С.Арсеньев. Расист.

Сергей Арсеньев

Расист

Посвящается чернокожим солдатам славной армии Юга — прошлого и будущего.

Макс (с горячей убеждённостью): Надеюсь, я теперь доказал тебе объективно, насколько приятней иметь дело с нами, белыми американцами!

Сэм (слегка ошарашенно): Да, но... но погоди, Макс... ты же сам нег... чёрт, у тебя же у самого чёрная кожа!

Макс (грустно): А... ты заметил. Это моё несчастье. Что-то, связанное с пигментацией...

Из популярных в современных США анекдотов.

Яма у задней стены сарая углублялась медленно, очень медленно. Макс копал её осторожно, стараясь производить как можно меньше шума. Что они сделают с ним, если заметят подкоп, Максу страшно было даже и представить себе. И неважно, что Макс тоже чернокожий, как и эти... эти существа, назвать их людьми Макс не мог. Но и уйти просто так он тоже не мог, потому что это наверняка означало обречь Лиз и Кэтрин на скорую и ужасную смерть.

И Макс копал, тихо-тихо, осторожно копал. Важно успеть до рассвета, пока эти обезьяны, обколовшись и упившись награбленным виски, по большей части дрыхнут в своих трейлерах. Наверное, можно было бы обойти сарай, нормально открыть дверь и вывести девчонок через неё. Но Макс не хотел так рисковать, бандитов было, пожалуй, не меньше полусотни и кто-нибудь из них вполне мог оказаться пьяным не настолько, чтобы полностью утратить связь с реальностью.

Наконец, вкопанная в землю часть стены закончилась, и Макс начал подкапываться уже под стену, вглубь сарая. Внутри, за тонкой фанерной стеной, было совершенно тихо, ни звука. Можно было бы даже подумать, что там никого нет, но Макс сам, своими глазами видел из окна собственной комнаты, как девчонок грубо запихивали внутрь.

Зачем, с какой целью их туда посадили, Макс не знал, но уж точно ничего хорошего близняшек не ждало. Это же не люди, эти... эти существа из трейлерного парка, озверевшие и потерявшие остатки человекоподобия от крови и безнаказанности, они творили такое, чего Макс раньше не мог себе даже и представить, не догадывался, что это вообще возможно. Бедная, несчастная миссис Роджерс! Как же дико она кричала, когда ублюдкам надоело насиловать её на лужайке возле её собственного дома, и они разожгли небольшой костерок прямо у женщины между ног. У Макса до сих пор в ушах стояли эти жуткие вопли.

Спасти миссис Роджерс Макс не мог никак. Ему ещё повезло, что эти ублюдки не ввалились к нему в дом. Вернее, парочка заходила, но, увидев что Макс и сам чернокожий, как и они, обозвали Макса братом, объявили о начале новой, свободной эры и пригласили присоединяться к ним в Большой Охоте за "снежками". Кажется, парни были то ли пьяные, то ли "под дурью", то ли и то и другое сразу. Во всяком случае, Макс только этим мог объяснить себе их удивительное миролюбие, а так он, когда увидел их, подходящих к двери его дома, уже простился с жизнью и достал из кобуры на боку старый дедов револьвер.

Но это они вчера не тронули Макса, а что придёт им в дурные головы утром — не знает никто. Кроме того, они ведь могут и узнать откуда-нибудь, что отец Макса полицейский. Пожалуй, тогда парня не спасёт даже цвет кожи.

Отец. Что с отцом? В последнем сообщении от него, которое получил Макс прежде, чем сотовая связь окончательно вырубилась, был приказ не ждать его, а покинуть город и самостоятельно двигаться на юг, стараясь добраться до Эверглейдса. Только Макс не мог просто так уйти, не попытавшись спасти близняшек.

Как раз в это время в дыру, которую Макс провертел в земле у стенки сарая, свалился сверху здоровенный ком земли. Это часть пола сарая рухнула в лаз. Быстро выбрав рыхлую землю, Макс встал на четвереньки и стал шёпотом звать девчонок. К счастью, те узнали его по голосу и молча, без колебаний, по очереди выбрались через подкоп на улицу. Обе — совершенно голые, одежду бандиты отняли у них ещё днём.

Спасательной операции сильно способствовало отсутствие уличного освещения — электричество в городе отключилось утром, когда Макс смотрел по телевизору обращение президента к Нации. Тот говорил о необходимости сплотиться и дать решительный отпор мятежникам и сепаратистам. Кого именно президент считал мятежниками, Макс узнать так и не успел, электричество кончилось. Зато теперь накрывшая город тьма заметно облегчила Максу и девчонкам возвращение.

Лиз и Кэтрин хоть и были сильно напуганы, но не плакали, не шумели и вообще сразу выполняли все команды Макса. Впрочем, они же знали его, он был их ближайшим соседом, и миссис Роджерс не раз просила Макса приглядеть за девчонками, если ей самой нужно было куда-то отлучиться. А то сами они ещё слишком мелкие, шести лет нет, Макс же гораздо старше, ему уже четырнадцать.

Вернувшись к себе домой, Макс при свете карманного фонарика принялся обследовать свой гардероб, девчонок нужно было во что-то одеть. Только вот Макс был довольно крупным для своих лет парнем и все его вещи для щуплых близняшек были сильно велики. В конце концов, удалось отыскать две пары старых штанов, из которых Макс давно вырос, и пару маек. Никакого подходившего девчонкам белья у Макса, понятно, не было, и штаны пришлось надевать прямо на голое тело. И всё равно обеим девчонкам штаны были сильно велики, их пришлось подвернуть и, чтобы они не спадали, подпоясать ремнями. С обувью дело обстояло ещё хуже. Единственное, в чём девчонки могли хоть как-то ковылять, были старые пляжные тапочки Макса.

Всё остальное у Макса было уже готово. Он ещё с вечера набил свой школьный рюкзак так, что тот чуть не лопался. Консервы, немного воды, смена белья, свитер, патроны к револьверу. В общем то, что, по мнению Макса, могло ему пригодиться в путешествии на юг.

Небо на востоке уже начало розоветь, когда Макс взвалил себе на плечи рюкзак, поправил кобуру на боку, оглядел одетых оборванцами с помойки сестёр Роджерс и толкнул входную дверь. Стараясь держаться наиболее тёмных мест, ребята отправились в путь. Сейчас им предстояло самое трудное — выбраться из города. Ну, а затем — на юг!..

* * *

Первой мальчишку заметила Кэтрин. Наверное, потому что ехала на плечах у Макса, и сверху ей было всё хорошо видно. Максу было тяжело тащить сразу и рюкзак и одну из близняшек, так что он шёл, больше глядя себе под ноги, чем по сторонам. Конечно, девчонки лёгкие, но попробуйте-ка потаскать их на себе несколько часов! А что делать? Ещё к исходу второго дня путешествия, девчонки ухитрились почти одновременно порвать тапочки. Причём Лиз порвала левую, а Кэтрин — правую. Так у них осталась одна пара обуви на двоих. Оставшиеся целыми тапочки были не только разных цветов и фасонов, но ещё и разных размеров (и та и другая — велики). Но другой обуви никакой не было, а идти босиком девчонки не могли. Вот так и получилось, что сёстры по очереди, меняя друг друга, либо ехали на Максе, либо уныло ковыляли пешком рядом с ним.

Вот уже пятый день ребята пробирались на юг, старательно обходя населённые пункты, да и вообще стараясь двигаться по лесу. Несколько раз над ними пролетали военные самолёты, а на третий день они из придорожных кустов наблюдали двигавшуюся куда-то в западном направлении колонну... эээ... бешеных обезьян? Макс не представлял, как иначе можно назвать существ, которые едут на грузовиках с распятыми на капотах обнажёнными девушками. Причём некоторые девушки явно были ещё живы. И вот что странно, хотя население Флориды на две трети белое, в грузовиках ехали исключительно чернокожие и латиносы. Белых там не было (кроме девушек на капотах).

Так вот. Глазастая Кэтрин сверху увидела мальчишку и показала на него Максу. Белый светловолосый мальчишка примерно возраста Макса в грязной рубашке и в ещё более грязных джинсах лежал на животе под деревом и... спал, что ли? Он жив вообще?

Макс ссадил Кэтрин на землю, снял со спины рюкзак и осторожно подошёл к незнакомому мальчишке. Дышит, хотя и тяжело. Что он тут делает один? Может, ранен?

Макс тихонько похлопал мальчишку по плечу, сказал ему: "Эй, ты" и попытался перевернуть на спину. Неожиданно, тот резко открыл глаза и на лице его появилось удивлённое выражение, которое, впрочем, немедленно сменилось испугом, а испуг, в свою очередь, яростью. С каким-то утробным криком или рыком, мальчишка выхватил откуда-то из-под себя нож и без предупреждения ударил им Макса в левый бок.

Ну, вернее, попытался ударить. То ли неудобно ему было, то ли рука затекла, то ли ещё что, но Макс оказался быстрее и руку с ножом перехватить успел. Только мальчишку это не остановило. Ножом в правой руке он всё старался дотянуться до Макса, пальцами левой же попытался ткнуть своего противника в глаза.

Ситуацию спасли близняшки, которые с криками бросились к мальчишкам и начали разнимать их. Конечно, любой из парней был много сильнее обеих девчонок вместе взятых, но, тем не менее, драка прекратилась. Незнакомый мальчишка при виде сестёр Роджерс заметно удивился, замер и прекратил попытки ударить Макса. Тот же, обнаружив, что незнакомец больше не нападает, ещё немного полежал на нём сверху, а затем очень осторожно отпустил его.

— Ты чего, больной, на людей кидаешься? — спросил Макс светловолосого.

— Как дела? — со странным акцентом ответил вопросом на вопрос незнакомец.

— Ты кто такой? Чего тут делаешь?

— Меня зовут Алекс, — ответил незнакомец, а затем зачем-то уточнил: — Я мальчик.

— Поздравляю. Ты чего тут делаешь, мальчик?

Тот немного подумал, а затем выдал:

— Как дела? Я хожу в школу. Я люблю ходить в школу.

— Больной, что ли? Чего ты несёшь? Тебя что, по голове стукнули?

— Как тебя зовут?

— Макс. А это Лиз и Кэтрин.

— Меня зовут Алекс. Я мальчик. Я хожу в школу.

— Ещё что скажешь?

Задумчивое молчание.

— Да что ты молчишь-то? Откуда ты? Что делаешь в лесу один?

— Меня зовут Алекс.

— Тьфу!

— Я живу в городе Тамбов, — сказал незнакомый Алекс, после чего выдал довольно длинную фразу на неизвестном языке.

И вот тут Макса осенило. Это не идиот, как он начал уже было подозревать, это иностранец. И он просто не понимает Макса. Парень не знает английского, может только несколько выученных наизусть фраз повторить. Причём повторить как попугай, почти не понимая их смысла. Ситуация осложнялась тем, что Макс понятия не имел, в какой стране и даже на каком континенте находится загадочный город со странным названием "Тамбов". Язык, на котором говорил Алекс, Макс не понимал совершенно.

Макс немного болтал по-испански и попробовал наладить контакт хоть так. В ответ он получил корявое: "Но компрендо" и фразу по-немецки. На этом общение завершилось в связи с исчерпанием лингвистических способностей обоих мальчишек.

В ход пошёл универсальный язык жестов, и вот так уже Максу и девчонкам удалось выяснить, что Алекс делает в лесу совсем один. Оказывается, у него была сломана правая голень, он ходить не мог. Но при этом куда-то ему обязательно нужно было добраться. Насколько удалось прояснить ситуацию, Алекс лесом пробирался куда-то ночью и что-то по дороге случилось. Он как-то ухитрился сломать себе ногу. Но при этом ему всё равно нужно было обязательно добраться до цели своего путешествия, поэтому он пополз туда на четвереньках, волоча сломанную ногу. Было больно, джинсы на коленках порвались, но он всё равно полз. Потом устал, решил отдохнуть и тут-то его и нашли Макс с близняшками.

С помощью куска коры, двух палок и оторванного от рубашки Алекса левого рукава, Макс кое-как зафиксировал тому сломанную кость. Алексу, было заметно, сразу стало легче. Потом они уже вдвоём соорудили из срубленного Максом молодого деревца примитивный костыль и все четверо тронулись в путь. Заковыляли, то есть.

Макс вытащил из рюкзака четыре самых тяжёлых банки консервов, рассовал их по карманам (став после этого похож на беременную маму-кенгуру), и отдал полупустой рюкзак девчонкам, которые и потащили его (иногда волоком) вдвоём. Причём Кэтрин шла в кроссовках Алекса, а тот в грязных носках прыгал рядом с Максом. Ходить, даже с пародией на костыль, Алекс не мог совсем. Фактически он висел на Максе, обняв его за шею.

Вот так они и шли. А что ещё оставалось делать? Нельзя же бросить хромого Алекса одного в лесу. Сходить за помощью, оставив с Алексом девчонок, Макс тоже не мог, так как понятия не имел, куда Алекс направлялся. И объяснить Алекс не мог куда идти, он по-английски всего несколько простейших фраз знал. Кроме того, раз Алекс не знал английского, то с высокой вероятностью можно было предположить, что и обитатели того места, куда шёл Алекс, тоже английским не владели. В последнем случае у Макса, даже доберись он туда каким-то чудом, могли быть серьёзные проблемы с тем, как попросить помощи у тамошних людей.

Пока шли, мальчишки пытались разговаривать. Постепенно из корявой невнятной речи Алекса Макс узнал, что город Тамбов находится в России, Алекс на завтрак ест яичницу и молоко, дома у Алекса есть собака, кошка, попугай и жареная рыба, президент России носит фамилию Уёбок, а мороженое очень вкусное.

Вёл их, конечно, Алекс. Он иногда останавливал Макса, оглядывался по сторонам, смотрел на Солнце (потом он узнал, что у Макса есть с собой компас, отобрал его и дальше пользовался уже им), после чего указывал направление движения. Пару раз им пришлось возвращаться обратно, так как Алекс, видимо, сбивался. Когда же ребята нашли небольшую речку, Алекс резко повеселел. Вероятно, цель путешествия была близка.

И действительно. Они пошли берегом реки вниз по течению, но уже минут через пятнадцать Макс вдруг резко остановился. Потому что прямо ему в лоб смотрел ствол винтовки M16. С дугой стороны ствола стояла рыжая девчонка в тренировочном костюме, и на лице её ясно читалось желание использовать эту винтовку по её прямому назначению. То есть, пристрелить ещё одного негра. Его, Макса, пристрелить.

За спиной Макса послышался какой-то шум, но парень не оборачивался, смотрел внутрь ствола. Сзади рыжей зашевелились кусты, и оттуда вышла ещё одна девчонка, тоже в тренировочном костюме и тоже с направленной на Макса M16 в руках. Откуда-то сбоку появилась третья девчонка, у неё, для разнообразия, на шее висел "Калашников". Рыжая же, не опуская винтовки, на довольно неплохом английском резко бросила Максу:

— А ну, быстро отпусти Алёшку, бабуин черножопый!..

* * *

— ...Да нет, обращались-то с нами, можно сказать, хорошо. Даже в какой-то степени вежливо, — рассказывала Максу рыжеволосая девчонка, которую, как он уже знал, звали Хелен. Или Елена, если по-русски. Они все тут были русскими, все тринадцать человек. Двенадцать девчонок по тринадцать-четырнадцать лет и Алёшка, которого Макс с близняшками нашёл сегодня в лесу.

Говорила Елена на весьма приличном английском языке. Правда, с заметным британским акцентом, отчего её речь Максу казалась несколько странной.

Уже стемнело. Светлана и ещё какая-то черноволосая девчонка, имени которой Макс не запомнил, ушли в лес в охранение, а все остальные расположились вокруг костра, на котором булькал котёл с бобами и тушёнкой. Близняшки Роджерс, измученные переходом, уже спали в обнимку под присмотром старших.

Кстати, когда русские девчонки увидели, в каком состоянии пришли сёстры, Макса на самом деле чуть не расстреляли. Хорошо, за него вступились сами Роджерс, которые рассказали, откуда и как он их вытащил. Когда же русские узнали, что Макс почти всю дорогу тащил девчонок по очереди на собственной шее, то соизволили даже извиниться. Близняшек же старшие сразу уволокли мыться и есть. И одежда для них нашлась тоже (включая женское бельё), у русских сменная была с собой. Одежда сёстрам всё равно была велика, но всё-таки это было много лучше тех драных обносков, в которых они пришли сюда.

Елена же продолжала рассказывать:

— Да, обращались хорошо, кормили досыта. Не выпускали только никуда, а так у нас даже вещи наши не отобрали. И осмотр медицинский был. Полный осмотр, включая стоматолога и даже гинеколога. Вот после гинеколога-то мы и поняли, куда загремели. Хотя, если честно, и раньше догадывались.

— Понятно. В бордель.

— Не-а, не в бордель, точно не в бордель. Нас, вообще-то, изначально, когда автобус остановили, пятнадцать человек было. Вообще, всё как-то внезапно началось, неожиданно. Никто и не понял ничего. Конечно, не нужно нам было вообще никуда ехать в тот день, но у нас график, всё распланировано давно, вот и поехали, хотя уже видно было, что в стране чёрти что творится. На "Динамо" мы ездили, стрельбище такое под Москвой есть. Ну, приехали, отстрелялись, всё как обычно. А обратно едем — на въезде в Москву уже пост натовский. Солдат дофига, даже два танка было, не знаю как они называются, я в них не разбираюсь. Вот там нас и тормознули.

— И чего?

— И того. Тренер наш, Егор Кузьмич, вылез, да какому-то офицеру начал объяснять, что внутри дети, оружия, наркотиков или ещё чего такого нет, пропустите, мол. А офицер в автобус заглянул, посмотрел на нас, а потом вылез, отвёл Егора Кузьмича чуть в сторону и... застрелил. Просто так застрелил, ни за что. Даже не сказал ничего, просто молча пистолет достал и застрелил. Сука.

— Что просто так взял и застрелил?

— Да, просто взял и застрелил, без разговоров. Мы все это видели из автобуса, кого хочешь спроси.

— Дальше что было?

— Дальше, если честно, мы думали, что нас там изнасилуют всех, а потом тоже перестреляют. Даже готовиться начали.

— В смысле? Как готовиться? К изнасилованию? Раздеваться, что ли?

— Дурак. Цели распределять мы стали, кто что делает. Нам бы хоть какое оружие захватить, дальше мы бы там шороху навели. У нас ведь в группе ниже второго разряда ни у кого нет, а у меня и у Воробьёвой и вовсе КМС.

— Чего у вас есть? — не понял Макс.

— КМС по стрельбе. Я кандидат в мастера спорта, звание такое. И M16 эти ваши мы тоже в секции проходили, и стрелять из них пробовали, пусть и мало.

— Так. И что?

— А ничего. Никто нас насиловать не стал. Водителя своего посадили нам в автобус и увезли. Охрана ещё была, два БТР с солдатами. Наверное, ценный товар мы.

— Товар?

— А ты как думал? Вот после гинеколога всё ясно и стало. Нас же пятнадцать было, а осталось после осмотра двенадцать. Те же трое... не знаю, вот они могли и правда в бордель загреметь. Из тех, кого не хватало, про двух я точно знала, что у них мальчики были, а про одну догадывалась. Вообще, я и про Воробьёву подозревала, но её с нами оставили. Так я потом подошла к ней и прямо спросила: как ты? А она говорит, что хоть у неё с Серёжкой и шуры-муры, но до постели они пока так и не добрались. Тоже девственница она. Вот и понятно всё. Кому-то девственницы нужны. Потому и обращались с нами так и насиловать не пытались. Товар попортить опасались.

— Погоди, вы с тренировки ехали, что ли?

— Ну да, я ведь говорила.

— И у вас был женский отряд стрелков?

— Угу. Женское отделение, если правильно.

— Так. А Алёшка тут при чём? Он как в ваше женское отделение попал?

— Алёшка — отдельный случай. Он вообще не с нами.

— Как это?

— А вот так. Он нас всего три дня назад нашёл.

— Не с вами?

— Не с нами. Мы ведь все тут москвички или из Подмосковья ближнего. А Алёшка из Тамбова. И сравни теперь, где Москва, а где Тамбов.

— Далеко?

— Тьфу, всё забываю, кто ты есть. Да, далеко. Россия большая.

— И как он с вами встретился?

— Да это уже тут случилось, после того, как всё началось. Понимаешь, везли нас куда-то в фургоне. А в охране какие-то личности непонятные, мутные. Не военные, какая-то частная фирма охранная. Все — белые. И по дороге на нас напали. Ну, на фургон напали наш. Наверное, поживиться чем думали. Охрану нашу перебили (от, лохи), да нас всех и "освободили". Блин. Я бы предпочла дальше с той охраной ехать, чем к этим попасть. Негры нас "освободили". И вот тут уже нас без всяких "кажется" собирались изнасиловать. Точно. Этим девственницы были не нужны.

— Сбежали?

— Ага, щазз. Сбежишь от них, как же. Перебили и освободились.

— Это как?

— А вот так. Видим же, что терять нечего, эти уроды надругаются сначала, а потом убьют всё равно. Вот и решили первыми атаковать. Верка Маслаченко говорит, я, мол, отвлеку их, а вы пнями не стойте, атакуйте. Ну, и раздеваться начала, стриптиз показывать.

— Стриптиз?

— Угу. А чего терять-то? Вот она раздевается, а эти козлы слюни распустили, смотрят на неё. А их всего-то четверо и было. Трое в очередь выстроились, даже штаны расстегнули, а четвёртый нас под прицелом держит, охраняет, ага. Только мы-то видим, что он винтовку с предохранителя не снял, да и палец от переключателя у него далеко. А просто стволом нас не напугать, мы-то знаем, что в таком положении винтовка не выстрелит всё равно. Верка танцует, под нос мурлычет, сиськами да задом перед обезьянами этими вертит, ну а мы все на последнего черножопого кучей да навалились. Извини.

— Ничего. Всё правильно. Это действительно черножопый и был, я согласен.

— В общем, завалили мы их всех. Как трофей нам четыре M16 достались, два калаша да патронов с пол цинка. И плюс ещё с белых охранников поснимали кое-что.

— Постой. А Алёшка-то тут как оказался, каким боком?

— Он на выстрелы забрёл. Думал, раз стреляют, так может свои победят. А как он услышал, что мы по-русски говорим между собой, так сразу и вышел из кустов. Он, оказывается, из Тамбова, из детдома. Из приюта, если по-вашему.

— Как из приюта? Он говорил, что у него дома есть собака, кошка и попугай. То есть, дом есть.

— По-английски говорил? Да верь ты ему больше. Это из учебника Алёшка фразы заучил готовые. Так-то он по-английски двух слов сам связать не сможет. По-немецки болтает кое-как, а по-английски ноль полный.

— И как вы тогда послали в разведку человека, который не то что говорить, понимать не может на языке противной стороны?

— А кто его посылал? Сам сбежал, поросёнок такой. Я, мол, мужчина. Я должен! Моя обязанность! Идиот. Вот и допрыгался. И что бы он там разведал без знания языка? Не, осёл однозначно. Хорошо ещё, хоть дорогу назад нашёл. Ногу сломал по дороге. Дурачок.

— Как он её сломал-то?

— Да по дурости. В темноте в кроличью нору провалился. Придурок.

Тут из темноты, с той стороны костра, до Макса стали доноситься какие-то возбуждённые звуки. Судя по всему, Алёшка о чём-то спорил с девчонками, наконец, они как-то пришли к согласию, Алёшка громко прокашлялся и запел песню. Елена громко хмыкнула, но всё равно стала переводить для Макса слова:

— Если б я был султан, я б имел трёх жен

И тройной красотой был бы окружён

Но с другой стороны при таких делах

Столько бед и забот, ах, спаси аллах!

Девчонки, видимо, песню эту знали, так как дружно подтянули хором:

— Не очень плохо иметь три жены

Но очень плохо с другой стороны.

Дальше Алёшка поёт уже один:

— Зульфия мой халат гладит у доски

Шьет Гюли, а Фатьма штопает носки

Три жены красота, что ни говори

Но с другой стороны тещи тоже три.

Макс догадался, что это какая-то шуточная песня, да и девчонки вокруг улыбались когда подпевали:

— Не очень плохо иметь три жены

Но очень плохо с другой стороны

А Алёшка красиво поёт. Макс даже пожалел, что не понимает слов песни. В переводе же Елены песня была уже не песней, а просто текстом:

— Если даст мне жена каждая по сто,

Итого триста грамм — это кое-что!

Но когда на бровях прихожу домой

Мне скандал предстоит с каждою женой!

Этот кусок Макс, если честно, вообще не понял. Похоже, какой-то чисто русский юмор. Про какие триста грамм пел Алёшка? Триста грамм чего? Золота? И как можно ходить на бровях?

— Не очень плохо иметь три жены

Но очень плохо с другой стороны.

Последний куплет Алёшка спел с какими-то странными интонациями, не как предыдущие:

— Как быть нам, султанам, ясность тут нужна

Сколько жен в самый раз? Три или одна?

На вопрос на такой есть ответ простой -

Если б я был султан... был бы холостой!

И припев к последнему куплету чуть отличался от других:

— Не очень плохо совсем без жены

Гораздо лучше с любой стороны!

Песня закончилась, раздались смешки, и даже жидкие аплодисменты. Алёшка что-то сказал, девчонки вокруг прыснули, а Елена перевела Максу:

— Алёшка говорит, что он совсем как султан. Возлежит на ложе, а прекрасные девушки подносят ему пищу и питьё, ему же остаётся только распевать песни и принимать различные мужественные позы, дабы поразить окружающих его красавиц. Говорит, у нас тут почти гарем, даже кандидат в евнухи есть. Спрашивает тебя, не хочешь ли стать евнухом в его гареме.

Хрясь! Палка, которую вертел в руках Макс развалилась на две половинки.

— Скажи этому умнику, — тихо и злобно прошипел Макс, — скажи ему, что ещё одна шутка в таком духе, и я не посмотрю на то, что у него сломана нога, а просто выбью ему половину зубов.

Елена перевела, смех вокруг костра мгновенно утих. Через полминуты наступившую вдруг тишину нарушил голос Алёшки.

— Он говорит, — начала Елена, — что не боится тебя и ещё неизвестно, кто лишится зубов. Но признаёт, что шутка была неудачной. Алексей просит у тебя прощения за свой болтливый язык.

— Прощаю. Неделю назад у меня умер лучший друг. Его тоже звали Максом, как и меня. Мы с ним ещё с младшей школы дружили, всегда в одном классе были, вместе. А теперь его нет, его убили. И знаешь, кто его убил? Наша собственная одноклассница. Одноклассница! Когда всё началось, я на второй день в нашу школу ходил. Это было ужасно, как путешествие в ад. Впечатление, будто город накрыла волна безумия. Они повесили всех учителей, директора школы распяли. Во дворе школы стоят столы, к ним белые девчонки привязаны. В том числе и мои одноклассницы. Все голые. И ими может пользоваться кто угодно. Мне тоже предлагали. А ещё я видел Макса, моего друга. Он уже умер к тому времени. И Джессику видел, которая убила его. Она ходила по школьному двору с окровавленными садовыми ножницами и хвасталась, что этими ножницами уже кастрировала больше тридцати парней. Максу тоже она... отрезала. И он от этого умер. Скажи, разве можно считать людьми тех, кто такое творит? Можно?

— Это были не люди, Максимка. Это были негры, в самом худшем смысле этого слова.

— Ненавижу негров.

— Знаешь, честно говоря, слышать такое от... чернокожего несколько странно.

— Я не негр. Да, я чернокожий, но я не негр! Я американец. Я американец с чёрной кожей. И я люблю свою страну, я люблю Америку, люблю этот лес, этот воздух. Я люблю свою Родину. И ненавижу негров!

— Можно я расскажу всем то, что ты мне рассказал?

— Расскажи, я не против.

Макс задумчиво смотрел в огонь, пока Елена по-русски повторяла его историю. После окончания рассказа первым опять заговорил Алёшка.

— Он ещё раз просит у тебя прощения, Максимка. Ему жаль твоего друга, но история твоя его не удивила. Алёшка уже видел похожее. Говорит, что в ангар, в котором держали вывезённых силой из России ребят, однажды такая вот банда отмороженных негров ворвалась. Алёшке чудом удалось спрятаться в каком-то техническом колодце и его не нашли. Что происходило наверху, он сам не видел, но говорит, что едва не поседел там от криков. С наступлением темноты банда убралась, и Алёшка смог вылезти. Живых никого уже не было. Алёшка старался по сторонам не смотреть особо, но всё равно заметил, что многих мальчишек кастрировали, а девчонок... сам понимаешь. Причём там совсем какие-то дикие негры были, потому что кое-кого из ребят даже частично съели.

В этом месте рассказа Верка Маслаченко резко вскочила на ноги и бегом удалилась в темноту. Вскоре с той стороны, куда она убежала, послышались характерные звуки, её тошнило.

— Тебе ещё положить бобов, Максимка?

— Не, не нужно, у меня и те, что я уже съел, наружу просятся. Как вспомню нашу школу, директора на стене, миссис Браун, мёртвого Макса... Брр.

— Ну, спать, что ли, ложись тогда. Чего сидеть-то, Максимка?

— Почему вы все меня Максимкой называете? Я Макс. Понятно было бы, если бы вы мне имя сократили как-то, но вы же удлинили его. Зачем?

— А, ты не знаешь ведь! Это не обидно совсем, но если хочешь, я скажу всем, и мы станем звать тебя Максом.

— Да мне не жалко, просто непонятно.

— Это из одного старого фильма. Очень хороший фильм, только старый, ещё советский. Там так главного героя звали, мальчишку, он на нашем корабле юнгой стал и спас боцмана. Вот его Максимкой и звали.

— А я тут каким боком?

— Так тот Максимка, что из фильма, он негритёнком был.

— Кем был?

— Негри... Ой, прости, пожалуйста. Глупость сказала. Конечно, не был он никаким негритёнком. Он наш был, русский. Просто кожа у него была чёрного цвета, как у тебя, а так это был наш, русский мальчишка. Наш...

* * *

Алёшку несли на самодельных носилках. Спереди носилки были прикреплены у Макса за спиной, а сзади их, периодически меняя друг друга, тащила пара девчонок. Все по очереди. Макса никто не менял, он сильный.

Позади Макса раздался слабый голос Алёшки, он что-то сказал. Прямо на ходу к носилкам сбоку подошла Света Воронова, приподняла мальчишке голову и дала напиться воды из пластиковой бутылки из-под кока-колы. Алёшка опять что-то тихо сказал, а Светка что-то вдруг громко и радостно завопила. Девчонки вокруг засмеялись, но как-то не слишком радостно, вроде как через силу.

— Что там случилось? — спросил Макс у шедшей рядом с ним Елены.

— Алёшка пить захотел и Светка его напоила.

— А чего смеялись?

— Он ей спасибо сказал, а ещё заявил, что Светка — лучше всех. Та же возьми и закричи: "Господин назначил меня любимой женой!"

— ?

— Да тебе не понять. Это из одного известного фильма фраза, наш национальный юмор.

— Ясно.

Алёшке на второй день после перелома стало худо. Его тошнило, поднялась температура. Ногу ему размотали, осмотрели ещё раз. Нога опухла и была какая-то неправильная. В медицине дальше йода с зелёнкой да пакетиков колдракса никто из ребят не понимал, да и не было у них лекарств почти. Только то, что Макс взял с собой из дома, а там как раз и были лишь йод да жаропонижающее (оно же, обезболивающее). Алёшке скормили жаропонижающее, помыли ему раненую ногу тёплой кипячёной водой и обратно забинтовали со свежей корой. Нужен нормальный врач, это понимали все.

Придётся идти, в лесу врача не сыщешь. Кое-как сплели из веток носилки, Макс пожертвовал на подстилку свою куртку, Алёшку переложили на эти носилки и пошли. Надо выходить к людям. Только осторожно выходить, люди — они разные бывают.

Вот и идут ребята уже третий день, на юг идут, по компасу. Жилья за это время не встретили никакого. Елена сказала Максу, что раньше даже не думала, что в Америке такие леса есть. Она думала, что тут везде дороги и города, а, оказывается, есть и такие леса, тайга прямо.

Тут Макс заметил, как спереди между деревьев мелькнула фигурка Верки Маслаченко, которая быстрым шагом приближалась к основному отряду. Верка вместе с Викой в передовом дозоре были, дорогу разведывали и вообще смотрели, что там впереди.

Подойдя поближе, Верка что-то торопливо и взволнованно стала рассказывать Елене, а та периодически прерывала её какими-то вопросами. Наконец, Верка выдохлась. Макс вопросительно посмотрел на Елену, которая и объяснила ему:

— Через милю впереди дорога, недалеко от дороги какая-то ферма.

— Думаю, на ферме должны быть нормальные люди, не бандиты. Давай я схожу, разведаю что там. Может, удастся получить помощь. В крайнем случае, у них наверняка есть какой-нибудь транспорт и они должны знать, где можно найти врача.

— Так-то оно так, только вот проблемка небольшая есть.

— Какая?

— Понимаешь, горит ферма. Хорошо так горит, душевно. И ещё кричит там кто-то. Очень громко кричит и очень страшно. Похоже, обитателям фермы самим помощь нужна.

— Та-ак. Они что, и сюда уже добрались?

— Очень может быть. Поэтому сделаем так...

* * *

Мимо снова прошла девчонка, и капрал армии США Марк Ковальски привычным образом нырнул. Он вот уже третий час так делал — периодически нырял и всплывал. В силосной яме нырял, больше спрятаться тут было негде. Ковальски давно привык и к запаху, и к мерзкому вкусу (жижа иногда попадала в рот), и к тому, что стоять ему приходилось на трупе, иначе ноги до дна ямы не доставали.

Скользкий труп на дне ямы, на котором стоял босыми ногами Ковальски, был трупом младшего сына хозяина фермы, куда они сегодня с утра приехали дабы "освободить захваченных сепаратистами заложников". Нет, понятно, никаких сепаратистов на ферме не было (если бы были, чёрта лысого они припёрлись бы сюда). А вот заложники, которых нужно было освободить от сепаратистов, заложники были. Конечно, штурм у них получился бы в любом случае не слишком удачным, заложники бы погибли при штурме, но разве это важно? Зато можно было бы сообщить наверх, что уничтожена ещё одна банда, терроризировавшая местное население. Не, не "уничтожена", а "рассеяна", так лучше. А то могут трупы бандитов попросить предъявить, а трупов-то и нету. А так, рассеяли банду — ну и ладно. Заложников же сепаратисты перед бегством перебили. С особой жестокостью перебили, да (ах, какая жалость!). Трупы заложников даже и журналистам показать можно. Ах, какие нехорошие сепаратисты, какие звери!

Всего на ферме двенадцать человек обитало. Хозяина и пятерых наёмных рабочих убили сразу. Жена хозяина была слишком старой и никого не заинтересовала, так что ей распороли живот, вытащили кишки, а затем развели внутри живота ещё живой женщины костёр. Она так орала!

А вот пятеро хозяйских детей... это да. Собственно, если на чистоту, то ради них они и приехали. Ну, Смит, понятно, сразу в овчарню рванул. Ему с овечками интереснее, они совсем безотказные. Мышка и Слониха (ха, они сами такие имена придумали себе; Мышка под полтора центнера весит, а Слониха и до сорока не добирает, смешно), они двух дочек забрали. Симон, Перес и братья Родригес старших мальчишек, близнецов тринадцатилетних, взяли. Ну, а Ковальски самый младший достался, семилетний. А ему как раз такие и нравились, шести-восьми летние. Девять лет — край, дальше ему уже не интересно.

И так хорошо всё было поначалу! Фермерский дом подожгли (а просто так, от нечего делать). Потом с добычей своей разбрелись развлекаться, у кого сколько фантазии было. Один из мальчишек так забавно орал, когда ему глаза выковыривали вилкой! А Ковальски не торопился, удовольствие растягивал, купался в страхе и отчаянии семилетнего мальчишки. Куда ему торопиться, успеет.

Потом же у Симона лопнула голова. Вот, была голова, и сразу вдруг лопнула. После этого почти одновременно взорвались кровавыми брызгами головы обоих братьев Родригес. Ковальски чуть в стороне находился, быстро сумел оценить ситуацию и понял, что его сейчас убьют. Неважно кто. Родственники фермера, Серые Спинки, просто безымянные мстители. Какая разница, его убьют сейчас!!

Недолго думая, он столкнул в силосную яму семилетнего сына фермера (чтобы не выдал), и прыгнул туда же следом за ним. Ковальски даже порадовался, что заранее избавился от всей своей одежды, которая иначе мешала бы ему сейчас.

Утопить сына фермера удалось достаточно быстро, тот был не слишком тяжёлым и сильным. А вот потом... потом Ковальски и самому пришлось несколько часов просидеть в этой вонючей силосной яме, ныряя с головой при приближении любой девчонки.

Да, напали на них неизвестные девчонки, лет так тринадцати-четырнадцати. Наверное, красивые, но Ковальски было, во-первых, не до того, а во вторых, он и так девочками не интересовался. Девочками у них в капральстве Мышка со Слонихой занимались. Ну, так они не в обычной части служили, а в недавно образованном "легионе Радуги". У них там все такие, слегка повёрнутые. А то и не слегка. Смит с его овечками и козочками вполне себе за середнячка сойдёт.

Когда Марк увидел в составе напавшего на них отряда афроамериканца, то даже обрадовался сначала. Может, тот поможет ему скрыться от этих страшных белых девчонок, говоривших между собой на непонятном языке? Но потом... потом, когда Марк увидел, как бережно этот афроамериканец вынес из сарая явно мёртвую белую фермерскую дочь с распоротым животом, как аккуратно он положил её на землю, а затем буквально силой вырвал винтовку из рук одной из белых девчонок и высадил весь магазин прямо в жирное брюхо Мышки (хотя та тоже была афроамериканкой, парня это не остановило), вот после этого Марк серьёзно задумался и решил, что конкретно этого афроамериканца о помощи лучше не просить. Мало ли, КАК ИМЕННО тот решит "помочь".

Ковальски просидел в вонючей силосной яме до темноты. Он увидел, что атаковавший их отряд состоял только из молодых белых девчонок, одного афроамериканца лет пятнадцати и белого мальчишки. Белый мальчишка, вероятно, был ранен, так как не вставал с носилок. Все они расположились на ночлег в свинарнике (дом фермера сгорел) и до утра явно не собирались никуда уходить.

А Ковальски, дождавшись, пока тьма плотно покроет землю, осторожно и тихо-тихо вылез из своей вонючей ямы и пугливо, на четвереньках, иногда замирая, припустил прочь от страшного места, где сегодня погибло всё его капральство. Голый и весь облепленный вонючей жижей, Ковальски спешил на север. Стоявшие на посту Светка и Верка его не заметили...

* * *

...РУКАМИ И БЕЗ ОРУЖИЯ! ПОВТОРЯЮ. СОПРОТИВЛЕНИЕ БЕССМЫСЛЕННО, ВЫ ОКРУЖЕНЫ. ВСЕМ СДАВШИМСЯ ГАРАНТИРУЕТСЯ ЖИЗНЬ!! ВЫХОДИТЬ...

— Максимка, ну пожалуйста, пожалуйста!

— Хелен, я не могу!

— Максимка! Ну, некому ведь больше, некому! Ты один можешь! Максимка!

— Ты... Ты понимаешь, чего ты просишь?!

— Да, понимаю. Ты мужчина. Ты сильный. Ты должен. Должен! Это твоя обязанность, помогать тем, кто слабее. Исполни же свой Долг, Мужчина!

— Но...

— Максимка, но ведь и правда больше некому. Только ты спасёшь их.

— А как же вы?

— Ну, нас голыми руками не взять, мы кусаться больно можем.

— Хелен. Не пытайся обмануть меня, я не дурак.

— Хорошо, ты прав. Мы остаёмся умирать. Ты это хотел от меня услышать? Так я это не отрицаю. Мы все умрём и мы все знаем это. И что? Ты всё равно Должен. Должен, Макс, Должен!!

— Они в любом случае догонят нас.

— Как? Тут до дороги триста метров, а у нас двенадцать стволов. Чтобы намертво блокировать дорогу хватит двух. Не забывай, кто мы. По военным меркам, мы тут все снайперы. А ведь даже один снайпер на открытой местности легко остановит взвод. На чём они пройдут мимо нас? Танка у них нет, сам видишь, а ничего другого мы не пропустим. Да и был бы танк, то не важно. По дороге танку за джипом не угнаться ни за что. Вы уйдёте, Макс, уйдёте. У вас отличные шансы спастись.

— Пусть кто из твоих ведёт, а я останусь. Хелен!

— Из моих машину хоть как-то водить может только Воробьёва. Но это именно "хоть как-то". На уровне "завести и снять с ручника", не более. Остальные это искусство только в кино и видели. К тому же, Воробьёва, наш лучший стрелок. Она даже лучше меня стреляет, если честно. Я не хочу лишиться её.

— Я буду стрелять вместо неё.

— Максимка! Ты отличный парень, Максимка, но я ведь видела, как ты стреляешь. Из тебя стрелок, как из говна пуля. Ты и в стену сарая не попадёшь, даже если сам внутри него находиться будешь. Извини, но это правда, согласись сам.

— Хорошо. Я сделаю это, Хелен. Сделаю. Но... в машине ещё есть место. Я могу взять с собой двоих.

— И как ты себе это представляешь? Макс, мы ведь обычные девчонки. Мы можем казаться крутыми, особенно если в руках у нас оружие, но всё равно мы все ужасные трусихи. Я же своих как облупленных знаю. Никто, никто из них не осмелится поехать с тобой. Они все струсят. И я струшу. Я не смогу. Бросить своих и уехать... это... Даже и слов нет. Макс, тут у нас хоть какая-то надежда есть, а та, что уедет с тобой, не сможет жить дальше, просто не сможет.

— А я? Я смогу?

— Ты не уезжаешь, Макс, ты УВОЗИШЬ. Это разные вещи. Тебе вот как раз нельзя оставаться, потому что без тебя они все пропадут. Макс, ты ОБЯЗАН!

— Боже мой, Хелен. Если выживешь, то я не сомневаюсь, что тебя ждёт грандиозное будущее. Станешь работать менеджером по продаже снега зимой эскимосам. У тебя они его с руками оторвут, ты любого уболтаешь.

— Смешно...

...Полчаса спустя голубой джип с разноцветными эмблемами "легиона Радуги" на бортах на скорости порядка сотни миль в час нёсся по раскалённой солнцем дороге Флориды на юг. За рулём джипа сидел Макс, на заднем сиденье, заняв все три места, лежал в бреду потерявший сознание Алёшка. Рядом с ним, на полу, сидели близняшки Роджерс, удерживая Алёшку и не давая тому упасть на пол. А рядом с самим Максом, на переднем сиденье, сидел Стивен, единственный оставшийся в живых член семьи фермера Тернера. Место на лице, где у Стивена раньше были глаза, покрывала окровавленная повязка.

Вот, после очередного поворота, показалась окраина небольшого городка. Около въезда — бетонные блоки и оборудованные пулемётные гнёзда. А над приземистым зданием мышиного цвета флаг... Какой флаг? Это не привычный Максу звёздно-полосатый флаг США, это старый и почти уже забытый флаг КША!

Подлетев к перегораживающим проезд бетонным блокам, Макс резко остановил машину и вылез наружу. Навстречу ему, от здания с флагом, выдвинулись трое белых, держа Макса под прицелом винтовок. Подойдя ближе, старший из них хотел что-то сказать, но тут взгляд его упал на красивую разноцветную эмблему "легиона Радуги" на дверце джипа. Он переменился в лице и, прежде чем Макс успел открыть рот, с силой ударил того прикладом в живот и ядовито поинтересовался:

— Что, обезьянка, заблудилась, да?

И опять на помощь Максу пришли близняшки Роджерс. Они кубарем выкатились из двери джипа, Лиз повисла на руке ударившего Макса человека, а Кэтрин обхватила согнувшегося пополам от боли Макса за шею, прикрывая его своим телом.

— Это что тут такое происходит? — вывел всех из внезапного ступора громкий властный голос. Со стороны здания с флагом приближался рослый человек в сутане. — Ну, что? Отвечайте!

— Так вот, отче, черномазого поймали.

— Поймали?

— Ну, то есть, он сам приехал.

— Сам приехал? К нам?

— Заблудился, наверное.

— Не трогайте его! Это наш, свой! Он хороший! — заорал Стивен, наконец-то справившийся вслепую с замком на двери и вывалившийся на улицу. — Он спас меня! И девчонки там наши, они погибают! Помогите! Там ниггеры, много! Помогите нам, люди!

— Так, — задумчиво потеребил нос человек в сутане. — Значит, ниггера поймали, да?

— Ну... мы так думали, отче, — смущённо сказал человек, ударивший Макса прикладом в живот. — А теперь смотрю, он какой-то и впрямь не такой. Какой-то ненормальный ниггер, неправильный.

— Неправильный? — взгляд человека в сутане остановился на сёстрах Роджерс, которые уже вдвоём обнимали Макса за шею и гладили его по щекам и по волосам, потом на Стивене с окровавленной повязкой вместо глаз, а потом и на видневшемся через открытую дверь джипа бесчувственном теле Алёшки. — Неправильный, говоришь? А, может, наоборот, Джон Тэтчер? Может, как раз этот ниггер и есть правильный, а?

* * *

— ...Почему они не идут?

— Боятся. Трусы.

— У нас шесть патронов на четверых, ещё одну атаку нам не остановить. Нечем.

— Ага. Только они-то про то не знают.

— Ну, миномётами шарахнуть.

— Наверное, больше некому. Воробьёва им два расчёта на ноль помножила. Оставшиеся, небось, не знают, с какой стороны заряжать их нужно. А уж попасть разве что в океан смогут, если прямо на берегу поставят свою пукалку.

— И что теперь?

— Ждём.

— Чего?

— Ну, а что случается, если полевые части сталкиваются с укреплением, которое взять не в силах? Либо авиация будет, либо артиллерия. Ещё вариант — бронетехника, танки нам тоже останавливать нечем.

— Да нам и пехоту нечем останавливать. Шесть патронов! Смех один.

— Они боятся, Свет, они же не знают про шесть патронов. Да если бы и знали! Шесть патронов — это шесть трупов. И умрут те, кто пойдёт впереди. Кому при таком раскладе впереди идти захочется? Боюсь, что никому.

— А у Воробьёвой сегодня День Рождения, я помню. Ей пятнадцать лет исполнилось. В прошлом году мы в кафешке отмечали, помните? Серёжка Степанов ей такой букет огромный приволок, что она его еле поднять смогла. А потом ещё...

— Не надо, Лен.

— Девчонки, а я боюсь. Воробьёвой-то хорошо. И другим нашим тоже, им уже не страшно, а я боюсь. Знаете, что с нами сделают, если живыми возьмут? Это ведь не люди. Видели, что они с фермерскими дочками сделали, скоты эти? Нам как бы ещё и хуже не было.

— Куда уж хуже-то?

— Не знаю. У меня фантазии не хватает, но вдруг эти придумают? Как-то вот не хочется на себе их фантазию испытывать.

— И что ты предлагаешь, Нин?

— Может, ну их нафиг, эти шесть патронов, а? Давайте, у нас не шесть патронов будет, а два. Ну, а четыре патрона мы... в общем, вы поняли.

— Пусть у нас четыре патрона будет. Если вы ляжете рядом в затылок друг другу, то я и одним выстрелом смогу вас всех троих сразу. У меня получится, не волнуйтесь. А мне уж последний останется.

— Тоже вариант.

— Ну что они тормозят-то, блин? Нам четыре патрона израсходовать нужно. Не в воздух же нам их выстреливать!

— Девки, похоже, не придётся нам с двумя патронами мудрить, нам помогут.

— Кто?

— А вон, смотрите.

— Что это?

— С такого расстояния я бы сказала, что это вертолёты. Две штуки. И это к нам.

— Пиздец.

— Ага. Ленка, сможешь попасть в вертушку?

— Через пару минут смогу, если они так и будут лететь, только толку то? Что я ему сделаю?

— А если в какое-нибудь критически важное место попасть?

— Во-первых, все критически важные места у них наверняка бронированы, а во-вторых, ты знаешь, где эти важные места находятся? Я, например, не знаю.

— И что делать?

— Девчонки, а давайте споём, а?

— Совсем головой поплохела? Нас убивать сейчас будут, а ты петь собралась?

— Есть идея умнее? Излагай, мы послушаем.

— Девки, а действительно, давайте! Пусть нас боятся, чего нам терять-то?

— Ну...

— Эх, пропадай моя телега, все четыре колеса! Ленка, запевай!..

* * *

Полоса неудач для майора Николсона началась два месяца назад, когда внеочередная проверка выявила в его хозяйстве недостачу почти в двести тысяч долларов. Да кто же знал, что эти козлы из Комиссии припрутся в его кабинет не просто без предупреждения, но и вообще ночью! А его личный сейф они вскрыли, как какие-то уголовники. Конечно, не успел Николсон всё спрятать, нашли они его мелкие шалости. С другой стороны, а у кого их нет то? Да любого армейского финансиста копнуть так внезапно, ещё и не такое выяснится! Николсон на фоне других ещё прилично выглядит, всего-то двести тысяч долларов налогоплательщиков "потерял". Явно кто-то из коллег под него копал, просто так такие комиссии ночью в кабинеты не врываются.

Потом же Николсону скромный и незаметный человечек в штатском сделал предложение, отказаться от которого было весьма трудно. Либо майор идёт под суд, либо добровольно соглашается возглавить роту во вновь образуемом "легионе Радуги". Вероятно, командовать ротами в таком вот "легионе" избытка желающих не было, раз вербовать их приходилось таким сложным способом. Николсону тоже совсем не хотелось лезть в эту вонючую помойку, только вот в тюрьму ему хотелось ещё меньше. И он согласился.

Если бы Николсон знал, насколько вонючей и гадкой окажется выгребная яма, куда он почти добровольно прыгнул, то он ещё крепко подумал бы, соглашаться или нет. На фоне тошнотворной кучи отбросов, гордо именуемой "легионом Радуги", даже и тюремный срок уже не казался таким уж неприемлемым выходом. В конце концов, ну отсидел бы он свои три года, лишился бы пенсии, ну и что? Зато не нужно было бы с головой окунаться в эту блевотину.

Впрочем, теперь поздно уже что-то было менять. Он — командир роты. А то, что в качестве личного шофёра ему приходится держать девушку, так это потому что рота такая. Хилари хоть не пытается залезть к нему в штаны и с поцелуями не пристаёт, как это постоянно делал Майкл, которого Николсон поначалу взял шофёром. А Хилари ничего, она нормальная. В смысле, ненормальная, её мужики не интересуют. И вот ведь гадство, этих педиков теперь нельзя даже и своим именем назвать, подсудное дело! Они теперь — "лица нетрадиционной сексуальной ориентации".

А ещё Николсон знал, что оба его шофёра — и бывший и нынешний — на фоне остального контингента роты смотрятся чуть ли не образцами целомудрия и нравственности. Чего стоит хотя бы сержант Джобс, который любит делать ЭТО с мёртвыми собаками, причём он даже и не думает скрывать таковую свою склонность. Да и этот любитель мальчиков Ковальски, который под утро прибежал в расположение голым и вымазанным какой-то дрянью с ног до головы, тоже хорош. Николсон в некоторой степени даже был благодарен неизвестным русским девчонкам, которые вчера избавили мир от части этой мерзости.

Эх, ну девчонки! Вот это девчонки, а! С взводом таких девчонок, если дать им нормальное снаряжение, он не побоялся бы выйти против всей своей роты. Вернее, против той швали, которую в его роту собрали. Даже приданная его роте банда из полусотни черномазых, которых теперь следует называть исключительно "афроамериканцы", даже они, эти обезьяны пьяные, на фоне его извращенцев выглядят стойкими солдатами. Они хотя бы знают, для чего нужна винтовка и не пытаются засунуть её ствол в задницу партнёру, как это сделал рядовой Кубини. И ведь нужно же было до такой степень обколоться, чтобы даже не понять, что произошло, а просто сидеть рядом с трупом и ржать. Смешно ему было, как винтовка внутри задницы выстрелила.

Что это за шум там? А, понятно, черномазые какую-то девчонку из его роты схватили и уже почти раздели. Ладно, пусть пользуются, не жалко. В конце концов, она сама виновата, нечего было подходить к ним. Они же упились уже, разве не видно? Правда, это Николсон немного виноват в этом. Не следовало ему отдавать черномазым дополнительные четыре ящика виски, и первых шести хватило бы. С другой стороны, без виски эти скоты отказывались атаковать. Это в первую атаку он относительно легко послал их простыми обещаниями отдать на два часа попользоваться десяток белых девчонок, нужно всего лишь разоружить их.

То, что лёгкой победы не будет, Николсон понял сразу, как только точным, дьявольски точным огнём были почти одновременно убиты водители всех четырёх грузовиков с черномазыми, на которых те попытались преследовать удиравший с фермы джип. Но Николсону и в страшном сне не могло присниться, что потери будут НАСТОЛЬКО велики. В конце концов, там, в развалинах, всего десяток перепуганных девчонок, а у него целая рота пусть и неумелых, но взрослых и сильных солдат. Да плюс полусотня черномазых обезьян. Да, столько у него было утром.

Теперь от роты осталось едва полтора взвода, а черномазых уцелело чуть меньше трёх десятков. Причем эти три десятка уже все поголовно упились до состояния полной невменяемости, а "собственные" извращенцы Николсона напуганы до такой степени, что пока не разбежались исключительно потому, что их никто не атакует. Если бы страшные девчонки с фермы догадались прямо сейчас пойти в атаку, то из всего "войска" хоть какое-то сопротивление им мог бы оказать, пожалуй, только сам Николсон, лично. Потому что негры пьяны до изумления, а "радужные" солдаты совершенно деморализованы чудовищными потерями. Такое впечатление, что девчонки с фермы вообще никогда не промахиваются. Каждый выстрел — в цель.

На связь с Николсоном вышел лейтенант Мэннон. Они на подходе, будут через пять минут. Наконец-то! Николсон вздохнул с облегчением. Конечно, позор, вызывать вертолёты на борьбу с какими-то ненормальными и почти безоружными русскими соплячками. Позор. Но ничего лучше Николсон придумать не смог, силами своей роты справиться с ними Николсон не сумел. Может, они хоть при виде вертолётов решат бросить оружие? Действительно, не могут же даже самые дикие девчонки не понимать, что теперь сопротивление совершенно точно бессмысленно.

Николсон вызвал лейтенанта Хадсона, последнего оставшегося в живых командира взвода. Хадсон уже два часа сидел в какой-то канаве в сотне метров от развалин фермы, благоразумно не высовывая из неё головы. Потому и выжил, девчонки его не видели.

— Хадсон!

— Да сэр!

— Живой?

— Живой, сэр. Спасибо сэр.

— Выгляни, может они там белый флаг выкинули?

— Эээ... Сэр, у меня тут нога болит, сэр. И рука. Я, наверное, не смогу. Мне к доктору нужно. Я никак не могу, сэр.

— Слизняк.

— Сэр, я решительно протестую! Вы не имеете права оскорблять меня, сэр!

— Прошу прощения, лейтенант, я был неправ.

— Я прощаю Вас, сэр.

— Ну хоть что-нибудь сказать можешь, Хадсон? Ничего нового не происходит?

— Эээ... Они там петь начали.

— Кто начал петь?

— Ну эти, русские.

— Сумасшедшие, они точно сумасшедшие.

— Полностью согласен с Вами, сэр.

— Что они поют-то?

— Эээ... песню, сэр.

— (Шёпотом в сторону: идиот) Какую песню они поют, Хадсон?

— Я не очень хорошо понимаю русский язык, сэр. Кажется, что-то про орла, который должен улететь на Солнце и что-то там сделать. Точнее не скажу, сэр. Как орёл может улететь на Солнце, сэр? Хотите, дам Вам послушать?

— Давай.

Небольшая заминка, писк, и майор Николсон услышал в наушниках голоса четырёх русских девчонок, которые все вместе пели:

— Орлёнок, орлёнок, идут эшелоны,

Победа борьбой решена

У власти орлиной орлят миллионы,

И...

Окончание песни потонуло в грохоте разрывов. Военно-воздушные силы Соединённых Штатов Америки поставили жирную точку в этом Сражении у фермы, как теперь придётся называть операцию в официальных докладах. Никто из девчонок так и не увидел, как всего полминуты спустя после воздушной атаки развалин свинарника, откуда-то из леса вылетели две серебристые стрелы и устремились к вертолётам. Одному из них повезло, ракета потеряла его, свечой взмыла вверх и взорвалась в вышине. А вот второй... второй вертолёт стал огненным шаром. Уцелевший же бросился вниз, к земле, и там, на минимальной высоте, устремился на север.

Майор Николсон ещё не успел до конца осмыслить произошедшее, как примерно в трёх милях от него из-за поворота дороги выехал джип, за ним грузовик, ещё грузовик, ещё. Наведя мощный бинокль на переднюю машину, майор смог различить укреплённый на ней флаг Конфедерации.

Первыми, как ни странно, среагировали негры. Пьяные-то они пьяные, но опасность почувствовали быстро. Грузовики с неграми уже тронулись с места, когда кто-то из "радужных" истошно завопил: "Серые Спинки!!".

И тут Николсон некстати вспомнил, что на нём, вообще-то, тоже надет мундир "легиона Радуги". Оставаться и пытаться доказать конфедератам, что конкретно он хоть и носит такую форму, но вовсе не извращенец, у майора желания не было никакого. Он не настолько сильно верил в свой дар убеждения. Поэтому он шустро запрыгнул на водительское сиденье командирского джипа и немедленно рванул с места. Ждать своего водителя Хилари Николсон не стал, не до неё.

Примерно через сто метров, джип Николсона обогнал бегущего изо всех сил капрала Ковальски. Тот попытался ухватиться за ручку двери, не смог, упал на землю и заорал:

— Сэр!! Майор Николсон, сэр! Спасите меня, умоляю, пожалуйста, сэр, майор!!

— Спасай себя сам, пидорас, — буркнул себе под нос Николсон и прибавил скорость...

* * *

Макс всё-таки нашёл её. Удивительно, но она совсем не обгорела, даже волосы уцелели и были такими же огненно-рыжими, какими их и запомнил Макс. Ему очень хотелось ещё раз посмотреть в её карие глаза, но веки были закрыты и Макс не стал пытаться открыть их. Зачем? Пусть спит. Долго спит.

Бережно подняв голову Елены, Макс зашагал с ней к тому месту, где складывали части тел погибших девчонок. Положив голову на землю, чернокожий мальчишка выпрямился и посмотрел на то, что уже смогли собрать. Неужели вот эти куски костей и мяса ещё сегодня утром были девчонками из далёкой России?

Вот нога Воробьёвой, она вчера вечером учила Макса правильно держать винтовку. Ногу Макс узнал по надетой на неё розовой кроссовке, такие только у Воробьёвой были. А вот рука Маслаченко, это её часы. Надо же, а часы ходят. Крупные часы, совсем не женские. Вере часы больше не нужны и Макс решил взять их себе на память. Наверное, она не обидится.

Аккуратно расстегнув потёртый кожаный ремешок, Макс снял с мёртвой руки часы, выпрямился и надел их на свою руку. На часах была изображена красная звёздочка, а под ней — подводная лодка. Сверху на циферблате была надпись по-русски: "Командирские", а ниже подводной лодки ещё одна надпись: "Сделано в СССР". Макс решил, что когда Алёшка вылечится, то он попросит его прочитать, что тут написано. Только сначала самого Алёшку нужно будет английскому научить.

Тут рослый конфедерат принёс откуда-то тело голого мальчика лет семи и осторожно положил его рядом с частями тел русских девчонок.

— Кто это? — спросил Макс.

— Младший сын фермера, — ответил вместо принёсшего мальчика бойца тот священник, который, как Макс уже знал, был в отряде за командира.

— Откуда он взялся? И почему в таком виде?

— Из силосной ямы достали, его вчера там утопили, когда вы на ферму напали.

— А как узнали, что он там?

— Так тот самый урод и рассказал, который его утопил, Ковальски его фамилия. Капрал Ковальски. Он боялся, что мальчишка его выдаст, вот и утопил быстро, чтобы не кричал. Кстати, он и навёл на вас всё это стадо. Оказывается, он полдня вчера в той яме просидел, от вас прячась, а по темноте сбежал.

— Сука. И что, он сам всё это рассказал?

— Его Стивен по голосу опознал. Тот парень фермера, которого они ослепили. Ковальски один из капральства выжил, остальных вы вчера покрошили.

— Что вы с ним сделаете?

— Ну, он добровольно со следствием сотрудничал, рассказал всё, причём не только про себя, так что проявим снисходительность, слишком сильно наказывать не станем.

— Расстреляете?

— Мы не настолько снисходительны.

— А что тогда?

— Уверен, что хочешь это узнать?

— Да, скажите мне.

— Хорошо. Его кастрируют, вынут глаза и со связанными за спиной руками бросят в ту самую силосную яму. Если не потонет до утра, то пристрелим.

— И это у вас считается мягким наказанием? Каковы же тогда строгие?

— После строгих иногда даже мне снятся кошмары.

— Понятно.

— Ты давно был знаком с этими девочками?

— Неделю.

— Какой они веры?

— Не знаю, не спрашивал. Наверное, православные, они там все в России православные.

— Не все. Там мусульман много, да и другие есть.

— Я не знаю, отче, мы не разговаривали про это и я ни разу не видел, чтобы кто-нибудь из них хоть как-нибудь молился.

— Хорошо, тогда мы похороним их по нашим обычаям. Тем более что кроме меня других священников всё равно нет.

— Да, наверное, так будет правильно.

— Как ты собираешься жить дальше, парень?

— Отец Пиви, что мне нужно сделать для того, чтобы заслужить право надеть Серую Шляпу?..

* * *

Какой-то мальчишка лет шести-семи бежал по заваленной обломками бетона и битым кирпичом улице и истошно, безудержно, как-то безумно орал:

— Нааашии!! Нааашии!! Нааашии!! Нааашии!!!

Макс даже подумал, что мальчишка тронулся умом, так страшно тот кричал. Однако, от этого крика тут и там из каких-то дыр, нор, подвалов, начали выползать люди. Их было мало, гораздо меньше, чем мёртвых, но они были! А мертвецы... они наполняли весь город. Сначала Макс даже подумал, что федералы убили в городе всех. Вообще всех, даже собак, так как раза три видел подвешенные за шею собачьи трупы. Это кем же надо быть, чтобы убивать даже собак?!

Но после воплей этого мальчишки город как бы очнулся от летаргического сна, город стал оживать. Живые люди тут были, были! Не зря, ой как не зря они штурмовали его. Конечно, армия Конфедерации могла и обойти город, блокировав его относительно небольшими силами и предоставив федералам и бандитам самим со временем передохнуть с голода. Только тогда... тогда ведь все эти люди, большинство из которых были детьми, все они тоже наверняка обрекались бы на смерть. Нет, генералы были правы. Штурм был оправдан! Да, во время штурма погибла и существенная часть гражданского населения. Но именно часть, пусть и существенная. Блокада бы убила всех, совсем всех!

— Мистер! — раздался за спиной Макса мальчишеский голос. — Мистер!

— Чего тебе? — обернулся Макс. Мальчишка лет шести вздрогнул, дёрнулся, чтобы убежать, даже сделал пару шагов назад, но потом взгляд его упал на Серую Шляпу на голове Макса. Мальчишка нерешительно остановился. Зацепился взглядом за шеврон с гербом КША на рукаве, посмотрел на значок отряда "Аллигаторов Флориды" и сказал:

— Эээ... Вы из наших, мистер?

— Зависит от того, кто для тебя "наши".

— Ну, Вы "серый"?

— Да, "серый". Разве не заметно? — Макс тронул рукой шляпу на голове.

— Простите, мистер. Я... я хотел попросить помощи.

— А в чём дело?

— Понимаете, мистер, вон там, в этом доме, там... там Тощий спрятался, я сам видел!

— Тощий? Какой тощий? Ты о чём?

— Ну, тощий же, мистер! Он там!

— А кто это?

— Вы не знаете? Это из федералов, только он не военный, он гражданский. Какая-то шишка из министерства образования.

— Ну и что?

— Мистер, он тут у нас детей собирал, в основном мальчиков, говорил, что они учиться поедут, в приют пойдут, там хорошо, мол. У него даже специальная организация сбором детей занималась, называлась она "Расправить крылья".

— И?

— Он брата моего забрал, Макса, — в этом месте Макс мысленно вздрогнул.

— Отправил в приют?

— Не знаю. Правда, не знаю. Но тех, кого он забирал, никто и никогда больше не видел. А из этой его "Расправить крылья" ночью такие крики ужасные доносились, там рядом с ней находиться страшно было. А однажды... я однажды слышал, как наш Максик кричал. Так кричал, что... это не передать, люди так не кричат. Но это точно Макс кричал, я узнал его.

— Та-а-ак...

— Это здесь, мистер, я покажу, идите за мной, Тощий залез ночью туда, думал, все спят. Но я писать ходил и всё видел. Он тут, мистер, он тут!..

...Макс пинком распахнул очередную дверь и, выставив перед собой ствол винтовки, осторожно заглянул внутрь комнаты. Белый мужчина в когда-то, наверное, красивом и дорогом, а теперь в грязном и рваном сером костюме сидел в углу на полу, сжавшись в комок. Макс окинул комнату внимательным взглядом.

На грязном столе какие-то вещи: одноразовые упаковки еды быстрого приготовления, грязная жестяная кружка, банка из-под пива, ложка.

А на подоконнике — цифровой фотоаппарат.

Макс уже хотел было скомандовать мужчине подняться на ноги и идти за ним, как краем глаза заметил выражение, проступившее на лице мужчины, когда тот увидел, что Макс нашёл его фотоаппарат. Ужас и отчаяние — вот что было в том взгляде.

Фотоаппарат? А что там?

Макс решительно, но не спуская глаз с Тощего, подошёл к окну, взял этот фотоаппарат и включил. Папки с фотками. На самых первых изображены мальчишки. На пляже, купаются, в аквапарке, на... нудистском пляже. Ну, и чего он испугался? Фотки как фотки. Мальчишки на пляже, и что? У Макса и самого подобные фотки раньше были, только чужие мальчишки попасть на них могли разве что случайно, как фон. Обычно, там сам Макс и был сфотографирован. Чего этот тип боится? Аж трясётся весь.

И Макс решительно открыл самую новую папку, всего месяц назад созданную.

Максу повезло, что сегодня утром на завтрак была овсяная каша. Он с детства терпеть не мог овсяной каши, его от неё мутило. Вот и сегодня, узнав, что именно будет на завтрак, Макс решил, что без завтрака как-нибудь обойдётся. Лучше, прогуляется по городу.

Если бы не овсяная каша на завтрак, Макса сейчас непременно бы стошнило. Это... это... То, что было на фотографиях, невозможно было даже и описать. Макс за последние месяцы многое узнал и повидал, но ТАКОЕ...

Потом Макс нашёл несколько видеороликов и включил один из них на пробу. Комната наполнилась звуками орущего от непереносимой боли мальчишки, а на заднем плане кто-то рассказывал, что ещё он сейчас с этим мальчиком сделает.

Макс резко остановил проигрывание ролика и внимательно посмотрел на Тощего. Раздался утробный звук и в комнате отчётливо запахло человеческим дерьмом...

...Когда Макс вышел на улицу, у него тряслись руки. Макс даже пожалел, что не курит, закурить сейчас было бы в самый раз.

Да, он, Макс, только что совершил преступление. Он без суда казнил преступника. Если об этом узнает отец Пиви, Максу не миновать сурового взыскания. Макс не имел права сам выносить и приводить в исполнение приговор. И если бы в руки отца Пиви попал живой Тощий вместе с его фотоаппаратом, то так легко, как капрал Ковальски, Тощий бы не отделался. Отцу Пиви снова пришлось бы смотреть по ночам кошмары.

Но Макс не смог, просто не смог дотерпеть до справедливого суда, не смог!

Тощий ползал по полу в слезах и соплях, источал отвратительные запахи своими штанами и оставлял на полу неаппетитные лужи. Он клялся, что больше никогда и ни за что, что согласен добровольно кастрироваться, даже сам кастрирует себя прямо сейчас. Умолял дать ему пожизненное тюремное заключение, только оставьте его жить. Жить!!

Когда же он схватил со стола ножницы, расстегнул свои штаны и даже в самом деле начал резать... Максу так противно стало, что он выстрелил Тощему в голову. Смотреть на такое было превыше его сил. Хотя, конечно, закон он при этом нарушил. Убивать Тощего без суда Макс не имел никакого права. Лёгкой смерти от пули Тощий, вне всякого сомнения, не заслужил...

... — ...Мистер! Мистер, Вы не слышите меня?

— А? что? — обернулся Макс на голос мальчишки. — Ты что?

— Мистер, Вы убили его?

— Кого?

— Ну, этого человека, про которого я говорил.

— Нет. Разве я похож на убийцу? Я не убиваю людей.

— Но...

— К тому же, в том месте, про которое ты мне говорил, людей не было.

— Как не было? Я ведь сам видел!

— Там не было людей, парень.

— Но... а выстрел? В кого Вы тогда стреляли, мистер?

— В существо.

— В существо?

— Да. Людей там не было. Был только один ниггер, которого я и убил.

— Кто был?

— Просто один вонючий ниггер, — сказал Макс и чернокожей рукой поправил на голове Серую Шляпу...