Последний шанс(41-76)

Глава 41. Кавказское чаепитие.

После съезда старейшин сразу из Москвы не отпустили. Всем было объявлено, что Сталин хочет лично встретиться по отдельности с группами делегатов из разных регионов страны, чтобы лучше понять, как живет народ. И кто может лучше всех рассказать о жизни простых людей, как не отобранные народом уважаемые старейшины.

В принципе все это было затеяно лишь ради одной единственной встречи с делегатами Кавказа, к ним у Сталина бал очень серьезный разговор, но выделять кого-то одного он не мог себе позволить, а потому приходилось встречаться со всеми. При этом Сталин не стал кому-либо рассказывать о своих истинных замыслах, чем вызвал достаточно большой переполох как среди партийного, так и среди советского аппарата. Ведь кто его знает, что могут рассказать Сталину эти старики, и чем это потом может обернуться для всех остальных? Второй проблемой стало то, что на одном маленьком Кавказе проживало больше различных народов, чем, скажем, в Сибири. Принять их всех вместе означало заведомо превратить разговор в пустую формальность. Принимать по отдельности мгновенно выдавало особый интерес Сталина именно к этому региону. В конечном итоге Сталин распорядился пригласить всю группу в Кремль одновременно, а уже внутри с помощью различных помощников в виде Наркомов, страстно "возжелавших" обсудить собственные проблемы, разделить всю массу посетителей на реальные группы "по интересам".

Не меньше волновались и сами делегаты съезда. Что говорить, а что не говорить? И что вообще будет спрашивать Сталин. Вроде бы съезд прошел хорошо, все цели достигнуты, Сталин лично поблагодарил, но ведь и различные чистки и борьба с врагами, оппозицией и разными уклонами тоже были вот-вот. И бывало, что всего за одно случайно вырвавшееся не вовремя слово, последствия оказывались совсем не радужными. А потому старики не решались даже обсуждать это между собой, лишь многозначительно поглядывали друг на друга, желая во взглядах сотоварищей прочитать их настрой.

Возникла и еще одна проблема. В каком порядке принимать делегации? Ведь все уважаемые люди, все равны. Первая делегация возгордится, последняя оскорбится, а как ни крути, все равно кто-то и той и другой окажется. Но Сталин, отлично чувствуя ситуацию, предложил аксакалам самим определиться с порядком встреч. Те недолго пошумели и решили бросить жребий. Всем одинаково не обидно, как судьба решит, так тому и быть.

Кавказцам выпало идти примерно в середине. Что в целом было даже неплохо. Первые уже успели рассказать, что все не так страшно, Сталин интересовался совершенно разными вопросами. И насчет производства, и насчет сельского хозяйства, и насчет восприятия политики партии, не слишком ли обижают простой народ ответственные руководители. О новой Конституции спрашивал, как ее народ принял, имеют ли люди представление о международной обстановке, как дети учатся, как больницы работают. В общем, говорили за жизнь. Сам Сталин показался почти простым человеком, много шутил, говорил спокойно и уважительно, проявлял подлинную заинтересованность рассказами, вникал в разные мелочи. Не менее важным оказалось и то, что откровенно провокационных вопросов Сталин никому не задавал. Короче будет, о чем детям рассказать, как с самим Сталиным в Кремле чаи гоняли.

Эти рассказы кавказских аксакалов почти уже совсем успокоили, но тут обнаружилась неожиданная проблема. В чем же идти к вождю, как не в национальном наряде при полном параде? А неотъемлемая часть этого самого национального "парада" кинжал на поясе. Можно сказать, в нем самая гордость горца. Кремлевская охрана к нашествию такой массы вооруженных отнюдь не декоративным оружием людей оказалась просто не готова. А потому возмутилась и потребовала кинжалы снять. Теперь уже оскорбились аксакалы. У них, делегатов всесоюзного съезда старейшин, кто-то хочет отнять неизменный атрибут воина? Им что, не доверяют, считают врагами? Тогда зачем звали? Дело дошло до самого Сталина. Удивленный задержкой посетителей, он вызвал Власика и Поскребышева и попытался выяснить, в чем дело. По краткому докладу начальника охраны Сталин мгновенно все понял, свирепо посмотрел на Власика и негромко, но, чеканя слова, произнес, — Ты что творишь? Кинжалы оставить, перед людьми извиниться лично. Так извиниться, чтобы извинения были приняты. Понял?

— Понял, товарищ Сталин. Но тогда встречу надо перенести в зал, где мои люди могут из-за портьер обстановку контролировать.

— Нет, ты ничего не понял, товарищ Власик. Никаких людей. Не хватало еще, чтобы кто-то из стариков их с наганом за шторой заметил, стыда не оберешься. Ничего со мной не случится. Никто на товарища Сталина покушаться не собирается. Не знаешь ты законов гор, товарищ Власик, законов гостеприимства. Это наш народ, это лучшие заслуженные представители нашего народа. Если такие люди на товарища Сталина нападать начнут, то зачем тогда все, что мы делаем? И потом, даже если такое бы и случилось, то неужели остальные джигиты злоумышленника не остановят? Не верю. Это бы означало, что мы совсем все неправильно делаем. Не может такого быть. Мигом чтобы все исправил.

Власик, красный, как рак, пулей выскочил из кабинета. А Сталин смотрел ему вслед и думал, что его личный охранник, пожалуй, прошел еще одну проверку на надежность. Если бы он сразу допустил посетителей к нему, не попытавшись их разоружить, то его срочно надо было бы менять. А так, пусть еще послужит, верен. Очень даже неплохо получилось. И Власик теперь, как провинившийся, землю рыть будет, и старикам уважение окажем. Пусть потом рассказывают, что Сталин их уважительно принял.

Начать беседу Сталин решил с представителей народов Северного Кавказа. Именно с ними надо было в первую очередь придти к важнейшим договоренностям, способным определить на многие десятилетия будущее всего Большого Кавказа.

Когда старейшины северокавказских Родов наконец появились на пороге сталинского кабинета, вождь вышел из-за стола и встретил их у дверей.

— Проходите, уважаемые, позвольте мне самому извиниться за это недоразумение, произошедшее по вине моей охраны. Не понимают иногда в порыве служебной ревности, как надо вести себя с уважаемыми гостями. Не знают законов кавказского гостеприимства и не проявляют должного уважения. Прошу вас простить их и не поминать обиды. Проходите, рассаживайтесь, разговор у нас будет долгий и важный.

Аксакалы, уже до этого слегка раскрасневшиеся от пререканий с охраной, от таких слов даже приосанились и чинно прошествовали к столу.

— Ничего, товарищ Сталин, неужели мы не понимаем? К руководителю страны и с оружием. Но ведь и мы по-другому не можем. Как же джигит в парадной форме и без кинжала, что же это за джигит получится? Не джигит, а просто группа старых развалин, произнес самый старый из присутствующих, глава крупного ингушского тейпа.

Сталин рассмеялся. — Да уж, джигит без кинжала, как баран без шерсти.

Все заулыбались. Мир был восстановлен. В это время принесли чай.

Сначала, как водится, разговор пошел ознакомительный. Гости по очереди представились, рассказали о себе, своем роде, чем горды. Сталин слушал внимательно, задавал уместные вопросы, интересовался различными нюансами. Но все чувствовали, что это только прелюдия к настоящему разговору.

— Ну что же, будем считать, что немного познакомились, теперь можно и о делах поговорить. Давайте поговорим начистоту, как горцы с горцем. Обещаю, что бояться вам нечего, но разговор должен быть честным и правдивым. Это очень важно, — старейшины взволнованно переглянулись.

— Скажите, ведь не так уж сильна в ваших местах любовь к советской власти? — Сталин обвел глазами присутствующих, которые даже как-то съежились под этим жестким взглядом желтых сталинских глаз. — Не спорьте, речь не о вас лично. Речь о ваших народах. И не надо оправдываться. Много чего случилось за последние годы. Да и не только за них, но и гораздо раньше. Много наслоений разных чувств еще со времен Российской империи тянется. Сначала Кавказская война, потом частичное выселение из родных мест. Затем вроде бы даже все успокоилось. Вы поняли, что времена изменились и даже в горах от будущей жизни не отсидеться. Россия тоже подошла с уважением. Дети ваших родов в личной царской охране служили, большую честь оказал тем российский царь вашим народам. Вы гордость испытали. И как воины, и как народы, которых признали достойно. Так ведь?

Старики сидели насупленные и слегка кивали головами, молча соглашаясь с тем, что говорил Сталин. — А потом пришла Советская власть. И многие, следуя присяге и понятиям чести, оказались в рядах ее противников. Многие не поняли, что происходит и сделали неправильный выбор. И ведь не богатеи какие-нибудь, что свои богатства защищали от национализации, простые люди с Советской властью боролись. Кто по непониманию, кто за кровь родичей мстить пошел, кто решил еще и за кавказскую войну с Россией теперь посчитаться. Много крови пролилось в годы Гражданской войны. Много воинов потеряли ваши Рода. Много советских бойцов сложили головы в ваших горах. Теперь все подуспокоилось, но что на сердце осталось? Смирились вы с неизбежностью, либо приняли советскую власть душой и сердцем? Честно говорите, сладкая ложь ни мне, ни вам радости не принесет.

Старики переглянулись и все тот же старейший из них, кто говорил вначале, решился.

— Все Вы правильно, товарищ Сталин, сказали. Все так и есть. Непростая история у наших народов. Горькая история. Ведь наши народы маленькие. А чем меньше народ, тем больше у него гордости, тем дольше он и добро и обиды помнит. А обид действительно много. Кто постарше, да поумней, давно понял, что не прожить самим, в горах запершись. Нужен сильный и добрый союзник, который и защитит и поможет в трудную минуту. Потому и Россию в конце концов приняли. Да и наших соотечественников, кто тогда по-другому решил, да в Турцию подался, не сказать, что хорошо приняли. Да и сейчас все понимаем. Понимаем, что Советская власть надолго, что она действительно всем народам добра хочет и всех равными делает. Но крови было много. А потому бродит среди иной молодежи бунтарский дух. Да и какая жизнь в горах? Бедная жизнь. Баранов пасти и пасеки держать? Работы иной мало. А какая честь в том, чтобы баранов пасти? Вот и мечтают молодые дураки великими воинами стать, чтобы затмить славу тех, о ком от стариков слышали. Кто постарше, в другие регионы подался, на заводах работает, в различных организациях служат. Маленькие дети в школах учатся, у них тоже перспектива есть. А вот с двадцатилетними беда. Много дури, что здесь скажешь. Но Вы, товарищ Сталин, не волнуйтесь, мы их в узде держим, дурь понемногу выбиваем, не дадим Роды свои позорить. Тем более, что сейчас такой почет Родам на самом высшем уровне оказан. Великое дело, Вы, товарищ Сталин делаете, правильное. Без почитания Рода и страны почитание какое-то сомнительное выходит. Не ценишь малого, как большое ценить научишься. За то Вам, товарищ Сталин, низкий поклон.

Сталин выслушал эту речь внешне спокойно и благожелательно, но обмануть себя не дал.

— Вы правильно говорите, уважаемый, но проблема гораздо сложнее. И простыми увещеваниями даже таких уважаемых старейшин ее не решить. Загнать проблему внутрь сможете, верю. Но решить нет. Стоит возникнуть какой-нибудь сложной ситуации, как все разом всплывет. И последствия могут быть очень печальными. Не дай бог, нам скоро воевать придется. Немец уже вовсю силу набирает, а ну как он на нас попрет? Встанете всем народом на защиту Советской власти? Очень я сомневаюсь. И не обидеть вас хочу, просто смотрю на проблему без самообмана. Он нам страшнее гораздо, чем самая горькая истина. Скорее старее обиды всколыхнутся. Разом за все горе и беды посчитаться захотите. Не вы лично, уважаемые, не вы. Но молодежь ваша точно захочет.

— Горько, но есть в Ваших словах правда, товарищ Сталин, — проговорил другой старейшина из Чеченского рода. — Так что же нам делать?

— А вот для этого, уважаемые мы с вами и собрались, чтобы проблемы все эти заранее решить, не доводя до беды. Сможем, как думаете?

— Должны, товарищ Сталин. Обязаны. Еще одной войны наши народы могут не пережить.

— Тогда давайте попьем еще чаю и подумаем. Есть у нас кое-какие соображения на этот счет, хочу с вами посоветоваться. Я сам кавказец, думаю, что понимаю чаяния ваших народов. Я так мыслю, что для спокойной жизни и успешного развития вмести со всем советским народом нужно предложить вашей молодежи две вещи. Первая это воинская слава. Но не простая. Я на Гражданской войне на горцев насмотрелся. Плохие из вас пехотинцы получаются. Горячи больно. Вам нужно индивидуальную удаль показать. В кавалерии вот много добрых джигитов служило. А все потому, что с конем горец с детства знаком, да и от личной храбрости да умения все зависит. Но времена кавалерии проходят. Следующие войны будут войнами моторов, техники. Для владения техникой нужны знания, и серьезная длительная подготовка. И плюс еще это коллективные действия, а значит, очень важна не удаль, а слаженность и дисциплина. Здесь вы тоже сильны не будете. Извиняюсь, уважаемые, но дисциплинированный джигит, как волк на поводке. Однако, выход есть, — вождь с усмешкой посмотрел на пригорюнившихся уже аксакалов.

— Какой, товарищ Сталин?

— Выход такой. Война, она ведь в разных местах происходить может. В том числе и в горах. А кто лучше всех горы знает, по камням тихо пройти сможет, на кручу взобраться, как не тот, кто с малолетства приучен оленей в горах гонять? Думаем мы создать специальные войска горных егерей. Чтобы малыми группами большой урон противнику наносить из самых неожиданных мест могли, чтобы в качестве проводников для обычных бойцов послужили, чтобы спрятаться в зарослях могли так, что белка с двух метров ничего не учует. Ну и чтобы по необходимости диверсионные рейды по тылам противника проводили. Здесь как раз лучшие качества горских народов проявиться могут. Войска специального назначения это не просто служба в строю. Здесь индивидуальное мастерство, мужество и умения много значат. А значит, и слава таких воинов высока. Будет, чем молодежи после службы перед девками покозырять и байки пацанью потравить. Что думаете, будет такая служба для вашей молодежи почетна и желанна?

— Такая будет, товарищ Сталин. Такая служба даже более почетной будет, чем до того царская.

— Ну а чтобы она еще почетнее была, надо, чтобы в эти войска самый жесткий отбор был. Чтобы только лучшие из лучших, самые достойные представители родов в них попадали. Это поважнее и почетнее, чем у царя перед дверьми стоять, будет. Как думаете, уважаемые?

Старики на этот раз уже улыбались, идея явно пришлась им по душе. Как же, именно их, настоящих джигитов, Сталин, по сути тот же царь, на особую службу зовет. И не парадную, а самую, что ни на есть боевую и опасную. — Хорошая идея, товарищ Сталин. Такая идея молодежь точно увлечет. Да они за право в эти горные войска попасть такую меж собой борьбу устроят, что на глупости совсем времени не останется.

— Ну а когда первые бойцы и командиры на побывку в родной аул приедут, то и вообще забудут.

— Только учтите. Нет теперь отдельных народов на Кавказе, да и в Закавказье. Есть Роды, тейпы. Вот о них и заботьтесь, а про всю старую вражду, включая кровную и думать забудьте. Нам в ближайшие годы очень серьезные события предстоят. Не будет у Советской власти возможности разгребать ваши обиды и искать правых и виноватых. А потому заранее предупреждаю, будем вынуждены наводить порядок крайне жестко и быстро. Я не хочу вас пугать. Уважаемые, просто другого выхода не будет. Очень велика вероятность войны против СССР. Сами должны понимать, что в этих условиях проводить длительное следствие, выясняя все обстоятельства внутренних стычек, времени и сил не будет. Так что сами принимайте меры. Вы главы Родов, вам и порядок блюсти. Да, в указанных егерских войсках все народы служить будут. И ваши, и закавказские. Набирать будем лучших. Но и вы со своей стороны наказ дать должны, чтобы никаких задирок и разборок быть не должно. Выгонять будем сразу и с позором. Пора вам, пора вместе учиться жить Так своим Родам и скажите.

— Но есть и еще одно дело. На порядок важнее первого. Вы наверняка знаете свою священную гору — Эльбрус. Мы специально интересовались у ученых, историков. Эта гора издревле почитаема всеми кавказскими народами по обе стороны хребта. Так ли это?

— Так, товарищ Сталин. Как же иначе.

— Наши историки утверждают, что священной эта гора была уже в те времена, когда еще никакой из ваших народов не сформировался, что самое ее название отражает чуть ли не былинный камень Алатырь, из которого вся земля началась.

— Верно, есть и у нас подобные сказания.

— Отлично. В этой связи, думаем мы образовать вокруг горы Эльбрус священный заповедник как символ единства всех кавказских народов. А для этого образовать там специальное кольцо поселений, по одному для каждого из народов. А также храмы возвести всех религий, что на Кавказе распространены. От языческих капищ до мечетей. И это должны быть такие храмы, чтобы превзойти по своим масштабам и красоте все известное на Земле. Чтобы стал Эльбрус местом всемирного паломничества адептов различных религий. Место это должно также быть охраняемо. Но не обычными воинами, а настоящими витязями. Набирать их будем из лучших бойцов, отслуживших в войсках. В первую очередь егерских. Что думаете, уважаемые? Можно было бы, конечно, поручить это дело Родам, уже сегодня проживающим в приэльбрусье. Но нам такой подход представляется неправильным. И дело здесь совсем не в недоверии к этим уважаемым родам, — Сталин кивнул в сторону представителей балкарских Родов, которых это напрямую касалось, — напротив, это прекрасные уважаемые Роды. Но такой подход вызвал бы естественную ревность со стороны других Родов. Ведь святыня общая, а охраняют не все. Думаю, вы все с этим согласитесь.

Старейшины закивали. Даже старики, Родов которых это касалось напрямую, не высказывали даже молча какого-либо несогласия. Одно то, что по сути на их землях или рядом затевалось дело такого масштаба, делало из земли и Рода на порядок более значимыми.

Перспективы, описанные Сталиным, произвели на стариков неизгладимое впечатление. Не известно, какие картины они рисовали себе в голове, но их задумчивый и одухотворенный вид говорил сам за себя. Пауза затягивалась, но Сталин не торопил. Понимал, что надо дать людям возможность пережить сказанное и освоится. Наконец, старики явно вышли из глубокой задумчивости, а их взгляды, устремленные на вождя, приобрели осмысленный, восторженный, но несколько настороженный вид. А ну как вождь еще что-нибудь такое придумает, что уже сказанное цветочками покажется. Но Сталин прекрасно понял этот невысказанный вопрос и рассмеялся.

— Нет, это все, можете расслабиться.

Дальше разговор протекал куда более спокойно и больше походил на застольный, под чаек. Лишь в конце, когда уже все поднялись и потянулись к выходу, Сталин попросил нескольких гостей на минутку задержаться. Скажите, уважаемые, ведь ваши Роды мусульманские?

— Да, товарищ Сталин. Не будем скрывать. Много у нас еще верующих в Аллаха, милостивого и милосердного.

— Тогда я попрошу вас передать вашим муллам и имамам, что у меня есть к ним разговор. А чтобы они были лучше к нему готовы, сразу скажу, насчет чего.

— Дело в том, что в арабских странах, которые являются вашими единоверцами-суннитами, правят англичане. Как бы они не прикидывались нашими друзьями-союзниками сейчас, это самые страшные враги России, а теперь и СССР. И они делают и будут делать все, чтобы нас ослабить. У них уже появляются различные версии ислама, направленные на создание оболваненных, но бесстрашных воинов джихада, которые только думают, что воюют против неверных. А на самом деле воюющих за интересы англичан. И в этой войне говорит не только оружие. В ней еще больше вреда приносят вкрадчивые, но лживые молитвы, сбивающие с истинного пути слабые души.

— Но, товарищ Сталин, молодежь сейчас совсем не интересуется верой. Это больше удел стариков, таких как мы. Они скорее в коммунисты подадутся, чем в мечеть.

— Это так, но так может быть не всегда. Враг коварен и терпелив. Никогда не известно где и в какой час он ударит. А соблазн преподать истинную веру предков, попутно обвиняя ваших мулл и имамов в продажности безбожникам-коммунистам, может оказаться сильным. Это не очень острая проблема прямо сейчас, но мы должны ее предусмотреть. И именно сейчас, когда молодежь не слишком интересуется верой, эту задачу можно было бы решить наиболее эффективно.

— Каким образом, товарищ Сталин?

— Нам нужен наш советский Ислам. Да, понимаю, что вам удивительно слышать от коммуниста такие слова, но тем не менее. Коммунистическое воспитание это длительная перспектива. К тому же всегда остается духовная сфера, передача родовых традиций. Отвращать от веры насильственно нельзя. Выбор всегда должен оставаться за самим человеком. Но мы не можем допустить, чтобы центр какой-либо религии, ее главные святыни и учителя оставались за границей. Это создает для наших врагов очень сильный соблазн воздействовать на умы и души наших людей, используя их естественную потребность приобщиться к этим святыням и сокровенному знанию. А потому нам нужны наши святыни, которые, как мы договорились, будут в приэльбрусье. Нам нужны наши учителя, которые будут учить наших верующих. Короче, нам нужен наш независимый от других ислам. Думаю, будет правильным назвать его Православный Ислам. Ведь у нас Православное Христианство, у нас Ведическое Православие. Слышал, даже некоторые иудеи называют себя православными иудеями. Почему бы и исламу не быть Православным? Передайте мои слова и мое предложение о встрече вашим религиозным авторитетам. Пусть обсудят между собой и когда будут готовы, я их приму. Проведем большую встречу вместе с представителями татарский и прочих поволжских мусульман.

Старики внимательно поглядели на вождя и молча поклонились. — Передадим, товарищ Сталин. — И поклонились еще раз.

Затем Сталин побеседовал с представителями Закавказья. Грузины, армяне и азербайджанцы, хоть и жили радом веками, хоть и перекрестных браков давно не счесть между ними, а все друг на друга волками смотрят. И дело даже не в том, что религия разная, скорее национальная психология настолько отличается, что плохо совместима. Азербайджанцы как народ сформировались в многовековой борьбе между персами и турками, а потому вобрали в себя все основные черты именно этих народов. Армяне, напротив, выковались как народ в бесконечной череде противостояний с Портой. Одно это уже приводило к постоянным противоречиям и взаимной вражде армян и азербайджанцев. А вот грузины, как истинные торговцы, постоянно лавировали между наиболее влиятельными силами, стараясь именно таким образом обеспечить себе спокойное будущее.

Каких-либо целей в беседе с представителями этих народов Сталин себе не намечал. А потому встреча прошла достаточно спокойно. В самом начале Сталин коротко извинился за недоразумение с кинжалами. Затем, выяснив впечатления делегатов съезда от проведенного мероприятия, а также задав несколько вопросов касательно текущей жизни в различных местах Закавказья, Сталин попенял старикам на слишком бурное выяснение молодежью отношений между собой, особенно, когда речь шла о межнациональных разборках. Указал на то, что теперь все они являются представителями единого советского народа и со старой враждой надо немедленно заканчивать, и что именно аксакалы должны взять этот процесс в свои руки. Старики пообещали приложить максимум усилий для вразумления своего молодняка. В конце Сталин и им рассказал насчет идей с егерскими войсками и священной зоной вокруг Эльбруса. Как и ожидалось, ничего, кроме восторга по поводу обоих предложений не прозвучало. Особенно запала старикам идея насчет Эльбруса. Ведь в отличие от северокавказских народов закавказские были гораздо менее воинственные. Это были народы более склонные к торговле и компромиссам, чем к решению проблем силовым путем. А вот возможность создания единой сакральной области вокруг священной горы наполняло их сердца восторгом. Особенно представителей тех Родов, которые жили поблизости.

Глава 42. Так с чем нас в бой пошлет товарищ Сталин?

Памятуя о приближающемся вероятном столкновении с японцами в районе озера Хасан, о котором Сталин знал из моих рассказов, вождь решил устроить в апреле большой смотр советских достижений в области разработок новых видов вооружения. Недалеко от Москвы уже почти год функционировал огромный сверхсекретный полигон, на котором все виды новой военной техники и систем вооружения проводили тестовые испытания перед внедрением в серийное производство. На нем и было решено провести этот смотр с полным привлечением высших командиров РККА и руководителей конструкторских бюро, трудившихся в рамках программ Бериевского УЗОРа. Кроме них на встрече присутствовали почти все члены Политбюро и Наркомы, а также военные специалисты, недавно возвратившиеся из "командировки" в Испанию. В преддверии начала решающих событий, затрагивающих непосредственно СССР, Сталин распорядился начать возврат советских "испанцев" сразу же после Нового года. Большая часть вернувшихся уже была распределена инструкторами в действующие части РККА, но высшее командное звено и наиболее отличившиеся командиры в различных родах оставались в распоряжении Генерального штаба в качестве экспертов по видам вооружений армий наиболее вероятного противника и тактике боевых действий. Сегодня они должны были дать оценку новым видам советского оружия на предмет их сравнения с тем, с которым им пришлось столкнуться на поле боя в Испании.

На этот смотр Сталин пригласил и меня. По его мнению, хотя я ничего толком и не понимал в технических характеристиках оружия, даже тех, что сам надиктовывал по памяти из прочитанных книг, я мог принести в обсуждениях некоторую пользу. Хотя бы тем, что знал стратегическое направление развития вооружений в ближайшие почти сто лет. Не исключаю, что Сталин подразумевал и то, что даже вид опытных образцов мог помочь мне вспомнить еще что-то важное, упущенное во время прошлых "потрошений" информации из моей головы.

Учитывая, что всем предстояло посмотреть совершенно новые образцы вооружений и техники все участники были дополнительно проинформированы о сугубо секретной характере всего, что им предстояло увидеть. Серьезность этим высказываниям придавал тот факт, что путь на полигон протекал через три мощных ряда охранения, которым занимались бойцы УЗОРа. Точнее переданных в подчинение УЗОРа частей НКВД.

Увиденное произвело на меня сильное впечатление. Ведь по сути после того, как я выложил специалистам Берии всю информацию по вооружению, о которой имел хотя бы самое отдаленное представление, а затем поучаствовал в наладке работы УЗОРовских команд по их проектированию, вся остальная деятельность прошла большей частью мимо меня. Да, периодически ко мне обращались за какими-то уточнениями, что-то спрашивали, что-то показывали, уточняли детали, но ни одного действующего образца до настоящего времени я так и не видел. Это уже была сфера ответственности совершенно иных специалистов. И вот теперь я впервые воочию увидел результаты почти трехлетнего труда советских конструкторов и производителей.

Начался смотр с демонстрационных полетов авиации. Представлены были новейшие образцы сразу нескольких КБ. Истребители Яки. Миги, Лагги, "Ишаки", бомбардировщики СБ и Пе, штурмовики Ил. Все эти аппараты поочередно взмывали в воздух, ведомые опытными летчиками-испытателями, а главные конструктора в это время рассказывали советскому руководству о технических характеристиках и преимуществах своих разработок. Почти все самолеты были полными или почти полными аналогами тех машин, которые воевали в Великой Отечественной в моей истории. Разумеется, даже по моим сумбурным словам и рассказам, почерпнутым из прочитанных книг, конструктора попытались устранить на своих моделях наиболее явные недостатки, присущие той или иной конструкции, но не все из них поддавались устранению. Многие оказались неотъемлемой частью самих конструкций самолетов. То, что заметил я и услышал по докладам конструкторов, было следующим.

Штурмовик Ил-2 предназначался к выпуску сразу же в двухместном варианте. Более того, была усилено бронирование верхней полусферы, пулемет в распоряжении заднего стрелка-радиста, отвечавший за оборону задней полусферы, приобрел возможность большего наклона по горизонтали, что позволяло работать по воздушному противнику более эффективно. Также был увеличен запас топлива в баках. Правда, ради всего этого пришлось еще более снизить крейсерскую скорость этого летающего танка, не помог даже более мощный двигатель. Но по моим прикидкам для штурмовика это было не плохим разменом. Впрочем, последнее слово оставалось за специалистами-летчиками и военными стратегами, ни одним из которых я не являлся.

Порадовало меня то, что был представлен доведенный до ума истребитель И-17 с двигателем жидкостного охлаждения. Ради этого конструкторам, в том числе и с моей подачи, пришлось даже отказаться от работ сразу над двумя предшественниками, маневренным И-15 и скоростным И-16. Не знаю, каких сил стоило Берии убедить их в этом решении, но результат того стоил. Глядя на крутящуюся в воздухе машину, можно было только порадоваться. Истребитель удался на славу, его скорость приближалась к 600 километров в час, а маневренность удовлетворяла всем заявленным требованиям. По заверениям наших "испанцев", один из которых выпросил разрешение "покататься", а остальные внимательнейшим образом наблюдали за его пилотажем с земли, он вполне мог составить конкуренцию любым новейшим немецким истребителям.

Большое впечатление на Сталина и других руководителей произвели пикирующий бомбардировщик Пе-2 и высотный истребитель Миг-3, появившийся в этом варианте времени почти на четыре года раньше. Хотя он по-прежнему обладал слабоватой маневренностью, уступая по этому показателю прочим истребителям.

Но самое главное, что удалось достичь, по мнению конструкторов, существенных прорывов в технологиях. Во-первых, сразу ориентированные на создание мягких топливных баков из ткани и резины, позволяли существенно экономить вес самолета и гораздо дольше металлических удерживать их герметичность. За эту идею Берия, как руководитель УЗОРа, удостоился отдельной благодарности, высказанной тут же перед Сталиным. Во-вторых, такой же благодарности удостоился Орджоникидзе, наладивший с помощью уже построенных в Поволжье американских нефтеперерабатывающих заводов регулярный выпуск и поставки более высокооктанового бензина Б-78 вместо Б-70. Это сразу же существенно увеличило мощность всех двигателей и предельную скорость пилотирования.

От авиации мы плавно перешли к демонстрации бронетехники. И тут меня ждал огромный сюрприз. Несмотря на то, что вы свое время мы сломали огромное количество копий в борьбе за идею основного боевого танка на базе тяжелого в сегодняшней классификации, первым я увидел на поле совсем иной агрегат. Берия, когда-то очень подробно расспросивший меня насчет практического хода войны в моей истории и всех отличившихся образцах техники, настолько хорошо запомнил мою фразу о Т-34, как лучшем танке войны, что даже приняв идею о более тяжелых машинах, как основе танковой мощи, не отказался от выпуска и этой модели. То, что я увидел, напоминало легендарную "тридцатьчетверку" лишь отдаленно и, скорее всего, по габаритам. Танк, лихо катившийся сейчас перед нами по полигону, имел округлую достаточно большую башню, характерную для гораздо более поздних моделей. Двигатель был явно мощнее, а 76-миллиметровое орудие совсем не напоминало ту "пукалку", которую в моей истории часто можно было увидеть на постаментах. Но настоящий шок я испытал не от этого. Башня и верхняя часть корпуса танка была покрыта ровными рядами кирпичиков из тугой резины. Кто-то в свое время очень хорошо запомнил мои слова об активной защите и, поскольку кумулятивных снарядов пока еще изобретено не было, решил сделать ее на резиновой основе. Благо возросшие объемы нефтедобычи и запуск нескольких нефтеперегонных и нефтехимических заводов позволяли такую роскошь. Всей этой информацией с нами поделился главный конструктор Харьковского тракторного завода, в КБ при котором и было развернуто опытное производство. Что и говорить, танк мне понравился. Я все еще сомневался, что имело смысл разбрасываться в производстве сразу на две крупносерийные модели, но машина была хороша. Даже с позиции моего восприятия потомка, видевшего не раз гораздо более совершенную технику, она была произведением искусства. Хищный и грозный вид, стремительность передвижения производили впечатление. Конструктор рассказал, что пока не удалось разработать надежную систему стабилизации орудия, позволяющей производить стрельбу в движении, но работа над ней ведется и в течение одного-двух лет должны быть получены удовлетворительные результаты.

Я посмотрел на Берию. Тот, уловив мой взгляд, также повернул лицо ко мне. Выражение его лица было более, чем красноречивым, — Вот, мол, мы какие! А ты не хотел.

Т-34, а здесь было решено назвать его так же в честь предшественника, вызвал бурное обсуждение среди наблюдателей. Танк не оставил равнодушным никого. "Испанцы" горячились, что будь у них такие машины, они раскатали бы Франко за пару месяцев, Генералитет Генштаба что-то бурно обсуждал между собой. Сталин с важным, но довольным видом кивал в такт рассказа конструктора.

Вслед за Т-34 на полигон выехала САУ-122. Сделанная на базе все того же Т-34 самоходка получила за счет отказа от поворотного механизма башни более мощное орудие 122-мм калибра. Приятно удивила всех точность стрельбы самоходки, а также пробивная способность бронебойных снарядов. По сути мы имеем дело с истребителем танков.

— На расстоянии до одного километра ни один из современных аналогов германской или английской бронетехники не способен противостоять попаданию бронебойного снаряда из нашей САУ, — рассказывал главный конструктор этой разработки Курин. Его слова очень понравились Сталину. Тот даже переспросил, точно ли это так, и что будет, если бронирование вражеской техники увеличится. — А ничего не будет. Запас по пробивной силе таков, что танк с бронированием, способным противостоять прямому попаданию из нашей САУ, вряд ли будет подвижен. Если. Конечно, помимо брони враг еще и не изобретет намного более мощного мотора, — ответил конструктор. Сталину ответ понравился. Вокруг довольно заулыбались.

Но это были цветочки.

Шок у всех без исключения наступил, когда на смену Т-34 на полигоне перед трибунами показался ПБ. Все, без исключения присутствующие были достаточно хорошо осведомлены о современных моделях не только советской, но и зарубежной бронетехники. В том числе не раз видели живьем или на фотографиях и модели, относимые к тяжелым танкам. То, что они видели перед собой по их мнению просто не могло существовать. Из огромной толпы народа, скопившейся на трибуне лишь четверо сохраняли относительное спокойствие. Я, потому что видел монстров и поболее, конструктор и Берия потому, как не раз побывали и в самом танке, а Сталин хотя бы видел фотографии. Хотя и по его лицу было заметно, что он реально впечатлен. Что же до остальных, то на лицах было забавное сочетание ужаса и восторга. Такая махина просто не могла передвигаться, но там не менее, опровергая ююбой скепсис, довольно бодро промчалась прямо перед трибунами, слегка покачивая здоровенной 107-мм пушкой. При всем этом танк не смотрелся громадиной, а производил очень странное впечатление. На своих широченных гусеницах и гораздо шире в базе, чем показанные до этого образцы, он при всей своей колоссальности смотрелся приземистым. Только приземистость это была смертоносная. Как и Т-34 корпус ПБ был облеплен резиновыми кирпичами активной защиты. Вынесенные на башню спаренные пулеметы, управляемые пневмоприводами из башни одним стрелком, не оставляли каких-либо шансов пехоте. А колоссально длинное орудие обещало кучу неприятностей любому танку противника. По пробивной способности это оружие мало чем уступала только что показанной САУ. Но если все по отдельности казалось просто впечатляющим, то весь танк целиком выглядел невозможным. И тем не менее скорость, маневренность и скорострельность, которые он показал на полигоне, мало чем уступали "тридцатьчетверке". Главный конструктор танка Котин прямо-таки лучился от удовольствия, видя какое впечатление произвело его детище на членов Правительства и высший комсостав РККА.

Товарищ Котин, Жозеф Яковлевич, — вдруг отвлекшись от созерцания махины, гонявшей по полигону, проговорил Сталин, — передайте, пожалуйста, от советского руководства благодарность всем рабочим и инженерам, принявшим участие в разработке этой удивительной машины. Ну а Вас лично, в самое ближайшее время ожидает достойная правительственная награда.

— Служим трудовому народу, товарищ Сталин. Обязательно передам Ваши слова всему трудовому коллективу. Он весь, как один человек, практически без отдыха работал над воплощением идей, переданных нашему заводу сотрудниками товарища Берии. И в свою очередь мы благодарим тех, кто придумал такой замечательный танк, а также выбрал именно наш завод для его воплощения. Работать над этим танком было сложно, но одно удовольствие. Признаюсь, когда первый раз товарищ Берия показал мне заказные характеристики, то все, что я мог сказать, было "невозможно". Но он убедил меня, что возможно все. А этот танк очень даже возможен и лишь попросил сформулировать требования к смежникам. При этом он сам передал мне на уровне идей несколько технических решений, которые и позволили в конечном итоге получить такого красавца.

— Это хорошо, товарищ Котин, что Вы не только гордитесь достижениями, но и помните о всех, кто Вам в этом помогла. Так и должен поступать настоящий советский человек. Еще раз лично благодарю Вас за прекрасный подарок для наших Вооруженных сил. А товарищи генералы, думаю, сделают это лично чуть позже, когда замучают Вас различными специальными вопросами.

После показа танков нас всех повели пообедать. А через час люди, думавшие, что главный шок они уже пережили, испытали гораздо более сильный. Пока мы насыщались, на полигоне подготовили множественные макеты целей, которые предстояло поразить нашей доблестной артиллерии.

Признаюсь, стрельбы различных орудий и гаубиц особого впечатления на меня не произвели. Ну да, громко и взрывы красивые, но ничего необычного. Но когда на смену гаубицам на рубеж стрельб подтянулись реактивные минометы, названные в моем времени "катюшами", я оживился. Машины передо мной, строго говоря, "катюшами" не были. Вместо двух рядов направляющих, они имели сразу четыре ряда. Во-вторых, ракеты находились не просто на направляющих, а в закрытых трубах, что в большей степени гарантировало точность полета. Так что скорее передо мной стояло нечто похожее на прообраз "Града" из более позднего времени. Про результат стрельб можно ничего не говорить. Вот только что на полигоне стояли многочисленные мишени, изображавшие танки, артиллерию и солдат противника, а через миг огромную площадь накрыл огненный смерч и все мишени разом закончились.

Даже некоторые генералы с ужасом смотрели на происходящее. В их глазах буквально плескался ужас от осознания того, что подобные средства уничтожения противника могут работать и по ним и их войскам. Сталин же, напротив, взирал на результаты стрельбы всего одного дивизиона "ракетометов" с чувством глубокого удовлетворения.

Напоследок нам были продемонстрированы новые образцы стрелкового вооружения и индивидуальных средств противотанковой обороны. К сожалению, автомата Калашникова я не увидел, хотя подсознательно ждал именно его. Однако, продемонстрированный нам образец пистолета-пулемета едва ли был намного хуже. По крайней мере съемный рожковый магазин у него присутствовал, а дальность стрельбы была вполне приемлемая. Больше мое внимание привлек ручной противотанковый гранатомет. Вот он очень походил на знакомые мне "трубы". Хотя в отличие от других это изделие было еще далеко от готовности поставки в войска. Конструкторы успешно справились со всеми техническими сложностями при разработке устройства, но уперлись в недостаточную пробивную силу гранат. А кумулятивные снаряды находились еще в разработке. О чем и было доложено Сталину. Тот покивал, соглашаясь с объективным характером трудности и, повернувшись к Берии, попросил ускорить работы в этом направлении.

Вдруг я заметил среди образцов интересную "машинку", которая показалась мне незнакомой. Она чем-то напоминала пулемет "Максим", но размер дула явно говорил о совершенно ином калибре. Я поинтересовался назначением образца и получил ответ, что это 40,8-мм автоматический гранатомёт Таубина — Бабурина АГ-ТБ. И тут меня не на шутку пробрало. Моя удивительная память мгновенно преподнесла очередной сюрприз. Я вспомнил, что когда-то читал про незавидную судьбу талантливого конструктора Таубина, буквально "съеденного" конкурентами-минометчиками. А ведь его детище подавало большие надежды и даже очень неплохо зарекомендовало себя на стрельбах. Я вспомнил, что потом это т конструктор участвовал в разработке нескольких авиационных пушек, но провалился и был расстрелян в 41-м. Все это, только гораздо подробнее, промелькнуло у меня в голове. Я дал себе слово обязательно поговорить с Берией насчет этого человека и судьбы его детища, которое мне довелось увидеть.

После осмотра всех новинок мы отправились на совещание. Сталин по горячим следам хотел услышать различные мнения от представителей армии и конструкторских бюро. Споры вышли жаркими. Причем, наибольшие баталии развернулись при обсуждении авиации. Дело в том, что конструкторских бюро было несколько, соответственно, каждое из них защищало честь мундира, отстаивая перспективы именно своего детища. Но такое разнообразие машин фактически одного класса не требовалось, скорее это усложняло производство. В конечном итоге, Сталин прекратил обсуждение, выродившееся в свару, и поручил Берии с недельный срок представить решение об окончательном выбора машин для перспективного массового производства в каждом классе. На этом смотр был завершен. Он как оказалось, лично для меня это был еще не конец. Сталин попросил меня и Берию проехать к нему на ближнюю дачу для дополнительного разговора.

Глава 43. Думы о Хасане.

Сначала я думал, что Сталин хочет без лишних ушей выяснить мое мнение об успехах, достигнутых УЗОРом в деле разработки военной техники, а также о перспективах иных изобретений, пока не дошедших до стадии опытных образцов. В принципе разговор с этого и начался.

Я отметил, что все увиденное мне очень понравилось, но разнообразие авиационной техники вызывает большие сомнения в целесообразности подхода. Точнее на уровне конкурирующих разработок и апробирования различных идей и подходов все нормально. Но дальше должен существовать некий арбитр, который выберет в каждом типе самолета наиболее перспективную модель в качестве приоритетной, а все остальные КБ должны будут в сотрудничестве с КБ победителем работать на совместное доведение именно этой машины до совершенства. В том числе и за счет применения в ней их собственных находок и оригинальных решений. В качестве такого арбитра я видел естественным образом Берию, как куратора всего военного производства.

Сталину такой подход очень понравился, хотя он еще долго путем неожиданных вопросов типа "а если..." пытался найти в нем свои слабые места. Но в конце концов тоже окончательно утвердился во мнении о правильности такого развития ситуации. Берия в диалоге поначалу не очень активничал, благо моя позиция полностью играла ему на руку, но в конце, убедившись, что Сталин практически принял решение, тоже вставил свои пять копеек.

Что касается остальной техники, то Сталина больше всего интересовал вопрос, насколько мне понравился танк ПБ, и чем он принципиально отличается от танков моего будущего. Я прекрасно понимал, что этот вопрос он воспринимает очень лично, да и Берия заметно напрягся, ведь именно он организовывал реализацию идеи в металл. Видя все это, я постарался быть максимально корректным, чтобы не ущемить ничьего самолюбия.

— Дело в том, товарищ Сталин, что развитие любого вида техники, это бесконечная лестница в будущее. Каждая последующая ступенька строится на фундаменте предыдущей. То, что предложил в свое время я, а потом под руководством товарища Берии практически гениально, на грани невозможного, реализовали наши конструкторы и инженеры, это рывок, прорыв в будущее. Прыжок сразу через несколько ступенек. И как всегда в таких случаях результат имеет две стороны медали. С одной стороны, ни сегодня, ни еще лет десять, как минимум, ни у одной армии мира не будет ничего подобного. Конкурентов у этого танка на поле боя просто нет. С другой, мы получили пока достаточно сырую машину, если мерить ее по меркам будущего. И дело здесь не в том, что кто-то не доработал или ошибся. Дело в технологиях. Например, сегодня нигде в мире не существует двигателей, способных выдавать сравнимую с моим временем удельную мощность. А без этого мы автоматически упираемся в то, что попытка сделать двигатель большей мощности вызовет резкий рост веса танка, потребует значительно большего объема топливных баков, что его еще больше утяжелит, вследствие этого танк будет ползать как беременная улитка. Возникнет проблема. На самом поле боя танк будет непобедим, но доползти до этого поля ему вряд ли удастся. То, что сделано сегодня, это оптимум. Далекий от совершенства, но тем не менее именно оптимум. Да, вместо более, чем шестидесяти километров в час по шоссе и сорока по пересеченной местности, которые могут выдавать танки в моем времени, ПБ выдает более, чем в полтора раза меньше. У него меньше запас хода. Но тем не менее, это реально лучшее, что сегодня возможно. Таким образом, мы имеем прекрасную базовую модель и четкое понимание направлений ее совершенствования. Помимо собственно боевых характеристик я хотел бы отметить и то, что следует совершенствовать машину в других направлениях. Например, разработать технологию мягкой обшивки башни танка изнутри. Это существенно повлияет на живучесть и боеспособность экипажа. Особенно, пока есть время выпускать танки в мирной спокойной обстановке. В боевых условиях подготовленный танкист будет в несколько раз ценнее самого танка. Особенно, если, не дай бог, война затянется.

Но в целом, повторю еще раз, машина получилась прекрасная, способная обеспечить нашей армии подавляющее преимущество на поле боя.

— Спасибо, товарищ Алексей, за Ваше честное и содержательное мнение. Мы думаем, что товарищ Берия попытается учесть все высказанные нюансы в доработке изделия ПБ. Не так ли?

— Конечно, товарищ Сталин. Тем более, что мы уже работаем практически по всем указанным направлениям. Единственно, не обращали внимания на необходимость мягкой обшивки, но думаю, это правильное предложение, и мы обязательно его учтем.

— Хорошо, а теперь давайте подумаем о том, как сделать так, чтобы война, как сказал товарищ Алексей, не затянулась. Уже скоро нам предстоит столкнуться с японцами на Дальнем Востоке. В истории товарища Алексея их попытка прощупать нашу оборону состоялась в июле этого года в районе озера Хасан. В нашем времени есть все основания полагать, что история повторится, если не точно день в день, то очень близко к тому. Разведчики Артузова и Главупра РККА независимо друг от друга докладывают, что отмечается усиленное шевеление японцев в том районе. Пограничники не раз замечали следы проникновения на нашу территорию, но самих лазутчиков пока захватить не удалось. До настоящего времени мы не хотели спугнуть японцев, а потому специально не предпринимали никаких шагов для наращивания нашей группировки в том районе. Сейчас настало время подумать о том, как нам действовать. Стоит ли, например, применять в качестве практического испытания какие-нибудь новые образцы вооружения, в том числе из увиденных нами сегодня? Товарищ Алексей, как младшего по званию и должности, прошу первым высказаться Вас.

— Слушаюсь. Товарищ Сталин, думаю, что, проводя операцию на Дальнем Востоке, мы должны исходить из следующих соображений.

Японцы устроили это вторжение на нашу территорию исключительно с целью провокации. Более того, заказчиками этой провокации явно являются не они сами. Эта мысль подтверждается тем фактом, что в моей истории все закончилось довольно быстро без каких-либо попыток повторения событий. Позволю себе немного напомнить о том, как это случилось в моем времени.

В июле 1938 японское правительство, не имея на то никаких законных оснований, потребовало отвода советских пограничников с важных в тактическом отношении высот Безымянная и Заозёрная, расположенных западнее озера Xасан. В район Xасана были подтянуты значительные силы японских войск в количестве трех пехотных дивизий, кавалерийского полка и механизированной бригады. Для поддержки войск японцы сосредоточили в устье реки Тумень-Ула 15 боевых кораблей и 15 катеров.

То есть, как мы видим, дипломатическое давление сопровождалось мощным силовым прикрытием, рассчитанным скорее на устрашение. Фактически в захвате советских высот принимала участие только одна пехотная дивизия.

29 июля японцы силами до двух рот перешли границу и захватили на советской территории высоту Безымянную.

По приказу командующего Дальневосточным фронтом маршала Блюхера в район Xасана в качестве передового отряда был выдвинут один полк пехотной дивизии. Совместно с группой пограничников пехотинцы к исходу дня выбили японцев с высоты и отбросили их за линию границы. Одновременно в район конфликта подтянулись основные силы дивизии.

31 июля японцы после короткой артиллерийской подготовки атаковали высоты Безымянную и Заозёрную силами около двух полков и после упорного боя захватили их. Попытки советских войск отбить высоты имевшимися к этому времени двумя стрелковыми батальонами успеха не принесли.

2 августа высоты атаковали части советской дивизии. Противник оказал упорное сопротивление. Сразу отбросить его с нашей территории не удалось. В район конфликта командующий дополнительно направил еще одну стрелковую дивизию и механизированную бригаду.

К 5 авг. командование сосредоточило в районе боевых действий свыше пятнадцати тысяч человек, более двухсот орудий и почти триста танков. Действия советских войск поддерживали двести пятьдесят самолётов. 6 августа по японским позициям было нанеено два массированных удара почти двумя сотнями советских бомбардировщиков, действовавших под прикрытием семидесяти истребителей, и была проведена мощная артиллерийская подготовка. После этого стрелковая дивизия, усиленная танковым батальоном, нанесла главный удар на высоту Безымянную. Вторая стрелковая дивизия с танковым и разведывательным батальонами нанесли вспомогательный удар в направлении высоты Заозёрной.

8 августа советские части, сломив ожесточенное сопротивление японцев, овладели высотой Заозёрной, а на следующий день штурмом взяли высоту Безымянную. 10 августа японцы безуспешно попытались вновь захватить высоты, понеся тяжёлые потери. В тот же день японский посол в Москве предложил начать переговоры. 11 августа военные действия были прекращены.

Сталин и Берия молча и очень внимательно слушали мое изложение хода тех событий. Пару раз я заметил, что Сталин досадливо поморщился, но не стал останавливать рассказ.

— Таким образом, — заключил я, — мы имеем следующее. Имея в районе боевых действий значительные ресурсы в живой силе и технике, японцы задействовали лишь незначительную их часть. Сразу же после того, как они поняли, что советская армия настроена решительно и подтянула в район конфликта существенные резервы, атака была прекращена. Вряд ли последнюю попытку отбить высоты стоит рассматривать всерьез. Больше это похоже на "спасение лица", как принято говорить на Востоке. О спланированной провокации говорит и очень быстрая реакция японского посла по урегулированию инцидента. Могу с уверенностью утверждать, что если бы дело касалось настоящих планов по захвату указанных территорий, то японцы проявили бы в разы большую активность и упорство в достижении целей. Как минимум, они бы задействовали в атаке все или большую часть имевшихся у них сил. Также можно утверждать, что если бы инициатива исходила от них, то бои продолжались бы гораздо дольше и яростнее. Опыт русско-японской войны показал, что добиваясь своих целей, японцы не склонны щадить своих солдат, бросая их в мясорубку до последнего солдата. Более того, командование японских сил при подобном провале и незадействовании всех сил и средств понесло бы жесточайшее наказание, либо покончило бы жизнь ритуальным самоубийством. Ничего из этого не произошло.

Следовательно, стоит констатировать, что за всей этой аферой виднеются чьи-то чужие и очень заинтересованные уши. Не слишком боюсь ошибиться, это наши заклятые "друзья" англичане. Во-первых, они имеют и всегда имели существенное влияние на Японию. Во-вторых, это самая заинтересованная сила в Европе узнать истинную мощь советской армии. Если мой анализ корректен, то из него следуют три вывода.

Первое, мы должны провести операцию таким образом, чтобы с одной стороны, проявить силу и решительность, а, с другой, никоим образом не раскрыть истинного потенциала наших войск.

Второе, мы не должны никоим образом засветить наши новые образцы военной техники и вооружения. Если будет принято решение об их задействовании, то это должно полностью гарантировать нас от попадания образцов к противнику, либо вызывания у него заинтересованности какой-либо необычностью боевой мощи применяемых образцов. Например, что касается танков, то я бы отправил на Дальний Восток устаревшую технику, которая совершенно очевидно не сможет оказать серьезной поддержки нашим войскам в войне против Германии.

Третье, мы должны использовать операцию для того, чтобы на практике обкатать системы взаимодействия наших войск в составе различных родов — авиации, пехоты и бронетехники. При этом мы обязаны сконцентрироваться на минимизации потерь среди личного состава. Никаких "ура-штурмов" быть не должно.

Для этого предлагаю. Скрыто подтянуть в район будущего конфликта достаточно сил и средств, прилагая все усилия для недопущения попадания информации об этом противнику. Во время конфликта чередовать атакующие и оборонительные действия таким образом, чтобы показать неуверенность в своих силах. Между отдельными эпизодами конфликта скрыто менять подразделения, входящие в соприкосновение с противником для максимальной практической обкатки наших войск. Солдат, побывавший под огнем, стоит нескольких, не имеющих боевого опыта. Это все. К сожалению, не имею военного образования и опыта, чтобы что-либо говорить о тактике непосредственных действий.

По мере того, как я говорил, Сталин смотрел на меня все более удивленно и задумчиво.

— Однако, товарищ Алексей, — наконец проговорил он, — не ожидал услышать столь подробный и всесторонний анализ ситуации. Но приятно удивлен. Думаю, что Вы во многом правы. Это скорее всего была именно провокация. И насчет англичан вполне вероятно Вы попали в точку. Значит, Вы считаете, что мы должны показать достаточную силу, чтобы нас не захотели захватить с наскока, но при этом выказать неуверенность, чтобы нас не испугались? Я правильно понял Вашу мысль, товарищ Алексей?

— Именно так, товарищ Сталин. Совершенно верно. С нами должны считаться, но не испугаться.

— А что скажете Вы, товарищ Берия?

— Я бы этому командующему голову открутил, товарищ Сталин. Может быть Блюхер когда-то и был хорошим кавалеристом, но двумя дивизиями, да еще и с таким усилением так долго и бездарно возиться в парой полков, это недопустимо. А в остальном я вполне согласен с товарищем Сидоровым относительно характера японской операции. Разведка боем и ничего другого. И я так же считаю, что в этом конфликте нам пока не стоит показывать нашу реальную силу, как бы мне не хотелось испытать наши новые машины в боевых условиях. Риски слишком велики. Если за японцами стоят англичане, то их наблюдатели наверняка будут и в их штабе. Нам стоит, как правильно заметил товарищ Сидоров, сосредоточиться на грамотном планировании операции и максимальном получении боевого опыта нашими бойцами.

— Скажите, товарищ Алексей, снова заговорил Сталин. Я как-то никогда раньше не интересовался у Вас фамилиями наиболее отличившихся в войне советских полководцев. Раньше были другие заботы, а вот теперь, думаю, самое время для такого разговора.

К подобному разговору я был готов уже давно. Понимал, что рано или поздно он должен состояться. Тем более, что все основные чистки в армии уже были давно проведены, а время подходило к тому, чтобы командные должности потихоньку должны были переходить от "генералов мирного времени" к "боевым полководцам". Предупредив Сталина, что моя информация имеет относительную ценность, поскольку получена из мемуаров, художественной литературы и официальной неизвестного качества истории, отраженной в учебниках, я максимально подробно доложил обо всех генералах и маршалах Великой отечественной с характеристиками, известными мне по памяти.

— А как же Егоров? — спросил Сталин. К этому маршалу у него было очень своеобразное отношение. Именно Егоров оказался учителем Сталина военному делу, был рядом во всех крупных операциях Гражданской войны, за которые Сталин был лично ответственен. На Егорова и Буденного Сталин опирался в первую очередь в своем противостоянии с Троцким на первом этапе. Но Егоров был выходцем из царских офицеров, перешедших на сторону советской власти, а потому классово чужим. Более того, он всегда имел четкое собственное мнение и не стеснялся его высказывать. Именно это, а также ревность Ворошилова привели его к гибели в моей истории как раз примерно в это время. Его жена была арестована в феврале, а он сам в марте 38-го. Но это в моей истории. А в этой пока ничего непоправимого не произошло. Он все еще занимал должность Начальника Генштаба РККА. Обо всем этом я честно рассказал Сталину, заметив, что хоть я и далеко не специалист, но считаю Егорова одним из наиболее грамотных и подготовленных советских командиров. Тем более, что многолетний опыт планирования и осуществления крупных операций делает его стратегические таланты незаменимыми. Уж он бы точно сработал бы на Хасане не в пример лучше и точнее. Сталина, похоже, такой ответ удовлетворил. Что-то там в руководстве РККА происходило, какая-то непонятная мне возня. И сейчас я почувствовал, что Сталин, управляя этой возней решил для себя нечто важное.

— Ну что же, товарищи, — подвел итог встрече Сталин, — благодарю вас за высказанные соображения. Будем готовиться к встрече с японцами.

Глава 44. Политика, дело тонкое.

В конце апреля в СССР было опубликовано и широко разрекламировано большое исследование, посвященное истории арийской расы. По данным, составленным на основе глубокого изучения древних летописных источников, морфологии географических названий и сравнительного анализа мировых событий древности делался убедительный вывод о том, что арии появились несколько тысяч лет назад именно на территории сегодняшнего СССР. Центром их цивилизации стал Алтай, откуда различные ветви Ариев распространились в Индию, на Ближний Восток и Север Африки, а так же в Европу. В работе приводилась аргументация, что практически все известные Европе народы, совершавшие набеги на Запад из бескрайних степей срединной Евразии, то есть скифы, сарматы, готы, венеды и другие, все имели арийское происхождение. Кроме них ариев своими предками по праву могли считать персы и тюрки.

Публикация вызвала широкий, хоть и неоднозначный резонанс в европейской исторической науке. Немцы, например, изо всех сил пытались высмеять исследование, рассматривая его как попытку славян примазаться к великому арийскому наследию, которым по праву владели именно немцы. И все же огромный объем переработанных древних источников не давал злопыхателям просто так отмахнуться от работы советских исследователей. Слишком многое в ней имело четкое документальное подтверждение. На что неоднократно и прозрачно намекала то одна, то другая европейская газета.

А уже в мае 38-го Европу сотряс неожиданный новый информационный взрыв. В уважаемой и известнейшей французской газете "Ле Фигаро" под псевдонимом Франсуа де Джу был напечатан огромный материал на тему геноцида, который устраивает Гитлер евреям Германии. Сама эта статья явно не наделала бы столько шума, подобных материалов в европейской прессе было не мало, если бы не одно обстоятельство. Автор приводил убедительные аргументы за то, что Гитлер сам минимум на четверть был евреем.

Отец Гитлера, Алоис Гитлер, по мнению автора статьи, был внебрачным сыном и носил девичью фамилию матери Шикльгрубер до 1876 года, и родился в период, когда его мать, бабушка Гитлера, работала в Граце у еврея Франкенбергера, который приехал из Венгрии. К Алоису в доме еврея относились как к сыну, до 14 лет Франкенбергеры платили за него деньги и часто делали подарки. Когда ему исполнилось 18 лет, он уехал в Вену и поступил на службу в органы финансового контроля. Бюрократическая карьера ему удалась. Алоис выдвинулся и сменил много мест. Однажды он пригласил к себе 13-летнюю племянницу из своей родной деревни по имени Клара Пельцль, которая позже от него забеременела, в то время, когда его вторая жена лежала при смерти. После ее смерти Клара стала его третьей женой и матерью Гитлера. Она часто называла своего мужа по прежнему "дядя Алоиз")... просто умиление!

Также в статье особое внимание обращалось на тот факт, что столь быстрый рост военной мощи Германии был бы никоим образом не возможен без огромной финансовой помощи со стороны английских и американских банков, хозяевами которых также были евреи.

— Так что же получается, — задавался вопросом автор статьи, — под видом самоочищения арийской нации от еврейского торгашеского гнета и засилья имеет место внутренняя разборка библейского народа? Кто фактически является благоприобретателем всех ценностей, отнятых у десятков тысяч немецких евреев?

А ведь судя по работам русских ученых и с арийским прошлым у немцев не все так ясно, — продолжал автор, — русские убедительно доказали, что если капля арийской крови и присутствует среди немцев, то лишь от самой отдаленной ветви ариев. А раз так, то не является ли вообще все учение и вся пропаганда Гитлера лишь маской, скрывающей от всех истинный оскал грабителей, пытающихся переделать мир. Ведь уже была мировая война, развязанная немцами против всех европейских народов. И неужели немцам не хватило ее уроков, чтобы понять всю бесперспективность силовых методов решения жизненных проблем нации? И всю пагубность подобной политики для самой Германии?

Статья вызвала совершенно разные эмоции у читателей и комментаторов. Было все, от обвинений в дешевой погоне за высосанными из пальца сенсациями до восторженных откликов на предмет того, что наконец-то кто-то нашел в себе смелость рассказать правду.

Но самое главное было в другом. Статью перепечатали по меньшей мере десяток других изданий. Одна из региональных газетенок указала не менее любопытный факт, обнаружившийся в дневнике одного из сослуживцев Гитлера на Мировой войне Ханса Менда. Гитлер был по мнению сослуживца геем. "Ночью Гитлер ложился спать со Шмидтом, мужчиной-шлюхой, полное имя которого Эрнст Шмидль", — было написано в этом дневнике.

Скандал быстро выплеснулся за пределы Франции и несмотря на все усилия его потушить, предпринимаемые очень серьезными силами, бушевал еще несколько недель. Гитлер, когда до него дошли слухи из Франции, рвал и метал. Он потребовал срочно замять скандал, найти и повесить авторов статьи, взорвать газету и вообще немедленно начать войну с Францией. Германскому генералитету из ближайшего окружения фюрера не скоро удалось его успокоить и доказать, что Германии требуется еще время для полноценной подготовки к войне. А воевать с газетами это давать лишь повод к еще большим слухам. Лучше подождать и тщательно спланировать все ответные действия. Месть гораздо слаще в холодном виде. Этот аргумент немного привел Гитлера в чувство, хотя еще долго он начинал орать на окружение по любому поводу и даже без оного. Впрочем, среди верхушки Вермахта и НСДАП нервных личностей давно не было, они там не задерживались. Выдержать общение с Гитлером могли лишь закаленные бойцы с непробиваемой психикой.

В Англии новости из Франции были восприняты гораздо спокойнее, но отнеслись к ним не менее внимательно. Там еще не забыли, какими проблемами обернулась относительно недавняя информационная война в Америке. В подходе явно чувствовалась одна рука. Кто-то очень удачно придумал использование свободной прессы для массовой пропаганды удобных ему идей. Причем, делалось это довольно тонко. А потому больше всего вопросов в Англии на эту тему касалось силы или личности того, кто за этим стоит, а также преследуемых этим неизвестным целей. Попытка выяснить что-либо об авторе публикации провалилась. Выяснилось, что редактор "Фигаро" получил письмо, в котором анонимный источник спрашивал его заинтересованность в публикации материала, говорящем о странностях происхождения Гитлера и возможных причинах преследования им евреев. Разумеется, редактор ответил согласием, отправив, как было указано в письме телеграмму на Главпочтамт Парижа в адрес некоего Франсуа де Джу. Буквально через несколько дней он получил новое письмо, содержавшее по сути статью в готовом виде. Редактор после прочтения незамедлительно отправил ее в печать, понимая, какая бомба попала к нему в руки, и какую пользу с тиражами может получить газета от этой публикации. Расспросы на Главпочтамте ничего не дали, там даже не вспомнили про эту телеграмму, поскольку таких случаев бывало множество каждый день.

Анализ возможных источников на основе того, кому все это выгодно показал, что заказчиков могло быть несколько. Конечно, первым делом приходил на ум Сталин. И парижская, и до этого чикагская публикации однозначно работали в пользу СССР. Но уж больно это не похоже было на почерк работы большевиков. В окружении Сталина просто не было по информации британского "форин-офиса" специалистов подобного плана и уровня. Из Москвы также не удалось получить на этот счет никакой информации. Впрочем, возможности британской разведки в СССР в последнее время существенно снизились, так что это еще ни о чем не говорило.

Из прочих возможных претендентов аналитикам приходило на ум поискать заказчика в среде еврейских эмигрантов из Германии, оставшихся крайне недовольными брошенным имуществом и вынужденным бегством из страны. И в качестве совсем уж экзотического предположения называлась фамилия Рокфеллера, который очень вовремя выскочил из финансовых операций с Германией и очень неплохо заработал на контрактах с СССР.

Руководство Британии, как официальное, так и теневое, оба остались крайне недовольными выводами аналитиков. Слишком уж большой диапазон предположений был ими высказан. А ведь враг есть, и это очень умный и осторожный враг. Тот факт, что его не удается никак полностью идентифицировать, повергал англичан в настоящее уныние. Это заставляло искать и предпринимать шаги, последствия которых не могли быть до конца просчитаны.

* * *

*

А в СССР тем временем разворачивались свои интересные события. В июне я в который раз убедился, что мое понимание не годится Сталинскому даже в подметки. А ведь я уже более трех лет нахожусь достаточно близко к нему, чтобы хотя бы попытаться понять ход его мыслей. И тем не менее, каждый раз чувствую себя пацаном.

Выдержав определенную паузу после съезда старейшин и принятия ими родового Кодекса, Сталин в июне инициировал принятие ряда законов, подводивших под кодекс всю необходимую нормативную базу. И вот тут я на практике понял, насколько мышление такого "ботаника", как я, отличается от мышления настоящего государственного деятеля. Ведь это я был инициатором выдвижения Родов, как основной социообразующей силы советского общества. Но мне и в голову не приходило, что из этой идеи можно выжать то, что сделал Сталин.

А он по сути всего лишь довел идею до логического конца, как государственник. Помимо законодательного закрепления всесторонней ответственности Рода за своих членов и преимущественного права членов Рода, обладающих его рекомендациями, на занятие государственных и важных хозяйственных должностей, Сталин придумал Родовой паспорт и сделал его обязательным для всего населения СССР. В этом паспорте указывались все живые члены Рода, их местожительство и род занятий. Выпуском паспортов занималась специально созданная при Верховном совете СССР служба Рода, в подчинении которой создавалась и Родовая почта. Эта же служба была обязана в срок до конца 38-го года для выяснения требуемой информации провести новую с учетом задач перепись населения, с помощью органов НКВД провести ее перекрестную проверку и осуществить выпуск и раздачу населению Родовых паспортов.

Как я узнал, больше всех такому развитию ситуации радовались органы НКВД. У них появилась реальная возможность проверить не только человека и его слова о самом себе и своем происхождении. Появилась возможность проверить и зафиксировать все родственные связи. В результате все засланные шпионы и попрятавшиеся под видом простых рабочих и крестьян дворяне оказывались на свету. Стоит ли удивляться, что принятые решения тут же стали проводиться в жизнь в ускоренном темпе и бешеным энтузиазмом исполнителей.

Простой народ все эти инициативы встретил спокойно. За последние месяцы уже все имели возможность разобраться в происходящих переменах и относились к ним благожелательно. Тем более, что одним из законов Родовой службе с сотрудничестве с местными Исполкомами поручалось наделение Родов землей под Родовые поместья.

Но, как оказалось, довольны были не все. Не считая шпионов и диверсантов или попрятавшихся дворян, недовольна оказалась еврейская диаспора. Ребе Шнеерсон даже лично напросился на встречу к Сталину.

Появившись в кабинете вождя, ребе, едва присев на предложенное ему место, взял с места в карьер.

— Товарищ Сталин. Еврейский народ на Торе принес торжественную клятву на верность СССР. Я лично был одним из тех, кто это делал. Разве Вы чем-то недовольны, как развиваются на практике достигнутые нами тогда договоренности? Разве мы чем-то нарушили свои обязательства? Вы только посмотрите, с каким энтузиазмом еврейский народ обживает Крым, мы закрепились уже на Сахалине и начали выдавливать японских концессионеров, хотя это не легко. Ох, как это далось нам не легко, если б Вы только знали. При этом государство имеет от нас намного больше, чем имело от японцев. Но мы не в обиде. Мы понимаем, что все это идет на благо всего народа СССР. А разве мы плохо управляем государственным бизнесом за границей? Вы посмотрите на эти прибыли в отчетах, которые выверены все до последнего цента. Ни одной копейки, ни одного цента, клянусь Торой, не ушли налево. Даже практически всю долю доходов, которые Вы столь щедро отдали нашему народу за управление, мы переводим в Крым и на Сахалин и тратим на строительство и обустройство. И теперь позвольте Вас спросить, товарищ Сталин, чем же еврейский народ так сильно Вас прогневал?

Сталин, который выслушал всю эту пламенную речь с известной долей обалдения, так ничего и не поняв, или сделав вид, что не понял, взглянул удивленно на ребе.

— Товарищ Шнеерсон! Я уже понял, что Вы чем-то очень сильно расстроены, но из Ваших слов я так и не понял, чем именно. И когда это Советская власть хоть в чем-то нарушила свои обязательства? Да, мы в курсе, какими бурными темпами идет развитие Крыма и Сахалина. Мы полностью на сегодня удовлетворены качеством вашего управления заграничной советской собственностью. Но я категорически не понимаю причин Вашей озабоченности. Не проясните?

— Ну как же, товарищ Сталин? А последние законы насчет Родов? Вы ведь прекрасно знаете, что у евреев нет сейчас такого понятия. Что преемственность идет по материнской, а не по отцовской линии. А это значит, что все евреи тут же станут изгоями, не имеющими такой защиты и поддержки, какую имеют все остальные.

— Не совсем так, товарищ Шнеерсон. Если я правильно помню, а память у меня хорошая, мы договорились о том, что поручителем за еврея выступает его община. Она же и будет на правах Рода отвечать за его деяния. И об этом мы тоже с Вами договорились. Разве не так?

— Так, товарищ Сталин.

— Ну так что же Вы переживаете, товарищ Шнеерсон? Будет у Вас такой же Родовой паспорт, как у всех, только записано будет в нем руководство еврейской общины. И никаких препятствий против рекомендаций ваших членов в рамках оговоренных нами условий не будет. Это мы Вам обещаем. Кстати, а как получилось так, что у евреев не стало Рода? Ведь я еще со времен семинарии помню, что Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова, Иаков родил Иосифа, Иосиф родил Моисея, а потом случилась какая-то фигня, и рожать стали женщины. Что произошло?

— Вы же знаете, товарищ Сталин, что почти всю свою историю евреи скитаются по миру и мыкаются без своей земли. Если бы мы, как все прочие народы, вели бы Родовое, а не общинное объединение, то материальные и наследственные проблемы давно бы разрушили нас, как единый народ. Только в сплоченной общине, не разделяющей народ по родам, мы и смогли сохраниться.

— Но теперь у Вас есть земля. И, надо сказать, не маленькая и не плохая земля. Гораздо больше и лучше, чем Палестина. Так что Вам теперь мешает вернуться к Родовому признаку? Будете, наконец, как все остальные, полностью станете частью всего советского народа. Чем плохо?

Ребе задумчиво поглядел на Сталина. — Может быть, может быть. Это совершенно неожиданно, но в Ваших словах, товарищ Сталин, есть много правды. И, не побоюсь, есть надежда для нашего народа. Идя сюда, я был готов биться, как лев. А получилось так, что ухожу в глубокой задумчивости о том, что могу не видеть самого простого и самого лучшего выхода из положения. Благодарю за встречу. Не буду больше отнимать Ваше время.

Глава 45. Посвящение.

Утром 22 июня я сидел в своей комнате и трудился над составлением концепции экономического развития СССР. Не то, чтобы я считал себя великим экономистом, да и Сталин вряд ли держал меня за такового. Скорее сработал стереотип. Раз я знаю, что именно в будущем пошло не так, то мне и карты в руки, придумать что-то такое, чтобы никаких печальных последствий не случилось. А уж потом специалисты с моими записями разберутся, лишнее отсеют, неправильное поправят, а полезное используют.

В принципе я совершенно не возражал против такого подхода. Давно было пора привести все свои мысли и знания на этот счет в некое подобие порядка. Ведь, так или иначе, но знание практического развития ситуации и взаимосвязи между отдельными проблемами в экономике, не позволившие реальному СССР при всех задатках захватить экономическое лидерство, стоили многого. Как и знание инструментов, с помощью которых осуществлялось противодействие успешному социалистическому развитию извне, а также форсировалось развитие западной экономики.

И вот, значит, сидел я и корпел над работой, призванной затмить "Капитал Маркса" (это я так шучу), как вдруг в голову раздался голос Велимира.

— Лексей, ты там не слишком занят? Хочу тебя на одно мероприятие пригласить.

— В принципе работаю, но если важно или интересно, могу прерваться, — так же мысленно ответил я.

— И важно, и интересно. Когда будешь готов, кликни меня, только побыстрее.

— А я в принципе готов, могу хоть сейчас, только со стола бумаги соберу и все.

— Жду.

Быстро собрав со стола все бумаги, с которыми работал, я убрал их в несгораемый шкаф, который мне уже давно выделили по личному распоряжению Берии, и осмотрел себя. Можно двигать, знать бы еще куда.

— Велимир!

— Представь меня и протяни ко мне руку. Только глаза не открывай.

Что-то схватило меня и потащило. В теле возникла необычайная легкость полета.

— Ну вот и все, можешь открывать глаза, — передо мной стоял улыбающийся Велимир во плоти и на яву. Вид у него был довольный, но очень усталый.

— Погоди, отдышусь. Нет, что же ты все-таки такое? Вроде даже тела нормального не имеешь, а перетащить тебя, легче гору переместить.

Оглядевшись, я понял, что нахожусь уже далеко не в своем домике, а неизвестно, где. Мы стояли на краю огромной цветущей поляны, которую со всех сторон окружал вековой лес. А посреди этого цветущего луга рос дуб. Нет, не так. Рос ДУБ. Такой всем дубам дуб. Лет ему, подозреваю, перевалило за тысячу еще до рождения не только меня, но и совсем немолодого Велимира. Я засмотрелся на это великолепие, прикидывая, сколько же человек понадобится, чтобы обхватить его целиком. При всем этом дуб совсем не казался старым и немощным. Его мощная крона, занимавшая под сотню метров в диаметре, была полна жизни и свежих листьев. Вершина ее уходила столь далеко, что самых верхних веток я почти не видел. А еще от дубы явно веяло Силой. Такой мощной и древней, что она явственно давила на сознание даже здесь, в паре сотен метров от дерева. Впрочем, как враждебное это давление я не воспринимал. Скорее как предупреждение с легкой примесью интереса.

Велимир смотрел на мой обалдевший вид с улыбкой и явным удовольствием.

— Слушай, а где это мы, и что это за чудо дивное? — наконец нашел я в себе силы что-то спросить.

— Где мы, не суть. От Москвы очень далече. А Дуб сей самый древний из всех ныне живущих. Он хранителями еще до крещения Руси посажен был и до сих пор нашей верой и славицами крепок.

— Так ведь дубы столько не живут, Велимир?

— Это обычные дубы не живут так долго. А Родовые дубы могут жить почти вечно. Пока Род, их посадивший не пресечется, да дерево как образ Духа самого себя и Богов, жизнь ему давших, почитает и славить. А этот дуб вообще особый его сам Бус Белояр посадил, последний из истинных князей арийских родов. Его род до сих пор жив, только в Круге Хранителей, от мирских дел, до поры спрятанный. А поскольку Род и себя помнит во всех поколениях и Богам нашим славицы не забывает возносить, то и они со своей стороны сей дуб берегут. Вот уже несколько веков, как эта поляна самым тайным и главным местом Круга Хранителей является. Заповедное место. Незваным сюда никто войти не сможет. И даже заметить его невозможно. Хоть с земли, хоть с воздуха. Так что цени, ЧТО я тебе показываю.

— Да, за такое много отдать можно и не пожалеть. Даже не предполагал, что такое вообще может быть. А с чего ты мне вдруг место это показать решился? Не может быть, чтобы просто так, похвастаться.

— Верно. Не просто так. Только праздник у нас сегодня большой. А ты вроде как к нему отношение имеешь.

— И что за праздник?

— Ты идею с детскими специнтернатами родил? С теми, которые потом нам передал?

— Я.

— Сегодня первые воспитанники этих интернатов посвящение проходить будут. В витязи. Я подумал, что ты имеешь право быть тому свидетелем. Посмотреть, во что на самом деле твоя идея развилась.

— Благодарствую за память и доверие. А что это, посвящение в витязи?

— Витязи, это воины, хранители земли и родов, на ней живущих. От любого врага и любой напасти, извне приходящей. Во внутренние разборки они не лезут, нельзя им. Но извне любую вражину прибить дОлжны. Хоть оружием брякающую, хоть ласковой ложью завлекающую. Все они дают обет отказа от Рода личного. Дети их на попечении Круга с рождения. Они даже не знают, кто именно их семенем рожден. Их задача за все Роды земли нашей, за весь народ, за всю землю радеть, не деля никого на своих и чужих. Вот уже более ста лет среди витязей было очень мало пополнения. Трудно стало их разыскивать и от мирской жизни отвлекать. А тут ты нам всем такой подарок сделал. Более пятидесяти ребят по всей стране отобрать удалось из твоих интернатов.

— А почему пятьдесят? В выпуске должно быть намного больше, если по всем нашим интернатам считать.

— Так ведь ты что сам-то хотел? Орден тайный создавать? Вот остальные в него и пойдут. А витязи они слишком на Яву окажутся, чтобы к тайному ордену отношение иметь. А кроме того, послужат отличным прикрытием для остальных. Мы ведь этих ребят в витязи сначала тайно прощупывали на предмет потенциала и склонностей. А потом, напротив, открытые соревнования и испытания в несколько этапов устроили. Чтобы теперь любой понял, что все не прошедшие испытаний суть неудачники, вынужденные идти жить обычной жизнью, на заводы, в колхозы, конторы разные. Так они затеряются спокойно среди всех без излишнего к себе внимания. А витязи пусть на виду побудут, все внимание на себя отвлекут.

— Да, хитро придумано.

— А как посвящение выглядеть будет?

— А вот уже скоро все подтянутся и посмотришь. Они сейчас последнее испытание проходят, на силу Духа.

— А как это?

— Несколько взрослых витязей начинают дозировано ментально давить на кандидата, пытаясь сдвинуть его с места. Он обязан выстоять и не сделать назад ни единого шага. Звучит это просто, но на самом деле устоять может только тот, кто всего себя в эту решимость вложит и от давления своей силой укроется. Ведь ему в этот момент может казаться все, что угодно. Кто дракона огнедышащего перед собой видит, кого ураган унести грозится, в кого камень здоровенный летит.

— А что будет с теми, кто не пройдет испытание? В общий строй вернется?

— Нет. Это уже невозможно. Ведь им уже очень многое дать успели. Многое показали. А потом для них самих это было бы страшным позором. В провале испытания нет ничего страшного. Оно на самом деле всегда идет на грани возможного. Ничего страшного с отроками не произойдет. Будут учиться дальше. А через год будут допущены к новому испытанию.

— Кстати, Велимир. Хотел тебя спросить вот о чем. Недавно в европейских газетах сообщили, что в Тибете во время спуска в долину с одной из вершин крупная научная немецкая экспедиция попала под ужасную лавину и в полном составе погибла. В Германии даже был объявлен трехдневный траур. Сообщалось также, что во время последнего сеанса связи экспедиция сообщила о каких-то важных находках, но подробности передать не успела. Скажи, не ты ли явился тому причиной?

Велимир усмехнулся. — Ну не сказать, чтобы именно я, но они нашли не то, что нужно. Находки не должны были попасть в неправильные руки. Вот Боги и не попустили безобразия.

— Понятно.

В это время прямо из воздуха не некотором отдалении от нас стали показываться люди. Первыми вышли два могучих старца, которые тут же встали с двух сторон от открывшегося "окна", видимо, помогая его удерживать. За ними вышли несколько человек зрелого мужского возраста, крепких как маленькие копии исполинского дуба. За ними поочередно стали выходить наши воспитанники. Выражение их лиц с такого расстояния было не видно, но в глаза сразу же бросались их фигуры. Кто-то шел гордо расправив плечи с высокоподнятой головой, другие, напротив, понуро горбили спину. Видимо не всем удалось пройти последнее испытание. Но радовало то, что шли все вперемешку, да и на поляне не делились на кучки. Единой группой все вышедшие столпились в нескольких шагах от прохода и как один уставились на живого Исполина в центре поляны. Замкнули шествие опять несколько старцев, после чего проход, казавшейся воздушным маревом захлопнулся и пропал.

— Пойдем, сейчас будет сама церемония, — подтолкнул к стоявшим меня Велимир.

По мере того, как мы подходили я смотрел на то, как на нас реагируют окружающие. Если Велимира знали все до единого, то меня узнали лишь подростки, обучавшихся в интернатах на нашей базе УЗОРа. Они радостно помахали рукой в знак приветствия. Витязи, как я решил про мужчин зрелого возраста, смотрели на меня доброжелательно, но изучающее, как будто прикидывали, чего стоит от меня ждать. А волхвы смотрели прямо на меня с легким прищуром и едва заметным удивлением. Видимо, им, как и Велимиру, не удавалось сходу определить мою сущность. При том, что им уже наверняка было все про меня известно. "Так вот ты какой, северный олень"? — пришел мне на память старый анекдот из моего прошлого. Именно так я интуитивно распознал для себя их взгляды.

Мы подошли к старцам и вежливо поздоровались со всеми.

— Ну что, надо приступать, — проговорил Велимир после того, как стихли ответные приветствия.

На обратной стороне поляны, скрытой доселе могучим дубом, обнаружилась солидная гора дров, явно предназначенных для костра. Разумеется, лежали они в дальнем конце поляны так, чтобы при любом ветре не повредить живой кроне дуба. Приглядевшись, я увидел, что все эти дрова представляли собой сухие, отмершие ветви именно этого могучего дерева. Такое было явно не случайно. Неподалеку от костровища весело журчал ручеек , вытекавший прямо из под корней дуба. Очевидно, там бил родник.

Велимир взмахнул рукой и костер мгновенно вспыхнул жарким и практически бездымным пламенем.

— Приступим.

Не стану рассказывать всю церемонию посвящения. Длилась она долго, да и ребят, прошедших испытание оказалось немало. Почти трое из каждый четверых. Часть торжества было коллективным действием. Был момент, когда все новоявленные витязи встали вокруг дуба, прижавшись к нему всем телом, и простояли так минут пять. Было поочередное окропление водой из ручейка, производимое одним из волхвов. Было много славиц Богам и основателям Родов. Была отдельная славица Бусу.

Все происходило строго заведенным ритуалом, строгим, но очень красивым и торжественным. Завершалось все возгласом каждого новика "Отрекаюсь от Рода во имя Народа" и его имянаречением, производимым волхвом.

Каждый молодой витязь получал новое тайное имя, которое должно было оставаться неизвестным для всех, кроме их воинского братства и волхвов. Имена все были связаны с хищными зверями и ловчими птицами. Принципа выбора имени я так и не понял, но с огромным для себя удивлением видел собственными глазами, как сразу же после произнесения волхвом имен из кроны дуба срывалась призрачная тень названного зверя или птицы и растворялась юноше, кому это имя предназначалось.

Когда закончились поздравления и братание новых витязей со старшими их товарищами, принявшими их в свое воинство, уже начинало смеркаться.

— Ну как тебе, Лексей, понравилось? Не жалеешь, что оторвал тебя от дел?

— Да ты что. Велимир? О таком только мечтать можно было, Слава тебе за то, что пригласил. Теперь я точно знаю, что моя идея, многим тогда показавшаяся странной, теперь приобрела совершенно иной смысл, какого даже я не ожидал. Значение того, что происходит даже невозможно переоценить. И пусть я даже близко не представляю себе на что будут способны эти витязи после окончания их подготовки, но даже сама церемония показала, что это будут великие воины Земли русской.

— Ты прав. Однако, пора прощаться. Сам доберешься или закинуть? Да, кстати, ты говорил, что в любое место, где побывал, мгновенно попасть можешь. Так сюда даже не пытайся, во избежание, так сказать. Захочешь пройти, попроси, проведу, но сам не рыпайся. Учитывая твое непонятное естество, даже не предположу, что в итоге может с тобой случиться. Не рискуй.

— Не буду. До встречи, Велимир, — проговорил я и шагнул в свою комнату. Оглянулся. Кажется, меня так никто за целый день и не хватился. Ну и хорошо. Надо и о других отлучках подумать, раз все так расслабились.

Глава 46. Разговор за чашкой чая.

Как-то раз я сидел у Сталина, обсуждая вопросы перспективной экономической политики. Разговор уже подошел к концу, как вдруг Сталин встал, взял со стола пачку неизменных папирос "Герцеговина Флор" и принялся не спеша набивать трубку. Было видно, что он о чем-то задумался, а потому я тихо сидел и ждал.

Неожиданно Сталин обернулся ко мне, предложил выпить чая и поговорить на совершенно неожиданную тему.

— Скажите, товарищ Алексей, а как вы относитесь к фашизму и его конкретному проявлению в виде германского национал-социализма?

От такого вопроса я даже не сразу нашелся, что ответить. Учитывая мое знание будущего развития событий, жесточайшую войну и все мое воспитание, захотелось вскочить и бодро отрапортовать про антигуманный, расистский характер гитлеровского режима, противный всему, что мне дорого и свято. Но, подавив этот первый естественный импульс, я вдруг понял, что Сталин имеет в виду совершенно иное.

— Вы же наверняка, товарищ Сталин, не ждете от меня пустопорожних разоблачений и заявлений о природной враждебности фашизма Советскому государству?

— Правильно понимаете, товарищ Алексей. Это я и сам бы мог Вам рассказать. Меня интересует Ваше понимание рациональных особенностей фашизма и его коренных отличий от социализма. Нет ли в нем чего-то такого, что стоит более глубокого изучения?

— Не могу утверждать, товарищ Сталин, что знаю вопрос достаточно глубоко, но определенное видение у меня есть. Если оставить за рамками рассмотрения агрессивную сущность германского фашизма, вытекающую не из его природных свойств, а исключительно обязанную униженному и подавленному состоянию германской нации вследствие Мировой войны, если так же опустить явный антиеврейский настрой режима, связанный с конкретным заказом сионистов для подготовки создания государства Израиль, то суть фашизма или конкретнее национал-социализма можно выразить следующей схемой. Фашизм предполагает, что на всех ступеньках социальной лестницы должны стоять люди, обладающие соответствующими профессиональными и управленческими качествами. Таким образом, условно на самом верху социальной пирамиды должны быть гении, а на самом низу люди-животные, не умеющие ничего. Соответственно, на каждой социальной ступеньке положено иметь строго определенный набор социальных и материальных прав и привилегий, которые плавно возрастают снизу вверх.

— И что же Вы видите в этом плохого, товарищ Алексей, выпустив струю ароматного табачного дыма, спросил Сталин. При этом глаза его смотрели на меня насмешливо, точь-в-точь как опытный экзаменатор, задавший юному студенту вопрос на засыпку. — А мы разве не стремимся к тому, что бы на всех уровнях государственного управления стояли достойные профессионалы?

— Если брать саму идею в чистом виде, то ее еще можно было бы принять. Хотя есть у нее и одно очень серьезное базовое противоречие, делающее ее нежизнеспособной. Проблема в том, что мы живем в материальном мире, в котором при отсутствии духовных высших целей и призваний на первое место выходят личные корыстные устремления. Более того, развитие профессионализма не только не противостоит этим целям, но, наоборот, их естественным образом дополняет. Ведь именно человек, стремящийся к богатству и карьерному росту, будет наиболее усерден и успешен в развитии своих профессиональных навыков.

— И чем же это плохо? — и опять я почувствовал, что этот вопрос не интересует Сталина всерьез, что он давно нашел для себя на него ответ. Просто он хочет, чтобы тот же или другой ответ дал я. Проверяет, что ли? И кого, меня или себя?

— А плохо это двумя вещами, товарищ Сталин. Во-первых, человек, мотивированный на успех исключительно целями материального благополучия принципиально не ограничен никакими морально-нравственными принципами. Следовательно, они не будут иметь какого-либо серьезного значения при принятии им решений. А, во-вторых, система довольно быстро даст сбой. Ведь человек, добравшийся или почти добравшийся в карьерном плане до предела своих возможностей, совершенно естественным образом захочет сохранить свое общественное положение и материальные привилегии на неограниченно долгий срок. А потому начнет все силы отдавать уже не служению на своем посту делу, а защите своего служебного положения от нижестоящих алчущих претендентов. Что в таком будет происходить? Во-первых, он начнет подхалимничать и выслуживаться перед вышестоящим начальством, чтобы прослыть преданным человеком. Во-вторых, он начнет обрастать дружескими горизонтальными связями, чтобы упрочить свое положение на достигнутом уровне. В-третьих, он начнет отсеивать всех перспективных претендентов на уровнях ниже. Ведь в таком случае он заведомо окажется более профессиональным. Таким образом, мы имеем сразу три следствия. Образуются властные кланы, не заинтересованные реально ни в чем, кроме упрочения своего положения. Снижается общий уровень управления, поскольку большая часть сил и времени уходит на интриги. Все потенциально талантливые специалисты и управленцы начинают выдавливаться из системы. А вся система превращается в свою полную противоположность, действуя методом не положительного, а отрицательного подбора кадров.

Но и это еще не все. Это, так сказать, базовый порок самой модели. Но есть и пороки ее реального воплощения. И этими пороками страдает не только конкретно фашизм, но практически любая организационная модель, реализованная человечеством. В ююбой системе всегда присутствуют два вида информационного наполнения жизненной энергии. Инферно, которое стремится подчинить себе все и выстроить жесткую вертикаль с собой в центре, а всю свою основу воспринимает исключительно, как кормовую базу. И Любовь, объединяющая людей на равноправной свободной основе для совместного созидания и развития. Поскольку Инферно корыстно и гораздо более активно, то на верхних этажах системы концентрируется именно оно, а Любовь растекается по низовым уровням. Великолепным, наиболее очевидным примером такой системы является Церковь. Внизу толпы адептов, которых Церковь призывает любить себя, своего ближнего, Бога и его представителей на Земле, коими являются церковные иерархи. А на верху, среди этих иерархов идет постоянная мышиная возня и попытки друг друга сожрать с целью забраться повыше и получить кус побольше. Это явные отношения на основе Инферно. Не случайно как в Русской Православной Церкви, так и в Католической Церкви. подавляющее большинство святых и божьих угодников были не Епископами, а монахами, чаще всего затворниками, удаленными от мирской суеты. Ну а про разврат некоторых Римских Пап, думаю, Вам известно не хуже меня. Таким образом, любая человеческая система, построенная на таких принципах неизбежно вырождается в толпоэлитарную модель, которая, загнивая, порождает революционные настроения масс с последующим разрушением основ этой системы. Беда только в том, что в любой революции, даже преследующей самые благие цели выделяется огромное количество энергии Инферно, а на посты в новой элите начинают претендовать не самые лучшие и чистые, а самые громогласные, наглые и жестокие.

— То есть, если я Вас правильно понял, и Советский строй является разновидностью описанной Вами системы?

— Пока нет, хотя определенные элементы ее присутствуют и у нас. Позволю себе напомнить Вам Ваши же слова, товарищ Сталин, из доклада XVIII-му съезду ВКП(б). "Партия знала, что в её ряды идут не только честные и преданные, но и случайные люди, но и карьеристы, стремящиеся использовать знамя партии в своих личных целях. Партия не могла не знать, что она сильна не только количеством своих членов, но, прежде всего, их качеством." Именно это я и имел в виду. И в какой-то мере Вы, товарищ Сталин, пусть и вынужденно, но стимулируете именно такие тенденции?

— Да? Это интересно, товарищ Алексей. А почему Вы думаете, что товарищ Сталин поощряет появление в органах управления "случайных людей, но и карьеристов, стремящихся использовать знамя партии в своих личных целях", — тут уже Сталин с явной иронией процитировал сам себя. Не стесняйтесь, товарищ Алексей, говорите, что думаете. Расстрелять Вас, товарищ Сталин, как других, все равно не может, так что придется Вас выслушать.

— А Вы сами вспомните и подумайте, товарищ Сталин, как происходило укрепление Советской власти и Вас лично в партии? В постоянной и жестокой борьбе. Сначала с Троцким, потом с Зиновьевым и Каменевым, наконец, с Бухариным, а под занавес с Тухачевским. Вы вышли победителем в этой борьбе. Но победа далась Вам нелегко. Я Вам в подметки не гожусь в плане аппаратных войн, но, думаю, победить Вы смогли за счет двух факторов. Во-первых, стравливая одних оппозиционеров с другими, а потом, опираясь на верных людей, расправились с теми, кого брали союзником в войне с главными врагами. Ну а буквально недавно, уже при мне окончательно зачистили поле боя. В том числе и от английского, и от существенного американского влияния. Так ведь?

— Так, товарищ Алексей, продолжайте.

— Ключевыми словами в борьбе последнего этапа, а по сути и всех являются "преданные люди". Именно Вам лично преданные. И за эту преданность Вы готовы терпеть даже некоторую профессиональную малопригодность. А теперь вспомните мое описание системы фашизма, данное выше.

— Значит Вы считаете, товарищ Алексей, что советская система ничем от фашизма не отличается?

— Нет, конечно, товарищ Сталин. Отличается и очень сильно. Но определенные порочные черты ее все же имеет. Чтобы это изменить, надо кардинально поменять матрицу системы. Повернуть ее на 90 градусов.

— Что-что? Повернуть систему на 90 градусов, это как?

— Смотрите, товарищ Сталин. Сегодняшние практически все системы построены по одному и тому же принципу. Возьмем для простоты описания их двумерную проекцию. Вертикаль покажет нам социальную лестницу, а горизонталь разновидности этой лестницы, ведущие на вершину. В таком случае по вертикали у нас автоматически распространяется энергия Инферно. Карьерные соображения, жажда власти, материальные стимулы и прочее. По горизонтали расположена энергия Любви. Дружба, любовь, товарищество на работе, взаимовыручка, совместное творчество в коллективе и так далее. Так происходит и сейчас. В том числе и у нас. Положительное, хотя и очень мощное отличие советской системы от других только одно. Идеология социализма, обязывающая бескомпромиссное и самоотверженное служение Идее на всех уровнях. Эта идеология очень существенно, хотя и не всегда, сдерживает инфернальные порывы карьеристов. Они вынуждены скрывать свои намерения, маскироваться под настоящих коммунистов и так далее. Но такая система жива только до тех пор, пока на ее вершине стоит вождь Вашего типа. Аскет в материальном плане, бескорытсный служитель Идеи. Но как только на смену такому как Вы приходит другой, менее убежденный и ответственный товарищ, как сначала Идея превращается просто в идею, которой придерживаются как ширмы, скрывающей корыстные мотивы властителей, а потом отбрасывают и ее. Система становится как все. Для того, чтобы этого избежать в принципе, систему надо перевернуть. Надо, чтобы энергия Любви растекалась по вертикали, а Инферно по горизонтали. Тогда доступ Инферно на верхние уровни пирамиды будет закрыт на уровне принципа. Любовь будет объединять в рамках решения единой задачи все уровни от государственного руководителя до последнего исполнителя. А Инферно будет в конкуренции на одном уровне выявлять самых толковых и перспективных специалистов. Есть только одна проблема.

— Только одна? Я Вам, товарищ Алексей, искренне завидую. И какая?

— Я не знаю, как перевернуть пирамиду и каким конкретным смыслом, подавляющим Инферно наполнить энергию Любви так, чтобы они свободно текла по всем вертикалям системных связей.

— Это хорошо, что Вы это признаете, товарищ Алексей. Я пока тоже этого не вижу, но Ваша идея меня очень заинтересовала. Очень любопытная задачка и интересно сформулирована. Мы обязательно решим эту проблему. Для настоящих коммунистов ведь нет ничего невозможного, не так ли, товарищ Алексей?

Сталин улыбнулся и даже весело мне подмигнул.

Глава 47. Модель мироустройства.

Вернувшись от Сталина, я никак не мог успокоиться. В голове постоянно крутились различные схемы и варианты общественного устройства. Я пытался представить себе всю схему графически, будучи убежденным в том, что любой работоспособный вариант должен обладать тремя важнейшими особенностями. Во-первых, он должен укладываться в не более, чем трехмерную геометрическую модель. Во-вторых, эта модель обязана быть гармоничной даже внешне. В-третьих, она обязательно должна была иметь аналог в видимой нами природе. Ибо все, как говорится, "по образу и подобию". В голове мелькали различные геометрические фигуры. Пирамиды, шары, конусы и так далее. Я чувствовал, что решение где-то близко, но мне никак не удавалось ухватить суть. То, что я сказал в кабинете вождя, выглядело просто в виде решетки. Есть вертикали, есть горизонтали. Надо взять и поменять их местами, что то же самое, как перевернуть решетку на 90 градусов. Но, казавшаяся такой логичной двухмерная схема никак не хотела превращаться в законченный трехмерный пространственный образ. А ведь жизнь это еще и динамика. В любой модели обязательно должно присутствовать время, а все динамические энергопотоки должны однозначно указывать на базовое направление движения энергий.

Я понимал, что любое человеческое общество, способное к управляемости, обязано быть иерархично. Уже одно это заставляло меня мысленно скручивать мою "решетку" в некое подобие конуса. На первый взгляд все выглядело более или менее. Инфернальные потоки устремлялись от основания конуса к вершине, а энергия любви вращалась по горизонтали вокруг центральной оси. Но такая модель была совершенно нежизнеспособной. Во-первых, в ней нарушался баланс энергий. Ведь если хоть один из потоков двигается вверх, то для сохранения целостности все модели должен существовать такой же мощности поток, двигающийся вниз. В моей модели он отсутствовал. Вторая проблема заключалась в том, что на уровне здравого смысла я понимал, что в реальной системе все Инферно постепенно сосредотачивалось на верхних этажах конуса, а Любовь сбрасывалась вниз, отторгаемая мыслями и действиями "жителей верхних этажей". Существовала и третья проблема. "Решетка" даже при скручивании создавала лишь видимость внешнего контура общественного конуса, тогда как по жизни общественное устройство пустот не содержит в принципе. То есть каждый горизонтальный срез имеет равную или почти равную плотность на всей своей плоскости.

Как-то сам собой в голову пришел образ блина. Точно! Все наше общество представляет собой горку блинов, в которой каждый из последующих имеет немного меньший диаметр. А движение всех этих блинов происходит по кругу вокруг центральной оси. Только при этом направление движения не совсем горизонтальное, а с некоторым наклоном вверх. Но тогда мы получаем вихрь, только перевернутый.

Значит, вихрь. В таком случае вертикаль у нас будет означать некую шкалу социального статуса. Время представляет круговое движение с наклоном вверх. В таком случае сброс излишков энергии, не соответствующей текущему уровню по информационному содержанию происходит как бы проколом. Человек "вываливается" из собственного блина и переходит на один или несколько блинов ниже.

Рис 1.

1. Основание социального конуса.

2. Управляющая властная вершина социального конуса.

3. Круговое восходящее движение Инферно от основания конуса к его вершине, сопровождаемое восхождением его носителей по карьерной лестнице. Чем больше в мыслях человека Инферно, тем выше он может взобраться по социальной лестнице.

4. Сброс на нижние уровни социальной пирамиды энергии Любви и тех ее носителей, кто перестал удовлетворять энергетическому состоянию текущего уровня социальной лестницы. Крах карьеры. Принцип отрицательного отбора.

5. Нисходящий поток Инферно от вершины к основанию социального конуса. Проявляется в виде насилия, которое власть постоянно творит по отношению к народу для сохранения своего паразитирующего благополучия.

6. Круговое движение энергии Любви в основании социального конуса, распыленной в Душах простых людей. По мере того, как в ком-то меняется энергобаланс в пользу Инферно, он начинает свое восхождение от основания к вершине.

А ведь получилось! Но это пока получилось лишь более или менее образное описание происходящего. Но по-прежнему совершенно не понятно, что можно и нужно сделать для того, чтобы кардинально изменить направление энергопотоков. Ведь по сути в данной схеме Любовь вообще остается никак не проявленной в виде социальной силы. Действует лишь Инферно, потоки которого полностью сонаправлены временному вихрю. От основания вверх. И ведь нашу "горку блинов" в отличие от решетки даже мысленно никак и никуда не повернешь. Что остается? А остается нам по сути всего два выхода. Или мы должны закрутить Инферно не вверх, а вниз, то есть против вектора временного движения, либо поменять Инферно на любовь в качестве активной социальной силы, а Инферно растворить в пассивном состоянии в человеческой массе.

Истратив кучу бумаги, я понял, что просто поменять Инферно на любовь мне не удастся. Этот путь вел в никуда. Любовь слишком жертвенное чувство, чтобы на постоянной основе являться движущей силой развития общества.

А вот первый путь был на уровне графики выглядел проще и понятней. Надо было лишь раскрутить наш вихрь в обратном направлении, сделав круговые потоки нисходящими, а компенсирующие их направленными вверх. Но не потребуется ли нам для этого запустить обратный ход времени?

И тут я вспомнил, что еще в своем родном мире и времени много размышлял над логикой происходивших событий. То тут, то там я натыкался на достаточно четкие аналогии в современных событиях и прошлых. И даже вывел какую-то странную зависимость. Чем страна была древнее, тем больше ощущалась ее скорость движения по аналогиям событий прошедших времен. А что если на самом деле это так? Ведь если в моей модели блины вращаются по спирали, то с точки зрения стороннего наблюдателя вектор времени сначала направлен слева направо, а затем на другом секторе витка, наоборот. И даже стоящий на краю блина, но способный просматривать "сквозь" него увидит движение уже прошедших событий именно в прошлое, а не будущее.

Однако, все это прекрасно, но нам требуется совершенно иное. Это лишь иллюзия. Нам не дано перезапустить реальное течение времени вспять. Все, что можно попытаться сделать, это раскрутить инфернальный энергопоток в обратную сторону. Или я ничего не понимаю, или в таком случае на вершине нашего вихря мы должны иметь мощный источник энергии, который будет отбрасывать от себя Инферно. Тогда и только тогда мы обеспечим выдавливание Инферно вниз. Но откуда на вершине может взяться такой источник? Варианта два. Или нам его спустят сверху, или его надо как-то ускоренно добывать снизу. Что касается Всевышнего, то ждать прихода его посланника, который все разрулит, можно до скончания веков. Ему одному ведомо, когда, куда и кого посылать. А нам по меткому выражению Мичурина "нечего ждать милости у природы, зять ее наша задача". Следовательно, нам надо обеспечить прямой прокол энергии Любви с самого низа на самый верх. А не это ли, кстати, пытался сделать товарищ Сталин поощрением своего личного культа? Не исключено. Но вот только это было не системное решение, а локальное. А потому, если и дало положительный эффект, то лишь кратковременный и относительный. А нам нужно именно фундаментальное решение проблемы, способной стать вечным двигателем прогресса. А для этого нам надо, чтобы снизу шел постоянный ток энергии Любви, замыкался на вершине конуса. Но тут опять проблема. Если ток снизу, то после первого этапа, когда идет всплеск Любви, дальше внизу остается только Инферно. И только Инферно мы может принять снизу.

Противоречие? А может быть и нет. Если мы хотим иметь устойчивую структуру, то на вершине должен стоять Правитель, обладающий в равной степени обоими качествами. В таком случае излишки Инферно он будет сбрасывать вниз по спирали, обеспечивая постоянное движение нашего вихря, а энергией любви притягивать к себе ее носителей. Ведь в отличие от Инферно для активизации энергии любви всегда требуются минимум двое. Это для Инферно достаточно одного Эго.

Взглянув еще раз на картинку, я понял, что центральный восходящий поток Инферно от основания к вершине совершенно не так страшен, как кажется на первый взгляд. Скорее даже наоборот. Именно он и станет нашим вечным двигателем, обеспечивающим постоянное стремление и развитие. Ведь Любовь стремится к Покою. А Инферно вечно чем-то не довольно. И именно это недовольство и станет толкать нас вперед. Только нужно направить его в правильное русло, заставить работать на благо всего общества. Этот поток будет обеспечивать нам на вершине пирамиды не только полное знание о том, чем именно и в какой степени не довольно основание, но и постоянно генерировать идеи, каким образом эти проблемы стоит устранять. Более того, именно по этому потоку пойдут и все открытия и изобретения, способные обеспечить постоянную динамику научного, технологического и социального прогресса.

И что получается в итоге? А в Итоге мы получаем забавную фигуру конусовидного тороида.

Рис 2.

1. Основание социального конуса.

2. Управляющая властная вершина социального конуса.

3. Круговое нисходящее движение Инферно от основания конуса к его вершине, сопровождаемое сбросом его носителей по карьерной лестнице. Чем больше в мыслях человека Инферно, тем ниже его потолок на социальной лестнице.

4. Карьерный взлет на освобождающиеся места носителей энергии Любви, заслуживающих нахождение на более высокой ступеньке социальной лестницы. Принцип отрицательного отбора.

5. Восходящий поток Инферно от основания к вершине социального конуса. Проявляется в виде сигналов о проблемах и недовольстве в основании, вызванными стремлениями Эго к самореализации за счет изменений. Главный инструмент постоянного общественного движения.

6. Круговое движение энергии Любви в основании социального конуса, распыленной в Душах простых людей. По мере того, как в ком-то меняется энергобаланс в пользу Инферно, он начинает свое восхождение от основания к вершине.

7. Вертикальное круговое движение энергии Любви между всеми уровнями социального конуса. Движение, обеспечивающее единство общества и разделение общих целей движения общества всеми его социальными слоями.

А что? Картинка получилась очень даже ничего. Вполне себе гармоничная и логически верная. Но в то же время я чувствовал, что упускаю нечто очень важное. Настолько важное, что это способно полностью обессмыслить все сделанное. И все же мне никак не удавалось поймать причину своего недовольства. Все же верно и сбалансировано. Что не так? Косвенно это касалось того, что я совершенно не понимал, как запустить механизм изменения системы энергопотоков. Даже война мне уже не казалась удачным моментом. Да, вполне может быть и даже ожидаем временный всплеск нужных нам эмоций и настроений. Но насколько он может оказаться достаточным и привести долгосрочные изменения. Ведь все принципы социальной лестницы остались теми же. И на всех участках сидят те же самые люди. Возьмем того же Сталина. Да, он может понять Идею. Он даже может с ней согласиться и попытаться что-то изменить. Но самого себя же он не переделает. А значит рано или поздно он вернется к своим старым методам формирования кадров и отношений, вернув все на свои места. Да, это причина, но есть что-то еще, чего я просто не понимаю.

Замучившись искать "черную кошку в темной комнате", я понял, что моих знаний о мире элементарно не хватает для того, чтобы найти причины, и решил посоветоваться. Я позвал Велимира. Он обещал появиться через часок и, ожидая его, я принялся еще и еще раз проверять всю свою логику построения модели. Нет, не вижу.

Появившийся Велимир довольно быстро воспринял мою идею и принялся внимательнейшим образом рассматривать рисунки.

— Значит, говоришь, чего-то не хватает? — улыбнувшись, спросил волхв. — А чего именно, не догадываешься?

— Нет, Велимир. Уже всю голову себе сломал.

— А ведь мог догадаться. Даже должен был. Скажи, мир состоит из одного лишь материального состояния? А где в твоей схеме Боги?

— Боги?

— Ну да, Боги. Вообще, где в твоей схеме Духовный мир. Ты нарисовал лишь сторону Яви. А куда лед Навь?

— Подожди. Я согласен, Навь нужна. Но ведь Боги и Навь это же разные вещи?

— Это для таких недоучек, как ты разные. А где они по-твоему обитают?

— А Правь?

— Э, милок. Как все у тебя запущено-то. Правь, да будет тебе известно, это совсем другая песня. Правь это не наш мир. Правь, это мир Всевышнего. А у нас она проявляется в виде его Законов, с помощью которых он Творит его. Сам мир состоит из Яви и Нави. А Правь управляет взаимодействием между ними сообразно Промыслу Всевышнего. Понял?

— Теперь да.

— Хорошо. Пойдем дальше. Что ты знаешь о том, как Всевышний творил наш мир?

— Тут я, конечно, полный неуч, но вроде как путем отражения самого себя в пустоту.

— Теоретически это так. Но практически все несколько сложнее. Смотри. В русском языке есть три важные буквы. В принципе лишних букв там вообще нет, но нам пока важны именно три. Это буквы "О", "Л" и "П". "О" Это образ самого Всевышнего. А теперь взгляни на "Л". И попробуй соотнести ее с "О". Что видишь?

— Сектор круга, только без нижней границы.

— Правильно. Отражая себя в Пустоту Всевышний физически не может воплотить себя полностью. Он может отразиться в Пустоте лишь частично. Примерно так, как ты можешь отразиться в зеркале лишь той своей стороной, которой к нему обращен. Понял?

— Кажется, да.

— Тогда идем дальше. Творение Мира одним отражением Всевышнего не ограничилось. Представь себе звуковой ряд. В нем есть звуки, настолько высокие, что мы их не слышим. Есть высокие звуки, есть низкие басовые звуки и есть настолько низкие, что мы опять их не слышим.

— Ну да, ультразвук, звук и инфразвук. Пока понимаю.

— Тогда пойми дальше. Представь себе, что первое отражение Всевышнего дало такую мощь и такую запредельную высоту твоего ультразвука, что еще ничего и никого не было. Был только РАЗ — Первый или Сварог. Затем пошло второе отражение, третье и так Дале, пока не возник плотный материальный мир, в котором мы сидим и беседуем. Но все эти последующие отражения уже не были по принципу "Л". Ведь Уже Первое отражение полностью вписалось в наш Мир и далее отражалось целиком. А потому это происходило по принципу "П" или путем переворачиванием "чаши".

— Вроде бы понятно.

— Понятно, да не все. Ведь я не случайно сказал про переворот "чаши". Каждое новое отражение давало и зеркальное отражение сущности. Мужское становилось женским, светлое темным и так далее.

— Ясно.

— Ну а раз ясно, то пририсуй-ка к своим рисункам верхнюю зеркальную половину. И посмотри, что получишь.

Я взял первый рисунок со схемой того, что есть и принялся пририсовывать к ней верхний перевернутый конус.

— Ты только энергии местами тоже поменять не забудь.

— Сделал.

Велимир посмотрел на то, что у меня получилось и попросил карандаш.

— Все верно, но не все учтено. — Несколькими быстрыми штрихами он дополнил мою схему. — Смотри. Помимо самих конусов есть переходное пространство. Это, раз уж ты рисуешь социальный конус национального общества, национальный эгрегор. Этакое коллективное бессознательное всего народа, наполненное его страхами, мечтами, желаниями и представлениями о мире. Вот эти стрелки снизу вверх показывают, что все мысли людей, независимо от их социального статуса мгновенно попадают в эгрегор. А вот эти, которые сверху вниз, это различные духовные силы, которые пытаются воздействовать на него из различных слоев Нави. Среди них есть те, которые вы называете божественными, есть те, которые зовутся демонические. Вот теперь картинка полная.

1. Национальный (страновой) эгрегор.

2. Попадание в эгрегор мыслей людей.

3. Воздействие на эгрегор Духовных Сил.

Рис 3.

— Кстати, присмотрись к верхнему конусу и попробуй понять смысл энергетических потоков.

Я посмотрел на рисунок и впервые почувствовал, что начинаю обретать опору под ногами. Все становилось на свои места. Центральный поток Любви напрямую устремлялся к Всевышнему, сообщая ему о полной удовлетворенности жизнью. В результате навстречу шел такой же нисходящий поток божественной Любви, отсекавший по дороге энергию Инферно, перенаправляя ее обратно к Создателю. Но это оказывалась "дьявольская Любовь, ведь в основании Духовного конуса скапливалась исключительно энергия Инферно. В результате получалась иллюзия удовлетворенности людей таким развитием ситуации, а воздействие на эгрегор осуществлялось преимущественно "демоническими" низкочастотными сущностями, еще больше ухудшая ситуацию.

— О, дошло, наконец, что мы сами творцы своего "счастья". Что хотим, то и получаем. А теперь дорисуй свою желаемую картинку. Ты, кстати, заметь, что верхний конус упирается совсем не во Всевышнего, а лишь в одно из его Отражений, соответствующего нашему настрою вида. Хотим Инферно, получаем в виде Бога Инфернальную сущность. Захотим наоборот, получим иное.

Я взялся опять за карандаш и быстро дополнил второй рисунок недостающими элементами. Все вставало на свои места.

Теперь не только направление потоков поменялось, но поменялась и вся конфигурация. Теперь в качестве Бога в основании Духовного конуса мы имели Любовь. От нас вверх по кругу струилась энергия Любви. Одновременно внутри конуса от нас к Богу устремлялась энергия Инферно, сигнализирующая о едином желании перемен. Она отражалась от основания Духовного Конуса нам навстречу в виде грядущих изменений сообразно нашим запросам. А все корыстные инфернальные устремления отдельных личностей отбрасывались на соответствующем уровне, не доходя до "ушей" Творца.

Я смотрел и любовался гармоничностью картинки. Но по-прежнему совершенно не понимал, как нам реализовать ее практически. О чем и не замедлил спросить Велимира.

— А это потому, что у тебя в схеме не хватает еще одного, самого главного элемента, Правителя. Он опять взял карандаш и дорисовал еще один круг, захвативший вершины сразу же обоих конусов.

Рис. 4

4. Правитель.

— Вот теперь схема полна и правильна. — продолжил Велимир, — во главе народа должен стоять Светлый Правитель. Его место между людьми его и Богами. Он обязан доносить до людей волю Богов, а до Богов желания и устремления своего народа. Причем, и то, и другое без искажений. Он обязан быть един в трех лицах. Глава, вершина социальной лестницы, это раз. Осознанный лидер национального эгрегора, это два. И, наконец, ведуном, напрямую общающимся с Богами, это три. Именно в таком случае ты никогда не будешь иметь проблем со своим мироустройством.

Я как стоял, так и рухнул на стул. Это что же, все напрасно? Где же нам взять такого правителя, чтобы и с людьми, и с эгрегором, и с Богами на "ты" был? И разве ж Сталин власть отдаст?

— Чего пригорюнился, добрый молодец? — засмеялся Велимир. — Понял теперь, какую ношу взваливаешь? А ты думал как? Сейчас по-быстрому пару рисунков сварганишь и все в ажуре? Нет, брат. Так просто дела не делаются.

— А скажи Велимир, это вообще возможно?

— А что ж невозможного-то? Так на Руси раньше и было. По-другому никогда не было. Все Князья русские Светлыми были. Да и царей потом, помнишь, по старой памяти "помазанниками божьими прозывали". Ты думал просто так? Нет. Хотя цари романовской династии уже мало ведали. Что-то в них, конечно, оставалось, но лишь тень прошлых умений. А до них все Вещими были. Не могло просто иначе быть, чтобы слепец до трона добрался.

— А что же нам сейчас делать?

— А что именно тебя смущает? Не боись, ежели договоримся, все поправить можно. Взять твоего же Князя нынешнего. Мощные у него задатки. Вещим его, конечно, в силу возраста уже не сделать, но кое-что пробудить можно будет. А там и мы подсобим в общении с горними мирами. Так что, если Князь добро даст, сдюжим.

Я смотрел на Велимира открытыми до предела глазами. Веет тебе и волхв. Интересно, где же границы его Сил и почему все же они так долго вне мира отсиживались? Но это не сего дня разговор. Я чувствовал себя уже выжатым до предела. Хотелось спать.

Велимир взглянул на меня, молча кивнул и исчез прямо из сидячего положения. Впрочем, у меня уже не оставалось никаких сил этому удивляться.

— Благодарствую, Велимир, — пробормотал я, доползая до кровати.

— Здрав будь, — донеслось в ответ.

Глава 48. Хасанская операция

События у озера Хасан в этой истории развернулись практически в то же время, что я помнил по своей. Но вот по содержанию отличались кардинально, как небо и земля. Во-первых, благодаря моему "послезнанию" советская армия была полностью готова к событиям и сумела скрытно сосредоточить в заданном районе все необходимые силы и средства. Во-вторых, операция сразу же на этапе планирования получила единое выделенное командование, о котором стоит сказать особо.

Начальник советской группировки был назначен лично Сталиным. Им оказался Комкор Павлов Дмитрий Григорьевич, Герой советского Союза, получивший это звание за бои в Испании и пребывавший после возвращения из "командировки" в должности Начальника Автобронетанкового Управления РККА.

Сначала я очень удивился этому выбору вождя, но после некоторого размышления понял, что таким образом Сталин заранее хочет проверить правильность своего решения в моей исторической параллели относительно этого командира. В свое время, отвечая на вопросы Сталина обо всех более или менее значимых фигурах Красной Армии, участвовавших в Великой Отечественной, среди всех прочих генералов и маршалов мы говорили и о Павлове. Тогда Сталин заставил меня вспомнить даже те фамилии, которые я думал, что никогда не знал. А уж мимо Павлова мы никак пройти не могли. Сказать, что я знал об этом человеке много, нельзя. В большинстве прочитанных мною книг и мемуаров отношение к этому командующему Западным Фронтом в первые дни войны было, мягко говоря, не очень. Скорее, наоборот, на него очень легко вешалась большая часть ответственности за провалы армий Западного Фронта, потерю складов и вооружений, а также за попадание в котлы первых месяцев боев сотен тысяч советских бойцов. Я всегда сомневался в том, что вина Павлова за все, что произошло в те дни, была столь очевидна. Скорее он пострадал за то, что кто-то просто был обязан понести персональную ответственность за произошедшее, отводя тем самым удар от Жукова и Тимошенко, а косвенно и от самого Сталина. То есть послужил козлом отпущения за общие грехи и промахи. Примерно так я Сталину все и выложил. Вождь внимательно посмотрел тогда на меня, поиграл желваками на скулах, но промолчал.

И вот теперь он, видимо, решил для себя еще раз все проверить. Ситуация на Хасане была не очень проблемной. Соотношение войск РККА и японцев, включая резервы, позволяло рассчитывать на положительный результат чуть ли не при любом головотяпстве командования. Разумеется, вовремя замеченного. А потому Сталин рискнул. Проявит себя Павлов, значит, в моей исторической версии Сталин ошибся и теперь готов свою ошибку исправить. Провалит задание, значит, будет быстро смещен со всех постов с печальными для себя последствиями. Теперь уже окончательными.

Павлов, надо сказать, ничего не провалил, скорее справился на отлично. Хотя ему и пришлось не так, чтобы очень легко. Дело в том, что в отличие от того, что случилось в параллельной истории, здесь японцы атаковали гораздо более крупными силами. Точнее собирались атаковать, о чем поведал пленный японский капитан, захваченный казаками-пластунами. Несмотря на расформирование Советской властью Уссурийского казачьего войска и последующие многочисленные репрессии, казаки очень часто привлекались для службы в пограничных отрядах и разведке. Мало кто знал эти места так, как они. Как раз такая группа казаков-разведчиков и захватила японского капитана прямо накануне вторжения. Уж больно им меч, висевший у него на боку, понравился, как они потом сами шутили.

Капитан под действием внушительных аргументов специалистов особого отдела раскололся довольно быстро, хотя поначалу строил из себя самурая. Он и поведал, что атака на высоту Безымянную, а следом и на высоту Заозерную, планируется силами дивизии на каждую, поддержанных механизированными частями. И еще одна дивизия должна остаться в резерве на случай осложнений. Причем, атака планируется уже через день. Это известие поначалу вызвало бешеную суету в командном штабе операции. Ведь в моей истории японцы ограничились всего лишь двумя полками одной дивизии. Две другие, как и механизированная бригада, в боях фактически участия не принимали, хотя и находились в районе боевых действий.

Впрочем, паники никакой не было. Ведь общая численность японских войск по данным нашей разведки так и не изменилась. Это были все те же три дивизии и бригада устаревших танкеток. А к таким силам мы были готовы. Да что там, Павлов, выполняя приказ Сталина о минимальном количестве жертв, сконцентрировал в районе будущих событий такие силы, что даже увеличь японцы свои войска вдвое, это не привело бы к существенным изменениям в ситуации.

Провокации, как начались точно по графику. 29-го июля японцы силами одного полка попытались на рассвете тайно подобраться к нашим позициям на высоте Безымянная, выбить наших пограничников и закрепиться на высоте в ожидании основных сил. Однако, хитрость не прошла. Пограничники оказались в полной боеготовности и открыли по противнику такой шквальный пулеметный и снайперский огонь, что японцы, потеряв почти половину личного состава, откатились. Преследовать их никто не стал.

Среди наших войск потери были минимальны. Но как только японцы отошли, на высоте была проведена полная смена всего личного состава. Побывавшие в бою пограничники отправились в тыл рассказывать о своих боевых успехах, а им на смену пришли другие части. Только теперь уже в значительно большем составе.

На следующее утро, не предпринимая больше усилий по атаке на Безымянную и соседствующую с ней высоту Черскую японцы уже полными силами навалились на высоту Заозерную. Наше командование предвидело такую возможность, а потому практически сразу же после начала массированного наступления передало приказ об отходе с позиций на этой высоте. В отличие от Безымянной в этом районе вероятность окружения наших войск была крайне высока. Оставив на позиции незначительный заслон, отсекавший слишком азартные вылазки передовых отрядов японцев и страхующий от обходов высоты с флангов, пограничники дисциплинированно отступили и на заранее заготовленных лодках переправились в тыл через озеро Хасан. Японцы ценой значительных потерь, используя подтянутую полевую артиллерию и постоянно подрываясь на минном поле в которое превратился все склоны Заозерной, смели заслон и к исходу дня сумели занять высоту. Вот только радости это им не принесло. Как только все позиции оказались заняты, а японцы принялись укреплять на свой лад развороченные снарядами траншеи, высота взлетела на воздух. Практически вся зона обороны была начинена закопанными фугасами большой мощности.

Следующий день боестолкновений практически не было. Японцы занимались разминированием склонов Заозерной и закреплялись на ее вершине, а также переправляли дополнительные войска через реку и концентрировали силы на подступах к Безымянной и Черской, намереваясь закрепить успех.

Но их планам не суждено было сбыться. На следующее утро на рассвете более ста советских бомбардировщиков, поддержанных истребительной авиацией нанесли мощный бомбовый удар по позициям японских войск, находящихся в резерве на другом побережье ручки Туманной. В результате нескольких последовавших в течение дня бомбовых ударов оказались разрушенными все обнаруженные переправы, склады с оружием и уничтожена большая часть стоявшей в ожидании отправки на другой берег бронетехники. Уже перед самым закатом группа из нескольких десятков бомбардировщиков нанесла удары по японских войскам, готовившимся к наступлению на Безымянную. С этого же началось и следующее утро, только к старой цели добавилась новая. Удары наносились еще и по японцам, не спевшим полностью окопаться и закрепиться на Заозерной. Сразу же после окончания бомбардировки из района Безымянной и с юга от высоты Подгорной двумя мощными клиньями атаковали две советские механизированные бригады, поддержанные моторизованными стрелковыми частями. Танки, прорвав недостроенные оборонительные сооружения японцев, пронеслись на полном ходу по их позициям и соединились широкой полосой в районе береговой линии Туманной, препятствуя подходу подкреплений к противнику и срывая все попытки наладить новые переправы. За ними в зоны прорывов втягивались все новые войска. Авиация весь день продолжала бомбить тыловые и резервные части противника. Окруженные японские части общей численностью до дивизии предпочли сдаться уже к вечеру.

Японский посол в Москве был в советском МИДе уже в этот же день и просил счесть все случившееся нелепой случайностью и безумной инициативой генерала Каямы, командовавшего японскими соединениями в этом районе. По сообщению посла он уже взят под арест, будет отправлен в Токио и судим Императорским судом. Посол просил отпустить всех японских военнопленных, сдавшихся на советской территории.

Принимавший посла Молотов, посмотрел на посла даже с удивлением, хотя и деланным.

— А что взамен? Вы что думаете, пришли, повоевали, обгадились и в кусты, как будто ничего не случилось? А у нас, между прочим, люди погибли или ранены, техника пострадала. И вот так взять и простить?

Посол, судя по всему был готов к торговле, но оставалось неясным, что именно находится в его полномочиях.

— Что Вы предлагаете, господин Нарком?

— Я предлагаю? Это не я, а Вы должны предлагать, раз бед натворили. А я буду слушать и думать, принимать ли Ваши предложения или сразу отдать команду войскам выбить вас, например, с юга Сахалина.

От таких слов посла аж затрясло. К этому он оказался совершенно не готов. Еще недавно он приходил сюда требовать от Наркома Молотова освободить спорную территорию с полным ощущением собственной правоты и величия японской нации. Более того, он ощущал постоянно и дружескую поддержку британской дипломатии. И вдруг все резко поменялось. Имея представление о реальном раскладе сил на Дальнем Востоке, посол прекрасно понимал, что у русских вполне хватит сил и средств на то, чтобы выбить японцев с Сахалина. И восстановить статус-кво потом окажется очень нелегко. Тем более, что эти хитрые гайдзины успели на своей части острова расселить целую колонию евреев. И теперь случись что, мировая общественность и дипломатия окажутся в крайне затруднительном положении. Уж о поддержке Японии говорить не придется, лишь бы нейтралитет сохранили.

Посол очень внимательно посмотрел на Наркома. Весь вид Молотова говорил о том, что он крайне рассержен, и все сказанное им следует воспринимать всерьез. И даже не как угрозу, а, возможно, и как реальное намерение. Он срочно должен связаться с Токио. Ситуация полностью вышла из-под его контроля и его компетенция совершенно не хватало на продолжение разговора.

— Со всем моим уважением, господин Молотов, мне нужно срочно проконсультироваться с Токио по данному вопросу, я надеюсь, у вас будет время принять меня завтра?

— Хорошо, господин посол, давайте перенесем наш разговор. Только прошу Вас передать Токио наше крайнее возмущение создавшейся ситуацией. Мы всегда воспринимали Японию в качестве доброго соседа. Но все может и измениться.

Посол низко поклонился и отбыл. Телеграфные провода в тот вечер и ночь буквально раскалились от потока сообщений. И не одна бригада шифровальщиков осталась без сна.

На следующий день вопрос был решен. Япония отказывалась от каких либо претензий на Хасанский выступ, отдавала СССР в качестве компенсации за несанкционированное нападение всю территорию острова Песчаный, а также северное побережье реки Туманной, по фарватеру которой теперь и проходила государственная граница. Также СССР доставалась вся техника, захваченная во время столкновения, а пленные перед возвращением домой были обязаны восстановить своими силами все пострадавшие во время боев укрепления советских войск на высотах Безымянная и Заозерная. Правда, кормили их на время работ мы.

Павлов за успешное командование операцией был награжден орденом Боевого Красного Знамени. Награды также получили и все другие отличившиеся в боях бойцы и командиры.

В ходе инцидента погибли 63 человека, включая 12 бойцов пограничного заслона на высоте Заозерная, с честью выполнивших свой долг. Все они были посмертно награждены орденами, а командир званием Героя советского Союза. Высоту Заозерную было решено официально переименовать в высоту Героев. Ранеными РККА временно потеряла еще 172 человека, но среди них практически не было крайне тяжелых. Из техники выбыло из строя 11 танков, из которых 6 по механическим причинам.

О потерях японцев пресса сообщила уклончиво, сказав, что противник потерял до трех тысяч убитыми и ранеными и множество боевой техники.

Сталин был очень доволен событиями. А вот на другой стороне настроение было не очень.

* * *

*

— Что Вы думаете по поводу произошедшего, генерал? — Вальяжно расположившийся в кресле джентльмен без всякого сомнения принадлежал к британской элите. Об этом просто кричали и его надменный вид и небрежная изысканность в одежде. Да эмиссар британской разведки на Дальнем Востоке сэр Майкл Роджер Спенсер и не мог быть иным. Все же несколько поколений аристократов давали о себе знать.

Его собеседник, командующий Квантунской армии, генерал Уэда Кинкити был крайне раздражен.

— А что тут можно сказать? Бездарное попадание в тонко расставленную ловушку. С неизбежными печальными последствиями.

— Очень точно сказано, генерал. Именно ловушка. Но для этого русские должны были точно знать, когда и куда вы ударите. Ищите источник, генерал. И он где-то очень недалеко от Вас. В противном случае он не смог бы узнать весь объем информации.

— Уже занимаются. Скоро отыщем этого грязного шпиона, и я лично выпущу ему кишки.

— Не стоит горячиться. Дело в сущности обычное. Мы шпионим у них. Они у нас. Другое дело, что пока шпион не отыщется, у нас связаны руки. Так что больше никаких вылазок и конфликтов.

— Да какие уж тут вылазки? И так нас пощипали, хоть сеппуку себе делай. Сколько отдать пришлось. Да ладно бы техника или земля. Унизительно, что японские солдаты теперь вынуждены своими руками строить им укрепления. А еще эта выходка насчет Сахалина.

— А в Токио восприняли ее всерьез, генерал?

— Да, пришлось учитывать и эту возможность. Теперь на Сахалин срочно перебрасываются дополнительные соединения и техника.

— Только не вздумайте сами нарваться на неприятности. В таком случае вас уже никто не спасет. Там советские евреи. Тронь хоть одного и от вас отступится вся Европа и Америка разом. Разве что Гитлер. Но он далеко, и у него скоро будет полна голова собственных проблем. А без всякой помощи долго вы сможете продержаться?

— Да мы и не собираемся совать голову в петлю. Лишь бы нас не трогали.

— Ну об этом я позабочусь. А что Вы думаете насчет боевых качеств русских и насчет их техники?

— С их стороны, с учетом того, что они готовились заранее и имели возможность понять наши вероятные или истинные планы, операция проведена грамотно. Войска действовали согласованно. Насчет техники ничего сказать не могу. Никаких новых образцов они не использовали. Брали массой.

— Ну что же генерал, удачи. Спасибо за обмен мнениями.

Глава 49. Англичанка гадит.

Вскоре после победоносного завершения Хасанской операции меня вызвали в Кремль. На этот раз Сталин был не один. В кабинете уже находились Артузов, Берия, Ворошилов, Меркулов, Молотов и Орджоникидзе. Подобный состав участников меня заинтересовал. Намечалось обсуждение какой-то комплексной проблемы, явно имевшей отношение к военным приготовлениям. Причем, откровенное обсуждение, поскольку все присутствующие лица были прекрасно осведомлены о моих особенностях.

— Проходите товарищ Алексей. Позвольте выразить Вам нашу благодарность за очередное точное предупреждение внешних угроз. Хотя последний инцидент на Хасане прошел все же не так, как Вами описывалось. Чем Вы можете это объяснить?

— Вы имеете в виду, товарищ Сталин, что японцы полезли существенно большими силами?

— Да, это настораживающее отличие. Если все, что случилось потом, легко объясняется нашими встречными действиями и растерянностью японцев, то изменение в несколько раз их ударных сил при полном совпадении времени нанесения удара просто на случайность не спишешь. Хорошо, что мы были готовы и вовремя сосредоточили необходимые силы. А если бы мы бы понадеялись на Вашу информацию, товарищ Алексей? Все могло быть значительно хуже. Могли Вы просто ошибиться, товарищ Алексей, забыть точный ход событий в Вашей истории?

— Нет, товарищ Сталин, это исключено. Моя память сейчас так устроена, что либо я помню все точно, либо не помню вообще. Ошибки могут быть, но лишь тогда, когда я что-то знаю исключительно по художественной литературе. В таком случае ошибка автора неизбежно становится и моей ошибкой. Но это не тот случай.

— Тогда чем Вы можете объяснить столь серьезное расхождение?

— По одному этому факту, товарищ Сталин, что-либо точно сказать невозможно. Мы начали менять исторический ход событий. Причем, нами уже сделано многое, что в моем мире не происходило. Сегодня даже без знания во внешнем мире о новых образцах нашей военной техники СССР все равно выглядит намного сильнее и сплоченнее, чем она казался в исторической параллели. Даже несмотря на то, что все наши действия должны вызывать и противников больше вопросов, чем ответов. В этой связи вполне возможно, что они решили прощупать нашу силу более мощными средствами. Но не стоит исключать и того, что против нас началась серьезная контригра, в которой Хасан является лишь незначительным эпизодом.

— Даже так? Хорошо, а что Вы думаете по поводу результатов Хасана? Какие выводы должны сделать японцы, а возможно и не только они после завершения инцидента.

— Сработали наши войска, товарищ Сталин, практически идеально. Я не военный. Мне трудно оценить во всех деталях правильность или ошибочность маневров. Тем более я не могу сказать, можно ли было сделать лучше и как. Но для меня все прошло наилучшим образом. Что же касается противника, то скорость проведения нами контроперации, слаженность и решительность действий всех видов войск должны неизбежно привести японцев к выводу о нашей готовности к их вылазке. Причем, эта готовность никак не может быть объяснена их предварительными требованиями насчет этого района по дипломатическим каналам. Боюсь, товарищ Сталин, что они придут к однозначному выводу об утечке информации из собственного штаба. И, как результат, начнут усиленно искать шпионов в своем лагере. Грозит ли нам это чем-то или нет, не знаю, но трясти свой офицерский корпус они будут серьезно.

— Как Вы думаете, товарищ Артузов, грозит ли нам это какими-либо последствиями?

— Думаю, нет, товарищ Сталин. В первую очередь они будут перетрясать Квантунскую армию и тех офицеров, кто имел отношение к разработке планов нападения. Среди этой категории наших людей нет. А до Токио они доберутся не скоро. Вероятность провала с нашей стороны минимальна.

— Это, с одной стороны, хорошо, товарищ Артузов. Но, с другой, не является ли отсутствие среди японских офицеров наших товарищей недоработкой с нашей стороны? И не стоит ли использовать эту ситуацию для того, чтобы такие люди там появились. Как раз после всех проверок контрразведка надолго успокоится, и этот момент может сыграть нам на руку. Не так ли? Не стоит полагаться лишь на всеведение товарища Алексея. Изменение хода его истории уже началось, и чем дальше, тем больше будет накапливаться расхождений. Очень скоро товарищ Алексей уже ничем не сможет нам помочь в этой области. Мы должны быть к этому готовы. В истории товарища Алексея они всего лишь еще однажды попытаются столкнуться с нами напрямую. Но вдруг изменения зайдут настолько далеко, что они отважатся на серьезное нападение крупными силами? Это может иметь большое значение для развития событий в Европе.

— Займемся, товарищ Сталин, думаю, решим эту задачу в кратчайшие сроки. Подготовку начнем немедленно, а внедрение осуществим сразу после окончания всех проверок.

— Хорошо, держите меня в курсе.

— Товарищ Алексей. Вы упомянули, что это может быть элементом большой игры против СССР. В принципе, возможно, Вы правы. Примерно месяц назад нам поступило сообщение от профсоюзных кругов США, что в Конгрессе готовится законопроект об обязательном возврате в страну всех работающих за рубежом американцев.

Еще дней через десять мне передали письмо от Рокфеллера, предупреждающего о том же, только в более конкретной форме. Он пишет, что попытался хотя бы притормозить этот проект, но демократы при очень мощной поддержке англичан продавливают такое решение. Причем, у кулуарах Конгресса открытым текстом говорят, что направлено это против СССР и его слишком быстрого усиления. Разумеется, обставлено это будет все иначе. Потребностями американской экономики, успешно преодолевшей кризис. Необходимостью тщательно подготовиться к возможному росту международной напряженности и так далее.

А не далее, как два дня назад Посол США в Москве передал товарищу Молотову официальное письмо Президента Рузвельта. В письме президент США сообщает о принятом Конгрессом решении по незамедлительному возврату всех граждан США в страну, просит обеспечить возможность послу довести это решение до всех работающих американцев в СССР и не препятствовать их отъезду на родину. При этом он также просит не штрафовать никого за досрочное расторжение рабочих контрактов, ссылаясь на форс-мажорные обстоятельства. Разумеется, Рузвельт рассыпается в дружеских чувствах, надеется на взаимопонимание и успешное сотрудничество между нашими странами, но сути это не меняет.

В этой связи, что Вы думаете по данному поводу, товарищ Алексей.

— А вот это точно еще один ход в игре против нас. Причем, насколько я понял, уши англичан торчат в этом деле, даже не скрываясь. И это достаточно сильный ход. Что-либо сделать в данном случае не в наших силах. Если мы начнем препятствовать отъезду граждан США, то мы рискуем серьезно испортить отношения с нашим наиболее перспективным союзником в грядущей бойне. Этого нельзя допустить. Товарищ Орджоникидзе, наверняка сможет точнее оценить наши проблемы от потери почти полутора миллионов квалифицированных рабочих и особенно инженеров, но мое мнение таково. Это серьезное, но не критическое ухудшение обстановки. Практически все заводы за небольшим исключением уже построены и введены в эксплуатацию. То, что осталось, достроим своими силами, хотя темпы роста и даже качество производства большинства изделий на время упадут. Но это поправимо.

— Ваше мнение, товарищ Орджоникидзе?

— Согласен с товарищем Сидоровым. Сложно, но не критично, выправим ситуацию примерно за год.

— Продолжайте, товарищ Алексей. Мы можем что-то сделать в этой связи для облегчения проблемы?

— Думаю, сможем. Во-первых, мы должны аккуратно предложить перейти в советское подданство всем высококвалифицированным рабочим и особенно инженерам. Предложить им хорошие условия. Думаю, процентов десять согласится. Но делать это надо именно осторожно и аккуратно, чтобы не навредить нашим отношениям с США. Затем всех новоприобретенных таким образом советских граждан следует распределить на работу по наиболее важным оборонным предприятиям. Сейчас производство военной техники и вооружений уже выходит на первое место по значимости.

— Спасибо, мы подумаем, как это сделать. Предложение хорошее, но требует тщательного обдумывания в деталях. А скажите, товарищ Алексей. Если опираться на опыт будущих действий и предполагать наихудший вариант, то, что по максимуму может придумать Британия для усиления удара по СССР?

— Сложный вопрос, товарищ Сталин. Главное не в том, что они могут придумать, а на что у них достанет ресурсов и хватит решимости. Теоретически, если исходить из наихудших предположений, то мы можем получить войну не только против Гитлера, но и против Польши, Турции и Японии одновременно. Есть таковая угроза и со стороны Ирана, но уж совсем слабая. Просто немцы там перед самой войной очень активничали. Не знаю, как сейчас, но в моем времени было именно так. Сами британцы на стороне Гитлера не выступят, они любят действовать из-за кулис. Скорее даже объявят ему войну для виду.

— Даже так?

— Да, но вероятность всех этим моментов разная. Скажем, Турцию можно заставить воевать, но дальше, чем на формальное объявление войны и вялотекущие действия вдоль границы ее не хватит. Не те силы сейчас у Турков, чтобы ввязываться в драку всерьез.

Про Иран могу дополнить то, что благожелательное отношение Ирана к немцам во многом проистекала из германской пропаганды, основанной на превосходстве арийской расы. Этот тезис находил очень серьезный отклик в Иране. Но здесь мы уже, можно сказать, перехватили этот лозунг. И сейчас еще есть время, чтобы максимально укрепить нашу дружбу с Ираном. В той истории пришлось решать проблемы немцев путем согласованного ввода войск. Мы на Север, англичане на Юг. Кстати, попытка противодействовать изгнанию немецкой колонии из Ирана привела к тому, что мы и англичане вошли в Тегеран, сместив шаха с престола. Он был отправлен в Южную Африку в изгнание. Молодой шах Реза-Пехлеви все понял и больше ничем не мешал. Но в тех условиях получилось, что Иран, потеряв самостоятельность, ничего не приобрел и не дал СССР в том числе. Мы лишь гарантировали себя от неожиданной войны с Турками через Юг.

Что касается Польши, то все еще интереснее. С одной стороны, Польша признанный союзник англичан. Как Лондон скажет, так она и поступит. И вроде бы логика подсказывает, что англичане должны заставить Польшу вступить в сговор с Гитлером. Иначе до наших границ он не доберется. Но, есть и обратная сторона вопроса. Англичанам крайне важно, чтобы до начала войны с нами Гитлер прибрал к рукам всю остальную Европу. Континентальные аристократические кланы должны быть уничтожены или разорены. Да и сам Гитлер никогда не полезет против нас, оставив за спиной ту же Францию. Война на два фронта в Первой Мировой немцев многому научила. Вместе с Францией в войну с Германией формально вступит и Англия. А для этого она должна иметь серьезный повод. Лучший повод это нападение на Польшу. У нас ведь как получилось. Нападение Гитлера на Польшу и договор немцев с нами временно обезопасил его с востока и позволил добить Европу на Западе. Потом он с легким сердцем, не боясь нападения с тыла, атаковал нас. Напасть на Францию до Польши он также не может. Ведь есть опасность, что Польша если и не нападет сама, то пропустит сквозь свою территорию наши войска. Заключить договор с СССР пока Польша самостоятельна, для Гитлера также проблематично. Неурегулированность этого вопроса не позволяет ему что-либо нам предложить.

Вот, собственно, и все. Больше я не вижу, чем англичане могут нам нагадить.

— Спасибо, товарищ Алексей. Я Вас попрошу расписать все, что Вы сейчас рассказали подробнее на бумаге.

— Хорошо, товарищ Сталин.

— А что Вы скажете по этому поводу, товарищ Молотов? Согласны Вы с аргументами товарища Алексея?

— Кое-какие моменты разночтений есть, товарищ Сталин, но не принципиальные. Думаю, что многие разрешатся после того, как товарищ сидоров распишет все подробнее. Но главное в том, что я тоже не вижу каких-либо иных способов нам нагадить со стороны Британии, кроме военных.

— А мы сможем одновременно выстоять против всех противников сразу, товарищ Ворошилов?

— Боюсь, товарищ Сталин, что одновременно против Турции, Ирана, Японии и Германии, по сути всей Европы, нас может не хватить. Если только не попытаться решить эти проблемы поодиночке. Но это очень предварительно. Мне потребуется некоторое время на точный расчет потребности в войсках для отражения всех моментальных угроз. Кроме того, мне важно знать, какие объемы новой современной техники смогут нам обеспечить товарищи Берия и Орджоникидзе.

— Хорошо. Жду Ваш доклад через неделю. Информацию по технике и вооружению получите. На этом все, товарищи, можете идти, а Вас, товарищ Берия и Вас, товарищ Алексей, я попрошу задержаться.

Когда мы остались втроем, Сталин встал из-за стола и принялся вышагивать по кабинету, как всегда бывало, если он волновался или о чем-то напряженно размышлял.

— Я тоже боюсь, что одновременному удару со всех сторон мы противостоять не сможем. В этой связи нам очень важно понимать, когда, товарищ Берия, мы получим практические результаты Вашего самого главного проекта?

Я понял, что Сталин имеет в виду атомную бомбу. С тех пор, как меня во всех подробностях выдоили по этому вопросу до основания, я и понятия не имел, как продвигается проект. Лишь по уточнениям несколько раз некоторых моментов я догадывался, что работы ведутся полным ходом. И вот теперь Сталин впервые при мне заговорил на эту тему. Уже сам этот факт заставил меня напрячься. Сталин был человеком, считавшим, что каждый должен знать минимум того, что ему необходимо. Уже имел возможность не раз в этом убедиться. И раз сейчас он счел нужным меня оставить, значит, считал это важным. Вот только я пока не понимал целей.

— Проект близится к завершению, товарищ Сталин. Все работы ведутся со значительным опережением графика. Модели, расписанные товарищем Сидоровым, были обсчитаны нашими учеными-физиками и признаны рабочими. Уже полным ходом идет накопление и обогащение урана и плутония. Сегодня уже мы имеем материала почти на полноценный заряд. Но испытания пока провести не можем. Идет доработка конструкции устройства. Думаю, мы выйдем на испытания к лету следующего года.

— К лету, ну что же. А сколько Вы сможете произвести зарядов и какой мощности к лету 41-го, товарищ Берия?

По лицу Берии я видел, что этот вопрос не доставил ему удовольствия. Еще бы, ты еще не произвел и первого заряда, ты еще не провел ни одного практического испытания, а уже давай ответ, сколько их будет через три года.

— Пока сказать точно не могу, товарищ Сталин. Делаем все возможное и даже больше. Люди работают самоотверженно, на износ. Многие даже по ночам не уходят домой. Для точного ответа мне потребуется время и хотя бы одно успешное испытание.

— Надеюсь, Вы понимаете, товарищ Берия, как много зависит от Вашего успеха. Вся наша обороноспособность зависит от того, что Вы сможете сделать. Не зная этого, мы не сможем правильно распорядиться всеми прочими нашими силами. А Вы ведь сами слышали, какие осложнения могут быть. Не исключено, что нам действительно придется воевать на два фронта.

— Понимаю, товарищ Сталин. Но давать пустые обещания, не подкрепленные расчетами и уверенностью, тоже не могу. Этим я могу подвести партию гораздо больше. Обещаю, что мы максимально ускорим все работы.

— Это правильно, что Вы не даете пустых обещаний, товарищ Берия, нам не нужны обещания, нам нужны результаты. И мы очень на Вас рассчитываем.

— Товарищ Алексей. А почему Вы не упомянули про Финляндию среди возможных противников? Ведь если я не ошибаюсь, Вы говорили, что нам пришлось с ними воевать в 39-м-40-м годах из-за их крайней несговорчивости в вопросах границы?

— Да, не упомянул, товарищ Сталин. И вполне осознанно. Думаю, что проблему дружественного нейтралитета Финляндии решить можно до войны. Но готовой схемы я пока предложить не могу. Есть несколько вариантов. И даже если нам придется воевать, то делать это в любом случае надо раньше, чем начнется война с Германией. Только нашей стратегической целью в этом случае должно быть не отодвигание границ от Ленинграда, а нанесение удара значительно севернее. Нам крайне важно перекрыть Германии доступ к норвежским месторождениям на севере страны. Без постоянных поставок металлических руд из Норвегии немцы много не навоюют.

— Это неожиданное предложение, но явно не лишенное смысла. Мы обдумаем его. И все же финский вопрос очень важен. Но вернемся к началу разговора. Допустим, товарищ Берия успешно решит возложенные на него задачи. Но не сделают ли этого и немцы?

— Нет, товарищ Сталин. По тому, что я помню, они выйдут на правильный путь решения задачи только после того, как в 40-м англичане разбомбят в Норвегии завод по производству тяжелой воды. До этого они будут пытаться добиться результата именно с ее помощью. Если уже в следующем году товарищ Берия сможет выйти на испытания, то мы опередим их в любом случае минимум на 5-6 лет, а то и больше. И американцев опередим на тот же срок. Я бы даже пока не советовал осуществлять какое-либо противодействие. Только спугнем и ускорим их работы.

— Ну что ж. Мы обязательно учтем Ваше мнение, товарищ Алексей. А финны не смогут быть, например, сговорчивее, если у нас будет готовая бомба, способная уничтожить Хельсинки?

— Наверное, смогут, и даже наверняка будут, но здесь другой вопрос. Как они узнают о том, что у нас есть эта бомба? Не думаю, что стоит без крайней необходимости применять такое страшное оружие, тем более, по мирному городу, пусть и не дружественному. Тем более, что задачу мы решим локальную, а проблемы получим, боюсь, глобальные.

— Поясните.

— Если мир узнает, что у нас есть такое оружие, и более того, мы не боимся применить его по мирным целям на территории другой страны даже без объявления ими войны нам, то он просто от испуга обязан будет забыть все свои распри и объединиться против нас. И мы получим достаточно быстро фронт по всему периметру наших границ. И даже, если товарищ Берия сможет произвести десять или двадцать зарядов, их не хватит для того, чтобы победить всех. К тому же нам придется применять бомбы на своей собственной территории, превращая ее на десятилетия в безжизненную. Нет, это не выход.

— А если не применять, но дать знать?

— Тогда мы рискуем распространением информации и ускоренным развитием такого оружия у всех наших противников.

— Хорошо, мы подумаем над Вашими словами. Можете быть свободным, товарищ Алексей.

Глава 50. Геополитические расклады Мюнхена.

С момента того самого совещания у Сталина и осознания начавшихся серьезных изменений в текущей исторической линии работа во всех Наркоматах СССР закипела с утроенной интенсивностью. Несмотря на то, что с самого начала руководство ориентировалось на возможное развитие событий с запасом, в частности вся подготовка к войне должна была быть завершена веско 40-го года, с учетом возможных изменений внешнеполитической обстановки этот запас мог оказаться недостаточным для полной гарантии успеха.

Одновременно прорабатывались все самые наихудшие сценарии — война по всему периметру границ. Хотя осень принесла некоторое прояснение обстановки. Перспективы оказались менее радужными, чем этого можно было ожидать по ходу событий в моей версии истории, но все же не самыми печальными.

Мюнхенская история внесла довольно серьезную ясность в обстановку. Причем, на этот раз мне удалось уговорить Сталина отпустить меня с тайным визитом в Мюнхен самого. Видимо, вождь настолько сильно был заинтересован в знании точной информации, что он даже не шибко сопротивлялся, когда я влез к нему с этим предложением. Лишь внимательно на меня посмотрел и кивнул, спросив только, как именно я себе это представляю.

А представлял я себе это замечательно. В свое время мне пришлось довольно неплохо изучить немецкий язык и даже прожить несколько лет в Германии. Сейчас благодаря уникальной памяти я мог разговаривать на нем не хуже любого дойча. Немногим хуже дело обстояло и с английским языком. Хотя по тому, как я видел свое посещение знаменательного мероприятия, известного мне под именем "мюнхенский сговор", говорить мне вообще не должно было понадобиться. Все время от начала и до конца я собирался провести в режиме невидимки. С забросом в Мюнхен все предварительно обстояло достаточно неплохо. Я однажды был в Мюнхене проездом и величественное здание Новой ратуши великолепно отпечаталось в моей памяти. Знал я и то, что переговоры, подготовка и подписание мюнхенского соглашения должны были произойти в так называемом "фюрербау". С помощью подробной карты Мюнхена, нашедшейся в архивах артузовской СВК, мы довольно быстро определили, куда мне следует идти после перемещения. Все оказалось довольно недалеко, по карте выходило едва ли больше полутора километров и почти по прямой. В любом случае заблудиться мне не угрожало.

Гораздо сложнее было продумать предварительную заброску. Дело в том, что у меня в памяти сидела еще одна встреча между Чемберленом и Гитлером, состоявшаяся за неделю до мюнхенской. Происходила она в Бад-Годесберге, любимом курортном городке фюрера. И у меня были основания подозревать, что именно та встреча была решающей для всех последующих событий. А встреча в Мюнхене являлась лишь неким прикрытием, в том числе и для Франции, которую "на курорт" не позвали. Беда была в том, что в этом Бад-Годесберге, являвшемся по сути районом Бонна, я никогда не был и совершенно не представлял, как мне туда лучше попасть. Тащиться туда из Мюнхена было полным идиотизмом. Это практически 500 километров. Я стал внимательно изучать карту Германии и определил, что идеальной точкой моего появления будет Висбаден. В этом городе мне как-то даже довелось пожить недельку, причем, что теперь казалось особой удачей, в старейшем отеле Висбадена и одном из самых старинных отелей Европы. В нем еще Достоевский останавливался и даже вроде как писал своего Игрока. Назывался этот отель очень символически "Шварцер Бок", что по-русски означало "Черный козел". Следовательно, в 38-м этот отель благополучно существует и может являться для меня прекрасным ориентиром. В памяти перед мысленным взором возник фасад этого отеля. Да, я чувствовал, что вполне в состоянии переместиться туда в любой момент. Но это по-прежнему отделяло меня от цели более, чем на сто километров.

Эту задачу взялся решить Артузов. Взяв на подготовку неделю и выяснив, что появиться в Висбадене я должен утром 22 сентября, он организовал мне встречу с одним из своих агентов, который должен был встретить меня в семь утра на углу Шпигельгассе, примыкавшем к отелю и на машине доставить в Бонн.

Все произошло, как в лучших шпионских фильмах. Появился я перед отелем невидимкой и убедившись, что мое незримое появление не произвело в этот ранний час никакого эффекта на пустынную улицу, решил осмотреться. Народу практически не было, лишь какой-то средних лет немец в легком пальто и шляпе ковырялся в капоте своего хорьха. Двери машины были предусмотрительно распахнуты. Я понял, что это именно тот, кто мне нужен. Я внимательно осмотрелся по сторонам, но ничего интересного не заметил. Никто не проявляя к "моему" немцу совершенно никакого интереса. Я подошел и осторожно уселся на заднее сиденье. Еще в Москве было решено, что агенту совершенно не обязательно видеть меня или даже разговаривать. Согласно полученным инструкциям он должен был остановиться на определенном месте, открыть двери машины и поискать поломку в двигателе. Ровно через пятнадцать минут поломка должна найтись, и ему предстояло отправиться в Бонн. Тем не менее, хотя он не мог меня видеть, он что-то почувствовал. Я заметил, что когда я садился в машину, он все же слегка вздрогнул и напрягся. Тем не менее, выучка сыграла свою роль, его руки продолжили выискивать в недрах капота мифическую неисправность, и лишь слегка дернувшаяся спина выдала волнение.

Через пару минут он радостно выпрямился, захлопнул капот, двери и завел мотор. А еще через минут двадцать мы уже бодро катили по направлению к Бонну. Во избежание каких-либо неожиданностей я предпочел по-прежнему оставаться невидимым и молчаливым. К девяти часам мы подкатили к центральной части Бонна, а еще через несколько минут, перескочив на правую сторону Рейна в районе Бад Годесберга, машина вновь заглохла. Водитель со вздохом опять полез ковыряться в моторе. Ну а я, все так же молча, оставив его за этим благородным занятием, направился в расположенный рядом парк. У меня оставалось еще более двух часов свободного времени. Усевшись на лавочку, я принялся вспоминать в точности все, что мне было известно об этой встрече. В свое время мне довелось прочитать мемуары Николауса Белова, бывшего в то время адъютантом Гитлера и достаточно подробно описавшего те переговоры.

Итак, Чемберлен должен остановиться в отеле "Петерсберг", а переговоры пройдут в конференц-зале отеля "Дреезен", расположенного напротив. В первый день переговоры продлятся до семи вечера, а потом начнется длительное совещание Гитлера с Риббентропом. На следующий день в полдень вместо продолжения переговоров Гитлеру принесут письмо от Чемберлена и он совместно с Риббентропом и Кейтелем будет писать на него ответ. Во второй половине дня переговоры продолжатся, но уже будут вестись сопровождающими Чемберлена и Гитлера дипломатами и продлятся до двух часов ночи. Единственным официальным итогом встречи станет перенос начала немецкой оккупации Судет с 28 сентября на 1 октября. Неофициально Гитлер придет к выводу о неготовности Англии и Франции немедленно нападать на Германию. В этой связи я сидел и думал, когда и где мне необходимо незримо присутствовать, чтобы не упустить самого главного. С первыми переговорами все понятно. Дальше очевидно, что стоит остаться на внутреннее обсуждение итогов встречи немцами. Или нет? Я задумался. Кто сможет рассказать больше? Англичане или немцы? Все же, пожалуй, немцы. Помимо всего прочего переговоры идут в Германии, а значит, англичане в любом случае будут опасаться прослушки. Немцы же на своей территории явно будут чувствовать себя на порядок свободней. Да и сам Гитлер с его импульсивностью и горячностью наверняка выдаст больше информации, нежели традиционно сдержанные и скрытные англичане. А к англичанам, пожалуй стоит наведаться завтра часов в десять утра, когда они будут писать письмо Гитлеру. Потом переместимся к немцам, проследим за написанием ответа. После обеда "участвуем" в переговорах, а потом остаемся с Гитлером. Да, видимо, так и надо делать.

Определившись с планом действий, я встал и неспешным шагом пошел в сторону отелей. Пора было осмотреться на местности и почтить личным присутствием прибытие британского премьер-министра. Заодно посмотреть, где он разместится.

На подходе к отелям я заметил мощное оцепление. Был бы я видимым, нечего было бы и думать, что бы попасть за кордон. А так я достаточно легко прошмыгнул между двумя стоящими рядом солдатами и прошел ко входу в "Петерсберг". Время до приезда английской делегации оставалось еще достаточно. Пройдя в отель, я подслушал разговоры отельного персонала и довольно быстро выяснил, в каких именно апартаментах предстоит проживать Чемберлену. Вспомнив, как прорывался три года назад в еще незнакомый мне кабинет Сталина, я повторил этот трюк и здесь. И только чудом не напоролся на служку, наводившего в номере окончательный марафет. Но пронесло. Обогнув по дуге старательного уборщика, я аккуратно обошел номер, запоминая наиболее удобные места, куда можно было бы при случае переместиться, не встревожив обитателей номера. Затем выглянул на улицу и перескочил ко входу в отель "Дреезен", где предстояло пройти переговорам. Судя по суете, Гитлер уже прибыл, хотя конференц-зал был пуст. Это позволило мне и здесь подобрать себе уютный уголок для проникновения.

Чувствовал я себя довольно уверенно, понимая, что самое плохое, что могло бы случиться, это шум по поводу неустановленного явления. Да и то лишь в том случае, если меня угораздит столкнуться с кем-то из членов делегаций или их охраны. И все же нервы были напряжены. Как-никак, а шпионское амплуа для меня дело далеко не привычное.

Но беспокоился я совершенно напрасно. Все прошло, как нельзя лучше. Более того, я очень порадовался, что такая идея вообще пришла мне в голову. Одно дело читать про извивы тонкой европейской политики и рассуждать про то, насколько Гитлер был самостоятелен или подчинен финансировавшей его закулисе, и совершенно иное видеть все это собственными глазами. Все оказалось далеко не так просто и однозначно. Гитлер, безусловно, не был марионеткой. Видя, как уверенно и порой даже нагловато держит себя с Чемберленом, я понимал, что джин, если и сидел когда-то в бутылке, уже явно выпущен на свободу. Другое дело, что Гитлер так же не хотел мгновенного обострения отношений с Британией. А потому пытался делать вид, что ее мнение имеет для него большое значение. Но, сравнивая одного политика с другим, я понимал, что, как это ни странно, именно Гитлер чувствует себя намного уверенней. Его позиция и перспективы выглядели достаточно просто. Ему нужно было расширение жизненного пространства и одновременное избегание возможной войны на два фронта. О первом говорилось громко, второе подразумевалась, угадываясь в молчании. Позиция Чемберлена выглядела явно двусмысленней. Официальная политика Британии не предусматривала возможного альянса с Гитлером, а потому премьер пытался надувать щеки и пугать Гитлера осложнениями. Но одновременно ему было необходимо направить экспансию Германии на Восток, а потому так или иначе, но прослойку между ней и Советами надо было сдавать. Англичанин крутился как мог, понимая, что у него совершенно нет и не может даже теоретически быть козырей, чтобы остановить немцев от входа в Чехословакию. Все это было мне известно и понятно заранее. Но один момент привлек мое тщательное внимание. Чемберлен в ходе переговоров проговорился или просто попытался использовать любой шанс, чтобы выиграть время, но он вскользь намекнул, что Англия не будет вмешиваться, если Гитлер направит свои устремления на юг, в Турцию. Для меня эти слова значили больше, чем весь остальной треп. Поскольку именно они ликвидировали одно из главных неизвестных. В тот же момент Гитлер ничего не ответил, но потом обсуждая со своим штабом завершившиеся переговоры вспомнил об этом и поручил военным проработать план операции по захвату Босфора и Дарданелл, а дипломатам нарастить усилия по привлечению Турцию в состав стран Оси. Не менее важным оказалось и то, что не произошло. Англия наотрез отказалась отдавать Гитлеру Польшу. И здесь, насколько я смог уловить из обсуждений вопроса Чемберленом со своими помощниками, дело было даже не в том, что Польша была Англии так нужна. Будучи прагматиком Чемберлен совершенно не горел желанием воевать изо всех сил за Польшу. Просто Англия не могла себе позволить отказаться от поддержки Польши. Это не Чехословакия, в которой проживает треть немцев. Там хоть можно сделать вид, что речь идет просто о миротворческой миссии. Тем более, что основная ответственность за Чехословакию лежит на Франции. А вот Польша, это уже чисто британский союзник. И стоит Польше хотя бы официально подружиться с Гитлером, как всем станет понятно, что это именно английское решение. А потому Польшу отдадут на растерзание Гитлеру, но тихо. А на публике будет много криков, громких заявлений и даже объявление войны. Войну ведь тоже можно вести по-разному. Для меня эта информация также оказалась на вес золота. Разумеется, все еще может десять раз поменяться, но уже понятны хотя бы базовые расклады. И принципиальные изменения в диспозиции сторон накануне войны.

После этого для меня даже встреча в Мюнхене прошла уже не так интересно, хотя я на ней и побывал. Основное стало понятно после Годесберга. Что Франция, что Италия на этих переговорах однозначно выглядели статистами. А Гитлер с Чемберленом устроили показательные ритуальные пляски, изображая жестокую дипломатическую войну. Окончившуюся, впрочем, как и ожидалось. Мюнхенским сговором.

Докладывая Сталину о результатах моей шпионской деятельности, я особо выделил следующие моменты.

Англия хочет натравить Гитлера на СССР. Гитлер это прекрасно понимает и ничего принципиально против не имеет. Англии он не верит, а потому ожидает от нее всего, что угодно, вплоть до удара в спину, как только он схватится с СССР. Франция полностью лишена своего мнения и уповает лишь на Англию. Она фактически обречена. Гитлер оговорился, что это уже вопрос решенный. Двигаясь на Восток нельзя оставлять в тылу боеспособных лягушатников. Вояки он никакие, но при поддержке Англии могут доставить немало хлопот, а потому с Францией Германия будет однозначно разбираться до СССР. Да и вообще я пока не увидел у Гитлера четкой решимости воевать с Советским Союзом. Все будет зависеть от его оценки ситуации. Выход, который подсказал ему Чемберлен, намекнув на Турцию, вполне может сместить приоритеты Германии. Правда далеко не факт, что подобная задержка во времени сработает в нашу пользу. Скорее наоборот. Добравшись до нефтяных ресурсов Ближнего Востока, Гитлер будет чувствовать себя намного более уверенно. Если сегодня у него два слабых места, это нефть в Румынии и металл в Норвегии, то с захватом Ближнего Востока ситуация существенно поменяется.

— И что Вы предлагаете, товарищ Алексей? — спросил Сталин после моего подробного доклада.

— Думаю, что самое слабое наше место на сегодня это Иран. Если нам удастся договориться с шахом полюбовно, то даже вступление в войну Турции для нас скорее благо, нежели вред. Сил потребует больше, но и выигрыш может быть принципиально иным.

— Почему Вы так думаете?

— Дело в том, что Турция наверняка в первую очередь полезет на юг, пытаясь двигаться навстречу африканской армии немцев. Если им удастся захватить с двух сторон Суэцкий канал, то это сразу же отрежет Англию от ее колоний. Вокруг Африки много подкреплений не пошлешь. Пока они доплывут, все будет уже закончено. А потому наверняка первая их цель именно там. Вторая цель будет на востоке. Но там опять же будут англичане, которые наверняка попытаются, как и в моей истории, захватить Ирак. Так что с нами им драться будет сначала не резон. А вот для нас союз Германии и Турции в конечном итоге будет великолепным поводом для захвата черноморских проливов. Англия будет слаба и ничем помешать не сможет. Правда, для всего этого будет необходимо победить Германию. В моем времени это заняло четыре жестоких года. Сейчас, я уверен, мы будем готовы в разы лучше, но легкой победы все равно не жду.

— И правильно делаете, что не ждете, товарищ Алексей. Ждать ее не надо, но готовить ее, это наша святая обязанность.

Глава 51. Предвоенные преобразования.

Скорость, с которой после Мюнхенского сговора Германия, Венгрия и Польша набросились на оставшуюся беззащитной Чехословакию, Сталина потрясла. Всего за два месяца, октябрь и ноябрь 1938 года от некогда вполне самостоятельного государства остались рожки да ножки. Тем более, что с моих слов и показаний на карте Сталин достаточно хорошо представлял себе, что произойдет к марту 39-го. Довольно сильное впечатление на него произвело и поведение поляков, решившихся, даже несмотря на недвусмысленное предупреждение СССР о разрыве договора о взаимном ненападении при таком развитии ситуации, на то, чтобы урвать и себе кусок чужой территории.

Впрочем, территория Тешинской Силезии была давним предметом споров между Польшей и Чехословакией. Этот район еще со времен Австро-венгерской империи был в ней наиболее индустриально развитым. Особую его привлекательность создавали богатые залежи бурого угля. Еще в 1920-м году при развале Австро-Венгрии вокруг принадлежности этой территории между Польшей и Чехословакией вспыхнул вооруженный конфликт. Тогда Чехословакия пригрозила вступить в польско-советский конфликт, если Тешин не достанется ей. Поляки в тот момент уступили, но обиду затаили. Еще в самом начале развития чешско-немецкого конфликта вокруг Судет Польша на переговорах с Германией однозначно выразила свой интерес к этой территории. И нашла у Гитлера понимание. Как нашла его и в отношении польского интереса к советской Украине.

Никаких особых иллюзий по поводу поляков Сталин не испытывал. Он прекрасно понимал, что Польша, как страна с недосостоявшейся государственностью, очень похожа на человека, обуреваемого комплексами неполноценности, а потому постоянно стремящегося доказать самому себе свою состоятельность. При этом особую зависть у таких и людей, и стран вызывают вполне себе сложившиеся государства-соседи. Прекрасно осведомлен был Сталин и о череде переговоров между Польшей и Германией, начиная с подписания в 1934-м договора о взаимном ненападении. Он нисколько не сомневался, что Польша с гораздо большей охотой при конфликте Германии и СССР присоединится именно к Германии. Что ее сдерживает лишь позиция Англии, мечтающей использовать Польшу, как предлог к собственному вступлению в войну, а также яростное стремление Польши к полному суверенитету, который в случае антисоветского альянса мгновенно оказался бы под угрозой. Самое интересное, что и Гитлер не шибко стремился к практической реализации более тесных отношений с поляками. C одной стороны, в свое время стала широко известной его фраза о том, что "каждая польская дивизия под Москвой — это одной немецкой дивизией меньше". С другой, независимая и нейтральная, но враждебно настроенная по отношению к СССР Польша была Гитлеру гораздо выгоднее, нежели столь ненадежный союзник. Ведь оставаясь самостоятельной, Польша являлась для Германии отличным восточным щитом, развязывая Гитлеру руки для разборок на Западе. А любая агрессия СССР против Польши мгновенно обернулась бы войной и с Германией, и с Англией, выступавшей гарантом польского суверенитета.

Все это было достаточно очевидно, политические шаги на ближайшее время практически всех сторон предсказуемыми, но, тем не менее, Сталин не мог заставить себя спокойно реагировать на столь стремительные изменения государственных границ в непосредственной близости от границ советских. Будучи опытным политиком, он прекрасно отдавал себе отчет в том, что все международные договоры, соглашения и союзы более не стоят ничего. Все будет решать лишь сила и политическая целесообразность. Даже обладая от меня всей полнотой информации и знанием ближайших перспектив, видимо, Сталин в глубине души все же надеялся, что все обойдется. Что война не настолько близка, и у него еще есть время для более тщательной подготовки. И то, что все развивалось практически "по написанному" не могло не вызвать у него тревогу. В этом Сталин мало чем отличался от обычного человека. Нам всем, увы, свойственно гнать в моменты благополучия и спокойствия любые дурные мысли, угрожающие разрушить это благополучие, даже в том случае, когда негативный сценарий и перспективы подтверждаются кучей косвенных данных, логическими выводами и точными расчетами. Надежда умирает последней.

А еще стремительная сдача Чехословакии ее признанными гарантами, в первую очередь Францией, совершенно четко показала Сталину два очевидных момента, о которых он не раз от меня слышал, но в которых откровенно сомневался.

Во-первых, ему окончательно стал ясен глубоко и давно продуманный план погружения Европы в хаос всеобщей войны. Теперь, когда Франция столь легко "умыла руки", отказавшись военным путем защищать независимость Чехословакии, а у СССР руки оказались буквально связанными договором 35-го года, в котором именно чехи настояли на включение пункта о том, что советский Союз может придти на помощь только в том случае, если одновременно это сделает Франция. Тогда в 35-м, если бы не мой рассказ, этот пункт вообще казался малозначащим и защищающим Чехословакию от потенциальной агрессии СССР. И лишь знание последующих событий придавало ему истинный смысл. Но тогда это было все в теории. А сейчас на глазах Сталина стремительно реализовывалась практика.

Второй момент был связан с осознанием того, что ни Франция, ни даже Англия, откровенно провоцирующие новую всеобщую войну, сами совершенно не готовы были совать голову в петлю. Еще после Мировой, или как ее еще называли в Европе, Великой войны Англия поняла, что прямое участие в боевых действий приносит больше убытков, нежели прибыли. От последствий той войны даже с учетом последующего передела мира и получения репараций с побежденной Германии ей пришлось восстанавливаться немало лет. Еще меньше готовности к активным действиям проявляла Франция. Да, она активно готовилась к войне, строила мощнейшую линию Мажино, в спешном порядке наращивала все виды вооружений. Но при детальном рассмотрении она готовилась не к нападению или даже защите собственных сателлитов в Европе. Она готовилась к защите исключительно собственных границ.

Еще в 35-м, впервые услышав от меня ход развития ситуации, приведшей в итоге к 41-му, Сталин никак не мог понять, почему сильнейшие европейские державы Франция и Англия столь поразительно легко отдали Гитлеру практически всю Европу. И ведь не только Чехословакию, не только Польшу, не только допустили бескровный аншлюс Австрии. С не меньшей легкостью они отдали на закланье всех своих союзников и экономических партнеров. Бельгию, Голландию. Данию, Норвегию. То, что англичане, заперевшись на своих островах, периодически бомбили то один, то другой промышленный узел Германии или одной из захваченных ею стран, вряд ли тянуло на полноценное участие в войне. Даже с учетом того, что параллельно Англия всячески оказывала сопротивление немецкой армии на севере Африки, стремясь не допустить захвата Суэцкого канала. Такое развитие событий казалось Сталину невозможным, противным всяческой элементарной логике. Теперь, сопоставляя происходящее с моими давними рассказами, он начинал понимать, что фактически все действия европейских держав на протяжении нескольких лет были направлены только на одно, заставить Гитлера напасть на СССР. И этот план был иезуитски точно выверен. Франция оказалась в нужный момент слаба ровно настолько, чтобы уступить Гитлеру, подписав позорную капитуляцию. Но она же оказалась ровно настолько сильна, чтобы ее танки, самолеты и орудия оказали тому же Гитлеру серьезную помощь в войне против СССР. Англия оказалась слаба ровно настолько, чтобы Гитлер не побоялся, разгромив и подчинив Францию, оставить ее за своей спиной, обратившись на Восток. Но она же оказалась сильна ровно настолько, чтобы не дать Гитлеру возможности захватить Суэц, высадить десант в самой Англии и постоянно иметь возможность тревожить территорию самой Германии налетами дальней авиации. Со всей очевидностью Сталин понял, что все его тайные надежды на то, что войны с Гитлером удастся избежать, что есть шанс договориться и повернуть оружие против зачинщика войны — Англии, оказались напрасными. События предрешены, война будет. Другое дело, что послезнание уже оказало большую помощь. Война не будет такой, какой она случилась в моей истории, она просто обязана быть совершенно иной. Надо найти способ заставить Гитлера воевать не с СССР, а с теми, кто его вырастил и вооружил.

Происходящее Сталина удручало, но в то же время он совершенно не производил вид растерянного человека, как его любили представлять в период начала Великой Отечественной, начиная с шестидесятых годов. Напротив, он резко интенсифицировал подготовку СССР к возможной войне сразу же по всем направлениям.

Во-первых, началась давно подготавливаемая реформа армии. Я даже удивлялся, что мои совершенно непрофессиональные рассказы о структуре армий будущего будут тщательно проанализированы, обработаны штабными теоретиками и во многом признанными целесообразными. Особенно это казалось областей, по которым уже имелись похожие мнения современных военных специалистов. Больше всего меня поразило то, что к очередной годовщине Октября, на пять лет раньше срока в моей истории, было принято решение о переименовании Рабоче-крестьянской Красной армии в Вооруженные Силы СССР, состоящие из советской армии, авиации и флота. Также были введены офицерские звания и погоны. Этому предшествовало публичное разъяснение политики партии и государства в партийных ячейках, на рабочих собраниях и в воинских частях. Специальное обращение Сталина к народу и армии объясняло такое изменение тем, что СССР в настоящее время уже полностью сложился как полноценное социалистическое государство. Что его армия и флот уже давно не представляют собой те самые полудобровольные формирования рабочих и крестьян, которые двадцать лет назад отстояли независимость первого социалистического государства в мировой и гражданской войнах. Сегодня это профессиональные воинские части, надежно стоящие на защите своей страны в интересах всего советского народа. И в этом тезисе я уловил отголосок нашей давней беседы. Когда-то я говорил Сталину, что одно из принципиальных отличий нашей армии от немецкой в начале войны заключалось в том, что все наши бойцы и командиры свою практику проходили в условиях гражданской войны, в которой обе стороны действовали скорее партизанскими, нежели организованными методами. Даже более или менее организованные действия войск велись исключительно вдоль железных дорог, а наскоки на сторону, захватившую полотно, напоминали стремительные броски бандитских ватаг с немедленным отступлением обратно в кусты. В результате ни о каком четком понимании фронта, противостояния армий, планирования операций речи, как правило, не шло. Отдельные тщательно спланированные операции армейского уровня с обходом противника по флангам, прорывом фронта и другими крупными маневрами подобного рода хоть и сыграли в общем ходе Гражданской войны значимую роль, все же остались отдельными проявлениями индивидуального стратегического искусства некоторых полководцев. А вот немцы, в отличие от нас, познавали искусство войны в окопах Мировой. И именно это предопределило наш бардак и их четкий порядок. Нашим войскам пришлось учиться порядку действий, а самое главное, точному и выверенному взаимодействию различных частей и родов войск уже в процессе Великой Отечественной. Видимо, тогда этот тезис запал Сталину в душу и теперь он его творчески использовал.

Но помимо этого Сталин указывал еще и на необходимость преемственности Советский армии и российских армий разных веков.

— Наши воины, — писал он, — на протяжении тысяч лет берегли покой и благополучие России, как бы она не называлась. Именно благодаря их героизму и самоотверженности чуть более двадцати лет назад мы смогли взять власть в руки рабочих и крестьян. Именно они сохранили страну для нас от всех поколений внешних врагов и агрессоров. Возвращение в армию привычных на протяжении веков офицерских званий подчеркивает эту преемственность. Но есть и еще один момент. За двадцать лет советской власти выросло совершенно новое поколение советских командиров. Сегодня мы можем безо всякой опаски назвать их офицерами, не боясь путаницы с царскими офицерами и генералами. Это наши советские офицеры, преданно служащие трудовому народу СССР, плоть от плоти, кровь от крови самого народа.

С погонами было подобрано еще более простое объяснение. В том же давнем разговоре я упомянул Сталину о том, что в начале войны немецкие снайпера прекрасно различали наших командиров по нашивкам и петлицам, видимых в оптический прицел их винтовок. И именно благодаря этому выбивали их в первую очередь, превращая войска в скопище оставшихся без командования солдат. Очевидно, он и это запомнил, и теперь этот тезис широко использовался для обоснования пользы погон.

В первых числах декабря вышел новый Полевой Устав, серьезно менявший всю структуру вооруженных сил, тактику их боевых действий и взаимодействие между различными родами войск. Основу сухопутных войск по-прежнему составляли мотострелковые дивизии. Однако, их структуры претерпели существенные изменения, главным образом в части оснащения.

Танковый батальон был расширен до танкового полка, причем, два батальона укомплектовывались средними танками Т-34, а один тяжелыми танками ПБ. К началу 39-года Т-34 только начинал поставляться в войска, а ПБ все еще оставался секретным изделием, массовое производство которых только начиналось. Вся готовая техника сосредотачивалась пока на специальных закрытых полигонах вблизи Челябинска. А потому в штатах дивизии танки пока шли без маркировки, лишь с кодами Тип-1 и Тип-2. Устаревшей технике, подлежащей замене, присваивался код Тип-0.

В штаты дивизии были добавлены еще два зенитных дивизиона с глубоким перевооружением с подчинением каждого из них полковому командованию. Вместо счетверённой зенитно-пулемётной установки М4 образца 1931 года на базе пулемета Максим в войска стали массово поступать зенитные установки на базе крупнокалиберного пулемета ДШК, в том числе и сдвоенные. Зенитная артиллерия пополнилась скорострельными 85-мм орудиями. В течение года на основе выводимых устаревших танков серии БТ предполагалось создание самоходных зенитных установок, оснащенных 85-мм орудием и спаркой ДШК.

Артиллерия дивизии осталась на прежнем уровне в виде двух полков, легкого и гаубичного, но было существенно увеличено количество противотанковых орудий, калибр которых заменялся с 45-го на 57-й. Уже подходили к концу форсированные распоряжением Берии испытания знаменитой ЗИС-2. Именно эти орудия должны были составить основу противотанковой обороны стрелковых частей советской армии. Параллельно планировалась замена противотанковых ружей на одноразовые ручные гранатометы, которые также уже были созданы. Завершались испытания кумулятивных снарядов для них. Разработчики уверяли, что продукция будет готова к массовому производству не позднее конца 39-го года.

Отдельный саперный батальон и отдельный батальон связи были расформированы с распределением штата по отдельным строевым частям. Саперы в количестве взвода придавались каждому стрелковому батальону, а связисты имелись в каждом подразделении, начиная со взвода. Последнему очень способствовало то, что в Ленинграде и Казани на американском оборудовании был налажен массовый выпуск относительно компактных переносных радиостанций, работавших в диапазоне 27 МГц. Эта частота находилась на границе КВ— и УКВ-диапазона, что позволяло сигналу обладать определенными характеристиками обоих, качеством УКВ-сигнала и увеличенной дальностью КВ. Эти станции обеспечивали устойчивый прием-передачу сигнала на расстоянии от 10 км до 30 км в зависимости от высоты приемо-передающих антенн, что в в полевых условиях было признано вполне нормальным.

Изменился состав и стрелкового оружия. В каждой роте не менее одного взвода должны были быть вооружены автоматическим оружием, а также иметь одно отделение снайперов. В Сталинграде проходила наладка массового выпуска оптических прицелов, а в Туле начиналось массовое производство снайперских винтовок повышенной точности боя.

Но самое главное изменение происходило в области моторизации дивизии. Предполагалось, что все части первого эшелона к весне 41-го года должны были быть оснащены грузовыми автомашинами, способными одновременно перевозить весь штат дивизии. Этому во многом способствовал запуск летом этого года автозавода в Горьком, ежедневно выпускавшем не менее ста машин. По сути это были известные мне американские "Студебекеры". Рокфеллеры, пользуясь последствиями Великой Депрессии, выкупили за гроши и полностью вывезли в СССР завод этой компании в Саут-Бенде, штат Индиана. Теперь можно было надеяться, что если в этой версии истории война не начнется раньше, то большая часть пехоты действительно превратится в мотострелковые части. Тем более, что какие-то умельцы предложили для этих грузовиков металлическую броневую рубашку, состоявшую из связанных петлями листов противопехотной брони и одевавшуюся на автомашину в течение десяти минут силами десяти человек. Броня собиралась наподобие рыцарских доспехов и практически полностью укрывала кузов и кабину грузовика, включая двигательный отсек, и даже верхнюю часть колес. Толщина брони составляла 5 мм. Конечно, она не могла бы защитить солдат от попадания танкового снаряда даже самого малого калибра, но винтовочную пулю держала уверенно уже на 100 метрах. Открывающийся сверху люк позволял устанавливать на броне в районе кабины ручной пулемет, что превращало вполне нормальный грузовик в довольно грозную боевую противопехотную единицу.

При принятии решения о таком способе защиты бойцов учитывалось и то, что в отличие от полностью бронированных машин такой способ позволял существенно экономить металл, а также использовать автомашины для совершенно различных, в том числе хозяйственных нужд.

При формировании новых частей в каждую из них в обязательном порядке включалось не менее 15-ти процентов подразделений, прошедших серьезную не менее года подготовку в учебных лагерях Сибири и полностью освоивших все современные виды вооружений, которыми предполагалось оснастить армию к началу войны.

В связи с увеличением бронетанковой мощи стрелковых дивизий было принято решение о расформировании отдельных танковых корпусов. Отдельные танковые части в размере дивизии оставались только армейского подчинения и должны были использоваться исключительно как резерв при коротких, но мощных ударах на главном направлении для поддержки обороняющейся или атакующей пехоты.

Особое внимание уделялось оборонительным действиям войск и их закреплению на достигнутых рубежах. В отличие от всех прежних учений, на которых отрабатывалась тактика исключительно наступательных действий, этому вопросу придавалось приоритетное значение. Крайне важным элементом повышения боевых навыков войск была признана отработка скорейшего перехода от атаки к обороне и наоборот. Причем, все действия должны были отрабатываться в двух вариантах, во взаимодействии различных войсковых соединений и родов войск, а также в индивидуальных действиях отдельных частей, оторванных от основных сил.

Еще более серьезное внимание Сталин уделил модернизации пограничных укрепрайонов. Здесь им тоже было присвоено громкое имя "линия Сталина", но в отличие от моей истории оборудованию этого рубежа уделялось не в пример большее внимание. Фактически линия была укреплена в несколько раз. Перекрыты все более или менее проходимые участки местности, заняты все минимальные холмы и взгорки, а сама линия или правильнее сказать комплекс инженерных сооружений представлял собой многослойный пирог дзотов и стрелковых артиллерийских позиций, позволявших накрывать перекрестным огнем любую точку пространства. Отвечал за строительство этого западного защитного рубежа генерал Карбышев. Сталин очень проникся в свое время рассказом о его геройской смерти в моей истории и теперь поручал наиболее важные участки работ.

Однако, по планам Генштаба УРы не должны были держать оборону в одиночку. Стратегия обороны предусматривала эшелонированные рубежи с привлечением всех видов и родов войск. В непосредственной близости от УРов в сторону от границы шло строительство множества аэродромов с бетонированием взлетных полос и организацией малозаметных укрытий для боевой техники.

Серьезному изменению подвергся и военно-морской флот. Сталин с большим вниманием отнесся к моему рассказу о ходе войны и теперь стремился исправить большую часть допущенных его двойником ошибок. Так было отменено решение о строительстве линкоров и вообще каких-либо крупных кораблей. Самым крупным типом судов, продолжавших строиться на верфях Балтики и Черного моря были эсминцы, способные также выполнять роль противолодочных кораблей. Большое внимание было также уделено строительству минных тральщиков. Вместо этого все силы судостроительных заводов были брошены на строительство подводных лодок и торпедных катеров. На базе торпедных катеров было организовано также строительство ракетных катеров, оснащенных реактивными минометными установками, аналогичными тем, что строились на автомобильном шасси.

Также было принято решение о создании на базе воздушно-десантных войск диверсионных отрядов специального назначения. Обучение этих войск принципиально отличалось от всех прочих. Фактически это были универсальные бойцы одинаково хорошо владевшие навыками десантников, саперов, диверсантов, способных эффективно действовать малыми группами в глубоком или оперативном тылу противника, выполнять функции войсковой разведки и многое другое. Все бойцы проходили индивидуальную подготовку рукопашного боя, скрытного передвижения в различных рельефах местности, снайперской стрельбы, владения всеми видами оружия и связи, обучения немецкому и английскому языкам. Войска спецназа полностью укомплектовывались автоматическим оружием и индивидуальными средствами бронезащиты, составленной из зашитых в брезентовые жилеты металлических пластин.

Не меньшая активность наблюдалась и на дипломатическом фронте. В ноябре Молотов посетил с дружественным визитом Иран. И хотя его поездка не окончилась подписанием конкретных соглашений, шах Ирана Реза-хан Пехлеви с большим вниманием отнесся к советским инициативам. Он был умным правителем, прекрасно понимавшим расклады международной обстановки. Понимал он и слабость собственной армии, как и невозможность серьезно нарастить ее потенциал в случае прямой агрессии с любой из сторон. Помнил он и о договоре 21-го года, когда тогда еще РСФСР одной из первых признала независимость Иранского государства. А тот договор помимо прочего предусматривал возможность ввода советских войск на территорию Ирана в случае, если возникнет прямая угроза нашим южным рубежам. Конечно, шах Ирана был не в восторге от перспективы видеть на своей земле иностранные войска, но он был прежде всего реалистом и пытался в сложных переплетениях международной политики найти наилучшее решение именно для своей страны. В отличие от той истории, что помнил я, здесь на позицию шаха очень позитивно повлияли изменения, происходившие в СССР. Большое значение в Иране придавалось пропаганде Арийского происхождения большинства народов СССР и родственным связям в том числе и с иранским народом. Эта вовремя поднятая в СССР тема, подкрепленная глубокими историческими исследованиями, существенно повлияла на дружеское расположение Иранского лидера к нашей стране и тем самым выбила у Германии, пожалуй, самый серьезный козырь. Не менее важным являлось и публичное оглашение за несколько месяцев до визита Молотова идеи Православного Ислама, провозглашенная на всесоюзном съезде муфтиев. Эта идея провозглашала возврат к первоначальным ценностям Ислама, провозглашенным пророком и отраженным в сурах Корана. Также Православный Ислам провозглашал преемственность Веры от Ведических корней. И это также как нельзя лучше пришлось ко двору в Иране, ислам которого во многом впитал в себя зороастризм.

Молотов просил у шаха немало. Он хотел договориться о занятии советскими войсками всего западного пограничья Ирана с целью недопущения возможного прорыва турецких войск через Ирак, а также гарантии невторжения из Ирака англичан, которые с большой долей вероятности должны были совершить этот маневр в свою очередь, угрожая туркам с востока.

Шах не дал однозначного ответа, но выразил готовность к продолжению переговоров в Москве, которую, приняв приглашение Сталина, собирался посетить не позднее весны 39-го года.

А вот с Финляндией начало переговоров не задалось. Финское правительство, уповая на мощность защитных линий, пока рассчитывало отстоять свою самостоятельность без внешней помощи, могущей обернуться оккупацией. Финны вполне адекватно воспринимали желание СССР отдалить государственные границы от столь важного города, как Ленинград, но столь же искренне недоумевали, почему это должно происходить за их счет. Упорству финнов также способствовала позиция Англии, поддерживающей их в твердости заявленной позиции.

Таким образом, ситуация потихоньку начинала определяться, хотя до полной ясности было еще далеко. Но была надежда, что и времени для разрешения существующих проблем еще было достаточно.

Глава 52. Дела казацкие и Православные.

39-й год остался в моей памяти как нескончаемая гонка за временем. Практически постоянно во всех областях происходили какие-то значимые события, последствия от которых были протянуты в далекое будущее.

Началось все прямо в январе. Сталин собрал у себя наиболее видных и авторитетных представителей казачества. Уже сам факт этой встречи после всего, что выпало на долю казаков за годы советской власти, относился к явлениям фантастическим, почти нереальным. Но, тем не менее, встреча произошла. Сталин, разумеется, не каялся во всех грехах и не пытался за час ликвидировать все многолетние обиды, но и обходить эту тему не стал. Более того, прямо сказал, что не все, но многое из произошедшего, стоит отнести на совесть всех сторон конфликта. И тем не менее советская власть не снимает с себя свою долю ответственности, готова признать множество трагических ошибок и вместе с казаками думать об их исправлениях. Казаки, съехавшиеся со всех концов страны и ошарашенные самим фактом подобной встречи, со своей стороны также не стали упирать на давнюю несправедливость и требовать невозможного. Их больше интересовала причина, по которой они оказались в Кремле и что следует ждать от этой встречи.

Перейдя от оценок прошлого к насущным задачам, Сталин достаточно полно обрисовал проблемы страны и казачества, затем выделил потенциальные способы частичного решения этих проблем на взаимной основе. Собственно, с казаками проблема была одна-единственная. Они со своим жизненным укладом и привычным статусом совершенно не вписывались в новую советскую реальность. Испокон века казаки селились там, куда не доставала государева власть. На рубежах, которые и должны были оборонять от нашествия чужаков. За это они получали землю и множество привилегий, на которые никто и никогда не посягал. Вплоть до того, что любые нарушения законов казаки решали в своем кругу, совершенно не прибегая к помощи государственной машины. Да и не рвалась никогда полиция вмешиваться в эти вопросы, хотя очень часто казаки решали их на порядок быстрее и жестче. Но право такое у них никто не оспаривал.

С приходом и укреплением советской власти все кардинально поменялось. Не только Сталин, но и любой казак разумом понимал, что возврата к подобным отношениям власти и казачества не возможен в принципе. Советская власть совершенно не допускала существование какого-либо независимого от нее уклада. То есть при всем своем хорошем отношении к трудовому казачеству ни партийные, ни государственные органы не могли допустить какой-либо вольницы. И это касалось всех сфер жизни. Оборона границ давно стала государственным делом, это же касалось и правосудия. И даже в хозяйственном укладе на селе допустить сколько-нибудь массовый индивидуализм было невозможно. Это означало бы неизбежный срыв всей программы коллективизации и интенсификации сельского хозяйства. Все это было давно известно и между теми же казаками давным-давно перетерто и обговорено. Все они прекрасно понимали происходящее и его закономерность. Лишь с глубокой тоской воспринимали свой неизбежный конец, как некогда одного из наиболее славных и значимых сословий России. Тем удивительнее стало для них приглашение на встречу к вождю.

Оказалось, что кое-что у Сталина в заначке нашлось, что вызвало у казацких старшин живейший интерес. Первое, что сделал Сталин, это подвел всех к огромной висящей на стене карте СССР. На карту были нанесены традиционные районы массового проживания казаков. Дав казакам немного посмотреть на громадные масштабы Державы, Сталин задал провокационный вопрос.

— Как думаете, уважаемые, на каких рубежах казачество могло бы сохраняя некоторую часть своих традиций и полномочий наиболее эффективно послужить нашему народу?

После чего специально отошел от карты и, подойдя к столу, принялся набивать трубку. А тем временем казаки несколько отошли от неожиданного вопроса и принялись, водя руками по карте, что-то оживленно обсуждать. Через несколько минут они немного подуспокоились и один из пожилых донцов, повернувшись к вождю, хмуро поинтересовался, — Опять ссылать будете?

— В смысле? — удивился Сталин, попыхивая трубкой, — о какой ссылке речь?

— Да как же? Средняя Азия теперь наша, на Кавказе все спокойно, на Западе войска стоят постоянно. Остается только Сибирь и Дальний Восток. Только там казак в своем привычном качестве понадобиться может. Вот и говорю, что сослать нас всех в Сибирь и на Амур небось советская власть решила.

— Нет, советская власть ничего такого не решала и решать не собирается. Живите, где живете, работайте. Никто вас не тронет. Только вы сами должны понимать, что во внутренних районах вы такие же, как и все прочие советские граждане. Мы можем, конечно, подумать о том, чтобы из казаков, например, на первоочередной основе органы милиции формировать. Все-таки тоже служба, да и к воинской дисциплине казак лучше всех прочих с малолетства приучен. Пожалуйста, если интересно, готов обсудить.

А вот если хотите какие-то элементы казацкого уклада сохранить, тогда да. Такое только в Сибири, да на Дальнем Востоке возможно. Только там вы советской власти в этом своем качестве пригодиться можете. Там, где простыми войсками и пограничными заставами вопрос решить не в пример труднее. Расстояния огромные, войск надо много. А как снабжение организовать, как жильем нормальным, не барачным всех обеспечить? Трудно. Нужны поселенцы. Те, которые и себя прокормят, да и войскам помочь могут. Те, которым не привыкать на рубежах жить и на границу даже во сне вполглаза посматривать. И никого, окромя казаков я таких не знаю, чтобы умели подворье и хозяйство со службой совмещать. Вот только принуждать мы никого не будем. Не получится ничего хорошего по принуждению. Такое только сами казаки добровольно решить могут. А решив, уже не за страх, а за совесть на рубежи встать.

Казаки слушали Сталина очень внимательно, периодически посматривая друг на друга. В лучшем положении находились представители бывших казачьих войск Зауралья, Сибирского, Забайкальского, Амурского, Уссурийского. Им-то никуда переселяться было не надо. Для них все сказанное Сталиным уже звучало победной песней возврата к жизни по заветам отцов. И пусть отношения с властью будут другие, но само сохранение казачьего статуса, признание казачества необходимым и важным элементом защиты протяженных таежных границ, уже заставляло сердца пожилых ветеранов трепетать с юношеским жаром. А вот всем прочим было о чем серьезно подумать. О чем казаки, немного посовещавшись, Сталина и попросили. Тот воспринял просьбу с полным пониманием. Ответ казаки обещали дать в течение пары месяцев.

Хотя все решилось быстрее. Уже в начале марта казачество ответило принципиальным согласием, и разговор перешел в практическую плоскость обсуждения насущных вопросов. Районы расселения, конкретная земля, численность переезжающих семей, подъемные и иная помощь от государства на обустройство, перечень задач по службе и многое другое. Пришлась по душе казакам и идея Сталина о формировании органов милиции на основе казачества, остающегося на проживание в европейской части СССР. Задача по решению всех вопросов, связанных с переселением казачества была возложена на одного из первых маршалов Советского Союза Семена Михайловича Буденного, получившего ранг руководителя специальной государственной программы и которого ради этого даже освободили от должности командующего Московским военным округом. Такое назначение было воспринято казачеством крайне положительно. Буденный сам происходил из казаков Донского казачьего войска, был героем Гражданской войны и легендарным командармом Первой конной. К тому же Семен Михайлович еще до революции проходил службу на Дальнем востоке и не понаслышке был в курсе местных условий. Полностью доверял Буденному и Сталин, понимавший к тому же, что в готовящейся новой войне Буденный уже не сможет полностью удовлетворять всем требованиям, предъявляемым к званию маршала. Так что данное назначение одновременно позволяло решить множество проблем.

Почти параллельно с вопросом казачества происходило углубленное решение и вопросов вероисповедания. В самом начале года было объявлено о воссоединении сестринских Православных Церквей СССР. Это воссоединение коснулось не только Русской Православной Церкви и основных старообрядческих Церквей — Русской Древлеправославной Церкви, Русской Православной Старообрядческой Церкви и Древлеправославной Поморской Церкви. К воссоединению присоединились Армянская Святая Апостольская Православная Церковь и Грузинская Апостольская Автокефальная Православная Церковь. Последняя уже с 1811-го года находилась в статусе дочерней по отношению к Московскому патриархату, но сохраняла известную долю самостоятельности. Справедливости ради стоит сказать, что это воссоединение было скорее показательным актом, принятым не без настоятельных рекомендаций со стороны политического руководства СССР, нежели реально свершившимся фактом. Для этого требовался длительный процесс утрясания множества существенных и еще больше малосущественных для прихожан, но важных для клириков противоречий. А потому символом воссоединения пока стало новое название Единая Православная Церковь Христова, во главе которой стал Высший Совет Иерархов, призванный довести дело до полного слияния всех Церквей. Причем, даже для такого результата Патриархату РПЦ пришлось пойти на уступки и в качестве символа примирения согласиться на возвращение движения Крестного хода посолонь, как это было до Никона. Ко всему прочему они пока особой готовности не испытывали, хотя и обсуждать не отказывались. Чувствовалось, что двадцать лет советской власти даже иерархов приучили понимать, что незаменимых людей нет, а поставленная задача обязана быть решена. Узнав о всех этих процессах, Сталин долго смеялся.

— Проще народ объединить, чем пять клириков, имеющих собственное мнение на один и тот же текст Писания. Но мы подождем.

А уже в апреле прошел Всесоюзный Конгресс по вопросам Веры. На нем были представлены все главные религии, исповедуемые народами СССР, Православное христианство, Ведическое Православие, новоявленный Православный Ислам и буддизм, который Православным себя пока не называл, но и отторжения к этому в лице Пандита-хамбо-ламы не испытывал. Не было только иудаизма. Со вступительным словом на Конгрессе выступил сам Сталин. Начал он с того, что объявил о создании при Верховном Совете СССР Комитета по вопросам Веры и религий, который на постоянной основе будет обеспечивать эффективное взаимодействие государства с высшими иерархами всех традиционных для народа СССР Церквей. Затем, не влезая далеко в глубь религиозных вопросов, он отметил, что вся история нашей страны неразрывно связана с понятием Православия. Наш народ всегда сердцем и Душой чувствовал Правду и радел за справедливость. На протяжении тысячелетий он считал себя народом-богоносцем и славил Творца, каким бы именем его не называл. И собравшимся на Конгрессе предлагается найти те основы для единения людей в вопросах Веры, которые скрепляли бы наш народ независимо от того, какой религиозной Традиции он придерживается или является атеистом. И лучшего слова, чем Православие для этого единения он, Сталин, не видит. Так что на Конгрессе предлагается подобрать такое емкое и точное определение этого термина, чтобы даже он, Сталин, с радостью назвал бы себя православным коммунистом.

Последние слова вождя вызвали в зале смех и даже несколько разрядили обстановку. Вообще священнослужители всех Традиций происходящее в этой области в стране в последние годы воспринимали с исключительным энтузиазмом. Все они были очень умными и опытными людьми, что позволило всем без исключения рассмотреть за всеми инициативами государства всеми силами обеспечить полноценное единство народа СССР. А потому все делегаты Конгресса были полны решимости добиться в рамках сформулированной Сталиным задачи практических результатов. Хотя, отношение к происходящему нельзя было назвать одинаковым. Представители Ведического Православия, Ислама и Буддизма встретили эту новость с удовлетворением, хотя и по разным причинам. Ведическое Православие восстанавливало историческую справедливость, получая право на признание и законное существование. Ислам, став Православным, позволял советским Муфтиям подняться на принципиально иную, высшую ступень авторитета среди верующих, число которых в СССР было более, чем значительным. Буддизм пока довольствовался меньшим, получал равный с другими статус Церкви и возможность исповедовать свою Традицию. А вот среди православно-христианских иерархов подобного удовлетворения не было. Они прекрасно понимали, что Сталин только что окончательно забрал у них монополию на термин "Православие", всегда бывший главным защитником их паствы от разброда и шатаний. В том-то и дело, что вождь оказался совершенно точен. Россия всегда была православной страной. И до тех пор, пока это православие олицетворялось только их Церковью, спать можно было спокойно, паства всегда будет. А теперь за нее придется бороться и бороться всерьез. Но одновременно иерархи теперь уже ЕПЦХ прекрасно понимали, что задача, которую всеми доступными силами решает Сталин, это единство народа накануне надвигающейся войны. И ради решения этой задачи, Вождь пойдет на любые меры. А потому они также внешне приняли решение о придании Православию надрелигиозного статуса совершенно спокойно.

После нескольких дней жарких споров и обсуждений Конгресс выдал емкое определение Православия.

Праведность в мыслях и поступках;

Радение за общее благо и процветание;

Активная жизненная позиция;

Вера в Единство и Разумность Мироздания;

Осознанность жизненного Пути для всех членов Общества;

Справедливость, как главный критерий Истины;

Любовь, как Путь познания и единения с миром;

Арийское духовное наследие;

Воля к победе в любых испытаниях;

Искренность в словах и помыслах;

Единство Человека — Рода — Народа — Мира — Всевышнего.

Увидев результат, Сталин остался доволен.

Но совершенно в противоположных чувствах пребывал ребе Шнеерсон. Особенно после того, как в очередной раз напросился на встречу в Кремле. Шел он туда преисполненный праведным гневом на предмет того, как это Всесоюзный Конгресс по вопросам Веры прошел без приглашения на него представителей иудаизма, число которых в СССР значительно превосходит буддистов, не говоря уже об адептах Ведической Веры, которые только-только стали массово появляться после тысячелетий забвения. А вот результат встречи оказался очень далек от того, что он себе думал.

Нет, Сталин не позволил себе ничего оскорбительного или даже неуважительного. Он просто очень четко провел черту. Если Иудаизм тоже хочет стать Православным и частью Единой Православной Системы Ценностей, объединяющей советский народ, то нет ничего проще. Надо только выкинуть из священного Писания все упоминания о различиях между евреями и гоями и покаяться за раздор, который это писание на протяжении веков несло людям.

— Станьте в один ряд со всеми, станьте естественной частью советского народа и можете верить, хоть в Аллаха, хоть в Иисуса, хоть в Яхве. Но если вы хотите и впредь выпячивать свою инаковость и носиться со своей богоизбранностью, то это ваш выбор, и совершенно не стоит обижаться на естественную разумную реакцию на него со стороны других. Вас же не будет удивлять тот факт, что какая-то семья собирается на семейный праздник, не зовя на него соседей, даже если с этими соседями прекрасные отношения. Так что Вас удивляет в данном случае?

И вот теперь ребе медленным шагом шел из Кремля в синагогу, и мысли его были невеселы. Ему только что дали понять, что на двух стульях с комфортом сидеть не получиться. Да, его народ получил даже больше, чем хотел. Получил по сути свою землю, получил защиту мощного советского государства. Получил право на беспрепятственную веру. Получил то, на что даже не мог надеяться. Получил признание некоторых особых национальных достоинств и их полноценное использование на хороших условиях. Но и плата за все это как бы не оказалась слишком высокой. Это отчуждение. Нынешнее поколение воспринимает это без особого недовольства. Им есть, с чем сравнивать. Но что скажет следующее поколение, или следующее после него? Как им объяснить, что все ограничения это плата за сохранение собственной веры? И многие ли из них предпочтут верность Вере? Ребе было о чем очень серьезно подумать. Ответы на эти вопросы он был обязан найти раньше, чем их начнут задавать другие.

Глава 53. Иранский вектор.

В конце февраля в Москву по ранее переданному приглашению прибыл с официальным визитом шах Ирана Реза-хан-Пехлеви. Этот визит происходил на фоне усиливающихся противоречий в Европе, а потому обе стороны придавали переговорам огромное значение. Для Ирана добрососедские отношения с крупным, набирающим силу соседом являлись чуть ли не гарантией выживания и сохранения суверенитета. А потому глава Ирана, хоть и был сторонником диверсифицированных и сбалансированных отношений с различными геополитическими силами, считал для себя подтверждение дружбы с Советским союзом наиглавнейшим вопросом, из решения которого уже выткали все остальные. Тем более это стало актуальным после прошлогоднего визита в Иран Молотова, сделавшего хану-Пехлеви предложения, которые Иранского властителя взволновали до крайности. Да, пункт о допуске на иранскую территорию советских войск был предусмотрен договором от 21-го года и теоретически не нес для Ирана каких-либо неприятностей. Но одно дело гипотетическая ситуация и совсем иное, когда эта ситуация переходит в практическую плоскость. Достаточно хорошо разбираясь в политических реалиях, зная и имея возможность прогнозировать развитие обстановки в Европе, хан не слишком боялся того, что советы используют давние договоренности для начала враждебной оккупации его страны. Но в то же время он опасался двух других моментов. Первый заключался в неопределенности, автоматически вытекающей из наличия на территории Ирана мощной военной группировки соседа. Мало ли что на этом фоне Сталин захочет попросить у Ирана? И не возникнет ли у него соблазн в случае недоговоренностей использовать эти войска для смены правящей иранской династии? Второй момент был хоть и менее опасен для него лично, но не более приятен. А что если даже наличие советских войск у западных иранских границ не остановит агрессоров? Что если это наоборот послужит тем спусковым механизмом, который приведет войну на земли Ирана? И вдруг этого можно было бы избежать искусной дипломатией, если бы этих войск не было? Это все были очень нелегкие вопросы, над которыми хан постоянно размышлял с момента визита Советского Наркоминдел. Это были вопросы, на которые он очень надеялся получить ответы во время своего визита в Москву.

Сталин со своей стороны этого визита ожидал с не меньшим нетерпением и надеждой. Иран занимал очень важное место в планах советского руководителя. Как минимум этот визит должен был привести к подписанию договора о взаимной помощи в случае агрессии третьих стран. Но Сталин рассчитывал на большее. Намного большее. Было у него предложение, от которого, как он считал, шаху будет очень непросто отказаться, почти невозможно. И не потому, что им будет двигать страх перед советской военной мощью или опасения за свою власть. Нет, угрожать иранскому шаху Сталин совершенно не собирался. Напротив, он собирался подарить шаху великую мечту любого иранца. Вместе с надеждами на ее исполнение. Мечта эта называлась просто и понятно — Великая Персия.

Переговоры шли довольно трудно. Основная проблема заключалась в том, что оба лидера никак не могли решить, насколько можно друг другу доверять, а потому они долго присматривались друг к другу, обсуждали второстепенные проблемы экономического характера, узнавали видение партнера на современную обстановку. Так продолжалось два дня.

Наконец Сталин решил провести встречу с шахом один на один лишь в присутствии своего переводчика фарси. Шах, подумав, согласился на такой вариант. Он понимал, что такая встреча необходима. Что только глядя друг другу в глаза без кучи советников и помощников, без крючкотворов от дипломатии и юриспруденции они смогут к чему-то придти или по крайней мере попытаться понять истинные замыслы друг друга.

Встретившись с шахом в узком кругу, Сталин сразу же предложил поговорить как мужчина с мужчиной, отставив в сторону все дипломатические приемы и увертки. Чтобы сразу расположить шаха к себе, он начал первым. Рассказал, как именно он видит развитие ситуации, и какие угрозы существуют для СССР и для Ирана. Однозначно он выразился и по поводу того, что у СССР совершенно отсутствуют какие-либо планы по присоединению Ирана к СССР. Напротив, отметил он, СССР крайне заинтересован в наличии на своих рубежах независимого, сильного, но дружественного Ирана. Корни родства наших народов, отметил Сталин, уходят в глубокую древность, в эпоху расселения Ариев по Евразийскому континенту. И нет никаких причин для соперничества или враждебности между нашими народами. Но у наших стран существуют одни и те же серьезнейшие угрозы со стороны третьих сил. И если СССР еще может рассчитывать напряжением всех своих сил отбиться и ликвидировать эти угрозы, то Иран в одиночку на это не способен. Казалось бы, СССР может отойти в сторону, сосредоточившись на решении собственных проблем и предоставить Иран своей судьбе. Но есть определенные геополитические факторы, дающие обеим странам в случае их совместных действий возможности, которые ни одна из них не способна реализовать самостоятельно. Дальше Сталин поинтересовался, готов ли шах к откровенному обсуждению вопросов, которые не должны ни при каких условиях выйти за рамки этого кабинета, и принять на себя ответственность за сохранение тайны обсуждения, независимо от того, смогут ли они придти к единому мнению. Шах несколько оторопел от этих слов и глубоко задумался. Уже по тому, как и с каким напором Сталин начал эту встречу, он понял, что обсуждать предстоит гораздо более серьезные вещи, нежели даже присутствие советских войск на территории его страны. Он помолчал, размышляя над тем, не готовит ли его оппонент какой-либо ловушки, предлагая тайные переговоры, но затем пришел к выводу, что в случае согласия теряет он гораздо меньше, чем может приобрести в случае успеха. Сталин не торопил шаха, продолжая спокойно сидеть на своем месте, просматривая лежащие перед ним бумаги. Тем самым он давал понять, что не собирается давить и готов подождать принятия его собеседником взвешенного решения.

Наконец шах внутренне принял решения и заявил, что полностью готов к открытому и серьезному разговору. Он гарантирует, что из его уст никто не узнает ни одного слова, но при этом не гарантирует своего согласия с каким-либо предложением. Все свои решения он будет определять исключительно из интересов Ирана.

Сталин кивнул, показывая, что именно такого ответа он и ждал.

— Вы, господин шах, безусловно, являетесь опытным и мудрым политиком, не разделяющим свои личные интересы и интересы Вашей страны. Скажите, Вам никогда не мечталось о возвращении Ирану величия Персидской империи?

При всем своем опыте и готовности к серьезным темам переговоров шах вздрогнул. Он внимательно посмотрел на Сталина, пытаясь прочитать в его глазах, издевается над ним собеседник или говорит серьезно. Тигриные желтые глаза Сталина смотрели на шаха спокойно и внимательно. Но ни насмешки, ни угрозы в них Пехлеви не увидел.

— О таком, господин Сталин, мечтает всю свою жизнь любой иранский властитель. Но увы, мечты слишком жестко разбиваются о реальность наших скромных возможностей.

Сталин кивнул. — Да, возродить величие Персии одним вам не удастся. Но давайте попробуем абстрагироваться от оценки собственных возможностей и просто оценим те трудности, которые мешают реализации этой мечты. На Западе Иран граничит с Ираком, испытывающим на себе сильное влияние англичан. И хотя в 32-м году Ирак формально стал независимым, фактически им по-прежнему правит Британия. Сирия и Ливан находятся под протекторатом Франции. И хотя между Сирией и Францией в 36-м подписан договор о независимости Сирии, он до сих пор французами не ратифицирован. Севернее мы имеем Турцию, которая формально является союзником Франции, гарантировавшей ее независимость, но фактически мы наблюдаем все большее усиление влияния на Турцию со стороны Германии. Вы пока согласны, господин Пехлеви?

— Да, господин Сталин, пока Вы описываете все точно.

— Перейдем на Восток. Афганистан является на сегодня независимым королевством, поддерживающим хорошие отношения с СССР. После того, как афганцы выгнали англичан, из ведущих держав ими особенно никто не интересуется. А вот еще дальше, соприкасаясь на юге с Ираном, лежат земли Британской Индии. Таким образом, если мы рассмотрим ситуацию в целом, то основными препятствиями для возрождения Персии в полном объеме являются Англия и Франция. Причем, Англия в первую очередь.

По нашим прикидкам Франция окажется в состоянии войны с Германией в течение одного, максимум двух лет. Рейх уже сумел с помощью бряцания оружием и политическими маневрами захватить все, что было легкодоступным. Следующая большая цель именно Франция. А теперь давайте немного пофантазируем и представим себе, что Англия не сумела остаться в стороне от бойни и также увязла в войне с набирающей мощь Германией. Турция выступает на стороне Германии, а параллельно с этим в Индии разворачивается вооруженная борьба за независимость от колониального ига. — Сталин внимательно посмотрел на напряженно слушающего его шаха. — Как Вам расклад сил в этой ситуации?

— То есть Вы хотите сказать, что в течение ближайших лет в Европе может создаться такая ситуация, когда ни одна из европейских держав не сможет даже физически вмешаться в ситуацию в Южной Азии?

— Именно это я и имею в виду.

— И насколько такой вариант развития событий вероятен?

— Более чем. Это совсем не фантазии, а здравый расчет. Гитлер заявляет, что его главным врагом является коммунизм. А потому все ждут от него крестового похода на Восток. Идиоты, они даже ради этого активно финансируют его и снабжают оружием. Но к счастью для себя и к несчастью для этих ростовщиков Гитлер совсем не идиот. Даже если у него и есть в планах война с СССР, что, кстати, более, чем вероятно, то он никогда не решится на это прежде, чем не завоюет Европу. Еще можно предположить, что он не станет все силы тратить на захват Англии, а предпочтет лишь блокировать ее на острове, но континентальную Европу он обязан подчинить себе всю. В противном случае в любую секунду он будет опасаться кинжального удара в спину.

— И подразумевая возможность через несколько лет войны между Германией и СССР, которая никак не может быть легкой, Вы всерьез изучаете ситуацию к югу от себя, считая себя в силах на нее повлиять?

— Именно так.

— СССР настолько силен?

— Дело даже не в этом, хотя мы уверенно смотрим в будущее. Любые действия на Юге, в Индии даже близко не потребуют от нас тех усилий, которые придется приложить на Западе. Не более десяти процентов. И этого будет вполне достаточно для гарантированного освобождения Индии. Разумеется, если Иран сделает свою часть работы. Причем, мы предлагаем Ирану лишь освободить братьев по вере, мусульман от колониального ига. Вам совершенно незачем лезть в индуистские районы, где сражаться уже придется не вместе, а против населения. Там народ освободит себя сам. Мы лишь немного поможем советниками и оружием.

— Вы упомянули про национально-освободительное движение в Индии. Насколько оно реально, если не считать отдельных столкновений и акций протеста, о которых информация иногда просачивается в прессу или доходит до ушей дипломатов в Дели?

— Оно более, чем реально и намного более массовое и мощное, чем это может показаться. Мы находимся с их лидерами в постоянном контакте и нам даже приходится их сдерживать изо всех сил, дожидаясь развития обстановки в Европе.

— Все сказанное Вами, товарищ Сталин, более, чем серьезно. А СССР располагает силами для того, чтобы помочь Ирану в перевооружении нашей армии? Сегодня она, увы, находится не в самом лучшем своем состоянии.

— Безусловно. Более того, мы готовы предложить Вам помощь в строительстве железной дороги между Кумом и Захеданом через Зеренд. Это позволит Вам перебрасывать войска на границу с Британской Индией на порядок быстрее. Кстати, поставки оружия и помощь в строительстве железных дорог будет отличным обоснованием для Вас разрешения нашим войскам встать на западных границах Ирана.

— А где Вы хотели бы разместить войска и какой численности?

— Мы думаем, что для гарантированного предупреждения возможного нападения Турции или англичан из Ирака будет достаточно двух армий. Одна с базой в Тебризе, вторая с базой в Ахвазе. Этого должно хватить. Но в случае, если все пойдет, как показывают прогнозы Вы должны будете определиться, господин Пехлеви. Если брать под свое крыло Ирак и Сирию будете Вы, то и войска, которые пойдут туда, должны быть Ваши. Если же Вы оставите это нам, то в результате получите гарантированно дружественные, но советские Ирак и Сирию. Впрочем, мы готовы предоставить Вам право преимущественного выбора. И в любом случае мы готовы решать все возникающие вопросы на основе взаимности и дружественности. В будущем СССР видит Иран своим надежным партнером и союзником.

Услышанное повергло иранского хана почти в состояние нокдауна. Объем и важность информации, полученной от Сталина, были таковы, что мысли начинали путаться. При всей своей готовности к серьезным переговорам и жесткому отстаиванию иранских интересов, к такому хан оказался элементарно не готов. Ему крайне требовалось время на то, чтобы осмыслить все услышанное и принять решение. То, что Сталин только что предложил ему грандиозные возможности, которые в случае успеха навсегда впишут его имя в ряд самых славных властителей Ирана всех времен, он не сомневался. Но вот так сразу он был попросту не готов к ответу.

— Господин Сталин, я очень ценю Вашу откровенность и грандиозность сделанных предложений. Я очень надеюсь, что Вы с пониманием отнесетесь к моему желанию взять некоторую паузу для принятия решения и ответа. Кроме того, я прошу Вашего согласия частично посвятить в детали нашего обсуждения некоторых своих людей, без которых в последующем все равно не сможет обойтись реализация планов, если они будут согласованы.

— Хорошо, господин Пехлеви, — Сталин строго взглянул в глаза хана, — только Вы должны понимать, что несете за своих людей и возможную утечку информации всю полноту ответственности. Если наш разговор сегодня станет в будущем достоянием любой третьей стороны, Советский Союз однозначно воспримет это как предательство нашей дружбы и доверительных отношений.

— Конечно, господин Сталин. Мы полностью понимаем свою меру ответственности.

— Ишь, жук, — подумал Сталин, — как он про свою долю ответственности намекнул, дескать, утечка может быть с двух сторон.

— За нашу сторону можете не переживать, господин Реза-хан-Пехлеви. Мы гарантируем соблюдение конфиденциальности.

От этих слов переводчика пробил легкий озноб, при всем том, что он уже довольно давно вращался в Наркоминделе и был не раз проверен органами ГПУ-НКВД вдоль и поперек.

Через три дня СССР и Иран подписали Договор о дружбе и сотрудничестве. Сам договор предусматривал лишь советскую помощь в строительстве железной дороги рельсами и специалистами, а также участие советских войск в защите западных границ Ирана. Секретный протокол к этому предусматривал и поставки в Иран советского вооружения разных видов, достаточных для оснащения шести полевых армий. Оплата за эти поставки была предусмотрена с десятилетней рассрочкой. Все остальные договоренности остались за кадром и на бумагу не попали, хотя принципиальных разногласий на данном этапе не возникло ни по одному пункту.

Глава 54. Внешние и внутренние маневры.

В середине марта состоялось знаменательное событие. Территория СССР увеличилась на полтора миллиона квадратных километров, что явилось полнейшей неожиданностью для всего мира. В начале марта 39-го года Великий народный Хурал Монгольской Народной Республики единогласно принял решение просить СССР о включении Монголии в состав Союза. В Москву это решение доставил сам неофициальный монгольский правитель Хорлогийн Чойбалсан. Подтолкнули монголов к такому решению начавшиеся с января японские провокации на монгольско-маньчжурской границе. И хотя советские войска стояли в Монголии давно, а после информации о возможных столкновениях на Халкин-Голе контингент войск в Монголии был увеличен, Сталин совершенно не хотел полномасштабных действий с Японией накануне европейской войны. Тем более, что Япония в стратегических планах Сталина занимала далеко не последнее место. А потому монгольским товарищам мягко намекнули на возможные варианты. Все всё поняли правильно и оперативно отразили свое понимание в решении Хурала. В Москве Сталин хоть и благосклонно отнесся к пожеланиям монгольских товарищей войти в состав СССР всячески показывал, насколько это обременительная просьба. Разумеется, концерт был адресован в первую очередь сторонним державам, но и самим монголам надо было указать на место. Ведь в их представлении все перемены должны были быть лишь формальностью и закончиться подписанием договора, а на практике все планировалось оставить на своих местах. Пришлось товарища Чойбалсана немного поставить на место. Сразу же после подписания договора и утверждения его срочно созванным Верховным советом СССР. Никакого особого статуса для Монгольского Советского Округа, как теперь слала называться эта территория, не предусматривалось. Более того, компанию монгольским товарищам по возвращению на родину составила значительная делегация уполномоченных советских товарищей, представлявших различные органы и Наркоматы СССР и спешно назначенных на соответствующие должности. Впрочем, лицо монгольских товарищей также было сохранено. Чойболсан получил сразу два высших региональных поста — Секретаря окружного комитета ВКП (б), куда дружными рядами мгновенно вступила вся монгольская народно-революционная партия, а также председателя Исполкома МСО.

Мир в целом спокойно отнесся к такому событию, поскольку для него по сути мало, что изменилось. Монгольская Народная республика давно по факту воспринималась советской вотчиной. Единственный, кто позволил выразить себе неудовольствие, был японский посол. Он передал Молотову ноту протеста Токио по поводу незаконной аннексии Советским Союзом части исторической территории Манчьжурии, случайно отнесенной к Монголии. Впрочем, все понимали, что никаких законных прав на эту территорию у Японии нет, а потому стороны, обменявшись нотами, признали объективную реальность. Воевать с СССР всерьез Токио никак не хотело, тем более, что в НКИДе послу достаточно прозрачно намекнули, что развитие отношений СССР с Японией может быть различным и не стоит загонять себя в угол различными мелкими укусами.

С большим волнением я ожидал весенних переговоров с Англией и Францией по поводу создания антигитлеровской коалиции. В моей истории эти переговоры проводились с апреля по август и закончились фактически ничем. Даже "наш" Сталин был превосходно осведомлен о двурушнической позиции западных держав и прекрасно понимал причины, заставлявшие Англию и Францию искать союза с СССР. Как понимал и то, что при малейшем удобном случае эти же страны под любым благовидным предлогом от собственных обязательств откажутся. Фактически все инициативы Англии и Франции предусматривали то, что СССР должен быть обязан прийти к ним на помощь в случае атаки со стороны Германии. Ну а уж вооруженный послезнанием и историей того, как, где и сколько времени открывался второй фронт, Сталин тем более был не расположен связывать себя какими-либо кабальными обязательствами.

В этой связи переговоры было решено вообще не проводить. А когда информация выплеснулась на страницы западной прессы, начавшей как по команде бесноваться по поводу коварства большевиков, ответ прозвучал также посредством средств массовой информации. Сталин собрал пресс-конференцию с приглашением на нее не только представителей нашей прессы, но и корреспондентов аккредитованных в СССР западных изданий. Сообщение Сталина было простым и понятным.

— Нас призывают к заключению обязывающего договора о взаимопомощи. Казалось бы, что в этом плохого. И не является ли отказ СССР от подписания подобных актов свидетельством того, что наша страна агрессор, замышляющий войну против Англии и Франции? Нет, не является. Наш отказ, продиктован очень простыми соображениями. Мы не верим ни французским, ни английским политикам. И у нас для такой позиции есть все основания. Возьмем лишь примеры последнего года. Англия активно подталкивала Японию к провокациям против СССР на Дальнем Востоке, что выразилось в конфликте на озере Хасан. И у нас есть надежная информация об этом. Мы можем понять, когда идет попытка с помощью третьих сил прощупать нашу силу и возможности. Но мы категорически отказываемся признавать это дружественным актом. Или еще более показательный пример с Чехословакией. Сначала в 35-м году Франция выкручивает руки Чехословакии, заставляя вставить в договор о взаимопомощи пункт, по которому СССР может помочь этой европейской стране, только если Франция также окажет помощь. А потом вместе с Англией отдает Чехословакию на растерзание Гитлеру. Надеюсь, еще не все забыли про Мюнхен и его последствия? Далее, когда СССР тем не менее ведет переговоры с чехами об оказании помощи, уже Англия во всеуслышание заявляет, что если СССР вмешается, то она начнет крестовый поход против коммунизма. И что, после всех этих демаршей кто-то хочет сказать, что это Советский Союз виноват в том, что происходит в Европе? А может быть кому-то стоит напомнить, на чьи именно деньги поднялась военная мощь Германии, и кто вместе с Гитлером несет полную ответственность за разорение и изгнание из страны десятков тысяч евреев? Еще три года назад СССР однозначно заявил, что искренне хочет жить в мире со всеми, кто хочет того же со своей стороны. И безукоснительно придерживается этой политики. Но для тех, кто захочет прощупать нашу обороноспособность, у нас найдется, чем ответить.

Вопросов после этого заявления было много, но по существу они мало, что добавили. Смысл был понятен всем. Сталин откровенно послал европейских политиков со всеми их предложениями и политическими интригами. А потому по всей Европе на следующий день газеты вышли с ерническими и издевательскими заголовками. В Англии так вообще разразился кризис, в результате которого позиции Чемберлена серьезно пошатнулись. Лишь в Германии оценка заявлений советского руководителя была сдержанно оптимистичной и делалось предположение, что возможно именно Германии стоит заключить с СССР союзный договор на взаимоприемлемых условиях.

Вслед за внешнеполитическими заявлениями СССР свою публичную позицию огласила Германия. Поводом для этого послужила телеграмма Рузвельта Гитлеру, в которой тот призывал Германию к миру. 28 апреля Гитлер дал ответ в своем публичном выступлении, которое собрало, пожалуй, самую большую аудиторию по всему миру. Хотя обращена речь была прежде всего немецкой аудитории, ее в прямом эфире транслировали более ста радиостанций по всему миру. В США, например, ее передавали все ведущие сети. Одним своим выступлением Гитлер денонсировал сразу два международных договора. Говоря об Англии и заявляясь другом английского народа, Гитлер прямо обвинил Британию в недоверии, которая она демонстрирует по отношению к Германии, и проведении политики окружения. В результате, заявил он, морской договор от 35-го года утратил всякий смысл. Затем Гитлер набросился с нападками на Польшу, которая объявила о частичной мобилизации и заключила договор с Англией, сразу создающий в отношении Германии двойственную ситуацию. Гитлер не исключил, что этот договор может создать условия, заставляющие Польшу выступить против Германии, что автоматически делает польско-германский договор о ненападении бессмысленным, а потому более не существующим.

Покончив с двумя важнейшими европейскими договорами, Гитлер обрушился на США и телеграмму Рузвельта. Хотя этот образ был еще неизвестен, но в издевательской интерпретации Гитлера Рузвельт предстал этаким котом Леопольдом, слабо понимающим, на каком свете он живет. Он обвинил США в том, что, явившись инициатором создания крупнейшей международной организации "Лиги Наций", США были первыми, кто из нее вышел. Заявив, что является безусловным сторонником мирных решений любых международных проблем, Гитлер одновременно указал на то, что свобода и независимость самих США была достигнута отнюдь не за столом переговоров, а в жестокой войне. После чего напомнил, что по несправедливым условиям Версальского мира, Германию обокрали, отторгнув значительные территории. И все, что он сейчас делает, это лишь восстанавливает историческую справедливость.

Конечно, никого речь Гитлера не обманула. Все понимали, что фактически она знаменует собой провозглашение Германией готовности к решению своих проблем любыми средствами. Мирная жизнь в Европе подошла к концу.

А у нас жизнь била ключом.

Интересные события происходили в военной сфере.

В апреле состоялся первый всесоюзный турнир по игре "Го". Оказалось, что Сталин обратил внимание на наш давний разговор о большой пользе этой восточной игры для развития стратегического мышления и о том, что в моем времени эта игра входила в обязательный курс учащихся военных академий США. В результате оказалось, что по его заданию из Японии по дипломатическим каналам были доставлены и переведены на русский учебники этой игры и вот уже год, как во всех военных училищах и академиях СССР эта игра активно вытесняла шахматы, хотя и по ним регулярно проводились турниры. Турнир, хоть и был громко назван всесоюзным, фактически являлся всеармейским. Между собой сражались курсанты различных военных академий. Особую пикантность турниру придавало объявление о том, что победы будут учтены при выпускном распределении.

И это оказалось не шуткой. По итогам выпусков из различных академий, включая академию Генштаба, была сформирована группа из 22-х человек, наилучшим образом зарекомендовавших себя в различных дисциплинах. В нее вошли представители разных родов войск. Но всех отличало одно качество, блестяще проявленные аналитические способности и склонность к стратегическому планированию военных операций. Показали все члены группы и отличные успехи в освоении "го". Отбор в группу был многоуровневым и частично добровольным. Всем кандидатом заранее объявлялось, что они будут выполнять важнейшие поручения высшего командования Вооруженных сил и даже Правительства СССР. Но на период от двух до трех лет они будут вынуждены работать в закрытом режиме, не предусматривающем свободное передвижение. Жить они будут на закрытой военной базе, хотя всем необходимым будут обеспечены. В этой связи были отсеяны все, имевшие детей, поскольку создание для них особой школы не предполагалось, а женатых оказалось всего пять человек, чьи жены согласились на добровольное заточение вместе с мужьями.

Эта группа расположилась на базе УЗОРа в Серебряном Бору. Задача, которую перед офицерами поставил Ворошилов в присутствии самого Сталина, заключалась в том, что они, разбившись на две команды по одиннадцать человек должны были промоделировать различные ситуации военного столкновения советских войск с противником. В качестве такового выступали войска различных стран, Германии, Англии, Японии, даже США. Одна из групп должна была, опираясь на реальные данные о наличии военных сил потенциального противника, придумать максимально эффективный план нападения на СССР, а вторая, соответственно, найти этим планам достойное противоядие. Также опираясь на реальные возможности советских войск. Разумеется, про потенциальные возможности атомного сверхоружия им никто не рассказывал. Периодически стороны должны были меняться местами и играть за противную сторону. Задачей предусматривалось рассмотрение всех потенциально возможных вариантов, включая одновременно нападение на СССР всех потенциальных противников. А в качестве тестового задания группе было поручено разыграть возможный советско-финский конфликт и с минимальными потерями решить стратегические задачи по обеспечению безопасности Ленинграда и всей Балтики от угроз с финской территории. Трудность в протекании переговоров с финнами заставляла при всем нежелании Сталина решать проблему военным путем задумываться и о таком варианте.

В мае были организованы массовые двухмесячные военные сборы для всех выпускников школ и учащихся старших классов. Абсолютно все должны были сдать нормативы по бегу, стрельбе, а также приобрести первичные навыки в обращении с оружием и слаженным действиям в составе подразделений. Причем, это коснулось в том числе и девочек, хотя спектр их подготовки был несколько иным, с уклоном в медицину. Сборы выявляли потенциальные склонности и способности школьникам к службе в том или ином роду войск.

Очень интересные события касались внешней торговли. Во-первых, СССР практически выполнил планы по импорту производственного оборудования, составлявшего подавляющее большинство всех заказов в последние годы. И сейчас уже последние заводы постепенно подводились к стадии запуска производств. Во-вторых, согласованное с американцами возвращение их соотечественников на родину требовало огромного количества транспорта, что без серьезных поставок товаров из США смотрелось даже не расточительством, а сущим разорением для американской экономики. Вполне естественно, что СССР не собирался оплачивать дорогу домой. Он лишь честно выплатил всем причитающееся по контрактам и не собирался никого насильно удерживать. Сами работники тоже чесали затылки и думали, не стоит ли им и дальше работать в Советском союзе, где условия хоть и были пожестче, но зато работа и ее оплата были гарантированы. К тому же всем работникам предоставлялось бесплатное жилье. Не сказать, что очень комфортное, но тем не менее. Так что подумать о чем было. Кстати, решение остаться в СССР и стать советскими гражданами приняло намного большее, чем ожидалось число американцев, около двадцати процентов. А остальным на этом фоне совсем не улыбалось самим оплачивать проезд домой. Так что администрация США очень быстро поняла, если она хочет, чтобы большая часть рабочих вернулась, ей придется предоставить огромное число кораблей. Но не гнать же их порожняком в Мурманск, Одессу или Владивосток? А потому через Рокфеллеров было оказано давление с целью обеспечить соответствующие объемы импорта.

И предмет такового был найден. Частично его составили некоторые виды вооружений и амуниции, включая порох. Другую часть, охотно закупаемую СССР, составляли большегрузные автомашины и запчасти к ним. Но большая часть была отдана под живой племенной скот. Да, как это ни странно, но было решено за максимально короткий срок в несколько раз увеличить поголовье всех видов домашнего скота. В совершенно разных регионах СССР как грибы начали возникать животноводческие колхозы, строились молочные фермы и небольшие мясоперерабатывающие комбинаты. Впрочем, раздавали скот на разведение и единоличникам под договоры о долгосрочных поставках мяса государству. Самое интересное в этом вопросе было и то, что на поставки живого скота преимущественно перешла и наша торговля с Германией в обмен на поставки каспийской нефти. Причем, решение по данному вопросу было именно политическим. Сталин согласился, что превентивным уменьшением потенциала немецкого сельского хозяйства мы способны в случае войны нанести Германии больший урон, нежели вывезенным в виде оборудования металлом.

Я тоже нашел себе новую нишу. Доходы от моих спекуляций стали существенно меньше, но все же до конца не прекратились. И теперь я активно скупал в США и Европе серебро, переправляя его разными окольными путями в СССР. Делалось это в рамках согласованной со Сталиным политики. Не будучи экономистом или финансистом, Сталин тем не менее очень прилично разбирался в различных хитросплетениях мировой финансовой системы. Разумеется, я рассказал ему и все, что нас может ожидать в будущем. Рассказал в частности, что попытка внедрения золотого и свободно конвертируемого советского рубля в 50-м году, возможно, стала одной из причин его, Сталина, смертельной болезни. В результате множества размышлений, споров и обсуждений, было принято решение заменить золото на серебро, за движением которого надзор был существенно меньше, и не торопиться. Но резервы металла накапливать. В том числе и из зарубежных источников. Такой выбор базового металла был неожиданным лишь на первый взгляд. Золото хоть и завоевало пальму денежного металла первенства пару веков назад, не удалило серебро из списка базовых активов. А серебряных рудников на территории СССР находилось не в пример больше, чем золотых. Да и в промышленности серебро использовалось намного чаще. Еще одним фактором, повлиявшим на выбор в пользу серебра, стало то, что именно в совокупных запасах серебра СССР совместно с дружественным Китаем удерживали пальму первенства по имеющимся физическим объемам металла. В Европе его давно стало мало, в США оно еще было в достатке, но в относительно меньшем, чем золото объеме. Все это в совокупности с недостаточным контролем над основными районами добычи золота позволяло именно с помощью серебра создать полноценную валютную альтернативу Западу. Но до начала войны процесс должен был протекать в скрытой форме.

Все лето войска провели в масштабных учениях. Причем, проводились они по совершенно иным методикам, разработанным специалистами УЗОРа на основе моих дилетантских рассказов. Теперь уже никого невозможно было увидеть бегущего в полный рост на пулеметы противника. И даже на плотно окопавшегося. Почти не наблюдалось действий пехотных частей вне плотного взаимодействия с бронетехникой и артиллерией. Главным критерием успешности действий командира любого уровня теперь считалось соотношение собственных и вражеских потерь. А попытки бесславно погубить бойцов в азартной, но неподготовленной атаке воспринимались чуть ли не как вредительство. Резко было уменьшено время, уделяемое строевой подготовке, зато в несколько раз увеличилась норма отстрела патронов каждым солдатом. Была введена поголовная и многократная обкатка бронетехникой. Но самое большое внимание уделялось пользованию средствами связи и обеспечению эффективного взаимодействия между частями. Наступательные и оборонительные действия отрабатывались попеременно примерно в одинаковых объемах.

Все ближе был судьбоносный август. Дипломатическая служба Рейха все откровеннее набивалась на переговоры. Наступала пора окончательных определений и принятия важнейших стратегических решений.

Глава 55. Пакт Молотов-Риббентроп

20 августа Сталин получил от Гитлера телеграмму, в которой тот просил не позднее 23 числа принять министра иностранных дел Германии с целью заключения полномасштабного договора о ненападении. Сталин незамедлительно ответил согласием. Риббентроп прибыл в Москву в надежде на быстрое достижение договоренностей. Время стремительно утекало. Гитлер приказал начать наступление на Польшу не позднее 1 сентября, и Германии кровь из носу было необходимо заручиться если не поддержкой СССР, то, как минимум, гарантией его невмешательства.

В свое время мне приходилось читать довольно много всевозможных спекуляций по поводу знаменитого пакта Молотов-Риббентроп. Кто-то называл его санкцией, выданной СССР Гитлеру на начало Второй Мировой, кто-то с пеной у рта доказывал, что СССР всего лишь стремился себя обезопасить и выиграть время. Сейчас, находясь фактически в гуще событий и имея возможность вникать не только в обстановку, но и логику мышления советского руководства, я стал на порядок лучше понимать происходящее. Для того, чтобы разобраться в ситуации, стоит рассмотреть ее с разных сторон по возможности беспристрастно, а также признавая за всеми участниками переговоров и последующих решений право на здравый смысл и способность к логичной и адекватной оценке обстановки.

Итак, начнем с того, что всем действующим лицам было прекрасно известно, что ни одно небольшое государство Европы в случае полномасштабного конфликта не сможет сохранить свою независимость. То есть вопрос изначально не мог ставиться в плоскости, надо или не надо было захватывать Прибалтику или Западную Украину и Белоруссию. Надо или не надо было воевать в Финляндии. Все эти государства УЖЕ существовали на карте мира номинально и до поры, до времени, даже, если они сами думали на тот момент иначе. Фактически вопрос ставился таким образом, или СССР, оставаясь в собственных старых границах допускает, что все остальное становится Германией, причем, еще до начала войны с нами, либо эти территории становятся частью СССР. Всем желающим предлагается простой выбор побывать в шкуре Сталина в обоих вариантах в первый день войны. Учитывая при этом, что помимо собственно территории и протяженности границ, с которых может начаться война, немалое значение имеет объем ресурсов, становящихся доступным одновременно с этими территориями.

Второй момент, который следует принять во внимание, это то, что фактически все территории, которые в моей реальности по договору с Германией отходили в зону влияния СССР фактически являлись территориями Российской Империи, ранее утраченными в результате Первой Мировой войны и последующих событий. То есть СССР лишь возвращал себе то, что в силу слабости вынужден был уступить двадцать лет назад. И то не полностью. Германия получала право на занятие территорий до так называемой линии Керзона, определенной по итогам Первой Мировой.

Третий немаловажный момент заключался в том, что отношения между СССР и Польшей было крайне трудно назвать дружественными. Скорее существовала огромная опасность договоренностей между Германией и Польшей о совместном нападении на СССР, и таковые планы на самом деле существовали и рассматривались обеими странами. И не заслуга СССР в том, что они не сбылись. Участвуя в разделе Польши, Советский Союз лишь уменьшал возможность негативных для себя последствий такого альянса Польши и Германии.

Конечно, Сталин и другие руководители СССР прекрасно отдавали себе отчет в том, что ликвидация нейтральных стран между границами Союза и Германии означает повышение вероятности внезапной войны, но точно также они понимали и то, что соглашением выигрывают существенное время для подготовки к ней. Цели Гитлера были довольно прозрачны. Он страховался от войны на два фронта, ликвидируя возможный плацдарм против себя со стороны Польши с участием английских войск.

В целом, как я ни крутил ситуацию, как ни пытался рассмотреть какие-либо альтернативные варианты в случае отказа СССР от заключения договора с Германией, мне не удалось найти ни одного, перспективы которого для СССР смотрелись бы предпочтительнее.

Впрочем, кое-какие отклонения от свершившегося в моей реальности, все же произошли. И не без моего участия. Сталин сначала с удивлением, а затем с пониманием отнесся к предложению о создании между нами и немцами существенной демилитаризованной зоны. Такая зона должна была предотвратить неожиданное нападение двумя годами позже.

Это предложение несколько осложнило процесс переговоров с Риббентропом, но после нескольких его консультаций с Берлином все же нашло поддержку и у немецкой стороны. Ведь наличие зоны, на которой запрещалось размещение ударных сил договаривающихся сторон, в текущий момент в большей степени работало на интересы именно Германии. Это позволяло ей уменьшить количество сил, расположенных непосредственно вдоль границ СССР, и меньше опасаться неожиданного удара в спину.

В результате стороны пришли к тому, что относительно линии разграничения зон ответственности в каждую стороны определялась зона шириной от ста километров на севере до ста пятидесяти километров на юге, в которой каждая из них могла содержать лишь полицейские части для поддержания порядка. Эти власти были численно ограничены ста тысячами человек, вооружение которых не предусматривало авиации и бронетехники. Нарушение этого условия допускалось сторонами только в течение первых двух недель от момента выхода к обусловленной договором границе. Этот срок давался на поиск и полное разоружение возможных польских частей. Контроль за соблюдением договоренностей осуществлялся наблюдательной авиацией обеих сторон, которой разрешалось залетать за границу раздела не более, чем на 10 километров. В случае существенного превышения этого расстояния самолет мог считаться нарушителем и быть сбитым силами ПВО. Все прочие положения договора и секретных протоколов к нему остались фактически без изменений.

Документы были подписаны Молотовым и Риббентропом 28 августа.

Второе серьезное отличие от происходившего в моей истории было полностью скрыто от глаз какой-либо общественности, но имело не менее, а скорее даже более важные последствия для отдаленного будущего. Выяснив, что секретную почту можно доставить в Варшаву за три дня, утром 28 августа, еще до подписания договора Сталин вновь пригласил к себе ребе Шнеерсона.

Довольно быстро покончив с вежливой преамбулой, Сталин перешел к основной теме.

— Товарищ Шнеерсон. Как Вы отнесетесь к тому, что Советское правительство в очередной раз окажет неоценимую услугу еврейскому народу СССР?

От такого начала предметной беседы ребе слегка опешил. Еще до встречи, получив на нее приглашение, он не раз задавал себе вопрос о возможной цели беседы, но так и не пришел ни к чему конкретному. Однако опытный переговорщик пришел в себя довольно быстро и решил отшутиться, чтобы лучше сориентироваться в обстановке..

— Разумеется, с неизменной благодарностью всего еврейского народа, которая не будет иметь границ в разумных пределах, товарищ Сталин.

Сталин расхохотался. — Да уж, знаем мы эти ваши разумные пределы, как бы мы еще должны не остались. — Но тут же мгновенно посерьезнел и произнес. — Товарищ Шнеерсон, а как Вы отнеслись бы к предложению быстро и существенно увеличить население Крыма и Сахалина за счет представителей Вашего народа? Нет-нет, я не имею в виду какую-либо принудительную высылку евреев из центральных или иных областей СССР. Видите ли, в чем дело. Через 3-4 дня Германия начнет войну против Польши. Учитывая разницу военных потенциалов сторон, есть все основания полагать, что война будет очень скоротечной. Польская армия будет разгромлена двух-трех недель. Но не менее вероятным является и то, что знаменитое польское упрямство сделают эту войну крайне ожесточенной. В результате есть опасения, что всю вину за большие потери в своей армии Гитлер захочет возложить на евреев. Вы же должны знать, как именно он относится к людям из Вашего народа. Наши аналитики прогнозируют настоящий геноцид против евреев. Если в самой Германии Гитлер еще вынужден был проявлять определенную сдержанность, то в Польше он развернется вовсю. А ведь в этой стране проживает, насколько мне известно не один миллион евреев. Как Вы думаете, не будет ли этим людям безопаснее, скажем на Сахалине? Я уже не говорю про Крым.

— Насколько эта информация точна, товарищ Сталин, и что именно можно сделать в этой связи? — на ребе не было лица. Он на секунду представил себе масштабы возможного бедствия и то, что теперь это становится его личным бременем. — я могу обеспечить информирование польских раввинов в течение нескольких дней, но мне трудно представить, что можно сделать дальше?

— Предложите всем, кто Вас интересует, с началом боевых действий, раньше все равно не поверят, как можно быстрее переместиться в восточные районы страны. В идеале восточнее Вильно, Белостока, Бреста, Львова. Есть основание думать, что на восточный берег Буга немцы не перейдут.

— ??????

— Западные Белоруссия и Украина это советские территории, которые были временно утрачены после Революции. Германия с пониманием относится к интересам СССР в данном вопросе. Восточные территории будут в течение месяца заняты советскими войсками.

— И Вы сможете гарантировать всем людям беспрепятственный проезд во внутренние районы СССР?

— Скажем так. Через систему фильтров они, безусловно, пройдут. Но обещаю, что все, за кого Ваша община поручится и примет на себя ответственность, будут отпущены в Крым или на Сахалин. Второе более желательно, но думаю, что по данному вопросу мы сможем найти общий язык. Хотя с моей сторон будет еще одно требование.

— Внимательно слушаю, товарищ Сталин.

— Из тех семей, которые пройдут Ваш отбор, мужчины от 20-ти до 45-ти лет должны будут остаться в западных районах. На этих условиях их семьям не только не будут чиниться какие-либо препоны по переезду в Крым и на Сахалин, но советское правительство даже окажет им некоторую материальную помощь на обустройство. А мужчины должны будут остаться, чтобы с оружием в руках быть готовыми встретить врага, если Германия вздумает напасть на СССР. Срок службы если войны не будет, определим в два года. Да, и еще. В течение первых трех лет все перемещенные люди будут иметь кандидатский гражданский статус. Впрочем, по желанию, они могут оставить себе и статус беженцев.

Ребе сидел очень задумчивым. Фактически косвенно Сталин только что рассказал ему о наиболее вероятных сроках начала Мировой войны. Причем, не только в Европе, но и с участием СССР. Итак, 3 дня и примерно два года. То, что делает Сталин, это поистине царский подарок. Они смогут не только серьезнейшим образом укрепить общины в Крыму и на Сахалине, но и получить существенный материальный приток средств. Польские евреи в основной своей массе люди не бедные. Ну а то, что кем-то придется пожертвовать, отправив на войну, так ведь теперь это уже будет не чужая война. Впервые ребе задумался о том, что считает СССР, как минимум, не чужим государственным образованием.

— У меня нет слов, товарищ Сталин, чтобы выразить Вам мою благодарность. И я уверен, что благодарить Вас будут еще десятки, если не сотни тысяч других евреев. Это огромный аванс, который мы обязательно отработаем на благо СССР. Но по одному пункту я бы хотел немного изменить Ваши условия, если это возможно.

— Что Вы имеете в виду, товарищ Шнеерсон?

— Я бы просил Вас отправить на Сахалин полные семьи, если это возможно. Или, как минимум, не менее одного мужчины указанного возраста на семью. Все-таки там условия проживания пока не столько легкие, как в Крыму, да и община поменьше и послабее. Мужские руки будут очень востребованы.

— Думаю, мы сможем с Вами договориться, давайте сначала увидим реальную картину и не будем делить шкуру неубитого медведя. Я рад, товарищ Шнеерсон, что Вы правильно оцениваете значение переданной Вам информации и уверен, что Вы сможете правильно ей распорядиться. А сейчас не буду Вас больше задерживать, Вам наверняка не терпится поскорее связаться с Вашими польскими товарищами.

Проводив взглядом Шнеерсона, Сталин набрал Меркулова.

— Он только что вышел, давай людям отмашку, только смотри, чтобы не засветились. Отчет у меня на столе через три дня.

Положив трубку, Сталин некоторое время задумчиво сидел, глядя в одну точку. В голове беспокойной чередой проносились различные мысли. Правильно ли он сделал, проинформировав евреев, и не аукнется ли это СССР приближением войны с Германией? А если нет, но не получит ли он в итоге большую головную боль в связи с увеличением в стране и так не самой малой численности этого беспокойного и ненадежного племени? Может быть стоило оставить все как есть и не искать приключений на свою задницу? С другой стороны, именно массовая резня евреев в Польше, совершенная руками Гитлера, но по сути устроенная самими еврейскими кланами Англии и США, предопределила очень многое в послевоенной истории Алексея. Многое из того, чего всеми силами стоит избежать здесь. А значит все сделано правильно. Заодно посмотрим, как именно распорядится информацией этот хитрый раввин. Не уйдет ли информация куда-либо еще, кроме Польши? Например, в Лондон?

Сталин откинулся в кресле и расслабился, пора выкинуть этот вопрос из головы. Через час уже идти на подписание договора с Германией, а помимо этого есть и куча других не менее важных вопросов. — А все же интересно, чем Гитлер обоснует необходимость польской оккупации. Разведка сообщает, что операция назначена на 1 сентября. Причем, даже перенесена на этот срок с 26-го августа. А пока вроде бы все спокойно и никакой особой напряженности на границе по сообщениям мировых СМИ не чувствуется. И не наши ли затянувшиеся переговоры являются причиной переноса операции?

Гитлер не изменил себе и обставил начало военных действий тщательно продуманной провокацией. Для оправдания агрессии против Польского государства германское командование поручило СД, лично Рейнхарду Гейдриху и Генриху Мюллеру организовать провокацию, которая позволила бы переложить ответственность за начало военного конфликта на поляков.

22 августа, фюрер нации на совещании с высшим генералитетом вермахта заявил, — Я дам пропагандистский повод для развязывания войны, а будет ли он правдоподобен — значения не имеет. Победителя потом не спросят, говорил он правду или нет. Для развязывания и ведения войны важно не право, а победа.

К середине августа была подготовлена операция под названием "Консервы". Из концлагеря, в окрестностях Ораниенбурга доставили 13 уголовных преступников, осужденных к смертной казни за тяжкие преступления. Каждому из них было обещано освобождение, после завершения операции. Им выдали польскую военную форму и приказали облачиться в нее, после чего каждому сделали наркотическую инъекцию которая привела их в бессознательное состояние. В восемь часов вечера 31 августа отряд штурмбанфюрера СС А. Нойжокса "захватил" радиостанцию у Глейвица и передал в эфир заранее подготовленную 10-минутную радиопередачу на польском языке.(Текст был следующего содержания: "Граждане Польши! Пришло время войны между Польшей и Германией. Объединяйтесь и убивайте всех немцев"). Затем, обстреляв стены и окна здания и оставив тело убитого заключенного, одетого в польскую форму, покинул здание.

В то же время недалеко в лесу возле Хохеншпицен при участии начальника гестапо Г. Мюллера остальные заключенные, одетые в форму Войска Польского, были в бессознательном состоянии расстреляны, якобы в ходе боя с вторгшимися в Германию польскими подразделениями.

Утром 1 сентября Германское информационное бюро распространило под общим заголовком "Поляки совершили нападение на радиостанцию в Глейвице" следующие сообщения:

"Бреслау. 31 августа. Сегодня около 8 часов вечера поляки атаковали и захватили радиостанцию в Глейвице. Силой ворвавшись в здание радиостанции, они успели обратиться с воззванием на польском и частично немецком языке. Однако через несколько минут их разгромила полиция, вызванная радиослушателями. Полиция была вынуждена применить оружие. Среди захватчиков есть убитые".

"Оппельн. 31 августа. Поступили новые сообщения о событиях в Глейвице. Нападение на радиостанцию было, очевидно, сигналом к общему наступлению польских партизан на германскую территорию. Почти одновременно с этим, как удалось установить, польские партизаны перешли германскую границу еще в двух местах. Это также были хорошо вооруженные отряды, по-видимому, поддерживаемые польскими регулярными частями. Подразделения полиции безопасности, охраняющие государственную границу, вступили в бой с захватчиками. Ожесточенные действия продолжаются".

Ровно через три дня после подписания советско-германского договора о ненападении на германо-польской границе взревели сотни моторов. Вторая Мировая началась, и одному Богу было ведомо, насколько мне удалось хоть немного изменить ход ее возможного течения.

Глава 56. Предвоенные дебаты

Гитлер принимал отчет Риббентропа по результатам переговоров в Москве.

— Создание демилитаризованной зоны, конечно, в будущем способно создать нам некоторые сложности по продвижению на Восток. Но сейчас в целом такой пункт договора нам скорее на руку. Он гарантирует невозможность внезапного удара Сталина в процессе европейской операции. А значит, мы можем больше сил направить на Западный фронт. Разумеется, контроль за передвижением советских войск в их польской зоне ответственности должен быть усилен. Да и Ваши люди, господин адмирал, должны тщательно отслеживать обстановку в Москве.

Канарис молча кивнул.

А Вы, господин Кейтель, должны начать проработку вариантов, как в случае необходимости наши войска в обстановке максимальной скрытности и оперативности могли бы преодолеть эту зону.

— Яволь, мой фюрер, штаб немедленно приступит к разработке соответствующего комплекса мероприятий.

Гитлер задумчиво посмотрел на лежащий перед ним конверт без каких-либо отметок.

— Значит, господин Риббентроп, этот пакет передал Вам для меня лично Сталин и без каких-либо комментариев на тему содержимого?

— Так точно, мой фюрер, при этом он подчеркнул, что пакет должен попасть именно в Ваши руки без какого-либо предварительного вскрытия. Он лишь сказал, что информация, которая в нем содержится, поможет Вам избежать лишних ошибок.

— Интересно. Ну что же. Посмотрим, какие ошибки по мнению Сталина мы собрались совершить.

Гитлер вскрыл конверт и целую минуту молча рассматривал короткую записку, отпечатанную на машинке. В ней было всего две фразы.

"Не стоит упускать возможности в Дюнкерке".

"Будет большой ошибкой посылать Рудольфа в Британию".

— Все свободны, Гейдрих, останьтесь.

— Рейнхард, взгляните. Что бы это могло значить? — Гитлер протянул записку. Дюнкерк это, кажется, во Франции? Там есть что-то особенное?

— Понятия не имею, мой фюрер. Да, это во Франции, но это совершенно заштатный городишка на побережье, не имеющий никакого стратегического значения, кроме близости к Англии. Вероятно имеется в виду Ла Манш. Сталин косвенно дает нам понять, что он не будет против нашего вторжения в Англию.

— Интересно. Особенно в связи со второй фразой. Дело в том, что Гесс уже некоторое время ведет по моему поручению переписку с какой-то прогерманской организацией в Шотландии, обещающей нам поддержку на островах. Но ни о каком полете туда пока и речи не было. Откуда Сталин мог это взять?

— Вероятно, советская разведка смогла нащупать информацию о каких-то планах британцев. Но в таком случае вся игра с нами в шотландское сопротивление подстава.

— А не мог ли Сталин получить какие-то обрывки информации у нас? И этим письмом пытается теперь разрушить наши возможные планы?

— Теоретически возможно. Но это нарушает всю логику. Первая фраза однозначно намекает на то, что советы совершенно не против нашего захвата островов. В таком случае, если шотландцы реально существуют, то это существенно облегчает нашу задачу. И зачем в таком случае Сталину препятствовать нашим контактам? Я, конечно, проведу проверку всех лиц, имеющих доступ к информации по переписке, но все же считаю, что русские получили весточку из Британии.

— Да, это логичней. Ну что же. Отнесемся к посланию русских осторожно, но с должным вниманием. Можете идти, Рейнхард.

* * *

*

В Москве параллельно проходил свой разбор полетов на ту же тему.

— Следует незамедлительно инициировать решение Латвии и Эстонии о присоединении к СССР, — докладывал Молотов. — Также необходимо еще раз попытаться договориться с финнами. Но здесь я смотрю на перспективы крайне скептически. Очевидно, проблему придется решать военным путем. Что касается Польши, то предлагаю не торопиться и дать немцам возможность в полной мере окунуться в военные действия. В таком случае наши последующие шаги по выдвижению на согласованные рубежи будут в глазах всего мира смотреться не как агрессия, а как нормальная попытка обезопасить собственные границы от потенциального врага. А если мы еще грамотно поведем себя в отношении местного населения, то претензий к нам вообще не будет. Скорее мы сможем подобрать какие-то части польских войск и использовать их в дальнейшем.

— Хорошо, товарищ Молотов. Видимо, мы так и поступим. Но не существует ли опасность, если мы немного задержимся, что немцы быстрыми ударами опрокинут поляков и продвинутся значительно дальше, чем мы с ними договорились?

— Сейчас это крайне маловероятно, товарищ Сталин. Ведь именно Гитлер настоял на скорейшем подписании нашего договора. И все условия были приняты немецкой стороной без какого-либо серьезного давления с нашей. Не думаю, что они тут же решатся на его нарушение. Если бы они хотели подчинить себе Польшу в одиночку, то скорее они бы начали военные действия самостоятельно, а параллельно с этим приехали бы убеждать нас в том, что эта акция не направлена против нас. Они же поступили более корректно. Да и спокойствие на границах с нами им сейчас намного важнее, чем нам. Гитлер явно наметился на войну с Францией, и повторение ситуации Мировой с ее двумя фронтами было бы для него ночным кошмаром. Нет, товарищ Сталин. Сейчас нам пока нечего опасаться.

— Ну что же. Подождем развития событий. Но готовиться мы должны уже сейчас. Товарищ Ворошилов, считаю, что в самое ближайшее время Генеральный штаб должен провести штабные игры, моделирующие операцию в Финляндии. Аналитики считают наиболее удобным временем для ее проведения с учетом климатических факторов ноябрь-декабрь. На это время и будем ориентироваться. Вам хватит двух недель на подготовку игр?

— Так точно, товарищ Сталин, должно хватить.

— Хорошо, а мы с удовольствием поприсутствуем на этих играх. Вот товарищ Берия и свою группу подключит для участия. Пусть они параллельно подготовятся.

— Сделаем, товарищ Сталин, — откликнулся Берия.

— Товарищ Ворошилов, считаю необходимым незамедлительно силами 5-го Управления Наркомата Обороны провести доскональную разведку оборонительных линий финской армии на Карельском перешейке и проверить оборонительные порядки на границе с Карелией. Результаты представить устроителям штабных игр не позднее двух дней до даты их начала.

— Слушаюсь, товарищ Сталин.

— Тогда все свободны. Товарищ Берия, пригласите ко мне товарища Сидорова.

Я появился в приемной Поскребышева сразу же, как только Берия сообщил мне о вызове вождя. Поскребышев мельком взглянул, вздрогнул, не заметив, откуда я взялся и тут же пригласил к Сталину.

— Товарищ Алексей. Хотел бы попросить Вас о некотором содействии нашей разведке по уточнению финских сил на линии Маннергейма. Сможете воспользоваться своими способностями невидимки?

— Так точно, товарищ Сталин. Единственно, мне потребуется время, чтобы туда попасть. В Ленинград я могу сразу, а вот дальше придется как-то добираться.

— Это вопрос решаемый. Сколько времени Вам нужно на подготовку?

— Я практически готов, только надо заскочить к себе за шинелью, чтобы не выделяться.

— Ну так быстро не надо, а то мы сообщить в Ленинград не успеем. Давайте завтра в девять утра Вас будет ждать машина около Смольного. Контактные данные сопровождающего Вам заранее сообщат.

— Хорошо, товарищ Сталин. И еще. Я помню наш разговор касательно причин неудач СССР в финской операции. Постарайтесь своей информацией ликвидировать один из пробелов. А после возвращения передадите всю информацию в группу вашего УЗОРа, которая занимается планированием.

— Так точно, товарищ Сталин.

— Желаю успеха.

* * *

*

В последние дни августа трое солидных джентльмена расположились в уютных креслах одного из кабинетов клуба "Черный жеребец", одного из наиболее закрытых и аристократических заведений Лондона.

Премьер-министр Чемберлен, отбросив партийные и клановые разногласия, пригласил на неформальную беседу командующего "домашним флотом" Уинстона Черчилля и Первого лорда Адмиралтейства Дадли Паунда.

— Господа, я собрал вас по очень серьезному поводу. Мы стоим на пороге большой войны, избежать которой у Англии почти не осталось шансов. В этой связи я попросил бы Вас без соответствующего согласования с моим офисом не выносить информацию из этого кабинета. Именно поэтому мы сегодня встречаемся здесь, а не на Даунинг-стрит. Вы, видимо, уже слышали определенные слухи о прошедших не так давно в Лондоне англо-германских неофициальных переговорах. С немецкой стороны в них принимали участие советник Геринга по экономическим вопросам Гельмут Вольтат и посол Германии в Лондоне Герберт фон Дирксен. С нашей стороны их вели по моему поручению министр внешней торговли Роберт Хадсон и мой внешнеполитический советник Хорас Вилсон. Даже после оккупации Германией Чехословакии мы пытались сделать все, чтобы Гитлер сосредоточил свою военную и политическую активность на направлениях, согласованных с нами. Мы предложили немцам широкие всеобъемлющие широчайшие англо-германские договоренности", включавшие заключение англо-германского пакта о ненападении, пакта о невмешательстве и распределении сфер влияния, договора об ограничение вооружений, соглашений о включении Германии в эксплуатацию колоний и взаимном финансовом содействии. Мы даже были готовы оказать Гитлеру помощь в борьбе с коммунистами. Мы ясно дали понять, что заключение англо-германского пакта о ненападении освободило бы Англию от обязательств по отношению к Польше, развязывая ему руки. К нашему глубочайшему сожалению нам не удалось придти к соглашению. Гитлер, как молодой бычок считает, что способен самостоятельно решить любые проблемы и взять то, что захочет, где захочет и когда захочет. Более того, вчера мне сообщили, что в Москве подписанием аналогичного по сути пакта о ненападении завершились переговоры Риббентропа и Молотова. По моей информации в них принимал участие и Сталин, что говорит о серьезности и широте обсуждаемых вопросов. Наверняка стандартный коротенький пакт имеет секретные приложения, касающиеся раздела сфер влияния. В этой связи уже в самые ближайшие дни мы ждем начала военной операции немцев против Польши. А значит, Британия будет обязана вступить в войну. В этой связи мне хотелось бы услышать Ваше мнение о наиболее важных задачах, которые стоят перед нами. Прошу высказываться. Сэр Дадли, давайте начнем с Вас.

— Господин премьер-министр, сэр, безусловно жаль, что Британия втягивается в войну раньше, чем мы рассчитывали. Было бы здорово, если бы Гитлер и Сталин вместо подписания договоров вцепились друг другу в глотки. Но в принципе мы давно прогнозировали возможность такого развития событий. Думаю, не стоит пороть горячку. Вы же помните, как в Мировую немцы, объявив России войну, тут же уселись в окопы и не выползали из них больше месяца, лишь имитируя активность. Так следует поступить и нам. Да, мы будем обязаны объявить Германии войну. Но объявление и начало военных действий не одно и то же. В любом случае наши аналитики считают, что немцы раздолбают поляков всего за пару-тройку недель. Этого времени нам объективно не хватит на то, чтобы не только вступить в войну, образуя западный фронт против Германии. Мы даже не успеем толком провести мобилизацию и занять плацдарм во Франции. Одна перевозка достаточного для любых операций объема военной техники займет больше месяца. Можно, конечно, применить против Германии авиацию, но и здесь не стоит слишком усердствовать. У немцев тоже есть самолеты, способные долететь до Лондона. А вопрос нашей активности с падением Польши отпадет сам собой. Наибольшие угрозы мне пока видятся в зонах наших колониальных интересов и контролируемых проливов. А потому надо немедленно объявить повышенную готовность на флотах по всему миру. Как только мы будем вынуждены объявить войну, нам следует начать охоту на все гражданские немецкие суда в океане, захватывать их и сопровождать на ближайшую подконтрольную территорию. Без торгового флота и внешних поставок ресурсов Германия долго не продержится, и тогда нам останется взять ее малой кровью. Это пока все, сэр.

— Спасибо, сэр Дадли. А что скажете Вы, сэр Уинстон?

— Для начала, сэр Невилл, я хочу сказать, что Вы и беззубая политика Вашего Кабинета получили именно то, на что так долго напрашивались. Можете обижаться, но это правда. Вы, последовательно гоняясь за химерой сохранения мира, когда уже любому здравомыслящему политику были видны военные перспективы, шаг за шагом, уступка за уступкой отдали Гитлеру все, что он хотел. Вспомните Годесберг и последующий Мюнхен. Уже тогда Вы должны были не соглашаться и бежать от проблем, поджав хвост, а проявить максимальную жесткость. Именно тогда, пока Гитлер был еще слаб, пока он не получил в свое распоряжение всех ресурсов Судетов, и надо было увязывать чешский вопрос с пактом о ненападении и прочих геополитических разделах мира. Тогда Вы могли говорить на равных или даже с позиции силы. Но Вы провалили переговоры тогда и, как закономерный итог, получили провал переговоров в Лондоне и войну.

Именно Мюнхен привел к тому, что какой-то заштатный немецкий чиновник вытер ноги о Ваших людей. Гитлер тонкий политик. К Сталину он посылает своего министра иностранных дел, тогда как в Лондон отправил какого-то советника какого-то Геринга. Это завуалированное оскорбление, указывающее место Британии в планах Рейха. Еще раз извините, сэр, но без этого вступления Вам могло показаться странным все, что я скажу после.

Если бы не столь плачевная психологическая ситуация, то я бы полностью поддержал мнение сэра Дадли. Нам действительно нужно время для подготовки к полномасштабной войне. И мы действительно заинтересованы в том, чтобы вся активность рейха была на востоке. Пусть мутузят друг друга с коммунистами до полного изнеможения. А мы по разным каналам будем оказывать помощь и тем, и другим. Со Сталиным у нас относительно ровные нормальные отношения, да и платят они за все, что берут отлично и исправно. А в Гитлера уже вложено столько кредитов, что очень уважаемые люди считают, что Англия ни в коем случае не должна дать им потеряться.

И идея о задержании немецкого торгового флота в океанах прекрасна, мы обязательно этим воспользуемся. Но, к сожалению, все это совершенно недостаточно для того, чтобы Гитлер посмотрел на Англию хотя бы как на равного партнера, с которым договариваться надо обязательно.

Таким образом, при всей нашей неготовности к войне, при всем том, что нам очень не с руки влезать во все это прямо сейчас, нам придется это сделать. Каждая военная победа будет только усиливать Гитлера, давать ему такие неограниченные человеческие и материальные ресурсы, по сравнению с чем вся наша морская блокада покажется детскими шалостями. И если не сейчас, то через полгода-год мы получим еще более сильного противника. А представьте себе, что Германия и Советы о чем-то договорятся? Что тогда? А тогда нам останется уповать только на США, которые еще десять раз подумают. Зачем им все это надо. Их вполне устроит бегство обеспеченного населения и их капиталов через океан и помощь военными поставками в обмен на оставшееся золото.

Все это я говорю к тому, что уже в первые дни после объявления Германии войны, мы должны будем начать массированные бомбардировки Германии, мы должны будем проводить активные операции на Балтике, мы должны будем готовить массовую сухопутную операцию. И первое, что Вы должны начать делать уже сейчас, это взять за нежное место лягушатников, чтобы им даже в голову не пришло спрыгнуть с нашего поезда. Они обязаны объявить войну синхронно с нами и провести в сжатые сроки полную мобилизацию. Они должны выдвинуть войска к восточным границам, для того, чтобы у нас во время переправы войск на континент не возникло ни малейших проблем. Мы обязаны нанести Гитлеру такой сокрушительный удар, чтобы он тут же захотел вернуться за стол переговоров. И для этого у нас будет всего одна попытка. Это должен быть именно первый удар. Вот тогда, когда он захочет поговорить, уже мы будем иметь полное преимущество и будем диктовать ему условия, куда и когда нападать.

— Благодарю Вас, сэр Уинстон. Вы как и в парламенте довольно безжалостны в своих оценках, но во многом справедливы. Мы обязательно учтем Ваше мнение. Но Вы совершенно не хотите учитывать тот факт, что абсолютно все колониальные администрации упорно отказывались от участия в войне. Неужели Вы думаете, что мы легко справимся с Германией одними островами, без помощи колоний? Защитить себя мы в состоянии, но вот победить, вряд ли. Вы справедливы в главном. Гитлер поймет только сокрушительный удар, мирные намерения он воспринимает как слабость. Что же, покажем ему нашу силу. Господа, мы рассчитываем на флот в полной мере. Как только ситуация выйдет из подполья, мы тут же начнем официальное планирование операций. А пока подумайте над ними в своей голове, не делясь даже с ближайшим окружением. Меньше всего нам сейчас нужны паника и слухи. Правительственное сообщение об объявлении войны Германии должно быть первым, сразу настраивающим нацию на должный лад.

* * *

*

— Сэр. Война начнется в ближайшие дни.

— Благодарю, сэр. Сможете выделить мне пару крейсеров сопровождения для провода каравана в Канаду?

— Будет сложно, сэр. Наверняка потребуется распоряжение премьера или военного министра. А оно возможно только в том случае, если груз будет чрезвычайной важности.

— Самой чрезвычайной, сэр. Речь пойдет о золоте.

Глава 57. Штабные маневры.

Штабные игры в Генштабе, призванные утвердить окончательный план финской компании, начались 12-го сентября. На них присутствовали почти все советские военачальники, за исключением Тимошенко и тех, кому под его началом было поручено организовать быстрый и беспроблемный захват территории Восточной Белоруссии и Украины, отошедших в зону контроля СССР по соглашению с немцами. Скорость, с которой развивалось немецкое наступление в Польше вызывало определенные опасения.

Договор договором, но если немцы, преследуя отступающих польские войска, займут "наши" территории, то потом выгнать их оттуда окажется сложнее, чем смириться. А потому советские войска на западных границах в экстренном порядке готовились к походу для контроля отходящих к СССР по договору территорий, рассчитывая успеть до того момента, когда немецкие войска вплотную приблизятся к нашим границам.

Сталин лично прибыл в Генштаб, чтобы наблюдать за ходом Игр, во главе внушительной делегации. Помимо меня, его сопровождал Берия и группа военных аналитиков из УЗОРа в полном составе. Генштабисты недобро косились на УЗОРовцев несмотря на то, что некоторые были знакомы друг с другом, подозревая, что именно им и предстоит быть экспертами, оценивающим качество штабных расчетов.

Я только пару дней назад вернулся с Карельского перешейка, пешком пройдя большую часть более, чем 130-ти километровой линии Маннергейма. Причем пройти мне пришлось намного больше данного расстояния. Глубина оборонительных инженерных сооружений местами доходила до двух и более километров. В результате мой маршрут представлял собой сложный зигзаг. Если бы мне пришлось пройти все это расстояние пешком, то я вряд ли успел за то время, которым меня ограничили. Да и многие объекты требовали достаточно внимательного рассмотрения. Не будучи спецом в инженерии вообще и в военной в частности мне было сложно на глазок определить степень готовности того или иного объекта. Я лишь мог дать его подробное внешнее описание для последующего разбора специалистами. А это требовало регулярных остановок и подробных записей увиденного. Но я вовсю пользовался своими способностями мгновенного перемещения в пределах видимости. Мне не приходилось форсировать множества ручьев и речек в изобилии рассекавших перешеек. Хотя и походить ножками пришлось немало.

Слава Богу, что мои способности не превратили это путешествие в бесконечный индивидуальный поход. Ночевал, да и питался я в нормальных условиях на своей базе. Как только на Карелию опускались глубокие сумерки, я тщательно запоминал место, куда добрался за день и отправлялся на базу ужинать и отдыхать. С утра, сразу после завтрака, прихватив с собой пару бутербродов и флягу с водой, я отправлялся туда, где остановился накануне. Закончив маршрут и составив подробный план всей линии финской обороны, я понял, насколько трудной, практически невыполнимой была эта задача для обычной фронтовой разведки. А потому лучше стал понимать причины, приведшие на первом этапе к столь трагическим последствиям в моей истории. Сложный рельеф местности, множество серьезных хотя бы на вид дотов и целых полей бетонных надолбов и пространства, перегороженные нитками колючей проволоки, все это не давало возможности произвести полноценную качественную разведку местности стандартными средствами.

В том, что это и на этот раз все оказалось именно так, что данные о разведке лишь попытка пустить пыль в глаза, я убедился довольно быстро.

Перед началом Игр было оговорено, что из всех новых видов вооружения допускается использование средних танков Т-34 и самоходных установок СУ-85.

Командующий войсками "красных" Жуков бодро начал операцию сразу по трем направлениям.

Армия в составе 9 стрелковых дивизий, 1 танкового корпуса, 3-х танковых бригад, а также 16 отдельных артполков и 644 боевых самолета (примечание: реальный состав советских войск) решительно бросилась в атаку на линию Маннергейма, лишь проведя формальную артподготовку. Атака проводилась практически по всей линии фронта с целью опытным путем определить слабые зоны обороны противника и именно в этом направлении использовать приготовленные резервы.

Параллельно еще одна армия в Заполярье в составе двух стрелковых дивизий при поддержке Северного флота атаковала в направлении полуостровов Рыбачий и Средний, отрезая Финляндию от Баренцево моря.

Третье соединение в составе трех стрелковых дивизий в районе Северной и Средней Карелии атаковала в направлении на Кемиярве.

За финнов им всячески пытался сопротивляться сам Нарком Ворошилов, имея по данным военной разведки в распоряжении 15 пехотных дивизий и 7 специальных бригад. На море финскую армию поддерживал флот из 29 боевых кораблей.

После недели "боев" советские войска вышли на основную линию Маннергейма, где вынуждены были притормозить развитие наступление в поисках зоны прорыва. Еще через три дня такая зона была нащупана в направлении Лейпясуо. Оставив на прочих участках фронта войска, достаточные для сдерживания возможных контратак противника Жуков сконцентрировал на выбранном участке войска армию прорыва и после масштабной артподготовки бросил их на штурм финских укреплений.

Параллельно в Заполярье армия захватила два полуострова и прибрежные финские города, отрезав Финляндию от Баренцева моря. А вот наступление в Северной и Средней Карелии провалилось. Лесной рельеф не позволил войскам быстро прорваться сквозь густые леса. Причем именно сам сложный рельеф густой лес стали на этом участке основным противником советских войск. Каких-либо крупных соединений противника в том районе разведкой обнаружено не было.

Ворошилов "защищал" линию Маннергейма отчаянно и даже попробовал атаковать атакующую группу советских войск во фланг, но не преуспел. Войска Жукова прорвали оборону противника восточнее Выборга в направлении на Хеинйоки и далее на Юустила и вышли на оперативный простор. Перед советскими войсками открылась вся перспектива слабозащищенных внутренних районов Финляндии. Часть войск Жуков оставил в районе перешейка. Они должны были завершить окружение финской группировки в районе Выборга и к востоку от зоны прорыва и сдерживать любые попытки финнов вырваться из котлов. Наступательные действия на перешейке фактически прекратились и перешли в позиционные маневры. Другая часть войск ускоренным маршем двинулась на Хельсинки с целью принудить Финляндию к капитуяции.

Через месяц после начала операции Финляндия "капитулировала".

Даже учитывая факт собственного "поражения" Ворошилов выглядел крайне довольным результатами проведенных Игр.

А вот Сталин смотрел на разыгранный спектакль с усмешкой. После бодрого доклада Наркома об успешном выполнении боевой задачи, он ехидно заметил, — что-то Вы, уважаемый "финский военачальник" прямо-таки светитесь от счастья. Не слишком ли Вы легко уступили свои позиции?

— Никак нет, товарищ Сталин, — Ворошилов все еще не уловил ехидства в словах вождя, — бился как лев, но против такой силищи ничего сделать не смог.

Справедливости ради стоит сказать, что с формальной точки зрения Нарком имел право на такое восприятие обстановки. В ходе штабной Игры советские войска имели почти трехкратный перевес в живой силе, в три с половиной раза по артиллерии, в четыре раза по авиации и абсолютное превосходство по танкам. С позиций военной теории того времени столь масштабное преимущество было более чем достаточно для проведения молниеносной операции. Но Сталин, имея в отличие от Ворошилова более актуальные данные об обстановке в зоне операции, совершенно не разделял такого оптимизма.

— А почему Вы так плохо использовали возможности линии УРов? Или Вы всерьез надеетесь, что от попадания 72-х миллиметрового снаряда ДОТ рассыплется как карточный домик? А легкие танки массой чуть более двадцати тонн так уж влегкую раскидают бетонные противотанковые надолбы? И вообще, расскажите подробней, какими оборонительными сооружениями Вы по данным нашей разведки располагали?

На этом этапе разговора Ворошилов уже начал понимать, что кажущаяся столь убедительной победа может оказаться не столь простой. Сталин явно имел какую-то информацию со стороны. Но отступать было некуда, а потому Нарком бодро доложил о состоянии оборонительных сооружений финнов на перешейке.

— Наша разведка в зоне оборонительных сооружений финнов, известных как линия Маннергейма, обнаружила несколько укрепленных районов, основной из которых прикрывает подступы к Выборгу. Эти УРы состоят из нескольких пулеметных и артиллерийских дотов, перекрывающих свободные проходы между озерами и речками. Вооружены в основном устаревшими орудиями 76-мм образца 1900 года и 37-мм противотанковыми пушками "Бофорс" образца 1936 года. Реже встречаются 76-мм горные пушки образца 1904 года. Но большая часть ДОТов оборудована лишь пулеметами. Помимо этого во множестве встречаются противотанковые и противопехотные заграждения в виде надолбов, рогаток и многослойных линий колючей проволоки. Точное количество укреплений, к сожалению, товарищ Сталин, неизвестно. Слишком велика глубина обороны и, что самое неприятное, основная линия обороны расположена на значительном удалении от границы, что существенно затрудняет оперативную разведку. Более десяти разведгрупп так и не вернулись с задания.

— Плохо, товарищ Ворошилов, что не вернулись. Значит, не имели достаточной подготовки для успешного выполнения задания. И еще хуже, что эти жертвы были напрасны, и Вы так и не получили всей полноты картины.

— А скажите, пожалуйста, товарищ Жуков, почему Вами было в качестве основных танков были использованы машины Т-28 и модели серии БТ, а не разрешенные к использованию Т-34?

— Товарищ Сталин! Т-34, безусловно, прекрасные современные машины, значительно превосходящие по мощи более легкие танки. Но сложный рельеф местности и множественные возможности фланговых атак малых пехотных отрядов в противотанковыми ружьями сводят эти преимущества на нет. Скорость оказывается намного более важным фактором. Кроме того, операция запланирована на зимний период. Форсирование многочисленных ручек и озер Карельского перешейка более тяжелыми машинами типа Т-34 и СУ-85 без серьезных инженерно-саперных мероприятий крайне проблематично. А проведение таких работ под огнем сложно подавимых ДОТов противника создает множественные угрозы и существенно тормозит темп наступления.

— Ваша позиция понятна, товарищ Жуков. А теперь давайте проиграем тот же сценарий операции, только на основе реальных данных о составе и вооружении оборонительных сооружений финнов. На этот раз за "синих" поработают люди из группы товарища Берии.

Стоит ли говорить, что на этот раз все пошло совсем по-другому? Ситуация стала разворачиваться довольно приближенно к тому, что в реальности случилось в моей истории. Отклонения, конечно, были, но появление на карте плановых прорывов "новых" неучтенных ранее дотов, особенно модернизированных, резко изменило всю ситуацию. Данные по характеристикам ДОТов показывали, что они совершенно не торопятся рассыпаться под огнем легких советских танков и даже под артобстрелом орудий калибром менее ста миллиметров. А подходы подрывников пехотинцев к ДОТам с целью их минирования практически исключаются мощностью противопехотных заграждений и плотность пулеметного огня противника. На двух других направлениях сценарий практически повторился.

В результате советские войска за первые два месяца с успехом отрезали Финляндию от моря в Заполярье, увязли в лесах Северной Карелии и практически топтались на месте линии Маннергейма, теряя людей и технику. А Сталин добавил военным головной боли, заявив, что за это время на месте Президента Финляндии договорился о помощи с множеством других государств, оказавших ему мощную военную помощь по линии поставок вооружения и добровольцев, и только укрепил свою оборону.

Результат был шоковым для всего Генштаба. Лишь Берия сдержанно поблескивал пенсне и старался не показать своего удовлетворения. Ворошилов стоял красным как рак и не мог заставить себя произнести хоть что-то. За него это сделал Сталин.

— Ну что, товарищи, думаю, все ясно. Операция с блеском провалилась. Мы потеряли за первые два месяца более двухсот тысяч пехоты и около трехсот танков. Сил на продолжение активных наступательных действий у нас нет. А теперь задумайтесь о том, какой эффект наши столь "успешные" боевые действия произведут на наших потенциальных союзников и тем более на наших потенциальных противников?

— Товарищ Сталин, а откуда у вас такие данные об обороне финнов? Не может быть так, что они завышены, причем, в разы, — наконец решился задать вопрос Ворошилов, который крутился на языке у всех генералов Генштаба.

— Не может, отрезал Сталин. Данные абсолютно точны. А вот у Вашего генштаба, товарищ Ворошилов такие данные должны были быть давно. ДОТы, тем более крупные, не строятся за один день. И причина провала во многом связана с тем, что только две недели назад, получив такое задание от Политбюро, Вы активно занялись плотной разведкой. Ну а теперь товарищи, попробуем поменяться местами. Товарищ Жуков, Вас мы попросим повоевать теперь за финнов, а группу УЗОРа провести операцию от имени советских войск. Для начала определим их состав. Товарищ Корнеев, прошу Вас.

— Есть, товарищ Сталин, — молодой полковник из аналитической группы УЗОРа вышел к рельефной карте, изображавшей Карельский перешеек.

— Для начала я бы хотел сказать несколько слов о том, что мы изначально находились в несколько иных по сравнению с товарищами из Генштаба условиях. Во-первых, задача проработать возможное развитие конфликта с Финляндией была поставлена нам несколько месяцев назад, и у нас была возможность рассмотреть все множество вариантов. Во-вторых, как уже сказал товарищ Сталин, мы обладали до сегодняшнего дня всей полнотой картины о состоянии и вооружении противника. И хотя эти данные мы получили совсем недавно, они хорошо легли на один из проработанных нами вариантов. А потому несколько иной результат штабных Игр с нашим участием вполне закономерен и не говорит о низкой квалификации офицеров Генштаба и не должен никого удивлять. Не думаю, что находясь на вашем месте и в ваших условиях мы смогли бы действовать принципиально иначе.

— Товарищ Корнеев, мы сами разберемся с квалификацией офицеров Генштаба и о причинах их поражения. Это хорошо, что Вы не противопоставляете свою группу и Генштаб, но переходите к сути вопроса.

— Слушаюсь, товарищ Сталин. Анализ оборонительных сооружений противника позволяет нам утверждать, что порядок прорыва линии Маннергейма должен быть следующим.

В части прорыва обороны границы никаких особых изменений не потребуется. В этой части план, продемонстрированный нам товарищем Жуковым, вполне подходящий и реализуем в полной мере. Прорыв противопехотных заграждений осуществляется танками Т-34. Они же расстреливают противотанковые заграждения и образуют в них проходы. Броня этих танков делает их практически неуязвимыми для пулеметов и легкой артиллерии противника, расположенной в предполье линии Маннергейма.

На рубеже оборонительного пояса укрепрайона порядок действий меняется. Сначала огнем крупной артиллерии прямой наводкой идет подавление ДОТов противника. Для этих целей мы предлагаем использование тяжелых гаубиц калибра 305 мм. Мы располагаем орудиями такого типа в данной момент на территории Белоруссии. Для их переброски на Карельский перешеек у нас вполне достаточно времени. Затем в прорыв идут танки и самоходные установки, за ними пехота на легко бронированных грузовиках. Тревожащий огонь, в основном артиллерийский организуется почти по всей полосе перешейка, но основное наступление готовится на участке Валкъярви в направлении на Вуоксела. По нашим разведданным на этом направлении имеются три укрепленных узла противника, но все они устаревшего типа и не смогут противостоять высокой плотности артиллерийского огня крупным калибром. Время, требуемое на прорыв обороны, оценивается в срок от одной до двух недель и должно происходить на участке шириной от десяти до двадцати километров. Больше для решения наших задач не требуется. На широте Вуоксела войска прорыва разворачиваются на запад и. обходя укрепления линии Маннергейма с севера устремляются в сторону Хельсинки, обходя Выборг севернее.

Войска второго эшелона, пройдя канал прорыва разворачиваются западнее и восточнее от него лицом на юг, блокируя финские войска в зоне линии основной обороны.

Несмотря на то, что вся операция может продлиться в пределах двух месяцев до капитуляции противника, одно из других направлений, предложенных товарищем Жуковым совершенно оправдано. Отсечение финнов от моря в Заполярье блокирует наиболее легкий путь доставки им помощи извне. А вот эффективное наступление в Северной Карелии неэффективно. По крайней мере, мы не смогли найти приемлемых способов прорывов в этом районе сквозь лесной массив в разумные сроки с выходом на трассу на Хельсинки. Даже в районе Куусамо, где это расстояние минимально ожидаемый срок прорыва составляет от двух до трех месяцев при противодействии противника относительно низкого уровня. Но такая возможность обнаружилась севернее. Действуя от границы с мурманского направления по отрогам хребтов в направлении южного побережья озерной системы Вазиккаселькё, мы можем в течение недели, максимум, десяти дней выйти к населенному пункту Ивало. Рельеф там умеренно холмистый с твердым каменистым основанием, позволяющим бронетехнике передвигаться с достаточно высокой скоростью. Из Ивало открываются прекрасные возможности по трассе, с марша преодолевая возможное слабое сопротивление противника прорваться в течение нескольких дней к городу Соданкюля. В этом пункте ударная группировка должна разделиться. Одна часть в составе двух дивизий направится на Равиниеми и далее на Кеми. Оттуда вдоль побережья, идя по трассе, эта группа будет должна захватить и удерживать пункт Вааса, через который вероятно оказание помощи из-за рубежа. Вторая группа войск из Соданкюля направяется по другой трассе восточнее в направлении Кемиярве, впоследствии двигаясь по маршруту, который предполагался и генералом Жуковым с аналогичными задачами.

Параллельно силами Балтийского флота одновременно с началом прорыва линии Маннергейма осуществляем масштабный десант в район населенного пункта Котка. Его цель захват и удержание трассы Хельсинки — Выборг с целью недопущения подхода подкреплений на перешеек в результате тотальной мобилизации. Срок проведения операции — неделя. В последствии десант пропускает ударную группировку советских войск, обошедшую Выборг севернее и двигающуюся по трассе в направлении финской столицы, оставаясь выполнять функции арьергарда, не допускающего удара в спину если отдельным частям противника с перешейка удастся прорваться из окружения.

Когда полковник закончил, наступила тишина. На лице офицеров и генералов Генштаба и в первую очередь Жукова читалось явное желание найти в этом плане явные ошибки и промахи, но не получалось.

— Ну если 305-м калибром, тогда конечно, — раздался наконец голос кого-то из генштабовцев.

-А вам кто-то мешал об этом подумать? — раздался весело-ироничный голос Сталина. В общем, предлагаю взять план группы УЗОРа за основу и дальше дорабатывать его совместно.

— Так точно, товарищ Сталин! Есть, принять за основу и совместно доработать, прорезался голос Ворошилова.

— План должен быть готов к утверждению не позднее, чем через месяц. И внимательно просчитайте все потребности в войсках. Но людей гнать на убой не дам. Все, товарищи. Работайте. Лаврентий Павлович, оставьте Ваших молодцов Клименту Ефремовичу и пойдемте. Товарищ Алексей, Вам тут тоже больше нечего делать, идемте.

Называя Берию и Ворошилова по именам, Сталин, завершая Игры, показал, что организационных выводов не будет и требуется только слаженная работа. Офицеры это поняли и потихоньку начали расслабляться.

Глава 58. Дан приказ ему на Запад.

— Проходите, товарищ Алексей, присаживайтесь. Я сижу перечитываю Вашу докладную записку касательно присоединения Западных областей Белоруссии, Украины и Прибалтики, которую Вы готовили еще в 35-м по ситуации в Вашей истории. И захотелось еще раз обсудить некоторые моменты. Вы уже в курсе, что мы сегодня пересекли польскую границу.

— Да, товарищ Сталин. Слышал утром по радио.

— Все же удивительно, насколько точно при желании можно повторить некоторые события.

— Это потому, что в принципе у любого события есть некая внутренняя логика, из которой она произрастает. И если внешние условия, создающие вероятность события остаются теми же, а Воля не насилует ситуацию, то почему бы ей не повториться. Могли бы мы, например, начать польский поход одновременно с немцами? Технически и тем более, будучи осведомленными о будущем и готовыми организационно, безусловно. Но смысла в такой спешке не было никакой. Но если бы мы сделали это также первого или, допустим, пятого сентября, то мы бы поимели целую кучу совершенно не нужных нам проблем.

— Да, интересно, и каких же? Продолжайте, товарищ Алексей.

— Во-первых, в глазах всего мира мы бы смотрелись такими же оккупантами, как и Гитлер. И войны, которую Германии объявили Англия и Франция вполне могли бы распространиться и на нас. Да и США десять раз задумались бы о сохранении своего нейтралитета. А так у нас есть совершено четкое обоснование собственных действий. Немцы стремительно наступают на восток, продвигаясь в день по 25-30 километров. Исходя из этого, продолжая стоять на месте, примерно через две недели мы получили бы их армию уже у своих границ. Так что нам очень легко объяснить мировой общественности свои продвижения стремлением обезопасить собственные границы, создавая предполье. К тому же не грех и напомнить. Что это исконные наши территории, отобранные Польшей в 19-м — 21-м годах с поощрения, кстати сказать, Антанты. Совесть у них, разумеется, не проснется, но формальных поводов протестовать также не будет. Но это, так сказать, информационно-идеологические мотивы. Есть и более серьезные. Фактически мы уже вынудили немцев взвалить на себя разгром польской армии в одиночку. Тем самым, не сделав ни единого выстрела, мы уже одержали тактическую победу, ослабив во взаимных боях обои противников.

— Да уж, немцы меня уже дней десять домогались, все интересовались, когда мы начнем. А Молотов им все отвечал, что мы обязательно, но пока не готовы, уж больно быстро они сами начали. Вы бы видели, с какой радостью от меня сегодня ночью выпорхнул Шуленбург, когда узнал. Чуть ли не на крыльях помчался в посольство докладывать радостную весть. Кстати, а Вы действительно считаете Польшу противником? — Сталин ехидно ухмылялся. Я прекрасно понимал игру, в которую он со мною играл. На двести процентов я был уверен, что все, что я ему говорю, он прекрасно осознает и без меня, даже скорее рассмотрел ситуацию намного глубже, но раз ему, видимо, хочется с моей помощью еще раз проверить свою логику, то почему бы и нет?

— Безусловно, товарищ Сталин. Польша с 36-го года активно вела переговоры с Германией в попытках склонить ее к совместной войне против СССР. Поляки нас ненавидят на генетическом уровне. Ведь именно Россия исторически всегда вставала на пути создания Польского полноценного государства. И хотя первопричина здесь не в нас, а в них самих, но кто из нас любит искать причину в себе? Но, если позволите, я вернусь к первому вопросу. Есть еще один фактор, который очень серьезно помогает нам в решении наших задач. Достигнутые соглашения с немцами по пакту Молотов-Риббентроп подразумевают разграничение зон влияния. Фактически граница должна проходить по Висле, делая Варшаву пограничным городом. Но в таком случае мы автоматически вынуждены ввязываться в войну против Польши на стороне Германии, либо довольно жестко напрягать с ней отношения. И это очень большая проблема, мы резко получаем враждебное отношение к себе со стороны простого польского населения. А оно и так к нам неровно дышит. В том варианте, который получился у нас, тоже есть свои минусы. Например, Белостокский выступ стал очень уязвимым местом при одновременных ударах немцев с севера и с юга. Но в то же время договоренности о создании взаимной частично демилитаризованной зоны, чего у нас не было, и получение в свою зону ответственности Литвы делают общую картину гораздо привлекательнее. Теперь наша задержка вынудила немцев в погоне за отступающими поляками пройти дальше на восток и занять эти территории, окружая Варшаву. Скорее всего, они предложат отойти, но надо, как это было в нашей истории, договориться с ними на обмен на Литву. Там они не наступали, да и наступать им там гораздо сложнее. Так что, думаю, согласятся. Тем более, что они не могут не видеть уязвимость Белостока. Вот пусть вокруг него свои планы и строят. А нам, зная об этом, будет легче продумывать контригру.

Все это примерно до деталей повторяется с тем, как это было у нас. Думаю, что Вы знаете все приведенные мною аргументы и уверен, что не только их. Не вижу причин, чтобы Вы в моем варианте думали иначе.

— В целом все правильно, — Сталин встал и принялся медленно мерить шагами кабинет, — нет-нет, Вы сидите, товарищ Алексей, мне просто так лучше думается. Ладно, с военными вопросами более или менее понятно. Будет все примерно так, как и Вы описали, и мы запланировали. Небольшие отклонения не в счет. А вот о том, что делать дальше, надо думать серьезно. Очень вы непростую картину расписали в своем докладе. Меня крайне беспокоит уровень противодействия нашим силам и советской власти на присоединенных территориях. Что в западных районах Украины и Белоруссии, что в Прибалтике. Вот эти моменты Вашей истории уж точно не хочется повторять. Как Вы думаете, можем ли мы что-либо заранее продумать в этом вопросе?

— Вопросы непростые, товарищ Сталин. Я бы не стал складывать и все в одну корзину, хотя многие моменты следует решать одинаковыми средствами. Во-первых, давайте поймем, что с большой вероятностью эти территории будут нашими всего на протяжении чуть более полутора лет. Затем, если мы не сможем избежать войны против немцев, а вероятность этого крайне низка, то мы их на какое-то время потеряем. В этой связи торопиться с немедленным административным присоединением "новых" территорий к нашим особого смысла нет. Особенно после того, как мы уничтожили собственное деление на национальные республики. Тем более, что совсем без выражений протестов националистически настроенной категории граждан мы не обойдемся.

Скорее нам следует создать некие буферные зоны, на которых мы будем только обеспечивать правопорядок силами НКВД, не особенно вмешиваясь в организацию местной жизни. Даже с конфискацией частной собственности я бы повременил. Национализировать следует лишь банки. Пропаганду советского образа жизни мы вести должны и будем. Но она должна быть мягкой, основанной на демонстрации наших достижений и качества жизни. В таком случае мы можем существенно снизить накал недовольство нашим присутствием. Скорее нам даже удастся расположить к себе местное население.

Во-первых, нашим пограничным и военным частям, а также частям НКВД, расположенным на этих землях, надо будет закупать множество продуктов, что сразу переведет их для местного крестьянства в разряд уважаемых платежеспособных клиентов. Кстати, нам это практически ничего не будет стоить. Мы будем расплачиваться польскими деньгами, изъятыми из банков в отошедших нам городах. А для населения так привычней и не создаст ненужных проблем. Во-вторых, думаю, такой порядок жизни окажется существенно лучше для населения, нежели тот, что будет установлен на территориях, занятых немцами. Какие-то трансграничные передвижения людей все равно будут, и мы их полностью не перекроем. А значит, пойдут слухи, разговоры, сравнения. Все это способно лишить националистов какой-либо серьезной базы для массовой поддержки. А нам существенно облегчит жизнь в последующем, когда на этих территориях будет развернута партизанско-диверсионная работа. Это что касается Польских земель. Примерно так же следует поступить и в Прибалтике. Правильным будет, если они, как и в моем варианте, попросятся в состав СССР, вот только принимать их надо пока без разрушения республиканских границ и в качестве претендентов. В таком случае мы получаем для послевоенного устройства полностью законные права на любые преобразования, но до войны не создаем ненужных конфликтов, делающих существенную часть населения врагами советской власти и пособниками фашистов. Ведь общая логика государственной политики прибалтийских республик на протяжении веков всегда остается одной и той же. Это продажа собственного вассалитета за хорошее кормление и развитие. Вот мы и дадим им перспективу, сделав кандидатами, одновременно оставляя им на время частичную самостоятельность.

— А не сделает ли в таком случае их способными переметнуться к Гитлеру на государственной основе?

— Нет, этого права мы их лишим во время подписания договора о присоединении. По нему СССР примет на себя все вопросы обороны, банковского обслуживания, обеспечения правопорядка и внешней политики и торговли, оставляя им решение внутренних, в том числе экономических вопросов.

— Вы второй раз делаете упор на немедленную национализацию банков при всем том, что все прочие вопросы собственности оставляете на потом. Это так важно?

— Да, это очень важно. И именно сразу. Банки слишком тихая и в то же время влиятельная область экономики, чтобы мы могли полноценно контролировать территории без них. Например, Вам потребуется получить кредит или пролонгировать уже взятый ранее, чтобы избежать конфискации собственности. Ну какой из Вас в таком случае подпольщик-диверсант, борющийся за независимость? Или какое подпольное движение может обойтись без финансирования. А мешки с наличными при нашей же милиции особо тоже не потаскаешь.

— Да, возможно, Вы правы, товарищ Алексей. Это может иметь смысл.

— Есть еще один момент, товарищ Сталин. Со всех новых территорий я бы обязательно вывез бы на Урал или в Сибирь всех ученых, врачей, инженеров и учителей, знающих русский язык. Оставив до начала войны тех, кто непосредственно занят работой на местах. Их надо будет вывозить перед самой войной. Бойцы из них, как правило, все равно никакие, а вот терять ценных специалистов нам будет совсем не с руки.

— Да, это важный момент, товарищ Алексей. Тем более, что мы перед самым вторжением Германии в Польшу через нашего ребе кинули весточку польским евреям и теперь ожидаем на наших территориях несколько сотен тысяч беженцев из западных областей Польши и Варшавы. А среди них наверняка найдется немало тех, кого Вы назвали. Дальше будем думать, отправлять ли их в Крым и на Сахалин вместе с женщинами и детьми, или давать возможность поселения под контролем в других районах.

— Тогда надо отправлять в Крым еще и всех деятелей культуры. Из музыкантов или писателей плохие вояки, а по своей основной специальности могут оказаться полезней. Особенно если их как пропагандистов использовать. Да и насчет мастеровых я бы серьезно задумался. Хороший плотник или сапожник все же ценнее необученного бойца.

— Так Вы мне всех евреев распределите, товарищ Алексей, — рассмеялся Сталин.

— Нет, что Вы, Вы удивитесь, какой высокий процент среди беженцев окажется бывшими чиновниками, клерками, банкирами и торговцами. Вот их всех точно надо ставить в ружье. Чем больше их погибнет в процентном отношении в борьбе за освобождение Польши от Гитлера, тем лучше станет итоговая структура еврейского народа. Только в пехоте их использовать бессмысленно. Полягут все в первых боях безо всякого толка. Ими надо разбавлять диверсионно-патризанские отряды. Разумеется, предварительно все же немного подготовив.

— А не окажется среди них слишком высокий процент предателей?

— Так брать только тех, у кого семьи будут в залоге. В отношении семьи евреи довольно-таки сентиментальный народ.

— А бессемейных куда прикажете?

— А вот их уже можно и в пехоту. Заодно с поляками.

— Кстати о поляках. Я не думаю, что они окажут нашим войскам какое-либо серьезное сопротивление при занятии нами территорий. Но вот дальше начнутся сложности. По хорошему их обязательно надо разоружить. Но, боюсь, в отношении многих это придется делать силой. И все бы ничего, справимся, но это автоматически создаст по отношению к нам как раз совершенно ненужный враждебный настрой. С другой стороны, вряд ли те же немцы будут спокойно смотреть на вооруженные польские части в нашей зоне. А с ними также не хочется раньше времени портить отношения. И что делать?

— Выход есть, но он компромиссный. Остается надеяться, что поляки его поймут и примут. Их надо переодеть в советскую форму с добавлением какого-либо мелкого и понятного нам знака. И пусть контролируют общественный порядок. Так и им оружие останется, и населению будет спокойней. А с началом войны получим десятки тысяч обстрелянных бойцов, жаждущих поквитаться с немцами. Ну а те, кто не согласится, пусть уходят в Румынию. Только надо им объяснить, чем это для них закончится.

Да, и поляки не самое страшное. С ними договориться хоть и сложно, но можно, а вот в Галиции придется работать жестко. Особенно со всякими ОУНовцами. Гитлер их прямо в эти дни организационно укреплять начнет, пытаясь создать пронацистскую Украину. Всех их активистов надо с первого дня отлавливать и уничтожать. Иначе потом получим море проблем. Их в моей истории еще кучу времени после окончания войны из лесов выкорчевывали. Столько народу полегло, что проще было с СС воевать. ОУН надо сразу же объявлять вне закона и уничтожать на месте. Всеми силами, включая Осназ, части НКВД и контрразведку.

— Да этот момент из Вашего доклада я помню. А насчет переодевания поляков интересный вариант. Надо его с Меркуловым обсудить. Хорошо, товарищ Алексей, спасибо. В целом наши мнения совпадают. И даже кое-какие моменты не приходили мне в голову. Вот что значит иной тип мышления. Чем Вы мне постоянно и интересны. С Вами приятно работать.

— Всего доброго, товарищ Сталин.

* * *

**

Занятие областей Западной Белоруссии и Украины в целом прошло по графику. Те же сроки, те же проблемы. Даже те же полуслучайные стычки с немцами и последующие переговоры. А вот с поляками инцидентов случилось на порядок меньше. Узнав о трех предлагаемых вариантах, разоружение, уход в Румынию с вероятным интернированием или переодевание в советскую форму с продолжением службы по обеспечению общественного порядка, большинство выбрало именно третий вариант. Особенно после намеков на то, что позже появится шанс поквитаться с Германией. Причем, с этого времени поляки стали нашим настоящим союзником в деле охоты на ОУН. И пусть они делали это по иным причинам в надежде, что когда-нибудь эти земли снова будут польскими, но главное делали. С офицерами, правда, было сложнее. Многие после бесед в НКВД исчезали, видимо, вели себя крайне агрессивно, и оставлять их войсках было слишком рискованно.

С Прибалтикой также первый этап подписания переговоров о взаимопомощи, включавших в себя размещение советских войск на территории прибалтийских государств. Эстония первой решила сначала подергаться и обратилась за помощью ко всем соседям. Но Латвия и Финляндия отказались оказать Эстонии поддержку, Англия и Франция (находившиеся в состоянии войны с Германией) не в состоянии были её оказать, а Третий рейх рекомендовал принять советское предложение. После этого не только Эстония, но и Латвия и Литва совершенно не ерепенились. С Литвой все получилось именно так, как мы и предполагали. Гитлер двумя руками ухватился за предложение обмена Литвы на земли к востоку от Вислы. В его планах войны против СССР расстояние до Москвы значило больше.

С приграничной демилитаризованной зоной поначалу возникали различные проблемы. То наша, то немецкая стороны выдвигала обвинения в нарушении соседом достигнутых договоренностей. Наконец, после длительных консультаций было принято соломоново решение организовать ежемесячные совместные контрольные поездки в приграничной полосе, а также разрешить еженедельно один контрольный пролет самолета-наблюдателя с заходом на сопредельную территорию на 50 километров. После этого череда конфликтов сошла на нет. Гитлер, стремящийся как можно быстрее устаканить обстановку на востоке для развязывания себе рук на западе, был в полном восторге и даже прислал Сталину благодарственную телеграмму.

Получив ее, Сталин громко выругался по-грузински.

В этот период наиболее идиотское положение складывалось на западе Европы. Англия, Франция и вслед за ними Канада, объявившие войну Германии, не делали на практике абсолютно ничего. И тем все больше загоняли себя в двусмысленное положение. Англичане еще хотя бы начали переброску десятка своих дивизий во Францию, демонстрируя некие намерения. Но на самом деле переправлявшиеся бездействовали и мирно уничтожали запасы французских вин к немалой радости их владельцев. Нежелание воевать ощущалось во всем. Складывалось впечатление, что англичане и французы всеми силами желают Гитлеру скорейшей победы над Польшей и взятия Варшавы. Видимо, чтобы больше не было так стыдно за свою беспомощность и предательство.

Измененная политика СССР на занятых территориях действительно принесла свои плоды. После неизбежных начальных волнений ситуация очень быстро успокоилась и население довольно мирно взаимодействовало с советскими войсками. Органы местной власти остались на своих местах. Но в каждом из них был представитель СССР для обеспечения эффективной связи с советским руководством для решения различных вопросов.

Количество еврейских беженцев оказалось даже больше, чем мы предполагали. Решение о направлении в армию мужчин призывного возраста за исключением отобранных специалистов было встречено ими без какого-либо восторга, но в целом с пониманием, что это плата за предоставление безопасности их семьям. Всеми распределениями на поселение в Крым или на Сахалин занимались люди ребе Шнеерсона, ставшего после этого "исторического спасения" еврейского народа окончательно признанным мировым лидером еврейства.

Я глядел на происходящее со странным чувством раздвоения. С одной стороны, за прошедшие годы удалось сделать очень многое. Да что там многое, страна кардинально изменилась.

Сегодняшний СССР существенно отличался от такового в моей истории. Удалось избежать множество страшных ошибок, создать на много более мощные и подготовленные вооруженные силы. Практически во всех родах войск имелись новинки, способные очень неприятно удивить любого врага, совершенно иной вид имела советская промышленность как по объемам производства, так и по месторасположению, исключавшему необходимость судорожной эвакуации под бомбежками в случае войны.

Были достигнуты серьезные договоренности на международной арене. С Ираном мы стали практически союзниками, в Индии имелись плотные контакты с Индийским национальным конгрессом, и велась активная подготовка к открытой борьбе за независимость страны. Потоки стрелкового и легкого артиллерийского вооружения караванами переправлялись по горным тропам через Гиндукуш и уходили повстанцам.

Неплохой уровень взаимоотношений, пусть и на коммерческой основе сложился с кланом Рокфеллеров в США. Мы часто переплачивали ему и давали некоторые преференции у себя, но вместе с тем уже сегодня было практически гарантировано как минимум нейтральное отношение США к СССР.

Еще большие изменения произошли в социальной сфере. Поначалу отмена национальных республик была воспринята настороженно большинством населения. Однако, выведение на первый план родовых связей во многом погасило недовольство, а затем люди начали на практике ощущать преимущества именно таковой системы. Уже возникло более ста национальных заповедников, отбор на работу и проживание в которых удалось сделать поистине знаменательными событиями в жизни каждого малого народа. Торжественность этой процедуры, участие в ней представителей всех самых именитых родов позволило буквально каждому проникнуться исторической важностью момента. А параллельно с этим шла настоящая плавка всех малых народов в один большой. Специалисты в самых различных областях получали интересные и значимые предложения переехать в другие регионы. Иногда со значительным повышением. Из тех регионов люди ехали встречными потоками. То же самое происходило и в армии. Практически в каждом полку можно было найти представителей не менее, чем двадцати, а то и пятидесяти упраздненных национальностей. Занимался всей этой работой специальный комитет по национальностям, возглавлял который Микоян и за работой которого Сталин приглядывал лично. С Микояном вообще получилось очень интересно. После изучения переданных ему мной материалов по всем заметным фигурам СССР Сталин очень многих переместил по зонам ответственности. Объективно людей остро не хватало, а потому совсем убирали лишь полностью непригодных или откровенных предателей. Всем прочим Сталин пытался найти место, на котором его недостатки не могли играть существенной роли.

Не меньшее значение для развития самосознания имели и изменения в религиозной сфере. Пожалуй, впервые верующие люди могли быть счастливы без религиозных войн, раздиравших их Души на части своими склоками. Теперь каждый мог выбрать свой путь и он не находился в жестком противоречии с иными. Ни один из служителей веры теперь даже под давлением не позволил бы себе сказать воткрытую, что именно его путь к Богу единственно верный. Все православные. И враг не в выборе пути, а в отсутствии такового.

Да, изменения просто фантастические. Пять лет назад о большей части всего этого я просто не задумывался.

И, тем не менее, на фоне всего этого приближение войны откровенно пугало, заставляло все время возвращаться мысленно к тому, что могло быть упущено и что еще можно было бы наверстать за оставшееся время. Ведь столько всего поменялось, а раздел Польши тот же и в те же сроки. Сейчас будет Финская. И опять пусть и с отклонениями, но будет. А вслед за ней будет Немецкая. Тогда все и решится. Тогда станет окончательно понятно, удалось сделать хоть что-то или все наши преобразования лишь мимолетная пена на поверхности истории, которую война сдует без следа.

Страшно.

Глава 59. Открывай нам, Суоми-красавица (Часть 1)

Если бы 10-го декабря какой-нибудь невидимый никому наблюдатель смог бы оказаться в районе Восточной или Северо-восточной оконечности озера Торхонярве, то он мог бы наблюдать удивительную картину. Впервые за последний почти месяц стояла тишина, казавшаяся оглушительной. Нет, конечно, лес был полон различных звуков и шорохов, но ни одного звука выстрела или взрыва не доносилось до маленькой охотничьей избушки, стоящей на берегу небольшой протоки, коих во множестве можно с незапамятных времен найти по берегам различных озер Карелии и Финляндии. Избушки эти, состоящие из одного маленького помещения метра три на четыре, с маленьким оконцем, снабженные нарами и неизменной буржуйкой, никому конкретно не принадлежали. Любой охотник или рыболов мог на время занять пустующий домик для отдыха и обогрева. Найти на полке заботливо оставленную кем-то из предшественников щепотку соли, а уходя оставить что-то от себя следующему. Так было всегда.

Но на этот раз посетителями охотничьего приюта были далеко не обычные гости. Два крупных военачальника, оставив охрану за сто метров от домика с каждой стороны, сидели рядом на нарах и пытались найти взаимоприемлемое разрешение сложившейся ситуации. Отсвет горящих в буржуйке поленьев бегал по стенам и потолку, а идущее от печки тепло делало обстановку хоть и странной до удивления, но вполне уютной.

Командующий финской армией маршал Маннергейм и Начальник Генерального штаба Вооруженных Сил СССР маршал Шапошников хоть и не близко, но знали друг друга еще до революции, а потому психологически наедине могли позволить себе быть довольно откровенными.

— При всем моем уважении, Густав Карлович, но я не совсем понимаю, на что Вы в реальности рассчитывали. Да, линия укреплений, получившая Ваше имя, конечно, в некоторых местах и представляет собой более, чем серьезное препятствие. Но в то же время Вы не могли не понимать, что препятствие это вполне проходимое. Да и модернизировать укрепрайоны вы смогли далеко не везде. Зачем вообще понадобилось это, простите меня упрямство?

— Уважаемый Борис Михайлович! Позвольте, но почему вообще мы должны чем-то делиться из своей территории? Лишь потому, что нашему соседу этого захотелось? Есть же такое понятие, как честь офицера. Лучше погибнуть, защищая Родину, чем безмолвно отдать ее кусок. Да, мы прекрасно понимали, что при серьезной решимости мы сможем ваши войска лишь задержать, но не победить. Хотя определенный расчет в правительстве, не буду скрывать, строился на том, что нам удастся продержаться до подхода помощи от иностранных держав, которая нам была твердо обещана.

— Густав Карлович. Позвольте, я буду с вами откровенен, насколько мне то позволено. Видимо, Вы, занятый чисто военными вопросами, не совсем оказались в курсе происходящего. Вот ответьте мне для начала на один простой вопрос. Финляндскому княжеству в составе Российской Империи разве было плохо? Кто-нибудь вас притеснял или обделял. Да вы имели прав больше, чем самоуправление на исконно российских территориях. Разве не так?

— Это, конечно, верно, но самостоятельность все же лучше.

— Но только я прошу Вас не понимать мои слова, как попытку вернуть все к прежним временам. Мой исторический пример имел лишь одну единственную цель, показать, что наши народа ни когда были вместе в составе Империи, ни до этого, ни после врагами уж точно не были.

— С этим соглашусь, Борис Михайлович. Но все же к чему это? Кажется, недавние события уже поставили крест на этой истории. Ваши действия просто при всем желании невозможно оценить иначе, чем как акт откровенной враждебной агрессии.

— Так, да не так, Густав Карлович. Это если смотреть на события вне контекста всего прочего, происходящего в мире. А это очень здорово может изменить всю картинку. Как, например, Вы смотрите на последние действия Германии?

— Плохо смотрю, но ведь вы совсем недавно подписали с Германией договор о ненападении и, судя по успешному и практически мгновенному разделу той же Польши, не только об этом.

— Ну про Польшу говорить не будем. Вы же не можете отрицать, что мы лишь вернули себе исконные территории Российской Империи, которые были нагло отняты у нас Польшей в минуту слабости и разрухи.

— Ну так Вы можете мне сказать, уважаемый Борис Михайлович, что и Финляндия это территория Империи, оторванная у нее в минуту вашей слабости. Тем более, что даже период вполне совпадает. Да и Прибалтику, я смотрю. Вы довольно быстро к рукам прибрали. На карту посмотреть, так одни мы уже и остались.

— Хотите, верьте, хотите, нет, Густав Карлович, но не стояло перед нами задачи насильно вернуть Финляндию в состав СССР. Не нужно нам это. Захотите сами, можем поговорить, но насильно тянуть не будем и не собирались. Причина всего происходящего совершенно в ином.

— И в чем же?

— Дело в том, что даже Вы вряд ли будете отрицать, Густав Карлович, что в Финляндии очень сильны антисоветские настроения. Ведь еще в той гражданской войне Вы смогли победить лишь при активной поддержке Германии и Швеции. Кстати, и прогерманские настроения у вас в стране крайне прочны. Взять Вас же, уважаемый Густав Карлович, Вы же сами неоднократно выступали за то, чтобы оттяпать для Финляндии всю восточную Карелию, которая никогда к Вашему княжеству не относилась. Разве не так?

— Да, я никогда не скрывал своих взглядов и могу пояснить свою позицию.

— Не в позиции дело. Здесь все ясно и понятно. Дело в другом. Вероятность крупномасштабной войны между СССР и Германии мы рассматриваем довольно высоко. Мы ее совершенно не хотим. Но давайте взглянем на ситуацию как профессиональные военные, а не политики. В течение года-двух Германия расправится со всеми потенциальными или явными противниками на европейском континенте. Шансы устоять есть только у Англии, да и то, не бесспорные. Что дальше? Единому Мощному Рейху неизбежно потребуется продолжение экспансии. История учит нас, что Империя не может стоять на месте. Она либо развивается и растет, либо начинает рушиться изнутри. Германии будет просто некуда идти. Либо на Восток, либо через океан. Вероятность того, что она выберет восточное направление, крайне высока. Особенно учитывая все, что Гитлер неоднократно заявлял насчет борьбы с коммунизмом. И теперь взглянем на ситуацию с учетом этого фактора. Будет Финляндия воевать с Германией за свою независимость? Уверен, что нет. Во-первых, это бессмысленно, а, во-вторых, слишком много сторонников Рейха у Вас в Правительстве. Что в таком случае получим м около Ленинграда? Скажите, как военный, видя такую перспективу, Вы смогли бы это допустить?

— В таком ракурсе, признаться, я проблему еще не рассматривал. Считал, что у вас с Германией довольно прочный отношения. А почему Вы так уверены, что Германия придет на земли Финляндии?

— По понятным причинам я не могу говорить всего, Густав Карлович, но я не уверен. Я это ЗНАЮ.

— И когда этого согласно Вашему знанию, Борис Михайлович, стоит ждать?

— Конец 40-го — начало 41-го. Пока ориентировочно так. Заигрались Вы и такие. Как Вы, Густав Карлович в свою антисоветскую ненависть. Настолько заигрались, что страну уже практически немцам подарили. Ненависть к коммунизму и печаль по утраченной Империи я хотя бы теоретически понять могу. Но вот готовность ради того, чтобы нам насолить, просто взять и подарить с таким трудом обретенную независимость, не понимаю. "Назло маме уши отморожу", получается так.

— Хорошо, Борис Михайлович. Я понял Ваши аргументы, касательно причин. Согласиться не могу, но с позиции разума понимаю. Впрочем, не вижу выхода. Либо под вас, коммунистов лечь, либо под немцев. Но они пока в перспективе, а вы уже здесь, да еще и с оружием в руках. Вы нам выбора даже теоретически не оставляете.

— А вот здесь не соглашусь уже по-крупному, Густов Карлович. Выбор есть всегда. Надеюсь, Вы понимаете, что теперь, после того, как мы практически за две с небольшим недели смогли прорвать Ваши укрепления в районе старых укрепрайонов линии Энкеля недалеко от Онежского озера и выйти в тыл более современным укрепрайонам, нам даже героическая самоотверженность финских солдат вряд ли помешает встретить при желании Новый Год в Хельсинки.

— Несколько оптимистично, на мой взгляд, но допустим.

— Дело в том, что нам этого не надо. Мы хотим договориться. СССР не заинтересован в оккупации Финляндии и насильственном присоединении ее к себе. Я это уже говорил.

— То есть Вы хотите сказать, что готовы вернуться за стол переговоров на тех условиях, что предлагали раньше? Обмен территорий в районе Выборга, ряда островов и перешейка на территории в Восточной Карелии?

— Нет, конечно. То, что было приемлемо тогда, не подходит для сегодняшней обстановки. За все приходится платить. Но мы готовы договориться на условиях, которые позволят Финляндии полностью, как говорят на Востоке, сохранить лицо. В плане территориального обмена все может остаться на тех же условиях. Но к ним должно теперь добавиться еще одно.

— Какое же? — Маннергейм смотрел на Шапошникова с усталой и почти обреченной ухмылкой.

— Одна из частей договора должна предусматривать беспрепятственный ввод советских войск на территорию Финляндии в пограничные районы со Швецией и Норвегией для совместной защиты границ в том случае, если Германия введет войска на территории сопредельных с Финляндией стран. Финская сторона возьмет на себя обязанность полностью обеспечивать эти войска всем необходимым, но за счет СССР. Вот, пожалуй, и все отличия.

— А до предполагаемой оккупации Швеции или Норвегии Ваши войска останутся на своей территории?

— Безусловно. План разграничения территорий у Вас, давно есть. Поверьте, Густав Карлович. Вы хоть и считаете себя нашим врагом, но советский народ не враг финскому народу, и мы не хотим бессмысленных жертв ни с вашей, ни со своей стороны. Случившийся инцидент так и должен инцидентом остаться, не перерастая в войну. Вы должны понять, что на все произошедшее нас толкнули действительно веские причины.

— Хорошо, я Вас понял, Борис Михайлович. Сколько у меня есть времени на ответ? Я не могу решать такие вопросы в одиночку. Прекрасно понимаю. Хотя не скромничайте. Думаю, что Вы в состоянии решить сегодня в Финляндии любые вопросы. А уж остановка совершенно не нужной войны на достаточно почетных условиях вполне сделает вас национальным героем. Недели Вам хватит? Готов даже договориться на две. Все это время наши войска останутся на сегодняшних позициях и будут соблюдать условия перемирия. Того же мы ждем и от горячих финских парней. Только сразу хочу предупредить. Перемещения крупных воинских соединений в указанный период или появление на территории Финляндии иностранных воинских формирований или даже массовых добровольцев будут рассматриваться нами немедленно как Ваш отказ от договоренностей и перемирия. Потому прошу Вас соблюдать все условия полностью. И еще. Поверьте, Густав Карлович. Российская Империя, которой мы оба когда-то присягали, безвозвратно ушла в прошлое. Но Россия осталась. А ведь мы служили в первую очередь стране и ее народу, а не Императору. Россия вечна при любых формах правления. Не надо об этом забывать. Это выглядит куда более серьезным нарушением присяги.

Маннергейм тяжело вздохнул и промолчал, хотя двигающиеся под кожей желваки показывали, что ему неприятно обсуждать столь скользкую тему. — Хорошо, товарищ маршал, — он перешел на официальный тон, — я услышал больше, чем надеялся. Финская сторона будет неукоснительно соблюдать перемирие, слово чести. Да, Вы правильно сказали, что я считаю себя врагом Советов. Но я не враг России и душа не лежит воевать с ней. Я постараюсь сделать все, от меня зависящее, чтобы мы нашли компромисс. Одно лишь маленькое уточнение. Сказанное Вами касательно условий мирного договора, это Ваша позиция или....?

— Это позиция советского руководства и лично товарища Сталина. Можете быть уверены, что на заявленных условиях СССР будет готов немедленно подписать договор о дружбе и взаимопомощи.

— Вы получите ответ в оговоренные сроки, Борис Михайлович. Не буду кривить душой. Не могу сказать, что обстановка, да и повод для нашей встречи меня столь уж радуют, но вот общение с Вами и разумность Вашей позиции доставили мне истинное удовольствие.

— Так может, скрепим итоги встречи маленькой чаркой неплохого коньяка? Я тут припас к случаю, надеялся, что мы сможем найти общий язык.

— А что, благодарю, не откажусь.

* * *

**

А началась эта история 15 ноября. Советские войска прорвали пограничные заслоны на Карельском перешейке и перешли в решительное наступление по всей линии фронта. Впрочем, нет. Началось все почти на месяц раньше....

Глава 60. Открывай нам, Суоми-красавица (Часть 2)

А началось все почти на месяц раньше....

В конце сентября Сталин неожиданно довел до объединенной группы, занимавшейся разработкой планов финской операции новые вводные.

Во-первых, проанализировав информацию о ходе финской компании, полученную от меня, Сталин принял решение назначить ответственным за ее подготовку и проведение начальника Генерального штаба ВС СССР Шапошникова. Во многом это объяснялось тем, что среди всех военных в моей версии истории Шапошников оказался единственным, кто не побоялся гнева вождя и настаивал на максимально тщательной подготовке, указывая, что недооценка военного оборонительного потенциала противника и шапкозакидательство принесет большое количество жертв и утрату веры в непобедимость советской армии. Именно это качество, умение до конца стоять на своем даже вопреки политической логике момента Сталин, как это может показаться ни странным, очень ценил.

Во-вторых, после продолжительной беседы со Сталиным Шапошников озвучил вторую установку руководства, указывающую на то, что реализация военной компании должна быть непременно проведена в крайне сжатые сроки, стать полностью успешной и одновременно с этим создать у любого стороннего наблюдателя ощущение неуверенности советской армии в своих силах. Столь противоречивая установка заставила кардинально пересмотреть все ранее сделанные наработки.

После тщательного анализа стало понятно, что выполнение всех условий возможно лишь в одном случае. Необходимо было в кратчайшие сроки добиться от Финляндии согласия на предложения СССР перед лицом неизбежного поражения. Для этого как советские, так и финские войска должны были понести минимальное число потерь в живой силе и технике. А ситуация в зоне конфликта должна быть настолько однозначной с военной точки зрения, что не оставляла финнам шансов на какие-либо успешные варианты продолжения боевых действий.

В частности было принято решение отказаться от массированных атак в Заполярье и в северной Карелии. Ни при каких обстоятельствах наступление на этих направлениях не могло привести к быстрому успеху. В Заполярье решено было вернуться к изначальному варианту отрезать финнов от побережья Баренцева моря и на этом остановиться. Войска из Северной Карелии по большей части было решено перебросить на усиление группировки, которой предстояло прорывать Линию Маннергейма. Без прорыва этого укрепрайона на перешейке о каких-либо переговорах с финнами с позиции силы говорить не приходилось.

В качестве угрозы в Финский залив в район непосредственно примыкающий к Хельсинки было решено отправить крупную эскадру Балтийского флота. Ее участие в непосредственных боевых действиях не предполагалось, однако эта эскадра должна была оттянуть для защиты столицы все силы финского флота, ослабив поддержку войск в районе перешейка. Кроме этого несколько подлодок было определено направить в Ботнический залив для противодействия оказания финнам возможной помощи извне.

Операция непосредственно на карельском перешейке была четко разделена на три составляющие. Часть войск, сосредоточенная широкой полосой в средней части перешейка должна была имитировать несколько ложных направлений прорыва. Основной отвлекающий удар при поддержке крейсеров Балтийского флота должен был быть нанесен в направлении на Выборг. Войска в составе трех полноценных дивизий, усиленных двумя бронетанковыми бригадами должны были максимально быстро преодолеть предполье и постоянными артиллерийскими обстрелами укрепленных районов Линии Маннергейма имитировать концентрацию войск к прорыву на данном направлении.

А главный удар было решено направить на прорыв Линии Маннергейма вдоль Онежского побережья. Этот выбор был предопределен тем, что на данном отрезке укрепрайоны были максимально старыми и заброшенными. Фактически это не было тем, что называлось именем финского командующего. Все инженерно-оборонительные сооружения были построены еще в 20-х годах и являлись частью так называемой линии Энкеля. Анализ оборонительных возможностей финнов именно в этом районе показывал, что прорыв советских войск при поддержке легких кораблей Онежской флотилии окажется наиболее быстрым и лишенным чрезмерных потерь в технике и живой силе.

Единственная трудность состояла в том, чтобы максимально быстрыми темпами пройти все предполье и прорвать оборонительные узлы финнов до того момента, когда они смогут подтянуть в этот район существенные подкрепления.

А успех прорыва сразу же кардинально менял всю обстановку в зоне конфликта. Наступление во фланг основным войскам финской армии при невозможности их поддержки со стороны современных дотов Линии Маннергейма не оставлял финнам шансов на сколько-нибудь длительную задержку советских войск. При этом сама советская армия получала сразу же несколько возможностей для продолжения операции. Проход севернее открывал возможность ускоренного марша на неприкрытый серьезными войсками Хельсинки. На самом перешейке существовала возможность уничтожения укреплений вдоль побережья Вуоксы, с последующим захватом мостов. А в случае их подрыва финнами большая часть расположенных в этом районе финских войск оказывалась в крайне сложном положении. Отойти они не успевали и оказывались прижатыми к реке.

Шапошников очень рассчитывал на то, что уже самого факта прорыва линии укреплений окажется достаточным для того, чтобы финны согласились вернуться за стол переговоров и на этот раз проявили максимальную уступчивость и понимание интересов СССР.

В операции на главном направлении планировалось привлечь пять полных стрелковых дивизий, усиленных дополнительными полками мортир калибра 280 мм на гусеничном лафете, три бронетанковые бригады, одну механизированную саперную бригаду для уничтожения минных полей и заграждений. Среди танков было решено использовать в основном легкие танки серии БТ, которые хотя и были уже относительно устаревшими, но в условиях планового подавления предварительным огнем артиллерии дотов были признаны оптимальными за счет развиваемой ими скорости, что на этапе прорыва должно было стать серьезным аргументом. Более новые средние Т-34 также были задействованы в объеме отдельного бронетанкового полка, но скорее для их практической обкатки в боевых условиях.

В середине октября план был доложен Сталину и принят им без каких-либо серьезных изменений.

25 Октября было объявлено о проведении широкомасштабных учений войск Ленинградского военного округа. В ответ Финляндия объявила всеобщую мобилизацию.

СССР не замедлил послать по линии НКИДа гневную ноту и поставил Финляндии ультиматум с требованием незамедлительно отменить мобилизацию, как акт подготовки к войне. Финляндия ответила категорическим отказом и войска обеих сторон уже открыто стали стягиваться к карельскому перешейку.

7 ноября Сталин выступил с обращением к народу, в котором отметил, что на фоне конфликтов, разворачивающихся по всей Европе, Финляндия заняла откровенно антисоветскую позицию и, объявив о всеобщей мобилизации, фактически предопределила войну с СССР. Учитывая, что граница между странами расположена в непосредственной близости от Ленинграда, колыбели революции, нам не остается ничего иного, кроме как упреждающим ударом обезопасить свою территорию.

Сразу же после этих слов вдоль всей протяженности карельского перешейка началась массированная артиллерийская подготовка. Даже при том, что никаких секретных разработок вроде реактивных минометов применено не было, плотность огня была настолько высокой, что от всех заградительных сооружений в глубину на несколько километров оставались одни ошметки. Через два часа канонада стихла, и несколькими колоннами в различных частях перешейка вперед при поддержке танков, идущих следом выдвинулись невиданные доселе чудовища — бронированные саперные машины, оборудованные катками похожими на катки от асфальтоукладчиков, только не гладкими, а ребристыми. К шасси стареньких танков БТ-2 с усиленной бронезащитой на длинной выступающей вперед подвеске были прикручены свободно вращающиеся катки. Двигаясь впереди танка они, натыкаясь на минах подпрыгивали, причем даже не слишком сильно. Но весь эффект от мины лишь этим и ограничивался. Использование этой новинки позволило фактически обойтись без потери времени на скрупулезное разминирование многочисленных минных полей. Три танка-сапера, двигающиеся параллельно друг другу создавали вполне достаточный коридор, по которому вслед устремлялись уже атакующие колонны боевых танков и моторизованная пехота.

В результате выход на линию Маннергейма был в основном завершен уже к концу второго дня конфликта. Этому во многом способствовало и то, что финны, серьезно деморализованные мощью артиллерийской подготовки советских войск и скоростью продвижения их по предполью, фактически не оказывали какого-либо организованного сопротивления. С первыми залпами они откатились к основной линии обороны на заранее подготовленные позиции.

Добавляла свою долю в копилку и советская авиация. Ее господство в небе было полным. После нескольких неудачных попыток завязать воздушный бой финны вообще перестали выпускать оставшиеся самолеты в небо и лишь скрипели зубами, глядя на контролирующие небо советские истребители и волны накатывающихся на линию обороны штурмовиков и бомбардировщиков.

Выйдя на Линию Маннергейма, советская армия притормозила и несколько дней отдельными точечными ударами как бы намечала возможные направления прорыва, заставляя обороняющиеся войска постоянно двигать резервы в направлении ожидающегося прорыва. Примерно через неделю начался массированный обстрел укреплений вблизи балтийского побережья. Все говорило за то, что решающий удар будет нанесен именно в направлении Выборга. Об этом говорили и подошедшие в прибрежную зону несколько кораблей Балтийского флота, и активное сосредоточение советских войск и бронетехники в данном районе, и явно замеченное финнами громкое прибытие в расположение войск генерала Жукова, имевшего репутацию жесткого и решительного полководца. В результате у финнов сдали нервы и, как только с советской стороны началась активная и очень плотная артподготовка, все имеющиеся резервы финских войск были срочно переброшены в район Выборга.

А затем был решающий штурм на восточной оконечности перешейка. В течение пяти дней, из которых фактически три ушло на бомбардировки и артобстрел, финская оборона или точнее то, что от нее осталось, была прорвана и советские войска стремительно начали выходить на оперативный простор, разворачиваясь во фланг обороняющим перешеек финским дивизиям. Однако, советские войска не спешили вступать в бой на уничтожение. Теперь время не имело решающего значения. Даже вздумай финны оттянуть все войска к столице, теперь это ничего бы не изменило. Качественная разница в военной мощи и потенциале не оставляли финнам шансов даже дождаться существенной помощи из-за рубежа. А потому Шапошников, лично возглавивший операцию на перешейке, остановил наступление и послал парламентера к Маннергейму с предложением встретиться и обсудить создавшуюся обстановку.

* * *

*

Уже 13-го декабря Маннергейм был в Хельсинки и потребовал незамедлительного собрания чрезвычайной сессии парламента. Собравшиеся в зале депутаты были крайне и неприятно удивлены, когда вскоре после начала заседания все проходы в зале заняли вооруженные люди. Это Маннергейм решил не устраивать долгих дебатов и решить дело быстрым силовым захватом власти. Его популярность в Финляндии была достаточно высока для того, чтобы он мог рискнуть поставить на кон свою репутацию. Его речь в парламенте опять-таки по его же требованию транслировалась в прямом эфире всеми финскими радиостанциями.

Не желая долго переливать из пустого в порожнее Маннергейм сразу же заявил, что преступная и халатная политика президента и парламента республики привели к крайне тяжелому положению в стране. Фактически из-за того, что несмотря на его предупреждения уму еще в 34-м году было отказано в достаточном финансировании линии обороны, Финляндия сегодня поставлена фактически на колени. Все расчеты политиканов пошли прахом, и советская армия при желании может оказаться в Хельсинки уже через неделю. И остановить ему ее нечем. Но это была не единственная ошибка политиков. Отвергнув по сути разумные и достаточно справедливые и равноправные предложения СССР эти же политики, которые недавно кричали о том, что войны нет и не предвидится, сами же привели ее на землю Финляндии. Ну и где теперь все эти обещанные поддержки от Германии, Англии, Франции? Их нет. И теперь вариантов осталось совсем немного. Или драться до последнего без каких-либо шансов на успех, или пытаться остановить бойню и сохранить независимость страны, вернувшись к переговорам с русскими. В связи с чем он, маршал Маннергейм предлагает на время до полного прекращения военных конфликтов в Европе отстранить от власти действующего президента, назначить для управления страной чрезвычайный комитет с ним, маршалом во главе, а парламент после этого решения распустить до мирного времени. Причем, он, Маннергейм совершенно не стремится к узурпации власти, она ему не нужна. Более того, сразу же после окончания европейской войны он обязуется предстать перед высшим судом для расследования всех его действий в процессе работы чрезвычайного комитета. Но сейчас он не видит другой кандидатуры, которая смогла бы договориться с русскими на более или менее приемлемых условиях.

Депутаты, немного посовещавшись и опасливо поглядывая на суровых бойцов, с оружием в руках стоящих в коридорах, сочли за лучшее согласиться.

16-го декабря в Хельсинки Маннергеймом и прилетевшим из Москвы Молотовым был подписан договор о мире и взаимопомощи.

За все эти дни на карельском перешейке не раздалось ни единого выстрела. Что лишний раз подчеркнуло, воюют не народы, воюют политики, чаще всего безответственные и недальновидные.

Глава 61. Думы о ядреном.

— Ну что, товарищ Берия, Вы готовы доложить нам о том, как продвигаются работы по созданию "Изделия 00"? — спросил Сталин неспешно набивая трубку. Вождь находился в довольно приподнятом настроении. Только что закончилось большое совещание в Кремле, посвященное итогам 39-го года, где основными были вопросы обороны. Цифры, доложенные Ворошиловым, Шапошниковым и тем же Берией обнадеживали. Ситуация кардинально отличалась от моей версии истории. Как в плане технического оснащения армии, так и в боевой подготовке войск. И хотя в войска новая техника все еще не поступала, скапливаясь на закрытых базах Урала и Сибири, подготовку к работе с новыми видами вооружения вахтовым методом прошли уже десятки тысяч солдат и офицеров. Вскоре им предстояло стать инструкторами в сотнях различных частей для своих сослуживцев.

По окончании совещания Сталин попросил остаться Берию, Артузова и меня. Последнее меня уже не удивляло. Сталин часто использовал меня в качестве своеобразного "тестера" при обсуждении и принятии различных решений. За несколько лет он уже не раз убедился, насколько мышление человека 21-го века отличается от мышления его современников. При этом совершенно нельзя было сказать, что мое мышление или логика были лучше. Скорее наоборот, в подавляющем большинстве случаев я не видел элементарных выходов из ситуации, которые почти мгновенно приходили в голову самому Сталину или другим руководителям советского государства. Тем не менее, бывали и обратные случаи, когда казалось бы какое-нибудь странное предложение с моей стороны в результате всестороннего анализа оказывалось самым интересным и перспективным. Вот и держал меня вождь своеобразным консультантом для таких случаев. Все равно большего секретоносителя, чем я придумать было сложно.

Хотя на этот раз, поняв, о чем пойдет разговор, я все же удивился. Речь пошла о развитии ядерного проекта. Вот уж в чем я, будучи чистым гуманитарием, не понимал совершенно, так это в ядерной физике. В свое время все, что я мог вспомнить и рассказать на эту тему, из меня уже вытащили. И под наркозом и без. Однако, обратив внимание на то, что в кабинете остался Артузов. Отвечавший за внешнюю разведку, я понял, что скорее всего дело объясняется именно внешней стороной вопроса. А потому, прислушиваясь к докладу руководителя УЗОРа, стал судорожно вспоминать, что происходило в этой сфере в Европе и США. На эту тему я уже тоже все рассказал, но еще раз перебрать в голове известные мне факты было не лишним.

Тем временем Берия достал из портфеля довольно тонкую папку и принялся докладывать. Проект, оказывается, находился уже в последней стадии. Реактор, титаническими усилиями запущенный под Челябинском в конце прошлого 38-го года, и обогатительный спецкомбинат уже позволили накопить объем оружейного урана, достаточного для производства от пяти до десяти единиц боезаряда. Физики полностью закончили расчет теоретической модели и планировали выйти на испытания первого заряда не позднее весны следующего года. Испытания предполагалось произвести в ледяной пустыне Новой Земли, где сейчас судорожно силами контингента одного из лагерей ГУЛАГа строился испытательный городок и макеты различной техники и сооружений для оценки ударной волны. Разработка плутониевой бомбы отставала примерно на полгода. Ее испытания планировалось произвести там же осенью 40-го.

На выбор столь отдаленного места повлияло несколько факторов. С одной стороны, этот район фактически гарантировал идеальную секретность мероприятия. В отличие от казахских степей, где все же люди иногда встречались, и наблюдение ими хотя бы внешних световых эффектов было неизбежным. С другой, мне удалось в свое время убедить всех причастных к проекту, что его опасность для людей и биосферы настолько велика и долгосрочна, что это также сыграло свою роль. По крайней мере, ни о каком участии войск на предмет оценки их способности противостоять атомному взрыву никто и не заикался. А ведь в моем времени этим грешили и СССР, и США, что привело к массовому поражению людей лучевой болезнью с последующей их гибелью. Было решено ограничиться парой десятков заключенных, приговоренных к высшей мере. Причем, все они дали добровольное согласие на участие в эксперименте. Кто-то рассчитывал на снисхождение, кто-то обусловил свое участие помощью родственникам.

Берия докладывал довольно долго, а я тем временем пытался восстановить в памяти картину происходящего в этой сфере в других странах.

Начнем с Германии. Из множества прочитанных книг и статей в Интернете я отлично помнил, что немцам так и не удалось добиться успеха. Их единственный собранный при Лейпцигском институте рабочий реактор взорвался от до конца не выясненных причин в 42-м, а собрать новый они так и не успели. В феврале 43-го англичанам после нескольких неудачных попыток удалось взорвать единственный в Европе завод по производству тяжелой воды, которую немцы использовали в качестве замедлителя ядерной реакции. Так что вроде бы с этой стороны нам ничего не угрожала. Мы не раз обсуждали этот вопрос с Берией несколько лет назад и пришли к одинаковому выводу. Правда, существовала опасность, что немцы все же попробуют использовать вместо тяжелой воды графит, добившись необходимого уровня его очистки, но эта опасность была чисто гипотетической. Берия тогда сказал, что вместо того, чтобы придумывать какие-то сложные схемы проще отслеживать активность в деле очистки графита и реагировать только в том случае, если опасность его применения станет реальной.

С США все значительно сложнее. Их проект в моей истории был успешным. И хотя на этот раз, судя по докладу Берии, уже мы опережали их на несколько лет, спокойствия это не добавляло. Манхэттенский проект в США, насколько я помнил, стартовал в 42-м, а перешел в практическую плоскость вообще в 43-м, когда его возглавил Оппенгеймер. Хотя сами исследования велись все с того же 39-го. Насколько я помнил, из меня в свое время спецам УЗОРа удалось вытянуть имена всех основных физиков и генералов, участвовавших в американском проекте, но какое по ним было принято решение, я не знал. Скорее всего пока никакого, ведь на настоящий момент проект находился в аморфном состоянии без должного финансирования. И тут я вспомнил, что сам уран для первых американских бомб был получен из Бельгийского Конго. Причем, вокруг этого была довольно странная история. Шахты в Бельгийском Конго разрабатывались компанией "Юнион миньер", управляющим которой был Эдгар Сенжье. После захвата немцами Бельгии в 40-м году он эмигрирует в США, откуда продолжает руководить компанией. Он с самого начала оббивает пороги различных чиновных кабинетов в США, пытаясь убедить, что уран это ценнейшее сырье и таким образом наладить его сбыт. Именно он по собственной инициативе, так и не добившись успеха с чиновниками, отправляет в конце 40-го года в США более 1250-ти тонн уранита, содержащего неимоверно высокий, до 65-ти процентов, уровень окиси урана, являвшейся источником получения самого металла. И это при том, что на территории Северной Америки процентное соотношение окиси урана в руде на известных на тот момент месторождениях составляла менее одного процента. Именно про конголезский уранит вспомнили американцы в 43-м. Именно из него и были изготовлены бомбы, отправившиеся в полет на Хиросиму и Нагасаки. Кстати, эта же компания до оккупации Бельгии поставляла уранит и Гитлеру.

И вот тут меня слегка прошиб холодный пот. Я совершенно не помнил, сообщил ли я эту информацию несколько лет назад во время "потрошения" в УЗОРе. Проблема же заключается не в сокрытии информации, а в том, чтобы ее вспомнить, что невозможно зачастую без наводящих вопросов. А наводящие вопросы могут иметь огромные пробелы, если спрашивающий сам имеет о предмете опроса крайне поверхностное представление. Вот не вспомни я сейчас, что немцы в 39-м установили запрет на вывоз урана из Германии, не перешел бы по ассоциативной цепочке к вопросу о том, откуда взяли США уран для своего проекта, так и осталась бы эта информация забытой и невостребованной.

Тем временем Берия закончил доклад и обсуждение плавно перетекло к докладу Артузова о состоянии исследований в аналогичной области в Германии и США. В Германии агентам СВК так и не удалось пробраться внутрь ядерной программы, а потому оставалось лишь отслеживать активность ее ведущих сотрудников по косвенным факторам, указывающим на ход тех или иных работ. Впрочем, по донесениям, никакого прорыва на этот момент в исследованиях не наблюдалось. В США еще вообще конь не валялся. Хотя здесь агентурные успехи были значительно больше. Резидентуре СВК удалось завербовать перспективного физика итальянского происхождения Бруно Понтекорео, который участвовал в проектировании ядерного реактора в Чикаго под руководством Ферми и Сцилларда.

— Скажите, товарищ Артузов, а что Вы можете предложить нам с целью недопущения быстрого создания конкурентного нашему ядерного оружия в Германии и США? — вновь задымив трубкой, спросил Сталин.

— В Германии, товарищ Сталин, я пока предлагаю остановиться на дальнейших попытках внедрения в рабочие группы проекта с целью контроля ситуации. Ведь по сообщениям товарища Сидорова немцы так и не придут к успеху, а помогут нам в этом англичане в Норвегии. Что касается ситуации в США, то здесь все значительно сложнее. В настоящий момент прорабатывается сразу несколько вариантов от похищения или ликвидации ведущих специалистов проекта до закладки мощного взрывного устройства в районе планирующегося реактора в Чикаго. Но пока ни один из вариантов не готов к реализации и не достиг необходимого уровня надежности. Но мы продолжаем искать пути противодействия.

— Хорошо, товарищ Артузов. Только Вы должны понимать, что вся полученная нами информация от товарища Алексея устареет мгновенно, как только нашим противникам станет известно о наличии такого оружия у нас или тем более в случае нашего применения такого оружия.

— Разумеется, мы это понимаем, но считаем, что время пока есть, а в данном вопросе поспешить и засветить свою заинтересованность, это только подстегнуть процессы и ужесточить их защиту.

— Это верно, время пока есть, но думать об этом надо постоянно и держать ситуацию под полным контролем. А Вы что скажете, товарищ Алексей? Я видел, что во время доклада товарища Берии Вы о чем-то напряженно думали.

— Товарищ Сталин. Я действительно пытался еще раз вспомнить все, что мне известно о развитии немецкого и американского проекта. И мне кажется, вспомнил одну интересную деталь. Я честно не помню рассказывал я о ней или нет в свое время в УЗОРе. Может быть просто не вспомнил. Для проекта обеим сторонам требуется уран в довольно больших количествах. Немцы уже сегодня располагают довольно большими запасами уранита, поставленными по контракту из Бельгийского Конго. А вот в США с ураном дела обстоят пока не столь хорошо. В моей истории этот уран попал к ним также из Конго через того же поставщика.

И я полностью рассказал все, что вспомнил про эти 1250 тонн уранита. Про доставку, про то, как руда более двух лет лежала на частных складах невостребованной.

— А что если нам не допустить этой поставки в принципе. Самим нам это будет сделать очень сложно. Атлантика это совсем не наш регион. Но вот немецкие подводные лодки шныряют на коммуникациях между Америкой и Европой регулярно. Что если аккуратно подбросить Гитлеру информацию о том, что столь ценное сырье отправляется в массовом порядке в США и там готовится развернуться проект, конкурентный его собственному. Думается, Гитлер вряд ли обойдет этот вопрос своим вниманием. Не случайно в самой Германии уже действует запрет на экспорт урана. Поставка пока планируется частной. Реального покупателя в США на уран пока нет и не предвидится. Так что даже пропажа груза сильно никого не взбаламутит. Утонули пароходы и все, бывает. Тем более, идет война. Всякое случается. Даже доказательств того, что это немцы тому виной, и то не будет. А когда американцы в 43-м всерьез озаботятся ураном, эти 1250 тонн им ой как время добавят. Тем более, что ничего схожего по содержанию урана в руде на американских месторождениях нет и близко. А бельгийская компания скорее всего от этих событий разорится, шахты придут в негодность и на их восстановление также потребуется куча времени.

— Да, это интересная информация, товарищ Алексей. Гитлер, по Вашим словам оккупирует Бельгию в мае следующего года. Скажите, товарищ Артузов, сможет с нашей негласной помощью гестапо или служба Канариса найти в бельгийской фирме информацию о запланированной сделке? Только так, чтобы эта информация вовремя попалась на глаза людям, имеющим представление о важности урана?

— Думаю, да, товарищ Сталин. У нас впереди пять месяцев на проработку вопроса. Справимся. Действительно может получиться очень изящно. Даже если американцы через пару лет вспомнят про эту партию, уже ничего не изменишь. А если одновременно с уранитом пропадет и сам господин, как его, этот Сенжье, то вопросов вообще не возникнет. Несчастный случай или разбойное нападение. Такое часто случается в США.

— Только чтобы наши уши в этом деле вообще не то, чтобы не торчали, а даже на горизонте не выделялись. Это понятно, товарищ Артузов?

— Так точно, товарищ Сталин.

— Как будет готов план, я хочу его видеть.

* * *

**

Ноябрь 1940-го. Центральная Атлантика.

Ну вот вы и показались, цыпочки. Идите к дядюшке Карлу.

— Срочное погружение на перескопную глубину, курс 124 градуса, на перехват конвоя.

Субмарина-охотник седьмой серии, ведомая одним из опытнейших капитанов Кригсмарине Карлом Цвингером, была близка к цели своего длительного похода. Более двух месяцев ему пришлось болтаться в Атлантике без захода на базу в ожидании конвоя, дымы которого сейчас показались на горизонте. Ничего нет хуже бездействия, а полученный приказ однозначно требовал не вмешиваться ни в какие даже самые симпатичные и легкие авантюры, дожидаясь целевого конвоя. И лишь неделю назад была получена радиограмма, подтверждающая выход кораблей из африканского порта.

Ну теперь-то он оторвется за все. И глядя на то, как радостно и деловито сновал по лодке его экипаж, готовясь к атаке, капитан еще больше преисполнился уверенности в успехе. Гораздо больше его заботило то, что где-то недалеко крадется еще одна "семерка", ведомая его приятелем-конкурентом Дитрихом Шмунгелем. Он должен успеть первым. Впрочем, конвоя хватит на обоих.

* * *

**

На пропажу конвоя из Бельгийского Конго, следовавшего рейсом в США лишь вяло отреагировала Нью-Йорксая биржа. Акции страховщика "Американская международная компания" упали на новости на два процента, но довольно быстро вернулись к прежнему уровню. Пара газет попытались намекнуть на немецкий след в этой истории, но их никто не поддержал. Никаких достоверных сведений не было, а в Атлантике царил не самый спокойный сезон для мореплавания.

Еще меньше внимания привлекла смерть бельгийского эмигранта, найденного в одном из районов Бруклина. Кто знает, что его туда потащило?

Глава 62. Бремя одиночества. Часть 1.

2 января 40-го года Сталин проводил на "Ближней даче". Сразу после завтрака он приказал никого к себе не пускать и беспокоить только в самых крайних случаях. Все звонки должны были переадресовываться Поскребышеву. Он давно собирался выделить целый день, чтобы спокойно попытаться разобраться в происходящем и, систематизировав всю информацию, максимально подготовиться к приближающимся судьбоносным событиям. Этот день он запланировал уже давно, много месяцев назад, но что-то внутри него постоянно мешало ему, не давало решиться. И он, постоянно загруженный текущими проблемами, легко находил для себя повод в очередной раз отодвинуть разговор с самим собой на более поздний срок. Но дальше тянуть уже нельзя, осталось всего полтора года, а то и меньше.

Сталин давно не сомневался, что данные, полученные из вероятного будущего, достаточно точны, чтобы воспринимать их со всей серьезностью. Но знать будущее и избежать его негативных проявлений это две большие разницы. Постоянно существовала опасность, что любое насильственное изменение событий может привести к неконтролируемым последствиям, к которым он не будет готов. Прежде всего дело касалось внешнего мира и его реакции на события в СССР.

Разумеется, за прошедшие с появления Алексея годы изменений накопилось уже огромное количество, иначе и быть не могло. Что-то Сталин воспринимал естественно, что-то после долгих размышлений, приходя к выводу о правильности таких шагов. Но были и такие, на которые он согласился разумом, после долгих и тщательных обдумываний и бесед с различными людьми, но не собственным естеством. Все же Сталин был человеком власти. Знал власть, понимал ее природу, как никто другой, но и любил тоже. Ему доставляло огромное внутреннее удовольствие повелевать огромной страной, населенной сотней миллионов жителей, которые по его приказу, как один воплощали в реальность его замыслы. Ему нравилось то ощущение страха, которое автоматически испытывали партийные и государственные руководители, появляясь у него в кабинете или даже услышав его голос в телефонной трубке. И все же власть никогда не была для него самоцелью. Возможно, в самом начале борьбы за власть с Троцким и старыми большевиками, грезившими мировой революцией, власть сама по себе и была привлекательным влекущим призом победителю. Но такое продолжалось очень недолго. Достаточно быстро он стал воспринимать власть лишь как инструмент достижения более глобальных, уже совершено не личностных целей. Целей, которые вместе с ним разделяла вся страна, весь народ или, по крайней мере, большая его часть.

Это не его вина, что он первым понял то, что вместе с ним поняли единицы старых соратников. Без построения сильной индустриальной и военной империи революцию не спасти. Да, именно империи, под каким бы названием или внешним проявлением идеологии это не пряталось. Большинство партийных руководителей этого не поняло или не захотело принять, а потому вопрос был уже не в том, он их или они его. Правильная постановка вопроса была иной. Он сможет сохранить страну, сделав мощной империей, или страны не будет. В этом мире слабых давят всегда. Как смешно смотрелись для него напыщенные речи "мировых революционеров" о всеобщей победе социализма, о катке мировой революции, который должен был с помощью советской армии и всесторонней поддержке мирового пролетариата и крестьянства смести с лица земли старый мир капитализма. Он с самого начала видел незримые нити, протянувшиеся к тому же Троцкому, Свердлову и многим иным от их спонсоров. Тех самых капиталистов, которых планировалось уничтожить. Но марионетки во все времена лишены собственной воли. Они наделены лишь ее видимостью, предоставленной кукловодами для убедительности внешних проявлений, способствующих реализации замыслов, созревших совсем в иных головах. А потому вопрос всегда стоял или-или.

Ему удалось. Удалось, используя как внутренний террор, так и старый принцип "разделяй и властвуй" победить всех внутренних врагов, лишить внешних кукловодов их силы внутри СССР. Играя на противоречиях между самими тайными кукловодами, используя их жадность, постоянно помахивая перед ними морковкой советских богатств, ему удалось закрепиться. И не только самому, но и создать промышленную и военную основу будущей советской империи.

Когда появился этот странный Алексей, появился таким образом, что даже сейчас Сталин запрещал себе всерьез думать о Силах, пославших его к нему, то довольно быстро Сталин образовался подарку. И хотя он до сих пор нет-нет, да и возвращался мысленно к тому, не окажется ли этот подарок "бесплатным сыром", отказаться от Дара он не мог. Информация из будущего разом вывела и его и СССР из разряда второстепенных Игроков, использующих конфликты Старших, пытаясь закрепить свое положение в мире. Она давала шанс на роль Игрока первого ранга, более того, на роль Великого Игрока, от голоса которого зависела бы вся Игра.

Но была у этого подарка и обратная сторона. Алексей отнял у него уверенность в том, что его дело будет закреплено в поколениях последующих руководителей советского государства. Показал, что то, что сам Сталин считал победой, есть лишь выигрыш локального преимущества, имеющего исключительно краткосрочный характер. То, с какой скоростью и при каком непротивлении народа, развалился СССР всего через сорок лет после его смерти, говорило об ошибках принципиального стратегического характера. Его, Сталина, ошибках. И эти ошибки необходимо было исправлять. Увы, но как оказалось после многочисленных раздумий и неоднократных спорах с тем же Алексеем, никакой террор и чистка кадров проблемы не решали и решить не могли в принципе.

Ну да, чего проще, на несколько лет раньше отправили к Яхве Троцкого, досрочно, уменьшив вред для армии, разоблачили заговор Тухачевского, не допустили массового бессмысленного террора Ежова. Не дали сплести сеть заговора клоуну Хрущеву. И что, проблема исчезла? Как бы не так. Она осталась на своем месте. И ее опасность сегодня ничуть не уменьшилась.

Решены лишь локальные задачи. Укреплена армия, появились новые виды вооружений, которые при благоприятном развитии ситуации помогут обойтись в воцне малой кровью, сохранив жизни двадцати миллионам советских людей. И далеко не самым худшим двадцати миллионам. Алексей рассказывал, что одной из причин гибели СССР в 90-х в его времени считали тот факт, что во время войны с гитлеровцами был выбит именно лучший по физическим, духовным и интеллектуальным кондициям генофонд нации. А это в свою очередь привело к засилью во власти множества проходимцев, ждавших и дождавшихся своего шанса в тылу. Сталин не был так уж уверен в том, что именно этот факт был решающим, но с тем, что в войнах первыми гибнут лучшие, был согласен. Получается, что сохранение жизней миллионов преданных СССР и социализму людей способно уменьшить проблему, но решить, это вряд ли.

Вторым аспектом проблемы был вопрос преемственности власти. В реальности Алексея он, Сталин, хоть и отошел под конец жизни от многих текущих проблем, но основные нити управления сохранил. Он по-прежнему волен был казнить или миловать, а потому у многих государственных и партийных деятелей вызывал панический, даже животный страх. Услышав про себя такое, Сталин понял, что сказанное вполне согласуется с его собственным мнением о самом себе. Скорее всего, именно так он бы и действовал. Страх был одним из основных его инструментов, с помощью которого он держал в узде всю чиновную массу, независимо от ее видовой принадлежности. А как иначе? Страх, Жадность, Идея, вот три инструмента любого руководителя любого ранга.

В отношении жадности он тоже вел себя с подчиненными довольно терпимо. На чины, премии, подарки от государства никогда не скупился для отличившихся. По рассказам того же Алексея после их войны позволил генералам очень неплохо прибарахлиться в Германии. Закрыл глаза на грузовики и целые вагоны, которые они отправляли на Родину. Жукову аж целый эшелон награбленного простил, хотя мог бы и наказать. А может стоило тогда проявить твердость и отобрать все в доход государства? Сталин на секунду задумался, как поступил бы он — нынешний. И честно признался себе, что не нашел однозначного ответа. Он сам всегда что в той реальности, что в этой, был аскетом. Но к проявляемой в меру тяге подчиненных к комфорту относился вполне терпимо. Если не переходило через край, как у некоторых старых большевиков, скопивших на зарубежных счетах сотни миллионов долларов, франков и фунтов, считая это естественной оплатой их услуг, оказанных революции. Этих Сталин заставил заплатить по полной. Еще в самом начале тридцатых, истратив изъятое на индустриализацию. Очень вовремя, надо сказать, Алексей тогда со "своими" алмазами и золотом нарисовался, конфискат как раз подходил к концу.

Но что-то он отвлекся. Вполне мог и этот Сталин сквозь пальцы посмотреть на послевоенные "шалости" генералов и офицеров. В конце концов в войнах на протяжении всей человеческой истории победителю давали время на разграбление побежденного. Мог, но не явилось ли это существенным камешком, вызвавшим в последствии обвала? Не способствовало ли это разрушению Идеи социализма? Не провело ли границу между внешним видом и внутренним содержанием?

И не получилось ли так, что с его смертью сонм облегченно вздохнувших подчиненных, избавившись от липкого страха за свои никчемные жизни, стали руководствоваться лишь жадностью, заодно добивая Идею? Очень похоже на правду.

И вполне вероятно, что Берия, к которому власть автоматически перешла после его смерти, не смог ее удержать. Правильно в самый первый раз сказал про него Алексей. "Вечный идеальный второй". Второй, не первый. Получилось волею судьбы стать первым, так сразу же пошли проколы, не уследил и лишился головы. Это тебе не подчиненными жестко и умело управлять, зная, что за твоей спиной есть Сила, которая защитит и которая поможет. В том числе и вовремя сделанным указанием, не допускающим заготовленной ошибки.

А ведь первых вообще мало. Точнее таких первых, которые могут, способны и достойны таковыми стать. Желающих — море. Способных — гораздо меньше, да и далеко не все из них желающие. А вот желающих, способных и достойных, практически не найти. Ведь быть достойным практически всегда означает быть не желающим. Быть понимающим, что власть это огромное бремя, которое приходится тащить в одиночку, лишая себя подавляющей части обычных радостей. Достойные, как правило, ненавидят власть, прекрасно понимая ее природу, являющуюся насилием. Как над самим собой, так и над всеми окружающими без исключения. Власть это ограничение всех подвластных и самоограничение еще более жесткое, чем для окружающих. Это не может нравиться никому. Заставить достойного полюбить власть можно только в случае, когда она видится ему инструментом достижения великой цели. Цели, которую способны осознать и разделить с ним большая часть его "подданных".

Себя Сталин относил именно к таким достойным. И, прислушиваясь к себе, даже не лукавил в этом. Но вот где взять таких достойных на последующие поколения? Как привести их к власти? Как сделать так, чтобы и последующие властители страны и народа могли в свою очередь гарантированно продолжить традицию преемственности власти?

Прав все же Алексей, систему надо в корне менять, делать ее гибче, создавать контрольные механизмы, не зависящие от мнения "наверху". Но при этом не допустить псевдодемократического бардака и безответственности, реализовавшуюся повсеместно в его мире. Надо делать носителем Идеи всю страну, весь народ. Только не формально, как это получилось у Алексея, а реально. Чтобы была принципиально невозможна та атмосфера апатии и пофигизма, которая сложилась в его СССР образца 91-го.

Легко сказать, но как это сделать? Ведь всегда более 80-ти процентов населения озабочены лишь своими мелкими проблемами, интересуясь всем прочим, лишь когда эти интересы не страдают. А раз так, то любая деградация системы должна автоматически вызывать неудовольствие масс. Они должны автоматически чувствовать некий аналог болевого эффекта, причем применительно именно к их личным интересам.

А значит, их главный интерес должен лежать не в материальной плоскости.

Также довольно бессмысленно противопоставлять друг другу материальный и духовный интерес. Каким бы сильным ни был второй, проблема с первым рано или поздно его разрушит, особенно при неизбежной поддержке извне. Именно так и произошло у Алексея.

Остается только воздействовать на более сильный, чем материальный, инстинкт. Инстинкт выживания. Именно угроза смерти способна победить любой материальный интерес. Причем, это не должна быть угроза насилия. Всю страну не расстреляешь, раньше нарвешься на бунт, а если даже и нет, то, обескровив самого себя, созревшим плодом свалишься в руки внешних "доброхотов", исходящих слюной.

Это должна быть вообще не угроза, а Идея, хотя и базирующаяся на подобной угрозе. Алексей рассказывал, что в его мире в последние десятилетия прямо-таки культивировался страх перед различными формами Апокалипсиса. То инопланетяне нагрянут, то астероид прилетит, то ядерная Мировая начнется. А под этим соусом творились различные манипуляции, закабаляющие людей. только уже не в государственном, а в глобальном масштабе. Но было и рациональное зерно. Выяснилось, что к концу, а то и к середине 21-го века Земля уже не сможет прокормить все человечество, размер которого к тому времени удвоится. И тем более, обеспечить даже поддерживаемый уровень материального потребления. Ресурсы планеты оказалось довольно легко истощить. Причем, даже включая простую пресную воду. Единственный способ спасти цивилизацию, это выйти в космос. Причем, в так называемый Большой космос, находя и осваивая землеподобные планеты. И вот в этом как раз имеется некий сплав страха перед уничтожением человечества и его же мечтой о покорении Вселенной.

Альтернативой этому является только мировая война непредставимого даже сегодня уровня жестокости и массовости. Счет пойдет на миллиарды.

Итак, это должна быть Идея покорения космоса. Но это лишь одна сторона медали. Необходима эффективная самоподдерживающаяся и саморазвивающаяся система, которая стала бы организационным скелетом общества, объединенного этой Идеей. А характер саморазвивающейся система может приобрести лишь тогда, когда она гармонична, то есть когда волевой властный импульс сверху вызывает такую же по силе обратную связь снизу. И все это равномерно распределено по всем элементам и управляющим узлам системы.

Надо же, даже уже словами Алексея частично заговорил, захватывающее это дело, оказывается.

Сталин усмехнулся и начал набивать трубку. Закурив, он принялся ходить по кабинету, продолжая размышлять над развитием темы.

Для мощной обратной связи снизу, способной воздействовать на власть, необходимы общественные системы. Но, как выясняется, такие системы не могут быть политического или даже профессионального характера. Слишком не устойчивы в них связи между людьми, слишком легко рвутся они под властным воздействием сверху, слишком податливы для различных техник манипулирования сознанием. Нет, эти системы должны базироваться на гораздо более сильной основе. Родственной. Интересно, когда Алексей проталкивал через его сопротивление идею возрождения Родов, он уже имел в виду этот фактор? Ведь тогда Сталин согласился с предложением лишь потому, что увидел в идее совершенно иные плюсы. Объединение всего советского народа, ликвидируя национальные различия, повышение ответственности граждан не только перед всей страной, что является для большинства в значительной степени абстракцией, но и перед дорогими ему близкими родственниками, наконец, возможность эффективного выявления "засланных извне казачков". А оказывается, что идея Родовых объединений содержит в себе гораздо больший потенциал. И прошедший несколько лет Всесоюзный съезд старейшин вполне можно преобразовать в некий аналог советских выборных органов, только на совершенно иной основе. Двойной — идее реализации общенародных целей и идее процветания Рода. А это существенно сильнее, нежели выдвижение политических активистов, многие из которых лишь красиво и правильно говорят, но преследуют исключительно личные корыстные цели.

Да, над этим стоит подумать. А потом и посоветоваться. С тем же Алексеем или Велимиром. Можно еще и с Берией. К сожалению, остальные не решаются высказывать противоположное мнение или даже просто собственное, пытаясь лишь угадать мнение самого Сталина. И это лишнее подтверждение тому, что система выстроена не так, как должно быть.

Что-то забрезжило, надо еще будет подумать в этом ключе. А пока стоит переключиться на более насущные вопросы.

Война через полтора года. И еще большой вопрос удобна ли дата, которую назвал Алексей. Это с одной стороны, в его истории немцам не хватило времени до начала морозов дойти до Москвы. А с другой, их столь быстрому продвижению существенно помогла июньская засуха, сделавшая проходимыми для техники такие места, которые обычно залиты водой. На погоду мы повлиять не можем. Зато вполне можем попробовать спровоцировать Гитлера на более раннее наступление или, напротив, постараться его оттянуть на более поздний срок. Причем, более ранняя провокация, скажем на начало мая сулит даже более интересные возможности для противодействия вторжению.

Надо сравнить состояние армии накануне войны в реальности Алексея с тем, что по планам Генерального штаба и Бериевского УЗОРа должно быть в наличии к весне 41-го года у этого СССР.

Сталин достал из сейфа папку с данными и принялся анализировать ситуацию.

Глава 63. Бремя одиночества. Часть 2.

Если верить информации Алексея, а он пока оказывался достаточно точным, то в другой ветке истории на момент начала войны СССР располагал в приграничных западных округах следующими силами:

Солдат и офицеров — примерно 3 300 000 человек. Тут Сталин поймал себя на мысли насколько более естественно звучат слова солдат и офицер нежели боец и командир. Нет, не зря он и в том мире изменил названия в 43-м и в этом времени сделал это с подачи "пришельца" раньше. Преемственность поколений древней страны, являющейся единой и неделимой Родиной для всех поколений на порядок важнее любых идеологических штампов. Политические моменты целесообразности приходят и уходят, а следы их остаются кровоточащими ранами на душах людей, разделяя их на условных своих и чужих. И не дело рисковать таким разделением накануне серьезнейших испытаний. А то можно дойти до того, что чужими станут все. Страна, Родина, ее единство и процветание обязаны быть важнейшими элементами той самой Идеи с большой буквы, которая поведет народ в будущее. Иначе никакого народа не будет. Будет население, живущее или точнее выживающее на определенной территории, временно имеющей некие государственные границы.

Однако отвлекся.

В этом мире численность войск в приграничных округах будет примерно такая же, даже несколько меньше. Ход той войны показал, что большое скопление войск в приграничных районах не панацея от бед, а скорее источник больших проблем вследствие плохой управляемости. Сталин отлично отдавал себе отчет, что несмотря на пятилетнюю активную переподготовку с учетом "потусторонней" информации, состояние армии оставалось далеким от идеала. А противостоять ей будут опытные закаленные практическими боями в Европе войска рейха. И это не считая природной склонности немцев к порядку против такой же природной безалаберности русского человека. Значит первой и наиважнейшей задачей будет не остановка противника на границе любой ценой, а медленный и организованный отход с боями на хорошо подготовленные и отлично укрепленные позиции в районе "линии Сталина". Отход, сдерживающий прорывы противника, но не допускающий истощения сил, массовых жертв и утрату боевой техники и материально-технических ресурсов. Сталин сделал себе пометку обсудить этот вопрос с Шапошниковым и Василевским. К их стратегическому мышлению он относился с довольно высоким доверием. В свое время он заставил Алексея подробно вспомнить всех тех, кто руководил войсками в его истории, кто организовал победу, кто проявил себя плохим командиром, а в отношении кого были все основания считать его предателем. Никогда уже не командовать Западным фронтом Павлову, Черноморским флотом Октябрьскому, а про Власова и ему подобных и говорить нечего. Да и Жукову не стоит столько воли давать, Тимошенко можно сослать командовать Туркестанским округом. А вот того же Рокоссовского стоит побольше поддержать. Он всю войну к жизням солдат бережно относился, хотя по успехам тому же Жукову едва ли уступит. А ведь власти гораздо меньше имел. Но тут время еще есть подумать. Когда Алексей подробно рассказал Сталину о ходе первых месяцев боев в его 41-м, то в отличие от самого рассказчика Сталин мгновенно понял, что столь глубокий провал даже при всех прочих недостатках, просчетах и ошибках не мог состояться без предательства. Предательства массового, осознанного и тщательно спланированного. По сути реализовавшегося заговора военных, который планировал еще Тухачевский. Получается, что даже уничтожив загодя головку заговора в той истории, контрразведчики ликвидировали лишь вершину айсберга, оказавшегося намного больше. В этом времени контрразведка по личному поручению Сталина вот уже несколько лет внимательно отслеживала все возможные нити такого заговора и уже нарыла огромное количество свидетельств готовящейся сдачи страны врагу. По личному распоряжению Сталина, державшему этот вопрос на постоянном контроле, контрразведчики пока ничего не предпринимали, готовясь выявить все до самого дна и одним махом по указу сверху ликвидировать всех заговорщиков. Сейчас этот момент еще не настал, это надо делать буквально за пару месяцев до начала войны с тем, что бы даже возможные оставшиеся элементы заговора уже ничего не смогли предпринять и исправить. А пока на части, оказавшиеся под руководством выявленных предателей, уже сейчас планировались новые командиры, комиссары и работники штабов. Как раз те, которые и в той истории делом и кровью доказали свою преданность Родине.

Сталин на этот раз планировал устроить гитлеровцам гигантскую ловушку, которой они не смогут избежать ни при каких обстоятельствах. И этот подход требовал совершенно иного распределения сил и средств, нежели простая концентрация войск в приграничных районах. Будет вообще правильным, если первыми врага встретят не кадровые части Советской армии, а соединения, сформированные из перешедших в зону контроля СССР польские части и польско-еврейские добровольческие отряды. Ведь в конце концов это именно их земля первой попала под немецкую оккупацию, это их семьи были приняты и обустроены в СССР. Кому же и защищать их, как не им. Разумеется, большой надежды на этих вояк Сталин не испытывал. И оправлять их на убой тоже не собирался. По сути они должны были совместно с погранвойсками РККА лишь обозначать сопротивление, не давая гитлеровцам слишком ускориться, планомерно отступая и заманивая оккупантов на подготовленные позиции. А вот там их должна была встретить совершенно иная армия, состоящая из кадровых подготовленных частей, оснащенных всеми видами вооружений и техники, в том числе созданных с подачи "попаданца".

Кстати, о них.

В том 41-м армии гитлеровцев противостояло 12 782 танка, из которых лишь 1475 можно отнести к современным, Т-34 и КВ. У немцев на тот момент на Восточном фронте было всего 3712 танков. И ведь не сказать, что все их танки были такими уж серьезными, хватало еще образцов первой и второй серий, вполне соответствовавших нашим БТ и Т-26. И тем не менее именно немецкие танки в первые месяцы войны резвились на наших коммуникациях, а не наши танки шли на Берлин. При таком количественном соотношении. Да, сработал заговор. Да господство немецкой авиации зачастую приводило к массовым потерям техники, не прикрытой с воздуха. Да, множество техники было брошено по причине поломок и нехватки горючего. Но было еще и элементарное неумение правильно использовать силы. Упор, делавшийся в 30-е годы на исключительно отработку наступательной техники при полном непонимании логики оборонительных действий сыграл свою печальную роль.

На этот раз, зная возможное развитие событий, мы поступим иначе. Сталин вновь раскурил трубку и принялся задумчиво расхаживать по кабинету. Танков нам вполне хватит тысяч пять — шесть. Только это будут совсем иные танки. До четырех тысяч Т-34 для маневренного боя и подавления пехотных атак, и тысячи две тех самых монстров ПБ-1, созданных по стандартам будущего. Эти понадобятся для опрокидывания вражеских танковых прорывов и разгрома их укрепрайонов. Если немецкая техника будет соответствовать той истории, а пока все данные разведки подтверждают именно это, то защиты от этого "лома" у немцев просто не будет. Проведенные испытания показали, что ПБ совершенно неуязвим для наличествующих немецких танковых орудий, включая знаменитую "ахт-ахт". В то же время его собственный выстрел из 107-мм орудия легко способен пробить броню даже еще не существующих "Тигров" и "Пантер". При этом существовало еще несколько тысяч старых танков и танкеток, выпущенных еще до 35-го года. Но лишь их малая часть предназначалась для непосредственного использования. Прочие же уже массово переделывались в некое подобие тех легкобронированных БМП, о которых рассказывал Алексей. для этого от танка использовалось лишь несколько модифицированное шасси, все прочее шло на переплавку. Хотя нескольких сотен устаревших танков ждала иная судьба. Если все сложится. Как задумано, то эти танки окольными путями, так чтобы никто не подумал на СССР, окажутся несколько позже в Японии и немного попортят крови американцам. В конце концов, они первыми отказались от полноценного сотрудничества и все больше играют в свою игру, в которой СССР отводится роль катализатора американской экономики, но никак не партнера. Последние заявления Рузвельта вселяют некоторое беспокойство, да и данные разведки говорят о том, что идеальным для себя вариантом политики и крупный бизнес США видят жесточайшую войну в Европе, в которой Америка будет всячески помогать проигрывающей стороне, максимально затягивая ход войны и зарабатывая баснословные прибыли на поставках военной и промышленной и продовольственной помощи. А для себя в качестве закрепления доминирующих позиций в мире они уже врага выбрали. Это будет Япония. Таким образом, США надеются стать главной силой в мире, без которой не может быть решен ни один вопрос.

По орудиям и минометам тогда был почти паритет при некотором превосходстве СССР. Почти шестьдесят тысяч орудий и минометов у нас против чуть менее пятидесяти тысяч у немцев. Вот только паритет этот оказался в той истории кажущимся. В первые месяцы почти панического бегства на многих участках фронта немцам досталось немало наших орудий и складов с боеприпасами. Так что на практике соотношение вышло совсем иным, кратным в их пользу.

На этот раз все должно быть иначе. Количество орудий также было несколько сокращено в пользу изменения их структуры. Уже начато серийное производство самоходных САУ-85 и САУ-100, уменьшено количество знаменитых в ту войну сорокопяток в пользу меньшего количества орудий более серьезного 57-мм калибра. Увеличено количество минометов. Противотанковые ружья будут заменены на наконец-то получившиеся у конструкторов и технологов "трубы" одноразовых гранатометов. Справились все же ученые с кумулятивным снарядом, молодцы, надо будет наградить, как только снимем завесу секретности. Кстати, и термобарические заряды ученые, понявшие суть даже дилетантских описаний Алексея, обещают создать в самые ближайшие месяцы. До начала войны должны успеть. Из отходов "проекта 00" уже массово производятся сердечники для бронебойных снарядов. Начато серийное производство знаменитых в той истории "Катюш", причем, сразу в модифицированном виде. Теперь боевые части ракет могут меняться под различные цели и задачи довольно оперативно, а мощность залпа, скорость ракеты и максимальная дальность полета существенно возросли.

Удалось создать более или менее адекватное немецкому "ахт-ахт" зенитное орудие, а также скорострельные зенитки меньшего калибра, но существенно большей скорости и интенсивности стрельбы. Для немецкой авиации это должно оказаться неприятным сюрпризом.

Кстати, об авиации. Сравнивать голые цифры накануне войны в отношении авиации просто бессмысленно. Ну что может сказать о соотношении сил информация о наличии у СССР 10 743-х самолетов против всего 4 950-ти у немцев. Да тапками закидаем и на Берлин попрем. Примерно так, видимо, и рассуждали генералы и маршалы в той истории. А что получилось на самом деле? Когда первый раз Сталин услышал о том, что за первые месяцы боев было потеряно почти девять из десяти самолетов, причем большую часть из них просто расстреляли и разбомбили на аэродромах в первые дни войны, он едва нашел в себе силы, чтобы тут же не подвести под расстрел все командование ВВС уже в этом времени. Слава богу, остыл и сообразил, что вина этих военачальников хоть и велика, но не определяющая. И вполне хватает времени на то, чтобы тщательно со всем разобраться и не рубить с плеча. Да и не виновных надо искать, а делать все, чтобы именно немецкая авиация на этот раз не могла высунуть носа из тыловых аэродромов. А для этого надо всего лишь не допустить разгрома в первые дни, тщательно готовить полевые аэродромы и аэродромы подскока, оборудованные капонирами, иметь полные комплекты запчастей. Ведь во многом, как он понял, слабая надежность нашей авиатехники в первые годы войны объяснялась именно тем, что надо было во что бы то ни стало гнать количество. Никакого времени и ресурсов на обеспечение надежности деталей и качества сборки уже не оставалось. Если бы большая часть самолетов, имевшихся на июнь 41-го, была ба сохранена. Даже если бы размен в первые месяцы наших самолетов и неопытных летчиков на немецких пилотов, массово прошедших Испанию и Францию, поднаторевших на боях с англичанами, был бы два к одному, то ни о каком бы господстве немцев в воздухе речи бы не было. А все новые поступления техники в войска проходили бы в плановом режиме и имели бы полный контроль качества. Это, пожалуй, самое важное. Приятно, конечно, что и качественно состав авиации будет на этот раз иной. Почти тысяча новейших истребителей с мотором водяного охлаждения И-17, вместо морально устаревших "Ишачков", вдвое больше высотных истребителей МИГ-3, несколько сотен пикировщиков ПЕ-2, модернизированные штурмовики ИЛ-2. Доводится до ума высотный и дальний бомбардировщик, который еще даже не получил своей маркировки. В серию его обещают запустить не позднее осени. В прошлый раз такого типа самолетов у СССР вообще не было в начале войны. А теперь мы еще посмотрим, как будет крутиться Гитлер при регулярных бомбежках Берлина.

И все же главным была не техника, а организация войск и взаимодействия между различными родами войск и различными войсковыми соединениями.

В целом, Сталин чувствовал удовлетворение складывающейся ситуацией. Он уже хотел переходить к другим темам, но вспомнил про флот. В прошлый раз флот так и не смог сыграть большой роли в ходе войны при всем героизме советских моряков, проявленных на полях сражений. Балтийский флот фактически оказался запертым в Финском заливе, Черноморский был почти вдребезги разбит постоянными налетами немецкой бомбардировочной авиации, Северный флот едва справлялся с защитой побережья и помощью в проводке караванов из Англии и США.

Сталин понимал, что флот такая структура, что в отличие от танков или авиации, его за несколько лет существенно не изменить. А, поговорив с Алексеем относительно того, каким будет выглядеть флот через десятилетия, понял, что и не стоит особенно торопиться. Важнейшими изменениями были достройка одного линкора, оснащение всех кораблей более совершенными системами ПВО и радарами дальнего обнаружения противника. В этой области был достигнут по-настоящему серьезный прорыв. Спасенный Алексеем от ареста Аксель Иванович Берг, которому вместо трехлетнего вынужденного простоя в его истории, были представлены все возможности и ресурсы для работы, как и указания перспективных направлений поиска решений, справился на отлично. Уже сейчас большая часть кораблей, как и наземные системы ПВО были оборудованы довольно мощными радарами. Жаль, что на истребители разработать мини-радары уже не успевают. Еще несколько лет, как минимум. Просто нет необходимой элементной базы. Все еще производится на лампах. Хотя разработки кристаллических полупроводников идут полным ходом.

Впрочем, он не совсем прав. В функциях флота будут и серьезные стратегические изменения. Во-первых, Балтийский флот должен встретить начало войны в Рижском заливе и его окрестностях, тем самым сохранив свободу маневра и поддержав оборону Латвии при первом ударе. Во-вторых, Черноморский флот, получив относительную защищенность от авианалетов, должен проявлять большую активность и постоянно тревожить немцев и румын на их территории. В том числе затрудняя отправку нефти в Германию.

Ладно, с этим вопросом ясно. Если сможем на этот раз предотвратить предательство, то нерешаемых проблем в области обеспечения войск не видно. должны справиться со всеми задачами.

Гораздо опаснее выглядит внешняя ситуация. На востоке не решен вопрос с Японией, крайне противоречивую позицию занимает Англия, такую же США, есть вопросы по Турции.

Сталин распорядился принести чай с лимоном и продолжил анализировать накопившиеся проблемы.

Глава 64. Бремя одиночества. Часть 3.

Итак, внешняя обстановка. А она далеко не так проста, как кажется. Слишком много различных интересов завязывается сейчас в единый узел, чтобы можно было легко спрогнозировать поведение Игроков в грядущих событиях. Ясно одно, уже практически все силы, кроме самого СССР сделали ставку на войну. Англия стремится упрочить свое положение в мире, уничтожив военную силу континентальной Европы насколько это возможно. Причем, желательно чужими руками. Впрочем, это неудивительно. "Джентльмены" всегда предпочитают действовать из-за кулис, ограничивая свое прямое участие лишь необходимым минимумом. При этом, имея в своем распоряжении многочисленные колонии по всему миру, Англия является по своей сути Игроком номер один на европейском континенте.

Ее слабость только в одном. Малая территория метрополии. Главной угрозой для нее является быстрый конфликт с переносом на территорию островов, что может не позволить успеть подтянуть колониальные резервы. Отсюда и ее главная линия обороны — мощный флот, способный предотвратить высадку десанта на острова и обеспечить бесперебойную связь с колониями.

В истории Алексея Гитлер так и не решился на высадку десанта. А массированными авиационными налетами, морскими дуэлями линкоров и крейсеров, как и постоянной многолетней охотой на суда подводных лодок гросс-адмирала Дёница он так ничего и не добился. Вряд ли стоит надеяться на то, что на этот раз история будет развиваться иначе. Разве что та самая записка насчет Дюнкерка как-то сработает, но принципиально это ситуацию не изменит. А нам жесткая схватка между англичанами и немцами очень пригодится. Чем больше они сил потратят на борьбу между собой, тем легче будет Союзу. Тем больше времени удастся выиграть для собственного рывка вперед на основе послезнания. Еще лет десять, и нас никто не догонит.

Сталин опять принялся мерить ногами кабинет, так ему было легче думать.

Другим фронтом, на котором немцы и англичане вцепились в том мире друг другу в глотку, была Северная Африка. Но, как рассказывал Алексей, эта война больше походила на рыцарский турнир или игру, не имея по жестокости борьбы ничего общего с тем, как шли бои на Восточном фронте. Целью Гитлера в этой африканской войне был захват Суэцкого канала для предотвращения поставок из английских колоний. Необходимость для англичан обходить на пути в Европу всю Африку не только существенно увеличивала маршрут, но и делало поставки существенно рискованнее. Все же немецкие подлодки в Атлантике резвились достаточно активно и успешно. А на полноценное военное сопровождение колониальных конвоев не хватит сил даже у английского Гранд Флита. Это не между островами и США ниточку протянуть.

Но в той истории сил у немцев на это не хватило. Атака с одной стороны, со стороны Ливии никак не мешала постоянному подвозу боеприпасов, людей и прочих ресурсов по Каналу, что ставило англичан если не в преимущественное, то уж точно в равноправное положение. Кроме того, жестокий и масштабный характер войны с СССР не позволял Гитлеру отвлечь на африканскую компанию сколько-нибудь серьезное количество собственных войск. В результате ни одна из сторон, не имея шансов на решающую победу, скорее имитировали войну, гоняясь друг за другом по ливийским и египетским пустыням , нежели реально вели ее на уничтожение.

Можно ли что-то предпринять в этом плане, чтобы сместить положение с точки равновесия? Очень может быть, что и да. Только надо обеспечить два дополнительных фактора. Во-первых, надо как можно быстрее завершить конфликт между Германией и СССР. Если это произойдет быстро и закончится достаточно серьезным разгромом передовых немецких частей, то это наверняка охладит пыл Гитлера продолжать попытки бодаться с СССР. С другой стороны быстрая победа СССР позволит не переносить войну на территорию Германии, по крайней мере немедленно. Можно будет сделать вид, что агрессор, получив быстро и уверенно по рогам, все понял, и счесть произошедшее ошибочным конфликтом, переведя стрелки и ответственность на каких-нибудь генералов Вермахта. К тому же всегда можно назвать мир перемирием. Это сделает незадействованными в деле десятки немецких дивизий, которых надо чем-то занимать. И Африка будет здесь очень кстати.

Во-вторых, стоит задействовать Турцию. Если параллельно с немцами из Ливии ее войска ударят на юг через Сирию и Палестину с выходом на Канал с востока, то англичанам будет в разы труднее его защитить. А мы в этом деле ничего практически не теряем. Интересов в районе Суэца у нас нет и не предвидится, более того, сам Канал нам скорее вреден, чем полезен. Для СССР гораздо перспективнее смотрится постройка мощного железнодорожного сообщения с юга Ирана на север и дальше по берегу Каспия в Европу по территории нашей страны.

Да и закончить все разговоры насчет Израиля в Палестине не помешает. Он только будет конкурировать с нашим Крымом и вносить разброд и шатание в умы советских евреев. А турки, заняв Палестину, вряд ли кому ее отдадут, тем более, что Англия уже не сможет больше настаивать на своем.

Вот только как обеспечить участие Турции в войне лишь в одном, безопасном для нас направлении. Здесь есть над чем подумать и кого озадачить. Сталин подошел к столу и сделал ряд пометок в журнале на эту тему.

Как только англичане проиграют битву за Суэц, настанет время для совместного советско-иранского освободительного похода в Индию. К этому времени восстание там уже должно быть подготовлено должным образом.

Сталин сделал еще ряд пометок. В принципе служба Артузова этим вопросом озадачена давно, еще со времен договоренностей с шахом, но теперь наступает время для более плотного контроля обстановки.

Так, я Европой все более или менее ясно. Никакой иной реальной силы, кроме Германии и Англии там нет и не предвидится. Вот и путь дерут друг другу глотки до полного уничтожения.

Япония. Вот еще одно направление постоянной головной боли. Оно, конечно, прекрасно, что своевременное присоединение Монголии к СССР позволило избежать прямого военного конфликта, который случился в том мире в районе Халкин-Гола. Но есть в этом и свои минусы. Не получив должным образом по шее, самураи все еще считают себя великими завоевателями, а Хасан могут рассматривать как крайнее недоразумение. И без того, чтобы понять нашу истинную силу, они на нормальный разговор не пойдут. Другое дело, что если они не взбрыкнут до начала войны с Германией, то потом быстрый, решительный и жесткий разгром немцев будет для них серьезным основанием для миролюбия. Впрочем, от них потребуется не только и не столько миролюбие, сколь полное согласие с советской позицией. А это обеспечить будет на порядок сложнее. Ведь нам точно стоит перекроить этот регион совершенно иначе, нежели это случилось в истории Алексея. Во-первых, Корею стоит включить в состав СССР. Разумеется, полностью добровольно. Они прекрасно ассимилируются и быстро становятся нормальными русскими. Алексей это тоже подтверждает. Трудолюбивы, неприхотливы. Проблем не создают. А вот Китай лучше разделить на две части. Манчьжурию, возможно, стоит оставить Чан Кайши, а при нем императора Пу И, без власти, но выполняющего символическую функцию преемственности. А в Южном Китае пусть господствуют коммунисты Мао и Дэна. Кстати, Дэн Сяопина надо бы активнее поддержать и установить с ним прямые контакты. Судя по тому, что ему удалось сделать той истории, он, безусловно, великий руководитель. Пусть будет при Мао серым кардиналом, не позволяя тому впадать в идиотские крайности.

И все эти планы явно не вызовут восторга в Японии. Настолько, что не исключен прямой конфликт. Значит надо что-то придумать, чтобы уход из Манчжурии и Кореи не стал бы для Японии потерей лица. Надо дать что-то взамен. И очень существенное. Что бы это могло быть, Сталин пока не придумал, но обязательно придумает. Например, поможет не проиграть войну США. А как, это уже дело техники.

Проблема их войны с США остается. Как рассказал Алексей, начнут ее японцы, но вынужденно. США предъявят им ультиматум немедленно покинуть все захваченные территории в ЮВА, причем в настолько грубой форме, что японцы просто не смогут ничего урегулировать, хотя оттянуть начало войны попытаются.

Для СССР очень важно, чтобы Япония эту войну не проиграла или по крайней мере не проиграла быстро и с разгромным счетом. В мире Алексея они проявили себя ценнейшими специалистами, доводящими любое изобретение до технологического и технического совершенства. И этим они прекрасно дополняют СССР. Русский человек по своей натуре прекрасный изобретатель, но ему претит изо дня в день делать одно и то же и вылизывать мелкие недочеты. Зато именно в этом сильны японцы. А те же китайцы являются превосходной рабочей силой. Если их держать под постоянным контролем тех же японцев, то они и халтуру гнать не будут, и объемы дадут любые необходимые.

Да, может получиться целая производственная цепочка.

Значит, после войны Япония должна умерить именно свой военный дух, а всю энергию направить в мирное созидательное русло. И здесь им явно потребуется помощь.

В идеале, — Сталин даже прищурился от того, как бы хорошо получилось, — нам надо, чтобы Германия победила Англию и полезла войной на США. А США, не выдерживая полноценной войны на два фронта, обратились бы к СССР за помощью. Тогда был бы шанс разменять реальную военную помощь против Германии, нам все равно сильная Германия под боком не нужна, на согласие прекратить войну с Японией. При этом именно мы бы определяли условия, на которых это прекращение войны было бы достигнуто.

Их этого следует то, что на момент подписания мира Япония должна находиться на грани поражения, но еще держаться. При этом у США тоже не должно хватать сил на то, чтобы Японию дожать до победы.

Сами США, активно втягивающие в войну весь остальной мир и пытающиеся на ней вылезти из глубокого кризиса и неплохо подзаработать, должны получить для себя то, что готовят другим. Пусть варятся в собственном соку на своем континенте, изображая из себя регионального лидера обеих Америк, но не больше. Никакой гегемонии и однополярности.

Да, мысль определенно хороша. Теперь, когда стратегия поведения и главные цели в голове у Сталина сформировались, пусть и лишь на самом высоком уровне, требующем дальнейшей проработке, он уже мог позволить себе и посоветоваться с другими. С тем же Алексеем, например.

Кстати, об Алексее стоит подумать отдельно. Очень уж непростое у него к Алексею отношение. Нет, информации, которую выдавал этот странный пришелец, Сталин научился доверять давным-давно. Да и в лояльности и простой человеческой порядочности совершенно не сомневался. А вот как человека не понимал.

Алексей резко отличался от всех, кого Сталин видел за свою довольно длинную жизнь, кого научился распознавать и кем научился отлично управлять.

Кем-то двигал страх и желание быть всегда на стороне сильного лидера. Этих было большинство. Таких людей всегда требовалось держать в некотором напряжении, чтобы страх совершить ошибку всегда гарантировал их лояльность.

Некоторые в любом деле прежде всего преследовали личный интерес. И не важно, проявлялся он в карьерной или материальной области. Этими людьми двигала жадность. Управлять этими было еще проще, расставляя для них понятные границы проявления и удовлетворения такого интереса. Главное было плавно тормозить их амбиции, когда они реально достигали пределов своего профессионализма. Для этого надо было всего лишь вовремя показывать им, что с большим они просто не справятся и выказывать им поддержку на занимаемом сегодня месте.

Изредка встречались подлинные люди идеи, которые готовы были отстаивать ее даже с риском для самих себя. Тут всегда приходилось делать выбор. В идеале Идея была правильной и тогда людей можно было использовать и в хвост и в гриву, лишь периодически поощряя, показывая ценность их работы и слегка указывая нужное направление движения. Если Идея была неправильной, то естественной была попытка переубеждения с целью сделать таких работников своими преданными сторонниками. Иногда получалось, и в этом случае более идейных и убежденных сторонников было трудно найти. Наконец, при неудаче такие люди становились идейными врагами и подлежали уничтожению.

Еще проще работать было с обывателями. Среди них встречались люди всех предыдущих трех типов, но с настолько слабым их проявлением, что они легко поддавались даже самому легкому давлению.

Алексей не походил ни на один из таких типов. Он был активен, но не амбициозен. За всеми его словами и действиями вообще не угадывалось ничего лишнего. Страха он из-за своих удивительных способностей в этом мире был полностью лишен. Никаких личных устремлений не проявлял, даже скорее сторонился всего, что могло бы их выказать. То ли это была такая маска, за которой он прятал что-то глубоко внутри себя, то ли это было полнейшее равнодушие к любым материальным, да и моральным стимулам. Его как бы вообще в этом плане не существовало. Да и в плане Идеи он вел себя очень странно. С одной стороны, иногда спорил до хрипоты даже с ним, Сталиным. И далеко не всегда безуспешно. Порой ему удавалось находить такие аргументы, что самому Сталину никогда не пришло бы в голову рассматривать проблему под таким углом зрения. С другой стороны, он никогда не держался за правильность своего мнения, довольно трезво оценивая силу встречной аргументации и спокойно принимая правильность позиции оппонента. Но это не было и безответственностью или следствием равнодушного отношения к результату. Результат ему был важен и даже очень. Вот только лежал он за пределами всего, на что сам Сталин был способен повлиять.

Точнее не так. Сталин либо мог добиться того результата, который Алексею казался важнейшим и необходимым, либо отказаться от этого. Но повлиять на его отношение к этому Сталин не мог. Отчего Алексей на протяжении всех прошедших лет оставался для Сталина своего рода загадкой. Он одновременно и нервировал его, оставаясь подчеркнуто независимым, и радовал своей помощью, которая уже оказалась неоценимой, и все больше становился для него этаким наркотиком. Без обсуждения с Алексеем, часто наедине, каких-либо сложных вопросов, Сталин уже очень давно решений не принимал. При этом он всегда принимал их сам, но абсолютно лишенная всяческого подобострастия независимая позиция Алексея позволяла Сталину всегда беспристрастно оценить это решение со стороны. И иногда увидеть очень серьезные дефекты, способные привести к принципиальным ошибкам.

Однажды он даже спросил Алексея впрямую, почему он никогда не проявлял ни в чем своего личного интереса. Даже к наградам относился внешне уважительно, но подчеркнуто равнодушно. Самое удивительное, что Алексей не стал отпираться и подтвердил, что все так и есть. Но вот его ответ о причинах такого Сталина просто поразил. Алексей сказал, что находясь в этом странном положении практически голого разума, он понял, что все личное лишь уводит человека от истины, расставляет границы, не пускающие человека к создателю. И чем больше таких границ, тем дальше человек от Бога в своем сознании. В своем мире он не мог себе этого позволить. Слабость и зависимость физического тела от внешних обстоятельств, интересы, связанные с благополучием собственной семьи, необходимость постоянно подстраиваться под общепринятые условия и правила, все это существенно мешало. Здесь же он от всего этого свободен. Семья спит в безопасности, тело неуязвимо, есть — пить не просит. Ничего материального он с собой в свой мир захватить не в состоянии. Так ради чего тогда отделять свой интерес от единственного, имеющего настоящее значение — обеспечить с помощью этого мира выживание собственного?

И тут Сталин понял, что фактически их отношения были странным союзом двух независимых одиночеств, при том, что один обладал всей полнотой власти, а другой даже отсутствием ее тени. При том, что для одного это был его мир, лежащий огромным грузом на его плечах, а для другого такой же мир на плечах, но другой, по странному велению судьбы кинутый ему на плечи и тесно связанный с этим миром.

А может и не стоит ломать себе над этим голову? Может стоит просто принять все, как есть и пользоваться подарками судьбы, тем более, что их не мало? В конце концов это даже приятно иметь в полностью подконтрольной среде некий независимый, но дружески настроенный элемент. Да, пожалуй, так будет лучше.

Глава 65. Взгляд на ситуацию из Берлина.

Примерно в то же самое время, когда Сталин на ближней даче в тишине размышлял о перспективах изменения в мировой ситуации, теми же самыми вопросами задавались и в совершенно иных местах.

Пятого января состоялось совещание у Гитлера с целью уточнения последних моментов перед началом европейской экспансии. На этот год у Германии были намечены очень серьезные планы.

Первый их этап никаких принципиальных вопросов не вызывал. Занятие территории Голландии, Бельгии, Дании и Норвегии было тщательнейшим образом спланировано и подготовлено изнутри. Швеция недавно неофициально подтвердила готовность к дружественному нейтралитету, который по сути был союзническим договором, исключавшим разве что прямое участие в боях за границей шведских войск. В остальном страна ради сохранения своей официальной независимости готова была на все. Даже на массовые поставки любых требуемых рейху товаров по минимальным ценам и с хорошим кредитом.

Чуть больше опасений у Гитлера вызывала Бельгия. Сомнений в том, что немецкие войска в случае чего сомнут бельгийскую оборону в момент, у фюрера не было никаких. Но какие-то военные действия все же ожидались. Тем более было до конца не понятно, какое непосредственное участие в этих событиях могут предпринять Франция и Англия. А еще легкой занозой в голове Гитлера постоянно сидело упомянутое в том неожиданном письме Сталина название бельгийского городка Дюнкерк. Он до сих пор не понимал, что имел в виду советский руководитель, но к подобным странностям относился крайне серьезно. Гитлер сам был в значительной степени мистиком, а потому прямое указание на какие-то вероятные события в будущем воспринимал далеко не как какой-то курьез.

Все вышеназванные направления движения Германского Рейха к статусу Еврорейха входили в единый разрабатываемый план "Гельб", итогом реализации которого должна была стать победа над Францией.

Этот план предусматривал наступление основных сил немецких войск (2 группы армий в составе 5 армий и танковой группы при поддержке 2 воздушных флотов) на фронте от Северного моря до южной границы Люксембурга через территорию нейтральных государств Нидерландов, Бельгии и Люксембурга.

Направление главного удара намечалось южнее Льеж-Шарлеруа с форсированием р. Маас у Динана и Седана и последующим выходом главной группировки к нижнему течению р. Сомма, разгромом англо-французских войск и успешным завершением войны на Западе.

Начало наступления планировалось еще на 12 ноября 1939, но затем сроки начала операции переносились около тридцати раз. Существенно менялся и сам план.

Первоначально он назывался план ОКХ, за основу которого был взят план Шлиффена 14-го года. Однако, первоначальный план ОКХ не ставил перед собой особо серьезных задач, например, победу во Фландрии, а предполагал установление позиционного фронта вдоль реки Сомма. Но затем амбиции Рейха существенно выросли и план стал включать в себя уже выход к Ла-Маншу.

Однако, и этот план не устроил фюрера. Кстати, именно ход обсуждения этого плана и его множественная переделка в существенной степени демонстрируют тот факт, что Гитлер на самом деле обладал отличным стратегическим мышлением. Именно он раскритиковал попытку повтора с несущественными изменениями плана Первой мировой. К подобному развитию ситуации его англо-французские оппоненты не могли не быть готовыми. Ведь линия Мажино вдоль франко-бельгийской границы гарантировала если не безопасность Франции, то, как минимум, серьезные трудности для атакующего. А потому именно территория Бельгии предполагалась всеми участниками, как вероятная зона боевых действий. А потому Гитлер потребовал представить новый план, который стал бы неожиданным для противника.

И такой план был разработан начальником штаба группы армий "А" Эрихом фон Манштейном. Манштейн сделал вывод, что лучше нанести главный удар через Арденны в направлении Седана, чего союзники никак не могли ожидать. Основной идеей этого плана было "заманивание". Манштейн не сомневался, что союзники обязательно прореагируют на вторжение в Бельгию. Но, разворачивая там свои войска, они потеряют на какое-то время свободный резерв, загрузят до отказа дороги, а главное, ослабят "скольжением на север" оперативный участок Динан — Седан.

Но и этот план встретил сопротивление штаба сухопутных войск, который счел его невозможным по причине плохой проходимости техники в горах. Тем не менее Гитлер был оповещен о наличии плана Манштейна, хотя и с критическими замечаниями.

В итоге основным все же был признан план ОКХ, получивший название "Гельб", но в него были внесены существенные изменения, предусматривающие параллельную активность в Арденнах с упором на главный удар именно войсками группы армий "А".

Затягивание с принятием окончательного решения сильно беспокоило Гитлера. Он буквально чувствовал, что задержка с началом операции может быть воспринита оппонентами как нерешительность и неуверенность в собственных силах, а потому вызвать игру на опережение. К концу 39-го года Гитлер уже начинал нервничать и торопить свой генералитет. Его главные опасения вызывала безопасность Рура, являвшегося главной ресурсной базой Рейха. Он всерьез опасался возможной атаки англо-французских войск в этом направлении. В случае аннексии Рурской области рейх был бы обречен. А потому Гитлер нестаивал на игре на опережение. Еще в конце 39-го года в одной из своих директив он писал:

"Я решил, не теряя более времени, перейти в наступление. Дальнейшее промедление не только повлечет за собой прекращение бельгийского и, вероятно, голландского нейтралитета, чем не преминут воспользоваться союзники, но и дальнейшее наращивание военной мощи противника, что подорвет веру нейтральных государств в окончательную победу Германии и значительно усложнит вступление Италии, как полноценного союзника, в войну"

Текущее совещание должно было поставить окончательную точку в обсуждениях всех оставшихся нерешенными вопросов, а сам представлен на окончательное утверждение фюреру к концу января текущего года.

Оговоримся, что в последующем план "Гельб" перенес еще не одно изменение, прежде, чем воплотился в реальность, но на момент январского совещания в Ставке Гитлера он был именно таковым.

С обсуждением плана "Гельб" совещание покончило довольно быстро. Общие цели и задачи были понятны, противоречий особых не существовало, а потому Гитлер поручил закончить детальную разработку плана в кратчайшие сроки и провести по итогам военно-штабные игры.

Но на этом совещание не прекратило свою работу. Гитлер посчитал довести до собравшихся более долгосрочную стратегию Рейха.

— У меня нет никаких сомнений в том, господа, что обсуждавшийся здесь план будет полностью выполнен войсками нашего вермахта в самые сжатые сроки. Следующий за ним этап понятен и очевиден. Мы должны разгромить Францию, являющуюся нашим единственным серьезным противником в континентальной Европе. Уверен, что нам под силу справиться и с этой задачей. Можете ничего не говорить. Настоящий вопрос не в этом, а в том, что делать дальше.

Напрашивается вывод о том, что следующим объектом поглощения должна стать Англия. Победив ее Рейх не только уничтожит старого врага, но и окончательно освободится от гнета того унижения, что испытала наша страна по итогам Великой войны.

Однако, сделать это будет совсем не просто. Сила англичан не в территории и не в сухопутных войсках, она в первую очередь в ее флоте и гигантских колониях по всему миру. Кроме того, сила Англии в ее золоте и контроле финансов по всему миру. Даже захватив острова, мы не победим Англию окончательно.

Мы должны тщательно просчитать все возможности и спланировать эту войну так, чтобы не упустить инициативу и решить вопрос окончательно. А для этого нам надо сначала максимально ослабить Англию, лишить ее маневра, связей с колониями. Но и это не все. Нам крайне важно провести соответствующую подготовку наших войск. Сегодня в германии еще слишком много англофилов, считающих британцев братским народом. И это тоже один из самых печальных итогов той войны. Враг захватил не только наши земли, не только украл наше золото. Он унизил нас, внедрив в сознание миллионов немцев миф о том, что Германия не ровня Англии. А между тем историческая правда в другом. Это Вильгельм Аранский с помощью немецких штыков захватил Англию. И вместо благодарности мы имеем откровенную враждебность.

Она понятна. Британия не терпит конкурентов своему господству. Но мы покажем ей, как она ошибается. Она уже ошиблась, когда скупила у США все долги Германии, думая, что этим сможет удержать торжество арийской справедливости. Мы уничтожим ее вместе со своими долгами. Нация торгашей и ростовщиков никогда не будет править нацией воинов. Мы построим наш величайший тысячелетний Рейх, в котором не будет места евреям-ростовщщикам, захватившим власть в Британии. Во главе общества должны стоять воины, а не торговцы. И так и будет.

Мы захватим Францию, мы объединим под собой всю Европу и тогда мы нанесем по Британии смертельный удар. Но не впрямую, мы ослабим ее, мы приведем империю к упадку, мы заставим их потратить свое золото на выживание. И только после этого нанесем решающий удар.

Гитлер взял паузу и выпил воды, заодно немного успокаиваясь. Его сумасшедшая энергетика требовала выхода, а потому он даже в своем кабинете начинал вещать, как на многотысячном митинге. Все присутствующие давно к этому привыкли, а потому сидели молча с внимательным выражением на лицах. Продолжил Гитлер уже спокойнее.

— Мы должны уже сейчас, не забывая о насущном моменте и первоочередных задачах, планировать будущие победы. И начнем мы с Африки. Мы должны прервать все английские каналы снабжения. Для этого мы высадимся в Северной Африке, где-нибудь в Ливии или Тунисе. Мы пойдем на Каир, а дальше захватим Суэц. Мы захватим Гибралтар и полностью освободим средиземноморье от английского присутствия. Два этих пункта, Суэц и Гибралтар, должны стать нашими ключами к победе. Без них рухнет весь британский Ближний Восток. Вы должны уже сейчас начать разрабатывать эти планы, чтобы в нужный момент мы вдохнули в них жизнь. А потому:

— Риббентроп. Вам поручается склонить Турцию к сотрудничеству в деле атаки на Суэц, а в идеале обеспечить ее полноценное участие в нашем Пакте. Можете обещать ей что-угодно, даже Ирак, только добейтесь успеха. Кроме того, Вы должны склонить к сотрудничеству Испанию. Пока каудильо на это не пойдет, но после поражения Франции все изменится. Как минимум, он обязан пропустить наши войска на Гибралтар. Да и первую высадку в Африке должен сделать наш друг дуче. Пусть обеспечит нашим победоносным войскам хороший плацдарм.

— Кейтель. На Вас военное планирование всех операций и расчет потребных средств.

— Адмирал Канарис. На Вас все информационное разведоветельное обеспечение. Я постоянно должен знать, что происходит в странах, которые могут быть задействованы в операции и в самой Британии. Я знаю, что Вы с симпатией относитесь к англичанам, но уверен, что Ваша преданность идеалам Рейха превыше всего. На так ли?

— Яволь, мой фюрер. Я действительно не очень позитивно смотрю на перспективы жесткой войны с Англией, но лишь потому, что вижу множество проблем. А сердце мое принадлежит Великой Германии.

— Хорошо, дальше. Денниц. Я очень рассчитываю на то, что Ваши бравые подводные кригсмарине обеспечат англичанам хорошую трепку и заставят себя уважать. Они должны если не блокировать морские пути Британии, то, по крайней мере, заставить их вовсю нервничать и совершать ошибки. Атлантика должна быть нашей.

— Геринг. Вам совместно с Функом надлежит обеспечить производство всего необходимого для нашей армии и финансирование этого производства.

— Ну а Вы, дорогой Геббельс, должны выбить из наших немцев эту еврейскую ложь о братстве английского народа немецкому.

Всем все понятно? Первые наброски жду от всех через два месяца.

А теперь о самом важном. Что каждый из Вас может сказать о Советах? Как вам понравилась их финская операция? Слабы они или только пытаются казаться слабыми и невыразительными. Что вообще у них происходит. За последние годы они скупили в Америке столько заводов, что хватило бы на всю Европу. И деньги у них не перестают водиться. Я уже давно не слышал ни от кого из вас о состоянии России. А ведь до нее рано или поздно дойдет дело. Без их продовольственных ресурсов мы не обойдемся. Но для принятия верного решения по ним, нам надо точно представлять, что именно там происходит и что кроется за их показным, но тем не менее отстраненным дружелюбием.

Давайте начнем с Вам, адмирал. Что может сказать разведка?

— Мой фюрер, вот уже несколько лет в России стало невозможно нормально работать. Большая часть из внедренных агентов провалилась. Часть попала под их знаменитые чистки, а с введением этих их родовых паспортов заслать человека от нас практически не возможно. Остается только подкуп. Но на это идут очень немногие и средств эффективного шантажа у нас почти нет. Тем не менее, мы продолжаем работать. Часть наших агентов глубокого внедрения сумели сохранить не только свою жизнь, но и положение в обществе. Они, к сожалению. редко имеют возможность выходить на связь, чтобы не попасться в лапы НКВД и этой их СВК, но работают. По имеющейся у нас информации в последние годы СССР очень здорово изменился. Наблюдается удивительное сочетание репрессий и идеологического сплочения нации, у них даже церковь вошла вновь в фавор. Экономика прет как на дрожжах. Все поступающие из Америки заводы в кратчайшие сроки вводятся в эксплуатацию. Есть множество слухов о создании современных видов вооружения, но ни в полевых частях, ни на парадах, ни даже в финской операции что-либо принципиально нового замечено не было. Разве что, кроме танка Т-34, примерного аналога наших троек и четверок и довольно интересного на их основе вида танковых тралов, примененных в Финляндии. Однако, слухи есть и агенты делают все, чтобы найти их подтверждение.

— Всеми силами, адмирал. Вы можете себе представить то, что мы вдруг окажемся в состоянии конфликта с советами, и при этом не учтем реального положения вещей? Это будет катастрофа. А потому я приказываю бросить все силы на выяснение обстановки. Кейтель, а что можете добавить Вы? Ведь у Ваших офицеров, насколько я знаю, сохранились какие-то контакты с советскими военными?

— Да, мой фюрер. И по моим источникам новое оружие в СССР производится. Но это также на уровне слухов. Никто в действующей армии, с кем мы имеем контакт, его не видел своими глазами. А среди наших знакомцев имеются и генералы.

— Так может быть. Это блеф? Может быть. Никакого чудо-оружия нет и не было. А имеет место не двойная, а тройная игра? Ты слаб, сделай вид, что ты слаб, тогда все подумают, что ты силен? Ведь никакой реальной силы, кроме грамотного планирования и умения торговаться они в Финляндии не показали? Даже по сути пробившись на оперативный простор сквозь линию Маннергейма, они не пошли развивать успех, как вделала бы любая нормальная армия, а опять устроили торг, мало отличающийся от их довоенного предложения. Это сила или слабость?

Гитлер сердитым взглядом обвел сидящих в кабинете. — В общем так. Любой ценой выяснить. Что происходит в СССР на самом деле. Мы не имеем право на ошибку. Представьте себе, что Советы сильны и бьют нам в спину в разгар войны с Англией. Или мы будем вынуждены придти к ним за ресурсами, с чем мы столкнемся. Мы должны знать это наверняка. На этом все, господа, сожжете быть свободны. О любой информации из России докладывать мне немедленно.

Глава 66. Туманы Альбиона.

Первый Лорд Адмиралтейства сэр Уинстон Черчилль воспринял приглашение конфиденциально посетить в воскресенье 14 января 40-го года Виндзорский замок для неофициальной встречи с Его Величеством со смешанным чувством тревоги и ощущения грядущих серьезных перемен. Конечно, ему приходилось бывать в этом замке и раньше, как и иметь честь лично беседовать с Его Величеством. Но никогда прежде эти встречи не были столь таинственно обставлены. Письмо с приглашением было доставлено ему лично в запечатанном чистом конверте, по которому было невозможно определить отправителя. А сам текст отличался максимальной лаконичностью. Ему предлагалось посетить с частным визитом Виндзорский замок к полудню 14-го числа, не ставя при этом никого в известность, а также предприняв разумные усилия для сокрытия цели своего маршрута. Это было непривычно, а потому возбуждало множество различных предположений.

Самое неприятное, что в письме даже не содержалось намека на тему предстоящей беседы. А Черчилль терпеть не мог чувствовать себя не подготовленным. Потому два дня, отпущенных ему до свидания с монархом, он потратил на то, чтобы еще раз проанализировать всю информацию о положении в Британии и в первую очередь в зоне его непосредственной ответственности — Королевском флоте, а также оценить международную обстановку и перспективы ее развития. По своей должности Черчилль обладал почти всей полнотой информации, в том числе и поступавшей по линии британской разведки. Достаточно неплохо, являясь фактическим лидером одной из парламентских партий, владел он политическими раскладами внутри страны. Однако, полного успокоения так и не произошло. Сама таинственность приглашения заставляла его снова и снова размышлять над причинами, побудившими монарха сделать его в столь неожиданной форме. Ведь его должность была в достаточной степени ответственной и публичной, а флот одной из постоянных тем, которыми король интересовался непосредственно, поскольку именно флот обеспечивал величие его Империи. Все это подразумевало возможность его встреч с монархом без каких-либо дополнительных оправданий. Тем не менее, король выбрал столь необычный способ.

Когда в назначенное время дворецкий объявил о прибытии лорда Черчилля и пропустил его в кабинет, все стало на свои места. Расположившись в уютных креслах вокруг низкого столика, в кабинете сидели двое самых могущественных без каких-либо скидок людей Империи. Его Величество Георг, олицетворявший власть явную, и барон Лайонел Уолтер Ротшильд, олицетворявший власть тайную. Насколько велика была эта власть и была ли она большей, нежели власть короля, Черчилль не знал, однако очень хорошо усвоил много лет назад одну простую истину. Среди тех, кто навлек на себя немилость короля, иногда находились те, кому это обошлось без больших последствий. Однако среди не угодивших клану Ротшильдов таковых не было в принципе. И он не знал ни единого случая, когда бы протекция короля или королевы помогла уберечься несчастному от очень серьезных неприятностей. Причем, их большая часть случалась таким образом, что обоснованно показать пальцем на виновника этих неприятностей не мог никто. Или никто не рисковал, что по сути было одно и то же.

— Ваше Величество! Сэр Лайонел!

— Проходите сэр Уинстон, присаживайтесь. Надеюсь, Вы не будете против составить компанию двум таким джентльменам, как мы за бокалом хорошего бренди. Впрочем, как мне помнится, Вы предпочитаете коньяк. Наливайте себе сами, мы тут расположились по-простому, чтобы не надоедать слугам своими занудными разговорами. А они почему-то считают степенность своих действий своего рода обязательным ритуалом, потому постоянно пришлось надолго прерываться и терять нить разговора. И давайте без лишнего официоза.

Черчилль, наливая себе немного коньяка и слушая попутно эти вроде бы мягкие и даже немного ворчливые слова короля, мгновенно насторожился. Уж слишком много нарушений этикета. Такое без нужды не бывает.

— Не нервничайте, сэр Уинстон. Нам сейчас всем придется понервничать, — произнес Ротшильд. Что Вы можете сказать по ситуации в Европе?

Черчилль немного поерзал в кресле, устраиваясь поудобнее, а заодно давая себе пару мгновений собраться с мыслями. Что от него хотят услышать?

— Насколько я в курсе, господа, ситуация разворачивается достаточно серьезная и скоро перейдет в открытую военную фазу. Но это вполне прогнозировавшиеся нами события. Немцы, по всей видимости, заканчивают плановую мобилизацию и готовы атаковать. Первой их целью вполне ожидаемо будет Бельгия. Затем, если их войска действительно так хороши, как о них говорят, на очереди будет Франция.

— Вы считаете, что объединенные англо-французские силы не в состоянии будут отбить их атаки в Бельгии? Или хотя бы создать позиционный фронт, удерживающий их на месте, как это случилось в прошлую войну?

— Такая вероятность, безусловно, есть. И все же нет никакой уверенности в успехе. Прошу простить меня господа, но лучше сказать горькую правду, чем сладкую ложь. Ибо считаю, что наша неготовность к последствиям поражения в Бельгии может сыграть с нами гораздо более злую шутку, чем неприятное мнение такого зануды, как я.

— Безусловно, сэр Уинстон. Только правды мы от Вас и ждем. Тем более, что Ваше критическое отношение к готовности Британии к войне широко известно. К чему, по Вашему мнению, нам стоит готовиться при наихудшем раскладе?

— Я бы рискнул предположить, что в худшем случае Гитлеру удастся захватить почти всю Европу, включая Северные государства.

— И Францию?

— И Францию, Ваше Величество. Я достаточно хорошо знаком с этими надутыми парижскими индюками. Да, у них большая армия, она неплохо вооружена, у них далеко не самая слабая эта их линия Мажино. Но все это ничто по сравнению с тем, что они утратили пассионарность. Видимо, слишком много французов осталось на полях Великой войны, не успев бросить свое семя в почву. Нация фактически выродилась. Эти придурки всерьез с умным видом размышляют о том, что самое страшное в войне не проигрыш, а человеческие потери. При этом у немцев, напротив, униженных результатами той войны, мотивация просто зашкаливает. Они готовы рвать французов чуть ли не голыми руками. И такой настрой в них всячески поддерживается их фюрером и пропагандой.

— То есть, другими словами, в Бельгии на них особой надежды нет? И что нам в этом случае делать?

— Надежды действительно нет. Французы не выдержат серьезного удара и побегут. Наши войска на континенте могут остаться если не в одиночестве, то в неприятной ситуации. Потому следует заранее подготовить флот к эвакуации наземных частей из Бельгии и Франции. Надо лишь уловить момент, чтобы французы побежали первыми и дали нам возможность сохранить лицо, как говорят китайцы.

— А какова вероятность того, что Гитлер обрушится не на Бельгию, а на Советы?

— Пока ничтожна. Для войны с русскими Гитлеру потребуются совершенно иные ресурсы и опытная обученная армия, познавшая вкус побед. Европа для этой практики подходит как нельзя лучше.

— Следует ли Британии опасаться, что после захвата Франции она будет следующей?

— Вы же хотите услышать от меня правду, а не заверение в верноподданнических чувствах?

— Разумеется.

— Британия, безусловно, готова к войне совершенно недостаточно. Я уже неоднократно критиковал беззубые действия Правительства, направленные на удовлетворение запросов немецкого волка.

— Но ведь мы сами приложили руку к его взращиванию!

— Да, но не против себя же, а против русских. Гитлер должен стать нашим копьем, уничтожившим коммунизм. Но для этого мы должны быть сильны настолько, чтобы он даже не помышлял о войне против Англии. А пока ситуация от этого далека. Если на море мы еще можем диктовать свои правила, то на земле, боюсь, скоро будет наоборот. В метрополии просто слишком мало обученных солдат, чтобы не опасаться немецкого десанта. Особенно, когда под властью Гитлера окажется вся Европа.

— Хорошо, к этому вопросу мы еще вернемся. А пока что вы думаете о русских. Насколько они готовы к серьезной войне с Германией?

— Боюсь, Ваше Величество, что степень готовности русской армии будет выше ожидаемой.

— Почему Вы так думаете? Разве их финская операция дает нам достаточно оснований для такого вывода? Или у Вас есть данные, которыми не располагаем мы?

— Нет, данные у нас одинаковые, если только у сэра Лайонела нет своих негосударственных источников информации.

— Увы, мой друг, к сожалению, Советы не та страна, где мои возможности серьезно отличаются от нуля. Кое-что удается добыть через Америку, но опосредованная информация всегда чревата искажениями вплоть до противоположности. Единственно, что мне известно точно, это сколько и каких американских заводов они приобрели, и какие из них запущены в производство по сведениям вернувшихся в Америку после их запуска рабочих и инженеров. Известна потенциальная мощность этих предприятий, как и примерный спектр возможной к выпуску продукции. Но все это наверняка известно и Вам, сэр Уинстон. Однако, извините, я Вас прервал, продолжайте, пожалуйста.

— Хорошо. Да, чего-либо особо выдающегося в Финляндии русские не показали. Все выглядело достаточно просто и даже несколько примитивно. Но в том-то и фокус, что для того, чтобы обеспечить эту простоту и примитивность, русским наверняка потребовалась разработка тщательных планов, детальный сбор разведывательной информации о противнике, точное знание всех его укреплений и слабых сторон обороны. И все это они наверняка проделали. А то, что при этом они практически не подняли никакого шума, что их план удался на сто процентов, говорит о многом. Я даже давал нашим офицерам для развлечения возможность проиграть эту операцию за обе стороны. И знаете, что они сказали? Они в один голос уверяют, что мы не смогли бы даже при идеальном планировании обеспечить столь идеального взаимодействия войск и провести операцию в те сроки и с такими минимальными потерями, как это сделали русские. И это пугает. Но еще больше пугает другое. По иногда просачивающейся информации из Москвы русские активно разрабатывают какие-то новые виды вооружений. В войска пока ни новая техника, ни оружие массово не поступало, но многих офицеров из различных частей то и дело отвлекают на какие-то длительные военные сборы. Вернувшись, они совершенно не склонны что-либо рассказывать, ссылаясь на данную подписку. Ничем иным, кроме как освоением новой техники я не могу это объяснить. При этом самым естественным полигоном для испытания новой техники является маленькая война с заведомо более слабым противником. Но русские почти ничего нового не показали. Танки Т-34, про существование которых мы и так знаем, особо не отличаются от тех же немецких и не дают преимущества. Самоходки на базе того же танка это новинка, но не принципиальная. Саперные машины это новинка, но ими войну не выиграть. На флоте русские не показали вообще ничего, а в авиации ничего интересного или необычного. И вот это настораживает. Или у них ничего нет, а таинственность призвана создать ощущение наличия, чтобы оттянуть участие в европейской войне, то ли, наоборот, это попытка максимально скрыть свою силу до решающего момента.

— И к какому выводу склоняетесь лично Вы?

— Думаю, что скорее сила, нежели слабость.

— Это имеет для нас какое-либо принципиальное значение?

— Безусловно. Если Гитлер решит, что русские сильны, то он может элементарно побояться на них нападать. И тогда он неизбежно будет интенсифицировать войну против нас. Если же решит, что они слабы, то, наоборот, сразу же после Европы займется ими.

— Мы можем как-то повлиять на этот процесс?

Черчилль сидел и все больше не понимал, почему встреча была обставлена такой таинственностью. Весь текущий разговор вполне укладывался в рамки обычного, способного произойти открыто и в гораздо более широком составе. — Нам надо постараться. Но пока в Берлине совершенно не думают о советах. Их сейчас больше волнует Франция и по слухам, что для нас уже неприятнее, Северная Европа, включая Норвегию. Там слишком хорошие руды, чтобы немцы оставили этот вопрос без внимания.

— Ну что же. Ситуация более или мене понятна. Извините нас, сэр Уинстон. В Ваших глазах я вижу отблеск непонимания, почему весь этот разговор происходит при столь странных обстоятельствах. Но это еще был не разговор, а лишь необходимая к нему прелюдия. Настоящий разговор впереди. Вы позволите, Ваше Величество, я начну?

— Конечно, сэр Лайонел, прошу Вас.

— Сэр Уинстон. Как Вы знаете, Британия предполагала грядущую войну и готовилась к ней достаточно давно. Но в отличие от прошлой войны, давшейся нам очень дорого, мы совершенно не планировали и не планируем в этой войне уничтожать цвет британской нации. Мы планировали сделать это чужими руками, участвуя лишь время от времени для обеспечения необходимого баланса сил. Франция должна пасть под сапогом германца, а затем Гитлер и Сталин должны до изнеможения отмутузить друг друга. И всем им должна требоваться Британия для помощи. До относительно недавнего времени все происходило строго по плану. При этом мы вообще оставались в стороне от прожекторов общественного внимания. Американцы оказывали помощь в возрождении немецкой промышленности и одновременно обеспечивали индустриализацию Советам. Частично нашими деньгами, но светились на публике именно они. На них и должна была лечь основная ответственность.

Но некоторое время назад все пошло не так. Сначала у русских неожиданно обнаружились новые ресурсы, позволившие им резко взвинтить темпы закупок оборудования и даже комплектных заводов. У них даже хватило наглости, пользуясь кризисом, завезти себе на работу сотни тысяч профессиональных специалистов из Европы и США.

Черчилль сидел, недоумевая, зачем Ротшильду потребовалось повторять всем известную информацию.

— Подождите немного, сэр Уинстон, я в курсе, что все это Вам известно. Но Вам неизвестно другое. До недавнего времени МЫ ВСЕГДА, — эти два слова были очень четко выделены голосом и интонацией, — четко планировали и затем неукоснительно следовали планам. Несколько лет назад мы по непонятным для нас причинам лишились очень мощного источника информации, в значительной степени обеспечивавшего наш предыдущий успех. И причины этого нам неизвестны. И примерно с этого же времени стало обнаруживаться все большее расхождение между нашими планами и реальной ситуации. Так что с Вашего разрешения я продолжу.

Черчилль задумчиво кивнул, недоумевая, что за источник имел в виду Ротшильд.

— Следом за русскими, чудить начали наши "кузены" из-за океана. Вместо того, чтобы исправно на паях финансировать немецкий проект, они устроили информационную войну в СМИ, в результате которой наши оппоненты в США вышли из проекта, да еще и полностью заставили нас выкупить все уже сделанные ими вложения за нас счет. И отказаться от этого мы не смогли. Они же направили высвободившиеся ресурсы на еще большее укрепление Советов. Таким образом, мы имеем сейчас в лице Гитлера должника, выступая его единственным кредитором. И эта ситуация мне крайне не нравится. Во-первых, потому что у Гитлера может возникнуть серьезнейший соблазн вместо денег расплатиться с нами снарядами и бомбами. Во-вторых, потому, что для возврата наших вложений нам уже требуется не столько взаимное уничтожение Германии и СССР, а победа Германии и уж никак не победа Советов. Но ее победа сделает Германию настолько сильнее, что она опять-таки может захотеть расплатиться с нами по-своему.

Но и это еще не все. Собственно, почему я Вам все это рассказываю, сэр Уинстон. Мы тут с Его Величеством посовещались и поняли, что по всей видимости Чемберлена скоро придется менять. Как Вы знаете он ставленник колониальных администраций, которые совершенно не хотят никакого участия в войне. Разумеется, если возникнет серьезная угроза Метрополии, они никуда не денутся, но желания воевать у них нет. А оттого и позиция премьер-министра видится нам недостаточно энергичной для гарантии успеха британской политики. И не место Чемберлена мы хотим предложить Вашу кандидатуру, сэр Уинстон. Ваш талант политики и стратега нам очень нужен. Как и Ваша преданность Британии. Но даже они не смогут помочь Вам, если Вы будете пребывать в неведении относительно реального положения дел. Другое дело, что определенная информация не должна стать достоянием кого-либо, кроме Вас.

— Ваше Величество, сэр Лайонел, это огромная для меня честь и столь же огромная ответственность. Как перед вами, так и перед Британией. Но я готов ее нести, если вы мне доверите. — Черчилль был крайне амбициозным человеком и все свои прошлые карьерные неудачи воспринимал крайне болезненно. И вот теперь столь мощный рывок на высшую государственную должность. Но одновременно он понимал, особенно после рассказа барона Ротшильда, что его назначение во многом объясняется именно неудачами британской политики в последние годы. И очень может быть, что именно ему придется стать публичным козлом отпущения. Но, даже видя все это, Черчилль не сомневался в своем согласии. Ведь насчет козла, это еще большой вопрос, а его триумф будет уже сейчас. — Я прошу Вас лишь об одном. Пока ведь не происходит ничего катастрофичного прямо сейчас. Я прошу дать мне немного времени на подготовку и выработку плана действий с учетом всего, что Вы мне сказали.

Кроме этого я предлагаю еще две вещи. Первое, немедленно послать Чемберлена к Сталину с предложением заключить соглашение о взаимопомощи в случае начала немецкой агрессии. Во-первых, я сомневаюсь, что Сталин на это пойдет. Но мы должны знать это точно и учитывать в своих раскладах. Во-вторых, если Сталин все же согласится на такое соглашение, то Гитлер точно изберет его для нападения, а не нас. Ну а мы, пока Германия не победит, сможем неплохо подзаработать на поставках Советам помощи.

Второе, почти неизбежно Германия в этом году вторгнется в Норвегию. Связанные союзническими обязательствами, мы будем обязаны ввязаться. Но на суше мы не сможем полноценно противостоять немцам, а потому будем вынуждены уйти. И вина за это падет на Правительство. Не ради себя и своего имени, но ради эффективности дальнейшей британской политики, я прошу Вас, чтобы это произошло при Правительстве Чемберлена. Все это время я готов работать теневым премьером, полностью снабжая вас всей необходимой информацией для своевременного принятия правильных решений, способных исправить положение там, где можно.

Король и Ротшильд переглянулись и синхронно кивнули. — В этом действительно есть смысл. Как в первом, так и во втором. Договорились. Сэр Уинстон. Но Ваше видение стратегии Британии нам хотелось бы видеть в разумные сроки и гораздо раньше, чем отодвинувшееся Ваше назначение. Вам хватит двух месяцев?

— Должно, Ваше Величество.

— В таком случае, соберемся здесь снова через указанное время. А теперь давайте выпьем за успех британской политики и ее новой восходящей звезды, сэра Уинстона.

Глава 67. Проектирование будущего.

— Скажите, товарищ Алексей, а каким бы Вы сделали весь мир, если бы обладали силой Бога? — Сталин с легкой ухмылкой посмотрел на меня и выпустил изо рта ароматное облако дыма. — Только не надо нас уверять в своей приверженности идее коммунизма, Вашу позицию по данному вопросу мы себе представляем. Попробуйте свою фантазию несколько увязать с реальностью и ограничиться сроком в пару десятилетий. За этот срок даже Всевышний не сможет переделать весь мир и все человечество кардинальным образом.

Разговор происходит в конце февраля 40-го года на Ближней даче. Еще по дороге, когда меня вызвали к Сталину, я сидел и мучительно пытался понять, зачем я понадобился вождю на этот раз. Вызов на дачу прямо говорил о том, что скорее всего никакого многолюдного совещания не предвидится. Такие мероприятия Сталин всегда проводил только в Кремле. Но и на приглашение к совместному отдыху вызов никак не походил. И дело даже не в том, что я за прошедшие пару лет участвовал в чем-то подобном лишь пару раз, просто на дворе был вторник, а Сталин никогда не устраивал себе выходной посреди рабочей недели. Так что, судя по всему, речь пойдет о чем-то связанном именно с моей личностью и ее особенностями в этом мире. Скорее всего, вождю срочно потребовалось обсудить какой-то вопрос, решение которого зависит от информации из будущего. Несмотря на то, что его спецы, да и он сам по деликатным вопросам вытрясли из меня всю информацию не по одному разу, время от времени Сталин вновь возвращался к этой теме, заставляя меня вспоминать какие-то нюансы, упущенные во время предыдущих бесед. Связано это было как правило с какими-то его думами о конкретном человеке или конкретном событии, занимавшими его в текущий момент.

Однако, я ошибся. На этот раз я потребовался Сталину как партнер-оппонент в вопросах, имеющих далеко не локальный характер.

— Хорошо, товарищ Сталин, попробую. При том, что я уловил Вашу тонкую иронию насчет моей приверженности коммунизму, я все же замечу, что солидарное общество, одной из разновидностью которого является коммунизм, я безусловно предпочитаю обществу конкурентному. Но здесь, как и во всем прочем, дьявол кроется в деталях. Конкуренция тоже необходима и имеет смысл, весь вопрос в уровнях. На уровне человечества и мира в целом альтернативы солидарному обществу нет и быть не может. Это даже не приоритет, скорее единственный способ обеспечить выживание человечества на планете Земля. Вы же сами видите, что противоречия между сильными державами и стоящими за ними интересами отдельных кланов неизбежно приводят ко все более разрушительным конфликтам. Оружие становится все мощнее, войны все масштабнее, их последствия все страшнее. Сегодня мы стоим на пороге самой глобальной и разрушительной войны, которую только знало человечество. В моем мире в ней погибло более 50-ти миллионов человек. И ведь это далеко не предел. Если бы то изделие, которое сейчас дорабатывается под руководством Лаврентия Павловича, появилось бы на несколько лет раньше и не у одной из сторон, а сразу у нескольких, то мы мгновенно оказались бы на пороге полного взаимного уничтожения. Опять же в моем мире мы несколько раз подходили к этой черте, слава Богу, останавливались, но лишь потому, что все прочие противоречия на тот момент не достигали критической массы. Рано или поздно ядерное оружие взорвало бы мир. Так что, повторюсь, солидарное общество на высшем уровне единственный способ уберечься от глобальной катастрофы. Другое дело, что на уровнях ниже столь же объективно необходимо разнообразие. В первую очередь разнообразие культур и организационных форм построения общества. Только в этом случае мы будем защищены от стагнации и постепенного скатывания к упадку цивилизации. Для развития всегда требуется внешний раздражающий фактор.

— Так-так, интересно, продолжайте — Сталин продолжал ходить по комнате, попыхивая трубкой. — А каким образом, Вы хотите достичь и первого и второго одновременно?

— Первое достигается тем, что миром правят несколько крупных цивилизационных центров, находящихся в согласии между собой относительно глобальных целей развития. Скорее всего, должен существовать некий наднациональный орган, состоящий из представителей этих центров, который будет формировать эти глобальные цели и управлять всем человечеством по четко очерченному кругу стратегических вопросов. Второе должно достигаться за счет того, что каждый из этих центров будет иметь собственную модель организационного устройства общества и в рамках общих целей конкурировать между собой за достижение их наилучшим образом. Если говорить в терминах привычной мне капиталистической экономики, то мир должен стать этаким акционерным обществом, в котором доля каждого центра будет определяться его вкладом в достижение этих общих целей.

— А просто коммунистическое общество в общемировых масштабах сделает это хуже?

— Товарищ Сталин, мы же с вами уже не раз затрагивали эту тему. Конечно, у нас сегодня есть огромные преимущества за счет точного знания направлений, обеспечивших в моем мире наиболее эффективное развитие. Но ни за пару десятилетий, ни даже за сто лет невозможно переделать всех людей настолько, чтобы они все стали убежденными адептами коммунизма. Да и не нужно этого даже пытаться. Возможно, мы могли бы сделать это силой, обладая самым мощным оружием на планете. Но итог был бы крайне печален. Во-первых, рано или поздно нам бы пришлось его применить. И в результате вместо цветущей планеты мы получили бы выжженную пустыню. Во-вторых, сопротивление на всех уровнях было бы настолько сильным, что нам бы пришлось уничтожить или распихать по лагерям существенную часть населения, а принудительный труд хоть и дешевый, но низкоэффективный. Да и сама возможность это осуществить вызывает море сомнений, сил просто не хватит. В-третьих, мы рискуем получить против себя объединенные силы всего остального мира, а этот вопрос мы уже обсуждали, вероятность поражения крайне высока. В-четвертых, даже при успехе этот путь вместо развития заставил бы нас идти путем концентрации сил и ресурсов на военных производствах и обеспечении порядка на захваченных территориях. В результате мы оказались бы отброшены далеко назад и рано или поздно получили бы новую революционную ситуацию. Человек может напрячься ради понятной ему цели на год или даже на несколько лет, но жить в таком режиме постоянно на протяжении нескольких поколений невозможно, и история СССР в моем мире это подтвердила.

— Все-все, достаточно, товарищ Алексей, засмеялся Сталин, будем считать это провокационным вопросом. На самом деле мы сами придерживаемся примерно такой точки зрения. То, что было возможно в России, которая несмотря на развитие капитализма все еще оставалась преимущественно общинной, то есть солидарной страной, не пройдет даже в Латинской Америке, не говоря уже о Европе и тем более США. По крайней мере это процесс не быстрый и уж точно не решается силовым путем. Но давайте примем это за данность. Меня больше интересует, какие, как Вы их назвали, цивилизационные центры Вы видите, и означает ли это, что весь мир будет состоять всего из нескольких стран?

— Нет, конечно, весь мир практически невозможно привести к нескольким крупным державам. Ведь фактически ни у кого, кроме России нет ни малейшего опыта создания таких многонациональных образований и относительно бесконфликтного управления ими. Все прочие образовывали колонии, которые безжалостно эксплуатировали в пользу метрополии. Потому колониальные империи типа нынешних обречены. Рано или поздно их взорвут либо внутренние конфликты, либо стоимость поддержания в колониях порядка превысит любую экономическую эффективность их ограбления. Не поможет нам сильно и американский опыт. Там прекрасно научились переплавлять множество разных национальностей в единую нацию, но происходило это в исключительных условиях. Во-первых, англосаксы в США всегда занимали доминирующее положение и определяли стандарты, а всем прочим приходилось с этими стандартами мириться. Во-вторых, ни для кого из американских народов эта земля не является родной, они все эмигранты, беженцы из своих стран. Коренное население англичане в своей манере уничтожили практически полностью, решив проблему кардинальным образом. Создание подобных надгосударственных образований по всей планете попросту невозможно.

Но все страны объективно делятся на субъекты и объекты глобальной мировой политики. Субъектами являются или потенциально могут являться лишь несколько государств на планете. Ведь для этого требуется очень много факторов. Большая территория, государствообразующая нация со своей историей и культурно-цивилизационным подходом, отличным от других, способность защитить себя любыми средствами, включая военные, обладание мощной и самодостаточной экономикой. Много ли таких наберется?

Что же касается потенциальных центров единой цивилизации, то здесь на протяжении нескольких лет в вашем времени мое мнение несколько раз претерпевало существенные изменения. Раньше я предполагал наличие двух главных и двух второстепенных центров. Главные СССР и США, а второстепенные Европа и Китай или Япония. Сейчас я больше склоняюсь к тому, что оптимальным будет создание пяти равноправных центров. Первый это СССР с зоной влияния от Индии на востоке до Турции на Западе. Второй это США с зоной влияния на всю Южную Америку. Третий — Япония, с зоной влияния, включающей Филиппины, Борнео, Индонезию, Океанию и Австралию. Четвертый — Китай зоной влияния на всю континентальную часть Юго-восточной Азии до Индии на западе. Пятый — Европа с зоной влияния на Африку. Кстати, в моем времени был подобный проект мультиполярного мира, состоящего из четырех глобальных зон, отличий два — сохранение Англии и включение в англосакскую зону Австралии, а также объединение Китая и Японии в одну зону по причине послевоенной ущербности Японии. Но логика была примерно такая же.

— Любопытно, подождите секунду, сейчас принесут карту и мы повнимательнее посмотрим на Ваши предложения, — Сталин снял трубку и уже через две минуты на столе была развернута карта мира. — Получается, товарищ Алексей, что Ваше видение таково, чтобы сделать из мира этакий слоеный пирог, в котором зоны Ваших цивилизационных центров располагались с севера на юг?

— Примерно так, товарищ Сталин, но главное не в этом. Важно, чтобы такие центры обладали цивилизационным потенциалом, отличным от других, а также были бы обеспечены всеми видами необходимых ресурсов, позволяющих обходиться без серьезных конфликтов друг с другом. И одновременно я исходил из потенциала указанных центров овладеть относительно легко зонами своей ответственности. Есть, правда, множество непростых нюансов. Например, СССР должен вернуть себе Корею, которая сегодня уже оккупирована Японией, хорошо бы и Порт-артур себе вернуть с КВЖД.

— Ладно, такие нюансы, это дело далеко не первого порядка, а скажите, товарищ Алексей, почему именно эти страны вы видите в роли Центров, и на базе какой страны Вы видите будущую объединенную Европу?

— Европа, безусловно, должна быть объединена под Германией.

— Даже при всем том, что Вы в своем мире пережили с ней такую тяжелейшую войну?

— Да, товарищ Сталин. Даже при всем этом. Фактически альтернативы всего две. Первая это Германия, вторая Англия. Ни одно другое европейское государство, включая Францию на такое не способна. Но вариант Англии я вообще не хочу рассматривать. Немцы могут быть нам врагами и неоднократно бывали, хотя даже в этом случае за ними всегда виднелись британские уши. Но это враг хоть и жестокий, но довольно открытый и честный. От него понятно, чего ждать. А вот островитяне бесконечно хитрый и подлый народ, способный на любую гадость из-за спины и чужими руками. Причем, это еще и самая жестокая нация на планете, исключая, может быть, японцев, хотя даже у японцев есть определенные правила. У англичан таковых нет в принципе. К тому же США это те же самые британцы только несколько более разбавленные другими народами. Хватит им и одного центра.

Что же касается остальных, то я исхожу из той роли или проявленных национальных способностей, которыми та или иная страна отличилась в моем родном мире.

— И каковы же они, эти роли и способности?

— Япония великолепно умеет доводить до совершенства практически любые технические изделия, но совершенно не способна изобретать их самостоятельно. Но в моем мире она находилась в уязвленном и безвыходном положении. Маленькая площадь островов не позволяла развиваться нации нормальным путем, что и приводило как к их воинственности, а затем и к образованию множества совершенно идиотских комплексов и массовых отклонений в психике. При всем этом Япония это даже по своей психологии островная держава, потому ее зона в указанном мною размере будет для нее естественной и одновременно более, чем достаточной, чтобы на долгое время забыть о своей воинственности.

Китай в моем мире являлся практически всеобщей фабрикой по производству предметов потребления. При относительно хорошем качестве эти товары оказывались удивительно дешевыми, а за счет величины своего населения китайцы могут производить все потребляемое миром в необходимых количествах. Но в моем мире Китай был ограничен в своих ресурсах, в первую очередь в нефти. Там ее мало. Но она есть в необходимых количествах во Вьетконге и Малайзии.

США в моем мире проявили себя как гениальные изобретатели всего, связанного с комфортом и сферой развлечений. Именно эту роль им и надо развивать во всемирном масштабе. Тем более, что и Южная Америка не отличается особым трудолюбием, там намного больше любят именно развлекаться, а работают только по необходимости.

Европа за счет Африки полностью решит свои задачи по ресурсному самообеспечению и территориальной достаточности. Одновременно в моем мире немцы известны как ревнители строго порядка, что только им и позволит обеспечить более или менее нормальную жизнь в Африке, где каждый туземный князек спит и видит, как бы наехать по возможности на соседнее племя. Ну и еще немцы славятся как непревзойденные производители качественных сложных технических агрегатов. В общем, знаменитый немецкий орднунг и не менее знаменитое качество продукции.

— Ну а с нами что? Раз уж Вы всем дали столь любопытную и не лишенную смысла характеристику.

— Если говорить только о России и использовать информацию из моего будущего, то Россия уникальна как всемирный изобретатель принципиально новых приборов, технологий и даже направлений в науке. Большая часть мировых изобретений приходится либо на наших соотечественников, либо на бывших наших соотечественников и их потомков. Но у нас слишком суровые климатические условия, чтобы эффективно производить большую часть массовой продукции с небольшой добавленной стоимостью. СССР должен стать мировым разработчиком новых продуктов и технологий, а также всемирным культурно-идеологическим центром, чему объединение с Ираном и Индией, то есть воссоединение территории древней арийской цивилизации очень сильно поможет. И, конечно, мы также можем стать мировым поставщиком избытков природных ресурсов.

— Да, товарищ Алексей, сказанное Вами очень необычно, но крайне интересно, мы подумаем над Вашими словами и предложениями. Давайте пока отставим эту тему и поговорим о другом. Можем ли мы обойтись без Большой войны?

— Если Вы имеете в виду СССР, товарищ Сталин, то я убежден, что мы вполне в состоянии избежать масштабного участия нашей страны в мировой бойне. Тем более, что ни одна из причин, ее вызвавших, к нам прямого отношения не имеет. А сегодняшнее состояние нашей армии и новые виды вооружений вполне способны ликвидировать любые внешние проявления агрессии на уровне локального конфликта. Особенно, если мы не влезем в войну на ее первых стадиях и дадим всем желающим увязнуть на своем театре военных действий. Это предотвратит возможность их объединения против нас. А вот если Вы говорите о всем мире, то, уверен, что войны уже не избежать. Ни на западе, в Европе, ни на востоке, в Тихом океане. Фактически на Западе она уже начинается по-крупному, а на востоке идут последние приготовления к войне США против Японии.

Японцам просто некуда деваться. К нам они вновь сунуться побоятся. С юга их экспансию ограничивает Китай, масштабы населения которого таковы, что даже уступая Японии в качестве солдат и вооружений, он представляет из себя очень грозного соперника, способного полностью обескровить Японию, что равносильно для нее поражению. Тем более, что для Японии это война в первую очередь за доступ к ресурсам, которых в Китае не так много, особенно нефти. Они будут рваться на юг по островам. И как только они усилятся настолько, что смогут оказывать влияние на южную часть Тихого океана, угрожая коммуникациям США — Австралия, Америка будет вынуждена включиться в войну всеми имеющимися силами.

— Хорошо. А что Вы можете сказать насчет возможности войны между Германией и СССР. Насколько я помню из Ваших слов, в Вашем мире СССР тоже не хотел этой войны, хотя и готовился к ней. Однако, война все же случилась и ситуация оказалась намного хуже, чем предполагалось.

— Тут возможны два варианта, товарищ Сталин. — Я давно понял, что подобными вопросами Сталин не столько хотел действительно узнать мое мнение и что-то новое для себя, он просто пытался с моей помощью проверить собственные размышления, выискивая в них слабые места и ошибки. — Мы или играем в слабость, провоцируя немцев на начало войны и затем мощными ударами, как говорил в мое время один политический деятель, быстро принуждаем Германию к миру. Либо мы идем другим путем, показывая свою силу и серьезные преимущества в вооружениях, заставляя немцев отступиться и выбрать цель полегче. Которой неизбежно становится Англия. Оба варианта имеют слабые и сильные места. Первый все же ведет к войне на нашей территории и неизбежным потерям. Но он дает войскам необходимый практический опыт, который не приобретешь на учениях. Одновременно мы очень сильно ослабляем немецкую армию, и последующая война с Англией становится для нее на порядок тяжелее. К тому же мы провоцируем немцев на разработку собственного более совершенного вооружения, что и нас в свою очередь заставит заниматься тем же самым. Второй вариант вроде бы лишен всех этих слабостей, но для Германии остается непонятной наша реальная мощь, отчего у нее вполне может возникнуть желание напасть на нас после победы над Англией. Но это дает нам дополнительное время на подготовку, а немецкой армии несет существенные потери в войне. Я не берусь товарищ Сталин однозначно порекомендовать тот или иной вариант.

— И все же, что бы Вы выбрали, будь Вы товарищем Сталиным, хотя бы интуитивно?

— Думаю, я бы склонился к попытке отсрочить войну до момента победы Германии над Англией. После этого я бы попытался убрать Гитлера и предотвратить нашу войну с ней. Но это действительно интуитивно, товарищ Сталин.

— Спасибо, товарищ Алексей. Сегодня я Вас больше не буду мучить и задерживать, но через некоторое время мы планируем провести совещание в узком кругу посвященных в Вашу историю и попытаться найти ответы на все эти вопросы. Вы там тоже будете востребованы. Попрошу Вас подготовить свои соображения, каким образом мир теоретически мог бы с нашей помощью придти к ситуации, которую Вы так красиво описали нам в начале беседы. С этими Вашими пятью ЦЦ, — Сталин открыто улыбнулся и протянул мне на прощанье руку.

Глава 68. Подготовка к "Совету в Филях" (Часть 1)

Совещание, о котором Сталин упомянул при нашей встрече было назначено на 12-е марта. Ровно через три недели от моего посещения Ближней дачи. И все эти три недели пришлось пахать, как проклятому. И ведь даже на базе УЗОРа я не рискнул кого-либо привлечь, понимая, что уровень секретности предполагаемых к обсуждению тем просто зашкаливал, особенно на данный момент, когда еще ничего не было решено и план действий не только не утвержден, но еще даже и не составлен. Хорошо еще, что секретариат Сталина распространил по предполагаемым участникам совещания информацию практически сразу, давая время на подготовку. При этом совершенно прозрачно намекнули, что каждый участник будет готовить свой собственный перечень вопросов и их преждевременное обсуждение даже в кругу участников не поощряется.

Мне, как я и предполагал, было предложено сформулировать общие направления внешнеполитической активности СССР в ближайшие два года с таким расчетом, чтобы это сделало потенциально возможным ту самую конфигурацию сил в послевоенном мире, о которой я рассказывал Сталину. Плюс к этому подробнее обосновал бы саму эту конфигурацию.

Вот это я влип. Впрочем, это если бы дело происходило в моем мире, где большинство привыкло в лучшем случае лишь формулировать общую идею, совершенно не задумываясь о путях ее реализации, полученные задания были бы контрольным выстрелом в голову. А здесь за годы, проведенные среди высшего советского руководства я уже привык, что инициатор какого-либо решения не только должен был бы ее полностью обосновать и доказать его исключительную полезность и целесообразность, но и с вероятностью почти в сто процентов был обязан разработать и стратегию достижения цели. И пусть потом эта стратегия могла десять раз переработаться с учетом мнения различных органов и ведомств и принять окончательный вид весьма далекий от первоначального, пусть с большой вероятностью воплощать эту стратегию в жизнь будут совершенно иные люди, но ограничиться голой идеей не было позволено никому. Как и не представить себе всех положительных и отрицательных последствий ее реализации, а также всех рисков с этим связанных, включая риски неудач на этапе воплощения в жизнь.

Такая постановка вопроса на несколько порядков уменьшало размеры чиновного и политического словоблудия и безответственности. "За базар" здесь было принято отвечать по полной программе. В лучшем случае должностью. И самое интересное, что мне начало это активно нравиться, такой порядок проводил четкую границу между людьми дела и творческой интеллигенцией, которая была занята исключительно собственным делом, для которого и обучалась — творчеством на благо Родине и только в тех сферах, в которых разумела не понаслышке. Несколько показательных примеров, когда выскочек заставили публично реализовывать предложенное и всячески наиздевались в процессе над их недееспособностью, всячески подчеркивая каждый раз проявляемую некомпетентность, убедили оставшихся если и бурчать, то исключительно на кухне, а желательно в собственной комнате, плотно закрыв двери.

Так что я влип, но морально был готов к этому еще задолго до встречи со Сталиным. Благо затронутая тема за один день в голове не устаканивается и в размышлениях над этим времени я провел не мало. В том числе прикидывая различные возможные пути реализации описанной Сталину конфигурации. Теперь все это предстояло свести воедино и предусмотреть ответы на множество вопросов, которые неизбежно последуют даже в первую очередь не от самого Сталина, хотя и от него тоже, а от всех остальных участников, которым предстоит услышать такое впервые.

Начал я с Европы. Здесь задач виделось сразу несколько.

Не допустить нападения Германии на СССР или сделать его плановым с гарантированным результатом.

Обеспечить реальную войну Германии с Англией с победой первой.

Не дать США ввязаться в войну в Европе.

Не дать возможности Европе преждевременно замириться и консолидировано напасть на СССР.

По первому вопросу, как я и сказал Сталину, я склонялся к оптимальности первого варианта. И даже не потому, что отсутствие войны это отсутствие потерь в человеческих жизнях и различного рода ресурсах. Война вообще виделась мне проявлением слабости при невозможности решить проблему иными способами. Она допустима лишь в том случае, когда малая война способна предотвратить большую. А в том, что ситуация именно такова, я был совершенно не уверен. Самое главное, война в Европе совершенно не была нужна СССР ни в тактическом, ни в стратегическом плане. Все интересы СССР по изменению мироустройства в моем понимании лежали вне пределов Европы. Слишком давно поменялось мировоззрение у населения европейских стран, чтобы рассчитывать на то, что зона влияния СССР могла быть расширена на территорию Европы. И уж точно этого не стоило делать военным путем. Здесь наверняка кто-нибудь обязательно вспомнит про "православных братушек-славян", которые якобы с надеждой смотрят на СССР. Но по этому вопросу у меня было очень твердое мнение, что никакого реального "православного братства" не существует. Взять ту же Болгарию, которая при любом намеке на внутренние проблемы звала на помощь Россию. Но во всех без исключения войнах, она дралась на стороне нашего противника. А вспомнить про Югославию из моего мира, которая всячески виляя хвостом даже после Второй мировой, преследовала политику и нашим, и вашим?

Да и понятие православного единства не более, чем условность и затертый флаг, который каждый раз доставался европейскими странами, когда им приходилось туго, когда они собственными руками затаскивали самих себя в очередную политическую и экономическую задницу. Как только дела поправлялись, тут же проявлялся гонор, Россия больше не нужна, мы сами с усами. Да и само православие в этих странах представлялась мне больше долговременной ловушкой, устроенной нашим Врагом ради того, чтобы иметь удавку для России. Трудно представить, чтобы Рим, подчинивший себе всю Европу, как до него в какой-то момент и мусульманская Оттоманская империя, захватившая все православные страны, просто так по доброте душевной проявила терпимость, оставив православие в неприкосновенности. С куда более близкими католикам христианами-катарами шла борьба на смерть до полного уничтожения. И иудаизм, хотя и чисто внешне, но давили усердно. А тут такое благодушие. Я давно разучился верить в случайности подобного рода, тем более счастливые. Нет, однозначно, пусть Южная и Восточная Европа разбираются со своими проблемами самостоятельно.

Что может заставить Гитлера напасть на СССР? В моем мире он долго колебался в своем выборе между нападением на нас и Англию. Многие в мое время считали, что все это было игрой, заставляющей Сталина расслабиться и недооценить опасность. На самом деле все было намного сложнее. Да, англичане воспринимались немцами гораздо более близким дружеским народом, чем русские. Да и корни британской власти лежали именно из Германии. И финансировали Гитлера англосаксы по обе стороны океана. Все это верно и правильно. Наверняка нападение на СССР являлось по всем параметрам для Германии более перспективным и осмысленным. Но при всем том, окончательное решение Гитлера в моей истории произошло отнюдь не по этим причинам. Главными причинами были совершенно иные. Во-первых, Гитлер совершил ошибку во Франции. Не добив ее до конца, позволив сформировать пусть и марионеточное, но все же формально независимое правительство, Гитлер ограничил себя в маневре, особенно в Средиземноморском регионе. Он не смог получить абсолютное господство на Средиземном море, отчего и его операция в Северной Африке существенно потеряла в эффективности. Вторым моментом из той же оперы являлось его согласие на нейтралитет Испании. Третья, может быть, самая главная причина заключалась в том, что он поддался на шантаж США, своего главного кредитора, выпустив англичан из Дюнкерка. В результате всего этого Гитлер не чувствовал своего реального превосходства над Англией даже после победы в Норвегии, и побаивался высадки на островах, не завоевав господства в воздухе, чего ему тоже не удалось из-за поставок в Англию американской авиации и средств ПВО. Одновременно с этим бездарное проведение Советским Союзом операции в Финляндии вызвало у всей Европы ощущение тотальной военной слабости СССР. Гитлер получил основание считать, что сможет справиться с Россией одним молниеносным ударом.

Таким образом, если попытаться устранить все эти ошибки, а заодно и осторожно явить свою собственную силу, то можно рассчитывать на совершенно иной ход Второй мировой. Более того, многое из необходимого уже сделано. В Финляндии результат был достигнут молниеносно. И пусть теперь гадают, почему СССР не стал действовать там, как в Прибалтике, но слабостью. Тем более военной, этого не мог объяснить никто.

Также несколько лет назад удалось вполне изящно провести операцию, в результате которой все немецкие долги оказались в банках Британии. И теперь вместо сдерживающего фактора, это работало на войну. Искушение разом ликвидировать многомиллиардные долги Германии англосаксонско-иудейской финансовой мафии вместе с кредитором будет очень сильным. Да и США, уже вытащившим свои деньги из Еворпы будет совсем не интересно ввязываться в войну, в которой у них нет никакого финансового смысла. Наверняка они предпочтут оказывать кому-нибудь из участников лишь экономическую, хорошо оплачиваемую помощь.

Не виделось мне принципиально невозможным и полный захват Франции. Надо лишь хорошенько разозлить Гитлера, чтобы он и думать не хотел насчет каких-либо компромиссов. И ведь задел уже есть, та история про гомосячество Гитлера во французской прессе последнего разозлила страшно. По слухам его уже тогда едва удержали от нападения. Теперь надо лишь реанимировать ту историю и кое-что добавить.

А заодно подкинуть немцам информацию о возможном самозатоплении французского флота в Тулоне. Наверняка Гитлер, Кригсмарине которого в надводной части флота сильно уступало британскому Грандфлиту, не откажется провести операцию по предотвращению подобного и присовокупить к своему флоту девяносто французских кораблей, из которых было три линкора, семь крейсеров и почти тридцать лидеров, эсминцев и миноносцев. А присоединив, он вполне способен реально блокировать Средиземное море от англичан и американцев. Если еще удастся ввести в игру Турцию с ударом на Суэц через Палестину, то положение англичан в этом районе становится просто плачевным. При этом же их коммуникации с колониями увеличиваются вдвое и для "орлов Денница" наступит прекрасный сезон охоты в Атлантике. В такой ситуации можно даже не торопиться с высадкой на острова. Каждый день сопротивления будет не только истощать силы Британии, но и существенно подрывать ситуацию в США, которые наверняка будут вынуждены всеми средствами помогать "кузенам".

Остается только продемонстрировать общественности часть нашей силы, чтобы Гитлер в нашу сторону и не посмотрел криво, пока не обеспечит себя полностью ресурсами из Африки и не останется единственным Игроком в Европе. И здесь нужно действовать не только военным путем. Немцам в текущий момент крайне важны наши поставки продовольствия и топлива. При этом они даже не скрывают, что не в состоянии поддерживать торговый баланс и отвечать адекватными поставками техники и оборудования. Себе на подготовку к войне не хватает. В этой ситуации нам надо проявить максимум твердости в отстаивании своих интересов, заставить немцев хоть немного, но прогнуться, чтобы они почувствовали нашу уверенность в себе. Ну и конечно кое-чем из вооружений похвастаться. Из чего-нибудь особенно смертоносного и такого, что Гитлер у себя ранее, чем через несколько лет не воспроизведет при всем желании. Но в этом вопросе найдется кому выбор сделать и форму представления придумать, куда более крутым, чем я специалистам.

Таким образом, все проблемы в Европе в принципе на данном этапе решаемы. Остается другой, но не менее важный вопрос. Как обеспечить договороспособность Германии после того, как она захватит Европу и утвердится в Африке. Не станет ли эта победа для нее основанием думать, что ей позволено все? Гитлер, хоть и очень талантливый, но истерик и шизофреник. Его надо устранять от власти в любом случае. Иначе проблем может в итоге оказаться куда больше, чем хочется. В идеале это сделать не своими, а чужими руками. Например, руками американцев, если Гитлер после Европы ввяжется в войну с США, исполняя союзнические обязательства перед Японией. Но здесь слишком много других рисков. США могут сами оказаться слабее, чем кажутся и тогда их провал обернется таким усилением Японии и Германии, что разруливать ситуацию однозначно придется с помощью ядреной бомбы в большом ассортименте и количестве.

Но, слава Богу, есть и иной вариант. Не случайно Сталин не стал полностью вычищать всех заговорщиков "имени Тухачевского". Оставил многих половить на живца и даже кое-кого на должностях. А у этих "товарищей" наверняка остались связи с заговорщиками на другой, немецкой стороне. Из родовитой прусской аристократии, которая своего выскочку ненавидит гораздо больше, чем "тухачевцы" Сталина. Вот пусть и послужат своей стране в надежде хоть немного, но оправдаться. Пусть поддержат аристократов, помогут решить "бесноватую" проблему. Да я даже сам готов ради такого дела наводчиком поработать, чтобы сбоев, как в моем 44-м не случилось. Решаема проблема. Однозначно решаема, особенно на волне нескончаемых побед. А нам от этого и с другой стороны польза выйдет. Старая европейская аристократия всегда была серьезным оппонентом англосаксам в борьбе за мировое господство. Вот и будут противовесом американцам в капиталистическом секторе мировой экономики и политики.

Так, кажется, с этой стороной вопроса более или менее разобрались, будет, что доложить Сталину со товарищи, чтобы не выглядеть полным идиотом-мечтателем. Конечно, многое еще надо причесать и согласовать по срокам, но "были бы кости, мясо нарастет", — говорит старая русская пословица. Теперь надо переключаться на Азию. Там проблем на порядок больше и настолько же меньше рычагов воздействия на ситуацию.

Глава 69. Подготовка к "Совету в Филях" (Часть 2)

Азиатский регион мне, хочешь — не хочешь, но придется делить на два театра геостратегической Игры. Первое направление — южное, включающее в себя Иран, Ближний Восток и Индию. Второе направление — дальневосточное. Япония и Китай.

С точки зрения наличия четкого представления о стратегии и тактике действий в каждом из них южное направление проще и понятней. Договор, который пару лет назад Сталин подписал с Шахом Ирана определяет порядок и логику действий в этом регионе. Здесь главное не что, а как, какими силами и когда действовать. Понятен наш первый шаг. Это стремительный рейд наших войск на юг Ирана при полной поддержке местных сил с целью блокировать всю западную границу этой страны от возможного проникновения англичан. Примерные потребные силы для этой операции определены и сейчас проходят усиленную боевую подготовку в Астраханской области и Азербайджане. Первым предстоит морской десант на южное побережье Каспия к западу от Тегерана с последующим маршем на юг с разделением на две группировки. Первая должна остановиться в районе Шахабада и Керманшаха, вторая проследовать южнее почти до побережья и взять под контроль район от Ахваза до Абадана. Именно в этих местах в моей истории наблюдались прорывы англичан. Вторая группировка должна пройти по суше из Азербайджана в район Тебриза и взять под контроль северную часть границы с Ираком. Таким образом мы должны получить три мощных воинских соединения вдоль западной границы Ирана, на первом этапе гарантирующие Иран от английской оккупации. Тем самым мы полностью освобождаем армию Шаха для наступления на английский Белуджистан. Главная задача иранской армии на данном этапе установить полный контроль за морским побережьем до Карачи на востоке.

По договору с Ираном советские войска не будут принимать никакого участия в этой операции, но полностью снабдят союзников всеми необходимыми видами вооружения и боеприпасами. Да, и вооружения и боеприпасы будут вполне себе устаревшими. Но ведь это только для нас устаревшими с учетом мощной модернизации в последние годы. А в моей истории этим вооружением Красная армия сражалась практически два первых года Великой отечественной. И держалась. Так что иранская армия практически гарантированно окажется наиболее мощной и современной в том регионе. Каких-либо опасений за судьбу операции не предвиделось.

Гораздо сложнее выбрать правильный момент для начала нашего входа в Иран. Чуть поспешишь и наткнешься гарантированно не только на дипломатические протесты со стороны англичан, но и на вполне вероятный военный конфликт. Бриты уверены в том, что Иран это их исконная зона влияния, а потому не озабоченные на других фронтах вполне могут рискнуть на интервенцию даже против наших войск. А оно нам надо? Тем более, что в случае прямого конфликта между нами в него могут оказаться втянутыми и США, пока временно свободные от войны с Японией.

Если слишком промедлить, то мы можем получить ту же самую английскую интервенцию, только в более масштабном исполнении. У англичан вполне может родиться мысль взять под свой контроль Иран даже просто с целью собственного усиления в регионе и использования войск Ирана против своих противников на Ближнем Востоке.

А вот если точно подгадать момент, а по сути его надо не угадывать, а планировать и создавать, когда Турция рванет через Сирию в Палестину и все мысли англов окажутся занятыми сохранением контроля над Суэцем, то наш вход в Иран окажется практически не замеченным. Конечно, не в буквальном смысле. Воплей по дипломатическим каналам будет море, однако, ни времени, ни сил что-либо предпринять у британцев уже не будет.

Да и основание для ввода войск у нас будет железное — союзнические обязательства перед Ираном на фоне турецкой агрессии. Пусть попробуют хоть что-то возразить.

Параллельно с событиями в Иране должно начаться массовое восстание в Индии. Насколько до меня доходила информация, подготовка к освобождению Индии от колониальной зависимости идет полным ходом. Начнется активная фаза борьбы с севера их сикхских районов, а затем полыхнет по всему континенту. В моей истории эта борьба была разделена на несколько отдельных ветвей, плохо координированных, а зачастую и враждебных между собой. Индийский национальный конгресс, возглавляемый Джавахарлалом Неру и Махатмой Ганди выступали за мирное сопротивление колонизаторам, более решительные, такие как Субхас Чандра Бос призывали к более решительным действиям. В борьбе с англичанами множество разных групп опирались как на германскую, так и на японскую помощь. Нам всего этого было совершенно не надо. А потому советские эмиссары уже давно тайно вели переговоры со всеми значительными силами Национально-освободительного движения и договаривались о предоставлении от СССР всей необходимой материальной и иной помощи в случае восстания. Более того, тайные поставки оружия и боеприпасов на север Индии уже начались, хотя осуществлялись посредниками. Даже в случае перехвата какого-либо каравана обвинить СССР было бы невозможно. В случае же когда восставшим удастся закрепиться хотя бы в одном из районов Северной Индии и провозгласить независимость от Англии, то индийцы твердо могли рассчитывать на явную помощь со стороны СССР всеми имеющимися у нас средствами, вплоть до участия советских войск в освобождении Индии от англичан.

Собственно большего про планировании действий в Индии я и не знал, этим занимались совершенно иные люди, профессионалы своего дела. Им и докладывать обстановку.

Мое участие в обсуждении могло свестись только к одному, этот процесс было необходимо очень четко увязать по срокам со всеми прочими событиями в мире. С одной стороны, желательно было бы приурочить восстание к началу битвы между Англией и Германией непосредственно за острова, а, с другой стороны, не упустить момент в отношении Японии. В моей истории в 42-м японцы создали в захваченном ими Сингапуре так называемую Индийскую национальную армию, которая была направлена на Бирманский фронт. Японцы тогда, выйдя на оперативный простор, активно продвигались с боями на запад. И хотя тогда же эту индийскую армию англичане разбили, успокаиваться не стоит.

Привнесение в мысли Японии плавно переключило мое внимание на Юго-Восточную Азию. Что-то я увлекся воспоминаниями из реальной истории моего мира. Ведь если все пойдет по плану, то никаких японцев на данном театре боевых действий не будет в принципе. Их активность будет перенаправлена на острова. Даже тот же Сингапур у англичан в идеале будут отбирать не японцы, а китайцы. Хотя для того, чтобы они оказались способными это сделать, придется немало потрудиться. Что и говорить, сегодняшний Китай не имел ничего общего с тем Китаем из начала 21-го века. Ни мощной армии, ни флота. В настоящее время Китай вообще отрезан от моря, практически вдоль всего его побережья находится зона японской оккупации. Да и армия может похвастаться лишь численностью бойцов. Но ни вооружение этой, с позволения сказать, армии, ни ее боевая выучка не воодушевляют. Наверняка на совещании возникнут вопросы, зачем я вообще обозначил Китай в качестве одного из будущих цивилизационных центров. Ведь он явно сейчас не тянет даже на средней руки региональную державу.

Но здесь мне есть, что ответить. Ведь по большому счету особого выбора у нас нет. Всего возможно три принципиальных варианта развития событий. Первый, Япония додавливает Китай, уничтожает его сопротивление и занимает все пространство, предназначенное моим планом сразу для нее самой и Китая. Но в этом случае, с учетом национально-психологических особенностей и природной агрессивности японского менталитета, а также традиционной склонности китайцев к порядку и дисциплине, мы получаем через пару десятилетий такого геополитического монстра, которого придется унимать всем миром. А с учетом совокупной величины населения этого региона действовать придется предельно жестко с применением многочисленных атомных бомбардировок. По другому их будет не взять. Ну и зачем нам зараженная радиоактивная пустыня протяженностью многие тысячи километров? Те, кто за нами наблюдают, явно ждут от нас чего-то иного. В противном случае меня бы здесь не было.

Берем второй вариант. Мы не допускаем, а точнее ликвидируем японскую оккупацию континентальной части Юго-Восточной Азии, но при этом не даем Китаю статуса цивилизационного центра. При этом мы будем вынуждены ограничить его экспансию на юг и в идеале дробим сам Китай на несколько государств. В этом случае проблема оттягивается еще на пару десятилетий, но неизбежно всплывает вновь. Огромная территория, населенная более, чем миллиардным населением, никем по сути не контролируемая. И при этом полная взаимных претензий и противоречий. В итоге бесконечная череда локальных военных конфликтов, которые сами по себе на затухнут, а попытки разрешить их извне приведут нас опять к тем же ядерным бомбардировкам.

Сюда еще стоит добавить тот факт, что сам Китай находится сегодня в задавленном, но крайне ущемленном состоянии на грани пассионарного взрыва. Ведь еще лет сто-сто пятьдесят назад Китай воспринимал себя единственной полноценной империей. На фоне которого все прочие просто варвары. И надо сказать не безосновательно. И его культура, и наука и даже 16% общемирового ВВП давали ему для такой позиции достаточно оснований. И это самовосприятие китайцев никуда не делось и сегодня. Оно задавлено многочисленными поражениями последнего столетия, но раздражение лишь копится и ждет своего выхода. Вспоминаем опять же про величину и быстрый рост его населения и понимаем, что это глобальная проблема, не считаться с которой себе дороже.

Таким образом, активная поддержка Китая и помощь ему в быстром восстановлении и подъеме экономики, придание ему высокого статуса управляющего над большим и густонаселенным регионом оказывается чуть ли не единственным выходом из ситуации.

Если суммировать то, что нам предстоит сделать в этом регионе, то получается жуткая смесь из полных противоречий.

Нам нужно выдавить Японию с континента и перенаправить всю ее активность на острова Тихого океана и подготовку вторжения в Австралию. При этом нам надо сохранить с ней, как минимум, дружелюбный нейтралитет, гарантирующий нас от нападений на собственном Дальнем Востоке.

Нам нужно активно материально и технически поддержать Китай, помочь ему перевооружиться и повысить выучку и боеспособность его войск. При этом буквально заставить Чан Кайши и Мао действовать не порознь, а рука об руку. И на фоне этого умудриться не разругаться с Японией.

Нам надо убедить Японию отдать нам Корею и бывший Порт-Артур. А желательно еще и южную часть Сахалина. Первое нам необходимо для того, чтобы иметь постоянный выход в теплую незамерзающую часть тихоокеанского побережья Евразии, а заодно и на будущее собственные курорты в этой части страны не помешают. Второе должно нас оградить от проблем и противоречий, когда на Сахалине с моей помощью "обнаружат" и начнут добывать нефть и газ.

Эти три проблемы в принципе решаемы. Правда, за рамками хороших отношений с японцами. В условиях отсутствия нашего участия в европейской войне мы вполне могли бы объединенными усилиями с китайцами выдавить Японию из Манчьжурии, Кореи и Сахалина. Но нам ведь нужно кое-что еще. Нам крайне важно, чтобы Япония смогла победить США на тихоокеанском театре военных действий и захватить Австралию. А после нашего освобождения Китая будет крайне странно и нелогично не добить ее вообще. Да и США этого точно не поймут. Хотя и без этого американцы разделают узкоглазых под орех в первой же битве. А нам совершенно не нужно, чтобы они развязали себе руки для активного участия в европейской заварушке. Наоборот, нам надо, чтобы США вовсю увязли в борьбе с Японией, напрягали все свои силы и в итоге вообще проиграли. Чтобы их возможностей хватало лишь на защиту себя от Японии на западе и от Германии на востоке. А это задачка сама по себе еще та. В моей истории при том, что Японии никто не мешал и в ее распоряжении находились материальные ресурсы существенной части Китая, при всей слабости китайской армии, Япония Штатам войну бесславно продула. Хотя кое-какие шансы на победу у нее все же были и если бы не ряд ошибок, то ситуация могла бы повернуться и по-другому. Но гарантий успеха нет никаких. Следовательно, этот вариант даже рассматривать нельзя. Нам так или иначе придется оказывать Японии пусть и скрытую, но помощь и в довольно серьезном объеме.

Да уж. Задачка из разряда не решаемых. То, что без дипломатии не обойтись, понятно сразу. Но и одной дипломатией проблему не решить. Нам надо буквально вынудить Японию действовать единственно правильным образом и при этом обеспечить ее даже не лояльность, а благодарность. Даже не представляю, как нам решить эту задачу. Япония сейчас на подъеме, просто так в чем либо убедить ее невозможно. Да и исторически наши отношения далеки от идеальных. И у нас, и у них еще живы участники войны начала века. Даже прямую угрозу от нас японцы будут воспринимать через призму той победы в Корее и Порт-Артуре. А ведь еще и их связь с англичанами никуда не делась. Советников из Британии там и сейчас хватает. Стоит замутить какие-нибудь тайные переговоры, как британцы тут же окажутся в курсе происходящего. А через них и США получат всю необходимую информацию незамедлительно. Отсюда трудности у нас не только по логике, но еще и по срокам всех действий.

В результате трудных и многодневных размышлений единственное, к чему я пришел и что давало хоть какую-то надежду на успех, это было тайное приглашение полномочного представителя японского императора на испытания нашей атомной бомбы с последующим ультиматумом насчет всех наших колониальных претензий и обещанием ресурсной помощи в войне на океанских просторах против США. Если совсем не идиоты, то должны понять не только угрозы, но и свои возможности. А не поймут, то возможно придется обходиться и без Японии. Хотя оставлять Австралию с ее ресурсами в зоне американского контроля очень не хочется. Как и практически применять атомное оружие. В этом случае для баланса придется еще и пытаться оторвать от США Южную Америку, а это уже совсем темный лес и непредсказуемые последствия.

В итоге я решил доложить свою идею на совещании, а там пусть Сталин решает. Может быть найдет какой-нибудь иной выход из ситуации, мимо которого я прошел в своих размышлениях.

Глава 70. Подготовка к "Совету в Филях" (Часть 3)

Помимо планов, каким образом, хотя бы теоретически и технологически можно было бы привести мировую ситуацию к интересующей меня конфигурации мировых Сил, в не меньшей степени меня занимал вопрос, как вообще донести до участников необходимость именно такого развития событий. Если с задачей предотвращения войны для СССР согласятся, думаю все, или большинство, то ценность многополярного будущего мира для них, воспитанных на идее всеобщей пролетарской революции, будет, мягко говоря, неоднозначной. Ведь даже Сталин во время первого нашего разговора на эту тему пару лет назад принял эту идею скорее не по убеждению, а вынужденно. Его довольно сильно настораживала возможность заполучить в противники СССР сразу весь остальной мир, с чем страна явно не могла бы справиться, а также даже в случае гипотетической победы выстраивать жесткую централизованную систему управления всем миром, что выглядело явно авантюристично.

Но при нынешних раскладах даже оба эти аргумента могли и не сработать. Что, скажем, мешает действительно на Дальнем Востоке серьезно потрепать Японию, затем принудить ее к мирному договору, чтобы она сосредоточилась на борьбе с США, а заодно придумать как подтолкнуть Германию на нападение на США с другой стороны. В случае успеха к концу мировой бойни все ее участники, истощив силы и ресурсы, сами будут готовы упасть нам в руки как перезрелый плод. И тут выходим мы все в белом, полные сил и здоровья и с ядреной бомбой, и нате вам, пожалуйте в новую реальность, всемирный коммунистический интернационал. И объяснить, что итогом такого развития событий будет катастрофа ничуть не лучше, чем в мое мире, будет крайне сложно.

Не проще будет объяснить и то, почему невозможно выстроить вертикаль управления миром на основе единой пирамиды, что вся она неизбежно выродится в жесточайшую диктатуру с многомиллионными жертвами и приходом к власти повсеместно не истинных коммунистов, а бюрократов-перерожденцев. Не поможет и создание распределенной системы управления. При ней неизбежно вспыхнут множественные конфликты интересов различных региональных элит, которые, забыв о единой коммунистической идеологии, тут же примутся с упоением сначала вооружаться, а потом и воевать друг с другом за свои интересы, взаимно обвиняя друг друга в оппортунизме и властолюбии.

Ведь как ни крути, а единственной жизнеспособной формой в масштабах человечества является очень тонкое и точное совмещение как первой, так и второй систем организации общества. Один единый надгосударственный и наднациональный Центр управления с жестко очерченным кругом компетенций, в рамках которого он царь и бог, а за пределами его никто и ничто. А на более низком уровне прямая и свободная конкуренция-взаимодействие со всей полнотой власти у ЦЦ за исключением вопросов, добровольно. Но безвозвратно переданных в единый Центр управления человечеством. И еже придется помучиться для того, чтобы как УЦУ, так и региональные ЦЦ могли бы гарантированно обеспечить соблюдение всех прав и обязанностей друг друга. Решаемый вопрос, но очень не простой.

НЕ менее сложным и запутанным выглядит вопрос о целях, которые должно реализовать единое человечество под управлением Единого Центра. Нет, на верхнем уровне логики проблем нет. Если существует угроза истощения ресурсов планеты и фактического уничтожения среды обитания, значит либо надо кардинально сокращать человечество, либо искать новые среды обитания, что в нашем случае равносильно покорению Большого Космоса с нахождением новых пригодных для жизни планет.

Сокращение человечества планировать довольно бессмысленно. Это помимо моральной стороны вопроса неизбежно приведет и к прекращению или в лучшем случае торможению научного и технологического прогресса.

С космосом все выглядит гораздо привлекательнее и перспективнее. На первом этапе, в качестве промежуточной стадии вполне возможно использование воды и минералов из многочисленных астероидов солнечной системы. Если в моем мире человек запускал спутники на Марс, то технологически потянуть пояс астероидов в обозримом будущем скорее всего сможет. Но, во-первых, это лишь отсрочит проблему, во-вторых, наверняка возникнет проблема распределения добытых на астероидах ресурсов внутри человечества.

А самое главное, это не даст человечеству сколько-нибудь долгосрочной перспективы. Так что это можно использовать лишь как ближайшую задачу. С решением же глобальной вопросов и сложностей через край. И дело не в том, что даже в начале 21-го века задача межзвездных перелетов была далека от разрешения. Вопрос в том, что я очень сомневался, что ее в принципе можно решить в рамках современного мировоззрения и с помощью современной даже мне физики. Ведь если мир это божественная иллюзия, а в наличии Бога или Богов я смог убедиться на собственной шкуре, то, думается, совершенно не случайно между звездными системами установлены такие пространственные расстояния, представляющие собой фактически непреодолимый барьер. Скорее всего, проблема может и должна решаться совершенно иными методами. И я даже теоретически представлял какими именно.

Если мир это иллюзия, а единственный элемент ей не принадлежащий, это Разум Всевышнего, распределенный на мириады отдельных разумных частиц, то только для этого Разума не существует расстояний и проблем их преодоления. А поскольку все его частицы, включая Разум самого человека, суть одно и то же, то возможность межзвездных путешествий зависит только от степени осознанности человеческого Разума. Взять, например, того же Велимира или меня самого в этом мире. Если мы способны мгновенно перемещаться из точка "А" в точку "Б", лишь четко представив себе, куда именно хотим попасть, то значит и путешествие на любую иную планету возможно таким же образом. Велимир и меня еще за собой таскал к Дубу. А это значит, человек вполне способен утащить с собой что-то материальное. И даже огромный космический корабль, управляемый таким человеком вполне может быть перемещаем мгновенно между звездами. Для этого достаточно лишь, чтобы человек включил мысленно этот корабль в свою личную систему, которая подлежит перемещению. Правда, возникает совершенно иной вопрос. Если никто из людей пока на других планетах не побывал, то каким образом их можно представить себе настолько точно, чтобы попасть туда первый раз. Но и эта проблема мне не кажется не решаемой. Существуют же эзотерические техники, позволяющие астральные путешествия, в том числе и в другие миры. Да, это искусство доступно очень немногим, но так ведь речь и идет о степени осознанности человеческого Разума. Если у большинства голова болит лишь о том, чтобы накормить и ублажить свою биологическую тушку, о том, как потешить свои комплексы и испытать яркие эмоции, то до осознанности ли этому большинству? Этим путем способны идти лишь те, кто полностью осознал иллюзорность материального мира и мысленно вышел за его границы, кто приблизил, пусть на малую толику свое сознание к Единому сознанию Творца.

Додумав эту мысль до конца, я удовлетворенно расслабился. Ведь то, что делаем мы в наших специнтернатах, то что после нас продолжает Велимир с другими волхвами, это и есть как раз воспитание той будущей когорты покорителей Космоса, которым все будет по плечу. И ведь даже каких-либо особенных супертехнологий изобретать не придется. Можно и простой грузовик на другую планету переместить, если там будут условия подходящие. Хоть завтра. Нет, завтра все же не получится. То есть технически возможно, но не найдется оператора с таким запасом личной энергии, чтобы в достаточной для переноса степени насытить Образ. Эту способность надо долго и упорно тренировать так же, как спортсмены тренируют собственные тела для достижения высоких результатов.

Но есть и еще одна серьезная проблема. Это проблема допуска. Надо попробовать связаться с моими "кураторами", но что-то подсказывает мне, что никто нас с планеты не вупустит до тех пор, пока мы не прекратим относиться к ней по-варварски, пока продолжаем ее загаживать всеми способами, а еще и пока не уберем за собой должным образом, не восстановим полностью ее экологию. А это в свою очередь накладывает очень серьезные ограничения в плане технологического развития. Сегодня-то любой завод дымит так, что все в его многокилометровой округе тонким, а то и толстенным налетом продуктов горения засыпано. Какая уж тут экология может быть.

Стоп. А нужно ли вообще это технократическое развитие, эта погоня за астеоридами, если проблема в принципе решается иным образом. Совсем отказываться от техники смысла нет. Многое без техники сделать невозможно или крайне трудно. Но это должна быть совершенно иная техника. Я когда-то читал, что наши далекие предки использовали технику, управляемую силой мысли. Что-то типа такого нам и нужно. Вот это направление и надо развивать в первую очередь.

Да уж. Интересно, куда завела меня мысль. Но уж это точно не для нашего совещания. Такое даже Сталину пока говорить не стоит, не поймет. Надо сначала обсудить этот вопрос с Велимиром, а то выяснится, что я себе все это напридумывал, а реальность совершенно иная. Для совещания пусть будет Космос, "космические корабли, бороздящие просторы Вселенной" и астероиды, как источник ресурсов. А параллельно, если в моей идее что-то есть, будем прорабатывать вопрос с Велимиром и готовить операторов межзвездных путешествий. Да и до "кураторов" постараюсь достучаться.

Интерлюдия 5.

Велимир стоял на высоком утесе, обрывающемся в океан. В вечернем небе над водой парили сразу три луны разного цвета и размера. Голубоватая, видимым размером со свой земной аналог то ли всходила над небосводом, то ли собиралась зайти за горизонт. Почти в зените светила мягким желтоватым светом крупная луна, раза в два больше чем солнце. Третья, промежуточного размера между первыми двумя, розовая как новорожденный поросенок расположилась на другом краю видимого сектора неба и тоже то ли заходила, то ли недавно появилась. И что удивительно, все три луны были полными, этакое тройное супер-полнолуние. Но что еще удивительнее, их свет совершенно не затмевал свет многочисленных разноцветных звезд, гроздьями висящих на небе, а скорее соединялся с ними в потрясающую световую и безмолвную симфонию. Велимир застыл, не в силах оторвать взор от дивной и величественной картины.

То, что это сон, как и то, что это не Земля, Велимир понял сразу же. Но и место это оказалось ему совершенно незнакомым. Иногда во сне Велимир попадал в другие миры, но очень редко ощущения были настолько яркими и полными, до прозрачности воздуха, богатства запахов, из которых многие были незнакомы, до ощущения легкого ветерка кожей лица.

— Что нравится, — раздался за спиной глубокий и сильный голос, от которого, хоть и негромкого, казалось, слегка дрогнул мир, — ишь, как застыл.

— Нравится, — ответил Велимир, с трудом удержавшись от того, чтобы вздрогнуть, и только после этого медленно повернулся.

Перед ним стоял высокого роста старик с белоснежной шапкой длинных волос и столь же длинной бородой. От его мощной фигуры в простой белой полотняной рубахе, подпоясанной простой бечевой, и темных свободных штанах веяло такой силой, что Велимир все понял.

— Ну что, догадался поди, кого перед собой видишь?

— Догадался, Вдадыка Влесе, неужто ты воссоединился до срока? — Велимир степенно, но в пояс поклонился явленному Богу — неужто ночи Сварога конец пришел?

— Так парень наш в твоем мире такое творит, что все расчеты прахом пошли. На столетие почти сократил время. Я и не ждал от него такой прыти. Впрочем, в ногах правды нет, давай присядем, потолкуем неспешно.

Между ними материализовался небольшой столик с двумя крепкими, но простыми деревянными стульями с разных сторон. На столик так же из ниоткуда плюхнулся здоровенный кувшин, полный какого-то напитка.

— Отведай, волхв, такого ты у себя не попробуешь. На столе возникли две немаленькие кружки, а графин самостоятельно взлетев в воздух, немедленно их наполнил.

— Велимир присел и сделал большой глоток. Легкий чуть пенный напиток мгновенно, казалось бы пропитал весь его организм, наполнив его необычайной легкостью и свежестью. Да и сил, казалось, появилось столько, что стоит захотеть, и он сам немедленно сотворит мир, не хуже этого.

— Ну, это ты загнул, усмехнулся Велес. Мир создавать, это тебе не между мирами мотаться, тут никакой волшебный напиток не поможет. А вот здоровья и сил он прибавить в состоянии. Почитай эта кружка тебе еще лет десять жизни земной добавит, если ты сам раньше ко мне не запросишься.

— Скажи-ка мне, как тебе парнишка?

— Интересный. Далеко пойти может, если с Пути не свернет. Да и ты с самого начала в него вложил столько, что он еще и с тем, что имеет, наполовину не разобрался. Да и не стремится особо, погряз в мирских делах по уши. А по Духу правильный, нравится мне, легкий он.

— Ты на него и его дела со своей колокольни не смотри. Он так историю замутил, что даже я удивился до крайности. А меня удивить, знаешь ли, очень не просто. Да одно то, что две противоположности во мне лет на сто раньше слились, чем по Року положено, о многом говорит. Я ведь на него особо и не рассчитывал, скорее решил использовать небольшую имевшуюся вероятность. В его то мире и его времени я уже был готов соединиться, правда, лишь для того, чтобы стереть эту очередную неудавшуюся цивилизацию и начать все сызнова. А, значит, и твой мир та же участь ждала бы. Он ведь до появления Алексея в твоем времени вообще единым с его миром был, с разницей лишь почти восемьдесят лет.

— А как вообще все это произошло?

Когда я его забросил в твое время, я поначалу думал, что он бросится вооружать Россию всем, чем сможет, потом выиграет героическую войну, потом, начнет строить всеобщее светлое будущее коммунизма по всей планете. Это было крайне ожидаемо. Я ведь сам с собой поспорил, что так и будет. Только на этом пути его ждала засада. Я ведь от своей темной половины не случайно ему всего десять лет пообещал, что не вмешаюсь. Зато потом я бы развернулся.

Ведь до этого эксперимента все так и было. Я-темный отошел временно в сторонку, Я-светлый помог России выиграть войну, а потом Я-темный стал готовить реванш, чтобы посмотреть насколько Россией усвоен урок, преподанный мной-Светлым. Ничего хорошего не получилось. Пара-тройка десятилетий и Я-Светлый был вынужден признать свое поражение. Темная сторона оказалась сильнее и привлекательнее для человека. И тогда Я и Я решили провести этот эксперимент, ввести в Игру новый фактор, частично осведомленный о происходящем и ближайшем будущем.

— И как движется эксперимент?

— Знаешь, поначалу все происходило в полном соответствии с тем, как я ожидал. Точнее ожидали оба Я. Парень довольно шустро пробрался к Сталину, неплохо с ним поговорил и стал наращивать военную мощь СССР. Так сказать, активно готовиться к войне. Если бы он на этом остановился, то Германию он, конечно, победил бы. Но вместо нее получил бы войну со всеми оставшимися силами. Итог был довольно печальным. Даже эта его атомная бомба на помогла бы.

Но он первый раз удивил меня, когда умудрился придумать и даже протащить через Сталина идею объединения всех религий на одной надконфессиональной основе. Если эта форма приживется и тенденция сохранится, то есть очень серьезный шанс, что человечество скачкообразно приблизится к пониманию реальности Мироздания. А это поможет ему ступить на правильный путь развития.

Второй раз он меня просто поразил, когда додумался упразднить национальности и вместо них выдвинуть на первый план Роды. Без Родов это была бы пустая попытка, а так есть очень неплохой шанс для всеобщего объединения на основе многообразия Родов. Хотя в сущности Род человеческий один и есть, просто истина эта скрыта за наслоениями различий между всеми живущими и абсолютизацией их собственного маленького "Я". И опять-таки, если идея эта не заглохнет, то есть неплохие шансы на быстрое слияние всего человечества в единый организм. При сохранении всех накопленных знаний и культурных достижений.

Третий раз, хотя уже не так сильно, я начал привыкать, он удивил меня, когда собрался строить многополярный мир с единым центром управления, но с сохранением многообразия господствующих в разных частях Идей и моделей общественной самоорганизации.

И, наконец, он даже не удивил, он меня просто поразил тем, что дошел до этого настолько быстро, когда он сегодня прислал мне Зов. Я посмотрел, что он предположительно ждет от меня, и очень сильно поразился. Он додумался до того, что проникновение в новые миры потенциально не требует мощных космических кораблей, медленно и грустно летящих от одной звезды к другой. То, что он будет проталкивать идею совместной работы над скорейшим выходом в космос, было ожидаемо. Ведь в его мире все это стало реальностью, хоть потом и заглохло. Но то, что он дойдет до понимания бесперспективности этого, чисто технологического пути, я не ожидал.

— И что, теперь все у нас пойдет на Земле по-другому?

— Может пойти. Не пойдет, но уже может пойти. Точка невозврата еще не пройдена. Но пожалуй впервые на это появился реальный шанс. Не отодвинуть катастрофу лет на сто-двести-пятьсот, а именно пойти другим путем, не имеющим ограничений по времени. Да и мне, признаться, этого бы очень хотелось. Надоело, знаешь ли, уже шестую попытку вырастить в человеке Бога, а не животное, в туалет спускать. Хочется уже чего-то новенького, а не повторения. Да и моя Игра с самим собой получит новые перспективы и горизонты.

Да, я собственно, зачем тебя позвал, волхв. Зов пришел мне, но я сейчас не могу появиться в твоем мире даже самой слабой проекцией. После моего воссоединения твой мир этого просто не выдержит. А выдергивать его к себе преждевременно, не дорос еще, в том числе энергетически. Так что ты уж там объясни ему за меня, как дела обстоят, обнадежь, поддержи, помоги, чем сможешь.

— Сделаю, владыка. А можно личный вопрос? Почему именно я? Ведь я не самый старый и не самый сильный волхв из ныне живущих?

— Да, но таков твой Рок. Тебе посчастливилось или не посчастливилось, это ты уж сам реши, оказаться в нужном месте в нужное время. И линия твоего Рока определилась на долгие годы. Так что держись, сыне и тащи свою ношу достойно. Мне, извини, пора, а ты еще посиди, полюбуйся на мое последнее творение, напитка еще попей. А потом и просыпайся.

Глава 71. По пути к тайнам Мироздания.

Когда на следующее же утро после моей попытки мысленно достучаться до "небес" в моей голове раздался голос Велимира, я даже не очень удивился. При том, что уже довольно длительное время я ничего про него не слышал, да и сам, занятый повседневными делами, о нем практически не вспоминал. Но я внутренне чувствовал, что Велимир не простой волхв и совершенно не случайно оказался вписанным плотно в мою историю, и подспудно ожидал возможность этого варианта.

— Здравия тебе, Лексей, бодрствуешь уже?

— И тебе здравствовать, Велимир, — ответил я в его же стиле. — Давно уже встал, дел по горло.

— Дела подождут, надо поговорить, это важно. Ничего, если я у тебя появлюсь?

— Буду рад.

Велимир, возник, как обычно практически мгновенно, из скромности проявившись не прямо в домике, а перед ним. — Пойдем, хватайся за меня.

— А здесь поговорить нельзя?

— Может и можно, но лучше не рисковать.

Притащил Велимир меня к тому же дубу, у которого я когда-то видел посвящение витязей. И как в прошлый раз мгновение темноты, ощущение легкого сопротивления, и мы уже там.— Здесь нам точно никто не помешает.

— Рад тебя видеть Велимир, сам уже собирался с тобой связываться кое-что обсудить, а тут ты. Но почему такая срочность и такая секретность. Мы многие вопросы с тобой обсуждали, и тебя никогда не смущало место встречи. Что изменилось? Случилось что?

— Нет, ничего особенного не произошло, о чем стоило бы беспокоиться, но нечто значительное произошло на самом деле. Давай присядем и спокойно поговорим. Дел ты таких, оказывается, понаделал, что даже не знаю, как сказать. Я, конечно, краем глаза за тобой присматривал, интересовался изменениями в стране, знаю, что в мире происходит и намечается, но такого эффекта не ожидал.

— И что же все-таки случилось? Я тебя первый раз таким взволнованным вижу.

— Случилось то, что меня вызвали на ковер.

— На какой-нибудь круг высших волхвов?

— Если бы. Будь так, я бы не тебя вообще бы не беспокоил. Бери выше.

А внимательно посмотрел на Велимира. — Тогда все ясно. Я как раз вчера попросил о встрече с тем, кто меня сюда забросил, но ответа не получил. Теперь понятно, что ответ, это встреча с тобой. С чего начнем? Расскажешь, каково это, пред Богом предстать, или сначала мои проблемы обсудим?

— Давай вкратце я начну, а то без этого многое непонятным останется. Помнишь, Лексей, наш разговор о том, кто тебя сюда выдернул и почему ты с двумя сущностями встречался? Я тогда тебе еще сказал, что в Ночь Сварога Велес себя надвое делит?

— Помню, Велимир, такой разговор. Ты тогда еще сказал, что теперь до единения Бога дожить мечтаешь, раз все ускорилось.

— Так вот, это уже произошло. Здесь это пока никак не проявилось, но Велес воссоединился.

— Ничего себе! И это что, все из-за того, что мы с моим участием за несколько лет наделали?

— Как тебе сказать? И да, и нет. Катализатором ты, и тем более, твои действия безусловно явились. Но здесь важно понимать, что первично, а что вторично. Если бы Велес не хотел этого ускорения, то и тебя бы в этот мир никто не призвал бы. Другой разговор, что ты и его удивить немало сумел, он так прямо и сказал.

— Ну и как теперь? Мне уже можно домой возвращаться, ситуация изменилась безвозвратно?

— Нет, так легко тебе не отделаться. Ты, почитай только начал трудиться. Ладно-ладно, не ерепенься. Знаю, что не баклуши бьешь, и что многое сделать удалось. Но только ситуацию надо правильно понимать. Воссоединение одного из старших Богов, оставленного на ночное время на хозяйстве, означает вхождение в жесткий режим альтернативы. Тут или выход на новый уровень, или досрочная ликвидация цивилизации.

— А почему досрочная ликвидация? Ведь в моем мире-времени она еще существует и какое-то время еще протянет, если в атомной войне себя не спалит?

— А ты сам посуди. Тебя почему призвали? Потому, что шансов у твоей цивилизации больше нет. А если тебе, хорошо, с твоей помощью, ее повернуть с проторенного пути не удастся, то зачем Ему второй раз наблюдать закат нынешней версии человечества? Проще сразу срубить и дать шанс следующей. Воссоединение Велеса означает окончание Ночи Сварога. Новый День Его идет в совершенно иных условиях, совершенно иной опыт человеку передается. Либо изначальный, указующий путь, что проще сделать для нецивилизованного человека, разум которого зашорен многочисленными догмами и теориями, возникшими при развитии цивилизации. Либо для человека, пережившего Цивилизационный кризис, но выстоявшего и готового к восприятию другого уровня энергий и совершенно к иным задачам. Мы сейчас к своему кризису приближаемся семимильными шагами. А вот как мы его пройдем, зависит только от нас. Тут нам никто помогать не будет. Все, чем могли Высшие силы помочь, они уже сделали. Считай это нашим экзаменом на зрелость.

Но ты не сникай, пока на Руси все делается правильно, сейчас важно довести все начатое до логического конца. Укрепить силу Родов, выстоять, не позволяя втянуть себя в чужую войну за чужие интересы. Ну, и, разумеется, отпор дать супостату, если полезет. Но самое главное, что потом. Чем будет жить мир после войны?

— Вот об этом я как раз с тобой поговорить и хотел, а может быть ты мне и по вопросам, которые я наверх хотел задать поможешь.

— Может и смогу, а если нет, то сам постараюсь достучаться. Кстати, ты не обижайся, что тебе ответа не было. Так надо было. После воссоединения Велесу самому на Землю хода нет даже в проекции, слишком большое потрясение для мира будет. Это если только мы не справимся со своей задачей, он придет судить и новый мир строить. А пока есть шанс, а он есть, нам самим тут придется трудиться. Но и тебя к себе поднять он не может. И не потому что не хочет. Тебя убрать отсюда только раз можно, если забирать домой. А вернуть тебя сюда после встречи, это как гигантскую свечу, отовсюду видимую, зажечь. Метку Бога с себя никому не снять. А твои оппоненты хоть прямой поддержки и лишились, но способностей своих отнюдь не растерялись. Засветишься так и считай покойник. И так удивительно, что до сих пор жив и не опознан.

— Мне, значит, светиться нельзя, а тебе, значит, можно? — Обижен я не был, но какое-то чувство разочарования и неудовлетворенности все же присутствовало.

— Ты меня с собой не путай. Меня поди найди. Я среди людей очень редко появляюсь и очень ненадолго. А здесь меня никому не отыскать. Свое пространство Круг Волхвов хранит бережно. Чужому или без сопровождения сюда хода нет. А сунутся, найдется, чем ответить и охоту, куда не надо лезть, отбыть навсегда. А ты в самой гуще событий постоянно. Тебе светиться никак нельзя, очень уж большая ноша на тебе висит, может быть решающая для всего мира. И, что важно, ты пока ее тащишь. Так что не переживай, все так, как должно быть и единственно возможным образом. Ладно, рассказывай теперь ты, что за проблемы?

Я подробно рассказал Велимиру о своих планах по послевоенному мироустройству, о целях, которые вижу для объединенного единой Идеей человечества, о трудностях перехода и своих сомнениях в способности их разрешить. Рассказал и о возникшей у меня Идее относительно способа передвижения между мирами.

Волхв слушал внимательно и, не перебивая. Затем поднял на меня задумчивый взгляд.

— Значит, долгосрочное развитие человечества ты видишь через заселение новых миров? Через Космос? А почему ты считаешь, что Земля слишком мала для человечества? Почему ты думаешь, что она не способна регулировать его численность для обеспечения самодостаточности? Почему ты пытаешься заменить качественный рост сознания количественным ростом биомассы? А может быть будущее человечества в переходе в состояние чистой энергии? Ты вот как раз и представляешь из себя эту энергетическую форму, уплотненную до уровня материальной. Не думал об этом?

— Думал, Велимир, как же не думать? Но не пройдет это. Ни первое, ни второе.

— ???

— Давай с простого, с саморегуляции. Да, в живой природе все так и обстоит. Если стада антилоп разрастаются, среди них появляется количественно больше слабых и больных особей, в ответ на это начинают плодиться львы, которые их пожирают. И стада приходят в свое нормальное состояние. Расплодившиеся львы начинают голодать, их рождается и выживает в детском возрасте меньше, и система вновь приходит в сбалансированное состояние. Но с людьми так не получится. По крайней мере естественным путем. Наш цикл жизни значительно длиннее, чем нужно для такой саморегуляции. А потом, у нас нет ограничений по источнику пищи. Мы скорее сожрем всю биосферу, чем начнем вымирать.

Остается путь катастроф. Но катастрофы не только сокращают численность человечества, они неизбежно отбрасывают в цивилизационное прошлое, в дикость. А это мало чем отличается от полного уничтожения и создания новой цивилизации. Доказательства приводить надо?

Волхв медленно покачал головой.

— Тогда идем дальше. Я воспринимаю человечество как единое целое, в том числе и с точки зрения Разума. Его совокупная мощь с ростом численности человечества возрастает. Хотя правильнее сказать возрастает его потенциал, ибо мои современники в большинстве своем, напротив, демонстрировали по мере роста населения устойчивую тенденцию к деградации разума и постепенное превращение в бездумную животную массу. Но я это отношу не к естественным причинам, а к следствиям ошибочного Пути и подготовке к минимально болезненной процедуре самоликвидации. Напротив, период того же моего, да и нынешнего СССР, когда народ в едином порыве увлечен созидательным развитием, его совокупная интеллектуальная мощь непрерывно возрастала и возрастает. Так что, думаю, что переход человечества на качественно новый уровень Разума и осознанности должен сопровождаться и его количественным ростом. Для чего на Земле достаточной базы нет.

— Ну что же. Во многом ты прав и выглядишь убедительным. Но ты прав и в том, что Космос не случайно создан таким пустым, что пространство между мирами представляет из себя непроницаемую преграду для путешествий между мирами. В материальной форме, разумеется. Ты прав и в том, что силой собственного Разума и воображения, воссоздающего в сознании четкий Образ иного мира, человек способен перемещаться между мирами. Но могу тебя разочаровать. Этот путь доступен единицам и безотносительно всего прочего, одиночкам. Смотри, даже сюда в рамках одного мира я испытываю трудности для проведения тебя с собой. Да и ты при этом преграду чувствуешь. А ведь это всего лишь место твоего родного мира, защищенное магией волхвов. А теперь представь себе защиту мира, над которой потрудились боги. Тут себя бы протащить, и это не просто, хотя техники для такого имеются. И опыт кой-какой тоже. Но массовое переселение недоступно однозначно. Ни у кого таких сил не хватит.

— Так что, все зря? Выхода нет? Не верю, должен быть выход. Либо связанный с аккумулирование необходимого объема энергии, либо с помощью каких-нибудь технологий.

— Не горячись. Я мог бы долго спорить с тобой на предмет того, что переход на иной уровень сознания, позволяющий такие перемещения, дело сугубо индивидуальное, и никто никому идти этим путем и учиться, не запрещает. Но не стану. Есть и иной путь. Назвать его технологическим не берусь, скорее он комплексный, но делающий путешествие между мирами на коллективном уровне возможным.

— И что же это за путь?

— Во Вселенной существует множество мест, в которых возможно мгновенное перемещение из одной точки Вселенной в неважно насколько от нее удаленную другую.

— Порталы?

— Ты их так называешь? Пусть будут порталы. Их два вида. Это звезды и черные дыры. Первыми могут пользоваться адепты светлых богов, вторыми — темных.

— А адептам равновесия?

— Таким можно пользоваться любыми, с осторожностью, но еще проще, им вообще не нужны порталы, а лишь наличие личной Силы для перемещения, но об этом мы уже говорили. Просто на массовом уровне не может быть много адептов равновесия, удерживающих в себе точный баланс Света и Тьмы. Связано это с гораздо более строгими требованиями к личной осознанности и уровню развития Разума, да и Силы это требует больше. Более, чем вдвое. Ведь в зачет пойдет только энергия определенного качества, вторая сторона бесполезна, да и ее еще необходимо на время перехода блокировать, чтобы избежать взаимодействия с энергией портала. Но я, с твоего позволения продолжу.

Поскольку добраться до этих порталов, хоть они и есть в любой звездной системе индивидуально в материальном виде невозможно, требуется техника и технология перемещения в космическом пространстве.

— Космические корабли то есть?

— Да, корабли. Но и это не все. Корабль просто так через портал не пройдет. Он должен обязательно управляться сильным адептом, способным своим Разумом и энергией защитить весь корабль и всех в нем находящихся. Но и это лишь позволит пройти в портал. А вот куда тебя выкинет, это большой вопрос. Точнее выкинуть может куда-угодно. Порталы не привязаны к конкретной точке, они позволяют выйти в любом другом портале аналогичного типа. А для того, чтобы попасть по конкретному адресу, его надо очень хорошо себе представлять. В виде образа. А качественный образ может создать только тот, кто уже хоть раз в той системе побывал, хотя бы в осознанном сне или мысленном озарении. Вот такие пироги получаются. Что-нибудь понял?

— Примерно понял. А скажи, Велимир, откуда ты все это знаешь?

— Так ведь наши далекие предки уже использовали такие технологии, уже летали в Космос, заселяли другие миры. Эти знания передаются издревле от волхва к волхву.

— Но как же так получилось, что они все это могли, но все равно скатились до нашего сегодняшнего уровня?

— Первым детям Творца нашего мира было дано очень многое. Для них почти не существовало секретов Мироздания. По сравнению с нами нынешними они сами были как боги. И у них даже теоретически не было вопросов. Ведь вся необходимая информация возникала у них в голове в тот момент, когда рождалась мысль и потребность.

Но мир не может существовать без разделения на антиподы. В этом разделении заключена его сила и источник его жизни. Адептам равновесия приходилось тщательно выверять все свои шаги, чтобы не нарушить баланса. И это очень сильно связывало им руки. Адептам обоих полюсов было дозволено много больше. Ведь служение своему полюсу Силы не накладывало никаких ограничений и давало бесконечную свободу реализации, лишь бы все действия были направлены на борьбу с оппонентом. Вот так и доигрались и доборолись до почти полного взаимного уничтожения. Из остатков того первого человечества было возрождено новое, на которое во избежание было наложено больше ограничений. Битва и подготовка к ней заняла больше времени, но все окончилось тем же самым. Наша волна разума уже шестая, собранная и возрожденная из остатков предыдущей. И каждая последующая была изначально слабее и ограниченнее в правах и возможностях. И теперь уже наша стоит на пороге самоуничтожения. Если мы погибнем, седьмая волна будет вообще настолько ограничена в познании мира, что почти не будет иметь самостоятельности в развитии. Но, увы, оборотной стороной этого процесса является резкое уменьшение творческого потенциала и вероятности достичь божественного уровня.

— Послушай, а как же Велес объединился, если ты говоришь о вечности полюсов?

— Так полюса, те самые, вселенские, никуда не делись. Единение Велеса состоялось лишь в отношении нашей Земли в конкретное время. Для судилища по сути. Все ставки сделаны, все стороны по большому счету определены. Кто на какой уровень выйти успел, на нем и примет будущее.

— Ясно. Да, задал ты мне задачку, врагу не пожелаешь.

— Что так?

— Понимаешь, сначала мне представлялось все довольно простым. Объединяешь человечество Идеей покорения Космоса, подкрепленной страхом перед истощением ресурсов. И все, хочешь — не хочешь, но довольно дружно ползут к единой цели. Забыв про распри. И уже это казалось мне выходом из тупика. Потом до меня дошло, что чисто технологическим путем цели не достичь, и я увидел свет в конце тоннеля в лице перемещений между мирами силой Разума. Здесь я подумал, что мы, Россия, первыми добиваемся успеха, и пока все прочие растаскивают на ресурсы какие-нибудь астероиды, мы уже начинаем заселять новые миры. А остальные, это увидев, резко отказываются от своих догм и становятся на нами проторенный путь.

А теперь выясняется, что надо и то, и другое сразу. При этом еще стоит ограничить информацию об истинном положении дел от кого бы то ни было. Благо внешне все равно надо строить корабли, способные перемещаться по нашей системе. Ни о чем ином другим пока знать не надо. А когда мы сможем летать к звездам, то выяснится, что для повторения другим все равно надо развивать своих пилотов высокой степени осознания.

— Ты забываешь, что темные жрецы существуют и обладают такими же знаниями, как и я. Да, кричать на каждом углу о своем знании они не станут, но уверен, к мирам полетят одновременно с нами.

— И что делать?

— А что делать? Делать, что должен. Искать миры, составлять их точные образы, засылать индивидуальных разведчиков для выбора оптимальных, годных для правильной жизни. И одновременно развивать технологии, чтобы достигать портала. В нашем случае Солнца.

— С технологиями понятно. А с разведчиками что делать? Наши воспитанники подойдут?

— Подойдут, я ими займусь, а ты пока обеспечивай технологии и не загуби мир в войне.

— По рукам.

После встречи с Велимиром у меня осталось легкое и очень приятное чувство, что наш мир, пусть и на малую толику, но все же отодвинулся от края пропасти. А уж дальше мы постараемся ликвидировать эту опасность вовсе.

Глава 72. "Проверка на дорогах" (Часть 1).

Сталин вызвал меня к себе за два дня до назначенного совещания. Как это часто бывало, перед тем, как выносить серьезнейшие вопросы на всеобщее обсуждение, он захотел еще раз с моей помощью проверить всю логику будущих решений и утвердиться в своей правоте, либо скорректировать проекты решений, если в логике обнаружатся серьезные ошибки. Будучи очень самолюбивым человеком, привыкшим для своего окружения казаться мудрым и непогрешимым, он крайне не любил решать вопросы на скорую руку, тем более во время совещаний даже с самым ближним кругом. Он постоянно играл в демократичного руководителя во время обсуждений вопросов любой сложности, давал каждому подробно и аргументировано высказывать и защищать свою точку зрения. Но при этом любой вопрос должен был решен у него в голове еще до начала обсуждения. И когда аргументы оппонентов заставляли его сомневаться в оправданности собственной позиции, он вообще предпочитал отложить решение вопросов. Но, как уже было сказано, подобных ситуаций он старался всячески избегать.

Я довольно давно стал для него своеобразным спарринг-партнером при подготовке решений. Примерно с того момента, когда Сталин стал полностью мне доверять, убедившись, что меня не привлекает личная власть, и что я не готов и не хочу участвовать в политических интригах в любом качестве, а также, что я являюсь искренним патриотом СССР. Правда, сначала его очень смущало мое двусмысленное отношение к коммунистической идее, но затем и в этом вопросе Сталин убедился, что мои сомнения и возражения не являются следствием враждебной позиции, а продиктованы исключительно попыткой избежать ошибок, совершенных в моей версии СССР.

Правда, Сталин не был бы самим собой, если бы перед тем, как наши взаимоотношения приняли настоящий вид, он бы не попытался использовать любые возможности взять меня под полный контроль. Даже однажды организовал на меня покушение. Ну это я так думаю, что за покушением стоял именно он. Формально это был кто-то из недобитых троцкистов, озабоченных моим появлением и влиянием на решения Кремля, хотя я всегда старался максимально держаться в тени. Но уж больно аккуратно было все подстроено, а сам выстрел должен был лишь повредить мне ногу. Странно при серьезном покушении видеть исполнителя, который выбрал бы такую бесперспективную часть тела в качестве мишени или был бы настолько не профессионален. Как я понимаю, если бы выстрел сумел бы причинить мне какой-либо вред, то это стало бы для Сталина основанием считать меня полностью контролируемым. Но, увы и ах. При том, что я даже проморгал сам выстрел, будучи чем-то увлеченным, тело само отреагировало на опасность, мгновенно дематериализовавшись на пути пули, пропустив ее беспрепятственно мимо, а затем восстановившись в прежнем виде. Причем все произошло столь мгновенно, что никто ничего не заметил, а я даже не потерял устойчивости. Не знаю, были бы потом еще какие-нибудь попытки продолжить в том же духе, ведь стрелявший вполне мог подумать, что промахнулся. Но мне это совсем не улыбалось, а потому я сам при ближайшей возможности рассказал Сталину о странном случае, подчеркнув, что тело отреагировало на опасность даже без моего сознательного участия. Возможно, это, а возможно что-то другое, но больше подобных "покушений" на меня не было.

Видимо, в какой-то момент Сталин окончательно успокоился насчет меня, хотя периодически я чувствовал, что охранники базы нет-нет, но пытались через окно проверить мое наличие в домике по ночам. Но, так или иначе, Сталин вспомнил о моем давнем предложении использовать меня в качестве независимого, но дружеского оппонента и начал все больше привлекать меня на этапе выработки решений. Он даже ограничил мои рабочие контакты с остальными членами советского руководства лишь самым необходимым.

Вот и сейчас, приехав на дачу, я сразу же попал под довольно жесткий прессинг вождя, желающего не просто выяснить мою подготовку к обозначенному совещанию, но и потренироваться на мне для уверенности в прочности собственной аргументации.

— Скажите, товарищ Алексей, я, конечно, помню, что Вы обосновывали необходимость создания сразу пяти мировых центров, но все же хотел бы еще раз вернуться к этому вопросу. А что, разве трех недостаточно? Мы ведь когда-то с вами уже обсуждали этот вопрос, и тогда Вы сами высказывались за три центра Силы, даже, помню, образно приводили в пример табуретку, как минимально устойчивую конструкцию. — Сталин при этом практически ласково, но слегка лукаво посматривал на меня, неспешно набивая свою трубку.

— А я и сейчас, товарищ Сталин, считаю, что трех центров хватило бы. Но тут иная проблема. Насколько я могу прогнозировать развитие ситуации даже с учетом моего знания альтернативной истории, то есть на ближайшие пару десятков лет, я не вижу ни одного шанса придти к этой конфигурации. Точнее придти можно, но очень искусственно, подавляя огромное количество противоречий, загоняя их вглубь и получая тем самым мощнейшие социально-психологические бомбы замедленного действия. И эти бомбы потому уже будет не разминировать, они рванут. И вряд ли в удобный для нас момент.

— Социально-психологические бомбы, — Сталин посмаковал это выражение, — а ничего, хорошо звучит, а главное в целом отражает суть, но продолжайте, товарищ Алексей.

— Смотрите, товарищ Сталин. Если говорить о трех центрах, то это СССР и наши союзники, это США и их зона влияния и это Восточная Азия. Другой более или менее устойчивой на длительный срок конфигурации я не вижу.

Сталин кивнул и жестом попросил продолжать.

— Таким образом, мы имеем два отличия от "пятизонной" конфигурации. Это Восточная Азия единая или разделенная на Японскую и Китайскую зоны влияния. И это Европа, имеющая или не имеющая собственного статуса. Давайте начнем с Азии.

Сегодня мы имеем реально такую картину. Мощная и амбициозная Япония уже начавшая экспансию на юг от собственных островов и добившаяся в этом существенных успехов, а также слабый и даже раздробленный Китай, но обладающий огромным потенциалом как в человеческом, так и в территориальном и экономическом смысле. А кроме того Китай обладает мощной и древней культурно-исторической цивилизационной базой, существенно отличающей его от многих иных стран. Если мы начнем объединять Восточную Азию на базе Японии, то в лице Китая через пару десятилетий мы получим мощнейший взрыв национально-освободительной борьбы. Причем, в этом Китаю обязательно помогут. Может быть, этим помощником станем мы, может быть Америка, но так или иначе вместо одного из трех целостных мировых полюсов стабильности мы получим мощнейший полюс нестабильности и хаоса, который будет трудно контролировать даже всем вместе. В свете стоящих перед нами, как человечеством, стратегических задач, которые мы с Вами не так давно обсуждали, я считаю это недопустимым. Если же мы будем создавать этот Центр на основе Китая, то для начала нам придется в довольно серьезной и затратной войне уничтожить Японию, а затем еще пару десятилетий, если не больше подтягивать гигантский Китай до необходимого уровня развития, чтобы он оказался способным выполнять приданные ему функции. Причем, полное уничтожение японской цивилизации я считаю недопустимым как по моральным соображениям, так и по чисто рациональным. Особенность японцев в том, что они способны любую техническую идею довести до идеального воплощения. Причем, сделать это в том числе в отношении любой сколь-угодно сложной и при этом массовой продукции. Таким больше не может похвастаться ни одна страна в мире. А учитывая, насколько мощный технологический рывок нам предстоит сделать в ближайшие десятилетия, эта национальная японская особенность становится жизненно необходимой для всего человечества. Если же мы не станем уничтожать Японию, а всего лишь попытаемся поставить ее под контроль Китая, то получим ту же самую проблему сепаратизма и национально-освободительного движения. Только уже с другой стороны. И потенциал этих проблем с учетом национальной агрессивности и одновременно специфического отношения к вопросам жизни и смерти окажется как бы не большим, чем в случае с Китаем.

— Хорошо, товарищ Алексей, Ваши аргументы заслуживают внимания и принимаются, но разве мы не будем заниматься в отношении Китая тем же самым при разделенных зонах ответственности? Ведь современная отсталость Китая никуда не денется? И нам все равно придется, как Вы выразились, его подтягивать.

— Совершенно верно, товарищ Сталин, придется. Но нам придется делать это в гораздо более спокойной обстановке. У нас появляется существенный запас времени. Я вполне допускаю, что через два-три десятилетия Японский и Китайский центры влияния сначала обозначат все более тесное взаимодействие между собой, а затем и вовсе объединятся. Но происходить это будет ненасильственным естественным путем, во многом завязанным на взаимное экономическое проникновение, а также в целях стремления к паритету по отношению к советскому и американскому центрам. То есть мы в данном регионе получим потенциально единый азиатский центр, но не будем внедрять его насильственным методом, а дадим ему вырасти самостоятельно.

— Ну что же, эта позиция вполне заслуживает внимания, и мы очень внимательно рассмотрим все нюансы, вытекающие из такой постановки вопроса. А что Вы можете сказать по Европе в таком разрезе?

— Что касается Европы, то ситуация в какой-то мере аналогична, а в какой-то прямо противоположна азиатской. Стратегически, если заглядывать на десятилетия вперед, я, признаться, вообще не вижу Европу в качестве самостоятельного геополитического центра. Скорее всего, под воздействием различных факторов в течение двух-трех десятилетий различные страны Европы примкнут либо к советскому, либо к американскому центру. Но если попытаться сделать это опять же быстро, то без существенных потерь не обойтись. Сейчас Европа стремится путем конфликта разрешить накопленные в регионе противоречия. Если "помочь" ей обойтись в этом своими силами, не влезая в конфликт без крайней необходимости, то по всей вероятности Европу в обозримом будущем ждет объединение под эгидой Германии. Доступ к Африке с ее природными ресурсами на время сделает Еврорейх довольно самостоятельным и сильным геополитическим игроком. Но это только на ближайшее время, пока Германия не централизует Европу под своей властью. А вот затем наступит неизбежно период самоопределения. Для того, чтобы стать полноценным центром у Европы должна появиться глобальная Идея мирового уровня. Национал-социализм таковой стать не сможет, поскольку излишне жесток и иерархичен по своей природе.

Как только европейцы победят на своей территории всех евреев и цыган, они столкнутся с идеологической пустотой. В результате произойдет одно из трех. Либо они успокоятся и будут медленно деградировать, либо они начнут искать недочеловеков уже среди европейских народов, либо они попробуют дальнейшую экспансию в сторону СССР или США. Возможно, конечно, представить себе и тотальную европейскую экспансию в Африку, но с этим у них будет еще больше проблем. В моем мире Африка сплошь поделенная на европейские колонии уже в шестидесятых годах получила независимость. Заставить эффективно работать тамошнее население практически невозможно, а держать для усмирения бунтов большие воинские контингенты накладно и бесперспективно. Так что это тоже путь в никуда.

Из трех вышеперечисленных вариантов развития ситуации первый ведет к медленной деградации и постепенному разрушению единства со все возрастающими внутренними конфликтами. Второй способен вызвать серьезную внутреннюю войну и привести Европу к быстрому краху. Наиболее опасен для нас третий вариант. Но здесь у нас имеется от одного до нескольких лет подготовки. При правильном точечном направлении ситуации в нужное русло, это будут именно несколько лет. И, уверен, мы их используем по максимуму. Я практически не сомневаюсь, что рано или поздно Гитлер попробует укусить СССР. Но сейчас его стоит перенаправить, потом немного напугать, а затем, если рискнет, устроить показательную порку. В результате он может еще разок дернуться в направлении США, но столь же безуспешно. Надо понимать, что война, даже победоносная это совершенно непроизводительная трата всех видов ресурсов. Даже в тех случаях, когда она приводит к успеху и позволяет получить серьезные трофеи, эти трофеи совершенно не окупают неизбежное разрушение инфраструктуры, потерю квалифицированных человеческих ресурсов, а также крайне однобоко развивает экономику. На время войны консервируются любые виды внутренних конфликтов, но как только она заканчивается, как все эти загнанные вглубь проблемы начинают одновременно всплывать, топя тем самым саму цивилизацию. В войне есть только очень небольшие плюсы, реализовать которые может только новая война. Это наработка боевого опыта армией и развитие военных технологий. В нашем случае второе вполне нивелируется нашим знанием тенденций развития аналогичных областей в будущем, что касается первого, то это преимущество должно быть нивелировано нашим превосходством во втором.

Но, извините, товарищ Сталин, я немного отклонился от основной темы. Тем или иным путем Европа зайдет в тупик. А зайдя в него, будет вынужденно ориентироваться либо на крайний индивидуализм, культивируемый в США, либо на коллективизм советского типа. И здесь очень важный фактор это куда повернется собственно Германия. Если к нам, то имеется хорошая возможность постепенно присоединить к нашему центру практически всю Европу. Но для этого на определенном этапе потребуется физическое устранение Гитлера.

— А без Гитлера Вы считаете, товарищ Алексей, что нам удастся легко присоединить Европу? И вообще, почему Вы придаете его фигуре столь большое значение? Вам ли не знать, что за каждым публичным лидером стоит большая система, состоящая из представителей всех уровней управления. Ликвидация верхушки имеет смысл и приводит к изменению политики только в том случае, если со смертью лидера уходит из власти вся система, а на смену ей тут же приходит новая, заранее подготовленная и не менее мощная.

— Все правильно. Но все же имеются некоторые нюансы. Давайте посмотрим на это на примере того, что случилось в СССР после Вашей смерти, если эта тема для Вас не слишком болезненна.

Сталин как-то криво ухмыльнулся и сделал неопределенный жест рукой с зажатой в ней трубкой. Мол, давай, продолжай.

— Ваша смерть в моей версии истории одновременно явилась причиной и следствием произошедших после драматических изменений в стране.

— Как это следствием? Разве может быть более раннее событие быть следствием последующих?

— Это некая аллегория, конечно. Но если посмотреть в суть, то Ваша смерть, а были очень серьезные основания считать ее неестественной, была следствием того раздражения, которое длительное время накапливалась в Вашем даже довольно близком окружении, и которое сначала привело к покушению на Вас, а потом запустило в стране множественные разрушительные процессы. И связано это раздражение было с двумя факторами. Первый это эгоистичная неудовлетворенность собственными возможностями. Не властными, хотя и ими тоже, а в первую очередь материальными. Ваш личный аскетизм пусть подспудно, но ограничивающее воздействовал на всех остальных, не позволяя им развернуться в полной мере, не давая их властному положению превратиться в материальное барство. Второй фактор это тривиальный страх. С одной стороны, победа в Великой отечественной под Вашим руководством подняло Ваш авторитет на такую высоту, что полностью ликвидировало у кого бы то ни было возможности сместить Вас с постов и устранить от руководства страной. В то же время это же самое Ваше положение и авторитет позволяли Вам в любой момент любого из них не только отстранить от власти, но и отправить замаливать грехи в места не столь отдаленные или даже подальше. И этот страх за себя, за сохранение своего положения во власти, за свое благополучие в конце концов заставил их действовать. А после Вашего убийства, один раз встав на этот путь, они волей неволей были вынуждены идти по нему, каждый раз ставя личные интересы и страх перед потерей власти выше интересов страны. Итог Вам известен.

— И что таки все участвовали?

— Товарищ Сталин, ну я же Вам уже не раз рассказывал обо всей информации и даже слухах, которые до меня дошли в моем времени. Тема же была настолько засекречена, что только после развала Союза стала просачиваться какая-то информация, да и то неизвестно, сколько в ней правды, а сколько простого желания родить сенсацию на пустом месте. Все в совокупности указывает на покушение, но каких-либо железных доказательств этого не существует.

— Ну хорошо, давайте вернемся к Гитлеру. Значит, Вы считаете, товарищ Алексей, что его смерть существенно повлияет на обстановку в Германии?

— Да, товарищ Сталин, повлияет. Там, насколько я могу себе представить есть несколько реальных центров влияния. Первый это орден СС, не войска, а именно орден, их создавший, корни которого уходят в мистическую область. Возглавляет эту структуру, Гимлер. Дальше идет группа партийных товарищей, не связанных с СС, но поднявшихся во власть по линии НСДАП, к сожалению, я не очень хорошо знаю личные роли и властное влияние кого бы то ни было персонально у нацистов, но пока пусть это условно будет группа "партийцев". Третья группа влияния это старая военная аристократия. Она сегодня находится в довольно двусмысленном положении. С одной стороны, практически весь генералитет и офицерский корпус гитлеровской армии состоит из представителей этой группы, с другой, они находятся под жестким присмотром гитлеровской службы безопасности. Четвертая группа это группа влияния англосаксов. В ней имеется большое число представителей крупного немецкого бизнеса, связанного с английским и американским множеством деловых и партнерских связей, а также ряд высокопоставленных военных и партийных чинов, например, начальник Абвера адмирал Канарис. Сегодня все эти группы, имеющие разнонаправленные интересы жестко связаны друг с другом волей Гитлера. Если его не станет, то неизбежно начнется борьба за власть и передел сфер влияния и ответственности. Причем, самым сложным окажется именно выбор вектора развития Рейха. Наибольше противостояние будет между военной аристократией и "партийцами", в большинстве своем являющимися выходцами из низовых классов. На чью сторону встанет СС сказать трудно, возможны варианты вплоть до борьбы за верховную власть.

— А "англичане"?

— Эти будут всячески ориентировать немцев за поход на Восток против коммунизма и продолжение войны в этом направлении, прекратив боевые действия в Европе, которую попробуют поделить на немецкую и английскую зоны влияния.

— И кого нам стоило бы поддержать, по Вашему мнению?

— Как ни странно, "аристократов". Из всех групп эта, оказавшись наверху, будет проводить наименее агрессивную политику. Особенно, если приход к власти будет в момент, когда их жажда крови и мести за национальное унижение Первой Мировой окажутся удовлетворенными. Хотя при власти аристократов нам потребуется больше времени на вовлечение Европу в собственную орбиту влияния после войны. И все же это оптимальный путь, как мне представляется. СС нельзя поддерживать принципиально, это сатанисты чистой воды. "Англичан" бессмысленно, только зря время терять. А "партийцев" было бы принципиально возможным при условии постепенного смещения их идеологии в правильном направлении, но шансов на их победу не так много. В этом случае СС объединится с "аристократами" и "англичанами".

— Хорошо, к этой теме мы с Вами вернемся чуть позже, хотя даже эта вполне убедительная аргументация, если ее лишь в этом виде озвучить нашим товарищам на совещании, окажется для них почти предательством коммунистических идеалов. А, кстати, почему все же Вы уверены, что нам не стоит брать курс, пусть и в долгой перспективе, на победу коммунистической идеи во всем мире? Вам она настолько противна? — Сталин хоть и смотрел на меня вроде бы с добродушной ухмылкой, но глаза впились как два лазерных луча, готовых испепелить. И они то как раз и выдавали всю серьезность вопроса. Сталин решил явно устроить мне еще одну проверку на вшивость. Ну что ж. Раз так, то и отвечать будем без экивоков. В лоб.

Глава 73. "Проверка на дорогах" (Часть 2).

Я видел крайне серьезное отношение Сталина к заданному вопросу, видел его напряжение, с которым он ждал моего ответа и думал: "Что это, очередная проверка, внутренняя борьба Сталина с самим собой или очередной поиск аргументов для Политбюро?" Я даже позволил себе встать и принялся ходить по комнате, всем своим видом показывая глубокую задумчивость, и размышлял про себя.

— Ведь от моего ответа явно что-то зависит. Но ведь мы уже не первый раз беседуем на эти темы, всю мою логику Сталин уже знает и учитывает. Вряд ли он ждет от меня новых откровений. Он прекрасно знает, что я не являюсь убежденным адептом коммунизма, поскольку не вижу реальных способов его достижения в том виде, в котором он был бы успешен. Я множество раз беседовал с ним о человеческой природе, которая по большей части эгоистична, и это противоречие между идеей и реальными личными интересами рано или поздно начинает деформировать Систему, приводя ее все больше в соответствие именно с интересами, а потом наступает коллапс, как он наступил в моем СССР. Что даже страх, который широко применялся в моей версии сталинского СССР и в чуть меньшей степени в этой, не может быть без конца сдерживающим фактором. Блин, ну мы же для того все и замутили несколько лет назад с идеей Рода и с распространением Веры, чтобы нам было помимо страха и коммунистической идеи на что-то опереться и если не решить проблему совсем, то, как минимум, снизить напряженность противоречий и выиграть существенный запас по времени. Но ведь все это Сталину прекрасно известно. Что же он ждет от меня сейчас? Ладно, пауза хороша, но отвечать все же надо. Попробуем разобраться по ходу пьесы.

— Товарищ Сталин. Вы прекрасно знаете, что из всех видов придуманных человечеством общественных формаций я считаю коммунизм наиболее прогрессивной. Хотя бы потому, что он декларирует всеобщее равенство и пропагандирует коллективизм. Есть множество более частных вопросов, которые в моем представлении требуют корректировки данной Идеи, и я неоднократно Вам об этом рассказывал. Кое-что Вы приняли и даже начали воплощать, чему я безмерно рад. Но если отвечать на Ваш вопрос именно в том виде, в котором он задан, то я считаю реализацию победы коммунизма во всемирном масштабе невозможной. Причем, я говорю не о временной проблеме, не о том, что это невозможно в течение, скажем, ближайших двадцати-тридцати лет. Я говорю о том, что это невозможно в гораздо более длительной перспективе.

Для того, чтобы массово изменилось человеческое сознание необходимо выполнение сразу нескольких принципиальных условий. Один из наиболее известных постулатов коммунистической философии, которую у нас называли марксистско-ленинской, гласит "бытие определяет сознание". На самом деле процесс намного сложнее инее столь однозначен. Что касается бытия, то оно скорее ломает сознание у слабых, таких большинство, и делает бунтарями сильных, таких меньшинство, но по сути, это самый ценный человеческий материал. В моей истории его почти полностью истребили сначала в Первой Мировой и Гражданской, потом во время массовых чисток и борьбы с троцкизмом, а затем окончательную точку поставила Великая отечественная. Здесь мы получили то же самое в Первой мировой и Гражданской, сумели свести к минимуму потери во время борьбы с троцкизмом и, надеюсь, сможем спасти миллионы во время Второй Мировой. Но так или иначе проблема остается. Если ничего не поменять, то мы будем раз за разом осуществлять новые чистки и борьбу с очередной оппозицией. Если этого не делать, то начнет разлагаться то самое, казалось бы, уже перекованное слабое большинство. Необходимо искать иной выход. И он в том, что коммунистическая философия совсем не учитывала. Обратная сторона медали в том, что сознание определяет бытие в ничуть не меньшей степени, чем наоборот. Скорее даже в большей. Только работает это несколько иначе. Этот фактор проявляется лишь у свободных сильных людей. Если сильному высоконравственному человеку дать сколь угодно большую свободу без каких-либо непосредственных последствий, то он все равно не скатится до состояния скота. Это будет противно его природе и сознанию. Ваш же пример в какой-то мере это показывает. Вы что, не могли бы позволить себе роскошь обстановки, сотню наложниц и праздность? Да легко, уверяю Вас, что никто бы из Вашего окружения даже не дернулся, приняли бы как должное и радостно бросились подражать. Вас удерживает не возможное осуждение товарищей и не опасность потерять власть, а именно Ваше внутреннее "Я".

А вот слабое большинство скатится, причем, сделает это незамедлительно и с большой радостью. Сами знаете, что катиться с горки куда проще, чем забираться на кручу. Но коммунизм, реальный, можно построить лишь с теми, кто лезет в гору, а не катится в болото. Да, при этом можно использовать и слабое большинство, но только надо четко понимать, что оно послушно только под влиянием страха или жадности. Большинство безидейно по своей натуре, как бы громко не выступало на митингах. Сделать его сильным и идейным это единственный шанс на долговременный успех. Только в этом случае большинство окажется способным предотвратить любые негативные тенденции, какой бы предатель Идеи не оказался бы во власти, хоть на самом верху. Только так. Никакие спецслужбы, никакие контролирующие органы, никакой спецконтроль над спецнадзором не обеспечит успеха. Любые службы состоят из людей и легко оказываются коррумпированными и блокированными. А чтобы сделать большинство сильным, нужно очень немало. Необходимо сразу многое. Нужен видимый и однозначно воспринимаемый успех в материальной сфере, нужна мощнейшая дружелюбная идеология, нужно реальное равенство всех перед законом независимо от должностей и статуса, а помимо всего этого нужна такая глобальная мечта, которая для каждого человека стала бы его персональной, личной мечтой. Чтобы весь народ в едином порыве шел за той синей птицей, которую считал бы своей собственной, и она должна быть одна на всех.

А теперь давайте посмотрим, что мы имеем в мире. А имеем мы лишь зачатки коллективного самосознания, которое условно назовем коммунистическим, на территории СССР, причем, и оно во многом обеспечено мощной системой подавления недовольства и инакомыслия. Причем, эта система выбивает главным образом именно сильных, тех, кто должен был бы стать системе опорой. А во всем остальном мире мы не имеем и этого. Там царит голый индивидуализм, если не сказать корыстолюбивый эгоизм. И он в равной степени фактически разделяем как высшими слоями общества, так и последними люмпенами. Дай любому пролетарию или крестьянину Запада свободу творить, что хочешь, как они сразу же после разграбления дворцов, банков, предприятий и уничтожения их бывших владельцев, всласть перестреляют друг друга в борьбе за передел награбленного, а выжившие тут же займут место уничтоженных аристократов. Только окажутся еще гораздо хуже и духовно ниже тех, кого уничтожили.

И даже если СССР смог бы вмешаться в ситуацию и установить свой контроль над обстановкой, то итог был бы печален. Мы получили бы ценой огромных потерь всех видов ресурсов, включая жизни наших солдат и управленцев, медленно тлеющий протестный заряд огромной разрушительной силы. Нам бы пришлось устанавливать там мощнейшую репрессивную систему для подавления бунтов, а в людях бы все больше воспитывалась бы ненависть к нам. Нет, нам надо своим личным примером сначала увлечь их нашей Идеей, а лишь потом дать им возможность ее реализации у себя. Причем, добровольно и сознательно.

В общем, как то так, товарищ Сталин.

Сталин, который внимательно рассматривал мой взволнованный бег по комнате, сопровождавший мою речь, улыбнулся и проговорил. Я все помню, товарищ Алексей, все наши разговоры на эту тему. И не стоит так волноваться и переживать. Во-первых, товарищ Сталин ничего с Вами сделать не может. Просто не получится. Ни убить как врага народа, ни даже просто посадить под замок. Никакие средства на Вас на действуют. Так что остается терпеть. — Сталин рассмеялся в голос. Во-вторых, если бы товарищ Сталин все же придумал, нашел на Вас управу, товарищ Алексей. Он бы все равно не стал бы ничего делать или менять в сегодняшнем Вашем положении. Мы давно убедились в том, что Вы не враг. А товарищу Сталину бывает просто необходимо поговорить с кем-то, кто его совсем не боится. Вы же не боитесь меня, товарищ Алексей? — И довольный произведенным эффектом, Сталин продолжил, — Просто я сейчас еще раз хотел услышать от Вас одну мысль в этом монологе. Это бы показало бы действительно Ваше серьезное отношение к ней. И я ее услышал. Я говорю о необходимости Большой мечты. Мы тоже долго думали на эту тему. И пришли к выводу, что эта мечта не может носить абстрактный умозрительный характер. Это должна быть такая мечта, чтобы если не сегодняшние коммунисты, то хотя бы их дети могли бы застать ее реализованной при своей жизни.

Мы много думали о различных вариантах такой Мечты. И пришли к выводу, что это должна быть мечта о космосе, об освоении новых миров. В нашем мире слишком много накоплено различных противоречий и обид между народами. Эти противоречия и обиды не дадут нам возможности установить на Земле прочный и долгосрочный мир, особенно, если оставить несколько центров Силы с разными цивилизационными моделями. Вот Вы говорите, и товарищ Сталин с Вами в этом согласен, что установить коммунистический строй на всей планете не получится. Именно потому наша партия взяла курс на построение социализма в отдельной стране, отказавшись от идеи мировой революции. — Сталин тоже встал и, вновь раскуривая трубку, принялся ходить по кабинету. Мне пришлось сесть, чтобы не мешать его передвижениям.

— Получается некий замкнутый круг. На Земле прочного мира быть не может, тем более, что по Вашим заверениям, которые проверили и практически подтвердили наши аналитики, ресурсов планеты при столь быстром росте мировой экономики и мирового населения хватит не очень надолго. А с выходом в космос, тем более с возможностью освоения новых миров все очень неясно. Вам же это не удалось. Вы даже до Луны толком не добрались, уступили эту честь американцам, но и они почему-то ограничились одним полетом.

— С их полетом все вообще не ясно, товарищ Сталин. Не могу ничего утверждать наверняка, но ходила информация, что этот полет был имитирован при поддержке СССР. Что-то мы от них за эту поддержку получили типа современных заводов. Американцы вообще больше мастера в создании виртуальной реальности и индустрии развлечений. Здесь они непревзойденные специалисты. В свое время читал, что наши эксперты выяснили, что между Землей и Луной находится особый радиационный пояс, который не позволяет пересечь себя человеку даже в мощном космическом корабле. Не свинцом же его оббивать, тогда его и на орбиту не поднимешь. И потому мы отказались от управляемого полета на соседку. А американцы существенно отставали от нас в развитии космоса, хотя смогли после войны прибрать к рукам все немецкие наработки по ракетостроению и даже главного немецкого специалиста Вернера фон Брауна. И им срочно требовался какой-то прорыв, чтобы утвердить свое формальное первенство в этой области. В результате вполне могло оказаться, что СССР просто купили ради этого публичного шоу. Еще раз повторю, ничего не могу утверждать, но косвенное свидетельство подобного имеется. Уже в мое время американцы запустили марсоход на красную планету. Так вот когда в Интернете появились первые цветные кадры якобы с поверхности Марса, сделанные этим аппаратом, то на некоторых из них вместо неба явно виднелся купол павильона, в котором делались съемки. А на одном из фото вообще по недосмотру оказался вполне земной суслик. Так что есть большие сомнения.

Сталин слегка посмеялся. — Тем более, товарищ Алексей, тем более. Значит ваши успехе были еще скромнее, чем кажется. Так где же выход? Видите ли Вы какую-нибудь большую идею, способную стать настоящей Мечтой для миллионов или даже миллиардов людей?

— Да, товарищ Сталин, вижу. И она, эта мечта практически не отличается от того, о чем говорили Вы. Это действительно новые миры и возможность их освоения. Но только с этим вопросом все очень непросто. Для посещения новых миров нужно очень мало и очень много одновременно. Я говорил недавно с Велимиром на эту тему. Отдельный человек, достигший необходимого уровня сознания и внутренней силы, вполне способен просто шагнуть из одного мира в другой. Но это путь подходит лишь для уникальных одиночек. Они нам, безусловно, понадобятся, но лишь как разведчики, способные создать необходимый координатный образ для перемещения уже настоящего космического корабля. Что же до последнего, то ему для посещения удаленных миров надо лишь долететь до солнца и окунуться в него. Это, конечно, с технической стороны, фактически все намного сложнее. На подобном корабле также должны оказаться лишь люди, которые по своему уровню развития могут быть до этого допущены. Ну и корабль должен противостоять громадным солнечным температурам. Но этот вопрос, уверен, решаем. По крайней мере, это не самая сложная из проблем, которые нас ждут.

— А что Вы имеете в виду под особым уровнем сознания и внутренней силой, товарищ Алексей?

— Дело в том, что независимо от нашего желания это признавать или нет, мир, весь мир, вся вселенная, разумны. Я прекрасно понимаю, что Вы всячески не хотите затрагивать эту тему, товарищ Сталин. Что коммунистическая идеология не предполагает наличия Всевышнего, что даже все изменения в отношении религий, которые были осуществлены в последние годы, это скорее политический шаг, направленный на успокоение обстановки в стране и создание еще одного канала воздействия на массы. И все это не имеет отношения к вопросам увеличения духовности у нашего человека. И тем не менее, если мы хотим добраться до сути проблемы, нам придется об этом говорить, товарищ Сталин.

— Ну что же, раз придется, давайте говорить, — Сталин едва заметно поморщился и продолжил, — в конце концов товарищ Сталин в свое время учился в духовной семинарии и кое-что еще помнит с тех времен из учения о Боге.

— Тут не в учении дело, товарищ Сталин. Если рассматривать канонические тексты христианства, то они так же далеки от Истины, как любые иные Книги-источники. Они все не лживы, нет, просто информация в них дана в образной аллегорической форме, и понимание сути написанного дано далеко не каждому даже профессиональному богослову или имаму, что уж говорить о простых людях, которые не все и читать самостоятельно могут. По большому счету в том, чтобы обрести Веру, прошу не путать с любой из религий, даже древнеславянской, достаточно не так многого. Нужно воспринимать Мироздание в качестве живого организма, обладающего единым сознанием, пусть и непредставимого человек уровня. И нужно воспринимать самого человека как его выделенную частицу, через которую Создатель смотрит на этот мир и происходящее в нем. Для этого он подарил нам ощущение времени. А все, что нас окружает, есть материальная иллюзия, созданная как декорации для того, чтобы разум прошел все стадии становления и взросления, обрел силу и смог исполнить свое предназначение, создать новые миры-вселенные. Вот собственно и все, лишь одно добавление. Все разумы низшего уровня обладают одним соборным разумом более высокого уровня, даже в том случае, если они не подозревают о его наличии. Вот теперь вкратце действительно все.

Сталин какое-то время молчал, потом поднял на меня глаза и спросил.

— Хорошо, допустим, все так и есть, хотя мне это сложно представить и тем более осознать, но какую практическую пользу из этого для воспитания нашего человека готовым для полетов в иные миры мы можем получить?

— В первую очередь это уважительное отношение к миру, в котором живем. Одно дело, если ты просто ковыряешься в мертвой материи и разбрасываешь отходы, другое дело, если ты делаешь больно своему родичу, коим и является Земля. Не случайно я столь активно перед Вами ратовал за возвышение родовых связей, через них намного проще воспринимать и разумность мира. Во-вторых, это восприятие себя и своего разума как частицы единого организма, хотя бы даже из одного человечества. Одно дело, когда ты в своих корыстных интересах грабишь или убиваешь ближнего, но совсем иное, если этим же ты наносишь не меньший вред своему собственному организму, чем хочешь найти пользу. Ведь непредставимо себе, чтобы клетки правой руки пошли войной на левую руку, а желудок бы начал воевать с сердцем. На самом деле даже ортодоксальная коммунистическая идеология с ее пропагандой равенства и коллективизма уже многое сделало полезного в этом отношении. И я могу свидетельствовать, пожив в сознательном возрасте при социализме, даже уже извращенном, и при бандитском капитализме, что люди там и там совершенно разные. И будь моя воля, я бы всю жизнь прожил бы среди человека социализма. Нам по большому счету, чтобы вырваться качественно вперед и стать авангардом всего человечества, даже не придется что-то сильно ломать через колено. Ведь русский человек изначально имел общинное сознание, надо его лишь расширить, он всегда бережно относился к земле и природе. Строительство социализма лишь усилило тягу к коллективизму, нам осталось лишь правильно направить дальнейшее развитие сознания, соединив усилия Церкви в широком смысле слова и партийную коммунистическую идеологию. В таком случае, если мы не допустим барства и несправедливости в номенклатурной среде любого вида, если мы обеспечим реальное равенство всех перед законом, если мы создадим необходимую материальную базу процветания, то нам даже не придется никому ничего доказывать. Мы легко сможем набрать требуемое число людей для полетов в другие миры, а потом и заселения их. А как только это случится, и мы получим неопровержимые доказательство успеха, то нам больше не придется думать о мечте, она уже будет здесь и будет манить любого жителя Земли сильнее самого мощного магнита.

Сталин смотрел на мою горячность несколько иронично, но кивал достаточно ободряюще.

— Хорошо, товарищ Алексей, Ваша убежденность в собственных словах выдает хотя бы Вашу искреннюю веру в то, о чем Вы говорите. Если все, что Вы сказали окажется правдой на самом деле, то это действительно будет то, что нам нужно. Вопрос только в том, как это подтвердить?

— Товарищ Сталин, Вы можете сами поговорить с Велимиром, Вы можете попросить его, чтобы кто-то из волхвов сходил в мир, принеся из него нечто, что убедило бы Вас в реальности таких путешествий, что-то явно не принадлежащее этому миру.

— Это хорошая мысль, товарищ Алексей, я обязательно поговорю с волхвом.

— Кстати, попросите его улучшить Ваше физическое состояние, он это может. Речь не о том, что Вы больны сейчас, я о том, что если мы пойдем тем путем, что мы обсуждали, жизнь товарища Сталина потребуется нам намного дольше тех полутора десятилетий, отпущенных Вам в моем мире.

Сталин глянул на меня очень задумчиво и ничего не сказал. Потом махнул рукой и попрощался, хотя было видно, что такая возможность ему самому в голову не приходила и откровенно заинтересовала.

— До свидания, товарищ Алексей, на совещании я не планирую Ваш доклад, но попрошу поучаствовать в обсуждении вопросов, только соблюдайте аккуратность в своих речах. Далеко не все товарищи будут с понимание относиться к тому, что спокойно выслушает товарищ Сталин.

Глава 74. Ставки сделаны, господа (СССР).

Это совещание разительно отличалось от практически всех, на которых мне пришлось побывать до этого. Начать с того, что проводилось оно не в Кремле, как обычно, и даже на даче Сталина, что изредка, но бывало. Для него в ведомстве НКВД был подобран специальный дом в ближайшем Подмосковье. Не знаю, какое количество войск было задействовано в охране объекта, но три плотных кольца оцепления было точно. В самом доме практически отсутствовал даже привычный обслуживающий персонал. Точнее он был, но только на момент встречи участников совещания и покинул здание еще до его начала. Сталин не хотел допустить ни единого шанса для утечки информации за стены кабинета. Уже одно это настраивало приглашенных на крайне серьезный лад. Интересно было наблюдать, как на лицах руководителей партии и государства, закаленных в многолетних партийных и аппаратных баталиях, совершенно явственно чувствовалось волнение и ожидание чего-то судьбоносного. Да и сам состав участников был несколько необычен. Здесь собрались лишь те, кто был в курсе моего иновременного происхождения, да и то не все. Например, того же Кагановича Сталин постепенно, но довольно неуклонно отодвигал в сторону. Сейчас он практически постоянно болтался между строительством волжской железной дороги и таковой же в Иране, которая должна была сыграть решающую роль в походе на Индию.

Описать само совещание практически не реально.

Сначала все присутствующие, кроме меня, испытали реальный шок и непонимание происходящего. Это когда Сталин поведал им о крайне мрачных перспективах человечества всего лет через сто из-за окончания доступных ресурсов и загубленной экологии. Я то и дело ловил на себе внимательные и откровенно недоверчивые взгляды. И даже то, что говорил на этот раз не я, а сам Сталин, которому присутствующие привыкли доверять безгранично, ничего не меняло. Слишком уж картина мира в изложении Вождя на этот раз отличалась от сложившейся за многие годы у них в голове. Представьте себе, что гордый мустанг, еще секунду назад взиравший на безграничный простор прерии, который ему предстоит покорить и по которому можно скакать всю жизнь без остановки, вдруг увидел, что мир кончается буквально через несколько сотен метров.

Потом оказались совершенно не готовы к мысли о том, что задача постепенной победы социализма, во всем мире разумеется, меняется на цели сознательного создания в мире целых пяти мощных и независимых друг от друга центров мировой власти. Причем некоторые из них явно придется создавать с помощью СССР. То есть своими руками создавать и усиливать своего потенциального если не врага, то соперника. Зачем, для чего? В глазах всех без исключения присутствующих руководителей сквозило явное непонимание. Особую проблему представляло то, что каждый из них прекрасно владел материалом на своем участке работ и лишь в самых общих чертах представлял ситуацию в других областях. Так было заведено и никогда не вызывало вопросов. Всей полнотой информации традиционно владел лишь сам Сталин. Сейчас он совершенно явно шел против собственной психологии и логики политика, выдавая присутствующим гораздо больше информации, буквально заставляя их впитывать в себя и осознавать всю сложность обстановки. Одно это производило на участников совещание сильнейшее, даже гнетущее впечатление. И даже при этом Сталину потребовалось немало времени, чтобы объяснить, например, почему СССР должен определенным образом на данном этапе, пусть и завуалировано, но поддерживать Гитлера. Все присутствующие, хоть и в общих чертах, но были осведомлены, какая война разразилась между СССР и Германией в моем варианте истории, как бесчеловечно вели себя гитлеровские захватчики на оккупированных территориях, и какой страшной ценой досталась нам победа. А уж убедить в том, что такой подход будет единственно правильным....

Но Сталин не был бы Сталиным, если бы не справился с этой задачей. И по мере того, как присутствующие все больше проникались глубиной стратегического замысла Вождя, а каждый из них начинал видеть свой кусок и свои цели и задачи для достижения успеха, глаза опытных управленцев становились все более осмысленно-задумчивыми и загорались мрачным огнем решимости. Окончательно все недоразумения рассеялись в тот момент, когда Сталин не только обозначил долгосрочные цели СССР по обеспечению для страны стратегических перспектив и ликвидации угроз истощения ресурсов, но и дал понять, что лишь у нашей страны есть четкое понимание единственного пути, ведущего к успеху. И это дает СССР настолько глобальные преимущества, что количество мировых центров силы по большому счету не имеет значения. Все остальные будут либо принять наш путь, либо через пару-тройку десятилетий окажутся отброшенными далеко назад.

После этого разговор перешел в гораздо более конструктивную плоскость обсуждения насущных задач и проблем по каждому из ведомств. Хотя периодически я продолжал ловить на себе задумчивые полувопросительные взгляды то Берии, то Артузова, то Меркулова, то Орджоникидзе. Лишь Ворошилов, привычно согласный во всем со Сталиным, ни в чем не сомневался и усиленно размышлял над огромным ворохом задач, стоящих перед армией и флотом. А Молотов полностью погрузился в себя, обдумывая проблемы обоснования нового поведения СССР на внешнеполитическом фронте.

В конце концов, для выработки оптимального набора решений по каждому из направлений Сталиным было предложено отложить дальнейшее совещание на сутки, чтобы каждый руководитель мог обсудить все необходимые детали и выработать детальный план мероприятий со своим аппаратом. Разумеется, к раскрытию предполагался лишь самый минимум требуемой информации, относящийся к оперативному плану, а за возможную утечку каждый из присутствующих отвечал головой.

На следующий день "компания" собралась в прежнем составе. По внешнему виду можно было легко прочитать, что поспать всем если и удалось, то не более одного — двух часов. Тем не менее, напряженность подготовки совершенно не повлияла на четкость и уверенность начавшихся докладов. В результате после бурных дебатов было согласовано все, что должно было составить основу политики СССР на период до конца 40-го года.

Во внешней политике было решено отказать Англии в участии СССР в антигитлеровской коалиции, подтвердив политику дружественного всем странам нейтралитета. Одновременно МИДу следовало начать осторожные и тайные переговоры с Японией касательно взаимных гарантий ненападения и обмена стратегически важной информацией. При этом, ни у кого, даже случайно узнавшего про эти переговоры, даже и мысли не должно было возникнуть, чтобы отнести СССР к потенциальным союзникам Оси. Гитлер должен быть уверен, что ему нечего опасаться от СССР удара в спину, но и Англия с Францией не должны были подозревать Союз в поддержке Германии и ее планов. То есть все должны были быть уверены именно в подлинном нейтралитете СССР. И это была задача МИДа. Хотя контакты с США Сталин без объяснения причин оставил за собой, не мешая, впрочем, Молотову творить обычную дипломатию.

Ну а отсутствие у СССР страха за возможное невнимание к его нейтралитету с чьей бы то ни было стороны, должна была обеспечить советская армия. После того, как было принято окончательное решение, что ликвидация угрозы войны с Германией или хотя бы задержка ее начала всеми возможными путями гораздо выгоднее в русле общей политики, нежели ее провоцирование с последующим разгромом, отпала необходимость в полнейшей секретности большей части новейшей техники и реальной выучки войск. Разумеется, истинные ТТХ техники и вооружений никто в газете "Правда" публиковать не собирался. Но выдвижение и поставка их в западные округа и проведение регулярных масштабных учений с их применением стало задачей ближайших месяцев и даже недель. Одновременно из войск первого эшелона в глухомань должны были разом быть переведены все генералы и СССР, находившиеся под подозрением в возможном предательстве и сговоре с немцами. Сделано это должно было быть столь явно и показательно, чтобы у противной стороны не осталось и сомнений в причинах таковых действий.

Бериевскому УЗОРу было вменено в обязанность максимально сократить сроки доработки перспективных видов вооружений и доведения их до серийного производства. Давно отойдя в сторону от деталей этой работы, я сидел и поражался, как много удалось сделать советским конструкторам и разработчикам всего за несколько лет. Про "изделие", испытания которого были уже твердо намечены на июнь этого года, я уже как то упоминал. Но оказалось, что уже полностью доработаны и испытаны кумулятивные снаряды. В войска в самое ближайшее время начнут поступать одноразовые противотанковые гранатометы. Все войска ПВО первого эшелона уже обеспечены качественной системой радаров, а уже осенью мощнейшей системой ПВО должны были быть прикрыты все города Западной и Центральной части СССР с населением от ста тысяч человек. После освоения зонной плавки гигантскими темпами развивалась электронная промышленность. Уже тестировались первые прототипы цифровых вычислителей, которых с нетерпением ждали все заинтересованные ведомства. Но больше всего меня удивил тот факт, что производственники твердо гарантировали показ высокой комиссии первых образцов ударных вертолетов не позже весны 41-го года. Не буду утомлять читателя полным перечнем достижений советской промышленности и КБ, но замечу, что я сидел, мысленно открыв рот от удивления и восторга.

Не меньше проблем выпало и на долю артузовского СВК. Ему надлежало обеспечить получение немцами информации о возможном затоплении французского флота в Тулоне, причем так, чтобы немцы получили эту информацию из самой Франции, как один из планов, разрабатываемых на крайний случай после начала войны. А еще немцы, французы и англичане должны настолько взъяриться между собой, чтобы ни одной из сторон не возникло даже тени надежды, что можно, объединившись, напасть на СССР. Даже формирование марионеточного прогерманского правительства во Франции по словам Сталина стоит считать нашим поражением. А еще, а еще ..... Ну вы понимаете. С некоторых тем секретность и через сто лет снята не будет.

Самая привычная работа досталась Меркулову и НКВД. Обеспечить порядок, найти и обезвредить всех возможных диверсантов и шпионов, а также пресечь возможную утечку любой значимой информации, кроме специально организованной своим же ведомством.

В наиболее сложной и непривычной для себя ситуации оказался Орджоникидзе. Да и было от чего. Сталин недвусмысленно потребовал начать продумывание технологий, сохраняющих первозданность природы. Термин экология Сталину сразу не понравился своей непонятностью для простого человека, а свой пока не подобрали. Здесь даже я слегка припух. Думать о сохранении окружающей среды в 40-м году накануне самой жесточайшей мировой войны, для этого надо быть Сталиным. Хотя я понимал, что по сути он совершенно прав. Чем раньше мы начнем сохранять природу, чем быстрее научимся не наносить ей вред и уберем то, что успели изгадить в прошлом, тем быстрее нам будет позволено подобраться к освоению новых миров. Откровенно говоря, не хотел бы я оказаться в этот момент на месте товарища Серго. Ведь объемные планы производства и сроки освоения новой продукции с него никто снимать и не думал. Как хочешь, так и крутись. Не в одиночку, конечно, на него эту задачу водрузили, но ведь именно промышленность и является главным врагом экологии, ему за результат в целом и отвечать.

Естественно выплыл вопрос и денег. Советская промышленность и ее растущие потребности требовали все больше средств, в том числе и на импорт, пока война не перекрыла каналы доставки. Уже даже открытых с моей помощью месторождений алмазов и золота стало не хватать. Точнее пока денег хватало, но в обозримом будущем уже наметился возможный дефицит, который заставил бы нас ограничить свои инвестиционные потребности.

И тут я неожиданно для всех заявил, что имеется еще одно большое месторождение золота в Средней Азии, но проблема в том, что его сложно найти. Прикол в том, что я сам вспомнил о нем недавно и совершенно неожиданно. Ко мне в какой-то момент приклеился незатейливый мотивчик модной некогда песенки из прошлой жизни "учкудук, три колодца...". Снова и снова напевал я его у себя в голове, никак не мог избавиться. И вдруг меня как обухом по башке. Учкудук ведь это гигантское месторождение золотоносных и урановых руд. Откуда я это взял, из каких глубин памяти всплыло это знание, я не мог бы ответить даже под угрозой расстрела. Но в достоверности информации я не испытывал ни малейших сомнений. Даже некое подобие координат удалось вспомнить. Слава Богам, подарившим мне абсолютную память. Как и древнее название поселка по близости — Кермине. От него месторождение расположено примерно 120-150 км к юго-западу. Точнее мне ничего вспомнить не удалось. Видимо, в прошлом ничего больше и не читал. Странно и то, что такое вспомнил, черт меня в свое время дернул посмотреть в Интернете, что такое Учкудук. Вот это все я и вывалил на собравшихся, даже не смущаясь откровенно подозрительного взгляда Вождя. А Стали и впрямь, только услышав от меня про золото впился в меня таким взглядом, что по моему несуществующему телу пробежали столь же несуществующие мурашки.

— Это хорошо, товарищ Алексей, что Вы так вовремя вспомнили про новое месторождение. И если бы мы не знали Вас вот уже несколько лет, мы бы обязательно подумали, что Вы сознательно скрывали от нас эту информацию. Но мы понимаем, что могут быть всякие случайности. Вспомнили и отлично. Думаю, что наши геологи вполне способны по таким данным справиться с задачей обнаружения золотоносной жилы. Да и уран нам очень не помешает. Не так ли, Серго?

— Так точно, товарищ Сталин, не помешает, — Орджоникидзе даже в голову не пришло применить менее официальное обращение в этот момент, даже несмотря на "Серго".

— А товарища Берию мы попросим взять этот район под особый контроль. Ведь уран находится в Вашем ведении, не так ли?

— Совершенно верно, товарищ Сталин. Уверен, что мы вместе с товарищем Орджоникидзе справимся с поставленной задачей в кратчайшие сроки.

— Отлично. Тогда на этом совещание заканчиваем, все знают, что им делать. А товарища Алексея я попрошу задержаться ненадолго, он у нас все равно пока наименее загружен.

— А Вас, Штирлиц, я попрошу остаться, — мгновенно всплыло в голове. Уж больно момент похожий.

— Мы тут вот о чем подумали, товарищ Алексей. У Вас неплохо получается описывать модели крупными мазками. Пока все руководство СССР будет занято исполнением принятых решений, Вам стоит обрисовать в общих чертах Ваши предложения по будущей структуре управления государством. Мы много уже говорили с Вами об этом, многое уже даже начали внедрять в реальность и кое-что сделали. Но еще больше нам предстоит сделать. И сначала было бы неплохо увидеть картину целиком. Нам представляется, что начало большой войны в Европе и имеющийся у нас, как минимум, запас по времени будут лучшим моментом для проведения наиболее значимых реорганизаций. Как думаете, справитесь, товарищ Алексей? И сколько Вам потребуется времени?

— С учетом уже имеющихся заделов и наработок, думаю, в течение месяца управлюсь, товарищ Сталин.

— Постарайтесь, товарищ Алексей. Время сейчас становится для нас наиболее ценным ресурсом. Теперь можете идти.

Глава 75. Наш французский ловелас....

Неизбежность войны нависала над Европой огромной грозовой тучей. Не той войны, которая вроде как велась уже почти год и получила название "странная война". В которой пока не было в реальности сделано ни одного выстрела за пределами Восточной Европы. В которой ведущие европейские державы лишь обозначили свое состояние в войне друг с другом. А войны настоящей, сметающей все на своем пути. Эта неизбежность давила на простых людей буквально физически, доводя их сотнями до нервных расстройств и приступов острой паники. Слишком много людей еще помнили, как это бывает, и какие ужасы несет с собой.

И вот на этом фоне первого апреля 40-го года в Париже взорвалась бомба. Не авиационная, не оставшаяся в наследие в земле с той войны. Нет, бомба оказалась информационной, хотя по своему воздействию на последующие события она значительно перекрыла эффект от любой иной бомбы, включая еще не испытанную атомную.

Впрочем, начиналось все довольно обычно. Одна массовая, но довольно желтая парижская газетенка вспомнила давнюю шумиху в прессе насчет гомосексуальных пристрастий Гитлера, перепечатала вновь ту старую статью и все сопутствовавшие ей материалы, а также добавила кое-что от себя. Помимо старых текстов она поместила на своих страницах карикатуру, на которой бравый французский мушкетер, опираясь на укрепления линии Мажино и весело улыбаясь, вдумчиво потреблял немецкого фюрера в зад. Подпись под карикатурой полностью соответствовала рисунку. "Французы предпочитают женщин, но если хорошо попросить.."

В течение пары дней эта карикатура обошла практически все французские газеты, причем, каждая из них посчитала своим долгом добавлять кое-что от себя. Началось форменное ура-патриотическое безумие, прославлявшее доблесть французского солдата и откровенно издевавшееся над немецкой армией. Надо сказать, что французы в своей основной массе достаточно адекватно относились к самим себе, как к довольно посредственным воякам, а потому реального столкновения с Германией боялись до коликов. Однако, благодаря длительности "странной войны", которая могла стать реальной в любой момент, этот страх уже стал привычным, угнездившимся в их душах, от которого очень хотелось, но казалось невозможным избавиться. А потому поднявшаяся информационная волна послужила спусковым механизмом, при котором затаенный, подавляемый в себе страх выплеснулся наружу безумной эйфорией и массовой веселой истерикой. Францию затопило всеми видами массового творческого самовыражения на одну и ту же тему. В течение одного — двух дней страну облетали новые шедевры поговорок неизвестных авторов типа "Наш французский ловелас и в бою не пи**рас". Вдоль всей линии Мажино над укреплениями гордо реалии плакаты с той самой карикатурой или надписями типа "французский кавалер в самом соку приглашает в гости Гретхен из вермахта".

Франция бурлила и билась в истерике. Во множестве городов стали образовываться девичьи сообщества, выступавшие под лозунгами "Подарим свою девственность солдату, уходящему на фронт". Проститутки на борделях вывешивали объявления "Вход только французам" и одевались в белье национальной расцветки.

Через неделю информационный шторм пересек Канал и достиг берегов Англии. Здесь никакого особого бума не случилось, но наиболее популярные карикатуры и поговорки были перепечатаны всеми центральными газетами, отчего Лондон ржал как сумасшедший.

* * *

*

Но в Сити не все отнеслись к происходящему с юмором и радостью. В тихом кабинете одного из престижных лондонских клубов собрались три джентльмена. Один из них был уже знакомым нам бароном Ротшильдом, второй, Стюарт Мензис, являлся руководителем британской секретной службы МИ-6, третий был гостем, прибывшим из Франции. Великий мастер Великой ложи Франции Дюмениль де Грамон.

— Что вы думаете господа по поводу истерии, захлестнувшей Францию? — спросил барон после того, как присутствующие отдали должное старому коньяку, привезенному Великим мастером.

— Позвольте на правах младшего члена нашего собрания мне высказаться первым, — начал Мензис. — сотрудникам моей службы не удалось обнаружить ни одного признака искусственности данной кампании. По крайней мере, на острова информация перетекла совершенно естественным путем через множество журналистских каналов. Интерес к теме у прессы совершенно объясним. К тому же помимо прессы информация поступает активно и от наших войск, расквартированных на севере Франции. В письмах или через прибывающих домой в отпуск. Мои люди во Франции также не смогли найти ничего, что могло бы указывать на заказной характер компании. Да и кому вообще по плечу столь массовые акции? Это сколько же денег надо вложить, чтобы получить сопоставимый эффект.

— На самом деле, мой друг, — вступил в разговор де Грамон, — денег на подобное может потребоваться не столь много как кажется на первый взгляд. Подобные кампании всегда похожи на брошенный в воду камень, от которого по воде расходятся круги. Камень может быть совсем небольшой, но, попав в центр пруда, он вызывает множественные волны, расходящиеся по всей поверхности пруда. Но и это лишь один момент из многих. Второй заключается в том, что в качестве камня может выступать разный предмет. Если это будет легкий деревянный брусок, то волн будет меньше, если брусок железа, то намного больше. Так и в мире информации. Если инициирующий материал падает на благодатную почву и естественным образом интересует массовую общественность, то уже сама эта общественность начнет создавать вторичные и третичные волны, делая процесс самоподдерживающимся, а то и самораскручивающимся, усиливающимся, как это произошло в нашем случае. Если же тема людям не близка и не вызывает эмоционального отклика, то в таком случае вам действительно постоянно придется тратить немало средств, чтобы поддерживать костер интереса, стремящийся потухнуть, как под хорошим дождем.

Простите мне, господа, эту маленькую лекцию, но я посчитал, что должен обратить на это ваше внимание для лучшего понимания того, с чем мы столкнулись. В данном случае, не важно, преднамеренно или случайно, но камень, скажем так, оказался идеальным для нашей среды. Всего один информационный повод в далеко не самой популярной газете, а круги на воде не успокаиваются вот уже две недели. Мне, увы, также, — кивок в сторону английского разведчика, — не удалось точно определить, являлась ли та публикация преднамеренной провокацией неведомого нам игрока, либо все произошло случайно. Мои люди вдумчиво побеседовали с автором публикации и художником, нарисовавшим ту первую карикатуру. Но ничего достоверного прояснить не удалось. Первый утверждает, что вспомнил о давней истории совершенно случайно, размышляя о том, как некоторым журналистам удается мгновенно прославиться своими материалами. Идея вновь опубликовать старую историю, наделавшую в свое время немало шума, показалась журналисту, а затем и редактору интересной и способствующей укреплению национального духа. А художник оказался вообще не при делах, его вызвали в редакцию и дали конкретную задачу.

Так что все выглядит чуть ли не случайным. Однако, душу мою продолжают терзать немалые сомнения на этот счет. Я давно отвык видеть случайность там, где результат может привести к большим последствиям. Да и мое чувство опасности прямо-таки кричит во все горло.

Барон Ротшильд молча глотнул немного коньяка, покрутил бокал в руках, как бы разглядывая интерьер кабинета через его тонкое стекло, и задумчиво произнес.

— Это не случайность. Против нас играет враг. Враг страшный, неожиданный и очень сильный. И мне кажется, я знаю, кто он. Скажу сразу, доказательств у меня нет, как и у вас. Да их скорее всего и быть не может. Против нас действует не одиночка, а мощная система, не допускающая любительских ошибок. Ваша же ошибка, господа, лишь в одном. Вы рассматриваете данный факт изолированно, как единичный, а потому, возможно, случайный. Но данный факт является уже третьей мощной информационной компанией, наносящей нам огромный и совершенно реальный вред и еще больший потенциальный.

Вспомните информационную шумиху несколько лет назад в США, похоронившую надежды на возможный союз между Америкой и Германией, а заодно начисто поссорившую нас и клан Рокфеллеров. Что в итоге? А в итоге мы были вынуждены тянуть груз германской реиндустриализации и восстановления практически в одиночку, а заодно отдали, опять же вынужденно, часть очень выгодных контрактов с советами тем же американцам. В результате все деньги им, а риски приходится нести нам. А ведь изначально планировалось совершенно обратное. Именно американские инвестиции в Германию казались наилучшим выбором, поскольку были защищены расстоянием и Атлантикой. Теперь же не удивлюсь, если Гитлер испытает соблазн прихлопнуть кредитора, ликвидируя таким образом свои долги. Его военная машина сегодня объективно самая мощная в Европе.

Идем дальше. Вспомним о предшественнике сегодняшней истерии в прессе. Тогда она оказалась не столь большой, но и напряжения в обществе было куда как меньше. Но дело свое сделало. Немцы стали воспринимать Францию как врага и, вероятно, планы по захвату соседа ужесточились.

И вот теперь третий случай. Вам не кажется, господа, что во всех этих информационных компаниях чувствуется один и тот же почерк?

— Спасибо, что напомнили нам про эти случаи, сэр Лайонел. Я как-то не удосужился связать их воедино, а они действительно выглядят единой цепочкой. — де Грамон покачал головой. — Никогда бы не подумал, что пресса может стать столь грозным информационным оружием. Я как-то привык воспринимать ее как элемент контроля толпы. И уж в страшном сне мне не приснилось бы, что может найтись, кто-то способный нашу же прессу использовать против нас. И так, чтобы мы даже этого не заметили. Вы сказали, сэр Лайонел, что Вы знаете, кто наш столь могущественный и таинственный враг?

— Ну, как Вы понимаете, мсье, достоверно знать это мы не можем. Но давайте подумаем. Мы совершенно очевидно столкнулись с очень мощной и никак не проявляющей себя системой. Следовательно, мы имеем дело либо с тайным орденом по типу нашего, либо с государственными спецслужбами. Чтобы не умножать сущностей, отмечу, что рассматривать первый вариант довольно бессмысленно. Вдруг из ниоткуда подобные тайные общества не возникают. И если мы никогда раньше не замечали их присутствия, то с большой вероятностью их и не существует. Значит мы имеем дело с государством. Вопрос, с каким именно. Вариантов здесь немного, если мы подумаем, а кому собственно было выгодно все, что произошло. И здесь у меня лишь одна разумная версия. Сталину.

В кабинете после этих слов поплыла звенящая тишина. Собеседники начали мысленно перебирать в памяти все, что за последние годы им было известно из необычного, происходящего из СССР. Оказалось, что такового набралось довольно много. Здесь и неожиданно возникшее богатство, позволившее России, не залезая в долговую кабалу профинансировать гигантскую по своим масштабам индустриализацию хозяйства. И не слишком массовые, скорее точечные, но тем не менее значительные чистки государственного аппарата. И мощная волна перевооружения армии, причем, сильнейшая завеса секретности вокруг этого процесса даже не позволяла достоверно оценить итоги этого перевооружения и опасность с ним связанную. Это и появление в последние годы новых и крайне влиятельных государственных структур, типа УЗОра, чья деятельность несмотря на все усилия британских спецслужб оставалась тайной за семью печатями. И, наконец, это неожиданная невообразимая по масштабам и потенциалу активность в социальной и духовной сферах. Все это по отдельности еще можно было расценивать как логическое или не очень, но продолжение политики Сталина, начатой еще в конце 20-х годов. Но все вместе производило впечатление, что те, кто считал себя на планете главной управляющей силой, двигающей цивилизацию по предначертанному ею пути, вдруг проворонили появление настоящего независимого монстра, с которым не только надо было считаться, но и которого стоило всерьез опасаться. В первую очередь потому, что было непонятно, можно ли с ним бороться и какими методами. А главное осталось ли время, чтобы попытаться исправить положение.

— У нас есть шанс остановить или хотя бы серьезно отодвинуть начало немецкой кампании? — спросил француз, осознавший, что все они находятся на краю гибели. Их тайная власть находится на грани коллапса.

— Боюсь, что уже нет. Гитлер по моей информации рвет и мечет, до начала его наступления остается буквально несколько дней, а наших людей сейчас вообще отодвинули несколько в сторону. Любое публичное благожелательное для Франции или Англии высказывание легко может стоить головы любому независимо от должности и прошлых заслуг перед Рейхом.

— И тем не менее мы должны сделать все, чтобы пусть постепенно, но выправить ситуацию, отвести угрозу немецкого вторжения хотя бы от Англии. Проклятый Сталин. Он еще недавно имел наглость отказать Чемберлену в визите с целью присоединения СССР к антигитлеровской коалиции. Нота советского МИДа недвусмысленно дала понять, что никакие обязывающие СССР союзы и коалиции ему не интересны. В войне СССР не заинтересован, чужих территорий ему не надо, а свои он способен защитить самостоятельно. Нота была корректной по форме и совершенно наглой по содержанию. Но еще хуже то, что согласно моим источникам об этом уже известно в Берлине. И теперь Гитлер уверенно считает, что с востока ему не стоит ничего опасаться. Сталин вольно или нет, но развязал ему руки.

— Господа, сейчас мы ничего не решим. Предлагаю встретиться через какое-то время, когда каждый из нас будет готов предложить что-либо конкретное по изменению сценария европейской войны. А пока всем нам стоит сосредоточиться на том, чтобы хоть как-то унять бушующего фюрера.

* * *

*

А фюрер действительно бушевал. Его истерический голос и многочисленные разносы подчиненным разносились далеко за пределы его кабинета. Те, кого он вызывал входили в приемную как восходят на эшафот, заранее прощаясь если не с жизнью, то с должностью. Между тем никаких оргвыводов пока не последовало. Гитлер разумеется, был взбешен, как никогда раньше. Но его показная истерика была очень тщательно срежиссирована им самим для того, чтобы генералы, отвечавшие за французскую компанию отнеслись к поставленной задаче максимально серьезно и даже мысли не допускали о какой-либо осторожности, не говоря о трусости, и тем более не мыслили о снисхождении к врагам Рейха. В результате в топку полетели все наиболее мягкие варианты проведения компании, в том числе подразумевавшие возможное разделение Франции на оккупированную и формально независимую, но подконтрольную Рейху часть. А авторы этих вариантов к их немалому везению заблаговременно, почувствовав угрозу для себя, отбыли с контрольными проверками в войска и на производства. Теперь план подразумевал лишь стремительные удары по войскам противника, проникновение в тыл и скорейшее взятие не только Парижа, но и всех крупных городов на Юге Франции. Особое внимание фюрер уделил сценарию спецоперации в Тулоне, где по данным итальянской разведки существовали планы затопления французского флота при неблагоприятном для Франции развитии военной кампании. Операция намечалась совместной для итальянских и германских войск с привлечением серьезного союзного десанта и многочисленных подводных лодок Кригсмарине.

— Проклятые лягушатники, думал Гитлер громко вопя на очередного попавшего под раздачу генерала. Ничего, скоро они узнают цену своим шуточкам. Это не мы, а они во всех видах прочувствуют на своей заднице мощь германского солдата.

Результатом очередной истерики фюрера и посетившего во время нее вдохновения стала секретная директива, предписывающая по мере наступления во Франции и Бельгии использовать всех попавшихся под руку женщин по их прямому назначению.

* * *

*

Поскребышев недоуменно прислушался к громовому хохоту, доносившемуся из кабинета Сталина. Он даже, что практически никогда прежде не бывало, позволил себе встать и приоткрыть дверь, чтобы убедиться в том, что все нормально. Увидев взмах руки хохочущего от души Сталина, Поскребышев закрыл дверь и пожал плечами. Таким Сталина он видел впервые.

— А ведь вроде бы на доклад Артузов пришел, как-то не вяжется его служба с фабрикой юмора. Ну да смех все же лучше рыданий.

Глава 76. Шестая колонна.

В который раз ребе Шнеерсон возвращался из Кремля со странным, но уже ставшим привычным, чувством, что он не понимает до конца, что происходит. Что весь его собственный немалый жизненный опыт, опыт и знания, переданные его предками, мистическое знание Кабалы, просто пасуют перед реальностью. Особенно остро он испытывал чувство неуверенности во время встреч со Сталиным. Как будто не он, Шнеерсон, а именно Сталин был Учителем, по сравнению с которым сам ребе выглядел юным учеником. Настолько глубоко понимал Сталин все, что заботило ребе, настолько просто и понятно мог сформулировать любую проблему и даже предложить на выбор несколько путей ее решения. Но при этом Сталин никогда ничего не предлагал, оставляя выбор за собеседником. И тем самым еще больше смущал ребе. Сталин как будто каждый раз сознательно проводил границу между собой и стоящими за ним страной и народом и еврейским сообществом, которое на этих встречах представлял ребе. Да, Сталин постоянно лучился дружелюбием и готовностью помочь, но он всячески показывал, что не несет ответственность за последствия. Что выбор евреями своего пути, это только их выбор, а реакция советского народа будет лишь адекватным ответом на этот выбор.

Если бы кто-то еще несколько лет назад, когда ребе только ехал из Франции на первую встречу в Кремль по приглашению Сталина, мучительно размышляя, ждет ли его ловушка или действительно новые возможности для его народа, сказал, что все обернется именно так, что евреи найдут в СССР свой Израиль, в котором будут сами жить своим умом без серьезного вмешательства извне, что таких Израилей будет даже два на разных концах этой огромной страны, он бы просто не поверил бы. Так не бывает. А если бы случилось чудо, и Яхве бы дал Шнеерсону силы и мудрость поверить, то ребе прыгал бы от восторга, как малый ребенок.

А вот теперь он ловил себя на мысли, что испытывает совершенно иные чувства.

Конечно, радость от достигнутого была и огромная. Пожалуй, впервые евреи могли чувствовать себя в полной безопасности, защищаемые огромной советской армией. Они не были гонимыми, они жили по сути на своей земле, жизнь на которой управлялась общиной. Советские органы власти на удивление мало вмешивались во внутриобщинные разборки, а советские законы оказались очень удобными и мало отличающимися от неписанных правил, принятых в Народе. Еще большим подарком судьбы стала передача управление еврейской общине огромного количества зарубежных предприятий, капитал которых полностью или частично принадлежал СССР. Как и плата за это управление. Разумеется, по договоренности со Сталиным использование этих средств имело свои ограничения. За вычетом разумного вознаграждения за работу непосредственных исполнителей остальные комиссионные поступали в распоряжение общины и могли быть использованы лишь таким образом, чтобы эффект от этого распространялся на всю общину, а не на какую-либо ее отдельную часть. Но такие ограничения ребе лишь радовали, поскольку существенно снижали уровень напряженности внутри общины.

И все же несмотря на очевидные преимущества и прекрасные результаты за несколько лет ребе Шнеерсон находился в глубокой печали, давившей на него тяжелым грузом.

Сегодня Сталин назвал евреев СССР шестой колонной. А в ответ на вопросительный взгляд ребе охотно с улыбкой пояснил.

— Вы наверняка знаете, товарищ Шнеерсон, недавнюю историю Испании. Республиканцы проиграли тяжелейшую гражданскую войну не только и не столько из-за своей военной слабости или малочисленности войск. Не только из-за мощнейшей поддержки, которую франкистам оказал германский Рейх, хотя это также сыграло свою роль. Они проиграли из-за того, что нашлось большое количество предателей, являвшихся агентами Франко и выступивших в последний момент на его стороне. Термин, кстати, ввел в оборот сам генерал Франко, заявивший, что ведет наступление на Мадрид четырьмя колоннами, а пятая в решающий момент ударит с тыла.

Так вот, сегодня евреи в СССР являются шестой колонной, преследующей свои собственные интересы, и от которой непонятно, чего стоит ждать. Подождите, товарищ Шнеерсон, — Сталин оборвал уже готовые сорваться с языка ребе возражения, — я совсем не имею в виду, что Вы лично или кто-то из еврейской общины хоть в чем-то нарушил достигнутые нами договоренности. Такой информации у нас нет, и мы очень надеемся, что никогда и не будет. Но наступают тяжелые времена. Мир стоит на пороге глобальной войны, которая, возможно затронет всю планету. Европа полыхнет уже в самом ближайшем будущем. Впрочем, вряд ли Вы об этом не знаете. Информация внутри еврейского народа всегда циркулировала надежней и быстрее любых официальных каналов.

Ребе задумчиво кивнул и внимательно смотрел на Сталина, ожидая продолжения.

— Образно говоря, четыре вражеских колонны, которыми окружена наша страна сегодня, это грабительский капитализм, человеконенавистнический фашизм, агрессивный национализм и сатанизм во всех его проявлениях, религиозных, идеологических и социальных. Противостоят им наши собственные четыре колонны, на которые опирается советская власть в СССР. Ими являются Коммунистическая партия, советская власть, опирающаяся на многонациональные советские Роды, армия и флот, а также Православие в новом широком смысле. Пятую колонну мы самоотверженно и своевременно зачистили, она сегодня приносит пользу народному хозяйству на предприятиях Гулага.

А вот вы, евреи, остаетесь этаким котом в мешке, потому я и назвал вас шестой колонной. Что от вас ждать, не знаем не только мы, но могу смело утверждать, что и вы сами. Не сегодня, а в случае начала действительно драматических событий, борьбы за независимость и защиту социалистических завоеваний. И, конечно, я не имею в виду всех евреев вообще. Многие выходцы из вашего народа полностью отвергли древние идеологические и религиозные догмы, добровольно слились во всем советским народом. Некоторые по праву занимают важные посты в государстве, армии, науке и народном хозяйстве. Я имею в виду ту часть еврейского народа, которую представляете Вы, товарищ Шнеерсон. Ту часть, которая так много получила от советской власти и которая, надо признать, сегодня полностью отвечает ей взаимностью. Вы много пользы приносите СССР, ваши предприятия в Крыму и на Сахалине дают заметную прибавку к национальному продукту и работают на пользу всей стране. Повторюсь, у нас нет никаких оснований обвинить вас в нарушении существующих договоренностей. Но что дальше? Вы столь упорно цепляетесь за свою исключительность и религиозные постулаты, что тем самым автоматически проводите между собой и всем советским народом незримую грань. В случае начала войны мы вполне допускаем, что вы вольетесь в единый строй советских защитников Родины. Но так же мы вполне допускаем и обратное. Что вы вольно или невольно, но встанете на сторону врага. И сделаете это не потому, что будете считать его, а не нас, правым. Нет, вы достаточно пользуетесь преимуществами нашего строя, чтобы не видеть его перспектив в том числе и для еврейского народа. Вы сделаете это потому, что именно в этом увидите единственный путь своего спасения как народ, с его исключительностью и богоизбранностью. Этого потребует все ваше наследие, ведь именно этот путь обеспечивал ваше выживание на протяжении веков. Вы понимаете меня, товарищ Шнеерсон? Именно потому я и назвал вам "Шестой колонной".

— Понимаю, товарищ Сталин. И Вы правы, Мне нечего сказать Вам, что могло бы разубедить вас или уверить в нашей полнейшей преданности СССР. И только потому, что вы правы. Я сам не знаю, как поступит наш народ в критической ситуации. Разум будет диктовать нам одно, традиции и страх иное. Я не знаю ответа на то, каков будет итоговый выбор. Но спасибо Вам за этот разговор, я совершенно не думал об этой проблеме, сердце мое радовалось тому, как мы стали жить и какие перспективы у нас есть в дальнейшем. И Вы правы в том, что как один из руководителей еврейской советской общины я обязан об этом думать, более того, я обязан знать точный ответ на Ваши вопросы.

— Думайте, товарищ Шнеерсон, крепко думайте. Сегодня в СССР проживает уже почти две трети мирового еврейства из числа ортодоксов. Это очень значительная доля. Мы не будем торопить вас с выбором, это должен быть ваш и только ваш выбор, вашего народа. Но вы должны его сделать до того, как СССР будет вынужден ввязаться в войну, отражая нападение внешних агрессоров. Мы всячески пытаемся оттянуть этот момент, а по возможности и вообще его предотвратить. Но гарантии я вам дать не могу. Впрочем, я позвал вас, товарищ Шнеерсон, по совершенно иному, гораздо более простому поводу.

— Слушаю Вас, товарищ Сталин.

— Надеюсь Вы в курсе современных мировых событий хотя бы в общих чертах, товарищ Шнеерсон?

— Разумеется, товарищ Сталин.

— Тогда Вам должна быть понятна внешняя политика СССР, как и всех основных мировых держав. Но я все же кратко обрисую ситуацию. СССР всеми силами пытается отстраниться от намечающейся Большой войны, которая в ближайшее время вспыхнет в Европе. Германии в союзе с Италией и частично Испанией противостоят Англия и Франция при моральной и материальной поддержке США. Но в войну непосредственно США вряд ли будут втянуты в ближайшее время. У них намечается гораздо более важный для страны конфликт с Японией в тихоокеанском регионе. Вы согласны со мной?

— Полностью товарищ Сталин.

— В этой ситуации СССР посчитал для себя невозможным какое-либо участие в антигитлеровской коалиции, куда нас очень активно хотела затащить Британия, чтобы перевесить именно на наш народ основное бремя войны с Гитлером. Так, как они сделали более тридцати лет назад. В этой связи мы опасаемся, что наш отказ может быть неправильно воспринят общественностью и политической элитой США. А нам бы этого очень не хотелось. Мы дорожим отношениями с заокеанским партнером, который немало помог нам при индустриализации и который, насколько мы в курсе сегодня оказывает существенную помощь еврейской общине в развитии советской части Сахалина. Мы, конечно, предпринимаем все необходимые усилия по дипломатическим каналам для того, чтобы наша позиция была понята американскими друзьями правильно и именно как нейтральная, а не враждебная по отношению к антигитлеровкой коалиции, в состав которой входят США. Мы не враги Америке и думаем, что она также не считает нас своим врагом.

Однако, мне хотелось бы, чтобы и Вы, товарищ Шнеерсон, по своей, так сказать, линии связи с еврейской общиной США помогли нам в этом вопросе. Насколько я в курсе, еврейское лобби в США является значительной политической силой, без согласия которой не предпринимается ни одно серьезное политическое решение ни во внешней, ни во внутренней политике. Это так?

Ребе задумчиво покачал головой.

— Безусловно, Вы правы, товарищ Сталин. Евреи сумели добиться в США некоторого влияния. Не стал бы утверждать, что оно настолько велико, чтобы определять всю политику страны, но к голосу моего народа прислушиваются и в Белом Доме, и на Капитолийском холме. Не стану отрицать, что мы имеем некоторую возможность донести информацию до наших единоверцев в Америке. Думаю, что они прислушаются к нашему мнению, поскольку могу не без гордости заметить, что благодаря Вашей мудрой политике, выделению нашему народу двух обширных автономий в СССР и передаче в управление зарубежных предприятий, большая часть из которых находятся именно в США, наша советская община приобрела определенное влияние на американскую еврейскую общину. К нам относятся с уважением. Не могу, конечно, полностью гарантировать результат, но обещаю, что сделаю все, от меня зависящее. Но для того, чтобы не возникло, не дай Бог, каких-либо недоразумений между нами, могли бы Вы, товарищ Сталин, хотя бы немного уточнить задание, которое возлагаете на бедного еврея Шнеерсона?

— Ну не стоит так прибедняться, товарищ Шнеерсон. Я, конечно, осведомлен об этой вашей национальной особенности, но по моим данным Вы отнюдь не бедны и более, чем влиятельны. И не только в нашей стране. Фактически именно Вы являетесь сегодня одним из наиболее авторитетных лидеров еврейского народа в мире. К Вашему голосу прислушиваются евреи всей планеты, а возглавляемая Вами община давно не только самая многочисленная, но и одна из самых богатых в мире. Не бойтесь, товарищ Шнеерсон, — Сталин увидел, что на этих словах ребе едва заметно, но поморщился, — никто вас раскулачивать не собирается. Тем более, что вы пока полностью действуете в рамках договора, расходуя средства эффективно и, самое главное, на благо всей общины и заселенных ей территорий, а значит, действую на благо всего Советского Союза, частью которого являются ваши автономии.

Эта реплика, хоть и сказанная Сталин легко и с улыбкой, но была однозначно прочитана Шнеерсоном, как завуалированная даже не угроза, а лишь намек на ее возможность, но все же, все же, все же. Видимо, Сталину действительно очень нужны добрые отношения с США для решения своих внешнеполитических задач. Но ребе не видел ничего, что могло бы в этом противоречить и интересам самой общины. Война евреям не нужна точно так же, как и Сталину. Что она может принести с собой, стало хорошо понятно по польским событиям. Нет уж, если можно что-либо сделать, сделать надо.

Между тем, Сталин продолжил.

— Мы не будем просить от Вас ничего слишком невозможного, товарищ Шнеерсон. Нас вполне устроил бы договор между СССР и США, по которому стороны бы сохраняли между собой дружественный нейтралитет, а также обязались бы предоставлять друг другу экономическую помощь в случае вступления любой из них в непосредственную войну. Разумеется, лишь по запросу нуждающейся стороны и на вполне коммерческой основе. Также этот договор должен исключать обязательства любой из сторон вмешиваться в войну, если ее ведет другая сторона. Мы выйдем с этой инициативой по линии НКИДа, а ваши еврейские лоббисты поспособствуют благоприятному рассмотрению нашего предложения. Это достаточно конкретная постановка задачи, товарищ Шнеерсон?

— Вполне, товарищ Сталин. И, надеюсь, вполне выполнимая. Не буду сейчас давать каких-либо обещаний, но сделаю все, что смогу. Это, в конце концов, и в наших интересах тоже.

— Постарайтесь, товарищ Шнеерсон. Ну а мы, в свою очередь, при успехе этого мероприятия будем считать, что еще до окончательного выбора наша "Шестая колонна" уже начала движение в правильном направлении. — Сталин улыбнулся. — Всего Вам доброго.

3...

2.

1...