рабочий файл Логофет 2 Тяжкое бремя власти

Книга вторая Тяжкое бремя власти

За окном дворца царила весна, Небо над Константинополем было закрыто тучами перелетных птиц. В открытое окно веяло свежей зеленью, но василевс Иоанн Комнин пребывал в отвратном расположении духа. Мало у него было забот с турками и с прочими врагами, стремившимися отщипнуть кусочек стареющей империи, над страной нависала новая опасность. И имя ей было — князь Глеб Владимирович, правнук императора Константина Мономаха и его собственный зять.

-Нет, не зря мой отец, все время опасался этого человека. Хотя и использовал в своих целях. Но кто же мог подумать, что Глеб, назначенный эпархом Тьмутаракани, собственно, небольшого города на северном берегу Понта Евксинского, сможет за один год изменить там практически всю геополитическую обстановку,— в который раз подумал Иоанн.

Он лениво повернул голову, и евнух, неслышно сидевший за занавеской, сразу вскочил и приготовился выслушать приказания автократа.

-Логофета секретов и Логофета дрома немедленно ко мне.

Скоро к его сандалиям склонились оба, запыхавшихся логофета. Но если логофет дрома сухощавый пожилой ромей делал это, даже с каким-то изяществом, то логофет секретов Василий, со своим толстым животом, пыхтел, как будто бежал не одну стадию.

Иоанн улыбнулся про себя и сказал, обращаясь к логофету дрома:

-Евдоким, доложи мне последние сведения из Тьмутаракани.

Тот, с достоинством открыл кожаный тубус и вытащил оттуда папирус. Раскрутив его, он начал свой доклад, периодически сверяясь с записями.

-Префект Тьмутаракани Гаяс в последнем письме сообщил следующее;

Прошедшей зимой, эпарх Глеб по требованию его отца архонта Владимира, собрал свои войска и ушел на север брать приступом какой-то город, которым на этот момент владел их родственник князь Ярослав Святославович. Его поход полностью удался. Он взял город практически без потерь. Ходят неясные разговоры, что там было применено новое оружие, но какое пока неизвестно. К удивлению всех, он не казнил князя, а заточил его в монастырь. Притом, вынудил его написать отречение от власти не только за себя но за своих потомков. Но Глеб, тем не менее, видимо не особо доверяясь словам князя, его детей, и жену забрал с собой и сейчас они являются заложниками клятвы Ярослава. Архонт Владимир со своим сыном Мстиславом, между тем, взяли приступом город Чернигов, где сидел князем брат Ярослава Давид. Что с ним стало неизвестно, но есть слухи, что его тайно убили вместе с детьми.

И теперь договор, который подписали князья в Любече, практически не действует.

Что же касается князя Глеба, то он, удачно сходив в зимний поход, привел в Корчев тысячи своих соплеменников. И к тому же выкупил у своих половцев, всех кого они захватили в полон. Он, как хан, мог бы забрать весь полон себе. Но предпочел заплатить выкуп.

В результате действий эпарха Глеба в настоящее время вся Таврида находится в его власти. Наши города полисы, могут жить только с его согласия. Половецкие кочевья перекрыли все возможности сухопутной торговли на полуострове. Также и у нас, население Корчева увеличилось почти в десять раз, вокруг Тьмутаракани этой весной практически нет касогов, а землю распахивают русы, Эти земли Глеб раздал своим ближайшим помощникам. Мне известно, что эти помощники заняты какой-то тайной деятельностью, но какой мне пока не ясно. Но вскоре, я надеюсь, это выяснится.

Иоанн скептически хмыкнул, он хорошо помнил уроки Глеба и понимал, что надежды префекта призрачны. Скорее всего, его шпионы просто исчезнут, а он не узнает ничего.

Логофет, между тем, продолжал:

-После удачных походов половцы полностью преданы своему хану и насколько мне известно с надеждой ожидают весны, когда хан поведет их в новые завоевания.

Буквально несколько дней назад, дромоны, которые имеются в распоряжении Глеба, отправились в разрушенную крепость Тану, притом туда повезли всех мастеров судостроителей, которые были на этот момент в Таматархе. Эпарх был очень оживлен и сообщил, что он собирается восстановить там крепость и построить верфь.

-Погоди!— спокойно слушавший монотонный голос логофета Иоанн, встрепенулся,— Что он собирается??

-Он собирается строить верфь.

Иоанн вновь опустился на кушетку, с которой невольно вскочил, услышал такую новость.

— Этого только не хватало, мало мне венецианцев с генуэзцами, теперь, что? Корабли появятся еще и у русов?!

-Василевс,— прервал мысли задумавшегося Иоанна логофет,— дело в том, что в это письмо было вложено еще одно, но никто не может понять, что там написано, единственное в начале письма есть строчки: "передать Василевсу". Вот это письмо.

Иоанн взял, протянутый ему папирус и почувствовал, как багровый туман гнева застилает ему глаза, перед ним был, так хорошо знакомый ему, почерк Глеба.

Он посмотрел на довольного собой логофета дрома.

— Ты выяснил, каким образом могло это письмо попасть внутрь свитка Гаяса?

Евдоким, с удивлением, посмотрел на своего Василевса:

— Василевс, я ничего не выяснял, мы думали, что это письмо вложил сам Гаяс.

Иоанн замолчал, что толку разбираться с ничего не понимающим логофетом. -Глеб обыграл его полностью. Интересно это у него по наследству передались черты его прадеда Константина Мономаха, недаром, судя по его рассказам, когда к нему вернулась память, он считал, что его зовут Константин?

Скорее всего, он вычислил всех его шпионов, а теперь таким образом сообщает об этом. Следовательно, не боится, что я пришлю новых,_— заключил он.

Сейчас он ни о чем больше мог думать, как только уединиться и прочитать письмо своего зятя.

Отпустив озадаченных чиновников, он встал и прошел в свой кабинет, где у него лежали вырезанные карточки для расшифровки писем, и приступил к работе. Через час перед ним лежал текст, сократившийся раз в пять, но не потерявший от этого своей актуальности.

Здравствуй дорогой родственник. Как я только, что убедился, ты достаточно осведомлен о моих действиях и планах.

Но, как я писал уже ранее, я не планирую, и не планировал, ничего, что могло бы причинить ущерб твоей империи. Наоборот я бы хотел, чтобы ты укрепил свою власть, как должно.

Поэтому я хочу тебя предупредить, насколько мне стало известно, в твоем дворце зреет очередной заговор. Обрати внимание на поведение своей сестры Анны. Твоя сестричка все никак не успокоится, и теперь хочет сделать Василевсом своего мужа, или твоего брата. Я думаю, что ты при должном внимании сам все выяснишь, и предпримешь меры для ликвидации заговора. Кстати, у меня сейчас строится женский монастырь, который будет нуждаться в образованных монахинях. Когда будешь решать, как поступить с заговорщиками вспомни об этом.

Далее хочу тебе сообщить, что мой отец, которого тебе представляют, как архонта Владимира, вовсе не так уж зависим от вас, и по сути является не архонтом, а князем, занимающим великий стол. После зимних удачных походов его влияние резко возросло. И сейчас он вновь поддается на уговоры помочь Василию, сыну самозванца Диогена занять придунайские земли. Я, к сожалению, нахожусь слишком далеко от Киева и не могу влиять на обстановку там, хотя написал письмо отцу с просьбой соблюдать мир с ромейской империей.

И последнее, я тебе уже предлагал совместный поход на Конийский султанат и Данишмендидов, мне будет гораздо спокойнее, если рядом с нами не будет сельджуков, да и туркменов тоже. Время идет и надо принимать решение. Поэтому пришли человека, которому ты можешь доверить обговорить подробности такого похода, Я со своей стороны смогу выставить не менее ста тысяч половцев и пять тысяч катафрактов — русов, а пеших воинов не менее двадцати тысяч, а может даже и больше.

Зная твой ум и решительность, надеюсь, что ты согласишься на мое предложение

Твой зять князь Глеб Таврический.

Иоанн положил папирус на стол и задумался.

Похоже, Глеб еще умнее, чем они думали с отцом. Вот каким образом он узнал, про заговор? Похоже, за то время, что он был логофетом, ему удалось создать сеть осведомителей во дворце, притом, так, что никто ничего не заподозрил.

Холодный пот потек у него по спине.

-Так, что он имеет возможность убить меня в любое время,— бились панические мысли в голове,— да еще и намекает мне на это. Что же делать? Неужели Тени, которые сейчас служат мне, служат еще и ему? Нет, вряд ли, они ничего не знают про дворцовые интриги. Искать его шпионов нужно в другом месте.

Немного успокоившись, Иоанн вновь вызвал главного логофета.

-Ну, расскажи мне Василий, чем занимается моя сестра Августа Анна.

Встревоженный логофет мгновенно вспотел, ему ничего не было известно, про какие-либо подозрительные дела Анны. Но ведь вопрос прозвучал?

-Василевс, по докладам моих осведомителей. Августа озабочена описанием деятельности вашего великого отца. Она ежедневно опрашивает множество военачальников, очевидцев сражений, чтобы как можно лучше написать все в своем труде. Ничего подозрительного не происходит.

-Ну, что же очень хорошо, а чем занимается ее муж Никифор Вриенн.

Логофет покраснел:

-Василевс, последние дни он очень много времени уделяет беседам с вашим братом.

-И о чем они беседуют, ты выяснил?

-Осведомители работают, Василевс.

-Василий, после смерти отца я оставил тебя главным логофетом, но это не значит, что ты будешь манкировать своими обязанностями. Завтра я должен знать все о переговорах моих родственников. Ты все понял?

-Да величайший,— и логофет, упав ниц, припал губами к сандалиям автократа.

Иоанн ухмыльнувшись, при виде того, как трясущийся от страха чиновник выскочил в дверь, услужливо открытую чернокожими рабами, вновь погрузился в тяжкие раздумья.

В соборе Успенья Божьей Матери было не протолкнуться, сегодня на заутрене в церкви стояли сам князь Ростово-Суздальского княжества Юрий Владимирович с семьей и его гость старший брат Мстислав Владимирович. Столпившиеся жители Суздаля с любопытством разглядывали старшего брата своего князя, которого они еще не видели. Приехал он со свитой заполночь, а утром уже стоял на молитве, выказывая свою приверженность божьему слову. После окончания молитвы, братья вышли и вместе пошли пехом в княжеский терем, находившийся неподалеку от собора. Десяток крепких воев бдительно следил за окружающими. И хотя князьям здесь нечего было опасаться, охрана не расслаблялась. Братья между тем продолжали, начатый еще поздно вечером разговор.

-Вот так и получилось Гюрги,— говорил Мстислав младшему брату, — исчез

Давыд, аки тать в ночи, а теперь слух пошел, что я с отцом его вместе с семьей распорядился зарезать.

-А ерунда,— махнул рукой, Юрий,— если живы они, то объявятся, а не объявятся так тому и быть. Ты мне лучше расскажи, что там наш брат Глеб поделывает. Надо бы его, по какому случаю вызвать хоть в Киев этим летом. А то может, так и не увидим брата родного. Или не совсем родного?— и он с хитрой усмешкой посмотрел на Мстислава. Но Мстислав оставался серьезным.

-Не шути так брат, сказал он,— отец лично его признал, а помнишь, как Ярополк сомневался, а вои говорили, что при встрече у него даже слезы были, да и Глеб прослезился. А вообще, если хочешь знать,— он склонился к уху брата и заговорил совсем тихо, — если он и не брат, то все делает, как родич настоящий. Стоило отцу сказать, что нужно ратиться идти, слова не сказал, поднял войска свои и на Муром пошел. Таким братом дорожить надо. В степи уже почти все половцы под него ушли. Да, что половцы. Вон торкский хан Аюб, сказал, что первый раз видел, как рус правильно сидел на кошме и кумыс пил. Он отцу все намекал, что уйти они теперь могут под Тьмутаракань, дескать, Глеб им намекнул, что ежели под него пойдут, то не пожалеют. Про его удачу военную уже былины ходят. Сам ведь знаешь, что он Биляр взял. А мы сколько раз пытались на булгар ходить, такого не получалось ни разу. Но, мне совсем не нравится, что его купцы теперь без пошлины через булгар идут. Наших то, когда они по Итилю в Персию спускаются, или в Тьмутаракань, чистят безбожно. А в Муроме, говорят, городские ворота он громом небесным сломал.

-Так, может, это греческий огнь был?— задумчиво спросил Юрий, — как тогда у Херсонеса, наши лодии ромеи сожгли.

-Нет, огонь он бы горел бы и все, а тут якобы настоящий летний гром зимой был, и в воздух все взлетело. И в первый раз я такую историю слыхал, что не дал он половцам воли, город разорить. Понимаешь, что это значит — он действительно для них стал ханом. А нас, когда они слушались? Всегда мы от них ожидали, что в любой момент предать могут.

С воями, которые после Мурома в Киев ушли, передал он письмо отцу нашему, дескать не советует он мир с ромеями нарушать из-за земель дунайских, и намекнул, что есть у него задумка с базилевсом на турок идти.

Юрий наморщил лоб:

— Турки, то это кто такие?

Мстислав замялся,— Ну это навроде печенегов наших, только они на южном берегу Чермного моря обитают и ромеев беспокоят. Наши полки то уже видывали их. Говорят, бьются крепко. Так вот он и пишет, что если все получится, то хочет он, что Киев полки свои тоже выставил. И главное манит то он чем? Пишет, что доспехов и броней у турок много, есть, что взять, не то, что голожопых печенегов по степям искать. А в Диком поле в этом году делать нечего, те половцы, что под Глеба не пошли за Итиль удрали и оттуда носу не кажут.

Братья пошли дальше, Мстислав крутил головой разглядывая Суздаль, где последний раз был очень давно, а Юрий также шел погруженный в свои мысли, периодически поглядывая на спутника неприязненным взглядом.

-Конечно,— думал он, — Мстислав рад, что грех свой давний на нем теперь не висит, что тогда мальца в лесу потерял. Нашел себе родича! Вишь, говорит, выступил на нашей стороне! Ну, и что из этого. Ох, и хитер видно этот Глеб, всех обошел. Ладно, пусть пока так будет. Не судьба сейчас с отцом спорить. Погодите, еще придет мое время.

Он повернулся к брату:

— Феодор, что ты там рассматриваешь?

— Да вот смотрю, хорошо ты град свой укрепляешь, и ров сделан неплохо. Я лет десять назад здесь был, так ничего еще не было.

Будущий Долгорукий довольно улыбнулся:

-А то, что думаешь, только вы с отцом мастеров имеете хороших. Хватит глазеть, пойдем, в кои веки встретились, посидим за столом праздничным.

Уже месяц я дома, позади была радостная встреча с Варварой, которая, наплевав на все условности, вместо положенных приветствий просто крепко обняла меня и заплакала на груди. Когда после первых объятий, я посмотрел на ее пополневшую фигуру, все было понятно — нас ожидает пополнение семейства. Но я даже обрадоваться по-настоящему не успел потому, что практически сразу меня завалили делами и вопросам, которые накопились за время моих зимних приключений.

Первым делом ко мне явились оба префекта, и их доклады я выслушивал, а потом обсуждал почти целый день. Все проблемы упирались в одну, резкое увеличение населения грозило голодом. Конечно крестьяне уже позанимавшие опустевшие селения касогов, начинали распахивать земли, но нужно было зерно и не только на сев, но и на еду. А взять его было собственно неоткуда, разве только у ромеев. Хорошо, что мне не надо было кормить орды половцев, кочевавших в Крыму, но дружина хотела, есть и пить, как и все прочие обитатели княжества. Да уж, если бы не удачный захват Биляра, я бы был полный банкрот. Но все равно, останавливаться было нельзя. Собранное войско должно воевать, а проблему, что с ним делать дальше решать по мере возникновения.

Первый корабль, ушедший в Константинополь увез мое письмо Иоанну. Я сам, вложил его в письмо, которое Гаяс отправлял логофету дрома, как я и думал, он аккуратно информировал своего начальника о происходящем.

Но вообще то с этим вопросом надо было заканчивать, и я в один прекрасный день собрал всех своих немногих чиновников — ромеев у себя в доме и рассказал им немного о своих планах. Но главное было то, что отныне они подчиняются мне не как эпарху, ставленнику Василевса, а как князю, полноправному правителю Тамани и Тавриды. Особого удивления в глазах прожженных бумагомарак я не увидел. Они уже давно видели, к чему вела моя деятельность. Но молчание Василевса сбивало их с толку. И они даже сейчас подозревали, что здесь не все итак просто.

Сам же Гаяс в личной беседе со мной заверял меня в своем полном и беспрекословном подчинении и преданности. Но было понятно, что вся эта ромейская шобла предаст меня при первой реальной угрозе своему благополучию. Нужно было постепенно менять всех на своих, преданных мне людей. А где их было брать.

Настроение немного улучшилось после того, как пообщался с Ратибором. Тот за зиму смог незаметно взять почти всю власть в свои руки. И ромейская администрация собственно говоря была номинальной. По всем жизненно важным вопросам обращались к нему. Он успевал воевать с неожиданно забывшими свои распри касогами, ухитрился их загнать в горы, где они начали умирать от голода и вынужденно сдавались на милость победителя. И следить за постройкой крепости, чьи стены уже начинали виднеться на противоположном берегу.

В конце своего доклада он с вздохом сообщил:

-Ты знаешь, Глеб Владимирович, все же годы берут свое, когда я тридцать лет назад здесь был, то такими делами с удовольствием занимался, а нынче, что-то подустал.

И улыбнувшись, добавил:

-Ну, а теперича ты, благословясь, за дела возьмешься, мне старому хоть от дел отойти дашь.

-Ратибор, да ты что, я таких слов от тебя еще не слышал.

-Ну, так слушай, ты хоть знаешь сколько годков мне минуло? Вот не знаешь, а я ведь постарше твоего отца буду.

-Так, а чем же ты воевода на воле заняться хочешь?

Ратибор посмотрел мне в глаза:

-Глеб, познакомился я с епископом здешним Мануилом. Много мы с ним бесед о жизни вели, так вот надумал я княже постриг принять. Не одну сотню я жизней человеческих отнял, грехов на мне, рассказать тебе, сколько и не поверишь. И пора пришла искупать грехи мои тяжкие.

-Ратибор, ты же воин, не увечный, в силе еще. Подумай, рановато ты себе долю такую выбрал? Может, еще послужишь мне, как отцу моему служил?

Воевода улыбнулся:

-Так я о чем речь веду, не справляются Зосима и Досифей с новиками, нет у них пока знаний для этого, воины они сами по себе опытные, а учить не умеют. Вот я хочу, ежели ты князь не против, туда уйти и делом, которое мне по нраву заниматься, воинство христово готовить.

-Ох, воевода по живому ты меня режешь. Вот сам то подумай, на кого мне рассчитывать надо. Я сейчас тебе все как есть разложу. Вот смотри, вышел я из под власти Базилевса, вы все считаете, что давно надо было это сделать, ведь так?

-Конечно, негоже князю русов у Базилевса служить, вот союзником быть почетно.

-Ну, вот, я и хочу союзником Базилевсу стать, но с ромеями, сам знаешь, ухо держать надо востро. Чуть, что не так или убьют, или отравят.

Ратибор усмехнулся:

-Княже, кому ты это говоришь, не раз видел, каковы они есть.

-Ну, так вот, сам видишь, мне всем ромеям, что в городах здесь сидят доверять нисколько нельзя. Чуть, что они меня отравят, или базилевсу в оковах выдадут. Поэтому надо мне везде своих людей ставить. А ставить надо тех, кто от тебя зависит, или предан тебе. Ну, и положиться по большому счету я могу на тебя, да на своих теней, ну вот еще на нукеров моих половецких, что клятву принесли, ты знаешь, что если по их вине я погибну, они сами на саблю кинутся. Но их то я не могу в помощники брать, не справятся. Поэтому, для меня каждый надежный человек, как яхонт драгоценный.

-Ишь ты, яхонт!— смущенно фыркнул старый воевода, — что-то ты уж больно разошелся, а на место мое можешь взять Туазова хотя бы. Он тут уже человек постоянный твой будет. Еще, когда мы торков повстречали, он попросил родичей своих по жене, все свое семейство и людей его в Тьмутаракань отправить, больно ему по нраву здесь пришлось. А сейчас вся землю по Купису вверх почти до предгорий свободна, так, что можешь наделы всем боярам киевским давать. Касоги то почти и не осталось, лишь те, кто крестился сейчас мирно живут. А вот на правых притоках Куписа теперь аланы, что-то воду мутить начали. Не нравится им, то, что русы здесь селиться начали. Я откуда знаю это дело, беседовал как-то с отцом Мануилом, так вот к нему епископ аланский приезжал и тревоги свои высказывал. Так вот, надо бы тебе с ними определиться, все же они народ христианский, и царство у них богатое. А сейчас царь у них появился молодой, наверно еще моложе чем ты, а титул у него язык сломаешь— багатар кэркундедж. Сил у него не очень много, но две тьмы всадников выставить может. А самое главное, что он, как и ты ромеев не слушает. Базилевсы ему грамоты золотые посылают. Я вот думаю, надо тебе послов ему отправить с дарами и обговорить все по земле, чтобы неприятностей у нас никаких не было с ними. Еще в прошлом году он бы может и нос свой задирал перед тобой, а теперь против того, кто Биляр взял и ханом у половцев стал, гордиться не станет. Вот могу я перед тем, как монастырь уйти службу тебе сослужить в посольство съездить.

-Ратибор, что это ты решил, услуги в посольстве свои предложить?

-Да много про них рассказывали, очень древний народ они Глеб, давно живут здесь, любопытно мне просто.

Я не ожидал такого от воеводы и поэтому с ехидцей подколол его:

-Вот видишь Ратибор, а ведь так еще много есть, чего ты не видывал, в монастырь то уйдешь, так кроме стен каменных ничего не увидишь до самой смерти.

Собеседник засмеялся:

Ну, ведь не в темнице же буду сидеть, новиков учить, много забот, Может какие среди них к военной науке способные будут. С ними время незаметно будет идти.

Я встал посмотрел в окно, солнце уже клонилось на закат :

-Ратибор, я мыслил в монастырь попозже поехать, а поговорил с тобой и решил давай завтра с утра и отправимся туда, извещу и епископа владыку Мануила попрошу с нами поехать. Посмотрим, что там за год прошедший изменилось, как архимандрит Пафнутий свои владения обихаживает.

Утром мы еще немного ожидали появления епископа Мануила, к моему удивлению старец явился верхом на лошади, с ним было несколько крепких вооруженных монахов. Свою потрепанную рясу он подвязал к поясу, открыв на всеобщее обозрение драные штаны и кожаные расшитые сапоги с искривленными носами. Он довольно легко спрыгнул с коня и перекрестил всю нашу команду, подошедшую за благословением.

Ехать до монастыря было не очень далеко, и вскоре перед нами начали вырастать его стены. Я с удовольствием глядел на них. Действительно монахи зря время не теряли их постройки, выглядели очень внушительно. Конечно, до моей крепости им было очень и очень далеко, как впрочем, и до Соловецкого монастыря, где я когда-то бывал в моей первой жизни.

-Ладно,— подумал я,— потом пройдусь везде подумаю, чем можно помочь монахам.

Встречали нас колокольным звоном, и почти сразу пришлось встать на обеденную молитву. В монастырской церкви народу собралось, как сельдей в бочке. В мой прошлый приезд здесь и близко не было столько народа.

Архимандрит Пафнутий встретил нас радостно, и сразу начал спорить с Мануилом, кому сегодня вести службу. Они так увлеклись, что мне пришлось негромко кашлянуть, Мой посыл был хорошо понят, старцы засмущались, и через несколько минут Мануил уже облачался для службы, а я вышел, чтобы отстоять обедню вместе со всеми монахами и прочими присутствующими здесь.

По окончанию службы настоятель повел нас посмотреть, как живут монахи и подростки -будущие христовы воители. Сам монастыть оказался неожиданно большим, построен он был на месте старых каменоломен, видимо еще времен первых греческих поселений. И поэтому подвальных помещений здесь было множество. Мы медленно переходили из одного в другое. На стенах комнат кое где сочилась вода, в других местах осыпалась краска с изображений святых. Когда мы зашли в небольшую келью, куда пробивался свет небольшого закрытого слюдой оконца, Пафнутий сказал:

-Вот смотри князь, жил в сей келье основатель монастыря нашего чернец Никон.

Очень он много для нашего монастыря сделал. А самое главное труд здесь его хранится. Писал он его десятки лет. Но вот почему-то в Киев, в Лавру, где он игуменом потом служил, с собой не забрал . Я его несколько раз уже читывал.

И показал мне огромную толстую книгу, с деревянной обложкой, внутри которой были, исписанные мелким почерком листы пергамента. На обложке было начертано — Летописный свод. Я дрожащими руками взял одну из первых русских книг. Открыв первую страницу с трудом прочитал , путаясь в вязи старославянских слов,— в 6587 года индикта 15 лъета.

-Вот она,— проносилось в моей голове,— вот книга, которая могла бы столько изменить в истории страны, если бы она сохранилась еще тысячу лет.

-Отец Пафнутий, — спросил я, — а много сейчас у вас переписчиков трудится?

Старец смутился, — да, нет, всего два писца и есть, работы у них невпроворот. А к чему ты княже спрашиваешь, помочь, чем хочешь?— и он вопросительно посмотрел на меня.

-Владыко, знаю я способ один, как, сделав один раз книгу, повторить ее много раз, притом будет она, точь в точь, как лучший писец ее писал.

Если у вас такая штука будет, печатный станок она называется, то книг святых сможете сделать, сколько вам захочется, было бы на чем печатать. Бумага то пока еще редкость великая. Но и на пергаменте можно тоже все гораздо быстрей изобразить.

Епископ Мануил, молча слушавший нашу беседу заинтересованно спросил:

-Эпарх. Я даже и не подозревал, что у тебя такими воросами интересуешься, может, вкратце опишешь, как твой стан, работает.

Пришлось мне тут же на куске драного пергамента, лежащего на столе, изобразить угольком подобие печатного станка и объяснить, принцип его работы.

Монахи, увидев чертеж, засмеялись:

-Да ты пресс для отжима винограда, да оливкового масла изобразил, Здесь конечно все ногами его топчут, но вот в кое в каких монастырях и прессы такие есть.

Пафнутий сказал:

-Как я понял, ты состава металла для буковиц не знаешь?

-Ну, отец Пафнутий, хорошо, что я еще это запомнил, а уж сплав , так то мастер должен подбирать. У меня сейчас хорошая мастерская плавильня работает, если вы захотите и вам буковицы отольем. А потом и попробовать книгу напечатать, может с божьей помощью и все получится. Тем более, что станок совсем немного надо переделывать.

Тема книгопечатания стариков заинтересовала всерьез, и вскоре передо мной предстал крепкий чернобородый монах, представленный мне, как дьякон Тимофей. Если говорить в современной терминологии, он был главным монастырским механиком, но кроме этого еще и писцом. Поэтому мое предложение его явно воодушевило.

— Княже,— говорил он мне,— когда меня позвали, подумал, что ты предложишь просто на досках деревянных слова вырезать. Я так тоже иногда делал. А вот отдельно буквы металлические отливать, чтобы из них слова складывать, мне эдакое в голову не приходило. Осенил же тебя князь господь, светлой головой!

-Владыко,— обратился он к Пафнутию, — благослови на труд, с сегодняшнего дня буду думать, как изладить такой стан.

Любопытный монах задал мне множество вопросов, но что я мог рассказать, большинство мелочей нужных для книгопечатания были мне неизвестны. Понятно было только одно, что с моей подачи книгопечатание может начаться на триста лет раньше, чем в прошлой истории. Но для этого еще надо было сделать все, чтобы этот монастырь не был разрушен, а стоял на своем месте еще не одну сотню лет.

По окончании беседы Тимофей моментально исчез, видимо ему не терпелось начать новое дело.

Я же с Пафнутием и Мануйлом, которые с интересом слушали нашу беседу, прошествовал далее.

В обширном монастырском дворе мое внимание привлекла гора свежевырытого грунта, Заинтересовавшись, я подошел посмотреть. Оказалось, что здесь выкопан большой колодец.

Увидев мое удивленное лицо, архимандрит пояснил:

— Княже, до сего дня брали мы воду из копанки небольшой, уже привыкли к ней, хоть и вода солоноватая была. Но появился у нас трудник один, из тех рабов булгарских, что ты в прошлом году привел. Оказалось, что мастер колодезник он. Просили мы его тогда воду нам отыскать. Постился он месяц, а недавно, с молитвой на устах начал копать, а братия псалтырь в то время читала, и вот сжалился над нами господь, ударил источник в яме, на рост человеческий вода поднялась, оказалась она как слезинка, и совсем несоленая. Мы теперь из старой копанки только для лошадей воду берем. А этот колодец сейчас будем кирпичом обкладывать.

И епископ, и архимандрит осенили себя крестным знамением, что пришлось проделать и мне.

Но для моего прагматического ума было достаточно одного заключения:

— Теперь монастырь, благодаря такому источнику может выдержать долгую осаду.

После этого я оставил своих спутников, которые вступили меж собой в какой-то теологический диспут, совсем мне неинтересный, и поспешил в половину монастыря, отданную для подростков.

Когда я зашел туда, на вытоптанном до плотности асфальта дворе стояли ребяческие выкрики и тупой стук деревянных мечей. Разбившись на пары, мальчишки с упоением колотили друг, друга. Несколько человек сидели в стороне, зажимая разбитые носы, и распухшие коленки около них суетился какой-то монашек видимо лекарь. И на все это безобразие взирала троица взрослых, Зосима с Досифеем и Ратибор. Они явно наслаждались происходящим. Увидев меня, Досифей хотел что-то скомандовать , ноя остановил его жестом и присоединился к ним, также с удовольствием разглядывая разгоряченных мальчишек.

-Ну, что же неплохо, -сказал я, — так они что только этим и занимаются?

Монахи мрачно посмотрели на меня:

-Эпарх, мы так понимаем, что ты пошутил. Конечно не только этим. Что мы зря двадцать лет в армии базилевса провели. Но вот сколько сил пришлось отдать, ссорясь с архимандритом. Пафнутий до сих пор считает, что послушники должны больше времени уделять молитве и посту. Надоело ему говорить, что воины Христовы должны быть крепкими не только духом, но телом, — сказал, обычно скупой на слова, Зосима.

-Монаси, так сколько тут у вас чад, в послушниках определено? Спросил я, глядя на орущих парней.

Досифей улыбаясь, сказал:

-Так вот осенью то прошлой когда первых отроков привезли, было семь десятков. А сейчас уже поболе сотни будет.

И если бы не деньги, то и больше можно было на кошт брать.

-Откуда детей то еще брали.

Ратибор усмехнулся,— князь, бояре то не слепые и не глухие, у них уже всех семьи здесь, а когда они увидели, как мы воинов готовим, так все своих старших пытались к нам подсунуть. Где они еще так смогут своих детей обучить. Таких воинов, как Зосима с Досифеем, не много, да еще они и бой ромейский знают.

А их ученики уже сейчас, многим, кто по домам сидит, носы поутирают. Вот скоро мы игрища начнем проводить, посмотрим, как воспитанники Зосимы, против Досифеевских сражаться будут.

Мне конечно хотелось поговорить еще, дать советы, но я сдержался, рано было еще лезть к опытным воинам со своими замечаниями, потом в беседах с Ратибором можно будет ненавязчиво вводить методы подготовки, которые были мне очень хорошо знакомы.

Через пару часов мы с Ратибором сели на коней и оправились в хозяйство Ираклия. Небольшой касожский аул, расположенный неподалеку от монастыря ничем не отличался от десятков таких же, имевшихся в моих владениях. Разве, что только стена вокруг него была немного повыше.

Когда мы подъехали ближе, я начал крутить головой, разглядывая каждую кочку и деревья. Мне было интересно, где и как расположен дозор, но ничего не смог углядеть.

-Теряю хватку,— подумал я, и в этот же момент, на небольшом холме слегка ворохнулась трава,— ага вот они где сидят! — с торжеством подумал я, -нет, опыт не пропьешь.

Когда мы подъехали к воротам, там уже ожидала торжественная встреча, Ираклий радостно приветствовал нас, какие-то хромые ветераны приняли у нас лошадей. Наша охрана, для которой, собирались накрыть стол, осталась за воротами, а мы с Ратибором, сопровождаемые хозяином прошли в поселок.

Это было небольшое поселение в десяток обычных домиков типа сакли, все остальное место занимала полоса препятствий и снаряды для тренировок.

Мы прошли в самый большой дом, где Ираклий устроил себе резиденцию, там суетящийся хозяин усадил нас за стол, в то время, как высокая черноволосая красавица заставляла его едой. Мне сразу стало ясно, кто это такая.

-Вот хромой лохаг, а мне песни пел, о том, что старый, больной, а такую красотку себе нашел, сразу видно касоженка.

Ратибор заметил мое внимание к девушке и успокаивающе шепнул:

— это дочь одного из князей касожских, весь род вырезан, так, что не беспокойся, лишнего ей просто некому говорить. Ираклий ее выкупил, еще до того, как полон в Таматарху привезли, все деньги на нее старый дурак потратил. Но в городе ему бы за нее в два раза больше пришлось бы отдать.

-Ираклий,— первым делом спросил я, а где же все?

Тот улыбнулся, — известно где, на марш-броске.

Слово марш-бросок он произнес таким важным видом, как будто, сообщал о прибытии царской особы.

Я внутренне засмеялся. В Константинополе Ираклий в основном решал общие вопросы снабжения, набора людей, и не принимал участие в повседневной жизни учеников, а здесь на него обрушилось, то чему я учил своих теней не один месяц и он с удовольствием вводил новые слова в свой лексикон.

-Двое в дозоре, и один дневальный на тумбочке.

Он вновь произнес эти слова с таким пиететом, что я чуть не задавился смехом.

Ираклий, я бы хотел посмотреть, как там все устроено, а потом можно сесть за стол

Мой товарищ с сожалением посмотрел на огромный дымящийся кусок мяса и встал из-за стола.

-Ну ладно, пойдем. Айша!— Обратился он к девушке, — пусть пока дальше ничего не носят, мы скоро придем.

-Слушай, а кто тут у тебя работает— вновь спросил я его.

-Да здесь у меня все ветераны собраны, у кого руки нет, у кого еще чего, зато молчать умеют, и им ничего не нужно за воротами аула,— ответил Ираклий.

Мы вошли в первый дом, оборудованный под казарму. Действительно за дверями стоял невысокий парнишка в черной форме, и за ним действительно была настоящая тумбочка. На наше появление он четко прореагировал.

-Взвод смирно! — раздалась его команда в пустом помещении. Затем он повернулся в нашу сторону и безошибочно определив старшего, обратился ко мне.

-Князь Глеб, взвод учеников Теней на марш броске, за время моего дежурства никаких происшествий не случилось. Дневальный курсант Сергий.

Я, с ностальгией, оглядывал казарму, шестнадцать идеально заправленных топчанов стояли в два ряда. На землебитном полу не было ни соринки. А из открытых окон веял свежий ветерок.

Да, у меня просто не было слов, и я тщетно пытался найти, к чему придраться. Вся форма была аккуратно заправлена на стенах, а сверкающее оружие стояло в стойках.

-Хорошо Сергий, твои действия при внезапном нападении?

Отрок посмотрел на меня серьезным взглядом.

-Князь, уточни, пожалуйста, вводную, — спокойно сказал он.

Это был финиш, я захохотал, взявшись за живот.

Сквозь смех я спросил,— кто твой наставник, курсант?

Тот также серьезно сообщил:

-Мой наставник — мастер Домн,— и уставился на меня с таким видом, что если я собрался говорить что-то плохое про его мастера, это для меня может плохо закончиться.

Я же в этот момент думал:

— Ведь даже мои интонации передали паршивцы, сейчас, как будто себя услышал.

Продолжая смеяться, я ударил дневального в лицо, раскрытой ладонью в четверть силы. Мальчишка не меняя выражения лица, дернул головой, и удар прошел мимо.

Сергий ехидно улыбнулся и сообщил:

-Со мной это уже не получается даже у мастера.

-Ого,— мелькнула мысль, — меня, что уже списывают со счета? А действительно, когда вы сэр последний раз тренировались? Сейчас, пожалуй, и не получится что— то показать.

С подобной мыслью я все же потрепал парнишку по голове и сказал, что он достойный ученик своего наставника, после чего мы с Ираклием пошли на трапезу. Есть хотелось уже не по-детски.

По дороге я все же не утерпел и слегка прошелся по поводу Айши. Но Ираклий, как обычно на подначки не повелся, и сказал, что он уже окрестил рабыню и, скорее всего, возьмет ее в жены. Ратибор же шел молча, слушал наш разговор и только улыбался в густые усы.

Мы сидели, пили кислое местное вино, ели кабаний бок. Настроение было отличным, единственное где-то в глубине саднило сомнение, — слишком сегодня все гладко получается, как бы не пришлось горевать.

Но я постарался выкинуть сомнения из головы и с удовольствием болтал о всякой всячине со своими друзьями, от которых, я точно знал, не мог ждать никакой подляны.

Уже начинало смеркаться, когда открылись ворота и в них вбежали мои будущие Тени. Впереди бежали их наставники.

Я вышел к ним и Григорий, углядевший меня сразу крикнул:

-Взвод стой! Смирно! и подойдя ко мне, доложил,— Князь, взвод курсантов возвратился с марш-броска, все здоровы, задание на сегодня выполнено. Старший мастер Григорий.

-Вольно! -прозвучала моя команда и Григорий ее немедленно продублировал. Я медленно прошел вдоль строя. Да, на этот раз парнишки у меня подобрались неплохие. Они стояли по уши в грязи, уставшие после тяжелого пробега в несколько десятков километров и, тем не менее, их глаза горели любопытством. Наверняка выслушали не одну историю обо мне.

-Григорий давай командуй, что там у вас дальше?

-Сейчас помывка, потом оружие, потом ужин, потом сон,— по быстрому перечислил командир.

После команды все уже толпой рванули к умывальнику.

Умывальник меня заинтересовал, Такой штуки я еще не видел. В протекавшем неподалеку ручье вращалось небольшое колесо с черпаками и подавало воду в водовод из выдолбленных половинок бревен. В последнем бревне было проделано полтора десятка дырочек, из которых текли тонкие струйки. Ребята сразу потеряли серьезность и шумно плескались, обдавая друг друга водой. Увидев, что я разглядываю умывальник, ко мне подошел Ираклий:

-Ну, как тебе мой акведук? — гордо спросил он.

-Ираклий, я тебя не узнаю, ты, что сам это придумал?— потрясенно спросил я.

-Придумаешь тут,— проворчал старый вояка,— когда они первый раз все залезли в ручей, столько грязи поднялось. Вот пришлось вспомнить свои детские годы. У нас в деревне так было сделано.

Сказав мастерам, чтобы они потом присоединялись к нам, мы ушли обратно и продолжили пировать. Нечасто у меня получались такие посиделки, и я хотел получить удовольствие по полной.

Трое моих Теней через час присоединились к нам. Они очень интересовались, как поживают их коллеги. Когда я коротко рассказа об их успехах, на лицах мастеров нарисовалась явная досада. Им тоже хотелось действий. Пришлось опять им говорить о важности дела, которым они занимаются. Что они готовят будущих воинов, и в процессе подготовки сами узнают что-то новое. Но все равно пришлось пообещать, что вскоре я их сменю, потому, что наставниками должны поработать все мастера Теней.

К вечеру я неплохо набрался и улегся спать в дом, который мне определил хозяин. Мои нукера быстро определили все слабые места и выставили охрану, несмотря на то, что аул и так был очень неплохо защищен.

Утром я проснулся от команд, раздававшихся на дворе. Там уже по полосе препятствий начали бегать курсанты.

-Да уж, — подумал я— с тенями это у меня получилось без проблем. А, как создать настоящую армию, вот это вопрос. Деньги и еще раз деньги. Мне нужны трофеи и победы, тогда можно будет думать и об регулярных войсках, конечно до Василевса мне пока, как до Луны, но дорогу осилит идущий.

С этими мыслями я встал с топчана, вышел из дома и побежал к полосе препятствий, ведь личный пример еще никто не отменял.

После завтрака, я провел сам занятие с курсантами, чтобы посмотреть, как идет обучение, и остался доволен, о чем сообщил своим помощникам.

В монастырь я решил не возвращаться, а сразу отправиться в хозяйство Диодора.

После нескольких часов пути мы добрались до него. Определить, это было нетрудно по запаху, который приносил ветерок. Пока добирались до цели, нас неоднократно останавливали не очень приветливые воины, которые убедившись, что мы — это мы, поднимали рогатки и пропускали далее по дороге. Ираклий, также отправился со мной, сказав, что уже не видел Диодора больше месяца, и хочет посмотреть, что поделывает его старый сослуживец.

Резиденция Диодора располагалась в небольшой долине, отгороженной огромным утесом от его производств и запах селитряниц, здесь практически не ощущался. Видимо у него было налажено какое-то сообщение с охраной, потому, что когда наша процессия подъехала, он уже ожидал нас у входа. Как и Ираклий, при встрече он формально приветствовал меня, как своего суверена, а потом мы уже начали обниматься и хлопать друг друга по плечам.

На крыльцо вышла располневшая Феодора, которая с улыбкой поднесла мне ковш с вином.

Я взял у нее ковш и, выпив его до дна, отдал обратно. Феодора, гордо неся свой живот, ушла обратно.

Да моя бывшая девушка, с которой я делил постель полтора года, осталась вполне довольна, выйдя замуж за Диодора, который давно положил на нее глаз. И теперь, похоже, у старого воина будет пополнение семейства.

Пока Диодор обнимался с Ираклием, я оглядывал окрестности. Неподалеку от господского дома, располагались хозяйственные постройки и казармы для охраны. На первый взгляд ничто не говорило, о том, что неподалеку занимаются производством пороха, и работают мастера по отливке бронзовых пушек.

Диодор, наконец, закончил обниматься с Ираклием и обратился ко мне:

-Князь, что бы ты хотел осмотреть вначале.

-А давай навестим Бахиджа, хочу посмотреть, как он устроился, и на что я могу рассчитывать, пороха мне нужно, чем больше, тем лучше. Все, что я брал с собой в походе на Муром, уже использовано.

Диодор свистнул и ему раб подвел коня, на которого он ловко вскочил, пользуясь только одной рукой.

Я не преминул заметить это обстоятельство:

-Диодор, я смотрю, тебя годы совсем не берут, на коня взлетаешь, как молодой, жена на сносях.

Старый воин усмехнулся и подкрутил усы, поглядывая на Ираклия.

Тот сразу сообщил:

-Ты так на меня не поглядывай, я от тебя не отстану в этом деле.

Я же вновь стал доставать Ратибора,— воевода, посмотри, вот воины настоящие, все успевают, и даже детей нажили.

Мой друг усмехнулся:

-Да, я тут вас всех старше, мне седьмой десяток лет уже. В Киеве у меня и дети, и внуки, а я тут с тобой насмешником вожусь. Вот будешь насмехаться, уеду к Владимиру Всеволодовичу, скажу ему, сын твой Глеб старшим дерзит.

-Так Ратибор, а как же мысли твои о монашестве, воспитании воинов христовых, все прахом пойдет. Пропадем же мы все без тебя.

-Ага, пропадешь ты, как же, удача Глеб у тебя на роду написана, носом чую. Из-за того и кинул все, и посадником здесь полгода сидел, хоть и надоело мне это дело смертельно. И вижу я, что не нравятся тебе помыслы мои в монастырь уйти. Вот скажи, опять ведь на все лето в поход уйдешь?

-Прав ты Ратибор, собираюсь в поход, да и как не идти, вот скажи, что будет, если половцы без дела останутся.

-Ха, известное дело что, в набеги пойдут, и тебя не спросят. Вернее вначале спросят, а ежели ответа от тебя не будет, пойдут точно.

-Так, что сам ответил на мой вопрос, нельзя мне не идти в поход, войско должно воевать. Вот со временем, может быть все будет по— другому, и ты в монастыре изрядно сможет в этом помочь,— сказал я и слегка пятками пришпорил коня.

Мы вновь проехали утес и сразу запах селитряниц стала заметней.

На ходу я крикнул Диодору:

-Почему около твоего дома нет этой вони?

Тот засмеялся, — так я по уму все делаю, вначале кучи дерьма, складывали с бойни все отходы, мел, а потом я уже место искал, где вроде и недалеко и запаха поменьше. Да еще сегодня просто день неудачный, открывают самую старую кучу, так что готовься к настоящей вони.

Когда мы въехали на территорию пороховой мастерской, нас заметили не сразу. Около небольшой кучки работников стоял Бахидж и громко рассказывал, что он думает, про своих подчиненных. Вот только все это он говорил по-арабски, поэтому все его цветистые выражения типа, зачем Аллах позволил появиться на свет этим недоношенным выкидышам верблюдов с кривыми руками и головой ослов, кроме меня я никто не мог оценить.

Поэтому я не стал ждать окончания его речи, и подъехал ближе, старик, прервав свою речь на полуслове, подбежал ко мне и распластался на земле. Вообще, когда он впервые узнал, что я зять Василевса, разговаривать, со мной, как раньше уже не мог. В его речи сквозило такое подобострастие, что было неприятно его слушать. Но что же делать, я не собирался никого перевоспитывать, хватало других проблем.

При осмотре я увидел, что Бахидж выполнил все мои указания по разделению всех этапов производства, и теперь если , что пожар в одном из цехов, не перейдет на остальные, и не позволит потерять все, что было сделано месяцами тяжелого труда. Склады селитры, серы и угля располагались далеко друг от друга. А уже готовый порох находился дальше всего. По территории пробегала небольшая речушка, впадающая в Кубань, и около нее был расположен главный цех, где все компоненты смешивались в нужных пропорциях, продавливались сквозь решето, и полученная лапша сушилась, и затем полировалась в зерна. Полировка проходила в двух больших барабанах, которые крутили истощенные рабы, похоже, Бахидж, не много тратил на их прокорм.

Я показал Ираклию на речку, а потом на барабаны.

-Посмотри, тебе ничего не кажется знакомым?

Тот непонимающим взглядом смотрел на крутящиеся барабаны, потом хлопнул себя по лбу.

-Точно, Эй Бахидж, поди сюда, сейчас мы расскажем тебе, как еще больше сэкономить на рабах.

И мы начали в два голоса объяснять ему, что надо сделать. Про водяное колесо большую часть ему рассказал Ираклий. Но вот идею промежуточного прижимного валика, который будет натягивать ременный шкив, или наоборот давать слабину, я рассказывал уже один. Что Бахидж, что Ираклий идею поняли не сразу, но, в конце концов, до них дошло. Во время обхода старый мастер нюхом почуял, что мне все понравилось, и потихоньку разговорился, но когда я его спросил про учеников, он явно приуныл, и начал рассказывать сказки, о ничего не соображающих северных варварах, которые не слышали даже слово алхимия.

-Понятно,— сообразил я,— не хочет передавать знания, боится, что выкину или просто убью его на старости лет.

-Бахидж, а как поживает твоя семья, как внучка?

Мастер удивленно посмотрел на меня, видимо в его голове не укладывалось, что его хозяин может помнить о такой мелочи.

-Хвала Всевышнему, все мои домочадцы здоровы. А внучка вышла замуж, и уехала со своим мужем в твою новую крепость Тану. Ты же распорядился всех мастеров, которые могут строить корабли отослать туда.

-Бахидж, послушай, мне нужно, не только чтобы ты делал порох, но и обучал учеников, чтобы они смогли продолжить это дело. И не переживай, даже если появятся ученики, которые смогут заменить тебя, ничего страшного не случиться, ты будешь жить, как жил, даю тебе в этом слово.

И я, глядя ему в глаза, на арабском языке поклялся Именем Аллаха, что это правда. Когда же в клятве я назвал его братом, в глазах старика вспыхнул такой ужас понимания, что я испугался, и подумал, что мастер сейчас умрет от страха. Конечно, я теперь в его глазах был тайным исмаилитом, неизвестно для какой цели, ведущим жизнь христианского эпарха. Но работать он будет в несколько раз усердней, и будет выполнять все мои приказы и страх и за совесть.

Да, у Бахиджа было неплохо организовано, вот только селитры было маловато. Буртов было заложено у него прилично, вот только уж очень медленный был процесс. Я прикинул, что по настоящему нужно еще лет пять, чтобы процесс вышел на необходимые мне объемы, а пока придется довольствоваться малым. В голове у меня крутились воспоминания, о прочитанном когда-то, что вроде на Руси был введен налог, с каждого нужника необходимо было сдать, по сколько то там селитры. И даже если я сейчас введу такой налог, выхода селитры все равно надо ожидать не ранее чем через два года.

Вот только население у меня было не царская Русь, а пока еще только княжество, притом такое, что с моей смертью развалится через несколько дней. Я ухмыльнулся

-А вот население у меня еще будет, перекрыл я всем князьям самый выгодный бизнес. Большую часть рабов перехватывают мои половцы, и они оседают у меня в Тавриде и на Тамани. Вот в следующем году еще перекрою устье Днепра и тогда будут купцы в Константинополь только белок с куницами возить, а то моду взяли своих людей в рабство продавать. Может быть, хоть в этой истории не будут у англичан слова раб и славянин синонимами. А то, что через пару лет при упоминании моего имени у русских князей будет икота начинаться, сомнения нет. Надеюсь, что к этому времени пороха у меня будет достаточно. И хорошо, что за ними не надо будет бегать по всей Русской равнине, сами ко мне с разборками придут. Да и мои брательники тоже заявятся. Надеюсь, митрополит хоть меня поддержит?

Ну, с порохом придется пока обходиться тем, что есть. Вот только из-за этого не получается форсировать литье пушек, они вроде пока и не нужны, будут лежать без дела? Хотя нет, пару десятков картечниц надо будет отлить.

Я обратился к Диодору, молча сопровождавшему меня:

-Послушай, ты мне что-то ничего не говоришь про бронзовое литье.

Как там дела обстоят.

Тот улыбнулся.

-Да, неплохо, я здесь почти всех мастеров Таматархи собрал, купцы воют, цены то я поднял два раза. А пусть себе кричат, все равно дешевле отдавать ничего не будем.

Смотреть свое литейное производство я не поехал, так, как гостеприимный хозяин уже зазывал за стол. Да, что-то я с этими поездками совсем расслабился, а впереди меня ожидает еще крепость в Корчеве и Тана.

Вернувшись на следующий день в Тьмутаракань, я с удивлением увидел на спокойной глади моря несколько дромонов. Все наши корабли еще не вернулись из Таны, где они должны высадить в десант первопроходцев по началу восстановления крепости и строительства верфи. С бродниками, в это время, кочевавшими в низовьях Дона, у меня был заключен договор, подкреплявшийся военной силой в виде многократного перевеса с нашей стороны и моим обещанием не трогать их нищие кочевья. Поэтому я был уверен, что этот договор будет выполняться, по нему они обещали обеспечивать мою, пока еще небольшую, колонию пропитанием. И, кроме того, должны были договориться с живущими выше по течению Дона славянами, о сплаве леса для строительства кораблей и жилья. Договариваться с бродниками было нелегко, они приезжали в Таматарху небольшими отрядами, и кого у них там только не было. По-моему это были первые сборные племена, от которых впоследствии пошли казаки, среди них затесались хазары, аланы, и даже несколько бывших новгородских жителей, которые сейчас вели бродячую только им понятную жизнь. И договорившись о чем-нибудь только с одним родом, нельзя было быть уверенным ни в чем.

Я как раз собирался назавтра отправиться в Тану, чтобы поглядеть, что там творится. И сразу по возвращении начинать подготовку к военным приготовлениям. У меня был запасной вариант, если Иоанн Комнин мне не ответит, мы пойдем на печенегов, которые практически не отходили в этом году от Дуная. Насколько я понял, это были последние печенеги, которые еще кочевали по степи. Остальные их родичи уже давно служил ромеям, русам и булгарам. И надо было что-то с ними решать, или они будут, также, как половцы у меня или их надо уничтожить, как самостоятельную военную силу.

Мы ехали по городу и с удивлением смотрели на переполох, поднявшийся среди городской стражи. И тут меня перехватил префект Гаяс, неожиданно вышедший из здания канцелярии..

-Эпарх, слава господу ты вовремя вернулся— закричал он встревожено,— из Константинополя прибыл севастократ Исаак, и просит, чтобы ты поднялся к нему на борт.

-Опа, вот так дела, -подумал я,— Иоанн что-то действует совсем не так, как я предполагал. Не хочет ли он меня просто прихватить на дромоне и вывезти в столицу.

-Хорошо Гаяс,— ответил я префекту,— только мне надо привести себя в порядок, не могу же я показаться к севастократу в таком виде.

Прошло около двух часов все мои приготовления были закончены и с холодком, пробегающим по спине, я поднялся на борт дромона.

В это время небольшая лодчонка с тремя рыбаками подплыла к корме, и они затеяли оживленную перепалку с моряками, пытаясь продать свой улов подешевле.

Пройдя сквозь несколько рядов охраны, тщательно проверивших меня, я зашел в роскошную каюту, в которой спиной ко мне стоял чем-то знакомый человек.

Мне уже все стало понятно, и я с интересом наблюдал, как ко мне поворачивается Василий главный логофет базилевса.

Он улыбнулся,— мне опять не удалось удивить тебя Глеб.

Почему ты так спокоен?

-А почему я должен так удивляться, ведь наверно не каждый день Базилевсу империи предлагают союз для борьбы с турками, ничего не прося взамен. Конечно, я не ожидал, что именно ты покинешь Константинополь ради встречи со мной, а пришлете какого-нибудь стратега.

Василий уже без улыбки сказал:

-Базилевс благодарит тебя за предупреждение. Действительно его сестра вновь занялась своим любимым делом, попыткой заменить Иоанна своим мужем, а если не получится, то братом базилевса. Исаак хоть и старше, но слабоволен и очень легко следует чужому мнению, Ей бы было легко им управлять.

Так вот мы, надеюсь правильно, поняли твой намек на женский монастырь. На этом дромоне прибыла Августа Анна, а я решил проводить ее в столь дальний путь, чтобы он закончился успешно.

На мой немой вопрос он поспешил добавить,— Базилевс считает, что Исаак и Вриенн ему еще пригодятся. Без Анны, которая постоянно их провоцировала, они будут вполне управляемы.

Василий, как бы оправдывался передо мной. Он, как и я, совершенно так не считал. Ему и без моего скептического выражения лица было понятно, что его слова вовсе не значат, что эта сладкая парочка не постарается в скором времени замутить еще один заговор. Но это было, собственно говоря, не мое дело. Напряжение ожидаемой схватки спало, хотя я все же не был уверен, что Василий, поговорив со мной, не прикажет меня тут же пристрелить.

Между тем Василий позвонил в колокольчик, и в каюту, сгибаясь в три погибели, вбежали слуги и в момент накрыли пышный стол.

Когда мы уселись за стол, в каюту зашла женщина средних лет, в простой монашеской одежде. Она с ненавистью посмотрела на меня и без приглашения села рядом с нами. Я с трудом узнал в ней сестру базилевса. Видимо перспектива на всю оставшуюся жизнь похоронить себя в женском монастыре на далекой окраине империи ее совсем не радовала.

-Константин ты, или Глеб мне все равно как тебя зовут, — произнесла она осипшим голосом,— скажи правду, что меня ждет? Я хочу знать.

-Августа, — почтительно начал я,— ты сестра моей жены и мы вроде бы родственники. Я предложил Базилевсу, чтобы ты немного погостила у нас, а потом, когда монастырь будет достроен, ты можешь применить все свои немалые знания для его успешной деятельности. В этих диких краях еще немало язычников, которых надо приводить в лоно нашей церкви. И ты сможешь внести свою скромную лепту в это богоугодное дело.

Великий логофет с кривой усмешкой глядел на меня из-за спины Августы, он, наверняка, не верил моим словам совершенно, и думал, что Анна в Таматархе будет сидеть в самой дальней и темной келье монастыря, без всякой связи с внешним миром. Но я говорил чистую правду, и собирался действительно делать то, что обещал. Куда может сбежать из Тьмутаракани одинокая женщина, пусть даже и сестра базилевса?

Я же решил отложить объяснения со свояченицей до приезда в город и перешел к разговору с логофетом. Тот уже ожидал этого и задал очередной вопрос.

-Глеб, скажи, каким образом ты узнал о заговоре?

Он видимо уже окончательно похоронил Анну в подземелье, раз так откровенно при ней завел этот разговор.

-Василий, если я открою тебе правду, ты этому все равно не поверишь, поэтому скажу так, я просто понял, что это произойдет и, как видишь, оказался прав.

Василий вздохнул,— я и не сомневался, что ты ничего не скажешь о своих шпионах во дворце. Ладно, давай перейдем к обсуждению плана войны с султанатом. Базилевс рад иметь тебя в союзниках в этой войне. Я не уполномочен конкретно договариваться о самих военных действиях, а должен уточнить сколько ты можешь выставить войск и к какому сроку, чтобы мы могли думать о переправе вас через Босфор .

Мы долго обсуждали все вопросы, я понял, что ромеи не очень доверяют мне, потому, что больше всего обговаривались маршруты войск около Константинополя. Ну, положим, я бы и сам не очень доверял орде в сто тысяч всадников, которая будет проходить рядом с богатейшим городом мира. Со слов Василия базилевс также не возражал, если мы по пути займемся печенегами, что я обещал сделать, но заметил, что гоняться за каждым кочевьем нам будет некогда.

Когда мы закончили разговор, то оказалось, что на столе все было подъедено, и Василий удивленно смотрел на пустые блюда. Я же за все время съел немного из тех кушаний, которые Василий брал сам, а пил воду из фляжки, привезенной с собой. Мой собеседник, увидев это, хрюкнул что-то неодобрительное, но настаивать на питье вина, услужливо наливавшееся прислугой, не стал.

-Василий,— предложил я, давай поедем ко мне, думаю, что мы сможем продолжить трапезу, а главное, — тут я ему подмигнул,— мне совершенно ни к чему тебя травить.

Мы оба понимающе засмеялись, и Василий пошел собираться в дорогу. Анна, не пропустившая ни слова из нашей беседы, также встала и вышла из каюты.

Через час пара лодок высадила меня и моих спутников на берег. Анну сопровождали две служанки, и еще четыре крепких раба несли ее тяжелые сундуки. Логофет же приехал всего с двумя охранниками. В ответ на мой удивленный взгляд он, улыбаясь, пояснил,— думаю, что твои тени будут охранять меня не хуже, чем мои и показал взглядом на небольшую рыбацкую лодочку, которая держалась неподалеку от нас.

-Да прокололся, подумал я,— никогда нельзя недооценивать противника. Если бы сегодня меня решили убить, то пришлось бы сражаться в одиночку. И машинально погладил свою одежду с подшитыми под нее металлическими квадратами с заточенными до бритвенной остроты краями.

Варвара вышедшая вниз, встретить меня, изумленно смотрела на старшую сестру, а потом ринулась обниматься.

-Анна,— восклицала она в перерывах между объятьями, — неужели ты предприняла такое путешествие, чтобы увидеть меня.

Та же сконфуженно молчала, по-видимому, не зная, что сказать сестре на людях.

-А могла бы, и придумать за время поездки,— раздраженно подумал я.

-Варя,— прервал я радостные восклицания своей жены, — Анна устала с дороги, забери ее к себе, она отдохнет, вы поговорите. А потом можете спускаться вниз. Я думаю, что вы не опоздаете.

Великий логофет, на вечерней трапезе не расслаблялся, от его внимательного взгляда не осталась не замеченной ни одна подробность моей теперешней жизни. Он даже почти не пил вина, видимо, чтобы иметь ясную голову на сегодняшний вечер. Мои ухищрения против возможного отравления также были внимательно рассмотрены. Здесь мы уже не разговаривали о предстоящем походе, а просто логофет рассказывал последние новости Константинополя, и злословил по поводу общих знакомых. Он был до жути доволен проколом логофета дрома, когда в письме префекта Гаяса, было обнаружено мое письмо. Мне же это довольство не очень понравилось.

-Может, где-то еще имеется шпион Василия, про которого я ничего не знаю?— пришло мне в голову.

Когда же к нам спустились жена и Анна, разговор принял совсем другое направление. Варвара жаловалась на мое почти постоянное отсутствие, и погоду, Анна сидела, поджав губы, и ни с кем не разговаривала. Мне показалось, что она так и не рассказала сестре, что ее сюда сослал брат, чтобы она не совала так активно свой нос в его дела. Прочие сегодняшние гости были озадачены отсутствием севастократа Исаака за столом. Но видимо решили, что он посчитал для себя слишком постыдным посетить резиденцию эпарха самого захудалого фема ромейской империи.

Постепенно беда пошла про местные дела, когда же я сказал, насколько выросло население за прошедший год, и увеличились сборы налогов, глаза у Василия заблестели.

-Конечно, подумал я, когда появится у базилевса, первым делом будет уговаривать того, отменить экскуссию, что бы налоги шли не мне, а в Константинополь. Только поезд ушел дорогой, теперь все денежки по любому будут мои.

Засиделись мы допоздна, но на ночь недоверчивый сановник перебрался на дромон. Перед этим я пообещал завтра показать ему строящуюся крепость в Корчеве.

К середине следующего дня дромон доставил меня с Константинопольским гостем в Корчев, где нас встречали префект и видные горожане. Но кроме них меня встречали еще около двух десятков половецких военачальников, на которых с большой опаской косились окружающие.

-Понятно,— подумал я,— каким -то шестым чувством почуяли что скоро поход. Мой спутник, также с большой опаской смотрел на кочевников. И потом, видимо не сдержав эмоций, тихо сказал мне на ухо:

-Наверно только такой, как ты, ненормальный смог подчинить этих дикарей себе, но не надейся, что это надолго, как только они почуют слабину, разбегутся по степям.

-Василий, ты не понимаешь, они сами выбрали меня своим каганом, и только моя смерть или военные неудачи могут изменить этот факт,— также тихо сказал ему в ответ и добавил,— а я постараюсь, чтобы военных неудач у меня не было, или, по крайней мере, они были не очень большими.

Вставшим на колени военачальникам я приказал ожидать меня, и отправился вместе Василием к стройке. Огромное здание крепости уже возвышалось на половину своей предполагаемой высоты, и было видно отовсюду. Когда мы подошли вплотную, и каменные стены из грубо высеченных каменных боков нависли над нами, я уловил взгляд Василия, брошенный на меня. Этот взгляд как бы приценивался,— сейчас тебя убить, или немного подождать.

-Да уж, вздохнул я про себя, — с моим родственничком Иоанном, как-то надо объясниться по настоящему, иначе постоянно будешь ждать или яда в вине или ножа в бок.

Но Василий больше таких взглядов не кидал, а с удивившим меня энтузиазмом полез рассматривать все построенное, а потом вступил в беседу с архитектором, притом беседовал с ним на итальянском, и я ничего не понимал в их беседе. Но я все равно знал, о чем они говорят, Василия, как и венецианцев, интересовали те изменения от принятых сейчас стандартов в этих постройках, но архитектор ответить все равно не сможет. И действительно Василий вскоре повернулся ко мне и начал задавать ожидаемые вопросы, но я с улыбкой отвечал, что когда все будет готово, все сразу поймут, для чего это делается.

Стройкой я остался доволен, если все будет продолжаться в таком темпе, к зиме почти все будет сделано. И когда я перееду сюда, то буду считать, что моя семья, которая в этом году должна будет увеличиться, будет в относительной безопасности, потому, как невысокие кирпичные стены крепости в Таматархе оптимизма мне не внушали.

Когда мы прошли во внутренний двор крепости, где пока еще никаких особых построек не было, Василий закрутил головой. Немного помолчал, но все же не вытерпел и спросил:

Я не вижу у тебя колодцев, здесь что, нет воды.

В ответ я позвал его за собой, мы в сопровождении венецианцев спустились по широкой каменной лестнице в большой подвал, занимавший почти такую же площадь, как двор крепости. Пройдя по пустым гулким помещениям, освещаемыми факелами охраны, мы подошли к темнеющему провалу и по очередным ступенькам спустились еще ниже. Здесь, после теплого весеннего дня, было прохладно и пахло сыростью. Пройдя немного дальше в тусклом свете факелов мы увидели большой бассейн полный воды, там, где в него входила труба от источника были даже заметно слабое течение.

-Вот так и будем жить,— сказал я,— воды, как видишь, нам хватит. Ну, а если все же кто-нибудь догадается перекрыть источник, который еще надо отыскать, то этой воды хватит не на один месяц. И вот посмотри,— я показал на потолок, из которого прямо над бассейном выходили несколько керамических труб, — В эти трубы будет стекать вода с крыш и стен крепости во время дождей.

Во время разговора архитектор Ладислао стоял с таким видом, как будто он сам все это придумал. Хотя он мог гордиться, все же это именно он выполнил в камне все мои замыслы. Но зато и почти все средства, которые я получал, уходили сюда, как в воду. Мне уже неоднократно намекали мои приближенные, что я мог бы жить на более широкую ногу. Даже наш управитель, поняв, что у меня нет привычки за каждое неосторожное слово рубить головы, как то осторожно намекнул, что я мог бы и почаще проводить приемы и устраивать пиры. Но пока мне было не до этого, и будет ли, когда-нибудь я не знал.

После увиденного логофет пока мы не поднялись во двор, не произнес ни слова.

Жаль, — подумал я,— что не могу ему продемонстрировать залп пушек, которые картечью из бастионов фланговым огнем будут сметать вдоль стен всех нападающих вместе с лестницами. Или залпы пушек чугунными ядрами, которые пока еще были только в моей голове, по дромонам, или любым другим судам, проходящим через пролив. Но, увы, пока это были только мечты. Я прекрасно помнил, про железную руду и уголь Тавриды, и их невысокое качество, но надеялся, что, по крайней мере, для моих несложных творений, этого качества будет хватать. Если все будет складываться удачно, и я вернусь живым из похода, мастера бронзового литья займутся и производством чугуна.

Оставив логофета беседовать с префектом, который подобострастно повел высокого гостя в свою резиденцию, я пошел к половцам, невозмутимо сидевшим на походных кошмах и потягивающих кумыс из кожаных бурдюков. Они оживленно беседовали с моими нукерами, видимо рассказывая им новости, которых они были лишены, занимаясь охраной своего хана.

Усевшись рядом с ними, на торопливо подложенную подстилку, взял в руку деревянную плошку, в которую немедленно была налита белая пенящаяся жидкость, с удовольствием вдохнул знакомый запах кислого кобыльего молока, и завел неторопливый разговор о том, как проходит кочевье, не пал ли скот, здоровы ли новорожденные дети, как проходит подготовка к походу, у всех ли воинов достаточно оружия и снаряжение.

Мои собеседники также неторопливо отвечали на мои вопросы, и терпеливо ждали, соблюдая вежливость, когда их каган перейдет к деловой беседе.

Когда я, наконец, перешел к главному, их глаза вспыхнули радостью, но даже и тогда они не зашумели и внимательно слушали мои слова. Получив мои указания, они быстро собрались, и, простившись со мной, с гиканьем поскакали к городским воротам.

Ну, вот и все,— подумал я,— теперь ничего не остановить. Через несколько дней десятки тысяч степняков двинуться к перешейку, а затем, широко разойдясь по степи, двинутся на запад, чтобы потом, вновь собравшись, за Дунаем и Днестром пройти сотни лет известными кочевникам Балканскими проходами к Константинополю. А там нас должны будут ждать множество судов, чтобы достаточно быстро переправить всю эту армаду в Малую Азию, где мое войско должно будет разобраться с Данишмендидами, туркменами образовавшими свое государство в котором сейчас султаном был Гюмюштекин. После этого я мог или идти до Трабзона, чтобы слегка припугнуть, собиравшихся отколоться от ромейской империи феодалов. Либо, идти на помощь к Иоанну, если у него будут проблемы с сельджуками. В это время войска Иоанна будут отвоевывать свои города у Конийского султаната. Его султан Рукн ад-дин Масуд, сидевший в городе Конья, наверно уже с тревогой ожидал ромейские войска. Мне, конечно, очень хотелось самому с ним разобраться, помня о похищении Варвары, но придется воевать там, куда отправит меня Иоанн. Тем более, надо честно признать, что он, в отличие от меня очень опытный военачальник. Я же пока знаю о сражениях в основном из книг, а мои два успешных похода, это ничто по сравнение с тем, на что я замахнулся сейчас. Пушек и пороха у меня ничтожно мало, и они пойдут в дело, только если без них совсем не обойтись.

Конечно, это были только наметки того плана, который разрабатывал Иоанн. Но когда мы встретимся, уже на восточном берегу Босфора, я надеялся, что разговор приобретет более конкретные очертания.

Проводив удаляющихся половцев прощальным взглядом, я, в поисках логофета, отправился в канцелярию префекта, где низко кланяющиеся писцы быстро проводили меня к нему. При моем появлении Василий резко замолчал, и с неудовольствием уставился на меня. Я же ехидно улыбнулся и сказал:

-Прости, что помешал. Придется тебе посылать инструкции в письменном виде.

-Совсем обнаглел,— подумал я. Очень хотелось вообще послать его подальше. Но все же время для этого еще не пришло. Номинально мне было необходимо побыть эпархом еще с год. Хотя все уже совершенно ясно представляли, кто здесь хозяин. Поэтому префект растерялся и, наверно, уже прощался со своей жизнью.

Одарив его на прощанье улыбкой, от которой префекта передернуло, я вышел из комнаты, прихватив с собой великого логофета.

-Василий, я понимаю, что тебе хочется много знать про меня, и про все, что тут делается, но ты это делаешь очень неуклюже, неужели не научился за время свой службы у базилевса,— съехидничал я.

Великий логофет, привыкший к моей манере вести разговор, на эти слова не отреагировал. Он снисходительно улыбнулся и сообщил:

-Глеб, ты же все понимаешь, с кем-нибудь другим, я даже не стал бы ничего говорить, но ты ведь точно такой же, как я, Базилевс должен знать все, что делается в его владениях, и узнавать это от меня. А делаю все очень неплохо, просто ты это делаешь не хуже.

-Василий, надеюсь, ты в свою очередь понимаешь, что место, где мы сейчас находимся, является владениями базилевса, пока я с этим согласен.

Но на этом все, даже, когда я буду полноправным владельцем Тавриды и Таматархи, я не собираюсь идти на Константинополь. Ойкумена очень большая, ты даже не представляешь насколько. И мне есть куда направить свои войска. Я хотел бы, что бы ты донес мои мысли по этому поводу до базилевса, еще до нашей с ним встречи.

В сопровождение охраны мы вернулись на дромон и вскоре вернулись в гавань Тьмутаракани.

Прошло несколько дней все русские рати обоз, пешцы и катафракты были уже в пути, идя через степи Тавриды к перешейку полуострова, где должны были встретиться с медленно кочующими в ту же сторону половцами. Великий логофет у меня не задержался и отбыл на родину, увозя мое послание Базилевсу. Воинские станы около города опустели прилично, здесь оставались лишь войска, которые нужны были Ратибору, чтобы бороться с искушением горных племен попробовать на слабо Тьмутаракань. Мне тоже надо было поторапливаться, но все же хотел, напоследок попасть в устье Дона и посмотреть, как идет дела по строительству верфи и восстановлению крепости. С капитанами вернувшихся оттуда судов у меня состоялся обстоятельный разговор, в котором пришлось рисовать приблизительную карту берега Черного моря и объяснять, как и где, когда возможно появление наших войск. Я не собирался таскать за собой обоз трофеев, если, конечно, они будут. Пока у меня имеется хоть и небольшой, но флот, пусть он увозит все награбленное в Тьмутаракань, чтобы у базилевса не было большого соблазна на обратном пути утопить нас в Босфоре. Мы договорились о системе сигналов, для первой встречи, что будет дальше, уже будем решать по ходу дела.

И вот настал день отъезда. Последние два дромона отходили от причалов Тьмутаракани, направляясь в устье Дона. С Варей мы простились дома, я не хотел, чтобы беременная жена прощалась со мной на берегу. И вообще в эту ночь, мы наверно перестарались, так, что ее заметно покачивало. Когда я уходил после бессчетного поцелуя, Варвара, глядя на меня мокрыми от слез глазами, сказала:

-Обязательно вернись живым, мы с сыном будем тебя ждать.

Я про себя подивился ее уверенности, что у нас обязательно родится сын, и с тяжелым сердцем вышел за дверь.

В порт меня провожал весь бомонд города, и казалось, что у провожающих гораздо больше уверенности в благополучном исходе моего предприятия. По крайней мере, купцы уже заводили разговоры об оптовых закупках различных товаров, которые можно было найти в турецких владениях.

У трапа я крепко обнялся с Ратибором, и шепнув ему

-Береги Варвару,— шагнул на качающиеся доски. Мой конь сам взбежал по трапу и легко прыгнул на палубу, что у суеверных зевак, собравшихся на берегу вызвало оживление.

-Боги благоволят, — было общее мнение и христиан и язычников .

И вот огромный хеландион, влекомый дромоном поменьше медленно отошел от причала, в трюмном отсеке, предназначенном для перевозки лошадей послышалось беспокойное ржание. Низкий таманский берег удалялся. На хеландионе сбросили канат от буксира и ветер, дувший в косой латинский парус, повлек нас в нужном направлении.

За тремя дромонами следовали две галеры, реквизированные мной у шустрых венецианцев, которые, не просясь у хозяина, решили, что неплохо в Тане устроить рабовладельческую факторию. Ну что же теперь они вместе с касогами, поработают рабами на восстановлении крепости и постройке верфи.

-Кстати, не забыть бы дать наказ охране, чтобы венецианцы дожили до того времени, когда начнет работать верфь, знающие морское дело люди мне не повредят,— подумал я,— калафатами ( корабельные плотники), Иоанн Комнин меня вряд ли снабдит.

А галеры сейчас везли телеги вагенбурга, и осадную технику, которую я смог извлечь из глубин моей памяти. Сейчас эти корабли отвезут нас в будущий Азов а затем, не торопясь, пойдут к Босфору, мне совсем не улыбалось все свое возить собой, если можно воспользоваться морем. Никаких городов я брать до переправы через пролив не собирался.

Постояв еще немного на теплом соленом ветру я ушел в свой закуток, и лег спать.

Рейс занял пару дней и всколе мы подошли к месту назначения. Как и предполагал капитан в устье Танаиса -Дона нашему кораблю войти не удалось слишком велика была осадка . Поэтому пришлось проводить целую операция по выгрузке лошадей. На плоты, которые подошли от берега кони панически боялись сходить , крик и ругань стояли полдня, пока последние животные не оказались на берегу. И то, последние лошади разломали хилое ограждение одного из плотов, ринулись в воду и сами выплыли на низкий топкий берег. И конечно зачинщиком этого беспорядка стал мой Ворон, который первым бесстрашно шагнул с плота. Мы же, подплыли на лодках к временным мосткам, сколоченным прямо у подножия восстанавливаемой крепости. Воины побежали ловить коней. Я пошел навстречу встречающим, выстроившимся на берегу. Когда подошел, все, кроме трех бояр встали на колени.

Стоявший впереди коренастый плотный боярин Варнава, назначенный мной воеводой будущей крепости и верфи, поклонился и с достоинством приветствовал меня.

Я, поздоровавшись, сразу сообщил воеводе:

-Извиняй Варнава, но вот приходится поторапливаться. Давай веди, показывай, что вы тут успели сделать.

Воевода, похоже, был недоволен моими слова, но внешне ничем этого не показал и повел меня мимо убогих саманных построек, к свежевыложенной кладке на старом фундаменте крепости. Вокруг царила рабочая атмосфера. Рабы и вольные строители суетились, обжигая в кострах глыбы известняка. В творильных ямах тушили негашеную известь.

Посреди всего этого безобразия стоял один из трех венецианцев, которые строили у меня крепость в Корчеве. Он с удовольствием поехал в Тану, радуясь возможности заработать больше.

Увидев меня он подбежал и усердно клянясь начал что-то быстро говорить. Подошедший толмач сообщил:

— Княже, просит латинянин за земляков своих, кои теперь в холопах обретаются.

-Так чего же он хочет, спроси?

-Известно чего, чтобы ты освободил их от холопства.

-Понятно. Ну, что же, Элисио,— обратился я к венецианцу,— я согласен, можешь выкупить всех своих земляков, для тебя я даже не буду повышать цену, продам, как рабов с севера.

Толмач, сразу понял суть моего предложения, ядовито заулыбался и перевел мои предложения архитектору. Тот, начав радостно улыбаться, неожиданно посмурнел, и уже не так быстро вновь, что-то сказал.

Как я и ожидал, ему совсем не улыбалось тратить собственные денежки, чтобы выкупить своих земляков.

Так ты, что Элисио, хочешь, чтобы я просто так освободил сто человек, которые без моего соизволения решили здесь построить свою крепость? — спросил я своего архитектора. Этого не будет. Хочешь, выкупи их, не хочешь, они будут работать у меня до самой смерти.

Венецианец, глядя на меня вновь что-то сказал.

Толмач став серьезным , перевел:

-Княже, латинянин боится, что сюда придут галеры с его родины и он не получит своих денег.

Я засмеялся.

-Пускай не боится, а строит крепость. Скажи ему, что у нас достаточно воинов, чтобы сжечь все галеры вместе с теми, кто там будет.

Как я и предполагал, таких чувств к землякам, чтобы не пожалеть на них круглую сумму, у Элисио не нашлось. Поэтому, оставив пустой разговор, я пошел вместе с ним разглядывать то, что уже успели сделать строители. Сделать они успели совсем немного, но и времени прошло всего ничего. Варнава, шедший рядом, сообщил, что строители выстроили себе саманные хижины. А рабы, пока все живут в землянках. И уже начали хоронить первых умерших.

-Варнава,— обратился я к воеводе,— если у тебя будут умирать холопы и вольные, с кем ты будешь выполнять мое поручение? Новых найдешь? А где ты найдешь турков, которые на верфях корабли строили, у меня пока таких больше нет. Так, чтобы к зиме, чтобы все жили в тепле и одеты были не в такие лохмотья. И особо латинян береги, половина из них моряки знатные, чтобы живы были все. Мне нужно, чтобы за два года крепость стояла, и на верфи корабли строились. А на кораблях знающие люди будут нужны. И нечего похороны здесь устраивать. Люди работать должны, а не помирать, как мухи. Что холопы у тебя такие тощие? Некому на охоту ездить? Войско твое, чем занимается? Им охота в радость. Вот и пусть дичь возят. Вокруг половцы кочуют, а рядом бродники живут, от них пока вроде опасаться нечего. Но бдить надо. Как приеду с похода к осени, а может уже в зиму, так за все спрошу.

Варнава, вроде бы проникся и, повел меня дальше по берегу, показывая, где будут построены вспомогательные мастерские. Но крутом пригорке уже сушились дубовые бревна, ловко выкатываемые мужиками по накату из воды.

-Вот княже, вчерась первый сплот приплыл с верховьев, бродники слово держат,— сказал воевода,— все как ты с ними договаривался делают.

Я подошел к бревнам. От них шел особый запах прелого дерева.

Вот,— думал я, — этим деревьям суждено стать первой основой моих кораблей. И почему я ничего в свое время не узнал про постройку судов и их устройство, придется мне полагаться только на здешних мастеров, да еще подкидывать кое-какие идеи, чудом оставшиеся у меня в голове.

Внимательно все осмотрев мы вернулись к причалу. Там также кипела работа, собирались телеги, в них запрягались лошади и нагруженные всяким скарбом они выезжали, освобождая место для следующих. Дело хорошо шло и без моего пригляда, поэтому я дал себя уговорить и посидеть за накрытым столом в доме воеводы, который тоже не блистал красотой, но все же был похож на дом, в отличие от нор, в которых ютились рабы. Я тяжело вздохнул:

-Ну, что я могу сделать, не перевоспитаю же всех вокруг. Никто ведь ничего особенного в этом не видел и сами рабы в первую очередь.

Пребывание в будущей крепости не затянулось и на следующий день мы уже были в дороге.

И вновь под копытами коней мелькает ковыльная степь, со всех сторон слышатся разговоры воинов, старающихся перекричать топот тысяч копыт. Мои тумены, развернувшись, как крылья огромного невода идут по степи. Уже скоро Днепр, и первая серьезная переправа. А сколько их еще впереди. Наш переход я старался использовать, как тренировку. Не мудрствую лукаво, сделал то же самое, что через сто лет сделают монголы, упорядочил войско кочевников, и сейчас у меня девять туменов, девять военачальников. Под каждым из них десять тысячников, и так далее до десятка, в котором десятник царь и бог, следящий за тем, чтобы каждый воин имел все необходимое для боя. Мы отрабатывал систему связи, набирали посыльных, я проводил вечера у костра и в походной кибитке в беседах с командирами туменов. Это были все старые опытные воеводы, не один десяток лет водившие свои отряды на русов, венгров, и ромеев, Тем удивительней, что слушали они меня беспрекословно. Хотя и со своими земляками у меня хлопот особых не было. Рулав Туазов хорошо держал в руках свое воинство. Единственное, что меня беспокоило, темпы нашего передвижения были не высокими, очень нас тормозил обоз, хотя пароконные телеги достаточно быстро передвигались вслед за нами. На них лежали немногочисленные заболевшие, или получившие травму воины. С получившими же тяжелые травмы никто не церемонился, их просто быстро и безболезненно лишали жизни. И те, кого убивали и убивавшие относились к этому, как к обычной прозе жизни.

Легкими движениями ног я управлял своим жеребцом, голова опять была занята мыслями о доме. Странное дело с того момента, как я "провалился" в прошлое, о своей прежней жизни я даже не вспоминал, то ли это была, какая-то психологическая защита, или что другое, не знаю, собственно даже не было особой тоски о безопасной бритве, гаджетах и прочих дарах цивилизации. А вот сейчас мои мысли постоянно возвращались к Тмутаракани, что там делает моя жена и как ладит со своей сестрой, которую я так и не отправил в недостроенный монастырь. Перед отъездом я все же поговорил с ней и объяснил. что здесь ее попытки организовать какую-нибудь заваруху не прокатят. И что сбежать в Константинополь отсюда невозможно. А бежать в любое другое место для уже пожилой по местным меркам женщины , просто глупо. В лучшем случая она станет рабыней в ауле касогов.

Анна, как мне показалось, прониклась, и до моего отъезда вела себя тише воды.

Она открыла свои сундуки, в которых лежали ее пергаменты и папирусы, и приступила к работе над своими трудами. Варвара же смотрела на свою старшую сестру с обожанием, и старалась помочь ей во всем. Тем не менее, Ратибор получил инструкции не спускать глаз с Анны Комнин, береженого, как говорится, бог бережет.

Мои раздумья были прерваны. К нам подъехал один из десятников дозора и сообщил, что впереди стоят неизвестные рати.

Я встревожился, по мои расчетам в этих местах мы никого не должны были встретить. Но вот мои спутники совсем не удивились. Туазов переглянулся с Шаруканом и оба хором сообщили:

-Олешье забеспокоилось. Киевская рать там стоит.

Шарукан с язвительной улыбкой добавил:

— Ха, стоят они там! Годами по плавням от нас прячутся. Не хотят, как мужчины в поле выйти.

Я чуть не хлопнул себя по лбу, ну точно, совсем выскочило из головы, а ведь еще несколько месяцев назад вспоминал это княжество, находившееся в устье Днепра формально принадлежащее Киеву, и думал, что следующим летом заберу его под себя, хватит тут и моего посадника. Мой отец, вряд ли, будет против этого, а что подумают мои братья, меня особо не волновало.

Но сейчас было не до мелкого княжества, которое и так скоро без проблем было моим. Необходимо предупредить возможную схватку. Небольшой киевской рати хватило бы моим полчищам на пару часов.

Когда я подъехал к месту, где встретились войска, то там уже все было нормально. Воеводы оживленно переговаривались между собой, да и воины тоже, сломав строй, начали свои разговоры. Разочарованный тумен половцев, приготовившихся к битве, медленно удалялся на запад к берегу Днепра, оставляя русов одних. Мне конечно хотелось взглянуть на город, который в моей первой жизни стал Херсоном, но до него было еще прилично и не хотелось уклоняться просто так, от своей цели, поэтому я довольно быстро прекратил эти разговоры и колонны пешцев двинулись в сторону, куда уже ушли половецкие тумены. На ходу они скидывали большую часть своих доспехов и оружия на обозные телеги, с которых успели расхватать его, перед возможным боем.

Шли дни, позади была переправа через Днепр и Буг, мы по прежнему шли по пустой степи не встречая никого на своем пути, но вскоре это должно было закончиться. Впереди нас ждал Белгород, последние владения Киева, за которым, наконец, закончится мой запрет на трофеи и мои воины начнут делать то, что делали все армии испокон веков, брать все, что плохо лежит. И так будет продолжаться до границ ромейской империи.

Король Иштван был недоволен, у него болел живот. А с рыночной площади Секешфехервара, доносились такие запахи, вместе с криками торговцев, что у короля от этого еще больше испортилось настроение. Рано утром дворцовый лекарь дал ему выпить лечебную настойку с прегадостным вкусом, от которой живот разболелся еще больше. И сейчас король раздумывал, а не сменить ли ему лекаря, предварительно отрубив голову предыдущему. Останавливало его лишь то, что этот лекарь лечил еще его отца.

Молодой безусый парень, закряхтел, сжимая руками живот, и опять ринулся на горшок, только что принесенный слугами.

В этот момент к нему зашел верховный ишпан, старый седоусый мадьяр, которого он ненавидел всей душой, за постоянное вмешательство в его дела.

-Как смеет этот старый дурак что-то советовать. Неделю назад мне исполнилось уже восемнадцать лет. И я сам достаточно опытен, чтобы принимать решения, а сейчас еще пришел, как будто не знает, что я болен,— думал он, восседая на горшке.

-Король,— с поклоном произнес ишпан,— извини, что мне пришлось потревожить тебя, но время не терпит. Пришло извещение, что по юго-востоку нашей страны проходит неисчислимое войско куманов. На своем пути они уводят население, и полностью разорили уже множество поселений.

-Ну так в чем же дело,— раздраженно спросил Иштван, — сколько мы уже воевали с куманами, и всегда побеждали, что мешает тебе сейчас отправить туда войска.

-Мой король, дело в том, что насколько мы поняли, они не собираются идти на нас, и только проходят мимо, направляясь в Константинополь. И самое главное их каган — сын князя Владимира Мономаха — Глеб.

От удивления, у короля даже прошли боли, и он вскочил с горшка, который был сразу же унесен, незаметно подскочившим, слугой.

-Джерго, как это возможно!— закричал он,— чтобы у куманов был каган из русов, это невероятно!

-Да это невероятно, но все об этом говорят, — вздохнул ишпан,— и сейчас мы должны решить, что нам делать.

-А почему мы должны решать, надо немедленно поднять всех королевских сервиентов и известить баронов, и завтра уже идти навстречу куманам.

-Король, дело в том, что нашим сведениям в наши владения вторглась небольшая часть войска, остальные проходят мимо и сейчас собираются переправляться через Дунай гораздо ниже по течению.

-Все равно, они не смеют идти по моей земле. Джерго, сегодня же объявить сбор. Все ишпаны, сервиенты и тяжеловооруженные иобагионы должны быть подняты. На всякий случай необходимо нанять секеев. Ты же знаешь, они так просто воевать не будут. Через два дня мы выходим в поход. Идем на куманов и русов.

Абсолютно не подозревая, что мои шустрые ребята уже залезли к унграм и вовсю грабят и жгут села, мы ожидали прибытия всех сил, чтобы форсировать Дунай и двигаться к Константинополю. На берегу уже лежали надутые плоты, сшитые половчанками из лошадиных шкур для перевозки повозок и груза, тысячи кожаных мешков, набитые соломой, готовы были служить спасательными кругами для воинов. И тут, неожиданно с северной стороны появилось облако пыли, которое быстро двигалось в нашу сторону, вдоль берега Дуная. Раздались команды и тысячи воинов, готовившихся к переправе под охраной готовых к бою пешцев, лихорадочно хватали свое оружие и бежали к коням. Когда облако приблизилось, стало видно, что к нам мчатся несколько сотен половцев. Когда они подъехали, я увидел, что впереди скачет один из моих темников. Подъехав ко мне, он спрыгнул с коня и закричал:

-князь нас преследуют унгры, и наверно скоро будут здесь.

Я посмотрел на запыленного, остро пахнущего конским потом, темника и кивнул Шарукану.

Тот подошел и почти прошипел темнику в лицо,— а где твои воины, Алабай?

Тот растерянно посмотрел по сторонам:

-Они бьются с иобагионами, но у тех такие доспехи, нам с ними не справиться. Я решил отправиться за помощью.

А почему они напали на вас?— все также тихо спросил Шарукан, — мы же обговаривали, где должен идти твой тумен. И почему ты не со своими людьми, а здесь?

Шарукан вопросительно посмотрел на меня. Я в ответ кивнул головой, раздался легкий свист клинка и голова труса покатилась по траве.

Разошедшийся Шарукан хотел отдать команду перебить всех, но я положил руку ему на плечо и тихо сказал:

-Послушай, воины ведь не сами убежали с поля боя, они шли за темником. На первый раз я прощаю их, но доли в добыче они получат только тогда, когда я захочу.

Ну что же, судьба так решила, что первый настоящий бой будет у меня не за Босфором. Я крикнул слова приказа своим нукерам, и они помчались по берегу, сообщая всем, что сегодня нас ждет битва. Тем временем несколько пожилых воинов приехавших с темником подробно рассказывали о своих приключениях. Темники двух туменов край моего правого крыла, решил, что неплохо было бы немного пограбить унгров и после прохода карпатских перевалов рассыпались по равнине. Несколько дней они успешно жгли деревни и собирали караваны рабов, рассчитывая довести их до ромеев. И медленно двигались к Дунаю, чтобы соединиться с основными силами на планируемых переправах. И когда до этого момента оставалось совсем немного, их настигли войска унгров, которые в отличие от большинства половцев, одетых в кожу, имели приличное вооружение и доспехи. Мои воины, с караваном рабов не имели такой мобильности и были вынуждены бросить все и уходить, рассчитывая, что без доспехов и одвуконь они легко уйдут от преследователей. Но унгры были тоже не дураки и легкая конница у них тоже была. Единственное спасение было, что легкой конницы было крайне мало, и пришедшие в себя половцы смогли почти всю ее уничтожить. Но вот тяжеловооруженная конница и двигающаяся за ними пехота была им явно не по зубам.

А сейчас я размышлял, что делать, у меня было столько сил, что войска унгров были как капля в море для них. Но и фронта для построения всех этих сил у меня не было. Ладно, я начинающий полководец и буду вести себя соответственно. Пока размышлял, глядя на противоположный берег реки, вокруг меня собрались воеводы русов и темники. Трупа их коллеги уже не было.

-Эх, такой славный род был, — вздохнул рядом со мной Шарукан,— теперь долго уважение к ним не придет.

-Воеводы,— начал я,— на нас движется войско короля Иштвана, если верить нашим воинам у них около пяти тысяч тяжелых иобагионов, и где-то в два раза больше пехоты. Не знаю, мне кажется, что если они увидят все наши войска, то нам придется гнаться за ними до их столицы. Надо сделать так, чтобы они захотели воевать.

Несколько десятков половцев были отправлены в дальнюю разведку с целью уточнить, действительно ли количество венгерских войск, якобы идущих на нас, соответствует сказанному. Из сбивчивых рассказов воинов, было не очень понятно, что и как происходит там сейчас, ясно было одно, что силы унгров приличные и мои два тумена понесли большие потери, хотя и не фатальные и сейчас они пытаются пробиться к нам.

Ну что же, я все равно планировал применить свое тайное оружие, про которое знали всех несколько десятков человек, при взятии турецких городов. Но сейчас в мои руки могло попасть очень приличное количество доспехов и коней, которые придутся очень кстати, не шибко хорошо экипированным половцам. Полки русов были обеспечены защитой гораздо лучше.

Пока разведка не вернулась, а вернуться по моим прикидкам она должна была нескоро, мы с воеводами начали обсуждать, каким образом будем действовать. Обсуждение было в самом разгаре, когда часа через четыре вернулись разведчики. Это было неожиданно, поэтому все всполошились, никто не ожидал, что унгры могли подойти так близко.

Десятник спрыгнул с лошади, переваливаясь на затекших ногах, подошел к нам.

Действительно унгры были почти рядом, я автоматически перевел расстояние в голове, всего около десяти километров. И что самое неожиданное они собирались ставить лагерь. Я посмотрел на солнце, которое заметно склонялось к западу, только сейчас сообразил, что советовались мы достаточно долго.

-Так дорогой товарищ,— сказал я сам себе,— ты не в своем кабинете и времени у тебя никогда столько не будет, давно пора привыкать, все делать быстро.

Ну, что же, если враг делает ошибки, надо их использовать. Придется выкинуть псу под хвост все наши домыслы, и начинать действовать. Подозвав разведчиков к себе, я начал их расспрашивать о местности, на которой расположился лагерь унгров. Не знаю, кто там у них был главный, но лагерь делался по уму, конечно не как у ромеев, но этот кто-то явно учился у них. Унгры перешли приток Дуная, и находились на нашей стороне, река эта, названия которой никто не знал, стекала с достаточно крутой возвышенности, а сам лагерь расположился почти на берегу. Ну что же подумал я, с точки зрения наших противников все логично, зачем под вечер, куда то идти, войску перед завтрашним боем надо подкрепиться. И к тому же они в полной уверенности, что на хорошо укрепленный лагерь половцы не полезут. Хе-хе, и это хорошо.

Пока проходило совещание все, что было приготовлено для переправы, было убрано. Загорались костры, на которых воины готовили себе ужин. Никто не знал, когда удастся поесть в следующий раз.

Я тоже, как следует, подкрепился, отдал последние распоряжения воеводам и после этого тысяча воинов и три десятка тяжелых повозок, в которые были запряжены быки, во главе со мной ушли в сторону вражеского лагеря. В лагере оставались сорок тысяч половцев, У нас отсутствовали три тумена левого крыла, которые должны были форсировать Дунай еще ниже по течению. Но зато вся пехота и тяжелая конница русов была на месте.

Первые несколько километров в вечерних сумерках было идти совсем нетрудно, но становилось все темнее. И хотя трое моих воспитанников резво бежали впереди, я боялся, что они все-таки пропустят, какой-нибудь тайный дозор. Но, к моему удивлению, никакого охранения выставлено не было и вскоре мы на темнеющем сером облачном небе увидели отблески тысяч костров. Сейчас надо было уходить от ровной степной дороги на возвышенность, но к счастью там не было нагромождения скальных пород, просто неровная каменистая почва, по которой тяжеленные телеги двигались достаточно легко. А в случаях когда телеги застревали, хватало рук , чтобы вытащить их из ямы почти на весу. Вскоре мы глядели на лагерь унгров с ровной продуваемой ветром возвышенности. Хорошо, что на ней ничего не росло, иначе лагерь точно расположился бы здесь, а не в редколесье, где можно было набрать хвороста и кизяка для костров и было полно комарья.

Однако разглядывать эту картину времени не было, телеги разъезжались в стороны и сразу с них начинали снимать деревянные конструкции и канаты. Только сейчас до моих вояк наверно дошло, зачем они тренировались собирать баллисты в полной темноте. Зато сейчас у них это получалось вполне прилично. Я прикинул, что к утру все десять онагров будут собраны, и останется только выдвинуться вперед метров на пятьсот, чтобы стал возможен обстрел лагеря. Но сейчас подойти метров на сто к лагерю было бы слишком большим нахальством. Пусть спят спокойно. Но пока там не спали, до нас доносились отзвуки разговоров, выкрики и даже песни. У нас же было полное молчание.

У меня мелькнула мысль, сходить в лагерь и попробовать взять языка, но подумав, я отказался от этой затеи. Искать короля, если он там, долгая история. А, что может сообщить обычный воин, и без него все понятно.

К моменту, когда восток слегка заалел, все было сделано, быки были впряжены в десять колесных онагров, которые вскоре должны будут покатиться вперед, на необходимую для стрельбы дистанцию.

Я смотрел на утреннее небо, в котором исчезали звезды, и вот низко над горизонтом осталось только Венера.

Легкий свист, и заскрипели колеса онагров, мы начали медленно выдвигаться вперед к лагерю унгров.

Когда выходили на намеченные позиции, издалека послышался тяжелый гул тысяч копыт. В лагере затрубили, послышались крики, мы же встали в невысоком кустарнике, наблюдая за поднявшейся суетой. Только обслуга онагров лихорадочно крутила торсионы, натягивая канаты, сплетенные из конского волоса, а из телег, осторожно вынимались глиняные шары с вмазанными в них, фитилями.

Надо отдать должное армии Иштвана, растерянности там не было, запели рожки трубы, и началось построение, пехота группировалась, готовясь встретить врага.

Гул становился все громче и вскоре перед лагерем появились тысячи конных половцев, которые, как обычно начали скакать вдоль укреплений, поднимая в воздух тысячи стрел.

А в лагере, тяжелые латники, не обращая внимания на обстрел, садились на коней, быстро строились в несколько рядов, намереваясь, вступать в бой. Сотни лучников унгров также подняли в воздух множество стрел, и половцы резко отошли на большее расстояние.

Я посмотрел на своих воинов, русы образовали сплошную стену защиты перед строем онагров, в пращах которых уже лежали пристрелочные глиняные шары. Я махнул рукой, и первые десять шаров улетели в лагерь, в суете, которая там творилась, похоже, никто даже и не сообразил, что они находятся под обстрелом, вот только одному из рыцарей, уже сидевшему на коне, просто оторвало голову.

Обслуга лихорадочно подбивала клинья, под колеса, чтобы корректировать следующие выстрелы.

Как только закончилась перезарядка, я махнул рукой и десять глиняных шаров с искрящимися фитилями отправились в полет. Сразу несколько из них, упали в плотную массу, готовых к выходу иобагионов. Взметнулись языки пламени, послышались крики обожженных людей, пронзительное ржание лошадей, строй их резко нарушился, десятки лошадей, не слушались хозяев, неслись в разные стороны, да и их наездники, сами тщетно пытались сбить пламя. Мои воины уже не смотрели на меня и обстреливали противника по своему разумению. Я обратил внимание, что у самого большого шатра, появилась группа очень хорошо вооруженных людей, они размахивали руками и глядели в нашу сторону. Но тут один из шаров пробил стену шатра и влетел внутрь. Несколько мгновений, казалось, что там ничего не происходит, но внезапно над ним поднялся столб огня, и оттуда выскочило несколько пылающих фигур, окружающие кинулись их тушить, и сами начали загораться. И тут второй шар упал прямо посреди этой группы, и огонь растекся по земле. До нас уже начал доходить едкий дым и запах паленой кожи.

Неожиданно у онагра, стоявшего рядом со мной раздался треск,— лопнул один из канатов.

Один из воинов, стоял с выпученными от страха глазами, и прижимал к груди шар с горящим, разбрызгивающим искры фитилем.

Он держал его так крепко, что пришлось приложить немало сил, чтобы вытащить этот шар у него из рук.

Половцы, хотя и знающие, чего ожидать, вначале также были перепуганы, и в их действиях появилась неуверенность, но, увидев, что шары падают только на унгров, снова закрутили свою смертельную карусель.

Через два выстрела еще несколько канатов приказали долго жить, у меня остались всего четыре онагра, которые могли еще стрелять. Я с минуту раздумывал, может прекратить обстрел и поберечь свое зелье, но тут в дальнем конце лагеря у унгров появилось некоторое подобие порядка, слышались команды, бегающие пылающие лошади отстреливались, командиры пытались организовать мечущихся людей для сопротивления.

-Ай, все едино, ремонтировать, — подумал я, и показал цели оставшимся стрелкам. Когда мои онагры полностью вышли из строя, в лагере царила паника, а воды неизвестной речки чуть не выступили из берегов от желавших удрать воинов. Кони падали, всадники тоже, но следующие за ними беглецы не давали им возможности подняться.

Тысячи улюлюкавших половцев кинулись вдогонку за отступавшим противником. Но в реку пока благоразумно не лезли, предпочитая, осыпать спины убегающего врача тучей стрел.

Огромная масса людей и коней пытающаяся уйти от гибели давила друг друга, и уже никто не думал о сопротивлении.

Большой лагерь, еще недавно наполненный множеством здоровых крепких людей, был почти пуст, в ясном свете начинающегося солнечного дня догорали несколько десятков шатров, лежали убитые стрелами и обгоревшие лошади, стонали тяжелораненые бойцы. Сейчас было видно, что жертв нашего обстрела не так уж много, все-таки больше значило психологическое значение пылающего огня. Когда мы выдвинулись к лагерю мои бойцы, забыв обо всем, ринулись на сбор трофеев, по пути они милосердно лишая жизни всех тех, из врагов кто еще не умер. Надо сказать, что и половцев здесь полегло немало, даже среди моих стрелков были потери, было убито, по меньшей мере, десять человек и это только случайные стрелы. Я сам остался жив, только благодаря броне, но несколько синяков на теле, по-видимому, останется надолго.