Cказка про гадкого гусенка

СКАЗКА ПРО ГАДКОГО ГУСЁНКА

История это не нова. Рассказывали её сказочники и в иные времена. Хотя реже повторяться от этого она не перестала. Впрочем, всем известно, что нет ничего нового под Луной, да, похоже, и не было никогда.

Так что, пусть и не нова, а все-таки наша история чуть-чуть другая...

Жила на одной ферме глупая гусыня. Впрочем, на фермах умные гусыни не живут по определению. Умные гусыни летают в чистом небе и водят свои стаи из Африки в Лапландию и обратно. А у глупой гусыни, если нестись перестанет, одна дорожка и та на вертел.

Так или иначе, но неслась она исправно, и хозяева были ей довольны. Хотя хозяйская любовь — штука непостоянная. Как флюгер на крыше. Сегодня дадут пшена, а завтра башку долой, ощиплют и на поднос.

Сидела как-то гусыня, высиживала гусят, да случилось ей отойти по какой-то надобности. Вернулась она, уселась обратно и не заметила, что к кучке яиц гусиных добавилось ещё одно, очень похожее. Считать-то она не умела. На ферме гусыням это без надобности. Не гусынское это дело цыплят по осени считать, а хозяйское. Вот, если ты в Лапландию стаю водишь, то много чего знать требуется, а если сидишь на яйцах, считать-то и ни к чему вовсе.

Долго ли, коротко ли, вылупились из яиц гусята. Все как на подбор пушистенькие да симпатичненькие. Кроме одного. Вроде и гусёнок, но какой-то не такой. Посмотрела на него мать и ничего не заметила. А, может, заметила да промолчала от греха. Чего самой-то на мужнины щипки напрашиваться! Глупая была гусыня, но не до такой же степени!

Гусак у гусыни был не умней, чем она. И тоже считать не умел. Да и на кой оно ему? Зато ходил важно, шипел грозно и крыльями подрезанными хлопал оглушительно. Всем гусям гусь! Хозяйка давно на него глаз положила, но пока не трогала. Осенней ярмарки ждала. Так что ходил гусак по двору, вальяжный и откормленный. И не было ему равных. Гусыня наглядеться на гусака своего не могла. Оттого и яйца несла исправно, как выше уже было отмечено.

Гусята росли быстро и дружной стайкой бегали туда-сюда за своей матушкой по птичьему двору. Все кроме одного, который вечно делал все невпопад. То папаше гусаку под ноги подвернётся, то его брательнику младшему. Шикнут они на него, а он, бедолага, весь сожмётся со страху. А гусаки гогочут довольные. Да что с них взять! Умные-то гуси в Лапландию по небу летают, а этих — кого к ярмарке, кого к Рождеству откармливают.

Чем старше становились гусята, тем сильнее этот ненормальный гусёнок отличался от своих сестёр и братьев. Скоро и они, глядя на папашу да на дядьёв, стали на него шикать и щипаться, когда он пытался вместе с ними в ногу за мамкой по двору ходить. Да, куда ему неуклюжему, исщипанному да охромевшему! Он ни к кормушке не успевал, ни к поилке. Как, вообще, ещё ковылял, непонятно.

И мать очень скоро стала глядеть на неудачного гусёнка с раздражением и ненавистью. 'Хоть бы сдох он, что ли, скорее!' — думала глупая гусыня, со страхом ожидая неприятных мужниных расспросов. Откуда, мол, такое чудо-юдо? От петуха, от индюка, али ещё от кого? А сам не догонит, так соседки подскажут, за ними не замёрзнет! Гадкий, гадкий, гадкий! И за что такие беды на её голову?

Не одна мать-гусыня с гусятами считала бедного гусёнка гадким. Скоро весь птичий двор проникся этим ощущением. И пришёл бы конец нашему гусёнку. И не защитила бы его даже добрая хозяйская рука от лютой смерти, да повезло ему.

Дошло-таки однажды до глупого гусака, что подложили ему роскошную свинью в родном птичьем дворе. Нагуляла где-то его благоверная неизвестно кого неизвестно от кого. Наставила рогов не слабо. Ну, прямо олень!

То ли кумушки-соседки ему подсказали, то ли сам, наконец, углядел, но ярости его предела не было. Такого шума на ферме отродясь не приключалось! Раскипятился гусак, расшипелся, давай щипать всех, кто подвернётся, ничего не разбирая.

И гусыне досталось, и соседкам-кумушкам, и брательнику, и петуху, и курицам, и прочей птице, не в добрый час ему под клюв угодившей! Гусята и цыплята со страху попрятались кто куда.

И лишь гадкий гусёнок, как всегда, не успел.

Он даже и не понял, из-за чего сыр-бор разгорелся. Он, как раз, нашёл завалявшееся зёрнышко и только-только собрался им полакомиться, пока не отняли. В этот момент его и заметил разъярённый гусак.

Если вы хоть раз видели разъярённого, здоровенного, откормленного гусака не из окошка, а в непосредственной близости, может, вы поймёте, какой ужас испытал бедный гадкий гусёнок. А, впрочем, где уж нам понять! Гусак все-таки пониже ростом будет, чем человек...

Тут и закончилась бы короткая и печальная жизнь нашего гусёнка, но судьба смилостивилась над ним. Хотел он забиться в щёлку в заборе маленькую от Ужаса Надвигающегося. Да так забился, что провалился сквозь эту щёлку на улицу.

Налетел глупый гусак на забор со всего маху и едва не снёс его напрочь. Но крепок оказался забор. Новый был ещё совсем. Только затрясся да ходуном заходил.

А гусёнок помчался вдоль по улице, куда глаза глядят. И бежал, про хромоту свою позабыв, пока совсем из сил не выбился...

Долго лежал гадкий гусёнок, ни жив, ни мёртв. А когда отдышался, поднял голову и осмотрелся. Места вокруг были совершенно незнакомые. Даже если бы и захотел, то не смог бы он уже на свою родную ферму вернуться.

А мысль такая у него в голове промелькнула. Он-то, ведь, не знал, из-за чего под раздачу угодил. Папаша всегда с ним круто обходился. На этот раз, правда, что-то слишком круто. Но, может, уже успокоился? Может уже всё?

Повезло гусёнку, что забежал он так далеко с перепугу. И даже если бы захотел, обратной дороги найти не смог. Везучий таки он был! Несмотря на все передряги в его короткой жизни.

Почему же невзлюбили его так на родной ферме? Только ли оттого, что был он не очень похож на свою родню?

Неизвестно в кого гадкий гусёнок уродился, но смотрел он на мир и видел не грязный птичий двор, птичник да забор, а синее небо, зелёную траву и деревья. Братья и сестры играть с ним не хотели. Поэтому бедный гусёнок часто сидел один где-нибудь в укромном уголке и смотрел на небо. И увидел однажды стаю огромных и прекрасных белых птиц в поднебесье. И влюбился в них без памяти. Тем сильнее и безнадёжнее, что сам себя считал уродливым и никчёмным.

На самом же деле, хоть и звался он гадким, а душой был чист и светел. И мечтал тоже однажды полететь куда-нибудь далеко-далеко, как эти прекрасные белые птицы. Остальные гусята намеревались или как их папаша по двору вальяжно расхаживать да гусынь топтать, или как их мамаша птенцов за собой к поилке водить да гусаку угождать, а гадкий гусёнок мечтал подняться до облаков и к солнцу крылом прикоснуться.

Держал бы он свой язык на привязи да не задавал глупых вопросов, почему одни птицы летают, а другие нет, может, и притерпелось бы к нему птичье общество на родной ферме. До следующей ярмарки. Или Рождества.

К счастью для гусёнка, судьба его сложилась иначе. В третий раз ему повезло, потому что не успела заботливая хозяйка крылья ему подрезать, по малолетству его.

Встал гусёнок, пощипал травки зелёной и удивился, до чего же вкусна! Попил водички из ручейка и поразился, до чего же чиста. Солнышко его согрело и до того хорошо ему стало, что словами не описать. Так что, мысли дурацкие о возвращении назад в птичник, у него из головы вылетели. И, слава Богу!

Огляделся он по сторонам и пошёл себе местечко укромное отыскивать, благо опыта такого ему не занимать было, несмотря на малый возраст...

Долго ли, коротко ли, подошло лето к концу. Окреп гусёнок на вольных травах, подрос, крыльями стал помахивать. От филина в кустах, от лиса в пруду укрывался. Был он хоть и незнамо кем, а все-таки водоплавающим.

Про ферму родную он давно уже позабыл, а вот птиц огромных и прекрасных, позабыть не мог. Однако по-прежнему считал себя уродливым и никчёмным. Да и откуда у него другим мыслям взяться! Он, ведь, так и остался гусем-одиночкой. Сам себе караульный. Как и уцелел-то непонятно.

Между тем пришла осень, и потянулись вольные птицы на юг. Смотрел на них гусак молодой и завидовал. Крылья-то у него сильные выросли. Иногда по ночам он даже летать пробовал. И вроде неплохо получалось. Да только в одиночку до Африки не долететь! Хоть и был он молодой и неопытный, а понимал, что сила гусиная — в стае. И так ему горько становилось порой, что такой он отверженный! Потому что гадкий, гадкий, гадкий! Ведь, это ему родная мать говорила, а кому ж ещё и верить, если не родной матери!

Откуда было знать гусаку молодому, что никакой он был не гадкий, а просто не такой как все. Что ни глупая гусыня, которую оставили в птичнике до Рождества, ни глупый гусак, светлая ему память, потому что продали его тушку уже давно на ярмарке, не были ему даже дальними родственниками. И что мнению их — грош цена, потому как ничего кроме птичника своего они не видели...

А зима уже была совсем близко. Гусак едва сдерживался, чтобы не взлететь и не попроситься в какую-нибудь, пролетающую над ним гусиную стаю. И будь, что будет! Коли прогонят, так и один полетит! Не пропадать же здесь от холода, честное слово!

Но не зря он терпел! Села однажды в его пруду стая белых птиц, огромных и прекрасных. Тех самых, что видел он когда-то высоко в небе над птичьим двором. И перевернулось тут у него все в душе! 'Все! — решил он. — Или с ними, или взлечу и об землю! И пропади она пропадом такая жизнь!'

Решил он так и метнулся к воде как молния, нырнул и выплыл на середину пруда прямо к стае. Приподнялся над водой, вытянул гордую шею, крылья раскрыл во всю их ширь необъятную и заклекотал в небо от всего сердца. А когда опустился, склонил голову и сложил крылья за спиной, увидел вдруг в воде своё отражение — огромную и прекрасную белую птицу!

Потому что на самом деле был наш гадкий гусёнок не гусем, а лебедем! Птицей вольной и прекрасной, рождённой для полёта и счастья посреди неба! И зря он боялся, что его не примут в стаю!

На этом заканчивается сказка о гадком гусёнке. А его самого ждёт ещё бездонное небо, дальние перелёты, новые страны и жизнь долгая, яркая и полная счастья.

Но это уже совсем другая история...