Перфоманс

— В общем, есть идея. Новый перформанс. Очень масштабный, и хорошо продуманный, -прокричала она, силясь переорать рёв гитар ребят на сцене. Кучка тощих студентов не слишком удачно, зато громко и задорно выдавали старых Cranberries.

— Что за перформанс? — спросил я, отхлебнув пива. Ненавижу все эти псевдоанглийские словечки. Перформанс... Как мерчандайзер какой-то, или, спаси господи, брекфастница. Но ради Алины можно и язык поломать.

— Скажем так... Думаю оседлать волну всей этой зомби-истерики последних лет. Ну там, "Мировая война Z", "28 лет спустя" и так далее... — продолжала она. Чёрные блестящие волосы почти падали в пепельницу. Я увидел в её глазах то пламя, которое пробуждалось там всякий раз, когда ей в голову приходил очередной художественный замысел, и сразу вспомнил, как когда-то впервые увидел эти пляшущие огоньки...

— Ну-ну...

— В общем, я связалась с друзьями в разных городах... Симферополь, Львов, Харьков, Луганск... План, в общем и целом, состоит в том, чтобы совершить величайшую мистификацию в истории.

— Ого! Амбициозно!

Я откинулся на спинку продавленного диванчика, и закурил, приготовившись слушать. Группа на сцене как раз доорала "Zombie", и отправилась на перекур.

— Мы печатаем поддельные газеты... Объявления для расклейки... Естественно, фейсбук, контакт, твиттер, инстаграм... Уже есть пару роликов для Ютьюба. У нас есть люди из милиции, армии, больниц...

— Стоп-стоп, погоди! Что ты хочешь затеять?

Алина улыбнулась.

— Зомби-апокалипсис.

Я смеялся, когда мы брели по улицам к её мастерской. Город вокруг постепенно затихал, с листьев падали капли, в лужах плавал оранжевый свет фонарей...

— Это невозможно! Никто не поведётся!

— Поведутся, ещё как. Или напомнить тебе о радиопостановке "Войны миров" в тридцать восьмом, когда куча народу ударилась в панику? А ведь бывали и другие случаи... Тарантизм, пляска Святого Витта в Средние Века...

— Чёрт, но... Но ведь это было давно! — сопротивлялся я. — Люди сейчас не столь наивны.

Она посмотрела на меня, и глаза её наполнились презрением.

— Люди, Женя, всегда одинаковы. Необразованны, тупы и легковерны. И полны скрытой тьмы, которую хотят выплеснуть наружу.

— И всё-таки мне не верится.

— Ну... Через пару недель сам всё увидишь. По телеку.

— Ух ты! Ну и заявочка! И откуда такая уверенность?

— Ты же знаешь — я к своим работам подхожу основательно, — ответила она, и вновь улыбнулась. Глядя на эту улыбку, я понял, что даже сейчас, спустя два года, готов ради неё на всё, что угодно.

— У нас даже есть несколько сотен добровольцев, которые будут бегать по городу, кусать людей, и так далее...

— Несколько сотен?!

Алина засмеялась.

— У нас хороший спонсор.

— Кто, если не секрет?

— Знаешь такой фонд — "Арт-Армия"?

— Это который какому-то олигарху принадлежит?

— Да, Островскому.

— Нихрена себе! Ну ты даёшь!

— То ли ещё будет...

Мы подошли к подъезду старого домика в стиле модерн, где в мансарде располагалась мастерская Алины. Там она и работала, и жила. А когда-то там жил и я.

— Может, тебе нужен ещё один зомби? — спросил я её, когда мы остановились у дверей. — Работа по дому, натурщик, покупки, постельные утехи...

Рассмеявшись, она взяла меня за руку. Я смотрел на её пальцы... Когда-то под ногтями всегда была краска... Но не сейчас. Теперь она почти не рисовала; всё больше перформансы, концепт-арт, и прочая чушь...

— Когда-то ты отлично справлялся с этими обязанностями.

Я улыбнулся, хотя на душе было паршиво: нахлынули воспоминания... Должно быть, ей тоже было неловко, так как она быстро забрала свою ладонь из моей, прошептав:

— Пока.

— Пока

— Следи за новостями.

— Обязательно.

Скрипнув старой дверью, она исчезла в подъезде, а я побрёл домой. Проезжавший мимо автобус окатил меня водой, но я даже не заметил.

Я вспомнил о новом перформансе Алины не через пару недель, а через полтора месяца. И узнал обо всём не из новостей.

— Ты слышал про вирус в Крыму? — спросил Авдеев, когда, привязав, наконец, буйного пьянчугу к койке, зашли в ординаторскую, и поставили чайник.

— Какой ещё вирус? — зевая, спросил я. Досмерти хотелось поспать часок: вроде и больных в отделении было немного, но смена отчего-то казалась бесконечной...

-Ну, что-то типа бешенства... Люди носятся по улицам, всё громят, кусаются, как бешеные псы... Ты что, телевизор не смотришь?

— Не смотрю, — ответил я, и улыбнулся. — Да это всё ерунда. Флешмоб какой-то.

— Есть смертельные случаи, — бросил Авдеев, и его слова пронзили меня, как ток.

— Что есть? — прохрипел я. Хотелось крикнуть, но слова безвольно высыпались изо рта, как песок.

— Женщину застрелили охранники супермаркета. Резиновая пуля пробила лёгкое.

— Господи...

— Пока ничего толком непонятно, но в Симферополе паника. Погромы в магазинах, пробки на выездах... Мой одногрупник, который там на скорой работает, говорит, что в больницах чёрте что творится. Притом что никакие анализы не показывают отклонений... Судя по всему, какой-то массовый психоз... Вроде хореи, или тарантизма... Но при этом передаётся вроде как через укус... При этом распространяются слухи о вирусе... В общем, похоже на какой-нибудь "Рассвет мертвецов"...

Вздрогнув, я уставился в темноту за окном... В чайнике бурлил кипяток, а я думал о том, что где-то недавно уже слышал о тарантизме...

Выскочив из ординаторской на балкон, я дрожащей рукой выудил из кармана халата телефон, и набрал Алину. Гудки... Гудки... Не отвечает. Достав сигарету, я щёлкнул зажигалкой, и, вдохнув дым, закашлялся. Не верилось, что слова Авдеева могут быть правдой... Уж скорее я готов был поверить, что он — участник Алининого "розыгрыша".

Но, вернувшись домой, я быстро выяснил, что Юра не врал. Новостей пока было мало, но кое-что мелькало, а крымские форумы и блоги так и вовсе бурлили, обсуждая происходящее. Пару раз попадались фотографии армейских грузовиков и БТР-ов на трассе, с комментариями в духе "в Симфер вводят войска" и так далее, но многие писали, что таких фоток полно в Сети, и всё это туфта... Толком никто ничего не знал. Я снова набрал Алину — опять глухо...

Несмотря на вымотавшую меня суточную смену, сон всё не шёл... В голове крутились безумным калейдоскопом кадры из фильмов о зомби, и откуда-то из темноты доносились обрывки Алининых фраз: "Поддельные газеты... Объявления... Фейсбук, контакт, твиттер, инстаграм... Люди из милиции, армии, больниц...". Лишь когда утренние сумерки уступили место сырой блеклой серости дня, мне удалось провалиться в тревожный сон...

— Не смей так говорить со мной! Я ни в чём не виновата! — завопила Алина, столь яростно захлопнув ноутбук, что заштормило красное вино в бокале рядом с компьютером.

— А кто виноват?! — орал я в ответ. — Алина, господи, там же погиб человек!

— Вообще-то, не один... — тихо сказала она, отвернувшись.

— Что?!!!

— Были стычки в супермаркетах...

— О Боже!!! И ты так спокойно об этом говоришь?! Ты — та, кто всё это начал?!!

— Ничего я не начала!!! — заорала она, вскочив, и опрокинув, наконец, это чёртово вино. Её волосы растрепались; на белой футболке появилось ярко-красное пятно, как у жертвы маньяка из какого-нибудь ужастика, но она ничего не замечала. — Я просто организовала перформанс! Это, мать его, искусство!!! Возможно, величайший акт творения в истории! Никто же не осуждает Стивена Кинга, если какой-нибудь урод начитается его книг, а потом начнёт сжигать людей заживо, или...

— Но тут другое! Это же вы! Всё вы!

Я бессильно махнул рукой, и уставился на пустой мольберт, и старые холсты, стоящие у стены.

— Знаешь, раньше ты не был таким ханжой! "Боже-боже, люди умирают!", — передразнила она меня. — Да они и так умирают! Каждый день! Режут друг друга за десятку, чтобы похмелится, таранят друг друга на дорогах, стреляют, рубят, взрывают... А скольких вы убиваете в своих больницах... Пусть вся эта бессмысленная энергия уничтожения хоть раз послужит какой-то высокой цели! К тому же, им всем давно нужно было выпустить пар!

— Ты безумна, — прошептал я, пятясь к двери. — Ты совершенно точно рехнулась! Ты не ведаешь, что творишь...

— Вот и нет, Женечка! — кричала она мне вслед, когда я спускался по лестнице. — Я-то как раз нормальна! Я дала им возможность хоть ненадолго выйти за рамки, и пожить по-настоящему!

Я вышел на улицу, и привалился к стене, тяжело дыша. Внутри воцарилась тьма. Стало жутко, и не только от того, что говорила Алина.

Страшнее всего было то, что я хотел верить её безумным словам.

Приперевшись домой, я включил телевизор, и понял, что обстановка ухудшилась. Весь Крым охватили паника и беспорядки. Правительство приняло решение блокировать Перекоп, и прекратить авиационное, железнодорожное и морское сообщение с полуостровом. Однако было поздно — вспышки таинственного "заболевания" начались в других крупных городах... Я смотрел на ужасные кадры массовых побоищ в продуктовых магазинах, на вокзалах и заправках, военные кордоны, вертолёты над городами в дыму и пламени пожаров... "Заражённых" показали лишь раз — толпа, совершенно лишившаяся человеческого облика, напала на какую-то парочку прямо посреди улицы... Их просто разорвали на части... Я видел, как человек в белой когда-то рубашке, до сих пор застёгнутой на верхнюю пуговицу, рвал зубами руку упавшей девушки, и в глазах его не было ничего человеческого... "Боже...Боже..." — только и мог бормотать я, сидя перед экраном, и понимая, что все эти люди — здоровы, если говорить об их физическом состоянии... Они просто стали жертвами взрыва массового безумия, фитиль которого подожгла Алина и её друзья "художники".

Зазвонил телефон, и я нехотя взял трубку.

— Женя, ты? — голос Авдеева нервно дрожал. — Срочно приезжай в больницу. Распоряжение министерства.

"Ну вот. Началось", — подумал я, и пошёл обуваться. Пока я натягивал кроссовки на ноги, из телевизора донеслось:

— Морские пехотинцы Черноморского флота РФ открыли огонь при попытке заражённых прорваться на территорию одной из воинских частей... По предварительным данным, погибло около двух десятков людей, множество раненых..."

В больнице царил возбуждённый гул. Всех, свободных от смен, собрали внизу, в холле. В центр вышел какой-то чиновник из Горздрава, и начал что-то очень тихо вещать... Стоя в последнем ряду, я едва мог разобрать отдельные слова и фразы:

— Сохранять спокойствие... Помешательство... Никакого вируса... Карантин... Эвакуация...

Слова противоречили друг другу, и я оставил попытки понять официальную позицию своего начальства по поводу этой зарождающейся эпидемии... Я отошёл к стене, и стал думать. Нужно было как-то сообщить всем то, что мне известно: нет никакой болезни, никаких "заражённых", всё это лишь чудовищная, и хорошо спланированная шутка заигравшихся "деятелей искусства".

И вдруг, стоило мне осознать свою беспомощность, как огромное цунами отчаяния накрыло меня, заставив вжаться в холодный бетон.

В воцарившемся информационном хаосе, в котором бомбами разрываются сообщения Алины и её друзей, мой голос будет просто писком... Интернет, телевидение, радио, пресса — всё это теперь территория безбрежной анархии...

Думая о собственной беспомощности, и неспособности никак повлиять на разверзшийся внезапно ад, я поплёлся в отделение. Нужно работать. Стараться освободить места для тех, кого скоро станет предостаточно.

Впрочем, в ближайшие дни никаких брызжущих слюной, беснующихся с кровавой пеной у рта зомби в отделение не поступало, хотя резко увеличилось количество суицидников, многие из которых решились наконец вдарить ножом по венам из-за пришествия, как им казалось, долгожданного конца света. Все подконтрольные властям СМИ во всю глотку трубили о психической природе массовой истерии, на что все, кто только мог, отвечали тотальным недоверием, обвиняя власть имущих в заговоре, с целью скрыть собственную невозможность найти эффективное средство от вируса, или ещё по каким-то причинам... Охватившее страну безумие продолжало пугать с телевизионных экранов, и мониторов компьютеров, но я старался просто отсечь себя от какой-либо информации, чтобы не испытывать лишних страданий от осознания того, как далеко зашли "невинные арт-шалости". Спать почти не доводилось, и постепенно я погрузился в вялую, туманную дремоту, мутной пеленой скрывавшую от усталого рассудка опасные раздражители...

В полночь я вышел из больницы, чтобы купить в круглосуточном магазине пару банок энергетика, и сигарет. Я брёл по ночному проспекту, лишь краем сознания удивляясь, почему нет машин и людей, которых здесь, около метро, обычно предостаточно в любое время суток. А вот и люди... Толпа у входа в магазин.

Я подошёл к толпящимся и голосящим людям, и понял, что их не пускают внутрь охранники. Народ был весьма раздражен, я чувствовал витавший над людьми запах спиртного, и липкий, едкий аромат страха.

— Откройте, кровопийцы хреновы! Мне нужно кормить детей! — вопила огромная женщина с обесцвеченной копной напоминающих стог соломы волос.

— Армия психов уже на Теремках! Они будут здесь через час! — кричал мужик, на котором, к моему удивлению, красовалась милицейская форма. Гул нарастал. Я решил убраться, пока не поздно, но люди всё прибывали, постепенно утрамбовав меня в бурлящую, и галдящую гущу. Вдруг впереди послышался звон стекла, затем — хлопки выстрелов, и вопли. Толпа хлынула вперёд, как вода из ванной, в которой выдернули пробку. Меня понесло к магазину, я и не думал сопротивляться, лишь стараясь не упасть, и скрестив руки на груди, чтобы не задохнуться в давке. Когда меня проносили через разбитую витрину, я увидел тело охранника; его почти детское лицо было залито кровью, рядом валялся треснувший кусок асфальта... Люди десятками ручейков хлынули в ряды товаров, хватая всё, до чего могли дотянуться... Молодые мужчины отшвыривали прочь женщин и стариков, тут и там замелькали ножи, топоры, и всё, что попадалось под руку... Я сумел задержаться в нише между банкоматом, и автоматом с кофе, забившись в щель, как крыса.

А потом все разом замерли, уставившись на улицу.

Там появились они.

Это действительно напоминало волну. Огромный пёстрый вал, несущийся вперёд, подминающий сам себя, перекатывающийся. дрожащий, ревущий... Они неслись вперёд со всех ног — грязные, в рваной одежде, порой спотыкаясь, и исчезая под ногами себе подобных... На самом деле, их могло быть не слишком много, но эффект от этого совершенно безумного, животного наступления был сокрушительным. Магазин наполнился криками, одни кинулись к витрине, надеясь успеть сбежать, другие помчались вглубь, к складам, рассчитывая укрыться где-то там, или найти служебные выходы на другой стороне здания... Я видел, как одного из мародёров, тащившего к выходу тележку, заваленную пачками риса и сахара, сшибли с ног, и затоптали... Тележка откатилась в сторону, оказавшись совсем близко ко мне... Схватив её, я забаррикадировал свою нишу, сел на пол, и сделал то, чего не делал никогда в жизни.

Я начал молиться.

Всё кончилось быстро. В какой-то момент крики стали настолько жуткими, что я закрыл уши руками, а когда это не помогло — воткнул в уши наушники, и включил плеер. Свежий альбом "Металлики" смог заглушить ужасные звуки, доносившиеся из торгового зала. Я слушал песню за песней, тело колотила крупная дрожь, и я ждал, когда же кто-нибудь из безумцев отшвырнёт тележку прочь, и бросится на меня... Представил, каково это, когда твою плоть рвут зубами, а в ушах гремит металл... В висках пульсировала кровь, сонливость, ещё недавно одолевавшая меня, исчезла уступив место нервной бодрости загнанного зверя... Хотелось бежать, но я заставлял себя ждать... Гитары ревели, Джеймс Хэтфилд рычал, а я дрожал в углу, чувствуя, как по щекам текут слёзы... Казалось, прошла вечность, когда разряженный плеер вдруг выключился...

В магазине царила тишина. Лампы дневного света с треском мигали. Прислушавшись, мне удалось расслышать едва слышный хруст, и тихие голоса. К чёрту.

Я медленно встал, и отодвинул тележку. Колёса скрипнули, и я вздрогнул. Шагнул вперёд; под ногами хрустнуло битое стекло...

И едва не поскользнулся на чём-то красном. Кровь это, или разлитый сок с кетчупом, думать не хотелось... Впрочем, ответ напрашивался сам собой: повсюду валялось множество тел. Растерзанных, зарезанных, застреленных... Больше всего было застреленных: в зале бродили солдаты. Они буднично выволакивали тела на улицу. Некоторые бросали на меня настороженные взгляды, но, не обнаружив опасности, продолжали заниматься своими делами. Весь зал был изрешечён пулевыми отверстиями. "Должно быть, кто-то задел освещение, от того свет и мигает", — пронеслось почему-то в голове. Я вышел на улицу. Ни врачей, ни скорых... Только "Урал", на котором приехали военные... Впрочем, где-то вдалеке выли сирены, слышался стрекот вертолётных лопастей... Над Левым берегом виднелось зарево пожара...

Перформанс, наконец, пришёл в наш город.

В кармане зазвонил телефон. Его звук показался каким-то безумно чужеродным. На блеклом экранчике старой "Нокии" мигало имя "Алина". Одолев — с огромным трудом — волну злобы, и желание нажать "отбой", я принял вызов, и молча поднёс телефон к уху.

— Женя! Женечка, прошу тебя, если можешь, приходи! Мне страшно, я... Я не понимаю, что происходит!

Я почувствовал, как на моём лице расцветает недобрая ухмылка, и... сказав "приду", положил трубку. Чёрт, даже после всего этого я не в силах перестать её любить.

Дверь открылась, и она бросилась ко мне на шею, рыдая.

— Я не знаю, что делать... Господи, что же мы натворили... — бормотала она, а я медленно гладил её по волосам, глядя, как за окном высотка Минтранса на проспекте Победы превращается в огромный факел. С улицы доносился рёв тяжелой военной техники, ползущей в город. От Алины пахло вином, на столе в синеватом свечении монитора блестели пустые бутылки. Взгляд нашёл чёрный прямоугольник телевизора на голой белой стене, напоминающий какую-то работу супрематиста. Осторожно отстранившись от Алины, я нашёл пульт, и нажал на кнопку.

-...о помощи в ООН. Евразийский и Европейский союзы закрыли границы с Украиной, усилив пограничные войска. По всей стране основной проблемой остаются не заражённые, а паника, и тотальный кризис государственных институтов, порождающий массовое беззаконие...

Я выключил телевизор. Алина обмякла, и тихо всхлипывала; я отнёс её в спальню, и, укрыв одеялом, вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

Больше мы никогда не встречались.

Палаты были переполнены, грохочущие койки с беснующимися безумцами стояли во всех коридорах... Скучавшие у дверей отделения солдаты, наплевав на запрет, курили, и швыряли окурки в лужи крови, которые не успевали вымыть санитары.

— Нам нечем крыть... Совершенно нечем всё это крыть... — нервно бормотал Авдеев, пошатываясь от усталости, когда мы выскочили на перекур. — В себя приходит сколько — процентов пять? А остальные безнадёжны... Только седатики, транкилизаторы... Чистые зомби! Я когда-то видел Белых Братьев, в начале девяностых, так эти ещё хуже...

Умолкнув, он затянулся, разом выкурив почти полсигареты. Выпустив облако дыма в сторону горы пустых бутылок из-под физраствора, он, уже спокойнее, сказал:

— Хотел вечером пойти на PLACEBO в Дворец Спорта... Чёрта-с два! Концерт отменили, там теперь тусуются беженцы...

Я смотрел на бутылки от физраствора. Вспомнилось, как однажды я вколол визжащему от боли старику с раком кишечника ампулу хлорида натрия, и сказал, что это мощнейшее из существующих на Земле обезболивающих, Сработало! Дед заснул с блаженной улыбкой на измождённом лице. Конечно, все слышали о таких случаях, но видеть собственными глазами... Кажется, это называется...

— Плацебо, — прошептал я, и посмотрел на Авдеева.

— Тоже их слушаешь? Крутая тема, скажи? — устало улыбнулся коллега.

— Да я не о группе! — отмахнулся я. — Знаешь, что такое эффект плацебо?

— Нет, я диплом купил в переходе, — усмехнулся Авдеев. — Ну, сахарные пилюли при ампутации, сила самовнушения, и всё такое...

— Юра, это же способ всё это прекратить!

— Ну да, конечно! — рассмеялся он. — Так и вижу, как эти психопаты, пуская слюну, проникнутся идеей исцеления. В терапии ребята уже пробовали — им хоть сибазон, хоть аминазин, хоть бензин коли, всё побоку. Разве что вырубит ненадолго...

— Да не для них! — крикнул я. Проходившая мимо медсестра вздрогнула, и метнула в меня яростный взгляд. — Это для всех остальных! Это вакцина, Юра!

— Но ведь это же не вирус, — ответил он. — Мы об этом знаем, и талдычим всеми известными способами, но никто не верит!

— Так и пусть не верят! Нужно признать это помешательство вирусом, и сразу же сказать: у нас есть вакцина, которая вас защитит!

Авдеев задумался.

— А что... Может сработать... Есть только одно "но".

— Какое?

— Мы с тобой — несчастные докторишки из обычной зачуханой больницы. Кто станет нас слушать?

— Если не послушают, придётся кричать громче, — ответил я, улыбаясь.

Отчасти Авдеев оказался прав. Тянулись драгоценные дни, пока идея с вакциной медленно ползла по бесконечной бюрократической лестнице... Идея с "признанием" вирусной этиологии эпидемии поначалу вообще вызвала ужас в верхах, но, по всей видимости, не мы одни пришли к такому решению, как единственно верному. Спустя неделю после того, как на юге началось безумие, в больницах началась массовая вакцинация против "Крымского вируса". Впереди были ещё долгие недели ожесточённых сражений с мародёрами и безумцами, но начало было положено.

Одна великая ложь победила другую.

"...ной проблемой остаются тысячи людей, не реагирующих ни на какую терапию, — ответил на вопрос журналистке лысый мужичок в белом халате. — Их держат в этих лагерях... Концентрационных, по сути своей, лагерях... Колят всё, что ни попадя, практикуют электросудорожную терапию, и даже массовый гипноз. Но процент излечившихся крайне низок, и происходит это в основном независимо от лечения, само собой. Это поразительно! Ничего подобного этой массовой истерии не случалось со времён Средне..."

Я переключил канал. Показывали рабочих на улице какого-то разгромленного города.

"...восстановление станет неподъёмной ношей для и без того скудного бюджета... Коррупция, связанная с международной помощью, приняла невиданный..."

Ещё щелчок.

"...продолжают сжигать тела погибших. По предварительным подсчётам, число погибших составило..."

И ещё.

Господи.

Это она.

— Скажите, Алина Николаевна... Как вы оцениваете итоги вашей... кхм... акции? После всех этих судебных тяжб, последовавших за обнародованием вами информации о начале "эпидемии", и гибели многих участников вашей творческой группы, выступивших в роли зачинщиков истерии...

— Блестяще, — сказала она, перебив ведущего, и улыбнулась. Какой же потрясающе красивой она была, сидя в студии, забросив ногу на ногу, в этом чёрном платье, как героиня какого-то старого нуара...

— Множество передовых арт-критиков назвали ваш перформанс величайшим событием в искусстве последних десятилетий, а гибель огромного количества людей и чудовищные разрушения привели многих в ярость... Вас даже называют "Доктор Менгеле от искусства".

Алина смущённо улыбнулась.

— Испытываете ли вы какие-то... кхм... сомнения, по поводу этого... кхм... проекта?

Та же лёгкая улыбка.

— Это искусство. Я лишь помогла некоторым познать самих себя настоящих. За всё случившееся несут ответственность лишь те, кто это сотворил.

Я понял, что в последний раз видел её по телевизору во время одного из бесконечных судов, начавшихся после того, как она призналась, и предъявила доказательства своего "авторства"... Поначалу ей светило пожизненное, но грамотная работа лучших адвокатов, а также незримое присутствие, и заступничество влиятельного бизнесмена и мецената Бориса Островского, привели к постепенному развалу процесса. Алине впаяли огромный — в несколько миллионов — штраф, который благополучно выплатил фонд Островского "Арт-Армия". Сколько получила она сама, оставалось лишь догадываться.

-...ться вечная полемика о границе допустимого в искусстве, есть ли у вас планы на будущее? Какие-нибудь новые идеи?

Алина посмотрела в камеру, и на одно жуткое мгновение мне показалось, будто она видит меня.

Я непроизвольно вжался в кресло, и продолжал смотреть на экран, когда она, ослепительно улыбаясь, ответила:

— Думаю, пора пробовать выйти на мировой уровень.