|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Глава 14.
Я стоял на кухне маминой квартиры и мелкими глотками пил кофе, пытаясь чашкой замаскировать трясущиеся руки. В голове билась только одна мысль: вот почему самые грандиозные подлянки нам подкладывают именно близкие люди? Впрочем, сам себе тут же и ответил: потому что те же действия чужих меня бы мало тронули. Что делать, куда бежать, как отговаривать? — все эти вопросы отошли пока на второй план. Конкретно в данный момент я пытался успокоиться, пока опасно дрожащая посуда на полках не начала слетать, а угрожающе мелькнувший сполох на потолке не превратился в нечто более грозное.
А начиналось все совсем неплохо.
Пасху мы в этом году праздновали с размахом, добирая то, что недополучили в прошлые годы. Накануне меня особенно умиляло наблюдать, как некрещеные Ли и Ван старательно раскрашивали яйца и пекли куличи, напевая что-то по-своему. Шаман, заявившийся в гости после командировки, тоже фыркнул на это зрелище, но отнести освятить результаты их труда вызвался сам.
Несколько робких намеков от Полины Зиновьевны и Лины провести праздничную службу и гуляния вместе с ними предпочел проигнорировать. Не настолько я проникся родственными чувствами, чтобы потратить редкий свободный день на них в ущерб настоящим близким родичам. Службу отстояли в уютной окраинной церкви, а приключений собрались искать позднее днем и вечером в центре города. Время до назначенного часа хотел посвятить маме. Нечастый случай, когда в праздничный или выходной день ей не поставили смену, и тут уж, как получается, сам бог велел. Вечер у нее был занят ухажером, а день она вполне могла уделить мне.
Уделила...
— Так, я почти спокоен. Повтори, пожалуйста, что ты сказала? — решился я подать голос, посчитав, что уже ничего не натворю.
— Я подала прошение на перевод в экспедиционный корпус, — чуть хорохорясь передо мной, повторила мать.
Блюдца на полке опять задрожали, но вновь справиться с приступом гнева, удалось уже быстрее.
До этого утра на решение Большакова с приятелем я злился, но без фанатизма. Бывшие пилоты были мне симпатичны, за самого Ефима я чувствовал толику ответственности, как за человека, чьим здоровьем занимался, но сказать, чтоб от новости о его глупости впал в отчаяние — не мог. Взрослый самостоятельный человек, вдобавок относился он ко мне несколько снисходительно-покровительственно, что на фоне почти беспрекословного подчинения остальных работников "Кистеня" очень бросалось в глаза. Переживал, конечно, как все это на матери отразится, но не более. Тот же Шаврин в его отсутствие мог активизироваться, или вообще другой ухажер, к которому пришлось бы заново привыкать. Источник у мужчины формировался нормально и уже не прекратит восстанавливаться, разве что темпы заметно упадут: без постоянно повторяемого заражения спорами алексиума, тот в его организме все равно продолжит разрастаться естественным путем. У одаренных детей этот процесс занимает около трех лет, а окончательно останавливается с ростом костей, так что можно было предполагать, что дальнейшая реабилитация без моего вмешательства займет от трех до двадцати лет, самый трудный этап — первоначальное приживление — уже прошел. В общем, уход Большакова не так уж и сильно меня задевал, резюмировал я, пережив первоначальную эмоциональную реакцию. Зря!
— Мам, вот скажи мне, ты дура?! Вот посмотри мне в глаза и скажи, а?
— Хочу быть поближе к Ефиму, — всхлипнув, призналась она.
— Мам, ну ладно он, медведь тугодумный, придумал себе теорию и рад, но ты-то!.. Квалифицированный целитель! Вот какого... извини, слов приличных нет! Какого художника ты-то ему не объяснила, что риск в его излечении дело десятое? Нет, сотое!!! Десятитысячное!!! Ты-то знала ведь, что это не так!
— Да, объясняла я!!! Но не могла же я ему прямо сказать, что это ты с ним возишься! — оправдывается она, — А он вбил себе в голову, а уж ты-то должен был заметить: одаренный если себе что-то надумает, то его бульдозером не свернешь! Особенности психики.
— Но ты-то как-то себя умудряешься сдерживать! Хотя о чем я?!! У нее двое детей, а она в горячую точку вслед за хахалем переться собирается!!! Жена декабриста, блин!!!
— Не ори, — тихо попросила мать, — Не надо на меня орать. Какие вы с Митей дети? Да вы два лба на голову выше меня ростом! Свои интересы, свои знакомства, свой круг! Вам уже не нужна мать. Ты меня пойми, я-то рассталась с вами маленькими, а увидела вновь уже почти взрослых. Многие матери жалуются, что дети быстро вырастают, но у меня-то!.. Я же каждый раз на вас смотрю и понимаю, что мое время с вами уже упущено! Мне больно от этого, понимаешь? Больно!
— Глупая ты, — обнял я ее и прижал к себе, — Да, мы выросли, но кто тебе внушил, что мать нам не нужна? Думаешь, Митька меня похвалит, когда узнает, что ты задумала? Да мы с ним только о тебе и говорили, он тебя беречь просил, понимаешь? А я что ему отвечу?
— Не знаю... — мать разревелась.
— Ну, не плачь, мам, заберешь прошение, всего-то дел! Не убьют же тебя за это?
— Ммм-му! — из подмышки отозвалась мать.
— Что?
— Не заберу! — членораздельно повторила она.
— Та-а-ак!
— Ты не понимаешь, Ефим вбил себе в голову, что недостоин просить моей руки, пока снова полноценным не станет. Он из-за меня! Понимаешь, из-за меня туда отправляется! А я не могу так!
Убью Большакова. Убью и откачаю, а потом снова убью. И повторю этот процесс раз ...дцать.
— Чушь! Он туда отправляется в первую очередь из-за себя!
— Нет! Не говори так! — загорячилась мама.
— Мам, я был на его месте, — устало опускаюсь обратно на стул, — Мне повезло, в тот момент, когда со мной все произошло, мне некогда было задумываться над высокими материями, я просто выживал, как мог. Но вот когда нашел, как можно восстановиться, тогда-то меня и затрясло. Я же искал постоянно способы ускорить, можешь мне поверить. И Ефим ищет, только не там, где надо. И забывает, что воевать на земле — не то же, что в воздухе, где он, может быть, и гений, — спроси как-нибудь Алексея о его приключениях. Знаешь в чем прикол? В воздухе получишь, и почти всегда с концами, кроме Большакова с Новиковым всего одного Григория и знаю. А на земле спасут... а на самом деле многие предпочли бы сразу, не мучаясь! И я видел таких калек, это уже не люди — тени. Хуже, они еще могут в чудовища превращаться. Ты готова с таким связать свою жизнь навсегда?
— Иногда нужно просто верить, — с убежденностью фанатика возразила мать, — Потери в корпусе не такие уж и высокие, как ты думаешь.
— Да, плевать, высокие или нет! Меня не устраивает, что ты можешь в этом проценте оказаться! — опять завожусь я.
— Целителей никогда не трогают. В худшем случае берут в плен и потом обменивают.
— И это мне говорит женщина, лежавшая в коме три года! Мама, мине или снаряду все равно, одаренная ты или нет, как ты не поймешь?
— Хорошо, давай рассудим по-другому: останусь я здесь. Ты ко мне переедешь? — я растерянно посмотрел на нее, не зная, что сказать, — Не мучайся, не переедешь. Ты слишком привык жить сам за эти годы, за тобой твои люди, проекты. Я могла бы переехать к тебе, но это создаст неудобства нам обоим.
— Мам!..
— Что, мам? Ты и Потемкины, думаешь, я не знаю?
— Трепло! Убью Большакова! — с особой жестокостью.
— Ефим не причем. Похороны князя Потемкина по всем каналам транслировали, думаешь, я своего сына в толпе не узнаю?
— Мам! Я хотел оградить тебя от них! Ты не думай!.. — заоправдывался я.
— Верю! И даже благодарна, видеться с ними я не хочу, здесь ты правильно догадался. Мне дорого стоило смириться с твоим сближением с ними, но от судьбы, видимо, не уйдешь. Не расстраивайся, — попыталась приободрить меня она, видя мое замешательство, — Я знала это с самого твоего детства. Елизар Андреевич, царство ему небесное, из-за этого меня и удочерил, уберечь хотел. Кто ж знал, что он так быстро скончается?..
Да как же! Уберечь! Это тебе он лапши навешал, а на деле там черт ногу сломит в его мотивах!
— Но мы сейчас не об этом, — продолжила мать, — Митя — уже отрезанный ломоть, ему теперь не до меня. Видеться по полдня раз в полгода... Ну, может, летом еще приедет ненадолго... Ты с Потемкиными. Ефим уедет на войну, и что я? Как мне-то жить?
— А как я буду жить, зная, что ты в опасности? Митька? Мама, почему ты нас опять бросаешь?!! Может, и я тебе неродной?
Боль от пощечины прервала мой отчаянный монолог. Пасха, похоже, надолго станет моим самым нелюбимым праздником.
На скамейке в крохотном скверике перед домом главы ПГБ я сидел долго, перебирая, что могу предложить всесильному человеку за его вмешательство в судьбу матери. Замкнутый порочный круг: уберегая мой секрет, мать ничего не сказала Ефиму о моей роли в его восстановлении, зато, как верная подруга, собралась последовать за ним на край света. Теперь, чтобы спасти мать, мне придется продаться Тихону Сергеевичу — никого другого, обладающего такой властью, среди своего круга знакомств я, как ни искал, но так и не смог найти. Оставалось только надеяться, что Милославский и сам не особо заинтересован, чтобы единственный по-настоящему близкий человек его подопечного сгинул на краю земли ни за понюшку табаку. А если заинтересован?.. Невооруженным же взглядом видно, как нас специально от Митьки отдаляют! Бли-и-ин, как же все сложно-то!..
— Между прочим, охрана уже всполошилась, — раздался над ухом знакомый голос Кугурина.
— Здравствуйте, Антон Алексеевич! — поздоровался я с помощником хозяина дома.
— И думы тяжкие гнели его чело... — Оглядев меня повнимательней, процитировал мужчина что-то из былинного эпоса, — Пойдем в дом, Тихон Сергеевич уже минут пятнадцать на тебя из окна любуется. Обедать не садится, а в его возрасте режим соблюдать надо. И, кстати, Христос воскрес!
— Спасибо, что-то слышал об этом... — невесело отшучиваюсь я, но тут же исправляюсь: — Воистину воскрес!
— Богатым будешь! — выслушав мое приветствие, заявляет Тихон Сергеевич, — Вот, не поверишь, но только вчера тебя вспоминал!
— Плохим или добрым словом?
— К слову пришлось. Но раз богатство предрекаю, значит, получается, хорошим! — непонятно ответил хозяин, — Не стой столбом, садись! Отведаем, что Бог послал. Приборы сейчас принесут.
Многие ли из жителей Питера могут похвастаться, что вынудили поделиться условно праздничным обедом (не забываем про диетическое питание) главу приказа безопасности? Думаю, таковых можно пересчитать по пальцам. Только перед кем похвастаться этим достижением? Перед Шаманом, который все еще не верит в факт нашего знакомства?
За едой выслушивать проблему Тихон Сергеевич отказался, но и тянуть, видя мое состояние не стал, сразу же после обеда мы уединились в его кабинете.
— Ну, выкладывай!
Выложил.
— Хмм, я, признаться, был уверен, тебя другое гнетет... Ошибся, бывает... Значит, душу закладывать пришел? — внезапно гаденько захихикал он.
— Примерно, — не разделил я его радости.
— Вот, ты даже не представляешь, как хочется мне с тебя что-то стребовать за эту услугу! — продолжил он ехидным тоном, — Вот, знал бы ты, в чем вся соль, посмеялся бы со мной вместе!
— Так, поделитесь, я весь внимание! — нервно отзываюсь на его слова.
— Извини, но ты так трогательно переживал, готовился торговаться со мной, что удержаться просто выше моих сил! — Смешки у Милославского все более мерзкие выходят, хотя, казалось бы, гаже уже некуда, но терпеливо слушаю, — Запомни! — неожиданно жестким тоном продолжил он без малейшего следа веселья, — Твоя мать — родственница действующего сотрудника приказа, а Дмитрий стал таковым, едва переступил порог академии! Никто и никогда не отправит ее в место, где есть шанс, что ее захватят, и будут шантажировать ее жизнью нашего человека! Пошел бы к нам служить — давно знал бы эту прописную истину! Во-вторых, если бы не начал паниковать, а дал себе труд разобраться, то узнал бы, что в экспедиционный корпус женщин не берут в принципе, ни на какие должности!
— Согласен, сглупил. — Кто бы знал, сколько сил потребовалось мне, чтобы не начать биться головой о поверхность ближайшей стены. Идиото!!! Дебило!!! Но все же почти ровным голосом оправдываюсь: — Но, даже зная это, все равно бы беспокоился. Влюбленная женщина — она как танк, сносит любые препятствия.
— Сомнительно, потому что есть еще и в-третьих! Это негласно, но тем не менее соблюдается повсеместно: одаренных женщин детородного возраста без защиты и сопровождения за пределы империи вообще стараются не выпускать.
— Спасибо, Тихон Сергеевич! Вы просто не сможете оценить размеры камня, который сняли с моей души! — от всего сердца поблагодарил я собеседника, вернувшего мне краски жизни.
— Теперь перейдем к ее жениху. Я, как ты знаешь, пока еще опекун их с Дмитрием рода, поэтому волей-неволей, но за ее жизнью присматриваю, как и за твоей, — объяснил свой интерес Милославский. А то я не знал! — За него просить будешь?
— Нет! — сразу же обозначил я свою позицию, продаваться за Большакова я не собираюсь.
Тихон Сергеевич со странным интересом оглядел меня, но ничего не сказал, а подошел к бару и стал наливать себе коньяк. Посчитав, что выделенное мне время подходит к концу, приготовился прощаться, но тут заметил, что хозяин достал еще один снифтер, потом передумал, вернул его на место и достал бокал для сока.
— Тебе какого?
— Апельсинового, — Милославский собственноручно налил мне напиток.
— Мне интересно, отдаешь ли ты себе отчет, насколько ты везучий нахал? — с легкой усмешкой спросил меня мужчина, протягивая питье.
К этому моменту душевное равновесие ко мне уже вернулось, поэтому удалось настроиться на хождение по тонкому льду, которое многие почему-то называют беседой.
— Я еще и обаятельный!
— Это у тебя наследственное, — отмахнулся он на мою реплику, — а вот везение... даже и не знаю от кого. Ты хоть представляешь, что бы я сделал с любым другим человеком, о котором бы точно узнал, что он в состоянии вернуть перегоревший дар?
— А я хоть раз вам такое заявлял? — вопросом на вопрос отвечаю собеседнику.
— Браво! — похвалил мужчина, изобразив пару хлопков в ладоши, — Ни капли лжи!
Сделав глоток ароматного напитка, а мне оставалось только завистливо хлебать сок, он продолжил:
— Один раз случайность — перегорел, восстановился. Бывает. И не так уж и редко, на самом деле. Кстати, еще тогда хотел спросить, но забыл: зачем ты свою медкарту уволок? Ведь ваш доктор все твои болячки наизусть знал, ты ж в его пенатах частым гостем был?
— Мне было тринадцать, я был до жути напуган, по уши накачан успокоительным и наркотой, каких логичных действий вы от меня ждали?
— Ну, в остальном ты вполне грамотно действовал, даже удивительно. Придется принять к сведению, что пугать тебя не стоит, — веселится он, — Но, это так... Второй раз вдруг выходит из комы Дарья, твоя мать. У нее вроде бы была другая проблема. Тоже с источником, но другая, так что с тобой тогда не связали. И теперь ты мне рассказываешь, что перегоревший пилот, по абсолютно случайному совпадению являющийся ее женихом и работником твоего "Кистеня", ну, просто абсолютно случайно! — вдруг стал восстанавливаться.
— Вы же сами сказали, что я везучий, — развожу я руками.
— Нет, везучесть твоя в другом заключается. Знаешь, почему ты все еще сидишь здесь, а не следуешь под конвоем в какое-нибудь закрытое учреждение? На Дмитрия не ссылайся, ему еще долго не до тебя будет.
Голосу не доверяю, потому что во рту внезапно, несмотря на только что выпитый сок, пересохло. Это здесь еще о Григории не знают! Вопросительно смотрю на хозяина кабинета.
— Вижу, осознал. Считай, что сейчас я расплатился с тобой за спасение своих внуков. Я знаю, что ты тогда действовал в своих интересах, но как бы то ни было, костлявую от Юрия и Андрея, а также еще от пары десятков детей ты отвел.
— Осознал, спасибо, — только и сумел произнести. Сегодня выпал такой день, что то и дело приходится брать себя в руки. Справился я и на этот раз. Наверное, привыкаю.
— Не стоит паниковать, я лишь обозначил свой интерес, на случай, когда ты снова придешь со мной торговаться. И, просто на всякий случай: позаботься о том, чтобы в случае твоей неожиданной кончины этот секрет не пропал. Согласись, будет обидно.
— Приму к сведению ваши слова, — уже окончательно спокойно отвечаю.
— Прими, будь так любезен. Еще рекомендую запомнить, что ты только что выдал со всеми потрохами свое слабое место. Не вскидывайся! — махнул рукой он в мою сторону, — Во-первых, любить мать — это нормально. Во-вторых, я это и так знал.
— Тогда к чему это было? — в принципе, почти сразу признаю его правоту, любить мать — это действительно нормально.
— Ты последнее время так старательно рвешься наверх, что даже я обратил на это внимание, а будь уверен, пристально следить за твоей жизнью у меня лишнего времени нет. Ты в моем расписании даже не сотый номер. Но раз уж выбрался, то будь добр, соответствуй: либо избавляйся от слабостей, либо скрывай, либо защищай.
Киваю, принимая совет: несмотря на жесткую форму, ему на самом деле цены нет. В обществе много людей, которые постараются меня использовать, и наверняка у многих хватит ума втянуть в это мою мать.
— Ну, удалось мне тебя напугать? Мне пора начинать тебя бояться? — неожиданно Тихон Сергеевич опять переходит на ироничный тон.
— Бояться в данном случае бесполезно, — как-то не сразу понимаю, что фраза звучит двусмысленно, — Но задуматься заставили.
— Сейчас можешь о ней не переживать: кроме армейцев за ней и мое ведомство присматривает. Это тебе совет на будущее, — отсалютовав мне коньяком, Милославский приканчивает свою порцию, — Ты сок-то, если хочешь, наливай еще, на меня не смотри.
Повторяю любимый Земелин жест — вскидываю бровь. Только что опять считал, что время аудиенции подошло к концу, но, похоже, у хозяина еще осталось, что мне сказать.
— Поведай мне, старику, раз уж вышла у нас встреча, как ты к отцу относишься?
Пристально смотрю на визави, не торопясь отвечать. В конце концов предельно аккуратно формулирую:
— Неоднозначно.
— Ох, вот точно ты бы наше ведомство украсил! — мужчина знакомым жестом трет переносицу, — Знал бы ты, как болтуны утомляют! Но хотелось бы развернутого ответа.
Никаких техник ко мне этот пожилой одаренный не применял, никаких добавок в соке тоже не почувствовал. Но сегодня он мне дал уже столько авансов, что даже не из опаски сфальшивить, а просто потому, что не с кем поделиться наболевшим, вываливаю на него честный ответ:
— С одной стороны: он мне никто и звать его никак. О его существовании я узнал год назад, а видел-то всего два-три раза, общался еще меньше. К тому же обстоятельства моего появления на свет, подозреваю, вам лучше меня самого известны. Но с другой стороны — он мой отец, именно этот человек дал мне ту самую хорошую наследственность, на которую вы уже кивали. С третьей — он достаточно влиятельная персона, чтобы я мог его игнорировать. Я не особо стремлюсь к нему в сыновья, но уж будьте уверены, выгоду свою из этого родства извлеку по максимуму.
— Циничный ответ, не ожидал такого от подростка.
— Мне рано пришлось повзрослеть.
Милославский достаточно долго обдумывал мои слова, и вдруг сказал, как мне показалось, совершенно в тему:
— В середине мая в Летнем саду проходит бал выпускников: ваша и вторая гимназия, несколько лицеев. К тебе подойдут и пригласят на разговор. Отнесись к нему очень серьезно, он решит твою дальнейшую судьбу.
— И?.. Кто?
— Узнаешь. И раз уж сегодня день советов, возьми на заметку еще один: не привязывайся к отцу! — резко сворачивает он разговор.
На сей раз это действительно все, так что кланяюсь и удаляюсь. Нового материала для обдумывания вдобавок к старому у меня теперь предостаточно.
Итак, раздумья о папане и его судьбе отложим в сторонку, все равно что-то решать до таинственного разговора в Летнем саду не стоит. Есть у меня версия, кто хочет со мной поговорить, но слишком уж она заоблачная. Кто я и кто он? Гадать бесполезно, примерно через две с половиной недели узнаю.
Зато кое-что надумал, сидя в скверике перед домом Милославского.
Мама... Она ведь несчастная женщина, на самом деле. Если оглянуться назад, то ни со мной, ни с братом дед так и не дал ей всласть повозиться, погнав, едва мы чуть-чуть подросли, сначала на учебу, а потом на практику. Конечно, когда он начал сильно сдавать, то она стала появляться в усадьбе гораздо чаще, следя за его здоровьем, но и тогда ее время больше было посвящено деду, чем нам. Может, в высшем свете так и принято, но мама — очень домашний человечек, ей хотелось тепла и семьи, а вышло то, что вышло. А дальше вообще пришлось несладко: контракт с армией, мы в интернате, кома... А потом — хоп! — и она вдруг мать двух взрослых совершенно самостоятельных личностей! Даже останься я тем самым Егором, годы жизни порознь не могли не сказаться на наших взаимоотношениях, то же касается и Дмитрия. Оттого и мечется она сейчас со своей любовью, что ищет на кого нереализованные чувства истратить, а значит надо дать ей эту возможность.
Портить праздничную программу парням не хотел, но они все равно увязались за мной, не слушая отговорок. В итоге, вооруженные подарками и моей чековой книжкой, мы последовательно наведались во все три сиротских приюта, имеющихся в Петербурге. Кстати, удивительно малое число, даже не знаю, что думать: то ли действительно никому не нужных детей мало, то ли просто в столице не хотят их содержать. Не мы одни в праздник занимались благотворительностью, так что как бы у воспитанников назавтра с непривычки диатез не вылез. Богатством приюты не блистали, но и нищеты не заметил, вполне приличные заведения на мой взгляд. Впрочем, от чека ни один заведующий не отказался, а глядя на меня, те же действия повторил и Борис, пожертвовав примерно сопоставимую сумму каждому заведению, пилоты тоже не остались в стороне.
Найти нужного ребенка не удалось, так что следующий день вместо учебы провел в Москве, повидав заодно Бока — на кого-то другого просто не хватило времени. Здесь повезло больше — среди малышни наконец-то увидел сразу парочку разнополых близнецов примерно двух с половиной лет с формирующимися светлыми источниками. Выведав у персонала данные на приглянувшихся детей, все равно обошел все намеченные учреждения, взяв на заметку еще несколько малышей и расставшись окончательно с приличной даже по моим меркам суммой. Саша, вызвавшийся меня сопровождать, неловко пошутил:
— Это ж как нагрешить надо было?
— Не спрашивай! — дернувшись в первый момент на его слова, почти сразу признал — да, нагрешил. Искупить не искуплю, но подобные целевые взносы привлекли меня больше, чем безадресные пожертвования в церкви, куда и заходил-то только по крупным праздникам, которые уже неприлично становилось пропускать. И на долгие годы после это стало моей обычной практикой — обходить приюты в поисках перспективных детей (и не только одаренных), облегчая заодно карман.
Пропускать занятия в конце года было чревато, поэтому во вторник на учебу пришлось пойти, но сразу с уроков отправился опять к маме. И не зря — поссорившись со мной, мама умудрилась поссориться и с твердолобым Большаковым, и теперь находилась в полностью подавленном состоянии. Еще и на прошение ее пришел отказ, что окончательно ввергло ее в уныние.
— Сыночек, прости меня! — кинулась она обнимать меня с порога.
— Мам, ты тоже меня прости, ладно? Наговорил всякого... Я растерялся, мам, — неловко оправдываюсь я.
Обильно оросив рубашку слезами, она попыталась было накормить меня, но я отбился:
— Мам, у нас до вылета мало времени, собирайся!
— Куда?
— Увидишь.
— Что-то опять случилось? — всполошилась она.
— Нет, ничего. Мам, увидишь все на месте, собирайся.
— У меня смена завтра...
— Ночью вернемся.
Еще немного поупиравшись, она все же собралась и оделась. Несмотря на объявленный срок путешествия, сумка у нее оказалась набита доверху, и это я еще отговорил ее брать еду в дорогу!
В аэропорте в Москве нас опять встретил Александр. С некоторым раздражением заметил, что он весьма неравнодушен к женским чарам моей родительницы. Вот ведь! Роковая женщина, блин! И где все это раньше сидело? Но мама на его осторожные попытки флирта не очень-то обратила внимания, заинтригованная целью путешествия, а под моим суровым взглядом пилот не рискнул предпринимать более смелых шагов в этом направлении.
— Посмотри вон туда, — шепнул я ей, глядя из окна кабинета заведующей на играющих детей, — Видишь: мальчик с девочкой на скамейке возятся?
Найдя взглядом указанную парочку, она с пару минут их внимательно изучала, а потом обернулась ко мне с вопросом в глазах.
— Сейчас трудно сказать, но мне кажется, что мальчик будет посильнее в воде, а девочка в жизни. Потенциал неплохой, но до твоего уровня вряд ли, конечно, дотянут. Они полные сироты, их родители погибли, я узнавал — разбились на машине, а бабушка, у которой дети были в тот момент, в скором времени умерла от переживаний. У них никого больше нет — они поздние дети. Долгожданные. Выстраданные. Очень любимые. Им очень плохо здесь. Здесь всем плохо, но у них еще и источники скоро шалить начнут, а ты помнишь, что это такое! Их, конечно, переведут тогда в другие приюты для одаренных, но при этом разлучат — такие места находятся при женских и мужских монастырях, это я тоже узнавал. Ты говорила, что нам мать не нужна, так вот, им — нужна.
— Сынок, я же... У меня же работа?.. Контракт?.. — робко возразила мать, прикипев взглядом к двойняшкам.
— Уж на няньку-то ты наскребешь. Если надо — я подкину. Кстати, тебе надо еще бы стрясти с нашего училища деньги за мое обучение.
— Тихон Сергеевич уже все сделал. Давно, еще тогда... — отозвалась она, продолжая изучать малышню.
У мамы еще будут свои дети. Что-то очень сомневаюсь, что после моего визита к Милославскому прошение Большакова удовлетворят, хоть я за него принципиально не просил. А не он, так вон, за Сашу выдам, тем более, что их источники лучше сочетаются! Да, даже за Шаврина — черт с ним! — пусть будет сексот — в семье не без урода! Тем более, что один ПГБшник у нас все равно и так уже есть! Но сколько бы сыновей и дочерей она ни родила — мама уже давно доказала, что в ее большом сердце хватит места и для приемных, и для родных. И различать она их не будет. Она бы и обычного ребенка полюбила, но возиться с малявками с родственными талантами ей будет намного интереснее, по себе помню.
В тот же день мы, конечно, никого не забрали: требовалось еще собрать кучу документов, подать заявление и прочее, прочее. Но лютая безнадега из маминых глаз стерлась, как ни бывало. И почти весь обратный рейс я выслушивал ее планы по обмену квартиры, обустройстве детской, поискам надежной няньки и далее, далее, далее, пока я не отрубился от усталости. Что ни говори, а эти несколько дней по накалу переживаний выдались у меня тяжелыми.
Павла я уже вроде бы описывал: тот же я, только килограмм на двадцать потяжелее и на 27 лет постарше. Это, что касалось чисто внешней стороны. Внутреннюю (ха-ха, медсестра, подайте мне вон тот скальпель!) еще предстояло оценить. Все-таки, знал я его до сих пор почти исключительно с чужих слов. Полина Зиновьевна ненавязчиво пела ему дифирамбы, Елизар Андреевич когда-то давно нагонял жути, мама... мама на его счет очень выразительно молчала. А несколько слов, которыми перебросился с ним в прошлую встречу, характер не раскрывали.
Обед, на который меня пригласили показать товар лицом, на этот раз проходил не в тихой почти домашней атмосфере малой столовой, а в большой зале, где за огромным столом легко поместились все прибывшие с Павлом люди. Десять человек свиты, в основном мужчины, весь обед исподтишка меня разглядывали, пытаясь незаметно сравнивать с отцом. Под их острыми изучающими взглядами куски то и дело застревали в горле, но вскоре я приспособился: если кто-то слишком долго на меня пялился, то я отвечал взаимностью, начиная пристально изучать этого любопытного. В игре в гляделки я неизменно выходил победителем, и не потому, что давить взглядом научился уже давно — на моих балбесов-курсантов из прошлой жизни эти люди ничуть не походили, но на моей стороне было фамильное сходство с их хозяином и правильный выбор одежды — Борис сумел найти в моем гардеробе костюм, который скрадывал недостатки фигуры и зрительно делал меня старше.
После приема пищи свитские разбрелись по своим делам, оставив нас в столовой одних. Мы тоже там не задержались, переместившись по знаку князя в кабинет Потемкина-старшего, а теперь уже его личный. Изменений в обстановке по сравнению с прошлым разом не заметил, но по мимолетно мелькнувшим на лице мужчины эмоциям догадался, что самому князю этот кабинет не нравится. Те же эмоции, но гораздо сильнее продемонстрировала княгиня — едва зайдя в помещение, она побледнела и обратила лицо к сыну:
— Мы подождем вас в английской гостиной.
— Хорошо, постараемся долго не задерживаться, — отпустил Павел мать и дочь.
Кивнув мне на диван, князь прошелся по кабинету, зачем-то пристально изучая стены и пол, а потом подвинул себе кресло, в отличие от своего отца не став садиться за монументальный рабочий стол.
— Кем была твоя мать? — спросил он.
— Врачом, в больнице работала.
— Целительница? — удивился он.
— И это тоже немного, — сказать такое о матери, у которой источник самый мощный по жизни даже в столичном госпитале, где собраны лучшие мастера — это явная неправда, но пусть еще найдет, где я сфальшивил.
— Ярцевы тебя после ее смерти подобрали?
— Нет, раньше.
Похоже, Потемкины выдумали себе версию, купившись на нашу дружбу с Черным. Учитывая, что Лев Романович из-за Бориса последние семнадцать лет жил очень уединенно и закрыто, большинство дыр в моей биографии при таком раскладе удачно закрывались и без легенды от Осмолкина. А мои успехи могли списываться на поддержку неслабого рода.
— Расскажешь о ней?
— Не хочу.
— Даже так? — удивляется Павел, — Что ж... Я не буду извиняться за твое существование! К нашему роду женщины всегда липли. И всегда находились ловкие особы, стремящиеся ребенком привязать нас покрепче. Учти это на будущее, иначе денег не хватит в очередной раз откупаться от таких предприимчивых девиц.
— И во сколько вы оценили мою жизнь?
— Хм... Видишь ли...
— Ну, а что? Мне же интересно? — сравнение матери с предприимчивой девицей здорово опустило князя в моих глазах.
— Не льсти себе, ты не единственный мой незаконнорожденный ребенок! — Павел несколько раз прошелся по комнате туда-сюда, взлохматил волосы пятерней и сел на угол стола, повернувшись ко мне. — Хочешь правды — будет тебе правда! Я понятия не имею, кем была твоя мать. Если бы я хотя бы мог увидеть ее фотографию, то может и вспомнил бы, но у меня в тот период было такое количество подружек, что я их забывал на следующее же утро... Можешь осуждать, но забеременели лишь единицы из их числа, и никого из них без поддержки не оставили. А твоя мать, она, похоже, никогда не обращалась к нашей семье за помощью, иначе наша встреча состоялась бы намного раньше. Я не знаю, чем она руководствовалась — страхом позора, ложной гордостью, местью, или еще какими мотивами. Я не знаю, что она успела тебе внушить насчет меня и нашей семьи... В любом случае, все это сейчас неважно. А важно будет то, что решу я! — Веская пауза, во время которой князь пристально смотрел на меня несколько подзатянулась, но прерывать ее очевидным вопросом я не спешил. Не дождавшись моей реакции, Павел продолжил: — Ты вырос из низов, к своим шестнадцати, уже почти семнадцати, добился каких-то успехов. Неплохо! И наверняка сейчас думаешь, что сейчас, благодаря нашей семье взлетишь на самый верх, но я тебя разочарую — этого не будет!
Какие-то чувства, очевидно, все же отразились на моем лице, потому что Павел удовлетворенно усмехнулся.
— Этого не будет, пока я не решу, что ты достоин нашей поддержки!
Внимательно наблюдаю за отцом своего тела, отдавая должное его талантам. "Обаятельный черт" — именно это словосочетание проскакивало у многих собеседников, которых я просил охарактеризовать Павла Потемкина, причем я как раз не заметил за ним какого-то особого шарма в прошлые наши встречи. Но вот сейчас... Кажется, я все-таки разгадал секрет пресловутого Потемкинского обаяния: по мере разговора он распылял вокруг себя тончайший шлейф неоформленной сырой силы. Уже через пять минут почти весь кабинет был пропитан слабым, я бы даже сказал почти неощутимым сиянием его магии, которая "дышала" с ним в такт, невольно заставляя окружающих окунаться в его... эмоции?.. чувства?.. Как-то так.
Одно могу сказать точно — это было ничуть не похоже на оформленный ментал. Абсолютно непохоже! Не било по мозгам, не заставляло совершать что-то противоестественное... в этом флере было просто-напросто комфортно находиться. Пытаясь подобрать сравнение этой способности, смог только найти полную противоположность — Бориса, который оставлял после себя исключительно чистый фон.
Ни за что не поверю, что князь не знает об этом своем таланте. Наоборот — чувствуется многолетняя практика, отточенная на тысячах оппонентов. Ведь, не видя этого воздействия, так легко списать свою необъяснимую симпатию на харизму и задатки лидера собеседника. Если я правильно понимаю сложившуюся обстановку, то со временем к этому насыщенному фону начинаешь привыкать и перестаешь так остро реагировать, но первое впечатление все равно оставляет на общении самый яркий отпечаток.
Начав искать способы противодействия, с удивлением понял, что это уже не требуется. Да, комфортно. Как в сильную жару в магазине с работающим кондиционером. Но никто же не переселяется летом в магазины? Родной диванчик, где можно скинуть надоевшую удавку галстука, настроить вентилятор и устроиться в свободных семейниках все равно манит больше. Осознав, что только что мысленно променял одного из олигархов империи — по совместительству — биологического папаню на растянутые труселя, изрядно повеселился. К счастью, хватило ума не показать этого внешне.
А Павел, не подозревая о своем разгромном проигрыше упомянутому предмету гардероба, продолжал вдохновенно вещать:
— Клан — не место для одиночек. По последним подсчетам на нас работают почти пять миллионов человек. Наши земли разбросаны по всей территории империи, но в основном сконцентрированы на Урале, где мы имеем почти неограниченную власть. Потому что даже губернатор в Екатеринбурге не может шагу ступить без нашего одобрения. У нас сотни заводов и фабрик и не только в пределах страны. И если ты считаешь, что один факт родства со мной дает тебе право стать на вершине этого айсберга, то ты глубоко заблуждаешься. Тебе придется доказать мне, что ты заслуживаешь этого права. Потому что кроме прав это налагает еще и огромную ответственность.
Я, наконец-то, нашел подходящее сравнение таланту Павла — закадровая музыка в фильме! Когда смотришь — иной раз даже не замечаешь, но убери ее — и впечатления сразу станут тусклее. Сейчас, пока он распинался об ответственности и обязанностях, у меня в голове сам собой стал оформляться тяжелый марш империи из "Звездных войн". Пам-пам-па-пам! Накачка продолжалась недолго, и папаня, свернув патетическую часть, перешел к конкретике:
— Княгиня, моя мать и твоя бабушка, знакомясь с тобой, не могла просчитать всех последствий своего поступка. Увлекшись родственными чувствами, она волей-неволей дала понять всему обществу, что ты теперь наш. И хочешь ты этого или нет, но теперь, все твои поступки будут оценивать как поступки моего сына. И я уже не смогу игнорировать слухи и сплетни, если ты совершишь что-то недостойное. Во-первых, это расстроит Полину Зиновьевну, а, во-вторых, это бросит тень на наш род, что недопустимо, тем более, в свете недавно произошедшей трагедии.
— Не стоит так остро реагировать! — "утешил" меня мужчина, заметив прорвавшуюся тень недовольства на моем лице, — Ничего непосильного я требовать не стану! Да и нет у меня времени заниматься тобой сейчас, как и у тебя, впрочем. Пока, — он четко выделил это "пока", — заканчивай гимназию. О твоем будущем мы поговорим после экзаменов. Мать собирается в июне объехать близлежащие монастыри, я с детьми составлю ей на этот раз компанию — помолиться нам есть о чем. Из-за тебя она хочет отложить путешествие, чтобы ты тоже смог присоединиться. Я не против. Нам все равно придется узнавать друг друга, а другого времени у меня не будет. Поездка займет две недели, так что к поступлению не опоздаешь. Тогда и поговорим подробно обо всем.
"Музыкальное" давление достигло высшей точки и пошло на убыль. Силен папаня! Весь монолог он продолжал распыление микродоз энергии, что с его силами было очень непросто. Но какой урок он мне преподал! Мастер-класс! Почти незримое поле присутствовало практически вокруг каждого сильного одаренного, но никто никогда не пользовался этим свойством так, как это делал Павел. Вернувшись к дамам и продолжив общение уже на автомате, я анализировал его способность и пришел к двум выводам: первое — врать при таком нельзя. Чтобы усилить ощущение, надо самому быть искренним и испытывать именно те эмоции, которые хочешь внушить собеседнику. И второе, как ни парадоксально, это то же самое — врать нельзя. Потому что скинув флер очарования — а именно так я обозвал эту полезную технику, — собеседник не должен чувствовать себя обманутым.
Судя по едва заметным переглядам между Павлом и княгиней, мое отстраненное состояние все же заметили, но списали на первый опыт общения с отцом. Мне это было на руку, потому что наверно именно так и должны были выглядеть люди, обработанные отцовской техникой. А я все же пришел к мысли, что это можно считать именно техникой, несмотря на отсутствие видимых результатов. Что ж, если они считают, что я у них в кармане — не будем пока их разочаровывать, подожду, что же мне хочет сказать другая сторона. А потом буду решать, как это все расхлебывать.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
