"Обречённая прода"

Обреченная прода.

Annotation

Дорогие читатели! Сумма Ваших критических замечаний и сомнений, наконец, позволила и мне осознать ошибочность последнего сюжетного поворота. Я хорошо помню и искренне признателен, что Вы не впервые удерживаете "текст" от скатывания в явную графоманию. В связи с изложенным, последние проды будут удалены, а сюжет скорректирован. С благодарностью! Ваш Скс.

Скс Обреченная прода.

Скс Обреченная прода.

Как я познакомился с Розой Афанасьевной?..

До последнего вопроса все шло спокойно и беспроблемно. От бытовой популярности будет спасать передвижение на машинах. Сейчас их дают из гаража МВД, а в будущем мы заработаем на свои. Гастролировать мы не планируем, от слова ВООБЩЕ. Если только за границу, а по стране только в виде исключения, по большой просьбе ТЕХ, КОМУ НЕ ОТКАЗЫВАЮТ.

Веверс снова кивает.

О заработках группы я пока особо не думал, но даже того, что сейчас зарабатываю я — хватит на всех. В любом случае, ни о каких "левых" концертах, о которых уже предупреждал меня Клаймич, не может быть и речи.

Еще один кивок.

Я у Веверсов уже почти полтора часа и за это время Альдона произнесла от силы пару-тройку фраз. Весь вечер строится по схеме: вопрос Веверса — мой ответ и снова вопрос, вопрос, вопрос... Деликатность или хотя бы внешняя доброжелательность — явно, не конёк этого бесстрастного латыша. Или он просто не считает нужным, в данном конкретном случае, ими заморачиваться. Ведущийся допрос лишь иногда разбавлялся моим восхищенным мычанием, когда я поедаю очередное корейское блюдо. Впрочем, это искренне — все, действительно было очень вкусно. Кусок торта я запихивал в себя уже через силу.

Что же касается Клаймича, то с ним я познакомился случайно, у Бивиса, а Роза Афанасьевна — просто бабушка Лады. Разве нет?

Мой первый же вопрос проигнорирован Веверсом с абсолютным безразличием. И снова следует череда собственных...

Почему Клаймич ушел от Пьехи? Какие у него планы на дальнейшее развитие группы? Приходилось ли мне об этих планах разговаривать с Розой Афанасьевной?

Снова бросаю взгляд на Альдону и на мгновение мы встречаемся глазами. Все, как обычно — красивая спокойная маска. Вот только во взгляде почудилось какое-то разочарование. А может и показалось... Может быть я уже сам созрел закончить эту процедуру "потрошения". В конце концов, любой разговор хорош обоюдным интересом...

— Так, а что там с Розой Афанасьевной, Имант Янович? Разве она не просто милая старушка?! — я доброжелательно улыбаюсь и гляжу в водянисто-синие глаза латыша.

Тот пару секунд смотрит в ответ и бездушным размеренным голосом тихо повторяет свой последний вопрос:

— Приходилось ли тебе обсуждать с Розой Афанасьевной планы по дальнейшему развитию ансамбля?

Вот так, значит?! Решил просто продавить? Демонстративно не стал отвечать, понизил голос и стал давить взглядом. Сильно давить. Умеет.

Как меня учил в стародавние времена один знакомый начальник колонии: "Зэки — они, как и все люди — разные... Большинство трусы, хотя и хорохорятся... без этого в зоне нельзя — зачморят, или чего хуже. Но и чморить всех подряд опасно. Не с тем "перегнул" и он тебе уже горло рвет... Поэтому, сначала всё выясняют "гляделками"... "Качают", кто ты... И к администрации они, особенно "старые зека" применяют тот же прием! А мне проиграть нельзя... Я — ХОЗЯИН. Поэтому, если понимаешь, что не "переглядишь"... а такие бывают — взгляд что шило... Пропускай его через себя, не бодайся! Пусть он не сможет с тобой "сцепиться"... провалится сквозь тебя...".

— Так кто у нас Роза Афанасьевна... а, Имант Янович?

Даже улыбаться лень. Расслабленно уставился на переносицу латыша "пустым" взглядом.

Тот тоже спокоен.

Так и сидим молча. Смотрим друг на друга. В абсолютной тишине.

И только за окном порывы ветра крадут звуки из далекого призыва: "...ёжа! Я ....му ска...а ....мой!...".

Долгие две минуты молчания "в дюнах"...

Затем, как говорится, кто-то был вынужден оказаться умнее. Этим кем-то оказался Веверс.

— Как ты видишь продолжение разговора?

В отличие от дочери, у ее отца акцента нет совсем. Или может я его пока не заставил волноваться?! Что ж, не буду наглеть. Я далек от иллюзий, что в чем-то победил, только потому, что он заговорил первым.

— Взаимовыгодным... Я вижу наш дальнейший разговор — взаимовыгодным, Имант Янович...

— Хорошо, — и снова полное безразличие на лице.

Для неподготовленного человека общаться с Веверсом — мука. Мне несколько проще, все-таки, "тренировался" на Альдоне! Хотя возникает подозрение, что для Веверса-старшего это его естественное поведение, а для Альдоны, надеюсь, хорошо приросшая маска.

— Тогда первый вопрос мой. Это — справедливо... — вопросительно смотрю на Веверса — ноль эмоций.

"Молчание — знак согласия! Значит спрошу о том, что меня волнует больше всего...".

— Альдона остается в группе?

— Я думаю над этим. Приходилось ли тебе обсуждать с Розой Афанасьевной планы по дальнейшему развитию ансамбля?

"Ах, ты — гад!!!".

Я медленно поднимаюсь из-за стола:

— Дорогие хозяева! Большое вам спасибо... Все было очень вкусно! Я в абсолютном восторге!

Чуть доворачиваюсь к Альдоне:

— Благодарю за приглашение, не знал что в дополнение к прочим талантам ты ещё и так замечательно готовишь!

Все-таки, за прошедшее время я научился немного разбираться в прибалтке. ЕЙ БЫЛО ИНТЕРЕСНО! Да, пожалуй так... Ей было интересно наблюдать за разворачивающейся на ее глазах, картиной противостояния. Цвет глаз — ясно-голубой, нервного румянца на скулах нет и в помине, губы не искривлены в привычной высокомерной усмешке. Кстати, и вовсе они у нее не тонкие, как я посмотрю... Кгхм... Мдя... Определенно — она расслабленна, ей интересно и она не опасается за итог разговора. Несмотря на то, что я так "категорично" встал. Хотелось бы знать, почему...

— У наас в семье, по востоочной кухнее, специалист — папаа...

"Вона как!"

Сохраняю полную невозмутимость:

— Самые лучшие на свете поварихи — женщины... а самые лучшие повара — мужчины!

Пародирую японский поклон в сторону Веверса и направляюсь к выходу из комнаты.

Хозяин дома, наконец, подает голос:

— Ты всегда так относишься к договоренностям?

Останавливаюсь на полпути. Веверс сидит во главе стола и сейчас оказывается ко мне боком, несмотря на это, свой вопрос он задает в направлении моего уже пустующего места.

Уже слабо стараясь скрывать раздражение я, тем не менее, улыбаюсь его профилю:

— Да... Взаимность — это принцип моего отношения к людям.

Веверс секунду обдумывает мой ответ, затем, наконец поворачивается ко мне, и спокойно осведомляется:

— И в чем же, по твоему договоренность нарушил я?

"Стоит ли полагаться на Альдону и рассчитывать, что она "образумит" папу? Или расставить точки над "i" прямо сейчас? Бlя, как же не хочется терять прибалтку! Но еённый папаша решил меня "построить и командовать". Нужно ли говорить, где я видел подобных "командиров"?! Ладно, раз она сама не пытается вмешаться, значит или не может... ну, или не особо ценит... и тогда, по-любому, не задержится в группе... даже если я сейчас расцелую её папашу в задницу...".

Уже не стараясь корчить любезную рожу, я отвечаю довольно грубо:

— Мы договорились о ВЗАИМОВЫГОДНОМ разговоре, а вместо этого вы пытаетесь "поиметь" меня, комбинируя угрозы, шантаж и обман...

Я опираюсь обеими руками на спинку стоящего рядом стула и мрачно рассматриваю это странноватое латышское семейство.

Мдя...

Глаза Альдоны блестят.

"Уж не от азарта ли? Болельщица, мать её!".

А вот Веверс...

"Он что улыбается?!"

Нет, улыбки на лице, как таковой, нет, но есть общее впечатление... его лицо, как будто, "ожило" — в уголках глаз добавились характерные морщинки, линия губ чуть потеряла в своей четкости, слегка изменился наклон головы.

— Аргументируй... — голос тоже звучит неожиданно мягче.

"Мягко стелет? А, впрочем, хрен с ним...".

— Пожалуйста... — я тоже внимательно слежу, чтобы мой голос звучал спокойно, но изнутри уже подступает волна холодного бешенства, — неопределенность нахождения Альдоны в ансамбле это — УГРОЗА...

Я поднимаю правую руку до уровня глаз и загибаю первый палец.

— Увязывание воедино, вашего решения по дочери и желания меня "построить" — банальный ШАНТАЖ.

Я загибаю второй палец.

— Что же до договоренности, то она была о взаимовыгодности дальнейшего разговора, а вместо ответа я получаю неопределенное — "я думаю", что, на мой взгляд, равносильно ОБМАНУ.

Третий палец следует за вторым.

— То что мне известно, позволяет предполагать, что у Альдоны нет шансов на карьеру в МИДе, а вы почему-то хотите лишить ее возможности добиться успеха в другой сфере.

Я загибаю указательный палец и оттопыренным остается только большой. А вот лицо Веверса опять стало неживой маской, когда я заговорил о МИДе.

— И, наконец, последнее... — я разворачиваю большой палец вверх, как бы отмечая особую важность последнего аргумента.

— Если бы Альдона хотела, она уже давно САМА бы ушла из ВИА, значит такое решение может быть принято только под вашим давлением...

По мере понимания, что все мои выстроенные планы рушатся в тартарары, образ врага приобрел совсем конкретные очертания.

"Поганый латыш!!! Я сегодня чуть человека не убил, пока к нему доехал, допрос его поганый терпел — И ВСЕ ЗРЯ?! Теперь я потеряю одну из солисток, прямо перед "Песней года" и поездкой в Италию?! Столько усилий, а вся конструкция начинает ломаться, еще даже не начав работать!!!".

Кровь ударяет в голову, я чувствую, как мое лицо краснеет и только ОЧЕНЬ ЗАИНТЕРЕСОВАННЫЙ взгляд Веверса не даёт мне окончательно сорваться "в штопор".

Краем глаза ловлю обеспокоенность на лице Альдоны — "тоже что-то новенькое..." — и нахожу в себе силы, "расслабленно" улыбнуться:

— ...Я не знаю, что вами движет, но не могу позволить разрушить все то, чего мы с таким трудом достигли.

Вот теперь Веверс уже на самом деле улыбается, своей тонкой змеиной улыбкой:

— Поясни... Ты хочешь посоревноваться со мной за влияние на мою дочь?

И голос такой — искренний, заботливый... как у психиатра... Suka!

Перевожу взгляд на Альдону. В отличие от отца, выбравшего цивильный костюм, на Альдоне, уже знакомый мне — белый "Адидас". С фирменными красными полосками... на ногах, руках... и скулах.

"Занервничала. Значит что-то пошло не так... Впрочем, тут все идет не так! И катится к чертям...".

— Нет, ну что вы! — я, по-прежнему, стараюсь держать на морде улыбку, — я слишком хорошо отношусь к Альдоне, чтобы ставить ее в такую неловкую ситуацию. Я просто ОЧЕНЬ ОГОРЧЕННО расскажу о случившейся беде Галине Леонидовне, она обязательно поговорит с папой, а тот непременно позвонит Арвиду Яновичу...

Сгустившуюся в комнате тишину, казалось, можно было резать на куски ножом. На лице Веверса резко набухли желваки, а сузившиеся глаза не отрываются от моего лица.

"Точно врезал... в яблочко...".

Второй раз бодаться в "гляделки" я не собираюсь. Да, и победа выходит "пирровой" — с Альдоной, после такого "изнасилования", отношения уже будет не удержать...

Я тяжело вздыхаю и возвращаюсь за стол.

"Попитка нэ питка да, Лаврэнтий?"

Пододвигаю стул и усаживаюсь вплотную к прибалтке.

Ну, конечно! Этого стоило ожидать... Взгляд — из голубого превратился в синий и стал очень недоброжелательным. Смотрит в упор.

— Альдон... — я прикасаюсь кончиками пальцев к ее запястью. Руку не отдернула. Ну, хоть так.

— Ты все видела сама... Я, изо всех сил, весь вечер пытался быть вежливым и любезным... несмотря ни на что. Но твой папа сознательно не оставил мне выбора. Я ОЧЕНЬ прошу тебя: не срывай нам выступление в Италии. Потом поступай, как знаешь... Я отпущу... хотя мне очень жаль...

Я не договорил, даже не "играл"... просто и в самом деле горло перехватило... Без нервняковых слез — все в порядке на этот раз, но перехватило. От обиды, разочарования, навалившейся пустоты рухнувших планов.

"Ага... и таковы все мои победы... "храбрец" — шугающийся таксистов, "чемпион" — бьющий детей, "красавчик" — старпёр, под наведенной личиной...".

Молча встаю и, задрав подбородок, опять направляюсь к выходу из комнаты.

— Постой... — голос Веверса звучит в мою спину ровно.

Оборачиваюсь с видом "и хylи тебе, урод?!".

Чтобы осмыслить следующий вопрос "папаши Веверса" мне потребовалось не меньше пары секунд:

— Ты рисовое вино пробовал когда-нибудь?..

Даю волю откровенности:

— Во-первых, я сегодня алкоголь уже пил — мне хватит. Во-вторых, вы мне теперь — враг... А с врагами я на... — я запнулся, но сдержался, — ...не пью...

Веверс запинку, явно, понял, но кивает спокойно:

— Ну, то что ты сегодня пил, я уже заметил. Дочь, оставь нас...

Альдона, не издав ни звука, легко поднимается и идет к выходу.

"Даже так?! А вот хрен тебе! Теперь будем играть по моим правилам... Поскольку, как оказывается, "игра" еще не окончена!..".

Я заступаю Альдоне дорогу:

— Нет, Имант Янович. Мы или будем общаться при ней или не будем общаться вовсе.

"Ха! А вот это я удачно!!!"

Теперь два синих взгляда были разными: откровенно недовольный Веверса и... неопределенный Альдоны... но это была "неопределенность" в мою пользу!

Собой "секретный диверсант", конечно, владел отменно. Лишь пожал плечами и воспринял, как данность:

— Как знаешь... Аля останься.

"Аля"! У меня вчера был вариант "Альдоша", но так и не рискнул... здоровьем! Собраться. Сейчас будет... не знаю что, но что-то да будет!".

Мы возвращаемся за стол и я пристраиваю свой зад на соседний от блондинки стул. Теперь кажется, что мы оба на одной стороне, против "злобного папаши". Фигня, конечно, но начнем хотя бы с символизма...

Веверс молчит так долго, что даже тупой понял бы, что он колеблется и не может решиться. По крайней мере, я это воспринял так. Чувствовалось, что сидящая рядом Альдона тоже напряглась.

Заговорил "товарищ полковник", тем не менее, неожиданно:

— Виктор, ответь еще на пару моих вопросов... потом я все объясню...

Понимая, что сейчас не тот момент, чтобы выпендриваться и качать права, киваю головой.

— Что ты знаешь про Розу Афанасьевну?

"Значит основная "собака зарыта" все же в милой старушке?! Я и раньше чувствовал, что она не такая уж и милая... Но... насколько?!".

— Что она работала замначальника Управления в Министерстве текстильной промышленности... это она сама и рассказала...

— Это понятно, — Веверс бесстрастно кивнул, — а что тебе про нее рассказали твои... высокопоставленные знакомые из МВД? Это важно. Ответь честно.

Мне остается только пожать плечами:

— Ничего. Совсем ничего. О ней разговор вообще никогда не заходил. Ни с ними, ни вообще ни с кем. Это честно...

Веверс неподражаемо усмехается.

Потом он еще некоторое время молчит, но на это раз недолго. Решение принято и, с видимой неохотой, Альдонин папа начинает говорить:

— Я не возражал против участия дочери в ансамбле, потому что, во-первых, она взрослый человек и вправе принимать самостоятельные решения... А, во-вторых, я не считал, что ваша "самодеятельность", может нести для нее какую-то угрозу.

"Угрозу?! Он сейчас о чем?!".

После такого вступления я уже, реально, перестал понимать, каких "ужасов" следует ожидать дальше.

Тем временем, Веверс, с неистребимо военными интонациями, принялся отрывисто и четко излагать сложившееся положение дел:

— Неделю назад в МИД поступило указание об оформлении поездки вашего ВИА в Италию. По линии Министерства культуры. Наше посольство сообщает, что на сегодняшний день, твоя песня лидирует у итальянцев в национальных опросах по радио и телевидению. А те, на самом высоком уровне, настойчиво приглашают в гости "юного вундеркинда и трех русских красавиц".

"Упс... А это откуда?! Кальви наших девиц ни разу и в глаза-то не видел...".

— И советское руководство уже приняло положительное решение о вашем участии в итальянском конкурсе в Сан-Ремо...

Прибалт замолкает. Теперь Веверс не пытается давить взглядом, он просто смотрит. То ли сочувственно, то ли с грустью...

Без преувеличения — у меня внутри прямо сжимает сердце. Я понимаю, что сейчас он скажет что-то настолько убийственное, что мой "козырный туз" в виде связки "Брежнева-Генсек-Пельше" будет безнадежно бит. Как бы невероятно это ни было...

Единственное, что я успеваю и могу — это сделать морду кирпичом, и "держать" ее, чего бы сейчас не прозвучало.

И ОНО ПРОЗВУЧАЛО...

Голос прибалта опять сух и безжизненен:

— Я почти уверен, что одна из солисток в Союз не вернется.

— ...

Морду лица "удержать", вроде" получилось. А вот голос подвел... Не сдержался — кашлянул и немного хрипло озвучил предположение:

— Лада?

Веверс чуть сузил глаза и кивнул. Пока парторг МИДа доливал себе в чашку из давно остывшего чайника, я переключаю свое внимание на Альдону.

Ну, или в прибалтке гибнет великая актриса, или для нее сообщение отца — такая же шокирующая новость, как и для меня. Встречаю обескураженный взгляд синих глаз и... вовремя замечаю, что Веверс свои манипуляции с чайником уже закончил, и теперь наблюдает за нашими "переглядками".

Вопросительно смотрю в ответ:

— Почему?

Веверс не скрываясь морщится:

— Теперь мы можем поговорить в вдвоем?

Краем глаза замечаю, как Альдона поворачивает голову в мою сторону. Хоть ситуация и не располагает, но в глубине души на миг возникает "чувство глубокого удовлетворения" — теперь для того, чтобы выйти из комнаты, ей уже мало желания отца — "Снежная королева" ждет моего подтверждения! Врочем, не место и не время...

Спокойно пожимаю плечами:

— Нет... Я Альдоне доверяю.

Воцарившийся в голове сумбур, после мягко говоря оглушающего заявления Веверса, уже стал утихать и, если большинство нюансов мне еще непонятны, то основная тема остаётся неизменной — в Италию мы поедем при любых раскладах.

"Потому что, (blя!), другого плана (blя!) у меня просто нет (blя!)!".

Веверс молча буравит меня взглядом.

Начинаю злиться:

— Об ЭТОМ знаете вы, знает Роза Афанасьевна, знает Лада, буду знать я... И, наверняка, круг "знатоков" этим перечнем не ограничивается. Так чего уж тут разводить секреты от Альдоны? Что с ней не так, если она не заслуживает вашего доверия?!

Веверс неприятно усмехается и припечатывает:

— Ты хочешь мою дочь втянуть, а я её пытаюсь уберечь. От ненужной информации. И с ней все в порядке. Причем настолько, что твои настойчивые попытки вбить между нами клин — для нее очевидны не менее, чем для меня.

"Ну, все это хорошо и правильно, если бы ты, Имант Янович, разговаривал с 15-летним подростком. А не со мной... и послезнанием моего айфона. А я знаю, что твой отец — председатель Латвийского КГБ, с 1963 года не при делах. Ты — 7 лет уже не при делах. Сколько еще протянет Пельше — ты знать не можешь. И ждет тебя впереди только пенсия. Причем, в лучшем случае без "отложенных" неприятностей...".

Пожимаю плечами на неприкрытый наезд, нагибаюсь вперед и лапаю из низенькой фруктовой вазочки темно-оранжевый мандарин с черным ромбиком "Maroc". Продавливаю большим пальцем тугую шкурку и по комнате плывет фирменный "новогодний" запах. Мои руки уже скользкие, но не от самого мандарина, а еще только от его прыскающей в разные стороны микроскопическими фонтанчиками кожуры.

Вкус плода восхитителен — я медленно отделяю дольку за долькой и отправляю их рот. Все это действо молчаливо происходит под перекрестием двух пронзительно-синих взглядов. Для полноты красок, я еще и глаза прикрываю от удовольствия.

Может это и странно, но в игры недомолвок, намеков и символизмов я играть не люблю. Да, и не особо умею... Хочешь, что-то сказать — скажи, не готов — держи пасть закрытой. А то, вроде сказал, а как бы и нет... вроде про одно, а вышло про другое.... А поняли тебя или нет — вообще загадка...

Я небрежно откидываюсь на спинку стула и расслабляю затекшие от напряжения мышцы спины.

— Я устал, Имант Янович. Сегодня получился не самый простой день я с удовольствием лягу спать пораньше. Вы или говорите, что хотели сказать, или я поеду домой. Что касается всего остального, то как говорит один мой знакомый, я в одиночку чужое дерьмо хлебать не собираюсь. Поэтому, мы или решаем проблему вместе, или после Италии я всех распускаю и становлюсь музыкальной "Иконой Мира" в одиночку. А вы... Вы главное не забудьте в январе Арвида Яновича с днем рождения поздравить. У него юбилей будет... 80 лет — не шутка...

Да. Охреневший Веверс — зрелище запоминающееся.

Все разочарование от встречи с Веверсом, все напряжение от неопределенности с группой и весь сегодняшний утренний психоз я выплеснул в сексе.

Вера была "замучена" мною до полусмерти и теперь, разметавшись по кровати, видела, наверное, уже седьмой сон.

"— Спасибо, что напомнил. Не буду тебя задерживаать, — и первый раз, за все время знакомства, я слышу в его голосе легкий намек на акцент. Достал, таки, я железного потомка "латышских стрелков"!

Вот теперь и думай — что делать с Ладой? И как быть с Альдоной? Быстро подобрать двух красоток — блондинку и шатенку — и, как приснопамятная группа "Мираж", хреначить под чужую фонограмму?! А что... Вполне рабочий вариант! И снова, здравствуй, Сан-Ремо!

Конечно, не хотелось бы... Ведь столько сил! Да и привык. К Альдоне то, уж по-любому!

Но Альдону я и удержать смогу. Способ Веверсу уже описывал. А вот с Ладой — темный лес. Кто бы мог подумать, что эта милая жизнерадостная... мышка, может принести с собой Эверест непреодолимого дерьма?!

Тихонько сползаю с кровати и шлепую босиком на кухню. За окном — минус двадцать семь, а паркет в квартире теплый.

"Раньше умели строить, сейчас умеют хотя бы топить, а в мое время, все это заменили "теплым полом"... Прав был дедок из "Запора" с его душами "Шарки"! Прав...".

Не зажигая свет, набулькал себе 50 грамм "Арарата" и... так и просидел полночи над единственной рюмкой в тяжких раздумьях.

* * *

Утром, около дома, вылезал из такси под ироничную ухмылку Лехи. "Мамонт" даже не удосужился покинуть салон своего теплого "москвичёнка", только проводил взглядом до подъезда, кивнув, на мой жест приветствия. Переоделся в школьную форму я быстро, так что в школу не опоздали.

Леха сразу умотал на вокзал — встречать с поезда маму, а я поплелся на (чтоб им сдохнуть!) уроки.

Но... — ни дня без приключений! Похоже это теперь будет мой девиз по жизни. И хоть бы что-нибудь хорошее, или доброе, или... хотя бы не такое тупое и детское. Но нет! Не то что я "не ищу легких путей", кривые дорожки сами находят меня.

На второй перемене, ко мне подошли две десятиклассницы. Та, которая посимпатичнее и постройнее, была секретарем комсомольской организации, и уже не в первый раз, стала меня донимать идеей написать песню для "родной" школы. Но сегодня было и новенькое: девчонка стала, чуть ли не прямым текстом, напрашиваться в гости — "дать послушать новые песни"! До меня даже не сразу дошло, что эта девица, на два года старше меня, просто и банально меня , "клеит"!

Вполне возможно, что это не дошло и до нее, но факт — есть факт!

К тому же, эта история имела продолжение... Такое же тупое и детское, как и начало. На меня "наехали" четверо десятиклассников! Уже на следующей перемене, после разговора с девицами, они зажали меня в угол коридора, и один из них, стал долго и нудно что-то мне втирать, про "мое место", про поведение "новичка" и про "уважение к старшим". Даже до его друганов дошла вся нелепость ведущегося разговора, и они стали нетерпеливо переминаться с ноги на ногу.

Вот только этого мне сейчас и не хватает... Ну, нет у меня других проблем, как выслушивать ревнивый бред прыщавого верзилы, с таким острым дергающимся кадыком, что казалось он прорвет кожу на горле своего хозяина.

"Один удар ребром ладони, и ты — покойник... Впрочем, живи...".

Попытку "прыщавого мачо" стиснуть мое плечо, я воспринимаю за сигнал к действию. Выпускаю из рук ручку портфеля и, стараясь двигаться, как можно быстрее, наношу подряд четыре несильных удара, с обеих рук.

"С левой опять стало улетать слабее... Тренировки пора возобновлять, а то мою "стравку пара" Вера долго не выдержит! Вон сегодня с утра детский крем в аптечке искала...".

Я переступил через лежащую на полу, держащуюся за животы и хрипящую четверку. И сразу же натыкаюсь на... директора школы.

— Здравствуйте, Юлия Захаровна! Мы вот тут с ребятами... баловались, — несу первую чушь, которая приходит в мою голову.

— Я ВИЖУ... — сарказм в голосе директрисы неподражаем, — портфель свой не забудь и иди на урок. Звонок уже прозвенел...

Ну, что за день?.. То "вешаешь" люлей, то получаешь их! И от кого?! От того, от кого меньше всего ожидаешь — от "Большого брата"...

Предвестники "разборки" я прочитал на недовольной Лехиной физиономии еще когда он приехал забирать меня из школы, но все было отложено из-за необходимости заехать ко мне домой. Там последовали радостные "обнимашки" с приехавшей мамой и её грустное сообщение: "Деда жалко! Такой потерянный вчера стоял на перроне. Так не по себе было его одного в Ленинграде оставлять. Тем более, только собрались съезжаться..."

У мамы даже влажно поблескивают глаза, и я неотвратимо начинаю осознавать весь уровень своего скотства.

Как мне не хватало родных людей в "той" жизни! И когда ПРОВИДЕНИЕ мне их снова подарило, я занят чем угодно, но только не ими. Даже переезд из Ленинграда в Москву, полностью лег на плечи мамы. А деда вообще бросил, mydaчила! Хорошо если два раз в неделю с ним по телефону общаюсь...

Резко становится плохо, стыдно и гадко...

— Мам! Не переживай. Я слетаю на днях в Ленинград и серьезно поговорю с дедом. Мы перевезем его в Москву.

— "Слетает" он! Ишь ты, каким взрослым стал... Вместе полетим! Деда нельзя там оставлять — зачахнет один! — сразу воспряла и оживилась мама.

— Вместе, так вместе — мне же лучше! Но я опасаюсь, что при тебе он начнет хорохориться, что типа: "сам всегда справлялся — мне няньки не нужны", а я просто хочу узнать, сможет он осуществить перевод через свой Главк на достойную должность, или мне просить о помощи Щелокова и Чурбанова. По телефону это обсуждать невозможно, только поэтому и придется лететь.

Мама посерьезнела и согласно покачала головой:

— Да, по телефону, конечно, не надо... Тем более они оба с дедом уже знакомы — очень хорошо общались тогда... в ресторанах... К тому же, с новой работы мне пока отпрашиваться никак нельзя...

Всем своим видом изображаю согласие. Маме, как раз, завтра и предстоит первый выход на эту "новую работу". Она у нас теперь — заместитель начальника сектора электронно-вычислительных машин Главного научно-исследовательского центра управления и информации МВД СССР! Ну, а что?! Во -первых, соответствует изначальной маминой специальности — "инженер электронно-вычислительных машин". Во-вторых, начальник сектора должен скоро пойти на повышение, так что открываются карьерные перспективы. В-третьих, я ожидал большего, но... все в руках Щелокова. А с учетом того, что Светлана Владимировна — жена главного милиционера страны, уже раза четыре звонила маме по телефону с разговорами "о том, о сём", то... Короче, будущее покажет! К тому же, если что-то сложится не так, то всегда можно будет просто перевести маму на работу в Студию...

В ту самую, в которую мы сейчас с Лехой и едем. Я из дома звонил Клаймичу и выяснилось, что все, интересующие меня лица, собрались на Селезневской. А раз так, то и не будем тянуть с развязкой — ненавижу неопределенность и бессилие. А сейчас у меня преобладают именно такие чувства.

И в этот момент, чертов "мамонт", вместо того, чтобы дать мне сосредоточиться и еще раз прогнать в голове план предстоящих разговоров, начинает весьма экспрессивно излагать все свои претензии, которые у него ко мне накопились! Впрочем, если отбросить эмоции и неудачно выбранный момент для "разборки", то Лехины "предъявы" были вполне логичны и обоснованы. Да и сводились они, в основном, к двум пунктам: ничего не делается для организации Службы безопасности, и он не обеспечивает безопасность мою и солисток.

Я представил себе Леху со "шмайсером", сидящим в холле на пуфике и слушающим Верины стоны, из-за закрытой двери и еле сдержал улыбку:

— Братан, ты во всем прав. Только давай не сейчас...

— А когда? — с похвальной подозрительностью уточняет "братан".

— Сегодня вечером или завтра — крайний срок!

Леха оторвался от дороги, осмотрел мою физиономию и согласно кивнул.

Остаток дороги я провел с закрытыми глазами, но никакие гениальные озарения меня не посетили.

То что мы едем в Италию, ни для кого в коллективе секретом уже не является, поэтому в Студии меня застала беготня, суета, ажиотаж и "нервяк"!

И... Альдона. Точнее её кивок, сигнализирующий о необходимости поговорить тет-а-тет.

И совершенно "палящийся" взгляд Веры. Казалось, что две совместно проведенные ночи убили в ней всяческую осторожность.

И откровенно взбешенный взгляд Львовой, видимо, "уходящий корнями" в благостную ухмылочку Розы Афанасьевны.

И безмятежно-радостная улыбка Лады, " — Господи! Неужели можно так хорошо притворяться в восемнадцать лет?!".

И озабоченный Клаймич, и нетерпеливо-желающий чем-то поделиться Завадский, и оживленные возгласы и приветствия от музыкантов!..

Короче, дурдом... Радостно приветствующий главврача.

"А, действительно... Они же все меня ждут, как арбитра или конечную инстанцию... Вот только, что от этого складывающегося "механизма" уцелеет к концу дня? Уф...".

Имитирую ответную радость встречи, выясняю насколько срочные дела у Клаймича, и запираюсь, под несколько удивленными взглядами, в кабинете с Альдоной.

"Снежная королева" остается стоять у двери, рассматривая меня с живым интересом патологоанатома.

— Ну?! Если б тебя не знал, решил бы, что влюбилась! — натужно шучу я.

— Ты, прям, недалек от истиныы... — ехидный тон прибалтки не оставляет шансов на правдивость ответа, — выводить из себя нашу семью — это редкое дарование, как тут не влюбиться!

Шутит! Значит не все так трагично... Но нужна определенность:

— Так ты остаешься в группе? — я пытаюсь улыбаться, но сомневаюсь, что мой голос прозвучал уверенно и бесстрастно.

Альдона демонстративно медленно подходит ко мне и слегка нагибается. Особой нужды в этом уже нет, мы с ней стали почти одного роста, но сейчас наши глаза точно напротив друг друга. Несколько мгновений она молчит, а затем звучит встречный вопрос:

— Так после Италии я могу уйти?

В висках глухо забухало сердце.

"Ой, как бы не ошибиться сейчас с ответом!!! По всем её реакциям, не должна она хотеть уйти... Но как они там с отцом решили?! Бlя-аааааа.....".

Склонив голову, я как в тумане, делаю маленький шажочек к, и так стоящей рядом, девушке. Лбом утыкаюсь в ее чуть вздрогнувшее плечо и тихонько бубню под нос:

— Ну, ты чего? Серьезно решила, что я могу с тобой расстаться? Я гад и прохиндей, но не дурак же...

Секундная пауза, затем плечо чувствительно толкает меня в лоб, а Альдона делает шаг назад. Синие глаза непонятно поблескивают:

— Таак и думалаа! Нааглый лжец... А слово даваал!..

"УГАДАЛ!!! Не злится!.. Угадал... Фу...".

Достойная дочь "папаши Веверса" саркастически ухмыляется:

— Сдрейфиил?!

"Ну, и кто тут с кем играет? Ооооо....".

Независимо задираю подбородок и цежу сквозь зубы:

"Не сдрейфил, а чуть-чуть струхнул... Ты, собственно, чего хотела? А то там очередь...".

Прибалтка продолжает какое-то время меня насмешливо рассматривать, а затем насмешка неожиданно исчезает с ее лица:

— Не вздумаай сегодня ни о чем разговариваать с Ладиной бабушкой. Вечером тебе сноваа придется зайти к нам в гостии.

Стою в таком немалом... замешательстве.

Альдона понимает неверно. Опять подходит вплотную, берет за лацканы, так и не снятой, куртки и ощутимо встряхивает:

— Не взду-май раз-го-ва-ри-вать!

Ничего особо не понимая, тем не менее, автоматически напускаю на морду независимость. Снова встряхивает. Сильнее.

— Послушаеешь отцаа и потоом делаай, каак знаеешь... Доо этогоо, ни о чеем с неей нее говории... Пообещаай!

"Ого! Как акцент попер!".

Альдона выжидательно на меня смотрит, а затем спохватывается и делает злое лицо:

— Нее вздумаай! Я нее шучуу...

"На хрен... Дождёмся вечера. Раз такие страсти...".

— Хорошо. Я услышал тебя. И сделаю, как ты говоришь.

Стойко смотрю в потемневшую синеву глаз.

Татьяну Львову — нашего "кутюрье" и полную тайн Тортилу (maть её!) Афанасьевну, Клаймич в кабинет сопровождал лично. Накал общения между этими двумя достойными дамами, казалось, уже достиг градуса извержения вулкана.

Мысленно вздыхаю: ни Ладина бабка (глаза б мои её не видели), ни обиженная на весь мир Львова — особой любви не вызывали. Даже виноватый вид Клаймича, не умеющего обуздывать баб, и то раздражал.

(Пусть у меня сейчас с "бабами" тоже возникли сложности, но мне-то всего пятнадцать, а он взрослый мужик! Натяжечка?! Ну, и пофигушечки!).

— У нас мало времени. Поэтому — коротко и по существу, — мой совершенно ледяной и не любезный тон, вкупе с "резко" угрюмым видом, явно, сбил с толку даже многоопытного Григория Давыдовича.

Наконец, все трое справились с первым ступором и одновременно открыли рты.

— Алексе-ей!!! — мой вопль опять ввергает присутствующих в оцепенение. Бас "Большого брата" я хорошо слышал, когда в кабинет открывалась дверь, поэтому риск, что не буду услышан, отсутствовал.

Дверь тут же распахивается и появляется встревоженный "мамонт". Мощный толчок в спину, впихивает Леху в кабинет и в дверном проеме возникает напряженная Альдона — злое лицо, сузившиеся глаза и две яркие полосы на скулах.

"Охренеть... Как она сейчас ОСЛЕПИТЕЛЬНО красива!".

— Леша, свяжись срочно со Шпильманом... узнай, с какой максимальной скоростью он сможет сшить на меня костюм. Вопрос денег не стоит... Альдона! (Ну, надо же как-то замотивировать её "эффектное" появление, а то вон снесенный с дороги "мамонт" глаза пучит!) Узнай, пожалуйста, тоже самое в том ателье, где вам платья шили... на Кропоткина...

Альдона коротко кивает и сразу исчезает. Леха тоже, немного потоптался, и с грацией слона прикрыл за собой дверь.

— И еще раз прошу... Коротко и по существу. Татьяна Леонидовна, что у нас с платьями и брючными костюмами девушек?

Сбитая со своего первоначального запала, хмурая Львова начала подробный доклад по туалетам наших барышень. Из ее слов я так и не понял, что могло вызвать их конфликт с Энгельгардт.

— Татьяна Леонидовна, я правильно понимаю, что все вещи, готовы и проблем нет?

— Неправильно... — недовольно буркнула Львова, — полностью они будут готовы через три дня.

Перевожу взгляд на Ладину бабку. Та, с милой лицемерной улыбочкой, уже готова выступить со своей "партией".

— Роза Афанасьевна, аудитория у Ваших ног... — брюзжу я, не обращая внимания на предостерегающий взгляд Клаймича, и устало приопускаю веки, подперев голову рукой...

...А чёртова старуха во всем права... Действительно, наверное, мало сшить сногсшибательные наряды, их еще "нужно уметь носить". Надо "уметь себя подать", именно в них, а не "вообще". Окружающие должны воспринимать туалет "неотъемлемой частью" созданного образа, а не "вычурной отрыжкой модельера"!

На "вычурной отрыжке" я даже приоткрыл глаза.

Таким образом суть конфликта стала понятна... Энгельгардт хотела "обкатать" платья на "Песне года", которая состоится послезавтра, а Львова настаивала на соблюдении "пошивочного плана", для "сдачи" костюмов комиссии Минкульта, и соблюдении "эксклюзива" для Италии.

Гася, вот-вот готовую вспыхнуть, перебранку, припечатываю ладонью по столу:

— Спасибо. Я выслушал вас обеих и принял решение...

Притихли. Похоже я сумел внушить присутствующим, что паренек сорвался с катушек и сегодня с ним лучше не связываться.

— Татьяна Леонидовна, я очень доволен вашей работой и получившимся результатом... Григорий Давыдович, рассмотрите вопрос о премировании за ударный труд.

Я опять поворачиваюсь ко Львовой:

— Сдавать комиссии министерства мы будем костюмы в том виде, в котором они пошиты сейчас, но...

Делаю паузу, встаю из-за стола и подхожу к окну.

"Как же надоела эта ранняя темень, мороз, неосвещенные улицы и... и вообще, ВСЕ уже поднадоело и подzaebalo! Есть молодость, привлекательность, вагон здоровья, сумка денег и чемодан золота... Только вот "ни сна, ни отдыха измученной душе"...".

Понимаю, что пауза затянулась и резко отворачиваюсь от окна.

— ...Сшейте пожалуйста под пиджаки дополнительные... э... блузки. Под застегнутыми пиджаками их видно быть не должно. Пусть возникает эффект пиджака на голое тело! Смело и стильно. Может где и сгодится...

"На самом деле, все из Интернета. Увидел на какой-то певичке и, прям, "проникся"! Тем более и мордаха у той была приличная и "формы" тоже наличествовали. До "наших" правда далеко, так значит — тем более!".

Львова и Роза Афанасьевна синхронно хмыкнули и тут же невольно посмотрели друг на друга.

— Что касается всего остального... То позиция Розы Афанасьевны мне ближе, — и не обращая внимания на вытянувшееся лицо Львовой, закончил, — готовьте, пожалуйста, платья к послезавтрашнему концерту.

И не давая никому больше произнести ни слова, командую:

— Григорий Давыдович, тащите сюда Завадского, пока он не лопнул от новостей...

"Новости" Завадского, большей частью, касались музыкальных аспектов и меня сильно не заинтересовали. Я, конечно, сделал серьезное лицо и покивал, сообщениям о новых обнаруженных возможностях аппаратуры, идеям по аранжировкам и "очень сильным" кандидатурам новых музыкантов в группу, но внутри остался равнодушен.

Сообщил обоим, что рад, полностью доверяю их профессиональному мнению и перешел к вопросу, который меня волновал на самом деле:

— У нас есть две новые песни — на русском и итальянском! Обе могут прозвучать в Италии и должны быть готовы, что называется, "про запас". Завтра я улетаю в Ленинград, поэтому основную работу нужно сделать сегодня! В бой!..

Пока воодушевленный и заинтересованный Завадский помчался мобилизовывать музыкантов, Клаймич прикрыл за ним дверь и озабоченно поинтересовался:

— Виктор, как вы думаете... Нам нужна собственная передвижная телестудия?

— ...?!

— Помните Игоря и Дениса из "Останкино", которые монтировали нам ви-део-клип? Так вот, они говорят, что их хозяйственники готовы передать, за символическую плату, на баланс любой организации передвижную телевизионную студию ПТС "Магнолия" на базе ЛиАЗа, в прекрасном рабочем состоянии.

— С чего такой приступ немотивированной щедрости? — проявил я здоровую подозрительность.

— Я спросил... Оказывается, они не могут принять на баланс новые "передвижки", пока там числятся "старые". А ведь одновременно с новыми, поступают "средства на освоение", исполняется план "по внедрению", а это уже несет всяческие "плюшки" в виде премий, различных поощрений и тому подобного!

Клаймич выжидательно смотрит.

"Гримасы развитого социализма, мать твою! А чего не передать коллегам в союзные республики или на "Мосфильм", наконец?!".

Но пока такие мысли крутились в голове, она сама уже жадно кивала.

— Только, Григорий Давыдович... — я понизил голос, я надеюсь в этой передаче все будет "чисто"?

Клаймич протестующе замахал руками:

— Абсолютно чисто и прозрачно! Гостелерадио передаст в МВД, а ХОЗУ генерала Калинина передаст нам...

Я все еще скептичен:

— А точно передаст? Не зажилит себе в хозяйство?!

Клаймич довольно ухмыляется:

— Не "зажилит"... я ему обычно говорю, что все согласовано с генералом Чурбановым и он даже не перепроверяет. Юрия Михайловича он опасается, почему-то, гораздо больше министра...

Я покачал головой:

— От Юрия Михайловича зависит останется ли он начальником ХОЗУ при новом министре...

Клаймич изумленно округлил глаза.

— Не сейчас... Но когда-нибудь это, все равно, произойдет... Вы, главное, там не домахинируйтесь!

Григорий Давыдович изобразил оскорбленную добродетель:

— И Николай Анисимович и Юрий Михайлович не раз говорили — при любых затруднениях обращаться к Калинину. Вот я к Виктору Андреевичу и обращаюсь!

Мы оба засмеялись.

— Пойдемте, Григорий Давыдович! Нас ждут новые песни! — с кислым пафосом провозгласил я и мы отправились работать...

Леха подниматься к Веверсам отказался наотрез и остался ждать в машине. Чего не говори, а "мамонтяра", несмотря на всю свою "толстокожесть", некоторые вещи "сечет" очень чутко. Он совершенно верно уловил, что, при разговоре, будет лишним, и сделал правильные выводы.

— Я прошу, не лезь сегодня в бутылку... Просто выслушай. Мне это... немалого стоило.

Мы с Альдоной поднимаемся в лифте на 7-ой этаж, и тихо сказанные слова сразу заставляют меня поверить, что организация сегодняшней встречи далась ей очень непросто.

"Папаша Веверс" снова встретил нас в костюме. Правда, в другом... Что заставляет предположить, что на ночь он их все-таки снимает!

— Добрый вечер, Имант Янович! Извините, что так поздно, но пришлось записывать две новые песни... Послезавтра "Песня года" и сразу навалилась куча дел... К тому же, хотел бы извиниться за свою вчерашние слова... Надеюсь, не держите зла...

Я лучезарно улыбаюсь. Встречаю холодный, как айсберг, взгляд Веверся и оптимистично заканчиваю:

— Вот и славно! А то я переживал...

В ответ только молчаливый приглашающий жест. Мы проходим в гостиную и снова, как вчера, рассаживаемся вокруг стола. Пока Альдона приносит с кухни стеклянный(!) чайничек и распакованную коробку эклеров (успели заехать в "Прагу"!), никто не произносит ни слова.

Веверс к пирожным не прикасается, а я и Альдона хватаем сразу — на работе поесть не удалось — репетировали!

Прибалт некоторое время молчит, сжав губы в тонкую полоску, а затем, без вступления, тихо начинает рассказывать.

...Родилась наша уважаемая Роза Афанасьевна, которая вовсе и не "Афанасьевна", а Борисовна в семье смоленского дворянина Бориса Энгельгардта в 1908 году. Папа — полковник Генерального штаба, участник русско-японской и Первой мировой. Депутат Государственной Думы и первый комендант Петрограда в Февральскую революцию. В Белой армии был начальником отдела пропаганды. В Париже — таксистом. В Риге — тренером ипподрома. И все это время, в НКВД — секретным агентом.

Когда Латвию присоединили к СССР, был арестован и 6 лет прожил в ссылке(!) в Хорезмской области. А в 1946 году благополучно вернулся обратно в Ригу, где и "водил дружбу" с руководителем местного НКГБ-МВД-КГБ генералом Яном Веверсом.

С родной дочерью у Бориса Александровича отношения были очень сложные. Она даже фамилию и отчество взяла отчима. Правда, после смерти отца фамилию поменяла обратно, а вот отчество трогать не стала. Так и оставила отчима — Гордеева Афанасия Семеновича, члена РСДРП с 1903 года — партийный билет N 661. Ближайшего и тайного соратника товарища Сталина. Презрев свое классовое происхождение, приемная дочь Афанасия Семеновича, тоже, когда подросла, пошла работать на большевиков. А если быть точнее, то — на товарища Сталина.

Потом стала гражданской женой Андрея Андреева. Того самого, что после окончания Гражданской войны, и до смерти Вождя Народов, занимал самые разнообразные посты в партии большевиков и в Советском правительстве. Сходство у них всех было только одно — они все и всегда были КЛЮЧЕВЫЕ: член Политбюро, секретарь ЦК ВКП(б), председатель ЦКК ВКП(б), нарком рабоче-крестьянской инспекции СССР, заместитель Председателя СНК СССР, зам председателя Верховного Совета, зам председателя Совета Министров СССР и 13 лет(!) — председатель Комиссии Партийного Контроля при ЦК ВКП(б).

Незадолго до своей смерти, Сталин удаляет Андреева со сцены и выводит своего соратника из Политбюро, под предлогом... прогрессирующей "глухоты".

С того самого момента и до своей смерти в 1971 году, Андреев ВСЕ 20 ЛЕТ(!) настойчиво имитировал потерю слуха. А все потому, что что после смерти отчима Розы Афанасьевны, Андреев сменил старого большевика на своем главном посту в жизни — руководителя партийной (личной) разведки товарища Сталина.

...Оhyeть... — то есть, мягко говоря, я растерялся.

Услышанное было тайной такого... масштаба, от которой явственно повеяло холодом. Могильным.

Невольно смотрю на непривычно ссутулившуюся Альдону.

Пересекаюсь взглядами с Веверсом и виновато отвожу глаза.

"Мужик-то был прав. Не стоило её втягивать...".

Без всякого желания продолжать разговор, спрашивать и слышать ответы я, тем не менее, выдавливаю из себя:

— Ну, а почему Лада-то должна не вернуться?

В Веверсе что-то неуловимо изменилось. Кажется, исчез какой-то невидимый барьер.

— С 1953 года Энгельгардт "невыездная" и до смерти Андреева находилась под наблюдением органов. На контакт с КГБ не шла. Личная встреча с Хрущевым ситуацию не изменила.

Веверс в первый раз, за все время сделал глоток чая, чуть помолчал и продолжил:

— С сыном у нее отношения прохладные. Зато очень близка с внучкой. Каждое лето они проводят вместе на Черном море. Что она ей понарассказывала и чему научила — не знает никто.

Пытаюсь усмехнуться:

— В молодости Роза Афанасьевна была террористом-диверсантом?!

Неожиданно и Веверс усмехается в ответ:

— Ликвидатором в молодости была ее горничная. Энгельгадт была КАССИРОМ.

...Мдя.

05.12.78, вторник, Москва-Ленинград (9 месяцев моего пребывания в СССР)

Ровный гул самолетных двигателей постепенно погрузил меня в состояние некоей внутренней созерцательности и отрешенности. Мысли медленно сменяли одна другую, позволяя заново все взвесить, оценить и распределить по закоулкам памяти...

От Веверсов я вернулся поздно ночью, разбудив уже уснувшую маму. Ранний завтрак был променян на десять дополнительных минут в теплой кровати, затем последовал почти час полудремы в такси, и вот мы с Лехой уже сидим в салоне ТУ-154, который стремительно пронзает небо, унося нас в город "трех Революций".

Эмоции от вчерашнего разговора, почти, улеглись и теперь наступило время осмысления.

... — Если Роза Афанасьевна так много знает, а ее внучка неблагонадежна, то почему Ладе или нам всем, просто, не запретят выезд за границу? — резонно, как мне кажется, интересуюсь я.

Чувствуется, что Веверсу прямо физически дискомфортно отвечать на чьи-то вопросы. Тем не менее, последовал вполне содержательный монолог:

— Во-первых, спецслужбы о деятельности партийной разведки информации, практически, не имели. Высшее руководство НКВД лишь знало о ее существовании. Во-вторых, часть этого руководства была уничтожена, а другая часть отстранена от работы. Даже до Хрущева дошла лишь информация, что через Энгельгардт, по приказу Сталина, за рубеж, с непонятными целями, выводились неизвестные средства. Тогда, в личном разговоре, она заявила ему, что была лишь передаточным звеном на анонимные счета. На том цепочка и оборвалась. Они не сумели узнать даже об истиной роли Андреева.

Веверс пренебрежительно скривился, но методично и сухо продолжил:

В-третьих... Андропов распорядился снять наблюдение с Энгельгардт, поскольку в КГБ не сумели обнаружить информацию, почему это наблюдение вообще было установлено. Скорее всего приказ отдавался устно, а бывший Председатель Серов ныне на откровенное общение с коллегами, по ряду причин, не настроен.

Я немного подумал и сделал напрашивавшийся вывод:

— То есть теперь о том, кто такая Роза Афанасьевна Энгельгардт знаем только вы и я? Плюс, предположительно, Лада?

— А так же Альдона и Тамара Зобина. Это бывший телохранитель Энгельгардт, её сегодняшняя домоправительница, — педантично закончил перечень Веверс.

Я кивнул и пожал плечами:

— История, конечно, очень интригующая, но все равно, я не понимаю из чего вы сделали вывод, что Лада может ТАМ остаться?

Веверс хрустнул пальцами и устало вздохнул:

— Энгельгардт, безусловно, знает всех конечных получателей средств и это, в своем большинстве, не агенты, а люди искренне и идейно сотрудничавшие именно с высшим Советским руководством. Кроме того, очень вероятно, что система была выстроена так, что их деятельность не прекращалась и все эти годы. Если существовали нотариальные поручения или приобретенные фирмы, то система бесперебойно финансировалась. Шли отчеты, прогнозы и предложения, просто они ложились мертвым грузом в "почтовые ящики" и десятилетиями оставались никем невостребованными. Если с Советской стороны остались какие-либо обязательства, Энгельгардт постарается их выполнить. Если она захочет покинуть СССР, то Лада должна будет попытаться передать команду ее "вытащить". Если же ее внучка становится "наследницей" информации и средств, то смысла возвращаться в СССР для нее нет никакого.

Веверс снова поднес к губам чашку, но пить не стал:

— Энгельгардт обижена и нереализована. Она пожертвовала всем... молодостью, происхождением, родительской семьей и личной жизнью...

Имант Янович, все-таки, прервался на глоток чая и завершил свою мысль:

— И главное... Она уверена, что нынешнее руководство погубит страну. При таком "наборе"...

Веверс отставил чашку, посмотрел мне в глаза и усмехнулся:

— ...она может или действовать сама, или передать "наследство" внучке. В обоих случаях реализация возможна только ЗА ПРЕДЕЛАМИ Советского Союза.

"Вона оно как, Михалыч..." — приплыло в голову из бывшего будущего. Ну, и остается последний вопрос...

Я разворачиваюсь к самому молчаливому участнику "вечери", и с удовлетворением отмечаю, что на деле-то у меня нервы покрепче будут! Когда я сожрал уже два эклера — Альдона сидит с откусанным одним.

Корчу, многократно отрепетированную перед зеркалом, морду кота из "Шрека":

— Альдошенька... — блондинка сначала непонимающе на меня смотрит, а затем её, буквально, передергивает, — ты не могла бы нас ненадолго оставить наедине?

Девушка пожимает плечами, откладывает недоеденное пирожное и встаёт из-за стола...

— Нет. Теперь это не имеет смысла... — голос Веверса опять лишен всяческих эмоций.

Настала моя очередь пожимать плечами:

— Хотел как лучше для вас... Вы уверены?

— Это было лучше вчера. Для всех... А теперь уже поздно, — Веверс невозмутим.

— Как знаете...

Альдона садится обратно за стол.

— Тогда у меня сакраментальный вопрос... — начинаю я.

— Зачем я тебе все это рассказал? — заканчивает за меня хозяин квартиры.

— ... — остается только согласно кивнуть.