6. Павла. Ясный Огонь - обновление

Обновление 6-й книги.

ПРИВЕТСТВУЮ ВСЕХ!

Вашему вниманию представлена новая книга 'ЯСНЫЙ ОГОНЬ', это 6-я и последняя часть серии

Искренне Ваш, Коготь

Черновое обновление от 18.11.18 / Польский пожар. Французские искры. Аргументы для судилища. / — не вычитано //

* * *

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

'Голодным зверем рычит форсаж.

Над танком фонтан огня.

А хвост 'дракона' пошел в вираж

Какое мне дело до всех до вас,

А вам до меня...

Поляку спину прикроет чех.

Не сдержит их трасс броня.

'Дракон' из атаки уходит вверх

Какое мне дело до вас до всех,

А вам до меня...'

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Вместе с куплетами песни на английском, польском и чешском, штурмовая авиагруппа 'Белые Драконы' осталась где-то там, в Бельгии, но дело ее продолжалось и на польской земле. Правда, бывший лидер 'Белых Драконов' перестал лично водить в бой штурмовые части, у которых теперь были другие командиры. Тем не менее, командир возрожденной в истребительной ипостаси авиабригады 'Сокол', на вооружении которой теперь были скоростные 'Ястребы-II', подполковник Моровский продолжал приглядывать за боевой работой продолжателей славы 'Белых Драконов'. А собранная заново в сентябре, соседняя бомбоштурмовая авиабригада 'Орел', базирующаяся сразу на нескольких удаленных друг от друга аэродромах, недавно получила вместо бомбардировщиков двухмоторные многоцелевые PZL P-58 'Лис-II'. Установленные на них прославленные британские авиационные двухфунтовки 'Роллс-Ройс ВН' наводили шороху на польских дорогах, мешая с землей, камнями и палыми листьями тела германских солдат, обломки колесной техники и подвод. Количество танков Панцерваффе в Польше было минимальным, поскольку все подкрепления требовались на Западе. Прибывший на этот фронт в ранге командующего Восточного Фронта, битый год назад у Вислы, фон Клюге, бросил в бой все, что смог найти. Были пущены в дело даже бронепоезда, морская броня которых теоретически могла противостоять огню мощных авиапушек двухмоторных штурмовиков. Вот, только сделано это было тогда, когда в Жешуве уже шли уличные бои. И потому эффект достигнут не был. А польская авиация раз за разом напоминала о себе неприятными укусами с неожиданных сторон. Командование Люфтваффе бесилось, но прекратить эти налеты пока не могло. Сил хватало, лишь на бомбардировки в прифронтовой полосе и удары по крупным промышленным объектам 'мятежных земель Генерал-губернаторства'. Когда ожесточенная битва за столицу Подкарпатского воеводства завершилась, наступила недолгая передышка. Для Войска Польского это была крайне важная победа. После потери Жешува, наиболее крупными аэроузлами немцев в Польше становились Лодзь, Краков и Варшава. Мало того, что польская авиация теперь могла базироваться на мощную авиабазу Жешув-Ясоньки (имеющую несколько полос с твердым покрытием), так еще и в самом главном городе воеводства имелся ряд крайне важных для войны производств. Наибольшую ценность для 'Сражающейся Польши' (так все чаще стали называть Восточный Фронт Войска Польского) представляли артиллерийский, патронный, авиамоторный, механический, и металлургический заводы. Как раз в текущем году, в оккупированном городе тевтонцы наладили дублирующее производство винтовочных патронов и артиллерийских боеприпасов. Причем тут собирались и очень ценные бронебойные патроны. Сердечники из карбида-вольфрама для их пуль ехали сюда из самой Германии, но значительный запас их оказался в наличии на складах. Также, помимо Чехословакии, боекомплект к 47-мм трофейным чешским и французским противотанковым пушкам теперь выпускался тут в Жешуве, как и боекомплект к германским 20-мм зенитным и авиационным автоматам. Если бы не решительное наступление двух польских корпусов от Пшемысля, и не тотальная нехватка немецких войск на этом направлении, то здесь мог бы случиться второй Верден. А отбившие это наступление германцы, могли бы серьезно нарушить планы восставших. По счастью, наносивший главный удар польский корпус комдива Рокоссовского, в своем натиске не буксовал понапрасну. Однако и не ломился в наглухо заколоченные двери, а находил более 'мягкие' места для атаки. Генерал очень грамотно маневрировал арт-огнем и своими подвижными резервами, поэтому добился успеха. В воздухе над Жешувом, то и дело, случались массовые воздушные бои, своими масштабами живо напоминавшие прошлогоднее противостояние. И даже в ненастную погоду летали самолеты обеих сторон. Немцы наловчились посылать для внезапных ударов отдельные звенья с наиболее подготовленными к 'слепым полетам' экипажами. А поляки выдвинули почти на линию фронта русские радиолокаторы 'Редут', и отлично научились перехватывать немцев на пути к цели, и не только... Какие-то новые двухбалочные машины, смутно напоминающие голландские 'Фоккеры' несколько раз ловили возвращающиеся звенья и одиночные самолеты немцев при заходе на посадку. Доложить о причине таких нападений смог всего один экипаж, который выжил при падении их машины на лес. Остальные просто были найдены сбитыми. Видимо, не успевали даже среагировать на эти атаки...

Заканчивался ноябрь, и перспектив полного разгрома восставших поляков в текущем году уже не наблюдалось. Войско Польское закапывались все глубже на обороняемых рубежах. В прилегающих к Советской России польских тылах появились госпиталя с красными крестами обведенными красным кругом. О новой эмблеме в Сражающейся Польше уже знали многие. Знак принадлежал международной волонтерской организации 'Врачи за мир', созданной в Советской России, и ассоциированной с Международным Красным Крестом. И появились отделения 'Врачей за мир' очень вовремя. Воспользовавшись сведениями от высотной и агентурной разведки о том, что железная дорога, идущая через Брест, оказалась перерезана восставшими относительно недалеко от границы, и что вести об этом еще не успели попасть на германский пограничный пункт пропуска составов. СССР, спешно, пропихнул через границу сразу много эшелонов с продовольствием, амуницией и строительными материалами. Де-юре, все было выполнено в рамках договоренности с Германией о поставках. Но вся эта 'манна небесная' всего через несколько часов досталась восставшим в виде трофеев, здорово укрепив положение освобожденных районов. Теперь это самое продовольствие не давало начаться голоду сразу в паре восстановленных польских воеводств. Военное командование поляков поддержало предложение волонтерской структуры, входящей в 'Красный Крест' с организованным питанием гражданских лиц, позволяющим предотвратить спекуляцию и частично снять эту нагрузку с военных. И теперь, каждый приезд украшенных красными эмблемами фургонов, становился маленьким праздником в уже ощущающих холод близкой зимы польских местечках. В первую очередь потому, что при госпиталях и врачебных пунктах 'Врачей за мир' работала бесплатная полевая кухня. К раздаче еды тут же выстраивались очереди. В скором времени должны были заработать и 'пункты обогрева людей'. Сама идея такой деятельности была озвучена советским разведчиком в Москве еще во время сентябрьских 'ракетных штурмов', вместе с предостережением о грядущих провокациях фашистов, с гибелью польских офицеров и мирного польского населения, якобы от рук большевиков. В способности Геббельса провернуть такой номер, в Москве поверили (Благо Рейхстаг и Быдгощь никто не забыл), и грамотно сработали на опережение. Создавая положительный образ советской страны в польских умах, нужно было также вести расследования уже совершенных преступлений оккупационной германской администрации. И далеко ходить не приходилось, в Пшемысле и Жешуве расследования уже выявили факты расстрелов пленных польских офицеров, и даже просто групп образованных поляков. Первые ласточки 'Генерального плана Ост' уже появились. О чем пока догадывался лишь один человек, волею неизвестных сил, оказавшийся в этой эпохе. В газетах Запада и Советской России эти факты военных преступлений были громко обнародованы с фотографиями, так, что всерьез опасаться сговора против СССР восставшей Польши и оккупировавшей ее Германии уже не приходилось. Ненависть к нацистам усиливалась...

А, меж тем, война продолжалась. Подполковник Моровский не раз выслушивал от фронтового начальства неудовольствие от его личного участия в боевых вылетах, однако каждый раз благополучно игнорировал все претензии, и уводил очередное звено на 'свободную охоту'. Причем, летал чаще всего с русскими волонтерами. На прямой вопрос генерала Берлинга, почему это именно иностранцы столь часто пользуются личным вниманием командира бригады, давался столь же прямой ответ, что подполковник не доверяет этим русским, за которыми нужен надежный пригляд. Командующий Восточным Фронтом, пытался давить авторитетом, но тщетно, и вскоре махнул на это рукой, а командир авиабригады 'Сокол' летать не прекратил...

В Москве также были не в восторге от инициатив своего ценного, но крайне слабоуправляемого агента. На очередные предложения 'Кантонца' там привычно покривились, и доложили наркому внутренних дел. Тот, глупым человеком не был, и в кабинете Вождя протекцию новому проекту составил. Хотя положительное решение было озвучено отнюдь не сразу.

— Вы уверены, что в Польше немцам, полякам и британцам не достанется ни одного нашего реактивного самолета?

— Да, товарищ Сталин. Даже в случае аварии прямо над целью. После Монголии, Карелии и Греции, мы научились надежно защищать районы фронтовых испытаний и просто полетов наших самолетов. К тому же, корпус, товарища Рокоссовского контролирует тот район, и такой возможности у нас больше нигде не будет. Ни в Греции, ни во Франции...

— А зачем вообще испытывать наших реактивных первенцев именно в Польше?

— Затем, товарищ Сталин, что в Карелии для реактивных самолетов настоящего противника не было, как не было у нас и самих реактивных прототипов. Их еще только учили летать и на войну не пустили. Поэтому, когда начнется война с Германией или другим агрессором, то для исправлений выявленных этой войной недостатков новой техники, нам может просто не хватить времени.

— Хорошо, планируйте операцию! И сделайте все правильно, товарищ Берия. Никаких объяснений провала партия у вас не примет...

Таким образом, 'добро' было получено. И вскоре, под прикрытием боевой работы польской авиации, начало проводиться сразу несколько секретных операций. Первая из них, была предназначена для получения новейших технологий и техники из Британии и САСШ. Добывание технологий должно было производиться с одновременным внедрением агента, в качестве 'авторитета реактивного самолетостроения на Западе'. Фактически оно уже началось даже без санкции Москвы. Причем, 'Кантонец' снова играл с USAAC в своем любимом стиле, ставя командование перед фактом испытаний новой реактивной техники, и за передачу результатов потребовав военных заказов для американских предприятий, с которыми имел деловые связи. И его нахальство, по непонятным причинам, давало нужный эффект. Но вернемся к польским делам. Вторая операция, должна была позволить провести там же в Польше войсковые, а фактически фронтовые испытания нарождающейся советской реактивной авиации. Реактивных прототипов было получено пока не более чем на пару эскадрилий, но десятки пилотов-испытателей уже потренировались на них сражаться в учебных боях в Тренировочном Центре 'Пустыня', против новейших советских, голландских, британских и французских, а также против трофейных немецких самолетов, пилотируемых советскими пилотами. Теперь строгий экзамен у них должны были принять все еще лучшие в мире ВВС — Люфтваффе. Причем операции прикрытия обеих основных задач должны были быть построены еще и на дезинформации германской разведки. Риск тут виделся немалым, но при наличии в значительной степени подконтрольной Москве армейской группировки в Восточной Польше, его можно было значительно уменьшить, о чем от 'Кантонца' также поступил ряд предложений.

Для размещения секретной ракетной техники, был занят один из аэродромов подскока, недавно построенный немцами в Подкарпатском Воеводстве, и уже освобожденный польскими частями. Подходы к нему прикрывались, как несколькими пехотными ротами из корпуса Рокоссовского, так и прибывшими взводами ОСНАЗ НКВД, изображающими зенитчиков. Вылетать на малоресурсном реактивном самолете, да еще и в хмурую погоду, было откровенно стремно. В случае отказов техники в воздухе, инструкция предписывала обязательный увод самолета в малозаселенную местность и его самоликвидацию. Для последнего аппарат был специально 'заряжен' взрывчатыми и горючими смесями, включающими даже термитный состав (открытый советским изобретателем П.Г. Королен в прошлом 1939 году). А вот, спасение пилота, в инструкции было прописано с хитрой формулировкой 'по-возможности'. Но пилотов-испытателей это не смущало, и боевые атаки реактивных машин начались. Сбитые при возвращении домой немецкие пилоты, не так уж сильно ошибались в своих наблюдениях об атаковавших их двухбалочных машинах. Реактивные 'грачи', действительно, имели в своих родственниках обе модели двухмоторных двухбалочных 'Фоккеров' (FD-XXIII и FG-I). Фюзеляжные балки, к которым крепилось их 'П-образное' оперение собирались на том же Сибирском заводе, где и агрегаты 'Жнеца' FG-I (и по сходной с ним технологии), но в размерности как раз близкой к балкам 23-го 'Фоккера'. Правда, все это делалось в секретном цеху, к которому голландские мастера и инженеры касательства не имели. Машина была оснащена двумя ТРД 'Кальмар', установленными в хвостовой части короткого фюзеляжа-гондолы. Моровский, впервые увидев машину, непонятно обозвал ее 'типичный вампир', но объяснить свое впечатление не сподобился. Помимо 'Грачей' менее интенсивные испытания проходили еще две пары реактивных машин. Одна пара реданной схемы, разработанной еще Еременко в 1937, и вторая двухмоторной классической схемы. Но обе эти модели в настоящие боевые рейды не ходили, ограничиваясь ближней разведкой. В самые первые вылеты летали только на разведку, и сразу, не менее чем звеном из четырех двухместных 'Грачей'. Когда немного освоились, слетали несколько раз в сумерках на бомбардировку площадных целей в районе предместий тогда еще оккупированного немцами Жешува. И лишь чуть позже начались вылеты 'Грачей' на 'свободную охоту'. Правда, была та охота не совсем свободной. На самолетах стояли достаточно мощные французские радиостанции, поэтому наведение на цель можно было начинать издалека. Роль наводчиков была возложена на радиометристов пары прифронтовых радиоулавливающих станций 'Редут', которых также прикрывали спецы из НКВД. Сами 'Грачи' забирались на высоту около восьми километров, и там ходили кругами, в ожидании команды. Когда небольшая группа германских самолетов или одиночная машина оказывалась в удобном для атак 'Грачей' районе, наводчики указывали высоту цели и пеленг до нее. И тогда пара или звено 'охотников' сваливались прямо сквозь облака на ничего не подозревающего противника. Скорости у 'сыроватых' реактивных машин были далеко не запредельные. В горизонтальном полете они не без труда набирали до 700-720 км/ч, а в пике разрешалось разгоняться не более чем на сто километров больше. Моровский опасался затягивания машин в пикирование, от чего в его истории погибло немало испытателей и даже Григорий Бахчиванджи на ракетном БИ-1, поэтому его рекомендация была жесткой — 'не более восьмисот'. Очереди двух или четырех пар установленных в балках авиапушек обычно хватало для надежного уничтожения любого вражеского самолета. Первым испытатель Супрун завалил на 'Граче' обычный 'Церштёрер' BF-110. В следующий раз повезло паре Григория Бахчиванджи и Ивана Степанчонка, от их огня развалился четырехмоторный разведчик 'Фокке-Вульф-200', летевший со стороны Кракова. Моровский открыл свой реактивный счет третьим, сбив в группе сразу два He-111. Потом Стефановский сбил еще один двухмоторный 'мессер'. Дальше случилась авария с самолетом майора Сорокина. Загорелся один из 'Кальмаров', Сорокин спланировал на замерзающее болото, и машину удалось спасти. Потом было еще несколько аварийных инцидентов и воздушных побед. Причем, Моровский настоял, чтобы будущие инструкторы-реактивщики тренировали не только 'Соколиный удар', но и атаки с бреющего, выходя под хвостом планирующих к аэродрому 'германцев', и отрываясь после атаки прямым и спиральным набором высоты. Когда счет сбитых противников перевалил за полтора десятка, московское начальство 'лавочку прикрыло'. Фронтовые испытания были признаны успешно завершенными. Теперь конструкторам предстояло изучить отчеты и срочно доработать технику, которой лежал путь домой. Однако Моровский убедил московское начальство не отзывать сразу всех испытателей, оставить для дополнительных испытаний одного 'Грача' и еще по одной реактивной машине созданной другими КБ. И к тому имелись веские причины...

Очередным безумным предложением разведчика стало создание реактивного мотора британцами по проекту самого 'Кантонца'. Опасений было много. Чекисты боялись всего. И того, что 'Кантонец' лично выдаст (или уже выдал) британцам и американцам советские секреты в проектном задании на новый мотор. И что очередные фронтовые испытания (а на деле первые летные испытания этой конструкции вообще), приведут к получению немцами образца для копирования технических решений, и тем ускорят их реактивную программу. Несмотря на панические доклады НКВД о намечающемся провале операции, расчет 'Кантонца' все же, оправдался. Его новый проект мотора мало напоминал предыдущие осевые ТРД 'Кальмар', построенные в УПР. Тем странней для ведомства Берии выглядела успешная и быстрая реализация проекта инженерами и мастерами 'Роллс-Ройс'. Впрочем, странным-то это было лишь для начальства, 'Кантонец' был уверен, что британцы справятся. Ведь похожие моторы уже строил на острове Фрэнк Уиттл, и к тому же в реальности хронопопаданца к 1942-му году тот же 'Роллс-Ройс' построил вполне удачный ТРД 'Вэлланд RB.23'. Правда построили мотор не в одиночку, а при технической помощи Компании 'Ровер',к тому моменту уже получившей серьезный опыт постройки ТРД по проекту Фрэнка Уиттла, да и своих собственных ТРД модернизированной схемы. Профессионалы из 'Ровер' сумели упростить и улучшить схему Уитлла и выпустить свой мотор W.2B/26, опыт разработки которого также был учтен при производстве 'Вэлланда'. А в новой истории,'Роллс-Ройс' получили проект аналогичного мотора на два года раньше. Если бы чекисты в Москве знали этот расклад, то 'Кантонец' не смог бы выехать не только на войну, но и вообще из СССР. Но даже не зная таких нюансов, нервов в Москве потратили прилично. Ведь фактически, потенциальному противнику, пусть и от имени союзных Британии польских ВВС, заказывался прототип секретного мотора, который СССР и Британия полякам бы ни за что не продали бы. С 'летающим стендом' для этого мотора агент также чего-то перемудрил, но снова все получилось вполне удачно. Компании 'Белл' было поставлено условие, что их безмоторные прототипы истребителя Белл Р-39, переделает под установку британских ТРД авиафирма 'Беланка', входящая в холдинг компаний 'Командо' (в котором Моровски входил в Совет Директоров). А в случае удачи основным производителем нового серийного аппарата становилась 'Белл', но и другие участники проекта также получали свою часть армейского заказа. Джеймс Дулиттл не подвел ожиданий своего ошкошского знакомого. Как, именно, он уговорил руководство компании 'Белл', через своего ли друга Фрэнка Солсбери, или иными путями, осталось за кадром. Тем не менее, факт прибытия в Польшу пяти переделанных планеров предсерийных истребителей YP-39 был налицо. Их везли через СССР в опломбированных ящиках, словно сокровища, и потому ни одной детали из ЗИП не было потеряно. Вместо поршневого двигателя за кабиной пилота (который был предусмотрен в исходном проекте), у всех прибывших аппаратов почти в том же месте располагались посадочные места для пары очень странных и явно реактивных моторов. Оба двигателя прикрывались выступающими капотами с воздухозаборниками. За нишами моторов борта фюзеляжа были обшиты жаропрочной сталью, а горизонтальное оперение оказалось несколько приподнятым. В носовой части, над передней стойкой шасси, вместо авиапушки и пулеметов добавилась моторама под легкий 450-сильный французский мотор 'Рено'. Все вооружение подвешивалось под крылья. На четырех универсальных балках, могли размещаться топливные баки, фотокамеры, пулеметные установки с 'браунингом' М-2, или пара 37-мм авиапушек М-4. Мог быть и вариант установки кассет с мелкими бомбами, или четырех 100-фунтовых либо 50-килограммовых бомб. Фактически это был уже не истребитель, а многофункциональный самолет. Но самым важным (после реактивного мотора и шасси с носовой стойкой) было наличие двухместной кабины с двойным управлением. Очевидно, Дулиттл смог убедить кого-то в штабе Авиакорпуса (возможно даже и самого генерала Арнолда), что такие испытания придуманного американцем реактивного самолета с британскими моторами, нужно проводить по полной программе. Объяснить иными причинами, столь серьезные доработки поступивших аппаратов, получивших имя 'Аэропитон', было бы сложно.

Первый полет американской машины прикрывался целым звеном французских 'Девуатинов'. Причем, близко к реактивному аппарату они не подлетали. Полную секретность, конечно же, соблюсти здесь было невозможно. Но для всех непричастных, на этом 'потаенном' аэродроме проходили испытания аппаратов с новейшими французскими реактивными ускорителями. Сами французские компрессорные ракеты 'Светлячок' уже пару раз были потеряны во Франции вместе с крылатыми машинами. Они были хорошо известны инженерам германского рейха, у которых имелся и собственный опыт постройки таких компрессорных агрегатов. Так, что принцип 'сокрытия древа в лесу' резко упрощал обеспечения режима охраны объекта. Но главным тут, конечно же, были сами испытания.

Британцы в этой истории так же не подкачали. Полторы дюжины оригинальных реактивных моторов 'Эльф-I' (названных так по просьбе заказчика) инженеры 'Роллс-Ройс' доставили к началу ноября. Доставка была выполнена британцами с обеспечением мер секретности, аналогичных, примененным их американскими коллегами из 'Белл'. В конструкции этих реактивных моторов, абсолютно новой была только спроектированная подполковником Моровски центробежная турбинная ступень. Остальные детали британские инженеры, так или иначе, успели отработать на заказанных Моровски весной компрессорных реактивных ускорителях, и на выполнении заказов подрядчиков Фрэнка Уиттла. Но к выгодному заказчику с фамилией Моровски отношение у фирмы было особо трепетным. Не появись в апреле того американо-бельгийского заказа на двухфунтовые пушки, и 'Роллс-Ройс' никогда в жизни не смогла бы обскакать своего главного конкурента по вооружению 'Виккерс-Армстронг'. А за последние месяцы боевая работа 'Белых Драконов' и других штурмовых частей во Франции, Голландии и Бельгии, превратили их авиапушку в настоящий 'хит продаж', не нуждающийся в рекламе. Так, что запросы командира польской авиабригады 'Сокол' Адама Моровски выполнялись теперь за Ла-Маншем быстро и качественно. Даже его блажь по поводу пробного создания легкого автоматического шестифунтового бортового орудия (с несколько измененным калибром с 57 мм на 60 мм) были выполнены без возражений. Сами снаряды к пушкам Барановского имелись на хранении на подкарпатских складах, их даже переделывали тут в осколочные авиабомбы. Теперь же, для них в Жешуве изготовили баллистический дюралевый наконечник, сточили медные пояски до минимума, и переобжали для них длинную гильзу от 47-мм морского орудия. Гильза сильно потеряла в конусности, но зато таких боеприпасов много было и в самой Польше, да и в Советской России тоже. Куда больше, чем снарядов калибра 57-мм. Поехавшие на завод 'Роллс-Ройс' советские разведчики, отлично справились с ролью придирчивых польских заказчиков (туда они везли образцы кустарно выполненных патронов и патронника). Вскоре, были произведены аж в семи экземплярах странные авиационные орудия, созданные как помесь 40-мм автоматической авиапушки ВН и облегченного морского шестифунтового 57-мм морского орудия образца 1937 года. Отличие таилось не только в калибре 60-мм, но и в более длинной гильзе 370мм вместо 307мм, а также в максимально облегченной автоматике, обеспечивающей всего 90 выстрелов в минуту. Подача патронов с длинной 370-мм гильзой от универсальной морской трехфунтовки (47-мм), развальцованной, с уменьшением конуса гильзы, на новый калибр, была сделана двухсторонней (с возможностью попеременных выстрелов из разных магазинов). Это позволяло ставить два короба с боеприпасами разного типа, и экспериментировать с разным составом и размещением боекомплекта. Результат этих новаций вышел, прямо скажем, неоднозначным. Молодой, но уже титулованный заказчик настоял на размере боекомплекта не менее пятидесяти и даже сотни выстрелов. Зная его любовь к противотанковым авиапушкам, компания выполнила данные работы даже без аванса, предположив, что пушки будут установлены в Польше на тяжелые двухмоторные польские истребители 'Лис-II'. Ведь в случае успеха, все доходы от заказов снова вернутся к 'Роллс-Ройс'. О роялти подполковник даже не заикался, поэтому руководство компании осознано шло на коммерческий риск, в ожидании последующих прибылей.

О том, что, с патронами, оснащенными переснаряженными на кумулятивный заряд снарядами от пушек Барановского, и со специально созданными подкалиберными снарядами (с 20-мм сердечником из карбида вольфрама), столь мощные авиапушки, вместо самолетов, практически сразу были установлены на шесть трофейных танков Т-III, имеющихся в корпусе Константина Рокоссовского, британцы так и не узнали. А вот по полученным от них турбореактивным моторам 'Эльф-I' вскоре посыпались рекламации. Не будь в носовой части 'Аэропитонов' еще и поршневого мотора, все самолеты уже побились бы в хлам. Несколько британских мастеров дневали и ночевали на аэродроме, но проблемы, раз за разом, вылезали, срывая очередные испытательные полеты. И, тем не менее, испытания, хоть и со скрипом, но шли. Менялись подшипники. Настраивался тепловой режим турбины. Проблемы были и с топливной аппаратурой. По идее, исполнитель мог еще год доводить моторы у себя на острове, но поскольку за этот заказ еще в июле была выплачена предоплата, то теперь 'музыку заказывал' любимый польский клиент компании. А ему нужны были испытания именно в Польше. Для Польского же правительства в Париже, проект описывался как создание польского реактивного самолета и его боевые испытания. А для отдела военных советников Авиакорпуса Армии Соединенных Штатов вся эта возня, напротив, была чисто американским проектом. Как в поговорке про 'ласковую теля, которая от двух маток сосет', новый реактивный самолет создавался в интересах сразу четырех стран. Польши, САСШ, Британии и СССР. Причем, последним заказчикам он был интересен для сравнения с отечественными конструкциями, как пример технологических решений, выполненных западными инженерами. Первый же мало-мальски доведенный образец, якобы потерянный при падении в болото, оказался в подмосковном Раменском уже в начале декабря...

Не смотря на активное участие в войне, Моровский не забывал и своих обязанностей докладывать обо всем заокеанскому начальству, и те платили ему взаимностью. Вопросы решались быстро. Даже без отдельных просьб, оба звания майора и подполковника, полученные военным советником Моровски в Бельгии, Франции и Польше, были стремительно проведены по всем инстанциям и подтверждены официально. Попробовали бы они не подтвердить герою, спасшему брата бельгийского монарха! Серьезность отношения командования заокеанского Авиакорпуса к новому реактивному проекту в Польше, дополнительно, подчеркнула отправка в качестве охраны места испытаний, целой учебной роты парашютистов полковника Риджуэя. Точнее говоря, просил об этом, и Джеймса Дулиттла, и Мэтью Риджуэя, в письме сам же Моровски. Значительную часть тех парашютистов польско-немецко-американский подполковник знал в лицо и по имени. И это сильно облегчало советской разведке доступ к испытываемой технике. Теперь вокруг второго 'тайного' аэродрома была целая сеть парных и усиленных постов, и даже несколько патрулей с собаками. А вооруженные автоматическим оружием охранники негромко пересмеивались и переругивались на языке Фенимора Купера с неподражаемыми прононсами Дикого Запада, весьма далекими от оксфордского произношения. Причем никакое польское начальство не могло поколебать своими гневными тирадами спокойствие этих солдат и сержантов, польские мундиры которых, ничуть не скрывали их непольское происхождение. В частности сержант Жовтински, командовавший караулом на въезде, не пустил на объект высокую польскую комиссию. За это он был облаян на командном-польском, но меланхолично проигнорировал начальственное неудовольствие, на ломанном польском послав всех за разъяснениями к своему местному командованию. Впрочем, охрана прибыла в Польшу с небольшой задержкой, поэтому, как уже упоминалось выше, одна из пяти реактивных машин к тому моменту уже 'была потеряна в аварии'. Местное командование и не догадывалось, что самые первые полеты на аппарате произвел даже не сам Моровски, а советские испытатели НИИ ВВС во главе с 'флагманом реактивных испытаний' Стефановским. Машина оказалась 'так себе', хотя и небезынтересной.

Параллельно с облетами 'американца' полковник-испытатель занимался в Польше войсковыми испытаниями совсем других машин. Стоящие на соседнем аэродроме под чехлами, двухвостые 'Жнецы' голландские 'Фоккер G-1' производства сибирского завода маскировали истинных виновников присутствия тут советских испытателей и инженеров. В принципе по массе и размерам, оба аппарата были даже похожи, хотя схемы их различались кардинально. Американские 'Аэропитоны' имели по два двигателя по бортам. И у 'Грачей', была пара ТРД, но расположенных в хвосте короткого фюзеляжа-гондолы. У 'американца' крыло было прямым с обратной стреловидностью по задней кромке, а у 'русского' весь центроплан имел стреловидность 25 градусов, а консоли около 15 градусов. Причем у 'питона' воздухозаборники были 'ушами', а в стреловидном центроплане 'Грача' почти до узла крепления балок занимали место большие щелевидные воздухозаборники. От них шел тракт к 'Кальмарам' с реактивной тягой в 430 кгс. Вариант с воздухозаборниками-ушами расположенными сверху и по бортам за кабиной пилота у 'Грача' также был, но такой аппарат уже убыл в Союз. В капонирах секретного советского аэродрома прятались еще и одномоторные легкие машины, созданные на базе проекта ХАИ-2 Еременко. Эти имели фюзеляж почти, как в проекте высотного истребителя Сухого, но с выступающим под ним спереди пузатым 'реданом', в котором монтировался самый мощный из ресурсных 'Кальмаров' тягой в 670 кгс. Более мощные моторы еще отрабатывались в СССР на стендах ХАИ и летающей лаборатории 'Горын-2'. Хвостовое колесо у этой машины пришлось делать цельнометаллическим, чтобы не обгорала резина (вариант с носовым колесом, еще только проходил испытания). Третий вариант конструкции представленной здесь был обычным двухмоторным монопланом, за основу которого была взята конструкция ОКО-6 Таирова, но с тонким крылом, имеющим более острый профиль по передней кромке. На нем поршневых моторов не было. На крыльях стояли 'Кальмары' по 670 кгс, еще имелся маленький ЖРД тягой 180 кгс в хвосте. Последнее было сделано, чисто на случай полной потери тяги, для минимальной подстраховки аварийной посадки без основных моторов. Все советские реактивные прототипы несли вооружение, и использовали для тренировок стрельбы тот же охраняемый ОСНАЗ НКВД полигон, что и секретные польско-американские машины. А полковник Стефановский, тщательно испытывавший каждую из них, даже распорядился провести имитацию воздушных боев. Вот только полученный от Моровски американский 'Аэропитон', летал очень неуверенно и не выдавал более 482 километров в час, поэтому после нескольких тестов, его тут же отправили в СССР. Самыми интересными были стоящие на американском аппарате два британских ТРД 'Эльф-I', центробежной схемы, с тягой по 319 кг и обнаруженный в кабине механический вычислитель 'Белл' для стрельбы из подвесных пушек М-4. Все это богатство вместе с одним запасным ТРД 'Эльф-I' отбыло в Союз, и охрана, наконец, вздохнула свободно...

Пока шли фронтовые испытания советских реактивных первенцев, американо-британские новинки внимательно изучались на стендах и в лабораториях УПР. Группы инженеров, во главе с профессорами Стечкиным, Уваровым, Проскурой и доцентами Люлькой и Лозино-Лозинским тщательно изучали оригинальный британский мотор. Причем к ним попал и более продуманный проект его усовершенствования, который не достался в чертежах британским инженерам. А вот, крупнокалиберная авиапушка вместе с трофейным германским танком T-III попала на испытательный полигон АБТУ РККА. Не смотря на отдельные задержки при стрельбе, боевая машина, продемонстрировала для столь легких снарядов и орудия фантастическую мощность. Даже Т-28Э нормально пробивался на боевых дистанциях до 800 метров. А специально обстрелянный сегмент бортовой брони танка КВ-1 также был пробит, правда, только с 300 м. Остальную легкотанковую технику снаряды этих пушек пробивали насквозь. Причем вес орудия в принципе годился для самоходок на базе шасси легких танков, вроде Т-26 и БТ, а сами снаряды, были всего лишь не до конца доведенными переделками устаревших боеприпасов. При промышленном выпуске усовершенствованных боеприпасов и орудий, вполне можно было получить еще более мощную артсистему, идеально подходящую не только для самоходок, но и для массовых мобилизационных танков, уровня того же T-III. Тем более что 45-мм пушки 20-К установленные на большинстве советских танков откровенно слабо себя показали против танков с современным бронированием.

Когда основные данные по испытаниям реактивного 'Аэропитона' были собраны, Моровски привлек в качестве испытателей лично знакомых ему пилотов из групп 'Белые Драконы' и 'Летающие Тигры'. Заокеанское начальство даже не навязывало других кандидатур, соглашаясь на все запросы. Любой каприз американо-бельгийского барона выполнялся. Ненадолго появились проблемы с инспекторами из Летництва Войскова, которых на секретный объект упорно не пускали, о чем жалобы сыпались одна за другой. Расставил все по местам приезд на аэродром самого командующего Сил Поветжных Генерала Стахона. Для него на первом месте была боевая работа. Поэтому, поглядев на качающуюся из стороны в сторону, но шустро заходящую на посадку со свистом полуреактивную машину, тот пожал плечами, и сделал подчиненному выговор за отвлечение от главных боевых задач вверенной ему бригады. Но после совместного боевого вылета успокоился, и больше претензий к командиру бригады 'Сокол' генерал не высказывал, хотя от всех претензий это Моровски не прикрыло...

* * *

Снова вспомнился Львов, в котором был полторы недели назад, проездом на Восточный фронт, с инспекцией. Тогда в груди, проезжающего через Советскую Россию, Болеслава, застыло странная смесь из горького восторга и тоскливой зависти. Октябрьский ветер, знакомо, гнал по древним улицам города остатки слетевшей листвы. Как и год назад, работали кавярни и магазины. Чинили обувь сапожники, а из ресторана звучали знакомые мотивы Ежи Петербургского. Нахальные голуби и воробьи, все также, подбирали крохи еды с тротуаров. По городу бегали стайки школьников и школьниц. С разных сторон журчала симфония из славянских речей жителей и приезжих. Слух радовали вкрапления польского. А русские, белорусские, и украинские слова уже воспринимались фоном. На лицах людей царили радость и веселье. Здесь не было войны, она ушла из этих мест еще год назад, и все же, это уже не было Польшей. Но совсем недалеко отсюда на Запад, в повятах северо-восточных воеводств, отбитых у тевтонов и удерживаемым Войском, там пока была Польша, и еще там шла новая Великая Война. А тут под мирным Львовом, на родном Скниловском аэродроме стояли шесть больших пятимоторных русских самолетов с эмблемами аэрофлота. Если бы не перебранка техников, он, возможно, и не догадался бы что это 'летающие танкеры'. Для чего русским столь странный 'летающий склад ГСМ', в тот раз Стахон так и не понял. Некогда было задуматься. Потом его закружили инспекционные поездки, и стало вовсе не до этого. Под Пшемыслем генералу показали смешанную часть ночных бомбардировщиков с очень странным составом. В этом дивизионе летали перелетевшие на Сторону Сил Поветжных польские, литовские, украинские пилоты, а также несколько чехов, но не только они. Отдельную эскадрилью дивизиона составляли русские девушки, воевавшие в Карелии и Греции. Фактически в этом дивизионе были собраны недавние воздушные противники. Ведь представленные здесь пилоты финской группы Терновского, несколько раз в январе и феврале выходили в атаки на ночные экипажи эскадрильи Расковой. Как выяснилось, такое неоднозначное решение снова предложил Моровский. Эти 'ночники' соревновались между собой, а их спортивный подход к боевым вылетам, лишь улучшал боевые результаты. Узнав об этом, Болеслав с сомнением покачал головой, но не стал вторгаться в решения заместителя генерала Берлинга по авиации (эту должность Моровский совмещал с должностью командира бригады). Еще с прошлого года, Стахон привык доверять чутью американца, и решил не менять привычек. Когда отчеты были составлены, наступил момент прощания с 'Воюющей Польшей'. Путь снова пролегал через Львов, Киев и Харьков. В столице украинской советской республики, острый взгляд генерала разглядел в стороне от посадочной полосы военного аэродрома очень интересный бомбовый склад. Если глаза не обманывали, то под навесами хранились корпуса авиабомб трех-четырех тонного калибра, если не больше. И снова дела опять закружили Стахона. Лишь после сообщения в газетах о разбомбленных германских заводах синтетического бензина, Болеслав вспомнил виденную им на Скнилове шестерку тяжелых 'Туполев-14', и харьковский склад тяжелых бомб. По всему выходило, что топливную промышленность Гитлера могли разбомбить ночные дальние бомбардировщики большевиков, дозаправленные прямо в небе, где-то не западней Люблина. Французы кричали в газетах о собственном успехе, но Болеславу было ясно, что это сработали русские. А его самого ждала Франция. Там, под Парижем, новую технику обещал ему показать полковник Розанов.

На аэродром, где базировались ракетоносцы, доступа не имел никто, кроме спецконтингента. Даже испытатели СЕМА туда хода не имели за редким исключением. Ходили разные слухи, что у французов там 'сидят' новейшие американские 'крепости', увешанные франко-русскими ракетами, но ничего конкретного даже командующим союзными ВВС не доводилось. Болеслав после поездки в СССР, даже тут подозревал наличие русских тяжелых бомберов. Константин подтвердил лишь сам факт, 'да, ракетоносцы готовятся к удару'. На все остальные вопросы лишь укоризненно смотрел в глаза польскому соратнику. Зато полковник-испытатель с гордостью провел для друга экскурсию по собственной 'епархии'. Новые самолеты смотрелись стремительно и изящно. Розанов искренне гордился своим экспериментальным полком на 'Девуатинах' моделей 'D-553' и 'D-603'. Максимальные скорости его истребителей уже превысили 600-километровую отметку (и это без установки ВРДК 'светлячок'!). К тому же, испытатели и производственники обещали, что это далеко не предел для конструкций Эмиля Девуатина. Даже новейший 'Мессершмитт-109F', уже появившийся в нескольких штаффелях Люфтваффе воюющих на Западе, практически не имел перед обновленными французскими машинами никаких особых преимуществ. Генералу Стахону было жаль, что столь новые аппараты не поступят в ближайший год в польские и добровольческие авиачасти, но за союзников по Альянсу он был рад. Вдобавок Розанов разрешил командующему союзных ВВС, и своему другу, слетать на двухместном варианте '553-го', и даже пообещал пролоббировать поставки такой техники в Силы Поветжные примерно через год-полтора, если Альянс устоит в борьбе со странами Оси. К сожалению, задержаться в центре СЕМА в Велизи-Виллакубле дольше этих пары дней, и повидать других знакомых, не получилось. Курьер привез генералу приказ, срочно прибыть в Главную Ставку Войска Польского.

Болеслав очень удивился этому вызову в Париж. Как удалось узнать по пути к месту назначения, помимо него туда были вызваны бывший главком Сил Поветжных Юзеф Зайоц (ныне, по здоровью, назначенный советником при штабе командующего американской группировки генерала Фрэнка Маккоя), глава службы инспекторов Войска престарелый генерал Юзеф Халлер с помощниками, и три представителя штабов польских корпусов Западного Фронта. Причем, никакой особой передышки на Западном фронте не наблюдалось, бои продолжались все с тем же ожесточением. Так отчего же, возникла потребность в столь представительном совещании? Возможно, разговор должен был идти о планировании новых операций? Но, как выяснилось, этот сбор имел совсем иные причины, озвученные высоким начальством в генеральских погонах. За первым объявлением последовали и вопросы.

— Пан Стахон, что вы можете сказать о самоуправстве вашего бывшего подчиненного подполковника Моровского, и введением им в заблуждение командования Восточного фронта?

— Не понимаю вашего вопроса, пан Халлер. Прошу уточнить, о чем идет речь?

— Речь о возникшем в Штабе Войска подозрении, что весь наш Восточный Фронт уже попал под контроль Советов. Вот о чем речь, генерал!!!

— Простите, пан генерал, а что навело вас на такие выводы?

— Майор зачитайте пану генералу предварительный запрос от штаба одного из корпусов Войска.

В зачитанном хорошо поставленным штабным голосом документе значилось следующее:

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — -+

Подпулковником Моровским, а также введенными им в заблуждение генералами Абрахамом и Берлингом, в процессе организации Сил Поветжных и частей Войска на Восточном фронте, совершен ряд недопустимых уступок в пользу Советской России. В частности:

1. Производство боевых польских самолетов, ввергнуто в сильную зависимость от авиационной промышленности Советской России, и поставлено под полный контроль большевиков.

2. Оборудование Гданьского завода боеприпасов и судоремонтного завода, сразу после освобождения портов, вывезенное русскими в Ригу и Мемель, в силу глупости, либо предательства, было официально передано Моровским и Берлингом для организации новых 'совместных' заводов, которые строятся большевиками в устье реки Луга.

3. Организованные в Талине и Риге подпулковником Моровским малые патронные и оружейные производства, после вхождения Латвии и Эстонии в состав СССР, и вовсе переведены в большевистский оружейный центр Ковров.

4. К секретному польскому оружию получили доступ инженеры-коммунисты, и охрана НКВД.

5. Расширена практика сколачивания боевых частей Войска на территории Советской России, где наших жолнежей, подофицеров и офицеров ежечасно обрабатывает большевистская пропаганда, склоняющая их к вступлению Польши в состав СССР...

И еще много, то громких и резких, то наоборот сильно расплывчатых обвинений, в таком же духе...

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Стахон выслушал все это, не дрогнув ни одним мускулом на лице. Цель этих обвинений сомнений у него не вызывала. Вопрос был в инициаторах такого 'заочного судилища'. Тот, кто затеял эту интригу, рассчитал свою партию, довольно, неплохо. Именно сейчас усилиями Моровски, Берлинга, Сверчевского и ряда других офицеров-патриотов, на Востоке успешно расширены районы, освобожденные от власти германского рейха. Оборонительные рубежи оснащены даже укреплениями из выпускаемых русскими под Брестом стандартных бетонных боксов с амбразурами косоприцельного огня и бронеколпаков. Подвижные части получили из Советской России конский состав и бронетехнику. А укомплектованные отличной летной техникой и обученными кадрами Силы Поветжные, наконец-то перешли от партизанских действий, к планомерной боевой работе. И кто-то 'слишком умный', а скорее нетерпеливый и нечистоплотный, именно сейчас захотел подмять все это великолепие, чтобы на могиле предшественников прогарцевать 'Спасителем Польши'. Вот только в способности этого 'кого-то' развалить и потерять достигнутое, Стахону верилось куда больше, чем в военный гений 'инкогнито'. Кто бы это мог быть, Стахону только предстояло узнать. Его раздумья прервал голос генерала Халлера...

— Мало того, панове! На целый ряд командных должностей в авиабригаде (фактически уже в авиадивизии) 'Сокол', и в полках Восточного Фронта поставлены большевистские офицеры. Наиболее яркий пример — командующий Восточно-румынским фронтом наших войск русский генерал Рокоссовский, назначение которого было согласовано паном генералом Берлингом, без согласия Штаба Войска находящегося здесь в Париже.

— Эту фамилию, панове, мне довелось слышать еще во время Норвежской кампании. Там пан Рокоссовский толково командовал усиленным моторизованным полком с русско-польским личным составом.

— Все это так, панове, но там были части 'Добровольческой армии'. А затем этот коммунист участвовал в обучении плененных большевиками поляков, и теперь он командует целым фронтом нашего Войска! Как такому человеку доверили наш лучший панцерный корпус на Востоке, оснащенный трофейными болгарскими танками, и 35-ми 'Рено', возвращенными нам Румынией?!

— Что вы можете на это ответить, пан генерал?

— Гм. Пан генерал. Панове. Вынужден всем напомнить, что по танкам я не специалист, хотя второй панцерный корпус Абрахама с русскими танками я лично видел в Пшемысле. И насколько я понял, русские сами вооружили наши панцерные части. Как вам известно, я вернулся из инспекционной поездки в нашу родную Польшу лишь полторы недели назад. Но мне очень странно слышать подобные обвинения.

— Вот как? Вам это странно слышать?! И, что же, тут странного?!

— Да, пан Халлер. Очень странно такое слышать. Что же, касается главных странностей, то... Вы позволите обратиться к присутствующим с вопросом?

— Конечно! Мы все заинтересованы в скорейшем разрешении этого инцидента!

— Благодарю, пан генерал. Панове! Разве хоть один офицер в штабах фронтов, корпусов и бригад нашего Войска, до сих пор не знает, что успех восстания и летне-осенней войны в Польше, больше чем наполовину, обеспечен совместными действиями с Советами? Разве тут среди нас, имеются сомневающиеся в том, что наше снабжение сейчас практически целиком идет от русских?

По реакции одного из капитанов, Болеслав сразу понял, кто именно из командующих польскими корпусами запустил эту 'ароматную утку', в надежде станцевать на костях Моровски и его окружения...

— Для тех, кто немного забыл нынешние реалии, я все же, их напомню. Первый пример — морские десанты в портах Гдыни, в Пуцке, Гданьске и Юрате. Кто-то забыл, что больше половины кораблей и практически все вооружение были предоставлены СССР, после переговоров с паном генералом Сикорским? В течение месяца снабжение через эти порты на пять шестых шло от Советов, и прикрывалось их подводным флотом и дальней авиацией. То, что ныне Гданьск и Гдыня Войском оставлены, из-за мощных ударов тевтонцев, только подкрепляет мудрость, попавшего под высказанные здесь обвинения, решения о вывозе заводов с прифронтовых территорий Польши, которые могут быть быстро заняты врагом. Второй пример — воздушный и десантный удары по прусской столице Кенигсбергу. Снова русские бомбардировщики и смешанный польско-русский десант на русских планерах, построенных в Латвии. Постройка новых боевых самолетов для Восточного корпуса Сил Поветжных...

— Не передергивайте, пан Стахон! Эти-то самолеты строились в Латвии польскими мастерами и инженерами!

— Да, неужели?! И кто же, по-вашему, прислал в Ригу комплектующие, на сборочную линию, организованную паном Северским? Кстати, того пана Северского пригласил подпулковник Моровски из самой Америки? Но и он русский! А с кем нашим парижским правительством были срочно заключены договора на поставку моторов и вооружения? Кстати, все было сделано с согласия покойного ныне генерала Сикорского, скрепившего подписанные с Москвой документы своей подписью. Или кто-то думает, что Латвия с Литвой и Эстонией смогли бы нас этим обеспечить, и стали бы это делать на свой страх и риск?! И, наконец, целая серия мощных десантов и операций воздушного снабжения наших войск в коронных землях. Успех восстаний в трех северо-восточных воеводствах, это в значительной степени заслуга Советов, панове. Как бы горько это не звучало для слуха патриота Польши, но это так.

— Гм...

— Да-да, панове. И я сам, и Моровски и Берлинг с Абрахамом пришли уже на почти готовое. И не будь того содействия, Гитлер не снял бы с Западного фронта двух с лишним десятков полнокровных дивизий для обороны на Востоке. Стабилизация фронта здесь во Франции, в значительной степени заслуга Советов! Не помоги русские нашей Польше организовать свой трехсоттысячный фронт на Востоке, и здесь боши уже били бы артиллерией по Парижу! И в чем же, тогда обвиняется командир авиабригады 'Сокол'?! Какое тут предательство?

— Вы несколько искажаете цели совещания, пан Стахон. Вопрос стоит не о предательстве, а лишь о нарушениях интересов Польши. Возможно по неопытности! пана Моровского.

— Значит, это по неопытности подполковник смог добыть у русских вооружения на целый мобильный панцерный корпус пана Абрахама?!

— Что конкретно вы ставите в заслугу подполковнику?!

— Как я уже упоминал, вооружение наземных частей, отнюдь не мой круг проблем. Но в беседе с паном Абрахамом, я узнал, следующее. Перечисленные меры имели, действительно, место. И размещение в Коврове производства 'карабинов Маросжека' и ручных пулеметов для нашего Войска. И постройка в Усть-Луге заводов по выделке патронных гильз. Но за создание этих 'совместных заводов' оснащенных нашими и рижскими станками, Моровский смог выбить у русских четыре десятка тысяч финских и австрийских пистолет-пулеметов под патрон 'Люггера', и вдвое больше легких пулеметов 'Лахти-26', перестволенных под наш стандартный калибр 7,92х57. Русские вернули больше сотни тысяч наших винтовок 'Маузер' и 'Манлихер', и отдали нам много трофеев чешского производства. За оставление Рижского самолетного завода в присоединенной к СССР Латвии, Советы сейчас поставляют планеры боевых машин и авиамоторы нашим Силам Поветжным. Причем есть договор о возврате завода, сразу после заключения надежного мира в Европе. И русские же поставили в Польшу около двух сотен легких самоходок и танков с установленными на них авиапушками Шпитального-Владимирова 80-го калибра. Кстати, такие же орудия, сейчас, массово стоят на вооружении Сил Поветжных на Востоке. Даже несколько десятков тяжелых танков созданных на основе Т-28 с толстой броней и французскими 75-мм пушками усилили корпус генерала Абрахама. И ко всему этому прилагался конский состав для оснащения целой дивизии вместе со сбруей и 'белым' оружием.

— Вы все перечислили, пан Стахон?

— Вряд ли, панове. Я ведь не занимался специально учетом переданного Советами военного имущества, поэтому передаю лишь частные сведения, полученные из штаба пана Берлинга и немного личным наблюдением. Кстати, для Сил Поветжных Моровский договорился о привлечении в бригаду 'Сокол' сверх штата одного полка на французских самолетах (русского производства). И отдельной эскадрильи на румынском фронте с секретными реактивными ускорителями, произведенными по его заказу в Британии.

— То есть, все, что мы услышали о допущенных ошибках Моровски, это лишь подлые наветы?!

— Простите пан генерал, а кто именно готовил этот 'чудесный запрос', насколько я понял, полученный из штаба генерала Томме?

— Вообще-то это к делу не относится, но никакая не тайна! Запрос был сформирован по приказу начальника штаба Южного корпуса, пана подпулковника Ковальского, и заверен подписью командующего Южного корпуса генерала Томме. Сомневаться в компетенции начштаба Южного корпуса не приходится. Подпулковник Ковальский достойный офицер, награжденный за...

— Это, случайно, не тот ли пан Ковальский, с которым собирался стреляться пан Моровский во время Висленского разгрома фон Клюге и Гудериана? Думаю, не все из вас, панове, знают о той истории, поэтому стоит вспомнить ее подробней.

— Этого нам еще не хватало...

— В тот раз пан капитан Моровский командовал парашютным батальоном, из нескольких пулеметно-минометных рот, и ракетной роты вооруженной тяжелыми ракетами его собственной конструкции. По приказу штаба Войска, он высадился с батальоном, совершил марш через болота, атаковал переправы через Вислу и обороняющий замостье в шесть раз более сильный панцерный отряд 19-й танковой дивизии Гудериана, являвшейся авангардом 8-й армии фон Клюге.

— Пан Стахон, нельзя ли без столь долгих прелюдий?

— Увы, пан Халлер. Для понимания той ситуации, нужно ее себе в деталях представить. Так вот...Авангард врага батальон Моровского ударом своих ракет дезорганизовал и почти уничтожил. Кстати, там же, впервые, отметился воздушный брандер конструкции пана Моровского. Такие же недавно бомбили столицу и промышленные центры Германии. Затем при поддержке передовых рот группы 'Модлин' под командованием генерала Абрахама, батальон пана Моровского захватил и понтоны одной из двух переправ, и, вскоре, навел наплавной мост для группы 'Модлин' ниже по течению. А вот после наведения той захваченной переправы, командуя 'тет де поном' Моровский был ранен, и отозван вами пан генерал Зайоц.

— Все верно, пан Стахон. Моровский тогда вынужденно оставил командование на оказавшегося там же майора Ковальского, и получил от того слово чести, что тот не бросит его подчиненных в бессмысленные атаки. Но майор слова не сдержал, и безо всякого толку положил там полроты ракетчиков пана Моровского, за бесценок, потеряв уникальных военных специалистов.

— Именно так все и было, пан Зайоц. И вернувшийся на другой день Моровский узнав об этом, бросил пану Ковальски перчатку, которую тот не поднял!

— Панове, это-то тут причем?! Это ведь сугубо дисциплинарный вопрос!!!

— Вы уверены пан, Халлер? Затаив злость на пана Моровского, пан Ковальский сейчас фактически хотел обвинить в измене или некомпетентности офицера куда более достойного, чем он сам. Не подлость ли такое поведение, панове?! Достойно ли это офицера наших войск?!

— А я бы добавил, что это еще и несусветная глупость. Попытка убрать с фронта мастера по проведению неожиданных операций Моровского, или принизить его роль в восстановлении Сил Поветжных, окажется ножом в спину нашей общей борьбе с врагом. Вы все знаете, какой авторитет имеет пан Моровский в Силах Поветжных и у союзников. Или я не прав, панове. И стоит ли нам тогда дальше продолжать это разбирательство?

— Гм. Пожалуй, вы правы, пан Зайоц, продолжать этот фарс, действительно, не стоит. Мое доверенное лицо подпулковник Лембович докладывал из Хелма о постройке в повяте двух заводов по переснаряжению боеприпасов всех типов, и переносу сборочных и ремонтных производств самолетов и бронетехники в район Пшемысля. То есть Моровский обоснованно оставил в Польше наиболее нужные производства, которые легко восстановить. И убрал подальше от тевтонских рук, те производства, которые, при потере, заменить будет нечем. А стало быть, панове, не все столь мрачно, как нам описал штаб Южного корпуса!

— Вы правы, пан Халлер. Выполняя свою роль куратора наших производств, Моровский просто здраво разделил задачу снабжения, между безопасными районами Польши и поставщиками из большевистской России. Он вывел из-под тевтонского удара часть нашей промышленности и, фактически, заставил коммунистов танцевать под свою дудку. Я уверен, панове, в правоте решения покойного пана Сикорского и его заместителя пана Кукеля, который был передан болгарами немцам. Не поставь они пану Моровскому этих задач, количество и качество вооружения и амуниции на Восточном фронте было бы существенно меньше и хуже. Планируемые штабом операции на Востоке, также в значительной степени заслуга Моровского...

На этом странное и слабо подготовленное 'судилище над Моровски' было окончательно закрыто. Решение по проведенному штабом разбирательству было оформлено и подписано всеми присутствующими. Штаб Войска на Восточном фронте получил карт-бланш на планирование операций. А в штаб Южного корпуса унеслось оформленное пакетом неудовольствие верховного командования. Подпулковник Ковальски снова стал майором, и был назначен командиром альпийского польского батальона. Генералу Томме указали на его излишнюю пассивность при высоких потерях на Южном фронте, отобрали из его корпуса один полк для усиления Центрального фронта, и дали задание готовить предложения по десантной операции Альянса в северных районах Италии и на Сицилии. Такая дополнительная нагрузка, надежно купировала излишние амбиции генерала, и его штабных любимчиков, звезды карьеры которых плавно уходили за горизонт.

* * *

Черновое обновление от 28.11.18 / Саратовские страдания / — не вычитано //

* * *

Воскресный день выдался теплым, даром, что только март. Сидела за столом с открытым окном, поэтому крик с улицы услышала сразу. И не отвлекаясь от своего дела, ответила почтальонке.

— Эгей, Максимовна!

— Чего надо-то?

— Ты, в окошко-то выгляни!

— Чего тебе Прашка?! Говори быстрее, мне сейчас некогда!

— Да брось ты свои тетрадки-то! Я тут такое увидала!

— Что ты там увидала? Обсмотрись хоть, а мне некогда!

— Ну ка, глянь ка! А?!

— Что тебе, 'а'?

— Похож на твово-то, спрашиваю?! На Пашку-то?

— Да где ж похож-то?! Поляк вон какой-то. И всем обликом спесивый.

— А все одно словно близнецы они с твоим Пашкой-то. У меня глаз-то наметан!

— Мне ничего нет ли? Ну, вот, так и знала! Шла бы ты своей дорогой, Прасковья. Мне еще двадцать контрольных проверять.

— Скучная ты баба, Веруня! Люди, вон на Луну лететь собрались! На самую Луну!!! И главный у них на твово Пашку, будто родной брат похож. А ты... Эх ты! Ладно, прощевай Максимовна, до другого разу. А то, что тебе писем нету, это-то и хорошо. Значит все в порядке у твово Пашки на службе-то. Но и отличиться, видать, не успел еще. Ты жди, скоро напишет...

Сорокавосьмилетняя учительница, прикрыла окно, и снова взялась за тетради. Но работа больше не спорилась. В голову полезли странные мысли. Молодой поляк на фото, выглядывавший из кабины странного самолета (то ли ракеты), без винта спереди, и впрямь немного смахивал на ее Пашеньку, только возмужавшего сильно. Лицо было очень похожим. Вот только взгляд его... Куда-то вдаль, мимо фотографа, глядел он холодным чужим совсем не пашкиным взором. И хмурился он чуть-чуть по-другому.

С того странного разговора прошло почти полгода. Писем от Пашки все не было. Бывало уже с ним такое, вот только сердце щемило, от предчувствий, прямо как в тот день, когда Вовка на Волге сгинул. Писала письма Ларисе Петровской, жене бывшего пашкиного командира полка. Та, как обычно, успокаивала. Говорила, мол, секретные испытания дело не быстрое, и письма оттуда иной раз по году не приходят. В груди все тянуло тоской. Да и те письма, что Василий Иванович в тот раз в ноябре привозил снова достала. Странные какие-то были письма. Вроде все в них обычными словами расписано. Все как обычно сын писал, а чувство в груди беспокойное и непонятное. Знала, что повредил сын руку в Крыму, с парашютом прыгая. И что почерк немного поменялся, ей ясно было. Да и полковнику верила, он-то сразу видно человек хороший и врать не станет. Да, точно не врал ей Василий Иванович! И, что в Монголии вместе летали, и что с Пашкой недавно виделся, и все равно было тревожно. Холодные стали от Пашки письма. Про друзей подруг спрашивать перестал, и шуточек его дурацких в тексте больше не было.

Все лето промаялась Вера сомнениями, и за пару недель до начала учебного года, не выдержала, сорвалась в Москву. Поехала к Петровской Ларисе в гости, на ее новый адрес. Жена полковника, оказалась уже женой генерал-майора. Звания-то еще летом ввели, но не всем сразу переаттестация прошла. Расцеловались с хозяйкой, как родные. Сама Лариса после переезда ждала направления на новую работу, поэтому погулять, да поболтать, время у них было. И в Большом Театре балет 'Баядера' поглядели, и по летней Москве вместе походили, да и просто в сквере посидели, наговорились вдоволь. Вот там-то ей Лариса и показала Вере совсем свежее фото. На обороте была подпись на французском. Вера хорошо знала немецкий и хуже английский и совсем чуть-чуть испанский и французский. Их-то барин сам из поволжских немцев был, и язык Дюма не шибко жаловал. Понятно, до конца перевести сама не смогла, поглядела внизу подпись по-русски...

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

'Франция. Плесси-Бельвиль. Штаб бригады ПВО 'ДА'. Август 1940.'.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

С фотографии на нее все тем же холодным, задумчивым взглядом глядел ее Пашка. Рядом с ним чуть улыбался Василий Иванович. А сбоку примостился один из пашкиных учеников — Сергей Симаго. Этого паренька лейтенанта Лариса уже показывала ей на старых монгольских фото. На всех была одета чужая военная форма. У Пашки на груди матово блестели иностранные награды.

— Вот, только подарить эту карточку вам не смогу. Вы уж простите, Верочка, но секретная она. Но с Васей поговорю, может чего придумает...

— Как ОН ТАМ?

— Да все хорошо у Павла? Вася говорил, что подполковника ему бельгийцы дали, а все остальные штабы союзников чуть погодя подтвердили...

'О чем это она? Какого еще подполковника! Он же старшим лейтенантом... Ох! Господи! Просто так ведь званиями-то не награждают! Пашенька! Сынок! Да, что же с тобой сталось-то?!'

Поглядела в сочувствующие глаза подруги, та взгляд отводит. Видно по ней, может, и сказала бы больше, но опасается чего-то. Или расстраивать гостью не хочет...

— Лариса Михайловна, я вас очень прошу. Я же все равно теперь про него везде по крупицам весточки искать буду. Я же не просто так из дому сорвалась. Его фото у ракеты два раза в газетах видела... Расскажите, что знаете, а?! Христом богом молю, не утаите!

— Мы же договорились по имени друг друга звать. Эх, да ладно уж! Семь бед, один ответ! Все что знаю, расскажу вам, Верочка. Кому как не вам, про сына самое главное знать? В Монголии он свою первую пулю в руку получил...

— Господи! Пашенька!

— Это когда японский разведчик на своем мотореактивном на самой высоте-то преследовал. Японца-то он сбил. От раны лечился, но в тыл не поехал. Забинтованный с пилотами занятия вел. Потом снова летал там. И против самолетов самурайских, и ночами на штурмовку ходил. В самый ад ваш Пашка летал, но возвращался. Был сбит зениткой прямо над Халхин-Голом, упал с самолетом в реку...

'Господи! Какая же я дура-то! Взгляд пашкин мне не показался! А он под смертью день за днем, похлеще, чем в Китае. Господи, Пашенька!'.

— Выплыл, и воевал на той стороне, на плацдарме. Вася говорит, он там пять танков сжег, и один танк японский, да еще батарею захватил. А потом оттуда на японском истребителе ночью прилетел, да на посадке-то перевернулся.

Внимая этим страстям, Вера уже не вскрикивает. Хотя душа разрывается, представив все эти ужасы. В раскрытых глазах боль. Лишь, молча, рот рукой прикрывает, и жадно слушает продолжение.

— В тот раз Павел только синяками отделался. Вы Верочка простите, что напомню, но знать это нужно. Нельзя об этом ни с кем разговаривать. Ни за столом нельзя обмолвиться, ни на прямые вопросы даже намека нельзя давать. Каждый такой намек вашему Паше жизни там может стоить.

— Понимаю я все. Никому, ни полслова, ни полнамека! Потом, что с ним было?

— Потом его за границу в Америку и во Францию отправили. Ну, а дальше... Вася узнал, что с сентября он под фамилией Моровский за поляков воевал. Сказывал, будто сбил там полтора десятка немцев, какими-то ракетами целый полк разбил, а потом с германскими шпионами в рукопашную сошелся, да в плен к немцам и попал. В плену вроде не мучили, даже летать давали. Обо всем об этом недавно даже фильм американский сняли, только там он, вроде как, американский парень с польскими да немецкими корнями. Когда Вася из Польши вернется, я попрошу для вас тот фильм показать.

— А сейчас ОН где?

— Сейчас-то? Сейчас он в Польше, наверное. Весной-то вон в Литве и у нас свои рекорды ракетные ставил. Потом в Англию умотал. Летом-то он в Бельгии снова с немцами сражался. По званию тогда уже майором был, и свой полк в бой водил. Исполнял обязанности командира штурмового авиакрыла, это у них там вроде авиабригад наших. Считайте, догнал моего Васю по должности. Снова там с неба германские танки жег. Вот там-то опять он через ад прогулялся. Спас какого-то принца, сам очередную пулю получил, и уже раненый прямо к госпиталю спланировал. Вот после госпиталя он под Париж-то и попал, где они с Васей встретились. Король Леопольд Бельгийский-то его за это аж в барона произвел. В жизни бы не подумала житомирский баламут Пашка и вдруг барон Валхерен! Чушь, какая. Вашему-то Пашеньке совсем не это нужно. Видела я, как он в Житомире воевать всех наших летчиков учил. Боится он сильно за них. Переживает, что летчики наши к войне не готовы окажутся, и потому зазря гибнуть станут. Все-то свои амурные дела забросил! А сколько разбитых сердец оставил! Только о войне теперь и думает, словно ничего другого важнее нет.

Вера все винила себя, что чужим ей сын на фото показался. Повторяла мысленно — 'через ад прошел — пулю получил'. А голос подруги Ларисы журчал дальше, добавляя подробностей.

— Грустным он каким-то стал, задумчивым. Иногда, даже кажется, что ему будущее открыто. Словно сны вещие по ночам глядит. Вася говорил, смотрел ему в глаза, и мол, даже перекреститься хотелось, но ему, как коммунисту, нельзя. А я же вижу, что душа у Пашеньки вашего болит отчего-то. Тоскует он сильно. Не то из-за любовной драмы той, не то еще из-за чего...

Вечером Лариса Михайловна уговорила ее сходить к своим знакомым в гости. В просторной квартире за накрытым столом оказались самые известные летчики страны. Во главе стола оказался рекордсмен ракетных полетов Стефановский. Михаила Громова тоже сразу узнала, с остальными ее Лариса знакомила. Ровесник Паши Жора Шиянов, как только узнал, что Вера Максимовна мама его друга Павла Колуна, то весь вечер от нее не отходил. И один раз, улучив момент, тихо так сказал.

— Паша ваш, вроде как, заговоренный. На какой аппарат не посади его, будет мастерски летать. Люди только дивятся, мнутся перед задачей, в затылках чешут. А он подготовится, все продумает... А потом раз, и уже 'в дамках'! Талант у него настоящий, кого не спросите, все ему немножко завидуют! Так что, вы не волнуйтесь так уж сильно за него, Вера Максимовна!

— Как же мне не волноваться, Егорушка, я же мать?

А потом была беседа с Михаилом Громовым. Генерал и начальник НИИ ВВС говорил с ней негромко, вежливо, но учительницу не успокаивал.

— Мне Лариса Михайловна рассказала, что вы про сына уже все знаете. Это правда?

— Да, Михаил Михайлович. Понимаю, секретность, но я ведь мать. Что узнала, то со мной в могилу ляжет. Слова лишнего...

— Тут и без слов, можно случайно себя выдать. Гм. Вера Максимовна... А, как вы посмотрите на предложение поработать в Харьковском авиационном институте?

— Ой, а что я там делать-то буду?! Я же только в школе старшим классам математику и немецкий вела.

— Ну, например, поможете харьковским дипломникам в математических расчетах. Да и за не чужого вам заочного студента Павла Колуна дипломным проектом его займетесь. Он тут недавно новый набросок реактивного мотора прислал, почему бы вам пояснительную записку к тому проекту не оформить. А то не порядок выходит. Профессор Проскура Георгий Федорович, уже третий раз Павлу 'хвосты' списывает, за его новые диссертации. Но если так и дальше пойдет, то и отчислить с учебы может. Соглашайтесь, Вера Максимовна. Мимо ХАИ ваш Павел точно не проскочит, обязательно там должен появиться...

Боязно ей было жизнь так круто менять, но пришлось. Намекнули ей новые знакомые, что либо в Саратове придется частенько в городской отдел НКВД захаживать (а там и слухи могут пойти, что сидит ее Паша), либо в ХАИ подписки о неразглашении оформить. Зато, дав те подписки, получала возможность в том же самом 'котле вариться', в котором сам Пашка летом и его знакомые сейчас. Долго не раздумывала, согласилась. А то Прашка-почтальонша в Саратове, из одних оговорок ее может многое понять, да растрепать по всему городу. Болтунья она известная. Школьное начальство ее было в шоке. Мало того, что нового учителя в самом начале учебного года искать, так еще и беседу с ними органы провели, мол, сами язык за зубами держите. Чтобы никто и никогда не вспоминал уехавшую в Среднюю Азию, Веру Максимовну Колун и про сына ее. Иначе...

Дом, который еще помнил ее погибшего Вовку, и непутевого в детстве Пашку, она пока на свою тетю Нюру оставила. Собрала невеликий скарб, да и поехала в неизвестность. Все бы к Пашке поближе быть. Вот так, и стала Вера в Харькове методистом-расчетчиком. Вроде и при своем учительском деле осталась, но все же, немного сбоку. В столицу советской Украинской ССР Лариса Петровская вместе с ней поехала. Ей-то тоже без мужа и Москва не в радость. А Харьков не захолустье, даже театры в нем имеются. Этой активистке в институте сразу нашлось дело по досуговой части. Приняла на себя руководство новым клубом, потеснив какого-то аспиранта. После обустройства в харьковскую квартиру зачастили гости. Узнав, что в институте теперь работает мать Павла Колуна, Веру без приглашения навестили инженеры Люлька и Лозино-Лозинский, и с ними еще куча народа. Сам профессор Проскура помпезно заявился вечером со свитой соратников и с подарками. Вручил ей 'Киевский' торт и букет цветов. Вера глядела в незнакомые улыбающиеся лица, и на душе становилось теплее. Видно было, что Пашу тут любят и помнят. Пожилой мастер Савва Михайлович, словно большой шмель, весь вечер жужжал ей в ухо про необходимость 'родительского пригляда за взрослым дитем'. Мол, не о том ваш Паша думает. Пора, мол, ему семью заводить, а он... Поинтересовалась у старого мастера, кого же тот ей в невестках видит? И мужчина, не раздумывая, на тихую девушку указал. Ту, которая, смущаясь, ей при встрече Мариной представилась. А та и впрямь, как пришла в гости, так все вокруг хозяйки вилась. Но как-то скромно эдак, не навязчиво. Вера только соберется что-то делать, глядь, а уже все готово. То в вазу вода уже набрана, цветы поставить. То с сервировкой стола все уже сделано. Эта тихая и серьезная Марина за ней, словно дочка за мамой хвостом ходила. Но про свое знакомство с Павлом даже не пикнула. Умная и красивая девушка. И еще хорошо воспитанная...

* * *

Черновое обновление от 29.11.18 / Люблинские гадания / — не вычитано //

* * *

Жестокое противостояние на полях Европы было не единственным конфликтом современности. В ноябре 1940 года все газеты мира облетели сразу три новости. Немецкая женщина-пилот на ракетоплане под гордым названием 'Комет-I', стартовавшем с подвески самолета-гиганта 'Элефант' авторства Вилли Мессершмитта покорила высоту в сорок семь километров. Зачем руководство германского рейха, не прекращая военных действий во Франции и Польше, ввязалось еще и в эту ракетную гонку, многим даже в Берлине было неясно. Впрочем, рейхсминистр пропаганды Геббельс заливался соловьем, призывая восхититься торжеством германского духа, без которого даже в России не взлетела бы ни одна ракета. Со слов главного глашатая славы рейха, уже совсем скоро мощная ракета полностью германского производства даст право выйти за пределы земной атмосферы верным детям Германии. Однако самолюбование сверхлюдей длилось недолго. Чуть погодя, в тех же газетах прогремело сообщение о взятии пика в шестьдесят один километр ракетой 'Метеор' созданной личным врагом Гитлера, польско-американским подполковником Моровски, совместно с коллективом русских инженеров под руководством Бориса Стечкина. И это достижение бросало немцам суровый вызов, даже не смотря на то, что сама ракета поставила рекорд без человека на борту. Роль экипажа на 'Метеоре' исполнил небритый пассажир Прометей из рода шимпанзе. Столь болезненно запущенная в лицо 'перчатка' не могла быть проигнорирована. Уже через неделю германская ракета 'Комет-II' снова попыталась доказать превосходство арийской расы над всем остальным миром, но тщетно. Очередной штурм не превысил максимальной высоты полета тридцати шести километров и завершился взрывом и трагедией. Первая женщина-ракетонавт в истории мира Ханна Райч погибла в очередном полете германской ракеты, так и не побив даже собственного рекорда. Все ракетные полеты в Германии прекратились на долгие месяцы, а курировавшие проект Вальтер Дорнбергер и Вернер фон Браун, вместе с шефом Гестапо Генрихом Мюллером помимо резкой критики из Берлина, получили приказ найти того мерзавца, который подстроил эту катастрофу. Вдобавок, утаить от мира эту тягостную новость не вышло, потому что на старт зачем-то были приглашены представители аргентинского, венгерского, румынского, шведского и швейцарского посольств. Сделано это было по предложению рейхсминистра Геббельса, который тоже оказался виноватым в этой истории. Рейх погрузился в траур по своей великой дочери на целую неделю. Ханна Райч действительно была одной из лучших летчиц планеты. Она виртуозно пилотировала вертолеты конструктора Фокке, летала на всех типах самолетов рейха, и трагично прервала свою яркую карьеру на самом ее пике.

Для войск Западного Альянса неудача и трагедия немецкой летчицы превратились в предмет зубоскальства. Солдатский юмор, как правило, довольно груб и не сидит на одной скамейке с тактом и этикетом. А пропагандисты союзников воспользовались нежданным сюжетом, для подъема воинского духа, перед ожидаемым новогодним наступлением. На одной из карикатур, вполне себе узнаваемый 'Сокол' Моровски, с пролетающей над разрушенным Рейхстагом ракеты, отправлял управляемые обезьянами бомбы прямо в сторону бессильно вздевающих к небу кулаки Гитлера, Геринга и Геббельса.

* * *

Их новая встреча с Павлом состоялась в разрушенном германскими бомбардировками Люблине, где с ноября находился Штаб Восточного командования Сил Поветжных. Вновь в кармане комбрига французское удостоверение полковника, а на плечах чужая 'буржуйская' военная форма. На груди позвякивают два французских же ордена и польский 'Добровольческий крест'. Петровский тут оказался в статусе наблюдателя, как и комдив Еременко. Никаких 'светлячков-тюльпанов', в этой части не было. Защищающий небо польского воеводства иностранный истребительный дивизион 'Вейхура' был подчинен штабу бригады 'Сокол', и по составу больше напоминал нормальный авиаполк. А вооружен был, словно двоюродные братья похожими друг на друга, но на деле совсем не родными между собой самолетами. Две эскадрильи выполняли боевые вылеты на французских сороковых 'Арсеналах'. Одна на 'Девуатинах D-552'. А еще две других летали на новых советских малосерийных истребителях И-26 конструкции инженер-подполковника Александра Яковлева. Вооружением и тех, и других были советские авиапушки Березина Б-23. Причем, все шесть десятков для секретности числились французскими машинами, хотя ни одна из них не была собрана во Франции. Задачей Петровского было прогнать через бои в польском небе не менее шести сотен 'Сталинских Соколов'. И были те ребята, отнюдь не новичками, а в своей массе прошедшими переподготовку в Учебных Центрах комэсками и командирами звеньев. Здесь в Люблине их обучали орденоносные коллеги из числа пилотов, воевавших в октябре 1939 в Добровольческой Армии, в бригаде комбрига Еременко. Потери в вылетах случались. Сердечная боль Петровского за погибших мальчишек давно притупилась. Если почти три месяца во Франции, он наблюдал смерть, лишь при посещении моргов госпиталей и осмотре обломков, упавших ночью самолетов, то здесь в Польше, все было перед глазами. Летали в основном днем. Схватки зачастую случались прямо в зоне видимости КП Люблинского ПВО. Радиоэфир через громкоговоритель доносил крики пилотов на русском и немецком. Несколько раз Василий Иванович лично вылетал на новых машинах, и вступал в воздушные бои. Сбил один 'Мессершмитт-109' и один 'Дорнье-17'. Сравнение новых самолетов между собой, и с германскими, выходило занятным. Новые французские 'Арсеналы-40', они с инструкторами пробовали еще во Франции на Плесси-Бельвиле. Скоростная машина, с неплохой маневренностью уже тогда Василию понравилась. Французский 'арс' имел отличный обзор, не уступал в скорости, и был даже лучше 'BF-109Е' на виражах, хотя и несколько отставал от последних модификаций 109-го в скороподъемности. Новый же 'Девуатин', был почти столь же быстрым, но чуть менее маневренным чем 'Арсенал', зато более скороподъемным (почти догнав в этом 'мессера' серии Е). Отечественный И-26 имел с 'французами' много общего. Он был даже легче 40-го, был еще быстрее, и еще маневренней. Вот только с охлаждением мотора, и надежной работой управления и шасси инженерам еще предстояло хорошенько покумекать. В целом машины воспринимались как равноценные. Но помимо железок, хватало других важных дел. На первом месте были люди. Работавшие без отдыха инструктора отбирали лучших из командированных в Польшу красных командиров. Недавно прибывшую группу кандидатов в командиры звеньев гоняли ведомыми, и учили ориентироваться. Нескольких слабо дисциплинированных и нестойких к алкоголю, уже отправили обратно в Союз. Контролировавшие этот контингент чекисты, то и дело, придумывали хитрые проверки, а троих пилотов даже умудрились спровоцировать польскими агентессами НКВД, и подвести под 'имитацию вербовки'. Петровский в дела чекистов не лез. Пойманным с поличным пилотам дал честную характеристику, и присовокупил свое мнение, что 'замарашек' нужно сослать на советский север, для усиления ПВО флота (там им будет не до амуров). Но проблемы были не только с пилотским форсом и расхлябанностью. Однажды поймали на нелегальном вылете одного юного авиатехника. Взлетел утром в момент опробования мотора. И как раз при его заходе на посадку 'арс' авантюриста был атакован парой 'свободных охотников' Люфтваффе. Бой шел прямо над аэродромом. В эфир с КП несся приказ 'прыгать', но летающий авиатехник сдаваться не спешил. Лицо Петровского окаменело в ожидании, нервы как струна. Вот сейчас дурака-нарушителя собьют, и он жирно дымя, взорвется в соседнем леске. А потом предстоит горькая чаша написания похоронки родным 'героя'. Но бой не завершился, 'струна' в душе не лопнула. От леса уже идет на взлет кто-то из дежурного звена. Первая атака 'мессеров', 'арс' вырывается из клещей, и сам нахально, бьет вдогонку. Но мимо. Вторая атака. Верткий 'француз', ловит 'мессера' на ножницах и на секунду оказывается у того на хвосте. Очередь, летят куски обшивки, но 'мессер' на форсаже резко отрывается и уходит. Второй, покружив, тоже уходит, не рискуя связываться с дежурным звеном. И что это было. Петровский ловит проезжающий мимо 'Лазик'.

— К стоянке летаков. Живо!

— Так ест, пан пулковник!

Истребитель уже зарулил, а стоящего по стойке смирно пилота, и его командира звена песочит не кто-нибудь, а лично командир авиабригады Моровский (он же законспирированный Паша Колун).

— Вы о чем там думали?! Тайком летать учились, ладно! Почему рапорт не подали в штаб?!

— Пан...

— Молчать! Кто командир эскадрильи этого ухаря?!

— Поручник Покрышкин, товарищ... звиняйте, пан подпулковник. Разрешите...

— Вам поручник срочно разобраться, кто это в вашей эскадрилье подпольно учит техников летать. Доложить мне все обстоятельства дела через полчаса! Кругом, шагом марш.

— Э-э. Никак нет! Пан подпулковник! Разбираться тут нечего, это я ему разрешил. Командир звена Глинка, в этом не виноват.

— Та-ак, понятно! Как ваши имя и фамилия, техник?!

— Техник-хорунжий, Иван... то есть Ян Гавриш, пан подпулковник.

Петровский слушал этот разнос, постепенно остывая. Этот Покрышкин теперь свое точно получит. Пашка хоть и сам засранец редкостный, но такого не простит, рапорт напишет. За такое могут и из комэсков попереть. А с Глинкой надо бы потом обязательно переговорить, чтоб не болтал. Этот младший брат мог даже видеть Пашку. Или в Саки, или на фото показанных ему в Житомире братом Борисом, или еще где-нибудь. Паша пока все делал правильно, поэтому сам Василий не спешил вмешиваться. Но вот следующий вопрос подполковника снова напомнил комбригу, что мозги у Колуна, явно

— Готовы к экзамену по пилотированию, техник-хорунжий?

— Что, тов...пан подпулковник? Виноват, не понял вашего вопроса!

— Что вам не ясно, Гавриш? К экзамену по умению пилотировать истребитель готовы, вы или нет? Или вы только тайком шкодить горазды?!

— Э-э. Точно так, готов пан подпулковник!

— Тогда бегом вон к тому двухместному 'Арсеналу', у вас три минуты, чтобы привести в порядок ваши нервы. Поглядим, чему вас поручник Покрышкин обучил. Через три минуты я лично проверю ваш уровень пилотирования. Кругом, бегом марш!

— Пан, подпулковник, разре....

— А ты поручник бегом вместе с ним, подтверди мой приказ, готовить 'спарку' к полету. Учлета в переднюю кабину. Марш!!!

Грозный командир бригады оглянулся на столпившихся пилотов и техников, и разогнал их своим фирменным рыком.

— Остальным что делать нечего, кроме как уши греть?! А ну разойдись по своим задачам, а то я всем вам новых задач добавлю!!!

Петровский вырос за спиной командира бригады 'Сокол', когда пространство вокруг очистилось от зевак в погонах. Гневное шипение генерал-майора с погонами польского пулковника смутило бы и туркестанскую кобру.

— Ты, что творишь, Паша?!

— Не волнуйтесь, пан пулковник. Я бой этого парня видел. Он справится. Его неплохо учили.

— А если ты ошибся?! Ты...

— Ошибка в этом деле, действительно, есть. Не знаю, почему этого Ваню Гавриша не взяли в летное училище, но с отправкой такого кадра в школу авиатехников, кто-то очень крупно ошибся. Как чуть раньше и с тем старлеем Покрышкиным. Вы разве не знали, что он тоже из авиатехников летчик? И наше с вами дело, пан пулковник, ту ошибку исправить. И как раз здесь мы можем сделать из Гавриша настоящего летчика-истребителя. А если не вытянет нагрузок, то в штурмовых полках тоже летчики нужны. Пусть летает. Думаю, мы с вами еще будем гордиться таким знакомством.

— Хрен с тобой, Паша. Иди, психуй дальше. Но, смотри у меня!

Над аэродромом, чуть в стороне повисла дежурная пара истребителей. Но взгляды личного состава смотрели не на них, а на 'сдачу экзамена'. Глядя вместе с ними полет 'Пашиного крестника', Петровскому непроизвольно захотелось почесать затылок. В небе выполнялись, довольно, странные фигуры. Самолет, словно маятник, шел зигзагом, то разгоняясь на снижении, то снова набирая высоту. Потом был комплекс пилотажных фигур имитировавших воздушный бой со стрельбой холостыми из пулеметов. Каскад чисто выполненных фигур, сменяло не слишком уверенное, но почти нормальное 'отвечающее урок' пилотирование. Этот 'экзаменуемый' явно вкладывал душу в повторение всех фигур за новым наставником. Через четверть часа, налетавшись над аэродромом, двухместный 'Арсенал' ушел в сторону стрельбища, на котором пристреливалось оружие самолетов. Оттуда послышался тихий треск коротких очередей из авиапушки. Аэродром словно бы замер в ожидании окончания этого представления. Самолет заходит на полосу бортом к ветру, чутко удерживаемый от опрокидывания. Вот колеса коснулись земли, но истребитель снова отрывается от ВПП и уходит на второй круг. И таких незаконченных посадок было еще шесть. Затем, Моровский выпрыгнул из самолета, что-то крикнул дежурному, и двухместная машина неуверенно снова пошла на взлет. Все побросали дела, глядя на то, как полчаса назад 'выдранный аки сидорова коза' авиатехник, выполняет полностью самостоятельный полет с выполнением боевых разворотов, горок, спиралей и бочек. Вот он, прибрав газ, и убрав высоту скольжением, садится против ветра, не удержавшись от маленького козла. Вот очередной взлет, круг и посадка уже более чистая. Техник-хорунжий, открывает фонарь кабины, и несколько секунд сидит, устало откинув голову назад. Потом он спускается с крыла и медленно идет к КП. За три шага перешел на строевой, и доложился.

— Пан, подпулковник, техник-хорунжий Гавриш учебный вылет завершил, разрешите получить замечания.

— Первое замечание — с завтрашнего дня, сутки губы тебе за вылет несанкционированный командиром дивизиона майором Коккинаки. Учись своевременно докладывать обо всем и решать вопросы по уставу. Второе, пока надежно не отработаешь посадку на три точки, о боевых вылетах можешь не мечтать. Третье — пиши рапорт на мое имя, о переводе в летный состав дивизиона ПВО, и второй на имя представителя штаба Сил Поветжных пулковника Петри, о направлении тебя учиться на пилота-истребителя (пока направление в летную школу не получишь, тренируйся с Покрышкиным и Глинкой). Четвертое — близко к цели подходить можно, если она с хвоста не кусачая. Поэтому учись точно стрелять из пушки на дистанцию в километр, потом пригодится. Сейчас огонь открывай с четырехсот, чтоб меньше мазать. Поручник ко мне!

— Пан пулковник, поручник Покрышкин по вашему...

— Значит так, Покрышкин. Ивана Гавриша доучить, и подготовить его к настоящей сдаче экзаменов на пилота-истребителя. Свои ошибки он знает. Будь с ним построже. И вот еще что... Для всех общее требование — назубок выучить контуры всех своих и союзных самолетов (даже новых), чтобы никого из наших зазря не сбивать. Если ракурс неудобный, и опознавательных ты не видишь, то ведомого или вторую пару отправляй вверх или вниз на проверку, а сам занимай положение для стрельбы и жди подтверждения. Ну и еще — пусть Иван всем своим коллегам техникам сегодня 'накрывает поляну' и вместе с тобой объяснит им, что еще хоть один такой номер кто-нибудь попробует выкинуть, разжалую нахрен и в трибунал отправлю. Вопросы есть?

— Никак нет, пан подпулковник. Разрешите идти?

— Ступайте оба.

А с Гавришем и Покрышкиным Петровский потом не раз виделся на аэродромах в кругу столь же знаменитых советских летчиков. И каждый раз он удивлялся чутью Паши Колуна, который сразу поверил обоим, и не выдал на расправу нарушителей с задатками будущих орденоносцев...

* * *

Черновое обновление от 15.12.18 / 'Троянский конь' с огненным хвостом. Птенцы Жар-птицы. Легкие не значит слабые / — не вычитано //

* * *

Начальник штаба US Air Forses недавно реорганизованных из Авиакорпуса, двухзвездочный генерал Арнолд изучал рапорт от полковника Дулиттла, в чьем ведении с ноября числились все испытания реактивной техники в САСШ и за рубежом. Джим как обычно писал четко и без эмоций.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

'Генерал сэр. Ранее я настаивал на переносе испытаний реактивной летной техники в районы безлюдных высохших озер. Оставаясь в целом на той же позиции по данному вопросу, готов предложить другое временное решение. В Калвер-Сити имеется заводская полоса, допускающая эксплуатацию скоростной авиатехники. Армия имеет с владельцем завода Хьюзом действующие соглашения, которые могут быть расширены. К тому же из четырех полученных из Польши аппаратов, один направлен для изучения в лабораторию Лэнгли, а остальные временно размещены в ангаре авиабазы Сан-Диего, которая расположена вблизи Калвер-Сити. Прибывшие вместе с авиатехникой польские, американские и канадские пилоты-испытатели ждут разрешения о продолжении испытаний. Старшими в группе испытателей являются, гражданин Канады Майор Эндрю Терновски и гражданин Польской Республики лейтенант Мэтью Полански. Вместе с ними в группу входят еще пять поляков, и четыре американца-сержанта (из них двое черных, воевавших в этом году добровольцами в Абиссинии). Представленный ими отчет об испытаниях самолетов прошедших в польском Подкарпатье, уже изучается специалистами научной службы USAAF в Лэнгли. Компания 'Белл' в Баффало, для оснащения учебных частей, начинает мелкосерийное производство 'Аэропитонов' с планером YP-39, доработанным по польскому проекту, и усиленным по результатам испытаний. Кроме того, инженеры концерна 'Командо' приступили к детальной проработке инициированного автором опытного аппарата 'Аэропитон', подполковником Моровски, полностью нового проекта реактивного многоцелевого самолета 'Файербёрд'. По предложению подполковника Моровски, новый аппарат должен иметь взлетный вес около шести-семи с половиной тонн, и быть оснащен двумя моторами мощностью около 4400 фунтов каждый. Контрактная скорость от 500-520 узлов. Экипаж два-три человека. Боевая нагрузка в пределах тонны.

Предусматриваются следующие варианты использования машины:

1) Учебный с двойным управлением, и кабиной для тренировочного катапультирования пилотов. Он же буксировщик планеров-мишеней;

2) Истребитель перехватчик одноместный с рабочей высотой полета 40-45 тысяч футов. И, такой же, двухместный-всепогодный с британским самолетным радаром в носовом обтекателе;

3) Истребитель-бомбардировщик с торпедно-бомбовой нагрузкой в одну тонну. Он же дальний истребитель без бомбового вооружения;

4) Разведчик с дальностью полета до полутора тысяч миль;

5) Ракетоносец с мощными многоцелевыми ракетами на подвеске;

6) Штурмовик с мощным артиллерийским и залповым ракетным вооружением. По вооружению имеются интересные проекты авторства того же Моровски.

В развитие удачного опыта, прошу вашего разрешения на создание двух учебных свадронов на 'Аэропитонах'. Эта машина пока не может считаться полностью безопасной для обучения. Как боевая, она также не обладает реальной ценностью. Однако предусмотренное подполковником Моровски использование легкого мотора с воздушным винтом, резко повышает шансы при авариях основных моторов, что уже было проверено на практике в Польше. Означенные два сквадрона с польскими и канадскими инструкторами, позволят без значительных затрат подготовить костяк будущих испытателей реактивной и ракетной техники в стране. В дальнейшем получивший такой опыт полностью американский инструкторский состав, может быть также привлечен к испытаниям реактивной техники союзников в Старом Свете. Для организации означенных учебных реактивных подразделений, прошу выделить материальное обеспечение и личный состав по прилагаемому списку. Также сообщаю, что новая партия заказанных подполковником Моровски по собственному проекту улучшенных реактивных турбинных моторов 'Роллс-Ройс', должна прибыть в Бостон после Рождества. Местом базирования первого реактивного учебного сквадрона мною предлагается база Эглин-Филдс...

С наилучшими пожеланиями, полковник Джеймс Дулиттл.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Арнолд почесал переносицу, и отхлебнул остывший кофе. Да, с этой новой авиатехникой, что-то нужно было решать. Выскочка Моровски, своего добился, несмотря на все смешки за его спиной и штабные интриги. Поляк прославился как настоящий ас-охотник, и лучший ракетчик планеты. Его карьера оказалась столь яркой, что после фильма о нем, снятого его приятелем Хьюзом, парнем заинтересовались в Вашингтоне. Ограничивало поддержку его проектам со стороны владельцев больших денег и настоящих властителей континента то, что Моровски не был масоном и членом закрытых клубов, но Арнолд считал это временным явлением. Парень был давно на крючке и под микроскопом. Стоит ему оступиться, и он будет съеден и заменен другим. Но если сможет добиться успеха, то независимым ему оставаться недолго. Уж как делаются дела в столице, генерал знал отлично. Если новый реактивный аппарат Моровски пойдет на вооружение Воздушных Сил, то парня ждет умопомрачительная карьера в столице, или... или забвение. А пока вокруг этого юного героя закручивались все новые и новые интриги, перспективы становились все более многообещающими, но и непростыми. Американский ракетный патриарх и номинальный глава независимой NASA (североамериканской аэрокосмической ассоциации) Роберт Годдард давил через своих покровителей, требуя срочного возврата Моровски из Польши, для обучения пилотов американских ракет, участия в проектировании этих ракет, и для постановки новых рекордов высоты. Сталин выполнил перед ученым обещание, и прислал один экземпляр ракеты. Лоббисты старейших авиафирм Америки, наоборот, единодушно настаивали на запрете полетов 'на опасных ракетах', пока NACA, их не сертифицирует. Под шумок они рассчитывали подмять под себя этот многообещающий бизнес. Научная служба ВВС, в пику конкурентам, желала получить 'новую игрушку' в безраздельное пользование. 'Круглоголовые' гнули свою линию, пытаясь приструнить 'фирмачей' и 'клоунов-ракетчиков'. Споры в прессе и властных кабинетах не утихали. NACA и NASA никак не могли договориться о том, кто кому подчиняется в вопросах космоса и высотных полетов. Сильные покровители были у обеих сторон. А энтузиасты, бездумно, требовали начинать испытания и 'броски к звездам', наплевав на амбиции производителей, ученых и ВВС, и даже не дожидаясь возвращения Моровски из Старого Света. Так, стоило эксцентричному миллионеру-пилоту и одному из учредителей NASA Говарду Хьюзу осуществить в сентябре свой кругосветный перелет с дозаправками в воздухе над Советской Россией, как Чарльз Линдберг, тут же предложил тому новый проект. По замыслу рекордсмена, два облегченных четырехмоторных бомбардировщика Б-17 с пороховыми ускорителями и новыми поршневыми моторами, должны были отбуксировать прицепленный сзади такой же 'Боинг' на высоту сорока трех тысяч футов с подвешенной под ним ракетой Моровски-Годдарда. И вот на этом видавшим виды двухместном аппарате, с новыми моторами Годдарда, дополнительными ускорителями и подвесными баками, он предлагал штурмовать высоту в 230 тысяч футов, став первыми кто 'понюхает космос'. И это притом, что на сегодняшний день, лишь какая-то обезьянка в России смогла подняться на высоту 200 тысяч футов на ракете Моровски. Как, в таких условиях, уберечься от трагедии, подобной случившейся Ханной Райч над Йоганисталем, Линдберг не задумывался. Не удивительно, что Хьюз тянул время, не давая ему согласия. Пополнить собой список погибших рекордсменов миллионер отнюдь не спешил...

Раздумья завершились, и сверху на рапорте полковника Дулиттла, 'паркер' генерала вывел своим пером такой вердикт — 'Эксперименты в Калвер-Сити организовать и обеспечить достойными мерами секретности. Черных и белых сержантов-испытателей, являющихся гражданами САСШ произвести в лейтенанты USAAF, и включить в отдел военных-советников с начала 1940 года. Все их волонтерские достижения официально провести по личным делам, как задания штаба. Терновски и Полански предложить принять второе гражданство и также включить их в состав испытателей USAAF. Звания подтвердить по описанной выше схеме. Остальным полякам сделать аналогичные предложения. Приступить к организации трех учебных реактивных сквадронов, два для ВВС и один для Флота и Морской пехоты. Согласование мест их базирования произвести сразу после Рождества...'.

* * *

Полковник Грицевец, неторопливо шел вдоль короткого разомкнутого строя 'именинников', зачитывая фамилии, вручая каждому документ о досрочном окончании Ефимовского училища и, заодно, желтоватый знак 'Крылатый метеор' с белой цифрой '4' (4-й класс пилотирования реактивной техники). А напротив и по флангам счастливчиков замерла незамкнутая 'коробка' строя, продолжающих учебу курсантов сразу трех причастных к событию училищ.

— Востриков!

— Я!

— Поздравляю с успешным досрочным окончанием училища!

— Служу трудовому народу!

— Вязин!

— Я!

— Поздравляю с успешным досрочным окончанием училища!

— Служу трудовому народу!

— Гандыба!

...

В СССР уже с зимы имелось целых три мотореактивных полка, в которых периодически стажировались по нескольку недель те, из кого готовился личный состав будущих реактивных авиачастей. Но в тех частях все стажеры имели только должности. Будь ты хоть полковник, пока не выполнил норматив, ты 'ведомый'. Теперь же в стране формировался первый настоящий регулярный авиаполк реактивных машин. Все командные должности в нем пока занимали пилоты-ветераны или испытатели. Вот для этого полка и были выпущены несовершеннолетние кадры Ефимовским училищем. Теперь это были уже не курсанты, а молодые летчики, пусть и временно ограниченные в выборе места службы. После Франции, все командированные туда несовершеннолетние курсанты получили свои первые командные звания в ВВС РККА. А некоторые из них, в первую очередь 'стажеры-командиры', получили повышение по службе даже не один раз. Звания присвоили всем, даже потерявшему пальцы на правой руке и переведенному в ракетное училище Ефиму Розману, и упокоившемуся во французской земле рядом с полутора десятками взрослых погибших пилотов особой бригады ПВО, Максиму Терентьеву. Последний был награжден посмертно 'Красной Звездой' и двумя орденами Французской республики.

Василий страшно завидовал стоящим перед строем выскочкам — досрочным выпускникам 'ефимовцам'. Конечно же, не треугольникам сержантов в петлицах этих неполных пяти десятков мальчишек старшего школьного возраста. И даже к не их орденам и медалям ревновал. У него самого на груди мерцал недавно врученный за Карелию орден Красной Звезды'. Да и свой кубарь младшего лейтенанта он при выпуске из летного тоже получил (училищное начальство могло бы и сразу два лейтенантских кубаря дать, но тут свою роль сыграл выговор в личном деле от комбрига Королева за 'вологодские похождения'). А завидовал 'французам' Васька Сталин, из-за того, что 'вот эта мелочь пузатая', оказывается, уже целый год, летала на мотореактивных и реактивных аппаратах. И, конечно же, безумно хотелось младлею получить недавно учрежденный знак 'Метеор'. До зубовного скрежета вожделел этот символ настоящих реактивных пилотов. Только, конечно, не такой же желтенький, как у этих 'детсадовцев', а сразу 'первоклассный'! Чтоб золотистый с синей эмалью и с белой цифрой '1'. Но пока не было у младшего сына Сталина даже вот такого знака, с цифрой '4'. Поздно они с пацанами услышали про эти секретные училища. Эх, поздно! Ка бы не товарищ Мехлис, неизвестно, узнали бы вообще дети первых людей страны об этом направлении военного образования. Он-то себе думал, что их дивизион в Карелии был суперособенным и 'САМЫМ ПЕРВЫМ в СССР ракетопланным'. Но оказалось, что подразделение было далеко не уникальным в стране, и даже не первым. Первые мотореактивные полки, как рассказало начальство, воевали еще в Монголии. И задолго до всех вологодских подвигов, еще с сенября тридцать девятого на ракетопланах, и на 'факельных' учебно-боевых учили летать вот эту 'зеленую зелень'. Ефимовское училище, как выяснилось, было для пацанов тут, и школой-интернатом, и учебной военной частью, и летным училищем заодно. Ну, а главное Васино 'достижение', которым он так гордился, полеты на боевых ракетопланах, для 'ефимовцев' были всего лишь 'начальным курсом подготовки'. НАЧАЛЬНЫМ. И вот это было особенно обидно. Кстати получивший на днях лейтенанта, бывший старший курсант училища имени Кибальчича, Жора Береговой сейчас тоже стоял в строю отдельного факультета ракетчиков. С двумя кубарями лейтенанта в петлицах и с парой таких же, как у Васи 'Красных Звезд' на груди (Вторую ему за Францию дали). Вместе с Яшкой-братом он в строю стоял! Хотя Яшке-то пока особо гордиться нечем. Только такой же, как и у Васи, кубарь 'младшого' брат получил и еще медаль 'За Отвагу'. Орденов за Карелию и Францию заслужить не смог. А вот Береговой... До короткой службы в их Вологодском ракетном дивизионе, именно в этой среднеазиатской 'ракетной Мекке' Жорка осваивал свою летно-ракетную подготовку. Не один он там учился, со своими сокурсниками, понятное дело. Более того, лейтенант уже успел полетать, и на 'Зябликах', и даже на 'Граче'! Как и вот эти 'детсадовцы' кстати! Что б им всем пеленки не меняли! И во Францию Жору и даже Яшку, в отличие от Васи, взяли. Да и в Польшу, вместе с нынешними выпускниками, тоже! Обидно было до слез, только младшему сыну Сталина вида показывать нельзя. Но, как же трудно-то, чувствовать себя не наравне с другими, а где-то в хвосте! А Георгия где-то в феврале уже ждал 'третий метеор' — знак разрешающий сложный пилотаж на реактивных, но в простых метеоусловиях. После этого собирался Васин бывший комзвена в чисто ракетных частях послужить, и заочно, вторую специальность летчика-испытателя получать. Уж он-то точно по ресторанам на банкетах рассиживаться не станет. Все о космосе бредит. Не иначе Жорке лавры Моровского и Громова снятся. Однако, как бы ни надувались сейчас губы Василия, в горьких раздумьях о несправедливости Фортуны, но в том, что Береговой справится с наваленной им на себя титанической нагрузкой, сын Вождя ни минуты не сомневался. Было ясно, что нужно упереться в учебу и срочно догонять, и Вася себе дал зарок.

'Все Красный, приехали! Другие наши, пусть как хотят, чудят. А мы с Тимуром и Чапаевым бросаем форс. Хватит нам гулянок и залетов, пора за ум браться. А в космосе я не позже Жорки Берегового должен быть. Должен, и все! Наизнанку вывернусь, но полечу! Громова со Стефановским не обскакать. Но с Жоркой наравне должен быть. Хоть ниже по званию, но в одном экипаже!'.

Фактически все три училища жили здесь тесным 'кустом'. Командовал всеми тремя генерал-майор Филин, но в каждом заведении у него имелся заместитель. Ефимовское Специальное Авиационное Училище готовило универсальных реактивных пилотов с самого нуля. Так сказать ' с младых ногтей' (младшим было всего по 13-14 лет). Более продвинутое Нестеровское, тянуло лучших и наиболее опытных из 'ефимовцев', 'кибальчишей', и даже пришлых 'варягов' из ВВС и НКВД, сразу на будущих реактивных командиров звеньев и эскадрилий. Кстати, вот этих выпускников 'ефимовцев', совмещавших свою учебу в двух заведениях, из Нестеровского в качестве стажеров-комэсков уже выпустили. И случилось это даже раньше, чем окончание их родного Ефимовского. Вот такая тут 'цвела петрушка' с параллельным обучением. К тому же, в Нестеровском ВВКАУ РА (последние две буквы означали 'Реактивной авиации') имелся еще и факультет для старшего и высшего командного состава. На нем готовили от майоров и до генералов (как свой 'Первый Метеор' недавно получал генерал Рычагов, Вася своими глазами видел). Ну, а еще недавно вожделенное Васей Ракетное высшее военное командное училище имени Кибальчича (РВВКУ К), которое уже закончил его карельский соратник Береговой, вместе со своим курсом, готовило все уровни командного состава именно для ракетных подразделений и частей. И не каждая из тех ракетных частей обладала летно-подъемным составом. Ракетчики делились на морских, воздушных и наземных. С морскими вообще все понятно. Этих кроме, как на секретных озерных полигонах (и на Каспии), только в классе и увидишь, в их черных форменках. Вторые в основном составляли экипажи и наземный техсостав дальних ракетоносцев. Вот эти-то порой летали на ПС-84, ДБ-3, ДБ-А и ТБ-7, и запускали с них свои крылатые ракеты, и ракетные торпеды. Кстати зеленой молодежи (вроде Васиных ровесников) среди них практически не было, а 'малышей-ефимовцев' и подавно. Третьи же, осваивали запуск всевозможных ракет с различных нелетающих лафетов. И, как выяснилось при просмотре учебного фильма, ракетных лафетов уже имелось немало. Были лафеты, и с направляющими в виде рельсы, и с трубчатыми, и еще с ферменными катапультными, вроде тех, что были у них в дивизионе в Карелии. Самый примитивный вариант — легкий переносной лафет 'тренога со штырем' (работал почти как миномет). Следом за ним шли буксируемые ракетные системы (в основном на шасси буксируемых тяжелых зениток). Потом самоходные колесные и гусеничные комплексы. И завершали этот ряд большие стартовые комплексы для самых тяжелых ракет. Береговой даже хвастался, что через несколько лет, примерно с таких вот 'стартовых столов', можно будет в космос на ракете рвануть. Но уж это-то он точно врет! В космос намного раньше самолет-носитель ракету забросит. Вон, как те образцы, которые Оберт с Моровским и Громовым с ПС-124 запускают. Космос-то дело, безусловно, интересное! Но перед Васей сейчас стоял нелегкий выбор. Или обещанный ему Жорой космос, но когда-нибудь... Или реактивные полеты, но уже сейчас. Но хотелось-то всего и сразу! И нужно было выбрать так, чтобы не упустить самое важное! А ведь еще имелся и особый факультет испытателей. Вот на нем, не только преподавали, но даже и сами доучивались испытатели НИИ ВВС, ЛИЦ, и даже из летных подразделений УПР НКВД (полковник Голованов его как раз в день их прибытия закончил). Эти-то реактивные испытатели всегда много летали на 'факеле' и даже катапультировались из задних кабин на больших скоростях. Вот только таких, как Вася зеленых учлетов, даже с двумя лейтенантскими кубарями, туда не брали. Нос у них еще до этого не дорос.

* * *

Генерал-лейтенант Рокоссовский вернулся в столицу для доклада. И вернулся он не с пустыми руками. На полигон в подмосковную Кубинку с командующим прибыли три десятка специалистов, участников 'смешанного фронтового КБ', два месяца работавшего на Жешувских заводах, в условиях жесточайшего цейтнота, постоянной военной опасности и вечной нехватки всего и вся. С собой они привезли множество образцов трофейной техники, танков Т-IV, Т-III, Т-II, 38t, и самоходных штурмовых орудий Stug-III, но отнюдь не эти образцы были главными 'звездами показа'. В Польше проходили испытания, новейшие советские танки и самоходные установки. И хотя танков у противника было немного, но случались там и танковые дуэли, и артиллерийские засады фашистов, и бои с штурмовиками Люфтваффе, и даже сражения танков против бронепоездов. И теперь весь этот опыт необходимо было обобщить и учесть в планах серийного и опытного танковых производств. Тем более что в боях с фашистами уже были проверены почти все опытные советские танки. Экспериментальные подразделения вооруженные ими входили в отдельный батальон НКВД, воевавший в корпусе Рокоссовского. И сейчас настал момент подведения общих итогов. Помимо плавающих Т-40, модифицированных Т-126 (с противоснарядным бронированием), средних танков Т-32 и Т-28 с 30-мм броней, а также десантных ДСУ-76, зенитных ЗСУ-6 с 33-мм пушкой и ЗСУ-7 с двумя 23-мм авиапушками Волкова-Ярцева (и аналогичными им пушками покойного Таубина), в Кубинку прибыли сырые и недоделанные, но крайне интересные, причем наполовину иностранные образцы. Почему наполовину? Да потому, что 'смешанное фронтовое КБ' состоящее из советских мастеров и инженеров, не только контролировало испытания советской техники, но и принимало активное участие в создании этих образцов техники, произведенных за границей СССР. Хлопотали вокруг машин в Кубинке как раз сами инженеры и мастера того самого 'фронтового КБ'. Все польские образцы имели высокую степень унификации, из разных комплектов корпуса, навесных устройств, оснастки и вооружения, словно из кубиков, можно было собирать множество разных боевых и обеспечивающих их работу машин. Первый образец представлял собой, всего-навсего, малую штабную машину на гусеничном ходу, со спаренными автомобильными моторами, установленными, как у Т-40, вдоль правого борта. Движитель был сильно схож с ходовой частью плавающего танка Т-40 (похожей на ходовую чешских танков). Только новая гусеница имела ширину траков 310 мм, а сами траки выпускались в Жешуве большой серией. Эта машина была вдвое тяжелее своей 'советской сестры', но плавать уже не умела. Зато она вмещала походный штаб танкового батальона из шести человек, две радиостанции и прикрытую прозрачным колпаком пулеметную турель на крыше с автоматом Березина УБ-12,7 (снятым со сбитого П-58 'Лис-II'). Применяться она могла, и как машина для авианаводчиков, и как полевая операционная. Её сестрой была легкая ремонтно-эвакуационная машина, без половины крыши, зато с тентом, передним угловым ножом-отвалом, кормовой лебедкой и экипажем из пяти человек. Еще одним вариантом её же оказался легкобронированный топливозаправщик с двухместной кабиной, малой бронецистерной вместо салона и тремя насосами (для заправки сразу трех танков). Следом шли самоходная установка 75-мм французской пушки, смонтированная на таком же шасси, но с измененным положением боевого отделения, и слегка похожая на нее открытая гусеничная зенитка с германским 37-мм автоматом Flak-36, и такая же установка с советско-французской 33-мм авиапушкой. И замыкала их дружную семью на 'родственных шасси' пара макетных танков из неброневой стали, догруженные до 'боевой массы'. Один макет оснащался длинноствольной 45-мм полуавтоматической пушкой и мощной броней (по ТТТ 37-40мм, то есть, почти не уступающей Т-126). А второй должен был нести броню 35-мм, и более мощную 60-мм автоматическую пушку (недавно показанную здесь в Кубинке на танке Т-III). 45-мм пушка с длиной ствола 60 калибров была получена поляками рассверливанием, нанесением нарезки и повторной закалкой 60-калиберного ствола зенитного автомата 'Бофорс L60' калибра 40-мм. Унифицированные двухместные башни этих двух танков устанавливались на заранее расширенном погоне, и допускали взаимозаменяемость между собой и по вооружению. Все экземпляры техники имели боевой вес около 11,5 — 12 тонн, и могли использоваться для десантирования новым тяжелым десантным планером конструкции Антонова. В виде опыта именно на этих планерах, легкие танки и гусеничные машины вывозились из Польши. Боекомплект к их длинноствольной 'сорокапятке' доставлялся в Польшу из советского Бреста. Именно это семейство машин вызвало наибольших интерес у участников смотра. Сторонниками нового танка и унифицированных с ним машин были конструктор Астров с компанией молодых инженеров. Оппонировали им конструктор Гинцбург и ряд чинов из ГАБТУ.

— Товарищ Астров, а откуда взялось задание на такие машины?

— Из Польши, товарищи. Штаб обороны Жешува, на основе ремонтировавшихся на заводе наших танков Т-40, попросил производственников из запчастей от чешских и немецких танков и автомобилей сделать унифицированную линейку бронетехники. Основной смысл, в снижении затрат на производство, которое по 'временному техпроцессу' уже разворачивается. Хотя сами поляки понимают, что одним им это не потянуть, и просят оказать содействие в производстве комплектующих. Штабная машина изначально была необходима авианаводчикам Сил Поветжных. Ремонтный тягач, попросила их же аэродромная служба. Для них же собрали обе мобильных зенитки, благо и германские зенитки и наши длинные авиапушки уже проходили испытания на польских двухмоторных штурмовиках. На ствол советского авиационного орудия лишь навернули пламегаситель, установили в переделанный германский лафет и немного доработали зенитный прицел. Ну, а два легких танка в Жешуве начали делать, по мотивам Т-40, даже до нашего прибытия еще в августе.

— Мда-а. Как видите товарищи, такая необычная постановка технической задачи позволила в беспрецедентно короткие сроки построить образцы этой чрезвычайно интересной техники...

— Мне вот интересно, чем эти танки лучше наших 126-х? Поставили бы в серию нашу машину, и потом можно было на их базе всю линейку такой техники выпускать. И что в них для вас такого интересного?

— В первую очередь эти модели интересны малой трудоемкостью их постройки, товарищ Гинцбург. Ваша-то машина стоит в серии, примерно как Т-28, уступая ему в огневой мощи, зато несколько превосходя в бронезащите и подвижности. Впрочем, харьковчане грозятся модернизировать свой Т-32, который пока дороже всех, кроме КВ. Обещают, что зимой он станет не слабее вашей машины в бронезащите (лоб 45-мм под 60 градусов наклона), и при этом дешевле ее, мощнее по силе арт-огня (76-мм вместо 45-мм).

— Еще неизвестно, что у них там получится...

— Если доведут коробку, то получится. К тому же их ходовая сможет потом служить куда более удачной базой для самоходок разной мощности (до гаубиц 122-152 мм включительно). Да и дизель В-2 уже идет в серии. Правда польские танки выйдут раз шесть дешевле харьковского танка, да и 126-го тоже...

— Но у нас-то машина тоже практически готова! Хоть завтра ее в серию пускать можно! А этих еще, сколько ждать придется?!

— Товарищи спокойнее! Не нужно эксцессов! Кстати 126-й еще тоже не все испытания прошел. И задание на его облегчение вашим КБ пока не выполнено.

— А, вы что молчите, товарищ Астров? Что вы думаете, о перспективах тех и других образцов?

— Гм. Товарищи. Мы все помним, что новую версию танка 126-2 КБ товарища Гинцбурга создавало 'по мотивам' летних испытаний в Союзе германской 'тройки'. И танк у них вышел, надо признать, действительно, отменный. В своем классе, возможно, лучший. Вот только он отнюдь не легкий, а полусредний. Он тяжелее 'поляка' больше чем в полтора раза. Облегчить его для такой же транспортировки планером не удастся. И, с дальнейшим развитием 126-го не все так просто. Башню от Т-32 с трехдюймовой пушкой на него не поставить. Погон-то слишком узкий. А в родную башню пушка Л-10 тоже не встает. А если встанет, то минус один член экипажа. А вот у поляков танк должен получиться именно легкий, причем максимально защищенный и вооруженный. Да еще и не один танк у них получается, а целая заранее продуманная система вооружения танковых и мотострелковых частей. Хотя потрудиться над ней придется не один месяц, но дело это стоящее. Выпускать их потом можно будет, как горячие пирожки — десятками тысяч.

— Зато наш танк имеет, лучшую броню, большую дальность хода, и за счет большей мощи мотора, даже средней толщины деревья валит! Наш мотор, этой вашей чахлой 'автоспарки' вдвое мощней...

— Товарищ Гинцбург! Никто ваш танк, как танк, не критикует. Обсуждается система вооружения танковых войск. Сами посудите. Мощного специального дизеля В-4 в серии еще нет. 75-й завод их только осваивает. Вы же на таком же опытном ваш 'стодвадцатьшестой' на испытания гоняли?

— Двигатель В-4 пожаробезопасный и уже через полгода пойдет серией...

— Если сумеют довести! С его родственником В-2, вон уже второй год мучаются, и большой серии пока нет. А автомобильные моторы ГАЗ-11 у нас в стране идут поточно, массово и неплохого качества. И из-за рубежа можно доставлять аналогичные моторы. Задумайтесь коллеги, сколько времени будет затрачено на внедрение и мотора и самого вашего танка в серию? А ведь война может начаться уже следующей весной. А даже если не начнется то, сколько на Ленинградских заводах можно выпустить 'поляков' за год, и сколько ваших красавцев?

— И какой вариант будет выгоднее для страны? А, товарищ Гинцбург? Тем более что ленинградские КБ и коллективы Ворошиловского и Кировского заводов, как раз могли бы сильно помочь с доработкой техпроцесса и внедрением новых машин. Конечно, если заявленные характеристики ими будут этими образцами достигнуты.

— Вы-то, товарищ Астров, свой 'поплавок' Т-40 с серии снимать не хотите! Почему же нам от серии отказываться, если мы сумеем Т-126 облегчить?!

На яростный ответ Гинцбурга вернулась отповедь со стороны народного комиссара танковой промышленности. Которого тут же поддержал генерал Павлов.

— Товарищ Гинцбург! Мы все понимаем ваши чувства. Но, что для вас важнее, личный престиж, или польза для страны?!

— Товарищи. Уже первые испытания показывают нам, что новые легкие машины на многое способны, и за счет меньшей трудоемкости их можно выпускать массово. А, значит, нужно срочно дорабатывать польские проекты. Срочно! Да, пока это только макеты, хотя и очень технологичные, и при некоторой унификации с Т-40, эти машины можно было бы делать на тех же заводах, хотя поляки и тяжелее вашего, товарищ Астров, 'пловца'.

— Можно я отвечу товарищу Гинцбургу, и заодно продолжу вашу мысль, товарищ Павлов?

— Слушаем вас, товарищ Астров.

— Товарищи! Мы тут в своем кругу посоветовались, и считаем, что Т-40 не нужно ставить в большую серию в качестве танка. Я не оговорился, не нужно ставить в производство в качестве танка!

— Вот как! Но ведь ваш танк успешно прошел испытания! Объяснитесь, товарищ Астров!

— Т-40 сейчас лучший плавающий танк в мире, но он предельный. ПРЕДЕЛЬНЫЙ. Добавить брони нельзя, мощности мотора не хватит на суше, а при форсировании водных преград танк утонет! Добавить в тот же корпус вооружения и поставить еще один мотор — невозможно по тем же причинам. Использовать их для поддержки пехоты не получится, 37-мм 'хлопушки' их легко пожгут. Поставить мощнее двигатель и броню — и это уже новый танк! И танк этот будет более тяжелый и уже не плавающий! А внедрять новые танки во время войны будет не реально, или титанически сложно. Модернизированные потомки Т-40 плавать смогли бы, лишь при наличии специальных металлических или фанерных понтонов. А зачем нам столь специализированный танк в столь мизерных количествах? Какая уж тут будет унификация, кроме автомобильного мотора?

— Гм. Смелое заявление.

— Не спорю, смелое, но честное. Мы лучше других знаем возможности нашего танка. Благо польские фронтовые испытания отлично высветили и плюсы и минусы. И поэтому, появилось такое предложение... В Польше столкнулись с американцами, и узнали о создании в Америке специальных армейских полноприводных вездеходов Форд 'Пигмей', способных из неглубокого брода на неподготовленный берег вылезать. Говорят, машина выйдет дешевая, но пока ее только запускают в серию. Коллеги с Ярославского автозавода недавно всем нам показывали свои серийные армейские полноприводные машины. И, вот такая, полноприводная ходовая, вполне годится для колесного танка. Правда, сам плавающий танк, при этом, превращается в колесную боевую машину, но из воды на берег, по идее, должен выходить.

— Пока не очень понятно ваше предложение. Хотите отказаться от Т-40 в пользу плавающих броневиков?

— Нам показали в Жешуве наш же Т-40, только установленный американцами на колеса. Сейчас он в ремонте, поэтому покажем его чуть позже. Переделка машины была кустарная, привод только передний. Проходимость нуждалась в доработках, и все-таки проект стоящий. Сам принцип нам с товарищами очень понравился. Поэтому предлагаем полностью сменить ходовую Т-40 на широкопрофильные облегченные колеса от БА-10, с увеличенными грунтозацепами. Машина станет колесной трехосной и полноприводной, но останется плавающей! Можно даже дополнительные приводимые от мотора ролики по бортам под днищем поставить, чтобы усиливать сцепление с поверхностью на неподготовленном берегу. А пока производство поляков только разворачивается, серию из пары сотен разведывательных Т-40 в гусеничном варианте все-таки стоит выпустить, но лишь до окончания испытаний колесного варианта. На доводке нового варианта, конечно, потеряем полгода, но зато выиграем заводские мощности для советских танков! При этом на самом потомке Т-40, в виду облегчения машины, можно добавить мест в боевом отделении. Вместо танка РККА получит отличную боевую машину для разведки. Бронекорпуса можно будет собирать из наборов деталей. Строить их можно будет серийно почти на любом автозаводе. Сколько нужно. На той же базе можно будет сделать легкую штабную машину. Как у поляков, машину авианаводчиков или легкую открытую зенитную установку с парой крупнокалиберных пулеметов. Такие будут полезны мотострелковым колоннам на марше. А вместо Т-40 в серию сразу на нескольких танковых заводах нужно массово ставить доработанных 'поляков'. Тем более что они даже немного повоевать успели. А мы с товарищем Гинцбургом могли бы все наработки по Т-126 и Т-40 внедрить в новом проекте, который и пойдет в серию.

— Что скажете, товарищ Гинцбург?

— Удивительно такое слышать от коллеги. Но в таком предложении действительно резон есть. Тридцать седьмой завод, выпускающий Т-40, конечно же, не сразу справится с выпуском 'поляков', но тут возможна широкая кооперация автомобильных и танковых заводов. Наше КБ готово участвовать в такой работе.

— Ну, что ж товарищи. Предложение вроде бы многообещающее. При массовом производстве простеньких 'поляков' и технику на их основе можно строить десятками тысяч, а любые выпускающиеся сейчас и планируемые к серии средние танки требуют ресурсов в четыре и более раза больше. А по цене и в шесть раз больше станут. И это притом, что по огневой мощи поляк превосходит их всех кроме Т-28, Т-32 и КВ, а по бронезащите почти догнал Т-126 и не уступит Т-32 и Т-28 без экранов. Кстати длинноствольные 'сорокапятки' нужно, как можно скорее пускать в серию, они пригодятся везде, и в ПТО, и в башнях старых Т-26, и даже во флоте!

— А что скажет товарищ Рокоссовский.

— Товарищи, мне очень понравилась новая длинная 45-милиметровка и 60-мм пушка. Даже со старыми снарядами результаты существенно лучше. А при наличии новых боеприпасов, такие орудия позволяют проходить через вражеские танковые части, как нож сквозь масло. Если и броня будет нормально держать немецкие колотушки хотя бы до 400 м дистанции, то вообще отлично. Кстати, я видел в Жешуве еще четыре варианта таких машин. На самоходку ставили опытный крупнокалиберный возимый миномет калибра 160-мм (с барабанным механизмом зарядки на три мины) и с опускающейся сзади опорой. Вторая машина должна была стрелять ракетами с рельсовых направляющих. Третья была самоходным краном для этих ракет, а последняя мостоукладчиком для них же.

— А почему эти машины не прибыли к нам на испытания? Товарищ Серов, почему так получилось?

— Поляки их считают секретными, а остальные ничего принципиально нового в себе не несут. К тому же польский большой миномет пока вроде бы не стреляет. Не довели они его...

— Гм. А ведь идея-то стоящая. Наличие таких огневых средств, как 160-мм миномет и тяжелые ракеты, в танковой дивизии помогло бы ей нормально решать большинство задач без применения буксируемых артсистем калибра 122-152мм. Вплоть до штурма городов. А это подвижность и снабжение. Кстати мостоукладчики, и самоходные краны также очень полезны танкистам.

— Товарищи, мы не дослушали рассказ. Продолжайте, товарищ Рокоссовский.

— Так вот товарищи. Наличие в дивизии недорогого, эффективно решающего большинство боевых задач, и при этом однотипного по ходовой части парка техники, резко повышает ее боевую устойчивость. На батальон из тридцати легких танков иметь две 'ремонтницы', одну штабную, одну заправочную, и пару штурмовых самоходок и пару зенитных самоходок. На танковую дивизию, помимо двух мотострелковых полков (или одного мотострелкового и одного кавалерийского), двух танковых полков, иметь разведбат из плавающих машин и бронированных транспортеров пехоты, самоходный артполк с 'дивизионным калибром', дивизион самоходных зениток, хорошо оснащенный рембат, саперно-понтонную роту, подвижный склад ГСМ и дивизион самоходных тяжелых минометов и ракет. И почти все это на однотипном гусеничном шасси. Пехотную поддержку передовых подразделений можно везти прямо на броне десантом. На марше, пара таких танков легко поднимет отделение, танковая рота пронесет на себе пехотный взвод. Танковый батальон доставит роту стрелков. Дозоры на плавающих танках и транспортерах пехоты выявляют позиции противника. Подошли к разбитому мосту, мостоукладчик вперед, остальные заняли оборону, пока переправа идет. Обнаружили заслон, танковый взвод с пехотой в обход, а самоходки огонь с корректировкой. Потом общая атака, скоординированная по радио. Уперлись в мощный опорный пункт, штурмовые самоходки с дивизионным калибром и пехота выбивают замаскированные позиции вражеской ПТО и метателей гранат. Танки с пехотными отделениями в прикрытии прорываются на участках с подавленной артиллерией. Вошли в город, зенитки и пехотинцы идут вперед, вынося пулеметные гнезда в окнах и на крышах, а танки чуть сзади 'ёлочкой' их прикрывают огнем по окнам домов и подвалов противоположных сторон улиц. Вон начальник оперативного отдела товарищ полковник Баграмян, лично участвовал, знает. Добавите, Иван Христофорович?

— Так и есть, товарищи. Мы так в Жешуве работали. Правда, танки у нас были сборной солянкой. И наши, и 'чехи', и 'немцы' и 'поляки', и 'французы'. В городе зенитки полезней танка, потому что быстро огонь переносить могут, и по верхним этажам бьют. А танки так не умеют. Мне 'польский' комплекс нравится в первую очередь ремонтопригодностью. Если своими пушками враг, во время нашей атаки, выбьет несколько танковых рот. То подбитых сразу после боя вывезут тягачами к рембату, перекинут там целые элементы ходовой и детали движков с одних подбитых машин на другие. С самоходок или зениток на танки, или наоборот, и вперед. Разбили нам 45-мм длинноствольную пушку в танковой башне. Не беда. Ставим 60-мм орудие в ту же башню, и в бой. Ремонтники смогут быстро вводить в строй технику, и танковая бригада или дивизия сможет некоторое время воевать против сильного противника даже без подкреплений.

Подписанное всеми участниками решение утвердило солидарный запрос в НКО по изменению планов опытного и серийного строительства на следующий 1941-й год. Т-40 должны были выпускаться до конца января, а с мая их производство в доработанном колесном варианте должно было перекочевать на стоящийся под Комсомольском на Амуре новый завод. Удлиненное 45-мм и новое 60-мм орудия передавались в КБ Грабина и КБ Кондакова. С января же, на основе польского проекта по 'временному техпроцессу', сразу на трех заводах, должно было начаться производство самоходок с 76-мм пушками, штурмовых самоходок с длинной 45-мм пушкой бронированных заправщиков, штабных машин и самоходных зениток. К марту должны были пройти испытания и также пойти в производство по 'временному техпроцессу' и оба варианта танка, вместе с остальными вариантами гусеничной платформы. Вот только разработка 160-мм миномета была получена конструкторскому коллективу Шавырина со сдачей в буксируемом и самоходном вариантах лишь к сентябрю 1941 года. А ракетные системы для гусеничного шасси к такому же сроку должен был подготовить НИИ-3 и завод УПР НКВД в Красноярске.

* * *

Черновое обновление от 03.01.19 / Фельдмаршал на распутье / — не вычитано //

* * *

В кабинете было жарко натоплено, и Эрнст попросил адъютанта немного проветрить помещение. Только сейчас ему стало ясно, что смерть их патрона, не только дала ускорение карьере, но и чуть отодвинула висящий над ним и Мильхом 'дамоклов меч' претензий вождя. За утраченное превосходство в небе, разбомбленные города Германии кто-то ведь должен был ответить. И этим кем-то благоразумно назначили мертвеца. Геринга даже хоронили без особых торжеств и траура по погибшему. Венок привез сам Удет, Мильх, несколько офицеров штаба, и чуть позже подъехал Гесс со своей свитой. Фюрер на похороны не приехал. К 'крылатому щиту и мечу рейха' у него накопилось множество претензий. Эту лавину критики первым принял на себя покойный. А заместитель главы Люфтваффе, Удет, некогда добившийся массовых поставок в эскадры, несущих огромные потери 'небесных черепах' пикировщиков 'Юнкерс-87', пока оставался на плаву. Не погибни Герман от пули того гауптмана, кто знает, не самому ли Эрнсту пришлось бы примерить свежие кровавые прорехи в своем парадном мундире. И хорошо если, без срывания погон и наград у расстрельной стенки. Зато теперь он глава Люфтваффе и фельдмаршал авиации, с перспективами стать рейхсмаршалом к концу противостояния с Альянсом. Конечно же, если конец этой войны будет для рейха победным. Несмотря на невысокий рост, Эрнст был модником, ему нравился шикарный парадный мундир фельдмаршала и блеск новых регалий, но на душе все же, было смутно. После гибели Геринга, массовые чистки прошли в министерстве и в штабах всех уровней. Некоторых бедолаг показательно расстреляли. Появилось множество надсмотрщиков из СС. А воздушных егерей и десантников Люфтваффе теперь параллельно подчинили отдельному штабу, курируемому Гиммлером. К тому же, большинство любимчиков 'Толстого Германа', были понижены в званиях и отправлены в самое пекло войны. Кто, в Бельгию, кто во Францию. Однако, пригнувшихся под этим 'ураганом', Удета и Мильха почему-то не тронули. Возможно, чтобы сохранить преемственность власти, и не допустить окончательной деморализации воздушных войск. А, вот, 'звезда дальней разведки' Теодор Ровель, настойчиво пропагандирующий создание полностью реактивных разведчиков 'Арадо' Е-370, застрял в своем звании и был стремительно укрощен в излишних амбициях. Гитлер не простил ему французского и греческого провалов, из-за которых марш войск Оси оказался сильно непарадным, и потому даже слышать не хотел о настоящих турбореактивных самолетах. Представленные ему летом образцы трофейных французских компрессорных ускорителей 'Светлячок' убедили вождя нации, что использование ВРДК и есть наиболее ценный и быстрый способ завоевания 'господства в небе'. Именно с подачи фюрера, изменение планов авиационного производства кренилось в сторону большего производства истребителей и компрессорных ускорителей. Прочие реактивные работы, не обещающие отдачу в течение полутора лет, было приказано закрыть и законсервировать(впрочем, программ по крылатым и баллистическим ракетам это не коснулось). Поэтому все проекты полноценных ТРД фирм 'Хейнкель', 'Юнкерс', 'БМВ' (и 'Брамо'), были срочно зашифрованы Удетом, как 'программы модернизации реактивных ускорителей'. Все же, по-глупому терять достижения было бы обидно. Немаловажную роль в той одержимости фюрера сыграло пренебрежение к компрессорной технологии ныне покойного партайгеноссе Геринга, и авторство в ней ненавистного Пешке-Моровски. Гитлер считал, что покойным рейхсмаршалом из-за амбиций и глупых интриг против пленного Пешке было упущено время, и нанесен большой вред рейху. И поэтому фюрер требовал, чтобы теперь все воюющие во Франции боевые самолеты Фатерлянда сразу получали такие ускорители. От столь поверхностной заботы, Люфтваффе все больше становилось образцом штурмовщины в армии. Удет даже не пытался увещевать безумное начальство. Он-то отлично понимал настоящую цену компрессорным ускорителям. Некоторое улучшение разгонных качеств и скороподъемности, не окупало серьезное снижение всех прочих характеристик. То, что в умелых руках, даже 'Светлячки' давали преимущество в бою, являлось скорее исключением, нежели правилом. Но спорить с вождем было невозможно. Заикнувшийся было о том Эрхард Мильх, тут же стал сам объектом едкой критики, а заодно фигурой, не приглашаемой на важные совещания. Просто он забыл, что мнений могло быть только два. Одно принадлежало фюреру, второе было не правильным. А между тем, разработка турбореактивных аппаратов фирм 'Хейнкель', 'Арадо' и 'Мессершмитт' продолжалась, чуть ли не подпольными методами. Удет ожидал через год достижения ими скоростей свыше 800 километров в час. Но, до этого времени, не стоило даже надеяться на выпуск малой серии хотя бы для обучения будущих реактивных частей. Лишь демонстрация фюреру полностью готового оружия, могла бы поколебать его фанатичную убежденность в правоте принятых ранее решений. И, следовательно, любая авария на том будущем показе была просто недопустима. Образцы предстояло доводить до максимальной степени надежности, а это было чревато большими потерями времени. В голове Удета даже родилась бредовая идея, специально придумать наличие таких аппаратов у противника. Ревность вождя нации к любым зарубежным достижениям, могла бы помочь ускорить работы по турбинным реактивным моторам в Фатерлянде (как уже случилось с компрессорными ускорителями). Но как этого было добиться?! Подбросить образцы якобы трофеев? Но как это сделать, так чтобы не попасть под проверки Гестапо, и чтобы по другим каналам пришли подтверждения? Тем более что техническую службу RLM плотно опекали умники из СС. Любые махинации тут же станут известны очкарику Гиммлеру. А уж этот-то придумает, как из заботы о техническом превосходстве рейха раздуть пугало очередного 'заговора военных'. От таких мыслей голова у фельдмаршала Удета начинала болеть, поэтому напряженные раздумья были отложены им на будущее (однако, крамольные идеи о восстановлении старой дружбы с русскими и американцами все время возвращались к нему)...

Сейчас наиболее остро стоял вопрос с планированием десантной операции 'Нарвал' в Ирландии. Наличие такого 'германского форпоста' у британских берегов, разом изменило бы расклады в буксующей войне. Побывавший в Аугсбурге фюрер, был очарован самолетом-гигантом 'Слон', вышедшим на финальные испытания. Именно такие восьмимоторные монстры должны были, по мнению Гитлера, принести свободу ирландцам. А, заодно, и отрыть для Вермахта 'нежное подбрюшье соединенного королевства'. Характеристики аппарата были действительно фантастическими. С грузом в двадцать тонн он вполне мог долететь из Дании до Эдинбурга на скорости почти как у 'Ю-52'. В воздух с легкостью поднимался средний танк T-IV, или пара грузовиков с минометами и другим вооружением, или полностью вооруженный десантный батальон в количестве 200 с лишним человек. От Удета требовалось срочно подготовить к боевым действиям особую эскадру сверхтяжелых транспортных машин (как всегда, в моменты озарений фюрера, вопрос о стоимости новой 'большой игрушки' уходил на второй план). Итого, вместе с планерным десантом, буксируемым груженными снаряжением 'тримоторами', в первой волне ожидалась высадка сразу двух дивизий. Снабжение планировалось и с неба крылатыми транспортниками, и из-под воды U-ботами. В течение недели группировка должна была достигнуть численности полноценной армии в сто тысяч штыков, при двухстах танках, и трехстах орудиях. По мысли фюрера, восстание ирландских патриотов должно было быстро удвоить количество солдат этого фронта. Прикрывать 'Нарвал' с неба должен был целый флот оснащенных компрессорными ускорителями новых 'Юнкерсов-88' и тяжелых пушечных истребителей 'Мессершмитт-110'. Начало операции планировалось на раннюю весну 1941 года...

Сделав пару телефонных звонков, Эрнст отодвинул на край стола цветное фото мессершмиттовского 'Слона' и припомнил свою последнюю встречу с автором идеи о таком тяжелом носителе. Случилось это за несколько недель до налета брандеров на Берлин. В тот раз, в руки патрулей фельджандармерии и тыловых охранных рот попали три сбитых над Германией женских экипажа. Один американский и два смешанных, с русскими и французскими летчицами. Геббельс еще не успел придумать свое новое "шоу с пленными феминами", а Удет, как раз проводил проверку в Польше, когда получил в Кракове то странное письмо. Письмо оказалось на подносе вместе с кофейником, а официант что-то мямлил, про господина который уже ушел, и просил это вам передать. В письме значилось следующее:

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

'Ваше высокопревосходительство! В память о нашей неоконченной дуэли, прошу уделить мне полчаса вашего лётного времени, сегодня в 14 часов над местом с координатами (...). Буду один. За вашу безопасность готов ответить головой. Предмет беседы важен нам обоим...

С уважением, А.П.'

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Не узнать автора послания, по его нахальному намеку было просто невозможно. Конечно, это 'А.П.' могло означать только одно — 'Адам Пешке'. Сначала Эрнст предположил наличие ловушки, и даже собирался связаться с контрразведкой Абвера. Но, поразмыслив, все же, решил слетать в одиночку. Смерти Удет не боялся. Координаты оказались недалеко от Люблина. Частей противника там не было, как впрочем, и германских частей тоже. В подлости Пешке ранее не был замечен, поэтому риск хоть и имелся, но был не запредельным. В себе Удет был уверен. Один на один, он не уступит неба даже Пешке! А если тот все же окажется мерзавцем, то смерть в бою, все же не самый плохой итог жизни летчика-истребителя. Предвкушение рискованной встречи слегка щекотало нервы старого авантюриста. Некоторого труда потребовало организовать вылет фельдмаршала в одиночку. Несколько офицеров набивались ему в ведомые, но прямого запрета нарушить не посмели. Для всех это был ответственный разведывательный вылет.

Придя на своем 'сто девятом' с форсированным мотором в указанный в письме район, Эрнст сразу нашел хозяина встречи. Тот меланхолично крутился на высоте пяти тысяч. Сверху к кабине его серебристого 'Ястреба-II' был привязан небольшой белый флажок. Вместо расхождения бортами, и начала 'танцев', Пешке качнув крыльями, сразу пошел на посадку. Заинтригованный Удет последовал его примеру. Поведение поляка хоть и было странным, но вполне в духе прочих безумных выходок Пешке. Грунтовая полоса была неширокой, но для двух самолетов ее вполне хватало. Пешке просигналил жестами, чтобы мотор не глушился, и помог затолкать колодки под колеса 'мессершмитта' своего гостя. Для беседы они отошли под деревья.

— Чем я обязан, вашему приглашению, герр гауптман?

— Уже не гауптман, а оберст лейтенант, экселленц. Я тоже рад вас видеть! Ну, а объяснение причин нашей встречи, прошу вас прочесть вот на этих листах.

— Гм... Ну что ж, поздравляю с повышением! С вашими-то талантами, в Люфтваффе вы были бы уже полковником и командиром гешвадера.

— А я никуда не тороплюсь. Как говаривал ваш фюрер во время моей дуэли с Гансом Рюделем, 'все еще случится в свой срок'. Прошу вас, генерал. Я подожду, пока вы это прочтете...

— Гм...

Удет, не спеша, прочел предложение 'честного обмена пленными', включающее возвращение домой женщин-летчиц Альянса, и на минуту задумался. Пешке, не мелочась, предлагал менять всех сбитых пилотов Альянса на всех сбитых пилотов Люфтваффе. Обмен должен был пройти в балтийском море на острове Лавенсаари, где русскими был недавно построен военный аэродром. Гость признал такие условия в принципе справедливыми, но предупредил, что отказаться может его берлинское начальство.

— Уверен, вы найдете нужные слова, экселленц. Ну, а я сумею уговорить русских. Ведь у них тоже 'рыльце в пуху'.

— Вы про тех русских девиц, сбитых нашими 'ягерами' над Шампанью? Зачем нам вообще возвращать их, если Советская Россия с нами не воюет?

— Ну, хотя бы затем, чтобы не стать 'садистами-насильниками' в глазах всей западной прессы. Поверьте, это не шантаж, а дружеское предупреждение. Я сам был некогда вашим пленником, генерал, и знаю, что рыцарство еще не покинуло Германию. Однако в поголовное наличие таких качеств у людей из Гестапо я, простите, не верю, ни на пфенниг.

— Что ж, мне понятны ваши резоны, и методы защиты представительниц слабого пола. Вы ведь у нас известный мастер по этой части? Хотя даже в столь благородных целях, шельмование противника на страницах газет отдает... подлостью!

— Не более сильно отдает, чем прикрытие бельгийским флагом двигающейся в тылу противника германской танковой колонны, экселленц!

— Да-а, с вами трудно спорить. На все у вас по нескольку ответов! Вернуться в рейх, и перейти на службу в Люфтваффе я вам не предлагаю! Думаю, свой выбор вы уже сделали, не так ли?

— Вы правы, генерал. Хотя мои искренние чувства к Германии, весьма далеки от моего же отношения к германскому рейху. Если бы немцы занимались своим делом, вероятно, я мог бы навсегда осесть на земле моих предков.

— Не будем тратить время впустую! О главном мы договорились. Вам есть, что добавить на прощание?!

— Только небольшой совет. Если когда-нибудь жизнь прижмет вас... Гм. Если столь сильно прижмет, что ваша рука сама потянется к спусковому крючку вашего 'Вальтера', просто вспомните, что в Центральной и Южной Америках большая нехватка в толковых командующих ВВС. Там большие германские диаспоры, и для настоящего патриота Германии всегда найдется достойное место. Прошу не забыть мой совет, экселленц!

— Вам бы в астрологи фюрера податься, дружище! Хотя с вашим нахальством и заносчивостью, долго вы там не протянете. Язык — ваш враг, Пешке!

— Я знаю, генерал. Поэтому вы и не видите меня среди советников фюрера Германии, да и среди ваших подчиненных тоже. Когда львами командует баран, перспектива попасть в котел возрастает многократно. И восхищенно глядеть на этот процесс я бы точно не смог. К тому же, я все также дорожу своей свободой, и поверьте, до сих пор не расстался с надеждой увидеть звезды поближе. Захотите ко мне в межпланетный экипаж, милости прошу. Вот вам моя визитка. Обещаю, гонять вас на тренировках, не меньше, чем фенрихов в Ц-шулле Люфтваффе.

— Ваше шутовство, мой юный друг, не соответствует вашему же рангу и наградам. Выступайте лучше на подмостках, все же гарантированный доход. Ладно, прощайте, Пешке! Желаю вам вовремя повзрослеть, чтобы не слишком сильно страдать от обидного крушений ваших иллюзий.

— И я желаю вам, генерал, вовремя выбрать свое будущее, как я выбрал свое...

На том и расстались. Доклад Герингу сделал свое дело, тот смог убедить фюрера, что игры с пленными куда менее ценны, чем несколько штаффелей опытных пилотов. Через десять дней обмен пленными состоялся. Еще через три дня, Люфтваффе 'стукнуло кулаком по столу', проведя звездные налеты на столицы стран Альянса. Досталось даже Лондону, хотя и потери крестоносных налетчиков оказались велики. А еще через неделю удар крылатыми брандерами 'Центавр' прямо по Берлину нанесли Силы Поветжные. Случись тот удар месяцем раньше, и никаких обменов пленных пилотов не было бы и в помине. Но вышло, так как вышло. В Москве, спасенным дамам и девицам, словно рекордсменам Чкалову и Громову, устроили проезд на открытых машинах по центру города под неистовые овации горожан и гостей столицы. Торжеству не помешала даже пасмурная погода. Чуть позже нечто подобное "московскому триумфу" случилось в Париже и в Нью-Йорке. О том, что леди были спасены из плена усилиями подполковника Моровски, гудела вся западная пресса. Тысячи девиц авантюрного склада характера ломились во все инстанции, чтобы стать добровольцами Альянса. Однако, как бы то ни было, к концу года женские авиачасти исчезли со всех фронтов. Даже с греческого и с восточного фронта в Генерал-губернаторстве пропали, оставшись лишь во второй линии ПВО Франции. Так что нереализованные затеи с пленными летчицами лелеемые рейхсминистром пропаганды Геббельсом ничего ценного бы не принесли. Больше представительниц прекрасного пола в плен не попадало. Да и вообще, в прессе прокатился слух, что в рейхе расстреливают военнопленных, поэтому количество сдающихся резко убавилось. Чаще они стали отстреливаться до последнего патрона. А потом был убит Геринг...

В кабинете стало прохладно, и фельдмаршал, не тревожа адъютанта, лично прикрыл окно. Глянцевая визитка Пешке тут же отправилась в растопленный камин. В условиях усилившейся подозрительности Гестапо, рисковать с хранением таких 'подарков' было глупо. На столе фельдмаршала лежал 'Атлас мира', раскрытый на странице с побережьем Мексики. Страница была прижата 'Вальтером П-38', словно специально. Удет хмыкнул своим невеселым мыслям, закрыл атлас и убрал пистолет в кобуру. Впереди было много дел. Европейская война продолжалась...

* * *

Черновое обновление от 15.02.19 / Страдания автогонщика в Армии и дела Американские / — не вычитано //

* * *

Первые месяцы службы для Алекса прошли, словно в тумане. Генерал умел держать слово, и отправил Алекса в пехотную роту с самым строгим командиром, капитаном Теренсом. Все там было непривычным, обидным и скучным. Капитан, игнорируя солдат, словно они насекомые, регулярно орал и шипел на взводных, а доставалось в итоге всем. То, что Алекс обещал Моровски в Чикагском Университете, ему вскоре пришлось самому хлебнуть полной ложкой. Зуд в ногах, и выпрыгивающее в горло сердце. Ползание в грязи и вечная вонь от армейских носков. А рядом благоухающие парфюмом офицеры с важным и презрительным, трагично заботливым или беспечно жизнерадостным выражением на лицах. В героической Второй Армии Великих Озер, всякого разного хватало с избытком, но воспитание Алекса не давало ему шанса стать как все, и регулярно делало Вандеккера объектом начальственной критики и насмешек бойцов взвода. Дядя-прокурор, конечно, не бросил родную кровь. Надавив на все мыслимые и доступные ему рычаги в Вашингтоне, дяде Дугласу удалось перевести своего племянника в полк Национальной Гвардии штата. Вот только от насмешек сослуживцев это и здесь не спасало. Ничего такого, с чем можно было отправиться в суд, но жизнь мажора и плейбоя всего за несколько недель превратилась в ад и там. Чуть менее сильно, чем в роте Теренса, но все равно чувствительно и обидно. Родня и тут не ударила в грязь лицом, переведя Алекса в ранг водителя при штабном начальстве. Вот только чаще всего, возить ему почему-то приходилось каких-то злобных проверяющих с характерами мизантропов и садистов. С такими пассажирами даже пускать газы за рулем было рискованно. О личном времени, тем более, и речи не было. Старый 'Кадиллак' оливкового цвета помнил еще времена вторжения в Панаму, и мало походил на стремительный серебристый 'Деляж-8 Спорт' Алекса. И все-таки это была уже не пехота, а совсем другой уровень. Впрочем, ползать (правда, не на пузе, а лишь на спине) рядовому Алексу Вандеккеру частенько доводилось, при ремонте своего антикварного аппарата. У машины постоянно что-то барахлило. Запчастей не хватало, и за любую услугу коллеги по автороте стрясали с 'богатенького сынка' разные профиты. Алексу волей-неволей приходилось крутиться. Он заказывал матери в письме много всякой всячины на взятки, понимая, что иначе тут не выжить. Отец прислал новый карбюратор и тормоза к его полудохлой машине. Без этого, ездить на ней было просто опасно. А дальше служба вошла в колею. Сегодня он летит в Баффало. Завтра в Милуоки. Потом мелкий ремонт. Дни до окончания контракта тянулись резиной.

В декабре 1939-го, когда до ухода со службы оставались какие-то несколько дней, в часть нагрянула целая делегация во главе с самим горячо любимым дядей — окружным прокурором графства Дугласом Вандеккером. Дядю сопровождала Элизабет Вандеккер — мама Алекса, дядин помощник Максимилиан Гаттон и еще какой-то армейский капитан. После завершения экспрессивного выражения чувств матерью рядового, от которого Алекс с огромным трудом отбился от нежностей, слово взял старший Вандеккер. И речи его мог завидовать сам Цицерон...

— Алекс ты возмужал! Теперь, ты настоящий мужчина не ноющий о жизненных трудностях! Это достойно уважения!!! И мы с твоим отцом решили, что возвращение домой в чине рядового младшего мужчины нашего рода, было бы умалением чести нашей семьи. Вандеккеры не могут возвращаться домой побитыми псами!! Ты достоин большего, мой мальчик!!!

Не веря своим ушам, недавний представитель 'золотой молодежи', с ужасом, узнал новость. Оказывается, армейская жизнь для него, отнюдь, не закончилась. Теперь на несколько лет его ждали плацы, аудитории и тактические поля Военной Академии 'Вест-Пойнт'. А после ее окончания, служба в армии до получения звания капитана. Из переданного Алексу письма его отца следовало, что дела их семейной автофирмы теперь не слишком хороши. После того громкого позора в Лэнсинге, пришлось даже сменить вывеску, потому что спрос на машины и аксессуары к ним резко упал. То есть посетителей стало даже больше, но все они приходили лишь поглазеть на 'отца грубияна Вандеккера', как теперь склоняли Алекса в Чикаго и окрестностях. К тому же по городу поползли слухи, что отца Моровски заказали мафии именно старшие братья Ванддекеры. Отец нанял управляющего, и совсем перестал появляться в офисе. Это помогло ненадолго. Любопытные перестали мозолить ему глаза, но наступил застой в торговле — 'мертвый сезон'. Конкуренты почувствовали слабину, стали давить снижением цен, и рвать клиентуру из рук. За эти полгода их фирма, из вполне преуспевающей, скатилась до уровня захудалой. А впереди маячило разорение. За все это следовало 'поблагодарить' мерзавца Моровски. Кстати, его имя, теперь, было у всех на слуху. После польских подвигов, и особенно после того громкого шпионского скандала в Калифорнии. Никому неизвестный еще полгода назад парень теперь стал 'притчей во языцех'. За те же полгода он умудрился стать известным летчиком, капитаном Авиакорпуса, получить массу боевых наград в Польше, побывать в германском плену, вернуться триумфатором, и даже создать какие-то женские воздушные части. В письме отец рассказывал о беседе с генералом Маккоем, из которой он для себя понял, что с этим Адамом Моровски лучше бы, ни ему, ни Алексу, никогда больше не связываться. И ту же мысль настойчиво внушал в письме своему обожаемому сыну.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Алекс!

Я не знаю, кто его покровители в столице! Но этого 'скунса' трогать себе дороже!

Забудь о нем! Наше дело страдает от той твоей ошибки! Так исправь ее раз и навсегда!!!

...

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

И еще целая страница о том же другими словами...

Напоминание отца о том, что во всем этом 'нестроении' есть и немалая вина самого Алекса, и что именно ему и исправлять положение, было горьким, но справедливым. Теперь Алекс и сам это понял (Ну что ему стоило, не давать той дуре пощечины?! Надо было просто повернуться к нахалке спиной...). Но этот отцовский посыл нес в себе также мечту о возрождении их семейного бизнеса. Вернувшись домой в офицерском звании и с наградами на мундире, молодой Вандеккер вполне мог бы породить новый бренд для их семейного дела. Причем, уже не опасаясь насмешек и упреков в собственной никчемности. А там и до гонок дошли бы руки! Капитан Вернон как раз был представителем хороших знакомых дяди, которые должны были составить Алексу протекцию.

Как ни хотелось вернуться к прежней разгульной жизни, и как ни жаждал бывший автогонщик наказать своего обидчика, но аргументы, все же, смогли дойти до его расстроенного сознания. В январе 1940 года вступительные экзамены были им сданы (не без содействия), и новоиспеченный капрал-кадет приступил к занятиям в Академии. Капрала ему дали авансом, под залог будущих ответных услуг хорошим людям со стороны городских властей Чикаго и прокурора округа.

Учеба была еще более скучна Алексу, чем работа 'военным извозчиком'. Единственной отрадой стало наличие пусть временных, но подчиненных. Звание капрала, давало право гонять молодых мальчиков поступивших на учебу в сентябре, и до этого не видавших службы. Заставлять их отжиматься от пола или заледенелой тропинки младшему Вандеккеру нравилось. А потом служба снова вошла в колею. За прошедшие месяцы, он привык учиться, и даже почувствовал вкус к занятиям. Серьезно связывать свою жизнь с Армией Алекс не собирался, но красивая форма и некоторые привилегии притягивали к себе молодого человека. Но у военной службы офицера и солдата имелась и еще одна сторона. Любой, кто служит в армии, должен был быть готовым нести боевую службу, то есть воевать, а порой и лить свою кровь. Родственники Алекса отлично понимали все это, но не верили в серьезную опасность близкой войны, и выжимали из ситуации все возможное для возвышения отпрыска. В его карьерные перспективы они верили. Поэтому вскоре Алекса вместе с несколькими другими кадетами услали в командировку в Старый Свет.

На удачно начавшихся в апреле 'Учения нейтральных стран' Алекс попал стажером опять же по протекции знакомых своего дяди. Отправившиеся в Бельгию другие кадеты, за редким исключением были старшекурсниками. В Европе Алексу повезло. Он временно стал стажером командира автомобильного взвода. Возможность драть водителей за каждую мелочь вызывала в нем восторг. А вот дальше что-то пошло не так. До нападения немцев на Бельгию и Голландию, просто не успели вывезти их всех обратно в Штаты. Два дня германского наступления прошли в непонятках. Генерал Фрэнк Маккой ходил очень раздраженным, орал в телефон и гонял посыльных. Американские части пока никто не бомбил, но зенитчики-янки, временно приданные бельгийцам, уже вступили в бой с Люфтваффе. Вскоре пришел приказ и всем остальным. Вашингтон в этот раз решил, что потеря лица в случае бегства с Континента ударит по репутации Армии даже сильнее, чем возможное поражение 'американских добровольцев'. И американским военным пришлось вступить в дело. Учебу пришлось прервать на неопределенное время. Вскоре прислали новую форму и документы, младший Вандеккер, неожиданно для себя стал добровольцем сержантом. Когда начались бои с 'джерри', его автовзвод раздергали на отдельные машины. Сам Алекс вынужденно, околачивался при штабе генерала Маккоя, став стажером командира отделения охраны штаба, и одновременно, шофером-охранником для штабных пассажиров. Большего ему, увы (а может, и к счастью), не доверили. Теперь ему часто приходилось выполнять при штабе роль посыльного. Корпус 'Миротворец' нес потери и отступал вместе с французами. Как-то раз Алексу довелось увидеть Моровски. Тот в мундире бельгийского майора ВВС заезжал в штаб соседей-американцев. Их взгляды встретились неожиданно. Юного автогонщика, в этом заматеревшем опытном офицере, с длинными планками наград на мундире и с редкой сединой в висках, Вандеккер узнал с трудом. В том, что ненавистный мерзавец его узнал, никаких сомнений не было. Однако, ни кривой усмешки, ни презрения на его лице прочесть было нельзя. Лишь на одно мгновение, задержав на нем свой взгляд, бывший соперник по гонке, только ободряюще кивнул, и скрылся за массивной дверью генеральского кабинета. Больше они с Адамом не виделись. А вот, слышать про командира 'Белых Драконов' приходилось часто. И не только слышать... Как-то раз Алекс вез капитана с пакетом в одну из частей американского добровольческого корпуса 'Миротворец'. Неожиданно впереди на дороге взметнулись фонтанчики от пуль, а над головой раздался рык самолетного мотора. Алекс сразу узнал звук шестьсот первого 'Даймлер-Бенца', какие обычно стоят на 'мессершмиттах', и рванул свой штабной 'Бьюик' с дороги, через мелкую канаву, на большой луг. Вовремя. Пулеметно-пушечная трасса разворотила асфальт там, где они только что ехали. Из кабины мало что было видно. Но судя по звуку мотора и треску очередей, 'немец' не ушел. Машину бросало на ухабах, стучали камешки, летевшие от колес в днище и в колесные ниши. То справа, то слева по курсу вставали фонтаны земли, но вдруг исчезли. Неожиданно, к первому звуку самолетного мотора добавились еще два других. Стрельба в воздухе усилилась. Несколько томительных минут они скакали на 'Бьюике' по неровностям поля в сторону леса. Наконец, влетели под деревья, и водитель вместе с пассажиром капитаном резво выскочили из машины. Теперь можно было взглянуть на их несостоявшегося убийцу. А картина в небе сильно поменялась. Над опушкой леса, атаковавшего их 'мессера' зажали два серебристых 'Брюстера' с белой эмблемой на боку. Один летел чуть выше, пресекая попытки оторваться. Несколько маневров, грохот очередей. И вдруг 'мессершмитт', получив короткую очередь, взрывается, и на землю падают горящие обломки. Алекс слушал восторженные комментарии капитана, и не сразу понял, о чем тот говорил.

— Так ему, бастарду!!! Порви ему хвост, приятель! Повезло нам с тобой, сержант. И повезло сильно! Первый раз вижу бой 'драконов'. Эх! Жаль, фотоаппарата под рукой не оказалось!

— О чем вы, сэр?!

— А-а... Ты, что не еще понял, почему мы с тобой еще живы?

— Да вроде, успели оторваться от него...

— Ха-ха. Парень! Ты еще расскажи своей подружке, что взорвался он, потому, что не смог за тобой угнаться. Не иначе как от злости. Ха-ха!

— Простите, сэр...

— Когда ты соскочил с шоссе, 'мессер' последний раз по тебе дал пару очередей и все. Почему, как думаешь?!

— Не знаю, капитан, сэр. А разве он больше не стрелял...

— Ха! Да, потому что ему самому пришлось туго! Разве ты не понял, что 'Драконы Моровски' его сразу зажали, и не дали нас спалить? А потом они вогнали его в землю! Чтобы бельгийцы делали без нас, янки...

— Ясно, сэр. А это точно пилоты сквадрона Моровски?

— Можешь не сомневаться! Уж, эмблемы-то я на их бортах разглядел. За этих ребят из 'Белых Драконов' я сегодня обязательно выпью! После того, как подтвержу штабу их воздушную победу. Ну, вот, сержант, ты, наконец-то, понюхал пороху...

Вернувшись вечером в штаб, Вандеккер доложил о происшествии, и отправился отсыпаться. Но сон к нему долго не шел. Мысли шли в раздрай. Раздражение и злость боролись с восхищением.

'Мало того, что этот гад испортил мне спортивную карьеру, разорил наш бизнес! Я что же, теперь жизнью ему обязан?! И как ему теперь мстить?! Спасти сбитого пилота из его скадрона, чтобы выставить нашего полукровку растяпой? Или, наоборот, перебежать к 'джерри', и помочь им в охоте на эту польскую сволочь?! Они ведь и сами ловят Моровски? А может, вместо этого, написать ему благодарность в письме? Да, чтоб его, этого Моровски!'.

Забылся сном он ближе к утру. А проснувшись, по здравому размышлению, перебегать к врагам Алекс не решился. Голос разума отмел такую месть, как вариант несовместимый, ни с бизнесом, ни с будущей славой. Желание отомстить Моровски все еще горело в его душе, но иногда накатывали странные мысли. Вандеккеру вдруг захотелось новых военных приключений. Этому немало способствовала объявленная ему благодарность за спасение того пассажира капитана. А, испытанный под огнем всплеск адреналина, даже чем-то напомнил ему гонки. Честолюбие гнало обратно на военные дороги под вражеские налеты. Военная служба уже становилась привычной, а раздражение и скука все чаще покидали Алекса. Вернуться в Штаты хотелось с серьезным отличием, тем более что колея к нему уже слегка накатана. Так, глядишь, свои награды он получит даже раньше выпуска из Академии. И, это как ни крути, карьера, в чем-то превосходящая карьеру автогонщика. Тем более что в случае войны, гонки почти наверняка прикроют, до наступления мира...

* * *

В Америке действительно много возможностей. Александр понял это давно, и жизнь постоянно напоминала эту аксиому. В конце мая произошла одна примечательная встреча. Как раз в это время инженеры напряженно вылизывали новую модификацию Р-43 'Лансер' под более мощный мотор '2180-1' в 1400 лошадиных сил. Модификацию авансом нарекли Р-44 'Роккет'. Скорость до 600 километров в час могла бы покорить американских военных, хотя они-то как раз предпочитали измерять быстроходность аппаратов в милях в час. И именно улучшение ЛТХ (ну не гордое же название аппарата) было способно даже временно примирить генерала Арнольда и его коллег с не особо сильным вооружением аппарата. Впрочем, аппетиты штаба росли все сильнее и быстрее. На заводе, все носились словно в мыле, стараясь изо всех сил. Наводили лоск. Ждали оценок измененного проекта и новых требований от штаба Авиакорпуса. А оттуда пока просачивалась невнятная критика, пополам с часто изменяющимися требованиями. И тут, неожиданный приезд этого странного гостя. Меньше всего Александр ожидал увидеть в цехах завода 'Рипаблик' в Фармингдейле Всеволода Якимука. С этим коллегой из захваченного немцами Варшавского PZL, и бывшим соотечественником, до сегодняшнего дня они виделись считанное число раз на различных авиационных выставках, и даже толком не общались. Правда, соотечественником Якимук себя не позиционировал. Пути Великой Польши и России окончательно разошлись еще в далеком 1920-м. Сам гость уже давно привык к новой родине. Поэтому, несмотря на звучание свободной русской речи, беседовали нынче, не белорус и русский грузин, а, скорее, поляк с американцем. Гость сходу заинтриговал упоминанием фамилий Моровского и Северского. Картвели сразу напрягся, ожидая упреков, шантажа и угроз, но озвученные Якимуком предложения приятно удивили, сломав лед первых минут встречи. Оказывается, сильно обиженный на бывших коллег Александр Северский нашел себе руководящее место в концерне 'Командо', и уже развернул новые производства в бывших прибалтийских провинциях некогда входивших в состав России (в независимых ныне Латвии и Эстонии). Ожидание подвоха, к счастью, так и не подтвердилось. Наоборот, страдающей от отсутствия финансов, и приостановленных армейских контрактов, компании 'Рипаблик', великодушно предлагался, пусть и небольшой, но оплачиваемый пакет частных заказов. Правда, окончательный заказчик, с которым торговал 'Командо', так и не был озвучен в беседе. Было ясно, что Северский отнюдь не доверяет бывшим партнерам, и не разбрасывается клиентурой. Вспыхнувшее подозрение о том, что самолеты попадут в Японию, Италию или Венгрию, было развеяно в зародыше. Якимук подтвердил, что крыло, оперение, и частично каркасы фюзеляжей, отправятся в Прибалтику, на сборку аппаратов 'Ястжеб-3'. Шасси предполагалось французское. Вооружение, и вовсе не афишировалось. Был озвучен намек, что аппараты будут воевать против стран Оси, но, где конкретно, и под каким флагом, эти машины поднимутся в бой, гость отвечать отказался.

— Я не собираюсь разглашать сверхсекретные сведения о театре военных действий, которые по вашей неосторожности могут попасть в руки разведывательных служб Оси. Для вас довольно знать, что 'Командо' и 'Рипаблик' сражаются с врагом на одной стороне.

— Но почему бы, хотя бы контурно не обозначить персоналии заказчиков?!

— Причины очевидны, пан Картвели. После ряда, гм... недоразумений в прошлом... Ваш бывший и мой нынешний руководитель всерьез опасается стать 'третьим лишним'. Тем более что при вашем личном участии для этого был подан отличный повод. Поэтому или соглашайтесь, или я поеду дальше. Потеряю чуть больше времени, зато сохраню для нашего концерна источник дохода. У меня четкие инструкции от пана Моровского, который предвидел и такой вариант итога нашей встречи...

— Это вы сказали сгоряча. Напрасно вы, пан Якимук, столь подозрительны. Впрочем, я вас понимаю! Да-с. С Александром Николаевичем Северским получилась некрасивая история. Я, безусловно, уговорю хозяев 'Рипаблик' взяться за ваш заказ. К тому же... Это ведь не поставка самолетов, а всего лишь отправка запчастей к ранее купленным машинам. Не так ли?

— Вот тут вы правы! Ваш 'Лансер' не случайно забраковали военные. Как вы знаете, немцы отчеканили свой 'эталон', и теперь, в вечном равнении на него, аппетиты Авиакорпуса будут только расти. И, значит, большие серии машин для Авиакорпуса ваша Компания начнет выпускать еще не скоро. А, вот, наш заказ выгоден для всех. И, разумеется, в ваших же интересах, не трубить повсюду о причастности к этому производству 'Рипаблик'.

Александра порадовал конструктивный подход бывшего партнера и друга, на некоторое время, ставшего врагом. После всего пережитого, главными жизненными принципами Картвели избрал стремление к большому успеху, а также терпение и выдержку на этом пути. Не правы были те, кто говорил, что он коварно предал своего бывшего друга и работодателя Северского. С точки зрения Картвели, предательства ведь как такового не было. Просто он воспользовался ситуацией, ведь в бизнесе нет места сантиментам. К тому моменту, Северский скомпрометировал себя продажей самолетов покупателям из стран Оси. Вдобавок, его большие траты на аэродинамические исследования выкопали полумиллионную яму в бюджете Компании (хотя сам Картвели разделял идею о серьезных вложениях в исследования). И когда Картвели предложили заменить на его посту основателя Компании, тот долго не раздумывал. Ведь именно Северский в свое время дал ему замечательный старт, без содействия которого не было бы такой карьеры. Или карьера Картвели 'взлетела' бы, но спустя долгие годы. Кстати, преодолеть свой кризис компания 'Рипаблик', так и не успела. Отдельные успехи были, но все висело на волоске. Да, контракт с Авиакорпусом уже был заключен. Но постоянно идущие конференции вернувшихся в Америку ветеранов воздушных битв из французских и бельгийских частей Альянса, и из корпуса 'Миротворец', подвергли резкой критике саму 'концепцию легкого истребителя', которую продвигал именно Картвели. Требовалась иная машина с вооружением в 6-8 стволов пятидесятого калибра, со скоростями, превышающими 630-650 километров в час и с высотностью свыше 12 километров, и с хорошей дальностью. Кстати, сам Александр уже начал с коллегами проработки по куда более тяжелым машинам с моторами в 1900 л.с. и более (двигатели такой мощности еще не ставились ни на один истребитель в Мире!). Тем неожиданнее оказалось второе предложение польского гостя. На стол легли общие виды самолета намного крупнее, и 'Лансера' Р-43, и его модификации 'Рокета' Р-44. Беседа подходила к кульминации. Голос Якимука спокойно перечислял условия возможного сотрудничества.

— Поскольку первый контракт нами начерно согласован, то мои коллеги из 'Командо', готовы обсудить сотрудничество с 'Репаблик' в разработке более мощного аппарата, как раз по контурным требованиям, озвученным вам ветеранами боев в Европе на конференции в Райт-Филд. Скажу вам больше. Новый восемнадцатицилиндровый мотор 'Двойная оса' уже проходит испытания на аппаратах нашего концерна. Кстати, первые, еще даже не произведенные партии, уже на корню выкуплены нами у 'Прат энд Уиттни'. Захотите сотрудничать, выиграете минимум полгода. Тем более что канва проекта у нас уже есть. Но наша помощь оценивается в четверть вашего армейского заказа, размещенная на заводах концерна 'Командо'. И торговаться по данным пропозициям я, увы, не уполномочен. Либо так, либо... Как известно, у моих нанимателей хорошие связи в штабе и в столице...

'А Саша-то сильно изменился. Стал намного жестче и циничнее. Настоящий купец! Или это его партнеры Хьюз и Моровски правят бал в коммерции их шустрого 'Командо'? Прямо волки купеческие, или абреки горские. Однако, пусть их! Мы, конечно, и сами с усами, но судя по спокойствию Якимука, знают они о наших делах и, правда, немало. И связи у них серьезные. Да и предложение не особо грабительское. Если их проект окажется толково продуманным, то можем действительно сэкономить время. А время нынче стоит дорого, куда дороже четверти армейского заказа. Хозяев 'Рипаблик' я совершенно точно сумею убедить. Да и условия, как ни крути, справедливые. Нам ведь даже без всяких гарантий подкинули столь нужный заказ, как раз когда нечем платить зарплату рабочим и инженерам...'

— Когда мы сможем ознакомиться с вашим вариантом проекта, и сравнить его с нашим.

— Сразу после подписания соглашений об ассоциации с нашим концерном, и о разделе заказов.

— Хорошо. Предлагаю провести встречу на нейтральной территории. Например... гм... в Детройте?

— Нет проблем. На эти согласования я уполномочен. Точное время и место встречи, я сообщу вам уже завтра. Позвольте откланяться. И будьте уверены, вы сделали правильный выбор. Вместе наши фирмы достигнут куда большего.

— Дай-то бог...

Состоявшаяся вскоре встреча, от острой торговли 'о долях пирога' плавно перетекла в обсуждение совместного проекта новой модели ХР-47. Авиационные инженеры (по компоновке и аэродинамике) из 'Вако', 'Беланки', 'PZL', 'Райан' и других входящих в концерн 'Командо' конструкторских коллективов неплохо потрудились над концепцией 'тяжелого одномоторного истребителя'. Их решение с размещением компрессора в хвостовой части аппарата (с длинными воздуховодами к мотору), воздухозаборниками в широком коке винта и в крыле, а также фонарь кабины в форме капли, в чем-то даже превзошли собственные наработки Картвели, который еще только начал искать варианты компоновки машины со столь мощной ВМГ. Порой ему даже казалось, что кто-то прочитал его собственные идеи, витавшие в эфире, и не успевшие выплеснуться на чертежи и наброски. Но, как бы, то, ни было, подписи скрепили бумагу, и сотрудничество началось. И как по волшебству, через неделю штаб Авиакорпуса подтвердил приторможенный было заказ на 80 'Лансеров'. Посыпались и мелкие заказы от новых партнеров. Работа по ХР-47 шла скоростными темпами. Жизнь стала налаживаться. Несмотря на имевшиеся у Северского акции, компания 'Рипаблик' не стала собственностью концерна 'Командо', однако теперь была тесно связана с ним цепочкой поставок и совместной коммерческой политикой. Но, все же, главного Картвели добился. Его имя среди создателей истребителя 'Удар Грома' будет первым. А спустя годы никто уже и не вспомнит о прочих других, приложивших к этому руку.

Выпущенные из сборочных цехов рижского завода новые 'Ястжеб-III' вскоре попали сразу на два театра боевых действий. Полсотни таких машин неожиданно для всех оказались в британском Египте, и сходу показали итальянским 'Фиатам', что воевать с ними, не то же самое, что жечь старые британские 'Гладиаторы', и переделанные русские И-5 и И-7. Чуть позже два десятка новых истребителей были поставлены в британский же Аден, а потом тридцать аппаратов взяли под охрану небо Мадагаскара, в рядах авиации Добровольческой Армии. Остальная сотня выпущенных в Риге машин, заменила своих изношенных предшественников в Польше. В феврале 1941 боевые действия на Восточном (польско-германском) фронте несколько поутихли. Поляки укреплялись на отвоеванных рубежах и перегруппировывались. Немцы тоже готовились к новым боям, и не спешили нести потери в бесплодных слабо подготовленных ударах по врагу...

* * *

Черновое обновление от 29.03.19 / Пока без названия/ — не вычитано //

* * *

'Красотища-то какая! Погода над облаками, словно по заказу. Внизу белое кружевное покрывало, сбоку солнышко светит. Ласковое такое сквозь светофильтры. И переливающаяся разными цветами высь стратосферы со всех сторон. От крыла 'Боинга' солнечные зайчики ко мне на остекление скачут. Благодать. Хочется даже остановить мгновение, словно дядьке Фаусту. Только бы этот набор высоты длился и длился. Э-эээхх! Как же не хочется гибнуть именно сейчас. Уже целый год как, я своими чахлыми ручонками, упираюсь, хоть как-то затормозить Мировую Войну, и сделать ее чуть менее кровавой. Бестолково пытаюсь, хоть на десяток миллионов снизить потери моей Родины. А лучше бы и совсем... И не я одна тут корячилась. Вон сколько народу уже в деле! А чего же, мы добились? Чуть более звонко 'за речкой' щелкнули по носу японцев. Тут разница не особо заметна, но пусть... Итальянцы с греками надежно сцепились, и свои дивизии к нам не пришлют. Захвачена Финляндия, которая теперь стала нашим буфером с северо-запада. Аж целыми тремя. Что ж... Это уже кое-что... Карбышев-то со товарищи, с этого боку точно соломки стране постелят. Вон, Линия Маннергейма, я слышала, уже сейчас 'выворачивается мехом наружу'. В смысле, переделывается в обратную сторону, чтобы отбивать удар со стороны Швеции. А в Норвегии партизанская война идет до сих пор. Кстати, хреновая там у Гитлера 'антресолька' вышла. Войска к нашей границе тоже не в один момент пригнать. Это значит, не будет наступлений финнов и немцев, и не должно случиться обвала с этого боку. А, если через шведов фрицы сунутся, то сразу в Карелии и огребут. Минус бомбардировки Мурманска, и минус Блокада Ленинграда. Маленький такой плюсик моей совести. Есть польза стране и народу. Пусть крохотная, но есть. А с другой стороны глянуть. Это, вроде, как и много, но этого и очень мало! Да, за Бугом теперь маленький такой, свернувшийся колючим клубком, буфер появился — 'Сражающаяся Польша'. Но надолго ли ее хватит? В последних сражениях Войско устояло, но и германский Вермахт живее всех живых. Подтянут резервы и швах! А потом, ведь не оставят они и нашу страну в покое. Не смогут. За все уже заранее уплочено! Заказа не отменить! Шаг вправо, шаг влево, и Гитлеру крышка. Свои же, его и прихлопнут, по команде из-за океана. Если отступит. А значит, не сегодня, завтра, полезут 'сверхчеловеки'. Начнется 'новый сорок первый', а меня уже снова не будет. Обидно. Опять все случится без меня. Чуть лучше выйдет, хочется в это верить. Наверное, не расшибут на рассвете матчасть на аэродромах. Да, и потери Люфтваффе окажутся куда серьезнее. Но дальше-то что?! Танковые корпуса в идиотские атаки без заправщиков и второго БК, снова бы не бросили, ухари. А будь я там, что, лучше бы вышло? Кто бы меня в самые первые дни-то слушал? К Сталину, сломя голову, бежать сдаваться, мол, 'внемлите попаданцу, ради всего коммунистического!'. Ага. Три раза. Он проверенной разведке не всегда верил, а я кто? Под замок бы посадили на месяцок, охолонуть. Да стали бы колоть на знании будущего. И, тут я им, пык-мык — Сталинград, пык-мык — Севастополь. Угу. А хронология Второй Мировой уже год с лишним, как поменялась! Все уже по-другому. Даже командующие у групп армий другие окажутся. И потому, все пульки моих предсказаний в молоко, с размаху... И чем бы это помогло нашим? Ход войны-то другой! Все! Основные фишки 'Блицкрига' нашим генштабом уже и без меня переосмыслены. Не зря они 'ограниченные контингенты' в голубые дали посылали. А я? Ну, допустим, никуда не ходить мне, а просто воевать, как все. Еще одна единица в ВВС — десяток сбитых 'фрицев' и все. Через месяц-полтора, хвостом ввысь, морковкой в землю. Угум. 'Красная девица лежит в гробнице, а коса на улице'. Да не жалко! Для дела, не жалко. Но с моими нынешними возможностями — это примитив. А вариантов-то и нет. Если только в тылу отсиживаться испытателем. И в глаза парням улетающим на фронт глядеть, ушами от стыда пылая, да глаза от них пряча. Наши-то реактивные, которые я в Польше гоняла, еще не готовы ни хрена. Первая 'полуопытная' серия нам корячится, только к середине зимы 1941-го года. И воевать на них никто толком еще не умеет. Сколько еще будет жертв? Даже испытатели на фронте через одного биться будут. Все огрехи, как зомби из щелей полезут. В мирное-то время, целых три года бы самый первый реактивный полк учился до своей боеготовности. Три! И я нашим корифеям ученым и производственникам, может, самую малость могла бы подсказать, да и то, не факт. У меня ведь в этом времени уже полное отупение случилось. Все мои навыки мастера на другой уровень материалов и технологий заточены. Ни хрена-то я толком и не знаю, как работать в нынешних условиях. 'Тюльпан' примитивный смастрячить в сарае, много ума не нужно. Турбореактивного 'Эльфа' я, специально, спроектировала по мотивам британских же движков. Для бриттов в нем ничего нового. Да и то еще убожество вышло, по совести сказать. Но там весь смысл был в другом. Надо было нашим разведчикам к вражеским реактивным секретам путь-дорожку проложить, вот и проложила. Да еще Люльке с Лозино-Лозинским и прочим Уваровым и Стечкиным пинка хорошего дала. Чтоб быстрее наши моторы делали! Без ресурсных-то ТРД, не будет у СССР реактивной авиации. Пусть пробуют. Пусть ошибаются, но ищут и находят. Должны они справиться. Британский сплав 'Нимоник', вон, получили вроде. Но успеют ли его до войны освоить? Если что-то, вроде центробежного ТРД 'Дервент' к 42-му выйдет, значит, не зря я разорялась, и безумствовала. А мне теперь остается сделать, то, что не сможет вообще никто. Никто, кроме меня. Будет от этого толк или нет, время покажет. Правда, покажет оно уже не мне. Но, вот, такой случай больше точно не представится. Никогда. Берия с Судоплатовым не понимают, и не поймут, что такое стране нужно. Некому будет догадаться, и сделать это. Кроме меня — некому. И все же, уходить во тьму, вот так, все начатое бросая... Обидно. Обидно до жути! И ошибиться в своих прогнозах тоже страшно. А вдруг все станет только хуже! Вдруг Мировая Война станет для Родины Атомной, да еще и против всего мира? И что мне тогда делать?! Впрочем, МНЕ уже ничего делать ТОГДА не придется. Потому, что у меня только эта одна попытка и есть... Вот, только, сомнения гложут. Грызут и покусывают. Понимаю, что сегодня мой единственный шанс, угробить эту сволочь и его прихлебателей. Понимаю! Но будет ли польза?! Как я там, в своей могиле, пойму, что с того будет толк?! Как?! А, ну тихо! Отставить сопли истерические! Раскудахталась тут! Пан подпулковник хренова! Может, тебе новую юбку со склада выдать!? А как, те пацаны вчерашние школьники — подольские курсанты, умирали, на пути врага к Москве? Как эти мальчишки понимали, что их жертва не напрасна?! Они как?! Смогли! Сумели! Не отступили... Короче, слушай последний боевой приказ — засунуть все сопли поглубже, и просто сделать свое дело. Только так! Свой вклад внеси, товарищ пилот. Сдохни, но сделай! За детей наших...'

Из кабины аппарата мало, что было видно. "Феникс" сидел верхом на спине 307-го 'Боиннга', зафиксированный крепежными узлами на узкой полоске направляющей. Павла, ухмыльнулась, вспомнив, как убеждала все руководство NASA, включая своего партнера Хьюза и профессора Годдарда. Мол, потеря высоты на сотню метров, при старте из-под крыла, даст километры недобора подъема. Согласились. Тренировочный старт прошел без сучка, без задоринки. Прославленному ракетчику верили даже без расчетов, признавая авторитет. Но все это с ней происходит в последний раз. Через час, танкер-буксир В-17, отцепится, и сцепка окажется на высоте сброса. Потом отрыв от носителя... Павла старалась настроить себя, как бездушную машину. Чтобы все сделать ювелирно. Никаких метаний не должно быть в момент выполнения маневра. Это японские одноразовые пилоты, принося себя в жертву стране и императору, могли себе позволить петь в кабине песни, читать стихи и возвышенно думать о своем возрождении в храме павших воинов. Павла верила лишь в то, что своим поступком хоть немного ослабит вечного врага своей Родины. Врага, которому Гитлер с его рейхом, всего лишь, так, 'мальчишка на побегушках'. Надеялась, что хоть на некоторое время задержит начало Холодной Войны. Насколько задержит? Да, как получится! Хотя бы на несколько лет. За это время, чуть больше народа родится в Союзе. Чуть крепче будет армия. Чуть сытнее станет жизнь в деревнях и городах. Меньше будет сирот и калек. Сильнее станет наука и производство. Конечно, вместо Трумена, вскоре после смерти Рузвельта, придет другая сволочь! Куда ж без них-то? Овальный кабинет долго пустовать не будет. Но верней всего, преемник не будет столь резко тащить одеяло на себя. Точно ли? Она не знает. Но, в том, что Трумен упырь, сомнений нет. А на цену этой жертвы... плевать. Советскому разведчику нужно было думать только об успешном ударе своей ракетой, почти сразу после отрыва от носителя. Попытка будет только одна. Другой не представится. То, что вместе с сенатором (и будущим вице-президентом) на борту 'Боинга' погибнет несколько генералов с адъютантами, руководство NASA и NACA, а также три ключевых фигуры 'Манхеттен проекта', было лишь фоном. Притормозить столь важные направления работ вряд ли удастся. Главное, Трумен. Ей фантастически хитро, удалось сыграть на их тщеславии, предложив Америке невиданное шоу — 'Обручение с Космосом'. Как некогда Дож Венеции обручался с морем, все эти масоны собирались в этот раз обручиться с великой пустотой и звездным небом. Запустив по баллистической траектории ракетного пилота до очень низкой орбиты, апогеем километров 70-80 они рассчитывали, вымести из истории воспоминания обо всех прежних достижениях русских и немцев. Во всеуслышание признать все, сделанное до этого момента, лишь несущественными и неудачными попытками. Установить свой моральный суверенитет над межпланетными путями и орбитами небесных тел. Такая вот наживка оказалась для них слишком вкусной. Поищите ка политика не желающего попасть в анналы истории. А вообще такие бывают? И Павла их на этом подловила. Конкурс был жесточайший. На борту имелось только сорок мест. Просторный салон 'Боинга' после модернизации получил несколько панораных выпуклых окон. Сейчас у них толпились тщеславные 'хозяева жизни', позируя паре фотографов и кинооператору. Парашюты? Не смешно. В такой толчее им тут было не место. Шикарный 'Боинг' (родной брат самолета Говарда Хъюза) казался надежней Статуи Свободы. Полет с ракетой был у него уже не первым. Все пассажиры были уверены в полной безопасности.

'Ну, так что ж... насильно вас никто сюда не тянул. Сейчас я вас с космосом-то и повенчаю. Будет вам веночек, не сумлевайтесь. Так, вот вы какие 'творцы истории'? Уже скоро. Скоро белозубые широкие улыбки исчезнут с этих лиц, сменившись гримасами ужаса. Жалко ли этих людей, их будущих вдов и сирот? А жалели ли они японских детей в Хиросиме?! А сожженные корейские и вьетнамские деревни. А стыдно ли им было за гибель людей, замученных в тюрьмах ЦРУ? Вот и Павле не жалко этих мерзавцев. Она нынче 'ангел мести'. Мести, которая свершится несколько заранее. Да и есть ли у нее другой выход? Может, стоило делать карьеру в Вашингтоне, под крылом этого самого ненавистного Трумена? Он ведь намекал тогда в Лэнсинге... Стать генералом и главой какого-нибудь комитета. А то и уважаемым сенатором. Искупаться по уши в политическом дерьме, улыбаясь и пожимая руки тем самым 'хозяевам жизни' и их приказчикам? Врасти душой и телом в эту маску, чтобы потом — 'когда-нибудь!'... Нет. Не выйдет! Такую маску Павла носить бы не смогла. Это работа для киношного Штирлица, и вполне реальных разведчиков вроде Рихарда Зорге и Кима Филби. С этими титанами встать в один ряд, не выйдет. Все, что доступно ей, это играть роль нахального выскочки с боевым и испытательским опытом. А рывок к власти такого персонажа, в Вашингтоне пресекают на раз-два. Это тупик. Возможно, удалось бы годами снабжать СССР ценными разведданными. А может, выпал бы иной шанс, повернуть историю в нужное русло. В такое можно только верить. Но веры в это нет. Не справится. Потерять себя легко. А жить, зная, что единственный шанс упущен, невыносимо. Потому, прочь сомнения'.

Носитель ракеты уже почти набрал высоту отрыва. Перед глазами панель управления модернизированной ракеты. Сколько труда и душевных сил в нее вложено. Если бы сейчас Моровски на своем "Фениксе" взял высоту 70 км, то через год американцы наверняка начали бы постройку настоящего носителя систем весом более 30 тонн. Лет за пять-семь управились бы. Потом еще лет пять на испытания. При буржуйских деньгах, к середине 50-х результат был бы ими получен. И тогда, не было бы никакого 12 апреля в СССР. Если дать им сейчас хлебнуть глоток успеха. Так что, есть еще один повод, закончить этот затянувшийся сон именно сегодня. Следующие старты в Западном Полушарии теперь, наверняка, случатся очень не скоро. А в СССР готовится новый экипаж. У аппарата Оберта-Стечкина-Королева есть все шансы, начать космическую эру этой зимой. Нападет ли после этого Гитлер? Кто его знает. Но, под угрозой неотвратимого ракетно-химического удара по своей столице, он сто раз подумает прежде, чем сунется. Всей его придворной астрологии с хиромантией придется учитывать это грозный фактор.

'Пора. Скоро начнется отсчет. Прощайте скалистые горы. На подвиг Отчизна зовет... Прощайте друзья. До встречи в аду, враги. Счастливо страна. Хау — я все сказала. Пора мне'...

— Сокол. Как настроение?!

— Настроение боевое, сенатор, сэр!

— Адам, проникнитесь моментом! Вы чувствуете, как на ваших глазах творится История!

— Конечно, сэр! Всеми фибрами души. Разрешите запуск разгонных блоков?

— Разрешаю запуск. Удачи вам, Сокол! Пусть грядущие поколения американцев благословят сегодняшний день! А для вас этот триумф — ступень к настоящей славе и богатству.

'Тьфу на вас, еще раз. Засуньте себе поглубже, свои похвалы и обещания'.

Ракета окутывается дымом ускорителей, но Павла сразу же вырубает три четверти тяги. Пилот, резко, слитным движением расцепляет замки, рвет на себя штурвал, вжимая регулятор носовых сопел на набор высоты. Ракета успевает неуклюже подскочить на сотни три с чем-то метров. Огненный зверь рвется вперед, нужно не дать ему проскочить цель. Когда становится ясно, что справиться не выходит, Павла отчаянно рвет рычаг тормозного парашютика, и тут же отстреливает его едва распустившийся купол. Ракета чуть отстает от самолета, заваливаясь влево. Пилот чувствует, как трещит волосок, на котором все висит. Наконец, инерция управления преодолена, и тут же руки пилота толкают штурвал от себя, отработав хвостовыми рулями и носовыми соплами. Ракета кивает, и нехотя, идет вниз прямо на ползущий над облаками, такой близкий силуэт лайнера. Вот, фюзеляж самолета неторопливо растет в размерах. Взгляд Павлы, словно стереотруба, приближает расположенные в шахматном порядке блистеры окон. За остеклением лица.

'О, как? Сам Оппенгеймер глаза вытаращил. Какие же у них противные лица и глаза — эти 'зеркала душ'. И, вот, эти деятели хотели править всем Миром? Тьфу ты... Даже умереть, как люди, и то не могут. Ну, привет вам 'вашингтонские небожители' от коренных американцев, которых вы некогда извели. Встречайте ответку за них, да и за всех других тоже. Большой 'фигвам' — избушка такая...'

Промелькнувшие мысли, сменила пустота. Блики на дюрале крыльев лишь на доли секунды отвлекли на себя внимание, но Павла успевает. Вовремя переводит тягу на максимум, прицелившись в самый центр огромного крылатого лимузина. В сам момент удара, удается лишь улыбнуться. Все...

* * *

Павла проснулась. За окном раздавались голоса на французском. Знакомая перебранка авиатехников. Слышанная не один раз. Память тут же подкинула и местоположение этого аэродрома — Тулуза. Голова советского разведчика лежала на влажной подушке. Сердце стучало, словно очередь из ШКАСа.

'Опять! Как же мне все это надоело! Опять по мозгам ездят, мучители. Зачем снова это несбыточное 'кино' крутить? Мне тут скоро через пол Европы армаду в небе вести, а они, как маленькие, все о том же. 'Хочешь конфетку, а нету'. Только дразнят своими глупыми сказками...'.

* * *

Черновое обновление от 09.04.19 / Воздушный Гамбит в европейской партии / — не вычитано //

* * *

Сейчас Джеймс был почти спокоен. Жизнь военного пилота, испытателя, и рекордсмена, приучила полковника грамотно просчитывать любую ситуацию. Новое звание было ему присвоено этим летом за умелое командование авиагруппой 'Дугласов DB-7' и совмещение должности заместителя командира авиакрыла. Вместе со званием, был вручен 'Воздушный крест' от родных ВВС, и ордена от французов и бельгийцев. Что ни говори, награды получать всегда приятно. Однако, несмотря на авантюрную жилку в душе, рисковать по-глупому Дулиттл не любил. Впрочем, и отказаться от участия в такой операции также не мог. Ни за что бы себе потом не простил, оставшись в стороне от столь важного и громкого дела. И потому в этот раз, решил вместе с инициатором затеи, идти ва-банк. Шанс добиться нового впечатляющего успеха выглядел уникальным, поэтому за предложение своего 'Ошкошского крестника' Джеймс уцепился двумя руками. Однако в роли лидера, столь крупного соединения, как сводное авиакрыло ВВС Альянса, он выступал впервые, и это добавляло волнений. Впрочем, уверенность ветерана военной авиации в успехе этой авантюры, помимо серьезного расчета рисков, базировалась на созерцании впереди в штурманской кабине затянутой в летный шлем головы Адама Моровски. С этим 'талисманом' леталось ему вдвойне спокойнее. Две недели назад слишком молодой подполковник Сил Поветжных прибыл с Восточного Фронта в штаб объединенных ВВС под Парижем. Приезд был далеко не первым. Не далее, как в начале сентября 1940-го Моровски уже привозил в столицу Франции свои прожекты по борьбе с ПВО третьего рейха. В тот раз речь шла о появлении у противника районов оснащенных радарами новой генерации, а также о способах преодоления их авиачастями Альянса. Немцы сильно продвинулись в технике ПВО. Станции 'Фрея' имели дальность в 200 км, но пока их было немного. Зато планировалось выпускать крупной серией станции обнаружения 'Большой Вюрцбург' имеющие дальность обнаружения до 80 км. Станции орудийной наводки 'Малый Вюрцбург', имевшие дальность обнаружение в 40 км, также прошли в августе войсковые испытания, и сразу начали появляться в ПВО Берлина. Поначалу в планах Люфтваффе была защита западных границ рейха, но Гитлер настоял на 'приоритетной защите столицы от подлых ударов польскими этажерками по святыням германской государственности' (фюрером имелись в виду Рейхстаг и прочие реликвии нации). Если в сентябре доклад Моровски ставил перед участниками совещания вопросы о новой тактике противодействия, то в этот раз в центре внимания были оперативный и стратегический уровень планирования. И не всем присутствующим этот 'прогресс уровня выступления' был по душе. Конечно, докладчика знали все, однако для местного начальства, его статус и возраст сильно не дотягивали до уровня важности затрагиваемых им вопросов. Тем более что держался гость без малейшего подобострастия, на самой грани приличий. Только появившись тут, не страдающий смущением перед высокими чинами парень, смог на целых два с лишним дня отвлечь от текущих задач куда более высокопоставленных руководителей объединенных ВВС Альянса. Год назад, этого мальчишку оставили бы за дверями ждать, пока высокое начальство вынесет окончательный вердикт по его прожекту. Однако, заработанный им за год авторитет и нынешний статус зам. командующего ВВС отдельного Восточного Фронта, давали ему теперь иные права. В этот раз Моровски получил более-менее равный регламент для полемики с его оппонентами. Когда другие выступающие, собственными витийствами загоняли решение в очередной квазилогический тупик, слово снова брал инициатор этой встречи. И его слушали. Пусть и, перебивая атаками начальственной логики и авторитета, но все-таки слушали. А убеждать молодой зам. командующего умел. И именно этот риторический талант оказался здесь, как нельзя, кстати. Кое с кем из присутствующих, никаких проблем взаимопонимания не имелось. К примеру, уговаривать командование 'Добровольческой армии' вовсе не требовалось. Поскольку их, со штабом 'Сражающейся Польши', совместная работа по подготовке нового наступления, шла уже целый месяц. Под это дело, в советский порт Мурманск даже пришло грузовое судно с комплектами ЗИП к американским самолетам Альянса, запасными моторами, бочками с машинным маслом и высокооктановым бензином, а также с бомбами и патронами американского стандарта (эта поставка курировалась отделом специальных операций Армии Соединенных Штатов, который идею уже поддержал, хоть и не принял еще по ней окончательного решения). Но некоторым участникам совещания, резко не нравились, как повестка самого собрания, так и содержимое большей части этапов, претендующей на статус плана авантюры. Этому скепсису немало способствовали, как испытываемая рядом представителей элиты Альянса личная неприязнь и зависть к 'выскочке', так и прогноз больших потерь от огня зениток и 'охотников' Люфтваффе. Новая система ПВО Германии названная 'Гелле Нахтягд', оказалась комплексной и очень серьезной. В ее составе имелись районы, прикрытые ночными истребителями 'Bf-110', поддержанные зонами РЛС 'Вюрцбург', и прожекторными частями. С октября к этим средствам добавились участки, оснащенные мощной зенитной артиллерией, имеющей радарное наведение. Германские истребители 'ночники' имели на борту автоответчики 'свой-чужой' FUG-25, отвечающие на сигнал облучения своей РЛС 'Вюрцбург' измененным ответным сигналом. Это позволяло наземным германским радиометристам проводить селекцию воздушных целей, и наводить на врага, как зенитный огонь, так и атаки истребителей. Теперь дневной и ночной проход сквадронов бомбардировщиков Альянса через такие районы ПВО, был чреват серьезными потерями, а то и срывом боевых заданий. Поэтому сомнения в успехе воздушной операции, и в успехе последующих наземных боевых действий, казались серьезными. Впрочем, эмоции также явным образом влияли на оценки. Поступи это предложение от уважаемых генералов из штаба RAF, возможно решение было бы принято в разы быстрее. То ли дело, выслушивать 'гениальные измышления' от 'этого невыносимого выскочки' Моровски... Даже по лицам присутствующих было заметно, сколь сильно раздражал их спокойный апломб двадцатилетнего мальчишки в погонах подполковника. И все же, дело тут было не только в эмоциях... Кому-то, даже после грамотных ответов инициатора, все еще казался запредельным риск неудачи этого интересного проекта. Другие, имели жесткие инструкции от своего начальства, которые нужно было строго выполнять, или вовремя получить новые. Самодеятельность в штабах каралась жестоко. Третьи знали больше всех присутствующих вместе взятых, и опасались... не провала, а как раз успеха данной операции! Впрочем, даже они не спешили афишировать свою ведущую роль в 'предании анафеме' столь многообещающего плана (и в последующем обвале Западного фронта, который и так уже дышал на ладан). Некрасивого пятна на своей репутации, из высокопоставленных собравшихся в штабе объединенных ВВС, не желал никто.

А новый план, и вправду, смотрелся слишком дерзко, и даже, отчаянно. В случае весьма возможной неудачи, боевая авиация Альянса из-за больших потерь экипажей и матчасти, теряла нынешний паритет с врагом в воздухе, на длительное время (до апреля 1941 точно). Это могло аукнуться господством в небе Люфтваффе и Аэронаутики, а значит, и наземными поражениями сил Альянса. Почему 'весьма возможной неудачи'? Да, потому, что, с начала года ПВО германского рейха сильно окрепло, хотя и не достигло сплошного покрытия со стороны угрожаемых направлений. Немецкие радары 'Фрея' и 'Вюрцбург', выстроенные в виде дуги от балтийского побережья до баварских альпийских предгорий, увеличивали риск обнаружения воздушных налетов, даже на больших высотах и в сложных метеоусловиях. Сплошной эшелонированной линии радарного покрытия еще не было, но все к этому шло. Предпринятые недавно британцами воздушные удары, уже продемонстрировали высокий уровень потерь. Единичные радары стояли и на Восточном фронте, в районах Кракова и Варшавы (Польша все же была второстепенным направлением, хоть новых налетов 'брандеров' в Берлине и опасались). Со стороны нейтралов, радарного прикрытия практически не было. И докладчик, именно эту особенность ПВО противника, и указал в качестве причины запланированного им успеха. В его самоуверенном заявлении упор был на слабость флангов германской ПВО, в обход которых и планировалось нанести главные удары. Получалось нечто вроде сухопутного германского наступления, через Бельгию и Люксембург, в обход 'Линии Мажино'. Роль укреплений тут играла недостроенная линия немецких радаров. Только на этот раз все должно было случиться в обратную сторону, и не на земле, а в воздухе. В воздушных налетах на максимальную дальность, Моровски предлагал, ни много ни мало, задействовать целый воздушный флот из пяти-шести сотен самолетов (туманно добавляя, что им уже согласовано участие еще нескольких авиагрупп не присутствующих тут союзников, с явственным намеком на авиацию греческого ТВД). Больше половины авиагрупп собранного воздушного флота, должны были, взлететь из Британии и южной Франции. Нескольким волнам бомбардировщиков (в основной массе тяжелых и дальних) предстояло нанести бомбовые удары в германских тылах, и приземлиться на весьма удаленные от их места старта площадки... расположенные в восточной Польше. Это заявление вызвало живой отклик собравшихся. Такое тактическое решение позволяло бомбить объекты за пределами боевого радиуса самолетов, и оно же ломало все стереотипы штабных стратегов Альянса (впрочем, и стереотипы их противников тоже).

— Благодаря джентльменам из Чикаго и Нью-Йорка, мы теперь вполне можем оснастить большую часть воздушных кораблей эффективными радиокомпасами. Буквально на днях, получена большая партия новых 'Бендикс' и более старых 'Фэйрчайлдов'...

— А насколько обучены работе с оборудованием пилоты и штурманы?

— Обучение работе с такими приборами и в Силах Поветжных, и в Арме дель Эйр, и в ВВС 'ДА' идет уже не первый месяц. Да и британские экипажи давно знакомы с подобными приборами. Теперь нам нужно воспользоваться плодами этой подготовки, и по большой дуге обойти крайние германские районы ПВО. Над Италией опасаться нечего. Турин мы обходим далеко. А в районах Милана и Вероны ни толкового зенитного прикрытия, ни ночных охотников у Муссолини не имеется. И, как мы с вами видим, господа, в районах 'Бромберга — Штетинна' и 'Инсбрука — Граца', надежного радарного прикрытия у Германии также не имеется. А сил ночников там мизер.

— Полагаю, и эти ваши утверждения основаны на данных разведки?

— Совершенно верно, мсье генерал. И этим сведениям вполне можно верить. К тому же, в согласованное время, в других районах ПВО на экранах германских радаров внезапно появятся сотни и тысячи целей... Не случайно, мы еще месяц назад заказали специальные отражатели, для постановки помех. А при соблюдении присутствующими требований сохранения секретности...

Неожиданно выступление было прервано резкой тирадой главы бомбардировочного командования Королевских Воздушных Сил, сэра Эдварда Ладлоу-Хьюитта. В его голосе британская чопорность боролась с негодованием, и явно проигрывала последней этот раунд борьбы.

— Моровски! Вы хотя бы сознаете свою ответственность, выступая с подобными, с позволения сказать, 'инициативами'?!

— Вполне сознаю, инспектор-генерал, сэр.

— Да как вы же не поймете?! Вы же ставите на одну лишь эту карту слишком многое! Мы все знаем о вашей привычке 'идти ва-банк'. Вы бесстрашный пилот и командир... Но это же, фантастически безответственно!

— Гм. Мой друг, не обижайтесь на сэра Эдварда, его негодование вполне можно понять. В случае провала такой операции, подполковник, ваша гибель никак не искупит вашей же вины перед союзниками. Вы это понимаете?

— Да-да, пан Моровски. Хорошо ли все продумали, и просчитали ли все возможные последствия?

— Более чем, господа. Последствия нами просчитаны! Причем в обе стороны. В случае успеха, наши французские союзники... С нашей с вами помощью, остановят германский 'паровой каток', намного дальше от Парижа, чем надеются это сделать сейчас. Франция сохранит свою армию и независимость. А это согласитесь немало. Не обещаю пока возврата территорий нашим бельгийским и голландским союзникам. Но и для них ситуация на фронтах станет куда менее острой, в отличие от текущей...

— Но это лишь умозрительные рассуждения! Сейчас, когда все наши силы с трудом удерживают врага на пути к французской столице, предлагать наступать на Западе?! Это же безумие!

— Лучше пусть 'Сражающаяся Польша' сама атакует врага с тылу! А по успехам ее потуг, им можно помочь и авиацией!

— Чушь! Все бомбардировщики нужно срочно отводить за 'Канал'...

— Господа, еще минуту вашего терпения! Еще лучше штабами 'Сражающейся Польши' и 'Добровольческой Армии' просчитаны последствия нынешней пассивности Альянса на фронтах в ближайшие месяцы. Да, объединенные ВВС с начала года многого добились. И мощные бомбовые удары по заводам и аэродромам, и воздушный террор наших истребителей, и активные штурмовые действия против бронесил, и налеты брандеров на важные объекты, все эти действия сильно замедлили победную поступь противника. Наземная оборона союзников умело воспользовалась большими потерями Люфтваффе и Панцерваффе, и сказала свое веское слово в Шампани и у Седана. К побережью враг так и не смог прорваться. К слову сказать, если бы не все эти наши с вами действия, Франция была бы нами потеряна еще в июне. Мы можем гордиться, господа — нами было сделано многое. ВВС Альянса не дали Люфтваффе удержать господства в небе, как было в Польше. Но к настоящему времени немцы существенно укрепили, и свои понесшие потери гешвадеры, и свою ПВО. Не хочу повторяться. О новых дальних и ближних радарах, станциях орудийной наводки, зенитных орудиях и о ночных 'охотниках', было сказано сегодня немало. Нашу тактику пора менять, и с октября кое-что в этом направлении было сделано. Даже высотные разведывательные полеты над главными землями противника проводились. Вражеская столица тоже почувствовала на себе наши удары. Вполне достойно восхищения... но этого недостаточно для победы! Робкие и нерешительные атаки лишь тренируют врага, и делают прочней его воздушную оборону. Чем дольше мы ждем, тем сложней и опасней станет наше положение. Налеты авиагрупп Альянса, выполняемые по прежним схемам, обойдутся нам намного дороже предлагаемого плана. К тому же, после наших летних воздушных налетов, враг перенес часть производств и баз снабжения вглубь своей территории, за пределы радиуса действия тяжелых бомбардировщиков. И пока на эти цели не падала ни одна бомба объединенных ВВС. Даже если зимой фронт устоит... В чем, также, нет серьезной уверенности... То уже к марту 1941-го весь накопленный врагом военный потенциал, вне всяких сомнений, сделает германский натиск на Западном Фронте неудержимым. Считайте, что у Альянса есть один единственный шанс, резко качнуть весы Фортуны в свою сторону. Чем ближе весна, тем этот шанс становится для нас с вами все более иллюзорным. И тем явственней проступают на картах и аэрофотоснимках контуры приближающейся катастрофы. И это, господа, если сдачи интересов Альянса не случится намного раньше грядущей весны...

— О какой сдаче интересов речь, подполковник?! В чем суть ваших оскорбительных намеков?!

— Моровски! Немедленно, объяснитесь!

— Гм... Пан Винаров разрешите мне слегка вторгнуться в ваш круг вопросов?

— В согласованных со мной пределах, вторгайтесь, подполковник. Если почувствую, что эти пределы уже близки, я вас остановлю...

— Благодарю, пан генерал. Так, вот... Командование Войска и командование 'ДА' почему-то ничего не знают, ни о каком перемирии и переговорах объединенного штаба Альянса с нашим врагом. Однако, дело в том, господа, что разведка 'ДА' уже не первый месяц фиксирует присутствие в Швейцарии и Швеции неких эмиссаров Гитлера. И они там не одни. Некие круги близкие к...

— Достаточно, пан Моровски. С вашего разрешения, господа, я продолжу дальше рассказ подполковника. Надеюсь, все мы понимаем, что в правящих кругах наших стран не все смотрят на будущий мир одинаково. Кое-кто своих эмиссаров к нейтралам также прислал. И эти сведения точны. Следовательно, запланированный кем-то сепаратный мир...

Эти слова вызвали с мест возмущенный гомон. Лица слушателей через одно покраснели. А невозмутимый генерал-контрразведчик, лишь слегка повысил голос, чтобы договорить начатую фразу...

— Я не оговорился, господа! Именно сепаратный мир с нацистами кому-то очень сильно и очень срочно понадобился. При необходимости, контрразведка 'ДА' доложит высокому собранию подробности, за исключением источников. Однако! Однако я думаю, нам нет нужды именно сейчас отвлекаться от темы, и порождать недоверие между участниками Альянса. Мы ведь собрались здесь для обсуждения деталей совместной наступательной операции. Не так ли, господа?

Винаров обвел внимательным и строгим взглядом лица, а затем закруглил свое выступление спокойным и требовательным тоном.

— Уважаемые господа. Предлагаю, наконец, определиться — штаб вооруженных сил Альянса все также един в борьбе с врагом? Мы по-прежнему несем с вами равную ношу войны с нацистами, или... Или, все-таки, за спиной Альянса родные страны кого-то из присутствующих начинают свою игру? Если воюем, то предложения о наступлении, у вас уже на руках, и только ждут уточнения методов их реализации. Выбор за вами, господа...

Трое участников совещания, после этого выступления, резко снизили ярость своих нападок, что не осталось незамеченным их коллегами. В сторону Моровски и Винарова, оскорбленные этим намеком, оппоненты глядели с тщательно скрываемым раздражением и злостью в глазах и с застывшими каменными масками на лицах. Впрочем, имелась и другая реакция. Косые подозрительные взгляды все чаще обращались в сторону британской делегации, но вопрос о докладе генерала Винарова благоразумно остался за кадром. Дальше посыпались более конструктивные вопросы и ответы на них. Новый 'План Моровски' несколько напоминал, атаки совершенные авиагруппой 'Беарна' на Кёнигсберг и Пилау в сентябре 1939-го. Но размах и сложность новой операции превосходили все доселе виденное. Совместный проект 'Сражающейся Польши' и 'Добровольческой армии', предусматривал несколько этапов и направлений наступления. На первом этапе налеты планировались по трем основным направлениям. Южное направление — в обход Швейцарии, над территорией северной Италии, с нанесением несколькими волнами ударов по южной Баварии, Австрии, Померании и Силезии. По самой Италии должны были отбомбиться средние бомбардировщики последней волны первых суток операции. Им предстояли взлет и посадка на площадках под Лионом. На полет до польских аэродромов их дальности с бомбами было недостаточно. Северное направление воздушно наступления — предусматривало пролет над нейтральной Швецией, и налеты на объекты в прибалтийских, центральных и западных землях Германии. Оба главных направления предусматривали использование перед первыми волнами сквадронов целеуказателей для маркировки пожарами объектов бомбометания. Сами бомбовые удары, наносились по целям, примерно, с получасовыми интервалами. Третье фронтальное направление — было скорее отвлекающим. Его задачей было, приковать к себе основные силы ночных авиачастей ПВО рейха над Руром, Сааром и западной Баварией. Здесь помимо постановщиков помех, пикировщиков и истребителей ночников, над самой линией фронта, должны были поучаствовать в боях и ночные женские эскадрильи французов. И на предельной высоте должны были поочередно прорываться над Швейцарией к Берлину несколько звеньев высотных помехопостановщиков из эскадрильи майора де Сент-Экзюпери. Их целью было — сковать силы ПВО германской столицы. На перекрестках Берлина, немало паники должны были добавить шумные наземные взрывы, имитирующие бомбежку. После проведенных в 1940 году нескольких налетов групп воздушных брандеров Альянса, появление любого неопознанного самолета над Берлином вызывало панические действия Люфтваффе. Как было известно от разведки, за воздушную безопасность столичного гау фюрер назначил ответсвенными командира ночных истребителей полковника Каумхубера и заместителя командующего Люфтваффе Мильха (лично неприятного Гитлеру).

Так, что, задачи операции смотрелись весьма амбициозно. Неоднократные бомбардировки сразу многих важных транспортных узлов и логистических центров противника, и угрозы бомбежки особо охраняемых районов, должны были сначала, на какоие-то часы, дезорганизовать силы ПВО, а затем уже на несколько суток парализовать снабжение и переброску войск в направлении Западного фронта. Параллельно воздушным налетам, в районах, соседних атакованными с воздуха, свое слово должны были сказать диверсионные группы союзников. Личный состав групп включал бельгийцев, эльзасцев, чехов и поляков-силезцев, переодетых в форму солдат и офицеров врага, и с отличным знанием немецкого языка. Их задачами становились нарушения ЖД-сообщений минированием и ведением огня из бронебойного оружия по паровозам, водокачкам, а также обстрелы аэродромов из минометов и крупнокалиберного стрелкового оружия. Не случайно в июле 1940 'Сражающейся Польшей' было закуплено в Америке старое оборудование патронных заводов, выпускавших еще в начале ХX века патроны 'Спрингфилд 30-03' калибра 7,62х64мм. Эта мера была вполне своевременной — ведь после потери Варшавы, для Войска Польского прекратилось производство бронебойных патронов всех старых моделей. Теперь же, заокеанские станки использовались для выпуска крупных серий специальных бронебойно-разрывных и бронебойно-зажигательных патронов 9х65мм. Такими могли стрелять тяжелые самозарядные винтовки Маросжика (оснащенные магазином на пять патронов, имевшие варианты с оптикой, сошками и со складывающимся амортизированным прикладом). Также они годились для, выпушенных специально под этот патрон, пулеметов 'Браунинг' польской модификации. Мощность нового боеприпаса лишь немного не дотягивала до таковой у специальных охотничьих патронов, разработанных в 1910 Вальтером Бреннеке (на ТТХ которых и равнялись создатели нового бронебойного патрона). Впрочем, кучность и дальность боя, дульная энергия и бронепробиваемость, вполне удовлетворяли армейских бронебойщиков, снайперов и диверсантов Войска Польского и 'ДА'. О том, что сами патроны производились на территории СССР в штабе Войска знали единицы.

Участников совещания предупредили об ответственности за утечку сведений к противнику. Контрразведка 'ДА' настояла на обязательном присутствии ее контрольных групп на всех аэродромах, задействованных в операции. Теперь дело было за авиаторами Альянса. Они должны были дать сухопутным силам союзников время, для контратак и укрепления оборонительных рубежей на Западе, и для точечного удара по войскам Муссолини на юге. Сразу после первых авианалетов операции, нужно было согласованными по времени авиаштурмовыми и наземными ударами сбить на ряде участков фронта темп германского наступления, и хотя бы на пару дней принудить 'джери' к обороне. В это же время, мощные воздушные удары по складам боеприпасов и ГСМ, должны были сорвать планы снабжения зимнего наступления Вермахта. Последующие массированные бомбардировки, требовалось нанести по вражеским объектам в Польше, а затем снова по объектам в Германии, уже с приграничных аэродромов восточных воеводств. Враг должен был ощутить неуверенность, и начать метаться от одного временного решения к другому. Часть истребительных групп Люфтваффе должна была спешно покинуть французское небо, перелетев обратно в Германию. И, заодно, открыв небо Франции для боевой авиационной работы французского воздушного ополчения, вооруженного старыми аппаратами. И этим шансом еще предстояло суметь грамотно воспользоваться авиационному командованию Альянса.

Диверсии в глубине вражеской территории должны были, на неделю, или даже на целую декаду, дезорганизовать снабжение и переброски боевых частей Вермахта в Центральных и восточных районах германского рейха. Плодами двух первых этапов операции должны были стремительно воспользоваться две франко-британских армии во Франции. А несколько дивизий Войска Польского, вместе с 'Добровольческой армией' атаковать врага на оккупированных польских территориях. Первыми целями наземного наступления польских союзников числилось полное освобождение Люблинского воеводства и окружение Кракова. За ними должны были следовать стремительные броски на оперативный простор в оккупированные врагом западные земли, для захвата районов Лодзи и Варшавы. Чешские союзники должны были оказать посильную помощь своими ударами в сторону Остравы, Оломуца и Брно. После достижения целей этих наступлений, Восточный фронт становился в оборону, лишь тревожа своего противника маневрами своих войск, и накоплением сил для броска в германскую Силезию и оккупированное польское Поморье. При этом контрнаступления продолжались бы со стороны Западного фронта Альянса. Правда, Северный ТВД в Скандинавии оставался бы на время операции совсем без поддержки. Причем, ситуация в Норвегии могла обостриться, но немцы, верней всего, не успели бы выбить противника из страны. Все-таки в горах без хорошего снабжения быстро не повоюешь. А вот на польской равнине, летом-осенью 1940 году судьба фронта уже несколько раз висела на волоске. Остаться один на один с Гитлером без Восточного фронта командование Альянса опасалось. Поэтому, в порядке ротации, еще в начале осени в Польшу была переведена большая часть воюющих на Западе соединений Войска Польского и ряд частей 'Добровольческой армии', в основном с чешским личным составом. Значительную долю потрепанных польских частей на Западе, тогда же сменили свежие канадские, индийские, австралийские и южноафриканские дивизии. Остался во Франции только южный польский корпус генерала Томме, и польская танковая бригада. Эти части были переведены с Южного фронта под Париж. Вместе с дивизиями Войска и с 'Добровольческой Армией' в Польшу был переброшен сводный отряд из трех бригад (отдельных полков) американского добровольческого корпуса 'Миротворец'. Те вынужденные переброски войск несколько осложнили в октябре ситуацию на Западе. Но в Польше до середины осени шли столь яростные сражения, что штаб Альянса не рискнул бросить там союзников совсем одних. Тогдашняя логика командования была проста — не дать Берлину быстро раздавить Восточный фронт в Польше, и отвлечь на это направление, как можно больше германских дивизий с главного ТВД. Расчет в принципе оправдался, но теперь спасать нужно было уже сам Западный фронт. И план подполковника Моровски, принципиально мог содействовать решению двух наиболее насущных задач противостояния. Раздергиванию сил противника, и укреплению фронтов союзников.

В эту замечательную картину союзники, однако, верить не спешили. Тем более что ответ был нужен сразу, и без возможности отказа. И много времени на раздумья им никто не давал. От командования Альянса требовалось не только выделить аэродромы, самолеты, пилотов, топливо и боекомплект. Нужно было собрать на Западе усиленные танками и артиллерией группировки войск для наземных контрударов. Нельзя было давать Вермахту возможность поочередного уничтожения противников. Давить врага нужно было сразу с нескольких сторон. Британцы, с трудом поборов свой англо-саксонский скепсис, первыми запросили тайм-аут, и понеслись консультироваться с руководством. Джеймс Дулиттл, вместе с генералом Фрэнком Маккоем, и полковниками Шеннолтом и Риджуэем, тоже ушли совещаться между собой, и заодно обменялись шифрованными посланиями с отделом специальных операций штаба Американской Армии. Этот новый отдел вырос из отдела военных советников и был утвержден в мае этого 1940 года для координации американских добровольческих частей любых родов войск. Все четыре офицера штаба корпуса 'Миротворец' уже оценили красоту замысла, но требовалось еще убедить отдел специальных операций. Сам отдел уже оказал содействие польскому заказу для оснащения нового аэроузла, но для утверждения операции, обязан был запросить разрешение из Вашингтона.

На следующий день совещание продолжилось с новой силой. Лондон озвучил принципиальное согласие, но начались торги по каждому пункту плана. Вечером в штаб поступили сведения о прибытии в Глазго американского судна, загруженного отражателями для постановщиков помех. На центральном направлении роль 'помехопостановщиков' для германской ПВО должны были сыграть скоростные средние французские бомбардировщики 'LeO-451'. На северном направлении и над Руром, ту же миссию предстояло выполнять дальним одномоторным английским бомбардировщикам 'Виккерс Уэллсли'. Возникла проблема с выделением аэродромов. Если в южной и восточной Англии площадок было предостаточно, то во Франции, пришлось искать паллиативные решения. Помимо действующих аэродромов, временные полосы из расширенных шоссейных автодорог в районе Тулузы и Лиона были принципиально готовы принять часть участвующих в налетах авиагрупп союзников. Согласование позиций участников того совещания шло тяжело. Неожиданно, заупрямилось заокеанское начальство в Вашингтоне, от которого требовалось непосредственно в операции задействовать все четыре десятка В-17, и выделить еще десяток 'крепостей' через неделю. Оставшейся у 'Миротворца' на Западном ТВД полусотней двухмоторных 'Дугласов DB-7', предстояло, в течение недели, сдерживать врага во Франции. Правда, работать им пришлось бы далеко не в одиночку, а вместе с бомбоштурмовыми и истребительными частями французов, бельгийцев и голландцев, но эти аргументы не сразу были приняты заокеанскими генералами. Потом представители RAF выразили свое большое сомнение в способности уже польской аэродромной сети в короткий срок принять столь большую воздушную армаду союзников. Но и на это последовал стремительный ответ. Тузом в рукаве подполковника Моровски оказались фотокарты шести длинных ВПП в восточной Польше, специально подготовленных и оборудованных для приема тяжелых самолетов (как оказалось впоследствии, строились они вместе с русскими у самой границы — практически на расстоянии артналета со стороны СССР). Чуть позже были разбиты и другие возражения. К вечеру первого дня Моровски в пух и в прах разругался с бывшим командующим Силами Поветжными генералом Юзефом Зайцем, который предлагал вариант не столь мощного 'Ограниченного наступления'. В последующей дискуссии молодой подполковник посмел повысить голос на бывшего своего командира полковника Клэра Шеннолта, и довел дело до склоки с начальниками тыла ВВС Альянса. Казалось, еще пара резких слов и все с неимоверным трудом достигнутые договоренности сейчас рассыплются, словно карточный домик. И все же, к раннему утру третьего дня, не иначе каким-то чудом, сторонники воздушного наступления сумели убедить большинство присутствующих, в том, что план выполним, без предлагаемых разными перестраховщиками 'обрезаний'. Скептикам пришлось согласиться, что в условиях отступления французских армий, это единственный способ мощно контратаковать противника со стратегическими целями.

Хотелось верить, что получив такую оплеуху, Гитлер, вынужденно, остановит свой 'паровой каток', и снизит давление Вермахта и Люфтваффе во Франции. И что куда менее стойкие войска Муссолини, от столь резкого удара, и вовсе далеко откатятся на юг. Индийские и канадские дивизии все еще держали оборону против Вермахта, прикрывая Париж. Обрушения фронта пока не случилось. На Востоке, собранные в октябре мощные группировки польских и добровольческих дивизий готовились к своему наступлению. Однако 'таскать каштаны из огня' без надежды на успех никто в Польше не собирался. Французское командование, наконец-то, получше разглядело все перспективы, и за оставшееся время совещания помогло убедить британцев. Офицеры Голландии и Бельгии не посмели высказать свое мнение, противоречащее высокому кворуму. Раз уж успех на Востоке мог сорвать и планы ОКХ по захвату Парижа, то сам бог велел оказать содействие этому удару. Крохоборствовать смысла не было. Как, впрочем, и бросать тяжелые бомбардировщики в бесполезные атаки против прикрытых зенитками полевых частей было бессмысленно. Не те масштабы. Оставшиеся в меньшинстве датчане и норвежцы, тоже вынужденно огласились. План Моровски был одобрен, и началась подготовка.

Потом была лихорадочная неделя сбора сил для этого стратегического наступления. Оказывается, часть подготовительных задач была начата еще с августа, и выполнялась Силами Поветжными и ВВС 'ДА' на свой страх и риск. Подготовка запасных аэродромов на расширенных и отремонтированных участках шоссейных дорог в Польше. Аэрофотосъемка будущих объектов атаки. Тренировки по ослеплению радаров ПВО, отработанные с соседями из Советской России в районах Бреста, Сувалки, Белостока. И даже около морских портов Одессы и Севастополя. Тренировки в перехвате высотных разведчиков Люфтваффе, которые наверняка сунутся к новым временным местам базирования тяжелых бомбардировщиков союзников, отрабатывались против трофейных 'Хейнкелей He-111', оснащенных ВРДК и оборудованием для высотных полетов. Было проведено и обучение личного состава новых польских аэроузлов дневной и ночной зенитной обороне от атак бомбардировщиков Люфтваффе. Сложные тренировки по снабжению нескольких эскадр тяжелых бомбардировщиков, базирующихся у самых границ СССР, потребовали титанических усилий. Накопление запасов ГСМ, а также тяжелых фугасных и легких зажигательных авиабомб. Последние, оказывается, были произведены с польскими клеймами на русских заводах. Подготовка складов запчастей и ремонтных мастерских для обслуживания авиатехники союзников. Кстати русские четырехмоторники, получившие во Франции шифр 'Фарман NC-240' планировалось обслуживать и ремонтировать на аэродромах Львова. Обучение летчиков опознаванию самолетов союзников в воздухе, для которого Моровски несколько раз привозил командиров польских эскадрилий ПВО вместе с их заместителями во Францию и Британию. Тестовые сверхдальние полеты без бомб на большой высоте над Австрией, Югославией и Италией до самой южной Франции, проведенные лично Моровски с несколькими французскими офицерами на четырехмоторном бомбардировщике, построенном в России для Арме дель Эйр. Тренировки по захвату мостов десантом и диверсантами, для обеспечения предстоящего польского наземного наступления. И даже захват и удержание до подхода союзной армии, расположенного под Варшавой объекта германской ПВО, оснащенного радарами 'Фрея' и 'Вюрцбург' было отрепетировано. Все это оказывается, уже было реализовано инициаторами. Теперь же осталось сложить все детали головоломки воедино. Дело было за малым — быстро и грамотно подготовить самих будущих участников налета. Моровски, первым делом, улетел на 'Остров', договариваться о кодовых сигналах, графике, целях и маршрутах британских налетов. И тут снова пришлось убеждать. Задачей одномоторных дальних бомбардировщиков было 'ослепить' германские радары сброшенными дюралевыми отражателями радиоволн. Основные авиагруппы 'Веллингтонов', должны были прорываться к объектам германского балтийского побережья. Фактически, британцам для этого требовалось, нарушить воздушные границы нейтральной Швеции. Впрочем, такие мелочи командование RAF как раз не смущали, свои 'извинения за потерю ориентировки' они были готовы принести соседям уже постфактум. В первый день операции критически важна была именно последовательность налетов. Альянсу предстояло сыграть со странами Оси в условные 'тактические шахматы'. Угрозой нападения, требовалось отвлечь силы противника от главного направления, а затем, поставить ему мат. Первый отвлекающий удар со стороны Франции наносился за двадцать минут до подхода к цели бомбардировщиков южного направления. Одновременно с ударом по Мюнхену, следовали наземные диверсии в Баварии и Сааре. Затем следовали удары в Австрии. В сторону Берлина, на высоте двенадцати с лишним километров, следовало первое звено из трех высотных французских помехопостановщиков 'Фарман NC-130'. При входе в зону радарного покрытия ПВО Берлина это звено поочередно несколькими частями сбрасывало помехи-отражатели. Когда ночные 'охотники' Люфтваффе уже поднимались на перехват, южная группа уже бомбила объекты в Богемии. А когда высотные 'Фарманы' оказывались над Берлином, и в городе раздавались имитационные взрывы и сирена, первые воздушные удары уже начинали сыпаться на прибрежные районы. Но следующий отвлекающий ход на центральном направлении не давал немцам шанса организовать массирование сил ночных истребителей на главных направлениях.

Джеймсу Дулиттлу, назначенному командиром всего 'южного направления', пришлось вместе с Моровским помотаться по аэродромам и тыловым службам Французской Республики. Ситуация даже в тылах была нервная. Немцы в очередной раз рвали в нескольких местах фронт на Линии Мажино. Удастся ли их выбить, как это получалось раньше, было не ясно. В окружении дрались уже несколько дивизий. Французское войсковое и тыловое начальство, то и дело саботировало приказы, и впадало в панику. Практически с боем удалось вырвать снабжение бомбами и топливом, именно на тех южных площадках у Тулузы, с которых и должны были стартовать самолеты. Имелись опасения в предательстве, поэтому прикрытием операции был удар по одному из захваченных немцами укрепрайонов 'Линии Мажино'. То и дело, ситуация зависала, но штаб не остановил подготовку. Сам Джеймс надавил на кое-какие связи в Вашингтоне, и в Англию перегнали еще один сквадрон на 'Летающих крепостях' В-17. Некомплект экипажей бомбардировщиков пополнили за счет личного состава RAF. Эти сквадроны назначили во вторую волну крылатой армады. Перед самим вылетом состоялась беседа с Моровски. Нужно было выспаться, но сон к ним не шел, и оба командира вышли в ноябрьскую ночь прогуляться. Дулиттл все никак не мог ухватить и высказать заместителю свои сомнения, и раздраженно брякнул первое, что пришло ему на ум.

— Вы решили 'погромче хлопнуть форточкой', мой друг?

— Нет, Джеймс. Мы летим не в один конец. Если вы сейчас об этом?

— Я склонен довериться вашей Фортуне, но согласитесь, нормальные операции в такой спешке не планируют. Или вы мечтаете о лаврах Бонапарта, который значительную часть времени импровизировал?!

— Видите ли, полковник сэр. Любое тщательное планирование сейчас, когда французы отступают, окажется не меньшей авантюрой, чем наше такое спонтанное воздушное наступление. Пока мы тут планируем, и методично выстраиваем логистику, враг поменяет правила, нанесет новые удары, и мы опять останемся с носом. Если работать по этим чужим правилам, то мы просто всегда будем не успевать. На чуть-чуть, но всегда. И это чуть-чуть будет стоить нам победы. Германские ОКХ и ОКВ десятилетиями учились играть в эти тактические 'шашки-шахматы', а мы лишь несколько месяцев. Поэтому германцам можно противопоставить лишь внезапную смену всех приоритетов на доске. Так было с нами в тридцать девятом, когда мы неожиданно атаковали Кольберг и Кёнигсберг. Так будет и сейчас. Год с лишним назад в Польше мы смогли отыграть у 'джери' лишь пару недель до своего поражения. Весной мы сумели притормозить их планы уже на целые месяцы. В 'блиц-игре' их можно сделать. Но 'вдолгую' они все равно сделают Альянс, как детей. Пока Америка стоит над схваткой, ни в снабжении, ни в тактике мы им не соперники. Но то, что мы с вами завтра сделаем, имеет стратегические задачи, и поможет здорово переиграть вообще все расклады в главной партии. И тогда мы выиграем уже целый год, а это не мало...

— Жаль, что вы не прошли обучение в Вест-Поинте, Адам. Во время войны с вашими-то мозгами генеральское звание от вас, конечно, не уйдет. Но наступление мира это ваш приговор. Офицерский корпус Армии вас так просто не примет. Для них вы выскочка...

— А для вас?

— Увы! Мое мнение не будет иметь решающего значения. Хотя вашу карьеру я постараюсь поддерживать и дальше, по мере сил.

— Вы для меня и так немало сделали Джеймс. Мой статус нынче — это все ваша заслуга...

— Не скромничайте мой друг! Я только согласовал вашу переподготовку и все. А военные победы вы совершали своими силами. На зависть всем командующим ВВС стран мира. Нигде не учат, тому, что рождается в вашей голове. И я вам немного завидую.

— Как бы то ни было, я вам искренне благодарен, Джеймс. Однако если бы я думал только о личной карьере, то никогда бы не уехал ни в Польшу, ни в Бельгию. Сидел бы себе в Вест-Поинте, и сдавал бы экзамены. Думаете, меня сильно расстроит отставка в моем нынешнем звании?

— Гм. Даже так?

— Представьте, меня ничуть не огорчит это. Скорое окончание войны и победу над нацистами я готов встретить в звании рядового. А если потребуется, то и в постоянной должности покойника.

— Что-то мне не нравится ваше настроение.

— Это не настроение. Это фатализм человека, который стремится к победе. Поверьте, мой друг, завтра наши потери не окажутся слишком большими. И я не просто верю в это, я точно знаю.

— Гм... Дай бог. Ладно, Адам, пойдемте отдыхать, впереди у нас с вами боевой вылет с бомбами на предельную дальность. Кстати, таких операций еще не было в Истории военной Авиации. И если все пройдет по вашему плану, то войдете в учебники, как главный стратег воздушной войны.

— Ха-ха. Пройти, то оно пройдет, а вот, про попадание учебники — это вряд ли. Стратегом этой войны станете вы, сэр. Вы ведь наш лидер в завтрашнем налете.

— Довольно, мой друг. Заканчиваем споры. Приказываю поспать, хотя бы полтора часа.

— Есть сэр! Выполняю, полковник сэр.

— Хоть вы, и паяц, дружище, но своим шутовством неплохо умете успокаивать соратников перед боем. Хорошей вам ночи.

— И вам, сэр...

После взлета, к Джеймсу вернулось его обычное спокойствие. Даже если они все тут погибнут в этом вылете, этот 'демон безумно храбрых воздушных рейдов', выжмет из их гибели максимум. Случаев убедиться в постоянстве Фортуны Моровски представилось немало. Поэтому лишние терзания уже не отвлекали Дулиттла от пилотирования четырехмоторной 'Крепости' B-17. Ну, а можно ли чувствовать себя совсем спокойно в таком боевом вылете, вопрос не стоял. Они шли по самому краю. Взлетев перед закатом из Южной Франции, их сводное авиакрыло должно было уже в сумерках пройти на минимальной высоте мимо Лугано, над границей Швейцарии и Италии. Крейсерская скорость для всех была принята в 170 узлов (то есть около 270 км/ч). В районе Инсбрука нужно было разделиться. Французам на подкосных бомбардировщиках 'Фарман F-221/222' и четырехмоторных 'Фарманах NC-240' предстояло идти на Линц, Вену и далее на Брно, Оломуц и Остраву. Американцев ждал более сложный маршрут через Мюнхен с Аугсбургом, Регенсбург, Нюрнберг, Пльзень и предместья Праги. До полуночи все участники первой волны должны были появиться на относительно небольшой высоте над своими целями в Австрии и в южной Германии. Набирать высоту им предстояло уже в Германском небе. Первые цели в Баварии и Австрии предстояло бомбить 'зажигалками' и фугасными 100-фунтовыми бомбами. Объектами бомбардировки в главных германских землях, в этот раз, должны были стать крупные железнодорожные узлы, а также склады боевой техники, боеприпасов и ГСМ. Помимо летящих впереди армады нескольких звеньев оснащенных зажигательными бомбами седьмых 'Дугласов', целеуказание армаде обеспечивали, оснащенные ракетницами, сигнальщики из британской Mi6, из Офензивы Войска Польского, и из разведки 'Добровольческой Армии'. Об участии в деле советской разведки штаб операции не имел представления. В ведущих звеньях лидирующих авиагрупп южного и северного направлений часть штурманов были поляками. Среди них присутствовали даже несколько, сумевших вернуться из самоубийственных вылетов, пилотов брандеров, бомбивших летом Берлин и германские заводы. Впрочем, о том, что почти десяток из них 'не совсем поляки', и служат в Управлении специальных операций Советского Союза, в курсе был только курирующий операцию глава разведслужбы 'ДА' бригадный генерал Иван Винаров. Американские и французские штурмана должны были в этом вылете перенимать опыт ориентирования в глубоком тылу противника. Заместитель старшего командира сводного авиакрыла подполковник Моровски, попутно отрабатывал методику выхода к цели по радиомаякам. Для этого в Польше, Болгарии и Греции были заранее установлены мощные радиостанции воздушного наведения, курс на которые штурмана держали до следующего поворота. Круглосуточные вражеские радиостанции также не были забыты. Весь маршрут был проложен на предельно возможную дальность, более двух тысяч километров. Поэтому, чтобы всем бортам долететь до аэродрома посадки, разномастные группы машин несли неполную боевую нагрузку. Шедшие с ними вместе до Инсбрука 'двестисороковые', в отличие от подкосных собратьев бомбардировщиков ', несли не только фугасные авиабомбы и 'зажигалки' в бомболюке, но и по четыре четвертьтонных бомбы на подкрыльных держателях. На деле эти 'французы' были модернизированными русскими машинами 'Болховитинов ДиБиЭй'. В их экипажах имелись русские летчики, штурмана и стрелки. Как выяснилось на том памятном парижском совещании, аэродромы готовые принять и разместить всю эту воздушную армаду после боевого вылета, располагались, на прилегающих к границам СССР территориях 'Сражающейся Польши'. Поэтому польские штурманы имели и вторую задачу, довести авиагруппы союзников до их временного места базирования без недоразумений с польской и советской ПВО, и без потерь времени на ориентировку. В случае навигационной ошибки, допускалось приземление на специально оговоренных русских полевых аэродромах. В случае такой посадки, экипажам надлежало закрасить опознавательные знаки самолетов, и по возможности, замаскировать свою авиатехнику. В основной массе, экипажи подобрались довольно опытные. Американские пилоты, бортмеханики и стрелки имели достаточный налет на 'Крепостях' и уже ходили в рейды из Британии в районы Рура и Саара. Сам полковник Дулиттл успел повоевать во Франции только на двухмоторных 'Дугласах DB-7' и на британских 'Веллингтонах', зато он имел огромный испытательский опыт, и большой авторитет в USAAF.

Над южной Баварией группа медленно набирала высоту. Теперь, 'Летающие крепости' шли на эшелоне семи километров. Эскадрилья сопровождающих их двухмоторных 'Бреге' должна была заниматься только прожекторами и зенитчиками. Моровски загодя предупредил своего командира о приближении к первой цели, и приступил к наведению. К сбросу были готовы 100-фунтовые фугасные и легкие зажигательные бомбы. Его негромкое сообщение тут же было повторено Дулиттлом для всей авиагруппы.

— Внимание! Мы над целью! Возгорания от бомб 'маркеров' отчетливо видны. Первому сквадрону — главные цели транспортный узел и военные склады левее. Второму сквадрону бомбить по составам с цистернами и вагонами. Звеньям замыкающей группы, бомбить цели, в которые не попали предшественники, и все что осталось высыпать на сдаточный аэродром 'Мессершмитт АГ'. Приготовиться к сбросу.

— Звену лидера сброс! Остальным разобрать цели и точнее прицел! Сброс по готовности!

— Сопровождающие атаковать прожектора! Повторяю, мсье Аллиас, прожектора ваши. Заткните их!

Германские зенитки по-настоящему проснулись только к подходу второй волны, но огонь их был не слишком точен. Над последующими целями все почти повторялось. Зная, что со стороны Швейцарии небо надежно перекрыто, расчеты радаров и орудий ПВО поверить не могли, что бомбардировщики Альянса пришли к ним со стороны Лихтенштейна. А внизу горели и взрывались составы с топливом и боеприпасами. Пылали и сильно дымили склады и соседние постройки. На аэродроме горели новенькие самолеты. Словно новогодняя ёлка окрасился огоньками силуэт самолета-гиганта. Потом были еще четыре бомбежки. Как не странно, сильнее всего, уже опустошившей бомбовые отсеки авиагруппе, досталось от 'ночников' Люфтваффе и зениток южнее Лодзи. Уже в утренних сумерках со стороны Кельце их строй встретила эскадрилья германских истребителей на 'Церштёрерах' BF-110. Но сосредоточенным огнем стрелков удалось сбить сразу три двухмоторника, получив лишь средние повреждения, и не потеряв, ни одной 'Крепости'. Оставшихся отогнали 'Бреге'. Видимо, только здесь немцы успели подготовиться к пролету вражеской армады. Возможно, их строй помогли обнаружить германские радары, стоящие у Варшавы. В итоге, у шести машин оказались поврежденными моторы. Скорость группы снизилась до 120 миль в час (меньше 200 км/ч). Над линией фронта их снова обстреляли зенитки, и одна машина стала отставать от строя. Дулиттл видел, что 'крепость' фактически сбита, но до последнего надеялся, что та дотянет и сядет на дружественной территории. У самой границы с СССР выше строя их сквадронов показалась довольно крупная группа самолетов с неубирающимися шасси, идущая куда-то на северо-восток через польско-советскую границу. Не узнать эти четырехмоторные боевые машины было невозможно.

— Адам! А, что здесь делают эти 'Туполевы-6'? Разве русские уже прервали свой нейтралитет?

— Судя по опознавательным знакам, полковник сэр, это помощь Альянсу от братских болгарских ВВС.

— Но ведь болгары тоже не воюют с 'джери'?! К тому же о наличии у них этих русских 'ТиБи-3' я слышу впервые.

— Значит, сегодня нам с вами просто показалось. Видимо их тут и нет, сэр.

— Понятно. Знаете что, Адам?!

— Вы чем-то недовольны, сэр? Кстати, напоминаю, две наши площадки в трех километрах по курсу. Прошу предупредить экипажи, полковник сэр!

— Поговорим на земле, подполковник.

— Конечно, сэр.

Как выяснилось после приземления, 'ночники' Люфтваффе в этой операции смогли записать на свой счет только четыре 'Фарман F-222' и один 'Фарман NC-240', зато повредили девятнадцать машин разных типов. Еще один тот самый В-17 был все-таки сбит над линией фронта зенитками, и упал, не долетев до аэродрома какой-то сотни километров. Из экипажа спаслись четыре человека, двое погибли. Общая убыль во всех экипажах составила около 1,5-2 %. И в целом, уровень потерь первого этапа операции оказался намного ниже, чем предсказывал объединенный штаб ВВС Альянса. Случилось и одно недоразумение. Разгоряченные вражескими атаками воздушные стрелки нескольких американских бомбардировщиков открыли 'дружественный огонь' по встречающих их за Люблином 'Ястребам-III' Сил Поветжных, но по счастью никого не сбили и даже не ранили. На посадке получили повреждения еще семь 'крепостей'. Как узнал вечером Дулиттл, британцы потеряли восемь машин на северном направлении и несколько помехопостановщиков. Французы лишились около полутора десятков самолетов. И все же результат того стоил. Уже через день остановилось наступление немцев во Франции. Впереди у прорвавшихся в Польшу авиагрупп было еще несколько дней воздушных ударов по врагу и новый прорыв на Запад. Через узел связи 'Сражающейся Европы' Джеймс получил новости. За этот рейд его досрочно представили к званию бригадного генерала. Похоже, предсказания Моровски снова начинали сбываться...

* * *

Черновое обновление от 02.05.19 / Нюансы воспитания. Женщины — такие женщины  / — не вычитано //

* * *

Практически весь личный состав данного учебного заведения, за исключением караула, нарядов и нескольких специалистов технической службы, убыл на совместные торжества Тактической школы USAAF и отдела национальной гвардии штата Алабама. Поводов для объединённого мероприятия было несколько. Тут отметились, и чуть запоздалое празднование первой годовщины создания в пригороде Монтгомери уникальной женской авиачасти. И чествование лучших выпускников Максвелл-Филд. И даже долгожданное вручение генеральского звания главе местного 'гвардейского отдела' штата. А, вот, его коллега и владыка Тактического училища, полковник Прескотт, пока мог только завидовать своему более удачливому 'соседу'. В Америке сотни таких вот полковников, так никогда и не увидели на своих штанах лампасов, а на погонах вожделенной ими крупной звезды. И теперь, в зените славы, Юджин Сандерс уходил на заслуженный отдых. Впрочем, генерал и в отставке оставался почетным членом всего, чего только можно представить, а также звездой прессы, и прочее, прочее. Нахмурив брови, позировать перед фотографами и с улыбкой отвечать репортерам в интервью, мол, 'поначалу нам было трудно, но мы...', ему нравилось куда больше, чем влачить многолетнее прозябание на прежнем месте. А начались все эти чудеса с приезда к нему одного польско-американского возмутителя спокойствия. И возвел ветерана Национальной гвардии к нынешней известности один сколь рискованный, столь и мудрый поступок. Тогда в конце 1939-го создание Адамом Моровски экспериментального женского сквадрона (известного ныне по всей стране и даже за океаном, уже ставшего женским авиационным училищем и породившего целых две боевых авиагруппы), вполне могло сорваться, по любой причине. И случись такое, полковник Сандерс, без сомнения, проклял бы, и тот день, когда в его кабинете появился, звеня наградами, капитан Моровски, да и самого этого капитана тоже. А заодно, проклял бы он и свое опрометчивое решение, оказать поляку поддержку в его безумной затее. Да и сам ветеран гвардии одним бы взысканием не отделался. Так, что теперь, генерал купался в славе и известности 'Небесных амазонок', вполне заслуженно. А люди на улицах Монтгомери просто радовались очередному военному празднику, принесенным им в зимний город ярким цветам транспарантов и флажков, а также музыке духового оркестра...

Как раз во время торжеств, в пустой казарме, расквартированного в пригороде столицы штата Алабама, упомянутого выше первого и единственного на все Западное Полушарие Женского летного училища, собрался узкий круг командиров и воспитателей. Две участницы этих посиделок все еще числились выздоравливающими после ранений, и потому могли не принимать участие в сегодняшнем празднике, да в училище могли не появляться. Семь других участников компании стойко напросились в сегодняшний наряд, дабы не оставлять подруг без компании, и скрасить им досуг. Остальной личный состав не попал на праздник, будучи наказанными за разные грехи. Подслушать эту беседу не мог никто, даже пара часовых в юбках с винтовкой 'Спрингфельд' у ноги. Светло-оливковую с голубыми шнурами парадную форму для женщин-военнослужащих, охраняющих знамя Авиашколы, глава местной Национальной гвардии утвердил, с согласия столичного начальства, еще ко Дню Независимости. Вопрос о дальнейшей судьбе, выведенных из Франции и временно размещенных на авиабазах Сан-Диего и Монтгомери, двух женских авиагрупп, все еще решался штабом. Но 'почетная прародительница всех женских авиачастей национальной гвардии' и USAAF Жаклин Кокрен, уже примерила на свои хрупкие плечи погоны подполковника. Сейчас она билась с вашингтонским начальством за создание отдельного женского вспомогательного транспортного авиакрыла. Почему транспортного? Да потому, что подполковнику в юбке убедительно разъяснили, что к возвращению своих дочерей в гробах Америка еще не готова. Жаклин глупостью не страдала, и сразу дала понять командованию, что не даст низвести 'амазонок' до уровня простых 'воздушных извозчиц'. Иначе, их славные боевые традиции будут, бездарно, утрачены. У армейского начальства были свои неслабые рычаги, но за Кокрен была вся американская и европейская пресса, так что силы были примерно равными. И, как раз сейчас, шел непростой торг за будущий состав создаваемого соединения. По страстному желанию Жаклин, помимо десантно-транспортных и курьерских авиачастей, в ее крыло должна были войти одна дислоцированная на побережье учебно-боевая авиагруппа. В ее составе должны были присутствовать четыре учебно-боевых сквадрона: бомбардировочный, штурмовой, истребительный и морской. При таком подходе к комплектации и обучению всего состава авиакрыла, боевые традиции 'амазонок' продолжали бы жить и развиваться. Ну, а школа... Их женская авиашкола теперь навечно поселилась в Монтгомери, и это было неплохой новостью. Традиции, есть традиции. Конкурс на поступление пришлось сделать жестким, так как от желающих не было отбоя. Новые выпускницы школы — третьи лейтенанты и капралы резерва USAAF, теперь должны были, через полгода после выпуска, проходить переподготовку на спецкурсе в Тактическом училище в Монтгомери, после чего должна решаться судьба их карьеры. Полгода им давалось, чтобы показать себя в качестве стажеров в женских летных частях. Тянуть отстающих никто не собирался, всех кто не справлялся с нагрузками или был злостным нарушителем дисциплины, отправляли рядовыми и капралами во вспомогательные службы национальной гвардии или на гражданку. Впрочем, несогласные с вердиктом, могли рискнуть и попытать счастья в других ВВС в качестве добровольцев. В восточном полушарии, подобные женские авиашколы почти одновременно появились во Франции, и чуть позже в Советской России. А здесь и сейчас, за исключением нескольких принявших участие в торжествах в Монтгомери, собрались самые первые в мире инструктора женского крылатого воинства, и ветераны сразу нескольких военных кампаний. Из восьми дам, все испили сполна чашу этой размазанной по регионам мира Большой войны. А пара умудренных опытом воительниц, летом вернулись домой из германского плена, транзитом через Советскую Россию. Патефон снова и снова наполнял помещение популярными мелодиями из новых французских кинофильмов. Прямо сейчас звучала аранжированная и несколько более быстрая версия апрельского шлягера 'Бесаме Мучо'. Николь, слегка приобняв давнюю подругу за плечи, негромко выдохнула.

— Чин-чин, сестренки. Год прошел. В нас, теперь, и не узнать тех наивных замухрышек, которые строили глазки нашему самому первому кэпу.

— Ага. Ты права подруга. И закат, снова напоминает нам о синеве неба, остающейся там, куда не долетят грязные шапки зенитных разрывов.

— Бэ-э са-аммэ му-ччо... Угум. Пунш снова нами выпит до дна! Но 'черные тени', с их смертельными трассами 'эрликонов', теперь достанутся другим.

— Да и пусть их! Не все же одним нам, мои милые. Джентльменам тоже нужны 'мужественные украшения'. А то надоело уже глядеть в их смущенно-завистливые физиономии!

— Да уж, точно! Как увидят награды на дамском кителе, сразу вытягиваются в струнку... и после робкого лепета, бочком-бочком... ИСПАРЯЮТСЯ, с дурацкой улыбкой!

— Трусы! Хм. Тоже мне — 'блистательные кавалеры'!

— Ага. Смотришь на них, и думаешь, чего ж вы такими бравыми павлинами ходите, только друг перед другом, да еще перед местными простушками? Куда ваша бравада девается, когда нужно кровь проливать, или глядеть в глаза ветеранкам, вроде нас?!

— Ну, это-то не только про них. Из наших-то новеньких девчонок некоторые тоже стыдятся, что у них наград нет и, наверное, уже и не будет. Старый Свет-то для нас, теперь, закрыли...

— ...ультима вэ-э... Ага. Они там рапорты пишут, все еще надеются убыть в боевую командировку. Стыдно им, видите ли, что нашу сестру больше на фронт не пускают. Во, глупышки-то!

— Грех жаловаться, сестренки... Мы живы, и многого добились, чтобы не бояться упреков в трусости... Ну, а девочки те... Да, получат они свои медали и прочие висюльки за службу! Для них-то все только начинается...

Грозное контральто моментально возвестило мнение одной из красавиц, о правомерности чьих бы то ни было моральных оценок в адрес храбрости ее соратниц.

— Пусть хоть один мерзавец посмеет упрекнуть кого из наших сестер в трусости! Лично пристрелю бастарда и станцую на его могиле!

— Мадди! Мы уже не на фронте. Плюнь ты на их завистливый шепот. Главное мы сами знаем, никто там не трусил, хотя страшно всем было до жути.

— Бэ-э саммэ-э... Да, леди. Там мы все боялись, но дело свое делали. Спасибо 'папе' Адаму. И за то, что гонял нас, словно диких обезьян. За то, что научил нас все терпеть и смотреть смерти в глаза. Зря мы тогда на него сердились за все эти строгости.

— И за то, что выкупил у 'джерри' из плена вас и других наших парней и девчонок.

— Нас принимали в России, словно рекордсмена Линдберга. Приятно, ничего не скажешь! Даже хотелось побыть там подольше...

— Только не в Мурманске! Слишком там холодно и ветрено. И Моровски нас не выкупил, а обменял на сбитых засранцев Геринга.

— Да, какая разница, как он это сделал? Лидера оценивают по результату. Кстати, слышали, что убрать обе наших группы из Старого Света в Вашингтоне решили, поняв какой пропагандистской атаки они избежали, благодаря тому обмену. Вот, так-то, подружки.

— 'Мир придет опять'. И никуда тут не денешься...

— Ага. 'Наступит этот час'. Но для нас-то он уже наступил.

— Может, уже сменим тему? Откуда столько тоски? Мы ж с самого начала знали, что мир все равно когда-нибудь наступит, и сами же сделали для этого немало.

— Угум. Немало?! НЕМАЛО?! Девять хороших девчонок навсегда оставили в Старом Свете! ДЕВЯТЬ!

— Чччщщщ! Успокойся, солнышко.

— И еще три наши сестры летать уже не будут никогда!

После выкрика, на глазах юной воительницы сразу выступили слезы. Подруга подсела к ней ближе, успокаивая и протягивая платок.

— Тихо-тихо... Мы ведь помним их, сестры? А это главное...

— У всех наполнено?

— Ага. Давайте этот мерзкий 'Бурбон' (русская водка, которой нас поили в Москве на вкус хоть не столь противная), поднимем за всех за них.

— За тех, кто не вернулся.

— И за тех, кому больше не летать...

Не чокаясь, отсалютовав бокалами куда-то в потолок, собрание мрачно осушило их. В воздухе повисла угрюмая тишина, которую спустя пару минут нарушила своим глубоким контральто 'главная пышка училища', Мадлен.

— Хватит нытья, крошки! Погибших сестер мы не один раз оплакали. Покалеченным девчонкам присылаем денег, и спиться им не дадим. Докторов оплатим. А тоску о небе... Зарастут их душевные раны. Обязательно зарастут!

— Чем ты эти раны залечишь? О, 'Благочестивая Мадлен'.

— Да, просто найдем для них, и дело по душе, и нормальных парней им в мужья. Хороший секс лечит все... и заодно повышает аппетит.

— Аппетит ты им лучше свой подари. А Энни, вон, и сама уже замуж выскочила!

— Верно! Вокруг столько 'не взятых крепостей'. И раз уж джентльмены пугаются наших наград, значит, охотиться на них нужно в шикарных платьях без знаков различий. Даешь камуфляж! Чего это мы тут дружно носы повесили, сестрички?! А?!

— Да, просто год прошел. И будто целая жизнь пролетела. В этой мирной суете, все уже как-то... приелось, что ли? Тускло все.

— Просто мы привыкли к риску. Жили там, как в последний раз! Вот и корежит нас теперь.

— Но нельзя же, терять интерес к жизни! Может, стоит, собрать вечеринку, а?!

— О'кей, я в деле!

— Выгуляю свое синее платье, новую бижутерию и туфли.

— А я сделаю себе прическу!

— Стоп! Вечеринка от нас никуда не уйдет. Давайте что-то о главном решать, сестрички. На какой курс вираж закладываем? Есть предложения?

— Вайли с Самантой, вон, в Россию уезжают. Я им жутко завидую.

— О, круто! А, поеду ка я с ними!

— Лиззи! Ты сумасшедшая!

— О'кей, с Вайли нам все давно понятно! Ей там все знакомо! Но ты-то куда собралась?!

— Или к кому?!

— Не к тому ли русскому лейтенанту Сержу Саймаг, за которым ты тогда гонялась по всей авиабазе?

— Вовсе нет! Вот еще! А, что я не могу уже, просто так съездить в отпуск, отдохнуть душой?

— Хи-хи! Все помнят ее прошлый 'отдых душой'?

Раздавшийся со всех сторон дружный девичий смех, вызвал слегка обиженное выражение на лице сержанта.

— Лиззи, солнышко... Тебе мало развращения малолетних славянских пилотов после концерта в Плесси-Бельвиле?! Двадцатипятилетняя... ИЗВРАЩЕНКА!

— Угум. Куда только смотрит полиция нравов?

— Кстати, а как эта 'мелочь' в постели? Всему их успела обучить?!

— А нашла ли мисс Фокс у них, ТО, что столь тща-ательно и до-олго искала?

— Микроскоп она с собой не брала — так что могла ведь и не найти. Хи-Хик!

— Может, хватит нам с девчонками завидовать?! Бэ-э! Ханжи и пуританки!

— Спрячь свой длинный язычок, крошка. Чему нам там завидовать-то?! Сдается мне, вместо постели у вас там был плед в колючих кустах.

— Ха-ха! И тихая материнская беседа о воспитании мальчиков в духе христианского смирения.

— И это в лучшем случае...

— Хм. Кстати, мы с Мадди видели, как об этих 'мелких ловеласов' следующим утром 'драли когти' полковник Петри и его лейтенанты.

— Да-а! Досталось тем, беднягам! И лица у тех тинэйджеров были, ну такие забавные!

— Еще чуть-чуть, и он отбил бы им все их седалища своим ремнем. Непонятно, как только сдержался....

Новая тема беседы явно оказала лечебное действие на настроение участниц собрания. На щеках дам появился румянец, а в глазах плескались озорство и веселье.

— Да они сами напросились! Наша-то в чем вина?! Если мужчина... И не надо тут фыркать! Если мужчина (даже юный) атакует с настоящим куражом, даме покидать поле боя — дурной тон. Не так ли, леди?! К тому же, мы были только на подхвате, а тон там задавали кокетки Журжон.

— Лиззи права. Для любой француженки дело чести — научить мужчин быть мужчинами. У них за такое дам не осуждают, а аплодируют им.

— Национальная специфика...

— Слышали?! Ну, то-то! И чем же мы хуже каких-то парижанок?!

— Слыхали мы такое.

— Угу. И ПОЭТОМУ никто из вас, с Энн, обеими Мари, Кэтти, и Сьюзен, конечно же, не смог удержаться от этого воспитательного разврата. Пффе!

— Хо-хо-хо-хо. Не иначе, там дело было в поддержке союзных ВВС!

— Ага. И заодно в защите чести американского мундира. Ха-ха!

— Зря смеешься, Никки. Если бы не мы, то француженки отбили бы у вас и половину кавалеров постарше. Да-да! Честь Америки мы с подругами отстояли! Заставили француженок поделиться своим кусочком радости с нами. Зато тем забавным подросткам будет, что вспомнить в своей дикой Болгарии. Но больше я ни-ни! Можете не переживать, за нравственность русских тинэйджеров. А, вот, покататься на русских медведях я теперь имею полное право!

— На гризли в России уже давно никто не ездит. Слишком сложно дрессировать их. Ты его кнутом, а он тебя когтистой лапой. Да насмерть!

— Ужас!

— Тройка лошадей в лучшем случае.

— Либо грузовой 'Форд-АА' с мешками в кузове. Как там нам пел Адам под аккомпанемент Саманты на своей отвальной — 'Jamschi-ick ne gonne-e loshade-ei!'...

— Замолчи, ради бога! Уши вянут. Думаю, такое 'медвежье катание' обойдется нашей дорогой сестричке Лиззи сильно недешево. Если только ты, красотка... не пойдешь работать в русский цирк клоунессой!

— Очень смешно! Может, я тоже давно мечтала поглядеть на эту загадочную Россию! А тут такой случай представляется...

— Ага, случай. Мэрион Раскофф приглашала, вроде, только Вайли с дочерью. Может, нам всем упасть нашему лидеру на хвост? Рванем, как там декламировала Вайли — 'V derevnyu kh tyotke, v gloush v Saratoff!'.

— Саратов, стоит на Волге, а Вайли едет, через Москау в Твэр и Лэнингрэйд, где они с её мамой раньше жили. Хочет повидать родные места, подружек детства, и показать дочке Россию...

— Ей же вроде еще предлагали вести занятия в Серпухофф, в женском летно-тактическом училище вроде нашего?

— Ага. Это где-то рядом с их столицей. Кстати, наверняка, неплохие деньги. Я бы тоже не отказалась, только почти не знаю русского.

— Да, наша Вайли, где угодно сможет устроиться. Она многому научилась, и столько всего перенесла в жизни, что, смело, может сама открывать собственную академию!

— Точно. К ней будут в очередь записываться. Особенно в балетный класс...

— А, что? Поживет себе в России полгода на полном пансионе. Погоняет их неумех с косичками на русских учебных 'Поликарпов Ю-2' и на 'Туполев-40 ЭсБи'. Будет кататься в Лэнингрэйд поездом на выходные.

— А может, она станет летать туда на той русской авиетке за штурвалом. В воздухе наша дорогая кэп уже давно профи.

— Да-а. Быстро у нашей актрисы перья отросли...

— А вдруг ее возьмут в Русский театр?! Может, ведь к нам и не вернуться!

— Вернется. Но отпуск она брала с запасом на целый год с лишним.

— Вернется для участия в съемках нового фильма Говарда. Снова, про любо-овь. Хи-хи!

— Да, Говард, похоже, на нее запал. Хотя глазки строит и другим нашим тоже. Он тот еще бабник.

Николь вдруг потянулась выспавшейся тигрицей, и с иронией промурлыкала.

— Эх! Раззадорили вы меня своими воспоминаниями о французских похождениях. Щеки горят до сих пор!

— Ага. Нам бы сейчас сюда пару бравых орденоносных офицеров USAAF. Или ветеранов-добровольцев. На часок-другой...

— Двух на всех маловато будет. Каждой по два до самого отбоя, вот это другое дело. Хватило бы, чтобы развернуться!

— И можно из других родов войск. Пехота тоже сойдет...

— Мне бы и одного хватило.

— Бедные грешницы. Блуд в казарме запрещен. Или про судьбу 'кающейся фельдшерицы' забыли?

— Что же нам теперь, в монахини податься?!

— Э-эх, сестрички! Нашего строгого Моровски рядом нет! Так что мы — вольные пташки!

— А если из штаба внезапно приедут. Или нам уже совсем плевать на военную карьеру?

— Если бы сейчас Адам приехал, и посмотрел на меня 'правильным взглядом', я бы, пожалуй, рискнула и карьерой. Э-эх!

— Чушь. 'Ледяные принцы' и в огне страсти не тают.

— Да, парень — 'кремень'. Жить в таком 'цветнике' и сдержаться, это...

— О, боже! Опять?! Мы же вроде о Вайли трепались. Что там с ее карьерой? Как вы себе мыслите, вернувшись, она рассмотрит армейские варианты, или сразу уйдет в запас?

— Джеки, такими талантами не разбрасывается. Вполне может позвать нашего лидера в штаб нового авиакрыла. Не зря же Купер авансом выдали полевой патент капитана. Да и Дуллитл намекал ей на переподготовку и утверждение нового звания.

— Да, карьера — это неплохо. Кстати, нетолько в военной, но и в гражданской авиации.

— Кто бы спорил! Мадлен, вон, уже задумалась о своей авиакомпании на пару с 'Мамми' Мэнсон. Да, Мадди?!

— А что?! Проложим грузопассажирский маршрут в Рио, и в другие крупные города и столицы. Возьмем в банке кредит, и...

— Ну-ну... А ты-то Клаудия, что решила? Снова оружейный магазин, или останешься тут в Монтгомери в училище? Смену-то ты себе, гляжу, подготовила.

Чествик изобразила на своем невозмутимом лице важную ученую задумчивость, и тут же, обозначила перспективы, загадочно сверкнув глазами. Ее пантомима еще больше добавила веселья.

— Да, вот, пока еще думаю. Тут кое-кто с Эглин Филдс (с пылающим взглядом, только тсссс!) туманно намекал на приглашение. А там, говорят, водятся таки-ие здоро-овые пушки...

— Хи-хи! Ты сейчас о том, о чем я думаю?

— Тьфу, на тебя, бесстыдница!

— Угу. Из Ла Сегундо нас тоже к себе заманивали. Правда, калибром поменьше. Хи-хик!

— Испытатели и авиапроизводство? Мы-то им зачем?! Своих им, что ли, мало?

— Как это зачем?! Кто их седьмые 'Дугласы' во Франции до ума довел?! Самые первые-то горели стеариновыми свечками у французов, пока до нашего стандарта не довели. И боевой опыт, к тому же.

— Скорее реклама. Примазываются к славе добровольцев.

— Чего?!

— Ну-у, сами подумайте! Большими буквами слоган — 'Еще недавно ОНИ бомбили Берлин, а теперь...'. И наше фото на у борта самолета, на целый разворот журнала.

— Вообще-то Берлин бомбили другие. К тому же большинство тех идей по модернизации 'Дугласов' наш 'злобный папа' Адам лично опробовал еще в Сан-Диего.

— Эх, Адам-Адам. Где же ты наш дорогой 'папуля'?...

— Хватит! Не могу снова слушать это нытье! Как только речь заходит о нем, ваши лица становятся такими мечтательно-задумчивыми. Даже противно!

— Ты права, сестричка! Увы, этот парень не для нас. Видели, то кино и партнерш Клифта в кадре? Вот таким девчонкам Адам и достанется.

— И пусть! Лучшим — лучшее! Хотя, немного обидно...

— Не-не. Обидно было бы, предпочти поляк всему нашему племени какую-то одну из наших сестренок. А так, парень все сделал правильно. С друзьями, сослуживцами и подчиненными спать не нужно. Пусть найдет себе какую-нибудь 'столичную штучку'.

— Да не очень-то Адам жалует этих расфуфыренных актриссулек и моделек (речь не о Вайли, ее-то он уважает, как человека и командира).

— Что вы все заладили, Моровски, да Моровски!? Благословим его на встречу с хорошей девчонкой, и баста! Вернемся к вояжу в Россию. Лиззи мне все равно делать нечего, поехали вместе! Гоу, гоу, гоу! В путь, сестрички!

— А я?!

— А тебя ждет Нью-Йорк.

— Не-не. Нью-Йорк меня еще пусть немного подождет. Кстати, в Россию Адам может приехать, летать там на своих ракетах.

— Опять! О боже! Все! Я рискну за всех своей прической. Спасете меня, если что?

— Да я только. Мммымм...

— Вот-вот! Держи ей рот, Лиззи! Пусть помолчит, иначе все это нытье пойдёт по новому кругу...

В начале января группа стройных и подтянутых красавиц (включая Мадлен и Маргарет с их стройными, но 'особенными' фигурами) приземлились за столиком Московского ресторана 'Астория' у самого окна. Восьмой в их компании оказалась Саманта. Девочка сильно вытянулась за этот год и, несмотря на свои двенадцать лет, смотрелась почти выпускницей средней школы. Вся компания была одета в парадные женские мундиры USAAF с орденскими планками и знаками различия. Саманта в нашивках капрала сверкала своими медалями. В зале звучали польские, русские и немецкие вальсы, и фокстроты. Вероятно, обилие наград и иностранные звания, должны были отпугивать потенциальных партнеров по танцам, но тут была отнюдь не Америка. Отчаянных русских кавалеров почему-то это ничуть не останавливало. Не успев ничего заказать, американки сразу получили на стол несколько корзин фруктов и пару бутылей от соседей. Кроме обеих Купер, все дамы тут же воспользовались стремительными приглашениями, и уже подарили по нескольку танцев молодым красным командирам ВВС РККА, сотруднику НКВД, паре моряков и какому-то щеголю в дорогом гражданском костюме с галстуком. Великанша Крафт танцевала с огромным лейтенантом госбезопасности. Серьезное лицо Маргарет пламенело горящими от удовольствия и смущения щеками. Во Франции ей попадались на танцах высокие мужчины, но вот такого гиганта, выше ее на голову и шире в плечах почти вдвое, она встретила только в России. Вайолет с дочкой, после нескольких неудачных попыток приглашений, дальше, тактично не беспокоили. Капитан и лидер сквадрона глядела вокруг задумчиво и удивленно. На плечах у бравых красных командиров не было погон, но они так сильно напоминали ей русских офицеров ее детства. Отутюженные стрелки на брюках и начищенные до зеркального блеска ботинки. У нескольких видны награды. Вайли поискала знакомые лица, но не нашла (слухи ходили, про русских добровольцев в Польше, а девчонок Расковой и 'русских болгар' в авиагруппе Петри Вайли видела лично, но решила не раскрывать их перед американцами). Все улыбаются и шутят. Та мрачная, грязная, грубая и страшная Совдепия, из которой они бежали с мамой, совсем не походила на эту новую, чистую, яркую и волнующую Советскую Россию. Здесь все дышало праздником. Не истерили бандиты с красными бантами на картузах и расхристанные матросы в своих драных бушлатах и тельняшках. Не дымили своими вонючими 'цигарками' и не сквернословили грубые бородатые солдаты. Не раздавались невдалеке выстрелы и отчаянные крики ужаса и боли. Даже чекистов в кожаных куртках, и тех не было видно. Примет нужды и разрухи было не найти. Купер заново знакомилась с родиной своего отца. Теперь уверенную в себе женщину ждали интересные встречи и знакомые — незнакомые достопримечательности, ее детства. Вокруг было много нового. В центре столицы завораживали своей высотой небоскребы, напоминающие 'Эмпайр Стайт Билдинг'. Яркие киноафиши притягивали взгляд гуляющих людей. А мороженщики, продавали им свой товар из больших ящиков на колесиках. По улицам спешили автобусы и такси. Совсем, как во Франции или в Америке. Советская Россия прощалась с новогодними торжествами. От застывших льдом катков с резвящимися толпами фигуристов, доносились звуки фокстротов и вальсов. Кое-где над головами висели гирлянды из разноцветных лампочек. Снег покрывал крыши домов и в сумерках, в свете фонарей, кружился перед лицом, добавляя волшебства. Днем на улицах русской столицы было светло и людно. Москвичи и гости города пересмеиваясь, несли домой покупки. В Советской России не праздновалось Рождество, но смену лет отмечали почти столь же, весело и шумно. Марина Раскова сводила гостей в театр, а потом пригласила на банкет в Кремль. Таких вечеринок они нигде до этого не видели. Поводом было награждение русских добровольцев (правда, где они отметились в этот раз, вслух никто не кричал). Длинные столы ломились от еды. Мадлен они с трудом оторвали от всего этого великолепия. Подходили с бокалами генералы русских ВВС: Рычагов, Смушкевич, Локтионов, Гусев. Американок поздравили через переводчика, хотя Вайли, с легкостью, могла бы того заменить. Всем прибывшим заокеанским летчицам неожиданно вручили недавно утвержденный русским правительством орден 'Доброволец'. Из привычной советской символики на нем были видны лишь перекрещенные русские штыки с темно-красной лентой с названием на кириллице в нижней части, и силуэты пары летящих И-16 на синем поле в верхней. В остальном орден смотрелся вполне нейтрально. Стало немного обидно за Клаудию и других девчонок, кто не поехал с ними, ведь они-то русские награды, когда еще получат.

Впервые приехавшие в Россию подруги 'амазонки' восхищались шикарными, фактически дворцовыми, залами метро и старинными кремлевскими палатами. Задержались на Красной площади, всматриваясь в византийскую красоту Собора Василия Блаженного и суровые черты памятника Минину и Пожарскому. С утра и до вечера со всех сторон раздавались веселые крики детворы. Каникулы как-никак. Удалось дамам немного прогуляться по столичным музеям, и пофотографироваться. Вайолет во все глаза глядела на русских балерин в пушистых пачках, корсетах и пуантах на сцене Большого театра. Все было как в детстве. Все также воздушно и изящно и вызывало давно позабытый детский восторг. Саманта тоже была вся под впечатлением от увиденной волшебной сказки. В фойе театра орденоносную девочку в непонятной военной форме шустро догнала и окружила группа московских пионеров. Началось спонтанное знакомство...

— Девочка постой, подожди!

— Это вы мне?

— Тебе! Кому ж еще? Ты кто такая?! Из какой школы?

— Я только приехала в Россию. И пока ни в какую школу не поступала.

— А откуда так хорошо по-русски знаешь? Не из семьи белогвардейцев, часом?

— Витька хорош, цепляться к человеку. У нее вон медаль французская! Я только на фото у добровольцев такие видел!

— Ого! Ты случайно не из Франции?

— Гм. Столько вопросов! Вообще-то воспитанные люди сначала представляются, знакомятся, а уже потом задают вопросы. И обычно не в форме допроса, а вежливо и доброжелательно.

— Извините, пожалуйста! Ох, какие мы тут важные, выискались! Пффее!

— Витька помолчи! Из-за тебя международный скандал может выйти. Не слушайте его. Я Александра Дружинина, а это мои одноклассники. Маша, Люба и Санька и Витька. А вас, как зовут?

— Можно, 'на ты'. Зовут меня Саманта. А насчет вашего первого вопроса... Я из Америки. Откуда знаю русский? Мой дедушка был русским инженером, и после его смерти бабушка увезла мою маму домой в Алабаму. А, во Франции я недавно была. Мы там с мамой вместе служили. Ну, а сейчас мы с ней в отпуске. Мама хотела поглядеть Тверь и Са... Ленинград, где жила в детстве с бабушкой.

— Служили во Франции?! Так, ты участвовала в боевых действиях?!

— Ну, не то что бы... Моя мама, да, воевала. Она лидер добровольческого женского сквадрона Вайолет Купер.

— Вот это да! И кто она по званию?

— Ей недавно капитана присвоили. Мама летала, и за Греческие ВВС, и за Французские. А я была всего лишь курьером при штабе нашего сквадрона... Ну вроде посыльной, по-вашему.

— А медали твои за что получены?

— Первую медаль мне вручили на базе Сан-Диего, за достойное поведение в плену у фашистских агентов.

— Ого! А что у вас что, и за плен тоже награждают?

— У нас так принято. Сопровождающую меня капрала Элизабет Фокс в тот раз ранили, а меня сразу утащили в машину. Прямо на виду у прохожих в парке. Фашисты наняли этих бандитов, чтобы шантажировать штаб и нашего бывшего лидера Моровски. Надеялись, что он выдаст им военные тайны...

— А он не выдал?

— Он поднял тревогу, ввел на побережье военное положение, и устроил облавы. Бандитов уже к вечеру нашел, а меня спас.

— Да за такое... Этих гадов сразу к стенке надо ставить! Ух! Жаль, меня там не было! Ты эта... В общем, не сердись на меня.

— Где бы записать, а?!

— Ага. Надо же! Витька в кои-то веки прощения попросил! Вот это да!

— Зачем вы его дразните? По нему же видно, что он хороший парень. Просто он не любит излишней важности. Так ведь, Витя?

— Вот! Видали?! Даже американка, и та сразу поняла. А вы! У-у, язвы! А вторая медаль у тебя за что?

— А вторая мне досталась вместе со всеми военнослужащими из нашего сквадрона, кто был в командировке под Парижем. Наш сквадрон воевал в ПВО — защищал столицу Франции от немецких ночных бомберов. И этой медалью французы наградили всех, даже писаря и каптенармуса. Ну и меня заодно...

— Здорово! Я про твою маму в газете читал. Она из полка 'Амазонок'. Ранение в Греции получила, а в Бельгии и во Франции фашистов бомбила и даже самолет один сбила.

— Слушай, а с твоей мамой можно сейчас познакомиться?

— Гм. Не знаю. Наверное, можно... А, зачем?

Знакомство вышло несколько сумбурным. По привычке, начавшая строить детям глазки, Лиззи Фокс, тут же, получила от подруг кулачками в бок, а в уши тихое, но грозное шипящее увещевание. Вайли никак не могла понять, чего от нее хотят эти восторженные дети. Но вскоре во всем разобрались. Среди ребят нашлись члены совета пионерской дружины, которые предложили провести открытое собрание и 'установить дипломатические отношения' с ячейкой Лиги Юных Командос Алабамы, штаб которой представляла Саманта. А Вайолет пригласили выступить с рассказом о войне. Следующий день был не слишком занят, поэтому встреча состоялась в одной из московских школ. Вайли привела с собой всех американских подруг и пригласила Марину Раскову. Герой Советского Союза и рекордсменка смогла уделить целых полчаса, что вызвало массу восторгов у школьников. Американок долго не хотели отпускать. Всех их приняли в почетные пионеры, повязали галстуки и вручили созданную ребятами модель истребителя И-16. Вайли отдарилась школе парой пластинок с американским джазом. В последний день устроили шопинг. Московские магазины их не особо поразили, впрочем, кроме 'Гастронома ? 1 'Елисеевский'' на улице Горького (которую Вайли еще помнила, как Тверскую). Такой размах и шик, даже в Нью-Йорке не на каждом шагу встретишь. В целом, всем американкам тут нравилось. Флирт с сопровождающими, выделенными штабом русских ВВС, также имел место, но приезжие дамы вели себя достаточно скромно. А ближе к позабытому русскому Рождеству, Москва, наконец, стряхнула парадные одежды, и зажила обычной трудовой жизнью. В парке 'Сокольники' проложили свои затейливые тропы спортсмены-лыжники. А улицы почти опустели. Отдых в советской столице пролетел шумно, быстро и радостно. Пора было ехать дальше...

Американские гостьи решили проводить своего лидера не только до Серпухова, где ту ждала женская тактическая авиационная школа, но и до самого Ленинграда. Раскова предлагала Купер годовой контракт на должности инструктора по тактике авиации и штурманской подготовке. И у Вайли не нашлось сил отказаться от такого подарка. Выделенная для них с дочерью большая комната казалась довольно уютной. Конечно, все здесь смотрелось не так, как было в Монтгомери, но зато тут было намного дальше от загребущих лап шпионов Оси, и от их агентов из Федерального Бюро. После французских командировок, привыкнуть к новому месту проблем не составило. Из представленных капитану Купер коллег-инструкторов три были знакомыми ей по Греции и Франции русскими летчицами из группы Расковой, и еще были два молодых лейтенанта с опытом 'польской командировки' этого года. Матчасть женского училища состояла из восьми 'Поликарповых' (три Р-5, три У-2 и два УТИ-4, который 'спарка' И-16), трех 'Туполевых' (двух Р-6Б и одного СБ/ПС-40), а также еще двух учебно-бронированных 'Кирасиров' (девичестве 'Григорович' ИП-1). Соседняя с женской, Серпуховская школа летчиков готовила мужской личный состав для частей ВВС. Выпускники и инструктора двух учебных заведений периодически проходили практику в соседней запасной авиабригаде. На другой день, получив недельный отпуск для обустройства и личных дел, Вайли с дочерью и со всей компанией поехали в Ленинград. В Твери они задержались на три часа до отправления другого поезда, и успели прогуляться по городу. Лидер сквадрона наспех знакомила своих подруг и подчиненных с достопримечательностями старинного русского города. У одного деревенского дома, Вайли спросила дорогу у какой-то старушки. Та, от удивления, вскрикнула, и две женщины узнали друг друга. Баба Таня жила на той же улице, где в 1920-м жили Вайли с ее мамой, и потому хорошо запомнила юную Верочку. Чаепитие продолжило встречу. С работы пришла дочка хозяйки Людмила с двумя своими подружками. Девушки сильно удивились незваным гостям, но вскоре бойко щебетали, обсуждая с ними женскую моду в Америке. Мадлен налегала на пироги с брусничным вареньем. Вайли переводила, а хозяйка засыпала гостей вопросами о политике. Качала головой, дивясь их рассказам о войне в Европе, и близоруко рассматривала награды американок. Мадди Баба Таня похвалила за хороший аппетит. На дорогу старушка собрала им пирогов с бутылкой молока. Прощалась, с орденоносными красавицами, как с родными. Людмила проводила их до вокзала. И уже под вечер, купейный вагон увозил летчиц в сторону бывшей столицы Российской империи, которая сейчас числилась еще и столицей Мировой Революции. Впереди было еще много интересного. Ведь до начала серпуховского контракта было несколько дней. К тому же, штаб-сержант Маргарет Крафт решила составить своему лидеру сквадрона компанию в этой манящей России, и даже отправила с Московского вокзала международным письмом рапорт с просьбой о длительном отпуске из рядов национальной гвардии Соединенных Штатов...

* * *

Черновое обновление от 29.05.19 / "Оружейные перегонки". Предштормовой сезон / — не вычитано //

* * *

В этот раз народный комиссар внутренних дел мог быть доволен. Пять порожденных его наркоматом штурмовых дивизий особого назначения подчиненных РГК, полностью освоились с новым оружием, и показали отличные результаты на зимних армейских учениях в Белоруссии. Конечно, случилась и тут несколько неурядиц во время маршей и тренировочных боев, но люди все целы, техника осталась ремонтопригодной, и ничего особо ценного не потеряли. В целом уровень подготовки новых соединений приближался к таковому у подмосковного ОМСДОН, а за счет усиленного вооружения значительно превосходил 'дивизию-прародительницу' по боевой мощи. Кстати, последнюю вскоре ждало аналогичное перевооружение. Между тем, выпускаемые курируемыми НКВД заводами объемы вооружения, позволяли примерно к концу весны 1941-го оснастить по полному штату еще столько же дивизий. Вот только где было взять личный состав? А получить еще и вторую Штурмовую Армию опричь РККА, главному чекисту очень хотелось. Ворошилов упирался, как мог, обещая весной, в лучшем случае, полста тысяч человек призываемых с Дальнего Востока. Отдариваться пришлось стандартным вооружением — винтовками Мосина и ДП, которые теперь можно было изъять из частей вооруженных новым оружием. В общем, люди были обещаны, но, сколько их еще ждать? Впрочем, опытные кадры имелись в Управлении специальных операций, как раз их-то Красной Армии и другим ведомствам можно пока не возвращать. Ведь пятая часть ('боевой костяк') личного состава новых штурмовых дивизий, до перевода, за последние год-полтора успела неплохо повоевать именно под эгидой УСО, подчиненного напрямую главе ГКО Сталину. Да и новых соратников им подобрали лучших из лучших. Выдирать 'со слезами и обидами' их пришлось из внутренних и пограничных войск НКВД, и даже из охранных и специальных частей других управлений. Так, что люди были, и поэтому, теоретически, количество штурмовых дивизий могло быть удвоено к лету-осени текущего 1941 года.

По новому штату в состав каждой такой дивизии помимо вспомогательных подразделений входило по три стрелково-штурмовых полка, разведбат, артполк, и танковый полк. С танками было сложно, весь выпуск заводов был уже на полгода вперед расписан заказчикам. Лаврентию Берии пока удалось выбить себе 300 новых 'польских' танков еще не произведенных и не принятых на вооружение. Эти машины имелись пока в смешном количестве десяти танков и шести обеспечивающих машин на том же шасси. Раньше марта заказ ШДОН никак не мог попасть на военную приемку. Выпущенные полтора десятка, по договоренности с ГАБТУ, удалось сделать одновременно учебно-испытательными машинами. Танкисты-штурмовики (а также зенитчики, самоходчики, и ремонтники) учились воевать на новой технике на полигонах, одновременно заполняя протоколы испытаний. Благо моторесурс можно было вырабатывать полностью, заменяя в полевых условиях моторы на новые ГАЗ-11, а гусеницы и прочие запчасти на имевшиеся в ЗИП. Но даже заказанного количества такого вооружения хватило бы лишь по одному батальону для всех десяти дивизий, поэтому решено было обратить взор на колесную технику. Очень удачные бронеавтомобили БА-11 получили новые длинноствольные 45-мм пушки, превзойдя по наиболее важным боевым характеристикам легкие танки Т-26 и БТ-7М. Дивизии могли получить по тридцать таких машин и еще по три 'зенитных броневика' с парой авиапушек ШВАК-20 (установленных на шасси БА-10). Каждая из ШДОН с номерами от 501 по 505 оказалась сильнее любой стрелковой дивизии РККА, даже если считать вместе с приданным той танковым полком. Личное вооружение штурмовиков также было особым. Вместо стандартных трехлинеек Мосина, ручных пулеметов ДП, станковых 'Максим', и небольшого количества самозарядок СВТ и автоматов ППД, в массе у бойцов ШДОН имелись автоматические карабины Симонова АКС-40. Вообще-то в их создании поучаствовало еще несколько конструкторов, но Сталин решил сократить слишком длинный индекс оружия. Странный калибр оружия 6,8 мм оказался компромиссом. Заказанные у американцев, через прикормленных посредников, роторные линии для массового производства стальных плакированных патронных гильз еще только дооснащались, и выпускали пробные серии патронов. В 1939-м полученное 'греческим взаимозачетом' британское оборудование уже вышло на полную мощность и позволяло производить партии различных патронов калибра 6,5-7 мм. Но этого объема выпуска хватало лишь на короткую военную кампанию, а требовалась массовость (хотя бы на уровне выпуска патронов ШКАС). К тому же, начались проблемы с выпуском оружейных стволов. Старый задел стволов, остававшийся в Коврове от замороженного в начале 30-х выпуска 'Федоровских пулеметов', оказался почти израсходован, а новых стволов калибра 6,5-мм отечественная промышленность не выпускала. Если для заготовок стволов 2,5-линейных ручных пулеметов еще можно было брать полуфабрикаты с производства 'трехлинеек' и самозарядных винтовок Токарева, да рассверливать их в калибр, то для массового автоматического карабина более тонких и легких стволов требовалось на порядок больше. В качестве временного решения выбрали переделку хранящегося на складах японского оружия. Но тут возмутился Генштаб и ХозУпр РККА. Гробить, пусть и для производства интересных новинок, но вполне еще боевое трофейное и импортное японское оружие, никто не собирался. Такой подход там обозвали бесхозяйственностью, зато, разрешили извести под это дело несколько сотен тысяч неликвида. У повоевавших в Японскую, Империалистическую и Гражданскую 'Арисак' двух типов, были частично расстрелянные стволы, калибр которых уже существенно превышал стандартные 6,5 мм. Японские пули, зачастую, срывались с нарезов. Но сами стволы еще могли быть расточены, закалены и повторно использованы. Не будь в СССР нового завода (обменянного у греков) никто бы и не подумал тратить силы и время на модернизацию этого хлама. Положили бы его на склады мобрезерва, и не вспоминали бы до самого критического момента, когда нужно вооружать ополченцев уже почти все равно чем. А так, наладили конверсию. Стволы 6,5 мм расточили на калибр 6,8 мм, хромировали, порезали пополам (на фрагменты длиной по 370-380мм), и пустили в дело. К тому же, получили дополнительную выгоду, теперь стало возможно оснащать патроны 6,8х45мм даже бронебойными, трассирующими и зажигательными пулями (калибр которых на советском оборудовании не мог быть получен меньше 6,8 мм). Вес АК-40, без штыка от АВС, с полным слегка изогнутым коробчатым магазином, снаряженным 30 патронами, составил 4,4 кг (примерно, как у АВС-36 с 15 патронами 7,62х54мм и с длинным стволом). Бойцы новых штурмовых частей хвалили оружие за удобные размеры, массу и отличную скорострельность. Воевать в лесу, в городах и в полевых укреплениях стало заметно легче, чем с 'мосинкой' и другими системами. Масса с полным магазином намного легче, чем у ППД, дальность прицельного и действительного огня оказалась существенно больше, чем у любых систем под пистолетный патрон. Точность одиночной стрельбы чуть ниже, чем у кавалерийского карабина. Надежность и простота конструкции превысили таковые старых автоматов Федорова и Симонова, а также самозарядок Токарева. В итоге, с новой автоматикой и малотрудоемкой штампово-сварной конструкцией, получили пусть не слишком красивое (из-за некой угловатости) мобилизационное оружие с довольно неплохими ТТХ. Себестоимость крупной серии АКС-ов, достигалась беспрецедентная. Раза в три с лишним дешевле, чем ППД, и раза в полтора-два дешевле по сравнению с винтовками АВС-36 и СВТ-38. Подобные экономические характеристики должен был иметь в массовом производстве пистолет-пулемет разработанный конструктором Шпагиным. Но до его массового производства было намного дальше, и по дальности огня он уступал конкуренту вдвое. Патрон 6,8х45мм пока получался по цене трехлинейного винтовочного, но вскоре должен был значительно подешеветь. Проблемы боевой эксплуатации предшествующего автоматического оружия были частично учтены конструкторами. Газоотводные узлы и газовые трубки, для защиты от нагара, выполнены с большим диаметром, чем у старых систем Симонова и Токарева. Изучив результаты испытаний, экономические и технические выкладки по производству нового оружия, Сталин Берию поддержал, и решение в ЦК продавил. Под патронажем НКВД, за счет привлечения собственных сил и кооперации с заводами Наркомата вооружения, производство быстро вышло на крупную серию. Выпуск прошедшего 1940 года и января 1941 года (вместе с предыдущим АК-39) уже составил около сотни тысяч единиц АКС. Прицельная дальность автоматических карабинов оказалась около 600 метров (более-менее прицельный огонь из них можно было вести почти на километр), что для общевойскового боя вполне допустимо. Внешне очень похожим на АКС оказался ручной пулемет Федорова РПФ-40. К нему Симонов также приложил свою руку, но в этот раз Вождь решил 'поделить по-честному', и увековечил в индексе оружия нелюбимого им, хоть и уважаемого патриарха автоматического оружия в генеральском чине еще той царской армии. Эта система весила с магазином и патронами 9,1 кг, имела сошки, винтовочной длины толстый двухтрубный ствол с меленькими ребрами воздушного охлаждения и пламегасителем. Оружие имело два темпа стрельбы, 550 по пехоте и 1000 в варианте ПВО, и позволяло вести огонь на дальность до 800-1000 м. Магазин пулемета в виде 'Улитки' вмещал 80 таких же, как и у карабина патронов. Между двумя образцами стрелкового вооружения была высокая степень унификации. Крышка ствольной коробки, пистолетная рукоятка, УСМ и флажковый предохранитель (переключатель огня) были одинаковыми. Допускалась экстренная одиночная стрельба с неродными затворными рамами и пружинами, и нормальная автоматическая стрельба с неродными магазинами. Все это сильно упрощало эксплуатацию в полевых условиях и ремонт обеих систем (ласково прозванных бойцами 'симкой' и 'федькой').

Третьим конструктором упомянутых моделей оказался военинженер Блюм. Пусть ему вовсе не досталось букв фамилии в оружейных индексах АКС и РПФ, зато начальство открыло ему 'зеленую улицу' в конструировании уже совсем своих систем. Всего за год Блюм смог отправить на испытания два типа противопехотных 'подствольных мортир'. Один тип под 40-мм 'ружейную гранату Дьяконова' выбрасываемую холостым патроном 6,8х45мм, второй под 35-мм патроны от АГТ-2. Оба довольно легких пусковых устройства крепились под стволом АКС-40, или позволяли вести огонь с руки. Дальность полета гранат не превышала 100-150м, точность была 'плюс-минус лапоть', зато из системы вооружения дивизий принципиально убирался 50-мм ротный миномет и миномет-лопата, выполнявшие ранее примерно почти те же боевые задачи (несколько на большую дальность). Параллельно с конца 1939-го конструктор сумел создать, на базе кинематики уже имеющихся образцов, новый самозарядный пистолет для вооружения среднего и младшего командного состава ШДОН. Пистолет у Блюма вышел немного странным — магазинным двуствольным, и внешне несколько смахивающим на польский 'ВИС-35'. Второй ненарезной ствол калибра 9-мм находился в нижней части кожуха перед спусковой скобой. Его затвор имел курковый взвод снизу. Огонь велся с отдельного кнопочного спуска, рядом со спусковым крючком, вручную подаваемыми в специальное окно патронами 'Люггера', 'Браунинга' или ТТ. Эта новация была заявлена, как 'средство последнего шанса' (если у командира кончились 'родные' патроны и стрелять можно только трофейными). А вот основные патроны для ПБ теперь выпускались в СССР. На базе усеченной от дульца гильзы того же самого 'автоматного' 6,8х45мм (в отличие от патрона 'Арисаки' донце гильзы было чуть уже и закраины патрон не имел), изобретатель сделал чрезвычайно мощный пистолетный патрон 11,43х27мм, который мог выпускаться на том же заводе с британским оборудованием. Фактически, таким способом, утилизировался брак патронного производства. В двухрядном магазине ПБ чуть наклонно помещалось десять штук очень мощных патронов. Пистолет был по размерам несколько больше ТТ, имел неплохую устойчивость при стрельбе, хотя вышел довольно массивным и тяжелым — 1,2 кг (почти, как старый добрый 'Маузер К-96'). Зато из ПБ разрешалось, в экстренном случае, вести огонь карабинным патроном 6,8х45мм, который подавался в главный патронник вручную только при отомкнутом магазине, и оттянутом в крайнее положение затворе. При резко отпущенном затворе, можно было с некоторым риском стрелять даже патронами 45-го калибра от импортного американского 'Кольт-1911'. Военинженер Блюм, в свойственной ему манере поиска новых схем, создал далеко не массовое командирское оружие, которое частично решало проблему снабжения боеприпасами во фронтовых условиях. Как эта концепция проявит себя, могли показать только реальные боевые действия. Пока же в подразделениях штурмовых дивизий бойцы и командиры привыкали к новому оружию, помимо которого осваивали, применяемые ранее в частях 'добровольцев', ременные 'разгрузки', 'стальные штурмовые нагрудники' и другие новации. Полевая форма дивизий была двухцветной в раскраске 'амеба', вместо пилоток и буденовок, головные уборы бойцов и командиров напоминали удобные форменные кепи карельско-саамских народных армий...

На этом список новинок индивидуального стрелкового вооружения новых частей не заканчивался. Снайпера, противотанкисты и зенитчики в ШДОН вооружались и вовсе не родным РККА 'польским калибром'. Массово выпускаемые в Усть-Луге для Войска Польского мощные патроны 9х65мм начали поступать и в СССР. А производство польских же пулеметов (сильно переделанного 'Браунинг 1919'), а также автоматических и самозарядных винтовок под этот патрон, позволили НКВД не ссориться очередной раз с командованием РККА из-за снабжения крупнокалиберным оружием под патроны 12,7х108мм и 14,5х114мм. И пусть польские системы сами оказались не лишенными недостатков, зато их производство было уже налаженным. Польские 9-мм пулеметы неплохо перекрывали дистанцию боя до двух с лишним километров. В пару к ним, нишу станкового пулемета, вместо 'Максима' и ДС-39 решено было заполнить 35-мм Таубинским АГТ-2. Оружие было проверенным в Карелии, Франции и в Польше, снабжение выстрелами к нему было налажено. К нему добавились прошедшие войсковые испытания в Бельгии 60-мм реактивные ружья-гранатометы. Так что батальонные средства усиления, и подразделения ПВО-ПТО штурмовых дивизий уже не выглядели совсем беззубыми. Из артиллерийского вооружения досталось некоторое количество 37-мм зениток 61К, 85-мм зениток 52К, и выводимые из ВВС РККА спаренные и одиночные пушки ШВАК-20 на универсальных станках. Длинноствольные 45-мм пушки ПТО, пока обещали дивизиям не раньше лета 1941 года. Начальство полюбовалось на боевую учебу своих 'птенцов', оценило текущую военно-политическую ситуацию (некоторое затишье на фронтах в Европе), и рискнуло отправить по две усиленных артиллерией и минометами роты от каждого батальона в краткую командировку под Варшаву. Ротации получались стремительными, а программа пребывания в Польше насыщенной. Роты должны были целую декаду держать оборону, отбивать авианалеты, вести во фронтовой полосе разведку, контрартилерийскую и контрснайперскую борьбу. Потом сменяясь, перемещаться автотранспортом на соседний участок фронта, проводить там несколько поисков и разведку боем. Рядом стояли вооруженные японскими винтовками и пулеметами опытные полки корпуса Сверчевского, во второй линии имелись польские моторизованные части с ПТО, поэтому опасность прорыва фронта и окружения была минимальной. Стрелковый калибр соседей частично маскировал наличие на участке нового вооружения. Потери случались, хотя и не столь большие, как были год назад в Карелии. Гильзы от новых патронов приходилось собирать в не слишком удобные брезентовые 'гильзосборники', и сдавать контролирующим роты чекистам по описи. Хотя часть гильз все равно было потеряно. Больше всего начальство опасалось утраты новых образцов оружия, но порядок в ротах был заведен драконовский, и таких ЧП не случилось. Максимальный срок командировки каждого подразделения получился примерно три недели. К весне 1941, последние командированные бойцы и командиры вернулись в свои дивизии. В Москве не обольщались, этот год должен был стать решающим. Союзники или капитулируют во Франции, и тем развяжут руки Гитлеру и Муссолини для похода на восток, или вообще заключат с ним союз, против СССР, вдвое усилив силы агрессора и его промышленность. В случае смерти Черчилля, такой расклад становился вполне вероятным. Любой из этих вариантов ничего хорошего советской стране не сулил. Только если война в Европе продлится еще год-полтора, у СССР появлялись долгосрочные перспективы продления мира у своих границ. Но данные разведки не обнадеживали...

* * *

Черновое обновление от 07.06.19 / 'Мне сверху видно все...'/ — не вычитано //

* * *

В том, что успех прошлогодней Карельской кампании и эффективная оборона союзников-антифашистов на Западе и на Юге Европы в 1940-м во многом основаны на отличной воздушной разведке, и на толковом противодействии вражеским авиаразведкам, никто в Москве не сомневался. Поэтому требования к разведывательной авиатехнике за последний год были не раз и не два пересмотрены. Советские пилоты-разведчики прошли уже не одну стажировку в авиации 'ДА' и Войска Польского, поэтому о характере предстоящей боевой работы также иллюзий не питали. Новые самолеты поступали в эскадрильи, постепенно заменяя надежные, но устаревшие Р-5 и Р-Зет. Очень неплохо себя показали в авиаразведке скоростные двухмоторные крылатые машины конструкторских бюро Поликарпова, Яковлева и Таирова. Однако, в Польше, в Греции и во Франции выяснилось, что совсем без воздушного прикрытия могут летать только сверхвысотные самолеты-разведчики вроде РДД, либо ночные разведчики. Днем разведывательные машины рано или поздно становились трофеем вражеских истребителей. Даже в небе над Албанией рассчитывать на спокойное ведение воздушной разведки не приходилось. Однако прифронтовую разведку с воздуха все равно требовалось вести, поэтому конструктора продолжали искать решение этого уравнения, порой вспоминая разные фантастические проекты прошлых лет. И подобные 'сказочные' вопросы поднимались не только за кульманами, но даже в высоких кабинетах. Очередное совещание в Кремле после обсуждения темпов производства бомбардировщиков и истребителей, невзначай коснулось и вопроса обеспечения авиатехникой 'глаз и ушей армии'. А поводом для обсуждения темы, послужил один вопрос Генерального секретаря ЦК ВКП(б), адресованный присутствующему на совещании руководству НКАП.

— Товарищ Сталин, претензии конструктора Яковлева непонятны. Что его не устраивает?

— Не понятны? А вы, товарищ Петров, также не знаете причин этих жалоб в ЦК?

— Так точно, товарищ Сталин! В армии не принято жаловаться через голову прямого начальства. Это типичное нарушение субординации. И если бы инженер Яковлев захотел решить свой вопрос, то для этого у него были все законные возможности. Воспользовался ли он ими, можно прямо сейчас узнать в секретариате НКАП...

Сталин недовольно сверкнул глазами, но ответил спокойным голосом.

— Пока этого делать не нужно. Расскажите лучше, как сейчас у Яковлева движется работа над доработками и серийным производством его 'антимессершмитта'?

— Наркоматом были созданы все условия для форсированной доводки истребителя ЯК-1 и запуска его в массовую серию. Фронтовые испытания в Польше самолет прошел с оценкой 'хорошо'. Шесть машин было потеряно, но зато, удалось провести за сотню воздушных боев и сбить семнадцать самолетов из состава авиачастей Люфтваффе и Словацких ВВС. Выявленные проблемы эксплуатации по большей части решены, и учтены в уже налаживаемом производстве. Заводское КБ Саратовского авиазавода сейчас активно работает над внедрением новшеств, подсмотренных, как у 'мессершмиттов', так и у французских 'Арсеналов' и 'Девуатинов', которые летали в том же польском авиаполку, что и 'яки'. Часть мастеров с Иркутского завода уже переведено в Саратов. И даже на совместных советско-французских заводах в Прибалтике уже начато освоение выпуска истребителя товарища Яковлева...

— Это хорошо, Товарищ Хруничев. А, как скоро выпуск истребителей Як-1 существенно превысит нынешний объем в двадцать самолетов в месяц?

— Не раньше середины или конца лета 1941 года, товарищ Сталин.

— А, почему так нескоро?

— Да, чтоб на ремонте не разориться. Главная причина — доведение до конца лечения 'детских болезней' и разработка новой винтомоторной группы с вооружением. Конструкторское бюро Климова вместе с французами из 'Испано-Сюизы' доводят типовую ВМГ вместе с 33-мм мотор-пушкой и двумя синхронными авиапушками Б-23. Были проблемы с управлением шагом винта, уборкой шасси и охлаждением мотора. Аэродинамику и обзор с помощью коллег из ЦАГИ также улучшаем, вносим изменения. Вот как все это доделают, так и будет налажен массовый выпуск истребителей.

— Если это так, то товарищу Яковлеву, действительно созданы все условия. А как идет освоение 'яков'?

— В войсках уже три авиабригады переходят на 'яки', вместо своих И-16. В остальные части отправляем по одной-две двухместных машины. Тут распыляться не желательно. Лучше, пусть хотя бы десяток полков освоит до нормального уровня, чем по эскадрилье в каждую бригаду. А на спарках пускай все тренируются.

— Ну, что ж, посмотрим, что на учениях получится. Товарищ Петров, а что там с разведчиком Яковлева Р-12? Почему так скоро остановили выпуск, и как так вышло, что даже не стали рассматривать его вариант 'самолета-невидимки'?

— Серийный выпуск Р-12 (он же ББ-22) был остановлен прошлым летом из-за несоответствия конструкции требованиям к серийному производству. На агрегатно-панельную сборку Яковлев переводить свой самолет отказался (вернее потребовал, чтобы за него это делали другие). Всесоюзные требования к серийным авиационным конструкциям были приняты в начале прошлого года и никаких исключений не предусматривали, поэтому серия была завершена в рамках имеющегося задела. А про то, что его 'невидимку' даже не рассматривали — неправда. Рассмотрели, и указали на недоработки. На все свои жалобы Яковлев получил официальные ответы, и видать, обиделся...

— 'На обиженных воду возят, а на дутых кирпичи'.

— Не нужно шутить, товарищ Локтионов. ЦК сейчас больше интересует, принципиальная возможность постройки предложенного Яковлевым варианта невидимого самолета-разведчика. Что там с ним решили и почему?

— Совещание по 'невидимке' проходило в августе 1940-го. Проблемы в основном те же самые, что и с его прототипом ББ-22. Не слишком технологичная конструкция с высокими требованиями к квалификации рабочих. Простой заменой материалов обшивки на маскирующий плексиглас, задача 'невидимости' не решается. Неэффективное оборонительное вооружение — самолет беззащитен снизу, углы обстрела стрелка малы. Недостаточная дальность. Не решены проблемы демаскирующего шума, и радиометрической заметности. Ну и дороговизна проекта. И это, притом, что сильно 'невидимым' такой аппарат точно не станет. Зато цены опытной серии окажутся на порядок больше, чем у исходного проекта Р-12. К тому же, займись сейчас Яковлев этой машиной всерьез, запросто может начать буксовать доводка серийных истребителей Як-1 и Як-1УБ...

— Мне понятны соображения НКАП, озвученные вами, товарищ Петров. И все-таки подумайте, может ли СССР получить перед войной еще и 'невидимые самолеты' для разведки? Нужны ли Красной Армии такие самолеты?

— Об этом НКАП уже думал, товарищ Сталин. Первый вывод — такой самолет бы пригодился ВВС и ССО. Но старый проект 'невидимки' на базе АИР-4 показал, что эта интересная идея требует очень тщательной и непростой реализации. Эффект 'невидимости' снижается в процессе эксплуатации (а полировать можно только толстую обшивку). И выбрасывать на ветер такие большие деньги со столь коротким эффектом просто неразумно.

— И что же тогда делать?

— Чтобы не ждать от КБ Яковлева переработанного на серийное производство проекта 'невидимого' Р-12, у коллег из УПР НКВД нами запрошена одна бригада проектировщиков в составе Павла Альбертовича Ивенсена, нескольких инженеров и мастеров из числа осужденных на короткие сроки без серьезных к тому оснований.

— Почему именно этого авиаконструктора привлекли?

— Разработка машины ведется на базе конструкции 'Фоккера G-1', выпускаемого Иркутским заводом. Как показали исследования, двухбалочная схема аппарата легче всего маскируется для достижения невидимости, а для Павла Альбертовича она практически родная. В 1936 в КБ Гроховского конструктор Ивенсен уже построил двухмоторный скоростной штурмовик Г-38 вместе с Коровиным и с другими инженерами ГУАП. Да только довести машину ему не дали, а сам он, по навету, был осужден, и оказался в лагере. Причем, до сих пор ничего конкретного Ивенсену не предъявлено, одни лишь 'следственные фантазии'. Полученные коллегами из ЦАГИ результаты экспертизы того проекта Г-38, позволяют считать срыв его постройки в 1936-м натуральным вредительством. Те же голландцы и немцы пошли по этому пути, и добились успеха.

— Вот как? Хорошо, путь конструктор Ивенсен продолжает начатую работу. И, что, все упомянутые вами недостатки предложения Яковлева уже учтены в новом проекте?

— Можно и так сказать. Новый проект разрабатывается, не только с учетом последних наработок НИИ Пластмасс по сохранению длительной прозрачности авиационного плексигласа и по способам снижения радиозаметности. От Военно Воздушной Академии проект консультирует профессор Сергей Григорьевич Козлов, который как раз строил самые первые варианты таких "невидимых" самолетов на базе конструкций У-2 и АИР-4. Кроме того, проектом предусмотрено также применение технологий снижения шумности ВМГ, предложенных товарищами Заславским и Бас-Дубовым. Кстати оба тоже проектировали двухфюзеляжный самолет в 32-м году, а сейчас, достигли больших успехов в конструировании воздушных винтов...

— Это серьезные аргументы. И, что, совсем бесшумным можно этот самолет сделать?!

Другие участники совещания обменялись ироничными взглядами, но тишины нарушить не посмели. Заметив недоверчивые выражения на лицах гостей и хозяина кабинета, Хруничев первым поспешил ответить на вопрос, и снова передал слово своему заместителю.

— Совсем бесшумным аппарат, конечно, не выйдет, а вот тихим, вполне, возможно. С земли его будет очень трудно услышать даже с применением 'звуколокатора'. Расскажете, товарищ Петров?

— Там, товарищи, применен комплексный подход. Ставятся особые многолопастные винты специального профиля. Предусматривается амортизация крепления моторов к мотораме, и многокамерное глушение выхлопа. Да и сами моторы пришлось сменить с планируемых французских 'Гном-Ронов' или наших М-103 (М-105) на закупленные в Германии более тихие чешские авиадвигатели 'Вальтер-Сагита' со специальным редуктором и мощностью всего в 600 л.с.

— Не слишком ли слабые моторы вами выбраны?

— Моторы конечно не гоночные, зато легкие и экономичные. Ориентировочно, на высоте пяти километров над землей, такой самолет сможет очень тихо летать со скоростью, приближающейся к 400 километров в час, более пяти часов. Засечь и уничтожить такую машину, врагу будет действительно сложно.

— А вы товарищ Хруничев согласны с утверждениями вашего заместителя по опытному конструированию?

— С товарищем Петровым я целиком согласен, не раз с ним эту тему обсуждали. Без предлагаемых мер не стоит и 'огород городить'. Мы же не для авиасалона машину готовим, а для войны. Плюс выбранного варианта еще и в том, что 'Фоккер G-1' уже переведен на панельно-агрегатную сборку, а произвести замену материалов панелей обшивки и набора планера, на нем на порядок проще, чем на том же Р-12 Яковлева. Стало быть, и цену в серии можно здорово снизить...

— А вы, что скажете, товарищ Смушкевич? Вашим ведь орлам летать на этой технике...

— Требования к такому разведчику для ВВС, конечно, дело новое, но с товарищами из НКАП и ЦАГИ мы их уже в целом согласовали. Пусть они строят машину. А мы оценим результат.

— Хорошо, пусть строят. А где и как ВВС планирует применять самолеты-разведчики, с учетом полученного опыта?

— Всю пару-тройку сотен выпущенных скоростных як-вторых (которые ББ-22) мы распределяем по БРАПам, вместе с эр-десятыми, эр-девятыми и новыми та-третьими (этих нам только к марту обещают). Их работа — разведка фронта и ближних тылов противника. Из упомянутых мной моделей, первые и последние очень скоростные они могут и без прикрытия летать, хотя риск остается. Старые, Р-5, Р-9 и Р-10 без прикрытия — мишени. В помощь специальным разведчикам будут задействованы переделанные для разведки истребители и бомбардировщики. Можно даже по нескольку таких в линейные авиабригады выдать. Чтобы техника была одного типа. А, вот, полсотни стратегических высотных РДД, сведенных в шесть эскадрилий, будут подчиняться напрямую командованиям округов. Они ведь могут летать во вражеский тыл, выше потолка истребителей и на глубину до тысячи с лишним километров. Ну, а новых 'невидимок', пристегнем к ним же в упряжку. Радиус действия у них чуть меньше, зато по самому важному поводу будут на средних высотах летать, чтобы в каждую дыру могли незаметно заглянуть. Техника-то явно недешевая, значит, и разбазаривать ее на всякие мелочи неправильно. Товарищ Сталин! Нам бы еще побольше высотных аэрофотокамер...

— Напишете конкретные пожелания и обоснование к ним, а мы рассмотрим. Товарищ Смушкевич правильно заметил. Дорогую технику на мелочи, совершенно точно разменивать не нужно. Но главные особо важные задачи нельзя упускать из виду. Вот для их выполнения, дорогую технику страна ВВС обязательно даст. Кстати, а на какие самолеты-разведчики разведслужба ВВС рассчитывает в дальнейшем?

— Да вот по результатам назначенных на этот год войсковых испытаний и эксплуатации новых аппаратов в авиачастях и определимся. ВВС РККА нужны самые лучшие самолеты-разведчики. С 'высотниками' пока все понятно — есть у нас данные и об одном 'французе', и о двух новейших германских конкурентах.

— Пригодились, выходит, трофеи?!

— Еще как! Что 'Хеншель-130', который в Карелии осенью 39-го сбили. Что высотный 'Юнкерс-86', который в Греции наши весной 40-го затрофеили. Оба с гермокабинами, мощной радионавигационной и фотоаппаратурой. И хотя наш РДД им практически не уступает, но зато теперь понятно, куда нам дальше развиваться. А вот, что с ближними разведчиками делать? Р-5, Р-9 и Р-10 уже морально устарели. ББ-22 и Та-3 в целом хороши, хотя и не слишком удобны для длительного висения над районом разведки, и для наведения бомбардировщиков и корректировки арт-огня. По докладам разведуправления Генштаба, немцы делают ставку на свой сверх-маневренный с большой продолжительностью полета 'Филин' который 'Фокке-Вульф-189'. И одновременно готовятся в 1942-м испытывать новый турбореактивный 'Арадо', предназначенный для дальней и высотной разведки на скоростях за 700 кэмэ. Британцы для разведки берут свои типовые дальние бомбардировщики, а в прифронтовой полосе используют переделанные истребители. Вот, и, поди, пойми — что же окажется наиболее подходящим для авиаразведки через полгода-год?

— А вы, что скажете, товарищ Рычагов? Маневренные разведчики ВВС нужны больше или все-таки сверхскоростные?

— Товарищ Сталин, товарищи. Думаю, нужен баланс. Чтобы и тех и других в меру было. Реактивщики, как обычно, нам свои сказки рассказывают, о самолетах со скоростями под 800, и с дальностью в две с половиной тысячи. Коли докажут, что не брешут, значит обязательно закажем у них такую технику. Ну, а коли, нет... Так может, и як-вторые с та-третьими в разведке надолго оставим. И чтоб понимать, с чем можем столкнуться, надо бы того германского 'Филина' у немцев купить, раз уж затрофеить его не сложилось...

По итогам совещания закупки авиатехники и внутри страны и у соседей были согласованы. Конструктор Ивенсен и его подчиненные руководство НКАП не подвели. Первый малозаметный самолет-разведчик Ив-3 'Жаворонок' вышел на летные испытания уже в мае 1941 года. Поскольку эту конструкцию сразу готовили к серийному производству, то к августу того же года успели произвести с десяток таких машин (войсковую серию еще не принятую на вооружение). Нельзя сказать, что аппарат оказался во всем гениальным. Из-за слабых моторов, по скорости он сильно отставал от самолетов-разведчиков Таирова и Яковлева. И даже от устаревшего Р-9! По маневренности был лишь немного лучше Як-2. Зато по секторам обстрела кормового стрелка, дальности и малозаметности оказался вне конкуренции. На войсковых испытаниях, надежно перехватывать 'Жаворонки' не получалось даже у специальных тяжелых истребителей ПВО, с испытываемыми новыми бортовыми радиолокаторами 'Паук'. Ивенсен вместе с Можаровским и Веневидовым был привлечен и к разработке модификаций других двухбалочных самолетов. Оба новых коллеги сначала пытались продвигать свой проект двухбалочного штурмовика, но были безжалостно объединены в коллектив с Ивенсеном (благо у проектов их аппаратов было много общего). В итоге, двухместную штурмовую модификацию турбореактивного 'Грача' под названием 'Галка' в конце 1941 года выпустила именно эта группа разработчиков. Конструктору Таирову пришлось разрываться между несколькими заданиями. Его Та-3 оказался неплохой платформой для ночного истребителя, для истребителя сопровождения, для разведчика, для пикировщика и штурмовика. Так что, делать пришлось сразу несколько вариантов оснащения и вооружения. А, ведь, часть его решений, вместе с планером, перешла еще и к реактивщикам, с которыми связи становились все теснее. А, вот, Яковлеву реактивные дела жить не мешали. Совсем не мешали. За создание замечательных винтовых истребителей Як-1 и Як-1УБ (двухместная версия для переучивания летного состава) летом 1941 года конструктору присвоили высокое звание Героя социалистического труда с вручением Золотой звезды и Ордена Ленина. Глава КБ был сильно озадачен совершенствованием своего истребителя (ведь за рубежом конкуренты отнюдь не дремали). И на какое-то время жалобы в ЦК от него прекратились...

Черновое обновление от 26.06.19 / 'Записки мертвеца'. Ловушка для СС / — не вычитано //

* * *

С первых же сказанных в кабинете главы РСХА слов, градус беседы взлетел до красной отметки. А сами эти слова оказались подкреплены одним очень примечательным многостраничным документом, доставленным с квартиры покойного штурмбанфюрера Шелленберга, и предъявленным обергруппенфюреру СС Гейдриху вместе с протоколом изъятия и показаниями соседей. И судя по крайне интересным собственноручным записям его дневника, помимо своей основной работы на РСХА, покойный вел очень хитрую закулисную игру, в которой не гнушался вообще ничем. Мало того, что он собирал нелицеприятное досье на своего шефа Гейдриха и на других высших офицеров СС и СД. Что уже само по себе было крамолой. Без приказа свыше, и не ставя никого из начальства в известность, примерно с 1939-го начальник отдела планировал и проводил, как сепаратные переговоры с врагом, так и операции против других государств. Причем эти действия порой шли вразрез с интересами Фатерланда(как, например, его 'гениальные провокации в Греции и Финляндии'). Перед Гейдрихом открывались невидимые пружины недавних очень странных событий. Для этой деятельности фигурант использовал, ни в каких картотеках не числящийся, завербованный им лично уголовный элемент, случайных людей и несколько глубоко законспирированных агентов политической разведки третьего рейха. Причем, пространные политологические рассуждения мерзавца на страницах его дневника смотрелись крайне неприглядно и цинично. Своего шефа он, как выяснилось, боязливо презирал, и нагло метил на его место. Германию видел младшим партнером Соединенных штатов, а Британию называл 'учительницей рейха', и полную победу над ней считал ошибкой. При всем при этом, устранение или пленение первых лиц государств Альянса политический разведчик рейха считал благом. В Бельгии он как раз собирался отработать методику для своих будущих 'политических охот'. Самого себя он видел не меньше, чем главой всех секретных служб рейха, и вторым лицом государства. На пути к этой цели, своих коллег из РСХА он воспринимал не более чем попутчиками и помощниками, а то и просто пешками в его игре. К первым лицам он относился, как к 'балаганным артистам, которым давно пора на покой'. Побаивался он одного лишь Гейдриха, да и то часто подшучивал в своих занимательных записях над его японо-монгольскими корнями, которые мешают тому быть настоящим арийцем. И, вот сейчас, вся эта бездна подлости и двуличия во всей красе раскрылась перед главой Имперской службы безопасности....

— Обергруппенфюрер! Это необходимо остановить! Еще не поздно...

— Почему я только сейчас узнаю об этом?! От вас, Леман, я не ожидал такой нерасторопности.

— Просто до вчерашнего дня у меня не было санкции на обыск в доме и проверку личного архива погибшего в Бельгии Шелленберга.

— Гм... Ладно, это не ваша вина. Вальтер, конечно, оказался подлецом, но он был профессионалом, и некоторые его мысли... Если записанные здесь сведения подтвердятся, то это сильно поменяет смысл нашей с вами работы. Вильгельм, вы уверены, что вот эту начатую Шелленбергом в Британии операцию не нужно довести до конца?

— Да, обергруппенфюрер.

— Обоснуйте вашу уверенность!

— Посудите сами. Франция и так на последнем издыхании. Уже фактически идут переговоры с эмиссарами Петена. Кабинет Черчилля получил наши намеки, и многозначительно промолчал. Додавив Францию, мы могли бы получить длительное перемирие на Западе. И тут...

— Если британский премьер 'погибнет от рук французского фашиста', то его место сможет занять куда менее упрямый и значительно более благоразумный человек. Не находите?

— При всем уважении, не займет, обергруппенфюрер. Большинство британских союзников рейха сейчас подвергаются мощным атакам прессы. Их почти открыто называют предателями. Убийство Черчилля в этом случае лишь плеснет керосина в камин. В таких условиях Британия и вовсе может сильно порозоветь, и из войны совершенно точно не выйдет. А уж если исполнители попадутся...

— Что ж... Вы меня убедили. Что мы успеваем сделать?

— Предлагаю послать группу ликвидаторов, и убрать стрелков Вальтера в день акции. А самих британцев уведомить уже постфактум, свалив на Вашингтон. Как мы с вами помним, судя по записям в дневнике, Вальтер успел втайне подготовить сразу несколько групп агентов, в том числе и из числа освобожденных из бельгийского плена немцев...

— Тогда устранить их всех разом будет практически нереально. Дать им сигнал об отмене операции мы сможем?

— Нет, обергруппенфюрер. Все способы связи штурмбанфюрер унес с собой в могилу. Нам остается либо ждать реакции британцев на гибель их первого лорда, и готовиться к тотальной войне со всем Западом... Либо остановить эту глупость самим, благо место и время проведения акции нам известно. Кстати, среди ликвидаторов Вальтера, как вы помните, есть бывшие люди Канариса. А это...

— Хм... Хорошо. Ликвидаторов — ликвидируем. Я поручу эту работу Альфреду Науйоксу. А с вас — план дискредитации Канариса провалом в Британии, и еще доведение сведений о покушении до эмиссаров SecretIntellegens Service. Но только после надежной отмены этой операции Вальтера. Что с вами, Вильгельм?! Вам плохо?!

— Простите, обергруппенфюрер. Снова началось... Мне нужно принять...

— Я вызову врача! Присядьте в это кресло. Держите! Выпейте воды...

Гейдрих вызвал по телефону дежурного врача и снова вернулся к беседе, прохаживаясь перед сидящим в кресле подчиненным.

— Вот так, хорошо. И вот, что, дружище Леман... Шелленберг и, правда, заигрался. После тех трагических ошибок, приведших к гибели Вальтера, и бросивших тень на нашу службу, нам с вами нужно заново поднимать профессиональный уровень нашей работы. Я ценю вашу преданность, талант и находчивость... И я вижу вас в будущем постоянным руководителем политической разведки рейха. Для этого у вас есть все необходимое, включая доверие мое и фюрера. У нас слишком много дел впереди. Поэтому вы нужны мне активным и здоровым! Берите отпуск на лечение примерно на месяц, и поезжайте с женой в Швейцарию. Ничего серьезного там на себя не берите, просто приглядывайте за нашей агентурой и их визави. А этот британский вопрос я найду, кому поручить. Да хоть нашему дорогому принцу, к примеру.

— Благодарю вас.

— Полно-полно. Вам уже лучше? Ступайте, лечитесь. Ваш прекрасный аналитический мозг мне очень скоро понадобится.

О том, что дневник Вальтера Шелленберга незадолго до нынешней презентации совершил далекое путешествие на Восток и вернулся сильно пополненным рукой 'мертвеца', Гейдрих так никогда не узнал.

* * *

Черновое обновление от 11.07.19 / Ракетная поэзия и стрелковая проза снайпера Ильинского. / — не вычитано //

* * *

С Виктором они последний раз виделись во Франции. Гнатюк, во французской форме со знакомыми еще по 39-му знаками различия хорунжего Войска Польского, смотрелся орлом, и командовал таким же взводом 'истребителей танков' (специально подготовленных и вооруженных для ПТО пехотинцев). В славянском корпусе генерала Сверчевского как раз проходили испытания опытных противотанковых ракетных ружей Баткина и реактивных гранатометов Кондакова (оба калибра 60-мм). Еще одна версия системы Кондакова под ракеты калибра 82-мм на фронтовые испытания попала всего в трех экземплярах, с боекомплектом в 15 выстрелов, и уже через пару недель отбыла обратно в СССР с отчетом об испытаниях. А две более массовые модели нового оружия, намного дольше воевали. Они были в целом похожи, отличаясь некоторыми деталями (прицелами, УСМ, наличием передней рукоятки и небольшого сопла Лаваля у второй, и вместо этого, прямой трубой с деревянным цевьем у первой). Унифицированные по размерам и электрозапалам ракетные выстрелы принципиально подходили к обеим системам, отличаясь лишь боевой массой и максимальной дальностью прицельного пуска (КР-60 'Слепень' системы Баткина весил 3, 8 кг и бил на 90-100 м, а РГ-60 'Овод' системы Кондакова имел массу 4,6 кг и стрелял на 120-150 м). Обе системы должны были пробивать до 70-мм танковой брони при попадании под углом не менее 55 градусов. Вес самого оружия также отличался — гранатомет Баткина весил 7, 4 кг, а у Кондакова был тяжелей почти на килограмм, да и в производстве был дороже. Ильинскому, как 'самому первому в СССР и в мире стрелку ракетами по японским танкам', и вдобавок курсанту профильного военного училища, начальство, назначило 'инструктором по противотанковому ракетометанию' в учебном полку ПТО. В перспективе перед ним маячило командование 'истребительным взводом'. Впору бы гордиться таким доверием, но начавшиеся тренировки со спецами из карельского ОКОНа, заставили себя почувствовать зеленым новобранцем. Бывшему десантнику пришлось осваивать все виды реактивного оружия пехоты, от старых капризных 37-мм динамореактивных ружей Курчевского 1935-го года выпуска, до описанных выше новейших ручных противотанковых систем текущего 1940-го. Теорию кумулятивного оружия им давали параллельно с просмотром учебных фильмов снятых киностудией 'Звезда' совсем недавно. На экране были показаны в разрезе кумулятивные снаряды, а анимацией отражен процесс попадания в борт и прожигания брони танка раскаленной кумулятивной струей. Закадровый голос вкрадчиво объяснял, что броня современных тяжелых танков не защитит от новинки, правда, лишь на 'кинжальной дистанции'. Дальше движущиеся картинки показывали, куда и как целиться из нового оружия, так, чтобы снизить риск рикошета тупоголовой гранато-ракеты от танковой брони и гибели стрелка-гранатометчика от огня противника и танковых гусениц. Имелись в учебном классе и сами образцы боеприпасов, включая даже кумулятивные мины легких французских минометов. На макетах можно было руками потрогать их хитрую конструкцию. Несколько тысяч таких мин калибра 50-мм специально были доставлены в Союз с западного фронта и переделаны для отстрела их из учебных реактивных гранатометов УРГ-1 'Гнус' (представлял собой прямую пусковую трубу с примитивным прицелом на 50 метров, простейшим УСМ и пистолетной рукояткой). После запуска из 'Гнуса', летали немного 'подшаманеные' мины-ракеты 'так себе' — куда-то 'примерно в сторону цели'. Зато последовательность действий в бою гранатометчикам они позволяли освоить без значительных потерь уникального боекомплекта советских кумулятивных ракет к совсем новым системам. Сашка, немного покумекав, предложил для экономии в учебе, использовать специальный вкладыш-ствол для стрельбы пистолетными патронами от ТТ с трассирующей пулей. Командиры штаба полка ПТО поудивлялись красоте новой версии довольно старой идеи, вспомнив, давно известные тренировочные пулеметы Блюма и используемые для обучения артиллеристов привязанные к стволам пушек винтовки. Начальнику гранатометных курсов идея тоже глянулась, но пришлось объяснять полковнику, что винтовочный патрон слишком мощный и из-за отдачи не годится, а вот ТТ-шный трассер с прицельной дальностью метров в сто — самое оно и будет. От Ильинского тут же потребовали представить проект с чертежом, а лучше сразу с макетом. Пришлось сержанту идти в мастерские за запчастями и вспоминать свой школьный и заводской опыт. За два дня мучений, изведя два кило деталей от сломанного оружия и наслушавшись ругани оружейников, с заданием он справился. Затем был показ начальству со стрельбой на дальность в 100 м. Вскоре имитационное пусковое устройство ИПУ-1РГ 'Иголка' было кустарно изготовлено уже по десятку экземпляров каждого калибра (50-мм и 60-мм) и учеба 'ракетчиков ПТО' стала еще более наглядной и интересной. К слову сказать, в ОКОНе все было подчинено созданию новой тактики сухопутных войск и ВВС. Так, к примеру, вместе с пехотой и бойцами ВДВ и НКВД, здесь проходили инструктаж по новому виду оружия и летчики-штурмовики. Их 'блиндированные' аппараты 'Кирасир' против танков и колесной техники оснащались кассетами с новыми кумулятивными авиабомбами КАБ-4, пригодными для штурмовки колонн бронетехники с разных высот. И, как вскоре узнал Ильинский, практически все виды кумулятивных боеприпасов годились также и для создания 'эрзац-оружия' — шестовых мин и ручных кумулятивных гранат, вполне годных в городской застройке и при отражении танковых прорывов врага полевых оборонительных позиций. Воевать против германских панцерманов, всех, и чекистов, и пехоту, и недавних парашютистов, учили очень серьезно. Впитавшаяся за годы службы десантная подготовка и боевой опыт Халхин-Гола, Польши и Карелии хоть и выручали Ильинского и Гнатюка, но все равно уставали парни сильно. Бегать по оврагам и перелескам, с парой громоздких и не сильно легких ракетных труб за спиной, приходилось частенько. Тактика 'реактивных противотанкистов' предусматривала использование засад, минирования и отвлекающих маневров. Сразу вспомнился их временный монгольский командир, лейтенант Колун. Летом 39-го, на плацдарме за рекой, этот 'хлопец' сильно раздражал их с Виктором своими дилетантскими хитростями и апломбом. Новаторские потуги пилота-истребителя в чужом для него деле выглядели махровой глупостью. А вот, позже, в сентябре того же 1939 года, поглядев на массированные танковые 'автопробеги' фашистов по польским дорогам и полям, Александр вдруг с удивлением понял, что тот 'безголовый летун' во многом оказался прав. То, чего, так сильно не хватало японцам, а именно, бронированных частей, на польском фронте у германца имелось в избытке. И новые 'гранатометы' или 'ракетометы' как раз и были для их уничтожения предназначены. Но решение о запуске того или другого в массовую серию могло быть принято только по результатам боевого применения. И долго ждать повода для этого применения в Москве не стали. Из штаба УСО поступил приказ с толком использовать 'весеннюю кампанию' для отработки новой тактики, которую с конца Финской изучали в ОКОНе на полигонах Тихвина и Каргополя. Перед, переодетыми во французскую военную форму, но с польскими знаками различия, советскими истребительными ротами были поставлены крайне сложные задачи. В тех местах обороны Альянса, где артиллерии имелось мало, а крупных подвижных резервов западных союзников не было вовсе, по танкам и броневикам Вермахта должны были работать именно 'истребители танков'. Помимо кумулятивных ракетных средств, на вооружении этих рот имелась пестрая солянка противотанковых ружей разной конструкции. От польских ПТР wz-35 калибра 7,92-мм и их германских аналогов того же калибра PzВ-38 и PzВ-39, до британских 'Бойсов' калибра 14-мм и швейцарских 'Солотурнов' калибра 20-мм. Имелись даже ПТР-самоделки из поломанных 'Гочкиссов' 52-го калибра. На Западе немцы несли серьезные потери в танках, но довольно шустро перли дальше, зажимая французов и бельгийцев своими 'панцерваффе' и артиллерией. Порой их останавливали или даже заставляли подвинуться назад, но легкой война не была. С авиацией немцам везло не столь сильно. В небе западной Европы постоянно шли ожесточенные бои. И украшенные крестами сбитые 'огарки' встречались на земле иной раз даже чаще, чем такие же украшенные трехцветными кругами. Французы и бельгийцы трусами не были, хотя и не дотягивали в доблести до своих отцов, удерживавших Верден в 1916-м. 'Пуалю' могли хорошо обороняться, если не было вражеских прорывов им в тыл. Зато воюющие рядом польские и добровольческие части умели биться, даже в полном окружении. Правда, 'ракетчики' со своими 'трубами' старались не маячить у всех на виду, мимикрируя под ротных минометчиков, воюющих рядом с похожими трубами 60-мм ротных минометов. В человеческом вьюке, издали, ствол от французского среднего миномета Бертрана мало отличался от того же 60-мм калибра тубуса РПГ-2 Кондакова, или РПР-1 Баткина. Кстати, те самые французские кумулятивные мины калибра 50-мм, что использовались дома на тренировках, здесь, при стрельбе по танкам из взводного миномета Бертрана, практически не давали эффекта, потому, как, безбожно мазали. А вот, новое советское оружие в целом показало себя неплохо — процент попаданий держался высокий (почти половина выпущенных ракет). Правда некоторые танки, шедшие без снарядов и с открытыми люками, после поражения ракетой приходилось добивать ПТР-ками и приданными 47-мм орудиями. Поломки случались, но не часто. К концу полуторамесячной французской командировки на счету взвода Ильинского оказалось пятьнадцать бронемашин и больше десятка германских 'панцеров' (из которых три средних Pz-IV). Теперь можно было бы, и на отдых, готовясь к передаче успешного опыта молодых и неопытным. Но начальство решило иначе...

* * *

Как уже говорилось, во Францию летом 1940 Ильинский отбывал уже, будучи курсантом одного сверхсекретного факультета в чуть менее секретном училище НКВД. Там он оказался из-за своей мальчишеской тяги к ракетам, неожиданно поддержанной соображениями командования отдельного корпуса особого назначения. А к этому соединению сержант был прикомандирован из своей десантной бригады для выполнения разных непростых заданий в основном диверсионного характера еще в самом начале Финской. Воевал он в Карелии успешно, но раз за разом писал рапорты о переводе 'в ракетчики'. Сразу по окончании боевых действий в Карелии, Сашку вызвали в штаб ОКОНа и сурово спросили.

— Значит, товарищ сержант, вы хотите связать свою жизнь с противотанковым ракетным оружием? Все правильно?

— Так точно, товарищ полковник. В моем рапорте все так и написано.

— А почему это вдруг не по вашей снайперской стезе пошли? Вы же у нас новатор. Вон, какое дельное пусковое устройство для стрельбы трассерами из гранатометов придумали. Вот и занимались бы этим дальше...

— Да, уж больно интересные эти штуки — ракеты, трищ полковник. Я как тогда, в июле 1939-го, ими стрелять по танкам попробовал, так сразу душой-то и прикипел. Силища-то, какая! В будущем сам хочу всякие разные ракеты делать. Да и просто нравится мне это дело!

— Ну, что ж, доводы ваши, сержант понятны. Вот только в СССР пока только одно учебное заведение готовит командиров и специалистов по данной теме. Даже у нас тут в ОКОНе нет ни одного выпускника с таким образованием. Так, что придется вам из воздушного десанта, насовсем, переводиться в Управление Специальных Операций НКВД. Готовы вы к такому, или задний ход даете?

— Готов перевестись, товарищ полковник! Главное, чтобы с ракетами без обмана вышло...

— Командование Красной Армии не имеет привычки обманывать бойцов и командиров. Следите за своими словами, сержант! В остальном служба там будет не легче, чем у вас сейчас. Подчиняться будете, как и сейчас Управлению специальных операций. Командировки по всему белу свету также ожидаются, так что покоя вам там не будет.

— 'Покой нам только снится!'. Как товарищ лейтенант Колун говаривал, который меня учил поставленными на удар шрапнельными ракетами по японской броне стрелять.

— Вообще-то это цитата из стихотворения Александра Блока. Ну да ладно. Пишите рапорт!

— Слушаюсь!

— И удачи вам, сержант!

Приняли Ильинского в Московское военно-техническое училище НКВД им. Менжинского, сразу на 2-ой курс нового факультета ракетных средств ПТО. В зачет сержанту пошли все его достижения. Помимо школьного аттестата, были учтены: отличная характеристика из части, изобретение 'Иголки', боевые награды, присвоенное недавно звание старшего сержанта, снайперский ВУС, автотракторные права, 'опыт боевого применения ракетного оружия', и даже заводской 4-й разряд по слесарному делу. Учиться было интересно, хотя многие моменты Александр по опыту знал даже получше иных преподавателей из училища. Как-никак, за ним лично подбитых танков числилось уже больше, чем у иных противотанковых артиллеристов. Осенью 1941-го ожидался выпуск из училища и лейтенантские петлицы. За время учебы Ильинского трижды отправляли в разные командировки, и не только во Францию. Ездил в Польшу, где удалось пострелять по новым экранированным Т-IV. В добровольческой армии успел побывать временным лейтенантом и командиром взвода. Из последней поездки в Чехию он вернулся в ноябре 1940-го, как раз к очередным экзаменам и зачетам...

* * *

Учеба летела к финишу. Сегодня с парнями наползались на пузе до зеленых звездочек в глазах. Учились устраивать засады и 'огневые мешки'. Искали и оборудовали основные и запасные позиции для стрельбы по танкам в любых удобных местах. Минеры учебной истребительной роты учились скоростной установке минных противотанковых ловушек, а гранатометчикам ставились задачи поражения вражеской бронетехники на дистанциях от 20 до 150 м. Где только они не тренировались. Между сараями за плетнем, на окраине учебно-тренировочного городка, в оврагах и перелесках, вдоль разбитых танками грунтовых серпантинов. Весь накопленный в командировках опыт выплескивался в учебные планы теперь уже родного училища. Три имитационных танка (дополнительно бронированных тягача 'Комсомолец' Т-20 с приделанной сверху корпуса фанерной башней с бутафорским орудием), вместе с отделением мотоциклистов, изображали противника. Капитан Кириллов, сопровождавший учебную противотанковую роту училища, через радиста выдавал вводные 'мазуте'. Те не давали пэтэошникам расслабиться, чутко замирали на опушках, ожидая сообщений от мотоцикла головного дозора, и подставляя борта своих 'коробок' под огонь лишь на максимальных дистанциях стрельбы — порядка 150-200 метров. Либо, наоборот, проносились мимо близкой засады на максимальной скорости в 30-35 километров в час. А капитан, тем временем, выводил на их позиции с тыла и фланга оставшихся 'вражеских' мотоциклистов и последнего своего 'гусеничного летучего голландца'. Гранатометчики учебной роты успевали сделать по паре выстрелов учебными 'фарфоровыми' гранатами из РПГ-2 и быстро отходили, прикрываемые холостым огнем пулеметчиков ДП. В общем, вертеться сашкиным однокашникам приходилось немало. Потом, как обычно, разбор упражнения и новые задания. Ильинский сегодня снова командовал взводом, но и сам с 'трубой' побегать успел. Ближе к обеду курсантов уже потряхивало от усталости. С простеньким оптическим прицелом ПУ-40 (пригодным для стрельбы на малой дистанции до 250 м), заряженный 60-мм ракетой гранатомет Кондакова РПГ-2 весил чуть меньше девяти килограммов, а футляр второго номера с тремя запасными кумулятивными ракетами РГ-2К (или их инертными 'фарфоровыми' заменителями) весил все пятнадцать. Поэтому на тактике батальонных средств ПТО с переползающих и бегающих с этим оружием парней семь потов сходило. Сашку Ильинского за час до окончания этого занятия выдернули с позиции, и отвезли на мотоцикле к заместителю начальника училища. Только и успел, скинуть бело-серый зимний маскировочный комбинезон, сдать в оружейку 'трубу' РПГ-2 и кое-как привести в порядок свое помятое ПШ. Помимо заместителя начальника училища в кабинете оказался незнакомый майор госбезопасности. Командиры кивнули на приветствие. Следом посыпались немного странные вопросы.

— Товарищ подполковник, курсант Ильинский по вашему приказанию прибыл!

— Молодец, что прибыл. Вот, что курсант Ильинский...Ты ведь у нас, вроде как всего пару месяцев, как из дальней командировки вернулся?

— Так точно, товарищ подполковник.

— Хвостов-то по учебе много накопил, Александр?

— Уже почти все зачеты сдал, Максим Николаевич.

— Это хорошо. Тут у товарища майора госбезопасности к тебе профессиональный интерес имеется.

Сашка резво повернулся к гостю, и принял стойку смирно, 'поедая начальство глазами'. За спиной майора, на соседнем столе для совещаний стоял явно не особо легкий пулемет очень знакомого вида.

— Курсант Ильинский, знаете, что это такое?

— Так точно, товарищ майор госбезопасности! Это американский крупнокалиберный пулемет "Браунинг М-2", если не ошибаюсь...

— Не ошибаетесь. И сейчас не тянитесь курсант, беседуем по-простому. Раньше уже сталкивались с таким оружием?

— Было дело. Под Львовом и Люблином ими пользовались. Витька, в смысле старшина Гнатюк, трех легких германских панцеров из него стреножил. Да и мне пострелять довелось.

— Сильные слабые стороны знаете?

— А как же. Сила его в мощном патроне, чуть послабее чем у ДШК, но того же калибра. Скорость у дульного среза хорошая девятьсот метров. Тяжелой крупнокалиберной пулей, метров на шестьсот тонкую броню насквозь шьет, со средними германскими танками, только на короткой дистанции справляется. Ну а из недостатков его — большая масса. Таскаться с ним, также нелегко, как и со станковым "Максимом". Правда, ваш экземпляр, явно покороче будет, и вроде как, из самолетного переделан, да и станок у него не родной...

— Это вы верно заметили, курсант. Станок ему достался облегченный переделанный от зенитной 'спарки' обычного калибра. Сам ствол, тоже чуть полегче. И лента всего на сорок патронов. А по живой силе или по дальним целям из примерно такого опыт имеется?

— Вообще-то как снайперку я его не пробовал. Мы из таких во Франции чаще германские бензовозы зажигательными глушили. Разок случайно даже нескольких штабных чинов вместе с их легковушками раскурочили. Одной пулей сразу насмерть, а то и на части разбирали...

— На какую максимальную дальность вели огонь?

— Метров на семьсот без оптики работали...

Сашка тут ни разу не лукавил. За французскую и две польских командировки Ильинский из разных 'крупняков' вдоволь настрелялся, был отмечен в секретном приказе по УСО, за уничтожение германских танков при сдерживании противника подо Львовом. За что в октябре позапрошлого года был награжден второй 'Красной Звездой' (первую за Халхин-Гол еще в августе 1939-го ему вручали).

— А если с оптикой?

— Хм. Можно и с оптикой. Пробовали мы с ребятами. С хорошим цейсовским прицелом, работали зажигательными на полтора километра по бензовозам (но там цели здоровые). А если по составам с топливом и большим хранилищам бензина, то почти с двух можно попадать.

— Гм. Это даже перебор. В этот раз задача у вас будет скромнее, но и размеры цели меньше. Во вражеского снайпера в засаде, примерно с километра попадете?

— Тренироваться нужно тарищ майор госбезопасности! Полгода ведь с такой 'дуры' да на такую даль не стрелял. Забыли руки-то... Но вспомнят!

— Времени мало... Три дня вам с напарниками на все тренировки. Раз уж, из всех, кто нам известны, вы оказались лучшим в стрельбе из этой машинки, значит, обязаны соответствовать! Справитесь?

— Так точно! И не такие премудрости постигали...

Вот так, вместо нормальной сессии, получил Сашка Ильинский очередные зачеты и экзамены автоматом, и после короткой трехдневной тренировки, умотал в очередную дальнюю даль. Да не куда-нибудь, а в Канаду. А уже оттуда грузовой самолет отвез их назад через океан, правда, не совсем в старушку Европу, а чуть-чуть западней...

* * *

В графстве Дорсет, расположенном в Южной Англии, авианалеты случались регулярно. Тут имелось много военных объектов и испытывалось новое оружие, поэтому место для иностранных агентов было отнюдь не безопасным. К танковому полигону лезть даже не пытались, там охраны немерянно. Повезло, что разведка заранее принесла в клюве точное место акции, в отношении зрителей сегодняшнего танкового шоу. Даже было известно, что именно сегодня американцы и поляки обсуждают закупку британских крейсерского и тяжелого танков, а советская делегация должна подтвердить провоз техники через Мурманск железными дорогами в Люблин. Все необходимое оружие и боекомплект также были завезены и спрятаны заранее, что несколько упростило занятие 'антиснайперами' их боевой позиции. Вокруг особняка, куда должны были прибыть важные шишки, уже стояла охрана, а небо над городом пятнали поднятые на тросах аэростаты. Позиция, откуда будут вести огонь гитлеровцы, была им заранее показана старшим группы на карте города. Капитан предупредил, что поменять место их собственной засады уже нельзя. И очень нужно было положить отсюда германских стрелков, до того, как те успеют открыть огонь, либо сразу же после первого выстрела. И сейчас, на крыше четырехэтажного дома, одетые в британские мундиры и каски Броди, бойцы УСО, уже второй час изображая пикет местных борцов с зажигалками, терпеливо ждали команды. Укрытый маскировочной сетью Сашка устроился за дымоходом на мягком покрашенном в цвет крыши матрасе, приникнув к оптическому прицелу своего 'крупняка'. На стоящий в направлении цели домах болталось на веревках чье-то белье, очень удачно подсказывающее направление и силу ветра. Все команды начальство отдавало ему шепотом прямо в ухо.

— Право десять, на крыше перед трубой, фашист снайпер затаился. Минуту назад еще не было его. А еще дальше из мезонина ствол винтовки теперь торчит. Видишь?

— Обе цели вижу. Могу работать. Первого сниму без вопросов одной пулей, второго сквозь доски чердака короткой очередью срежу.

— Нам передали, их четверо будет. Нужно всех этих гадов разом валить. Разом... Других стрелков где-нибудь по соседству тебе видно?

— Не вижу пока, тащ капитан.

— Вот и я их не вижу! Поэтому лежим тихо и ждем, пока наши ребята их с той пожарной каланчи не вычислят. Я на пару минут. А ты за этими двумя понаблюдай пока.

— Есть, наблюдать, тащ капитан...

Капитан отлучился лишь на минуту, как дальше все пошло не по плану. В прицеле было видно, что на той же крыше началась какая-то суета. Прибежавший капитан приказал сразу валить всех, кто в прицеле. Где-то рядом уже завывала сирена воздушной тревоги, прикрывая их снайперский огонь своим противным стоном. Двоих стрелков, обнаруженным им ранее, Сашка четко снял из М-2 парой коротких очередей. У второго, убитого им сквозь доски мезонина, винтовка упала с крыши. Капитан торопил и, Ильинский, закрепив на дверце толстую леску от кольца привязанной к стволу его "Браунинга" британской гранаты Миллса, кувырком скатился вниз по лестнице. Сработать эта мина должна была только при попытке выхода на крышу. Несколько десятков секунд быстрого бега, и их армейский 'Бредфорд' сорвался с места, лишь только они захлопнули двери кабины. Дальше диверсантам предстояло спешно добраться до Лулворта и пересидеть там, в небольшом домике главный кипеш. Возвращаться домой им было разрешено снова только через Канаду...

* * *

На следующий день после трагедии все газеты вышли с кричащими заголовками передовиц — 'Убийцы в Бовингтоне' и 'Месть Гитлера'. По словам газетчиков, это жестокое нападение было совершено вражескими агентами, которые по большей части были убиты на месте, при этом, сотрудники Скотленд Ярда и контрразведчики Mi5 с немалым трудом сумели поймать всего двоих террористов. Один из них оказался действующим агентом Абвера, другой обычной уголовной швалью. Последний сразу начал отпираться, мол, на политические убийства его никто не подписывал. Со слов этого пленника, стреляли другие, а ему австриец платил только за наблюдение и за фотографирование людей. Абверовец же сначала вообще молчал и пытался играть в героя, но после соответствующей физической обработки признался, что служит в военной разведке с 1937 года. С его слов, он был вызван телеграммой в Дорсетшир из Ливерпуля, без указания конкретного характера задания, а инструктаж должен был пройти у куратора уже на месте, но в момент прибытия был схвачен агентами Mi5. Еще двое убитых агентов по татуировкам были опознаны контрразведчиками, как члены нацистских 'охранных отрядов' СС, а третий убитый носил на коже вытатуированные знаки завсегдатая британских тюрем. Главным итогом этого нападения оказалась гибель четырех человек и ранения еще пяти. Сам Уинстон Черчилль, а также его коллега по правительству Климент Эттли и генерал-лейтенант принц Генри Уильям герцог Глостерский были вовремя сбиты с ног охранниками и отделались мелкими ссадинами от осколков каменных плит разбитых в опасной близости тяжелыми бронебойными пулями. А вот, стоявший буквально в шаге от них молодой герцог Гамильтон не пострадал. Именно это ему потом вменили в вину. Мол фашисты позаботились о безопасности человека который в 1936 году на Олимпиаде в Берлине встречался с руководством Третьего рейха. И, не просто так, а с умыслом... В итоге всего этого скандала, генералу пришлось подать в отставку, и отправиться в добровольную ссылку в Канаду. Знал ли он, на самом деле о предстоящем покушении, или нет, потом ходило множество домыслов, но в ВВС и в политику герцог так больше и не вернулся. О Гамильтоне вскоре забыли, а вот о других жертвах нападения помнили намного дольше. В тот день были сражены наповал новый министр иностранных дел польского правительства в изгнании Август Залесский, посол Соединенных Штатов Джон Уайнант, глава секретной службы Mi6 Стюарт Мензис, и двое охранников из Mi5. И уже в военном госпитале Бовингтона, через пять часов после покушения, скончался от раны в живот один из лидеров партии консерваторов 1-й граф Эйвонский сэр Энтони Иден. Уинстон Черчилль, увидев истекающего кровью друга, с яростью прохрипел — 'Клянусь! Мерзавец и его свора проклянут этот день вовеки веков!'. Британские газеты твердили, что сэр Энтони был убит именно за свои разоблачения в прессе людоедских планов Гитлера по уничтожению евреев в Европе, и что только случайность спасла в этот раз премьер-министра и других. Остальные пострадавшие выжили. Сравнительно легкие ранения получили еще несколько участников той встречи. Но были и тяжелораненные. Полномочный представитель СССР Иван Майский был ранен обычной винтовочной пулей в плечо навылет, а вот герцогине Глостерской Алисе тяжелая пуля противотанкового карабина перебила бедренную кость на ноге, вследствие чего, та чуть не истекла кровью. Как потом выяснилось, очень похожими пулями оказались разорваны тела двоих убийц. Впрочем, не все убийцы поплатились за теракт на месте преступления. Их заказчики, конечно, озаботились отсутствием живых террористов, но просчитались — двое попали в руки агентов контрразведки.

А Ильинскому после командировки доходчиво объяснили, что 'их там и не было'. Мол, если бы немцы не успели ни в кого попасть, то, тогда 'да', можно было бы хвастаться успехом. А сейчас буржуи могут обвинить 'коми' вместе с немецкими фашистами. Да и Гитлеру незачем знать, кто не дал его агентам успешно ликвидировать британского премьер-министра, не то немцы могут ведь и Договор о ненападении расторгнуть. Сашка был парнем не глупым, и вскоре вернулся в училище к своим любимым ракетам, никаких наград за эту командировку он не получил, за то и не наказали его... А вот на войну Альянса со странами Оси эта 'перестрелка в Дорсетшире' повлияла, примерно, как канистра бензина на свежие угольки. В Британии Черчилль разразился длинной речью в парламенте, и, судя по оформленным решениям, уже готовил тотальную войну на уничтожение. За океаном также разразилась буря. Спешно собранный Конгресс потребовал от президента адекватного ответа на убийство американского посла в Европе. И президентскому кругу не удалось заболтать идею. Количество американских добровольцев погибших во Франции и Польше уже превысило несколько тысяч. Нота протеста ушла в Берлин с ультимативным требованием о выдаче виновных. Какое-то время должно было пройти, но все понимали, война не за горами. В Берлине, в Рейхсканцелярии нашли своего козла отпущения, которым оказался штурмбанфюрер Науйокс. Его ждало понижение до гауптштурмфюрера и отправка в Польшу, примерно с такой же миссией, с какой был отправлен в Бельгию покойный ныне Шелленберг. Лишь оберштурмбанфюреру Леману не перепало в этой истории на орехи. Наоборот, его шеф Гейдрих, вызвал своего лучшего сотрудника из Швейцарии и, наделив чрезвычайными полномочиями, поставил ему задачу локализации последствий провала миссии Науйокса. Обергруппенфюрер был зол, но не на Вильгельма. Гейдрих понимал, что сам где-то допустил ошибку, которую нужно срочно исправлять, и что кресло под ним второй раз сильно покачнулось...

* * *

Черновое обновление от 31.07.19 / 'Кто-то теряет, а кто-то находит'. Последние приготовления / — не вычитано //

* * *

До праздника Рождества, завершающего тревожный 1940 год оставались считанные дни. Законопослушные и набожные британцы ждали его с нетерпением, дабы хоть ненадолго оторваться от своих мирских дел и забот и от тревожных военных новостей. Их надежды на изменения жизни к лучшему, соседствовали с переживанием за жизни солдат матросов и офицеров Его Величества, и с вечным раздражением от срыва и задержек различных жизненных планов. Сирены 'Воздушной тревоги' в графстве случались довольно редко, хотя над Йовилем порой появлялись не только германские разведчики, но и девятки бомбовозов 'Хейнкель Не-111' сбрасывающие бомбы на арсенал и авиационный завод. А иногда 'свистящая смерть' рушилась и на городские кварталы. Когда раздавался вой сирены, мирное население снова бежало к подвальным убежищам. В это же время, под злобный лай помнивших еще боевые 'цепеллины' устаревших зениток, с заводской взлетной полосы поднимались на перехват не принятые военной приемкой двухмоторные истребители, управляемые заводскими пилотами. Правда, на этой предрождественной неделе не было ни одного налета, мир словно бы замер в ожидании. Настоящая война пока шла где-то там, за Каналом. А здесь местным авиастроителям нужно было просто готовить оружие для защитников британского неба, не забывая, и про получение прибыли, и про сохранение коллектива опытных инженеров, мастеров и рабочих. Главный конструктор самолетостроительной компании 'Вэстленд', Вильямс 'Тедди' Петтер (по совместительству сын генерального и финансового директора), вместе со своим ведущим разработчиком Артуром Девенпортом, и с шеф-пилотом фирмы Гарольдом Пенроузом, засиделись в офисе до позднего вечера. Секретарь Джим Вертон уже трижды обновлял подносы с кофеем. Весь его облик молчаливо намекал своим появлением — мол, пора бы уже высокому начальству, и закончить свои полуночные производственные посиделки, вспомнив об отдыхе. Беседа шеф-пилота и двух опытных инженеров крутилась вокруг одной и той же вечной проблемы — 'как удержать компанию на плаву' в Наступающем 1941 году. Уже больше года шедшая, ни шатко — ни валко, война с 'джерри', казалось бы, открывала неплохие перспективы для компании, выпускающей военные самолеты. Однако, даже наличие частично оплаченного военного заказа, увы, никак не гарантировало стабильности. Да и заказ тот не так давно был урезан министерством вчетверо, что также вселяло тревогу. У фирмы 'Вэстленд' была неплохая репутация еще со времен Великой Войны. Правда, тогда фирма являлась лишь вспомогательным отделением моторостроительной фирмы 'Петтерс Лимитид', но инженеры КБ, все же, получили и опыт и даже некоторую известность в отрасли. В те военные годы молодым авиазаводом было выпущено приличное количество боевых и учебных летательных аппаратов, в основном по лицензии. В 20-е этот успех был закреплен, хотя в лидеры отрасли пробиться, так и не удалось. Да и, весовая категория фирмы была, все же, не та. Впрочем, выпускаемые с начала 30-х серийные машины фирмы, 'Лисандр' и 'Вапити', неплохо оценивались строевыми офицерами военной авиации и авиации флота. Причем, последнюю из упомянутых моделей эксплуатировали военные пилоты, не только в самой Британии, но и практически во всех доминионах. Но эти машины относились к устаревшим концепциям, и были обречены служить лишь во второй линии, а вскоре и вовсе должны были сойти со сцены навсегда. Созданные в 'период всеобщих исканий', они не успели кристаллизоваться в образцы перспективной авиатехники, и быстро устарели. Выигрыши в эксплуатационных свойствах и безопасности этих машин никак не окупали их архаичной аэродинамики и уже недостаточных ТТХ. Но, вот, в 1935 компания стала полностью самостоятельной, и получила свое нынешнее название 'Вэстленд Эйркрафт Лимитед'. До этого года инженеры фирмы с завидным упорством штурмовали конкурсы Министерства закупки, предоставляя год за годом: истребители-бипланы с пулеметным вооружением, двухмоторные пушечные бипланы, 'верхнепланы-парасоль', нижнепланы со стреляющей под 45 градусов вверх 37-мм пушкой и с неубирающимися шасси. Но все эти неплохие для конца 20-х боевые машины фирмы 'Вэстленд' в конкурсах на создание современного истребителя фатально терпели поражение за поражением от более известных фирм (таких, как 'Виккерс', 'Глостер' и других). Впрочем, даже законодателю истребительной моды 1930-х фирме 'Глостер', приходилось нелегко, их маневренные, но медлительные 'этажерки — Гладиатор' уже практически вышли в тираж. А вот у агрессивных конкурентов из фирм 'Хоукер' и 'Супермарин', как раз с 1935 года дело заладилось. Причем 'Супермарин' стал ранее известен в первую очередь своими рекордными машинами, на базе одной из моделей которых главный конструктор Реджинальд Митчелл, и построил своего 'Огневержца'. Впрочем, сам Митчелл вскоре скончался, и своим триумфом насладиться в полной мере нее успел. Спустя год-два после выхода в свет, первоначально считавшиеся чрезмерно радикальными контуры истребителей 'Харрикейн' и 'Спитфайр', стали стремительно определять моду в авиационном мире. А сами аппараты оказались в топе заказов для RAF и ВВС других стран и доминионов. В Европе от них не отставал главный оппонент 'Мессершмитт BF-109'. Нужно было догонять лидеров, но 'Вэстленд Лтд' на тот момент не строила рекордных самолетов и не воспринималась конкурентами всерьез. И хотя имелись в наличии достаточно опытные конструкторские кадры и неплохое производство, компания в Йовиле пока оставалась в аутсайдерах по заказам истребителей, и в метрополии, и в доминионах. Даже конкурсных заданий по новым спецификациям на новейшие скоростные аппараты из столицы поступало маловато. Впрочем, не одной 'Вэстленд' было нелегко, даже лидерам авиапромышленности было 'не объять необъятного'. К 1936 году оставалась лишь одна область авиационного производства, в которой пока серьезных монополистов на Острове не было — в производстве самолетов с пушечным вооружением. Хотя попытки и до этого имели место. Еще в 1924 прошел конкурс по спецификации 4/24 на постройку двухмоторного истребителя с парой мощных 37-мм пушек C.O.W. (Оружейного завода из Ковентри), а в 1929 уже появилась новая спецификация 29/27 на однодвигательный истребитель с одним таким же орудием. 'Вэстленд' построила свои прототипы, но они, как и их конкуренты, не добились успеха. А стандарты британской истребительной авиации на десятилетие законсервировались в требовании установки на истребители максимально большого количества пулеметов винтовочного калибра 7,7мм (7, 69мм). Одной из причин такого положения было отсутствие собственного производства авиапушек в метрополии. Однако уже во второй половине 1930-х прогремел успех швейцарской автоматической пушки 'Эрликон', вскоре успевшей повоевать в Испании и Китае, и умные головы из министерства авиации стремительно вернулись к идее уничтожения вражеских аппаратов одним мощным залпом. Были отправлены делегации на поиск средств реализации этой концепции. За 'Британским Каналом' в союзной Франции эмиссаров RAF восхитила и пленила показанная им огневая мощь новой 20-мм авиапушки 'Испано-404', устанавливаемой на истребители 'Моран Солнье MS-406', и идеально вписывающейся в новую концепцию. Вот только правительство Соединенного Королевства было категорически против оснащения британских ВВС оружием производящееся 'не британскими' фирмами-подрядчиками. Поэтому вскоре случилась почти детективная история с тайным появлением на Острове дочернего предприятия фирмы 'Испано-Сюиза', производящего англо-французские авиапушки 'Бритиш-Испано' (по сути, в нарушение декларируемых требований правительства). С этого момента пошел отсчет новых конкурсов на создание пушечных аппаратов. Причем, кто-то в столице благоразумно распорядился 'пригласить к столу' не одни лишь лидирующие конструкторские коллективы, вроде 'Хоукер', 'Супермарин', 'Бристоль', 'Болтон-Пол', но и менее известные 'Вэстленд', 'Дженерал Эйркрафт' и 'Эйр-спид'. Это был шанс! И конструкторский коллектив 'Вэстленд' свой шанс не упустил. Их революционный проект имел очень плотную компоновку свободнонесущего моноплана оснащенного, батареей из четырех авиапушек и парой новых моторов 'Роллс-Ройс Перигрин' (развитие легкого, но достаточного мощного авиамотора 'Кестрел'). Первоначально спецификация F.37/35 не предусматривала двухмоторную реализацию такого самолета. Но рассмотрев многообещающие альтернативы, министерство авиации исправило собственную недальновидность (ведь одним мотором 'таскать по небу' целых четыре орудия было действительно сложно), и дало согласие на изменение требований конкурса F.37/35 на создание пушечного аппарата, вызвавшее ажиотаж у конструкторов. После сравнительного безденежья середины 30-х, Королевские Воздушные Силы, наконец-то, перестали считать копейки, и теперь были готовы вкладывать немалые суммы в постройку превосходной авиатехники. Конкуренты бросились в эксперименты, а вот 'Вэстленд' создавала очень консервативную по облику, но беспрецедентную по количеству внедренных в конструкции новшеств, боевую машину. Уильямс Петтер был плохим чертежником, но талантливым инженером, с неменее талантливыми помощниками, которые вычертили на своих кульманах очень красивый аппарат, в который были заложены выдающиеся инженерные решения. Самолет имел гладкую обшивку из магниевых сплавов, что сильно снижало массу планера аппарата. В производстве широко использовалась штамповка дюраля, снижая трудоемкость. В очень тонком крыле располагались интегрированные топливные баки, используемые и как силовые элементы конструкции. Очень плотно скомпонованный фюзеляж в передней части перед кабиной закрывался бронеплитой, и переходил в носовой орудийный отсек с четырьмя 20-мм пушками. Характеристики данного проекта превзошли все, что сумели предложить конкуренты 'Вэстленд'. И вот в январе 1937 года двухмоторный двухкилевой проект красивого истребителя с мощной батареей 20-мм пушек в носовом обтекателе стал победителем конкурса. Правда очень скоро выяснилось, что двухкилевое оперение требует замены на однокилевое, но это было не столь важно. Компания 'Вэстленд' оказалась лишь в одном шаге от своего звездного часа, и имела решимость этот шаг сделать. Испытания шли неплохо, однако проблемы оставались, и самой болезненной из них являлась ненадежность моторов. Выбранные Петтером легкие почти девятьсотсильные 'Перигрины' могли разогнать самолет почти до 400 миль в час. А могли и угробить машину и пилота, выйди моторы из строя в неудачный момент. Причем, от самих-то инженеров фирмы 'Вэстленд' качество и надежность моторов самолета ну никак не зависели. Имелись и проблемы с управляемостью аппарата на режимах взлета и посадки из-за реакции винтов, вращающихся в одну сторону. Долго мучились и с механизацией крыла. Испытатели слали рекламации, производственники исправляли. К концу 1940 года за спиной у коллектива разработчиков 'Вихря' были несколько лет терзаний и наконец-то начатый серийный выпуск, но настоящего триумфа так и не случилось. Встать вровень со 'Спитфайрами' и 'Харрикейнами', 'Вихрю' пока не удавалось. Над Фландрией и над Ла-Маншем шли жесточайшие воздушные схватки, а мощный пушечный истребитель все никак не мог победить свои 'детские болячки'. RAF был готов ждать доводки аппарата, но снабжение эскадрилий остановить не мог. Воздушная война на Западе Европы моментально съедала все подкрепления. Поэтому для воздушной обороны метрополии и британского войскового контингента в Европе усиленно закупали машины фирм 'Хоукер' и 'Супермарин', а для колоний и на африканский фронт RAF начались закупки даже иностранной техники. И лишь несколько эскадрилий в Шотландии еще только начали перевооружение на многообещающие, но отнюдь не идеальные 'Вихри' ('Вэстленд Уирлвинд' МКI). Причем головная боль пилотов, инженеров и техников о проблемах ВМГ 'Перигрин' лишь усилилась, из-за того, что к концу 1940 года компания 'Роллс-Ройс' оставила всякие планы по доводке своего легкого мотора, бросив все силы на модернизацию моторов серии 'Мерлин'. Командование королевских Воздушных сил, также сильно разочаровалось в пушечном самолете фирмы 'Вэстленд', жестко урезав ей ранее согласованный заказ с 400 экземпляров до 112.

Нельзя сказать, что руководство компании в Йовиле за весь прошедший 1940 года совсем не искало альтернативных доходов. Работа велась и в направлении кооперации с другими фирмами. Были даже планы наладить выпуск агрегатов для 'Хокер Харрикейн'. Шли и разработки других проектов. Наиболее странный из таких проектов с июля месяца разрабатывался инженерами по инициативе эмиссара одной из армий Альянса. Риск отмены того заказа казался немалым, и руководство 'Вэстленд' потом частенько с тревогой вспоминало о той июньской беседе с американо-бельгийским майором Адамом Моровски. Его прогнозы утраты первенства моделью 'Вихрь' и ее вечной проблемы с моторами 'Перигрин', впоследствии сбывались с невероятной точностью. И это заставляло ускорять разработку нового разведывательного аппарата по заказу, сделанному самим майором. В тот раз американский поляк, ставший командиром бельгийской штурмовой эскадрильи, своими нахальными речами даже вызвал у Петтерса острое желание, скрутить этого визитера, и передать его в руки полицейских из Скотланд-Ярда. Его непонятная осведомленность о сильно засекреченном новейшем военном самолете казалась руководству компании чрезмерной и подозрительной. Впрочем, майор Моровски сразу же успокаивающе заметил, что сам по себе их 'секретный Вихрь' его принципиально не интересует. И что он хотел бы заказать от имени штаба 'Армии Волонтеров' (и возможно, от Бельгийских ВВС) несколько другую машину, но технологически во многом пересекающуюся с серийно производящимся 'Вэстленд Уирлвинд'.

— Поймите же, джентльмены. Во Франции ив Польше и без того хватает своих двухмоторных истребителей с пушечным вооружением, а вот сверхскоростных разведчиков и целеуказателей для ПВО хотелось бы существенно добавить. И поскольку, ваша фирма работает на оборону Британии, я отнюдь не планирую заказывать вам серию. А вот лицензию на производство в Америке и в Польше мы бы купили, но купили бы не прямо сейчас, а, скажем, в начале 1941. Да и сам проект должен быть изменен...

— Сэр. Что конкретно вы планируете изменить в проекте, вы же его даже не видели?! Да, и без разрешения из Лондона, не увидите.

— Смотреть мне на него не обязательно, сэр. Иначе ваша контрразведка начнет за мной охоту. А мне еще защищать Бельгию от вторжения, и временем на все эти глупые встречи и объяснения я не располагаю. А, вот, изменений проекта планируется много.

Майор вальяжно разложил на кофейном столике свою кожаную папку с какими-то бумагами, и требовательно взглянул в глаза своих собеседников.

— Вы готовы меня слушать, джентльмены?

— Мы полны внимания, сэр.

— Гм. Ну, так вот... Фюзеляж аппарата должен стать более объемным и длиннее на метр. Гаргрот за кабиной нам требуется выше исходного почти на полметра, но без ухудшения обзора назад. Также понадобится увеличенной площади несколько более стреловидный киль и вертикальный руль, примерно как вот на этом наброске. Как вы видите, в носовом обтекателе, вместо пушек, должен быть установлен новейший самолетный радиолокатор, а под ним будет располагаться отсек для уборки носового колеса. Размеры колес и стоек шасси приводятся вот на этом приложении к техническому заданию.

— А вы уверены...

— Простите, что перебиваю, сэр. Шасси, из-за размеров ниш, вам покажется избыточно низким, но поверьте, там есть секреты производителя, увеличивающие его высоту после выпуска, поэтому проблем с задеванием винта о поверхность не будет. Тут вам беспокоиться не о чем.

— Хорошо, продолжайте, майор.

— Съемный лафет с аэрофотокамерами и одним бельгийским оборонительным пулеметом 'Браунинг-52' должен быть смонтирован под брюхом самолета, его размеры даются. Исходное нижнепланное крыло должно получить ламинарный профиль, и стать среднепланным с еще более уменьшенным сопротивлением и на 1,5 % более тонким профилем, чем на 'Вихре', и с лучшим сопряжением с фюзеляжем, но почти без зализов. Конструкция топливных магистралей должна допускать питание мотора из топливных баков любого крыла. Чего сейчас нет на вашем 'Вихре'.

— Но откуда...

— Вильямс, не перебивай майора, пусть продолжает...

— Гм. Хорошо пусть.

— Итак, продолжим... Средняя аэродинамическая хорда крыла сдвигается в сторону хвоста. Трапециевидный центроплан, с дополнительным лонжероном и усиленными нервюрами, получает несколько больший размах и стреловидность в 16 градусов (как на этом чертеже). Это, чтобы вместить более объемные топливные баки, обеспечить прочность тонкого крыла, и при этом не закрывать обзор вперед и вниз. Под ним, вблизи фюзеляжа нужны четыре универсальных узла подвески для ПТБ и осветительных бомб. Моторы... Гм... С моторами-то как раз мы уже сами будем разбираться. Ваши любимые, но ненадежные 'Перигрины', либо заменят легкие 'Испано-Сюизы', либо найдем другие варианты ВМГ. Может быть, даже используем схему с длинными валами к толкающим многолопастным винтам несколько меньшего диаметра.

— То есть вы, майор, предлагаете проектировать столь странный заказ, даже не зная точных характеристик моторов?

— А зачем оно вам? Для проектирования, будет довольно и описаний диапазонов нагрузок от ВМГ. Предлагаю не отвлекаться, и дослушать требования заказа до конца. Я могу продолжать?

— Безусловно, сэр.

— Напоминаю, что трехстоечное шасси требуется только с носовым колесом, и для аэродромных маневров прототипа, вам придется ставить на планер любое подходящее. С вас же обеспечение размера базы и колеи шасси, достаточных для нормальной устойчивости при рулении, взлете и посадке. И, как вы понимаете, основные подкрыльевые стойки шасси должны будут убираться вперед против потока, и находиться сильно сзади, за линией центра масс самолета. Полагаю, для этого вполне сгодятся усиленной конструкции вытянутые крыльевые ниши с обтекателями под лонжероном на задней кромке центроплана. Консоли крыла можете использовать аналогичные вашей модели 'Уирлвинд', но с новым профилем, уменьшенной относительной толщиной и без любых снижающих аэродинамику выступающих в поток устройств. Даже ПВД правильнее будет вписать в фюзеляж. Ну и кабина аппарата должна стать двухместной и достаточно просторной. Фонарь общий на две кабины, из больших изогнутых листов многослойного толстого плексигласа, открываемый вбок, и с возможностью аварийного сброса пиропатроном (кроме переднего удлиненного козырька с прицелом, и заднего остекленного заголовника). Кресла пилотов должны быть крупного размера, и иметь мощную бронезащиту сзади и снизу (их масса и примерные размеры приведены на схеме 12). Пилоты должны располагаться один за другим. Посадка заднего пилота должна возвышаться над передним, так, чтобы частично видеть приборную панель пилота и верхний прицел в лобовом бронестекле. Управление также двойное. Это на случай, если командира в полете убьют. Размещение перископов заднего обзора и перископического видоискателя мощных фотокамер, а также индикаторов радара также нами продумано. Кстати, все приборы нужны во французском метрическом формате шкал. Форма и размеры приборных панелей и кронштейнов под прицелы есть на схеме 14. И обращаю внимание, все технологические карты и чертежи по лицензии, нам также нужны в метрической системе, поэтому проектирование вам лучше сразу начинать в миллиметрах...

Чем дольше звучало описание требований, тем сильнее вытягивались лица инженеров и шеф-пилота. А Уильям Петтер в раздражении подумал, что не бывает шпионов, столь же въедливых, как этот майор Моровски. Дальнейшее он слушал, с трудом сохраняя невозмутимость. Наконец его терпение лопнуло, и ответная фраза прозвучала довольно резко.

— Майор! Вы же понимаете, сэр... что, фактически, заказываете уже абсолютно новый аппарат. Да еще и в метрической системе! На его разработку уйдет полгода, если не больше! И оплатить сразу вы предлагаете нам только часть расходов на проектирование. А если война в Европе закончится раньше?! Где гарантии, что вы, вернее штаб вашей 'Армии Волонтеров' вообще выкупит лицензию на эту машину?! Сэр, 'Вэстленд' не может идти на такой риск!

— Гм. Джентльмены. Эта война уже идет с таким ожесточением, и с таким количеством жертв с обеих сторон, что закончить ее раньше, чем за год с лишним, можно только в случае предательства одной из стран Альянса. Или, если Гитлер сойдет с ума. Но — воля ваша! Не хотите получить этот заказ, мы поищем иные варианты...

— Постойте, майор! Не торопитесь... Мы не спрашиваем вас, откуда вы столько всего узнали о британском сверхсекретном истребителе, но почему вы выбрали именно нашу компанию?!

— Нам понравились ваши инженерные решения в проекте 'Вихрь', сэр. По оценкам аналитиков штаба ДА, ваша компания быстрей других выдаст приемлемый для нас результат. Штаб ожидает, что к началу 1941 года из самолетов-разведчиков первой линии у нас останутся единицы, и вопрос с переоснащением эскадрилий ближней разведки и целеуказания встанет очень остро. Да и для ПВО, такая машина нужна уже вчера. Поэтому бросить выданный аванс, и не сделать следующий ход, было бы несусветной глупостью с нашей стороны.

— С британским радиолокатором точно могут быть трудности...

— Мы дадим вам размеры, электрическую схему жгутов и разъемов и чертежи узлов крепления, как самого радара, так и приемников сигнала в задней кабине. Вы увяжите все это с конструкцией. Остальное не ваша забота. Вы меня понимаете?

— Ммм... Готовые планеры с оснасткой вам понадобятся?

— Безусловно. Будут нужны шесть двухместных прототипов с озвученными изменениями в проекте. И учтите, половинные новации на старом планере приняты нами не будут, только согласованные в заказе. И помните, джентльмены, во Франции и в Польше ваш аппарат мог бы сверкнуть по-настоящему. А там и ваше правительство, могло бы выдать разрешение уже и на поставки 'Вихрей' за рубеж. И только от вас сейчас зависит, пойдут ли новые заказы с этого многообещающего рынка в актив 'Веэстленд' или в актив другой британской или американской авиастроительной компании...

Последовавшие совещания инженеров в своем кругу прошли в нервной обстановке, но вскоре выяснилось, что принципиально нерешаемых проблем с этим заказом нет. Оказалось, что все требования майора, так или иначе, могут быть выполнены. В общем, беседа с Моровски и последующие консультации не прошли для фирмы даром. Предварительный контракт с штабом 'Армии Волонтеров' в июле 1940 года был заключен. Параллельно с доводкой серийной машины, отдельные элементы конструкции необычного самолета-разведчика начали разрабатываться и даже испытываться в металле на одном из прототипов 'Вихря', оставленном на фирме. К середине декабря 1940 года же совсем новый аппарат без имени, с неубирающимся трехстоечным шасси и двумя развернутыми назад моторами 'Кестрел' (что было собственной инициативой фирмы), совершил несколько полетов, и даже был продут в аэродинамической трубе. Заскочивший всего на три дня, Моровски, осмотрел прототип, оставил очередные указания, и снова убыл на фронт. Родные Королевские Воздушные Силы эта инициативная разработка абсолютно не заинтересовала, поэтому окончательного подтверждения закупки лицензии и оснастки для серийного производства руководство компании ждало с большой тревогой. Вдруг все сорвется? Но не сорвалось. В первых днях января 1941, сразу после приезда в Йовилл уже подполковника Моровски, состоялись летные испытания сразу двух прототипов с неубираемым шасси и моторами с многолопастными толкающими винтами малого диаметра. Скорости разгона и набора высоты даже не замерялись. Подверглись жесткой проверке: эргономика пилотских мест, обзор заднего члена экипажа, оснащение кабин и функциональность перископических устройств. Управляемость машины была троекратно перепроверена, и признана условно достаточной. В одном из полетов над морским мелководьем, Моровски, специально, отстрелил пиропатронами фонарь кабины, имитируя покидание аппарата. А затем уже без фонаря, он посадил машину на аэродром. Сброшенный фонарь потом искали почти сутки с привлечением водолазов, но все же, нашли. Наконец, все придирки и проверки завершились. Сумма в американских долларах, в полном объеме, попала на банковский счет фирмы. И вскоре, вместе с технической документацией, запасами материалов, полуфабрикатов и готовых запчастей, а также вместе со станками, оснасткой для штамповки и сборки элементов системы управления, деталей набора и обшивки, все шесть недостроенных аппаратов убыли в Бостон на небольшом транспортном пароходе типа 'Хогайлендер'. Не были отправлены лишь шасси, моторы и винты. Зато фонарей кабины и комплектов приборных панелей было упаковано больше сотни штук. Итоговая сумма получилась даже больше планируемой. Правда, уже через три дня в газетах появились фотографии тонущего судна с торчащими на палубе очень узнаваемыми планерами самолетов. Видимо подводники Дейница перехватили столь важный груз в Атлантике. Впрочем, руководство фирмы 'Вестленд Эйркрафт Лимитед' все эти проблемы и трагедии абсолютно не волновали. Свою премию за эту сделку компания получила, стало быть, история закрыта. Серийно выпускать такую модель возможности у нее не было. Вместо этого нужно было убеждать командование RAF увеличить заказ на 'Вихри'. Кстати этих 'страдальцев' все же практически удалось довести до кондиции, и за счет привлеченного финансирования, получилось создать истребительно-бомбардировочную модификацию 'Вэстленд Уирлвинд МКII'. Так что компании было не до чужих бед...

* * *

Василий вспомнил момент прощания в декабре в Люблине. Очередное расставание с бывшим подчиненным впечаталось в его память словно пресс-штампом. Вот, затянутый в подполковничий польский мундир собирает свои вещи, Павел Колун (для всех Адам Моровски)... Тот самый балбес и бабник Пашка, которого больше года назад должны были списать из авиации РККА за пьянство... Да, нет, уже не совсем тот. Теперь это был другой человек с чуть поседевшими висками и упрямыми морщинками у бровей. Уже не зеленый, комзвена и старлей, а настоящий мастер своего дела, наставник, и командир, способный командовать авиабригадой, а может, и не только... И, вот, этот спокойный и уверенный человек, сейчас неторопливо собирал свой чемодан, продолжая негромко напевать. Слова вроде бы звучали по-русски, а вот, ритм песни был чужой, нудный и с тягучими нотами американского блюза. И этот мерзкий мотив нагонял такую тоску своей похоронной бравадой. А когда Василий услышал слова 'Но, пуля — дура вошла меж глаз, ему на закате дня...', так и захотелось подойти вплотную и наорать на бывшего старлея. В груди щемило. А вдруг эта их встреча окажется последней? Не стал кричать, Василий. Дождался, пока парень с седыми висками собрал все к поездке. Хлопнул по плечу, стиснул сквозь кожаный реглан до хруста ребер, и просто негромко сказал ему прямо в ухо.

— Домой — живым вернуться. Приказ ясен, пан подпулковник?

— Так ест, пан пулковник! Приказано вернуться живым. Принято к исполнению.

— Ну-ну. Ладно, до встречи... где-нибудь. Гм. Пан Моровски. Дай тебе... Гм...

— Вшистко пожонку. Дзенькую. До видзенья, пан Петри!

Так и простились. Сам же генерал-майор Петровский был отозван из Польши уже в начале нового 1941 года. Затем, практически без паузы почти месяц пришлось передавать свой новый боевой опыт сразу в двух учебных истребительных авиабригадах в Тихвине и Каргополе. И лишь после этого, в феврале получил недельный отдых с перспективой скорой отправки в новую командировку. Причем, судя по намекам начальства, летать ему снова предстояло 'на факеле'. Новый реактивный 'Грач' Василий опробовал с большим интересом там же на бывшей авиабазе ОКОНа. Кстати, один из этапов будущей командировки волшебно совпал с нынешним местом проживания его Ларисы. Так что, ехал в Харьков к жене со смешанными чувствами. Вроде и отдыхать, а вроде как, и на службу. А в Северной столице Советской Украины, Василий наконец-то смог снова посетить местный авиационный институт, где как оказалось, его самого тоже не забывали. Хороших новостей было несколько. Первая — знакомство вживую, а не по переписке, с матерью Пашки Колуна. Его-то Лариса очень сдружилась с этой очень скромной женщиной, да и других поводов для встречи хватало. В прошлом саратовской учительнице, а ныне методисту харьковского института достались три долгожданных письма от сына и не только они. Еще в Плесси-Бельвилле по заказу штаба ПВО была сделана русская озвучка для американского сериала 'Приключения Сокола' (снятого о жизненном пути Адама Моровски). И как раз копии этих пленок захватил с собой Василий Иванович, когда уезжал из Польши. В актовом зале 135-го авиазавода завода, где Петровского хорошо запомнили, было не протолкнуться от зрителей, но для Веры Максимовны Колун и для Василия с Ларисой места в первом ряду оказались почти в самом центре. У самого же Петровского градус восприятия этого кино уже давно подостыл. А вот сидящие рядом женщины взволнованно глядели на экран, словно там все происходило вживую. Звучащий из громкоговорителей голос главного героя (в озвучке одного из 'греческих ветеранов'), конечно, ничем не походил на голос Пашки Колуна. А вот лицом актер смахивал на того засранца довольно сильно. Вера Максимовна глаз не отводила от экрана, и до конца второй серии не проронила ни слова, лишь глаза платком вытирала. На квартиру к ней доехали на такси, и сели чаевничать. Лариса старалась не мешать беседе. Понимала, что ее подруга взволнована фильмом и очень хочет про сына побольше узнать...

— Василий Иванович. А, ТАМ сейчас... очень опасно? — дрогнул голос женщины.

— Гхм! На войне всегда опасно. Но сейчас там, вроде как, затишье небольшое на всех фронтах. Думаю, в Англии или в Америке нынче поинтересней будет...

Василий серьезно кивнул, на немой вопрос и приподнятые брови. Пашкина мама явно за свою жизнь хлебнула переживаний и за погибшего мужа и за этого молодого ухаря, и сейчас внимала генералу уже почти спокойно.

— Так что сильно беспокоиться не стоит. В деталях я не знаю, врать не буду, но и помимо воздушных боев у командования польской авиации всяких дел хватает.

— Спасибо вам, за моего Пашеньку!

— Это вам за него спасибо! Эх! Такого гарного хлопца вырастили! Как вернется с 'испытаний', сразу женить его не забудьте! А то, поди, застоялся конь в конюшне-то! И по хворостине заскучал... — улыбнулась от забавного сравнения, и румянец на щеках появился.

— Он у меня упрямый шибко. Весь в батьку покойного. Такого силком не заставишь. Э-эх! Строптивый больно.

— Ничего-ничего! Зашлем от этого строптивца сватов к подходящей крале... И уже не отвертится, у нас! А надо будет, так до самого ЗАГСа под конвоем его отправим! Вы главное, невесту Пашке хорошую найдите. Чтоб она сразу его, по стойке 'смирно', да по Уставу...

— Хи-хим. Да присмотрела, вроде, одну 'невестку' подходящую. Девушка воспитанная, хорошая. И с образованием, и работящая. Красавица, умница, да и добрая какая. Они даже знакомы с Пашей. Да вот сбежал этот кавалер несносный... Все-то ему полеты на первом месте. Так что, сами его уговаривайте. Вы начальство! Вас, генерала, может, и послушает...

— А, что?! И уговорим! На таком-то сокровище, без осечки женим! А пока, давайте ка за встречу поднимем. И чтобы все были здоровы!

Вера Максимовна внешне успокоилась. Вроде как поверила, что Колун сейчас не на фронте, хотя сам Петровский достоверно ничего знать не мог, но своей уверенностью так и фонтанировал. Потенциальную невестку она Петровскому все-таки показала, когда та к ней вечером в гости заглянула. Василий оглядел девицу подробно, так, что Лариса даже на ногу ему под столом наступила. Мол, 'куда это ты старый кобель пялишься, девушку смущаешь'. Но генерала та вовсе даже не испугалась, а приветливо ему улыбнулась. Сказала, что вспомнила, как видела его в школе на собрании вместе с Павлом. Посидели и поговорили хорошо. Упомянули мастера Михалыча, который с Пашкой 'огненную страсть' делал. Узнал Василий и про их со старлеем поход в театр. Это, когда чекист с подбитой рожей Колуну с Мариной билеты ко входу приносил, да еще и извинялся. Потом гуляли всей компанией, и в тот же театр даже на спектакль сходить успели. Петровский был не любителем 'Мельпомены', но его Лариса так и светилась вся, что сидел и делал вид, что ему тоже нравится. Время до отъезда на Восток убывало со страшной силой. За три дня до поезда с нарочным пришел приказ, еще раз заехать в ХАИ и ознакомится с рекомендациями испытателей по летной технике, и осмотреть отправляемые машины. Вот так и довелось Василию второй раз в жизни съездить на институтский аэродром Померки. А перед этим, подписав кучу очередных страшных подписок о неразглашении, удалось даже поглядеть на испытываемые в аэродинамической трубе аппараты. Профессор Проскура в том же костюме 'тройка' и с все с теми же моржовыми усами полковнику обрадовался. Покосившись на новый орден 'Боевого Красного Знамени' и, мудро, хмыкнув в густые усы, тут же напал на визитера с расспросами.

— Василий Иванович, сударь вы мой! Ну, что ж вы так редко к нам захаживаете! Забыли совсем?! Ай-ай-ай! Новостей-то не привезли нам в это раз?! Сами знаете, каких...

— Есть немного, Георгий Федорович. Пакет со схемами и чертежами я вам через НКВД еще две недели назад отправил. А, вот, эти крайние наброски пришлось самому от руки переписывать, да перечерчивать. Оригинал-то уничтожен. Сами понимаете...

— Пустяки, батенька! Пустяки! Нам и копия сгодится! Ну, ка — ну, ка! Так-так. Гм. Протокол испытаний изделия 'Э-2'. Видимо это уже следующая модель мотора 'Эльф'. Наш код у него будет 'Ландыш-2'. Таблицы сплавов, температур и давлений. Графики... Ага. Зачтем мы ему это, как курсовую 3-го курса... Порадовали-порадовали, старика! Вам чаю или кофе?!

— Нет-нет, товарищ профессор! Мне бы сразу в Померки нужно! Служба.

— Отказа не приму, батенька! Сольцева! Ну, ка, принесите голубушка, цейлонского чая для товарища генерал-майора. Да с печеньем!

— Хорошо, Георгий Федорович!

Но все-таки через час с лишним Петровский доехал до аэродрома на институтской 'эмке'. Старший охраны объекта, прочитал его пропуск и предписание, не нашел к чему придраться и пропустил генерала на территорию. С неба валил мелкий снежок, но народ тут явно не баклуши гонял. Даже кто-то в конце полосы какую-то 'крокозябу' подлетывал. Но первое, на что Василий уставился, были три совсем незнакомые машины в ангаре. Все три были двухместные. У каждой трехколесное шасси с носовым колесом. Под снятым с одной из них носовым обтекателем оказалось устройство, очень напоминающее знакомый по Франции британский самолетный радиоуловитель. Под брюхом аппарата располагались в ряд две мощные 33-мм авиапушки и между ними один 'пристрелочный крупняк' Березина. И еще под центропланом висели два блока, каждый на семь дальнобойных 130-мм эрэсов. Подошел к группе в летных комбинезонах, и, сходу, узнав знакомого, громко поздоровался.

— Здравствуйте товарищи испытатели! Хорошего вам дня! Не забыли еще меня товарищ Синельников?

— Здравия желаю, товарищ генерал-майор! Вас не забудешь! Какими судьбами тут у нас?

— Да вот, читайте — приказано ознакомиться с вашей новой техникой, а послезавтра буду сопровождать отправку этих аппаратов в 'Пустыню' на войсковые. Вы тут сейчас старший? Командуйте, чего мне и куда?

Встретивший Василия майор Синельников внимательно прочитал все документы. Хмыкнул, и спокойно пригласил осмотреть технику вблизи.

— Ну, что ж, идемте! Рановато их, конечно, на войсковые. Аппараты эти наша разведка, хрен знает, откуда приперла. Правда, вооружение, шасси, катапультное кресло и моторы там наши стоят. Да и радар самолетный, вроде как не хуже английского ленинградцы недавно сделали. Нравится?

— Интересно выглядит, конечно. Нет слов. Мне сказали, что вторую тройку, вот таких же, на другой площадке где-то испытывают. Правда, или нет?

— Все так и есть, Василий Иванович. Есть там, что испытывать. Я бы их всех полгодика, хорошенько, помучил бы. Рано их строевым пилотам давать, даже тем, кто на 'Грачах' летает. Там еще с управлением много всякого. Но приказ есть приказ! Надо отправить, значит, отправим!

— Перед отправкой-то, поглядеть бы, да 'пощупать'... А, майор?

— Гм. Товарищ генерал-майор. Вы же порядок знаете? Сами же его в нас в Монголии вбивали. Инструктаж мы вам проведем, про особенности управления расскажем. Сам аппарат дадим опробовать только в подлетах, тут уж не взыщите, Василий Иванович. Рисковать вами и новой техникой мы не можем. А в 'Пустыне', там уже сами будете решать, что, да как. Согласны?

— Куда ж я денусь...

Машину выкатили третью, которая, стояла без пушек и ракетных блоков, но с одной 12,7мм 'березой' для пристрелки. За полтора часа успели с майором неплохо потренироваться. Синельников спокойно все объяснял. Потом заняли места в кабине. Фонарь закрыли. Обзор из кабины был неплохой, хотя сильно изогнутые стекла переднего козырька немного бликовали на солнце. Начали отработку запуска новых 'Кальмаров 7-2'. У Василия по счастью имелся опыт полетов на полностью реактивном 'Дугласе DB-7 Р4', на котором тренировались в ОКОНе. Так что перспектива опробования новой реактивной машины нервировала, но не сильно. Не сразу, но поймал ритм работы РУДами. Освоил руление по аэродрому и гонку тяги на тормозах перед стартом. Поговорили о действиях на посадке. Затем пошла отработка имитации взлета. В первой попытке подлета машина не хотела слушаться генерала, и когда до границы ВПП осталась сотня метров, Синельников мягко взял управление на себя. Вопреки собственным обещаниям, майор поднял машину сначала до километра высоты, а затем и показал представление. Хоть летать по-настоящему изначально и не планировали, но испытатель, доложил на КП по радио, и воспользовался случаем показать возможности аппарата. Разгон до скорости 700 километров в час, занял секунды. Всего за несколько минут набрали восемь километров, и Петровскому довелось поуправлять машиной в полете самому. Управление было пусть и не особо легким, за то скоростные и высотные характеристики машины вызывали восторг. Синельников, наплевав на собственную осторожность, отвел аппарат в сторону полигона, и показал приемы стрельбы по мишеням с выпущенными закрылками. Вернувшись на полосу, продолжили 'программу минимум'. Подлеты прошли в целом нормально. Василию довелось поуправлять, и из передней, и из задней кабины. Некоторые приборы оказались непонятны, переспрашивал. Полоса была не слишком длинной, поэтому после короткого энергичного разбега, подпрыгивали вверх до высоты метров 15 и тут же садились. С выпуском тормозного парашюта, тоже не сразу разобрались.

Последние полтора дня до дня отъезда провел со своей Ларисой. Снова, как когда-то старался каждую минуту подарить любимой. Только бы улыбалась, только бы не плакала от близкой разлуки. Время не остановить, настал день отъезда. Начались хлопоты отправки авиатехники. Кучу бумаг подпиши, крепление на платформе и охрану секретной техники проверь. С НКВД режим движения по пятому разу подтверди. Всю дорогу нервничал, ждал какой-нибудь хреновины — не дождался. Все три машины доехали без малейшего урона, и попали в ангары секретной ракетной бригады без номера в системе ВВС РККА. В кабинете генерал-лейтенанта Филина, Василий доложил о выполненном задании, и попросил разрешения полетать на новых машинах со стажерами.

— Василий Иванович у нас же тут своих испытателей полно. Да и из Харькова с вами двое приехали. А сами вы на реактивных-то давно ведь не летали. Если 'тюльпаны' французские не считать...

— Никак нет, товарищ генерал-лейтенант! Летал я, и на 'Дугласе', и на 'Граче' с нашими 'Кальмарами'. Да и вот на этой 'обновке' в Харькове тоже довелось. Даже пострелять па полигоне успел. Разрешите хотя бы с опытным испытателем несколько полетов сделать.

— Успели, говорите? А, ладно! Сам с вами несколько раз слетаю. Вас все равно в нашу реактивную бригаду стажироваться прислали. Вот и будет вам стажировка в звене перехватчиков, а уже потом сами нас поучите современному бою. Тем более, есть нам тут на ком тренироваться.

Последнюю фразу, оброненную начальником реактивного училища и по совместительству командиром Учебного Центра реактивной авиации, Василий понял лишь через пару недель. Конечно же, в самый первый полет на едва собранной реактивной технике, Петровского не пустили. Но как только все три машины были хорошенько облетаны испытателями, слово свое Филин сдержал. Первые пять посадок на этом реактивном красавце дались Василию нелегко. Филин ему немного подсказывал, но в управление аппаратом вмешиваться не спешил. Да и чего вмешиваться, когда 'стажер' довольно уверенно пилотирует малознакомую машину, но не лихачит. Сразу видно — опытный летчик и командир. Сдал нормативы на трех типах реактивных самолетов Петровский на удивление легко. Даже высший пилотаж на 'Граче' нормально покрутил и 'слепые полеты' удались. Видимо боевые вылеты близ Парижа на 'Дугласах' со 'Светлячками' сказались. Есть, конечно, сильное отличие от винтомоторных машин, но приноровиться можно. Так что, нежданно-негаданно, получил Василий 'второй метеор', за который тут в 'Пустыне' его коллеги пилоты ВВС несколько месяцев, а кто-то и по полгода жилы рвали. Но история на этом не завершилась. Снова был вызван к Филину, и получил учебно-боевую задачу.

— Товарищ генерал-майор, приказываю вам вступить во временное командование первым учебным реактивным полком, и подготовиться к ведению в течение недели боевых действий против авиабазы противника вооруженного мото-реактивной техникой.

— Слушаюсь. Только разрешите уточнить, насчет условного противника.

— Нет никакого условного противника, Василий Иванович. Противник настоящий.

— То есть как! В Европе или прямо тут?

— Прямо тут. Хотя не совсем здесь. Расстояние до авиабазы 'Цветущий сад' около трехсот километров. Ваша боевая задача — поджечь врагу склады ГСМ, сбросить с неба их воздушные патрули и постараться не потерять технику и личный состав от огня средств ПВО и от атак воздушного противника. Подробности вам доведет полковник Грицевец.

Знакомый еще по Тамцаг-Булаку Сергей Грицевец приказ начальства выполнил, и в курс дела бывшего и нынешнего командира ввел. И узнал тогда Петровский, что оказывается, уже с мая 1940 года глубоко в пустыне начала действовать полоса с твердым покрытием и другие объекты самой настоящей, хотя и небольшой авиабазы. И развевался на флагштоке этого объекта настоящий флаг японских ВВС. И все было там всерьез. Бетонные укрытия и единственный колодец с водой. И стоящие в готовности открыть огонь 'зенитные пушки Лендера', снабженные большим количеством еще царских трехдюймовых шрапнельных снарядов, и спаренные зенитные итальянские пулеметы калибра 12,7-мм. И даже одиннадцать боевых американских истребителей 'Брюстер Буфало', оснащенные бронированными кабинами и советскими моторами М-62, с парой ускорителей 'Тюльпан-5', а также с настоящими авиапушками ШВАК. Правда снаряды к пушкам снаряжались только дымным порохом, и взрыватели их срабатывали через раз. За то, воевали эти пленные японские вояки изобретательно и с огоньком. Настоящих пилотов японской выучки там было всего трое. Василий узнал, что за попытки побега оставили их всех навечно в нашем плену. В августе 1939 при заключении с японцами мира в Монголии, объявили погибшими около полусотни на самом деле живых японцев из разных родов войск. Чуть позже устроили для пленных авиашколу и школу зенитчиков. Опытные японские летчики сумели подготовить полтора десятка пилотов из бывших кавалеристов и пехотинцев. Ну, а пулеметчики и артиллеристы освоили премудрости наземной ПВО. И теперь несколько раз в месяц над этим уголком пустыни происходили самые настоящие воздушные бои. И проходили они отнюдь не бескровно. В июне 1940 года двух пилотов 'Грачей', сбитых точным японским огнем, пришлось взаправду хоронить. Да и японцы потеряли четверых в сгоревших машинах. Поначалу бои там шли очень ожесточенно. Но, больше полугода назад, договорились по рации, что японцы стараются не бить по кабинам советских реактивных самолетов, и за это русские, не бомбят их казарму, над которой развевается японский флаг. Вот такая 'договорная война' теперь шла в этой среднеазиатской глуши. Японцы защищали свой 'анклав', советские летчики периодически наносили им визиты. Но совсем уж до щебенки не бомбили, и даже сбрасывали на малой высоте и скорости еду и запчасти, упакованные в амортизирующие многослойные брезентовые мешки натянутые на проволочный каркас. Ближняя связь все время поддерживалось по радио, но сообщить о себе на свою родину японцы не могли. Всего километров на пятнадцать работали две их радиостанции. Улететь или сбежать иным способом никто из японцев не смог бы. В пустыне вокруг базы их ждали несколько охранных рот с бронеавтомобилями и радиоуловителем. Да и воды в 'Цветущем саду' едва хватало для ежедневного утоления жажды, и ни верблюдов, ни наземной техники для передвижения по пустыне у японцев не было. Название базы звучало насмешкой, никакой растительности там не росло. Личный состав реактивного полка предполагался постоянный. А вот аппараты им выдали не новые и с урезанной огневой мощью, вместо авиапушек стояли на них 'роторные пулеметы Блюма РТБ-4М' с вращающимся четырехствольным блоком стволов, пригодным для стрельбы винтовочными патронами калибра 7,62мм на дальность до 900м. Такими 'трещотками', только краску царапать на толстокожих бортах добронированных американских истребителей, пилотируемых японцами. За то, у советских пилотов всегда было подавляющее преимущество в запасе топлива и во времени полета их 'Грачей'. А, вот, у 'Брюстеров' японцев специально уменьшенные бензобаки не давали держаться в воздухе больше, чем в течение десяти-двенадцати минут. Поэтому и сидели самураи в своем 'оазисе' спокойно, даже не пытаясь сбежать с этого 'пустынного острова'. Вот против такого противника Василий и повел свой сводный полк на реактивных 'Грачах'. Снова ему было страшно за мальчишек, но понимал, что иначе не выучить из них настоящих реактивных пилотов. Смог себя пересилить, как во Франции его переубедил Пашка, что прошедшие такую школу молодые летчики получат шансы дожить до победы.

Летали на разведку. Дрались четыре на четыре с японцами, пока другая группа, выполнив противозенитный маневр, бомбила имитированный склад ГСМ. Старался не мешать молодым комэскам руководить боем подчиненных, лишь изредка поправляя их команды. Да и комэски-то были очень знакомые. Именно с этих орденоносных засранцев на авиабазе под Парижем он 'снимал стружку' за их амурные похождения, самоволки и прочие нарушения дисциплины. А сейчас слышал в эфире уверенные команды — '— Шило, у тебя пара косых на хвосте, отрывайся на форсаже! — Понял, ухожу! — Клин, два других вниз пошли, это твои. — Принял, командир. — Серый не спи! Косой на петле!'. Случались у них и ошибки. Первый раз вообще в зенитную засаду дали себя заманить. Возвращались "Грачи" порой на одном моторе. Потом техники показывали им раскуроченный ТРД со снятыми капотами. На одной машине покореженные снарядами ШВАК турбинные венцы, на другом выломанные дыры в корпусе мотора у самой камеры сгорания. Да и сам Василий как-то раз привез из вылета несколько шрапнельных попаданий в крылья. Правда, в ближних воздушных боях с ним японцам ничего не светило. Не зря в Польше опыт получал. Угадывал Петровский почти все их уловки, и либо уходил, либо подставлял врага под огонь своих звеньев. После каждого вылета сначала проводили разбор командиры звеньев, потом комэски, а завершал этот 'научный анализ' лично временный комполка в генеральском чине. В целом, результат оказался удовлетворительным. Сумели его мальчишки подбить моторы трем вражеским 'Брюстерам' (те сели на вынужденную, но не горели). Базу японцев тоже расчихвостили — смогли поразить почти все разрешенные к атаке наземные цели. И лишь один 'Грач' был серьезно подбит, и не долетев до 'дому', сел на вынужденную, да еще двое с пробитыми шасси на пузо садились в пески, рядом с базой. Остальные все возвращались нормально, катапультироваться никому не пришлось. После нескольких последних боевых вылетов, Филин всю эту 'футбольную войну' остановил, и провел жесткий финальный разбор полетов. Недавние выпускники 'ефимовцы' узнали много нового про свою детскую браваду, несовместимую со званием реактивного пилота. Но окончилось все вполне торжественно. Новый уже настоящий авиаполк получил боевое знамя и присвоенный по авиации РГК номер. А все отвоевавшие в этих песках мальчишки получили свой желанный 'Третий метеор'. Ну а Василию предстояло еще подучиться и сдать на такой же значок с цифрой '1'. И дальше ему намекнули о возможном переводе куда-то на Север. Зачем переводить его туда, где войны сейчас нет, Василий так и не понял, но привычно приготовился выполнить любой приказ командования...

Черновое обновление от 15.08.19 / 'пока без названия' / — не вычитано //

* * *

Переданные 'Кантонцем' в ноябре 1939 года сведения, удалось надежно проверить лишь к лету 1940. Слабоуправляемый 'крылатый анархист', отбывая после плена через океан, в своем разведдонесении смог лишь наметить примерные контуры поиска подтверждений по этой серьезной теме. Даже лучший агент ГУ ГБ в РСХА 'Брайтенбах' не мог найти нужной информации, а главное документов по этому делу. И никто из других агентов НКВД также не был запросто вхож в кабинет 'наци N4' рейхсфюрера СС Генриха Гиммера. Поэтому проверки были развернуты сразу на нескольких территориях, упомянутых 'Кантонцем', как отправные пункты имперской политики переселения, и шли эти проверки в основном по косвенным данным. И вот в июле 1940 прямо из канцелярии наместника Вартеланда гауляйтора Артура Грайзера, расположенной в Позене (главном городе наместничества), поступили первые ответы. Прихваченный месяцем ранее на небрежном хранении у себя дома секретных документов и черновиков приказов, а также на пылкой страсти к замужним дамам (которых он любил снимать на фото в неглиже), двадцатисемилетний служащий канцелярии, был поставлен перед суровым выбором. Несколько доносов его начальству и в гестапо, о моральном облике ловеласа, и о потере им секретных бумаг из отдела, и обеспечены последующие долгие годы нужды и телесных страданий, а то и вовсе фронтовой окоп где-нибудь под Парижем, и скорая безымянная могила. Альтернативой было — продолжение карьеры с возможным повышением, и небольшими премиями дополнительно к окладу. А за 'правильный' выбор от этого 'архивного червя' Ёргена, получившего псевдоним 'Таубе' требовалось немногое. Всего лишь две расписки в получении денег от британской разведслужбы, да 'дружеские рассказы' (скорее письменные доклады) куратору о документах, поступивших в отдел (не только в руки самого новоиспеченного агента, но и на соседние столы его коллег). Для начала требовались лишь названия бумаг, с грифами секретности, регистрационными номерами и датами, краткими аннотациями и со списками информирования... И, только если куратор заинтересуется, и уже за отдельную плату, могло потребоваться уточнение по персоналиям авторов и адресатов, а иногда и фотографирование документа (благо фотодело было хобби молодого служащего). Канцелярист не захотел расставаться с любимой работой, и приятной жизнью в тылу (а сообщи он обо всем в гестапо, одним выговором бы точно не отделался). Через месяц с небольшим после вербовки, в очередном докладе "Таубе", был обнаружен документ с интересным названием — 'Вопрос об обращении с населением бывших польских земель с расово-политической точки зрения'. Речь в нем шла о 'депортации' поляков и евреев в 'оставшиеся свободными земли'. Судя по дате передачи меморандума в секретариат РСХА в Берлине, сам документ был прошлогодним. А вот, обратно в Позен он вернулся с фельд-курьером, который, помимо помеченного комментариями меморандума, доставил и приказ рейхсфюрера СС Гиммера с очень секретным грифом в запечатанном конверте. Адресованы были оба документа доктору юриспруденции Эрхарду Ветцелю уполномоченному по расово-политическим вопросам при начальнике гражданского управления в Позене группенфюрере СС Артуре Грайзере. Авторство прошлогоднего меморандума принадлежало тому же Ветцелю, который по случайному стечению обстоятельств, как раз перед приездом фельд-курьера отбыл в Кёнигсберг, и должен был вернуться лишь через пару недель. Куратор, недолго думая, выдал своему агенту пятьсот марок и сказал, что тот получит еще столько же, если спешно сфотографирует оба хранящихся в канцелярии документа, а после вернет им первозданный вид, и положит на место. Агенту 'Таубе' даже провели занятие по правильной перлюстрации запечатанных писем. Вскоре фотокопии документа благополучно сменили владельца, а 'ценный крот' получил свою обещанную оплату. Через пять дней фотокопии лежали на столе комиссара третьего ранга Фитина, часом позже уже на столе наркома Лаврентия Берии. А еще через три часа оба руководителя оказались на ковре у Самого. Такие решения принимались в стране только совместно высшими руководителями.

— Значит, товарищ Фитин, все подтверждается? Получается немцы, действительно, собираются депортировать поляков и евреев, а их земли заселить немецкими колонистами?

— Так точно, товарищ Сталин. И судя по собственноручным комментариям Гиммера, ссылающимся на главы 'Майн Кампф' их фюрера, 'прочим славянам и унтерменшам' он готовит такую же участь.

— М-да. Что-то хотите добавить?

— Обратите внимание, что значительную часть населения они считают 'ненужным сбродом' и планируют просто ликвидировать. Да и полная конфискация имущества всех поляков, ни в какие ворота не лезет. С целыми народами такого в мире никто еще не делал.

— Вот же, гады!!! Мы тут договора о ненападении с ними заключаем, а они нас всех уже в расход определили! Да за такое..

— Товарищ Буденный! Не нужно сейчас эмоций. Клим, что скажешь?

— Мммм. Немцам поляки в Польше нужны только как рабочий скот (по сути холопы). Вон 'лимит лиц, обслуживающих колонистов' не зря придумали. Это-то понятно. Но зачем расстреливать миллионы?!

— А тут их сволочная германская прагматика наружу-то и выпирает! Кого они расстреливать собираются?! Стариков! Инвалидов! Евреев и 'лиц, чей облик оскорбляет взор истинного арийца!'. То есть тех, кого они не хотят ассимилировать, а также тех, кто не может работать с прибылью для новых хозяев.

— Тут вы, пожалуй, правы, товарищ Буденный. Но нам-то что с этим делать?

— А может найти повод и вместе с поляками, как...

— А потом во всех газетах назовут СССР агрессором, как в прошлом году Гитлера!

— Товарищ Молотов?

— Хм. С политической точки зрения, выгоднее спровоцировать немцев. НКВД, вот, предлагает предъявить эту информацию полякам, в момент, когда те будут стоять перед выбором — или депортация с расстрелами, или попроситься в состав СССР.

— Народный комиссар внутренних дел на а этом настаивает?

Берия выпрямился, и в стеклах пенсне сверкнули отражения светильников.

— Да, товарищ Сталин, настаиваю. Только нужен очень удачный момент. Нацисты уже несколько раз зондировали почву для сепаратных переговоров с британцами и американцами. Вот если бы...

— Но сейчас-то такой момент еще не наступил. Вон французы с бельгийцами и голландцами держат оборону, да и британцы с американцами тоже еще не выдохлись. Даже сами поляки, воспользовались обострением войны на Западе, и довольно бодро наступают в Подкарпатье.

— И поэтому, товарищи, показывать им эти сведения преждевременно.

— Все с этим согласны?

— Безусловно, товарищ Сталин. Нужно выждать. Пусть на западном фронте наступит затишье, и Гитлер начнет перебрасывать войска и технику на восток в Австрию, Померанию и Пруссию, вот тогда можно показать полякам документы. Правда, они слишком не любят русских, чтобы сразу поверить в подлинность этих сведений. Как бы, не упустить шанс...

— И как же, вы, товарищ Фитин, предлагаете подстраховаться от такого провала?

— Товарищи, а что если нам захватить этого юриста Ветцеля?! Раз он столько всего знает, значит, точно может удостоверить факт таких планов у Гиммера и у Гитлера, и дополнить картину подробностями!

— Толково придумано! А если поляки начнут торговаться с немцами?!

— Тогда надо захватить Ветцеля, допросить, передать его полякам вместе с копиями документов, и вдобавок опубликовать интервью с ним и фотокопии в газетах Британии, Швеции и Америки (благо выходы на них у нас имеются).

— Предлагаешь подсечь, эту 'польскую щуку', чтобы с крючка не соскочила?! Ловко!

— Так точно! В этом случае, поляки в будущем не смогут трубить об оккупации со стороны СССР. Мы ведь их спасаем от истребления и рабства?

Все взоры скрестились на Вожде. Что он скажет на эти выдумки. Тишина длилась минуты три.

— Для такой комбинации нужно хорошенько продумать, кто, и главное, как, будет убеждать польское правительство, пойти на этот непростой шаг. Товарищ Молотов, что вы об этом думаете?

— Гм. Генералы Берлинг и Свобода симпатизируют СССР. Бригадный генерал Стахон также склоняется к сотрудничеству с нами. Генерал Кароль Сверческий популярен в Польше, а Рокоссовского поляки даже сделали почетным гражданином четырех освобожденных его корпусом городов. Да и другие старшие польские офицеры и генералы, проходившие у нас переподготовку, должны поддержать в критической ситуации, особенно, если мы предложим мягкий вариант вхождения Польши в СССР.

Совещание завершилось уже под утро. НКВД получил директивы на выполнение секретных операций. Генеральный штаб РККА должен был подготовить и обеспечить оперативную переброску войск. В течение суток, с момента обращения польского правительства к СССР, в ближнем тылу польских фронтов должны были быть развернуты сорок тысяч бойцов и командиров ВДВ с легким вооружением (до реактивных гранатометов включительно), и с усилением в виде сотни пушечных самоходок и десятка дивизионов ПВО/ПТО. Еще в течение недели двадцать стрелковых дивизий должны были их усилить и начать строить мощные полевые укрепления, для прикрытия новых границ СССР. И в третьем эшелоне, планировалось размещение на польской территории еще свыше полусотни дивизий, из них полтора десятков должны были быть бронетанковыми, и шесть кавалерийскими. Прикрывать эту группировку с воздуха должны были целых три воздушных армии особого назначения. Оставалось лишь дождаться нужного момента и успеть, вовремя, среагировать. Но ждать и принимать быстрые решения московское руководство уже научилось...

* * *

Вся Америка содрогнулась от новой трагедии. Впрочем, в Старом Свете, трагедий хватало и без этого. Там гибли полки и дивизии под градом снарядов и пуль. Прямо на дорогах умирали беженцы под пулями и бомбами воздушных налетов. Но для законопослушных налогоплательщиков все это были лишь далекие тени в театре теней. А, вот, гибель в ракетном полете национального героя Америки Чарльза Линдберга, словно нашатырный спирт, прочистила мозги тех самых обывателей, которые за полгода до этого шутили над гибелью Ханны Райч. В этот раз, причиной "калиформнийской трагедии", помимо несовершенства ракеты, стали непомерные амбиции руководства Национального консультативного комитета по воздухоплаванию NACA, поддержавшего их штабного начальства из Вашингтона, и двух сенаторов. В ноябре 1940 года глава NACA Вэнивар Буш, его заместитель Джордж Дж. Мид и курирующий работу комитета контр-адмирал Артур Б. Кук, в пику проектам Североамериканской аэрокосмической ассоциации NASA (возглавляемой профессором Годдардом и поддерживаемой штабом ВВС), предложили Конгрессу свой 'новый проект покорения космоса'. Поначалу, для инициаторов все складывалось удачно. За ними был политический вес конгрессменов, а также большие деньги банкиров и оружейного лобби. Правда, против них резко выступили покровители Годдарда, глава USAAF генерал Генри Арнолд со своими покровителями и миллионер Говард Хьюз. Но этот раунд схватки они проиграли, а NACA резко вырвался вперед, получив финансирование и контракты подрядчиков. А вот дальше что-то пошло не так. Да, NASA пришлось отдать конкурентам единственную, полученную профессором Годдардом из России, действующую 'ракету Моровски'. Туда же в Виржинию отправились, вместе с запасами пороховых ускорителей Фрогфорда, и пять последних планеров летающего крыла 'Форда 15P', выпущенных на заводе 'Фарлоу' при частичном использовании документации Форда, и уже частично переделанных в ракеты. Однако самого профессора Годдарда, его коллег, и соратников из USAAF, заставить работать на новый проект, удачливым конкурентам все же, не удалось. Как не удалось им, и привлечь к разработке ракеты и модернизации носителя специалистов фирмы 'Белл' и концерна 'Командо'. Все эти предприятия, были связаны действующими контрактами с NASA, поэтому потребовали компенсаций неустоек, а заодно заломили неподъемные цены на свои услуги, и установили нереально затянутые сроки работ. Их, конечно, можно было скопом обвинить в сговоре и саботаже правительственного задания и затравить в прессе, но газетная шумиха была не в интересах руководства NACA. Зато на этот новый ракетный рынок заказов, с энтузиазмом облизнулись известные самолетостроительные компании 'Локхид' и 'Боинг'. Кстати, в это же время, именно на испытательных площадках "Боинг" подвизался Чарьз Линдберг, консультируя по разработке сверхдальних бомбардировщиков XB-29, и мечтавший о ракетных полетах. Как раз 'Локхиду' с 'Боингом' и достались контракты на разработку и модернизацию новейшей техники. А еще все эти процессы сопровождала постоянная спешка. Во что бы то ни стало, первые успехи своей космической программы NACA собиралась продемонстрировать уже в январе 1941 года.

Уже в декабре 1940, все детали этой головоломки были собраны. Организаторам даже удалось привлечь специалистов голландской компании 'Фокер', имевших опыт производства ракет Оберта с 1939-го года. Эмигранты, бежавшие из пылающей Европы, и устроенные работать в американском филиале 'Фокер', от предложенных денег не отказались. Уговорить пилота-рекордсмена Чарльза Линдберга, 'принять на свое чело лавровый венок первого 100% американского ракетонавта', удалось и вовсе легко. Тот ведь и сам недавно предлагал Говарду Хьюзу подобный проект, и вдобавок, успешно, консультировал разработку новых четырехмоторных "Боингов". Так что все необходимые слагаемые успеха сошлись в двух 'будущих космических столицах Америки' — в Лаборатории Лэнгли в Виржинии и на испытательном аэродроме Моффет-Филд недалеко от местечка Маунтин-Дью в Калифорнии. Работы шли ударными темпами, и вскоре модифицированный четырехмоторный В-17 поднял в небо легкий одноместный аппарат под гордым названием 'Независимость'. В кресле второго пилота носителя сидел Линдберг, но в дальнейшем ему была уготована другая роль. Что там было зашифровано в этом названии, общественность так и не узнала. То ли имелась в виду 'независимость Америки от Британии', то ли 'независимость американской ракетонавтики от Европы', то ли 'независимость NACA от NASA'. Как бы то ни было, но первый этап этой весьма амбициозной ракетной программы был выполнен. Через две недели Линдберг, уже в роли пилота-ракетчика, успел дважды выполнить отцепление от носителя и посадку ракеты в планерном режиме. Вместо жидкостных ракетных моторов в этих тренировочных полетах он запускал пороховые 'ракеты Фрогфорда', произведенные фирмой 'Близзард', и отжатые ранее у NASA. Успешные приземления ракеты, которая по проектным документам значилась как 'ракета NACA N1' (позиционируемая, как первая пилотируемая американская ракета, без упоминания в названии фамилий Моровски и Годдарда), убедили скептиков в столице, что успех неотвратим. И тогда курирующий проект, контр-адмирал Артур Б. Кук отдал приказ готовить рекордный полет. Его флотскую душу тешило предвкушение, как этим рекордом он 'утрет нос всем этим зазнайкам из USAAF', а потом на постоянной основе подключит моряков ко всем космическим проектам (все же космос больше похож на безбрежный океан, чем на клочок неба над аэродромом). Дальше он готов был 'делиться с другими куском пирога', и даже собирался привлечь из ВВС всех, кого удастся. Но первого — самого сладкого успеха моряк хотел добиться самостоятельно. Для достоверности флотского участия в программе, был даже создан специальный морской ракетный сквадрон (в переписке 'сквадрон Тайфун'), а Чарльзу Линбергу, назначенному его командиром, было присвоено звание капитана второго ранга в морской авиации. Вот только надежды 'космического флотоводца' Кука обидно не оправдались...

Первые несколько стартов были проведены 'вхолостую'. Носитель с минимальным запасом топлива поднимал облегченную ракету до тридцати пяти — тридцати семи тысяч футов высоты (10-11 км), но выше забраться уже не мог. В шестом полете с использованием 'ускорителей Фрогфорда' ракету поднимали уже с полной нагрузкой. На едва удерживаемой флотским экипажем В-17 высоте тридцати восьми тысяч шестисот футов (около 11,7 километров высоты), контр-адмирал все-таки решился 'махнуть платком', и дал Линдбергу команду на запуск разгонных ускорителей, и последующий старт на ЖРД. Поначалу казалось, что все идет нормально. Линдберг, в свое время зазубрил все материалы по стартам, выполненным Моровски и русскими пилотами. Поэтому он уверенно разогнал 'Независимость' до скорости звука, переведя в набор высоты. О том, что происходило в ракете на следующем участке полета, расследовавшая катастрофу комиссия высказывалась не слишком уверенно. Взрыв произошел примерно на высоте двадцати восьми километров (почти как в июльском полете Шиянова и Оберта младшего). По радио удалось принять лишь последние оборванные фразы Линдберга.

— ...Мне не погасить его...

— О Боже! Энни! Дорогая прости меня! Прости!!!

— Это было безумие...

— ...кроме Моровски никому не под си...'.

На большой высоте мощный взрыв столь сильно разметал ракету, что не позволил обнаружить, ни крупных фрагментов аппарата, ни тела погибшего пилота. Детали просочились в прессу, и газеты, захлебываясь сенсациями, пытались расшифровать последние слова погибшего рекордсмена. Кто-то даже предположил, что авария случилась из-за неудобного управления аппарата, управлять которым — 'под силу лишь Моровски'. Президент Рузвельт объявил по радио трехдневный траур. А в это время специально назначенные должностные лица пытались разобраться в обстоятельствах катастрофы. Главе сенатской комиссии Фолли пришлось в течение недели поочередно допрашивать всех значимых участников проекта. Попутно вскрылось несколько мелких хищений и нарушений режима, но выяснить настоящие причины трагедии так и не удалось. Тем не менее, резонанс в прессе оказался слишком мощным, чтобы замолчать инцидент и не выдать официального вердикта. А, значит, кого-то нужно было 'отдать на съедение толпе'. Этим кем-то назначили несчастливого (как оказалось), контр-адмирала Артура Б. Кука. Карьера моряка была разрушена, а его честное имя фактически втоптано в грязь, хотя особой вины его доказать никто не мог. Но общественное мнение 'требовало крови', поскольку в газетах всплыли подробности недавних интриг против NASA. В глазах журналистов, фактическая узурпация достижений этой организации, в руках 'ракетных профанов' из NACA, превратилась в трагедию. Так что, 'круглоголовым' из лаборатории Лэнгли и их подрядчикам из 'Локхид' и 'Боинг' тоже 'досталось на орехи'. Те, из сенаторов кто патронировал проект, тут же открестились от всего, хотя коллеги из соседних кресел им этого не забыли. Но уже дальше эту историю постарались замять на самом высоком уровне. Правительство пыталось 'сгладить углы', ведь без протекции из Вашингтона, и этой печальной истории бы не случилось. Началась переписка с Моровски и Обертом. Подполковник в этот момент командовал авиачастями Сил Поветжных на Восточном польско-германском фронте. И к нему пришлось направлять для переговоров целого однозвёздочного генерала Джеймса Дулитлла.

В частной беседе с высокопоставленным посланцем Вашингтона, на прозвучавший от гостя обвинительный намек на саботаж американской космической программы, командир авиабригады 'Сокол' и заместитель командующего польских ВВС довольно холодно ответил своему давнему знакомому (даже скорее другу).

— Джеймс, вы это серьезно? По-вашему, американцы правы, обвиняя меня в смерти Чарльза?!

— Если бы в место войны, вы вернулись в Штаты, то могли бы вместе с Линд...

— Знаете что, Джеймс! Если бы я родился лет на тридцать пораньше, и успел бы к концу прошлого десятилетия возглавить вашу NACA, то этой трагедии бы точно не случилось! Если бы у бабушки росли помидоры. То она была бы дедушкой! Может быть, и мои предки тоже виноваты, что я появился на свет не в том поколении!?

— Адам, не лезьте в бутылку! Я не имел в виду...

— Не имели?! Угу. А может, генерал сэр... Может, вы считаете, что вполне допустимо соваться в конструирование и испытание пилотируемых ракет, не имея реального опыта, и обладая столь убогими и поверхностными знаниями об этой области техники?! Да еще и ведя эти работы в спешке, пренебрегая жизнями пилотов-испытателей?!!

— Но, вы же, понимаете, что причиной той спешки стала необходимость поддержания престижа страны?! Адам!

— Не выдумывайте, генерал, сэр! Никаких причин нет! НИКАКИХ — кроме амбиции Кука, Буша, Мида, и еще кое-кого в Вашингтоне! Им захотелось станцевать на костях Годдарда, и снять все сливки? Орлы!!! Пусть теперь намажут эти 'сливки' себе на бутерброд. Хотели престижа '100% американского достижения', и он у них есть!

— Адам, почему вы не хотите понять, что приоритет Америки так важен в этом ракетном деле? Ведь если русские успеют рань...

— Вероятно, потому Джеймс! Потому, что я такой же представитель страны, как и Линдберг. И что приоритет нами уже достигнут! И еще в 1939 году, а затем в первой половине 1940-го! Но, видно, происхождение американского гражданина Адама Моровски кого-то не устраивает в Вашингтоне. Ясно вам теперь, ПОЧЕМУ?!

— Гм... Вы не желаете 'таскать каштаны из огня', для тех, кто объявит свой приоритет, нарушив ваш. Это мне понятно. Ну, а помочь сгладить эту ситуацию, вы можете?

— Зачем мне это, генерал? Меня не стали ждать, решив, что 'мавр свое дело уже сделал', ну так и зачем мне теперь разгребать эту 'ароматную кучу', которую наворотили у Маунтин-Дью на Моффет-Филде?

— Нужно же разобраться в ситуации. А вы единственный, кто...

— Что за фантазии, сэр? Профессора Годдарда вам мало?! Вам что вообще нужно? Надо найти виновных в трагедии? Так, мне это абсолютно неинтересно. Я веду военные действия слишком далеко от Америки, чтобы принять участие в таком расследовании. Да и не вижу я для себя выгоды в этом деле, сэр.

— Раньше вы были куда менее меркантильны...

— Время идет, Джеймс... У меня были хорошие учителя. Могу лишь заметить. Если правительству нужен реальный результат, а не такая же поспешная авантюра, то пусть поставят все обратно с головы на ноги. Первое — прекратите травлю Годдарда!

— Я обещаю вам, что профессору вернут, все, что у него забрали! И что авантюр больше не будет. Я добьюсь вам права лично курировать эту тему на самом высоком уровне!

— Сенатские комиссии меня не прельщают. Но вы правы, в нынешнем состоянии темы, успеха не будет.

— И что же теперь делать? Можете, хоть что-то предложить?

— Для начала, NASA и NACA можно объединить в одну организацию, но без диктата облажавшихся умников из комитета. Они уже наворотили дел — убив Чарльза, и сильно подорвав в Америке веру в ракетное направление. Поэтому, вариант только один.

Взоры собеседников встретились. Джеймс не смог долго играть в эти гляделки, и с тяжелым вздохом, ответ свой взгляд.

— Буша в отставку! Обойдемся без него. Вместо него я бы поставил главой вас, Джеймс.

— Меня?! Вы с ума сошли!

— Вы боевой генерал, мировой рекордсмен и пилот-испытатель, что еще нужно? В новой объединенной NASA (национальной аэрокосмической ассоциации) Годдарду необходимо стать вашим первым заместителем по всей ракетной технике и по космическим аппаратам. Я стану вторым вашим замом по ракетно-испытательной работе. Майор Терновски, испытывающий сейчас ракетные прототипы в Калвер-Сити, станет третьим вашим и первым моим замом. Директор Хьюз получает статус главного консультанта, а его завод становится одним из основных подрядчиков, наравне с концерном 'Командо'. И еще, Джеймс... первые полеты будущих американских ракетонавтов придется, все же, проводить в России.

— Да почему в России?!

— Да потому что, и я и Терновски, и Хьюз... Да и вы тоже, Джеймс! Потому что все мы хотим жить! Дbявол вас подери! Нам нужно не просто сгинуть во славу Америки, но живыми вернуться назад. Америке не нужны новые 'приоритеты Линдберга'. И еще, потому что, больше ни у кого в мире сейчас нет нормально летающих ракет! Даже у немцев! В память о Чарльзе мы с вами должны сберечь всех тех, кто станет первыми из американцев, вышедшими за пределы атмосферы.

Как ни кривились губы генерал-майора от условий, согласия полученного им от мятежного подполковника... Но в память о Линдберге, он принял на себя этот крест — убеждать начальство. Впрочем, по предложению Моровски, тут имелся неплохой шанс по-настоящему сгладить углы. Да, взлетать с ракетой и заправлять самолет носитель, предстояло с территории СССР, но выход на максимальную высоту и посадка предполагались уже над территориями и акваториями принадлежащими США. Старт мог состояться с мыса Чаплин на берегу Берингова пролива. Этот 'край земли' не имел никакого отношения к 'гению немого кино', но звучал для американцев вполне нейтрально. Правда, сам аэродром еще предстояло построить. И для этого американцам нужно было выкупать на Иркутском прокатном заводе, заказанные Адамом для Польши перфорированные и профилированные металлические плиты покрытия взлетно-посадочных полос (разработанные в Жешуве). Из четырех уже произведенных комплектов для аэродромов длиной 600 метров, вполне можно было сделать пару неплохих полос. Одну около полутора километров, и вторую чуть менее километра. Самолет-заправщик ПС-124 или Т-4 (клон "Правды") должны были взлетать уже из Владивостока.

* * *

Черновое обновление от 19.08.19 / 'Каждому свое. Чудеса случаются' / — не вычитано //

* * *

Роман Буланов, вернулся домой через Швецию с парой наград от союзников, и слегка посеченным осколками своим любимым кожаным регланом, выкинуть который у него рука не поднималась. Их группу из сорока человек сразу отправили писать доклады о боевой работе пикировщиков с обеих сторон Западного фронта. Увидел и узнал недавний капитан Буланье за это время, действительно немало. Роману удалось полетать не только штурманом на французском флотском пикировщике LN-402, и на скоростном двухмоторном LeO-451, но и поводить в бой звено из шести машин. А несколько позже довелось ему в течение пары месяцев самому покомандовать авиагруппой пилотов-добровольцев из Дании, Польши и Голландии. Летали они на всякой разной технике, от слегка переделанных в штурмовики старых истребителей-верхнепланов, до специальных американских бипланов-пикировщиков "хелдайвер". Полтора года прошло с той их беседы с Колуном, а словно бы целая жизнь просвистела. За год до этого в Карелии пропали у Романа последние иллюзии, но во Франции удалось узнать и много нового. ПВО у германских частей была злая и зубастая, поэтому пришлось Буланову крепко кумекать по тактике своего полка. Воевать как раньше 'на арапа', не глядя на потери, он уже не хотел. Глупо было форсить, зная, что за этот форс расплатишься жизнями подчиненных пилотов. Поэтому тактике ударов с пикирования и тактике штурмовых ударов, обучал он своих разноплеменных 'птенцов', и за совесть, и за страх. Отрабатывали противозенитные маневры, перед и после атаки. Разучивали хитрые приемы ударов с разных сторон. Крутили 'чеpтово колесо', с поочередным выходом к цели. Углядели они как-то, что немцы наловчились срезать на пикировании с пристрелянных ракурсов, и стали отрабатывать удары с кабрирования. Это, когда сброс бомб производился в наборе высоты, и сами бомбы летят дальше, чем в обычных атаках. Долго оттачивали этот метод, пока стало получаться. Комбинировали найденные приемы в разных вариациях. Потери от огня ПВО все равно случались, но их стало намного меньше. С немецкими же истребителями можно было бороться только своим истребительным прикрытием. А поскольку штурмовым и пикировочным эскадрильям воздушного прикрытия зачастую не полагалось, Буланов мог рассчитывать только на себя. Написал рапорт, и смог выбить из начальства десяток старых 'Девуатинов -511' с убираемым шасси, да организовал в своей авиагруппе истребительное 'звено прикрытия', которое он сам и водил защищая, штурмовые звенья. Настоящим истребителем он, правда, не стал. Ни одного из немцев сбить в этих вылетах ему так и не удалось, но за то терять экипажи группа стала реже. Вдобавок, Роман, намного лучше понял и возможности вражьих 'охотников' по борьбе с пикировщиками, и шансы самих пикировщиков уцелеть и нанести максимальный урон противнику. И вот, когда все отчеты, наконец, были уже переданы начальству, вызвали Романа в Читу, откуда и начинался его боевой путь 'точного бомбометания с крутых углов'. Вылетел на ПС-84, и всю дорогу отсыпался. В штабе Читинского УЦ старый знакомый — подполковник Полбин с улыбкой встретил его неоконченной фразой из 'Тараса Бульбы'.

— 'А, поворотись ка, сынку'. Экий у тебя нынче, Роман, взор... Ну, прямо, как у мудреца библейского. Заматерел, гляжу.

— Здравия желаю, товарищ подполковник! Получил к вам вызов, и сразу явился. Только моей библейской мудрости, ну никак не хватает, чтобы понять причин этого вызова.

— Сейчас я тебе, мудрецу, все и растолкую. Присядь пока тут.

Подполковник сделал несколько звонков, предупредив, что отбывает по делу часа на три. Подхватив капитана за плечо, повел его к машине, а через полчаса оказались они на новом незнакомом аэродроме. Видимо площадку построили недавно. Кое-где, в стороне от взлетки, еще видны были следы корчевки пней, и горы щебня. Сама ВПП оказалась из профилированных с отверстиями металлических пластин, сцепленных между собой специальными скрепами. А из капониров у лесной опушки выглядывали одномоторные самолеты, явно истребительного происхождения. Полбин курил, и молчал, делая расслабленный вид, и Роман решил подыграть хорошему человеку.

— Иван Семенович. Не терзайте душу! Расскажите, зачем меня к истребителям притащили?

— К каким таким истребителям, Роман? Где ты их увидел?

— Да вон из капониров выглядывают.

— Ах, эти?! Да-да-да, совсем забыл. Конечно, истребители. Ага.

Подполковник хлопнул себя по лбу, и картинно закатил глаза. Роман нахмурился. Что-то с этой пантомимой было не то. Судя по всему, Семеныч над ним явно потешался.

— Так это, что тоже пикировщики? Одноместные?!

— Ага, капитан. Штурмовик-пикировщик Кочеригина ОПБ-5. Кстати, тут у нас в Иркутске на совместном с голландцами заводе делаются. Вот думаю, дать тебе под начало учебную эскадрилью, через месяц удвоить состав, а весне 1941 развернуть ее в полноценный учебный полк.

— А они... Эта...

— Да пока недобирает до проектной скорости, выдавая максимально всего 535 километров в час.

— Гм. Чуть лучше, чем ПБ Поликарповский, только много ли такой унесет, сотни две килограмм бомбочек, и все.

— А полтонны не хочешь?!

— Сколько?!

— На внутренней подвеске нормально размещается одна полутонная бомба ФАБ-500 или укороченная авиационная торпеда АТУ-40-1 и АТУ-40-2, калибра 450-мм и 533-мм соответственно. Кстати флотские уже круги нарезают, но у них там пикировать вообще никто не умеет. Скоро налетят, 'стервятники', начнут у меня людей клянчить.

— Да у этого же ОПБ, для них дальность мала, наверное. Там же море...

— Нет, Роман, не слишком мала. Тысячу двести пятьдесят дает с нагрузкой. От Пскова до Стокгольма и обратно, запросто.

— Гм.

— Сомневаешься?! А я, вот, думаю, такой самолет необходим для нашего военно-морского флота. Ты, капитан, прикинь, ведь атака звена таких ОПБ по кораблям противника, по своей эффективности будет примерно равна к удару целой эскадрильи обычных СБ, которые тремя четвертями своих бомб только воду вскипятят. А с установкой нового мотора АШ-71, боевые возможности машины еще возрастут.

— Иван Семенович. А полетать мне?

— Обязательно полетаешь на таком. Затем тебя и вызывал. Кстати, капитан! Я слышал немцы на своих 'штуках' добились серьезных успехов по кораблям. Мы-то с тобой такого не отрабатывали. Врут, али, правда? Да и сам ты по кораблям не пробовал.

— Правда, товарищ подполковник. Беззащитные пароходы они топят только в путь. С боевыми кораблями им сложнее, если зенитчики не зевают. И у 'Юнкерса -87' скорость плюшевая. Недолго они пировать будут. Сам я всего пять раз над морем летал, мы там подлодки немецкие бомбами гоняли, пока в резерве стояли. И еще я в Карелии слышал, что оба финских броненосца наши ракетами разбили. Вроде того, ракеты с крылом, как у самолета, а весом за полторы тонны. И с бомбардировщиков ее сбрасывают, а сама ракета по кораблю уже радиоуловителем наводится. Вот это техника! Мне думается понадежней, чем у нас будет. Пикировщик ведь никогда не превзойдет ракету по мощности попадания...

— Хрень эти ракеты, Роман. Не могу с этой байкой согласиться! Даже для одной единственной ракеты требуется масса всего. Это и самолет-носитель, и 'наводилы-операторы' всякие, и истребительное прикрытие звена носителей на маршруте и обратно. А вот эти пикировщики, Рома, самодостаточны!

— Ну да, самодостаточны они! Аэродром-то им нужен?!

— Нужен! За то эти небольшие машинки могут атаковать с аэродромов подскока у самой линии фронта, или с вот такой же 'взлетной железной дорожки', положенной прямо на гать в болоте. Или с верхней палубы какого-нибудь танкера длиной метров сто пятьдесят — сто восемьдесят. С пороховыми ракетными ускорителями разбег у них будет, как у 'ишака'. Так, что пока я тебя в ренегаты не записал, давай быстро кайся, и впрягайся! Времени у нас не много, нужно не только войсковые испытания закончить, но и инструкторов подготовить. А кто у меня тут с самым знатным боевым опытом имеется?! А?! Капитан Буланов первый в списке стоит...

На этом аргументы у Романа закончились. Тем более что самолет сильно интриговал своими характеристиками и обликом. По виду, натуральный, чуть толстоватый и неуклюжий истребитель. По грузоподъемности, чуть слабее старых СБ — в пузе 'пятисотка', или торпеда! Ну, или четыре 'сотки', или шесть 'полташек', и еще пара ФАБ-50 на пилонах под крылом. Простой маневренный, и какой-то... 'хитрый'. Почему именно 'хитрый', Роман и сам не понял, просто на язык такое сравнение попало. Как выяснилось, с этим образом Роман практически угадал. Испытатели уже нарекли ОПБ-5, 'Бобром', видимо с намеком на будущее прогрызание стальных мостовых опор и бортов противника. Пилотирование новой машины сам Роман, и прибывший с ним десяток 'французов', освоили за неделю 'на отлично'. Вот только с самим пикированием пришлось попотеть. Укладывать 'практическую' бетонную бомбу в сорокаметровый круг, оказалось делом отнюдь не простым. По имитированным опорам железнодорожного моста, не сразу попадать научились, но все же, нашли методы. Дальше снова началась учеба. Все, что им удалось впитать там за кордоном, сейчас щедро изливалось в широко распахнутые глаза и уши курсантов Читинского учебного центра ударной авиации. Через месяц сюда же прибыли флотские пилоты, и все пошло на новый круг...

* * *

Владимир терпеливо ждал. Всю их бригаду, в смысле конструкторскую группу, еще недавно работавшую над 'соткой' в здании КОСОС, погрузили в самолет, без объяснений. Потом куда-то летели. На закате приземлились, и уже ночью привезли на какой-то завод. Только доставили на территорию, как сразу отправили отсыпаться в четырехместные комнаты, закрытой для других постояльцев, гостиницы, с вахтером в форме НКВД на входе. Кормежка в гостинице была не хуже, но и не особо лучше, чем в ЦКБ-29. На улицу не выпускали. Из короткой беседы со старшим лейтенантом госбезопасности, стало ясно только то, что родной 'соткой' больше заниматься не придется. Вот, это было очень обидно. Столько сил потрачено впустую! Хотя может, все же не впустую? Новое-то задание им еще не озвучили. Оставалось ждать. В первые два дня этого ожидания не прояснилось ничего. Ребята нашли в комнатах шашки и домино и, плюнув на все терзания, отдыхали. На их втором этаже имелось целых три душа с горячей водой, так что народ в этом блаженстве себе не отказывал. Кто-то отсыпался впрок, благо с кроватей конвой не гонял. Сам Владимир засел за наброски.

Если стали не нужны, ни высотный истребитель, ни пикирующий бомбер (которые оба уже летали), то, что, тогда, окажется нужным? Кстати 'сотка' в варианте пикировщика выходила на загляденье. Машина скоростная, маневренная, хорошо защищенная, и снизу, и сверху, и спереди. Причем, способная вести маневренный воздушный бой с истребителями. Скорость 540, бомб 600. Что еще нужно-то?! Точность бомбометания? Вот с ней было не все хорошо. Но ведь, довести-то можно! Правда, показанное им месяц назад документальное кино про боевую работу Поликарповского ПБ в Карелии, кое-что расставило по своим местам. У той машины поднимаемая масса бомб оказалась почти втрое больше, а скорость меньше всего километров на 20-25.. Вроде бы все еще поправимо. Ведь 'сотку' еще есть куда развивать! Но, немного подумав, Владимир, отбросил эту иллюзию. Даже с новыми моторами М-106, две тонны их самолет не поднимет точно! А меньше нет смысла городить огород. К тому же, боевой опыт ПБ доказывал, что в прифронтовой полосе выгоднее применять ФАБ-50 и осколочные 'четвертаки' АО-25. А, вот, их 'сотка', как бы это не звучало каламбуром, была рассчитана на боевую нагрузку именно из шести 'соток' ФАБ-100. Можно было летать с одной ФАБ-500, или двух ФАБ-250 под крыльями, но с недобором 100 кг нагрузки. А для подвески на полную загрузку ФАБ-50 и ЗАБ-50, и осколочными АО 'сотка' не годилась. Не продумали этот момент в проекте, да еще и нижнепланное крыло мешало увеличить размер бомболюка. А переделка чертежей для серии, потребует новых испытаний и съест еще полгода. И как раз в Карелии выяснилось, что стокилограммовые фугаски давали мало осколков и не имели зажигательного эффекта. Метать их в редкие колонны пехоты на марше, или обрабатывать линии окопов, или класть по загородной одноэтажной застройке, было, по сути, расточительством. Да и количество атакуемых целей получалось слишком малым, в отличие от использования ФАБ-50, ЗАБ-50 и АО-25. К тому же, с наружной подвеской их аппарат 'съезжал' со своих максимальных скоростей, почти до уровня модернизированного Архангельским СБ (СБ-РК, он же Ар-2), который в Карелии также отметился. А те же ПБ и Ар-2 могли поднимать до трех десятков 'полташек', или три 'полутонных', то есть, оказались, значительно универсальнее 'сотки'. Ерунда, в общем, выходила. Машина 'сотка' хорошая, а выпускать ее, смысла нет. По цене выходит дороже СБ-РК и ПБ, по эффективности хуже, хоть и скоростнее. Яковлевский ББ-22, вон, тоже в большую серию не пустили (переделав всех в разведчики), и понятно почему. У того со скоростью почти как у 'мессеров', но оборонительное вооружение бестолковое, нагрузка вышла всего 400 кг бомб, да и пикировать толком не может. Какой вывод? А вывод простой — в моду входят пикирующие бомберы с нагрузкой 2-3 тонны и больше. Логика в этом есть. Нужно накапливать технику к войне, не просто по количеству бортов, а и по поднимаемой боевой нагрузке. Получается, что те же ПБ в этом плане смотрятся получше 'сотки', а Ар-2, пусть чуть менее скоростной, но дешевле за счет отлаженного производства СБ, а значит, может быть массовым. Так что с серийным производством, в качестве пикировщиков, и его 'сотке', и ББ-22, ничего не светило. А через год-полтора 'карельских старичков' должна сменить совсем другая техника. И образец этой техники совсем недавно удалось пощупать руками у соседей по ЦКБ -29, 'Туполевцев'. Андрей Николаевич не зря считался одним из корифеев авиации. Он умел видеть далеко вперед. Год назад Владимир ему хвастался своим проектом высотной машины, а тот, лишь молча, улыбался. Словно уже тогда знал, что тема 'не взлетит' по-настоящему. А, вот, сам Туполев собирался строить и построил аппарат, явно опережающий время. Его 'сто третий' должен был летать со скоростями такими же, как у их 'сотки', но с трехтонной нагрузкой, и на огромную дальность. Да еще и пикировать должен был! И самолет, который у него с ребятами получился, действительно был на это способен. Кстати полгода назад группе Петлякова прислали чертежи 'сто третьего' и дали задание, параллельно с основной темой, продумать, вычертить и, вчерне, рассчитать проект переделки 'сто третьего'. Машину бригады Туполева "петляковцы" пересчитали под шасси с носовым колесом (с такой же стойкой, с какой перепроектировали по заказу УПР ВИ-100 для малой войсковой серии), а также под стреловидное крыло в 20 градусов и высокий стреловидный киль с 'т-образным' оперением. Ту 'факультативную задачу' они завершили как раз месяц назад, даже модель на продувку в УПР отправили. Бумаги у Петлякова тогда забирал лично глава УПР НКВД Давыдов. Но никаких последствий та тема вроде бы не имела. А вот Туполевскому 'сто третьему' давно открыли 'зеленую улицу'. Машина у АНТ не просто летала, а уже училась бомбить с 'горизонта', и с пикирования. Постепенно, началось и внедрение ее в серию. Правда, оставалась самая большая проблема с моторами. Серийных-то М-120, как не было, так и не нет. Микулинские АМ-37, могут их заменить, но их хочет все забирать к себе Микоян со своим 'высотником', и неизвестно, то там, в Москве, решат. Про микояновско-бисноватовскую машину им даже кино показывали, когда принималось решение — не делать 'сотку' в варианте двухместного высотного истребителя, мол, 'вон какой хороший перехватчик уже имеется, а пикировщик ВВС сейчас нужнее'. Иллюзии, кругом одни иллюзии. Прочностью и скоростями его проекта они тогда сами купились, а теперь видать 'прозрели', что в тот раз сделали глупость. Вывод? А вывод простой, хоть и безрадостный. Сидеть им пару лет, пусть и не в бараке, а на каком-нибудь серийном заводе, и править чужие чертежи и технологические карты. Обидно? А что делать? Владимиру с ребятами остается надеяться, что хотя бы режим там будет помягче, чем в ЦКБ-29.

Наконец, 'великое гостиничное сидение' завершилось. Когда сопровождающие привели бригаду в заводские цеха, сначала, показалось, что вчерашние 'прозрения' полностью подтвердились. Действительно рядами стояли сборочные стапели, для каких-то небольших, но явно двухмоторных машин. Значит, все-таки 'на чужого дядю работать'? Пригляделся Владимир. Хвост у этих аппаратов был однокилевым, а стабилизатор высоко поднят до середины мощного стреловидного киля (почти Т-образный). Крылья, собираемые из верхних и нижних половин в соседнем цеху, смотрелись почти обычно. Если не обращать внимание, на стреловидность передней кромки около 15-18 градусов, и на какие-то линзовидные гребешки сверху и снизу плоскостей. Но, что, действительно, удивляло, так это шасси. Почти такое же, как и в их 'передельном' проекте 'сто третьего'. Носовое колесо, убираемое под кабину пилотов, а главные стойки шасси, не совсем понятно зачем, убирались не в моторные гондолы, а в отдельно установленные на тонком крыле специальные обтекаемые ниши (почти как у рекордного Туполевского РД,который через полюс в Америку летал). Для такой среднепланной схемы аппарата, правильное шасси получалось недопустимо высоким, иначе винты за землю будут цепляться. Додумать эту мысль не удалось. Петлякова с коллегами позвали в следующий цех. И вот тут все встало на место. Вместо обычных 'воздушных звезд' или 'рядных самоваров', со снятыми капотами лежали на специальных площадках, и перемещались кран-балками, совсем не обычные моторы. Для этих двигателей винты были вовсе не нужны, поэтому шасси самолетов могло быть низким. Бригада, молча, осматривала 'чудеса', когда Петлякова окликнули...

— Товарищ Петляков?

— Это я. А вы, простите?

— Я вас один раз видел, а вот вы меня вероятно не знаете. Лозино-Лозинский Глеб Евгеньевич из Харьковского института. Временно руковожу этим цехом реактивных двигателей и испытательной лабораторией завода.

— Очень приятно, Владимир Михайлович авиаконструктор. Пока не знаю, точно, кем я здесь.

— Рад знакомству. Владимир Михайлович, зайдите, пожалуйста, вон туда. В директорский 'аквариум'. Там вас ждут. Думаю, там и узнаете, кем вы сюда, да и зачем. А я к вам присоединюсь несколько позднее.

— Хорошо, Глеб Евгеньевич. До встречи.

— Всего хорошего, вам.

Войдя в расположенную у стены цеха большую бытовку с огромными стеклянными окнами, выходящими в цех, присмотрелся к негромко беседующим инженерам. Один из них, стоявший вполоборота, показался ему знакомым. Вот он, задумчиво, поджав губы, оглянулся по сторонам...

— Пашка! Елки-моталки!

— Вовка! Вы, что, уже приехали?!

— Приехали! Так это к тебе нас?! Гм...

— Ко мне! Хотя, не только ко мне...

Владимира переполняла радость. Если уж попал к Павлу, значит, тут дадут нормально поработать. Похлопав по плечам, бывшие коллеги по ЦКБ-29 стали, громко, перебивая друг друга, обсуждать насущные вопросы.

— Ты аппараты в здешних цехах видел?!

— Красавцы! Что, правда, реактивные?! Даже не верится!

— Правда, правда!

— Ну, ты, орел! Такую красоту сделал, да еще и в серию ее запустить успел!

— Вова, ты сейчас будешь много смеяться, но это вовсе не моя конструкция...

— Ха-ха! Шутишь, что ли?! Как так, не твоя?!

— А вот, так. Мы полгода назад построили аппарат 'Снегирь' с теми же моторами. И даже в Польше его испытать успели. Малую серию выпустили. И тут, как снег на голову...

— Что, как снег?! Не томи, давай, злыдень!

— Лицензия, Вова! Вместе с заделом для постройки сотни с лишним машин. Причем, лицензия не полная.

— Это как? Что еще за бред! Не бывает таких!

— Сам удивился. Оказалось, бывает. Британцы их видать хотели строить с толкающими винтами, в варианте разведчика. А разведка наша всю малину им взяла, да испортила. Мы уже месяц тут пыхтим, все переделываем, чтобы с нашими стандартами увязать.

— Хммм. Так британцы не реактивными его делали?!

— Не-а. Одно хорошо — тот 'умник', кто от британцев их увел, озаботился переводом всей документации в миллиметры, и шесть собранных прототипов готовыми привез. Даже размеры кабины с катапультными креслами увязал. Испытания с харьковскими реактивными 'Кальмарами' и мощными авиапушками, они уже, считай, прошли.

— И что, неужели, лучше, чем твои, которые 'полгода назад'?!

— Тут, видишь, какое дело... Я, когда тот свой проект делал, многого не знал еще. Все больше запредельными скоростями вместе с ребятами бредил. Как же, 'самолет-ракета'! Звучит? Ага. Скорость, у меня, кстати, 770 получилась, на 40 км больше, чем у этого 'британца'. А, вот, катапультные кресла только через год после начала нашей работы, в СССР появились. Да и управляемость у 'Снегиря' нашего была не особо. Но, у меня, тогда, уже все чертежи для малой серии были 'на мази'. Задел для постройки готовился. Перепроектирование-то на полгода тормознуло бы всю тему! Начальство сказало — решайте сами. Ну и пустили мы наших 'снегирей' в производство без переделок. А на испытаниях, два 'снегиря' разбились, и один испытатель погиб.

— М-да. Дела...

— Только тогда, я и понял, что слишком поспешил. Поэтому в Польше, на фронтовых, мои только в ближнюю разведку и летали. А у пацанов-то, их реактивные 'Грачи' двухбалочные на сто километров в глубину по вражеским тылам шустрили, и фашистов сбивали. У них-то, катапульты на борту стояли. Трое пилотов им жизнями обязаны. Так что, когда поглядел я на испытания этих 'Сапсанов' в Харькове и под Москвой... А они там поочередно из задней и передней кабины пилотов катапультировали, и из крупнокалиберных пушек буксируемые планеры глушили за пределами нормальной видимости цели, с помощью бортового радиуловителя... В общем, я сам, пошел к Давыдову, и предложил 'Снегиря' пока в большую серию не пускать. Выпушенные полтора десятка, вместе с оставшимся заделом материалов еще на двадцать машин, сразу переделывать под катапультные кресла, и в учебные реактивные полки отправлять. Хоть так польза выйдет. А меня с бригадой попросил на этот завод определить, чтобы с этими 'полубританскими' машинами, во время внедрения, разобраться тщательно, да научиться. Кстати, у этих 'Сапсанов' управляемость на всех скоростях существенно лучше. Вот, так вот, Вова.

— Да-а. Ну, а меня-то сюда, зачем, тогда, вызвал?

— Так за тем же самым, Володь. Вместе тут опыта с тобой наберемся, что-то ты подскажешь, что-то я, а потом уже, и новую машину лучше 'аглицкой' сделаем. Тем более что твой проект переделки 'сто третьего' я уже видел. Толково нарисовано! Правда, о реактивных моторах и катапультных крессах, ты тогда еще не знал, поэтому многое переделывать придется. Хотя и не полностью. Мой опыт, да к твоей бы светлой голове. А? Если к сорок второму мы с тобой его до ума доведем, то в серию их точно пустят. Согласятся твои парни с нами вместе работать?

— Спрашиваешь?! А Мясищев не здесь, часом?

— Нет, второго Вовы нам не досталось. Его вместе с Бартини, профессором Беляевым и Чижевским послали тяжелый тридцатитонный бомбер делать. Там крыло очень уж, особенное, да гермокабины, да вооружение дистанционное. Почти, как в Мясищевском 'сто втором'. Кстати, гермокабины, дело нужное и полезное, да и пулеметы с дистанционным управлением. Может, и нам на что сгодятся, хоть мы и фронтовой аппарат создавать с тобой будем.

— Так они успели свой 'шедевр' выпустить, или только рисуют еще?

— Гм. Да, вроде бы пару машин уже даже в ноябре-декабре выкатили (сам-то проект в январе 1940 утверждали), но про полеты пока не слышно...

Вот, так, и переключили группу Петлякова на новую задачу. Турбореактивные 'Кальмары' резко меняли представления инженеров о 'практически возможном' в новых проектах. А, с учетом, озвученных Сухим новостей, эта тема оказалась втрое перспективней 'сотки'. Вскоре Владимиру стало уже не до самокопаний. На чертежных досках еще детальнее проявился бомбардировщик с четырьмя 'кальмаровскими' движками на пилонах и со среднепланным стреловидным на двадцать пять градусов и довольно тонким крылом. А также с Т-образным и тоже стреловидным оперением. Хвостовую стрелковую точку, расположенную под пером вертикального руля, Владимир, решил делать почти как в четырехмоторном тяжелом АНТ-42, но с гермокабиной и с Березинскими 23-мм авиапушкой и 12,7-мм пулеметом в электрогидравлической турели. Вес самолета, по расчетам, получался около 12-13 тонн. Поднимать эта четырехместная машина должна была пару авиационных торпед, или одну двухтонную бомбу, или до трех с половиной тонн разных бомб на внутренней и внешней подвеске (в центроплане удалось даже устроить два бомбовых отсека под четыре ФАБ-50 каждый). Причем, как потом осознал Петляков, о многих моментах конструирования такой техники он бы даже не задумался, не окажись он здесь, на заводе, и не ознакомься с работами Павла Сухого, и с конструкцией этого странного британо-советского 'Сапсана'...

Черновое обновление от 25.08.19 / 'Все ближе звезды'. / — не вычитано //

* * *

По радио говорили о скором окончании всех военных действий в Европе. Хотелось в это верить. Но настроение было невеселым. Этим утром Сергей ехал на работу из служебной квартиры мрачнее тучи. Длящаяся уже третий день отвратительная склока между Глушко и Душкиным нервов у него извела не меньше, чем те давние допросы в НКВД. Пришлось даже неуважительно рявкнуть на подчиненных, и строго их предупредить. Мол, еще одна такая безобразная выходка, мешающая работать всему коллективу НИИ-3, и он отправит 'саботажников строить' ракетодром в Казахстане. А вместо них обещал к разработке ракетной техники привлечь более молодых и выдержанных специалистов. А еще намекнул спорщикам, что наша разведка сумела добыть сведения о новейших американских ЖРД, которые производят фирмы 'Рокетдайн', 'Близзард' и 'Дженерал-Электрик'. Мол, при наличии этих данных, и без двух советских инженеров с завышенным самомнением двигательные отсеки к первой и второй ступеням тяжелой жидкостной ракеты вскоре будут готовы. Пусть даже и месяцем позже, зато без дурных эксцессов! Последние угрозы Сергея прозвучали уже в звенящей тишине.

В общем, настроение вчера было окончательно испорчено на всю неделю, как испорчены им были и личные приятельские отношения с двумя этими 'огненными гениями'. Единственное, что хоть немного порадовало Сергея, так это спокойная и адекватная реакция других сотрудников НИИ. Никто вчера не встал на сторону спорщиков, и не был втянут в эту распрю. А Арвид Палло, даже сначала пытался их мирить, а потом громко приказал двум младшим сотрудникам принести пару ведер с холодной водой. Так, громко сказал, что услышали оба непримиримых противника. Правда, 'крикуны' сделали вид, что вовсе не испугались угрозы. Но Палло был настроен весьма решительно, и, не выступи тут Сергей 'диктатором-миротворцем', вероятно, мог бы случиться и иной вариант 'примирения'. Впрочем, 'хрен редьки не слаще'. И, вот, как теперь восстанавливать рабочую атмосферу в коллективе?! Может, вообще стоит создавать две отдельных группы двигателистов и устраивать меж ними конкуренцию? А, как обосновать перед комиссаром Давыдовым необходимость немалых дополнительных расходов? Э-эх! Из-за двух 'упрямых баранов', столько проблем на ровном месте! И главное, головы-то светлые у обоих!

Когда машина, слегка притормозив у поста охраны, заехала на территорию, никакого решения той задачи в голове у Сергея еще не было. Нужно было работать. Только успел собрать всех начальников отделов и групп на очередную планерку, как с фельдкурьером прибыл неожиданный приказ, отправить во Владивосток для приемки американских ракет целую бригаду с собой во главе. Дальше в приказе было еще страннее. Лететь им предстояло, тесно набившись в гермокабины шестимоторного носителя ракет ПС-124-РН, в сопровождении двух 'летающих' четырех моторных танкеров П-4 и еще двух таких же, но в грузовом варианте, с топливом для ракет, и с запчастями к ним же. Выяснилось, что ракеты построены заводом 'Фарлоу', а их начинка авторства лаборатории Лэнгли (правда, не вся). А, вот, основная задача, поставленная их бригаде, была обозначена так.

'Сводной группе НИИ-3 под руководством Королева, во взаимодействии с группой генерала Дулитлла и подполковника Моровского — на местных производствах Приморья произвести (при необходимости) доработку аппаратов, обеспечить до конца марта восемь (девять) безаварийных запусков с взлетающих с авиабазы Чаплин носителей трех готовых американских ракет. Два-три из запусков американской техники, произвести со смешанным составом экипажей, и порядка пяти-шести с чисто американскими экипажами. После чего обеспечить выполнение дополнительной советской программы...'.

Еще три пуска давно готовых собственных ракет НИИ-3 (отправляемых поездом во Владивосток и далее морем), нужно было произвести с той же Камчатской авиабазы, вообще без американцев. Причем первый полет, еще до начала полетов американских аппаратов, второй, как получится, а последний уже в самом конце, после отъезда американцев к себе домой. То есть вся программа запусков всего за месяц должна была сжечь топлива в количестве, запланированном более чем на год интенсивных полетов. Американцы, конечно, шли ва-банк, но зато и сами были готовы к взаимовыгодному бизнесу с русскими. Заключенное в начале февраля соглашение, включало отдельные программы сотрудничества с NASA, 'Дженерал Электрик', и 'Ethyl Gasoline Corporation'. В первую очередь выгода была в том, что у Страны Советов появлялся шанс быстро решить проблему с налаживанием производства высокооктанового авиационного горючего. В Сибири и в Поволжье строилось сразу три завода по выпуску недешевой топливной присадки — тетраэтилсвинца. И вдобавок, в Татарской АССР вовсю шла стройка нефтеперегонного завода и подземных нефте и бензохранилищ с небольшими трубопроводами к трем речным волжским нефтеналивным терминалам. Плюс на американскую сторону была возложена поставка труб, для трубопроводов, разной арматуры и много другого. За свои встречные услуги американцы получали в согласованных объемах различное сырье, по выгодной обеим сторонам цене. Правда, кое-что русским досталось вообще бесплатно. Так, при подписании февральского 'нефте-ракетного' соглашения, присутствовавший на встрече подполковник Моровский, лишь на минуту принял из рук генерала Дулитлла папку с подписанным договором и, подержав ее за спиной, с улыбкой передал главе советской делегации Молотову. А когда через полчаса Вячеслав Михайлович, решил проверить состав подписанных документов, то увидел под договорами, неизвестно откуда появившийся интересный доклад, явно переведенный с английского на русский (что было заметно по целому ряду стилистических ошибок). В этом документе описывались предполагаемые районы залегания богатых нефтеносных пластов недалеко от Казани. Как значилось из текста, еще в царское время в этом самом районе, нанятой на частные деньги американской геологической экспедицией, обнаружено гигантское месторождение нефти. В те времена, эту информацию удалось сохранить в тайне. Правда, в образцах найденного той экспедицией 'каменного масла' имелось немало примесей (серы и других веществ), но это открывало дополнительные возможности создания рядом с нефтеперегонным заводом еще и химического предприятия. Молотов сразу по возвращении информировал Сталина о нежданном подарке. А поскольку место постройки нефтеперегонного завода заранее в рамочном соглашении не оговаривалось, то советское правительство решило возводить его именно в районе, прилегающем к новому месторождению. Оставалось только проверить полученную информацию, к чему решили привлечь заокеанских партнеров. Американцы согласились поучаствовать в бурении и строить сразу два завода. Вопрос сотрудничества был на контроле у президента, так что на эти уступки они пошли легко, к тому же и выгода для САСШ имелась немалая. К началу 1941 никаких 'моральных эмбарго' уже не было, и этим оставалось вовремя воспользоваться.

Вскоре работа на доставленных из-за океана передвижных буровые установках подтвердила правоту дореволюционных геологов, и все дополнения к договору были тут же подписаны. Бизнесмены резину не тянули, поэтому стройки начались еще в середине февраля. Стремительно появлялись прямо на чуть выровненном грунте узкоколейные железнодорожные ветки. Завозились башенные краны, и мостовые фермы. Прокладывались просеки, уже по-настоящему ровнялся грунт, и отсыпались насыпи будущих полноценных железных и шоссейных дорог. Оборудование и стройматериалы везли через Тихий океан, чтобы не рисковать получить в борт торпеду от подводников Денница. Заводское оборудование выгружалось в основном во Владивостоке, и тут же уходило эшелонами по Транссибу. На Камчатку, к Петропавловску и к мысу Чаплин потянулись отдельные грузопассажирские пароходы и самоходные баржи. Для стройки аэродромов на вечной мерзлоте и на прибрежном шельфе прибыла масса сваебойной техники. Проект удлинения естественных насыпей мыса Чаплин для будущих ВПП был подготовлен в рекордные сроки. Вскоре, грохот от забиваемых копрами свай потревожил покой этого северо-восточного захолустья. Перепуганные северные птицы метались над мысом с громкими криками, осыпая шумных 'захватчиков побережья' бранью и собственным дерьмом, но работа не останавливалась. Для американцев было крайне важно доказать независимость их ракетных опытов, поэтому советское руководство, пусть и не слишком охотно, но все же, согласилось сдать на два года в аренду небольшой клочок камчатской земли, где могли быть размещены ангары на четыре В-17, и несколько построек для проживания людей. Сама же строящаяся авиабаза Чаплин де-юре оставалась советской, поэтому все полеты американской стороне в будущем пришлось бы согласовывать с хозяевами.

Для экономии во взаиморасчетах, решением руководства СССР часть прошлогодних наработок по ЖРД и спасаемым кабинам ракет, в виде комплекта документов, также было продано лаборатории Лэнгли в Виржинии. Этот момент еще больше прибавил аппетитов Вашингтону, и перед новоиспеченным главой NASA генералом Дулитллом были поставлены очень сжатые сроки, и крайне амбициозные цели. Заокеанские ученые, инженеры и рабочие всего за месяц смогли по советской неэксклюзивной лицензии (не дававшей право на продажу технологий) построить новые ракетные моторы, и даже испытать их на стенде. За тот же срок были выпущены и средства спасения пилотов ракет. Причем, в договоре имелась статья о защите интеллектуальной собственности советской стороны. В ней было прописано, что СССР имеет право разгласить сведения о своих секретных ракетных поставках для американских рекордных ракет, в случае, если Вашингтон, без согласия Москвы начнет поставки любых ракет с подобными моторами третьим странам. Тоже будет, если покупатель допустит передачу ракет в аренду, или даже, просто попытается разместить свои ракеты где-нибудь на других континентах. О том, что этот момент вместе с идеей продажи Америке ракетных моторов впервые был озвучен в беседе Михаила Громова с Адамом Моровским, известно было только Сталину и Молотову. Еще через пару недель в советский институт космической медицины, очень кстати прибыло из Америки три установки 'Полиграф' и несколько других комплексов медицинской аппаратуры для проведения исследований. Вот только американских пилотов сюда не приглашали.

На мыс Чаплин делегация НИИ-3 прибыла, когда самая длинная полоса уже могла принимать самолеты. Со стороны сопок звучали взрывы, кое-где, еще продолжалось изменение ландшафта. Стоянки для тяжелых самолетов, рулежные дорожки и ВПП уже были построены. Как понял, Сергей, теперь-то без сомнения грядут настоящие летные испытания этих якобы чисто американских ракет. И проводить эти испытания придется именно его бригаде. Параллельно ему предстояло обучать американцев методике ракетных запусков применяемой в СССР. После гибели Линдберга, к подготовке рекордных ракетных полетов американцы стали относиться серьезней.

Профессор Годдард приехать не смог из-за плохого самочувствия, поэтому американской делегацией командовали военные. Не все сразу наладилось и в общении с зарубежными гостями. А новая встреча с Адамом Моровским и вовсе началась с конфликта. Шла выгрузка на понтонный причал агрегатов ракет, когда дебаркадер неожиданно загудел от удара тяжелого тела. Как потом выяснилось, рухнул одним углом в причал четырехметровый ящик из толстой фанеры и бруса, в котором был упакован фюзеляж ракеты. Крепление стальной стропы к подвешенному на стреле гаку лопнуло, и груз своим деревянным углом вмял железо настила, и начал медленно разваливаться, все еще частично удерживаясь грузовой стрелой. Случилось это на малой высоте над причалом, поэтому фюзеляж ракеты не успел расплющить свой нос об железный настил, но до соскакивания следующих строп оставались секунды, а грузовая стрела сдвинулась так, что чуть было, не поставила ракету на нос. Контролировавший выгрузку Моровский, заорав на английском что-то явно нецензурное, бросился вперед, вместе с двумя американскими моряками. Под зависший край большого ящика, они натужно пыхтя, пытались подсунуть сваленные поблизости тяжелые тюки с прорезиненным брезентом для навесов и палаток. Сергей и стоящие рядом с ним четверо сотрудников НИИ-3, не раздумывая, бросились на помощь. Тяжелые тенты таскать можно было только вчетвером. Вверх на 'пизанскую башню' старались не глядеть, ведь в любой момент этот трехтонный груз мог похоронить под собой кого-то из смельчаков. Дышали как загнанные лошади, а стильный плащ Миши Дрязгова от перенапряжения даже лопнул на спине по шву. Наконец, когда 'мягкий брезентовый пандус' вырос под грузом неровной кучей, Моровский на двух языках проорал 'Атас! Рассыпаться в стороны всем! Сейчас рухнет!'. Сам отскочил последним с криком 'Да-аннн!', и сразу макнул рукой американскому крановщику. Подрагивающий гак, не спеша, пошел вниз, и остатки треснувшего по швам фанерного контейнера неуклюже шлепнулись на выложенную под ними 'мягкую подушку'. Только после этого Моровский оглянулся на невольных помощников, и вот тут-то Королев и узнал, что его 'Даугавпилский знакомый' отлично умеет ругаться по-русски.

— Вы какого ... под груз полезли, засранцы! Мать вашу в детсад, помогальщики хреновы! Вас для чего сюда прислали?! Докерами поработать захотелось!!! Может, еще и нужники пойдете чистить?! Кто вам разрешил находиться в зоне разгрузки! А?! А если бы насмерть... В общем так.. Еще, хоть раз кого из вас тут увижу, обратно в Москву отправлю северным путем по сибирским рекам! Прям, как дети малые!

От неожиданности Сергей даже опешил. Чего-чего, но такой отповеди он не ожидал. Получить благодарность он не надеялся, понимал — буржуи все же. Но чтоб какой-то мальчишка отчитал их словно завуч двоечников и, отвернувшись, спокойно продолжил контролировать разгрузку корабля! В общем, на такую наглость, даже ответ было сразу не придумать. Впрочем, Миша Дрязгов от обиды, чуть было не полез на американца с кулаками, но приструнил друга сам Королев, уже как глава советских ракетчиков. Только международного скандала им тут и не хватало. Настроение было сильно испорчено, но впереди еще были сборка и отладка ракет, поэтому решили наплевать на спесивых буржуев, и отправиться в столовую. В этот день больше происшествий не случилось. Зато, каково же было удивление 'москвичей', когда на другой день в барак к советским инженерам завалилась представительная делегация во главе с генералом. Моровский же, как ни в чем не бывало, стоял за левым плечом своего начальника, и придерживал рукой несколько небольших ярких коробочек. Джеймс Дулитлл начал свою торжественную речь, которую громко и четко переводил его заместитель.

— Господа! Наше сотрудничество чуть было не началось с трагедии. Вчера, из-за невнимательности наших моряков, едва не погибли люди, и чуть не была потеряна одна из трех первых американских ракет. Это было бы большим ударом для нас.

— Ваш отважный поступок уже спас ракетную программу нашей страны. Но вы рисковали своими жизнями, а это нехорошо. Я обещал мистеру Сталину, что ваши люди не будут бессмысленно подвергать себя опасности. Поэтому впредь убедительно прошу вас участвовать лишь в тех работах, которые согласованы со мной и с подполковником Моровски. Нам с ним очень не хочется объясняться с вашим руководством в случае увечий и гибели кого-либо. Я надеюсь на ваше благоразумие.

— Ну а теперь о приятном. За спасение жизни офицера и матросов, а также за сохранение дорогостоящего военного имущества Соединенных штатов, все вы пятеро награждаетесь медалью 'Выдающейся службы'. Я также буду ходатайствовать перед мистером Сталиным и о других награждениях.

— Пусть это происшествие окажется последним в нашем совместном проекте, и пусть нас впереди ждет успех! И, я думаю, этот успех неминуем, если за дело берутся столь опытные, знающие и бесстрашные люди, как мистер Королев и его коллеги.

Генерал пожал каждому руку, лично прикрепил к их рабочим комбинезонам медали, и отдал честь. Рядом синхронно честь отдавал и нахал Моровский. Затем Адам вежливо отвел и в сторону и извинился.

— Джентльмены... Гм. Товарищи. Я приношу вам свои извинения, за допущенную резкость. И прошу понять мои чувства. Самое страшное, что может случиться на испытаниях это гибель людей. Гибель американских матросов была бы печальной, но это их долг, а вот ваш долг — выполнить задание, полученное в Москве. И я сделаю все, чтобы вы смогли данное вам поручение выполнить без жертв. И прошу вас лишь об одном — будьте осторожны и благоразумны. И еще раз — простите меня!

— Ваши извинения приняты, подполковник. Хотя если вы, когда-нибудь, в ходе нашего совместного проекта, неоправданно подвергните риску свою собственную жизнь, то... Вы тоже не обижайтесь, когда я или мои коллеги обматерим вас по-нашему, и не менее сурово, чем недавно вы нас!

На это Моровский лишь белозубо улыбнулся. Всем своим видом намекая на "ежа, и пугающий его голый афедрон".

— Можете начинать, господа. Меня этими угрозами не смутить. Ну, что, мир?

— Хрен с тобой, матершинник заокеанский! Мир!

Закончилось все застольем, но без алкоголя. Мир был восстановлен. А Моровский пообещал выпить с русскими коллегами коньяку, но лишь тогда, когда все полеты на этом аэродроме будут завершены. Авиабаза практически готова к началу программы. Длинные взлетные полосы пересекаются под острым углом, уходя прямо в океан. В морское дно набиты сваи, поддерживающие фермы конца полосы. Полоса идет с небольшим подъемом, сначала на один градус, потом еще на полтора-два. По сути это очень плавный без резких радиусов трамплин, выложенный на береговой части покрытием из металлических плит. Посадка носителей и танкеров разрешалась либо на более короткую вторую полосу, либо на, расположенный дальше на запад, запасной аэродром Уэлькаль с таким же металлическим покрытием ВПП. На спешно возведенных испытательных стендах, американские ракеты начали наземную отработку агрегатов. Вот тут Королев вернул себе командование, и то и дело, покрикивал, и на своих подчиненных, и на гостей. Проблемы со сборкой быстро устранялись. Бракованные реактивные моторы удалось выявить, не доводя дело до взрывов и пожаров. Впрочем, ожоги травмы все же случались, причем, с обеих сторон. Работа была нелегкой, да еще и спешка. Один раз все работы пришлось отложить на полдня, ночью на базу спустился плотный туман и не желал покидать. Поскольку в Европе уже давно не были секретами ВРДК ('Тюльпан' и 'Светлячок'), главный военный начальник на авиабазе генерал-майор Гусев распорядился попробовать разогнать туман установленными на грузовиках противоснежными системами 'Соха-2'. Горячий выхлоп задранных вверх шести компрессорных ракет за час смог несколько разогнать туман у самой земли, но база по-прежнему осталась закрытой. Лишь через три часа туман стал расходиться. Эту неожиданную передышку Сергей смог использовать для обучения порядку запуска ракет. Внутри американского ангара имелась тепловая штора, поэтому тумана не было. Народу туда набилось человек восемьдесят. Американцы и молодые техники из учебного ракетного полка слушали выступающих опытных ракетчиков очень внимательно. Уже совсем скоро все это предстояло отрабатывать в нескольких тренировочных вылетах на ТБ-3 с учебной макетной ракетой. Моровский переводил выступления и последующие вопросы и ответы. Переводчики имелись и помимо него, но вряд ли, хоть один из них настолько хорошо ориентировался в специальных терминах ракетонавтики и ракетостроения. Были и нерабочие встречи. Так после первых тренировочных полетов, в этом же ангаре, состоялся товарищеский футбольный матч команд из САСШ и СССР. Королев на поле пробыл недолго, его сменил Валентин Глушко. Набегались все до одышки. За то сбросили сильное нервное напряжение. Счет в матче оказался почти равным 5:7 в пользу советской команды. Снова начались тренировки и испытания. Приближалось время первого пилотируемого ракетного полета. Гусев связался с Москвой, и получил указание, чтобы первый запуск проводили только с советскими пилотами. А-то вдруг чего.

С этим не согласился Моровский, и потребовал первым запустить на среднюю высоту в советской ракете смешанный экипаж из трех человек. В составе должны были быть двое американцев и один русский. Причем, американского генерала он убедил, что русская ракета настолько безопасна, что за его жизнь можно не беспокоиться. Зато, по его словам, глава NASA получит первый настоящий и важный опыт ракетных стартов, а в третьем полете, уже по-настоящему, сам поведет полностью американский аппарат к первому американскому рекорду. Предварительно, во втором рекордном полете должны были лететь двое — Моровски и один выбранный им представитель САСШ. Третий полет должен был осуществлять командир экипажа американский пилот и Моровский в качестве бортинженера. А дальше, мол, будет видно. Впрочем, порядок стартов мог быть изменен на любом этапе. Генерал Дулитлл присоединился к этой просьбе. Гусев снова связался с Москвой и получил принципиальное разрешение. Вот только он даже не догадывался, что от хозяев в первый полет Моровски пригласит именно его, Сергея.

Ругались с Гусевым и другими начальниками целых два часа, но Моровский свое мнение отстоял, объяснив, что именно мистер Королев, должен четко понимать всю проблематику ракетных полетов, поскольку он назначен ответственным за научную часть программы. Гусева, не убедил, но у того было свое начальство. Подполковника вызывали в радиоузел для переговоров с Москвой. Сергей сильно волновался, чем же, закончатся эти переговоры, но вернулся американец победителем. Несмотря на сильное волнение после этой беседы, заснул Сергей сразу и выспался хорошо. Следующий день превратился в памятное мучение. Адам заставлял повторять одни и те же действия многократно. Сначала он тренировал три советских экипажа, а Королев и Дулитлл просто наблюдали. Потом начались взлеты в макете, закрепленном под ДБ-А с главной полосы аэродрома Чаплин. Садились с не сброшенной макетной ракетой. За день до старта 'Восход-1', наконец, подвесили под ПС-124-РН. Пилотировать носитель должен был экипаж Стефановского. В 14 часов следующего дня, с этого аэродрома он взлетал всего второй раз и первый раз с такой ношей. Когда втроем забирались в ракету, Сергей все никак не верил, что все по-настоящему. Дулитлл летел с ними в качестве командира, хотя Королев понимал, что тот практически не знает, что делать на борту. Короткий инструктаж вряд ли что-то добавил в понимании предстоящей задачи. Моровский, тот числился вторым пилотом, хотя именно он и должен был пилотировать ракету. А Сергей летел бортинженером. Летел! Летел на своем 'Восходе'!

Свою ракету он знал от и до. Не раз бывало, пока никто не мешает, садился в ложемент, и четверть часа, а то и дольше отрабатывал все действия в полете. Все хотел убедиться, что ничего не забыл, не упустил из вида. Да и просто мечтал слетать на этом аппарате, хотя машинка-то еще не рекордная. На ней должны были готовить трехместные экипажи и, по сути, проводить обучение новых ракетонавтов рекордсменов. Впрочем, достичь высоты тридцати километров она теоретически могла, если, конечно, носителю повезет забраться повыше. В этот раз повезло. На высоте двенадцати километров, ветер дул ровно с востока. Моровски перед стартом тихо шепнул в ухо — 'Вращение земли за нас'. Почему он не сказал об этом вслух генералу, неясно, а вот, то, что для подъема на большую высоту можно использовать еще и вращение земли Королев понял только сейчас. Наконец умолкли ракетные ускорители, с которыми набрали на подвеске тринадцать триста. Отцепление. Начинается свободный полет. Моровски аккуратно удерживает аппарат на плавной восходящей кривой, и негромко подсказывает Дулитллу, какие режимы включать, и какие сообщения выдавать в эфир. Стефановский английский знает хорошо, а вот Гусев похуже, поэтому за каждым докладом следует перевод на русский, а за каждой командой от Чаплина, и от 'Эвереста' идет обратный перевод на английский. Моровский ставит задачи бортинженеру.

— Дженерал, сэр. Пэамишн ту ми, гив ордер, ту флайт энжиниэ?

— Пеамишн грэнтид, литэнант колонэл.

— Сенкью, сэр. Бортинженер Королев, приказываю выполнить ручной сброс разгонных первой ступени. Сброс по готовности.

— Ясно. Внимание! Сброс! Блоки отошли. Сброс ступеней выполнен. Отошли нормально. Вращение минимально. Температура камер в норме. Давление в топливной системе в норме.

— Отлично! Бортинженер Королев. Приготовиться к запуску разгонных второй ступени. Запуск через полминуты по готовности.

— Здесь Королев. К запуску готов. Пять, четыре, три, два, один! Запуск! Тяга растет. Температура и давление в норме. Скороподъемность в пределах нормы! До выключения, сорок секунд. Сброс автоматический. Вращение вправо ноль два в секунду.

— Принято, Сергей Павлович. Дженерал сэр, ю кэн тест зе изи ротэйшн ту зе лефт, энд кол зе Команд Сенте.

— Акцептэд. Ай'м тестинг ит. Уан... Ту... Фри... Ротэйшн изи. Элз. Дамн! Стоп! Фрииз! Е-ес! Ротэйшн зиро!

— Браво, сэр! Итс грэйт!

— 'Чэплн' лисн ту ми. Ай эм э 'Воскхоуд-уан'. Сэл зе коммандер Дулли. Ол системс нормал. Ви ап сикстин фаузанд найн хандред...

— Слышим вас 'Восход'! Спасибо за доклад, генерал. Вы, молодцы! Видим вас в телескопе. Продолжайте подъем. Все время оставайтесь на связи.

— О' кэй, 'Чэплн'! Ви пеафом!

Потом связь дважды прерывается, из-за помех, но быстро восстанавливается. Возможно, где-то недалеко переливается невидимое отсюда 'Северное сияние'. На высоте тридцати двух километров Моровски фактически замыкает все процессы на себя, транслируя все доклады через Джеймса. Королеву он оставляет только герметизацию спасаемой капсулы и отстрел моторного отсека. Все остальное выполняет сам. Наконец мелкая тряска завершается сильным рывком, и быстрым вращением. Сергея начинает мутить, но он успевает заметить, что отстрел спаскапсулы состоялся на высоте тридцать четыре семьсот. Голова кружится, тяжело дышать от перегрузок, но Сергей счастлив. Он был здесь! Он видел! Видел в иллюминатор темно-синее почти черное небо. Он знает, каково это лететь в ракете. Он не управлял ею, как планером, но свою роль он выполнил без ошибок. Теперь не стыдно будет смотреть в глаза ракетным пилотам. Он такой же, как они! Ну, почти такой же...

Напряженное ожидание посадки на воду. Во время спуска на парашюте, Сергей видел пару летающих невдалеке гидросамолетов. Моровский спокоен. Последние команды. Запуск тормозных ракет мягкой посадки. Есть касание. Посадка вышла вполне мягкой. Втроем пожимают друг другу руки. Джеймс что-то кричит по-своему. Понять его невозможно. Он счастлив, наверное, не меньше чем Сергей. Капсулу качает вода Берингова пролива, но волнение не больше двух баллов. К борту подходит какой-то миноносец. Чуть в стороне пара кораблей с красными флагами. Остальное Сергей запомнил фрагментами. Вот они стоят, фотографируются на палубе эсминца. Джеймс в центре. Моряки им аплодируют, и что-то громко и дружно кричат. Моровский, ободряюще, подмигивает. Потом, легкий ланч, и можно отправляться в путь. Рядом капсулу грузят на советский рыболовный траулер. А когда их уже везет к мысу Чаплин по небу двухмоторная 'Каталина', Адам негромко рассказывает ему о своих планах. Сергею казалось, что сюрпризы закончились, но это не так. По словам Адама, в следующем полете они вдвоем должны поднять до двадцати километров уже американскую ракету 'Радугу-2'. Почему-то это название очень смешит Моровски.

— Сергей Павлович, я доверяю вам командовать этим ракетным полетом. Вы все знаете отлично. Таких ракет вы запустили уже много. У вас у самого, наверняка, несколько тренировочных полетов в правом и левом кресле пилота учебных ракет. Если не секрет, сколько?

— Пять учебных полетов, не считая нашего с вами первого, и этого последнего. В двух я катапультировался. Больше мне, увы, не разрешали.

— Ну, что ж, отлично. А максимальная высота, до которой поднимались? Отметку двенадцать проходили?

— Четырнадцать сто, в полете со Стефановским. Сброс с ДБ-А.

— Тем лучше. Я в вас уверен. Так что постарайтесь успокоиться. Я очень надеюсь, что от такого шанса вы не откажитесь.

— Ни за что. Адам... А, зачем это вам? Я-то мечтал об этом многие годы. Но, вам-то... Зачем вы пригласили меня?

— Просто я хочу, чтобы справедливость восторжествовала. Судя по скупым намекам в прессе именно вы, а не профессор Стечкин руководите созданием русских ракет. Мне не требуется официальное подтверждение моих слов. Я это вижу, и отлично понимаю, что такое секретность. Со мной у вас отличные шансы уцелеть и добиться успеха. И сегодняшний полет это уже подтвердил. Считайте в следующем полете вашего бортинженера Адама Моровски не более чем талисманом.

— Уговорили. Пан-талисман! А что у нас с последующими полетными планами?

— Гм. После нашего с вами? Ну, следующими слетаем мы с Джеймсом. Потом в один старт я готов выпустить мистера Синельникова с американским курсантом. После этого я покатаю американских пилотов. Затем еще пару полетов совершит Джеймс с разными парнями, чтобы выбрать лучшего для постановки рекорда. И последние два рекордных полета на максимальный набор высоты. Возможно в какой-то из них полетит только один пилот для облегчения ракеты. Ну, и в конце будет старт второй вашей трехместной ракеты, на которой уже вы сами решите, кого послать. Насколько я знаю,с вами прибыло трое пилотов. Кто из них заслужил и достоин по своим профессиональным навыкам, тот и полетит. Только тщательность подготовки должна всегда быть на высоте. Расслабимся лишь по окончании программы.

— Жаль, что Цандер не дожил до этого года, вот он действительно заслужил. Нет, Адам. Я не могу отказаться от вашего предложения, но кураторов от НКВД уговаривать придется вам. Меня могут просто не выпустить в следующий полет.

— Не беспокойтесь. Это я беру на себя.

— Вы на себя уже столько всего взвалили, что даже страшно смотреть. Сколько вам лет?

— Скоро будет двадцать два. А что?

— Не обижайтесь за этот вопрос. Вы словно атлант, удерживающий небо на плечах.

— Сергей Павлович, вы тоже из племени атлантов. Сегодня, пан корпусной инженер я вам приказываю хорошенько выспаться. А завтра мы начнем тренировки старта.

— Слушаюсь пан подполковник. Но после переаттестации, я получил генерал-майора.

— Тогда, спокойной ночи, товарищ генерал-майор ракетных войск СССР Королев.

— Гм. Спокойной ночи,... товарищ замком польских ВВС Моровский.

Потом был день тренировки и отдыха перед стартом. Но Королев не мог отдыхать. Американцы разрешили заходить в ангар с ракетой, и он с ребятами пользовался каждой минутой для тестирования и тренировок. В день старта пообщались с генералом. Моровский переводил. На счет аппарата гостей с номером '1' генерал объяснил, что это ракета для первого американского полета на рекорд. А их 'систершип' с номером '2', нужен, в первую очередь, для проверки всех систем в не слишком высотном броске. Но для Сергея, самому командовать аппаратом, это мечта. Еще одна его мечта скоро сбудется! Наконец, четырехмоторный В-17SC (Special Carrier) серебристо-алюминиевого цвета, с прицепленной под ним светло-оранжевой 'Радугой-2', выводят на старт. Впереди одна заправка, и подъем до высоты 11 500м. В ракете все готово к старту, но Адам, ненадолго выключает внешнюю связь и поворачивается к Сергею, сидящему в левом кресле-ложементе. Короткая беседа, в ходе которой Сергей дает слово, сразу после посадки отдаться в руки врачей. Моровский настаивает на проверке сердца. Королев обещал, тем более что сердце и, правда, так и норовило выскочить наружу...

* * *

В конце марта, и в первых числах апреля, со страниц заокеанских газет не сходили восторженные заголовки:

"С авиабазы Чаплин стартовали первые ракетонавты Америки!";

"Достигнута высота почти в 130 тысяч футов! Всего рывок и космос будет взят!";

"Даже русские восхищаются смелостью американских парней. Человечество уже на пороге космической эры!".

На деле успехи выглядели довольно скромно, после недавней "космической дуэли" немцев и русских. Вожделенная высота больше двухсот тысяч футов все еще была недоступна. Но после трагедии с Линдбергом, вся Америка вновь воспряла духом. Ведь ее дети смогли! Рискнули и победили! Даже начальство в Вашингтоне впало в благодушие и оптимизм. Как-никак 'континенталы' в Старом Свете больше полутора лет бились за подобный результат, а тут янки справились всего за каких-то четыре месяца. А что же будет дальше, теперь, когда в Америке есть настоящая группа опытных ракетнавтов?! Конечно, пришлось потратиться, но торговля с СССР сделала проект окупаемым. Пусть их тренировали русские, но зато на фото для истории американцы запечатлены без них. а через десятилетия никто и не вспомнит о национальной принадлежности мыса Чаплин...

* * *

Месяц с лишним истек после их приезда. Последняя трехместная советская ракета пилотировалась Синельниковым, с Бахчиванджи и Степанчонком. Их результат подъема превысил сорок километров. На этом все и закончилось. Королева отзывали обратно в УПР. Работы там было много, ведь времени потратили больше месяца. Но расставаться было грустно. Сроднился с этим самым дальним в стране ракетодромом, да и с людьми сдружился. Перед самым отъездом в Штаты, американцы позировали перед кинооператорами, на фоне украшенных национальным флагом ангаров и стоящего с подвешенной ракетой В-17SC. Коньяк Моровский выставил, так что и посидеть и отметить успели. Сергей подарил ему часы, а тот презентовал титановый стропорез, на котором было выбито "Космический металл, рожденному для космоса". Прибегали к советским специалистам и другие американцы меняться разными сувенирами. Все радостные и чуток болтливые. Программу NASA они, действительно, выполнили полностью. В лучших полетах была достигнута высота в 32, 34 и 39 километров. Экипаж генерала Дулитлла с капитаном Оверендом достигли этого максимума, что составил почти сто двадцать восемь тысяч футов в предпоследнем старте на "Радуге-3". Причем, поскольку заправки в воздухе проходили с большим удалением на Восток от мыса Чаплин, четыре тренировочных и все три рекордных подъема завершились приземлениями на Аляске. А вот двум американским экипажам пришлось приземляться на воду Берингова пролива, к счастью без последствий. Корабли и летающие лодки патрулировали район очень плотно. А Сергея Королева американцы запомнили хорошо. С ним часто советовались, и вообще воспринимали примерно наравне с Дулитллом и Моровски. Все его распоряжения старались выполнять без задержки. А Моровски даже пообещал внести статью о русских ракетчиках в биографический эпос национальной аэрокосмической ассоциации. Москвичи подарили, всем кто летал на ракетах, знаки "Участник ракетных полетов" (такие выдавались в СССР пассажирам ракет и курсантам за тренировочные старты). Адаму Моровскому, наконец-то, достался давно им заслуженный 'Знак испытателя космических ракет и аппаратов' под номером "1". Самому Королеву достался такой же знак под номером "семь", генералу под номером "девять", а "восьмой" выдали майору Синельникову, летавшему с капитаном Оверендом до высоты 32 километра. Сам Оверенд получил десятый, а одиннадцатый и двенадцатый знаки достались Бахчиванджи и Степанчонку. По статуту знака — вручать его могли только тем, кто поднимались на ракете выше двадцати километров и действительно выполняли на борту конкретные задачи по испытанию техники. Все остальные ракетонавты могли получить только "Участника". От американских властей русским инженерам достались безномерные знаки "Ракетонавт NASA". на обороте которых был указан год "1941" и еще ордена 'За выдающиеся научные заслуги', которые снова вручал генерал, но для Сергея главным было не это. Он, наконец-то, стал полноценным ракетонавтом. Он лично командовал и управлял ракетой поднявшейся до двадцати трех километров. Моровски почти не вмешивался в управление. Только на посадке попросил разрешение произвести расчет и выравнивание. Сергей разрешил. Он понимал, что именно тут его опыта может не хватить. К тому же, его собственные 'Восходы' приземлять свои капсулы и спасаемое оборудование должны были на парашютах. Так что эта его уступка была не критичной. Впереди был торжественный прием в Москве, но самая первая мечта бывшего начальника ГИРД уже сбылась, и теперь нужно было мечтать дальше. Космос становился все ближе...

Черновое обновление от 02.10.19 / 'Бесшумною разведкою легка нога — за камнем и за веткою найдем врага...'. / — не вычитано //

* * *

В ноябре рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер ездил на фронт, для награждения личного состава боевых частей СС. Помимо его личной охраны, во Францию приехали и несколько временных айнзатцгрупп СС отправленных IV и VI управлениями РСХА. В задачу группы Лемана входил отбор новых кадров для специальных подразделений (ранее подчинявшихся разжалованному недавно Альфреду Науйоксу.) Причем, отбор кандидатов велся не только на разведывательно-диверсионное, но и на аналитическое направление тоже. Среди отобранных офицеров, Вильгельму приглянулся один далеко не юный лейтенант-артиллерист из самоходной артиллерии. По словам его начальства, этот Отто был не просто настоящим 'сорвиголовой', способный парой 'штугов' подавить огнем с фланга и затем размазать гусеницами вражескую артиллерийскую засаду, но и прирожденным тактиком. Во время тяжелых боев в Арденнах и в Шампани произошло несколько случаев, когда его спонтанные военные хитрости спасали батареи дивизиона от больших потерь. Начальство частенько хмурило брови от новых инициатив активного унтерштурмфюрера, но по рукам его не било. Перспективы в службе имелись не плохие, и все же, тут на фронте тридцатидвухлетний австриец был явно не на своем месте. Глядя, как унтерштурмфюрер ловко заломал на ковре одного опытного рукопашника из 'старой гвардии Альфреда', Вильгельм даже ощутил некое дежавю. Год назад, примерно вот также, советский агент под псевдонимом Адам Пешке, резко, хоть и шутливо, дрался с временными партнерами из охраны, и валял их на матах. Было что-то схожее в этих людях, хотя различий между ними было в разы больше. Однако серьезное образование бывшего строительного инженера Скорцени также намекало, на нерациональность столь примитивного использования его талантов в артиллерии Лейбштандарта СС. Леман обладал неплохой интуицией, которой доверился и в этот раз. Вскоре, рейхсфюрер разрешил на полгода прикомандировать к РСХА восемнадцать отобранных Леманом на фронте унтер и обер-офицеров СС. А согласие Гейдриха было получено им еще до этой поездки. Вильгельм даже строил планы, использовать того 'австрийского чеха' Скорцени в играх с чешским подпольем в Праге, но не срослось. Накануне нового 1941 года сам оберштурмбанфюрер Вильгельм Леман был спешно перенацелен на срочную заграничную работу в Европе. А потому, со своими 'французскими протеже' он вновь пересекся по делам уже только в феврале...

Та работа, которую до своего эпического провала с 'неокольцованным Пешке', виртуозно проводил Вальтер Шелленберг, оказалась отнюдь не простой. В Швеции Шелленберг буквально за месяц до своей последней поездки в Бельгию сумел познакомиться с президентом Шведского придворного суда Экбергом. В Испании у него имелись контакты в окружении Каудильо Франсиско Франко. В Швейцарии он сумел наладить хорошие связи с главой секретной службы конфедерации полковником Роже Массоном. Чего было не отнять у Вальтера, так это его обаяния и умения быстро договариваться с любым контрагентом, а затем поддерживать приятельские отношения. Леман, конечно же, бывал у него на подхвате в ряде заграничных дел, но столь яркими компанейскими и ораторскими талантами не блистал. Если бы не успехи Вильгельма в 'швейцарской оперативной игре' (в которой была реализована подсказанная Пешке идея), то глава РСХА еще мог бы поискать и другое доверенное лицо для столь секретной операции. Но рейхсфюрер его торопил — результаты были нужны уже к весне, а не когда-нибудь потом. Как из оговорок шефа понял Леман, вся эта операция с фюрером не согласовывалась, что было весьма рискованно. Несмотря на серьезный риск, Рейнхард Гейдрих в конце 1940-го года сделал серьезную ставку на нового заместителя начальника VI управления оберштурмбанфюрера Лемана. И Вильгельм день за днем доказывал правильность сделанного выбора обергруппенфюреру, который пока был доволен его текущей работой, убеждаясь в полезности протеже. Кстати, той успешной дезинформацией противника о возможностях германской ПВО (из-за которой авиация Альянса в первой половине 1940-го потеряла несколько десятков бомбовозов), удалось в какой-то мере притушить претензии фюрера к провалу агентов РСХА в Бельгии и в Британии. Этому же способствовали. как аналогичные провалы конкурентов из Абвера, так и успехи отдела VII В4 Рольфа Мюллера в дешифровке докладов в Лондон от резидента Secret Intelligence Service в Швейцарии.

Новая сверхсекретная зарубежная операция СС под названием 'Листопад' имела, и двойное, и тройное дно. Ее можно было рассматривать, и как нацеленную на раскол Альянса провокацию, и как дезинформацию противника, и даже как реальные сепаратные переговоры с одной из ключевых стран Альянса (Британией). Канва операции была заимствована Гейдрихом из дневника покойного Шелленберга. Глава РСХА поставил главной целью вывод из активных боевых действий в Европе большинства английских дивизий, хотя бы на полгода. Успешное достижение этого результата, должно было развязать руки Вермахту на Западе Европы, и дать ему возможность, быстро раздавить Польшу на Востоке. А затем, предполагалось, с новыми силами вгрызться во Францию, и поставить ее на колени. И только после победы над Третьей Республикой, можно было договариваться с британцами против СССР. К чему давно уже подталкивали рейх 'умиротворители' во главе с Чемберленом, для которых фюрер не спешит 'таскать каштаны из огня'.

Однако после той необдуманной операции покойного Шелленберга быстро добиться столь необходимых результатов на переговорах с британцами оказалось крайне не просто. Сразу после трагедии, премьер Черчилль задавил оппозицию, назвал германский рейх 'Империей Зла' и провозгласил для британцев 'войну по победы!'. Поэтому большая часть прогерманских сил на Острове временно 'легла на дно', дабы не попасть под раздачу. Впрочем, у сэра Уинстона имелись и небездействующие противники в верхах. Помимо бывшего премьера Невилла Чемберлена (ныне потерявшего всякую поддержку британского народа), стойкими критиками премьера виделись наиболее яркие члены 'клайвденской клики', лорд Галлифакс, и лорд Лондондерри, а также их коллеги вроде Горация Вильсона и Хадсона. Уж они-то точно не желали 'братоубийственной бойни германо-саксонских братьев на потеху азиатского деспота Сталина'. Эта политическая группировка, была готова к прочному союзу с Гитлером на базе уважения британских интересов и антибольшевизма еще с 1938 года. Несколько иначе, но также скорее примирительно, смотрели на перспективы войны в Европе министр авиационной промышленности лорд Уильям Бивербрук, и хранитель малой королевской печати Клемент Эттли. Ни первой, ни второй политическим группам, не нужна была эта 'свара цивилизованных народов' с большими людскими и материальными потерями, и с развалом торговых рынков. И вот с этими силами британского общества вполне можно было попробовать договориться. Причем с эмиссарами из Лондона Гейдрих разрешил аккуратными намеками обсуждать даже условия 'мягкой капитуляции рейха'. То есть — варианта полного окончания войны между странами Оси и Альянсом, с возвратом к границам 1914 года (и с небольшим добавлением к территории рейха земель бывшей Польши). В целях зондирования почвы, допускалось обсуждение практически чего угодно, даже гипотетического запрета в рейхе идеологии национал-социализма, НСДАП и СС. Вот только на подписание даже черновиков такого мирного договора разведчиков никто не уполномочил...

Безымянная секретарская роль на этих переговорах Лемана полностью устраивала. О предстоящей поездке Вильгельм успел доложить через куратора Зарубина в Москву. Он с волнением ожидал новых инструкций, надеясь, что Центру хватит ума, не требовать от агента невозможного. К примеру, сорвать предстоящие переговоры, разведчик, вероятно, смог бы, только ценой свой собственной компрометации. По счастью, из Москвы вернулась вполне адекватная просьба — максимально способствовать установлению первого контакта, и попытаться сделать агента 'Брайтенбаха' значимой фигурой следующих переговоров. Такой хитрый запрос от русских, как раз работал на репутацию Лемана в РСХА, и этим только порадовал его. Вдобавок из Центра поступила информация о предполагаемых партнерах по переговорам. Руководителем британской делегации, в Испанию должен был отправиться лично эмиссар SIS Клод Дэнси, глава "отдела Z" (нелегальная разведка), и возможный преемник погибшего в Дорсетшире главы МИ6 Стюарта Мензиса. Несмотря на отвратительный склочный характер этой персоны, хорошие организаторские способности и стойкие антикоммунистические взгляды Дэнси, тревожили московское руководство. Германия и Британия вполне могли договориться о временном перемирии, на почве их совместного противодействия СССР... Ну, а Вильгельму требовалось красиво сыграть свою партию, чтобы оказаться крайне полезным, как в первом раунде этих переговоров, так и в дальнейшем не терять информированности по теме. Леман дальновидно подготовил ряд материалов, интересных британцам, и смог убедить своего шефа в необходимости их раскрытия. В нужный момент передать эти сведения партнерам должен был глава делегации, князь Макс Эгон фон Гогенлоэ. Либо для усиления германской позиции в торге, либо для провоцирования британцев на ответную откровенность. А Леман получал скромную роль 'хранителя тайн'.

Тайны большой политики любят тишину, и потому для встречи был выбран уединенный двухэтажный особняк в пригороде Мадрида Эскориале. К часу дня стол в обеденной зале был отменно сервирован, испанская прислуга была отпущена до девяти вечера, и все было готово. Правда, начало встречи делегации РСХА с британскими эмиссарами в Мадриде пошло вовсе не по германскому сценарию. Представившийся во время знакомства, шведской фамилией Блумквист, Леман пока помалкивал. И только сеньор Мартини своей сдержанной британской аристократической улыбкой лишь слегка смягчал витающее в воздухе напряжение. Впрочем, на этого 'Мартини' в РСХА имелось неплохое досье, в котором тот числился прогермански настроенным британским журналистом с известным в Испании именем Гарольд Адриан Рассел Филби. А вот глава британской делегации Клод Дэнси, представившийся как синьор Розъери, вел себя гораздо более холодно и надменно. Поначалу беседа и вовсе не клеилась — тень недавнего 'теракта в Дорсетшире' не давала визави 'спокойно расставить фигуры на доске'. Князь Макс Эгон фон Гогенлоэ старался, как мог, но, ни шармом, ни логикой, не мог вернуть себе, былое доверие гостей, которого он добился еще во времена их с Шелленбергом прошлогодних поездок. Через полтора часа дипломатического пустословия, всем стало ясно — переговоры де факто движутся в тупик, даже толком и не начавшись. Правая рука князя Гогенлоэ, штурмбанфюрер СС Рейнхард Шпитци, видя фиаско главы делегации, пытался сменить тему и разрядить обстановку, но сегодня все эти подачи ушли мимо поля. Британцы вели себя, довольно, спесиво, и отказывались адекватно реагировать на какие-либо намеки. Вежливость обеих сторон становилась все более натянутой и показной. Вильгельм понял, что их миссия близка к провалу, за который уж точно никого не похвалят в Берлине. Поэтому, в пику полученных перед поездкой инструкций, он решил сыграть ва-банк, и предложил сторонам сделать однодневный перерыв в переговорах. Это явно выходило за пределы полномочий разведчика, но иначе изменить провальный начальный расклад встречи было невозможно. Голос Лемана прервал затянувшуюся паузу в беседе, возникшую после нескольких жестких ответов Розьери (Дэнси)...

— Сеньоры, сегодня нам с вами явно мешают эмоции! Мне понятны ваши возмущение и обида, поэтому я не вижу смысла в пустом сотрясании воздуха. Без минимального доверия между сторонами, продолжать начатое нами дело, бесперспективно. Так пусть же, вместо пустых заверений свое слово скажут документы. Может быть, хоть это поможет нам услышать друг друга.

— Вот, как? Гм. Гере Блумквист, у вас, есть некие документы, способные восстановить наше доверие к тем, кого вы представляете?

— Кое-что есть, сеньор Мартини. Предлагаю не тратить время впустую. Я прошу наших партнеров в паузе между встречами изучить вот этот материал, после чего мы будем рады продолжить наши консультации. Тема слишком важна для народов Европы, чтобы терять драгоценное время на непримиримые споры, и эмоции.

Долгий взгляд своего визави Леман выдержал, и не отвел глаза. Какую-то минуту все висело буквально на волоске, но, как это, ни странно, гости 'клюнули на наживку'. Конечно же, им достались из дневника лишь копии страниц, в которых говорилось об инициативе покойного Вальтера по 'достижению превосходства в игре', и о его любви к Франции, которая даже более Британии заслуживает стать сателлитом германского рейха. Для сравнения почерка гостям передавалась и пара личных писем Шелленберга к жене. Вильгельм ожидал от главы германской делегации нотаций и обвинений в свой адрес, но после ухода британцев, Макс Эгон лишь похлопал его по плечу, и не стал ничего говорить. Глядя на шефа, от комментариев воздержался и Шпитци. Оставалось дождаться следующего раунда переговоров и надеяться, что этот его экспромт сработает.

Папку с копиями страниц дневника Шелленберга, вместе с образцами почерка и протоколами допросов двух завербованных Вальтером офицеров Абвера, британцы изучили довольно быстро. По-видимому, британское посольство в Мадриде все же, успело связаться с начальством и получить из Лондона новые секретные инструкции. Следующая встреча уже значительно сильнее походила на переговоры умных людей. Тон беседы стал теплее, и вскоре стороны добрались и до самой цели первого этапа. Лондон высказал через своих посланцев принципиальную готовность, убрать британские части с фронта, в обмен на остановку бомбардировок Британии, и на отказ германской стороны от их планов дестабилизации британских доминионов. Предварительные договоренности были устно связаны массой условий, и по ним еще предстояло торговаться и торговаться, но главное было сделано. Через неделю фонограмму этих переговоров, вместе со своими комментариями, Гейдрих представил лично рейхсфюреру Гиммлеру. Дважды прослушав пленку, вождь СС стал крайне задумчив.

— Рейнхард, вы считаете, что Черчилль поступит честно?

— Вы же слышали, как Дэнси говорил об этом. Никаких документов, никто не подпишет, но именно в этом моменте интересы рейха и Британии совпали...

— Ну что ж... Убрав с доски надоедливых поляков, мы решим важную политическую задачу рейха. Франция не доживет и до конца этого года. А выполнять ли данное британцам обещание в отношении войны с Советской Россией, пусть решает фюрер.

Пусть наград за испанскую операцию и не воспоследовало, но по росту доверия к себе, Вильгельм понял, что Гогенлоэ благожелательно отозвался о нем по возвращении. Это радовало разведчика. Новую операцию ему предстояло проводить в знакомой Швейцарии. Прошлым летом агентам Лемана в Цюрихе, Берне и Лозанне удалось сесть на хвост связнику оппозиционной группы отставного генерал-полковника и бывшего главы Генерального штаба Людвига Бека. Генерал был уникален в своем открытом противостоянии внешней политике нацистов, вылившемся в его меморандумы с критикой агрессивных планов Гитлера, и в призыве к высшему военному руководству уйти в добровольную отставку (впрочем, это неповиновение из генералитета никто не поддержал). Однако, рост популярности Людвига Бека после больших потерь в недавних военных кампаниях на Западе, говорил сам за себя — теперь многие признали его правоту. Леман планировал использовать этот шанс для игр с оппозицией. В тот раз, к сожалению, уличить и раскрутить заговорщиков не удалось, хотя собранное досье еще могло сыграть свою роль.

После смерти Геринга от руки капитана Люфтваффе, бурление недовольства и в Вермахте, и среди ушедших на покой фигур администрации Веймарской республики только усилилось. РСХА старалось 'держать нос по ветру', приглядывая за всеми, кто попал в поле зрения. И вот в феврале 1941 появились новости, важность, срочность и перспективность которых еще только предстояло оценить. Информация о новом заговоре попала Вильгельму в руки почти случайно. В процессе слежки в Берне и Лозанне за сборищами европейских церковников-пацифистов и их заокеанскими коллег, его агенты вышли на некого эмиссара из рейха, через завербованную прислугу которого, удалось многое узнать. Потом сильно повезло записать на диктофон переговоры 'ренегатов' (от которых связи тянулись в высшие эшелоны власти), а дальше все завертелось. К счастью, в операции наблюдения было задействовано всего трое агентов с серьезным уровнем информирования, остальные 'топтуны' не знали ничего. Просочись эта информация вовне и... Даже один лишь перечень контактов самих тех эмиссаров, а также их близких и друзей, вызывал оторопь. Факты, как говорят журналисты — 'оказались жаренными'. Если разматывать клубок дальше, без привлечения коллег из СС или конкурентов из Абвера (офицеры которого также, оказались, замешаны), то приходилось готовиться вести негласное расследование против высоких чинов в партии и СС (среди которых упоминались имена Зиверса и Хаусхоффера), а также против штаба сухопутных войск, командующих армиями на Западном фронте, и против их покровителей. При таком раскладе, перспектива дожить до награждения за успешную операцию, превращалась в рискованную лотерею даже для старшего офицера СД. Единственное что Леман успел сделать, так это спешно изолировал от внешних контактов всех информированных по этому делу агентов, сведя их всех троих в отдельную законспирированную аналитическую группу 'Нибелунги'. Материалы по данному делу даже не проходили регистрации в VI управлении. Да и правильно, ведь в деле оказались замешаны: сам командующий сухопутных войск Генерал-полковник Вальтер фон Браухич, адъютант штаба граф Шверин фон Шваненфельд Ульрих Вильгельм, приписанный к ОКХ майор Клаус Шенк фон Штауффенберг, и начальник центрального отдела Абвера полковник Ханс Остер. О генерал-полковнике Эрвине фон Вицлебене собеседники-заговорщики упоминали лишь мельком, но вряд ли тот не был замешан. Как впрочем, и глава Генерального штаба вермахта, генерал-полковник Гальдер, который вообще не фигурировал в фонограммах, но его стойкое сочувствие к позиции своего предшественника Бека было общеизвестным. К позиции, того самого опального генерала Людвига Бека, ушедшего в отставку из-за конфликта с Гитлером по вопросу аннексии Чехословакии и отказа воевать с Францией и Великобританией. Да и адмирал Вильгельм Канарис вряд ли мог не знать о 'шалостях' своих далеко не последних по значимости подчиненных. А, стало быть, заговорщики вполне могли в этот раз получить поддержку на всех уровнях, и в Вермахте, и разведке, и даже в партийном аппарате. При таком раскладе, предыдущие неудачные покушения на Гитлера виделись скорее 'разведкой боем'. Тех горе-исполнителей, кукловоды вербовали из скомпрометированных и обиженных режимом отставников ландвера, и флота, а также из гражданской администрации и полиции Веймарской республики. А, вот, в новой компании заговорщиков, помимо действующих офицеров Вермахта, оказались такие явные оппозиционеры режиму, как: отставной рейхскомиссар по ценам Карл Фридрих Гёрделер, социал-демократ и бывший лидер профсоюзов Вильгельм Лейшнер, социал-демократ Юлиус Лебер, а также христианский социалист и бывший социал-демократ преподобный Карл Барт, являющийся главой 'Исповеднической Церкви'. И это явно было лишь 'верхушкой айсберга'. А, вот, что делать дальше с этим 'крамольным букетом сталактитов', Вильгельм не знал...

Целую неделю оберштурмбанфюрер СС Леман изучал новые материалы 'группы нибелунгов', не решаясь, ни доложить начальству, ни обратиться к кому бы то ни было за советом. И на то имелось сразу несколько причин. Мог ли он доложить все сведения русскому куратору? Разумеется, мог. Но московское начальство разведчика, зная, что доклада наверх от него еще не было, могло тут же, потребовать от Лемана установления экстренной связи и координации действий с фигурантами дела в интересах СССР. В этом случае Вильгельму, помимо его основной миссии, пришлось бы вступать на еще более опасную тропу внедрения к 'заговорщикам против фюрера'. Причем на этот раз без прикрытия в виде операции РСХА, и со вполне вероятной виселицей в конце этого рискованного пути. Альтернативой становился конфликт с русскими, из-за его отказа в содействии. В то же время, доложи он сейчас, без утайки, полные сведения главе РСХА Гейдриху, и неизвестно кому в верхах он этой своей активностью переходил дорогу. Как не ясно было — долго ли теперь продержится его голова на плечах, если Гейдрих решит просто пожертвовать подчиненным в этой игре. А вдруг, во главе заговора стоит сам рейхсфюрер?! Ведь санкционировал же он недавние переговоры в Испании! И что же теперь оставалось Леману? Передать часть материалов коллеге из Гестапо, главе IV управления РСХА штандартенфюреру Генриху Мюллеру, было также не лучшей идеей, Да, тот по своей должности как раз обязан был бороться с такими угрозами, и его подключение к операции выглядело вполне логично. Но, в этом случае, сам Вильгельм из руководителя расследования автоматически превращался в 'свидетеля по делу' с очень туманными перспективами. Да и фактическое сокрытие таких сведений от прямого руководителя, Гейдриха, также попахивало разжалованием, если не хуже (ведь Мюллер-то доложить шефу будет обязан). Аналогичный эффект случился бы, выйди он сразу на Гесса или Бормана. Выражаясь шахматным языком Леман 'оказался в цугцванге'. Любой очевидный поступок лишь ухудшал ситуацию. Просчитать последствия своих прямых действий даже столь опытный аналитик СС, сейчас толком не мог, но и рисковать оставить все, как есть, не хотел. Пока все мысли Вильгельма крутились около идеи, подбросить сведения главе РСХА через 'нейтральный канал'. И, вот, по первой реакции Гейдриха, уже можно было понять, играет ли тот на одном поле с заговорщиками или нет. Таким 'нейтральным каналом' мог бы стать, отозванный из 'Лейбштандарта СС Адольф Гитлер' после прохождения им отборочной комиссии, и временно прикомандированный к VI управлению, унтерштурмфюрер Скорцени. Не являясь еще прямым подчиненным Вильгельма, тот вполне мог доложить о заговоре напрямую Гейдриху, лишь попутно проинформировав об этом факте временное начальство. Если Скорцени получит явное одобрение начатого расследования, то, значит, уже сам Леман (к которому наверняка попадет дело) может спокойно дополнить его информацию, и продолжить работу. А прикажет Гейдрих неопытному Скорцени молчать обо всем, и спрячет его куда подальше? Тоже все более-менее станет понятно. Как и в случае 'трагической гибели в автокатастрофе' (то есть, спешной ликвидации) временно прикомандированного к управлению унтерштурмфюрера. Оставалось только разыграть красивую комбинацию с новичком Отто, после чего можно было уже информировать и московского связного Зарубина о том, что фигуранты нового заговора против Гитлера выявлены. И о том, что РСХА уже частично в курсе дела, поэтому лезть в эту кашу для советских агентов опасно и бессмысленно.

Спектакль был разыгран, как по нотам. Сам Леман очень вовремя отбыл на доклад Гейдриху. Буквально через пару часов некий анонимный 'швейцарский коллаборационист' позвонил в гостиницу, и оказавшийся в номере Отто тут же узнал о секретной посылке, которую нужно срочно забрать, и показать только большому начальству в Берлине — лучше всего, сразу руководителю Главного управления имперской безопасности. Этот телефонный звонок, измененным голосом, сделал по приказу Лемана, один из доверенных 'нибелунгов'. Скорцени уже через четверть часа, забрал из тайника пакет с распечаткой переговоров и некоторыми материалами, и тут же отпросился у оставшегося за старшего Дитриха, съездить в Берлин по важному и срочному делу, и быстро получил разрешение на эту командировку. Опередивший его в пути Леман, как раз докладывал своему патрону о новых планах, и о том, что со дня на день ждет новостей от агентов, наблюдающих за 'попа'ми-пацифистами', когда секретарь пригласил Скорцени в кабинет Гейдриха. Следующая сцена разыгралась прямо на глазах Вильгельма. Хозяин кабинета, проверив целостность упаковки, аккуратно распечатал пакет. Фотографии он доставать не стал, но распечатку переговоров читал очень внимательно. Глаза с восточным разрезом сузились еще сильнее. Никакой эмоции на лице было не прочитать. Леман ждал, что его попросят выйти, но шеф очередной раз удивил его своим доверием.

— Отто вы сами знаете, что в этой посылке.

— Так точно, обергруппенфюрер! Сведения о заговоре против Фюрера! К сожалению, тот коллаборационист прервал нашу беседу слишком резко, а затем нам сразу пришлось отвечать на многочисленные звонки из посольства и от агентуры. Поэтому мы с гауптштурмфюрером Дитрихом так и не смогли потом установить, откуда же пришел тот странный звонок.

— Жаль, что не смогли. Ну, да ладно. Что ж, информации нам эти доброжелатели прислали немного. Но сведения крайне тревожные, поэтому Мюллера и охрану фюрера я предупрежу. Гм...

Подчиненные поедали глазами начальство. Леман все прокручивал в голове возможность раскрытия его 'спектакля с нибелунгами'. Подумав чуть больше минуты, Гейдрих, снова обратился к ним обоим.

— Вот, что, друзья мои. Гм... В этом деле вполне возможны провокации с целью отвлечения нашего внимания от главного заговора. А мы с вами права на ошибку не имеем. К тому же, мы не знаем, как далеко потянутся нити от подозреваемых, поэтому всю информацию по теме, передавать лично мне, и никому больше. Вам ясно?

— Так точно, обергруппенфюрер!

— Тогда поговорим о дальнейшем. Вам, Леман, нужно плотнее подключить Скорцени к нашей операции в Берне. Вы ведь хвалили его, так пусть и дальше набирается опыта. Обратно в Лейбштандарт мы его теперь не отдадим. Нам ведь нужны толковые кадры?

— Да, обергруппенфюрер! Разумеется, нам нужны свежие и перспективные сотрудники, затем вы и посылали меня во Францию.

— Хорошо. Ну, а вы, унтерштурмфюрер, пишите рапорт о переводе в VI управление к Леману. Надеюсь, вы не расстроились, променяв вашу самоходную артиллерию на политическую разведку рейха?

— Нет, экселленц! Я рад, оказаться на переднем крае борьбы с тайными врагами рейха!

— Вот и славно. Через вас, оберштурмбанфюрер будет передавать мне все сведения по этой теме, которую мы назовем 'Предсказание' (сокращенно 'PPZ'). А вы, Вильгельм, позаботьтесь, чтобы все агенты, задействованные в 'Пророчестве', не имели контактов ни с кем, кроме вас. Высочайший уровень секретности. Помните, предатели могут быть даже в нашем управлении. Сейчас, я доверяю, лишь вам двоим.

— Слушаюсь! С вашего разрешения я отберу агентов для специальной аналитической группы, и подключу к ней унтерштурмфюрера на постоянной основе. Другие задания они выполнять не будут.

— Очень хорошо, Вильгельм. А, вы, Отто, можете быть свободны на сегодня. Обратно уедете утренним поездом вместе с оберштурмбанфюрером, а сейчас, ступайте, отдохните. Вы ведь не слишком часто бываете в столице.

— Благодарю, экселленц!

Скорцени невозмутимо отсалютовал и испарился, оставив своих новых и теперь уже постоянных начальников наедине. Леман был уверен, что Гейдрих пошлет за Отто "топтунов", чтобы проверить, к кому тот отправится в процессе заслуженного отдыха. Дальнейшая беседа касалась не менее секретных дел, стоящих на контроле рейхсфюрера Гиммлера. Благодаря нынешнему уровню начальственного доверия, Леман был отлично осведомлен о зондирующих операциях вождя СС, проводимых в нейтральных странах: Испании, Швейцарии, Швеции и даже в Мексике. А успешное участие Лемана в операции в Мадриде, вместе с князем Максом Эгоном фон Гогенлоэ, и его связным Рейнхардом Шпитци, еще более приоткрыло перед ним таинственный мир большой политики. На второй тур переговоров с британцами, он, судя по уже отданным приказам, поедет вместе с заместителем Гейдриха бригаденфюрером Эрнстом Кальтенбрунаром. И вот, теперь, на фоне быстрого успеха, уже больше года длящихся сепаратных переговоров с Лондоном (начатых еще во времена Шелленберга), перед советским агентом всплыли и контуры будущей насильственной смены власти в рейхе. И было совсем не похоже, что Гейдрих готов бежать с докладом об этом к рейхсфюреру. Слишком уж сильно он заинтересовался этим делом, не выказывая при этом никакой спешки. В том, что какие-то сведения уйдут сегодня Генриху Мюллеру и главе охраны фюрера, штандартенфюреру Гансу Раттенхуберу, Леман не сомневался. Но был почти уверен, что подробностей те не получат, а значит, выходило, что Гейдрих начал СВОЮ игру...

* * *

Черновое обновление от 24.12.19 / 'Передайте Штрилицу — 'Слоны идут на...''. / — не вычитано //

* * *

Сквозь усыпляющий гул автомобильных моторов, откуда-то спереди послышался визжащий скрип тормозов и отчетливый звук удара. Спустя еще пару секунд их машина тоже сильно дернулась, едва не уткнувшись во впереди идущее авто. Всех троих пассажиров резко и неприятно бросило вперед. У генерала выпал из руки планшет. Сидящий впереди испанец, молча, выскочил из машины, передергивая на бегу затвор своего пистолета-пулемета 'Томпсон' модели 1928 года. За окном простучали сапоги еще нескольких человек из охраны. Вскоре с головы колонны послышались неразборчивые крики. Оба оставшихся в салоне пассажира и шофер также, не мешкая, приготовили свои пистолеты, напряженно вглядываясь в холодную слякотную темноту через неполностью опущенные стекла окон своего 'Пежо'. Стылый предутренний ветер хозяйничал в салоне замершего автомобиля уже минут пять. Наконец охранник вернулся.

— Фернандо, что там впереди?!

— Столкновение машин на мосту, сеньор женераль! Охрана заняла оборону.

— Этого еще не хватало!

— Надеюсь, это не засада. Пан Стахон, разрешите я тоже...

— Не разрешаю! Мало вам своих приключений, Адам? Машину не покидать!

Грозный взгляд командующего Сил Поветжных пробуравил секунд пять, и ненадолго отпустил из прицела вечный объект раздражения и критики начальства. Знакомы они были с последнего мирного дня в августе 1939-го, поэтому было ясно, что вся эта строгость скорее напускная. Груз ответственности давил на плечи генерала, вот поэтому любые попытки заместителя, решать незапланированные задачи, виделись ему, чуть ли не саботажем. И суда по всему, сидя в застывшей на дороге машине без Моровски, нервничал бы пан Стахон намного больше. Но, вот, морщины чуть разгладились на его породистом шляхетском лице пана Болеслава, и уже более спокойно прозвучал вопрос починенному офицеру.

— Охрана там отлично разберется и без вас, подполковник. Лучше продумайте еще раз все этапы операции по вывозу нашего правительства из Франции. И не только сам способ эвакуации, но и его толковое обоснование!

— Так ест, пан генерал. Уже продумал.

— Что-то не слишком бодро вы это заявляете. Есть какие-то сомнения?

— Наличие или отсутствие сомнений, пан Стахон, куда больше зависит от принятия или непринятия нового способа эвакуации главным командованием. Мне кажется, пан Халлер и другие министры не любят долго путешествовать по воздуху...

— Все-таки, по воздуху... Неделю назад вы, помнится, предлагали сначала вывезти правительство большой подводной лодкой в Мурманск, вокруг Исландии. Кстати, почему вы столь упорно стоите, против эвакуации в Британию!? В чем, по-вашему, критичность появления правительства на освобожденных территориях Польши?

— Пан Стахон. Вы же и без меня часто общаетесь с разведкой добровольцев. То, что сепаратные переговоры Берлина с Лондоном идут прямо сейчас, уже не раз и не два неопровержимо доказано. Никакая наша охрана не гарантирует свободу и независимость указов правительства Польши с этого Острова. Как мы помним -'у Британии нет постоянных союзников, но есть лишь вечные интересы'. А я не хочу, чтобы наша с вами 'Сражающаяся Польша' выполняла требования запуганных трусов, пляшущих под дудку предателей с вечными интересами, не учитывающими интересы Польши. Пусть эти начальники докажут делом, что готовы не только слать поздравления и приказы, но и разделить судьбу страдающего польского народа!

— Гм. В этом с вами согласны Берлинг, Сверчевский, Абрахам. Да и я тоже. Но, что если Советы задержат правительство у себя? Может ведь получиться еще хуже!

— Они год назад ничего не сделали ныне покойному пану Сикорскому, когда заключали с ним соглашения. Потом они отпустили на войну в Данию и Норвегию множество наших офицеров. Кстати, вы были в их числе. К тому же, столь недружественный шаг поставил бы крест на их нейтралитете, которого они строго пытаются придерживаться ныне. И это не прошло бы Сталину даром. США и Канада тут же возобновили бы эмбарго против России, и начали бы заигрывать с Японией. Нет, генерал, это нереально.

— Мне бы вашу уверенность!

— Пан Стахон...Гм. Уже почти рассвело, разрешите я схожу разобраться с этой задержкой? Возьму с собой пана хорунжего из Дифензивы, уж он-то меня в обиду не даст...

— Чеpт c вами, ступайте с глаз моих!

'Ну, вот, как они так сделали, чтобы на узком мосту (!) на бок завалиться?! Мдя-я. Видимо, чтобы этих столкнувшихся балбесов объехать, придется другой мост искать. Только б еще не застрять во время того объезда. У, засранцы французские! Всю дорогу нам перегородили! Как там, у классика детской советской литературы, выведено — 'Рано-рано, два барана постучали в ворота. Тра-та-та...'. Специально ведь выехали в Штаб с утреца пораньше. Чтобы не пробок вам, ни авианалетов... И на тебе! Даже до пригорода Тулузы не доехали! Получите панове, встречу с 'винторогими участниками движения', устроившими тут состязание в дорожной глупости. Бараны окситанские, понимаешь! Бестолочи тыловые! Хорошо хоть охрана не сплоховала, и нас со Стахоном сразу прикрыли от возможного покушения. Кстати, младший Шлабович-то свой втык все равно заслужил. Эдак-то, нас тут сегодня вполне могли гранатами закидать или из пулемета причесать. Где было передовое охранение, мать его в детскую комнату милиции на воспитание!'.

Столкнувшиеся грузовик с автобусом, наконец, удалось растащить, пригнанным трактором. Но прилипчивый пострадавший настойчиво верещал, что требует компенсации, и просит мсье офицеров письменно засвидетельствовать весь причиненный его имуществу ущерб. В том числе и тот, что был получен от врезавшейся в ту же 'кучу-малу' машины охраны. Он принимался кричать и ругаться, то на английском, то на румынском. И, как на грех, особых знатоков британского языка, кроме польского военно-воздушного начальства, в кортеже не оказалось. А румынского (кроме пары-тройки слов и выражений) не знал вообще никто из присутствующих. Стахон раздраженно мотнул головой, что он сам не собирается тут торчать, и ждет своего заместителя в Штабе уже через сорок минут. С Моровским на месте аварии осталось две машины с шоферами и еще пара охранников. Остальные три камуфлированных под цвет осенних кустов 'Пежо', взрыкнув моторами, и надымив из выхлопных труб, уже исчезли за поворотом. Охранники проверили скандалиста, и не найдя у него оружия, допустили к начальству. Как выяснилось, у мистера Малеску имелись при себе документы журналиста румынской газеты 'Диминеаца', и он покладисто согласился вместо части компенсации за добавленные машиной охраны повреждения его автобусу, взять интервью у столь известного и прославленного офицера Альянса.

— Так, что вас конкретно интересует, мсье Малеску? Только имейте в виду, совсем секретной информации вы тут не получите...

— Ну, что вы, мсье Моровски! Нашу газету интересует всего лишь ваши собственные планы на следующую весенне-летнюю военную кампанию против Германии. Наша Румыния — соседка вашей Польши, и правительство очень опасается продолжения этой печальной истории...

'Угу. Морда цыганская. И глазами так в меня тычет, тычет. Румынский, блин, 'Вольф Мессинг' недоделанный. И, улыбка самая располагающая на морде лица. Ага. Прямо сразу слить тебе все новейшие сведения о польских ВВС, и заодно планы командования Альянса? Щаз! А лицо у этого Малеску невзрачное такое незаметное. На виду только хорошо запоминающиеся шикарные усы. И, стало быть, усы эти фальшивые, как говорил Шерлок Холмс (голосом Ливанова). Может из Абвера этот 'дятел', а? Нет, не чувствую я в нем нациста или беляка, хотя и неплохо он перед этим ругался на родном-матерном, и на хох-дойч разок выдал. И все-таки, нечто знакомое в лице мелькнуло. Вроде бы, что-то я про этого типа помню. Гм. Румын? Неужели, тот самый? Внешне не сильно похож, в этом камуфляже. Отлично говорит по-немецки, по-английски, по-французски и по-русски. Да мало ли таких полиглотов! А вот, по-польски тоже очень неплохо, хоть и слабее. Про всяких там румын, кроме Чаушеску, я вообще ничего даже не знала никогда. Кроме истории про, одного интересного человека, получившего уже посмертно в 1994-м Героя Советского союза. Тот был разом 'и румын, и не румын...' Хватит уже играть с ним в гляделки. Спрошу ка я в лоб этого Малеску. А там... Если что, просто извинюсь, мол, 'сори, чувак, попутал тебя с другим'. И так...'.

— И так, пан Черняк, как вам французская слякотная зима? Сильно ли холоднее чем у вас в Буковине?

'Застыли глаза. Я специально от него отшагнула, иначе бы просто не заметила. Драться уже готов, но не спешит. Рука в кармане. Пальто на плечах и локтях натянулось... Ну-ну. Стало быть, вот и он — привет от коллег из соседней службы...'.

— О чем. Вы, мсье, Моровски. Мы ведь уже познакомились. Забыли мою фамилию?

'Сила духа у этого мужчины на недосягаемой высоте. Но в глазах мелькнул лихорадочный поиск причины моего узнавания. Он же настоящий прототип Штрилица! Именно он, а не Брайтенбах. Кстати, и Юлиана Семенова как раз он и консультировал. будучи на тот момент уже простым переводчиком (Эх! Такого профессионала из разведки выгнали. ироды!). В статьях о Янкеле Черняке писали, будто он в секунды фотографировал взглядом по десятку листов, и не забывал потом, ни увиденных людей, ни другой информации. Представляю, какая должна случиться 'головоломка' в мыслях такого уникума, когда он точно поймет, что знать его, я в принципе не могу никак. Если только по фотографии. А по фотографии его, кроме 'москвичей' из ГРУ и не знает никто...'.

— Да-да. Вашу фамилию и лицо забыть невозможно, уважаемый Янкель. Назвать ваш нынешний псевдоним и кодовое название вашей группы?

— Извольте.

'Бровки свои вскинул, вроде как удивленно. В глазах наигранное раздражение. А голос-то у него все же самую чуточку дрогнул. Хотя, не факт, что Паша Колун в такой ситуации смог бы лучше держаться. Да точно бы не смог. Меня так, как его, не готовили'.

— А вот я думаю, не стоит продолжать. Мне ваше задание абсолютно не интересно. Как неинтересно оно и командованию Сил Поветжных. А вот просто обменяться с вами попутной и не совсем профильной информацией... Да, почему бы и нет.

— В смысле...

— Ну, вы сейчас спокойно расскажете мне пару известных вам слухов, и тогда я вам тоже расскажу несколько слышанных мной. Чуть позже, можем даже повторить это 'мытье костей всему свету'. Вы ведь не сегодня из Франции отбываете.

— Не сегодня. А тематика интересных вам слухов?

— Тематика вам слегка знакомая, мсье Малеску. RLM, Удет, Мильх, новинки Люфтваффе. 'Возьня бульдогов под ковром'. Ну и так далее.

— Почему вы думаете, что я вообще про это, что-либо, знаю?

— Э-эх. Дорогой, Янкель. Э-э. Или простите, пан Малеску! А, вам не надоело играть вопросами? Можем ведь просто расстаться с вами тут, и на этом все. Совсем все. Неудовлетворенный интерес-то потом не замучает? Нет? И не только вас, кстати...

— Хорошо, убедили! Пан Моровски, сделайте вид, что сейчас вы хвастаетесь перед заграничным 'писакой' недавними победами. Вы это умеете, я верю. А то, вон тот крайне подозрительный хорунжий из Диффензивы не даст нам с вами нормально пообщаться.

'Оба-на. Оригинально работают эти таланты из ГРУ! Мою байку, про то, что японцы готовят стремительный удар по Гавайским островам в конце года, он проглотил, даже не икнув. Как и прозвучавший рассказ о советском предателе Игоре Сергеевиче Гузенко (из около дипломатических шифровально-переводчицких кругов), 'с которого можно потом собрать неплохой гешефт'. На, то, что 'вскоре побегут за океан из рейха многие ученые, и что я даже знаю, кто из них мне (и не только мне) особенно интересен', он лишь кивнул. А вот, его встречная история 'о предстоящих событиях в Рёхлине', очень интересна. Кстати, выдал он мне лишь наметки сплетни, но знает о ней явно много больше. А вот, что с этим делать?...'.

Еще через день состоялась вторая их беседа, которая еще сильнее расставила приоритеты. И, как это ни странно, та встреча включала не одни только сплетни, но и вопрос от коллеги из другого ведомства. Его сильно интересовало, как можно использовать эти сведения, с точки зрения столь крупного специалиста по авиационной тематике, которым успел стать мсье подполковник. Павле даже пришлось брать тайм-аут, чтобы обдумать свои ответы. Время третьего 'интервью' пришлось уже официально согласовать с начальством. Но вроде бы контакт не особо заинтересовал Дифензиву, хотя фамилию репортера они записали. Впрочем, такие журналисты вьются вокруг Моровски практически постоянно.

' А, ведь, это вполне может быть провокацией Гейдриха! Причем не в мой адрес, а как раз в адрес глубоко законспирированной разведывательной группы 'Крона' и ее резидента под псевдонимом 'Джен', он же Ян Черняк. Гммм. Но, ведь может, и не быть ею? Новая программа Люфтваффе это не хрен собачий, такое просто так не сымитируешь. И, если во время текущей оперативной паузы Гитлер взаправду отправит Удета в Японию, менять новейшие 'мессеры' и 'фоке-фульфы' и лицензии на их производство, на 'аренду опытных пилотов-добровольцев Ямато', то... То вполне может статься, что Мильх начнет свою игру за спиной у фельдмаршала. Еврейского барона ведь сильно подвинули от руля в Люфтваффе после гибели 'толстого', а ведь еще совсем недавно считался преемником Геринга скорее именно он, нежели Удет. Поэтому и мотив у него будет железный — 'маленького Эрнста' подсидеть, и самому в рейхсмаршалы пролезть. Может ли люфтганзовец пойти ва-банк, чтобы перетянуть на себя доверие 'бесноватого', а Удета, наоборот' задвинуть? Еще как может! Кстати, в нашей Истории, именно Эрхард Мильх серьезно и последовательно двигал реактивные проекты Мессершмитта, Хейнкеля, Липпиша и Фрица Госслау. А, значит, нужно 'укоротить крылышки' этому 'продюсеру'. Да, даже необходимо! И все же, риск есть. А, когда его не было. Вдруг это все-таки тонкая игра РСХА? Хотя, что они с такой игры получат? Один авианалет на Рёхлин с разгромным счетом отобьют, и пару групп ликвидаторов, частью возьмут, частью грохнут? В принципе — уже немало. Но вот, достаточно ли? Мда-а уж, подкинул мне вопросики товарищ 'Джен'. Верить ли источнику этого нашего резидента, или не верить? Впрочем, мы можем сработать и аккуратней. Есть же у нас мсье 'Максим', который Зарубин. Он же куратор 'Брайтенбаха' Лемана, 'Старшины' Шульце-Бойзена, да и меня тоже. Ведомство другое, и источники у него другие. Кстати, еще один агент в Люфтваффе у него как раз на прямой связи. Зарубин мужик умный, зря сказки рассказывать, не станет, да и обмануть его очень непросто. Как он, тогда, с похищением принца Шарля сработал, а? Шустро, смело и инициативно. Пока там Центр сопли жевал, и рассуждал, 'что же нам с этим делать?!', Макс все концы скинул мне — мол, 'Делай хоть что-нибудь, но сейчас!'. Я сделал. А больше никто ту проблему бы и не решил. И, рисковал ведь страшно этот дядька-тихушник, но не зассал своего начальства. А сейчас, только он сможет подтвердить что, в Рехлине действительно ждут VIP-показа авиатехники, но почему-то без Удета. Да не простой показ. А ПОКАЗ. Не 'старому евнуху отставной наложницы троюродного дедушки опального янычара' они там экскурсию готовят, а лично мохноусому и его ближайшим партайгеноссе. Точную дату Максим, наверняка, не узнает. Ну, да, нам 'и то, хлеб' будет. Гммм! А, если все подтвердится... Может, нам все-таки грохнуть прямо там, в E-Stelle Рёхлине, всех, кто под нашу 'мухобойку' попадется. Второго такого случая, ведь и не представиться никогда! Угу, грохнуть. А, доразведка и подготовка места будущего злодейства? А точное время? Как, кем, когда? А кому окажется выгодным убийство Гитлера, если его преемник сразу заключит мир с Западом, но против СССР? Да, и кто мне даст, где-то в глубине третьего рейха, такую сложную операцию самому провести? Халлер со своими парижскими прихлебателями меня, точно, куда подальше пошлют. Мне еще, вон, предстоит убеждать их, согласиться на опаснейший перелет в Польшу, через воздушные пространства Австрии и Венгрии. Опять эти истерики выслушивать! Они там после нашего с Дулитллом 'Глубокого рейда' еще толком не отдышались. Небось, раз пять за те 'три великих дня' памперсы себе меняли — 'А вдруг уже все пропало?!'. А если, к генералу Стахону с этим? Не-а. Даже не смешно. Максимум эскадрильей Болеслав разрешит слетать, да и то не самому. А это примерно, как на свидание в сварочных масках и с бенгальскими огнями ходить. Ни удовольствия, ни толковых селфи на память. Фигня, в общем, получится... Мммм. А, что если....'.

* * *

После получения от Зарубина подтверждения на свой вопрос, наметки плана операции 'Кантонец' выдал советскому разведчику уже в тот же день. Но что с этим предложением делать дальше, тому было не ясно. В номере Инсбрукской гостиницы было довольно тихо. Сквозь танец кружащихся за стрельчатым окном снежных хлопьев, не видно было даже соседних крыш. Зарубин размешал в пепельнице пепел от сгоревшего листка и надолго задумался. Предложенный этим парнем проект выглядел откровенно бредовым. Еще тот дурацкий способ связи с какими-то агентами 'Кантонца' в Германии через газетные объявления. Бред! Очень хотелось сразу отмахнуться, но тут снова вспомнились другие случаи работы с этим глубоко законспирированным советским агентом. Тогда, у Василия ощущения были очень схожими с нынешними. Но из тех прежних рисковых и нелогичных идей 'буйного пилота', еще, ни одна, не оказалась пустышкой.

'Главной трудностью наверняка станет, найти для этого дела нескольких надежных и опытных пилотов с отличным знанием немецкого. Без помощи Центра, можно с этим в такую историю влипнуть! И все-таки, нужно рисковать. Печёнкой чую, что нужно. И, к тому же... Если уж 'Кантонец', помимо переданных мне на проверку разведданных, как-то узнал о 'Старшине' (а предварительные ответы по этой теме, действительно прислал мне Шульце-Бойзен через Харнака), то, значит, и немцы вполне могут выйти ему на след. Или уже вышли, и ведут его! А вот, от кого 'Кантонец' узнал, это большой вопрос. От 'Брайтенбаха' в Германии и Румынии он узнать не мог, тот и сам про задание 'Старшины' не в курсе. Их специально не знакомили, чтобы меньше шансов на провал было. На немцев, сам 'Кантонец' работать не может, за те налеты на Берлин они с него шкуру живьем сдерут. Тогда от кого? А, ладно! Уже не так важно, кто ему это напел. Раз уж 'Кантонец' уверенно заявляет, что Шульце-Бойзена очень скоро возьмут, и потянут за эту ниточку всю его сеть... Да еще и предлагает сыграть на опережение и снова ставить Центр уже перед свершившимся фактом. Прямо, как тогда в Бельгии. То надо делать. А, ведь он меня тогда не выдал Москве, вроде как, 'сам, по своим каналам информацию получил'. Фитин-то сразу во всем разобрался, но отзывать меня не стал. Даже выговор за самодеятельность не сделал, хотя повод имелся железный. Я же тогда своей недисциплинированностью и его и Берию крупно подставлял. Ну, а этот ухарь и вовсе плевать хотел на дисциплину! И еще, я никак не могу понять, чего это, он так заботится о карьере Удета, и почему Мильха топить решил. Словно в какие-то свои игры играет, хоть и на нашей стороне. Вот уж точно 'темная лошадка', а не агент...'.

* * *

По ночам то и дело раздавались сирены воздушной тревоги. Люди вздрагивали за плотными шторами светомаскировки. Посты и патрули на улицах. Шарящие по небу лучи прожекторов. Изредка раздавалась лающая канонада зенитного огня. Значит, снова отгоняют от столицы, то ли высотного разведчика Альянса, то ли группу бомбардировщиков. Население Берлина перестало считать эту войну далекой, и молилось, чтобы поскорее наступил мир, конечно же, победный. Повторения ужасов, лишь пару десятков лет, как отгремевшей, Великой Войны боялись многие. А нового поражения Германия могла и не выдержать. На улицах днем почти не видать улыбок на лицах. Появились длинные очереди за продуктами. Растет недовольство и глухое ворчание обывателей. Хвастливые слова покойного и ненавидимого в рейхе Геринга — 'Ни одна бомба не упадет на Германию!', звучат теперь горькой насмешкой.

После смерти 'Толстого Германа', положение многих 'любимчиков покойного наци N 2' стало довольно шатким. Лишаться столь надежного прикрытия со стороны второго человека в НСДАП, было откровенно жаль. Теперь Харро уже не сослаться на благоволение к нему всесильного партайгеноссе, который даже был у него на свадьбе. Увы, увы. Да и сам фюрер сильно охладел к 'крылатым воинам'. В Имперском Воздушном Управлении (RLM) усилена охрана, а количество контролеров от СС неуклонно увеличивается. Толстые папки досье на офицеров Люфтваффе продолжали разбухать. Впрочем, для некоторых должностных лиц еще действуют исключения. За месяц до убийства шефа, получивший из его рук звание гауптмана, Харро Шульце-Бойзен, недолго 'оплакивал' смерть своего покровителя. У талантливого и обаятельного офицера, являющегося по совместительству советским разведчиком, хватало полезных знакомств и без Геринга. Партийные бонзы, капиталисты, ученые... Налаженные контакты с почетным профессором Францем Зиксом в Берлинском Университете открывали ему прямой путь для контактов с подчиненными Гиммлера. Сам Франц Зикс к середине 1940-го уже дослужился до оберштурмбанфюрера в дивизии 'Дас Райх'. И вот такие серьезные связи очень помогали Харро без потерь проходить проверки, периодически устраиваемые СС. В этой элитной организации к 'своим' отношение было куда теплее и мягче, нежели к прочим 'пижонам в белых носках' из Люфтваффе. Некогда, Франц даже предлагал Шульце-Бойзену делать карьеру в РСХА или в дивизиях СС. Варианты имелись. И сейчас, когда после смерти Геринга, в RLM становилось весьма неспокойно, об этом стоило задуматься. И тут это предупреждение...

Слова советского куратора Харро воспринял вполне серьезно. Было досадно и горько оставлять соратников по борьбе с режимом. Но попадаться в руки гестапо точно не стоило. Перспектива провала сильно нервировала. Однако вариант с поездкой в Японию, действительно, мог вывести его из-под ближайшего удара, и подставить под тот удар совсем другие фигуры. Уехав же в командировку, он разом снимал с себя возможные подозрения. А, вернувшись с Востока вместе с Удетом, после запланированного эпического провала планов Эрхарда Мильха, можно было сразу взлететь по служебной лестнице очень высоко. Для заместителя Удета он еще, конечно, званием не вышел, но стать тому 'правой рукой' и другом (как некогда Герингу), почему бы и нет. Впрочем, и на случай эвакуации из рейха, варианты продолжения борьбы куратор ему уже обозначил. Увы, более серьезно, и при этом быстро, проверить все эти сведения невозможно. Но если все сказанное куратором — правда, то предлагаемая дерзкая операция действительно окупит его исход вместе с Либертас. Жалко будет надолго (до поражения нацистов) бросать Фатерлянд под пятой усатого неврастеника. Но с этим ничего не поделаешь...

Когда фельдмаршал Удет вылетел на два дня в Венгрию, решение гауптманом было принято окончательно, и подготовка к операции началась. Очень последовательно подобранные сведения в докладах о проблемах обеспечения безопасности в Рёхлине. Несколько подброшенных донесений разведки Абвера о рейдах высотных бомбардировщиков врага. Куратор Шульце-Бойзена также не подвел. Испытательный Центр Люфтваффе вдруг стал резко интересен дальним высотным бомбардировщикам Альянса. В одну из ночей, сверхвысотные 'Ньюпоры' засыпали его склады и ангары зажигательными бомбами. В другую ночь высыпали на летное поле E-Stelle осколочные мины, срабатывающие при попытке вынести их или разминировать. Мильх метал искры, и орал на подчиненных. Главный разведчик Люфтваффе подполковник Ровель выслушивал разнос генерала, держа руки по швам, и не пытаясь возражать. Его идеи использования для ПВО на высотах выше 13 километров разведывательных машин до сих пор не были воплощены, но вины в этом командира специальной авиагруппы не было никакой. Рядом с ним потело от разноса начальство мекленбургско-померанского района ПВО. Даже тяжелые 105-мм зенитные орудия не были способны вести эффективный огонь на таких высотах, требовались системы помощнее. Станции орудийной наводки 'Малый Вюрцбург' и радиолокаторы 'Большой Вюрцбург' также не могли отличать столь высоко летящие настоящие цели от выпущенных ими же ложных целей. RLM лихорадило, запуска в серию новейшей авиатехники нетерпеливо ждут авиационные заводы, а решения все нет. Испытательный Центр Рёхлин практически парализован...

Сроки показа новой авиатехники высшему руководству рейха были почти сорваны. Из Рейхсканцелярии уже не раз интересовались у Мильха причинами переноса запланированных мероприятий, ведь у фюрера хватает дел и без этого. Теоретически можно было выдать первоначальный заказ заводам и без санкции, но кто его потом оплатит. И, ведь отвечать-то за самоуправство придется собственной головой. А своей головой Мильх рисковать не был готов. Нужно было найти другой надежный и безопасный вариант. Приготовленную к показу секретнейшую технику нельзя было демонстрировать на любом берлинском аэродроме, ибо разведка врага не дремлет. Но и тянуть нельзя. Новейшие мото-реактивные истребители Ме-109G-2R и FW-190А-1R, и полностью реактивный опытный истребитель He-280 (V-3), ждут вердикта фюрера. Последний верзух еще даже не летает, но показать небольшой подлет шеф-пилот Хейнкеля Пауль Бадер может, и некоторый опыт таких подлетов у него есть. И если все эти машины понравятся фюреру, то... То у Мильха появится шанс, которого он точно не упустит. Конечно, к весенней кампании массовое производство всех трёх моделей получить не удастся. Но уже летом-осенью пара гешвадеров (по одному новых 'мессеров' и 'фокке-вульфов') будут очень полезны для завоевания неба на Западе или на Востоке. А третий полностью реактивный тип вполне может далеко продвинуться в испытаниях, если его разработку, наконец-то, вывести из подполья.

Доклады об авианалетах на Рёхлин вынуждают поспешно менять планы. Неожиданно, Мильху попадается на глаза рапорт о запланированных испытаниях в Пенемюнде нового прототипа зенитной ракеты. Генералу хочется, как Архимеду крикнуть — 'эврика!'. Не зря он уже год курирует секретные работы. От производства турбинных реактивных моторов до постройки бортовых радиолокаторов по мотивам снятого со сбитого британского 'Бленхема' AI. Жаль. Что месяц назад во Франции погиб полковник Йозеф Камхубер — энтузиаст использования бортовых РЛС в противовоздушной обороне. А еще ведь имеются концептуальные макеты сверхскоростного и сверхвысотного ракетного перехватчика (будущего Ме-163) и телеуправляемых зенитных ракет. Есть выстраданная им, Мильхом, концепция зенитно-ракетной ПВО, которая достойна высокой оценки фюрера. Сама-то идея была покойного Камхубера, но кто об этом будет вспоминать? Инспектор частей связи Люфтваффе Генерал Вольфганг Мартини многим обязан Мильху, и во всем его поддержит. На секунду Эрхарду представилась завораживающая картина. Барражирующие в небе и взлетающие по командам локаторных постов и штабов ПВО, 'реактивные истребители дальнего рубежа обороны' должны встречать воздушные армады Альянса в полутысяче километров от сердца Германии. Их задача разбить строй бомбардировщиков, и выгнать его остатки к районам ПВО с наводимыми станциями радиолокационной наводки мощными 128-мм зенитками. Управляемые по радио зенитные ракеты, по командам штабов ПВО, должны также очищать от самолетов ближнюю зону ПВО, а над пригородами Берлина скоростные и высотные перехватчики ПВО должны уничтожать последние прорвавшиеся машины. И для обеспечения этой системы уже проводятся секретные испытания вооружения и оснащения новейших аппаратов. Самолетные радиолокаторы 'Лихтенштейн-В/S' и радиовысотомеры производства той же 'Телефункен'. Доктор Рюге и доктор Мут сумели выжать из захваченного британца все что возможно. Новые немецкие системы уже значительно превосходят английские. Пошли в серию новые ответчики 'свой-чужой' FUG-25 и разрабатывается опытный образец 'запросчика ответа'. А есть ведь и новейшие радиодальномеры и прицелы, мощные 30-мм и 50-мм авиапушки. И даже макеты авиационных ракет залповой стрельбы из-под крыльев реактивных машин. Все это делали разные люди, но лишь по его Мильха воле. Ни покойный Геринг, ни пигмей Удет не могут быть отцами этой военной мощи. Только он, Мильх, и никто другой! И все это должен... Нет, просто обязан увидеть фюрер! Увидеть и оценить! А не увидел он пока этих чудес, лишь в силу прохладного отношения к этим темам со стороны выскочки Удета, который запретил форсировать эти работы! Однако появившийся очень вовремя Шульце-Бойзен подсовывает заместителю командующего план переброски в Данию восьми готовых гигантских транспортников 'Элефант', с промежуточной посадкой 'где-нибудь на побережье'. Причем часть из них, пойдут порожняком, под уже накопленные в Дании войска. Мильх помнит, что 'Элефанты' нужны для переброски штурмовых самоходных орудий и батальонов посадочного десанта в Ирландию, в рамках операции 'Нарвал'. Пазл окончательно складывается в голове генерала. Показ авиатехники вполне можно провести на островном аэродроме в Пенемюнде! Там секретность будет обеспечена на высшем уровне. И вдобавок, появляется удачная возможность присовокупить к показу мото-реактивных аппаратов еще и показ новой генерации опытных образцов полностью реактивной техники. Ведь темы турбореактивных моторов 'Хейнкеля', вместе с ТРД 'Юнкерса' и 'БМВ', и вместе с оснащенной 'пульсаром' Пауля Шмидта ракетой проекта P 35 'Эрфурт', были 'временно отложены' только по прямому приказу Гитлера, подтвержденному Удетом. Не пора ли вернуть 'забытый меч Зигфрида' в расклады военного планирования? И второй человек в Люфтваффе решил, что пора. А дальше начинают разлетаться спешно подписанные им приказы. Отъезд в Японию Удета и его свиты согласован. И некому отменить гениальное решение Мильха, совместить в Пенемюнде выставку достижений германских ученых занятых разработкой оружия возмездия, с воздушным парадом улетающих в Данию восьмимоторных 'Элефантов'. После бомбардировок Рёхлина, этот выбор Мильха ни у кого не вызывает критики. Остров Узедом ВВС Альянса еще ни разу не бомбили. Причем замечание Харо Шульце-Бойзена, мол, для перевозки всех экспонатов на полигон Пенемюнде вполне достаточно одного рейса трех 'Элефантов', которые потом спокойно улетят в Данию. План 'торжественного ознакомления руководства рейха с новейшими чудесами' несколько корректируется, приобретая новый блеск. Несомненно, восхищенный фюрер прикажет снять опалу с Мильха. А после дойдет дело и до почестей с наградами. Шульце-Бойзен все время рядом с шефом, демонстрируя тому полнейшую лояльность и восхищение его гениальными идеями. Вдобавок, он готов подстраховать фрондерские действия генерала, курируя поездку в Японию командующего Люфтваффе Удета (уже почти бывшего командующего). Мол, нельзя отпускать фельдмаршала без надежного сопровождения и присмотра. Сам отбор японских пилотов-добровольцев Шульце-Бойзен также просит доверить ему, что вполне может в будущем сработать на авторитет отправившего его в Японию Мильха. Ну, а отобранных японских экспертов-охотников предлагается взаимовыгодно привлечь к войне с поляками на Восточном фронте, так сказать, 'в порядке обмена опытом'. За это японцы получат, и переподготовку на современную авиатехнику, и сами самолеты. Да, и современный опыт боев с американскими штафелями волонтерского корпуса 'Миротворец', будет им не лишним. Ну, что ж, Мильх верит молодому офицеру-единомышленнику. Харро только его человек в RLM! Они ведь оба были 'любимчиками Геринга', и оба пострадали от гибели своего патрона. Многие документы подписываются им, в спешке, и почти не глядя. Ну, как тут второпях заметить, незначительную путаницу в фамилиях пилотов и в бортовых номерах тяжелых транспортников. А подписанный приказ уже никто не смеет оспорить.

* * *

Внезапное совещание у Сталина началось с доклада руководителя Разведупра Генштаба РККА. Сам неплохой в прошлом летчик полковник высоко оценил перспективы уже начатой операции, хоть и заметил, что вообще-то согласования таких задач следует проводить, не через рядовых агентов, а на уровне центрального руководства. Когда же Проскуров покинул кабинет, от весьма эмоционального выкрика не смог удержаться уже Народный комиссар внутренних дел.

— Гагихмес тави! Давно надо била расстрэлять этого мэрзавца! Еще год назад...

— Хватит психовать! Спокойно говорите. Кого надо было расстрелять еще год назад?

— Мэрзавца и нигадяя этого 'Кантонца'!

— В чем причина такого вашего заявления, товарищ Берия?!

— Разрешите мне, товарищ Сталин.

— Говорите, товарищ Фитин.

— Во Франции 'Кантонец' через свою польскую агентуру в Люфтваффе как-то смог получить сверхсекретные сведения, и без согласования с Центром вышел на контакт со своим прежним куратором, убедил его в скором провале 'Старшины', и необходимости срочного проведения операции на Узедоме. Вернее, это мы сначала думали, что сведения получены только от польской агентуры самого 'Кантонца'. Но слушая сегодняшний доклад товарища Проскурова, стало ясно, что и разведуправление Генштаба Красной Армии, уже по уши в той же самой операции.

— Как ваш 'Кантонец' смог выйти на агентуру армейцев, вам, конечно же, неизвестно.

— Неизвестно, товарищ Сталин. Своему куратору Зарубину он рассказал, что если все оставить как есть, то вскоре 'Старшина' будет схвачен, и что мы потеряем этого ценного резидента и его сеть агентов. Но 'Кантонец' предложил 'Старшине' сделать 'заячью петлю' через Японию с Удетом. А в это время нужно было 'громко опозорить оставленный на генерала Мильха штаб Люфтваффе'...

— Что значит 'громко опозорить'?

— Товарищ Сталин. Я уже савсэм успокоился. Прошу меня извинить за нервы. Разрешите, я расскажу дальше...

Повинуясь кивку хозяина кабинета, Берия продолжил мысль своего подчиненного.

— Этот мерзавец 'Кантонец' снова захотел угнать из Германии образцы новейшей техники. И заодно, он хочет подставить курирующего немецких реактивщиков генерала Мильха.

— Чем же вы тогда недовольны.

— Да, он савсэм совэсть потерял! И мнит за собой право, ставить Центр перед фактом планирования и проведения им таких операций! И никто ему не разрешал...

— Почему наш разведчик не хочет нормально доложить свои предложения, и убедить вас отдать такой приказ? В чем причина такого его недоверия к Центру?

— Зарубину он сказал, что в НКВД есть 'крот'...

— Кто такой 'крот'?

— Предатель, который якобы имеет влияние на главное руководство нашего наркомата.

— Значит, опасается, предательства...

— ... и что этот 'крот', или сорвет все планы, или меня обязательно переубедит не проводить такой операции.

— И, что?

— Всё это наглая ложь и провокация! Товарищ Сталин. Просто 'Кантонец' таким способом ищет славы и тешит свое честолюбие. Я сам, ни за что, не разрешил бы этой авантюры! Никакие 'кроты' меня убедить не способны. И если 'крот' есть, то это и есть сам 'Кантонец'!

— Значит, получается он прав? Раз такую сложную операцию, действительно, можно провести, только ставя Центр перед фактом...

— Товарищ Сталин! А если провал?! Тогда эта его авантюра спровоцирует войну с Германией! Это же будет крах всей нашей....

— Вы сейчас можете остановить эту операцию?

— Нет, не можем, товарищ Сталин. Часть агентов 'Кантонец' использует напрямую, некоторых участников и вовсе втемную.

— Значит, не можете. Ну, что ж. Тогда сделайте ВСЁ, чтобы эта операция не сорвалась! Из Кракова он уже помог вам забрать современную технику. Пусть с нашей стороны ничто не мешает успеху новой операции. Вам ясно?!

— Ясно, товарищ Сталин.

— Идите, товарищ Берия. До свидания товарищи.

Через несколько часов по полученному из Швейцарии плану операции, началась спешная подготовка личного состава. Восемь опытных пилотов НКВД в совершенстве знающие немецкий язык вместе с их коллегами разучивали свои легенды. Параллельно им подбирались форма и готовились документы. Раз уж, резидент советской разведки в Люфтваффе прислал фотографии, фамилии и биографии пилотов, внесенных в приказ по Люфтваффе, то разведчикам нужно было просто врасти в свой образ, а потом оказаться в нужном месте, и хорошо выполнить свою задачу. А за сутки до начала одного из этапов, из Клайпеды с советской авиабазы Паланга взлетели пять самолетов три 'Фокер-XXI' и два 'BF-110'. Взлетали они в темноте, подсвеченной лишь фонарями 'летучая мышь'. Звено 'фокеров' несло опознавательные шведских ВВС, а двухмоторные 'мессершмитты' были в раскраске Люфтваффе. Приземлились все три машины утром на широком пустынном пляже одного из островов в Балтийском море. К счастью без поломок...

* * *

В этот час на улицах датского города бывает мало людей. Светомаскировка и, контролирующие соблюдение комендантского часа, пешие и моторизованные патрули, дисциплинировали население, убеждая не покидать своих домов. Да и шуметь по утрам обычно было некому, но сейчас переполошился весь дом. Под окном рычал серый 'опель' с затененными щелевыми масками фарами. В комнатах одной из квартир шел обыск. Из коридора с удивлением выглядывали привлеченные в качестве понятых соседи по площадке. Но сам профессор все никак не мог поверить, что это случилось с ним и его семьей.

— Господин Бор собирайтесь вместе с вашими родными. И заодно помогите собрать и упаковать все ваши научные материалы. И, побыстрее, самолет вас ждет!

— А, что происходит, господа?!

— Здесь становится опасно. Есть сведения о планах британских бомбежек. Вы и ваша семья сегодня улетаете в Германию! Остальное вам доведёт начальство. Обжаловать это решение вы сможете в Берлине.

Через пару часов датского ученого уносил через Балтику обычный 'Юнкерс-тримотор'. Что с ним и его семьей станется там, в Германии, Нильс Бор боялся даже представить. К некоторому облегчению профессора, оказался он хоть и за колючей проволокой, но не в лагере, а в небольшом коттедже. Где-то за лесом раздавался шум действующего аэродрома. В соседнем с их коттеджем домике была казарма, откуда раздавались военные команды. У выхода на посту сидел солдат вооруженный пистолетом. Под окном прохаживались часовые. Ночью Бор никак не мог заснуть, а когда сон все же сморил его, то неожиданно был разбужен.

— Вам необходимо переодеться и идти с нами.

— Но зачем ночью?!

— Профессор, если не хотите оказаться в настоящем лагере, то лучше не спорьте со мной! И ни в коем случае, ничего не делайте без моей команды.

Молодой офицер говорил по-немецки с небольшим акцентом, и опасливо высматривал что-то за окном. Бор с сыном Оле, братом Харальдом и теткой Ханной оделись и снова взяли в руки свои чемоданы с вещами и бумагами. Снова машина везет их куда-то в ночь. Пришли в себя они уже в самолете. На этот раз им оказался огромный четырехмоторный 'Юнкерс-89'. В салоне он с удивлением заметил знакомые лица. Тут оказалось несколько его коллег из германских университетов вместе с семьями. И как заметил его сын Оле, большинство из них были евреи. Слушая негромкие слова сына, отец вспомнил, что двое из коллег, это известные в прошлом противники нацистского режима. А потом их пристегнули к креслам, и самолет с шумом разогнался и взлетел. Через полчаса молчаливый член экипажа раздал всем бутерброды с наполненными горячим кофе стальными кружками, и снова ушел в кабину. Самолет несколько раз наклонялся, то на одно, то на другое крыло. Справа небо стало слегка сереть. Вдруг в иллюминаторе удалось увидеть летящий невдалеке двухмоторный истребитель. Как раз в это время командир воздушного корабля соизволил выйти, и рассказать им об их дальнейшей участи. Первые же слова о том, что их побег из рейха удался, вызвали бурную реакцию пассажиров.

— Господа, спокойно!!!

— Куда мы летим, герр официр?!

— Нам пришлось изменить курс. В Британию мы пока лететь не можем. Потому что над Германией нас точно зажмут ягерами и посадят на аэродром. Над Данией или над южной Швецией нас могут атаковать и сжечь. Причем, как сами шведы, так и немецкие 'мессершмитты' с авиабазы в Мальме. Южнее можем нарваться на атаки дальних британских истребителей. На Острове о нас ничего не знают.

— А почему мы не можем лететь сразу в Осло?!

— По тем же причинам! Вдобавок, Осло в руках десанта Кригсмарине, так что туда мы не пойдем. Если конечно никто не желает погибнуть от зенитного огня и атак истребителей.

Ответом ему стало хмурое переглядывание ученых и членов их семей. В этот момент из-за двери выскочил тот же молчаливый член экипажа, который поил их кофе. Он возбужденно схватил командира за рукав и утащил за собой в пилотскую кабину. Через минуту тот вернулся изрядно взволнованным, и это волнение быстро передалось пассажирам.

— Господа внимание! Нам передали по радио, что из Хайлигенбаля вылетели за нами двухмоторные истребители Люфтваффе. От них смог бы уйти наш сопровождающий, которого вы видели за окном, но не этот 'Юнкерс'.

— О, Боже! Мы погибли!

— Мужайтесь, господа! Шансы у нас неплохие. Наш точный курс им не известен. Германские радиолокаторы нас также уже не видят. Мы вышли из радиуса действия прибрежного района ПВО. Будем надеяться, что они потеряют наш след над Балтикой. Осталось не больше сотни километров до края зоны патрулирования, а дальше охотники не сунутся, им не хватит дальности.

— Герр официр, может нам стоит приземлиться в Швеции?!

— Гм. Если шведы согласятся принять наши самолеты, то теоретически можем, сесть в Стокгольме. Там нормальная полоса. Хотя это очень рискованно.

— Но почему рискованно??

— Швеция имеет договор с рейхом о выдаче преступников. А мы с вами...

— Мы не преступники! А вдруг шведы дадут нам политическое убежище?!

— Мы попытаемся, господа. Но если я пойму по радиообмену, что эти нейтралы начали юлить, то... Топлива нам хватит до норвежской провинции Финмарк фюльке. Там до сих пор держится авиабаза Добровольческой армии, и к тому же рядом русские. Оттуда мы, так или иначе, сможет попасть в Канаду или Соединенные штаты.

— А где мы сейчас?

— Мы скоро окажемся над островом Готска Санден.

Помощник снова появился из кабины, и поспешно утянул за собой командира. Из приоткрытой двери кабины отчетливо прозвучал выкрик на немецком.

— Проклятье! Шведские истребители скоро начнут обстреливать нас. Уходим восточнее над заливом, мимо финской и саамской республик.

Пассажиры с тревогой видели летящие слева невдалеке 'Фоккеры-XXI' с неубирающимися шасси и тремя желтыми коронами опознавательных знаков. Один из них развернулся и пристроился в хвост транспортнику, остальные начали обстреливать двухмоторный 'мессершмитт'. Цветная трассирующая очередь пронеслась недалеко от левого ряда иллюминаторов. Дружно заплакали дети, женщины прижимали их к себе. Кто-то из ученых истово и громко молился, остальные молились, молча, вжавшись в свои кресла, и ожидая скорой смерти от пуль или пожара в кабине. Но вот истребители, наконец, отстали, и повернули к шведскому берегу. Пилот снова вышел к пассажирам.

— Стокгольм отказал нам в посадке. В случае приземления, самолеты и экипажи будут там интернированы, и скорее всего, вернутся в Германию. Ваших спасителей в Германии ждет только петля, а вас самих тюрьма или лагерь, поэтому мы летим дальше до Сёр-Варангера.

Над Ботническим заливом пассажиры увидели еще один воздушный бой. Между собой дрались их сопровождающий 'Мессершмитт-110' и такой же 'церштёрер'. Преследователь, получив пулеметную очередь от 'собрата', сильно задымил мотором, и уполз в сторону Тромсе. А их защитник, тоже отчаянно дымя, ушел вперед, теряя высоту. Вскоре и их 'Юнкерс' пошел на снижение. Когда замерзших ученых и членов их семей выпустили из самолета на заснеженный аэродром, несколько из них сразу лишились чувств. Были и такие, кто плакал от облегчения. Здесь их встретили горячей пищей и свежими газетами из Британии. Что будет дальше, они пока не знали. Но старались верить в лучшее...

* * *

В Пенемюнде так и не получилось устроить показ фюреру новейшей авиатехники. Мало того что перед этим с другого аэродрома было угнано несколько самолетов. Но буквально за три дня до даты приезда Гитлера, случился и более позорный эпизод. Под вечер, три только что приземлившиеся на аэродроме и заново заправленных восьмимоторных Ме-321 'Элефант' спокойно стартовали в сторону Дании. Машины были опечатаны, полетные листы были в порядке. На аэродроме оставалось еще пять таких машин, которые днем раньше заняли все стоянки. Назавтра ожидалась разгрузка, сборка и облет, предназначенных для показа самолетов. Но уже рано утром по всему побережью разнеслись звуки мощных взрывов, которые привели авиабазу в полную негодность. Огонь пожрал не только самолеты на стоянках, но и ангары, и другие постройки. Причем следователи гестапо и сопровождающие их специалисты Люфтваффе не смогли найти на пепелище ни останков новейшей авиатехники, ни очень секретного оборудования, также привезенного сюда на Узедом. Да и три взлетевших с полосы в сторону проливов 'Элефанта', до Дании так и не долетели. Мильх не стал дожидаться ареста и застрелился.

* * *

А, три восьмимоторных транспортника приземлились очень ранним утром (скорее даже поздней ночью) на секретной полосе Каргопольского аэроузла. Все самолеты были стремительно замаскированы. В чреве одного из гигантов оказалось оборудование для обогащения урана, два других везли тщательно упакованные новейшие германские самолеты (и даже лишь макеты секретных самолетов), образцы реактивных двигателей, радиолокаторов и прочего бортового оборудования. После разгрузки, все три транспортника перелетели куда-то на Север. Охрану и наземный персонал этого аэродрома через пару дней сменили уже совсем другие люди. Старый личный состав убыл в намного более отдаленное место службы. О побеге из Германии в Норвегию ученых через несколько дней трещала вся западная пресса. О пропаже трех самолетов-гигантов в газетах не было сказано ни слова.

Черновое обновление от 25.01.20 / 'И летели мимо самураи, не туда, куда проложен курс' R. / — не вычитано //

* * *

Офицер, как сумел, потянулся в узком кресле. Длительный перелет в не слишком удобной позе выматывал даже сильнее, чем полтора-два десятка учебных воздушных поединков с полной нагрузкой. К тому же, в специально уплотненных салонах всех трех транспортников поставили дополнительные сиденья, что позволило поднять больше пассажиров. Будь на их месте рослые гайдзины, их влезло бы на четверть меньше. Впрочем, с точки зрения Людей Запада, все взрослые нихондзин по своему телосложению скорее напоминают гайдзинов-тинэйджеров. Пусть так и думают, забывая, что дело-то вовсе не в размерах. Ведь силой духа, верностью родине, преданности микадо, и тренированностью своего тела, половина 15-ти летних сёнэн из Нихон, дадут фору подавляющему большинству взрослых гайдзинов. А эта пагубная западная философия индивидуализма... Кххе. Майор снова потянулся. Все же, ему нужно немного размяться. Напрягая и расслабляя затекшие мышцы, можно быстро вернуть себе бодрость, даже будучи связанным, как тогда в плену у красных баргутов и русских чекистов. Несколько минут сосредоточенных усилий дают ощутимый результат. Вскоре офицер почувствовал, как тепло и покалывание растекаются по спине и шее, сменяя недавнюю боль и одеревенение. Вот, так, уже намного лучше.

В тесном пространстве набитого под завязку 'Дугласа', временно покинутая майором кабина истребителя кажется даже просторной. За прошедшие полтора года многое в жизни офицера изменилось. Не смотря на некогда случившийся с ним позор плена, лично ему очередное звание было присвоено еще прошлой зимой, даже чуть раньше установленного срока. Тот их с Конда побег, с угоном русского самолета, смыл все претензии, к тогда еще капитану ВВС императорской армии. Но, вот, следующее служебное повышение должно было состояться только в этом 2601 году (со дня основания Нихон — соответствует 1941 от Р.Х.), уже по результатам их успешного воздушного дебюта в Европе. Правда, этот дебют не был по-настоящему одобрен в высших сферах империи. Когда патронирующий летную подготовку армейских пилотов, генерал-лейтенант Гига отвечал главе Тайного совета, князю Коноэ, на вопросы, касающиеся ожидаемых выгод от этой миссии, тот сердито заметил генералу. 'Польша — естественный и надежный союзник Японии, против старого врага Советской России. Мы должны бережно хранить наши отношения с этим народом'. Князь даже напомнил военным, о до сих пор хранимых в японском посольстве в Берлине польских государственных символах, спрятанных дипломатами в 1939-м, а также о спасении Японией из революционной России тысяч польских детей в 1917-м. Не было забыто и плодотворное сотрудничество польской секретной службы ('Двуйки') и разведывательной службы Квантунской армии во время Номонханского инцидента и ранее. Потеря такого ценного союзника Нихон (а следом и потеря старого и проверенного Британского союзника) из-за не слишком мудрых политических игр с Германией, и из-за легкомысленной компрометации японского нейтралитета в западной войне, была бы весьма болезненной. И все же недавний командующий вторым хикосиданом во время Номонханского инцидента (Халхин-Гол), генерал Гига, вместе с начальником Авиации Тодзё сумели уговорить вельможу не мешать этому многообещающему эксперименту. Ведь, как некогда японцы допустили германских друзей до захваченного русского мото-реактивного 'Буревестника', так, теперь, и немцы были готовы поделиться новейшими технологиями, современными самолетами и даже прототипами реактивных моторов. А Польша, на данный момент, временно выпала из числа потенциальных союзников усиленного Антикоминтерновского Пакта. Теперь частично оккупированная страна все сильнее склоняется к политическим орбитам СССР и США, а не Британии и Японии, как было прежде. И именно за мятежную польскую провинцию сейчас сражались в небе целых три добровольческих кокутая (полка), в составе которых воевали американские гайдзины. Пусть это были не те же, самые заокеанские пилоты, что воевали за Китай три года назад, но по своей сути они такие же. Их тактика скорее станет основой тактики ВВС США. И воюют они сейчас вместе с русскими добровольцами, намного результативней, чем в Китае. И вдобавок, летают 'янки' на относительно новых американских же самолетах конструкции Кертисса и Северски, произведенных в Польше по лицензии. А, стало быть, пилоты-тошибу первыми столкнувшимися в воздушном бою с этими гайдзинами на Западе, получат бесценный боевой опыт, которого сейчас не получить на Востоке. И в будущем, именно этот опыт позволит эффективно защищать Нихон от опасного и сильного врага. Впрочем, снова схлестнуться там, над Польшей, с русскими, но в этот раз, уже сидя в кабине германского 'мессершмитта', для его студентов столь же, полезно...

Очередной молодой офицер, под шутки коллег, не без труда протиснулся между кресел в сторону хвоста самолета. Майор мысленно заметил — 'сытые птенцы зачастили в уборную', и усмехнулся. День за днем висеть по половине суток в небе, тесно набившись в салон 'Дугласа', это серьезное испытание. Вероятно, пыл западных гайдзинов уже сильно остыл бы в такой ситуации, а, вот, его ученики, несмотря на легкий бунт их организмов, выглядели бодро. Они знают, что стали элитой в обход бюрократических препон и традиций. Многие из этих молодых людей были отсеяны другими авиашколами за сущую ерунду. В основном за мелкие дисциплинарные нарушения и несерьезные ошибки в учебе. И при этом все они, как выяснилось на тестах, оказались очень талантливыми воздушными бойцами. Конкурс в Саямском центре подготовки был тоже немалый. Но отсеивали там, не за оплошности на плацу и недостаточно бравый вид, а лишь за неспособность к учебе, замедленные реакции и малую выносливость. И, сколь бы высокие покровители не просили за такого отчисляемого кандидата, тот не оставался на курсе. Им сильно повезло, что после Номонханской трагедии, вопрос повышения квалификации армейских и флотских пилотов встал довольно остро. И сейчас летящие вместе с майором молодые воины полны решимости доказать свое летное превосходство всем. Скептикам и недоброжелателям на родине, и далеким спесивым западным гайдзинам в Европе и за океаном. А сколько же интриг в Токио понадобилось, что бы их учебный центр воздушного боя был приписан именно к Императорской авиационной академии сухопутных сил в Саяме. Но теперь можно было самому себе признаться, что этот труд не был напрасным. На недавнем открытом соревновании по воздушному бою, среди лучших пилотов Императорского Флота и Императорской Армии, два его студента-выпускника оказались в пятерке победителей. Успех? Да, это был достойный результат, за который было недешево заплачено. Четверо из неофитов новой методики обучения погибли при побеге из плена, трое обучаемых пилотов насмерть разбились в авариях, еще с десяток получили ранения от учебных пуль и осколков обшивки на тренировках, из них двое уже не смогут летать. Жестокая учеба? Да, жестокая. Но скольким из пилотов-тошибу спасут жизни, полученные в Центре боевые навыки? К тому же, теперь у Саямского центра подготовки авиационного резерва имелось разрешение, набирать на учебу студентов, самостоятельно! Несколько доверенных офицеров, включая Тохиро Конду, ездили по стране, и выбирали из отчисляемых другими училищами лучших. Причем, не только из числа пилотов Императорских авиалиний и курсантов военной авиации, но и из отсеянных за мелкие нарушения учащихся флотских программ Ёкарэн и Хирэн. Фактически за выпускниками учебного центра закреплялся статус элитного пополнения для ПВО метрополии, с возможностью перевода, как в сухопутную авиацию, так и в авиацию флота. Конечно же, пока важные и надутые выпускники Военной академии флота в Этадзиме ни во что не ставили 'этих молодых выскочек из Саямы', прибывавших на базу в Йокосуке для совместных с флотскими пилотами тренировок. В первый раз никто из них не захотел приветствовать бывшего сослуживца Тохиро Конда. Некогда младшего лейтенанта флота, а ныне поручика армейской авиации, ставшего одним из первых инструкторов Саямского центра после их побега от русских, и длительного лечения. Его отказывались замечать. Но скоро все должно было измениться. Очень скоро...

— Сколько нам еще до цели?

— Меньше часа до посадки, господин майор. Если набрать высоту долетим еще быстрее. Но особой необходимости в этом нет...

— Вы правы, не стоит менять высоту. Мы сейчас над Венгрией?

— Именно так, господин майор. Скоро пройдем Дебрецен.

— По этому маршруту вы летите впервые, Сисидо-сан?

— Да, но не стоит беспокоиться. Самые трудные наши перелеты уже позади.

— Путь от Дели до Тегерана пассажиры точно не забудут. Ваше искусство слепого полета сквозь бурю вызывает восхищение.

— Благодарю вас. Это обычное дело в нашей профессии. Над океаном бывало и похуже. Можете считать, что все уже позади. Осталось только приземлиться...

Командир 'Дугласа' вежливо склонил голову вбок, позволив себе несколько снисходительную улыбку. Да и сама последняя фраза звучала довольно хвастливо, хоть и в рамках приличий. Отвечать собеседнику приходилось, отворачивая лицо от курса самолета, что было несколько неудобно. Но нарушать традиций гражданский пилот не мог. Ведь этот майор из Токио, не смотря на все его показное дружелюбие, был, в отличие от командира транспортника, аристократом древнего рода, и с ним нужно было вести себя предельно осторожно. И, судя по следующим словам офицера, неосторожную улыбку и хвастовство пилота, тот прекрасно заметил.

— Действительно, Сисидо-сан, моим молодым волчатам пока далеко до вашего опыта дальних полетов. Но мы сейчас с вами в прифронтовой зоне, о которой мне и моим парням известно несколько больше вашего. Не слишком ли рано вы расслабились? Такая ошибка могла бы дорого нам обойтись...

— Прошу меня извинить, господин майор. Вы правы. Осторожность здесь необходима, ведь всего в полусотне ри от нас аэродромы мятежников...

— Ладно, спишем эту оплошность на вашу усталость от долгого полета. Все ли в порядке с оборудованием? С радио никаких неожиданностей?

— Нет, доно. С 'двадцать вторым' и 'двадцать шестым' контакт постоянный. У них все хорошо, топлива достаточно. Идут за нами и сядут следом. Связь с Веной также вполне устойчивая. Пять минут назад, нас предупредили, что иногда у них в Южной провинции германской империи случаются авиаудары мятежников, поэтому нас встретят еще на подходе к прикрываемому району.

— Это разумно. Что ж, не буду отвлекать вас от пилотирования. Удачи, Сисидо-сан.

— Благодарю. Нет ли других пожеланий, господин майор?

— Пока нет, благодарю вас приятную за беседу.

В ту же минуту по курсу трех гражданских бортов, (аппаратов носивших индекс L2D1, а на деле — лицензионных 'Дугласов' DS-3, собранных пару лет назад из оригинальных запчастей на заводе 'Накадзима'), вдруг показалось несколько двухмоторных самолетов. Они летели на малой скорости почти тем же курсом, и вскоре позволили себя догнать трем украшенным китайскими опознавательными знаками японским транспортникам. Первая тревога быстро утихла. Встречающие самолеты оказались в раскраске Люфтваффе, и поначалу вели себя очень покладисто. А вот дальше последовали странные события. Стрелок ведущего в тройке обычных германских 'цертштёреров' BF-110 зачем-то навел на гражданскую машину спаренные пулеметы между разнесенных хвостовых килей своей машины. В это время оба его ведомых резко ушли виражами в разные стороны с набором высоты. Пилот головного японского 'Дугласа' уже готовый доложить венскому авиадиспетчеру, что встреча с сопровождающими состоялась, вдруг с удивлением понял, что связи-то нет. Причем, связаться он не может даже с идущими за ним 'двадцать вторым' и 'двадцать шестым'. На всех диапазонах были сильные помехи. Дальше кричать в микрофон было бессмысленно. Подозрения всколыхнулись в душах экипажей и пассажиров, и почти сразу получили подтверждение.

Головной 'мессершмитт' начал плавно увеличивать скорость, и неспешно, менять свой курс на гораздо более западный. А зажавшие их с боков и с хвоста остальные пятеро 'встречающих', взяли все три 'Дугласа' в плотный зажим, требуя следовать за их лидером. Слева от борта замешкавшего 'двадцать второго' даже пронеслись трассеры нескольких очередей. Губы японского майора плотно сжались. Их уводили от прежнего курса на Вену, как раз куда-то в сторону подкарпатской префектуры той самой мятежной польской провинции Германской империи, в небе над которой должна была пройти стажировка японских пилотов. То, что их ведут в плен, майор уже не сомневался, но сделать он ничего не мог. Связь отказала окончательно. Посадить 'Дугласы' запрещали своим пулеметным огнем конвоиры. Даже совершить прыжок здесь над прикарпатской Венгрией молодые пилоты-тошибу не могли. Из-за тесноты в салоне, парашютов на борту 'Дугласов' не имелось. При планировании этого перелета, куда больше, чем на парашюты, надеялись на надежность техники и опыт экипажей. И гражданские пилоты эти надежды оправдали. Но, вот, на перехват в небе нейтральной страны столичное начальство, да и сам майор, никак не рассчитывали. И теперь жизни сотни из числа лучших пилотов-истребителей страны Ямато зависели от малейшей оплошности гражданских пилотов или от злой воли захвативших их в венгерском небе 'воздушных пиратов'...

* * *

После приземления на аэродром Ясоньки, Жешувского аэроузла, три транспортника, несущих на своих крыльях двенадцатилучевые белые звезды в ультрамариновых кругах, были поспешно утащены на стоянку мощными трехосными грузовиками. А нацеленные ручные пулеметы аэродромной охраны и три развернутых в боевое положение 37-мм зенитных 'Бофорса' сразу расставили акценты, кто тут, кем является. Намек был более чем прозрачный. Правда, кроме одного польского переводчика с китайского, заглянувшего в кабину 'Дугласа', и сделавшего на свою 'Лейку' пару фотоснимков, внутрь самолетов польские солдаты и офицеры не лезли, но и никого не выпускали наружу. Было заметно, что поляки ждут кого-то облеченного властью. Майор ободряюще похлопал первого пилота по плечу. Здесь от них уже мало что зависело, и никакой вины за экипажами не было. Приходилось ждать и надеяться, что даже если их миссия окончательно сорвется, то им хотя бы удастся вернуться в Нихон. А еще была надежда на то, что все западные гайдзины не отличают между собой китайцев и японцев, которые для них на одно лицо. Транспортники-то имели китайские опознавательные, а пассажиры были в китайской военной форме, и с китайскими документами. На соседней полосе в это время приземлялась отлично сыгравшая свою роль шестерка трофейных двухмоторных 'мессершмиттов'. Недолгое ожидание вскоре завершилось. Минут через пятнадцать после посадки к стоянке подрулили четыре легковых машины. Появившийся из остановившегося вторым 'Пежо', генерал тут же потребовал к себе для разговора старшего китайского офицера, и остался ждать под навесом вместе с несколькими гражданскими лицами, двое из которых имели фотоаппараты, а один кинокамеру. Беседовали по-английски...

— Господин майор, представьтесь!

— Имею честь. Майор Шин Джао, Китайская армия. Простите генерал, могу ли я узнать, с кем я имею честь встретиться? И в чем причины задержания наших самолетов? — в эту миссию всем японским пилотам были выданы китайские документы на другие фамилии, и майор выбрал себе новый псевдоним, вместо старого псевдонима 'Огита', которым год с лишним назад назвался в плену в Монголии.

— Главнокомандующий Сил Поветжных генерал брони Стахон. Честь имею. Что же до вашего, майор, интереса к причинам нынешнего задержания, то...

Генерал неспешно цедил слова, но от взгляда его веяло смертельным холодом. А присутствующие при беседе гражданские внимательно слушали, торопливо строчили в блокноты, и ослепляли майора магниевыми вспышками своих фотоаппаратов. Да и вообще, вели себя поляки крайне бесцеремонно. Японец терпеливо ждал продолжения. Если тут присутствуют журналисты, значит, вполне вероятно их скоро отпустят...

— Для начала, ответьте, майор! Для чего сотня опытных и отлично обученных ЯПОНСКИХ... Да-да, именно пилотов истребительной специальности из нейтральной нам Японии(!!!), прибывают в страну, с которой наша Польша ведет непримиримую войну?! И, насколько мне известно, это не последняя сотня японских пилотов, которую ждут в Германии. Причем не только для обмена опытом...

— Вероятно, вы ошибаетесь, господин генерал. Мы не имеем отношения к япон...

— А, что если нам снять ваших пилотов и вас на фотографии в нескольких ракурсах, и заодно получить ваши отпечатки пальцев? Ммм?

— Но для чего все это, господин генерал?! Разве наши документы...

— Например, для того, чтобы ваше правительство узнало, что японские офицеры собираются воевать против союзной Польши, частным образом. И для газет, разумеется.

— Но...

— Кстати, ваши вылетевшие из Сингапура самолеты, хоть и несут опознавательные знаки китайской республики, но собраны в Японии, и даже имеют соответствующие иероглифы на приборных панелях. Через несколько минут мне пришлют фотографии одного из кокпитов, разумеется, с переводом...

Молчать было нельзя. Репортеры уже строчили в свои блокноты, хотя майор был уверен, что прикажи им польский генерал, и они тут же забыли бы об интересном материале. Как ни крути, огласка не выгодна и этой мятежной Польше. И все же...

— Вам столь нравится молчать в беседе? Послушайте майор, я ведь могу просто интернировать всех вас, как китайских наемников, и про вас очень скоро забудут. Я даже думаю, что кто-то в Токио очень обрадуется такому повороту.

— 'Но', господин генерал? Пожалуйста, договаривайте. Вы не завели бы этот разговор, если бы, не хотели что-то мне предложить... Я прав?

— Да, я готов дать вам шанс, майор. И даже два. Если вы сейчас подробно, честно... Без малейшей лжи, ответите о цели вашей миссии, в присутствии вот этих корреспондентов, то все три ваши самолета будут, без задержки, отпущены... Правда, отпущены они будут не в Вену и Берлин, а домой, в Японию. И только, через территорию соседнего нам СССР, с которым Польша не воюет. Да и отпустить ваших людей мы можем, лишь под личные гарантии дальнейшего неучастия в этой войне. Подумайте. Это погубит вашу карьеру, но спасет ваших молодых пилотов.

— Хм.

— Впрочем, есть и второй благоприятный для вас вариант развития этой истории. Третий я не озвучиваю. Он вам и так понятен, без длинных комментариев...

Майор никогда не боялся поединка взглядов, но сейчас первым опустил глаза.

'Они все знают. Более того, у них точно есть доказательства германо-японского соглашения против Польши. Где-то в штабе в Токио сидит предатель! Обидно. А за провал этой миссии кто-то должен ответить. И отвечать теперь придется ему. Никто не будет слушать оправданий. Дважды попасться в плен! Сорвать договор на поставку новой германской авиатехники! Такое в Токио не прощают. Умереть? Умереть легко... Но, что станется здесь с сотней, подчиненных ему пилотов? А с теми, кто остался дома? А с выстраданным им Центром в Саяме?'.

Однако услышав третье предложение, майор долго не думал. Этот вариант был единственным приемлемым. Хотя последствия для его карьеры могли быть столь же печальными. Как тогда в Монголии каждому из японских пилотов было предложено высказаться в отношении полученного предложения, смахивающем скорее на ультиматум. Гостеприимные хозяева, выделили для этого зал большой армейской столовой, где для сотни 'гостей из Японии' был даже накрыт стол. Несмотря на скепсис, относительно кулинарных способностей хозяев, от дегустации всех поданных блюд никто не отказался. Суп 'Журек' с копченостями скорее понравился, несмотря на непривычный вкус. От бигуса все дружно отказались, заказав себе по две порции рыбы под польским соусом. Яблочная шарлотка, тоже понравилась пилотам. Как высказался поручик Мицудо — 'С такой кормежкой можно посидеть и в плену'. Впрочем, никто его шутки не принял. Майор честно объяснил, что поляки предложили сделать несколько вылетов против немцев. За это обещана им свобода, и даже переучивание на трофейную германскую технику. Однако связаться сейчас с командованием не выйдет, решение принимать придется самим. Если поляки не обманут, то вскоре они смогут продолжить свою миссию, правда, уже на Западном фронте. Вот только, как именно оценят их задержку и действия в Токио? Командующий авиацией Тодзё их без сомнений поддержит, как и значительная часть его подчиненных. Но, что решат при дворе, заранее не скажет никто. Этот непростой выбор может оказаться трагической ошибкой, ведущей к позору для офицера и его семьи. И поэтому каждый должен сделать свой выбор осознанно. Глаза молодых офицеров глядели на командира и учителя удивленно. Мол, отдайте приказ и мы все сделаем, но если все так плохо, зачем эти вопросы?

Майор помедлил полминуты, но затем рассказал свою историю. Полтора года назад русский поручик предлагал попавшему в плен капитану и пятерым другим пилотам-тошибу похожий выбор. Им предложили летать на учебных машинах и участвовать в учебных схватках с врагом. Тогда, они могли отказаться, и вероятно попали бы в лагерь, хотя звучали и пугающие намеки о неучастии России в конвенциях по военнопленным. Но им в тот раз обещали очень хитрые условия. Первый вариант не снимал с них позора плена, но сохранял чистоту их служения императору. Зато вторым вариантом было продолжение воздушных боев, пусть и с безопасными учебными пулями. Что есть трусость, а что мудрость и доблесть, никто заранее не знал. Решение было весьма непростым, но не согласись они тогда летать на учебном аэродроме, Нихон бы не получила угнанный ими русский секретный пушечный самолет 'Нагинату', и в Саяме никогда не появился бы их Центр подготовки летного резерва. Причем, заметил майор, русские тогда выполнили часть своих обещаний — за десять победных вылетов подряд, они временно выдали поручику Амано кинжал кусунгобу и катану для его секунданта. Но тогда сам капитан запретил поручику совершение сёпуку. И теперь майор спрашивал подчиненных — не хочет ли кто-нибудь из них отказаться? Несколько минут прошли в напряженном молчании, но потом один за другим пилоты приняли непростое решение. И майор порадовался, что не отказался никто.

* * *

По прибытии на секретную авиабазу, всех японских пилотов завезли внутрь большого склада. Где выдали им новую форму пилотов польских ВВС. На отделенной лесополосой площадке без долгих вступлений начались тренировки на очень странных легких двухместных машинах. Эти самолеты обладали высоким узким рыбообразным фюзеляжем, с толкающим воздушным винтом, расположенным в хвосте. За винтом на охватывающем его киле крепился очень компактный руль поворота. На заинтересованный вопрос офицера, генерал ответил, что эта конструкция построена в нескольких вариантах по очень дешевой технологии в качестве развития проекта АСА-5 (польско-французского конструктора Армана (Анджея) Колко), полученного в прошлом году из Франции от технического директора SNCAO Мишеля Кергьюстеля. На учебных машинах имелось четырехстоечное шасси с носовым и хвостовым колесом. А вот, на боевой одноместной версии, вместо него была стартовая тележка, разгонявшаяся по сдвоенным рельсам дороги Декавиля, положенным с редкими шпалами на пологой насыпной возвышенности. К стартовой тележке аппарата крепились пороховые ракеты, ускорявшие взлет аппарата. Майор оценил всю систему, как остроумную и, по всей видимости, весьма недорогую. Вес аппарата едва достигал тонны, а мощность мотора не превышала полутысячи лошадиных сил, зато скорость в одноместном варианте была обещана свыше пятисот километров в час. Вооружение составляли одно автоматическое орудие 80-го калибра (похожее на русские ШВАК, попавшие в трофеи в Монголии), и по три установленных на концах каждого крыла пусковых установки. Рыбообразный обтекатель ПУ скрывал в себе три стальных стакана со вставленными в них 75-мм пушечными патронами, настроенными на шрапнельно-картечный выстрел почти в упор. Вместо затвора, сзади ПУ торчали донца трех гильз, в которые были заведены очень тонкие провода электровоспламенителей. Синхронные парные и последовательные залпы снарядов, должны были отбросить назад от самолета латунные гильзы, почти без воздействия отдачи на конструкцию планера и винта. После чего облегченный истребитель в течение нескольких минут мог вести весьма эффективный хоть и довольно скоротечный воздушный бой. Вот только приземляться он был должен уже в безмоторном полете. Запаса топлива хватало только на набор высоты в шесть тысяч метров и одну две атаки. Посадка планировалась вне аэродрома на любую пригодную площадку длиной не более трехсот метров. Пробег на широкой подфюзеляжной лыже был не более сотни метров. Первая же мысль о новом побеге на этой технике, была сразу отметена разъяснением генерала Стахона.

— Панове офицеры. Мы сейчас в двухстах километрах от линии фронта. Тевтонцы будут наносить по нам свои воздушные удары от Кракова и Лодзи. Взлетать будут по три машины по команде вышки. Радиосвязи в самолетах нет, поэтому о взаимодействии в бою договаривайтесь заранее. Обращаю внимание... Перелететь на временно ваших 'сверчках' через линию фронта, с имеющимся запасом топлива, не сможет никто. Зато после пятнадцати дней активных боевых действий, или совершения вами десяти боевых вылетов, или после уничтожения, хотя бы одной машины противника в пересчете на каждое звено, все ваши пилоты будут вывезены в Стокгольм, откуда уже сами решат, куда им двигаться дальше. Лететь из шведской столицы над Балтийским морем, не советую. Даже в небе у Кенигсберга и Гамбурга легко погибнуть без всякой славы. Рекомендую Данию. Эта оккупированная тевтонцами страна используется захватчиками для обороны побережья, и оттуда можно перелететь в Британию. Можете попытаться выполнить свои обязательства перед Люфтваффе, летая за швабов на Западе. Это будет ваш выбор. Но если после нашего 'прощания навсегда', мы увидим, любого японского пилота взятого в плен Войском здесь, то мы его просто повесим. И ему сильно повезет, успеть сделать себе сёпуку. К тому же, в этом случае мы не станем скрывать ваше участие в боях против Германии, и пусть политические последствия для Японии, окупят для нашей Польши ваше вероломство. Ну, а при честном выполнении вами соглашения, и мы будем столь же честны. Что ж. К делу, панове!

* * *

А дальше выпускники и студенты Саямского Центра, смогли оценить свою подготовку в боевых вылетах против лучших на данный момент военно-воздушных сил. Прикрываемые районы до этого часто бомбились Люфтваффе, но всего неделя боевых действий японцев почти очистила небо. Впрочем, результат был общим. Встреченные на маршруте польскими истребителями группы бомбардировщиков, сбивались теснее непосредственно перед выходом на боевой курс. Сопровождающие их 'мессершмитты' оказывались связаны боем, и не могли помочь в отражении сконцентрированного удара шести десятков небольших стремительных аппаратов. Майор перед каждым вылетом, объяснял подчиненным порядок будущего боя. Польское командование всемерно шло навстречу и даже помогло поставить телефонную связь между аппаратами на стартовой позиции. Последние директивы японские пилоты получали прямо в присоединенных во внешней проводной линии кабинах 'сверчков'. После взлета максимально облегченные истребители сразу бросались в бой. Быстрый набор высоты и атака. Иногда выход на позицию с превышением над строем бомбардировщиков. Чаще удар производился прямо в наборе высоты. С полукилометра дистанции, звучал растянутый почти на две секунды залп шрапнельных выстрелов с законцовок крыла, и затем сразу пушечный огонь на поражение. Маневрирование при пролете через вражеский строй, треск попаданий в планер от пулеметных трасс воздушных стрелков 'хейнкелей'. Затем еще одна короткая атака, и резкий уход вниз, чтобы успеть, с обрезавшим мотором, найти площадку для посадки, и сесть с первой попытки. Уйти на второй круг без мотора было нельзя. При подготовке к одному из вылетов майор обратил внимание на размещенные на соседней площадке похожие на их 'Сверчки' самолеты. Вот только винтов в хвосте у них не было. А тренировались рядом с японским 'пленным сентаем' юноши не старше шестнадцати лет. Это было очень странным. Похоже, часть была учебной, поскольку в небе этих самолетов японский офицер не видел. Кстати, один раз майор, наблюдал построение 'соседей', к ним прибыл какой-то очень важный чин, хоть и не генерал (лампасы были бы заметны). Издали было ничего не понять, но в душе поселилось странное чувство. Этого начальника майор где-то видел. Жесты и манера себя вести были на кого-то похожи. На кого? Увы, память не сразу выдала ответ. Но, когда при чтении польской газеты это случилось, захотелось сильно зажмуриться и потрясти головой. С газетной страницы глядел на майора требовательным и упрямым взглядом тот самый человек, с которого началась вся история с его приписанным нынче к Академии Центром. На погонах офицера с лицом старшего лейтенанта Колуна, красовались знаки различия подполковника. Аккуратно заданный вопрос охране, подтвердил подозрение. Подполковник Моровски действительно бывает здесь наездами, и как раз недавно был у соседей. Стало ясно, что чувства не обманули в тот раз, и издали видел он на плацу именно того странного русского. Гайдзина хорошо понимающего кодекс 'Бусидо', знающего искусства дзю-дзюцу и карате-дзюцу. Вдохновенно летающего на любом самолете, словно птица, благословленная самой Аматерасу, и все время думающего о чем-то печальном и далеком. А вот, как это случилось? Как советский офицер стал заместителем командующего польских ВВС, майор так и не смог понять.

Но долго рефлексировать было некогда. Начальник Саямского центра и здесь, в Польше, организовал дело профессионально. Минимум шесть учебных вылетов на двухместных аппаратах для переучивания на каждого студента. Многократная отработка ориентирования на 'сверчке' с безмоторными посадками на подфюзеляжную лыжу. За время учебы успели понаблюдать несколько германских авианалетов, отбитых зенитной артиллерией и обычными польскими истребителями. Майор быстро набросал конспект для обучения тактике и потом требовал от студентов точных ответов на все вопросы. Над выданной им картой прикрываемого промышленного района перед сном тренировали до автоматизма, в зависимости от местоположения истребителя после атаки, быстрый поиск местных ориентиров, пригодных для приземления площадок и маневры при заходе на посадку с включенным и выключенным мотором. Потом была отработка отстрела шрапнелей, и стрельбы из авиапушки по привязанному к 'Люблину' тренировочному 'конусу. Имитация воздушных боев против двухмоторных PZL-58 'Лис II' и трофейных Bf-110 (тех самых, что встретили их тогда у Дебрецена). Затем были вылеты группами по несколько человек на двухмоторных 'Локхидах' для ознакомления студентов с ориентирами района боевых действий с воздуха. Разбор всех проведенных полетов помогал избавиться от большинства ошибок.

В первом же боевом вылете, потерь в его 'пленном сентае' не было. Германцы от неожиданности не успели достойно встретить многочисленные атакующие их воздушные цели. Из атакуемого японскими пилотами гешвадера, шесть двухмоторных машин было сбито и восемь ушли, дымя подбитыми моторами. Бомбометание прошло хаотично. По заводу попало всего три бомбы. Количество пробоин на вернувшихся из вылета 'сверчках' оказалось минимальным. Лишь двое японских пилотов разбили свои машины при грубой посадке, но сами остались невредимы. Дальше ранения случались от оборонительного огня. Погибли в бою против большой группы 'Хейнкелей Не-111' курсанты выпускного курса, Нагава и Кудуки. На них скрестились трассы сразу нескольких групп самолетов. Польские медики лечили в целом неплохо. Но для проведения сложных операций привлекали русских соседей. Пятеро пилотов-тошибу, получивших тяжелые ранения, отбыли на лечение в советский Львов. Всего ранены были семнадцать пилотов-тошибу (из них восемь легкораненых остались в строю). На пятнадцатый день участия в боях, их снова посетил генерал Стахон. Он вручил майору документы об окончании их интернирования, коробку с подарком для императора Сёва и памятными знаками для всех японских пилотов. Объяснив, что не считает себя вправе предложить японским офицерам денежную компенсацию или военные награды, ибо это может быть понято превратно у них на родине. Но также считает своим долгом выразить благодарность за честное исполнение соглашения и за пролитую японскими союзниками кровь за свободу Польши. За все ими сделанное, он передает Японии три трофейных самолета (один 'Bf-110', и два 'Bf-109Е'). А на следующий день для выведенных с фронта японцев, Стахон организовал обучение и 'совместные тренировки'. Во время которых японские пилоты на 'мессершмиттах' тренировались вести учебные воздушные бои против американских пилотов, летающих на 'Кертис Р-40' и 'Ястжеб-III' (он же 'Рипаблик Р-43 Лансер'). Причем американцы прилетали в район, со своего аэродрома, получив приказ 'погонять новичков'. Они понятия не имели, с кем они тут соревнуются. На восемнадцатый день, генерал сдержал свое обещание отпустить 'гостей'. Все оставшиеся в строю пилоты-тошибу отбывали в Литву. Откуда в сторону Стокгольма их увозили русские ПС-84. Подаренные германские аппараты отправлялись на Дальний восток по железной дороге в разобранном виде и сопровождением четырех легкораненых японских офицеров. А два из трех родных 'Дугласа' с китайскими опознавательными знаками, еще неделю назад улетели в Японию с советскими экипажами. Третий, попавший под германскую бомбежку, японский двухмоторный транспортник оставался после ремонта в Польше.

Из Стокгольма до Дании добрались через день.. По прибытии в Копенгаген, майор доложился командующему воздушным флотом генерал-полковнику Рихтгофену, о прибытии на фронт японских добровольцев ранее захваченных в Венгрии. И попросил оказать им доверие, разрешив участвовать в воздушной операции. В операции 'Громовержец', по прикрытию морской и воздушной высадки германских дивизий в Ирландии, японский сентай выступил удачно. За месяц было уничтожено свыше трех десятков британских бомбардировщиков, атаковавших аэродромы Люфтваффе в Дании. Германские дивизии закрепились в Голуэе, Слайго и Дублине и нескольких соседних графствах. Несмотря на постоянные атаки транспортников на маршруте истребителями и самих районов высадки авиакрыльями бомбардировочного командования RAF, "воздушный мост" заработал ритмично. Несколько десятков германских восьмимоторных транспортных гигантов 'Слон' вместе с тружениками 'Юнкерс Ju-52' смогли перевезти уже более тридцати тысяч пехоты с артиллерией и танками. Не меньшее количество солдат и боеприпасов было доставлено морем. В самой Ирландии также удалось навербовать добровольцев. Ситуация стала настолько серьезной, что британцы были вынуждены снять несколько индийских и австралийских дивизий с континентального фронта, и отвезти их за Канал. В это же время в Польше, Люфтваффе понесло сильные потери. И не только от обычных истребительных эскадрилий Сил Поветжных, но и от выскочивших, словно из под земли, огромных масс небольших, но очень кусачих аппаратов. Причем, как выяснила разведслужба Абвера, часть из этих машин были ракетными перехватчиками, взлетающими с внеаэродромных установок помещавшихся даже в местах с плотной застройкой. Немцы вынужденно перебрасывали на Восток опытные авиачасти, которые все равно не смогли добиться 'господства в небе'. А последовавшие за остановкой германского наступления, наземные и воздушные контрудары Войска польского, привели к освобождению от оккупантов части коронных земель. Несколько германских дивизий даже были окружены и уничтожены под Варшавой. Гитлер слал к японским союзникам просьбы 'продлить командировку японских добровольцев', но не нашел понимания. Однако, японским пилотам, участвующих в 'Миссии Саямы', и с успехом, выполнившим обязательства перед союзниками, было уже не до этого. Майор получил из штаба армейской авиации приказ, вместе с подчиненными отбыть в метрополию через Соединенные Штаты, и не собирался его оспаривать. Тем более что у Центра подготовки резерва теперь появилось интересное дополнительное направление подготовки пилотов ПВО...

* * *

Черновое обновление от 03.05.20 / С ДНЕМ ПОБЕДЫ! — 'самоизолированная прода' / — не вычитано //

* * *

 

Получить магнитофонную запись переговоров заместителя Гейдриха штандартенфюрера Кальтенбрунара и главы 'отдела Z' в 'Сикрет Интеллидженс-сервис' Клода Дэнси, оказалось не простым делом. Помогла подготовительная работа, проведенная в Швейцарии годом ранее. В нескольких отелях теперь имелись средства прослушки, которые уже больше года интенсивно использовались советской разведкой. Очередной раунд сепаратных переговоров проходил уже без участия Лемана. В этот раз компанию Эрнсту Кальтенбрунару составил штурмбанфюрер Шпитци, с которым Вильгельма познакомил Макс Эгон фон Гогенлоэ на самом первом туре переговоров в Мадриде. Шпитци был неглупым офицером, но слишком уж прямолинейным. Список надежных мест для организации этой встречи в Швейцарии ему достался специально подготовленный. У него просто не было шанса выбрать, какой-либо другой отель без прослушки, ибо все альтернативные варианты имели какие-нибудь серьезные изъяны. Или неудачное расположения на случай отхода, или соседство с полицией. Вот он и выбрал, что получше. Поэтому о том, что в мае в Ирландии состоится следующая встреча германского эмиссара, но уже с лордом Галлифаксом и его доверенными лицами, вскоре стало известно в Москве. Это был почти официальный уровень переговоров с врагом, который в случае компрометации встречи не удастся легко дезавуировать. Так что успех был достигнут, и ставки в игре повысились еще сильнее.

А вот на следующий вопрос, полученный от русского куратора, Вильгельму было нелегко ответить. Он конечно, бывал и в Дахау, и в Заксенхаузене, но глубоко в эту тему не погружался. Впрочем, залегендировать свой интерес поисками польских агентов, и убедить начальство отправить его самого в лагерные пункты генерал-губернаторства, было несложно. Но, ведь, советская разведка почти наверняка планировала какие-то акции в этих районах. И, значит, сразу после тех акций начнется расследование гестапо. А когда аналитики Мюллера из IV управления 'сложат два и два', это станет его провалом. Даже просто выказать в беседе интерес к местам расположения восточных концентрационных лагерей было смертельно опасно, ведь в имперском управлении 'все писали на всех'. К тому же, 'Инспекция концентрационных лагерей и соединений СС' была фактически, отдельным ведомством с прямым подчинением рейхсфюреру СС Гиммлеру, и нигде не публиковала списка своих объектов. Поэтому лично влезать в это дело было нельзя, нужны были подставные фигуры. Пришлось зайти издалека. Трех бывших подчиненных разжалованного за неудачные операции в шарфюреры Альфреда Науйокса, вместе с ним самим, и еще двумя любимчиками покойного Шелленберга, Леман вывел за штат отдела 'С' VI-го управления, и командировал их 'для обмена опытом и подбора кадров' в нелегальный эстонский центр вербовки агентов, подчиненный 'Абвер-2' (договоренность об этом, между Гейдрихом с Канарисом, имелась). В задачи новой группы входил поиск и вывоз за границу СССР 'перспективных кандидатов', как для учебных подразделений VI управления, так и для 'Инспекции концентрационных лагерей и соединений СС 'Мёртвая голова'', которой командовал группенфюрер Теодор Эйхе. Более-менее ценный человеческий материал тут же отправлялся в Тюрингию для обучения (исключая тех, что отбирал себе 'Абвер-2'). А весь завербованный в Прибалтике и мало на что годный сброд, не соответствующий стандартам диверсионных частей СС и военной разведки, вывозился контрабандными тропами и щедро передавался коллегам в подразделения 'Тотен копф'. Причем, именно в подразделения охраны концентрационных лагерей, поскольку в штат воюющей во Франции дивизии СС 'Тотен копф', могли принять только 'проверенные кадры'. К тому же, инициируя эту комбинацию, куратор, попросил Лемана добыть еще и образцы приказов, издаваемых в РСХА и других службах СС, в том числе и образцы документов, выпущенных канцелярией Теодора Эйхе. Резидент объяснил агенту, что необходимо спровоцировать выпуск настоящего приказа Гиммлером о сборе учебных материалов для предстоящего резкого расширения числа концентрационных лагерей и зондеркоманд. Все должно было логично укладываться в задачи подготовки разгрома Польши и приведения этих территорий к повиновению. И уже на основе этого реального приказа планировалось решить несколько разведывательных задач. Вильгельм восхитился красотой замысла, и приступил к поиску вариантов. И вскоре два из них реализовал.

Так, Леман 'по-дружески' посоветовал сосланному в Прибалтику Науйоксу, 'не вешать нос, и с пользой использовать свой 'остзейский отпуск''. Альфреду предлагалось подумать над обучением новых зондеркоманд, и заодно озаботиться правильной методологией подачи учебного материала. Причем приятель даже пообещал передать его инициативы заместителю Гейдриха штандартенфюреру Кальтенбрунару, но лишь в случае блестящей проработки деталей доклада, не только в русле работы своей службы, но и соседних служб СС. Такая 'морковка' сильно воодушевила разжалованного диверсанта. В добавок, слухи о скором резком расширении штатов, действительно гуляли по РСХА и другим департаментам СС. Тут рисовались неплохие перспективы 'попасть в струю', и снова взлететь на уровень руководства одним из отделов Главного Управления Имперской Безопасности. Так что, за работу группа Науйокса взялась, засучив рукава. Вскоре нелегальный кадровый конвейер из СССР заработал, а в отдел Лемана потекла тонкая струйка информации о событиях, связанных с отобранным контингентом. Московское начальство попутно получало списки и фотографии потенциальных диверсантов и тюремщиков (и брало под наблюдение их ближний круг, оставшийся в Союзе). К тому же, сведения о кандидатах, направленных в лагеря, расположенные в Польше и в Померании, давали самому Леману немало данных для анализа. В первую очередь — это адреса новых мест службы агентов. Уже эти данные позволили резко сузить район поисков упомянутых куратором 'лагерей смерти'. Зарубин присылал ему и свои подсказки, на что следует обращать особое внимание. Кроме того, агент 'Брайтенбах' с прошлого года (со времен 'заповедника для Пешке') был хорошо осведомлен о работе баварских секретных производств (от авиационных и автомобильных заводов, до химических фабрик включительно). И оттуда информация уже давно текла к нему потоком, из которого нужно было, только вычленить главное. А анализировать неполные данные Вильгельм Леман всегда отменно умел. Например, мелькнувшие краткие сведения, об отправке из Мюнхена в Штутхоф, Аушвитц, Сольдау, Освенцим и Кульмхоф новых партий кофейных фургонов 'Кайзерс-Каффи', а также партий тракторов-буксировщиков и генераторов угарного газа производства ИГ 'Фарбен', позволили сложить вместе части мозаики, и подвести первый итог. Куратор в Швейцарии тут же получил эти сведения и передал их дальше. Вторая закладка также сработала. Энтузиазм Науйокса оказался весьма плодовитым. Вскоре появился его обширный доклад о необходимости тотального сбора учебных материалов, с примерами их использования. Причем, Альфред сумел заразить этой идеей и других коллег, поэтому пакет с выкладками ушел наверх, минуя VI управление Лемана, через резидента СД в Эстонии. Документ получил высокую оценку Гиммлера и дело завертелось. Вильгельм, узнав об этом от адъютанта Кальтенбрунара, лишь порадовался стечению обстоятельств. О выходе в апреле нужного приказа рейхсфюрера СС он, сразу же, сообщил куратору в Берн. На этом роль Лемана в подготовке очередной операции советской разведки была исчерпана. В дело вступали совсем другие силы...

* * *

А тем временем, в почти прифронтовом Париже состоялось расширенная конференция политического и военного руководства всех входящих в Альянс сил союзников. Ситуация на Западном Фронте складывалась тяжелая, но еще не трагическая. До этого момента, противник уже много раз прорывал фронт, но так и не смог добиться ни разрезания сил Альянса на части, ни окружения крупных войсковых группировок, ни даже выхода из войны какой-либо страны Альянса. От свободной территории Голландии мало что осталось. Большая часть оказалась вообще затоплена, но даже там еще можно было держаться. Да и германским войскам часто доставалось в ответ, 'игры в одни ворота' не случилось. От ударов авиации Альянса вермахт потерял значительную часть танков и артиллерии. И даже две огромные, еще недоведенные до приемлемого уровня надежности, рельсовые установки 'Дора' и 'Толстый Густав' (калибром по 800мм) задействованные при штурме 'Линии Мажино' удалось повредить силами бомбардировщиков 'Арме дель Эйр'. Впрочем, и немцы не остались в долгу, что резко увеличило потери воюющих сторон. Неожиданностью стал мартовский воздушно-подводный десант в Ирландии. Несколько недель Люфтваффе столь агрессивно прикрывало этот район от атак бомбардировочного и истребительного командований RAF, что 'Воздушный мост' успел доставить на остров целую армию под командованием генерал-лейтенанта Гудериана. Особо отличились восьмимоторные 'Слоны Мессершмитта'. Ни один из них пока не был потерян, в отличие от нескольких десятков 'тримоторов' Ju-52, сбитых 'спитфайрами' над Каналом. Подводные лодки Кригсмарине, также работали словно трамваи, доставляя на землю 'Зеленого Эрина' подкрепления и боеприпасы. Восстание ирландцев серьезно усилило этот новый фронт. Дублин, Голуэй, Слайго и еще несколько небольших городов были вскоре взяты, но дальше дело забуксовало. В какой-то момент из-за ожесточенности боев над Ла-Маншем, даже затихло воздушное противостояние над Францией. Все понимали, что эта тишина ненадолго, но французы успели воспользоваться передышкой для проведения перегруппировки войск и укрепления угрожаемых участков фронта. А, вот, Британии не хватило стойкости. Премьер-министр Черчилль, в первой декаде апреля объявил о переводе шести своих дивизий из Фландрии в Ирландию. На смену им должны были прибыть дивизии из Индии, Австралии и Южной Африки, но уже в мае. Теперь, на континентальном фронте осталось не более двух неполных британских дивизий, да и те не особо горели желанием сражаться. Фактически Британия уже ушла из Европы, предоставив своих партнеров по Альянсу своей судьбе. При этом в британских газетах все было представлено, как 'честное продолжение войны, несмотря на тяжелую ситуацию в метрополии'. Еще в прессе частенько звучали намеки, что для противодействия агрессору срочно требуется вовлечение России и других нейтральных стран. Если, конечно, те не хотят, чтобы их считали пособниками стран Оси. Впрочем, газеты союзников по Альянсу нашли и другие резоны действий британцев. В нескольких публикациях был раскрыт секрет — чем станет отвод британских дивизий для Альянса. В них рассказывалось, что немцы сейчас перебросят значительную часть сил на Восток и разобьют 'Сражающуюся Польщу', чтобы потом вернуть эти силы на Запад для Добивания Франции и Бельгии. А потом, Гитлер предложит Англии мир против СССР — то есть, совместное нападение на Советскую Россию с ее последующим разделом. Поэтому, мол, британцы столь храбро изображают войну, по сути, спасая свою шкуру, за счет жизней союзников. В одной из таких статей Британию прямо назвали 'тайной союзницей Гитлера'. Эти газеты снова очень оперативно появились на улицах городов и деревень восточных графств. Полиция изымала крамольные публикации и искала распространителей, но идея уже 'ушла в народ'. По стране прокатились стихийные митинги, осуждающие позицию правительства. Парламент тоже гудел от негодования. Но главный британский скандал был еще впереди.

На фоне этого скандала, согласование вывоза польского руководства из Франции не на Остров, а на родину — в Польшу, прошло намного быстрее. Вот только перелет министров и их помощников на шести четырехмоторных 'крепостях' Боинг В-17 немало попил у подполковника крови, и обернулся целой спецоперацией Сил Поветжных. Однако, Моровский сумел обмануть штаб Люфтваффе, имитировав очередной удар брандерами. Только на этот раз он обошелся без настоящих брандеров, изобразив их запущенными в сторону Берлина пятью чуть живыми после всех повреждений и ремонтов, трофейными германскими 'Дорнье-17', летящими с зафиксированными рулями и тянущими за собой по два пустых планера на буксире. Пилоты выпрыгнули из этих 'авиационных полутрупов', как только самолеты с планерами на буксире смогли набрать шесть тысяч метров. ПВО Третьего Рейха от такого ужаса взбесилось и подняло в воздух все что могло отбивать ночные налеты. А тем временем, шестерка тяжелых бомбардировщиков 'с особо ценным одушевленным грузом' пронеслась весенней ночью над Швейцарией, Италией, Албанией, Югославией, Австрией, и нормально приземлилась на Жешувском аэродроме Ясоньки. Именно здесь летом прошлого года удалось добиться первой настоящей и долговременной победы Восточного фронта. И вот, теперь слегка ошалевшие от дальнего и опасного перелета вельможи из Правительства в изгнании и офицеры штаба Войска Польского, спускаются на землю под бодрый марш военного оркестра. Моровский доложил встречающему их генералу Стахону об успешном завершении перелета, и скромно замер в сторонке. Задача им была выполнена, теперь Польша воссоединилась, но осталась почти в одиночестве против грозного врага. И думать, что теперь с этим делать, должны были другие.

* * *

Германский Генеральный штаб тоже умел использовать паузы в войне. И поскольку 'ирландская передышка' по определению не могла быть длительной, военная машина Третьего рейха стремительно развернулась на Восток. Ведь французы явно не были готовы атаковать рейх в одиночку без британцев. Подготовленный ОКВ план наступления из Восточной Пруссии, предусматривал проведение мощнейших авиаударов по линиям обороны на Варшавском и Поморском направлениях. Предусмотрели почти все. Тысяча самолетов была временно сконцентрирована на спешно расширенных аэродромах Кенигсберга, Данцига, Пилау и Хайлигенбайля. Для этого три воздушных гешвадера были временно отозваны с Западного Фронта (один истребительный и два бомбардировочных). Мощное зенитное и истребительное прикрытие должно было обеспечить неприкосновенность аэродромов этих воздушных армад для ответных ударов их польскими бомбардировщиками. Часть зенитных дивизионов даже отозвали с фронта для этого, и вместе с ними были задействованы все трофеи. Одновременно с воздушным ударом, должна была начаться артподготовка и мощные моторизованные прорывы из Восточной Пруссии. Войск должно было хватить, и для прорыва оборонительных полос, и для окружения Варшавы. И за первые же десять дней на головы поляков должны были 'молниями Тора' обрушиться десятки тысяч тонн бомб. От Сил Поветжных должно было остаться лишь 'мокрое место'. Почти всё было предусмотрено планом. Кроме одного — об этом наземном и воздушном наступлении советская разведка узнала заблаговременно, и оповестила штаб Сил Поветжных еще за полторы недели до назначенной даты. И этого нападения польско-интернациональные авиачасти, противотанкисты, пехотинцы и артиллеристы ждали с нетерпением. Количество зенитных орудий, временно полученное из СССР вместе с расчетами, превзошло имевшиеся до этого силы артиллерии ПВО Войска Польского, в четыре раза. Восемь новых радиометрических станций 'Редут', развернулись в наиболее опасных районах. И это были не все новинки. На всех самолетах Сил Поветжных были спешно установлены сверхсекретные ответчики 'свой-чужой', что позволяло артиллеристам-зенитчикам вести точный огонь по данным радиометрических станций без визуальной идентификации целей. А заблаговременно подготовленные к отражению удара полки новейших ракетопланов ПВО должны были резко усилить и без того довольно опытные, и почти не уступающие врагу силы истребительной авиации.

Решение о передаче Польше этой секретной техники было принято в октябре 1940 после личного обращения к Сталину Командующего Сил Поветжных генерала Стахона. Польский военачальник раскрыл в послании собственные достижения Польши в разработке 'мобилизационной ракетной техники'. Оказывается, нечто подобное советским аппаратам, летавшим еще позапрошлой зимой в Карелии, уже с середины лета 1940 года разрабатывалось польскими коллегами. Поляки даже дальше продвинулись в отработке методик применения таких сил ПВО. Созданные ими аппараты могли применяться, как с реактивным мотором, так и с поршневым мотором и толкающим винтом в хвосте. Первые боевые тренировки прошли еще в конце августа 1940, дальше было еще несколько подобных эпизодов. Обучение пилотов поляки построили оригинально. Ракетопланы имели довольно тесные кабины и ограничения по весу пилота в 65 кг, поэтому набор курсантов допускал привлечение к обучению не только невысоких взрослых пилотов, но и подростков. В Москве догадывались, откуда такие идеи могли взяться у командования Сил Поветжных, но промолчали. В своем письме генерал Стахон, признавал эту технику недостаточно эффективной, но заметил, что дешевизна производства должна позволить один-два раза массово применить их для срыва воздушных наступлений тевтонцев, что само по себе станет интересным опытом. Это должно было помочь в дальнейшей разработке и постройке новых действительно перспективных аппаратов. Было даже предложено прислать в Польшу русских стажеров для совместной отработки тактики боевого применения. С тем пакетом Сталину передавался полный комплект чертежей модели 'Сверчок-2' для серийного выпуска, а также кинопленка с испытаниями и тренировками польских прототипов. Главное, о чем просил польский генерал, это оказать содействие в организации на территории СССР выпуска ракетных моторов и бронестекол для польских аппаратов. На проведенном совещании в Кремле сразу несколько участников высказались в поддержку этого проекта. Передавать Польше новейшие самолеты было рискованно, поэтому вариант с передачей лишь комплектующих для польского производства был признан возможным. А отработка в боевых условиях тактики применения крупных соединений реактивной авиации была необходима и СССР. Поэтому вскоре согласие от соседей было получено, и работа началась. Для этой авиатехники вместо предусмотренных проектом ЖРД польской конструкции с тягой 400 кгс, в серию запускался другой уже в значительной степени отработанный мотор РД-2М (конструкции Душкина и Глушко). Работать он должен был на азотной кислоте и тракторном керосине. Максимальная тяга у земли ожидалась в серии около 470-480 кгс. Расход топлива на режиме максимальной тяги порядка 2 кг/с, с давлением в камере сгорания 25 атм. Такой мотор мог непрерывно работать на максимальной тяге 15 минут. Правда, для очень легкой и короткой машины стандартная длительность перехвата лимитировалась объемом баков и не должна была превышать 10-12 минут. Причем, после каждого вылета ЖРД должен был сниматься с аппарата для осмотра и ремонта. Выпускать эту конструкцию в Польшу было рискованно, поскольку этот мотор готовился для радиоуправляемых ракет ПВО. И все же, Сталин рискнул. Но этот риск должен был быть в значительной степени снижен привлечением техников-мотористов из НКВД к обслуживанию ремонту и эвакуации ракетопланов в Польше с места посадки и падения. Залетать за линию фронта, на этой сверхсекретной технике было запрещено.

Не без проблем производство было налажено. Довольно простые по конструкции ракетопланы теперь тайно производились в широкой кооперации двух стран. Части деревянно-фанерных планеров собирались на мебельных фабриках в самой Польше. А фонари кабин, баки для топлива и окислителя, арматура, керосиново-азотные ЖРД, пороховые стартовые ускорители, детали систем управления, приборы и авиапушки доставлялись самолетами из Харькова. В проекте была предусмотрена возможность слива топлива и окислителя, и этой системой пришлось воспользоваться в испытательных полетах. Было четыре аварии, по счастью без жертв. Параллельно испытаниям шло обучение, и для летчиков, и для техников. Максимальная скорость этих легких боевых машин была не особо большой (не свыше 620-640 километров в час), приборов в кабине имелась самая малость. Вооружение также было слабоватым (одна авиапушка с полусотней снарядов и по восемь простейших пороховых ракет с шрапнелью типа РСШ-60). Продолжительность же полета была и вовсе смешной, но, зато, этих машин было накоплено уже шесть с половиной сотен, и еще столько же планировали собрать и облетать через неделю. Пока на новой технике было обучено летать всего пять сотен пилотов. Причем любому из них в день разрешалось выполнять не более одного вылета.

В это же время была резко усилена работа контрразведчиков. Фактически на польской освобожденной территории, в объявленных закрытыми районах, началось массированное прочесывание десятками, доставленных из Советской России машин радиопеленгаторов. Конные и моторизованные группы противодиверсионной борьбы только и ждали их команды на захват обнаруженных шпионов. Там, где пеленгаторы выявляли чужой передатчик, сразу глушилась радиосвязь, устраивались облавы и проверки документов. За неделю до начала вражеского наступления было задержано несколько сотен подозрительных людей. Из общего количества два десятка оказались сотрудниками германских разведывательных служб, среди остальных было много уголовного элемента и дезертиров. Разведчики Абвера и СД все же смогли отследить некие признаки ведущейся 'подготовки к встрече', но ничего по-настоящему полезного довести до своего начальства так и не сумели. А воздушную разведку от критически важных районов, надолго отвадили высотные мото-реактивные перехватчики, приписанные к авиабригаде 'Сокол'. Поэтому операция не была отменена, и в одну из ночей конца апреля 1941 года в эфир улетел зашифрованный приказ. Спустя полчаса первые волны германских бомбардировщиков, запустили моторы и начали выруливать на старт...

* * *

Сегодняшним днем вся бригада совершила три вылета, но их звено слетало всего раз и теперь было в отдыхающей смене. Влад тут же попал в наряд на стартовые позиции. Это ему досталось за позавчерашние пререкания с поручником Мацевичем. А они с Яном отдыхали, и решили проведать наказанного напарника. Впереди виднелись стартовые позиции. В еще довольно светлом небе, пару раз сверкнули и сразу погасли широкие лучи прожекторов. Это зенитчики готовятся к ночному бою. Экипажи тревожных звеньев тоже уже сидят в кабинах ракетопланов, в ожидании стремительного взлета. Техники, заправщики и оружейники продолжают свою работу. Шли Станислав с Янеком мимо заграждения их авиабазы, чтобы успеть перед сном перекинуться парой фраз с Владом. Того поставили на пост до полуночи. Завтра им все равно не летать, а значит, можно вместе в госпиталь сходить к Лешеку. Впереди раздались чьи-то пьяные вопли. А чуть позже послышался голос командира всей их воздушной группировки. Парни замерли, прислушиваясь...

— Васька, стой! Стой тебе говорю!

— Эй ты мудило польское! Ну ка, 'Сверчка' мне заправленного с боекомплектом! Живо, пшеки гребанные! Расстреляю сволочи! Крысы тыловые! Парашют мне!!!

— Тихо Вась! Успокойся! Вечер уже. Сегодня другие звенья вылета ждут. Нам с тобой только завтра...

— Завтра?! УСПОКОЙСЯ?!! Кому?!! Мне?!!!

— Ну, очнись ты, Вася! Мы же выпили, да еще и очередь не наша дежурить...

— Похрен, Петька! Ты, забыл уже?! Тимку вчера в ногу ранили! Аркашка Чапаев чудом в ракитник сел. А у Сашки... У Сашки из груди пулю еще достать не успели!

— Да достали уже. Его час назад в Люблин самолетом отправили. Он скоро дома будет...

— Петька-а!!! Они же Ярославского Фруху уби-или га-ады!! Какое мы с тобой теперь звено-о! Без Фрухи! Как мы летать будем?! Я его со школы знал. Вот таким шибзиком... Вместе из рогатки стрелять учились. У, га-ады! Суки германские! Ненавижу!!! 'Сверчка' мне выкатывай, сука польская!!!

— Вась, ну пойдем спать, а? Завтра еще с тобой полетаем, и всех гадов точно собьем.

Стась с Яном переглянулись. В этот момент Влад, на своем посту дежурного, стойко обороняющий от пьяного нарушителя подготовленные к стартам ракетопланы, дурным голосом заорал польский вариант команды 'смирно' и первый вытянулся 'руки по швам', поедая глазами нарисовавшееся высокое начальство.

— Слокамб!

— Дежурный!

— Подхорунжий Зиняк, пан подпулковник!

— Что за бардак тут у вас на объекте?! Почему тревожную группу не вызвали? И по-русски давайте, отповедайцье! Вы то сами изо Львова, так что не прикидывайтесь.

— Так ест! Не допускаю проникновение на охраняемый объект!

— Чье проникновение?!

— Тот русский доброволец-подпоручник требует дать ему без приказа 'сверчка' для полета. А сам пьян и не из дежурного дивизиона!

— Фамилия нарушителя?

— ...

— Как ваша фамилия, я спрашиваю?!!!

— Курсант, гм... лейтен... то есть, поручик Ста... в смысле подпоручник Сталевич.

Сбитый с толку сын Вождя дышал словно загнанная лошадь. На лице Василия разлился ярко красный румянец, почти сливающийся с не менее красными глазами. Грозный зам командующего мог отправить на губу, если не куда подальше. И слова его становились все страшнее. Но тут отвечать полез его ведомый Петька, которого этот полпол резко заткнул.

— Ты кого это, салага, тут тыловыми крысами обозвал? А?! Не слышу четкого ответа!

— Тащ подп... в смысле, пан подпулковник. Я эта...

— Не слушайте его, пан подпулковник. Это я виноват. Мы с Василием товарища вчера в бою потеряли. С нашего звена. Сегодня поминки, вот, устроили.

— А вас я пока не спрашивал! Поминки, значит, устроили?! Я вам устрою поминки!

По-видимому, протрезвление уже началось, но еще не успело далеко продвинуться, так как, пьяная обида не дала молодому добровольцу замять конфликт, вновь потянув его на подвиги. Хотелось дать в морду этому отутюженному золотопогоннику.

— А пошел ты! Морда белопольская! Сам-то, небось, со своими пшеками в погребе отсиживался, пока мы твою гребанную Польшу в небе защищали! Он нас попрекает еще!

— Сопли утри! Герой хренов! Дежурный, вы сами из чьего звена?

— Из звена хорунжего Лема, пан подпулковник!

— Сколько боевых вылетов у вашего звена?

— Шесть. Первые четыре над Люблином успели сделать. Здесь только два раза поднимались. Сегодня только девятку 'штук' отогнали. А позавчера пару 'Дорнье' завалили, а третьего дня повредили нескольких. И это... Пан подпулковник, можно я этому русскому в зубы дам, за то, что он вам грубит. На вашем-то счету уже за три десятка сбитых швабских самолетов и еще штурмовки и парашютные операции, а он тут...

— Без тебя разберусь, защитник! Вернись на пост!

— Так ест!

Смелость уже оставила бузотера. Вдруг понял, что и кому он только что сказал. Василия колотила нервная дрожь, и в глазах понемногу проступало осмысленное выражение. А этот странный польский офицер не орал и не грозил трибуналом, а лишь с каким-то мрачным интересом и жалостью глядел на него. И от этого взгляда становилось зябко...

— Ну, что Васятка? Как воюют гребанные поляки ты слышал. Теперь, давай, хвались. Сколько там твое звено в польском небе швабов наколошматило? А?

— У нас пока нет сбитых. Мы больше не будем, пан...

— Я не вам, а вашему командиру звена, Василию, вопрос задал! Молоко на губах не обсохло, а туда же! 'Защищал' он Польшу. Тебя сюда зачем прислали? Водку жрать?! Плохо тебя отец воспитывал. Мало он тебя ремнем порол, да и порол ли...

— Виноват!

Но Моровский не слушал сбивчивых оправданий этого 'пьяного недоразумения', продолжая и дальше укладывать слова, словно камни на Васькину могилу.

— Мне-то что с твоей вины, Вася? Ты не передо мной, и даже не перед Польшей, а перед тем покойником виноват. Что ты делал, когда ВСЕ... все до одного экипажи добровольцев отрабатывали учебные перехваты на ракетопланах в составе звеньев?

-= Мы тоже отрабатывали!

— Молчать! 'Отрабатывал' он. В первом же вылете. В первом же! Ты! Именно ты ведомого потерял! ПОТЕРЯЛ! Живого парня! Его гибель только твоя вина! И ничья больше! Что ты его мамке в Москве рассказывать будешь?! Давай, хвались ей, как вы геройски 'гребанную Польшу защищали', пока 'все поляки в погребе сидели'. Так 'защищали', что ни разу в противника не попали, в небе заблудились, еще и друга детства убитым потеряли. Да и соседи ваши, хороши. Похрен им вся тактика, дайте пальнуть поскорее, душа просит. Хоть куда-нибудь пальнуть, по своим тоже можно. Главное самому первым из пушки пукнуть! Не воюют, а прямо локтями толкаются, кто вперед раньше вылезет. Шесть раненых и два погибших в одном вылете дивизиона против девятки 'Дорнье' и четверки 'худых'. Позорище! Не дивизион — орлы, 'воздушные волки', да и только...

По щекам Василия текли слезы. Он и сам понимал, что виноват, но только сейчас сквозь рассеивающийся пьяный угар прочувствовал это до конца. Не свалить этот груз с души, вину свою ни на кого. И хотелось бы забыть слова подполковника, а теперь уже не выйдет. А суровый начальник, сделал резкий шаг к нему. Даже показалось, что сейчас вмажет кулаком по роже. Не ударил. Вместо этого, вынутым из кармана носовым платком, вытер Ваське слезы. Глядя прямо в душу, и удерживая его за лацкан польского мундира, негромко добавил.

— С этого дня еще хоть одну тренировку или занятие пропустишь... Если еще хоть раз, ты вместо учебы, стакан в руки возьмешь... навеки вечные останешься убийцей своих ребят. На носу себе заруби! Не немцы их убивают, а твоя лень и глупость. Запомни это, Вася. А теперь марш в казарму оба. И завтра, чтобы как штык ... Второго ведомого я в ваше звено пришлю.

Станислав с Яном, дослушав весь спектакль до конца, дождались ухода начальства, и тот свой изначальный план все-таки, выполнили. Назавтра им нужно было успеть отпроситься из расположения дивизиона, и уговорить шофера санитарной машины, чтобы подбросил их до госпиталя. А еще вспомнил Стась, как во время их Люблинских тренировок, приблудился к учебной бригаде совсем юный тринадцатилетний парнишка Тадек Сливяк. Родители его погибли в Кракове под бомбежкой. Больше никого он отыскать не смог. Голодал, воровал, получал затрещины от фашистов и от местных полицаев. Ребра торчат, щек у него совсем нет, глаза от слез выцвели. Когда на кухне подкармливали шкета, рассказал, как предатели польские полицейские в Кракове на его глазах жидов расстреливали и прикладами били. Плакал малой злыми слезами и просил его с собой взять, швабов бить. Ясное дело, будь тут нормальная воинская часть прогнали бы недомерка поганой метлой. Таких как он в Войско не берут. Но тут в учебной бригаде особый порядок был — средний возраст учлетов 15-16, поэтому пожалели и спрятали парня. Вот только зоркий хорунжий Бродыло, углядел его во время утренней поверки, и сдал начальству. И если бы не Моровский, отправили бы Тадека в тыл. А подполковник потребовал тут же перед строем привести его к присяге, и отправить на обучение в группу оружейников. Кстати сам Лем, попал в бригаду не на строевую должность, а в качестве фельдшера-стажера. Он был из семьи врачей, изучал перед войной медицину во Львовском университете и воевать поначалу не хотел. А вот, после случая с Тадеушем, почему-то ему стало стыдно. Даже малой вон воевать собирается, а он Стась в тылу остается. Написал тогда рапорт на перевод в учебную эскадрилью, но его завернули. Медики тоже нужны оказались. Тогда нарушив субординацию, прорвался на прием к самому Моровскому. Тот как раз проверял подготовку курсантов перед учениями. Обмирая от страха, Стась представился и доложился, мол, 'хочу вместе со всеми бить швабов'. Командир долго разглядывал его, словно чудо какое. Задумался. А потом напутствовал — 'Вот, что капрал Лем. Когда закончится эта война, кто-то должен рассказать людям правду. Обо всем, что было с нами. Честно написать, как здесь сражались с врагом все вместе: поляки, чехи, американцы и русские. Ты для этого дела подходишь, образованный в институте вон учился. Если дашь мне слово, что правдиво (можно даже с юмором, но без глумления и лукавства) напишешь об этом, то разрешу тебе летать'. Странно было такое услышать, но Стась свое слово сразу дал. Удивили его слова подпулковника. Это малой Тадеуш Сливяк писал стишки, а сам Лем сочинительством никогда не интересовался. Вот так и попал он в эти секретные части ПВО. Успел поучаствовать в шести боевых вылетах. В четырех из них даже пострелял по тевтонским самолетам. И столь удачно, что назначили его три дня назад ведущим звена. Самым страшным было каждый раз помнить, что от того насколько точно он выведет звено к цели, зависит жизнь Яна и Влада. Прорывались к целям они так, как их учили. Когда получалось били сверху соколиным ударом. Чаще приходилось атаковать с фланга прикрывшись крайними машинами врага от остальных их воздушных стрелков. В тактическом классе висели проекции немецких машин и после каждого вылета, командир дивизиона требовал детального восстановления действий в бою. Казалось невозможно привыкнуть к отчаянному возбуждению воздушной схватки, но после трех вылетов Лем понял, что перестал дергаться и гораздо лучше научился владеть собой. А писать свои заметки он и вправду начал, как и обещал пану Моровскому. Просто пока он вел свой личный дневник боевой работы их уже месяц как не учебной бригады. Теперь хлопаки перестали его дразнить 'клистирной трубкой', ведь он стал таким же защитником неба, как и они. С русскими стажерами и их начальством Стась тоже успел подружиться. Нормальные оказались хлопаки, хоть и не сразу поняли друг дружку. С того дня не бузил в бригаде уже никто. А еще через неделю забрали всех советских домой в Россию. Но к этому времени интенсивность воздушных боев сошла почти на нет. Теперь с остатками сил люфтваффе вполне могли из без ракетопланов справиться линейные эскадрильи истребителей.

* * *

Итоги срыва германского наступления оказались весьма благоприятными для планирования контрнаступления. Активность Люфтваффе сильно снизилась. В двух образовавшихся на местах германских ударов котлах окружений, добивались несколько дезорганизованных полков вермахта. Потери Войска были умеренные, но резервы были. В штабе Третьего 'Подкарпастко-Люблинского' армейского корпуса, внезапно прибывшего Заместителя Командующего Сил Поветжных знали хорошо. Давно уже прекратились глупые насмешки над возрастом, отсутствием систематического военного образования и недостаточным сроком службы этого офицера. Два года планирования Моровским сложнейших операций, личное участие в боях, немалый счет побед и полученные ранения, все это исключало снисходительную иронию в адрес двадцатидвухлетнего подполковника. Генерал дивизии Рокоссовский принял гостя без задержки. Между офицерами с лета 1940 установились вполне дружеские отношения, поэтому общались без чинов.

— Как долетели, пан Адам? И как там нынче дела в Варшаве у крылатых соседей?

— Нормально, Константин Константинович. Как говорится, 'вшистко пожонку'. ПВО мы там наладили, и к отражению новых массированных налетов готовы. Только не будет в мае серьезных налетов. Ну, и попутно подготовлен к посадочному десантированию восьмитысячный корпус резерва. Это, не считая трех тысяч подготовленных парашютистов... Я, собственно, к вам по вопросу планируемого контрнаступления.

— Угу. Вы на прошлом совещании отстаивали южное и западное направления ударов. Только никаких аргументов своей позиции почему-то не привели.

— Каюсь не привел. Зато теперь могу их предъявить. Правда, довести все это я имею право только лично вам и еще нескольким польским офицерам. Об этом пока никто не должен знать, даже старшие офицеры штаба вашего корпуса.

— Вот как? Настолько все серьезно?

— Серьезнее не бывает.

На стол перед генералом легла тонкая папка невзрачного серого цвета. Во взгляде хозяина кабинета мелькнуло удивление, тут же сменившееся интересом.

— Я могу это просмотреть, и вернуть вам завтра?

— К сожалению, нет, пан генерал. Вы читайте, а я подожду у вашего адъютанта.

— Ждите здесь, Адам, я вас не гоню,

— Благодарю.

Ожидание продлилось минут двадцать. К концу чтения, лицо командарма сильно побледнело. Спустя минуту на гостя уже глядел, не довольно молодой генерал, а усталый пожилой человек. Складки кожи углубились, во взгляде недоверие боролось с гневом и омерзением.

— Это все... это проверено?

— Так точно. Сведения достоверные. Причем начали они эти... мерзости, еще в прошлом году. Чешских детей, вот, убили совсем недавно. Возможно, еще не успели спрятать все концы в воду. Так что время дорого.

— И поэтому вы выступили против Кенигсбергской операции?

— Да, именно поэтому. Захватив малозначимые Дзялдово и Хелмно, и ударив, в обход Кракова, на Освенцим, мы должны будем расширить эти районы и удерживать их хотя бы пару недель.

— Доказательства этого должны попасть в газеты?

— Не только в газеты. Будет снят кинофильм 'Национализм людоедов'. Вообще то он уже снимается, помните то что обнаружили в освобожденном Жешуве? И в других городах и местечках. А потом... потом почти сразу будет суд? Первый из таких судов...

— Суд?

— Да, суд над военными преступниками. Такие суды случаются лишь один раз в столетие.

— Даже так...

— В составе уже создаваемой следственной комиссии будут работать советские, польские, чешские, немецкие, английские, французские, американские, датские, голландские, греческие, болгарские, румынские, норвежские, канадские, саамско-карело-финские и даже турецкие и китайские эксперты.

— И ради этого нам нужно положить в землю несколько полков хороших солдат? А потом с трудом заново строить нашу оборону...

— Ради того, чтобы осудить сами явления: ультранационализм, фашизм и нацизм. Чтобы никто в будущем не посмел считать себя хозяином чужой жизни. Чтобы никто не смел законодательно избавлять народы от 'химеры-совести' и устраивать геноцид других народов. И оборону мы сдержим. А там, может и война закончится.

— Вы оптимист, Адам. И где этот ваш суд случится?

— Не ваш, а наш международный трибунал над нацистскими военными преступниками должен будет пройти на маленьком клочке земли отвоеванной нами у Восточной Пруссии. И все это время войска должны будут держать фронт. Умирать под пулями и снарядами, отбивать атаки и контратаковать. Ненадолго и недалеко отступать, чтобы снова вернуть себе утраченное. Стоять и ждать приказа. Потом, когда приказ придет, можно будет отойти, но только после опубликования приговора и приведения его в исполнение в отношении захваченных в плен исполнителей. Ну, а Гиммлера, Гитлера, Геббельса и других берлинских мерзавцев, вешать будем потом. Когда все-таки попадутся.

— А что станется с вашей Польшей? Ведь Гитлер за это не оставит тут камня на камне...

— Он и так попытается это сделать. А вот, сумеет или нет... Это зависит от многих факторов, но я пока загадывать не берусь. Не знаю я, Константин Константинович! Есть надежда, что войну Германии после этого объявят сразу несколько ныне нейтральных стран. И что в Германии иссякнет поддержка нацистов. Как мы это сделаем, простите, но рассказать вам не могу. Поэтому, нам с вами нужно сейчас сделать это дело, а потом просто продержаться до осени.

— Угум. Просто продержаться...

— Зато если справимся, то нападение на СССР вообще не состоится! Если же нет... Вот, в этом случае, готовьтесь воевать без отпусков еще года четыре. И хоронить тогда мы будем, не несколько тысяч исполнивших свой долг профессиональных солдат и офицеров, а миллионы, а то и десятки миллионов солдат, офицеров и мирных граждан.

На следующем совещании в штабе Войска, план весенне-летней кампании против вермахта, был в жарких дебатах с высшим военным руководством вчерне согласован. Операции мобильных: мотопехотных, конно-механизированных и десантных частей в направлении упомянутых Моровским населенных пунктов, в плане значились как 'отвлекающие от направления главного удара, действия ограниченных группировок'. Еще одним из сюрпризов стали публикации в газетах стран Альянса о 'Великом британском предательстве'. Приведенной в статьях текст переговоров британцев с врагом был краток, и пестрел пояснениями. На первых страницах крупным планом выделялись совместные фото офицера британской разведки Клода Дэнси с одним из руководителей РСХА Эрнстом Кальтенбрунаром в швейцарской Лозанне, и заместителя Гитлера в НСДАП Рудольфа Гесса с ненадолго вернувшимся в Британию для консультаций послом в США Вудом Эдуардом 1-м графом Галифаксом на окраине ирландского Лисберна. На следующий день США объявили британского посла 'персоной нон-грата' с запретом въезда на территорию своей страны. Черчилль велел МИ5 отправить лорда Галифакса под арест, и начать расследование. Самому ему пришлось долго и нудно объяснять журналистам, что бывший министр иностранных дел и бывший посол в США находился в оппозиции к правящему кабинету и никого, кроме себя в Британии не представлял. Эта ситуация сказалась и на поставках в Соединенное королевство вооружения и боевой техники. Так заказ на новые истребители 'Мустанг' проходящие испытания в фирме 'Норт-Америкен', был аннулирован, 'до разъяснения всех обстоятельств дела'. В такой обстановке заседающее в Люблине польское правительство, самостоятельно обратилось к послу СССР, с инициативой о встрече с руководством СССР для заключения договора о протекторате. Что это за договор в Москве еще толком не поняли, но проведение встречи назначили в бывшей столице Российской Империи, а ныне столице Мировой революции, Ленинграде.

* * *

В середине апреля командира особого батальона СС 'Дирлевангер' Оскара Дирлевангера вызвали в Краков к руководителю СС и полиции в генерал-губернаторстве обергруппенфюреру СС Фридриху Крюгеру. Отношения с этим местным начальством у 45-летнего гауптштурмфюрера еще в марте не сложились. Поэтому ничего приятно от встречи Оскар не ждал. Ему до безумия надоели эти мелкие придирки к его 'методам умиротворения поляков'. Подумаешь, его парни расстреляли пару польских мерзавцев или евреев, потешились с местными школьницами, или обчистили костел. Ну и что?! Они же не в Германии, а на завоеванных землях, где все принадлежит победителям! Так нет же, эта толстая свинья Крюгер, повадился писать на его батальон гнусные доносы! Да и кому!? Группенфюреру Бергеру начальнику Главного управления СС, которому батальон Оскара был подчинен на прямую (к Краковскому гестапо он был лишь прикомандирован). Подъехав к зданию гестапо Оскар осмотрелся. Пригороды уже могла обстреливать польская дальнобойная артиллерия, но фронт в этом месте еще держался. В кабинет к Крюгеру его запустили сразу по прибытии. Негромко щелкнув каблуками, он доложил о своем прибытии и тут же был озадачен новым приказом. Слушал этот начальственный бред Оскар со снисходительно улыбкой. Обеспечить безопасность трем бригадам кинооператоров, с одной из которых нужно лично посетить Хелмно, и помочь собрать качественный киноматериал. И всего-то? Ерунда, а не задание! Кстати, в последнее время всей этой показухи стало многовато. К нему в батальон тоже приезжали киношники и заставили показывать технологию зачистки бунтующего села. Пришлось выполнять все их прихоти. Демонстрируя расстрел евреев, и сжигание построек огнеметами. Приказ рейхсфюрера о сборе методических материалов огласили недавно. Новое повеление о содействии в съемке учебных кинофильмов поступило только что. Ничего не поделаешь, придется соответствовать. Кстати, кинооператоры неплохие ребята, подумал Оскар. Недавно выкупили у него весь архив фотографий голых польских девиц и фрау, который парни успели нащелкать на свои 'лейки' с начала этого года. Уезжая эти 'кинохудожники' проставились его батальону коньяком, с такими можно дружить. В общем, задание не казалось сложным. Хорошо, когда фронт гремит невдалеке, но батальон не бросают под пули, а гоняют на поиски шпионов и саботажников, или на этапирование колонн польских пленных в ближайшие лагеря. Правда начальство этих лагерей стало каким-то дерганным, но это мелочи. Ну чего они придираются?! Ну шлепнули по дороге в Освенцим десятка два особо дерзких унтерменшей. Так вам же меньше работы! И вообще, сразу после этих танцев с киношниками, надо бы смотаться в Краков отдохнуть в офицерском казино. С последних поездок по польским местечкам ему перепало немало дорогих женских побрякушек, так почему бы не пустить их в ход? Командировку он сам себе может выписать, даже не оглядываясь на Крюгера. Зачем оттягивать это дело, дожидаясь пока поляки расшибут город своими пушками?

* * *

Пока формировались четыре группы охраны для поездок на секретные объекты, в самих лагерях работа не утихала ни на час. Яков Грояновский был евреем. Настоящая его фамилия была Винер. В Хелмский лагерь Кульмнхоф он попал из Варшавского гетто, еще в начале зимы 1940. Сначала казалось, что в Гетто было безопасно. Да, пришлось носить на спине желтую 'Звезду Давида', и получать насмешки. Хуже стало с продуктами, но надежда на улучшение жизни оставалась. Пусть их иногда поколачивали, но еще можно было жить. Однако, вскоре по всей Польше вспыхнули восстания, поляки вспомнили что это их земля и довольно удачно стали отвоевывать назад свои города и села. А вот, немцы совсем озверели. В период зимних боев под Варшавой, из их Гетто стали массово вывозить людей на Юг и на Запад. Хватали не глядя, разделяя семьи. Вот тогда Якову стало страшно. Ну почему он не смог уехать из Варшавы, когда пан Януш Корчак выводил свою эвакуационную колонну беженцев осенью тридцатьдевятого? Вместе с ними он бы уже перебрался в нейтральную Румынию. Не смог. Пожалел утомлять дорогой свою родню и испугался бросать дом и все нажитое имущество. Сглупил. Конечно, сглупил. И теперь эта глупость может стоить слишком дорого. В трудовом лагере Кульмхоф сначала все пугало. Старинный замок у деревни. Подземные переходы. По прибытии сразу заставили копать землю и вывозить нечистоты. Кормили плохо, но какая-то надежда все равно оставалась. Якова и еще нескольких евреев назначили в похоронную команду. Похороны случались часто, но раньше это было всего несколько погибших в день.

А потом приехала зондеркоманда гауптштурмфюрера Ланге и все стало еще хуже. Вновь прибывших везли со станции Поверче на грузовиках. Их привозили на площадь перед замком и объявляли, что прибыли они в рабочий лагерь и должны сначала пройти 'санобработку', а всю одежду сдать 'для дезинфекции'. После этого их разделяли на группы по 50 или 70 человек и отводили в первый этаж замка, где им приказывали раздеться. Из окон флигеля похоронной команды Яков видел этих несчастных. Потом их гнали в туннель. Этот туннель Яков видел в самом начале своего появления в лагере. Дальше в туннеле не было ничего, и идти им там было некуда. Но с той стороны шумели автомашины, и иногда раздавались приглушенные расстоянием отчаянные человеческие крики. Что там делали с людьми Грояновский никогда не видел. Обычно их похоронную команду вывозили в лес, к уже сваленной там куче смердящих тел. Нужно было просто копать большие рвы, забрасывать в них покойников и закидывать сверху землей. Страшно было подумать, что когда-нибудь и его так же забросают землей. Судя по стойкому запаху автомобильного выхлопа от тел, тех несчастных заставили задохнуться. Как такое могло прийти в голову цивилизованным немцам, которые тоже ходили в церковь и молились тому же Богу, что и поляки, Яков понять не мог. Это были уже не люди.

В один из дней в лагерь приехали какие-то важные персоны. Гауптштурмфюрер Ланге старался произвести впечатление. Он устроил показательное построение. Показал все главные достопримечательности. В конце этого представления Якову и его напарникам пришлось закапывать только что заполненный ров, под стрекот двух кинокамер. Лицо одного эсэсовца, сопровождающего эту группу гостей оказалось знакомым напарнику Якова, Эфроиму. Тот вдруг затрясся от ужаса, а потом с криком 'Это сам дьявол! Спасите!' он кинулся в лес. Но убежал он недалеко, точная очередь из МП-40 перечеркнула ему спину и Эфроим упал. Кровь в жилах Якова застыла в ожидании, что и всех их постигнет та же участь. Но напугавший убитого немецкий офицер с удивленным взглядом выкаченных глаз на его непропорциональном лице с маленьким ртом и огромным носом, лишь посмеялся над этой смертью. Киношники все засняли и уехали довольными. А для Якова потянулись все те же однообразные дни. Но вот однажды в мае, к ним снова приехал тот же офицер и Грояновскому стало особенно страшно. Полночи шепотом проговорил с новым напарником Йесей, что им ждать от этого приезда. На следующее утро их почему-то не позвали на завтрак. Вся охрана бегала как наскипидаренная, что-то кричала про польский десант. Потом раздалась сильная стрельба. Похоронщики сидели затаившись, как мыши надеясь, что про них забудут. Не забыли. Двое охранников вывели их во двор замка, и приказали построиться у стены. Яков неплохо знал немецкий, поэтому успел услышать, только одну реплику конвоиров 'И чего, прямо там? А кто это дерьмо потом убирать будет?'. Второй разозлился и что-то гневно прошипел первому прямо в ухо. И еще Яков заметил, что оба сменили торчащие вбок магазины своих пистолетов-пулеметов и передернули затворы. А за углом уже с шумом и свистом взрывались мины. Лагерь был явно атакован, и возможно их скоро освободят. И так ему стало обидно умирать от пули охранника в шаге от свободы, что Яков завыл от ужаса и отчаяния, и вместо того, чтобы строиться вместе со всеми кинулся на ближайшего к нему убийцу. Пару секунд сбившаяся в кучу толпа могильщиков изумленно глядела, как они с немцем боролись, и вдруг кто-то крикнул 'бей мерзавцев!' и уже на втором охраннике повисли сразу двое. Из груды тел раздалась короткая очередь, но немытые тела в полосатых робах только сильнее сдавили туши охранников. Со всех сторон несся рев и стон. Над головой прогудела группа самолетов. Вокруг стрельба только усиливалась. Кто-то из знакомых Якова сидел в стороне, баюкая простреленную руку. Внутрь территории лагеря уже пробились первые штурмовые группы десантников, поэтому охране уже было не до ликвидации контингента. Часть бывших узников сгрудилась в углу двора, не зная, что им дальше делать. Пятеро других остервенело забивали уже мертвые тела эсэсовцев своими деревянными ботинками. Через сорок минут все стихло. Около сидящих на земле бывших заключенных остановился странный трехколесный мотоцикл с притороченным сбоку вместо в люльки минометом. С интересом оглядев их, довольно молодой офицер представился по-русски.

— Командир сводной десантной роты, лейтенант Ильинский. Ну все, товарищи! Кончились ваши муки! Айда разбирать оружие!

— Оружие, пан официр?

— Да, оружие, панове, бывшие узники.

— Но зачем?!

— Нам с вами еще предстоит ближайшие несколько часов оборону держать. А потом, когда наши сюда пробьются, вот, тогда я вас и демобилизую всех. Ну, что? Все жить хотят, или есть 'бараны для заклания'?

На этот вопрос ответа русский офицер не получил. Люди зашевелились и опасливо двинулись за появившимися бойцами в пятнистой форме. Якову достался тот самый австрийский автомат, который он безуспешно выкручивал из руки эсэсмана. Потом они, забыв про все, снова копали землю вместе с бойцами десанта. И эта работа казалась Грояновскому намного легче той недавней похоронной повинности. Потом кто-то из освободителей вспомнил о кормежке, и им выдали кружки с водой и сухие пайки. Потом снова продолжилось возведение фортеций вокруг замка. Несколько пулеметов десантники подняли на верхние этажи. Мотоциклы с минометами спрятали за укрытия, в готовности открыть навесной огонь, бойцов вперемешку с бывшими узниками отправили в вырытые траншеи и ячейки, и стали им объяснять порядок выполнения команд. Учили набивать магазины и пулеметные ленты. Объясняли, как правильно заряжать и стрелять. Судя по лицам обучаемых, они мало что поняли. Где-то через два часа со стороны станции послышался гул моторов. Их освободители скомандовали приготовиться, а сами укрылись в своих замаскированных ячейках, и уставились в прицелы каких-то странных труб, уложенных на плечо дулом в сторону дороги. Что происходило потом Яков отчетливо вспомнить не мог. В сторону подошедших к замку танка, бронетранспортеров и колонны грузовиков, вдруг, со свистом отправились какие-то дымные хвосты. На дороге начались взрывы. Сидящий рядом хорунжий заорал 'до брони!' и стал стрелять по выскакивающим из машин немецким солдатам. Яков тоже куда-то стрелял. Потом долго не мог понять, почему перестал стрелять его автомат. Затем вспомнил про запасные магазины. Перезарядил, как его научили, и снова открыл огонь, куда-то в сторону пожара на дороге. Перед их траншеей то и дело вставали пыльные фонтанчики от ответного огня. Рядом, выронив карабин завалился с пробитой головой напарник Йеся. Потом раздался какой-то свист, и довольно близко спереди и сзади линии окопов стали рваться мины. Слева, вскрикнул чей-то голос и завыл на тонкой ноте. Сзади кто-то пробегал мимо по траншее, но куда и зачем было непонятно. Потом уже из-за спины мины полетели в фашистов, и стали рваться где-то там впереди. Яков ошалело снаряжал пустой магазин из брошенного рядом цинка патронов. Затем он снова куда-то стрелял, не зная попадает ли хоть в кого-то. Потом ему сунули в руку флягу со шнапсом, и он выпил. Дальше все смешалось. В себя он пришел, только тогда, когда наступила тишина. По лагерю расхаживали кинооператоры, которых сопровождали несколько офицеров. Яков слышал, что один из гостей громко рассказывал о германской 'Программе умерщвления Т-4'. Другой из них крикнул в сторону сидящих на земле бывших заключенных — 'Кто из вас знает, где здесь хоронили мертвых?!'. Яков как-то бездумно встал, закинул за спину автомат, и поплелся к спросившему. У него долго выспрашивали, о том, как и где немцы убивали людей и прятали трупы. Потом его посадили в машину и повезли в лес. Снова нахлынул ужас, но почувствовав в руках автомат, он немного успокоился. За оставшийся день он успел показать всего восемь могильных участков, на самом деле их было намного больше. Несколько солдат очерчивали границы указанных Грояновским захоронений, и отмечали их флажками на проволоках. В конце дня с ним снова долго разговаривали, пока не поняли, что он уже просто спит на ходу. Солдат отвел и положил его на бывшую кровать какого-то немца из охраны, и Яков наконец уснул. Спал он спокойно. Может быть впервые за этот год он почувствовал, что уже не боится.

* * *

Прорыв и окружение оказалась для немцев полной неожиданностью. Как, впрочем, и планерные и парашютные высадки в тылах населенных пунктов Аушвитца, Зольдау и Хелмно. А готовились десанты серьезно. Заброшенные днем ранее диверсионные группы подсветили сигнальными кострами районы высадки, что сильно снизило процент неудачных приземлений. О том, что для их осуществления был задействован целый воздушный корпус ВВС РККА из почти семи сотен тяжелых самолетов-буксировщиков (ТБ-3, ДБ-А, Т-4("Правда") и ТБ-7), а также пары тысяч десантных планеров, не знали даже в штабе Войска в Варшаве. Русские даже выделили свои десантные роты для поддержки. И эти договоренности генерал Стахон не стал разглашать. Зачем портить хорошие отношения, если это лишь помешает общему делу. Несмотря на ряд мелких накладок, операция прошла успешно. Десантники успели ворваться на территорию концентрационных лагерей быстрее, чем сообщения о польском десанте дошли до армейского командования. Последовавшие за этим, поддержанные артиллерийскими налетами удары по немецким войскам, где-то проломили оборону и позволили уйти в рейд мобильным группам, а в других местах своевременно связали боем моторизованные резервы армии фон Клюге. Краков оказался в кольце окружения. Южный фронт в Силезии посыпался и местами обратился в бегство. К тому же в тылах польской группировки вермахта гремели диверсионные акты. Взрывались водокачки, мосты, и виадуки. Горели склады. Примерно неделю немцы не могли навести порядок в своих тылах, а когда немного успокоились, столкнулись с новой проблемой. Во многие кинотеатры рейха неожиданно доставили новый военный киножурнал, которые обычно крутят перед началом кинопоказа. Бегло просмотревшие начало ленты киномеханики, сначала увидели полностью привычную картинку с помпезной музыкой и восхвалением германских армий, поэтому без сомнений пустили ленты в прокат. Вот только примерно с третьей минуты на экране оказались отнюдь не привычные зрителям высокоморальные красавцы в мундирах на фоне захваченных городов, а убиваемые в газовых камерах и расстрельных рвах изможденные люди. Кого-то из них закалывали штыками солдаты СС, других расстреливали на краю рва. Дальше шли кадры лесных захоронений и выгребаемых из крематория костей вперемешку с пеплом. В одном из кинотеатров Шттетина зрители оцепенело глядели на невиданное ранее зрелище. А закадровый голос все также бодро и привычно разглагольствовал о победах сверхлюдей над унтерменшами, 'которым не место на земле, которую фюрер назначил в качестве Либенсраум для немцев'. Когда же на экране появились могилы детей, некоторые из которых еще сжимали в руках свои игрушки, в кинозале от ужаса закричали женщины. Киномеханик, отвлекшийся на другие дела, не смотрел на экран, поэтому не мог сразу понять, что же случилось в зале. А на экране появился анимированный череп с костями в эсэсовской фуражке, который меланхолично перечислил количество убитых людей с названиями концлагерей, именами, званиями и показом на экране фото их начальников, и эффектно завершил свое выступление.

— КАЖДЫЙ НЕМЕЦ ТЕПЕРЬ В ОТВЕТЕ ЗА ВСЕ ЭТО ЗЛОДЕЙСТВО!

— Никогда вам не отмыться от этой грязи!

— Ни один еврей, коммунист, поляк, русский и француз не заслужили такой смерти!

— И пока Германия служит убийцам и людоедам: Гитлеру, Гиммлеру, Геббельсу и их приспешникам, вы все палачи и убийцы!

— Именно вы, которые выбрали себе такую власть!

— Первый Международный Трибунал в Сольдау приговорил всех членов 'Террористической организации СС' и всех их пособников, участвовавших в убийствах и издевательствах над людьми к уничтожению! Часть пойманных на месте военных преступников уже казнены.

— Новые материалы о преступлениях Третьего рейха будут доведены до немцев другим способом!

И поскольку первые кинопросмотры шли в вечернее время, то сразу убедиться, что это не единичный случай удалось только сутки спустя. Местное начальство, которому доложили о масштабе идеологической диверсии было в ужасе. На их беду, оказались повреждены многие телефонные станции и ремонт их грозил затянуться. Так что в течение трех дней, то здесь, то там, всплывали три разных версии одного киножурнала. В итоге всех спешных мероприятий гестапо большая часть пленок бала изъята. И все равно, часть сеансов такого киножурнала попали в кинотеатры во многих городах Германии. СС составляло списки людей, успевших посмотреть этот 'гнусный пасквиль на германский рейх', и проводили с каждым работу, пытаясь остановить распространение слухов. Но слухи все ширились. А еще через неделю по германским городам были нанесены мощные удары листовками с описанием преступлений против человечности. Листовки были десяти разных типов с отдельными историями преступлений с фото убитых и с фамилиями военных преступников. Гитлер срочно отозвал Удета из Японии, чтобы тот в кратчайшие сроки наладил ПВО рейха и прекратил это 'издевательство над германским народом'. Но проблема была не только в потоке листовок на улицах германских городов. Сообщения о бесчеловечном умервщлении людей в концентрационных лагерях зазвучали уже и по трансляциям систем оповещения о бомбежках. Пусть таких инцидентов было всего полтора десятка, но хватило и этого. Эти передачи удалось быстро прекратить, найдя и отсоединив врезанные в трансляционную сеть устройства (запись шла с обычной звуковой пластинки 16″, какие использовались для звукового кино). Но тех, кто установил и включил эти устройства сыскать так и не удалось. Гестапо сбилось с ног, часть пенсионеров полиции отправилось в отставку, расстреляли для устрашения тех, кто должен был следить за проводкой от центров оповещения. Гауляйтеры проводили совещания, стращая и наказывая нерадивых подчиненных. Но все эти усилия былы напрасными. Слухи об инцидентах разлетались даже под угрозой помещения болтунов в концлагерь. А, уже через неделю состоялось новое заседание Второго Международного Трибунала на этот раз во временных ангарах возведенных на острове Шпицберген. На острове теперь стояла специальная охранная бригада и смешанный авиаполк"Добровольческой Армии", поддержанная с моря минными полями и засадами подводных лодок и торпедных катеров (большая часть техники, вооружения и личного состава были из СССР). Там, в не слишком удобном здании на исхоле заканчивающейся полярной ночи, представители большинства участвующих в трибунале стран, изучив собранные комиссиями материалы, высказались за признание Германского рейха человеконенавистническим преступным режимом. Воздержались от голосования за этот вердикт, представители Мексики и Аргентины, но это ни на что уже не влияло. Газеты Европы и Азии трубили об этом до конца мая. Из-за волнений в вермахте, ближайшие планы операций пришлось отложить. От таких новостей Гитлер слег с тяжелейшим дисбактериозом и кишечными коликами. Вызванный к нему домой рейхсминистр пропаганды Геббельс пообещал фюреру нации, что в кратчайшие сроки убедит германский народ, что все это ложь и провокация. Он был талантливым журналистом, но забыл об одном важном правиле, выведенном им же самим. 'Самому оправдываться всегда труднее, нежели обвинять других'. А обвинения рейху в уничтожении евреев, поляков, чехов, русских, цыган и других народов были подкреплены доказательствами. В Трибунал попали не только кино и фотоматериалы, но и длиннющие списки исков со стороны польских и чешских граждан, которые сами, либо их родственники, подверглись бесчеловечным действиям со стороны германских должностных лиц, солдат и офицеров. По каждому случаю, были собраны свидетельства очевидцев, по многим имелись фотографии и заключения экспертов. А еще на Втором Трибунале наконец появились документы и свидетельства о 'генеральном плане 'Ост'' и об 'Программе эвтаназии Т4'. Гауптштурмфюреры Ланге и Дирлевангер, дали показания записанные на кинопленку и виниловые пластинки, и первым приговором Трибунала — "за нарушение конвенций, за грабежи, изнасилования, растление детей, и садистские действия приведшие к бесчеловечному умерщвлению людей" — вместе с частью наиболее ярых помощников были приговорены к повешению и захоронению в яме с нечистотами. Рядовые исполнители также были допрошены под протокол и отправились в засекреченные места заключения, продолжать описывать то, чему они были свидетелями и участниками. Свои показания также дали: доктор юриспруденции Эрхард Ветцель — уполномоченный по расово-политическим вопросам при начальнике гражданского управления в Позене группенфюрере СС Артуре Грайзере, и вторые-третьи лица из администрации освобожденных концлагерей. Пойманные с поличным на месте преступления, они торопливо давали показания дознавателям, в надежде что им будет оставлена жизнь. Но жизнь еще требовалось заслужить, и поэтому тома дел о военных преступлениях все распухали от новых подробностей. Тела же тех карателей, и лагерных палачей, кто погиб во время операции, были вывезены в тыл "Сражающейся Польши", дабы лишить их воинских почестей при погребении. А сами лагеря были сфотографированы во всех ракурсах, детально описаны, и помещены в красочные альбомы с фотографиями и пояснениями. Эти материалы вместе с персональными обращениями были отправлены опозиционным генералам Вермахта, ректорам высших учебных заведений, и епископам всех христианских конфессий Австрии, Германии, Венгрии и Италии. Намек был очень толстым, или вы борцы с этой бесчеловечностью, или ее соучастники. А фильм "Национализм людоедов" на несколько месяцев весны и лета 1941 года оказался среди лидеров кинопроката в Европе и Америке. И вскоре многие сотни тысяч немцев уже узнали часть этой правды. И пусть миллионы немцев не успели увидеть, ни киножурнала, ни листовок, а радио и вовсе не слушали. Пусть они еще верили своему фюреру, но выстроенное Гитлером и его партайгеноссе здание национал-социализма уже вздрогнуло и покосилось...

Черновое обновление от 04.06.20 / Сброшенный предохранитель / — не вычитано //

 

* * *

Заместитель наркома авиапромышленности (и по совместительству заместитель директора ЦАГИ) Иван Федорович Петров уже к середине весны 1940 ребром поставил перед начальством один крайне важный, хоть и довольно неприятный вопрос — 'Почему это у ВВС и авиашкол до сих пор не имеется современного и экономичного учебного истребителя?'. Вопрос был почти похоронен наркомом обороны, который уже просто не верил, что инженеры, мучающиеся с этим около пяти лет, хоть когда-нибудь создадут желаемое. Коллеги из НКАП объясняли Петрову, что скорее всего это 'воскрешение мертвеца' выйдет боком всем, поскольку проблеме уже ни один год, а решения так и нет. Заместитель наркома обороны по авиации генерал Локтионов тоже уговаривал Петрова, убрать этот вопрос из повестки, и оставить в производстве только УТИ боевых самолетов. Тема оказалась столь болезненной, что на Петрова тут же ушло несколько доносов в соответствующие органы. После ряда резких бесед, на ковер к себе Петрова вызвал лично Ворошилов, и устроил ему выволочку. Однако, подчиненный продемонстрировал стойкость и логику. В том, что налет у пилотов истребительных частей ВВС мизерный, и что несколько десятков командированных в Польшу стажеров уже погибли, была немалая вина именно этой нерешенной проблемы. Под давлением неприятных аргументов, маршал согласился, что дальше с этим тянуть нельзя. В линейных полках ВВС и в авиашколах, либо тратился дорогой моторесурс боевых машин, либо использовался паллиатив в виде акробатических спортивных самолетов, не пригодных для обучения и тренировок летчиков истребителей. Проблема, давно, перезрела. Решать ее пытались уже лет пять, но ни пригодных к длительной и успешной эксплуатации прототипов, ни даже грамотного задания на их постройку, так и не появилось. Несколько лет назад хвалили дешевый самолет Яковлева УТ-1. Он показывал неплохие характеристики, и допускал сложный пилотаж, но был одноместным и невооруженным. Летать на нем могли лишь лучшие из лучших, для остальных же пилотов, легко срывающаяся в штопор машина была просто опасной. Но решение на крупносерийную постройку тогда было продавлено. За последние годы эти спортивные аппараты поступили в ВВС в немалом числе (свыше полутысячи), однако не удовлетворяли никого. Бомбить не могут, стрелять по конусу тоже, даже проверять технику пилотирования можно только наблюдением за пилотом с земли (второй кабины-то нет!). За то пилоты-спортсмены, поставили на них немало рекордов. И, как водится, начальство тогда 'закусило удила'. Мол, раз уж деньги на производство потрачены, стало быть, нужно заставить 'строптивых пользователей', не воротить нос от 'дареного коня', а применять его в деле, и применять хорошо. Летчиков благодушно пожурили, и грозно потребовали от них результатов успешной эксплуатации 'прекрасного самолета'. И кто-то даже честно попытался таковые результаты получить, но итоги таких попыток не радовали. Попавшие в бомбардировочные полки и отряды ГВФ УТ-1 ломались на посадке и даже становились причиной катастроф, поскольку из-за строгого управления летать на них мало кто мог. Методик учебного использования УТ-1 тоже не было. Отношение же в армии и авиашколах к этой технике быстро скатилось к окончательно негативному. При в целом неплохих ЛТХ, УТ-1 вообще были не нужны армии для тренировок пилотов-истребителей низкой и средней квалификации. Ну и кому же на них, тогда, тренироваться? Командирам эскадрилий, полков и бригад? Вот им больше делать нечего, как вместо учебных боев с подчиненными, в одиночестве выписывать в небе кренделя! Можно было бы, конечно, использовать эту матчасть для связных полетов, но выходила та же ерунда. Более-менее объемную почту на них не отвезти, пассажира тоже. Так что такая 'связь' выходила дорогой и бестолковой. Да и на чем же все-таки учить молодняк воздушным боям? На учебных У-2 и УТ-2 с их скоростями и маневренностью, тренировать пилотов-истребителей было не реально, это знали все.

Имелись, конечно, в полках и бригадах учебные варианты боевых истребителей. Были 'спарки' истребителя И-16 (УТИ-2 с мотором М-22 без вооружения и с неубирающимся шасси и УТИ-4 с мотором М-25, с убирающимся шасси и с кинопулеметом, изредка на них ставили пулемет ШКАС). Для бипланов совсем в малом числе также строились 'спарки': УТИ И-15 бис (ДИТ) и совсем уж древние УТИ И-5. Пусть в небольших количествах и с изношенными планерами и моторами, но такие аппараты имелись в ВВС. Да еще ожидалось поступление УТИ новых ЯК-1 и И-185. У НИИ ВВС и в Центрах воздушного боя имелось некоторое количество двухместных французских 'Арсеналов-40'. Однако в линейных авиачастях этой техники еще вообще не было, массовой она быть не могла, а летать на УТИ нужно было часто, иначе какой смысл? К тому же, все эти учебно-боевые аппараты были крайне дорогими в постройке и обслуживании. А УТИ-2/4, ДИТ и УТИ И-5, вдобавок сильно устарели и уже никак не вписывались в новую программу боевой подготовки пилотов-истребителей ВВС. И вся эта безрадостная картина была в первую очередь обусловлена не слишком последовательным подходом самих Управления ВВС и НКАП. Чего, правда, никто признавать не хотел. НКАП кивал на армейских заказчиков и снятого с должности Кагановича, который в свое время мог убрать УТ-1 из крупной серии, но сделал вид, что он тут не причем. Командование военной авиации, плохо понимая, зачем это делает, некогда само затребовало серийное производство УТ-1. Вскоре этими одноместными пилотажными машинами линейные части не только истребителей, но и бомбардировщиков насытили, создавая видимость благополучия. Затем, после целого ряда жалоб со стороны пилотов, и случившихся аварий и катастроф с УТ-1, УВВС попыталось отдать их авиашколам и ОСОАВИАХИМу (где применять их могли только инструкторы). А потом, выслушав жалобы начальников авиашкол, и чуток подумав, снова возвращало УТ-1 в войска, где на них летали лишь мастера пилотажа, что приводило к простою авиатехники, и невыполнению учебных задач. Время шло, а проблема всё не решалась. Генерал-майор Петров этот 'заметенный под ковер мусор' очень ярко высветил в своих запросах и докладах. Побывал даже в кабинете Сталина, где ему объяснили, что УТИ не первоочередная по необходимости авиатехника. С этим талантливый пилот-испытатель, заместитель наркома, и сотрудник ЦАГИ согласиться никак не мог. Его позиция была простой — 'не на чем учить истребителей, значит и истребителей из них не выйдет'. Мол, из-за экономии моторесурса и топлива, недоучим молодежь, потом в боях потеряем кучу народа, и только тогда поймем, что натворили, но будет уже поздно. На все попытки давления на него, генерал просто просил освободить его от занимаемой должности и отправить в линейный авиаполк, раз уж кроме него никто проблему видеть не желает. Сталин провел очередную приватную беседу с 'бузотером', вник в проблему и поступил иначе. Предложения заместителя наркома он все же, поддержал, но поставил перед ним жесткий срок — девять месяцев. За это время у страны должны были появиться сразу два учебных истребителя. Для их постройки Петров должен был изыскать не слишком дорогие в производстве и эксплуатации двигатели и оборудование, и организовать постройку прототипов. На то ему давались фонды и полномочия, и за все это очень скоро он должен был, без всяких скидок ответить, сурово, 'по-партийному'.

Другой бы испугался, но генерал-майор был не робкого десятка, и вызов принял. Проведя несколько конференций со специалистами, нашел он и концептуальные решения. Уже весной 1940, в виду недостатка в авиадвигателях средней мощности, наркомат затребовал от авиамоторной промышленности производство перспективных изделий сразу в двух вариантах ('полном' и 'половинном'). Звездообразные с коротким ходом поршня 'двухрядные звезды' М-82, дополнялись в серии, такой же 'одиночной звездой', но вполовину меньшей мощности. В качестве двух альтернатив, к мелкосерийному производству, на привезенном из Франции оборудовании принимались французский мотор 'Рено 12' и чешско-немецкие 'Вальтер Майор' и 'Вальтер Сагита'. Французы свой мотор изымали из ВВС, поскольку летавшие с ним легкие истребители 'Кодрон С-714' оказались непригодными к боевой работе, часто гибли в боях и вскоре были сняты с вооружения. В общем, на базе нового авиамоторного завода, решили выпускать несколько моделей лицензионных моторов в первую очередь для учебной и связной авиации, потому что массовые М-11 были слишком уж маломощными. Трудности были, и с редукторами, и с карбюраторами, и с установкой синхронизаторов вооружения. Даже воздушные винты под новые моторы долго пришлось подбирать. Тем более, что Петров настоял делать один планер, но в двух вариантах под разные ВМГ. Учебный истребитель сразу должен был строиться серийно с двумя типами моторов, воздушного и жидкостного охлаждения и передаваться в авиачасти, оснащенные парком авиатехники с 'родственными пламенными сердцами'. Вот, только сами ВМГ для этих УТИ еще предстояло, не только создать, запустить в серию, но и научить их выдавать достаточную мощность на менее качественном горючем. Смысл тут был тройной. В экономии ГСМ, в использовании имеющейся оснастки моторных заводов, и в частичной унификации обслуживания и комплектующих с боевыми самолетами, что серьезно упрощало ремонт в полевых условиях.

Конкурс проектов прошел в мае на авиабазе Саки. В полку НИИ ВВС требования к современному учебно-тренировочному одномоторному истребителю по десятому разу согласовывали между собой НКАП, оружейники, армейцы и пилоты-испытатели. Заместитель командующего ВВС генерал Рычагов, настаивал на установке радиоаппаратуры, инженеры спорили о необходимости уменьшения взлетного веса. Нарком вооружения Ванников предлагал поставить на самолеты только по пулемету ШКАС, снимаемому с вооружения истребительной авиации. Ему возражали, что авиаполки с новой авиатехникой не смогут обе5спечить УТИ этим боекомплектом, поскольку сами патроны к ШКАС они уже перестали получать. От синхронного ПВ-1 с обычным винтовочным патроном, из-за его малой скорострельности, отказывались уже армейские пилоты и НИИ ВВС. В итоге к компромиссам, все же, пришли. Авиашколы получали УТИ с синхронными ШКАС, а в войска аппараты должны были поставляться с пулеметами 'Березина'. Новые ТТТ включали максимальную скорость не ниже 390 км/ч, отличную маневренность для выполнения высшего пилотажа и воздушного боя, а также обязательное наличие двухместной кабины с двойным управлением, небольшой бомбовой подвески, коллиматорного прицела, пулемета и кинопулемета. Поводом для столь высоких требований стало ожидание в 1941 массовых поставок в ВВС РККА новых истребителей со скоростями свыше 550 км/ч. К конкурсу не были привлечены коллективы, которые получили в 1940 году задания по внедрению в серию своих новых разработок. Вместо ОКБ-301, ОКО, КБ Завода-115, недавно вышедших в лидеры со своими новейшими опытными и мелкосерийными истребителями, были приглашены 'авиаконструкторы второго эшелона' Василий Васильевич Никитин и Владислав Константинович Грибовский. Оба инженера отлично понимали специфику проблемы и уже занимались ее решением, только с другими исходными данными. Так Никитин еще в середине тридцатых построил с мотором М-11 свой НВ-2 — самолет очень похожий на И-16, и пригодный именно для тренировок летчиков-истребителей, вот только нескоростной. А Грибовский, как раз сейчас испытывал и дорабатывал созданный им учебно-тренировочный Г-28 'Кречет', вооруженный пулеметом, но из-за сложного управления не принятый ВВС. Петров указал бывшим соперникам, а ныне соратникам, на имеющийся отличный задел, но заметил, что 'те конструкции нужно оставить лишь как примеры'. Начинать работу с нуля, да еще и в команде с другим коллективом, было не слишком приятно. Но от непростого задания ни один из инженеров не уклонился. В активе В. В. Никитина и его осоавиахимовского ОКБ-30 были самолеты Р-5Т в 1933 г., Р-5 с двигателем 'Юмо' в 1935 г., Р-Z улучшенный рекордный и МП в 1937 году, и несколько учебно— тренировочных машин. Некоторые из его работ были прекращены, в виду аппаратных интриг и лихорадочных решений заказчиков, но наработки по теме, на основе старых конструкций, и у Никитина, и у Грибовского, имелись, действительно, большие. Оставалось ими правильно воспользоваться. Ну, а эмоции разработчикам пришлось оставить за бортом, хотя для Никитина было до слез обидно узнать в апреле 1940 о закрытии в стране всех программ разработки истребителей-бипланов, в том числе и его собственной 'лебединой песни' ИС-1. Его детище — истребитель биплан с убирающимся нижним крылом, создаваемый вместе с конструктором Шевченко так и оставался опытной машиной без перспектив постройки в серии. Подсластило эту 'горькую пилюлю' обещание, что в случае успеха, действительно нужный ВВС тренировочный самолет с индексом УТИ-41 будет строиться сравнительно большой серией (не менее тысячи самолетов) и должен будет повсеместно применяться, не только в ВВС и авиации флота, но и в авиашколах, и ОСОАВИАХИМе. Задание предусматривало максимальное использование для серийной постройки технологий авиапроизводства выпускающего УТ-2 и УТ-1, в угоду массовому производству которых, еще недавно были остановлены серии их 'незнатных конкурентов'.

Наконец требования были утверждены, и проектировщики взялись за дело. Уже к августу были подготовлены чертежи прототипа. На постройку первых двух экземпляров ушло два месяца. В середине августа поступили новые еще не серийные моторы — шестицилиндровый 470-сильный МВ-12 (Рено-12) и семицилиндровая 550-сильная 'звезда' М-41 Швецова (половина от М-82). На вторую пару опытных экземпляров поставили чешский 'Вальтер-Майор' в 420 л.с. и звездообразный американский 'Прат-Уитни R-985-AN-4 Уосп Джуниор' в 450 л.с. Винты использовали двухлопастные диаметром 2,4-2,6м. Шасси было использовано аналогичное примененному на НВ-2 (убираемое назад в ниши крыла), но с более широкими пневматиками. Колеса наполовину торчали из крыла, и допускали грубые посадки. В сентябре начались полеты. С рядным мотором машина получила довольно переднюю центровку, и была вскоре переделана. Частичное применение неавиационных материалов в конструкции планера, по несколько схожей с УТ-2 технологии, сулило удешевление в серии. Фонарь кабины сделали закрываемым, почти как на УТИ ЯК-1. Взлетную массу аппарата удалость к пятому экземпляру снизить с 1720 кг до 1540-1560 кг (допускался взлет с перегузкой). Размеры УТИ были сильно меньше, чем у двухместного ЯК-1УБ. Длина УТИ-41 была 7,0 -7,35м, размах крыла 8,1м, площадь крыла 13,6 м2. Учебный истребитель получал фотопулемет ПАУ-22, один синхронный пулемет, на бомбодержателях под фюзеляжем до 40 килограмм бомб и две направляющих для РС-82 под консолями крыла. Альтернативой бомбово-ракетной нагрузке была установка легкой фотокамеры АФА-И. Весь этот набор боевой нагрузки позволял отрабатывать не только истребительные, но и разведывательные и штурмовые упражнения. За счет механизации крыла, посадочная скорость получилась около 110 км/ч, Максимальные скорости и потолок были достигнуты неплохие, в зависимости от типа мотора, ~400 — 420 км/ч, и 6300 — 6700м. Продолжительность полета в 1,5 часа признали достаточной. Допустимая перегрузка составляла около 5+ G, что позволяло выполнять почти весь комплекс приемов воздушного боя. Оборудование кабин этих самолетов было максимально приближено к кабинам новых серийных истребителей Як-1 и И-185, включало СПУ и легкую спортивную радиостанцию с дальностью передачи не более 6 км.

В декабре 1940 года, серийно произведенные пока только в четырех экземплярах каждого типа учебно-тренировочные истребители УТИ-41 (модификаций '1' и '2') прошли в Подмосковье совмещенные испытания, и были показаны Сталину. Управляемость самолетов, как было написано в заключении комиссии 'допускает использование пилотами средней и ниже средней квалификации'. Оба варианта были предварительно рекомендованы в серию, осталось утвердить это решение. Никитин с Грибовским и командированные вместе с ними на завод инженеры и авиамеханики, переживали за судьбу 'Беркута', и гордились своим детищем. Самолет получился довольно красивым и фотогеничным. В присутствии Вождя, пилоты НИИ ВВС провели на них имитацию воздушного боя с холостыми патронами. Постановочный бой, четырех синих, против четырех красных аппаратов, понравился гостям. С января 1941 серийный выпуск новой авиатехники налаживали на новом авиазаводе в городе Павлово на Оке, куда была переведена часть мастеров с производства самолетов УТ-2, и где было установлено оборудование с вывезенных из Польши производств. К маю 1941 года в ВВС и авиашколы, было поставлено уже около полутора сотен новых самолетов. Несмотря на мелкие огрехи эксплуатации, техника очень понравилась всем. Полетать на 'Беркутах' стремились, как молодые, так и опытные пилоты. Небольшой расход топлива и наличие запасных моторов в ЗИП позволили резко усилить боевые тренировки не только в специальных Учебных Центрах, но и обычных ИАП. Обслуживание крылатых машин сильно упрощалось из-за унификации многих запчастей с боевыми аппаратами. Вскоре оба конструктора получили правительственные награды, а их подчиненным достались денежные премии. Заместителя наркома авиапромышленности Петрова начальство тоже не забыло — за умелую организацию отрасли ему по совокупности достижений присвоили следующее звание генерал-лейтенанта и вручили ценный подарок автомашину 'ГАЗ М-1'. А руководство ВВС теперь ходило за ним хвостом с просьбой срочно построить учебный бомбардировщик и легкий транспортник с двумя такими же, как у УТИ-41 легкими авиамоторами. Такие машины тоже строились разными авиаконструкторами под моторы М-11, но ни одна из них не удовлетворяла требованиям ВВС. С разрешения начальства Петров технические задания утвердил со сроком постройки до конца 1941 года.

* * *

В апреле 1940 года, при подведении итогов боевого применения в Карелии тяжелых дальних бомбардировщиков, руководством СССР была пересмотрена сама концепция стратегической авиации ВВС РККА. Этому способствовали, как опытная эксплуатация новой 'полубесхвостки' ДБ-ЛК и боевая работа в составе дальнебомбардировочного полка ОКОН модернизированных ТБ-7 и ДБ-А (включая экземпляры, оснащенные ВРДК и ТРД, а также ракетоносные модификации), так и доставленные разведкой сведения о проектах сверхдальних тяжелых машин, разрабатываемых за океаном. Примерно в это же время НКАП были окончательно утверждены новые требования к технологичности любых крупносерийных боевых самолетов Страны Советов. Причем передачу в серийное производство нужно было готовить загодя. Стало понятно, что разрабатывать новую тяжелую машину нужно быстро, с учетом новейших достижений науки, и с расчетом на серьезное удешевление в серии. Предыдущий ТБ-7 Петлякова и Туполева не пошел в крупную серию, именно, из-а низкой технологичности. Причем испытать, доработать и запустить в малую серию 'новый стратег' нужно было не позднее конца весны 1941 года. На момент выдачи задания на ТДБ (тяжелый дальний бомбардировщик) имелся только эскизный внешний вид, начальные расчеты и данные продувок масштабной модели новой машины с крылом обратной стреловидности 'бабочка' при скоростях 500-600 км/ч. Бригада разработчиков включала известных новаторов конструирования: Бартини, Беляева, Чижевского и Мясищева. Отдельные элементы конструкции, гермокабины, дистанционное вооружение, навигационно-пилотажное оборудование предполагалось отработать на других машинах, и эта отработка началась даже раньше утверждения проекта. Работы велись на 18-м заводе в Воронеже, где бригада Ермолаева, при научной помощи Мясищева, Чижевского и Бартини, доводила мелкосерийный ДБ-240М. А на 124-м заводе имени Серго Орджоникидзе в Казани, где для французов строилась серия модернизированных тяжелых ДБ-А, было развернуто производство новой системы управления, шасси с носовой стойкой, опытных гермокабин и катапультных кресел для тяжелых бомбардировщиков. Там же на опытном ДБ-А четвертой серии проверили возможность подвески и сброса сверхтяжелых бомб весом до 6 тонн, и уборку створок широкого бомболюка 'внутрь и вверх' по направляющим на бортах фюзеляжа, как на американском Б-24. Темпы проектирования ТДБ были довольно быстрыми, но уже в мае 1940-го вылезла серьезная проблема. В высокоскоростной аэродинамической трубе ХАИ провели испытания на модели масштабом в одну пятую от оригинала. Во втором прогоне, при скоростях потока ~670-800 км/ч, крыло обратной стреловидности разрушилось. Повторные испытания подтвердили результат, даже несмотря на выполненное усиление конструкции. Нельзя сказать, что ситуация стала совсем неожиданной. К началу 1940 года В.Н. Беляев уже многое знал о проблемах своего крыла 'бабочка', и заранее подготовил параллельный проект самолета с самобалансирующимся (против флаттера) упругим крылом с переменой стреловидностью. Разрушающая перегрузка для него составляла 13g — как для истребителя. Вот только, при такой конструкции крыла, построить аппарат с размахом свыше тридцати метров было трудно, да и крыло выходило недешевым. А усиление крыла исходной конструкции сильно съедало весовую отдачу, а значит, снижало, либо дальность, либо боевую нагрузку. Крыло обратной стреловидности, отлично показавшее себя на аппарате ДБ-ЛК со скоростью меньше 500 км/ч, вдруг, продемонстрировало строптивый нрав и становилось препятствием для выпуска новой машины. Часть ответственности за утвержденную схему аппарата ложилась на ЦАГИ, ведь предыдущие продувки в трубе таких 'чудес' не выявили. До шестисоткилометровых скоростей, вибрации профилированных законцовок были умеренными, флаттера не было, а более скоростного потока в трубах института еще не достигли. Но по пересечении этого 'Рубикона' в новой трубе ХАИ, выявилась высокая дивергенция крыла — скручивание плоскости под действием набегающего потока воздуха и последующее её разрушение. Крыло такого типа приходилось делать очень жестким, что приводило к увеличению общей массы. Академик Келдыш вместе с самим Беляевым, и с коллегами прочнистами и аэродинамиками из ЦАГИ и МАИ, сумели уже к июлю провести сложный нелинейный анализ явления, но полученные ими рекомендации предусматривали полное перепроектирование конструкции. Требовалось полностью пересчитывать крыло, узлы его крепления, сопряжение с фюзеляжем, а затем проводить новый цикл испытаний измененной масштабной модели. И на все это должно было уйти немало времени. Беляев был сильно расстроен, ведь на его 'бабочке' была завязана значительная часть концептуальных новшеств сверхдальней машины. При всем при этом, большинство других проблем уже было принципиально решено инженерами их ОКБ. И тут, выход из тупика, предложило ничуть неунывающее начальство. В июле 1940 руководитель УПР НКВД комиссар госбезопасности Михаил Давыдов повторно пригласил Беляева вместе с Бартини и Мясищевым в Харьков. По прилету из Москвы их снова отвели в аэродинамическую лабораторию к той же самой 'околозвуковой трубе', с которой началась 'флаттерная драма'. Хозяева доброжелательно глядели на осунувшихся и взъерошенных гостей.

— Здравствуйте, многоуважаемые коллеги! Товарищ Давыдов, мое почтение.

— И вам здоровья, Георгий Федорович.

— Здравствуйте. Видите, товарищ профессор, как у ваших коллег лица осунулись?!

— Да уж! Похлебал этот пресловутый ТДБ инженерской кровушки!

— Ээ-э. И не стыдно вам, товарищ профессор, над коллегами издеваться?

— Да упаси меня бог! Даже не думал злорадствовать!

— Ну, что ж товарищи, шутки в сторону. Есть шанс помочь вашему горю. Вам интересно Виктор Николаевич?

— Михаил Аркадьевич, спасибо, конечно, за поддержку... Но все это ваше бодрячество немного неуместно. Раньше, чем через полгода нового крыла мы с коллегами для ТДБ точно не родим.

— Вы в этом уверены? Что скажете, товарищи?

— Да, что тут говорить, товарищ Давыдов...

— Если не слишком ударяться в фантазии...

— Вот-вот, лучше без нереальных фантазий, товарищ Бартини!

— Тогда, товарищ Беляев, к сожалению, прав. Да, и нет пока в СССР аэродинамических труб такого размера, чтобы продувать целиком столь большие самолеты на столь высокой скорости потока.

— Не спешите сдаваться, товарищи. Вот, 'хозяин здешних мест' профессор Проскура считает, что крыло для вашего ТДБ уже есть, и осталось его лишь довести. Ну, что будем глядеть?

— Гм. Георгий Федорович ранее к совсем уж неуместным шуткам вроде бы был не склонен...

— И вы не ошибаетесь, коллега! Сегодня, ни нам, ни вам не до шуток!

— Да не томите душу! Показывайте профессор, для того мы и приехали!

За оргстеклом овальной камеры шириной около 15 метров, можно было разглядеть увешанное обычной исследовательской 'щетиной' закрепленное на подвесе крыло. Все было знакомо и привычно, кроме одного. Само крыло имело не обратную, как у Беляева, а прямую стреловидность около 25 градусов. Картина испытаний показывала, что срыв потока на этой схеме побежден не хуже, чем у его 'бабочки'. Правда, управляемость на малых скоростях нуждалась в доработке. За то, скоростей потока на новой трубе хозяева добились выдающихся ~ 810-830 км/ч. Тут было, о чем подумать. Выяснилось, что в Харькове есть даже полностью готовое крыло, размахом около 35 метров и площадью около 200 м2. Разрабатывалось оно для одной модификации бомбардировщика ДБ-А, и даже не так давно прошло на нем же испытания. Таких машин имелось всего три, и все они полетали зимой 1940-го вдоль границ Финляндии с мото-реактивными установками и опытными ТРД на крыльях. И все бы ничего, да только, крыло у этой модификации было довольно толстым. Но на нем ведь крепились четыре мотора М-35РУ-2 (каждый с ВРДК 'Тюльпан' в хвостовом отсеке мотогондолы), а также ниши основного шасси под средними моторами тяжелого аппарата. Впрочем, вместо двух крайних ВМГ могли устанавливаться на подкрыльном пилоне и спаренные 'ТРД 'Кальмар-5'. А вот, та готовая плоскость, которая сейчас продувалась в трубе, как раз имела уменьшенную толщину ламинарного профиля и аэродинамические гребни. Имелась модель такого же крыла в два с половиной раза меньшего размаха, ее предполагалось испытать на американском бомбардировщике 'Дуглас DB-7', благо в стране их было уже десятка три. У созданной на базе 'седьмого Дугласа' новой экспериментальной машины были установлены сильно заостренная носовая часть фюзеляжа и стреловидное хвостовое оперение, для лучшего обтекания на высоких скоростях. Бартини с Мясищевым закопались в журнале испытаний. А Беляев зацепился за саму идею модели, и тут же предложил использовать ее для более фундаментального эксперимента.

— Товарищи! А, что нам с вами мешает выжать из этой концепции максимум?! Пока идет проектирование измененного под прямую стреловидность ТДБ, взять бы, да и проверить все наиболее интересные схемы крыла на такой простой и отработанной платформе, как турбореактивный 'Дуглас DB-7'? Ну, как вам идея?

— То есть, вы, Виктор Николаевич, предлагаете построить три аппарата, во всем одинаковых, кроме крыла?!

— Построить предлагаю только два. Первый будет ваш, который почти готов, только нужно мотоустановки ТРД на нем правильные поставить. Желательно также еще одно запасное крыло к нему несколько меньшей стреловидности приготовить, чтобы собрать больше статистики. Второй пусть будет наш с крылом обратной стреловидности и со сменными законцовками (для подбора оптимальных значений). А третий уже в стране имеется — это сам реактивный 'Дуглас' с прямым крылом и четырьмя 'кальмарами', на нем в ОКОНе курсантов-реактившиков обучали. И всех троих необходимо полностью унифицировать по фюзеляжу, как в этом вашем опытном.

— Предполагаете испытать самолеты по широкой программе, на высоких и малых скоростях? Гммм. Но где ж, мы с такими моторами сверхскоростей-то для них возьмем?!

— Как это где? В пикировании, конечно!

Профессор с помощниками переглянулись, и не сговариваясь, уперли кулаки в подбородок.

— Хм. А не потеряем ли мы все эти машины вместе с пилотами, при таком-то использовании?

— А что мешает установить катапультные кресла, и начинать пикирование с высоты километров десяти? Выводить на высоте четырех-пяти.

— М-да, коллеги, вам палец в рот не клади, оттяпаете не только руку, но и голову!

— Так вы против, товарищ Проскура?

— Да, боже упаси! Я за! Обеими руками! Кстати набор для планеров у нас на две машины есть, как раз 'на черный день' себе готовили. Стало быть, первые два экземпляра сможем выкатить через месяц или даже раньше. Вероятно, к тому же сроку и набор для третьего фюзеляжа соберем. А там чуть погодя, и наши гости свое 'малое крыло' привезут. Не так ли, коллеги?

— А параллельно вы товарищам свое 'большое крыло' для полноразмерной постройки отдадите?

— Эхе-хе. Куда ж мы денемся... Вот, только товарищу Болховитинову в Казани снова ждать придется. Гм...

— Ничего-ничего! Мы и его тоже не забудем! Новый экземпляр ДБ-А с фюзеляжным шасси ведь еще неизвестно, когда построят.

— Это еще почему, товарищ Давыдов?!

— Да все просто, Георгий Федорович. Серия из шести десятков бомбардировщиков сейчас спешно строится для воюющих во Франции и Германии ВВС Западного Альянса. Этот контракт нарушать нельзя. А, единственный испытанный экземпляр ДБ-А со стреловидным крылом и новым убираемым в фюзеляж шасси как раз в июле потерян при аварийной посадке, к счастью без жертв.

— М-да, уж...

— Так, что сразу после испытаний на ТДБ, ваше крыло Болховитинов обратно получит. И сможет уже, не спеша, выкраивать ресурсы для новой опытной машины, переработанной под удешевленную технологию. А ваши московские коллеги свое 'крыло-модерн' для ТДБ будут рассчитывать продувать и строить уже, так сказать, 'по мотивам'.

Доводы комиссара Давыдова оказались убедительными, и стороны пришли к согласию. У харьковчан есть крыло, а у их коллег из группы Мясищева, Бартини, Чижевского и Беляева, есть почти готовый опытный бомбардировщик, строящийся в двух экземплярах, которые не смогут летать с родным для них крылом 'бабочка'. И, раз уж испытывать харьковское стреловидное крыло в полете быстрее всего получится как раз на ТДБ, то так тому и быть. Но и установить на двадцатиметровый фюзеляж, новое крыло прямой стреловидности дело не шибко простое. Все силовые элементы для крепления центроплана бомбардировщика сейчас находятся позади САХ. А, значит, фюзеляж нужно переделывать и очень сильно. Хорошо хоть на первом экземпляре гермокабины ставятся только макетные, а второй вообще еще далек от сборки, и перестраивать его на стапеле придется не слишком сильно. И все же, это действительно был шанс. Работы предстояло немало. Вместо среднеплана, требовалось получить верхнеплан. Усиленные шпангоуты сдвигались вперед и ставились на носовую Ф-1 и среднюю часть фюзеляжа Ф-2, ближе к переднему разъему. Верхнюю дистанционно-управляемую спаренную турель требовалось сдвинуть за центроплан крыла. В передней гермокабине рабочие места пилотов и штурмана-бомбардира оставались почти где и были, но предстояло смонтировать измененный боевой пост двух бортинженеров-стрелков дистанционных установок. Задняя герметичная кабина на двух стрелков и кормовая огневая точка, были оставлены без изменений. Переходная герметичная труба между гермокабинами смещалась и должна была располагаться, чуть ниже лонжерона центроплана. Передняя 'нога шасси', ниша антенны бомбардировочного локатора и длинный бомбовый отсек оставались на месте, но сбоку от бомболюка вырастали несколько измененные обтекаемые ниши для главных двухколесных стоек шасси. Соответственно меняли свое расположение все элементы управления механизации крыла, топливные и воздушные магистрали, электропроводка и прочая, прочая... На собранной конференции двух коллективов, конструкторы из ХАИ официально передали коллегам не только все чертежи и расчеты по крылу и узлам его крепления к фюзеляжу. В качестве образцов, были переданы снятые с недавно разбитого под Тихвином опытного ДБ-А, шасси, силовые шпангоуты и узлы навески стреловидного крыла.

Эти подарки здорово помогли проектировщикам. К октябрю первый экземпляр ТДБ начал пробежки по аэродрому и чуть позже небольшие испытательные полеты. Машина была сырая. Установленные в вертикальных 'спарках' на четырех пилонах под верхнепланным крылом восемь ТРД 'Кальмар-7М' (тягой по 700 кгс) сулили неплохие разгонные характеристики, но топливо должны были съедать в неприличных количествах. Дальность с полной нагрузкой оценивалась не более 4000 км, да и это все еще предстояло проверить. Имелись проблемы с механизацией крыла. Реактивные моторы на крыльях несколько раз загорались, но система пожаротушения работала надежно. Отказывали основные системы уборки и выпуска шасси, спасали аварийные системы. Бригада испытателей ходила мрачной. И все-таки тяжелая машина летала. Под Новый 1941 год самолет показали Сталину. Ворошилов и Локтионов стали настаивать на переделке самолета под 'более надежные' винтовые силовые установки, но тут взял слово Давыдов.

— Товарищи, я предлагаю не делать этого? Давайте, оставим, как есть.

— Почему вы против переделки, товарищ Давыдов?

— Потому, товарищ Сталин, что конструкция реактивного бомбардировщика оказалась существенно проще винтомоторного. Лучше сделать хорошую реактивную машину, пусть и нуждающуюся в доработке, чем делать два варианта ТДБ, распыляя и без того небогатые ресурсы на доводку разных систем. За двумя зайцами погонимся, к началу войны не получим ни одного.

— Вы уверены в своих словах?

— Уверен. Тот же ТБ-7 до сих пор с турбокомпрессорами и АЦН так и не довели. Летает он, конечно, но неважно летает. И не потому что сам плох. Машина неплохая, но нетехнологичная, и резервов модернизации у ТБ-7 практически нет, а агрегаты для нее нужны импортные сами мы надежных ТК не производим. Пусть уж лучше ТДБ сразу правильно делается, как реактивный. Как только у врага появятся реактивные высотные истребители, сразу же потребуется ускорять доводку реактивного варианта, а денег-то мы потратим на оба, и на него, и на устаревший вариант с винтами.

— Но ведь ваши-то 'пламенные кальмары' всего полсотни часов работать могут?!

— Так и есть, товарищ Ворошилов. Тридцать часов Люлькой гарантируется, полсотни на пределе.

— Вот! Даже меньше пятидесяти!

— Ага. А М-37 и М-82 в три раза дольше могут! И дальность получим...

— Только тех М-37 выпускается крайне мало, и уже идут разговоры — все их производство отдать под низковысотный вариант мотора М-38 для бронированных штурмовиков Ил-2. А звезды М-82 только-только пошли в среднюю серию, и сейчас все идут на оснащение истребителей Поликарпова и пикировщиков Кочеригина, поэтому на них тоже пока не рассчитываем. Ну, а М-88 заняты ДБ-3, двухмоторными 'Фокерами' и пятьдесятвосьмыми 'Кулховенами', да еще и маломощные они слишком.

— Тридцать часов! Ну и какой же это будет дальний бомбардировщик?!! С такими-то моторами!

— Что скажете, товарищ Давыдов?

— Скажу, что для полета к цели и обратно ресурса моторов будет хватать. При отключении даже пары моторов, самолет будет выдавать максимально почти пятьсот километров в час и потолок не меньше семи-восьми тысяч. Для профилактики затрофеивания новых машин врагом, придется прокладывать маршруты рейдов над морем. После каждого боевого вылета все моторы придется демонтировать, и проводить им дефектацию запчастей с заменой из ЗИП.

— Шикарно!

— За то, уже к осени 1941-го, мотористы планируют выжать из десятых 'Кальмаров' 1300 — 1500 килограмм тяги. И если справятся, то количество потребных моторов сразу уменьшится в два раза. И тогда, за счет одного лишь улучшения аэродинамики, и снижения расхода топлива, дальность вырастет уже в полтора раза. Со скоростью пока загадывать не будем, но и она также может вырасти.

— Вилами по воде, такие ваши гадания!

— Товарищ Локтионов ведите себя прилично! Хм... А какие скорости вы рассчитываете получить к лету этого года?

— На высоте одиннадцати тысяч, порядка 610-650 км/ч с шеститонной бомбовой нагрузкой аппарат должен дать.

— А как он с такой высоты бомбить будет?

— Французы и добровольцы уже опробовали систему позиционирования на принципе радиомаяков, но это не все. Товарищи Берг и Слепушкин выпустили опытную партию бомбардировочных радиолокаторов. Кстати готов и аналогичный вариант установки на бомбардировщик мощного противосамолетного радара, но это отдельная история по летающему ПВО бомбардировочного полка. А для бомбардировки с большой высоты хватит и первых двух. Причем, крупные площадные цели можно будет бомбить даже через облака. К тому же, сама шеститонная бомба имеет радиус поражения до полкилометра и больше. Пару-тройку городских кварталов может вдребезги разнести.

— Точно. Если метрах в двухстах от железнодорожного узла или от завода такая упадет, то мало не покажется.

— Да и портовые сооружения разнесет не слабо. Хороший привет вражинам может выйти.

— А еще, замечу, что к середине сорок второго ожидается появление в СССР более экономичных турбовинтовых моторов 'Ромашка-5' сопоставимой с десятыми 'кальмарами' мощности. Вот тогда машина станет и вовсе сверхдальней. И если мы за эти полтора года построим и доведем до боеготовности парк из нескольких сотен таких машин, то одной лишь заменой на них реактивных и турбовинтовых моторов, сможем сильно упростить все последующие модернизации, и держать их в строю хоть полвека.

Вес большой бомбы для нового самолета вождя сразу заинтересовал. Ему вспомнился тот доклад Кравченко по начатому атомному проекту. Если через несколько лет действующий образец бомбы, наконец, появится, то сбрасывать его на полигоне будет вполне реально с создаваемой реактивной машины. Конечно к 1942 году ничего еще готово не будет, но зато потом инженеры справятся. В итоге, Сталин заслушав все мнения, продавил компромиссное решение. В опытной постройке будут только реактивные варианты, но проект переделки одной из таких машин в винтовые будет разработан и доведен до одного экспериментального образца. Дальше станут серийно выпускать лишь варианты с 'Кальмарами' и на первую же готовую серию, сразу будут пересаживаться со своих ДБ-А экипажи АОН-1, комбрига Тхора. А там уж будет видно...

* * *

Начало 1941 года для иностранных кинозрителей советского кино ознаменовалось очередным разрывом шаблона. Институт истории АН СССР, конечно, не первый год исследовал ключевые периоды истории страны, но эти знания были достоянием специалистов. А до широкой аудитории кинозрителей яркие картины славных побед русского оружия, добрались лишь недавно. Два года назад эмигрантская пресса гудела растревоженная фильмом Эйзенштейна 'Александр Невский'. Теперь же режиссёры Всеволод Пудовкин и Михаил Доллер выпустили во всесоюзный прокат фильм 'Суворов'. С экрана на зрителя глядел, вместо аристократа и 'эксплуататора трудящихся масс', настоящий военный профессионал, чуждый унижения нижестоящих командир и воспитатель. Военный вождь, добившийся не просто палочной дисциплины, но сознательного подчинения солдат, идущих за своим фельдмаршалом, в силу взаимного уважения и патриотизма. И хотя сценарий фильма тщательно акцентировал классовые проблемы Царской России (да и самого царя Павла I показывал в неприглядном виде), но положительный экранный образ русского фельдмаршала и генералиссимуса, явным образом свидетельствовал — идеология великой страны всерьез обратилась к исторической памяти предков. Даже Сталин (называемый в эмигрантской среде не иначе, как 'красный антихрист') не поскупился на похвалы кинематографистам, а стало быть, это было нечто большее, чем просто случайность. Переведенная на французский и английский кинокартина, вместе с оригинальным русским вариантом, была тут же закуплена штабом Добровольческой Армии. Прокат ленты во Франции, произвел там подлинный фурор. Эмигрантские газеты хоть и критиковали очередной 'большевистский шедеврик' за эпизодическое безбожие и глумление в кадре над фигурой императора Павла, но в целом, положительно отметили новые веяния в Советской России. К тому же, весенним половодьем растекались слухи о том, что в РККА скоро введут погоны, преданные анафеме и забвению еще во времена Февральской Революции 1917. Ну, а когда в мае 1941 случился громкий международный скандал с бесчеловечными преступлениями немцев, и нежданным судом над военными преступниками, то среди эмигрантов случился новый раскол. Часть членов РОВС, незамедлительно вступила в 'Добровольческую Армию', воюющую на Западном фронте. Другие, отказались верить 'очередной большевистской пропаганде'.

Генерал Петр Николаевич Краснов ненавидел 'Советы' всеми фибрами души, и уже не первый месяц вербовал сторонников в 'Легион освобождения России', который вместе с немцами должен был свергнуть 'большевистское иго'. В романе 'Ложь', написанном Красновым полтора года назад, он восторгался Гитлером, и клеймил мировое еврейство, замышляющее уничтожить многие миллионы жителей Европы в грядущей войне. Кстати, во Франции роман не без трудностей был издан, и получил известность. Изобилующее восторгами 'поклонника фюрера' произведение очередной раз напомнило бывшим соратникам Краснова по 'белому делу' шалости Войска Донского, обеспечившие ему снабжение кайзеровскими войсками в начальный период Гражданской Войны. Ведь именно из-за той 'пылкой дружбы с германским супостатом' в 1919 Краснову пришлось подать в отставку из Белой Армии. Краснов уже тогда стал 'белой вороной' в среде русского офицерства, а теперь, на втором году очередной мировой бойни, многие сотни русских офицеров смотрели на вещи еще более осознанно и прагматично. Для тех, кто решил сражаться за свободу европейских народов в новой Добровольческой Армии ('Сражающейся Европы'), Краснов окончательно перестал быть своим. Германский коллаборационизм бывшего атамана Всевеликого войска Донского воспринимался ими не иначе, как предательством. Ведь при всей его антикоммунистической риторике, Гитлер строил вполне полицейское государство, а сам был пусть и странным, но 'социалистом с языческой идеологией', а не монархистом или христианским консерватором. В общем, в головах многих людей все смешалось. С кем тут быть заодно? То ли с поддержанными Сталиным европейскими добровольцами, то ли с борющимися против Сталина националистами всех мастей. Но вскоре многим стало понятно. После показанных в кино и на фотовыставках ярких и ужасных картин злодейского убиения в 'лагерях смерти' тысяч людей (в том числе и русских добровольцев, попавших в германский плен), в воюющих странах Альянса, всех сторонников Гитлера теперь почти наверняка ждала виселица или длительное тюремное заключение. Из старых соратников Краснова, готовящих 'великий освободительный поход', с ним вместе остались единицы, а сам он в очередной раз стал изгоем в эмигрантском обществе.

Впрочем, сам Петр Николаевич был человеком упорным и упрямым, и считая все фильмы и альбомы об убийствах в третьем рейхе фальшивками, плюнул на этих 'чистоплюев' и пошел служить в германский добровольческий 'Корпус Святого Креста', сформированный при СС еще в самом конце прошлого 1940-го года. Соединение с самого начала отличалось от обычных дивизий Вермахта и СС, но не было престижным, из-за чего и славилось нехваткой командных кадров. С марта нынешнего года этим корпусом командовал, недавно произведенный в группенфюреры, Герберт Отто Гилле. Блестящий оратор и профессиональный военный Краснов быстро смог расположить к себе 44-летнего генерала СС и ветерана Великой Войны, получив в корпусе должность заместителя начальника штаба. И тут же отбыл в Югославию для вербовки хорватских националистов. Личный состав корпуса пополнялся националистическими активистами из разных стран, а также зарубежными этническими немцами и дезертировавшими из армий Альянса сочувствующими идеям национал-социализма и фашизма. И кого там только не было. Имелась целая дивизия укомплектованная в основном поляками, чехами, русинами, украинцами и разными 'славянскими фольксдойче'. Польским полком в ней командовал бывший кавалерийский подполковник Войска Польского Антоний Шацкий, адъютантом у него был агент гестапо и бывший польский поручник Губерт Юра. А некий Леон Тадеуш Козловский — бывший профессор археологии и премьер-министр Польши в 34-35 годах, был в штабе дивизии в должности комиссара по снабжению. Эту фигуру немцы готовили в руководители новой польской гражданской администрации на захваченных землях.

В состав другой дивизии массово принимали жителей Северной Европы: датчан, голландцев, шведов, норвежцев и финнов. Третья дивизия до дивизионного состава не дотягивала, и состояла в основном из жителей западных германских провинций, из эльзасцев, лотарингцев, а также из французов, бельгийцев, и прочих швейцарцев. Их не стоило использовать на Западе из-за опасений дезертирства. С вооружением в рейхе становилось все хуже и хуже из-за диверсий на транспорте, частых бомбардировок объектов промышленности и нехватки рабочей силы на военных заводах. Планы по вывозу рабочей силы в рейх во многом оказались сорваны польским восстанием в 1940-м, и поэтому в значительной степени выполнялись теперь за счет депортации чехов в Баварию и Австрию. Но оружия на фронтах все равно не хватало. Именно поэтому, вооружением большинства частей нового корпуса СС стали французские и бельгийские винтовки пулеметы и пушки, захваченные на Западе. Даже автомашины и легкие танки в корпусе были трофейными, да и было их немного. Снабжался КСК, как соединение второй линии по остаточному принципу. Именно из-за нехватки брони, вместо формирования 5-й и 6-й танковых дивизий СС, Гитлер решил создать из этого разноязыкого сброда мощный пехотный корпус войск СС для операций, как во второй линии на фронте, так и в тылах противника. Последнее требовало специальной подготовки, для чего, к корпусу на некоторое время прикомандировывались специальные батальоны 'Бранденбург' и 'Нахтигаль'. Оба были созданы для будущего нападения на СССР, последний недавно сформирован на базе учебного украинского батальона, подчиненного 'Абверу', и вынужденно переориентированного для действий в Польше. Поскольку апрельское наступление Восточного фронта не достигло поставленных целей, командование сменило тактику. В этот раз ставка была сделана на внезапное 'полуокружение' польских мятежных территорий со стороны границ СССР. Причем, частям 'Бранденбург' и 'Нахтигаль' была поставлена задача посеять панику в тылах Войска Польского посредством компрометации нейтралитета РККА. Переодетые в форму бойцов и командиров Красной армии и НКВД, диверсанты должны были перерезать тыловые коммуникации и распространить повсеместно слух, что Сталин договорился с Гитлером на совместное нападение. Целью дезинформации был подрыв боевого духа жолнежей и офицеров Войска и обеспечение беспрепятственного прохода основных соединений корпуса сквозь тыловые и пограничные с СССР части 'Сражающейся Польши'. Новый оперативный план назвали 'Ундина'.

* * *

Благодаря беспрецедентным усилиям советской разведки в Германии, копия плана 'Ундина' была оперативно доставлена в Москву уже спустя декаду после остановки контрнаступления Войска Польского и перехода 'Сражающейся Польши' к обороне на новых рубежах. Руководство СССР и ранее задумывалось о 'договороспособности Третьего рейха' в связи с выявленным размещением в 1940 году германских войск в Румынии и другими мелкими нарушениями статьи 3 советско-германского пакта (о консультациях). Понимая, что Гитлер в любой момент может разорвать соглашения, Сталин хотел лишь оттянуть сам этот момент на как можно более позднее время. Но узнав цели нового оперативного плана майского наступления Вермахта и методы их достижения, Вождь решил, что прежнее выжидание может дорого обойтись СССР. Фактически, действия немцев могли привести к разрыву всех отношений с нейтральными странами Запада, и началу войны против западного Альянса вместе с Германией. То есть Гитлер явным образом втягивал Советский Союз в войну на своей стороне, да еще и компрометировал потенциального союзника. После третьего заседания Международного трибунала на Шпицбергене, на котором Сталин появился лично, вопрос о дальнейшем нейтралитете был поставлен перед политическим руководством страны. Совещание в Кремле было посвящено одному вопросу — может ли СССР продолжать свою политику нейтралитета, зная какую роль ему готовит Германский рейх? Первым отвечать на острые вопросы пришлось новому руководителю ГУ Госбезопасности Меркулову.

— Товарищ Меркулов, а не может ли весь этот план 'Ундина' быть глубокой провокацией британцев и французов?

— Наши коллеги из Разведуправления РККА смогли по независимым каналам проверить сведения наших зарубежных агентов. План настоящий, составлен в марте и изменен в связи с последними неудачами германских войск в апреле...

— Продолжайте.

— Последние сомнения у нас отпали, когда поступили достоверные сведения о начале переброски германских и венгерских войск в Словакию. Если бы план был инспирирован островитянами, то все выглядело бы совершенно иначе. В плане бы имелись сведения о планируемом нападении на наши границы. А в нынешнем виде план 'Ундина' не способен втянуть СССР в войну с Германией. Рассорить нас с поляками и Альянсом да может, а вот стравить нас с немцами, скорее нет. Можно было бы даже предположить, что сами немцы, зная о наших контактах с генералом Берлингом и переговорах в Ленинграде, подкинули нам дезинформацию, чтобы ослабить поляков на западном и южном участках их обороны, и нанести сильные удары именно там...

— Но вы в это не верите?

— Нет, товарищ Сталин! Наши агенты в Абвере и СД сами участвуют в процессах подготовки германской провокации. Получено детальное описание поставленных диверсантам Берлином боевых и дезинформационных задач. Еще за день до наступления, их уже должны выбросить с парашютом в приграничных с СССР польских районах, где на путях снабжения должны начаться массовые диверсии и террор мирного населения. Причем, нам известно, что эти части специально создавались для войны с нами, но лишь вынужденно применяются в Польше.

— Вот, значит, как? А как же немцы потом докажут, что это мы, а не они ударили Польшу в спину?

— Во-первых — это оснащение нашей формой и трофейным советским оружием, выкупленным у битых нами японцев и финнов. Правда, часть личного состава будет в польской форме. Во-вторых, у группенфюрера Гилле в его 'Корпусе Святого Креста' много бывших беляков, отлично владеющих русским языком. Атаман Краснов у него даже в штабе служит. Ну, и в-третьих — во всех диверсионных группах из 'Бранденбург' и 'Нахтигаль' есть кинооператоры и фотографы, включенные в них для создания пропагандистских материалов.

— Скажите, а советские агенты смогли бы сразу после выброски перехватить управление националистическими украинскими и русскими диверсионными группами?

— Это невыполнимо, товарищ Сталин. Максимум на что можно рассчитывать, так это на уничтожение командира группы и радиста, с последующим побегом агента и его сдачей в плен полякам.

— М-да. Этого недостаточно! Что скажут наши дипломаты?

Нарком иностранных дел Вячеслав Михайлович Молотов поправил очки, и задумчиво постучал своим 'Паркером' по столу. При любом принятом решения нейтралитет СССР заканчивался и ошибиться тут было нельзя.

— Наркомат Иностранных Дел СССР, считает опасность потери репутации серьезной. После этого будут забыты и станут не столь яркими для мирового сообщества зверства немцев в Польше, описанные в материалах 'Шпицбергенского процесса'. Если немцы начнут порочить СССР и делать из него 'Предателя Польши', то против нас будут настроены не только сами поляки, но и французы с британцами и американцы. Это стало бы серьезным ударом по дипломатическим усилиям нашей страны.

— К каким последствиям это может привести?

— Первое и самое быстрое последствие — разрыв переговоров, идущих сейчас с правительством Польши в Ленинграде. Второе — восстановление практически забытых франко-британских планов бомбардировки нефтеносных районов Кавказа. Третье — очередное 'моральное эмбарго' со стороны Соединенных Штатов, вплоть до запрета советским торговым судам и военным кораблям заходить в порты...

— Пожалуй, хватит и уже перечисленного. Что мы можем и успеваем предпринять? Товарищ Шапошников?

— Товарищ Сталин, товарищи. Мы, конечно, предупредим штаб Войска Польского, но этот шаг главную проблему не решит. Если пропагандистские кинопленки и фотографии будут быстро преданы огласке с соответствующими комментариями, то СССР останется совсем без союзников. В этом случае вполне возможным становится крайне неудачное для нас развитие ситуации, вплоть до вступления в войну с Польшей официальных Венгрии и Словакии. Сейчас они фиктивно формируют свои добровольческие части, но могут ведь пустить во втором эшелоне за немцами и свои регулярные армии, чего пока делать не собираются.

— Причем все это они сделают под лозунгами 'спасения несчастной Польши от большевиков'! А там и Гитлер с Геббельсом о том же заголосят!

— Все это вполне вероятно, товарищ Мехлис. От фашистов еще и не того можно ожидать. И в этом случае, нынешнее прогнозирование дальнейшего развития европейской войны становится просто бессмысленным. Ведь все может сильно поменяться буквально за недели. К тому же разведка уже озвучила немецкие планы организации националистами волнений в присоединенных к СССР районах западной Украины, для отвлечения сил РККА от польской границы.

— НИЧЕГО из этого нельзя допустить.

Сталин двинулся вдоль стола с незажженной трубкой в руке. Выражение лица выдавало его крайнее недовольство. Его речь начиналась негромко, но с каждой минутой голос становился тверже и уверенней.

— Гитлер решил сделать вид, как будто он и дальше соблюдает Договор о ненападении. А сам хочет отплатить нам за поддержку добровольцев и поляков, а заодно и за наше участие в международном трибунале. Он сделал вид, что он тут жертва, а мы вероломные пособники его врагов. Но мы-то знаем, что еще в позапрошлом году германский Генеральный штаб уже начал проработку сценариев нападения на СССР. Сразу после отлета из Москвы Риббентропа они это начали! Эти мерзавцы приостановили свои приготовления только из-за усиления войны со странами Альянса на Западе, но не забросили свои планы окончательно. Озвученные на Шпицбергене документы об 'освобождении от населения восточных земель' касались не только Польши, но и нашей страны! Именно русских, украинцев, белорусов и азиатские народы СССР, фашисты хотели безжалостно истреблять в газовых камерах и печах своих крематориев! Всех! И стариков, и детей, и женщин! Мы видели, их методы 'очистки жизненного пространства для немцев'. Гитлеру нужны только рабы и земли на Востоке. Но он их не получит! Мы не имеем права допустить малейшего успеха этой фашистской провокации.

— Товарищ Сталин! Теоретически мы можем раскрыть все карты Гитлеру, и тогда...

— НЕТ! Мы не станем играть с ним в эти игры. СССР уже не раз незаслуженно делали изгоем и пугалом для всей Европы. Раньше этим славились британцы, теперь у них появились прилежные ученики! Но у них ничего не выйдет! Пусть эти бешенные псы сами упадут в выкопанную ими яму. За последние пару лет репутация нашей страны на международной арене значительно улучшилась. И поэтому ЦК Партии не может совершить такую серьезную ошибку в этом вопросе, и потерять все достигнутые нами политические рубежи. Сейчас все свободны, товарищи. А завтра мы должны выбрать наиболее правильное решение — как нам разрушить планы фашистов.

На следующем совещании задачи ставились не только разведке и дипломатам, но и специальным частям Управления Специальных Операций. Одно важное условие — не привлекать к операции на польской территории никакие линейные части РККА было поставлено Сталиным сразу. А в день начала германской провокации во всех зарубежных представительствах СССР должен был прозвучать один неожиданный политический демарш, подкрепленный невероятными новостями.

* * *

Ко времени развертывания очередного наступления в мае 1940 г, 'Корпус Святого Креста' был пополнен горно-стрелковыми батальонами и шестью дивизионами артиллерии (двумя горной, двумя легкой гаубичной и двумя зенитной), и переброшен из Австрии в Словакию. С этой стороны атак на польскую территорию не было с октября 1939 года, поэтому Главный штаб сухопутный войск решил свой неожиданный удар нанести именно оттуда. Дипломатической победой Германии можно было признать согласие адмирала Хорти прислать туда же добровольческий венгерский легион, примерно дивизионного состава. Вообще-то адмирал Миклош Хорти был довольно осторожным политиком, не желающим участвовать в 'европейской бойне'. Так, 3 марта 1941 года венгерским дипломатическим представительствам была прислана инструкция, в которой, в частности, говорилось:

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

'Основной задачей венгерского правительства в европейской войне вплоть до ее окончания является стремление сберечь военные и материальные силы, людские ресурсы Венгрии. Мы любой ценой должны помешать нашему вовлечению в военный конфликт... Мы не должны рисковать страной, молодежью и армией ни в чьих интересах, мы должны исходить лишь из собственных'.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Так что венгерский лидер, хоть и склонялся к орбите стран Оси, но воевать сам не хотел. Однако, его просто переиграли. Захваченные в Польше два десятка боевых самолетов Сил Поветжных были по-звериному коварно использованы Люфтваффе для провокации. Совершенные вечером и утром бомбовые налеты на венгерский город Кошице привели к жертвам среди гражданского населения, и Будапешт, подстрекаемый из Берлина, неохотно вступил в войну с 'польскими инсургентами'. Правда официально война объявлена не была, но армейские части и авиация были направлены на германо-польский фронт, совместно со словацкими частями и 'Корпусом Святого Креста'. В этот раз руководящий всей операцией по подчинению мятежной провинции рейха, фельдмаршал Клейст, был настроен крайне решительно. Вывод с западного фронта британских и канадских частей помог Третьему рейху перебросить на Восток восемь полнокровных дивизий. В распоряжении Клейста было не слишком много танков, артиллерии и авиации, за то почти вся кавалерия Вермахта, парашютно-десантные и горные части должны были прорвать восточный участок обороны противника, и по возможности перерезать линии снабжения 'Сражающейся Польши' со стороны границы с СССР. В это же время удар должен был наноситься со стороны Восточной Пруссии. Со стороны Силезии и Померании планировались отвлекающие удары. В планах было использование даже речных канонерских лодок, тяжелой рельсовой артиллерии и бронепоездов. В добавок, в качестве дестабилизирующего фактора для соседствующих с поляками большевиков, Берлин предусмотрел восстание украинских националистов на Волыни и в Подолии. Гитлер всерьез опасался удара со стороны советской границы, поскольку знал о начавшихся переговорах о польском протекторате, проходящих в Ленинграде. Бунт в приграничной Западной Украине должен был отвлечь русских от серьезных проблем их воюющих с Германией соседей. Самих украинских повстанцев поддерживать фюрер германской нации не собирался. Эти 'поленья' предполагалось сжечь в 'очистительном огне германского триумфа'. А когда Польша будет повержена в прах и наконец-то станет обычной провинцией рейха, вот тогда, можно будет использовать оставшихся обиженных русскими 'украинских героев', для нового возрождения их борьбы на благо великой Германии.

К середине третьей декады мая все приготовления были завершены. Германская резидентура из Северной столицы Советской России докладывала в Берлин, что польские дипломаты все еще ничего не добились. Их непоследовательные демарши и истерические требования — 'Спасите нашу Польшу, а потом мы обо всем договоримся' не могли найти понимания у представителей руководства СССР. Требование коммунистов было простым — 'или нормально договариваемся, или нет, и тогда спасайте себя сами'. Поляки тянули время и торговались по каждой мелочи, русские также не спешили сыпать обещаниями. Все, что люблинским эмиссарам удалось выторговать для Польши, это статуса особой автономной республики в составе РСФСР, с перспективой стать когда-нибудь полноправной Советской социалистической республикой. Для эвакуации из Польши на время боев части мирного населения, даже без получения гарантий от польской делегации, было начато строительство нескольких десятков летних городков в Вологодской и Ленинградских областях. Впрочем, свободы совести и частной собственности новых соотечественников было обещано не лишать. В присоединенной к Советскому Союзу республике частные польские заводы, фабрики и мастерские должны были продавать часть своих паев государству, а мелкие торговцы и производители приобретали черты артельно-кооперативных предприятий. Польский язык оставался вторым государственным, но русский становился с ним наравне и обязательным для обучения в школах и высших учебных заведениях. За то поляки получали право учиться в других городах СССР, наряду с другими представителями многонационального советского народа. Ну, и безопасность новых границ также обеспечивалась погранвойсками НКВД и частями прикрытия Красной Армии. Для сохранения положения офицеров Войска Польского, им присваивались аналогичные звания в РККА. Причем с мая 1941 года на военную форму красных командиров, действительно, возвращались погоны, пусть и не такие красивые как в Войске или старой царской армии. Вот только и про имеющиеся договоренности и про форму с погонами, поляки-переговорщики были обязаны молчать до самого конца переговоров. Разглашение каралось аннулированием всех договоренностей...