я бы этого и не заметил...

— Если ты не знаешь себя и не знаешь врага — ты обречен. Если ты знаешь себя, но не знаешь врага — ты можешь победить и можешь потерпеть поражение. А если ты знаешь себя, и знаешь врага — твоя победа неизбежна ... — чуть ли не раз в седмицу воспитывал меня Кузнечик. — Не трать время на самолюбование: все твои прошлые победы — ничто! Каждый новый бой — это развилка между жизнью и смертью. И... шанс чему-нибудь научиться... Каждый вздох, каждый жест, каждый взгляд твоего противника — это буквы, с помощью которых его можно прочитать! Смотри, слушай, чувствуй — и ты увидишь, услышишь и ощутишь то, что даст тебе возможность победить! И, если ты не помесь осла и дождевого червяка, то сумеешь понять, на что способен и чего не может твой враг...

Впрочем, нет, для того, чтобы не заметить смену ее пластики, мне надо было ослепнуть. И потерять память, в которой жили все те удары, которые я пропустил во время любимых лекций учителя. А так как с памятью и зрением у меня все было в порядке, то, как только я увидел первые намеки на копирование, у меня тут же заныли не раз отбитые Кузнечиком ребра.

Становиться тем, кого познали и победили, мне не хотелось, поэтому следующие минут пятнадцать я продолжал беседу, усиленно мешая ее высочеству себя чувствовать — делал лишние движения, менял ритм дыхания и играл с громкостью и тембром своего голоса. И почти не удивился, увидев выражение мистического ужаса в глазах принцессы. Впрочем, это выражение мгновенно сменилось другим. 'Усталостью' — принцессе требовалось время, чтобы подумать...

— Благодарю за беседу, граф... А теперь, если вы поможете мне встать и дойти до моего ложа, то я постараюсь заснуть...

Я галантно кивнул, и, вскочив на ноги, подал принцессе руку...

...На рассвете следующего дня ее высочество постаралась изобразить жуткую усталость. И преуспела в этом настолько, что Том чуть не бросился подсаживать ее на коня. Впрочем, быстро сообразив, что оруженосцу не пристало нестись к благородной даме впереди своего сюзерена, он хмуро посмотрел на меня, и продолжал буравить меня взглядом даже тогда, когда ее высочество уже выехала на дорогу...

Первые изменения в настроении моей пленницы я почувствовал к обеду — сначала с ее лица исчезла маска усталости, а потом во взгляде пропали и искорки обреченности. Еще несколько часов раздумий — и к закату ее высочество окончательно воспрянула духом.

Понять, что она замышляет, оказалось достаточно просто — во время коротенькой остановки для смены лошадей, я, уйдя в лес 'по нужде', пару минут понаблюдал за ней из-за ствола нависающего над тропой дерева.

Как я и предполагал, ее высочество решила сменить цель! И теперь, не глядя в сторону Тома, 'едва заметно' морщилась, прикасаясь пальцами к 'натертым о седло' бедрам...

'Что ж, я бы на ее месте, наверное, пытался сделать то же самое...' — подумал я, и, скользнув подальше в лес, ломанулся обратно к тропе...

...Проснувшись на рассвете следующего дня, ее высочество затравленно посмотрела на иглы в моей руке, потом осторожно прикоснулась к своей шее, провела пальцами по затылку, и, сообразив, чем был вызван ее беспробудный сон, ненадолго прикрыла глаза.

Ждать, пока она справится с очередным приступом отчаяния, я не собирался, поэтому, убрав футляр на свое место, отправился к бьющему неподалеку ключу. Умываться...

...Ходить по лесу бесшумно принцессу никто не учил. Впрочем, судя по звуку ее шагов, в этот раз подкрадываться она и не пыталась. Подойдя ко мне почти вплотную, она дождалась, пока я закончу умываться и выпрямлюсь, и, уставившись мне в глаза, четко произнесла:

— Граф! Я сдаюсь... Даю слово, что больше не буду пытаться от вас сбежать. И не сделаю ничего такого, что может мне в этом поспособствовать...

— Хорошо... — вдумавшись в формулировку, я утвердительно кивнул. — Ваше слово принимается...

— Тогда, если можно, не усыпляйте меня больше своими жуткими иглами, ладно?

— Постараюсь не делать этого без особой необходимости... — пообещал я. — Умываться будете?

— Да, конечно... — принцесса робко улыбнулась, и я вдруг почувствовал себя последней скотиной: без маски высокомерия на лице она выглядела почти ребенком!!!

— Что-то не так? — мгновенно заметив, как изменился мой взгляд, испуганно дернулась она.

— Нет... — мрачно пробормотал я. И, добавил, вслух, но уже для себя: — Как же я ненавижу слово Долг!!!

...Через час после выезда с места ночевки подул сильный северный ветер, а небо начало затягивать тяжелыми черными тучами. К обеду лес вокруг нас потемнел, заскрипел, а по его терзаемым ураганным ветром кронам застучали первые капли дождя.

Белый всполох молнии, разорвавшей наступившую темноту, заставил принцессу дернуться всем телом и затравленно посмотреть на меня:

— Мы что, будем скакать и в грозу?

Я кивнул:

— Завтра к полудню я планирую добраться до границы Элиреи...

— Да, но дороги же раскиснут! И... ночевать под дождем я как-то...

— А мы разве едем по дорогам? — улыбнулся я. — А ночевать... Увы, ночевать придется там, где нас застанет ночь: я уверен, что на всех постоялых дворах по Зайдской дороге нас уже ждут. С плохо скрываемым нетерпением...

— Но ведь можно же попроситься на постой в какую-нибудь забытую королем и мытарями деревушку? — чуть не плача, воскликнула принцесса.

— Увы, ваше высочество! Таких деревушек в вашем королевстве нет. И в других, скорее всего, тоже: любое поселение — это люди. А, значит, и налоги. И те, кто их собирает, и те, кто их тратит, никогда не пройдут мимо возможности увеличить собственные доходы за счет тех, кто слабее и не может за себя постоять...

— Ясно... — затравленно вздохнула она, и, закутавшись в плащ, затихла...

...Ее высочество вздрагивала от каждого удара грома. Маленькая сгорбленная фигурка, замотанная в широченный плащ, казалась до ужаса беззащитной. А лицо принцессы, залитое капельками дождя, казалось заплаканным. Поэтому смотреть я старался куда угодно, кроме нее — от ощущения, что плакать заставляю ее именно я, у меня почему-то щемило сердце.

Только вот созерцание кустов, деревьев и торчащих из земли корней не мешало мне думать. И представлять и лицо, и капли дождя, и испуганный взгляд. Поэтому, вместо того, чтобы слушать лес, я то мысленно клял себя последними словами, то доказывал себе свою правоту. И не услышал, что, кроме шелеста капель, бьющих по листьям и лужам, из-за поворота тропы послышался еще и цокот копыт...

— Патруль, милорд!!! — вполголоса взвыл Том, и, осадив коня, мигом оказался на земле. Готовым к бою...

Стряхнув с себя секундное оцепенение, я метнулся к коню ее высочества, и, одним движением ножа перерезав подпругу, выдернул принцессу из седла.

— Присмотри! — выдохнул я, и, аккуратно поставив принцессу на землю, легонько подтолкнул ее к моему оруженосцу...

...Первые два воина, выехав из-за поворота тропы, впились глазами в коней, стоящих буквально в десяти шагах и... начали медленно откидываться назад. Не дожидаясь, пока они грохнутся об землю, я проскользнул между их конями, и, вбив следующую пару ножей в вырезы барбютов едущих за ними латников, выхватил мечи.

Тело двигалось само — смещение влево, ложный перенос веса тела туда же, бросок вправо... Удар в колено, под плакарт, под мышку... Пары секунд, потребовавшихся воинам, чтобы понять, что происходит, мне хватило, чтобы сократить их количество до четырех человек. А потом делирийцы пришли в себя и атаковали...

Глава 43. Принцесса Илзе.

— Присмотри!!! — прошептал над моим ухом граф Вэлш, и я, сорвавшись с места, полетела в объятия его оруженосца.

— Простите, ваше высочество... — одними губами произнес Том... и, метнувшись в лес, чуть не вырвал мне руку из плеча. Ойкнуть, или хотя бы возмутиться я не успела — уже через пару мгновений я оказалась за стволом здоровенной ели. Почему-то сидя на корточках между двух здоровенных корней. А между мной и лесом невесть откуда возник щит.

— Тихо... — не глядя на меня, шепотом попросил оруженосец, и, придерживая щит ладонью, выглянул на тропу.

— Ну, что там? — услышав жуткий лязг железа, истошные крики и грязную ругань солдат, перепугано спросила я. И с ужасом поняла, что беспокоюсь не за солдат моего отца, а за Утерса!

— Пришли в себя! — выдохнул Том и заскрипел зубами.

Глядя, как белеют его пальцы, сжимающие щит, я зажмурилась, представила себе происходящее на тропе, и, решившись, дернула парня за руку:

— Помоги ему! Я никуда отсюда не уйду! Даю слово!!!

Дико посмотрев на меня, воин сорвался с места и исчез. Отпихнув от себя щит, я захотела выглянуть из-за створа, попыталась встать... и увидела, что Том — на том же месте, где и стоял! Только с арбалетом в руках.

Рывок рычага, металлический лязг, щелчок — и тяжелый болт унесся куда-то в темноту. Рывок рычага, лязг... и арбалет вдруг упал на щит, чуть не раздробив мне колено.

Я вздохнула, прикрыла глаза, представила себе искаженное предсмертной мукой лицо оруженосца, потом — боевое безумие в глазах воинов моего отца, несущихся к позиции убитого стрелка, и... встала. Решив, что принцессе Делирии не пристало встречать своих вассалов, сидя в такой позе.

К моему удивлению, Том оказался жив! Мало того, он стоял не за стволом ели, а рядом с ним. И ослепительно улыбался!

Почему-то разозлившись при виде его дурацкой улыбки, я обошла его со спины, отодвинула в сторону пышную зеленую лапу, и, посмотрев на тропу, не поверила своим глазам: граф Вэлш, убрав мечи в ножны, лениво слонялся между трупами валяющихся на тропе латников!

— Он что, их всех убил? — ошалело посмотрев на Тома, спросила я.

— Да, ваше высочество... — не отрывая взгляда от своего сюзерена, кивнул воин.

— Уже?!

— Да, ваше высочество... — повторил он, и, повернув голову, гордо посмотрел на меня. — Да что их там было-то? Десяток, не больше...

Опешив, я представила себе десять латников в сомкнутом строю, потом шестнадцатилетнего мальчишку, стоящего напротив них... и несколько раз мотнула головой: убить такое количество обученных воинов в одиночку было невозможно!

Тем не менее, это только что случилось. А Утерс, сумевший сделать невозможное, вместо того, чтобы радоваться тому, что выжил, спокойно добивал раненых и собирал метательные клинки. И, что самое странное, не выглядел особо удивленным...

...Что такое Утерс в бою, я увидела чуть позже. Где-то за час до заката, когда из-за непрекращающегося шелеста ливня мы умудрились въехать в засаду, устроенную воинами моего отца на пересечении двух звериных троп. В первое мгновение, услышав щелчки спускаемых арбалетов, я почему-то решила, что мое 'путешествие' закончено: Тома, ехавшего первым, просто сдуло с седла, а сзади, тем, где должен был находиться граф Вэлш, дважды звонко тренькнуло.

Решив, что воины, сидящие в засаде, появились на звериной тропе не случайно, и что у них наверняка есть четкие инструкции касательно меня, я тут же осадила коня и откинула с головы капюшон. А потом царственно повернула голову на треск кустов справа и улыбнулась несущимся ко мне латникам...

Однако оказалось, что и я, и вассалы моего отца начали радоваться слишком рано: среди них возникла покачивающаяся фигура оруженосца, и первый же солдат, который к ней повернулся, лишился головы. Потом Том неловко покачнулся, и я увидела, что из его плеча и правого бока торчат арбалетные болты!

Мгновение, потребовавшееся воину для того, чтобы справиться со слабостью, чуть не стало для него последним — к его шее устремился меч одного из латников... и встретил там один из клинков возникшего из ниоткуда графа Вэлш!

...Назвать то, что творил Утерс, боем у меня не повернулся бы язык! Мальчишка двигался так, как будто заранее знал, каким будет каждое движение атакующих его солдат. И не тратил зря ни одного мгновения.

Коэлин, считавший себя одним из лучших мечников Делирии, утверждал, что начал считать себя воином только тогда, когда научился блокировать практически все удары своего учителя, маэстро Глинза. Не знаю, считал ли себя воином Вэлш, но он не блокировал ни один удар! Вообще! Не понимаю, как, но, его тело каждый раз оказывалось в одном пальце от клинка противника. Вне зависимости от того, откуда и куда был направлен удар. Прогибы, скручивания корпуса, смещения, приседания и прыжки — в комплексе все это напоминало какой-то безумный танец. И, если бы не кровь и обрубки тел, которые разлетались от него во все стороны, танцором даже можно было бы залюбоваться.

...Шестнадцать из двадцати солдат, почему-то решивших, что для атаки на двоих воинов строй — вещь необязательная, полегли за какие-то мгновения! А четверо самых умных, успевших и сообразить, что нахрапом этих бойцов не возьмешь, и отступить... продержались еще минуты полторы... И умерли, как свиньи на бойне, не успев нанести Утерсу ни одной раны!!!

...Смотреть на то, как Вэлш орудует своими жуткими иглами, оказалось ничуть не менее интересно, чем за тем, как он сражается: на моих глазах его оруженосец медленно превращался в ежа. Мимоходом отметив для себя, что, судя по выражению лица, оруженосцу графа еще не приходилось сталкиваться с таким лечением ран, я во все глаза уставилась на руки Утерса. Стараясь запомнить, куда и в какой последовательности он втыкает свои иголки. Увы, никаких особых выводов сделать мне не удалось — на мой взгляд, иглы вводились куда попало, на разную глубину и под разными углами. Мало того, вокруг ран Тома их почему-то оказалось меньше, чем в его конечностях. Однако, несмотря на такой странный принцип их расположения, какое-то воздействие на организм раненого они все-таки оказали. По крайней мере, когда граф, вцепившись в древко, потянул болт на себя, его оруженосец не издал даже слабого стона! И, вытаращив глаза, пробормотал:

— Мне совсем не больно, милорд!!!

— Вот и хорошо... — усмехнулся Утерс, и, открыв чересседельную сумку, вытащил из нее сверток с чистым полотном, иглами для зашивания ран и баночками с целебными мазями.

Во время дальнейшей обработки ран Том растерянно улыбался. А когда его сюзерен, убрав сверток обратно, принялся вытаскивать иглы, восхищенно заметил:

— Я чувствую себя даже лучше, чем перед боем...

— Угу... — мрачно кивнул Аурон Утерс. — Нам предстоит очень веселая ночь, поэтому я сделал все, чтобы ты смог ее пережить...

...Идти в полной темноте вниз по течению речки, да еще и по колено в воде, оказалось безумно сложно. Дико мерзли ноги. А еще, в среднем раз в минуту я, поскользнувшись на очередном камне, пыталась рухнуть в воду: непрекращающийся ливень не позволял толком разглядеть даже фигуру идущего рядом со мной Утерса. А уж про дно речушки и говорить нечего. Благодаря реакции графа Вэлш мне это удавалось сравнительно редко, а вот Том, бредущий следом за нами, в основном передвигался на четвереньках. И даже пару раз терял сознание от боли в ранах. Короткие остановки, во время которых граф приводил оруженосца в себя, пугали даже больше, чем движение — меня начинал колотить озноб, и я чувствовала, что начинаю превращаться в кусок льда... А еще страшно действовало на нервы то, что мы шли вниз по тому же самому ущелью, по которому только что поднялись на лошадях!!!

Нет, разумом я понимала, что Утерс правильно делает, что путает следы. И что с места последнего боя за ними обязательно пустят собак... Но холод и усталость вымотали меня настолько, что я была готова на все, лишь бы мне дали выбраться из воды и помогли согреться!

Угу... Согреться мне удалось. После того, как мы дошли до места, где в речку впадала еще одна, такая же бурная и холодная. Тогда, когда я своими ногами ощутила, что теперь мы идем ВВЕРХ ПО ТЕЧЕНИЮ! На подъем, на который без помощи Утерса я не забралась бы даже посуху...

...Моих сил и самолюбия хватило от силы на полчаса — потеряв равновесие и ухнув в воду с головой вместе с пытавшимся меня удержать графом, я почувствовала, что не могу встать. И расплакалась... В голос... Первый раз за последние десять лет...

Выбравшись из омута, Утерс, на котором были навьючены все наши чересседельные сумки и мешок с головой, заскрипел зубами. И, взяв меня на руки(!), молча двинулся дальше!

Поняв, что из реки мы выберемся только тогда, когда он сочтет это нужным, я сорвалась:

— Я больше не могу!!! Я промокла насквозь, промерзла до костей и почти не чувствую ног! Если я вам нужна как еще один 'аргумент', то просто отрежьте мне голову! Нести ее будет намного легче, чем тащить. А узнать меня узнают и по лицу!!!

— Потерпите еще совсем немного, ваше высочество... — сказал граф, и от этих слов мне стало еще хуже: в его голосе чувствовалось искреннее сочувствие, угрызения совести и множество оттенков таких чувств, которых во дворце не проявлял никто. — Дождь уже стих. Вернее, мы поднялись выше облаков. Минут через десять мы доберемся до уступа, за которым начинается нужная нам тропа, и тогда выберемся из воды... Не скажу, что идти будет намного легче, но, когда вы переоденетесь в сухое, то хотя бы перестанете мерзнуть...

— Я идти не смогу... Точно... — всхлипнула я, и, сообразив, что тащить на руках мое расслабленное тело должно быть жутко неудобно, обняла его за шею...

...Тот, кто назвал тропой направление, по которому мы двинулись после того, как выбрались из реки, был ненормальным. Череда отвесных скал, осыпей, диких нагромождений камней практически без горизонтальных участков было чем угодно, но не тропой. Однако Утерс шел так, как будто был точно уверен, что это направление проходимо. И волок на себе меня и своего оруженосца.

Нет, Том старался передвигаться самостоятельно. И там, где не надо было использовать руки, обходился без помощи. Но, увы, таких мест на 'тропе' было немного.

Я... тоже шла. Если, конечно, не болталась на веревке между небом и землей, не ехала на руках у графа Вэлш, и не висела на отвесной скале, вцепившись пальцами в едва заметные выступы и дожидаясь, пока двужильный мальчишка не втащит на очередную стену своего оруженосца.

Холод? Страх? Волнение? Ничего такого я не ощущала — мое сознание, вымотанное безумными нагрузками, впало в прострацию. И вышло из нее только однажды. Тогда, когда Утерс, втащив меня на очередной хребет, предложил посмотреть вниз. Туда, где в бездонной пропасти клубились жуткие черные облака...

...Первый нормальный привал мы сделали у излучины реки, скала над которой была настолько изрыта пещерами, что казалась похожей на сыр. Вэлш, осмотревший раны своего оруженосца, не бинтуя, обколол его иглами, и, зачем-то погрузив Тома в сон, занялся приготовлением очень позднего завтрака.

Расстелив на плоском камне кусок выбеленного полотна, граф достал из сумки жалкие остатки мокрого вяленого мяса, и, аккуратно нарезав их на почти прозрачные кусочки, повернулся ко мне:

— Приятного аппетита, Ваше высочество! Кстати, могу я попросить вас об одолжении?

— Я вас слушаю... — ответила я, с трудом заставив себя выпрямить спину и сесть так, как полагается особе королевской крови.

— Мне нужно отлучиться. Где-то на полчаса. Присмотрите, пожалуйста, за Томом...

— А что с ним может случиться? — стараясь не показывать своего страха перед его ожидаемой отлучкой, нейтральным тоном поинтересовалась я.

— В принципе, ничего. Но он без сознания, от него пахнет кровью, а во-он в тех скалах живет довольно большая стая волков...

— И вы думаете, что я смогу его от них защитить?

— Вам достаточно не спать... — вздохнул он.

— Кстати, а почему вы так уверены, что я буду держать слово, данное своему похитителю? Вдруг, как только вы скроетесь за каким-нибудь камнем, я перережу Тому горло его же кинжалом и сбегу?

— А что, слово, данное кому-то, можно не сдержать? — посмотрев на меня, как на какого-нибудь вывалянного в грязи слизня, удивленно спросил он. И после небольшой паузы грустно усмехнулся: — Знаете, если бы не мой проклятый Долг, я бы ни за что не стал перестраховываться. И полностью положился бы на ваше слово. А так, просчитывая вероятность вашего побега, вынужден чувствовать себя... крайне неуютно. Думаю, что если вы захотите, то сможете представить себе все грани этого ощущения...

— Пожалуй, смогу... — кивнула я. И с удивлением поняла, что лицо мальчишки покраснело от стыда.

— В общем, если вас действительно это интересует, то бежать отсюда бессмысленно. У вас нет опыта передвижения по горам. Сил — тоже. Уйти по этому ущелью вы сможете только вниз по течению. Причем не так далеко, как кажется: минут через десять вы доберетесь до водопада, спуститься рядом с которым не смогу даже я. Вернуться обратно в Делирию по той тропе, по которой мы сюда пришли, вы не сможете даже под страхом смерти. Впрочем, я уверен, что это вы понимаете и без моих объяснений...

Я онемела. Потому, что слушала и не слышала! Смотрела — и не видела! Или... нет, не так — я слышала, видела... но НЕ ВЕРИЛА в то, о чем мне говорили его глаза, дыхание и движения! Мое сознание просто орало о том, что Утерс может быть уверен в том, что я не раскрою секрет существования еще одной проходимой тропы через Ледяной хребет, только зная, что я до такой возможности не доживу! Однако обещания моей смерти в его глазах НЕ БЫЛО! И бесчестия, кстати, тоже...

— Да, я это понимаю... — заставив себя ответить на его риторический вопрос, я кивнула. И, понимая, что делаю глупость, все-таки спросила: — А почему за все время, пока мы шли по этой тропе, вы ни разу не завязали мне глаза? Почему вы так уверены, что я никогда и никому о ней не расскажу?

— Мне отвечать на заданный вопрос, или на тот, который вы оставили не озвученным? — внимательно посмотрев мне в глаза, спросил Утерс.

— Отвечайте так, как считаете нужным... — поняв, что Видящей из меня не получилось, вздохнула я. И ОТВЕЛА ОТ НЕГО ВЗГЛЯД...

— Вы можете не бояться ни за свою жизнь, ни за свое будущее... — ответил граф. И в его голосе я опять не почувствовала даже намека на ложь...

— Да, но ведь вы должны понимать, что ваш трюк с лошадьми и запутывание следов в течении этих речушек никого не обманет! — затараторила я. — Начальник Ночного двора граф Закро Сарбаз далеко не дурак. И все равно поймет, что мы перебрались через Ледяной хребет где-то в этом районе. А, значит, искать эту тропу будут обязательно! И не одна сотня его людей!

— Об этом можете не беспокоиться... — кинув взгляд на чересседельные сумки, на которых лежал Том, Вэлш криво усмехнулся: — Граф Сарбаз уже никогда и ни о чем не догадается. Он имел глупость... совершить некий не очень правильный поступок. И теперь его голова... в общем, я несу ее его величеству королю Вильфорду...

— Да, но его место недолго останется свободным!

— Это меня не беспокоит. Ведь о том, что воины нашего рода как-то переходят через Ледяной хребет, ваш отец знает уже давно. Последний раз его люди искали эту тропу почти два месяца. Наводнив эти горы дня через четыре после того, как воины моего отца наведались в казармы города Хегрим. Где зарубили тех, кто участвовал в грабеже каравана торгового дома Милдейлов и убийстве одного из сыновей главы этого рода...

— Так это что, была месть? — вспомнив рассказы о чудовищной резне, устроенной воинами Правой Руки в этом городишке, удивленно спросила я.

— А зачем тогда нашим воинам надо было идти туда через всю Делирию? Ваших солдат можно найти и рядом с границей... — усмехнулся он. — Ну, что, вы присмотрите за моим оруженосцем? Или для того, чтобы сходить за перевязочными материалами, мне нужно втащить вас и Тома на какую-нибудь неприступную скалу?

— Идите... — решив, что поломать голову над тем, где в горах можно найти перевязочные материалы, я смогу и в его отсутствие, кивнула я. И, увидев, как он разворачивается на месте, вдруг поймала себя на мысли, что затеяла весь этот разговор только для того, чтобы протянуть время и не оставаться в одиночестве...

Глава 44. Аурон Утерс, граф Вэлш.

— Ничего страшного... — убрав пальцы с запястий лежащего без сознания Тома, буркнул я. — Он просто потерял сознание. Полное истощение организма. Ладно, пошли дальше...

— Вы что, вот так его и оставите? — гневно посмотрев на меня, зашипела принцесса. — Он — ваш оруженосец! Вы давали клятву его защищать! Скажите, что это за Долг, ради которого можно бросить умирать того, кто вверил вам свою жизнь и свою честь?

— Бросить умирать? А с чего вы взяли, что я на это способен? — спросил я. Стараясь не показать, как меня задел ее последний вопрос. — Через пять минут мы доберемся до поворота, над которым несут дежурство наши воины. Через десять я вернусь сюда с носилками и одним из караульных. Через полчаса Тома будет осматривать наш семейный лекарь. Поверьте, тут его жизни ничего не угрожает...

Посмотрев на меня так, как будто старалась заглянуть в мои мысли, она ненадолго замолчала. А потом, слегка покраснев, совершенно серьезно сказала:

— Граф! Я... поторопилась с выводами. Приношу вам свои извинения...

Я молча кивнул. Потом встал, и, не оглядываясь, двинулся вниз по тропе...

...Увидев наш родовой замок, принцесса замерла, потом побледнела, и, ойкнув, затравленно посмотрела на меня. Видимо, ей, как и большинству гостей, въезжающих в долину на рассвете, показалось, что и вся правая сторона нашего родового замка, и скальное основание под ним сверху до низу залиты кровью.

— Игра света, ваше высочество... — усмехнулся я. — Такой оттенок камню, из которого построен замок, придает свет восходящего солнца. Днем и на закате он смотрится иначе...

Принцесса облегченно вздохнула:

— У меня от вида такого количества крови аж дыхание перехватило... Жуткое зрелище...

— А мне кажется, что на кровь совсем непохоже... — усмехнулся Лис. И, зачем-то посмотрев на меня, поудобнее перехватил носилки. — Зимой, когда все вокруг укрыто снегом, мне кажется, что замок похож на раскаленный уголек. Рядом с которым всегда тепло и уютно...

— Зимой тут, наверное, холодно? — поежившись, спросила ее высочество.

— Нам — нормально. А долинники почему-то жалуются... — улыбнулся воин. — Впрочем, зимой их тут и не бывает — Косую Сажень заваливает снегом, и проехать по ней становится невозможным...

— И как же вы тут живете? — удивилась принцесса.

— Просто замечательно... — совершенно серьезно ответил ей воин. — Общаемся с женами и друзьями, воспитываем детей, тренируемся. Что может быть лучше, чем мир и спокойствие?

— Да... Пожалуй, ничего... — вздохнула принцесса, и в ее глазах промелькнуло нечто, похожее на зависть. — А летом? Ведь летом здесь тоже должны царить эти самые 'мир и спокойствие'?

— Тут — да. Зато там, за во-он теми горами, бывает неспокойно. И наши воины вынуждены уходить из долины, чтобы выполнить свой долг перед народом королевства и его величеством...

— Мда... — вздохнула принцесса и задумалась...

...Уйти в перекат я успел. А вот выхватить мечи — конечно же, нет. И, через мгновение, распластавшись в самой середине вымощенного булыжником двора, с ужасом в глазах смотрел на опускающееся к моему правому глазу острие Айлинкиного кинжала.

— Сдаешься? — издав воинственный вопль, грозно спросила меня страшно гордая своей 'победой' сестричка.

— А что мне остается делать? — стараясь не улыбаться, спросил я.

— В общем-то, ничего... — хихикнула она. И, пару раз подпрыгнув на моей груди, великодушно убрала кинжал в ножны. — Что ж, раз ты признал свое поражение, то я...

— Айлина! Оставь брата в покое!!! — не дав ей озвучить условия моего выкупа из плена, грозно рыкнула мама. — Ты что, не видишь, что Ронни не один?

В глазах сестренки мелькнула растерянность. Потом она оглянулась по сторонам, покраснела, виновато посмотрела на меня и грустно улыбнулась:

— Прости... Я просто обрадовалась, услышав, что ты вернулся...

— Не обращай внимания... — одними губами произнес я. — Я тоже очень рад тебя видеть... Могу я попросить тебя заняться моей спутницей?

— Кто такая? — грозно нахмурившись, сестричка слетела с моей груди, и, развернувшись на месте, уставилась на замершую рядом с Лисом принцессу.

— Моя пленница... — вскочив на ноги, буркнул я. И, растерянно почесав затылок, протянул: — Принцесса...

— Илзе Рендарр... — криво усмехнувшись, представилась ее высочество. — Простите, графиня, но ваш брат так и не нашел минутки свободного времени для того, чтобы поинтересоваться именем девушки, которую выкрал из королевского дворца Рендарров...

— Ух-ты!!! — восхитилась Айлинка, и, от души въехав кулачком мне в бок, затараторила: — А Рендарры — это те, которые живут в Свейрене? А как ты пробрался во дворец? А почему ты не взял с собой меня? А...

— Айлина! Марш к себе в комнату!!! — поняв, что мне сейчас придется ответить не на одну сотню вопросов, рыкнула мама. И в ее голосе я с ужасом услышал ожидаемое мною неодобрение.

— Ну, ма-ам!!! — взвыла сестричка, а потом, вспомнив о моей просьбе, засияла: — Нет! Я не могу! Ронни только что попросил меня позаботиться о принцессе Илзе Рендарр, и я просто обязана проводить нашу гостью в ее покои...

— Ей нужно помыться, переодеться... — начал было я, но, увидев возмущение в глазах сестры, заткнулся на полуслове.

— А то я не понимаю... — наморщив нос и презрительно посмотрев на меня, фыркнула эта оторва. — Сама разберусь! Не маленькая...

С последним утверждением можно было бы и поспорить. Но я не стал. Так как четко помнил, что в одиннадцать лет тоже чувствовал себя взрослым.

— Хорошо... Вверяю ее высочество твоим заботам. Кстати, у вас на все про все часа полтора. Не больше...

— А потом? — медленно повернув ко мне голову, растерянно поинтересовалась сестричка.

— Потом мы поедем дальше...

— Ну, вот... Как всегда... — вздохнула она, и, задрав нос, принялась усиленно морщиться. Видимо, пытаясь удержать наворачивающиеся на глаза слезы.

— Я тебя тоже очень люблю... — шепнул ей я, и, увидев, что из-за спины мамы на меня вопросительно смотрит Брюзга, взглядом показал ему на носилки. А сам двинулся по направлению к стоящему рядом с мамой принцу Вальдару...

...Сразу после выезда из замка принцесса ушла в себя. Нет. Не так — ее высочество выглядела потерянной еще тогда, когда усаживалась на лошадь. Просто я, занятый убеждением Томаса Ромерса, не обратил на это внимания. И сообразил, что моя спутница молчит как-то не так, только тогда, когда мы выехали за ворота.

Поинтересовавшись, все ли у нее в порядке и получив односложный утвердительный ответ, я решил не лезть к ней в душу. Подумав, что после короткого отдыха ее высочеству просто трудно заставить себя удерживаться в седле.

Как оказалось, принцесса думала совсем не о тяготах предстоящего пути — через несколько часов, уже выехав за ворота Рожна, она вдруг слегка пришпорила коня, и, поравнявшись со мной, спросила:

— Можно задать вам пару вопросов?

— Да, конечно...

— Что вы со мной сделали, граф? И... зачем?

— Не понял? — я удивленно посмотрел на нее.

— Да все вы поняли!!! — воскликнула принцесса, и, сжав зубы, заставила себя прекратить начинающуюся истерику. — До того, как вы меня похитили, я... Нет, не так. Несколько дней назад я была уверена в своих силах! Я видела, слышала, чувствовала... и знала, как всем этим пользоваться... После той ночи... к-когда вы... В общем, все мои навыки пропали! Сегодня я полтора часа пыталась почувствовать фальшь в словах и действиях ваших родных, воинов и домочадцев, и поняла, что вижу совсем не то, что есть на самом деле! Получается, что мне лгут мои глаза! Меня обманывает мой слух! И я уже не могу доверять своему осязанию!!! Непонятно когда, но вы вывернули наизнанку мои чувства. И в результате я перестала понимать, кто мне лжет, а кто говорит правду. Что означает тот или иной взгляд или движение... А еще я перестала видеть, когда меня ненавидят или боятся...

— Не совсем понимаю, о чем вы говорите, но все-таки попробую ответить на ваш вопрос... — немного подумав, буркнул я. — Скажите, а почему вы думаете, что вам обязательно должны лгать? Или что вас кто-то ненавидит или боится? Да, вы дочь Иаруса Рендарра, короля, который считает, что раз 'одна личность способна изменить ход истории', то ему надо приложить все силы для того, чтобы завоевать весь Диенн. Но ведь на Элирею напал он, а не вы! Возлагать на вас вину за его решение? Мне кажется, это глупо. Кроме того, вы молоды, красивы, ведете себя так, как полагается особе благородного происхождения. А еще благодаря мне вы оказались в абсолютно невозможной ситуации. Выхода из которой мои домочадцы и вассалы не видят. Поэтому им остается вам искренне сочувствовать. Ну и заботиться о вас в меру своих сил. Стараясь как-то сгладить последствия моего поступка. Знаете, ни моя мама, ни Брюз-... шевалье Рутис, ни воины, остающиеся в крепости, не понимают причин, побудивших меня пойти на такой шаг. Единственное, что все еще удерживает их от выражения недовольства вашим похищением — это надежда на то, что я придумал что-то такое, что позволит мне все-таки вписаться в тот образ Утерса-мужчины, который создавали четырнадцать поколений моих предков...

— Так мне не показалось? И ваши воины действительно вами недовольны? — удивленно поинтересовалась принцесса.

— Еще как... — признался я.

— А как они смеют быть недовольными своим сюзереном? Ведь вы — граф Вэлш, наследник Утерса Неустрашимого! Они обязаны видеть в вас Хозяина!

— Простите, ваше высочество, но у нас в роду несколько другие отношения со своими вассалами... — рассмеялся я, представив себе того же Кузнечика, глядящего на меня с бараньей преданностью и восхищением. — Знаете, о чем я больше всего мечтал в детстве? Заслужить уважение у воинов моего отца! Что я только для этого не делал...

— Уважение? — недоверчиво переспросила принцесса. — У обычных воинов?

— Угу... И когда мне показалось, что во мне увидели мужчину, я целую неделю носился по замку, как пес, которого похвалил хозяин... Знаете, мне кажется, я начал понимать, что вас заставило в себе сомневаться. У нас в замке не всегда тишь, гладь да благодать. Всякое бывает. Но люди, которые нас окружают, за четырнадцать поколений жизни в нашем лене научились ценить уважение, дружбу и любовь. И все те чувства, упоминание о которых тут, за пределами нашей долины, вызывает презрительный смех...

— Значит, вы действительно любите свою сестру, а она — вас?

— А что, может быть иначе? — удивленно спросил я, и, остановив коня, посмотрел на мгновенно помрачневшую принцессу.

— Может... — опустив взгляд, ответила она. — Я... ненавижу своих сводных братьев и сестер. И Коэлина я навещала только потому, что знала: если он умрет, то будущего у меня не будет. ВООБЩЕ! А про любовь, дружбу и уважение я только читала. И еще недавно искренне считала, что уважение — это одна из граней чувства страха перед тем, кто сильнее тебя...

— Ужас... — сглотнув подступивший к горлу комок, выдохнул я. И, увидев, что принцесса снова уходит в себя, пришпорил коня...

...До верхней точки перевала мы добрались за час до заката. И, не успев въехать в ущелье Кровинки, вынуждены были спешиться — вся дорога впереди оказалась запружена телегами с тесаным камнем.

Поинтересовавшись у первого попавшегося возницы причинами, заставившими их вывезти с Городецкой каменоломни все имеющиеся там запасы, я получил сногсшибательный ответ:

— Ну-так, ваша светлость, новую крепость повыше Запруды из чего-то же строить надо?

Мрачно посмотрев на удивленного моей непонятливостью мужика, я спустился с края дороги, и, ведя коня в поводу, медленно пошел вдоль вереницы телег, еле ползущих к повороту ущелья.

— Значит, Запруду мой отец все-таки взял? — поинтересовалась принцесса, когда мы снова смогли забраться в седла.

— Да, ваше высочество...

— Но тогда он давно должен был осадить Арнорд! Насколько я помню его рассказы, в этом ущелье нет других крепостей! И остановить его армию тут невозможно...

— Крепостей нет. А армию все-таки остановили... — усмехнулся я. — Вы же видите — этот обоз сопровождают наши солдаты...

— Вижу. Но понимать — не понимаю... — вздохнула она. — У вас все не так, как у людей...

— А, может, наоборот? Может, не как у людей все-таки у вас? Мы не пытаемся вторгнуться в земли своих соседей. Мы не захватываем чужих крепостей, мы...

— Зато принцесс из дворцов ваших врагов похищаете... — перебив меня, язвительно пробормотала ее высочество, и, увидев, что я помрачнел, покраснела: — Простите, граф! Я не должна была этого говорить...

— Да нет... Ничего... — с трудом удержавшись от желания пустить коня во весь опор, процедил я. — Похища-ю. Я. Единственный из вассалов короля Вильфорда, который смог до этого додуматься... И так опуститься. Впрочем, а чего еще можно ждать от человека, убившего сына своего сюзерена?

Глава 45. Король Вильфорд Бервер.

— Я готов выслушать ваши выводы и предложения... — пробормотал король и с удивлением уставился на графа де Брейля, возникшего на пороге его палатки.

Почувствовав взгляд своего сюзерена, придворный воинственно покрутил ус, и, не дожидаясь, пока рассаживающиеся вокруг стола военачальники решат, кто из них начнет озвучивать результаты военного совета, набрал в легкие воздух: — Еще неделя, от силы две, и Запруда снова станет нашей! Армия Элиреи сильна духом, а воины готовы на все...

— Простите, что перебиваю, граф, но то, что вы только что сказали — чушь... — де Лемойр, как обычно, не утруждал себя выбором выражений. — У Иаруса Рендарра — порядка восьми тысяч солдат. У нас — немногим более двух. В общем, атаковать Запруду мы не будем. Поэтому, раз вы решили посетить военный совет, то займите место где-нибудь подальше от его величества и не сотрясайте воздух зря. Итак, сир, сегодня утром из замка Красной Скалы доставили сообщение от разведчиков графа Утерса: по Зайдской дороге по направлению к Запруде движется обоз с осадными машинами...

— Все восемь тысяч делирийцев в крепости просто не поместятся... — пропустив мимо ушей слова командующего армией Элиреи, де Брейль снова попытался завладеть вниманием короля. — И если мы пойдем на приступ до того, как сюда прибудут метательные машины Иаруса, то...

— То потеряем как минимум половину армии... — раздраженно фыркнул король.

— Вы сомневаетесь в собственных солдатах, сир? — возмутился хозяин самого крупного лена королевства и обладатель наследственного права присутствовать и говорить на военном совете.

— Нет. Не сомневаюсь... — зарычал Вильфорд. — Я просто знаю про соотношение потерь между теми, кто осаждает крепость и теми, кто ее защищает. Мои военачальники правы: пускать воинов на штурм Запруды нельзя. Для того чтобы перемолоть всю нашу армию под ее стенами, Иарусу хватит и пяти сотен солдат. А у него их раз в пятнадцать больше...

— Слава Молниеносного сильно преувеличена, сир! Если бы он был действительно Молниеносным, то давно бы вымел нас из ущелья. А мы все еще удерживаем осыпь! Без каких-либо проблем. И я считаю, что это— заслуга наших солдат!

— Это заслуга графа Аурона Утерса и его воинов. Тех, кто обрушил стену ущелья, превратил эту осыпь в маленькую крепость и сумел удержать склон до прихода воинов Логирда Неустрашимого! — разозлился Бервер.

— Да, но мои воины...

— Граф! Не могли бы вы напомнить мне ваш статус в армии его величества? — негромко поинтересовался граф Утерс.

— Э-э-э... Ну, как такового статуса у меня нет, но есть наследственное право...

— Вы его уже использовали. А теперь я вынужден вам напомнить, что его величество поинтересовался результатами военного совета. О котором вам почему-то забыли сообщить. В общем, вы позволите нам выполнить приказ короля и озвучить наши решения?

— Вы считаете, что я не в состоянии понять, что вы там...

— Хватит!!! — рявкнул монарх. — Граф! Общие слова мне не нужны. Если вы готовы возглавить штурм Запруды, то завтра с утра я готов посмотреть, как вы побежите в атаку во главе своих телохранителей. А воинов вашего лена, которых вы привели с собой, я на смерть не пошлю. Моя позиция понятна? Отлично. Граф де Лемойр! Ваше мнение о сложившейся ситуации?

— Она мне не нравится, сир... — старый воин посмотрел сквозь стенку палатки в сторону лагеря делирийцев и тяжело вздохнул. — Вы видели, как изменился полевой лагерь армии Иаруса за последние два дня?

— Вокруг него появились стены! Молниеносный испугался наших ночных набегов и решил спрятать своих перепуганных воинов за грудой камней! — презрительно посмотрев на старого вояку, усмехнулся де Брейль.

— Каменные стены вокруг их лагеря — ерунда. Меня больше беспокоит строительство укрепленных площадок под метательные машины. Участки для их размещения выбраны весьма своеобразно. Могу озвучить некоторые нюансы. Нам открыто демонстрируют, что каждый палинтон будет охраняться как минимум тремя десятками солдат. Что каждый из них будет сидеть за мощной стеной, которую не удастся разрушить ударом ноги или щита. Кроме того, делирийцы не скрывают, что к каждой площадке подводится канава с водой. Значит, по их расчетам, мы, увидев, что инженеры Рендарра стараются обезопасить осадные машины от всего чего можно, должны спланировать не вылазку, а ночной штурм. В то же время появление оружейных стоек и стеллажей для щитов на подступах к каждой площадке не афишируется. Они появляются ночью, в полной темноте, а днем уже оказываются укрытыми мешковиной. Вам это ничего не напоминает, сир?

— Вы боитесь собственной тени, граф! — усмехнулся де Брейль. — Иарус решил сделать ставку на один мощный удар и готовит охраняемые позиции для метательных машин! Что тут непонятного?

— Подготовка к первому штурму, скорее всего, будет ложной... — посмотрев на графа, как на неразумное дитя, де Лемойр перевел взгляд на короля и буркнул: — При штурме столицы Челзаты Иарус применил одну интересную военную хитрость. Чтобы сократить количество защитников, он выманил их из города к позициям своих осадных машин, осветил светом костров, отраженным полированными щитами, и расстрелял из арбалетов и палинтонов, стоявших на совсем других позициях...

— Угу... — кивнул граф Утерс Неустрашимый. — Есть и другие признаки того, что нас пытаются обмануть: палатки лучников по очереди обрушиваются 'от ветра', а потом их ставят заново. Но уже по-другому...

— Так, чтобы одна не перекрывала другой сектор обстрела? — усмехнулся король. — Вполне логично: Иарус перед штурмом хочет максимально сократить число воинов Правой Руки. Тех, кто отправятся на ночную вылазку. Скажите, Логирд, сколько делирийцев уже вырезали ваши воины?

— Сотни четыре — в лагере, сир... — пожал плечами Неустрашимый. — И полторы-две — в крепости...

— Чтобы вас возненавидеть, этого вполне достаточно... — рассмеялся Вильфорд. — Итак, насколько я понял, вы считаете, что Иарус поставит на позиции не муляжи, а настоящие осадные машины только после того, как уничтожит основную массу ваших солдат. А полноценный штурм начнет, будучи уверенным, что их остались единицы?

— Вероятнее всего, да... — кивнул де Лемойр. — И спровоцировать нас на это он собирается в ближайшие дни. В общем-то, у него не так много времени: если он не захватит перевал за два с половиной месяца, то ему придется забыть о планах захвата Арнорда до весны...

— Согласен... — кивнул король. — Итак, что мы можем сделать для того, чтобы расстроить его планы?

— В течение трех-четырех дней мы будем усиленно изображать подготовку к ночной вылазке... — ответил де Лемойр. — И тянуть время.

— А завтра на рассвете сотня Лоута горными тропами уйдет на Зайдский тракт... — подал голос граф Утерс. — И, добравшись до него, начнет жечь обозы с продовольствием, дровами и уничтожать подразделения, идущие к Запруде. Мы считаем, что для охраны единственной дороги, по которой осуществляется снабжение его армии, Иарус будет вынужден выделить как минимум тысячу солдат и слегка ослабит свою армию. Сотня Пайка тоже уйдет в горы. Вернее, в низовья Кровинки. Где будет охотиться за фуражирами и лесорубами Молниеносного. Даже с учетом тех запасов продуктов и дров, которые были в Запруде перед тем, как ее захватили, максимум через десять дней в армии делирийцев начнутся проблемы с питанием и топливом для костров. Естественно, это тут же скажется на боевом духе и физическом состоянии солдат, не привыкших воевать в высокогорье...

— Согласен... — кивнул монарх. — Итак, через десять дней Иарус поймет, что его планы раскусили, и приложит все силы, чтобы выбить нас с осыпи. И тогда нам придется туго...

— Осыпь мы удержим... — уверенно сказал де Лемойр. — А дней через двадцать Иарус отведет свою армию за стены Запруды. И, начиная с этого момента, ей придется атаковать нас после изнурительного марша по ущелью...

— Почему обязательно отведет? — удивился монарх.

— Без достаточного количества дров в лагере делирийцев пропадет ночное освещение. Значит, воины Правой Руки, которые останутся в ущелье, возобновят ночные вылазки. И снова начнут резать делирийцев, как баранов. Терять по пятьдесят-шестьдесят воинов за ночь Рендарр не захочет — так можно остаться вообще без армии. Так что другого выхода, как отвести солдат в крепость, у него не окажется. Потом ляжет снег, перевал закроется, мы отправим в Делирию еще три-четыре сотни воинов графа Утерса, и к весне Иарус проклянет тот день, когда решился атаковать Запруду...

— Ну, до весны еще надо дожить... — вздохнул Вильфорд. — Хотя, если получится все то, что вы планируете, то, скорее всего, Иарус действительно будет вынужден отложить свои захватнические планы до весны. И тогда судьба Арнорда... окажется в руках строителей. Дальше я могу продолжить сам: до первого снега нам надо перевезти к месту строительства новой крепости достаточное количество камня, рабочей силы и квалифицированных инженеров. Успеть возвести стену хотя бы в четыре человеческих роста, а так же казармы и хозяйственные постройки. Создать все условия для проживания солдат, которые останутся в ущелье на зиму, и подвезти им продовольствие...

— Простите, сир! Но ведь у нас уже есть крепость!!! — возмущенно взвыл де Брейль. — Ее осталось только отбить!

— Про Запруду можете забыть... Иарус ее не отдаст... — мрачно посмотрев на вассала, вздохнул Вильфорд. И, обратив внимание на озабоченное лицо стоящего у выхода из палатки начальника Внутренней Стражи, угрюмо поинтересовался: — Что там случилось, Орассар?

— Ничего особенного, Ваше величество! — тут же отозвался воин. И, изобразив пальцами знаки 'внимание' и 'заканчивай', добавил: — Просто сообщили, что вода для вашего омовения уже согрелась...

— А-а-а!!! Отлично... — довольно улыбнувшись, Бервер повернулся к слегка ошарашенным этим сообщением военачальникам: — Что ж, в теории все звучит неплохо. Осталось немногое — воплотить все придуманное в жизнь. А для этого нужно перестать сотрясать воздух и заняться делом. Не буду мешать. Вы свободны.

...Дождавшись, пока палатку покинет последний военачальник, Вильфорд оперся локтем о подлокотник, и, нахмурившись, поинтересовался:

— Вода для омовения, значит? Что, ничего умнее придумать не смог?

— Простите, сир... — виновато вздохнул граф. — Не сообразил. В лагерь прибыл граф Утерс-младший. И ждет вашей аудиенции в большой палатке...

— И что, эта новость не могла подождать до конца совета? — возмутился король.

— Думаю, нет... — Орассар отрицательно покачал головой. — Вам стоит с ним пообщаться. И немедленно...

— Ладно, все равно мы уже всех повыгоняли... Веди...

...Утерс оказался в палатке не один. За его спиной, старательно пряча взгляд, стояла неопоясанная девица лет четырнадцати и угрюмо смотрела в пол. Усевшись в свое любимое плетеное кресло, Вильфорд оторвал взгляд от смутно знакомого лица и уставился в глаза осунувшемуся и сильно повзрослевшему мальчишке:

— Ну, давай, рассказывай...

Вместо того чтобы начать говорить, Вэлш поднял с земли мешок, покрытый коркой засохшей грязи, и, перерезав стягивающие его горловину ремни, вытряхнул из него содержимое:

— Голова графа Закро Сарбаза, сир...

Ошарашено посмотрев на покрытое трупными пятнами лицо начальника Ночного двора короля Иаруса Молниеносного, Бервер на мгновение выпал из реальности... и не сразу сообразил, что именно говорит ему мальчишка:

— Смерть принца Корбена была не случайной. Новый доезжачий его высочества, так неудачно 'уронивший' арбалет, а потом покончивший жизнь самоубийством, был воином Ночного двора Делирии. План убийства был придуман графом Сарбазом, а контролировался его правой рукой, неким Виго Меддлингом. Который в настоящее время должен находиться где-то на территории Элиреи. Этого самого доезжачего в свиту принца устроил барон Велсер, завербованный Меддлингом еще в прошлом году. Эта же парочка, реализуя еще один план графа Сарбаза, столкнула в Заречье принца Ротиза, баронессу Церин и меня...

— Покушение на Вальдара в день твоей казни тоже придумал Сарбаз? — глухо спросил Бервер.

— Да, сир... — кивнул Утерс. И, вытащив из рукава свиток, протянул его королю: — И не только это. Перед смертью граф назвал мне пару десятков имен. Все эти лица работают на Ночной двор короля Иаруса и получают деньги из его казны. Здесь же кратко указаны цели, поставленные каждому из них...

С трудом разжав пальцы, впившиеся в подлокотники кресла, Вильфорд забрал свиток, и, не глядя, положил его рядом с собой. Потом с трудом заставил себя не думать об убитых сыновьях. И, справившись с чувствами, встал и посмотрел в глаза так рано повзрослевшему мальчишке:

— Ты отправился в Свейрен для того, чтобы вернуть мне Долг крови?

Утерс кивнул.

— Один?

— С Томом, сир...

— И это после того, как ты обрушил Палец и с тридцатью воинами сутки удерживал армию Иаруса Молниеносного у подножия образовавшейся осыпи? Какой долг, сынок? Знаешь, сколько жизней моих подданных ты сохранил?

— Граф Сарбаз должен был умереть... — выдержав взгляд своего сюзерена, еле слышно пробормотал мальчишка. — И Виго Меддлинг — тоже. Умрет...

— Им, и людьми из твоего списка займутся люди графа Орассара... — рыкнул король. — А ты сей-...

— У меня есть еще одно неоконченное дело, сир... — не побоявшись перебить короля, твердо сказал Аурон. — Я буду в вашем распоряжении завтра днем...

Решив не обращать внимания на такое вопиющее нарушение приличий, Вильфорд перевел взгляд на спутницу своего вассала, уставившуюся на Утерса совершенно круглыми глазами, и... вздрогнул. Сообразив, кого она ему напоминает. А через мгновение, побледнев от бешенства, повернулся к изображающему статую мальчишке:

— Представьте мне свою спутницу, граф!

— Ее высочество Илзе Рендарр, сир... — с каменным лицом произнес Утерс.

— Вы считаете, что Долг крови мне можно оплатить еще и так? — чувствуя, что вот-вот взорвется, прошипел король.

— Принцесса Илзе не имеет к нему никакого отношения, сир... — отчеканил мальчишка. — Это — мой Долг перед народом Элиреи.

— И что вы собираетесь с ней делать, граф? — с трудом подобрав отвалившуюся челюсть, воскликнул король.

— Это мое дело, сир... — сжав кулаки, ответил мальчишка. — Мое решение. И моя ответственность...

Глава 46. Принцесса Илзе.

За двадцать минут, понадобившиеся нам для того, чтобы спуститься по безумному нагромождению камня к засыпанной обвалом дороге и дойти до лагеря нашей армии, сотник, приходившийся внуком графу Фарбо, падал раз пять. Смотреть на человека, так и не пришедшего в себя после пленения, процедуры допроса и объяснений того, что от него требуется, мне было противно. Но не смотреть — я тоже не могла: в голову начинали лезть мысли об оставшемся где-то наверху графе Утерсе-младшем, о его Долге перед сюзереном и народом королевства, и об отношении короля Вильфорда к его поступку. От чего у меня еще больше портилось настроение. В общем, для того, чтобы забить голову хоть чем-нибудь, не напоминающем мне о недавнем прошлом, мне приходилось сосредотачиваться на процессе спуска. И одновременно вслушиваться в чувства солдата, 'помогающего' мне прыгать по камням.

Мда. Особого разнообразия этих самых чувств в нем, увы, не наблюдалось: сотник трясся от страха, ожидая выстрела в спину, дико боялся возможности неловким шагом вызвать обвал и умирал от ужаса, представляя свою встречу с моим отцом. И для того чтобы все это понять, не нужно было быть Видящей: в среднем раз в минуту он бледнел, вжимал голову в плечи и нервно оглядывался. Перебираясь с камня на камень, он то и дело вздрагивал и поглядывал на нависающую слева скалу. Ну, а от его взглядов на меня или на палаточный лагерь вообще можно было упасть в обморок. От презрения и смеха.

А еще сотник Фарбо страшно потел. Так, что меня периодически подташнивало от острого и жутко противного запаха, не заглушаемого даже легким ароматом благовоний, оставшихся на моей коже после купания в бане замка Красной Скалы. И если капельки пота, выступившие на лице Фарбо, с некоторой натяжкой можно было списать на физические нагрузки от передвижения в латах по камням, то потеки влаги на древке с белым полотнищем, то и дело высказывающим из его рук — уже никак. Ну а трясущиеся губы и подбородок вообще вызывали омерзение...

В общем, увидев поднимающихся нам навстречу Медведей, я облегченно перевела взгляд на их лица. И удивленно увидела в глазах лучших воинов Делирии опасение!

— Сотник Фарбо. Захвачен в плен воинами Правой Руки сегодня ночью. Сопровождаю ее высочество принцессу Илзе Рендарр к ее отцу, его величеству королю Иарусу... — отбарабанил воин вбитый в его голову текст. И вздрогнул, увидев, как два латника, сорвавшись с места, пытаются прикрыть меня щитами.

— Брось флаг, подними руки вверх и иди в трех шагах передо мной... — удостоверившись, что я надежно защищена от выстрелов из арбалетов, приказал сотнику один из Медведей. — Ну? Что встал? Шире шаг!!!

— Иду, ваша милость!!! — забыв про чувство собственного достоинства, пробормотал Фарбо и тут же двинулся вперед!!!

...Следующие минут десять я медленно сходила с ума: количество воинов, сопровождающих меня, все увеличивалось и увеличивалось, а стена из щитов каким-то образом закрыла меня не только со всех сторон, но и сверху. Мой 'храбрый' спутник исчез еще на подступах к лагерю, причем мне показалось, что с характерным вскриком. Впрочем, задумываться о его судьбе мне было недосуг: к моменту, когда меня втолкнули в здоровенную палатку, я надышалась солдатского пота, насмотрелась на их взгляды, наощущалась эмоций и чувствовала себя оплеванной...

...Откинув в сторону полог, один из телохранителей моего отца жестом пригласил меня внутрь. А когда я сделала шаг в темноту, метнулся к моему уху и тихо прошептал:

— Мезлина-отс...

Я застыла, как вкопанная и мысленно вздохнула: отец доверил Слово какому-то паршивому воину!!!

— Три шага вперед. Садитесь в кресло. Положите руки на подлокотники... — таким же еле слышным шепотом приказал воин.

Я, чувствуя себя куклой, повиновалась. И постаралась не злиться, когда почувствовала, как он затягивает ремни на моих щиколотках, талии, запястьях и шее.

— Вон... — услышав голос отца, я с трудом поняла, что телохранитель закончил свою работу. — Никого не впускать. Ясно?

— Да, сир...

— Ну, привет, дочь... — присев передо мной на корточки, выдохнул отец. — Почему тебя отпустили?

...Произнести второе Слово он додумался минуты через две. И все это время грязно матерился и даже пару раз порывался меня зарубить. Не понимая, почему я молчу.

— Элирайс-дисс! Говори!!!

— Вот теперь могу... — почувствовав, что мое тело снова стало послушным, облегченно выдохнула я. — Аурон Утерс, граф Вэлш передает тебе свое слово.

— Какое?

— Уходи...

— И все? — расхохотался отец.

— Да... — кивнула я. — Все...

— Он что, всерьез решил, что я, услышав эту чушь, дико испугаюсь, разверну свою армию и в панике брошусь вниз по ущелью? — от избытка чувств обеими ладонями хлопнув себя по бедрам, поинтересовался отец. А потом, замерев, подозрительно посмотрел на меня: — Сколько моих воинов, находящихся в плену у элирейцев, ты успела обработать?

— Ни одного... — честно призналась я. И, увидев, как на лице отца снова появляется улыбка, чуточку покривила душой: — А зачем? Он сам — Видящий...

— Что ты сказала? — побледнев, как полотно, спросил отец.

— Аурон Утерс — Видящий... — вспомнив нашу беседу у костра, уверенно сказала я. — Причем намного сильнее меня...

Глава 47. Король Вильфорд Бервер.

— Ты что-нибудь понимаешь? — вполголоса поинтересовался король.

— Не знаю, сир... — глядя на еле заметное облако пыли, оседающее у поворота, за которым только что скрылся аръегард вражеской армии, отозвался Логирд Неустрашимый. — Может быть...

— У твоего сына — безумная логика! Это же надо было до такого додуматься? Пробраться в королевский дворец, выкрасть дочь Молниеносного, вернуться в Элирею и вернуть ее отцу... И все это ради того, чтобы принцесса Илзе смогла сказать своему отцу 'Уходи'!

— Может, не такая уж и безумная, сир? — пожав плечами, пробормотал граф. И, прикоснувшись рукой к зубцу крепостной стены, добавил: — Ведь Иарус ушел, а Запруда снова стала нашей...

— Но почему, Логирд?

— Ронни дал Иарусу Слово. А Илзе... С нею вместе его 'Уходи' зазвучало иначе...

— Как?

— 'Ты жив до тех пор, пока я этого хочу'...

— Ну, и кто твой сын после этого?

— Утерс, сир...

Конец 1 книги...