Падшие миротворцы, или Однажды в Империи Ракота (не закончен)

========== Пролог: У стен Кремля ==========

"Нет иного закона кроме Канона. Любые его нарушения и попытки трактовать его в соответствии со своими желаниями будут жестоко наказываться".

Из Кодекса Канона II-й Российской империи.

— Лишь пройдя через дарк, боль и страдания, мы сможем прийти к процветанию! Не слушайте эту лживую пропаганду мерисьюмеризма и влажных комплексов! Без тьмы невозможен свет, друзья! Их "идеальная" серо-жидкая система просуществует недолго, я вам говорю!

Эти грозные слова прикованного к позорному столбу человека разносились по всему Лобному месту, когда-то давно носившему гордое название Красной площади. Собравшийся вокруг народ откровенно зевал и кидал нетерпеливые взгляды на стоявших вокруг эшафота вооруженных канонистов в серо-черной униформе. Смотреть на казнь этой толпе было не в новинку, для них это было нечто вроде развлечения, как в Средние века. Разве что теперь народ не сгоняли на площадь насильно, те, у кого не было желания слушать отчаянные крики приговоренных, благоразумно оставались дома. Был полдень, стоявшее в зените солнце нещадно жарило; над площадью, чуя кровь, с карканьем носились стаи ворон.

Но вот со своего места поднялся отец Александр, главный судья, один из самых ярых инквизиторов-канонистов. Глядя фанатично блестевшими глазами в только что отпечатанный листок, он заговорил резким скрипучим голосом, перекрывшим недовольный гул толпы и карканье ворон:

"Согласно Кодексу Канона, а также статье ?114 Конституции II-й Российской империи, обвиняемый Дарион за навязывание своей точки зрения в качестве единственно верной, а также за пропаганду насилия и чернухи приговаривается к высшей мере наказания..."

Он прервал чтение и поднял воспаленный взгляд на мужественно смотревшего вокруг приговоренного.

— Даю тебе последнее слово, сын мой, — заговорил инквизитор. — И помни: мы живем в свободной стране, и у тебя всегда есть выбор. Если ты сейчас отречешься от своего учения и дашь клятву, что прекратишь самоутверждаться за счет чьей-то неправоты, мы тотчас же освободим тебя.

Дарион направил свой взгляд прямо в лицо судьи. Глаза его также горели фанатичным огнем, но это был огонь вызова, огонь неповиновения.

— Мне нечего больше добавить к моим словам, — произнес он. — Я никогда не отрекусь от своих взглядов и не дам лживой клятвы! Можете уничтожить меня, но как мученик вашего режима я навеки останусь в сердцах людей! И пусть моя жертва приблизит скорый крах вашей гнилой системы и войдет в народные легенды!

Криво усмехнувшись, отец Александр махнул рукой окружавшим Дариона солдатам. Тотчас же из их ряда выступил один, одетый в черно-красную униформу, с блестящим баллоном на спине. Вскинув шланг, идущий от баллона, солдат нажал кнопку, и мощная огненная струя окатила помост с приговоренным. Палач медленно вел шланг все выше, и пламя пожрало вначале ноги Дариона, а затем его туловище с головой. Смертник орал от нестерпимой боли, черные хлопья сажи смерчем поднимались от пламени вверх, толпа неистовствовала от восторга. Наконец крики приговоренного стихли, а его объятая пламенем фигура превратилась в бесформенную груду костей и горелого мяса. Вооруженные огнетушителями канонисты окатывали струями пены огонь, пока он не успел распространиться за пределы эшафота. Толпа, получив необходимую дозу удовольствия, понемногу расходилась.

— И да будет так с каждым, кто посмеет навязывать другим свою точку зрения! — яростно выкрикнул отец Александр. — Да здравствует Канон! Да здравствует учение великого Ракота и его бессмертная империя!

Толпа ответила нестройными криками: люди уже спешили по своим обычным делам, и им было не до лозунгов. Окинув покрасневшими глазами площадь, главный судья сошел со своего помоста и в окружении охранников-канонистов двинулся к ожидавшему его вертолету. В развевающейся черной сутане он сам напоминал ворона — предвестника смерти.

Отблески догоравшего пламени все еще играли на стенах и башнях древнего Кремля...

========== Глава 1: Мечты Эсгоста ==========

"Мы живем в полностью свободном государстве. Ни одна точка зрения не может быть выражена как единственно правильная. Нарушение этого постулата будет приравнено к желанию самоутвердиться за счет других и наказано по всей строгости закона".

Из Конституции II-й Российской империи, статья ?114.

Суетливо оскальзываясь, Эсгост спешил по коридорам к кабинету верховного канцлера. Сегодня день не задался с самого утра: в спешке дописывая доклад, Эсгост опрокинул на листок чай, пришлось срочно распечатывать заново. Вот и теперь он боялся, что эта несчастливая примета откроет полосу неудач, как это не раз бывало раньше.

У кабинета высокого начальства, слегка опоздав к назначенному сроку, он предъявил секретарю и двум охранникам-канонистам пропуск и тут же был допущен в кабинет. Слава Канону, теперь правительственный дворец был избавлен от таких архаизмов, как долгие очереди, бумажная волокита у входа и взятки начальству, все приходили в строго определенное время и проводили в кабинете ровно столько, сколько требовалось по регламенту. В этом правительство империи, конечно, ушло далеко вперед от всей страны, но со временем, при должном и правильном развитии, такой порядок обещал быть везде.

Сердце Эсгоста привычно замерло, как только он переступил порог кабинета имперского канцлера Седрика. Вот ведь удивительно: Эсгост уже не первый день находился на должности министра культурного развития, а все никак не мог избавиться от страха перед этим мальчишкой, моложе его на полтора года и совсем еще недавно делившего с ним один коридор в здании правительства (их кабинеты даже находились напротив друг друга). Меньше всего тогда кто-либо верил, что Седрику удастся пролезть на самый верх. На вице-королеву Аннанас все делали больше ставок, но она оказалась слишком мягкой и нерешительной и вскоре отошла от дел, сохранив, впрочем, свой пост и оставшись во дворце чем-то вроде символа монархии при регентстве Седрика. Ее покои находились в непосредственной близости от рабочего места канцлера, и ходили даже слухи, что Седрик, несмотря на все рассказы о его благочестии, имел с ней довольно плотную интрижку.

Обернувшись на звук открываемой двери, Седрик отошел от огромного окна с видом на площадь и, приветственно кивнув Эсгосту, направился к столу. Как всегда, Эсгост поразился огромным размерам кабинета и при этом его пустоте. Кроме большого письменного стола с высоким креслом посередине помещения, ничего здесь больше не было. Седрик терпеть не мог канцелярщины и вороха бумаг, и потому все убранство стола составлял лишь монитор компьютера. Именно из него, а также из собственной головы канцлер черпал идеи для своих выступлений.

Остановившись подле стола, Эсгост, как всегда, с опаской взглянул на освещенные солнцем портреты на стене. Император Палпатин, кумир Седрика, и сам великий Ракот, основатель империи, всегда взирали на посетителей канцлера со строгостью, словно бы предупреждая их: здесь не шутят. Уподобляясь своим кумирам, сам Седрик носил темно-красную с золотой опушкой мантию и имел всегда аккуратно взбитые и причесанные волосы.

— Господин канцлер, я к вам с речью для выступления перед учениками школ и государственных детских домов, — с легкой запинкой начал Эсгост, перебирая листы доклада из папки.

Седрик удобно откинулся в кресле, прикрыл глаза.

— Читайте, — произнес он (канцлер всегда относился к подчиненным с уважением, называя их только на "вы"). — Прямо здесь, передо мной. Представьте, что я и есть эти самые школьники с детдомовцами.

Волнуясь все больше, Эсгост взял первый лист и, стараясь не заглядывать в него слишком часто, начал:

— Друзья! В среде вашего, молодого поколения все больше царят хаос, разврат и преступность. И явная причина тому — желание многих необразованных переделать Канон под себя. Слэш, чернуха и стеб, выходящие из-под пера этих людей, говорят исключительно об их комплексе неполноценности...

— Исправьте: "психической неполноценности", — не поднимая век, указал Седрик, и Эсгост в спешке зачиркал карандашом по листу. — Продолжайте.

— А между тем лишь Канон является главной и обязательной вещью в нашем деле. Он написан великими и уважаемыми людьми, и ни одному из нас не дано переделать его или сказать что-либо лучше, чем то, как это сделали авторы первоисточника...

— Слишком много патетики, — поморщился вдруг Седрик. — Смотрите, как будет лучше.

Он поднялся с кресла и зашагал по кабинету взад-вперед. Мантия, подобно огромным птичьим крыльям, вздымалась у него за спиной при каждом шаге.

— Когда-то наша огромная страна было поистине великой и, занимая значительный кусок суши, грозила своей мощью врагам как внешним, так и внутренним, — размахивая рукой в такт словам, стал декламировать верховный канцлер. — Но затем произошел страшный раскол, от которого страна так и не смогла оправиться. Великий Император Ракот, — он бросил взгляд на портрет легендарного основателя, — смог улучшить ситуацию, заложив основы нашей государственности, но, к сожалению, не успел как следует разобраться с внутренними делами. Поэтому сделать это предстоит вам — молодым, смелым и, что самое главное, разумно мыслящим. Откинув все мысли о "великой цели" и полностью избавившись от каких-либо наполеоновских замашек, вы должны будете привести страну в порядок и искоренить весь тот хаос, что сеют повсюду противники Канона лишь из желания самоутвердиться.

Седрик замолчал, и стали слышны лишь стук его подошв по паркету и свист развевающейся мантии. Эсгост едва успевал записывать слова канцлера, безжалостно вымарывая целые предложения из своей речи и проклиная долгий ночной труд.

— Да, вот так-то, — подытожил Седрик, вновь опускаясь в кресло. — Процесс строительства государства — это не облегчение на унитазе, мгновенно тут ничего не бывает. Взять хоть Палпатина (предсказуемый взгляд в сторону портрета ситха). Сколько он лет потратил, чтобы прогнившую Республику в Империю превратить! А политик был такой, что сам Ракот ему в подметки не годился, не говоря уж обо всех нас. Вот на кого нужно равняться! А если хоть в нашу историю углубиться: Сталин, чем не пример? Из отсталой аграрной страны к сверхдержаве за четверть века — каково, а?

— Но ведь Сталин столько народу положил ради этой цели, — решился возразить Эсгост, смущенный столь резкой сменой темы. — Один выстроенный на костях Беломорканал чего стоит! А потом сколько погибло во время репрессий, и в войну, под пулями заградотрядов!

Лицо Седрика вдруг резко посуровело, и Эсгост понял, что перегнул палку: не стоило перебивать канцлера во время прилива к нему вдохновения.

— Ну давайте, поучите еще народ, как ему стоит к своим вождям относиться! — раздраженно заговорил он. — И что это, в конце концов, за либеральные замашки такие? Ради чего они? Чтобы я стал вам тут бесплатный исторический ликбез устраивать, а вы носик кривили: убедил, мол, не убедил?

Эсгост смущенно потупился, а канцлер меж тем, словно забыв о нем, уже рылся в компьютере.

— Так мне переделать речь или как? — решился наконец спросить министр.

Седрик поднял на него взгляд, судя по лицу, о чем-то раздумывая и, быть может, находясь мыслями где-то вдали от кабинета.

— Ладно, давайте сюда, я почитаю, — произнес наконец он. — Умные мысли у вас все-таки проскакивали... Но речь напишете заново, и завтра в это же время жду вас у себя. Все, визит окончен, можете быть свободны.

И он уже полностью погрузился в монитор, совсем не обращая внимания на подчиненного. Оставив папку на столе, Эсгост на ватных ногах вышел из кабинета и, уже отойдя на почтительное расстояние, тяжело вздохнул. Сколько ему еще придется вот так терпеть унижения, раз за разом переделывая свои доклады лишь в угоду верховному канцлеру?

* * *

Всю ночь министр культурного развития провел в кабинете, стуча пальцами по клавишам и беспрестанно пялясь в монитор. Количество пустых чашек с кофейным осадком на дне все росло и росло перед ним. В который раз перепечатывая доклад и пытаясь представить, что скажет на эти фразы Седрик, Эсгост от души проклинал свою работу. Случайно отвлекшись, от взглянул за окно, где над башенками Кремля издевательски подмигивали ему звезды.

Когда-то давно в детстве Эсгост мечтал стать космонавтом. Вглядываясь в звездное небо, он грезил далекими галактиками и неизведанными мирами. Он и сейчас иногда любил воскресить в памяти давние мечты и, глядя на небо, подумать о том, чтобы свалить куда-нибудь к чертям с этой планеты. Если бы только канцлер и его предшественник уделяли побольше внимания космонавтике вместо переливания из пустого в порожнее! Но предложить что-либо Седрику в прямом разговоре он не осмеливался, ибо слухи об истинной причине "бессрочной отставки" Логинова и Котлярского все никак не выходили у него из головы.

"А интересно, как же на самом деле строил Империю Палпатин там, в Далекой-Далекой? — вглядываясь в межзвездную даль, подумал вдруг Эсгост. — Быть может, все, в том числе и Седрик, ошибаются в оценке его действий? А ведь кто знает, как на самом деле жилось там?"

Тряхнув головой, чтобы избавиться от глупых мыслей, он вновь уставился покрасневшими от напряжения глазами в монитор, на котором плясали однообразные черные буквы. В раскрытое окно дул прохладный ночной ветерок, шевеля волосы на голове министра и шурша кипой бумаг на его рабочем столе...

* * *

На следующее утро Эсгост вновь стоял перед Седриком, монотонным голосом читая новый вариант речи. Канцлер безжалостно перебивал подопечного, заставлял исправлять вновь и вновь, но все же слушал до конца.

-...и таким образом мы, уважая в людях личность и свободу взглядов, не позволим никому высказывать свою точку зрения в качестве единственно правильной и, как следствие, подводить основу Канона и власти под чье-то субъективное желание... Позвольте, но это же все неправильно!..

Седрик молча смотрел непроницаемым взглядом на вскинувшего воспаленные глаза Эсгоста. Восприняв это как приглашение продолжать, тот заговорил горячо и энергично, все более распаляясь и входя в раж:

— Своими утверждениями мы противоречим сами же себе! Мы обещаем уважать свободу каждой личности и в то же время отправляем слэшеров, стебщиков и чернушников в психбольницы и тюрьмы, а особо несогласных вообще казним! Разве это демократия? А ведь они могли бы принести неоценимую помощь обществу! И зачем нам вообще сосредотачиваться только на внутренних проблемах, когда есть еще и внешние? Почему бы нам ни заняться реформированием армии, увеличением ВПК, торговлей с другими странами? Почему бы ни развивать науку и промышленность, строить корабли для освоения космического пространства, а не гонять слэшеров и неканонщиков изо дня в день?..

Он бы продолжал и дальше вываливать все то, что накопилось у него в голове за годы государственной службы, как вдруг заметил, что Седрик нажал какую-то кнопку внизу своего стола. Услышав позади шаги, Эсгост обернулся и с ужасом увидел двух вооруженным короткими карабинами канонистов в серой с чернильной расцветкой на груди униформе. Они вошли в кабинет и остановились, глядя на канцлера и, должно быть, ожидая от него распоряжений.

— Самое интересное, что это говорит мне человек, состоящий на государственной службе и непосредственно этими самыми внутренними делами и занимающийся, — с недоброй ухмылкой на лице промолвил Седрик. — И которому все его служебные обязанности давным-давно разжевали и в ротик положили. Так вот, расстрою тебя, дружок: раз уж ты взял на себя обязанность участвовать в управлении государством, то, будь добр, участвуй, а не разводи демагогию. И распоряжения начальства в этом случае не обсуждаются. А вообще, катись-ка ты нафиг отсюда. Если каждый в вертикали власти будет плевать на начальство в угоду своим хотениям, что тогда вообще от самой власти останется?

Он сделал знак охранникам, и те, взяв обомлевшего Эсгоста под руки, потащили его прочь из кабинета.

— Вы не имеете права! Я член Кабинета министров! У меня неприкосновенность!.. — стал выкрикивать Эсгост, извиваясь в крепких руках канонистов.

— Раз канцлер нас вызвал, то ты уже не министр, а преступник, — входя в кабинет, промолвил молодой светловолосый человек в сером мундире с золотыми эполетами. — Кстати, куда его, господин канцлер?

— Пока под арест, — равнодушно обронил Седрик, вновь целиком поглощенный монитором. — Если не одумается, пойдет к своим психически неполноценным собратьям. Я давно в нем что-то не то подозревал...

========== Глава 2: Дождь в степи ==========

"Когда-то мы все были абсолютно разными. Да и сейчас между нами видна некая разница. Слэшеры, дженщики, ангстщики и просто хейтеры Канона — все это мы. Но теперь у нас есть одна общая цель и один враг — Империя. Поэтому давайте же забудем о разногласиях и целиком посвятим себя борьбе с врагом, каким бы сильным он ни был. Да здравствует свобода!"

Из протокола первого собрания Независимого Альянса Неканонщиков.

Над Питером сгущалась ночь. Прежде известный всем как "северная столица" и "ворота в Европу", ныне этот город утратил былой блеск и славу и был лишь одной из окраин Империи. Единственное, что сохранилось в нем от прежних времен — это дух бунтарства и вечное противостояние с "дряхлой столицей" Москвой.

Васильевский остров был погружен в тишину. Лишь изредка прозвенит, направляясь в депо, поздний трамвай, промчится, сверкая мигалками, автомобиль канонистов или залает собака, выведенная хозяином на прогулку. Здание бывшего музея современных искусств "Эрарта", совсем недавно закрытого за "пропаганду чернухи и стеба", также выглядело пустым и безжизненным. Но это было лишь на первый взгляд. Внутри, за закрытыми жалюзи окон и запечатанными дверями, жизнь вовсю кипела. И люди, собравшиеся в главном зале при свете единственной тусклой лампочки, меньше всего напоминали бомжей или грабителей, решивших поживиться под покровом ночи.

— Плохие новости, господа, — открыла собрание молодая и довольно миловидная женщина с выкрашенными в синий цвет волосами. Ее звали Маргарет, и она не любила, когда кто-то называл ее по-другому, вроде Марго или Рита. — Нас становится все меньше. Совсем недавно погибла Химера. Она держалась стойко, но силы были явно не равны. Элиза пока держится, но против Седрика и его армии она слишком слаба. Так что следующий черед, возможно, ее. А там, похоже, мы с вами останемся последней ячейкой сопротивления.

Собравшиеся повстанцы со всем подобающим мужеством выслушали эти новости, переглядываясь между собой и чуть заметными кивками и похлопываниями по плечу подбадривая друг друга. Все-таки хоть какая-то надежда должна была оставаться.

— Но есть и более важные новости, — продолжила лидер неканонщиков, и все тут же оживленно придвинулись поближе. — Наш столичный источник сообщает, что министр Эсгост по распоряжению Седрика помещен в психлечебницу. Догадываетесь, что все это значит?

— Что история с Логиновым и Котлярским повторяется? — предположил Вейлис, один из повстанцев.

— Похоже на то, — кивнула Маргарет. — И кажется, в Кремле существует достаточно сильная оппозиция режиму Седрика, которая, однако, боится выступать, видя судьбу Эсгоста и остальных. Наша задача — как-то войти в контакт с этой оппозицией, наладить с ней отношения. Уверена, и нам, и им будет выгодно такое сотрудничество.

— Но как это сделать? — удивился Мика, другой повстанец. — Не факт, что эта оппозиция вообще захочет идти с нами на контакт. И потом, что она может сделать? Поднять восстание против Седрика? Ага, и все дружно отправятся туда же, куда и Логинов с Котлярским, Дарион и другие.

В зале повисла трагичная тишина. Прервал ее на этот раз человек, известный всем лишь под псевдонимом Византийский Купец. Среди всей ячейки неканонщиков он славился особой рассудительностью и твердостью характера.

— Я думаю, всем здесь ясно, что дело Логинова и Котлярского было явно сфабриковано, — попросив слова, заговорил он. — Ну о каком заговоре могла идти речь? Заговор двух человек — смешно. Скорее всего, они просто высказывали неприятные Седрику мысли, а отправить их в отставку он не мог, слишком сильным было их влияние. Наверняка эта история повторится в скором времени и с Эсгостом. Нужно лишь найти доказательства того, что заговор против Империи — фальшивка. Возможно, спасти Эсгоста, пока не поздно. А там уже и оппозицию удастся убедить, да и народ ополчится против Седрика, который ущемлением чужой точки зрения нарушает Конституцию.

— Хорошая мысль, — согласилась Маргарет. — Но для этого нам нужен свой человек в Кремле. Наш московский информатор на такую роль не подойдет — слишком мало хватки и пронырливости. Значит, в Москву предстоит отправиться кому-то из нас.

Вот теперь в бывшем выставочном зале повисла по-настоящему гробовая тишина. Стало слышно, как мимо здания промчалась машина, а затем кто-то в углу тихо завозился — должно быть, мышь. Неканонщики лишь смущенно переглядывались — на такую почти самоубийственную миссию никто не был готов.

— Я пойду, — раздался вдруг звонкий голос, и все разом повернулись в ту сторону. И в тот же миг лица у всех одинаково вытянулись.

Произнесшей эти слова оказалась девушка лет двадцати. При одном взгляде на нее буйное воображение сразу рождало картину бескрайней степи, палящего в ней солнца, свежего ветра и неизменной свободы. Раскосые глаза, смуглое обветренное лицо, коротко остриженные волосы — все в ней выдавало гордую дочь Азии, что готова была жить, сражаясь, и умереть, не встав на колени. Звали девушку Ирэн, но она не любила это имя и в среде повстанцев была известна под псевдонимом Рэйн. Совсем недавно примкнув к Альянсу, она, тем не менее, уже успела заслужить в нем репутацию безбашенной оторвы, готовой на любой риск ради свободы. И это не нравилось многим ее соратникам.

Как только шок немного схлынул с лиц собравшихся, Маргарет, недоверчиво качая головой, обратилась к отчаянной подопечной:

— Я, конечно, все могу понять и это твой выбор, но скажи мне одно: ты и правда готова к такой... опасной миссии?

— Да, готова, — не моргнув глазом подтвердила Рэйн. — И справлюсь с ней не хуже других. Я ведь еще молода и не успела попасть в поле зрения властей. А значит, подозрений у них вызову меньше всего.

— Тогда я пойду! — шагнул вдруг вперед Вольф, такой же молодой и отчаянный повстанец. — Я ведь тоже почти нигде не засветился.

По залу прокатился выдох облегчения. Все-таки рисковать такой юной и безрассудной девчонкой было страшно. А вот более опытным парнем...

— Я вообще-то первая вызвалась! — гневно сверкнула на него глазами Рэйн.

— Ну и что с того? — парировал Вольф. — Ты же не готова к миссии! У тебя и опыта такой работы совсем нет! Если запорешь все дело...

— Не запорю! — топнула ногой Рэйн.

— Хватит, прошу вас, не спорьте! — вскинула руки Маргарет. — У нас здесь вообще-то равноправие. Рэйн, если ты не помнишь, Вольф имеет такое же право идти на это задание, как и ты. Поэтому давайте просто проголосуем. Кто за то, чтобы в Москву отправилась Рэйн?

Сама Рэйн тут же вскинула руку. Но больше ее никто не поддержал, некоторые даже смотрели на девушку с осуждением.

— Ну хорошо. А теперь, кто за Вольфа?

Руки подняли Вейлис и еще несколько молодых повстанцев, которые, должно быть, боялись, что выбор может пасть на них. Люди постарше скромно воздержались от голосования.

— Ну, вот видишь, — мягко улыбаясь, обратилась обычно жесткая Маргарет к Рэйн. — Поднаберись пока опыта. Не все получается сразу. А ты, Вольф, готовься к поездке.

Окинув соратников гневным взглядом, Рэйн резко повернулась и вышла из зала. Где-то далеко внизу громко хлопнула дверь, и тут же воцарилась тишина.

— Совсем отчаянная девчонка, — покачала головой лидер повстанцев. — Как бы глупостей не натворила...

========== Глава 3: Простой слуга Империи ==========

ЧП произошло сегодня утром в 4-м спецблоке Лубянской психиатрической больницы. Неизвестный, вооруженный ножом и самодельной гранатой, проник на территорию блока, где в данный момент находится уличенный в неприятии Канона бывший министр культурного развития Эсгост, и попытался нейтрализовать охрану. Однако канонисты из ИСБ вовремя предприняли согласованные действия, уничтожив злоумышленника огнем на поражение. Никто из персонала больницы и самой охраны при этом не пострадал. Личность убитого была установлена — им оказался некий Вольф, 24 лет, прежде уличенный в связях с запрещенным на территории России Альянсом Неканонщиков и долгое время скрывавшийся от властей. Становится очевидным, что и вышеупомянутый Эсгост находился в связях с Альянсом и что Вольфом была предпринята попытка его освобождения.

Из сводки новостей Имперского Информационного Бюро.

Голдендрейк потянулся, с наслаждением хрустнув суставами. В отличие от многих кремлевских чиновников он ненавидел кабинетную работу и поскорей рвался закончить с отчетами, чтобы получить новое задание. А меж тем уже пришло время обеда.

Поправив на плечах золотые эполеты (он также не любил всей этой мишуры, однако по уставу был обязан появляться в правительственном дворце именно в таком виде) и пригладив волосы, начальник Имперской Службы Безопасности двинулся по коридору в столовую. Встречным он слегка кивал, а те в ответ либо смотрели с глубоким уважением, либо, если то были новички, испуганно отскакивали в сторону. Личность "главного кремлевского палача" благодаря трансляции по телевидению внушала простому народу истинный ужас. Впрочем, палачом себя Голдендрейк не считал. Он даже не был ярым фанатом Канона, как отец Александр и многие из его братии. Голдендрейк всего лишь нес свою службу на благо Империи — кто стоял во главе ее и какие цели он преследовал, ему было все равно.

Впрочем, было очевидно, что Седрик доверил ему столь ответственный пост неслучайно — любил молодых, исполнительных и при этом трезво мыслящих. На старую гвардию вроде Эсгоста, заставшую еще времена разврата, полагаться было опасно. Голдендрейк сразу почуял расположение канцлера, когда тот передал ему, тогда еще скромному начальнику отдела, расследование дела Логинова с Котлярским. Нюх у верховного действовал безошибочно: бесспорные улики были вскоре найдены. Прежний глава ИСБ, старый обрюзгший бюрократ, проморгавший такой опасный заговор у себя под носом, был по-тихому отправлен в отставку. Так Голдендрейк и получил свой пост. Пока справлялся неплохо, вот только мысль о недавнем нападении на психушку все не давала ему покоя: ведь если пришел один повстанец, вдруг объявятся и другие? Не стоило ли вызвать Эсгоста на допрос, вдруг он что-то знает? Впрочем, пока Седрик не дал санкции, действовать самому не следовало.

В главной кремлевской столовой как всегда, была целая толпа народу. Но при виде Голдендрейка очередь тут же расступилась, пропуская его вперед. Он заказал привычный обед из трех блюд и двинулся с подносом по залу, выискивая свободный столик. Как назло, везде было занято, и уступать место главе тайной полиции явно никто не собирался — всем было дорого время перерыва. Лишь в дальнем углу был столик, за которым в одиночестве сидела девушка азиатской внешности и что-то ела из пластиковой коробки. Не медля, Голдендрейк направился туда.

— Вы позволите? — спросил он, оказавшись рядом. Не отрываясь от еды, девушка кивнула.

— Приятного аппетита, — промолвил Голдендрейк, опустившись за столик напротив нее. Она снова непринужденно кивнула, словно перед ней сидел не начальник Службы Безопасности, а ее коллега по отделу.

Голдендрейк, кстати, знал ее, ибо по долгу службы был обязан знать о сотрудниках Кремля все, а уж о новоприбывших — тем более. Ирэн Абиктымаева, двадцать лет, младший секретарь отдела межкультурных коммуникаций. В прошлом чернушница, прошла курс лечения в клинике под Барнаулом, с тех пор никаких подозрительных наклонностей не проявляла. Сирота, незамужем, в Москве проживает у двоюродной тетки. Должность свою получила просто: в связи с арестом Эсгоста и роспуском штата его сотрудников в Кремль хлынула волна молодых парней и девушек, желающих ухватить вакансию посытней. Наиболее благонадежным повезло больше, другие, вот как эта Ирэн, довольствовались куда более мелкими должностями. Но все равно работать под боком у высших чинов империи было для молодых людей немыслимой прежде роскошью.

...Голдендрейк уже осилил тарелку с супом, а Абиктымаева сидела все так же спокойно, как будто ей раньше каждый день доводилось обедать за одним столом с главным защитником Канона. Это-то и поразило его больше всего. Обычно другие сидели рядом с ним как на иголках, торопились поскорее закончить трапезу либо заискивающе улыбались. Эта же девушка вела себя совсем просто и непринужденно. Не может же быть, чтобы она совсем не знала, кто перед ней!

Решив вывести ее на разговор по этому поводу, Голдендрейк осторожно заглянул к ней в пластиковую коробку. Внутри была какая-то не совсем приятно пахнущая бурая жижа. Голдендрейк начал догадываться, почему никто больше не сел рядом с девушкой.

— Простите за нескромность, а что это вы едите? — осведомился он. — В нашей столовой вроде бы такого не подают.

— А, это... — просто улыбнулась Ирэн, откинув со лба челку. — Это шурпа с гречей, наше национальное блюдо. Я ее сама готовлю и беру с собой на работу. От здешней стряпни у меня изжога. А начальница не любит, когда я обедаю на рабочем месте, вот мне и приходится каждый раз уходить сюда.

— Хм, а ведь это запрещено правилами, — покачал головой Голдендрейк. — В Кремль вообще нельзя проносить свои напитки и еду.

— И что теперь? Арестуете меня за это? — глядя на него веселыми карими глазами, произнесла девушка.

Голдендрейк едва не поперхнулся. Никто еще прежде не разговаривал с ним в таком шутливом тоне, ничуть при этом не смущаясь. И нельзя сказать, чтобы ему это не понравилось.

— Да нет, что вы, конечно, можете есть, как вам нравится, — быстро запив ком в горле апельсиновым соком, сказал он. — Можете даже, если кто вас будет ругать по этому поводу, сказать, что вам Голдендрейк лично разрешил. Каждый вправе иметь свои вкусы, если они при этом не навязываются другим.

— Вы говорите прямо как типичный имперский служака, — скривилась Ирэн и вдруг перевела взгляд на шитые золотом эполеты собеседника. — А впрочем, оно и видно...

— Если вы о моей форме, то это ерунда, — заговорил Голдендрейк, сам даже не понимая, зачем он оправдывается перед сотрудницей низшего ранга. — Поверьте, под этой формой скрывается обычный человек.

— Кончайте играть в интеллигента, из ваших уст это звучит глупо, — оборвала вдруг его Абиктымаева, отчего тот совсем опешил. — То же самое, говорил, кстати, Фредерик Цоллер. Нацист, убивший больше сотни американских солдат.

— Никогда не слышал о таком, — покачал головой Голдендрейк.

— Это из "Бесславных ублюдков" великого режиссера Квентина Тарантино. Или о таком вы тоже не слышали? — В словах девушки прозвучал явный сарказм.

— Не смотрел этот фильм, да и вам не советую о нем говорить, — уже раздраженно произнес Голдендрейк. — Чернуха и стеб — вещи не есть хорошие... Эй, подождите, вы куда?

— Все, мне пора в офис. Удачного дня! — Девушка вскочила и, не дав собеседнику сказать и слова, смешалась с потоком спешивших к выходу сотрудников.

Голдендрейк сидел вконец смущенный, сам не понимая, что на него нашло. По уставу он, конечно, был обязан арестовать Абиктымаеву за грубость и пропаганду насилия. Но, как только он представил, как девушка при этом бросит ему в лицо что-то вроде "Имперская ищейка!", все внутри у него неприятно сжалось.

"И что с тобой не так, Дрейк?" — подумал он, когда вечером, увидев на выходе из здания Абиктымаеву, вновь испытал странное чувство.

— Подождите! Да постойте же! — крикнул он вслед, когда она, не обращая на него внимания, спокойно вышла на улицу. — Ирэн! Постойте!

Она тут же остановилась и удивленно обернулась, ожидая, пока он ее нагонит. Над Кремлем в темном небе уже зажглись звезды, дул прохладный ветерок, Москва шумела вокруг привычной суетой.

— Ого, так вы и имя мое знаете? — с усмешкой глядя на запыхавшегося Голдендрейка, спросила Ирэн. — А хотя чему я удивляюсь, вы же главная кремлевская ищейка. Знаете обо мне даже, наверное, то, чего я сама не знаю.

Совладав с собой, Дрейк шагнул к ней и виновато опустил голову.

— В общем, я прошу у вас прощения за то, что так разговаривал с вами сегодня в столовой. Разумеется, вы можете иметь свою точку зрения, на этом держится вся наша система. Но только прошу вас, не высказывайте ее так прямо здесь, в государственном учреждении. Не все могут правильно вас понять.

Ирэн помолчала, сощурив и без того раскосые глаза. Как Голдендрейк ни вглядывался в ее лицо, он так и не смог ничего на нем прочитать, хотя считался одним из лучших физиогномистов в своей структуре.

— Хорошо, я поняла, что в стенах Кремля не стоит открыто выражать свои взгляды, — произнесла наконец девушка. — Но сейчас-то, когда мы находимся вне здания, я могу высказать вам все, что хочу?

— Вы не приняли мои извинения? — удивился Голдендрейк, испугавшись, что на него сейчас посыплются обвинения, а он будет не в силах ничего возразить.

— Да вы, собственно, и не извинились, — пожала плечами Ирэн. — Ваши слова прозвучали как типичный приказ имперского офицера. Но хорошо, давайте просто забудем об этом недоразумении. Всего хорошего.

"Слава Канону! — перевел дух Голдендрейк. — Теперь-то хоть не придется каждый раз при виде нее краснеть".

— Простите, а может, вас подвезти? — неожиданно для себя выпалил он, как только девушка повернулась, чтобы уйти. — Я знаю, вы в Чертаново живете, там вечером опасно... Ой, простите, это у меня профессиональная привычка, вырвалось, как и с именем.

— Я понимаю, — чуть заметно улыбнулась она. — И подвозить меня не нужно, если вы, конечно, сами не желаете себе репутацию испортить.

И, окончательно развернувшись, она направилась прочь. "Господи, что я хоть такое говорю! — резко одернул себя Дрейк, чувствуя, как кровь стремительно приливает к его щекам. — Извинения, "подвезти"! Как мальчишка, ей-богу!"

========== Глава 4: Буря и натиск ==========

Имперский Национальный банк — это наш путь к светлому будущему. Часть от ваших вкладов в банк идет на борьбу с противниками Канона, а также на излечение заблуждающихся и психически неполноценных. Оформляя вклад, вы таким образом творите свое будущее и будущее своих детей. Позволим же следующему поколению жить в чистом и светлом мире без чернухи, стеба и слэша!

Из рекламного сообщения.

"Следующая станция — Ракотовская".

Двери вагона метро с шумным шипением захлопнулись, а Рэйн лишь усмехнулась. Еще до недавнего времени эта станция носила прежнее, гордое название Улица Академика Янгеля. Но после ареста Эсгоста, который, как выяснилось, был приверженцем космонавтики и большим почитателем этого легендарного ракетного конструктора, станцию пришлось срочно переименовать. Но пассажирам вокруг, похоже, это не сильно резало слух: ну Ракотовская, и что теперь? И так, поди, по десять раз на дню слышали это имя. Поэтому Рэйн старалась не кривить лицо, когда привычный голос из динамика, едва заметно спотыкаясь, произносил новое название.

Впрочем, мысли девушки были обычно далеки от таких вещей. Возвращаясь с работы, она думала лишь об одном: как ей действовать дальше, чтобы достичь результата? Оказавшееся довольно простым проникновение в недра Кремля было еще не главным фактором успеха. В перерывах между работой, которой сверх меры нагружала ее сварливая начальница госпожа Рысева, Рэйн бегала по коридорам, заглядывала во все потаенные уголки, подслушивала все, даже самые незначительные разговоры, надеясь, что где-нибудь да всплывет правда о "заговоре". Впрочем, везде витали только слухи, а конкретных подтверждений никто в глаза не видел. Несмотря на то, что Рэйн посчастливилось устроиться в отдел, ранее возглавляемый самим Эсгостом, все бумаги и файлы опального министра были уничтожены, и узнать из них что-нибудь не представлялось возможным. Впрочем, Рэйн как-то услышала, что всеми этими делами занималась Имперская Служба Безопасности, и только через нее можно было установить истину.

Вспомнив к слову ищеек, Рэйн внезапно зарделась, подумав об их главном начальнике, что уже с неделю вел себя рядом с ней странно, можно даже сказать, смущенно. А уж вспомнив, как он приглашал ее поужинать после работы или подвезти до дома, девушка не сдержалась и хихикнула так явно, что сидевшая в вагоне напротив нее женщина тут же смерила ее укоризненным взглядом. Вроде серьезный начальник, а ведет себя так глупо! А ведь за ней на протяжении всех ее двадцати лет жизни никто так и не ухаживал...

Задумавшись, Рэйн едва не пропустила свою остановку и в последний момент успела выскочить на платформу. Стоя на эскалаторе, она отчаянно потрясла головой, пытаясь выкинуть из нее всю эту чушь. Влюбленность, ухаживания — нашла о чем думать! Сейчас для нее самое главное — ее миссия, отвлекаться ни на что нельзя.

Вот и знакомая улица в Чертаново. Главный ищейка Голдендрейк зря предлагал проводить ее до дома — в последнее время район стал относительно спокойным. Оно и понятно — после недавнего восстания слэшеров, когда имперской инквизиции пришлось сжечь напалмом целый спальный район, другие как-то опасались дергаться. Да и к тому же все, кто мог навредить Седрику, старались свалить подальше от Москвы, оставались лишь безобидные пенсионеры и совсем еще несмышленые дети.

Идя к дому по темной улице, девушка тревожно оглядывалась. Не из-за гопников, а из боязни слежки. Кто знает, что этот Голдендрейк на самом деле задумал? Заметив на углу старинный таксофон, Рэйн не удержалась и направилась к нему. Захотелось связаться со своими, хоть повода особо и не было.

Еще раз оглядевшись, Рэйн вставила в аппарат карточку, сняла трубку и набрала питерский номер. Уличные телефоны в этом районе были удобны тем, что их бы никто и не подумал прослушивать. В трубке слышались долгие гудки, затем сонный мужской голос произнес: "Алло!"

— Рэйн на связи, — произнесла девушка условную фразу. — Кто говорит?

— Господи, Рэйн, наконец-то! — раздался по-настоящему обрадованный голос Византийского Купца. — Уже неделю тебя не слышно было. Ну, какие новости? Маргарет сейчас нет, можешь все рассказывать, я передам.

Рэйн поведала о том, что случилось за эту неделю — рассказ, естественно, вышел коротким. Впрочем, Купец совсем не приуныл, не стал отчитывать соратницу, как Маргарет, а отнесся с пониманием, посоветовал держать ухо востро и копать все глубже.

— Вольфа мы потеряли из-за его дурости, — добавил он в конце, печально вздохнув. — Да, хороший был парень. Но ты-то, я думаю, его ошибки не повторишь. Тебя терять мы совсем не собираемся.

Рэйн уже жалела, что набрала этот номер, потратила деньги на карточке. Зачем, если сказать все равно было нечего? А ободряющие слова ей ничем особо не помогли. Собравшись с духом (ну серьезно, не зря же было тратить время?), она рассказала-таки Византийцу о Голдендрейке и о его странном поведении. Заместитель Маргарет задумчиво молчал, дыша в трубку, затем вдруг произнес:

— Слушай, а ведь это идея! А что если он в тебя правда... Тогда можно было бы через него многое разузнать... Хмм...

— Ты... ты серьезно? — так вся и вспыхнула Рэйн. — Нет, ты правда хочешь, чтобы я с ним...

— Нет, постой, ты все не так поняла! Я просто хотел... — попытался сказать Купец, но Рэйн в ярости с размаху швырнула трубку на рычаг. Действительно, зачем только звонила! Нет, она ради Альянса, конечно, на многое готова, но чтобы стать подстилкой!.. Да как он вообще подумать мог?!

Впрочем, отойдя от таксофона, Рэйн немного поостыла, поняла, что следовало быть с соратником повежливее, сначала выслушать его до конца. Она собиралась уже вернуться к аппарату и перезвонить, но передумала. Незачем еще тратить баланс на карточке, когда Византиец и так уже все, наверное, понял.

А Вольфа действительно было жаль. После его провала и столь глупой гибели НАН понял, что выбора у него не осталось, и отправил на задание Рэйн. Ей было по-настоящему тяжело оттого, что она не настояла тогда на своей кандидатуре, подставив таким образом товарища. Теперь только успешное выполнение миссии могло полностью очистить ее совесть.

* * *

Поднявшись на седьмой этаж пешком (лифт не работал уже который год), Рэйн привычно сунула ключ в замочную скважину, открыла тяжелую дверь. Вся квартира утопала в сумраке, лишь со стороны кухни виднелось светлое пятно. Оттуда навстречу Рэйн, подняв очки на лоб, вышла пожилая женщина, закутанная в темно-синюю шерстяную шаль. Ее звали Люциния, и она как раз была тем самым московским информатором Альянса. Застав еще доимперские времена или, как их теперь называли, "времена разврата", она знала многих слэшеров и неканонщиков, когда-то увлекалась этим сама и теперь сочувствовала повстанцам. Рэйн жила у нее дома под легендой двоюродной племянницы.

— Ну наконец-то! Я уж волноваться начала, — вздохнула Люциния. — Ты чего так долго?

— Тебе не все равно? — раздраженно ответила Рэйн, разуваясь и направляясь к себе в комнату. — Или ты тут решила передо мной сыграть в добрую тетушку?

— Ира, а почему ты так со мной разговариваешь? — возмущенно спросила Люциния. — Я понимаю, мы с тобой не родные люди, но все-таки, прояви хоть каплю уважения к моему возрасту!

— Проявила бы, если б вы в свое время не просрали страну этому Ракоту, — равнодушно бросила в ответ Рэйн. — И запомни, никакая я тебе не Ира. Все, я в душ, а потом спать, не грузи меня.

Она понимала, что ссориться лишний раз с этой доброй и, в общем-то, безобидной женщиной, не стоило, но ей было просто необходимо выплеснуть все накопившееся за день раздражение.

Спустя час, выпив чашку горячего молока и закутавшись в одеяло, Рэйн видела сон. Как будто она, одетая в древний костюм своих предков, скачет на лошади по бескрайней степи, а за ней гонятся люди в доспехах и со щитами, как у крестоносцев. Девушка оборачивается и посылает в преследователей стрелы из лука. Падает на землю один, другой, но прямо из воздуха появляются еще и еще... Рэйн тянет руку к колчану, но стрел там больше не осталось. Лошадь под девушкой, совсем выбившись из сил, падает, и сама Рэйн растягивается на траве. Над ней склоняется предводитель рыцарей, заслоняя ей солнце. Сейчас, вот-вот, он снимет шлем, и она увидит его лицо...

В этот момент раздался звонок в дверь, и Рэйн проснулась. Люциния пошла открывать, и "племянница" услышала, как она о чем-то говорит с людьми в коридоре. Девушка насторожилась. Спустя минуту входная дверь хлопнула, и Люциния, постучавшись в комнату Рэйн, вошла. Губы ее почему-то мелко тряслись.

— Ира, поверь, я на тебя совсем не злюсь, — заговорила она. — Но тебе действительно так будет лучше. Я сама через это в свое время прошла и, поверь, в этом нет ничего плохого. Да и я теперь за тебя совсем волноваться не буду...

Предчувствуя недоброе, Рэйн резко вскочила с кровати. И в тот же миг, оттеснив в сторону "тетушку", в комнату вошел невысокий, сухой и лысеющий человек в форме ИСБ.

— Капитан Фрост, — резко и сухо представился он. — Госпожа Абиктымаева, вы арестованы по обвинению в сотрудничестве с неканонщиками. Даю вам пять минут на сборы.

Он окинул девушку холодным взглядом голубых глаз (уж воистину Мороз), а затем демонстративно отвернулся, как бы давая понять, что она может одеваться. Рэйн медленно перевела взгляд на Люцинию. Та уже в открытую рыдала, закрывая лицо платком.

— Пойми, Ириш, ничего уже не изменить, — сквозь слезы проговорила она. — Ни тебе, ни всему Альянсу... Империя давно уже победила...

— Помолчите! — оборвал ее капитан Фрост. — Мне действуют на нервы ваши сопли. Идите лучше на кухню, приготовьте кофе моим бойцам.

Продолжая всхлипывать, женщина вышла из комнаты. Натягивая толстовку и джинсы, Рэйн лихорадочно соображала: сколько бойцов пришло с этим Фростом? есть ли еще кто-нибудь за дверью? сумеет ли она так просто сбежать?

Внезапно взгляд ее упал на резную деревянную статуэтку, стоявшую на прикроватном столике. Этот самодельный тотем, как защиту от злых духов, подарил ей в далеком детстве отец. Не будучи суеверной, девушка тем не менее хранила статуэтку в память о родителях.

Мысль возникла в долю секунды, и, не успев еще как следует все обдумать, Рэйн схватила тяжелый деревянный талисман. Фрост по-прежнему стоял к ней спиной, и, сделав два шага вперед, девушка размахнулась статуэткой...

От удара по темени канонист обмяк и бесшумно опустился на пол. Был он, кажется, жив, хоть и оглушен, и это радовало — убивать Рэйн никого не хотела. И тут кровь кинулась ей в голову. Вместо того чтобы осторожно, на цыпочках, выйти из квартиры, она бросилась в коридор со всех ног. Увидев из кухни быстрое движение, люди в серой униформе мгновенно поняли, в чем дело.

Бежать! Как можно скорее! Хлопнув дверью, Рэйн оказалась на лестничной площадке. Теперь куда, вниз? Но там ее могут поджидать еще канонисты, им товарищи наверняка сообщили по рации! Помедлив секунду, девушка кинулась наверх, на самую крышу. Вряд ли она сможет далеко уйти, но все лучше, чем сразу угодить в капкан.

Пролет, еще один... Внизу уже гремели шаги преследователей и слышались крики "Стой!" К счастью, дверь на чердак оказалась незапертой. Распахнув ее, Рэйн пробежала, освещая себе путь фонариком на смартфоне, прямо к люку на крышу. Он также оказался открытым, и вскоре босые ступни Рэйн шлепали по холодному шиферу, сбиваясь в кровь. Вокруг нее под сумрачным куполом неба расстилалась панорама серых угрюмых домов Москвы — города, что ломал многие судьбы, губил молодых, еще не успевших познать жизнь людей...

— Стой! Тебе все равно деваться некуда! — раздались позади сразу несколько голосов.

Так-то оно было так, но... Подбежав к самому краю крыши, Рэйн взглянула вниз. Унылые бетонные коробки Чертаново светились редкими огнями. Было бы глупо заканчивать жизнь в этом районе.

Она вспомнила Вольфа, который не сдался имперцам и погиб так, как и подобало истинному борцу за свободу. Вот только переживет ли НАН еще одну потерю? Не станет ли это слишком серьезным ударом для него? А ведь на нее действительно возлагались большие надежды...

Вдохнув в последний раз дувший в лицо свежий ветер, Рэйн оглянулась. Бойцы ИСБ, выстроившись полукругом у нее за спиной, целились в девушку из пистолетов. Серые с черным, как сама ночь, как дома вокруг, как вся их империя... Умереть как Вольф, под пулями, или более возвышенно, сделав лишь шаг вперед? Выбор у нее в любом случае был.

Презрительно усмехнувшись в лицо ищейкам, Рэйн отошла от края крыши и вскинула руки вверх. Черт с ней, со свободой, умереть всегда успеется.

========== Глава 5: "Правильные" методы ==========

"...В нашей великой Империи нет места слэшу, чернухе, стебу и прочим распискам в собственной психической неполноценности! Канон — вот единственно верная вещь! Любые попытки самоутвердиться за счет чьей-то неправоты будут пресекаться! Поэтому, если вы узнаете о чьих-либо желаниях отклониться от Канона и тем более нагло нарушить его, немедленно сообщите об этом в ближайшее отделение Имперской Службы Безопасности! Позволим же нашим детям жить в светлом и чистом будущем!.."

Из ежегодного послания верховного канцлера народу II-й Российской империи.

Возле ворот Лубянской спецтюрьмы Голдендрейк привычно задержался, внутренне готовясь к очередному "промыванию мозгов" арестованному. Как бы ни противна была начальнику ИСБ эта процедура, дело тут было действительно серьезное, и остаться в стороне не получилось бы. Но все равно это было лучше, чем настоящая "промывка" в психушке.

Канонисты, похожие друг на друга как близнецы, козыряли начальнику, открывая перед ним двери. Чем дальше Голдендрейк углублялся в мрачное здание, тем неприятнее ему становилось, но он изо всех сил старался не подавать виду.

У двери допросной Дрейка ждали несколько канонистов во главе с капитаном Фростом, что руководил задержанием и доставкой сюда мятежницы. Взглянув на его забинтованную голову, Голдендрейк весь так и передернулся. Он наконец-то осознал, с кем ему сейчас предстоит разговор, и это было равносильно резкому окатыванию ледяной водой из ведра.

— Ну, как она? — осведомился он у капитана, кивнув в сторону допросной. Фрост так и скривился.

— Пристукнуть бы ее, мерзавку, прямо на месте, — прошипел он сквозь зубы. — Если бы не ваш приказ, я бы ее того... при побеге...

Вздрогнув еще раз, Дрейк поскорее махнул охраннику, чтобы отпирал дверь. Шагнув в холодную и полутемную допросную, начальник ИСБ наконец-то увидел Ирэн. Сидя за столом со скованными за спиной руками, она смотрела только перед собой и даже не повернулась в сторону "ищейки".

"Она повстанец, неканонщик, враг Империи, — повторял про себя Голдендрейк, усаживаясь напротив задержанной за стол и раскладывая перед собой бумаги для протокола. — Никакого сожаления к ней не должно быть".

— Добрый вечер, госпожа Абиктымаева, — заговорил он, пожалуй, слишком мягко. — Вы здесь по обвинению в содействии запрещенному на территории России Альянсу Неканонщиков и сопротивлении аресту. Последнее вы же точно не будете отрицать?

Абиктымаева молчала, не поднимая головы. Из-за черных спутанных волос выражение ее лица нельзя было разглядеть. Несколько приободрившись, Голдендрейк продолжил:

— Я здесь, чтобы допросить вас по поводу первого, а именно содействия повстанцам. Поверьте, будет лучше, если вы расскажете все как есть, включая дислокацию главного штаба Альянса. В этом случае вам будут гарантированы полное прощение и свобода.

Мятежница по-прежнему молчала, не шевелясь, лишь прерывистое дыхание колыхало занавес волос перед ее лицом. Иного, впрочем, ожидать было нельзя.

— Послушайте, Ирэн, — заговорил Голдендрейк, переходя на доверительный тон, — я ведь могу называть вас так?

Девушка резко вскинула голову, и яростный взгляд ее карих глаз заставил Дрейка снова вздрогнуть.

— Называйте меня Рэйн, — произнесла она мертвенно холодным голосом. — Мои товарищи по Альянсу всегда называли меня только так.

— Хорошо, Рэйн, — совладав с собой, продолжил Голдендрейк. — Скажите мне одно: что вообще заставило вас примкнуть к этому так называемому Альянсу? Неужели вы так ненавидите Канон?

— С чего вы это взяли? — так же холодно усмехнулась Рэйн. — У нас с вами просто совсем разные взгляды на этот самый Канон. Которые, кстати, официально закреплены вашей конституцией. Но вам, как имперскому служаке, да еще и такому молодому, эту грань вряд ли суждено понять.

— Значит, подпольная вооруженная борьба — это, по-вашему, правильный метод? — чувствуя, что своими словами девчонка бьет прямо в цель, злобно заговорил Голдендрейк. — Тот парень с ножом и гранатой, что проник в психлечебницу, ведь был из ваших, верно? Хорошо, что его прикончили сразу, а если бы люди при этом пострадали?

— А по-вашему, отправлять людей в психушку без их согласия — это гуманный метод? — Теперь лицо Рэйн пылало уже настоящей яростью. — Вспомните хотя бы историю советских диссидентов второй половины двадцатого века, если вообще ее знаете! Чем вы лучше КГБ тех времен? Скажите, а вы сами хоть раз бывали в ваших психушках? Знаете, какие методы там практикуют?

Дрейк подавленно молчал. Он за свою недолгую жизнь действительно еще не успел побывать в исправительно-лечебных учреждениях, хотя и был наслышан о тамошних методах лечения и даже собственными глазами видел жертв "врачебных ошибок". Но вся суть работы Голдендрейка, как он сам понимал, была именно в том, чтобы закрывать глаза на подобные "побочные эффекты". В конце концов, он, простой солдат Империи, всего лишь выполнял распоряжения сверху, занимаясь поиском врагов, а в "грязное белье" страны никогда не лез.

— Но поймите, Ирэн, то есть Рэйн, я и правда хочу помочь вам избавиться от заблуждений, — чувствуя, что совсем расклеивается, заговорил Дрейк. — И не только вам, но и всю страну сделать лучше... Вы поймите, методы вашего Альянса — они неправильные, бесчеловечные. И порой их можно искоренить только такой же бесчеловечностью или даже еще более сильной...

— Значит, о причинах появления Альянса вы никогда не задумывались? — язвительно осведомилась Рэйн. — А впрочем, о чем это я, ищеек же не учат думать. Все, мне это надоело, с вами бесполезно разговаривать. Охрана! Уведите меня обратно в камеру!

— Да подождите вы! Я и правда хотел... — пытался урезонить девушку Голдендрейк, но она, не слушая и даже не смотря на него, словно его и не было в комнате, продолжала выкрикивать: "Охрана! Уведите меня!" Вздохнув, Голдендрейк поднялся и вышел из допросной. Дождавшись, пока конвой из канонистов уведет Абиктымаеву, он повернулся к капитану Фросту, чтобы отдать ему распоряжения насчет девицы.

Внезапно, взглянув на повязку вокруг головы капитана, что теперь скрывала его вечно оттопыренные уши, Голдендрейк представил, как Ирэн бьет этого напыщенного коротышку по его лысине, а тот, нелепо взмахивая руками, опускается на пол. Не выдержав, Дрейк прыснул.

— Что смешного, господин Голдендрейк? — недовольно осведомился Фрост, и его сморщенное личико смешно налилось кровью.

— Да так, ерунда, — махнул рукой начальник. — Мягче с ней надо быть, капитан, мягче. Она же все-таки девушка.

Канонист, опешив, так и разинул рот, а Дрейк, озорно и совсем по-мальчишески подмигнув ему, направился к выходу. Хоть что-то под конец дня смогло поднять ему настроение.

* * *

Квартира начальника ИСБ располагалась в Новой Рублевке, недавно перестроенном элитном жилом комплексе в центре Москвы, в пентхаусе на вершине небоскреба. Впрочем, Голдендрейк не любил свои роскошные просторные апартаменты, в которых все равно было нечего делать. Все основное время он проводил в небольшом кабинете, служившем также спальней благодаря поставленной в углу раскладушке. Но в этот вечер хозяин кабинета пока не собирался в нем ни спать, ни работать. Придя домой и привычно разогрев в микроволновке еду из холодильника (причитавшуюся ему по штату прислугу он тем более не содержал, ценя свое личное пространство), Дрейк прошел в кабинет и, отодвинув в сторону книжный шкаф, набрал на панели в стене шестизначный код. Расположение кабинета было удобно еще и тем, что позволяло без проблем содержать в нем личный сейф с бумагами, о которых порой не знал никто, кроме самого Голдендрейка.

Запустив руку на самое дно сейфа, он нашарил там заветную папку и впервые со дня ареста Эсгоста вытащил ее на свет. Когда Седрик велел уничтожить все бумаги в кабинете арестованного министра, Голдендрейк, не удержавшись, взял документы, найденные в его сейфе. Сжечь-то он их сжег, Седрик бы все равно проверил, но перед этим сделал с них копии. Теперь он хранил папку с "вредными" бумагами у себя, надеясь когда-нибудь на старости лет показать их потомкам и вместе с ними посмеяться над глупостью написанного там. Но сегодня, после разговора с Ирэн, что-то в нем вдруг резко переклинило, и он, разложив листы перед собой на столе и перекусывая позавчерашней лазаньей, стал читать написанное Эсгостом.

Когда спустя час он закончил чтение, то осознал, что все это время сидел с одним куском лазаньи во рту и даже не думал его глотать. Идеи бывшего министра поразили Дрейка до глубины души. Эсгост предлагал совершенно новый и необычный манифест по обустройству России, который, не противореча Канону, в то же время содержал в себе безусловно крамольные для Империи мысли. Строительство новых космодромов и кораблей, освоение внеземного пространства, расширение внешней торговли, возвращение отторгнутых американцами и японцами Камчатки и Дальнего Востока... И что самое главное — ни слова о неканонщиках и слэшерах, проблеме, что была поставлена нынешней властью во главу угла.

"Пожалуй, Эсгост действительно преступник, — подумал Голдендрейк, засовывая бумаги обратно в папку. — Но в таком случае и я тоже, раз меня так заинтересовала эта идея".

Седрику об этом, конечно, говорить не стоит, решил он, вновь убирая папку в сейф. Сразу же место потеряешь, если не хуже. Но все же интересно, почему другие до этого не додумались? Например, тот же Альянс. Если бы они действовали именно таким, мирным путем, все могло бы быть иначе. Или нет?

"Ох уж эта Рэйн-Ирэн, — в который раз за день подумал Дрейк, вытягиваясь на раскладушке. — С ней, конечно, тяжело, но что бы она сделала, если добралась бы до этих документов раньше меня?.."

========== Глава 6: О великом будущем ==========

"...Помню тот день, словно он был только вчера. Тогда Верховный, едва-едва вступив в должность, пригласил меня в свой кабинет, чтобы познакомиться. Честно говоря, раньше я не был знаком с Седриком, слышал только, что он работал в отделе культурного развития, на какой-то совсем незначительной должности, и лишь в последние дни Император и госпожа вице-королева приблизили его к себе. Следовательно, я ожидал увидеть какого-нибудь зазнайку или выскочку, либо совсем несмышленого юнца. Но, едва войдя в кабинет канцлера, я был поражен. Седрик стоял у стола, прямо под портретом Ракота, и благодаря этому в глаза бросалось их удивительное сходство. Но при этом, если лицо Императора так и дышало какой-то гордостью и истинным величием, то в Седрике чувствовалась некая простота, свойскость, если хотите. Встретив его на одной из улиц города, я бы и не подумал, что этому человеку вручена судьба целой огромной страны. И это впечатление тем более усилилось, когда Верховный, шагнув мне навстречу, коротко улыбнулся и пожал мне руку..."

Из воспоминаний Сологода, бывшего министра путей сообщения России.

Собрание Кабинета министров было затеяно Седриком, пожалуй, даже не с целью узнать обстановку в стране (он и так получал регулярные сводки от ИСБ), а чтобы получше присмотреться к новичкам и выявить уровень их благонадежности (с этой же целью на совещании присутствовал и Голдендрейк). Конечно, насчет двоих из трех сомнений прежде не возникало, но после недавних событий, когда сотрудники Кремля проморгали рядом неканонщицу, канцлер уже не был уверен ни в ком.

Сейчас все слушали речь Ольги Лайкиной, нового министра культурного развития. Эта невысокая хрупкая блондинка средних лет, в модных прямоугольных очках, была в политике совсем недавно, но уже успела уяснить одну главную мысль: все, что шло вразрез с решениями канцлера, следовало засунуть куда подальше и всегда выполнять лишь распоряжения Седрика.

— Выступление перед учениками школ и воспитанниками детских домов прошло успешно, — докладывала Ольга. — Дети приняли мою речь на "ура", задавали много вопросов, чувствовалось понимание проблемы. После выступления было принято решение о создании независимой молодежной организации "Юный канонист". Сейчас в ней числится уже около полумиллиона человек. Также заметно возросло число участников общественного движения "Анти-слэш"...

— Хорошо, очень хорошо, — кивнул, перебивая, Седрик, и новый министр смущенно зарделась. — Возьмите еще на заметку вот что: в сельских школах и техникумах, а также на дальних окраинах страны дети меньше знают об этих проблемах и потому легче могут поддаться на провокации психически неполноценных. Эти районы в таком случае станут рассадником заразы, и потому пропаганда в них требуется усиленная.

— Конечно, господин канцлер, спасибо большое за совет, — закивала в ответ Лайкина, поспешно делая пометки в своем блокноте. — Есть еще такая идея: ввести в школах преподавание новой дисциплины — истории Канона. Дети смогут узнать больше о появлении Канона, о его творцах и об их непростом пути, о том, как он приобретал в мире все большее значение...

— А это еще зачем? — нахмурился канцлер. — Думаете, это как-то поможет в их нравственном воспитании? Пусть лучше учат собственную историю, равняются на великих личностей. О том же строительстве нашей Империи, думаю, им было бы очень интересно знать, и о личности великого Ракота... Ну и про персонажей Канона опять же не забудьте, благо таких достаточно...

— Спасибо большое, господин канцлер, конечно, я все поняла, будет сделано. — Ольга Лайкина, едва успев записать все в блокнот, откланялась и села на место. Седрик тут же перевел строгий взгляд на сидевших рядом двух молодых людей, заменивших казненных Логинова и Котлярского. На них, как на представителей нового поколения, а также руководителей ответственных министерств, канцлер возлагал особые надежды.

— У меня также хорошие новости, господин канцлер, — поднявшись с места, возвестил румяный и рослый Йендо, министр внутренних дел. — К нам завезли новейшие детекторы лжи. Теперь при устройстве на работу недавние выпускники будут проходить строгую проверку на предмет склонности к чернухе, стебу, отрицанию Канона и по другим различным параметрам.

— Превосходная новость, — слегка улыбнулся Седрик. — Давно пора было такое ввести.

— Я вот еще что подумал, господин канцлер, — продолжил Йендо. — Быть может, это уже в сфере компетенции госпожи Лайкиной, но все-таки... Словом, было бы не лишним проводить в школах, вузах, на предприятиях встречи с перевоспитанными слэшерами, чернушниками и прочими. Пусть они рассказывают о том, чем именно страшна вся эта зараза, как они одумались и смогли от нее излечиться... ну, думаю, мысль понятна.

— Хмм, интересно... — задумчиво протянул Седрик. — Конечно, это противоречит нашему главному принципу ненавязывания, да и сфера, как вы правильно заметили, не совсем ваша, но идея безусловно хороша. Госпожа Лайкина, пометьте себе еще это. А вам, господин Йендо, большое спасибо за такой интересный проект.

— Рад стараться, господин канцлер! — Широко улыбнувшись в ответ, молодой министр сел на место, а Седрик пристально уставился на его соседа.

— Ну, а как у нас дела с армией, господин Хирокаге? — спросил он.

Министр обороны, молодой обрусевший японец в очках, неспешно поднялся со своего кресла.

— Да все по-прежнему, Седрик-сан, — ответил он. — Призыв идет своим чередом, в гарнизонах все вроде бы тоже спокойно. Недавно, впрочем, японцы снова развертывали возле границы свои войска, но, думаю, это очередная провокация. Я свой народ хорошо знаю и уверен, в драку они ни за что не полезут.

— Разумеется, провокация, — криво ухмыльнулся канцлер. — У кого-то из тамошней военщины знатно подгорает в одном месте, не терпится ему проучить "пла-ахого Седрика". Но в целом нация и в особенности сам император люди разумные, Канон чтят не меньше нас, поэтому на войну они никогда не решатся.

— Простите, что встреваю, быть может, это совсем не мое дело, — раздался вдруг с дальнего конца стола чей-то дребезжащий голос, — но почему вы так твердо уверены, что это провокация? Может, вспомните хотя бы Тунгусский инцидент, когда мы из-за такой же "провокации" потеряли почти четверть территории? Или про Приморье, где япошки вырезали под корень чуть ли не все русское население?

Все с изумлением повернулись в сторону говорившего, коим оказался невысокий человечек лет сорока, с жиденькими белыми волосами. Его звали Астивин, и он еще со времен Ракота занимал пост министра иностранных дел — должность настолько незначительную, что о нем порой попросту забывали, и на совещаниях он присутствовал чисто номинально. Теперь же все были поражены тем, насколько одухотворенным выглядело его лицо, и каким азартным блеском горели его бесцветные глаза.

— Во-первых, милейший, потрудитесь встать или хотя бы попросить слова, прежде чем влезать в разговор, — поднимаясь с кресла и сверля Астивина ледяным взглядом, произнес Седрик. — А во-вторых, не несите чушь. И так называемый Тунгусский инцидент, и аннексия Приморья — это абсолютно разные и не связанные друг с другом вещи. И были они, смею напомнить, вполне законными и проводились по обоюдному согласию наших правительств. Просто, как обычно, у кого-то из местных имбецилов так между ягодиц заполыхало, что он и раздул это пламя на всю область. Отсюда и жертвы появились.

— Хорошо, принимается, — вскинул ладони Астивин, вставая с места. — Но, прошу заметить, я и не говорил, что эти инциденты были между собой связаны, я просто приводил в пример...

— Принимается, любезный, — злобно прошипел Седрик, опираясь ладонями о стол и приближая свое лицо к лицу подчиненного, — это когда ты осознал свою ошибку и больше так делать не стал. А когда ты продолжаешь возражать начальнику, демонстративно плюя таким образом на его предупреждение, это очень выразительно тебя характеризует. Все, пошел вон отсюда, ты уволен. Сдашь полномочия своему заместителю, и чтобы в пределах Кремля тебя больше не видно было. И считай, еще дешево отделался.

Последние слова он произнес таким страшным и угрожающим тоном, при этом даже не повышая голоса, что все за столом невольно притихли. Редко когда верховного канцлера удавалось разозлить, а уж когда он при этом переходил в разговоре со старшим собеседником на "ты", это означало для того окончательную потерю доверия. Понял это и Астивин, который, мигом угасив свой пыл и ссутулившись, зашаркал к выходу, бросив напоследок: "Простите мне мое занудство, господа".

Как только за бывшим министром захлопнулась дверь, Седрик, немного успокоившись, обвел остальных холодным взглядом, задержав его на вице-королеве Аннанас, что все время совещания сидела на другом конце стола не шелохнувшись и при этом, судя по всему, вникала в каждое сказанное слово.

— Слово лишь за вами, ваше величество, — произнес канцлер. — Вы имеете право отменить любое мое решение как противоречащее Конституции.

Вице-королева лишь слегка наклонила голову и улыбнулась поистине царственной улыбкой.

— Я уважаю каждое ваше решение, господин канцлер, — произнесла она низким красивым голосом, — и не собираюсь ничего отменять. Поступайте, как считаете нужным.

Улыбнувшись в ответ, Седрик тряхнул головой и уже весело взглянул на министров.

— Думаю, на этом пора закончить совещание, господа, — произнес он. — Идите работать, и удачи вам. Голдендрейк, задержитесь, нам нужно кое-что обсудить.

Собравшиеся, гремя ножками кресел и шурша бумагами, двинулись к выходу из зала совещаний. Как только за столом остались лишь двое, Седрик махнул Голдендрейку, чтобы тот пересел поближе к нему.

— Ну, как там девчонка-мятежница? — спросил он.

— По-прежнему, господин канцлер, — пожал плечами Голдендрейк. — Говорить что-либо о своих отказывается, временами ведет себя дерзко. Недавно даже голодовку объявила.

— Понятно, — усмехнулся Седрик. — Наверняка себя принцессой Леей вообразила.

— Скорее, Асокой, — поддержал шутку начальник ИСБ. — Она, кстати, "Повстанцев" считает частью Канона*, сама даже признавалась. [* — имеется в виду мультсериал "Звездные войны: Повстанцы" и его персонажи.] Только я думаю, господин канцлер, что все это пустое позерство, не более того. Подержать ее у нас еще пару деньков, она и заговорит...

— Не стоит, — качнул головой верховный. — Отправляйте ее в психушку, на усиленный курс, пусть там с ней и разбираются.

— Но как же, господин канцлер?.. — так и опешил Голдендрейк. — Она ведь ничего нам еще не сказала... И потом, за причинение морального ущерба моему сотруднику, капитану Фросту, ей полагается обычная тюрьма...

— Ничего, и без нее найдем остальных повстанцев. А капитану вашему выплатите компенсацию, и дело с концом. Таких, как она, тюрьмой не исправишь.

И Седрик махнул рукой, давая понять, что разговор окончен. Пожав плечами, Голдендрейк направился к выходу. Седрик выждал пять минут и только после этого вышел из зала в коридор.

— Господин канцлер!..

Обернувшись, он увидел выглядывавшую из бокового коридора Аннанас. В своей нежно-золотой королевской накидке она была как всегда неотразима. Каштановые волосы густыми волнами спадали на плечи, а большие миндалевидные глаза взирали на Седрика встревоженно-меланхоличным взглядом.

— Мы сегодня едем?.. Вы ведь обещали... Или вы забыли?..

Канцлер, выдержав паузу, улыбнулся ей в ответ.

— Конечно же нет, я ничего не забыл. Едемте. Только сначала нужно переодеться.

— Да-да, конечно, я мигом! — Вице-королева, словно огромная золотая бабочка, метнулась за угол. Седрик подавил улыбку, направляясь в свои покои.

* * *

Спустя полчаса они, переодетые в простую одежду, уже ехали в лимузине по вечерней Москве, направляясь к ее окраине. Об этих поездках обычно не знал никто, кроме личного водителя Аннанас.

— Как думаешь, она нас узнает? — кладя руку на плечо Седрика, задумчиво спросила вице-королева. В тишине салона, где никто бы их не услышал, они могли называть друг друга на "ты" и вообще забывать об условностях.

— Не знаю, — ответил Седрик. — Сколько ей вообще?

— Два года и семь месяцев, — улыбнулась Аннанас. — Ты что, совсем уже ничего не помнишь?

— Два и семь месяцев... — повторил Седрик. — Почти столько же я у власти. Интересно получается...

Лимузин остановился у ворот огромного белоснежного здания, обнесенного бетонным забором, и три раза просигналил. Ворота раздвинулись, и водитель, предъявив пропуск, завел машину на территорию комплекса. Навстречу важным гостям вышла пожилая строгая женщина в белом костюме, с завязанными в тугой узел темными волосами.

— Здравствуйте, мадам Агнесса, — слегка наклонила голову вице-королева. — Надеюсь, мы сегодня не опоздали?

Раздвинув в скупой улыбке накрашенные губы, мадам Агнесса повела гостей за собой внутрь комплекса. Напичканные видеокамерами и дверями с электронными замками коридоры были пусты, лишь из-за угла доносилось равномерное постукивание ложек о тарелки.

— Дети сейчас ужинают, — объяснила мадам Агнесса Седрику и Аннанас. — Если хотите видеть Исанн, вам придется подождать...

— Нет, — отрезал Седрик. — Ждать мы не можем. Приведите нам ее прямо сейчас.

Начальница детского приюта поджала тонкие губы, но спорить не стала.

— Тогда прошу вас следовать в ее комнату, — произнесла она. — Моя помощница вас проводит.

— Не стоит, мы помним дорогу, — успокоил ее канцлер, и они вместе с Аннанас направились дальше по коридору, оставив мадам Агнессу в столовой.

Комната их маленькой дочери, как и у многих детей в этом здании, выглядела чистой и по-спартански простой. Письменный стол, книги на полках, диски с развивающими фильмами. Никаких кукол, плюшевых медведей и розовых зайцев, из игрушек — только конструкторы и развивающие головоломки. Глаз видеокамеры в углу зорко обшаривал помещение.

— Послушай, ты все-таки уверен, что мы поступили правильно?.. — оглядев все это, спросила Аннанас и тут же наткнулась на суровый взгляд Седрика.

— Не глупи. Мы все это уже много раз обсуждали, — отрезал он, и она смущенно замолчала.

Пискнул электронный замок, и в раскрывшуюся дверь вошла мадам Агнесса, ведя за руку белокурую девчушку в клетчатом платьице с белым передником.

— Исанн!.. — кинулась Аннанас ей навстречу и в порыве чувств обняла малышку. Взглянув на них, начальница все поняла и мигом покинула комнату.

Верховный канцлер любил детей. В их присутствии он мгновенно забывал обо всем остальном, как бы сам становясь большим ребенком. Мир вокруг сразу приобретал другие краски, и Седрик начинал вдруг замечать те простые бытовые мелочи, на которые раньше, загруженный делами, попросту не обращал внимания. Волей судьбы им с Аннанас приходилось скрывать ото всех свою маленькую дочь, навещая ее лишь изредка, но Седрик смог обеспечить ей наилучшие условия проживания. Здесь, в этом скрытом от посторонних глаз приюте детей растили словно в огромном инкубаторе, где они не знали о мировых проблемах, кознях и дрязгах людей вокруг и тем более не имели понятия о политике и всех ее грязных механизмах. Это было особое поколение, великое будущее страны.

...Сидя с маленькой Исанн на коленях, Седрик гладил ее по мягким волосам и говорил ей то, что она вряд ли понимала, но обязательно поняла бы потом, через много лет.

— Когда ты вырастешь, моя малышка, мир станет совсем другим. В нем будут жить только разумно мыслящие люди. Как мы с тобой. Как мама. Как все те, кого ты знаешь. Только тогда я смогу показать тебе этот мир.

Взглянув на часы, канцлер понял, что пришло время прощаться. Он аккуратно снял дочурку с колен и встал, направляясь к двери. Исанн вдруг вцепилась ему в штанину, словно не желая отпускать.

— Папа... не уходи... — промолвила она, и лицо ее сделалось плаксивым. Седрик притворно нахмурил брови, и девочка, вдруг посерьезнев, вытянулась в струнку и выпятила грудь. "Совсем как настоящий солдат, — с улыбкой подумал Седрик. — Моя порода".

На обратном пути в машине он, положив голову на плечо Аннанас, задремал и вновь увидел перед собой дочку...

========== Глава 7: Сила двух стихий ==========

"Когда-то давно я, поддавшись тогдашней моде на разврат, всерьез увлеклась стебом и чернухой и, как ни страшно это вспоминать, пыталась даже навязывать другим свою точку зрения. Признаю, была молодой и не вполне осознавала, зачем это делала. Но, как только я прошла курс лечения в клинике "Священный Канон", все тут же изменилось. Я поняла, как на самом деле заблуждалась и пыталась лишь самоутвердиться. Специалисты клиники "Священный Канон" смогли вовремя оказать мне квалифицированную помощь, благодаря которой я теперь чувствую себя полностью здоровой и свободной от каких-либо предрассудков. Спасибо большое Канону за такую отличную возможность осознания себя!

Редикс, 31 год".

Из рекламного объявления.

Каждый день теперь Рэйн просыпалась ровно в семь, разбуженная писком электронного замка на двери палаты. Меры предосторожности на Лубянке были что надо. Затем медсестра заставляла ее выпивать порцию каких-то противных таблеток. Рэйн делала вид, что выпивала, на самом деле пряча таблетки за щекой и потом незаметно выплевывая их под кровать. Первое время она яростно сопротивлялась, но тогда лекарства стали вводить в нее насильно, с помощью уколов. Провалявшись после таких процедур пару дней живым трупом, девушка решила впредь играть роль послушной овечки.

После водных процедур следовал завтрак в общей столовой, где Рэйн окружали люди с глазами мертвецов, постоянно бормочущие себе что-то под нос. Потом шли "занятия", на которых девушка в компании тех же зомби смотрела на доску и для вида повторяла вместе с ними слова о величии Канона и неприятии всего того, что "оскорбляет" его. Иногда "педагоги" проводили также практические занятия и заставляли пациентов писать фанфики "в строгом соответствии с Каноном". Тогда Рэйн, на время представляя себя канонистом до мозга костей, послушно выводила в тетради слова. Она знала, что за отказ или попытку написать что-то свое ее могут на два дня оставить без обеда или даже подвергнуть внеочередному курсу "электрофореза", поэтому предпочитала не сопротивляться, хотя внутри у нее в такие моменты все так и клокотало от гнева.

После занятий наступало время обеда. Затем следовала короткая прогулка на свежем воздухе, и пациентов вновь загоняли в палаты. Рэйн приходилось "принимать" новую порцию таблеток, а затем до отбоя, который случался ровно в 22:00, наступало свободное время. Именно в это время Рэйн могла наконец-то спокойно подумать о своей дальнейшей судьбе.

Впрочем, перспективы пока что были мрачнее некуда. Побег не представлялся возможным: территория больницы была обнесена бетонным забором с колючей проволокой и видеокамерами, а дверь палаты открывалась лишь снаружи, санитарами и медсестрами. Сколько бы Рэйн ни продумывала различные варианты, все они неминуемо разбивались о суровую реальность. Под эти невеселые размышления девушка каждый день незаметно засыпала.

Так день проходил за днем. Самой страшной была среда, когда Рэйн отводили на процедуру, которую здесь именовали "электрофорезом". Впрочем, за безобидным названием скрывалась куда более ужасная правда. Рэйн сажали в кресло, пристегивали ремнями ее руки к подлокотникам, привязывали ноги, а к голове подводили какие-то электроды. Затем включали странный аппарат, больше всего похожий на какую-нибудь технику советской эпохи, и голова Рэйн раскалывалась от нестерпимой боли: всю ее насквозь прошивали разряды электрического тока. В это же время монотонный голос в динамиках, напоминавший каких-нибудь древних экстрасенсов или гипнотизеров, произносил слова, но Рэйн так и не слышала их из-за собственных криков. Это было поистине ужасной пыткой, и девушка каждый раз со страхом ожидала наступления среды.

Также раз в неделю ее навещала главный врач психбольницы, доктор Комиссарова. Эта невысокая пухлая женщина в круглых очках и с копной выкрашенных в фиолетовый цвет волос осматривала пациентку, задавала ей до тошноты мягким голосом несколько вопросов, а затем с гордым видом, наверняка радуясь, что лечение идет Рэйн на пользу, удалялась. Девушка каждый раз с отвращением плевала ей вслед.

Также пациентам иногда разрешались свидания с родными и знакомыми, но к Рэйн за все время ее пребывания здесь никто так и не пришел. Она продолжала надеяться, что кто-нибудь из товарищей по Альянсу или хотя бы раскаявшаяся Люциния навестит ее, но все было бесполезно: о ней словно бы все забыли.

"Я должна бороться, — думала девушка, в отчаянии стискивая зубы. — Пусть даже останусь совсем одна, но не сдамся. Им меня никогда не сломить".

Но в один из дней после прогулки в палату Рэйн зашла рослая пожилая медсестра и сообщила, что к ней пришел гость. На вопросы о том, кто это, она лишь молча натянула на пациентку смирительную рубашку и повела ее по коридору больницы в холл. Там, к своему удивлению и ужасу одновременно, Рэйн увидела Голдендрейка, который стоял, нервно комкая в руках форменную фуражку и переминаясь с ноги на ногу. Увидев девушку, он неловко улыбнулся ей (на что та ответила полным презрения взглядом) и обратился к медсестре со словами: "Вы можете оставить нас? Уверяю вас, все будет хорошо". С недоверием оглядываясь, женщина удалилась. Голдендрейк тут же сделал приглашающий жест на выход:

— Прогуляемся?

* * *

Вдвоем они шли по больничному саду для прогулок. Стояла ранняя осень, листья красиво устилали дорожки и отсвечивали золотом и багрянцем на ветках деревьев. Навстречу гуляющим то и дело попадались санитары, врачи и пациенты, которые при виде формы Голдендрейка испуганно шарахались в стороны, что-то шепча под нос. Когда дорожка опустела, главный канонист внезапно повернулся к девушке и участливо спросил:

— Ну, как ты здесь?

Рэйн промолчала, пораженная такой заботливостью "ищейки" и его внезапным переходом на "ты". Да и вопрос явно не требовал ответа, ведь по изможденному лицу девушки все и так было видно. Должно быть, понимая это, Голдендрейк кивнул и двинулся дальше, расшвыривая ногами густой ковер из листьев.

— Я распорядился чтобы твое лечение смягчили, — заговорил он наконец. — Отныне тебя перестанут подвергать "электрофорезу", а также уменьшат дневную дозу лекарств. Тем более все врачи утверждают, что ты идешь на поправку. Большего, увы, я для тебя сделать не могу.

Рэйн по-прежнему молчала, глядя себе под ноги. ИСБ-шник вдруг повернулся к ней и впился в лицо каким-то странным взглядом.

— Ты ничего не хочешь мне рассказать? — спросил он.

— Простите, господин главный ищейка, но я не понимаю, зачем вы ко мне пришли, — впервые за последние дни напуская на себя привычный самоуверенный вид, заговорила девушка. — Если вы так проверяете каждого пациента, которого засадили в психушку, когда же вы вообще успеваете работать?

Голдендрейк сглотнул и указал Рэйн взглядом на стоявшую в конце дорожки одинокую скамейку:

— Присядем. Я должен рассказать тебе нечто действительно важное.

Пожав плечами, девушка направилась вслед за ним и присела на край скамьи. Осторожно оглядевшись вокруг, Голдендрейк начал:

— Сегодня ночью в Питере люди из моего ведомства обнаружили штаб неканонщиков, где как раз проходило их собрание. Штаб тут же был окружен, и мятежникам было предложено сдаться. В ответ они открыли огонь, и завязалась перестрелка, в ходе которой большая часть мятежников была уничтожена.

Рэйн так и вскрикнула. Нет, этого просто не может быть!

— Они... все погибли?.. — осипшим голосом переспросила она.

— Не все, — покачал головой ИСБ-шник. — Мои люди провели опознание трупов. Согласно нашим агентурным данным, уйти удалось женщине — главарю ячейки — и ее заместителю. Сейчас они находятся во всеимперском розыске.

К горлу Рэйн подступили рыдания. Да, Маргарет и Византийский Купец, к счастью, живы и не обнаружены, но остальные... Вейлис, Мика, Дживи... Все, кого она знала лично, с кем несколько лет сражалась бок о бок, теперь мертвы, а она даже ничем не могла им в этот момент помочь!

Но горе быстро сменилось яростью, и девушка вскинула взгляд на "главного ищейку", что, сверкая эполетами, спокойно сидел рядом. Он, только он один во всем виноват!

— И ты пришел сюда, чтобы похвастаться этим передо мной? — злобно выплевывая в лицо канонисту слова, заговорила она. — Смотри, мол, какой я молодец, истребил всех твоих товарищей! Браво, господин Голдендрейк, нечего сказать! Ненавижу, ненавижу!.. — Ее лицо налилось кровью, а глаза словно бы метали молнии.

— Тише, тише, не кричи, — тревожно оглядевшись, произнес Голдендрейк. — Я принес тебе еще кое-какую новость.

И, дождавшись, пока девушка успокоится, он принялся шепотом рассказывать ей о документах, которые он нашел при обыске Эсгоста и которые сейчас хранились у него дома. Рэйн слушала, и внутри у нее все наполнялось восторгом.

— Так это же прекрасно! — воскликнула она под конец рассказа. — Это как раз то, что мы и искали! Если передать эти документы Маргарет и Купцу, победа будет на нашей стороне!

Она вдруг спохватилась: что это она так спокойно рассказывает свои планы ему, одному из главных своих врагов? А вдруг он только этого и добивается, чтобы через нее выйти на остатки Альянса? Но Голдендрейк лишь покачал головой.

— Я не собираюсь этого делать, — произнес он. — Методы, которыми действуете вы, повстанцы, в корне неправильные, и я не собираюсь иметь с ними ничего общего. Я буду действовать только легальными способами.

— Ты ничего в этом не понимаешь, — покачала головой Рэйн и отвернулась.

— Это я не понимаю?! — Теперь Голдендрейк выглядел по-настоящему уязвленным. — Ирэн, я работаю в кремлевской структуре куда дольше, чем ты, и знаю ее вдоль и поперек! Если я начну действовать в открытую или использовать грязные методы, Седрик просто раздавит меня, как букашку! Поэтому я собираюсь, используя документы Эсгоста, создать в стране легальную оппозицию, которой под силу будет повлиять на власть и добиться изменения Конституции. Собрать под свое крыло сторонников Канона, которые в то же время не будут одобрять методы Седрика. И только тогда с повстанческим движением в стране будет навсегда покончено, и мы заживем в мире и согласии!

— Тогда вам будет нужен Эсгост, — немного подумав, сказала девушка. — Я слышала, он находится здесь же, в особом блоке. Освободи его, и он окажет тебе неоценимую помощь.

— Увы, я не могу сейчас этого сделать, — развел руками Голдендрейк. — Эсгост осужден по всей строгости Конституции за навязывание своего мнения, и только лично канцлер или вице-королева могут отменить это решение. Но я буду стараться. Сейчас, после ликвидации последней ячейки Альянса, Седрик доверяет мне больше, чем когда бы то ни было. Я буду постепенно склонять его на свою сторону, буду доносить правду по крупицам. Понемногу стану выводить СМИ и другие общественные организации из-под власти верховного канцлера. А уж потом можно будет подумать и об освобождении осужденных.

Рэйн молчала, раздумывая. План Голдендрейка был определенно хорош, и кое-что в нем даже совпадало с устремлениями Альянса. Вот только не слишком ли затянутым все это оказывалось, когда можно было обойтись куда более быстрым, хоть и радикальным способом?

— Организуй мне побег отсюда, — произнесла вдруг девушка в сиюминутном порыве. Голдендрейк так и уставился на нее расширенными в ужасе глазами:

— Ты с ума сошла? Хочешь, чтобы я, рискуя всем... нет, это просто невозможно!

— Тогда всего доброго и удачи тебе, — сказала Рэйн, вскакивая со скамейки и направляясь к корпусу больницы. Кинувшись за ней, Голдендрейк обогнал ее и преградил путь, глядя на девушку едва ли не умоляющим взглядом.

— Ты не так все поняла, — заговорил он. — Пойми, я пришел сюда лично к тебе, рискуя своей карьерой, лишь за тем, чтобы спросить: согласна ли ты идти таким путем, который предложил я, и, как только ты выйдешь отсюда на свободу, поддержишь ли меня в моем начинании?

Рэйн глядела на стоявшего совсем близко начальника ИСБ, и только теперь вдруг по-настоящему осознала, насколько он молод. Максимум на семь лет старше ее. Его большие голубые глаза выглядели как два озера Байкал, а треплющиеся на ветру волосы напоминали выжженную солнцем траву в степи. "Прямо идеально арийская внешность", — подумала вдруг с усмешкой Рэйн. Непонятно почему внутри у нее что-то екнуло, а вслед за тем сладостно защемило. Такого чувства она прежде не испытывала ни разу.

— Я подумаю над твоим предложением, — уклончиво ответила она. — А теперь мне и правда пора идти. Медсестры могут что-то заподозрить, если меня долго не будет.

И, впервые искренне улыбнувшись Голдендрейку, она обогнула его и направилась по дорожке ко входу в больницу. Душа ее почему-то радостно пела, и ни хмурое небо над головой, ни холодный ветер, ни перспектива сидения взаперти уже не огорчали ее так, как раньше.