Кавказский излом

Кавказский излом

С давних пор кавказский регион был "мягким подбрюшьем" России. И с того самого момента как Российская империя стала расширяться на юг, именно местные племена стали надёжнейшими проводниками вражеской воли, прежде всего воли Османской империи. И к середине XIX века накал борьбы достиг своего апогея. Что может изменить попавший их конца XX века в тело гвардейского подпоручика человек? Сможет ли он что-либо изменить? А может надо всего лишь как следует собраться с силами и решительно разрубить проклятый богами и демонами "кавказский узел"?

Пролог.

Российская империя, Санкт-Петербург, ноябрь 1849 года.

Думал ли я, что когда-нибудь буду участвовать в дуэли, да к тому же не насквозь нелегальной, а более чем явной и открытой? Вот уж об этом я точно не мог даже помыслить! Однако вот он я, вот мой противник, а вот и секунданты, по одному с каждой стороны. Всё ровно так, как сложилось уже немало лет тому назад.

Как оно и водится, у любой дуэли есть своя предъистория. Эта... не являлась исключением. И косвенным образом тут была замешана прекрасная половина человечества. Именно что косвенным, потому как поводом для вызова послужила не конкретная женщина, а общее к ним отношение. Вполне, к слову сказать, естественное, для моего, кхм, противника. А он, противник, уже должен бы появиться. Вот и мой секундант, поручик кавалергардского полка Морозов Алексей Анатольевич изволит хмуриться, на часы, из кармана извлечённые, озабоченно поглядывая.

— Четыре минуты до срока. Станислав. Этот наиб Багаев Хаджи-бек не спешит исполнить свой долг чести!

— Как говорится, была бы честь, — усмехаюсь я. — А в наличии её у всего их племени я прилюдно и усомнился. Будет забавно, если он уже того, скачет по долгому пути из Петербурга в глухие дагестанские аулы...

— Это будет такой позор, от которого не только ему, но и всему Закавказскому конно-мусульманскому полку не избавиться,— покачал головой поручик. — Не осмелится...

Второй мой спутник, прапорщик Семёновского полка Василий Чернецов — не официальный секундант, а просто присутствующий в качестве "моральной поддержки", по его собственным словам — лишь махнул рукой. Дескать, его и такой вариант тоже более чем устраивает.

Вновь улыбка с моей стороны, но такого сорта, что некоторые уже одну её могли бы счесть за оскорбление. Впрочем, Морозов знал, кому она адресована, да и сам не питал особых иллюзий по поводу "благородства" всей подвизавшейся в том самом Закавказском конно-мусульманском шатии-братии. Оно и неудивительно, учитывая то, чему он сам был свидетелем пять дней тому назад. Равно как и Чернецов, если что.

А случилось всё в одном из небольших ресторанчиков на "выборгской стороне". Обычный был ресторан, ничего особенного в нём сроду не наблюдалось за исключением того, что готовили очень уж хорошо да и вина неплохие подавались. В общем, место далеко не самое известное, но ценимое завсегдатаями. В их число входил и я, подпоручик Лейб-гвардии гусарского полка Громов Станислав, любивший посидеть там в хорошей компании за богатым столом и с не слишком "богатыми" ценами, что также было немаловажным для меня лично.

Сидел в компании гвардейских же офицеров, заодно присматриваясь к местным певичкам и тут... До ушей долетел обрывок разговора, который хоть и не предназначался для посторонних ушей, но уж очень громко говорили между собой трое персон явно ну очень южной внешности и такого же режущего слух акцента. И речь для о русских женщинах и о том. что они лично по этому поводу могут сказать.

— Красивый жэнщины! Но гордый, на нас часто и нэ смотрят...

— У мой дядя русская наложница был... Он её плетью, много, а она всё равно бэжать пытался... Три раза. Потом русские войска пришли, дядя к османскому султан ушёл. Плохо да! Часть земель продать, золото с собой унэсти.

— А ты, Хаджи-бек?

— А я тут, дэнег нет, пошёл русский царь служить. Тут женщина нэ украдёшь, сложно стало. Жаль... Раньше лучше было. Тэпер только купить за дэньги. Да красывые не бэрут, нэ хотят мэня, джыгыта радовать!

Сидящие со мной за столом брезгливо поморщились, но не более. А вот на меня, по вполне определённым причинам, нахлынула волна ледяной ненависти. Времена, они меняются, а вот некоторые типажи остаются неизменными. Поэтому, встав из-за стола и подойдя к троице "джыгытов", я произнёс, держа руку на эфесе сабли:

— Подпоручик Лейб-гвардии гусарского полка Громов, честь имею, — небрежным жестом отметаю попытку кого-то из троицы что-то вякнуть в ответ. Я тут не политесы разводить пришёл, а по боле важному делу. — Значит, жаль тебе, отродье шелудивой ослицы и зарезанного в Курбан-байрам барана, что русских женщин красть сложно стало? Так ты не печалься, а вспомни старые обычаи дедов и прадедов. Они же, как я помню, вместо женщин и ослиц с овцами пользовали. Вот и ты туда же свое "мужское достоинство" суй, а о русских женщинах даже не мысли. Много чести для тебя, Хаджи-бек.

Классическое "оскорбление второй степени", то есть словами, затрагивающими честь и репутацию оскорблённого. Но, зная особенности горского менталитета. Я понимал и последствия. И они случились. Хаджи-бек, с каким-то животным рыком рванулся из-за стола, опрокидывая сам стол, посуду, бутылки, хватаясь за кинжал на поясе... Мне только и оставалось что сдвинуться немного в сторону, после чего ударить пролетающего мимо корца сзади под колено. Тот, вестимо, обрушился на пол с неслабым таким грохотом, окончательно привлекая внимание к своей персоне всех посетителей ресторана и даже находящегося в зале персонала. Мне только и оставалось громко заявить о своей позиции:

— Господа, как вы все видели. В ответ на мои СЛОВА это дитя гор попыталось на меня напасть и, как я глубоко убеждён, проткнуть своим кинжалом. Если это не "оскорбление третьей степени", оно же оскорбление действием, то я даже и не знаю, что ещё тут можно сказать. Поэтому я вызываю этого... Хаджи-бека на дуэль

Попытки горца подняться, при этом вытаскивая из ножен кинжал, были пресечены. Кем? Моими знакомыми из числа офицеров гвардейских и не только. Один из них, прапорщик-семёновец Чернецов и вовсе прошипел сквозь зубы:

— Кинжал обратно убрал, ты... бек.

— Благодарю вас, прапорщик. Так вот. Как вы помните. Оскорбление действием перекрывает оскорбление словами, а потому вызываю теперь именно я. Равно как и назначаю условия поединка. Поручик Морозов, — лёгкий поклон в сторону кавалергарда. -Вы окажете мне честь стать секундантом?

— Сочту за честь, подпоручик.

— Благодарю. Вам, хаджи-бек, не знаю вашей фамилии...

— Багаев, — процедил кто-то из офицеров. — Это наиб Закавказского конно-мусульманского полка Багаев Хаджи-бек.

— К вам, наиб Багаев, в самом скором времени явится мой секундант с условиями дуэли. Озаботьтесь насчет собственного секунданта. И да, извинения приняты не будут. Господа, я считаю, что это заведение нам стоит покинуть. В нём находятся... недостойные благородного общества люди.

Правильно проведённая провокация порой чрезвычайно полезна. Вот как в этот раз. Ведь мне удалось, по сути будучи зачинщиком дуэли, повернуть дело так, что оскорблённым. Согласно дуэльному кодексу, оказался я сам. Парадокс, но прелестно. А положение оскорбленного, да ещё по "третьей степени" позволяло многое. Например, выбрать оружие, условия дуэли, а также возможность использовать не абы какое оружие, а своё собственное. Учитывая, что выбор однозначно падал на пистолеты, это являлось серьёзным козырем. Для хорошего стрелка использовать пристрелянное заранее оружие — это ж просто праздник какой-то!

Именно поэтому, через полчаса расположившись уже в другой ресторации в уже расширившейся компании, я излагал своему секунданту те условия, которые он долен булл передать Багаеву через уже его секунданта, покамест мне неизвестного.

— Оружие — пистолеты, собственные. Никакого жребия, стрелять будем "по готовности". Дистанция и сроки дуэли мне не особенно важны, хотя с последним лучше не затягивать.

— Затягивать более пары суток было бы дурным тоном.

— Так не моим же...

— Верно, — согласился Морозов. — Но почему вы, Станислав, так безразличны к вопросу дистанции? К тому же вид поединка вами так и не назван. Будет ли это обычная дуэль, где каждый делает по одному выстрелу? До ранения? Или же "до результата", когда один мёртв или тяжело ранен?

Чернецов, знавший меня получше Морозова, равно как и ещё один офицер в чине корнета из моего полка, изволили загадочно заулыбаться. Это, само собой. Не могло остаться незамеченным, поэтому я просто разрешил Чернецову приоткрыть завесу тайны. И тот охотно этим разрешением воспользовался.

— Станислав стреляет хорошо. Даже слишком хорошо, что не раз доказывал. Двадцать шагов для подпоручика не та дистанция с которой от промажет. А стрелять он любит в голову. Этот наиб может заранее подыскивать место на кладбище.

— Вы действительно уверены в себе, Станислав, — хмыкнул Морозов. — Хорошо, я вас понял. И никаких извинений?

— Никаких.

— Из-за попытки напасть на вас... понимаю. Это было бесчестно и недостойно офицера.

— Не из-за этого, — вздохнул я. — Совсем не из-за этого. Причины куда более серьёзные.

— Поделитесь с нами?

— Конечно же. Алексей Анатольевич, — с ходу согласился я. — Более того, я хочу, чтобы вы это услышали, чтобы причины дуэли стали более понятны и никто не смог даже в мыслях упрекнуть меня. Итак...

Собеседники мои были офицерами, то есть людьми весьма образованными, а значит, я вполне мог ссылаться как на известных историков, так и просто на уважаемых в империи людей. В частности на Семёна Михайловича Броневского, который писал, про невольничьи рынки в том же дагестанском Эндирее и иных местах: "Эндирейцы скупали пленников у горцев в обмен на порох, хлеб, соль, а иногда и за деньги. Из Эндирея скованных пленников проводили большими конвоями "через земли чеченские, ингушские и черкесские скрытными дорогами мимо российских караулов до Анапы". Ещё цитатку, на сей раз вышедшую из-под пера Иноземцевой, про появление обширного промысла, связанного с похищением людей в том числе и с исконных русских территорий. Про то, что "Этого рода торговлею усиленно занимались армяне, которые не оставляли этого промысла и с появлением русских на Кавказе. Пользуясь своим положением, они помогали горцам воровать людей в наших пределах, получая за это соответствующее вознаграждение от горцев, а потом помогали русскому правительству в переговорах с горцами о выкупе тех же пленных — также не без вознаграждения, или же сами выкупали, чтобы перепродавать их русским"

И подобных цитат хватало. Не зря я специально изучал сей вопрос, посещая богаты библиотеки Петербурга.

Впечатлившийся поручик Морозов уже ушёл выполнять свои секундантские обязанности. А остальные офицеры явно желали продолжения затянувшего их разговора. Что ж, я не собирался их разочаровывать.

— И вообще, господа, те горцы. Которые за Шамиля и прочую нечисть, не сильно отличаются от этих вот, которые вроде как "на нашей стороне". Да и сами вы из слов того же Хаджи-бека могли в том удостовериться. Просто сочли, что России служить выгоднее. Только и всего.

— Так уж и все?

— Да, Вениамин Игнатьевич, — кивнул я в ответ за вопрос поручика-преображенца. — А исключения, коли они и есть, лишь подтвердят правило. Впрочем, я не хочу быть голословным, а посему нынче же подаю рапорт командиру моего полка, генерал-майору Будбергу, относительно перевода меня на Кавказ, в один из полков линейного казачьего войска. Хаджи-бек должен быть только началом.

— Сменить гвардию и светское общество на кавказскую "линию"... Это решительный шаг, — тихо произнес Чернецов. — Уважаю это твое решение, Станислав, но не уверен, что готов ему последовать. Одно дело приказ, война. А так вот оторваться от милого душе города, этой Северной Пальмиры...

— Будет приказ, все мы отправимся туда, куда надобно империи, — ответил я, зная, что эти слова ни у кого и тени возражений не вызовут. Господа офицеры свято чтили честь и верность присяге. — Просто у меня, как я полагаю, авантюрный склад характера. Вот и хочется проявить себя в самом опасном на сей момент месте нашей великой империи.

Тут же предложили по этому поводу выпить, отказаться от чего было просто невозможно. Хотя я и алкоголь.... Так, пригубить вино порядку ради и не более того. К подобному уже привыкли, считая это всего лишь безобидной причудой в остальном дельного офицера. На самом же деле...

* * *

На самом деле всё было куда как сложнее. И начать следовало с того, что это время, конец 1849 года, являлось для меня одновременно и настоящим, и глубоким прошлым. Настоящим по понятной причине моего тут пребывания. Прошлым — по причине факта, что попал я сюда из конца XX-го века по причине вполне естественной смерти... от пули в затылок. Ну право слово, что может быть естественнее подобного рода кончины, особенно для человека выбравшего в качестве основной профессии работу в милиции? В том случае, конечно, если привык честно выполнять свою работу.

Довыполнялся... Хотя работая в РУБОПе и активно занимаясь разработкой криминальных авторитетов, в основном из числа представителей диаспор, да гнобя этих самых выходцев по полной программе, оно и неудивительно. Вот-вот мы должны были окончательно подбить доказуху по группировке Гечи Хромого, а это, на минуточку, активное ядро банды в полсотни стволов. И всё было готово... почти. Чуя, что ему вот-вот придёт кердык, авторитет пробовал было выйти на кого-то из нас с целью "договориться по хорошему". В том числе и на меня. Вот только вместо "хорошего и денежного разговора", на что он рассчитывал, его посланцев приняли жёстко, но по всем правилам. Да с железными доказательствами. И на сём песенка была спета. Через пару дней должны были брать, но...

Но я этого уже не застал. Следующим же вечером, по пути домой, меня ждали. Ждали с целью ликвидировать, причём подошли к делу со всей серьёзностью. Одному человеку, пусть и вооружённому табельным "макаркой", уцелеть в перестрелке с несколькими "торпедами" малореально. Однако мне это почти удалось. Почуять угроз, вовремя уйдя в сторону с линии выстрела и дуплетом снять первого стрелка. Используя ствол дерева в качестве прикрытия, всадить пулю в брюхо автоматчика... Рвануться не к одному из подъездов, как наверняка рассчитывали киллеры, а к подстреленному, с целью завладеть его "трещоткой", банальнейшим АКСУ. И вот тут меня подловили. Я думал, что оставалось только двое, тех, кого засек по вспышкам пламени и звукам выстрелов. И точно сумел хорошо зацепить одного из них. А вот о том. что может быть ещё кто-то, доселе себя не проявивший, об этом забыл. За что и поплатился, так и не успев понять, что произошло. Просто темнота, словно во всём мире резко выключили всеет.

А потом свет снова "включили". Но уже не в конце XX-го, а в середине XIX-го века. Вместо января 1999-го в январе же, но 1849-го года. Ровно полтора века вниз по незримой временной оси. Полтора, мать его, века!

Шок? Обойдётесь! Скорее было чувство неимоверного облегчения от того факта, что удалось неведомым образом выскользнуть из цепких рук "белой дамы", как некоторые из моих знакомых порой называли смерть.

Тело, которое посчастливилось занять? Оно было молодым, двадцати трёх лет от роду, и принадлежало Станиславу Олеговичу Громову, корнету Лейб-гвардии гусарского полка. Память тела, если что, я получил почти сразу, хотя и с печальными на первых порах сопутствующими симптомами в виде приступов дикой головной боли. Похоже, таким образом воспоминания о жизни прежнего хозяина тела усваивались уже моей личностью.

Причина "отсутствия" личности собственно Станислава Громова? Этот страдающий "слабоумием и отвагой" на спор с офицерами того же полка полез искупаться в Неве. Зимой, мля! И чуть было не потонул по причине того, что от ледяной воды ноги свело судорогой.. К счастью, успели вытащить, даже откачали, вот только мозг, как я понял, этого не выдержал. Ну а пусто место свято не бывает, как у нас говаривали. Вот и появился на его месте я, тоже наречённый Станиславом, так что и переучиваться не пришлось.

Первые дни были довольно сложными, чего уж тут скрывать. Приходилось привыкать к новой обстановке вокруг. Ну да ничего, справился, благо можно было списать кое-какие странности на последствия "экстремального купания". В туже копилку хорошо укладывалось и изменение поведения на более целеустремлённое. Дескать, побывав на пороге смерти, корнет Громов стал более серьёзно относиться как к жизни в целом, так и к своим планам на неё в частности.

А планов хватало! Усиленные тренировки с целью придать телу привычные кондиции. Ведь знания с прошлой жизни остались, а вот рефлексы наработаны не были. Приходилось изводить себя долгими часами, урывая свободные от несения службы часы. И мне очень повезло, что гвардия была не столь загружена, находя время для отдыха, причём в немалом количестве.

Тренировки... Переобучение с привычных мне видов стрелкового оружия на однозарядные винтовки, заряжающиеся с дула, и древние капсюльные револьверы. Освоение доставшихся от прежнего хозяина тела навыков боя на холодном оружии с добавлением того немногого, что я мог туда привнести из своего родного времени. Да, мог! Хотя бы потому, что школа ножевого боя, она не пустое место, кое-какие наработки оттуда могли быть применены. Немногие, но всё же. Хотя надо заметить, что владение клинком у "донора" было на высоком уровне. Сразу видно, что учителя у него были толковые, дело своё знали.

Учителя были, а вот близких родичей не присутствовало. Мать умерла родами, отец умер три года назад от осложнения после бронхита. С лекарствами то в этом времени неважно было, чего уж тут скрывать. Поэтому я мог не опасаться, что при общении с теми, кто действительно знал моего "донора" от и до, чем-то себя выдам.

Положение оказавшегося в прошлом, помимо проблем с вживанием, даёт и определённые преимущества. В этом можно даже не сомневаться. И я вовсе не о возможности "двигать прогресс семимильными шагами". Ну какой из меня, кхм, прогрессист? Общее, весьма общее представление о разных вещах, не более того. Знаю лишь, какие изобретения будут наиболее перспективны, а какие так и останутся пустышкой. Вот и всё. Да и не в моём нынешнем, весьма скромном, положении куда-то лезть. По крайней мере пока. А это значит что? Правильно, надо лезть вверх, чтобы на тебя стали обращать внимание. Для начала в собственном полку.

Этим я и занимался, параллельно с изматывающими тело тренировками. Чем именно? Становился не просто "одним из офицеров", но и центром внимания. Это было несложно, учитывая определённые знания человеческой психологии и возможность блеснуть в нужные моменты одним из множества известных мне. но неизвестных здесь выражений. Это, плюс замеченные командиром полка повысившиеся навыки обращения с оружием и командования подчинёнными, принесли свои плоды. К началу осени я получил очередное звание, из корнета став подпоручиком гвардии. Солидно для начала, учитывая тот факт, что чин по гвардии стоял в "табели о рангах" на две ступени выше обычного армейского подпоручика. Иными словами, по общеармейским меркам это был чин штаб-ротмистра. Солидно!

Но вместе с этим было чёткое понимание того, что простой службой в полку, пусть даже и гвардейском, заявить о себе не получится. Нужно было что-то более громкое, возможность отличиться. Для офицера, которым я и являлся, сделать это возможно на войне. А где у нас война? Правильно, на Кавказе! Том самом регионе, который испокон веков был местом неспокойным, населённым крайне враждебно настроенными племенами. Так было, так есть и так будет, уж мне ли этого не знать. Только вот здесь, в середине века XIX-го, отношение к этой проблеме куда менее мягкое, генерал Ермолов тому яркое подтверждение. Великий человек, как ни крути, ведь даже спустя более двух десятков дел после его отставки кавказские горцы откровенно писались в штаны от одной лишь памяти о его пребывании на Кавказе.

Решение было принято осенью, а привести его в исполнение планировало ближе к весне. До весны же нужно было подготовиться как следует, а именно присмотреться к пребывающим на Кавказе воинским частям с целью выбрать наиболее подходящую для себя. Навести мосты с теми, кто мог сделать мой перевод из гвардии туда наиболее мягким и спокойным. Да и, хм, составить протекцию у тамошнего офицерства. последнее было особенно необходимо, потому как отношение к гвардейцам среди офицеров-"кавказцев" было по большей части с долей иронии. Дескать, далеки вы в своем Санкт-Петербурге от настоящей и во многом грязной войны с дикими горскими племенами.

Однако, до конца подготовиться так и не удалось. Как раз из-за этой клятой дуэли. Нужна ли она была? Да, нужна, потому как я увидел хороший шанс и придавить одну из искреннее призираемых мной особей, которая того однозначно заслуживала, и заявить о себе. Светское общество столицы, оно такое светское... И работает получше любого телеграфа, право слово.

А условия дуэли, о которых договорился мой секундант, были как раз теми, которые и требовались. Хотя нюансы заставляли Морозова брезгливо кривить рот, когда он мне о них сообщал.

— Багаев Хаджи-бек через своего секунданта, Джамалова Гасан-бека, выбрал дистанцию в двадцать пять шагов. Неподвижную. Пытался настоять на одном выстреле с каждой стороны, но я, пользуясь данными мне правами, настоял на дуэли "до ранения", ссылаясь на тяжесть нанесённого вам оскорбления.

— Оставьте, Алексей, я же говорил, что для меня это неважно, — отмахнулся я. — Для хорошего стрелка достаточно единственного выстрела, ведь мишень неподвижная.

— И срок... спустя пять суток.

Я понимал недовольство поручика, ведь затягивание дуэли считалось в высшей степени дурным тоном. Но лично мне от этого было только лучше, поскольку выставляло противника в глазах общества совсем с дурной стороны. При мерно это я и высказал, получив в ответ уверения, что Багаев и так ославил себя как "не самого достойного человека", да и офицерство его, кхм, некоторыми явно подвергнется сомнению. Не де-юре, конечно, а с точки зрения правил чести.

На этом разговоры о предстоящей дуэли, по большому то счёту, кончились, и народ принялся с энтузиазмом обсуждать моё желание перевестись из гвардии на Кавказ. Тема, как я понял, для них была весьма интересная.

И получившая развитие. Ведь, как и обещался, я отправил рапорт с просьбой о переводе. Практически незамедлительно, вечером того же дня. А назавтра командир полка, генерал-майор барон Александр Богданович Будберг, вызвал меня к себе на предмет важного разговора.

Разговор и впрямь был важным, хоть и коротким. О готовящейся дуэли ему уже стало известно. Равно как и о причинах её возникновения. Подкручивая усы, барон заявил, что понимает мотивацию одного из своих офицеров и даже одобряет. Именно поэтому, осознавая возможную шумиху, готов удовлетворить мой рапорт о переводе. Дескать, пересидите год-другой на Кавказе, подпоручик, а там и обратно в столицу вернётесь. Общество подобный шаг поймёт, не вы первый, не вы последний.

Ну вот что тут можно сказать? Чувство полкового товарищества, офицерская честь — эти понятия тут были развиты очень даже хорошо, на зависть будущим временам. Барон Будберг почти прямым текстом заявил, что готов прикрыть своего офицера от возможного гнева с самых вершин, сделав так, что временный и недолгий — по его мнению — перевод дуэлянта на Кавказ станет максимальной моей проблемой. А его словам верить стоило. Командир Лейб-гвардии гусарского — это по любым меркам величина, даже по столичным.

Что мне оставалось? Да всего лишь е подставиться по глупому и пристрелить невесть что возомнившего о себе горца. Только и всего. И это я планировал сделать с минимальным для себя риском.

* * *

— Кажется, едут, господа, — глядя вдаль из-под "козырька" приставленной ко лбу за ради защиты от утреннего солнца ладони, заявил Морозов. — И в числе немалом. Два, три. Нет, даже четыре... и экипаж с ними.

— В экипаже, наверно, доктор Матюшин,— предположил Чернецов. — Он говорил, что прибудет именно в экипаже. чтобы. При необходимости, раненого туда поместить для бережной перевозки.

Так и оказалось. Доктор, необходимый для любой дуэли. прибыл в экипаже, ну а Багаев, помимо собственно секунданта. Приволок с собой ещё двоих соплеменников. Видимо, также для моральной поддержки. А, плевать. Хочет помереть при присутствии своих дружков, так и флаг ему с казённой части вкупе с паровозом навстречу.

И понеслось. Осмотр оружия каждого из участников секундантами, подтверждение ими же нашей готовности к дуэли. Затем уже чисто ритуальные предложения решить дело миром. Принеся друг другу взаимные извинения. Как я видел Багаев явно хотел бы этого, но... Для подобного нужны желания с обеих сторон, а мне извинения этого "жалельщика" о невозможности похищать русских женщин и держать их в вонючих аулах в качестве рабынь-наложниц... нафиг не упёрлись.

Отмечена исходная точка, от неё в обоих направлениях отмерены двадцать пять шагов. И вот нас приглашают занять позиции для стрельбы. Пистолеты заряжены, оба мы держим их дулом вверх, как и полагается по дуэльному кодексу. Теперь остаётся лишь ждать Слова: "Начали!" Как только оно прозвучит — тут уже все зависит лишь от скорости и меткости. А с ними у меня, как я искренне надеюсь, всё в порядке. Максамально концентрируюсь и вот оно.

— Начали-и...

Скоростная и меткая стрельба — это именно то, в чём я начал тренироваться задолго до своего попадания сюда, в это время. Тут же просто отшлифовал сей навык с учётом доступного оружия. В том числе и на дуэльных пистолетах.

Едва последний слог слова-команды прозвучал, пистолет в моей руке опускается, наводясь на противника. Никакого выцеливания, даже никакой типичной позиции для стрелка этого времени, тем паче дуэлянта. Скорость и ещё раз она. Выстрелил первым и метко? Ты живой. Нет? Умрешь сам. Идеальный стимул для того, чтобы выложиться по полной как на ранее бывших тренировках, так и тут, смотря смерти даже не в лицо, а в "чёрную дыру" пистолетного дула.

Впрочем, стоит быть честным. На сей раз дула этого увидеть в принципе не получилось. Выстрел и... Сразу понятно, что всё, финита. Не мне, Багаеву. Ведь человек, который обзавелся аккуратной дыркой чуть правее центра лба, он уже никакой опасности ни для кого не представляет. Даже выстрела не прозвучало. Сжимая пистолет в руке, Хаджи-бек осел в ноябрьскую грязь, словно кукла, которой нерадивый марионеточник оборвал управляющие нити.

— Ну вот и всё, — констатирую очевидное, затыкая разряженный пистолет за пояс. Думаю, вмешательство доктора не требуется, да, Яков Афанасьевич?

— Бесспорно, господа. Да-с, екситус леталис, смертельный исход-с, — ответил направляющийся к трупу Багаева. Матюшин. — Но я всё равно обязан осмотреть тедо. Дабы установить факт смерти и её причину. А вас, господа секунданты, я попросил бы заняться составлением протокола случившейся дуэли.

Нет, всё верно. Осмотр тела врачом, составление секундантами протокола дуэли. Всё как и подобает по установленным давно правилам, которые никто в здравом уме нарушать не станет. Хотя рожа у багаевского секунданта такая, словно он меня сам готов на куски разорвать да ещё и косточки погрызть. Ненавидит, это сразу видно. И двое других разве что пар из ушей не пускают.

Пофиг. Хотя на тело убитого мной на дуэли врага — не противника, а именно что врага — непременно подойду посмотреть. Тем паче и Морозов с Чернецовым туда же подтягиваются, что вполне естественным поведением является. Не так уж часто людям случается участвовать в действительно серьёзных дуэлях, причём и секундантами тоже.

— Меткий выстрел, Станислав, — счёл нужным отметить Чернецов. — Почти в центр лба.

— Совсем в центр, не совсем в центр... Результат одинаков. Да и не думаю, что от попадания ровно по центру у покойника бы "третий глаз" открылся.

— Какой глаз?

— Треий, Василий. По некоторым восточным учениям так называемый "третий глаз" даёт возможность прикоснуться к тайнам мира и приблизиться к просветлению. Покойному же наибу Багаеву, по моему глубочайшему убеждению. Никакой "третий глаз" просветлиться бы не помог. Человек не того вида, чтобы к высоким материям прикоснуться.

Интуиция! Она взревела доисторическим зверем-мамонтом, предупреждая о возможной угрозе. Угрозе сзади, где стало подозрительно тихо. Сзади, где располагались двое дружков покойного Багаева.

Разворачиваюсь, одновременно уходя в сторону, и вижу. как один из них тащит из кобуры не револьвер даже. а однозарядный пистолет. И явно не с целью отсалютовать выстрелом в воздух. Шалишь! Расстояние всего метра три, не более того, а в нарукавных ножнах на правой руке у меня стилет. Узкий. Незаметный, но очень хорошо сбалансированный для метания. Достаточно напрячь мышцы руки нужным образом, и он сам упадёт в ладонь. Сам эту систему делал, сам тестировал, пока не оказался полностью доволен результатом. И вот пригодилось. Гораздо раньше, чем можно было подумать.

Стилет удобно ложится в руку... И бросок. Снизу, выбрасывая руку вперёд, тем самым придавая клинку максимальную скорость. В точку! С такого расстояния действительно можно попасть в любую точку на человеческом теле. Вот и попал, аккурат в глаз. Был горец, а стало "лихо одноглазое". И сразу же бросок вперёд, да с кувырком, чтобы сбить возможную попытку второго меня достать. Цель? Пистолет, из которого в меня пальнуть хотели, ведь оружия у меня сейчас нет, а это... неуютно.

Успех. Выхватываю оружие из ещё не успевшей разжаться руки, сразу же наводя на второго из приятелей Багаева, но... Тот уже плюхнулся на колени и, подняв лапки кверху, верещит:

— Урус, нэ стреляй! Это Джохар, он тэбя убить, нэ я!

Что-то не верится. А вот угрозы явно больше нет, потому как Чернецов, выхватив револьвер из кобуры, взял на прицел голосящего, а Морозов, тот упёр свой "кольт" в брюхо Джамалова, также не питая иллюзий насчёт непричастности оного.

— Разоружите их, господа, — вежливо, очень вежливо прошу я, и когда это происходит. Добавляю. — К сожалению, доказать ничего не получится, но я уверен, что это должно было стать обычной такой горской местью "подлым урусам".

— И как бы это всё выглядело?

— Очень просто, Василий, — ухмыльнулся я. — Убей меня наиб Багаев или же завершись наш поединок без явного результата, всё бы прошло "по правилам". А вот в случае, если я убью Багаева, игра должна была пойти по иным правилам. Их правилам. Как видите, так и случилось. Типичная кровная месть с учётом особенности горских племён. Убили мы меня и вас. Тем самым отомстив за соплеменника. Да, кстати, чуть было не забыл.

И впрямь что-то запамятовал, раз первым делом не поинтересовался у типуса, которого держу на прицеле, столь важной деталью.

— Эй, горное дитятко, ты Багаеву родственник? Ну или из одного вашего клана или тейпа, не помню название?

— Из одного, да... И Джохар, и Гасан-бек. Не стрэляй, да, я всё гаварю!

— Ну вот, кровная месть тех, кто из одного рода с убитым. Вернулись бы в свои горы и к Шамилю. Да с почётом и уважением. Ну как же. целых трёх русских офицеров убили. Да ещё гвардейцев и самого Санкт-Петербурга.

— Тьфу!

— Не плюйтесь, прапорщик, — процедил Морозов. — Похоже наш друг знает, о чём говорит, не зря Джамалов всем животом трясётся, я это через револьвер даже чувствую. Как же мне хочется его застрелить!

— Нельзя, поручик, — отрицательно качаю головой. — Ему ещё. козлику горному, протокол дуэли писать. Секундант как-никак. Но будет и дополнительный протокол, на сей раз написанный и заверенный нами тремя и уважаемым доктором Матюшиным. Вы ведь не откажетесь засвидетельствовать факт покушения на меня со стороны во-он того затейника, из глаза которого стилет торчит?

— Не откажусь, как вы могли такое даже подумать! Это их поведение... бесчестно!

— Вот и прелестно. Тогда начнём.