Дело о демонах высших сфер (Путешествие на юг)

Дело о демонах высших сфер

(Путешествие на Юг)

Часть 1

* * *

Два дня назад, когда на подоконник в кухне взобрался большой синеязыкий сцинк и, испугавшись, высунул язык, крик поднялся такой же. Сбежались привратник, садовник, конюх, дворовые рабочие и даже охрана от дальних ворот префектуры. А, между тем, не случилось ничего необычного. Ящерица с синим языком — не самое ужасное из обитающих за тремя морями чудищ. Неизвестно даже, кто испугался больше. Счастье сцинка, что его не обварили кипятком и не ударили молотком для отбивки мяса. Ему всего лишь досталось полотенцем, и он упал обратно в сад.

Сейчас кричали на третьем этаже. Во дворе и внизу было тихо, никто не спешил на помощь. Видимо, привыкли, что столичные барышни кричат от всего, увиденного в далекой южной провинции.

Мем отодвинул тарелку и поглядел на облупившийся потолок столовой, где сквозь побелку виднелась гипсовая сизая лепнина. Ему хотелось бы думать, что не змея приползла с крыши, не мохнатый паук притаился в наволочке, и вообще жену с двумя ее сводными сестрами он привез с собой в эти дальние края не зря. Ардан не место для северных барышень. Пусть даже в Ардане трижды спрос на столичных невест. Уж слишком здесь жизнь... разнообразна.

Крик прекратился не сразу. Сначала раздался грохот падающей лавки, потом стук каблуков на лестнице, причитания, рыдания, ахи, охи и прочие шумы, означающие, что главе семейства следует бросить все свои дела и спешить на защиту супруги и родственниц. От безобидного сцинка, например, или от безногой ящерицы, виновной лишь тем, что на горячей плоской крыше у нее гнездо. Раз Мем обедает дома, а не в губернаторской резиденции, почему бы ему не принести немного пользы семье?..

Он как раз поднимался из-за стола, когда решетчатые дверки столовой распахнулись, и на пороге сбились в кучку две служанки и две свояченицы Мема. Все были живы, целы и здоровы. Очередное заморское чудовище никому не откусило голову. Кирэс Иовис по лестнице не бежала. Она спускалась медленно и с достоинством, как полагается чистокровной таргской аристократке, хотя и выглядела бледнее, чем обычно.

— В нашем новом бельевом шкафу, — произнесла она таким голосом, будто на торжественном приеме представляла Мему одного из своих высокорожденных гордых родственников, — сидит скелет. Я хотела бы, чтоб вы, господин префект, приняли меры.

Мем вытащил из-за ворота салфетку. К тому, насколько в Ардане жизнь разнообразна, он сам еще не привык. Следовало ли сейчас позвать садовника на помощь? Или сразу ставить в известность инспекторский состав единственной на весь Ардан префектуры?.. И ведь инспектора ни одного настоящего нет. Бывшие мелкие сыщики, да уличные надзиратели, собранные под одну крышу с разных концов Арденны. Садовник с привратником и то полезнее.

* * *

По сваям путь был короче. Упасть в ядовитое болото со змеями, гнилой морской крапивой и спящим где-нибудь на дне водяным драконом было можно, но только если спьяну или в сильный ветер. Илан не пил. Единственный раз в своей жизни он напился до беспамятства примерно год назад, в свой день рождения, и так ему потом было плохо, что с тех пор один только вид кубышки из-под виноградной водки или оплетенной в лозу бутылки с вином вызывал у него приступ душевного отвращения вплоть до настоящей тошноты.

Откуда взялись эти сваи, пунктирной дорожкой ведущие через болото, Илан наверняка не знал. Он бегал по ним на городской берег всю жизнь, сколько себя помнил. В детстве был много раз порот за это, потому что иногда дети падали в болото и тонули. Потом дед притерпелся и розги выбросил. Некоторые сваи стояли друг к другу ближе, на расстоянии меньше, чем шаг. Другие дальше, и с одной на другую приходилось перескакивать. О глубине болота у Илана представления были весьма приблизительные. Вода неподвижно стояла внизу, на человеческий рост ниже верхушек свай. Выглядела она плохо. В дожди мутнела, в солнечную погоду тухла и цвела, в засуху вовсе становилась илистой и черной, и по пузырям было видно, как ворочается на дне водяной дракон. Дед говорил, здесь при императоре N начали строить градирню, но помешала Солдатская Война. Про Солдатскую Войну Илану рассказывали в народной школе. Про то, что такое градирня, он не знал ровным счетом ничего, но само слово ему нравилось. Сейчас новый император сидел в далекой Столице, Ардан снова считался частью Тарген Тау Тарсис, а генерал-губернатор, назначенный всего три декады назад, привез с собой в Арденну новые порядки и новое начальство. Управа городской стражи превратилась в префектуру, а Илан из обычного уличного доносчика стал дознавателем. И понимал смысл своей новой должности пока не больше, чем функции и предназначение загадочной градирни. Чем ему предстояло заниматься, кто теперь станет командовать городской стражей и как поведет дела — ничего не было известно. Ходили слухи, будто арданским чиновникам, как в Таргене, будут присвоены ранги, и жалованье станет столичное, но господин Джата всем, ожидающим блага от новых порядков, велел держать карман пошире обеими руками. Отчего Илан своих глупых ожиданий стеснялся и вслух их не высказывал, но надежды все равно не терял.

Он соскочил с последней сваи на древний парапет и побежал к городу, перепрыгивая трещины и вывороченные из кладки камни. Нового начальства, новых порядков, новой работы Илан не особенно страшился, но опаздывать на раздачу рангов и назначение столичного жалованья было нельзя.

Под здание префектуры отдан был пустовавший года три городской архив. Документы оттуда вывезли, когда распался Шестой Триумвират, и власть едва не перешла к военному правительству во главе с адмиралом Римеридом. Тогда во внутренние дела Ардана вмешался северный сосед, мятеж образоваться не успел, а порядок не сумел. Летописи по истории не стали отделять от казначейских свитков, собрали все скопом в мешки и корзины и вывалили где-то в прибрежных каменоломнях, где дыра в земле была поглубже и потемнее. Мало ли что в тех документах. Ардан мал, Тарген Тау Тарсис велик. Пусть не сразу, а несколькими годами позже, он все равно занял бы прежний арданский архив под свои нужды. И не только архив.

В усадьбе, примыкавшей к архиву с заднего двора, поселился кто-то из нового начальства. Стену между дворами сломали, слоняться по дворам запретили. В архиве сделали решетки на окнах и покрасили фасад. Управа городской стражи переезжала на новое место долго и мучительно. Приказ все сделать одним днем злонамеренно нарушали полторы декады подряд. Илан подозревал, что часть архива Управы отправилась проверенной дорогой — все в те же каменоломни. Генерал-губернатора видели многие. Издали. Столичных чиновников тоже. Кто из них новый префект, в сплетнях не уточнялось. Может быть, тот, кто поселился с немногочисленной семьей позади бывшего архива. Может быть, кто-то другой.

Новое начальство не торопилось ставить арданцев в известность о своих намерениях. В какую сторону ждать поворота, предсказать не мог никто. Слухи плодились самые разные. Сначала — что всех уволят. Но вместо этого почти всех повысили и наградили обещаниями. Потом, что введут войска. Вместо этого реорганизовали городскую стражу. Потом — что Ардану дадут собрать собственное правительство и объявят воинский набор. Но вместо этого на рейде встала ходжерская эскадра, а пираты оставили треть своих островов — и не по собственному желанию. Нельзя сказать, чтобы Илана политические перемены в жизни Ардана не волновали. Городская стража должна была ему жалованье за пять месяцев. Кормиться дедовской военной пенсией было трудновато. Тем более, что пенсию тоже временами переставали платить. Переменить в собственной жизни сам Илан мог немного. Поэтому надеялся на чудеса, вопреки ворчанию толстого Джаты.

Солнечные часы на площади перед архивом показывали полдень. Джату Илан встретил в коридоре. Новоиспеченный инспектор мочил в фонтанчике рукав рубахи и умывал им потное лицо.

— Где ты был? — напустился он на Илана. — Где ходишь? У тебя вся рожа от пыли полосатая! Как с такой рожей идти на вид к начальству? О чем только думаешь?

— Я ж вовремя, — попробовал возразить Илан.

Вместо ответа инспектор своим мокрым рукавом взял да и протер Илану физиономию, словно столовое блюдо к обеду.

— Это столичные люди, — строго сказал Джата. — У них не раньше срока — значит, не в срок! — И за локоть потащил Илана в главный архивный зал.

Там уже наставили временных ширм из бумаги и деревянных капитальных перегородок. Большой зал поделили на много закутков разного размера, оставив, впрочем, свободной середину. Высокий — на голову выше любого из присутствующих — человек в необычной для Арденны одежде стоял в центре зала и листал какие-то списки. На отогнутом поверх кафтана воротнике у него блестел золотой имперский значок. Служащие префектуры соблюдали вокруг столичного чиновника круг пустого пространства. Видимо, это и был новый начальник, присланный возглавить префектуру. Со всех сторон его осторожно рассматривали. На лицах успевших 'раньше срока' читались опасения пополам с дежурной вежливостью. Некоторые настроены были скептически. Начальник был уж слишком молод и чрезмерно серьезен. Если не сказать — хмур. Похоже, от затеи организовать в Арденне префектуру, он тоже ничего хорошего не ждал. Или же сей момент вычитал в своих бумагах нечто, заставившее его сильно разочароваться.

В какой-то момент он оторвался от списков и поверх голов оглядел всех присутствующих. Приглушенный ропот немного притих.

— Я думаю, все собрались, — сказал чиновник, и голос, отраженный архивными сводами, четко прозвучал у Илана в ушах. — Если кто-то опаздывает, не забудьте поставить их в известность... Давайте знакомиться. Мое имя Мем Имирин. Обращаться ко мне следует 'господин префект'. Мой кабинет на втором этаже. Я северянин, поэтому нелепых оправданий вроде 'я опоздал, потому что солнце не вовремя встало', или 'я ему поручил, а он не сделал', или 'я думал, это не к сегодняшнему дню следует успеть', или 'демоны высших сфер похитили меня и бросили возле трактира без денег и полицейского жетона' и прочих подобных, я выслушивать не стану. Пропуск присутственного времени на службе, дежурств и патрульных выездов будет штрафоваться, даже если произойдет по очень уважительной причине. Если вы отлучаетесь и не можете что-то выполнить в срок, позаботиться о том, чтобы у вас была помощь или замена — ваше дело, а не мое и не дежурного писаря. Кто назначен старшими инспекторами, пройдите, пожалуйста, вперед.

Восемь человек, в том числе, Джата, прячущий за спину мокрый рукав, вышли. Двоих не хватало. Молодой префект смотрел на всех сверху вниз. В задних рядах хихикали низшие чины, повторяя про демонов высших сфер. Когда среди старших инспекторов префект увидел госпожу Мирир, коротко стриженую и в мужском платье, на лице его промелькнула тень удивления, однако на этот счет он смолчал.

— Десять человек по спискам — мало. Еще и не все соизволили явиться, — недовольно произнес он.

— Не следует нас недооценивать, — подал голос бывший старшина Портового участка господин Адар. — Мы знаем свой город и свою работу.

— Хотелось бы верить, — кивнул столичный чиновник. — Я отвечаю за порядок в городе перед генерал-губернатором, киром Хагиннором Джелом. Вы отвечаете за порядок в городе передо мной. Надеюсь, вы понимаете, что в Ардане произошли очень большие перемены, и требования к вашей работе не будут прежними. Есть среди вас кто-нибудь, кто видел, как организовано войско Порядка и Справедливости в Таргене? Есть кто-нибудь, кто учился, или хотя бы по делам задерживался в Столице?

И тут толстый Джата, скромно кашлянув в кулак, сказал:

— Я, господин префект. Я учился в лицее Каменных Пристаней.

После этих слов островок пустого пространства образовался и возле Джаты. Но обсудить внезапно открывшееся обстоятельство не удалось.

— Идите за мной, — велел префект Джате и последовал прочь из архивного зала.

Джата колобком покатился следом. Илан протиснулся вперед и встал рядом со старшими инспекторами.

— Сопляк какой-то, — пожал плечами Адар, провожая префекта глазами.

— Говорит кратко и по делу, — отвечал ему господин Лурум. — По-другому с нашими нельзя, знаешь сам. Что еще ему нужно уметь? Были бы толковые работники, а уж руководить ими сможет любой болван. Велики ли его обязанности — перед губернатором отчитаться...

— Посмотрим, — сказал Адар. — Проверим. Не дать город в обиду, это наша обязанность, а не его. Так?

— В дупло все эти перемены, — с неожиданной злостью сказал Номо, который среди инспекторов был моложе всех. — Зря я согласился.

— Никто не переменит нас без нашего согласия, — спокойно улыбнулась молодому человеку госпожа Мирир.

— И даже получив наше согласие, этот кто-то с нами еще намучается, — вполголоса пробормотал господин Лурум, покачал головой, повернулся и, столкнувшись с Иланом, отвесил тому подзатыльник. — Подслушиваешь, подлипало полицейское?

* * *

Скелет сидел в шкафу, скрючившись, прижимая к груди стиснутые кисти рук и колени. Лохмотья истлевшей одежды на нем почти не отличались от лохмотьев сползшей с костей сухой кожи, в глазницах серебрилась пыльная паутина, а из нутра сыпался черный мусор, больше похожий на вулканический песок. Запах, который шел от него, напоминал не тлен и разложение, а застоявшийся воздух древней кладовки, куда годами сваливали, не глядя, всякую рухлядь.

— Что это, по-вашему, такое? — поинтересовался господин префект у инспектора Джаты, указывая на открытые дверцы шкафа, и глядя при этом на Джату, а не на скелет.

Джата пожал плечами.

— Мумифицированные останки человека, — сказал он, присел возле скелета на корточки и потрогал того за лохмотья. — Давно он здесь сидит?

— Судя по внешности, лет пятьсот. Хотя, на самом деле, еще вчера его здесь не было.

Инспектор Джата даже не удивился.

— Ночью в дом пролез и спрятался? Да, мертвецы — они такие ...

Господин префект тоже не удивился:

— Его принесли вчера вместе со шкафом, я думаю. Это шкафы из нынешней префектуры, из подвала. Три были взяты для библиотеки и один в кладовку. В библиотечных пусто, я проверял. Шкаф, как вы изволите видеть, новый.

— Зачем вы позвали сюда меня, господин префект? Выбросьте его, и все. Мало ли какая дохлятина встречается в архивных шкафах...

Префект протянул Джате листок бумаги.

— Если б он был без рекомендательного письма, я бы, без сомнения, приказал его выбросить, — сказал он. — Но он держал в руке документ, которому отнюдь не пятьсот лет. Вот, сами полюбуйтесь.

Листочек действительно был свеженький. Прежде измятый, затем тщательно расправленный, он содержал обнадеживающий текст 'До скорой встречи!' Крупные буквы послания написаны были фиолетовыми канцелярскими чернилами по грубой домашней бумаге, сгибы которой не успели запылиться и растрепаться. Письму от силы было несколько дней.

Джата поднялся с пола, подошел с письмом к окну и тщательно осмотрел неровные края послания и само послание на просвет.

— То есть, вы поручаете мне выяснить, что это значит? — спросил он префекта.

— Да. Я не уверен, что письмо адресовано лично мне. Но я не хотел бы начинать свою службу в Арденне с того, что мне и моей семье угрожают. Я несу ответственность, во-первых, в силу самой моей должности, и, во вторых, как глава семьи. У меня нет времени устраивать расследование лично. Разберитесь, пожалуйста, шутка это, недоразумение, или чей-то нехороший умысел.

— Что вы решили делать с покойником, господин префект?

— А что с ним можно сделать?

— Я предложил бы унести его обратно в архив... то есть, в префектуру.

Молодой чиновник махнул рукавом:

— Делайте, как считаете нужным.

* * *

Задача у Илана была несложной. Пока Джата с полицейским архивариусом беседовали в подвале, Илан искал, от которой из ширм оторван кусок бумаги со словами 'До скорой встречи!'

Ширму он нашел сразу же — у западного выхода последняя, рваный угол возле самой двери. Она огораживала письменный стол госпожи Мирир. Чернила тоже соответствовали. Хотя, и на остальных столах чернильницы заправлены из одной большой бутылки. С почерком дело обстояло сложнее. Послание было составлено заглавными литерами, какими пишут объявления для расклейки на стенах. Аккуратные буквы, выведены с правильным наклоном стила, без зацепок кончика по плохой бумаге — их мог написать человек, для которого письмо ежедневное занятие. То есть, почти каждый, кто приглашен в префектуру на службу, — сто с лишком подозреваемых. Никаких отличительных особенностей почерка, клякс или отпечатков. Не смазано по движению руки, как случается, если пишет левша. А госпожа Мирир — левша. И свою ширму она рвать не стала бы. Наоборот, она оторвала бы руки и голову тому, кто нанесет выделенному ей в пользование имуществу урон. Потом подвесила бы негодяя за ноги и подожгла. Ничем особенным инспектора Джату не порадуешь.

В последний момент, когда Илан уже собирался подняться, на ладонь ему наступил изящный сапожок с креплением для шпоры.

— Что ты здесь ползаешь, мальчик? — спросила госпожа Мирир, не позволяя Илану подняться.

— Извините, — сказал Илан. — У вас ширма рваная.

— Да что ты говоришь! — с деланным изумлением произнесла госпожа Мирир. — Не ты ли ее порвал? Вот теперь пойди и поменяй ее. Мне принеси ширму от стола господина Джаты, а рваную можете забрать себе.

— Но...

— Так! — пресекла все возможные возражения госпожа Мирир. — Ты не с мамой разговариваешь. Быстро пошел и сделал!

Руку Илана освободили, но он тотчас получил пинка под зад. Два помощника госпожи Мирир засмеялись. Ворча про себя на вредность некоторых баб, одной только этой вредностью прорвавшихся в начальство, Илан вынужден был сложить дырявую ширму для обмена. Если бы не важность дела, порученного самим господином префектом, уговаривал он себя, так просто эта невежливость с рук никому бы не сошла.

Когда рваная ширма была уже почти развернута на новом месте, явился из архива господин Джата, посмотрел, чем Илан занимается, и сказал:

— Не очень мне нравится, что префектура будет здесь. Лучше б ее оставили в здании старой управы.

Илан доложил про ширмы и невежливое поведение госпожи Мирир, но Джату рассказ почти не заинтересовал.

— Знаешь, что здесь было раньше? — спросил он.

— Городской архив.

— А до архива знаешь, что? Тюрьма. А в подвалах казнили. Боишься мертвецов, которые гуляют по ночам?

— Ну... — растерялся Илан. С гуляющими мертвецами ему сталкиваться еще не приходилось.

— Неужели не боишься? Тогда останешься этой ночью за дежурного. Вместо меня. Не переживай, не один. С писарем, двумя солдатами и к ночи псарня переедет.

* * *

В тот день, когда Мем получил золотой значок из рук государя и рангом стал равен дворцовым чиновникам Царского Города, он, если бы был леденцом, через четверть стражи кончился бы. Все, кто видел его, разговаривал с ним, был с ним знаком, поскольку раньше перемолвился случайным словом, спешили засвидетельствовать почтение, прогнуть спину и лизнуть руку, а иногда сапог. Сплетни по коридорам и столичным улицам разносились быстро, и даже святой инспектор Нонор, который, получив награду, сразу сказал: 'Я здесь больше не работаю', — не исправил общего положения. Так жили в Столице. Каждый сам за себя. Среди инспекторов, помощников инспекторов, дознавателей, сыскных старшин, десятников и простых солдат можно было выслужиться талантом, трудом и терпением, но при помощи лести и клеветы — намного быстрее и надежнее.

Здесь, в Арденне, Мем наконец-то вздохнул свободно. До его чиновничьего ранга, да золотого значка и даже до должности, на которую он был назначен прямым указом государя, здесь никому не было особенного дела. Может, в чиновничьих рангах тут разбирались плохо. Но Мем подумал другое, когда увидел, как встали его новые подчиненные плечом к плечу против него, и как они смотрят — почти враждебно, с вызовом и свысока. Дескать, что понимает столичный мальчишка в арданских делах? Кто он такой, чтобы управлять их работой? Это было проще и приятнее, чем столичная масляная лесть пополам с завистью. Как раз с этим Мем знал, что делать, и как использовать это себе и другим на пользу.

Арденна и в остальном его приятно удивила. Вопреки ожиданиям попасть в дикое место с дикими нравами и отсутствием порядка, он оказался в деловом купеческом городе с правильными, пусть и пыльными улицами, с высокими каменными домами, с большим количеством таргских и ходжерских торговых представительств. В городе, где на двести тысяч населения проживала почти четверть его соотечественников, попавших сюда в разное время и по разным причинам. Немало было потомков ссыльных или бежавших от правосудия на родине, но немало и аристократии, покинувшей Тарген Тау Тарсис в период Солдатской войны и в первое десятилетие после нее. Ардан был оторван от Таргена почти тридцать лет, но маленьким зеркалом Таргена от этого быть не перестал. Арденна жила тем же торговыми интересами, что и южно-таргские провинции. Так же страдала от обитателей Островов Одиночества, известных своей пиратской историей. Мятеж адмирала Римерида, в один прекрасный день решившего, что таргский протекторат Ардану вредит, и в Арденне, как в таргской Столице, должен быть свой император, официально открыл в южные воды путь ходжерским и таргским боевым кораблям. Причем, сначала флоты навестил Острова Одиночества, почти треть из них очистив от мелких пиратских шаек. Но самому Римериду и части его кораблей удалось избежать столкновения и скрыться. Силы его были слишком разбросаны по островам и дальнему южному побережью, поэтому открытый бой принять он не решился. Таргский флот вернулся в Диамир, ходжерский пришел в Арденну. На берег высадился генерал-губернатор, и арданскую власть стали перекраивать под имперский образец.

В Арденне новости о перемещениях военных флотов принимали настороженно. Городские власти из выборных управленцев много суетились и совершали взаимоисключающие движения. Те, кто реально обладал властью, то есть, деньгами, предпочитали переждать смутный период и посмотреть, что получится. Делали вид, словно ничего не происходит. Или ждали, что пираты все равно возьмут свое. Или просто не желали наступления на их вотчину ходжерских капиталов и планировали как-то этому помешать. На поклон, кроме недавно назначенных городских чиновников, никто не спешил. Информацию об обстановке приходилось черпать из побочных источников. В городе, помимо множества мелких и нескольких средних, существовала одна весьма крупная торговая кампания, обеспечивавшая доставку грузов и рабов в Тарген и Брахид. Было множество мелких банков и ростовых лавок, но самым большим капиталом обладал банк 'Золотой прииск Хиракона', который, считайся Ардан отдельным государством, по финансовому влиянию можно было бы назвать государственным. И, к тому же, на финансовом рынке присутствовало некое паевое общество, которое занималось всем понемногу — лицензии у него были и на перевозку грузов, и на 'охоту на пиратов', и на добычу золота и прочих металлов в Двуглавом Хираконе, и на торговлю рабами, и на страхование торговых рисков, и на перепродажу собственных паев, и много еще на что. Называлось оно 'Арданская Паевая Компания', и на его печати резвился в волнах беспечный дельфинчик.

Мем внимательно изучил исторические, политические и финансовые карты города. Выучил по именам и по заслугам всех, кто имел влияние на любую перестановку сил в любой области. И чувствовал бы себя вполне уверенно, если бы еще в Столице кирэс Иовис не сказала ему твердо: 'Я поеду'. А тесть не навязал в придачу к высокорожденной супруге еще пару полувзрослых дочек от второй, незнатной жены, — дескать, в Столице полукровок никто замуж не возьмет, на Севере тем более, а в Ардане можно попытать счастья. Там всякая, кто из Таргена — северянка, а кто с приданым — аристократка. Теперь у Мема болела голова не только за возложенные на него обязанности арданского префекта, но и за внезапно разросшееся семейство, которому угнездиться в Арденне оказалось непросто.

Он шел от здания, которое с некоторых пор называлось 'дом', в здание, недавно ставшее 'префектурой', и, вместо дел по службе, обдумывал домашние печали. Что жена за ним увязалась не по любви, а только чтоб не казаться сплетникам в Столице брошенной сразу после свадьбы, что она настраивает старшую девчонку, Руту, против него, а младшая, тринадцатилетняя Мара, ловит каждый его взгляд и при этом все время подозрительно краснеет. Что арданской прислуге поручать что-то, связанное с расходами на хозяйство, нельзя, поскольку, даже если выполнит без финансовых потерь, то все равно не вовремя. Что жене ходить по делам в сопровождении этой прислуги вообще опасно, — Иовис не знает города, прислуга совершенно безответственна, а он как-никак за всех тут отвечает...

Занятый этими мыслями, он поднялся на второй этаж префектуры и встретил там человека, плюющего на дверь его, Мема, кабинета. Мем остановился в трех шагах от смельчака и даже в первые мгновения не нашелся, что сказать. Человек сам нарушил паузу.

— Знаете, мне кажется, туда заползла бабушка, — сказал он. — У вас, случайно, нет ключа или отмычки проверить?

Мем потер лоб. Посторонних в префектуре сейчас быть не должно, а сумасшедших на службу, вроде бы, не принимали...

— Вы кто? — спросил он.

— Можете звать меня Дедушка, — дружелюбно отвечал человек. Был он совсем не стар. — Меня все так зовут. Понимаете, я принес бабушку. Еле дотащил, такая она тяжелая... Но она... сбежала. — И он с искренним огорчением развел руками.

— Меня зовут 'господин префект', — сказал Мем. — И я не видел вас на общем сборе в полдень.

Человек отступил немного, вытянулся, как полагалось на докладе.

— Старший инспектор Рихон, — отрапортовал он. — Я опоздал, потому что тащил бабушку. Она очень тяжелая. Прошу меня простить!

— Что это такое — ваша 'бабушка'?

Инспектор Рихон опять развел руками:

— Вы сразу поймете, как увидите. Она там, за дверью. Я с ней разговаривал.

Не ожидая ничего хорошего от этой встречи, Мем вставил ключ в замочную скважину и отворил помещение. Бабушка действительно была там. Огромным серо-зеленым бревном она вытянулась на ковре перед столом и тихо шипела. Мем схватился за стену, а инспектор Рихон резво проник в кабинет, ухватил Бабушку за хвост и стал тащить ее прочь, укоряя за бегство и непочтение к начальству. Бабушка свивалась кольцами, но сопротивления не оказывала. Длины в Бабушке было локтей семь-восемь, а толщиной в самом широком месте она была с ногу взрослого человека.

— Все хорошо, — утешительно сказал Дедушка, перекидывая Бабушку через плечо, словно толстенный корабельный канат. — Бабушка сыта и безобидна. Она из старой управы. Чтобы ловить крыс, а то опять все важные документы сгрызут. Ну и... для охраны неплохо. Дураки ее боятся. Просто она не привыкла еще, вот и сбежала наверх. Сейчас я отнесу ее в архив.

Мем беспрепятственно выпустил парочку из кабинета и позволил им покинуть второй этаж. Оказаться дураком, который боится безобидную сытую Бабушку, ему не захотелось. Что случится, когда Бабушка проголодается, предполагать не хотелось тем более. Нужно привыкать к местным порядкам, сказал он себе. Женщину-инспектора он уже видел, с Бабушкой познакомился, а из старой управы еще не переводили сыскных собак. Немного самообладания нужно было оставить про запас — неизвестно, какие еще в префектуре появятся монстры.

* * *

— Знаешь, что здесь было раньше, до префектуры? — спросил писарь Упта, с которым Илану предстояло коротать дежурство.

— Городской архив, — заученно отвечал Илан.

— А до архива?

— Тюрьма.

— А до тюрьмы?

Илан посмотрел на Упту, не ожидая хороших сведений о прошлом городского архива:

— Ну?

Упта сделал загадочное лицо и поднял кверху палец:

— Царский мавзолей. Там внизу лежала мумия царя-монаха Апатая, а наверху был зал для поминальных трапез. Потом династия сменилась, покойника выкинули и сверху надстроили этаж. А уж потом была тюрьма. Вот так-то.

— И чего? — спросил Илан. — Мы же все равно не выбираем, где дежурить. На Солончаках целый город в старых могилах живет. Никто не жалуется.

— А того. Царь Апатай очень недоволен, что его опозорили после смерти. Говорят, с тех пор он бродит по подвалу, ищет свой золоченый гроб и похоронное имущество, которое у него украли. Он и при жизни-то был вредный, а после того, как его покойником ограбили, совсем злой стал.

— Врешь ты все, — махнул рукой Илан, впрочем, не очень уверенно.

Упта ухмыльнулся.

— Вру — не вру, а в подвал ночью ты не сунешься. Спорим?

— Не сунусь, — согласился Илан. — Потому что мне и днем там делать нечего.

— У тебя ключи-то есть? Ты ж у нас вроде как за старшего.

— От подвала? Я у вас вроде как, а не старший. Поэтому мне ключей не дали.

Упта сразу потерял к подвалу интерес. Он с хрустом потянулся, щурясь на огонек масляной лампы.

— Знаешь что, давай спать, — сменил тему он. — Все равно наша управа первый день работает, никто еще не знает, что сюда жаловаться можно ходить.

Двое солдат городской стражи, оставленных на дежурстве для надежности и спокойствия, давно дрыхли в каморке возле кордегардии. Илану по должности спать было не положено, хоть он и очень устал за день. Он посмотрел, как Упта расстилает на составленных вместе табуретках суконный плащ, предусмотрительно взятый из дома.

— Приятного отдыха, — кивнул ему Илан, а сам отправился на обход префектуры.

Разумеется, в подвал он не пошел. Он поднялся по лестнице на второй этаж, а с него на крышу. Теплый ветер гладил старые камни и теплые доски, облитые асфальтовой смолой. Ветер пах песком и сухой солью. Он прилетел в Арденну из Мертвой пустыни и сразу вызвал оживление в порту — многие корабли ждали его, чтобы выйти в открытые воды залива.

Илан сел на теплую пыльную крышу, поставил локти на невысокий парапет и стал смотреть в ночь. Луна Алиллат светилась над Мертвой пустыней тоненьким золотистым серпиком, звезды дрожали от попутного для кораблей ветра. На соседней крыше, видной через сад, тоже кто-то был. Там переставляли с места на место масляный фонарик. Илан рассмотрел там морскую зрительную трубу на треноге, направленную почему-то в небо и легкое светлое платье женщины, смотревшей сквозь эту трубу на звездную россыпь. Потом фонарик погасили из закрыли колпаком, чтоб не мешал. Илан и сам не заметил, как заснул.

* * *

Утро в Арденне началось для Мема с того, что прямо под окнами его нового дома кто-то потерял осла. Брошенное животное ревело и ломилось в ворота пожарной части, расположенной от усадьбы Мема через улицу, чуя там то ли еду, то ли воду, то ли ослицу.

На дворе едва светало. В комнате, несмотря на отсутствие стекол и распахнутые ставни, было душно. Ветер из пустыни не приносил с собой прохлады и разогретые за день камни дома не успевали остыть к утру. Мем выбрался из-под простыни и москитной сетки над кроватью. Жена опять не пришла ночевать в общую спальню — либо осталась у девочек, либо, как в прошлую ночь, заснула прямо на крыше возле телескопа. Впрочем, терпеть то, что кирэс Иовис изменяет ему с телескопом, было еще можно. И оставалось надеяться на то, что она, при всей своей подчеркнутой северной холодности и сдержанности не станет искать себе любовника потому, что с Мемом никакого супружеского общения у них уже долгое время нет. Мем не понимал и не мог добиться ответа, чего именно она боится. То ли забеременеть, то ли самого Мема. То ли он что-то делает с ней не так, то ли сама она какая-то не такая — ведь других женщин в нем все всегда устраивало. Убедившись, что любое внимание и намеки на чувства к ней вызывают у высокорожденной кирэс только раздражение, Мем со временем перестал ей что-либо предлагать. При наличии красивой и молодой жены просыпаться и засыпать одному Мему было грустно. Он даже навел информацию о борделях Арденны и уже собирался проложить туда дорожку, если дальше так продлится.

Пойти найти, где она спит, или ну ее к черту?..

Его невеселые размышления прервал стук в дверь.

— Дядя Мем! Дядя Мем! — звала из-за двери Рута. — Вас срочно требуют из префектуры! Там происшествие!

Мем понял, что внести гармонию в семейную жизнь сегодня ему не дадут. И вообще жизни не дадут, ни семейной, никакой. Он же теперь префект.

Серый рассвет быстро превращался в яркое утро. В Арденне быстро темнело, и быстро рассветало. Мем набросил на плечи кафтан, в котором днем было неимоверно жарко, и босиком вышел на галерею. Рядом с Рутой стоял смущенный мальчишка не старше семнадцати на вид, один из тех, кто днем был в префектуре на общем сборе. На плече у него был прицеплен значок дознавателя.

— Что случилось? — спросил Мем. — Что за спешка?

Рута толкнула юного дознавателя в бок.

— Господин префект, простите, — пробормотал тот. — Я не знал, к кому пойти... Там прибыл один господин из Солончаков и утверждает, что на пригород напало Мировое Зло...

— Понятно, — сказал Мем. — А старшие в префектуре есть? Кто сегодня дежурный инспектор?

— Я старший, — сказал парень. — Меня Джата дежурным оставил.

Мем опустил голову и переждал десять ударов сердца. В Арденне так: даже те, кто учился и умет работать, работать не будут. Читать мораль арданцам бесполезно, это он почти сразу понял. Приказывать — тоже не самый эффективный способ управления. Нужно либо показать им пример, либо гнать в шею и закрывать эту так называемую 'префектуру'. Пусть Арденна обходится городской стражей и уличными судьями, как раньше.

— Зовут тебя как? — спросил он.

Парень засмущался еще больше:

— Илан.

— Подожди меня внизу, Илан. Сейчас пойдем в префектуру.

* * *

Человек, сидевший на лавке возле конурки писаря, был толст, красен и взволнован. Лет ему было около пятидесяти. Лицо господина лоснилось от пота, и он время от времени вытирал его серым от пыли платком.

При виде Мема он вскочил и, вместо того, чтобы спокойно поклониться и пояснить суть дела, бухнулся тому в ноги и запричитал о конце света. Мем стал его поднимать, но того то ли ноги не держали, то ли он и в самом деле приехал с жалобой на что-то очень страшное.

— Горе нам, горе! — стонал толстый господин. — Конец света близок, мы получили страшные знаки! Пророк Макума предупреждал нас не единожды, что в темные времена Мировое Зло вернется, восстанет из древних могил, а мы не вняли и продолжали грешить!..

— Вот, — развел руками дознаватель Илан. — Я не знал, что делать. Простите, что разбудил вас...

Мема истерика с концом света не обрадовала, он проявил невежливость к пожилому господину, взял его за шиворот и встряхнул.

— Давайте определимся, — предложил он. — Расскажите, с чего вы это взяли. Что вы видели?

Со всхлипами и причитаниями, срываясь время от времени на цитаты из разного рода пророческих книг, господин Саом из Солончаков поведал историю про то, что со дня, когда ходжерская эскадра бросила якоря на внешнем рейде Арденны, в Солончаках проснулись и стали действовать злые силы. Черный демон, не похожий ни на одно из известных животных, ни на человека, начал резать скот, словно для забавы — растерзает, выпотрошит, кровь выпустит и скрывается, почти не оставляя следов , — а вчера вечером, в сумерках он накинулся на загонявшего коз раба, располосовал тому всю спину и объел руку. К местным властям господин Саом обратился еще с самого начала, но те против темных сил ничего поделать не смогли и посоветовали идти выше, искать помощи и защиты у северного начальства в самой Арденне. Раз с его появлением такое началось, может быть, здесь знают, как с этим бороться.

Демон нападает сразу после заката и до полуночи, в самое темное время суток. Как только опасный период миновал и тьма насытилась, господин Саом сразу бросился в дорогу.

— Я едва не загнал ослика, — говорил он. — Я в отчаянии. Такое уже было в наших краях в преддверии Солдатской войны. Я был тогда совсем маленьким, но я помню. Вслед за тем последовали страшные времена. Будет война, большая война, весь мир погибнет!

При этом, ничего толком ни о следах демона, ни о повадках, кроме времени, когда тот нападает, господин Саом сообщить не мог, завывал о судьбах Ардана и мира, о трудности жизни в Солончаках и прочих житейских горестях.

Мем слушал, слушал, потом спросил:

— Осла у пожарной части вы потеряли? Идите, поймайте, а то он криком весь квартал поднимет.

Господин Саом, вытирая грязной тряпкой лицо, попятился к выходу.

— Что это за место такое — Солончаки? — спросил Мем у Илана. — На лошади доехать можно?

— Там раньше были могилы царей, потом их разорили грабители, и в них поселились люди.

— И как они там живут, в могилах?

Илан пожал плечами:

— Как все, обычно. Только за водой далеко ходят. На лошади доехать можно. — Он задумался, переводя арданские лиги в таргские. — Лиг семь-восемь будет. Дорога хорошая. Если по жаре, то за половину стражи доедете. Если сейчас выехать, то и за четверть можно управиться.

— К полудню успеем вернуться?

Илан неуверенно кивнул.

* * *

Илан не думал, что они поедут только вдвоем. Но в конюшню префектуры еще не были куплены лошади, а в пожарной части, куда обратились за помощью, сначала вообще никого не хотели давать. И не дали бы, если бы господин префект не припугнул их генерал-губернатором.

Господин Саом из Солончаков собирался возвращаться, ведя ослика в поводу, поэтому написал своим домочадцам письмо.

Лошади у пожарных были хорошие, и по довольно ровной дороге, ведущей в объезд родного для Илана болота со сваями и развалин градирни, бежали резво. Дорога эта вела в Солончаки через кусочек каменистой пустыни, и днем тут бывало очень жарко.

Илан поначалу боялся обращаться к северному начальнику и вообще разговаривать с ним, хотя поговорить, вообще-то, любил. Но тот повел себя просто. По дороге расспрашивал, откуда Илан родом, с кем и как живет, как оказался в префектуре и чего ждет от жизни. Илан за недолгое время пути незаметно для себя рассказал всю свою нехитрую биографию и выболтал все свои тайны. Как в младенчестве остался без родителей и без других родственников на попечении деда — одноногого ветерана береговой охраны, как бегал учиться грамоте в народную школу, как Джата поймал его на мелком воровстве, но не стал сажать в каталажку, а, наоборот, помог, как сам стал помогать Джате в его делах, как мечтал бы выучиться дальше и стать уличным судьей, но теперь, видно, не судьба, и все остальное.

Тем временем показались Солончаки. Часть жилищ там была устроена в пещерах длинной желтой скалы, — в них когда-то хоронили тех, кто победнее, и сейчас селились те, кто победнее, — другая часть располагалась в разбросанных там и здесь старых мавзолеях, где полуразрушенных, а где перестроенных до неузнаваемости и превращенных в добротные хозяйские усадьбы.

Дважды спросив дорогу у пастухов, гнавших к болоту скот, они, наконец, выехали к одной из дальних усыпальниц, в ограде которой был разбит настоящий сад — немногие счастливчики в Солончаках обладали собственными колодцами с пресной водой для питья и полива. Господин Саом был хорошим хозяином. В склепе, из которого он сделал себе дом, трудно было узнать старую могилу. Строение было покрашено в белый и желтый цвета и увито пестрым каменным плющом, а деревянная надстройка в полтора этажа, как у домов в городе, покрыта черепицей.

У ворот сада Илан и господин префект спешились, и Илан отправился искать, кому отдать письмо от господина Саома, чтобы их достойно встретили и все им показали. А господин префект пошел вдоль ограды сада.

В усадьбе Илан отдал письмо старой рабыне, она поковыляла искать управляющего, тот потерял свои очки и долго не мог дозваться раба с хорошим зрением — проще оказалось объяснить на словах, кто они такие и зачем прибыли. При этом, всерьез новые власти здесь никто не воспринял. Все уже смирились с тем, что Мировое Зло вернулось и конец света близок. По этой причине сидели попрятавшись, несмотря на то, что для работы было самое удобное время — солнце взошло, но землю до состояния сковородки еще не разогрело.

Словом, когда Илан справился с заданием, господин префект уже вернулся с осмотра территории с клочком черной шерсти, завернутой в бумажку, и вид у него при этом был весьма задумчивый.

Страшную историю про конец времен, ужасные пророчества и Мировое Зло им рассказали еще раз пять, но префект, кажется, никого больше не слушал. Он попросил только описать, как и когда зло напало на человека и что, до мелочей, ему сделало. Когда он показал рабам и управляющему черную шерсть, снятую с верхушки кустов у ограды, те шарахнулись, как от конской заразы, и только кивали, дрожа — да, мол, то самое Зло такого именно вида. Шерсть не собачья, а козы здесь у всех белые и серые.

Потом пересчитали по соседям задранных коз, поговорили с местными охотниками и старостой пещерной половины Солончаков. А возвращаться пришлось уже по жаре. Солнце быстро выкатилось на небо, зацепилось там повыше и заняло позицию 'вижу все, контролирую всех'. Камням в пустыне некуда было спрятаться, и они раскалились. Вместе с ними раскалилась дорожная пыль и окружающий воздух. Лошади стали спотыкаться, хотя и бежали домой. В общем, до соленого болота, где стало полегче, они добрались полуживые. Там префект сказал Илану: 'Тпру!' — слез возле первого же колодца и опрокинул себе на голову и загривок полведра воды. Илану-то на солнцепеке было жарковато и тяжеловато, а ему, человеку с далекого севера, где вся земля, должно быть, покрыта коркой льда, как вершины Хираконских гор, оказалось совсем непросто.

Префект встряхнулся, как собака, и, вытерев рукавом лицо, вдруг спросил:

— Джата тобой сильно дорожит?

— Не знаю, — голову Илана занимали сейчас совсем другие вещи. Он вспоминал, как раз в жизни трогал рукой настоящий снег на горном перевале.

— Что он скажет, если я тебя у него заберу? У меня нет секретаря. А ты сам что скажешь?

— Я не знаю, — окончательно растерялся Илан. — У нас о таком не принято спрашивать...

— Ну, тогда я сам поговорю с Джатой. Ты-то не будешь против? Жалованье обещаю хорошее. Больше, чем у тебя сейчас.

— Я иногда пишу с ошибками, — честно признался Илан.

— Невелика беда. Я сам иногда пишу с ошибками.

* * *

На свои обязательные присутственные часы во дворце генерал-губернатора Мем совсем по-ардански опоздал на четверть стражи.

Кир Хагиннор Джел тактично сделал вид, будто не заметил позднего прибытия. Благодарить за такую снисходительность Мем, скорее всего, должен был собственный вид — он едва успел переодеть дома мокрую рубаху и схватить золотой значок. Так и примчался — в пыли и мокрый, словно загнанная лошадь.

Материи на губернаторском совете сегодня обсуждались самые важные. О том, что таргская территориальная экспансия прекратилась еще в прошлом веке и сейчас, для того, чтобы присоединить территорию, равную почти четверти империи, необходимо создать неприступную военно-морскую базу. Прежде такой базой был порт Диамир, самый южный из таргских портов, но для земель и островов за Арданом он расположен слишком далеко. Поэтому базу следует перенести в Ардан и продолжить экспансию на юг. Вот только Арденна, с ее открытым внешним рейдом и вечно забитым купцами внутренним, в качестве опорного пункта для масштабной завоевательной кампании непригодна. Кроме основного опорного пункта необходима оперативная база флота — ряд оборудованных военных портов, способных обслужить все его нужды. Нужна продуманная судостроительная программа, никакой экономии на боевой подготовке — не оставлять суда в резерве, а командный, рядовой и личный состав без практики маневрирования и плавания в море.

Мема все это интересовало постольку-поскольку. Он прекрасно понимал, что победа над островной империей, которую, по образцу Ходжера, создает себе на Островах Одиночества мятежный адмирал Римерид, возможна только флотом. Но и разговорчики о том, что с появлением имперской эскадры на рейде и властей в городе, на охоту вышло древнее Мировое Зло из пророчеств и страшных сказок, нужно было пресечь немедленно. Пока они не расползлись за пределы Солончаков. А они, скорее всего, успеют не только расползтись, но и умножиться, обрасти подробностями. У Ардана богатое прошлое, полное до краев недобрыми мертвецами и пустынными ужасами. Здесь в сказки крепко верят. И дай только повод — к существовавшим в древности бедам напридумывают новые, и настоящие, и грядущие. В столичном сыске Мема научили думать по-другому: раз существует то, что не может само по себе существовать, значит, это кто-то создал искусственно.

Мем видел следы — да, большие, с когтями. Мем снял с колючих кустов клок шерсти — вполне материальное доказательство того, что Мировое Зло, хоть и существует, но отнюдь не в виде кровожадного бестелесного духа, который питается только кровью и страхом. А вот то, что подобных хищников здесь никогда не водилось, что ни один охотник не может опознать ни следы от лап и когтей, ни шерсть, что для стражи Солончаков, имевшей дело только с пустынными собаками да с редкой нынче нелетающей птицей форорак, нападения крупного хищника, ходящего бесшумно, прыгающего через высокие заборы и режущего скот для забавы, а не для пропитания — огромная неожиданность, было пока труднообъяснимо.

По делам флота и судостроения Мему на совете сказать было нечего. Поэтому слушал он краем уха, а думал о неприятностях в Солончаках — как широко слухи могут распространиться и какой ущерб репутации новой власти нанести. Ведь господин Саом остался в городе. Сейчас он, пребывая в полуистерическом состоянии, посетит полдюжины знакомых, потом зайдет покушать в трактир, и к вечеру вся Арденна будет знать о том, как наяву сбываются страшные пророчества и наступает конец всему.

Совет закончился. Кир Хагиннор сложил бумаги на столе и объявил:

— У кого что-то важное сверх сказанного — останьтесь. Остальные свободны.

Остались Мем и новый начальник Арденнской береговой охраны, прибывший вместе со всеми из Таргена.

— Кир Хагиннор, — поклонился он, — мы сейчас принимаем на службу корабли, построенные и снаряженные на добровольные пожертвования частных торговцев и кампаний, желающих оказать помощь новым властям. И нам тут спустили на воду чудный подарок от шестой маслобойни. Все корабли называются как корабли: 'Крылья птицы', 'Быстрый','Лёгкий'... А корабль от маслоделов так и записан в реестр — 'Маслобойный завод номер шесть'. Переименовывать свой корабль маслобойня категорически отказывается. Что с ними делать? Не принимать же в охрану такое позорище.

— Почему? — кир Хагиннор оторвал взгляд от документов. — Принимать, и очень даже. Хотят прославить свою маслобойню на море — пусть докажут, что не зря всем про нее теперь будет известно, и он не потонет, едва подняв паруса. Знаете, у нас на Северной Гряде был охотник за пиратами с названием 'Пошел ты...' ну... назовем это 'очень далеко в море'. Он был известен не только по своему имени, но и потому, что его название накладывало на команду определенные обязательства. Это был отличный охотник с самой отчаянной и смелой командой. Принимайте 'Маслобойный завод', выделите ему самый опасный участок береговой линии, и ни в чем не сомневайтесь. А потонет — значит, туда ему и дорога.

Начальник береговой охраны поклонился и вышел.

— Ну вот, — сказал кир Хагиннор Мему. — По твоему виду сразу понятно, что с первого же дня тебя с головой окунули в работу. Аж по плечам течет. Чем тебя порадовали? Шестая маслобойня подарков не преподнесла? Что случилось-то с тобой?

Мем рассказал, какие опасные и, что самое скверное, небезосновательные разговоры идут из Солончаков, формально пригорода Арденны. Кир Хагиннор внимательно его выслушал.

— Прекрасно, — сказал он. — Я тебе это дело раскрою прямо сразу и сейчас, не будучи сыщиком. Один богатый дурак из местных решил осчастливить меня подношением и спихнуть мне свой зверинец. Пока перевозили, пока размещали, отнеслись по-ардански невнимательно, и из клетки сбежал энленский пещерный лев. Тварь не сильно страшная, но умная и прятаться умеет. Поговори со смотрителем — может, он знает, как эту дрянь выловить в пустыне. Он ручной, просто от жары ошалел, зверь-то северный. Победить Мировое Зло и посадить его в клетку сейчас было бы очень уместно. Надо как-то доказывать, что мы не просто распоряжаться сюда приплыли, но и кое-что для пользы города сделать можем.

* * *

Из-под холодных сводов городского архива в пекло города Илану выходить совсем не хотелось. Дежурство свое он благополучно сдал, кому только — не понял. График, вывешенный на видном месте у писарской, говорил, что следующим дежурным заступает архивариус Бора, но Боры не было ни вчера на инспекторском сборе, ни потом. Не пришел он и сегодня.

Из десяти инспекторов в префектуре осталось девять. А архивом заведовала Бабушка. Рядом с графиком дежурств Рихон вчера повесил правила поведения со змеей: больше двух витков Бабушку на себя не наматывать, живых мелких животных в рукавах и за пазухой не приносить, если нападет, брызгать в морду виноградной водкой, лить горячую воду или заламывать кончик хвоста. Горячей воды в префектуре взять было негде, до хвоста еще поди дотянись, а виноградная водка, если выставить ее в открытый доступ, как, например, висят багры и лопаты на пожарном щите, моментально бы усохла на такой жаре. И пропитала бы своим запахом всех, кто знал, где она стоит. Поэтому Бабушку следовало опасаться. В старой управе она трижды душила людей, хоть и не до смерти — ее вовремя снимали. А ведь даже Илан помнил ее маленьким зеленым червяком, который любил обмотаться у Дедушки вокруг руки и положить тому голову на плечо. Носить и скармливать ей мелких землероек было тогда любимой забавой для Илана.

Джата утром не явился. Это было уже слишком. Если бы не ночное дежурство и не утренняя поездка в Солончаки, Илан непременно побежал бы к нему домой — справиться, не случилось ли чего. Демоны высших сфер взяли обыкновение похищать инспекторов префектуры именно в то время, когда подвалила работа. Узнав об открытии нового места по приему жалоб, народ потянулся в префектуру с самыми различными кляузами. Писарь малярной кистью рисовал на оклеенном бумагой щите, с какими жалобами следует обращаться в префектуру, а с какими идти к уличным судьям. Префектура грозила зарасти объявлениями. Наконец-то переехала долгожданная псарня — шесть больших собак для патрулирования улиц со своими солдатами и общая Чепуха. Чепуха, разумеется, сразу сбежала, стала носиться под столами инспекторов, радостно со всеми здороваться и молотить по мебели хвостом, выплескивая на всех встречных безмерное собачье счастье, которого у нее всегда было с избытком. Опрокинула госпоже Мирир ширму, подняла шум и ругань, и только тогда Илан решил выйти на улицу. Последний раз окунул голову в фонтанчик на выходе и нырнул в пыльную духовку Арденны.

Нужно было поторапливаться, Илан переживал, как там дед на одной ноге управляется с поливом огорода.

Свай через болото вело сто пятьдесят семь, в конце можно было перепрыгнуть на развалины еще более старого, чем градирня, дока, и по ним выбежать на берег. Илан заметил в болоте что-то необычное примерно на тридцатой свае. К полтиннику ему стало ясно, что в воде плавает человек. Мертвый, судя по всему, потому что спиной кверху. На пятьдесят первой свае Илан присел и стал рассматривать покойника. Во-первых, покойник был единобожцем, а, значит, северянином. Хорошо, если из местных. А если из новых, приехавших с имперским начальством? Во-вторых, такая кривая спина — не просто с заметным горбом, но скрюченная и совсем без шеи — была Илану хорошо знакома. Плавал труп лицом вниз, поэтому полной гарантии Илан дать не мог. Однако, с вероятностью пять к одному в болоте всплыл сегодняшний дежурный — инспектор Бора. Случай был как раз из тех, которые выписывались на деревянном щите для общего ознакомления.

Илан поглядел на дальний берег, куда почти уже дошел. Вздохнул. И повернул обратно в префектуру.

* * *

Префект на рабочее место еще не вернулся, Джаты, слово которого многие уважали, как человека опытного и старшего, по-прежнему не было. Дежурный плавал возле свай в недостроенной градирне, и решение о том, чтобы собраться и с солдатами его оттуда выловить, никто без начальства принять не мог. Опять предстояло ждать.

Добился Илан того, что дед приковылял его искать. А заодно принес известие о том, что в Солончаках сильно неспокойно и вообще большие неприятности. Население Солончаков жило в гробницах, с потусторонним миром было знакомо гораздо ближе жителей Арденны, и всегда общалось с привидениями и духами по-свойски, без страха. Но, если уж обитатели Солончаков начали пугаться ночи и соседей-покойников, значит, дело плохо. Известия из Солончаков заключались в следующем: по жалобе одного из уважаемых людей в Солончаки утром приезжал чиновник из Арденны, и это так не понравилось темным силам, что сразу после его отъезда случилось нехорошее. Общинное стадо из трехсот коров, не дойдя до пастбища в Болоте, самовольно повернуло обратно, вышло из повиновения и еще полдня в Солончаках то люди гоняли коров, то коровы людей.

О том, что был утром в Солончаках с префектом, Илан умолчал. Не стал тревожить деда тем, насколько опасна его работа. Зато похвастался, что ему предложили повышение.

Господин префект появился только во вторую дневную стражу. Увидел Илана, который терся у порога, как голодный кот, ждущий хозяина, спросил:

— Чего домой не идешь? Ты же с ночного дежурства здесь околачиваешься.

— Вас жду, — ответил Илан. И изложил все узнанное — и про Бору, и про то, как темные силы гоняют в Солончаках коров по поселку. А еще про то, что Джаты нет, и отпрашиваться в секретари к префекту Илану не у кого.

В префектуре царили шум и суматоха. Большинство жалобщиков получали от ворот поворот, поскольку обращались не по адресу. Насчет развода с женой и драки с тещей идти следовало к уличным судьям, с невозвратом долга и с украденными вожжами, а также с тысячей других мелких и несущественных дел, которые восемь инспекторов префектуры и два десятка их помощников даже выслушать не успели бы за день, не говоря уж о том, чтобы досконально разобраться.

Всю эту неразбериху господин префект прекратил в один момент. Он взял в руки маленький гонг, стоявший в писарской на стеллаже с письменными принадлежностями, и так в него звякнул, что вся префектура замерла.

— Вы, — он показал на госпожу Мирир, сидевшую к писарской ближе всех, — и ваши помощники. Сейчас пойдете с мальчиком. Будьте готовы к тому, что придется лезть в воду. Илан, покажешь, где плавает труп, а потом иди искать инспектора Джату. Он мне сегодня нужен. Все остальные — продолжайте. И выставьте какой-нибудь пост на входе, чтобы внутрь пропускали только по важным делам. Развели базар! — с этими словами он развернулся и ушел, но через сотую долю стражи крикнул с лестницы, перегнувшись через перила: — Инспектор Рихон! Заберите Бабушку из моего кабинета! Она мешает мне работать!

* * *

На Болото с Иланом увязалась Чепуха.

Рука у инспектора Мирир, несмотря на то, что женская, была тяжела. Инспектор так крепко схватила Илана за плечо, когда увидела с берега труп, что тот присел от боли.

— Ну что, морячки, плавать кто-нибудь умеет? — спросила она, ни к кому особенно не обращаясь.

Оба помощника стояли молча, словно и правда не их спрашивали.

— И как же мы его достанем? — продолжила госпожа Мирир. — Я в болото не полезу. А ты, Илан?

Илан выдернул свое плечо из железных пальцев инспектора и попятился.

— Мне было велено только показать, где я его видел, — сказал он. — А потом мне нужно Джату искать.

— А кто ты такой, чтобы отказывать в повиновении старшему инспектору?

— Секретарь префекта, — брякнул Илан.

Приказа о назначении еще не было, и для того, чтоб такой приказ получить, следовало найти Джату. Но очень уж Илану не хотелось в пасть к водяному дракону.

— Быстрый, выскочка, — не то одобрительно, не то ругательно хмыкнула госпожа Мирир.

Илан, пользуясь кратким замешательством, сбежал, и Чепуха с ним.

По пути к белым стенам Арденны, Илан перечислял в уме сегодняшние достижения. Огород не полит, Джата пропал, Бора утонул, дед попал в город и вытащить его из ближайшего к префектуре кабака может оказаться непосильной для Илана задачей. Солончаки от Болота совсем близко. Вечером, в сумерках, да не по сваям, а вокруг, потому что дед на одной ноге и, считай, что уже нетрезв, идти как-то боязно. Не Мировое Зло нападет, так взбесившиеся коровы...

* * *

Хорошо, что Илан взял Чепуху с собой. Удержать ее нос от попадания во все подряд помойки и мусорные кучи по пути ему не удалось, но, когда Илан в некоторой растерянности выходил из дома Джаты, где ему сказали: инспектор как ушел вчера на службу, так до сих пор и не появлялся, — ему пришла в голову идея.

Приказ найти Джату Илан принял буквально. С известием, что не нашел его дома, появляться перед префектом было бы непрофессионально и глупо. Следовало поискать инспектора хоть для порядка. И исходя из собственной заинтересованности в продвижении по карьерной лестнице. Поэтому с крыльца Илан стащил старый рваный башмак, в котором Джата работал в саду — выращивал какие-то необычные, сладко пахнущие по ночам цветы, составляя из них коллекцию. Илан свистнул Чепухе, чтоб отвлеклась от своих помоечных дел и подошла к нему. Снял с рубашки пояс и повязал Чепухе на шею.

Чепуха ходила по следу не так, как ищейки из управы. Оттого ее всерьез сыскной собакой не считал никто, кроме Илана. Илан знал, что, подняв голову и нюхая ветер, Чепуха может найти пропажу не хуже состоящих на жаловании ищеек, идущих носом в землю. А когда речь идет о поиске человека, то может, даже и лучше.

Теперь следовало пройти путь от дома Джаты до префектуры той дорогой, которой шел вчера сам Джата. По теневой с вечера стороне улицы. Мимо пары кабачков, книжной лавки и небольшого рынка старьевщиков, куда Джата мог зайти и где его могли бы заметить.

Немного в стороне от домашней усадьбы, где об инспекторе Джате уже не на шутку стали беспокоиться, Илан сунул Чепухе под нос башмак и велел искать. Чепуха задрала нос и повела. Вначале не туда. Они немного поплутали по близлежащим улочкам. Потом Илан снова потыкал Чепуху носом в башмак, и дело пошло на лад. У первого кабачка Илана поджидала неудача. До второго они не дошли. Чепуха вдруг приподняла уши и гавкнула на высокую стену какого-то сада. Гавкнула так, что Илан принял ее предупреждение всерьез. Он решил обойти квартал и посмотреть, что это за сад, с той стороны, где есть вход. По этой улице стена была глухая.

И точно. На параллельной улице перед входом в сад размещалась лавка, где продавали курительные трубки и сухую морскую траву, молотую или в листах, а в самом саду располагался курительный дворик, несколько павильонов, столики и беседки. Чепуха уверенно тащила Илана внутрь.

Что за черт, подумал Илан. Джата не курил морской травы, считая ее вредной для ума и здоровья. И всячески осуждал подобную пагубную привычку у других. На возражение приказчика лавки, что с собакой нельзя, сунул тому под нос значок дознавателя.

— Ищу человека, — сказал он. — Важное правительственное задание.

С поисками человека в курительный садик, наверняка, приходили не впервые.

— Быстро посмотришь и назад! — крикнул Илану в спину приказчик. — Не хватало еще посетителей тревожить!

Выложенные розовой плиткой дорожки вели от входа к нескольким павильонам. Даже издали было заметно, что в некоторых очень дымно. Морскую траву не только курили, но и поджигали в горшках, чтобы она медленно тлела и посетители даже не трудились, вдыхая через трубку воздух. Что могло заинтересовать здесь Джату? Заросли меж павильонов были густыми, но редких цветов здесь не выращивали. Разве он сам искал кого. Могла быть назначена встреча.

Чепуха чихала от едкого запаха, но виляла хвостом и упорно натягивала поводок в сторону места, которое показала с той стороны улицы из-за стены. И, присмотревшись, Илан понял, что не только сама дорожка, но и земля в подсохшей клумбе между павильонами присыпана сухой морской травой. Иди по этому следу не нюхавшая вольный ветер Чепуха, а обычная ищейка — она бы в ту сторону не повела. Насыпать морской травы — был всем известный способ сбить полицейскую собаку со следа.

Илан, предчувствуя уже недоброе, рванул сквозь клумбу и цветущие колючки вслед за Чепухой, и в зарослях сухоцвета, который под дальней стеной не пропалывали, к собственному своему ужасу обнаружил Джату, закиданного сверху ветками и жесткими цветами, которые расцветают уже высохшими и цветут, покуда кому-нибудь не надоест и он их не сломает.

— На помощь! Человеку плохо! — крикнул Илан.

На него никто не обратил внимания.

Разбросав кое-как сухоцвет и оставив Чепуху чихать над Джатой, Илан побежал назад к приказчику. Уже из лавки вызвали городскую стражу и уличного судью. С помощью двух слуг вытащили Джату на каменные плитки дорожки, попытались отпоить водой с вином, но безуспешно. Илан видел, что инспектор при смерти. Голова разбита, дыхание слабое. Следовало собраться и повести себя, как сам Джата его учил: осмотреть место преступления, нет ли улик или следов, расспросить приказчика. Но у Илана в глазах стояли слезы, а в горле сухой колючий комок. Он только и смог, что выговорить судье домашний адрес Джаты и его должность в новой префектуре. Поймал за поводок Чепуху и побрел назад, на место своей так криво и косо начавшейся службы.

* * *

Остаток второй дневной стражи Мем провел в своем кабинете за большим письменным столом, наматывая на палец выбившуюся из косы прядь коротких волос на правом виске. Короткие волосы остались у него со свадьбы, когда невеста с женихом сплетают общую семейную косичку для домашнего алтаря. Вспоминалась ему при этом, правда, не кирэс Иовис, а кир Хагиннор. В ответ на высказанную вслух неуверенность Мема в том, что он справится с арданской инспекторской шоблой, которая самому Мему напоминала скорее сборище дельцов уголовного мира, чем коллектив следователей, кир Хагиннор сказал: 'Где посадят, там и сиди. Или думаешь, мне на генерал-губернаторском месте проще? Просто будь жестче с ними, не распускай'. Пришлось поклониться и отойти. С инспекторами снова предстояло разговаривать. Подводить итоги первого рабочего дня. В то время, когда Мему молча всегда было легче. И одному было легче, чем с подчиненными. Даже если бы эти подчиненные смотрели в одну с ним сторону, а не кто куда.

Четверть стражи назад в покойницкую притащили труп инспектора Боры. Смотреть его нужно было быстро. По такой жаре он уже начал распухать. Мем отложил свои подсчеты в столбик, которые завел, чтобы понять, сколько денег из выделенных на обустройство префектуры ушло в неизвестном направлении и кто в этом может быть виноват. Спустился в относительно прохладный подвал. Врач в покойницкой работал, вроде бы, опытный, но с тягой к пререканию с начальством и с корабельными замашками, согласно которым каждое движение следовало запивать из фляжки каким-нибудь крепким содержимым. Таких береговые называли 'бывший флот'. Фляжку он прятал от начальства в рукаве. С судебной медициной 'бывший флот' тоже никогда дела не имел. Мему пришлось диктовать ему, как исполняются его служебные обязанности, для чего он принят на службу и чего от него ожидают. Только после этого Мем услышал от него нечто отличное от 'утопленник как утопленник'.

Давешний скелет из шкафа смирненько сидел тут же в углу и пялился пустыми глазницами на входную дверь. Вот ведь, подумал Мем, пакость, и не развалился, пока его туда-сюда носили. Удобно устроился, все ему побоку. Сидит. Смотрит. Мем едва удержался, чтобы не плюнуть в угол с мертвецом. Это было бы недостойное префекта поведение. Повернулся и ушел.

Теперь, по-чиновничьи расстелив на столе рукава, он уныло листал поданные ему по итогам первого рабочего дня документы, а в кабинет собирались новоявленные инспектора и усаживались вдоль стены на специально поставленную для них скамью. Снова не все. По-прежнему не хватало инспектора Джаты и, на этот раз, еще и Рихона. Последней появилась госпожа Мирир.

— Извините, — сказала она ледяным тоном. — Пришлось идти домой и переодеваться после вашего задания.

— Где инспектор Рихон? — спросил Мем, ни к кому особенно не обращаясь. — Про инспектора Джату даже не спрашиваю.

— Отбыл по неизвестным делам в неизвестном направлении, — лениво ответил молодой инспектор Номо.

— Инспектор Рихон обязательный человек?

— Да.. как все.

— Значит, нет, — кивнул Мем. — До темноты мы его ждать не будем. Теперь расскажите мне, господа, как вам работалось в первый день на новом месте.

— Отвратительно, — откликнулась госпожа Мирир. — Никогда раньше по работе не приходилось лезть в болото.

— У вас есть замечания, господин префект? — поинтересовался инспектор Лурум. — Или, может быть, предложения, как улучшить нашу работу?

— Замечаний и предложений у меня воз и маленькая тележка, — поднял голову от криво написанных документов Мем. — На мой взгляд, сегодняшний день был прекрасным образцом того, как префектура не должна работать. Но беспокоит меня не это. Мне интересно, почему каждый день у нас пропадает по инспектору. Что это за паршивая тенденция?

Инспекторский состав дружно молчал.

— Несмотря на то, что посетителей сегодня было не сосчитать, — продолжил Мем, — я вижу только два дела, которые можно принять в производство. Это грабеж на Ровной улице, с которым пришли к вам, господин Адар, и поножовщина в порту у инспектора Нонги. Все остальное соберите и отдайте уличным судьям. И впредь с похожей ерундой, где все ясно и расследования не требуется, сразу отправляйте жалобщиков прочь. Что касается третьего дела, с ним обратились напрямую ко мне, видимо, я с ним и буду работать, раз уже начал. Но, поскольку вы, господа, пока не сильно загружены делами, чуть позже я выберу себе помощника. К сожалению, есть и четвертое дело. Инспектор Бора умер странной смертью. Может, и своей, но в болоте ему помогли оказаться умышленно.

— Как именно он умер? — поинтересовалась госпожа Мирир.

— От разрыва сердца. Только это случилось на берегу. И в каком-то грязном помещении. Горло забито мелким песком, известковой крошкой и кирпичной пылью. Вряд ли он нахлебался песка в илистом болоте. И лицо себе побил в болоте тоже вряд ли.

— То есть, вы сейчас утверждаете, что его сначала где-то возили лицом по песку и старой кирпичной стенке, потом у него случился сердечный приступ, он умер, и труп кто-то отнес в болото и бросил там, надеясь, что к утру его изуродуют пиявки и водяные ящерицы? — продолжила разговорчивая госпожа Мирир. — Ну, там, где мы его ловили, есть старая кирпичная стена и в развалинах полно песка.

— Значит, пока еще светло, нужно вернуться туда и снять карту следов, — сказал Мем. — Очевидцев поискать, кто видел, кто слышал... Простите, что задаю подобные вопросы, но как думаете, господа, кто из вас лучший сыскарь префектуры?

— Я, — заявила госпожа Мирир, даже не дав другим опомниться.

— Почему это? — удивился Номо.

— Потому что женщине, чтобы получить профессиональное признание на мужской работе, нужно делать эту работу вдвое лучше, чем любому мужчине, — ответила госпожа Мирир и с вызовом посмотрела на Мема. — Это дело мое?

— Ваше, — сказал Мем и подвинул ей по столу скудно написанное медицинское заключение. Такое же неаккуратное, как все остальные собранные за день документы.

— С вашего позволения, я возвращаюсь на берег, — госпожа Мирир поднялась, но, сделав пару шагов к выходу, резко отпрянула назад.

Двери в кабинет с треском распахнулись у нее перед самым носом, и на пороге возник запыхавшийся и бледный мальчишка Илан.

— Джату убили! — выкрикнул он.

Еще двое из сидевших на скамье инспекторов подскочили, а инспектор Дару мелким жестом очертил в воздухе охранный знак единобожцев.

— Инспектор Мирир, подождите, — стараясь выглядеть спокойно, произнес Мем. — Илан, войди внутрь и закрой как следует дверь.

Илан спохватился и мышкой юркнул в ближайший угол. Просить инспекторов, чтобы подвинулись, и он сел бы в общий ряд, ему было не по чину.

— Пятое дело, — сказал Мем, незаметно переводя дыхание, — касается всех здесь присутствующих и некоторых не присутствующих... — тут Мем замялся, не зная, как сказать, чтобы никого не оскорбить и чтоб над ним не посмеялись.

— Кто-то убивает инспекторов арданской префектуры согласно вывешенному у писарей графику дежурств, — спокойно произнесла вместо него госпожа Мирир.

— А, — сказал Мем. — Хорошо. Значит, не я один так думаю. Нас, господа инспекторский состав, похоже, правда отлавливают и уничтожают по одному.

— Почему 'нас'? — удивился инспектор Лурум. — Мы и вы, господин префект, находимся в разных отношениях с городской преступностью. Если отлавливают нас, вы-то здесь при чем? Да и отлавливают ли...

— Именно нас, господин Лурум. Нас. Потому что я тоже получил записку с угрозой.

— Где эта записка? — быстро спросила госпожа Мирир.

— Была у Джаты. Я поручил ему разузнать, что это за скверные шутки. После чего он ушел и не вернулся. Когда некая вещь происходит дважды и трижды — сами понимаете, это не случайности, даже у вас в Арденне, городе чудес. Это система. Поэтому по возможности быстро нужно разыскать Рихона. Мало ли что.

— Но мы ничего даже сделать не успели, — пожал плечами инспектор Адар. — Мы не приняли и не расследовали ни одного дела, за которое с префектурой можно поквитаться.

— Вот и давайте подумаем, почему это с нами происходит, — развел руками Мем.

— Все же есть вероятность, что это личные счеты с каждым по отдельности, — продолжал настаивать Адар. — Просто так совпало. Мы много кому наступали на мозоли. Каждый сам по себе.

— Особенно Бора, который носа не показывал из своей норы, — усмехнулась госпожа Мирир. От Мема не укрылось, какой взгляд она бросила на Адара при его словах "наступали на мозоли".

— Вертел я так работать! — неожиданно сказал Номо. — Я ухожу. — Снял значок, вынул из-за пояса жетон и перебросил к Мему на стол. Сидевший с ним рядом Адар, стараясь сделать это незаметно, дернул Номо за рукав.

Мем помолчал, глядя на инспекторов исподлобья. Не сказать, чтобы он ожидал легкой сдачи позиций, но и невероятным такое поведение не считал. В конце концов, что он сейчас может с ними сделать? Самое страшное — перестать быть вежливым. И пусть, в самом деле, разбегаются. Если кир Хагиннор будет настаивать на существовании в Арденне префектуры, пускай набирает новый штат не на берегу, а на ходжерских кораблях. Или объявит военное положение. Тогда бросивших службу инспекторов станет можно пороть за дезертирство.

— Кто еще ссыкливый? — наконец, спросил Мем. — Никого принуждать остаться на государственной службе я не стану. Я не могу заставить вас не бояться силой. Если вам не обидно, что вас считают не больше, чем за обычную уличную шайку или за холуев продажного уличного судьи, валяйте. Бегите отсюда.

Номо сложил губы в презрительную гримасу, но со скамьи не встал и кабинет не покинул. Остальные глядели кто в пол, кто в стену. На Мема смотрела только госпожа Мирир. Она стояла у двери, скрестив руки на груди. Взгляд ее был немного насмешливым, немного сочувствующим, и с некоторой долей превосходства. Не хватало еще, чтобы эта похожая на мужчину и бывалая, как тертый медяк, тетка начала его жалеть, с досадой подумалось Мему.

— Расскажи всем про Джату, Илан, — приказал он.

Илан, сбиваясь и время от времени путаясь в словах, рассказал про свои поиски с помощью Чепухи, чем они закончились и про состояние, в котором Джата был найден.

.

— То есть, он еще жив, и есть надежда, что он опознает того, кто на него покушался, — подвел итог его рассказу Мем.

— Ну... да, — промямлил Илан.

— Хорошо. Лучшего инспектора мы теперь знаем. А кто в Арденне лучший врач? — спросил Мем.

— Ифар с Судейской площади, — сказал инспектор Лурум. — Ректор арданской медицинской школы.

— Наджед в двух кварталах отсюда, за пожарной частью, — сказала госпожа Мирир. — Хирург с Ходжера. Не чета местным колдунам и коновалам.

— А у Джаты будут денежки на Наджеда? — тихо поинтересовался так и не покинувший собрание Номо.

— Будут. Я оплачу, — сказал Мем.

Номо встал:

— Тогда я пойду за Наджедом.

— Без значка и удостоверения? — спросил Мем. — Частным образом?

— Извините, — сказал Номо и взял свои вещи со стола. — Больше не повторится.

— Не повторится, — кивнул Мем. — В следующий раз так без них и пойдете. И возьмите кого-нибудь с собой. Скоро стемнеет, а быть инспектором арданской префектуры отчего-то стало небезопасно. Потом зайдите в эту лавку с морской травой, посмотрите, что там за сад с павильонами, и расспросите приказчиков. Остальные на сегодня свободны, кроме дежурного. Кто дежурит в ночь?

— Рихон, господин префект, — подал голос Илан.

— Значит, заступает следующий по списку. Его главная задача — разыскать Рихона. Со своими помощниками он это сделает или отправит патрули, пусть решает лично. Охрану здания префектуры усилить. У всех входящих брать подпись и оттиск личной печати, если она есть. Ключи от архива мне на стол. Младшему составу и дознавателям про пятое дело ничего не рассказывайте, насколько это вообще возможно.

Инспектор Лурум обреченно покивал. Дежурство досталось ему.

Мем еще раз обвел взглядом инспекторский состав.

— Если кто-то в самом деле боится, пусть сдаст значок и уходит, — предложил он.

— Ловят и убивают, значит, — вздохнул инспектор Лурум, но значок с воротника не снял. — Завтра как раз моя очередь.

Мем ответил:

— Значит, сегодня вам опасаться нечего. А завтра посмотрим... что будет. Илан...

— Да, господин префект.

— Ты сколько дней не ел и не спал?

— Два, господин префект.

— Ищи своего деда и идите ко мне в усадьбу. Я напишу вам записку, чтобы вас там накормили и пустили в чулан переночевать.

— Но я хотел позаботиться о Джате, господин префект.

— Иди, отдыхай, я сам позабочусь.

* * *

Доктор Наджед был слишком молод для всеми уважаемого и известного врача. И он не был ходжерцем.

Единобожец, черноволосый, зеленоглазый, худой и высокий, невзирая на жару, на все пуговицы застегнутый в светлый ходжерский кафтан с узкими рукавами. Мем уже повидал в Арденне местную аристократию — потомков древних царей, гордившихся чистотой своей крови. Их осталось немного, но нос они задирали куда выше, чем блеклые высокорожденные из таргских северных земель. Доктор Наджед был из той самой старинной арданской породы. От ходжерского в нем оказались только очки в тонкой золотой оправе, их он сдвигал на кончик носа, чтобы насмешливо посмотреть поверх стекол на человека, задающего особенно идиотский вопрос, и ничего не ответить. Длинные холеные пальцы, узкие запястья, утонченность манер, печать классического воспитания в словах, поведении, осанке — эти вещи подделать нельзя. Оставалось лишь гадать, за какие такие прегрешения доктор был изгнан из рода и почему оказался вынужден зарабатывать на жизнь собственным трудом, в то время, как работать, с точки зрения аристократов, удел безродных и нищих. Не говоря уже о том, что медицина это не только непонятные никому слова диагнозов и странные закорючки для аптекарей в рецептах, но и довольно пачкотное прикладное искусство.

С момента, когда Мем незвано явился в усадьбу Джаты, минуло почти четверть стражи. Все это время доктор Наджед внимательно наблюдал за больным, по-разному накладывая на него то кончики пальцев, то ладони, а то и вовсе прокалывая ему кожу на руках и ногах иголкой. А Мем следил за доктором Наджедом, когда считал, что тот занят и его внимания не замечает.

— На мне цветы растут или узоры нарисованы? — спросил, наконец, доктор в ответ на пристальный взгляд. Голос у него тоже был молодой, по-мальчишески звонкий.

— Вы не ходжерец, — сказал Мем.

— Тонко подмечено, — усмехнулся Наджед и стал называть сопровождавшей его помощнице, что ей следует принести из его дома. Перечень был приличный. Затем последовали инструкции к домашним по подготовке места для операции.

Домочадцы Джаты, которые до этого времени вместе с Мемом стояли на веранде дома и через открытые ставни и двери смотрели внутрь комнаты в ожидании окончательного вердикта, бегом бросились выполнять указания.

Мем шагнул в комнату через порог.

— Не безнадежно, — ответил на его невысказанный вопрос Наджед. — Но и хорошего мало.

— Но ведь он в сознании, — сказал Мем. — Я видел, что он моргает.

— То, что он открывает глаза, еще ничего не значит. На самом деле он никого не видит и ничего не чувствует. Я не могу вам обещать, что он вспомнит все, что с ним случилось. Я не пообещаю вам, что он сможет говорить или говорить связно. Или что проснется. Может просто продолжить спать с открытыми глазами год, два, десять. Я постараюсь сделать так, чтобы он в ближайшие несколько суток не задохнулся и не умер. А там — как бог даст. Поздно меня позвали, понимаете? В месте удара под костью черепа скапливается кровь и потихоньку его убивает. Приходите через стражу, если вам интересно, получилось у меня ее выпустить, или нет. А еще лучше — через месяц. После таких повреждений люди сразу в себя не приходят.

— Я вернусь через стражу, — пообещал Мем.

Наджед равнодушно пожал одним плечом.

— 'Песчаная гавань' через три усадьбы отсюда — вполне пристойный кабак, — сказал он. — Хорошая еда, вино, морская трава, девочки, мальчики — там все есть. Девочек и мальчиков брать не советую. Не все здоровы. Впрочем, в Арденне это общая проблема. Вы здесь недавно? Имейте в виду, цветы любви, что можно тут сорвать, лечатся не все. В некоторых случаях даже я не помогу. Колонию прокаженных вывезли из города позапрошлой зимой, но след от их пребывания будет тянуться еще годы.

Мем вежливым поклоном поблагодарил за информацию. Нравы в Арденне были свободнее и намного проще, чем в Столице. Наверное, следовало привыкать к возможности без смущения обсудить с первым встречным цветы любви и ягоды прочих радостей жизни, для которых в Столице даже названия еще не придумали. Но охоту прокладывать тропинку к доступным девочкам Наджед Мему отбил.

Солнце стремительно падало за горизонт. По прямой линии, прямо за лес мачт в порту. Арденна ближе к ночи наконец-то перестала дышать жаром, словно кухонная печь. У Джаты вокруг дома был сад с нежными северными цветами, которым, наверное, тоже было в этом климате несладко, поэтому раскрывались они только в темноте. Мем заприметил под старым деревом маленький павильон и решил переждать требуемое время там. На нем лежала добровольно взятая обязанность расплатиться с врачом и он не хотел ставить семью Джаты в неудобное положение. Было бы некрасиво оставить им недостаточную сумму, заставить потом разыскивать Мема дома или в префектуре, чтобы взять доплату, или вовсе расплатиться с дорогим доктором из своего кармана. И о дальнейших визитах с врачом, вероятно, следовало договориться. Вряд ли дело обойдется только операцией. Потом потребуется наблюдение.

Мем развел цветущие плети вьюна, нависшие над входом, и с удивлением увидел внутри спящего на скамейке Илана. Будить его не стал. Сел на скамью напротив. Мыслей к вечеру у него не осталось, ни умных, ни дурных, голова совершенно пустая. Можно было лишь утешить себя рассуждением, что он делает, может быть, не все так, как нужно, но, по крайней мере, то, что должен. Мем поморгал, глядя сквозь листья и цветы на гудящий беспокойством дом. Кто в семье Джаты кому кем приходится, он не понял. Кажется, при доме, помимо двух жен и дочери с зятем и детьми, жило человек пять или шесть уличных подобранцев, потому что младшее поколение, от шести и до шестнадцати, было сильно разношерстным и не похожим ни друг на друга, ни на родителей. Глядя на Илана, Мем тоже прилег на скамью. И почти сразу заснул.

* * *

Сотую часть стражи Илан не соображал совсем ничего. В темноте его сначала весьма бесцеремонно пощекотали вдоль бока и ущипнули за чувствительное место над локтем. После незнакомый голос потребовал, чтобы он проснулся, или уйдут без него. Кто уйдет, куда уйдет, в темноте было не разобрать. Такого, чтоб он обещал куда-то с кем-то идти, Илан не помнил. Он даже не сразу сообразил, где находится и почему рядом посторонние.

— Ну, как хочешь, — сказали ему. На этот раз голос был знакомый, только кому принадлежал, Илан спросонья понял не сразу.

— Я иду, иду, — соскочил с лавки он. — А куда?

В ответ ему засмеялись.

Вслед за своим новым начальником и его спутником Илан выскользнул из-под цветущих плетей. На пороге беседки стоял круглый бумажный фонарь. Вокруг фонаря летала мошкара. В доме Джаты свет теплился всего в двух окнах. А город и вовсе был темный. И в небе полно огромных звезд.

— Выспались? — спросил незнакомец. Не Илана.

— Не особенно, — отвечал господин префект. — Извините, что заставил себя искать. День выдался тяжелый. А завтра нам еще мировое зло ловить...

— Кого, простите, ловить?...

— Неважно. В Солончаках.

— А... да. В Солончаках много всякой дряни. За лечение со мной будете рассчитываться вы?

И Илан понял, что незнакомец — тот самый вызванный к Джате врач из богатых кварталов. Сразу, как вышли к фонарю, можно было догадаться: на белом рукаве с перламутровыми пуговицами у того осталась пара капелек крови.

— Да.

— Кто он вам?

— Честно сказать, никто, — покачал головой префект. — Я второй день его знаю. Хороший человек, инспектор из префектуры, где меня назначили начальником. Опекун вот этого... балбеса, — тут господин префект ухватил не совсем проснувшегося Илана за волосы на затылке, заставил поклониться врачу и волосы выпустил не сразу, — секретаря моего. Я тебе куда сказал идти? А ты?..

Илан ниже наклонил голову и молчал, что должно было означать глубокое осознание вины.

— Вы намереваетесь помогать каждому из подчиненных, кто попадет в беду? — вдруг несерьезно хихикнул доктор.

— Надеюсь, никто больше не попадет в беду, — развел руками господин префект. Он, наоборот, был подчеркнуто серьезен.

— Если попадет, вы разоритесь на помощи добрым людям. Такой у нас город. Пойдемте в 'Песчаную гавань', я не хочу обсуждать дела на заднем дворе или на улице. У меня тоже был тяжелый день.

В 'Песчаной гавани' Илан оказался не впервые, но первый раз в жизни — с парадного входа и в качестве клиента. Заведение было дорогое, с целым большим этажом отдельных залов и приватных кабинетов. Они не стали садиться к столику на нижней галерее, прошли наверх, в бирюзовую комнату. По дороге, до того, как упасть на мягкий диван, Илан достаточно протер глаза, чтобы не пропустить ни одной мелочи вокруг. Знать про Джату, про префекта, про волшебного доктора с Мраморной улицы ему хотелось, а вопросы задавать в присутствии старших он не смел.

Принесли первую перемену блюд. С выбором доктор не церемонился, брал самое лучшее и дорогое. Еще он заказал себе тонкую трубку с морской травой и вина. Префект от вина отказался.

В малом зале через коридор шло веселье с песнями и плясками. Звуки музыки и громкие голоса доносились сквозь закрытую дверь и задернутые занавеси. Илан угнездился в углу большого дивана, обнял покрепче выданную ему глубокую миску с куриной лапшой, стал есть и внимательно слушать.

— Раз уж вы делаете доброе дело, — говорил молодой врач префекту, — я не стану с вас брать деньги за сегодняшний вечер. Не спорьте, я могу себе это позволить. Но мне придется ходить к вашему инспектору каждый день. Я беру два таргских лара за визит, плата за десять дней вперед. Еще с больным осталась моя сиделка, это стоит два лара ночь. А за сегодня с вас ужин. И еще кое о чем мне нужно с вами поговорить.

— Поговорить? — подозрительно взглянул на врача префект.

— Ничего противозаконного и никаких чиновничьих штучек, если вы боитесь ответственности перед вашим начальством. Не взятка и не преступление. Меня интересуют ваши покойники. Редкие случаи — необычные убийства, отравления, выдумки самоубийц, последствия несовместимых с жизнью травм и все похожее.

Господин префект слегка подвинул от себя тарелку с утиной грудкой в грушевом соусе.

— Вы хотите поработать у нас в покойницкой? — уточнил он.

— Мне нужен материал для исследований. Раздобыть труп в городе не так легко, и, кроме того, противозаконно. У вас я буду иметь совершенно легальное основание заниматься научной работой, не вызывая ни подозрений, ни очередных нападок на мою репутацию. Я буду вам полезен. Очень полезен. Я много знаю и много умею, но я хочу знать и уметь еще больше. Это не предосудительно.

Префект подвинул тарелку обратно, но есть не стал, откинулся на спинку дивана.

— Это государственная служба. Вам придется оставить частную практику. По крайней мере, на время обязательных присутственных часов в префектуре. А плата у нас, по сравнению с вашими заработками в два лара за визит — весьма скромная. Такой ужин, как сейчас, и в таком месте на нее себе не позволишь.

— Вопрос денег меня не заботит. К тому же, я не собираюсь оставаться в вашей покойницкой вечно. Год или два, пока не удовлетворю свой исследовательский интерес и не решу некоторые нерешенные на сегодня вопросы.

— А что не так с вашей репутацией, доктор Наджед? Я новый в городе человек. Расскажите.

Доктор улыбнулся. Он вообще улыбался много и часто. И смеялся легко, по любому поводу.

— С ней все не так, — сказал он и сдвинул очки на кончик носа. — Беда, а не репутация. Судите сами. Доктор Наджед требует за свои визиты много денег. Доктор Наджед курит. Доктор Наджед бывает пьян. Доктор Наджед делает аборты. Доктор Наджед присутствует в адмиралтействе при исполнении судебных наказаний, чтобы наказанные не умирали у палачей раньше времени. Доктор Наджед собирает мертвецов и потрошит их ради собственного любопытства. Доктора Наджеда знают в каждом публичном доме города, даже в порту. В колонии прокаженных доктора Наджеда тоже хорошо знают. А еще доктор Наджед чернокнижник и колдун, в его руках оживают те, кто был на том свете не в гостях, а обеими ногами, вроде вашего инспектора. И доктор Наджед не боится сказать обо всем этом любому человеку, включая имперских чиновников. Почему же вы обратились к такому доктору?

— И доктор Наджед богат, — продолжил префект. — Я могу понять и оправдать только его научный интерес к мертвецам и благотворительный к прокаженным. И еще немного то, что он бывает пьян. Зачем ему все остальное?

— Боюсь, что доктору Наджеду сложно будет объяснить это вам, как чиновнику. Чиновничий аппарат создан для того, чтобы использовать людей. Выжимать из них все, что они могут дать, как в жаркий день выжимают сок из фруктов. Соком утоляют жажду, а мякоть выбрасывают. Вы сегодня взялись помочь попавшему в беду человеку, у которого не было на достойное лечение собственных средств. Вот и доктор Наджед — если он не поможет многим, попавшим в беду людям, никто им не поможет.

— Разве работа за деньги это помощь? Помощь — она от сердца. А вы самый дорогой врач в Арденне.

— Для тех, у кого есть деньги — да. Они платят мне не только за себя, но и за тех, кто страдает по их вине.

— Почему тогда вы не раздадите ваши деньги бедным?

— А какой в этом смысл? Если разделить мои деньги на всех, город будет гулять три дня и три ночи. А потом начнется то же самое. Только у меня уже не будет возможности помочь.

— У вас опасные воззрения, доктор Наджед. В Таргене к вам обязательно приставили бы пару шпиков.

— За что? За помощь беднякам и изгоям из колонии прокаженных наказание не установлено. Это не антиобщественная деятельность.

— За образ мыслей, доктор. В империи не принято говорить вслух о том, что в бедах неимущих виновны богатые, а чиновники жмут соки из народа.

— Что поделаешь, меня довольно поздно заинтересовало понятие справедливости. Раньше как-то всегда было очевидно, что ее нет на свете. А потом оказалось, что я могу кое-что сделать. И мы не в империи. Мы в Арденне. Здесь жизнь устроена намного причудливее. Свободы больше, хоть она и опаснее.

— Может быть, — сказал префект. — Может, здесь проще. Я пока не знаю. Еще не разобрался. Дело в том, что в префектуре уже есть врач, господин Наджед.

— Бывший корабельный костоправ, списанный на берег за пьянку. Тупой, как пробка, да простят меня коллеги по цеху. Вы не спрашивали, сколько людей у него перемерло, пока он был пьян?..

— Может, и так. Но теперь-то он работает с мертвыми, спешить особо некуда. Ладно, я подумаю о вашем предложении. Но ничего, как и вы, не могу обещать. Надо мной тоже есть начальство, мне можно не все, что я хочу или о чем меня попросят. Мне правда проще вам заплатить, чем оказывать ответные услуги. Что теперь будет с инспектором Джатой?

— Если доживет до завтра — будет жить. Я с утра зайду...

Тут двери в кабинет распахнулись, бархатная занавеска над входом сорвалась с половины крючков, на пороге возникли два не вполне трезвых человека и покачнулись, держась друг за друга. Двери в зал напротив тоже были открыты.

'Моя серая лошадка —

Она рысью не бежит!

Почему?

Черноглазая арданка

На душе моей лежит!..' — громко и нестройно пели там.

Один из ввалившихся незваных гостей вдруг широко раскинул руки, оттолкнув второго, и крикнул:

— Доктор!.. Иди к нам! Все — идите к нам!..

Наджед помахал ему рукой.

— А и правда, пойду я развлекаться, — сказал он префекту. — С вами скучно, как на допросе.

Господин префект усмехнулся и полез в рукав за кошельком.

— 'Наджед' это ваше родовое имя или собственное? — спросил он напоследок, отсчитывая на стол пятнадцать маленьких двухларовых монеток. Больше, чем просил Наджед.

— Ни то, ни другое. Это прозвище. Но я не скажу вам, что оно означает. Без загадок будет неинтересно продолжать знакомство, верно?

На улице, шагах в пятидесяти от 'Песчаной гавани', за кругом ее фонарей, префект вдруг сам начал смеяться без причины, совсем как беспечно веселый доктор.

— Да кто он такой, этот Наджед? — спросил он Илана. — Ты что-нибудь о нем знаешь?

— Ничего не знаю, — помотал головой Илан. — Я никогда не болел.

— Ну, может, он и закончил Медицинскую Академию на острове Джел, но здесь же не Ходжер! — продолжал префект. — Здесь нельзя себя так вести! Он что, воображает, что из-за его уникальности и нужности, как врача, ему позволены любые разговоры? Он либо прикидывается дураком, либо правда идиот!

— Я думаю, он идиот, — выдал свое скромное предположение Илан. — Только идиоты все время смеются. Над чем смеяться? Рядом люди умирают.

— Будь ты на моем месте, Илан, ты взял бы на службу идиота?

— Трупы резать? — Илан остановился. — Непременно взял бы.

— Почему? — удивился префект.

— Нормальные-то вряд ли согласятся. Заставлять придется. Да и жалко нас, нормальных...

За такие слова Илан схлопотал подзатыльник.

— Слушай, ты, нормальный, ты чего вообще за мной поперся? Ты же знаешь, какие в префектуре проблемы.

— За Джату страшно было. Он много со мной возился, — отвечал Илан, недовольно потирая задетое начальственной ладонью ухо.

— Дед твой где?

— Охмурял вашу кухарку, когда я уходил.

— Знаешь, а я нипочем не взял бы идиота, — сказал префект. — Даже резать трупы. С разговорами о справедливости он мне живо на уши всю префектуру поставит. Правда, она и так на ушах стоит... Будь неладна эта ваша Арденна. Страна чудес, чудак на чудаке. Поедешь завтра со мной в Солончаки? Или боишься?

— А не ехать вы не можете?

— Я не могу. Ты — можешь.

— Если вы поедете, то и я поеду. Только указ, что я ваш секретарь, все же напишите. А то неудобно врать людям.

* * *

Утром на доске объявлений возле писарской появились две новые бумажки. На одной значилось крупными буквами: 'Бумаги на полу не жечь! В животных не плевать!' Кому она адресована, служащим или посетителям, оставалось лишь догадываться.

Зато другая представляла собой длинный и подробный список действий, слов и выражений, запрещенных на территории арданской префектуры. Начиналась она разумными вещами вроде 'запрещено выражать свои мысли в нецензурной форме и включать неприличные слова в протоколы и иные служебные документы', 'запрещено отвечать вопросом 'зачем?' на приказ старшего по званию', или 'запрещено оправдывать опоздание тем, что с вечера был пьян'. Но с середины в списке начинались пункты странные и удивительные. Запрещалось выгонять потерпевших на основании личного мнения 'сам ты жулик и рожа мне твоя не нравится!' и говорить 'оно так и было, когда я пришел'. А чем ниже, тем чуднее становился список. Например, запрещено было сообщать окружающим, что в прошлой жизни сам говорящий или кто-то из офицеров был царем, особенно, царем Апатаем, пусть это останется в тайне для окружающих. Запрещено было просить каплю крови у тех кто заявил, будто не верит в колдовство, а особенно — у тех, кто верит. Запрещено гадать потерпевшим по руке на украденное или обидчика. Запрещено проводить обряды посвящения в члены несуществующих религиозных сект и вызывать духи усопших, особенно царя Апатая. И много всего еще. Что в тысячный раз заставило Мема задуматься, с кем ему приходится работать.

Авторство явно принадлежало ночной дежурной смене. Осталось выяснить, кто там такой смелый. Представить, что подобная бумага, даже в виде передаваемого из рукава в рукав списка, могла бы ходить по одной из столичных префектур, было немыслимо. В Столице префекту следовало взорваться возмущением, в клочки изорвать список и уволить тех, кто его сочинил и вывесил. В Арденне изображать стенолобого чинушу, который не понимает шуток, зато чтит сто веков имперских традиций, Мем не стал. По крайней мере, в этот раз. Никому ничего не сказал насчет объявлений и никого на ковер к себе в кабинет не вызвал. Отчасти потому, что наполовину требования были дельными, отчасти — чтобы посмотреть, все ли возможные странности там перечислены.

В префектуру Мем шел, чтобы узнать новости ночной смены. Инспектор Лурум спал сном отдавшего все свои долги человека возле стола за ширмой. Лишь чудом при этом не падая с составленных вместе табуретов. Мем посмотрел через стол и не стал его будить, чтобы инспектор в самом деле не свалился. Подробности ночных поисков поведал ему сыскной десятник, подошедший с просьбой раньше времени покинуть службу.

Рихон нашелся еще до конца вчерашней вечерней стражи. Сидел в сухом колодце в четверти лиги от префектуры, на соседней улице. Живой, но не то со сломанной ногой, не то с сильно подвернутой. По его словам, попал он туда не сам. В сумерках Рихона будто бы толкнули в спину, когда он из дома спешил в префектуру на ночное дежурство. Какого беса Рихон ушел домой, если в кабинете префекта было назначено совещание, десятник сказать не мог. Очевидно, инспектор боялся, что останется без ужина. Система покушений таким образом продолжала работать, но хотя бы круг смертельных или близких к тому случаев оказался разорван.

Ни госпожа Мирир, ни отправленный вчера в курительный садик Номо, на службе еще не появились. Время раннее, самый рассвет. В писарской Мем оставил распоряжение: хоть на одной ноге, хоть вовсе без ног, но чтобы Рихон ко второй дневной страже явился в префектуру. Дождался заспанного Илана, тащившего с собой лопоухую рыжую собаку — ту самую, отличившуюся в поисках Джаты Чепуху — и отправился в губернаторскую резиденцию, чтобы поговорить со смотрителем зверинца.

А там их встретила неожиданная новость. Зверь, сбежавший при перевозке, давно вернулся к людям сам. У прежнего хозяина его уже несколько дней держали в клетке и со дня на день обещали вернуть в зверинец. Шерсть смотритель опознал — действительно, пещерный лев. Но чей он и откуда взялся, кто ж его знает.

— Я вас понял, — кивнул Мем. — Но дело есть дело. Собирайтесь, поедем ловить.

— Послушайте меня, — заупрямился смотритель, — это дикое хищное животное. Он может быть опасен!

— Послушайте и вы меня — как дикое животное, родина которого в семи тысячах лиг севернее Арденны, могло оказаться здесь на свободе? Его сюда привезли и выпустили люди. Оно наверняка знает людей.

— И не боится их! Это людоед. Такие звери, если попробовали вкус человеческой крови, никогда его не забудут.

— Тем более, его следует поймать.

— У меня нет никакого желания ехать с вами.

Мем выпрямился перед хилым смотрителем во весь свой немаленький рост и постарался смотреть и говорить сердито:

— Я доложу о вашем отказе киру Хагиннору. Мне приказано воспользоваться вашей помощью. Я выполняю политическую задачу по успокоению местных бесноватых, которым втемяшилась в голову идея о конце света. Хотите стать сообщником арданских лжепророков?

— Я, — сказал смотритель, отвернувшись, — ничего не хочу. Мне хочется выпутаться из этой истории как можно быстрее. Охота на пещерных львов это одно, а совместные действия с полицией и политические бесноватые — совершенно иное дело, не мое, не для меня...

'Можно подумать, я на это дело рвусь', — подумал Мем, но вслух ничего не сказал, просто продолжал сверху вниз смотреть сердито, пока смотритель не кивнул и не отправил своего помощника искать ловчие петли и сеть.

Людей не нужно было убеждать, что Мем начальник. Имперцы и так видели это по золотому значку. Арданцы кланялись высокому росту, бледной северной коже и дорогой одежде. Безродная голытьба — просто большим кулакам. Убеждать вести себя повелительно Мему приходилось самому себя. Когда же я привыкну, думал он. Когда мне перестанет казаться неудобным заставлять людей? Когда пройдет стремление все делать самому? Легко киру Хагиннору говорить 'будь жестче'. Кир Хагиннор родился наследником таргских императоров, хозяином ходжерских островов. А Мем из ничего и никого вдруг стал чиновником третьего ранга, минуя многолетнюю карьерную лестницу. И так же внезапно обнаружил, что скромен, стеснителен, жалостлив, не имеет чиновничьих амбиций, не проявляет начальственной спеси, не терпит лесть и не умеет брать взятки. Вопрос, уместно ли чиновнику с золотым значком быть честным перед государем и государством, и, если да, то как, для него вовсе не был веселой дворцовой шуткой, от которой покатывались со смеху дармоеды в Царском Городе. Он даже не был уверен, удаётся ли ему скрыть замешательство в тех случаях, когда необходимо низших по рангу принуждать повиноваться. Проще говоря, Мем с самой ранней зари был недоволен. В первую очередь, собой. Но и ситуацией, в которую погрузила его Арденна с ее переплетениями нового и древнего, настоящего и сказочного, живого и мертвого, трезвого, пьяного, необязательного, необходимого — не в меньшей степени.

* * *

Чепуху Илан взял к себе на седло, так и вез ее до Солончаков, обняв, как ребенка.

— Зачем она тебе? — спросил его префект.

— Не помешает, — ответил Илан. — Она же на самом деле охотничья собака, не сыскная. На крупного зверя.

Хотя наверняка Илан этого не знал. Так ему сказали в порту, где старый моряк раздавал всем желающим выводок рыжих ушастых щенков.

В Солончаки они прибыли уже при высоком солнце. Их ждали. Вчера префект просил оповестить всех охотников и стражей порядка о том, чтобы собрались на окраине во второй половине утренней стражи. Прибыло семь человек, меньше трети тех, кто должен был принять участие в облаве. Четверо с лошадьми, в том числе, как ни странно, господин Саом, по просьбе которого эта история получила развитие.

— Я заварил эту похлебку, — твердо сказал он, — мне и отвечать за последствия. Вчерашний день в Солончаках был поистине ужасен. Я решил — я сделаю все, чтобы это прекратить. Даже если погибну.

Вместе с людьми из зверинца их собралось четырнадцать человек. И собака.

— Во-первых, — объявил господин префект охотникам, — никакое это не Мировое Зло. Не призрак из древних гробниц и не демон. Это северный зверь, сбежавший из зверинца при перевозке. Зверь страшный, потерявший разум от непривычных ему условий. Но всего лишь зверь. Со мной люди, которые умеют обращаться с такими животными и собака, идущая по следу.

— Собаки на этот след не встают, — сказал один из охотников. — Боятся.

— Это ваши собаки, — ревниво заявил Илан, прижимая Чепуху к себе. — А моя встанет, она ничего не боится. — И добавил потихоньку: — Потому что она полная дура.

Он достал из-за пазухи выданный префектом конвертик с клочком черной шерсти и дал Чепухе понюхать.

Посовещавшись, решили начать с того места, где вчера сильно испугались коровы, ближе к Болоту. Спешились на пыльной тропе недалеко от зеленой тростниковой кромки.

Чепуха и правда не подвела. Спущенная на землю, вздыбила короткую жесткую шерсть и потащила Илана за собой с тропы в сторону соленого залива, края которого густо покрывали не боящаяся соли полосатая осока и тростник-дудка.

Кто-то предложил поджечь сухие метелки дудника, пока есть ветер, и выгнать зверя на открытое пространство, но делать это решили только в самом крайнем случае. Господин Саом напомнил, что осоку и дудник едят коровы, а дальше к морскому берегу стоит соляной завод — что, если огонь по ветру пойдет туда, и завод тоже загорится?

— Не проще ли подкинуть отраву, если это всего лишь зверь? — пожал плечами один из пустынных стражей.

— Он не ест падали, — сказал господин Саом. — Мы пробовали. Не ест. Только свежую кровь.

Расходиться по одному смотритель зверинца не велел, через тростники пошли группой, следом за Чепухой. Под ногами сначала были жесткие комья высушенной солнцем растоптанной коровами грязи, потом вязкая и черная не то глина, не то илистая почва зачавкала под ногами, обувь стала вязнуть. Чепуха задрала голову повыше и уверенно потащила глубже в тростники.

Еще через полторы тысячи шагов по тростникам они наткнулись на жутковатую находку. Дудник и осока были вытоптаны на территории размером с базарную площадь, вокруг валялись бело-черные перья и окровавленный пух. А точно в середине лежал труп огромной птицы. Ноги с кривыми когтями торчали в разные стороны, голова была отгрызена и валялась отдельно. Сунувшаяся вперед Чепуха подняла с трупа в воздух тучу мух. Отчетливо стали видны следы преследуемого хищника. Тоже немаленького.

Тут пустынные охотники остановились.

— Черт, — сказал один из них. — Я не думал, что это настолько опасная тварь. Она задрала форорака.

— И что? — спросил господин префект.

— Вы не понимаете. Мы не знаем никого в пустыне, кто был бы опаснее этой птицы. Человека она убивает одним движением ноги. Распарывает от горла до паха. Если зверь загрыз ее, это страшный зверь. Давайте повернем назад, пока не поздно. Пока он нас не услышал.

— Человек, — внезапно вступил в разговор смотритель зверинца, рукой подвинув в сторону Илана и выходя вперед, — намного опаснее этой птицы. Конечно, пещерный лев не котенок. Это крупный самец. Но в схватке с такой дичью он не мог остаться невредимым. Это облегчит нам задачу. Или вы хотите ждать, пока он отлежится и снова голодным выйдет на охоту?

Ответа не последовало. Префект забрал у Илана из рук поводок и сказал:

— Держись у меня за спиной, не лезь вперед.

— Готовьте петли и сеть, — приказал смотритель своим помощникам, доставая из сумки на поясе тонкую трубочку и закладывая в нее дротик. — Попробуем живым забрать его в Арденну.

Охотники из пустыни переглянулись. Один покрутил пальцем у виска.

Им и правда повезло. Форорак ранил зверя, дальше идти можно было по кровавому следу. И тропинку себе зверь протаптывал к своему логову не один день. Примерно через половину лиги, под старой корягой, принесенной сюда одним из наводнений, и залегла черная тварь.

Чепуха сначала зарычала, потом истерически залаяла и стала рваться к коряге, как бешеная, захлебываясь переходящим в визг лаем. Префект для надежности намотал поводок на ладонь. Короткая шерсть у Чепухи стояла дыбом даже вдоль тонкого, как плетка, хвоста.

— Приберите собаку, — велел смотритель. — Попробую поговорить. Вдруг и правда ручной.

Он вынул из своей сумки свисток и еще один дротик.

Ответом на свист было рычание и показавшаяся на мгновение когтистая лапа. Охотники перехватили поудобнее короткие копья и сбились в кучу. Как воевать с таким зверем, у них представления не было. Зато люди из зверинца знали свою работу, как жрецы Сатуана знают ритуальный танец. Двое из помощников смотрителя пошли вперед, наставив на берлогу палки с проволочными петлями, еще двое следовали сзади с сетью.

— Не вмешивайтесь пока, — велел префект жителям Солончаков. — Если им не удастся, вы убьете зверя. Но, думаю, они хорошо понимаю, что делают.

Смотритель кинул в берлогу подобранный под ногами обломок коряги. Пещерный лев взревел, но на солнце не вышел. Смотритель сдвинул что-то в своем свистке и следующий изданный им звук оказался на предельной для слуха высоте, больно резанув по ушам. Чепуха от него совсем взвилась и стала давиться, а из берлоги в сторону людей до половины высунулась косматая, перемазанная засохшей грязью и кровью туша. Илан действительно никогда не видел таких косматых и страшных зверей. Да и никто из пустынных жителей тоже.

Смотритель совершенно бесстрашно вышел вперед и снова и дунул в свисток, а потом быстро сменил свисток на трубку с дротиком. Что произошло дальше, за спинами его помощников видно было не полностью, Илану еще приходилось отвлекаться на начавшую задыхаться в ошейнике — так она рвалась в бой — Чепуху. Даже такой сильный человек, как префект, удерживал ее с трудом. Успокоить ее было невозможно.

Зверь волочил заднюю лапу. Прыгнуть на людей он не смог, хоть и пытался. Проволочные петли мигом затянулись у него на шее. Один дротик из трубки смотрителя уже торчал у зверя возле уха. Вторым смотритель выстрелил ему в бок, когда тот повалился и попробовал лапой стащить с шеи удавку. Как два человека смогут удержать такое свирепое животное, Илан не знал, но они удержали. Лев опрокинулся, поцарапал немного мокрую глину и затих. Подошли другие двое, связали ему лапы, затолкали в сеть, как в мешок, и оглянулись на охотников.

— Чего смотрите, — сказал один из них. — Впрягайтесь. Помогайте тащить.

Смотритель внимательно оглядывал добычу. Пошевелил поврежденную заднюю лапу, даже заглянул в пасть прежде, чем перемотать ее веревкой. Погладил по широкому лбу, похлопал по загривку. Было видно, что зверь ему нравится. Префект вернул поводок Чепухи Илану и тоже подошел посмотреть. Хрипящая Чепуха сразу же подтащила Илана ближе. Извлеченный из берлоги целиком и связанный, зверь уже не выглядел огромным, тяжелым и опасным. С крупного дахского волкодава или немного больше. Разве что когти и зубы страшные. И грива лохматая.

— Как же он сожрал форорака? — спросил префект смотрителя. — Птица вдвое его больше.

— Характер, — усмехнулся смотритель, вытаскивая дротики. — Упорная и расчетливая тварь. Все ж хорошо, что я пошел с вами. Большая удача даже для охоты в северных пещерах — молодой самец. Сам-то он никуда не годится, но у нас две самки в зверинце, может, сделаем котят. Бешеных денег стоят, если выросли в руках. Лучшего телохранителя, чем такая зверюга, найти невозможно.

— А в дротиках у вас что? — поинтересовался префект, прищурив глаз.

— Настой пьяного гриба, — нехотя признался смотритель.

Средство было запрещенное, но префект только покачал головой. Видимо, в руках людей генерал-губернатора даже запрещенное было допустимо.

— И почему мы сразу их не позвали? — между тем, думал вслух господин Саом. — Ничего же ужасного...

Зверя, опутанного сетью, поволокли в сторону оставленных на границе тростника лошадей. Чепуха всю дорогу недовольно ворчала и делала попытки прорваться поближе. Зверь очень ей не нравился, она выследила эту добычу и требовала свое законное право вступить с ним в честный бой.

Прежде, чем грузить зверя в лубяной короб, закрепленный меж двумя лошадьми, смотритель замотал им головы мешками и облил шерсть зверя каким-то настоем, имеющим сладкий кондитерский запах. Лошади все равно чуяли хищника и нервно приседали, когда к ним подтащили сеть.

Пустынные охотники по дороге назад переговаривались между собой о том, как просто и легко могли бы сделать это дело сами, если бы не вмешались городские, если б они знали, что зверь дрался с форораком, а не просто пугал коров, и если б им такую собаку. В конце концов один подошел к Илану и напрямую предложил:

— Мальчик, продай собачку!

— Это полицейская собака, она не продается! — гордо ответил Илан и наклонился, чтобы Чепуху погладить.

И тут Чепуха улучила момент свободы от контроля, вырвала поводок, одним прыжком взлетела на загривок связанному зверю, который, пока снимали и готовили короб, с приоткрытыми глазами лежал на земле, вцепилась ему в горло и стала короткими глотками перехватывать шкуру, как делала обычно в драках с другими собаками — искала уязвимое место. В драках Чепуха побеждала всегда. Даже псов втрое-вчетверо крупнее, злее и зубастее, чем сама. Илан от неожиданности упал плашмя и ничего не смог сделать. Зверь заревел, тяжелым рывком перевернулся, протащив за собой рычащую Чепуху, замотал головой. Облаком поднялась пыль, зверь сделал попытку подняться на связанных лапах, под грязной шкурой у него на плечах напряглись литые мускулы. Шарахнулись лошади, увлекая за собой служителей зверинца. Охотники всей группой отпрянули назад. Илан, как был, на четвереньках кинулся ловить поводок, не очень думая о последствиях. И тут за ним шагнул префект. Поймал за пояс, отшвырнул в сторону на засохшую грязь. Одной рукой ухватил Чепуху за шкирку и поднял в воздух, но она держалась мертвой хваткой и только глухо рычала. На пещерном льве затрещали веревки и поползла на сторону сеть. Несмотря на перевязанную пасть, оскалились огромные зубы, а из мягких лап показались серповидные когти. Зверь стал подниматься. И тогда префект просто ударил его кулаком в лоб. Глаза пещерного льва закатились, тот рухнул наземь. Зато потерявшая ощущение реальности Чепуха, поднятая в воздух, оттолкнулась от туши льва задними ногами и в следующее мгновение вместо шкуры зверя повисла у префекта на предплечье.

Илан знал, что челюсти у нее железные, способные дробить кости, и добром это ни для собаки, ни для префекта не кончится. Он мигом позабыл про собственный ободранный о грязевые комья бок, бросился на Чепуху, чтобы ей тоже не перепало от префекта кулаком в лоб, и зажал ей нос собственной ладонью, давая почувствовать знакомый запах. Чепуха фыркнула и отцепилась.

Префект ругался, согнувшись пополам. Рукав рубахи у него быстро намокал от крови. Илан забормотал, что собака очень эмоциональная и легко впадает в состояние аффекта, но сам же понимал, что оправданием все это служит крайне слабым. Илану было чудовищно стыдно. Запоздало соображающая Чепуха, кажется, тоже поняла, что сделала что-то не то, легла Илану к ногам и виновато вытянула хвост, постукивая только самым его кончиком. К счастью, на помощь пришел господин Саом. Боязливо оглядываясь на пещерного льва, подкатился колобком, перетянул руку префекта повыше локтя платком, которым всю поездку по пустыне вытирал потеющий лоб, вытащил из кошеля увеличительное стекло, быстро навел концентрированный солнечный свет на укусы и прижег два самых серьезных, из которых сильно бежала кровь. Префект сел рядом с оглушенным львом и виноватой Чепухой на землю и только сказал:

— Илан! Воспитай свою собаку!

* * *

До префектуры они с Иланом добрались далеко за полдень. Рука у Мема сначала одеревенела, потом отошла, и в месте, где дурная псина держалась клыками, предплечье стало дергать. Мем особой неженкой не был и боли не боялся, но не сказать, чтоб ощущения были совсем незаметными.

Илан всю обратную дорогу молчал и, как только приехали, забрал Чепуху и скрылся с ней на казарменной половине. По дороге Мем оборвал окровавленные лохмотья с рубашки, развернул верхние рукава кафтана и застегнул на них пуговицы, чтобы они полностью закрывали руки.

В префектуре снова было шумно. Хоть и немноголюдно на этот раз. Стоило Мему переступить порог здания, как он услышал из общего зала вопль, переходящий в визг. Мем остановился возле конторки и спросил дежурного писаря:

— У нас что, кого-то пытают?

— Нет, господин префект, это Рихон пришел, — ответил ему писарь.

— И чего кричит?

— Да стал жаловаться, как у него болит нога и показывать всем, а там доктор — как раз вас пришел повидать. 'Покажите мне, — говорит. — Я тоже хочу посмотреть'.

— Ну и?

— Вот. Смотрит.

Вопль повторился, еще сильнее прежнего. Мем прошел к арке в главный зал.

Из-за средней ширмы выполз на карачках инспектор Рихон, лег посередине зала на живот и вытянулся.

— Ааа. Урод. Палач, — сказал он в пол.

Идущий следом Наджед спокойно переступил через его полузамотанную тряпкой ногу и поклонился префекту. Почти не наклоняя головы, как умеют в Ардане потомки царей. А на Рихона бросил полотенце, которым вытирал руки.

— А где наш доктор? — тихо спросил Мем пробегавшего мимо дознавателя.

— Пьян, как устрица в вине, — отвечал тот.

Наджед шел прямиком к Мему. Отступать было некуда, разве что в свой кабинет. Но для этого нужно было перешагнуть Рихона. Мем убрал прокушенную руку за спину.

— Вообще-то я собирался поговорить с вами об инспекторе Джате, — усмехнулся Наджед, вероятно, читая у Мема выражение лица. — Ему получше, чем вчера, но говорить он еще не может. Ваш секретарь хотел к нему зайти, как только будет можно. Уже можно.

— Я передам ему, — кивнул Мем. — Я благодарен вам за то, что вы для нас делаете. За этого... — Мем кивнул на Рихона, которому товарищи по службе помогли встать и повели его под руки к скамье для посетителей, — что я вам должен?

— Пинка ему под зад вы должны, — весело сказал Наджед. — Симулянт. Вывихнул два пальца и отбил пятку, а кричит, будто его напополам разорвало. А как ваши дела? Поймали Мировое Зло? — С этими словами Наджед обогнул Мема, оказавшись у того за спиной, внезапно поддернул ему рукав и спросил: — Сегодня все специально для меня, или у вас каждый день так?

Мем потянул рукав на себя. Наджед не выпустил край и держал крепко. Получилось неловко — вырываться невежливо, а отпускать Мема не отпускали.

— Я не имел в виду вас затруднять, — проговорил Мем. — Вы и так для нас... перетрудились.

Наджед ловко повернул Мема за рукав лицом к себе и, склонив голову набок и глядя в глаза, спокойно рассказал, какая зараза встречается на когтях и зубах хищных животных, в пыли и в песке, как нагноение полученных в пустыне и не обработанных должным образом ран приводит к гангрене, и как он не любит пилить при ампутации кости.

— В ваш кабинет или прямо здесь? — в конце лекции спросил его Наджед.

Мем смотрел на него сердито.

— Пойдемте, — сказал он.

— Мне нужен чайник с кипятком и таз, — бросил Наджед развесившему уши дежурному писарю. — Бегом марш.

Четвертью стражи позже Мем сидел за своим столом, наклонившись вперед и уткнувшись лицом в локоть левой руки, чтобы не видеть, что Наджед делает с правой, и старался не вздрагивать от аккуратных и точных прикосновений то пальцев, то скальпеля, то салфетки, то иглы. Стаканчик с обезболивающим лекарством он допил, но лекарство не сильно глушило боль, скорее нагоняло сонливость и безразличие. Вдруг едва слышно скрипнула дверь, раздались легкие шаги, и ласковый, сто лет знакомый голос проговорил:

— Вот так встреча. Давно не виделись, арда...

— Здравствуй, кир Хагиннор, — чуть резче, чем было бы вежливым, перебил генерал-губернатора Наджед. — Не зови меня по имени. Никто здесь не знает, и знать не должен. Иначе... сам понимаешь, что начнется. Обещай мне.

Мем дернулся встать, чтоб поклониться высшему начальству, но Наджед удержал его на столе за шею. Лекарство было пьяное, сознание мутило не хуже северного гриба, и Мем решил: нельзя так нельзя, авось генерал-губернатор не обидится, что префекту даже головы не поднять.

Похоже, кир Хагиннор опешил от такого напора. А Мем подумал: надо же, впервые встретился с кем-то, кто говорит с арданским генерал-губернатором как с равным. По праву рождения в Арденне на это способны были человек пять-шесть, но на встречах такого уровня нечего было делать самому Мему, поэтому он с ними лично знаком не был.

— Я тебе пообещаю все, что угодно, — спустя какое-то время произнес кир Хагиннор, окончательно обдумав предложение, — если посмотришь мне спину.

— Сейчас закончу и посмотрю, — пообещал Наджед, не отрываясь от своего занятия. — Только давай где-нибудь тут, сил нет тащиться к тебе в адмиралтейство. День сегодня дурацкий.

— Да тут же проходной двор, — сказал кир Хагиннор. — И поговорить бы надо. Хочу узнать, как так вышло.

— А мы запремся. Господин префект отдаст нам ключ от своего кабинета. Стол здесь удобный. Или сам подходи ко мне, я живу на Мраморной, сразу за пожарной частью. Отсюда прямиком пойду домой. Только обойдемся без прежних шуточек, ладно? Я теперь живу по-другим правилам.

— Ладно. Штопай, — согласился кир Хагиннор. — Не буду отвлекать. Зайду на Мраморную позже. Мем, если ты меня слышишь, ты теперь герой Арденны. Говорят, ты убил Мировое Зло кулаком в лоб. Врут, конечно, живо оно, ваше Зло, рычит и кидается. Но, думаю, сплетня для тебя приятная.

Дверь скрипнула снова и закрылась.

— Ну что, господин префект, берете меня на службу? — спросил Наджед, когда шаги генерал-губернатора затихли в коридоре. — Считайте, что рекомендации от кира Хагиннора вы уже получили. И я ведь говорил вам, что ваш доктор — пьянь.

— День сегодня дурацкий, согласен, — сказал себе в локоть Мем. — Вы напрашиваетесь очень настойчиво.

— Вам могут и приказать. Но я не хочу переводить свое положение на уровень приказов сверху. Давайте просто договоримся о взаимной выгоде.

— Похоже, у меня нет выбора, — вздохнул Мем.

— Можно на 'ты', — сказал Наджед. — В неофициальной обстановке. Ты там вообще как? Удивился?

— Привык. Здесь все не так, как дома. Все наоборот.

— Например?

— Например, хлеб, который у вас зовут булкой, у нас называют лепешкой. Или у нас сейчас холодно, а в Арденне жарко.

— И к этому привыкнешь. Нормально здесь. Скоро сезон дождей.

— В Столице... у меня затылок бы потел не от южного ветра, а от дыхания тех, кто хочет на мое место. Здесь... инспекторские места предлагают, никто на них не идет. Те, кто пришел, хотят сбежать. А ты сам напрашиваешься в префектуру. Уверен, что не зря?

— Здесь в затылок всем дышит не южный ветер, а адмирал Римерид. И от его дыхания берет озноб, как от ледяного шторма зимой на островах. Он связан здесь со всем и со всеми. Каждый либо его бывший слуга, либо раб, либо должник, либо кредитор, либо друг, либо враг, либо родственник, либо деловой партнер. И он тоже накрепко прикован к Арденне своими якорями. Он и Арденна сейчас боятся друг друга, но друг без друга не могут, потому что за двадцать последних лет срослись телами. А за двести лет, что были раньше — деньгами, родословной и историей. Учитывай это. Вам, новым северным хозяевам, придется этих сросшихся близнецов разделять. И кто знает, будут ли они жить самостоятельно после того, как их друг от друга отрежут.

* * *

Поговорить о дисциплине, Бабушке и покушениях с Рихоном префекту все равно не удалось. Пока Наджед зашивал собачьи укусы, инспектор Рихон куда-то испарился. Требование он выполнил — на одной ноге в префектуру прибыл. Префект его видел. А дальше распоряжений не поступило, и он исчез. Арденна, что хотите...

Врач собрал инструменты, посмеялся над тем, какой Мем пьяный с маленького стаканчика, и ушел, а Мем еще с восьмую часть стражи сидел за столом и пытался вытряхнуть выпитую лекарственную дурь из головы. Хотел убедиться, что может ясно соображать. Рука, под бинтом облепленная какой-то зеленой кашей, замерзла и не болела, но и повиноваться толком не могла. Мем достал из тумбы чистую папку с прошитыми внутри несколькими листами, открыл первую страницу и коряво, словно чистописанию никогда не учился, нацарапал стилом 'Дело о демонах высших сфер. Лист первый'. Посадил огромную кляксу. Задумался, но лист менять не стал. Клякса получилась похожа формой на личную вотчину кира Хагиннора — остров Джел из архипелага Ходжер. А там, где не получилась, Мем ее подрисовал, размазав края.

Госпожи Мирир тоже не было сейчас в префектуре. Зато на прием рвался Номо, но префект не торопился приглашать его в кабинет. Загадок за вчерашний и сегодняшний дни Мему насыпали целый рукав. Даже если отставить в сторону систематическое исчезновение из префектуры сотрудников с вредом для их жизни и здоровья, или без такового. Загадкам этим следовало придать соответствующий ранг и расставить их в порядке значимости и влияния на возможные последующие события.

Во-первых, откуда в пустыне на самой границе города взялся пещерный лев, если бежавшая из зверинца самка вернулась к людям сама? Была ли это такая же случайность, или чье-то злое намерение вызвать в жителях Солончаков, а потом и Арденны смуту? Место для учиненных хищником безобразий выбрано более чем подходящее. Ни на караванной тропе от Двуглавого Хиракона, ни в Мертвой пустыне, ни на самих хираконских перевалах, ни среди рисовых полей и сахарных плантаций к востоку, ни в юго-восточных джунглях вдоль уходящей в пески реки Ар, ни в окрестностях мраморного карьера, где одни каторжники, северный зверь не наделал бы столько шума и не вызвал бы вокруг своих проделок столько пересудов, сколько получилось в древнем городе мертвых. Мертвые сами не встают и на бой не выходят, в политических играх не участвуют, людей не будоражат. Мертвых будят живые. Те, которые с воображением.

Во-вторых, что за загадочный человек этот Наджед и что ему нужно в префектуре, кроме все тех же мертвецов и научных опытов, про которые он так увлеченно рассказывает? Госпожа Мирир могла бы объяснить этот вопрос, — по крайней мере, Мем надеялся, что она немного знает о том, кого сама рекомендовала. К киру Хагиннору со своим любопытством, видимо, обращаться не стоит, Наджеду обещания он дает гораздо легче, чем любому другому. И разговаривать с собой позволяет так, как никому, кроме таргского государя, на памяти Мема, не позволял. Значит, что-то их связывает, и настырно лезть в эти связи Мему не по рангу и не по рождению. Если господин генерал-губернатор посчитает нужным — сам расскажет, а трогать нельзя.

В-третьих, что все-таки значил скелет в книжном архивном шкафу? Кому предназначалось его послание — префекту, префектуре в целом, или кому-то из новоиспеченных инспекторов? Может быть, архивариусу Боре. Могло получиться так, что Бора послание не прочел и зашифрованное в нем требование не исполнил. За что и пострадал. Тогда другой вопрос — что можно требовать от архивариуса префектуры, которая работает без году два дня? Шкафы пустые, документов не накоплено, а он уже убит. Шкаф для резиденции префекта выбирали случайный, вернее, не выбирали, а взяли тот, что стоял ближе к выходу, это Мем уже выяснил. При чем тогда Джата? Он что, сразу раскрыл, в чем тут дело? А ведь он был бы мертв, если бы не мальчишка со своей собакой. За мальчишкой, кстати, тоже нужно присматривать. Лезет везде, где надо и не надо...

Пририсовав к кляксе несколько цифр, означавших позиции вопросов, Мем позвонил в колокольчик, разрешая инспектору Номо войти.

Тот весь извелся в коридоре. В курительном саду он обнаружил ожидаемую вещь: никто ничего не знает. Не видели ни самого Джату, ни человека, который с ним пришел, и пришел ли, или дожидался заранее, или, может быть, появился позже. Не обратили внимания, когда кто заходил. В лавке запоминают людей по сорту купленной ими морской травы, по трубкам, по выбранному павильону, а Джата не заказал ничего, просто прошел внутрь. С кем встречался, и подавно не ведомо. В садике не принято беспокоить посетителей, если они задержались не больше, чем на пол суток. Списков там не ведут, полицию не жалуют, ответственности ни за что не несут, лишними подробностями не интересуются — боком они нередко выходят, эти подробности.

Как объяснить причину, по которой он оказался ни с чем, инспектор Номо не знал. Разводил руками, повторял: 'А что я могу сделать?' Клялся, что перетряс всех и каждого чуть не с кулаками, сам вместо собаки обнюхал все дорожки и кусты, но ничего не узнал и не обнаружил, кроме поломанных цветов. Словно призраки напали на Джату. Ни следов, ни свидетельств. Чего при обычных преступлениях, в общем-то, не бывает. Рвался же на прием к префекту Номо совершенно по другому поводу: ему хотелось остаться в эту ночь дежурным. Смещенный график дежурств необъяснимым образом прекратил покушения и исчезновения, и инспектора принялись меняться друг с другом, суеверно полагая, что если реальный порядок не будет соответствовать утвержденному графику, это всех убережет от беды. Теперь новая система дежурств, где никто не знает, кто будет следующим, сама требовала утверждения у начальства.

Мем чувствовал, что у него уже болит лицо — все время сохранять суровое выражение и показывать, как он на всех сердит. Еще у него было чувство, что наказом кира Хагиннора — не делать за других их работу и не ввязываться в расследования самому — воспользоваться не придется. И ему нужно идти переодеваться в какую-нибудь арданскую одежду и отправляться на розыски правды.

Систему, где никто не знает дату своего дежурства или имя ночного дежурного, Мем официально пока вводить не стал, но Номо дежурить разрешил, сказав: 'Мне все равно кто, лишь бы дежурный был на месте'. Послал за своим новым секретарем, однако Илана в префектуре не оказалось. То ли побежал к Джате, то ли без спросу отправился домой. Значит, придется гулять по Арденне одному и без золотого значка. Благо город Мем кое-как изучил и вряд ли в нем заблудится. Рука только не слушается, а так — вроде бы, все в порядке.

Но планам на вечер не суждено было сбыться. В дверь постучал писарь, принесший господину префекту визитную карточку, выписанную золотыми чернилами и с золотой печатью. Человек, ставивший под собственной подписью хорошо известную в Арденне печать с дельфинчиком, скромно дожидался под дверью. Капиталы, которыми он, если и не обладал, то, по крайней мере, распоряжался, не показались бы громадными разве что таргскому императору или киру Хагиннору, причем, не только в Ардане, но и в империи в целом. Таким людям в визите не отказывают. Не только из желания узнать, что забыл директор Арданской Паевой Компании во всего лишь третий день открытой префектуре, но и потому, что таким не положено отказывать в принципе. Три столпа, на которых держится Арденна — ходжерский финансовый интерес, банк 'Золотой прииск Хиракона' и этот самый золотой дельфинчик, купающийся в золотых волнах. Три столпа, над которыми никакого контроля нет и быть не может. Которые сами контроль в Арденне всему и всем. Мем тяжело встал и потопал к порогу, чтобы лично приветствовать посетителя. Голова еще кружилась после лекарства, но он старался не обращать на такие досадные мелочи внимания.

Господин Химэ по-отечески ласково улыбался, глядя на Мема снизу вверх. В роду у него были ходжерцы, это как пить дать. Небольшого роста, сухой, изящно одетый, с завитыми по-ходжерской моде короткими с благородной сединой волосами, в возрасте между сорока и пятьюдесятью годами, он, несмотря на то, что Мему был по плечо, прекрасно умел подать собственное превосходство — как в финансовом положении, так и во всем остальном, начиная от возраста и заканчивая житейским опытом. Другими словами, смотрел он на Мема, как на младенца.

Приличное кресло у Мема в кабинете было одно — его собственное. Мем предложил его посетителю, а сам, придерживая норовящую безвольно повиснуть непослушную руку, аккуратно присел на диван, изображая внимание к почтенному гостю. Тот продолжал ласково улыбаться и участливо смотрел на перебинтованную руку, на которой Мем поспешил расправить рукав.

— Я не вовремя? — поинтересовался гость. — Извините за мое неуместное желание скорее познакомиться с вами. Едва я узнал подробности происшествия в Солончаках, я сразу решил поглядеть на человека, который убивает призрака из древних гробниц одним ударом кулака.

— Это был не призрак, — скромно сказал Мем. — И заслуга в поимке зверя вовсе не моя.

— Какая разница. Вы смелый человек, про вас уже знает весь город. Если бы не вы, зло поглотило бы Арденну. — Господин Химэ снова покровительственно улыбнулся. — Я не смеюсь над вами, не хмурьтесь. Под словом 'зло' я подразумеваю человеческую глупость. У старых могил дурная слава, которую множат дураки. Вы еще молоды и недавно здесь, вы не знаете нашей истории. Все неприятности, которые приходят в город, всегда идут со стороны могильников, так заведено веками...

— Хотя, казалось бы, в Арденне есть порт... — не слишком серьезно усмехнулся в ответ Мем.

— Что? — сбился с мысли господин Химэ. Похоже, он не привык вести диалог, он привык рассказывать при всеобщем почтительном молчании.

— Значит, вы не рассматриваете приход ходжерских денег на арданский берег как угрозу для благополучия вашей компании, господин Химэ? — уточнил Мем. — Ведь теперь придется делить рынок банковских услуг.

— Мы не банк, господин префект, — голос и выражение лица господина Химэ внезапно изменилось, он перестал вести себя со снисходительностью, граничащей с легкомыслием. Что, видимо, значило: он перестал слышать только себя и внезапно обнаружил собеседника. Теперь господин Химэ чуть ли не оправдывался: — Наша деятельность многопланова и многогранна. В первую очередь, это услуги в сфере финансового посредничества. Здесь ходжерские деньги не помешают нам зарабатывать наши проценты. Наоборот, они нам помогут. Мы и раньше сотрудничали с ходжерским банком 'Купеческий союз'.

— 'Купеческий союз' столичный банк.

— Но деньги-то в нем... сами понимаете, чьи.

— А чем еще занимается ваша компания, кроме финансового посредничества?

— Деятельностью по управлению ценными бумагами, например. Страхованием морских грузоперевозок и прочих финансовых рисков, связанных с торговым обменом...

Лекарства у Наджеда явно были непростые. Напои такими козу — пойдет с волками драться. Несмотря на тяжесть в голове, язык у Мема был на удивление свободен. А внимание сосредоточено на поведении гостя: кем считает его господин Химэ? Рядовым городским чиновником? Цепной собакой генерал-губернатора? Человеком, заинтересованным в своем личном положении и благосостоянии, или человеком на службе у государя и государства? Или, может быть, думает: 'Кого вы приложили кулаком для государя, господин префект, что тот вам выдал золотой значок в ваши-то годы?'

— Финансовых рисков, связанных с работорговлей? С каперством? — поинтересовался Мем.

— О, нет. Напрямую — нет. Лицензии на все эти виды деятельности нам приходится оплачивать лишь из-за того, что мы финансово участвуем в некоторых довольно опасных операциях, как частных, так и береговой охраны... Мы не держим свой вооруженный флот или собственное войско, не подумайте. Несмотря на то, что некоторые корабли, снабженные нашим страховым обязательством, перевозят очень и очень серьезные грузы, порой ценностью в несколько миллионов. Мы исключительно мирная паевая компания, которую деньги интересуют лишь в виде денег, а не в виде живого или мертвого товара. Мы только посредники.

Мем вежливо улыбнулся и наклонил голову, делая вид, что понял господина Химэ. Отчего тот снова вернул себе маску превосходства.

— Поэтому я и пришел засвидетельствовать вам свое почтение, — иронично приподнял бровь господин Химэ. — Принцип 'деньги ради денег' требует обеспечения безопасности извне. Вы новая структура в нашем городе, но уже показали себя с самой лучшей стороны. И вы лично, господин префект, удивили всех в Арденне. Я хотел бы оставить вам некоторую благодарность. В нашей компании благодарности не принято выражать на словах, поэтому позвольте мне сделать небольшой вклад в дело порядка и справедливости в нашем беспокойном городе...

На стол Мема с приятным мягким звоном опустился замшевый мешочек, вышитый золотой волной. А Мем вспомнил слова кира Хагиннора: 'Взятки — бери, но только под благое и справедливое дело. И чтобы я знал, от кого и почему. Узнаю, что мутишь и играешь против меня — зашью в мешок и утоплю без доскональных разбирательств'. За что сейчас дана взятка? За большие кулаки? Благое ли это дело? А справедливое ли?..

Однако лишних вопросов Мем задавать не стал.

— Благодарю вас, — сказал он. — Если вы не будете против, ваш вклад мы отнесем казначею и пустим на обустройство этого здания. Оно не новое и нуждается в более серьезном ремонте, чем решили городские власти.

Тут маска превосходства снова пропала с лица господина Химэ, но причина могла быть и не в отказе префекта заключить с господином Химэ неясный финансовый союз. Раздалось знакомое шипение и шелест чешуи по шероховатому паркету, а господин Химэ сполз с кресла и так стремительно и плавно оказался возле двери, словно сам был змеей.

— У вас под диваном огромный удав, — сообщил он, трясущейся рукой нащупывая дверную ручку.

— А, прошу простить, — сокрушенно помотал головой Мем. — Спасения нет от нечисти. То и дело кто-нибудь забирается. То в дверь, то в окно. Да вы не бойтесь. Раз я не беспокоюсь, значит, все здесь свои.

— Нет, это вы меня простите. У меня дела...

И дверь за господином Химэ хлопнула так быстро, что Мем не успел даже поклониться на прощание.

Мем заглянул под диван. Бабушке было плевать на людей. Ее интересовало пятно солнечного света, в послеобеденное время уютно лежавшее на ковре кабинета. Она приползала сюда греться после охоты в холодном архиве.

— Ну и что с тобой делать? — спросил Мем Бабушку. — Все тебя боятся, хозяин твой сбежал, а я даже не знаю, как тебя поднять, чтоб ты не обиделась. Черт с тобой, лежи. Охраняй кабинет.

Все еще поглядывая на Бабушку с некоторой опаской, Мем осторожно перешагнул через змею и взял в здоровую руку мешочек с деньгами. Тот забит был под завязку крупными монетами. Если там серебро, подумал Мем, это оскорбление империи. Особенно после упоминания о 'нескольких миллионах'. Но, если золото...

В мешочке было не золото. И не серебро. Три сотни арданскими старыми монетами, называвшимися дян. Или тысяча двести, если пересчитать их в таргские лары. В якобы золотых дянах золото не было чистым. Зато самих дянов натолкали в мешочек от души, по самое горлышко. Не оскорбление, конечно, но и не очень жирно. Чтобы прикормить префекта, а не избаловать.

Мем прихватил мешок с деньгами в рукав и понес казначею. Забыл запереть за собой кабинет. Когда вернулся, Бабушки на ковре уже не было. Передумала отдыхать сегодня. Окна кабинета выходили в сад, общий для префектуры и усадьбы, где жила теперь семья Мема. Что будет, если Бабушка, пользуясь болезнью Рихона, решит покинуть префектуру и переселится, к примеру, на теплую крышу усадьбы, лучше и не думать. Хотя, может, кирэс Иовис бросит тогда свой телескоп и перестанет ночевать на крыше.

Помимо исчезновения Бабушки, в кабинете кое-что было не так. Мем развернул сдвинутое господином Химэ кресло, заглянул под стол и в верхний ящик с чистой бумагой. И даже в остальные пустые. Хреновый из Бабушки был охранник. Папку с кляксой кто-то спер. Хорошо, что ничего, кроме каракулей, Мем туда записать не успел.

Часть 2

* * *

Илан за остаток дня сделал два важных дела. Сбился с ног, но сделал. Сбегал на Болото и проверил, поливает ли дед огород. Дед поливал. Илан вернулся обратно в город, чтобы поговорить с Джатой. К сожалению, получились так, что Илан-то с Джатой поговорил, рассказал ему про ходжерского доктора, про то, как нашел в болоте Бору, про прочие дела в префектуре и про все свои приключения в Солончаках, как поймали Мировое Зло, как Чепуха покусала префекта. Но Джата ему ничего не ответил. Даже рукой не пошевелил. Отчего Илану стало грустно до невозможности. Дело было не в том, что в своей небольшой сыскной карьере Илан привык рассчитывать на Джату. И даже не в том, что Джата считался ему вроде отца. Просто страшно было — как так, жил человек, и почти его не стало. Хуже, чем не стало. Лежит, не шевелится, не говорит. Между жизнью и смертью. И что с ним дальше будет, никто не скажет, даже чудо-доктор.

Было и третье дело, которое Илану делать не очень хотелось — вернуться в префектуру и правильно закончить рабочий день. К вечеру префектура затихла. Ни посетителей, ни инспекторов. В писарской дежурке никого. Только за дальней ширмой, где располагался стол Номо, госпожа Мирир, один из ее помощников и сам инспектор Номо тихонько что-то обсуждали. Под округлыми сводами общего зала хорошо разлетались не только голоса, но и шаги, поэтому, едва Илан появился на пороге, как разговор там утих. Илан быстро прошмыгнул мимо, успел заметить на столе оплетенную бутылку, стаканчики и несколько исписанных и разрисованных схемами бумажек, на которые был накрошен хлеб и рыбьи кости. То ли работают, то ли затеяли заговор против нового порядка.

Чепуха была на месте, дрыхла без задних ног после утренней прогулки. От сердца у Илана отлегло. Он боялся, что ее после происшествия возле Солончаков из префектуры уберут. И хорошо, если просто уберут. Кабинет префекта оказался заперт, хвост знает, благодарить ли за доброту или не напоминать лишний раз о виноватых. Илан стукнулся в железную дверь к казначею, который еще сидел у себя за конторкой, узнал, что префект недавно ушел. Наверное, лучше не напоминать.

— Тебя Рихон спрашивал, — сказал Илану помощник казначея, когда Илан уже уходил.

— Что хотел, не сказал?

— Про Бабушку, наверное, что-нибудь. Нехорошо будет, если она уползет или станет шастать везде, где ей вздумается. Рихон теперь хромой, следить за ней не сможет. Сходи к нему домой, спроси. Он недалеко живет.

— Хорошо, — пожал плечами Илан. — Я найду Рихона, спрошу, что он хотел.

Илан покинул префектуру через казармы. Дальние казарменные ворота с интендантской частью и выездом от конюшен вели на Пожарную улицу, но между старым зданием архива и казармами была калитка в северную улочку-овраг, состоящую из ступенек. Так путь к дому Рихона был короче. Сразу за высокой каменной оградой префектуры, на развалинах еще более древней каменной стены, росли густые кусты, которые так и не собрались пока в целях безопасности вырубить, и которые каждый, ищущий уединения, использовал по своему усмотрению, поэтому пахло здесь тяжело. Потом начиналась старая городская застройка, где дома шли вплотную друг к другу и окон на улицу не имели. Вот там-то на ступеньках и почти в темноте Илан чуть не споткнулся о сидящего на одной из ступеней Рихона. Тот перематывал на больной ноге развязавшуюся тряпку.

Надо сказать, Илан испугался. Место было мрачное, безлюдное, сырое и холодное даже в такой жаркий день. И вонючее. Илан нечаянно сказал вслух то, что подумал.

— Не матерись, язык усохнет, — отвечал ему, как ни в чем ни бывало, Рихон. — Тебе передали?

— Что передали?

— Что я искал тебя.

— Зачем искал-то?

— Про Джату спросить. Ты же знаешь? Как он там?

— Да никак, — огорчился Илан. Меньше всего ему хотелось сейчас вспоминать и обсуждать состояние Джаты. — Лежит Джата. Ни жив, ни мертв.

— Наджед к нему ходит? Наняли его, да?

— Наняли.

— А что он про Джату говорит?

— Ничего хорошего. Говорит, он так между небом и землей и будет лежать, а если встанет, то ничего не вспомнит. Или дураком останется. Обидно, правда? А ты почему спрашиваешь?

— Ну... надо знать, место освободилось или нет. Инспектор еще Джата или как. У меня знакомый есть, тоже в префектуру хочет. Жалование-то хорошее. Да и так заработать можно будет. На дураках.

"Шакал ты", — подумал Илан, но вслух сказал:

— Сходи к префекту. Все равно инспекторов не хватает. Префект говорит, что взял бы еще.

— Ты это... Илан, ты теперь к префекту поближе, ты говори мне, если что. Вакансии будут или что изменится с Джатой. Я бы друзей предупредил. В порту работать тяжело, у уличных судей на побегушках суетно, а тут непыльно, вроде. Я-то глупость совершил, как обычно, теперь сам стесняюсь подойти спросить, префект на меня, наверное, злой. Ты предупреди меня, ладно?

— Ладно, — пожал плечами Илан. — Это все?

— Бабушку во дворе не встречал?

— Нет. Я ее давно не видел.

— Я ее покормил сегодня, если что. Мне на пять дней дали отпуск, чтобы нога прошла. Проголодаться за это время она не должна. Но ты посматривай. Вдруг в неположенное место выползет... Нечего ей делать во дворе. Спасибо, Илан.

— Пожалуйста, — Илан развел руками и поскакал скорее вниз по ступенькам. После сырой тени и запаха из грязных кустов ему вдруг нестерпимо захотелось на открытое пространство и на солнце.

* * *

Нужно было отправиться к генерал-губернатору и сообщить о взятке, только Мем не смог. Кое-как дополз до дома и свалился в постель. Ощущения были, словно из него вытянули кости и держаться прямо приходится исключительно на силе воли. Кирэс Иовис зашла в спальню, посмотрела на супруга, ничего не сказала и вышла. А Мем заснул. Когда проснулся, увидел рядом с собой Наджеда, — не самое радостное и долгожданное зрелище, век бы эту липучку не видеть. Наджед наливал какое-то лекарство в мерный стаканчик, за плечом его стояла Иовис, красная, как ее свадебная накидка пять месяцев назад, и то ли взбешенная чем-то, то ли до крайности смущенная, то ли то и другое сразу. Наджед, увидев, что пациент проснулся, задал весьма правильный вопрос:

— Вы еще не опухли от меня, господин префект? Извините. Немного терпения, и я оставлю вас в покое.

— Что опять? — пробормотал Мем.

— Это солнце, — объяснил Наджед не то самому Мему, не то его жене. — Когда в следующий раз поедете в Солончаки или в пустыню, обязательно захватите с собой воду и не забывайте головной убор. Глаза тоже нужно беречь. А рука — так, ерунда. Заживет.

Врач повертел в руках голову Мема, словно это был неживой и крайне любопытный предмет, заглянул в глаза, оттянув веки, открыл Мему рот, надавив на нижнюю челюсть, и вообще обращался с ним довольно свободно. Мем в конце концов отмахнулся от его рук. Иовис смотрела в сторону, избегая встречаться взглядом и с мужем, и с врачом.

Напоследок Мема снова напоили странным на вкус лекарством и в голове у него немного прояснилось. По крайней мере, комната перестала плыть и качаться.

— Ну вот, — сказал Наджед. — К утру все будет хорошо. Встретимся с господином префектом завтра на службе. А сейчас под одеяло с головой и не высовываться. Вы хорошо меня поняли?

Последний вопрос был обращен к Иовис. Она, снова залилась краской и издала в ответ звук, какой издает приличная девочка, подавившись неприличным словом.

Проводив врача, молодая жена вернулась к Мему в окончательно разъяренном состоянии.

— Он оскорбил меня! — с порога заявила Иовис мужу. — Он посмел мне такое сказать!.. Я не решусь повторить вам, что! Кто это вообще такой?! Как смеет он вмешиваться в нашу супружескую жизнь?! Как смеет он меня учить и делать мне замечания?!

— А что именно он сказал? — поинтересовался Мем, догадываясь уже, что. Если самому Мему досталась одна ягодка из знаний доктора о плодах любви в Арденне, то Иовис, похоже, отсыпали полную корзинку, непонятно только, по какой причине. Конечно, Мему следовало бы разгневаться и вступиться за честь жены хотя бы на словах, но злая Иовис выглядела очень смешно.

— Он.... Он... назвал меня дурой!

Мем едва удержался, чтобы не засмеяться.

— Помилуйте, кирэс Иовис, но за что?

— За то, что я... Нет, я не могу этого повторить!

— Могу предположить, он сказал вам, что жена должна спать с мужем, а не бегать по ночам с фонарем по крыше, — лекарства Наджеда начинали Мему нравиться, с ними можно было говорить, что попадает на язык, не заботясь о последствиях. С крыши дома Наджеда, расположенного чуть выше на холме, наверняка прекрасно была видна крыша их семейной усадьбы. А еще интересно, не пробует ли Наджед свои снадобья сам, уж больно он легко разговаривает о том, чем аптекарь не торгует. Даже по упрощенным арданским меркам.

— Да я... Он... — Иовис в бессильном возмущении взмахнула рукавами из лазоревого шелка. — Как он смеет вообще вслух говорить об этом? Это вы ему нажаловались! А вы как посмели?!

— Даже в мыслях не держал, — усмехнулся Мем. — Вероятно, то, что вы не любите своего мужа, написано у вас на лице, кирэс Иовис. Как он здесь оказался?

— Я не могла вас разбудить к ужину. Я испугалась! Мне сказали, в квартале от нас живет врач из префектуры. Да если я б я знала...

— Я просто крепко спал.

— Не совсем. — Кирэс Иовис вздохнула и опустилась рядом с Мемом на кровать туда, где сотую часть стражи назад сидел ходжерский доктор, и с неожиданной силой вновь произнесла: — Он — сволочь!

— Он оказался прав?

— С чего вы взяли?

— Иначе бы вы так не сердились.

— Он грубиян и негодяй! Сделайте с ним что-нибудь! Вы же сильный и влиятельный человек!

— Непременно, — пообещал Мем. — Как только вы исполните все его предписания, я сверну ему шею.

Иовис сорвалась с места и убежала, хлопнув дверью.

— Сговорились!.. — донеслось из коридора.

* * *

Утром в списке слов и действий, запрещенных на территории арданской префектуры, появилась приписка, сделанная строгим классическим почерком госпожи Мирир. В ней было категорически не рекомендовано держать вино в общем чайнике и прятать в писарской за шкафом и на шкафу грязную посуду.

Мем стоял перед доской объявлений с бестолковым видом и ухмылялся. Может быть, Наджед и был сволочью, грубияном и негодяем, как говорила Иовис, но он наговорил ей чего-то такого, из-за чего кирэс пришла вечером к супругу под одеяло и не уходила оттуда до утра, несмотря на звездную ночь, удобную для наблюдений за небесными светилами. И не просто так не уходила. Едва заметными жестами и еле слышным голосом она поправила все, что раньше было не так. А потом все пошло так, и теперь у Мема почему-то болела прокушенная Чепухой рука, хотя, казалось бы, она-то тут при чем. Как относиться к случившемуся, Мем для себя пока решить не мог. Бить Наджеду морду за дерзость и оскорбление чести супруги или поставить ему кувшин коллекционного вина? Или сделать вид, что ничего особенного не произошло? Мем не звал в свою жизнь ангела-хранителя, а помощника в устройстве семейных дел — тем более. Ему с избытком хватало кира Хагиннора, который интересовался всем и всеми из своего окружения, и время от времени отпускал такие замечания относительно мелочей в жизни Мема, что тот начинал искать среди прислуги стукача. Иногда находил и выгонял, за что кир Хагиннор его ругал и говорил, что Мем ему почти как приемный сын, и генерал-губернатор отвечает перед его почтенными родителями за то, что увез Мема далеко от родного дома. Теперь, наверное, Наджеду настучал сам генерал-губернатор. Могли поговорить про Мема, когда кир Хагиннор ходил на Мраморную лечить спину. Как отучать других людей вмешиваться в его семейные дела, Мем тоже решить не мог. Да и как их отучишь, если это хозяин судьбы и его друзья...

С раннего утра в голове у Мема крутилась песня про серую лошадку, слышанная позавчера в "Песчаной гавани". Мем достал из рукава огрызок карандаша и подписал снизу под списком запрещенных слов и поступков: "Даже если сам префект так делал". Быстро оглянулся и сбежал в свой кабинет.

В плетеной корзине для бумаг, пустовавшей вчера, лежала свернутая в трубочку папка с кляксой. Может быть, в голове у Мема в прошедший день и было совсем мутно, но корзину, когда искал пропавшую папку, он проверил. Ошибки быть не могло, Мем заглядывал в корзину дважды.

Он потер ладонями лицо, внимательно осмотрел ключ от своего кабинета и дверной замок. Следов взлома или царапин от отмычки не нашел, дверь была открыта ее родным ключом. Тогда Мем решил провести небольшую инспекцию и отправился к интенданту.

— Сколько ключей и от каких помещений у нас было заказано, когда здание городского архива передали под префектуру? — спросил он.

Интендант молча полез в свои ведомости и стал водить по расходной таблице линейкой.

— Девятнадцать ключей от главного входа, шестнадцать от казарменных внутренних дверей — там одинаковые замки, три от кладовой, шесть от кордегардии, два от казначейской... — стал диктовать он.

— От моего кабинета сколько? — уточнил Мем.

— Два, — не сразу нашел нужную строчку интендант.

— Для чего два?

— Один вам, один для общей связки, так принято на случай пожара.

— Где общая связка?

— Была внизу, в архиве.

— Вы хотите сказать, была у архивариуса?

— Можно и так.

— А от архива сколько ключей?

— Два. Один у архивариуса, один на резервной связке.

Мем ушел от интенданта, недовольный положением дел. Два ключа, один на общей связке на случай пожара. При этом, резервная связка с дубликатами от всех важных дверей запирается в подвальном архивном помещении, которое при любом происшествии в верхней надстройке будет надежно блокировано — где логика? И где теперь эта общая связка? Ее нужно забрать себе.

Разумеется, общей связки в архиве не нашлось. Дальше нужно было сложить два и два и понять, что те, кто до смерти напугал архивариуса Бору, вполне могли завладеть всеми ключами от префектуры. Вообще всеми, включая казначейскую комнату. Где, помимо всяческой, не всегда открытой для каждого отчетности, хранятся немалые деньги, предназначенные на обустройство нового городского ведомства. Ходи теперь и думай — это уголовщина в особо крупных масштабах, какие-то старые разборки между инспекторами и городскими ворами, или под всем этим есть подкладка из политической игры? Любое переустройство города у власть имущих должно быть если не под контролем, то, хотя бы в поле зрения. Не просто же так приходил вчера господин Химэ. Показать, что он щедрый человек, он мог бы и без личного визита.

За хозяйственными делами с подсчетом ключей, заменой замков и проверкой финансов, Мем опять упустил госпожу Мирир. Судя по записи в журнале, она появилась и исчезла, не предупреждая, куда и на сколько. Письменного отчета о результате уже проделанной работы относительно смерти инспектора Боры неуловимая госпожа так и не представила. Новый секретарь опоздал на восьмую часть стражи, сонно тер глаза, зевал и был оставлен в кабинете нумеровать принятые в производство дела, распределять их по разделам и рисовать для городских преступников реестр, чтобы сосчитать потом, каких преступлений в городе происходит больше. Но на самом деле для того, чтобы в кабинет опять не приперся опять кто-нибудь посторонний со своим ключом, пока не пришел мастер и не сменил замок.

Разглядев, что начальство бегает с этажа на этаж, демонстрируя подчиненным образец служебного рвения, забегала вся префектура. Нужно же было соответствовать. Так, на бегу, возле писарской Мем столкнулся с Наджедом, который тащил в свой закут ведро с мыльной водой и тряпку. Наджед, по своему обыкновению, зацепил Мема за рукав и, специально не останавливаясь, быстро проговорил: "Ко мне потом зайди в свободное время, я тебя перевяжу". Это уже совсем никуда не годилось. Мем видел, конечно, как приседает перед Наджедом вся префектура, инстинктивно реагируя на его аристократическую внешность и осанку, но вертеть префектом, словно он мельничный жернов, вряд ли можно было позволять даже тому, кто оказал уже не одну непрошеную, хоть и своевременную услугу. До отъезда в адмиралтейство на присутственную стражу у Мема оставалось еще некоторое время. Он повернул и отправился вслед за врачом. Только разговора не получилось. Во-первых, едва Мем появился на пороге прозекторской, Наджед бросил ему под ноги тряпку и велел вытирать обувь. Мыльная вода была разлита по полу, который скребли две помощницы доктора, которых Мем видел раньше в доме Джаты. Их он на службу не нанимал, видимо, это была личная инициатива Наджеда. Во-вторых, прежде, чем Мем открыл рот, чтобы сказать все, что при посторонних ушах можно было бы сказать, от входа заорали: "Доктор! Труп привезли!"

Наджед отстранил с дороги префекта и пошел на зов. Мем — следом за ним. У ведущей в префектуру широкой лестницы стояла запряженная осликом тележка, на окровавленной соломе в которой лежала девушка, почти ребенок, лет тринадцати, в изорванной и пропитанной кровью одежде. Наджед стремглав слетел со ступеней, приложил к шее девушки ладонь и в гневе крикнул на доставивших тело солдат: "Болваны! Какой труп? Она живая! Ко мне на стол ее, быстро!" Мема, который остановился наверху у парадных дверей, чуть не сбили с ног, он махнул на все происходящее рукавами и велел подать лошадь, чтобы ехать в адмиралтейство.

* * *

Присутственное собрание у генерал-губернатора в этот раз проходило не совсем обычно. Во-первых, на него явился господин Химэ, раскланявшийся с Мемом, словно со старым добрым знакомым. Во-вторых, кроме господина Химэ, круглый зал для совещаний почтили присутствием еще несколько крупных купцов, судостроителей и финансистов города.

Генерал-губернатор говорил не про установление и соблюдение имперского порядка на суше и на море, как всегда. Темы, поднятые им, касались объединения сил для противостояния угрозе с островов Одиночества. Некоторые моменты звучали откровенно угрожающе. Вероятно, цель присутствия на собрании городских финансистов и прочих, не чуждых финансовой сферы господ — предупредить их, что за финансирование пиратских островов с арданского берега на самом берегу плата будет жестокой.

Мем не очень понимал, зачем на такие собрания каждый раз вызывают его самого. Его функции относились к сугубо городским, а никак не общефинансовым, военным или политическим. И даже если он кому-то на своем месте помешает, все равно это коснется Арденны, а не Ардана в целом. Но, раз кир Хагиннор хочет его видеть, значит, относительно Мема у него есть какой-то план.

Поэтому Мем просто наблюдал, как на угрозу расплаты за темные делишки с пиратами реагируют те, к кому эта речь обращена. Вот господин Химэ кивает в такт словам, словно с каждым из них от всей души согласен. Возможно, кивает лицемерно, потому что уголок рта у него все время дергается вниз. Вот откровенно скучают, глядя в пол, главы купеческой гильдии и побаиваются те, кто там на вторых и третьих, но не последних, ролях — отвечать, случись что, будет не руководство, крайних найдут в линии второго и третьего порядка, есть, чего опасаться. Вот представитель банка "Золотой прииск Хиракона" пристально следит за господином Химэ, не отрывая взгляда; оно и понятно, конкуренты. В перехвате доли ходжерского денежного пирога — в том числе. "Золотой прииск" пока не филиал ходжерского банка, но адмиралтейство сейчас ведет свои дела именно через него, зато все реальные денежные ручейки самой Арденны в цепких руках господина Химэ. Вот тревожно переглядываются страховщики помельче, кто-то из них женат на сестре известного пирата, надо будет уточнить, кто именно. А вот улыбается и почти потирает руки хозяин "Южной верфи", главный судостроитель Арданского берега, его дело на побережье новое, и он здесь новый человек, обвинений в старых связях не боится, а если тумаки достанутся другим — будет только рад...

Мем не настолько далек был от политики, чтобы не понимать: война с Римеридом на море и на островах лишь часть дела, не самая большая и не самая сложная. Помимо войны кораблей, идет и будет продолжать идти война финансов. Наджед сказал верно: Арденна и пиратское островное гнездо срослись и кошельками, и семьями. Ходжерский флот своим присутствием отрезал друг от друга многих родственников, и многие незавершенные торговые соглашения превратил в чьи-то долги, которые так или иначе нужно будет закрывать, несмотря на сложившиеся обстоятельства. Флот в этой войне лишь прикрытие. А сама Арденна, по сути, такая же пиратская столица, как сейчас остров Тобо, просто бывшая. Моряки и следаки бывшими не бывают, а бывают ли бывшими пираты?..

Самого Мема тоже разглядывали. Может быть, он всерьез прославился благодаря вчерашней истории с Мировым Злом. Может, привлекал взгляды просто в силу того, что кулак у него был почти с голову господина Химэ. Такое нечасто увидишь. На Мема и на улице постоянно оглядывались. Не только в Арденне. Будучи одного роста с северянами-таргами, Мем был вдвое шире почти каждого из них в плечах, и от этого смотрелся еще выше. Вслед ему оборачивались даже в Столице. Тем более, что высокорожденным он не был, поэтому оскорбить многовековую таргскую честь любопытством и тыканьем в его сторону пальцами никто не опасался. К вниманию и шепоту за спиной Мем привык.

Наконец собрание было окончено. Кир Хагиннор, вопреки обыкновению, не стал говорить: "У кого есть нерешенные вопросы — останьтесь". Тем не менее, Мем проявил наглость и остался.

— Мне нужен ваш совет, — сказал Мем, скромно поклонившись.

Кир Хагиннор выжидательно смотрел на него. Кажется, он был не в настроении сегодня. Оттого и застращал совсем арданцев.

— Объясните мне, зачем господин Химэ вчера дал мне взятку, — продолжил Мем.

— Большую? — поинтересовался генерал-губернатор.

— Триста дян.

— Большую. Для Арденны это много. И за что же он тебе ее дал?

— Я у вас хотел спросить. Я ничего для него не сделал. И не собирался делать. Это местная традиция превентивного подкупа и я ему теперь обязан?

— Повезло тебе, — сказал кир Хагиннор. — Не успел приступить к работе, и сразу взятка. Большая и ни за что. Нет такой традиции ни у одного народа — просто так разбрасываться деньгами. Наверное, проверяет тебя. Хорошая ли у тебя память.

— Как мне себя с ним вести?

— Если он о чем-нибудь попросит, сделай удивленное лицо и переспроси: какие деньги? Будто нет у тебя ни памяти, ни совести, ни денег, как и положено имперскому чиновнику. Человек он, конечно, непростой. В Ардане за этим человеком сила. Такая сила, пределов которой не знаю точно даже я.

— Он сказал мне вчера, будто его компания страхует корабли, перевозящие грузы ценностью в несколько миллионов.

— В несколько? — приподнял бровь кир Хагиннор. — Как по-твоему, несколько — это сколько?

— Три... Пять. Может быть, восемь...

— Триста восемьдесят не хочешь? Ничего от него больше не бери. От потери впустую трехсот дян он не обеднеет. Но, если в следующий раз принесет тебе пять тысяч, ты должен будешь отказаться. Понял меня? Даже если будет, за что тебе платить. Даже если он обратится с просьбой в рамках закона, и ты не откажешь ему в услуге.

Мем поклонился:

— Да, кир Хагиннор.

— Я вот что подумал. Одному тебе с местными, наверное, управляться трудно. И людей тебе не хватает. Я выделю тебе помощь. Есть свободное инспекторское место? Отлично. Пришлю тебе своего человека.

Мем поклонился еще ниже. Позавчера эта новость его бы обрадовала. Сегодня почему-то нет.

* * *

Следующее дополнение к спискам на доске объявлений было сделано без бумаги. Прямо на стене рядом с доской, зеленовато-черным грифелем крупными круглыми буквами оказалось написано:

Нас учили добру.

Видимо, плохо учили.

Нас просили о помощи —

Камень в ответ получили.

Это уже было не смешно. Тем более, что доска хоть и располагалась сбоку от писарской, ближе к служебным помещениям и немного в стороне от пути, по которому внутрь попадали жалобщики и просители, все равно могла попасться посторонним на глаза. Мем потер надпись пальцем. Грифель пачкался, но буквы не пропадали. Мем подозвал писаря, спросил:

— Кто автор?

— Юншан, — отвечал писарь, прочитав строчки.

— Кто такой Юншан? — удивился Мем. Никого с таким именем в префектуре он не помнил.

— Поэт, — пожал плечами писарь. — Его казнили лет двенадцать назад. За вольнодумие и оскорбление власти.

— Я смотрю, ты начитанный, — покачал головой Мем. — Здесь это кто написал?

— Я не заметил, — развел руками писарь.

"И преданный, своих не сдаешь", — подумал Мем, но вслух сказал:

— Ты в префектуре работаешь, а не ткань в лавке по полкам перекладываешь. По сторонам смотреть должен. Сотри это. И списки ваши собери и спрячь. Доска объявлений существует не для того, чтобы каждый оставлял на ней все, что думает.

В общем зале инспектор Лурум за своей ширмой писал какие-то бумаги. В темном отводке коридора, ведущем к архиву и к прозекторской, дрожало на стене пятно от света лампы и слышались голоса. Видимо, там тоже меняли замки. Сразу после адмиралтейства Мем заехал домой, пообедать. Солнце пекло нещадно, поэтому он задержался. И сейчас пришел в префектуру через общий с усадьбой сад. Времени было — самый конец рабочего дня. Он обошел префектуру, поднялся в свой кабинет, посмотреть, сдала ли госпожа Мирир рапорт, и узнать, выполнены ли его хозяйственные распоряжения.

Рапорта не было. В кабинете, высунув язык, пыхтел над большой таблицей городской преступности Илан. При виде префекта он, не прекращая водить стилом, привстал с табурета и сразу же спросил:

— Господин префект, если человек переоделся в женское платье, взял топор и пошел в музыкальную академию, к какому разряду это преступление относится?

— В Арденне есть музыкальная академия? — удивился Мем. — У тебя на сколько еще работы?

— Еще на четверть стражи примерно. Просто я два раза переделывал...

— Не торопись, делай аккуратно. Замок в двери заменили?

— Заменили. Вот ключи. Оба.

— Один оставь себе. Когда закончишь — не забудь запереть дверь. Ключ не потеряй и не давай никому. И даже не показывай.

Мем забрал свой ключ и снова спустился в общий зал. Одна из ширм уже была развернута так, чтобы полностью загораживать то, что за ней происходит. Инспектор Лурум из-за своего стола исчез. Насколько мог бесшумно, Мем приблизился к ширме и заглянул за край. Тяжело облокотившись на стол, там сидел доктор Наджед, госпожа Мирир гладила его по спине, а инспектор Лурум раскладывал на листе пальмовой бумаги копченую рыбу и крошащийся, поломанный кусками свежий хлеб. Маленькие деревянные стаканчики под вино или виноградную водку уже стояли на столе, бутылка пока отсутствовала.

— Что за траур? По ком поминки? — осторожно спросил Мем.

Лурум от неожиданности вытянулся по стойке смирно и просыпал на пол крошки с руки. Госпожа Мирир подняла на Мема тяжелый взгляд и сказала:

— Не палите нас снаружи, идите уже или мимо, или внутрь... господин префект.

Мгновение поразмыслив, Мем подвинул ширму и сел рядом с доктором на скамью. Лурум опомнился, достал из ящика еще один стаканчик.

— Так что случилось, доктор? — повторил Мем.

— У вас чертовски сволочная работа, — объяснил Наджед, выпрямляясь и поднимая голову. Госпожа Мирир убрала руку с его спины. — Это в самом деле страшно — видеть все говно жизни в такой концентрации.

— А, — сказал Мем. — У нас со справедливостью оказалось еще хуже, чем у вас в лепрозории? Ну... вы сами попросили. Получайте — не скучайте. Что тут без меня было-то?

На самом деле ничего необыкновенного в префектуре в отсутствие Мема не произошло. Простая и, можно сказать, хрестоматийная история про бессилие и несправедливость.

Инспектор Лурум принял дело по изнасилованию и причинению телесных повреждений, доктор привел девочку в себя, помыл, перевязал, напоил успокоительным. Она назвала имена родителей и имена насильников. Как положено, послали за родственниками, отправили пристава и солдат для задержания. Из пятерых виновных сразу нашли трех, за одним из них мигом примчались родственники с деньгами и стали шуметь в префектуре и искать, от кого здесь можно откупиться. За вторым явилась мать и устроила ему в арестантской камере такую трепку, что его еле вытащили оттуда полуживого. Третий, наглый гаденыш лет пятнадцати, сам был сыном уличного судьи из верхних кварталов, ко всему происходящему относился с издевкой и сразу заявил, что вокруг него "пусть хоть все усрутся", но ему никто ничего не сможет сделать. Четвертый и пятый были двоюродными братьями девочки, догадались, что наделали глупостей, но боялись при этом больше родственников, чем правосудия, и куда-то спешно отчалили из города.

Девочка рыдала у доктора в подвале. И тут появились ее родители. Люди не бедные, известная в городе семья. Отец с каменным лицом демонстративно остановился возле писарей, вниз не пошел, и сказал только, что она сама во всем виновата. Мать ворвалась в подвал, стащила девочку со стола за волосы и стала возить ее по полу, крича, что она шлюха, опозорила семью, ввязала в это дело полицию, ославила их на весь город, что лучше б она сдохла — тогда это была бы достойная сочувствия трагедия, а не позорище. При том, что девчонку на самом деле без сознания и всю в крови подобрал прямо на улице патруль. Доктор, разумеется, за девочку вступился. Он-то привык оказывать помощь тем, кто сам хочет лечиться, а не тем, кому положено сдохнуть. Заодно досталось и доктору.

Разумеется, никакого дела заводить не стали. Был бы труп — было бы и дело, несмотря и на судью из верхних кварталов, и на тяжелый кошелек с деньгами. Просто доктор подвернулся вовремя. Родители забрали своего истерзанного ребенка, а уличный судья из верхнего квартала забрал всех остальных. Инспектор Лурум свернул начатые бумаги и бросил их в мусор.

На середине рассказа ширма качнулась, за нее заглянул один из помощников госпожи Мирир, присвистнул и сказал:

— Шубись, братва, тут хозяин мельницы.

— Заносите, — окликнула подошедших госпожа Мирир.

Они протиснулись внутрь оба, сели по другую строну стола. Второй виновато сказал, выставляя на стол пузатую бутыль:

— Мам, красной не было, мы белую взяли.

Госпожа Мирир молча составила стаканчики к центру, а ее сын, по возрасту, наверное, ровесник Мема, налил их по края чистейшим горлодером.

— Пейте, господа, — сказала госпожа Мирир. — С почином вас, доктор.

Доктор закусывать не стал, Мем тоже.

— А как же вы раньше работали, доктор Наджед? — поинтересовался Мем, когда тепло от самогона стало проходить внутри. — Ведь ваша работа тоже не делает людей мягче и добрее. Неужели у вас недостаточно толстая шкура? У меня был повод почувствовать на себе ваши руки. Я могу уверенно сказать: жалость — чуждое вам чувство. Вы либо не жалеете пациента, либо сознательно переступаете в себе через эту мелкую слабость.

Госпожа Мирир отщипывала кусочки от рыбы, вынимала тонкие косточки и с интересом смотрела на префекта. Кажется, Мем сделал или сказал что-то неожиданное для нее.

— Верно, — кивнул Наджед. — Когда режешь людей, действовать нужно быстро. Жалость задерживает руку. Жалея, только доставляешь лишние мучения. Жалеть нельзя. Моя работа — причинять боль. Чтобы стало лучше. Но не так, как сегодня.

— Наша — тоже. Когда находишь в обществе больной палец, не размышляешь, как поступить с ним аккуратно, чтобы никто не пострадал и не обиделся. У нас есть нож, называемый "закон". Тяп, и отрезал. Но некоторые дураки, как видите, вырываются и убегают умирать домой. У вас же, наверное, тоже так бывает? Мне, например, после таких историй людей вообще не жалко. Так, как сегодня, не так, как сегодня, — работа есть работа. Либо вы работает с нами, либо попали не туда, куда думали, и вам нужно отказаться, пока не поздно.

— Я бы предпочел сегодняшней истории историю с проказой, — Наджед подвинул свой стаканчик назад к бутылке. — Историю, где есть Бог, который на кого-то указал, а кого-то наказал. Пусть даже за то, что они дураки. Потому что в сегодняшней истории Бога нет. Одни дураки. Хуже проказы. Я не стал бы врачом, если бы не жалел людей. Но после сегодняшней истории мне тоже никого не жалко. Извините, госпожа Мирир. Я правда так не привык. Я даже в портовых борделях такого не видел. Там виноватого хотя бы бьют. Неужели вообще ничего нельзя сделать? Никак не заставить этих нелюдей нести ответственность?

Инспектор Лурум произнес два нецензурных слова, кратко, но емко выразивших его позицию.

— У нас запрещено ругаться, — сразу напомнил старший сын госпожи Мирир.

— Все равно наш список сняли, — хмыкнул Лурум.

— Можно и назад повесить, — отвечал ему Мем. — Только стихов на стенах больше не пишите.

— Что-нибудь сделать? — пожала плечами госпожа Мирир. — Подкинуть склянку с пьяным грибом или фальшак, а потом наказать за это. Но это будет несправедливо со стороны закона. Делать справедливые дела несправедливыми руками в принципе неверно. Несовершеннолетняя дочь — собственность семьи. Вы же знаете, что это и как это. Сказали, что разберутся сами, значит, разберутся сами. Сошлют ее на безлюдный остров, с глаз подальше, или разрешат стать идаши... Если выживет и хватит характера самой изменить свою жизнь. Наше дело сторона.

Инспектор Лурум снова разлил горлодер по стаканам. Наджед махнул, не глядя, и снова без закуски. Мем в этот раз пить не стал.

— Доктор, — сказал он. — Ты обещал мне руку перевязать. Пойдем, пока ты не совсем пьяный?

— Пусть пьет, — сказала госпожа Мирир. — Лучший способ забыть все напрочь. Давайте, я повязку поменяю. У меня есть бинт там, в ящике...

— У нас один доктор за два дня спился с круга, — сказал Мем. — Хотите второго туда же отправить? — Но силой Наджеда из-за стола тащить не стал.

* * *

Быть секретарем префекта оказалось труднее, чем Илан предполагал. За один день на него навалили столько письменной работы, сколько он не сделал за всю предыдущую жизнь. И, главное, никто не объяснил ему толком, как ее правильно выполнять. Половину дня Илан думал и делал разметку карандашом. Все равно два больших листа испортил. С третьим листом пришлось возиться долго и аккуратно, он был последним.

Потом какие-то люди хотели дать Илану взятку. Потом в префектуре была драка. Злая тетка прописала такого бубна своему сыночку за то, что тот попал в арестантскую камеру, что того отливали водой. Потом стучал, трещал и скрипел плотник, меняя во всех дверях на этаже замки. А еще хлопал дверями, проверяя, как закрываются. Потом весь этаж спорил, где чьи ключи. Илан спорить не стал, поступил методом исключения — взял себе те два ключа, которые остались невостребованными. Благо ему сказали, что от кабинета префекта ключей должно быть именно два.

Доделал таблицу Илан только к вечеру, уж скоро должно было стемнеть. Он весь перепачкался в чернилах, хотел пойти в казармы помыться — оказалось, что ключ у него не от той двери. Стало быть, префекту он тоже не тот ключ дал. Прошелся по коридору, выясняя, с кем следует меняться, оказалось, что ни с кем. Интендант, казначей, старший пристав и даже уборщик благополучно заперли свои кабинеты, сейфы и кладовки и отправились по домам. Значит, ключи у них были те. Одному Илану не повезло. Он вернулся в кабинет префекта — нашел там Бабушку. Здрасьте, давно не видались. Лежала бы в своем архиве, переваривала бы кролика, или кем там Дедушка ее вчера накормил. Так нет, делать ей нечего. Илан вздохнул, взял ее поперек бесконечного туловища, поближе к передней половине, и поволок назад в архив, решив разобраться с ключами позже. Бабушка шипела и путалась у Илана в ногах. Спасибо, хоть не кусалась, а то она могла. До архива Илан все равно ее не дотащил, на лестнице на сотую долю стражи положил на ступеньки, чтобы отдохнуть от тяжести, а она взяла и утекла вниз самостоятельно, как вода, сквозь резную балюстраду под перилами. Сытая она вообще была против того, чтобы ее носили. Как с таким весом и размерами ей удается перемещаться стремительно и почти бесшумно, для Илана всегда было загадкой.

Илан поспешил следом, чтобы змея снова не заползла в неположенное место. В общем зале Бабушку он не увидел и не услышал. Там только за ширмой болтали что-то. Пили, наверное. В архивном коридоре было темно. Илан постоял некоторое время, привыкая к темноте, и пошел вперед. Архивная дверь оказалась оставлена кем-то невнимательным приоткрытой. У дальней стены подвала через ряд окон-щелей под самым потолком попадал внутрь последний вечерний свет, в котором густо танцевала пыль.

Ничего не опасаясь, Илан шагнул внутрь, посвистел и поцокал Бабушке, обошел кругом два больших шкафа, сначала один, потом другой, споткнулся на неровности пола, чуть не повалил на себя пустой стеллаж. Удав, конечно, не отзывается на свист, но вдруг... И тут со скрежетом, достойным страшных сказок на ночь, окованная медью архивная дверь закрылась у Илана за спиной. Звонко щелкнул напоследок язычок нового автоматического замка, единственного такого на всю префектуру, потому что, как сказал плотник, его можно установить только в толстенную дверь склепа, остальные двери для него слишком тонкие и слабые...

— Что за шутки? — сказал вслух Илан, вернулся к двери и подергал ее.

Изнутри она без ключа не открывалась. Тогда Илан постучал. Сначала кулаком, потом кулаком и коленом. Потом пяткой. Бестолку. Илан оглянулся на подвал. Чувствовал он себя глупо. Во-первых, ему не полагалось здесь быть. Место это считалось таким же закрытым для непосвященных в чиновничьи ранги, как кабинет префекта или казначейский сейф. Во-вторых, а что делать-то? Дверь толстая, в префектуре если и есть кто, то они уже хорошо отдохнули после веселого дня. Стучись, не стучись, всем все равно, да и не слышно отсюда... В окно не вылезти, там руку-то толком не просунуть. Ждать обхода ночного дежурного? А если он тоже перепутал все ключи или вовсе в сторону подвала не пойдет?..

Илан растрепал ладонями волосы на своей бестолковой голове и, ругая себя за то, что вообще послушал Дедушку и решил присмотреть за Бабушкой, сел на пол, прислонившись к злосчастной двери спиной. Не делай добрых дел — не будешь за них наказан. А еще кабинет префекта остался не заперт. Вот искушение...

Снаружи постепенно темнело. В подвале темнело еще быстрее. Илан грыз ногти и время от времени пробовал снова постучаться и покричать — вдруг кто услышит. Пыльная тишина была тяжелой настолько, что от нее кружилась голова. Наконец, подвал охватила полная темень. Илан внимательно слушал, не появятся ли шаги в коридоре, не придет ли ночной дежурный, не понадобится ли кому-нибудь что-то в темном уединенном углу. И, наконец, услышал, что хотел. Только не со стороны коридора, а со стороны шкафов и стеллажей изнутри подвала. И это была не Бабушка, потому что у Бабушки нет ног. Не крысы и не кошки, они так не ходят. Шаги были редкие, осторожные, словно их источник специально старается не топать, но, тем не менее, отчетливые. Несомненно, человеческие. И направлялись они в сторону Илана. Или ему так казалось. Тут Илан вспомнил все. И про злого и жадного царя Апатая, и про тюрьму, и про камеры, в которых казнили, и про то, что даже Бабушка всеми правдами и неправдами старается из этого подвала слинять. Сердце у Илана заколотилось в неконтролируемом приступе страха. Он привстал и прижался спиной к двери. Драться в полной темноте с неизвестным существом не имело ни смысла, ни перспектив, драться с привидением — тем более. Некто невидимый сделал еще три мягких шага, которые для Илана звучали, словно удары храмового молота в гонг. Илан боялся оглохнуть от собственного дыхания, стука крови в ушах и этих зловещих шагов. Он пошарил у себя за поясом в поисках того, что можно было бы бросить в невидимого, если тот нападет, или чем защищаться. У него ничего с собой не было, кроме ключа неизвестно от какой двери. Илан зажал этот ключ в кулаке и приготовился к самому страшному. В момент, когда на стеллажах что-то загрохотало и повалилось, терпение у Илана лопнуло, и он заорал так, что его, должно быть, услышали не только по всей префектуре, но и через пару окрестных улиц.

В абсолютной панике Илан повернулся к опасности спиной и всем телом ударился в металлическую дверь. Зажатый в руке ключ волшебным образом скользнул в замочную скважину, провернулся почти сам собой, и вдруг произошло чудо — замок щелкнул, дверь отперлась. На нечеловеческий вопль Илана уже спешила помощь — дежурная в ночь госпожа Мирир, оба ее помощника и даже инспектор Лурум, не вполне твердо стоящий на ногах. Илан вылетел из подвала, как пробка из оставленного на солнце бочонка с брагой, врезался в Лурума, повалил его на ступеньки, был пойман двумя сильными парнями под локти, поднят в воздух и через полдюжины ударов сердца, когда его ноги перестали бежать сами по себе, оторванные от земли, поставлен на пол. Госпожа Мирир больно взяла его пальцами за щеку и подняла лицо к слабому свету, падавшему из общей залы. Она ни о чем Илана не спросила, перехватила за шиворот и отвела к столу за ширмой, видимо, рассудив, что подробно объясняться он будет перед префектом. Дверь в подвал толкнули, она с лязгом захлопнулась. Илан постепенно переставал дышать, словно сумасшедший. У стола на сдвинутых табуретах мирно спал новый доктор, подложив под голову локоть. Илану в нос сунули стакан с самогоном, он чихнул туда, как кошка, и расплескал напиток на пол. Получил за это весомый подзатыльник, вылил на себя остаток.

— Иди отсюда, чудо, — сказала госпожа Мирир. — Напугал нас, как... крыса в сметане. Я уж думала... Иди, чтоб тебя затоптало и размазало. А то ударю.

* * *

Вместо того, чтобы размышлять о том, о чем предложила ему госпожа Мирир, представившая, наконец, и рапорт, и пояснения к нему, — а она много любопытного узнала о предсмертных занятиях инспектора Боры, — Мем думал о корабле, перевозившем груз на триста восемьдесят миллионов. У него не хватало фантазии представить, что бы такое это могло оказаться. Несмотря на то, что главный арданский банк назывался "Золотой прииск Хиракона", золотых приисков в Двуглавом Хираконе не водилось. Серебро со свинцом, медь и олово там добывали, золото — нет. Драгоценные и полудрагоценные камни тоже встречались, но в небольшом количестве и невысокого качества. Да и сколько тех камней или серебра нужно нагрузить на корабль, чтобы получилась такая страшная сумма? И кому мог предназначаться этот груз?.. Крупное алмазное месторождение находится много южнее, на границе с Брахидом. Это, конечно, могли быть алмазы. Тогда вопрос: в чью светлую голову пришла идея нагрузить корабль алмазами и повести его через традиционно пиратские воды, пусть даже со страховкой? Доставку такого объема ценностей в тайне удержать вряд ли возможно. Миллионная контрабанда алмазов из Брахида случалась, но чтобы на триста восемьдесят миллионов?..

Как минимум, такой груз нужно делить на много или, как сказал господин Химэ, на несколько частей, чтобы обеспечить надежную доставку хотя бы половины его по месту назначения. А если шторм? А если экипаж транспорта и кораблей конвоя помутится рассудком и решит захватить сверхценный груз? У любого спеклись бы мысли в голове, знай он, какая сумма ожидает возможного хозяина в трюме. Да мало ли что может случиться в неспокойном южном море и в неспокойных южных головах. Жаль, Мем не спросил, законная ли была перевозка. С участием Братства Честных — контрабандистов из Мертвой пустыни — история получилось бы еще интереснее.

Так все неправильно получалось — в голове застревало не то, что нужно, дела на Мема сыпались своевременные, но либо по хозяйству префектуры, либо по душевному здоровью ее сотрудников. Иовис ночью опять подвела, осталась на крыше. Пришла потом, почти утром, — и чего ей не хватает, вчера же все было хорошо, — сразу испугалась летучей мыши. Мышь накрепко запуталась в москитной сетке над кроватью, не понимала, что ее освобождают, норовила кусаться, и, вместо того, чтобы правильно встретить жену, Мем вынужден был выпутывать эту треклятую мышь, а потом выносить и отпускать ее на свободу, потому что свернуть ей шею перед высокорожденной кирэс было бы невежливо. Пока Мем возился с мышью, жена свалилась спать, и ему не оставалось ничего другого, кроме как одеться и уйти на службу.

Кабинет оказался не заперт. Кому стучать за это по голове, неизвестно. То ли у Илана дырявый колпак, то ли в префектуре и правда завелось привидение с ключами. Значит, никаких важных документов здесь оставлять не судьба. Даже в сейфе. Даже если еще раз поменять все замки. Вдруг оно, как Бабушка, в окно залезет.

И посоветоваться не с кем. Госпожа Мирир четверть стражи назад ушла с патрулем, потому что на спорной территории между двумя улицами случилась кабацкая драка с мелкой поножовщиной, и ночью ни один из уличных судей, ответственных за район, не хотел с ней разбираться, спихивая на соседа. Насколько Мем успел узнать госпожу Мирир, она разбираться тоже не будет, но уличным судьям, сорвавшим ее с относительно спокойного дежурства, не поздоровится.

Потом и вовсе случилось чудо: секретарь примчался на службу раньше положенного срока. Правда, пребывал он в возбужденном состоянии и был так же здорово перепачкан чернилами, как вчера. Оказалось, ночевал он не дома, а в усадьбе Джаты, и попал туда не просто так, а с приключениями.

Мем внимательно выслушал рассказ о перепутанных ключах, самостоятельно закрывающейся двери и шагах в тишине. Забрал ключ от архива, сравнил его со своим. Ключи были похожи, но разные. Сам он вчера взял ключ от кабинета, ключ от архива достался только Илану. Значит, кто-то, безусловно интересующийся всем происходящим в префектуре, взял и себе по ключу от главных, по его мнению, дверей. Значит, крыса внутри префектуры. Кто-то свой. Посторонний мог бы проникнуть внутрь, даже остаться на стражу или полторы, но не каждый день по нескольку раз. Это тот, чье присутствие здесь не вызывает подозрений, кого, не глядя, пропускают через писарский пост на входе и солдатский в казармах.

Тогда опять вопросы: чья крыса? От кого сюда прислана? За кем именно в префектуре следят? Судя по тому, что ключи понадобились от кабинета префекта и от архива, за архивом и префектом точно следят. Тут Мем даже усмехнулся. В украденной папке с кляксой можно было почерпнуть славную информацию: клякса, неуклюжий рисунок, в котором вряд ли можно узнать остров Джел, пять цифр и заголовок из сказки. Не сыграть ли снова роль, так полюбившуюся ему в столичной Первой префектуре — дурака с большими кулаками? Изображать дурака куда проще, чем изображать умного...

Идти в архив и показывать на месте, что там вчера случилось, Илан вначале суеверно отказался. Пришлось брать его за шиворот и несколько шагов нести по направлению к лестнице, словно он был безногой упрямой Бабушкой. Только после этого секретарь понял, что выбора у него нет.

— Вспоминай все, до последней мелочи, — велел ему Мем. — Что само бросилось в глаза, что заметил, до чего дотронулся, на что наступил.

— Вот так я вошел, — показал Илан в промежуток между двумя шкафами, за которыми лежал рухнувший стеллаж. — Дошел дотуда, там споткнулся, зацепился за новую полку, она неровно стояла, хотел повернуть назад...

Секретарь уставился на лучи солнечного света, падавшие через восточные прорези-окошки.

— Вчера свет был оттуда, — он показал на противоположную стену, — и было очень пыльно. А сегодня — нет... — и посмотрел на префекта, осененный догадкой.

Мем кивнул.

— Дошло? Приоткрытую дверь ты принял как должное?

— Да! — воскликнул Илан.

— Не кричи, — Мем накрыл ему ладонью рот. — Может, за нами и сегодня ходят след в след. Значит, вчера здесь был кто-то и он искал что-то. Двигал шкафы так, что они потом неровно вставали и падали, поднял тучу пыли, а потом захлопнул тебя и оставил в темноте.

— А топал потом кто?

— Я не утверждаю, что он вышел отсюда, когда захлопнул дверь. Мог и остаться.

Илана заметно передернуло.

— Он убил бы меня, да?

— Не знаю. В любом случае, не сразу. Он знал, что наверху пьют и выжидал, пока там наберутся так, чтоб ничего не слышать. Ну... это я так думаю. Хорошо, что у тебя оказался ключ. Только потом надо было не паниковать и бежать, сломя голову, к Джате, а взять госпожу Мирир с ее ребятами и вернуться.

— Извините, — опустил голову Илан. — В следующий раз так и сделаю.

— В следующий раз просто не лезь в ловушку, — покачал головой Мем. — Давай посмотрим, что можно здесь найти. Начнем с того места, где на привидение упал шкаф. Нитки, тряпочки, волосы, любые оброненные предметы — нам все будет нужно.

* * *

— Нам все будет нужно, — сказал префект, достал из рукава катушку с липкой лентой, отмотал немного и вручил Илану, добавив: — Смотри, сам не приклейся. Держи за вощеный край.

— Я умею, — отмахнулся от наставлений Илан и, разумеется, сразу же влип.

Оторвал пальцы, облизал их. Лента делалась на меду, как ловушки для мух. Будучи помладше, Илан несколько раз таскал такую у Джаты и слизывал сладкое.

Потом они вдвоем с префектом обшарили весь подвал. Префект нашел под западным окном шпильку для волос, но ржавую, вряд ли со вчерашнего вечера. Илан сначала не нашел ничего. Они подняли и поставили на место упавший шкаф. Даже если шкаф ушиб "привидение", это не помешало призраку тщательно замести за собой следы. Наверное, у него была с собой свеча или даже маленький фонарь, чтобы не копошиться бессмысленно в темноте. Префект вроде как посмеивался над этим. То, что они ничего не находят, свидетельствовало о знакомстве самого привидения с поисками следов на месте преступления.

— Все, — наконец, сказал префект. — Надоело. Он умный и старательный. Если что и было, он нашел и с собой забрал. Отсутствие результата тоже результат. В нашем деле — неплохой.

Илан поковырял ногой выступающий из пола камень, о который вчера споткнулся, чуть не уронив соседний стеллаж. И о который, видимо, споткнулось привидение и перебрало за "чуть" Илана, потому что в его случае шкаф упал. Само виновато, нужно ровнее расставлять мебель, если ее двигаешь. Камень не был заделан в общую кладку, хоть и не выпадал из нее. То ли оказался подобран не по размеру, то ли... Илан достал из-за пояса нож, которым утром разжился на кухне в доме Джаты. Пазы вокруг камня были полупустые, без раствора, только присыпаны песком. Илан выгреб песок, раскачал камень, дернул его и ахнул.

— Господин префект! — позвал он. — Я нашел клад!

В тайничке россыпью лежали деньги. Тяжелые арданские дяны, много.

Подошел префект. Под камнем была простая ямка в песке, сделанная, видимо, наспех. Дно ее было проложено писчей бумагой, к разочарованию префекта, чистой, а к радости — новой, именно такую завезли в префектуру перед открытием. На бумагу были насыпаны монеты. Двести девяносто восемь штук, префект пересчитал два раза.

— Так вот что прятал Бора, — потер руки Илан.

— Подожди улыбаться, — префект связал деньги в платок. — Это то, чем Боре заплатили. А за что ему заплатили, мы с тобой так и не нашли.

— А вдруг это его личные деньги?

— Ты, когда копишь деньги, всегда подбираешь одинаковые монетки, или тебе годятся любые, какие в руки попадут?

— Бора был очень аккуратным. За это его и назначили в архив. Он мог подбирать одинаковые.

— Все равно маловероятно. К тому же, я знаю одного человека, который раздает по триста дян почти любому встречному.

— Познакомьте! — От находки Илану было сильно радостно. Хотя, чего радоваться, деньги все равно забрал префект.

Префект, наоборот, нахмурился:

— Ты видел, что случилось с Борой из-за этих денег?

— Но здесь не триста дян.

— Не умничай, Илан. Здесь было триста, просто два он успел потратить.

— Тогда, может, то, что Бора прятал, нашел этот... вчерашний.

— Хотелось бы, чтоб не нашел. Но это где-то здесь.

— Откуда вы знаете?

— Госпожа Мирир была у Боры дома, там все перевернуто вверх дном. Если бы нашли там, сюда бы не пришли.

Илан вздохнул.

— Интересное дело, правда? — сказал он.

— Знаешь, — ответил ему префект с некоторой досадой. — Интересные дела хороши, когда они в городе. Или в книжке с головоломками. Внутри префектуры мне интересных дел не надо. Тут и так... птичий двор.

* * *

Несмотря на похищение ключей, Мем принял решение не менять замки снова, а оставить все, как есть. Оба непарных ключа он положил к себе в рукав — посмотреть, что будет дальше. Как станут развиваться поиски неизвестно чего неизвестно кем. Он отправил Илана мыться на казарменную часть, потому что на его физиономию, располосованную чернилами, невозможно было спокойно смотреть. Сам по пути из архива завернул к доктору, спросить, не передумал ли тот работать в префектуре.

Доктор не передумал. Он даже не мучился с похмелья. Посадив на рабочий стол скелет из шкафа и разложив вокруг него свои хитрые инструменты, Наджед изучал внутренности мумии.

— Исследуете? — вместо приветствия поинтересовался Мем, переступая порог. — И как вам у нас?

— У вас хорошо, — не отрываясь от своего занятия, произнес доктор. — Я у вас впервые за три года выспался. Никто не прибегал ко мне среди ночи рожать или складывать сломанные кости. Если б не вчерашняя история, я бы даже сказал, что у вас прекрасно. Третьего дня мы были на "ты" или мне показалось?

— А, я запутался. Очень много людей вокруг, — замечание Мема слегка смутило. На самом деле у него, как и у всей арданской префектуры, обращение "ты" к высокорожденному не выговаривалось на неосознанном внутреннем уровне. — И на кого ты бросил пациентов?

— Разве я единственный врач в городе? Пусть Ифар подзаработает, дам ему возможность. А, позволь узнать, зачем здесь хранится это умертвие? Чтобы пыльный угол не смотрелся пусто?

— Вещественное доказательство, — сказал Мем. — Можешь считать, что мне его подарили на первый день работы.

— Хороший подарок, — одобрил Наджед. — В порту такой стоит до пятисот лар. Смотря, насколько качественно сделан и насколько считают дураком покупателя. Этот — крепкий. Только собирали его из чего попало. Часть костей возрастных женских, часть детских, часть то ли крупных собачьих, то ли козьих, в животных я плохо разбираюсь, остатки волос.... точно не человеческие, одежда, по-моему, мужская... Это ничего, что я его разобрал? Любопытно стало.

Нельзя сказать, чтобы Мем не удивился. Но вида он постарался не подать.

— Кто в порту торгует мумиями? — спросил он.

— Настоящими никто. За разорение могил в Ардане положена каторга. И могильники старые все давно разграблены. А вот такими, собранными из подручных материалов, многие. Выдают их, конечно, за подлинные, рассказывают про опасности, с которыми добывали их... по городским свалкам. Раз в год из временных кладбищ выбрасывают кости, для которых истек контракт на захоронение. Но сделан твой подарок хорошо. Правда, хорошо. Искусно, я бы сказал. На виду ни креплений, ни металлических спиц, ни клея. Кожа весьма натуральная. Мастер старался, до полугода уходит на такую работу. Да, я же тебе руку вчера обещал перевязать. Давай, сделаю.

— Да ладно, — пожал плечами Мем. — Меня вчера госпожа Мирир перевязала. Не разочарован, что единственный на сегодня покойник у нас — фальшивый?

— Надеюсь, настоящие тоже будут, — спокойно ответил Наджед. — Зря я что ли...

Что именно зря, доктор договаривать не стал. Мем подождал продолжения фразы, но в прозекторской только звякали инструменты — доктор разбирал мертвеца на части, вынимая откуда-то невидимую раньше металлическую проволоку, костяные скобки, вощеный шнур и прочую дребедень, которую усохшее человеческое тело содержать не должно. Что именно в мумии оказалось для доктора любопытно, Мем не понял, а спрашивать не стал. Понаблюдал некоторое время и ушел тихо.

Про то, что префектуре от кира Хагиннора обещана была помощь, Мем успел забыть. Поэтому, когда инспектор Дару сказал ему в общем зале: "Господин префект, там возле писарской вас новый инспектор дожидается", — Мем с сотую долю стражи соображал, что это значит. Вспомнил, конечно. Подумал, что кир Хагиннор быстро исполняет свои обещания. Словно торопится навести в городе идеальный порядок. Или же полностью потерял к Мему доверие после того, как господин Химэ приходил в префектуру с деньгами.

Новый инспектор стоял возле доски объявлений, заложив руки за спину, медленно покачивался с носка на пятку и изучал перечень запрещенных слов и действий. Мем замедлил шаг, наблюдая его в профиль. Роста новый инспектор был высокого, почти с самого Мема, но тощий и жилистый, как все тарги или их полукровная родня. Северянин. Не высокорожденный, к счастью, хватит с префектуры одного Наджеда. Губы нового инспектора слегка шевелились при чтении, а на лице держалось выражение непреходящего изумления, словно читал он не выдумки ночной писарской смены, а договор о продаже души Морской Хозяйке или дарственную на миллион.

— Жестоко у вас здесь... — новый инспектор развернулся к Мему и поклонился коротким кивком.

Левую сторону головы он держал немного вбок от собеседника. Вероятно, чтобы не пугать впечатлительных с первого мгновения разговора. Щека, скула, висок, ушная раковина и часть головы к затылку выглядели у него как один большой шрам. Мем подумал, что быть вежливыми и делать вид, будто эту жуть не замечают, многим в префектуре будет трудновато.

— Я не сержусь, когда меня пугаются или разглядывают, — кривовато улыбнулся северянин. — Корабль горел, горящей доской приложило...

Поди пойми, он так улыбается потому, что ему неловко за свою внешность, потому что кир Хагиннор приказал ему шпионить, или просто кожа натянута и ровно улыбаться не получается?.. Мем наконец тоже сообразил поклониться.

— Давайте ваши документы, — сказал он.

— Я хотел бы сразу предупредить вас, — произнес новый инспектор, доставая из-за пазухи связанные шнурком бумаги. — Я не следователь, я инженер. Я совсем не представляю себе вашей работы.

Настал черед изумиться Мему: зачем в префектуре инженер? Что кир Хагиннор вообще думает про работу здесь? Будто можно взять любого, кто умеет читать-писать, и назначить?

— А что сказал вам кир Хагиннор, когда отправлял сюда? — на всякий случай поинтересовался Мем.

— "Поезжайте, если не боитесь", — пожал плечами северянин. — Я почитал ваши объявления... Кир Хагиннор был прав.

— Кир Хагиннор всегда прав. — Мем пробежал глазами послужной список господина Намура. Остров Джел — литейные мастерские, механические мастерские, остров Коготь — гражданская судовая верфь, последние два года — ходжерская военная верфь в Брахиде. — Вы служите Островному Дому больше десяти лет. И вы не могли сказать, что не станете заниматься не своим делом? У вас был выбор.

— Вы сами пробовали спорить с киром Хагиннором?

— Пробовал. Не без результата.

— Хорошо вам. Я, например, побоялся. Выбирать между службой Дому и возвращением назад в Тарген не очень-то хотелось.

— В Таргене вас не ждут?

— Наоборот, ждут с нетерпением. Но я не могу вернуться, не заработав необходимой суммы денег. Отец оставил мне в наследство нехороший долг.

"Хороших долгов не бывает", — подумал Мем, а вслух сказал не вполне вежливую вещь:

— Вы, случайно, не с Веселого Берега родом? Нехорошие долги обычно берутся оттуда.

— Нет, я из Приречья. А вы... тоже из Столицы?

Мем покивал.

— Пойдемте, — сказал он. — Я дам вам в помощь пару дознавателей, они быстро введут вас в курс дела и покажут, чем мы тут занимаемся.

* * *

Позволять Илану наглеть префект оказался не настроен. Илан проверил, получил пару щелчков по носу, усвоил урок и с огорчением вынужден был принять то, что отныне ему придется вести себя правильно. Поэтому, прежде, чем бежать к Джате, спросил позволения, а не просто пропал на четверть стражи — благо, отпуская умываться, ограничения во времени ему не указали.

Префект был чем-то занят. Сидел в кабинете за столом, рассматривал кучку из неполных трехсот дян, и вписывал какие-то цифры в документ с кляксой в заголовке.

— Можно, — сказал, не отрывая взгляда от монеток, префект. — Только к доктору зайди, спроси, не сходит ли он с тобой. А то сидит там, ерундой мается. Не люблю, когда люди на службе ничем полезным не заняты.

Илан зашел, как было велено. Доктор, странный человек, разбирал на кости мумию. Вроде бы, ту, про которую говорил Джата, с письмом попавшую в домашний шкаф к префекту. Череп уже лежал отдельно, руки и ноги тоже.

— Здрасьте! — громко объявил Илан с порога.

— Здрасьте, — ответил ему доктор, поправил на носу очки и вдруг поманил Илана пальцем. — Как думаешь, что это?

Черепом и костями на кафельном столе была расправлена и закреплена тонкая, норовившая свернуться карта из пальмовой бумаги. Или не совсем карта, скорее, план какого-то многоуровневого помещения. Чертеж был тонкий, тщательно прорисован в три цвета — черным, красным и коричневым.

Илан поглядел доктору через через одно плечо, потом через другое.

— Похоже на настольную игру, — сказал он. — Вот это обозначение дверей, это ямы, все остальное лабиринт. Только нет разметки по ходам. Но и так все понятно. На дверях задержка в один шаг, на ямах — в три...

— А мне кажется, это архитектурный проект, — сказал доктор. — Вот это, я думаю, вентиляционная шахта, тут какие-то внутренние мостики пунктиром... Впрочем, ничего не понимаю в архитектурных чертежах. Слишком сложно нарисовано...

— А вы это где взяли? — спросил Илан.

— Все тебе расскажи, да покажи. Где взял, там нету. Префект сейчас сильно занят?

— Деньги считает.

— Ну, ладно...

К Джате Наджед с Иланом не пошел, сказал, что наведается вечером, когда спадет жара. Так и остался рассматривать свой чертеж, переставляя по нему оторванные у мумии фаланги пальцев.

У Джаты все было без изменений. Обстановка в усадьбе держалась тяжелая, словно Джата уже умер и все соблюдают траур. Илану не нравилось, что Джату раньше времени хоронят, он поцапался с его старшей дочкой, обиделся и убежал. Вспомнил про обещание сообщать Рихону о перестановках инспекторов в префектуре, свернул в переулок и теневой стороной побежал в сторону Малой Рыночной, где жили Рихон с подругой. Впрочем, сообщить нерадостную новость, что инспекторское место уплыло, оказалось не судьба. Дома у Рихона бушевал скандал на сорок девять из пятидесяти, как говорят моряки. Подруга гоняла Рихона по двум сквозным комнатам костылем, тот прыгал от нее на одной ноге и отбивался чем под руку попадет.

— Жрать тебе давай? — неслось на улицу через распахнутые ставни. — Ты по блядям шляться будешь, козлина вонючая, а я тебя корми?!

— Да что ты, родная, я же по делу задержался, я клянусь! — пытался оправдаться Рихон, выставляя перед собой диванную подушку и принимая на нее очередной удар.

Илан отлип от подоконника, возле которого стоял на цыпочках, наблюдая. Отряхнул руки от голубиного помета, а одежду от пыли и побелки. Из окна послышался грохот опрокинутой мебели, Илан осуждающе покачал головой и двинулся назад в префектуру. Этот шлёп-нога еще и по блядям на костылях скачет. А ему дали пять дней отпуска с сохранением жалования, как пострадавшему на службе! И за Бабушкой, значит, Илан следи... Ну и ладно. Перетопчутся его друзья без места в префектуре. Еще неизвестно, что за друзья. Может, такие же, как Рихон, раздолбаи.

* * *

— Заметил, что челюсти скреплены проволокой, не открываются, — объяснял доктор, ладонью прижимая край настырно скручивающегося листа. — Стал разбирать — понял, что над верхней челюстью сделан тайник. Изнутри дырка, в дырке футляр, в футляре — карта.

— Как в сказке, — сказал Мем. — Заклинание в яйце, яйцо в рыбе, рыба в дельфине... Забавно. Знать бы, что за заклинание. Для чего. На карту острова сокровищ не похоже.

— Знаешь кого-нибудь, кто умеет читать чертежи?

— Пожалуй, что. Был тут один...

Господин Намур думал над картой недолго. Его не отвлекло даже то, что доктор бесцеремонно потрогал его за горелое ухо.

— Это схема ловушек к захоронению, — сказал инженер. — По крайней мере, обозначения в схемах характерные. Вот глухая комната, это яма — с водой, или сухая с кольями на дне, — вот тонкая стенка с обвалом, здесь лабиринт — вот сюда заходишь, и отсюда уже не выйти... Только я никогда не видел настолько сложных и многоэтажных мавзолеев. Видите, здесь тринадцать ярусов, и каждый с сюрпризом. Одинаковые механизмы в одном месте прорисованы красным, в другом — коричневым. Видимо, значит, что одни из них сработали и уже безопасны, а другие еще поджидают незваных гостей. Два пути — надежный и на удачу. Можно просчитать, каким цветом обозначен безопасный путь, если хотите.

— Вы бывали в таких гробницах? — поинтересовался Мем.

— Не здесь, в Брахиде. Они там старше арданских. Но и здесь могил с ловушками не строят уже лет триста.

— А карта новая, — сказал доктор.

— Значит, в гробнице кто-то недавно побывал и составил эту карту, — пожал плечами господин Намур.

— Если в гробнице кто-то побывал, значит, он оттуда все уже вынес, — ответил Наджед. — Для чего тогда карта?

— Может, береговое братство хранит там контрабанду, — предположил Мем.

— Может, — сказал Наджед. — Только не очень удобно. Во-первых, кладоискателей до сих пор в десятки раз больше, чем сокровищ в могилах. Нужно охранять, а то примут контрабанду за сокровища. Во-вторых, город мертвых далеко от берега. Хотя, смотря что за контрабанда...

— Спасибо, господин Намур, спасибо, доктор Наджед, — наклонил голову Мем.

Намур поклонился в ответ и вышел из кабинета. Наджеда так просто было не выгнать.

— Мне хотелось бы знать, что я нашел, — сказал он на пороге. — И что мне делать с остатками мумии? Собрать обратно? Я ее обыскал, в ней больше ничего нет.

— Что хотите. Хотите — оставьте себе на память, хотите — сожгите. В подвале есть печь для всяких остатков.

— На "ты", — поправил доктор. — Никак не дается, да?

— Не дается, — Мем кивнул. — Столичная привычка. Я скажу, если пойму, что это.

Дверь за Наджедом закрылась. Мем достал из-за пазухи рапорт госпожи Мирир, который опасался хранить в столе или сейфе, и стал перечитывать его более внимательно.

Архивариус Бора не всегда был полицейским архивариусом. Зато архивариусом он был всегда. Довольно долго он служил в городском архиве, бывшем на месте нынешней префектуры, потом перешел на службу в архив полицейской управы на Красной Горке. Потом вернулся на старое место — хоть и в иной роли, но на ту же должность и в то же здание. Все ему здесь было знакомо — работа, документы, тайники. Здесь он начинал свою карьеру. Деньги, если бы захотел, он спрятал бы более надежно, Мем в этом был уверен. То ли его поторопили, то ли он чувствовал себя за бронированной дверью архива спокойно и безопасно, поэтому не стал стараться, сунул свой капитал, куда попало, камушком прикрыл и притоптал. Может быть, поставил на это место стеллаж или передвинул шкаф — стоят в подвале они как попало, ни правильных рядов, ни нумерации. Некому заняться. И нечего хранить. Весь архив на сегодня умещается в половине тумбочки.

Карта, мумия, письмо — все это предназначалось Боре, вне всякого сомнения. Или принадлежало ему. Мумия пропала из архива по совершеннейшей случайности. Рабочие, оформлявшие усадьбу префекта, не выбирали, какие шкафы взять для бельевой комнаты. Взяли тот, который ближе ко входу, и соседний. К моменту, когда открылась префектура, Бора уже успел получить за некое постороннее задание гонорар и потерять карту. В утро, когда Мем проводил общее собрание на открытии префектуры, Бора, по всей видимости, находился на окраине города и вынужден был оправдываться перед неизвестным работодателем. Работодатель, принуждая Бору к усердию, не рассчитал силовое воздействие, у Боры не выдержало сердце, — Мем видел, во что оно превратилось, одна половина упругая, а другая словно жеваная тряпка. И теперь вместо Боры и с его ключами по префектуре бродит кто-то другой, тоже посвященный в курс дела. Ищет, как исправить то, что Бора проворонил.

Если тайна инспектора Боры растет корнями из старой управы, то и второй посвященный, скорее всего, будет со службы оттуда. Если тайна имеет общегородской или посторонний сыскному делу характер, то второй человек может быть кем угодно и откуда угодно.

Однако есть еще одна зацепка. Джата получил письмо от скелета, подумал немного и, возможно, узнал по каким-то, одному ему ведомым признакам почерк. А с почерком и человека. Это снова указывает на связь отправителя записки со старой управой. Сам Джата служил в старой управе. Кроме Джаты в префектуру оттуда перешли: инспектор Лурум, инспектор Мирир, инспектор Дару, архивариус Бора. Остальные были выбраны из квартальных смотрящих, из помощников уличных судей и из портового филиала старой управы, с которой время от времени происходил обмен кадрами. Например, госпожа Мирир сначала служила в порту, в управу перешла позже. А Рихон, напротив, был отправлен в портовое отделение с глаз долой за промах со взяткой — не у того потребовал, не то пообещал, в итоге получил понижение в звании и отправился начинать все с начала в порт. Инспектор Адар до перевода в префектуру служил начальником портового отделения, Рихона и Номо он привел в префектуру с собой. То есть, и с портовыми Джата пересекался и по службе, и в документах. Это если брать инспекторов. А если просеивать дознавателей, солдат, мелкую обслугу? Тут меньше шансов на письменное знакомство с Джатой, но кто его знает. Люди пишут не только доклады, отчеты, служебные записки, но и стихи, личные письма, подписывают вещи... Да, в общем, что гадать. Ловить надо.

Скрипнула половинка двустворчатой двери.

— Я вернулся, — сообщил Илан, просачиваясь из темного коридора на свет.

— Скажи, дружок, — сказал ему Мем, — когда Джата перед неприятностями в курительном саду, уходил из префектуры, он не говорил тебе, что с кем-то встречается?

Илан покачал головой:

— Не помню такого.

— А по делу он ничего выяснить не успел?

— Только то, что чернила из общей бутылки в префектуре — такие же разбавленные, а бумажка для записки оторвана от ширмы госпожи Мирир с угла ближе ко входу.

* * *

Вопрос "кому доверять?" был самым важным и самым неприятным для разбора. В его решении слишком дорого обходятся ошибки, как в одну, так и в другую сторону. Немного доверял Мем, например, Илану. Но для более серьезной работы нужен и более серьезный помощник. Обойтись без участия местных в чужом городе, где общего со Столицей разве что классификатор преступлений, а остальное все другое, нечего даже и мечтать.

Вся эта пьющая компания, к которой прошлым вечером его приглашали присоединиться, — она родом из старой управы. А старая управа должна быть целиком под подозрением. Включая доктора, который в префектуру чуть не силой напросился. Между тем, никто из них не мог напугать Илана в подвале, потому что всех их Илан потом видел наверху. Захлопнуть дверь в подвал, помогая занятому поисками сообщнику? Вряд ли. Любой из них мог просто позвать Илана назад под благовидным предлогом. Например, сказать, что заглядывать в подвал Илану еще не по чину. Илан бы послушался. Значит, выбирать доверенное лицо придется все равно из них.

Доктора пока подвигаем в сторону. Каким бы благородным ни было его стремление обогатить науку новыми знаниями о трупах, глаза и уши кира Хагиннора прямо под локтем Мему не нужны. То же самое относится и к инспектору Намуру, хоть он тем вечером с ними и не пил. Использовать осведомителей в качестве союзников, можно лишь в самом крайнем случае. Если совсем завал.

Инспектор Лурум слывет лучшим знатоком воровской среды Арденны. Знает в лицо всех серийных преступников города и многих гастролеров, у него огромная агентурная сеть среди жуликов всех мастей, контрабандистов и профессиональных нищих. Видимо, он щедро раздает выделенные на поддержание агентуры деньги, не оставляет половину, а то и две трети себе на карман. Работает честно. Но среди несколько иного народца, чем нужно Мему. Демоны высших сфер летают выше.

Госпожа Мирир специализируется на более серьезных делах. В основном, на убийствах. С одной стороны, Бору действительно убили. С другой... Женщина-инспектор это очень непривычно для Столицы. Тем более, на самом пограничном рубеже справедливости и порядка — рядом с убийцами, насильниками, безумцами. В Арденне, правда, всем на это плевать. Здесь хочешь жить — умей вертеться. Есть и третья сторона. Если здесь завязаны крупные финансовые аферы с теми же миллионными контрабандами, которые покрывают местные воротилы во главе с господином Химэ, то для них и госпожа Мирир летает низковато. Тут в самый раз был бы доктор с идеальным аристократическим обликом, с золотыми очками на носу, с драгоценной булавкой в шейном платке и с доступом в любые дома. Только он, как и господин Намур, не следователь. А Мем не кир Хагиннор, чтобы принуждать человека заниматься не своим делом, даже если это необходимо в целях получения информации.

Несомненным остается одно: кем бы ни был заказчик ночных похождений по префектуре, по его приказу убили человека. Может, непреднамеренно, но дело касается уже не старой управы, а новой префектуры, и нужно показывать зубы. С кем угодно пусть шутят свои шутки, но не с новыми властями. Если кир Хагиннор собрал местную финансовую верхушку, чтобы попугать ее новыми порядками, то и префекту стесняться нечего.

Мем поднялся с начальственного места и отправился в зал, где два дознавателя пытались обучить господина Намура премудростям сыскной науки. Господин Намур печально сидел над рукописным словариком блатного жаргона, а дознаватели раскладывали перед ним пасьянс из разных форм документов и пытались втолковать, чем отличается их заполнение, если изменяются условия поставленной перед следователем задачи. При появлении префекта все трое дружно встали.

— Господин инженер, у меня есть к вам вопрос, — сказал Мем. — Пойдемте на улицу, поговорим.

— Я по-прежнему инженер? — приподнял бровь господин Намур, когда они вышли в сад между префектурой и усадьбой. Мимика на целой половине лица была у него довольно богатой.

— Возможно. Скажите мне, как человек технически образованный, что можно нагрузить на корабль, чтобы объем груза не превысил возможности судна, но, при этом, чтобы стоимость зашла за триста миллионов лар?

— А, вот вы про что. Какой именно корабль вас интересует — пьяный или отравленный?

— Расскажите про оба.

— Пьяный корабль собирали южнее Арденны три с половиной года назад. Это была подать Ардана, плата за протекторат и военную помощь сроком чуть не за двадцать лет. Основную ценность составляли алмазы с границы, их везли в бочках с вином. Везли не местные, за податью присылали галеру из Столицы. Охраны нагнали, вывели два подставных судна, попытка взять один из конвоев была — будь здоров, весь островной флот собрался. Но сама галера улизнула. Пираты с охраной дрались, как ваши говорят, за фуфел.

— Сколько стоил пьяный корабль?

— Триста плюс-минус десять.

— А страховали доставку где?

— Не могу знать. Логично предположить, что в Столице. Вряд ли такой груз доверили бы местным конторам, которые сами напрямую связаны с пиратами.

— Хорошо. Отравленный корабль — это что за история?

— О, этот груз вряд ли захотели бы взять пираты. А если бы взяли, сейчас на островах их гнездилось бы куда меньше. Того корабля все боялись словно чумы, слава о нем шла... дальше, чем он сам. Заказ с острова Ишуллан. Для стекольного производства и лабораторий, там открывали два новых завода. Ртуть в стальных сосудах, редкие металлы, многие из которых токсичны, оксиды, кислоты, сложные химические соединения. Очень высокая стоимость, но полная неприменимость в обычной жизни. Невозможно ни использовать, ни продать. На тот корабль за бешеные деньги еле набрали команду и он шел без охраны. Слухи про него бродили жуткие. Цену груза назвать затрудняюсь. Возможно, она зашла не за триста миллионов, а за четыреста. Некоторые яды очень дороги и сложно транспортируются. Но корабль был арданский. Часть груза забирал в Брахиде, часть в Арденну привезли караваном по суше с восточных предгорий, с места добычи, часть вообще доставили с Хофры. Я как раз недавно прибыл на ходжерскую верфь в Бархадаре. Два года назад это было, все те разговоры помню.

— Доставил отравленный корабль груз?

— А куда бы он делся. Доставил и вернулся. Даже не помер на нем никто. По крайней мере, сразу. Сам корабль карантинная служба потом отбуксировала на отмель и сожгла, словно заразный. Команда, чтоб не сидеть в карантине, забрала деньги и сбежала на острова на шлюпке, что с ними дальше было, не знаю.

— Спасибо за объяснения, господин Намур, — наклонил голову Мем. — Можете возвращаться на рабочее место и практиковаться в бумагомарании дальше. Бумаги у нас закуплено много. Не бойтесь ее портить.

Намур нахмурился, потом понял, что это шутка.

Отравленный корабль немного разочаровал Мема. Все оказалось проще, чем он представлял. Никаких вам контрабандистов, никаких морских приключений. И почти никакой опасности для страховой конторы, если не считать бунт команды или погодные условия. Хитрый жук этот господин Химэ. Дело-то было простое, а хвастаться миллионными сделками теперь славы хватит на десятки лет. Какая выгода для репутации!

Ладно, в высших сферах Мем попробует полетать сам. А на земле придется пользоваться помощью госпожи Мирир. Другим из префектуры еще меньше доверия.

* * *

Гениальные идеи посещали Илана нечасто, но, все-таки, случалось. Догадка пришла сама собой. С чего префект взял, что "привидение" это кто-то свой, с пропуском? На территорию префектуры есть вход, через который не нужно пропуска, и вход этот — усадьба самого префекта. Обидно было слышать слово "крыса", слово "шпион", слово "предатель". В понятие "свой" Илан привык вкладывать нечто иное, нежели говорил префект. "Свои" были для Илана семьей. Может, и дураки местами, но честные. Пусть раздающие подзатыльники, зато хорошо знающие и преданно исполняющие свою работу. "Свой" не мог закрыть Илана в подвале и пытаться его убить. Просто потому, что этого не может быть ни при каких условиях никогда. Свой не мог смертельно ранить Джату. Не мог столкнуть Рихона в колодец. Не мог бросить Бору на съедение водяным ящерицам. Ни при старых властях, ни при новых.

Идею Илан решил проверить практикой. Зашел через сад на кухню, там его уже знали. Кухарка, молодая еще баба с красными руками и потным красным лицом, мешала что-то вкусное в большой кастрюле.

— Тебе чего надо? — напустилась она на Илана, потому что он вошел тихо и напугал ее.

— Я пропуск потерял, — сказал Илан виновато.

— Сварю я его тебе теперь, что ли?

— Мне нужно выйти в город и зайти назад, — попросил Илан. — Можно через вас это сделать? Я быстро.

— А половником тебе вдоль хребта не нужно? Сейчас сделаю!

— Ну, пожалуйста!

— Жди домоправителя или иди к хозяйке, если приспичило, я тебе свой ключ не дам. Много вас тут ходит — дай войти, дай покушать, пойдем за угол... Хочешь жрать — возьми кусок пирога и иди ищи свой пропуск. Здесь не проходная. Запрещено!

Попытка не удалась, тем не менее, из разговора Илан сделал выводы. Похоже, не он первый просится выйти или войти. Возможно, будь Илан пообаятельнее или постарше, к его просьбе даже прислушались бы. Вот дед, например. Он, хоть и на одной ноге, а произвел на кухарку впечатление в ту ночь, когда оставался ночевать в усадьбе. И кроме кухарки в доме есть люди. Кто-нибудь да пропустит. Не угодно ли поискать крысу здесь?

В префектуру Илан вернулся с пирогом. Есть в общем зале было неудобно, еще отобрал бы кто-нибудь, он пошел в писарскую. Там недовольный Упта на пирог даже не взглянул. Ругаясь сквозь зубы запрещенными словами, он торопливо чертил линейкой дополнительные графы в журнале учета рабочего времени.

— Это издевательство, — возмущался он. — Каждую сотую теперь, что ли учитывать? Что за сволочная выдумка! Представь, что мне велели: каждый вход и выход записывать, а не когда кто берет ключи и сдает ключи! Да у меня рука отвалится писать, столько тут народу мелькает! Я даже по именам всех не знаю! Страшного этого видел, новый который? Я без понятия, кто это! Так и буду писать: Страшный! Пусть разбираются!..

Илан молча поделился пирогом, дожевал свой кусок и пошел в кабинет к префекту, вдруг будут поручения. О том, что следить нужно не за официальными входами-выходами, а за собственным домом, Илан решил пока префекту не говорить. Он и сам понаблюдает.

* * *

Госпожа Мирир ждала вызова на разговор. По крайней мере, из префектуры она после ночного дежурства не ушла, хотя имела право не появляться там сутки после того, как ее сменили.

— Вот две вещи, которые мне в деле не нравятся, — сказал Мем после того, как полностью рассказал ей историю со скелетом, заданием Джаты, господином Химэ, ночными похождениями Илана и привидением с ключами. — Вот эта карта и даты чеканки тех монет, которые мне принес господин Химэ и тех, которые я нашел в тайнике Боры.

Карта и список легли перед госпожой Мирир на стол.

— С монетами понятно, почти все они из одного выпуска. Семьсот тридцать четвертый — последний год, когда чеканили дяны. Кое-кто решил сделать себе запас на черные времена, сейчас он свой запас тратит. Не знаю, то ли у него настали эти черные времена, то ли время настолько золотое и денежное, что запас стал не нужен, и его пустили по мелочи в расход. А это что такое? — госпожа Мирир взяла в руки карту.

— Господин Намур, инженер, сказал, схема ловушек к одной из гробниц.

— Да ну его, у него наверное мозги сгорели вместе с рожей, — усомнилась госпожа Мирир. — Где он видел такую гробницу? Там бывает два этажа, ну, три этажа в самых сложных. Это точно не гробница.

— Тогда что это такое?

— Понятия не имею. Тут целый комплекс с несколькими входами... Позволите мне взять ее на время? Есть люди, которые разбираются в старых захоронениях куда лучше вашего инженера.

— Я не хотел бы, чтобы вы ее кому-то показывали, — положил ладонь поверх бумаги Мем. — За эту карту убивают. Всех, кто ее видел, я прошу молчать об этом.

— Хорошо, — пожала плечами госпожа Мирир. — Но все равно придется посоветоваться с одним человеком в порту. Быть может, он знает и про мумию. Не волнуйтесь, это не выйдет за пределы наших с вами разговоров. Мой человек очень мне обязан, он не станет трепаться. Кстати, сама мумия где?

— У доктора.

— Если беспокоитесь о безопасности всех причастных, думаю, доктору следует мумию сжечь. И всем рассказать об этом. Что нашли гадость в архивном шкафу и сразу отправили в печь. Без расследования. Если хотите, организуем торжественный вынос тела.

— Вы с доктором хорошо знакомы?

— Ну... да.

— Он вас лечил?

— К счастью, не доводилось. Однажды я поручилась за то, что он выполнит клятву.

— Выполнил?

— Выполняет. Это долгая история, в его случае, видимо, на всю жизнь. Если хотите спросить еще и о том, можете ли вы ему доверять — ничего не скажу. Не буду брать на себя ответственность за ваше решение. Я бы доверяла. По крайней мере, в делах префектуры он лицо незаинтересованное. Просто, знаете, господин префект... у него сложная жизнь. Если он сядет и будет думать, почему она настолько сложная, ничего хорошего он не надумает. Поэтому он всегда занимает себя работой. Другой бы на его месте давно яду напился, а он день и ночь работает.

— Прямо, как вы, — улыбнулся Мем.

Госпожа Мирир посмотрела на него странно. И не по-доброму. Неверно поняла, к которой части ее слов относится реплика.

— Я не идаши, — качнула головой она. — Я просто вдова, которая унаследовала дело своего мужа. Кто-то наследует булочную, кто-то рыболовецкое судно. А я — надзор за портовым кварталом. Чтобы мне и моим детям не умереть с голоду.

— Извините, — сказал Мем. Под взглядом госпожи Мирир ему стало неуютно. — Я, кажется, задел больную для вас тему. Расспросите про лабиринт своего человека. Может, все-таки существует гробница в тринадцать этажей, с несколькими входами и с множеством ловушек. Может, он даже знает, где она находится и кто там похоронен. Только будьте осторожны. Про скелет пока — никому и ничего. Словно он до сих пор не найден.

— Будет исполнено, господин префект, — инспектор поклонилась по мужски и покинула кабинет.

Черта с два решаются эти загадки, подумал Мем. Стоит тронуть одну, как вокруг нее находится полдюжины новых. Множатся, словно кожная зараза, которую нельзя чесать, чтоб не расползалась...

В дверь просунул голову Илан. Физиономия у него была такая довольная, будто ему тоже дали взятку в триста дян. Или он нашел равноценный клад и сумел его присвоить.

— Можно? — спросил он.

— Нужно, — отвечал Мем. — Кто такой "идаши"?

— Ну... — Илан замялся на пороге. — Это мститель. Когда у семьи есть кровный враг, которого непременно нужно убить, они выбирают специального человека.

— Какую клятву он дает?

— Что не будет знать никаких удовольствий в жизни, кроме мыслей о мести. Он живет один, не заводит семью и не может вернуться к родственникам, пока не отомстит...

— Как у вас все сложно, — покачал головой Мем.

И хорошо, что так. А то ему сначала показалось, что под этим словом скрывается нечто другое. Ну, по крайне мере, это многое объясняет.

— Вот тебе денежка, Илан, — Мем выложил на стол одну из найденных в архиве монеток. — Пойди в лавку, принеси меру муки и локтей сто самой тонкой рыболовной нити, какую только найдешь.

— Которую плетут из паутины?

— Любую, только тонкую.

— Хорошо, — кивнул секретарь. — Будем на привидение силки ставить?

— Иди, догадливый. И никому не рассказывай, за чем послан. Попроси в бумагу завернуть. Только ты и я знаем, понял?

Следующим на очереди посещения снова стоял доктор. Мумия у него оказалась припрятана, патрульные только что доставили к доктору настоящий труп. Вокруг стола с мертвецом суетился инспектор Дару и требовал обходиться с покойником почтительно, апеллируя к религиозным чувствам доктора — ведь тот тоже считался единобожцем, по крайней мере, косу для погребального обряда носил.

Труп был типичным удавленником, плохо пах и плохо выглядел. В коридоре толпились родственники покойного, кто-то пробовал рыдать, кто-то с опаской заглядывал в открытые двери прозекторской. Один из солдат пытался воспрепятствовать нарушению служебных границ и установить тишину, но не слишком успешно. Доктор при этом сдвигал очки на кончик носа и, по своему обыкновению, насмешливо смотрел на Дару. Воздействия это не имело. Инспектор Дару, несмотря на показную хлопотливость и некоторое святошеское ханжество, не был так уж прост.

Мем решил спасти положение.

— Что здесь происходит? — гаркнул он поверх голов, остановившись у родственников за спинами. — Что за птичий рынок? Инспектор Дару, эти люди с вами? Будьте любезны, соберите их и уведите туда, где им положено быть — вон из префектуры!

— Да, господин префект! — инспектора Дару от неожиданности сложило в поклоне ниже, чем перед генерал-губернатором. За десять ударов сердца его самого и семью пострадавшего словно ветром сдуло.

— Ловко, — похвалил Наджед. — Громко. Благодарю.

Мем затворил за собой двойные двери.

— У меня появилась просьба, — сказал он.

— За то, что разогнал этих галок — все, что хочешь. — Только дверь приоткрой. Для сквознячка. Воняет.

Мем приоткрыл одну из створок и огляделся. Поблизости никого не было.

— Мне нужно что-нибудь, какая-нибудь гадость, которую сложно отмыть. Красящее вещество, например.

— За красками — это не ко мне, — доктор снял с трупа башмаки и начал срезать одежду. — А для чего конкретно нужна краска?

— Мне нужно так отметить человека, чтобы я и через три дня смог бы его узнать. У тебя точно нет ничего подходящего? Тогда посоветуй, к кому обратиться в городе.

Доктор приостановился. Отложил инструмент, снял перчатки из рыбьей кожи.

— Красящих веществ нет, — сказал он. — Есть другое... Вот такая штука подойдет?

Из шкафчика, куда вчера выставил коллекцию своих склянок, Наджед достал небольшой флакон с плотно притертой пробкой. Взболтнул внутри маслянистую бурую жидкость. Осторожно, щипцами вынул пробку и поднес флакон Мему к лицу. В нос ударил ужасный запах. Мем отшатнулся.

— Что за дрянь? — удивился он.

— Лекарство от проказы. Нескольких капель хватит, чтобы благоухать три дня.

— Из чего делают такую гадость?

— Продукт перегонки лягушек в дистилляторе, — усмехнулся Наджед. — Третья фракция. У тебя хорошее обоняние? Тогда и через пять дней следы по запаху найдешь. Сам только не обляпайся. А то никто с тобой дружить не будет. — Он заткнул флакон.

— Как же я его подложу незаметно? — вздохнул Мем. — Оно же воняет.

— Куда тебе его надо подложить?

— Я хотел в деньги. — Мем подумал. — А что ты сделал с мумией?

— Почти собрал назад. Напоследок мне помешали.

— А футляр из-под карты где?

— И футляр на место вставил.

— Он крепко закрывается?

— Вполне.

— Можешь перелить эту дрянь в футляр и заложить его в мумию?

— Легко, — доктор засмеялся. — Слушай, отличная получится шутка. Приходи через четверть стражи, сделаю.

* * *

К вечеру кабинет префекта был закончен. Архив они сделали сразу после обеда. Тончайшую нить, из которой плетут сети для озерной рыбешки, префект запутывал сам, дело Илана было — пройти с ситом и насеять на стратегических путях муки.

— Как домой пойдешь? Темнеет, — сказал префект.

Илан отмахнулся:

— В казармах переночую.

— Отлично. Тогда сделаешь еще одно доброе дело. Спустись к доктору и возьми у него мумию, если готова. Вынесешь ее или на писарский пост, или в общую залу. Нужно сделать так, чтоб все, кто есть в префектуре, с ней познакомились. Чем больше народу про нее узнает, тем лучше. Подумай, где ее оставить удобнее. Только ненавязчиво. Скажешь всем, что в подвале нашли, а я выбросить велел. Сито на кухню отнести не забудь. И отряхнись. С утра был черный, к вечеру весь белый. Беда с тобой.

Илан послушно обхлопал одежду и отряхнул обувь. Стал заворачивать сито в бумагу, чтобы не мусорить в коридоре и на лестнице. Префект задумчиво смотрел на него сверху вниз.

— Повтори, что я велел, — приказал он

Илан повторил слово в слово.

— Верно, — одобрил префект. — Ладно, давай сито мне, я сам отнесу.

Илан вцепился в бумагу. Сито было нужно ему для собственных целей, отдавать его он не хотел.

— Может, от доктора до архива коридор тоже подсыпать? — предложил он. — Коридор-то темный.

— Мука еще осталась?

— Две горсти. Хватит.

— Ну, давай. Только не светись сильно. И к доктору близко не подсыпай, а то разнесут ногами в общий зал, будет заметно. Пес знает, Дару к нему еще потащится за результатами вскрытия. Доктору скажешь, пусть тоже не задерживается. Ночью в префектуре лишних быть не должно.

— У доктора сегодня труп.

— Я знаю.

Илан плотнее запаковал сито в бумагу и пошел сыпать подвальный коридор. Архивариуса в префектуре по сей день не назначили, ключи были только у префекта и у привидения, в архив никто не ходил. Не затопчут. Тем более, что в коридоре Илан истратил всего одну горсть муки, только под самую дверь.

— Иди отсюда, — сразу сказал ему доктор, едва Илан переступил порог прозекторской.

— Почему?

— Иди, ночью спать не будешь.

— Что я, покойников не видел? — презрительно произнес Илан и демонстративно развернулся в сторону стола.

По правде сказать, покойников, вывернутых наизнанку, он и правда никогда не видел. Пришлось сразу же и отвернуться. Запах в помещении тоже стоял не из приятных. У доктора-то нос был заткнут кусочками ткани.

— Меня за мумией прислали, — сказал Илан, переводя взгляд на стену. — Господин префект велел вынести ее в общий зал.

Доктор стряхнул с руки испачканную перчатку и потянул из-под стола мешок, в который по шею была завернута скрюченная мумия. Выглядела она так, словно мир вокруг был ей любопытен, она притаилась и выглядывает из мешка с опаской и интересом.

— Я ей немного пальцы поломал, — сказал доктор. — Но будем считать, что это так и было. Забирай.

Писарь Упта чуть не упал с табурета, когда разглядел, кто выглядывает из мешка у Илана за спиной.

— Видал? — спросил его Илан. — Помощника тебе несу. Ты ж один не справляешься. Будете вместе рабочее время записывать!

И сделал попытку посадить мертвеца Упте на стол.

— С ума сошел! — вскрикнул Упта и отпихнул мешок. — Откуда он у тебя?

— В подвале нашли. Не иначе сам царь Апатай. Префект велел выкинуть, когда домой пойду, только я сегодня не пойду, лень туда-сюда бегать, в казарме заночую. Давай, тебе его оставлю?

— Да забери ты его со стола, неприлично! Если надо, прихвачу с собой, когда пойду. У меня как раз по пути помойка. Только я еще не иду. Давай его спрячем. Клади под стол.

— Я только ребятам покажу, — сказал Илан и отправился за ширму к дознавателям.

Там он, собственно, мумию и бросил. Таскать ее на себе было тяжеловато, приказ он выполнил — в общий зал мертвеца доставил, а сито под мышкой все время норовило упасть или развернуться. Илана ждало еще одно важное дело. Он проверил остаток муки в кульке и направился в сторону, которую префект бы не одобрил — к черному входу в кухонный флигель усадьбы.

Илан тщательно рассеял муку на порог, ступеньку и немного хватило даже для дорожки возле клумбы. Сито повесил на дверной молоток. Потом, с чувством выполненного долга, отправился спать в полупустую конюшню, к усадьбе она располагалась ближе всего. Вставать, чтобы проверить результаты, нужно было рано. Как раз конюх разбудит перед рассветом...

Но выспаться толком не удалось, доктор сглазил. Лошадей было всего две, однако вели они себя так беспокойно, что Илану все время казалось — вот, уже утро. Сена в сеннике он тоже не обнаружил, по проходу была рассыпана на просушку свежая трава, сгребать которую в кучу было бессмысленно. Илан завернулся в старую попону и улегся на ларь с овсом. В ларе всю ночь пировали мыши, это не добавляло удобства. Наконец, намяв на ларе бока, испачкав где-то руки дегтем и устав стучать мышам, Илан решил, что хватит. В прошлый раз его закрыли в подвале в вечернюю стражу. К середине второй ночной уж кто-нибудь да оставит на муке следы.

Неподалеку кукарекнул петух. Илан взял фонарь, прихватил из-за ларя веник и отправился проверять свою ловушку, пока ее никто не обнаружил.

В небе еле брезжила предрассветная полоска, было зябко и сыро — по утрам начинало холодать в преддверии сезона дождей. Но днем город все равно разогреется, как сковорода.

Сито с двери исчезло. Илан сдвинул в потайном фонаре шторку и посветил на ступеньки и дорожку. Следы отпечатались и были знакомы ему вдоль и поперек — один башмак и одна палка-хромоножка, заменявшая деду ногу от колена. Илан от огорчения чуть не разбил фонарь. Потом кое-как собрался и смел эти досадные следы к цветам. Еще не конец света, сказал он себе. И не конец расследования. Для полноты картины нужно проверить, был ли кто в подвале. Илан забросил веник за куст и побежал к префектуре.

* * *

Вопреки опасениям, префектура к утру не провоняла. Дежурный, по традиции, спал на составленных стульях, писарь, тот самый знаток стихов, уже приученный к тому, что префект появляется на службе раньше, чем меняется ночная смена, с унылым лицом перекладывал какие-то бумаги в своей загородке. Заметил префекта — подскочил так, будто увидел царя Апатая. И мумия нигде на видном месте не сидела.

Мем заглянул в прозекторскую. Покойник, голый, но аккуратно зашитый, вытянулся на столе. Пол был залит очередной принесенной доктором гадостью, гадость эту гоняла тряпкой от стены к стене одна из помощниц Наджеда. С Мемом она даже не поздоровалась, посмотрела мимо, словно он никто.

У двери в архив мука была почти сметена, словно по ней кто-то ползал на коленках. Мем отпер архивную дверь. Солнце падало наискось и хорошо освещало пол возле входа. Следов внутри не было. Нитки нетронуты. Мем дернул за одну, порвал. Ловушка не сработала. Может, зря вчера насыпали в коридоре. Мог заметить и не полезть внутрь. Кто и как натоптал снаружи, уже не определишь. Надо посмотреть, что в кабинете. Но велика вероятность, что то же самое. Может, хоть мумию забрал...

Илан, словно бездомная сиротка, спал почему-то не в казармах, а на втором этаже префектуры, прямо на полу, где за мраморными ступенями лестницы начинается плохой паркет. Когда Мем его разбудил и повел смотреть ловушки в кабинете, тот был мрачнее тучи. Судя по всему, жестоко не выспался. С ловушками все обстояло так же, как в подвале. Никто не интересовался, никто не приходил. Даже простая контролька на открывание двери — с хорошим фонарем и муку, и нитки можно было заметить — осталась на месте. Только у самого окна наползала широких борозд Бабушка.

Мем как раз думал, стоит ли оставлять нитки и муку до следующей ночи и не ждать ли кого днем, когда другая помощница Наджеда, такая же молчаливая, как первая, принесла ему записку. "Попался. Пойдем со мной. Н", — было написано там.

— Снимай путанку, — сказал Мем Илану. — Оно в другом месте влипло.

Илан угрюмо кивнул.

— Слушай, — сказал ему Мем, — я уйду с доктором, потом в адмиралтейство. Вот тебе ключ, запрись в кабинете и спи хоть до второй дневной стражи.

— Я не хочу спать. — мрачно отвечал Илан, отводя взгляд.

— Что случилось?

— В семье проблемы, — Илан старательно не смотрел на префекта.

— Иди домой, разбирайся со своей семьей, — разрешил Мем. — На сегодня свободен. Завтра чтобы был вовремя.

Секретарь быстро и недоверчиво взглянул ему в лицо, мухой сорвался с места и исчез за поворотом на лестницу. Даже "спасибо" не сказал. Мем пожал плечами, глядя ему вслед. Некоторые вещи в Арденне он так и не научился принимать как должное. Ладно, необязательность церемоний — все эти танцы с раскланиванием, непременное "вы" в обращении к старшему по возрасту или по рангу, почтительность позы, наклон головы, сложенные перед собой ладони, внимание и повиновение... Это больше обременяет, чем дисциплинирует. Но какие-то приблизительные зачатки воспитания, обязательности, уважения к интересам ближнего хоть у кого-то должны быть? Кто теперь будет распутывать и подметать кабинет? Видимо, сам префект. Сегодня с утра все какие-то странные. Привидение не явилось, писарь смотрит из-за конторки дикими глазами, секретарь не в себе, жена опять на ночь не пришла, хотя это-то, как раз не странно. Она теперь спит днем, и ночью ей постель без надобности. По ночам она читает и смотрит в небо. Впору снова звать Наджеда в усадьбу, оставлять их наедине и ждать, что он снова скажет ей оскорбительную речь. А спросить ее, в чем дело, нельзя. Она-то столичная фифа со всеми церемониями, ее сиятельство по-простому не разговаривает. По крайней мере, с мужем. И как так жить?..

Доктор ждал его на выходе из префектуры, чуть не приплясывая от нетерпения. С собой у него была сумка, с которой он приходил к Джате. Мем не припоминал, чтобы давал разрешение Наджеду ходить по больным в присутственное время, но доктор не дал ему спросить, в чем дело, сдернул под локоть вниз по ступенькам, и уже на ходу весело предложил:

— Попробуй угадать, кто попался на приманку! Ты отлично его знаешь. Его весь город знает.

— Кир Хагиннор, — не вполне поддерживая веселье, сделал предположение Мем.

Доктор хихикнул.

— Было бы здорово. Но нет. Хотя очень близко.

— Господин Химэ, — наобум предложил Мем.

— Ты знал!

— Не знал, — Мем покачал головой. — Даже не готовился к такому повороту. Что, ты полагаешь, я ему должен буду сказать? Это дело по убийству. Мне по регламенту положено двух приставов с собой брать. Ты сам туда зачем идешь?

— Я иду с тобой. Раз ты идешь по убийству. К Химэ лучше без приставов. В любом случае, приставы там ничего не решат.

— Позволь мне выбирать, в какой ситуации приставы что-то решают, а в какой нет, — строго возразил Мем. — Тебя к нему позвали, что ли?

— Ну! — доктор совсем не обращал внимания на то, что хмурое окружение заразило Мема угрюмостью. — Утром дома завтракаю, вдруг влетает писклявый человечек с характерным запахом от одежды и начинает кричать и плакать, что господина Химэ отравили, и всю усадьбу Химэ отравили, и что я должен немедленно всех спасти, за это мне будут золотые горы и все, что пожелаю...

— А ну, погоди! — Мем остановил доктора за плечо прямо посередине улицы. — Он думает, это яд. И что ты ему ответишь?

— А что я ему должен ответить? — удивился Наджед.

— Ответь, что это яд.

— Я не жулик. Я не стану врать.

— Тогда предоставь разговаривать мне.

— Смотри, чтоб я не пожалел, что позвал тебя с собой.

— Смотри, чтоб я к тебе не приклеил двух приставов.

Доктор дернул головой.

— Если ты всегда так ласково уговариваешь, понятно, почему...

Мем не дал ему договорить. Одной рукой сгреб за одежду на груди и приподнял. Трое прохожих тут же остановились поглазеть, надеясь на драку. Доктор, несмотря на высокий рост, ничего не весил. Был тощий и костлявый. И так всерьез испугался, что Мему даже неловко стало. Мем поставил его назад, перехватил готовую упасть сумку. Пробормотал:

— Извини. Сегодня всем не везет. День такой.

Наджед фыркнул что-то невразумительное, отряхнулся, поправил очки, повернулся у Мему спиной и зашагал вперед.

— Извини, — еще раз, уже в спину, но погромче сказал ему Мем.

— Тебе мало пристава, которого ты ко мне уже приклеил? — почти спокойным голосом проговорил Наджед.

— Ты про кого?

— Про твоего кривого. Инженер, или кто он там.

— Я не давал инженеру распоряжений. Его прислали следить за мной. Чтоб я взяток не брал, у кого нельзя.

— Он перепутал тебя и меня? Какая досада! Кто его прислал следить за тобой?

— Кир Хагиннор...

— Тьфу ты! Плевать он хотел на твои взятки. Не льсти себе!

— Спокойно разговаривай!

— За собой следи!..

Мем понял, что, если они вот так придут в дом Химэ, то подерутся еще и там. На радость слугам. Надо было провернуть колесо неудачного дня вперед. Силой, если оно застряло на неприятностях. День был поворотный, Мем это чувствовал. Ночью к нему в окно приходил нежданный гость — северный ветер. Мем проснулся, отдернул занавеску и впустил ветер в спальню. Долго стоял под течением прохладного воздуха и смотрел на север, в темноту, вспоминая дом. В соседнем саду с громким шорохом качались зеленые перья на пальмах — ни листьями, ни ветками их не назовешь. Все не такое. Только звезды похожи. Хотя, говорят, и звезды разные. Но это кирэс Иовис разбирается в звездах. Для Мема они посеяны так же густо и светят так же знакомо, как в Таргене. А больше родного здесь — ничего. С детства хотели путешествовать, господин префект?.. Не знали, чего хотели.

— Наджед, — позвал Мем. — Остановись!

Слова: "Сделай лицо попроще", — Мем оставил при себе.

— Кулаки в рукава спрячь, — отозвался Наджед, сокращая шаг.

— Я не прав. Я... больше не буду, — Мем наклонил голову, как следовало перед высокорожденным. — Нам нужно договориться, что мы скажем Химэ. Раз уж мы идем без приставов.

— Кого Химэ убил?

Мем кратко рассказал про инспектора Бору и про бродившее с обысками привидение. Усадьба господина Химэ уже видна была на вершине холма, оставалось пройти к ней полтысячи шагов. В богатых кварталах улицы были пустынны. Можно спокойно идти и разговаривать, не беспокоя встречных.

— Про карту ты знаешь, — сказал Мем. — Раз мумию сдали ему, значит, по его приказу у меня такой бардак в хозяйстве. И притянуть его за убийство инспектора префектуры, хочу или не хочу, я должен. И отвечать он должен. Пусть косвенно, пусть не по закону, — но я разберусь и доложу киру Хагиннору, а он решит, что это за фокусы и как они наказуемы.

— Подожди с киром Хагиннором, — сказал Наджед. — Попробуй пока без него. Химэ ему скорее друг, чем враг. Они союзники, противник у них общий.

— С чего ты его защищаешь?

— Я тоже должен. Не деньги и не Химэ. Я не могу сделать сам, что должен. У Химэ руки длиннее. Поверь мне, кир Хагиннор такой помощи будет только рад.

— Ты на кого работаешь? На Химэ?

Доктор остановился и поверх очков посмотрел Мему в глаза.

— На себя, господин префект. Но мне нужны союзники. Химэ, ты, кир Хагиннор...

— Где я, и где кир Хагиннор с Химэ...

— А где мне искать людей с такой же целью? В мэрии? У купеческих старшин?.. У северных властей единая задача — уничтожить пиратскую столицу. Вам же не сами пираты мешают. Пираты были всегда и есть везде, даже в ваших собственных таргских водах. У вас равновесие потеряно тут, на южной границе. Баланс сил сместился. Вам с ваших весов мирового порядка политические гирьки снять надо. Пока другие южные соседи не приняли Острова Одиночества всерьез. Пока эти острова не стали государством. Таким государством, с которым даже вам придется считаться. Моя цель мельче, но с головой помещается в вашу. А теперь подумай, что я сам могу сделать с пиратами? Где я, и где остров Тобо?.. Вот я к вам и пришел.

— Кому ты должен отомстить?

Доктор несколько мгновений смотрел на Мема, словно удивляясь: раз он так осведомлен, почему так недогадлив?

— Худому злому человечку в черной одежде, — наконец сказал он. — Не обижай Химэ. Он поможет не только мне, он поможет всем.

Мем тоже помолчал.

— Пока ты дождешься, что Химэ тебе поможет, твой человечек от старости сдохнет. Я не собираюсь ждать добровольных пожертвований, мне по службе не положено. Если ты сейчас скажешь ему, что мы налили в мумию лекарство от проказы и забрали себе карту, дело кончится ничем, и мы ничего не узнаем. Послушайся меня, помоги себе сам. А я подыграю.

Доктор зло посмотрел в сторону и ничего не сказал.

* * *

По большому счету, доктор был прав. Пусть зона ответственности Мему выделена не самая широкая — город да Солончаки, — все, прибывшие в Ардан с военным флотом северяне работают на одну цель: недопущение на южных границах Таргена новой политической и экономической силы, еще и вооруженной до зубов и оснащенной плавсредствами. Если бы пиратские острова возможно было очистить одним рейдом военного флота, Мем, возможно, оказался бы сейчас не префектом и не в Арденне. Но у тяжелого ходжерского флота в войне с пиратами оказалось мало преимуществ. Глубины между многими островами были недостаточны для кораблей с большой осадкой, а для части вод архипелага даже не существовало достоверной лоции. Остров Тобо лежал как приманка в мышеловке — вот он, близко, а взять его никак. У арданского генерал-губернатора было в этой ситуации два очевидных выхода: либо строить новый, более легкий флот и захватывать остров за островом, либо ждать, пока Римерид настолько поверит в себя, что поведет свои разномастные силы на штурм Арденны или хотя бы просто выведет их скопом на глубокую и изученную воду. Сколько неочевидных выходов держал кир Хагиннор у себя в голове, он Мему не докладывал.

Оценить суммарные силы Островов Одиночества советники генерал-губернатора не брались. По разным данным, на островах обитало или скрывалось от разного рода ответственности от двухсот тысяч до миллиона с лишним всякого сброда. Все вооружены, все с абордажным опытом и всем хочется большего, по сравнению с тем, что они сейчас имеют, счастья. За всю историю пиратского архипелага, никто еще ни разу не считал точно его население и не собирал его вместе, чтобы науськать на врага. Но никогда не поздно начать такое дело, и Римерид прекрасно это понимает. Тем более, что вождя у Островов Одиночества тоже не было очень давно.

Ох, доктор. Ох, эти аристократические междусемейные отношения. Надо хоть что-то почитать про арданскую генеалогию и традиции кланов. Кто здесь чем кому за что.

Мем выждал некоторое время прежде, чем вслед за доктором войти в усадьбу страховщика. С золотым имперским значком попасть внутрь не составило труда. Челядь, которой в доме оказалось не меньше, чем в столичном Царском Городе, разбиралась, кого пускать следует, а кого нет. Они шептались вслед Мему и отбегали с его дороги с испугом на лицах.

Дом был огромен. С анфиладами парадных комнат, через которые необходимо пройти, чтобы от центрального входа попасть к внутренним покоям. Чем дальше Мем шел, тем ярче становился памятный запах. Вот и дверь в кабинет — здесь пахнет сильнее всего. Отстав от провожатого, Мем заглянул внутрь. Тяжелые винно-красные портьеры защищали кабинет от палящего солнца, пропуская внутрь лишь узкую полосу света. На столе, поверх бумаг, лежит поломанная мумия, бумаги, книги, стол залиты коричневой жидкостью. Понятно, что здесь произошло. Запах бьет в нос так, что можно захлебнуться. Мем поспешил прикрыть вонючую комнату. Как можно такой дряни наварить из простых лягушек? Лягушки же, сами по себе, пахнут только тиной...

В жилых покоях, шум стоял, как при облаве на поросят. Скорбный человек, провожавший Мема, указал тому, где спальня хозяина, а сам отступил в сторону. Снаружи, под дверью стояло с полдюжины сочувствующих. Изнутри спальни неслись стоны, хрипы, вскрики, ахи, охи, причитания и, поверх всего, ругань доктора.

— Брысь из-под ног, деревенщина! — рычал на кого-то Наджед. — Ни черта он опять не вдохнул! Держи крепче, куда он у тебя валится, дурень! Да не бойся ты его!..

Мем перешагнул порог с мыслью: "Может, не надо?.." Похоже было, что господина Химэ в самом деле отравили. По крайней мере, его синеющий, бьющийся в судороге и задыхающийся полутруп среди скомканных простынь, хаотических одеял и разгромленных подушек неловко обхватывал кто-то из слуг, стараясь зафиксировать его голову откинутой назад, а доктор пытался залить в господина Химэ лекарство, которое, возможно, вернет его к жизни. Кроме них по комнате с визгливыми всхлипами металась увешанная золотыми ожерельями старуха, у ножки кровати сидело и выло непонятное юное существо, обнимая кусок сбившейся на пол простыни, а в углу стоял серый от ужаса брахидский мальчик с бритой головой. В самой постели словно что взорвалось, такой на ней самой и вокруг был беспорядок.

— Сюда, быстрей! — похоже, Наджед заметил Мема еще до того, как тот вошел. — Держи его за плечи, голову к себе на плечо и рот ему заткни! Крепко!..

Командный тон не подразумевал ни малейшей возможности отказа. Кое-как Мем перехватил у трясущегося домочадца липкое от испарины и судорожно хрипящее тело, запрокинул Химэ на себя, отворачиваясь от его всклокоченных полуседых волос, а доктор из лабораторного дозатора с поршнем влил страховщику в нос зеленоватую жидкость. Химэ совсем уж захрипел и забился, словно в агонии, Мем сам до полусмерти испугался, что тот прямо сейчас, у него в руках откинет хвост, и стиснул его крепко. Наджед впился в лицо Химэ взглядом, потом оторвал ладонь Мема у Химэ ото рта. Господин Химэ дернулся всем телом вперед. Выдохнул. Потом вдохнул. Свистеть, сипеть и булькать лекарством у него внутри стремительно переставало.

— Отпускай, — уже спокойно сказал Наджед. — Вышел. На спину клади. Ну, напугали вы меня, господин Химэ. Неужели вы не знаете, что в таких случаях делать?

— Не... помогло... — едва слышно отозвался Химэ из беспорядочной кучи подушек, куда уронил его Мем. — Так сильно... еще ни разу не было...

— В другой раз не ждите, пока придушит, проще принять меры по предотвращению, чем купировать приступ... — нудным тоном читал нотацию Наджед, выписывая что-то на листочке с рецептурной печатью. У него было самопишущее стило, такое Мем видел только у генерал-губернатора и у кого-то из знатных ходжерцев с больших торговых кораблей.

Сам Мем старательно вытер руки обо что-то вроде скатерти или кружевной занавески, — по крайней мере, именно это ему дали вместе с миской воды, — и фыркнул, словно лошадь к дождю. Нервы у него в одно мгновение оказались взбаламучены, а руки испачканы в этот самом, зеленом, частично вытекшем у Химэ из носа. Не вытяжка из лягушек, конечно, но и далеко не духи... Самому бы не задохнуться с перепугу на таких приключениях. Наверное, придется сразу и уйти. Пусть Химэ отлежится.

Однако оказалось, что господин Химэ способен поддержать беседу.

— Что вам здесь надо, господин префект? — слабо проговорил он в то время, как слуги пытались привести в порядок его постель.

— Проведать ваше здоровье, — поклонился Мем, пряча ладони в рукава. Будь на его месте Чепуха, это значило бы сейчас охотничью стойку. — Оно в порядке?

Доктор хихикнул возле стола.

— Как видите, — сухо прошелестел Химэ. — Цель вашего визита?

— Как? — удивился Мем. — На вас совершено покушение!

— Не уверен, что буду об этом заявлять властям.

— А что за покойник лежит поверх бумаг в вашем кабинете?

— Мой родственник. Как только встану, я позабочусь о его похоронах.

— Почему вы не забрали вашего родственника из префектуры, когда приходили ко мне знакомиться? Он сидел там, ждал вас. Скучал...

Доктор закончил рецепт и с любопытством смотрел на Мема.

— Зачем вы мне сейчас врете? — досадливо поинтересовался господин Химэ.

— А вы мне — зачем? Мертвец этот собран из собачьих костей, является вещественным доказательством по делу об убийстве одного государственного чиновника и по делу о покушении на другого. Ночью его похитили из префектуры, и теперь — вот, я нахожу его здесь! Будьте любезны, объясните, с какой стати вам пришло в голову украсть у нас улику! Может быть, потому, что она напрямую указывает на вас? Ведь это ваш родственник, вы сами только что признали.

Господин Химэ молчал так долго, что Мем подумал, не случилось ли с ним опять плохого.

— Пусть все посторонние выйдут, — наконец, подал голос страховщик.

Домашняя челядь послушалась, дольше всех топталась в дверях и оглядывалась старуха. Наджед остался сидеть за столом, даже закинул ногу на ногу и поставил на столешницу локоть.

— А доктор? — спросил Химэ.

— Доктор нужен, — сказал Мем. — Вдруг вам от разговоров опять станет дурно.

— Где то, что было у мумии в голове? — приподнялся в подушках Химэ, когда все лишние удалились.

Мем изобразил непонимание:

— Что именно? Мозги? Усохли, наверное.

— Содержимое футляра.

— Насколько я смог понять при беглом осмотре, оно разлито по вашему столу и вашей рабочей документации. Подробнее осмотреть я не смог, извините, там очень воняет.

Господин Химэ упал в подушки обратно.

— Что за дрянь там оказалась вместо того, что должно быть?

— Средство от власоеда для конского хвоста, — подал голос Наджед. — От чесотки с лишаем тоже помогает.

Мем глянул на него мельком.

— Господин Химэ, а что там было до чесоточной отравы?

— Там был документ, — умирающим голосом прошептал господин Химэ. — Очень важный, нужный документ.

— Точнее, пожалуйста.

— Точнее — я его там не нашел. Там ничего, кроме этой гадости, не было...

— Значит, за этот важный и нужный документ ваш человек убил архивариуса Бору, чуть не убил инспектора Джату, а потом пять суток искал сам документ, переворачивая вверх дном шкафы в подвале и ящики стола в моем кабинете?

— Все не так. Я не уверен, что могу разговаривать с вами по поводу того документа. Не ваша компетенция. Это слишком серьезно.

— Отлично, поговорите с киром Хагиннором, если с ним вам разговаривать легче. Но со мной по поводу убийства Боры и покушения на Джату все равно придется встречаться. На допросе. Доктор...

— Стойте, — остановил Мема господин Химэ. — Не надо пугать меня допросом, я не сутенер из порта. Про Джату вообще ничего не знаю. Бора был моим человеком, я не давал приказа его убить. Я не знаю, как теперь обойтись без него. Наоборот, я хотел заплатить вам, чтобы вы нашли его убийцу и его тайник. Но потом я засомневался. Решил присмотреться, как будете себя вести. И деньги оставил.

— Присмотрелись? Рассказывайте.

* * *

— И ты ему веришь? — спросил Наджед, когда они покинули дурно пахнущую усадьбу. — Ведь он за прибыль и за выгоду еще не таких сказок сочинит.

— Многое сходится, — пожал плечами Мем. — Например, мой кабинет обыскали сразу после того, как он нанес мне визит. Будь привидение его шпионом, ему нечего было бы там искать. А про Бору я проверю. Будет наше привидение продолжать ворошить документы, или нет. Кого еще Химэ купил в префектуре, мне тоже понятно. Это всего лишь писарь. Пусть живет. Только знаешь, в эти твои докторские дела никогда меня больше не впутывай. Когда в руках задыхается человек, это, мать его, страшно! Был бы готовый труп, или, если б знать наверняка, что выживет, было б не страшно. А так... Имел я в виду на таком фронтире тебе помогать!

— А кулаками ты махать не имел в виду?

— В честной драке — нет. Но если я кого-то ударю, а он заплачет — тогда да.

— Молодой ты еще, — усмехнулся доктор. — В некоторых местах нежный. В жизни у каждого свой фронтир. Твой ничем не лучше моего, просто ты к своему привык. Что будешь делать с картой? То, что это карта ловушек к лабиринту, мы поняли без Химэ. А от чего эти ловушки, где расположены, он знает не больше нас. Или не говорит.

— Зато теперь мы знаем, что именно он ищет. Так-то, наугад, на что угодно можно думать. Хоть на волшебную черную попону, которая делает коня и всадника невидимыми. Только без Боры смысла в поисках никакого. Слушай, мне надоело голову ломать. Пошли, пообедаем.

— Не хочу сказать ничего плохого, но, по-моему, от нас воняет лекарством от лишая. В приличном заведении нас на порог не пустят.

— Пошли в неприличное, — пожал плечами Мем. — И в адмиралтейство я сегодня не поеду. Пусть генерал-губернатор что хочет думает.

— Все равно не понимаю, что в этом страшного. Подумаешь, дублированная банковская переписка, коллективные контракты, паевое участие, — что такого? Римерид не знал, что банковская переписка и документация в обязательном порядке дублируются? Теперь знает. Может, и сразу знал, не подозревал только, для чего лишняя подпись на лишнем листе. А может, за него секретари на чем попало ставили печати. Даже если он выступал гарантом в этой многомиллионной афере со страховкой колб со ртутью, которые стоят бешеных денег, но никому, кроме заказчика, не нужны. Он получил небольшой процент по сравнению с выплатами по паям. Денег не тратил, груз не трогал. Дело начали, дело закончили, каждый уполз в свою нору с собственной прибылью.

— Страховать грузы, по безопасной перевозке которых есть договоренность с пиратами — само по себе афера, — сказал Мем. — Но с отравленным кораблем дело не в деньгах. Страховой договор на отравленный корабль заключался с хозяином острова Ишуллан, для его лабораторий, для его заводов. А кто хозяин острова Ишуллан? Сам таргский император. Ну, может, в тот год он императором еще и не был. Но родовое имя, которым подписан договор, он с тех пор не поменял. А Римерид ради него рисковал гигантским состоянием. Триста восемьдесят миллионов — не уверен, вся казна Ардана покрыла бы такую сумму, или нет, случись что с кораблем. Я даже не знаю, были ли у него реально такие деньги, или это тоже была афера. Но, в любом случае, только за одно это ему может быть амнистия по всем долгам. Дальше — больше. Помнишь, ты говорил про новое государство? Ты думаешь, на это новое государство можно заработать пиратством? На мраморный дворец на задрипанном острове и на золотую посуду к обеду, может, заработать и получится. А на настоящее государство — нет. Если найдутся копии банковских бумаг, копии контрактов, договора на финансовое участие, паевые процентные вклады, все это можно будет перекрыть без войны и без следствия. Зато по закону. Как блокируется любой банковский счет крупного преступника, чтобы отрезать ему возможность впредь совершать преступления. Когда все посредники, все подставные лица, любой ручеек денег из Арденны к пиратским островам, все будет найдено и перекрыто, государство на Островах Одиночества не устоит и дня. Сами они никто. Шайка голодранцев. Их деньги работают здесь. А с ходжерским капиталом их доходы могли бы утроиться. Поэтому им даже не нужна война. Ходжер привел на арданское побережье возможность зарабатывать вместе. Он дает Арденне не рыбку, а удочку. Что лучше для надежного дохода — разово изъять какой-то груз, спихнуть его подешевке и выручку быстро потрать, или вложить деньги в общее дело, участвовать в развитии побережья и получать стабильные дивиденды? Только идиот не захочет получить в этом долю и станет по-старинке полагаться на разбойную удачу. Не удивлюсь, если в один прекрасный день Острова Одиночества перестанут быть пиратскими и случится это в обмен на лояльность имперских властей к новому государству и новому государю.

— То есть, если вы найдете банковскую переписку, вы перекроете Римериду участие в совместных проектах и не дадите заработать, например, на том, что строите флот против него же? А он в ответ может предъявить страховые документы на отравленный корабль, и государь его простит? Выгода Химэ здесь в чем?

— Для начала — не платить по старым обязательствам. Засада в том, что все документы — за и против Римерида — лежат в одном архиве. Вместе с миллионом других бумажек, в которых разбирался только Бора. И этот архив похоронен где-то в старых гробницах. Если Химэ найдет их первым, Римерид станет его марионеткой, а Острова Одиночества — его налогоплательщиками. Не Химэ будет договариваться с пиратами, чтобы они не трогали корабли, которые он страхует, а пираты будут приносить ему дань, чтобы он не прогнал их посредников с арданского берега.

— Трудная история, — недоверчиво покачал головой доктор. — Если учесть, что я так до сих пор и не понял, зачем вообще Римериду свое государство.

— Вот уж это проще простого. Чтобы стать государем. Всевластным хозяином и судиёй. Тебе бы тоже этого захотелось, дорвись ты до абсолютной власти.

— Мне — нет. Совершенно точно нет. Поэтому и не понимаю.

— Слушай, мститель, — сказал Мем. — Ты ж его должен знать лучше, чем я. Кто из нас родом из Ардана?

— Я его и знаю лучше, чем ты, — почему-то отвернулся доктор. — Только не с этой стороны.

* * *

Домой-то Илан прибежал, только дома делать было нечего. Дед поливал огород. Словно ничего не случилось. Словно никуда не ходил ночью. Илан тайком перебрал его вещи — ничего подозрительного. Не считать же подозрительным наградной кортик береговой охраны, он сто лет завернутый в тряпку лежит. Надо бы было поговорить. Но Илан не мог себя заставить. Даже издали, полунамеками. Чего деду не хватает, если он взялся за такое дело? Он получает военную пенсию. Пусть с перебоями, но получает. У них есть домик, есть огород и коза. Илан заслуженно получил хорошую работу. Заслуженно — потому что не бросил школу, не связался с компанией воров или контрабандистов, не начал пить и бродить без смысла по береговым пещерам с непонятными людьми, слушался Джату. Все двигалось к лучшему. Каким человеком нужно быть, чтобы желать все это, ради непонятной выгоды, разрушить? Противно — не то слово.

Весь день Илан проспал, чтобы не думать о плохом, и согласуясь с принципом "не знаешь, что делать — ложись спать". Вечером, незадолго до сумерек, дед, как назло, сам подошел с разговором и спросил:

— Что скажешь мне, малыш, если скоро наша жизнь изменится?

— Насколько изменится, дедушка? — поинтересовался Илан.

— Сильно, Илан. Совсем изменится.

Этого только и не хватало.

— Я не хочу ничего менять! — категорически заявил Илан. — Я хочу всего добиться в собственной жизни сам!

И сбежал в префектуру. Там было не легче, хотя и попроще. Но спокойно пересидеть ночь не получилось, Илан сразу встретил префекта. От того пахло виноградной водкой, дымом от морской травы, и еще чем-то, отдаленно напоминающим деготь, но не дегтем, попротивнее. Уходить домой префект не собирался. Правда, и дурить по-пьяному не стал.

— Ты чего сюда, я же тебя отпустил до завтра? — спросил он Илана. — Из дома выгнали?

— Сам ушел.

— Молодец. Тогда садись за работу. Бери журналы учета рабочего времени и проверяй, кто был в префектуре в обозначенные мной периоды, и кого в момент, когда было совершено покушение на Джату не было. Потом сравнишь, где списки пересекаются.

— И получим привидение?

— Да. У нас в префектуре ни много, ни мало, человек Римерида. Никому никаких скидок, понял, Илан? Это может быть кто угодно, кроме меня.

— Даже я? — усомнился Илан.

— Даже ты, — сказал ему префект. — Хоть и маловероятно. Бери журналы и сравнивай.

Илан знал, что это бесполезная затея, что правильно на привидение она не укажет. Но делать было нечего, взялся. Префект тоже что-то искал в документах. Документы те были не из префектуры, их принесли в большом лубяном коробе и выгрузили на стол дежурного в общем зале. В свой кабинет префект с ними не пошел. Некоторые он просматривал бегло, некоторые очень внимательно и даже выписывал из них что-то на отдельный лист. Потом думал над выписками и снова погружался в чтение.

Илан за соседним столом работал не так старательно. Но, вопреки ожиданиям, у него получился результат. Причем, однозначный и точный. Инспектор Номо. Илан перевернул оба журнала к началу и перепроверил. Инспектор Номо. Он вообще необычно много времени проводит на работе. Даже по делам почти не отлучается, не говоря про отдых. А вдруг?.. Ну, вдруг дед здесь ни при чем? Мало ли что ему понадобилось в городе, а в усадьбе префекта они ночевали уже однажды...

Илан доложил итог сравнений.

Префект оторвался от своих выписок и задумчиво покусал тупой кончик стила.

— Не может ли быть так, что оба поста не забывали записывать, когда Номо приходил, но забывали отмечать, когда уходил?

— Тогда получилось бы, что однажды он пришел подряд два или три раза, но ни разу не ушел. Такого нет, — сказал Илан.

— Верно. Понятно тогда, почему не движется с места дело о покушении на Джату. Если это сделал Номо, как он будет его расследовать? Придет и сдастся, что ли?

— Он и сейчас в префектуре, если судить по записям, господин префект.

— Где он здесь может быть?

— В казармах.

— Пойди и приведи его сюда.

Илан кивнул и дернулся бежать к выходу во внутренний двор.

— Илан! — окликнул его префект. — Скажи, зачем городской архив вывезли и спрятали?

— Не знаю, — остановился Илан. — Время было такое.

— Почему его, например, не сожгли?

— Не знали, кто будет завтра у власти. Вдруг бы понадобились документы оттуда. А перебирать на нужные и не нужные времени не было.

— Ну... тоже правильно, — согласился префект. — Беги за Номо.

* * *

Весь остаток дня Мем просидел с доктором в каком-то припортовом кабаке, где главными посетителями были грузчики и канцелярские служащие из карантина. Кое-кто там с доктором здоровался. В карантине, между делом сказал Наджед, зарабатывают неплохо, но работа там тяжелая. Кормили в заведении просто и вкусно. В итоге Мем выпил полштофа виноградной водки один, потому что доктор пил вино, а у Мема на жаре от вина начиналась мигрень. Доктор глядел в окно, следя за временем, и рассказывал про жизнь в Арденне в недавнюю смуту.

— Что ты моей жене сказанул? — наконец, решился узнать Мем, когда выпил достаточно, чтобы сравняться в развязности языка с любым из трезвых арданцев. — Она на тебя обиделась.

Доктор засмеялся.

— Спросил, чего она ночами по крышам лазает, если у нее муж есть, и предупредил, чтоб опасалась.

— Чего опасалась?

— Понятно, чего. Того, что ты парень видный, и у тебя на застоится.

Мем оглянулся при таких его словах. Но в неприличном заведении внимания на неприличные разговоры никто не обращал.

— Вот ты нахал, — удивился Мем. — А сам зачем по крышам лазишь и на чужие крыши смотришь?

— Так у меня нет никого. Кроме соседей.

— А, — Мем махнул рукой. — Скажи спасибо, что я добрый, когда пьяный. Что-то я с ней запутался. Но это ерунда, я распутаюсь, мне не впервой.

— Что, трудно с северянкой? — ехидно улыбнулся Наджед. — С арданками не проще. У вас женщины хотя бы слушаются. У нас — делают, что хотят. — И махом допил стакан вина.

Дальнейшие свои действия Мем, чтоб после выпитого не забыть, записал на листочке для рецептов, одолжив у доктора самопишущее стило. Листочек был тонкий, стол корявый, а стило непривычное, и Мем даже таким аккуратным инструментом умудрился порвать бумагу и посадить в своем рецепте очередную кляксу. На вечер и ночь он запланировал себе море дел. Во-первых, найти в Арденне общественную библиотеку, она где-то здесь была. В библиотеке заказать доставку в префектуру целого списка книг. По горному делу, по географии рудных разработок, по новейшей истории Арденны, по родственным связям арданской знати. И еще что-нибудь, что в библиотеке предложат по смежным темам. Во-вторых, всю ночь сидеть читать. Домой не ходить, пусть бегает по крыше и думает то же самое, что думал кир Хагиннор, когда Мем сегодня не явился на губернаторский совет.

С доктором они расстались на улице в конце второй дневной стражи. Когда Мем вернулся в префектуру, а это уже было в середине вечерней, к нему подскочил смелый дознаватель Иши , сунул ему в руку монетку и попросил:

— Сверните в трубочку, на память!

— Почему на память? — удивился Мем.

— Приходил сам глава канцелярии генерал-губернатора, с двумя помощниками, — понизив голос и словно бы по секрету сообщил Иши. — Хотел выяснить, куда вы пропали. Между собой они говорили, что вы необязательны, словно местный, и за это вас непременно уволят. Это правда?

Мем свернул монетку, улыбнулся и ничего не ответил. На завтра выбор был невелик. Все собственные планы в сторону. С утра, до начала присутственного времени, нужно отправляться на прием и нести весь сегодняшний улов в качестве доклада. Мем отправил домой собравшегося дежурить инспектора Дару, сел за его стол, приготовил себе три лампы на ночь вместо одной, забрал у писаря чайник, и стал раскладывать по темам целую корзину свитков и книг, которую ему принесли из городской библиотеки. Тут как раз появился Илан. Ему тоже нашлось дело.

Мем начал читать. Не то, чтобы он завидовал чужим деньгам, но триста восемьдесят миллионов за корабль не давали ему покоя. С финансами и особенностями арданской финансовой отчетности он столкнулся напрямую внутри самой префектуры. Деньги здесь были весьма условным элементом и испарялись, словно их делали из кипятка. Бумага в префектуру, например, была куплена не лучшего качества, но по цене высокосортной. Вместе с лошадьми в казарму попал чей-то старый мул, похоже, что самого интенданта, хотя концов не найдешь, будучи даже опытным следователем. Да и недосуг пока разбираться. На ремонт второго этажа была выделена солидная сумма, но не похоже было, что в ремонт вложили именно ее, паркет не перебрали, стены покрасили неровно, мебель поставили весьма скромную. Причем, Мем был уверен, что, если поменять казначея, то лучше не станет. А если замучить его отчетностью по каждому медяку, то, кроме проверки бумажек, самому Мему не хватит времени ни на какую другую работу. Дело о деньгах в префектуре он отложил на потом и решил заняться деньгами за отравленный корабль и деньгами на ртутном руднике в далеком восточном Хираконе.

Обязательно нужно было найти, за какое место или за какую бумажку дернуть, чтобы страховка на триста восемьдесят миллионов аннулировалась. Может быть, у Римерида и не было на руках банковской переписки с подставными лицами и посредниками по прочим делам, но отработанный документ на легендарную страховку он наверняка держал дома среди самых ценных бумаг, а в пропавшем городском архиве хранилась только копия. При этом, что хотите делайте, а в честные триста восемьдесят, зародившиеся в Арденне, Мем не верил. Ходжерцы счета не проверяют и не торгуются. Они богатые. Им сказали триста восемьдесят, они заплатили триста восемьдесят.

Открытия не заставили себя ждать. Ртутный рудник, разумеется, принадлежал самому Римериду. Даже без подставных лиц, напрямую. Потом внезапно был продан. Как только отравленный корабль прибыл, куда надо, так владелец прииска и сменился. К тому же, оказалось, что ртуть не стоит столько, сколько за нее спросили. Вернее, цены на ртуть сильно зависят от того, кто продет и кто покупает. Ходжер после той покупки занялся собственной разведкой и, вроде бы, ртуть нашел, чтоб больше не заказывать ее на свои нужды за границей. Итак, сама ртуть стоит не слишком дорого. Дорого стоят ее хранение и транспортировка. Сумма, которая повисла между реальной стоимостью и ценой, уплаченной Ишулланом, поражала не менее, чем общая стоимость отравленного корабля. Разница, по подсчетам Мема, составила около двухсот миллионов лар. Это при том, что Римерид на самом деле не рисковал теми деньгами, которые были прописаны в страховом контракте. Если бы корабль затонул или был атакован не посвященными в курс дела случайными морскими разбойниками, по страховке следовало бы расплатиться лишь за редкие металлы и прочую химию, что, в складчину с Химэ, не составило бы серьезного труда. А основной груз — ртуть — попросту возместили бы новой партией, благо рудник не истощился. Ну да, страховая выплата все еще оставалась бы солидной суммой, но это была бы уже обычная страховая сумма для серьезных торговых операций, а не легенда и не подвиг. И гордиться своими достижениями, тряся бумажкой о ней, смысла не имело, Химэ вообще каждый день так рискует. Да и двести миллионов разницы где-то зависли...

Секретарь оторвал Мема от его занятий. У него тоже случилась находка. Дела налаживались. Если только Мем не совершил какой-то неведомый ему промах, про который даже не подозревает, и за который его действительно могут без разговоров уволить, завтра кир Хагиннор будет доволен. Личные дела старших инспекторов Мем прочел не по разу и не по два, вначале и потом, когда выбирал, кому в префектуре можно доверять, а насчет кого поостеречься. Портовое отделение прежней управы вообще вызывало у него подозрение, всё и сразу. Настала пора разобрать его на косточки.

Номо был всего на два года старше Мема, и уже инспектор. Адар, его бывший начальник, очень рекомендовал Номо как способного и догадливого молодого сыщика. Вероятно, на самом деле причины рекомендаций были другими, поскольку Мем не заметил, чтоб Номо как-то особенно проявил себя в порученных ему делах, а вот характер у него был переменчивый. Мем больше ценил людей упорных, без истерических жестов и без швыряния в префекта полицейским жетоном. Сейчас следовало разобраться, откуда полное совпадение по времени с похождениями привидения и откуда, собственно говоря, такое нервное поведение. Не от двойной ли жизни. Мем посомневался немного, но пригласил на допрос двух солдат из дежурного наряда. Пусть постоят у входа для серьезности. Если Номо так легко всего пугается, может быть, напугает сам себя, сознается, и не придется на него давить как-нибудь еще, кроме слов...

Сам Мем из-за огромного роста и непривычной для южан внешности, вероятно, смотрелся старше своих лет. Но префектом его кир Хагиннор, назначил не по странному капризу, не за деньги и не за связи. Были другие причины. По крайней мере, Мем верил, что причины действительно были. Только это не мешало ему иногда ощущать себя щенок щенком. Хорошо, что этого в префектуре не рассмотрел пока никто, кроме госпожи Мирир. Номо, например, не рассмотрел. Ни сразу, ни сейчас. По щекам у него текли слезы, нос он вытирал рукавом, голос его срывался. Он боялся префекта и не знал, что делать. Мем смотрел в небрежно побеленный потолок и чувствовал себя в той самой дурацкой ситуации, когда он ударил беззащитного, а тот разрыдался.

Оказывается, Номо попросту жил в префектуре. Изредка ночевал у друзей, но, в основном, в казармах, и столовался там же. От съемной квартиры он отказался давно, очень нужны были деньги. Его двоюродный дядя, инспектор Адар, поставил Номо в довольно неудобное положение. С одной стороны, он пристроил Номо к службе, обещая помогать, с другой, лишнего времени, чтобы помогать, у Адара не было. Сам Номо кое-чему научился, конечно, еще в портовом отделении. В основном, следить за тем, чтобы никто в порту не нарушал закон бесплатно. Но толковым следователем это его не сделало.

В ситуации, когда нет никаких зацепок, он растерялся полностью и ничего не сделал. В ситуации, когда его среди ночи заставили объяснять, почему он растерялся и ничего не сделал, он совсем раскис. Дядя еще давненько дал ему условие: жениться на его единственной дочери, к которой Номо не питал ни малейшего интереса, и перенять потом дело, к которому Номо не имел никакого рвения. Номо надеялся, что его невеста заведет себе любовника, и даст повод от себя отказаться, а деньги копил, чтобы не зависеть от дяди, уехать, например, на Ишуллан, куда подальше, и поступить там в штурманское училище. Из префектуры он просто так уйти не мог, дядя его закопал бы живьем и не стал бы расследовать это дело. Не потому, что у дочери Адара было мало шансов выйти замуж, или семья изнутри была скреплена какими-то серьезными обязательствами, а просто потому, что по мнению дяди, он делает для Номо величайшее благо, а Номо тупой, неблагодарный и не осознает своего счастья. Плохо быть младшим родственником, это Мем знал по себе. А бедным младшим родственником быть еще хуже.

Мем отпустил Номо обратно в казармы. Позевал немного над летописью по арданской аристократии, но понял, что читать ее не может. А потом его разбудили, напомнив, что он дежурный. Посыпалось, как из дырявого кармана, только успевай записывать и отправлять патрули. Покушение, ограбление, ограбление с убийством... И все время порт. Какой-то неблагополучный корабль туда, что ли, прибыл...

На рассвете, когда в ночных беззакониях настала передышка и пришла пора задуматься о докладе киру Хагиннору, Мем отправился домой умыться и сменить рубаху. Жена встретила его на пороге спальни, перекрыв в комнату доступ и уперев руки в бока.

— Господин префект, — строго обратилась она к нему, словно была его начальником. — Вы пьяны и потасканы. Где вы были?

— Я не пьян, — отверг обвинение Мем. — Позвольте пройти, мне нужно переодеться.

— Я задала вопрос!

— А где были вы? — ответил Мем. — Всю ночь на крыше, а утром удивились, что я вас не жду? Так зачем мне ждать жену, которая больше всего любит звезды?

Кирэс Иовис в гневе топнула ножкой, но возразить ей оказалось нечего. С ночью на крыше Мем попал в точку. Он отставил жену со своего пути и взял из сундука все, что ему требовалось.

— Я вышла замуж по воле отца! — наконец, нашлась, что ответить, Иовис. — Не смейте пользоваться этим!

Чем "этим", Мем не понял, просто махнул на Иовис рукой и продолжил переодеваться. Она снова топнула на него, сорвалась и убежала. Возможно, рыдать. Возможно даже, рыдать показным образом перед домочадцами. Но тут Мем не чувствовал, что ударил беззащитного. У него был достойный, расчетливый, хладнокровный и жесткий противник. Который чего-то пытается от него добиться, но Мем не понимал, чего. Почему Наджед решил, будто северные женщины послушны? Вытворяют, что в голову взбредет.

Мем собрался слишком рано. Кир Хагиннор, наверное, и не проснулся еще. Поэтому, переодетым и умытым вернувшись в префектуру, Мем решил проведать свой кабинет. Ловушки убраны не были, муку с пола никто не подмел. И на этой муке, без всяких следов, довольно далеко от входа, в месте, не испорченном Бабушкой, красовалась надпись: "До скорой встречи!"

Часть 3.

* * *

Генерал-губернатор и правда встретил Мема неласково. Сначала просто отказал в разговоре с глазу на глаз. Заставил ждать перед дверьми залы общего собрания. Потом все-таки пригласил внутрь, но принимал, стоя у стола с бумагами, и Мему сесть не предложил, что, по этикету означало разговор на пару слов, не больше. С поклонами через слово.

— Я не велел тебе водить знакомство с Химэ, — сразу сказал кир Хагиннор. — Зачем ты ходишь к нему в дом?

— Вы не велели мне брать от него взятки, — мягко поправил Мем. — Я не брал.

— Что у тебя с ним за дела?

— Я с господином Химэ пошутил, — развел руками Мем. — Довольно зло. Пришлось идти извиняться.

— На тебя накатали донос. Доволен?

Удивить Мема такой простой новостью было нельзя.

— Что в нем написано? — больше из вежливости, чем для пользы дела поинтересовался Мем.

— В нем написано, что ты дурак.

Мем равнодушно пожал плечами.

— Что у тебя из-под носа воруют деньги, — продолжил кир Хагиннор, — а ты в упор не наблюдаешь.

— Пускай воруют, — сказал Мем.

Генерал-губернатор сверкнул на него кошачьим рыжим взглядом:

— Что значит — пускай воруют?!

Вопреки уже сложившейся в адмиралтействе традиции, Мем не стал строить из себя скромника или чиновничью вошь. И кланяться через слово не стал. Смотрел киру Хагиннору прямо в глаза спокойно, даже нагло, с вызовом.

— Я знаю, сколько стоит полугодовой запас бумаги, и сколько за него якобы платили, — объяснил Мем. — Я знаю, что весь паркет в префектуре должны были переложить, а вместо этого просто натерли. Я знаю, что в мой кабинет полагался стол из черного дерева, а мне поставили обычный дубовый. Я знаю даже кто из инспекторов дает деньги агентам, а на кого работают просто за страх, и деньги он берет себе. Я не считаю эти дела настолько существенными, чтобы придавать им значение и лично ими заниматься.

— Мем, мое хорошее отношение к тебе во многом выдано авансом. Мне начинает казаться, я поторопился. И ты поторопился. Ты не просто обнаглел, ты обнаглел уже настолько, что не видишь, где полоса прибоя. Тебе доверили хозяйство, а ты считаешь, что все эти дела малосущественны для персоны такого высокого ранга, как ты! Поэтому под твоим началом сразу все расслабились, развесили по стенам листы с оскорбительным содержанием, и на тебя же строчат доносы! С подчиненными себя так вести нельзя, если хочешь порядка! Объясни мне, какие дела, в таком случае, достойны твоего высочайшего внимания? Чем именно ты занимаешься? Чтоб я понимал. Чтоб мне не ошибиться впредь, назначая тебя на государственные должности. Или мне сразу перевести тебя в секретари? В мои секретари, чтоб ты сначала всласть набегался с поручениями и похлебал чернил, прежде, чем поймешь, как заслужить ответственную должность?

— Как прикажете, кир Хагиннор, — наклонил голову Мем. — Я с радостью расскажу вам, чем занимаюсь, и какими суммами, кто и как ворует из-под носа у вас.

И стал рассказывать.

По мере повествования взгляд кира Хагиннора менялся с недовольного к удивленному, потом к заинтересованному. Между тем, Мем приберег про запас и то, что Римерид ищет карту, открывающую дорогу к захороненному архиву, и то, что с большинства подрядов и крупных сделок, включая постройку военной верфи севернее Арденны, ему отчисляется процент. Не стал выкладывать все и сразу. Касался пока только старых дел с отравленным кораблем и его грузом. Мало ли, вдруг кир Хагиннор не впечатлится повествованием, или впечатлится в этот раз, но позабудет свои впечатления в следующий, и все равно решит Мема уволить. Раз в карьере пошли друг за другом доносы и разносы, козыри в рукаве необходимы.

— Иди ты под хвост, Мем, — наконец, сказал кир Хагиннор совершенно другим тоном. — Думаешь, хоть одному правителю приятно слышать такие новости с утра? Только за одно это тебя следует снять с должности. Но насчет того, что ты дурак, господин... — генерал-губернатор заглянул в документ, лежавший поверх других бумаг, — ...господин Адар погорячился.

Мем изобразил глубокий церемониальный поклон на три вдоха, как полагалось перед особами императорского дома. Со скрещенными, благодарящими за милость ладонями и рукавами, касающимися пола.

— Хватит кривляться! — прикрикнул кир Хагиннор. — Иди, работай. От обязательного посещения адмиралтейства я тебя освобождаю. Мой контроль тебе не нужен. В вольном полете пользы от тебя больше. Придешь, когда будет, с чем.

— Я могу задать вопрос, кир Хагиннор? — спросил Мем, выпрямляясь.

— Рискни.

— Чей именно родственник ваш Наджед? Кто он на самом деле?

— Не могу тебе сказать, — покачал головой генерал-губернатор. — Дал слово.

— Доверять ему я могу?

— Смотря, что ты считаешь доверием. Как врачу — безусловно, можешь. Насчет остального — не знаю. Не знаю даже, смогу ли я доверять тебе, если ты начнешь доверять ему. Это дрянная местная политика, Мем, перемешанная с дурацкими местными обычаями. Я не одобряю ни того, ни другого, но мы в Арденне, а не в Столице. Приходится считаться.

— И кому он должен отомстить, не скажете?

Кир Хагиннор отрицательно покачал головой:

— Скажу только, что сам он никогда никому не отомстит. Ему нужно либо решать дело чужими руками, либо ждать, что все как-нибудь уладится само. Но оно не уладится. И смелых, кто вместо него пойдет, в Арденне не найти. Ни в одной книге не напишут такого, что у него творится в жизни. Лучше его за эти косточки не трогай, может и в лоб отскочить. И наплевать на то, что ты его в три раза тяжелее.

— Что он делает у меня в префектуре?

— Где-то же нужно греть свои надежды. Ему кажется, так он ближе к печке. Мне его жаль, если честно. Я хотел бы ему помочь, но я говорил тебе — это дрянная местная политика. Насквозь местная, насквозь дрянная. А с общеполитической точки зрения время для моей помощи еще не настало.

* * *

Такого шторма Илан не видел ни в старой управе, ни во время облав в портовых кварталах, ни в самом море. К счастью, буря хватала и била о скалы только бывшее портовое отделение прежней управы. Видимо, как наиболее прибрежное.

Начиналось все невинно. К Илану подкатил Иши с разговором.

— Ты останешься в префектуре, если северного начальника уволят? — как бы невзначай спросил он.

— С чего его должны уволить? — удивился Илан.

— Ну... говорят тут разное. Вроде, Адар с самого начала метил на его место. Ты видел, какой префект с утра был загнанный, а Адар довольный? И из адмиралтейства вчера люди приходили с префектом беседовать. А вместо него говорили с Адаром, хоть Адар и не заместитель.

Илан посмотрел на Адара. Довольным тот не выглядел. Скорее, обеспокоенным. Возможно, Номо уже успел раскрыть ему в подробностях то, как ночью, ни с того, ни с сего попал на допрос.

— Нет, — покачал головой Илан. — Не уволят.

— Забьемся?

— На сколько?

— На пятак желтыми.

У Илана не было таких денег. Он снова оглянулся на Адара. Тот сидел за своим столом и недобро смотрел на чернильницу вместо бумаги, что положил себе читать. Адар был зол. И Адар был растерян, почти как Номо ночью. Разве что Адар никогда не заплачет.

— Забьемся, — согласился Илан.

— А деньги-то есть?

— Достану. А у тебя?

Иши показал две монетки по два лара и какую-то мелочь. Илан ударил ему в ладонь кулаком, на этом они разошлись каждый в свою сторону ожидать дальнейших событий. Потом из адмиралтейства вернулся префект, и началось веселье.

Для начала, северянин вышел на середину общей залы и похлопал в ладоши, как делает хозяин бродячего театра, собирая на рыночной площади публику. Потом аккуратно завернул верхние рукава, за шиворот извлек большого и тяжелого инспектора Адара из-за его стола, поднял в воздух и посадил на стопку книг на соседнем дежурном. Книги разъехались под Адаром, тот чуть не упал, вцепился в столешницу руками и выглядел глупо. Если к моменту появления префекта в зале еще не все отвлеклись от работы, то, когда попадали на пол книги, из-за ширм, разных комнат и углов повыскакивала префектура полным составом, даже доктор поднялся наверх из своего склепа.

— Господа, немного внимания! — объявил префект. — Я хочу поделиться со всеми желающими опытом построения карьеры в имперской чиновничьей структуре. Как известно, есть способы годные, и негодные. Про годные я рассказывать не буду, все и так их знают: это терпение, послушание, прилежание, преданность делу, дисциплина и труд. Но, поскольку на верных примерах обучение проходит значительно дольше, чем на неверных, а у нас некоторые, как я вижу, хотят всего, сразу и сегодня, мы подробно разберем сейчас один негодный способ: донос на начальника. — Он достал из-за пазухи густо исписанный лист бумаги и продемонстрировал всем.

Адар вжал голову в плечи и сполз с дежурного стола. Наверное, забрался бы и под стол, если бы положение не обязывало сохранять хоть видимость достоинства.

— Господин префект, позвольте мне объясниться... — забормотал он, засовывая пальцы за воротник рубахи — Адару нечем стало дышать.

— Не позволю, господин Адар, — объявил префект по-прежнему стоя к Адару спиной, а лицом к людям, собравшимся на свободной площадке между ширмами. — В вашей ситуации чем больше человек объясняет, тем больше становится понятно, что хвост у него в пыли. Думаю, вы достаточно мудры, чтобы понять это и осознать свои ошибки. Есть вещи, господин Адар, которые нельзя купить любой ценой. Уважение, например. Не знаю, как вы, а я не привык использовать право сильного и добиваться уважения, макая, например, людей головой в нужник или подставляя их под начальственную раздачу, как вы поступаете с господином интендантом и с господином казначеем ради своей выгоды. Воспитание не позволяет мне так себя вести. Поэтому если кто-то еще меня не уважает, он может выйти сейчас вперед и заявить мне об этом в лицо. Господин Номо, вам слово.

— Нет-нет, — замотал головой Номо и попятился к арке, под лестницей. — Я ничего плохого говорить не хочу...

Префект сделал вслед за ним несколько шагов:

— Почему, господин Номо? За свою честь нужно бороться, а не отползать к казармам, засунув язык в задницу. Вы не обязаны быть со мной любезным, если не чувствуете ко мне уважения. Вы не обязаны работать в префектуре, если у вас нет к этому желания. Вы не обязаны слушать своего дядю Адара, если не видите, что он решает за вас правильно. Или вы предпочитаете терпеть? Вы мальчик воспитанный — раньше розгами вас было не за что, но теперь-то чего боитесь — пороть вас уже поздно, никто вам ничего не сделает. Разве что сами себя накажете своим безволием. Выходите вперед и говорите! Не оглядывайтесь. Ваш дядя, господин Адар, уволен с должности старшего инспектора. Он может остаться в префектуре дознавателем, если хочет заслужить уважение терпением, послушанием и трудом. Только пусть обратится к доктору: быть может, доктор пришьет ему на место ум и честь. А вы, господин Номо, свободны в своем выборе, я не ваш дядя, я вас не принуждаю. Либо вы остаетесь и начинаете делать дело, не спрашиваясь у дознавателя Адара, либо ползете в свои казармы и там превращаетесь в рядового солдата или уползаете вовсе, но тогда чтоб здесь я вас больше не видел. Свои три волшебных желания вы исчерпали, сейчас я исполняю последнее!

"Минус еще два инспектора, — за спиной Илана пробормотал, ни к кому не обращаясь, Лурум. — Кто ж работать-то будет? Я один за всех, что ли?"

— Господин Лурум, — префект словно услышал его реплику и протянул Луруму листок с доносом. — Возьмите этот образец негодного подхода к построению карьеры и прикрепите его рядом со списком запрещенных слов и действий на общей доске. Пусть будет напоминанием о должном и правильном. Господину интенданту и господину казначею — в том числе. Если им кажется, что за ними никто не следит и никто их не проверяет, это до поры до времени. И всего лишь кажется.

Илан впервые за несколько дней улыбнулся. Случилось хоть что-то приятное: он выиграл деньги.

— А парня этого сюда прислали не просто так, — сказал у него за спиной инспектор Лурум инспектору Мирир. — Имперская школа. Лукавым народцем двигает ловко.

— Погоди судить, — отвечала госпожа Мирир. — Посмотрим, как он будет двигать праведниками.

* * *

Выбор идти ли спать домой, подняться ли в неубранный до сих пор кабинет, или остаться в общем зале за дежурным столом, Мему пришлось решить в пользу дежурного стола. Хотя домой очень хотелось. Иовис не бывает щедрой ночью, было искушение проверить ее на щедрость днем. И спать хотелось, голова тяжелая. Но в префектуре ждали дела. А в кабинет он не пошел, чтобы не искушать господина Адара возможностью упасть в ноги и испросить прощения. Незачем это было ни Мему, ни самому Адару.

В кабинет Мем отправил Илана — собирать нитки и подметать муку. Сам передвинул ширму у дежурного стола так, чтобы видеть весь зал. Так меньше шансов, что подслушают. Подобрал и сложил упавшие книги и свитки. Потом к нему со своим табуретом подсела госпожа Мирир.

— Нет такой гробницы, — сразу сказала она, положив на столешницу грубую, загорелую ладонь. На среднем пальце у госпожи Мирир было надето тонкое девичье колечко с приворотным камушком.

— Информация от вашего человека не уйдет на сторону? — уточнил Мем.

— Ни в коем случае. Он и его дети обязаны мне жизнью и спокойствием. Это торговец древностями, не всегда легальными. Он действительно знает все старые кладбища, и в Солончаках, и далеко на юг. Ничего не смог назвать на тринадцать этажей. Даже на пять-шесть не знает. Но я нашла кое-что любопытное у Боры дома. Ту карту рисовал он сам. Для кого-то. Он вел дневник, — при этих словах на стол к Мему легла переплетенная в черную кожу тетрадь, — к сожалению, прочесть его нельзя, он зашифрован. Но некоторые значки я узнала. И общий стиль оформления документа тот же, — тут госпожа Мирир усмехнулась.

Мем взял тетрадь, пролистал до середины. Все те же три цвета, черный, коричневый, красный, и потрясающая тонкость и аккуратность письма — то самое, что удивило его в карте ловушек, каждый значок словно по шаблону.

— Согласен, — кивнул Мем. — Оставите его мне?

Госпожа Мирир пожала плечами:

— Надеетесь прочесть? Зря. Бора был странным человеком. Людей немного побаивался. Был замкнут в себе не потому, что урод и горбун, а потому, что никто из нас его не понимал. Помешан на системах, числах, символах и идеальном порядке. Разговаривай вы с ним, как сейчас со мной, клянусь, вы понимали бы его не больше, чем понимаю я, глядя в его идеально упорядоченные записи из неизвестных закорючек. И еще вот что: на встречу с неизвестным ему человеком Бора на край болота никогда бы не пошел. Это не вписывалось в выстроенную им систему мироустройства, в которой между всем сущим должна быть связь, должна быть система. Этот человек или эти люди были им изучены. Были включены в план, по которому он действовал. Но что-то пошло не так. Учитывая, что знакомых у него вообще было мало, есть огромная вероятность, что этого человека мы знаем или легко сможем найти.

Мем кивнул:

— Внутри префектуры. Это общий знакомый для Боры и Джаты, Джата даже узнал его по почерку. Человек с пропуском во внутренние помещения. А после смерти Боры еще и с ключами от всех дверей. По крайней мере, до замены замков. И предусмотрительный, как ворона. Третий день его караулю, никакого толку. Он здесь, но не дается.

— Журналы учета смотрели?

— Конечно. Ерунда получилось. Будто это Номо. Но это не Номо. Он получился только потому, что живет в префектуре.

— По какому критерию выбирали?

— Момент отсутствия, когда пострадал Джата. Возможно, момент отсутствия, когда Рихон упал в колодец, но здесь я не уверен, мне сказали, Рихон человек-катастрофа, с ним всегда что-то случается, а он винит в этом других. В тот вечер Номо был у меня перед глазами. Зато он был в префектуре и в то время, когда у меня из кабинета пропадали, а потом волшебным образом появлялись документы, и в тот вечер, когда Илана захлопнули в подвале. И даже когда пропала подброшенная в общий зал мумия, он был, хоть мумию унес писарь Упта. Допросите-ка Упту, госпожа Мирир. Он помогал Боре в некоторых делах, но насколько глубоко был посвящен, нужно выяснить.

— А что, при проверке журналов момент, когда был убит сам Бора, не учитывали?

— На тот момент журналы учета еще не были начаты. Пропуска выдавали на общем собрании.

— Мне допросить Упту, когда он появится, или дело срочное и послать за ним домой? У него смена завтра.

— Давайте считать, что срочное, и он нужен сегодня.

— Сделаю, — госпожа Мирир встала и поклонилась.

А Мем задумался. По крайней мере одного человека, которого не было на общем собрании в момент убийства Боры он знал — это Рихон. Нужно будет пересмотреть журналы еще раз, не доверяя никому. Может быть, выявятся еще какие-нибудь любопытные закономерности. А пока Мему пришла идея с картой. У него тоже был человек, обязанный ему если не жизнью, то спокойствием, собственным и своей семьи — господин Саом из Солончаков. Если про гробницы ничего не знают в городе, может быть, что-то умное подскажет тот, кто сам всю жизнь провел в гробницах.

Мем встал из-за стола и повернул ширму так, чтобы на этот раз не видно было, чем он занят. Полистал дневник. Ему казалось, написан он в зеркальном отражении. Не в ту сторону лежал наклон некоторых, с позволения сказать, букв. Потом достал из свернутых за пазухой документов карту, положил рядом, расправил ее, прижав уголки библиотечными книгами. Посмотрел так и эдак. Потом повернул карту из вертикальной проекции в горизонтальную. Дневник написан задом наперед, а что, если и это не этажи, а расположенные рядом пещеры? Допустим, вот здесь косой срез — не стена, а какой-нибудь обрыв или морской берег? Строился город, строились гробницы, драгоценный мрамор с карьера использовали только для облицовки. Серый и белый камень должны были где-то брать. Поближе и подешевле. Близко к городу? Охотники за сокровищами могут потревожить? Охранять надо? Так и охрана там была. Только Мем ее поймал с помощью смотрителя из зверинца. Думать, будто пещерный лев выпущен в Солончаках по политическим причинам, чтобы опозорить и выставить бессильными против Мирового Зла северные власти, могло быть и ошибкой. Куда еще отправить пещерного льва, если не в пещеры? Тем боле, что лев все-таки ручной, зверь-телохранитель, своих узнает и пропустит... Все это рядом. Не дальше Солончаков или Болота. Под самым носом у новых северных властей...

Мем взял чистый лист и стал писать господину Саому записку с просьбой встретиться в префектуре в самое ближайшее время. Собрал свои секретные бумажки вместе с дневником, положил за пазуху. Потом отправился к писарю и попросил карту побережья. Карту ему дали, но самую общую. Без господина Саома все равно не разобраться. Поднялся на второй этаж. Свернутый в трубку ковер из кабинета лежал вдоль стены, из-за двери доносилась песенка про серую лошадку. В казначейской господин казначей и господин интендант громко разбирались, кто виноват в утреннем конфузе, кому именно следует воровать поскромнее и что теперь делать. Местами выражения были из списка запрещенных. Мем не стал им мешать. Пусть сами делят, чей кусок славы больше.

В кабинете из-под стола выглянул Илан с тряпкой в руках. Пол был весь в белых разводах, вода в тазу и ведре такая, что хоть сейчас лепешки из нее пеки. Здесь Мем тоже мешать не стал. С разрешением не появляться в адмиралтействе у него неожиданно образовалось много свободного времени. Но от арданских загадок уже пухла башка, а в шумной префектуре к полудню все надоели так, что век бы их не видеть, ни своих, ни засланных от Римерида. Мем тер ладонями виски, стоя в дверях собственного кабинета, и соображал, чем полезным ему сейчас заняться, когда его втолкнул внутрь неслышно подкравшийся доктор.

— Иногда, — сказал он строго, — невредно бы помнить, что при жаркой погоде повязки на ранах следует менять ежедневно. Или хотя бы раз в два дня. Если не хотите осложнений.

Из-под стола снова выглянул Илан.

— Иди, погуляй, — велел ему Мем. — Потом домоешь.

Доктор был не в настроении. Поджимал губы, чуть звонче, чем обычно, бросал ножницы в металлический лоток.

— Полегче, — попросил его Мем, когда Наджед довольно чувствительно дернул за кончик хирургической нитки на самом крупном шве.

— Нежные все... как плесень, — недовольно пробормотал Наджед. Просить прощения, видимо, не было записано у него в привычках.

В ответ Мем сделал вещь, которую ему сложно было бы объяснить и оправдать, окажись он неправ. Он протянул свободную руку и выдернул у доктора золотую булавку из шейного платка. Наджед отшатнулся и попробовал закрыть ладонью шею, но Мем удержал его больной рукой за локоть, а здоровой отвернул ткань. Дотронулся пальцами до того места, где, теоретически, должен быть кадык. Мем угадал. Как ни старались его и всех вокруг обмануть. А, собственно, кого еще могла порекомендовать госпожа Мирир?..

— Ну и... зачем? — едва слышно прошептал доктор. Любое использование силы нагоняло на него страх. Чуть не до остановки дыхания, как у Химэ. У него получалось побороть эту реакцию, просто не сразу. Кто-то здорово напугал его однажды, не иначе.

— Хотел убедиться, все ли я понимаю правильно, — объяснил Мем и укоризненно покачал головой: — Доктор, ты — девчонка...

— Какая я тебе девчонка, — зло смотрел из-за очков Наджед. — У меня сын ровесник твоего секретаря. Теперь что? Я здесь больше не работаю?

Мем разжал пальцы. Как парень, доктор был красавчик. Как женщина... даже близко нет. Слишком крупный рот, слишком острый нос, слишком выступающие скулы, слишком высокий рост, слишком костлявые и сильные руки, слишком низкий голос. Возраст наверняка больше, чем кажется. Ключицы выпирают так, что заметно сквозь одежду, груди нет, фигуры нет, тощая. Походка, жесты, одежда на ней сидит мужская — словно надо так... Совсем ничего привлекательного. Никаких чувств, никаких ощущений, словно не человек, а стекло. Идаши. Не спит ни с кем, пока не отомстит. Или просто ни с кем. Сейчас Мем понял, что это на самом деле значит. Идаши — все равно "он". В стерильном отношении. Можно было даже признать, Мем к нему привык. Именно к такому. По крайней мере, в роли женщины представить себе Наджеда не получалось. Даже если переодеть и по-другому причесать — один высокомерный взгляд сквозь очки все испортит.

— Как пожелаешь, — ответил Мем. — Не нравится — не держу. Нравится — оставайся. Я не хотел обидеть. Только посмотреть.

— Посмотрел?

Мем кивнул. Доктор подобрал свою булавку, быстро заколол платок.

— Никогда не дотрагивайся до меня больше, — сказал он и снова взялся за ножницы. — Надоел мне протягивать руки. Или скажу твоей жене, что пристаешь, — и нажал на один из прокусов так, что у Мема глаза полезли на лоб. — Вот это место мне не нравится. Придется потерпеть...

— Как тебя на самом деле зовут? — спросил Мем, когда заново раскуроченную руку ему залепили лекарством и завязали.

— Тебе зачем?

— Хочу хоть немного знать, с кем приходится работать.

— У тебя есть претензии ко мне, как к специалисту?

— Пока никаких.

— Тогда просто забудь. Меня зовут доктор Наджед. И я знаю свою работу.

Мем, честно признаться, так ничего и не понял. Если он рассчитывал, что выбьет из равновесия и вызовет таким образом идаши на откровенность — ничего не вышло. Ни единого лишнего слова. Вокруг кого Наджед ходит со своей неосуществимой местью? Зачем ему префектура, а киру Хагиннору присмотр за ним в префектуре в лице Намура? Ладно, когда приходится решать загадки, загаданные врагами. А когда их загадывают люди, которых, пусть относительно, но считаешь своими?.. Все-таки нужно идти домой и ложиться спать. Когда сутки не спишь, бред какой-то в голове.

* * *

Пока Илан решался сознаться в родстве с предателем имперских интересов, префект ушел в сторону усадьбы.

Илан прогулялся туда-сюда по условной границе садов, пиная мелкое крошево — осколки ограды, отделявшей в прошлом усадьбу от городского архива. Но пересечь невидимую границу и пойти следом так и не решился. Сел под кустом на каменный блок и стал смотреть за муравьями. В муравейнике кипела работа. Натоптанными привычными путями муравьи спешили по делам, строго соблюдая систему и порядок. Каждый отвечал за свой участок работы, каждый был готов помочь товарищу, каждый знал, чего хочет, и свое место в этой жизни. С этой точки зрения префектура напоминала муравейник. Порядка там, конечно, было поменьше. Жалобщики вообще не соблюдают никакой системы, сегодня их привалило, почти как в первый день. Служащие сбились с ног. На помощь инспекторам уже вызвали и дознавателей, и даже писарей. В муравейнике никто не отлынивал. В префектуре же был кое-кто, не принимавший участия в спасении от завала делами и бумагами.

Бывший инспектор Адар некоторое время после выволочки простоял возле своего стола, бессильно сжимая кулаки. Потом принял решение, сгреб содержимое ящиков в холщовый мешок, рабочие документы бросил, где лежали, и убрался восвояси. Инспектор Номо, которого тут же за спиной прозвали "три желания", дел у дяди не принял. Но и из префектуры не пошел. Сначала выбежал в казармы. Когда Илан закончил с уборкой и вышел во двор, Номо стоял в воротах псарни и задумчиво смотрел поверх высокого кирпичного забора в сторону порта. Тосковал по вольной жизни в портовом отделении старой управы, наверное.

Илан сломал на кусте прутик и перечеркнул в пыли несколько муравьиных троп. Муравьи тут же сбились с порядка и забегали кругами. Пусть и у них будут сложности, чтоб не одной префектуре кувыркаться в волнах приключений. Краем глаза он видел, что Номо идет к нему.

— Подвинься, — сказал инспектор Илану.

Илан молча исполнил.

— Как думаешь, что мне теперь делать? — сразу спросил Номо Илана о самом главном.

— Запишись в армию или в береговую охрану, — пожал плечами Илан. — Что меня-то спрашиваешь? Это твоя жизнь.

— Я не про это, — Номо тоже взял прутик и сунул его в муравьиную норку. — Я мало что умею и могу здесь, но там, за оградой, я умею и могу еще меньше.

— Утешайся, глядя на работу инспектора Намура. Он все умеет там, зато здесь вообще ничего не умеет. Каждую сотую стражи спрашивает у кого-нибудь совета, — предложил Илан. Ему не было жалко Номо. Тот сам был виноват в своих бедах, недостаточно думал сам, черезмерно полагался на дядю.

— Это будет выглядеть глупо. Хватит с префектуры и одного Намура. Я бы уехал, конечно... Да денег нет.

— А что тебе префект сказал делать?

— Вести порученное расследование. Добиваться результата. Если хочу получать жалование. Как его добиваться, когда на меня такое дело повесили?.. С ним и сам Адар бы не справился.

— Совсем ничего не получается?

Номо огорченно покачал головой.

— Постой, ты про какое дело? Ты же убийство Джаты должен расследовать? — оживился Илан.

— Ага. По уликам совсем пусто. По мотивам ерунда какая-то... Я никогда не делал этого сам. С какой стороны ни подступлюсь, везде все не то.

— А расскажи, — попросил Илан.

— Я понял только, что Джату чуть не убили из-за записки, которую тот взял у префекта. Должен был выяснить, кто ее написал. И то мне об этом префект сказал, это не мое открытие. Записки этой у меня нет, Джате вывернули карманы. Деньги, ключи высыпали на землю, там на месте все и лежало. Записку только забрали...

— Погоди-ка, — сказал Илан. — У Джаты не было в тот вечер записки в кармане.

— Откуда знаешь?

— Он мне ее отдал...

Номо посмотрел на Илана, как на идиота.

— И ты до сих пор молчал?!

— А мне кто сказал, что она нужна? — переход на повышенный тон обидел Илана.

— Давай сюда!

— Дам. Если не потерял...

Илан полез в кошель, который носил за пазухой, и в котором после раздачи долгов из выигрыша болтались две сиротливые монетки по пол лара и была свернута куча дедовых записок, кому он что должен по всякой мелочи. Илан послюнявил палец и стал листать бумажки. Между огрызком долгового счета с мельницы и обязательством расплатиться с пенсии в скобяной лавке за гвозди, лежала злосчастная записка. Илан хотел сам рассмотреть ее при дневном свете, но Номо торопливо вырвал ее у Илана из рук и жадно уставился на три издевательских слова. Немедленной разгадки эти слова, вопреки ожиданиям, Номо не принесли. В течение трех ударов сердца выражение воодушевления на его лице сменилось глубоким недоумением.

— А это что за ерунда? — спросил он. — Вот за это — убивать?..

— Понятия не имею, — немного злорадно ответил Илан. — Джата послал меня найти, откуда оторвана бумажка. Она была от крайней ширмы на входе. Потом я поменял эту ширму местами с ширмой Джаты...

— Бред какой-то, — почесал в затылке Номо. — Ведь не из-за замены ширмы Джату прибили?

— Может, тебе с префектом поговорить? Может, он что подскажет?

— Да ну его, я его боюсь. Я должен сам.

— Ну, пробуй, — развел руками Илан.

* * *

В минувшую ночь Мем узнал о своей жене столько нового, сколько не получилось узнать за все пять предыдущих месяцев брака. До этой ночи ему было известно лишь, что телескоп, нежданно-негаданно явившийся частью приданого, стоит чуть ли не годовое жалование префекта в далекой Арденне. И это сопоставимо со стоимостью небольшого торгового корабля или средних размеров поместья где-нибудь под Лиларосом.

Зато теперь Мем знал, чем рефлектор отличается от рефрактора, от чего зависит кратность увеличения зрительной трубы, как правильно полировать зеркала и линзы, как трактовать искажение цвета при наблюдении за планетами, а как — за звездами, и вообще — что к Та Билану приближается неизвестная ранее комета, из-за чего его жена состоит в постоянной переписке с Ходжерским Астрономическим Обществом, где она, как вдумчивый и внимательный наблюдатель, на хорошем счету, поэтому именно сейчас она не может отвлекаться ночью от наблюдений, иначе кто-нибудь перехватит инициативу и комету не назовут ее именем. Мем даже посмотрел на комету через телескоп. Он не был уверен, что смотрит именно туда, куда надо, и видит то, что ему показывают. Но честно пытался разобраться, какая звезда просто звезда, а у какой есть хвост. В общем, перетащить постель на крышу, под открытое небо, может, было и очень нескромной идеей , зато очень удачной.

День начинался хорошо. По утреннему холодку в префектуру прибыл господин Саом. А еще на втором этаже ночью взломали паркет. На таком исправлении собственной вины, видимо, сошлись вчера интендант с казначеем. Четверо рабочих стучали и громко разговаривали. Мем перешагнул сваленные поперек коридора плашки, какие-то инструменты, мусор и провел господина Саома в свой кабинет. Там на диване спал Илан, не обращая внимания на строительный шум. А поверх Илана — Бабушка, хоть и не вся. Вся не поместилась бы. Господин Саом испуганно ахнул. От этого Илан проснулся, а Бабушка высунула из-за дивана голову.

— Хорошо устроился, — сказал Мем секретарю. — Не боишься ее? Она тебя не задушит?

— Не должна, — протер глаза Илан. — Она оценивает еду по размеру, что сможет проглотить. Был бы на голову пониже, придушила бы. Я расту быстрее, чем она... Доброе утро.

Господин Саом осенил себя охранным знаком.

— Дружите с животными? — спросил он.

— Не так, чтоб дружим... — ответил Мем. — Скорее, животные дружат с нами. Не всегда к нашей радости. Давайте к делу. — И достал из-за пазухи карту ловушек, а из ящика стола карту побережья.

Илан взялся было выталкивать Бабушку в окно, но она вывернулась и поползла к двери. Илан открыл ей створку, из коридора тут же донеслись несколько запрещенных, весьма замысловатых тирад, грохот брошенных инструментов и топот бегущих ног. Илан пожал плечами, недоумевая, чего тут страшного. И закрыл дверь, когда Бабушка вытекла из кабинета окончательно.

— Лентяй, — сказал ему Мем. — Ты бы хоть проводил ее. Так нам паркет никогда не заменят.

— Господин префект, я хотел по делу сказать...

— Подожди со своим делом. У меня тоже есть дела.

Илан смирно сел на край скамьи у дальней стенки.

Мем развернул перед господином Саомом карты.

— Хотел бы попросить вас, господин Саом, посмотреть вот сюда и подумать, не видите ли вы здесь общего? Нет ли рядом с Солончаками или неподалеку от Болота пещер или заброшенных выработок, к которым мог бы подходить вот этот план. Мне нужны пещеры, где минимум три входа, делящиеся минимум на тринадцать ветвлений. Можно больше, меньше нельзя. И желательно, чтоб там не бродили ни кладоискатели, ни контрабандисты, ни воры.

Господин Саом взял карту ловушек в руки и поднес к глазам. Потом достал свое увеличительное стекло и навел на карту побережья.

— Шлаковая гора, — сказал из своего угла Илан.

— Извините, господин Саом, — сказал Мем. — Этот парень никого не уважает и лезет во все мои дела.

— А мальчик прав, — покачал головой господин Саом. — Это, должно быть, Грязные пещеры у Шлаковой горы. Там, где рухнул старый акведук и завалил их камнями. От них полторы лиги к морю до солеварни, три лиги вдоль берега до поселка Болото, и четыре в сторону пустыни до наших Солончаков. И город на другой стороне болота — сколько оно там шириной, лига с четвертью, не больше. Там еще камень этот стоит... из которого памятник делали, да не доделали...

— Солёный адмирал, — подсказал Илан.

— Извините, господин Саом, — еще раз сказал Мем. — Илан, откуда ты знаешь?

— Как откуда? — секретарь даже обиделся. — Мы из Болота всегда бегали туда играть. В контрабандистов и береговую охрану. У меня там друг заблудился, восемь дней его искали.

— Нашли? — спросил господин Саом.

— Сам вышел. В Солончаках, на кладбище. Только тронулся умом. Стал слышать голоса.

— То есть, пещеры те больше, чем на тринадцать ветвлений? — уточнил Мем.

— Намного больше. Но входов из незаваленных акведуком только три.

— А от чего они остались, что там было? Что за история у этого места?

— Не знаю, — сказал Илан. — Просто пещеры. Грязные.

— Добывали серый камень для мостовых, только он там быстро кончился и был плохой, — с поклоном ответил господин Саом. — Я не помню, чтобы кто-нибудь зачем-нибудь туда ходил. Слава у этого места нехорошая, там лет сто назад был разбойничий лагерь, так, говорят, разбойников в этих пещерах сначала поймать пытались, а когда надоело, взяли, да замуровали заживо. Заложили большими камнями от акведука. Потом входы разобрали, но не нашли никого, ни живыми, ни мертвыми. С тех пор пошла дурная слава. Для контрабандистов пещеры слишком близко к солеварне, а если там зажечь огни, видно будет через болотную заводь даже из города. Сама каменная выработка заброшена давно. Плохое место.

— Спасибо, господин Саом, — поклонился Мем. — Мне жаль, что я вас потревожил и заставил ехать сюда из Солончаков. Оказывается, я мог бы расспросить и своего секретаря...

— Да что вы, — стал мелко кланяться в ответ господин Саом. — Я всегда рад лишний раз вас поблагодарить. Вы оказали нам такую услугу, я так вам благодарен, можете просить у меня, что пожелаете!

— Илан! — строго сказал Мем, выпроводив господина Саома, рассыпающего бесконечные благодарности. — Давай, выкладывай, что знаешь! Не жди, пока к тебе приступят с пыткой или подопрут обстоятельствами. Я вижу, что у тебя что-то на уме. Я не пещерный лев, я не отъем тебе голову, если ты найдешь и доложишь что-то полезное. Или ты задумал выловить предателя самостоятельно? Ты что-то знаешь. Говори!

Илан съежился в своем углу и даже прикрылся локтем.

— Я... ничего не знаю, — пропищал он. — Записку, которую вы дали Джате, я таскал с собой и забыл про нее. Вчера вспомнил и отдал инспектору Номо!

Мем сел за стол и взялся руками за волосы.

— Ладно, — сказал он через некоторое время, успокоив в себе желание взять Илана за шиворот и ударить об стенку. — Я обещал не откусывать тебе голову за глупость. Хоть ты и заслужил. Иди сейчас и разыщи мне Номо вместе с этой запиской. Где бы он ни был, и что бы ни делал. Сюда его.

— Он вас боится, — опасливо выглянул из-за локтя Илан.

— Да и черт с ним! Мне нужна сама бумажка, а не этот трус!

— Простите меня, я не подумал... — начал было Илан смелее.

— Иди, я тебе сказал! Без оправданий!

Мем чувствовал, что контроль за событиями утекает у него сквозь пальцы, как сухой песок. Даже перекладывая часть задач на других, и подтягивая помощников ближе к себе, его не удержать. Пес знает, что у кого в голове. У той же госпожи Мирир. У Адара, у Номо. Даже у Илана. И сколько еще мелких, бесхвостых, как звезды, или волокущих за собой хвост из прошлых грехов, как комета, но абсолютно неучтенных факторов, объявляющихся вдруг, вмешается в его дела и в его жизнь. Сначала кажется, что ничего не понимаешь. А разгадка-то почти в руках. Только наведи телескоп. Потом кажется, все в порядке, все держишь. А оно бац и рассыпалось. И утекло. Один хвост мелькнул.

* * *

Совесть Илана жила отдельной от Илана жизнью. Было четко разграничено, как Илан хочет, и как на самом деле надо. Один отшельник на проповеди как-то рассказывал, что это хорошо — когда человек знает между такими вещами границу. Значит, не все потеряно. Мир еще не погиб и держится надеждой на людей с живой совестью.

И как раз сейчас совесть сочла необходимым проснуться. Помоги Номо, толкала она. Он один мается, не знает, что делать, а положение инспектора на испытании не позволяет ему сейчас просить помощи у тех, кто соображает больше и лучше него. Он не только в своих интересах старается, он расследует покушение на Джату. В чем Илан должен быть заинтересован напрямую. Если брать по совести.

Илан послонялся немного по префектуре, поискал Номо, чтобы вернуть его к префекту. Нигде его не обнаружил. Спросил в казармах — там не знали. Спросил у дознавателей — сказали, ушел куда-то. Спросил у инспектора Дару, тот, как всегда, спешил и отмахнулся. Илан хотел уже испробовать последнее средство из возможных — спросить у госпожи Мирир, но случайно подслушал из-за ширмы, как она жалуется Луруму:

— Явился ко мне: тетя Мира, помоги. С чего, говорю, я должна тебе помогать? Ты, говорит он мне, сильная и добрая. Моя ты деточка, отвечаю. Да, я сильная и добрая. Как лошадь. Только ты иди лучше к своему дяде советуйся. Сколько он в свое время мне грязи за шкуру залил, одно Небо знает. С чего теперь я должна его племянника опекать? Или отправляйся, говорю, к Рихону. Этому бездельнику сегодня на службу выходить, а его нет как нет. Бери его за шиворот, приводи сюда, и пусть он с тобой сидит, разбирает, что к чему. Ненавижу их, портовых дармоедов, хоть сама родилась в порту. Вечно им на чужом горбу проехать хочется...

Илан резво повернулся и через казармы побежал в сторону обиталища Рихона. Наводка оказалась верной. Дом, в котором жил Рихон, был очень длинный, сросшийся из нескольких построек разного возраста, окнами на улицу. Обходить его Илану стало лень, он подпрыгнул у знакомого окна, руками уцепился за отлив, а носки прорванных башмаков умостил на едва выступающем фундаменте, и всунулся в комнату, где были открыты ставни. Рихон и Номо сидели за накрытым скатертью, словно в приличном доме, столом и что-то пили из чайных чашек. Не обязательно чай. Перед ними на столе лежали бумажки, которые Рихон пристально рассматривал. В руках у Номо была пустая картонная папка. Илан постучал в ставню, потому что на шум, произведенный им, никто не обратил внимания.

— А, — сказал Рихон, оборачиваясь к окну. — Легок на помине. Чего висишь? Влезай.

Илан вскарабкался на подоконник, кажется, немного его запачкав, и вместо двери вошел в окно. У Рихона сегодня, кроме хромой ноги и костыля, оказался подбит глаз. Его женщина, мелькнувшая в дверях, недовольно пробурчала что-то насчет деревенских повадок. У нее был точно такой же фингал. Видимо, крепко поспорили, кто куда ходил ночью, и зачем.

— Меня послали за вами, — с ходу стал перевирать изначальную задачу Илан. — Инспектора Номо желает видеть у себя префект, а инспектора Рихона хотят видеть в префектуре все остальные инспектора, потому что людей не хватает, и очень много работы.

— Мой рапорт с просьбой предоставить мне еще пару дней для поправки здоровья разве не дошел до префекта? — удивился Рихон. — Я толком и ходить-то не могу, нога болит.

— В префектуре можно за столом посидеть, ходить не обязательно, — сказал Илан. — Я не видел, чтобы префект подписывал такой рапорт.

— Делать нечего, — сокрушенно проговорил Рихон. — Придется ковылять к префекту на прием...

— Лучше б ты, в самом деле, ковылял работать, — сказал Номо. — Там и правда сложно.

— Нет, — покачал головой Рихон. — Хорош я там буду представитель порядка и справедливости — с фонарем под глазом. А по делу не беспокойся, я решу. Оставь бумажку мне, может, что придет в голову полезное...

"Уж не об искомой ли записке речь?" — успел подумать Илан, когда знакомая бумажка мелькнула в руках у Номо, а Рихон подставил какую-то грубо сшитую книжку, раздвинув ей страницы. Номо вложил обрывок ширмы в книгу, а Рихон перебросил ее на другое окно, не то, в которое влез Илан, а на котором ставни были закрыты.

— Номо, Номо, — попробовал остановить инспекторов Илан, — префект хотел скорее получить эту записку вместе с результатом твоей работы.

— Какой смысл идти к префекту, если результата нет? — невесело сказал Номо.

— Потому что префект сказал — быстро.

— Быстро в Арденне только кошки родятся, и те слепые. Передай ему, как будет результат, так и приду. Вот как только, так сразу.

Илан немного растерялся. Силой Номо к префекту не потащишь. Записку отбирать — так Илан сам вчера ее отдал, добровольно, не сказал "нельзя", не сказал "утром верни".

— Ладно, — сказал Илан. — Только сегодня обязательно к нему зайди.

Пора было выметаться. К столу Илана не приглашали, документами не делились, наоборот, Рихон недвусмысленно кивал ему на дверь. Илан слегка поклонился на прощание и с достоинством удалился. Потом обежал длинный дом и вернулся снова со стороны окон. Дотянувшись с земли, потрогал закрытую ставню. Она не была заперта. Илан снова уцепился за растрескавшийся камень в оконном проеме, подтянулся и, опасно балансируя, заглянул в щелочку. Комната была пуста. Рихон и Номо продолжали обсуждать дела где-то в коридоре. Видимо, Рихон, несмотря на хромую ногу, решил проводить Номо до крыльца. Тогда, уже не стесняясь, Илан приоткрыл ставню, просунул руку и забрал с подоконника книгу с запиской. Сам дал, сам взял, по совести все нормально, счет сходится. А книгу при случае можно будет и закинуть обратно в окно.

* * *

День, начавшийся правильно, продолжиться правильно не захотел. Госпожа Мирир принесла неутешительные новости. Писарь Упта пропал. Вчера, по словам домашних, собрал в мешок кое-какие вещи и немного еды, сказал, что должен на пару дней отлучиться, и ушел. На службе сегодня не появился. Домой тоже не вернулся. Какие важные дела заставили его пренебречь служебными обязанностями, никому не рассказал.

— Что прикажете делать? — спросила госпожа Мирир.

— А что бы вы стали делать, если б не нужно было спрашивать позволения у меня? — поинтересовался Мем.

— Пошла бы его искать. Он парень неплохой. Неправильно будет, если его тоже... похитят демоны высших сфер.

— Согласен, — сказал Мем. — Давайте договоримся так: вы пойдете за ним по своим связям, а я попробую дернуть свои. Я подозреваю, где он может быть. Но нужно кое-что проверить. После обеда встретимся здесь и сравним результаты.

Госпожу Мирир устраивало, что каждый раз ее так быстро отпускают, не затягивая доклад или обсуждение. Она быстро разворачивалась и уходила. Мем, как ни присматривался, не мог соотнести личность самой госпожи Мирир с тем инспектором, про которого читал в ее личном деле. Он все еще наблюдал за ней издалека, не подпуская и не подходя ближе. Но чувствовал, что присматриваются и к нему. Он тоже до сих пор не вызвал в префектуре особого доверия. Столичный юноша, получивший пост за деньги или родственные связи, строит из себя начальника и следователя, а, на самом деле, живет чужими заслугами — возможно, именно так он выглядит для арданских подчиненных. А надо ли им что-либо доказывать? Кир Хагиннор в него верит, может быть, этого и хватит.

Хранить документы в кабинете Мем по-прежнему опасался. Плодить бумажки, которые могут в любой момент увести или прочитать и бросить тут же в насмешку, тоже не хотелось. В голове держать все обстоятельства, связи, планы и задачи было сложно. Таскать уже накопленные материалы за пазухой — неудобно. Выбранный им союзник не слишком ему доверяет и предпочитает действовать самостоятельно. Не торопится с докладами. Или же перепроверяет все по десять раз, чтоб наверняка, чтобы не разрушить репутацию лучшего следователя. Информацию выдает, как лекарство, по ложечке. И только ту, которую уже нет смысла скрывать. В итоге все приходится делать самому, хоть кир Хагиннор и не одобряет. А нужно ли Мему одобрение кира Хагиннора?.. Еще один вопрос, повисший в воздухе.

Мем собрал назад за пазуху все, что у него накопилось по делу о демонах, и пошел из кабинета вниз. Кабинет даже запирать не стал. Правильно сказал кир Хагиннор, здесь проходной двор. На лестнице интендант отчитывал рабочих. Рабочие махали руками и отказывались заниматься паркетом под присмотром огромной змеи.

— Увеличьте вдвое вознаграждение, — мимоходом посоветовал интенданту Мем. — Вы флотский. Как у вас говорят? На корабле ничего не пропадает и не появляется, просто переходит из рук в руки. Чем наша префектура не корабль?

В общем зале было оживленно. Инспектор Намур со вспотевшим лбом и испачканными чернилами рукавами трудился над стопкой бумаг, переписывая что-то с испорченного листа на новый, инспектор Дару, по своему обыкновению, хороводил десяток чьих-то родственников одновременно, ширма госпожи Мирир оказалась наглухо задвинута, стол Адара, напротив, был открыт взорам и девственно чист. И стол инспектора Номо тоже. Но здесь Мем задерживаться не стал. Бегло оценил обстановку как удовлетворительно рабочую и направился к доктору в прозекторскую, которую с чьей-то легкой руки в префектуре уже несколько дней называли "склепом". На кафельном столе Наджед разложил по вощеной бумаге мумифицированные образцы тканей и копался в них крохотными ножницами и пинцетом. Очки сползли у него на самый кончик носа.

— Ты не сходишь со мной к Химэ? — без всяких предисловий спросил Мем.

Доктор запястьем поправил очки.

— Почему ты выбрал меня?

— Потому что в прошлый раз мы ходили без приставов.

— Это не объясняет, зачем тебе я.

— Для компании. Не могу же я пойти один. Кому-нибудь вздумается, будто я опять брал взятку.

— А на самом деле ты зачем к нему идешь?

— У нас снова пропал человек. Тот писарь, который помогал Боре. Боюсь, что причина, как обычно, в страховщике. С этим нужно бороться, пока вся префектура по одному не исчезла.

Доктор пожал плечами.

— Ладно. Пойдем. Буду бить тебя по рукам, если Химэ станет совать тебе деньги.

* * *

Илан примчался в префектуру так быстро, как только мог. Взмок по пути, словно скользкая водяная ящерица, хоть отжимай. Оказалось, спешил зря. Префект на своем месте его не дожидался. И никто не знал, куда они с доктором пошли. У Илана возникла идея, что к Джате. Он отдышался немного, попил из фонтанчика воды и побежал к Джате. Сам Джата лежал в кровати в прежнем состоянии. Но никакие посетители к нему уже два дня не заглядывали. Доктор обещался быть вечером, без префекта.

Пришлось вернуться. Уже не так быстро, как бежал сюда, потому что обратная дорога лежала в гору, и сам Илан набегался за утро на два дня вперед. Что делать, что делать, что делать, стучало у него в голове вместе с торопливыми ударами сердца. Префект не объяснил детали, но Илан все равно чувствовал себя сильно виноватым. Следователь из него никудышный, памяти никакой, способности мизерные. Как исправить положение? Быть может никуда префект с доктором не отправились, а каждый пошел по своим делам, просто префектуру покинули вместе? Может, вообще разошлись по домам? Эту мысль Илан решил проверить, чтобы не бегать больше зря по городу с ценной уликой под мышкой.

На этот раз дворовая граница из каменной крошки далась ему легко, в один прыжок, он ее даже не заметил. С разбегу Илан влетел в жаркую кухню, единственный открытый ход, который вел из префектуры в усадьбу, и сразу закрыл ладонями уши, потому что в одно мгновение случились сразу два события: его дед и кухарка отскочили друг от друга, густо покраснев, и со стола полетела на каменный пол задетая кем-то из них большая медная кастрюля, подняв звон и грохот хуже пожарной каланчи. До Илана медленно доходило то, что он сейчас видит. Он переводил растерянный взгляд с деда на кухарку и назад, на деда.

— Ну вот, Илан... — с заминкой проговорил дед. — Я про это и хотел тебе сказать... Наша жизнь изменится. Я решил жениться...

Илан подобрал с пола выпавшую книгу с уликой и сам покраснел так сильно, словно это не он застукал деда за чем-то неприличным, а, наоборот, дед его. Уши и щеки у Илана горели. Что сказать и как реагировать, он не знал. Стоял, словно его водой облили, и глядел в пол перед собой.

— Я думаю, Илан, ты меня поймешь, ты уже стал взрослый... — продолжал говорить дед, крепко сжимая в руках крупную ладонь кухарки.

Илан начал мало-помалу соображать, что от его согласия или несогласия все равно ничего не зависит, а предательство, касайся оно ночных похождений в префектуре, или того, что дед приведет в их домик чужую недобрую бабу, из-за которой Илану придется съезжать в казармы, все равно остается предательством, махнул рукой и выскочил из кухни. В префектуре было только одно существо, которое его ни в чем не обвинит, даже если Илан будет виноват, и никогда не предаст, чем бы ни прельщали, — Чепуха. Илан забрал собаку с псарни, увел в кусты под стеной за казармами, рассказал ей все свои неприятности, и она раза три вымыла ему языком лицо. После этого Илану стало легче.

Спокойно, сказал Илан сам себе, и Чепуха высунула язык. Ты работал с лучшим следователем города, чтобы там ни мнила о себе госпожа Мирир. Что бы сейчас делал Джата? Неужели сидел бы в кустах? Неужели его могли бы обидеть и задеть какие-то мелкие житейские неприятности? Да ни за что. Он никогда не унывал, что бы ни случилось. Значит, надо браться за дело. Перво-наперво взять эту треклятую записку и подумать, кто из сегодняшних работников префектуры мог ее нацарапать. И как Джата узнал, кем она написана.

Илан развернул страницы книги. Пролистал от начала к концу, от конца к началу, перевернул и потряс. Сама книга была непристойного содержания, спасибо, инспектор Рихон. Хорошо, что Илан не прибежал с ней сразу к префекту. Вот только записки внутри не оказалось. Над ним пошутили, чтоб отвязался, пока он бегал кругами. Илан со злостью бросил книгу в кирпичную стену и опустил голову. Чепуха подсунула морду ему под локоть и ободряюще лизнула в нос. А что? Илан упустил уже все возможности, что были у него в руках, и даже те, которых не было. Что бы на его месте стал делать Джата? Как нашел бы выход из безвыходного положения? Разве что удивился бы, как некоторые умудряются найти туда вход.

Значит, где этот выход? Да там же, где и вход. В первом дне работы арданской префектуры. Илан поднялся, отряхнул от трухи и паутины и без того выпачканную рубаху, свистнул Чепухе и побрел в здание бывшего городского архива.

* * *

Усадьба господина Химэ почти полностью занимала небольшой холм в центре города. С восточной стороны к ней примыкал состоящий из террас очень красивый и старательно ухоженный сад, которого с пыльных улиц не было видно. В саду лились фонтаны, качались изящные ветви плакучих деревьев, из прудика в прудик перебегали по уступам ручьи и было какое-то невероятное количество крошечных цветочных птиц, которых, видимо, здесь прикармливали медом. Господин Химэ один, без секретарей, работал в большом садовом павильоне, и понятно, почему. В доме все еще держался едкий неприятный запах маслянистой выгонки из лягушек.

— Не могу сказать, что рад вас видеть, господин префект, — приветствовал их появление Химэ, откладывая стило и подвигая в сторону ящичек с печатями. — Что ж, проходите и задавайте свои неудобные вопросы. Ведь вы не просто так, из церемониальных приличий, справиться о моем здоровье? Я сам плохо помню, но мне сказали, вы спасли мне жизнь?..

Доктор скромно кашлянул в кулак.

— Здравствуйте, доктор Наджед, — кивнул ему Химэ.

— Я пришел именно поговорить с вами о вашем здоровье, — вежливо улыбнулся Мем, присаживаясь рядом с доктором на обитую пурпурным бархатом скамью через стол от Химэ и по-чиновничьи раскладывая на столе рукава. — Здоровье хрупкая вещь, кому, как не вам это понимать. Любая мелочь может ее испортить. А ведь мы с доктором не всегда рядом...

— Давайте без мелких издевательств, — перебил его Химэ. — Я не политик, не люблю политику и всякие хождения вокруг да около. Я люблю деньги. Это вещь прямая, либо они есть, либо их нет. Об этом и будем разговаривать. Или же сразу предупреждаю, что вы пришли не по адресу, не тратьте зря мое и свое время.

— Хорошо, давайте про деньги, — согласился Мем. — Вы боитесь Римерида?

Химэ посмотрел на Мема так, словно тот спросил, сырыми ли Химэ ест тараканов, или вареными.

— При чем здесь отставной адмирал? — холодно спросил он.

— Хорошо, я спрошу напрямую, как вы любите. Сколько вы готовы заплатить, чтобы навсегда избавиться от его опеки?

Наджед при этих словах посмотрел на Мема точь в точь, как до этого Химэ. Но вопрос для Химэ не был ни странным, ни неожиданным.

— Миллион, — спокойно сказал он. — Миллион тому, кто принесет мне ту часть городского архива, которая касается всех его береговых дел без исключения.

— А сколько за эту же услугу платит сам Римерид?

В зеленовато-прозрачных глазах Химэ что-то дрогнуло. У него едва заметно напряглись пальцы на руках.

— Два миллиона, — сказал он.

— Постойте. Разве у вас меньше денег, чем у него?

— Два миллиона тому, кто принесет мне эти документы, — объяснил Химэ. — Я никогда не считаю чужие деньги, только свои. Те документы стоят того, чтобы за них торговаться.

— Ну а если эти документы доставят не вам и не Римериду, а, предположим, арданскому генерал-губернатору?

Химэ опустил голову, рассматривая собственные, вдруг вышедшие из послушания пальцы.

— Те же два миллиона, — сказал он. — Но чтобы я видел передачу.

— Значит, вы все-таки его боитесь, — подвел итог Мем. — Иначе защита генерал-губернатора была бы вам ни к чему, и вы сказали бы: три миллиона, но документы в руки вам.

— Вы, юноша, не понимаете, — медленно проговорил господин Химэ. — Лично сам я никого не боюсь. Ни генерал-губернатора, ни отставного адмирала. Ни вас, господин префект, хоть наш пыльный купеческий город и гудит на все голоса, что с севера к нам с серьезными намерениями приехали такие ребята, которые кулаком убивают быка. Трехлетнего. Едва он мумукнет что-то против новых властей.

— А меня зачем бояться? — удивился Мем. — Я и подавно никому ничего плохого не сделал. По крайней мере, пока.

— А Римерида зачем бояться? Он всего лишь маленький человечек в черной одежде.

При этих словах доктор так плотно сжал губы, что они побелели. Мем следил за ним боковым зрением. Вот и еще одна тайна раскрыта. Не самая, впрочем, сложная. Мем позволил себе слегка улыбнуться.

— Мои дети, моя мать, люди, которые у меня работают и на меня надеются, — продолжил Химэ, — вот они много чего и много кого боятся. Я обязан считаться с ними. Я дорожу этими людьми.

— А еще пиратской империи боятся ваши деньги, которыми вы тоже дорожите, — добавил Мем. — Любопытно, сколько вы платите пиратам в год, что два миллиона за дубликаты банковской переписки для вас приемлемая сумма.

— Думайте, как вам нравится, — раздраженно ответил Химэ. — Я уверен, что с генерал-губернатором мы друг друга поймем в этом вопросе. Если же вы хотите сказать, что просите за бумаги больше двух миллионов...

— Я не хочу этого сказать, — прервал страховщика Мем. — Напротив, я совсем не прошу от вас вознаграждения. Я работаю за жалование, господин Химэ. И за совесть. Может быть, это слишком громко звучит, но найти эти бумаги моя прямая обязанность. Я не отдам их вам, но не отдам и Римериду. Поэтому прошу прекратить подкупать моих людей для того, чтобы они отправлялись на эти бесполезные поиски. Только Бора знал, где точно их искать в лабиринте из подземных камер. Бору убили. Все остальные просто пропадут зря, потому что карта от пещер, где спрятан архив, уже у генерал-губернатора.

Химэ сейчас смотрел в сторону, через окно павильона на звенящий водопад над зеленоватым прудом.

— Тогда мне непонятно, господин префект, почему вы не извлечете весь архив на свет, — сказал он. — Целиком.

— А кому он нужен здесь — целиком? Ну, можно достать его, конечно... Только кто поручится и кто проконтролирует, что именно нужные нам и вам документы не исчезнут загадочно в суете работ по подъему архива на поверхность? Пр их общем объеме и во время беготни с бумажками пропажа малой части будет незаметна. А потом ищи-свищи. Сколько людей от вас и от Римерида бродит по городу, сколько устроилось на государственные должности в имперские управы и скольких можно купить, посулив им гораздо меньше двух миллионов? Так что оставьте попытки решить это самолично. Доверьте мою работу мне.

Господин Химэ только криво улыбнулся в ответ.

* * *

— Я думал, ты слупишь с него эти три миллиона, — сказал Наджед, когда они покинули усадьбу цветочных птиц. — Я даже предполагал, что он заплатит.

— "Думал", "предполагал" — ты долго этому училась, чтобы не оговариваться?

— Ты не представляешь, о чем ты говоришь, — покачал головой Наджед. — Я идаши. Это проклятье, а не повод для насмешек. Наверное, тебе никогда не понять.

— Как твое настоящее имя?

— Не скажу.

— А кто скажет? Меленький человечек в черной одежде?

— Ты поймай его сначала.

— А если поймаю?

— Значит, тогда у него и спросишь.

Весь оставшийся путь до префектуры они молчали. Но внутри, после писарского поста, где дороги их расходились — Мему наверх, через общий зал, в кабинет префекта, доктору вниз, в склеп, Наджед взял его за рукав и сказал:

— Пойдем, покажу тебе кое-что. Чтобы не было больше лишних вопросов.

Мем ничего удивительного не ожидал. Может быть, опять какие-нибудь бумаги. Но едва они переступили порог склепа, как Наджед одним движением через голову снял с себя рубашку и, видимо, стал развязывать шнурок на штанах, стоя к Мему спиной. Грудь у него или, верней, у нее была перемотана несколькими полосами плотного бинта, чтобы не выделялась под тонким полотном одежды. Мем привалился плечами к входной двери. Если б сейчас сюда вошел какой-нибудь ханжа, вроде инспектора Дару, положение могло бы стать глупейшим из всех, в которые Мем попадал в своей жизни.

— Прекрати, я и так верю, — сказал он.

— Ты же сказал, что хотел посмотреть, — недобро ответил Наджед. — Досмотри до конца. — И повернулся, отогнув на животе ткань.

Мем смотрел, некуда было деваться. По центру живота от пупка вниз шел страшный сизовато-белесый вертикальный шрам со сморщенной кожей и следами стежков по краям, а сбоку от него, почти в паху стояло крупное клеймо. Сложный вензель, знакомый Мему по бумагам, оставшимся от свергнутого триумвирата, держал в пасти неестественно изогнутый крокодил.

— Почему... так? — только и спросил Мем. — Ты — собственность адмирала Римерида?..

— Собственность? — удивился Наджед и стал завязывать одежду. — Я гораздо больше, чем его собственность. Я его дочь.

— Для чего тогда... клеймо?

— Чтобы каждый, кто захочет со мной переспать, видел его и боялся.

— Кир Хагиннор обо всем этом знает? Или мне следует арестовать тебя и доставить в адмиралтейство?

— Знает, конечно... Он-то как раз не пугливый.

Доктор почти спокойно поправлял одежду и выглядел уже вполне прилично, можно было отойти от дверей. Но сейчас не Мем подпирал дверь, а дверь Мема. Он сказал:

— То есть... но ты же идаши. Ты должна сначала отомстить.

— Я ничего никому не должна, если тебя это интересует. Я не давала клятву мстить. В десять лет я, дочь Римерида, стала его же наложницей. Его и его старших сыновей, которых он потом утопил в старой барже по одному глупому подозрению. В тринадцать я сама родила ему сына. То есть, не сама родила. Если бы не врач с Ходжера, который вырезал из меня ребенка, умерли бы и я, и мой сын. После этого я стала никому не нужна. Детей у меня быть не может, матерью своему сыну я не считаюсь, потому что для всех это был бы признанный позор, честным путем замуж меня с такой красотой на теле не выдашь, сам он потерял ко мне интерес. Родители моей матери не самые простые люди. Но и они его очень боялись. Ничего не могли ему сказать ни про то, что он сделал со мной, ни с моими братьями, ни с моей матерью. Но когда умер мой дядя, их младший сын и единственный наследник, они вспомнили про старый обычай — когда в семье умирают все мужчины, во главе рода становится кровно связанная незамужняя женщина, которую все начинают считать мужчиной. Она не выходит замуж, не заводит детей, она по-мужски одевается, занимается всеми мужскими делами и ведет себя как мужчина. Он подарил меня им для этого, как самую бесполезную в его семье. А клеймо поставил на всякий случай. Чтобы я не забывала. Дед сначала учил меня всему, что нужно для управления поместьем, но потом он тоже умер. А я уехала на Ходжер. Учиться другому делу у человека, который когда-то помог мне выжить. Поэтому я доктор Наджед. Который весело смеется и не верит в то, что чья-то абсолютная власть над другими людьми — это хорошо. А месть... Два года назад, когда был восстановлен протекторат Таргена над арданскими землями, я вернулась сюда. Я хочу дождаться. Хочу, чтобы его в цепях провели к Судной площади и прилюдно казнили. Хочу это видеть. Поэтому я здесь. И не уйду отсюда, пока этого не увижу.

— Извини, что я тебя пугал, — сказал Мем. — Я думал, все несколько проще.

— И веселее, да. Все так думают. Будто идаши — это весело, — хмыкнул Наджед. — Помоги мне увидеть то, что я хочу, и я прощу тебе вообще все, что угодно.

Из подвала Мем поднялся в крайней задумчивости. И возле писарского поста столкнулся с Иланом, который перевешивал на доске объявлений исписанные листы.

— Ты чем здесь занят? — спросил Мем.

— Пытаюсь восстановить обстановку, — отвечал Илан сквозь зубы, стараясь не проглотить зажатые в углу рта канцелярские кнопки.

У Мема уже был повод убедиться: если префектура сходит с ума, то поголовно вся. Сегодня, значит, был день откровений. Илан решил перестать быть разгильдяем и, вместо этого, стать следователем.

— Обстановку чего? — уточнил Мем.

— Обстановку первого дня работы, когда Джата понял, кто убийца. Вот. Так выглядела доска, когда можно было сравнить почерк с записки с заголовками записей отсюда — там же были одни заглавные буквы... Только расписание висело другое и писал его в тот раз Упта. Саму записку я, кажется, упустил...

— Правила поведения с удавом кто писал? Рихон?

— Конечно. — Тут Илан на несколько мгновений приоткрыл рот так, что выпали кнопки, а потом, как зачарованный, повторил: — Рихон...

— Неси опять журналы рабочего времени, — сказал Мем. — Проверим. Еще раз.

* * *

— Есть некоторая вероятность, что Упта мог подделать записи о собственном присутствии или отсутствии. Он же писарь, он сам ведет этот журнал, — сказал Илану префект, когда все, в общем-то, было ясно.

— Нет, это не Упта, — покачал головой Илан. — При таких записях о Рихоне, почти никаких шансов, что это Упта.

— Я понимаю, что многое за Рихона, — согласился префект. — Упта увалень, он не смог бы быть в трех местах одновременно. А нас посещает настоящее привидение. Ловкое и умелое. Просто оно перестаралось в стремлении быть незамеченным.

— Наверняка ленился идти в обход, через калитку ему домой короче, — кивнул Илан.

Запись о посещении Рихоном префектуры была одна единственная. За самый первый день. И то, он пришел, но не ушел — притащил Бабушку через центральный вход. Даже когда он брал отпуск по причине подвернутой ноги и находился у всех на виду, он появился черным ходом, запись для которого велась у казарменных ворот, но, чтобы выйти через него, нужно было специально просить привратника впустить или выпустить именно там. Рихон никого не просил, он ходил тайком своей калиткой через загаженные кусты и темную улицу без окон, минуя запись и обходясь без чужих разрешений.

— У него же были все ключи, верно? — префекта, похоже, находка развеселила. — Сначала он забрал у Боры сам ключ от архива, а потом и всю архивную связку, которая хранилась за сейфовой дверью на случай, если префектура утонет при пожаре или сгорит при наводнении. И Бабушку он не боится, она его ручной питомец, поэтому в моем кабинете, где она постоянно спит, шарил, как у себя дома. Потом покажешь мне эту калитку за казармами, через которую он ходит с собственными ключами. Что, он правда хромает до сих пор?

— Хромает, — подтвердил Илан.

— Не притворяется?

— Он следы перед архивом оставил от костыля. В ту ночь, когда я посыпал там пол мукой.

— Почему же ты мне не сказал?

— Потому что я их нечаянно стер и не был уверен, что рассмотрел как следует. Думал, вдруг мне показалось...

Илан чувствовал, что снова краснеет. Какой глупостью было думать на деда, будто след от палки оставил он. Будто человек, посвятивший всю свою жизнь береговой охране, войне с пиратами не на жизнь, а на смерть, потерявший на этой войне здоровье, продался пиратскому адмиралу, своему врагу. Хороших следственных привычек Илан еще не нахватался, при первой проверке журналов не обратил внимания на очевидный факт. Зато у него уже полно дурных — подозревать всех подряд в том, чего они не делали. Конечно, это нехорошо — думать плохо о своих. Но ведь свои бывают разные. Некоторые ближе, и начинать надо не с них.

— В колодец, получается, он сам спрыгнул? — превозмогая нахлынувшее чувство стыда за все и перед всеми, спросил Илан.

— Какая, в сущности, разница. Даже если его опрокинул туда пьяный извозчик. Он отвел от себя подозрение. Из виноватого стал пострадавшим. Так где, ты говоришь, сейчас записка?

Илан почувствовал, что отхлынувшая было от ушей краска, возвращается на прежнее место. Он рассказал про вчерашний разговор с Номо и про сегодняшнюю встречу с Рихоном. Про то, что Рихон недавно спрашивал у него про Джату, вспомнил тоже. И про то, что встретил Рихона в том самом темном переулке.

— Очень многое становится на свои места, — покачал головой префект. — Если б на меня не навесили столько дел по организации работы и хозяйства в префектуре, насколько все было бы проще и быстрее. На кого бы все это перекинуть... Ненавижу строительную и прочую возню. Ничего в ней не понимаю и учиться не хочу.

— Рихон не причинит вреда Джате?

— Пока он считает, что Джата без сознания и ничего не помнит, может быть, и нет. Или пока сам хромает и не может быстро передвигаться. Но, мне кажется, в опасности может оказаться Номо. Мало ли, вдруг тоже начнет о чем-то догадываться и проговорится. Что самое скверное, Илан, — мы с тобой, вроде бы, все понимаем, но убедительно доказать ничего не получится. Джата и правда без сознания, он Рихона не опознает. Записку у Номо Рихон забрал, сравнивать с заголовком об удаве нам сейчас нечего. На месте гибели Боры и в курительном саду, где пострадал Джата, улики уничтожены умело и тщательно. В архиве тоже ничего не удалось найти. Бабушка его не тронула в моем кабинете — так это не доказательство. Меня она тоже не трогает. Ключи от всех помещений — вряд ли он хранит при себе бесполезные, при этом, опасные в плане доказательств его вины вещи. От тех ключей, которые теперь не подходят ни к одному замку, он, скорее всего, избавился. Правда, ключ от калитки при нем, а в калитке преступно позабыли сменить замок. Просто по подозрению его взять и побить, чтоб сознался? Но ведь не сознается. Придумает что-нибудь правдоподобное. Юридическими тонкостями его тоже не напугаешь и не удивишь. Ему легче будет потерпеть побои, чем заработать смертную казнь за убийство и покушение на убийство имперских чиновников. Такого, как он, надо брать на месте с поличным. Мы новая власть, мы должны заслужить репутацию справедливой в городе. Поэтому хватать людей по первому подозрению и без достаточных оснований для нас нежелательно. Пытать нам тоже запрещено. У меня на этот счет четкие инструкции. А политического сыска, как в империи, здесь, в Арденне, к вашему счастью, еще не организовали...

— Он ищет карту, — сказал Илан, у которого куча этих условностей плохо укладывалась в голове. — Может, подсунуть ему карту лабиринта? Пусть украдет. Тут его и возьмете.

— Можно. Но украсть чужие бумаги — это не особенное преступление. Тем более, что карта без Боры бесполезна. А Бора мертв.

— А он знает, что карта без Боры бесполезна? Он так настойчиво ее ищет.

— Думаешь, пойдет на Шлаковую гору искать в пещерах то, что там спрятано?

— Думаю, пойдет.

— Оставим про запас, как вариант. Но он может просто отдать карту Римериду. И мы останемся и без подозреваемого, и без карты. Я бы сделал по-другому...

И тут в кабинет ввалилась — в буквальном смысле — споткнувшись о вывернутый перед порогом паркет, госпожа Мирир.

— Он ушел в пещеры, — чертыхнувшись вместо приветствия, доложила она. — Знаю, потому что он взял фонарь и запас масла. На том берегу фонарь больше ни для чего не нужен. Даже тем, кому дня не хватает. Там и в полдень нечего делать. Я нашла лодочника, который перевез его вчера утром через болото к акведуку.

— Вот дурак, — попросту сказал префект.

Такой ответ слегка покоробил госпожу Мирир. Очевидно, она ожидала большего признания своих заслуг.

— Вы мне не доверяете, а, между тем, я могла бы работать намного результативнее, если бы понимала, на какую именно цель тружусь, — сказала она. — Убийство инспектора Боры загадка непростая, но она, вроде бы, вас не интересует. Вы без меня знаете, кто это сделал? Или вам просто все равно? Или этому делу лучше оставаться нерасследованным? Судя по вашему взгляду, похоже на последнее...

Префект уклончиво качнул головой. Не так, чтобы утвердительно, но и не отрицая любую названную возможность.

— Не доверяете, — сделала вывод госпожа Мирир.

— Садитесь, поговорим, — пригласил префект.

Илан понял, что ему лучше всего отползти сейчас в незаметное место, иначе его выгонят из кабинета и он не узнает, о чем разговор. Поэтому он сразу уступил свое место госпоже Мирир, а сам присел на краешек скамьи в уже привычном для себя углу возле двери.

Госпожа Мирир была в пыли, уставшая, и со свежесодранными костяшками пальцев на левой руке. Совсем не жалеет себя тетка. Сама съездила кому-то по зубам вместо того, чтобы предоставить это дело помощникам.

— У вас есть ко мне вопросы, инспектор? — префект откинулся на спинку кресла и положил широкий северный рукав поверх журналов учета, которые они с Иланом смотрели. — Рабочие, личные, нескромные — какие?

— А у вас ко мне? — сделав некоторую паузу, осторожно ответила госпожа Мирир.

— Море вопросов. Но мои вопросы могут подождать. Задавайте сначала ваши.

— Личные и нескромные тоже можно?

— Легко.

— За какую провинность вас сослали в Ардан?

* * *

Сказать, что Мем удивился — ничего не сказать. Он-то гадал, за кого его принимают в префектуре. Оказалось, за неудачника. Может, в этом даже есть доля правды. Но не настолько большая, чтобы тянуть на ссылку. Так уж вышло, что Мему удалось блестяще продемонстрировать свои способности на первом же деле, которое ему подвернулось. Вот только подвернулись ему ни много и не мало — тайны императорской семьи. И не его вина, что он вынужден был подойти слишком близко и знает теперь слишком много.

— Не представляю, госпожа Мирир, как ответить на ваш вопрос, — покачал головой он. — Я ни в чем не ошибался. Но и попал я сюда не случайно. Я был не единственным кандидатом на должность. Должность тоже была не единственной возможной для меня после того, как государь повысил меня до третьего ранга. Я мог бы остаться в Царском Городе или в любой из столичных префектур, если бы захотел. Префектом Арденны меня выбрал и утвердил арданский генерал-губернатор, потому что посчитал это верным решением. А в префектуре что на этот счет думают? Что я с какой-то вершины упал в вашу яму? Я не был на вершине. Наоборот, я был никем.

— Думают по разному, — уклонилась от прямого ответа госпожа Мирир.

— Адару не стоило строить иллюзий насчет того, что префектуру возглавит кто-то из местных. По крайней мере, с первого дня ее работы.

— Это было понятно всем, кроме Адара.

— Если вы догадываетесь о причинах, должны понять и мое недоверие.

— Вот этому мышонку вы доверяете, — через плечо кивнула госпожа Мирир на Илана.

— Этого мышонка можно задавить в любой момент, если он что-то пискнет не так или не мне. — Илан при этих словах вжал голову в плечи. — Чего не скажешь о господах вроде Адара и других, равных ему по положению. Следствие по делу Боры, к сожалению, вышло из области криминала и ушло в область политики. Префектуру в Арденне открыли, а про ведомство вроде столичной Тайной Стражи, которая занимается политическим сыском, забыли. Такие вот сложности. Я понимаю, что нужно делать, но не понимаю, как. Я же не у себя дома. Мне нужно выстроить и отладить систему.

— Вы говорите, как Бора. Тот тоже был любитель... четкой систематики. Пока не организует порядок, с места не двинется. А сколько времени пройдет, пока система выстроится? Работа стоит. Не меряйте нас всех по Адару. Адар среди нас скорее исключение, чем правило.

— А почему карта без Боры бесполезна? — вдруг спросил из своего угла Илан.

— Архив собирали триста лет, — сказал Мем, уже махнув рукой и на воспитание, и на приличия, и на уважение к старшим по званию. — Ты представляешь, Илан, сколько там бумаги?

Илан подвинулся по скамье из дальнего угла ближе к столу.

— Неужели Бора мог на память знать все документы? — удивился он.

— Бора — мог, — веско сказала госпожа Мирир. — А Джата выбрал себе в помощники шустрого парня, правда, господин префект? Значит, Упта полез в пещеры потому, что туда свалили городской архив? И что он надеется оттуда выудить?

— Кое-что для господина Химэ. Господин Химэ попал в двойной капкан. Дело, которое приносит ему доход, держится на откатах пиратской общине. Не платить он не может, потеряет деньги. Платить сейчас тоже не может — генерал-губернатор прямо объявил, что финансирование пиратских островов с берега нужно прекратить по-хорошему, иначе оно будет прекращено принудительно и без придворных церемоний.

— Что с ним будет, если он перестанет платить?

— Если несколько застрахованных им кораблей с наиболее ценным грузом будут взяты пиратами подряд, чтобы он не успел оправиться от финансовых потерь, его контора рухнет. По крайней мере, сам я наказал бы его именно так. Информаторы контролирующей стороны наверняка в страховых отделениях имеются.

— Почему вам вообще есть дело до Химэ?

— Это бывший партнер Римерида по неизвестным мне торговым и некоторым известным страховым делам. То есть, я не знаю, насколько бывший. Полностью ли они разошлись. Кое-что говорит, что они и сегодня не потеряли связи. Химэ сейчас между молотом и наковальней, но он сам по себе далеко не глиняный черепок. Как говорит кир Хагиннор — лучше не трогать, может и отскочить. Хорошо бы узнать, выросли ли уже цены морских страховок и занимается ли вообще сегодня "Арданская паевая компания" данным видом страховых услуг, или временно вычеркнула безопасную доставку грузов морем из списка. Если Химэ начнет метаться от страха, что завалится все его дело, он может сделать шаг не в нашу сторону. Его нужно если не направлять, то хотя бы предостеречь. Чтобы отскочило, но не по нам.

— Все это увлекательно. При чем здесь Бора?

— Бора подготовил карту, которую я вам показывал, для господина Химэ. На ней изображены не тринадцать этажей, а тринадцать ветвлений пещеры. Поэтому никто из знатоков гробниц и торговцев древностями ничего о них не знает. В Грязных пещерах никогда не было, чем поживиться. На этих тринадцати ветках расположены тридцать шесть камер, видимо, в каждой документы либо за определенный временной отрезок, либо они разделены по темам, и в плане это как-то обозначено. Не зря же вывозом архива занимался Бора. Насколько я понял по вашим характеристикам, он не мог свалить их как попало где попало. В его хозяйстве даже сейчас должен соблюдаться порядок. Поэтому Бору не собирались убивать. Только припугнуть. То, что он от страха умер, не устраивает, ни нас, ни Химэ, ни того, кто хотел его напугать и получить карту в руки. А Упта и правда дурак. Нужная камера наверняка отмечена в карте, но я так и не понял еще, как именно. Не знаю, как он будет ее искать не только без Боры, но и без карты.

Госпожа Мирир смотрела на свою ободранную руку, сжимая и разжимая кулак.

— Ну и... кто убийца? — спросила, наконец, она.

— Не могу вам сказать. Прямых доказательств нет, единственную улику этот вот мышонок про... потерял, остались одни мои догадки. И спугнуть не хочу. Хотелось бы сделать так, чтобы он попался на горячем. Не вы и не Лурум, не хмурьтесь.

Госпожа Мирир вздохнула.

— Когда ж мои-то оболтусы такими станут...

Мем вопросительно приподнял бровь. Госпожа Мирир впервые за весь разговор посмотрела на него прямо:

— Ваши родители должны вами гордиться.

— Я был бы счастлив, но — нет. Я пошел против воли отца, отправляясь сюда. Я должен был стать помощником старшего брата в торговой экспедиции и отправиться сначала в Бархадар, потом с грузом на север. Для меня даже купили корабль. Но я выбрал предложение кира Хагиннора. В конце концов, корабли моего отца тоже ходят мимо Островов Одиночества. Безопасность в арданских водах касается меня непосредственно.

— Так вы не потомственный чиновник?

— Нет.

— Странно. Вы вообще странный молодой человек. Примите это как похвалу. Или как неприкрытую лесть. Но я кое-что понимаю в воспитании молодых людей и искренне завидую вашим родителям. Зря они вами недовольны.

Мем вежливо наклонил голову.

— Моя мать никогда не била меня кулаками, — улыбнулся он. — Может, вам тоже нужно быть мягче... с воспитанием?

— Тогда они сядут мне на шею и свесят ножки, — усмехнулась в ответ госпожа Мирир. — Давайте ближе к делу. Итак, Упта охотится за документами для Химэ, а ваш неназванный подозреваемый за наследием Боры — картой и, возможно, дневником.

— На самом деле всем нужны одни и те же документы, — сказал Мем. — Одному в оправдательных целях, другому в обвинительных. Если документы найдет, например, Упта, отскочит не по нам. Но если тот, второй, или если я ошибаюсь насчет Упты, тогда по нам, и еще как.

— Государственная политика, показанная на пальцах, — усмехнулась госпожа Мирир. — Но, боюсь, что нам придется искать самого Упту. Лодочник, который отвез его к пещерам, должен был привезти его и обратно. Сегодня утром. Он клянется, что переправлялся на ту сторону, прождал там зря половину стражи, плюнул и вернулся. Похоже, что Упта заблудился без карты.

— Он мог, конечно, опоздать и пойти пешком вокруг... — проговорил Мем.

— Но в пещеры лезть все равно придется, — закончила фразу госпожа Мирир.

* * *

— Я взрослый, я все понимаю, — Илан шмыгнул носом.

Эту же самую фразу он стражу назад сказал деду, когда тот вздумал оправдываться. Разговаривать на кухне было не о чем. Ситуация оказалась настолько неприятна Илану, что усугублять свое отношение дополнительным ее обсуждением он не посчитал возможным. Сбежал с кухни в префектуру, даже не собрав толком все, что ему велели.

— Тогда не веди себя, как щенок, — резко бросила ему госпожа Мирир.

— И что именно ты понимаешь? — поинтересовался префект.

— Что жизнь сложнее, чем кажется, — буркнул Илан.

— Не ведись на провокации, будь спокойней, — дружелюбно подсказал Илану из-за спины инспектор Намур и легонько ткнул его кулаком в плечо, от чего Илан, с опаской относившийся к Намуру, шарахнулся в грязную стену, подняв тучу мелкой едкой пыли.

— Стоим, — сказал префект и повыше поднял лампу. — Опять тупик.

— Не тупик, — Намур показал на отверстие вверху стены. — Там окно.

— Окно в следующий тупик, — кивнула госпожа Мирир.

— Давайте вернемся к следам, — предложил Намур.

— Ты уверен, что мы их найдем? — спросила госпожа Мирир.

— Я всегда уверен в том, что говорю. Например, я сразу был против того, чтобы спускаться на поиски вниз. Я бы сделал по карте расчеты, мы просто сломали бы стену или потолок, что там понадобилось бы. В нужном месте у нужной пещеры. Большинство штреков с опорами, не обвалились бы...

— Даже если бы они не обвалились, — сказал префект, — налетел бы ветер, и в пропавшие документы торговки с рынка полгода заворачивали бы свой товар. — И откуда бы мы знали, что штреки с опорами? Илан бы нам рассказал? Он ни разу ничего полезного не сообщил мне заранее. Только когда потолок уже упал на голову. Здесь тоже есть следы. Смотрите, вот кто-то шел. А тут полз. И даже что-то волочил. Наверное.

— В этой грязи, — сказал Намур, — следы сохраняются веками.

— Мечта полицейской ищейки, — невесело хмыкнула госпожа Мирир. — Что там по карте?

— По карте нужно лезть в это окно, — сказал префект.

— Давайте затолкаем туда Илана, он посмотрит, что там.

Илан испугался и засопел, крепче обхватив себя руками. Ему не хватало воздуха, он мерз. В пещерах было душно. Холодно, но душно. Со всех сторон давила тишина. Звуки в вязком воздухе почти не распространялись. Даже разговор прямо над ухом звучал как будто за несколько шагов. От этого дышать становилось еще труднее. Илан оказался совсем не готов к тому, что поход по пещерам продлится так долго, а маленькая карта уведет их так глубоко.

Последний коридор, которым они шли, был тесным ходом с земляными сводами. И очень темным, насколько одна темнота может быть темнее другой. Стены и потолок в пыли, шагов не слышно. Раньше Илан никогда не забредал в пещеры так далеко. Карта Боры уводила в сторону от участка, который Илану был знаком. Как выяснилось уже во время путешествия, Илан знал о Грязных пещерах ничтожно мало и в проводники не годился. Позади остались ровные коридоры со спрямленными стенами и тесаными потолками, залы с колоннами, анфилада комнат и небольшой лабиринт, в котором в детстве пару раз Илан терялся, но всегда выходил на звук голосов. Закончились многочисленные поначалу надписи и рисунки на стенах, повествующие о том, кто здесь был, когда, с кем, и что делал, а чего другим делать бы не следовало. Дальше лежали дренажные туннели, куда сбрасывались грунтовые воды. Туда Илан не лазил никогда. Идя по карте, их небольшая группа миновала длинную, ведущую вниз "наклонку", подтопленный участок шахты, где выше колена стояла холодная, сразу замутившаяся белым вода. Здесь давно никто не ходил, сказал префект. Взвесь под ногами очень мелкая, оседает, как колодезная глина, несколько суток. Течения, чтоб унести ее, нет. Упта не был в этом штреке. Потом они пришли к внутреннему озеру. Лампа не освещала всего помещения, череда каменных колонн и деревянных, местами гнилых подпорок уходила в бесконечность и темноту. Они пошли вдоль берега по дуге до места, которое указал по карте Намур. На стене возле одного из ходов было написано копотью "выход". Но карта указывала, что это вход. А дальше был страшный переход по тесному лабиринту, во время которого Илан пытался считать шаги, но на десятой тысяче сбился. Ходы сужались, потолки из каменных местами превращались в земляные, становились то ниже, то выше. Илана, который вел всех в начале подземного путешествия, отодвинули в самый хвост цепочки, потому что, на взгляд префекта, он двигался слишком медленно. А масло в лампе следовало экономить, оно не бесконечно. Как можно было пронести по таким неудобным ходам и как-то распределить внутри пещер весь городской архив, Илан не знал и не мог предположить. Изобилия следов по пути тоже не наблюдалось. Вековая пыль хранила отпечатки трех или четырех человек, один след был явно детским. Следы повисли в безвременье, все — словно их оставили вчера. Почти не было надписей на стенах, обычных в верхних пещерах. И все следы направлялись туда. Никто не шел оттуда. Не в этих ли коридорах заблудился семь лет назад товарищ по подземным играм Шуга, сошедший с ума и выбравшийся в Солончаках? С одной стороны, это значило, что выйти отсюда все-таки можно. Если долго идти и если сильно повезет. С другой, перспектива свихнуться по пути — отнюдь не светлая. Возможно, он поверил в надпись "выход". Если, конечно, не сам ее сделал.

— Там был обвал, — попробовал предостеречь старших спутников Илан. — Туда лезть опасно.

— Потолок цел, — префект снова поднял лампу.

— Значит, обвалилось с той стороны.

— Или кто-то накопал кучу, она рыхлая. У этой пещеры на карте нет специальных обозначений, но она прорисована как ведущая. Давай, Илан. Бери второй фонарь и полезай. Или мы тебя затолкаем силой.

Илан стиснул зубы. Ему зажгли запасной свечной фонарик. Госпожа Мирир бесцеремонно взяла его за шиворот и подвинула к земляной куче, почти ткнув в нее носом.

— Чего дрожишь? — спросила она. — Кто только что сказал, что он взрослый?

— Мне холодно, — Илан взял в трясущуюся руку фонарик и лег на кучу животом, не горя желанием взбираться по ней вверх.

Его подтолкнули в спину. Он вынужденно пополз. Очень медленно, вначале опираясь на локти, потом лежа и толкая фонарь перед собой, потому что пространство вокруг сужалось. Прополз недалеко, на расстояние не больше чем три его собственных роста, постоянно останавливаясь и переводя дыхание. Глаза заливал липкий пот несмотря на то, что было холодно. За время, что Илан полз, он мог бы, наверное, добежать в городе от префектуры до дома Джаты. Фонарь, который он лишь слегка придерживал, внезапно оборвался вниз и заскользил по земляной насыпи вниз. Но не погас, а подкатился к припорошенному пещерной пылью человеческому черепу в ореоле сухих, седых от пыли волос и осветил пару обнявшихся, обтянутых высохшей кожей скелетов. Свеча наклонилась в фонаре, пламя задергалось и стало коптить на стекло, по ближайшей стене заплясали безумные тени. Илану мигом вспомнилось недавнее сидение в захлопнутом архиве и весь тот ужас, который он испытал от того, что к нему приближалось в темноте привидение. Илан почувствовал, что земляная куча проседает, и он начинает сползать туда же, к скелетам. И тут его схватили за ногу. Наверное то, что он не сошел с ума от страха, было заслугой госпожи Мирир, вовремя полившей Илана водой.

— Тобой только детей в балаганной комнате ужасов пугать, — сказала она, когда убедилась, что до Илана доходят слова. — Чего ты разорался? Ну, труп. Даже два. Ты в префектуре служишь или в академии музыки на флейте свистишь? Чего орать-то?

Илан отряхнулся, как собака, вытер лицо рукавом. Ему даже холодно быть перестало. Он не помнил момент, когда кричал. Как в пещере появились все остальные, тоже выпало из памяти. Неподалеку инспектор Намур вытаскивал из-за ворота комья земли и вытряхивал из головы песок. А префект, поставив на камни свою лампу и свечной фонарик, с интересом осматривал кости.

— Вот она, наша библиотека, — сказал Намур.

— Не библиотека, а архив, — поправил префект. — Два скелета, а там еще два. Забавно, что их не стали убирать, когда размещали здесь бумаги.

— Сохранность мумий — хорошая гарантия для сохранности бумаг, — пожала плечами госпожа Мирир. Не во всех ходах воздух одинаковый. Внизу слишком влажно. Здесь заметно суше.

Илан наконец сумел оглядеть пещеру. Это был очередной зал с колоннами. Почти правильной квадратной формы. В дальней стене чернели два зева новых коридоров. Вдоль одной из стен стояли лубяные коробки, десятков пять-шесть, по-видимому, набитые архивными бумагами. В зале почти не было пыли и действительно, в отличие от нижних тесных коридоров, дышалось довольно легко.

— Их убили, чтобы они охраняли архив? — спросил Илан, и сразу же подумал, что вопрос довольно глупый. Клады заговаривают на покойников, чтобы без нужного количества жертв к ним доступ открыть было нельзя. Но это же не клад. Это городской архив. Да и не верил Бора во всякую чертовщину. Не стал бы связываться.

— Нет, — сказала госпожа Мирир, тоже заинтересовавшись скелетами. — Они лежат тут очень, очень долго. Совсем засохли и съежились. В них даже жуки не живут.

— Возможно, это те самые разбойники, — предположил префект, раскладывая на широкий камень карту. — Ладно, здесь, значит, выход-вход. По карте пройти сюда сложно, но можно. Из бумаг здесь малая часть, где могут быть остальные? Нужно торопиться, кто знает, сколько времени займет осмотр, сколько обратная дорога и сколько поиски дурака Упты.

Господин Намур наклонился над картой рядом с ним и стал что-то показывать, водя по бумаге пальцем и объясняя разноцветные значки. Госпожа Мирир смотрела то на мумии, то на Илана. Потом она вздохнула и сказала:

— Зря мы тебя с собой взяли. Мал ты еще.

Илан опять поежился, в ее словах ему почудилось нехорошее предзнаменование.

— Мы бумаги ищем или Упту? — мрачно спросил он. — Я думал, это Упта здесь умер.

— Другой мертвец его схватил и высосал кровь, — насмешливо покачала головой госпожа Мирир.

Всякое бывает, подумал Илан, но вслух ничего такого не сказал. Хватит и того, что все вокруг выражают свои мысли неосторожно. В таком странном и страшном месте нужно трижды взвешивать каждое слово, чтобы не накликать беду.

* * *

Лишних людей Мем брать с собой не хотел. Был бы родом из Арденны — пошел бы один. Во-первых, опасно. Во-вторых, делиться такими открытиями, которые он рассчитывал сделать, неполезное испытание для совести, ума и здоровья. Пригласить можно было только тех, кто уже знает про карту и архив. Госпожа Мирир нужна, чтобы проверить, кем она сама по себе является. До сих пор она не убедила Мема в своей лояльности. Ее попытки польстить не произвели на него впечатления. Если он, конечно, правильно их растолковал и это была лесть, а не осуждение талантливого столичного мальчика, которого черти дернули бежать на край света в поисках небанальных приключений.

Намура Мем позвал читать под землей план. Чтоб без ошибок. Он все-таки специалист. Намуру доверяет кир Хагиннор, а, значит, к этому человеку следует быть внимательным. Он либо заслуживает абсолютного доверия, либо абсолютного недоверия — но последнего только в случае, если он просто инструмент, без собственной воли. Что на Намура уже было непохоже. К тому же, инженер в следственном зале префектуры ощущал себя чуждо и странно, точь в точь как Мем в хозяйственных и административных делах второго этажа. Словно жареная рыба в сахарном сиропе, — то и другое съедобно, но каждое в своей тарелке, не вместе. Такова испытательная политика кира Хагиннора — нарочно ставить людей в сложное положение, чтобы проверить, как они выплывут и не родится ли от их попыток не захлебнуться что-нибудь полезное и новое. Мем пока в своем сахарном сиропе барахтался. Намура, вроде бы, тоже не удалось окончательно прожарить.

Илана пришлось взять, чтобы не оставлять без присмотра. В последние несколько дней парень не один раз чудом уворачивался от смертельной опасности. То ли потому, что другая сторона не принимала его всерьез, то ли по невероятному везению, свойственному людям, стукнутым пыльным мешком из-за угла, то ли он тоже слишком хитер и играет нашим и вашим. Но ведь останется один, и в первую же половину стражи или сам найдет Рихона, или Рихон найдет его. Вообще это хороший способ заглянуть в людей поглубже — загнать их в тишину и темноту. Главное, самому выдержать собственное испытание. Отвлечься от внутренних ощущений и наблюдать за чувствами других. Проявить терпение и выдержку. Все сделать правильно.

Госпожа Мирир вела себя как обычно. Ни страха, ни излишнего любопытства. Железная тетка. Когда не на кого спихнуть обязанности, необходимость выполнять их она принимала, как должное. Инспектор Намур, похоже, вздохнул легко, когда его выдрали из-за стола с бумагами. Он готов был хоть на дно морское, только бы избавиться от чернильницы и жужжания дознавателей над ухом. Замена бумаги для чертежей на бумагу для допросных листов не вдохновляла его на подвиги. А обязанность присматривать за доктором и префектом, похоже, он считал для себя слишком легким заданием и относился к нему презрительно. Действительно, что сложного контролировать перемещения людей, которые от тебя не прячутся? Пока они не прячутся... Зато в пещерах, там, где коридоры были пошире, он начал брать госпожу Мирир под локоть, деликатно поддерживая ее на неровных участках пути, и она, как бы невзначай, слегка прижималась к Намуру боком, и тогда он улыбался ей той стороной лица, которая могла улыбаться. Вот и отлично. Теперь эти двое внимательно понаблюдают друг за другом.

А вот Илан растерялся. Толку, что он лазил в детстве по этим же пещерам? Стоило отойти на половину лиги вглубь, он стал, отставать, дрожать, разве что не хныкать "пойдемте домой", и под конец пути даже впал в панику. Надо сказать, что Мем сам не ожидал, что пещеры будут настолько глубокими, разветвленными, запутанными и несколько раз испытывал желание повернуть обратно и сбежать, но господин Намур всякий раз тыкал длинным сухим пальцем в карту и произносил волшебные слова: "Мы сейчас здесь. Видите черточку отсечки и цифры? Прямой коридор и расстояние в локтях, пропущенное на бумаге". Это успокаивало, позволяло держать себя в руках. И они шли дальше. Пока не нашли то, что искали.

— Ты раньше разве не знал, что здесь разбойники похоронены заживо? — спросил Мем секретаря, боязливо сторонившегося скелетов. — Что с тобой такое? Опять какие-то бабушкины суеверия?

Парочка мумий лежала, обнявшись, у самого спуска с земляного отвала, еще две сидели, скрючившись, по углам. С двух сторон охраняли коробки. Вроде бы, Илан раньше покойников не боялся. У доктора на столе они, бывает, пострашнее выглядят.

— Нет, от господина Саома услышал. Если б знал, раньше нипочем бы в эти пещеры не полез. Вы читали, как опасны древние покойники, которых потревожили? Те, которых во времена язычества хоронили...

— Расскажи это грабителям могил, малыш, — отвечала госпожа Мирир. — Для некоторых тревожить древних покойников — работа. Не в нашем городе такого бояться.

— Они подкрадываются и пугают людей до смерти. Или до сумасшествия, — возразил Илан. — Знаете, что случается с людьми, которых напугали до смерти? У них разрывается сердце. Как у Боры...

— Я сам напугаю до смерти любого, кто нам встретится, — заявил господин Намур и повернулся обожженной стороной лица к свечному фонарику прежде, чем погасить его. — Хоть я и не из вашего города. Если не напугаешь себя сам, Илан, никто тебя не напугает. Меньше думай, больше делай. Призраки это только свет и ветер. Мы в пещере, здесь нет ни того, ни другого.

— Ты сейчас к чему подговариваешься, Илан? — попробовал остановить этот разговор Мем. — Чтобы мы дальше не совались? А как же Упта? Тебя что, Химэ перекупил?

— Нет, — мрачно сказал Илан. — Никто меня не перекупал. Мне просто здесь не нравится.

— А кому из нас здесь нравится? — равнодушно прозвучал из темноты голос госпожи Мирир. — Мы сюда не за удовольствиями забрались. Я думаю, господин префект, архив сюда несли не той же самой дорогой, которая указана на карте. Следов транспортировки нет. Тот путь, который мы нашли — выход. Вход где-то в другом месте. Сколько на самом деле было тех разбойников? Разве только четверо?

Мем снова поднял лампу повыше. Мрак она разгоняла убого, но кое-что, привыкнув, можно было рассмотреть.

— Пятеро, по-моему, — первым заметил еще один скелет Намур. — Вон там еще кости. Не хватает черепа...

— И рук, — добавила госпожа Мирир, взглянув в указанном направлении. — А вот еще кто-то. Но это вообще не человек. Собака? Коза? Давайте поищем других.

Мем оглянулся на секретаря. Тот тяжело вздохнул, но, вроде, был в себе.

Архив оказался распределен по разным отводкам основного хода неравномерно. Одна мизерная комнатка оказывалась заставлена коробками до потолка, в соседнем, приличном по размерам помещении коробок могло быть выставлено не больше дюжины. Детально проверить все тринадцать ветвлений и тридцать шесть камер у них не хватило ни времени, ни сил. В одном из свободных проходов, который Намур назвал "главной улицей", было расширение, в центре которого стоял кубический каменный стол, а по сторонам несколько тумб, напоминающих стулья.

— Все, — сказала госпожа Мирир. — Набегались. Пора обедать.

И, стряхнув рукавом со стола мусор, напоминающий столетние объедки, стала доставать завернутые в бумагу и пальмовые листья лепешки, копченую рыбу, сыр и сушеные фрукты. Хлопнула по руке Намура, потянувшегося к съестному.

— Накормим сначала ребенка, — строго сказала она. — Что-то он совсем сник.

Илан взял кусок лепешки, сел на обломок камня и без особого интереса откусил кусочек. Намур выставил на стол большую плоскую флягу с вином, которая была у него вместо бумаги и чертежных принадлежностей в рабочем планшете.

— Угощайтесь, — сказал он.

Некоторое время они молча жевали, передавая друг другу флягу и отпивая из нее по очереди. О чем каждый из них думал, оставалось только гадать. Сам Мем думал все о том же — о доверии. Как быть с ним и с лишними для спутников знаниями дальше. И еще о том, что вся его жизнь в Столице и в Арденне как будто была не здесь и не с ним. С ним были только бесконечные пещеры, к которым существует четкий план. Насколько же в пещерах проще, чем наверху. Просто иди по плану, и все будет хорошо... Лампа, выставленная на стол, мигнула и погасла. Темнота накрыла, словно стеганым ватным колпаком, каким зимой в Столице сохраняют в чайниках кипяток. Даже в уши словно разом натолкали ваты.

— Извините, — сказал Мем, нарушая звуком голоса плотный кокон первозданной тьмы. — Сейчас снова сделаю светло.

Он полез в сумку на поясе, нащупал и разложил перед собой огниво и только собрался высечь огонь, как Илан вдруг сказал:

— Стойте! Не шевелитесь! Там кто-то есть...

— Мальчик бредит, — раздался в темноте голос госпожи Мирир.

Мем чиркнул огнивом, искры сразу подожгли трутовик, от него огрызок свечи, чтобы можно было заправить при ее свете лампу. Маленький огонек осветил госпожу Мирир. Нахмурившись, она наклонялась к Илану и щупала ему лоб.

— Мальчик бредит, — повторила она. — Он болен, у него жар. Ему надо на поверхность. И побыстрее.

— Там, — Илан показывал пальцем в темноту еще не обследованного коридора. Рука у него тряслась. — Я видел там свет и слышал стон. И там шумит вода...

— Я проверю, — Намур открыл створку в свечном фонаре и наклонил его к огню.

— Далеко не уходи! — напомнила госпожа Мирир. И добавила негромко: — Глупости все это. Галлюцинации. Попей вина, Илан...

Мем зажег лампу и поставил локти на стол. Этого только не хватало. Путь сюда был нелегким и неблизким. Еще не на все вопросы найден ответ. И следовательский интерес не удовлетворен — не столетние же скелеты допрашивать... Действительно, зря взял с собой мальчишку. Хотел, как лучше, а обернулось...

— Сейчас Намур вернется, и мы пойдем обратно, — сказал он.

— А как же Упта? — пробормотал Илан, съежившись на камне.

— Завтра с утра приду сюда с солдатами, — пообещал Мем, хотя не был уверен, что сделает именно так. И что наверху уже не утро.

Намура не было довольно долго. Или в пещере просто странно шло время. Терпение, говорил себе Мем. Нельзя суетиться. Все глупости всегда совершаются в панике и от страха. Нужно все сделать правильно. Наконец инженер в пятне света показался из-за дальнего поворота и сразу замахал им рукой:

— Пойдемте, пойдемте со мной, я тут такое нашел!

— Идти можешь? — спросил Илана Мем.

Секретарь угрюмо кивнул.

Как Илан мог увидеть свет, если это был свет луны в разрывах туч, да еще за тремя поворотами коридора, и как мог слышать шум воды, если это был порывами налетающий ветер с брызгами дождя, осталось загадкой. Но стон он услышать мог.

Через три поворота коридоров рукотворная пещера снова превратилась в наклонку, на этот раз круто ведущую вверх. Там, через пятьдесят шагов, находился зал с длинной узкой щелью в потолке. Высота у потолка была приличная, два-два с половиной человеческих роста. К какому-то креплению наверху привязана была хорошая, надежная веревка. Но неудачливый писарь Упта сорвался с нее и сломал себе ногу. Или обе.

Мем испытал огромное облегчение оттого, что не придется тащиться обратно тем же путем, которым сюда пришли. Пес с ним, с доверием. Поганая столичная привычка всех в чем-нибудь подозревать. И ни на кого не полагаться, кроме самого себя.

— Вот и вход нашелся, — сказала госпожа Мирир. — Но я по веревке лазить не умею.