И нет конца паломничеству

Пролог

Они всегда приходят незваными. Посреди бешеной скачки по залитой лунным светом равнине; рано поутру на охоте, когда звук рога далеко разносится над туманом; в чаду пиршественного зала; в ровном свете восковых свечей. Не обращают внимания на призывы к Господу, на усталость и мозоли, на раны, голод, холод или жажду. Они сводят судорогой каждый мускул, натягивают каждую жилу — и оставляют за собой лишь бессилие и одиночество.

Они — это видения. Правда. Божья Истина.

* * *

Деревянную церковь на дальней от порта окраине Ипсвича построили вскладчину гильдии каменщиков и плотников; моряков, наемников и прочий случайный люд тут не любили.

Но этого наемника, заявившегося между службами и застывшего закопченной статуей у колонны, никто не посмел выставить, хотя выглядел он страшно и дико: чего стоил его темный загар, клочковатая борода и непривычный меч на поясе — оружие неверных!

Одежда, сабля, кольчуга, в которой незваный гость не постыдился прийти в дом божий — все выдавало человека, располагающего деньгами, а может быть, даже и знатного: немало благородных рыцарей и младших сыновей возвращалось после Святого паломничества слегка не в себе или отвыкшими от родины. Служитель даже подойти к нему не решался.

Квадраты оконного света ползли по полу, грозя забраться на стены, церковь пустела и наполнялась снова, а пришелец все стоял и молча смотрел на алтарь, держа левую руку на эфесе сабли. Иногда только губы его шевелились, а правая рука перебирала четки из пальмовых косточек.

На крае правого рукава запеклась бурая кровь, будто выплеснутая волной. Человек этого, казалось, вовсе не замечал.

Пришелец не посторонился и к вечерней службе, когда окна закрыли ставнями от сырости; служитель несмело попробовал увести его добром — не сошел с места; кто-то из прихожан возмутился; другой припомнил, что недавно по дороге на Колчестер был зарезан почтенный каменщик, Питер-германец, и как знать — не этим ли незнакомцем, явно тронутым умом?

Слово за слово, расхрабрившийся задира схватил пришельца за локоть, собираясь тащить вон из церкви. Тот только улыбнулся, да так страшно, что руки задиры разжались сами собой, и очень тихим, хриплым голосом проговорил:

— Я молюсь. Был у вас такой случай недавно: человек забил ногами жену, а после отбыл епитимью, пожертвовал церкви денег и получил прощение. Как знать, может, и мне недолго ждать благодати?

Слова эти, хоть и произнесенные едва слышно, разобрали все, и почти все немедленно вспомнили историю полугодовой уже давности. Мутное было дело, нехорошее: женщина, и верно, умерла, когда была не больна и не в тягости — значит, и верно, от побоев. Ее муж, каменщик Питер, тот самый, кого позже нашли по дороге на Колчестер, утверждал, что жена его еще в девичестве начала блудить с наемником-кнехтом. Будто быПитер нашел какие-то послания, прочитать которые не мог, потому что был неграмотен, потому и решил жену проучить. Вдовая мать жены протестовала, гильдия ее поддерживала, но каменщик от них откупился. И уж точно теперь ничего не разберешь, спаси Господь их души.

Прихожане взволновались. Кто-то предложил быстренько вытолкать нечестивого убийцу во двор и разобраться по-свойски, другие возражали — мол, надо сдать в магистрат. Смуглые пальцы пришельца сомкнулись на рукояти сабли, и неизвестно, чем бы кончилась дело, но тут еще раз заскрипела солидная, окованая медью дверь, впустив в душный по вечернему времени зал богато одетого иностранца со слугой.

Шедшего впереди господина, грузного, с тяжелым, квадратным лицом, окружал ореол собственной значимости, и толпа расступилась беспрекословно. Подойдя к пришельцу, он наклонился к нему и тихо произнес с тосканским акцентом: 1

— Сэр Джон Риз?

Смуглые пальцы на эфесе сжались до белизны, человек с подозрением посмотрел на вошедшего и спросил на вульгарной латыни:

— Почему вы зовете меня сэром?

— Потому что вы рыцарь, пусть ваши грамоты и пропали в Святой Земле. Мой господин знает это. Вы очень его интересуете. Прошу вас пройти с нами.

— С чего бы это? — хмуро поинтересовался пилигрим (никакого сомнения уже не оставалось, что он был именно пилигримом). 2

— С того, что вы очень пожалеете об отказе.

— Меня не смогла запугать вся армия Саладдина. У вас, думаете, получится?

— Я не запугиваю, а говорю, как есть, — отвечал его собеседник. — Впрочем, если желаете вступать в драку с этим сбродом...

Пилигрим приподнял брови, развернулся и направился к выходу. Тосканец со слугою отправились за ним.

А пальмовые четки, запачканные кровью, остались валяться на полу в церкви, и кто-то наступил на них почти сразу.

Интерлюдия 1. О природе видений

Мальчик проснулся в темноте узкой и длинной спальни, выстуженной сквозняком вдоль каменных стен. Посмотрел вверх. Днем там видны были прокопченные потолочные балки; ночью все равно, куда смотреть — вверх, вбок или просто закрыть глаза. И казалось, что того, с синим лицом, с багровой шеей и с выкаченными глазами, душат и топят в бочке прямо вот здесь, за стеною кельи. Может быть, и страшная мельница эта, с непривычными широкими крыльями, выросла прямо на склоне холма, ведущего к монастырю...

Слева храпели другие послушники. Справа, сквозь вытертое шерстяное одеяло, холодила бок стена. В монастыре царили тишина и покой; скоро, наверное, позвонит колокол, и нужно будет, сонно моргая, тащиться в часовню, чтобы там на молитве тихо посопеть еще, затверженно отвечая "Амен!" в нужных местах. Можно закрыть глаза...

Но стоило закрыть их — и два человека продолжали бороться возле беленой стены, и малиновый закат все так же догорал позади расставленных в безумном объятии крыльев.

Пытаясь утихомирить бьющееся сердце, мальчик забормотал то ли про себя, то ли вслух:

"Конфитеор део омнипотенти, бете Мариэ семпер виргин, бето Микэли Аркангело, бето Иоанни Баптисте, санктис апостолис..."3

"Заткнись, Гарольд!" — сонно долетело сбоку.

Ага, значит, все спокойно в мире. Можно спать дальше.

...Только, он был уверен, там был закат следующего дня. Он еще не случился.

"Меа кульпа, — прошептал он одними губами, глядя в невидимый потолок. — Меа максима кульпа".

Глава 1. Юноша в голубом

Когда Риз уезжал наемником в Святую Землю, было пасмурно, но светло. Сквозь комковатые облака пробивалось бледное солнце, и с ним сквозь тоску пробивалось в душе убеждение: он поступает правильно. Лучше пусть улыбка Джессики навсегда останется с ним чистой памятью, чем погаснет под тяготами бегства от семьи и брака с бродягой-головорезом.

Джессика все боялась прикоснуться к нему. Один раз осмелилась: положила дрожащую руку на его запястье. Сказала: "Только позови — я брошу все и уйду с тобой".

Он думал, что вспомнит об этом, когда будет умирать где-нибудь под кипарисами.

Только Господь зачем-то сохранил его. Риз думал — надеялся — что, может быть, ради Джессики. Но нет.

Даже месть за нее казалась теперь бессмысленной — как не было смысла в Святой Земле для тех, кто его искал. А комковатые облака над Саффолком остались теми же, и вечернее солнце так же слало сквозь них рассеянный прощальный свет.

Для встречи с загадочным "господином" Риза вывезли на пару миль из Ипсвича, к небольшому шатру, разбитому на берегу серой и ленивой речки. 4

Коновязь и еще пара палаток для слуг были устроены неподалку от шатра. На самом же берегу обрыва, заложив руки за спину, стоял невысокий бледный человек в дорогом наряде. Несмотря на меч на боку, он казался скорее разбогатевшим писарем или монахом в мирском платье, чем лицом благородного происхождения. Риз подошел и остановился от него в нескольких шагах, но поклониться и не подумал.

— Сэр, — сказал он, — это с вами они привезли меня поговорить?

Человек обернулся и посмотрел на него невыразительными водянистыми глазами. Из-за большого породистого носа он не только в профиль походил на какую-то птицу, он и анфас больше всего напоминал подслеповато прищуренную сову.

— Да, — сказал он. — Я хочу предложить вам работу, сэр Джон.

— Я уже понял, что вы знаете о моем посвящении, — хмыкнул Риз. — Не то чтобы это что-то значило. Можете не расшаркиваться.

— Я знаю многое. Я знаю, что вы отправлялись в Святую Землю не за почестями и славой, не за богатством и даже не за битвами, как многие. Но того, что вы искали, вы там не нашли. И здесь, у вас дома, этого тоже не оказалось.

— У меня больше нет дома. И господина у меня больше нет, — после того, как предыдущий предал. — Служить я теперь никому не собираюсь.

— Я не предлагаю вам службу, сэр Джон. Я предлагаю вам работу за плату и не требую присягать мне на верность. Разумеется, я обеспечу вас оружием и защитой.

— А вот как делаются эти дела вы точно не знаете, — протянул Риз с некоторым разочарованием, — перво-наперво, если вам нужно нанять кого-то, чтобы человека пристукнули в темном переулке, вы поручаете наем своим слугам. Встречаться с громилой лично — не по чину.

Водянистые глаза смотрели так же, без всякого выражения и уж тем более без гнева.

— Завтра, — проговорил незнакомец, — после мессы на пороге городского собора в Ипсвиче убьют юношу из хорошей семьи, одетого в голубую мантию с цветочным узором. Юноша не будет знать нападающего. Удар будет нанесен ножом в живот, со знанием дела. Жертва истечет кровью быстрее, чем в церкви семь раз пропоют "Отче наш". 5

— Я не буду никого убивать для вас, тем более на ступенях собора, — с отвращением произнес Риз, прикидывая про себя, надолго ли задержат его слуги богатея.

— Я вовсе не приказываю вам никого убить, — чуть наклонил голову набок человек и даже слегка улыбнулся. — Я прошу вас этого юношу спасти.

Риз нахмурился. Что-то кольнуло в сердце; это уже становилось интересным.

— Как его зовут? — спросил он. — За что его хотят прикончить?

— Этого я не знаю, — покачал головой человек. — Ни имени его, ни звания, ни чем занимается его отец. Знаю только, что он будет на ступенях собора завтра, в голубой мантии с цветочным узором. Это все.

— Ну вы и задачки задаете, сэр, — Риз оскалился.

— Да, — на сей раз таинственный наниматель не улыбался. — Поэтому мне нужны вы.

* * *

Работодатель, фальшиво назвавшийся Грачом, немногое мог сообщить Ризу о юноше, которого предстояло найти и защитить. Зато он показал ему некий дом на окраине Ипсвича — на вид в нем как будто много лет никто не жил, даже ставни были заложены. На деле же, как выяснилось, там остановился на ночлег сам сэр Гарольд, его доверенный тосканец и глухонемой слуга. Этот малый с туповатым лицом ходил за лошадьми, но больше ничего ему не доверялось.

Ризу были предложены одежда и оружие на выбор. Он остановился на платье небогатого, но и не бедствующего мелкого землевладельца, добавив несколько деталей, говоривших о том, что он недавно приехал с Континента, — так никто не обратит внимания на загар. Заодно Риз сбрил бороду и заменил верную саблю обыкновенным, хоть и хорошим прямым мечом. Саблю было жаль, но выделяться не хотелось.

Грач отказался рассказать ему больше о предстоящем деле. Риз не стал спорить: так интереснее. Давненько ему не было интересно жить.

Было ясно, что, раз сэр Грач знал об убийстве заранее, гибель юноши будет не случайной — не ограблением, к примеру. Дело странное: в городах убивают часто, но больше в темных переулках, во время драки за честь, женщину или кошелек, и почти всегда с пьяных глаз. Но среди бела дня, на пороге церкви... Чем так насолил кому-то случайный парнишка, не король и не вельможа?

Риз потратил вечер и следующее утро, чтобы разузнать, не остановился ли в Ипсвиче инкогнито кто из королевской семьи и не лежит ли на смертном одре какой-нибудь богатей: может быть, это родственники так делят наследство? Но ни городские сплетни и слухи около колодцев, ни расспрос нищих особой пользы не принесли: в Ипсвиче все было тихо и спокойно.

Оставалось одно: дождаться момента, о котором говорил Грач.

Риз зашел на службу вместе со всеми — сегодня его внешний вид не вызывал вопроса, да и центральный собор Святой Троицы был многолюднее гильдейской церквушки. Но парня в голубой накидке Риз даже в этой толпе высмотрел довольно быстро. Красивый такой цвет, насыщенный: может быть, в Лондоне красили, а то и на континенте. И цветочный узор — виноградная лоза по краю — был тут как тут.

Вот что же крутит-играет его наниматель? Ну да видно будет.

Отряхнув пыль со старых навыков, Риз без особого труда смешался с толпой. Как там его учил старый маэстро Франко? Смотрим на мишень только искоса, придумываем себе дело...

Юноша в голубой мантии вел себя открыто, приветливо, хоть и не слишком благочестиво — болтал с двумя друзьями и, казалось, не подозревал дурного. Риз делал вид, что дремлет, слушая проповедь, сам же глядел вполглаза. Вроде бы, никто к юноше, кроме него, не приглядывался.

Служба закончилась, и первой из церкви повалила беднота, толпившаяся вдоль стен. Люди знатные задержались подольше, ждали, пока рассосется толпа. Риз, все еще делая вид, что не проснулся, съехал ниже по лавке; какой-то купчина ругнулся, перешагивая через его вытянутые ноги, но вполголоса — ссориться ему не хотелось. Приметная же его мишень по-прежнему болталась в боковом проходе, все еще продолжая разговор, хотя уже можно было пройти спокойно. Да чего же он тянет?..

Тут краем глаза Риз увидел другое голубое пятно, редкое среди довольно однообразной красновато-коричневой, серой, черной и темно-синей одежды прихожан. Наплевав на маскировку, он резко сел прямо. Да что же это, во имя всех святых! Какой-то молодой, очень высокий и очень мускулистый юноша, ранее сидевший без плаща, теперь, очевидно, решил щегольнуть: подхватил сюрко, что был перекинут через спинку скамьи, развернул его, и...

Был он такого же точно небесно-голубого оттенка — небось, из одного рулона кроили! — расшитый белым ромбическим узором, и в центре каждого ромбика сиял четырехлепестковый цветок. Вроде бы с намеком на лилию Пресвятой Девы, но и в присвоении гербовой символики не обвинишь. Мимолетная растерянность сменилась здоровой, веселой злостью: ну, сэр Грач, ну удружил! И кого же из них ты имел в виду?

Сжав зубы, Риз вновь кинул взгляд на предыдущего юношу — все так же смеется о чем-то с друзьями, видимо, специально, чтобы позлить служку, который убирает алтарь и кидает на него укоризненные взгляды. Вновь замеченный же мускулистый щеголь, напротив, благочестиво крестит лоб и, накинув короткий плащ, помогает подняться немолодому, некрасиво распухшему человеку, сидевшему рядом; судя по одинаковой форме ушей — отцу. Торговцы, богатые, связи с какой-то благородной фамилией... может быть, по матери? Или даже сам торговец — младший сын? Нет, скорее, по матери: у юноши на боку меч, у отца ничего подобного... впрочем, может быть, он настолько плох здоровьем, что носить железку на боку ему тяжело.

Неважно. Приняв решение, Риз последовал из церкви за франтом и его отцом.

Выскочив на ступени церкви (это деревянное крыльцо едва заслуживало называться ступенями), он было подумал, что потерял их, но нет, обоих удалось быстро засечь вновь — старик, отдуваясь и крепко сжимая пальцами трость, остановился поговорить еще с кем-то из состоятельных горожан. Почтительный сын преданно скучал рядом, разглядывал обычную для Ипсвича картину: голубей, копошащихся в крошках, хряка, прилегшего отдохнуть под дальним забором... И совершенно не видел молодчика в рваном плаще, что довольно целеустремленно, почти не таясь, пересекал узкую площадь перед церковью.

Риз кинулся наперерез. Успел вовремя: перехватил плохонький нож с зазубринами, вывернул руку. Молодчик (действительно молодой, лет шестнадцать) испуганно уставился на Риза, и пару ударов сердца они топтались в неловком танце совсем рядом с человеком, которого один из них пытался убить, другой защитить. А потом Риз таки положил воришку лицом в грязь и зарычал на ухо:

— По чьему приказу ты хотел убить этого человека?

Ведь должен был быть приказ, непременно должен был быть приказ — откуда Грачу было знать об убийстве, не будь оно заказано заранее?

— Никто не приказал! — застонал мальчишка с сильнейшим окситанским акцентом. — На спор! Я здесь новичок! Должен был сорвать кошелек и бежать!6

— Кто тебе его показал?! — Риз сказал это по-окситански и еще раз ткнул мальчишку лицом в грязь. — Почему именно он?!

— Никто не показывал, я сам!.. Мантия у него приметная.

Шестым чувством Риз понял: не врет.

Вздернул мальчишку с земли за шкирняк. Зрелище он теперь, после полоскания в грязи, являл самое жалкое. Нож — как теперь ясно видел Риз, и впрямь заточка для срезания кошельков, — шлепнулся им под ноги.

Как это можно было знать наперед? Или... мальчишку все-таки талантливо подвели к ограблению франта? Старый Франко, помнится, рассказывал ему, как намеками увести человека в сторону от цели и заставить делать нечто, что он вовсе и не собирался поначалу. Но сам Риз этим искусством так и не овладел.

— О! — воскликнул молодой щеголь, и глаза его загорелись. — Добрый сэр! Спасибо, что поймали этого грабителя! Не поможете ли отвести его чуть в сторону от церкви — я его шикарнейше вспорю!

Перед внутренним взором Риза как наяву развернулось: вот мальчишка пытается срезать кошелек, вот щеголь, который действительно ловок и силен, разворачивается всем корпусом, пытаясь его поймать, и паренек со страху действительно всаживает эти несколько дюймов плохого железа в нутро несостоявшейся жертвы ограбления.

Или имело место чудовищное совпадение, и вот прямо сейчас готовится покушение на второго юношу в голубом плаще, того, на кого Риз нацелился с самого начала?

Бессмыслица. Полная бессмыслица.

Бешено, торопливо он оглянулся. Но их уже обступила небольшая толпа: кто-то советовал, как получше "вспороть" молодого бандита, кто-то призывал покаяться, кто-то ругал за безобразие, учиненное рядом с церковью.

Ну и что теперь делать? Про это ни слова не было сказано.

— Расступись! — гаркнул Риз и протащил юнца за шиворот через узкое кольцо людей.

Чрево собора, просматриваемое из открытых дверей насквозь, уже опустело. Второго юноши в голубом плаще нигде не было, и никого больше не убили на ступенях церкви Святой Троицы. Грач сказал точно.

Риз отпустил шкирняк парня да еще наподдал ему сапогом в зад, чтобы бежал побыстрее. Тот не заставил себя упрашивать: припустил так, что скрылся в переулке прежде чем хоть кто-то из толпы даже дернуться успел за ним.

Сам же Риз развернулся, сплюнул под ноги и направился прочь, не слушая возмущенные вопли.

Тревожно звенело внутри казалось бы уже почти полностью забытое, похороненное, теребила мысль: могло ли случившееся быть чудом? Или... чем-то, противоположным по своей природе?

...В детстве смотрел на закатные облака, и виделся ему там чудесный град Иерусалим с облачными башнями и голубыми складками улиц. Настоящий Священный Град оказался грязен, прожарен солнцем и пахуч, как любой азиатский город. И вот теперь Ризу показалось: те облачные шпили опять показались вдали.

Грачу придется ответить ему на пару вопросов, это как пить дать.

Интерлюдия 2. О природе видений

Когда Гарольд впервые заговорил о своих видениях с отцом-наставником, тот прежде всего хотел знать, являлись ли Гарольду обнаженные женщины и мужчины.

— Да, отче, — послушно ответил Гарольд, — иногда они обнажены, но очень редко. И всегда разные. И всегда залиты кровью, если только их не утопили или не отравили так, что тело распухло и выпирает из одежды.

— Похоть и смерть всегда идут рука об руку, Гарольд, — проговорил отец-наставник. — Это наущение дьявола, борись с ними.

Но какой искус плоти таился в том, что трое господ в дорогих плащах поверх кольчуг подстерегли на дороге купца с охраной, перерезали всех и забрали деньги? В чем был глубокий темный смысл этой извращенной фантазии, думал Гарольд — в тщете богатства или в насмешке над мирскими предосторожностями?

(Он не сразу догадался, что отец-наставник просто не понял, захотел увидеть в его откровениях более обыденный смысл.)

Через день богобоязненные крестьяне подобрали тело купца на дороге и подкинули в монастырь, отпевать. На теле не было ни единой нитки, и беднягу хотели похоронить как нищего. Гарольд один сказал: "У него есть семья в городе. Дочка и ее муж, они приглядывают за лавкой, когда он ездит с товаром. Пошлите за ними, они оплатят похороны, а пока его можно положить в подвале, там сейчас холодно".

Когда зять купца был найден и в самом деле привез в монастырь отличного сукна и пару бурдюков, наставник отозвал Гарольда к себе и, угощая вином, которого обычно послушникам не доставалось, долго выспрашивал.

В конце же сказал:

— От бога твои видения или от дьявола, Святая Церковь многое получит с того, что использует их, сынок.

— Но я не вижу по заказу! — возразил Гарольд. — Я не знаю имен! Я не всегда разбираю даже местность! Это... чаще всего крестьяне, воры, мастеровые или, я не уверен, отче, но, наверное, падшие женщины?..

— Мы будем молиться, мальчик мой, — проговорил наставник. — И наш Повелитель ниспошлет нам ясность. А пока вот что — разговариваешь ли ты во сне?

Гарольда отселили в отдельную келью, из которой его почти не выпускали, и дотошно расспрашивали, что он видит каждый день. А он видел многое: и развороченное брюхо нищей побирушки, забитой у храма двумя пьяными господами забавы ради; и мастера-кузнеца, которого два подмастерья, сговорившись, прижгли его же щипцами; и жену почтенного магистра-законника, что подливала белладонну своему мужу...

Через два месяца такой жизни Гарольд бежал из монастыря. Он обнаружил, что в дороге виденья слабели, притуплялись; и еще обнаружил, что видений тем меньше, чем меньше вокруг людей. Но тем сильнее видения били исподтишка — и Гарольда рвало на обочине дороги в Провансе, когда перед глазами встало обезображенное, размозженное о край очага лицо какой-то служанки с застывшим на нем смертным ужасом и отчаянием. "За что?" — шептал он, вытирая лицо краем рукава.

Ответа не было.

Глава 2. Вилланка

В доме на окраине Ипсвича не оказалось никого, кроме глухонемого слуги. Тот отдал Ризу карту, где чья-то рука отметила воском, во-первых, Лондон, а во-вторых, несколько точек по дороге на Эссекс, примерно в дневных переходах; Риз предположил, что там имеются деревни либо постоялые дворы — сам он никогда прежде этим трактом не ездил. На конюшне его ждала неплохая лошадь — хоть и излишне смирная на вкус Риза.

Риз догнал Грача уже вечером: тот не торопился, остановился в первом же селении на постоялом дворе. Хозяин почти сразу провел Риза в комнату наверху, где ужинали таинственный наниматель и его доверенный человек, тосканец с квадратным лицом.

Третьей тарелки, для Риза, не было, что неудивительно на постоялом дворе, но тосканец сразу же подвинул ему свою, приглашая разделить трапезу.

Повинуясь кивку Грача, тот присел за стол.

— Я спас юношу, ваша светлость, — начал Риз без преамбул. — Вот только он там был не один.

— Не один? — нахмурился его патрон. — То есть у нападавшего были подельники?

— Нет, нападавший как раз действовал в одиночку. Вор, может быть, даже разбойник, но в хладнокровного убийцу еще пока не превратился. Имел какие-то неприятности в Провансе, из-за которых и сбежал прямо сюда... Я потом еще навел справки: жертва атаки — сын богатого купца, но особой вражды ни он, ни его отец ни с кем не имеют. Нет причин думать, что кто-то нанял мальчишку для убийства.

— Очень хорошо, — кивнул Грач невозмутимо, будто ничего иного и не ожидал.

Риз скрипнул зубами, но сказал спокойно, даже с деланным почтением:

— Видите ли, сэр, там было два человека в голубых мантиях. И обе с цветочным узором.

Грач слегка поджал губы и подался вперед — Риз решил, что он и правда удивлен.

— Вот как, — медленно проговорил он. — И как же вы догадались, кто из них будет мишенью нападения?

— Я не догадался, — пожал плечами Риз. — Мне повезло: один из них вышел из церкви раньше другого.

— Надо же... А ведь такая редкая деталь! Определенно, я допустил оплошность.

— То есть вы все это подстроили, ваша светлость? — резко спросил Риз. — Что же это, вы проверяли меня?

— Проверял, да, но нападение я ни в коем случае не подстраивал, — качнул головой Грач.

— Но откуда вы о нем знали? Сперва я решил, оно было подготовлено. Кто-то сказал вашему доверенному слуге, вы обратились ко мне — простая цепочка, — Франко любил повторять, что по-настоящему ничего нельзя скрыть, тайное рано или поздно все равно становится явным. — Но если тот вор выбрал жертву случайно, и жертва эта также случайно оказалась достаточно спесива, чтобы попробовать схватить грабителя на месте и за то пострадать... Я не вижу, как вы могли бы предсказать это. Что же это, происки дьявола?

Тосканец бросил на Риза быстрый, опасный взгляд и положил руку на эфес меча. Риз же руки свои держал на столе, по-прежнему расслабленно. Он не видел тосканца в деле, но по тому, как тяжело тот ходил, мог заключить: у него было меньше учителей, чем у Риза. А хорошие учителя — это все, что решает исход схватки, когда ни у одного из вас нет кольчуги и мечи примерно одинаковы.

— Происки дьявола, божье наказание или особая его милость, которую я не в силах понять, это мне неведомо, — безгневно проговорил Грач. — У меня бывают видения.

Сказал он это так буднично, что Риз на миг почти поверил ему. Потом опомнился, усмехнулся. Смеяться на слова такого высокопоставленного собеседника себе дороже. Но Ризу всегда говорили, что он гордец и плохо кончит.

Грач то ли не заметил, то ли не придал значения. Продолжил как ни в чем не бывало:

— Я вижу людей, которые должны скоро убить или погибнуть сами. Иногда во всех подробностях: вижу жену, которая подливает яд мужу, вижу слугу, который перерезает подпругу господину. Иногда — только чье-то лицо, фрагмент, отдельный дом... и я знаю, что в этот дом вскоре войдет трагедия. Но я не получаю никакого откровения об этих людях — ни их имен, ни званий, ни места жительства. Мне известно только, что они находятся недалеко от меня и что беда придет в течение одного-двух дней. Если я вижу обстановку в доме или одежду, то могу догадаться о звании и ремесле действующих лиц. За годы я развил в себе наблюдательность и внимание к деталям. Но это и все. Я связан по рукам и ногам. Я очень мало могу поделать.

— Вы богач, — приподнял брови Риз, покосившись на тосканца. — Чем же вы связаны? Могли бы нанять сколько угодно помощников...

— Я и нанимаю, — сухо ответил Грач. — Вас. Сеньор Фаско, — он кивнул на тосканца, — будет помогать вам по мере сил, но он так и не сумел избавиться от акцента и знает, помимо саксонского, только окситанский и немного каталанский — ни ойльского, ни кельтских наречий, ни англо-нормандского и датского. А без них в Лондоне работать нельзя. Мы же с вами будем действовать, в основном, именно в этом городе, и изредка, возможно, в Аквитании. 7

Фаско слегка набычился, как будто ему не нравилась идея, что его придают Ризу в помощники, но смолчал.

— Сложность же заключается в том, — гладко продолжал Грач, — что никто не должен знать о видениях. Во-первых, они совершенно непредсказуемы, я не умею ими управлять. У меня в самом деле есть некоторые средства, но я далеко не самый сильный игрок на политической арене. Дар этот, или проклятье, почти наверняка захотят использовать в тех или иных целях — но власть имущих, попытавшихся наложить на него руку, ждет разочарование, ибо те силы, что распоряжаются мною, крайне редко показывают мне убийства королей и кардиналов.

"Значит, иногда все-таки показывают", — подумал Риз, но удержался от вопроса, приказал ли все-таки король убить архиепископа Кентерберийского.

— Вы боитесь, что духовный суд заклеймит вас еретиком?

Тот усмехнулся еле заметно.

— Сэр Джон. Вердикт церковного суда зависит не от того, являешься ли ты еретиком, а от того, насколько Церкви угодно считать тебя таковым. Я старался вести неприметную жизнь, но у людей, связавших себя со мной, могут быть неприятности, от которых я предпочел бы их избавить. Да и чего можно ждать от церкви, когда я сам не уверен, не еретик ли я?

— Вы очень честны, — заметил Риз с некоторым недоверием.

Сердце же у него бухало в груди, потому что если правда... если только это правда... Слышались древние колокола над Римом — глуховатые, настоящие — и виделся Иерусалим в предрассветной дымке, когда не заметны грязь и убожество. А может быть, даже облачный Иерусалим его полудетских мечтаний.

Риз тряхнул головой, пытаясь избавиться от наваждения, но странная струна, задетая на площади перед собором Святой Троицы, все ныла, не смолкая, в сердце.

— Если вы примете мое предложение службы, я никогда не буду вам лгать, сэр Джон, — проговорил Грач с легчайшей, не достигающей глаз улыбкой; Ризу почему-то почудилась в его лице тревога. — Хотя и не обещаю откровенности.

— Необычное обещание, — Риз не удержался, подался вперед. — Немногие решаются его давать. Сдержать почти невозможно.

— Меня не раз обвиняли в дерзости. Но не обманывайтесь: это не просто работа. Это паломничество. Которое уж точно не приведет к установлению Царства Божия на Земле и, возможно, рано или поздно потребует от нас с вами наши земные жизни.

"Мою — может быть, тосканца — запросто, а ты-то отсидишься", — подумал Риз, но без особой неприязни. Если Грач не врал, он, как минимум, рисковал конфликтом с церковью, а это уже было немалой опасностью даже для человека королевской крови, что уж говорить о прочих.

— Поэтому я не буду лгать вам о своих мотивах, — закончил он.

— Сэр Грач, — пробормотал Джон. — Владелец Руквуда, эрл-торговец? О вас ходят разные сплетни.8

— Не обо мне, а о моих делах, — поправил сэр Гарольд, ничуть не беспокоясь, что Риз вскрыл его инкогнито. — Обо мне самом мало кто знает.

* * *

От Ипсвича до Колчестера дорога сперва виляла вдоль побережья. По правую руку можно было то и дело видеть серые лоскутья моря — дорога срезала извивы береговой линии. Справа же почти сплошняком тянулась полоса леса, куда от тракта время от времени уходили узкие тропы.

Риз решил, что после Колчестера заставит Грача свернуть на Сент-Олбанс: заезжать в лес он не горел бы желанием даже в составе отряда. Зато от Сент-Олбанса до Лондона вела прекрасная, еще римская дорога. На ней можно было наверстать потерянное время.

Но, возможно, Грач и не боялся промедления, какие бы дела ни вели его в столицу Английского королевства. Путники не спешили, сменяли тельт и шаг. Во время коротких привалов, когда они давали отдых лошадям, он заметил, что Грач хмурится, потирает висок и кидает тревожные взгляды в сторону леса. 9

Возможно, опасался разбойников.

— Вот, — сказал Грач на очередном перекрестке, махнув рукой в сторону узкой колеи, только-только телеге проехать. — Нам туда.

— Это в сторону, — возразил Риз. — К закату в Колчестер точно не успеем.

— Заночуем в предместьях, я там бывал, — не терпящим возражений тоном проговорил Грач. — Сэр Джон, у меня было видение. В деревне, что в конце этой дороги, скоро кого-нибудь убьют.

"Ну кого там могут убить? — подумал Риз хмуро. — Не священника же! Заезжего богатея, разве... А так, скорее, обычного крестьянина. Есть ли тебе дело до крестьян, сэр Грач?"

Даже Риз на крестьян плевать хотел: его отец был наемником, опытным и успешным. В его отсутствие матерью с детьми — Ризом и его сестрами — жили в деревне вилланов, но те их не любили: и за то, что они были свободны и платили только налог с небольшого надела, и за большие по сельским меркам деньги, которые иногда привозил отец, и за то, что мать была ирландка.10

А Грач так встревоженно смотрел на эту самую колею, будто там в неизвестном селении держали в застенках самого Папу; и Риз, не споря, развернул свою слишком смирную кобылу. Фаско поступил так же.

Хмурые, еще незасеянные поля потянулись почти сразу, а вот сама деревня открылась перед ними не так скоро — вязанка хвороста успела бы прогореть. В две (точнее, полторы) улицы, старая, многие дома могли даже похвастаться каменным фундаментом, а один или два казались каменными целиком, если не считать соломенных крыш. Имелась и церковь, хоть и совсем маленькая, и, как увидел Риз, дверь снаружи заложена засовом — значит, скорее всего, постоянного священника в ней не было. 11

— Туда, — резко сказал Грач и свернул по улице (точнее, тропе) вбок, к одному из старых домов, стоявших не со всеми вместе, а на краю старого надела, обнесенного остатками каменной изгороди.

В доме, похоже, действительно кого-то убивали: из полуоткрытой двери слышались громкие удары, вопли и плач. На крыльце совершенно спокойно сидел мальчик лет тринадцати. Глаза его при виде двух всадников сделались как плошки; подскочив, он зайцем прыснул прочь.

У Риза немедленно отпали все сомнения, вмешиваться или нет. Пусть Церковь говорит что угодно; пусть муж своей жене хозяин и господин; пусть, как слышал Риз, в семейной жизни не обойтись без одной-двух затрещин по случаю — нет такого божеского закона, который дозволял бы убийство безоружной, беззащитной женщины под твоей охраной и опекой. Риз сглотнул, сжал и разжал кулаки, пытаясь сдержаться и не направить коня прямо на крыльцо, вырубая дверь мечом. Это не дверь богатого дома в Палестине, конным он будет выше притолоки, да и кобыла эта таким фокусам не обучена.

Холодные отвращение и ярость боролись в нем с неожиданной, безумной радостью — я буду вовремя. В этот раз я успею. В этот раз. Откуда Грач знал...

Риз и Фаско спешились; Гарольд хотел было последовать их примеру, но, собрав последние остатки самообладания, Риз удержал его стремя.

— При всем уважении, сэр, — сказал он. — Может быть, вам придется спасаться бегством.

— От кого? — презрительно скривил губы Грач и сел несколько прямее; Риз тут же подумал, что, может быть, он ошибся, и его наниматель все-таки дворянской крови — ну или хотя бы незаконнорожденный.

— Видели, побежал мальчишка? Я не думаю, что местные виллане рискнут напасть на трех всадников, но никогда не знаешь, с чем столкнешься. А укол вилами под ребра — штука неприятная.

— Это английские крестьяне, сэр Джон, а не палестинские, — вновь скривил губы сэр Гарольд. — Но будь по-вашему.

Ну, слава Создателю, можно было не думать хотя бы о его защите. Риз толкнул хлипкую дверь, открывшуюся внутрь длинного, скудно освещенного дома, где...

Он не разобрал сперва деталей: свет проникал разве что из двери да между закрытыми ставнями. Угли в очаге едва тлели, и видно было плохо: какая-то рухлядь на полу, разворошенный, не раз чиненый соломенный тюфяк; коричневые от загара пальцы мужчины, схватившие выпростанные из-под шапки косы женщины, ее полные смертного отчаяния глаза, ее окровавленные руки, судорожно прикрывающие выпуклый живот...

Впрочем, общая суть, если и не детали происходящего, стала ему ясна еще на улице.

Вмешаться не составило труда: Риз попросту перехватил занесенный кулак, оторвал виллана от его жертвы и врезал мужику хорошенько в живот и по шее. Тому хватило: отчаянно кашляя и хватая ртом воздух, он упал на кое-как забросанный соломой пол.

Риз еле сдержался, чтобы не добить виллана прямо здесь и сейчас. Он сам не знал, что отвело его руку в последний момент.

Женщина же, всхлипывая, забилась в угол, сжалась в комок, неуклюже прикрыла одной рукой живот, другой — голову.

— Я тебя не обижу, — хрипло, тяжело, проталкивая слова сквозь горло, проговорил Риз по-саксонски. — И этот тоже тебя больше не обидит.

Риз ожидал, что ему придется повторить свои слова, может быть, не раз, но женщина ответила почти сразу.

— Он мой муж... — заскулила. — Меня камнями забьют! Господин, что вы наделали!

— Не забьют, — деревянно ответил Риз. — Мальчик, который сбежал... твой сын или его?

— Его... — всхлипнула она и вновь накрыла руками живот. — Мой — вот. Господин, зачем вы... кто вы...

Риз ругнулся, схватил мужика за шиворот и вытащил за порог, бросил под ноги их лошадям.

Грач, вот неслух, все-таки спешился и теперь невыразительно глядел на стонущего виллана у них под ногами.

— Бил жену, — коротко проговорил Риз. — Ногами. Она беременна.

— Я видел, что она убивает его, камнем по голове ночью, — прошептал Грач. — Вряд ли можно ее за это винить.

— Она говорит, ее забьют камнями теперь.

— Если бы она его убила, забили бы точно, — пробормотал Грач, поворачивая голову.

Риз проследил за его взглядом.

Побитая жена, хромая и держась за косяк, выглянула на крыльцо. При свете видно стало, что она совсем юна, лет шестнадцати, и что беременность ее пока не так уж и заметна. Ее трясло, но она старалась стоять на ногах.

Ничем она не была похожа на Джессику кроме светлых кос и упрямого подбородка, но...

Риз отвернулся, поглядел на виллана у своих ног.

— Убить его, Руквуд? — обратился он к Грачу.

— Господь нам не велит забирать жизнь, — напряженно произнес тот.

— Можем отвести до Колчестера и сдать на галеры или в сервы, — подал голос Фаско; говорил он на своей испорченной латыни, но сразу сделалось ясно, что английскую речь понимал. — Кто там, милорд, держит судебное право над этой землей — не ваш ли знакомый?..

— На галерах он сам помрет через год, — пожал плечами Риз. — Или раньше. В сервах сбежать может. А с ней вы что собираетесь делать?

Грач поднял взгляд — впервые за время их знакомства неуверенный. Поглядел на избитого мужа у их ног. На женщину на крыльце.

— Предыдущую жену... — спросил он тихо, обращаясь к женщине. — Он свел в могилу?

— Мне так говорили, сэр, — отвечала женщина, не поднимая взгляда от своих босых ног — но без паузы. — Да только я не верила.

— Есть у тебя еще дети?

— Это первый, — она положила руку на живот.

— А у него?

— После той зимы один мальчик остался, Джон...

— И дом с наделом отойдут ему?

— Община налог уплатит, да...

Грач поджал губы, будто думая о чем-то.

— У тебя нет тут родственников?

— Нет, сэр. Я из... из другой деревни.

— А там?

— Тетка была, но Бог ее прибрал после Рождества.

— Тогда собирайся, — велел Грач. — Бери все ценные вещи, которые сможешь унести на себе. Довезу тебя до Колчестера и отдам в услужение. Будешь сыта, бить тебя не будут.

— Спасибо, сэр, — пробормотала женщина, но благодарности или облегчения в ее словах не чувствовалось. Она отняла руку от косяка, потом положила обратно и спросила дрожащим голосом: — А... а с Томом что?

Грач перевел взгляд с виллана на Риза.

Риз только плечами пожал.

— Как поросенка зарезать. Если мы его тут бросим, деревенские похоронят. И делу конец.

Грач поджал губы, сжал челюсти. "Сейчас упрекнет меня за нехристианскую кровожадность и велит мужика связать, — подумал Риз устало. — Ну и Бог с тобой, Грач, не хочешь решать — не надо..."

— Мне не хотелось бы приказывать вам пачкать об него руки, — произнес сэр Гарольд. — Но если это вам...

Риз, не дожидаясь лишних слов, оттянул за волосы голову еще бессознательного виллана, повернул его так, чтобы на Грача не попало, а потом вытащил из-за пояса нож и перерезал негодяю горло.

Интерлюдия 3. О природе видений

Первые несколько месяцев (а то и лет) после бегства из монастыря слились для Гарольда: дни — в бездумное карнавальное шествие с взрывами хохота, с буффонадой и жестокими проделками, ночи — в жуткую мешанину тел и лиц, призрачных или настоящих. Пестрые разноязыкие полуденные страны приняли сбежавшего мальчишку в свои жестковатые, душные, пахнущие чесноком объятия. Гарольд сменил старую рясу на вагантские лохмотья и очертя голову кинулся головой в стихи, вино и безумства — забыть, забыть, лишь бы забыть!

Он не хотел больше видеть по ночам синие распухшие рожи, вываленные языки, вспоротые животы; мужчин, насилующих женщин; женщин, душащих или закапывающих живьем собственных детей. А для этого требовалось засыпать, опьянев, и лучше не одному.

Однажды он попросил напиться у какого-то деревенского дома. Возможно, Гарольд был даже трезв в тот момент; он помнил, что в голове крутились отрывки мутных образов: люди с песьими головами и ртами на животе, кошки с козлиными ногами и козлы с человеческими лицами — то есть обычные картины из тех, что рисуют на полях дорогих книг. Таких фолиантов он навидался в монастыре: его ведь готовили в переписчики.

Гарольд помнил, как лег животом на колодец без бадьи и смотрел вглубь, на колыхающуюся воду и на кружок солнца внизу. Ему виделись там пылающие буквы и нотные знаки невообразимого, адского мотива. Гарольд размышлял, не проще ли разом взять и покончить со всем этим.

Та женщина вынесла ему ковшик, напиться. Взяла за его обожженное, обветренное лицо тонкими шершавыми пальцами, подняла глаза к свету.

"Ты на счастье прошел мимо, подкидыш, — прошептала она, и Гарольд как-то понял ее, хотя местное вульгарное наречье разбирал еще слабо. — Дорога перед тобой лежит долгая, непростая. И любовь, и дружба... ты, дружок, спасешь нашу герцогиню и королеву! 12 Только тогда она будет королевой в другой, полуночной земле.13 Поздно спасешь, не скоро еще..."

"Сгинь, пропади, — залепетал Гарольд на латыни, шарахнувшись от нее. — От дьявола ты, женщина! Дьяволово искушение!"

Но от бреда и пьянства он так ослабел, что справиться с дюжей крестьянкой не смог. Она держала его за подбородок крепко и продолжала говорить, быстро и спокойно.

"Не торопись отвергать, пожалеешь. Кто тебе еще совет даст, обережет?.. Нет никого, и тебе не надо — умный, а все равно дурак! С возрастом будешь видеть далеко, дальше меня. Тебе будет служить рыцарь, вернее кого нет на свете. Три девы с сияющими мечами пойдут по твоему пути, оборонять Священный Город... Спаси, спаси славную леди Алиенору! Несчастья, беды по всей земле..."

Гарольд собрался с последними силами и рванулся прочь, хоть женщина кричала ему вслед: "Постой, я дам тебе хлеба!" Опомнился он только в яблоневой роще в нескольких лигах от той деревни. Гарольд на всю жизнь запомнил вкус одичавших яблонь: резкий и вяжущий, он словно отрезвлял.

После этой встречи Гарольд бросил пить, как отрезало. Предсказанное будущее не манило его: наоборот, теперь ему окончательно сделалось ясно, что видения — это бесовские обольщения. Не зря же женщина сулила ему встречу с сильными мира сего, верных слуг, богатство и власть! Именно этим дьявол привораживает своих адептов.

Смущения прекратились, сомнения улеглись. С видениями можно и нужно бороться. Может быть, наваждения других монахов, которые писали о том, как им мерещились бесы, были того же толка, что и у Гарольда? Раз у безвестной крестьянской женщины видения были тоже, значит, Гарольд не один такой. А другие как-то же спасались от этих кошмаров. Он не избранный, это все шепот обольщения; он укрепится.

Гарольд решил жить отшельником в горах, очищая дух. Неизвестно, смог бы он там продержаться во время холодов, но только еще до наступления осени он повстречал некоего молодого господина, богато одетого, но изрядно потрепанного. Знатный юнец по имени Нейтан Ингрэм, эрл Уинчестера14, прибыл сюда из Англии ради какого-то турнира, отправился на охоту, отбился от сопровождения и заплутал в Пеннинах. Вместе с Гарольдом они три дня выходили к людям.

Ни одно видение не пощекотало тогда разум Гарольда, ничто не намекнуло ему, что бок о бок с этим человеком он проведет следующие двадцать с лишним лет.

Глава 3. Дом на Ломбард-стрит

Риз быстро вспомнил, отчего ему не нравился Лондон. Конечно, никак нельзя было проехать мимо этого города: всякого наемника, солдата удачи, безземельного рыцаря и просто искателя лучшей доли рано или поздно притягивало сюда со всей Англии. Да что там — со всего мира! Как и массу другого сброда.

Риз бывал в аквитанских и провансальских столицах, рядом с которыми Лондон выглядел большой деревней; путешествовал вдоль итальянских берегов, смотрел с холма на священный Иерусалим. Но нигде он не видел такого скопления людей всяческой породы, что в Лондоне; нигде, кроме как на подступах к Олсгейту, не приходилось ему стоять в толчее телег столько, что хватило бы времени свече прогореть. По сравнению с другими городами Англии Лондон казался разукрашенной шлюхой рядом с деревенскими девочками: слишком большой, слишком шумный...

Грач молчал и казался угрюмым, пока они толкались среди всякой голытьбы, ожидая своей очереди проехать в бесплатные Восточные ворота. Но когда тяжелая каменная громада Олсгейта проплыла у них над головами, и когда остался за спиной возведенный сразу за стеной монастырь Святой Троицы, Грач оживился. Глаза его заблестели, он стал прямее держать спину и словно бы помолодел.

— Вот он, лучший город Англии, — пробормотал Джонов наниматель с улыбкой. — Здесь даже дышится по-другому.

Тут Джон был согласен: нигде не случалось ему прямо в уличной толпе дышать пылью и пряностями восходных земель вместе с запахом датских копченостей. Это не говоря уже о неповторимом аромате сточных вод, который перебивал все и вся. "Что плохо в городах, — сетовал когда-то мэтр Франко, — что даже у самого завзятого охотника здесь быстро отбивает нюх!". Грач, очевидно, завзятым охотником не был.

Ведя запасных лошадей в поводу, они чинным шагом проехали по улицам Ист-Энда. Дорога заняла довольно много времени; уже слышались крики чаек от реки, когда они свернули к небольшому дому в безымянном тупике. Дом ничуть не походил на обиталище богатейшего аристократа: низкие потолки, обычные окна со ставнями... Но Фаско расплылся в широкой улыбке, и даже у Грача дернулся уголок рта:

— Ну, вот мы и дома, сэр Джон. Разумеется, — добавил он, — если вы не предпочтете поселиться где-нибудь еще.

Риз только плечами пожал.

Он мог бы, конечно, остановиться на постой у какой-нибудь вдовы посимпатичнее — Риз не сомневался, что отказа не получит. Но зачем? Жилище Руквуда, хоть и неказистое, было ничем не хуже любого другого.

— Я так и думал, — кивнул Грач. — Слуг у меня немного, и те заняты только хозяйством. Но если вам нужно, скажите Фаско, он наймет какого-нибудь малого.

— Нет, — качнул головой Риз, — я привык обходиться без слуг.

Конечно, когда он шел в конном строю, его, по необходимости, сопровождал оруженосец и грум — в одном лице. Но те времена давно прошли, а того мальчишку убили. Как и многих, многих других.

Дом говорит о человеке куда больше, чем его слова; порой даже больше, чем его оружие.

Внутри неказистое здание оказалось спланировано разумно и просто: все комнаты на обоих этажах выходят в коридор, никаких анфилад. Узкие окна давали не слишком много света, но из-за беленых стен потолок не давил на плечи. Что поражало больше всего — несчетное количество книг. Какая там одна комната под домашнюю библиотеку, как стало модно последнее время у владетельных баронов! Полки, уставленные переплетенными в кожу томами, свитками пергамента и даже стопками новомодной бумаги, начинались уже с коридора. Баснословное богатство!

Но никакого другого дорогого убранства в доме не было: ни резной мебели, ни драгоценных тканей, ни фарфоровой посуды в открытых шкафах. И неудивительно — не похоже было, что Грач держал открытый стол или приглашал кого-то к себе, чтобы пустить пыль в глаза. Удивило Риза другое: отсутствие каминов. Вместо них в углах комнат пристроились приземистые диковинные железные печки, соединенные трубами.

В первый же вечер за ужином (а ужинал Риз за хозяйским столом, вместе с Фаско), он спросил об этих печках.

— Привычка саксов топить очагами — попросту варварство, — ответил Грач. — Да и за Проливом дела обстоят не лучше, разве что зимы там помягче. А уж для книг открытое пламя смерти подобно... Так что я заказал эти устройства по собственным чертежам.

Ночью, лежа на непривычно мягкой кровати, Джон убедился в преимуществе отопительной системы Руквуда: он не мерз ни капли, и ниоткуда не тянуло сыростью. Риз лежал под одним тонким шерстяным одеялом, по крыше колотил дождь, а ему даже не нужно было кутаться.

Да что там — Фаско сказал, что в доме есть купальня, и Риз собирался на следующий же день ей воспользоваться. Неслыханная роскошь! Он не мылся как следует уже много месяцев, только ополаскивался в реке или из ведра.

Контраст с недавней жизнью был разителен. Прежний, юный и наивный Риз подумал бы даже, что не след вкушать столько телесного удобства, когда впереди возложенная Господом миссия. Нынешний Риз уже давно крепко сомневался, так ли заботит Всевышнего то, что люди проделывают со своими телами, когда с душами они проделывают куда худшие вещи.

Но от непривычной крыши над головой, от всего этого небывалого удобства Риз даже не мог заснуть, вымотанный и донельзя раздраженный. Подумав, он стянул с кровати одеяло и, завернувшись в него, улегся прямо на пол. По дубовым доскам тянуло сквозняком, пальцы ног привычно поджались. Убаюканный стуком дождя, Риз задремал...

— Эй, сэр Джон, вставайте! — грубоватая латынь Фаско, в которой обращение "сэр" звучало особенно чужеродно, выдернула Джона из почти приятного сна: там Джессика тянула к нему руки. — Милорд вас зовет!

Джон кое-как разлепил глаза. В комнате никого: Фаско кричал из-за двери.

— Я проснулся, — прохрипел он.

Оделся он быстро; кабинет, в котором ожидал его Грач, удалось найти еще быстрее. Здесь книг и бумаг было особенно много: они занимали высокие библиотечные стеллажи по стенам. Сейчас, среди ночи, комнату слабо освещала всего одна восковая свеча, которая выхватывала из темноты край тканого гобелена на стене с изображением тетерева.

Грач сидел за столом, в пестром восточном халате и ночном колпаке, землисто-бледный.

— Сэр Джон, — сказал он. — Мне было еще одно видение. Сегодня на рассвете убьют женщину...

* * *

Едва Риз шагнул за порог, ночь нахлынула на него и обступила черной водой. Недавний уют сразу поблек в памяти. Ни один порядочный человек не будет вести дел по ночам — так учила Риза мать. Ни один честный рыцарь в ночной бой не вступит. Что ж, ему очень повезло, что он не честный рыцарь.

Иногда в Святой Земле только так и можно было достать пропитание: грабить по темноте. Ладно бы сарацинов или феллахов; но до них не добраться, свои богатые рыцари с их обозами куда ближе.

Дождь еще не закончился, но, к счастью, кожаному плащу такая морось была не страшна.

Привычно держа равновесие в темноте на скользкой мостовой, Риз раздумывал, не придется ли вновь заняться грабежом...

"Богатый дом, — сказал Грач. — Судя по архитектуре — Ломбард-стрит или ее окрестности. Дом угловой. Больше я ничего не разглядел".

Всего этого явно не хватало для розысков: квартал Лондона, где жили богатые купцы и банкиры, занимал несколько улиц, не только Ломбард-стрит, а Джон к тому же нетвердо помнил карту. Наведываясь в Лондон между наймами, он никогда не совался в "чистую" часть города.

Хотя грязи — в обоих смыслах — хватало везде.

Дождь прекратился; город пах влагой, тиной и помоями. Джон шагал по самой середине мостовой. Ночная стража его сторонилась, как всякого высокого и хорошо одетого (а значит, наверняка вооруженного) человека. Было уже поздно, ни одно окно не светилось, но половинчатый месяц помогал не спотыкаться на неровной мостовой и обходить лужи — насколько Риз помнил Лондон, тут никогда не знаешь, где провалишься по колено, а то и по пояс. В этом районе часть улиц могла даже похвастаться мостовой, но часто эта мостовая была положена криво, кое-как, или вовсе островками перед отдельными домами.

Месяц месяцем, но все же скоро Риз пожалел, что не взял фонарь: он явно свернул не туда. Тиной запахло сильнее, дома потеряли в высоте, из каменных стали деревянным и разошлись чуть дальше друг от друга.

Риз заозирался, пытаясь понять, куда теперь. Из-за угла вывернули, хохоча и опираясь друг на друга, подвыпившие гуляки. Какой-то нищий, не обращая внимания на поздний час, заголосил, прося подать калеке-пилигриму — видно, не боялся стражи. Риз прошел мимо него, не глядя, а пьянчужки остановились, начав расспросы. Визгливый голос нищего, расписывающей ужасы морского путешествия ("Видел дракона у нас под килем — так и ходят кольца, так и ходят...") еще звучали у Риза в ушах, когда он заглянул в распахнутые настежь двери заведения с винной лозой на вывеске.

Там ему не составило труда поймать мальчишку-прислужника и сказать:

— Возьми-ка фонарь и проводи меня на Ломбард-стрит — я тебе заплачу.

Мальчишка то ли побоялся отказаться, то ли хотел подзаработать, но вскоре он в самом деле с фонарем в руках показывал Джону путь. "Нужно будет изучить город получше, — решил Джон, — если придется работать здесь. Займусь этим завтра же".

Он хорошо помнил, как осваивался в Неаполе под мудрым руководством маэстро Франко. Тот учил его с закрытыми глазами находить дорогу и видеть в голове города словно бы с высоты птичьего полета. Тогда Риз целыми днями обходил Неаполь на своих двоих, иногда в собственной одежде, иногда обряжаясь нищим или даже монахом — чтобы попасть туда, куда иначе не попадешь. Помнил, как сперва претило ему заимствовать чужие личины, и как маэстро Франко обзывал его дураком, наивным мальчишкой...

Он проклинал собственную самоуверенность: стоило согласиться, когда Грач попытался навязать ему в сопровождение Фаско. Но будь Джон проклят, если бы принял помощь от самоуверенного тосканца!

Но что делать, если дом все-таки не на Ломбард-стрит, как сказал Грач? Где Джону искать тогда?

К счастью, его наниматель не ошибся — едва мальчишка пискнул "Вот и Ломбард-стрит, сэр!", Риз тут же понял, что попал куда надо.

Безумные, страдающие крики, полные невыносимой боли, слышно было издалека. Вот вопль сменился мычанием — страдающей женщине (ибо то была женщина) сунули в рот жгут.

Проклиная свою медлительность, Риз рванул на голос. Там ведь роды, Грач же так говорил!

"Я видел роженицу, — неверным голосом рассказывал его наниматель, утирая со лба пот. — Она вся залита кровью, особенно нижняя половина тела. Она мертва. Ребенка не видно. Кровать растрепана, у постели таз с кровавой водой... похоже, роды идут уже долго. Врача в комнате нет, только служанка, она плачет. Окно открыто настежь. Мужчина, должно быть, муж роженицы, одетый так, будто не ложился, допрашивает служанку. Она стонет и говорит, что ставни сломали и забрались в комнату воры, что они убили хозяйку и вытащили из-под кровати сумку с долговыми расписками и унесли ее так же, через окно, и что ребенка забрали с собой тоже".

Женщина пока еще кричала — значит, еще не родила, и можно было спасти ее и ребенка. Но сколько оставалось времени, Бог знает.

И почему опять женщина? И к тому же — младенец! Кто осмелился поднять руку?..

Риз много страшного делал в своей жизни, но через два предела он не переступал никогда: не брал женщину силой и не убивал ребенка моложе пятнадцати лет. Во всяком случае, он надеялся, что тому мальчику уже было пятнадцать...

А вот убивать женщин Ризу приходилось. Теперь он, надо думать, платил по счетам. Церковь может давать индульгенции, но дает ли их Всевышний?

"Как часто вам видятся женщины, сэр Грач?" — спросил Риз перед тем, как уйти.

"Чаще, чем мужчины", — ответил тот, поджав губы.

— Пожалуйста, пожалуйста, не надо... — надрывалась роженица, умоляя небо пронести мимо вечное проклятие Евы. — Что я тебе сделала?! О, о!

Нужное ему окно, ярко освещенное, с распахнутыми настежь ставнями, Риз увидел сразу же. Крики раздавались именно оттуда. Он еще успел удивиться — почему окно распахнуто? Не то чтобы Риз разбирался в родовспоможении, но нельзя вырасти в деревне и не слышать, как женщины шепчутся, что при родах главное — как бы нечистый не залетел...

Но он не успел даже толком подумать об этом, как умелое тело уже само вело его: подпрыгнуть, зацепиться за балку, поддерживающую навес над лавкой, закинуть себя на узкий карниз вдоль первого этажа... Нужное Джону окно, к счастью, не выпирало в виде эркера или выступа, как это принято в городах, а было устроено заподлицо со стеной, поэтому Джон добрался до него без особого труда и перекинул руку через подоконник.

В этот самый момент женщина перестала вопить.

Джон ожидал крика младенца или звона оружия. Но он увидел только двух женщин: одну в окровавленной камизе в кровати без движения, видимо, потерявшую сознание от боли, другую — в наряде служанки, склонившуюся над первой. Служанка держала в руках какой-то сверток, который она при этом заматывала спокойными деловитыми движениями.

Джон замер, не зная, нужно ли ему вмешиваться. Осенила беспокойная мысль: да, видения Грача были настоящими, но не мог ли Риз сам оказаться частью этих видений? Может быть, женщина причитала, что убийцы явились через окно, потому что Джон как раз через окно залез...

Тем временем женщина наклонилась, откинула крышку сундука, стоявшего в ногах кровати, положила сверток туда. Раздался тихий, будто приглушенный писк или вой — Риз никак не мог понять, откуда он доносится. Ребенка в комнате не было.

— Ну тихо ты, перестань, — вдруг сказала женщина сундуку. — Как это ты не умеешь хранить секреты? Стыдно должно быть!

Писк утих.

Служанка достала из сундука кожаную перекидную сумку и сунула ее под подол котты.

И тут в голове у Риза все сложилось. Не было никаких грабителей. С самого начала никто не вламывался через окно.

Он спрыгнул с подоконника в комнату, половицы скрипнули. Служанка обернулась, порывисто вздохнув, и Риз увидел у нее в руке окровавленный нож

Что может быть естественнее повитухи с окровавленным ножом? Что может быть проще, чем замаскировать убийство, когда жертва и так кровоточит и вопит от боли?

Риз наотмашь ударил женщину по лицу — просто чтобы убрать с дороги. Она отлетела в угол, схватившись за щеку, но не закричала. Риз же шагнул к кровати. Одного взгляда на синеватые тени под глазами роженицы и синеватые же лунки ногтей хватило, чтобы понять: мертва. Но может быть...

Во время паломничества один малый научил Риза, как отхаживать людей, которые только недавно умерли — сарацинская наука, но чертовски полезна в жизни наемника. Нужно ритмично давить на грудь, вдыхая воздух умершему в рот, и тогда сердце может забиться опять. Но в бледном, измученном теле роженицы на вид совсем не осталось крови — Риз не знал, будет ли толк от попытки ее спасти. С другой стороны, ребенок....

Он быстро распахнул сундук, вытащил сверток и размотал тряпки. Мальчик. Он слабо всхлипнул и дернул ножками, когда Риз вытащил кляп из крошечного ротика. Крупный такой бутуз, хоть и сморщенный, необтертый даже толком от крови и слизи. Неудивительно, что мать так кровоточила, рожая его. Зачем эта бестия хотела его удушить, спрятав в сундуке?

— Миссис Роуз! — раздался взволнованный женский голос за дверью. — Миссис Роуз, что там у вас? Как там госпожа? Можно мне войти? Я принесла еще воды.

Риз быстро обдумал варианты действий. Их оставалось не слишком много.

Он шагнул к служанке, которая еще скорчившись лежала на полу — видимо, ушиблась сильнее, чем Риз сначала подумал. Вздернул ее, схватив за блузку и подняв вровень с собой.

— Чем тебе насолила эта женщина? — прорычал Риз ей в лицо. — И ее ребенок?! Отвечай!

Служанка приподняла голову, растянула в улыбке красивый рот. Длинные ресницы трепыхнулись, затеняя и без того темные глаза, веки дрогнули, словно бы подмигивая Ризу.

— Ничем, тупоголовый ты громила, — сказала служанка смело, спокойно и весело. — Я знала, что если мне заплатят за убийство, он это увидит! — она ясно выделила "он" голосом. — Хотела выманить твоего хозяина, а получила тебя!

Шестое чувство, которое не раз предупреждало Риза во время походов, надоумило его дернуться в сторону, не то бы тонкая рука женщины с зажатым в ней ножом врезалась бы ему в бок. Надо было отобрать нож сразу же, мелькнуло в голове, сломать руку...

Она вырвалась дикой кошкой, отскочила в дальний угол комнаты. Один миг они смотрели друг на друга пристально, как звери перед атакой, служанка даже улыбалась по-кошачьи. Не просто хороша собой — ослепительная красавица!

— Запомни, — выдохнула она. — Я найду Ворона и буду стоять над ним, пока он спит, а ты ничего не сможешь поделать!

Потом, подобрав юбки и обнаружив под ними мужские сапоги, убийца выпрыгнула в окно. Риз чертыхнулся; в дверь за спиной колотили. Он посмотрел на ребенка, слабо хнычущего на кровати, на труп, остывающий в постели... на тяжелый, добротный засов на такой же добротной двери.

Риз толкнул засов в сторону, и дверь тут же приоткрылась — на пороге стояла служанка, теперь уж несомненно настоящая: приземистая девушка с широким, глуповатым лицом, у ног которой стояла бадья с водой. От воды поднимался пар.

Рот девушки начал раскрываться в крике, но Риз быстро зажал его рукой и втащил ее в комнату.

— Молчи, — глухо сказал он, — не то будет плохо. Поняла?

Девушка растерянно закивала. Ее губы в ладони Риза казались очень мягкими.

— Вашей повитухе заплатили, чтобы она убила твою госпожу, — сказал он, — а заодно ребенка. Но мальчика я успел спасти. Сейчас я отправлюсь за ней в погоню, а ты позаботься о нем. Сумеешь?

Девушка кивнула, хотя Риз серьезно сомневался, поняла ли она его слова. И уж тем более — поверила бы. Но другого выхода у него не было.

— И не ори, — добавил он.

После чего убрал руку.

Девушка не заорала — точнее, заорала только после того, как Джон выпрыгнул в окно и приземлился на навес перед лавкой, проклиная потерянные мгновения. Женщина могла успеть убежать далеко, в мужских-то сапогах! И попробуй ее догони.

В самом деле: когда он оказался на земле и подобрал свой фонарь, оставленный у стены дома, он не увидел в переулке никого. Даже звука шагов не было слышно. Вообще в ночи было тихо, только наверху надрывалась служанка:

— Помогите! Помогите! Грабитель ворвался через окно, убил госпожу и похитил повитуху! Помогите!

* * *

На следующее утро Грач пригласил Риза на прогулку.

Лондон при солнечном свете нравился Джону значительно больше, чем ночью: по крайней мере, лужи можно было обходить, и проще не споткнуться о какую-нибудь спящую свинью (на окраинах Лондона домашнюю скотину еще как держали). Но нельзя сказать, чтобы ему очень нравилась городская атмосфера.

На улицах, поднимающихся на Корн-Хилл и сбегающих с него, в окрестностях Тауэра, на лондонской набережной и в портовых кварталах — а именно таков был их маршрут, хотя за городскую стену, в сам порт, они не выходили — можно было встретить людей самого разного толка, внешности и цвета кожи.

Нищие и калеки всех мастей мешались здесь с одетыми в долгополые одежды важными купцами и банкирами; знатные дамы, чьи разноцветные паланкины несли на плечах дюжие слуги, соседствовали с пестро разодетыми загорелыми моряками.

Один раз на плечо Грачу прыгнула чья-то ручная обезьянка, тот благосклонно улыбнулся и протянул ей пенни. Мартышка зачирикала и ускакала с добычей — искать своего хозяина. Другой раз (это было где-то в окрестностях Тауэра) Риз заметил на улице двугорбого верблюда, на которого никто не обращал внимания. Он поискал глазами кого-нибудь в халате, но не нашел: на верблюде ехал господин в немецком платье и важно оглядывался по сторонам.

Когда они вышли на широкие улицы ближе к Тауэру, чья-то лошадь громко заржала и взбрыкнула со страху, а потом рванула в толпу, не разбирая дороги. Ризу пришлось отдернуть Грача к стене, загораживая его собой.

Постфактум, немного помятый, Руквуд сказал, тяжело дыша:

— Благодарю за вашу скорость реакции, сэр Джон.

— Не за что, — ответил Риз. — Обычно я бываю быстрее, чем прошлой ночью.

— Вот как, — сказал Грач.

— Я понимаю смысл этой прогулки... милорд Грач, — продолжил Риз сквозь стиснутые зубы. — Вы хотите показать мне город. Чтобы я запомнил его и не повторял таких дурацких ошибок, как вчера. Я мог спасти ее. Она была бы жива.

— "Она", — вздохнул Грач, — это госпожа Мелисса из Сент-Олмса, жена известного банкира Томаса Харви. Кто заказал ее убийство, пока неясно, но, возможно, миссис Меллован, дочь мистера Харви от первого брака. Она тоже замужем за деловым человеком, но не вполне удачно, и могла опасаться, что отец оставит имущество ребенку от второго брака.

— Деньги, — пробормотал Риз. — Всегда деньги.

— Безопасность, — не согласился Грач. — Власть. Нужно всегда смотреть глубже. Риз поглядел на лицо Грача — неожиданно печальное, даже скорбное, но взглядом он словно вел литургию.

Риз смотрел с холма на Иерусалим и понял, что это такой же город, грязный, богохульный и пестрый, как всякий другой город мира. А Грач, если бы стоял там вместе с ним, сказал бы: "Но послушайте, как звонят колокола Святой Софии!"

— Когда вы успели все это разузнать? — спросил Риз.

Тот только улыбнулся.

— А вот насчет убийцы я ничего не знаю, — сказал Руквуд. — Красивая молодая женщина без простонародного акцента, промышляющая такой работой... И она говорила, что видела будущее, и в видениях был я...

— А есть ли еще такие, как вы? — спросил Риз.

Тогда, в пылу момента, он не осознал до конца сказанное ею. Теперь же мысль о том, что женщина тоже видела будущее, пугала его. Грач по крайней мере не собирался использовать свой дар во зло. Что же до женщины... Кто знает, что может натворить немилосердная провидица?

Женщина сказала, что видела Грача. Женщина говорила, что будет стоять над ним спящим... Над спящими стоят, когда собираются перерезать им горло.

— Такие же, как я? Вы хотите сказать, с видениями? Пожалуй. Я встречал одну, — уклончиво проговорил Грач. — Давным-давно, совсем мальчишкой. К тому же, слышал много рассказов о разного рода нищих и юродивых... Вы не о том думаете. Видения, конечно, поражают воображение, особенно неподготовленное, но сам факт не так важен. Едва ли она может управлять ими. Меня больше интересует, чего она от меня хочет... Кстати, на каком языке вы с ней беседовали?

Риз чуть было не изрыгнул богохульство.

— На латыни, — дошло до него. — На латыни, а не на саксонском! Мне стоило раньше понять...

Грач задумчиво кивнул.

— Тем более. Думаю, какие-то сведения о ней вы легко соберете, сэр Джон. Именно поэтому я и "взял вас на прогулку", как вы выразились. Я действительно хочу, чтобы вы познакомились с городом как можно быстрее, но не для того, чтобы вы не повторили ошибку. Никакой ошибки не было. Даже приди вы раньше, едва ли, не будучи врачом, сумели бы понять, что повитуха не помогает женщине, а убивает ее. К тому же...

— К тому же? — подтолкнул его Риз.

Руквуд словно задумался, говорить или нет, но все-таки сказал:

— К тому же мне нужно было собрать донесения от своих осведомителей.

Ризу захотелось выругаться еще раз. Ну конечно, осведомители! Грач говорил, что его видения не показывают деталей, но всего полдня спустя он говорит о ночных происшествиях с таким знанием дела, как будто расследовал их несколько дней. Разумеется, кто-то сведения ему передал.

К стыду своему Риз осознал, что никаких осведомителей не видел — никто к Грачу не подходил и ничего ему не передавал. Разве что...

— Обезьянка, — сказал он. — Обезьянка передала вам записку.

Грач едва заметно улыбнулся.

— Вы делаете успехи, сэр Джон. Ну что, нанесем визит миссис Меллован?

— Вы собираетесь сами... — начал Риз.

— Разумеется, — губы Грача сжались в твердую, резкую складку. — Это ведь мое дело. Мое паломничество. Я не могу взваливать его только на вас.

Интерлюдия 4. О природе видений

Гарольд впервые попал в Англию в начале восхождения Томаса Бекета. Будь он один, он вряд ли поднялся бы к вершинам — у Гарольда не хватало ни честолюбия, ни знания света. Однако у Нейтана и того и другого имелось в запасе на двоих.

Нейтан Ингрэм, эрл Уинчестера, оказался безжалостным врагом и щедрым другом; легкомысленным глупцом и добрейшим, мудрейшим из всех знакомых Гарольду людей. Сжимая плечо Гарольда железной рукой, Нейтан притащил его в канцелярию королевства. Ранее скромное незнакомое место, где трудилось едва ли шесть писарей, теперь оно превратилось в сердце королевства... а может быть, и в сердце империи, которую Генрих намеревался создать вместе со своим лучшим другом Бекетом.

Сам Бекет тогда еще мало походил на худого аскета с фанатичным огнем в глазах, каким его знали потом. Нейтана и Гарольда встретил холеный, не старый еще человек, дорого и красиво одетый, с перстнями на пальцах.

"Вот, — сказал Нейтан. — Вы просили отца поискать кого-нибудь толкового. Толковее этого парня я в жизни не видел".

Так началась карьера Гарольда в английской канцелярии — и их с Нейтаном поездки по всему континенту по делам английской канцелярии, английской короны или по тем и другим делам вместе.

В новой жизни было место и неожиданному блеску, и внезапным взлетам, мечам и титулам, и конным переходам на много дней, и интригам, и даже жаркому солнцу Святой Земли...

Десять лет спустя Гарольд ушел с канцелярской службы, богаче на несколько сундуков с золотом и серебром и один клочок каменистой земли, который, тем не менее, давал ему право на титул эрла Руквуда. Ушел, потому что видел опасное честолюбие Бекета и не хотел оставаться рядом, когда оно приведет к прямому столкновению с королем. Нейтана он тоже пытался убедить порвать его связи с Бекетом, но тот только смеялся: кто же отказывается от таких союзников!

"Да сам подумай, Гарольд, — сказал ему Нейтан, — король ведь хочет сделать Томаса архиепископом, изо всех сил ругается с папой по этому поводу! О каком разрыве между ними будет идти речь?"

И Гарольд умолкал, но смутные видения какой-то беды, крови на снегу и черных факелов перед церковью приходилось гнать от себя все дальше и дальше.

Глава 4. Миссис Меллован

Грач не просто знал карту Лондона наизусть: он выучил такие неприметные уголки, какие известны, наверное, только нищим побирушкам или мелким ворам — укрытия, которые Ризу и в голову бы не пришли. Так, не доходя до дома мистера Меллована, именитого торговца, Грач прислонился к высокому деревянному забору, отодвинул доску и был таков. Риз последовал за ним, оказавшись в закутке, заваленном сломанной утварью и поленницами дров.

Грач на глазах Риза преображался. Когда они вышли на прогулку, он был одет как дворянин среднего достатка, даже короткий меч висел на бедре. Теперь же Грач сноровисто вывернул винно-красный берет черной подкладкой наружу, произвел какие-то неявные действия с коттой, от которых ее покрой слегка изменился, достал из кошеля у пояса перстни и унизал ими пальцы, а на шею повесил золотую цепь. Меч же свой он отцепил и отдал Ризу.

— Зачем мне второй?

— В вашем плаще есть запасные ножны, — вздохнул Грач с крайне терпеливым видом. — Вот туда и вложите. Как видите, этот меч очень легок, сэр Джон. Тяжелый мне не по руке.

— Удивительно, что вы вообще его носите, Руквуд, — хмыкнул Джон.

— Я бы и не носил, будь это возможно для дворянина, — с достоинством произнес Грач, игнорируя насмешку. — В наше время сила человека состоит не только в оружии... которое я, кстати говоря, недолюбливаю.

Риз не нашелся с ответом. В обществе наемников, солдатов удачи и даже обедневших рыцарей, которые часто сливались с этой швалью, уважали только силу тела, умение обращаться с мечом, копьем или топором; даже деньги значили не так много. Но в Руквуде, несмотря на его неказистый вид и странные привычки, ощущалось нечто более важное. Нечто, для чего у Риза не было названия.

— Я назовусь купцом из другого города, — коротко распорядился Грач, — который собирается одолжить у мистера Меллована денег по векселю. Вы — соответственно, мой охранник и помощник.

— Едва ли я пошел бы служить купцу, — заметил Риз.

— Купцы будут править Англией, — произнес Грач с еле уловимой иронией. — Дайте только срок. Они даже будут править всем миром.

Риза передернуло.

— Надеюсь, второе пришествие наступит раньше, — пробормотал он.

— Зря вы, — сказал Грач менторски. — Торговые люди приумножают свои богатства созидательными делами, а дворяне — войной и разрушениями. Кто более достоин почестей с точки зрения доброго христианина?

Риз только по-собачьи тряхнул головой, отгоняя этот на диво разумный довод. Воистину Грач умудрился бы и Папу обратить в ислам! Хотя, учитывая, какая чехарда творится сейчас с Папами, может, перейти в ислам им было бы и благороднее.

С другой стороны, как бы Риз ни хорохорился, в глубине души он знал: если бы Джессика была жива и ждала его, он увел бы ее от мужа, не спросясь закона божьего или людского, не посмотрев ни на какие обычаи. Он зубами бы хватался за любую работу, хоть у купца, хоть у сборщика налогов (порода, которую Риз ненавидел лютой ненавистью), хоть у сарацина или еретика — лишь бы обеспечить Джессике жизнь, к которой она привыкла. Поэтому он не мог с чистой совестью сказать, что изображать охранника купца выше его достоинства. Да и маэстро Франко бы не одобрил. Как это он говорил? "Джованни, вы тот еще чистоплюй, в нашем деле от этого надо лечиться!"

"Посмотрим, — подумал Джон, — какое ты продемонстрируешь знание купеческого ремесла!"

А Грач держался на высоте.

Поднявшись на крыльцо нужного дома, он предоставил Джону постучаться в массивную дверь, сам же замер рядом на крыльце с важным и высокомерным видом. Когда дверь распахнула им служанка, Грач бросил:

— Девушка, передай мистеру Мелловану, что из Кингс-Линна прибыл мистер Кроуфильд от мистера Олдерли с премного выгодным для него делом.

Девушка не стушевалась перед этим напором — видимо, блеск украшений и напористость купцов ей были привычны.

— Сэр, — сказала она, то и дело поглядывая из-под ресниц на Риза, — хозяина сейчас нет дома, но хозяйка может принять вас в его отсутствие. Не откажите? — и она сделала пригласительный жест внутрь дома.

Как и большинство лондонских домов (хотя к дому Грача это, слава Богу, не относилось), жилище Меллованов было сильно сплюснуто с боков, и узкая гостиная больше напоминала разгороженный коридор. На видном месте стоял буфет с дорогой посудой, на стене висел гобелен, на камине стояли дорогие серебряные подсвечники, деревянные лавки были устланы пестрыми подушками. Прямо-таки роскошная обстановка. Ризу здесь было не по себе: толком не размахнешься для удара.

А еще смутило: в доме на Ломбард-стрит убранство, вроде, было попроще. Неужели Меллованы живут хуже?

К счастью, долго ждать в этом гробу им не пришлось: мадам Меллован спустилась почти тут же.

Риз не знал, насколько обычно для купеческих жен встречать деловых партнеров мужа. Но Грач и глазом не моргнул, только коротко поклонился высокой, изжелта-бледной даме в просторных одеждах. Та улыбнулась, присела в поклоне и заговорила тихим голосом.

— Господин Кроуфильд, прошу прощения, что мой супруг не может сейчас вас принять. Служанка передала, что вы от мистера Олдерли. Значит ли это, что вы готовы обсудить строительство кораблей?

— Да, это именно тот вывод, на который я и рассчитывал, — произнес Грач любезно.

— Позвольте предложить вам вина? — спросила женщина. — Я боюсь, что мистер Меллован вернется нескоро, через свечу или даже две. Он будет рад, если вы подождете здесь, но вы можете также наведаться на наш склад около порта, я расскажу вам дорогу.

— Нет, вина не нужно, — проговорил Грач. — И ваш супруг мне тоже не нужен. Я хочу поговорить с вами, миссис Меллован.

— Со мной? — она как будто удивилась. — Но я всего лишь скромная женщина, я не разбираюсь...

— Полно, — перебил ее Грач, — все, кто знают Меллована в Лондоне, знают и то, что он ничего не сделает без совета жены — хотя бы потому, что без вашего приданого и связей он не поднялся бы от простого торговца рыбой до владельца двух складов.

Миссис Меллован не подняла головы, только упорно сжала губы. Чем больше Риз на нее смотрел, тем больше казалось ему, что эта бледность не совсем здоровая — хотя черт их знает, этих купеческих жен, может быть, они целыми днями сидят в своих домах, не выходя на воздух, хотя ни для крестьянки, ни для аристократки такое затворничество немыслимо.

Еще ему показалось, что бесформенное платье очерчивает слишком полную фигуру, а руки при этом тонкие. Но ходила она не как беременные, не берегла живот.

— Очень лестная оценка, сэр, — сказала женщина невыразительно. — Но, боюсь, я ее не заслужила.

— Боюсь, что заслужили, — продолжил Грач, — ведь именно вы наняли убийцу женского пола, чтобы прикончить вашу молодую мачеху, а заодно и едва родившегося ребенка. Как вы могли на это пойти!

Выдержка изменила миссис Меллован: она ахнула, попятилась, оперлась спиной о дверь.

— Как вы... откуда вы узнали?

— Откуда я узнал — это вас не касается, — жестко проговорил Грач. — Знайте только, что если хоть волос упадет с головы этого дитя или вашего отца, ни вам, ни вашему мужу не поздоровится! Я знаю о его тайных делишках со сборщиками налогов. Королевскому шерифу это не понравится, хотя бы потому, что ему вы не доплачиваете. А знает ли ваш муж, что женат на убийце? — женщина побледнела, и Грач припечатал: — Нет, думаю, что нет. Вы умны, но актриса из вас неважная.

— Пожалуйста... — тихо проговорила она. — Пожалуйста, не говорите мистеру Мелловану...

— Скажу я или не скажу — это будет зависеть от ответа на два вопроса, — продолжил Грач тем же холодным, непререкаемым тоном. — Первый. Кого вы наняли и как ее разыскали?

— Ее называют Юдифь,15 — сказала миссис Меллован сдавленно. — Еще иногда Ангелок. Моя служанка... ее брат водит темные делишки, она знает о таких вещах.

— За тем вы ее и держите. Дальновидно, — кивнул Грач. — Второе. Что вы хотели сделать с ребенком? Эта женщина, Юдифь, явно не собиралась его убивать, а то сделала бы это сразу. Она просто спрятала его в сундук и намеревалась забрать, когда суматоха уляжется. Очень умно. Одного не учла: что мальчик легко задохнулся бы от кляпа во рту. Впрочем, не думаю, что женщина такого сорта умеет обращаться с детьми... или что судьба невинного младенца ее заботит.

Миссис Меллован сдавленно охнула. Грач сделал паузу и наклонил голову, будто ему пришла какая-то мысль.

— Неужели, — проговорил он, — вы просто-напросто хотели забрать вашего сводного брата себе?.. Ваша одежда... Вы недавно перенесли выкидыш или преждевременные роды, но ваш муж об этом тоже не знает? Вы бы предъявили ему младенца как своего?

— Вы дьявол, — пробормотала миссис Меллован. — Дьявол, дьявол!

Надо отдать ей должное: Риз в этот момент думал примерно то же самое. Хотя, скорее, с восхищением.

— Возможно, — грустно произнес Грач. — Как бы то ни было, вы больше не причините семье своего отца ни малейшего вреда. Вы знаете, чем грозят вам последствия. А теперь отойдите, вы загораживаете дверь.

Небо затягивали облака, но, когда они покинули темный и мрачный дом купца, Ризу показалось, что в глаза резко брызнуло солнце. Смотреть было больно.

— У вас не просто видения, — сказал Риз, глядя на своего патрона по сложным чувством, которое как-то медленно росло и разворачивалось в груди. — Вы столько знали о Меллованах...

— Я держу в голове знания о многих людях, — вздохнул Грач неожиданно устало. — Знания для меня не проблема. Сделать с ним что-то — для этого-то и нужны вы. Сам бы я не смог спасти это дитя.

— Вы хотите, чтобы я нашел это исчадие ада? — спросил Риз, глядя на Грача искоса. — Эту... Юдифь?

— Безусловно. Мне хотелось бы, чтобы вы разведали о ней побольше. Но я нашел вас не для того, чтобы вы казнили и миловали от моего имени. Да и эту Юдифь мне хотелось бы прежде всего расспросить. Я не ставлю целью очистить город... — мимо них по другой стороне улицы как раз тянулась унылая процессия прокаженных, гремя колокольцами, и Грач добавил: — Здесь и без убийств достаточно горя, всего не вычерпаешь. Я просто хочу спасать людей, которых вижу. Вы со мной, сэр Джон?

У Риза гулко ударило сердце. Он уже и не надеялся, что найдет господина, которому не стыдно будет служить. Не думал даже, что такое возможно. И вот нашел — и этот странный человек даже не хочет принимать от Риза вассальную присягу. Впрочем, неудивительно. Кому нужен такой, как он, вассал?

— С вами, милорд Грач, — ответил Риз. — Или вам больше по душе язык знаний, сэр Лягушконог?16

Тот поморщился.

— Гарольд, — сказал он неохотно. — Это все-таки лучше звучит.

— Хорошо, — согласился Риз покладисто, — сэр Гарольд. А вы зовите меня Ризом. Мне это имя с детства привычнее.

— Немного чересчур по-кельтски17 на мой вкус, — вскинул брови Грач.

— Ну, я в сущности такой, — подмигнул ему Джон. — Неотесанный язычник.

Он надеялся, что правильно раскусил Грача, и тот не станет отчитывать его за невежливость. И точно: Грач словно бы чуть улыбнулся в ответ, едва заметно покачал головой и, хромая, направился вниз по улице.

Джону только и оставалось, что следовать за ним.

Интерлюдия 5. О природе видений

С королевой Англии Гарольд познакомился не в суровом, аскетичном из-за вкусов Генриха Лондоне, а в веселом, солнечном Бордо, притом совершенно случайно.

Королева приехала в Бордо по делам, порученным ей мужем (ведь Бордо входил в принадлежащие ей аквитанские земли), но кончилось тем, что все дела вели его советники, отправленные с нею якобы для поддержки.

Королева отчаянно скучала и шутки ради объявила открытый шахматный турнир: о том, как хорошо она играет в шахматы, слагали легенды. Гарольд решил принять участие, сам не зная зачем. Синие глаза Алиеноры, ее тонкие руки над черно-красной доской18, ее спокойствие и гордость поразили Гарольда в самое сердце.

Нет, это была не любовь — это было очарование умом и грацией, которых Гарольд никогда прежде не встречал в женщинах, а потому оказался к ним не готов.

Тогда он впервые за много лет вспомнил пророчество незнакомой аквитанской крестьянки: ты, мол, спасешь нашу светлую герцогиню... Его это насмешило. От кого спасать Алиенору?.. Она была женой могучего короля, которому принесла уже нескольких сыновей, она была владычицей богатых земель... А если ей случалось иногда приглашать Гарольда сыграть с ней в шахматы и после турнира, так мало ли придворных удостаивались этой чести?

Ни о "верном рыцаре", ни о "трех девах-воительницах" он не вспоминал тем более.

Когда Алиенора вернулась в Англию, Гарольд отправился в Геную — и если впервые в жизни он смотрел на дам из высшего общества чуть более раскрытыми глазами, что с того?..

Там-то он и встретил леди Грацию.

Глава 5. Уорикшир

Торгаш замахнулся из последних сил — и снова промазал. Джону пришлось всего лишь отступить в сторону, чтобы тот пролетел мимо по скользким мосткам.

— На помощь, на помощь! — прокричал генуэзец на своей исковерканной латыни. — Бьют! Убивают!

— Тебя мало убить, мразь, — прорычал Риз, хватая мошенника за широкий воротник и подтягивая к тебе.

Выкрутив широкий нож из вялых пальцев, он с силой бросил его на мостки. Генуэзец, всхлипывая и причитая, пополз назад, словно краб-недоделка.

Риза мало волновали торгашеские дрязги, и он бы лично бровью не повел, узнав, что какой-то там иностранный купец сговаривается со сборщиками налогов за спиной у перекупщика шерсти. Пока Грач не разъяснил ему, Джон даже не знал, что шерсть — основной английский товар, и что именем короля ее разрешено продавать всего в нескольких портах в полуденной части Англии, поэтому именно сюда вынуждены были свозить свои товары купцы со всех концов страны. Разумеется, действовала целая сеть перекупщиков.

Так вот, этот конкретный генуэзец, который сейчас так неудачливо пытался отправить Риза к праотцам, договорился с таможенным инспектором, чтобы тот отобрал лицензию у некоего Джозефа из Малка, почтенного скупщика шерсти. Сам генуэзец втихаря договорился с поставщиками Малка. Малк мешал не тем, что продавал шерсть втридорога; нет, он планировал наладить прямую торговлю с фламандцами, которым, в основном, и шла английская шерсть — у англичан, как известно, кораблей очень мало.

Когда же Малк попробовал возмущаться произволу налоговых властей, генуэзец совместно с продажным налоговым инспектором бросили его в Ньюгейт, где почтенный седовласый джентльмен благополучно и умер бы, не вмешайся Риз.

Может, судьба Малка и не тронула бы Риза, но у старика были дети: он женился недавно, на женщине значительно моложе него, очаровательной фламандке, племяннице одного из торговых партнеров. Младшей дочери исполнилось всего лет пять; она так цеплялась за юбку матери, которая пришла повидаться с мужем к воротам тюрьмы...

— Ты хочешь серебра?! — пробормотал генуэзец, отползая от Риза дальше по скользким мосткам. — Сколько?! Только скажи!

— Я хочу, чтобы твои кости сгнили внутри твоего мешка с мясом, собачья гниль, — мрачно сказал ему Риз и смачно пнул генуэзца под ребра. — Сегодня меня послали только предупредить тебя. Тот, кому я служу, не хочет, чтобы я убивал без нужды. Но про то, чтобы я не отрезал твой поганый язык, он ничего не говорил...

— Нет! Нет! — в ужасе завопил торговец и принялся что-то говорить о серебре, припасенном у него в каюте на корабле, а может быть, почтенный рыцарь хочет золото? У него есть и золото, он торгует с арабами...

— Твои деньги мне не нужны, — прорычал Риз. — Но знай, что с тем сборщиком налогов тебе дел больше не вести. И если ты еще хоть раз приплывешь в Лондон — пеняй на себя.

— Мамма миа... — голос торговца вновь переменилось. — Черный человек! Меня же предупреждали...

Риз сплюнул на подлеца, развернулся и пошел прочь с пустого причала.

Ему не нравилось, что в городе его прозвали "Черным человеком" — точнее, не его, а, надо думать, его и Фаско. Тосканец иногда помогал Ризу в делах и оказался умеренно полезен, если не считать его надоедливой болтовни и отвратительного знания языков. Но Грач доверял Фаско, а Риз последнее время стал готов доверять тем, кому доверяет Грач. До определенного предела.

Так вот, Риз одевался в черное, иногда пользовался маской и накидывал капюшон, чтобы поменьше народу знали его в лицо. "Черный капюшон", "черная маска", "черный плащ" — так его и называли, пока кто-то гениально не додумался объединить это все в одно не слишком изобретательное "черный человек" (или еще иногда "черный ублюдок").

Фаско встретил его у входа в порт.

— Что-то ты долго, сэр Джон, — сказал он, произнося "сэр" так, будто это был не титул, а какое-то забавное прозвище. На его лице вопреки обыкновению читалась нешуточная тревога.

— Что случилось? — насторожился Джон.

— Мальчик прибегал с запиской. Нужно срочно возвращаться. Милорду, похоже, плохо.

— Он так написал?

— Он не напишет. Но почерк ходит ходуном, сам посмотри.

Фаско показал Джону клочок бумаги.

И правда: обычно Грач писал четко, точно монах-каллиграф, который переписывает Библию в подарок знатному сеньору. А тут несколько слов было нацарапано словно рукой пьяного переписчика в заледенелой келье.

Риз уже знал: это видение. Причем, судя по всему, плохое видение. Последний месяц (а он работал на Грача всего полгода) такие видения становились все чаще и чаще.

А еще он иногда слышал, как Грач кричит по ночам.

* * *

Все трое слуг в городском доме Грача были взволнованы и встретили Риза и Фаско, словно желанных избавителей. Грач оказался в своем кабинете: дрожа, сидел, закутавшись в сарацинский халат, в деревянном кресле, поставив ноги в тазик с теплой водой, на лбу у него лежала влажная повязка.

— Ну что, как обычно, милорд? — ворчливо спросил Фаско, на правах старого помощника подходя к Грачу и щупая ему лоб под повязкой. — Когда вы научитесь беречься?

Риз замер в нескольких шагах перед массивным дубовым столом, заваленным свитками пергамента и листами бумаги. У него чесались руки тоже подойти, что-то сделать — хотя, если говорить разумно, он понимал, что в этой ситуации совершенно беспомощен.

Он не помнил, когда стал замечать, что видения физически изматывают Грача. Еще меньше того — когда ему стало по-настоящему мучительно смотреть на эти страдания. Но вот, стало.

Грач распахнул мутные, серовато-голубые глаза, болезненно сощурился на Риза.

— Нельзя... терять ни мгновения, — проговорил он отчетливо. — Видение такой силы означает только одно — погибнет не один человек и даже не два. Множество.

— А ты это знаешь на опыте, Грач? — спросил Риз нарочито небрежно.

— Да, — ответил Грач таким тоном, что охота спрашивать дальше отпала сама собой.

Но Риза даже в семнадцать лет нельзя было запугать таким тоном.

— При каких обстоятельствах? — спросил он. — Сэр Гарольд, если вы хотите помочь, я должен знать...

— Я расскажу... по дороге, — пробормотал Грач. — Пока же нам нужно срочно ехать в Уорик!

— В Уорик? — Риз изрядно удивился. Никогда еще Грачу не приходили видения за пределами Лондона и ближайших окрестностей. — А что там?

— Бугурт19, — ответил Грач, болезненно морщась. — Большой.

— Бугурты — это там, где толпы вооруженных чем попало пьяненьких рыцарей, оруженосцев и наемников прут друг на друга что есть мочи, а все это выдается за совершенствование воинских навыков? — спросил Фаско с отвращением. — Я думал, они во владениях Генриха запрещены.

— То, что они запрещены, не значит, что они не проводятся, — хмыкнул Риз. — Ну что ж, кажется, мне придется заняться самосовершенствованием.

— Да, чувствую, вы этому рады, сэр Джон, — кисло проговорил Грач. — Ну что ж — а мне придется на время надеть монашескую рясу. Вам понадобится помощь на месте.

Риз ничего не ответил. По идее, надо было выразить недовольство: Грача придется прикрывать в случае какой-нибудь заварушки, лучше бы он не ехал. Но почему-то Риз обрадовался. Гарольд редко видит его в деле. Может быть, Ризу представится шанс по-настоящему показать себя, и тогда Грач поймет...

Что должен был понять Грач, Риз не дал себе додумать.

* * *

Они отправились в путь под видом небогатых дворян. Ризу казалось, что Грачу с его хромой ногой и кривой спиной больше пристало ездить в повозке, но тот отказался наотрез и взял мула, как то полагалось по его "монашескому" статусу.

— В повозке по этим дорогам меня растрясет только сильнее, сэр Джон, — сказал он. — Увы, со времен римлян мы растеряли строительные навыки. И не надо делать из меня немощного старца.

Ризу почти захотелось извиниться, но он сдержал себя. С Грачом часто так получалось: пытаешься помочь или поддержать, а выходит, что сказал глупость.

Они выехали перед рассветом, ведя запасных лошадей в поводу. Грач хотел ехать рысью и запасных лошадей не брать — мол, так они все равно успеют в Уорик засветло — но Джон настоял. Неизвестно, что ждет их в Уорике. Неизвестно, какова будет дорога. Если Грача посетило такое страшное видение, ожидать можно всякого. Пусть с запасными лошадьми ехать они будут чуть медленнее, зато так надежнее. В самом крайнем случае их всегда можно бросить — Грач не обеднеет.

— Бросить лошадей?! — возмутился на это Фаско. — Как ты выживал там в своих походах! Да я скорее тебя брошу, чем Быстрого или Ласточку!

Риз пожал плечами. Когда-то он тоже привязывался к лошадям. И Уголек, которого он выбрал для себя в конюшне Грача, ему нравился — мятежная душа. Но вот к запасной кобыле, Эрин, он никаких теплых чувств не испытывал. Да и не рассказывать же Фаско, как они сидели, прижатые сарацинами, между песками и водой, и жрали лошадей, потому что больше нечего было. Потом уже начали жрать и друг друга, но Джон на это дальше не стал смотреть: выбрался ночью через сарацинский лагерь. Точнее, попытался, но его схватили, продали в рабство, оттуда он тоже сбежал, угодил к Франко... история вышла длинная. И по большей части невеселая.

В общем, запасных лошадей они все-таки взяли и, миновав на рассвете Бишопгейт, отправились на полночь.

За минувшую ночь Риз посетил нескольких сборщиков информации, которым Грач приплачивал в Лондоне. Круг знакомых Гарольда охватывал самых разных людей — от папертных нищих до богатых купцов вроде Меллована, от портовых трактирщиков до знатных дворян, чьи дома стояли от Лондона особняком, у стен Тауэра.

Так Риз выяснил, что Уильям, эрл Уорикский (вроде бы приятель принца Ричарда) в самом деле проводит турнир втайне от короля, и туда собирается народ не только из Уорикшира, но и из половины центральных графств. Турнир должен был начаться в эту пятницу и закончиться в воскресенье торжественным молебном; Грач мрачно сказал, что, если все пойдет так, как он видел, месса эта выйдет кровавой.

— Уорик — плодородная страна в самом сердце Англии, — размеренным тоном оксфордского книжника вещал Грач, пока они ехали с Ризом бок о бок (лошади шли шагом).

Риз не прерывал его, хотя многое из сказанного Гарольдом он знал и так: доводилось бывать в тех краях. Но всегда интересно послушать, как умный человек излагает мысли, а умнее Гарольда Риз еще никого не встречал. Даже маэстро Франко близко не подходил: тот был вроде самого Риза, только постарше лет на тридцать.

— Половину этой земли покрывает знаменитый Арденнский лес, самый большой в стране, — продолжал Грач, знать не зная о том, какие лестные для него мысли крутятся в голове Риза. — Другая половина, Фелден, когда-то была занята завоевателями-саксами... Лесные кельтские поселения они не трогали. Потом, конечно, норманны завоевали и тех, и других. Но можете не сомневаться, сэр Джон: старые трения не умерли до конца.

Риз хмыкнул.

— Мне мать рассказывала о вражде поля и леса.

— О да, — кивнул Грач. — Но дрязги Уорикшира на этом не кончаются. Вы, должно быть, знаете, что в этой земле целых два мощных замка?

— Думаю, что знаю все крупные замки Англии. Уорик, старейший, построили еще английские короли. По приказу Вильгельма Завоевателя его перестроили, где-то во времена наших прадедов. Слышал, недавно его опять обновили?

— Точно так.

— Еще там стоит замок Жоффрея де Клинтона, Кенилуэрт, который построили при первом короле Генрихе. Совсем новый, но, говорят, устрашающие укрепления. Сам я еще не видел.

— Все верно. Бомоны, владельцы замка Уорик, были не в чести у короны, и поэтому Кенилуэрт был построен, чтобы противодействовать их влиянию. Отец нынешнего владельца замка, тоже Жоффрей, даже был шерифом Уорикшира. Он тогда управлялся из Кенилуэрта, а не из Уорика. Сейчас все наоборот: Бомоны поддерживают короля, а Клинтоны в опале.

— Обстановка как в крысиной ловушке, похоже, — подвел итог Риз. — И кто именно устраивает турнир?

— Уильям де Бомон. Но Жоффрей де Клинтон, как вы понимаете, тоже приглашен. Также приедут отряды из Ковентри, Хэмптона-в-Арденне, Регби и многих других уголков. Видение показало мне кровавую волну, которая начнется оттуда и захлестнет всю Англию.

— Вы говорили, что уже видели такое, — пристально посмотрел на него Риз. — Когда же?

— Два года назад, — мрачно ответил Грач.

Дальше можно было не объяснять: два года назад убили Томаса Бекета, архиепископа Кентерберийского.

Риз был тогда вдали от Англии, но и до него донеслись слухи — о том, что в убийстве был повинен король, об отлучении от церкви, о мятежах и бунтах в стране... Грач же, надо думать, пережил все это, видел своими глазами.

Внезапная догадка толкнула Риза спросить:

— Вы были знакомы с Бекетом?

— Я — очень мимолетно, — пробормотал Грач.

Риз не стал спрашивать, кто из знакомых Грача был с Бекетом накоротке — и, очевидно, погиб, когда люди короля убивали сторонников епископа. За месяцы своей новой службы он начал чувствовать, в каких случаях Грача не следует расспрашивать дальше. У него также сложилось впечатление, что Гарольд Руквуд не так давно потерял кого-то близкого — но подтвердить или опровергнуть Риз это никак не мог.

Остаток пути говорили о пустяках или молчали. Лошадей они не всегда пускали тельтом (лошадка Фаско бежала рысью, потому что тельта не знала), иногда шли шагом, но все-таки успели доехать к вечеру.

Интерлюдия 6. О природе видений

Видения с факелами и окровавленным снегом продолжались около года, иногда также представляя внутреннему взору череду окровавленных тел и голов, выставленных на пиках. Гарольд гнал их от себя, как мог, отворачивался, чтобы не смотреть в лица, и видения в самом деле сошли на нет, как и раньше. Можно было постараться забыть.

Генуэзцы — главные в Европе выжиги и скряги, но Гарольду всегда нравился их город: шумный, оборотистый, запасливый. Здесь легко было укрыться, здесь никто не задавал лишних вопросов. Здесь деньги, собранные на тучных пастбищах морской торговли и пиратства, привлекали менестрелей, трубадуров, жонглеров, студентов, книжников, мэтров божественного и земного права — в общем, всех людей, ценящих знания и живое слово.

У Гарольда к тому времени уже водились немалые деньги и неплохие знакомства. Он был вхож в лучшие библиотеки, знал, в каких домах и где можно рассчитывать на удачных гостей и вежливый разговор. И если он при этом поглядывал на красивых молодых дам, то кто мог его в том винить? Возраст уже близился к сорока: давно пора обзаводиться семьей.

Леди Грация была умна, образована, добра и богата (хотя последнее для Гарольда не играло особой роли). Одна беда: овдовев после неудачного замужества, она не слишком-то стремилась замуж вновь.

Гарольд рассчитывал со временем убедить ее нежной внимательностью, а пока делал ей необременительные подарки, обменивался письмами и наслаждался каждым мигом беседы с нею.

Сон, в котором она приснилась ему среди окровавленных покрывал, с распахнутыми остекленевшими глазами, поразил его в самое сердце. После того он не спал три дня.

Глава 6. Арденн и Фелден

На подступах к городу решено было переодеться: Риз надел сюрко без рукавов, чтобы были видны рукава кольчуги, и яркий, хоть и поношенный берет, собираясь изображать странствующего рыцаря; Фаско нацепил одежонку поплоше, собираясь выдавать себя за его слугу. Риз мысленно поскрипел зубами: хорош рыцарь, с оруженосцем-перестарком! Правда, нечего было выступать тому, у кого вовсе никакого оруженосца не было.

Тосканец, в отличие от Риза, побурчал по поводу своей незавидной роли, но Грач довольно мягко спросил, не собирается ли Фаско представиться бродячим менестрелем — или, может быть, сам намерен выдавать себя за рыцаря?

— Да не так уж плохо я и пою, — проворчал Фаско, — просто ваша английская деревенщина ничего не понимает в италийском сладкозвучии!

После этого он покорился. Риз, однако, понимал, что с Фаско надо будет разобраться. Не то чтобы тосканец не уважал Риза; просто, если превосходство Грача над собой признавали оба, их отношение друг к другу оставалось напряженным.

По рождению Фаско и Риз были примерно ровня, но, как всякий уроженец Италии, Фаско считал себя заведомо выше любого выходца из "варварских" стран. При том Риз был произведен в рыцари, что делало его выше Фаско, обыкновенного горожанина. Но некому было подтвердить это производство, и грамоты никакой не осталось. Риз понятия не имел, откуда и Грач-то о нем узнал, разве что увидел божественным способом.

Для Риза главным было то, что Фаско в подметки не годился ему как воин. К тому же, Грач называл Риза сэром Джоном — нужно было соответствовать. А Фаско, между тем, не очень-то горел оказывать Ризу подобающее уважение. В общем, решил Риз, нужно будет с этим разобраться при случае. Возможно, в ближайшие день-два, раз уж тосканцу выпало играть роль его слуги.

Грач переоделся тоже: в рясе, при четках и кресте он вполне сходил за монаха.

Риза это богохульство не беспокоило, но, поймав третий любопытный взгляд в свою сторону, Грач сухо произнес:

— Я не брею тонзуру, потому что устав францисканцев позволяет этого не делать, если у брата и так немного волос на голове.20 Вам все ясно?

— Предельно, — ответил Риз, веселясь.

Но дальше ему стало не до смеха: Грач во что бы то ни стало решил остановиться в монастыре в окрестностях города, отправив Риза и Фаско на постоялый двор.

— Ничего со мной не случится в этой тихой обители, — ответил он на все протесты. — А если и случится, я сумею за себя постоять.

— У нас в горах был случай, — недовольно произнес Фаско, — настоятель одного бенедиктинского монастыря подвинулся крышей и перебил пять не то шесть своих монахов.

Риз поглядел на Фаско с некоторым удивлением: очевидно, тосканец был более предан Грачу и лучше понимал в вопросах охраны, чем Риз до того думал.

— В Англии нравы несколько иные, чем на вашем полуострове, — сдержано ответил Грач, — да и монастырь, куда я держу путь, францисканский. Не спорьте со мной по пустякам, Лайонел.

— Ваша безопасность — не пустяк, — набычился тосканец.

— Мне бывают видения. Неужели вы не думаете, что они не предупредили бы меня об опасности?

— А кто их знает, как они там работают, — ответил Фаско, и мнение Риза о нем выросло еще немного. — Вдруг вы всенощную неправильно прочтете, или еще что? Вдруг они вас заподозрят?

Грач чуть улыбнулся.

— Лайонел, я знаю устав не хуже любого другого монаха, — сказал он. — Я сам готовился принять постриг. С этой стороны беды не бойтесь.

Тут уже Риз чуть ли не восхитился навыками своего мнимого оруженосца: впервые на его памяти Грач рассказал что-то о себе!

Он ничуть не удивился монастырскому прошлому Гарольда: среди мирян редко встречается подобная начитанность и любовь к книгам. Одно только и было странно: как прежний послушник поднялся до высот богатства и власти? Риз слышал уже, что состояние эрла Руквуда сколочено было купеческими операциями и торговлей с восходными землями, а не трудом крестьян. Монах (пусть даже не принявший еще обетов) и торговец одновременно! Это было странно.

Итак, уже в новых обличьях они продолжили путь в город.

Уорик больше походил на обычную деревню с земляным валом, но нависавший над ним замок угрожающе смотрелся на фоне малинового закатного неба, словно бы олицетворяя собой все дрязги этой земли.

Грач, как и было сказано, направился на своем смирном муле в монастырь, тогда как Фаско и Риз спешились у входа на постоялый двор. Риз тут же ему позавидовал: что бы там ни говорил Фаско о сумасшедших настоятелях, даже с необходимостью стоять всенощную у Грача было куда больше шансов выспаться, чем у них с тосканцем.

Постоялый двор уже облепили наемники и прочие участники турнира, из тех, что побогаче. Верхние комнаты хозяин, разумеется, уже сдал, всем прочим оставалось довольствоваться ночевкой на полу в большом зале, куда щедро навалили трухлявого сена. Человек двадцать или пятнадцать собирались пристроиться на этом импровизированном ложе, и большинство их них, решил Риз, нуждались в доброй бане. Как пить дать, после ночевки здесь опять придется выводить вшей. Сам Риз по южной привычке стригся коротко, чуть ли не налысо брился, но почти ни о ком из присутствующих здесь сказать этого было нельзя.

— Та еще выгребная яма, — Фаско, похоже, разделял его чувства. — Ей-богу, лучше бы мы с тобой разбили палатку в чистом поле... сэр Джон.

— Ты же хочешь совершать подвиги, Лайонел, так и не ропщи, — бросил ему Риз с сардонической ухмылкой. — Мы выполняем волю Божию.

Лайонел усмехнулся тоже, закатил глаза... а потом неожиданно врезался в толпу, громогласно выкрикивая со своим устрашающим акцентом:

— Хозяина! Хозяина этой чумной параши, черти меня побери! Моему господину срочно нужны два места в конюшне, одеяла и ужин!

К ужину они, как выяснилось, опоздали — об этом можно было догадаться по тому, что столы в таверне уже успели сдвинуть в сторону, чтобы освободить место для сна. Но хозяин нашел для них свежего эля, хлеба, лука и сыра, а у запасливого Фаско в сумке еще оставалось вяленое мясо. Одеяла им тоже были без надобности: оба могли без труда завернуться в дорожные плащи. Главное, нашлось место для лошадей: стоило Джону посмотреть на уже порядком запуганного Фаско хозяина помрачнее, как тот тут же вытурил из конюшни собственную понурую лошадку и толстобрюхого ослика, чтобы на их место встали Уголек, Эрин и Ласточка (Фаско запасную лошадь не брал — это было бы подозрительно).

— А у тебя неплохо получается, Лайонел, — заметил Риз, когда они остановились на ночлег.

— Ну так, — фыркнул Фаско. — Десять лет на службе у трех папских нунциев, понимать надо!

Риз поглядел на него недоверчиво. Не то чтобы он решил, что Фаско врет, просто в слуги высших чинов римской церкви никогда не брали случайных людей. Он затруднялся представить обстоятельства, из-за которых тосканец оказался бы на службе у Грача, а не доживающим свои дни донатом21 при каком-нибудь богатом монастыре. Узнал что-нибудь не то? Оступился? Но после такого обычно заканчивают в канаве или в застенках Ватикана.

Кажется, Фаско догадался о мыслях Риза, потому что он сказал:

— Да, ты верно понял. Милорд меня спас, и поэтому я его до гробовой доски. Скажет изображать твоего слугу — буду изображать. Скажет в женщину переодеться — переоденусь. Но если ты хоть словом, хоть делом его предашь, не смотри, что я с мечом тебе в подметки не гожусь. Уж я найду способ — этому тоже на папской службе учишься.

— Посмотрел бы я на тебя в женском платье, — хмыкнул Риз. — Не бойся, Лайонел. Пока Грач со мной будет честен — я буду честен с ним.

Фаско поглядел в его лицо, уж насколько мог разобрать при тусклом свете лучины, потом кивнул, успокоенный.

Вряд ли он разглядел острый укол ревности и сожаления: Фаско все-таки был вассалом Грача. Грач пообещал ему свою защиту в обмен на верность — до конца их дней.

Еще недавно Риз не думал, что когда-либо захочет вновь заключить эту сделку. Теперь же от мысли, что Грач не принял его клятвы, что-то сжималось внутри.

* * *

На следующий день Риз и Фаско поднялись еще до рассвета, чтобы вместе с толпой зевающих наемников, рыцарей разного достатка и их слуг отправиться на турнирное поле.

Для турнира выбрали большой луг в виду замка — но не настолько близко, чтобы зрителей беспокоила мошкара, живущая в замковом рву. Еще вчера здесь поставили навес для более благородных зрителей: сейчас из-под него, сворачивая одеяла, выбиралась публика поплоше, которая провела тут ночь.

Уильям де Бомон, видно, серьезно отнесся к организации турнира: слуги появились на лугу с первыми лучами солнца. Они разравнивали кочки, засыпали норы и ставили шатры для амуниции. Один шатер, к удивлению Риза, даже пометили большим госпитальерским крестом.22

— Неужели братья-госпитальеры будут перевязывать больных на увеселении? — спросил Риз.

Он проникся к госпитальерам большим уважением в восходных землях и не думал, что хоть один из братьев отказался бы помочь страждущему где бы то ни было; просто в Европе они редко занимались своим богоудным служением — в основном вербовали новых братьев, которые отправлялись потом в Святую Землю. Но, может быть, если какой-нибудь госпитальерский монастырь находился поблизости...

— Да уж, — хохотнул собеседник Джона, — братья-госпитальеры как подлатают!.. После того, как сестры-госпитальеры почикают.

— А не наоборот? — приподнял Риз брови.

— А ты на них посмотри, — собеседник кивнул в сторону палаток, где за возведением той, что с крестом, наблюдали две фигуры в кольчугах с накинутыми поверх орденскими сюрко. 23

Издалека было не разобрать, мужчины это или женщины, но Риз поверил на слово, тем более, что одна из них отличалась темным, сарацинским цветом кожи. Должно быть, из христианских королевств Святой Земли: там под натиском сарацинов воюют все, мужчины ли, женщины ли. Там даже на количество рук и ног иной раз не смотрят — только на то, умеешь ли ты драться.

Риз знал, что у госпитальеров в ордене состояли женщины — да они были даже у тамплиеров, которые провозглашали женщин источником дьявольского соблазна и уставом запрещали своим аколитам целовать мать в щеку! — но считал, что занимались сестры-госпитальеры хозяйствованием и врачеванием, как то надлежит женскому полу. В Святой Земле Риз встречал немало женщин-рыцарей, но по большей части то были одиночки — жены, сестры или дочери воинов-мужчин. Еще он слышал об Ордене Топора, но не думал, что эти новомодные веяния добрались уже и до Англии. 24

Из самого Риза все предрассудки о женщинах на поле боя выбили как-то хорошим ударом моргенштерна; более того, он знал, что женщины, особенно закаленные в боях, часто бывают безрассуднее и яростнее мужчин. Если эти две госпитальерки действительно станут драться, забава обещала быть интереснее, чем он было начал думать.

Он медленно улыбнулся, обозревая прочую публику.

Уильяма де Бомона Риз нашел сразу, узнав его по богатым одеждам и испещренному оспой лицу: эту примету описал ему накануне Грач. Его окружала небольшая свита, в которой больше всего выделялся некий златокудрый красавец. Из-за молодости красота его казалась чуть женственной, но сразу становилось ясно, что противник он опасный.

Бомон шел с ним чуть ли не под руку и разговаривал, как с равным, смеялся даже. Однако одет этот неизвестный был чрезвычайно просто, чуть ли не как безземельный рыцарь. Под ложечкой заныло нехорошее предчувствие. То ли выскочка, примазавшийся к богатству, то ли какой-нибудь еще эрл инкогнито. В любом случае, от такого на турнире жди неприятностей. Не о нем ли предупреждало видение Гарольда?

Между тем, солнце карабкалось выше; на турнире становилось жарко. В двух концах поля поставили два шеста, один украсили красной тряпкой, другой белой. Вокруг каждого почти сразу собралась толпа наемников, оруженосцев и бедных рыцарей, которые громко орали, перекрикивались ругательством с противоположной группой, напоказ начищали оружие и сгибали мышцы. Мелкая шушера, шантрапа. Мало у кого, насколько видел Джон, имелся боевой опыт, да и с оружием не повезло: у большей части не нашлось даже кольчуг, только плотные кожаные дуплеты, а то даже и не дуплеты — просто нагрудники. Впрочем, в жару нагрудник мог оказаться даже удобнее.

То начиналась первая часть бугурта: собственно командная стычка, в которой мог принять участие кто угодно. Риз заметил в обеих командах плечистых ребят с вилами и цепами — ну точно, крестьяне.

Ребята вокруг красного флага показались ему вооруженными получше, да и было их чуть побольше. Их главарь, богатырь с окладистой бородой, громко орал "За Фелден!" — и размахивал здоровенной дубиной.

Лидером второго отряда, что интересно, оказалась женщина: тоже очень крупная, объемистая и плечистая, к тому же немолодая. Орала она еще погромче того мужика, почем зря понося "проклятых саксов" с полей и призывая "лесных братьев" сплотиться вокруг нее.

Зрители, которые не собирались воевать, распределились между командами примерно поровну... хотя нет, пожалуй, на стороне Фелдена их все-таки оказалось побольше. Ничего нет удивительного, решил Джон: равнина всегда была населена гуще, чем лес. Зато в лесу народ крепче.

Кивнув своим мыслям, он направился к белому флагу.

— Сэр Джон! — услышал Риз напряженный шепот у себя за спиной.

Обернувшись, он увидел Грача: в рясе, с четками и неодобрительным выражением лица он и в самом деле выглядел самым настоящим монахом, хоть в капитул его избирай.

— Да... святой брат? — осведомился Риз.

— Брат Пассер, к вашим услугам, рыцарь, — проговорил Грач недовольно. — Вы, кажется, задумали участвовать на стороне Арденна? Могу ли я обратить ваше внимание на то, что их сторона более малочисленна и хуже вооружена? У вас будет больше шансов получить ранение или попасть в плен.

Ризу захотелось засмеяться: Грач о нем беспокоится, надо же. Впрочем, теперь он назвался Пассером, воробьем. Коричневая роба и впрямь чем-то напоминала оперенье этой неказистой птички.

— Ну, разве Господь не призывает нас уравнивать шансы? — подмигнул Риз и направился к выбранной команде.

То ли был в самом деле раздраженный вздох за спиной, то ли почудился ему?

* * *

Самое лучшее время для сбора информации — до и после боя. В это время частенько развязываются языки, и суровые немногословные вояки делятся с абсолютно посторонними людьми такими подробностями, которые и родному брату не рассказали бы. Поэтому Риз возлагал особые надежды на короткий обмен оскорблениями до начала общей свалки.

Но в этот раз его постигла неудача: как оказалось, поздновато он присоединился. Когда Риз, поигрывая мечом, подошел к арденнской группке, встретили его настороженно.

— А ты откуда будешь? — подозрительно спросил его лысый тип в плаще и со шрамом на всю щеку. — Мы таких не помним. И меч у тебя какой-то...

Для этого дела Риз взял с собой привычную сарацинскую саблю: даже в пешей драке она ему нравилась больше, чем традиционные прямые европейские мечи

— Издалека, — ответил Риз коротко. — Хочешь сказать, у вас тут добрая сталь будет лишней?

Лидер, огромных размеров дама, отвлеклась от своих перекрикиваний с главарем фелденцев и окинула Риза подозрительным взором.

— А не подослали тебя часом противнички, чтобы ты ударил нам в спину? — поинтересовалась она.

— Вот те крест, что нет, — Риз довольно равнодушно перекрестился. — А даже если и так, ты, небось, кого другого послала в противоположный лагерь?

— Не твое собачье дело, — женщина сощурилась. — Ну ладно, вояка... Держись рядом со мной и впереди. Я уж прослежу.

— Как скажешь, командир, — пожал плечами Риз.

Он оглянулся через плечо, и увидел, что Уильям де Бомон вместе с его златовласым красавчиком приблизились к веревочному ограждению вокруг поля.

— Клянусь, если Фелден на сей раз победит, я подарю их главарю свой золотой кубок! — воскликнул де Бомон.

Златовласый что-то сказал ему, наклонившись к уху, и тотчас Бомон поправился:

— А если победит Арденн, то кубок будет их! И в придачу вино для всей команды из моих личных погребов!

— Вы слышали эрла! — заорала командирша. — Если выиграем кубок, мы уплатим им налоги Хэмптона-в-Арденне за весь год! Покажем грязевикам, чего мы стоим!

Рог распорядителя прохрипел почти сразу. Грозно потрясая топором, командирша ринулась вперед, а за ней весь остальной отряд. Арденнцы бежали шибче, даром, что уступали численностью: две волны противников столкнулись ближе к фелденскому шесту с красной тряпкой.

"П-понеслось", — подумал Джон, отоваривая кого-то по шее тупой стороной сабли.

Ризу уже случалось бывать на бугуртах, и он знал, насколько они мало отличаются от настоящей битвы. Говорят, где-то в Италии не то в Провансале уже начали применять для турниров затупленное оружие или внесли запрет на мечи, обходясь одними дубинками — врали, наверное. Чтобы кто-то рискнул показаться трусом, выходя против затупленного оружия?

Не то чтобы бугурты часто кончались смертоубийствами: ведь на них все старались пленить друг друга, а не убить. С другой стороны, и в схватке между соседними баронами по той же причине редко увидишь особую кровожадность: с мертвого врага звонкую монету не возьмешь. Да что там, даже сарацинов предпочитали пленять за выкуп, причем не только богатых рыцарей, но и простых пехотинцев, только за этих выкуп чаще брали едой.

В общем, схватка была почти настоящей.

Риз привык к крику, свалке и мешанине, с которыми толпа взвинченных людей машется между собой длинными и заостренными предметами. Ничто не ново в этом мире — ни под непредсказуемыми небесами Англии, ни в удушающем зное Святой Земли. Непривычно было только то, что тут уж совсем мало народу умело драться как следует. Половина от силы; прочие только путались под ногами. Но путающийся под ногами дурак — это всегда риск для другого воина: уже через несколько лошадиных тактов Риз чуть было не потерял ухо под случайным взмахом чьей-то косы. Да черт побери! 25

Как и велела ему арденнская командирша, он держался с ней рядом, защищая ее левый фланг. Та быстро перестроилась, отведя Джону вдоволь места для замаха: боевой опыт у нее явно был, хотя, как решил Риз, подзаржавевший. Но, в отличие от остальных, она головы не теряла, дралась жестко и стоила, пожалуй, трех-четырех неплохих бойцов. Ясно стало, почему арденнцы выбрали ее в лидеры.

Остервенело она пробивалась к бородатому главарю противоположной стороны, работая обухом боевого топора, — видно, там были личные счеты. Риз сперва двигался с ней вместе, но потом его отвлекло иное: над обычным неразборчивым шумом стычки взвился неожиданно резкий вопль боли, потом еще один и еще... Чертыхнувшись, Риз начал раздавать удары направо и налево, действуя то рукоятью меча, то тупой стороной, то не гнушаясь даже и порезами и не обращая внимание на то, кого он мутузит, — арденнцев или фелденцев.

Оказалось, правильно делал.

Шагов через несколько он споткнулся о кого-то, неподвижно лежавшего в пыли (худшее, что можно сделать в пешей свалке, это упасть — люди, в отличие от боевых коней, превосходно наступают на свалившихся), и чуть не вывалился на маленький пятачок, свободный от дерущихся тел. Почти сразу же ему пришлось подставить свой меч под удар Пустоглазого.

Сперва Риз даже не понял, почему он окрестил его Пустоглазым. Сообразил две вещи: во-первых, придется начать показывать свой собственный боевой опыт — соперник попался нешуточный. Во-вторых, что соперник этот нацелен наносить серьезные раны или даже убивать. Может, потому и пустые глаза.

Они обменялись парой ударов — и Ризу пришлось отскочить назад, баюкая у груди болезненно нывшую кисть. Хоть бы связки не потянуть.

Пустоглазый же шел на него, тягуче ухмыляясь и вращая несколькими клинками в полуопущенных руках. Руки у него висели расслабленно, а клинки почти сливались в серебристые круги. Риз никогда прежде не видел такой манеры сражаться.

Что ж, все когда-нибудь бывает впервые.

Но только странно — что наемник (откуда, интересно? из Италии, Иберии?26) — делает на крохотном местечковом турнире в центре захолустного английского баронства? "С другой стороны, — отрешенно подумал Риз, скрещивая саблю с двумя клинками разом, — а что тут делаю я?".

Когда первоначальное изумление техникой и безжалостностью Пустоглазого улеглось, Риз осознал, что у того не десяток, а всего два длинных легких обоюдоострых клинка, которыми он вращал, как хотел, проворачивая на запястье. А еще он понял, что Пустоглазый, пожалуй, немного проигрывает Ризу в скорости. Совсем чуть-чуть, но это давало хороший шанс...

Д-дьяволова мошна!

Сунувшись слишком близко, Ризу почти сразу пришлось отпрыгнуть — один из клинков задел бедро, прочертив длинную полосу. Вроде, жила не задета: кровь не хлестала, вяло потекла. Но все равно это Джону не нравилось. Совсем не нравилось.

Риз хмыкнул, салютуя противнику — теперь твоя очередь идти в атаку.

Но тот просто развернулся — и вместо того, чтобы атаковать Риза, попер в сторону, в стихийно собравшееся вокруг кольцо зрителей: и арденнцы, и фелденцы, опустив оружие, пораженные, наблюдали за боем.

Какой-то бедолага, завопив, не успел вовремя оборониться: поперек его лица протянулась вспухшая алая полоса. Джон еле успел метнуться вперед и в свою очередь достал Пустоглазого саблей по бедру: увы, тот увернулся. На лице его, обращенном к Джону, впервые мелькнули живые чувства — злость и досада.

Риз криво ухмыльнулся в ответ. Ну да, мимо меня не пройдешь.

Кисть, раненая раньше, между тем тупо ныла, стремясь налиться болью. Привычным усилием воли Риз подавил надоедливое дерганье. Потом. Кто, интересно, выпустил этого убийцу на стаю деревенских олухов?

— Арденнцы! — вдруг заорал кто-то. — Арденнцы побеждают! Защищай флаг, Фелден!

Очевидно, арденнская командирша времени не теряла, и пока все глазели на схватку, повела своих бойцов в атаку. Ну что ж. Риз только надеялся, что не оплатит победу доблестных лесовиков своей жизнью.

Он еще успел удивиться этой мысли: неужели дошло и до этого? А потом понял — да, дошло. Пустоглазый навалился на него с такой силой, будто Риз был каменной стенкой, за которой сложили сундуки с сокровищами. И, как та стенка, Риз не собирался поддаваться.

Все-таки Риз понял, ухватил ритм движений этого молодчика — слишком поздно! Мерзавец был моложе и, похоже, гибче. Где ему не хватало скорости, он брал ловкостью: один раз под восхищенные вопли толпы выгнулся так, что чуть было не коснулся головой своих пяток. У Риза уже пот заливал глаза, рука не болела, а просто онемела — хорошо хоть, он одинаково дрался что левой, что правой — к тому же, стала настигать пульсирующая боль в бедре. Чуть бы пораньше. Теперь одна кочка под ногой, одна ямка...

Нельзя думать о таком в бою: накликаешь. Риз и накликал. Нога подвернулась словно бы сама собой, он упал на одно колено и еле успел выставить над головой саблю, защищаясь.

Слишком поздно понял: зря. Он машинально применил защиту против европейского рыцаря или даже сарацина, которые бы нанесли удар сверху. Но этот молодчик отвел руку на уровне пояса, готовясь вонзить свой клинок в живот Ризу. А не было у этого живота никакой защиты, если не считать кольчуги. Но от сильного удара хорошим клинком кольчуга не спасет...

Риз уже представил, как этот хороший клинок войдет ему в желудок (ну что ж, хоть есть местную бурду сегодня не придется) — но наемник внезапно пошатнулся и упал на одно колено. Глаза у него сделались не пустыми, а откровенно стеклянными.

Вскинув пораженный взгляд, Риз увидел Фаско: тосканец стоял позади Пустоглазого, воинственно сжимая дубинку.

— В порядке, сэр Джон? — поинтересовался он.

— Вяжи его, Лайонел, — выдохнул Риз из последних сил.

Знал он эту породу: стоит зазеваться, и...

И точно: Пустоглазый, моментально оправившись, уже ввинтился в изрядно поредевшее кольцо зрителей, и ни Риз, ни Фаско не успели его схватить.

А рядом раздавались радостные вопли: Арденну таки удалось одержать победу.

Интерлюдия 7. О природе видений

Когда леди Грация приснилась ему мертвой и окровавленной, Гарольд не спал три дня. Не спал, а все равно видел: и убитую, и ее убийцу, и что будет дальше... А ночь четвертого застала его в неприметном плаще на портике дома прекрасной синьоры. Единственный слуга-охранник уже храпел сном праведника, и никто не преградил Гарольду дорогу.

Никто не помешал и убийце: крепко сбитому мужчине средних лет, что как ни в чем не бывало шел краем террасы, будто у него было дело к Грации.

Гарольд заступил дорогу и, прежде чем убийца успел вытащить оружие, сказал:

"Не стоит врываться в дом к честной женщине. Я знаю, ты не грабитель и не убийца, но долг твоего отца так велик, что через это ты попал в кабалу к бесчестным людям. Лучше переходи на службу ко мне, я выплачу долг".

"Откуда ты, козлиный выродок, все это знаешь?!" — воскликнул несостоявшийся грабитель.

"Я о тебе знаю многое, Лайонел", — ответил Гарольд.

Он хотел развить тему, повторить приглашение на службу, но не вышло: видения, столько лет подавляемые, вырвались на свободу. Теперь уже нельзя было их обуздать, и Гарольд вновь увидел факелы, кровь на снегу... и тело Нейтана без головы.

Гарольда скрутило тошнотой и болью, он упал на плиты террасы, подумав: а ведь я всего лишь хотел спасти прекрасную женщину...

Глава 7. Сестры-госпитальеры

Сестры-госпитальеры, которые ворвались в палатку сразу после окончания драки, явно не собирались оказывать Ризу помощь в традициях своего ордена: главная из них только безучастно смотрела, как Фаско промывает водой ногу сидящего на тюках Джона — чтобы шоссы отлипли и можно было бы их аккуратно снять, а потом зашить порез — и на ее словно вырезанном из эбенового дерева лице даже мускул не дернулся.

Зато вторая, помоложе, ростом пониже и с чем-то неуловимо сарацинским в чертах, несмотря на белокожесть, заметила:

— Повезло тебе, рыцарь из ниоткуда. Чуть в сторону — и истек бы кровью прямо на поле.

Значит, хоть какой-то опыт врачевания у нее имелся.

Теперь Риз получил возможность разглядеть госпитальерш близко и мог, не погрешив против истины, сказать, что, несмотря на недостаток дорогих платьев и украшений, выглядели эти дамы совсем недурно. Особенно ему приглянулась старшая, мавританка, — хотя чем именно, Джон затруднился бы определить вот так сразу.

— И давно вы из Святой Земли? — спросил он вместо ответа.

— А давно ты из Святой Земли? — вернула вопрос старшая. — И скажи сначала, как тебя зовут и какого ты звания?

— Зовут меня Джон, а звание твое моя подруга вполне определила: рыцарь из ниоткуда, — ответил Риз лениво. — Это мой оруженосец Лайонел.

— Счастлив познакомиться, — Лайонел бросил возиться с ногой Джона и встал, сложив руки на груди. — А у вас, благородные леди, имена есть?

Старшая только хмыкнула в ответ на дерзость оруженосца.

— Сестра Картер, рыцарь ордена Святого Иоанна, — сказала она. — Это сестра Шоу.

— Я думаю, он имел в виду имена, — приподнял брови Риз. Его несколько удивило, что имена типично английские... наверное, обе женщины — плод смешанных браков, решил он. Или, возможно, союзов, не освященных церковью.

Ордена, как правило, не принимали незаконнорожденных; но мало кто принимал и женщин-бойцов. Где нарушено одно правило, там можно нарушить и другое.

— Я же сказала: сестра, — ответила Картер. — Вам двоим хватит. А теперь скажи мне, сэр Джон: во имя мощей святого Антония, что мечник с твоими умениями делает в этой дыре, да еще среди всего этого сброда?

— Просто не повезло?

Картер только глаза закатила.

Пожалуй, не надо было делать так уж откровенно вопросительную интонацию в конце этой фразы. Но Картер ему нравилась — что само по себе было опасно. А если уж задуматься о том, почему именно она ему нравилась...

Картер смотрела на него — и видела. По-настоящему. Может быть, даже Грач так хорошо не видел его, как она. В глазах Картер Риз читал то же прошлое, что у себя: долгие безводные переходы, бесконечную пыль, драки без конца и края, натиск нехристей из пустыни... может быть, даже побои и плен, и то, что хуже побоев, что обычно случается в плену, и с женщинами чаще, чем с мужчинами.

У Картер глаза казались старше лица.

У Шоу зато был такой же взгляд, какой Риз иногда ловил в хороших бронзовых зеркалах Грача. Взгляд убийцы.

— Да я вижу, что не повезло, — проговорила Картер с насмешкой. — Единственный другой добрый боец среди этой шушеры — и выходит прямо на тебя?

— Я бы не назвал его добрым, — заметил Фаско.

— А ты поговори мне тут, — буркнула Шоу.

Риз дернулся — уставшие мышцы затекли — и Шоу немедленно придвинулась к Картер, положив руку на рукоять меча. Убийца убийцей, а свою подругу и командира она готова была защищать яростно.

Риз это понимал. И, встретившись взглядом с Шоу, чуть-чуть кивнул.

Шоу как будто слегка расслабилась, но руку с эфеса не убрала.

— А по какому праву вы меня допрашиваете? — уточнил Риз. — Разве вы тут по заданию короля?

Он знал, что Генрих благоволил ордену госпитальеров — точно так же, как до него король Стефан привечал тамплиеров.

— Король не одобряет турниров, — покачала головой Картер. — Мы блюдем интересы Ордена, который не одобряет лишнего кровопролития. И потому, как доброго христианина, просим тебя помочь: знаешь ли ты этого человека? Того, который чуть было не прикончил тебя, а потом скрылся в толпе?

— Он бы меня не прикончил, — хмуро ответил Риз, хотя понимал, что это не так. Фаско, кажется, тоже понимал, потому что закатил глаза. — Ему просто повезло. Нет, я никогда в жизни его не видел. И ничего похожего на его школу не видел. Хотя мне рассказывали, что есть бойцы, которые дерутся двумя клинками... в Иберии. Это все, что я могу сказать.

— А что же ты сам делаешь на турнире, сэр Джон? — спросила Картер.

— Ищу свою удачу, — Джон пожал плечами. — В Англии других турниров не проводится, а я остался без найма и без сеньора. Надо же как-то показать себя.

Тон Картер смягчился.

— Все мы сталкивались с обстоятельствами, которые сильнее нас. Ты не кажешься мне безбожником, — она кивнула на крест, который висел в вороте рубахи Джона: дорогой крест из черненого серебра. — Другой бедный рыцарь уже давно бы заложил его. Нашему Ордену пригодился бы такой боец, как ты, если ощутишь зов верного пути.

— Прости, сестра, — Джон криво усмехнулся. — Но обет целомудрия меня не привлекает.27

Картер внимательно посмотрела на него, усмехнулась.

— Ну, ты хотя бы относишься к обетам серьезно, и то хорошо. В благодарность за помощь... — она потянулась к кошелю на поясе, и Риз увидел, что она хочет достать серебро, не медь.

Он протянул руку, остановил ее.

— Не так уж я и помог вам, сестра.

Картер чуть приподняла брови, но руку от кошелька убрала.

— Как знаешь, сэр Джон.

Полог палатки приподнялся и, моргая с яркого солнца по-совиному круглыми глазами, внутрь заглянул Грач. То есть, усмехнулся Джон про себя, смиренный брат Пассер. В руках он вместо молитвенника держал свернутые бинты и бадейку с водой, от которой поднимался пар. Ну право же, типичный монах, который явился перевязывать раненого.

— Прошу прощения, — проговорил он тихим, смиренным голосом. — Светлейшие сестры, я слышал, тут некому рыцарю нужна моя помощь?

— О, — обрадовался Фаско, — ну наконец кто-то, кто разбирается в этом получше меня.

— Прошу, брат, — Картер указала ему на Джона. — Вы делаете благое дело.

Тот только поклонился.

Картер и Шоу вышли из палатки, причем Шоу на прощание бросила на Джона подозрительный, уничижительный взгляд: мол, я-то, в отличие от начальницы, тебе не поверила, и я за тобой слежу!

Следи-следи, решил Джон, я тоже буду приглядывать.

— Сэр Джон, — воскликнул Грач, опуская бадью рядом с сидящим на тюках с сеном Джоном, — что хотели сестры-госпитальеры? Что они тут делают?

— Признаться, Грач, — протянул Риз, — я так и не понял.

Взгляд Грача на секунду остекленел:

— Девы с огненными мечами... — пробормотал он. — Но где же третья?..

— Что? — спросил Риз.

Грач мотнул головой.

— Дурацкое старое видение, к тому же не мое, — сказал он сухо. — Скорее всего, бред. Не бери в голову.

* * *

Целая свеча или около того после первой схватки ушла только на сортировку пленных и договоры о выкупе: те, у кого были какие-то средства, оплачивали свое "освобождение" тут же, остальных отпускали под честное слово, иногда под расписку. Риз пленников не захватывал, а потому только наблюдал издалека, как здоровенная арденнская командирша запугивает аж троих фелденцев (у каждого из трех что-то да было перевязано). У одного из них она забрала меч, с остальными договорилась о каком-то другом откупе.

Чуть позже состоялась умеренно торжественная церемония, на которой Уильям де Бомон вручал ей обещанный кубок. Он, кажется, был не очень доволен таким исходом соревнования, но и поделать ничего не мог: слово есть слово.

— Эй! — подал зычный голос глашатай, стоявший по левую руку от Бомона. — Напоминаю всем, что после обеда, когда солнце начнет клониться к закату, пройдет жеребьевка и состоятся первые бои благородных рыцарей!

— Ну что, — Фаско двинул Риза локтем в бок, — мы будем участвовать в этих... благородных боях?

Над этим стоило крепко подумать. Как владелец меча, кольчуги, лошади и копья Риз мог претендовать на допуск в это избранное общество. Еще нужно было внести денежный взнос, но по этому поводу Риз не волновался: Грач перед поездкой наполнил их с Фаско кошельки, так что, изображая бедняков, на деле они нищими не были.

С другой стороны, Ризу совершенно не улыбалось получить еще одну бесцельную рану на этом шутовском побоище. Но — и это было очень весомое "но" — после схваток рыцарей в замке должен был состояться пир, на который могли попасть только благородные участники турнира...

И все же было у Риза чувство, что он что-то упускает. Что-то очевидное. Он стоял за веревками, ограждавшими турнирное поле, смотрел на выкуп пленных, но вся эта яркая суета турнира — победители вовсю размахивали флагами, часто собственного сочинения и совершенно нелепыми — казалась ему неимоверно далекой. А тут еще кто-то вытащил прямо на поле бочки с элем и начал угощать всех желающих от имени Уильяма де Бомона...

— Брат Пассер, — Риз повернулся к Грачу, стоявшему по левую руку от него. — Как ваше мнение?

— Мое мнение, — сухо произнес он, — что ваш порез на бедре необходимо держать в покое как минимум неделю. Мне вовсе не улыбается вновь упражнять мои навыки врачевания на вас, сэр Джон.

— Я не о том, — хмыкнул Джон. — Как твое видение? Уже... рассосалось?

Прогнав того молодчика, Риз, конечно, предотвратил большое побоище между Арденном и Фелденом.

— Что вы хотите от меня услышать? — сверкнул Грач глазами. — Я не могу судить о своих видениях после того, как они мне были даны. Но, по моему мнению, опасность еще не миновала. Этот наемник был слишком хорош. Едва ли ему заплатили для того, чтобы стравить между собой две провинциальные области. У него была другая цель.

— Какая же? — поинтересовался Фаско.

— Устранить кого-то, — ответил Риз, не задумываясь. Теперь он понял, что именно упускал. — Это был убийца, подосланный, чтобы кого-то прикончить. А там бы все списали на суматоху. Суматоху-то он и создавал.

— Кого? — поинтересовался Грач. — Уильяма де Бомона?

— Может быть, — кивнул Риз. — Может быть, его подослали Клинтоны. Свара между Бомонами и Клинтонами — может, это ее ты видел кровавым пятном, которое захлестнет всю страну?

Грач дернул плечом, рот сложился в несчастливую складку.

— Не знаю, — сказал он. — Если вмешается король, и если королева займет другую сторону... Но маловероятно. Бомоны и Клинтоны грызутся уже давно, пока без особых потрясений.

— Еще я бы присмотрелся к этим сестрам-рыцарям, — продолжил Риз. — Неясно, что за дела привели госпитальеров на турнир, который они по уставу не одобряют.

— И еще очень уж заметны, — внес свою лепту Фаско. — Спорим, уже через пару недель по всей стране будут говорить, что две хорошенькие леди в кольчугах, одна из них мавританка, почтили своим присутствием тайный турнир в Уорикшире?

— Вы слишком хорошо думаете о слухах, Лайонел, — сухо заметил Грач. — Будут говорить о тридцати мавританских и десяти китайских леди, каждая из которых дралась как лев и вынимала из озера заколдованные мечи.

— Вот-вот, — подхватил Фаско. — Все равно как если бы они отвлекали от чего-то своим присутствием, а?

— Заговор? — уточнил Риз.

Сестра Картер не показалась ему человеком, который стал бы участвовать в заговоре по доброй воле. Но заговор заговору рознь... да и случалось уже Ризу ошибаться в людях.

— В Италии так точно был бы заговор, но с вами, саксонцами, не уверен.

Риз и Грач переглянулись.

— И все же я предостерег бы вас от дальнейшего участия в турнире, — Грач поджал губы. — Порез на бедре, может быть, меньшее из зол. Вот ваша рука мне не слишком нравится. Растяжение сухожилий не шутка.

— Пустяки, Грач, — Риз на пробу согнул и разогнул запястье. — Ты мастерски ее перебинтовал. И я отлично сражаюсь левой.

Фаско испустил протяжный вздох.

— Ну, — сказал он, — тогда я лучше схожу отнесу твой щит организаторам. Герб у тебя дурацкий, правда. Ничего не разглядишь.

Герб Риз придумывал сам, и дурацким он ему не казался: черная птица на красно-черном шахматном фоне.28

* * *

Как Риз и предполагал, вечером первого дня проводить основные бои не стали: такие схватки обычно начинают с утра. Но к его удивлению после жеребьевки глашатай Бомона вновь выступил вперед и важным тоном объявил, что две сестры-госпитальера, хоть им их Устав и запрещает участвовать в турнирах, согласились показать свое мастерство и готовы сразиться со всеми желающими — не на выкуп и не затем, чтобы забрать трофеи, а исключительно для тренировки воинского искусства и доброй воли ради.

Как и ожидалось, по толпе зрителей прошел гул — особенно по толпе благородных зрителей, что собрались под навесом. Там было немало разряженных благородных дам: свита матери и жены де Бомона, очевидно. Даже издалека Риз разобрал немало презрительно наморщенных носиков и лиц, "стыдливо" прикрытых тонкими вуалями.

Однако большинство мужчин преисполнилось энтузиазма. Недостатка в вызвавшихся не было. Какой-то рыцарь в черном заорал "Я, я, клянусь честью, я!" — так громко, что заглушил рог герольда. Даже бородатый предводитель Фелдена попытался влезть, но командирша Арденна, стоявшая рядом, удачно ткнула его локтем — под общий хохот окружающих.

Сестра Картер восседала на сером в яблоках коне у кромки турнирного поля с чуть насмешливым лицом. Сложив руки рупором, она крикнула громко:

— Пусть будет сэр Горлодер! Посмотрим, так ли остер его меч, как его голос!

Зрители грохнули смехом.

Рыцарь в черном, однако, не показался обескураженным. Картинно раскланявшись, он перелез через веревочное ограждение; после краткой суеты оруженосец и грум подвели ему лошадь, поднесли копье.

Рыцари двинулись друг на друга.

Схватка завершилась быстро: боевые навыки сэра Горлодера явно не дотягивали до вокальных. Картер выбила его из седла со второго не то с третьего удара. Достижение не маленькое, если учесть, что она, наверное, и в кольчуге, и в коже была бы легче этого рыцаря голышом, да и ее серый арабский жеребец изрядно уступал в мышечной силе рыжему тяжеловесу под "черным". Риз преисполнился к Картер еще большим уважением. Даже если ее отец или брат состояли в Ордене, как он сперва подумал, было ясно, что Картер приняли в боевое подразделение госпитальеров за собственные заслуги.

Потом вызвался еще какой-то юнец, видимо, недавно ставший рыцарем. С ним Картер разделалась еще быстрее.

И тут Риз напрягся: перчатку поднял тот самый златокудрый сэр Инкогнито, которого Риз приметил утром рядом с Бомоном. Он по-прежнему находился рядом с хозяином турнира; де Бомон даже схватил его за локоть, как будто отговаривая, но златокудрый со смехом отмахнулся.

— Дозволено ли мне будет вызвать доблестную сестру на пеший поединок?

Говорил он на латыни.

Картер, кажется, тоже заколебалась.

— Отчего нет, — наконец крикнула она. — Если я не ошибаюсь, я имею дело с Ришаром Ангулемским?

"Ангулем, — вспомнил Риз, — это в Аквитании. Неужели и в самом деле связан с королевой?"

— Он самый, — отозвался златокудрый, выходя на арену.

Картер спешилась, чтобы встретить его, и стало видно, что она доходит рослому рыцарю едва до подбородка. А уж о разнице в сложении нечего было и говорить: казалось, златокудрый может переломить ее как тростинку. Правда, Картер не выглядела испуганной.

Риз сам не заметил, как начал передвигаться через толпу зрителей ближе к заграждению. Что он собирался делать, он не знал и сам. "Сэр Джон!" — выдохнул Грач сзади, но Риз не обратил на него внимания.

Мечи скрестились.

Очень скоро стало понятно, что противники подобрались равные по мастерству: парировали и нападали они одинаково ловко. У Картер, насколько мог судить Риз, было преимущество в боевом опыте, у Ришара Ангулемского — в росте и силе. Один раз он почти достал Картер, но она ушла, перекатившись по земле у его ног, и еще полоснула Ришара кинжалом по ноге — того защитили только кожаные сапоги.

Другой раз Картер почти достала Ришара ударом сбоку, но промедлила — кажется, побоялась нанести тому нешуточную рану — и Ришар успел парировать удар.

Осыпав друг друга градом ударов, они разошлись, тяжело дыша.

— Госпожа, — сказал Ришар, — я предлагаю ничью.

— Сэр, — ответила Картер, глотая воздух. — Ничья с вами — честь для меня.

"Так, — подумал Риз. — Ну точно, большая шишка инкогнито. И госпитальерши его знают".

Картер и Ришар Ангулемский разошлись; на арену выехала Шоу.

Снова раздался гул — не такой сильный, как при появлении Картер, но и с младшей госпитальершей хотели сразиться многие. Она, однако, только хмыкнула и громко и чисто произнесла:

— Могу ли я сама назвать того, с кем хочу сразиться?

— Можешь, доблестная сестра, — крикнул Бомон ей со своего места.

— Тогда я вызываю рыцаря Черного Дрозда! — произнесла Шоу. — На пеший бой.

По зрителям прокатился удивленный шепоток: многие впервые слышали о рыцаре Черного Дрозда. Риз тоже слышал о нем впервые, но быстро понял, в чем дело, когда увидел, что Шоу пялится прямо на него, а зрители тыкают в выставленные для жеребьевки щиты — Джонов щит занимал крайнее место в нижнем ряду.

— Ну и герб ты выбрал, — Фаско каким-то образом оказался рядом и уже совал в руки Джону другой щит, чистый, и шлем. — Уж взял бы ястреба или ворона! Или вот грача, на худой конец...

— Я ворона рисовал! — огрызнулся Риз. — И так и сказал герольду: рыцарь Черного Ворона!

Фаско захохотал, помогая Ризу примотать щит к раненой руке:

— Извини, сэр Джон, но больше похоже на курицу. Как еще дрозда-то разглядели... А эта Ночь Всех Святых глянь как пялится, ух! Точно тебя с первого взгляда невзлюбила! Или наоборот, а?

— Ночь всех святых, Лайонел? — процедил сквозь зубы Риз, обиженный на курицу. А он еще ведь хотел поставить Фаско на место... — Может, в тебе в самом деле пропал талант менестреля, а?

— Почему пропал, я еще вам покажу! Сегодня же на пиру и покажу.

Джон вышел на арену.

С самого начала он держался настороженно: от человека с глазами Шоу он ожидал чего угодно. И оказалось, не зря. Там, где Шоу недоставало роста, она брала холодной, уверенной яростью. Прямой короткий меч, которым она орудовала, был легче сабли Риза. Но, когда он парировал ее удар, ему показалось, что его саблю лягнула лошадь — с такой скоростью впечатала Шоу.

И — безжалостность. Там, где Картер словно танцевала с противником, Шоу шла напролом: сокрушить, размазать по земле, втоптать в грязь. После первых же мгновений боя Риз поймал себя на том, что не парирует, а уворачивается, с таким напором действовала девушка-госпитальер.

"Долго она не выдержит, — подумал Риз, уходя от очередного удара. — Это все рассчитано на быстрое окончание боя... Но она моложе. И у нее не болит запястье и нога. А еще она не сражалась утром. Смогу ли я обойти ее в выносливости?"

Шоу действительно была много моложе. Картер, как и Ризу, давно перевалило за тридцать, и это чувствовалось. Шоу, наверное, едва сравнялось двадцать три, может быть, двадцать четыре. Десять лет разницы. Десять лет старых шрамов, походов и мышечной усталости.

Но позволить ей себя одолеть, да еще на глазах у Грача... И Фаско потом покоя не даст...

Риз разорвал дистанцию и начал обходить Шоу по дуге, ища слабые стороны. Она медленно поворачивалась вслед за ним, держа меч чуть наискось перед собой. Правильная стойка, ноги крепко упираются в песок... Риз бы рискнул упасть на землю и попробовать задеть ее по ногам, но это все-таки дружеская схватка: ломать ей колени ему не хотелось. Да и к тому же, вдруг она сориентируется и полоснет его по горлу? Совсем лишнее.

Вдруг женский голос из толпы крикнул на окситанском:

— Сделай его, Самин!

Шоу дернулась, вздрогнула — вот оно! Риз шагнул вперед, намереваясь точным ударом выбить у нее меч; но в самый последний момент Шоу спохватилась. Риз думал, она попытается вывести руку из-под удара, но вместо этого она шагнула вперед — и их мечи оба полетели в сторону. Они стояли друг напротив друга, безоружные.

Шоу этого ждала и опомнилась первой, буквально наскочив на Риза — попыталась поймать его шею в захват и придушить. Наверное, ей бы повезло... если бы маэстро Франко когда-то не учил Джона именно такому захвату. Ризу удалось перехватить ее руки и заломить их за спину, опрокидывая госпитальершу на землю. А там уж дело техники: колено в спину, чтобы ногами не дернула, руки в замок.

— Зря ты, — сказал ей Риз. — Я тебя вдвое больше, в этом случае лучше бить по ногам.

— Учитель выискался, — буркнула Шоу. — Ладно, победил, отпускай. Я хочу найти в толпе эту гадину.

Риз сразу ее понял: ту, что окликнула Шоу. Наверное, использовала ее имя. Старое имя, нехристианское; почти наверняка в ордене Шоу дали другое.

Не торопясь отпускать госпитальершу, Риз сам окинул взглядом собравшихся... и обомлел: из первого ряда на него раздосадованно, даже зло смотрела Юдифь. Она прикусила губу, мрачно улыбнулась Джону — и была такова.

Интерлюдия 8. О природе видений

К тому времени, когда видение о Нейтане подкосило Гарольда на ночной террасе, борьба между Генрихом II и архиепископом Томасом Бекетом гремела на всю Европу.

Гарольд оказался прав: честолюбец Бекет вступил на путь аскезы, отринул все мирское — кроме страсти сделать церковь самой влиятельной политической силой в Англии. Он больше не блистал перстнями и не покорял обходительными манерами — он обличал глаголом и пугал фанатичным блеском глаз, грозя Англии отлучением от церкви.

Но его упрямство натолкнулось на еще большее упрямство короля, и Гарольд не сомневался, что победа будет за Генрихом.

И правда: известие о том, что Бекет убит — или, скорее, казнен по приказу короля — настигло Гарольда вскоре после Рождества, едва он сошел с корабля на английскую землю. Тогда же он узнал, что Нейтан заточен в крепость вместе со многими другими сторонниками Бекета.

Гарольд кинулся к королеве.

Глава 8. Ришар Ангулемский

Если бы кто-нибудь отдал Ризу ключи от замка Уорик, он бы первым делом построил ворота понадежнее, да еще, может, укрепил бы полуденно-закатный угол. Полуденную стену укреплять не было необходимости, потому что она выходила на отвесный обрыв — река Эйвон здесь подмыла берег, обнажив каменные отроги.

Но в целом замок и так был укреплен неплохо: построенный когда-то против немирных полуночных провинций, он по сей день играл важную роль, распространяя влияние короля на весь Уорик и далее на полночь. С годами он стал только красивее и больше; центральный зал, где Уильям де Бомон устраивал пиры, обзавелся гигантским камином вместо кострища в центре, ранее незащищенные хозяйственные постройки обнесла стена... Так и задумаешься — а кому нужен Кенилуэрт, который обещал стать еще больше и красивее Уорика? Риз уже наслушался разговоров среди местных: многим пришлось работать на строительстве Кенилуэрта, остальным — платить налоги на это строительство, и все были возмущены.

Но в главном зале замка возмущение не чувствовалось.

Пол здесь устлали свежескошенными луговыми травами, от которых в каменных стенах поселился приятный, чистый дух. Горели хорошие, сухие факелы, дающие мало чада. Поставили целых три стола — чтобы хватило места всем участникам турнира.

Риз тоже присутствовал среди пирующих. Более того, его поединок с Шоу произвел на де Бомона со товарищи такое впечатление, что его даже посадили "перед солью" — то есть в верхней части стола, до огромной солонки. Грач, то есть брат Пассер, каким-то образом тоже оказался здесь — скромно потупив глаза и молитвенно сложив руки, поинтересовался, не возражает ли доблестный рыцарь против его скромного соседства?

— Смотрю, скромный брат не терял зря времени, — хмыкнул Джон, подвигая Грачу общую на двоих тарелку. — Как ты добился приглашения в Главный зал?

— Мое искусство врачевания произвело впечатление на настоятеля монастыря, а также на многих знатных рыцарей.

— Знатные рыцари сегодня не участвовали в боях, тебе некого было врачевать.

— Сэр Вульфрик вывихнул колено, упав с лошади. Мне удалось удачно его вправить.

У Риза чуть дернулась губа: сложнее придумать что-то менее приятное и более тяжелое для костоправа, чем вывих колена! Разве что вывих бедра.

Но Грач, видимо, в самом деле знал, что делал. Риза вот он промыл и перевязал мастерски.

— Твои таланты все многограннее, Пассер, — пробормотал он. — Лекарь, книжник, удачливый купец... Я уж не говорю обо всем прочем.

— Искусство выживания, сэр Джон, — ответил Грач с непроницаемым лицом. — Всего лишь искусство выживания.

Джон не отказал себе в удовольствии: когда до них донесли первое блюдо — оленину — он долго картинно выбирал кусок понежнее и подвинул его Грачу.

— Спасибо, но я уже поужинал, — сухо ответил тот. — Мы, монахи, должны умерщвлять плоть.

— Ага, вот именно, — Риз кивнул на настоятеля монастыря, угощавшегося, помимо оленины, еще специально принесенными только ему раками, тушенными в вине. — Давай, Грач, налегай. Я видел Юдифь среди зрителей. Очень может быть, что ситуация серьезнее, чем нам до сих пор представлялась, и работы предстоит невпроворот.

— Юдифь? — встревоженный, Грач положил в рот кусок оленины. — Хм, действительно, неплохо... Хотя здешний повар слишком налегает на уксус...

— А я говорил, — кивнул Риз и тут же вернулся к теме, занимавшей его больше всего. — Итак, что, по-твоему, Юдифь может тут делать?

Он умолчал, что у него от одной мысли о ней волосы стояли дыбом, и хотелось рыскать по всему замку сверху донизу. "Я буду стоять над ним спящим..." Три месяца о ней не было слышно — и вот, всплыла!

— Она наемница, сэр Джон. Я думаю, ей кого-то здесь заказали. Может быть, того же человека, по чью душу пришел тот наемник, с которым сражались вы?

Грач отхлебнул вина, и Риз тотчас подозвал еще виночерпия. Не то чтобы ему хотелось напоить своего работодателя, но... просто интересно было — получится ли хотя бы подпоить его?

— Может быть, — согласился Джон. — Тогда у этого кого-то — большие неприятности. И еще Юдифь очень интересуется госпитальершами. Похоже, знает что-то об одной из них... о младшей, Шоу.

— Интересуется? В каком смысле?

— Может быть, хочет шантажировать? Или они знакомы? Не знаю, но в любом случае, за госпитальершами нам тоже надо приглядывать.

— Я уже понял, — вздохнул Грач и отодвинул от себя общий бокал. — Нет уж, сэр Джон, для моего телосложения больше чем достаточно.

— Тогда кусочек свинины в меду? — предложил Риз. — Там как раз несут. Ну... если до нас не разберут те, кто рангом повыше.

Грач ему что-то не нравился последнее время. Какой-то он был бледный. Да и видения действовали на него сильнее обычного.

Обстановка в зале становилась все оживленнее.

На галерею вышли музыканты, и гости побогаче принялись кидать им мелкие монеты, заказывая музыку. Риз заметил, что даже Картер подозвала менестреля (тот проворно спустился с хоров), сунула ему что-то в ладонь — и он заиграл одну из укороченных версий баллады о Роланде. Слушая ее, Картер и Шоу сдвинули кубки с вином. (Риз заметил, что у каждой из них стоял отдельный прибор: они не делились ни между собой, ни с гостями. Особое положение, что ни говори. Также, помимо хозяйской семьи, отдельный прибор стоял у Ришара Ангулемского.)

За столами гостей победнее тоже царило веселье: Джон увидел, что кто-то из оруженосцев достал лютню, другой — виолу... И вдруг над всем этим поднялся чей-то верный и чистый тенор, хотя и не особенно сильный.

— О боже! — произнес Грач, подслеповато щурясь в направлении стола. — Неужели это Фаско...

Джон присмотрелся: и точно, Фаско! Встав во весь рост на лавке и преисполнившись чувства собственного достоинства, он затянул под неуклюжий аккомпанемент, да так, что стало слышно во всем зале, а официальные музыканты смолкли.

Слыхал про рыцарей, бесстрашных, словно львы,

Сеньору верных. Про достойнейших и честных.

Но нет мне дела до пустой людской молвы

И до преданий дряхлой старины безвестных.

Их вспоминать сейчас, ну право, неуместно,

Ведь девы-рыцари обители святой

Затмят их доблестью и чистой красотой.

— Да, — пробормотал Грач, — когда я советовал ему как-нибудь расположить к себе сестер-рыцарей, я не это имел в виду...

— Ты ему такое советовал?

— Скорее, выругал его, — Грач замялся. — Ты, сэр Джон, как раз дрался с сестрой Шоу, я был несколько... отвлечен.

— Ну что ж, — философски заметил Риз, — по крайней мере, нас заметили.

Так оно и было: Уильям де Бомон о чем-то переговаривался с Картер, и у обоих были веселые лица, у Картер еще с оттенком иронии.

— Да, — ответил Грач. — Сейчас, наверное, вас подзовут. Поскольку в их глазах Фаско вам служит, постарайтесь извлечь как можно больше выгоды из ситуации.

— Служит, как же... — проворчал Риз.

Фаско, между тем, продолжал, даже почти не фальшивя:

Как яркий росчерк молний в поднебесье

Бередит душу, сковывая взоры,

Так взмахи их мечей, блеск глаз прелестных

Сердца пленяют, укрощают споры,

И, верно, я не заслужу укора,

Когда скажу, что если б не они,

Не так светлы бы были наши дни.

— Он сбился на один слог, — пробормотал Грач.

— Не придирайся, — Риз великодушно отпустил Фаско грех неопытности, — кто он тебе, Томас Британский? 29

И в самом деле, Уильям де Бомон махнул рукой, и какой-то его слуга побежал к нижним столам, звать Фаско пред светлые очи эрла. Картер, между тем, прямиком подошла к Джону.

— Святой брат, — она чуть склонила голову перед Грачом.

— Благородная сестра, — ответствовал он своим мягким тоном. — Чем могу служить вам?

— Я пришла поговорить вот с этим вот рыцарем, — она бесцеремонно ткнула в Джона пальцем. — Это ведь твой оруженосец разливается про нас с Шоу соловьем?

— Мой, — Риз не видел смысла отрицать очевидное.

Картер оценивающе поглядела на него.

— Ну что ж, пойдем поговорим.

Риз посмотрел на Грача с некоторой тревогой: зная, что где-то здесь Юдифь, ему не хотелось оставлять Грача одного, но как объяснить Картер, зачем он хочет захватить с собой скромного монаха. С другой стороны, Джон не видел Юдифи в замке, хотя тщательно присматривался даже к служанкам — и вовсе не с той целью, с какой это обычно делали влиятельные господа. Да и что может случиться с Грачом в пиршественной зале, на глазах у десятков людей?

Грач глазами показал ему: мол, я не против, сэр Джон, идите, поговорите с Картер — я ведь сам этого хотел.

Они нашли подходящее место для разговора в дальнем конце зала, где длинный гобелен грубоватой местной работы отгораживал альков у окна, под которым стояла скамья — должно быть, ради любования видом на реку. Риз предложил Картер усесться, но она только покачала головой, и оба остались стоять.

— Я думала, ты подосланный убийца, — Картер, видно, предпочитала сразу брать быка за рога.

— А теперь не думаешь?

— Чтобы подосланный убийца привлекал столько внимания? — фыркнула Картер. — Нет, не похоже. Взять того парня, который тебя немножко порезал. Его и след простыл уже давно.

"И Юдифь тоже не видно, — подумал Риз. — Кого ее наняли убить?"

— Зачем вы с Шоу здесь, сестра? — спросил Риз.

Она посмотрела на него, серьезно и испытующе.

— Баш на баш, сэр Джон. Ты говоришь мне, зачем ты здесь, а я расскажу, зачем мы. Ты ведь не один из этой шантрапы, мошенников, выдающих себя за рыцарей.

— И все же я — не лучше. Я был произведен в рыцари, но ни грамоты, ни земли у меня нет, а свидетелей тому событию не осталось, — улыбка на физиономии Риза казалась непривычной, он совсем от нее отвык. — С чего ты взяла, что можешь доверять мне?

— Я и не доверяю, — ответила Картер. — Но что-то подсказывает мне, что ты чтишь честную клятву. Если ты поклянешься, что скажешь мне правду, и заодно поклянешься, что не замышляешь зла королевской фамилии Англии, я скажу тебе правду.

Риз приподнял брови. У него начала складываться догадка.

Но сильнее удовлетворения собственной догадливостью было удивление — Картер верила, что Риз способен клясться и клятву сдержать! Даже Грач, должно быть, не верил этому — иначе почему до сих пор не попросил у Риза вассальной присяги?

Правда, Риз и так получил много больше, чем заслуживал.

Он тщательно перекрестился.

— Я клянусь, что не замышляю зла ни королю, ни его семье, ни даже Уильяму де Бомону и никому из собравшихся в замке, может быть, за одним исключением... но вряд ли тебя будет волновать судьба этой особы. Что же касается остального, то я не смогу тебе сказать точную причину, почему прибыл сюда.

— В этом как-то замешан монах, с которым вы вместе ужинали? — уточнила Картер. — Ну что ж, я не лезу в дела монастырей. Я тоже обещаю сказать тебе правду. Клясться не буду, наш Устав это запрещает. Но моему слову можно верить. Первый — ты. Скажи, если не можешь назвать точную причину, можешь назвать общую?

— Я не сомневался в твоей честности, сестра, — Риз склонил голову. — Общая причина состоит в том, что отсюда, с этого турнира, угрожает какая-то опасность всей Англии. Что за опасность — не знаю. Я думал, может быть, это связано с тобой и сестрой Шоу.

— Может быть, и связано... — Картер задумалась. — Да, монахи часто ловят слухи и сплетни... особенно францисканцы... Ну что ж. Мы с сестрой Шоу прибыли сюда для охраны важного лица.

— Принца Ричарда?30 — уточнил Риз.

— Ну да, ты догадался, когда я велела тебе поклясться насчет королевской фамилии, — вздохнула Картер. — Да нельзя сказать, чтобы он особенно скрывался... Как же, он ведь должен показать себя лучшим рыцарем в округе!

— Он действительно неплох, — хмыкнул Риз. — Хотя твоя Шоу могла бы с ним потягаться.

— Ему только не говори, — Картер закатила глаза. — Он до сих пор переживает, что меня никак не может вчистую одолеть!

— Кто же угрожает принцу? — спросил Риз. — Филипп Французский?

— О нет, с Филиппом они особые друзья, — Картер едва заметно выделила голосом слово "особые". — Хотя я не стала бы доверять ему. Но пока смерть Ричарда этому красавчику не выгодна. Филипп считает своим противником его величество, короля Генриха. Старая тяжба за Аквитанию, как тебе, должно быть, известно.31

— Так кому же не угодил Ричард?

— Это только мои догадки... — Картер и так говорила негромко, но тут еще сильнее понизила голос. — Но, я думаю, тому же, кто приказал убить Томаса Бекета.

Интерлюдия 9. О природе видений

Тот вечер не мелькал прежде в видениях, но все же Гарольд запомнил его на всю жизнь: день, когда он вышел из Тауэра ходом для прислуги и поднял голову, ощущая, как садятся на разгоряченное лицо снежинки.

Фаско, на удивление верный тосканец, без которого Грач не добрался бы сюда из Генуи в такие короткие сроки, уже ждал с лошадьми.

"Ну что, сеньор?" — спросил он.

"Она не поможет, — ответил Гарольд спокойно. — Значит, устроим побег".

Он умолчал о том, что Алиенора сказала: "Муж настроен так сурово, что, если я вступлюсь за сторонников Бекета, скорее он казнит меня".

Новое видение посетило Гарольда: его собственный труп, подвешенный на высохшем дубе...

Глава 9. Юдифь

В оружейных палатках Ризу всегда нравилось: запах льняного масла, воска и теплого свиного жира привычно успокаивал, настраивал на размеренный лад. Любил он и ухаживать за оружием, и даже к чистке кольчуги относился спокойно, хотя ничего приятного в этом нет: кольчугу приходится мешать палкой в бочке с песком — занятие нудное и потное. Оруженосцы у Риза попадались редко, и он привык заниматься уходом за оружием самостоятельно.

Однако в этот раз не пришлось: в оружейной палатке Риз нашел Фаско, который занимался его кольчугой. Чистить не чистил, поскольку она в этом еще не нуждалась, но смазывал маслом.

— А я-то думал, куда она подевалась, — хмуро сказал Риз.

— Что, думаешь, я совсем свое дело не знаю? — огрызнулся Фаско. — Милорд сказал, что я твой оруженосец — значит, я твой оруженосец.

— Слышал я, как ты вчера исполнял другое приказание милорда.

— А ты чем недоволен? Я видел, тебя сестра Картер потом оттащила в темный угол. Правда, что-то скоро ты оттуда появился...

— Она давала обет целомудрия, Лайонел, — хмыкнул Риз.

Раздражение на Фаско улетучивалось: сложно сердиться на того, кто избавил тебя от нудной, хоть и необходимой работы. Но кольчугу после него надо будет еще осмотреть, мало ли.

— Ну, может, и дала, — проворчал Лайонел, — может, даже будет его соблюдать, она в самом деле похожа на честного орденца. И стражники де Бомона о ней хорошо отзываются, я поговорил уже... Он, оказывается, ей дал карт-бланш наладить охрану замка. Строгая, но справедливая. Вот подружка ее, Шоу, — та просто чокнутая! Ну или отмороженная насквозь, такая, вроде тебя.

— Спасибо на добром слове, Лайонел.

— Говорю, что вижу, — многозначительно ответил Фаско.

— А Грача ты не видел?

— Нет, но я слышал, как замковый слуга искал брата Пассера, искусного во врачевании. Он тоже успел себя показать, а? Вам бы с ним надо обоим пыл поумерить.

Риз только собирался заметить, что не Фаско об этом судить, как полог палатки приподнялся, и туда заглянул Грач собственной персоной — бледный, одутловатый и хромающий больше чем обычно.

— Грач! — Риз сам не заметил, как оказался рядом с ним, подставил плечо. — Тебя что, отравили?

— Нет, — ответил он устало, — с утра два идиота затеяли шуточный бой и свалились с крепостной стены. Угодили на телегу, но... Одному мне удалось вправить кость, хотя ногу он, наверное, потеряет. Другого сестра Шоу, кажется, спасет... у нее великолепные навыки.

Грач и Риз переглянулись.

— Да, я думаю, что им можно верить, — проговорил Грач медленно. — Я имею в виду то, что сказала тебе Картер вчера.

— Тот, кто заказал убийство Томаса Бекета, — пробормотал Риз, помогая Грачу присесть на бочонок с песком. — То есть король. Ты думаешь, король решится убить собственного сына?

— Не знаю, — Грач пожал плечами. — Я не знаком ни с ним, ни с принцами лично, ничего не могу сказать... Только все говорит, что между отцом и сыновьями нет большой любви. У его величества буйный и непредсказуемый нрав. Ранее он благоволил хотя бы старшему, Генриху Молодому, а теперь, говорят, презирает его за то, что он во всем ему покорен... Но и тем, кто ему непокорен, вроде Ричарда, он доверять не может. К тому же, у него есть любимый сын Годфри от прекрасной Розамунды.

— Да, — вставил Фаско. — Кстати, я ее видел. Даже сейчас неплоха. Только я думал, герцог Бретани Годфри — законный?

— Есть два Годфри, — терпеливо, хотя и устало, пояснил Грач. — Один от Розамунды, другой от королевы Алиеноры. Вот этому последнему король отдал под руку недавно завоеванную Бретань.

Голос его слегка подрагивал, и Риз подумал, что Грачу надо больше беречь себя. Ну вот зачем он кидался по первому зову вправлять кости всяким придуркам?

— Не может же он сделать этого незаконного Годфри наследником, — сказал Риз, не выразив свое беспокойство. — Хотя, как я слышал, рыцарь он знатный. Но не лучше Ричарда.

— У Ричарда Генрих, между прочим, увел невесту, принцессу Алису Вексенскую, — заметил Грач. — И живет с ней во грехе, как раньше жил с Розамундой. Так что между ними и Ричардом чувства особенно недобрые. Раз Ричард здесь, на турнире, да еще и запрещенном Генрихом... Может быть, это особенно удобный случай избавиться от него. Все можно будет списать на незаконную и неправедную организацию турнира...

— Одно непонятно, — сказал Фаско. — Даже если король задумал укокошить принца, зачем, во имя подштанников святого Иоанна, госпитальерам-то его защищать? Вроде бы они у короля в фаворе...

— Тут сложная политика, — пояснил Грач, морщась и растирая ногу. — С одной стороны, Генрих покровительствует госпитальерам в Англии в обмен на помощь и кредит Ордена. С другой стороны, их основные интересы все-таки не в Европе, а в Святой Земле. А Святая Земля Генриха интересует мало. Другое дело — Ричард. Он уже не раз заявлял, что если бы отец разрешил, давно бы собрал новый крестовый поход. К тому же Генрих заодно покровительствует и храмовникам, с которыми у госпитальеров вражда, а Ричард, говорят, храмовников не любит.

Риз положил руку на колено Грачу, надавил в нескольких местах сквозь рясу, и тот благодарно вздохнул.

— Картер объяснила мне это проще, — заметил Риз. — Сказала, что они просто против беззаконного убийства, даже если беззаконие совершает король. И добавила, что леди Алиенора Аквитанская много жертвовала Ордену.

— Да, — по губам Грача скользнула едва заметная улыбка. — Принц Ричард всегда был любимым сыном нашей королевы. Видно, она вызвала к делу старые связи, чтобы помочь ему.

За стенами палатки запели рога: начинались первые драки турнира.

— Сэр Джон, я не советую тебе высовываться, — быстро предостерег его Грач. — Ты и так уже... достаточно прогремел. Постарайся проиграть как-нибудь поубедительнее.

— Не собираюсь никому отдавать Уголька, — покачал головой Риз. — Как-никак, я к нему привязался.

— Ну так проиграйте в пешем поединке! А даже если и в конном — мы потом все выкупим. Сэр Джон!32

Но Джон уже выходил из палатки.

* * *

По традиции сперва происходили турнирные бои: то есть бои по схеме, которую определял герольд, перемещая деревянные бляшки, покрашенные в цвета рыцарских щитов, по деревянной доске с делениями. Иногда — если, допустим, по жребию и турнирной таблице в следующем бою должен был участвовать тот, кто уже сражался, герольды объявляли перерыв, и тогда рыцари, даже и не участвующие либо уже выбывшие из турнира (если, конечно, у них были запасные мечи и кольчуги) имели право вызвать на бой кого угодно.

Часть боев проходила в конном строю, часть в пешем, потому что не у каждого рыцаря имелись сменные кони.

Первый же турнирный бой для Джона вышел не совсем удачный: он победил, да, но, орудуя копьем (не самое его любимое оружие!) все-таки сильно напряг поврежденную вчера руку.

— Самое время вам сейчас выбыть, — хмуро проговорил Грач, перевязывая кисть потуже.

Риз уже попривык к тому, что благородный сеньор самостоятельно занимается ранениями, и его теперь больше впечатляло другое: то, как ловко орудовали пальцы Грача, выдавая большую практику.

Уж этот не приложит к ране козий навоз, утверждая, что "скверна тянется к скверне"! Риз знал одного парня, который руку потерял из-за такого лекаря.

— Я уж как-нибудь сам выберу время, — легко заметил Риз.

— Перед кем вы тут козыряете своей выучкой? — подозрительно проговорил Грач.

"Перед тобой", — Риз, конечно, проглотил эти слова.

— Только ты еще мне не напоминай, что сестра Картер принесла обет безбрачия, — устало произнес Джон. — После вчерашнего я не могу выбыть просто так. Это должно выглядеть правдоподобно.

Второй рыцарь — сэр Кэдоган — оказался слишком слабым противником, чтобы Джон мог проиграть ему убедительно. Немалую роль в этом сыграл шлем рыцаря: изготовленный по новомодному лекалу, он закрывал чуть ли не две трети лица. Видимо, чтобы хватало места для тонкого золоченого узора. Вся эта красота закрывала рыцарю обзор, и он мог только неловко топтаться.

Проиграв, пыхтящий сэр стянул шлем и протянул меч вперед рукоятью — между прочим, золотой.

— Что вы, сэр, — сказал Риз. — Я против того, чтобы грабить достойных противников.

— Нет-нет! — воскликнул рыцарь, картинно подкручивая небольшие, по последней итальянской моде усики. — Возьмите, а не то я обижусь! Ни один турнир не оставлял меня в долгу!

Сэр Кэдоган демонстрировал свое умение проигрывать с размахом: кроме меча он навязал Ризу еще красивую перевязь и ножны. Прекрасно зная, что нигде не рискнет показаться со столь запоминающимся оружием, Джон потащил все это в их шатер — где и нашел мирно спящего Гарольда. Лорд Руквуд прикорнул на запасном седле, положив голову на тюк с сеном, притащенный сюда ранее хозяйственным Фаско.

Джон не стал его будить, только сгрузил перевязь у входа. Может, она Грачу еще на что-нибудь пригодится. Например, подкупить кого-нибудь.

Каждый бой длился недолго, раз пять прочитать "Отче наш" — и то можно не успеть. Но рыцарей, изголодавшихся по турнирам, со всей Англии собралось довольно много, а потому очередь до каждого доходила не скоро. В результате к третьему бою Джона с неба уже лился накаленный жар, и кольчуга будто сделалась тяжелее обычного. Заставив третьего рыцаря сдаться, Риз ощутил нехороший холодок между лопаток и тут же выругал себя — Грач там спит в шатре, один, мало ли что может случиться! Он поймал герольда за рукав и торопливо отказался от последующего участия — мол, беспокоит рука.

Тот посмотрел на Джона равнодушным взглядом и ничего не сказал, только пометил что-то на вощеной табличке. Однако, когда было объявлено о том, что рыцарь Черного Дрозда выходит из игры, зрители разразились недовольными воплями.

Ризу до этого дела не было: поручив Фаско выбивание трофеев из третьего рыцаря (то был чей-то богатенький сынок, разнаряженный в пух и прах и без настоящего боевого опыта, так что Риз посчитал, что ему только на пользу пойдет расстаться с оружием и лошадью), он рысью поспешил в сторону их палатки.

Грач спал по-прежнему, на сей раз целиком перебравшись на тюк с сеном и раскинув руки. А рядом замер один из слуг де Бомона в красно-зеленой ливрее...

Нет!

Желудок Риза перевернулся.

Над Грачом, беззащитно спящим, стояла Юдифь — одетая в красно-зеленую ливрею лакеев Бомона. Точно как она и предсказывала. ("Черт побери! — подумал Риз с леденящим ужасом. — Я оглядывал служанок, но нет бы взглянуть на слуг!"). Стояла и улыбалась, бестрепетно глядя Ризу в глаза.

Интерлюдия 10. О природе видений

...И это сбылось.

Его вздернули высоко, так, что он хрипел и дергал ногами, елозя пальцами по суровой пеньковой веревке, что врезалась ему в шею.

"Надо же, как я хреново вздернул, — сказали снизу, в неимоверной дали. — Не выспался, что ли?"

"Кажись, не врал, что знатный человек и вешать его не положено! Эрл, надо же... Ну пусть повисит, потанцует..."

И ушли, и пропала всякая надежда спасти Нейтана и себя самого. Воздуха не хватало, шея пухла, он бился, разрезая веревкой в кровь руки, и виделось ему чье-то лицо — никак уж не такое, каким положено мерещиться в последний час.

Не Грация, не Нейтан даже: какой-то смуглый заросший вояка с ледяными глазами и пальмовые четки, вдавленные в грязь, заляпанные кровью... Потом — женщина, простого сословья, в доме какого-то мастерового, который бил ее ногами, как самого Гарольда только что били. Какой-то город вокруг них, английский, маленький, на берегу реки, с деревянными церквями...

Вдруг мерзлая земля метнулась навстречу, жестко ударила по свежим ушибам. Все еще хрипя, Гарольд завозил руками по горлу, но тут подоспел Фаско, ругаясь на чем свет стоит. Гарольд понял, что Фаско перерезал веревку, снял его с дерева, и теперь можно жить.

А он-то раньше думал, что Фаско его предал — сбежал.

Удушье не проходило, хотя воздуха теперь хватало, боль в шее была такая, словно веревка таки отделила голову от тела. Гарольд понял: вот она, смерть. Прежняя жизнь ушла безвозвратно.

А еще понял, что надо найти какую-то мертвую женщину в каком-то городе и дикаря, который придет за нее мстить.

Он не знал, что этот дикарь еще явится ему во сне не раз — как наемник, как раб, как рыцарь...

Глава 10. Грач

Учителя, которые учили Риза воинскому искусству, очень ценили боевую ярость. Считалось, что просто так махать мечом может кто угодно, но только настоящий мастер способен отбросить все лишние мысли и довериться воле своего тела. Ярость, мол, способствует вхождению в это особое состояние — викинги хорошо это знали. А вот маэстро Франко учил Джона не давать волю эмоциям. "Да, — говорил он, — может быть, твое тело и способно выбраться из какой-нибудь переделки вперед твоих мозгов. Но не меньше шансов на то, что оно само эту переделку устроит".

Кто знает, может быть, эти слова остановили Риза, и он умудрился-таки не сломать спину Юдифи о сундук с оружием. Может быть. Когда первый приступ ледяной, нерассуждающей ярости отхлынул, он держал ее за горло, прижимая к сундуку, и она хрипела — на губах булькала слюна.

А может быть, его остановил крик Грача.

— Риз, Риз! — восклицал он, держа Джона за рукав.

Чуть ли не первый раз, когда Грач назвал Джона именем, данным матерью.

Риз медленно разжал руку — не до конца, ровно настолько, чтобы дать Юдифи возможность дышать.

Она жадно вдохнула несколько раз, но почти сразу вернулас себе самооблодание — улыбнулась полубезумно, фанатично.

— Сэр Джон, — сказала она. — Ради бога, я вовсе не хотела твоему сеньору ничего плохого. Впрочем, я догадываюсь, что он тебе не сеньор. Ты ни разу не назвал его милордом, не так ли?

— Ты подслушивала наш разговор за ужином, — прорычал Риз, вновь чуть сильнее нажимая на ее горло.

— Да, но не так уж много я услышала, вы говорили очень тихо. Болтаться возле оружейной палатки оказалось полезнее...

Риз почувствовал, как его пальцы сжимаются почти помимо его воли.

— Сэр Джон! — скомандовал Грач, и Риз отпустил шею Юдифи еще до того, как он договорил до конца. Она сползла на пол, потирая горло и кашляя.

— Госпожа Руфь, — произнес Грач почти мягко. — Объясните мне, что вам нужно от меня?

Юдифь широко улыбнулась.

— Ах, я так и знала, что ты лучше меня овладел видениями и можешь видеть то, что угодно тебе! Узнал все обо мне божественными способами, не так ли?

— Вполне человеческими, уверяю вас, — поморщился Грач. — После вашего столкновения с сэром Джоном я навел кое-какие справки... И узнал о монахине-расстриге из Бретани, которая сбежала, прихватив кое-какие порочащие мать-настоятельницу письма. Потом она использовала эти письма для весьма остроумного шантажа... Манера напомнила небезызвестную Юдифь, прогремевшую на лондонском дне; я соотнес одно с другим.

— Но ты ведь владеешь видениями, разве не так? — требовательно спросила она. — Ты научишь меня? О, пожалуйста! Я так мучаюсь всю жизнь, я думала, это от дьявола, я гнала их, я пыталась понять их... Но ничего мне не было ясно, пока я не увидела тебя! Ты ведь глава тайного ордена, так? У тебя есть знания? Прошу, поделись ими со мной! Я буду достойна! Сделаю все, что ты скажешь!

Ее красивое, подвижное лицо растеряло и дерзость, и безумие. Осталась мольба, остался почти религиозный восторг. Так она была еще лучше, чем помнилось Джону, и он сердито прогнал эту неуместную мысль — еще не хватало восхищаться убийцей и обманщицей! К тому же — монахиня-расстрига! Нельзя сказать, чтобы Джон так уж любил монахов, но человек, который плюет на свои обеты, не может быть хорошим человеком.

Грач вздохнул. Его лицо выражало только усталость. Он вдруг показался Джону особенно бледным, до синевы.

— Нет никакого ордена, госпожа Руфь. И никаких тайных знаний у меня тоже нет. Я всего лишь слабый смертный, который постоянно ошибается. И видения я контролировать тоже не могу, они приходят и уходят когда захотят, часто вызывая мучительные приступы.

Несколько мгновений Юдифь, казалось, обдумывала это. Потом она затрясла головой; из глаз ее покатились слезы.

— Хорошо, — сказала она, пытаясь улыбнуться сквозь плач. — Ты пока боишься довериться мне, магистр Гарольд. Я понимаю. Я не заслужила. Но я буду стараться. Ты позволишь мне стараться? Позволишь служить тебе, хотя бы как этот чурбан? — она неприязненно кивнула в сторону Риза, и тот скрипнул зубами.

Грач хмыкнул.

— Если у вас есть какие-то иллюзии, что я смогу вам доверять хотя бы наполовину так, как я доверяю сэру Джону, вы, определенно, безумнее, чем я полагал. Зачем вы преследуете сестру-госпитальера Саманту Шоу?

Джон поглядел на Грача искоса. Как это похоже на него! Уже и выяснил имя госпитальерши.

— Ты и об этом знаешь? — Юдифь выглядела пораженной. — Но не знаешь, что на самом деле ее зовут Самин. Эти невежественные орденцы заставили ее сменить имя — как будто в ней могли быть изъяны! Но она хороша, правда? Она являлась мне в самых лучших снах. Просто великолепна! Стрела на службе у Провидения... Конечно, если бы Провидение существовало, — губы ее изогнулись в горькой улыбке. — Когда она отправилась в то же место, что и ты, это был просто подарок судьбы. Ты не хотел бы взять ее себе на службу, магистр Гарольд? Она могла бы тебе пригодиться.

— Не думаю, что вовлекать Орден госпитальеров в мои дела будет мудрым решением, — хмуро произнес Грач.

Склонив голову к плечу, он будто к чему-то прислушался и добавил, совершенно не к месту:

— Сестры Картер и Шоу, я надеюсь на вашу порядочность и мудрость.

Палатка распахнулась, и вошли госпитальерши собственной персоной, все еще в кольчугах и орденских накидках. "Во имя подштанников святого Себастьяна, — подумал Риз, — нам точно надо перестать разговаривать в палатках с тонкими стенами".

А еще подумал, что слишком много женщин в одном помещении — жди беды.

* * *

Последние поединки заканчивались, когда солнце уже клонилось к горизонту. До темноты еще было далеко, но большинство носов само собой поворачивалось в сторону замка, откуда доносился запах жареного мяса. Прямо у веревочных ограждений лоточники продавали снедь попроще — засахаренный щавель, пироги и прошлогодние орехи — но и у них товар уже почти разобрали.

Риза снедь не интересовала, как не особенно интересовало и происходящее на поле, перетоптанном ногами и копытами в мелкую пыль за истекшие два дня. Он размышлял о своем.

Картер и Шоу утащили Юдифь — Риз понятия не имел куда. Он подозревал, что милосердные госпитальеры в этом смысле были оснащены не хуже церковного суда, и также подозревал, что больше они с Грачом Юдифь не увидят. Мужчин-тюремщиков она еще как-нибудь могла бы обхитрить, но женщин?.. Он видел, с какой яростью Шоу схватила Юдифь за шкирку. Риз подозревал, что та уже успела изрядно насолить доблестной сестре, преследуя ее через половину Аквитании и Англии.

К словам о видениях Картер и Шоу отнеслись скептически. Гарольд убеждал их не говорить об этом орденскому начальству, но Картер заявила, что и без его уговоров меньше всего хочет прослыть умалишенной вроде Юдифи и самого брата Пассера. "Даже если бы видения были правдой, — добавила она, — по мне так не стоит нам, грешникам, лезть в эти материи".

Грач сказал потом Ризу наедине: "Не думаю, что если она и поверит Юдифи, то попытается использовать ее видения для чего-то... если они похожи на мои, то добиться от них пользы трудно. А ей или ее начальству все-таки хватит глупости попытаться нас потом найти, так ведь она знает меня только как брата Пассера, а тебя — как рыцаря Черного Дрозда. Думаю, с этой стороны особенно беспокоиться нечего".

Но Риз не мог совсем отбросить беспокойство. Наедине с собой он вынужден был признать, что Юдифь задела больное место, сказав, что Грач Ризу не сеньор.

Грач сказал, что доверяет ему, и все же не предложил вассальную клятву, не расписался в этом доверии своим словом и дыханием.

Раньше Джон был бы рад. Когда его сеньор Маркус, тот самый, кто посвятил его в рыцари и кому он принес клятву верности, отказался выкупить Джона из рабства, хотя выкупился сам, Риз зарекся еще кому-нибудь служить. Но вот явился господин, который и добр, и справедлив; он не идет в Святую Землю с походом ради грабежей и убийств, а делает все, чтобы мир стал чище и праведнее — это ли не подвиг?

Господин, которому Риз не нужен. По крайней мере, не нужен весь, до последнего вздоха. Нужен только его навык.

"И это больше, чем я заслуживаю, — хмуро сказал себе Риз, когда на его глазах сэр Ришар Ангулемский — то есть сэр Ричард Плантагенет — поверг в пыль очередного рыцаря. — Я буду служить ему и так. До последнего вздоха".

Между тем схватки закончились. Ришара, ко всеобщему смирению, объявили победителем турнира, и Риз приготовился собираться в замок на заключительный пир — если Юдифь все-таки не была нанята, чтобы прикончить принца, это должен был сделать кто-нибудь другой. Более удобного случая, чем пир, Риз представить себе не мог.

Вдруг, не дожидаясь герольда, рыцарь в памятному Ризу роскошном шлеме выступил в центр поля.

— Я сэр Кэдоган! — воскликнул он. — И я хотел бы вызвать на бой светлейшего победителя, сэра Ришара, Белого рыцаря!

(Ришар Ангулемский выставил на жеребьевку щит, покрытый сплошной белой краской. Теперь Риз думал, что это сплошное позерство с его стороны, намек на белый дрок, планта генеста.)

Риз насторожился. Он хорошо помнил голос сэра Кэдогана: надтреснутый тенор, который то и дело давал петуха. Этот же говорил невыразительным, но уверенным баритоном. И узорчатый шлем с плюмажем, который смотрелся на сэре Кэдогане довольно глупо, отлично скрывал лицо благодаря низко нависшим надбровникам и широкой носовой пластине. Оставался виден только рот — но стоило выбрить такие же усики...

— Нет, — пробормотал Риз, машинально кладя руку на эфес. — Нет, не принимай вызов...

Сэр Уильям де Бомон думал так же: со своего места Джону было видно, что он положил руку на локоть Ричарда, что-то увещевательно ему сказал. Должно быть, напомнил о многих проведенных сегодня боях и об усталости, и о том, что никто не усомнится в смелости Ричарда, если он откажется сражаться с бойцом, вылетевшим чуть ли не в начале турнира.

Однако Ричард только рассмеялся и перепрыгнул через ограждение.

— Хорошо, добрый сэр, — воскликнул он. — Увидишь, я окажусь не хуже рыцаря, что выбил тебя из соревнований!

Риз скрипнул зубами. Никакого сомнения не было в том, что Ричард мог победить сэра Кэдогана. Возможно даже, с завязанными глазами и с одной рукой за спиной. Но боец, вышедший перед Ричардом на арену, не был Кэдоганом. Он был Пустоглазым.

* * *

Как-то, еще мальчишкой, Риз бросился разнимать пьяную драку между своим отцом и другим кнехтом. В результате получил затрещины от обоих. Отплевываясь, отец объяснил: в мужскую драку не лезь, малец! Не твое собачье дело, если настоящие мужчины что-то не поделили. Сами разберутся.

С тех пор Риз успел сам уже стать "настоящим мужчиной" и понял, что правило, которое столь незамысловато растолковал ему отец в том кабаке, является краеугольным камнем рыцарского кодекса. Две собаки дерутся — чужая не влезай.

После того, как Ришар Ангулемский подобрал перчатку "сэра Кэдогана", у Джона не было ни малейшей возможности вмешаться и не сделать от этого только хуже.

— Сэр Джон? — поинтересовался знакомый голос за спиной у Риза. — Сэр Джон, я вижу по твоему лицу, что что-то случилось.

На арене рыцари обменялись первым ударом — почти для проформы — и разошлись. Неизвестный в узорчатом шлеме отпрыгнул легко и почти по-кошачьи ловко, словно кольчуга на нем ничего не весила.

— Тот убийца, с кем я сражался вчера, подменил сэра Кэдогана, — ответил Риз Грачу. — Может быть, вырубил, может быть, убил. Теперь он вызвал Ришара и хочет его прикончить...

— Он что, настолько лучше дерется? — уточнил Грач.

— Возможно, — сквозь зубы процедил Риз. — Не знаю. Но точно знаю, что если я сейчас попытаюсь влезть, ни к чему хорошему это не приведет.

— Почему? — большие бледно-голубые глаза Грача смотрели с паникой. — Только потому, что вы по рангу ниже их обоих?..

— Дело не в ранге, — проговорил Риз, сцепив зубы. — Это древнее правило. Может быть, еще до христианства...

— Христианство, — пробормотал Грач и окинул взглядом себя, собственный наряд. — Ну конечно же!

С этими словами он уже поддевал ограждение, чтобы пролезть между двумя натянутыми веревками.

Риз бы, может, успел его остановить, если бы он сразу сообразил, какая опасность грозит Грачу. Вместо этого он полез на поле за ним, озаренный красотой решения: ну да, церковная власть выше светской, Грач в своей криво сидящей рясе не принадлежит к рыцарской иерархии и вообще рыцарским правилам. Если он найдет верные слова, предостережет Ричарда... А кто и умеет находить верные слова, как не Грач! Кто поставил Риза себе на службу всего парой фраз и полуулыбкой?

— Стойте! — начал выкрикивать Грач еще от края поля. — Именем Господа нашего! Доблестные сэры! Остановитесь! Недоброе дело...

Почуяв, видно, что какой-то идиот-монах хочет сорвать поединок, к нему рванулась пара герольдов — но Риз уже был начеку. Этих он глушил попросту, врукопашную: никакого оружия, кроме ножей, у них не было, и оставалось просто слегка перекрыть одному дыхание, а другому врезать по голове. Грач между тем бежал — и Ричард, конечно, обернулся к нему, даже начал что-то говорить...

Но вот противник Ричарда и не думал останавливаться! Он уже занес меч, собираясь опустить его на принца.

Зрители охнули все вместе — и Ричард таки успел обернуться, подставив клинок под удар. Сердито заскрежетала сталь: на клинке наверняка осталась зазубрина. Нападавший вновь отпрыгнул назад, тем самым характерным легким скачком — и теперь на траектории между ним и Ричардом оказался Грач, каким-то образом проковылявший все это расстояние в небывало быстрые сроки, со своей-то хромотой! Или это время для Риза стянулось, замедлило — или убыстрило свой бег?

Но раз время ускорилось, значит, должен был убыстриться и сам Риз, не так ли?

И Риз обнаружил себя между Грачом и неизвестным убийцей — в последний момент. Бросить свое тело на траекторию удара он еще успевал, а вот поднять верную саблю — уже нет.

* * *

В голове все вертелся этот привязчивый мотив из песенки Фаско:

...Ведь девы-рыцари обители святой

Затмят их доблестью и чистой красотой.

Кого затмят — на это Риза уже не хватало. Затмят. Всех. Однозначно. По крайней мере, его они затмили — и одновременно спасли. Если бы Картер и Шоу не выскочили на поле, наверное, наемный убийца прошел бы через Джона, а потом и через Грача, и добрался бы до Ричарда. Но сестры-госпитальеры оказались наготове.

Риз помнил, что Шоу с перекошенным от злобы лицом заступилась за него, и он еще подумал: а и правда, она невероятно хороша. За эти карие глаза можно умереть. Если, конечно, Джон был бы в настроении умирать за глаза прекрасных дам.

Он был в настроении жить — тем более, что Грач (нет, брат Пассер, это важно!) цеплялся ему за руку и сдавленным, но уверенным голосом командовал:

— В палатку вон там, в левом ряду... Там есть необходимые материалы... Ах, осторожнее! Сестра Картер, вы можете достать мне крепкого вина? По-настоящему крепкого? Боюсь, последнее свое я израсходовал на инцидент этим утром...

Наверное, Риз был ранен не так уж сильно. По крайней мере, оставался в сознании и даже на своих ногах ковылял. Бок болел адски, и это тоже было хорошо: когда пропадает боль, а тело начинает колотить ровная дрожь — это очень плохой признак. Даже крепким вином иной раз не вылечишь (Грач решил напоить его допьяна?).

Оказалось — нет. Когда Риза полупривели, полупритащили в палатку (он не помнил, на чьих плечах обмякал, но точно не Картер — от нее не пахло бы так чесноком), Грач использовал принесенную фляжку, чтобы промыть длинные стальные иглы и шелковые нити, припасенные в отдельной шкатулке.

Поймав взгляд Риза, он пояснил:

— Не ты один привез из Святой Земли разные хитрости, сэр Джон.

— Сарацинские хитрости?

— Почему сразу сарацинские? Так поступают в Византии.

Подумав, Грач протянул Ризу остаток фляжки. Та была вычурной, серебряной, со знакомым уже восьмиконечным крестом госпитальеров. Как-то Грач еще будет с ними объясняться насчет Юдифи? Она знает столько его тайн — неужели он не боится, что она их выболтает? Он надеется на честность Картер? Или знает что-то, неведомое Ризу?

Грач вообще-то знал чертову прорву вещей, неведомых Ризу. Оставалось только удивляться тому, что Риза это успокаивало.

Грач прогнал всех остальных, даже Фаско, чтобы не глядели под руку. Точь-в-точь армейский лекарь, откуда только интонации прорезались!

— Ты что, работал в полковой лечебнице? — пробормотал Риз, откидываясь на стену и смеживая веки; от крепкого вина, принятого натощак, да от потери крови в голове шумел ветер, зато и боль в боку не чувствовалась, отдавалась тяжело и далеко. — Или в монастырской?

Гарольд ведь сказал, что получал образование в монастыре.

— Вы готовы были отдать за меня жизнь, — проговорил Грач с непонятным Ризу удивлением.

Его руки, которые раньше так ловко перевязывали пустяковые царапины, аккуратно закатали на Ризе рубаху, начали промокать свернутой тряпицей вокруг раны. Сейчас вонзит иглу...

— А ты думал, я тебя брошу? — Ризу в пору было оскорбиться, а ему хотелось улыбаться, и нужно было стараться удержаться от этого: не хватает еще Грачу видеть его тупую ухмылку в такой момент.

— Нет, не думал, но... — вот оно, первое движение иглы. Должно быть, Риз переоценил то, насколько он оставался в сознании: короткие подергивания почти не ощущались, как боль.

— Тебе очень повезло, сэр Джон, — отстраненно проговорил Грач. — Рана глубокая, но не длинная. Не задеты ни почка, ни селезенка... Насколько я могу судить, не обладая волшебным зрением и не имея возможности заглянуть вам под кожу...

— А я думал, волшебным зрением ты как раз и обладаешь, — протянул Риз.

— Твои попытки пошутить несказанно меня радуют. Они показывают, что ты в сознании. Продолжай.

Ну как можно ослушаться?..

— Девы с огненными мечами... Ты сказал, их должно быть три... Шоу, Картер... и Юдифь?

Грач промолчал.

Если бы он только позволил ему задушить Юдифь или свернуть ей шею...

— Если они в самом деле те три девы, то нам с ними еще предстоит свидеться, сэр Джон. То старое пророчество... впрочем, об этом лучше потом.

Грач, наконец, закончил. Попытался встать, опираясь на ногу Риза, но его повело. Охнув, он схватился за бедро своего пациента крепче, больнее.

— Осторожнее, — проговорил Риз с самой искренней заботой. — Ноги затекают.

— В такой момент... — Грач посмотрел на него странно, утер пот со лба и неожиданно улыбнулся, издав что-то вроде смешка. — Ты не перестаешь меня удивлять, сэр Джон.

— Да, — сказал Риз. — Мне это многие говорили.

Надсмотрщики в каменоломнях удивлялись, почему он до сих пор не сдох.

— Знаешь, все это положение... — лицо Грача оказалось совсем рядом. Бледное, до сих пор напуганное, оно качалось в полутьме палатки — снаружи солнце садилось. — Все это показало мне, какое колоссальное упущение было — брать тебя на службу вот в таком качестве. Думал, это лучше всего, учитывая твое прошлое, но теперь сама мысль о том, что ты можешь погибнуть наемником...

— Ты меня прогоняешь?

— Господи, нет, напротив! — почти прошептал Грач и понизил голос еще, хотя это, казалось, было невозможно. — Я не знаю, по душе ли тебе это... Но, сэр Джон... Риз... я хочу предложить тебе свое покровительство в обмен на службу.

Ризу показалось, что он ослышался, но переспросить не смог; Грач, похоже, понял, потому что продолжил мягко:

— Я знаю, что предыдущий сеньор предал тебя. Я никогда так не поступлю.

Язык тяжело повернулся во рту.

— Даже ради благой цели?

— Нет благой цели, которая оправдала бы предательство, — твердо ответил Грач.

Риз подумал, что большей чуши не слышал и что удивительно, до чего Гарольд при всех его знакомствах и знании жизни умудряется оставаться — да, пожалуй что, юным монастырским послушником, — но...

Но сказал он иное:

— Я твой, милорд.

И добавил, увидев, как просветлело лицо его патрона:

— Только на колени сейчас встать не смогу.

— Важно намерение, а не ритуал, — ответил Грач. — Знай, что, пока жив, я от тебя не отступлюсь. Словом и дыханием.

Опираясь на здоровую ногу Риза, он все-таки поднялся. Положил руки ему на плечи, наклонился и поцеловал — крепко и прохладно.

Так короли целуют герцогов; так не целуют безлошадных рыцарей, подобранных чуть ли не на улице. У Риза на миг бешено зашлось сердце, а потом застучало спокойно и ровно.

Интерлюдия 11. О природе видений

Видения пошли с силой, прорвали плотину. Вечером, в чаду факелов; утром, на равнине, залитой светом молодого зимнего солнца; на спине скачущей тельтом лошади. И все в этих видениях только одно: кровь, смерть, беда... Сколько такого способен выдержать человек?

Глава 11. Миссис Морган и леди Грация

Зиму следующего года Джон Риз проводил в Лондоне, и после многих лет в полуденных землях это казалось ему наказанием свыше.

Погода выдалась морозная, неудачная для торговли: Темза промерзла настолько, что корабли не могли заходить в порт. Улицы сделались чище: люди сидели по домам, не высовываясь. Нос за дверь показывали только богачи, укутавшись толстыми шубами, или безрассудная молодежь, желавшая порассекать лед Темзы на деревянных чурбаках, привязанных к сапогам и башмакам. За две недели морозов, ударивших сразу после Рождества, Риз успел дочитать до конца одну книгу из обширной библиотеки Грача (сборник абсолютно неприличных стихов на окситанском), а также начать и бросить еще несколько, в том числе трактат Аристотеля о смехе. А еще — соскучиться по хорошей драке, пусть даже с молодчиками, против которых зазорно обнажать меч.

Именно об этом спросила его миссис Морган, когда Риз объявился у нее на пороге:

— Во имя Пресвятой Девы, никак я вижу Седого Вестника! — воскликнула она. (Этим прозвищем сама же Зои его и наградила, и оно нравилось Ризу еще меньше, чем "Черный человек"). — Ну, кому из моих девочек на сей раз грозит опасность? За счет кого вы постараетесь сделать наш мир чище, о сэр рыцарь?

Риз склонился к ее руке, словно к руке знатной дамы. Ему не приходилось для этого упражняться в актерской игре, все получалось само собой: гостиная, в которой миссис Морган его принимала, сделала бы честь даже окситанской или итальянской аристократке средней руки, не то что английской, а Зои держалась с таким изяществом, что трудно было заподозрить ее крестьянское происхождение. Ее темно-фиолетовое блио было скроено по последней моде, и глубина оттенка выдавала его заграничное происхождение, а высветленные уксусом волосы покрывала тонкая, забранная жемчугом серебристая сетка. Любезничала же она так, как это было принято в солнечном Провансе.

Миссис Зои Морган владела двумя заведениями: одно для публики поприличней, другое — в портовом районе. В последнее Зои никогда не наведывалась лично, но порядок царил строгий, а девушки были ухоженнее и здоровее, чем в любом подобном доме.

— Нет, моя госпожа, на сей раз я явился к вам по другому поводу, — произнес Риз максимально мягким тоном.

— Что я слышу! — чарующе улыбнулась она. — Неужели наш неприступный герой решил осчастливить одну из моих девочек? Ваша строгость достойна уважения, но помните, что даже церковь не имеет ничего против.33

— Не сегодня, моя госпожа. Я пришел за тем, чего у вас еще больше, чем очарования.

— О, — сказала Зои более серьезным тоном. — Что же вы хотите узнать, о доблестный рыцарь? И чем готовы за это заплатить? Ведь, кажется, после того дела с пропавшей Библией я больше ничего вам не должна.

— Не должны, мадам. Я заплачу вам услугой или звонкой монетой, как всегда.

— Ну, если уж мне не суждено получить вас, я получу хотя бы ваши услуги, — томно улыбнулась Зои. — Спрашивайте, сэр Джон.

Зои любила пошутить, что Риз наведывается к ее девочкам только чтобы почесать кулаки о тех, кто их обижает. На самом же деле никогда еще Риз не встречал человека, столь осведомленного о лондонских сплетнях и слухах — кроме, может быть, Грача. Но Грач, если можно так выразиться, летал довольно высоко, у него почти не было выхода на подводные течения и бурления в грязном подбрюшье Лондона. Тогда как Зои знала все и всех. И даже сплетни о высшей знати она получала иногда (хоть и не всегда) на день-два быстрее, чем прочие осведомители Грача.

Еще Риз знал о ней, что никакая она не миссис (во всяком случае, мистера Моргана никто никогда не видел). Но любой хозяйке борделя требовался флер респектабельности, и Зои умела создать его лучше иных добропорядочных дам. Ее порядочность проявлялась в том, что она никогда не нарушала договоренностей и не продавалась дважды.

Предложив ей деньги, Риз мог быть уверен, что она никому не расскажет, что его интересовало.

— Когда король собирается отбыть в Гиень?

На лице у Зои отразилось легкое удивление, потом она рассмеялась.

— Во имя Вседержителя, вы думаете, я интересуюсь вопросами большой политики? Вы говорите о его союзе с Раймондом Тулузским?34

— Да, о союзе, о вассальной клятве, которую граф обещал принести ему еще очень давно...

— Но со свойственной ему хитростью откладывал, — подхватила Зои. — О! Значит, вам достоверно известно, что Генрих потерял терпение и собирается нанести визит графу уже этой весной?

— Да, вроде того, — сказал Риз.

— Увы, это больше того, чем известно мне, — Зои с сожалением покачала головой. — Насколько я знаю, двор пока не собирается никуда трогаться. Впрочем, Генрих печально известен среди придворных своими рывками с места. Этот человек готов ночевать хоть в сарае, хоть в открытом поле, если не найдется крыши над головой!

— Такие привычки необходимы рыцарю, а наш король — настоящий воин, что бы там о нем ни говорили, — пожал плечами Риз и постарался добавить в голос нешуточного разочарования. — Неужели вам больше нечего добавить к этому, Зои?

— Я буду держать ухо востро, — пообещала обворожительная миссис Морган. — Ну разве что... Вас интересуют другие сплетни относительно короля?

— Если вы о его романе с леди Алисой Вексенской, невестой принца Ричарда, то об этом было известно еще летом, — чуть улыбнулся Риз.

— О нет! Я имела в виду об отношениях двух наших королей — старого и молодого.

Риз пожал плечами. Он пропустил то время, когда Генрих-младший был коронован сюзереном Англии, и, насколько он слышал, это могли бы пропустить и все остальные: ничего не изменилось, в стране по-прежнему правил Генрих II. Его старший сын с женой, Маргаритой Французской, участвовал даже не во всех государственных церемониях и был полностью покорен воле отца.

Риз знал только об одном моменте несогласия в королевской семье: этот анекдот оказался настолько пикантен, что его до сих пор с удовольствием пересказывали в тавернах, снабжая все новыми подробностями. Якобы во время коронации Маргарита, а за нею и ее муж, отказались принимать корону, если только ее не возложит Томас Бекет, епископ Кентерберийский, их учитель и наставник. Дело как-то замяли (Риз не верил той народной версии, где вышедший из себя Генрих якобы грозил невестке — тогда совсем девчонке — мечом).

— А что с ними? — спросил Риз.

— Говорят, рана, нанесенная убийством Бекета, так и не зажила. А еще отчуждение между королем и королевой усилилось — неудивительно, если учитывать, что Алиенора уже много лет не ступала на английскую землю! И вот мать и жена подзуживают слабовольного Генриха Молодого противостоять отцу. Он якобы уже потребовал от него передать ему в полное управление земли, которые номинально под его рукой — Англию, Анжу или Пуату!

— И что Генрих-старший?

— Разумеется, отказал! Он и в молодые-то годы доверял управление над своими землями только тем, в ком был полностью уверен, вроде своих норманнских баронов. А с возрастом стал еще подозрительнее. Говорят, за закрытыми дверями он обозвал Генриха щенком и подкаблучником, Ричарда — тупицей, Годфри — хлюпиком и заявил, что только на младшего сына, Джона, у него остались хоть какие-то надежды. Опять же, говорят, за закрытыми дверями, что Генрих-молодой на это так вышел из себя, что впервые за всю свою жизнь запустил в стену серебряным кубком, и что Маргарита собирается погостить к отцу на континент.

Риз посмотрел на Зои с любопытством.

— А что, — спросил он, — Маргарита крутит мужем в своих интересах или действует заодно с ним?

— Слухи и стихи придворных поэтов говорят, что они любят друг друга с детства, — Зои пожала плечами. — Ну, по крайней мере я ничего не знаю о любовниках ни одного из них. А если ты хочешь спросить, имеет ли Маргарита в виду интересы Франции, то я сильно в этом сомневаюсь: она ведь живет в Англии с малолетства.

— Спасибо, Зои, — Риз еще раз склонился к ее руке. — Думаю, это действительно ценные сведения.

— Надеюсь, лорду Грачу они пригодятся, — подмигнула ему Зои. — Кстати, давненько его не видели в городе. Опять погряз в своих книжных делах?

"Не видели в городе" означало, что ни один из знакомых осведомителей Зои его не встречал.

— Просто я наконец-то убедил его, что шляться по подозрительным местам — не его дело, — легким тоном ответил ей Риз.

Они распрощались.

Зои и Грач свели знакомство во время одного из дел, в которые оказались вовлечены "девочки" Зои. Риз ожидал от Гарольда растерянности, замешательства, может быть, легкого ханжества при знакомстве с одной из самых известных лондонских шлюх, однако лорд Руквуд повел себя с изысканной вежливостью и, кажется, очаровал и ее, и ее девочек. Риз в шутку называл его "милорд Грач", и Зои подхватила ту же манеру. Джон надеялся, что на самом деле она не знала, что он и эрл Руквуд — одно лицо.

После того визита Грач прочитал Ризу целую лекцию о греческих и византийских гетерах в манере оксфордских профессоров, заявив, что Зои возрождает в их английском захолустье лучшие традиции этого ремесла. Хотя, разумеется, греховность человеческой природы и пренебрежительное отношение к женщинам, у которых нет другого способа заработать на хлеб, кроме торговли своим телом, в наш век повсеместного падения нравов не может не печалить.

Риз еще тогда подумал, что он все-таки совершенно не знает Грача.

На обратном пути от Зои Джон завернул в церковь Святой Елены, что у Бишопсгейта. Пришлось делать крюк через половину города, но оно того стоило. К тому же Уголек застоялся в конюшне и довольно фыркал, выдыхая белый пар в морозный городской воздух.

Риз вовсе не собирался молиться или просить об отпущении грехов: ему надо было всего лишь забрать почту. И все же, посмотрев на строгий фасад церкви в ранних зимних сумерках (черные голые ветви растущих рядом кленов мели по серому небу), Риз спешился и прошел внутрь.

Сероватый свет падал сквозь витраж. Джон преклонил колена у алтаря, перекрестился. Давно уже ушли те годы, когда в церкви на него снисходили умиление и покой, но за последние месяцы работы с Грачом что-то начало оттаивать. Будто тот самый мальчик, который никогда не пропускал воскресной службы, все еще был жив где-то глубоко внутри. Может быть, если дотянуться до этого ребенка, Господь услышит его слова? Сам-то Риза давно потерял право к Нему обращаться.

— Нужна помощь, благородный сэр? — любезно, но почти без раболепия поклонился ему служка, рассчитывая, очевидно, на просьбу добавить имя к молитве и на мелкую монету.

— Нет, — сказал Риз. А потом, неожиданно для себя, добавил: — Я молюсь за здоровье друга.

— Если сэр скажет его имя, я передам монашкам, и они тоже помолятся, — предложил служка.

— Не выйдет: он дорожит своей безвестностью.

* * *

Из дома Грача существовало три выхода: два официальных, через обитую медью деревянную дверь на высоком крыльце и черный, через кухню. Третий — через подземный ход и ближайший паб, хозяин которого, Леон, был чем-то Грачу чрезвычайно обязан.

Соседи считали, что в доме живет чудаковатый книжник, чья семья стыдится его из-за горба и физических увечий (Грач покидал дом, только скрючившись в три погибели и опираясь на трость). Риз "официально" состоял на службе у этого несчастного калеки: то ли экономом, то ли секретарем, то ли охранником.

Это позволяло Джону входить и выходить через парадную дверь или черный ход (черный ход вел на параллельную улицу, что часто бывало удобнее). А если требовалось покинуть дом тайно или во внеурочный час, он пользовался тайным ходом.

Грач не запугивал слуг, но держал их в строгости. Работали у него в основном глухие, немые или и то и другое сразу, и потому, когда грум поставил Гнедого в конюшню, и Риз поднялся к черному входу35, а оттуда на кухню, ему даже некого было спросить, как чувствует себя Грач. Фаско отсутствовал: Грач отправил его по делам в Вестминстерское аббатство по ту сторону Темзы с наказом там и заночевать, если не успеет до темноты.

По этой-то причине Грач и попросил Риза заехать за письмами в собор Святой Елены — обычно почту забирал тосканец.

На кухне приготовления к ужину уже завершались.

— Не надо накрывать мне в столовой, Гастон, — сказал Риз повару — тоже глухому, но сносно читающему по губам. — Я поем позже. Лучше собери поднос хозяину.

— Хозяин тоже сказал, что не голоден, — промычал Гастон на своем с трудом различимом говоре Иль-де-Франс (по мнению Риза, на редкость варварский язык, но готовил парень отменно).

— А ты собери, — сказал Риз. — Или будешь со мной спорить?

Спорить Гастон, конечно, не собирался, а быстро приготовил поднос с любимым Грачом рыбным супом, хлебом утренней выпечки и жареной куропаткой: питался Грач просто.

До двери Грача поднос нес Тимми, другой слуга, и у Риза оставались свободными руки, чтобы постучать. Но когда Гарольд сказал: "Да-да, можешь войти", Риз отправил мальчонку восвояси и перехватил поднос самостоятельно.

Грач полусидел на множестве подушек в кресле — уговорить его лежать весь день так и не удалось — кутаясь в толстый пуховой платок. Кончик носа у него все еще нездорово краснел, глаза оставались заплывшими, но выглядел он куда лучше, чем вчера. Хоть и хуже, чем утром. К вечеру ему всегда становилось хуже.

— Принес, сэр Джон? — спросил Грач.

— Принес, — ответил Риз. — Но сначала ты поешь, милорд, а потом уже получишь письма.

— Я же сказал, что у меня нет аппетита, — голос Грача звучал брюзгливо, даже капризно.

— Полмиски, — ответил Риз. — Что сказал этот сарацинский лекарь? Что тебе нужны силы.

— Доктор Мадани, — вздохнул Грач, — не сарацин, а добрый христианин. И он отлично знает, что я всегда заболеваю в это время года.

"Но ты не становишься моложе", — Риз проглотил эту фразу.

Грач был старше его всего-то на... сколько? Лет на десять, должно быть. В молодости казалось, это целая вечность, но сейчас становилось ясно: они почти ровесники. Просто внутри Риза все время жило, царапалось ощущение хрупкости Грача. Оно поселилось в нем этой осенью — когда Грач второй раз на памяти Риза потерял сознание от видений (первый раз был накануне уорикширского турнира).

Третий раз был недавно — Гарольд упал и рассек бровь об упавшую со стола чернильницу. Крови было немного, Мадани подтвердил вердикт Риза, что даже шрама не останется. Грач уверял, что вообще не в виденьях было дело, а в жаре и в слабости от простуды, на которые видение наложилось. Может, он был и прав, но Ризу все равно это все крайне не нравилось.

Бросая на него недовольные взгляды, Грач все-таки покорился: так ребенок покоряется строгой кормилице. Он пододвинул к себе поднос, поставленный Ризом на его рабочий стол, и начал есть. Сам же Риз устроился в кресле напротив, излагая Грачу почерпнутые от Зои новости.

Грач кивал и мало-помалу доел весь суп — достижение, которое Риза не могло не радовать. "Ты превращаешься в глупую няньку", — сказал он сам себе, но радость никуда не делась.

— Ну, — произнес Гарольд совсем другим, начальственным тоном, — сэр Джон, я даже перевыполнил ваши условия. Мою корреспонденцию, пожалуйста.

Джон протянул ему закрытый пакет с письмами и поднялся, чтобы уйти. Грач, к его удивлению, удержал его.

— Здесь нет ничего из того, что ты не знаешь.

— Здесь, вероятно, письма от леди Грации, — сказал Риз даже не вопросительным тоном. — Ты, конечно, хочешь остаться с ними наедине.

На лице у Грача появилось сложное, грустное выражение.

— Не только, — сказал он. — Еще я жду донесений из Тулузы.

Про леди Грацию Риз знал от Фаско: так звали богатую вдову, с которой у Грача был роман где-то во Флоренции, а может, в Венеции — Фаско как-то очень путано изъяснялся на этот счет. Грач порвал с ней при туманных обстоятельствах; она была уверена, что он ушел в монастырь, и обменивалась с ним длинными письмами пару раз в год. "Как Пьер и Элоиза36, — сказал Фаско, — хотя ее никто в монастырь не отправлял".

О Пьере и Элоизе Риз слышал в Париже, где эта история, еще сравнительно недавняя, уже составила часть городских преданий. Он подумал тогда, не намекал ли таким образом Фаско, что Грач каким-то образом утратил свою мужскую натуру, подобно Пьеру Абеляру. Но оказалось, дело не в этом.

Грач все еще любил свою вдову Грацию и любил нежно: это становилось ясно при одном взгляде на его лицо, когда он получал новое письмо из церкви Святой Елены на нескольких листах.

У самого Риза при этом возникло в груди сложное чувство. Если бы Джессика была жива...

— И все же я тебя покину, — сказал Риз. — Мне следует привести в порядок мой доспех.

— Пока тебя не было, я задремал днем. Сон повторился опять, — заметил Грач. — И кровавая волна была на этот раз больше. Она залила всю полуденную часть Аквитании, перехлестнулась на Пуату и Бретонь, задела Англию и Шотландию... Белый дрок мок в крови, львы встали на дыбы, вепрь... — Грач замолчал. — Я говорю, как сумасшедший пророк из легенды о Мерлине, не так ли? — с горечью спросил он. — Правда в том, сэр Джон, что мне никогда раньше не являлись видения такого масштаба! И такой... я бы сказал... аллегоричности.

— Ну, это значит только, что нам следует отправиться в Гиень, не дожидаясь вестей о короле Генрихе. Ведь в Гиени же центр этого всего?

Грач неохотно кивнул.

— Два дня, — добавил он. — Два дня мне хватит, чтобы выздороветь.

— Не сомневаюсь, — согласился Риз, а про себя подумал, что нужно выждать как минимум неделю. — Ну, тем более, кольчуга ждет меня. На континенте она понадобится.

Грач вздохнул.

— До завтра, сэр Джон.

Глава 12. Под красным флагом

Увы, им удалось отбыть только через месяц. Дело было вовсе не в здоровье Грача: дня через четыре он уже довольно твердо стоял на ногах, а дней через семь вполне способен был выдержать морское путешествие. Просто из-за зимних штормов не нашлось капитанов, согласных отвезти их во Францию.

За это время Риз спас еще несколько лондонцев. Пожалуй, причудливее всего была история свечника: в видении Грача некий мастер лежал мертвым на полу в собственной лавке, а из всех телесных отверстий, даже из ноздрей, у него торчали свечи — восковые. В этом-то и состояла загадка: сам свечник изготавливал исключительно сальные, как выяснилось без особого труда (это чувствовалось даже в видении по бедности его лавки).

Прежде Риз и представить себе не мог, какие нешуточные распри и интриги кипели в среде свечных дел мастеров! "Куда там королям и герцогам", — думал он в конце расследования, брезгливо отряхивая плащ, весь испещренный брызгами жира и разводами воска. Особенно сильная вражда бушевала между производителями восковых и сальных свечей; а уж когда сальной свечник придумал, как отливать свечи ровными, а не лепить их вручную...

Ризу пришлось тайком вывозить свечника из города, пока тот клялся и божился, что в жизни никогда больше не сделает ни одной формы для свечи. Грача это расстроило: он долго сетовал на прискорбное отношение к техническому прогрессу.

— Вы понимаете, сэр Джон, как приветствовали бы его изобретение в любом монастыре? — запальчиво говорил Грач. — А вместо этого бедняга вынужден навсегда убраться из города, напуганный до того, что больше никогда...

Вместо ответа Риз просто вывалил на стол Грача из мешка штук сто восковых свечей — гладких, цилиндрических, одна к одной. Грач замолчал, только закрывая и раскрывая рот, как рыба.

— Презент на память, — сказал Риз. — Обобрал его мастерскую.

— Сэр Джон, у меня нет слов, — проговорил Грач благоговейно.

Ризу даже стало неловко. Пришлось срочно отворачиваться, чтобы не сказать какую-нибудь чувствительную глупость.

Потом еще было дело молочницы, которая задумала прирезать гулящего любовника; и дело ткача, которого гильдия принуждала выдать дочь замуж за богатого купца, чтобы расплатиться с общинными долгами, а ткач чуть было купца не порешил (Риз искренне ему симпатизировал); и дело боцмана со шкипером, которые вздумали прикончить хозяина судна и поделить товар... В общем, Лондон не давал им скучать.

Между тем кошмары Грача все учащались и под конец приходили уже почти каждую ночь.

Риз взял себе за правило спать в кровати патрона37 — так было спокойнее, хотя с системой отопления в этом особняке не требовалось делить постель для тепла. Иногда Джон будил Грача, но не всегда это получалось: иной раз Гарольд не слышал ничего, кроме голосов из своих кошмаров.

Видения настолько захватывали Грача, что он метался по тюфяку туда-сюда, выкрикивая и бормоча обрывки фраз, а то даже норовил расцарапать себе лицо или выколоть глаза, и Ризу приходилось удерживать его руки, боясь нечаянно что-нибудь Грачу сломать.

В бреду Гарольда можно было разобрать латынь, окситанские, ойльские, английские и итальянские наречья, даже иберийский и что-то похожее на говор славянских рабов, который Риз слышал в каменоломнях.

На саксонском и латыни Грач бормотал про огненный дождь, падающий с неба, и про железных птиц, несущих отравленные яйца, и про горящую воду, а еще про невидимые сети, опутывающие мир — если, конечно, Джон правильно понимал. Может быть, Грачу снился конец света: все это тревожным образом перекликалось с откровениями Иоанна. А может быть, оправдывались тайные страхи Риза, и Грач начинал сходить с ума.

Днем Гарольд выглядел как всегда и говорил разумно. Если видения приходили к нему при свете солнца, то бывали довольно бледными — он даже не терял от них сознания — и четкими. Риз уже хорошо узнал Лондон и научился извлекать из словесных описаний Грача сведения о том, где и с кем случится очередная беда. Однако дел с уходом холодов стало много, и, несмотря на опыт, все это выжимало Риза похлеще, чем несколько рыцарских турниров подряд.

Когда с первыми днями февраля и хорошей погоды они наконец поднялись на борт генуэзского каботажника, плывущего к берегам Франции, Риз смотрел на будущее весьма мрачно. Все его надежды сосредоточились на недолгом пути до Окситании — лишь бы выспаться в дороге! Вроде бы все благоприятствовало этому плану: опасаясь разбойников, Грач не собирался ехать через всю Францию верхами, а намеревался высадиться в одном из южных портов и уже оттуда отправиться в Лимож.

Риз все это одобрил: ему не улыбалось доставать меч против каждой шайки оборванцев на их многотрудном пути. Однако он почти забыл о том, как сильно его самого мутило на кораблях — по крайней мере, первые несколько суток, пока тело привыкало к качке.

Так и вышло, что большую часть дня Риз проводил в их с Фаско и Грачом общей каюте (каюту, одну из двух на корабле, предложили только Грачу, но тот благородно разделил ее с помощниками) в состоянии предобморочной мути — или на палубе, перевешиваясь через борт. Вряд ли он смог бы ночами беречь Грача от кошмаров, но на воде тот спал спокойно.

Когда Риз впервые почувствовал себя сносно, был какой-то мертвый час на корабле. Матросы по большей части скопились на палубе, почти ничего не делая — кто-то спал, кто-то сушил под неожиданно выглянувшим солнцем мокрую одежду. Грач стоял в стороне от общей суеты, на ахтекарстле (кормовой надстройке для лучников), задумчиво глядя куда-то в сторону Англии, где море сливалось с небом в серебристо-солнечной дымке.

— Я рад, что тебе лучше, сэр Джон, — сказал он, заметив подошедшего Риза.

— Привыкну.

Риз действительно привыкал к кораблям быстро, тем более, этот генуэзец, палубный и с косым парусом, оказался куда комфортабельнее галер, на которых ему доводилось плавать.

Грач ничего ему не ответил.

— Мы успеем вовремя, — проговорил Риз, желая успокоить своего патрона.

— Но будет ли от этого толк? — пробормотал Грач одними губами.

— О чем ты?

Тот посмотрел на Риза так же по-совиному, холодновато, как в самом начале их знакомства, почти год назад.

— Недавно кончилась зима. Кто знает, сколько людей замерзло и умерло от голода в одном только Лондоне? Кто сможет спасти их всех? Зачем метаться туда-сюда, пытаясь предотвратить неведомые трагедии, когда каждая секунда в этой юдоли скорби — уже катастрофа? Разве смерть здесь не есть благо?

Ризу нечего было сказать — его порой посещали те же самые мысли. Он хотел напомнить, что на деньги Грача зимой раздавали дрова и хлеб в некоторых бедных районах Лондона, но не стал. Многие раздают милостыню, Грач прав, этим никого не спасешь.

— Нет, — вдруг сказал Грач и мирно улыбнулся. — Нет, я не поддаюсь малодушию. Я много лет терзался этими вопросами и бездействовал. Уж лучше сделать что-то, в надежде, что кто-нибудь еще потом подхватит твой крест. Но что если мои видения все же от дьявола, и мы с тобой только вредим божественному плану?.. — он сделал паузу. — Как видишь, морской простор всегда настраивает меня на мысли о тщете всего сущего.

И тогда Риз решился.

— Не знаю как насчет остальных, Грач, — сказал он, — но мне ты помог.

"Я танцевал со смертью и проигрывал ей людей одного за другим, — подумал Риз. — После предательства сэра Маркуса и особенно после каменоломен мне сам черт был не брат. Но ты дал мне силы побеждать Костлявую — хоть иногда, хоть ненадолго, да еще делая благородное дело. Никогда я о таком даже мечтать не мог. Если я отдам жизнь за тебя, это будет куда достойнее, чем положить ее за английского или даже римского папу, тем более еще поди разбери, кто из этих пап настоящий!38"

Однако язык отказывался произносить это, поэтому Риз только сказал:

— Я перед тобой в долгу.

— Ну, — сказал Грач, — если так, сейчас тебе представится возможность отдать его часть. Прислушайтесь, о чем кричат матросы!

Джону не нужно было прислушиваться: он уже несколько мгновений знал, что на горизонте замечен другой корабль. А матросы кричали...

— Если такой же, как мы, они не сунутся, — пробормотал Риз, переводя под нос с генуэзской латыни, — а вот если... — он замялся, не зная слова.

— Раундшип или когг, — подсказал Грач. — Если там корабль с прямым парусом и лучниками на борту, они уж точно попробуют нас взять. Наверное, это станет ясно через свечу — поднимут они красный флаг или нет.

Однако насчет одной свечи Грач ошибся.

Морские сражения — дело небыстрое. Через две или три свечи корабль на горизонте стал лишь чуть ближе, и только к вечеру сделалось совершенно ясно, что он идет с недобрыми намерениями. Все это время шкипер-генуэзец правил к берегу, но ветер и прибрежные скалы не давали пристать.

Ночью на корабле не горело ни одного факела, все разговаривали приглушенными голосами и не опускали паруса — пытались уйти.

Но косой латинский парус на их судне, хоть и позволял идти против ветра, в случае попутного ветра был хуже обычного квадратного — а именно таким мог похвастаться их преследователь.

— Ганзейский когг, наверное, — мрачно бормотал в бороду шкипер, — эти ослиные выблядки чуть что норовят пограбить, как будто честной торговли им мало!

— При всем уважении, добрый Лоренцо, но вы бы поступили при случае точно так же, — заметил Грач.

— Да, но есть же разница! — воскликнул купец. — Мы бы не стали резать горло тем, кто остался в живых после штурма, отпустили бы на корабле. А эти чокнутые аллеманы39 топят или сжигают все суда, которые берут на абордаж!

Риз, слушая это, поудобнее перехватил рукоять одолженного у Лоренцо короткого палаша — чтобы удобнее драться среди такелажа.

Когда рассвело, выяснилось, что им не повезло и оторваться от преследователей не удастся. Несильный ветер ровно гнал их вдоль берега, ни уйти в открытое море, ни пристать не выходило. Кроме того, Риз сомневался, что, потеряв из виду берег, их шкипер сумел бы найти дорогу назад: за всю ночь тот ни разу не взглянул на небо и не прикинул по звездам, где полночь, а где полдень. Наверное, не умел.

А еще стало ясно, что преследователи подняли на матче красную тряпку — понятный всем символ их нечестивых помыслов.40

Корабли медленно сближались. Когг был и массивнее, и больше, чем венецианское судно, да и двигался маневреннее.

— Это потому что у него навесной руль, — Грач опять взялся за свои лекции в оксфордской манере. — У нашего корабля нет этой полезной новинки. Генуэзские и венецианские шкиперы пока ему не слишком-то доверяют, да и обращаться с ним посложнее, чем с рулевыми веслами.

— Очень интересно, — процедил Риз сквозь зубы.

— А еще обратите внимание, как неотвратимо сходятся корабли, — продолжал бормотать Грач. — Хотя вроде бы движутся они не так уж быстро, уж точно не быстрее всадника на лошади. Все дело в законе инерции, описанном великим Аристотелем: когда тело встречает препятствие, в нем возникает сила, противодействующая этому препятствию. В данном случае препятствием выступает водная среда...41

— Милорд Грач, — перебил его Риз, который потерял нить рассуждений еще на словах о диковинном навесном руле, — иди-ка ты вниз, под палубу. На этом корабле нет ни лекаря, ни даже цирюльника.

Грач как-то болезненно взглянул на Риза, вздохнул... и повиновался. Риз вновь подумал, что ему очень повезло с господином и за такого не жалко перетерпеть что угодно... Ладно, что угодно кроме каменоломен. Или галер.

Им очень повезло, что на коггах не было ребят с большими английскими луками, да и вообще их лучников нельзя было назвать мастерами: хватило закрыться щитами, и то мало кто обзавелся украшением из стрел. Пользуясь тем, что Грач то ли зафрахтовал корабль, то ли вовсе им владел, Риз взял на себя руководство командой — ему не перечили.

Моряки — народ отчаянный, среди них попадаются всякие люди: и бывшие оруженосцы (порой даже рыцари), и бывшие наемники, и грабители, и купцы... в общем, корабельная команда управляться с оружием умела. Ризу понадобилось только прикрикнуть на тех, что поглупее, чтобы встали боком к борту.

Сам Риз тоже взял лук и умудрился пару раз выстрелить, даже один раз вроде попал в кого-то. Он считал себя средним стрелком — тренироваться всегда было некогда — так что, скорее, просто повезло.

Но при стычке двух кораблей мало кто рассчитывает на серьезный урон от лучников, разве что на корабле есть греческий огонь.42 В этот раз то ли не на одном корабле не нашлось этой гадости, то ли пираты не хотели повредить товар...

"А может быть, и наш Лоренцо не хочет повредить товар, — подумал Риз с усмешкой. — Ганзейский-то когг тоже купеческий!"

С той стороны смеялись, улюлюкали и называли их мазилами на дикой смеси языков, экипаж Лоренцо не оставался в долгу.

— Ах вы, дети ишака! — орал темнокожий матрос по левую руку от Риза на арабском. — Идите сюда, я напою вас кипящей мочой!

Ризу давно не доводилось участвовать в бою — пусть не самом честном, но простом и понятном, чтобы по одну сторону свои, по другую чужие. Предвкушение уже пело в нем. Он выстрелил еще раз, но, хотя корабли и сблизились, стрела ушла в молоко. Чужая стрела, вражеская, мазнула мимо щеки и упала на палубу — на излете.

Наконец, корабли подошли так близко, что вот-вот можно стало бросать абордажные крючья. Лоренцо бросил свой первым. Тут же полетели веревки и с другого корабля; в момент суда притянуло друг к другу, то ли под действием той загадочной инерции, о которой говорил Грач, то ли морякам с обеих сторон очень уж хотелось драться.

Кто-то издал боевой клич, кто-то изготовился прыгать...

— Стоять! — заорал Риз страшным голосом. — Стоять! Сперва они к нам!

— Эй! — вдруг на бортик корабля напротив вскочила стройная и гибкая фигурка: и не боится пацан, что его изрешетят стрелами!

Но пацан сорвал с головы платок, показывая слишком длинные для мальчишки волосы, и закричал слишком высоким и мелодичным голосом на хорошей латыни:

— Эй, сэр чурбан, рыцарь ощипанного дрозда! Слышишь меня? Твой хозяин с тобой?

Риз сжал зубы.

— Лучше я познакомлю тебя с моей хозяйкой, — он поднял руку с палашом.

— Ну вот, — ослепительно улыбнулась Юдифь. — Я так и знала! Ты бы от него надолго не отстал, бедный песик! Меня вел сам Господь и привел к нему!

Позабыв о собственном приказе, Риз перемахнул на ту сторону. Как это случилось, он сам не понял — затмение нашло. Пролом между двумя кораблями вдруг оказался под ним, а потом позади, и он балансировал на узком борту, а потом резанул кого-то по руке (неистово закричали) — только чтобы достать до Юдифи.

А она, черт ее побери, ухмылялась. Эту ухмылку он словно видел сквозь спины ганзейских моряков, которые сомкнули перед Юдифью ряды, защищая. Риз собирался прорубиться, он хотел вытрясти ее...

— Эй, вперед! — крикнул Фаско, изготовясь прыгать на когг.

Юдифь крикнула что-то на германском (этого языка Риз почти не знал, а потому понял только слово "прекратить", и еще "к чертовой матери"). Оружие ганзейцев со звоном посыпалось на палубу.

Риз уже ничего не понимал.

— Не переживай, — Юдифь словно ответила на его мысли, бесстыдно глядя прямо в глаза. — Непонимание — твое естественное состояние.

* * *

Грач с мрачнейшим видом перевязывал плечо Риза.

— Ну вот что вас туда понесло? — спрашивал он, видимо, от нервов перейдя со своей обычной латыни на нормандский и называя Риза на "вы", хотя на латыни обычно использовал более интимное обращение. (По его выговору Риз даже решил, что это родной язык Грача, хотя и не испытывал полной уверенности.) — Без вас бы не обошлось? Увидели Юдифь и обрушились на нее всей мощью своего гнева? Разве вы не понимаете, что именно на это она и рассчитывала?

— Я, между прочим, нахожусь здесь, лорд Руквуд, — жизнерадостно прощебетала Юдифь на латыни.

Трюм скудно освещался дневным светом из крошечного квадратного окошка под потолком. В синеватом луче лицо Юдифи, сидящей на бочке с солониной, напоминало то ли святую с витража, то ли покойницу, только карие глаза сверкали живым, горячечным блеском.

— Вы и этот язык знаете, — вздохнул Грач.

— Как можно жить в Европе в благословенном двенадцатом веке и не знать хотя бы основных языков? — проговорила она, приподняв брови. — Ну же, мой лорд, как вы могли так плохо обо мне подумать?

— Не называйте меня "мой лорд", — Грач сверкнул на нее глазами. — Вы мне ничего не должны, и я вам ничего не должен.

— Но я так хочу вам служить! — Юдифь вздохнула. — Или, точнее, не вам, а Той, кому вы служите.

(Риз отчетливо услышал большую букву в слове "Той").

— Кому я служу, по-вашему? — Грач замер с бинтами в руке.

— Той, — ответила Юдифь, улыбаясь. — Высшей силе. О, я знаю, теологи считают, что Господь сотворил мужчину по образу и подобию своему, а затем уж сделал женщину, просто исправляя недоработку. Но мне гораздо больше нравится мысль, что в каждом из нас отражение бытия божия во всей его полноте... а потому, разумеется, я могу называть Ее как мне нравится, правда? Хотя, если вам так удобнее, можете считать, что я служу Богоматери.

Она подмигнула.

— Не знаю, что вы обо мне вообразили, — сказал Грач. — То, что мы с вами в одной лодке... в данный момент буквально... вовсе не значит, что я выполняю божественную волю. Вы знаете: я живу обычной жизнью, иногда мне случается спасти кого-нибудь... Но вот сейчас я путешествую исключительно по своим собственным делам. Если вы знаете, что я лорд Руквуд, вы знаете и то, что у меня обширные торговые связи, которые нуждаются в моем внимании.

— И поэтому вы, когда еще и снег толком не сошел, предпринимаете опасное путешествие в Лангедок43 — как раз тогда, когда туда направляется король? — с иронией поинтересовалась Юдифь.

— Совпадение, — отрезал Грач. — Сэр Джон, подвигайте рукой, не туго?

Риз послушно пошевелил плечом, не сводя глаз с Юдифи. Он вообще сверлил ее взглядом с самого начала и не дал ей сесть поблизости от Грача, как она хотела. Он многократно превосходил ее телесной силой, даже с одной рукой, но рисковать не хотелось.

— Нормально? — повторил Грач вопрос.

— Превосходно, — буркнул Риз.

Он отметил, что Грач захватил с собой мягкой ткани, специально на бинты. Это при том, что багаж его еще на пристани показался Ризу очень скромным, особенно для человека его положения.

— Вы не бездельник, лорд Гарольд, — улыбнулась Юдифь. — И я точно это знаю. Мне было видение.

— Какое именно? — сухо спросил Грач. — Видения — понятия растяжимое.

— О, Она явилась ко мне, — лицо Юдифи приняло мечтательное выражение. — Она была прекрасна! Совсем не похожа на статуи, распятия или иконы... И сказала, что я должна помочь вам, — она кинула неприязненный взгляд на Риза. — И даже вашему... личному головорезу. Она сказала, что впереди вас ждут многие испытания, и без моей помощи вам не обойтись. А еще сказала, что вы, милорд, особенный. Что она звала вас с детских лет, но вы не были готовы ответить на ее зов, и все-таки теперь единственный ответили. Ну, не считая меня, конечно. Но мне надо столькому научиться у вас!

Риз рискнул отвести взгляд от Юдифи и поглядеть на Гарольда. Лицо того казалось застывшей маской, глаза подозрительно блестели. Он пошатнулся и схватился за плечо Риза. Наверное, машинально, но теперь Джон скорее умер бы, чем пошевелился и лишил его опоры.

— Сколько раз... она говорила с тобой? — спросил Грач.

— Лишь однажды, — вздохнула Юдифь, кажется, на сей раз с неподдельным разочарованием. — Все остальное — какие-то картинки, неясные образы... Но все-таки их хватило, чтобы найти вас. Прошу вас, лорд Гарольд! Вы особенный.

— Лесть вам не поможет, — холодно заметил Грач.

— О нет, это не лесть, — Юдифь улыбнулась полубезумно. — Так Она сказала. Дураки пытаются использовать Ее дар ради наживы, а умные пытаются забывать о нем, закрывают свое сердце от других людей... И только вы сопротивлялись — а все-таки поняли дар! Но видения изматывают вас. Пожалуйста, позвольте мне помочь. Мои видения еще не так ярки, потому что я моложе. Но я легче переношу их, я нужна вам!

Судя по виду Грача, он не мог ничего ответить, что-то в словах Юдифи поразило его слишком глубоко. Может быть, то, что он впервые в жизни нашел такого же, как он. Может быть, глубокая, непререкаемая вера Юдифи в божественность его дара.

А говорила с ней, наверное, Богородица, решил Риз, а не Враг, принявший ее облик. Враг призывал бы не помогать Грачу, а убить его. Странно, конечно, что Пресвятая дева выбрала убийцу, но разве сам Риз многим лучше Юдифи? Разве руки у него не в крови по плечи? И все же Гарольд приблизил его к себе и позволяет служить.

Не дожидаясь, пока Грач опомнится, Риз первым задал здравый вопрос:

— Как ты подчинила ганзейцев?

Юдифь посмотрела на него со смесью неприязни, превосходства и чего-то особенно хищного, почти похожего на заигрывание.

— Ради всего святого, да разве это сложно! Я могу годами водить мужчину на длине плети. А если этих мужчин целая орда — тем проще.

Глядя на нее в полутьме, Риз поверил: может. И про плеть... слыхал он такие вещи.

— И чем же вы собираетесь помогать мне? — Грач наконец обрел голос. И добавил с какой-то новой, расчетливой интонацией: — ...мисс Саманта?

Юдифь вздрогнула, изменилась в лице.

— Вы думали, я не узнаю ваше имя? — мягко спросил Грач. — Мать хотела назвать вас Самантой, но в монастыре вас крестили именем Руфь, а при постриге назвали Беренгарией. Оба этих имени вам ненавистны, и вы выбрали имя библейской героини, убившей знаменитого полководца.

Глаза женщины широко-широко распахнулись, она поднесла к полуоткрытому рту дрожащие пальцы.

— Мне никогда... — пробормотала она. — Мне сказали, что запись о моем рождении была уничтожена... я воспитывалась в монастыре... О, сколько я молилась, чтобы узнать, кто мои родители, но никогда не видела их!

А это выражение лица Риз знал даже слишком хорошо: то было выражение религиозного экстаза.

— Да, — произнес Грач будничным тоном, — я увидел ваше имя во сне. Но не ищите загадочной истории вашего рождения. Вы, как и подозревали, были плодом супружеской измены, мать оставила вас при монастыре вместе с солидным пожертвованием. Она любила вас, но была вынуждена так поступить из-за подозрений мужа. Ее звали Матильда из Гроувз-Крик, она давно мертва. Ваш отец погиб еще раньше. Итак, повторяю свой вопрос: чем вы хотите помочь?

Юдифь глубоко вздохнула, явно беря себя в руки. Часть прежнего бешеного блеска вернулась на ее лицо, странно преобразившись.

— У меня есть сведения, — сказала она, — что королева Алиенора и старшие принцы готовят покушение на короля. Я думаю, вам полезно будет это знать, милорд.

Глава 13. Земля виноделов

Если Британия пахла вереском и дымом, а звучала как лютня и народные песни, то в Окситании под ярким солнцем уже распускались первые фиалки, а нежные голоса возносились к небу в превосходной гармонии под изысканные стоны виолы. Ей-богу, прямолинейные и вспыльчивые британцы имели больше общего с потомками викингов из Дании и Норвегии, нежели с хитрыми сладкоречивыми южанами.

Жители Гиени, Тулузы, Гаскони, Пуату и прочей Окситании, хоть и принадлежали к подданным английской короны, на деле не признавали Лондон за столицу, а британские острова были для них не более чем россыпь покрытых лишайником скал в полуночном океане. Связанные только династическим браком, эти две части королевства еще не притерлись друг к другу, едва успев перекинуть через океан ниточки торговых связей. Оставалось только удивляться, как Генрих рассчитывал собрать свое лоскутное королевство в империю, еще и при его отношениях со старшими сыновьями!

Риз впервые попал в полуденную часть Франции еще будучи молодым и необтертым в боях сопляком, даже не наемником толком — так, мальчиком на побегушках. Королева Алиенора только-только вышла замуж за короля Генриха, и новое подданство было еще местным жителям непривычным — на него почти никто не обращал внимания. Но и сейчас, двадцать лет спустя, тот же Бордо совсем не походил на английский город.

В отличие от то и дело выгорающего Лондона, здесь хватало старинных зданий, и даже из порта можно было увидеть остатки римского водопровода, кое-где фигурными арками встававшие над домами. Еще более напоминали о Вечном городе красные черепичные крыши (хотя встречались среди них и соломенные).

В целом город, хоть и меньше Лондона размерами, выглядел богаче и чище: многие улицы горожане замостили, многие дома украшены были почти монастырской лепниной... Да и яркое солнце, заливавшее Бордо, словно делало его наряднее.

Пока матросы возились, подводя корабль к причалу и привязывая его, Грач стоял у борта и осматривал пеструю портовую толпу без всякой радости: Риз давно заметил, что он не любил скопления людей.

— Мы могли бы высадиться в Руайоне или Ла-Рошели, — предложил Риз. — Оттуда было бы ближе добираться.

— Руайон — маленькая деревня, — поморщился Грач. — Там наше прибытие неизбежно заметят. Ла-Рошель — чуть более людная, но все же... А Бордо — кипучий порт. Здесь мы без труда найдем попутчиков в Аббатство святого Марциала.

Аббатство святого Марциала — то был центр Лиможа, который славился по всей Аквитании. Торжественную встречу Генриха и Раймонда назначили там вроде бы именно потому, что Раймонд должен был принести вассальную клятву Генриху на мощах святого.

Риз не думал, что участие святого удержит участников обета от клятвопреступления. Однако, зная и изворотливость Раймонда, и хитрость Генриха, предполагал, что с их стороны вполне уместно заручиться всевозможной божественной помощью.

— Ах, — проворковал нежный голос за их спинами, — ни с чем не сравнимый запах аквитанских помоев! Право же, он сильно отличается от английских, вы так не считаете?

Переглянувшись, Риз и Грач обернулись с одинаково мрачными выражениями лиц.

Юдифь, или, как предпочитал называть ее Грач, мисс Саманта, избавилась от мальчишеской одежды и теперь выглядела как знатная дама — в ярко-алом блио с красивейшим золоченым поясом и расшитыми узлами на рукавах, с бледно-желтым покрывалом из тонкого шелка на голове... Человеку, не знакомому с ее прошлым, она могла бы показаться чистой и свежей, словно дыхание весны. Матросы жались от нее по дальним углам палубы, глядели с благоговением. Великолепная дева, белая лилия. Не сосуд греха, но Та, что воссядет на троне в небесах, когда все грехи человеческие будут измерены и сочтены.

Риз хорошо понимал, можно даже сказать, на себе прочувствовал, как она "водила за нос" ганзейских пиратов. А заодно — почему они без малейших возражений позволили ей перейти на корабль Грача, забрав весь багаж, и не стали даже настаивать на повторном сражении.

Грач, кстати говоря, уступил ей свою каюту, и сам вместе с Ризом и Фаско с тех пор спал в трюме.

— И все же, — продолжала Юдифь, — я рада, что это плавание завершилось. Ведь теперь я, конечно, встречусь с Самин.

— Самин? — Гарольд по-птичьи склонил голову.

А вот Джон вспомнил сразу.

— Сестра Шоу, — угрожающе сказал он. — Которая приехала в Уорик вместе с сестрой Картер. Почему ты должна с ней встретиться? У тебя было видение?

— Либо в Бордо, либо в Лиможе, — чуть повела плечом Юдифь, — и не то чтобы видение, но я верю в нашу встречу. Мы предназначены друг другу. К тому же как вы задумали подобраться к Раймонду Тулузскому без госпитальеров? — это она сказала уже Грачу. — У них давнишние связи.

Грач глубоко вздохнул и выдохнул, словно собирался что-то сказать, но передумал.

Риз почувствовал укол тревоги. Ему чертовски не нравилось, что она так легко выводила Грача из равновесия. Дело было тут не в ревности, как намекала сама Юдифь. Просто... не нравилось, и все.

Тут рядом с ними возник Фаско, и от этого как-то сразу стало легче: словно его присутствие слегка отвело чары.

— А наша городская сумасшедшая дело говорит, — деловито сказал он. — Лысый Гийом, боцман то есть, рассказал, что госпитальеров видели в городе. Почему бы в самом деле не порасспрашивать про них? Вряд ли наша боевая мавританка и ее пять пьедо ярости44 тут есть, но у вас, милорд Грач, и правда какие-то дела с госпитальерами? Авось они нам помогут выйти на графа Раймонда, а тот предупредит Генриха.

— Проще подстеречь самого Генриха и предупредить кого-то из его окружения, — недовольно сказал Риз.

Ему не нравилось принимать план, к которому Юдифь имела хоть какое-то отношение.

— Боюсь, у меня с королевским окружением связаны не самые приятные воспоминания, — произнес Грач. — Да и кое-кто оттуда может меня узнать.

Это решило дело.

У Риза так и чесался язык расспросить, где это Грач сталкивался с королевским окружением, но он не стал: догадывался.

Не всякий ночной бред Грача касался будущего. Иногда он вспоминал прошлое, и одно имя — Нейтан — повторялось чаще других.

Эрла Уинчестерского, ныне покойного, как раз так и звали.

* * *

У госпитальеров в Бордо не было ни своего монастыря, ни командорства, ни даже странноприимного дома, вроде того, что они одно время открывали в Лондоне, поэтому Риз понятия не имел, как Грач собирается их разыскать. (Тому, что боцман их корабля знал о присутствии госпитальеров в городе, Риз не удивлялся: неисповедимы пути распространения слухов!)

Но оказалось, и в Бордо Грач "знал людей". Даже удивительно было, как это Грач, человек нелюдимый и замкнутый (хотя нельзя сказать, что неразговорчивый), обладал таким обширным кругом знакомств!

Они отправились в дом некоего старого еврея, бывшего менялы и ростовщика, а сейчас, как понял Риз, банкира, ведущего дела с Венецией и даже Фландрией. Тот принял их очень радушно, хоть и бросал любопытные взгляды на Юдифь — Грач не счел нужным никак ее представить, но вел себя по отношению к ней будто заботливый и строгий дядюшка.

— Госпитальеры действительно в этом городе представлены не так хорошо, как рыцари храма, — произнес еврей с едва слышимой неприязнью в отношении тамплиеров, — но бордосские вина любят все.45 На закатной окраине города, у виноградников семьи Букер, вы найдете каменный дом, ныне перестроенный в небольшое поместье. Там находится миссия госпитальеров — перевалочный пункт, погреб с винами. Разумеется, есть и охрана. По воскресеньям госпитальеры раздают милостыню нищим.

— А не подскажете ли, — вдруг подала голос Юдифь, говоря на почти идеальном местном наречии, — не проживают ли сейчас в этой миссии женщины-рыцари? Я знаю, что в ордене ныне весьма прославились делами благородные сестры Картер и Шоу. И слышала, что они собираются из Англии возвращаться на континент.

Еврей посмотрел на нее с замешательством в глазах, но вежливость пересилила, и он ответил:

— Кажется, в городе шептались о том, что в ордене госпитальеров появились сестры-рыцари, но находятся ли они еще здесь или успели уже уехать по делам ордена, мне не известно.

Юдифь бросила на Риза и Грача торжествующий взгляд: мол, я же вам говорила, что судьба ведет меня!

Фаско, стоявший у Риза за спиной, как и положено слуге, пробормотал: "Вот сестры-то будут в восторге от явления чокнутой!"

— Благодарю вас, Джошуа, — сказал Гарольд, улыбаясь. — Как всегда, вы очень помогли мне. Возможно, и эти заметки о кораблях, заходящих в английские порты, покажутся вам небезынтересными.

С этими словами Грач достал из широкого рукава и протянул еврею маленькую книжицу из бумажных листов в кожаном переплете — вроде бы такие назывались "тетрадями". Тот принял ее обеими руками и с поклоном, как нечто весьма ценное.

Уже когда они выходили из дома еврея, сам старик придержал Риза за локоть.

— Сэр Джон, добрейший лорд Рен назвал вас своим ближайшим помощником. Могу ли я высказать вам одно замечание? Только, умоляю вас, не сочтите это за оскорбление милорду Рену или вам самим...

Риз сделал Фаско знать идти вперед, а сам послушно остановился.

— Говорите, — сказал он, — а сочту или нет — там посмотрим.

Еврей только мягко улыбнулся на угрозу в его тоне. Потом заговорил с вроде бы искренней озабоченностью.

— Я знаю милорда Рена много лет как человека исключительного ученого, а ученые люди иногда не обращают внимания на некоторые стороны жизни, очевидные для менее возвышенных духом... Исключительно как друг хочу обратить ваше внимание, что его прекрасная подопечная... как бы это сказать... слишком явно поднимала глаза?.. Возможно, вам в Англии кажется, что здесь, в полуденных землях, слабее блюдут соображения пристойности, но это не так! И если уж он берет ее с собой по делам, то было бы неплохо... — он замялся. — Но я ни в коей мере не намеревался намекнуть ни на что неподобающее! Я вижу, что девушка еще молода...

— Так я и понял, — кивнул Риз. — И, надо думать, вы не обратились с этим вопросом к самому... милорду Рену на тот случай, если он обезумел от любви и не желает слышать ничего дурного о своей избраннице?

— Примерно так, — благодарно сказал Джошуа. — Нередко бывает, что мужчина в его летах проникается, так сказать, разлитием телесных соков... Да и не хотелось ставить его в неудобное положение, вы понимаете.

Покачивая головой, Риз удалился к паланкину Юдифи, который уже поднимали на плечи рослые носильщики (Грач нанял их в порту).

Риз постучал по бортику, и Юдифь отдернула занавеску.

— Старик говорит, что ты ведешь себя неприлично, — заметил он. — Я думал, ты актриса получше. И еще — он счел тебя любовницей милорда.

Юдифь коротко, неприлично улыбнулась ему той самой улыбкой, которую он впервые увидел в спальне дома на Ломбард-стрит, над телом мертвой роженицы.

— Я больше, чем любовница, — сказала она убежденно. — Я ему сестра.

"Я равна ему, а ты никогда не будешь", — так услышал Риз.

Ризу вдруг стало понятно, почему Юдифь намекала на ревность: она ревновала сама. Но ее ревность его не трогала. Он не считал себя равным Грачу и никогда не претендовал на это. Но вот признавать эту женщину выше себя — отказывался.

— Как ты собираешься общаться с сестрами-госпитальерами, даже если их найдешь? — поинтересовался он, не обратив внимания на ее подначку. — Та, маленькая, тебя просто ненавидит за то, что ты ее преследуешь. Да и Картер явно не будет в восторге от того, что ты от них сбежала.

— Грубым мужланам не понять возвышенных отношений, — ответила Юдифь весело и задернула шторку паланкина.

* * *

Госпитальерское поместье — приземистый трехэтажный дом, крытый черепицей, вокруг которого сбились в кучу разномастные хозяйственные постройки — возникло перед ними из-за поворота дороги. Ясным солнечным днем, когда рабочие все были в полях, по поместью разливались тишина и покой: изгородь перевивал дикий виноград, над цветами клевера и люцерны порхали желто-белые бабочки и, низко гудя, вился над кустом шиповника одинокий шмель.

Однако по двору разносился глухой стук топора: яростные, жесткие удары, словно кто-то вымещал на несчастных деревяшках всю злобу мира.

Когда орденский послушник в сутане отпер им тяжелые кованые ворота, удары топора смолкли, но Риз даже не удивился, увидев сестру Шоу. Она стремительно шагала им навстречу в промокшей от пота камизе, будничных шерстяных шоссах и босиком, словно крестьянка.

— Ого, — сказала она, окинув взглядом Риза и Фаско, Грача и паланкин. — Знакомые все лица. Ну, с чем пожаловали?

— Ни слова не скажем, пока нас как следует не напоят, — Фаско демонстративно похлопал по пузу и подмигнул Шоу. — Я слышал, тут выращивают добрые вина.

Та только глаза закатила.

— Моя племянница, — Грач указал глазами на паланкин, — желает побеседовать с досточтимой и благороднейшей сестрой Картер о вере, а я с моим помощником ее сопровождаю.

Шоу покосилась на послушников и слуг, выбежавших во двор, чтобы позаботиться о лошадях, и сказала:

— Отлично. Идите тогда в дом, я позову Джоселин.

Тут Юдифь отодвинула занавеску паланкина, и Шоу моментально перекосило.

— Ты! — прошипела она.

Риз хмыкнул, припомнив "грубых мужланов", однако Юдифь это неласковое приветствие совершенно не обескуражило.

— Я тоже рада тебя видеть, Самин, — улыбнулась она.

...Картер, кажется, была не более рада видеть их, чем Шоу, но, в отличие от младшей своей сестры по ордену, держалась вежливо.

Она приняла их во внутренних покоях особняка. Этот рабочий кабинет предназначался, наверное, для заезжих командоров46 или, скажем, писцов, ведущих счет хозяйству ордена. Здесь стоял деревянный, хорошо отполированный стол, несколько подсвечников с дорогими восковыми свечами (разумеется, не идеально цилиндрическими, как Риз заметил с толикой самодовольства).

Были и стулья, но Картер предложила присесть только Грачу. Все прочие, включая Юдифь, остались стоять. Риз занял позицию поближе к Картер и старался не выпускать ее из виду, хотя не похоже было, что та собирается применить оружие. Да и меча при ней не было, только длинный нож, который она носила поверх черной орденской котты на самом виду.

Встретившись с Ризом глазами, Картер едва заметно усмехнулась.

— Итак, — она перевела мрачный взгляд на Грача, — что это за шутки? Сперва ты мало не подстраиваешь, чтобы мы взяли эту... женщину, — она махнула рукой в сторону Юдифи, — за якобы покушение на принца Ричарда. Потом она от нас сбегает. Потом ты появляешься здесь в ее компании, уже позабыв о том, что вроде как был монахом, и хочешь, чтобы мы говорили о вере. Если это какая-то интрига, то, право, я никак не могу в нее проникнуть.

— Прошу прощения, должно быть, для вас это в самом деле выглядит сложным планом, — смиренно проговорил Гарольд. — Во-первых, насчет моего монашеского облачения. Как легко заметить, я действительно не монах, хотя был когда-то давно послушником. Я молю Отца небесного о прощении за то, что самовольно надел рясу его слуги. Однако как еще я мог бы подобраться близко к турниру и применить свое искусство врачевания, не рискуя обвинением в колдовстве?.. А вы видели, что мои услуги были востребованы.

Картер неохотно кивнула, признавая справедливость доводов Грача.

— Это не объясняет, что вообще тебя туда привело, — сказала она довольно сурово.

— Нет, не объясняет, — проговорил Грач, но не сделал никакой попытки объяснить. — Что же касается... доброй госпожи Саманты, которую вы знаете под прозвищем Юдифь, то я правда не был с нею знаком до встречи в замке Уорик. Я не помогал ей бежать от вас. И совершенно искренне надеялся, передавая ее под вашу опеку, что мне не придется больше с ней видеться.

— А я ведь могу и обидеться, — вклинилась Юдифь, вновь показывая, что она не имеет ни малейшего представления о приличиях.

— Из-за того, что ты от нас сбежала, нас отправили в эту божью срань, дегустировать паскудное винишко! — вызверилась Шоу.

Фаско возмущенно вздохнул — ему местное вино нравилось — но встревать благоразумно не стал.

— Значит, ты рада будешь услышать, что я могу предложить тебе честную схватку за правое дело, — улыбнулась Юдифь.

— Какую схватку ты можешь мне предложить, чтобы я не урыла тебя сразу же? — спросила Шоу неласково, мешая латынь с вульгарными окситанскими словечками.

— Суть в том, — без видимых усилий голос Грача, вроде бы негромкий, взмыл над спорящими, и все замерли, прислушиваясь, — что я, как ни крути, помог вам в Уорике. Если бы не мы с сэром Джоном, принц Ричард уже был бы мертв, а что бы после этого сталось со всеми остальными гостями в замке, можно только гадать. Да и долгосрочные цели вашего ордена оказались бы в беспорядке.

— Допустим, — пробормотала Картер (у Риза сложилось впечатление, что она не настолько посвящена в долгосрочные цели своего ордена, насколько ей хотелось бы).

— Я также полагаю, что вы делаете ставку на принца Ричарда, поскольку он только и мечтает пойти в крестовый поход, а ваши интересы связаны с Иерусалимом и окружающими его землями?

— Допустим, — повторила Картер.

— Это неправильная политика, — отрезал Грач. — Если вы хотите делать ставку на Иерусалим, нужно поддерживать не Ричарда, а его отца. Это ваш единственный шанс.

— Ну-ка, — прищурившись, произнесла Картер.

— Позвольте, — сказал Грач. — Найдется ли у вас карта Европы?

Карта Европы нашлась — хорошая, сарацинская47 — и он заговорил, водя по ней пальцем.

Риз никогда не считал, что он разбирался в крупной государственной политике, но Грач говорил такими простыми и четкими выражениями, что даже Ризу не составляло труда следить за его разъяснениями, а Фаско и вовсе имел скучающий вид, словно все это слышал триста раз. Грач указывал на крупнейшие государства в Европе — империю Фридриха Барбароссы, владения Плантагенетов, захлестнувшие Британию и половину Франции, земли вассалов французского короля, указывал на богатые, но мелкие итальянские островные и прибрежные государства, вроде Сицилии, Венеции и Генуи.

И на Иерусалим — отделенный от Европы морем и не соединенный даже тонким сухопутным мостом.

По словам Грача выходило очень просто: если Европа будет разодрана на сотни маленьких лоскутных государств, что и происходит сейчас, о крестовых походах можно забыть. Арабы, которые несравненно ближе и имеют куда лучше отлаженное снабжение, неизбежно положат конец христианскому королевству в Иерусалиме.

— Что вы, сестра-рыцарь, неизбежно знаете, ибо происходите из тех краев, — заметил на этом месте Грач.

Картер в лице не изменилась, но слегка переменила позу, и Джон почувствовал: Гарольд задел по больному.

— Если эти крупные государства рассыпятся, христиане в Палестине потеряют последний шанс, — настойчиво вещал Грач. — И кто знает, сколько бедствий последует! Все, что мы можем сейчас — не дать рухнуть замыслам Генриха Плантагенета. Его жена и дети замышляют против него дурное, и только нам выпал шанс это предотвратить.

— Заговор королевы и принцев... — пробормотала Картер. — Это нужно обдумать... Орден поддерживал принца, но никогда не в ущерб королю... Это шло бы против наших правил.

Она колебалась, но Риз видел: Грач почти убедил ее. Может быть, дело было даже не в интересах ордена, просто Картер когда-то видела в закатных облаках золоченые башни Иерусалима и слышал нежный звон его колоколов. Она умела идти на риск ради идеи, может быть, даже жаждала этого.

А идеи Грача были заразительны.

— Король скуп, — заметила Шоу. — Возможно, от принца Ричарда орден получил бы больше.

— С каких пор тебя волнует благосостояние ордена больше его чести? — с усмешкой спросила Картер.

— Ни с каких, — ответила та. — Меня лично волнует, как бы подраться. Но имей в виду, что если ты начнешь действовать заодно с этими мутными типами, то, может статься, пойдешь против капитула48. И уж точно тебя не похвалят за такое опрометчивое решение.

Грач прокашлялся.

— Если позволите, — мягко произнес он. — Капитулу вовсе не обязательно знать. Все, что мы хотим от вас, это чтобы вы передали весточку Раймонду Тулузскому. Госпитальерам он поверит. Тем более, вам, сестра Картер, с вашей репутацией.

— А вот тут вы не правы, — возразила Картер. — Раймонд не слишком склонен доверять кому бы то ни было. Это человек изворотливый и хитрый, и других он видит в том же свете. Едва ли я смогу вам помочь.

— А у меня, — вновь подала голос Шоу, — есть идея. Надо заставить его поверить.

Воистину, эта женщина была рождена, чтобы возражать!

— О, — воскликнула Юдифь так, будто поняла, о чем речь. — Я же говорила, что предстоит хорошая драка!

Глава 14. Ловля на живца

Солнце уже подбиралось по небу к полудню, а обещанная кавалькада всадников все не показывалась. Становилось жарко, лошади чувствовали тревогу хозяев и нервничали. Умеренно: землю рыть копытом и раздувать ноздри и не думали, просто переступали с ноги на ногу, прядая ушами. День был уже совершенно весенний: в меховом пелиссоне стало жарко, и Риз скинул его, положив поперек седла, остался в одной котте. Южанин Фаско посмотрел на него с неодобрением. Еще два молодчика, нанятых в Ангулеме, тоже подмерзали и все еще кутались.

Риз знал, что, когда сидишь в засаде, нервозность изматывает и грозит неприятностями, поэтому старался думать о чем угодно другом. Сперва — что Фаско молодец и нашел им отличных лошадей, хотя это пришлось делать на скорую руку, в почти незнакомом городе.

Риз вот уже успел подружиться со своим конем, названным без затей Гнедко; жалко будет оставлять его, когда они вернутся в Англию. Он, пожалуй, даже легче на ходу, чем Уголек, хоть и не такой быстрый. Поговорить, что ли, с Грачом, чтобы согласился взять лошадей с собой?.. Тот возражал против того, чтобы везти их на корабле, дескать, это жестоко по отношению к скотине.

Само собой получилось, что Риз стал думать о Граче. Прошлой ночью, на ангулемском постоялом дворе, Грач опять начал стонать и метаться во сне. Юдифь — вместе с нанятой для отводу глаз служанкой — спала в соседней комнате, но со своим обычным пренебрежением к стыду и условностям прибежала к ним в одной камизе, с масляным светильником в руках. Пока Риз пытался разбудить Грача, а Фаско сноровисто придерживал ему ноги, чтобы тот не повредил сильнее больное колено, Юдифь стояла над ними со светильником и шептала безостановочно — молилась.

Если откровенно, чем дальше, тем сложнее было испытывать к Юдифи прежнюю ненависть. Осталось что-то вроде тупого раздражения с привкусом жалости — трудно не жалеть женщину. Но местами Риз начинал чувствовать к ней что-то вроде... да, пожалуй, что-то вроде уважения. Хотя, казалось бы, о каком уважении может идти речь в отношении монахини, отринувшей обеты и убивавшей ни в чем не повинных христиан за серебро!

Кстати, легка на помине...

Риз услышал крик ястреба. Об этом сигнале они условились: Юдифь, снова в мужской одежде, сидела на дереве чуть дальше по тропе и должна была завопить по-ястребиному, когда увидит кавалькаду Раймонда Тулузского под предводительством Шоу.

Ну, таков был план. На деле же Риз слышал этот крик за первую половину дня уже третий раз.

— Что, опять? — скорчил Фаско недовольную рожу. — Если опять придется загонять лошадей в брод почем зря, у меня подпруга от сырости сгниет.

Риз бросил на Фаско холодный взгляд, но тщетно.

— Да, сэр Джон, — продолжил тот с сарказмом, — ты не заметил, что рядом ястребы охотятся, когда уговаривался с Юдифью, это я уже понял. Ты вообще в птицах не силен: вот и дрозда от ворона не отличил...

— Еще слово, — прорычал Риз, — и я подставлю тебя под стрелы людям Раймонда вместо щита.

— Понял-понял, — пробормотал тосканец, все так же усмехаясь.

А потом крикнул наемникам на своем ломаном местном наречии, чтобы спешили за ними. Те, ворча и поругиваясь, все же вскочили на лошадей: им заплатили задаток вперед.

Риз подумал, что их с Фаско непрочный союз укрепился в обоих направлениях: теперь тосканец говорил "сэр Джон" без всякого скепсиса. Грач изменил не только Юдифь; Грач менял их всех, соприкасаясь с каждым частью своей личности и сталкивая между собой — так алхимик заботливо отбирает и плавит в тигле самые непредсказуемые компоненты в надежде получить золото, а то и сразу философский камень.

На сей раз "ястреб" кричал не зря, и время Юдифь рассчитала точно: едва кони вошли в воду неширокой речушки, сменив тельт на шаг, как на сбегавшей между двух пологих холмов тропе появился отряд.

Фаско выругался — по плану предполагалось, что там будет трое-четверо всадников, и то не рыцарей, а слуг или оруженосцев, и поведет их Шоу. Вместо этого Риз насчитал чуть ли не десяток верховых, на многих из которых поблескивали кольчуги. Впереди скакала Картер — ее можно было легко отличить по темному цвету лица — и везла штандарт Раймонда Тулузского. Что заставляло предположить, будто он сам в партии. Ясно было: что-то пошло не так.

— Эй-эй! — крикнул один из наемников, пытаясь развернуть коня. — Мы так не договаривались!

— Тихо! — рявкнул на него второй, постарше и поопытнее. — Бросишься бежать — они за тобой кого-нибудь отправят! Стой смирно, драпать надо, когда бой уже начнется!

— Побежите — сам вас пристрелю, — мрачно прикрикнул на них Риз. — Отрабатывайте свои деньги, а о сохранности вашей шкуры я позабочусь.

Ризу тоже хотелось ругаться, но было некогда.

Они подробно обсудили это еще тогда, в поместье госпитальеров: неважно, поверит Раймонд Картер или нет; важно, что Раймонд не рискнет заговаривать с Генрихом, если у него не будет на руках каких-нибудь доказательств.

Картер так и сказала: "Раймонд — интриган и осторожный хрыч, хоть еще и не стар. Он знает, что Генрих поверит любому навету на жену и сыновей, но захочет прикрыть себе задницу — вдруг, мол, история дойдет до папы или до императора?.." Раймонду нужно делать вид, что он вовсе не спит и видит, как бы вывести Аквитанию из-под контроля Генриха (а что для этого может быть лучше, чем рассорить Генриха с женой, которая, собственно, и привела Аквитанию за собой в качестве приданого).

Тогда-то и родилась идея: сочинить письмо якобы от аквитанских баронов в ответ якобы на письмо Алиеноры, где бароны бы говорили, что все готово к бунту. Письмо анонимное и зашифрованное, конечно: Грач вовсе не хотел навлекать королевский гнев на конкретных людей. Но все же письмо, пусть и составленное в обтекаемых выражениях, должно было послужить надежной уликой.

Однако мало было написать подходящим слогом и стилем — нужно было еще, чтобы письмо досталось с боем, чтобы его охраняли. Тогда Риз предложил: пусть Картер скажет Раймонду, что узнала, какой дорогой повезут письмо, и предложит послать небольшой отряд на перехват. Риз был уверен в своей способности справиться с несколькими воинами — не допустить смертоубийства, но создать ощущение, что письмо досталось Раймонду не просто так.

Грач, конечно переживал: "Но если что-то пойдет не так, сэр Джон? Разве можно предусмотреть все?"

Накаркал.

С четырьмя-пятью Джон мог бы управиться без проблем, да и Фаско в бою кое-чего стоил. Но целый десяток хорошо вооруженных людей, кое-кто даже рыцари, если судить по цветным щитам...

Нет, это уже были плохие новости!

— Стойте! — зычно крикнула Картер. — Именем графа Раймонда!

— Кто вы такие, чтобы нам приказывать? — крикнул Фаско. — И с каких это пор бабы носят рыцарские накидки?

Его густой акцент в этих краях не так бросался в глаза, можно было принять за местный говор.

— С таких, что я тебя раскрою мечом надвое, если будешь еще наглеть! — рявкнула Картер. — Мы знаем, вы везете важный документ в Бордо. Мы могли бы вас всех перебить и отобрать его, но по милосердию моего ордена не будем этого делать! Я не хочу лишнего кровопролития. Выставите самого сильного бойца. Если я его одолею, мы заберем письмо. Если одолеет он — ну что ж, вы можете драться с нами.

— Нет у нас никакого письма, уймите свою сумасшедшую! — крикнул Фаско рыцарям за спинами Картер.

То ли он не понял, чего она хотела добиться, то ли продолжал держаться в роли и не хотел сдаваться так уж сразу. Так или иначе, но Ризу это давало удобный выход.

— Уймись, — сказал он, выезжая вперед. — Что ж, я буду драться с тобой, сестра-госпитальер. Конными или пешими?

Картер смерила его взглядом.

— Конными, — сказала она, — неохота месить грязь.

Ну ясно: Картер знала, что лошадь у него наемная, незнакомая, а под ней-то, небось, был привычный и хорошо объезженный скакун.

Риз решил, что как-нибудь он хотел бы сразиться с Картер, стоя ногами на земле, без посредников. Картер была немаленького роста для женщины, но, очевидно, привыкла драться с противниками выше себя — с великаном-Ричардом сражалась легко и изящно. Риз был, пожалуй, даже выше Ричарда. Интересно, как-то она себя поведет?

Он обнажил меч, и Картер последовала его примеру.

"И вот мне снова надо проиграть, — подумал Риз. — Почему-то моя служба Грачу часто в том и состоит, чтобы проигрывать сражения. Если это какое-то упражнение по смирению духа, то, Господи, этот урок, я, наверное, никогда не усвою".

Картер выбрала верную стратегию.

Они сошлись на глинистом, заболоченном берегу той безымянной речушки, на которой Риз и Фаско имитировали переход брода. Выше было бы нельзя: на крутом склоне лошади бы скользили. Но так копыта коней увязали в грязи и речном иле, и требовалось поистине виртуозное мастерство, чтобы заставить животных поворачиваться. На Угольке Риз, может, справился бы. Но Гнедко, при всех его достоинствах, не успел еще привыкнуть к своему хозяину. А вот Картер со своей лошадью — тоже, кстати говоря, гнедой, только кобылой — словно сливались в одно целое.

Покрутившись вокруг всего несколько мгновений и пытаясь уйти от ударов меча Картер (она орудовала им плашмя, как и сам Риз, не собираясь ранить), он понял, что вот-вот и в самом деле самым позорным образом проиграет, а не изобразит проигрыш. Этого Риз допустить не мог. Пусть Картер свела бой с Ричардом вничью — но Ричард, при всем его таланте, еще мальчишка. У него нет опыта Джона.

Удерживая Гнедка одной рукой почти на месте, он обрушил на Картер ряд ударов, бессовестно пользуясь превосходством в физической силе. Расчет был на то, что Картер под этим шквалом замешкается и не сможет сдвинуть лошадь с места. Однако сестра-рыцарь поступила неожиданно: она совсем отпустила поводья и, улучив момент, схватилась свободной рукой за сюрко на груди у Риза. Конь под ней гарцевал, направляемый только ее коленями.

— Не волнуйся, сэр Джон, — сказала она тихо, с мягкой улыбкой, показывая ямочки на щеках, — я знаю, что в бою ты меня превосходишь.

Риз замер от неожиданности: он решил, что ослышался.

И тут же Картер рванула его сильнее, толкнула, и небо, да и весь мир перекувырнулись у Риза над головой. Раздался громкий всплеск, Джон пребольно ударился спиной — и не сразу понял, что рухнул в грязь у ног Гнедка.

Спутники Картер утробно расхохотались, и даже Фаско едва подавлял смешки (Риз расслышал подозрительно знакомое фырканье).

Озлобленный, Риз неловко поднялся: в момент отяжелевшие складки сюрко изрядно мешали двигаться. И — оказался прямо под прицелом нескольких малых луков, что держали спутники Картер. Сама Картер отвела руку для удара, словно вознамерилась сей же момент рубить Риза мечом.

— Отдавай письмо, человек королевы, — грозно проговорила Картер.

Глаза, правда, у нее смеялись.

Риз не знал, какое чувство разгоралось в нем в этот момент сильнее: злость, досада или восхищение. Нет, он знал, он правда знал, что сражается лучше Картер. Но в бою решает не одно только умение. Ты либо выигрываешь, либо проигрываешь. Картер победила его, победила по-настоящему, воспользовавшись всеми преимуществами, что оказались в ее распоряжении.

Сжав зубы, Риз потянулся к поясу. И обмер. Футляра не было!

Грач сам вложил письмо в этот футляр, хороший, кожаный. Еще и просмолил, чтобы ему не страшна была влага. Риз то и дело проверял бечевки, лишь бы не перетерлись. Неужели оторвался во время драки, свалился в речку? Тогда он сразу пошел ко дну, пусть здесь и не глубоко — ищи его!

Риз поднял на Картер глаза, не зная, как сказать ей, что их план потерпел неудачу из-за еще одной глупой случайности.

Раздался топот копыт — на верхнем крае берега появился силуэт всадника на лошади.

То была легконогая и очень молоденькая серая в яблоках кобылка, которую предпочла Юдифь и про которую Фаско сперва спросил: "Что это, лошадь или ослица?" Но кобылка показала себя чрезвычайно резвой, обойдя даже Гнедка, и Фаско пришлось смириться с тем, что в лошадях Юдифь разбирается.

— Письмо у меня! — крикнула Юдифь сверху. — У меня, и если вы мне заплатите, оно будет и у вас тоже.

Риз с Фаско переглянулись. Фаско сообразил первым:

— Ах ты дрянь! — заорал он. — Мальчишка, ничего не умеет, а туда же! Змею мы на груди пригрели!

— От змеи слышу! — задорно крикнула Юдифь. — Надоело получать тумаки за каждую провинность, хочу служить нормальным господам! Сестра-госпитальер, возьмите меня к себе! — последнюю фразу Юдифь произнесла сладчайшим тоном потомственного нищего или шута. — Всю жизнь только и мечтал служить таким, как вы! А этих можете совсем убить!

— А что, — сказал какой-то мужик позади Картер. — Если парень не врет, что письмо у него, можно в самом деле прирезать.

— Попробуй, — хмуро сказал Риз, перехватывая меч.

Он понятия не имел, в какую игру играет Юдифь. Надеялся только, что Фаско прав, и она не решила в одночасье продать Грача и их всех.

— Никто никого убивать не будет, — гаркнула Картер. — Медленно отходим! Не стреляя! Каждый при своих! Пацан идет с нами!

Но все-таки последнее слово опять осталось за Фаско: он выпустил вслед убирающемуся отряду такую отборную ругань, что Риз даже позавидовал его познаниям.

Глава 15. Лебединый плач

Риз нашел Грача в ангулемской часовне вблизи постоялого двора: тот молился. Обычно он не делал этого напоказ, и Ризу внезапное благочестие показалось нехорошим знаком, может быть, знаком растерянности или душевного смятения. Вероятно, ночные видения выводили его из равновесия даже сильнее, чем Риз думал.

Его патрон на удивление спокойно отнесся к известию о том, что Юдифь отошла от плана.

— Возможно, она предотвратила худшее развитие событий. Тому, что письмо продал мальчишка-оруженосец, поверят быстрее, чем тому, что такой воин, как ты, сдался, не пролив крови, — сказал он Джону. — Хотя, думаю, причина была иной.

— Какой же?

— Она хочет вновь оказаться рядом с сестрой Шоу. Несомненно, мы говорим о сильных чувствах: Юдифь выслеживала ее по всем островам несколько лет!

Риз сперва не поверил, ему показалось даже, что он ослышался.

— Милорд, ты намекаешь на предосудительную связь между ними?

Грач посмотрел на Джона без улыбки.

— Я намекаю на то, что мисс Саманта, безусловно, хотела бы добиться у мисс Шоу взаимности. А насколько далеко они зайдут и сочтет ли сестра Шоу это нарушением своих обетов, я сказать не могу.

— Но они же женщины! Разве у женщин бывают... такие страсти?

Грач вздохнул — чувствовалось, что ему неловко.

— Пожалуй, зря я завел этот разговор... Помните, мы как-то беседовали с вами о том, что любое искушение полуденным бесом не считается церковью слишком серьезным проступком, в отличие от ереси? Главная опасность для церкви — лишь покушение на ее богатство и власть.

Да, как-то между ними зашла об этом речь: Грач довольно сурово проезжался по нравам современной церкви и заметил, в частности, что большинство грехов нужно только за тем, чтобы манипулировать паствой и держать ее в постоянном чувстве вины и страхе перед наказанием. "Многие слова Господа исказились за столько веков переписки, — добавил Грач уже откровенно еретическую мысль, — и почему-то первой в устах наших прелатов пропала мысль о том, что людям велено любить друг друга".

Вспомнив это, Риз замолчал и не стал расспрашивать далее о Юдифи и о ее наклонностях, хотя в душе у него все восставало при одной мысли, что Шоу может пойти против обета безбрачия, да еще с Юдифью. Вроде бы, какое ему дело до Шоу?.. Но Ризу казалось, что ее проступок замарал бы и Картер. А Ризу не хотелось, чтобы какая-нибудь грязь коснулась хотя бы края ее простого черного сюрко.

А может быть, как раз чистота и твердость Картер позволят обуздать Юдифь: Грач при всех своих достоинствах слишком уж ей потакал.

Риз опустился на колени рядом с Грачом, уставился на темное распятие, четкое на фоне беленой стены, и погрузился в свои мысли: молитва ему не давалась.

Довольно скоро Грач вздохнул и начал медленно, неуклюже подниматься с колен. Риз поддержал его под локоть.

— Ты думаешь, наш план не сработает? — спросил Риз.

Если план сработает, то им удастся предостеречь короля о ловушке, и нового смертоубийства не будет.

— Может, и сработает, — сказал Грач, подслеповато моргая и щурясь, словно пытаясь рассмотреть что-то вдалеке. — Не могу знать. Но впереди всегда еще какая-то кровь...

* * *

Уже на подъезде к Лиможу стало ясно, что на самом деле в долине живописной речки Вьены стоят целых два города, некрепко сметанных между собой тремя ниточками дорог. В центре того, что южнее, возвышался массивный приземистый замок — Риз решил, что он побольше Уорика. Другой городок собрался под стенами огромного монастыря из серо-белого песчаного камня.

Риз знал, что монастырь этот очень старый, по преданию, существовал тут еще в римские времена (а может, там было языческое капище). Грач ему уже успел рассказать, что на это аббатство весь музыкальный мир Европы чуть ли не молился: и хоралы-то они пели там как-то по-особому, и в скриптории у них содержалось неимоверное количество книг...

— Ну что ж, — сказал Риз, — может, у тебя и будет шанс еще раз посетить это волшебное место.

— Возвращаться туда, где уже побывал, не всегда хорошо, — вздохнул Грач. — Но если ты составишь мне компанию — почему бы и нет? Хотя вряд ли обстоятельства позволят...

Можно было заехать в город, расположиться на постоялом дворе, но они добрались до Лиможа утром, и их как магнитом потянуло в промежуток между Городом-замком и Городом-собором: тут уже собралось что-то вроде ярмарки. Риз не знал, стихийно ли образовалось это сборище, или кто-то его организовал, но он увидел крестьянские телеги, увидел навесы, под которыми жарилось мясо свежезабитых свиней — неслыханная расточительность весной! Увидел, наконец, и роскошные палатки, разбитые дальше по лугу. Над одной из них колыхался на легком ветру штандарт Плантагенетов.

— Надо же, — сказал Риз. — Король не остановился в замке.

— Возможно, король не доверяет Раймонду, — заметил Грач. — Что неудивительно, этому интригану мало кто доверяет... Хотя сейчас Раймонду невыгодно враждовать с Генрихом: только на него он и может опереться, учитывая его размолвку с королем Франции... Конечно, Генрих может подозревать, что Раймонд заключает с ним союз только для вида, а сам за его спиной стремится ухватить себе Аквитанию...

— Ладно, ладно, — перебил его Риз. — Я уже на середине запутался.

— Чем больше мы перебираем мотивы действий этих господ, тем больше запутываемся, — согласно кивнул Грач. — Впрочем, мое знакомство с миром королевских интриг показывает, что их участники редко сами себя понимают.

— В общем, неудивительно что Генрих в замок не хочет, — подвел итог Фаско. — Не хочет окружать себя воинами Раймонда. Ох, бедная его челядь.

— Двору короля привычно спать на земле и где придется, — сухо заметил Грач, — он свое окружение еще до коронации вот так мотал по всей Европе.

— Ладно, — сказал Фаско, — я разузнаю, где хотят провести оммаж49: здесь, на лугу, или в аббатстве. И попытаюсь поискать весточку от наших госпитальерш, а то что-то пропали они совсем...

Фаско тут же след простыл, но ответ на первый вопрос они получили и без него. Граф Раймонд должен был принести клятву на лугу, так, чтобы видело как можно больше народу; после этого короля и графа ждали в соборе святого Этьена, что в аббатстве, для благодарственного молебна и торжественной службы. Предполагалось, что по дороге Генрих и Раймонд будут неспешно беседовать.

Это Риза более или менее устраивало — полным-полно возможностей для Раймонда изложить Генриху сведения о заговоре. Еще бы, конечно, самому послушать, о чем они там будут говорить, но Риз не сомневался: обоих венценосных особ наверняка окружат несколько рыцарей и их оруженосцев. Тут уж не подслушаешь.

Риз решил разыскать Картер и Шоу и после оммажа. Они-то будут знать о последствиях разговора. Генрих, должно быть, посадит свою жену под замок куда-нибудь, а сыновей отлучит от кошелька и земель (впрочем, по слухам, они и так не получают доходов с земель, которые Генрих им передал). Но это уже будут его проблемы. Главное — Риз и Грач предотвратят всеевропейскую смуту.

Но госпитальерши нашли их сами — как раз в тот момент, когда Риз уплатил целую серебряную монету, чтобы их с Грачом пустили под навес, расположенный ближе всего к предполагаемому месту оммажа. Посреди луга уже установили для Генриха резное деревянное кресло, похожее на трон.

Цена Джона возмутила: он постарался угрожающе нависнуть над всадником, но того выражение лица Риза не впечатлило.

— Не нравится, так и езжайте, благородные господа, — сказал он на едва разборчивой латыни. — Тут полно желающих...

Судя по его интонации, Риза и Грача он явно особенно благородными не считал: и просторное сюрко Риза, и Грачов плащ запылились с дороги. Видно, что не простолюдины, и только.

Грач коротко кивнул, Риз вздохнул и кинул стражнику серебряный пенни50.

— Я с ними! — сказал нахальный голос сестры Шоу. Ее великолепный черный конь протиснулся рядом с Гнедко Риза и Звездочкой Грача в деревянные воротца. Стражник сморщился, будто сожрал лимон без сахара, но промолчал: его явно не тянуло связываться с орденскими.

— Сестра Шоу! — проговорил Грач. — Чрезвычайно рад вас видеть. Как поживает наша общая знакомая?

— Вы про эту чокнутую Юдифь? — на лице Шоу появилось что-то вроде терпеливого раздражения, хотя сестра-госпитальер и не производила впечатление человека терпеливого. — Она — замысел Врага рода человеческого против нашего ордена. Все с ней хорошо. А вот с Раймондом... Я не знаю, что с ним такое, но Джосс еле-еле его уговорила рассказать Генриху о заговоре! Он отказывался даже верить письму: если бы в отряде не было его людей и если бы вела его не Картер, известная своей честностью, не знаю даже, решился бы он пустить его в ход...

— Не похоже на то, что я знаю о Раймонде, — пробормотал Грач.

— Вот и Джосс то же говорит, — мрачно кивнула Шоу. — С нас семь потов сошло, пока мы его уломали поговорить с Генрихом. Только бы теперь не передумал.

К ним присоединился Фаско (то ли как-то просочился мимо стражника, то ли тоже заплатил непомерную цену), очень обрадовался присутствию Шоу и предложил ей орехов в меду. Та поглядела на тосканца как на слизняка, но орехи взяла.

— Вы не подумайте, я от чистого сердца! — Фаско прижал обе руки к груди. — Исключительно в знак восхищения!

— Да мне плевать, — ответила Шоу равнодушно. — Еда есть еда, я от нее не отказываюсь.

Наконец на лужайке собралось достаточно благородных господ. Многие из них оказались под тем же навесом, что Риз с Грачом. Риз ловил любопытные взгляды: видно, гости пытались угадать, откуда они такие взялись. Риз на этот счет не беспокоился. Ничто в их с Грачом одежде не указывало на определенную местность: англо-норманны подумают, что они из тулузцев, а тулузцы решат, что перед ними норманны.

А вообще-то Риз слышал в толпе много говоров и замечал орнаменты и покрои со всего континента: примирение графа Тулузского и короля Английского было горячей сплетней, многие явились сюда специально, полюбоваться на это зрелище.

Риз даже себя поймал на легком волнении: как-то выглядит английский король, самый могущественный феодал Европы после, может быть, императора Фридриха51?

Оказалось, ничего особенного. Высокий, не молодой, но и не старый — лет на десять старше Риза. В светлых, рыжеватых волосах седина, окладистая борода тщательно расчесана и завита. Тяжелый взгляд синих глаз исподлобья.

Риз решил, что Ричард очень походил на отца, и если бы Ризу случалось видеть Генриха прежде, он бы его сына в Уорике, конечно, узнал. По слухам, все законные сыновья короля были похожи на него, и только поэтому он вроде бы до сих пор не развелся с королевой.

И в самом деле: вслед за Генрихом к трону шел юноша, почти точная копия короля, только с более тонкими чертами лица. Вероятно, то был Генрих Молодой король, старший сын Генриха и второй коронованный король Англии. Даже борода у него была завита точно так же, и наряд походил на отцовский.

Позади обоих Генрихов, держась под руки, шагали две женщины: одна в ярко-голубом (почти такого же цвета была котта с цветочным орнаментом на пареньке в ипсвичской церкви), другая в глубоком темно-зеленом. Та, что в темно-зеленом, казалась очень юной, и все же головной убор говорил о ее замужнем положении. Риз решил, что это Маргарита, жена Генриха Молодого.

Что касается второй... Сперва он подумал, что, может быть, она одна из придворных леди Маргариты — но почему держится даже чуть впереди? А потом понял: нет, это и есть королева Алиенора. В ослепительно-голубом блио, с белым платком на голове она казалась совсем свежей и молодой. Когда процессия подошла ближе, правда, стали видны морщины, что окружили глаза и протянулись от крыльев носа к губам. Но, несмотря на них, королева Алиенора все же была сказочно хороша. Некогда, слышал Риз, ее называли первой красавицей Европы.

— Рискнула! — пробормотал Грач с нескрываемым восхищением.

— Ты о чем? — спросил Риз.

— Платье, сэр Джон! Женщине в ее возрасте почти неприлично носить такие яркие тона... Но она надела — в пику мужу, надо полагать, который завел молодую любовницу, принцессу Элис... Глядите, как на нее все смотрят!

Ризу невыносимо захотелось спросить, не знал ли Грач королеву лично: он говорил о ней с той особенной интимностью, которую обычно применяют к знакомым, но никак не к первым лицам государства.

Между тем церемония начиналась. Генрих уселся на трон с таким видом, как будто ему противно было даже находиться на этом лугу в ясный солнечный день. С другого конца площадки, огороженной, будто на турнире, жердинами, к нему двинулся Раймонд Тулузский, окруженный свитой.

Риз узнал Раймонда только по количеству золотого шитья на его одежде: молва не врала, Раймонд и впрямь одевался удивительно пышно. Но, в отличие от Генриха, он не мог похвастаться ни размахом плеч, ни высоким ростом. Граф Тулузы приблизился к Генриху, учтиво поклонился — не слишком близко.

Генрих встал, приветствуя его.

Раймонд хлопнул в ладоши, и несколько человек отделились от его свиты, приближаясь к Генриху с подарками. Что там было разложено на подушках, Ризу было не очень четко видно, но, решил он по очертаниям, это оружие. Может быть, дамасская сталь.

Губы Раймонда шевелились.

"Сущая безделица, в знак нашей дружбы..." — разобрал Риз.

"Моя казна будет вам благодарна, граф", — отвечал на это Генрих.

Про него говорили, что он почти равнодушен к каким бы то ни было роскошествам, и даже дорогую одежду надевает только по праздникам.

Дальше они развернулись в другую сторону, и читать по губам стало уже нельзя.

Но когда Раймонд Тулузский опустился на одно колено и произнес слова клятвы, вложив свои руки в руки Генриха, его речь услышали все. Он, как водится, обещал служить интересам своего господина, подчиняться ему во всем, ставить его волю вперед своей, и так далее и тому подобное. В общем, все те слова, которые Риз не смог заставить себя произнести вслух, обращаясь к Грачу.

Риз почти не сомневался, что Раймонд не намеревается держать обещание — самый изворотливый монарх Европы, как-никак!

Между тем Генрих поднял Раймонда с колен, поцеловал в губы и протянул ему перстень в знак того, что дарует ему права владения. После этого затрубили рога, оповещая, что владения Тулузского графа перешли под руку английской короны.

— Чем-то это мне напоминает свадьбу, — пробормотал Фаско, грызя орешки (не все, значит, отдал Шоу). — Если бы, конечно, можно было сочетаться браком с мужиками, да еще несколькими сразу! Вассалов у Генриха множество...

— И тут им не приходится по окончании церемонии отдавать супружеский долг у всех на виду, — добавила Шоу. — Одного поцелуя хватает.

Тут даже Грач не выдержал и закашлялся, пытаясь, очевидно, скрыть смех, Риз тоже улыбнулся. Шоу хихикала, абсолютно не скрываясь и не обращая внимания на недовольство прочих зрителей.

Давясь смешками, они доглядели остаток церемонии и последовали за конной процессией к аббатству Святого Марциала.

Граф и король следовали бок о бок, их обрамляла свита, не давая никому приблизиться. Будь Риз одет чуточку вычурнее, он бы рискнул смешаться с придворной толпой и подобраться к монархам ближе: пусть бы дворня Раймонда подумала, что он один из людей Генриха, и наоборот. Но увы, сейчас он претендовать на это не мог. И о чем они говорили, он не слышал и по губам не разбирал.

У собора, конечно, пришлось спешиться — лошадей остался стеречь Фаско, и его моментально оттерло толпой. Желающих попасть в сам неф оказалось множество. Монахам не удалось сдержать толпу у ворот аббатства, и та хлынула на подворье монастыря и к дверям собора пестрой многоголовой змеей, оставив хвост на ступеньках перед входом.

В самом соборе нечем было дышать. Наверное, обычно толстые каменные стены давали защиту от раскаленного полуденного воздуха, но не тогда, когда внутрь набилось столько народу.

Вооруженные рыцари из охраны короля и графа выпихивали прочь тех, кто выглядел попроще. Шоу толпой куда-то оттеснили, Риза и Грача тоже чуть не вытолкали, но Риз был упорнее. К тому же на этих мальчишек, в отличие от стражника на лугу, его взгляд подействовал.

В результате Риз и Грач не просто остались внутри, они протолкнулись чуть ли не к самому алтарю, где слушали службу самые знатные гости, включая обоих Генрихов, Раймонда и королев. Толпа бурлила, перешептывались и говорила откровенно в голос. Слов священника за всем этим было откровенно не разобрать.

Грач, когда бывал в хорошем настроении (или если мучился от боли в шее и в ноге, особенно ночами), любил отвлечься, рассказывая о чем-нибудь постороннем. Во время одной такой ночной беседы он сообщил Джону, что "уже очень скоро, может, каких-нибудь пару веков спустя, соборы станут строить высокими, в десять человеческих ростов, а то и больше, со стрельчатыми арками, с потолками, уходящими к небу..."

Риз не мог с ним согласиться, что пара веков — это так уж скоро. Сейчас ему хотелось, чтобы это благословенное время началось поскорее. Может, под этими гигантскими сводами было бы не так душно.

А священник все голосил за гомоном, и тянулась бесконечная служба. Риз чуть не варился в кольчуге, но больше его волновал Грач: он побледнел, но щеки у него покраснели, на лбу выступил пот, взгляд стал слегка стеклянным.

— Ты как? — шепотом спросил у него Риз.

— Со мной все в порядке, сэр Джон, — довольно раздраженно отозвался Грач.

У Риза на языке вертелось предложение уйти: в конце концов, что они тут забыли, ведь послание передано, и теперь не от них зависит, какие меры принять, а от Генриха. Может быть, Грач ожидал, что короля попытаются убить прямо здесь?

И тут внезапно Риз забыл и о духоте, и о графах с королями, и даже о Граче. Потому что раздалась музыка.

Он и раньше слышал орган — в паре Лондонских соборов имелась эта жутковатая машина. Но здешний, марциальский органист владел им не в пример искуснее: из огромных труб, укрепленных на стене, вылетали низкие, сладкие и устрашающие звуки. Против воли Риз почувствовал дрожь, как перед боем. И еще словно бы даже сделалось прохладнее.

— Это аббатство — всеевропейский центр церковной музыки, — проговорил Грач, когда звуки на миг стихли. Он оживился, у него даже глаза заблестели. — Я не простил бы себе, если бы уехал отсюда, не послушав...

"А нельзя было сказать?" — почти спросил Риз, но забыл, потому что орган затрубил вновь, и это было лучше охотничьего рога рано поутру, лучше призыва на битву, лучше всего. Может быть, так Господь будет собирать свои войска перед Страшным судом...

Против воли Риз потянулся к мечу, подобрался, и Грачу даже пришлось невесомо коснуться его руки, чтобы Риз не вытащил оружие.

Когда органная композиция закончилась, Риз чувствовал себя так, словно его выбросило на берег, помотав по океану; или, может, как будто он пережил только что схватку с самим королем Артуром. Он промок до нитки, но это не имело никакого значения. Риз не чувствовал ни жары, ни удушья, он чувствовал только странное оживление, благодарность Грачу, что тот привел его сюда, и готовность иди дальше — куда угодно, спасать — кого угодно, хоть свечников, хоть скотников, хоть беременных крестьянок, ибо так повелел ему божий глас...

А потом он услышал глас человеческий — и пропал окончательно.

Голос певца, нежный и сильный, отражался от низких каменных стен, пробирал до дрожи. Он пел на простенькой латыни в смеси с окситанским наречием, но Риз понимал достаточно: то была история лебеди, застигнутой в море штормом, вдали от родных берегов. Птица молила Господа о том, чтобы он показал ей дорогу. Голос певца дрожал, вздымался к самому потолку, опускался вниз, словно в разрыв между волн. Голос трепетал, молил, отчаивался — пока Господь не показал ему луч света.

Тогда лебедь и прочие птицы начали славить Его в песне.52

Риз бывал в штормящем море. Он знал, что на деле никакой Бог не услышит за шумом волн и воды, что там вопят. Но все-таки от щемящей, тоскующей мольбы певца замирало сердце. Голос, чистый и прекрасный, не принадлежал этому свету; если кто и мог докричаться до Бога, то именно он.

И вот, пока взмывал, плыл, отчаивался и надеялся этот чарующий плач, Ризу вдруг показалось, что он готов понять — вот-вот поймет — что-то необыкновенно важное, что-то несомненное: и про себя, и про Грача, и про все лоскутное королевство Плантагенетов, а может быть, и про всех людей на грешной земле.

Он почувствовал мертвую, почти болезненную хватку на своем запястье, и это было правильно, это было хорошо — Грач напоминал ему, что он здесь, что он удержал его на краю падения в бездну и будет держать, наверное, до тех пор, пока Джон жив...

Пальцы разжались, а Грач тяжело обмяк, навалился на Риза и начал медленно оседать на пол. Глаза у него были закрыты.

— Милорд! — Риз еле сообразил говорить шепотом. — Грач! Гарольд!

На них оборачивались.

— Ничего не кончено, — внятно проговорил Грач, не открывая глаз. — Все в крови.

И потерял сознание окончательно.

Глава 16. Замок Шинон

Свободных мест в сколько-нибудь приличных постоялых дворах в Лиможе, разумеется, не было, но ни Риза, ни Фаско это не остановило. Позвенев в равной степени кошельком и мечами, им удалось раздобыть не одну, не две, а даже три свободные комнаты в некоем сомнительном заведении — борделе, который занимался заодно и скупкой краденого.

Это пришлось очень кстати, потому что в одной комнате разместили Грача: тот даже с мокрой тряпкой на лбу морщился, стонал и требовал, чтобы его оставили одного. В другой комнате устроили нанятую служанку, которой велено было бежать к Грачу, если он хоть что-нибудь потребует. В третьей расположились сами — Риз, Фаско и обе сестры-госпитальера. (Шоу послала за Картер, как только увидела, что Риз с бледным Грачом, повисшим у него на плече, выбирается из церкви.)

— Еще раз повтори, что он говорил, — настаивала Картер.

И Риз послушно повторял, слово за словом, как запомнил:

— Твердил о ста годах беды... о разоренных виноградниках, о сожженной земле... о тучных пастбищах, превращенных в пустыню. О посевах, где зерно гниет в земле. О том, как матери едят своих детей, о ересях... о целых походах еретиков, как крестовые походы, и каждый из них — святотатство... О тысячах, сожженных на кострах, о лихорадке Европы...

— Ты веришь в его видения? — спросила Картер, глядя Ризу в глаза.

— Мы с ним познакомились прошлой весной. С тех пор его видения оправдывались не раз и не два, а несколько десятков раз. Да, я ему верю.

Картер выругалась.

— Ну, так-то в этом нет ничего особенного, — трезво заметила Шоу. — Приди к любой паперти, там тебе нищие еще и не того наговорят. Все ждут конца света, то после покоса, то перед севом.

— Ну уж, благородная сестра! — возмутился Фаско. — Не сравнивайте милорда с какими-то там сумасшедшими нищими!

Риз жестом прервал его словесную защиту.

— Неважно, чего ждут на паперти, — сказал он. — Мы в другом положении. История, в которой мы запутаны, может иметь большие последствия для всей Европы...

— Может-то может, — проговорила Картер, — да что-то я не вижу, каким же образом. Генриха мы предупредили? Предупредили. Он понимает в заговорах побольше нас. Уж как-нибудь сумеет обезопасить себя от супруги с детками.

— А может быть, не в этом дело? — высказал Риз давний свой страх. — Может быть, беда в том, что кто-то прознал о видениях Грача и теперь постарается поставить их себе на службу?

— С чего ты взял? — спросила Картер.

— С того, — прорычал Риз. — Какой-нибудь орден может иметь на Грача далеко идущие планы. Или церковь. Он вроде был знаком с Алиенорой. Что если кто-то из ее окружения его заметил?

— Это какой такой орден? — Картер говорила с ощутимым ледком, ни следа той симпатии, которую она обычно выражала к Джону. — Не наш ли, часом?

Риз чуть было не ответил "А хотя бы и ваш!" — но, к счастью, его прервал стук в дверь. У всех четверых автоматически дернулись руки к мечам. Фаско, ближайший ко входу, крикнул:

— Эй, кто там?

— Это всего лишь я, о наследник Рима, — раздался насмешливый голос Юдифи. — И у меня плохие новости.

Юдифь впустили. Уже наступил вечер, но с нее ручьями тек пот, одежда (а Юдифь вновь была обряжена по-мужски) прилипла к телу. Похоже было на то, что она много суетилась, а может быть, даже убегала от кого-то.

— Генрих с семьей сорвались куда-то сразу же после службы, уехали, — сказала Юдифь. — Куда — неясно, известно только, что на полночь. Все верхами, повозок не взяли.

— С королевой, с двором — и верхами? — не поверила Картер.

— Большая часть двора осталась, веселится в замке. Но Генрих с семьей и несколькими ближайшими рыцарями были таковы. Отправились в самой простой одежде, взяли самых быстрых лошадей...

— Чепуха какая-то, — вырвалось у Картер. — Даже Генрих так не путешествует! Разве что он хочет оторвать Алиенору и Генриха младшего от других заговорщиков... Но все равно — очень уж скоро!

В этот момент другая дверь в комнату распахнулась, и появился Грач, очень бледный, завернутый в одеяло. Но стоял он сам, даже почти не шатался.

— Я понял, — сказал он. — Ты... мы ошиблись, Юдифь. Дело не в том, что Алиенора с сыновьями хотели убить Генриха. Дело в том, что Генрих хочет прикончить жену и неугодных сыновей. У него ведь есть маленький Джон и незаконные дети. А наше подложное письмо дало ему повод... повод, угодный в глазах молвы! Это даже не убийство Бекета, это будет хуже!

От его тяжелых, звенящих слов Риз опомнился первым.

— Куда скакать? — спросил он.

— К полуночи — Нормандия, — произнесла Картер. — Там верные Генриху бароны...

— И ближе всего к нам замок Шинон, — закончил Грач, который знал карту всей Европы так, как будто она отпечаталась у него на внутренней стороне век.

* * *

Ризу казалось, что Грач не выдержит бешеной гонки. Но Гарольд только досадливо сказал: "Оставь. Я выдержу еще и не то, лишь бы мое видение не стало правдой".

Они взяли запасных лошадей — неважных, мелковатых, других было не достать. У Картер с Шоу (а через них и у Юдифи) лошади были получше, но сменных для троих мужчин они взять из конюшен не смогли.

— Мы и так занимаемся этими делами втайне от ордена, и если бы я не поверила вам... — Картер не договорила.

— Я ценю твое доверие, — только и сказал Риз.

В сущности, у Картер не было причины им помогать. Если бы она сама не приняла так близко к сердцу возможный мор и разорение в Европе, то помощи, которую оказали ей Риз и Грач в Уорике, не хватило бы, чтобы оправдать это одолжение.

Путники даже не надеялись перехватить короля со свитой: Генрих скакал быстро и хорошо знал эти земли. Грач сознался, что, хотя помнит карту, никогда тут не бывал. Картер и Шоу бывали, но давно, а Риза и Фаско в эти края тоже занесло впервые. Где бывала или не бывала Юдифь, она умолчала, только сказала, что Богородица, конечно, направит их на истинный путь.

Таким образом вся надежда была на то, что они смогут перехватить Генриха в замке Шинон. А дальше что?.. Никто не знал. Приблизительный план состоял в том, что Картер и Шоу настоят на аудиенции у Генриха от имени Ордена — предлагать более прочный союз и просить денег.

— Еще мы можем сказать, что у нас есть сведения об измене храмовников, — предложила Шоу на привале. — У нас они правда есть!

— У нас всегда есть сведения о недобрых замыслах храмовников, — вздохнула Картер, — да только к ним редко прислушиваются. И Генрих слушать не будет. Храмовники ему нужнее, чем мы.

Привалы делали часто: меняли лошадей, давали им напиться. Двигаться надо было быстро, но загонять животных никто не хотел. Грач почти совершенно оправился или делал вид; во всяком случае, сидел в седле ровно. Риз решил, что ему в самом деле легче: он имел уже много случаев убедиться, что Гарольд если и не отличный наездник, то как минимум хороший: на лошадиной спине он чувствовал себя уверенно, мог даже дремать, если звери шли шагом.

И все же Грач оставался каким-то подозрительно бледным. К вечеру, как тому и следует в марте, начало холодать; а потому Риз остановил всю процессию, едва они увидели провал — вход в пещеру — чуть выше над тропой, петляющей здесь между холмами. До темноты оставалось еще где-то треть или полсвечи, можно успеть доехать, но Риз счел за лучшее не рисковать ночевкой на открытом воздухе.

— Пусть король знает эту местность лучше, но кавалькада у него большая, а нас всего шестеро, — сказал Риз. — Да и выехали они немногим раньше. Не может быть, чтобы они нас намного опередили. Вреда от того, что мы тут остановимся, не будет, зато не превратимся в ледышки ночью.

Никто ему не возразил. Фаско, правда, неуверенно предложил поискать для ночлега деревню, но Грач ответил, что это ни к чему и что лучше бы не заводить слишком много свидетелей их поездки.

Едва они спешились, как Гарольд буквально сполз по лошадиному боку, Ризу пришлось его подхватывать.

— Ничего, ничего... — говорил Грач синеющими губами. — Это просто нервное напряжение, пройдет.

Риз верил, что это нервное напряжение. Но кроме нервного напряжения было еще что-то: Грач выглядел как человек, который собирает последние силы, чтобы потом упасть и надломиться.

В пещере, видно, останавливались на ночь пастухи или путники: нашлось кострище, даже кособокая глиняная посуда. Всего этого было более чем достаточно, чтобы приготовить скромный ужин из захваченных с собой припасов. Фаско даже по просьбе дам спел несколько баллад, не всегда приличных. Шоу покатывалась со смеху, Картер вела себя более сдержанно, но видно было, что музыка ей нравится. Юдифь молчала, таинственно улыбалась и норовила подсесть поближе к Шоу.

Лицо Грача в отсветах костра казалось помягчевшим, помолодевшим. Он озирал небольшой круг соратников с почти растерянным выражением. После пары подначек Шоу он даже присоединился и спел немного с Фаско: голос у Грача оказался верным, что неудивительно для того, кто рос при монастыре, но не слишком сильным.

Риз первый раз видел Гарольда таким, и оттого у него медленно росло в глубине души предчувствие катастрофы.

Спроси его кто, он сказал бы: нас всего шестеро (и трое, как ни крути, женщины, а один не носит меча!) штурмовать крепость, где стоит королевский гарнизон. Но то была не настоящая причина. Настоящая состояла в том, что Риз знал: стоит почувствовать что-то похожее на счастье, как судьба немедленно забирает самое дорогое. А все соратники либо гибнут, либо предают его.

* * *

До замка Шинон доехали ранним вечером следующего дня.

Проникнуть внутрь можно было разными способами, но сошлись на самом простом: Картер и Шоу вместе с Фаско и Юдифь, которые изображали их слуг, постучались в ворота замка и сообщили, что они прибыли к королю с посланием от Ордена, которое необходимо вручить только лично. Но послание якобы не срочное и может подождать, если королю сейчас недосуг их принять.

Риз и Грач должны были явиться в замок несколько позднее, только вдвоем, изображая просто путешественников, которые проезжали мимо по каким-то своим делам: Грач — не слишком богатый аристократ, а Риз — нанятый им охранник и слуга. ("Прошу прощения, что вам придется выступать в таком амплуа, сэр Джон..." — "Ничего, Грач. Я ведь такой и есть по рождению". — "По рождению я тоже всего лишь подкидыш — и что? Есть еще право духа".)

Риз не знал, как приняли Картер и Шоу, но им с Грачом явно не обрадовались: в замке царила суета и беспокойство. По двору шатались вооруженные люди, по виду как рыцари, так и вояки более мелкого разбора. Часть из них явно прижилась в замке, часть — прибыла недавно, жгла во дворе костры, сушила портянки и вяло переругивалась с местными жителями.

Управляющий принял их сухо, сказал, что благородный мессир, конечно, мог бы рассчитывать на ужин и ночлег в обычное время, ибо Христос заповедал не отказывать путникам, но...

— У меня есть чем заплатить, — сухо сказал Грач, — за еду и кров для меня и моего слуги.

Держался он при этом с таким правдоподобным высокомерием, которое отличает обычно очень мелких аристократишек, и как никогда походил на грача с взъерошенными перьями. Риз не мог не улыбнуться этим его фиглярским способностям, хотя на деле смешного было мало: как-то они будут выбираться из замка, наводненного войсками?

Управляющий тут же охотно их пустил. Риз не сомневался, что деньги пойдут в его карман: станет настоящий владелец замка — кажется, не Генрих, а один из верных ему баронов — забивать голову ужином и ночлегом для каких-то проезжих путников!

А все же грех жаловаться: им предложили отдельную комнату на третьем этаже донжона. И пригласили пройти к ужину в главную залу — там их, конечно, ожидали места в дальнем конце, среди самых мелких рыцарей, но хоть повыше откровенных приживал. Да и Фаско оказался рядом с ними (он прислуживал за едой Картер и Шоу, сидевшим за господским столом, — и это оказалось очень удобно, потому что, проходя мимо Грача и Риза, он сумел переброситься с ними парой слов). Вот только Юдифи не было видно нигде, и это Риза настраивало на подозрительный лад.

— Настроение за королевским столом похоронное, — сказал им Фаско, проходя мимо с подносом, на котором остались одни обглоданные кости. — Оказывается, Генрих-молодой должен был вроде поехать другим маршрутом, но не поехал. Сбежал, шельма. Видимо, к французскому королю Филиппу. А наш король его на дух не переносит.

— Еще бы не переносил, когда они соперники! — сказал Грач. — А ведь Ричард тоже сейчас при французском дворе...

— Угу, — добавил Фаско, который как всегда был в курсе всех сплетен, даром что незнание местного наречия должно было бы ему мешать. — Говорят, у Ричарда с Филиппом особенно нежная дружба53. Не то чтобы Генриху нужен был лишний повод ненавидеть своего среднего сына...

Когда он отошел, Грач обеспокоился еще сильнее.

— Мы стоим на пороге междоусобной войны, это ясно, — сказал он. — Принцы, разумеется, задумали идти против отца. Если Генрих поддастся теперь взрывному нраву и казнит Алиенору, как он казнил Бекета, эту смуту уже будет не остановить... Может быть, уже ничего нельзя сделать, слишком все далеко зашло! Мы этим письмом только подлили масла в огонь. Но надо попробовать.

— У нас все получится, — твердо сказал Риз, хотя сам такой уверенности не чувствовал. — Ведь нас ведет сам Господь.

— Ты полагаешь? — поглядел на него Грач.

Риз понимал: Грач все еще терзается сомнениями, не дьявольское ли наущение его дар. Но как он мог убедить, уверить его?.. Он просто сжал руку Гарольда под столом в своей.

— Я не знаю, от Господа ли эти мысли, — пробормотал Грач, — но я вижу только один способ решить дело: устроить королеве Алиеноре побег!

"Уж не хочешь ли ты попросту повидаться со старой пассией?" — чуть было не подначил его Риз, но решил, что шутка покажется некстати. Спросил другое:

— То есть похитить ее?

Грач поморщился:

— Какое грубое слово, сэр Джон!

* * *

Юдифь, как оказалось, была занята делом: она разыскала их сразу же после ужина. Девица исхитрилась где-то раздобыть наряд цветов королевской ливреи и ничем не отличалась от многочисленных замковых слуг, даже свой головной платок стянула узлом на затылке по нормандской моде, открыв красивую длинную шею.

— Идемте за мной, — сказала она. — Я знаю, где спальня королевы Алиеноры. Я проведу вас.

— Откуда ты знаешь, что нам нужна королева Алиенора? — подозрительно осведомился Грач.

— Как будто так трудно было догадаться, милорд! — Юдифь подмигнула. — Еще я разведала, как можно тайком выбраться из замка, если нужно не производить много шума. Мне рассказал эконом... нет, не бойтесь, он никому больше не скажет, что я с ним говорила, он проспит до утра. Вы, конечно, хотите похитить королеву?

— И ты туда же! — страдальчески заломил брови Грач. — Нет, я всего лишь попрошу ее величество внять голосу разума и воспользоваться нашей помощью. Я ее немного знаю, возможно, это будет не так сложно. Нужно только предупредить Фаско и сестер-госпитальеров.

— Конечно, ты ее знаешь, — глаза Юдифи блеснули в темноте бешеным огнем. — Ибо Господь дала тебе все, что нужно, чтобы выполнить твою миссию!

Замок Шинон был невелик и не стар — по меркам некоторых других замков на Луаре. Но все же хватало в нем и длинных переходов, где по ногам били сквозняки, и узких винтовых лестниц. Несколько раз Риз слышал бряцанье оружия и тяжелые шаги кого-то из расквартированных в замке рыцарей, и Юдифь отводила их в какую-нибудь пустующую клетушку или за поворот коридора. Она будто знала замок лучше его обитателей — поверишь тут, что ей помогает Богородица.

В покоях Алиеноры — на самом деле небольшой комнатке — не было дверей, только занавеска. Юдифь шепотом рассказала, что Генрих поместил всех ее дам вместе в другой комнате, даже в другой башне, а ее окружил только вояками, и оттого некому даже было ей прислужить. "Я так и подобралась к ней", — не без гордости заметила Юдифь.

— Ваше величество, — произнесла Юдифь у занавеси на хорошем тулузском наречии — родном языке Алиеноры, — могу ли я пройти к вам? Со мною те союзники, о которых я говорила.

— Союзникам неоткуда здесь взяться, — очень тихо, но с горечью и силой произнесла из-за занавеси королева. — Однако раз вы умудрились пробраться мимо часовых Генриха, входите.

Грач нервным жестом пригладил волосы — как будто было что приглаживать.

Риз отдернул занавеску первым, и увидел, как королева — уже отнюдь не в церемониальном наряде, а в простой женской котте — непроизвольно дернулась при виде его, словно бы опасаясь убийц. Но следом за Ризом порог переступил Грач, и тут уж на лице Алиеноры отразилось живое узнавание, даже удивление.

— Пресвятая дева, Руквуд! — произнесла она. — Вот кого не ожидала увидеть здесь!

Грач поклонился ей.

— Мадам, — он заговорил сразу быстро, по существу. — Вы знаете вашего мужа лучше меня. Вы знаете, что вам угрожает опасность. Мы можем вас от нее избавить. Но вам нужно уходить из замка немедленно, не теряя ни мгновения. Мы готовы переправить вас в Иль-де-Франс, к Филиппу...

— И дать ему слишком много власти над Анри, — она произнесла имя Генриха на французский манер, и Риз сразу же понял, что она говорила о сыне, а не о муже. — Да и над бедным Ришаром, который совсем потерял голову от этого юного негодяя Филиппа? Нет уж, Гарольд. Я отправлюсь в Аквитанию, к тем, кто еще верен моей семье! У меня приготовлен мужской наряд, надеюсь, вы, пройдоха, — это уже обращено было к Юдифи, — поможете мне переодеться?

— Конечно, госпожа! — Юдифь поклонилась так, будто она всю жизнь только и делала, что прислуживала важным дамам.

А Риз почувствовал, что очарован. В Алиеноре была та же сталь, что влекла его к миссис Морган, содержательнице борделя, хоть и сложно было сравнивать этих двоих.

— И вот еще что, — продолжала Алиенора. — Нужно будет прихватить Маргариту. Правда, эта курица едва умеет ездить верхом. Но дурачок Анри к ней привязан, и мы не можем оставить Генриху заложника.

Гарольд, казалось, вздрогнул.

— Мы не рассчитывали на еще одного человека, — сказал Гарольд. — У нас нет лошади.

— Так возьмем на конюшне, — царственно пожала плечами Алиенора, словно бы отметая такую незначительную преграду. — Даже двух сменных: я же говорю, Маргариту придется усадить вместе с каким-нибудь другим всадником, и часто менять лошадей.

* * *

Похитить лошадей из конюшни удалось без особого труда, а вот с принцессой Маргаритой вышла промашка: в отличие от Алиеноры, она спала в окружении фрейлин, и оказалось просто невозможно добудиться одной, не разбудив остальных.

Пришлось убраться оттуда несолоно хлебавши и отступить к ходу у крепостной стены. Там их уже поджидали приведенные Юдифью Фаско, Картер и Шоу (Фаско ворчал, что он не приспособлен карабкаться по потайным ходам и протискиваться в узкие лазы).

— Уедем без нее, — решил Грач. — Генрих не питает к ней такой вражды, как к вам, да и посовестится что-то делать с молодой девушкой, которая никакой политической власти не имеет. Ее жизни ничто не угрожает.

— Положим, вы правы, Гарольд, как всегда, — вздохнула Алиенора, — но мой старший сын такой идиот! Жена у отца — да он весь изведется от беспокойства! Впрочем, это пойдет ему на пользу, — внезапно сменила тон она. — Я говорила ему, что не стоит слишком давать волю чувствам.

Грач бросил на нее короткий, острый взгляд.

— Вы ведь любили вашего мужа.

— О да, и бросила ради него того, кто боготворил меня, — не без горечи произнесла Алиенора. — И что это принесло и мне, и ему, кроме горя? Супругов нельзя любить, а лучше не любить вообще никого, меньше всего своих близких. Тогда не будет разочарований. Вы знаете это не хуже меня.

Голос Гарольда дрогнул.

— Я стараюсь идти вперед после своих потерь.

— Мне жаль насчет Уинчестера, — проговорила Алиенора с неожиданной для нее мягкостью. — Он был отличным рыцарем и хорошим другом. А как он пел! И какие слагал стихи! Даже и для Аквитании они были бы недурны, что уж говорить о ваших диких островах.

— Да, — сухо сказал Гарольд. — Благодарю вас, мадам. Может быть, двинемся в путь, если мы достаточно обсудили этот вопрос?

— Ну слава богу, закончили молоть языком, — пробурчал Фаско себе под нос, не слышно ни для кого, кроме Джона. — Уже рассвет скоро!

Но до рассвета оставалось еще порядочно.

Они спустились с холма, на котором стоял замок, и шли какое-то время берегом реки, чтобы сбить преследователей со следа. Королева держалась в седле превосходно: Риз припомнил, что про нее говорили, будто в молодости она отправилась вместе с тогдашним своим мужем, французским королем (не нынешним, а отцом его) в крестовый поход, взяв с собой несколько своих придворных дам, причем все будто бы ехали в кольчугах и при оружии.

Говорили также, что женщины только мешали рыцарям своими капризами, и потому поход сокрушительно не удался. Но Риз знал, что вину за неудачи нередко возлагают на посторонние факторы, а уж женщин принято винить во всех бедах со времен Адама.

Им нужно было добраться до Пуатье или, вернее, до окрестностей Пуатье: там, совсем недалеко от города, возле деревни Шовиньи, стоял замок графа Аркура, союзника Алиеноры и Ричарда. Не такое уж большое расстояние; вдвое меньше, чем они преодолели всего лишь за два дня, спеша из Лиможа в Шинон. Но дело осложнялось тем, что Генрих не мог не понять, что они сбежали. Следовало ждать погони.

— Может быть, поедем другим путем? — спросил Риз Грача, который вел по звездам почти строго на полдень.

Грач поглядел на Риза какими-то мутными глазами и, казалось, вынужден был сделать усилие, чтобы понять, с кем он говорит. Прошлая полубессонная ночь и напряжение последних дней плохо сказались на нем. Да и к тому же эти видения...

— Другого пути нет, — проговорил Грач. — Нужно проскочить.

С ними поравнялась Алиенора. Под ней был прекрасный конь, который шел, в отличие от всех остальных, не тельтом, а иноходью, и сидела она в седле по-мужски: из-под подобранного подола женского сюрко выглядывали мужские шоссы.

— Я хочу с тобой поговорить, Руквуд! — крикнула она. — Ты должен мне разъяснения.

— Я ничего вам не должен, мадам, — холодно ответил ей Грач. — Это вы должны мне спасение жизни, если уж на то пошло. И еще одну жизнь, которую вы спасти не захотели.

— Если ты думаешь, что я три года назад имела влияние на мужа, ты заблуждаешься. Ну же, спешимся! Все равно пора сделать привал.

Ризу не хотелось останавливаться, но королева была права: они преодолели крутой подъем, и стоило дать лошадям отдышаться. Даже при том, что каждый вел в поводу еще одного коня, все равно были опасения, что при своем темпе они могут загнать животных.

Да и от езды все порядочно заледенели: эта ночь, как и предыдущая, оказалась холодной. Даже половинчатая луна словно выстуживала небо.

Все спешились и начали бродить вокруг лошадей, пытаясь размять затекшие ноги. Риз без особого удивления заметил, что сестры-госпитальеры накинули на себя оба плаща внахлест, образовав этакую палатку. К ним в эту палатку залезла Юдифь, будто птенец, и тотчас же начала щебетать какой-то вздор. На лице Картер застыла почти материнская улыбка; Шоу делала вид, что ей на Юдифь плевать, но Риз почему-то думал, что эта сумасшедшая как-то умудрилась втереться в доверие и к ней. Женщины! Никогда их ему не понять.

Алиенора между тем говорила с Грачом, ничуть не смущаясь присутствием Джона, и говорила не по-женски, яростно и тяжело роняя слова.

— Руквуд, а я ведь понимаю, отчего вы помогаете мне.

— Вот как? — спросил Гарольд, дыша на руки.

Из-за хромоты ему было тяжело ходить, поэтому он стоял и трясся. Риз обнял бы его и постарался бы согреть под своим плащом (или, лучше того, позвал бы Фаско и устроить "шатер" наподобие женского), но во время разговора с Алиенорой сделать этого не мог.

— Так же, как Уинчестер тогда, вы теперь интригуете, — говорила Алиенора почти безжалостно. — Вам мерещится мир в Европе! Может быть, вам даже мерещится единая Европа. Только Уинчестер делал ставку на Бекета и церковь, а вы на кого?

— Я больше не обольщаюсь прежними прожектами, — ответил Гарольд очень слабо, с бесконечной усталостью. — Я просто хочу, чтобы поменьше умирали люди. Всякие люди. И ваша гибель стала бы поводом для войны... может быть, для войны и здесь, и на островах.

Алиенора высоко заломила красивые брови.

— Люди, а особенно простецы, все равно будут гибнуть, — сказала она. — Это неизбежно. Всегда, сколько я себя помню с детства, кто-то с кем-то воевал. Так было со времен римлян, так будет и дальше до Страшного суда. Возможно, все это задумал Господь. Может быть, правы еретики, и Враг с тех пор смешал божественный план. Только теперь у людей все равно нет сил его исправить.

Грач промолчал.

Тогда Риз все-таки подошел и накинул на его плечи полу своего плаща.

— Ваше величество, — сказал он. — Присоединяйтесь к нам. Замерзнете.

— Благодарю, — сказала она спокойно и как ни в чем не бывало встала Ризу под другую руку.

Фаско молча подошел согреть Грача с другого бока, и наконец-то опустилось молчание. На короткое время установились тепло и тишина. Ризу пришла мысль, может быть, даже крамольная или еретическая: может, в несколько мгновений тепла и тишины, допустимо собраться под одним плащом королеве Англии, итальянскому слуге, рыцарю-полукельту простого рождения и монаху-подкидышу, ставшему английским эрлом. Может, это не будет нарушением никакого божественного плана. И может быть даже рано или поздно все христиане... нет, вообще все люди...

Это была мысль того мальчика, что видел Иерусалим из облаков, но Риз не стал прогонять ее.

Словно в ответ, заговорил Грач — речитативом, будто начал рассказывать историю:

— Иногда судьба выкидывает кости и складывает причудливую мозаику из человеческих судеб. Для чего она это делает и есть ли хоть какая-то причина этому всему, узнать нам не дано... Можно сгинуть на пути к Граалю. Можно хлебнуть из него воды вечной молодости, и вода станет ядом на губах. А можно... можно свернуть с пути. Я не свернул, мадам. Может быть, стоило. Я вижу впереди только... — он беззвучно зашевелил губами и вдруг сказал громко, хотя и буднично, так, чтобы слышали все: — Король обнаружил пропажу. За нами гонятся. Нужно скакать.

Риз посмотрел на королеву искоса — как-то она воспримет провидение Грача? Но Алиенора только губы поджала.

Глава 17. Лес в золотом свете

Когда начало светать, стало окончательно ясно — дальше так продолжать нельзя. Дорога, старая, еще римская, бежала по безлесым холмам до самого горизонта. Ни укрытия, ни поворотов.

На перекрестке, когда небо уже отчетливо занялось розовым, а воздух из чернильного превратился в серый, беглецы остановились и спешились для короткого совещания.

— Я не собираюсь с тобой разделяться, — Риз говорил так твердо, как только мог. Он знал за собой привычку понижать голос, когда был особенно разъярен, и сейчас ему казалось, что Грач вовсе его не услышит. Но Грач слышал прекрасно.

— Однако это необходимо, сэр Джон, — произнес он. — Отряд, отправленный в погоню, больше числом. Есть у них и собаки. Разделиться — единственный выход. Может быть, тогда и их отряд разделится. Да и им будет сложнее нас поймать. Ты, наверное, лучший боец из нас, ты лучше защитишь королеву...

— Картер свалила меня с лошади, — напомнил Риз, потому что Грач этого не видел, а только слышал рассказы.

В других обстоятельствах он не стал бы вспоминать свой позор, но ему отчаянно не хотелось расставаться с Грачом. Риз насмотрелся на ложные предчувствия перед боем, а потому предчувствиям не верил. Но сейчас им владела какая-то железная уверенность, что разделение подобно гибели.

— Ты сам знаешь, что пешим ты бы меня побил, — без улыбки произнесла Картер. — А может, и конным, будь у тебя конь получше. Грач прав. Раз уж взялись за дело, надо его делать. Охраняй королеву и возьми с собой Фаско. Я поеду с Грачом — мне ты его доверишь? А эти две сумасшедшие, — она кивнула в сторону Юдифи и Шоу, которые о чем-то совещались голова к голове, — пусть изображают из себя главную приманку! Они поедут прямиком к Пуатье. Мы с Грачом возьмем восходнее, к самому Шовиньону, а вы...

— А мы заберем еще восходнее и постараемся затеряться в лесу, — скрипнув зубами, произнес Риз. — Понял. Но Фаско лучше ехать с тобой. Вдруг... — он не договорил.

Вдруг у Грача случится очередной приступ видения, и хуже того, наяву, а не во сне? Фаско, по крайней мере, знает, как справляться с приступами.

— Нет, — возразил Грач. Голос его, все еще слабый, звучал достаточно твердо. — Нет, Фаско может понадобиться вам с королевой. Я не исключаю... — он запнулся. — Может быть, вам придется разделиться опять.

То есть Грач ждал, что Риз останется прикрывать отход королевы и Фаско. И, наверное, погибнет.

Что ж, почему бы нет. Разве Грач не для того нанимал его, не для того брал его в вассалы, чтобы Риз когда-нибудь сложил голову ради его дела? Это все равно что погибнуть, дойдя до Иерусалима — до того, настоящего Иерусалима в небесах.

— А у меня, значит, нет права голоса, — проворчал Фаско. — Как типично! Никто не уважает менестреля.

— Ты менестрель? — кажется, королева Алиенора впервые взглянула на Фаско.

— И неплохой, — фыркнул тот, — благодарю покорно, ваше величество.

Риз поглядел на Грача, на Картер, на Фаско... бросил взгляд на все еще спорящих о чем-то Шоу и Юдифь.

Все-таки ему было бы спокойнее поехать с Грачом и охранять его. Но и отказать Грачу в просьбе он права не имел.

— Береги его, — сказал он Картер и протянул ей обе руки.

Они сжали друг другу ладони — через перчатку, но все равно крепко.

А Грач вдруг болезненно сморщился, схватил собиравшегося было вскочить на лошадь Риза за складки сюрко на груди.

— Помни, что ты мне клялся, — сказал он. — И обещал служить.

— Я помню, — сказал Риз слегка удивленно.

Неужели Грач сомневается в том, что он исполнит свой долг до конца? Что ж, Гарольд знает его меньше года, может статься, Риз не успел еще заслужить его полное доверие, это только справедливо...

— Ты должен вернуться, — произнес Грач напористо. — Мне не справиться дальше без тебя с миссией. Я не хочу искать себе другого помощника. Лучше не найду, а хуже не годится.

Риз не знал, что на это ответить, но Грач ответа и не просил. Он вновь поцеловал его, так же, как когда принимал клятву. Отстранился. А потом перекрестил Риза и коротко, неразборчиво прочитал молитву.

Когда они с Алиенорой и Фаско уезжали по боковой дороге, у Риза в голове зазвучал "Лебединый плач" из лиможского собора.

* * *

Уже после обеда Ризу стало ясно, что хитрость оказалась напрасной, и погоня пошла именно за ними. Путники взобрались на невысокий, но крутой холм, толстым боком поднимающийся над лесом. Оттуда с холма далеко вниз была видна дорога — и, к сожалению, отряд всадников на ней, может быть, в полсвече пути. Их насчитывалось человек четырнадцать или пятнадцать.

— Генрих с ними, — сказала Алиенора мертвенным, замученным тоном.

Риз прищурился.

Отряд вез какие-то штандарты — как не позабыли в спешке! — но с такого расстояния невозможно было разглядеть даже цвета, не говоря уже о фигурах. Риз поглядел на королеву искоса, но она пояснила сама, не дожидаясь вопроса:

— Я его чувствую. Всегда чувствовала. Вон та рыжеватая лошадь?.. Это, кажется, его Вихрь.

— Да-а, — Фаско приложил ладонь козырьком ко лбу, силясь рассмотреть что-то против солнца. — С таким гуртом нам не справиться.

— Значит, едем быстрее, — холодно проговорил Риз.

Они и впрямь поскакали с холма с такой скоростью, с какой только позволяла узкая, хоть и нахоженная лесная дорога. Можно было бы зайти в лес — но Риз вроде бы видел рядом с лошадьми более мелкие темные точки собак. У короля хорошие собаки, вытравят...

Риз знал пару трюков, как их обмануть. Как назло, ни перца, ни другой дорогой пряности он не захватил, и не было времени охотиться, чтобы поймать свежую дичь. Еще можно порезаться до крови, увести собак и всадников за собой, и пусть Фаско прячет Алиенору где-нибудь в лесу... На Фаско можно положиться, он укроет. Может быть, и довезет королеву дальше...

Дорога чуть расширилась, и Алиенора притормозила лошадь, чтобы поравняться с Ризом.

— Я знаю, о чем вы думаете! — задыхаясь, крикнула она. — Вы хотите выполнить план Руквуда, остаться прикрывать отход, а меня с римлянином отправить вперед!

Риз не стал поправлять ее, что Фаско из Тосканы.

— Вы видите иной выход? — спросил он резко.

— Меня схватят, — ответила Алиенора. — Это было ясно, еще когда мы расставались. Наш шанс был только в том, чтобы успеть проехать больше до того, как Генрих бросится в погоню. Теперь нам нечего противопоставить его воинам.

— Вы спрячетесь в лесу, — сказал Риз, — а я уведу погоню.

— А потом что?! — спросила королева. — Раньше или позже из леса придется выйти. К тому времени Генрих уже наводнит эти места своими солдатами. Я все равно попаду в его руки.

— Все может случиться.

— Все, — ответила Алиенора. — Но вы, сэр Джон, будете мертвы. А я и правда... должна Руквуду. Я уже один раз не смогла спасти его друга.

— Я ему должен больше, — Риза раздражал этот спор: он отнимал драгоценные силы. — И я ему не друг, я ему вассал.

— Пусть так, — Алиенора решительно натянула поводья. Она сидела на запасном коне; тот встал, а вместе с ним встал и ее великолепный иноходец, зло покосившись на Риза.

Алиенора заговорила вновь, на сей раз не так задыхаясь от скачки.

— Видит Бог, я никогда не мешала людям умирать за меня. Старость сделала меня мягкой. Или это Руквуд... он хороший человек, а в наше время так мало осталось хороших людей...

— О чем вы говорите, мадам? — в растерянности спросил Фаско, тоже подъезжая к ним. — Никто не умрет! Мы просто поторопимся, и все...

— Нет, — царственно остановила его Алиенора. — Я устала бегать. Лучше договориться. Договариваться всегда лучше, — она оценивающе поглядела на Риза. — И вы, сэр Джон, отличный аргумент в этих переговорах!

* * *

Может быть, Риз и не согласился бы на это, когда бы они не нашли место, идеально подходящее для плана Алиеноры. Так и поверишь в предопределенность, хотя никто из них не владел даром предвидения.

Им повезло с холмами: следующие два сдвинулись так близко, что между ними осталась совсем узкая дорожка, где один всадник, пожалуй, довольно долго мог удерживать целый отряд. В одну из бессонных ночей Грач рассказывал Ризу такую историю: про каких-то древних воителей, то ли римских, то ли греческих, которые так вот сдерживали нашествие неверных. Их там было человек триста, и все они погибли.

Риз понимал, что у него шансы погибнуть все еще слишком велики, даже если план Алиеноры удастся. Смерть его не пугала. Пугало, что Грач будет ждать, с болью вглядываясь в дорогу, — а Риз не явится. Может быть, Фаско тоже погибнет, защищая королеву, и Грач останется один, если не считать чокнутую Юдифь... Правда, Юдифь им здорово помогла, и Риз уже не мог считать ее совсем чужой. Да к тому же еще Картер и Шоу... Но все они женщины, пусть и доказали свою смелость и отвагу. Риз никогда не сможет быть полностью спокоен, оставив Грача только на их попечение.

А еще тревожила вот какая мысль: что если Генрих разделил отряды, и второй таки нагнал Грача и Картер? Но ладно, Грач может опять прикинуться монахом, тогда его, наверное, не тронут... Эх, зачем Джон заставил его надеть шлем и кольчугу, заботясь о шальных стрелах! Догадается ли снять?.. Грач умен, но что-то его состояние последнее время не нравилось Ризу. Он может растеряться.

На дороге показался один всадник — дозорный. Увидев Риза, он тотчас развернулся и поскакал назад. Теперь уже недолго.

— Ваше величество, — бросил он через плечо. — Вы все еще можете убежать.

— И сгинуть от холода и сырости в этих лесах? — осведомилась Алиенора. — Благодарю покорно, я слишком ценю удобства.

"Да, — подумал Риз, — Генрих казнит тебя, как королеву, со всеми удобствами: отрубит тебе голову дамасским мечом".

— Спрячемся-ка вот под этот козырек, — предложил Фаско. — На случай, если они пустят лучников.

Риз кивнул: козырек, собственно, выпирающий из холма валун он приглядел именно как укрытие, без него место было бы далеко не таким удобным.

Наконец перед ними показалась вся кавалькада преследователей. Ехали они не спеша, словно понимая, что торопиться некуда. Впереди выступал Генрих. Одет он был действительно чрезвычайно просто — ехавшие позади него господа, хоть и собирались так же, на скорую руку, щеголяли кто золотой цепью на шее, кто кольцами с блестящими камнями. А Генрих выглядел так же мрачно и величественно, как его жена, что, подняв подбородок и сложив руки на поводьях, спокойно ожидала преследователей.

Люди Генриха остановились на расстоянии в полполета стрелы от беглецов — если брать стрелу не из большого английского лука, конечно. Так уже можно было говорить, не напрягая голос.

— Итак, мадам, — холодно произнес Генрих на окситанском наречии (говорил он на нем не совсем чисто, с небольшим полуночным акцентом). — Что означает эта сцена? Вас настигло раскаяние за ваши преступления, и вы надумали молить о милосердии?

— Едва ли, — проговорила Алиенора холодно. — Если я и повинна в чем-нибудь, то только в том, что отдала вам все, и любила вас, и родила вам пятерых сыновей!

— Странно же вы показываете свою невиновность.

— У меня были причины опасаться вашего гнева.

— И что же, теперь у вас нет причин опасаться его? — глаза короля горели мрачным огнем. — Вы беспомощны, мадам. Ваши спутники вас не защитят.

— Может быть, — гордо проговорила Алиенора. — Но сэр Джон способен перебить половину вашего отряда, пока вы будете гнаться за мной. Вы знаете, как быстро способен лететь мой Верный.

— Да, вашего коня я знаю, — мрачно проговорил Генрих. — А этого вашего... сэра Джона — нет.

Впервые Риз и король встретились взглядами.

Взгляд у Генриха походил на удар двуручного меча — слабого человека он, пожалуй, сбил бы с ног. Риз встретил его спокойно. Он слишком устал, чтобы придавать значение этой тяжести. К тому же Генрих не был в полном смысле его королем. Риз подчинялся Гарольду, а Гарольд подчинялся напрямую Создателю, и все остальное не значило ни крысиного хвоста.

— Не знаете, но я готов сразиться с вами, сир, — подал Риз голос, как и было условлено. — Если я выиграю, вы дадите клятву не убивать королеву и не причинять ей вреда, а вдобавок отпустите меня и моего слугу. Если проиграю... тогда поступайте с нами, как подскажут вам ваши честь и совесть.

— Вы ставите мне условия? — рявкнул Генрих.

— Да, сир, — ответил Риз. — Я служу ее величеству, потому что так повелел мне мой господин. Если нужно, я и впрямь буду сдерживать вас всех здесь, сколько нужно, чтобы мадам успела уйти. И, наверное, в самом деле положу многих. Возможно, вы догоните королеву потом. Возможно, ей удастся затеряться в лесу, там дальше есть ручей, он отобьет запах, — и точно, журчание ручья было смутно слышно отсюда. — Решайте сами.

Глаза Генриха сверкнули интересом.

— А может, ты подлец и затеваешь убить меня? — спросил он.

— Какой мне в том резон? Всех ваших людей я не одолею, рано или поздно они меня прикончат. Я клянусь не убивать вас в любом случае. Мой господин не одобрил бы этого.

Один из ехавших бок о бок с Генрихом рыцарей (тот, что с золотой цепью) заговорил о неразумности подобного шага, но Генрих только одарил его тем же тяжелым взглядом, заставляя замолчать.

— Кто же твой господин? — спросил король.

— Хороший человек, — ответил Риз.

Генрих хмыкнул.

Риз знал уже, что тот согласится. Король был азартен. Алиенора так и сказала: никто из Плантагенетов не может устоять перед вызовом. К тому же Генрих любит сражаться сам и по праву считает себя непревзойденным воином. Он несколько старше Риза — но и тяжелее. Правда, Риз не спал две ночи, а Генрих свеж.

— Конными или пешими? — спросил Генрих.

— Пешими, — ответил Риз. — Мой конь устал.

Он умолчал о том, как устал он сам. Сейчас почти никакой усталости Риз не чувствовал: мысли проносились в голове, легкие и острые. Он знал, что обязан выиграть. При том он не имеет права убить короля или серьезно ранить его.

— Я выиграю, — сказал Риз, — если выбью у вас меч. Или если не нанесу удар, который мог бы вас убить.

— Как мы определим, какой удар смертелен, какой нет?

— Сомнений у вас не будет, — улыбнулся Риз.

— Я же, — ответил Генрих, — постараюсь убить тебя, изменник. Можешь быть уверен.

И схватка началась.

С первого же удара Риз еле успел подставить меч; клинки отскочили друг от друга с коротким стуком, и тут же Генрих сократил дистанцию; ни паузы на то, чтобы присмотреться к противнику, ни попытки прощупать... Риз вынужден был отступить назад: этот яростный натиск не то чтобы ошеломил его, но — удивил, особенно учитывая, как неторопливо Генрих говорил и слезал с лошади.

Турнирные бои, случается, могут длиться, пока горит короткая щепка или пока сгорает на треть лучина54 — насколько хватает сил участникам. Настоящие драки, что происходят в пылу битвы, не в пример короче: несколько лошадиных тактов, пара удачных ударов — и готово дело.

Риз сразу понял, что этот бой будет больше похож на настоящий.

Король продолжал плотно теснить, не давая вдохнуть; каждый шаг не назад, а хотя бы в сторону приходилось дорого оплачивать; мечи стучали друг о друга все чаще, несколько раз меч короля проехался по плечам Риза (к счастью, тупой гранью), один раз — по ребрам. Риз знал, что потом они будут болеть. Каждый шаг доставался неимоверным трудом. В золотом солнечном свете, пронизывающем сосновый лес, серебряный меч короля почти слепил глаза, и без того разъеденные потом.

Фехтование на рыцарских мечах — благородное искусство. Учатся ему все, кто-то лучше, кто-то хуже. Джон предпочитал более собранный, продуманный стиль боя, когда удары наносятся осмысленно и экономно; Генрих — пер напролом, давя превосходящим весом, осыпая ударами без счета. Его ничего не сдерживало, и чувствовалось, что погоня, а пуще того, непокорство его планам, распалили в короле фантастическую ярость.

Мечи звенели и грохотали; мимо мелькала то седина в бороде Генриха, то кусок неба, то земля под ногами; знакомая картина, но Ризу чертовски не нравилось, что он не контролирует этот бой.

Отбивая меч Генриха, Риз замешкался, позволил тому скользнуть по руке — и острый край пропорол защитную рукавицу. Ризу удалось отпрыгнуть; король тоже тяжело дышал, и Риз переложил меч в левую руку — правая повисла плетью и мгновенно отнялась. Ризу показалось, что там что-то болтается, может быть, даже его пальцы. Что-то этой руке не везет последнее время...

Кажется, этого Генрих не ожидал; на лице его мелькнуло беспокойство, но лишь на миг — ему, несомненно, приходилось раньше драться с левшами. И все же это было преимущество.

Выругавшись, что не догадался сделать этого раньше, Риз метнулся к Генриху — теперь нападал уже он. Первый удар, только намечая, по ногам — король отшатнулся, потерял равновесие... Ну-ка, а попробуй с этого бока!

Генрих шагнул назад, раскрылся... И меч Риза легко лег ему на плечо, у самой шеи. А рука короля с мечом застыла на полувзмахе.

— Может быть, вы успеете отрубить мне руку, — тихо сказал Риз. — Но я уж точно успею перерезать вам горло.

Успел бы. Не успеет теперь: горло короля было защищено воротником кольчуги, тут надо замахиваться. А скорость замаха они оба потеряли, остановившись.

Генрих втянул воздух сквозь стиснутые зубы.

— Твоя взяла... сэр Джон... иди с миром, — монарший гнев медленно успокаивался, словно уголья подергивались пеленой серого пепла. Он тлел еще там; но молва — и Алиенора — не врала: король держал свое слово.

Джон отвел меч от шеи монарха, опустил его. Тут же мир вокруг совершил странный переворот, и Риз обнаружил, что стоит на коленях на лесной тропе, смотрит на алые звездочки и разводы крови, оставшиеся на земле. Это с руки его, что ли, натекло, а потом они сапогами затоптали? Он и не думал, что там настолько все плохо... Смотреть на эту руку даже не хотелось: Риз боялся увидеть вместо нее изувеченную культю.

Голос Алиеноры долетал словно издалека:

— Не стоит ли оказать этому рыцарю милосердие и перевязать его?

И голос короля:

— Ежели я истрачу мое милосердие на него, сударыня, боюсь, на вас и ваших сыновей уже ничего не останется.

А потом — тишина.

* * *

Каждый вдох давался болью.

Риз понимал, что у него начинается бред. Золотые столпы света между сосен ширились и ширились. Каждый был полноводней реки, каждый готов был принять его в свои объятия, унести куда-то далеко от невзгод. Потом свет стал розоватым: вечер. Тихий вечер.

Суматошно, ярко пели птицы, как всегда в лесу по весне, и от этого спускалось на Риза какое-то умиление, которого он раньше не смог бы в себе отыскать. Хотя тяжело умиляться, если грудь дергает при каждом шаге, а в руке простреливают искры. Хорошо, что конь шел мягко, ведомый твердой рукою Фаско... да, на Фаско можно положиться... только зачем он везет его на коне, зачем не пустит по солнечному лучу?

— Ну-ну, — в голосе Фаско слышалось беспокойство. — Скоро будем в Шовиньоне... может, уже до полуночи. Луна-то какая.

Какая луна? Это же солнце между стволов...

Нет, наверное, правда луна, и вокруг стылый холод, не жар. Почему это жарко?

Потому что Риз бредит. Он едет за Фаско в вечерних сумерках, которые становятся все гуще и гуще; Фаско ведет его коня; запасных лошадей у них забрали, это ясно. Может быть, забрали и оружие: Риз никак не мог нащупать меча.

А раз все вокруг — бред, то и нечего беспокоиться, надо просто переждать. Нужно набраться сил для драки. Они едут к Грачу, и там от Риза могут понадобиться все его силы.

Одно неприятно, что рука. Все-таки ранили бы в грудь или в живот, не так обидно от этого умирать... А даже если и выживет — без руки?.. Впрочем, и левой хватит. Риз слыхал о каком-то рыцаре, которому сделали сменные насадки с кинжалом и крюком. Вроде бы он даже сражался не хуже здоровых. А щит держать можно и вовсе культей, только примотать покрепче...

Пока рука была, однако, на месте, но ныла, а то и ужасно болела, как будто в нее кто-то вколачивал раскаленные гвозди. Отрезать бы ее, пока не поздно, а то горячая зараза поднимется до самого плеча. А если отрезать руку по плечо, даже щит не удержишь. Да и не выживает никто, если отхватить так высоко, это все сказки.

Ну что, прожил тридцать с лишним лет целым. Больше, чем многим другим удалось.

— Фаско, — пробормотал Риз пересохшими губами, — отрежь мне руку.

Фаско подъехал к Ризу вплотную, начал ему что-то пихать под левую руку. Наверное, хотел, чтобы Риз сам резал. Но предмет не походил на пилу цирюльника, скорее уж, на... да это мех! С разбавленным вином. Фаско заставил его разжать зубы (они почему-то стучали, хотя Ризу было жарко) и влил ему в рот сколько-то.

В голове прояснилось, и Риз отчетливо понял: ехать к Грачу нельзя. Ни в коем случае. Он ведь подвел его, не выполнил приказ.

Риз должен был погибнуть, защищая королеву, а он вместо этого сдал ее в обмен на собственную жизнь... ладно, и на жизнь Фаско тоже, но это уже частности.

Риз стал раздумывать, как бы исхитриться и не поехать к Грачу. Выходило, что надо как-то отстать от Фаско. Может быть, вырвать у него повод. Это, наверное, нетрудно: Фаско сам, так же, как и Риз, провел три ночи без сна или почти без сна. Он должен неимоверно устать. Он ослабит бдительность на какое-то время, и тогда Джон...

Риз почти придумал этот план, почти привел его в исполнение — если бы так не мешал золотой свет! И этот запах скотного двора... Откуда запах скотного двора, и собаки лают?

— Господь милостивый, Лайонел! — проговорил дрожащий голос Грача. — Вы его привезли! Я боялся, что сбудется другое видение...

Тогда Риз понял, что поздно бежать и что Грач узнает о его провале, и увидит его бесполезность, а может, будет жалеть его — а что хуже жалости?.. Он заплакал — как тогда, когда узнал о смерти Джессики, нет, еще горше. Но, наверное, Фаско и Картер, вынимавшие его из седла, решили, что ему больно, потому что начали уговаривать его потерпеть, будто ребенка. Слезы полились уже от стыда: какая-то царапина, и размяк до полного несоображения!

— Ребра не сломаны? — услышал он над головой голос Картер.

Ответил ей Грач:

— Были бы сломаны, уже могли бы легкое проткнуть. Нет, похоже, трещина, может, ушиб. Синяк, конечно, страшный. Не рвало ли его, Лайонел?

— Вроде нет... Только он, кажется, бредил всю дорогу. Бормотал о каком-то золотом свете...

— Истощение, напряжение всех сил, потеря крови, воспаление... Бред при таких обстоятельствах неудивителен. И все же меня радует, что сотрясения мозга нет. Боже, чем ты перевязал его руку?!

— Что было!

Риза куда-то положили. Низкое, темное помещение; потолок нависал над самой головой. И от запахов скотного двора некуда было деваться. Риз их вдыхал все детство, уж он-то знал. Хотя у них в хозяйстве никогда не было столько коров, сколько здесь — как громко мычат!.. Если это крестьянское хозяйство, то зажиточное.

Грач начал разматывать его тряпки.

— Прости меня... — пробормотал Риз.

— Ты бредишь, — сказал Грач, не добавив более ничего: он весь ушел в созерцание искромсанной руки Риза, как будто там было что-то интересное.

— Сколько пальцев сможешь сохранить?

— Если немного повезет, то все, — ответил Грач. — Хотя, может, и стоило бы лишить тебя парочки, чтобы впредь был поосторожнее. А теперь — молчи! И пей!

К губам Риза было что-то поднесено, горькое, с цветочным запахом. Он выпил и наконец-то лишился чувств окончательно, без разноцветного света и дурных мыслей.

Глава 18. О концах и бесконечности

В сон как-то незаметно вплелся низкий потолок, запах овечьей шкуры, гари от светильника, что-то тяжелое в ногах... Риз понял, что уже не спит, а так, лежит себе, почти не чувствуя собственного тела. А тяжесть в ногах от того, что кто-то заснул на нем. Собака, что ли, пристроилась? Или кошка?

Риз попытался приподняться на локтях — и тут же правую руку прострелило до локтя острой болью. Он постарался не застонать, сжал зубы. Боль почти утихла, съежилась до терпимых величин. Она была тупая, неприятная, но хотя бы ушло ощущение раскаленных гвоздей.

Кое-как Риз выпростал руку из-под одеяла, поднес к глазам. Вся кисть была толсто замотана светлой повязкой, из нее торчали кончики пальцев. Действительно, всех пяти...

Превозмогая вялость и медлительность во всем теле, Риз дотянулся пальцами левой руки до пальцев правой и пощупал. Теплые. Ну, значит, пока гангрена не началась.

Тут кто-то на ногах пошевелился, сел... И Риз понял, что это был Грач. Он, оказывается, сидел на каком-то сундуке около постели, уронив голову на овечью шкуру, которой был укрыт Риз. И удивительно-то, решил Риз, как в таком бедном домишке (а он видел по низости стен и отсутствию окон, что домишко и впрямь бедный) нашлась такая высокая лежанка!

А впрочем, почти сразу Риз расслышал писк от угла и понял: крысы. Стало быть, высокая постель тут не роскошь, а необходимость.

Грач, с помятым со сна лицом, смотрел на Риза и хлопал глазами. По взгляду его было понятно, что он до сих пор не совсем здесь.

— Грач, — сказал Риз. — Как твоя спина, не болит?

— Болит ужасно, — ответил Грач, постепенно обретая свою обычную сухость, — так что, сэр Джон, я буду весьма признателен, если не станешь больше попадать в такие переделки.

Морщась, Риз все-таки сел. Грач не стал ему помогать, только смотрел безотрывно, как он двигается. С переменой позы пришла боль в груди... а Риз как-то уже позабыл о ребрах на фоне руки.

— Пустяки, — сказал он. — Царапина. Даже неловко, что я отрубился по такой причине.

— Сестра Шоу так и сказала, — Грач по-прежнему не моргал, словно боялся взгляд отвести от Риза. — И я ответил ей то же, что говорю вам: у вас было задето сухожилие, которое мне пришлось сшивать, вы потеряли много крови, плюс огромное напряжение всех сил, удар по ребрам... В общем, менее могучего человека все это могло бы и убить.

Риза охватила злость. Он злился на Фаско, который не оставил его в лесу. На себя, согласившегося с планом Алиеноры. На Грача, который зачем-то просил его вернуться. Если бы он тогда не попросил... Может быть, у Риза достало бы сил исполнить свой долг и умереть как подобает.

Еще он вспомнил, что Грач говорил перед тем, как напоить Риза снотворным снадобьем.

— Ты был прав, милорд, — сказал Риз резко. — Я заслуживаю потерять несколько пальцев. Я заслуживаю потерять и всю руку.

— О чем ты, сэр Джон? — произнес Грач с неподдельным ужасом. — Неужто ты не понимаешь, в каких чувствах это было сказано?

— Я не выполнил твоей задачи, — Риз отвел глаза.

— Ты спас жизнь королеве, — глухо произнес Грач. — Мне опять... были видения. Война будет, да. Но она утихнет через пару лет. Король будет и дальше воевать с сыновьями, иногда мириться с кем-то из них и объявлять войну другому. Кто-то из сыновей погибнет. Я не видел, кто займет трон после Генриха, там все смутно.

Может быть, еще пару месяцев назад Риз бы поверил Грачу. Но теперь он чувствовал, когда его патрон о чем-то умалчивает.

— А выжженные виноградники? — спросил он. — А половина франкских земель, ставшие выжженной пустыней? А походы еретиков на Рим? Этого всего не будет тоже, потому что мы спасли королеву?

Грач отвел глаза. Потом ответил:

— Не знаю, Риз. Эти видения не ушли совсем, но отдалились. Может быть, до них теперь дольше. Может быть, со временем они померкнут совсем. А может быть, это и вовсе не настоящие видения, просто мой скорбный разум понемногу отказывается служить мне.

Последняя мысль, решил Риз, хуже всего. Плевать на все французские земли, да и на английские по большому счету; пусть горят, тем более через сто или двести лет, или куда там достигают видения Гарольда.

— Дай мне пить, — попросил Риз.

Когда Грач подносил бурдюк к его рту, у него дрожали руки. Вода была неприятной на вкус, тухлой, но все же это была вода, и Риз почувствовал почти религиозную благодарность за нее — как за дождь, оросивший пустыню.

— Выходит, кошмары не прошли, — сказал Риз, напившись.

Это простое действие совсем обессилило его. В страхе он гадал, когда способен будет взять в руки меч.

— Мне придется научиться жить с ними, только и всего, — пожал плечами Грач. — Они становятся сильнее с возрастом, тут уж ничего не поделаешь.

— Где мы?

— На крестьянском подворье в окрестностях Шовиньона, здесь живет большая, довольно зажиточная семья. По сходной цене они укрыли нас в хозяйственных пристройках. Мы останемся здесь, сколько будет надо, а потом двинемся на побережье, затем — в Англию. Торопиться нет нужды. Или, — он вдруг сделал паузу, — если хочешь поехать с сестрами Шоу и Картер в Иерусалим, куда они собираются отсюда, это тоже можно устроить. Думаю, сестра Картер похлопочет за тебя в Ордене.

— Прогоняешь? — выдохнул Риз.

— Никогда, — Грач положил руку ему на лоб. Пальцы у него были не такими прохладными, как хотелось бы Ризу, но они успокаивали. — Просто хочу, чтобы ты делал то, к чему лежит у тебя душа. Ты убедился, что то дело, которому я посвятил себя, иногда бывает бесполезно. Не всегда мы становимся спасителями сотен или тысяч. Иногда одна жизнь — вот и все, что нам остается. Возможно, более благородное дело тебе больше по вкусу...

По идее тут нужно было ответить что-нибудь в духе: "Я принес вам клятву верности, сэр, и никогда не оставлю". Но у Риза просто не было дыхания на такую длинную речь. Поэтому он только пробормотал короткую фразу на языке своей матери, не вполне приличного содержания.

Судя по легкому, едва слышному смешку Грача, тот понял.

* * *

Через два дня их дороги разошлись. Юдифь, обе сестры-госпитальеры и Фаско отправились на полдень (Фаско собирался навестить родных в Тоскане с разрешения Грача). Риз и Грач в сопровождении слуги-полуумка, нанятого в здешней деревне за сущие гроши, ехали в Нормандию, где Грач владел небольшим замком на побережье.

Юдифь за это время настолько поладила с сестрами Шоу и Картер, что те даже выдали ей запасное орденское одеяние и соорудили из какой-то тряпки головной убор послушницы (сами они, словно мужчины, обходились без всяких головных уборов, если не считать шапочки под шлем). Риз уже привык и не дивился этой метаморфозе.

Перед расставанием Юдифь обняла Грача — так, как дочь могла бы обнять отца.

— Спасибо, — сказала она ему.

— Ты сама увидела путь раньше, чем нашла меня, — сказал Грач. — Я ничего не сделал.

— О нет, — Юдифь улыбалась особенно светло, словно статуя Пресвятой Девы. — Ты дал мне веру, чтобы следовать этим путем. Я ведь давно ее потеряла. Мои руки пачкали все, к чему прикасались. Ты очистил их.

— Увы, — сказал Грач. — И хотел бы принять эту заслугу, но не могу. Ты ведь мне навязалась, разве забыла?

Юдифь рассмеялась, обняла Грача еще раз и вскочила на свою маленькую кобылку.

Картер и Риз еще раз пожали друг другу руки.

— Если нужна будет помощь, пишите нам через Орден, — сказала Картер. — Мы придем.

— И наоборот, — серьезно ответил Риз.

Он подумал мельком, что если бы жизнь сложилась по-другому... Если бы он уже не служил Грачу телом и душой, если бы Картер не была связана своими обетами — тогда, может быть... Но мысль была совсем слабой, даже без сожаления. Дружба между ними была слишком драгоценна, чтобы отягощать ее мыслями о Джоселин Картер как о женщине.

Шоу же только махнула Ризу рукой — и мгновенно превратила этот жест в шлепок по руке Юдифи, которая под шумок лезла в седельные сумки Шоу, надеясь чем-то там поживиться.

Фаско тоже простился коротко: куда больше времени он уделил вновь нанятому пареньку, натаскивая его на все то, что положено знать слуге. В заключение он буркнул, что этому идиоту еще можно доверить приготовление каши, но обихаживать лошадей и оружие лучше самим; погладил напоследок Гнедко и Звездочку... И вот уже четверо всадников, включая трех женщин, уезжают прочь по пыльной дороге.

Перед Грачом и Ризом лежала дорога не такая пыльная, скорее, каменистая, уходящая в лесную чащу. Нормандия, потом Англия...

Ночью накануне Грача кошмары не мучили, но не мог заснуть уже Риз: болели, заживая, раны. Грач начал пересказывать ему какой-то исторический труд об отцах церкви. Разговор, как водится, зашел о том, куда и как далеко дотягиваются уже его видения.

Тогда Грач вздохнул и сказал:

"Хотите, я сделаю вам пророчество, которое не имеет ничего общего с пророческим даром?.. — дождавшись кивка, он продолжил. — Когда-нибудь про нас скажут, что мы жили во времена размытые, неустоявшиеся. Когда Европа только определяла свои границы, когда люди не отделяли служение Господу от убийства и бросались на поиски Грааля, чтобы забыть о пустом желудке. Когда человеческая жизнь сама по себе, по сравнению с идеей, ценилась так мало, что только полудурок мог бы попусту тратить время и силы, пытаясь спасти безвестных ему людей..."

"Или святой", — поправил его Риз.

"Вот кем-кем, а святыми нас никогда не назовут, — усмехнулся Грач. — Пойдем дальше по этому пути — нас не ждет ничего, кроме новых разочарований и, может статься, мучительной гибели".

"Значит, так тому и быть".

Теперь, поутру, от ночного разговора осталась только тяжесть в затылке, рука уже не болела, а дорога ложилась под ноги лошадям, бесконечная.

Эпилог

Это правда, что концов не бывает. Но некоторые остановки случаются длиннее, чем другие.

Как и предсказывал Грач, война между королем и принцами длилась много лет. Все это время королева Алиенора томилась в плену, ибо король не желал отпускать ее на волю, опасаясь интриг. Условия ее плена, впрочем, были вполне сносные.

Затем умер от болезни Генрих Молодой. Перед смертью он звал к себе отца, желая примириться с ним; король не поехал, заподозрив ловушку. Позже умер и сам Генрих-старший — по иронии судьбы, именно в замке Шинон, который сыграл такую роль в его жизни. Говорят, перед смертью он до последнего замаливал обиду перед духом старинного друга Томаса Бекета.

Выйдя из шестнадцатилетнего плена, престарелая королева Алиенора (ей было уже за шестьдесят) оказалась в положении правителя страны, ибо ее средний сын Ричард, ставший королем, мало интересовался государственными делами — все больше тем, как собрать денег для очередного крестового похода.

Лондон стал неспокойным местом: разоренная многолетними поборами на войну, утомленная произволом шерифов, поставленных еще Генрихом, страна роптала. А с новым королем пришли новые поборы...

Но Гарольда Руквуда по прозванию Грач и сэра Джона Риза в ту пору в Лондоне уже не было. Исчезли и Черный человек, и Седой Вестник, превратившись в фигуры из городских легенд, вроде черного пса Ньюгейтской тюрьмы, с тем чтобы совершенно стереться из памяти народа через пару столетий. Малозаметный дом в торговом квартале с его сложной системой отопления и превосходной библиотекой был совершенно сметен и уничтожен во время одного из городских погромов. Книги сгорели тоже.

В Святой Земле христианство терпело удар за ударом от воспрянувших сарацинов; земли христианских королевств сокращались. Возникшая там легенда о трех девах-воительницах, одна из которых обладала пророческим даром, очень быстро приобрела черты сказки. Как долго эти дамы там действовали и когда погибли, нельзя сказать сколько-нибудь точно.

Некто Лайонел Фаско купил себе поместье с обширными виноградниками и прилагающимся титулом под родной Тосканой, женился на склоне лет и дал начало аристократическому роду; его потомки живут в Италии и до сих пор.

А совсем недавно в некой крепости на нормандском берегу была найдена книга на архаичном французском...

Но нет, об этом надо подробнее.

* * *

Шато-де-Дьепп нельзя назвать незначительной крепостью, хотя особенной стратегической важности она тоже не имеет. Этот небольшой замок прикрывает город с моря, но воинственные норманны с полуночи сюда больше не приплывут, а времена, когда английские бароны будут высаживаться в Нормандии, еще не настали. Впрочем, настанут рано или поздно.

Гарольд был уверен в этом.

Самое подходящее место, чтобы спокойно прожить оставшиеся годы. (Он также не сомневался, что осталось их немного.)

На второй или третий после прибытия день они с сэром Джоном спустились на пляж. Погода над морем меняется порою очень быстро: с утра сияло солнце, после обеда небо заволокло ровной серой пеленой туч, сквозь которую солнце светило бело и матово.

Они неспешно шли вдоль полосы прибоя — теперь Гарольду мешала не только хромая нога, но и боль в суставах — часто останавливаясь. Один раз Гарольд машинально обернулся к меловым скалам, на которых стоял Дьепп, и замер: ему привиделось, что море на фоне этих скал заполнено странными железными коробками, в которых не сразу можно было узнать корабли.

В небе низко, угрожающе гудели странные не то птицы, не то снаряды; люди с огромных плотов прыгали в воду и бежали к кромке прибоя. На них он не увидел кольчуг, вместо мечей они обоими руками несли суковатые железные палки, но нельзя было ошибиться: то были воины, и шли они отнюдь не с миром. Ветер доносил до Гарольда обрывки речей и ругательств, похожих на английские. Значит, верно было его горячечное предсказание, и Нормандии с королевствами Альбиона недолго осталось жить в мире.

Вдруг ярдах в ста дальше по берегу песок и вода внезапно взорвались, как от падения большого камня. Бегущие попадали, частью в воду, частью на песок, пена сделалась розовой; в воде, в воздухе, на скалах — всюду ревело и грохотало.

Гарольд замер, окаменев от страха. "Конец времен ли я вижу? — подумал он в панике. — Матерь Божья, апостол Петр, Иоанн Креститель..."

Но в его голове уже довольно свершилось битв и трагедий, отделенных плотинами и реками времени от нынешнего дня. Чутьем он понимал: это все произойдет очень и очень нескоро. Даже скалы в видении имели немного другую форму.

Последнее время все видения стали совсем далекими, а близких не осталось вовсе; то была одна из причин, по которой он принял решение удалиться из Лондона.

Гарольд моргнул; видение пропало, но не вдруг, как раньше, а так, как они всегда пропадали теперь — оставляя режущую боль в голове, туман в глазах и гнетущую тяжесть в сердце. Он даже пошатнулся, но сэр Джон, как всегда, был рядом, чтобы его подхватить.

— Пойдем домой, — прошептал Гарольд мерзнущими губами.

Безлюдное и беcпарусное море, привередливые вопли чаек внезапно показались ему до того родными, что захотелось плакать.

* * *

Перешагивая через две или даже через три низкие ступени разом, Риз поднимался в полуночную башню. Подносом с едой он балансировал на одной руке: вторая должна быть всегда свободна для меча. Пусть пажи втихомолку закатывают глаза — старик, а все туда же. Не настолько он стар. Ему еще нет и пятидесяти.

У Гарольда, к счастью, хватило ума не подниматься под самую крышу. Но все-таки тяжело же ему было, с хромой ногой, преодолевать эти ступени каждое утро.

Гарольд сказал: "Пока я могу взобраться сюда, это знак, что я еще не умер, мой дорогой".

Риз мог понять этот затаенный страх: его господину и другу требовалось подтверждение, что в слабеющем теле еще оставалось достаточно сил. И каждый раз, когда по утрам Гарольд начинал свое восхождение, Риз давил под ложечкой нехорошее предчувствие, а потом стоял у подножия лестницы, чутко прислушиваясь. Но Гарольд не упал еще ни разу, только отдыхал в середине подъема недолго — на площадке с окном.

Риз хорошо представлял себе, что он видел там: пестрое Германское море55 до горизонта, один-два паруса, может быть, рыбацкие лодки. А вот что Гарольд при этом думал, и представить себе не мог.

Подъем кончался дубовой дверью, которую в эти дни они оставляли распахнутой: кроме Риза сюда поднимался только доверенный слуга, но и он это делал редко. Обед Риз относил сюда сам, ужинали они внизу.

— А, мой дорогой, — теперь Гарольд улыбался ему по-настоящему, у него даже глаза теплели. За это одно, пожалуй, Риз был готов благодарить их возраст и усталость.

Кроме того, он каждый раз поднимал голову от своих занятий, стоило Ризу войти в комнату, а не просто следил за ним краем глаза, как раньше.

— Что у нас сегодня на обед? — поинтересовался Грач. — Кресс-салат с оливками и сыром?

— Привычка жевать эту траву, как кролик, тебя погубит, — проворчал Риз, ставя поднос на стол в темном углу комнаты и снимая с него приборы.

— Скорее, оздоровит, — не согласился Гарольд, отставляя чернильницу и хромая к нему через кабинет. — Еще Авиценна замечал, что чрезмерное употребление мяса до добра не доводит... А тебе никто не мешает уничтожать добрый окорок.

— Чем я и собираюсь заняться, — с достоинством ответил Риз. — Здешний повар уже любит меня больше.

— Это нетрудно, — Гарольд снова улыбнулся ему, садясь напротив.

— Да, я везде свой человек, — согласился Риз, занимая свое место. — А ты — злобный интриган.

— Так оно и есть, — покладисто подтвердил Гарольд.

— Как книга?

— Одолеваю препятствие за препятствием. Писать одновременно на латыни и на ольском гораздо труднее, чем может показаться. Очень мало письменных образцов... половину правил приходится изобретать на ходу, и некоторые мысли просто не выразить... — он задумался.

— Ну так и пиши на латыни, — пробурчал Риз. — Зачем еще время тратить...

— При переводе исказят... Я уже говорил: скоро большая часть философской и исторической литературы перейдет на местные языки, которые сейчас величают варварскими... может быть, через сто, через двести лет... Мой труд и так скорее всего предадут забвению, многие куда более достойные труды канули и еще канут в Лету... если он будет на языке, понятном светскому большинству, все-таки больше шансов...

Риз промолчал. Он умел написать несколько слов на латыни и составлять с ошибками простые письма на саксонском, ойльском, окситанском и иберийском, а также с грехом пополам разбирал арабскую вязь, но чрезмерно грамотным человеком себя не считал. Ему нечего было сказать в этом споре. И уж подавно судьбы исторических рукописей занимали его ум меньше всего.

Он поглядел на Гарольда, что без всякого аппетита созерцал свою тарелку; посмотрел за окно, где жадные чайки без устали кружили в поисках добычи. Смежил на миг веки. Лицо его господина и друга, постаревшее, осунувшееся, все равно стояло перед глазами. И хотелось бы быть в покое, зная, что они сделали все, что могли, но...

— Гарольд, — Риз позволил себе протянуть руку, коснуться прохладных пальцев милорда, безвольно лежащих на столе. — Скажи мне...

— Да? — и снова эта улыбка, от которой и распускается, словно сумка по швам, и сжимается в кулак сердце.

— Ты... постоянно их видишь, да?

— Теперь почти всегда, где-то на периферии зрения, — кивнул Гарольд. — Хотя они редко красочные и почти не выходят на первый план. Да я ведь тебе говорил. Они не мешают... И главное, я почти закончил книгу. Еще пару глав.

— Ты говорил то же самое месяц назад.

— Так всегда бывает, когда пишутся книги. Но на сей раз, думаю, я в самом деле почти закончил.

Снова повисла тишина. Риз думал о том, что сразился бы с видениями мечом и кулаками, если бы мог, как сражался все это время, не отдал бы им Гарольда. Но как бороться с будущим, которое еще не наступило и не наступит, пока Риз жив, и даже многие годы после его смерти?

Все счета подведены. Все закрыто. Может быть, им суждено спокойно дожить свой век тут. Может быть, нет: когда весь континент охвачен смутой, трудно укрыться. Может быть, по их душу придет церковный суд. Может быть, Гарольда свалит очередной приступ. Если Ризу повезет, он уйдет вместе с ним; если нет, он отправится на войну и, несомненно, долго там не протянет. Волноваться не о чем. Жизнь была погано прожита семнадцать лет назад; жизнь куда лучше прожита теперь. Он счастливый человек. Ему повезло.

Гарольд закончил есть, поглядел на Риза остро.

— У тебя опять рука ноет, — сказал он. — Почему мне не сказал?

— Да какое там ноет... — попытался уклониться Риз.

Грач укоризненно покачал головой и снял с полки над столом маленькую баночку с мазью. Взяв правую руку Риза в свои, он начал растирать ладонь, длинный шрам, рассекавший ее надвое, чуть скрюченные три пальца (большой и указательный, слава Богу, двигались нормально). Ритуал был знакомым, успокоительным, дарил облегчение. Риз даже прикрыл глаза, почти погружаясь в дремоту.

И в этом странном полусонном состоянии он решился задать вопрос, который неустанно приходил ему в голову весь последний месяц — с тех пор, как они поселились здесь.

— Но когда-нибудь... когда-нибудь все это приведет к чему-то? Ты видишь боль, кровь... неужели всегда будет, как теперь, до Страшного суда?

— О нет, — тихо, искренне ответил ему Гарольд, словно втирая такую же успокоительную мазь в душу. — Когда-нибудь почти все люди, даже простолюдины, будут жить в светлых и теплых палатах, которые сейчас не снились и королям. Мужья перестанут бить своих жен. Еды будет много, и она будет дешева. Все будут знать грамоту, а книги будут бесплатно раздавать на улицах.

Риз криво хмыкнул.

— Как же.

— Я говорю правду, — серьезно ответил Гарольд. — Я понимаю не все, но так будет. Здесь, в Нормандии. У тебя дома, в Саффолке. Так я видел.

В Саффолке, надо же! Риз не вспоминал о своей родной деревушке с тех пор, как прибился к отряду наемников в двенадцать лет, но очень сомневался, что там когда-либо настанет благодать.

— И придет царствие Божие? И люди перестанут убивать друг друга? — с недоверием спросил Джон.

Гарольд отвел глаза.

— Христианская церковь расколется еще сильнее. Люди будут убивать друг друга с еще большей жестокостью, чем сегодня, — проговорил он. — Я видел катастрофы, каждая из которых показалась бы нам концом времен. Но я видел их во множестве, и люди выживали всякий раз. И все повторялось.

— Тогда какой смысл? — наверное, Риз сказал это чересчур горько, потому что Гарольд поглядел на него особенно пронзительно.

— Я же сказал тебе, Риз, — короткое имя упало драгоценной каплей, как вино во время Причастия, — они будут выживать, и они будут идти к Богу, как умеют. Для выживших смысл есть всегда.

"Просто не все выживают", — подумал Риз.

И по глазам Гарольда понял, что его посетила та же мысль. Выживание — смысл для тысяч, может быть, для человечества. Для одного человека смысл иной. И он не в том, чтобы попасть в рай, которого, может быть, и нет.

Риз хотел сказать, что Гарольд — его смысл. Но вспомнил, что уже говорил это. Даже если и не словами.

Так они сидели, держась за руки, в конце пути, который не кончается никогда. За окном же море, чайки, рыбацкие лодки и рыбаки жили своей жизнью, которой не было до них двоих никакого дела.

1 (Здесь и далее прим. авт.) Итальянского литературного языка как такового тогда еще не существовало; он только начал складываться на основе тосканской версии "народной латыни".

2 Пилигримами в ту эпоху называли крестоносцев

3 Начало исповедальной молитвы на латыни.

4 Имеется в виду река Оруэлл; до 18-го века она, в основном, была известна под названием Ipswitch-water. В честь этой реки взял псевдоним Джордж Оруэлл.

5 Речь идет о способе измерения времени, а не о том, что в церкви после окончания службы будет кто-то петь. Здесь и далее можно считать, что "Отче наш", читаемый на латыни без спешки, звучит примерно минуту

6 Окситанский — провансальский язык, близкородственный каталанскому, состоял из множества региональных наречий. В описываемое время был во Франции популярнее ойльского, предтечи французского языка.

7 То, что Риз знает все перечисленные языки плюс вульгарную латынь, вовсе не делает его полиглотом. Во-первых, он почти наверняка не умеет сносно читать или писать на большей части этих языков. Во-вторых, в описываемое время для европейца знать три-четыре, а то и пять-семь языков было делом обычным.

8 Руквуд — вымышленное эрлство. Одно из названий грача — рук (rook). Руквуд (rookwood), таким образом, "грачиный лес".

9 Тёльт (хода) — лошадиный аллюр, не уступающий по скорости рыси и иноходи. Сейчас вытеснен селекцией, но в средние века очень ценился, потому что во время тёльта наездника почти не трясет.

10 Вилланы — лично свободные крестьяне, несущие определенные повинности (самые разные, иногда очень небольшие) в пользу феодала. В описываемый период к ним относилось чуть менее половины всего крестьянского населения Англии.

11 Вязанка хвороста успела бы прогореть... — мера времени. Здесь и далее будем считать, что вязанка хвороста горит полчаса, свеча — 3 часа.

12 Алиенора, герцогиня Аквитанская, была тогда женой короля Франции Людовика VII. Позднее вышла замуж за английского короля Генриха II.

13 Полуночной земле — Север=Полночь, юг = полдень, запад = закат, восток = восход.

14 Эрл Уинчестера — сознательное расхождение: эрлство Уинчестерское было учреждено только в 1207 г.

15 Юдифь — Judith, библейская героиня, заколовшая римского военачальника. Этому персонажу такой псевдоним подходит гораздо больше, чем Руфь (Ruth), прославившаяся праведной жизнью.

16 Грач по латыни frugilegus, "лягушконог"

17Риз не фамилия, а второе имя, валлийское (Rhys). Означает "поток".

18 ...над черно-красной доской — в ту эпоху шахматы были красно-черными, а не черно-белыми.

19 Бугурт — другое название рыцарского турнира. В то время представлял собой командные поединки.

20 Художественный домысел.

21 Донатами назывались люди, которые получали от монастыря (или орденского командорства) определенные блага в обмен на пожертвования. Чаще всего это была забота в старости, гарантированная крыша над головой и медицинское обслуживание.

22 Госпитальерский крест — он же "мальтийский". В описываемый период орден госпитальеров занимался уже не только оказанием помощи пилигримам в святой Земле, но и брал на себя чисто боевые обязанности.

23 Орденское сюрко — черное с белым крестом (сюрко — накидка поверх кольчуги).

24 Чисто женский боевой орден, основанный Рамоном Беренгером IV, графом Барселоны, в 1149 г.

25 Лошадиный такт — 3-4 секунды (полный перебор всеми четырьмя копытами лошади при галопе).

26 Иберия = Испания

27 В то время члены орденов чаще всего приносили три монашеских обета: послушания, бедности и целомудрия. Позднее многие ограничивались одним или двумя из трех.

28 ...придумывал сам — в ту пору официальная геральдика еще не устоялась, и большинство рыцарей сами сочиняли себе эмблемы. Лишь меньшинство могло похвастаться родовыми гербами.

29 Певец при дворе Генриха II и/или Алиеноры Аквитанской.

30 На самом деле будущему Ричарду Львиное Сердце в то время было 13-14 лет, и на турнирах он еще побеждать не смог бы. Звездой турниров был его старший брат Генрих Молодой король, но он отечественному (да и зарубежному) читателю почти не известен.

31 Аквитания входила в приданое Алиеноры, которая обманом развелась с королем Франции, отцом Филиппа, чтобы выйти за Генриха II.

32 Победитель забирал лошадь и оружие проигравшего.

33 Проституция действительно признавалась церковью как меньшее зло, спасающее мужчин от более страшных грехов — мастурбации и гомосексуализма.

34 Существовало штук семь или девять Раймондов Тулузских; в данном случае речь идет об отце лирического героя Лоры Бочаровой.

35 Поднялся к черному входу... — вход на втором этаже, как принято в богатых домах в то время.

36 Речь идет о Пьере Абеляре и его невенчаной жене Элоизе: разлученные недругами, любовники попали в разные монастыри, где на протяжении всей жизни вели долгую и плодотворную переписку, позднее считавшуюся образцом эпистолярно-философского жанра.

37 В то время в кроватях спали даже не парами, а вчетвером-вшестером, вместе со слугами или детьми, так что совместный сон двух мужчин не представляет из себя ничего особенного.

38 В описываемый период существовало как минимум два Папы Римских.

39 Аллеманы — так итальянцы называют немцев.

40 Вообще-то, пираты поднимали флаги самых разных цветов, но большинство из них действительно были красными. Черный "Веселый Роджер" как универсальный опознавательных знак джентльменов удачи — журналистско-литературная фикция XIX века.

41 Гарольд излагает ошибочную теорию инерции в том виде, в каком она была известна древним грекам.

42 Греческий огонь — предтеча напалма.

43 Для целей этого фика Лангедок = Окситания = Юг Франции.

44 Пять пьедо ярости — примерно 150 см (на самом деле рост Шоу 160 см).

45 Бордосские вина любят все... — еще одно сознательное расхождение, на самом деле вина из этого региона стали популярны только в XIII в.

46 Командор — высокий орденский чин, кто-то вроде хозяйственного начальника округа. Известные многие женщины-командоры.

47 Хорошая, сарацинская... — арабы тогда были куда цивилизованнее европейцев не только в области медицины, но и в области картографии.

48 Капитул — "совет директоров" ордена.

49 Оммаж — церемония вассальной клятвы.

50 Серебряные пенсы имели хождение по всей Франции.

51 Речь идет о Фридрихе Барбароссе, императоре Священной Римской Империи, которая считалась самым могущественным государством Европы.

52 В соборе исполняют реальное музыкальное произведение, дошедшее от нас с XI века: "Лебединый плач" (Clangam filii, Planctus cygni, Swan sequence). Есть, например, на yandex.music.

53 "Реальная" сплетня тех времен. Достоверность ее, разумеется, проверить невозможно, но Ричард Львиное Сердце был известен равнодушием к женскому полу.

54 Пока горит короткая щепка — минуты 2, пока сгорает на треть лучина — 5 минут.

55 Германское море — Северное море.