И.В.С. Глава 3.

Глава 3

Утром разбудил, сдал писанину и отскочил в туалет, пока полусонный Ильич рассматривал стену перед собой, а не подсунутые ему в лапку бумажки. На часок. Лехин отчет принять, на людей наших новых глянуть, (их уже пятьдесят), по группам разбить, на дело направить. Мне бы еще надежного журналюгу в группу, чтобы не отвлекаться на ленинские декреты. Не дай бог, понравится, он меня еще о земле писать запряжет, а мне лень и некогда. У меня дела стоят, а все эти филькины грамоты пока пустая болтовня, все переделывать придется. И отвык я работать на дядю, делать то, что не считаю нужным. Вот она, лень руководительская. Ни хрена не стыдно.

Пожрать нам надо организовать, с обеда ничего не ел, а Леха только сухомятку приволок. Требуется группа снабженцев, пусть в тихую нам с Лениным в судках из ресторана носят, убедят поваров и хозяев стать сочувствующими революции. Нам здесь еще долго сидеть.

Не получилось Зимний взять. Организационная недоработка. Утром все стали друг у друга спрашивать — Зимний взят? и выяснилось, что не взят, конкретно никому не поручали, виноватых нет. Пошумели вчера, друг на друга понадеялись, халявщики. Да и не знает никто, как его брать. Подвойский продолжает наблюдать за Временным правительством и советов не дает. Ленин чуть волосы себе не выдрал из парика. Обошлось с моим декретом, не до него вождю, без претензий. Единственная родная душа в городе, старший брат моего деда, Федор, должен Зимний брать. Помню я о нем, со вчерашнего утра думал, но решил не искать встречи со своими родственниками здесь, в этом облике, не наводить справок. Так спокойнее — и им, и мне за них, мало ли что. Может, потом, когда-нибудь.

Раз такое дело, и Троцкий тут всем рулит (сам сказал), то поручили его ВРК (во главе с Антоновым-Овсеенкой) разработать и осуществить план взятия Зимнего. Разработать по быстрому, а взять к намеченному экстренному совещанию Петросовета, к двум часам дня. Но лучше к полудню, чтобы успеть порадоваться и чтобы Троцкий речь подготовил. Ха! Да она давно у него в заднем кармане брюк. А чтобы эти безголовые дело не завалили, на общее руководство тут же созданного полевого штаба ВРК кинули Бубнова. Я же говорю, толковый мужик, сразу мне понравился. Министром можешь ты не быть, а гражданином быть обязан. Само собой, даже не извинились. Поручал все Ленин, мы, то есть ЦК, соглашались. Против ЦК не попрешь!

Ленина покормил и, на всякий случай, опять сбежал. Решил поплотнее со Смольным познакомиться, прошел по его закуткам, понаблюдал народ в коридорах, сходил в колонный зал, где будет съезд проходить, малость с людьми пообщался. Встретил того матроса, с которым вчера у Бубнова подружились, этот словоохотливый парень составил мне компанию. Съезд уже, по большому счету, второй день идет, половина делегатов при деле, остальные перезнакомились и митингом в зале развлекаются, агитируют друг друга. Полгода страна не работает — даешь свободу! долой войну! кричит. Землю крестьянам — ладно, эти хоть найдут, что с ней делать — пахать будут. А заводы то рабочим зачем? Им работу, занятость обеспечить и зарплату достойную. Нет же, все равно, восторженно орут — хотят заводы, что ты поделаешь... Нравится им этот лозунг. Зашли на пару часов к Бубнову. Здесь мне прояснили обстановку с петроградским гарнизоном. Второй месяц не подчиняется временным, рассорился. На фронт не едут, не хотят, повыбирали у себя комитеты и гонят митинги. Совершенно не управлямы, людей на взятие Зимнего не дают. Приходится красногвардейцев подпинывать, а те не знают, что делать, тянут — то соберутся, то разойдутся. Сколотишь отряд, посылаешь туда, а он в другую сторону отправляется, займет какой-то объект и там оседает. Реально людей нет ни у кого — ни у временных, ни у нас. Временные подписали на защиту Зимнего матросов Авроры, а те нам пообещали стрельнуть разок холостыми, поддержать звуковым сопровождением, если что. Так что — к двенадцати — никаких новостей.

Вот читаешь книжки про великих людей, сам таким был. Когда-то. Врут же все, гады! Добрый дедушка Ленин. Все повыметались, заходить боятся. В двенадцать, когда Зимний не взяли, такую истерику закатил — всех расстрелять грозился! Ну правильно, если Зимний не взять — мятежники мы, а он тут главный. Кирдык котенку. Было бы кем — давно бы арестовали и во дворе — в расход. А тут я — опять куда-то делся. Всех перережет!!! Страшно? Да у него и ножичек-то вот такусенький, так, закуску построгать. Сейчас, успокоим. Борщец великолепный и котлеты де воляй, только что с кухни в серебряных судках. Чудо, а не успокоительное! Но идти на совещание Петросовета, а потом вечером открывать съезд отказался и выходить к ним не будет, пока Зимний не возьмут. Ничего страшного, пройдет. К вечеру одеяла и подушки прибудут, забудем газеты, как ужасный сон. И Зимний возьмем, куда он денется. История...

Совещание начали с опозданием минут на двадцать, ждали-с. Я не пошел, остался с Ильичом — проявил солидарность. Троцкий увел у меня шинель, накинул на свой лапсердак и, в таком виде, отправился вершить историю. Быть ему генералом!

Оставшись наедине, приступил к уговорам, открыл глаза на ситуацию — так нас совсем от власти ототрут! Надо к людям выйти! И уговорил.

У дверей в зал, пропустив Ленина, послушал, как Троцкий говорит. Реакция у публики сумасшедшая — на каждое его слово с вывертом, лозунг, выкрик — зал просто взрывается. Ничего не понимаю в ораторском искусстве, на меня не действует. Я обдумываю услышанное, прежде чем проявить реакцию. Я свои слова обдумываю. А тут — взвейся-развейся! так победим!!! Но — как слушают! Надо у него учиться, а не фыркать и подхихикивать. Поганой метлой! Нет, как сказал!, журналюга. Артист!!!

Пробрался к Бубнову — узнать новостишки, тот только головой покачал.

— Ничего. Керенский удрал, по слухам — на фронт за войсками. Защитники разбегаются, но как-то вяло, точнее будет сказать — расходятся. Правительство по-прежнему заседает в Зимнем. А этот — он кивнул в направлении Троцкого — только что объявил их несушествующими.

— Это как?

— А вот так! Не существуют и все.

Похоже, еще один не понимающий в ораторском искусстве. Слышит, что говорят.

А дальше — знаменитая ария в исполнении Ленина:

— Временное правительство низложено и т.д.

Знаю, знаю, сам писал. Без трындеца, вестимо. Потом догадаются.

Пару раз еще заходил в зал, наблюдая привычные уже дебаты, кляузы, взаимные обвинения. Главный вопрос все не решался. Меньшевики завидовали большевикам, к ним примкнули эсеры и Троцкий их регулярно клеймил. К одиннадцати, сразу после официального открытия съезда (сколько еще тянуть?!), было объявлено о подготовке штурма, большая часть спорщиков демонстративно покинула зал в знак протеста. Остающиеся ободряли их криками:

— Дезертиры! Ступайте к Корнилову, лакеи буржуазии! Враги народа!

Все было глупо и скучно.

Еще к девяти Бубнову удалось подогнать орудие к арке Генерального штаба — напротив баррикад. Это сразу воодушевило штурмующих и удалось даже назначить время начала атаки — полночь. О происходящем я узнал где-то после двух ночи (ну нет у меня часов, нет!), в очередной раз пробравшись за кулисы съезда, в момент, когда одного из оставшихся или вернувшихся в зал носителя пенсне и бородки пробило:

— Прекратить! Я требую вас прекратить!!! Гос... Граждане! Делегаты съезда! Орудия крейсера "Аврора" стреляют по Зимнему дворцу! Я требую остановить это большевистское варварство!!!

Но его уже никто не слушал — на сцене перед президиумом появился матрос и оставшиеся в зале приветствовали его громкими аплодисментами и криком. Нагнувшись к сидящему с края, поинтересовался:

— Вон тот, с бородкой — кто?

— Абрамович.

— А...

Матрос картинно прокашлялся и наступила тишина.

— Зимний взят! Революционные матросы...

— А-а-а!!!

Ну, что здесь скажешь? Все жить хотят.

Сразу решили вопрос о власти. Вся власть — съезду! Каково? На местах вся полнота передается советам. Вон тот, зачуханный, тоже власть. И здесь, и у себя на местах. Ишь, как ура! кричит. Понимаю.

По процедуре на съезде все голосованием, большинством. Ну, и так далее..., а против ЦК не попрешь.

Было уже.

Воззвание Луначарский зачитывал. Ильич парик снял, но дулся, так и не вышел.

— Социалистическая революция, о необходимости которой столько говорили большевики, совершилась!

Потери при взятии Зимнего составили шесть человек. Двое из них, cолдаты Павловского полка, из той тридцатки, которую я выслал для предотвращения грабежей и поджогов дворца. Свои же и застрелили, мешали, наверно. Нашли их уже к утру, никто обстоятельств не знает. В остальном прошло хуже, чем я пытался, но лучше, чем могло быть. Пожара нет, но пограбили лихо. Да и сожгли бы, если бы не перепились, добравшись до винных подвалов. Леха докладывает, что мародеров только глушили, но, подозреваю я, что все шестеро на моей совести. Хреново все. Что смогли... Ну да ладно, хотя бы так.

Под утро Ильич явился в нашу оборудованную одеялами берлогу и вытурил меня. Троцкий не мог нарадоваться подушкам — откуда они здесь? Вот такая смена кабинета.

Скучно мне здесь, тоскливо. Ничего делать неохота. Нет уважения к местным пигмеям, нет желания заниматься их делами. Все-таки, достал меня откат после переброски. Может, грохнуть развеселившегося Ильича и Троцкого-заразу, пока кроме меня у них другой защиты нет? За ночь успею еще пяток Урицких заделать. Ну и что, что на их место всякие Даны, Аксельроды и прочие шахер-махеры сразу сядут. Всех не уложу, кончат раньше. Может быть, следующие не такими ядовитыми будут, все полегче стране? Ладно, совсем раскис, надо поспать, пока темно.

История как полноводная река — течет по естественному руслу. Ничего не поделаешь, значит — этот путь оптимальный. Пять лет борьбы, прежде чем удастся добраться до власти. А если ошибся? Все! Спи.

Утром пошел сдаваться, то есть — будить диктаторов. Хреновое настроение еще не повод ломать игру. Адаптация, акклиматизация, накопившаяся усталость от предыдущей работы. Привык пальцы гнуть, а не горшки с дерьмом выносить. Сталин... Сталин... Одно название. Никто меня пока не знает, авторитет средненький — широкая известность в узких кругах. Считай, с нуля придется начинать. В обстановке надо разбираться, что тут у них. А как, если вопросы нельзя задавать? Фильтруй, паэш, базар через слово.

Ильич, натянув одеяло до подбородка, мечтательно смотрел в потолок. Троцкий уже вылез из гнезда и пытался привести в относительный порядок национальную аммуницию. Шинель я себе вернул и сразу надел, на всякий случай.

— Слишком резкий переход от подполья к власти...

Совсем тихо что-то добавил, на слух — по-немецки. Да точно — по-немецки, он же из Германии приехал. Молчун Троцкий, зыркнув на меня, не стал комментировать.

Какой там шпион, нет, конечно. Международный авантюрист.

Но поставлена цель — чтобы что-то сделать для страны — надо получить эту возможность. Нужна власть, нужна партия, как рычаг этой власти. В одиночку я никто и ничто, буду уничтожен волей большинства. Не тринадцатый век.

"Грабь награбленное" мне сейчас ничем не перебить, сильна идея.

А пока — рядом с Лениным могу разыграть карту Троцкого. Хватит Ильичу изображать бедного родственника, заискивать, пора излечить его от комплексов. Верный пес Сталин всегда должен быть под рукой, чтобы поумерить аппетиты зарвавшегося наполеончика. Разделяй и властвуй, хоть это он понимает? Мне нужен блок с Каменевым и Зиновьевым, эти предатели революции долго не смогут отмыться в глазах большинства. Троцкого ненавидят лихо и без меня на плаву не удержатся. Я нужен им, а они мне. В одиночку Ильич меня ему сдаст, вес не соизмеримый. В партийной риторике, во влиянии на умы масс — я мальчишка по сравнению с ним. Ничего личного, сдаст. Старые партийные лисы закроют брешь в моей обороне. Мне нужен был надежный журналюга в мою группу? Пожалуйста, два готовых.

Что потом? Внедрять религию Маркса? Я обязан создать идеологию новому народу, создать этот народ — советский.

Ленин — пророк новой религии, единственного верного учения святых Маркса и Энгельса, а Троцкий — падший ангел, Сатана, обрекший людей на муки. И я, первый ученик пророка, должен войти в этот вновь созданный пантеон. Вера должна быть, без веры мы ничто, без веры нет народа, не устоим.

И нельзя будет сказать людям, что все было ошибкой, все зря, страна в руинах после братоубийственной войны — просто опустятся руки. Такова плата за создание новой эры — советской, эры новых богов. Впереди страшная война и без духовного единства новой нации, как без индустриализации, страна погибнет по примеру горбачевско-ельцинских СССР и России.

Нельзя.

Найду ли другой путь, смогу ли предотвратить гражданскую, успею ли...

Иначе — культ личности Ленина (Мавзолей) — для возможности создания культа личности Сталина, живого бога, отца нации, который сможет принести людские жертвы для достижения необходимого, иначе работать не будут. Пусть считают, что безвинно пострадали, но сделают дело, нет времени уговаривать...

И ковать партию государственников, тех, для которых смыслом жизни и религией станет процветание и мощь державы. Именно им, а не тупым последователям ложных богов я должен завещать свою империю.

— А что у нас с завтраком? Приятно было бы как-то отметить...

У Троцкого снова полезли наверх брови.

Затеяв с Бубновым полуспор-полуобсуждение событий последних двух дней, вылавливая из разговора цифры, получил следующую информацию для размышления. Гарнизон Петрограда насчитывает около ста пятидесяти тысяч солдат, Балтийский флот — это приблизительно восемьдесят тысяч матросов, Красная Гвардия от пяти тысяч (столько Троцкому удалось выцыганить от временных вооружения для защиты их от корниловцев) до сорока тысяч бойцов. У временных было неизвестное число юнкеров из училищ Петергофа и Ораниенбаума, а также три казачьих полка, расквартированных в Петрограде. Не знаю численности училищ и казачьих полков, и спрашивать было нельзя, так получилось. Бубнов считает, что Зимний защищало две тысячи семьсот человек, к моменту штурма осталось менее тысячи — остальные разошлись. У нас в Смольном болталось до полутора тысяч красногвардейцев, от матросов и солдат были небольшие группы сочувствующих, наблюдателей, для связи. Более-менее можно полагаться на солдат Кексгольмского полка — те заняли Центральный телеграф, Главный почтамт и Центральную телефонную станцию; Измайловского — взяли Балтийский вокзал, и запасного саперного батальона — захватили Николаевский. Какие-то отряды матросов овладели Центральным телеграфным агентством, заняли Военный порт и Главное адмиралтейство, арестовав Морской штаб, а моряки гвардейского флотского экипажа ворвались в Государственный банк. Аврора, кроме холостого выстрела, предоставила свою радиостанцию для передачи окрестным гарнизонам приказа не пропускать к Петрограду ни одной воинской части. Естественно, контрреволюционной, других нет. Все остальное — частная инициатива отдельных солдатских и матросских групп, в купе с отрядами Красной Гвардии. Пока было Временное правительство — эта неподчиняющаяся никому вольница была их проблемой. Теперь — наша головная боль. Желания изменить своим привычкам и приступить к служению революции, как того бы нам хотелось, у них нет. Митинги и привольная разгульная жизнь — теперь с удвоенной восторгом победы энергией. За что боролись?! Грабь награбленное!

Пока не знаю...

В Москве началось восстание. Судя по всему, была установка на одновременное выступление в обеих столицах. Пока идут вялые перестрелки, Бубнов и сам ничего не знает, не у Ленина же спрашивать.

До полудня, уворачиваясь от Ильича, пытался собрать хоть какую-то информацию о международном делах, о положении на фронте. Ничего же не помню! Как же, увернешься, тут съезд на носу идет, а ни черта не готово. Народ заждался обещанного. Мир давай! Землю давай! Так что, опять меня тайно припахали. Клянчил "мир", но кинули на "землю", готовить болванку в общих чертах. Ведь гады дважды меня находили и гнали к Ильичу, дважды уходил коридорами. А на третий раз — амба!, ЦКой пригрозил. Я не понимаю, что он до революции делал? Можно же было все приготовить, а не так, на коленке. Троцкий же есть, в конце концов, я же национальностями должен заниматься, их самоопределением, хрен бы им! Дали мне примерный наказ-сводку, составленную по обращениям на Первом Всероссийском съезде крестьянских депутатов и засадили в угол.

Велика Россия, но здесь людей всегда так зажмут, что и присесть потом в поле негде. Специфика местной власти. И каждая революция начинается с раздачи — берите сколько хотите. Только в девяностые госфонд раздавали, а сейчас накопленное, свое. Кровушка будет.

Три часа мучился, потом переписал из наказа целиком раздел "О земле" и украсил свое произведение революционными словесными завитушками. Так, по крайней мере на бумаге, народ получит то, что хотел, а Ленин отстанет. Не умею.

Окна в белый снег одеты, словно в белые манжеты... Последний раз был на улице черной промозглой осенью. Дождик шел. А сейчас зима за окном. Снега сантиметров пять выпало, подоконник холодный. Какие-то девочки, лет десяти, маленькие, чистенькие, бегают под окнами в парке Смольного, радуются началу зимы, с ними воспитательница, совсем еще молоденькая, а чинно так уговаривает. Самой бы еще в снежки играть. Господи, они-то как здесь? Где живут, кто их кормит? Наверно, воспитанницы младших классов, которых не смогли забрать родители из других городов, слишком быстро все произошло. Надо людей выделить им в охрану. И питание, чтобы молоко...

Этот день в нашем кабинете был посвящен мечтам о будущем пролетарском рае на земле, каждый потенциальный приближенный, так сказать, "соратник", старался себя показать вождям с лучшей стороны, высказывая свой восторг и фантазируя напропалую. Оригинальность приветствовалась, настроение тому способствовало. Долго обсуждался вопрос о деньгах, (в дореволюционной жизни их всем всегда не хватало). Наибольшую популярность имела мысль, что денег не будет. (Вообще-то — да, и нехрен свистеть!). Совсем отменим к ядреной фене! И все будем брать бесплатно. Буржуазный элемент угнетения обездоленных — наверно, для этого и изобрели. У них их куры не клюют, а нам на водку не хватает! Ленин это культурно назвал гнетом капитала и помечтал, что к двадцатым годам с деньгами покончим повсеместно. Угадавшие намеченную вождем тенденцию радостно улыбались.

Следующими были мечты о построении нового мира и сроках этого построения. По срокам все сошлись, что очень быстро, — кто же может быть против?, а о форме нового мира смогли только мечтательно улыбаться, подмигивать друг другу, блаженно закатывая глаза. Но, очевидно было, что то, что грезится всем — очень хорошо. Прямо рай! Не передать! Минут двадцать так блаженствовали, кайфовали, затем открыли глаза и продолжили. Обсудили переход на бесклассовое общество. Куда буржуи денутся — всем понятно, что говорить. Перевоспитаются или вымрут. Рабочие и крестьяне? Сольются... (Вымрут!!! Блин! Достали, счас спою!).

А государство отомрет за ненадобностью. Все будут управлять всеми, по очереди (очереди будут, эт верно), та же пресловутая кухарка научится. Потом все придут к выводу, что никто никем не управляет. (Это точно!) И все — государство помрет (в м-муках!) Дальнейшие рассуждения пропустил, борясь с собой за спокойную твердокаменность в выражении лица. Молотов меня удивил. Вчера узнал, что этого молодого человека зовут Скрябин. Ну и ладно, не слыхал, но запомню. А сегодня с утра, в разговоре, Молотовым назвали. Блин! Тот самый! Умнейший ведь человек, реальный соратник, надо присмотреться. Так вот, Молотов пел на равных, мечтал. Хорошо, что от невоспитанного меня, дитяти гор, никто не ждал красивых словосочетаний и, вообще, — мнением не интересовался. Я бы так, как Молотов, не смог. Какая воля у человека!!!

Потом пошли мечтать про социализм. А как же государство? И деньги отменили! Без них социализм не получится, сразу коммунизм выходит. Не суть. Решили, что социализм тоже очень скоро. Ильич сказал, что он к нам в окно глядит.

Такая развернулась, можно сказать, партийная дискуссия.

Вобщем, убили время до вечера, поработали и отдохнули.

Теперь вот не люблю пролетариат. Послевкусие. Надеюсь, пройдет.

В девять вечера открылось второе заключительное заседание съезда. Главные декреты — "мир" и "земля| — зачитывал Ленин. К "миру" я готовился, чувствовал что-то такое. Подляну, короче. Брестский мир не на пустом месте был и кино я когда-то смотрел. Но такое!!! Предлагается всем воюющим странам немедленно заключить перемирие на три месяца и начать переговоры о мире, на основе всеобщего отказа от аннексий и контрибуций. Миротворец!, от горшка три вершка, решил завершить первую мировую, мол хватит, навоевался. Главная задача войны выполнена, я пришел к власти. Приказываю прекратить и разойтись, кто чего у обиженных завоевал — вернуть немедля. Другого такого декрета и не придумать. Сунулись бы какие-то турки или полудохлые греки ко мне с таким декретом, я бы им глаз на жопу натянул. Лучше бы индусы, как раз бы в тему легло. Форма безграмотная, наглая, ультимативная, хотя — тут же себе противоречит, мол согласны и по другому. А вообще — пролетарская белиберда, издевательство над здравым смыслом. Какая может быть реакция у других государств? Что с наглых мятежников взять? И читать не стоит, принять к сведению — похоже, армии у них теперь нет. Приходи и бери страну голыми руками.

Вот она, кухарка, дорвавшаяся до управления государством. Или, все-таки, шпион? Да нет же, нет — просто дурак, уверенный в мировой революции. Плевать, полыхнет мировой пожар — все нашим будет. Идиот!, не везде же найдутся предатели национальных интересов, это у нас тебя на трон вознесли, в других бы странах вздернули. И что за несчастная страна такая! В девяностых эти кухарки каких-то ОСВ наподписывали, уже не помню, шахты ракетные демонтировали, лодки разрезали, флот на металлолом продали, союзников кинули. Тоже дружить со всем миром решили, ждали их там. Одна рука.

После такого "мира" на "землю" махнул рукой, уже не слушал. Чего там может быть? Автор безнадежен. Сидел, потому что ноги в коленях подгибались. Так и просидел, пока утверждали правительство в известном составе и избирали ВЦИК, куда я тоже вошел. Председателем ВЦИК утвердили Каменева, хоть что-то у меня получилось, надеюсь. За Каменевым должок — не забыть получить. К шести утра съезд закончил работу. А я уже знал, что Керенский с казаками 3-го конного корпуса Краснова идет на Петроград.

Может, это и было началом гражданской войны? Я никогда не думал, кто и почему ее начал. Знал, что она была, знал о гигантских жертвах, но никогда и никто мне не говорил о точке отсчета. Я привык считать этой точкой дату начала революции, и больше не возвращался к этому. Никогда, до позавчерашнего дня. Сейчас я склонен считать, что декрет о земле дал первый толчок гражданской войне, а декрет о мире — интервенции.

— Эй, комиссар, выходи! Ничего не сделаем, поговорить хотим. Выходи, хуже будет!

Пуля опять выбила кирпичную крошку из стены в метре от меня. Чего говорить-то? И так ясно — пришибить хотят. Залез в крысиную нору, думал — сквозной проход, а здесь глухая ниша. Погулял по местам былой славы, вспомнил молодость. Точно же помню, что этими дворами с Большой Морской на Малую выходил. Давно, правда, тогда она еще Гоголя называлась. Кто же знал, что эта арка до революции была кирпичем заложена? Кто знал, кто знал! Турист!!! В револьвере пять патронов, они ЭТО знают. Один уже отдал, теперь хотят вышибить остальные. И усе.

А черт знает, кто это! Будем считать, что комитет, мне не все равно? И чего привязались? Это получается, они меня от завода пропасли. Да ну, ерунда, проще было без подходов, шлепнуть прямо на выходе, или — когда я из машины вылезал. А кому я еще мог понадобиться?

Я, не целясь, шмальнул в сторону смазанной тени, мелькнувшей в проеме выходящей во двор арки. Грохот ответных выстрелов в колодце такой, что в пору всему Питеру сбежаться — меня выручать. Ага, можно подумать, я не в курсе, что тут в колодцах как хочешь ори, на улице ничего не слышно. Разве что ангелы с неба слетят, туда весь звук уходит. Ангелов вызываем? Надо было в подъезд забегать, ломиться штурмом в квартиру, или на чердак, и по крышам уходить. Надо было!, умный какой!, чего ж не забежал?!

Денек-то какой солнечный.

С одной стороны, паники не было, хорошо. С другой — было слишком много шума. Реально Керенский смог кинуть на Петроград только десять сотен казаков, остальные были так распропагандированы, что даже Краснову их сдвинуть не удалось. Но и этого вполне хватило чтобы довести до предобморочного состояния половину политбюро. Тьфу, ЦК! Реакция организма — стандартная. Казаки, бежать! Ам-ам! Долгие годы подполья, как верно отметил Ильич.

Это тебе не на съезде с трибуны обличать, тут армия прет, могут и стрельнуть. Пока мы мечтали и декреты слагали, Краснов уже Гатчину занял, а на другой день и Царское Село.

Но мы тоже действовали решительно! Как умеем. Создали комиссию для руководства подавлением мятяжа во главе с самим. Подвойского назначили главнокомандующим войсками округа, по факту его освобождения от наблюдения за Временным правительством. Вот вам! Гарнизону было не до нас, зато Ильичу удалось выклянчить у Центробалта матросиков (Троцкого надо благодарить, любят они его послушать). Ленин лично разработал план расстановки кораблей на Неве, еще и адмиралом оказался. Решил огнем корабельной артиллерии прикрыть подступы к городу, артиллерист! Путиловский спешно клепал из подручных средств бронепоезд — Ленин контролировал, проверял. Разослали агитаторов на все предприятия и в части гарнизона, поставили им задачи по обороне города. Ильич инструктировал. Двадцать тысяч запуганного приближением казаков народа были посланы на рытье окопов оборонительного рубежа "Залив-Нева" (см. карту).

А не насмешничаю я, и не издеваюсь. Чего насмешничать, все время рядом был, вдвоем и отвечать. Советовал, когда спрашивали, но — откуда мне знать? Такой же Подвойский, как и все. Или нет? В такой момент подозрительность зашкаливает.

Повод есть. В ночь на 29-е патруль задержал одного специфического товарища. И при нем, конечно, оказались документы о подготовке восстания в городе, поскольку это был правый эсер Брудерман, один из руководителей готовящегося мятежа. Мы же при захвате власти и на съезде всех подвинули, только левых эсеров в союзниках сохранили. Правительство у нас хоть и большевистское, но тоже временное, с полномочиями до созыва Учредительного собрания. Просто в деле организации большинства для проведения разных голосований нам равных нет. Обиделись все прочие, кто тоже за свободу боролись, и сразу, как только демонстративно покинули съезд, тут же объединились в "Комитет спасения родины и революции". Туда набились правые эсеры с меньшевиками и прочая революционная шушера, объединившись с кадетами и буржуазными националистами, оставшимися (без миски супа) как наследство от предыдущих временных. Подобные комитеты уже создаются по всей стране для вооруженной борьбы с большевистскими узурпаторами. Центром восставших был Инженерный замок, там находилось Николаевское инженерное училище. Их юнкера захватили Михайловский манеж и угнали броневики, овладели городской телефонной станцией, заняли гостиницу Астория. И все. Никто их не поддержал, а мы объявили город на осадном положении и выпустили воззвание. Кто не разбежался — к вечеру сдались. Но осадок остался и кое-кто с подозрением посматривает на соратников по борьбе. Мало ли что?

Авксентьев. Чернов. Гоц. Зензинов.

Все-таки, неправильно я оценивал роль евреев в революции. Даже не любил. Пожалуй, дело не в евреях. Просто эта шустрая, вечно недовольная всем, нация очень живо реагирует. Поэтому во всяком дерьме, которое льется нам на голову, их больше. Процент высокий от общего численного состава. А на направление своей деятельности им наплевать, вокруг того же Распутина их до фига было. Да и тянут друг друга, поддерживают, это верно.

Как там Ильич по этому поводу сказал... Ну, не важно.

На другой день после городского мятежа Краснов двинул свою армию к Пулковским высотам, завязалась перестрелка. Вялая и многочасовая. Никто не хотел умирать. К вечеру казачьи сотни оставили Царское Село, отошли на Гатчину, а там началось братание, завершившиеся их сдачей в плен. Керенский бежал, Краснов сдался. С тех пор прошло уже десять дней.

Что-то давно не стреляют? Рассчитывают, что я сам в атаку пойду, не выдержав муки ожиданий? Да я не особо мучаюсь. Терпеть можно.

Атаки мне теперь лучше не планировать. Поумерить характер. Бегаю, конечно, получше, чем раньше, а в остальном... Вся моторика у нового тела сохранилась, даже походка не изменилась. Наверно. Не раскачиваться же мне специально? И акцент на место встал. Пробовал вначале вернуться к правильному произношению, в туалете четко проговаривал, а в жизни, если специально язык и губы не мучить, повторяя несколько раз слово и добиваясь на слух верного звучания, гортанное "Э" не убрать. Нэт. Нэ выходит. Пусть остается пока так. Вот бы еще грузинский на автомате, но не судьба. В первый же день пришлось придумать фразу:

— Говори по-русски. У меня нет секретов от товарищей по партии.

Орджоникидзе пристал.

Не занимался Иосиф Виссарионыч физподготовкой в юности. Руки я постепенно подкачаю, но принципиального результата, наверно, не будет. Спину немного в порядок приведу, на это года два уйдет. Молодость отличная вещь и веду себя уже, как пацан, но придется пацану теперь думать, прежде чем руками махать. Оскандалиться можем. Кисти слабые.

А пока я здесь, в центре Питера, с судьбой в прятки играю, по всей стране власть постепенно берут Советы. Чаще (пока) все проходит мирно, но, кое-где уже полыхает огонь гражданской. В той же Москве бои шли почти декаду, более тысячи убитых.

Сразу после побега Керенский, как верховный главнокомандующий, отдал приказ командующим фронтами, военными округами и атаманам казачьих войск приступить к вооруженной борьбе против Советов. Действовал через своего начальника штаба, Духонина. Нас выручает только почти полное отсутствие поддержки сил контрреволюции со стороны основной массы населения. Пока они могут рассчитывать лишь на офицерский корпус и часть казачества. Но, воинская дисциплина — вещь серьезная.

Вновь образованные правительства на местах отказываются признавать нас — как центральную власть. Сформированная на Украине Центральная Рада, поддержанная командованием Юго-Западного и Румынского фронтов вошла в коалицию с казачьими правительствами на Дону, в Оренбурге, на Кубани, открыто выступившими против советской власти. Белорусская Рада, опирающаяся на польский корпус Довбор-Мусницкого, так же объявила себя врагом Cоветов. Страна на глазах разваливается на кучку удельных княжеств, 90-е рулят. Все повторяется с какой-то роковой неизбежностью. Тот же спектакль, сценарий которого начертан рукой неведомого кукловода.

Может, все-таки, стрелять начнем — или мне митинг провести? Кто там поговорить хотел? Меня и отсюда будет слышно. Почему-то совсем не волнуюсь. Нет ощущения необратимости ситуации, страха смерти, краха всех надежд и усилий последних недель. Ничего мне не будет. Не здесь и не сейчас. Слишком глупо, так не бывает. С утра заехал на Путиловский, поговорить с рабочими. Просто поговорить, без митинга. Настроения послушал. График у меня теперь свободный, сам выбираю, на чем сосредоточиться. Можно "таланты" начинать проявлять, не оглядываясь на реноме предшественника. Что-то такое я делаю, что Ильич перестал меня контролировать, держать за боевика, надеяться лишь постольку-поскольку. Но — только он. Личного авторитета, по-прежнему, нет, мои отношения с ЦК строятся только на базе ленинского окрика. Массам я неизвестен, оратор плохой, журналист посредственный. В иных талантах общественное мнение мне отказало, но Ильич доверяет и с этим всем приходится считаться. Хотелось бы обороной заняться, готовится к последствиям декрета о мире. Привычнее, что ли? И международными делами, чтобы страну не растащили. А газетными? А внутренней политикой? А экономика разваливается, скоро жрать будет нечего? А та же чека, милиция, борьба с бандитами? Кровью страну зальют.

Первым декретом, принятым нашим Совнаркомом после его утверждения съездом, был декрет об отмене смертной казни. Страна задыхается под валом преступности, на железных дорогах грабят, в городах грабят, ну и убивают, само собой. И это началось не сейчас, в октябре, а продолжается уже с лета. И тут — нате вам! Грабьте и убивайте без страха за свою драгоценную бандитскую жизнь! В этот раз даже не просвещенные Европы — мы сами себя высекли! Захотелось моим товарищам по кабинету реабилитироваться перед обманутыми ими на съезде товарищами по революционной борьбе. Вспомнили, как вместе от страха тряслись, расшатывая ненавистный режим тюрьмы народов. Я понимаю, ловить преступников и судить их уже, по сути, некому, все политикой занимаются, но — вот так разрешить терзать свой народ? Эти, в девяностые, — те, все же, не бесплатно. Вступить во что-то экономическое хотели, а их туда, со смертной казнью в законодательстве, не пускали. Там понятно — за деньги мать родную... А мои коллеги — идиотствующие слюнтяи, прекраснодушными фразами прикрывающие хорошую мину при плохой игре. Мы, большевики, и без вас делаем то, что собирались сделать вместе. Красивый жест.

Но обиженным революционерам и контрреволюционерам на это все — тьфу! Сразу после свержения Временного правительства и скандала на съезде все грязное белье было вывернуто в утренних выпусках газет. Нас обвиняли во всех грехах (справедливо), но уже на второй день это стало напоминать призывы к свержению новой власти. Проблемы, которые создали нам Керенский, Духонин, Краснов и комитет в Питере грозили превратиться в нечто совсем неконтролируемое в масштабах страны. А мои интеллигентствующие коллеги лишь виновато вздыхали и жаждали во всем спокойно объясниться с оппонентами в прессе. Здесь впервые я смог найти общий язык и понимание с Ильичом. Постановление СНК о запрещении выхода "всех газет, закрытых Военно-Революционным Комитетом" было нашим общим ответом тем, кто ввергал страну в гражданскую войну ради удовлетворения личных амбиций. То, что Ленин власть не отдаст — я понял в первый же день переворота. Больше в подполье он не вернется. И я должен искать способы делать дело, двигаться к своей цели, находясь рядом с ним.

В те же дни я воочию наблюдал поведенческие реакции стада, называемого ЦК большевиков, ленинским набором, пламенными революционерами, в предверии надвигающегося краха. Вне сомнения, прочие деятели верхушки всех этих революционных и контрреволюционных партий мало чем от них отличаются. Судьба раскидала их по разные стороны баррикад, но кровь, то, что выдвинуло их из среды народа в самый центр урагана революций, у них одна. Ленин, используя оружие, которым он владел лучше всего, вручил власть в стране своим послушным приверженцам, скованным, как он считал, железной партийной дисциплиной, проверенным и закаленным годами работы в подполье единомышленникам. Так он надеялся получить необъятную власть над склонившейся страной. Именно они, как послушные механизмы, со своим привычным давним партийным безволием, страхом и почтением перед вождем, должны были обеспечить ему единоличное правление всем и вся.

У рабов нет преданности. Фанатики идеи те же рабы.

Эти господа решили слить своего вождя, а, заодно, и Троцкого, как наиболее одиозные фигуры, удалив их из Совнаркома, пригласив во ВЦИК и Совнарком представителей меньшевиков и эсеров. Этим они надеялись сохранить ускользающую из пальцев власть, получить хоть какую-то отсрочку от надвигающегося возмездия. Цеплялись за жизнь, до последнего, не считаясь ни с чем. Ни чести, ни совести. Председатель ВЦИК Каменев возглавил ряды паникеров, лишний раз убедив себя и Зиновьева в своей правоте — большевикам власть не удержать. Партия со всей очевидностью не имела поддержки большинства в стране, все больше людей с надеждой и уверенностью ждали ее падения со дня на день. Все это обсуждалось тайно от главных действующих лиц на заседаниях ЦК в Смольном, пока Ленин и Троцкий разбирались с мятежом и Красновым. Мои вяки к учету не принимались. Разразился очередной скандал. Каменев и его сторонники подали в отставку, стремясь надавить на нас или дистанцироваться от узурпаторского режима. Совнарком лишился нескольких министров, решивших поменять свою удачу первого дня на гарантии личной безопасности в дальнейшем. Оно и к лучшему, Минфин избавился от министра с вызывающей недоумение фамилией. Каменев так и не понял причин своего неожиданного возвышения, по крайней мере, он никак не связывал это со мной, видимо, поcчитав новый пост адекватным своему положению в партии, заслуженной благодарностью за многолетнюю деятельность, или — своему великому уму. Национальная черта. Жесткой рукой мы навели порядок. На место Каменева Ильич посадил послушного Свердлова, деньги сунул под крыло сибарита Менжинского — у него брат банкир, он в Лондоне учился, привык к ним.

Нет, это не тигры революции. Это корабельные крысы, сбежавшиеся обгрызать тушу умирающей империи. Они могут существовать во власти только под гнетом сильной руки, необходим гигантский разрыв в положении вождя по отношению к ним, только тогда ими можно уверенно управлять, иначе отгрызут руку дающего.

И поступать с ними надо, как с крысами.

Реагируя на только еще наметившееся движение — из под арки во двор, я нажал на курок. Ствол давно был наведен на выбранную точку, показавшуюся мне самой перспективной. Избежать попадания можно было, выползая по-пластунски, или — спровоцировав меня на выстрел по ложной цели перед рывком во двор. Этого не сделали. Видимо, пуля попала в пах, так примерно я и рассчитывал. Крик заглушил даже поднявшуюся стрельбу, никто не стал развивать наступление, а в мое временное и столь безвыходное убежище влетела граната, ударилась о стену и подкатилась к ногам. Интересная такая металлическая бутылка, я их видел в старых черно-белых фильмах — обязательно какой-нибудь матрос, весь обмотанный пулеметными лентами, затыкал такую за пояс. Жестяной цилиндрик, аналогичная жестяная ручка, какие-то отверстия на верхней части корпуса. Никогда не обращал на это внимания, но на рукоятке имеется спусковая скоба — в виде курка с прижимным кольцом, сдвинутым под самый корпус. Наверно, надо было схватить ее и красиво метнуть назад, во вражескую арку, пока не взорвалась, или, хотя бы выпнуть ногой во двор. Что совсем уж было бы бесполезно — осколки по любому достанут.

Ну, что? Этот крикун всех слетевшихся ангелов, как голубей, разогнал? Ничего я не сделал, стоял над ней и ждал решения судьбы. Не шел в атаку, как ни провоцировали. А чего? У меня все основания быть фаталистом. Могу проповедовать. Так сказать, имею личный опыт.

Не годится таким серым валенком быть. Надо и с вооружением разбираться. Все надо. Некогда расслабляться. Даже эти два часа, выделенные для встречи с городом, вон как аукнулись. Выбрался у Исакия, запретил сопровождать, назначив встречу на Невском, и, мимо Астории и Англетера, к Медному всаднику, подышать невской водой. Здесь мало что изменилось, закроешь глаза и память сама все расставляет по местам. Вот оно, то о чем мечтал в десятилетия разлуки! Чингисхан вернулся на брега Невы! Слышите!!!