Моральные принципы

'Никто не имел повода жаловаться, так как Россия никогда не управлялась с большей кротостью, как в течение года правления великой княгини. Она любила оказывать милости и была, по-видимому, врагом всякой строгости'.

'Не было существа менее способного находиться во главе государственного управления, чем добрая Анна Леопольдовна'

Мятеж.

Я напевала. Это была вредная, вредная, плохая привычка, но до недавних пор я не хотела от нее избавляться, а теперь и не было возможности. Тем более, что мне приходилось работать в таких условиях. Не самых худших, замечу. У меня были инструменты, был доступ к животным, да и к людям был, но с недавних пор я не работаю с людьми без особых причин.

С Юлианой причина была. Я была практически уверена, что меня этой ночью придут убивать, и если это недостаточная причина, то можете поцеловать меня в задницу. Джек бы не одобрил таких выражений, но ну его нахрен. Не так ли?

Все мои улучшения — вентили, шунты, инструменты, все маленькие и не очень изменения, отличающие меня от обычного человека пропали. За прошедшие четыре дня я сумела восстановить определенную часть, но для всего остального требовалась помощь киберпауков. Которых, в силу моих свежеприобретенных моральных ограничений, я не могла создавать. Да и сервоприводов тут днем с огнем не сыщешь. Так что, если вас это успокоит, я завязала с вскрытием детских черепов.

Юлиана была естественным выбором. Она проводила много времени со мной и обычно согревала мою постель. Не то, что вы подумали. Просто печки, напоминающие богато украшенные бочки, у которых в моем родном времени грелись вечерами бомжи, расставленные в комнатах совершенно не справлялись с зимним холодом. Игла введенная в префронтальную область гарантировала, что она ничего не запомнит, вторая в шее гарантировала паралич на время операции. Я закончила с имплантацией инструментов, и теперь работала над 'софтом'. Чипов у меня не было, и приходилось действовать как мясникам из 'Тавистока', программируя участки коры специально подобранными нервными импульсами. От этого Юлиана напоминала подушечку для булавок на которых я своими пальцами играла виртуозную мелодию. Этого хватит ненадолго — месяц, два, а потом придется или возобновлять, или же смириться с тем, что у меня больше не будет ассистента. Если, конечно, моя фрейлина до этого не сойдет с ума.

В коридоре раздался топот. Черт, их много. Слишком много. Я заработала с удвоенной скоростью. К черту точность, к черту навыки нейрохирурга. Сколько бы я сейчас отдала за набор киберпауков, или даже одно из своих творений вроде Крысы-Убийцы. Представляю как у этих недоумков вытянулись бы рожи!

Но и Юлианы, надеюсь, хватит. Дверь спальни затрещала. Последние штрихи. Небольшая кровопотеря не повредит и окажет сильный психологический эффект.

Полог кровати откинули.

— Вста ... — моя 'тетка', вломившаяся в спальню в сопровождении солдатни осеклась.

— Тетушка, познакомься с Юлианой, — пропела ей я.

* * *

Злодеи уделяют большое внимание искусству монолога. Правильно произнесенный монолог в исполнении Джека часто мог переломить ситуацию в нашу пользу, но я в этой области талантами не отличалась.

Убивать никакой необходимости не было. Это было даже вредно для моих дальнейших планов. Гвардейцам — сильный психоделик назально — ближайшие четыре часа для них будут наполнены мистическими переживаниями, которыми они ни с кем не смогут поделиться.

А вот тетушке и ее французскому конфиденту — немного сваренного накануне миорелаксанта. Для моего плана они были нужны в сознании — тонкое воздействие не терпит химического безумия.

И вот для них то я и вела монолог.

Да кого я обманываю, монологом я подавляла желание начать насвистывать 'Bad Romance' за работой, но получалось плохо.

'I want your ugly, I want your disease, I want your everything as long as it's free,'— не удержавшись пропела я. Песенка была мало того, что навязчивая, так еще и прекрасно подходила моменту.

Мои слушатели разумеется никак не отреагировали. Дети в соседней комнате не проснулись. Хорошо. К своим новым материнским обязанностям я относилась предельно серьезно.

Я откровенно слаба в монологах. Но тем не менее это лучше, чем мурлыкать прилипчивую мелодию с Земли-Алеф:

— Тетушка, и чего же ты хотела этим добиться? — из уголка выпученного глаза потекла слеза. Я промокнула ее уголком платка, продолжая ковыряться в радужке. — Мы же говорили вчера, и ты обещала не делать глупостей. Посмотри к чему это привело! — Я бы всплеснула руками, если бы не была занята.

Посмотреть то она пока не могла, так что мое заявление было сугубо риторическим. Аборигены придавали религии чрезмерное значение, и я собиралась цинично воспользоваться этим.

— Иван Иванович, обратила я внимание на изрядно вымотавшего мне нервы хирурга, простите, но для этого шедевра вам придется мне помочь. Я даже объясню смысл манипуляций как коллега-коллеге. Человеческое тело — один из самых совершенных химических реакторов, а управляет всем этим, да да! — я наконец то сделала нужные отверстия в костях его черепа, и стала подводить трубочки и провода. Халтура, но сойдет.

— Понимаете, вам придется одолжить некоторое количество ваших, как вы их называете, гуморов, цесаревне Елизавете Петровне. Вот эта маленькая штучка, к которой я сейчас подключаюсь заставит расти ее волосы и кости. А вот эта — изменит пигментацию глаз. Ну а мой скальпель придаст форму.

Признаюсь, решение использовать хирурга было мелочной местью — настырный француз возжелал сделать мне накануне кровопускание. Варварский обычай, вдобавок чреватый разоблачением. Сомневаюсь, что его ланцет из дрянного железа справился бы с субдермальной сеткой.

У моего пациента поднялся уровень адреналина.

Я поспешила его успокоить:

— Я все потом заделаю. Никаких следов. Никакой инфекции. Будете как новенький.

По крупному орлиному носу скатилась капелька пота.

— Простите, — я ощутила вину перед ним. С Джеком я никогда себя так не чувствовала, но, во первых, Джек был считай что мертв, а во вторых — серийный убийца никак не может быть моральным ориентиром.

Хотя уж чего не отнять, он был харизматичным ублюдком.

* * *

Я закончила быстро. Мятежники, к счастью были слишком увлечены пьянством и мародерством, чтобы волноваться из-за отсутствия руководства, и нас никто не потревожил.

Тем не менее я беспокоилась. Детям, мужу, мне необходимо как можно быстрее покинуть дворец, желательно не натолкнувшись на заговорщиков. Игра была уже сыграна, но эксцессы исключить невозможно.

Поманив Юлиану пальцем, я осторожно приоткрыла дверь в детскую.

Маленький Иоанн с Катериной спали как ангелы. Я посмотрела на Юлиану, покрытую своей и чужой кровью. На свои руки. Об этом я не подумала. Детали, детали, детали.

— Оботрись, — прошипела я, указав ей на собственную постель.

Юлиана на секунду замерла в нерешительности, из глаз у нее потекли слезы, она растерянно огляделась, как будто бы видела мою спальню впервые. Ну замечательно. Все прелести программирования человека 'на коленке'.

— Ну, ну, все хорошо, — я обращалась к ней как к потерявшемуся ребенку. Да она и была сейчас им в сущности. Добро пожаловать, диссоциативное расстройство личности. Поэтому то я и не люблю работать с мозгами наспех. Такие вещи совершенно не терпят кустарщины.

Если все будет хорошо, мне не придется доставать из чуланчика ее личность миньона, или же эту — потерянную девочку, которая испугалась вида крови. Но это маловероятно.

— Посмотри на меня, — сказала я, — ты испугана, это нормально, нормально. Это, как спазм.

Юлиана улыбнулась, махнув ладонью перед глазами:

— О Боже, здравствуй!

Кодовое слово сработало. Моя фрейлина выдала правильный отзыв, и теперь, если я нигде не напортачила, со мной ее основная персоналия.

— Что? Что произошло? — спросила она.

Отлично. Все как надо.

— Нет времени, заговор. Мы отбились, но надо забирать детей и уходить.

— Что? Я ничего не помню?

— Тебя сильно ударили. Оботри кровь, и возьми Катю. Я беру Ивана. Быстро, быстро!

Уверенность — ключ к успеху.

Уверенность, и несколько десятков лезвий, крючков и игл, рассованных по деталям моего туалета.

* * *

Вместе с Юлианой, следующей за мной как тень, я прошла в апартаменты Антона.

Тот, на удивление, спал один.

Я потрясла его за плечо, и мой 'муж' приподнялся, осоловело тряся головой. Нелепый ночной колпак закачался в такт его движениям.

— Просыпайся, — прошептала ему я. — Мятеж, надо уходить из дворца.

Я практически его не знала. В 'воспоминаниях', которыми меня наградила Амелия, если, конечно, это была она, а не кто-то новый, желающий мне извращенно отомстить, поместив в реконструкцию 'Узника Зенды', были только общие сведения. Упорно добивавшийся брака молодой человек, предпочевший меня, несмотря на куда более выгодные партии, герой южной войны, человек, которого моя предшественница ничуть не любила, выбрав объектом своей страсти более броского и куртуазного ухажера.

Идиотка.

Больше всего я расстроилась из-за внешности. В прошлой жизни я была стройной блондинкой, для этого тела лучшее описание было чернявая тумбочка на ножках. И окружающие меня руританцы называли это статной. Меня терзало подозрение, что они не поймут, если в один прекрасный день мой вид разительно изменится.

Но, скорее всего, Амелия не виновата. Не могу себе представить, чтобы старшая сестрёнка проделала со мной такую злую шутку. То есть у нее есть причина обижаться на меня, не буду о ней говорить, но мне казалось, что она не стала бы так долго ждать с местью.

Впрочем, тараканы в голове Амелии может быть даже и побольше моих.

Была еще одна возможность — я на самом деле не я, а набор воспоминаний, подобный тому, что мы заливали клонам, или просто подвернувшимся под руку бедолагам.

Одна из лучших шуток Джека.

А теперь я сама стала объектом шутки. Масштабной затянувшейся, и от того особенно бессмысленной. Мутанты вроде меня не могут не мутить воду — это у нас в крови. Это понятно и без опытов с реинкарнацией.

* * *

Антону не потребовалось много времени, чтобы прийти в себя. Он быстро поднялся.

— Подождите минуту, я подниму юнкеров.

Это была разумная мысль. Если они не спразднуют труса, у нас будет отряд в два десятка человек. Пусть и невооруженных, без боевого опыта но спасение выглядит правдоподобнее, если не нужно привлекать в качестве объяснения шпильки и флакончик для духов.

Он не обвинял, не выдвигал претензий, не пытался как то показать всем, что он был прав, что было необходимо сменить охрану на измайловцев, разослать патрули, превентивно арестовать неугомонную дщерь Петрову. Ну или просто ему не хотелось бороться с заиканием. В любом случае, я была ему благодарна.

Как был, в дурацкой ночной рубашке, он исчез за дверью где спали слуги.

На потайной лестнице раздались тихие шаги. Определенно не гвардейцы — те бы таиться не стали. Небольшая дверь, задрапированная портьерой колыхнулась.

Я сощурила глаза — даже такой слабый источник света как свеча в руках у пришельца мешала ночному зрению.

— Ваше высочество, просыпайтесь! — проникнувший в спальню через черный ход мужчина средних лет, с выразительным тонким носом, разделяющий на две части широкое лицо, бросился к кровати Антона.

— Эрнст, — позвала я его, — Антон сейчас подойдет.

Чего я не ожидала, так это визита сына того самого Миниха. Иоганн Эрнст управлял всеми финансами и людьми двора. Можно сказать, впервые за последние несколько дней мне сказочно, невероятно повезло. Если кто и знал все входы и выходы, меняющиеся ежедневно из-за постоянной стройки, так это он.

Было бы досадно, если бы мы заплутали в бесконечных переходах и задуманная шутка из трагикомедии превратилась в площадный балаган.

Антон вернулся уже одетым в сопровождении юнкеров. В переводе с придворного на человеческий — одевателей левой штанины и застегивателей воротничка. Я не шучу. Эти люди награждали возможностью застегивать себе штаны. Некоторые, за особые заслуги, к старости становились главными по руководству застегиванием штанов. Чтобы не захихикать, я улыбнулась, расширив глаза на дополнительные пятнадцать процентов.

— Ваше высочество, — обратился к Антону Миних-младший, — думаю будет разумно укрыться в доме моего отца, пока мы не выясним, кто именно замешан в заговоре.

Я не сомневалась в его намерениях, но во первых, как он смел обращаться через мою голову, как будто бы меня тут нет, а во вторых, самолично дать старому хвастуну и повесе лавры спасителя трона и отечества?

Это мы уже проходили. За неполные полгода после переворота в мою пользу, который он сам и организовал, Бурхард успел задолбать всех, и закономерно получил отставку. Первое, что я услышала очутившись здесь — историю о его 'чудачествах'. Но по правде сказать, за 'чудачествами' обычно скрывался точный расчет, и то, что в моем мире называется 'безопасность операций'. Совершенно необязательно, например, сообщать о спецгруппе посланной взорвать пороховые склады в турецкой крепости. Даже награждать публично не нужно. Гораздо лучше поддержать легенду о 'особой удачливости'. Пусть враги боятся неизвестного.

Такой человек хорошо бы вписался в мою старую команду. Вместо Алана, например. И сейчас альтернативы ему, к сожалению, у меня не было. Ушаков — глава тайной полиции скорее всего на стороне заговорщиков, преображенский и семеновский полк наполнены предателями, измайловцы — рассредоточены по квартирам обывателей, и необходим руководитель способный их быстро и тихо собрать. Миних подходил идеально.

— Ведите нас, мин херц, — я уверенно ответила вместо Антона, демонстрируя кто сейчас хозяин положения.

* * *

Стараясь не шуметь мы направились вниз по черной лестнице. Спустившись на цокольный этаж, Эрнст огляделся, и уверенно повел нас в кухонные помещения. Сколько бы ни было заговорщиков, они и не думали выставить посты на пути к битой птице, сырам, и винным погребам.

Взятые в покоях лампы только мешали. Я не отрицаю эстетического значения игры теней от слабых источников света на покрытых изморозью кирпичах, но слепить самих себя только ради того, чтобы видеть хоть что-то у себя под носом?

Мы шли по низким сводчатым коридорам, и предательское эхо гуляло от стены к стене, отзываясь на топот ног. Я могла бы сдвинуть своему эскорту зрение в инфракрасный спектр и нам бы не пришлось бы спотыкаться в полутьме, но об этом стоило подумать заранее. Может быть возможно выполнить операцию на ходу? В моей голове всплыла довольно остроумная схема стабилизации, и я с трудом подавила желание начать чиркать заметки на ближайшей ровной поверхности.

Эрнст привел нас к неприметной двери, за которой скрывались ведущие в темноту ступени. Даже мне, несмотря на небольшой рост, пришлось пригнуться, чтобы не задеть головой нависающий над головой свод.

Коридор, в который мы спустились больше напоминал штольню — низкий, узкий настолько, что плечи задевали стены. Под ногами хлюпала вода.

— Нас тут не завалит? — вполголоса поинтересовался кто-то из юнкеров.

— Не волнуйтесь, Гонсовский, — Эрнст, покинув дворцовые коридоры, ощутимо расслабился. — Здесь еще в Анна Иоанновна ходила. Так что не только не завалит, но и не застрянете.

Поневоле мы вытянулись гуськом, Иван недовольно вякнул во сне, но не проснулся.

Подземный ход вывел за Адмиралтейство, прямо напротив двенадцати коллегий. Повалил снег, моментально покрыв нас всех пушистым слоем. Низкие облака скрывали луну, и мы, притушив фонари, шли практически на ощупь.

Раньше Неву можно было пересечь по наплавному мосту, устроенному Алексеем Меньшиковым, но с его опалой понтоны пришли в негодность, и единственным способом перебраться на тот берег было перейти по реку по льду.

Из города раздавались крики, стрельба, похоже у заговорщиков и так не все пошло гладко.

Васильевский остров встретил нас поземкой. Оскальзываясь на покрытом ледяной коркой снегу мы шли к дому бывшего фельдмаршала. За великолепием первой линии в неверном свете факелов виднелись фасады развалин приходивших в негодной дворцов, заложенных во времена Петра, но так и не достроенных их владельцами.

Дом Миниха, трехэтажное здание в французском стиле, расположенное за кадетским корпусом, был ярко освещен — в окнах мелькали огни, около парадного входа собралась небольшая толпа. Гвардейцы. Запорошенная снегом одежда не давала разглядеть их полк, и на секунду я понадеялась, что это лоялисты. Напрасная надежда.

Мы не стали замедлять шаг.

— Приготовьтесь, — бросил юнкерам Антон.

Эрнст засунул руку под плащ, сжав рукоять пистолета.

Я попыталась представить, что сделал бы Джек. Огнестрел местных напоминал ручные пушки. Он редко попадал в цель, но когда это случалось последствия обычно были фатальны. Мне нужно было напугать их, лишить воли к сопротивлению.

Пятеро или шестеро, их меньше чем нас, но у них пять или шесть стволов, против пистолета Эрнста. Их оставили караулить вход, они должны поднять тревогу, если произойдет что-то непредвиденное. Наша компания вполне под это определение подходила.

Мы были в двадцати-тридцати шагах, когда один из них метнулся в дом, а остальные направили на нас ружья.

— Стоять! — прозвучало это громко и как-то неуверенно.

Вместо того, чтобы действовать разумно и осмотрительно, мои спутники без долгих рефлексий решили изобразить камикадзе.

Юнкеры возглавляемые Антоном и Эрнстом бросились вперед.

Мы с Юлианой не сговариваясь вжались в наст, закрывая детей. Вразнобой бухнули выстрелы, закрыв фигуры гвардейцев яркими вспышками. Никто не упал. И Эрнст, и мятежники промазали в упор.

На секунду мне показалось, что гвардейцев сразу сомнут массой — на каждого из них приходилось четверо противников. Толпа буквально облепила зеленые мундиры, но время шло, а людской клубок метался туда-сюда, оглашая воздух криками и ругательствами.

Зажимая руками живот из схватки вывалился юнкер, скорчившись под ногами дерущихся. Другой, шатаясь, пошел по направлению к Неве, треуголка слетела вместе с париком, коротко подстриженные волосы покрывала темная пленка крови. Закрытая черепно-мозговая травма, рассечение. Особо подлатывать не нужно, разве что снять тошноту и не давать спать.

Драка затягивалась, и клонилась не в нашу пользу. Более сплоченные и сильные гвардейцы как котят раскидывали юнкеров. Я автоматически фиксировала травмы. Сломанная скула. ЧМТ. Нос. Опять скула. Перелом ребер. Колющее в брюшную полость.

Придется вмешаться.

Но до того, как я начала действовать, ситуация изменилась.

Сначала мы услышали свист. Резкий и пронзительный, заставляющий замереть от неожиданности. Затем из снежной круговерти материализовались оскаленные лошадиные морды, копыта пробарабанили в каких то паре шагов.

Фигура гвардейца, только что медведем отмахивавшимся от наседающих на него юнкеров, ломается пополам под ударом сабли, конское ржание мешается со стоном смертельно раненых.

Победа. Можно сказать, что это был бог из машины, но я бы уточнила, что из армии Ласси. Коварный швед решил повоевать зимой, мой супруг решил использовать гвардию по прямому назначению для защиты столицы и в итоге имеем то, что имеем. А именно несколько трупов заговорщиков в преображенских мундиров и наших армейских спасителей. Судя по тому, что явились они конно и оружно к дому бывшего фельдмаршала, старый лис устроил свой контр-заговор.

Мы с Юлианой подошли к пытающимся отдышаться после драки юнкерам.

— Поручик Савельев, — представился спешившийся офицер, отдав честь Антону.

Похоже, что на этом шоу у меня роль зрителя.

На секунду я размечталась, что теперь то можно свесить ножки и обо всем позаботятся без меня. Ну и догадайтесь с трех раз что произошло?

Пока Савельев с моим супругом обменивались любезностями, двери особняка распахнулись, и на крыльцо высыпали гвардейцы, волоча за собой высокого нескладную мужчину в ночной рубашке. Белая ткань была покрыта кровавыми пятнами, лицо разбито, а ноги безвольно волочились по земле.

— Отец! — бросился к нему Эрнст, игнорируя мятежников. На его месте я бы отнеслась серьезнее к направленному на него оружию.

Впрочем, увидеть солдат мятежники не ожидали. Максимум нескольких недорослей, о которых их предупредил часовой. Еще полчаса назад, подогретые водкой и зажигательными речами, они могли бы не раздумывая броситься в атаку, но сейчас у них в глазах уже плескалась неуверенность.

— Бросить оружие! — скомандовал Антон, — в Охотск поедете, собаки свинские!

Пятеро гвардейцев. Зеленое сукно, красные обшлаги — преображенский полк. Все высокие, на голову выше меня, но стоящий впереди выделяется — настоящая каланча. За ним — двое усачей, ружья наготове, ноги выставлены вперед для большей устойчивости. На крыльце целятся в юнкеров еще двое — один с родинкой на полщеки, второй — рябой от оспы, прижимающий коленом к земле старшего Миниха.

Немного нажать и они могут сломаться. Я осторожно передала Ивана на руки юнкеру. Тот сгорбился, закрывая ребенка от снега.

— Держи крепче, — шепнула я ему, приподнявшись на цыпочки.

— Анна, что ты делаешь? — у меня не было времени объяснять стратегию Антону, так что я просто проскользнула мимо него.

— Вы тут не замерзли? — спросила я, глядя в глаза самому рослому. Его бритое лицо покраснело от мороза, под красное сукно обшлагов набился снег. — Не узнал?

Его глаза как зеркало души отразили напряженную работу мысли. Они чуть сощурились, моргнули, зрачки метнулись вверх-влево. Я не стала дожидаться окончание процесса, в несколько шагов приблизившись к противнику. Ствол ружья рослого почти уперся мне в грудь, остальные целились в юнкеров.

— Стрелять ты не будешь, — констатировала я.

— Отчего? — гвардеец еще не понял.

— Попробуй шевельнуть пальцем, — предложила я, придав улыбке дополнительную широту, — и ...

Он попробовал оттолкнуть меня стволом.

Видимо, когда это приключение завершится, придется ввести ежедневные полуторачасовые курсы по опознанию особ императорской фамилии.

В мою ладонь скользнула бритва. Кажется здесь не обойтись без уличной магии. Рука гвардейца, лежащая на цевье была в моей досягаемости, он смотрел на меня, а не на свою кисть, а лезвие высовывалось из пальцев буквально на несколько миллиметров.

Думаю не надо объяснять, что случилось.

Ружье нырнуло вниз, упершись стволом в снег у моих сапожек. Гвардеец замер как суслик-переросток, кисть, лишенная костей, свисала пустой перчаткой. Он втянул воздух, готовясь заорать.

— Это ищешь, солдатик? — я сунула ему под нос горстку снежно-белых фаланг. Заметьте, ни одной капельки крови. И боец не успел ничего почувствовать.

Глаза его товарищей метнулись ко мне. Сейчас до них тоже дойдет.

Обычно в этот момент вступал Джек. Я попыталась сымпровизировать.

— Нет, нет, — я погрозила им пальцем. — Не будьте буками. Вас ведь послала Елизавета?

— Принц Людвиг, — пробормотал гвардеец с родимым пятном.

К сожалению у меня не было глаз на затылке. Не то, чтобы это было невозможно исправить, просто не входило в число абсолютно приоритетных вещей. Сейчас бы мне очень пригодилась возможность контролировать происходящее за спиной.

— А, — протянула я, — Принц Людвиг... И кому же за измену жилы рвать будут? Принцу или ...

Рослый наконец завопил. Немузыкально, но зато очень громко. На лицах гвардейцев появилось узнавание. Один из них охнул. Рябой выронил ружье и бухнулся на колени.

Я немного расслабилась и позволила себе оглядеться. Эрнст поднимал с земли отца, Антон делал страшное лицо, массовка юнкеров... Нет, эти не про страх и трепет, а про 'мясом закидаем'.

Савельев, не растерявшись, отдал приказ и его солдаты разоружили проваливших мораль преображенцев.

Наш, уже не такой маленький, отряд прихватив своих раненых скрылся в снежной карусели.

* * *

Так. Грибы, немного мака, сахар, добавим специй. Восхитительно. Немного размешать, дать настояться и эликсир готов. Я обмакнула палец в смесь. Кажется, вышло чересчур сладко. Но ничего. Раненым не помешает.

Мы разместились в доме английского торговца на другой стороне Невы, восхитительно небрежно потеснив его с семейством. Это напомнило мне дни со старой командой. Мы также являлись ночью в дома мирно спящих обывателей, чтобы найти стол, постой и развлечения.

Не то, чтобы я этим гордилась, но ситуация наводила на определенные параллели. Самое главное, что нынешних пациентов мне даже не приходилось фиксировать, и никто не стоял над душой, контролируя каждый мой шаг. А кое-кто даже поблагодарил. Для меня это было внове. Впрочем, не буду обманывать — я не сделала ничего выдающегося.

До сих пор не могу поверить насколько тут все отстало. Подумать только на самой обычной заурядной реднековской кухне в задрипанном трейлере можно найти столько всего полезного, сколько не найдется даже если перерыть здесь весь город. Но трудности помогают огранить талант художника.

Вытерев руки полотенцем, я бросила взгляд на раненого в живот. В руках местных коновалов его бы ждала мучительная смерть. У меня же он уже завтра будет как новенький.

Врач-англичанин, срочно поднятый для лечения важных придворных особ, тихо посапывал в обнимку со своим саквояжем. Мне он показался человеком разумным, не пытающимся вдаваться в излишние подробности, и высоко ценящим свою хорошую жизнь.

Мой талант хирурга был воспринят с потрясающим равнодушием — похоже, что пока я не начну делать что-то совсем из ряда вон выходящее, никто и внимания не обратит, во всяком случае не большее, чем повод для застольного анекдота.

Этому в немалой степени поспособствовал эксцентризм мои предшественников и общая свобода нравов, несколько дикая даже по американским стандартам. Чего стоит тот же Всепьянейший собор или же Древний и Славный Орден Оборванцев, завезенный сюда с шотландских берегов.

Шум спора из биллиардной донесся до оккупированных мной комнат. Минихи закусились с Антоном. Вполне ожидаемо. Старший, несколько гнусавящий из за разбитого носа, вещал так, что тряслись перекрытия:

— Мы должны выгнать эту сволочь из дворца. Собрать верные войска, арестовать заговорщиков. Необходимо действовать решительно.

— Никакой нужды спешить нет. Мы отправили Савельева к Ласси. Даже если кто-то и присягнет узурпаторше, достаточной вооруженной поддержки у нее не будет. Сейчас стоит выждать — у нас и так достаточно раненых.

— И будет еще больше, если мы позволим мятежникам укрепиться. Пока мы тут сидим, цесаревна времени не теряет, а приводит к присяге гвардию!

Я легко спустилась по широкой лестнице на первый этаж, и резко распахнула дверь. В биллиардной висели густые клубы табачного дыма. Миних-старший в одежде с чужого плеча с раскрасневшимся лицом напирал на растрепанного Антона, Эрнст тихо сидел верхом на стуле, опершись подбородком о спинку, и отравлял воздух длинной трубкой.

Заметив меня, они прервались.

— Ваше высочество, — увидев новую цель обратился ко мне Миних.

— Я все слышала, — отрезала я. — оба предложения недопустимы. Мы не можем ждать подхода Ласси, мы не можем и атаковать вслепую малыми силами.

— Позвольте напомнить, ваше высочество, что вы уже действовали осмотрительно.

Я кивнула. Елизавету, по всей видимости, спровоцировал разговор накануне. Беда в том, что здесь у меня не было репутации, точнее репутация была не та, и тетушка фигурально поняла буквальную угрозу.

— Поэтому утром мы выступим. Но не раньше — нужно дать шанс козлищам отделить себя от агнцев.

— Ваше высочество, мы не можем себе этого позволить. Представьте, что тот же Ласси присягнет Елизавете. Кем вы его замените?

О да, у меня как раз есть кандидатура. Вот прямо тут. С разбитым носом. Не то, чтобы я сильно радовалась этой перспективе.

Конечно, он не знал о моем небольшом сюрпризе с цесаревной, но говорить о нем стоило. Иначе какой же это сюрприз?

— В любом случае, — ответила я, — у нас сейчас недостаточно cил, что справиться с заговорщиками.

— Чего у нас недостаточно, так это решительности!

Я не сомневалась, что он припрятал каких-то тузов в рукаве, чтобы продемонстрировать свой героизм и удачу, да и я тоже так сказать смухлевала на сдаче, но сейчас давать ему проявить себя означало, что мне придется терпеть общество Миниха в обозримом будущем. В лучшем случае ему захочется узурпировать государственные дела, оттоптавшись по Остерману и Левенвольде, в худшем — занять место Бирона. Я же, в свою очередь, была не готова участвовать в любовно-административном треугольнике.

Пауза была нарушена стуком в парадную дверь и немедленным шебуршанием в вестибюле. Христофор Антонович подобрался. Я улыбнулась. В отличии от него мне было слышно кто объявился на пороге. Да, если немного подумать, то ответ был очевиден.

А вот и он. Парадные портреты безбожно ему льстили, изображая прямой, как по линейке проведенный, нос и волевую складку губ. На самом деле наш гость больше всего напоминал хищную овцу — большой распухший нос и маленькие искривленные вниз губы дополнялись узкими алчно смотрящими щелочками глаз. Пышный парик, обрамляющий вытянутый овал лица, и крупные неровно посаженные зубы, обнаженные в фальшивой улыбке, делали сходство идеальным.

— Ваше высочество, фельдмаршал, очень рад вас видеть в добром здравии!

— Господин посол, — вежливо кивнула я ему.

Эдвард Финч. Пятый сын своего отца. Член Парламента от университета Кембриджа, служивший своему королю в Польше, Швеции, а теперь и в России. Типичный мажор, с поправкой на руританские условия. Собственно, мысленно он уже был на родине, и необходимость вставать в ночи и мчаться спасать беспошлинную торговлю искажала его лицо в нервной гримасе.

— Господин Воронцов от имени Елизаветы зачитал манифест объявляющий ее императрицей и о возвращении к петровским порядкам. Сейчас гвардейцы носятся по городу, доставляя всех мало-мальски важных лиц в ее дворец на Марсовом поле, чтобы принять их присягу. Вот, ознакомьтесь, — он протянул мне довольно измятую бумагу грубой выделки, извлеченную откуда-то из глубин одежды.

Я неуверенно начала разбирать строчки:

'Божиею милостию мы, Елисавет Первая, императрица и самодержица всероссийская, объявляем во всенародное известие: как то вам уже чрез выданный в прошлом, 1740 году в октябре месяце 5 числа манифест известно есть, что блаженной памяти от великие государыни императрицы Анны Иоанновны при кончине её наследником всероссийского престола учинён внук её величества, которому тогда ещё от рождения несколько месяцев только было, и для такого его младенчества правление государственное чрез разные персоны и разными образы происходило, от чего уже как внешние, так и внутрь государства беспокойства и непорядки и, следовательно, немалое же разорение всему государству последовало б, того ради все наши как духовного, так и светского чинов верные подданные, а особливо лейб-гвардии нашей полки, всеподданнейше и единогласно нас просили, дабы мы для пресечения всех тех происшедших и впредь опасаемых беспокойств и беспорядков, яко по крови ближняя, отеческий наш престол всемилостивейше восприять соизволили и по тому нашему законному праву по близости крови к самодержавным нашим вседражайшим родителям, государю императору Петру Великому и государыне императрице Екатерине Алексеевне, и по их всеподданнейшему наших верных единогласному прошению тот наш отеческий всероссийский престол всемилостивейше восприять соизволили, о чём всем впредь со обстоятельством и с довольным изъяснением манифест выдан будет, ныне же по всеусердному всех наших верноподданных желанию всемилостивейше соизволяем в том учинить нам торжественную присягу'.

Отлично. Чертов долговязый немец был прав — или я выступлю сейчас с недостаточными силами, или же против меня ополчится вся верхушка, присягнувшая под дулами преображенцев, опасаясь обвинений в измене.

— А вы, господин Финч? — вопрос был глуп, но я поняла это только когда он сорвался с моих губ.

— Я уже присягал своему королю, ваше высочество.

Дипломат.

— И кто же сочинил эту петицию?— Явное не Елисавет Первая — ближайшие пару часов у сил у нее хватит только на то, чтобы стонать, плакать и пить много жидкости.

Я на секунду задумалась. Если ее не поить, то могут быть осложнения со здоровьем. Незапланированные осложнения. Так, ну почки вроде должны выдержать ...

Финч кашлянул, напоминая о себе:

— Манифест — коллективное творчество, ваше высочество. Бестужев, и прочие.

Я хмыкнула:

— Кажется судьба Алексея Петровича — тюрьма — заговор -тюрьма.

У Миниха на лице было написано чистейшее удовлетворение. Бюджетное переиздание Сплетницы — самый, так его, умный человек в комнате.

— На кого мы можем рассчитывать? — обратилась я к нему.

Впрочем, ответ был более чем очевиден — кто-то из конногвардейцев у Литейного, измайловцы за Фонтанкой. Ах, да — инвалиды из крепости. И артиллерийская команда. И, конечно, совершенно неполиткорректные в данных обстоятельствах англичане. Быть обязанной красным мундирам — это еще хуже, чем быть обязанной Миниху!

* * *

Некультурно принимать пищу на бегу, но иногда этого не избежать. То же самое относится ко сну урывками. Проснувшись, я несколько секунд не могла прийти в себя. Серая хлябь за окном, забранное в мелкую решетку мутным стеклом, непривычная и неудобная одежда, непослушное тело ... Здравствуй, Руритания, давно не виделись.

От деталей планирования спецоперации по возвращению трона мне пришлось вежливо, но непреклонно отстраниться, предоставив моей свите играть в солдатики столько, сколько им это будет угодно. Честно говоря, это решение меня не слишком радовало, но через некоторые традиции очень сложно переступить. Местные могут воспринимать женщину как крестную, матушку, но никогда не будут рассматривать ее как командира. Вы можете задать им направление, но боже вас упаси стоять при этом у них над душой. КПД становится хуже чем у паровоза. Но у этого и есть хорошая сторона. Если, простите, когда я стану императрицей, у меня останется более чем достаточно времени для исследований.

В дверь комнаты постучали:

— Ваше высочество, выступаем!

Юлиана принесла одежду. Я хмыкнула, разглядывая заготовленный гвардейский мундир. Тот же красный камзол, что и у англичан, но мундир — зеленый. Мешанина крючков и пуговиц, совершенно не похожая на привычную мне утилитарную простоту военной формы.

Надетая на тело она была настолько же неудобна, насколько казалась с виду.

— Как они вообще носят такую монструозность? — несколько капризно спросила я помогавшую мне Юлиану. — Тяжелая, трет везде где можно и нельзя, и, вдобавок, невозможно двинуться не рискуя чего-нибудь порвать!

В качестве иллюстрации я развела руки в сторону под аккомпанемент рвущихся нитей. Похоже, что 'доработать напильником' было обязательным условием для каждого комплекта униформы. Заметка на будущее — этот милый руританско-мундирный колорит отправится на свалку истории одним из первых.

К сожалению, просители не выбирают. Сейчас политический момент требовал, чтобы я в этом мундире и верхом на белом коне, на котором особенно настаивал Миних, вернулась в Зимний Дворец. Сукно с расползающимеся на глазах швами должны были символизировать смычку с военными, готовность принять для них ту же роль, что так ловко узурпировала Елизавета. От этого настолько воняло лицемерным корпоративным тимбилдингом, которого я в свое время досыта наелась, что пришлось приложить сознательные усилия, чтобы не сморщить нос.

* * *

На улице все было готово к выступлению. Смотрели 'Банды Нью Йорка'? У меня была здоровенная вооруженная толпа, заполонившая улицу, конь, а точнее, мерин светлой масти и огромное желание наконец-то завершить этот позорный эпизод моей биографии.

Шли молча, гвардейцы за моей спиной печатали шаг, рядом в седлах покачивались Минихи с Антоном. Оглядываясь назад, мне не стоило доверять организационным способностям местных.

То, что по идее должно было быть молниеносным рейдом под покровом ночи, превратилось в балаган. Колонна быстро обрастала людьми — в отличии от природных русаков, иностранцам было чего бояться и за что бороться. В других обстоятельствах они бы уже бежали из столицы, но сейчас, вливались в неорганизованную человеческую массу, следующую за стройными рядами гвардейцев.

Первые попытки сопротивления начали только после того, как мы пересекли реку. Жиденькая линия преображенских мундиров перегородила набережную. Я невольно восхитилась храбростью этих людей. Мы превосходили их в численности и огневой мощи. Их судьба — быть втоптанными в грязный снег в следующие несколько минут. И тем не менее они стояли как на параде, преграждая нам путь, направив в нашу сторону длинные ружейные стволы.

Неразборчиво-лающая команда и пронзительный рожок заставили наших солдат перестроиться, и они, печатая шаг выдвинулись вперед. Шеренга противника окуталась пороховым дымом.

На секунду мне показалось, что залп прошел мимо, но впечатление оказалось ложным. Человеческому телу нужно время, чтобы понять и принять факт получения критических повреждений. Под ноги марширующих вперед с примкнутыми штыками гвардейцев падали их товарищи.

Никто не остановился, никто не попытался оказать помощь. Наоборот, они сомкнули ряды и ускорили шаг, не обращая внимания на нечеловеческий вой раненых.

— ... ? — то, что я тогда произнесла было также нецензурно как и экспрессивно. Я не лучший образчик человеческой породы, пусть мой психотерапевт и пыталась убедить меня в обратном. То что сейчас происходило было на мой взгляд бездумно и расточительно. Смерть этих людей ничему не служила, даже развлечению. Сила услужливо выдала способы контроля тесно расположенных людских масс, но я отмахнулась от запоздавшей подсказки.

Гвардейцы схватились в рукопашную с закономерным итогом. На испачканном кровью снегу добавилось тел. На этот раз наших противников.

— Что это было? — обратилась я к Миниху-старшему, с трудом сдерживая себя. Мне нужны осы-угнетатели! Идея, подсмотренная в комиксе из параллельного мира. Миниатюрный кибернетический организм-симбионт, регулирующий поведение субъекта точечными инъекциями нейромедиаторов. Объединить их в сеть передающую информацию с помощью феромонов... Или же просто... Я стряхнула с себя навязанный силой поток мыслей. Глубокий вдох, выдох. Я смогу управлять этими людьми и не давать им делать глупости без подобных мер.

— Штыковая атака, — пояснил Миних. — нельзя двигаться с заряженным оружием, и было быстрее сойтись в рукопашной, чем заряжать. Скажу больше, ваше высочество, подразделение ценится не точной стрельбой, а стойкостью — своей способностью выдержать залп.

И для того, чтобы они лучше держались, а противники лучше целились, их и нарядили как павлинов. Замечательный образчик руританской мысли.

Миних не забыл осветить и этот момент:

— Яркий мундир нужен, чтобы враг мог легко опознать его и прийти в смятение.

Такая логика показалась мне извращенным мазохизмом. Строить людей в плотные шеренги, чтобы противник мог их безнаказанно расстреливать и гордиться тем, что они могут смирно идти как бараны на бойне. Джек бы оценил.

К счастью это было единственным препятствием на пути к дворцу. Причина очень скоро стала очевидной. Мятежники перепились. Уже с самого входа начались следы разгрома и разврата.

Вышитая ткань, которой тут укрывали стены вместо обоев, была изорвана, паркетный пол был покрыт грязью и биологическими жидкостями, часть дверей выломана, позолота грубо оторвана с кусками лепнины, какие то оборванцы крысами брызгали в стороны, скрываясь в хитросплетениях боковых коридоров, завидев наше приближение.

Помещение, где разместились заговорщики было наполнено тяжелым пряным духом.

Елизавета всегда была очень сексапильной женщиной. Если измерять привлекательность баллами, от единицы до десяти, природа наградила ее девятью или, даже, девятью с половиной. Я выкрутила это значение до одиннадцати.

Она поднялась из глубин богато украшенного кресла с грацией дикой кошки. Неправдоподобно большие вытянутые глаза на ангельски-прекрасном лице казалось заглядывали прямо в душу, заставляя сердце вырываться из груди.

Ее ближники окружившие трон смотрели на свою богиню с немым обожанием. Я с неудовольствием заметила, что и сама невольно поддалась чарам — мой эмоциональный отклик хотя и был приглушен дозой шипучки, тем не менее оказался слишком ярок. Слегка поморщившись, я достала флакон из муфты, укрывающей мои ладони, и брызнула немного себе в лицо. Холодные капельки моментально пресекли желание сорвать с себя одежду и слиться с Елисавет Петровной в карнальных обьятиях.

О моих спутниках этого сказать было нельзя. Оба Миниха напоминали лосей в период гона, Антон пытался что-то произнести, но его настигло заикание и из горла вырывалось только нечленораздельное 'ва... ва...' Солдатам же было вожделеть не по чину, но гормонам не прикажешь. Половина бухнулась на колени, а другая застыла соляными столбами.

— Сама явилась, — прощебетало прекрасное видение. От звуков ее голоса мои спутники и вовсе расклеились. — А где Иоанн?

Мне осталось только тихо поблагодарить обычаи английского воспитания. Не играй господин Финч, так сказать, за другую команду, возникли бы лишние сложности. Ничего непреодолимого, но ... Кажется я переборщила. Увлеклась и дала Елисавет Петровне куда больше, чем было необходимо.

Вопрос кажется снял приступ заикания с Антона. С низким поклоном мой муж, доложил:

— В купеческом квартале, ваше императорское величество. Мы оставили его с ...

Я брызнула ему в лицо шипучкой. Антона перекосило как пса, внезапно подкинутого в воздух струей из пожарного брандспойта.

Он поднял глаза и, наконец то, заметил те самые детали, которые без антидота выпадали из поля зрения. Я уже делала нечто подобное, но тогда это была прионная чума, полностью блокирующая долговременную память. С тех пор я выучила несколько новых трюков — самозванная императрица била по мозгам куда избирательнее.

С легкой усмешкой я наблюдала как бледнеет его лицо — взгляд Антона медленно поднимался от массивных козлиный копыт, по покрытым золотистой шерстью ногам, по полуобнаженному торсу, на котором было слишком много грудей всех форм и размеров, к голове. Там то они и задержался. Связная речь его опять оставила. Антон разевал рот, выброшенной на берег рыбой.

— Ээээ...то рр...ррр....рога?!!! — наконец, выдавил он.

— Взять их! — Елизавета может и не поняла, но отреагировала правильно.

Только ее приказ оказалось сложно исполнить — распыленная в воздухе шипучка разрушила магию, и, сейчас, мои спутники с ужасом смотрели на чудовище, которое восхищало их секунду назад.

Ближники Екатерины подвергались воздействию куда дольше — здоровенный гвардеец-малоросс ринулся ко мне медведем, стремясь выполнить приказ.

Рука сама собой рванула шпагу, которую мне выдали в комплекте с гвардейским мундиром, из ножен и коротким уколом распорола ему горло. Небольшое нажатие, и заточенная сталь превратила теменную долю его мозга в кашу.

Немая сцена.

Я вытащила шпагу из раны и постучала плоской стороной по рожкам Елизаветы, задорно торчащим из высокой прически:

— Покайся.

Она непонимающе огляделась, миниатюрный ротик приоткрылся обнажая слишком острые для человека зубы.

— Черт, — подчеркивая свои слова, я еще раз легонько постучала шпагой по рогам, стараясь не повредить швы, и брызнула на нее шипучкой, — святая вода.

Елизавету перекосило, из нечеловечески огромных глаз покатились слезы.

— Еще бы ей нравилось, -хмыкнула я и повернулась к Миниху. — Черта в кунсткамеру, найдите какого-нибудь попа, чтоб присматривал. Молиться, поститься, и что они там делают! Заговорщиков — в крепость, потом на Соловки. И ... помойте, что ли тут все ...

Бог мертв

Только что он ехал полулежа, покачиваясь в санях, укрытый меховым пологом, и вот — распростерся на дороге вниз лицом. В рот набивается мерзлый снег пополам с кровью, тело не чувствуется, в ушах стоит гул, как бывает после пушечного выстрела. Сейчас его под силу убить даже ребенку.

'Что произошло?' — даже не мысль, недоумение. Он неуклюже переворачивается на бок, откашливается, пытается разлепить веки. Где то рядом ржет лошадь. Тело обжигает мороз. Его поднимают, трясут как попавший в сапог камешек. 'Стойте!' — пытается сказать он, но из онемевшего рта не раздается даже шипения.

Зрение возвращается неожиданно, как щелчок кнута над ухом. Секунду назад перед глазами была темнота, а в следующее мгновение в лицо тычется рябой чухонец с гнилыми зубами, сдирающий с него одежду.

Голову сводит, глаза от боли выскакивают из орбит. Чухонец, наконец, удовлетворившись грабежом оставляет его в покое, и он падает сломанной куклой обратно в снег.

Когда он приходит в себя во второй раз, его никто не трясет. По лицу гуляет теплый шершавый язык. Он полусонно отмахивается, невразумительно мычит. Но животное настойчиво, начинает покусывать, и, наконец, человек открывает глаза. Громкий, невразумительный крик раздается из его рта — напротив стоит, глядя исподлобья, молодой волк, подросток. Старшие товарищи пируют над трупом Тишки — денщика, а его, Андрея Болотова, бывшего прапорщика оставили на потом.

Бежать было бессмысленно — серые догонят, как ни старайся. В страхе Андрей бормочет:

— Батюшка мой, Сергий-чудотворец, спаси и помилуй! Избави только, два молебна отслужу, гривенную свечу поставлю!

Волчок наклоняет голову, втянув воздух широкими черными ноздрями. Из пасти вываливается длинный розовый язык с большим родимым пятном.

Молитва помогает, должна помочь. Вон, в кунсткамере настоящего черта держат, который матушку Елизавету подменил.

Как такое могло случиться, Андрей не понимал. И ведь повелись на речи, которые сатана вел, заговор устроили. Страшно подумать, чтобы вышло, если бы получилось — своими бы руками нечистого на царство поставили. Теперь вот по дальним монастырям грехи отмаливают. И ведь тут Андрею повезло — перевели в пехоту, а могли так же — на хлеб и воду в землянку жить.

Цыганское счастье. Еще только неделю назад в императорских покоях караул стоял, а теперь — лежит на дороге обобранный, готовится стать волчьим ужином.

Волчок делает шаг вперед, и без предупреждения, без рыка вцепляется в ногу Андрея вырвая клок мяса. Кровь бьет фонтаном, в глазах темнеет. Саблю забрали грабители, голыми руками с стаей не справиться, но сдаваться так просто, умирать так глупо? Зубы сами собой обнажаются в оскале.

И в этот момент, он видит бога.

* * *

Андрей больше не лежал на дороге. Андрей больше не замерзал. Андрей парил в воздухе, а прямо перед ним сражался бог. Прекрасный как античная статуя. Сияющий как солнце, так что было больно на него смотреть. Аполлон.

С его рук срывались золотые стрелы, но противники вились вокруг бога как мошкара, избегая его ударов. Похожие как две капли воды, как зеркала отражающиеся друг в друге. Женщина. Такая же прекрасная как сияющий бог. Сам пейзаж вокруг был покрыт сотнями копий ее лица.

Аполлон выстрелил по земле, уничтожив несколько, но на месте уничтоженных просто воздвигались новые.

Все затопил яростный свет.

Когда Андрей снова смог видеть — Аполлон был распят, в его тело вонзились стальные копья, пригвоздившие его к воздуху.

Андрей посмотрел в глаза богу. Там не было любви, не было всепрощения, только горе и безумная ярость. Его взгляд отбросил Андрея обратно на Землю. В снег, к стае голодных волков и фонтанирующей кровью ноге.

* * *

Руки двигались сами по себе — рвали исподнее, затягивали до боли узел на бедре, из горла исходил хрипящий рык, от которого волк в недоумении лег на снег, вытянув вперед морду с оскаленными зубами.

Андрей воздвигся на ноги как вздернутая в воздух марионетка, и волчок ловко прыгнул боком, закручиваясь вокруг человека. Не было ни страха, ни боли, только уверенность, что сейчас он действует абсолютно верно. Cтая занята добычей, этот, молодой, пытается ухватить кусок не по чину. Он боится, что его заметят, отберут вкусного человека.

Андрей как наяву увидел сеть ниточек, управляющих зверем. Вот — узелок за отвечающий за голод. А здесь — клубок основного инстинкта, змейка самосохранения, какие-то наслоения сверху, похожие на жир, плавающий в супе. И все это постоянно смещалось, колебалось и дергалось в такт движениям волка.

В голове сами собой замелькали картинки похожие на иллюстрации из анатомического атласа, мельком виденного у лекаря. Мышцы, суставы, кровеносные сосуды, нервы... У него будет только один шанс, один точный удар, чтобы испортить этого волчка так, как ему это нужно. То, что он хотел сделать с собой было отталкивающим и завораживающим, как тот уродец на ярмарке, которого Андрей видел в детстве. Карлик, к рукам и ногам которого скоморохи привязали веревочки и заставляли смешно спотыкаться и бить самого себя.

Почему то Андрей был уверен, что сможет сделать с волками то же самое, и никаких веревочек для этого ему не понадобиться.

Волк, наконец, прыгнул. Андрей изогнулся, пропуская зверя, прижимая к себе его жилистое, твердое как доска тело, делая то, что казалось ему правильным и верным в настоящие мгновение....

* * *

Помещение было вылизано, вычищено до блеска. Каждому псу здесь отводился отдельный вольер с свежим сеном и глиняной миской, наполненной ключевой водой. Не слишком холодной, чтобы собака не дай бог не простыла.

Под потолком были устроены вентиляторы с ременным приводом, выписанные из Европы, для продувания воздуха. Полы, в отличии от крестьянских изб, были подняты над землей на сваях, чтобы избегать сырости, подпружиненные дверцы позволяли собакам самостоятельно выходить наружу в отдельно для каждой выгороженный кусочек двора, а коридор устроенный вдоль стены позволял с легкостью добраться до нужного места.

Андрей, постукивая костылем по доскам пола, шел мимо загонов, оглядывая собак. Ему хватало одного взгляда, чтобы впитать самочувствие и настроение обитателей псарни. 'Все хорошо, надо будет подстричь когти, этому давать побольше костей.'

Четвероногие постояльцы полностью оправдывали все немалые затраты. Визитер, одышливо сопевший над ухом Андрея, был тому лишним подтверждением. Илья Иванович не поленился приехать по весенней распутице из самой Москвы, чтобы выбрать себе щенка. Он тенью шел за Андреем, с любопытством оглядывая вольготно расположившихся собак.

Такая известность, да еще приобретенная всего лишь за год с возвращения в Болотовку изрядно льстила самолюбию Андрея.

У вольера Алмаза Илья Иванович замер, не в силах отвести взгляд. Волчок, замиренный Андреем, вырос в матерого зверюгу, раза в полтора крупнее обычного волка. Алмаз царственно возлежал на снежно-белой овчине, и только навостренные уши выдавали его заинтересованность происходящим. Шерсть блестела серебром в лучах солнца, проникающих сквозь световые окна, а желтые глаза грозно щурились.

Родоначальник новой породы. Сильной, выносливой и чуткой как волк, приспособленной и податливой к человеку как собака. Породы, которой уже не потребуется ручная доводка.

Пока, к сожалению, Андрею приходилось работать с каждым щенком. Выправлять ошибки наследственности, вводить ингибиторы, блокирующие доминантное поведение, притупляющие агрессию. Волк он волк и есть, а сильный, не боящийся человека волк — страшное дело. Подерет и птицу, и живность, и ребенка. Нужен опыт и твердая рука, да и то результат не гарантирован.

Андрей оценивающе взглянул на Илью Ивановича. Тяжелый, грузный, щеки свисают с выбритого лица на второй подбородок. Тот поймал взгляд, и чтобы разбавить паузу, решил поделиться новостями:

— Вы слышали, что давеча Григорий Иванович, губернатор ваш, учудил? Привел медведя в присутствие, да говорит — вот теперь вам новый судья. Измазал лапу ему чернилами, да давай ей печать ставить.

Андрей вежливо посмеялся. Подобных историй про старого генерал-майора, недавно назначенного императрицей рассказывали во множестве. И не поймешь, то ли, чтобы прославить, подчеркнув крутой нрав, то ли чтобы очернить, буде сплетня дойдет до Санкт-Петербурга.

Впрочем, и до назначения дела в губернии шли неважно, настолько, что должно было случиться нечто и вовсе из ряда вон выходящее, чтобы поколебать репутацию Григория Ивановича.

После смещения Бирона общая неопределенность привела к тому, что всякий у которого была хоть какая то власть начал употреблять ее для собственного обогащения не смущаясь ни законом, ни обычаем. О старом начальнике и вовсе рассказывали, что он мздоимства и на смертном одре не оставил. Дескать, когда он уже лежал при смерти, пришли к нему подписать какие-то бумаги. Тот уже и говорить не мог, а глазами показал, что без взятки ничего не сделает. Просители ему рубль на грудь положили, а тот вздохнул и помер так подпись и не поставив.

Вялотекущая шведская война наводнила дороги рекрутскими командами, не гнушающихся ни грабежей, ни убийств. Многие из насильно уведенных мужиков умирали по дороге от голода, еще больше 'растаскивалось' по дороге за известную мзду, и до войск доходила дай бог, чтобы половина.

Всего этого Андрей насмотрелся сполна за время своего неспешного путешествия в родные края, так что прибыв в отчий дом, порядком запустевший без хозяйского присмотра, первым делом велел приказчику разобраться с книгами и представить отчет на сколько можно снизить повинности.

На этом его человеколюбивый порыв и угас, разбившись о суровую необходимость поддержания привычного уровня жизни и обустройства правильного жилья для будущих болотовских волкопсов.

— Давайте, посмотрим Герду, — предложил гостю Андрей.

Он открыл дверь в вольер, позволяя войти первым Илье Ивановичу. Лобастая сука приподняла голову, и опять опустила ее на подстилку, облепленная играющими пушистыми комочками.

— Ох, какие красавцы!

Серый кобелек, забавно переваливаясь, подскочил к ногам гостя и немедленно напрудил лужицу ему на сапоги. Рот Ильи Ивановича приоткрылся, не зная как и реагировать на такой конфуз, и Андрей поспешил заметить:

— Похоже, вас выбрали. Давайте-ка посмотрим.

Он поднял щенка, демонстрируя гостю собачьи стати, и этот небольшой инцидент так и остался забавным казусом, ничуть не омрачившим настроение Ильи Ивановича.

* * *

Обед накрыли на гостевой половине — часть дома, которую занимал Андрей не предназначалась для посторонних глаз. Даже немногочисленная дворня допускалась только в спальню, прочие же комнаты всегда были закрыты на ключ, с которым Андрей никогда не расставался.

Обычно этим занималась Варя — жена приказчика, заведующая немногочисленным хозяйством усадьбы, но сегодня на стол подавала молодка из крепостных Ильи Ивановича. Стройная, с необычно большими голубыми глазами и пшеничного цвета волосами.

Кушали в молчании, отдавая должное еде, и только после того, как первый голод был утолен, приступили к беседе.

— Знаете, Андрей, — обратился к нему гость, — у вас великолепные собаки. Сама императрица бы позавидовала. Я бы точно не отказался от пары у себя, но вот цена...

Илья Иванович многозначительно вздохнул. Андрей посмотрел Илье Ивановичу в глаза.

— Ну вы прямо без ножа режете, помилуйте Андрей Михайлович, славные, славные собаки, но вот брать только одного кобелька... А с векселями связываться вы и сами не захотите...

Гость задумчиво пожевал губами. Прислуживающая молодка, наклонившись, поставила на стол кофейник и кувшинчик с молоком. Андрей невольно перевел взгляд на провисшие под льняной тканью тяжелые груди.

Илья Иванович тоже не смог удержать взора.

— А ну ка, Маня, подойди! Что скажете, Андрей, — обратился он к хозяину, показывая на девушку.

Грузно поднявшись со стула, Илья Иванович провел руками по ее бокам, подчеркивая фигуру, задрал подбородок, давая рассмотреть лицо, и бесцеремонно влез пальцами в рот, демонстрируя зубы.

Андрей не мог не отметить, что с тем же успехом гость мог демонстрировать стати новой суки для его псарни. 'И что за человек равняет между собой христианскую душу и собаку?' — подумал он.

Илья Иванович по своему истолковал замешательство хозяина.

— Не извольте беспокоиться, она — сирота. В лучшем виде все оформим. Запишем ее на какую нибудь вашу мертвую душу, а с подарками я разберусь.

Эта схема для Андрея была не внове. Так помещики пополняли своих крепостных взамен умерших из числа рекрутов. Шел с рекрутской командой Иван Иванов восемнадцати лет да помер, а на землю осел за некую мзду уже Кузьма Васильевич тридцати восьми. В иных деревнях и вовсе Мафусаилы далеко за сто водились, или же годовалые дети землю пахали. В случае рекрутов интерес был обоюден — и помещик получал нового крестьянина на землю, и крестьянин избегал смерти от дурной кормежки, побоев или же вражеской пули. Для дворовой девки выбор был тоже невелик — заяви она о мошенничестве, ее вернут прежнему барину, и, скорее всего, небо с овчинку покажется, а на новом месте от нее не потребуют ничего, чтобы не требовалось на старом.

И Андрею оставалось только решить, стоит ли собаки христианская душа. Он еще раз взглянул на предложенный товар — девка была красной как маков цвет, видимо Илья Иванович не успел ее развратить, и подобное обращение было для нее внове. У челяди прислуживавшей в Санкт-Петербурге его более знатным или богатым товарищам глаза были другими — равнодушно-выжженными, смирившимися с любой причудой, которая может прийти в голову сумасбродного барина.

Тянь мин

Вот уже больше года я живу среди руританцев. Доставшееся мне государство напоминает плохо развитую кровеносную систему — немногочисленные артерии и вены, заросшие бляшками и забитые тромбами, капилляры едва-едва доставляющие питательные вещества и кислород к клеткам, и, наконец, вены с огромным трудом доставляющие кровь обратно к сердцу. Один из моих предшественников хотел решить проблему кардинально — сузив границы. Свезти все двенадцать миллионов податного населения в треугольник между столицей, Москвой и Казанью, обустроить ее и защищать, не пытаясь решить невозможную задачу управления в отсутствии обратной связи. Затея в равной степени масштабная и глупая, как и прочие его прожекты.

Взять хотя бы столицу — положив огромное число народа, затратив космические по масштабам ресурсы, империя утвердилась владычицей Севера. И как она это использовала? Может быть подмяла лесную торговлю на Балтике? Или же отжала рудники у надменных шведов?

Нет, нет и нет. Итогом всех усилий стала переориентация торговли с Швеции на Англию без изменения объемов. По сути двадцать лет войны ушло на то, чтобы сократить англичанам время плавания и уменьшить связанные издержки.

Замечательное достижение.

А теперь приходится разбираться с потерявшими берега шведами, оскорбленных в лучших чувствах потерей земель и прибыли.

Достижения? Я могу изменить что-то вокруг себя, и перестроенные покои с центральным отоплением и двойными рамами тому прекрасный пример, но стоит ступить за пределы дворца, и все мои попытки тонут в предрассудках, обычаях и инерции.

'Анна Леопольдовна изводит двор мелочными придирками и вздорными нововведениями, к делам политическим равнодушна, от природы неряшлива и за собой не следит, пропускает службы, предпочитая благочестию занятия в Кунсткамере, где изучает всякие диковины и создает монстров на потеху себе,' — думаю, что автора называть не имеет смысла, и так понятно, что под этим подпишется половина придворных, до которой еще не дошли руки. Те, до которых дошли уже ничего лишнего не подписывают — управляющий контур штука грубая, но надежная.

Мои размышления прервал звонок, оповещающий о посетителе. Через порог кабинета перешагнул незабвенный Алексей Петрович. Кто знает, как бы сложилась его судьба без моего вмешательства, но кадровый голод и протекция господина Финча занесли его в кресло канцлера империи. Должность пошла ему на пользу — господин Бестужев продавался теперь исключительно по высочайше утвержденному тарифу, не забывая выделять установленный процент на мои нужды. Впрочем, я не обольщалась — человек склада Алексея Петровича вполне бы подошел на роль главы мексиканского картеля — умный, безжалостный и беспринципный, он был не из тех, к кому можно было спокойно поворачиваться спиной.

— Ваше императорское величество, катастрофа!

Здесь он мне льстил. До коронации оставалось еще несколько месяцев. Алексей Петрович явственно потел, парик скособочился, а дыхание было сбито. Что-то действительно пошло не так. Настолько не так, что Алексей Петрович бежал, спеша обрадовать меня новостями.