|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Танцы на кончике иглы
Эпистолы
Хор одиночеств
...А по стыкам минут все гремят и гремят поезда
От бессонниц, разлук и фантомного запаха моря,
Рассекая июль сумасшествием: "Либе, когда?",
Как попало сшивая обратно: "Не знаю. Не скоро."
А по венам — ментоловый яд забродивших ночей,
Про тебя, для тебя, о тебе ненаписанных строчек.
Принимаю парад неизменных моих палачей:
Расстояний и порванных фото, заклеенных скотчем.
Это нежность и боль перелиты в высокий стакан,
Это взгляд вполкасанья — безжалостный скальпель под кожу,
Это ангел-хранитель привычным неверием пьян,
Это хор одиночеств уже без меня невозможен.
Я на палец — витками — дороги железную нить
Намотаю бездумно до буквы твоей наудачу.
Мне уже предлагали — ты знаешь? — тебя не любить.
Это было, ей-богу, смешно. Почему же я плачу?
Бумажный самолетик
Слышишь, черт побери? Я хочу тебе сниться,
Прикасаться сухими губами к запястью,
Пить с ладони туман с ароматом корицы,
От дрожания век рассыпаться на части.
Извини за письмо, это я ненарочно.
Перепутали пальцы и время, и место,
Собирая бессонницы в смутный подстрочник
К неизвестно зачем зарифмованным текстам.
Те, кто лечит мне душу, по-своему правы,
Но — причем здесь любовь? И звучит-то нелепо.
Это просто... не знаю — как выпить отравы,
Проводив брудершафтом сгоревшее лето.
Ночь — подкрашенный шарик пустого плацебо,
И коньяк не спасает от странной болезни.
Самолетик бумажный в эмалевом небе
Прочь уносит мои нерожденные песни
О тебе.
Без подтекста
Ты навсегда в ответе за тех, кого приручил. (с)
__________________________________________________
Ты знаешь, а у нас сегодня дождь.
Обычный дождь — без смысла, без подтекста,
И вечер с неожиданным кокетством
Себе на плащ прикалывает брошь -
Давным-давно полученный в наследство
Латунный диск обломанной луны.
Мои слова, увы, обречены
Впадать в маразм, в патетику и в детство,
И, стало быть, нам не нужны слова -
Сухой гербарий слез и междометий.
А ты опять ложишься на рассвете,
Когда будильник мне кричит: "Вставай!"
И, причащаясь первой сигарете,
Я буду думать... нет, не о тебе -
О смысле жизни, о хромой судьбе -
И чувствовать: ты за меня в ответе.
Хлебнуть чернил и плакать от тоски
Дай стать на цыпочки в твоем лесу, На том конце замедленного жеста.
Б.Ахмадуллина
_________________________________________
Хлебнуть чернил — и плакать от тоски,
И угольком водить по горизонту,
Дразнить гусей, не брать с собою зонтик,
И жить не здесь, не так, не по-людски.
Чесать за ушком серого кота -
Пускай он вымурлыкивает блюзы;
Гонять чаи с крупинками иллюзий
И верить в то, что смерть не навсегда.
У зеркала, под веки спрятав страх,
Тренировать чеширскую улыбку,
Купить на рынке золотую рыбку -
И с ней поговорить о пустяках.
Да просто — быть! На плоскости одной,
На том конце замедленного жеста,
Но знать — всегда — что есть на свете место,
Где дышишь ты в созвучии со мной.
Городской кардиографик
Городской кардиографик
Городом, городом, спазмами, клочьями,
через сплошную — и к черту обочины,
воют клаксоны анафему улицам,
боги асфальта насмешливо щурятся,
черные, черные — стены исчерчены -
линии смерти свиваются смерчами,
пляшут фракталами, кардиографиком,
прямо по горлу веревочным шарфиком,
холодно, холодно, пальцы неловкие,
мысли — не смыслами, а заголовками,
не успеваю — к тебе или выспаться?
Взгляд твой заряжен единственным выстрелом,
выше прицел — наугад или кнопками?
Наше "сегодня" у жизни за скобками,
время отныне и присно по-местному,
и ненавистное "если бы... если бы..."
Тот, кто меня не ждет
Мне бы сегодня — прочь через черный ход,
Слушать охрипший рэп водосточных труб.
Рядом присядет тот, кто меня не ждет,
Выбросив в урну вялый цветочный труп.
Руки в карманы, плечи нахохлив — шаг
В звездную крошку, гравий небесных сфер.
Он мне подарит синий воздушный шар,
Я ему — тайну мертвых богов и вер.
Будем искать гнездовье озябших лун,
Прыгать с разбега в пропасть — не надо ржи!
Хлопают шкоты ветреных яхт и шхун,
Встанешь к штурвалу? Нет? Значит — будешь жить.
Утро на крыше мявом встречает кот,
Вниз по наклонной катится шарик-мир.
В завтра уходит тот, кто меня не ждет,
Я остаюсь в сегодня, где были — "мы".
Вчерашние боги
На обочине лунной дороги
Под мигание звезд-фонарей
Пляшут джигу вчерашние боги,
Уходя от своих алтарей.
Забывая — поспешно и жадно -
Заунывных молебнов мотив,
Боги хлещут вино по парадным -
Незатейливый паллиатив.
Их квартирки тесны и убоги -
На задворках больших городов
Безработные бывшие боги
Отдыхают от тяжких трудов:
Спозаранку дымя сигаретой
По кофейням над чашкой латте,
Вслух читают друг другу газеты
И в чужие глядят декольте.
Не покрыты пером и двуноги -
День за днем, без особых затей -
Отслужившие старые боги
Превращаются в старых людей.
Черновик
Молча жжешь мои страницы,
Растираешь пепел в пальцах.
Если хочется напиться —
Можно больше не стесняться.
Если хочется заплакать...
Дым в глаза? Должно быть, едкий.
Одурманивает мякоть
На ночь принятой таблетки.
Если хочется скандала -
Больше не с кем. Рад, я верю.
Знаешь, как она рыдала,
Оставляя ключ под дверью?
В недрах огненного рая
Трупы строк покорно тлеют,
Я на свечке догораю
Неожившей Галатеей.
Души слов выходят стоном
Сквозь обугленные раны...
Черновик ночей бессонных
Нерожденного романа.
Этот город
Ты не знаешь, но этот город безумно стар -
Все холмы, на которых стоял он, сошли на нет.
Он успел позабыть свой язык и молчать устал,
Здесь часы отстают на четыреста тысяч лет.
Ты не видишь, но этот город давно ослеп,
Хоть таращит оконные бельма тебе в лицо.
Он на ощупь обрубками улиц найдет твой след,
Загоняя в ловушку отживших свое дворцов.
Ты же чувствуешь — этот город пронзает дрожь,
Он бессмысленно жаден до эха твоих шагов.
Как и я, он боится, что ты навсегда уйдешь
В пантеон не сходящих на землю чужих богов.
Что останется — строчки стертых до дыр молитв
И века по маршруту: святилище — дом — кабак?
Этот город, конечно, дождется, он терпелив.
Ты прости меня, либе, но я не умею — так.
Оле Лукойе
Каждый вечер — задернуты шторы,
Чай заварен, открыто вино.
Скоро детские страхи, как воры,
Потихоньку полезут в окно.
Будут свечи гореть до рассвета,
Создавая нехитрый уют.
Страхи курят мои сигареты -
Хорошо, хоть стаканы не бьют.
Я кормлю их стихами с ладони -
Непросохшие строчки горчат,
И окурки ростками агоний
Мне впиваются в кожу плеча.
Боль навылет серебряной спицей...
Гости, кажется, снова пьяны.
Значит, к детям слетят на ресницы
Только самые сладкие сны.
Утро смоет отметины с кожи,
Манит призраком счастья кровать.
Нам со страхами вместе, похоже,
Не одну еще ночь коротать.
Без причин
Мне грустно, бес. Мне грустно без причин. И тает мир мороженым на блюдце, как сумма очень малых величин... а мне зачем-то хочется вернуться. Вернуться в ночь, вернуться во вчера, в слепое неоправданное лето, и греть глинтвейном наши вечера, и путаться в ладонях и монетах, которые ты вытряхнул, смеясь, из всех своих бесчисленных карманов, а мы на них рассматривали вязь и разбирали реверсы по странам.
Мне грустно, бес. Посмейся надо мной за глупую беспочвенную веру в отсутствие кинжала за спиной и в то, что мир теперь не черно-белый, и будет чайник фыркать по утрам, и кофе в банке на двоих не хватит, а, значит, чашку пьем напополам, и ты такой смешной в моем халате, напяленном спросонья впопыхах. Кусочек масла плавится на тосте, как солнца луч на брошенных стихах, и до щеки дотронуться так просто...
Мне грустно, бес. Тебе пора идти. Не прячь лицо, не прячь — ведь ты не плачешь? Я знаю, нам с тобой не по пути, и рухнет мир, случись оно иначе — расписаны для нас календари чужими равнодушными руками... Глаза в глаза... не надо, не смотри, когда шепнешь: лети, мой ангел. Amen.
Танцы на кончике иглы
Вечность по пятницам
Мы танцуем по пятницам регги и слушаем джаз,
Ошибаясь в движеньях и путая соул со свингом -
Старый ангельский способ убить наше "здесь и сейчас".
Что поделаешь — вечность. Подумаешь — не задалась.
Может, сменим пластинку?
А другие серебряным клином опять на восток.
Так привычно — за ними, так глупо — за ними, я знаю.
Плачешь, либе? Не надо, я снова забыла платок.
Это просто коньяк, это взгляд в никуда, в потолок
Одряхлевшего рая.
Наша жизнь (это — жизнь?) не прокисла, а... ладно, не верь.
Душу, что ли, продать? Только нам не положены — души.
Это ключ от тюрьмы, где мы заперты в душном "теперь".
Раня крылья и лбы расшибая, мы рвались за дверь,
Но не можем — снаружи.
Скрипка. Ремикс.
Ты не знаешь, ты не знаешь, что такое эта скрипка,
Что такое темный ужас начинателя игры!
Н. Гумилев, "Волшебная скрипка"
__________________________________________________
Не бывает звонче меди, чем в твоей потертой шляпе,
Отчего же вязкой нефтью стынет тьма на дне зрачка?
За тобой идет по следу сука-смерть на мягких лапах
И лакает злые звуки из-под лезвия смычка.
Ни сонаты, ни романсы не играет скрипка эта,
Только чардаш, буйный чардаш струны выучились петь.
Сколько рук она сменила, до тебя бродя по свету,
Сколько душ она сманила в зачарованную сеть?
Зверь несытый, зверь опасный водит впалыми боками,
Жадно щелкают у горла заостренные колки -
Чардаш в сердце зажигает обезумевшее пламя,
И, не выдержав накала, рвется сердце на куски.
Ты ведешь смычком по струнам, ты судьбы и скрипки пленник,
И дрожит на хищном грифе непослушная рука.
Вызывая хороводы невменяемых видений,
Темный ужас льется в души, как вино в пустой бокал.
Но однажды ты прервешься в вихре бешеного танца:
"Милый мальчик, ты так молод — прочь, не слушай, не смотри!"
И струна острее бритвы полоснет тебя по пальцам,
Чтобы яд неодолимый выжег сердце изнутри.
Мальчик, взяв футляр старинный, обречет себя на муки
И пойдет бродить по свету, вдаль заклятием гоним.
Но когда смычком по струнам проведут чужие руки,
Будет плакать и смеяться скрипка голосом твоим.
Последняя кадриль
Небо воду из стакана
Льет в окурки фонарей.
День, чахоточный и пьяный,
Режет вены у дверей.
Вечер примет эстафету,
Сдобрит лужу коньяком,
Лижет лунную конфету
Туча черным языком.
Крыши край дрожит пружиной,
Оттолкнулся — и лети.
Кот соседский, выгнув спину,
Фыркнет: "Доброго пути!"
Звездный мусор под ногами,
Зонтик-нимб над краем лба —
В черно-белом кардигане
Пляшет бывшая судьба.
Пригласи, подай ей руку -
Шаг назад и два вперед.
Неизвестно, как разлуку
Эта стервь переживет.
Но тебе-то что за дело?
Память — прочь, а сердце — в пыль!
Рьяно, рвано, неумело
Жги последнюю кадриль.
Розу цвета "Амбро Россо"
Брось в огонь к своим стихам
И походкою альфонса
Уходи по облакам.
Танцы на кончике иглы
К черту весенние приступы намертво скомканных строк,
Липкую блажь полнолуния, кофе и сутки без сна.
Видишь — над серыми крышами ангелы пляшут фокстрот.
Крылья линяют у ангелов, время такое — весна.
В джинсах и курточках синеньких едут в вагонах метро,
Стиснув озябшими пальцами самый счастливый билет.
Ночь. В переходе на "Киевской" ангелы пляшут фокстрот -
Прямо под стершейся надписью "Здравствуйте. Выхода нет".
Медленно, боже, как медленно, будто бы на эшафот,
Движутся тени бескрылые — "ховер", "перо" и "топ спин"*.
Март... притяжения пленники, ангелы пляшут фокстрот.
Что бы ты отдал, любимый мой, за возвращение — к ним?
Шорох пластинки заезженной под патефонной иглой,
Рвется наружу отчаянно сердце, попавшее в такт...
Утро! И ангелы — прежними — взмоют с асфальта домой.
Жизнь начинается заново — может быть, именно так?
____________________________
*"ховер", "перо" и "топ спин" — танцевальные фигуры
Танго семи лун
Мертвые бабочки летят на тот свет.
Сегодня танцуем танго, и значит — не нужно света,
Лететь мотыльком на пламя, поверь мне, совсем не кстати.
Ты чувствуешь, как внезапно кончается наше лето?
А осенью нам не выжить — тепла на двоих не хватит.
Ты таешь в моих ладонях. Взгляд — ниже, шаги — короче,
Заемная страсть вокала... Наш танец, как смерть, недолог.
Мы тремся своей изнанкой о черную замшу ночи,
Где мертвые махаоны снимают себя с иголок.
Ты режешь свои запястья гортанным нездешним словом,
Вишневую кровь ликера используя как приманку.
Десятки чешуекрылых поднимутся в воздух снова
И выпьют по капле душу, введя анестетик в ранку.
Седьмая луна в зените, седьмая фигура в танце.
Осталось всего два такта — изящней и легче, либе!
Но ты оседаешь на пол, а я не могу смеяться -
Холодной булавкой в сердце воткнулось твое "спасибо"...
Утренний вальс
Утренний вальс на паркете привычных квартир.
Раз-два-три, раз-два-три, ванная, кофе, помада.
Сны косяком улетают в заоблачный мир,
Нам оставляя угар надоевшего ада.
Утро давно не синоним начала начал -
Спину держи, не сбивайся с привычного ритма.
Тканью обтянем бескрылую плоскость плеча,
И — покорять бастионы трамваев набитых.
Утренний город противен, как утренний секс —
В суетной спешке, под злые звонки и клаксоны.
Цепью к лодыжке прикован немыслимый вес,
Боги ночные, верните мою невесомость!
Снова и снова, по капле цедя вечера,
Что-то пытаюсь писать на обрывочке куцем.
Я у тебя на груди засыпала вчера...
Может быть, утро сегодня забудет проснуться?
Фракталы и симулякры
Пророку
Не сули мне, не сули одиночеств,
Грязно-белых, вызывающих жалость.
Я устал от бесполезных пророчеств,
А других мне не дождаться, пожалуй.
Не пророчь мне обреченность глухую,
Я и так ей отдаюсь добровольно:
И по счастью никогда не тоскую,
И любовь не в силах сделать мне больно.
Брось судьбе ее узлы и развязки,
Не предсказывай мне смерть между прочим.
Я давно не верю в глупые сказки,
А ведь хочется... особенно ночью.
Весенний призыв
Поезда, поезда — от весны, через март напрямик,
От мимозных прыщей и убитых тюльпаньих бутонов.
Мне прислали повестку, что нынче и я призывник
В бесконечных рядах безответно и глупо влюбленных.
Я давлюсь забродившим коктейлем из прелых ветров.
Наркотический бред, аневризма любовной аорты
Выгоняет на крышу меня и бродячих котов —
Закипевшую лунную смесь разливать по ретортам.
На любовь — не сезон, на любовь — пара строчек и март
В ноздреватых перинах вчерашнего рыхлого снега.
Ты так искренне веришь, что каждый весною крылат,
И взлетаешь с асфальта легко и почти без разбега.
Ну а мне, как всегда — тротуар в перекошенный рот,
Отражение в треснувшей луже смеется беспечно.
Я письмо напишу, но оно до тебя не дойдет -
Адресат переехал. Должно быть, в ближайший скворечник.
О мечтах и ангелах
Господь творит ангелов из мечтаний человеческих.
_________________________________________________________
Кто учил мечтать тебя, скажи?
Кто колол иллюзии под кожу?
Твой хранитель клеит витражи
Из журнальных глянцевых обложек.
Ангел, непроспавшийся и злой,
Вытирает лоб ладонью влажной.
Вкривь и вкось прозекторской иглой
Сшиты крылья бабочек бумажных.
Взгляд стеклянный, поролон внутри —
Чучело мечты по трафарету.
Ангел твой в формате mp3
Слушает эдемские сонеты.
Неживой уродливый голем -
Голос из прекрасного далека.
По звонку стандарта GSM -
Ангела с вещами в офис бога,
Где господь, задумчив и небрит,
На твою мечту налепит перьев
И еще кому-то сотворит
Ангела с дырою в подреберье.
Чет и нечет
Брось монетку — чет и нечет,
Вечер падает на плечи,
Город трубами калечит
Чуть живые феврали.
Несгораемые свечи,
Неразменные рубли.
Было... что с тобою было?
Что — забыто, что — остыло,
Вполнакала диск унылый
Греет неба простыню.
Гастарбайтеры-Ахиллы
Рушат Трою на корню.
Чет и нечет, черт и нечерт,
Алгоритм до боли вечен,
Осциллографом прочерчен
По судьбе сердечный ритм.
Жив — убит, здоров — увечен,
Невменяем — нелюбим.
Ты один — хоть чет, хоть нечет.
Выбор: чай или покрепче,
А внутри надежда шепчет,
Обещает крылья дать.
Выпей водки — будет легче
Эту стерву убивать.
Чет и нечет, нож и пуля,
Сорок в марте, снег в июле,
Вероятностная буря,
Прогностическая блажь.
Молча, спину не сутуля,
На шестнадцатый этаж.
Крылья — антураж...
Отрицание отрицания
Воробьями зачирикал февраль,
На окне весну почувствовал кот.
Если глаз не открывать — это рай,
А откроешь — сразу зрение врет.
Будто пролито на скатерть "Бордо",
Сигарета мокнет в луже вина,
Будто с вешалки исчезло пальто,
И зубная щетка в ванной — одна.
Будто вдребезги разбит телефон,
Будто губы от усмешки болят...
Если глаз не открывать — это сон,
А откроешь — без сомнения, ад.
Это трусость? Ну и пусть, все равно.
Лучше так — на ощупь, веря в свой бред.
В дверь звонят... уже, похоже, давно.
Да, иду, вот только — выключу свет.
Резь в глазницах — боже, как горячо,
Словно кто-то в них плеснул кислоты.
А под пальцами — чужое плечо,
Если глаз не открывать — это ты.
упражнение на заданную тему в порядке тихого бреда
Хочется тишины.
До судорог в желудке,
до зубовного скрежета.
Господи, где же ты
берешь воск для затычек —
подскажи адрес лавочки?
В голове гудят тысячи голосов,
сообщая новости,
которые мне до лампочки,
иглами морских ежей колются
бытовые вопросы —
суп, котлеты,
наличие хлеба и молока.
Насосом
сердце гонит словесную жижу по венам.
Я сдохну от кислородного голодания —
замечания
по телефону о погоде
и качестве выполненной работы.
К радио-мать-их-частотам
подключаюсь напрямую —
кажется, кто-то впаял мне
антенну
в височную долю мозга.
Резонирую в указанной плоскости
чьей-то системы координат —
коробки с незаданной осностью.
Просто
тишина —
это
такая религия
рожденного ползать...
Боже, храни карнавал!
Венеция. Холодно. Боже, храни карнавал!
Февраль зазывалой на ярмарке маски развесил.
Веселье оплачено — смейтесь! Но город мне тесен,
Он ждал не меня — и зимы он, похоже, не ждал.
Я пью его воду — в ней грязная пена толпы,
Объедками брошенных мыслей забиты каналы.
Вдыхаю зависшую в воздухе взвесь карнавала
И роли немого статиста прошу у судьбы.
Глотатели шпаг и факиры сродни голубям,
Им площадь Сан Марко — тарелка для манны небесной,
Пажи у подола своей престарелой невесты
Добавят на щеки румяна и блестки к теням.
С открытым лицом, неприличен, у всех на виду,
От горя взахлеб хохочу на перилах Риальто,
Хромым акробатом душа крутит фляги и сальто...
Я жду не тебя. А себя и подавно не жду.
Тридцать
— Ну что, подруга, тридцать? Вот те раз,
Как незаметно время пролетело!
А я смеюсь, подкрашивая глаз,
И в джинсы упаковываю тело.
— Ты стала старше, может быть, мудрей,
Раздвинула пошире горизонты...
Я улыбаюсь, стоя у дверей,
И в сумочку запихиваю зонтик.
— Ты слышала про кризис тридцати?
Не верь ты в этот бред, побойся бога!
А мне смешно по улице идти
И громко петь романсы по дороге.
— Позволь поздравить, пожелать любви,
За твой успех поднимем мы стаканы...
А доченьке в апреле будет три,
И муж, похоже, любит, как ни странно.
И я скажу, когда придет черед
Произносить приветственные тосты:
— Да к черту тридцать! Слушайте, народ,
Вот стукнет сто — вы приходите в гости!
Банальное
Грохот железной дороги, ведущей отсюда и вниз.
Так попадают в рай — тебе ли об этом не знать...
Зачем же вместо перрона шагаешь на старый карниз?
Ты утром выбросил крылья, вконец разучившись летать.
Который год — тридцать три, но нет своего креста
(Не то, чтобы ты хотел — просто так повелось).
Видать, твой Иуда пьян, грудная клетка пуста,
И даже пуля в висок упорно летит насквозь.
В улитку свернулись дни, кусая себя за хвост.
Неужто опять зима? Она же была вчера.
...А ты себя хоронить идешь на старый погост,
Почти наплевав на боль в районе седьмого ребра.
Сказки утреннего города
В портовой таверне
В этом порту мне привычно не верят в кредит.
Бармен, двойную текилу, лимоны и соль!
Осень. Штормит. Затяжные, как войны, дожди
Краску смывают с бортов постаревшей "Ассоль".
Бармен, постой, я пока уходить не хочу,
Выпей со мной, если лень говорить — помолчи.
Пусто сегодня — ни шлюх, ни матросов-пьянчуг,
Сыро, темно, даже память текилой горчит.
Я ведь любил ее, только сказать не умел:
Мялся при встрече, таращился как идиот.
Ей же какой-то провидец однажды напел,
Будто бы счастье под парусом алым придет.
Дни и часы ожиданья слагались в года,
В кровь проникало шипение злых голосов.
А у меня на еду не хватало тогда -
Что говорить про парадный комплект парусов.
Так и расстались — пошел каботажем в Лахор,
После носило по свету... да ладно, не суть.
С ней? Не встречались, но слышал, что ждет до сих пор.
Может, дождется... Пусть ей повезет хоть чуть-чуть.
Сказка о звездах и перекрестках
Все вы идете к истине различными путями,
а я стою на перекрестке и ожидаю вас...
Будда
_______________________________________
Из небрежных весенних набросков
Я себе сотворил божество.
Предстоятели всех перекрестков
Собрались на мое торжество.
В небе звезды нездешние плыли
Семенами чудовищных гроз.
Горсть дорожной иссушенной пыли
Мне один предстоятель принес.
Вексель жизни предъявлен к оплате -
Отпустились грехи и долги,
И второй предстоятель заклятье
Наложил на мои сапоги.
Ночь стекала муаровой лентой
По запястью уставшей руки —
Третий молча мне вырезал флейту
Из рассвета и горной реки.
Боль взвихрилась в обрядовом танце —
Навсегда, до конца... без конца...
Осторожные тонкие пальцы
В грудь вложили кусочек свинца.
Дар получен. Я избран и проклят,
И своим божеством обречен
У прохожих в витринах и стеклах
Отражаться за левым плечом.
Вечный гость на любом перекрестке -
Без любви, без вины, без вина —
Прямо в душах рисую наброски...
...а в моей — умирает весна.
О королевах и кошках
Серая сказка дремы кошачьей
В плюшево-теплой мякоти кресла.
Катится в небе солнечный мячик,
Тонет в сиропе скуки воскресной.
Вон и клубок пылится у двери.
Да, поиграю... после... немножко.
А рассказать — никто не поверит:
Быть королевой хуже, чем кошкой.
То машинально чешет за ушком,
То оттолкнет, как черные мысли.
Часто ночами плачет в подушку,
Прячет подальше редкие письма.
Блеск бриллиантов в вырезе платья,
Сплетни, приемы, треск фейерверков...
Кукла пылится возле кровати,
Тщетно ребенка ждет колыбелька.
Я понимаю — тоже порода,
И государству нужен наследник.
Кажется, дело все же к разводу -
Слишком уж частый гость исповедник.
Ей — в монастырь, другую — на племя.
Полно рыдать, никто не услышит.
Едем, карета подана — время...
В келье, надеюсь, вкусные мыши.
Сказочное
Мне сегодня немного надо — просто сердце в твоей ладони,
Я повешу его на гвоздик отбивать по ночам минуты.
Каждый раз, уходя из дома, ты становишься посторонним —
Невесомой безликой тенью, саркастичной улыбкой будды.
Коньяком согреваю вечер, посыпая лимоны грустью,
Послевкусие горькой пленкой покрывает язык и нёбо.
Телефонных звонков отмычки тишину мне ломают — пусть их!
Я придумала злую сказку, где мы счастливы были оба.
Там волшебники и драконы корку неба разносят в клочья,
А герои, в крови по горло, ковыряют чужие раны -
Просто жизнь. Я уже решила — хэппи энда не будет... впрочем,
Только что я разбила сердце. Извини. Вероятно, спьяну.
О хайвэях, долгах и драконах
Жизнь — хайвэй, по левой полосе
Мы летим, не разбирая знаков.
Ты в долгу у времени, как все,
И процент по займу одинаков.
Выжми тормоз — впереди тупик.
Счет сегодня выставлен к оплате.
Что с того, что так и не привык
Пить вино с соседом по палате?
Уходя, прикрой тихонько дверь,
Положи ключи на низкий столик.
Просто вспомни — ни к чему теперь
Клеить жизнь из черепков майолик.
Три кафешки — ожиданья зал
Перед входом в маленькую вечность.
Кто-то ветер к стулу привязал,
Чтобы сдуру не гонял по встречной.
Он сидит и дует в саксофон.
...На воротах треснувшего рая
Киноварный в золоте дракон
Бородой чешуйчатой играет.
Трудно быть богом
Мы друг друга придумали, правда?
Увлеченно играя в героев,
Примеряли плюмажи, кокарды,
Рим сжигали и грабили Трою.
Золотое руно у порога,
Гесперидовы яблоки в кляре...
Мой соавтор, заделавшись богом,
Разучился играть на гитаре.
Восковые нелепые крылья
Плавит солнце из тонкой фанеры.
Мы случайно друг друга убили
На костре угасающей веры.
Над Вселенной — Хеймдалля сирена,
Опускаю беспомощно руки.
Разбирая каркас ойкумены,
Всадник бледный вспотел от натуги.
Приговор завизирован. Точка.
В демиурги провален экзамен.
Миру в сердце "Delet-а" заточку
Я втыкаю решительно. Amen.
О подарках
Вновь похмелье, сочельники, елки,
Суррогат новогоднего чуда.
Ветер воет простуженным волком —
Водки хлопнул бы, что ли, зануда.
Типографии тискают сказку
На офсетном мелованном глянце,
Санта Клаусы прячут под маски
Престарелые лица паяцев.
Небывалое — оптом, со скидкой,
Распродажа мечты по кусочкам...
Но волшебная плещется рыбка
В восхищенных глазенках у дочки.
Там пушистые катятся звезды -
С горки неба да прямо в ладошки,
И от счастья на всех перекрестках
Улыбаются люди и кошки.
Там в любви не бывает помарок,
Не царапают душу осколки...
Лучший мой новогодний подарок -
Дочкин смех у наряженной елки.
Записки минотавра
В лабиринте по стенам — плесень
И лабриссы из черной бронзы.
Этот мир невозможно тесен,
В нем сплелись коридоров тросы.
Сатанею его пространством,
Навсегда обречен уродством
На постылое постоянство
Одиночества, страха, скотства.
Зверь в душе не дает покоя —
Хочет самку, телят, свободы...
От бессилия я не вою -
Голос сорван за эти годы.
Для чего мне людские жертвы?
Бычьи зубы не любят плоти.
Жизнь убила во мне поэта
Самой злой из своих пародий.
Я рисую чужое счастье
Теплой кровью по серым скалам,
Безнадежность трефовой масти
Из колоды судьба достала.
Я люблю тебя, мой убийца,
Сероглазый герой Ахайи.
Хороша ли вода из Стикса?
Я узнаю...
Зимняя сказка о солнечном зайчике
Снежные сны на замерзшем асфальте,
Голые ветки в обрывках ненастья.
Где-то сорвется в подтаявшем марте
Звонкой сосулькой внезапное счастье.
Скряга-зима под сугробами прячет
Солнечных зайчиков скудную горстку,
Только один самый маленький зайчик
Дерзко блестит золотистою шерсткой.
В небе унылом на серой перинке
Скучно сидеть шалуну и задире —
В салки играет с залетной снежинкой,
Прыгает вором по стеклам квартирным.
Солнечный зайчик к зиме не линяет —
Шкурка весьма восприимчива к стуже;
Значит, скачи с воробьиною стаей
В синюю даль по декабрьским лужам.
Грейся пугливо на детской ладошке,
Рыжий осколок сгоревшего лета.
Вечер стирает тебя понемножку
Буйством реклам, вакханалией света.
Сальто отчаянья в воздухе звонком...
Век твой недолог, хоть весел и ярок.
Хрупкой задумчивой рыжей девчонке
Можно тебя принесу я в подарок?
Снежная осень
Ангел Петроградской стороны
Ангел Петроградской стороны
Заражен балтийскими ветрами,
Он влюблен в мосты и серый камень,
Сточенный приливами луны.
Ангел Петроградской стороны
Поджимает зябнущие крылья —
На тюремном неуютном шпиле
Холодно смотреть чужие сны.
Ангел Петроградской стороны
Зимней безнадежностью простужен,
Городу в стакан сливает лужи,
Кутаясь в обрывки тишины.
Ангел Петроградской стороны
Пьет коктейль из боли и тумана,
Напевая блюз портовых кранов
Голубям у каменной стены.
Ангел Петроградской стороны
Навещает дворики-колодцы,
Принося туда осколки солнца,
Купленные им за полцены.
И опять в предчувствии весны
Мне приснится Невка в платье строгом.
Скоро позовет меня в дорогу
Ангел Петроградской стороны.
Менуэт
(1й голос):
Ожиданием наполнен тихий сад,
Суета истреблена бесповоротно,
В небе звезды сигаретами горят,
Вниз вишневый дым струится неохотно.
Силуэт белеет смутно у пруда,
Дом приземисто-безмолвен за спиною...
Ожидание бесплодно иногда,
Нет тебя, но одиночество со мною.
(2й голос):
Мне луна бросает щедро с высоты
Насмерть спутанное кружево из тени.
Методично жгу последние мосты,
Разбиваю в пыль гранитные ступени.
Ты не видишь моих целей сквозь туман,
Я и сам-то не всегда их различаю.
Мне безумие диктует свой роман
С терпким запахом жасминового чая.
(Вдвоем):
Ты не видел... я не помнил... ты не знал...
Без тебя мой мир развалится на части.
Кто-то впишет нас в трагический финал -
Что поделать, мы не созданы для счастья.
Городское предновогоднее
К нам декабрь по улицам мчится
И несет холода в рюкзаке.
Помнишь, как перелетные птицы
Отбывали на юг налегке?
Белым пухом зима по асфальту
Разбросала небесные сны
И поет хрипловатым контральто,
Что еще далеко до весны.
Серенада визгливых клаксонов
Возвестит наступление дня.
Мегаполис тебя невесомо
Поцелует, от стужи храня.
Солнце в гости зайдет по-соседски,
Хоть и тучи с утра пеленой.
Приглядись — замурлыкал Кузнецкий
И прижался кошачьей спиной.
До любви и до неба так близко...
От винта — и команда на взлет.
Чуть замерзшее счастье ириски
У подъезда на лавке жует.
По снежинке рассыплет удачу
Новый год у тебя на пути.
А твоя основная задача —
Лучше всех эту жизнь провести!
Сделка
Ты не видишь? Цветы рассыпаются в прах
У тебя — оглянись — за плечом, за плечом.
Не вином и не кровью испачкан рукав,
Это память из раны по капле течет.
Помнишь, сердце скулило, попавшее в плен,
Боль кропила виски сединой, сединой?
И, не выдержав, душу ты отдал в обмен
На возможность свободы любою ценой.
Паутиной дорог себе руки связав,
Выбираешь пути наугад, наугад,
Но с тех пор ты не смотришь в чужие глаза -
Слишком остро заточен твой нынешний взгляд.
В волосах твоих насмерть запуталась тьма
И скользит за тобой по пятам, по пятам...
Так легко и уверенно сходят с ума
Под привычно сбоящий сердечный тамтам.
Приступ немоты
Перебираю в ветоши минут
Страницы ненаписанного бреда...
Колючий кокон старенького пледа
Устало имитирует уют.
Бессмысленно тягаться с ноябрем
В умении казаться бесконечным.
Давай за чашкой чая в этот вечер
Сиюминутность вымолчим вдвоем.
Прости меня за приступ немоты,
Когда в гортани рифмы пляшут польку.
Я шоколад любви делю на дольки
И сигаретой жгу свои мосты.
Сквозняк, подкравшись, треплет рыжевье
Твоих волос со страстью донжуана,
Вплетая в них мечты, клочки тумана
И горькое молчание мое...
Снежная осень
Сегодня небесной манной присыпана грязь дорог,
Холодные пальцы ветра хватают за рукава,
И осень побитой сукой притащится на порог
Скулить у тебя под дверью — на улице минус два.
Вчера — все до боли просто, один на двоих стакан.
Он полон наполовину — какая из них твоя?
Скорлупки былых вопросов заброшены под диван,
Орехи ненужных истин — кормушка для воронья.
Мне так отражаться странно сегодня в твоих глазах.
В них мертвое небо стынет — живому там места нет,
И два приговора разом качаются на весах...
Сегодня моя Голгофа — твой клетчатый теплый плед.
Светотень
Колыбелька для кошки
Девять жизней. Все девять — на крыше,
Где, бок о бок с гулящей весной,
Коротаю под небом провисшим
Эти жизни одну за одной.
Хороводятся волглые тени
На границе усталого дня,
В колыбельке из дремы и лени
Чей-то страх поджидает меня.
Неудачно придуманным сфинксом
Мимо сказки — да в мусорный бак,
Подставлять знаменатели-иксы
В уравнения уличных драк.
Были крылья — остались лопатки,
Шрамы, впрочем, почти не видны.
Я к тебе пробираюсь украдкой
И лакаю полночные сны.
Кроет крышу брюхатая туча,
Осень скалит безжалостный рот...
В прошлой жизни бывало и лучше,
В этой, кажется, дождик пойдет.
Перелетное
Я сегодня нашла перо
Из крыла перелетной птицы
По пути на ночной перрон,
Собираясь с тобой проститься.
Уезжай, я останусь ждать,
Собирать про запас минуты,
Текстом портить бумаги гладь,
Посвящая стихи кому-то.
Заварю свой любимый чай -
Осень холодом дышит в щели.
С одеяла стряхну печаль,
Что пригрелась в моей постели.
Безграничье чужих дорог
Мне в сиреневом сне приснится...
Брошу все — и на твой порог
Перелетной пропащей птицей.
Виньетка на счастье
Лангедокским труверам на зависть под звон мандолины
Рыжехвостая осень споет для тебя серенаду,
И Монмартром прикинется скверик в гирляндах рябины,
Где утонет закат в темно-красной крови винограда.
Отчего так печально и тонко вибрируют струны,
И внутри что-то бьется не в такт и отчаянно плачет?
Ты считаешь, что мир не для нас и не нами придуман?
Это — глупая сказка, сегодня все будет иначе.
Ты попробуй окно распахнуть отлетевшему лету.
Видишь, ангел шальной в опадающих листьях кружИтся.
Он себя потерял в перекрестьи "когда-то" и "где-то"
И пытается ветром ночным до похмелья напиться.
Он пристроит тебе в изголовье букетик сонетов
И перо из крыла непременно подарит на счастье.
А наутро — звонок, это в дверь... Вылезай из-под пледа,
И пришедшее чудо несмело прошепчет: "Ну, здравствуй!"
О неслучившемся
В ритме танго, дыша Аргентиной,
Под прицелом ночного огня
Пей вино пополам с никотином,
Забывая при этом меня.
Эквинокций* встречая на крыше,
Осень солнцу ломает хребет.
В листопадной капели — ты слышишь? —
Шепот всех неслучившихся лет.
Время — пленник на тонком запястье...
Ты же вырастил крылья? Лети!
И шальное пропащее счастье
Прижимай, засыпая, к груди.
Дождь пойдет — и в паркете асфальта
Отразится несбыточный вальс.
Сигареты последнее сальто
Зачеркнет неслучившихся нас.
Капуччино в дешевой кофейне
С легким привкусом лета и слез...
Я приеду назад в воскресенье,
Полюбив не-тебя-не-всерьез.
___________________________
*Эквинокций — день весеннего/осеннего равноденствия
Осенняя гравюра
... А над водой кружили облака,
Себя в реке высматривая жадно,
И осень обнажала берега
В порыве страсти — дерзко, безоглядно.
Горами ограничен горизонт,
По свитку неба тушью — птичьи стаи,
Чуть моросит... Мы не откроем зонт.
Промокнем? Пусть, но точно не растаем.
И старый дом, уснувший так давно,
Нахохлившись, пускает в землю корни.
Мы на ступенях терпкое вино,
Как из бокала, выпьем из ладоней.
Рука в руке, танцуют менуэт
Деревья и камыш под небом хмурым...
Твой нереально тонкий силуэт —
Последний штрих сентябрьской гравюры.
Светотень
Светотенью рисую следы
На неровной бумаге рассвета.
Посмотри, узнаешь? Это ты
В тонкой рамке сгоревшего лета.
Предсказателем средней руки
Я судьбу для тебя разукрашу,
Где любовь и надежда — близки,
А потери и горе — подальше.
Угольком по ладони черта
Вместо данной (от бога? от черта?),
Для того, чтоб в пределах холста
Белый цвет перевешивал черный.
Только я никудышный пророк
И художник, как видно, не лучший.
Из разбившейся чашки потек
Выползает кофейною гущей.
Что ж, попытка — не пытка, mon cher?
Да, не вышло... знать, опыта мало.
Я к дивану подвину торшер
И вино разолью по бокалам.
Будем пить провиденью назло
И у пифий совета не спросим...
Светотенью распишет стекло
Рыжей кошкой пришедшая осень.
Плюшевый романс
Декаданса вином лиловым запиваю абсента горечь,
Коломбина в дурацких блестках, кое-как нашитых на платье.
Эти пыльные перекрестки, на которых ты годы тратил,
Мне приснились сегодня снова, отбивая кошмаром полночь.
Кистью плюшевая усталость — темно-красный портьерный сгусток -
Под глазами наложит тени толстым слоем грубого грима.
Силуэт твой такой осенний растушеван сигарным дымом,
Эта опиумная радость — суицид приравнять к искусству.
Заводное устало сердце трепетать и в тоске томиться.
Ты оплатишь ремонт по счету, впереди еще вечер длинный...
Заменяя любовь зевотой, ты споешь мне романс старинный —
Диссонансы финальных терций над исчерканной в кровь страницей.
Почти без слов
Вот и все — мы по разные стороны...
Вот и все — мы по разные стороны
И мечты, и желания жить.
Как попало на части разорваны —
Не сплести, не срастить, не зашить.
Пламень страсти победно-неистовый
Задыхается в смрадном плену
Под предательством, ложью, убийствами
В непоследнюю нашу войну.
В нереальность к источнику горькому -
Раствориться и к черту забыть
Так отчаянно рвешься... Да только вот
Я тебя не могу отпустить.
Костью сломанной, нервом обрезанным
Дотянусь, не позволю уйти,
Пусть мне смерти щербатое лезвие
Перерубит другие пути.
Воскресая в мучительном зареве,
Я таращу слепые зрачки:
Круг стотысячный — ада ли, рая ли,
И прошедшего счастья клочки.
Третья сила
Боль моя с глазами цвета пыли,
Что осела на полоске стали.
Мы с тобой друг друга не забыли,
Смертный бог убийства и печали.
Не любовь в пожарищах и битвах —
Пепел душ в оплавленном сосуде.
Я — вода твоей ночной молитвы,
Ты — огонь моих сожженных буден.
Не любовь — клыки и сердце зверя,
Яд в вине, в крови, в твоем бокале.
Я — ошибки, раны и потери,
Ты — судьбы разбитые скрижали.
На двоих с тобой нам мира мало,
Смерть и жизнь нас равно не рассудят...
А под вечер небо станет алым,
Но тебя опять со мной не будет.
Солнечный-зайчик
Солнечный-зайчик — и тот через черточку,
Гарри-ли-Поттеру он подражание?
Вот легкомысленно выпрыгнул в форточку:
Встреча случайная — легкость прощания.
Окольцевать бы — и в клетку стеклянную,
Личный источник энергии творческой.
Нет, не дается создание странное,
Разве ему сытой жизни не хочется?
Существование нервно-дискретное,
Мир аритмичный, случайно-неистовый...
Он не умеет иначе и медленно,
Все отдавая в единственном выплеске.
Творцу
Нелюбовью измазаны руки,
Словно черною кровью чернил.
Ты задумайся — вдруг ты от скуки
Ненароком меня сочинил?
В тонкой лайке холодные пальцы,
Чуть соленые стрелы ресниц
И запястья в изысканном танце
Над изломами книжных страниц.
Мне придумал привычки и жесты,
И усталую складку у губ,
И стихов не моих анапесты,
И фанфары неведомых труб.
И ошибки мои, и потери,
И житейскую тяжесть оков,
Тихий скрип половицы у двери
И к творцу своему нелюбовь...
Депрессия
Здравствуй, депрессия, здравствуй, родная,
Знать, заскучала за мной?
Ну, проходи, наливай себе чаю,
Руки-то, руки помой!
В кресло садись да включай телевизор -
Смотришь, поди, сериал?
Только не жди от сюжета сюрпризов -
Это не гений писал.
Хочешь вина или, может, текилы?
Ты не стесняйся, скажи!
Чокнулись, выпили, снова налили...
На вот, конфету держи.
Как твоя жизнь, как семья, как работа?
Не издеваюсь — шучу.
Что у меня? Да все то же болото,
Впрочем, живи — не хочу.
Есть и плохое, хорошего — больше,
Ты вот зашла навестить.
Друг мой намедни вернулся из Польши...
Надо по новой налить.
Продали тачку свою на запчасти,
Новую купим весной.
Нет, я не плачу... Пусть бросило счастье,
Ты же осталась со мной!
Глядя в никуда
Не летают сегодня мои самолеты,
Потому что затянуто тучами небо.
Я закрою притихшие аэропорты,
Все равно в них ни разу никто еще не был.
Я так долго бежала по взлетной полоске —
Не хватило под крыльями силы подъемной.
Этот мир, как экран телевизора, плоский,-
И меня хочет сделать фигуркой картонной.
Я поддамся ему и забуду о звездах,
Ведь поверхность двумерная их не приемлет.
Буду рано вставать и ложиться непоздно,
И вливаться в толпу, чтоб спускаться под землю.
Время оловом серым застыло в глазницах,
Третью ось геометрии вырвало с корнем...
Мне бы небо мое увидать сквозь ресницы,
Только как это сделать, я больше не помню.
Верю.
Если боль ковыряется когтем в душе,
Если сердце кричит куликом в камыше,
Если кофе с вином не спасают уже —
Душит мрак,
Если лестница в рай привела тебя в ад,
Если солнечный день тебя видеть не рад,
Если жизнь — опостылевших масок парад,
В каждой — враг,
Если крылья теряют перо за пером,
Если домом не стал недостроенный дом,
Если вместо любви в горле горечи ком,
Гарь и шлак,
Верю я — ты отыщешь от счастья ключи,
Верю я — ты станцуешь фламенко в ночи,
Верю я! Ты не веришь? Не спорь, промолчи —
Будет так.
Перечитывая Галича
Я пойду искать свою истину,
Сухари в дорогу уложены,
Ибо истину надо выстрадать -
Так от роду-веку положено.
Сброшу все уныло-мещанское,
Сердцевину как-нибудь вылущу.
В голове свободы шампанское
В пробку бьет — не выдержу, выпущу.
На бумагу взбегут козявочки,
Их пером-иглой, чтоб не ерзали.
По спине — мурашки вприсядочку,
Не пойму никак: смех ли, слезы ли.
Но ревнивей невесты истина,
Заклеймит — да дело и сделано.
Одиссея твоя бессмысленна,
На Итаку тебе не велено.
Беспощадною сталью лезвие
Душу вспорет на ленты-полосы.
Будут рифмы все пообрезаны,
Как уже острижены волосы.
Серебром дорога помечена,
Сторожами пни по обочине.
"Ты за мной идешь? Медлить нечего.
Уходи, попрощайся с дочерью."
Холод ручки дверной под пальцами,
Скоро хрустнет прошлого веточка.
Дочка плачет... "Ну тише, заяц мой.
Мама здесь. Успокойся, деточка."
Ожидание
Дрожь ожидания током по нервам,
Брага влюбленности током по жилам.
День наступающий снова как первый,
В горле застряла тобой одержимость.
В ритме колес барабанят мгновенья,
Ближе и ближе моя неизбежность.
Не узнаю своего отраженья:
Кровь на губах и голодная нежность.
Я не пророк и не вижу развязки,
Что ж, неизвестность осознанно встретим.
Спи, я сейчас расскажу тебе сказку,
Самую добрую сказку на свете.
Город семи ворот
Город семи ворот
"Пять или шесть утра. Сизый туман. Рассвет.
Пили всю ночь, всю ночь. Вплоть до седьмого часа."
М. Цветаева
Пять или шесть утра. Сизый туман. Рассвет.
Город укутан в плащ в пятнах губной помады.
В горло мне вбили кляп горечью сигарет,
Руки стянув кольцом бешеной автострады.
Я уходил сто раз, я возвращался в дождь,
Я продавал себя, чтоб заплатить по счету.
Только растут долги... Знать бы, чего ты ждешь
Флюгером на ветру жизненных поворотов.
Спой им, душа моя. Я не умею петь.
Вечности медяки глухо бренчат в карманах.
Шел я на зиккурат, чтобы увидеть смерть,
А повстречался шут, плачущий — видно, спьяну.
Я бы купил билет в город семи ворот,
Где золотой грифон — времени сторож строгий.
Там до пяти утра флейта твоя поет
И на большом лугу пляшут единороги.
Черное серебро — мелкая пыль дорог,
Где я прошел не раз в поисках нужной цели.
Пять или шесть утра. Город совсем продрог.
Спела, душа моя? Что ж, тогда — полетели?
к вопросу о безумии...
Сумасшествия нити — я их отчаянно рву,
И они подчиняются мне, налипая на пальцы.
Я взрываюсь, взрываюсь и скоро, наверно, умру,
Как игла у слепой вышивальщицы выпав из пяльцев.
Я бегу, я бегу, я успею, я должен успеть,
Если пляска имен мне не станет прижизненным склепом.
Вдоль стены, по стене... черт тебя побери, не хрипеть!
Ты же просто обязан прорваться, и хватит об этом.
Я держусь, я еще... но безвольно слабеет рука,
И безумие дразнит агатовым шепотом в уши.
Видишь цель? Как безбожно она от тебя далека.
Ну, иди же вперед, и не думай, не чувствуй, не слушай.
Впереди — пепелище, и буря, и выстрел в упор,
Позади — слепота и осколки разбитой надежды.
Но пока меня кто-то недобрый из жизни не стер,
Я, конечно, вернусь, только я не уверен, что прежним...
Театр?
Какое безумие — быть собой,
Какое безумие — просто быть.
Играть свою роль — и блевать игрой,
Слова написать и забыть.
Приросшую маску — с лица долой,
И с болью, и с кровью, и с кожей — прочь.
Обломаны крылья? Тебе впервой?!
Вставай, и по стеклам — в ночь.
Подмостки не лгут, а зачем им лгать?
Вся ложь притаилась в тени кулис.
Попробуем пьесу переписать,
Пока не пришел сценарист?
How can I?
Господи, я безнадежно болен.
Господи, я по ночам брежу.
Я потерялся в своей неволе,
Я опротивел себе — прежний.
Стылых страстей и привычек накипь -
Пленка защитная вместо кожи.
Вот бы расплавить и скинуть как-то,
Голым остаться — а вдруг поможет?
Торным дорогам оставлю карты,
Вдоль — не хочу, попытаюсь — между.
Держат серебряные канаты,
Кто-то их сплел из чужой надежды.
Сыто, тепло и не дует в щели,
В рюмке коньяк и лимон на блюдце...
Мне бы проснуться в чужой постели,
И — захотеть вернуться.
Who am I?
Я в бокале с вином утоплю золотую луну.
В эту ночь, я надеюсь, никто не заметит утраты...
Почему я беспомощно в трех измереньях тону,
Рассыпаясь на мелочь: на сноски, ремарки, цитаты?
Я — ничто без чужого ответа, хоть эхом вдали,
Восприятий, поступков, страстей не своих резонатор.
Я — струна, но я мертв и безмолвен без пальцев твоих,
Я аморфней толпы человеческой, где мой диктатор?
Я — бессмысленный отблеск на чьем-то усталом клинке,
Мною кровь не стереть, не убить и любви не добиться.
Я, как солнечный зайчик, бегу, тороплюсь по щеке
Отразиться в глазах и еще на мгновенье продлиться.
Я опять не успел — равнодушно отводишь свой взгляд,
Бесполезно, я знаю, молиться Аллаху и Будде.
От любви задыхаюсь и падаю вниз и назад.
Продолжается жизнь, но меня в этой жизни не будет.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
