Летописец (трилогия). Книга 2. Тень во времени

Трилогия "Летописец" принадлежит к псевдоисторическому фэнтези эпохи Реформации. Мир вымышлен, но ряд персонажей и событий имеют прототипы и аналогии в истории России и Англии, Франции и Германии. Эта трилогия — сплав истории и фэнтези, политики и магии.

Карта и генеалогия королевских родов в иллюстрации, приложенной к 1 книге. Дополнительные сведения о Сканналии можно посмотреть тут

Также в блоге на author.today можно посмотреть на виды орудий пыток, которые использованы в романе (фотографии сделаны в музее пыток в Сан-Марино).

Целиком роман можно купить на Литресе

Пролог

"Бригантина "Великая Барундия" бросает якорь в Северной гавани. На борту находится принцесса Марция Барундийская".

Самайя закончила переписывать фразу и машинально прочла получившуюся запись: как всегда, в ней многого недоставало. Летопись не упоминала о том, что Марция прибыла для свадьбы с Дайрусом, ибо ей не под силу знать, кто чего хочет, о чём мечтает или говорит. В этом смысле авторам простых хроник было проще: они получали сведения сами и записывали их как считали нужным. Самайя привыкла писать точно по тексту Летописи, но иногда вспоминала дневник, в котором свободно излагала любые мысли и чувства. Жаль, что они не сгорели вместе с дневником.

"Корабль Марции сопровождают двадцать пять судов..."

Самайя добросовестно перечисляла их названия и имена капитанов по мере того, как корабли входили в гавань. Эти корабли шесть лет назад привезли Дайруса на землю Сканналии. После смерти Стефана Фангарского король Лодивии Урмас Десятый получил его земли, а Гиемон Барундийский — флот, который позже использовал для блокады портов Сканналии. И вот теперь этот флот прибыл сюда для сопровождения дочери Гиемона. Непонятно, то ли Гиемон так выказывает уважение, то ли предупреждает племянника: не передумай. С тех пор, как принц стал королём, прошло почти три года, но Дайрус не торопился жениться. Сначала он писал Гиемону о тяжёлом положении Сканналии, эпидемии чумы, опасностях землетрясений и наводнений. Год спустя Дайрус занялся усмирением народного недовольства. Казна опустела при Айварихе, люди обнищали, работы и еды было куда меньше, чем желающих её получить. Страна с трудом вставала на ноги, но Дайрусу это не помешало подарить своей любовнице Калерии шикарный бордель с шёлковыми простынями, бархатными занавесками, дорогой мебелью и бассейном. Бордель пользовался популярностью среди знати, а на работу туда набирали по всей Сканналии: из-за хорошей оплаты родители нередко отправляли дочерей и сыновей торговать телом. Увы, Дайрус, в отличие от борделя, такой популярностью среди жителей Сканналии не пользовался, и недовольство выплёскивалось в бунтах, жалобах и похабных анекдотах о личной жизни короля.

Самайя не сомневалась, что Гиемон отлично осведомлён о нравах при дворе Сканналии. Сама она тоже многое узнавала не из Летописи: Сильвестр не раз пересказывал ей местные сплетни, а после поездки в Барундию разбавлял их ещё и барундийскими. Он знал, что летописец ни с кем не станет ими делиться, даже с королём, а потому болтал о недовольстве народа, религиозных раздорах и маленьких секретах больших людей. Самайя привыкла к монологам Сильвестра и не старалась от него скрыться, как в первое время после коронации Дайруса. Она не забыла, что он когда-то выдал её страже Айвариха на Волхидской площади, но и не злилась: в этом не было смысла. Она давно научилась отделять события, происходившие с ней до клятвы летописца, от тех, что происходили после. Точнее, не происходили. В её жизни больше ничего не происходило, она лишь смотрела со стороны на других, слушала, запоминала, но никогда не позволяла себе вмешиваться, обсуждать, давать советы или оценки происходящему. На это у летописца права нет.

"Принцесса Марция сходит на берег в сопровождении фрейлины Илзы Ривенхед, её встречает барон Райгард Сиверс..."

Барон Райгард Сиверс! Никто давно не называл его Риком, хотя, казалось, сам он не мог к этому привыкнуть. При редких встречах Самайя отмечала его растущее сходство с отцом. Ноэля за три года она видела пару раз: он не любил двор, а Дайрус обращался с ним высокомерно, как и большинство аристократов. Тем не менее, никто из них не осмеливался вести себя так по отношению к Райгарду — племяннику короля и главе королевской стражи.

Любил ли он Илзу до сих пор? Самайя думала, что да, и годы разлуки не охладили его пыла. Несколько баронов и менее знатных дворян не раз предлагали ему руку дочерей, но Райгард отверг эти предложения. Неужели он надеялся получить руку Илзы? Сильвестр прямо говорил, что Илза была любовницей Айвариха, а в Барундии развлекала Дайруса. Известно ли об этом Райгарду, Самайя не знала, а сама она не станет вмешиваться.

"Принцесса Марция усаживается на сиденье кареты, вынимает зеркало, смотрит в него, прячет в сумку. У кареты стоят барон Райгард Сиверс и Илза Ривенхед..."

Самайя записала фразу и опустила перо. Слово "зеркало" не отпускало её. Бедная Марция. Судя по тому, как быстро эта фраза появилась и тут же пропала, Марция посмотрела в зеркало украдкой, пока Райгард болтал с Илзой.

"Надеюсь, Райгард был тактичен и не показал отвращения", — подумала Самайя. Как женщина она понимала, каково принцессе выходить в свет. Марция собиралась приехать в прошлом году, но заболела оспой, оставившей следы на её лице. Дайрус, услышав об этом, едва не отправил Гиемону вежливый отказ, составленный Сильвестром, но буквально все члены Королевского Совета заявили, что Гиемон не простит такого предательства, а Сканналия не в том положении, чтобы гневить могущественного монарха. Дайрус обозлился, но письмо порвал. Единственное, чего он добился, — отсрочки до полного выздоровления невесты. Впрочем, Самайя не удивилась бы, если бы текст порванного письма до Гиемона всё-таки дошёл. Не поэтому ли двадцать пять кораблей сопровождения?

Тем временем Летопись упомянула короля, и Самайя пробежала взглядом витиеватые красноватые буквы:

"Король Дайрус просовывает правую руку между ног Калерии, целует левый сосок, проводит языком по шее и..."

Самайя отдёрнула руку и закрыла Летопись. Пожалуй, стоит перекусить, а король тем временем закончит своё дело. Сейчас Дайрус должен восседать на троне в зале Совета, обсуждая новый закон о налогах, а вместо этого он восседает на Калерии... Самайя покачала головой. Дайрус поначалу пытался разбираться в проблемах страны, но потом предоставил принимать решения членам Совета, пропадая то в борделе, то на охоте, то ещё где.

Самайя решила, что вечером посмотрит на будущую королеву, ведь Летопись не описывала внешность людей. Нужно только постараться, чтобы её не заметили: лишнее любопытство ни к чему, а сама она не собирается ни к кому лезть с расспросами. Она и так слишком много знала.

Глава 1. Уродливая принцесса

Торжественная встреча, по мнению Райгарда, вышла неловкой. Марция старалась держаться с достоинством, но он отметил её скованность. На Марции было дорожное синее платье с зелёной нижней юбкой, тонкая вуаль и шляпа с необычно широкими полями. На фоне принцессы Илза в обтягивающем тёмно-красном костюме наездницы и замысловатой красной шляпке сияла красотой, приковывая восхищённые взгляды мужчин, отчего Райгард сократил процедуру приветствия и приказал поскорее отправляться в Нортхед.

Он не видел Илзу четыре года, что она находилась при барундийском дворе, а потому сам вызвался встретить невесту короля. Он не забыл прежних чувств и надеялся убедить Эйварда выдать Илзу за него.

Тем временем свита Марции высаживалась на берег, слуги в сине-зелёных ливреях таскали сундуки, набитые посудой, одеждой, перинами, тканями, книгами, иконами, шпалерами и прочим добром, для которого в гавань пригнали несколько десятков повозок. По сходням кораблей спускали кресла, высокие канделябры, скамейки. В огромном дворце Арпена они разместились бы без труда, но куда это всё денут в Нортхеде, Райгард понятия не имел. Может, отправят в одну из резиденций, например, в Варусский замок? Его заинтересовали разве что лошади из конюшен Гиемона — Райгард обожал верховую езду.

Марция ехала в карете с послом Барундии, который прибыл обсудить с Дайрусом матримониальные и торговые дела. Принцесса представила его как барона Гайла Морса и старалась держать поближе к себе. Илза должна была ехать с ними, но попросила коня, и Райгард с удовольствием помог ей забраться в седло.

Перед отправлением Райгард заметил, как Марция достала зеркало и посмотрелась в него. Она сразу спрятала его в сумку, но Илза громко объявила:

— Ваше Высочество, вы прекрасно выглядите. Думаю, местные модницы придут в восторг от вашей шляпы. Жаль, что ваша портниха осталась в Барундии: вряд ли здесь найдётся подобная мастерица. К счастью, прекрасное свадебное платье готово и ждёт лишь встречи с королём Дайрусом!

Райгарду показалось, что Марция вздрогнула. Илза продолжала:

— Его Величество, я уверена, будет рад вас увидеть, ведь ему пришлось расстаться с вами на целых три года.

— Уверена, что и вас он не забыл, дорогая Илза. Не желаете ли присоединиться ко мне в карете?

Марция сняла шляпу с вуалью, и Райгард поневоле отвёл взгляд. Левую половину лица принцессы обезображивали рубцы: они спускались со лба к подбородку, создавая неровный рельеф на желтоватой коже с красными прожилками.

— Нет, что вы, Ваше Высочество, я не хотела бы стеснять вас с бароном Морсом.

— Если Ваше Высочество позволит, я отвечу на ваши вопросы, — Райгард заставил себя посмотреть ей в глаза, но она лишь презрительно прищурилась.

— Благодарю, барон, — она подчеркнула его титул. — Если у меня возникнут вопросы, я к вам обращусь. — Марция опустила шторку на окне, и Райгард приказал кавалькаде трогаться. Кажется, принцессе он не понравился.

* * *

Дайрус ждал в тронном зале, где собрались представители всех крупных и влиятельных родов: молодые Ривенхеды Эйвард с Николем и их дядя доминиарх Теодор, вернувший себе кафедру в Нортхеде; Георг Ворнхолм с юной женой Вандой и его тесть Валер Мэйдингор с бастардом Максом; два Иглсуда — старый и молодой нытики; Энгус Краск, не имевший ни жены, ни детей — может, не только его племянник отличался любовью к мужчинам? Был тут и девятилетний барон Вельям Холмкрест, получивший титул после смерти деда, о котором все думали, что он бессмертен. Мать Вельяма Сиэлла напоминала статую, и, сколько Дайрус её знал, совершенно не менялась. После казни Ульрика Холмкреста снова замуж она так не вышла.

Дайрус не представлял, как его отец, король Райгард, управлялся со всеми этими людьми. Они все его предали, все оклеветали, все называли убийцей и злодеем. И теперь какой-нибудь Ильяс Чевиндом, дальний кузен матери Дайруса, сидевший при Айварихе тише воды, ниже травы, воображает, будто имеет право поучать племянника и лезть в его дела. Племянника! Седьмая вода на киселе, а не племянник, что не мешает Ильясу требовать всё новых привилегий. Ещё одних Ривенхедов ему не хватало! К счастью, Чевиндомы не так многочисленны: их потомки жили в основном за пределами Сканналии, ибо Чевиндомы любили всё иноземное. Их сыновья учились за границей, а дочери находили там женихов. Насколько Дайрус знал от тётки Маэрины, его собственная мать познакомилась с отцом не в Сканналии.

На фоне старой знати особняком стояли представители новой: Сильвестр, Марик Седой и Сайрон Бадл. Сильвестр с одобрения Гиемона получил дворянство и, помимо должности придворного хрониста, выполнял также дипломатические поручения, разъезжая по разным странам. Марик тоже стал дворянином и к тому же на следующий за захватом Нортхеда день женился на единственной дочери погибшего Лантона Орланда. Баронский титул Орланда перешёл Райгарду, а Марик вселился в его дом и получил должность главы городской стражи. Младший брат Лантона Гастон собирался требовать у короля справедливости, но не успел: сломал шею на улице после пира в честь коронации.

Сайрон Бадл расширил мануфактуру и подговорил несколько человек организовать компанию, которая позволила бы контролировать почти всю текстильную отрасль, в связи с чем цены на ткани неуклонно росли. Сайрон умудрился выкупить у короля пару монастырей и устроил там новые предприятия, в том числе наладил производство вееров, заполучив на это единоличный патент. Кроме того, он получил Казначейство и управлял им, по уверению Энгуса Краска, куда лучше Уолтера Фроммеля. Именно Краск порекомендовал Бадла на эту должность после того, как сменивший Фроммеля сын барона Узенрека погиб на охоте.

Все они собрались поприветствовать невесту короля, отчего Дайрус чувствовал себя отвратительно. Ему не нравилась Марция: она слишком напоминала тётку Маэрину. Строгая, холодная — она всегда много о себе воображала и насмехалась, когда он забывал, в каком году её прапрадед Клемон Второй победил какого-то барона Зиверта, присоединив к Барундии его владения. Подумаешь, жалкий клочок земли — почему он должен об этом помнить? Даже Кэйрон не помнил, а ведь он — правнук Клемона и дядя Марции.

Дайрус вынужден был подписать себе приговор ради трона и сейчас проклинал судьбу последними словами. Королю нужна жена, а главное, нужны наследники, но вот цена...

— Её Высочество принцесса Марция Барундийская! — объявил слуга.

Дайрус поднялся с трона и спустился по ступенькам, остановившись на последней. Марции пришлось задрать голову, чтобы поприветствовать жениха. Дайрус содрогнулся от отвращения, глядя на её обезображенное лицо. Только бы не выдать себя, а то она ещё папаше с матерью нажалуется!

— Приветствую Ваше Высочество на земле Сканналии, — сквозь зубы процедил он. Марция улыбнулась, отчего её рубцы стали заметнее. Будь его воля, он бы закрыл шторами окна и погасил свет. — Надеюсь, плавание прошло удачно? — Шторма на море не прекращались до середины весны, но, как только позволила погода, Гиемон отправил дочь в путешествие. В эти последние весенние дни воздух был тёплым и свежим, но Дайрус не раз покрывался холодным потом при мысли о предстоящей свадьбе.

— Благодарю, Ваше Величество, мы добрались быстро и без происшествий.

— Полагаю, вы желаете отдохнуть, Ваше Высочество? — спросил король и, не дожидаясь ответа, добавил: — Жду вас сегодня вечером на ужин в вашу честь. Я жажду услышать новости из вашей страны.

— Барон Морс введёт Ваше Величество в курс всех дел, — поклонилась Марция. Тучный русоволосый мужчина в синем бархатном камзоле, стоявший сзади принцессы, также поклонился:

— Барон Гайл Морс, посол короля Барундии Гиемона Третьего, — представился он, протягивая королю верительную грамоту.

— Король Гиемон в письмах ко мне высоко оценил вас, господин посол.

— И я сделаю всё, чтобы оправдать его доверие.

— Думаю, это мы отложим до завтра, — Дайрусу не терпелось покинуть зал и глотнуть свежего воздуха. — Сегодня вечером жду вас, барон, на ужин.

Дайрус счёл, что выполнил свою часть работы, и направился к двери. Ему хотелось напиться, а перед этим посетить Калерию. Уходя, он скользнул взглядом по фрейлине принцессы. Сероглазая полногрудая красотка сверкала драгоценностями и слегка кривила пухлые губки, призывно глядя на короля. Роскошные каштановые волосы волной падали на полуобнажённые плечи, а небольшая родинка на правой скуле приковывала взор, навевая приятные воспоминания трёхлетней давности. Насколько он помнил, фрейлину зовут Илза Ривенхед. Вот с ней он поболтал бы с удовольствием. Жаль, что Марция ей в подмётки не годится.

* * *

Марция устало опустилась в кресло и застыла, глядя на шпалеру, изображавшую свадьбу юной девушки и старика. Она могла понять, что испытывает девушка, выданная за старика, но сейчас она чувствовала себя стариком, который женится на красавице. Жаль, что она не может спокойно взять себе в мужья Дайруса и не думать о его реакции на её уродство.

Да, Дайрус остался таким же: он никогда не умел скрывать чувства, и сегодня она ощутила их в полной мере. Сначала этот бастард Райгард Сиверс изменился в лице, хотя и старался быть вежливым. Он даже предложил оторваться от болтовни с Илзой, чтобы рассказать ей о Сканналии! Как будто ей нужны жалость и благотворительность! Она предпочла отгородиться от него шторкой кареты, но нельзя прятаться всю жизнь! Так сказала ей мать, когда Марция после болезни попросила отменить свадьбу с Дайрусом. Долг перед предками, перед страной, перед семьёй превыше всего. Ты — будущая королева и не должна ни перед кем оправдываться. Жаль, что это проще сказать, чем сделать. Дайрус, судя по его виду, не рад свадьбе. Он смотрел с таким отвращением, что она только усилием воли заставила себя остаться на месте, а не бежать куда глаза глядят. Марция с трудом выдавила судорожную улыбку, дожидаясь ухода короля. Она не даст ему увидеть свою слабость, не покажет, как унижает её такое поведение.

Почувствовав комок в горле, Марция поднялась с кресла. Плакать некогда, нужно привести себя в порядок, переодеться, причесаться, немного поесть... Нет, есть она не хочет. И где Илза? Где служанки?

Марция огляделась, чуть прищурившись: она не любила носить очки, несмотря на близорукость. Комната была в целом приятной — две мраморные колонны разделяли пространство на две части: в одной стояла кровать под жёлтым балдахином, в другой — столы, скамьи, молитвенный уголок и дверь в гардеробную. Пол устилали цветные мозаичные узоры, на стенах висели картины и полки с разными мелочами и книгами. Часы показывали почти семь. Марция подёргала шнурок для вызова слуг — времени осталось мало. Она хотела скрыть лицо вуалью, но какой смысл прятаться? Всё равно все увидят и будут обсуждать, хихикать, кривиться и отводить взгляды.

Служанка Хлоя постаралась нанести на лицо пудру, но Марция по опыту знала, что она почти бесполезна. Принцесса поправила голубое атласное платье, коснулась сапфировой подвески на шее и проверила, на месте ли золотая булавка в волосах. Что ж, если не смотреть на лицо, то лучше не придумаешь. Впрочем, Хлоя давно не обращала внимания на рубцы, за что Марция особенно её ценила. Брат Хлои был монахом, ухаживал за больными, и она к своим двадцати пяти годам чего только не насмотрелась, помогая ему.

Приветственный пир проходил в огромном зале по соседству с тронным. Войдя в зал, Марция на миг замерла. У одной из стен на невысоком помосте стоял стол для короля, королевы и особо важных гостей. Вдоль зала в три ряда выстроились покрытые белыми скатертями узкие столы, ожидая столпившихся возле них мужчин и женщин. Мимо столов сновали слуги, распорядитель обедом на высоком табурете внимательно разглядывал, всё ли в порядке. В воздухе витали запахи мяса и рыбы, но сильнее ощущался аромат специй: шафрана, ванили, гвоздики и корицы. Марция надеялась, что среди приготовленных блюд найдутся и устрицы — она их очень любила.

Сканналийцы в дорогих нарядах и украшениях переговаривались друг с другом, смеялись, поглядывали по сторонам, особенно на столы, ломившиеся от закусок. Как её примут будущие подданные? Будут ли они во время официального представления смотреть на неё или сквозь неё?

Слуга объявил о появлении принцессы Барундийской, и все как один уставились в её сторону. Марция надела на себя маску невозмутимости и заскользила вдоль собравшихся, стараясь не прислушиваться к шепоткам и вздохам.

Дайрус занялся представлением, и Марция запоминала всех. Мать приучила её не упускать возможности произвести на людей впечатление. Хорошая память, говорила Маэрина, нужна королям больше, чем учёным, и заставляла дочь запоминать лица, имена, даты, названия.

— Эйвард, барон Ривенхед, его брат Николь Ривенхед. — Братья Илзы. Эйвард похож на неё, а вот Николь совсем другой. Несмотря на светлые волосы, он больше походил на жителей южных стран загаром, вызывающей одеждой и разнузданным поведением. Николь останавливался в Арпене ещё до её болезни, и Марция вынуждена была поставить его на место, когда он начал заигрывать с ней. Зато Николь нашёл общий язык с её дядей Кэйроном, и они втроём с Дайрусом частенько проводили ночи вне дворца. Сейчас Николь отворачивается и ухмыляется уголком рта, а Эйвард недовольно посматривает то на неё, то на сестру.

— Барон Валер Мэйдингор, барон Георг Ворнхолм, его жена Ванда Мэйдингор и... — Дайрус помедлил и нехотя закончил: — Макс Мэйдингор.

В Арпене бастардов обычно не приглашали на такие приёмы и официальные представления, но мать предупредила, что в Сканналии нравы куда проще. Марция решила не подавать виду, как ей неприятно общение с побочным сыном. В конце концов, чем он хуже Райгарда Сиверса, а ведь с ним ей точно придётся иметь дело.

Барон Ворнхолм смотрел спокойно и равнодушно, но принцессе показалось, что он смотрит не на неё и не сквозь неё, а внутрь. Она видела Георга лишь однажды в детстве, но много слышала о нём от родителей. Отец считал барона отличным солдатом и согласился на его предложение о союзе в войне с Айварихом. Дайрус протестовал, требовал голову Ворнхолма, но Гиемон высмеял племянника и сказал, что всем головы не отрубишь, а Георг один из немногих, кто в обмен на помощь не потребует полцарства, руку и сердце, как Ривенхеды. Дайрус закричал, что ему не нужен лакей Айвариха, но отец презрительно оборвал его и заявил, что только идиот может считать Ворнхолма лакеем. Дайрусу пришлось проглотить злость и пообещать, что он не тронет барона и примет его как союзника. Марция вгляделась в Георга ещё и потому, что мать всегда избегала говорить о нём. Барон предал её брата, но Маэрина чаще вспоминала мальчика, который любил рисовать, строить и мучился от безответной любви. Марция так и не поняла, как мать относится к этому человеку. Интересно, кого он любил? Лицо Георга, как и её, обезображивали шрамы, но это были боевые шрамы, и они не портили внешность, а придавали ему странный шарм. Лучше бы судьба сделала её мужчиной и подарила такие шрамы, подумала Марция. Она поприветствовала Георга, потом посмотрела на Валера. Барон Мэйдингор показался ей больным: он едва держался на ногах, а его глаза с трудом фокусировались на ней. Марции довелось учиться при монастыре. Он соседствовал с одной из королевских резиденций, и она видела немало страданий — именно их она читала на лице Валера. Ванда, напротив, лучилась здоровьем и в красном открытом платье казалась ярким пятном даже среди разодетого по случаю праздника общества. Её алые губы плотно сжались, чёрные глаза метали молнии над хищным носом, а на шее висело красивое рубиновое ожерелье. Ванда присела, но как-то слишком быстро и неловко, а потом недовольно покосилась на супруга, отчего её лицо неприятно исказилось. Марцию она разглядывала очень внимательно, но принцесса не видела ни отвращения, ни жалости, только любопытство. Максу, как и Ванде, было лет двадцать. Он со скукой склонился перед принцессой и покосился на Ванду: Марции показалось, что он пожирает сестру глазами, напоминая затаившегося хищника. Красивое лицо Макса обрамляли светлые вьющиеся волосы.

— А где твой старший? Грегор не явился? — спросил Дайрус Валера.

— Грегор плохо себя почувствовал и побоялся испортить сегодняшний вечер, Ваше Величество, — коротко ответил Георг вместо Валера. Дайрус не обратил внимания на барона и представил следующего гостя:

— Барон Ильяс Чевиндом.

Ильяс был ей незнаком, как и остальные. Покончив с представлениями, Дайрус пригласил Марцию за стол. Она села по правую руку от короля, слева от него сидел доминиарх Теодор Ривенхед. Стул справа от Марции пустовал.

— А барон Сиверс где? — недовольно спросил Дайрус у слуги за плечом, глядя на пустой стул.

— Ваше Величество, прошу прощения за опоздание. Я хотел проверить посты и встретить отца. — Райгард Сиверс возник за спиной Дайруса, но смущённым он не выглядел. Прибывший с ним мужчина в немного устаревшего фасона зелёном камзоле и с тростью неловко поклонился королю. Дайрус едва заметно скривился:

— Марция, ты уже знакома с бароном Сиверсом, а это его отец Ноэль Сиверс. — Титула к имени не прилагалось, но Марция знала, кто перед ней. О Ноэле она слышала от матери. Он соблазнил племянницу Маэрины Анну, но при этом спас Дайруса от верной смерти. Гиемон как-то сказал жене, что лучше бы этот жалкий писарь не лез в чужие дела, но Маэрина уважала его. Марция думала, что увидит кого-то вроде Георга, но перед ней стоял ничем не примечательный мужчина с поседевшей бородкой, внимательными карими глазами и чуть приподнятой левой бровью. Из-за седины, морщин и усталости на лице он выглядел старше тридцати девяти лет. Когда-то он явно был красив, но теперь это не бросалось в глаза. Из присутствующих аристократов один Георг Ворнхолм поздоровался с Ноэлем довольно вежливо. Марция заметила, что старший Сиверс слегка хромает и старается не пользоваться за столом левой рукой. Вопреки этикету Райгард посадил отца возле себя, хотя это и вызвало гневные взгляды Эйварда Ривенхеда, который сидел не за королевским столом, а рядом, во главе крайнего стола слева. Валер Мэйдингор, сидевший во главе правого стола, внимания на это не обратил, занятый беседой с Георгом. Ноэль явно стеснялся в этом обществе. "Этот человек здесь не на своём месте, — подумала Марция, — как и я. Только он может уйти, а мне пути назад нет".

Марция принялась за устрицы в винной похлёбке с имбирём и мускатом, почти не чувствуя вкуса, остальные негромко переговаривались друг с другом, исподтишка поглядывая на принцессу. Когда серебряная тарелка опустела, она обратилась к королю:

— Ваше Величество, благодарю за предоставленные комнаты. Вы не возражаете, если я сменю балдахин на кровати?

— Почему бы нет? — фыркнул Дайрус. — После смерти Тории ими никто не занимался, но теперь они ваши.

Марция поёжилась. Конечно, ей придётся жить в комнатах, где жила Катрейна, а потом умерла Тория.

— Ваше Величество, — в разговор вступил доминиарх Ривенхед. — Через пять дней собор, как вы и просили, будет готов к венчанию. Церемония, безусловно, обещает стать грандиозным событием. Вы подтверждаете назначенную прежде дату?

Голоса за столами смолкли, все уставились на короля. Дайрус покраснел, а Марция медленно посмотрела на доминиарха: тот делал вид, будто ответ его совершенно не интересует.

"Уж ты-то хотел бы не только новую дату, но и новую невесту", — подумала Марция и перевела взгляд на Илзу. У фрейлины сверкали глаза, соперничая с алмазами в серьгах и ожерелье. Диадема в её волосах напоминала корону. Девушка выглядела очень красивой в платье золотой парчи с накидкой фиолетового бархата. Сосед Марции, барон Сиверс, не сводил с неё взгляда весь вечер. Макс Мэйдингор тоже посматривал на неё с интересом.

— Ваше Величество, — барон Морс поднялся, чтобы дотянуться до бараньих лопаток с чесночным соусом. — Полагаю, что перенос даты нам на руку. Король Гиемон лично сможет присутствовать на свадьбе. Вы не представляете, как он сожалел, что неотложные дела задержали его в Арпене.

Отец и впрямь подумывал прибыть в Нортхед, но отменил поездку из-за ссоры с Урмасом Лодивийским и проблем в Шагурии, где после взятия Гимера и убийства Яниса Руханского было крайне неспокойно. Назревала новая война, и Гиемон решил: лучше отправить дочь одну, чем ждать, рискуя, что Дайрус найдёт повод отказаться от свадьбы.

— Надолго король Гиемон прислал к нам флот? — поинтересовался Георг Ворнхолм, разрезая кусок жареной оленины в красном вине со специями.

— Как вы понимаете, Его Величество побоялся отправить дочь без сопровождения, — заметил барон Морс, — но когда торжества закончатся, я вернусь домой вместе с флотом. Увы, Шагурия продолжает сеять ересь повсюду, а лодивийцам не терпится ввергнуть нас в войну с ней, чтобы начать новые завоевания.

— Я также сожалею, что король не сможет присутствовать на свадьбе дочери, — громко ответил послу Дайрус. — Думаю, нет смысла откладывать.

Теодор склонил голову и глотнул вина, не глядя по сторонам.

— Прошу извинить, меня ждут дела. Мне нужно повидать... моего летописца, — Дайрус поднялся. Все удивлённо посмотрели на короля, но он, ни на кого не глядя, вышел из зала. Марция хотела сделать то же самое, но это значило бы показать страх. Она осталась.

Ужин продолжался невыносимо долго. На столах появилась вторая перемена блюд, потом третья. К этому времени все наелись и слушали песни о подвигах великих воинов и святых, смотрели на фокусы, кривляния шутов и акробатов. Одни гости азартно подпевали музыкантам, другие прогуливались по залу, но к Марции никто не обращался. Райгард, оживившись после ухода короля, присоединился к Илзе, которая о чём-то спорила с кузенами в углу. Ноэль неодобрительно, как показалось Марции, наблюдал за сыном.

— Позвольте спросить, Ваше Высочество, ваши родители в добром здравии? — услышала Марция. К её удивлению это был Ноэль. Он смотрел на неё серьёзно и спокойно. Марция, молчавшая ведь вечер, ответила не сразу:

— Да, господин Сиверс, они здоровы.

— Я рад это слышать. Вам понравились ваши комнаты? — Марция поставила бы его на место, но она устала сидеть молча. Может быть, он тоже это понял, потому и задаёт бессмысленные вопросы?

— Я не так хорошо их рассмотрела. Уверена, они мне понравятся.

Ноэль понизил голос:

— Там есть небольшой тайник у окна. Полагаю, о нём не знает никто кроме меня и... — он осёкся.

— Правда? — в Марции на миг проснулась маленькая девочка, которая пряталась от отца под столом, когда хотела подслушать его разговор с кем-нибудь. Мать потом отучила её от этой недостойной привычки, но отец усмехнулся и одобрил её стремление к знаниям. Правда, это не помешало ему отправить её в монастырь на обучение. Формально она остановилась в одном из дворцов отца, но больше времени проводила среди монахов, чем среди собственной свиты.

— Катрейна прятала там портрет короля Райгарда, — Марция отметила, что Райгарда он назвал королём, а Катрейну просто по имени.

— Вы покажете мне тайник? — вряд ли она им воспользуется, но сейчас любой повод хорош, чтобы уйти отсюда. Кстати о поводах.

— А где этот портрет? Я бы хотела увидеть, как выглядел дядя.

— Портрет повесили в галерее королей.

— А портрет Айвариха там есть? — с любопытством спросила Марция. Она любила портреты. В Арпене постоянно работали художники, которым покровительствовала Маэрина.

— Не думаю, Ваше Высочество, — покачал головой Ноэль. — Я не знаю, что стало с его портретом.

— Айварих его уничтожил, — вмешался в их разговор Георг. Ванда подняла голову:

— Ты говорил, это был отличный портрет. Жаль, я его не видела.

— Ванда любит живопись, — пояснил Георг Марции. — И сама прекрасно рисует.

— Мой супруг преувеличивает, — почему-то резко ответила Ванда. — Его талант намного превосходит мой. Жаль, однако, что мой портрет он так и не удосужился написать. — Георг поморщился.

— Да, — оживилась Ванда. — И не говори, что я скромничаю. Вы просто обязаны посмотреть портрет Катрейны в исполнении Георга, — обратилась она к Марции. — Он создал его давно, но ведь мастерство не пропьёшь.

По мнению Марции Ванда была чересчур резка и груба с мужем, а это выражение... Где она его взяла? На кухне? Марция испытывала неловкость, но старалась вести себя приветливо даже с Вандой.

— Вы непременно должны прямо сейчас сходить туда. Мы с Георгом вас проводим, хотите?

— Господин Сиверс меня проводит. Он обещал показать мне портрет короля Райгарда.

— Ну а Георг покажет портрет Катрейны, правда, дорогой?

— Ванда, дочка, мне уже хватит, — Валер поднялся из-за стола, — проводи меня домой. — Валер остановился в доме Георга, предоставив свой дом сыновьям.

— Но отец...

— Уверен, твой муж меня извинит, но мне надо с тобой поговорить. Идём! — Валер попрощался с принцессой и направился к дверям. Ванда, надувшись, последовала за ним.

Оставшись наедине с Марцией, Ноэль и Георг посмотрели друг на друга.

— Прошу прощения за мою жену, она до сих пор не слишком привыкла ко двору. Мы редко здесь бываем.

— Но вы же член Королевского Совета? — удивилась Марция.

— Я занимаюсь усмирением мятежей, а это способствует частым разъездам, — чуть насмешливо сказал Георг. Насколько Марция знала, Дайрус приказал барону снова возглавить Судебную Палату, но он отказался, и вместо этого король стал посылать его на подавление недовольства в разных областях. — Если пожелаете, кто-нибудь из нас проводит вас в Тёмную галерею, — предложил Георг. — Вы можете позвать вашего посла или фрейлину... — он не закончил.

Марция посмотрела на Илзу, Райгарда, барона Морса, на недовольного уходом Ванды Макса и толпу незнакомцев, доедавших остатки пиршества. Многие изрядно опьянели, некоторые разошлись по соседним комнатам сыграть в карты, шахматы или кости, время от времени слышались взрывы смеха. Слуги выносили столы, освобождая место для танцев. Незаметно для всех появился Дайрус: он пригласил на танец Илзу, и Марция решила, что имеет право покинуть зал. Когда она станет королевой, ей придётся сидеть на таких пирах до конца как хорошей хозяйке, а сегодня она слишком устала, и у неё есть повод уйти.

— Я буду рада, если вы оба проводите меня в галерею, — попросила Марция Георга и Ноэля. Она направилась к выходу и не оглядывалась больше, пока двери не закрылись у неё за спиной.

Глава 2. Тайна Тёмной галереи

Принцесса оказалась примерно такой, какой Георг представлял себе дочь Маэрины и Гиемона. Внимательные голубые глаза оттенялись светлыми бровями, гладкие русые волосы были зачёсаны назад, что очень бы ей шло, если бы не шрамы. Марция не унаследовала от матери типичных для Кройдомов чёрных волос и карих глаз, но именно от Маэрины ей достались чуть треугольное лицо с большим лбом, твёрдый подбородок и небольшой рот, говоривший об уме и силе воли.

Принцесса старалась казаться невозмутимой, но он видел: её задевают косые и насмешливые взгляды. Мало того, этот болван Дайрус чуть ли не в лицо оскорбил дочь Гиемона только потому, что это лицо не так красиво, как лица его любовниц. Георг со счёта сбился, пытаясь уследить, с кем Его Величество развлекается в настоящее время. Не то, чтобы это его интересовало, но порой отыскать короля было непросто в самый нужный момент. Королевский Совет часто собирался без участия короля, или же Дайрус обходился поверхностными расспросами и упрёками в нерадивости. К счастью, новые обязанности позволяли барону пореже бывать при дворе.

"К счастью для тебя, но не для Ванды", — про себя усмехнулся Георг. Жена предпочла бы шумное столичное общество, развлечения, песни, танцы до утра и прочее, что любит молодёжь. Она и в их поместье приглашала музыкантов, певцов, скоморохов и других дармоедов. Ей было одиноко, и она злилась на мужа, на слуг, на поместье, даже на мозаичное панно, изображавшее парус посреди моря. Ванда уговорила Георга написать её портрет, и он попытался вспомнить прежние навыки, чтобы развлечь её, но из этого ничего не вышло: портрет напоминал поделки, которые он рисовал в далёком детстве, когда только учился разводить краски. Она обиделась, и Георг разозлился, заявив, что проще нанять десяток художников, и пусть они напишут ей хоть десять портретов. Куда он может послать этих художников, Ванда описала в таких выражениях, каких Георг от солдат на войне не слышал. Жизнь среди горцев приучила её ничего не бояться и не скрывать чувств, но вот хорошие манеры она усваивала с трудом. В итоге Георгу хотелось держаться подальше от Нортхеда и собственного поместья, где Ванда наводила порядок. Не поэтому ли он принял предложение короля и носился по стране в поисках недовольных? С ними легче договориться, чем с Вандой. Жена в его отсутствие обустраивала поместье по своему вкусу. Вкус у неё, надо отметить, был своеобразный. Спальню она отделала так, что та напоминала дорогой, прекрасно обставленный бордель. От красного цвета резало глаза, а обнажённые женщины на картине в семейной спальне вызывали не столько желание, сколько смех. Георг, чтобы не ссориться с супругой, держал язык за зубами, но старался пореже бывать дома: рано или поздно жена наиграется.

Георг надеялся, что хотя бы во дворце короля ей полегчает, но ошибся. Она флиртовала с Максом, обоими Ривенхедами, даже с Райгардом, который этого не заметил, так как глаз не сводил с Илзы Ривенхед. Пусть Валер выяснит, что ей надо. Он понимает дочь куда лучше, а вот Георг так и не нашёл с ней общего языка: он порой просто не знал, о чём с ней говорить. Георг не возражал бы завести ребёнка, но за два с лишним года их брака дети не появились. Впрочем, учитывая, как смотрят на Ванду её поклонники... Конечно, он не так молод, как раньше, но и не слеп. Лучше увезти жену домой сразу после свадьбы короля, а пока придётся не спускать с неё глаз. Хорошо хоть Валер помог: сегодня она точно никуда больше не выйдет. Георг как раз хотел ускользнуть из зала, и тут подвернулся удачный предлог. Заодно и Марция сможет уйти: ей явно не по себе под взглядами здешней публики. Она храбрилась, делала вид, что её ничто не задевает, но её нервозность бросалась ему в глаза. Сидя за столом, Георг невольно сравнил жену с принцессой и признал, что видимое спокойствие и невозмутимость Марции ему больше по нраву, чем крутой и пылкий характер Ванды. Жаль, что Ванда не такая, как Марция. Или Мая.

Георг редко видел Маю за эти три года и каждый раз отмечал, что её выдержка становится всё сильнее, а от прежних эмоций не остаётся и следа. Поговаривали, что от неё веет холодом, что она умеет вызывать северный ветер, её кровь давно застыла в жилах, как у мертвецов, и она говорит напрямую с Селевруном, хозяином Страны Ледяного Тумана. Георг смеялся про себя над этими суевериями, но иногда, когда Мая появлялась на публике, люди смотрели на неё со страхом и отвращением, и тогда за неё становилось страшно. Вряд ли кто-то отважится напасть, конечно. О силе Истинной Летописи по стране ходило всё больше легенд, клятва на эшафоте стала притчей во языцех и обросла такими подробностями, что истиной там и не пахло. Милая и добрая девушка переменилась полностью. Это восхищало Георга и одновременно вызывало жалость: такая жизнь и впрямь напоминала смерть. Будь проклято волшебство, сканты и Летопись! Не такого хотела Катрейна для Маи!

Иногда Георг мечтал сделать то, о чём говорил Оскар Мирн: сжечь Истинную Летопись, но получалось у него это разве что в снах. Дело было не только в магической вещи и Мае, а в том, что творилось в стране. Дайрус не обращал внимания, но члены Королевского Совета не раз горячо обсуждали между собой появление скантских алтарей и бродячих "волхидов" с их призывами, предсказаниями и угрозами. Страну захлестнули всплески языческих ритуалов и всё более шумные празднования скантских праздников в дни солнцестояния и равноденствия. После костров и монастырских погромов времён Айвариха власти не решались обуздать идолопоклонников, тем более что их главного идола — Истинную Летопись — никто в Сканналии тронуть бы не посмел. С именем Летописи на устах всевозможные "маги", "чернокнижники", "вещуны" отравляли веру и бередили народ, который после недавних потрясений наивно принимал всю эту ерунду за чистую монету. На проблему накладывались нерешённые конфликты эктариан и зарианцев: они не желали уступать место соперникам по вере и спорили между собой, кому принадлежит кафедральный собор. Дайрус после коронации так и не поменял закон, делавший короля главой церкви. Он заявил, что и зарианцы и эктариане — дети одного Бога, и пусть каждый молится, как считает нужным, а король будет выступать судьёй по спорным вопросам. Наспех собранный Церковный Собор утвердил эдикт, и теперь споры копились, решения откладывались, а протесты с обеих сторон усиливались и грозили когда-нибудь прорваться. Георгу не было дела ни до старых, ни до новых богов, но он не желал вражды из-за веры и на своих землях навёл порядок, вынудив верующих договориться друг с другом.

— Сколько здесь портретов? — голос Марции оторвал Георга от мрачных мыслей. Оказывается, они уже добрались до Тёмной галереи. Георг надеялся откланяться по пути, но Марция так старалась выглядеть заинтересованной, что он решил остаться. К тому же Сиверс, кажется, не знает, о чём говорить. Георг видел, что он слегка растерян и тоже не прочь уйти.

К Ноэлю Сиверсу он испытывал двоякие чувства. Его подчёркнуто старомодные наряды и неуверенность в себе вызывали у многих раздражение и насмешки, но Георг видел в нём внутреннюю гармонию и независимость от мнения окружающих, которым безотчётно завидовал. Ноэль ничего особенного не ждал от жизни, ни у кого ничего не просил, но получил любимую женщину и отличного сына. Георг понятия не имел, есть ли у Сиверса сейчас женщина, зато отметил, насколько плохо выглядит Ноэль. Вероятно, он чем-то болен.

— Здесь тридцать два изображения королей и королев, — Георг знал эти работы наизусть.

Портреты занимали большую часть стены. Тут висели маленькие работы и два огромных полотна, но Георг всегда предпочитал смотреть на лица и оценивать руку художника. От одного конца коридора до другого менялись эпохи, костюмы, причёски, приёмы и манера письма, но выражения лиц и глаз не зависели от времени — только от мастерства художника и характера личности, которую он писал.

Первые портреты появились лет двести назад, но таковых было мало. Из последних шести-семи королей каждый считал долгом оставить своё изображение, да ещё, как правило, не одно. В галерею вешали один портрет короля, остальные пылились на складе, подробно описанные в списке дворцового имущества и никому не нужные.

Портрет Валамира в образе святого, написанный лет через триста после смерти первого сканналийского короля, напоминал икону на дереве. Георг не видел, как был написан небольшой портрет Райгарда Второго, но рука Алика Двара, барундийского художника, чувствовалась сразу. Георг учился у него в Барундии: наблюдая за тем, как Двар рисует, он и начал мечтать о красках и кистях, чтобы воплотить свои мечты и фантазии.

— Я думал, портрет пропал, — он задумчиво посмотрел на преданного им когда-то короля.

— Катрейна сохранила его, — тихо сказал Ноэль.

— Давненько я тут не бывал, — Георг огляделся. Из новых работ в галерее появился офорт, изображавший Айвариха в образе безумного Иригора. Интересно, какой насмешник его сюда принёс? Лист явно вырвали из книги, отпечатанной в типографии Килмаха. Да, это его линии, хотя привычная монограмма "ДК" отсутствовала. После смерти Айвариха художник уехал в Барундию, где объявился при дворе Гиемона, однако недавно вернулся в Сканналию и сейчас занимался тем, что усердно рисовал портрет Дайруса. Георг предпочёл бы удалить Килмаха из дворца, но Дайрусу он нравился.

— Об этой картине говорила ваша жена? — восхищённо спросила Марция, остановившись у портрета Катрейны.

— Да, — коротко ответил Георг. Катрейна стояла в свадебном белом платье, на котором едва различались детали шитья — словно белое облако окутывало фигуру восемнадцатилетней девушки, и лишь на расстоянии мазки соединялись в идущие по подолу узоры, шнуровку и бледно-розовые цветы на корсете, обшитом жемчугом. Окружающие девушку люди также были слегка не в фокусе, а их одеяния казались чёрно-белыми, как на карандашных рисунках. Лицо Катрейны художник прорисовал отчётливо: лёгкая улыбка, полуприкрытые веками глаза и слегка растрёпанная ветром причёска. На её шее сверкали рубины изящного ожерелья.

Георг не помнил, как писал эту картину. Война только что окончилась, Айварих сидел на троне, а Георг уехал к себе в поместье и ждал объявления о свадьбе, но время шло, слухи ходили разные. Фальшивый Байнар, козни Винкустов, игры барундийского двора, смерть Рижитты и Артура Мэйдингоров — Георг боялся за Катрейну, и, чтобы отвлечься от мрачных предчувствий, взялся за кисть. Он сам не понял, откуда появилось вдохновение и мастерство. Рука свыше водила по холсту, а не его собственная. Закончив портрет, он будто очнулся от тяжёлого сна, рассматривая готовое творение как незнакомца. Килмах, не зная автора картины, как-то раскритиковал его работу в пух и прах, но почти каждый, кто её видел, потом безотчётно смотрел на королеву, словно искал в ней то, что изобразил художник.

Наверное, именно предчувствия он воплотил на холсте, потому что юное лицо девушки под определённым углом казалось искажённым страданием. Самому Георгу не раз приходило в голову, что девушка идёт не к алтарю, а к Вратам Покоя, поэтому он никогда больше не смотрел на портрет.

Георг подарил его королю ко дню свадьбы, а то самое рубиновое ожерелье подарил Катрейне — оно досталось барону в наследство от матери. С тех пор Георг не пытался писать снова, и лишь каприз Ванды вынудил его взяться за кисть. Результат, как он и думал, оказался плачевным, и Ванда недоумевала, как он мог забыть свой талант. Осталось загадкой, откуда Ванда узнала, что автор портрета именно Георг. По его просьбе Айварих никому об этом не говорил, зато Ванда сообщила половине двора.

— Поразительно, — прошептала Марция. — В ней словно два человека. Счастливая невеста и... Я видела такое выражение на лице умирающей Святой Ульги. Как вы этого добились?

— Я не помню, — Георг не хотел развивать тему.

— А вы ещё что-нибудь написали? Мама говорила... — она замолчала.

— Королева Маэрина лучше всех знала мои способности и сказала вам правду. Я просто любитель.

— Но это... — Марция показала на портрет.

— Это проблеск, озарение, если хотите, вспышка пламени, которое тут же окатили водой. Наверное, с каждым такое случается, но потом приходят будни, и ты возвращаешься к привычным делам. Я не смогу этого повторить, да и не захочу.

— Сильные чувства вызывают бурю в душе, но когда она уляжется, хочется покоя и тишины, — прозвучал в полумраке тихий голос Ноэля. Георг про него уже забыл. Да, их бури давно улеглись, но последствия до сих пор дают о себе знать.

При виде картины глаза Марции заблестели, черты её лица разгладились. Она не выглядела уродливой в полутьме, которую рассеивал свет свечей. Георг подумал, что она как Катрейна на картине: при свете одно, во тьме другое, точнее, на лице одно, на душе другое. Но что именно? Если бы он рисовал её, то вот так, перед иконой Миры, матери сына Божьего Зарии, и чтобы тень скрывала шрамы. Марция обернулась, и барон вздрогнул: вот так же смотрела Катрейна с картины по пути... то ли к алтарю, то ли к могиле.

— Ваше Высочество, вам лучше пойти к себе, уже поздно.

— Подождите, хочу посмотреть ещё одну работу, — Марция подошла к портрету Эйварда.

— Дядя похож на брата, но губы другие, — заметила принцесса. И нос немного скошен. Зато у них обоих одинаковые глаза и чёрные волосы, как у вашей жены. "Дорин Килмах", — прочитала она. — Я слышала, он сейчас работает с Его Величеством?

— Да, Ваше Высочество, некоторые короли его любят.

— А вы?

— Я... я бы отправил его восвояси, — отрезал Георг. — Его картины отравляют душу, — он неосознанно повторил слова Маи. Что-то зацепило его в этом портрете.

— Как такое возможно? — удивилась Марция.

— Простите, я не так выразился. Просто Катрейна не любила Килмаха, да и Райгард предпочёл его выгнать, а Айварих...

— Кто это? — Марция смотрела в сторону Южной башни.

— Это летописец, её зовут Самайя, — ответил Ноэль.

Мая стояла у двери, ведущей из башни в галерею, и явно не ожидала найти здесь посетителей.

— Здравствуй, Мая, — поприветствовал её Георг. — У тебя всё в порядке?

— Разумеется. — Она кивнула и скрылась в проходе.

— Она жила с Дайрусом, я помню. Почему он выбрал летописцем её? — недовольно спросила Марция.

— Она сама выбрала, — угрюмо возразил Ноэль.

— Да, такой выбор врагу не пожелаешь, — заметил Георг. — Должность летописца — это проклятие.

— Тогда почему она согласилась?

— Слишком часто мы делаем не что хотим, а что должны, — с горечью сказал Ноэль. — Поэтому она и согласилась. — Это Марция поймёт.

— Что ж, благодарю вас, барон, господин Сиверс, — Марция направилась к двери в Северную башню, откуда было рукой подать до её покоев.

— Прошу прощения, я вас оставлю, — на полпути Георг поклонился. — Меня ждут дома.

Отправив Ноэля провожать принцессу, Георг вернулся в галерею. Мимолётное чувство, будто он пропустил нечто важное, не оставляло его с тех пор, как Марция заговорила об Эйварде. Георг подошёл к его изображению и присмотрелся. Он узнал те же белый и красный цвета, что пузырились на портрете Айвариха, сгорая в огне, но не чувствовал прикосновения к разуму. Что же тогда? Или дело в словах Марции? Она сказала, что Райгард и Эйвард похожи, но это неудивительно. Дайрус пошёл в отца, и Райгард Сиверс такой же. Истинный Кройдом, как и сотни других до него. Что ещё? Георг прошёлся вдоль портретов и вернулся обратно. Кто-то из предков Эйварда отличался формой губ, носа или подбородка, но все они были одинаково честолюбивы и одинаково черноволосы. Георг похолодел. Второй раз картины сообщали ему то, что люди желали спрятать подальше от чужих глаз. Он слепец, не видел того, что лежало перед глазами! "Зато у них обоих одинаковые глаза и чёрные волосы, как у вашей жены". С портрета Эйварда на Георга смотрели глаза его черноволосой жены Ванды.

Глава 3. Свадьба и похороны

— Значит, она дочь Рижитты?

Валер нехотя кивнул. Зять битый час сидел в его комнате, кипя от злости. Валер откинулся на подушку. В приоткрытое окно сзади врывался лёгкий тёплый ветерок, обдувая мокрые от пота волосы и принося с собой пыль, комаров и крики уличных торговцев. Валер предпочитал их запаху лекарств, а принимать их приходилось часто. Голова болела, кровь стучала в висках. Георг, заметив состояние тестя, заколебался, стоит ли продолжать разговор, но Валер настоял. Времени у него осталось немного.

— Кто об этом знает?

— Члены клана. Такие вещи от них не утаишь.

— И они молчали?

— После того, как я привёз тела родителей и брата Ванды, они поклялись молчать на крови своих детей. То, что сделали с теми трупами... На войне чего не бывает, но это не война. Их не просто убили, их растерзали. Как могла мать так поступить с ребёнком?

Ханна Беллгор, мать Айвариха, отдала этот приказ. Самайя отыскала нужные сведения в рукописной копии Летописи и на заседании Совета зачитала выдержку из книги, где говорилось, что убийство совершил отряд Чёрного Жиля. Жиль было сокращением от его прежнего прозвища — Двужильный. Несмотря на прозвище, он давно умер, но остались двое соучастников. По приказу Дайруса их отыскали, и они под пытками сообщили, что нанял их Жиль, а его — Ханна Беллгор, чьи указания он выполнял и раньше. Они не знали подробностей договора, но и этого хватило, чтобы их четвертовали на Волхидской площади под внимательным взглядом Валера. Неудивительно, что Айварих так неохотно искал убийц и в итоге объявил семью Рижитты жертвой неизвестных бандитов. Жиля он позже казнил за другое убийство, а Ханна умерла от тяжёлой болезни через год после коронации сына. Валер был рад, что помог уничтожить сына этой женщины и её внуков. Весь род Дорвичей изведён под корень! Горы не забывают!

— Но как случилось, что никто больше не знал? — спросил Георг.

— Мы не объявляем о рождении дочери и не празднуем это событие. Ванда родилась за полгода до гибели матери, а перед этим погиб Райгард. После его смерти Рижитта боялась за детей. Когда от Айвариха пришёл приказ явиться ко двору, она оставила Ванду дома. О ней никто не знал, мы всё скрывали, а потом я объявил, что это моя дочь.

— И когда ты собирался мне рассказать?

Валер усмехнулся — вечно Ворнхолм хочет ответы на все вопросы. Но так не бывает.

— Никогда. — Георг не удивился ответу, но негодование в его взгляде читалось отчётливо. — Я не хотел, чтобы кто-то знал.

В глазах на мгновение потемнело, и Валер стиснул зубы — боль внутри стала невыносимой. Он стиснул в кулак ткань простыни, стараясь, чтобы зять ничего не заметил. Тонкое одеяло скрывало движения, а утренний свет, бивший в лицо Георга, мешал ему разглядеть гримасу боли на лице Валера. Впрочем, сейчас Ворнхолм не заметил бы и убийства прямо под носом — его интересовало другое:

— Но она — Кройдом! Наследница короля Эйварда!

— Она — Мэйдингор, по нашим законам у неё нет прав на трон! Впрочем, теперь она носит твоё имя, и ты можешь посадить её на трон, как когда-то посадил Катрейну, — с интересом глядя на Георга, предложил Валер.

Георг содрогнулся от отвращения.

— Легче сказать, чем сделать, правда? — нарочито весело спросил Валер. — Я решил, что наследников хватает, но они часто умирают. Ты не заметил, что у потомков Свенейва дети или не рождались, или умирали в детстве, даже бастардами обзавестись они толком не могли? У каждого короля из Кройдомов был один-два сына, а дочерей и того меньше. У Дорвичей та же проблема. Я проделал некоторые расчёты по нашим древним хроникам и пришёл к странному выводу: король, отдавая кровь Истинной Летописи, ослабляет и портит своё семя, а также семя своих потомков. Они вырождались. Почти всегда у короля не имелось братьев и сестёр.

— У Райгарда Первого родилось пятеро здоровых детей, — возразил Георг.

— А у Айвариха до свадьбы с Катрейной было двое сыновей, да-да, это так. Но сколько их дожило до наших дней? Из потомков по мужской линии — один Дайрус. Вот поэтому я боюсь, что пророчество сбудется.

— Пророчество? Что за чушь?

— Нравится мне твоё отношение к жизни. Ты не веришь в то, чего не можешь пощупать. Ванда такая же: икон ей мало, молитвы не для неё, древние ритуалы бессмысленны и занудны. Её боги должны стоять на расстоянии вытянутой руки и говорить с ней, она должна чувствовать их дыхание, тогда она в них поверит. Вы похожи больше, чем ты думаешь.

— Так почему она недовольна?

Валер пожал плечами:

— Ты не оправдал её ожиданий, но она просто смотрит не туда. Она слишком молода и не знает, чего хочет.

— Почему ты не выдал её за кого-нибудь помоложе? Кого бы она понимала?

— Я не хотел терять время, да и сама она выбрала тебя, — напомнил Валер. — А ещё я хочу, чтобы ты занял моё место, если с Грегором что-то случится.

— Что? — Георг застыл у кровати, неосознанно вцепившись в свисавший сверху полог. Валер усмехнулся про себя и пояснил:

— Ты станешь главой нашего клана, если потребуется.

— Я не собираюсь... — Даже шрам на лице Георга побелел в знак протеста. Рука, державшая ткань балдахина, резко дёрнулась, оборвав одно из креплений под потолком. В наступившей тишине Валер расслышал, как упавший гвоздь звякнул об пол.

— Тогда дай мне внука, который заменит Грегора.

— Ты сам говорил, женщина не наследует...

— Я также говорил, что в твоих жилах течёт кровь горцев. Мой прапрадед был и твоим прапрадедом. По мужской линии. Младший сын моего прапрадеда женился на твоей прабабке, старшей дочери барона Ворнхолма, не имевшего сыновей. Не Ванда, а ты возглавишь клан. Ты или твой сын.

— А твои сыновья?

— Грегор вряд ли долго протянет. Лекари говорят, его может убить любое потрясение. Сердце не выдержит. Да и кто у нас всерьёз захочет вождя, неспособного победить врага в бою? — с горечью спросил Валер. Он давно копил в себе обиду на мироздание и богов, но время не лучшее, чтобы погружаться в отчаяние. Он всё равно собирался поговорить с Георгом о Рургарде. Жаль, что зять узнал, кто такая Ванда. Валер всегда считал: исполнение пророчества начинается тогда, когда о нём узнают слишком многие.

— А Макс?

— Макс... — Валер отвлёкся от мыслей. — Макс истинный горец, но он не вождь. Он чересчур самоуверен, глух ко всем, порывист и убеждён, будто он один знает, как и что делать.

— Разве мы были другими? — пожал плечами Георг.

— К тому же Макс бастард, и король Дайрус отказался предоставить ему право наследования моего титула. — Валер и впрямь просил эту милость у Дайруса по требованию самого Макса, но король не позволил, чем порадовал Валера. В последнее время он начал замечать, что сын настроен слишком решительно против многих традиций, которые считал чужими. Макс и раньше увлекался легендами о древних временах, верой скантов, но после гибели Айвариха его как подменили: словно близость к заветной мечте сорвала покровы. Или Валер прежде не замечал в нём этих черт? Но нет, до сих пор Макс не был одержим желанием получить титул барона, зато последние три года говорил об этом постоянно, а эктарианство стал считать религией слабаков и торгашей. Хуже всего, Макс тоже знал о происхождении Ванды, о том, что она не сестра ему вовсе. Он хотел Ванду и хотел Рургард, но первое он точно не получит. А вот второе... Горцам плевать, бастард ты или нет, им важны воинские навыки и имя отца. Макс уверен, что его примет хотя бы часть кланов. Валер иногда с ужасом представлял, во что выльется желание сына руководить огромным и сложным регионом, полным противоречий и взаимных обид. Если Макс получит власть, он передерётся с главами кланов, которые не пожелают признать его, и тогда он либо погибнет, либо погубит Рургард. Погубит всё, что его предки создавали сотни лет! Макс слишком честолюбив, заносчив и самоуверен. Он не будет ни с кем договариваться, он предпочтёт лить кровь. Чего доброго, затеет войну с Дайрусом, а чем она закончится, страшно даже подумать. С него станется начать борьбу за возрождение язычества, и тогда начнётся резня эктариан. Георг подойдёт на роль главы Рургарда куда лучше, если, конечно, заставить его это принять.

— Так ты это задумал с самого начала? — голос Георга отвлёк Валера от размышлений.

— Не с самого. Сначала всё, чего я хотел, — чтобы не сбылось пророчество.

— А что там о пророчестве?

— Пророчество... — Валер задумался. — Знаешь, мы живём в странном мире, где магия переплетена с обыденностью. Волшебная Летопись сообщает о том, кто с кем спит, кто где прячет деньги, кто кого убил, а простые домашние хроники скрывают порой истинную магию слова. — Кажется, Георг немного растерялся, подумал Валер. Надо бы поконкретнее.

— В моей семье пятьсот лет хранится древняя хроника на скантском языке. Она написана рунами, читать которые уже почти никто не может. У нас в те времена знания передавались от жреца к жрецу, потом пришли эктариане, и знания стали уходить, но некоторые передавали их детям и внукам. Мои предки — потомки волхидов.

Георг смотрел на Валера, словно тот превратился в медведя. Валер напрягся: неужели он ошибся?

— Ты считаешь, что сканты просто исчезли? — буркнул он. — Нет, Георг, мы все когда-то были скантами, поклонялись их богам.

— Этим меня не удивишь.

— Тогда в чём дело?

— Просто сейчас многие вспоминают о тех временах и богах, вот и ты туда же.

Валер хмыкнул:

— Что странного, если люди решили вернуться к корням?

— Люди часто тянутся к прошлому, если недовольны настоящим и не верят в будущее. Но прошлого не существует.

— А кто сказал, что это прошлое? Георг, идёт возрождение старой веры. Я чувствую это давно, и мне страшно.

— Почему?

— Потому что это приведёт к ещё большей войне, и ты способен сохранить разум и самообладание среди хаоса. Ты поможешь Ванде спастись, когда придёт её время.

— Но почему ты молчал?

— Я надеялся, что ошибаюсь, да к тому же знать о пророчестве — это огромная ответственность. Я нёс её всю жизнь, но теперь передам тебе.

— Скажи, наконец, о чём это пророчество?

— "Если род Свенейва утратит трон, на землю обрушатся четыре стихии, и остановить их сможет лишь кровь четырех последних наследников Свенейва, которая соединится в одной жертве и дарует магии предков свободу". Так написано в книге. Говорят, это пророчество сделал Армаг, когда не сумел договориться с Ярвисом о том, чтобы забрать Летопись в Иштирию. Помнишь, ты как-то спросил, почему бы мне не выдать Ванду за Райгарда?

— Ты сказал, потому что он бастард и наследник по женской линии.

— А точнее, представитель нового рода, как и Ванда. Если любой из них сядет на трон, это погубит всех потомков Свенейва.

— Но это же просто сказки, — возразил Георг.

— Я предпочитаю не видеть, как сказка станет былью, но мужское потомство Свенейва неуклонно уменьшается. Сам проверь по их родовому древу. Я много лет наблюдал за тем, кто рождался и умирал, отслеживал судьбы наследников. Думаю, ни один король Сканналии не знал свою родословную лучше меня. Если я ошибаюсь, пусть так, Ванда получила хорошего мужа, а её происхождение никого не касается. Но если я прав... — Валер замолчал, давая этой мысли улечься в голове Георга. — Тогда ты должен сделать всё, чтобы Дайрус и его сыновья выжили. Ты должен предотвратить то, что предсказано: гибель династии, гибель моей дочери. Ты встанешь между нею и провидением, в которое так упорно не веришь. Ирония судьбы, правда? Убийца одного Кройдома должен спасти остальных. Считай, что это плата за твой грех. — Валер почти пожалел Георга, взиравшего на него с ужасом.

Валер с трудом сел на постели, внимательно глядя на собеседника:

— Ты боишься? Хочешь отступить?

— Отступить? От чего? Пока это лишь слова, гадание на пустом месте.

— Ты последователен, зять мой. Я знал, что ты не поверишь, но у меня не осталось времени на поиск доказательств. Туман сгущается, скоро подует северный ветер. Когда это случится, ты будешь знать, что конец близок, но я этого не увижу.

— Почему?

— Я умираю, Георг. Мне осталось несколько дней, и я прибыл сюда не на свадьбе пировать, а передать тебе мою ношу. Раз уж ты узнал правду, я также хочу предупредить тебя о грядущем. Береги мою дочь.

— Я бы и так...

— Ты думаешь об изуродованной спальне, о красных покрывалах, бессмысленных скандалах, но это всё чепуха. Вас обоих ждут испытания похуже. Я хочу, чтобы ты понимал это, а не гонялся с ножом за теми, с кем она флиртует.

Георг хотел возразить, но Валер отмахнулся:

— Оставь меня сейчас, я устал и хочу спать.

Георг кивнул и направился к выходу, но замер на пороге.

— Откуда Ванда узнала, что я написал портрет Катрейны? — обернувшись, невпопад спросил он. Валер не видел причин скрывать и горделиво ответил:

— Ты сам себя выдал. На портрете твой знак.

— Знак? Я не подписывал портрета.

— Я не сказал подпись. На Катрейне подаренное тобой ожерелье. Я случайно купил его у Айвариха после того, как королевские драгоценности перешли от Катрейны к Тории. Айварих сказал, что Катрейна никогда его не носила, потому что его подарил ты.

— Не носила, — Георг покачал головой, — но я представлял его на ней.

— И забыл об этом?

— Я вообще не помню, как писал портрет.

— Вот так моя дочь всё узнала, разве это не чудо, не провидение? Не ёрничай! — Валер оборвал попытки зятя посмеяться над этим предположением. — И ещё: похорони меня в усыпальнице твоих предков, если я умру здесь, — попросил Валер. Георг кивнул.

Когда зять ушёл, Валер упал на подушку. Боль, словно притаившаяся внутри на время разговора, охватила его снова, слабость растекалась по телу. Да, ему пора отдохнуть. Скоро ему откроются Врата Покоя, и он войдёт... Он не знал, куда попадёт. В царство древних богов? В эктарианский рай? Или в ад?

* * *

— Ну что? Они согласились? — нетерпеливо спросил Райгард. Ноэль покачал головой, и сын замер как от удара.

— Не согласились, но и не отказали, — неторопливо ответил Ноэль, усаживаясь в кресло. Нога болела, как и раньше, но куда сильнее его беспокоила другая боль — она поселилась внутри и всё чаще давала о себе знать. Лекарь сказал, что это последствия пыток и жизни в подземелье. Почки постепенно отказывали, слабость, тошнота и сонливость накатывали постоянно, помочиться порой становилось проблемой. Усиливались боли в голове и животе: иногда они сводили с ума. Он не всё говорил сыну, но Райгард не слепой. Дим по просьбе Райгарда осмотрел его, но помочь не смог, лишь давал ослабляющие боль настойки.

Ноэль откинулся в кресле, переводя дыхание. Райгард это заметил и покраснел: наверное, устыдился того, что заставил отца тащиться в дом Ривенхедов просить руки Илзы, а ведь Ноэль теперь даже поводья с трудом держал и верхом почти не ездил. Предстоящая миссия его не радовала, но чего не сделаешь ради сына! К тому же он верил, что Эйвард откажет Райгарду.

— Они тебя хорошо приняли? — Хорошо, если не считать презрительного взгляда Николя.

— Примерно как я и рассчитывал. Думаю, они ожидали этой просьбы, — Ноэль внимательно посмотрел на сына. Как далеко у них с Илзой всё зашло? По поведению девушки в день приезда королевы он не сказал бы, что Илза рада видеть Райгарда.

— И что?

— Эйвард даст ответ после свадьбы короля, — Ноэль не был уверен, что ответ будет положительным, но зачем огорчать сына? Может, он ошибается?

— Зачем откладывать?

Ноэль покачал головой: Райгард что, не понимает, чего хотят Ривенхеды? Вряд ли получат, но всё равно ждут.

— Райгард, это их решение, я не могу на него повлиять. А сама Илза что думает?

— Я... не спрашивал.

— То есть как? — Ноэль опешил от изумления.

— Ну, она, конечно, знает, что я её люблю...

— Ты ей сказал?

— Это и так понятно.

— Тебе понятно, а ей?

— Отец, не начинай, а?

— Не начинать? — Ноэль повысил голос: — Райгард, с чего ты взял, что она захочет выйти за тебя?

— А почему нет? Потому что я бастард? — крикнул Райгард.

— Да при чём тут это? — взорвался Ноэль. — Что ты знаешь о её чувствах? Или ты видишь только свои? Почему ты не спросил её согласия?

— Я говорил ей четыре года назад, что хочу жениться на ней, а потом она уехала...

— Четыре года — долгий срок. Прежде чем посылать меня с таким поручением, тебе следовало поговорить с ней!

* * *

Илза выглядела ослепительно, и Дайрус с тоской проводил её взглядом. Ладная, хорошенькая, роскошные каштановые волосы спускались на плечи, соблазнительно выглядывавшие из-под зелёного платья, а чистое красивое лицо приковывало взоры. Прошедшую ночь они впервые за три года провели вместе. Правда, наутро Илза ударилась в истерику из-за предстоящей свадьбы, но Карл, к счастью, её угомонил. Сейчас Илза улыбалась королю и его невесте, однако Дайрус заметил, с какой жалостью она смотрит на Марцию. "Лучше бы меня пожалела", — подумал он. Каждый шаг к алтарю давался королю с таким трудом, словно он поднимался на эшафот. Роскошное белое атласно-шёлковое платье с длинным шлейфом подчёркивало не слишком пышную грудь и невысокий рост Марции. Хорошо, хоть фата скрывает её лицо, иначе он точно сбежал бы из-под венца. Чёрт, а как с ней целоваться, когда она поднимет фату? Дайрус ощутил слабость при одной мысли об этом. Нет, надо постараться. Потом забуду этот кошмар, но сейчас надо выдержать! Может, закрыть глаза? Или поцеловать её в здоровую щеку? Мысли метались, как мухи в паутине, а доминиарх уже близко и что-то говорит. Надо было его послушать и плевать на Гиемона! Что он сделает, в конце концов? Вон, Айварих посылал его и его матримониальные планы куда подальше и не раз. "Ну да, и где сейчас Айварих?" — спросил насмешливый голос внутри. Этот голос иногда надоедал до невозможного, но прогнать его из головы Дайрус не мог.

Шум стоял невообразимый, первый летний день оказался солнечным, зрители с утра занимали места у собора и внутри него. Несмотря на прохладу в соборе Дайрус задыхался. Он и Марция по очереди повторили клятвы верности, выслушали наставления Теодора Ривенхеда, и Дайрус сумел-таки, закрыв глаза, коснуться губами уродливого лица. Кажется, он промахнулся мимо губ, ну и ладно. Сойдёт. Дайрус почувствовал облегчение при мысли, что дело сделано. Теперь Гиемон ему не угроза! Где-то над головой зазвонил колокол, и Дайрус вздрогнул. Ему хотелось заткнуть уши и не слышать, как бронзовый язык извещает Нортхед о появлении королевы. Кровь в висках стучала в такт ударам.

По пути во дворец за ними следовала толпа, разделённая по сословиям. Сначала шли высшие сановники и церковники, потом простые дворяне, стражники, монахи, богатые купцы и члены городского совета, а дальше скульпторы, кожевенники, столяры, пекари, сапожники, торговцы, рыбаки, золотых дел мастера и прочие ремесленники, а также орущие дети, одетые в костюмы Сканналии и Барундии. Над толпой ревели трубы и стучали барабаны. Всюду летали ленты, валялись цветы, и все казались довольными. Путь свадебной процессии украшали венки, факелы, надписи и короны обеих стран. Дайрус хмурился, глядя на это веселье.

Прибыв во дворец, Дайрус и Марция поднялись в покои королевы. Руки Дайруса мелко дрожали.

— Марция, прошу вас, располагайтесь, — обратился он к жене. — А мне нужно уйти ненадолго.

Она недоуменно посмотрела на короля, и Дайрус разозлился. Только поженились, а она уже пытается его контролировать!

— Я должен попрощаться с Валером Мэйдингором, — раздражённо сказал он. — Барон был одним из самых преданных моих подданных. Его хоронят сегодня. — Отличный повод, чтобы кое-куда сходить после того подвига, что он совершил.

— Ваше Величество, позвольте и мне присутствовать, ведь ваши подданные теперь и мои тоже, — тихо попросила Марция, и Дайрус опешил. Какая невеста в день свадьбы захочет идти на похороны? А как же многочисленные приметы? И что скажут люди? "Скажут, что жена должна следовать за мужем", — ехидно заметил внутренний голос.

— Но как вы поедете в таком виде?

— Я переоденусь и надену чёрный плащ.

Дура, она что, поверила, будто он пойдёт на похороны? А ведь до Калерии так близко! Плюнуть и остаться? Заподозрит неладное. Запретить идти? А если она всё равно поедет? Марция та ещё штучка, в маму, а Маэрина орешек потвёрже мужа. А может и впрямь пойти на похороны? В конце концов, на свою свадьбу он же пошёл — одними похоронами больше, одними меньше. Ладно, чёрт с ней, сама напросилась.

— Если вы так желаете, поедем вместе, — Дайрус с досадой вышел из комнаты, чтобы не видеть, как она переодевается.

Маленький храм у Волхидской площади был переполнен. "Не ты один после свадьбы отправился на похороны", — в этом Дайрус согласился с невидимым собеседником. К удивлению короля, здесь находились не только Мэйдингоры и Ворнхолм с женой, но и печальный Райгард. Рядом с ним стояли грозного вида люди.

О смерти Валера Дайрусу сообщил мрачный Георг Ворнхолм после того, как разбудил с утра пораньше. Дайрус спросонья не сразу понял, о чём речь. Оказалось, что на рассвете Георг обнаружил труп Валера и теперь просит у короля разрешения организовать похороны и присутствовать на службе вместо свадьбы. Дайрус потребовал перенести похороны, но Георг сказал, что горцы этого не поймут: по их обычаям путь мертвеца на погост должен начаться в день смерти и закончиться в день похорон. Поскольку усыпальница Ворнхолмов находилась на кладбище Нортхеда, Валера надлежит похоронить сегодня.

— Ваше Величество, недалеко от Волхидской площади есть церквушка, и там мы не помешаем вашей процессии. Сегодня Врата Покоя открылись и не закроются, пока душа Валера не обретёт покой.

"Не знал, что он умеет говорить так напыщенно", — подумал Дайрус, но упоминание Врат вызвало у него лёгкую дрожь, сонливость сразу испарилась.

— Валер просил похоронить его на кладбище Нортхеда, и я обязан уважить его последнюю просьбу. — Георг говорил так, словно уже всё решил. Это обозлило Дайруса, но не ссориться же с Мэйдингорами из-за такой мелочи? Он выдавил согласие и снова улёгся спать, но сон так и не пришёл. Он и подумать не мог, что днём окажется на похоронах!

Все, кто был в церкви, поражённо смотрели на королевскую чету, и Дайрус почувствовал неловкость. Его здесь не ждали, да и сам он толком не понимал, что тут делает, ведь он почти не знал Мэйдингора: тот редко выезжал за пределы Рургарда.

— Ваше Величество, для меня и моей семьи это огромная честь, — худосочный, болезненный на вид мужчина с блеклыми безжизненными волосами подошёл к Дайрусу.

— Грегор Мэйдингор, старший сын Валера, — тихо представил мужчину Ворнхолм. "Так это и есть наследник могущественного барона? Нда, надеюсь, Марция подарит мне наследника получше".

— Сочувствую вашему горю, — коротко ответил Дайрус. — Мы с супругой скорбим о вашей потере.

Грегор поклонился и вернулся к гробу отца, шатаясь то ли от горя, то ли от слабости. Бастард Макс шёл рядом — очевидно, чтобы брат не свалился в обморок. Дайрус тоже подошёл к гробу, Марция не отставала, сняв капюшон с головы. Люди в церкви переглядывались и шептались, но она выпрямилась и не смотрела по сторонам. Её лицо напряглось и стало отвратительным. Дайрус отвернулся — лучше любоваться на покойника, чем на новобрачную. Валер выглядел обеспокоенным — словно умер не во сне, а при решении государственных дел. Густые брови кустились на восковом лице, покрытом морщинами. О чём он думал перед смертью? Предчувствовал её или умер во сне? Дайрус не знал и не желал знать. Он быстро пробормотал молитву, теребя золотую струну на шее. Марция молилась рядом.

Дайрус дождался, когда её губы замерли, взял жену под руку и направился к выходу, кивнув по дороге родным и друзьям Валера. Их путь лежал к Вратам Покоя, а его — к брачному ложу. Дайрус им завидовал.

Глава 4. Брачная ночь

Свадебный пир затянулся до ночи: король всё никак не отпускал музыкантов, певцов, фокусников и всех, кто мог хоть как-то оттянуть конец праздника. Под звуки фанфар герольд объявлял о появлении очередного блюда, после чего входил королевский камергер со свитой из четырёх сенешалей, тридцати пажей и стражников, которые и несли подносы с рыбой, мясом и сладким.

Райгард уже наелся досыта, немало выпил и с трудом понимал, что тут делает, время от времени пытаясь пересчитать золочёные звёзды и планеты, сверкавшие на потолке украшенного к празднику зала. Только укоризненный взгляд отца удерживал Райгарда от того, чтобы упиться до бесчувствия. Идти на пир после поминок — как его угораздило? Мэйдингоры и Ворнхолмы решили провести ночь, поминая Валера, и Райгард предпочёл бы их компанию. Валер не был ему близким другом, но они вместе сражались, и Райгард сожалел о его смерти. Сегодня думать об удовольствиях он не хотел, но не мог же он подвести дядю-короля.

Впрочем, как заметил Райгард, Дайрус тоже не в настроении. Что ж, Марция не красавица, но она хорошо держится. Женщина, способная в день свадьбы последовать за мужем на похороны, заслуживает уважения. Райгард бы даже сказал, восхищения. После первого шока именно его он почувствовал, когда Дайрус и Марция зашли в церковь.

Илза сидела напротив и за вечер выпила несколько бокалов вина, но почти ничего не ела. Её братья давно забыли о сестре: Эйвард ухаживал за дочкой барона Узенрека Оливией, а пьяный Николь валялся в углу. Райгард нехотя разглядывал пышное и цветастое убранство зала, золотую и серебряную посуду на столах, обглоданные кости на полу в лужах пролитого вина. Два музыканта попытались исполнить одну и ту же песню на разных инструментах, но от их исполнения Райгарду захотелось заткнуть уши. Музыканты тоже опьянели и хохотали громче гостей, кривляясь перед девушками в коротких светлых туниках, которые обносили гостей вином и сладостями. Кажется, один Дайрус отказывался принять, что праздник окончен: он тянул время, требуя песен и фокусов и откладывая вынос последнего на сегодня блюда — свадебного торта.

Дайрус уже потанцевал почти со всеми дамами в зале, кроме жены, а когда Райгард намекнул, что неплохо бы развлечь супругу, вскочил, пригласил Марцию на танец и через минуту оставил в одиночестве. Райгарду пришлось самому танцевать с ней. Королева казалась холодной как статуя, движения её были точны, но глаза смотрели больше в пол, чем на партнёра. Райгард тоже часто отводил взгляд: ему не хотелось смущать её жалостью. Он даже толком не помнил, о чём они говорили. После этого он и напился. Вообще за весь вечер Марция мало с кем общалась. Только с отцом она беседовала долго и даже оживилась немного. Райгард мечтал пригласить на танец Илзу, но она куда-то делась. Лишь бы Ривенхеды не отказали, иначе он способен по примеру горцев похитить её и увезти куда глаза глядят!

— Что-то твоей сестры не видно, Эйвард, — услышал Райгард слова Энгуса Краска, который за весь вечер не выпил ни капли спиртного.

— А ты, типа, хотел за ней приударить? — заплетающимся языком спросил очухавшийся Николь, встав за спиной Краска и обдавая его перегаром. Краск поморщился, Николь осоловевшими глазами обшаривал стол в поисках выпивки.

Эйвард равнодушно окинул взглядом зал:

— Мало ли куда даме пришлось выйти. Не могу же я следить за ней, как наш летописец?

— Вот уж кто способен проследить даже вошь в супружеской спальне! — захохотал Николь. — Ваше Величество! — заорал он. — А Мая будет описывать, как вы сегодня сношаете супругу?

Марция окаменела.

— Господин Ривенхед, если вы не в состоянии подчинить язык разуму, вам лучше молчать! — резко сказал Ноэль и поднялся с места. Райгард опешил: отец иногда злился на других и тогда мог вспылить, но чтобы на одного из Ривенхедов!

— А, господин Сиверс! — осклабился Николь. — Чем вам не нравится слово "сношать"? Или вам больше нравиться "трахать"? И не говорите, будто не знаете, что это такое...

Райгард нанёс короткий удар ему поддых и наподдал ногой. Уроки Дима вспомнились даже сквозь полупьяный туман. Николь как набитый трухой мешок свалился на пол, кривясь от боли. Эйвард оторвался от своей дамы и бросился оттаскивать Райгарда от брата.

— Ты, ублюдок, не смей так говорить с моим отцом! И извинись перед Её Величеством!

Николь сел, упираясь руками в пол и злобно глядя на Райгарда.

— Если кто и ублюдок, так это ты! Я сейчас...

— Ник, делай, как он сказал, или я добавлю! — приказал Эйвард.

— Что? Да я...

— Ваше Величество, — обратился Эйвард к Марции, — с сожалением должен заметить, что мой брат слишком пьян. Завтра он осознает сделанную ошибку, а пока я вынужден просить прощения за него.

— Не стоит извиняться за других, — Марция поднялась, сверкая глазами на Эйварда и игнорируя Николя. — Думаю, праздник окончен. Ваше Величество, я не буду ждать свадебного торта. Сопроводите меня, пожалуйста, в спальню.

Марция подошла к Дайрусу и взяла его под руку. Король недовольно нахмурился, оглядел поле боя и поманил племянника пальцем. Райгард нехотя подошёл.

— Будь другом, сходи к Мае и скажи ей, пусть ложится спать. Или пусть придёт сюда и съест торт вместо нас, — фыркнул он.

Райгард кивнул, и только когда Дайрус с Марцией вышли, понял, что оставить отца в такую минуту он не может.

— Отец, идём. — Райгард потянул Ноэля за собой.

— Да, беги, папенькин сыночек, — пробормотал Николь. — Слышь, Эйв, и он хочет породниться с нами! Жалкий выскочка, я до него ещё... — Эйвард, прищурившись, осмотрел брата, потом махнул слугам и приказал отвести его на улицу к поджидающей карете.

Гости тоже засобирались, хотя кое-кто, похоже, останется спать до утра прямо на полу. Музыканты после ухода короля смолкли, и вместо песен слышался их храп. Слуги внесли пирог, но на него никто не посмотрел.

* * *

— Райгард, не делай так больше, пожалуйста, — попросил Ноэль, когда они оказались одни в пустынном коридоре.

— Но я должен... — Райгард до сих пор не отошёл от драки.

— Нет уж, позволь мне решать свои проблемы самому.

— Он же оскорбил и королеву тоже...

— Поверь, королеве скандал с пьяным не нужен.

— Так что, делать вид, будто ничего не случилось?

— Её Величество именно так и поступила. Бери с неё пример.

— Но отец!.. — Райгард обиженно замолчал. Голова кружилась, во рту был мерзкий привкус.

— Иди спать, прошу тебя, — сказал Ноэль.

— А Мая?

— Я найду её и передам просьбу короля. Иди спать, сынок.

Отец давно не говорил с ним как с маленьким, но почему-то сейчас Райгарда это не задевало. Он подумал, не поискать ли Илзу, но не врываться же в комнаты фрейлин? Лучше и впрямь пойти спать.

Добравшись до спальни, Райгард не сразу понял, что находится там не один. На постели сидела закутанная в плащ Илза, и тут мысли перепутались окончательно. Илза улыбнулась, глядя куда-то над головой Райгарда.

— Ты ко мне? — глупый вопрос: кого ещё можно ждать в комнате начальника королевской стражи?

Она посмотрела на него, и пламя свечей отразилось в её глазах, сделав их непроницаемыми, как зеркала. Она откинула плащ, и Райгард понял: на ней нет абсолютно ничего. Она встала, плащ выскользнул из её пальцев и с шорохом опустился на пол.

Райгард тяжело задышал, возбуждение нахлынуло как штормовая волна, и он ощутил, что ему не хватает дыхания. Илза подошла и расстегнула застёжку камзола, потом следующую. Райгард начал помогать, чувствуя, как маленькие пальчики спускаются всё ниже. Он сглотнул и рванул камзол так, что оставшиеся кожаные застёжки порвались, потом стянул рубаху и штаны. Он и не ожидал, что Илза вот так примет его предложение, но кто он такой, чтобы отказать даме? Будем считать, что у него тоже брачная ночь, как у короля. Райгард поцеловал Илзу, и она покорно опустилась на постель.

* * *

Самайя, открыв на его стук, слегка улыбнулась, но глаза её выглядели усталыми. Закрытая Летопись лежала на деревянной подставке.

— Прошу прощения за вторжение, Самайя. Я здесь по просьбе короля.

— Он вас прислал?

— Он отправил Райгарда...

— А, решил держать драчуна подальше от добропорядочных пьяниц? — она говорила спокойно и могла показаться равнодушной, но Ноэлю послышалась лёгкая насмешка.

— Пожалуй. Я отправил сына спать, а сам пришёл сюда.

— Думаю, Райгард будет вам благодарен, — Самайя склонила голову, глядя на него как-то странно. — Что же нужно от меня королю?

Ноэль осмотрелся. Небольшая комнатка: два окна, полки с книгами, стол, кресло, умывальник, канделябр на три свечи. Он не увидел ничего, напоминающего жилище колдуньи, как часто называли Самайю. Кровать приготовлена для сна. Кажется, ему здесь не место.

— Его Величество просит вас закончить работу на сегодня, — Ноэлю с трудом дались эти слова. Неловкость ситуации выводила его из себя.

— Понимаю, — Самайя медленно подошла к столу. — Присядьте, пожалуйста, — она указала на кресло.

— Нет, мне, наверное, пора, — Ноэль не хотел уходить, ему казалось, что вынужденное одиночество для неё тяжело. С другой стороны, он всё равно уйдёт, и она опять останется одна. До конца дней. Он содрогнулся.

— У вас нога болит, дайте ей передышку. — Она взглянула на него, и мерцание свечей в её глазах полыхнуло как огонь. Сейчас она особенно походила на ведьму из сказок. Ноэль отогнал наваждение, но боль и впрямь его беспокоила. Хождение по ступенькам всегда вызывало трудности, он и сюда-то по лестницам и переходам между башнями добирался больше получаса. Нога ныла так, что он боялся не дойти обратно. Ноэль сел в кресло и с улыбкой спросил:

— А об этом вам тоже Летопись сообщила?

— Нет, но вы хромаете больше, чем обычно, — она присела на скамейку у стены.

— А для вас не опасно говорить со мной?

Она улыбнулась, но как-то печально.

— Летописец не обязан жить один, — она задумчиво смотрела на свечу: та зашипела и погасла. Зажигать её снова Самайя не стала. — Я могу выходить и общаться с людьми, слушать и наблюдать, пировать с остальными, но в беседе участвуют, по крайней мере, двое, а в разговоре со мной собеседник говорит как бы сам с собой. Я не могу дать ему совет или ответить на вопрос, если это даст ему повод к действию. В народе часто говорят "моё дело — сторона", но сторона, в некотором роде, тоже выбор. Летописец выразился бы иначе: "всё, что происходит, — не моё дело".

— Это ведь нелегко, правда? — Ноэль массировал колено, скрывая смущение. Самайя же казалась теперь спокойной и почти холодной. Она пожала плечами:

— Я привыкаю. Окружающие не всегда понимают и обижаются.

— Я понимаю, — он посмотрел на неё и добавил: — и, поверьте мне, восхищаюсь вами.

Самайя немного растерялась, судя по тому, как расширились её глаза, но она тут же опять закрылась в своей раковине.

— Я редко видела вас после войны. Как ваш дом?

— Мы с сыном его отстроили, — Ноэль был рад перевести разговор на безопасную тему. — Жаль, что вы не сможете у нас побывать.

— Моё место здесь, — она окинула комнату взглядом, в котором Ноэль уловил едва заметную горечь.

— Прежний летописец тоже жил здесь?

— Да, почти всё осталось от него. — Ещё одна свеча погасла. Ноэль зачарованно уставился на единственный живой огонёк. Если погаснет и он, подумал Ноэль, они останутся наедине в темноте. Темнота и Самайя после того дня, когда казнили Катрейну, часто соединялись в единое целое в его снах. Он ощущал лёгкий поцелуй в губы, слышал чей-то знакомый голос, говоривший "Ты хочешь спасти его, погубив себя?". Она стирала кровь с его лица, но, проснувшись, Ноэль не понимал, откуда взялись эти видения. Иногда он жалел, что это лишь сон.

Неприличные мысли зашевелились где-то в мозгу. Он слишком давно не позволял себе вспоминать о женщине в постели. К тому же, после войны его постоянно мучили боли в почках, в руке, в колене, отбивая любые желания. Сейчас болей не было, и собственная реакция напугала его. Он что, совсем сошёл с ума от воздержания? Она же ровесница его сына!

— Мне пора, — Ноэль поднялся. — Сегодня был трудный день.

— Я тоже хотела выйти на свежий воздух. Люблю гулять ночью, когда все спят.

Ноэлю захотелось забрать её отсюда, но куда? Ей нет места в обычной жизни. Самайя взяла оставшуюся свечу, переставила её на небольшой подсвечник и открыла дверь.

Они спускались внутри башни в тишине, пламя металось по стенам. Ноэль часто останавливался, и Самайя терпеливо ждала, не предлагая помощи. Даже такую мелочь летописец позволить себе не мог. Он понял это, когда увидел её виноватое и расстроенное лицо. Он улыбнулся ей, а она отвернулась. Огромная чёрная тень Самайи вырисовывалась на стене — такая же беспомощная и безмолвная, как и её хозяйка. Тень среди старых камней, тень среди людей, тень среди меняющихся времён.

На втором этаже, у двери в покои короля, раздались крики:

— Лекаря!

Ноэль, превозмогая боль, заставил себя идти быстрее. Самайя шла рядом.

* * *

— Ну, давай, — Дайрус пыхтел, приказывая своему органу восстать, словно тот мог послушаться полупьяного крика. Марция, прикрываясь одеялом, смотрела на мужа, с трудом скрывая отвращение и слёзы. Дайрус пытался исполнить супружеский долг, но такими темпами он не управится и к утру. Неужели он так её ненавидит? Разве её вина, что болезнь прошлась по ней, и ни один мужчина на посмотрит теперь на неё с любовью и желанием?

— Это из-за тебя, — Дайрус плюхнулся на кровать, его шея оказалась возле её лица. Вены на шее вздулись, кожа раскраснелась. "Как бы его удар не хватил", — подумала Марция. Она не знала, как быть. Мать готовила её к отношениям с мужчинами, объясняла, как себя вести, когда они, точно животные, рвутся утвердить власть над женой, но о таком она не говорила. Наверное, отец никогда не давал матери повода думать, будто так бывает. Почему Дайрус не такой? По слухам, у него было много женщин, но сейчас это ему не помогло.

— Ты-то чего ревёшь? — Она и не заметила, как заплакала. Марция вытерла слёзы одеялом и уткнулась в него лицом. Грудь горела от поцелуев, которыми Дайрус покрывал её, пытаясь возбудиться. Хуже всего, её начало подташнивать. Может, из-за устриц? Сегодня подавали отварные устрицы в подливе из миндального молока с луком и гвоздикой, и она съела их немало, не сразу заметив, что они пересолены. Из-за соли очень хочется пить. Дайрус подошёл к столу и раздражённо плеснул в кубок вина из бутылки. Она подумала, не выпить ли тоже, но вина не хотелось. На столе стоял графин фруктовой воды.

— Ваше Величество, подайте, пожалуйста, воды, — попросила Марция, не желая вылезать из-под одеяла. Дайрус недовольно скривился, но неохотно оторвался от своего бокала и налил воды в другой бокал. Она выпила воду с жадностью, но сухость во рту не прошла. Марция подумала, не попросить ли ещё, но муж казался таким раздражённым, что она не решилась. Она наблюдала, как он пьёт вино, и её замутило. Марция отвернулась, подползла к краю кровати, и её стошнило.

— Ты что, очумела? — откуда-то издалека послышался возмущённый голос Дайруса. — И что я теперь должен делать? Не могла подождать, пока я закончу?

— Ваше Величество, — прошептала Марция. Желудок скрутило от боли. — Мне плохо. Воды! Позовите лекаря... — Марция заставила себя посмотреть на мужа, но его фигура расплывалась перед глазами.

— Лекаря? Где я его сейчас найду? Эй, ты что? — Дайрус растерянно смотрел на жену, потом голышом с бокалом в руке выбежал в коридор и заорал: — Кто-нибудь, зовите Карла! Срочно! Лекаря!

Марцию снова вырвало прямо на одеяло, она скрючилась на постели, держась за живот и сморщившись от жуткой боли. Дайрус лихорадочно осмотрелся, увидел почти пустой графин и наполнил бокал оставшейся водой, пролив половину. Марция с трудом выпила воду, но ей не полегчало. К тому времени, когда прибыл Карл, ей казалось, что она умирает. Пальцы лекаря впились в её обнажённое плечо, и она с трудом сфокусировала взгляд на его глазах. Марции показалось, что в них она прочитала приговор. Она потеряла сознание.

* * *

Райгард, услышав крики за стеной, с трудом заставил себя выбраться из-под одеяла. Илза спала крепко, и он не стал её будить. Он оделся, вспоминая каждый миг сегодняшней ночи, и только потом понял, что ночь ещё не окончена: за окном была совершенная темень.

Опоясавшись шпагой, он выскочил за дверь. Мимо пролетел слуга, но ничего вразумительного Райгард от него не услышал. Шум раздавался со стороны королевской спальни, и он двинулся туда.

Спальня Дайруса была в беспорядке, у кровати и на ней виднелись следы рвоты. Карл осматривал бесчувственную Марцию, чьё лицо искажала болезненная гримаса. Отец и Мая стояли рядом, но Мая вскоре незаметно исчезла.

— Королеве плохо! — Голый Дайрус стоял у постели, нетерпеливо глядя, как Карл осматривает жену. Ноэль подхромал к королю и протянул ему халат, который Дайрус натянул, даже не заметив.

— Она отравилась на пиру? — спросил Райгард. Думать о том, что королеву отравили, он не хотел, хотя эта мысль мелькнула у него в голове.

Карл Немой пожал плечами, обнюхивая бокал на столике у кровати. Он после войны уехал в Барундию, где служил лекарем знатных особ. Именно он спас Марцию во время эпидемии оспы, став её личным врачом. С ней он и вернулся в Сканналию.

— Она жива? — спросил Ноэль.

Карл кивнул и поднялся, показывая, что ему нужно выйти.

— Я позову её фрейлину, — Райгард решил, что лучше он сам скажет Илзе о случившемся. Он направился к себе в комнату и начал будить Илзу. Она села на постели, недоуменно осматриваясь по сторонам. Райгард наклонился, чтобы поцеловать её, но она закричала:

— Подонок! Ты меня изнасиловал! Как ты посмел?

Райгард опешил:

— Изнасиловал? Да ты же сама хотела...

— Хотела? Ты врёшь! Я бы никогда... Ты опоил меня чем-то и притащил сюда, ты воспользовался... — она зарыдала, пытаясь одновременно прикрыть наготу. — Моё платье... Верни его!

— Да вот твоё платье! — Райгард подобрал его с пола и кинул на постель. — Я его с тебя не снимал, ты сама...

— Сама?! Как ты смеешь! Ублюдок! Ненавижу! — слёзы градом лились по её щекам. Да в чём дело? Она не соображала, что делает? Или и впрямь так напилась, что не помнит? Но она не показалась ему пьяной. Что же делать? Райгард растерянно озирался, будто ответы могли затесаться среди груды одежды на полу.

— Послушай, Илза, я не знаю, почему ты не помнишь, но я обещаю, что мы сразу поженимся...

— Поженимся?! — Она посмотрела на него с такой ненавистью, что Райгард попятился.

— Никогда я не стану твоей женой, мерзавец, — прошипела она. — И не присылай больше папашу к моим братьям, а то они его прибьют! Они долго ругались после его прошлого визита.

Райгард отшатнулся. Он был уверен, что всё сговорено, однако отец оказался прав: он не знал, чего она хочет.

Илза кое-как натянула шёлковую нижнюю рубаху и платье, отыскала туфли. Чулки валялись на полу, она схватила их и скомкала в руках.

— Не смей никому хвастаться, что провёл ночь со мной. Я скажу, что ты всё врёшь! — Её трясло от злости. Райгард подумал, что если её увидят со всклоченной причёской и в кое-как надетом платье, то говорить никому ничего не придётся. Она выбежала за дверь, так и не узнав, что нужна королеве. Райгард закрыл глаза, застонал и опустился на постель.

Конец главы 4

Целиком роман можно купить на Литресе