Изабелла

— Изи, ты и вправду не передумаешь? — в который раз уже спрашивала сестра, стараясь заглянуть мне в глаза, чтобы увериться: я не лгу.

— Конечно же, нет, Бэль, разве я стану мешать твоему счастью?

Надо же, как легко она верит в то, что все кругом только и думают, что о счастье испорченной девчонки, которая совсем не думает о других.

Бэль закружилась по комнате, прекрасная в своем легком утреннем платье, и счастливая, что выйдет замуж по любви, а не из чувства долга. Долг как раз предполагалось заплатить мне — старшей и некрасивой кузине, которая, по-видимому, должна радоваться, что вообще выйдет замуж. Все это так явственно читалось на хорошеньком личике Анабэль, что мне стоило больших трудов сдержаться и не рассмеяться.

Она остановилась и посмотрела на меня с чувством собственного превосходства, стараясь придать своему хорошенькому личику участливое выражение:

— Неужели тебе совсем не страшно ехать в Приграничье?

Святая наивность! Да в этом мире есть места куда как страшнее. Но вслух, разумеется, я ответила другое:

— Очень страшно, Бэль, как представлю — так сразу дурно делается. Но стоит только увидеть, как счастлива ты со своим Тони, разве можно отказаться?

Бэль победно улыбается, даже не пытаясь больше создать видимость участия. Если бы в ней была хоть толика благородства, мне бы пришлось тяжелее — а так, сущий пустяк. Она сама все сделала за меня. Осталось совсем чуть-чуть, и я наконец-то навсегда покину этот дом.

Как будто подтверждая мои мысли, на улице раздались звучные мужские голоса, цокот копыт хорошо подкованных лошадей. Бэль метнулась к окну и сморщила хорошенький носик:

— Фу, какие они варвары! Мне так тебя жаль, Изи.

Я тоже поморщилась, воспользовавшись тем, что она стоит ко мне спиной, жадно разглядывая прибывших — терпеть не могу, когда меня так называют.

Я неслышно подошла к окну и тоже выглянула, не сдержав любопытства. Обычные мужчины, крупные, высокие, статные, коротко стриженные, чем-то неуловимо похожие — наверное, манерой двигаться. Больше ничего разглядеть не удалось.

Дверь резко открылась, впуская в комнату маму, миниатюрную блондинку с зелеными глазами. Бэль, кстати, вся в нее, — такая же красавица.

Я вот совсем другая — клеймо на таком идеальном семейном древе; блядский вымесок, как любила повторять бабка по матери, с трудом сдерживая брезгливые кривляния. Я пошла в отца — высокая и худая; лицо правильной формы, тонкие губы, узкий нос, высокие скулы и пронзительно голубые глаза. Даже мои волосы, иссиня-черные, выдавали принадлежность к другой ветви.

Мать нагуляла меня, когда ей было шестнадцать. Влюбилась, потеряла голову, и родилась я. Отец подлецом не был, но жениться на ней попросту не успел — был убит в какой-то пьяной драке. Когда стало понятно, что мать беременна, делать что-то уже было поздно, поэтому ее отправили в дальнее поместье, где и появилась на свет я. Параллельно с матерью рожала ее сестра — правда, ее никто и никуда не отправлял — она была замужем. Она умерла в родах вместе с ребенком, поэтому бабке пришла в голову гениальная идея — выдать меня за выжившего ребенка другой своей дочери. Мой дядя согласился, но с условием, что меня будет воспитывать родня жены. Так что для всего мира официально — я племянница леди Иветы Каль, в девичестве Браун.

Казалось бы, как я могла узнать о такой истории? Все очень просто: меня настолько не любили в детстве, что однажды я просто подошла к бабушке и спросила — почему? Мне было пять лет, но я до сих пор помню, как она с каким-то затаенным удовольствием выложила мне все, навсегда похоронив мои мысли о счастливой семье. Хорошо, что ее ненависть не выходила за рамки разумного, и тайну моего рождения не знали даже лорд Каль и их общий с Иветой ребенок — Анабэль, искренне считавшая меня кузиной, которая была чем-то вроде приживалки.

Я долго злилась, что для всех являюсь не то пустым местом, не то предметом мебели, не то девочкой на побегушках, пока не поняла, что так даже лучше. Всегда оставаясь в тени, я научилась многому, и прежде всего тому, что доверять можно только себе.

— Изабелла, — строго позвала мать, — спускайся вниз к гостям.

— Хорошо, тетушка Ивета, — покорно сказала я, опуская глазки долу. Но мне не нужно было поднимать взгляд, чтобы знать: она скривилась, наморщив хорошенький носик, как совсем недавно это делала ее дочь.

Вниз я спускалась с хорошо маскируемым торжеством и чуть-чуть с волнением. Как-никак, сейчас мне предстояло встретиться с будущим мужем, с которым я вместе проживу, надеюсь, долгую жизнь. По пятам за мной следовали две леди Каль: они, разумеется, не могли пропустить такого представления.

Придав лицу обычное наивное выражение чуть смущенной дурнушки, я прошла в главную гостиную. Глаз не поднимала, теребя в руках край своего отвратительного серого платья, которое делало лицо землистым. Все разговоры смолкли, я так и стояла бы посреди гостиной, изображая статую, если бы не подошедший ко мне лорд Каль, хорошо поставленным голосом произнесший:

— Позвольте представить вам племянницу моей жены, леди Изабеллу Грей!

Я наконец-то отмерла и, не выходя из образа, обвела глазами гостиную. Сидевшие до моего появления в креслах и на диване мужчины поднялись, дабы засвидетельствовать мне свое почтение. Их было пятеро — все выше меня (а многие здешние мужчины заметно уступали мне в росте), с суровыми лицами, волосы у всех коротко стрижены так, что цвета и не разберешь; одеты по-походному просто, но по меркам современной моды — убого.

— Позвольте вам также представить мою жену, леди Ивету Каль, и дочь, леди Анабэль Каль.

Мужчины, до того сосредоточенно меня рассматривающие, перевели взгляды на мать и сестру: те, наслаждаясь всеобщим вниманием, лебедушками пропыли мимо меня и встали рядом с мужем и отцом.

Один из северян подошел к Бэль и, приложившись к ее руке, коротко сказал:

— У нас мало времени, поэтому давайте покончим с формальностями побыстрее, леди Анабэль.

— Вы ошиблись, лорд, я не ваша невеста, — и, ткнув пальцем в мою сторону, весело сказала: — Вон ваша!

Лорд даже взглядом меня не удостоил, как, впрочем, и Бэль. Повернувшись к лорду Калю, он спокойно поинтересовался:

— Насколько я помню, в договоре стояло имя вашей дочери, а не племянницы.

Сказано это было почти равнодушно, но я видела, что он разозлен. Наверное, тоже строил планы на красавицу Бэль, а тут такая дурнушка. Бэль искренне наслаждалась происходящим, скорее всего, представив себе, что лорд почти пал под ее чарами и теперь не захочет на мне жениться.

— Ах, лорд, просто совсем недавно я согласилась на предложение лорда Креса, скрепив свое согласие родовой клятвой. Увы, только после этого папенька сказал мне о договоре. Но договор-то на бумаге, а клятва — родовая!

Лорд выслушал ее щебет и, окинув ее взглядом с ног до головы, также спокойно спросил:

— С чего вы взяли, что мой вопрос адресован вам?

Бэль задохнулась от возмущения: еще бы, с ней никто и никогда из мужчин так не разговаривал, а я, внимательно наблюдавшая за происходящим, еле удержалась от ухмылки. Как раз в этот самый момент так и не названный по имени лорд повернулся ко мне и успел перехватить мой взгляд, боюсь, не совсем подходящий к образу дурнушки-простушки. Я досадливо прикусила изнутри щеку: еще не хватало, чтобы он от меня отказался.

Лорд Каль что-то там говорил в свое оправдание — слишком жалкое, чтобы можно было в это поверить, а я снова стояла, опустив глаза и теребя это мерзкое платье, но буквально кожей чувствовала внимательный взгляд лорда.

Не знаю, смог ли найти убедительные слова лорд Каль или моему будущему мужу надоел этот нескончаемый поток лести, приправленный страхом, но он наконец-то прервал его, потом подошел ко мне и, аккуратно приподняв мой подбородок, посмотрел прямо в глаза. Я держалась изо всех сил, изображая смущение и волнение, а он сказал:

— Леди Изабелла, времени мало, нам следует поторопиться.

Я кивнула, завороженная его зелеными глазами с желтыми крапинками, без сомнения выдававшими в нем оборотня.

Лорд Каль громко облегченно вздохнул и вышел за священником.

Свадьба была очень быстрой. Минут пятнадцать подслеповатый служитель культа читал заунывные молитвы, потом по очереди спрашивал, согласны ли мы вступить в брак, затем объявил нас мужем и женой, прося подтвердить данные богам клятвы поцелуем.

Лорд на секунду прижался к моим губам, почти сразу отпрянув. С формальностями было покончено, и я стала женой Александра Нортена.

Мать пошла распоряжаться насчет праздничного обеда, сопровождавшие лорда люди, повинуясь его короткому кивку, вышли, оставив нас одних. Лорд Каль с дочерью ушли раньше под предлогом помощи в моих сборах, хотя все свои скромные пожитки я собрала еще с утра.

— Леди Изабелла, — разрушил воцарившееся молчание мой муж, — нам нужно возвращаться в мои земли. Мы поедем верхом, но для вас я приготовил карету. Надеюсь, ваши вещи уместятся в одну?

Карета? Какая карета? Она же задержит нас в пути на долгие дни, а еще сделает неповоротливыми и слишком приметными? Нет, нужно спешить по-настоящему, безо всяких отговорок. Что ж, надеюсь, мужу тоже не хочется тащиться за этой демоновой каретой.

— Лорд Александр, — старательно закусываю я губу, как будто стесняюсь высказать ему свою просьбу, — не могли бы вы позволить мне тоже сесть на лошадь?

Лорд явно удивлен и пытается меня образумить:

— Леди Изабелла, путь неближний, вы устанете, да и вещи ваши на одну лошадь не поместятся!

Вот ведь как не к месту этот мужчина решил проявить благородство по отношению к совершенно незнакомой женщине. Не считать же в самом деле этот нелепый брак настоящим знакомством?

— Видите ли, — я снова опускаю глаза и легко произношу подготовленную заранее ложь, — просто меня ужасно укачивает в карете, а на лошади я держусь очень хорошо, правда-правда. И вещей я возьму из дома совсем немного, а остальное тетушка перешлет потом, с почтовой каретой. Ну или вы мне все новое купите, — смущенно лепечу я, старательно скармливая ему этот бред.

Главное — уехать в Приграничье, вот там я смогу стать по-настоящему свободной, но для этого мне нужен лорд.

Как я и думала, он быстро сдается, устав от моей трескотни:

— Хорошо, леди Изабелла.

Я старательно прячу в глазах пламя победы, но он снова аккуратно приподнимает мой подбородок, будто чувствуя тлеющий уголек. К сожалению, придется быть с этим мужчиной очень осторожной. Так и не найдя ничего подозрительного в моем до одури простом лице, он разворачивается и идет к двери. Вдогонку ему летит мой вопрос:

— А можно я поеду в брюках, а не в платье?

Знаю, мне стоит изображать леди, но несколько дней на лошади в платье — нет уж, увольте, это удовольствие весьма сомнительно.

— Как вам будет угодно, — ответил он, так и не повернув головы.

Тем лучше — я смогла наконец-то открыто улыбнуться, радуясь почти осязаемой теперь свободе.

Обед проходил бы в молчании, но леди Каль не могут позволить себе такой роскоши — иначе что подумают о благородных дамах гости? Что они не умеют поддерживать беседу? Вздор! Матушка и сестрица наперебой говорят о погоде, урожаях и моде, пытаясь вовлечь в разговор остальных. Лорд Александр вынужден изредка сквозь зубы вставлять отдельные фразы, но его спутники, которых мне так и не представили, молчат и обмениваются взглядами, весьма далекими от восхищения и обожания.

Наконец, положенное время истекает, и лорд Александр, прервав очередной словесный поток Бэль, встает, предлагая мне руку. Я молча опираюсь на нее, на всякий случай продолжая играть в смущение. Скоро придется добавлять еще щенячий восторг, но пока рановато.

— Леди Изабелла, сколько времени вам нужно, чтобы собраться?

— Мне хватит четверти часа, лорд Александр.

Лорд резко останавливается и смотрит на меня удивленно:

— Так мало?

Я только киваю головой, снова принимаясь теребить платье. Будь моя воля, я бы уехала сейчас же, но есть дела, которые все-таки требуют времени.

— Мы будем ждать вас внизу, — говорит он и вместе со своими спутниками тихонько исчезает в полумраке холла.

Убедившись, что никого рядом нет, я взлетаю по лестнице и запираю дверь в свою комнату. Быстро скидываю ненавистное платье и, прихватив с собой все необходимые баночки-скляночки, скрываюсь в ванной. Тщательно, не пропуская ни одного участка кожи, особенно тех, что открыты, наношу нужные растворы. Кожа привычно покрывается где прыщиками, где угрями, приобретая жирный блеск и нездоровый вид. Затем аккуратно втираю в волосы другой отвар, который превращает мои блестящие когда-то локоны в спутанную солому. Из зеркала на меня смотрит смущенная дурнушка, которой сегодня посчастливилось не остаться в старых девах, но никак не благородная леди Изабелла Грей.

Я прячу свои баночки в сумку, одеваю походные брюки и чистую белую рубашку. Благо, сейчас лето, и нет необходимости в куртке, но и в сапогах, увы, будет жарковато. Но все это мелочи по сравнению с тем, что я уезжаю из ненавистного дома от этих людей, по иронии судьбы считавшихся моей родней.

Я беру свой саквояж сама и спускаюсь вниз. Как и ожидалось, семейства Каль в холле нет, но я только рада: лицемерия за эти годы мне хватило с лихвой. Во дворе родового поместья уже наготове стоят северяне, о чем-то переговариваясь. Я уверенно приближаюсь к ним. Завидев меня, они замолкают и как-то странно на меня смотрят. Точнее — не на меня, а на мою грудь, которую я забыла утянуть перед поездкой. Я досадливо кусаю губу и, чтобы не дать им задуматься над тем, что же я еще прячу, принимаюсь смущенно лепетать о том, как мне не терпится поскорее отправиться в родовые имения мужа.

Напоминание о нашем браке вряд ли кому-то них приходится по вкусу, но мне все равно, потому что главное достигнуто — на меня перестали смотреть с интересом. Как быстро суровые лорды с севера устали от девчачьего трепа.

— Пойдемте, леди, — подставляет мне лорд локоть, а кто-то из его людей вытягивает у меня из рук саквояж. От неожиданности я пугаюсь и, забыв о своем голосе, прошу:

— Пожалуйста, только осторожнее! Там очень хрупкие вещи.

Ко мне снова приковано всеобщее внимание: без особых интонаций мой голос звучит чуть низко и хрипло, как у прожженной распутницы. Какая же я дура! Непременно следует молчать и думать, если что-то будет нужно сказать.

— Не беспокойтесь, леди, я буду аккуратен, — наконец, отвечает взявший мой багах мужчина, и я киваю, тщательно маскируя свою досаду.

Мы подходим к лошадям, и я замираю от восторга: крепкие породистые кони, и все как на подбор! Мое любование прерывается ровным голосом лорда Александра:

— Вам следует поехать со мной, леди Изабелла!

— Но почему? — пораженно спрашиваю я, однако, больше о голосе не забывая. — Я вижу здесь шесть лошадей.

— Видите ли, — досадливо морщится он, — мы не предполагали, что вы захотите ехать верхом, поэтому запасная лошадь слишком сноровиста для леди.

Я не могу лишить себе такого подарка — поездки в Приграничье верхом на такой лошади, поэтому умоляюще складываю руки и поворачиваюсь к лорду Александру:

— Ну, пожалуйста-пожалуйста, я правда хорошо держусь на лошади, честное слово! А ваша будет быстро уставать под двойным весом.

— Но, леди, — теряется от моей настойчивости лорд.

— О, я прошу вас, просто умоляю! Ведь пересадить меня к вам никогда не поздно!

— Ну, хорошо, — сдается лорд, которому, я думаю, и самому не хочется ехать с балластом в виде меня.

Я восторженно хлопаю в ладоши и благодарю его — очень искренне.

— А какая из них моя?

— Вон та вороная, — кивает лорд в сторону самой красивой лошади, что я когда-либо видела.

Я подхожу к ней и забираю уздечку у конюха. Аккуратно прикасаюсь к морде рукой и шепчу: "Красавица!"

Мужчины проверяют лошадей, переговариваются о чем-то и не обращают на меня внимания, пока я стою и глажу свою красавицу.

Мы чего-то ждем, причем, как я вижу, северяне начинают раздражаться, и лорд Александр подходит ко мне:

— Леди Изабелла, сколько нам еще ждать?

— Ждать чего? — испуганно лепечу я.

— Когда ваши остальные вещи принесут, — терпеливо объясняет он.

— Я же отдала вашему человеку свой саквояж, — преданно заглядываю ему в глаза.

— Это все? — пораженно спрашивает он.

— Мне в дороге хватит, — уверенно отвечаю я, — а потом тетушка отправит остальное с почтовой каретой.

Лорд как-то странно на меня смотрит, и я начинаю думать: а не переусердствовала ли я с образом?

— Что ж, тогда в путь, — командует он.

Я забираюсь на свою лошадь сама и, видимо, совершаю очередную ошибку, потому что все смотрят на меня слишком пристально и удивленно. Я улыбаюсь и несу всякую чушь про увлечение верховой ездой. Мне, может, и не верят, но перестают обращать внимание, и я с облегчением перевожу дух.

Когда мы выезжаем за границу поместья Каль, мне даже дышится легче. Как только мы покинем графство, у меня, наверное, и вовсе крылья вырастут. Мужчины о чем-то негромко переговариваются, я же просто наслаждаюсь ездой, ни о чем не думая и радуясь яркому теплому солнышку и уверенной поступи своей лошади.

— Леди Изабелла, мы остановимся на ночь в ближайшем трактире вдоль дороги. Если вам что-то понадобится до этого, просто скажите, — обращается ко мне лорд Александр, и все почему-то снова смотрят на меня.

Я сначала согласно киваю, а потом до меня доходит: он хочет ехать по длинной дороге, останавливаясь каждую ночь на постоялых дворах. Долго, это очень долго.

— А сюда вы тоже по тракту ехали? — спрашиваю я с изрядной долей любопытства.

— Нет, сюда мы ехали по короткой дороге, — отвечает лорд Александр, с интересом ожидая следующего моего хода.

— Мне так хочется поскорее попасть в Приграничье, — доверительно говорю ему я, подмешивая в голос изрядную долю щенячьего восторга, для которого уже настало время. — Давайте мы с вами снова поедем по этой дороге! Это будет незабываемое свадебное путешествие, тетушка с сестрицей просто умрут от зависти.

Мужчины скептически переглядываются, но в наш разговор не вмешиваются. Мне остается лишь надеяться на то, что они и сами захотят сократить дорогу.

— Но вам придется ночевать в лесу под открытым небом, вы разве этого хотите? — пробует отговорить меня лорд.

— Очень хочу, — мелко и часто киваю головой. — Это будет так интересно!

Похоже, все наконец-то приняли меня за маленькую наивную девочку, которая мало что понимает в жизни. Однако тяга к дому у них сильнее жалости к незнакомой вздорной леди, поэтому мне уступают.

Мы едем весь день, останавливаясь на привал лишь с приближением сумерек. Дорога и впрямь не из легких — неширокая тропа в старом лесу, и я очень устала, но виду не подаю. Спрыгнув с лошади, я собираюсь ее привязать около дерева, где и остальные, но мне не дают. Один из северян забирает у меня поводья и, ни слова не говоря, делает все сам. Я растерянно оглядываюсь по сторонам: все заняты своими делами. Заметно, что они вместе много раз были в походах, поэтому действия их отработаны до филигранной точности ювелирного мастера.

— Лорд Александр, я могу чем-нибудь помочь? — скромно спрашиваю я, чтобы не оставаться в стороне.

— Нет, леди Изабелла, просто садитесь и отдыхайте, — на удивление мягко отвечает он.

Тот же человек, что забрал мою лошадь, аккуратно берет меня под локоть и усаживает на подстилку. Я вытягиваю уставшие ноги, опираясь на ствол дерева позади меня, и почти сразу проваливаюсь в сон. Меня будят, всучивают в руки миску с какой-то похлебкой, я ем, почти не просыпаясь, и снова засыпаю. У меня нет сил даже на то, чтобы достать из саквояжа теплую куртку, но кто-то заботливо укрывает меня своей.

На следующее утро, пока мужчины занимаются завтраком, я, спросив разрешения, тихонько ускользаю за ближайшие кустики вместе со своими склянками. После умывания я вновь дурнушка Изи, но флаконов осталось непозволительно мало, поэтому нужно торопиться, чтобы успеть сварить новое зелье.

Следующие два дня проходят по тому же сценарию. Мужчины первое время пытались меня аккуратно разговорить, но я несла заранее подготовленный бред, от которого у самой уши в трубочку сворачивались, поэтому, не добившись ничего дельного, они отстали. Сами они разговаривали мало, поэтому никто не мешал мне наслаждаться пусть утомительным, но путешествием.

За два дня я узнала имена спутников лорда Александра. Того, что ниже всех ростом, с отвратительным шрамом на всю левую щеку, звали Анри. Мужчина с рубиновой сережкой в левом ухе и приятным хриплым голосом — Рик. Весельчак и балагур, то и дело отпускающий шуточки, в приличном обществе вызвавшие бы ужас, — Ирвин, кажется, самый близкий к лорду Александру человек. Четвертый, очень похожий на Ирвина, наверное, младший брат, — Дэмиан.

Ко мне относились подчеркнуто вежливо — из-за мужа, конечно же, потому что в поездке от меня никакого толку не было. С другой стороны, я не жаловалась и не капризничала, поэтому хотя бы никому не вредила.

* * *

Все изменилось в одночасье, как это всегда в жизни бывает. На рассвете третьего дня мои спутники собирались продолжить путь, а я, как обычно стояла в стороне, не принимая никакого участия в сборах. Вдруг мужчины насторожились и замерли, прислушиваясь. Страх маленькой змейкой заполз в сердце, неприятно ужалив. Мужчины встали в круг спиной к друг другу, а в центре осталась стоять я. Повинуясь кивку лорда Александра, Ирвин подошел ко мне совсем близко, закрывая своим телом. Я успела услышать, как тихонько лязгнули вытаскиваемые из ножен мечи. Секунды томительной тишины показались вечностью.

Вдруг все пришло в движение. На небольшую полянку, где мы ночевали, со всех сторон из тени вековых деревьев вышли наемники. Их было вдвое больше, и мне стало по-настоящему страшно. Предводитель наемников, держащий наготове меч, сделал шаг вперед и вполне миролюбиво предложил лордам севера:

— Отдайте нам девушку, и разойдемся по-хорошему.

Я почувствовала, как напрягся Ирвин. Холодный пот прошиб меня. Если лорд Александр сейчас меня выдаст, я не выживу. Теплых чувств он ко мне не испытывал, а по договору в случае вдовства ему предложат в жены другую невесту через несколько лет. Вряд ли он что-то теряет от моей смерти. Однако надежда упорно продолжала жить во мне, несмотря на логические рассуждения.

— Моя жена — не предмет для торга, — холодно ответил лорд Александр, и у меня на мгновение отлегло от сердца.

Но расслабляться было рано: их было больше, и за меня им наверняка заплатили приличную сумму.

— Что ж, ладно, — легко согласился предводитель и, не отдавая никаких команд, ринулся в бой.

То ж самое сделали остальные воины. Это только в книжках рыцари раскланиваются перед сражением, разминаясь в словесной дуэли и раскрывая перед противником все карты. В реальности бьют без предупреждения, чтобы выиграть, и благородство не в чести, так как идет оно только мертвым.

Мне не было видно практически ничего: только мельканье теней, скользивших в диком танце жизни и смерти. Было оглушительно тихо, если не считать лязга мечей. Моих защитников постепенно начали теснить, и кольцо вокруг меня сужалось. Воспрянувшая было надежда угасла: против математики не попрешь. В какой-то момент лорд Александр вдруг крикнул:

— Стойте, я отдам ее!

Главарь наемников поднял вверх руку, и бой прекратился. Тяжело дышавшие мужчины расступились и вытолкнули меня из круга. Ирвин успел шепнуть: "Три шага и наземь".

Я делаю первый шаг, отчаянно пытаясь унять бешено колотящееся сердце. Наемник смеется:

— Неужели из-за такой дурнушки вообще могут сражаться благородные лорды?

Я делаю второй шаг, а он продолжает издеваться:

— Ну же, девочка, смелее!

Я делаю третий шаг, неловко спотыкаюсь и падаю на землю. Слышится треск ткани и дикие крики наемников: "Оборотни!"

Значит, вот зачем эта уловка с моей выдачей: чтобы успеть обратиться и не подставить меня под удар. Я лежу, не поднимая головы и не шевелясь. Волчье рычание и отчаянные крики людей не пугают меня, лишь бы только у них получилось! Мне ни капли не жаль наемников, которых сейчас оборотни просто растерзают, потому что если ты продаешься — то будь готов заплатить самую высокую цену.

Наконец, все стихает. Я медленно приподнимаюсь с земли и оглядываюсь. Четверо лордов, в человеческом обличье, все в грязи и в крови стояли около лежащего на земле волка, который отчаянно хрипит и сучит лапами. Посмотрев еще раз на мужчин, я понимаю, что это Ирвин сейчас медленно умирает в конвульсиях. Молча подхожу к ним. Они не обращают на меня внимания, и так даже лучше. Пока они прощаются с павшим товарищем, я опускаюсь на землю рядом с ним и тихонько глажу его израненный бок, откуда горячими плевками выплескивается кровь. Он слишком слаб, чтобы обратиться, и его рана смертельна.

Я так стремилась к свободе, но разве за нее должен платить кто-то другой?

— Леди Изабелла, отойдите, он может вас укусить, — раздается над головой усталый голос лорда Александра, но я не реагирую. Мне нужно сосредоточиться.

— Леди Изабелла, — кладет он мне руку на плечо, пытаясь оттащить от умирающего оборотня.

Я поднимаю голову и позволяю ему рассмотреть весь лед, который скопился в моих глазах за эти годы.

— Не мешайте! — голос также холоден.

Мужчины в растерянности смотрят на меня, но перемены во мне — это не главное сейчас. Я достаю из волос заколку и, нажав маленький рычажок, превращаю ее в узкий и тонкий стилет. Волк дышит уже совсем тяжело, и, не теряя ни минуты времени, я разрезаю свое левое запястье. Кровь медленно проступает из ранки, как бы не хотя, и мне приходится сделать еще один надрез посильнее. Я прикладываю пораненную руку к боку волка, чтобы наша кровь смешалась, а другой беру его за морду, ловя угасающий взгляд.

— Смотри, волк, и слушай меня! — в моем голосе больше нет ненужных нот, и волк подчиняется, вряд ли понимая, что делает. И тогда я нараспев читаю заклинание, которому меня научили, вкладывая в каждое слово частичку своей души и острое желание вытащить его из лап смерти: — Грань тонка, дорога нелегка, но пока ты со мной — ты живой!

Вокруг нас поднимается вихрь из прошлогодних листьев, которые в лесу никто и не думал убирать, но это уже не важно. Природа услышала меня, и я продолжаю твердить одно и то же, не отпуская волчий взгляд.

"Грань тонка", — его глаза больше не мутные.

"Дорога нелегка", — кровь перестает покидать его тело.

"Но пока ты со мной — ты живой", — он слушает внимательно, навострив уши.

Я пою еще и еще, пока мой голос не хрипнет совсем, но останавливаться нельзя. Вихрь кружится все сильнее, перед глазами у меня плывет, но я пою. Пою до тех пор, пока лежащий передо мной зверь не обращается в человека. Его глубокая рана затягивается, и там, где пять минут назад живого места не было, теперь лишь гладкая розоватая кожа. Я чувствую, как по моему подбородку начинает течь кровь, в голове стоит звон тысяч колоколов, но мне нужно закончить обряд до конца.

Пропев последний раз простые строки, я отнимаю руку от его бока. Не давая ему опомниться и начать задавать вопросы, на которые я не в силах сейчас отвечать, подношу разрезанное запястье к его губам. Он смотрит меня, как на сумасшедшую, и я с силой выталкиваю из себя короткое: "Пей". Он не шевелится, а я понимаю, что мое время на исходе, поэтому нужно спешить. Подавшись вперед, я с силой вжимаю свою руку в его рот и каркающим голосом предупреждаю:

— Пей, а то умрешь.

Жить хочется всем, и после секундного замешательства он осторожно проводит языком по кровоточащему порезу. Вот теперь все. Успела. Я с трудом поднимаюсь на ноги и, кажется, даже успеваю сделать пару шагов, прежде чем на меня опускается черная завеса, и я падаю замертво.

* * *

Пробуждение вышло не самым приятным. Веки были свинцовыми, во рту пересохло, а голова раскалывалась. С величайшим трудом я открыла глаза и поняла, что еду верхом на лошади, прижатая к твердому мужскому телу — вероятнее всего, лорда Александра. Меня замутило, и я смогла выдавить из себя:

— Остановите!

От звука моего голоса лорд ощутимо вздрогнул, но лошадь остановил. Я завозилась, пытаясь слезть, но сил совсем не было, и каждое движение отдавало болью.

К нам бесшумно подошел лорд Ирвин и, протянув ко мне руки, сказал:

— Я помогу вам, леди Изабелла!

Он буквально стащил меня с лошади и, обхватив за талию, повел к придорожным кустам. Я не успела попросить его уйти, как все внутренности свело в тугой узел, и меня стошнило. Было жутко не ловко, особенно, когда лорд Ирвин собрал мои волосы, намотав их на свой кулак, чтобы они не мешали. Мне казалось, что я лишусь всех внутренностей, и, когда все наконец-то кончилось, я облегченно вздохнула. Мой провожатый, освободив мои волосы, аккуратно поднял меня на ноги и протянул фляжку с водой.

Я молча взяла ее, прополоскала рот, вытерла губы и только потом сделала пару глотков. Лорд забрал свою фляжку и протянул мне платок.

— Спасибо, — тихо прошелестела я.

— Здесь не так далеко озеро — всего в паре часов езды, там мы остановимся, и вы сможете отдохнуть и привести себя в порядок. Потерпите?

— Конечно, — просипела я.

Лорд Ирвин снова обхватил меня за талию и, подведя к лошади, помог взобраться в седло. Я с облегчением привалилась к лорду Александру и, закрыв глаза, провалилась в темноту.

В темноте лучше дышалось, поэтому очередное пробуждение далось с трудом, хотя и не в пример легче предыдущего. Меня аккуратно сняли с лошади и усадили в тени какого-то дерева, подстелив плащ. Я устало закрыла глаза и стала ждать. Наконец меня легонько тронули за плечо, побуждая проснуться. Передо мной на корточках сидел лорд Ирвин и терпеливо ждал, когда я посмотрю на него вполне осмысленно:

— Леди Изабелла, хотите искупаться?

Я кивнула, желая смыть с себя пыль, кровь и конский пот.

— Пойдемте, я вас провожу и посторожу, — он аккуратно поднял меня с земли, привычно поддерживая за талию.

— А моя сумка? — вспомнила я о важном.

Он на мгновение исчез и, вернувшись, подал мне мой истрепанный саквояж.

— Увы, в горячке боя ее затоптали. Когда мы ее открыли, ваши пузырьки разбились и залили все ваши вещи. Но чистую рубашку мы для вас найдем, не переживайте.

Он ободряюще мне улыбнулся, а я похолодела от ужаса. Нет, эти ужасные платья мне ни капли не было жаль, но мои зелья! Разлились по чистым рубашкам, оставляя несмываемые пятна и заодно лишая меня защиты в виде дурнушки Изи, которую я так упорно рисовала. На самом дне уже бесполезной сумки лежали завернутые в несколько слоев плотной бумаги документы, которые, слава богам, не намокли. Я забрала их и засунула за пазуху.

Так и не дождавшись ни слова, он повел меня в сторону лесного озера. Тело все еще болело, но боль была терпимой. Мой спутник выглядел так, как будто не он умирал у меня на руках после схватки с наемниками.

— Как долго я спала, лорд Ирвин? — слова тоже уже давались легче, и у меня даже получилось составить довольно длинную фразу.

— Почти сутки. Мы сразу же покинули то место.

Озеро было небольшое, но удивительно правильной круглой формы. Не знающий этих мест ни за что не нашел бы его, так как лес, будто стремясь защитить это чудо, спрятал его за стеной высоченных сосен. Осталась только совсем узкая тропинка, которую отлично знал мой провожатый.

— Сами справитесь? — спросил лорд Ирвин, как только мы спустились.

Я кивнула, завороженно глядя на ровную водную гладь.

— Я буду сидеть здесь на берегу, отвернувшись. Далеко не заходите. Понадобится помощь — зовите немедленно. Вот рубашка, — протянул он сверток.

А запасные штаны, увы, остались в испорченной сумке. Как будто прочитав мои мысли, лорд сказал:

— Ваши штаны я постираю. Около костра они быстро высохнут, — и, видя, что я собираюсь возразить, не дал мне раскрыть рта. — Не спорьте, леди Изабелла, вы слишком слабы.

Он поворачивается ко мне спиной и садится на берег. Я кладу на землю поданную им рубашку и начинаю осторожно раздеваться. Вода теплая и нежная, и я с удовольствием смываю вместе с грязью события вчерашнего дня. Мне искренне жаль разбитых флаконов, но ничего поделать уже нельзя. Вода сделала свое дело, и я больше не дурнушка Изи.

После купания мне стало гораздо легче. Отжав волосы, я постояла немного, обсыхая, а потом натянула рубашку, которая на мне смотрелась, как неприлично короткая ночная сорочка. Подкатав рукава и как следует затянув шнуровку на груди, я поняла, что вся боль от лечения лорда Ирвина ушла. Мне еще хотелось немного оттянуть время, поэтому я решила постирать свои вещи сама.

— Лорд Ирвин, только не поворачивайтесь! — предупредила я его. — Мне нужно еще немного времени.

— Хорошо, леди Изабелла, — не смог он скрыть удивления в голосе, но просьбу выполнил.

Я наскоро прополоскала вещи в озере, и оттягивать неизбежное и дальше было попросту глупо. Собравшись с силами, я позвала своего провожатого:

— Лорд Ирвин, я готова.

Он тут же повернулся и, не успев сделать ни шагу, застыл на месте, как вкопанный. Его взгляд медленно прошелся по моему лицу; по груди, которую едва ли скрывала слегка прилипшая к телу влажная ткань; по длинным и стройным ногам, неприлично открытым из-за длины рубашки.

— Леди Изабелла! — и столько всего было в его голосе: недоверие, интерес и восхищение. Опомнившись, он забрал у меня выстиранные вещи и, взяв за руку, повел к месту привала.

Северяне уже разожгли костер и, пока я купалась, начали готовить очередной походный обед. Я шла позади лорда Ирвина, и чем ближе мы подходили, тем страшнее мне становилось. Наконец лорд остановился около самого костра и без предупреждения сделал шаг в сторону. Мое появление было встречено гробовым молчанием: контраст между прежней мной и настоящей был слишком разительным. Лорд Александр не выдержал и задал вопрос, по-видимому, у всех вертевшийся на языке:

— Ирвин, куда ты дел мою жену?

— Я и есть ваша жена, леди Изабелла Нортен, — ответила я.

Он встал и медленно обошел меня со всех сторон.

— Как такое вообще возможно?

Я только набрала воздуха, чтобы ответить, как мне вдруг стало дурно, и, покачнувшись, я начала оседать на землю. Упасть мне не дали: сильные руки мужа тут же подхватили мое ослабевшее тело. Продолжая держать меня на руках, он уселся на прежнее место, так что я оказалась у него на коленях.

— Леди Изабелла, вы ничего не хотите нам рассказать?

У меня против воли вырвался нервный смешок:

— С чего начать?

— Пожалуй, с самого начала.

И я рассказала. Про то, как долгое время жила у своей бабушки по отцовской линии, умолчав, правда, что речь не о леди Грей, которая и научила меня всему, что я умею. Про то, как однажды нашла в лесу раненного лорда и вместе с бабушкой выходила его, а ему пришлась по душе моя расцветающая красота. Про то, как он чуть не взял меня силой, желая забрать с собой в качестве любовницы, и лишь случайность ему помешала. Про то, как бабушка посоветовала мне прятать истинный облик, дабы такого не повторилось. Про то, как она умерла, когда мне было двадцать, и мне пришлось вернуться в дом тетки. Про то, как тот лорд искал воспитанницу моей бабушки и не находил. Про то, как все-таки нашел, прислав мне полгода назад короткую записку, где в самых любезных выражениях уведомлял меня, что в скором времени разведется с женой и приедет за мной. И про то, как я задумала побег, но на счастье сестра, которая должна была выйти замуж за лорда Приграничья, заключила с кем-то помолвку, дав родовую клятву, и я решилась заменить ее.

На лицах присутствующих мужчин столь явственно читались растерянность и смущение, что холодок прополз вдоль позвоночника. Неужели они мне не верят?

— Вы решили выйти замуж за оборотня, чтобы избежать законного брака с благородным лордом? — негромко спросил меня лорд Александр.

Когда-то давным-давно на наше королевство, разделенное на семь графств, напали полчища нечисти, появившейся вдруг из ниоткуда. Подобно саранче, повинуясь злобной воле своего создателя, темного колдуна, они сметали все на своем пути. Вечно голодные, они питались человеческим мясом, оставляя за собой реки крови. Люди не могли справиться с такими чудовищами, и тогда ковен ведьм решился на отчаянный шаг: из добровольцев сделали зверей, способных оборачиваться в волков, сохраняя при этом свой разум. Так появились первые оборотни, которые смогли очистить мир от скверны, изорвав в куски большую часть нечести и убив темного колдуна. Но не добром ответили люди ведьмам и оборотням: опасаясь их силы и могущества, сначала были изгнаны оборотни с человеческих земель. Им отвели в вотчину Приграничье, дабы они продолжали защищать мир и покой от не упокоенной еще нечисти и от набегов воинственных соседей.

Оборотней боялись: слишком сильные, слишком выносливые, имеющие два облика, они пугали до дрожи. Спасители гордо удалились в Приграничье, отстроили там замки и начали нести свою нелегкую сторожевую службу. Особо отличившимся первым оборотням и их потомкам были дарованы титулы лордов. Вскоре встал вопрос с этими самыми потомками — откуда им взяться, если благородных леди вокруг ни одной? И тогда-то был заключен договор между короной и Приграничьем: среди всех незамужних и непомолвленных благородных дам королевства бросают жребий, и те, кому он выпадает, становятся женами оборотней. Незнатные оборотни решали этот вопрос сами.

Шли годы, многие из прежних родов перестали существовать, но людей-волков все также боялись, а их лорды все также требовали себе в жены леди из нашего королевства. Жребий в этом году пал на Бэль, и лорд Каль, как ни хотел, вынужден был заключить договор с лордом Приграничья, причем с севера. Западное, Южное и Восточное Приграничье было менее сурово по климату и находилось гораздо ближе к нашему графству. А Север — очень далеко, так что при всем желании убежать дальше я бы не смогла.

Лорд Александр и его спутники молчали, ожидая моего ответа. Поколебавшись, я сказала:

— Уверена, что на свете есть места и пострашнее Северного Приграничья.

Однако мой допрос не был еще окончен, потому что лорд Александр задал самый неудобный вопрос:

— Как вам удалось спасти Ирвина?

Мужчины смотрели в упор, а спасенный мною оборотень и вовсе — с жадностью голодного мальчишки.

— Я ведьма.

Сказала и с затаенной горечью увидела, как расширяются от ужаса глаза присутствующих. Еще бы, если оборотни — это наша реальность, то ведьмы давно стали сказкой. Услав после разгрома нечисти всех волчьих лордов в Приграничье, люди затихли ненадолго, а потом принялись за ведьм. Потихоньку, за несколько столетий, разгорелась самая настоящая травля, окончившаяся кострами, на которых сгорели многие ведьмы. Многие, но не все, потому что некоторым удалось скрыться, затеряться среди людей и спрятать свой дар. Моя бабушка по отцу была ведьмой. Она почувствовала, что на свете живет еще один представитель их рода с даром, и принялась меня искать. Она забрала меня из гостеприимного тетушкиного поместья, когда мне было десять, и научила не только управлять даром, но и быть леди. Те годы были лучшими в моей жизни.

Если бы была хоть какая-то возможность не говорить этим волкам про мою сущность, я бы ни за что не сказала, но если травки и отвары можно списать на хорошее знание лекарственных растений, то заклинание и кровь — нет. Удивляюсь тому, что они вообще меня не выкинули по дороге, когда я была в беспамятстве. После эпохи пылающих костров ведьм стояли бояться по-настоящему, ибо многие из оставшихся в живых начали мстить людям за их зверства и неблагодарность. Так что страхи современных людей во многом не беспочвенны.

Мужчины упорно молчали, и в этом молчании я услышала свой приговор. Холодное отчаяние затопило душу. Не в силах больше терпеть эту пытку, я спросила у лорда Александра:

— Что вы со мной сделаете?

— Ничего, леди Изабелла.

— Но я же ...

Он перебил меня, не дав продолжить:

— Вы спасли моего лучшего друга. Наемники мертвы, никто ничего о вас не узнает.

— Мы дадим вам клятву, леди Изабелла, — вступил в разговор Ирвин.

Я аккуратно развернулась в объятиях лорда Александра и увидела, что все мужчины встали передо мной на одно колено. Спасенный мною волк, видимо, считая себя обязанным, начал первым:

— Я, лорд Ирвин Грин, клянусь своей честью, что никто и никогда не узнает от меня тайну леди Изабеллы Нортен.

Остальные мужчины такими же твердыми и уверенными голосами повторили слово в слово эту клятву, и мне заметно полегчало.

— Вам следует подкрепиться, — утянул меня обратно к себе на колени лорд Александр.

Лорд Ирвин тут же всучил миску с ароматной кашей. Я была голодна, но есть на коленях у мужа казалось мне верхом неприличия даже в походных условиях. Немного поерзав, я все-таки решилась:

— Отпустите меня, лорд Александр, мне неудобно!

Лорд без лишних слов разжал руки, и я села рядом, отчаянно стараясь натянуть рубашку хотя бы на колени. Неожиданно мне на ноги легло развернутое одеяло, полностью скрывая мои ноги. Я подняла глаза и увидела склонившегося надо мной лорда Ирвина.

— Спасибо, — искренне улыбнулась я и принялась за еду.

Когда с трапезой было покончено, мы засобирались в дорогу. Пока мужчины совершали необходимые приготовления, я отошла в сторону и надела почти высохшие рубашку и штаны, наконец-то избавившись от этой наготы.

— Леди Изабелла, вы поедете со мной! — почти приказным тоном сказал лорд Нортен, и от его тона мне стало не по себе.

— Я хорошо себя чувствую, и нам надо спешить. Наемники ведь приходили за мной.

— Ладно, но если вас станет хуже, пересядете ко мне, — коротко и недовольно ответил он, и я с облегчением вздохнула.

Оседланную лошадь ко мне подвел лорд Ирвин. Я с улыбкой приняла поводья и хотела было взобраться на свою красавицу, но ко мне подошел лорд Александр и, обхватив за талию, как пушинку, усадил в седло.

Мы ехали быстро. Мужчины все время были настороже, а рядом со мной ехал лорд Ирвин. Вопрос жег ему язык, я видела это, но сама начинать разговор не спешила. Наконец он решился:

— Леди Изабелла, я бы умер, если бы не вы?

— История не терпит сослагательного наклонения. Если бы не я, вы вообще бы не были ранены.

Он кивает головой и больше ничего не спрашивает. Лорд Ирвин вообще непривычно много для себя молчит, и я надеюсь, что это у него скоро пройдет. С его шутками и впрямь было веселее.

На привал мы останавливаемся только тогда, когда ехать дальше уже нельзя — слишком темно. Лорд Александр снимает меня с седла, на секунду дольше положенного задержав руки на моей талии. Очередная похлебка, костер, только атмосфера совсем другая. Нет больше настороженности к чужачке, от которой никакого толка.

Лорд Ирвин оттаивает и рассказывает множество веселых историй. Я смеюсь над каждой так, что начинает болеть живот. Лорд Дэмиан остается дежурить, а остальные укладываются. Рядом со мной привычно ложится лорд Александр, притягивая меня к себе и делясь своим теплом. Только вот странно: пока я была дурнушкой Изи, меня это ни сколечко не волновало, а теперь я замечаю, какие у него сильные руки и как он буквально пышет жаром.

Я просыпаюсь среди ночи от того, что мне ужасно хочется в туалет. Я аккуратно пытаюсь выбраться из-под руки лорда Александра, но мое ерзанье приводит лишь к тому, что он просыпается и хриплым ото сна голосом спрашивает:

— Что случилось, леди Изабелла?

— Мне нужно отойти буквально на пару минут, — выразительно говорю я, стараясь не покраснеть.

— Я покараулю, — неслышно встает он, предлагая опереться на его руку.

Он хорошо видит в темноте, и я не отказываюсь от помощи. Когда мои гигиенические дела окончены, я выхожу к нему. Он не спешит вернуться и совсем не к месту и не ко времени заводит разговор.

— Леди Изабелла, я понимаю, что брак по договоренности — это не лучшее начало семейной жизни, но в наших силах сделать все, чтобы все сложилось хорошо. — Он аккуратно взял в свои руки мои ладони. — Я не обижу вас, верьте мне. Ваш маленький секрет тоже нас не пугает, ведь ведьмы — почти миф, а мы существуем на самом деле. Вы спасли моего лучшего друга, и я безмерно вам благодарен.

Я совсем растерялась от таких искренних слов и легких поглаживаний шершавых пальцев.

— Спасибо, лорд Александр, — мягко сказала я, надеясь, что на этом разговор окончится, но лорд остался стоять на месте.

— Скажите, почему вы скрывали свою внешность? С вашей красотой вы могли бы легко составить более выгодную партию, чем лорд Приграничья, гораздо раньше, и никакой поклонник не был бы для вас помехой.

— Вы не понимаете, — покачала головой я, — мне бы никто не позволил выйти замуж по собственному желанию. Если бы тетушка знала, как я выгляжу на самом деле, то меня скорее всего выдали за того, кто больше сможет заплатить за мою красоту. Вы были моей последней надеждой.

— Я рад, что ваша сестра оказалась помолвлена, — откликнулся лорд Александр. — Обещайте мне, что никогда не станете мне лгать.

— Обещаю, — покорно согласилась я.

— Я постараюсь оправдать ваши надежды, — улыбку я видеть не могла, но в голосе она слышалась слишком явственно.

Решив воспользоваться его хорошим настроением, я тихонько сжала его руку:

— Лорд Александр, мои вещи испорчены, а ждать, пока тетушка что-то пришлет, придется долго. Стыдно признаться, но у меня нет даже лишней сорочки, не говоря уже про остальное.

— Это мелочи, леди Изабелла. Как только мы приедем в мой замок, вы сошьете себе все, что нужно.

— Спасибо, — искренне улыбнулась я, уверенная в том, что уж он-то улыбку мою точно увидит.

Мы вернулись на свое место, и вскоре я уже спала, не видя снов. Оставшийся день пути мы проделали, делая лишь короткие остановки, так что уже в сумерках пятого дня достигли, наконец, своей цели — родового замка лорда Нортена.

Мы вынырнули из леса, и замок вырос неожиданно — серое, едва различимое громадное пятно. Я облегченно вздохнула, оставив позади прошлую жизнь.

Завидев всадников, часовой на башне крикнул во весь голос:

— Лорд Нортен едет, опустить мост!

Заскрипели цепи, опуская старый подъемный мост, перекинутый через вырытый вокруг замка ров. Настоящая неприступная цитадель.

Мы въехали во внутренний двор замка. Было темно, и я, в отличие от оборотней, ничего не могла разглядеть. Спешившийся лорд Ирвин протянул руки и помог мне слезть с лошади. Почти сразу рядом со мной оказался лорд Александр.

— Идемте, леди Изабелла.

Я оперлась на его руку, еле передвигая ноги от усталости. Яркий свет в холле резко ударил по глазам, и я сощурилась. К лорду Александру подлетела какая-то тоненькая девушка и бросилась ему на шею, обливаясь слезами и несвязно что-то бормоча.

Лорд вынужден был отпустить меня, и я пошатнулась. Перед глазами снова замелькала темнота: все-таки я здорово переоценила свои возможности. Лечение лорда Ирвина, потом дорога — увы, я слишком устала.

Спасенный мною лорд оказался рядом, тут же поддержав меня.

— Благодарю, лорд Ирвин, — мягко улыбнулась я, просто привалившись к нему и совершенно не думая о приличиях.

Зато о них наконец-то вспомнил лорд Александр. Отлепив от себя незнакомку, он неодобрительно посмотрел на нас с лордом Ирвином и твердо произнес:

— Лиззи, позволь представить тебе мою жену, леди Изабеллу. Леди Изабелла, это моя сестра, леди Элизабет.

Сестра лорда Александра присела передо мной в реверансе, а я, пользуясь положением старшей, лишь слабо кивнула, отвечая на ее приветствие.

— Лиззи, вещи леди Изабеллы пропали в дороге. Одолжи ей на первое время все необходимое, пожалуйста.

— Хорошо, брат.

— Все разговоры оставим на завтра. Идемте, леди Изабелла, я провожу вас в ваши покои.

Отлепиться от лорда Ирвина я не смогла бы ни при каких условиях. Еще чуть-чуть, и я попросту потеряю сознание.

— Лорд Александр, боюсь, я не могу идти, — пришлось признаться мне в собственной слабости. — Быть может, лорд Ирвин поможет мне?

— Я сам, — властно пресек он попытки своего друга взять меня на руки.

Путешествовать на руках мужа, наверное, было приятно, но я чувствовала только усталость и накатывающую волнами слабость.

Он поставил меня на ноги в незнакомых покоях. Вбежавшая следом Лиззи положила на кровать сверток одежды и вопросительно уставилась на брата.

— Помоги леди Изабелле, Лиззи, — попросил он и вышел.

— Леди Изабелла, — робко подошла она ко мне. — Обопритесь на меня, я отведу вас в ванную.

Пять шагов дались относительно легко. Я быстро смыла с себя всю грязь, отказавшись от помощи Лиззи. Она, однако, никуда не ушла, поджидая меня в спальне. Уверившись, что мне в пору ее ночная сорочка, она сама расправила мне постель и, пожелав спокойной ночи, удалилась. Простыни пахли свежестью и чем-то уютно-домашним. Как только за сестрой мужа закрылась дверь, я сразу же провалилась в блаженную темноту.

* * *

Наверное, в этой комнате давно никто не жил, потому что шторы на ночь не задернули, и яркие солнечные лучи разбудили меня в несусветную рань. С сожалением я откинула теплое одеяло и встала. Каково же было мое удивление, когда в кресле рядом с кроватью обнаружился лорд Александр. Неужели он проспал здесь всю ночь?

Я собиралась тихонько прокрасться в ванную, но слух у лорда был отменный. Он мгновенно открыл глаза и, потирая затекшую шею, пожелал мне доброго утра.

— Доброе утро, — растерянно ответила я. — А почему вы спали здесь, лорд Александр?

— Вы бы видели себя вчера, леди Изабелла. Разве я могу вас оставить одну? Ирвин тоже рвался к вам в сиделки, но я подумал, что и сам справлюсь с этой ролью. Как вы себя чувствуете?

— Спасибо, мне гораздо лучше.

Он пристально и по-мужски внимательно меня рассматривал, и я покраснела, вспомнив, что на мне всего лишь тонкая сорочка его же сестры. С другой стороны, он мой муж и имеет на это полное право.

— Лиззи гораздо ниже вас ростом, но за ночь ее горничная надшила одно из ее платьев, и если вас это не смущает, то вам его принесут.

— Благодарю, — облегченно вздохнула я, не желая весь день проводить взаперти.

— Скажите мне, леди Изабелла, а почему вы не хотели показать свой истинный облик уже после того, как вышли за меня замуж? Красивым женщинам всегда легче добиться своего.

Он с любопытством смотрел на меня и ждал ответа. Я виновато посмотрела на него и сказала правду, как и обещала:

— Мне казалось, что на некрасивую жену никто не станет обращать внимания, и я буду предоставлена сама себе.

— У вас плохо получалось прятать глаза — они никак не вязались с внешностью, — заметил лорд. — Вы сможете взять на себя ведение домашнего хозяйства? Лиззи справляется еле-еле.

— Да, конечно, бабушка меня всему научила.

— Тогда сегодня она передаст вам все ключи. Попросите ее, чтобы она вызвала свою портниху и сшейте все, что вам нужно. После завтрака я покажу вам весь дом.

Пока говорил, он все время растирал затекшую за ночь шею. Лорд Александр сделал мне много шагов навстречу, пора бы и мне начать двигаться в нужном направлении.

Я тихонько подошла к нему и, встав за креслом, положила руки ему на плечи.

— Вы позволите?

Он кивнул, не поворачиваясь, и я начала аккуратно разминать одеревеневшие мышцы. Для этого даже не нужно было ведьминой силы — просто отточенный навык. Через пять минут он облегченно вздохнул и, потянувшись, встал.

Подойдя близко-близко, он поймал мою ладонь и поднес ее к губам.

— У вас волшебные руки, леди Изабелла. Платье вам пришлют. Я зайду за вами перед завтраком.

Он ушел легкой пружинистой походкой, а я еще долго стояла на том же месте, прежде чем уйти в ванную и смотрела на свои руки. Обычные руки, и ничего волшебного в них нет.

* * *

Смущенная горничная через четверть часа принесла мне платье. Насыщенного темно-синего цвета, с вырезом лодочкой и длинными узкими рукавами, оно сидело на мне, как влитое. Длину компенсировали, пришив по подолу широкую полоску белого кружева. Все смотрелось очень естественно, так как это же кружево такой же полосой обрамляло манжеты. Волосы я собрала в простую косу, а принесенная служанкой обувь оказалась мне в пору.

Я сидела, как на иголках, ожидая прихода лорда Александра. Все пошло не так, как представлялось в моих планах, и теперь приходится на ходу все переигрывать. Жизнь всегда вносит свои коррективы.

Лорд Александр деликатно постучал и, получив мое разрешение, вошел в комнату. Одет он был вполне демократично: обычные черные брюки, белая рубашка и легкие сапоги. Видимо, в Приграничье не принято уделять чересчур много внимания одежде.

— Вы прекрасно выглядите, леди Изабелла. Синий вам к лицу, — сделал мне комплимент лорд, поцеловав руку и водружая ее на свой согнутый локоть.

Я смущенно его поблагодарила, и мы отправились на завтрак. Мой первый завтрак в новом доме. По дороге в столовую выяснилось, что это вовсе не замок, а трехэтажный каменный дом, но огороженный крепостной стеной. Ров и подвесной мост не были плодом моего больного воображения. Комната, в которой я ночевала — это гостевая спальня. Комнату хозяйки Лиззи приготовить не успела, так как нас ждали гораздо позже, не подозревая, что мы поедем по короткой дороге.

На третьем этаже находились апартаменты хозяев, более скромные покои Лиззи, рабочий кабинет лорда Александра и около десяти пустующих комнат, которые в случае необходимости использовались как гостевые спальни.

На втором этаже располагалась библиотека, малая гостиная и гостевые покои. Лорды Ирвин и Дэмиан, действительно бывшие родными братьями, постоянно проживали в доме Нортена. Остальные лорды, сопровождавшие нас, еще вчера отбыли в собственные поместья.

На первом этаже, помимо служебных помещений и комнат для прислуги, как и в любом другом доме, находились парадная гостиная, столовая и картинная галерея с портретами предков лорда Нортена, которые владели этим домом на протяжении нескольких веков. В повседневной жизни парадные комнаты с успехом заменяли более скромные малые гостиная и столовая, бывшие более уютными и обжитыми. В подвальном помещении располагался погреб, оружейная и тюремные казематы.

Кроме нас с лордом Александром, его сестры и братьев Грин, в поместье постоянно проживали дворецкий, повар и его подмастерья, дюжина горничных, пять лакеев и несколько конюхов. Внутри каменной стены, отгородившей фамильное гнездо Нортенов от всего мира, помимо дома лорда находились еще конюшни и несколько казарм. В случае опасности или другой необходимости поместье действительно превращалось в неприступную цитадель, которую защищали около двадцати солдат, расквартированных в казармах. Многие из них жили здесь с семьями. Я удивилась, но лорд коротко пояснил:

— Когда защищаешь своего лорда, дерешься храбро. Когда защищаешь свою семью — дерешься насмерть. К тому же, так подрастает новое поколение солдат. Многие семьи служат нам с тех самых пор, как оборотни вообще появились на свет.

— Неужели два десятка солдат могут защитить такой огромный дом? — с интересом спросила я уже перед самой столовой.

Прежде чем открыть мне дверь, лорд Александр немного снисходительно улыбнулся и ответил:

— Эти стены выдерживали в прошлом самые яростные атаки. Не стоит забывать и про то, что мы — оборотни. Если мы бы сразу перекинулись тогда в лесу, у наемников и вовсе не было бы шансов, но мы слишком поздно их услышали. Неужели вы думаете, что нечисть была побеждена количеством обращенных в волков людей?

Не дав мне ответить, он распахнул дверь и пропустил меня вперед. Оказалось, что все уже собрались и ждут только нас. Как только мы с лордом Александром сели на свои места: он во главе стола, я — по правую руку от него, начался завтрак. Младший брат лорда Ирвина был неразговорчив, а вот сам лорд болтал без умолку, снова став таким же, как и до памятного ранения. В утреннем свете Лиззи оказалась милой девушкой с непослушными светлыми кудряшками, которые рассыпались по ее плечам. На вид ей можно было дать лет пятнадцать — шестнадцать, еще совсем ребенок. Она вяло ковырялась в чудеснейшей каше и искоса поглядывала на меня.

После окончания завтрака лорд Александр объявил сестре и заодно всем присутствующим:

— Лиззи, отдай все ключи леди Изабелле. После завтрака я представлю ее слугам как новую хозяйку дома.

Вряд ли лорд того желал, но слова его прозвучали слишком грубо, как будто его сестра справлялась со всем из рук вон плохо и ее наконец-то сменят на более умелую хозяйку. Большие желто-зеленые глаза Лиззи стали наполняться слезами, а губы начали дрожать. Лорд на это даже не обратил внимания, но мне-то нужно уживаться не только с ним, но и с его сестрой. Вряд ли такое начало послужит крепким фундаментом для нормальных отношений.

— Леди Элизабет, надеюсь, вы не слишком заняты и не откажетесь мне помочь? Боюсь, без вас мне будет очень тяжело, — с улыбкой обратилась я к ней.

Непролитые слезы, как по мановению волшебной палочки, высохли, и она с поистине детской восторженностью горячо мне ответила:

— Разумеется, леди Изабелла, я буду рада оказать вам любую помощь.

— Деньги на содержание дома и на ваши личные нужды я буду выдавать вам на месяц вперед, — как ни в чем не бывало продолжил лорд Александр. — Если вам нужны будут какие-то покупки, вы можете отправиться либо в мои деревни, либо в ближайший человеческий город — он всего в трех часах езды отсюда. Вряд ли я смогу вас сопровождать, но для лорда Ирвина — это прямая обязанность, поэтому не стесняйтесь обращаться к нему.

Лорд Ирвин мне широко улыбнулся, и я с удовольствием ответила ему такой же улыбкой. Наши переглядывания мужу явно не пришлись по вкусу, он недовольно поджал губы, но вслух ничего не сказал.

Я решила, что союзница в этом доме мне точно не помешает, поэтому обратилась к помрачневшему лорду Александру с просьбой:

— А леди Элизабет можно выезжать со мной?

Лицо Лиззи озарилось недоверчивой улыбкой, и она с нетерпением ждала вердикта брата.

— Разумеется, но только в вашем обществе и под охраной Дэмиана.

Значит, братья приставлены к леди Нортен в качестве телохранителей. Очень интересно, но, думается, сияющая Лиззи мне все охотно расскажет.

— Благодарю вас, — мягко улыбнулась я.

После завтрака лорд Александр, как и обещал, представил меня слугам. Лиззи передала мне ключи от всех замков, увесистую связку, так что обряд посвящения в хозяйки дома состоялся по всем правилам. Я ожидала какой-то холодности со стороны слуг или настороженности, на худой случай, ведь я была человеком, но все были улыбчивы и вполне дружелюбны.

Чуть позже, разбирая бумаги вместе с Лиззи и вникая в дела, я, не удержавшись поинтересовалась этим вопросом. Она звонко рассмеялась и сказала, что волки никогда не пойдут против хозяев, а почти все здешние поколениями служат ее семье.

— Неужели совсем нет предательства? — не поверила я.

— Почему же, случается всякое, но предатели навсегда покрывают свой род позором и изгоняются из Приграничья.

Отвлекшись от бумаг, которые в целом велись правильно, я продолжила наш разговор:

— Расскажите мне про ваши обычаи, леди Элизабет.

— Разве вы не знали, куда едете? — удивилась она.

— Про оборотней у нас и впрямь говорят очень много, но правда так тщательно скрыта среди всяких небылиц, что мне не захотелось выслушивать эту ерунду.

— Нас до сих пор боятся, — с грустной улыбкой покачала она головой. — Что ж, может в этом и есть своя прелесть. Историю вы наверняка знаете хорошо, а что касается сегодняшних дней... Мы мало чем отличаемся от обычных людей, ведь наши предки когда-то и сами были людьми. Обычаи, традиции, — все то же. Разве что родовые связи, пожалуй, гораздо сильнее человеческих. И преданность — она у нас в крови. Предатели действительно редкость в наших землях, наверное, поэтому мы и смогли на протяжении стольких веков сохранить свою независимость.

— Что ж, видимо, новые правила этикета мне учить не придется, — отшутилась я. — Леди Элизабет, простите мне мое любопытство, но вы тоже обращаетесь в волчицу?

— Нет, что вы. Женщины не обладают этим проклятьем. У нас лишь волчьи глаза.

— Вы считаете оборот проклятьем? — удивилась я.

— Иногда — да, иногда — нет. Мои предки спасли этот мир, а в награду их услали в эти земли. Ох, простите, я совсем забыла, что вы человек, — она виновато улыбнулась, опасаясь моей реакции.

Ох, знала бы ты, девочка, как мало во мне человеческого, быть может, и не сидела бы так спокойно рядом на одном диване.

— Не переживайте, дорогая, я совсем на вас не сержусь, — я чуть сжала ее руку и перевела тему. — Как вы думаете, сможем ли мы с вами отбросить официальный тон и звать друг друга по имени?

— О, я была бы очень рада, только будет ли это удобным?

— Определенно будет, только пообещайте, что никогда не станете называть меня Изи, — пошутила я.

— А Беллой можно? — робко спросила она.

— Можно, Лиззи, — широко улыбнулась я. — Как получилось, что в таком юном возрасте на тебя взвалили такую ответственность?

— У нас была экономка, но она уволилась. Александру через год предстояло ехать за женой, и мы решили, что временно обязанности хозяйки буду исполнять я.

* * *

Первую неделю мы с Лиззи обходили дом с ревизией. Совсем юной девушке не хватало опыта и знаний, поэтому многие комнаты, несмотря на ее старания и честную работу прислуги, оказались запущены. Вместе мы составили план по ремонту и обновлению родового имения Нортенов, прикинули, сколько на это уйдет времени и денег. Я понятия не имела, каков достаток мужа, но Лиззи уверенно сказала, что для их бюджета — это сущие пустяки. Лорд Александр подтвердил ее слова, бегло просмотрев предоставленную ему смету и выдав необходимую сумму денег.

Параллельно вместе с золовкой мы занимались и моим гардеробом. Я с удовольствием забыла про ужасные серые и коричневые платья дурнушки Изи из прошлого и выбирала только яркие оттенки и достаточно смелые фасоны. Чем ярче я становилась, подчеркивая свою внешность, которую больше не нужно было прятать под слоем уродующих меня зелий и грубых тканей, тем более разительные перемены проходили с лордом Александром и лордом Ирвином.

Если муж почти не общался со мной, не считая совместных трапез, то лорд Ирвин как раз очень серьезно подошел к своим обязанностям телохранителя и буквально следовал за нами с Лиззи по пятам. Он был неизменно вежлив и корректен, никаких границ не переступая, и я не видела причин, по которым его можно было бы прогнать. Да мне и не хотелось: он был хорошим собеседником и приятным мужчиной, который не стеснялся говорить мне комплименты. Знаю, звучит это очень глупо, но после вынужденного нахождения в тени Бэль мне было приятно, что хоть кто-то обращает на меня внимание.

Поведение же мужа ставило меня в тупик. Он не стремился заявить на меня права именно как муж, был вечно занят, уделяя мне времени не больше, чем того требовала необходимость. Причин такого равнодушия ко мне я понять не могла совершенно, тем более после его слов о моих надеждах, которые он собирается оправдать, и горячих взглядов, что он бросал на меня после перемен в моей внешности. Он вообще оказался человеком настроения: то шутил, будто состязаясь с лордом Ирвином в остроумии, то был мрачен и нелюдим, вымещая свой гнев на Лиззи, которая стоически это терпела — видимо, привыкла. Наблюдать со стороны эти вспышки гнева было неприятно, и я впервые задумалась: а не променяла ли я одного благородного урода на другого?

О прежнем поклоннике, к слову, мне написала Бэль. Вместе с пересылкой моего прежнего тряпья от тетушки пришло и ее письмо, как всегда, легкомысленное и себялюбивое. Правда, на этот раз в нем проскальзывали нотки недовольства мною, и причины как раз крылись в навязчивом лорде Итане.

"Дорогая Изи, — писала она, — мама шлет тебе привет. Вовсю идет подготовка к моей свадьбе. Тони — просто душка, ни шагу от меня не отходит, насколько позволяют приличия и бдительность матушки, но я уже знаю, что целуется он просто превосходно. Правда, его маменька (та еще мегера!) не выглядит слишком довольной, но кто ее спрашивает.

Кстати, почти сразу после твоего отъезда к нам приехал лорд Итан Донго и, представь себе, затребовал тебя в жены! Когда он узнал о твоем браке, он готов был рвать на себе волосы, так ты его зацепила, хотя я понятия не имею чем. Он остался погостить у нас неделю, а после уехал, оставив тебе записку. По его личной просьбе (сама понимаешь!), я отправляю ее тебе со своим письмом, которое, собственно, для этого и пишу".

Как это в духе Бэль: несмотря ни на что, все равно — о себе. В короткой записке размашистым почерком было выведено всего пару предложений, которые наконец-то помогли мне справиться со страхом:

"Дорогая Белла, после стольких месяцев исканий я нашел тебя, чтобы потерять навсегда. Каюсь, я еще тешил себя мыслью сделать тебя вдовой, послав вдогонку отряд наемников. Он ожидаемо не вернулся назад — я был в таком отчаянии, что даже не сразу понял, что ты вышла за оборотня. Остается только пожелать тебе счастья и попробовать не сойти с ума в мире, где ты принадлежишь другому".

Записку я сожгла. Красивые слова меня не прельщали, тем более за ними не было больше ничего, кроме такого же эгоизма, как у моей сестры. Если бы лорд Итан по-настоящему меня любил, а не жаждал обладать, точно вещью, то он попросту сделал бы мне предложение. Он же предпочел наброситься, точно зверь, оправдывая это тем, что я будто бы своей красотой отравила его разум. Что ж, еще с одним призраком прошлого покончено, и слава богам.

Вещи, присланные дорогой тетушкой, оказались очень кстати: я загорелась идеей вырастить собственный сад с нужными для самых разных зелий растениями. Во время ревизии на первом этаже дома обнаружилась чудеснейшая заброшенная оранжерея, и я поняла, что удача наконец-то повернулась ко мне лицом. Получив разрешение от мужа, которому, кажется, вовсе было на меня плевать, я занялась ее восстановлением. Слонявшийся без дела лорд Ирвин, которому в доме не от кого было меня охранять, вызвался мне помочь. После того, как вся грязь была выметена слугами, мы с ним вместе расставляли горшки и все необходимое для будущего ведьминого сада. За специальной декоративной ширмой спряталась небольшая кухня — для приготовления отваров и зелий.

Не один раз пришлось нам вместе выезжать в город для закупки всех нужных вещей в будущий сад под крышей дома, и Лиззи, увы, не всегда могла составить нам компанию, так как в это время присматривала за шедшим в доме ремонтом. За время этих поездок мы сдружились с лордом Ирвином, насколько вообще возможна дружба между мужчиной и женщиной, и перешли на ты. Произошло это так легко и естественно, что я удивилась сама себе: до переезда в Приграничье у меня совсем не было не то что близких друзей — даже знакомых, а тут, гляди-ка!

Наше сближение не укрылось от лорда Александра, который за те три недели, что мы провели под одной крышей, не сделал ни одной попытки остаться со мной наедине. Как-то в очередной раз наблюдая нашу болтовню за ужином, он оборвал историю, что начал рассказывать Ирвин, мрачным упреком:

— Не слишком ли много времени ты проводишь с моей женой, Ирвин?

Повисло напряженное молчание. Даже вечно апатичный Дэмиан оторвался от тарелки и внимательно ожидал ответа брата. Ирвин побледнел, с силой сжал вилку — так, что она погнулась в его руках. Лорд Александр выглядел не менее злым и раздраженным, но его злость ни в какое сравнение не шла с моей, вызванной несправедливым замечанием.

— Лорд Ирвин проводит со мной ровно столько времени, сколько вас не бывает рядом, лорд Александр, — холодно сказала я, и только глухой не расслышал бы в моем голосе ответного упрека.

Ни проронив больше ни слова, я вышла из-за стола и закрылась в своих покоях. Последовавшие за этой размолвкой несколько дней были поистине тяжелыми. Муж и Ирвин не разговаривали друг с другом, я не обращала внимания на мужа, а Лиззи металась между нами, не зная, чью сторону принять.

Не чувствуя себя ни в чем виноватой, я занималась привычными делами. Мы совершили с Ирвином несколько поездок верхом в лес, дабы я могла собрать нужные мне травы. Пару раз пришлось выбираться в город, так как многие растения следовало сажать семенами, которые в лесу, понятное дело, найти было нельзя.

Во время одной из таких поездок между нами состоялся весьма примечательный разговор.

— Ты знаешь, Белла, я ведь прекрасно понимаю Александра, — сказал он мне, когда мы возвращались домой после удачного сбора трав.

— И в чем же? — холодно спросила я. Настроение стремительно скатывалось вниз.

— Не сердись, — миролюбиво попросил он. — Просто, если бы у меня была такая же красивая жена, я бы тоже ее ко всем ревновал.

— И также мало проводил бы с ней времени? — ехидно уточнила я.

— Это вряд ли, — согласился он. — Но ты не руби с плеча, дай ему собраться с силами.

— Неужели лорд Александр боится собственную жену?

— Он боится отказа, как и все.

— Знаешь, Ирвин, под лежачий камень вода не течет. Извини, но я больше не хочу об этом говорить.

Передал ли он мои слова мужу или же он сам устал от нашей ссоры, но следующим вечером, когда я возилась со своими растениями в оранжерее, он пришел мириться. Видно было, что каждое слово дается ему непросто, но вел он себя поистине мужественно.

— Простите, леди Изабелла, я был не прав.

Интересно, он вообще раньше когда-нибудь извинялся? С моей стороны было бы глупо придираться к его не слишком учтивым словам, поэтому я улыбнулась и сказала:

— Давайте просто все забудем.

Он протянул мне руку:

— Пойдемте немного прогуляемся, я расскажу вам одну семейную тайну.

Я отряхнула платье и оперлась на руку мужа. Он повел меня в галерею на первом этаже. Мы остановились перед большим портретом очень красивой брюнетки с живыми глазами, чья улыбка, должно быть, сводила мужчин с ума.

— Это моя мама, леди Эмилия Нортен. Она вышла замуж за моего отца по договору. Отец ее очень любил, во всем потакал ее капризам; когда же родился я, он и вовсе обезумел от счастья. Рождение детей у оборотней — настоящее событие, потому как больше двух детей в семье рождается очень редко. Наверное, так природа оберегает людей от нашего опасного вида. Но моя мама быстро остыла к мужу, уж не знаю, почему. Никак не могу понять, чего ей не хватало. Она отдала свое сердце моему дяде, младшему брату отца. Долгое время он ничего не знал о них, пока я, будучи подростком, случайно не застал их вдвоем. Я был так потрясен, что тут же рассказал все отцу. Был страшный скандал, мать умоляла дать ей развод, но отец отказался. Дядю отослали в дальний гарнизон, тогда как раз шли стычки с кочевниками. Мать была сама не своя от горя, а потом оказалось, что она беременна, и не от моего отца, ясное дело. Через семь месяцев пришло известие о смерти Роберта, и у матери начались преждевременные роды. Родилась Элизабет, а мать умерла. Отец стал тенью себя и пережил ее всего на несколько лет.

Он замолчал, продолжая глазами гипнотизировать красавицу на портрете. Я тихонько тронула его за рукав, привлекая к себе внимание.

— Мне очень жаль, что так произошло, лорд Александр.

— Вы знаете, почему я вам это рассказываю? — отрешенно спросил он, никак не реагируя на мои слова. Я упорно молчала, не желая отвечать, тогда он продолжил сам. — Потому что вы очень на нее похожи. Вы безумно красивы. За какой-то месяц вы принесли уют в мой дом, думаете, я не заметил? Вы подружились с Лиззи, а ей как раз не хватало наставницы и старшей подруги. Вы были так отчаянно смелы во время нашего похода, что даже ни будь вы такой красавицей, я бы не смог вас не заметить!

— Вы боитесь повторить судьбу отца? — задала я вопрос, когда он высказал то, что так его тревожило. — Но мы ведь с вами совсем другие люди, лорд Александр. Если вы будете избегать меня, то вероятность такого же исхода гораздо выше, чем, скажем, если вы начнете хотя бы разговаривать со мной.

— Так у меня есть шанс? — он повернулся и взял меня за руку.

— Разумеется, — улыбнулась я.

Он аккуратно притянул меня к себе и, положив руку на талию, чтобы я никуда не убежала, поцеловал. Легко и невесомо, боясь спугнуть, обнажив те чувства, что у него, несомненно, ко мне были.

* * *

С этого момента наши отношения стали постепенно налаживаться. Лорд Александр больше не избегал меня и, несмотря на свою занятость, старался как можно времени проводить вместе. У нас даже появилась своя традиция: после ужина мы сидели в гостиной, соединяющей наши покои, и пили чай. Частенько чаепития затягивались на несколько часов, и потихоньку мы стали узнавать друг друга лучше.

Мы были, пожалуй, совсем разными: любили разные книги, по-разному смотрели на многие вещи и редко в чем были согласны полностью. В этом была своя особая прелесть, потому что постоянное единение во всем — несусветная глупость для наивных дурочек. Я видела, как он тянется ко мне, даже не стараясь скрыть своих чувств. Наброшенная на плечи шаль, когда я ежусь от холода; неизменные цветы в общей гостиной; робкие прикосновения и нежные поцелуи. Иногда меня до дрожи пугала та страсть, что таилась на самом дне его глаз, потому что я не верила, что настоящая женщина из плоти и крови могла быть ее настоящей причиной. Он упорно возводил меня на недостижимый пьедестал, словно поклоняясь древнему божеству, и это вызывало во мне страх, потому что падать с такой высоты будет больно.

Второй месяц моего замужества подходил к концу, а вместе с ним заканчивалось и лето, а наши отношения с Александром двигались вперед убийственно медленно. Единственное, чего мне удалось добиться, так это интимного "ты" без надоевших "лордов" и "леди". Наверное, в любое другое время мне бы льстила эта неспешность, тем более по первоначальной моей задумке никаких отношений между мной и лордом не предполагалось вовсе, но случилось кое-что, что заставило меня поторопить события.

Мы были на званом ужине у нашего соседа — лорда Эдгара, с которым муж был особенно дружен, когда я почувствовала себя плохо. Вот я стою и разговариваю с женой лорда Эдгара, а через мгновение меня накрывает с головой удушливая мгла. Бокал вина падает из ослабевших рук, и красные капли на паркете выглядят точно кровь. Звон разбившегося хрусталя заставляет всех на секунду замереть. Я подношу руку к лицу, с удивлением замечаю на ней настоящую кровь и теряю сознание.

После этого Александр привез к нам лучшего лекаря, но тот только развел руками: я была совершенно здорова. Обморок списали на перенапряжение, и все потихоньку забылось. Забылось до тех пор, пока обмороки не стали случаться все чаще и чаще, а мне все труднее и труднее становилось приходить в себя.

Месяц изматывающей слабости чуть не свел меня в могилу. Александр не отходил от меня, приводя все новых и новых лекарей, но те твердили в один голос, что я ничем не больна. Мне становилось то лучше, то хуже, и до меня, наконец, дошло, в чем дело, когда Лиззи, сидевшая у моей постели, вскользь упомянула о подарке, который готовит на мой день рождения муж.

Вот оно! Как и все гениальное, лежало у меня буквально под носом, а я не замечала очевидного. У каждой ведьмы есть порог максимальной силы, который приходит по достижении определенного возраста. Чем слабее ведьма, тем раньше он наступает, и наоборот. У сильной ведьмы дар формируется годами, настаиваясь, как самое сложное зелье. Моя слабость — явный признак того, что это время для меня наступило: в конце зимы мне должно было исполниться двадцать два. Таким образом, сила моего дара остановилась на золотой середине: не слишком могущественна, но и посредственностью не назовешь.

Загвоздка состояла в том, что завершить инициацию могла только женщина во всех смыслах этого слова. Если бы мы уже спали с мужем, то я бы сейчас чувствовала прилив сил, но этот благородный лорд не спешил, приручая меня к себе слишком медленно, что и стало, в конечном счете, причиной моего теперешнего состояния.

Убедив мужа в том, что все происходящее — просто следствие женской слабости, я добилась того, что меня под конвоем отпустили в оранжерею. Это стоило мне двух истерик и бесчисленных поцелуев. Сваренное по бабушкиному рецепту зелье помогло на время заморозить дар. Обычно ведьмы принимали его перед визитом инквизиции, что позволяло избежать костра, но мне нужны были силы, чтобы соблазнить мужа и пройти наконец инициацию.

Опыта в этом деле у меня не было совершенно, но я решилась положиться на женскую интуицию. Конечно, я могла бы просто подойти и попросить прямо, — не думаю, что Александр бы мне отказал, но это как-то низко, учитывая его чувства.

Вряд ли из меня получилась слишком хорошая соблазнительница — скорее муж просто уже дольше не мог терпеть, поэтому первый же шаг с моей стороны был встречен как следует. Мы сидели в гостиной, соединяющей наши покои, и пили чай. Я чувствовала, что выбранное мной платье отлично вписывается в план, потому что взгляд мужа то и дело застревал в чересчур глубоком декольте. Я сама много улыбалась, кокетливо стреляла глазками, закусывала губу и услужливо подставляла под мужнины взгляды это вульгарное платье, — в общем и целом, откровенно предлагала себя, но муж не желал по непонятным причинам сдаваться легко и быстренько от меня сбежал.

Пришлось приступать ко второму плану, ключевым пунктом которого была аналогичная платью ночная сорочка — слишком откровенная, чтобы я надела ее добровольно. Облачившись в нее, я распустила волосы и улеглась читать. Дождавшись глубокой ночи, я ринулась в бой с нерасторопностью собственного мужа, которая могла стоить мне жизни. Погасив свет, я побежала в гостиную, к двери в спальню мужа и отчаянно начала колотить в нее. Послышались тяжелые шаги, и на пороге показался сам Александр, щурившийся спросонья.

— Белла? Что случилось?

— Алекс, мне приснился такой дурной сон, и я больше не могу уснуть! Можно я полежу у тебя? — и наивно-испуганный взгляд, который я тренировала перед зеркалом.

Муж наконец-то проснулся и разглядел треклятую сорочку, которая, подозреваю, стала весомым аргументом в мою пользу.

— Проходи, — хрипло сказал он, пропуская меня в свою спальню, тонувшую в полумраке, лишь слегка разбавляемым пробивающимся сквозь не плотно задёрнутые шторы лунным светом.

— Что тебе приснилось? — спросил он, когда я скромно уселась на краешек его громадной кровати.

— Костер, — передернула плечами я, вспомнив один из самых страшных кошмаров своей жизни.

Он присел рядом и нежно погладил меня по щеке, точно кошку.

— Знаешь, Белла, а я ведь тоже горю. Давно горю, ты не замечаешь? — и, не дав мне опомниться, начал целовать.

У меня мелькнула мысль: "Неужели в этом виновата я?" Мелькнула — и пропала. Я сосредоточилась на мужниных поцелуях и прикосновениях, прислушиваясь к себе. Он целовал жарко и нежно и сначала никуда не спешил. Во мне уже начала рождаться не понятная еще для меня ответная волна, но тут Александр поднял тончайшую сорочку и прошептал: "Прости, я больше не могу сдерживаться".

Весь трепет предвкушения был сметен волной резкой боли. Мне казалось, что меня разрывают надвое, но муж не прекратил своего движения, не обращая внимания на мои слезы. Он глухо стонал, прикрыв глаза от удовольствия, а я просто смотрела в потолок, ожидая окончания этой пытки.

Он дернулся в последний раз и затих с блаженным выражением лица. Я свернулась в клубочек на большой кровати, чтобы хоть как-то унять боль. Он обнимал меня и гладил по голове.

— Белла, в первый раз женщинам всегда больно, но потом тебе понравится, я обещаю!

Этого обещания он, увы, не смог сдержать. Все последующие ночи, которые я теперь точно по расписанию, проводила в объятиях мужа, были похожи на первую, исключая разве что ту боль, что я испытала вначале. Александр старался, но ему не хватало терпения, чтобы чуть подольше меня приласкать — он спешил переходить к главному. Видя, что он искренне огорчается из-за моей холодности, я начала ему слегка подыгрывать. Закушенная якобы от страсти губа, едва различимые стоны, царапины на его спине и плечах, — и он доволен.

К сожалению, мне не у кого было спросить совета, поэтому я вынуждена была принять эту сторону жизни как еще один пункт из списка супружеских обязанностей. Мой дар пришел в норму, я стала полноценной ведьмой, так что жаловаться было не на что.

Мой двадцать второй день рождения прошел в тихом семейном кругу. По моей просьбе, которую Александр с удовольствием удовлетворил, никаких пышных торжеств и заодно гостей не было. Правда, подарки я все равно получила: любовный роман от Лиззи и цветы от братьев Грин.

Муж сделал мне подарок еще с утра, как только я проснулась. Золотая подвеска в виде волка, инкрустированного изумрудами, — своеобразный знак принадлежности к семье оборотней.

— Спасибо, он прекрасен, — искренне поблагодарила я, любуясь переливом камней.

— Наденешь сейчас? — небрежно спросил он, и я инстинктивно сжала подаренный бабушкой кулон — маленькую жемчужину в форме слезы, которую никогда не снимала.

Я расстегнула цепочку и сменила подвеску, видя, как хочет этого муж. Память о бабушке всегда со мной, в моем сердце, а Александр — вот он, рядом, живой, и ссориться с ним из-за такого пустяка мне не хотелось.

* * *

Жизнь медленно текла своим чередом, или зимой время всегда идет по-особенному лениво? Так или иначе, я привыкла к своей роли хозяйки родового поместья Нортен. Только к самому Александру я так и не смогла привыкнуть. Мне окончательно стало ясно, что у нас нет ничего общего, а споры быстро надоели и наскучили, превратившись в досадную рутину.

Сестре мужа исполнилось на исходе зимы шестнадцать. Лиззи как раз вошла в эту удивительную пору девичества, когда все великие истории любви примеряются на себя, а из множества книжных принцев выбирается единственный. Судя по ее взглядам и заливающимся румянцем щекам, роль живого принца была отведена Ирвину, который вряд ли об этом подозревал. Лиззи стала постепенно от меня отдаляться, очевидно, посчитав меня соперницей в борьбе за сердце старшего лорда Грина. Меня это забавляло, и не более того. Стыдно признаться, но я даже немного радовалась, так как теперь у меня появилось гораздо больше времени на одиночество с книгой или вышивкой.

Мир вокруг меня сложился, став привычным и родным, и это заблуждение сыграло со мной злую шутку. Слишком мало внимания я уделяла мелочам, забыв, что из этого и строится жизнь. Напоминание вышло горьким и запомнилось навсегда.

Постепенно отношения между мной и мужем на фоне болезненной привязанности Лиззи к Ирвину менялись. Для Александра жизненно важным было получить от меня ответное признание в любви, но я упорно молчала. Почему не солгала — не знаю. Наверное, потому что обещала ему не лгать, а обещания надо сдерживать. Или потому что просто не могла переступить через себя. Он стал подозрительным и раздражался, придираясь к каждому моему шагу, каждому слову. Мы перестали выезжать в гости, а затем перестали их принимать. Учитывая мою нелюбовь к шумным компаниям и нежелание играть в светскость, когда есть дела поважнее, я только обрадовалась, совсем не посчитав это каким-то наказанием. Ирвина все чаще отправляли по каким-то туманным поручениям. Порой он отсутствовал по несколько дней, а возвращался разбитым и усталым. Я волновалась и не в силах была это волнение скрыть. Да и не к чему было — так мне казалось. До чего же наивной я была.

Начав спать с мужем, я позаботилась о том, чтобы не забеременеть слишком рано, и принимала специальную настойку. В одну из длительных отлучек Ирвина несколько ингредиентов закончились, и мне пришлось положиться на судьбу, так как мужу некогда было сопровождать меня в лес, а посылать кого-либо еще он попросту не захотел.

Что бывает, когда перестаешь пить противозачаточную настойку и регулярно спишь с мужем? Природа взяла свое, и через два месяца я оказалась беременной. Александра в это время не было дома — он пропадал с ревизиями в принадлежащих ему деревнях, и я надеялась, что после возвращения эта новость его несколько смягчит, но случилось то, что случилось.

Он вернулся как раз к ужину. Я дурно себя чувствовала и даже спуститься не могла: кружилась голова, а от запахов мутило. Лиззи обещала, что встретит Александра сама и передаст ему мою просьбу зайти.

Его не было так долго, что я, намаявшись, уснула в кресле у камина в нашей общей гостиной.

— Так-то ты меня ждешь, дорогая жена! Даже на ужин не спустилась! — язвительным голосом разбудил меня муж.

Я резко вынырнула из омута сна и, протерев глаза, села ровнее. Спина затекла, поясницу тянуло. Откровенно несправедливый выпад Александра меня разозлил, но я решила смягчить ситуацию и не раздувать пожар.

— Прости, дорогой, мне было плохо, и я решила дождаться тебя здесь. Как твоя поездка?

— Удачно, — буркнул он, развалившись в соседнем кресле.

— У меня для тебя есть новость, — я встала и подошла к нему, с улыбкой сцепив руки перед собой.

— Какая же?

— Я беременна. — Реакции не последовало, и я попробовала сказать по-другому. — Алекс, ты скоро станешь папой.

Он резко вскочил и, оказавшись около меня, с силой схватил меня за плечи:

— Что ты сказала?

— Я беременна, ты скоро станешь папой, — послушно повторила я. — Отпусти, ты делаешь мне больно.

— Это я делаю тебе больно? Я? — взревел он и отступил, брезгливо сбросив руки.

Я судорожно обняла себя за плечи и осторожно спросила:

— Ты разве не рад? Ты же говорил, что хочешь детей.

Он посмотрел на меня совершенно безумным взглядом и вышел вон, напоследок хлопнув дверью. Сначала я растерялась, а потом разозлилась. Неужели, он думает, что я за ним побегу? Вот еще! Я сменила платье на ночую сорочку и легла, моментально заснув.

Проснулась я от того, что что-то горячее капнуло мне на плечо. Открыв глаза, увидела стоящего над постелью мужа, держащего в руках свечку. Он как-то странно пошатывался, что, вероятно, и стало причиной моего ожога и пробуждения. Он поставил свечу на тумбочку и скрылся во мраке комнаты.

— Алекс, ты почему еще не спишь? — сонно спросила я.

— Скажи, а кто отец этого ребенка?

Остатки сна мигом слетели с меня. Откинув одеяло, я встала и подошла к нему почти вплотную.

— Разумеется, ты. Твои сомнения оскорбительны.

— Оскорбительны? — переспросил он, и я отчетливо почувствовала, что он пьян.

— Давай мы продолжим этот разговор утром, — мирно предложила я и развернулась, чтобы снова улечься в манящую теплую постель.

— Не смей поворачиваться ко мне спиной! — закричал Александр и, больно схватив за косу, дернул на себя. Запутавшись в подоле сорочки, я упала перед ним на колени.

Он наклонился ко мне и заставил поднять голову, схватив за подбородок.

— Я ненавижу тебя, Белла, за то, что ты сделала со мной. Думаешь, легко любить тебя и не находить в тебе никакого отклика? Такая красивая и такая ледяная. Я вижу, как ты смотришь на Ирвина и как он смотрит на тебя. Думаешь, я не понимаю, что между вами происходит? Скажи мне, это его ребенка ты так отчаянно выдаешь за своего?

— Алекс, я никогда тебе изменяла, и этот ребенок твой, — сказала я мягко, скрывая страх в голосе. Хищникам нельзя показывать свой страх, а я отчаянно боялась и не знала, что делать.

— Ты такая же шлюха, как и моя мать, Белла, — с горечью сказал он, отпустив наконец-то мой подбородок. — Но я выбью из тебя эту дурь!

Он замахнулся и ударил меня по щеке. Я вскрикнула, и этот крик только раззадорил его. Он снова схватил меня за косу и выволок на середину комнаты.

— Кричи, Белла, кричи, тебе все равно никто не поможет, — и начался самый страшный кошмар в моей жизни.

Он бил со всей силы ногами, издевательски хохоча. Я кричала и умоляла остановиться, пока не поздно, но он только смеялся и приговаривал, что научит шлюху вести себя достойно. Лицо, руки, ноги, живот, — он бил, точно зная, как сделать больнее. Этого ему показалось мало, и в ход пошел ремень с тяжелой пряжкой. Когда это занятие ему наскучило, он снял штаны и лег сверху, вколачивая в меня свою звериную ярость самым надежным способом. Я хрипела и сопротивлялась из последних сил, но что могла противопоставить огромному и сильному мужчине хрупкая девушка? Я даже не могла применить свой дар, потому что во время беременности он засыпал, дабы колдовские чары не повредили ребенку.

Закончив свое дело, Алекс молча встал, застегнул штаны и вышел, оставив меня на полу спальни в луже собственной крови. Сознание медленно уплывало, и я отчетливо поняла, что умру, если сейчас мне никто не поможет. Собрав остатки сил, я встала на четвереньки и поползла в коридор, чтобы позвать на помощь Лиззи, — почему-то мне казалось это лучшей идеей. Я упорно ползла, переставляя руки и ноги и оставляя за собой кровавый след, но жизнь покидала меня слишком быстро. Я смогла только открыть дверь в коридор и потеряла сознание.

* * *

Не знаю, сколько я там пролежала, — мне казалось, что целую вечность. Ни одной клеточки своего тела я не чувствовала, плавая в холодной и липкой пустоте. Сознание решило жить отдельно от изломанного тела, и я видела себя, как будто со стороны. Жалкая и разбитая вдребезги кукла в длинной ночной сорочке, бывшей когда-то белой, которая сейчас была заляпана в крови и местами порвана. Потом появились другие действующие лица. Вот вышла из своей комнаты Лиззи и, увидев куклу в неестественной позе, громко вскрикнула, зажав рот руками. Она стремглав кинулась вниз, и через минуту на сцене появился еще один герой — Ирвин. Он аккуратно поднял почти бездыханное тело и унес его куда-то. Тишина, темнота и могильный холод.

Вспышки неясного света, чужие далекие голоса и снова ничего. Меня перемалывало так, что болела каждая клеточка тела. Я молила о смерти, потому что больше терпеть не могла. А затем все прошло. Отпустило. Я не видела ни света, ни теней, не чувствовала ничего. Но, увы, это была не смерть.

Открыв глаза, я поняла, что жива и даже могу шевелить губами, а еще хочу пить. Это слово с трудом прохрипели мои потрескавшиеся губы. Я не надеялась, что кто-то услышит, но мне тут же протянули кружку и помогли сделать пару глотков, придержав за шею. Голова кружилась, во рту воцарился противный металлический привкус крови.

— Белла, это я, Ирвин. Ничего не бойся, спи, я буду рядом.

Я поверила и уснула. В следующий раз меня разбудили голоса. Александр требовал впустить его ко мне. Неужели кто-то может ему в чем-то отказать?

— Нет! — категорично сказал, конечно, Ирвин. — Ты и так уже сделал все, что мог.

— Ты не понимаешь, я должен попросить прощения, — как заведенный, повторял одно и то же Алекс, и Ирвин просто взорвался, даже не стараясь понизить голоса.

— За что? За то, что избил и изнасиловал ее?! Как можно просто попросить за это прощения?

— Я думал, что она изменяет мне с тобой! Думаешь, я хотел воспитывать твоего ребенка?

— Ты идиот, Алекс, самый настоящий. Сам додумался или подсказал кто?

— Лиззи сказала, что видела, как вы целуетесь, — глухо ответил он.

— И ты ей поверил?

— А почему я должен не верить своей сестре?

— Может, потому что она малолетняя лгунья?

— Да как ты смеешь так говорить о моей сестре!

— Между мной и твоей женой никогда и ничего не было, уж не знаю, что там нафантазировала Лиззи. А после того, что ты сделал, у тебя не будет ни жены, ни ребенка, ни друга.

— Ты мне угрожаешь?

— Нет, я просто говорю тебе правду.

— Но ты должен мне!

— Я умею отдавать долги, лорд Александр, не беспокойтесь, — холодно ответил Ирвин.

Хлопнула дверь. Ирвин вернулся ко мне. Увидев, что я не сплю, с улыбкой спросил:

— Как ты себя чувствуешь, Белла? Что-нибудь хочешь?

— Помоги сесть, — просипела я.

Ирвин аккуратно подложил мне под спину подушку и помог усесться. Я прикрыла глаза, чувствуя, как по спине течет холодный пот.

— Лекарь, который лечил тебя, дал письменные показания о твоем состоянии. С их помощью вас разведут безо всяких проволочек.

— Спасибо, — постаралась растянуть потрескавшиеся губы в улыбке, но не смогла.

— Тебе нужно поесть. Я сейчас схожу за бульоном.

— Нет! — испугано прохрипела я, боясь оставаться одна.

Ирвин правильно понял мой страх, пообещав не уходить дальше порога спальни, потому что с некоторых пор там неотлучно дежурила служанка на случай, если что-то понадобится.

Через двадцать минут Ирвин кормил меня с ложечки теплым бульоном, а я еле сдерживала слезы бессилья, но после еды и порции лечебной микстуры мне стало гораздо легче, и я снова уснула. Сон — лучшее лекарство, это каждому известно.

На следующий день с помощью Ирвина я уже смогла добраться до ванной и смыть с себя весь ужас произошедшего. Мне отчаянно хотелось содрать все воспоминания, и я ожесточенно терла кожу мочалкой, но каждая минута той ночи прочно въелась в мою кровь. Висевшее в ванной зеркало услужливо отразило многочисленные синяки и ссадины. Они, конечно, пройдут, но что делать с душой?

Левая нога ужасно болела — наступать на нее было почти невозможно. Кажется, треснула коленная чашечка. Пришедший лекарь долго ругался, что я встала, наложил специальную повязку и велел больше отдыхать. Ирвин принес мне трость, на которую я опиралась во время ходьбы, дабы не звать его каждый раз. Он по-прежнему ночевал в гостиной около моей спальни, никому не доверяя свой пост. Алекс ко мне не приходил, но Лиззи как-то раз навестила.

Она долго мяла в руках свою юбку, ерзая в кресле около моей постели. Я не спешила ей помочь. Наконец, решившись, Лиззи начала разговор.

— Как ты себя чувствуешь?

— Спасибо, мне уже лучше, — вежливо ответила я.

— Белла, ты должна сказать лорду Ирвину, чтобы он пустил к тебе Александра! — выпалила она, видимо, то, ради чего пришла.

— Зачем? — поинтересовалась я.

— Он очень переживает и хочет увидеть тебя, а лорд Ирвин не пускает его.

— Лиззи, мы сейчас говорим об Александре, по вине которого я здесь лежу? Ушам своим не верю.

— Но ты тоже виновата в том, что случилось, — горячо воскликнула она, и я разозлилась окончательно.

— И в чем же, позволь узнать?

— Ты дала ему повод ревновать тебя к лорду Ирвину! Я сама видела, как вы целовались...

-... и сказала об этом Алексу в тот вечер, верно? — закончила я за нее то, что в общем-то уже знала из подслушанного нечаянно разговора.

— Верно, — убито созналась она. — Но я не думала, что он сотворит такое.

— А зачем тогда ты это сделала?

— Я думала, что он поменяет наших охранников местами, я так ему и советовала.

— Не знаю, что ты там видела, но Ирвин ни разу меня не целовал. Никогда. Твои глаза тебя обманули, — устало сказала я.

— Ты меня когда-нибудь простишь?

— А ты сама себя когда-нибудь сможешь простить, Элизабет? — спросила я в ответ. Лиззи ушла, не сказав ни слова, и больше не приходила.

* * *

Я медленно выздоравливала и ожидала развода. Бабушка говорила, что Приграничье — идеальный вариант для ведьмы, и я ей верила. Преследование лорда Итана, мой дар, удачное стечение обстоятельств, и вот я здесь. Увы, бабушка не оставила мне никакого наследства, иначе мне бы не пришлось выходить замуж. Конечно, всегда оставался еще один вариант — работа, но здесь было несколько препятствий. Во-первых, после смерти бабушки я еще не достигла двадцати одного года, возраста совершеннолетия. Во-вторых, бабушка, будучи леди до мозга костей, считала работу неприличным для леди занятием. В какой-то мере так оно и было: в нашем королевстве благородные дамы утруждали себя только рукоделием, забегами по торговым рядам и косметическим салонами, игрой на нервах мужей и сочинением поэтических сплетен. Были, конечно же, исключения, но они лишь подтверждали правило. Именно поэтому замужество представлялось мне наилучшим выходом из сложившейся ситуации, а лорд Приграничья вообще казался подарком судьбы, потому что с натяжкой его можно было считать моим собственным выбором, а не навязанным четой Каль. Предубеждение слишком дорого мне обошлось.

Что ж, лучше учиться хотя бы на своих ошибках, чем не учиться вовсе. Я твердо была настроена уехать как можно дальше и начать работать. Истинное благородство не связано ни с титулами, ни с громкими именами, поэтому честным трудом его не запятнаешь. Бабушка, несмотря на свои крайне консервативные взгляды, все-таки согласилась на мои уговоры и позволила мне поступить в лекарский колледж, пока я жила у нее. Денег у нас не было, поэтому единственным условием, поставленным бабушкой, была бесплатность моего обучения. Я вывернулась наизнанку, но поступила. Правда, на самое непопулярное отделение — военное. Так условно называли лекарей, занимающихся ранами, ранениями и травмами, которые получали обычно воины. Все, что требовалось, зашивать; все, на что нужно было накладывать повязки; все, что было связано с оперативным лечением, — все это находилось в ведении военных лекарей. Строго говоря, это самая сложная специализация и одно из самых популярных направлений, но в университете. В нашем же провинциальном колледже учили только на помощников лекарей — людей, которые будут на подхвате; ну и общие основы лекарского дела читали. Я бы предпочла что-нибудь более мирное — например, детское отделение, но баллов мне не хватило.

Документы об окончании лекарского колледжа и присвоении Изабелле Грей профессии "помощник военного лекаря" я берегла как зеницу ока. Теперь к ним следует прибавить свидетельство о разводе и поставить точку на этой странице своей жизни.

По молчаливому согласию мы с Ирвином не поднимали эту тему в наших разговорах. Лишь однажды я как-то спросила, не выдержав неизвестности, не говорил ли ничего лекарь о том, получится ли у меня когда-нибудь еще забеременеть. Ирвин долго не решался заговорить, и я все поняла без слов. Больше ворошить это мне уже не хотелось.

Воспоминания приходили ночью, и это было гораздо страшнее, потому что ночью я была совсем одна и беззащитна. Мне раз за разом снилось озверевшее лицо Александра, и мое собственное бессилие перед его злобой во сне не давало мне даже пошевелиться. Оцепенение проходило, только когда я просыпалась. Слез, кстати, тоже не было. Совсем. Может, если бы хоть раз мне удалось выплакать пережитое, я почувствовала бы облегчение, но, увы.

Моим разводом занимался Ирвин, так как ходить мне все еще было трудно. Пару раз ко мне для беседы приходил дознаватель, и я заново переживала ту страшную ночь. Ирвин говорил, что Алекс пытается выставить нас любовниками, дабы избежать серьезного наказания и ограничиться простым разводом. Тот факт, что Ирвин по-прежнему обитал в моей гостиной, что, несомненно, было замечено следователем, свидетельствовал против меня, но мне было все равно. Я не хотела никаких наказаний мужу — только свою свободу назад.

Через месяц нас наконец-то развели. Правда, как и предполагал Ирвин, меня посчитали неверной супругой, которая получила свое сполна — в землях Приграничья к человеческим женщинам относились гораздо хуже, чем к своим, поэтому мне предписывалось в двадцать четыре часа забрать свои вещи и покинуть поместье мужа и Северное Приграничье заодно. Получив вожделенную бумагу, я принялась паковать сумку. Под своими вещами подразумевалось мое приданое, которого у меня не было, поэтому я сложила все свои старые платья, присланные тетушкой.

В голове было удивительно пусто. Я сидела в общей с бывшим мужем гостиной и ждала Ирвина, чтобы с ним попрощаться, когда вдруг ко мне пришел Александр. За прошедший месяц он осунулся и теперь выглядел совсем больным. Наверное, мне нужно было испугаться, но я так устала бояться, что просто хладнокровно ждала, как он объяснит свое появление здесь. Ирвин где-то недалеко, я снова чувствую свою ведьминскую силу, так что страх временно съежился внутри меня и замолчал.

— Белла, я не хотел, чтобы так вышло, — начал он. Видя, что я никак не реагирую, он продолжил. — Я люблю тебя, Белла. Умоляю тебя, давай забудем все и начнем сначала. Я буду за тобой ухаживать, я сделаю все, что ты захочешь, только не уезжай!

— Алекс, не нужно. Я уже все решила.

Он сделал еще шаг ко мне и решил зайти с другой стороны, напугав меня предстоящей жизнью.

— Белла, ты не понимаешь своего положения. Что ты будешь делать одна, без денег? По суду тебе достаются только те лохмотья, в которых ты приехала. Ты леди, чем ты станешь зарабатывать себе на жизнь?

— Это тебя не касается, — холодно ответила я.

— Ах, вот как ты заговорила, — сузил он глаза, начиная заводиться. — Найдешь себе любовника побогаче и будешь жить припеваючи, пока ты ему не надоешь. Ты устанешь торговать собой, ибо это единственное, что у тебя есть, и вспомнишь обо мне. Ты обязательно вернешься ко мне, и мы снова будем вместе, слышишь?

Под конец он почти кричал, и мне стало по-настоящему жутко. Как будто услышав мое отчаяние, пришел Ирвин. Александр злобно глянул на него и вышел, хлопнув дверью.

— Ты как? — сочувственно спросил он.

— Все хорошо, — вымученно улыбнулась я, обрадовавшись его приходу.

— Готова?

— Да, — решительно ответила я и встала с кресла. Ирвин подхватил сумку, взял меня под руку, и мы начали спускаться вниз. Повязку доктор снял, но нога по-прежнему болела, и я опиралась на трость. Дом как будто вымер: по пути мы не встретили ни одной души, даже Лиззи не пришла попрощаться.

Во дворе к Ирвину подошел конюх, ведя под уздцы его коня. Он кивком головы отпустил слугу и начал крепить к седлу мою скромную сумку.

— Ты поедешь со мной? — во мне встрепенулась надежда. Да, я знала, что Ирвина держат в поместье Нортена какие-то дела, но мне отчаянно не хотелось уезжать одной. Он никогда не говорил, почему должен остаться, а я никогда не спрашивала.

— Нет, Белла, — покачал он головой и грустно улыбнулся. — Алекс не выделил тебе и самой худой лошади, надеясь, что ты останешься.

— И ты решил отдать мне свою?

— Да. И вот еще возьми, — он протянул мне тугой кошель. — Это все, что я смог собрать за это время. Тебе пригодится.

— Ирвин, ты и так сделал для меня слишком много, я не могу...

— Можешь, — жестко прервал он меня. — Можешь и возьмешь. Если бы не ты, я бы давно сгнил в том лесу. Я просто плачу тебе той же монетой.

Мне отчего-то не верилось, что им движет только чувство долга, но я промолчала и взяла его кошелек, спрятав во внутреннем кармане плаща. Слегка надтреснутым голосом я сказала Ирвину, что доеду на его лошади до Корвина — ближайшего человеческого города — и оставлю ее в трактире "Три поросенка", где мы не раз с ним обедали, посещая город по делам. Дольше все равно не смогу — нога помешает, а так он хотя бы вернет себе свою лошадь.

Мне казалось, что он начнет возражать, но он глухо согласился. Все уже было сказано и решено, и затягивать и без того тяжелое прощание не было никакого смысла. Подавшись внезапному порыву, я прижалась к нему и горячо прошептала:

— Спасибо за все, Ирвин.

Я отстранилась, но никак не могла заставить себя уйти. Ирвин молча заправил за ухо выбившуюся из косы прядку, провел костяшками пальцев по щеке и внезапно поцеловал — так, что я все поняла без слов.

— Уезжай, Белла, как можно дальше и никогда сюда не возвращайся, — тихо сказал он, разрывая объятья. Затем подсадил меня на лошадь, подал трость и ушел, не оглядываясь.

До самого Корвина у меня на губах горел его прощальный поцелуй. Я оставила лошадь, как и обещала, в "Трех поросятах", села в почтовую карету, отправлявшуюся в N., и уехала прочь, оставляя за спиной не только разбитые надежды, но и что-то важное и по-настоящему ценное. Иначе сердце бы не болело, верно?

* * *

Почтовые кареты меняли одна другую. Передо мной мелькали лица случайных попутчиков, трактирщики, унылые однотипные постоялые дворы. Я проехала почти всю страну с севера на юг, к морю. Первое время ни о чем не думала — только слушала стук колес и считала верстовые столбы. Потом стало понятно, что деньги таят слишком быстро и не возвращаются. Так, пожалуй, было даже лучше: вынужденная действовать, я не погрязла в жалости к себе. Хорошо страдать, сидя в собственной гостиной на мягком диване с интересной книгой в руках. Гораздо труднее делать это на застиранных простынях в третьесортной придорожной гостинице.

В каждом более-менее крупном городе и в каждом сельском округе обязательно есть госпиталь. Чем больше населенный пункт, тем больше госпиталь. Я хотела поселиться в какой-нибудь деревне, чтобы быть поближе к лесу, да и людей там поменьше, но мне отчаянно не везло: во всех деревнях, где бы я ни останавливалась, штат уже был укомплектован. Я пытала счастье в городах, распрощавшись с желанием жить в относительном уединении, но и там мне отказывали. На меня смотрели подозрительно — видимо, мой вид никак не соответствовал тому, как должен выглядеть помощник военного лекаря.

К тому моменту, когда я зашла в кабинет главного лекаря в Кинстоне, деньги почти истаяли и мной овладело отчаяние. Приятный шатен средних лет, внимательно ознакомившись с моими документами, поднял на меня взгляд и спросил:

— Если я правильно понял, то вы дама из высшего света. Вы поссорились с мужем и решили сбежать от него?

Таких вопросов мне еще никто не задавал, и я несколько замешкалась с ответом, тщательно подбирая слова.

— Я разведена, родственников у меня никаких нет.

— Вы, что же, действительно не боитесь работы? — с искренним любопытством в голосе поинтересовался мой будущий начальник. — Здесь никто не будет считаться с вашим титулом.

— Я не боюсь трудностей.

— Тогда вы приняты, начиная с завтрашнего дня. Военное отделение на первом этаже, его возглавляет господин Хармс. Девять утра, и без опозданий.

— Благодарю вас, — вежливо склонила я голову, хотя внутри все ликовало.

Однако радоваться, как показала реальность, было еще рано. Во-первых, большого труда мне стоило устроиться в недорогую гостиницу. Я решила начать поиски комнаты чуть-чуть попозже, пока же мне хотелось перевести дух: от этой непрекращающейся несколько недель езды я очень устала, да и нога давала о себе знать. Во-вторых, Кинстон — это не маленькая деревенька и даже не городок, а один из крупнейших городов графства K., так что ни о какой тишине и покое речь здесь не идет. В-третьих, лес, который так манил меня, в черте города был представлен парками, а самый настоящий находился на достаточно удаленном расстоянии.

На следующий день, все еще боясь поверить в свою удачу, ровно в девять я стучала в кабинет своего непосредственного начальства. Хмурое "Войдите!" — и я переступаю порог.

Поднявшийся мне на встречу мужчина был молод — немногим больше тридцати — и очень хорош собой. Если бы не форменный белый халат, я бы ни за что не признала в нем главного военного лекаря Кинстона. Он широко улыбнулся, поднимаясь из-за стола, и спросил:

— Чем могу вам помочь?

— Мне нужен господин Хармс.

— Я вас слушаю, госпожа...?

— Меня зовут Изабелла Нортен. — Фамилию после развода менять было не принято. — Мне сказали, что вы — мой начальник.

Объяснение вышло корявым, но улыбку с его лица не стерло, и одно это меня уже обрадовало.

— Так это вы та самая загадочная леди, о которой мне вчера говорил господин Берн?

— Видимо, так, — с настороженной улыбкой ответила я, подспудно ожидая вопросов о моей профпригодности и недоверчивых взглядов.

— Идемте, я введу вас в курс дела и познакомлю с остальными, — он мягко шагнул вперед, подхватывая меня под руку. Трость я предусмотрительно оставила дома, посчитав, что с ней дела мои пойдут куда как сложнее, да и колено вчера неожиданно перестало ныть.

— И вы даже не спросите, не боюсь ли я работы или не подделала ли документы об образовании? — недоверчиво спросила я, притормаживая у двери.

— А зачем? Если вы не справитесь, я вас уволю, и дело с концом.

— А если справлюсь? — не сдержала любопытства я.

— Значит, все остальное не будет иметь значения, — ответил он и повел меня на обзорную экскурсию по своему отделению, по пути знакомя с моими обязанностями. — Первые три месяца — на испытательном сроке. Приходить будете к восьми. Я приставлю вас к старшему помощнику, госпоже Льен, она все расскажет. У нее же возьмете халат и все, что там полагается. Продержитесь три месяца — будете работать постоянно. Все вопросы к госпоже Льен, она будет вашим наставником.

Его короткая и рубленая речь постоянно прерывалась, так как к нему то и дело подходили коллеги со срочными и не очень вопросами, а в промежутках он все-таки умудрился показать мне военное отделение. Оно занимало отдельный корпус госпиталя. Здесь было несколько операционных, около трех десятков палат для больных самой разной степени сложности, перевязочные, процедурные, общая гостиная с небольшой библиотекой и шахматным столиком, кабинеты принимающих лекарей, комнаты для персонала, кабинет дежурного лекаря, — всюду сновали люди в белых халатах, по большей части мужчины, все кипело жизнью и походило на большой муравейник, где каждый знает свое место.

Сдав меня на руки госпоже Льен — подтянутой женщине в годах с серьезными карими глазами и чуть насмешливым выражением лица — господин Хармс отбыл по своим неотложным делам.

Госпожа Льен пристально оглядела меня с ног до головы и спросила:

— Каков ваш практический опыт?

— Никакого, — честно призналась я. — Только лекарский колледж, и все.

— А зачем вам это все? — она неопределенно повела рукой в воздухе, но смысл ее вопроса и так был понятен. — По вам видно, что тяжелой работы вы не знали, стоит ли начинать? Это же не игра, здесь от вас зачастую зависят жизни других. Если вы хотите что-то доказать себе или кому-то, вам лучше поискать другое место.

Что ж, не получила вопросов от господина Хармса, то вот они, от госпожи Льен, такого же помощника военного лекаря, как и я, только с годами службы за плечами. Она стояла и ждала моего ответа, и я поняла, что от того, какие слова сейчас будут сказаны, зависит очень многое. Я могла бы рассказать ей свою историю честно, и она наверняка бы по-женски меня поняла и пожалела, но чужая жалость меня бы унизила, как и рассказ о своей жизни. Я могла бы солгать ей о долге, что гонит меня на работу, — уверена, она бы проглотила это, не поверив и не желая доискиваться до истинных причин. Но я решила сказать правду:

— Мне просто некуда больше деваться, госпожа Льен. Я знаю, что практика не идет ни в какое сравнение с теорией, но мне не привыкать к трудностям. В конце концов, если я не справлюсь, господин Хармс меня просто уволит, не так ли?

Ирония не позволила моему ответу стать излишне пафосным, и госпожа Льен сдержанно мне улыбнулась, показывая, что речь засчитана. С этого дня и началась моя новая жизнь. Ничего серьезного мне на первых порах, понятное дело, не доверяли, а каждый шаг совершался под контролем со стороны наставницы. Я училась делать перевязки разной сложности, варить нужные отвары и настои (вот с этим как раз проблем у меня никаких не возникло), делать лечебные массажи. Не все получалось легко и сразу, но я училась и не сдавалась.

Неожиданным камнем преткновения стал жилищный вопрос. Госпожа Льен помогла мне выбить комнату в общежитии для работников госпиталя, но радость моя, увы, оказалась недолговечной. Если убирать и стирать я еще могла, хоть на это и уходило слишком много времени, то вот с готовкой была полная беда. Ни кулинарная книга для новичков, ни советы соседей по общежитию, ни мое умение готовить сложнейшие зелья, — ничто не помогло мне в освоении этого искусства. Голодной ходить не хотелось, поэтому пришлось покупать готовые обеды. Стоит ли говорить, что денег на это уходило предостаточно? Зато экономилось время и мои нервы.

Три месяца пролетели быстро, и господин Хармс взял меня в штат своего отделения. Я тут же попросила госпожу Льен помочь мне найти квартирную хозяйку, которая за отдельную плату согласилась бы готовить и убирать. Наверняка ведь так делали многие, не одна же я была напрочь не приспособлена к быту!

Мне повезло: у наставницы была приятельница, которая как раз искала себе квартирантку. Ее маленький домик втиснулся между двумя шикарными особняками на соседней от госпиталя улице, так что на дорогу до работы уходило не более четверти часа. Сама хозяйка раньше была поварихой в одном из ресторанов, подкопила денег, пока работала, и ушла на заслуженный отдых. Муж умер, дети завели свои семьи (она периодически объезжала их всех с визитами), и госпожа Клара заскучала. Можно сказать, что друг друга мы нашли, и самый тяжелый камень с моих плеч перекочевал на ее, чем она осталась только довольна.

Наше соседство оказалось очень удачным и плодотворным. Она поддерживала порядок в доме, готовила чудесные блюда, относила мою одежду в прачечную, а по вечерам мы вмести сидели в гостиной и занимались приятными женскому сердцу делами: чаевничали, разговаривали, вышивали или же играли в карты. Правда, к сожалению, работа отнимала у меня много времени и сил, и такие вечера были очень и очень редки — и оттого, наверное, еще больше ценились.

* * *

Первые два года пролетели, соревнуясь в скорости со светом. В коллективе меня не сразу, но приняли. Я держалась со всеми ровно и дружелюбно, но сохраняя некоторую дистанцию — так мне было проще и спокойней. Более теплые отношения у меня сложились с госпожой Льен, научившей меня многим премудростям, о которых в учебниках не прочитаешь.

Мне нравилась моя загруженность, нравилось ощущение усталости после трудного дня или ночного дежурства, нравилось чувство своей нужности. Но больше всего мне нравилось ощущение свободы. Я была хозяйкой самой себе. Ни бабушка, ни семейство Каль, ни муж — никто не был волен распоряжаться моей жизнью, я все решала сама. Пусть у меня не было слуг, пусть мне приходилось работать и забыть о статусе леди, я все равно было по-настоящему счастлива. Благодаря повседневным заботам потихоньку стали гаснуть во мраке прошлого события, которые привели меня в Кинстон. Прошлое — это то, что прошло, и бередить его почем зря не стоит.

Шумный город уже не казался таким чужим, как в первые дни после приезда, быт был худо-бедно налажен, и жизнь вошла в свою колею. Работая помощником лекаря, я впервые столкнулась с изнанкой жизни. Мою судьбу легкой назвать не повернется язык, но она отнюдь не уникальна. Живя в своем замкнутом мирке, который всегда был ограничен высокой кованой оградой поместья — бабушкиного, Каль или Нортен — я понятия не имела о том, что вокруг столько боли, насилия и несчастий. Женщины, которых бьют мужья, часто попадали в палаты госпиталя. А вместе с ними никому не нужные, брошенные дети; жертвы пьяных драк и дуэлей из-за сущих пустяков; жертвы собственной глупости. Однажды в городе орудовал маньяк. Его долго не могли поймать, и все были охвачены паникой. Он насиловал молоденьких девушек, а потом медленно и мучительно убивал, превращая их тела в сплошное месиво из крови и плоти. Одна выжила каким-то чудом, и мы выхаживали ее всем отделением. Через месяц ее выписали, но эти страшные пустые глаза на бледном лице еще долго преследовали меня. Маньяка поймали и отправили на эшафот — туда ему и дорога.

Не знаю, смогла бы я до конца дней оставаться помощником военного лекаря или мне бы захотелось все-таки перемен, но судьба все решила за меня. Однажды господин Хармс вызвал меня к себе и сказал:

— Нортен, вы хорошо себя зарекомендовали, и у вас явно есть склонности к лекарскому делу. Не желаете ли вы отучиться на лекаря?

— Мне бы очень этого хотелось, господин Хармс, но, боюсь, у меня не хватит средств на оплату обучения, — честно призналась я. Да, кое-какие средства за два года скопить мне удалось, но на учебу и проживание в одном из университетских городов нашего королевства этого недостаточно.

— Не беда, госпиталь оплатит, а вы потом отработаете здесь же потраченные на вас деньги. Это обычная практика. Да и после колледжа вам учиться всего-то два года. Ну как, согласны?

— Согласна, — решительно сказала я, и моя жизнь сделала очередной виток.

Я попросила госпожу Клару никому не сдавать мою комнату с условием, что каждый месяц нужную сумму во время моего отсутствия буду ей пересылать сама. Она отказалась, оставив за мной комнату просто так, "ведь где я еще найду такую милую девушку, Белла". Я спорить не стала — каждая монетка была на счету.

Обучение пролетело быстро. Тем, у кого за плечами был колледж и практика, было несравненно легче, но я до сих пор иногда просыпаюсь в холодном поту, когда мне снятся экзамены. Все свое время я отдавала учебе, не отвлекаясь на шумные студенческие вечеринки и романы, как делали многие мои коллеги, поэтому в моем дипломе было всего несколько четверок.

Окончив университет, я вернулась в Кинстон и приступила к работе в том же госпитале, но уже в качестве военного лекаря. По договору мне следовало отработать не менее пяти лет, и предстоящие годы для меня были определены. Вместе с повышением в должности и жаловании прибавилось и ответственности, но это только меня радовало.

Работа стала моей отдушиной, моим смыслом жизни. Разумеется, первое время меня курировал господин Хармс, подсказывая и направляя, но затем я стала полностью самостоятельным военным лекарем. Вместе с радостью от удачно проведенных операций, зашитых ран, срощенных костей и спасенных жизней пришло и разочарование.

"Не всех и не всегда можно спасти", — это правило вбивали нам в университете, это твердил господин Хармс, это было самой очевидной на свете вещью, но осознание сего факта было чересчур болезненным. У меня умерло трое пациентов, и каждый случай навсегда врезался в память. Тысячу раз прокручивала я в голове каждое свое действие, пытаясь найти ошибку или увериться в том, что ее не было, и это терзало меня. Первый раз я даже напилась, чтобы хоть как-то заглушить страшную тоску и безысходность. Потом стало легче, и не последнюю роль в этом сыграл господин Хармс.

Он вызвал меня в кабинет и отчитал, как маленькую девочку:

— Я знаю, Нортен, что у вас вчера умер больной. И знаю, что вы вчера надрались, как портовый грузчик после смены. Так вот, говорю вам со всей серьезностью: будете много пить — руки начнут дрожать, и я тогда вас уволю, поняли?

— Поняла, — глухо ответила я, сгорая от стыда.

— Изабелла, — неожиданно мягко позвал он меня по имени, и я в удивлении уставилась на него. — Мы по природе смертны, и вы не сможете всех спасти. Это не значит, что не нужно стараться. С годами мы все немного холодеем и отстраненно начинаем смотреть на чужие страдания. Не корите себя зря.

— Благодарю, господин Хармс, — кивнула я. Разумеется, сразу мне легче не стало, но, когда ты оказываешься один на один с такой проблемой, взгляд знающего человека со стороны и его участие дорогого стоит.

— Кстати, Нортен, как вы смотрите на то, чтобы сегодня поужинать со мной? — весело спросил мой начальник, когда я уже развернулась, чтобы уйти.

Приглашение стало для меня самой настоящей неожиданностью, и я растерялась. С одной стороны, господин Хармс был очень привлекательным мужчиной, и я точно знала, что он не женат. С другой — он мой начальник, да и уверенности в том, что я готова к каким-то отношениям, у меня не было вовсе.

— А что будет, если я откажусь?

Легкая тень недовольства промелькнула на его лице, но он все также весело сказал:

— Ничего не будет, я просто буду приглашать вас до тех пор, пока вам не надоест отказываться!

Я ничего не ответила и вышла из кабинета, весь вечер раздумывая над его странным поведением. Он никогда не выделял меня среди остальных коллег, я не ловила на себе тех особых мужских взглядов, что заставляют краснеть и смущаться — не было ничего такого, что указывало бы на его особое отношение ко мне, хотя бы на легкую симпатию. Или же я просто ничего не замечала, погруженная в себя и свои мысли?

Так или иначе, свое слово Хармс сдержал: каждый день он упорно приглашал меня на ужин, прогулку или же в театр, и мои отказы его ни капли не смущали. Он кивал головой, улыбался и со словами: "Ну, в следующий раз повезет" уходил, чтобы все повторилось вновь.

Через месяц я нарушила ход ритуала и после очередного отказа спросила, зачем господину Хармсу раз за разом приглашать меня куда-то. Он посмотрел на меня, как на глупого ребенка, и ответил:

— Нортен, это же очевидно. Вы мне нравитесь, и я хочу узнать вас получше. Предлагать вам сразу идти в храм как-то глупо, поэтому я решил начать с ресторана. На мою беду вы слишком упрямы и отчего-то не желаете пойти мне навстречу.

Через неделю я согласилась на прогулку после работы. Это решение далось мне ой как нелегко, но потом я подумала: если мне не повезло раньше, это же не значит, что мне не будет везти всегда. Мы знакомы больше четырех лет, и за это время никто дурного слова не сказал о господине Хармсе. И я ничего не потеряю, если попробую, верно?

Пробовать оказалось очень интересно и необычно. Узнавать его как человека было безумно увлекательно, ведь это был совершенно новый для меня опыт. Мы оба любили историю и театр, с ним было приятно разговаривать, и я сама не заметила, как стала с нетерпением ожидать следующего приглашения, выбирая из своего небогатого гардероба платья поярче. А потом я обнаружила, что с ним легко молчится. Не было неловких пауз в разговоре, которые непременно нужно чем-то заткнуть, лишь бы не сидеть в гнетущей тишине — дар более редкий и ценный, чем умение трепаться без остановки.

Мы возвращались с господином Хармсом с очередной прогулки, и он привычно провожал меня до дома. Стояла летняя безветренная погода, и было до одури хорошо, вот так просто, безо всяких причин. Он остановился около моей квартирки и неожиданно привлек к себе, поцеловав. Это был такой поцелуй, о которых раньше мне доводилось только читать в книжках — нежный и трогательный. Поначалу я растерялась, а потом прильнула к нему ближе и обняла его за шею. Он целовал меня так, что я совершенно забыла о времени; о том, что нас кто-то может увидеть; о том, что он мой начальник. Он отстранился и, внимательно посмотрев мне в глаза, поцеловал на прощание и ушел, не сказав ни слова. Все и так было понятно: крепость пала, и император может праздновать свой триумф. Я долго стояла еще около дома и прижимала руку к горящим губам. Так меня никто не целовал — даже тот единственный поцелуй с Ирвином ни в какое сравнение не шел.

День ото дня его поцелуи разжигали во мне неведомый доселе голод, заставляя дыхание сбиваться, а кровь кипеть, стоило ему только прикоснуться. Я понимала, к чему все идет, поэтому приглашение на ужин у него дома не стало для меня неожиданностью. Надо отдать господину Хармсу должное — поужинать мы успели, вот только вкуса пищи я не чувствовала совсем. Все во мне томилось в каком-то предвкушении и неясном ожидании, и я сидела, как на иголках.

Он повел меня на экскурсию по дому, как когда-то водил, показывая свое отделение. Хармс жил в маленьком двухэтажном коттедже, уютном и со вкусом обставленным. Около одной из дверей на втором этаже он остановился, внезапно замолчав и пристально на меня глядя.

— Здесь моя спальня, — ответил он на невысказанный вопрос.

— Покажете? — решилась я.

Он начал целовать меня прямо на пороге, так что интерьер его спальни, увы, мною оценен не был. Я потерялась в его нежности и страсти, но все же, когда он потянулся к пуговичкам на моем платье, я сжалась и застыла.

— Белла, если ты не хочешь, только скажи, — хрипло простонал он, сжав меня в объятиях.

— Мне просто чуть-чуть страшно, — ответила я, и не думая отступать. Сердце бешено стучало и вот-вот готово было выпрыгнуть из груди.

— Ты же была замужем? — удивленно выдохнул он.

— Была, но давно, — нет, правду я вряд ли кому-то смогу рассказать.

Все было нежно, медленно и чувственно. Никогда не думала, что я могу так стонать — до хрипоты, что буду впиваться ногтями в спину и плечи мужчины, что открывал для меня заново эту сторону жизни. Там, в полумраке спальни рождалась вторая, ночная я, которой не было никакого дела до светских условностей; ей двигал первобытный инстинкт, который мог удовлетворить только этот мужчина.

Проснувшись на следующее утро, я поняла, что ни о чем не жалею. Через некоторое время рядом завозился господин Хармс и, открыв глаза, расплылся в широкой улыбке.

— Доброе утро, Белла!

— Доброе утро, Алан? — мое приветствие прозвучало неуверенно и несколько вопросительно, потому что называть его по имени было непривычно.

— Алан — наедине, господин Хармс — на работе, — разрешил он мои сомнения и привлек к себе, жадно целуя.

С того самого дня мы стали любовниками. Нас объединяла не только работа, но и схожесть взглядов и интересов, — то, чего у меня не было с Александром никогда, а постель стала приятным дополнением к завязавшейся дружбе. Я не жалела, что после стольких лет одиночества впустила его в свою жизнь. Он был очень внимателен и заботлив, и я отогревалась рядом с ним. Наверное, с моей стороны это было форменным эгоизмом, потому что я больше брала, чем отдавала, но его все устраивало. Мы никогда не говорили о любви и вообще о чувствах. Он был мне другом, и любовником, и братом. Кем я была для него? Уж точно не случайной игрушкой, а остальное было не так уж и важно.

Как-то, отдыхая после пережитого полета на седьмое небо на чуть влажных и сбитых простынях, я приподнялась на локте и, пристально посмотрев ему в глаза, спросила:

— Что ты во мне нашел?

Он засмеялся, громко и довольно, притянул меня в свои объятья и ответил:

— Свое счастье.

Я фыркнула, не воспринимая эти слова всерьез, и больше ни о чем таком не спрашивала. Мне было хорошо с ним, и я просто наслаждалась жизнью, не загадывая наперед.

На работе мы старались не афишировать наши отношения, но откуда-то всем все равно стало известно, что я сплю с начальником. Кому-то было все равно, кто-то презрительно отворачивался, стоило мне пройти мимо, кто-то заискивал. Мы с Аланом искренне наслаждались происходящим и продолжали наш служебный роман.

* * *

Через год Алан огорошил меня предложением. Мы сидели у него дома в гостиной. Он читал в кресле у камина, а я вышивала маки, отдыхая после рабочего дня.

— Нортен, а не желаешь ли ты поменять фамилию на Хармс?

Сказано было это шутливым тоном, но по глазам было видно, что он серьезен и очень внимательно ждет ответа. Я отложила вышивку, донельзя удивленная, и, встав с дивана, начала ходить по комнате, пытаясь собраться с мыслями. Он пристально следил за каждым моим шагом.

— Это так неожиданно, — начала я издалека, прикидывая, как бы поделикатнее взять время на раздумье, но он насмешливо прервал мой лепет:

— Ты год со мной спишь, а предложение выйти замуж для тебя неожиданно.

— Алан, иногда ты просто до ужаса прямолинеен, — поморщилась я от того, как грубо прозвучала, в общем-то, настоящая правда.

— Белла, давай отбросим шутки. Тебе проще быть моей любовницей, чем женой? Ты не хочешь мезальянса? Что не так? — он говорил спокойно, но я отчетливо поняла, что он не отступится, пока не выведает все.

— Титул не играет никакой роли, ты же знаешь. Я уже была замужем, — напомнила я ему очевидный факт своей биографии.

— Зато я еще не был женат, — тут же парировал он.

— Алан, из меня выйдет плохая жена. Готовить я не умею, вечно пропадаю на работе. Зачем тебе такая? — попыталась отшутиться я.

— Я достаточно зарабатываю, чтобы мы могли позволить себе служанку или ужины в ресторане, так что этот аргумент не принимается.

— У меня не может быть детей, — призналась я, видя, что он никак не отступает.

Повисла тяжелая пауза. В груди стоял комок так и не пролитых слез. Алан выглядел потрясенным и удивленным, но это, видимо, не остудило его пыл, потому что во время моего очередного круга по комнате он изловчился, схватил меня за руку и усадил к себе на колени, крепко-крепко обняв.

— Значит, у нас не будет детей, и мы будем спокойно спать по ночам, — наигранно весело сказал он. И добавил серьезно, после небольшой паузы, поглаживая меня по одеревеневшей спине. — Но, если ты захочешь, мы усыновим ребенка, Белла.

После этих его слов я не выдержала и разревелась, громко всхлипывая и размазывая слезы по лицу. Я выплакивала свою боль, свои страхи, свои ночные кошмары, разочарования и свое затянувшееся одиночество. Даже мужчине, что утешал меня сейчас, подставляя свое плечо, я не рассказала ни слова о прошлой себе, боясь до конца ему довериться.

Он ничего не спрашивал прямо, но не раз пытался осторожно узнать хоть что-то, но я упорно кормила его заранее приготовленной версией для всех: развелась, родни нет, вспомнила про образование и начала работать. Он делал вид, что верил, а я делала вид, что не замечаю недовольства, мелькавшего в серых глазах. Моя жизнь делилась на времена до и после Кинстона, и я никогда их не смешивала. Леди Изабелла осталась в том далеком прошлом, и Алану ни к чему было знать, что же с ней случилось.

Сейчас я оплакивала отнюдь не неудавшееся материнство, потому как полюбить еще не родившегося ребенка попросту не успела. Я не знала, хочется ли мне вообще иметь детей, потому что понятия не имела, живы ли во мне вообще материнские инстинкты или же все умерло той ночью. Мне просто было необходимо наконец-то избавиться от этого груза, что лежал на душе, не давая до конца закрыть дверь в прошлое.

Я захлебывалась слезами, а Алан молчал и продолжал успокаивающе гладить меня по спине. Когда слезы наконец-то высохли, я немного отстранилась от него и посмотрела ему прямо в глаза, в которых он и не думал прятать тревогу и беспокойство за меня.

— Мне нужно немного времени, чтобы подумать, — сказала я, внутренне приготовившись к тому, что он возмутится и попросит поторопиться с решением.

Но, сдается мне, я совсем не знала Алана, потому что он просто ответил:

— Я буду ждать тебя, сколько потребуется.

* * *

Я сидела в кабинете дежурного лекаря, развернувшись к окну, и отрешенно смотрела на дождь. Серая пелена укрыла Кинстон, как это обычно случается осенью, и весь город как-то смазался и раскис. В дождь у меня всегда ноет колено. Старые раны вообще предпочитают болеть в непогоду, как будто задаются целью сделать еще больнее. Сегодня помимо колена разболелось мое одиночество, что было гораздо страшнее.

Перед дежурством я проводила Алана в командировку. Он уезжал в университет O. на трехмесячные курсы повышения лекарского мастерства. Это был первый раз, когда мы расставались на такой длительный срок. Он собирал вещи, а я сидела рядом, как приклеенная, и наблюдала за его неспешными движениями.

— Белла, ты так смотришь на мой чемодан, будто он твой злейший враг, — заметил Алан, аккуратно укладывая стопку чистых рубашек.

— Просто не могу представить, что тебя три месяца не будет рядом, — призналась я.

— Три с хвостиком, если учесть еще дорогу.

— Час от часу не легче, — вздохнула я.

— Значит ли это, что моя ледяная леди будет скучать по мне?

— Опять эти твои шуточки! — рассердилась я и отошла к окну, тяжело опираясь на трость.

На душе было мерзко, на улице было мерзко, — в общем, все было плохо безо всяких видимых причин. В самом деле, не считать же дождь и отъезд Алана поводом для дурного настроения?

Он неслышно подошел и встал за моей спиной — мучительно близко, не делая даже попытки обнять меня.

— Знаешь, Белла, может, мой отъезд и к лучшему. Ты наконец-то поймешь, чего от меня хочешь.

— А ты сам понимаешь, чего хочешь от меня? — с вызовом спросила я, развернувшись к нему лицом.

— Я давно понял, — просто ответил он и продолжил собирать вещи.

И вот он уехал, а я осталась. За окном мелкий колючий дождик сыплет в темноте, у меня ноет колено и на душе какая-то противная пустота. Что ж, в одном Алан прав: за целых три месяца я что-нибудь, да и решу насчет его присутствия в моей жизни.

Алан был поистине терпелив со мной: вот уже полгода я ничего не отвечала на его предложение, была то холодна, то чересчур нежна. Я запуталась в себе, в своих чувствах, во всем, а он просто отошел в сторону и предоставил мне право самой решать, как быть дальше. Это и злило меня, и радовало одновременно.

От раздумий отвлек стук в дверь — громкий и резкий.

— Войдите, — крикнула я, вставая с кресла, уже зная, что меня ждет — либо привезли очередного пациента, либо надо ехать самой к новому пациенту.

— Госпожа Нортен, срочный вызов, — сообщил дежурный помощник.

— Куда ехать?

— Отсюда — два квартала. Прикажете подать карету?

— Да, пусть подают. Через пять минут я выйду.

Помощник ушел, я спокойно подхватила готовый лекарский саквояж, накинула легкий плащ и похромала во двор госпиталя. Улица дышала прибитой мелким дождиком пылью. Если бы не он — было бы чудесно, по-летнему тепло и свободно.

Карета за десять минут домчала меня до шикарного особняка, все три этажа которого горели ярким светом — явный признак случившегося несчастья. Я отпустила кучера и аккуратно начала подниматься по скользким от вредного дождя ступенькам. Дверь мне открыли почти сразу же после короткого стука — действительно ждали.

Я вошла в освещенный холл, в котором было слишком много для столь позднего часа народа. Седоватый мужчина в богато расшитом халате трогательно обнимал плачущую женщину с распущенными светлыми волосами, бормоча слова утешения. Похожий на него брюнет лет сорока мерил широкими шагами холл.

Как только я вошла, все взоры обратились ко мне. Я поставила на пол свой походный лекарский чемоданчик, отдала слуге, открывшему мне дверь, трость, затем скинула на его руки плащ и представилась:

— Военный лекарь Нортен. Кому нужна помощь?

Женщина, увидев меня, залилась слезами, а ее, видимо, муж продолжил ее утешать, сердито взглянув на меня, как будто я была причиной всех бед. Третий участник событий подошел ко мне и возмущенно спросил:

— Неужели не могли прислать кого-то поприличней?

За годы моей практики я слышала этот вопрос, пожалуй, тысячный раз. И отвечать на него мне безмерно надоело, а сейчас я и вовсе была взвинчена донельзя, поэтому разводить политес не стала. Нагнувшись, открыла саквояж, выудила оттуда стандартный бланк отказа от помощи дежурного лекаря и протянула этому хаму.

— Подпишите эту бумагу.

— Что это? — раздраженно спросил он, даже не думая читать.

— Отказ от оказания лекарской помощи вашему больному дежурным военным лекарем, то есть мной.

— И после этого нам пришлют другого?

— Разумеется, нет, если вам только не потребуется другой специалист. Единственный дежурный военный лекарь сегодня — это я. Если моя кандидатура вас не устраивает, подписывайте бумагу, а сами приходите на прием утром.

— Но мы не можем так долго ждать! — воскликнул этот господин.

Я окончательно разозлилась и холодно процедила:

— Вы уж как-нибудь поскорее определяйтесь со своими желаниями.

Он беспомощно оглянулся на седоватого мужчину. Тот едва заметно кивнул, и мой собеседник, скривившись, бросил:

— Следуйте за мной.

Я подхватила саквояж, забрала у слуги трость и пошла за ним. Хорошо, что моего подопечного поместили на первом этаже, потому что времени на подъем выше потребовалось гораздо больше, а у меня, как оказалось, каждая минута была на счету.

На широкой постели лежал молодой человек, едва ли старше шестнадцати лет. Его лицо с тонкими аристократическими чертами можно было бы назвать красивым, если бы не одно но: оно напоминало восковую маску. Одного взгляда было достаточно, чтобы стало понятно — к утру он умрет. Я подошла к постели и аккуратно убрала какую-то тряпку, которой закрыли аккуратную, точно сделанную лекарским скальпелем, рану на боку. Конечно же, я ее зашью и сделаю все необходимое, но это тот самый случай, когда что-либо изменить невозможно: смерть уже отметила своей печатью этого юношу, который вряд ли успел как следует осознать вкус жизни.

Я присела на краешек постели и обхватила его запястье, чтобы послушать биение сердца. С каждым отсчитываемым ударом я вглядывалась в него все пристальнее, отчаявшись понять, кого же он мне напоминает, пока он неожиданно не открыл глаза — зеленые с расплавленным золотом, точь-точь такие же были у Ирвина, когда мы прощались. Столько лет прошло, я ничего о нем не знаю, но эта золотая зелень все еще снится мне ночами.

Один его взгляд помог мне решиться. Глупо, знаю, и этот неизвестный мальчик точно не Ирвин, но пусть хоть так я попробую отдать свой долг тому, кто не дал мне раствориться в ночи.

— Откройте окно и выйдите, — глухо приказала я, раскрывая свой саквояж.

— Что, простите? — переспросил стоящий над душой господин.

— Вы что, глухой? — не выдержала я и, пока он не начал возмущаться, отчеканила. — Вы и так украли у меня много драгоценных минут, так что хватит пререкаться. Откройте окно и закройте за собой дверь с обратной стороны.

Он фыркнул, но исполнил все в точности. Когда его шаги стихли, я заперла дверь на ключ изнутри. Аккуратно и не торопясь, я зашила его рану. Никто не должен заподозрить что-то неладное — мне ни к чему обвинения в ведьмовстве, ведущие на костер. Закатав рукав синего форменного платья, я сделала маленький надрез. На белой полоске коже медленно проступала алая кровь. Приподняв голову лежащего передо мной мальчика, я приказала, используя силу инициированной ведьмы:

— Пей!

Он открыл глаза, подчиняясь моему бархатистому голосу с легкой хрипотцой, и сделал глоток.

— Слушай меня, слушай мой голос, смотри в мои глаза, — продолжала я отдавать приказы. Мелкий проказливый дождь за окном резко упал на землю стеной ледяной воды. Глубоко вздохнув, я начала свою песню.

"Грань тонка", — грянул гром.

"Дорога нелегка", — вспышки молнии озарили комнату и жадно ловящего каждое мое слово мальчика.

"Но пока ты со мной — ты живой!" — поднялся ветер, врываясь в комнату и задувая все свечи, но мне не нужен был свет. Я сама была светом, самой жизнью, самой смертью. Когда я пела свое заклинание Ирвину, мне едва хватило сил выкарабкаться самой, но сейчас природа помогает мне, подпитывая мой дар. В этом единстве и кроется моя сила, мой ведьминский дар.

Через пять минут все было кончено. Гроза прекратилась также внезапно, как и началась. Зажегся потухший было свет. Мальчик смотрел на меня во все глаза, силясь что-либо понять. Я мягко приказала ему:

— Ты ничего не помнишь. Спи.

Он послушно закрыл глаза: невозможно противиться теперь моему приказу. Рана на моей руке затянулась сама, и я опустила рукав, скрывая тонкую полоску — единственное свидетельство моего колдовства. Почему я не спасла таким образом других? Потому что рядом все время были люди, потому что за все надо платить. Отдавать свою свободу или свою жизнь мне не хотелось, так что этому мальчику сегодня просто повезло.

Я аккуратно сложила свои инструменты в саквояж и вышла из комнаты. За дверью были все те же.

— Ну что? — нетерпеливо подошел ко мне хамоватый брюнет.

— Все в порядке. Рану я промыла и зашила, самое страшное уже позади. Я останусь с ним до утра, если не будет более важных пациентов, так что распорядитесь приготовить мне кресло.

Женщина снова заплакала — наверное, от облегчения.

— Что значит — если не будет более важных пациентов? — вскинулся брюнет.

Моя злость достигла апогея. Никто и никогда не выводил меня из себя за столь короткий срок.

— Это значит, что если в госпиталь во время моего дежурства поступят больные по моей специальности, то за мной немедленно пришлют карету и я уеду. Надеюсь, я понятно объясняю?

— Прекрати, Эдвин, — властно прервал наш спор седой господин. — Уведи лучше мать к себе.

Эдвин смерил меня еще одним злым взглядом, на который я ответила пренебрежительной усмешкой, и подчинился. Когда он ушел, мужчина вежливо спросил:

— Вам что-нибудь понадобится?

— Да. Я хотела бы, чтобы вы передали мою записку в госпиталь. Там должны знать, где в случае необходимости меня искать.

— Пишите, я отправлю слугу.

— Благодарю.

Я уже повернулась, чтобы вернуться в комнату и чиркнуть коротенькую записку, как в спину мне прилетел вопрос, заставивший поежиться:

— Как вам это удалось? Я многое повидал в жизни. После такого редко выживают.

— Вашему мальчику просто повезло, — ответила я чистую правду.

Остаток дежурства прошел спокойно. Из госпиталя меня не беспокоили, а мальчик спал. Я до рассвета просидела около него в глубоком кресле. Смотрела и видела другого человека. Как он там? Все ли с ним хорошо? Может, он уже женат и воспитывает дочку? Мне все время казалось, что из него выйдет хороший отец.

Столько раз писала я ему письмо и не находила в себе сил отправить. Если спустя годы он не нашел меня, значит, так нужно.

"Так нужно, так правильно", — твердила я себе раз за разом и сжигала письма.

Забрезжил рассвет. Я прихватила саквояж и тихонько вышла из комнаты. Около двери меня поджидал лакей.

— Отведите меня к кому-либо из хозяев, — коротко попросила я.

Вчерашний хамоватый брюнет спал на кожаном диване в шикарном кабинете. Мне не было его жаль ни капли, поэтому я разбудила его, потрепав за плечо. Он открыл глаза и некоторое время смотрел на меня без капли понимания. Наконец, узнавание пришло, и он хриплым ото сна голосом спросил:

— Что вам надо?

— Я ухожу. К вам будут приходить на перевязки. Станет хуже — привозите вашего мальчика в госпиталь.

— Хорошо, — кивнул он, принимая к сведению. — Постойте.

Я с любопытством наблюдала, как он, морщась, встает с дивана, подходит к секретеру, достает оттуда тугой кошелек и протягивает мне.

— Что это?

— Не делайте вид, что не понимаете. Это деньги. Берите — вы заслужили.

— Благодарю, но жалование мне платит госпиталь, — холодно ответила я и вышла, оставив его с протянутой рукой.

Вернувшись в госпиталь, я сдала дежурство, заполнила все необходимые отчеты и пошла домой отсыпаться. Мальчика я отдала одному из своих коллег: делать ему перевязки и снимать швы было выше моих сил. Он слишком напоминал Ирвина, а видеть его брата мне не хотелось ни капли.

На следующий день мне в кабинет принесли большой букет алых роз с короткой запиской: "Простите меня, я самый настоящий дурак. Позвольте загладить вину? С искренней признательностью, Эдвин Эшвуд". Записка отправилась в мусорную корзину, цветы я поставила на окно.

Каждый день приходили все новые букеты с записками, но и с ними я поступала аналогично. Через одиннадцать букетов, когда я вела прием, ко мне пришел сам Эдвин Эшвуд с завернутой в платок рукой, которую он бережно нес перед собой.

— Теперь вы просто обязаны со мной поговорить! — воскликнул он, разматывая платок.

— Вы что же, сами себя порезали, чтобы только сюда прийти? — удивилась я, рассматривая неглубокий порез на его левой ладони. — Какое ребячество!

— А что поделать, если вы не ответили ни на одну из моих записок? — обвиняющим тоном сказал он, пока я обрабатывала его пустяковую царапину.

— Может, потому что я не хотела отвечать? — холодно произнесла я, садясь обратно в свое кресло. — Идите и не задерживайте прием. Ваша выходка отнимает у меня время.

— Простите меня, Изабелла, я вел себя, как последняя скотина. Вы спасли моего брата, а я оскорбил вас.

— Ваши извинения приняты, но права называть себя по имени я вам не давала. Что-то еще?

Эдвин Эшвуд, видимо, не привык к такому тону, потому что на мгновение он опешил, а потом снова ринулся в атаку:

— Да, давайте поужинаем сегодня?

— Нет, спасибо, — подчеркнуто холодно отказалась я и демонстративно уткнулась в заполнение его истории болезни. Из-за его царапины столько бумажек писать, только работы придал.

Сам виновник моей бумажной волокиты немного постоял над душой и, видя, что на него никто не обращает внимания, наконец-то ушел. Я даже вздохнула свободнее.

* * *

Оказалось, что я слишком рано списала со счетов господина Эшвуда. На следующий день после разговора в моем кабинете он ждал меня около госпиталя. Без Алана все валилось из рук: его заместитель был до крайности бестолков и не мог организовать работу отделения как надо. Вечная беготня и непонятная суета меня раздражали. Не прошло и месяца, а Алан был жизненно мне необходим, чтобы наладить привычный порядок вещей на работе, иначе можно было сойти с ума.

Надо ли говорить, что в таком дурном настроении я вовсе не была расположена на вежливые расшаркивания с приставучим и не в меру наглым господином Эшвудом?

— Госпожа Нортен, а я как раз вас жду, — весело поприветствовал он меня.

— А я вас как раз не жду, — язвительно бросила я, не останавливаясь. Слава всем богам: дожди прошли, и колено меня не подводило.

— Зря вы так. Я к вам со всей душой, а вы...— он грустно вздохнул, изобразив на лице страдания из-за моей бессердечности. Этот цирк мне надоел окончательно.

— Послушайте, — резко развернулась я к нему. — Услышьте меня наконец: мне не нужно от вас ничего. Прекратите меня преследовать, оставьте меня в покое.

— Умоляю вас — один ужин. Всего лишь один ужин, и вы меня больше никогда не увидите.

— Никак не могу понять, вам нравится так унижаться?

— Я хочу поужинать с красивой женщиной. Где здесь унижение?

— Неужели ужин — единственный способ от вас отделаться?

— Боюсь, что так, — притворно грустно вздохнул он.

— Хорошо, ведите меня ужинать, — согласилась я.

— А вы разве не пойдете переодеваться? — удивился он.

— Не хотите ужинать с женщиной в форме лекаря?

— Мне просто казалось, что вам самой не захочется.

— Послушайте, господин Эшвуд, я на ногах с семи утра. Сейчас — почти восемь. Мне хочется поесть и лечь спать, понимаете?

— Я все понял, идемте, — он подставил свой локоть, на который мне пришлось опереться, и мы отправились в самый шикарный ресторан Кинстона, "Гранд Роял".

Если он надеялся смутить меня блеском и богатством, то не вышло, увы. Мое рабочее платье, не уместное среди нарядных туалетов и драгоценностей, служило мне постоянным напоминанием о том, кто я есть.

Не дождавшись от меня ни смущения, ни трепета, Эдвин на мгновение скривился, а потом принялся развлекать меня разговорами, ожидая заказанного ужина. Его истории были хороши и смешны, но в глазах не было ни капли искренности. Я внимательно слушала и все пыталась понять — зачем ему все это?

Принесли десерт. Устав гадать, я спросила прямо:

— Что вам от меня нужно, господин Эшвуд?

Он начал снова что-то говорить про мою неземную красоту и доброе сердце, но я слишком устала, чтобы выслушивать этот бред, и не слишком глупа, чтобы в него верить. Насмешливо взглянув на него, я попросила не тратить зря время и силы, и просто сказать правду.

— Ах, правду? — зло прищурился он, разом скинув всю эту дурашливость, которая совершенно не вязалась с его обликом. — Вот вам правда, госпожа Нортен: я вас хочу.

— Видимо, в ваших мечтах после этих слов я падаю к вам в объятья со сладострастным стоном? — едко заметила я.

С господином Эшвудом все было не чисто с самого начала, с самой первой встречи. Все его букеты, записки, этот ужин, — все было каким-то фальшивым и неестественным. И вот теперь, когда правда выплыла наружу, все встало на свои места.

— Вы сами хотели откровенного разговора. Такой, как вы, у меня никогда еще не было. Вы мне понравились, и я вас хочу, — упрямо повторил он, как будто просил продавца завернуть понравившуюся ему вещь в магазине после покупки.

— Я не желала вызвать ваш интерес ни малейшим образом, господин Эшвуд, и ответить вам могу только отказом.

— Не стоит так торопиться, дорогая, — со странной улыбкой на губах произнес он. — Что вы хотите в обмен на, скажем, месяц наших отношений?

— Я не продаюсь, — зло процедила я и поднялась, чтобы уйти.

— Куда же вы собрались? Номерок от гардероба у меня, а я еще не закончил с десертом. Сядьте. — Я вынуждена была подчиниться. Он продолжил свой отвратительный монолог. — У всех есть своя цена. Какова ваша, Белла? Сколько вы стоите? Я могу купить вам дом — маленький, но ваш, безо всяких квартирных хозяек. Хотите, вас назначат заведующей этим вашим военным отделением? Хотите, я просто дам вам денег? Ну?

— Вам проще купить женщину, чем заслужить ее благосклонность, Эдвин? Я не продаюсь. Заканчивайте с десертом или отдайте мне номерок.

— Бросьте, Белла, — он перегнулся через весь стол и доверительно сказал: — Все женщины по природе продажны, так уж устроен мир. Зачем вы лжете? Или все дело в том, что я мало вам предложил?

— Вы просто самоуверенный ублюдок. Не смейте ко мне приближаться, — зло ответила я и ушла.

Плевать на плащ — он все равно старый. На улице тепло, дойду и так. Настроение было безнадежно испорчено, и винить в этом следовало только меня саму. Ведь чувствовала же, что он с гнильцой, что привык ко вседозволенности, но все равно согласилась на этот треклятый ужин.

Прохладный воздух вечернего Кинстона остудил оголенные нервы, и я поняла, что отчаянно скучаю по Алану — не по его умелому руководству военным отделением, а по своему мужчине. Если бы он был рядом, никакой Эдвин Эшвуд не приблизился бы ко мне со своими гнусностями. Несмотря на веселый и легкий нрав, Алан был ужасно ревнив, и, как ни странно, его ревность меня совсем не пугала. Он не изводил меня глупыми подозрениями, предпочитая все держать в себе. Ему вообще не нравилось это его состояние, и он уж точно не хотел, чтобы я об этом знала. Если бы не одна нелепая случайность, я бы ни за что не догадалась, насколько сильно он меня ревнует.

Оставшись у него как-то на ночь, по утру я не обнаружила его рядом. Такого на моей памяти не случалось никогда. Алан любил смотреть, как я просыпаюсь, и желать мне доброго утра. Накинув легкий пеньюар, который давно прочно осел в его шкафу, я спустилась вниз. Он сидел в гостиной за накрытым столом и был угрюм как никогда. Сухо кивнув на мое приветствие, он неожиданно спросил:

— Кто такой Ирвин?

— Откуда ты знаешь это имя? — опешила я, падая на стул.

— Ночью тебе что-то снилось. Ты металась по постели, плакала и звала Ирвина. Я хотел тебя разбудить, но ты быстро успокоилась сама. Кто такой этот Ирвин, которого ты звала? Это твой муж?

Он говорил негромко, избегая моего взгляда, но я видела, что он зол и растерян. Даже боюсь представить, что он успел себе навыдумывать, пока ожидал моего пробуждения.

— Ирвин — это мой друг, — осторожно подбирая слова, начала я. — Он мне очень помог, когда я особенно в этом нуждалась. Я болела, и он стал кем-то вроде моей сиделки. Наверное, поэтому я звала его.

— Ты его любила?

Любила ли я Ирвина? Не знаю. Одно мне известно точно: если бы не он, я бы вряд ли смогла вырваться из золотой клетки, в которую угодила добровольно. Но не могу же я объяснить все это сжимающему кулаки Алану, которого впервые вижу таким, поэтому мой ответ прост:

— Нет, не любила.

— А мужа?

— Нет, — я встала, чтобы уйти. Разговор был неприятным, и мне не хотелось больше продолжать его.

Алан поймал меня за руку и притянул к себе на колени. Я сидела с деревянной прямой спиной, не желая вот так просто сдаваться, хотя его объятья и действовали на меня обычно весьма успокаивающе.

— Что с тобой, Алан? — строго спросила я. — Впервые вижу тебя таким.

Он еще крепче обнял меня, как будто боялся отпустить даже на минуту, а потом начал говорить — горячо, заметно волнуясь.

— Прости меня, Белла. Я очень тебя ревную. Ты не видишь, как на тебя смотрят другие мужчины, когда мы идем вместе, но я вижу — они все раздевают тебя глазами. Иногда я сам не могу поверить, что ты — моя женщина. Я ревную тебя ко всем, но особенно к твоему прошлому, о котором ничего не знаю.

— Никогда бы не подумала, что ты такой, — покачала я головой, не зная, как реагировать на столь неожиданное признание.

— Я постараюсь больше не досаждать тебе своей ревностью, — пообещал он.

* * *

Я точно знала, что ответить Алану, когда он вернется. Оставшееся до его приезда время тянулось ужасающе медленно. У меня были ключи от его дома, и последний месяц я прожила там, перевезя самые необходимые вещи. Я тысячу раз ходила по этим комнатам, но сейчас для меня все было совсем особенным. Я ждала своего мужчину домой.

Он вернулся поздно ночью, когда я уже спала, свернувшись клубочком на слишком большой для одной меня постели. Он разбудил меня громкими шагами и включенным светом.

— Белла! — воскликнул он, с каким-то беспомощным выражением наблюдая за тем, как я медленно потягиваюсь и подхожу к нему почти танцующей походкой.

— А кого ты еще ожидал здесь увидеть? — грозно спросила я.

— Кроме тебя — никого, но я не думал, что ты будешь меня встречать.

— Я скучала, Алан, — призналась я. Он не выглядел счастливым — скорее, растерянным. Неужели я опоздала? — Мне кое в чем тебе нужно признаться, но я не уверена, что ты обрадуешься.

— И? — после некоторой паузы спросил он, глядя на меня исподлобья.

— Мне бы очень хотелось стать госпожой Хармс, если ты еще не передумал.

— Дурочка, — нежно и совсем необидно сказал он, притягивая меня в свои объятья. — Я очень рад.

— Только ты должен сначала ответить на один мой вопрос, ладно?

— Все, что угодно, — с готовностью согласился он, садясь в кресло и устраивая меня на своих коленях.

— Почему ты решил на мне жениться?

— Ох, Белла, умеешь же ты задавать вопросы.

— Ты обещал, — напомнила я, сгорая от любопытства.

— Ну хорошо, — сдался он. — Ты понравилась мне сразу, как только пришла устраиваться на работу. Два года ты мелькала у меня перед глазами — такая красивая, вежливая и такая холодная. Ты ничего не видела дальше своего носа и совсем не обращала внимания на робкие попытки твоего начальника поговорить с тобой не о работе. И я понял, что пропал. Поэтому и решил отправить тебя в университет — мне казалось, что за два года я смогу тебя забыть. Не получилось, ты вернулась, по-прежнему холодная и недоступная. Я влюбился, а ты даже не знала об этом, и я решил, что сделаю все, чтобы добиться тебя.

— Откуда в тебе столько коварства? — покачала головой я, хотя от его признаний кровь прилила к щекам, и внутри разлилось странное тепло.

— Я боялся. Даже будучи рядом, ты все равно была не до конца со мной. Нет, я не жалуюсь вовсе, мне было довольно и этого — лишь бы ты была рядом. А предложение вырвалось случайно, — невпопад закончил он.

Я обняла его за шею и поцеловала, вложив в этот поцелуй все чувства, которые у меня были. Алан с готовностью ответил на поцелуй и прижал меня к себе еще теснее. Потом я обязательно узнаю, как прошла его поездка и каковы его впечатления от О.; пожалуюсь на болвана, заменяющего его в отделении, накормлю его завтраком, а сейчас мне отчаянно было нужно его тепло и его нежность.

Он оторвался от моих жадных до поцелуев губ и спросил:

— А почему ты согласилась выйти за меня замуж?

— Потому что, оказывается, я тоже тебя люблю, — ответила я.

Он улыбнулся и подарил мне очередной головокружительный поцелуй.