Гром и Молния

Гром и Молния

Книга третья.

Часть 1-я. Курская дуга.

Глава 1.

...Высота три, скорость 510, солнце слева-сзади... Лететь еще минут двадцать. Последний перегон. На новом месте базирования нас уже ждут улетевшие еще два дня назад технари и прочая обслуга, офицеры штаба. Транспорт, снабжение, охрана — забота воздушной армии, они уже извещены и тоже ждут. С радостью или с опаской — не знаю и знать не хочу.

Для нас главное — выполнить свою задачу. Выполнить и уцелеть. Итог войсковых испытаний должен быть один — "блестящий успех". И только так. Понимаю — это не очень скромно, но не за себя радею. Я в новом истребителе уверен абсолютно. Я знаю, что и конструкторы и рабочие ОКБ сделали все возможное, чтобы дать нашим летчикам надежное, мощное оружие. Оружие второго, победного, периода Великой войны. Летчики авиагруппы "Молния" готовы доказать всем, что истребитель "Як-3" по праву называется "истребитель истребителей"... Да, мы все готовы...

...Солнце греет плечи и голову в шлемофоне, гул мотора как бы и не слышен — привык, однако ощущается как что-то вечно присутствующее, успокаивающе-убаюкивающее... В сон клонит... Однако — стоит хоть чуть измениться звуку его работы, так сразу — морозный стержень в задницу: что случилось? Горим? Падаем? Спокойно — все нормально. Летим дальше — на войну летим... Взглянул назад и вниз — строй истребителей четко шел за машиной подполковника Степанова. Мы с Васей привычно занимали позицию выше и на солнце...

Я вспомнил учебные бои, проведенные накануне вылета на фронт. Сам я не принимал в них участия. Нельзя — не совсем чистый эксперимент будет. Поставил самых молодых бойцов — своего Васю и лейтенанта Свиридова с Ленинградского фронта. У них был самый малый налет из всех летчиков авиагруппы и меньше всех сбитых — по четыре самолета противника на нос. Но воздушные бои с опытными летчиками из учебного центра они провели чрезвычайно удачно. Можно сказать — напористо, агрессивно, с огоньком и выдумкой!

Сначала против "Як-3" был выставлен новый истребитель Лавочкина "Ла-5ФН" — с форсированным мотором с непосредственным впрыском бензина в цилиндры. Хорошая, мощная машина, скоростная и маневренная, с серьезным вооружением. Немного тяжеловата, на мой взгляд, но это дело вкуса, как говорится. Я знаю, многие летчики были влюблены в "лавочку". Действительно — замечательный истребитель, но — не мой! Я своему "третьяку" не изменю. В нем заложены особые боевые качества, и учебные бои это доказали совершенно очевидно.

Хотя "лавочками" управляли очень опытные летчики, наша молодежь, в конце концов, перекрутила ветеранов. Новый мотор ВК-107 дал Яку такую свободу и мощь, что он сравнительно легко догонял "лавочку" на любом маневре и уверенно занимал положение для стрельбы, успешно проходя каскад фигур высшего пилотажа, с помощью которого летчики Центра пытались сбросить нашу молодежь с хвоста.

Правда, следует упомянуть одну особенность нового мотора. Двигатель был особо строг по тепловому режиму. Летчику надо было очень внимательно следить за оборотами, чтобы не перегреть мотор. В одной из схваток так оно и получилось. Более опытный пилот "лавочки" загонял нашего птенца на повышенных режимах работы мотора, и Свиридов не углядел — "вскипятил" двигатель. Пришлось снизить скорость для его охлаждения, и "лавочка" моментально села ему на хвост, победно мигая посадочной фарой. Ну, ничего! Впредь всем наука!

Еще более показательными были воздушные схватки с трофейными немецкими истребителями. Оба истребителя — и Me-109 G-2 и Фокке-Вульф-190 A-4, были в хорошем техническом состоянии, с неизношенными двигателями. А на мессере была и исправная система водно-метанольной смеси для форсажа. Как нам потом сказали летчики Центра, мессер угнал словацкий пилот, перелетевший на нашу сторону на Южном фронте. Откуда взялся ФВ-190, я не знаю. Вроде бы из-под Ленинграда, принудили его там к посадке... Но не в этом суть.

Я уж не говорю про скорость, а "Як-3" показал просто предельные для поршневого самолета характеристики — его скорость достигала 610 км/ч у земли и 720 км/ч на высоте 5750 м, а что вы хотите?! При его весовых характеристиках и уменьшенных размерах — да еще и мощный мотор в полторы тысячи лошадиных сил!

Естественно, третьяк превосходил своих противников по скорости на 100-120 км/ч на всех высотах до 6000 метров, а выше — и смысла воевать как бы и не было... Тяжело там и человеку и самолету. Мы же авиация, а не космические войска. Так вот, превосходя немецкие самолеты по скорости, Як задавил их и по скороподъемности, он шустро набирал 5000 метров за 3,9 минуты, а про горизонтальную маневренность я уж и вообще молчу: время виража третьяка — 17-18 секунд. На втором-третьем вираже наш молодняк заходил противнику в хвост. Немцы о таком и мечтать не могли!

Вот и свершились наши мечты... Все, о чем я только грезил под Сталинградом, в тех тяжелых и сложных боях, когда немцы давили нас превосходством своей техники, воплотилось в машине, которой я сейчас управляю. Легкой, маневренной, скоростной, несущей мощное вооружение. А вот интересно... я же помню — ведь в моей истории этот самый мотор так и не отладили до 44-го года, кажется. И пушек 23 мм на Яки вроде не ставили. Это что же? Неужели пошло изменение реальности? Или я попал в мир-копию? Да нет — регистраторы не могли меня забросить куда-то еще. Я дома, это точно! А вот что произошло — я не знаю, но догадываюсь. На самом деле пошли волны возмущений-изменений. И Виктор жив остался, и самолеты он сбивал, и Симонов свой очерк написал, который потом тысячи летчиков прочитали и использовали наши наработки в своей боевой практике. К Яковлеву мое письмо попало опять же. Вовремя попало, подстегнуло его любопытство. И Толя Рощин свою лепту вложил в создание самолета. Улучшил и ускорил его. Так — одно за другое цепляется, и одно другое тащит вперед. Самолет раньше родился, мотор вышел на расчетные параметры, пушку в инициативном порядке подготовили, а все вместе — новый Як-3. Чудо!

Теперь бы научить его воевать, да и самим бы научиться, "обжить", что называется, машину. Для этого и предусмотрены войсковые испытания, и задачи нам Госкомиссией определены, кроме боевых, естественно. Как это там сформулировано в документах, я же помню... ах, да!

Так, секундочку, надо пробежаться взглядом по показаниям приборов... все в норме, можно лететь дальше...

О чем это я? О задании? Да! Если кратко — задание было определено примерно так:

— выявить летно-тактические и боевые качества самолета Як-3 в боях с самолетами противника;

— проверить эксплуатационные качества и надежность работы самолета и винто-моторной группы в условиях массовой эксплуатации на полевых аэродромах;

— проверить надежность и безотказность работы вооружения и специального оборудования;

— на основе полученного опыта, внести необходимые изменения и дополнения в инструкцию по эксплуатации самолетов...

— Внимание, подходим к площадке, — раздалось в наушниках. Это вышел на связь летчик "Пе-2", что шел у нас лидером. А что делать! Истребители, надо честно признать, никогда не были сильны в навигации. Брать на себя ответственность за штурманскую прокладку маршрута перелета под Курск никто из нас не захотел, да и не смог бы этого сделать при всем желании. Мне уж это не дано точно! Так что пришлось просить провожатого, который и доведет нас до нашей новой "точки".

А вот и она. Я чуть положил самолет в крен, рассматривая землю. Да-а, пустовато... Как-то голо. Деревьев мало, лишь кустарник. Много длинных оврагов и каких-то рвов. Сложноватый рельеф, просто так на пузо не сядешь.

Площадка небольшая, но это ничего... Нас тоже не легион — всего пятнадцать истребителей. И наземный персонал небольшой — уместимся. А вот как маскировать самолеты? Придется поломать голову. Зато многое можно попрятать по оврагам — целее будет в случае авианалета. Тьфу-тьфу, чего это я каркаю? Какой, к черту, авианалет? Нельзя его допускать даже в мыслях! Чтобы новые истребители на земле пожгли? Да за это меня сразу под трибунал следует отдать! Значит — рассредоточить и самым серьезным образом замаскировать. Необходимо предусмотреть возможность взлета истребителей прямо со стоянок. Нужно еще... Черт! Не о том думаю! Сейчас нужно обеспечить безаварийную посадку. Что там командир телится?

— Удачной посадки, маленькие! Я пошел к себе, — это попрощался наш лидер. И тебе удачи, проводник!

А вот и Степанов прорезался.

— Первому звену прикрыть посадку. Остальным — в порядке занимаемого в строю места... парами... произвести посадку!

Уф-ф-ф! Наконец-то! Все целые, здоровые и невредимые. Перелет группы на новое место базирования прошел успешно. Что там на обед придумали? Жалко, что я всего лишь зам по боевой, а пробу каждый день положено снимать нашему врачу. Уже, наверное, мурзится над мозговой косточкой, котяра! Ага — его фамилия Кошкин. Нормальная фамилия, главное — здорово ему подходит.

Так, кто-то лупит в рельс. Тревога? Или на обед зовут? Черт тебя побери, отлегло — это обед!

* * *

Рядом с нашей точкой расположен населенный пункт Пузанок. Это даже не деревня — хуторок в степи. Три дома, восемь человек. Странно — их еще не отселили? Вроде бы должны эвакуировать гражданское население? Тут до Прохоровки километров тридцать пять-тридцать семь. Самая драка там будет, самое побоище. И авиация тут будет все в пух и прах долбать. Всех и вся. Потому-то мы тут и подсели. Может быть — немного далеко? Ну, ничего. Начнутся бои — мы скакнем поближе. Найдем для себя полянку-то. Аэродром подскока, так сказать. А может так и надо сделать, а? Децентрализацию? Рассадить звенья по разным площадкам — ведь замаскировать четыре самолета всяко проще, чем пятнадцать. Надо подумать, посмотреть на местности.

А пока мы с командиром группы летим в штаб воздушной армии — представляться начальству.

Прилетели, попросили местное руководство поставить к нашим истребителям часовых, благо соответствующий мандат у подполковника Степанова был. Скинули комбинезоны, достали пилотки из планшетов — и вперед! На штурм командных высот!

Ан, нет! Позвонить надо было, договориться о встрече. Командующий воздушной армией был в войсках, и ждали его не раньше семнадцати часов. У нас был выбор — или ждать генерала в его штабе, или — слетать за ним самим.

— Ну, что делать будем, Виктор Михайлович?

— Я бы, Иван Артемович, не спешил улетать отсюда. Давайте, пока командующий в частях, походим по службам, по замам. Представимся, поговорим, может, что интересное и узнаем?

Что хорошо у летчиков — они все друг друга знают! Ага, как это ни удивительно. Либо учились в одном училище, либо служили вместе, либо отдыхали в одном санатории — такое вот впечатление. Ну, Туровцев еще не велика кочка на ровном месте, но вот подполковник Степанов тут же выловил знакомца, состоящего в должности штурмана одной из истребительных авиадивизий армии, и после радостных криков и хлопанья крыльями, знакомец повлек нас в тур по начальникам служб — знакомиться. Дело нужное и полезное. Кому полагается — те о нас были наслышаны и руки нам жали с немалым интересом. Часто нам задавали и вопрос: "А чем мы вам можем помочь?"

Я такие вопросы очень люблю, и под добродушную улыбку умудренного жизнью подполковника Степанова, пытался хомячить, как байбак какой. Надо отдать должное — местное начальство действительно старалось нам помочь. Так, например, нам подсказали, где можно найти более подходящее место для базирования группы. Даже с тремя отдельными площадками для звеньев.

Обещали дать нам прямую связь с радарной установкой, выделить несколько зениток для прикрытия группы от воздушного налета, помочь в случае необходимости с рейсами транспортного самолета в яковлевское ОКБ — за запчастями и моторами. Большое дело мы с командиром провернули. Многое было решено к взаимному удовольствию сторон, однако — командующего воздушной армией все еще не было.

— Да где же он у вас загостился? — поглядывая на наручные часы, спросил подполковник Степанов заместителя командующего по тылу, которого успешно потрошил вот уже около десяти минут, заставив бедного тыловика уже в который раз промокать пот здоровенным носовым платком. — Федор Петрович, а если мы с замом к нему сами слетаем, а? Он на чем? На истребителе? Вот и хорошо — мы его и сопроводим до дому, до хаты. А заодно и познакомимся. Так куда лететь, уточни, будь ласка?

Желая побыстрее отделаться от больно уж ухватистого знакомца, армейский зампотыл взялся за телефон. Через минуту мы уже знали, что командующий сидит в одной из бомбардировочных дивизий, совещание там в самом разгаре, сам генерал прибыл в дивизию на своем истребителе. О нас на аэродром информацию передали, если хотите — можете лететь... К чертям собачьим произнесено не было, но явственно читалось на лице мягкого сердцем зама, который только что стал беднее на несколько тонн высокооктанового авиационного бензина. Мы ласково попрощались, блестя замаслившимися, сытыми глазами и обещая хозяину новые незабываемые встречи. Пока!

Пулей метнулись к самолетам, загрузились, взлетели. Однако! Уже 16.25. Время-то летит. Не разминуться бы с командующим. Однако получилось, как мы и хотели. Командующий воздушной армией только-только закончил совещание и прибыл на аэродром, как мы просвистели над его бетонной взлетно-посадочной полосой.

На вопрос — а что это за лихачи такие, командующему вкратце пояснили, кто добивается его внимания. А дальше было проще — что это за группа из Москвы он и сам знал, а посмотреть на новый истребитель — да кто из летчиков от этого откажется? В общем, когда мы подрулили к его самолету, генерал-лейтенант уже сам нетерпеливо рыл копытом бетонку от желания познакомиться с нами поближе.

Это стоило нам еще около тридцати минут. Но они прошли живенько так, с огоньком. Генерал пожал нам руки, спросил, как долетели, а сам все косил глазом на Яки. Подполковник Степанов все правильно понял и предложил генерал-лейтенанту познакомиться с новой машиной. Дальше пошли "охи" и "ахи". Командующий был мужик еще достаточно молодой и заводной, так что нам пришлось всерьез отбивать его желание тут же, немедленно, поднять новый истребитель в воздух. Договорились, что сегодня уже не успеем, а вот в ближайшие дни...

— Только после того, как группа решит все материально-хозяйственные проблемы и обустроится, — нетактично влез я.

-...ну да, — пел подполковник Степанов, — обустроимся, разместимся — и милости просим! А в размещении армия нам не поможет? Нужно как следует укрыть и замаскировать новые самолеты. А у группы такого количества рабочих рук-то и нет!

Генерал-лейтенант мужественно махнул рукой, давая понять, что армия сделает для нас все возможное — и укроет, и разместит, и обогреет, и накормит.

— Вот тогда и милости просим! — поставил точку Степанов. — А пока можно посидеть в кабине. Минут пять, а потом уж и лететь пора!

Так и сделали. Посидели и полетели. Восвояси.

Глава 2.

Наш набег на штаб воздушной армии, деловое и неформальное знакомство с командующим, ну и, само собой, привезенные из Штаба ВВС мандаты, сделали свое дело. Вокруг нас только пыль закрутилась.

На следующий день к нам на площадку на спарке прилетел полковник из штаба армии, я к нему подсел, и мы полетели смотреть новое, более удобное место для нашего размещения. Оказалось, что это действительно отличное место. Три маленьких рощицы неправильным треугольником стояли вокруг небольшого лужка. Место — зашибись! Как раз для такой лилипутской авиачасти как наша группа.

Самолеты мы укроем под деревьями, буквой икс через лужок лягут две перекрещивающиеся взлетные полосы, а для размещения людей поставим большие армейские палатки и отроем надежные землянки в овраге. Нам тут всего-то около месяца пробыть надо, до холодов по любому успеем.

Я снова с большим облегчением свалил все наземные дела на широкие плечи командира, благо армейские рыли землю копытом и выделенный нам БАО только и ждал команды по разбивке нашего аэроузла. При соблюдении строжайших мер секретности, разумеется. И скрытности. Надо было так вписаться в пейзаж, что бы вся эта красота надежно укрыла нашу группу на земле от чужих глаз.

А пока мы оставались на прежнем месте и летали, летали и летали. Пока над своей территорией. Как будет нацелен удар немцев здесь, на юге Курской дуги, через какие населенные пункты он пройдет — я точно не помнил. Да, к своему стыду я мог лишь точно сказать, что под Прохоровкой будет самое большое танковое сражение этой войны. Разумеется, спрашивать было не у кого, если только заскочить на рюмку чаю к Рокоссовскому или Жукову. Но, если взглянуть на карту — ответ напрашивался как бы и сам по себе, без консультации с нашими выдающимися военноначальниками.

Вот мы пока и тренировались в подлете к тому или иному месту предстоящих боев, изучали наземные ориентиры, засекали подлетное время, отрабатывали взаимодействие с наземными пунктами наведения и управления. Мы не поленились и вместе с командирами звеньев съездили к локаторщикам, чтобы наладить боевую дружбу. Да уж, аппаратура! Будка с лампами... Гордые представители радиоэлектронных средств борьбы с авиацией противника тоже были все из себя секретные-пресекретные, однако быстро разобрались, кто есть кто и обещали всемерно помогать громить врага. В общем, толк от этой встречи был.

Я созвонился с ближайшими истребительными полками и побывал у них на аэродромах. Летал я на третьяке, чтобы показать соседям силуэт нового истребителя и его окраску. Чтобы не ошиблись при встрече в воздухе. Заодно мы договаривались о возможном взаимодействии. Я только сразу предупреждал, что на территорию противника мы, скорее всего, залетать не будем, и сопровождать штурмовики и бомбардировщики нам тоже не доверят. А вот поучаствовать в отражении массовых авианалетов — это всегда пожалуйста. А погоняться за мессерами и фоками — да только позовите!

Тут же мы получили встречную просьбу — помочь поймать немецкого воздушного разведчика. Один вредный гад еще рано-рано утром, считай — в темноте, проходил линию фронта и уходил куда-то в наш тыл. Шел он на высоте в 7 — 8 тысяч метров, и поднимаемые на его перехват истребители попросту не успевали его догнать. Пока они карабкались в небо, разведчик спокойно уходил в глубину нашей территории. Не помогали и авиационные засады. Все же истребители этого времени не могли долго висеть на большой высоте. А наши Яки набирали, напомню вам, пять тысяч метров менее чем за четыре минуты. В общем, когда к этой просьбе присоединился и штаб воздушной армии, мы начали думать, как помочь общему горю.

А что тут особо думать-то, высказались отдельные воздушные бойцы нашей группы. Мы сейчас сидим более чем в пятидесяти километрах от линии фронта. Как только служба ВНОС или радар засечет этого разведчика, так поднимем два истребителя с 37 мм пушками и снимем этот вопрос с повестки дня. А заодно смахнем с неба и этого разведчика. А бензина для юркости возьмем по самому минимуму — только взлететь, стрельнуть и сесть.

Я достал карту и стал искать в этом плане недостатки. Честно говоря, план был простой, как молоток. И найти в нем какой-то подвох я не смог. Решили так и сделать. В пару истребителей залили примерно чуть более трети от обычной заправки, оставили лишь 37 мм пушку с десятком снарядов к ней. Две другие пушки сняли для облегчения самолета. Я еще раз предупредил летчиков, чтобы они не увлекались пикированием со скоростью более 700 км/час, и попросил стрелять одиночными снарядами — нам нужны пленные летчики, а не обгоревшие, измочаленные трупы.

В первый день нашей вахты ничего не получилось. Видимо, их немецкий бог или лично рейхсмаршал Геринг хранил экипаж этого разведчика, а вот на следующее утро...

— Товарищ капитан! Летит! — разбудил меня дежурный.

— Кто летит? — не понял спросонок я.

— Да разведчик немецкий летит!

— Ну, и что ты кричишь, зачем будишь? Летит — так летит, ему же хуже... Поднимай засадный полк, а я сейчас подойду.

В общем, когда я вышел на взлетную полосу, рокот поднявшихся по тревоге истребителей уже стремительно уходил в высоту еще по ночному темного неба. Пара шла на восток, чтобы опередить и перехватить немецкого разведчика.

— Звук на тарелку вывели? — позевывая, спросил я у руководителя полетов.

— А как же! Все как в лучших домах Лондону и Парижу!

Я недовольно посмотрел на шутника. Вы бы лучше от меня ума-разума набирались, а не словесного мусора.

— Ну, как там они?

— Волкодавы, ваша высота? — запросил РП.

— Шесть двести, полет нормальный!

Вот черти, я покачал головой. Что они сегодня — сговорились, что ли? И эти туда же! "Полет нормальный!" Тоже мне космонавты, понимаешь! Я задумался. Эти ребята космонавтами, скорее всего, не станут... Хотя, как знать? Береговой ведь в годы войны был летчиком-штурмовиком. А надо — полетел в космос. Так что, может быть, рядом со мной сейчас служит будущий советский космонавт! Очень даже может быть.

— Пошел инверсионный след... — сообщила нам тарелка репродуктора. Значит — поднялись выше семи тысяч метров. Нужно еще пару тысяч... На всякий случай.

— Запросите радар... — подсказал я руководителю полетов.

Он стал накручивать полевой телефон и, прикрыв ладонью микрофон, что-то в него забубнил.

— Все в порядке — идут как миленькие. Истребители за ними карабкаются, пыхтят. Все как обычно, в общем.

— Вот и хорошо! — я безуспешно пытался найти самолетики в небе. Еще темно... хотя во-о-н — вроде бы инверсионный след видно.

— Давайте, нацеливайте наших. Что там соседи говорят? В каком квадрате разведчик?

Офицер вновь закрутил телефон и забубнил в него.

— Волкодавы, вам разворот на 120 градусов. Цель в квадрате 27-40, высота свыше семи тысяч. Атака по готовности.

Тарелка репродуктора зашипела и откликнулась, что все, мол, ясно и понятно.

— Дежурного войск по охране тыла насчет парашютистов предупредил?

— Так нет же еще парашютистов, товарищ капитан?

— Сейчас будут...

Так оно и произошло. Тарелка снова зашипела и молвила человечьим голосом: "Вижу его! Щас подойду!"

— Передайте, чтобы близко не подходили! А то нарвутся еще на очередь! На этих разведчиках очень опытные экипажи летают. Настоящие мастера.

— Волкодавы, стрелять с шестисот метров, ближе не подходить!

— Вас понял... — и тут же — "Бум, бум", потом пауза и голос: "Горит... все — начал икру метать! Полезли, головастики!"

— Ну вот! А ты говорил — "Нет парашютистов!" А-а-ап! — я подавил сладкий зевок. — Сажай героев, может, успеют еще вздремнуть. Сообщи всем о сбитом, пусть ищут место падения и летчиков. А я пойду досыпать...

Вот так, спокойно и буднично, наша группа и открыла свой боевой счет. Правильно говорит пословица — кто рано встает, тому пункт наведения подает!

* * *

А еще через пару дней два наших звена провели успешный бой с немецкой группой расчистки воздуха. Мы как раз отрабатывали срочный вылет на прикрытие реального района сосредоточения нашего танкового корпуса, когда получили информацию с пункта наведения о группе немецких истребителей, зашедших в район нашей ответственности.

— Ну что, пилоты? Начнем, пожалуй... Кир, веди своих на солнце. Второе звено — за мной!

Передав на землю, что истребителями мы займемся, но опасаемся, что очень скоро сюда придут бомбардировщики, мы получили заверения, что ими будет кому заняться. Главное — не дать мессерам свободно летать в нашем районе. Ну, эта задача нам по плечу!

— Всем внимание! Усилить поиск! — я примерно сообразил, с какого направления подойдут фашисты, и мы постарались занять самую удобную позицию для атаки. Вот и немцы. Двенадцать? Нет, шестнадцать мессеров! Ничего — глаза боятся, Яки делают!

— Кир, будь готов. Сейчас мы их на встречных зацепим, они сразу вверх полезут, свою вертикаль демонстрировать! Дави их там...

— Понял... Готов.

— Всем — атака! Выход боевым разворотом на солнце! Пошли!

Шесть наших серо-голубых истребителей с красными коками винтов вытянулись в левом пеленге навстречу немецкому строю. Нарастала скорость. Если даже и не попадем на встречных, то напугаем до смерти! Брызнут — как козлы от серого волка. На высоту пойдут, а там их наши и приголубят.

Первое звено немцев, не приняв схождения на встречных курсах, попыталось уйти вверх. Мы их легко возьмем, но подставимся под огонь следующих за ними пар.

— Этих пропустить! Бьем следующих!

Все — эти уже не успеют отвернуть. Огонь! Басовито рокотнули 23 мм пушки моего истребителя. Есть! Навстречу, разваливаясь в воздухе, по нисходящей дуге пролетел мессер. За ним — еще один дымящий фашист. Еще одна пара вильнула грязно-серым брюхом и ушла вниз, под нас. Черт с ними, они пока не опасны.

— На боевой!

Шестерка истребителей слаженно метнулась вверх. Почти полтора километра высоты за боевой разворот! Оцени, фриц! Не ценишь, а зря. Я у тебя уже на хвосте.

Месс отчаянно завилял, задымил на форсаже, пытаясь выскочить из кольца прицела.

— Вася, прикрой, атакую... Ну, и-и-ди... иди сюда, — бормотал я, пытаясь поймать месс в прицел, угадать его следующее движение. Все! Ты проиграл!

Ррр-ы-ы-р-р! Очередь снарядов на восемь, дистанция метров семьдесят. Кучно ударившие на такой дистанции снаряды разломили фюзеляж фашистского истребителя пополам, вспыхнул бензобак за сиденьем пилота. Как он сейчас, наверное, орет. Если еще жив...

— Семерка — бей, не отпускай его! — это Извольский командует. Надо ему потом подсказать, чтобы особо не кричал... Не красит это командира в бою.

— Дед, вправо! — это Вася. Я мгновенно крутнулся. Мимо меня прошли пушечные трассы, а за ними пролетел серо-желтый месс. Я увидел злое лицо немецкого летчика, проводившего мой Як глазами. Это ты зря мне глазки строишь, фриц... или ганс... А-а-а, это уже без разницы! "Мессершмитт" догнала очередь Василия. Вот и пятый сбитый будет у ведомого. Молодец — клепает счет, не отходя от кассы! Точнее — от ведущего.

А ведь все — бой-то и закончился... Немцы вертанулись через крыло и любимым приемом — в пике и драпать — вышли из боя.

— Кир, доклад!

— Двое сбитых, наши целы!

— Понял, смотреть за воздухом, держи высоту. Мы сейчас подойдем. Пойдем, нашим поможем бомберов встретить.

Два звена истребителей с красными коками винтов сошлись вместе. На земле, за нашими спинами, догорали шесть костров.

Глава 3.

Утро чудесное, а радости нет. Все утро меня преследует какое-то чувство, такое, знаете ли... Я даже пальцами прищелкнул, пытаясь поймать его определение. Чувство неудовлетворения, что ли...

Я на земле до обеда. Сейчас в небе с ребятами подполковник Степанов. Прикрывает его мой Вася. Василию пришлось все рассказать, ну — про потерю цветоощущения у Степанова, вы меня правильно поняли... Я так и сказал Василию, — панику, мол, не гони, просто будешь его глазами. Наведешь его на цель, а там подполковник и сам справится. Или не справится...

Вот эта неопределенность, наверное, меня и бесит. Я просто не знаю, что мне делать. Если бы еще командир сидел на земле... Так нет — он любыми путями пытается найти повод лишний раз слетать с ребятами. Уж сколько я ему намекал, что это моя прямая обязанность и основная работа! Ага, как же! Конечно, положа руку на сердце, я его понимаю. Группа — это его последний шанс. Он же не может не понимать, что если его шалости со зрением перестанут быть его маленьким секретом, то с летной работы его сразу спишут. И пойдет он, в лучшем случае, на какой-нибудь запасной полк. Да не фронтовой, а окружной... Где-нибудь в Свердловске... Поэтому и цепляется за любой повод лишний раз подняться в небо. Ладно, все понятно, пускай!

А я, тем временем, по наземным службам пробегусь. Может, это и не совсем мой участок работы, но все же...

— Здравствуйте, товарищи! Сидите, сидите... Зашел, вот, посмотреть — над чем это вы так кропотливо работаете. Дайте-ка мне взглянуть на журнал боевых действий группы... И еще — пару листов бумаги мне и карандаш... Спасибо... Ничего-ничего, я вам не помешаю — работайте спокойно.

Я погрузился в изучение документов. Вроде бы все нормально. Кое-какие замечания у меня все-таки появились, и я, тщательно продумывая формулировки, выписал их на бумагу. Заодно — накидал и примерную форму бланка отчета о вылете. Заполнить его летчику по типовым графам будет гораздо легче, чем мучиться и придумывать, а что бы еще написать в отчете для начальства. А так — взял бланк, а там уже все есть! И время полета, и высоты, и погода, и типы встреченных и атакованных вражеских самолетов, и даже остаток боекомплекта и бензина упомянут, во как! Полная картина вылета. И офицерам штаба будет удобнее потом обработать и суммировать все данные по вылету. В общем — стандарты и шаблоны — это великая вещь! Только бы не превратить их в фетиш, а так — пусть служат нашему общему делу.

— Вот, поручите машинистке набить такие бланки... видите... Ну, да! Выдайте техникам на каждый самолет. Пусть по возвращении машины заполняют свои позиции и передают летчикам. А они уже внесут свое — кто что видел и делал. И с каким результатом. Через десять-пятнадцать минут после возвращения летчиков из вылета у вас уже будет полная и точная его картина. Только обобщить останется и занести в журнал... Да и в летные книжки. Как, кстати, они ведутся? Дайте-ка посмотреть несколько штук... Хорошо. Не забывайте — бланк отчета о вылете — каждому летчику по возращению на землю! Я их предупрежу. И мне, естественно... И командиру группы. Ничего — побурчат, побурчат, а потом привыкнут. Поймут, что этак-то лучше и проще будет. Ну, все! Давайте, работайте, гении штабной мысли! А я пошел.

Пошел, да не успел.

— Товарищ капитан! Только что передали! Вас командующий армией на "Узле" ждет! Уже летит он туда!

Вот неладное! И так всегда, стоит только на земле остаться — вечно закрутит какой-то вихрь нужных и ненужных дел и визитов.

Правда — этот визит как бы в категории нужных. "Узел" — это наша новая точка. Ну, та — где три рощицы... Она километрах в сорока расположена, и сейчас там БАО заканчивает работы по ее подготовке к нашему перелету. Судя по звонку и визиту туда нашего командарма, уже все закончили, пожалуй. Нужно лететь...

Звоню на стоянку, приказываю готовить истребитель. Говорят — всегда готовы! Прям пионеры, чесс слово... Ну, полетели.

* * *

— Нет, капитан, ты скажи окончательно — так все сделали или не так? Что виляешь?

— Так, товарищ генерал-лейтенант! Как мы просили — так все и сделано! Зачем мне вилять? Только вот, я-то — зам по боевой, а командир в воздухе... Ему бы и высказаться окончательно.

-Ну, так в чем дело? Давай, связывайся с ним — пусть садится сюда. Сразу и переговорим, и решение примем о перебазировании. А ты мне пока истребитель еще раз покажешь, и расскажешь все... Когда опробуем-то?

Так я и знал! Никуда от него не деться! Не командарм прямо, а мальчишка какой! Черт с ним — пусть летит. Скажу только, что если разобьет он мне истребитель, сам будет все Верховному объяснять.

А командарм не трус. Головой покивал, и — давай дальше, объясняй, что замолчал? Я плюнул на все и обреченно махнул рукой. Сколько не объясняй, все равно нужно подниматься в небо.

— Давайте, тащ генерал-лейтенант, выруливайте на полосу. Только осторожненько, и мотор не перегрейте! А я на вашем за вами, хорошо? Одного я вас в небо не отпущу. На первый раз — я вас умоляю! Никаких особых эволюций и фигур пилотажа, ладно? Скромненько вспорхнем, чуть-чуть помашем крылышками, и — домой, в песочницу, ладно?

Командарм несколько удивленно посмотрел на меня. Не привык еще к моей мове... Ничего, привыкай... тебе нужнее...

Я моментом подлетел к истребителю командарма и запустил двигатель. Он еще не успел остыть и мигом замолотил на малых оборотах.

Давай! Давай! Выкатывайся на взлетку, помахал я рукой командарму. Подстроил его рацию на частоту нашей группы и запросил: "Пятнадцатый, слышишь меня? Тогда — взлет!"

Пошли. Разбег — взлетная полоса довольно ровная, это хорошо и приятно. Колеса почти и не стучат. Взлет. Мы в воздухе.

— Пятнадцатый, я на пять часов, на двухстах метрах, присматриваю... Можно покрутиться!

И генерал начал... Сначала осторожно так, вдумчиво... Потом — все смелее и смелее. Потом — совсем раздухарился, пришлось вмешаться и всю малину ему обломать.

— Пятнадцатый, осторожно! Крылья обломишь! Внимание! На час — две цели, высота наша. Я выхожу вперед. Следовать за мной, вперед не лезть! Как понял?

Генерал подтвердил, что он все понял, и будет вести себя как паинька. То-то же! Скорее всего — это наши. Степанов с Васей. Василий подполковника одного не отпустит. Даже на безопасный "Узел". Но, все равно! Надо проверить. Любой самолет, пока не увидел звезды на крыльях, следует считать вражеским. Это сбережет здоровье и удлинит жизнь.

— Пятнашка, за мной в вираж!

Мы сделали красивую дугу (это мне повыпендриваться захотелось, честно говоря!) и сверху-справа зашли на приближающуюся пару истребителей. Те тоже не лыком были шиты и довольно бодренько уклонились, пытаясь теперь зайти в хвост уже нам. Точно — вон Васькин номер, свои.

— Свои! — на всякий случай передал я генерал-лейтенанту. А то вдруг стрельнет еще.

— Вижу, покрутимся немного? — ответил он.

Вот ведь неугомонное дите!

— Пятнадцатый, выходи вперед, атакуй!

Минут пять мы буровили воздух в бесполезных попытках выйти на дистанцию стрельбы. Наконец, генерал понял, что когда-нибудь молодецкие забавы надо кончать.

— Я — "Пятнадцатый", работу закончил. Иду на посадку...

Ну, и мы за тобой. Пора уже. Интересно, а меня здесь заправят? Да и подполковника с Василием? Они ведь тоже после маршрута пришли, наверное, в баках-то пусто?

На земле восторгам не было конца.

— Ну-у, братцы! Вот это машина! Сказка, а не машина! Вот бы нам их поскорей!

— Товарищ командующий! А ведь все в наших силах — чем быстрее и качественнее проведем испытания, тем быстрее самолет поставят в серию! И тем быстрее он придет к вам, так ведь?

— Так, капитан, так. Как бы побыстрее это сделать. Вот в чем вопрос... Чем мы еще вам можем помочь?

— А вот сейчас "Узел" примем, вопросы снабжения рассмотрим, связь, наведение, там, радар... Вот, армия, считайте, и поможет. Еще и радиоперехваты бы нам оперативно получать. В режиме, так сказать, реального времени...

— Реального, говоришь? Можно и так. Проще вам радиостанцию дать и толкового переводчика. Все на связь нагрузка меньше будет. Так ведь?

— Точно так, товарищ генерал-лейтенант!

— Ну вот, и договорились. Пошли, Иван Артемович, смотреть площадку. Как там вы ее называете? "Узел", что ли? Пошли, пошли... Принимайте свой "Узел" и перебазируйтесь. А то разведчики наши в последнее время что-то такое отмечают... Что-то у немцев готовится. Неспокойно на душе... Ну, пошли...

* * *

В общем, через день мы перелетели. И все остались довольны новой площадкой, то бишь — "Узлом". Особенно я. В штабе армии, у заместителя начальника политуправления по комсомолу, я нашел некоторый запасец культурно-массового инвентаря, когда потрошил его на предмет организации свободного времени для личного состава. Ну, карты в 52 листа я, естественно, не брал. Да и не было их. Бадминтона тоже не было, а вот волейбольные сетки, мячи, шахматы и домино я взял. Сетки — аж две. Пусть это и нескромно будет, одну сетку я превратил в гамак, знаете ли... А что? Позвоночник отдыхает! А нагрузки на мой позвоночник, знаете какие? Во-о-т! Их надо снимать, а то — какой из меня боец будет? То-то и оно. А погода сейчас для гамака — самое оно. Конец июня...

А 5-го июля, насколько я помню, должна начаться операция "Цитадель". Это у немцев "Цитадель", у нас для первого, оборонительного, периода битвы на Курской дуге названия придумано, по-моему, не было...

Но напрасно я истоптал всю траву вокруг своего гамака в ночь на пятое июля. Не было наступления. Не было его и шестого... Что-то пошло не так... Или — наоборот? Именно так и надо? Ведь, если у немцев задержка, о чем это говорит? О сбое их планов? О неготовности наступать? Значит, ход войны изменился? Да еще в нашу пользу? А ведь, пожалуй, так оно и есть! Как интересно-то, ребята! Как здорово-то! Теперь любой день задержки наступления немцев играет нам на руку. Крепит нашу оборону, так сказать. Ну-ну. Посмотрим.

А посмотреть, честно говоря, было на что. Поскольку мы, считай, постоянно висели в воздухе над своей не очень-то и протяженной зоной ответственности, то наблюдать мы могли многое. Ну, так — на память вам сейчас скажу, например...

Например — где-то с 24-25 июня у нас в тылу резко взросла интенсивность автомобильного и железнодорожного движения, и днем и ночью шла постоянная переброска различных частей наших войск. Шли и пехотные колонны, пылили колонны грузовиков, таща пушки на прицепе. Что интересно, я еще такого и не видел раньше, по перегонам железной дороги зелеными лентами, с наивными веточками на железе, заползали наши бронепоезда. Как я понял, их довооружили зенитками на дополнительных платформах, и они играли роль усиленных зенитных дивизионов ПВО на железнодорожных узлах и важнейших перегонах.

А еще — вовремя мы застолбили себе местечко под "Узел". Ибо! Ибо — летая, мы стали замечать, что то тут, то там, в степи стали, как по мановению руки, возникать хорошо различимые с высоты аэродромы. И после пары ночей на них появилась авиационная техника. В достаточно серьезном количестве. Только вот не летала она, к сожалению... Ибо — были эти аэродромы ложными, а самолеты — фанерными макетами. Как в фильме "Беспокойное хозяйство", по-моему. Там еще Жаров играет со своей Целиковской, и молодой Александр Граве. Но фильм — это так, бантик "кис-кис", а главное — много их появилось, этих ложных аэродромов. И это есть хорошо! Потому, что на их фоне и нас не видно.

В общем — в воздухе отчетливо повеяло грозой. Напряжение росло, всем было понятно, что вот-вот начнется. Не ясно было лишь одно — когда же начнется, мать твою ети!

И тут нарочным офицером нам доставили приказ. Многого не помню, не нам он в принципе был адресован (наш там был один-единственный пункт), но примерно так:

"Таким-то и таким-то ИАК и ИАД. В ночь на седьмое июля с.г. принять необходимые меры, с тем, чтобы одной третью истребителей быть готовыми с рассветом к отражению возможных налетов авиации противника и завоеванию полного господства в воздухе. Остальным истребителям быть в тридцатиминутной готовности к выполнению боевого приказа N 004* — особым распоряжением.

Таким-то и таким-то САК, ШАД и БАД. Одной третью штурмовиков и бомбардировщиков быть готовым с 6:00, а остальным в тридцатиминутной готовности к выполнению боевого приказа N 004* — особым распоряжением".

В общем, чувствовалось, ситуация, что говорится, "на сносях". И не успело рассвести — как все и началось!

Глава 4.

Так вот, согласно уже упомянутому мной приказу N 004* штабы истребительных частей должны были обеспечить с первых часов сражения непрерывное патрулирование не менее 30 истребителей над нашими войсками, чтобы воспрепятствовать немцам в их попытках проломить дорогу своим танковым клиньям бомбоштурмовыми ударами.

Про нашу группу было сказано мягко и обтекаемо: "Отдельной АУГ "Молния" в случае начала масштабных боевых действий перейти к выполнению ранее разработанного и согласованного со штабом воздушной армии плана". И все. Кратко и понятно. Как и принято в армии.

Ну, перейти к выполнению, так перейти... Тем более что "Узел" работоспособен, в штольнях больших оврагов заложено необходимое на 15-20 дней непрерывных боев количество ГСМ и боекомплекта к оружию. Нам был выделен и уже занял свои позиции отдельный зенитный артиллерийский дивизион. Так что — милости просим, камрады! Ваш танец — белый! Дамы приглашают кавалеров.

В 05.40 подполковник Степанов, злой как черт, временно переведенный из любимой кочегарки на помощь садовнику в райские кущи, почему — и сами можете догадаться! Не пустил я его в первый вылет. Грудью встал, но не пустил... Темновато еще — а он и так все видит лишь в черно-белом варианте. Может просто не заметить атакующий его самолет... Так вот, злой как черт Степанов, зачитал боевой приказ перед куцым строем летчиков АУГ "Молния" (как звучит-то! АУГ "Молния"!), и предоставил слово мне.

Радостный и довольный в предвкушении хорошей драки, я настроился мыслить позитивно и пригласил к этому же и вверенных моим заботам летчиков.

— Слушать меня и не дышать! Поздравляю вас, товарищи истребители, с началом боевой работы! Все, что было до сего дня — забыть, плюнуть и растереть! Сегодня нам предстоит делать то, к чему мы так долго готовились — сегодня мы начнем обкатывать наши машины по головам фашистов! Мы будем снимать пенки, пилоты! Будем искать и бить противника, используя все возможности нашей новой техники и оружия. Беречь истребители, как зеницу ока! Внимательно смотреть друг за другом, не допускать даже малейшей угрозы со стороны фашистов! Лучше мы не собьем один лишний фрицевский самолет, чем потеряем один свой, это понятно? Ведомые, все ясно? Вот так-то. Постоянно крутить головой. Постоянно быть готовым подать команду другой паре. На аэродроме остается лишь дежурная пара. В бой вылетаем в составе трех звеньев. Я иду с тем звеном, которое выделяет дежурных... По самолетам!

— Товарищ подполковник, Иван Артемович, да не хмурьтесь вы! Вы же знаете, чувствуете, что я прав... Проследите, пожалуйста, чтобы наш переводчик сел за рацию и шарил по немецким частотам. Чую я, что он нам много что сможет подсказать! Ну — до встречи! Я побежал!

— Давай, выпускай их! — крикнул я на бегу руководителю полетов. Начался наш особый взлет — одновременный взлет звеньями прямо из-под деревьев трех рощиц, маскирующих наши самолеты. Руководитель полетов поднял руку с микрофоном к губам и истребители с необходимыми интервалами запылили по ВПП. Мы с Васей из-за меня поднялись в воздух последними.

Взлетевшие раньше нас звенья и пара Феди Невского воспитанно ожидали своего зама по боевой работе, набирая над аэродромом высоту.

Мы с Василием, признаюсь, несколько "газанули", чтобы сократить свое отставание по скорости и по высоте.

— Князь, пристраивайся, продолжаем набор. — Это, как вы поняли, Невскому.

— Всем — идем эшелонами, как обговаривали. Кир — ты на четырех. Пошли.

И пошли — трехуровневой этажеркой. Звено Извольского на четырех тысячах метров, наше звено на тысячу ниже. Ниже нас на пятьсот — звено Саши Кузьмичева. У него в звене два истребителя с 37 мм пушками. А сейчас, думаю, немецкие бомбардировщики особо на высоту не полезут — темно еще на земле, плохо видно. Впрочем — будем посмотреть.

— Дед, курсом 240 — групповая цель. Высота около трех. — Это данные с локатора. Пошли курсом на групповую цель. Наверняка, там будет, чем поживиться.

— Кузьма, поднимись на пятьсот. Кир, на два часа еще какая-то группа. Пробеги, проверь — кто там?

Мы со звеном Кузьмичева поднялись до трех пятисот. Кир, вильнув в сторону замеченных мной самолетов, удостоверился и доложил, что это свои. "Лавочки" из полка соседей. Уже хорошо! Вместе нас уже 20 истребителей! Это, я вам доложу, сила.

— Привет "скамеечки"! Сыпьте за нами — впереди группа!

— Давай-давай, "крючки", не задерживай!

Эх, грубияны. Это они нас так за характерный силуэт истребителя зовут. Хотя, это было характерно для Як-1, скажем. У нас же, благодаря стараниям Толи Рощина и А. Яковлева с К. Синельщиковым, силуэт уже немножко другой. Более благородный, я бы сказал...

Мы в воздухе уже минут восемь. Ну, минуты три клади на подъем, а пять, значит, идем на цель. Это мы уже километров около пятидесяти отмахали. Скоро они появятся.

— Всем — усилить поиск! Цель будет слева-ниже!

И почти сразу же: "Цель наблюдаю. Бомбардировщики, 88-ые, колонной троек".

Это Кузьмичев, Кузя... Ну, ты первый увидел — тебе и первому их бить.

— "Молнии"! Танцуем все! Атака звеньями — Кузя, пошел!

Четверка самолетов Кузьмичева, не успев набрать превышения, нацелилась на ведущую тройку бомбардировщиков "Юнкерс-88". Колонна немцев как-то сжалась, подобралась. Это экипажи противника инстинктивно уменьшили дистанцию в строю для более плотного ответного огня стрелков по нашим истребителям. А мы у вас, камрады, на хвосте висеть не будем! Сейчас вам сюрприз будет! В лоб!

— Кир — атакуешь за мной. И сразу ищи мессеры. Они где-то выше. Лавочки — после нашей атаки догрызайте юнкерсов, мы займемся мессерами, как поняли?

— Понял, готов.

Ну, начали.

— Сомкнуть строй! Фронтом — атака второй тройки!

Впереди уже довольно сильно разогнался со своими лихачами Кузя. А что вы хотели — 107-й мотор! Вот его истребители чуть опустили носы — и к лидирующей тройке бомбардировщиков потянулись яркие в еще темноватом, утреннем небе, трассы. Захлопали 37 мм пушки. И не зря — сразу два бомбера лишились своих крыльев и, вращаясь вокруг своей оси, понеслись вниз.

Моторы бомбардировщиков задымили гуще — все со страху прибавили скорости и пошли на разгон, чуть вниз. Штурманы начали стрелять из носовых пулеметов — в небе, пересекаясь, засновали сверкающие трассы. Поздно — мы уже тут...

— Князь — огонь!

Четыре истребителя в двенадцать пушечных стволов дали по бомбардировщикам очереди по 12-15 снарядов на ствол. Сколько это — подсчитайте сами. "Юнкерсам" хватило за глаза. Один бомбардировщик сразу вспыхнул, два других, задымив поврежденными моторами, пошли вниз. На земле потянулись цепочки черно-багровых разрывов, пыхнули белые кольца разбегающейся после взрывов бомб ударной волны. Есть! Налет, считай, сорван — они испугались, они сбросили бомбы, они удирают!

Окончательно добила немцев атака звена Извольского.

— Не отвлекаться! Искать мессеры! Лавки добьют 88-х.

А что их искать — вон, Кузя уже указывает трассами, где спрятались 109-е.

— Все вверх! Кир — захватывай высоту и держись там.

Как мне показалось, часть "мессершмиттов" спокойно так отошла в сторонку и стала смотреть на наши виражи с остальными фрицами. Эт-то еще что такое? В чем тут подвох? Почему они не атакуют, ведь их коллег уже давят наши третьяки? Не понимаю! А это может быть опасно для здоровья.

— Кир, видишь, на километре на запад три пары крутятся? Ударь по ним!

Не убьет — так закружит. Все им дело найдется, нечего на нас глядеть.

— Дед, специалист говорит, что это молодые пилоты. У них еще опыта боев с нашими истребителями нет. Говорит, им приказом разрешено смотреть, а в бою не участвовать!

Во как! Здорово! Только почему — смотреть? Вот вам Извольский сейчас что-нибудь и покажет, и в хоровод пригласит.

Кирилл еле-еле успел. Его звено сбило одного мессюка, а остальных уже и Митькой звали.

Фашистские эксперты, надо сказать, тоже в бой особо не рвались. Колонну их бомберов уже добивали лавочки, там спасать уже было нечего, а Кузя уже задымил еще одного 109-го. Летчик прыгнул, а остальные мессы быстренько вышли из боя...

* * *

Потом была пауза до 07.30. Тут немцы недуром полезли на нашу оборону на земле, а большие группы бомбардировщиков принялись забрасывать бомбами позиции наших артиллеристов в глубине нашей обороны.

Мы уже успели сесть, техники обслужили самолеты, а летчики глотнули по стакану какао. Лично мне больше ничего в горло не полезло.

— Так, красвоенлеты! Заполнить формы — мы на работе. Давай-давай, нечего бурчать! Никто за нас это делать не будет. Техники — вам нужно будет указать расход бензина и снарядов, что там еще... повреждения есть?

Есть, есть, как ни быть. Как я ни запугивал, как ни орал, чтобы были поосторожнее и не рисковали, а в трех истребителях нашли пулевые пробоины. Скорее всего — это стрелки бомбардировщиков постарались. Если бы истребители — то были бы и повреждения от снарядов фрицевских пушек.

— Сколько сбили, проставили? Только не врать! Воевали на своей территории, все немцы падали под нос нашим бойцам. Пишем только по факту! Ведомые — подсказывайте, если видели падение самолета. Давайте, закругляйтесь. Пора опять к нашим лететь...

Сейчас в небе было уже поживее. Самолетов было много, очень много... Сразу было видно — кто есть кто. Немцы ходили группами по 30-40 бомбардировщиков, их прикрывало до 20 истребителей. Появились и "Фокке-Вульфы 190". Эти сволочи забирались тысяч на 5-6, и оттуда падали на наши самолеты, которые либо выходили из атаки, либо гонялись за немецкими истребителями и бомбардировщиками. А удара из шести стволов хватало всем — и "Якам", и "Лавкам" и штурмовикам с "пешками".

Вот, еще один наш горящий самолет протянул к земле свой дымный след. Удар — и только полыхающие обломки полетели в стороны... Где это гад? Где же он?

— Кто в верхнем эшелоне? Высота?

— Это Кир, четыре с половиной...

— Тут фоки бьют наших. Ищи, где они лезут вверх. Зажги гадов!

— Понял, смотрю.

— Вася, прикрывай, я за фокой!

Гнаться за "Фокке-Вульфом" я не стал. Это ни к чему. Сам подойдет. Новый мотор легко тащил меня на высоту. Черт с ним — перегрею маленько, сейчас главное — выскочить повыше, а там сброшу обороты — остынет... Пять с половиной, хорош, пожалуй.

"Молнии" — усилить осмотрительность! "Фокке-Вульфы" падают с высоты. Парам держать контакт — прикрывайте друг друга.

Где эти паразиты? А-а-а, вон они где, на солнце лезут. А скоростенка-то у вас не та, камрады. Камрад, а не пошел бы ты в... ад!

— Вася, атакуем! И сразу, как на качелях, вверх, понял?

— Есть вверх!

Набранная нами высота позволила нам обоим вести огонь по врагу. "Фокке-Вульфы", дымя выхлопом мотора на форсаже, упорно лезли вверх. Скорости у них уже нет никакой, они знают, что снизу их не достанут, а сверху они атаки не боятся. И не ждут. А зря. "Як-3" вас сейчас приятно удивит, адлеры вы мои ощипанные...

Это как на охоте по бутылкам стрелять. Даже неспортивно как-то. Да какой тут спорт. О чем это я? Этот гад только что какого-то молоденького парня убил, а я тут рассуждаю!

Мой "Як" легко настиг тяжело пыхтящую "фоку". Я подошел к немцу метров на сорок. Моментальный взгляд назад — Василий контролирует своего.

— Огонь!

Трассы на высоте смотрятся как-то толще. Воздух тут более холодный, что ли? Вспышки снарядов покрыли мотор и кабину "фоки". Самолет стал разваливаться в воздухе. Ударом 23 мм снарядов сорвало капоты, выбило двигатель из моторамы. Какой-то куцый, безобразный огрызок самолета с забрызганным изнутри чем-то красным плексигласом кабины, беспорядочно кувыркаясь, ушел под крыло. За ним вниз полетел его горящий ведомый. Вот это правильно — вместе вам веселее будет! В аду...

— Вася, наших видишь? Вон, пара мессов "лавку" прессует, падаем на помощь! Бей, ты ближе — я прикрою.

* * *

Снова аэродром, снова смена пар, а нам с Васей снова лететь.

— Виктор Михайлович, может и мне пора? — это Степанов. Взгляд его напряжен и требователен. Я не могу ему запретить. Да и каждый истребитель в бою важен.

— Вася, полетишь с командиром. Смотри у меня, понял?

— Я-то понял, а ты как, Виктор?

— А я с замполитом — он еще тот летун! Не боись, Вася, нас на каком-то мессере дристучем не объедешь!

И правда, — не объехали. Все вернулись целыми. Более-менее, конечно. После посадки я пошептался с врачом группы. Он и так все держит на контроле, но лишний раз подстраховаться не помешает...

Доктор, дружелюбно улыбаясь, ввинтился в группу возбужденно размахивающих руками летчиков. Быстро пробежался глазами по раскрасневшимся лицам, отслеживая реакцию и степень усталости. Кому-то протянул пачку папирос, кому-то шарик "Колы". Потом нашел меня глазами и успокаивающе кивнул. Все в порядке, все в пределах нормы. Как тяжело, а всего третий вылет. Ну, еще раз слетаем, и надо переговорить с командиром. Надо немного передохнуть. Опасно — усталость подкрадывается незаметно, тут легко допустить ошибку. А в нашем положении ошибок допускать нельзя.

Я с удовольствием выпил стакан холодной, вкусной воды, и пошел искать нашего "радиоперехватчика". Ну, летеху, который слушал немецкие радиопереговоры.

— Привет, Миша, как там, в эфире?

— Да сложно сказать, товарищ капитан, все орут, все на нервах. Лаются, что твои извозчики.

— Надо же! — удивился я. — А я думал, что немцы народ культурный и сдержанный.

— Да, в общем-то, сдержанный, конечно... Только когда тебя убивают, тут, пожалуй, про сдержанность и позабудешь враз. Тут, товарищ капитан, такое дело. Я уже несколько раз ловил сообщения о новых истребителях с молниями на борту. Немецкие летчики кричат про их огромную скорость и маневренность. Но командные пункты им, по-моему, не верят...

— Ничего, Миша, скоро поверят. Скоро предупреждать будут — ахтунг, ахтунг, в воздухе "Молнии"! Как-то так, в общем. Ну, давай — слушай! И нас предупреждай, рация ведь у тебя есть? Вот и не забывай нам подсказать, если что услышишь, лады? Вот и зеер гут, так, что ли, по-немецки будет? Абгемахт, в общем!

— Ну, что, внучата, полетели? Надо заработать на обед! А как же! Если кто еще не сбил немца — трудодень не получит! По машинам, пернатые. Вперед — на врага!

Глава 5.

Во второй половине дня накал боев абсолютно не снизился. Как бы ни наоборот — горячее стало. Появилась озлобленность. Потери у наших были довольно большие — на земле столбами дыма отмечались костры сбитых самолетов...

Немцы тоже как-то ожесточились. Они сильные пилоты. Аккуратные, более осторожные, чем наши, менее рисковые, но — сильные. Профессионалы. Чистый, уверенный пилотаж. Отличная стрельба. Очень хорошо работают в связке пар и звеньев. Правда — плохо держат удар. Если сбить одного-двух, сразу энтузиазм у них пропадает, начинает работать рациональный расчет и на первый план выходит кристальной прозрачности мысль: "Алярм! Здесь убивают! А жизнь-то у меня одна!" И — все, тут же переворот — и немедленный выход из боя... Только мы их и видели. Такое вот им право было дано — самим определять, что делать: драться или драпать... И еще — немцы не терпят нашего численного превосходства и превосходства по высоте. Если наших самолетов при встрече с немцами будет больше — они никогда не подойдут. Если наших будет пусть и меньше, но у них будет большая высота — то же самое. Не подойдут и в бой вступать не будут. Берегут себя фашисты, хотят жить вечно, наверное. Надо будет им эту мировоззренческую ошибку разъяснить при случае...

Но, если группа мессеров подловит нашу пару или звено, то бить будут жестоко и озлобленно, быстро и четко перестраиваясь в высоте и падая оттуда на наши самолеты. Особенно немцы свирепствовали, если им удавалось отбить от строя штурмовика или поймать подбитый зенитками бомбардировщик. Вот тут уж они показывали себя во всей красе! Особенно — если штурмовик был одноместным, без стрелка сзади. А таких самолетов в штурмовых полках было еще немало.

Что интересно — оружие "Мессершмиттов" могло пробить броню "Илов" только при стрельбе менее чем со ста метров, и при прямом, или близком к прямому, угле пушечной трассы месса по отношению к броне штурмовика. Иначе снаряды отлетали горохом. Эти рикошеты были хорошо видны, между прочим. Даже бронестекло илюши снаряды немецких истребителей не пробивали. Так что мы часто замечали, что мессы буквально "присасывались" к штурмовикам сзади, как пиявки какие, и висели у них за хвостом, упорно поливая снарядами заднюю бронеперегородку, за которой был бензобак. Бронеспинку штурмовика 15 и 20 мм снаряды пушек мессеров практически не брали...

В таких ожесточенных атаках немцы иногда теряли осторожность и забывали поглядывать назад... За что мы их и жестко наказывали. А к илюшам со стрелками немецкие летчики, надо сказать, близко не любили подходить. Они обычно как? Просвистят на повышенной скорости, стрельнут метров с четырехсот, и вверх! А что ты "Илу" одной очередью с 400 метров сделаешь, когда они, бывало, приходили к себе на аэродромы, с сотней-другой пробоин в крыльях и фюзеляже? И весь бронекорпус в щербинках и вмятинах от попаданий пуль и снарядов авиационных пушек.

Так вот. Мы, значит, тоже отметили, что немцы жестче стали драться, старались "держать удар". По сути, речь сейчас шла об одном — кто станет "хозяином воздуха", кто в дальнейшем будет диктовать противнику свою волю...

Фашисты ясно понимали, что возврата к той воздушной войне, периода 41-42 годов, в которой они себя чувствовали королями, уже не будет. Наши летчики получили новую технику, приобрели бесценный боевой опыт и навыки. Обновилась и тактика, наладилось боевое управление авиацией. И все! Немцы покрутили носами и поняли — "Нам конец..."

А не хотелось ведь, ох, как не хотелось! И колыхнулась волной ярость отчаяния — только за возможность хоть на мгновенье вновь почувствовать себя сильными, умелыми, грозными асами Люфтваффе, они сейчас и грызлись ослабевшими, сточенными в боях и прореженными нашими летчиками зубами... Но кусались они еще ожесточенно и смертельно... Воевать немцы умели всегда.

А вот у наших пошел какой-то сбой в боевом управлении воздушными силами... Не смогло командование воздушных армий создать даже не перевес, а простое равенство сил в воздухе. Вопреки требованию приказа, наши подходили к линии фронта максимум парой звеньев истребителей. Ну, в редких случаях — эскадрильей. А противостояли им группы немецких бомбардировщиков штук по сорок-пятьдесят, да еще под прикрытием 20-30 истребителей. Вы представляете — какой длины должна быть колонна из пятидесяти, скажем, самолетов? И что делать в этой ситуации нашему десятку истребителей? Только заорать в жуткой ярости: "Бей фашистов!" — и без оглядки бросаться на врага!

А когда боевая ярость застилает тебе глаза кровавым занавесом, да еще на тебя наваливается эта чертова перегрузка, да еще у тебя это четвертый вылет, да все предшествующие три были с воздушными боями, то...

То ты не замечаешь, как скупым, отточенным маневром, с высоты, от солнца, безжалостными и безразличными к жизни человеческой крылатыми ангелами смерти, тебя сзади настигает пара "Мессершмиттов-109G6". Может быть, ты еще услышишь глухой бой 30 мм пушки месса за спиной, ощутишь, как под ударами снарядов задрожит твой истребитель, как он жалобно закричит от боли рвущимся дюралем, задерет нос в попытке уйти туда — в голубое, чистое и прохладное небо... Может, в затуманенное от ран сознание еще пробьется чей-то крик в наушниках: "Девятка! Горишь, прыгай, прыгай..." — но нет уже сил поднять руку, сбросить фонарь... И вот ты, повиснув на привязных ремнях, пуская кровавые пузыри пробитыми осколками снарядов легкими, видишь, как пламя вырывается из-под приборной доски, и сначала робко, украдкой, касается колена... руки... пробует тебя на вкус... А потом — торжествующим ревом горящего авиационного бензина обнимает тебя в кабине падающего истребителя и рычит: "Мой! Мой! Теперь ты мой!" И это короткое объятие — на всю оставшуюся тебе жизнь... На несколько секунд, пока Мать — сыра земля не примет тебя в свои объятия, спасая от жгучей боли и обиды — "Мне больно, мама... Как же мне больно!" Спи, сынок, уже все... Спи, мой родной...

Я зарычал в бессильной ярости. Я не успел — фашисты ударили, и теперь Лешка Скворцов — командир звена из соседнего полка, падал в горящей "лавочке" на курскую землю. Сама земля под нами, казалось, ходила волнами и дрожала. Ее рвали разрывы бомб и снарядов, топтали тяжелые туши фашистских танков. Но смотреть за горящей каплей Лешкиного самолета было некогда — сощурив глаза, я искал взмывшую на солнце пару его убийц.

Левым боевым разворотом я рвался в высоту. Вот они! Немцы, выйдя из атаки, спокойно разворачивались и готовились снова упасть в клубок дерущихся ниже нас самолетов. Под нами, на высоте до двух тысяч метров, все было затянуто дымом пожаров и пылью от разрывов снарядов. Танки разматывали за собой либо длинные пылевые шлейфы, либо — дымные, пронизанные оранжевыми языками пламени. Самолеты хаотично выскакивали из клубов дыма, стреляли и снова исчезали в пылевых облаках. Крутился непонятный и быстро меняющийся воздушный бой.

— Внимание всем! Усилить осмотрительность! В воздухе группа фашистских асов! "Молнии" — прикрывайте наши самолеты, держитесь с превышением.

Пара, убившая Лешку, заметила нас с Василием, и, не спеша, стала затягивать нас на высоту. Знают, гады, что тысячах на шести преимущество перейдет к ним! Ага, перешло бы... Но не сейчас.

— Вася, не дергайся, не пугай клиента... Пусть потешатся... Иди за мной на двухстах.

Все же великолепная у третьяка скороподъемность! Две пары истребителей устремились ввысь, к условной ленточке финиша нашей гонки... Кто первый — тот и будет жить. А кто не успел, тот, извините, — опоздал! Только так, и никак иначе...

Пять тысяч... Еще, еще... Пять пятьсот. Хватит! Мессы ниже, они в растерянности... Все еще пытаются лезть вверх, и не понимают, почему они отстали от советских истребителей. А вам уже давно надо было удирать, но — теперь уже поздно!

Я убрал обороты и резко положил истребитель на крыло. Чуть ниже и сзади мой маневр повторил ведомый. До мессеров в серо-желтом камуфляже — метров восемьсот. Разворот завершен, мой Як начал набирать скорость. Я чуть дал газку — истребитель метнулся вниз, туда, где бестолково растопырились два пятнистых хищника.

Вот они сообразили, что через мгновение их будут убивать. "Мессершмитты" как-то резко, судорожно, опустили носы и выжали максимальные обороты. Уже слышен неприятный свист их моторов. Но — ничего не происходит мгновенно. Им не хватило долей секунды.

— Вася — бей заднего!

Очередь, вспышки разрывов на крыле и кабине вражеского самолета. Отлетает отбитое крыло, я проскакиваю месса, а он, ускоряя вращение вокруг своей оси, проваливается вниз. Если летчик и жив, он не сумеет выпрыгнуть. Самолет просто не отпустит его от себя... Чуть накренив истребитель, я секунду-другую наблюдаю за падающим самолетом. Вижу, как горит и падает ведомый немецкого аса — его зажег Василий. Тысячах на трех, под нами, замечаю звено мессеров, идущее вытянутым пеленгом.

Какой-то не очень характерный для фашистов строй. И раскраска самолетов не такая, как у немцев. Более яркая и насыщенная, зеленых и коричневых тонов.

— Вася, атакуем! — падая на эту четверку, я вспоминаю информацию офицера разведуправления армии — здесь, под Курском, на стороне немцев воюет эскадрилья испанских и эскадрилья венгерских фашистов. Кто-то из них... Ну, будем знакомы!

Тяга убрана почти на "ноль", а скорость все равно нарастает слишком быстро. Это может быть опасным. Приходится чуть отвернуть, чтобы погасить скорость, и, заодно, занять более выгодную для атаки позицию.

А эта четверка, в незнакомой раскраске и с какими-то желтыми рисунками на капоте, расходится, что бы атаковать пару наших "Яков". Не вижу номеров!

— Всем — смотреть хвосты!

Предупрежденные мной "Яки" вильнули и вышли из-под атаки, мессера разочарованно пыхнули дымком, на форсаже пошли вверх левым боевым разворотом, и нарвались прямо на наши с Василием дружеские объятия.

Очередь, другая. Есть! Атакованный месс смертельно ранен. Он, дымя, рванул было вверх, но, не завершив петли, сорвался в штопор. Готов! Василий тоже пробил своего. Он стрелял по кабине, и теперь месс с убитым пилотом нелепо закувыркался вниз.

— За мной! — я огляделся по горизонту. Истребители еще сновали вокруг рассерженными шмелями, но накал боя потихоньку затухал. Яки и Ла-пятые вытесняли немцев с места воздушной схватки. Противник не смог переломить ее ход в свою пользу...

— "Молнии" — сбор! Сбор! Я в левом вираже на двух тысячах, все ко мне! — пора уж уходить — бензина осталось всего ничего. Только-только долететь.

Из клубов дыма и пыли, как цыплята к своей наседке, к нам с Василием выскакивали "Яки" с молниями на капоте. Все? Вон — подошло одно звено... другое, а где еще одна пара? Ага — вот и они. Все, собрались — пошли!

* * *

Дошли и сели все благополучно. Что нельзя было сказать о соседях...

Сразу после нашей посадки, руководитель полетов, переговорив по рации, подошел ко мне.

— Соседи садятся, товарищ капитан. Командир 161-го полка... — во-о-н, дымят...

Я взглянул. С запада, поддымливая мотором, на посадку заходил "Як-1б". Второй Як шел нормально, без дымного следа.

— Петр Сергеевич, — обратился я к своему технику, — ты, ведь, "Як-1б" знаешь? Пойдем, посмотришь, если что. И еще кого-нибудь возьми.

Скинув парашют на землю, я бросил на него шлемофон, расстегнул и снял портупею с кобурой и начал сбрасывать комбинезон. Рядом с водовозкой уже стоял солдатик и выцеливал меня наконечником шланга.

— Давай, лей! — плотная, холодная струя ударила в грудь. Я аж заплясал на плоском снарядном ящике. — Эх-х, х-хорош-шо! Давай еще лей, не жалей!

Быстро ополоснувшись, я наскоро вытер голову полотенцем и прямо на мокрое тело натянул комбинезон. Когда истребитель командира соседнего авиаполка подрулил к стоянке, я уже затягивал на себе ремень.

— Капитан Туровцев, заместитель командира отдельной авиационной группы "Молния"! — откозырял я средних лет майору, который, не глуша мотора, тяжело вылез из кабины "Як-1б".

— Слышал, знаю, — буркнул он, козыряя в ответ. — Майор Овсюгов, командир 161 ИАП...

— Что у вас с самолетом, товарищ майор? Заглушите двигатель, наши специалисты посмотрят...

— Некогда, капитан! До вас долетел, до себя как-нибудь доковыляю... Видел вас сегодня в бою... Выручайте, братцы! — вдруг, не сдерживаясь, крикнул майор. Его лицевые мышцы судорожно задергались. — У меня половину полка... как корова языком... Эх-х!

Он рукавом вытер лицо и, успокаиваясь, продолжил.

— Выручайте нас, ребята! Вы же можете, я видел! У меня молодежь, ни в группе толком удержаться не может, ни в паре... Эх! — майор безнадежно махнул рукой. — Смелости-то полно, умения вот нету! Горят! Один за другим горят! Утром вылетали — 24 истребителя было... — он непроизвольно всхлипнул.

— Двадцать четыре, твою ма-а-ать! — как бы удивляясь собственным словам, протянул майор, — А сейчас — девять... Девять, ты понял, капитан! Всего девять! А через час сколько останется? А? Я тебя спрашиваю!

— Прекратите истерику, майор! — надо побольнее ему врезать, чтобы себя жалеть перестал. — Группа "Молния" только что вышла из боя. Четвертый вылет с утра. Сбито... Сколько сбито? — повернулся я к подошедшему старшему лейтенанту Извольскому. — Только за первую половину дня группой сбито 17 самолетов противника! У нас потерь нет. Учить надо было своих пацанов, майор! А не рыдать сейчас! Вы на войне, пора бы уже это понять...

Майор только открывал рот и негодующе хлопал глазами.

— Ты, что? Меня... да я...

— Пррекратить! — я поймал его бешеный взгляд. — Чего вы добиваетесь, майор? Помощи? А мы что делаем там, над линией фронта? Приводи своих пацанов, и держитесь к нам поближе — фашистов на всех хватит! Вон они, группами до двух сотен самолетов весь день висят! Вот "Лавки" из 194 ИАП с утра с нами крутятся — и не жалеют! Потери есть, конечно, но — несопоставимые с вашими. Так будем ваш самолет смотреть?

— Нет! У себя посмотрю. До встречи, там, над ленточкой! Помогайте нам, молнии! Мальчишек ведь жалко!

Майор запрыгнул на крыло, быстро заскочил в кабину и махнул рукой ведомому. Истребитель взревел, обдал нас пылью, и прямо со стоянки пошел на взлет.

— Бедовый мужик, — покачал головой техник. — Не наломал бы он дров с таким-то настроением...

— Не наломает, Петр Сергеевич, закалка у него есть... — проговорил я, провожая глазами превращающиеся в точки самолеты. — А если есть закалка — сталь пружинит, а не ломается...

— Так, товарищи офицеры! Внимание! Кто еще не заполнил форму отчета о вылете? Никаких "Ох", а еще и чью-то мать я и слышать не хочу! Вы в армии или кто? В армии все делается строго по порядку — вечером сапоги чистятся, а утром они надеваются на свежую голову! Вот в таком вот порядке... И никак иначе. Подходим, подходим... Сдаем отчеты, да поживее — обедать пора!

Глава 6.

— Давайте, ребята, давайте! Наворачивайте, как следует! Я сам пробу снимал, борщ — сказка! — Доктор Кошкин в белом поварском колпаке ходил вдоль длинного деревянного стола, за которым расселись обедающие летчики, и выдавал свою обычную порцию шуток и веселой трепотни, призванной повысить настроение пилотов и дать им хоть маленькую, но разрядку.

— Виктор Михайлович, давайте заглянем ко мне — пригласил меня подполковник Степанов. Мы прошли в удобную штабную землянку. Не успели присесть за стол, как раздалось гудение аппарата и телефонист, зажав микрофон, проговорил: "Товарищ подполковник! На линии командующий армией!"

Степанов взял свою трубку. Звук был хороший, и я четко слышал весь разговор.

— Здравия желаю, товарищ первый!

— Здравствуй и ты, Иван Артемович! Ну, что? Слышал уже?

— О чем?

— Не прикидывайся, Иван Артемович! Я о потерях! Сейчас еще четырех часов нету, а армия потеряла в воздушных боях 62 истребителя... В некоторых полках осталось машин меньше, чем по штату в эскадрилье должно быть.

Веришь, в 157-м полку осталось 16, а в 163-м и 347-м истребительных полках всего 6 и 7 исправных "яков"! В 279-й дивизии истребители Ла-5 за день выбили наполовину. Из-за большого числа поврежденных машин боеспособность многих полков резко упала.

В полках чудят, как будто летать разучились — при вылете на боевое задание по тревоге группы не собираются над аэродромом, ведущие не ждут ведомых. Истребители вступают в бой разрозненно, без наращивания сил. Вызовы групп в районы боя в большинстве случаев запаздывают. Офицеры наведения врут в оценке воздушной обстановки, не помогают пилотам в ее освещении.

В общем, Иван Артемович, нашим истребителям пока не удается парализовать противника...

— Да-а, товарищ первый... А чем мы-то можем помочь? Мы и так делаем все возможное...

— Знаю, Иван Артемович, мне докладывают. Верно, что у вас нет потерь?

— Так точно, нет.

— А сбили вы сколько?

— По донесениям летчиков, на 14.40 насчитывается 17 сбитых. Подтверждений с земли пока еще нет, но пехоте сейчас не до нас. Я лично участвовал в двух вылетах, могу вас заверить, что данные точные. Наверняка мы сбили и больше, но самолеты противника, "ушедшие с дымным следом", я приказал в итоговую таблицу не вносить. А семнадцать самолетов горят на земле, это всем видно!

— Молодцы, молнии! Другого такого результата на одну боевую часть в армии нет. Ты вот, что, подполковник... Приказывать тебе я не могу, но прошу — помоги! Чем можешь — помоги! Сам же видишь — ломаем мы с немцем друг друга, нельзя нам тут слабину дать. Душить его надо, бить не переставая!

— Не надо меня уговаривать, товарищ первый! Я не мальчик! Я с Испании их метки на своей шкуре ношу и все никак не расплачусь с долгами... Мы делаем все возможное. И будем делать. Но разменивать своих ребят "жизнь на жизнь" я не дам. Не для того группа была создана. Мы будем драться над своими районами прикрытия, будем уничтожать бомбардировщики врага. А еще лучше было бы, если вы нам поручите обескровить истребительные части противника. К этой работе наша группа наиболее подготовлена. Ведь мы же — "истребители истребителей"!

— Вот и хорошо, Иван Артемович, вот и славно! Вот и займитесь фрицевскими истребителями, дайте моим вздохнуть! Я еще "Кобры" в резерве придержал, вот их на бомбардировщики и нацелим. Ну, а вы уж давите мессеров с фокке-вульфами, хорошо?

— Группа "Молния" со своей задачей справится, товарищ первый!

Экий ты у нас, Иван Артемович, политик! Как завершил разговор — и согласился, вроде бы, и о своем особом статусе впрямую сказал! Молодец.

Молодец-то молодец... Да вот что же нам делать? Уж больно накал боев высокий. Не сгореть бы в них, как бенгальскому огню — радостно, но моментально и бестолково...

* * *

— Разрешите, товарищ подполковник?

— Давай-давай, инженер, заходи! Видишь, мы тут с капитаном Туровцевым кумекаем, как нам дальше жить-воевать... А ты с чем пожаловал, а?

— Да и я, товарищ подполковник, с этим же. Думки-то теперь у нас одни. Как бы и самим выжить, и немцев побольше угробить.

— Верно мыслишь, инженер, в корень, так сказать, зришь! Ну, говори...

— Техники первичный осмотр и обслуживание самолетов произвели, товарищ подполковник. Особых вопросов и тревог вроде бы и нет...— инженер группы замялся.

— Давай-давай, выкладывай, что ты там приготовил...

— Пока — ничего особенного. Еще несколько пулевых пробоин нашли, заменили пару тяг, пробоины заделали, естественно. Свечи проверили — нагара, свинца вроде нет. Масло в норме.

— Ну, что тянешь? Что не в норме?

— Меня беспокоят несколько моторов, товарищ подполковник.

— А что с ними?

— Пока ничего, но это — пока! Как вы знаете, ВК-107 форсирован до предела, облегчен до предела. Стенки мотора тонкие, узлы только-только дают рассчитанную прочность... А на четырех моторах установлены 37 мм мотор-пушки. Да еще на четырех — мотор-пушки в 23 мм. Летчики палят во всю ивановскую, как у Пушкина в царе Салтане, не думая о прочности металла двигателя. В местах креплений мотор-пушек уже есть подозрительные трещины.

— Та-а-к, ну и что же ты предлагаешь? Не стрелять?

— Я бы предложил заменить хотя бы 37 мм пушки на 23 мм. За них у меня меньше душа болит. А еще лучше — на 20 мм. Что вы, товарищ командир, на это скажете?

Я не выдержал и влез в разговор.

— Разрешите, товарищ подполковник? Мы сейчас пытаемся понять и решить одну проблему. А мне она видится более многогранной. 37 мм пушки на истребителе "Як-3" и мне представляются несколько избыточными. Да и летчики об этом прямо говорят. Понимают, что их нужно испытать, проверить в бою, но, говорят, что уже и так все ясно! Великоват калибр для наших "молний". Можно документировать результаты стрельб по этим истребителям и менять пушки на 23 мм. Они, на мой взгляд, наиболее оптимально соответствуют понятию "мощного огня" у третьяка. Кстати — замена пушек на любой калибр — хоть 20, хоть 23, хоть — 37 мм на весе истребителя, а, значит, на его боевых качествах, абсолютно не сказывается. Так, что можно даже опросить летчиков и поставить такое оружие, которое они выберут сами. Ну, а потом, по итогам войсковых испытаний, будет ясно, кто, сколько и чего сбил, каким количеством снарядов сбил, и так далее. Это все впереди.

Я же хочу сказать о другом. Считаю, что нам срочно надо накопить двойной, а, может быть, и тройной запас моторов. Боюсь, не будут они у нас выдерживать свой ресурс. Посмотрите, что в бою приходится делать! Сплошное насилие над бедной железякой. То перегрев, то форсированный режим! Я еще удивляюсь, что они стружку не гонят... Что, есть уже стружка в масле? А что же вы молчите, товарищ инженер? Вы понимаете, что вы ставите жизнь летчика под угрозу смерти? Мне, как заму командира по боевой работе плевать, что мотор не держит 100 часов ресурса! В высшей степени плевать! Сколько он уверенно даст? Пятьдесят? Тридцать часов? Пусть об этом душа болит у завода в Рыбинске... А вот если у летчика в бою мотор сдаст и не вытянет своих характеристик, то летчик немедленно будет расстрелян в своей кабине! Здесь лопухов нет, товарищ инженер! Против нас воюют лучшие летчики фашистской Германии! Прошу об этом не забывать.

— Товарищ подполковник, я прошу, я настаиваю... Под мою личную ответственность, в конце концов! Я требую, чтобы моторы незамедлительно заменялись при малейшей угрозе снижения их рабочих параметров. Актируйте и отправляйте их к чертовой матери обратно на завод. Пусть там их изучают, а нам летать надо!

— Ну-ну, Виктор Михайлович, успокойтесь! Я думаю, что оппонентов у вас нет, и не будет. Ваш подход к этому вопросу мы полностью разделяем, не так ли, товарищ инженер? Вот и чудесно! Дайте заявку в воздушную армию на борт в Москву, и в ОКБ — на моторы. Надо привезти сюда столько моторов, сколько потребуется. В конце концов — у нас важнейшее государственное дело! Понимать же надо!

* * *

А потом был еще один вылет, и еще один...

Сразу после обеда и разговора в штабной землянке, я собрал личный состав около своего гамака.

— Садитесь прямо на землю, Антеи... Это потом... А сейчас я вот о чем поговорить с вами хочу, товарищи красвоенлеты.

— Своими глазами видите — ситуация сложная. Я бы даже сказал — архисложная. Фашисты как озверели, смерти не боятся. Нет, не так... Они пытаются снова, как летом 41-го, сунуть наши ВВС носом в грязь. Навязать нам бой по своим правилам, заставить нас вспомнить чувство страха и неуверенности. Беседовал я сегодня с одним впечатлительным майором...

— Но этому не бывать... — негромко, не впадая в театральщину, продолжил я. — И год другой, и мы другие. Я к этому истребителю, к этим боям, с конца лета 42 года готовился... Со Сталинграда... Да и вы в кустах не отсиживались.

— В общем — так, — я сжал кулак и впечатал его в ладонь. Глаза летчиков метнулись на мой жест. Дождавшись, когда они вновь поднимут глаза на меня, я ухватил их взгляды и начал накачку.

— С этого вылета меняем рисунок боя. Нам не нужны красивые поединки с фашистскими асами. Мы должны поставить дело уничтожения воздушного потенциала противника на поток.

— Я повторяю — на поток! На конвейер! На твердую фабрично-заводскую основу: взлетели, нашли, убили, вернулись, сели... И опять — весь производственный цикл снова. И снова. С перерывами, естественно, на обед...

Летчики заулыбались и стали переглядываться.

— Смотреть на меня! Я не шучу. Так и будем воевать — как работать. На фабрике, там, у наковальни, в забое кайлом махать... Кому что привычнее... Все красивости, лишние маневры и перестроения — исключить. Бить врага весомо, грубо, зримо. Бить сжатым кулаком, а не растопыренными пальцами.

— Будем ломать им психику. Атаки будем производить в составе звеньев. Не дробиться на пары! Не ввязываться в долгие схватки! Отныне принцип иной — короткий, мощный удар звеном, стреляют все, и снова — захват высоты и демонстрация угрозы нового удара.

— Мы — молнии, и бить будем, как молния бьет в грозу. Мощно и неотвратимо, подавляя волю противника, наполняя его сердце страхом от безысходности, от невозможности скрыться, спрятаться от страшного удара. Бить, бить и бить! Но так, чтобы вас даже мизинцем немцы не могли зацепить! Третьяк это позволяет, он создан, чтобы навязывать противнику нашу волю и ломать его!

— Попробуйте поставить себя на место немцев. Представляете, впечатленьице? В небе два страхующих друг друга звена, которые по очереди бьют и терзают группы машин с крестами. Причем — сила ударного воздействия просто ошеломляющая! Совместная залповая стрельба звеном. Это кого хочешь впечатлит. До мокрых памп... кальсон, то бишь! Так и будет. Прямо вот с этого вылета и будет...

А сейчас — по самолетам, товарищи летчики!

* * *

Сегодня "Як-3" с полным правом мог бы вписать первую строчку в свою замечательную фронтовую биографию: "На фронт я попал в конце июня, в составе 15-ти моих родных братьев из группы "Молния". Первый настоящий бой с противником провел седьмого июля 1943 года, в 06.00... А дальше — и пошло, и поехало!"

Глава 7.

...И поехало. Да как-то не так все пошло-поехало, не так... Как я ни объяснял, как не разъяснял. А человек все равно остается человеком, то есть — существом увлекающимся и ошибающимся.

Собственно, каких-то уж совсем фатальных ошибок как бы и не было. Так, "неизбежные на море случайности", как пишут в вахтенных журналах кораблей, налетевших на айсберг. В воздухе, что характерно, этих случайностей тоже полно.

В общем и целом, задачу, определенную мною летчикам под сенью моего гамака, реализовать удалось полностью. Мы уверенно захватили высоту, трех с половиной тысяч метров оказалось вполне достаточно, и угрожающе нависли над полем боя. Немцы не замедлили появиться очередной группой бомбардировщиков "Ю-87" под прикрытием этих чертовых "ФВ-190А". Их целью были позиции нашей пехоты, успешно отбивающей атаки наступающей танковой армады немцев. Там, внизу, наши очень грамотно организовали фашистам артиллерийский огненный мешок, и фашистские танки весело горели, украшая пейзаж длинными хвостами черного дыма. Сверкали вспышки танковых пушек, из артиллерийских двориков хлестали длинные языки пламени от наших противотанковых "ЗИСов", танки маневрировали неуклюжими жуками-скарабеями, но вперед не шли — уж больно зло и весело жалили их огнем наши противотанкисты. У которых, как говорил фронтовой фольклор, денежное содержание вдвое больше, а жизнь — втрое короче... В бою хватает на лишь на пару-тройку выстрелов по вражескому танку... А дальше — как судьба распорядится. Любит она тебя, иль нет...

В общем, наткнувшись на нашу оборону, которая сразу к черту поломала все приказы фашистам на выдвижение, прорыв и выход в тыл наших войск, немцы, как это и предусмотрено уставом и практикой взаимодействия родов войск, тут же вызвали свою авиацию.

А нас и вызывать не надо было — мы уже висели в небе. Ниже нас и в глубине наших войск барражировали "Ла-5" соседей и остаток полка майора Овсюгова на "Яках". Они ждали своего часа и нашей команды на выход. Такая, знаете ли, "цыганочка" с выходом... Тряся грудями и монистом... То есть, тьфу, что это я — звеня орденами, конечно...

Фашисты уже были ученые, и первыми к переднему краю подошли истребители. На расчистку воздуха, так сказать. Подошли и сразу были атакованы последовательными ударами с высоты наших двух звеньев. Я с Василием пока висел на четырех тысячах и, так сказать, дирижировал.

Мощно и больно получив по морде, фашисты, потеряв два истребителя сбитыми сразу, и два дымящихся подранка, которые, вихляясь и пуская дым, поспешили убраться к себе, резко расхотели воевать, и вышли из боя.

— Внимание, Дед! Базар в эфире! Немцы кричат о засаде в воздухе и вызывают подкрепление!

— "Молнии", две группы самолетов — на трех и пяти тысячах идут к вам! — это дает нам радарная станция.

— Группе "Молния" — занять высоту пять пятьсот...

— Понял, выполняю...

— "Лавочки", "яки" — будьте готовы атаковать "лаптей", а мы закрутим истребителей, как поняли? Как поняли, ответьте Деду...

— Вас понял — готов.

— Понял, жду!

Мы начали набор высоты в сторону территории, захваченной противником. Как я себя потом ругал за это решение! Как ругал! Но — из песни слов не выкинешь...

— Дед, вижу три группы истребителей... Это "Фокке-Вульфы"... Идут с превышением.

— Продолжать набор высоты, заходите от солнца. Кир, ты готов?

— Готов!

— Атакуй, спускай их вниз!

Звено капитана Извольского, нашего признанного "монтажника-высотника", упало на немцев со стороны солнца. Результатом залповой стрельбы был один сбитый и один подбитый истребитель противника. Фашистский "шварм", ошеломленный внезапной атакой и потерями, брызнул в свой тыл, а Кирилл вновь увел свое звено на высоту.

Оставшиеся фоки в высоту за нашими не полезли, а решили на пикировании ударить по "лавочкам", которые подтянулись к линии фронта в ожидании "лаптежников". Этого удара нельзя было допустить.

— Князь — атакуй фоккеров! "Лавки" — маневр, маневр!

Князь немного не успел и проскочил без стрельбы. "Лавки" резко крутнулись и вышли из-под удара, а вот "Фокке-Вульфы" потеряли высоту и попали под разрывы зениток. Одна четверка фоккеров пошла направо, а другая — налево. Как не крути, а набранную в пикировании скорость они при развороте потеряли, а чтобы тяжелому "Фокке-Вульфу" вновь раскочегариться — это нужно время.

И тут по правой четверке фок ударили "Яки" майора Овсюгова. Вот уж где они отыгрались! "Яки" подскочили легко, красивой дугой, и вцепились в хвост немецкому "шварму". Мне показалось, что наши истребители высадили весь БК по "Фокке-Вульфам" — уж больно длинными очередями они кромсали ненавистного врага. В эфире понеслись радостно-озлобленные крики: "Есть, горит!", "Дави, дави этих сук!", "Вот вам за наших, гады!" Этот цирк надо было кончать.

— Майор! Что за цирк! Прекратить атаку — на вас заход! — Вторая группа "Фокке-Вульфов" уже летела на наших "Яков", насилуя моторы и развесив в воздухе дымные хвосты форсажа.

Но их успешно отсекли "Лавочки", правда, атака была на встречно-пересекающихся курсах, и "Лавки" никого не сумели сбить. Но напугали.

"Фокке-Вульфы" прекратили атаку, слаженно метнулись вверх и угодили прямо под удар звена старшего лейтенанта Невского. Тот, как и его знаменитый однофамилец, страсть как любил врубиться в строй псов-рыцарей и дать им... ну, скажем, прикурить. Вот он и дал! Звено отстрелялось очень удачно, и три дымящих "Фокке-Вульфа" упали в расположении своих же танков.

Я представил, как сейчас орет восхищенная пехота, которая очень не любит, когда над ней летают немецкие самолеты, и на сердце стало веселее.

— "Лавки", "Яки" — выходите на перехват юнкерсов, они вот-вот подойдут. "Молнии" — занять эшелон три с половиной!

Мы с Васей все еще висели на четырех тысячах и дирижировали боем. Поскольку мы с ним ходили на экономичных оборотах, бензина у нас оставалось побольше, чем у самолетов наших звеньев.

Вот тут-то все и началось!

— Я под атакой! Четыре месса с высоты! У-у-у, черт, черт... О-о-х, ты ж, в душу твою мать... О-о-о... Я ранен... Плохо управляюсь... Прикройте...

— Кир! Держись! Иду к тебе! — А что иду — до его звена километра три, как минимум.

— Кир! Выходи из боя пикированием на свою территорию! Немедленно! Остальным — прикрыть командира!

Насилуя двигатели, мы с ведомым летели навстречу звену Кира, во все глаза высматривая силуэты немецких охотников. Нет, не видать! Они сейчас ушли на высоту и наблюдают за подбитым самолетом Кира и действиями звена. Если увидят хоть малейшие признаки растерянности и неуверенности — то немедленно ударят снова. Теперь уже по новым целям.

— Князь! Немедленно — прикрыть первое звено! Выводите его на "Узел". У вас уже и бензин на исходе. Мы на высоте присмотрим за охотниками.

— Выполняю, всем — рассредоточиться, усилить наблюдение! — Это Князь готовит встречу с первым звеном и перехват возможного удара охотников.

Мы с Василием продолжали набирать высоту. Смотреть, смотреть за небом... Где же они?

— Дед, первое звено встретил, вокруг них чисто. Уходим на "Узел". Ты-то как?

— Нормально. Идите осторожно, смотреть кругом. При подходе к "Узлу" запроси санитарку. Как Кир?

— Вихляется немного и дымит малость... А так — идет пока...

— Смотреть, беречь... Выполняйте, не до вас теперь!

— Внимание, соседи! Группа уходит — смотрите за своими хвостами.

— Все в порядке, Дед. Удар "лаптей" мы сорвали! Они сбросили бомбы на своих! Да хорошо так сбросили! Наблюдаю дымы и пожары... Спасибо за помощь — мы сейчас тоже уходим. До встречи!

— Пока-пока... — извините, ребята, не до вас мне теперь. Тут теперь такие прятки, такие жмурки начинаются...

— Василий, видишь?

— Нет, Дед, не вижу...

Да где же они? Ведь были же... Четыре охотника, как Кир доложил. Не могли же они уйти, не делают они так...

Тут мне как льдинку за воротник кинули... А ведь это засада! Ловушка! На нас поставленная ловушка. Ударили, подранили — и ждут, а кто тут прибежит разборки устраивать? А мы, как дураки, зашли на их территорию... Уже километров двенадцать, наверное. Я посмотрел на планшет. Так... линию фронта прошли, вот какая-то группа не то маленьких озер, не то — прудов. Вода, в общем. Рощицы, овраги...

— Дед! Вправо! Вправо! — заорал в наушниках Василий. Черт! Напугал. И сам напугался, что ли... Он же никогда так не орал.

Все это я думал, на автомате выполняя маневр ухода с директрисы возможной стрельбы по моему самолету. "Як" скользил вправо, а я, развернувшись назад, лихорадочно шарил глазами по небу в поисках врага. Вот сзади-слева немного взмыл ввысь истребитель Васи. Вот он развернулся и дал заградительную очередь.

А-а-а, черт! Я искал немцев на высоте, а они, набрав на пологом пикировании бешеную скорость, атаковали нас снизу! Проглядел, проглядел! Вторая пара уже водила капотами, ловя Василия в прицел — сейчас будут стрелять.

— Вася, влево!

Вася немного запоздал. Или это я немного запоздал с командой. Прошли бело-красные трассы, и от "Яка" моего ведомого что-то отлетело. А "Мессершмитты", выполнив атаку, слаженно пошли вверх — ко второй паре, которая сторожила меня с превышением в километр.

— Вася, как?

— Пробили, командир... Что-то с рулем высоты, плохо управляюсь...

— Та-а-к, — дело было настолько плохо, что я почему-то стал спокоен и хладнокровен. — Не боись, Васек, что-нибудь придумаем... Нас без горчицы не сожрешь... подавишься...

Мы продолжали идти прежним курсом, углубляясь на территорию, занятую противником. Нам надо поворачивать обратно, они нас гонят к себе, ясное дело. А как же Вася? Он почти не управляется... Так погодим, поглядим, а сейчас — доклад земле.

— "Штык-3", "Штык-3" — ответь Деду...

— "Штык-3", ответь Деду, я жду...

— Дед, это "Штык-3", что случилось.

— Над зоной патрулирования попали в воздушную засаду, повторяю — немцы организовали воздушную засаду на группу "Молния". Один самолет поврежден, летчик ранен. Группа ушла к себе, наша пара попала под атаку, самолет ведомого поврежден, плохо управляется. Немцы нас теснят вглубь своей территории. Есть кто рядом с населенным пунктом Бочажки? Квадрат 16-4? Нужна помощь.

Пункт управления отключился и замолчал, переваривая полученную информацию и готовя варианты ответа.

— Дед, продержись минут пять, направляю к тебе восемь "Ла-пятых"...

— Продержусь, пусть подходят с превышением, у немцев высота около шести.

— Принято... Жди.

— Вась, а Вась! А ну-ка, давай "блинчиком" попробуй развернуться к себе... И вообще — я сейчас на них поогрызаюсь, потявкаю, а ты попробуй на нашу сторону рулить, без разницы куда, лишь бы на нашу сторону... Ну, понял? Давай!

Васю я пропустил вперед, охраняя его хвост, и сейчас метался взглядом, перескакивая от него, плавно поворачивающего на курс домой, к неспешно маневрирующим в высоте белесым силуэтам "Мессершмиттов". Вот они забеспокоились, перестроились и стали заходить на нашу пару, чтобы наказать за непослушание и отсечь с курса возврата на свою территорию.

— Вася, забей болт на все — твоя задача уходить к себе... На меня не смотри, уклоняйся от стрельбы, и домой, домой... Крути, Васек!

Я подорвал своего третьяка в каком-то немыслимом вираже, успевая развернуться и заградительной очередью заставить пару мессов выйти из атаки по ведомому. Это раз... Пуганул. Где вторая пара? Ага! Падаете? Ну-ну...

Резкое скольжение, разворот, еще одна очередь. Это вторая. Боекомплект у меня полный, но стрелять впустую надо заканчивать... Лучше, все-таки, бить по мессам... Если они позволят.

— Вася, ты как?

— Дед, я оторвался от вас километра на два... Обе пары заходят на тебя... До линии фронта километров восемь-десять, наверное... Точнее не скажу. Дымы и вспышки вижу отчетливо...

— Вот и хорошо, Вася... вот и хорошо... Лови, сволочь! Есть, Вася! Есть! Одному гаду я клизму поставил! Ему, правда, всю задницу разнесло, но это уже его проблемы... Уходи, уходи скорей... Я без тебя буду совершенно свободнее себя чувствовать... Уходи...

Подбитый месс, видимо, потерял управление — он вильнул раз, другой, чуть не сорвался в штопор. Потом блеснул сброшенный фонарь, и летчик предпочел выброситься с парашютом.

Ведомый, оставшись в одиночестве, полез вверх, занимая положение наблюдателя и диспетчера, управляющего атаками на мой истребитель. Еще один начальник на мою душу выискался. Хрен с тобой — ты не опасен... А вот вторая пара...

Вторая пара не пускала меня на высоту, не разрешала повернуть к себе. Чуть что — и сразу угроза атаки. Так не пойдет ребята, мне тут с вами гоняться некогда, мне на обед пора!

Вдруг, видимо получив команду добить "Як" Василия, оставшийся в одиночестве ведомый сбитого немецкого охотника прибавил скорость и скользнул за уходящим истребителем моего друга. Эт-то еще что? Вы меня, гады, шантажировать Василием будете? Не получится у вас, ребята! Высота пять пятьсот, у меня скорость за семьсот будет, хотите погоняться? А давай!

Я резко развернулся, врубил максимальные обороты двигателя и бросился вслед за преследующим Василия немцем. Скорость быстро росла, 570...590...630... 660 — немцы стали отставать. Они, естественно, предупредили "сироту", и немец-ведомый тут же отвернул от Василия и полез вверх. А ведь я должен его достать... Точно — смогу!

Взгляд назад — коптя форсажем, пара охотников преследовала меня, но пока не приближалась. Взгляд на приборы — скорость 690, температура растет... ничего, пока не смертельно, еще минуту-другую продержусь...

— Вася, гони, гони к нашим, быстрее...

Взгляд вправо-вверх — одинокий месс, разворачиваясь в наборе высоты, уходил на солнце. Я же говорю — консерваторы, привыкли по шаблону. Не надо было тебе в разворот-то идти, прямо бы драпал. Тогда бы и скорость не потерял.

Семьсот три километра... Немец в правом развороте застыл выше меня метров на четыреста и на удалении метров шестьсот-семьсот... Пора? Да можно попробовать — ждать уже некогда — двигатель опасно греется!

Я рывком бросил "Як" в набор высоты. Месс в прицеле стал быстро увеличиваться в размерах. Вот уже крылья коснулись кольца прицела — метров 110 пожалуй... Так, стал выкручивать — пара сзади, видать, орет что-то вроде "Alarm!" А может быть, просто — "Шухер!" Или шухер — это что-то семитское? От Мишки-Япончика из Одессы-мамы? И немецкому асу кричать что-либо подобное кодекс арийского воина не велит? Какая теперь разница, ариец ты летучий. Все, гад! Отлетался ты!

Пушки моего "Яка" рокотнули свое грозное "Трр-р-р-у-п-п!" — и немец стал трупом в горящем и разваливающемся на куски самолете. Плохо переносит образец германского авиапрома припарку из полутора десятков 23 мм снарядов пушки товарища Нудельмана... Не идет ему это впрок, не прибавляет здоровья!

— Дед! Крути!

Да помню я, Вася! Помню — пара на хвосте, как тут забудешь. И скорость я в атаке подрастерял, но пока еще двигаюсь, скольжу... Скольжу и подныриваю под пушечную трассу, под вторую... Что? Присосались? Не выходите, как положено, из атаки? Добить хотите? А вот так вы можете?

Я убрал обороты почти на "ноль", перегретый мотор довольно замурлыкал, выпустил закрылки и крутанул "бочку" рваной, растянутой линией. Это не "бочка", это "кадушка" какая-то получилась... А чтобы в прицел не попасть и не так раскорячишься... Мессы ожидаемо просвистели мимо. Все-таки страх остаться без скорости довлел над их желанием быстренько пристрелить меня и добить Василия. Знают, гады, что на виражах со мной они не потянут.

Эта пара ошибку одиночки повторять не стала и уфитилила куда-то вдаль, чтобы там спокойно развернуться и, заодно, поднабрать высоты. А я кинулся к Васе.

— Ну, как, Вася? Сколько до "ленточки"? Дойдешь?

— Дед, до наших — километров пять, не больше... Теперь дойду!

Накаркал! Истребитель Василия вдруг перевернулся, еще раз, потом крутанулся раз, другой — и начал падать, неуправляемо вращаясь в плоском штопоре.

— Дед! Обрыв тяги! Тяги нет! Я не могу ничего....

— Вася, прыгай! Немедленно прыгай — перебил я его. — Прыгай к центру вращения, иначе можешь попасть под винт! Прыгай и жди меня у прудов — верь мне, Вася, я за тобой приду! Веришь?

— Верю...

— Прыгай! Сейчас же!

С "Яка" слетел фонарь, и Василий мешковатым кулем выпал из кабины истребителя. Вот он отлетел от вращающегося и парашютирующего таким образом самолета, лег пузом на воздух, и за ним кишкой потянулся сложенный парашют. Мгновение — и купол набрал воздух и поддернул Васю вверх. Есть! Парашют есть — теперь сядет. А мне есть теперь чем заняться...

Первым делом, первым делом — самолеты... Правильно, между прочим, сказано. Секретный, между прочим, самолетик-то! Не должен он попасть в руки врага. Прощай, крылатый, и прости!

Из левого виража, в котором я висел, наблюдая за Васиными скачками, я зашел на падающий "Як". Длинная очередь — и истребитель сначала вспыхнул, а потом разлетелся на куски. Все... Мотор немцам не нужен — у них свои есть, оружие они повторить не смогут, некогда уже, а пропорции истребителя теперь уже по этим горящим обломкам не установишь. Секретность соблюдена. А теперь — быстрее к себе! Где там фашистская пара? Я внимательно осмотрел небо и немцев не увидел, потому, что на большой высоте я увидел обещанные "лавочки". Ну, не буду их обижать.

— "Лавочки" — я Дед! Ведомый прыгнул, я ухожу. Будьте внимательны — где-то крутится пара охотников! Будете возвращаться — смотрите за хвостами. Спасибо — я ушел!

Так — самолет на крыло, где парашют? Ага, вон он! А вот и эти самые пруды или группка озерков. Густые кусты, камыш — ничего, найдет, где спрятаться! Домой, скорее домой!

Я прибавил обороты и, в пологом пикировании, скользнул к недалекой уже линии фронта.

Глава 8.

На "Узел" я не пошел — некогда! Надо вытаскивать Василия. Э-э-х! Пора, видимо, вспомнить все мои бонусы! Давно я не резвился на травке, давно. Но — ничего, навыки не пропьешь!

Я отлетел всего-то километров на пять-шесть от линии фронта, когда заметил небольшую сравнительно ровную площадку и, самое главное, — средних размеров рощицу около нее. Вот туда-то я и сяду. Надеюсь, хозяева не будут против. В рощице, под масксетями, я заметил какие-то темные глыбы — то ли склад боеприпасов, то ли танки стоят. И в любом случае, значит, есть охрана, есть командир и связь. То, что доктор прописал!

Я пролетел над площадкой, пытаясь рассмотреть, нет ли на ней ям и канав. Потом заметил след от машины, проходивший прямо по площадке, ближе к кромке рощицы. Во — то, что надо!

Сунул газку, мотор взревел, я резко крутанул "Яка", набирая высоту, тут же выровнял машину, убрал газ, мотор обиженно что-то по-детски залопотал, захлопал цилиндрами, а я, тем временем, выпустил закрылки и шасси.

Ту-дух. Еще раз — ту дух, тах, тах... Колеса стукнули еще пару раз и покатились спокойнее. Перекачали их технари, что ли... Скачут, как шарики пинг-понга от стола. Надо приспустить немного воздуха. Не сейчас, сейчас — надо найти местное начальство.

Скрипнули тормоза и третьяк остановился. Я заглушил мотор. Ничего, рабсилы полно — вон, из-под деревьев целая куча мужиков ко мне бежит.

Я откатил назад сдвижную часть фонаря и с наслаждением подставил лицо мягкому ветерку. Травой пахнет, лугом... хорошо-то как! Ни войны, ни звуков боя... Эх-х, пора. Я вылез на крыло, сбросил парашют и уложил его в кабину. Сверху полетел и шлем. Пилотки у меня с собой не было. Не планировал я по гостям-то разъезжать.

Подбежали сопящие мужики в темных комбинезонах и танковых шлемах.

— Кто такой? Чего тут надо? Демаскируешь нас, летчик!

— Тихо-тихо, мужики! Кто тут у вас старший? Капитан Туровцев, заместитель командира особой авиационной ударной группы! С кем я говорю?

— Старший лейтенант Нурмухамедов, командир ремроты 214 танковой брига...

— Стоп-стоп-стоп, старший лейтенант! Некогда! Там человек в опасности! У тебя связь есть? Выкликай мне... контрразведчика своего выкликай! А вы, ребята, давайте — взяли, покатили... Эй-эй, потише! Это вам не танк! Это воздушное создание, с ним обращаться нужно нежно и ласково. Покатили во-о-н туда, под деревья. Найдите, ребята, брезент какой... Или сеть маскировочную. Секретный самолет-то, укрыть его от лишних глаз надо. И часового поставить. Есть связь? Иду, иду!

В общем, с бригадным контрразведчиком меня связали. Я ему навешал лапши на уши и вытребовал срочно сюда, в расположение ремроты. Дескать — все на месте и объясню. А пока я стал раздавать команды старлею.

— Меня Виктор зовут, а тебя как? Ильдар? Вот что, Ильдар... Как бы тебе сказать-то попроще... В общем — мы испытываем на фронте новую технику. Один летчик был сбит и прыгнул там, за линией фронта. Мне надо туда, в общем... Выручать его. Нет, ваш бригадный разведвзвод мне не поможет, а вот помешать сможет вполне. Мне что от тебя надо, Ильдар? Маскхалаты, ну комбинезоны камуфляжные, как у разведчиков, у тебя есть? Вот здорово! Вот ты хомяк, старлей! Ну — не обижайся, это я от восторга, честное слово. Дай мне один поносить, жив буду — верну. Теперь вот, что... Прикажи своим мужикам из прутка миллиметров в восемь нарезать такие вот "карандаши", миллиметров 200-250 длиной. И заточить их с обоих концов поострее. Сколько? А давай штук тридцать. И в сумку из-под противогаза сложите. Сумку-то найдешь? Вот и хорошо. "Лимонки" у вас есть? Туда же, в сумку, насыпьте с десяток, хорошо? Вот, пожалуй, и все. Да! Пару индпакетов положите, да сухарей немного, флягу с водой.

Вот посмотрим, какой ты гостеприимный хозяин, Ильдар...

Тут снаружи палатки послышался рев мотора, потом громкий разговор, полог откинулся и быстрым, начальственным шагом, в палатку заскочил моложавый майор с седыми висками и грудью, украшенной орденами. Боевой в бригаде смершевец, однако!

— Ну, что тут у вас, Нурмухамедов? — резко спросил майор, старательно не глядя на меня. Ага, знаем мы эти игры.

— Товарищ старший лейтенант! Оставьте нас с товарищем майором. Давай, Ильдар, делай, что я попросил — времени совсем нет!

— Слушаюсь! — козырнул старлей и исчез. У майора сам по себе в звуке "О" или "Во, млять!" раскрылся рот.

— Товарищ майор! Прошу вас ознакомиться! Отставить — из моих рук, читайте, читайте внимательнее... И на подпись-то взгляните. После войны хвастаться будете...

Я уже несколько раз говорил, что всем попаданцам надо брать пример с первопроходимца — с Ильи Лисова. Прикинув, какой у него мог бы быть мандат, я протянул майору пустой бланк послеполетного отчета, который я нашарил в кармане своего комбинезона. Поймав его взгляд, я просто представил, какой текст майор мог бы прочитать над простой и лаконичной подписью красным карандашом — И. Сталин... И майор этот текст и увидел. А что тут удивительного? Как известно: "Мысль, овладевшая массами, становится материальной силой". Так, что ли, сказал классик?

Майора пробило в пот. Я представляю... Но — надо его быстренько дожимать, времени совсем нет.

— Убедились, товарищ майор? Не надо беспокоиться — к вам нет никаких претензий. Наоборот — благодарю вас и ваших боевых друзей за помощь в сложной ситуации. Поясняю — за линией фронта наш человек, здесь близко... Дайте карту — вот здесь, в районе этих прудов. Хорошо — озер, не суть важно. Я вас попрошу. Сейчас я уйду за своим человеком, ночью мы вернемся... Нет, сопровождающих не надо. Нет, я сказал — нет, майор!

Майор! Вы что, охренели? Какой "переход к врагу"? Вы мой истребитель видели? Так я только что со стороны "врага" и прилетел, ясно? А сейчас я туда проползу на пузе, секретный истребитель я туда не поведу, это хоть ясно? Вот и хорошо... Вас же я попрошу сделать следующее...

В общем, мы с майором договорились. Правда, этот страшно подозрительный человек (и как таких только в контрразведке держат — не понимаю!) стребовал с меня письменный приказ. Пожалуйста! Мне жалко, что ли? Будет, что потом в школьный музей передать. В раздел — "Наши выпускники — герои сражения на Курской дуге", во как!

Итак — мой самолет укутают и возьмут под охрану. Ночью к точке, куда я указал, майор пригонит какой-нибудь броневик — я что, дурак, ночью до ремроты пешкодралом переть? Да еще с Васюшкой на ручках? К нашему возвращению майор свяжется с группой "Молния" и на утро попросит пригнать У-2 с техником и бензином для моего "Яка". Василия тоже как-нибудь и куда-нибудь упихаем. Да, по завершению операции... черт, как бы ее назвать? "Дед Мазай и зайцы"? В общем — по завершению операции нас в ремроте ждет помывка в бане и ужин. Все? Все! Да — к ужину сто грамм! Теперь — все! Нет, не все! Со всех, с кем я контачил, отобрать подписки о неразглашении. Дурь, конечно, но процедура есть процедура. Корень — дура. Теперь все? Все! Держи мой планшет и документы, майор. Пошли переодеваться и вооружаться!

* * *

Это много времени не заняло. Пятнистый комбинезон разведчика я надел прямо на трусы. Форму я снял. Ничего, не замерзну — ночью будем уже дома. Стальные стерженьки сделали, как надо. На вопрос — а зачем вам они, — я молча кинул пару в дерево метров на десять. Иглы со стуком вонзились в кору, и все вопросы сразу отпали.

Я проверил противогазную сумку, кроме игл в ней оттягивал руку приятным весом десяток лимонок с уже вкрученными запалами. На самом дне сумки лежал небольшой кусок сала, завернутого в белую чистую холстинку, ржаные сухари и многообещающе плещущаяся фляжка.

— Ну, ребята, я пошел!

Майор как-то хмуро посмотрел на меня, но останавливать человека, который таскает в кармане такие автографы от Верховного Главнокомандующего, благоразумно не стал.

— Будем ждать, товарищ капитан...

— Во-во, только прошу — не надо самодеятельности. Ночью тихо выдвинитесь в точку рандеву, тихо сядете в кустики — и ждите. Я сам вас найду. Пока!

Я скользнул в зеленку. У-у-м, а запах-то, запах! Соляр, сапожная мазь и кто-то поблизости опростал кишечник...

* * *

Куда мне скакать — я знал. Все посмотрел, выглядел в бинокль. Да, бинокль я тоже оттяпал у доверчивых танкистов. Мне нужнее будет.

Поудобнее устроив сумку на боку, я проверил пистолет за пазухой (кобуру я брать не стал), еще раз поводил биноклем, и скользнул... Километра четыре будет. А тихо пока здесь. Я тоже сначала удивлялся, что на фронте могут быть вот такие, как бы поточнее сказать, дыры? Лакуны? Прорехи? Хотя — это же понятно. Невозможно на всю линию советско-германского фронта поставить солдата в метре от другого солдата. Любое общество может позволить себе отдать в армию процентов семь мужчин. Ну, при известном напряге — 10%. Если выскочить из штанов — 12%. Столько солдат, чтобы поставить их частоколом по линии фронта, ни немцы, ни мы просто не найдем.

Я вспомнил свой бывший Южный фронт. Там, когда мы сопровождали штурмовиков, а они уходили километров на двести и больше, нам не дойти, так вот, — там были двухсот, четырехсоткилометровые разрывы, в которых не было ни наших, ни немецких частей. Так, редко-редко, казачьи разъезды или немецкая разведка на бронетранспортерах.

Здесь я тоже углядел одно местечко. Я уже говорил — какая-то система прудов или озер. Она, сама по себе, была препятствием для танков и мотопехоты, да еще и подтопленные, мокрые полои или луга, как их назвать. В общем, немцев тут быть не должно. Да и наши тут что-то не бегают, знаете ли...

Вот туда я и сквозанул. Все, Анюта, я тута. Пограничная территория — ни тебе шерифа, ни закона, ни райисполкома. Только верный "Вальтер" за пазухой и вероятная встреча с плохими индейцами, говорящими на "хох-дойч".

Теперь пошли перебежками и перекатами, а то пулемет на полторы тыщи метров стреляет. Больно стреляет, собака.

В тени невысоких кустов я стал на колено, закрыл глаза и постарался раствориться в окружающем мире. Сразу раствориться не получилось. Что-то мешало. Я открыл глаза, увидел свежие коровьи лепешки, плюнул и перебрался подальше в кусты.

Так, я птичка, я пичужка... Весело чирикая, я поднимался к солнцу, незаметно оглядывая окрестности. Тишь, благодать, лепота полнейшая. Чу, звонко защебетал... кто его знает, кто это защебетал. А вот еще — чу! Заскрежетал коростель! Я знаю! Я знаю! Этого пернатого я помню!

А вот хренушки вам, товарищ орнитолог! Это заскрежетал поймавший песочка станок немецкого пулемета "MG-42", а вовсе не коростель, не надо птичку обижать.

Так — я глубоко задумался. Что-то настойчиво подсказывало мне — там, где есть пулемет, там могут быть и немцы! Логично? Логично! Вот так-то! А вы говорите! Значит — мне надо идти в обход. А это местечко мы пометим — глядишь, на обратном пути и гранатку им подкинем, для бодрости духа и чтобы не спали на часах.

Я медленно, стараясь лишний раз не трясти кусты и не хрустеть сушняком, пробирался берегом озера по направлению к тому месту, где, как я предполагал, мог залечь в берлогу Василек.

Отойдя от пулеметного гнезда на достаточное расстояние, я перевел дух, еще раз осмотрел окрестности в бинокль, и скакнул к рощице, лежащей километрах в трех от меня.

А вот этого делать было нельзя. Ни под каким видом нельзя! Ибо рощица в этих местах нравилась и была необходима всем, и, в первую очередь, понравилась какой-то немецко-фашистской шайке-лейке. Башок этак на 50-60, может и больше. Кто же их считать будет? Так вот, эти юные и не очень натуралисты и туристы из "Kraft durch Freude" и оккупировали рощицу. И провоняли ее запахом потных ног, и заглушали птиц своим храпом. Я, как натура аристократическая и возвышенная, — я ведь и барон в 17-м поколении, и сын бога как-никак, пройти мимо такой наглости не смог. Почему не смог? Да потому, что скользнув в рощицу, я тут же наступил на какого-то германского туриста. Он, естественно, открыл глаза и начал открывать рот, чтобы сказать мне что-то вежливое, но укоризненное, но... Но — каюсь! Я не дал ему сказать ни слова! Я сломал ему шею ударом стопы, как жаль, как печально... Возможно, я поспешил — мы могли бы показать друг другу открытки с видами берлинского зоопарка и сочинского дендрария. Но — не судьба! Теперь отсюда надо линять.

Со мной тихо расставаться тоже не захотели — кто-то что-то громко заорал сзади. Наверное, что-то вроде: "Держи демонов!" Не знаю, не владею немецким. Но не "Гитлер капут!" кричали, это точно.

Эти крики меня взволновали, рука у меня дрогнула, и я обронил аж две лимонки. Испугавшись, что меня не так поймут, я быстренько свинтил от этой рощи подальше в кусты. Но все равно — взрывы гранат и взрывы воплей недовольных туристов я услышал.

Так, ребята! Что-то тут людно! Не мог Вася тут спрятаться. Он и спокойно спуститься на парашюте не смог бы. Обязательно какие-нибудь туристы подбежали бы его приветствовать. Этот вопрос надо разъяснить.

Я снова скрылся в кустах. Это становится плохой привычкой — будешь уединяться от людей, аутистом станешь.

Надо кого-то найти и поговорить. Кого-то, кто может знать, где Вася. А кто может знать? А вот пулеметчики и могут! Василий прыгнул часа полтора назад, даже больше. А эти, наверное, сменились максимум час назад. Так что, шум и сплетни они должны и слышать, и знать. Бегом к ним!

Бегом, так бегом. Лучше прыжком. Я появился у пулеметного расчета за спиной, метрах в семи. Но один из немцев что-то услышал и стал поворачиваться ко мне. Оружия у него в руках не было, но двух собеседников мне не надо. Поэтому я кинул ему стрелку, а он ее не смог поймать, и только удивленно ойкнул...

Второму я попросту дал по каске телекинезом, и он впечатался башкой в треножник пулемета. Получилось громкое "Бам!" и немец впал в нирвану.

Во фляге у него был кофе, да еще, по-моему, с ромом, что ли... В общем, я скинул с него каску и вылил всю флягу ему в лицо. Поскольку в рот я ему забил кляп, возразить он мне не мог.

Встал вопрос процедуры переговоров. Со мной не было переводчика, да и вообще... Раскрывать ему пасть было незачем. Я посмотрел ему в глаза и спроецировал немцу простую картинку — в небе болтается парашютист.

Тут же пошел отклик — немец дернулся, и я понял, что Василий начал стрелять еще в воздухе. И даже смог ранить кого-то. А потом он приземлился, и его быстро сбили с ног, запеленали в полотнище парашюта, и начали со вкусом бить ногами. Пока не подбежал офицер и не остановил избиение. Сейчас Василия держали в погребе на хуторе, километрах в двух отсюда. Сколько там людей? Пустяк — и десятка не будет.

Я убил немца, связал его с трупом напарника ремнями, и, оттащив их телекинезом подальше, свалил трупы в овраг. Найдут, конечно, но не сейчас... А минут через десять это будет уже неважно. Где там этот хуторок в степи? Я приник к биноклю...

* * *

Около хуторка стояли полуразрушенные сараи, что ли. Вот туда я и сквозанул. Стояли они на абсолютно ровном месте, и подойти к ним незамеченным никто бы и не смог. Поэтому за ними и присмотра, считай, не было.

Проскочив за сараи, я присел в густеющей, длиннющей тени — ведь было уже около семи часов вечера, и начал копаться в сумке из-под противогаза. Сало еще рано, спирт... спирт скоро, наверное, пригодится, синяки прижигать. Бинты тоже, пожалуй, нужны будут.

Немцы ходили по двору, что-то говорили, гоготали, как гуси. Гуси, собственно, тоже гоготали... Те, которые остались. Потому, что их поголовье немного сократилось. Несколько немцев сидели без мундиров, в одних штанах с подтяжками, и щипали битую птицу. Так, приятного аппетита, геноссен. Я закончил копаться в сумке, взял приготовленные стрелки, и спокойно пошел к дому...

В общем, немцев было восемь человек. А хозяев хутора было шестеро. Трое из них дети, бабка с дедом и женщина средних лет — мать ребятишек и невестка или дочь стариков... Они лежали в яме для мусора, метрах в сорока от хуторка. Я заметил эту яму по трупам двух собак. Видимо, они плакали над телами хозяев, и душевные немцы помогли собачкам забыться.

Я собрал все документы, какие нашел, в планшет унтер-офицера, туда же упихал найденный у унтера Васькин "ТТ", выбросил затворы от оружия немцев в выгребную яму и пошел искать своего ведомого.

Похоже, это здесь. Сбив железную накладку, я открыл дверцу в погреб.

— Вася, ты здесь?

— Командир? Ты?

— Я, я, Василек. Как и обещал. Вылезай — твой отдых закончился... Пора обратно на войну, Вася. Долги у нас, видишь ли, опять накопились.

Васек, постанывая, как разбуженный медведь из берлоги, вылез из погреба. Его лицо переливалось радугой...

— Эк, Вася, как они тебя отделали-то... Качественно...

— Ничего, я тоже двух подстрелил.

— Да знаю уже... Повернись ко мне спиной.

Закончив обрабатывать его раны спиртом и перебинтовав окровавленные руки, я взглянул Васе в глаза и дал ему установку: "Спа-а-ть". Как Кашпировский какой, прости господи... Объяснять ему, каким образом можно перемещаться на десятки километров, я не хотел... Ну, поехали. Нас уже ждут, пожалуй.

Глава 9.

Но спокойно уйти мне не дали. Можно по-разному относиться к немцам, будем выражаться точнее — к фашистам, но то, что они хорошие солдаты, не оспорить...

После того, как я так неловко уронил две лимонки в рощице, прошло, наверное, около получаса, ну, может, чуть больше, а к хуторку уже кто-то пылил на паре мотоциклов. Дело ясное — те туристы подняли тревогу, мол, кто-то тут в тылу бегает и гранаты теряет. Найти бы надо, этого рассеянного с улицы Бассейной, а то он еще чего учудит.

И понеслись тут звонки-радиограммы по всем заставам и постам... А на хуторе к аппарату никто и не подошел. Правда, я его не видел, но сказать с уверенностью, что связи на хуторе не было, я не мог. А раз хутор не ответил, то... Вот вам и вопрос на сообразительность — где этот гадкий потеряшка прячется?

Да, а с Василием я погорячился... Поспешил я его в отключку отправить. Ну, да ладно! Свидетелей мамаева побоища мне тоже как-то не надо.

Я вновь отнес ведомого на кучу соломы в погребе и закрыл к нему дверь. Пусть поспит в холодке... Теперь — участники мотопробега.

Стрелять было рано. Стрелять я решил немного попозже. А сейчас хватит и стрелок. Или лучше использовать телекинез? А ведь на самом деле — стрелок-то мне придется кидать аж шесть, а так — два раза грохну гравитационным кулаком, и все — мотоциклистов можно сметать веником в мусор. И — тишина...

Так и сделал. В живых не оставил никого. Пленные мне сейчас не нужны, да и допрашивать мне их некогда. Теперь бы надо отвлечь внимание немцев от хуторка. А ну-ка, пулей к пулемету...

У пулемета я по-хозяйски осмотрелся, попинал короба с лентами и задумался... Потом, кряхтя, раскачал и вытащил треногу из земли, и, проклиная все на свете, потащил эту заразу тяжеленную на новую позицию. На полдороге я устал, хлопнул себя по лбу, и потом поднял станок телекинезом. В общем, на облюбованную мной возвышенность, я взлетел мухой. Немного повозившись с установкой пулемета, я выпустил половину ленты по окрестным кустам и, загребая носками сапог пыль, пошел за остальными коробами. Нужно дать фашистам время, чтобы они поняли, откуда раздавалась стрельба, доложили, кому следует об этом, и, получив команду на выдвижение, тронулись в путь...

Вернувшись, я добил ленту в воздух и начал думать, как перезарядить пулемет. Немного пошевелив мозгами, я сообразил, как можно поднять крышку пулемета и установить новую ленту. Залегать тут в долговременную оборону я, конечно, не собирался. Скоро совсем стемнеет, и грохнуть одинокого пулеметчика для опытных немецких пехотинцев труда не составит. Мне всего-то и нужно было — отвлечь внимание немецкого командования по моим поискам от хутора, и приковать это внимание совсем к другому месту — в нескольких километрах от моей реальной тропы на свою сторону. А для этого...

Я поколдовал с прицельной планкой и, подумав, установил ее на 800 метров. Все равно из пулемета я точно по отдельному фашисту, скорее всего, не попаду. А так — покуражиться, положить цепь носом в пыль и подержать ее немного на месте и этого хватит. А где мои лимонки? Раз, два, три, четыре... все на месте. Полежите пока, птички мои, отдохните. А там — в последний полет, как говорится — "Летят перелетные "Эфки"...

Я насторожился... Точно! Лязг металлической амуниции и оружия, отрывистая немецкая речь. А вон и кусты шевельнулись — никак передовой дозор... Ну, помолясь...

Примерно выцелив этих авангардистов, я с наслаждением нажал на спусковой крючок "MG-42". Пулемет радостно загрохотал — ему было абсолютно по пулеметному барабану с лентой то, что он стреляет по своим. Лишь бы стрелять! Трудоголик германский. А хорошо шьет, как по ниточке! Мощный пулемет грубо потрошил кусты, укрывавшие немцев. Их криков я не слышал, потому что под ухом грохотал "MG", но разлетающиеся в клочья кусты, пылевые следы от очередей и смутное шевеление солдат, серыми мышками разбегающихся от веера пуль, я видел отлично! А ну, еще! Хрен с ним, со стволом! На перегрев!

Над кожухом стал играть горячий воздух. Пулемет клацнул и замолчал — лента кончилась. Заморачиваться с перезарядкой я и не планировал. Пригнувшись, я, не глядя, перебирал лимонки, внимательно высматривая и оценивая шевеление фашистов по кустикам.

Ага, вон какая-то организованная группочка! Ловите, геноссен! Первая пошла! Я сорвал кольцо, рискнул — и отпустил рычаг. Он звонко клацнул и отлетел. Я сказал — "Айн — цвай!" — и подхваченная телекинезом лимонка порхнула в кусты. Взрыв ударил еще в воздухе. В кустах киркоровскими зайками заверещали раненные и испуганные немцы. Вторая — пошла! Третья! Врот фронт вам, фашисты, лови!

Все кончается, даже такое интересное и увлекательное дело, как метание гранат на сверхдлинную дистанцию. Оставшись полностью безоружным, я сплавил казенник пулемета маленьким клубочком и отбыл восвояси...

* * *

Восвоясях я взвалил Василия на плечо (сильно скорректировав его вес, конечно!) и, оглядываясь, потрусил судьбе навстречу. Стемнело, и ориентироваться становилось уже непросто, если ни по-настоящему трудно. Все изменилось — кустарник и одинокие деревья смотрелись незнакомыми, опасными объектами, таящими скрытую угрозу. А ну его, подумал я, и стал искать хорошее местечко для пикника. Таковое вскоре нашлось и, скинув Базиля на травку, я сел передохнуть и перекусить салом с сухарями. Пока луна нам не укажет путь...

А тут и Вася очнулся... Никак на звук дробящегося сухаря... Тоже ведь — сколько времени нежрамши!

— Командир, что это со мной? — смутным, плывущим голосом вопросил ведомый.

-Сомлел ты, Вася. Сознание потерял. По голове тебе, наверное, настучали лишнего, — безжалостно предложил я свою версию. — Как доберемся к себе — сразу в госпиталь!

— Ну, уж нет! — испуганным сычом ухнул Базиль. — Я в госпиталь не хочу! Я летать буду!

Вот и хорошо. Теперь никаких мыслей, кроме как избежать попадания на госпитальную койку, у Васи не останется. И ни о каких странностях нашего путешествия он думать больше не сможет.

— На, Васек, пожуй! — я протянул ему сухарь с салом. — Чтобы летать — здоровье нужно!

— А чтобы здоровье было... — вполголоса бормотал я, нашаривая флягу, — его, это здоровье, нужно периодически поправлять! Вот! Нашел. Глотнешь?

— А что это? — с сильным сомнением в голосе спросил Вася.

— Не знаю, Васек! Спирт, наверное...

— Не-е, Виктор, я, пожалуй, не буду...

— А ну, давай! Один глоток! Для тебя — это лекарство. Ну, вот и хорошо. Ты жуй, жуй... закусывай.

Я тоже выпил глоток, крякнул, закусил вкуснейшим ржаным сухарем с салом, и откинулся на траву. Луна вышла. Скоро пойдем... Глаза стали закрываться... Веки налились свинцом, ноги приятно гудели... Хр-р-р...

— А! Что! — вскинулся я.

— Хорош храпеть, командир! Идти надо! А то всех немцев перебудишь...

— Немцев, — хмыкнул я, — немцев я всех перебил, пока тебя спасал. Ну, ладно. Пойдем, пожалуй. Ты как, Вася, своими подпорками двигать сможешь? А то уж больно ты тяжелый...

— Конечно, смогу... — стушевался пристыженный Василь. — Пошли уж... пора...

* * *

День "Д", час "Ч", само собой... Уж 22 часа-то есть наверняка. Так, хватит приключений. Пора выбираться к своим. Желательно — поближе к полевой кухне.

— Вася, замри и не свисти разбитым носом, т-с-с-с! — я закрыл глаза и прислушался, пытаясь, в то же время, ментально сканировать окрестности. Пусто, пусто... а там? Пусто... А вот тут — есть!

— Вася, за мной! — мы порысили в темноту.

— Тих-хо! — сжав Василию руку, я зашептал ему на ухо. — Стой здесь. Если это наши — я тебе крикну. Тогда выходи. Понял? Ну, я пошел.

Я снова скользнул в темноту, а потом скользнул на километр, примерно. Это я, похоже, перепрыгнул. Еще разок — вот это в самый раз! Кормой ко мне стоял танк, не танк... А-а-а! Сушка! Да не истребитель, а СУ-76, по-моему, она называется! А что, майор все правильно сделал — у нее и возможности на случай боя посерьезнее будут, да и народа на ней побольше уместится.

Какое-то бормотание... Я подкрадывался все ближе и ближе... Не дурью ли я маюсь опять? Не получу ли я очередь в брюхо? Поздно. Теперь уж надо подходить вплотную, чтобы картинку "Явление блудного сына божьего экипажу СУ-76 во главе с начальником отделения контрразведки "СМЕРШ" какой-то там танковой бригады" не испортить. Не смазать картину социалистического реализма, стало быть.

Еще теплая задница самоходки оказалась у меня под ладонью. Я легонько постучал стрелкой по броне.

— Тук-тук, славяне! Не меня ли вы ждете? А где майор?

Кто-то испуганно охнул, одновременно послышался металлический грохот от упавшего автомата или карабина, лязг затвора и крик майора: "Отставить! Это свой!"

А ничего — резкий парень. Сразу просек ситуацию. Быстро ориентируется в оперативной обстановке.

— Точно! Это свой, а во-о-н там, впереди, и еще один в кустиках стоит, подойти стесняется. Вася! Э-ей, Василь! Иди сюда! Скорее, ужинать пора!

* * *

Мы красиво прокатились на тракторе, то есть, что это я... На боевой машине, конечно, и с шиком подкатили к расположению ремроты. В палатке, просвечивающей огнем "Катюши", Василия ждал военфельдшер. Пока Васю осматривали, разбинтовывали и чем-то мазали, мы с майором вели неспешный разговор.

— Слышь, капитан, а документики твоего ведомого... из интереса взглянуть...

Вот недоверчивый черт... Я нашарил планшет убитого унтера.

— Посвети, майор... сюда свети! Держи — вот тебе документики... Гляди на здоровье... — я нашел Васино офицерское удостоверение и еще какие-то бумажки с русским шрифтом. — А вот эту сумку сам потроши. Там документы немцев и еще какие-то бумаги...

— Ух, ты! Сколько их... — углядев солдатские книжки немцев, остро взглянул на меня майор. — Ты?

— Ага, — спокойно ответил я. — Документов меньше десятка, а трупов — больше... Так уж получилось... Я не хвастаюсь, но и не оправдываюсь, майор. Ты правильно пойми. И еще — не надо об этом много шуршать, понятно? Сходили за ленточку ребята от летунов, вытащили своего парня — и все дела! И — молчок! Хорошо?

— А то! Я все понял, капитан, а...

— А ничего я там не видел, майор! Честное слово. Пулеметный расчет, отделение на хуторе, рота на отдыхе, пара мотоциклистов — вот и все. Никакой ценной развединформации у меня нет. Смотри документы — может, там что найдешь. А я — пас! Извини — я не разведка, я — летчик!

— Понял, ну — пошли, вам там воды нагрели, помоетесь...

После баньки был ужин с наркомовскими, а потом — сон. Все остальное — утром.

* * *

"Нас утро встреча-е-ет..."

Не знаю — чем вас встречает утро, а у меня немножко болела голова. Все-таки — грамм по четыреста мы вчера на ужине в баки закинули. Да-а, многовато будет... Хорошо — гаишников в воздухе тут нету. Долетим как-нибудь...

Встал я рано, пошел, проверил своего третьяка — нормально, стоит под масксетью, сопит в дырочки трех пушечных стволов. Рядом часовой дремлет. Я кашлянул — часовой перехватил карабин и грозно взглянул на меня. Что интересно — сна ни в одном глазу! Я кашлянул еще раз, теперь — одобрительно, и пошел умываться. То — се, водные процедуры, каша из брикетов, крепкий чай. На душе стало немного получше. Базиля я будить не стал, для него сейчас сон — лучшее лекарство. Пусть дрыхнет.

На мое шебуршание из штабной палатки вылез взлохмаченный старлей Ильдар.

— Привет, командир! Ничего, что я тут без хозяев командую? Вот, кстати, твое имущество — маскхалат, фляга... пустая — уж извини... бинокль. Все! А стрелки я, пожалуй, себе оставлю. Чай будешь?

Глотнули еще по кружечке. Тут же в воздухе швейной машинкой застучал мотор У-2. А вы как думали? Это же авиация! Как птицы — солнце встало, и мы на крыло!

Я схватил поварской передник, выскочил на полянку и замахал изо всех сил. Летчик увидел и качнул крыльями. Я посмотрел на ветки деревьев, определил направление ветерка, и замахал пилоту стрекоталки, показывая ему направление захода на посадку. Сел.

У нас по штату У-2 не было. Степанов, видимо, попросил кого-то из соседей. Так оно и оказалось. Летчик привез с собой три двадцатилитровых канистры с бензином. Мы взяли у танкистов здоровенную такую воронку и потащились заливать бензин в крыльевые баки третьяка. Теперь долететь наверняка хватит.

— Тебе что сказали, лейтенант?

— Приказали взять, кого дадут, и доставить на "Узел", товарищ капитан!

Ага! "Узел" уже стал общеупотребительным названием, это хорошо!

— Садись, пей чай. Сейчас мы будем готовы...

Пошел будить ведомого.

— Вася, вставай!

— А мня-мня...

— Вася, подъем! Боевой вылет!

— А?! Что?!

— Подъем, говорю! Быстро умывай морду лица, завтракай и полетели!

— Давай сразу полетим, Виктор, дома позавтракаю! Там Степаныч, наверняка, чего-нибудь для нас вкусненькое соорудит!

А с головой-то у Васи все в порядке! Не нужен ему госпиталь! Соображает — я те дам!

Тут из-за рощицы выскочил пылящий броневик, а из него чертом вылетел майор-контрразведчик.

— Встали уже? Готовы?

— Да, спасибо за все, ребята! Давай лапу, Ильдар! Майор... не поминайте лихом! Спасибо! Майор — на два слова...

— Ты своим уже сообщение скинул? Нет еще? Ах, сам поедешь, с документами? Ну, давай! Ты там скажи — мол, обеспечил вывод сбитого летчика с территории, захваченной врагом, в ходе операции добыты документы... Ну, ученого учить... Про меня особо-то не распинайся, ни к чему. Я не Осназ, я — ВВС, понял? Ну, давай лапу! Спасибо тебе за все, за Василия — особое спасибо! Прощай! Будь живой!

— Давай, Вася! Общий поклон, воздушный поцелуй — и лезь в тарахтелку, лететь пора... Там, думаю нас уже ждут — не дождутся, чтобы фитиль вставить. Лейтенант! Сначала я взлечу, ты за мной! И сразу — на "Узел". Я прикрою...

Глава 10.

Я замучался прикрывать! Ведь у него же скорость — чуть больше ста! Все проклял. А потом — вообще началась веселуха. В воздух поднялись группы наших истребителей, и пошли на патрулирование своих зон ответственности. И каждый, — каждый! — кто меня видел, так и норовил сбить наглого "месса", пытающегося затоптать бедного У-2, как соседский петух твою курочку. Ну и, соответственно, с негодующим клекотом эти сталинские соколы норовили зайти мне хвост и выдрать его к чертям собачьим. До стрельбы, правда, дело не дошло, но я уже был весь мокрый.

В редкие моменты, когда меня не пытались убить, я подлетал к тарахтелке и крутил рукой пилоту — "Быстрее, быстрее давай!" А восхищенный моими с истребителями танцами Вася показывал мне оттопыренный большой палец... Хорошо, что не жестом римского императора, обрекающего гладиатора на смерть...

Такая самодеятельность мне надоела, и я связался со "Штыком-3". После этого, истребители, получив втык от "Штыка", уже не пытались меня затравить, как гончие зайца, и остаток пути прошел для нас относительно спокойно...

На "Узле" нас ждала довольно представительная комиссия по встрече героев. В ее составе был подполковник Степанов, замполит, наш оперуполномоченный "СМЕРШа", естественно, врач и еще какой-то офицер в новом, отлично подогнанном, мундире. Каковой мундир я маленько и запорошил пылью, лихо развернувшись около столь представительной комиссии.

Посмотрев на сапоги — а не развязался ли у меня шнурок, как у Гагарина, — я дождался пока нетвердой рысью ко мне подбежит Вася, и, как был — в шлемофоне, потопал к командиру АУГ.

— Товарищ подполковник! — я только хотел сказать, что задание Родины выполнено, как подполковник Степанов меня перебил.

— Живы? Здоровы? Вот и хорошо. Доктор — забирайте эту жертву авиакатастрофы к себе и делайте с ним что хотите! Хоть вскрытие! — он бросил леденящий душу взгляд начинающего врача-практолога на Базиля. — Но к завтрему поставьте его на ноги. Виктор Михалыч, пошли!

Я, несколько удивленный, засеменил за командиром. По дороге, как-то незаметно, отсеялся замполит, наш "молчи-молчи" плавно перетек ко мне за спину, а я прикипел взглядом к красавцу-офицеру в новеньком мундире. "Маска, маска — а я тебя знаю!" Вот только как тебя зовут, я забыл... Николай?

Да, аэродром под Сталинградом, я только что добрался до своих после приключений в тылу у немцев. Домик особистов... Из-под фикуса встает молодой майор с сединой... Точно! А капитан Иванецкий кричит: "Николай! Коля, живой?"

— Узнали? — Уже не майор, уже — подполковник. Быстро растут у них, в "СМЕРШе". Впрочем, не будем спешить. Я не знаю, какое ведомство он представляет, но представляю, кто он...

— Узнал. Только ведь Сергей нас так и не познакомил.

— Ничего, Виктор Михайлович, сейчас и познакомимся...

Мы зашли в штабную землянку, подполковник Степанов повел бровью — и шум стих, а лишний народ полез вон — полюбоваться на природу. Подполковник Николай пошептался с нашим контриком, и тот тоже смылся... Что за игры? Спокойно — сейчас все и узнаем! Все равно — меньше взвода не дадут, дальше фронта не пошлют!

— Присаживайтесь, товарищи! Чаю?

Я одобрительно хмыкнул. И пряников бы еще!

-Товарищ подполковник, — начал Степанов, — мне вас представить или...

— А давайте я сам! — расплылся в улыбке п/п-к Николай. — Вам, кстати, от всех-всех приветы, Виктор Михайлович! А я — подполковник ГРУ Народного комиссариата обороны СССР Воронов Николай Петрович! Можно по имени-отчеству, не возражаете?

Я не возражал.

— Виктор Михайлович, вы не ребенок, и должны понимать, что ваша деятельность тут, на фронте, осуществляется при плотном контрразведывательном прикрытии, так?

Я согласно кивнул.

— А тут, в последнее время, покатился прямо таки снежный ком каких-то не очень понятных событий вокруг вашей "Молнии", понимаете... И думается мне, что все это тянется еще со Сталинградского фронта, а Виктор Михайлович?

Подполковник Николай мельком, буквально чуть-чуть, мазнул глазами по Степанову, и тот сразу же все понял.

— Ну, у вас тут дела, товарищи, а мне надо руководить боевой работой группы. Я вам не нужен, товарищ подполковник?

— Нет-нет, Иван Артемович! Конечно, идите, вы тут хозяин, а мы с капитаном посидим, пообщаемся, можно? Нам не помешают? — недвусмысленно подчеркнул последний вопрос грушник.

— А вот дверь прикройте и общайтесь себе на здоровье! — милостиво разрешил Степанов. С тем он и отбыл.

* * *

Мы помолчали. Еще помолчали. Я пробарабанил пальцами по столу "Хэй, бульдог!" битлов и приглашающе улыбнулся. Тебе нужно — ты и говори. Колян улыбнулся мне в ответ, и тоже что-то отбил. Такое веселенькое...

— Ну, хорошо! Сергей мне кое-что рассказал и показал. Это — потом. Сейчас о другом. Вы, Виктор Михайлович, попали в сферу интересов определенных руководящих кругов Люфтваффе! Да-да! Не удивляйтесь. Я и сам видел вашу фотографию из очерка в "Красной Звезде" в штабе... — тут он резко замолчал и смущенно взглянул на меня, — в штабе, в общем...

— Да, а ведь вы нам здорово помогли, Виктор Михайлович! А Сергею, считайте, помогли орден заработать! Он вам спасибо-то хоть сказал? Не-е-т? Вот формалист! Вот конспиратор! Ну, да я ему подскажу — еще прибежит, виляя хвостом. Девушка та... из вашей столовки, помните? Да-да, эта девушка и навела наших на одного человека...

Подполковник достал портсигар и закурил сигарету. Сигарету! Штаб... немецкий штаб?! Он, что — "закордонник"? Ну, теперь уж надеюсь, нет. Недаром тогда Серега орал "Живой! Живой!" Было, значит, дело под Полтавой, но успел, видимо, выскочить из-под топора... Молодец, подполковник. А это что у тебя ни одной награды нет? Ну — это дело не мое... Что он там рассказывает?

— ...наши его долго гоняли, буквально — висели на хвосте. А он ушел, гад! Опытный и умный зверь... — подполковник нервно затянулся несколько раз. — А гоняли его недалеко от вашего аэродрома.

Он увидел непонимание в моих глазах и пояснил.

— Абверовца одного гоняли, на Кубани...

— Да-да, я слушаю, говорите, говорите...

— Ну, так вот... — Николай тщательно затушил сигарету в пепельнице, хотел было убрать окурок в спичечный коробок, перехватил мой взгляд, покраснел, сказал: "Извините..." и продолжил.

— Ушел, сволочь, из-под носа ушел. И залег где-то. А еще через месяц контрразведчики наткнулись на труп...

Ну, не Николай наткнулся на труп, понятное дело. Какая-то поисковая группа нашла в лесополосе около станицы Крымской труп молодого мужчины в одном белье. Он был убит взрывом гранаты. Казалось бы — что тут такого? Бывает. Но не часто человеку кладут гранату на лицо, закрывают ее кистями рук, обматывают голову бинтом и подрывают.

— Так вот... Он думал, что все сделал чистенько. Но — то ли торопился, то ли ни обратил внимания... Короче — он пропустил один факт. Татуировку у убитого. Лицо и руки он изуродовал, но наши довольно быстро установили убитого по татуировке. Это был один командир из армейского офицерского резерва, получивший направление в ваш БАО. А тут и Сергей Иванецкий сообщил о девушке, на которую вы порекомендовали ему обратить внимание. Интересно, да? Прямо детектив! Тут Сергей и стал тропить зверя.

— Кто эта девушка? Что за друг у нее? Ба — да это же недавно назначенный командир из армейского резерва! А где тут последняя ориентировка? Так, разыскивается капитан Гомонов Иван Степанович, убывший в часть из армейского офицерского резерва. А новичок? Надо же! Помонов! Лишняя палочка в заглавной букве, но, что характерно — тоже Иван Степанович. И время сходится. Наш потерянный абверовец нашелся! Сволочь фашистская! А какие у него еще связи? Еще пара-другая вопросов — и вот и радист, а вот и еще кое-какие люди и ходы-выходы... Ну, это не интересно.

Николай достал портсигар и снова закурил.

— В общем, наши его аккуратненько стали вести, потом, после вашей командировки в Москву его взяли и начали потрошить... Всего вам не нужно знать, но вот один из аспектов его работы, а именно — интерес Абвера и разведки Люфтваффе к летчику Туровцеву и его боевой биографии, был установлен. Немцев интересовал и истребитель с рисунком какого-то непонятного старика, и очень уж мощное оружие этого истребителя, да и некоторых других... из вашей эскадрильи. Внуков этих. А газета откуда? А я знаю? Наверное — либо турецкий атташе, либо японский. Или еще кто — мало их на немцев работает?

— Далее. Тут капитан Туровцев вдруг убывает в Москву. Немцы об этом не знают — и резидент, и радист уже арестованы. Полк ведет обычную боевую работу. В одном из боев самолет командира звена Демченко получает повреждения, и он, с разрешения начальства, разумеется, берет истребитель, известный в полку как "Дедушка"...

У меня, почему-то, похолодело в животе...

— Так вот, эскадрилья вылетает на задание. Ведет бой. Все участники боя в своих рапортах пишут одно — очень сильный нажим со стороны немцев, попытки разбить звенья, пары, отогнать и окружить "Дедушку". Демченко сбивает два истребителя фашистов. А потом...

Я встал. Подполковник подумал и тоже встал.

— Они сбили его, Виктор. Демыч погиб...

* * *

— А почему вы думаете, что это связано со мной? — Прошло минуты две, и я взял себя в руки.

— А что тут думать, Виктор Михайлович? Мы уже знали... Я в это время служил как раз в штабе... Четвертого воздушного флота гитлеровской Германии. Ну, не служил, конечно... Так, временно — в командировку. По вопросам увязки, согласования и конкретного охвата... — он улыбнулся. — Но ваше фото видел, а так же некие слухи и определенную возню наблюдал, знаете ли...

— А вы в это время у Яковлева, значит? Это здорово! Мне ваш командир успел кое-что рассказать, да...

— Так вот. Недавно я вернулся... из командировки. Пришлось... ну — не обо мне речь. Крутился я здесь по делам, а тут вы на войсковые пожаловали. А вчера этот бой. Ваша пара не вернулась на аэродром. Ваш оперуполномоченный парень с головой и очень оперативный... уполномоченный! Он тут такой шорох навел! Запросы — кто, что видел, что слышал. Да-да! Сразу вас нашли... а вы, что? Не знали? Да, почти сразу как вы сели в эту танковую роту...

— Ремроту...

— Ну, да. Ремроту. А потом еще и майор из бригады позвонил по вашей просьбе. Но — не это главное! Главное — что это было? Случайность, совпадение? Или на вас продолжается охота? На летчика Туровцева, управляющего истребителем "Як-3"? Вот в этом-то мне и поручили разобраться!

Он взглянул на часы.

— Обедать пойдем? Говорят — у вас тут такой замечательный повар!

И мы пошли обедать. Степаныч сегодня превзошел сам себя — нам подали томленого в сотейнике гуся! Где только нашел...

Я вдруг вспомнил хуторок, летящие по двору белые гусиные перья, слипшиеся красные перья в лужицах крови из-под трупов немцев, ветерок, играющий мехом собак у мусорной ямы, и есть мне резко расхотелось...

Глава 11.

— Вот, что... Вы тут обедайте пока... а я сейчас... на минуточку в санчасть загляну. Надо бы ребят проведать. Я сейчас...

Я отодвинул тарелку и встал из-за стола. На душе было тяжело и тревожно. Как я забыл? Как там Кир? Ведь никто даже и не сказал, а я и не спросил... Нехорошо. Непорядок это.

До санчасти я добрался быстро. Тут царила сонная, жаркая летняя тишина, лишь в траве монотонно цвиркали кузнечики, да в воздухе гудели какие-то насекомые. Никакого движения, только на натянутых бельевых веревках белыми привидениями колыхались нижние рубахи, пара халатов и стираные бинты.

— Эй, есть тут кто живой? — негромко окрикнул я.

— Чего шумишь? — откинулся брезентовый полог большой армейской палатки и из темноты вылез немолодой военфельдшер. — Все тут, слава богу, живые... Извините, товарищ капитан, не признал я вас...

— Ничего-ничего, это я так — пошутил неуклюже... Ну, как тут мои пернатые?

— Да ничего — стучат клювами по тарелкам, да еще и добавки просят! — расплылся в улыбке фельдшер. — Заходите, товарищ капитан!

Внутри палатки было жарковато и сумрачно. Из четырех стоящих коек, заправленных чистым бельем, заняты были лишь две. Василий, в одних подштанниках, весело стучал ложкой, сидя перед табуреткой, выполнявшей роль стола, а Кирилл Извольский изволил обедать как римский патриций — лежа.

— О! Командир! — радостно зашумели ребята.

— Отставить! Во время приема пищи Устав не действует! — пошутил я. — Кушайте, ребята, кушайте! А я рядом с вами посижу.

Какой там! Они, конечно, побросали ложки и радостно уставились на меня.

— Ешьте, я сказал! Говорю же вам — посижу. Я никуда не спешу. Ешьте — ешьте... Вам нужно нормально питаться, тогда и окрепнете быстрее!

Теперь все пошло наоборот — эти два щегла застучали ложками так, что я испугался, как бы ни было заворота кишок! Не прошло и полутора минут, как воздушные бойцы, как два осоловевших удава, заглотали свои порции и отставили посуду прочь.

— Ну, давайте, рассказывайте! Сначала ты, Кирилл!

— Да что там рассказывать, Виктор! Подловили меня, гады! — понурился он.

— А ты как думал? Думал, что ты самый крутой на советско-германском фронте истребитель? Эти немцы, что тебя били, наверняка с 40-го года воюют, а то еще с Польши! Среди "охотников" слабаков, как ты знаешь, нет. Подловили, конечно, раз ты сам растыку поймал... Ну, рассказывай.

Из рассказа Кирилла дело вырисовывалось следующим образом. Его поймали, когда звено выходило из атаки и пошло в набор высоты. Расслабились, понятное дело, — только что удачно отстрелялись, и все, зуб даю, нет-нет, да и поглядывали назад, на дымящие и падающие самолеты немцев.

А тут, практически в лоб, атака сверху — тр-р-р-р! И снаряды грохнули по центроплану и левому крылу. Хорошо, что было всего два попадания — видимо, слишком высокая скорость была у падающего на цель охотника — уж очень быстрое взаимное смещение, очередь-то и рассеялась немного. Но и этого немногого Киру хватило. В выпущенной в него очереди были, ведь, еще и пули...

— ...Раз! И левую ступню — как огнем обожгло! Одна пуля... одна! И прямо через стопу... Кровищщи в сапоге! Мама моя! Никогда не думал, что из сапога буду кровь выливать! Но — чистенько так прошла, кости не раздробила. Скоро на поправку, как врач гворит. Эх, скорей бы...

— Лежи уж, ранбольной... А с истребителем что?

— Да дырки есть, крыло здорово пощипали... На него разрыв фугасного снаряда пришелся. Но мужики из яковлевской Конторы и наши техники сказали — или заштопают так, что и не увидишь, или сменят плоскости. Лучше бы, конечно, сменить... На чиненном летать — не на новеньком...

— Ладно, зайду к ним, посмотрим.

— Ну, а ты как, герой? — я перевел взгляд на Василия.

— А что я? — изумился он. — Я готов в любой момент выступить на защиту моей Родины...

— Ты, Васек, с такими словами не шути, не обесценивай их... Еще выступишь. Ты не забыл, как там дальше-то? Не щадя самой жизни? А? Не надо... А то еще накличешь...

— Сколько вам тут валяться? Что доктор говорит?

— А доктор говорит — сколько надо — столько и будут валяться, Виктор Михайлович! — раздался быстрый и веселый говорок Кошкина.

— А-а, "хитрый змей, который и выпить не дурак!" Привет, привет! — мы пожали друг другу руки. — Каков твой прогноз, медицина?

— Ну, капитан Извольский поваляется тут минимум три недели... А там посмотрим...

— Товарищ военврач! Мы же договорились! — заныл Кирилл.

— Договорились, при безусловном соблюдении всех медицинских предписаний! Лежать тебе еще и лежать! Хочешь вернуться в строй — изволь лечиться! Инвалиды в воздухе не нужны. Понял?

— Понял — не дурак... Дурак бы не понял.

— Вот, так-то! — удовлетворенно сказал Кошкин. — Ну а ваш ведомый... Через пару дней выпишу. Особых повреждений нет, так — как после драки на танцах. Так, что ли, Василий?

— Так, так, товарищ капитан медслужбы! Я и сейчас уже вполне здоров...

— А сейчас ты погодишь и примешь лекарства... А вот и Петрович. Принес?

В палатку зашел военфельдшер с подносиком, на котором стояли два маленьких медицинских стаканчика с водой и лежали какие-то порошки и таблетки. За ним в палатку заглянул Воронов.

— Товарищи летчики... получайте, принимайте, и мертвый час!

— Типун тебе на язык, Петрович! В санчасти — и такие слова! Думать же надо...

Я не успел закончить фразу. Над полем "Узла" разнесся пронзительный вопль, который перешел в длинную, тягучую, устрашающе-надрывную ноту.

— Что это? — глаза у Василия были квадратные. — Сирена?

— Сирена! Подполковник — бегом!

Мы с Вороновым выскочили из палатки санчасти и бросились к стоянке самолетов первого звена. Тяжелый вой сирены, казалось, давил к земле все живое, сковывал все желания, нагонял страх. Никогда раньше я не слышал на аэродроме сирену. И дальше бы ее не слышать!

— Прекратить! Прекратить это светопреставление! — заорал я на бегу руководителю полётов. — Вы мне всех летчиков этими песнями перепугаете! Что случилось?

Подполковник Степанов, держа телефонную трубку возле уха, повернулся ко мне.

— Виктор! Тревога! Звонок из штаба армии — только что сбитый немецкий летчик с бомбардировщика сказал, что через двадцать минут будет "звездный налет" на Курск!

* * *

"Звездный налет" — это вам не хала-бала, полено дров. Это мощный авиационный удар с разных направлений, несколько разнесенный по времени, по эшелонам высоты, по численности ударных самолетов. Я поежился... Да, уж. Приятного мало. В моей реальной истории "звездный налет" был раньше — до начала немецкого наступления. Тогда его полностью отбить не получилось, но ослабить — да! А тут, значит, сейчас... Ну, что ж! Значит — время пришло! Что же делать? Да еще этот подполковник Воронов так некстати... Так делать мне или нет? Ведь погибнут же люди... Дети погибнут, женщины, старики... Будет разбит железнодорожный узел, прекратится снабжение фронта боеприпасами и всем-всем, что ежеминутно, ежедневно необходимо для войны. А это — опять же жизни людей.

Я представил себе картину, когда оглушенный взрывами снарядов, с текущей из носа и ушей кровью солдат, бешено вращая глазами, орет "Гранаты мне! Где гранаты?!" А на него ползут немецкие танки... А гранат нет и не будет, потому что немцы прервали железнодорожное сообщение и нет подвоза боеприпасов...

Кожа натянулась на скулах, по спине пробежали мураши... А пускай! И так каждый бой — лотерея... Тут не знаешь — будешь ли через двадцать минут живой, так чего же мне бояться каких-то вопросов? Да и доказать еще надо, что это именно моя работа...

— Виктор, что телишься! К самолету!

— Отставить! Прикажите заглушить моторы и построить летчиков. Я им кое-что скажу...

— Капитан Туровцев! — взревел подполковник Степанов. — Сейчас не время для митингов!

Московский подполковник из ГРУ, склонившись к уху командира АУГ "Молния" что-то настойчиво зашептал. А плевать — договоритесь вы или нет. Я уже все решил. Будет так, как я скажу. Это мой бой — и ответ тоже мой...

— Прикажите заглушить моторы, построить летчиков и раскрыть капоты истребителей, товарищ подполковник, — упрямо набычившись, повторил я. — Потом объясню... сейчас не время...

— Инженер! Заглушить моторы! Техникам — раскрыть истребители. Летчиков в строй... Быстро, быстро — исполнять!

И минуты не прошло, как стих рев моторов, залязгал дюраль капотов, а летчики, непонимающе переглядываясь и переминаясь, встали в куцую шеренгу.

— Слушать меня, ребята! Сегодня такой день, такое дело... День наших войсковых испытаний! Главный день! — у меня сорвался голос. Я немного помолчал и продолжил. — Мы должны не допустить удара по городу. Там наши люди... Они верят в нас, в свои военно-воздушные силы. Силы! Сегодня я разрешаю вам нарушить все требования! Перейти все границы! Сегодня я разрешаю вам рисковать своей жизнью, ребята... Наша задача — сломать этот "звездный налет", не допустить немецкого удара по Курску. Сейчас в ваших истребителях установлен особый боекомплект — зажигательные снаряды повышенной мощности. Это опытная разработка, их очень мало — только на этот бой. Предупреждаю, заряд очень мощный! Попадание двух-трех снарядов гарантировано зажжет немецкий бомбардировщик! Понятно? Двух-трех! Не увлекайтесь — бейте короткими очередями. Сейчас я проверю как заряжено оружие — и взлет звеньями по готовности. Первое звено взлетает последним — его поведу я. Товарищ подполковник... — я обернулся к Степанову. Он кивнул. — Командир группы "Молния" поведет второе звено...

— Товарищ капитан... — моего плеча коснулась рука подполковника Воронова. — я боевой летчик. Я прилетел к вам на "Ла-5".

— Подполковник Воронов пойдет ведомым командира группы. Третье звено на тебе, Федя...

Невский кивнул.

— Сначала проходим весь строй бомбардировщиков, атакуем, когда последнее в нашем строю звено, первое звено, подойдет к лидеру немцев. Вы в это время будете где-то в середине строя немецких бомбардировщиков. Как только я дам команду — парами бьете фашистов. Будет мало, чтобы убить всех — деритесь поодиночке...

— Товарищ подполковник! — я обернулся к Степанову. — Договоритесь с армией, чтобы соседи на "лавочках" связали боем истребители прикрытия немцев и дали нам возможность разобраться с бомберами.

Степанов кивнул.

— Тогда все! Второе звено к машинам! Как только я отойду от вашей машины — запуск и взлет! Бе-егом!

Я тоже побежал, что, впрочем, было, наверное, лишним... Ну, ничего. Урон авторитету небольшой, а поспешать надо. Примерная величина клубка пирозаряда для короба со снарядами была у меня найдена и отработана уже давно. Я подбегал к истребителю, хлопал рукой по коробам, смотрел — заведены ли снарядные ленты в приемники пушек, и бежал к следующему самолету. За моей спиной начинал кашлять и реветь очередной мотор. Истребители, прямо со стоянки, взлетали в небо...

Вот и все... Не дожидаясь, пока я сяду в кабину, техник запустил мотор моего истребителя. Технари на земле судорожно дергали лямки парашюта, помогая мне его поскорее надеть. Я ухватился за борт, легко запрыгнул в кабину, взгляд на приборы, счетчик боеприпасов... Мать твою! У нас же пушки-то больших калибров, чем 20 мм ШВАКи! Снарядов-то в боеукладке меньше! Значит — пирозаряд у каждого снаряда будет более мощный. Ну, ничего, более мощный — не менее мощный. Перебьемся... Главное — чтобы бомберам хватило. Должно хватить, по-другому и мыслить нельзя. Все? Все!

— Убрать колодки! Всем — взлет!

Глава 12.

Я вел звено на повышенных оборотах, все же мы немного отстали от остальных. В эфире "Штык-2" и "Штык-3" нацеливали и заводили наши истребители на перехват немецкой армады.

— Цель групповая, высота четыре, курс — 310. Повторяю — цель групповая! По всем данным — более двухсот бомбардировщиков противника! Приказываю — не допустить налета! Атаковать по готовности...

— Седьмой, седьмой — прикрой, атакую!

— Мать твою, ты что — не видишь! Бей его!

В эфире стоял настоящий базар — кто-то уже вцепился в немцев. Ну правильно — мы же не одни тут! А немцы подходят с разных направлений, разными группами. Истребительных полков много, а вот отдельная авиационная ударная группа "Молния" — все же одна! И ее неизвестные никому, даже лучшим оружейникам страны, новые зажигательные снаряды.

— Внимание всем — занимаем пять тысяч метров, усилить поиск! Ищите дым — такая армада будет сильно дымить.

— Дед, противника вижу, прохожу с превышением со стороны солнца. — это подполковник Степанов. — "Лавки" — работайте! Отсекайте мессов! Дед, жду команды, мы готовы.

Вы готовы — я не готов... Сейчас, сейчас... Да, сколько же вас. Немецкая армада и вправду выглядела устрашающе. Я, честно говоря, и представить такой строй не мог — более двухсот самолетов в колонне! Это что-то! А дыму-то, дыму! Это еще никто не горит. Сейчас, сейчас, погодите ужо...

— "Молнии ", приготовиться ... "Молнии" — работаем! Первое звено — пошли, пошли! Короткими очередями!

Строй немецких бомбардировщиков расцветился пулеметными трассами. Немцы стали поливать советские истребители изо всех стволов. Метров с семисот... Торопятся, страшно ведь... Вот задымил чей-то истребитель. Но из атаки не вышел. Держись, браток!

— Атака! Стреляем самостоятельно, россыпью! — наше звено чуть разошлось, чтобы не мешать друг другу при маневрировании, и мы спикировали на головную тройку бомбардировщиков. Чуть выше пронеслись трассы — это "Лавки" отсекли попытку мессов сорвать нашу атаку. Молодцы, так держать!

Мой "Як" начало потряхивать и чуть-чуть водить, слишком большая скорость. Убрать обороты... Головной бомбардировщик рос и рос в прицеле... Бешеная скорость сближения... Все! Огонь!

Я нажал на спуск и кнопку пушек — "Р-р-р-ы!" К лидеру метнулась короткая, блеклая трасса, и он вспух в клубе дымного взрыва! Однако! Взрыв лидера отбросил и закрутил его ведомых. Но, все равно — и один, и другой также эффектно разлетелись в куски от огня ребят!

— Твою ма-а-ать! — в эфире раздался чей-то восхищенный выдох. Только он был сформулирован несколько иными словами.

— Отставить мат! Без компота оставлю! Атака, атака!

Я заложил вираж и бегло огляделся. Километрах в трех, густо дымя, падало несколько бомбардировщиков. Это работал Федя Невский. А где командир? Его и не видно. Ну, да не пропадет! Бомберов на всех хватит.

Рядом просвистел "Мессершмитт", камнем падающий вниз. За ним, стреляя, упала "Лавка".

— "Лавочки" — держите, держите мессов! "Молнии" — огонь!

Пространство вокруг меня, казалось, светилось от пулеметных трасс бортстрелков. Эдак они меня и убить могут! Надо бежать! А куда бежать? А к немцам под крыло! Я убрал обороты и на пятистах километрах ворвался в строй "Юнкерсов".

В прицеле зеленая туша. Виден свежий блеск краски — новенькая машина! Н-на! Короткая очередь — вспышка пламени — клубок огня! Только концы крыльев торчат! Во, горит-то как красиво! Вираж, лег на крыло — передо мной еще один — получи! Взрыв! Меня бросило взрывной волной на спину.

Подчиняясь законам физики, я пошел вниз, под строй. Рядом пронеслась бело-красная трасса. Месс!

— Дед — влево!

Кручу вираж, в глазах темно от перегрузки, тяжело бьется сердце, гоня загустевшую кровь. В висках бьет молотом. Ничего не вижу.

— Все, Дед! Я его убил!

— Спасибо! — хриплю я. Постепенно темень в глазах рассеивается. Ну, и где я? Куда меня отнесло? На пару километров я отскочил от строя "Юнкерсов". Хотя — какой там уже строй!

Я понимаю — это страшно. Страшно, когда впереди идущие самолеты взрываются огненными клубками, а над облаком взрыва взмывают краснозвездные истребители. Страшно, когда в суматохе и давке, сталкиваются немецкие самолеты, пытаясь уклониться от атаки. Бардак, свалка...

Везде, где я смотрел, я видел разгром. Немцы, освобождаясь от бомб, "вспухали" над строем, кто поумнее — те камнем падали вниз и бежали на запад. Некоторые сбивались в группы, выталкивая крайние самолеты под огонь наших истребителей, и, огрызаясь пулеметными очередями, пытались уйти. Но итог боя был уже ясен всем — они не прошли! И не пройдут!

— "Молнии"! Атака!

Еще одного удара немцы не выдержали. Человек не может с открытыми глазами идти на смерть. Точнее — фашисты не смогли... Я вспомнил наших морских пехотинцев, которые под Севастополем остановили атаку немецких танков, ложась со связками гранат у груди под их блестящие, жадные к чужой земле гусеницы... И эти железные чудовища не выдержали огня человеческого сердца. Такого вам не дано, фрицы! Это огонь Пращура в нашей крови!

Немецкие самолеты, набирая скорость на снижении, пытались оторваться от наших истребителей. Не всем это было дано. Не всем была оставлена жизнь. Такого удара немецкая бомбардировочная авиация не получала давно...

Я бегло осмотрел истребитель. Что-то его ведет... В переднюю кромку левого крыла врезался и торчал какой-то металлический обломок. Это тогда, наверное, когда уж слишком близко передо мной взорвался новенький "Юнкерс". То-то я чувствую, что меня немного тащит влево.

Руки дрожали, рот жадно глотал воздух. Глотка пересохла, очень хотелось пить. Бешено бьющееся сердце постепенно успокаивалось. Да-а, тот еще вылет...

— "Молнии" — сбор, сбор! "Молния-11", где вы?

— Дед, выше смотри, смотри выше...

Я поднял голову — высоко в небе, в глубоком вираже, подполковник Степанов ждал свою группу...

* * *

Когда я сел и зарулил к капонирам, сил осталось лишь откатить фонарь и расстегнуть привязные ремни. Подбежавший техник внимательно на меня посмотрел и ничего не стал говорить.

— Щас... посижу минутку, в себя приду... Ты смотрел — все вернулись?

— Двух нет... Из второго звена. Ребята говорят — сели на вынужденную. Побили их бортстрелки. Сейчас уже комплектуют ремгруппы и машины грузят — поедем на место приземления, посмотрим, что там можно сделать.

— А остальные?

— Кто как, товарищ капитан... Вот, у вас тоже, я смотрю... — техник кивнул головой на крыло. — И хвост.

— А что хвост? — заинтересовался я.

— А вы взгляните...

Я набрался сил и мужества и, закряхтев как старый дед, выбрался из самолета. Техник помог освободиться от парашюта.

Сначала я посмотрел на железяку, которая застряла в крыле. Какая-то перегородка, что ли... Черт ее знает. Во-он, что-то написано даже... Я расшатал и вырвал железку из передней кромки крыла. На сувенир пойдет... Или в металлолом. А что там с хвостом?

Да-а, это я проморгал... Немец-то попал. Снарядом вырвало большой кусок руля направления. Странно, но в полете я этого не заметил. А может, заметил, но посчитал, что это от повреждения крыла? Ладно. Хорошо то, что хорошо кончается.

Забрав у техника пилотку, я сказал ему: "Ты уж извини, Петр Сергеевич, поломал я тебе ероплан... Не углядел... Теперь чинить надо".

— Да ладно вам на себя наговаривать, товарищ капитан! Ты иди, Виктор, отдыхай... На тебе лица нет. А третьяка мы мигом починим. И не заметишь — как новенький будет! Иди-иди, вон, тебя Степанов выглядывает...

* * *

Подполковник Степанов едва не подпрыгивал. Его лицо светилось счастьем и какой-то детской радостью.

— Сделали, Виктор Михалыч, мы сделали это! Сам не верю! Такая армада! Твои сколько сбили?

— Не знаю, Иван Артемович, еще не опросил летчиков... Усталость какая-то накатила, опустошенность... Сейчас пройдет.

— Ты это, Виктор Михайлович, выглядишь как-то не так... Перенервничал?

— Не без этого. Летел и думал — ну зачем я им сказал, что можно жизнью рисковать? Зачем? "Як", это уже ясно, в серию пойдет... А погибшего летчика с земли не поднимешь, жизнь в него не вдохнешь, я ведь не бог...

— Война, Виктор Михайлович, война... А мы на ней солдаты. Воздушные, но солдаты. Рисковать своей жизнью ради общего дела — наша прямая обязанность, предусмотренная присягой. Мы присягали своему народу, Виктор, на жизнь и на смерть присягали... Вот, так-то, майор!

— Капитан...

— Уже майор. Заслужил, досрочно тебе присвоили. Да и должность у тебя, считай, — замкомандира авиаполка! Забыл в этой беготне тебе сказать утром... Давай — опроси летчиков. Надо подвести итоги боя и докладывать в армию, они уже торопят.

— Хорошо, сейчас займусь... И еще, Иван Артемович...

— Что?

— Вы там, в рапортах, не особо нажимайте на боеприпасы... Не надо. С бомбами шли немцы, а снаряды иногда и в бомбы попадают, по взрывателям...

— Да, мы уже с этим подполковником из ГРУ кое-что оговорили. Он тоже так рекомендует сделать. Интересный мужик — боевой летчик, а в разведке...

— Вы смотрите, Иван Артемович, не спросите его, случайно, на каком фронте он летал. Неудобно получиться может.

— Даже так? — покачал головой Степанов. — Ну, иди, Виктор Михайлович, работай! Война войной, а отчет — вынь и положь!

Я прокашлялся.

— Товарищи офицеры! Прекратить ярмарку! Кто еще не сдал отчет о проведенном боевом вылете? Быстренько взяли форму отчета и заполнили! Давайте-давайте, не ленитесь — испытания никто не отменял!

* * *

Так сколько же мы сбили? А я сколько сбил? Лидер — это раз, потом — новенькая машина — два, в вираже стрелял — три... Все? Вроде все. Пишем — три. А всего в этом бою АУГ "Молния" сбила, выходит... так — тут тринадцать, второе звено — одиннадцать... Тридцать семь самолетов противника! Ни хрена себе! Тридцать семь на четырнадцать, нет — на пятнадцать летчиков! Нет — на четырнадцать, Василий ведь тоже на земле остался. Не слабо получается, честное слово, не слабо! Это весьма достойный результат. А вот без пирозаряда — смогли бы мы столько сбить?

Я задумался... Столько — не смогли бы. Но по две машины на нос — я бы сказал, что это вполне возможно. Но — если бы, да кабы... А тут факт — попал парой снарядов, и все! Сразу ему путевку на тот свет можно выписывать. Хороший бой получился. А как ребята-то воспряли. Ходят такие воодушевленные, такие окрыленные! Хорошие бойцы растут, жалко будет расставаться.

Демыч погиб... Я вспомнил о друге и опять погрустнел. Не дожил до победы. Сколько еще моих друзей не доживет. А я? Мне вдруг стало зябко — по спине как будто протянуло холодком. Я припомнил атаку месса и трассу снарядов, протянувшуюся рядом с моим самолетом. Чуть-чуть... Чуть-чуть не считается. Будем жить, однако!

* * *

Вечером, после разбора полетов, многочисленных докладов по различным инстанциям, был даже звонок из Москвы... Даже два — из Штаба ВВС и от Яковлева. Со штабом говорил командир, а с Яковлевым — ваш покорный слуга. Нет, не люблю я это выражение. Ваш барон? Даже так — и то лучше! Я, в общем, говорил с Яковлевым.

Ничего таить не стал, рассказал ему все подробно. Тут такое дело — Верховный может спросить. Уж ему-то фронтовое начальство доложит, блеснут, что называется, чешуей! А он мужик хитрый и осторожный — обязательно спросит и у Яковлева — а как, мол, там ваши истребители себя показывают, Александр Сергеевич? Летать-то еще не разучились? А научились? А Яковлев ему — бац! Так мол, и так, товарищ Сталин! Войсковые испытания показывают высокую результативность нового истребителя, его неплохую боевую живучесть, простоту пилотирования и эксплуатации в полевых условиях. И примерчики — бац! А вот эти примерчики ему я и даю сейчас. Надеюсь, он их записывает, и фамилии летчиков тоже.

Кстати, надо Степанову про наградные листы сказать. И на этого... подполковника Воронова тоже. Если он на самом деле Воронов. Заслужил — сбил двух, есть свидетели.

Так, что еще? Ремгруппы сформировали, отправили. Битые самолеты сейчас ремонтируют, завтра обещают ввести в строй. Завтра... Вот оно!

Я отправился искать подполковника Степанова. А что его искать — он с красными от напряжения глазами сидит у себя в землянке и орет сразу в два телефона. Пусть орет — сегодня его день.

— Фуххх! — Степанов раздраженно бросил трубку на аппарат и вытер лицо платком. — Вот дубы армейские...

Я заржал. Степанов недоуменно посмотрел на меня, потом — искоса — на свой погон, и тоже рассмеялся.

— Да нет, Виктор Михайлович! Я имел в виду — из армейского звена! Понравилось им, понимаешь, как мы сработали! Захотелось нами покомандовать!

— Кто это такой умный, Иван Артемович?

— Да есть там один такой... рубака, прости господи! Был командиром полка, боевые задачи выполнял, не считаясь с потерями. Приобрел авторитет "решительного, волевого командира". А так — пустышка с сильным горлом. Орать уж больно здоров. Да ладно уж... А у вас что?

— Да, считайте, я как раз по этому поводу. И повод есть — почти все наши самолеты получили повреждения, двое — на вынужденной. Я, Иван Артемович, глубоко убежден, что нам дня на два-три надо "уйти на дно".

— Как это — "уйти на дно"?

— Да просто — не совершать никаких вылетов. У нас ремонт техники и подготовка к новому этапу войсковых испытаний.

— А что за этап?

— А этот этап будет проходить под лозунгом: "Як-3 — истребитель истребителей!" Вот сейчас немцы разберутся с итогами "звездного налета", изучат причины больших потерь и нащупают нашу группу... Если уже не нащупали. И будут стараться нас "прищучить". Вот поэтому мы и возьмем паузу и вынудим их сделать первый ход...

А мы пока приготовимся к этому этапу, тактику подтянем, взаимодействие определим. Ловушки кое-какие я постараюсь придумать. Посмотрим, в общем.

Да, кстати, мы своих-то награждать за этот бой будем? Я считаю — ребята заслужили. И вы так считаете? Вот и чудесно!

Глава 13.

Как мы решили с командиром — так и сделали. На пару дней вся группа ушла в ботву. Ни слышно нас, ни видно. Летчиков — в палатку, тактику им давать, схемы противодействия фашистским "охотникам" разрабатывать. Техники — "чиню, паяю, Як-3 починяю!" Всем, в общем, дело нашлось.

Даже подполковник Воронов зашустрил, зашуршал по стоянкам, лазил по машинам, чего-то изучал. Говорит — готовится к сдаче зачета по овладению новой машиной. Ну-ну, хр... древко от флага вам в руки, подполковник! Что ты затеял, я пока не знаю... Но сильно подозреваю...

* * *

Подполковник Воронов еще раз бегло просмотрел документ. Получилось не бог весть как, но времени что-то исправлять уже нет... Нужно срочно отправлять письмо и контейнер в Москву. Самолет уже заказан, офицер из разведотдела ждет.

Начальнику ГРУ НКО СССР

генерал-лейтенанту Ильичёву И.И.

Во исполнение Ваших указаний, полученных шифртелеграммой N 233 от 02.07.43г., мною выполнено следующее...

...удалось принять личное участие в составе АУГ "Молния" в отражении налета группы бомбардировщиков 4-го воздушного флота гитлеровской Германии, участвовавших в т.н. "звездном налете" с юго-западного направления, ориентировочно — до двухсот "Ю-88"...

...зам. командира АУГ "Молния" по боевой работе м-р Туровцев В.М. непосредственно перед вылетом лично проверил боеукладку всех истребителей группы...

....при этом касался руками, как снарядных ящиков, так и казенников бортового оружия истребителей...

...поскольку мой истребитель "Ла-5ФН" б/н 33 стоял на другой стоянке, его вооружение предполагаемому и возможному воздействию м-ра Туровцева В.М. не подвергалось, поэтому лично я никаких особенностей и отличий при стрельбе по противнику не наблюдал, ничего конкретного по многократно возросшей мощности зажигательного заряда пояснить не могу...

...боевых действий, было сбито, по уточненным данным, тридцать девять (39) бомбардировщиков противника. (Фотографии сбитых самолетов прилагаются. Прошу обратить внимание на снимки NN 32, 44, 56, где крупным планом показаны места воздействия высоких температур на металл обшивки и моторов сбитых самолетов)...

...удалось изъять образцы боеукладки с трех истребителей "Як-3" NN 7, 9, 13.

При сем препровождаю:

— Снаряд осколочно-зажигательно-трассирующий (ОЗТ), калибр 23 мм, взрыватель К-20М — две шт.

Из них — с зарядом гексогена, тротила и тетрила (ГТТ), нижняя зажигательная шашка из зажигательного состава ДУ-5. Общий вес шашек 15,6 г. — 1 шт.;

С зарядом верхней и нижней шашки из взрывчатого вещества A-IX-2. Общий вес —

15,6 г. — 1 шт.

— Снаряд бронебойно-зажигательный (БЗ), калибр 23 мм — две шт.

Внешним осмотром следов воздействия на боеприпасы не выявлено. Прошу передать их для изучения, анализа и выдачи заключения в ведомственный военный институт N 9.

Зам. начальника Управления военных технологий

ГРУ НКО СССР

полковник Н.П. Теодоровский

* * *

Хочу вам сказать, что тогда я этого документа, естественно, не видел. А то бы непременно спросил подполковника Воронова: "А как же вас, батенька, на самом деле звать-то?"

Да! Самое интересное было то, что ЭТИ снаряды никакому воздействию не подвергались, и пирозаряда не несли...

Да, а вопрос-то подполковнику Воронову следовало бы изменить: "А ты, вообще-то, кто, Ворон? А, птиц? Отвечай! А ну, каркни, что-нибудь!".

* * *

А меня душило беспокойство и тревога. Я места себе не находил. Наконец, я уяснил причину беспокойства, сам себя назвал тупицей и чурбаном бесчувственным, выпросил у командира машину, и поехал в штаб воздушной армии. Мне был нужен солидный узел связи...

В штабе я уже успел кое с кем познакомиться, столкнуться стаканами, и к моим просьбам прислушивались. Так что, через полчаса я уже сидел в аппаратной узла связи и надрывался криком: "Трубач?! Дай "Гвоздику"! "Гвоздику", говорю, дай!"

Ф-ф-фухх, ну и связь! Действительно, так проще докричаться, — без телефона...

-"Гвоздика"? Наконец-то! Нет, это я не вам, девушка! Я говорю — не вам! А зачем к вам звоню? Тьфу, ты, пропади все пропадом! Нет, девушка, это опять не вам! Да не вам, я говорю, черт меня побери! Дайте мне ночников... Не знаю я, какой у них сейчас позывной... Был вроде "Сова"... Да не знаю я! Я вам из Курска звоню, помогай, девушка! Я своей невесте звоню — помогай, родная!

— "Сова"? Наконец-то! Это вас бывший сосед по Крымской тревожит, мой позывной — "Дед". Покричи мне, девонька, к трубе старшего лейтенанта Лебедеву... Ага, Катю... Жду...

Пауза... Я переложил трубку в другую руку и улыбнулся девушке-телефонистке, которая сидела с покрасневшими щеками, и делала вид, что она совсем-совсем, ну абсолютно — не прислушивается к разговору...

В трубке что-то стукнуло, я еле-еле разобрал: "Кто? Де-е-д?", стукнуло снова, и я услышал низкий, с хрипотцой от бесчисленных папирос, голос "матери-игуменьи" — командирши полка "ночных ведьм".

— Виктор? Виктор... мы тебе и написать не могли, номера полевой почты не знали...

А потом... ровный, стылый, далекий голос сказал главное.

— Катя погибла, Виктор. Уже два дня прошло, как она не вернулась из боевого вылета. Сгорела в своем самолете, Витя... Ты уж крепись, ты ведь мужчина, офицер... герой-летчик. Крепись, Виктор, и надейся — может, жива? Мертвой ее ведь не видели...

Дальше я не слушал. Меня накрыла какая-то темнота... Последнее, что я помню, это писк "Товарищ майор?"

В себя я пришел от доброй, дружеской оплеухи.

— Вот так, вот и хорошо! Вот и ладненько! Не к лицу боевому офицеру сознание, как какой-то тургеневской барышне, терять! Ну-ка, майор!

Я тряхнул головой. В глазах прояснилось, спала красная пелена бешенства, безысходной ярости и тоски. Я посмотрел на зажатую в побелевших пальцах телефонную трубку и осторожно положил ее на стол. На аппарат не стал класть. Боялся, что промажу.

— Хто... Кто мне врезал? А-а, это ты, капитан! Спасибо... Извини — что-то голова закружилась. И сердце зашлось... Переутомление, наверное. Извини... Я пойду? Спасибо вам, девушка. Не надо плакать... я же не плачу...

Как я дошел до машины и как мы доехали до "Узла" — я не помню. Не удержалось в памяти... Помню лишь белый, раскаленный диск солнца, на который я неотрывно смотрел, часто смаргивая слезящимися глазами. Помню, что зашел в санчасть и нашел Кошкина.

— Доктор, спирт есть? Налей мне стакан... На две трети... Что, коньяк? Это даже лучше — налей полный. Фф-у. — Я крепко потер лицо руками. — Я у тебя в изоляторе прилягу. Меня ни для кого нет. На два часа, понял? Ни — для — кого! Все — иди. Нечего на меня смотреть — дырку протрешь. Ничего со мной не будет. Иди.

* * *

Что случилось — все узнали довольно быстро. В армии, как и в деревне, скрыть что-либо невозможно. Бывало, маршалы еще только задумаются: "А не заделать ли нам, Иосиф Виссарионович, козу Гитлеру?", а старые солдаты уже с уверенностью говорят: "Скоро наступать будем!"

Так вот... Все, значит, и узнали... Да я особого секрета и не делал. В любом случае — уже поздно замалчивать. Но — молодцы. Тактично дали понять, что поддерживают, скорбят, помогут отомстить. И все, в рану пальцами не лезли, в курилке поведение зама по боевой не обсуждали. Я оценил.

Стакан коньяку и два часа отлежки с сухими глазами и стиснутыми кулаками помогли. Сердце чуть отпустило. Но боль осталась. Ничего, мы на фронте. Как эту боль снимать, я знаю... Есть средство.

А пока — надо готовиться к следующей фазе войсковых испытаний и противостояния с немецкими асами. Если я и подполковник Воронов не ошибаемся, сюда очень скоро будет переброшена какая-нибудь небольшая — 2-3 шварма, но очень опытная и на улучшенных самолетах, группа фашистских асов. Давно пора, ждем-с.

* * *

— Таким образом, товарищ подполковник, я могу доложить, что из четырнадцати истребителей группы "Молния" в строй удалось вернуть двенадцать. Два истребителя, к сожалению, получили такие боевые повреждения, что восстановить их не представляется возможным...

Но вывезти их в ОКБ генерала Яковлева я считаю — крайне важно и необходимо! Анализ боевых повреждений, изломы конструкции истребителя очень многое дадут разработчикам в плане понимания границ прочностных характеристик и внесения необходимых изменений в конструкцию "Яка". Самолеты мы с места вынужденной посадки уже доставили, все технические жидкости слили, плоскости отстыковали, в упаковочные ящики закрепили.

— Правильно мыслишь инженер! Действуйте! Давай акт, подпишу... С железной дорогой уже договорились? Что нужно? Бумагу из армии? Будет! Что у тебя еще?

— Должен сказать, что абсолютно правильным было решение о дополнительном завозе авиамоторов ВК-107. Нужно сказать, что они еще не совсем... — инженер запнулся и пошевелил в воздухе пальцами.

— Ты не крути, инженер! Здесь дело государственной важности! Как можно ставить новейший истребитель в серию, если у него "сердце" не отработано и барахлит?

— Да нет, товарищ подполковник! Все моторы через такой этап проходят. Их доводят в течение полугода, после того, как сам мотор пошел в серийный выпуск. Здесь ничего особо страшного нет. Ресурс он не вырабатывает! Должен около 100 часов, а по факту — хорошо, если пятьдесят. А так вообще — тридцать! Я бы рекомендовал вызвать сюда небольшую группу — трёх-четырёх человек с завода. Пусть посмотрят, сами ручками гайки-свечи покрутят-потрогают, моторы послушают... Может, что и присоветуют или увидят своими глазами. Все же — спецы, инженеры-конструкторы, не чета моим мотористам.

— Хорошо! Проект телеграммы на завод подготовил? Давай, подпишу... Еще что скажешь?

— Еще? Еще — надо принимать решение по унификации вооружения истребителя! Эти 37 мм мотор-пушки нам все посадочные места поизуродовали! Сплошные латки на сварке! Ну — очень уж мощная отдача! Пушки НС-23 куда как лучше — у них пониженный пороховой заряд, отдача более слабая, крепеж держит нормально...

— Майор? Ваше мнение?

— Я свое мнение, Иван Артемович, своим выбором оружия уже высказал. Только НС-23! Самый лучший вариант! Мощи вполне хватает, настильность хорошая, вот скорострельности я бы прибавил немножко... И БК бы увеличил чуток.

— Инженер, отразите это в отчете — и в Москву! Пушки заменяйте, согласен — 37 мм допустимо, но — излишне... Впрочем, для спецзаданий... Ладно, там решат. Наше дело дать фактуру по испытаниям. Все? Закончили! Виктор Михайлович, задержись!

Подполковник долго разминал папиросу, прикуривал, щуря глаз. Излишне долго махал в воздухе уже потухшей спичкой, прежде чем бросить ее в пепельницу. Готовился к разговору... Наконец, он подошел к двери, открыл и закрыл ее.

— Что к нам Воронов прилип? Как ты считаешь, зам?

— Ничего страшного и особенного я в этом не вижу, Иван Артемович! Мало ли тут на нашу голову проверяющих! Ну — еще и ГРУ будет! Да и черт бы с ним! Может — наоборот, он с доведением до группы развединформации поможет. С московской овцы — хоть информации клок...

— А что он вокруг "Яков" крутится?

— Говорит — изучает! Просит, кстати говоря, принять зачет по матчасти и разрешить полеты!

— Ну, и как ты мыслишь, Виктор Михайлович?

— А пусть себе летает! От нас не убудет, а резервный летчик — глядишь, и пригодится! Вот, кстати, Иван Артемович, потерю двух третьяков нам восполнят? А то — некомплект получается! Хорошо — Василий с Кириллом пока в санчасти, но решать-то надо!

— Надо... — закряхтел подполковник. — Надо-то надо, да готовы ли в ОКБ помочь?

— А связаться? Мне кажется, у них семнадцать истребителей заложено было. Плюс — самый первый истребитель, "номер 1", и "Дублер", на котором я должен был летать. Хотя... они, конечно, не "Як-3".

— Вот, что, майор! Я, наверное, слетаю в Москву. Пока тут у вас пауза еще на пару дней. Ты тут в одиночку Гитлера победить не хочешь? Мстить не будешь?

Я тяжело посмотрел ему в глаза и медленно покачал головой.

— Вот и хорошо. Погоди пока, это от тебя не уйдет... Значит — возьму я "Лавку" этого Воронова, подвесим ей баки, и слетаю-ка я дня на три-четыре. Остаешься тут за меня... Что бы тут все было без меня как на гарнизонной гауптвахте — чисто, тихо и пристойно! Понятно, майор?

— Так точно, товарищ подполковник! Тройного одеколона мне привезите, и коньяка пару-тройку бутылок, а то я доктору задолжал...

Глава 14.

Да, а обещание, чтобы все было тихо-пристойно, я сразу и нарушил. Точнее — помогли мне. Да и сам виноват. Хорошо, что все хорошо закончилось.

А дело так было. Надо было мне съездить в штаб армии, поговорить по одному вопросу. Не давала мне покоя одна мысль, вызывала тревогу... Мы-то ушли в ботву, сидим тихонько и не квакаем, а остальная авиация-то летает... А степень угрозы растет. Мы же не знаем, когда эти мстители прибудут. И как рьяно они примутся за дело...

Единственно, зная немецкую пунктуальность и любовь к точному расчету, я надеялся, что "каратели", прибыв на фронт, не будут сразу резать все живое, как волки, попавшие ночью в загон с овцами. Да и наши истребители сейчас как-то слабо напоминают овец. И немцы это на своей шкуре прочувствовали. Не-е-т, они нас будут искать, и только нас. Приметы есть — найдут... Когда нужно будет.

Но, тем не менее. Надо было мне поговорить со штабными по этому поводу. Пусть, хотя бы устно, предупредят командиров истребительных полков о возможной угрозе. Не прощу я себе, если из-за нас лишние потери будут.

В общем — смотался я в штаб. Поговорил с кем нужно, все рассказал. Мне кажется, мы друг друга поняли правильно. По крайней мере, впечатления, что АУГ "Молния" прячется от противника, у штабных не осталось...

...И вот, когда я сбегал по ступенькам лестницы второго этажа штаба я услышал: "Этто кто еще такое? А ну, красавец, стой!"

Поскольку к барону и сыну бога таким хамским образом обращаться никто не мог, я продолжал бежать лестничным маршем вниз. Пока...

— Майо-о-р! Я к тебе обращаюсь! Ты кто? Почему не знаю?

Я притормозил и обернулся. Стало просто интересно — кто это там так разоряется? Разорялся здоровенный краснорожий полковник со скромной, если не сказать — бедной, орденской колодкой.

Терпеть ненавижу хамов! Особенно — хамов армейских! Все время думаю, откуда в достаточно молодом советском государстве вылезла эта армейская когорта начальственных сволочей? Они что, наследные родовые аристократы? Привыкли так с холопями разговаривать? В армии еще есть немало людей, которые этих аристократов давили по всем фронтам, защищая Республику Советов. Последние аристократы драпанули из Крыма, не дожидаясь прихода Красной Армии. Да и знаю я аристократов, причем — настоящих. Король Дорн, как вам? Никогда! Никогда не позволит король Дорн разговаривать с дворянином ли, с простым кавалеристом таким тоном. Он и в бой пошлет, и на плаху отправит одинаково вежливо. А тут...

Я с интересом смотрел на распаляющегося полкана. Глади — аж бурый стал, как синьор Помидор! Орет так, что слюни как из фонтана... А не тот ли это деятель из штаба армии, которому нашей группой поиграться захотелось? Ну, морда красная, погоди!

— А ты кто, красномордый, я тебя тоже не знаю?

— Что-о-о? — пароходной сиреной взревел полковник. Офицеры штаба бледными привидениями кинулись по кабинетам. Лестница опустела, лишь внизу, в фойе, тихой мышкой скребся постовой у дверей. Он убежать никуда не мог — Устав караульной службы не пускал!

— Я — заместитель командующего, я... Да я тебя... в порошок!

— Сволочь ты, сирена красномордая! — убежденно высказался я. — Гнать тебя с командных должностей надо. Нельзя таких гадов к людям подпускать. Ты мундир, погоны носишь. Тебе страна три звезды на погон повесила, командиром поставила. Ты же пачкаешь все вокруг, все, к чему прикасаешься, ты же судьбы людские ломаешь и радуешься, держиморда! Как ты, скотина, к подчиненным относишься? К тем, кто ниже тебя по служебной лестнице?

Тут я заметил, что я — Я! — стою ниже этого гада на лестничном марше. Непорядок! Я с большущим удовольствием поднял полкана телекинезом в воздух и перевернул его головой вниз. Полкан покраснел еще больше, видимо — от прилива крови к голове, из карманов посыпались удостоверения, папиросы и ключи. Наказуемый стал поскуливать, как щенок, право слово...

Икающая и размахивающая руками туша медленно проплыла мимо меня вниз, на лестничную площадку. Там стояло то, что в этом времени ушлые завхозы и коменданты учреждений любят ставить в коридорах и на лестничных площадках. А именно — дохлая и облезлая пальма в здоровенной кадушке с массой окурков. Самое место — пьедестальчик просто люкс!

Вот туда-то я и определил почему-то замолчавшего Карлсона... без моторчика. Он вцепился в эту бедную пальму, как гигантский южноамериканский ленивец в свое последнее в жизни дерево. И повис. Пальма гнулась и стонала... С интересом посмотрев на получившуюся икебану, я подумал, что это — хорошо!

В это время внизу грохнули двери, и раздались громкие мужские голоса. Командные голоса. По лестнице поднимался командарм, окруженный большой группой офицеров.

— Та-а-к... это что еще такое? Майор?!

— Не могу знать, товарищ генерал-лейтенант! Сам удивляюсь, что это за гиббон в штабе появился! А кто это?

Генерал-лейтенант не обратил на мой вопрос никакого внимания. Все его внимание было поглощено гиббоном.

— Э-э, полковник! А что это вы там делаете? На пальме? Слезайте, слезайте, голубчик!

Но полковник лишь что-то мычал и отрицательно мотал головой, со страхом поблескивая на меня глазами из-за ствола бедного растения.

— Врача сюда, — вполголоса обратился в сторону свиты командующий. — Полковнику плохо...

Эта сцена стала мне надоедать. Думаю, этот хам, забравшись на пальму, достиг пика своей карьеры. Дальше ему уже ничего не светит... Ну и поделом!

Я запрыгнул в машину.

— Домой! А то тут зверье из зоопарка разбежалось — еще покусают. Поехали!

* * *

А вечером я сам скатился до рукоприкладства... Да-да, барон и майор Красной Армии, Герой Советского Союза, между прочим... Ударил по лицу офицера. Подполковника Воронова. Или как там его зовут...

А дело было так.

Я вышел из штабной землянки очень поздно. Пока просмотрел пришедшие в наш адрес бумаги, пока подписал то, что подготовили в армию и в Москву штаб и инженерная служба, пока пролистал журнал радиограмм... Да, нелегка ты доля командирская! Как только подполковник Степанов с такой нагрузкой справляется!

В общем, в штабе оставался только дежурный офицер, один связист и часовой около землянки. Я попрощался, выслушал пожелания спокойной ночи, и побрел к своему гамаку и палатке.

Бездумно уставившись в звездное небо я покачивался в гамаке. Сердце уже не ныло, чувство боли притупилось, ушло на задний план... Мыслей не было. Было ощущение одиночества, ненужности. Лишний я здесь, чужой... Даже тело — и то не мое... Не принимает меня время, пытается оттолкнуть, выдавить. Люди вокруг меня гибнут. Хотя, с другой стороны, война ведь... Смерть-то рядом ходит. Как там, в песне поется:

— До тебя мне дойти нелегко,

А до смерти — четыре шага...

Насчет шагов верно, бывает и меньше. В последнем бою трасса прошла впритирку. Повезло... Который раз повезло? Очередной? Или — предпоследний?

— Кто там? — я услышал чьи-то шаги.

— Это я, Виктор Михайлович, Воронов. Не спите?

— Странный вопрос. Вы шли, чтобы подоткнуть мне одеялку? Поправить соску-пустышку? Покачать колыбель?

— Не надо язвить, майор. Я шел к вам поговорить, мастер...

Сначала я это пропустил. Но Воронов молчал, и я невольно повторил его фразу про себя... Все, пауза затягивается. Надо что-то решать.

Я вылез из гамака и затянул ослабленный ремень.

— Ну, что ж. Пошли в палатку. Коньяк будешь, Регистратор?

— Я не регистратор, Мастер, я — Корректор!

* * *

Мы выпили, коньяк обжигающим теплом прокатился внутри.

— Слушаю вас, Корректор. Кстати, разницу не поясните?

— Да почему же нет? Конечно, поясню. Регистраторы — это ученые, специалисты в различных отраслях психологии, социологии, управления... В общем — это элита ума. А корректоры — это... силовики, наверное. Бойцы. Как-то так. Ну, может быть, немножко пошире понятие будет. Мы же не неандертальцы с узловатыми палицами в руках, в конце-то концов. Тоже специалисты — но специалисты узкопрофильные, так сказать. И — без белых перчаток. Это главное отличие...

Теперь поговорим о проблемах более широкого профиля. Как называется Служба, ее цели и задачи, вы, как мне кажется, знаете?

— В общих чертах... Пояснил один ваш сотрудничек...

— Да, я знаю. Не очень хорошо получилось. Издерганный, потерявший себя человек. Он не выдержал того, о чем я вам и хочу рассказать.

В общем, говоря кратко, Мир-основа был спокойным, сытым, безопасным местом. Там был достигнут высочайший уровень науки и культуры, производства и производительных сил. Там все было направлено на удовлетворение потребностей человека. Но — коммунизма не получилось. Никто уже не хотел раздвигать границы и идти за горизонт. Никто не хотел, да и не мог, обнажить меч за правое дело... Бойцы и люди фронтира перевелись в этом мире. Их вытеснили администраторы, ученые и техники. А потребность в воинах и бунтарях ощущалась все больше и больше. И тогда светлые головы в Службе коррекции решили набирать их по диким и полудиким мирам. Земля 1943 года, полыхающая Мировой войной, казалась Службе питомником монстров. Но монстров полезных и поддающихся дрессировке.

Я налил еще по четверти стакана.

— Воронов, ты терял друзей? Давай за них... не чокаясь... — я выпил и закрыл глаза. — Зачем ты ко мне подошел? У нас была сделка. Свои обязательства я выполнил. Больше я в вас не нуждаюсь.

— Ты — да! Мы нуждаемся в тебе, Виктор. Я уполномочен предложить тебе перейти на работу в Службу коррекции.

— Них... чего себе струя! — присвистнул я. — И сюда добрались!

— А мы тут давно... Наблюдать и при необходимости вносить коррективы — наша прямая обязанность. Вот и ты — это и есть необходимая точечная корректировка.

— На хрен вы мне нужны, регистратор!

— Корректор...

— Мне все едино. Сейчас война. Я на фронте, завтра-послезавтра начнутся бои. Где-то воюет мой полк, мои друзья. Здесь, под Курском, я отвечаю за ребят группы "Молния". Это моя война! И я отсюда не уйду! Я до Берлина дойду! Если жив буду...

— Да будешь ты жив, будешь... Но вот до Берлина ты не дойдешь. В одном из воздушных боев ты будешь серьезно ранен. Ты потеряешь ногу, Виктор.

— Э-эх, мать... Ничего! Маресьев без двух ног летал... и еще кто-то. Да ведь вы сможете скорректировать?

— Только не в твоем случае, Виктор. Ты свой лимит уже выбрал...

— Я отсюда никуда не уйду. Не надейся.

— Я понимаю... Я их предупреждал. Виктор, мне поручено сказать тебе следующее... В общем, если ты согласишься, тебе вернут Катю. Живую и здоровую...

Договорить он не успел. Сначала я врезал кулаком ему в челюсть, а потом глухо, по-звериному завыл. И не от боли в разбитой руке...

— Сволочь! Сволочь инопланетная! Ты... гады... торговать?! Катей?! У-р-рою!

— Я, Витя, не инопланетная сволочь, — сказал Воронов, поднимаясь с земли и вытирая кровь ладонью, — я сволочь наша, русская... Я землянин. Просто я работаю на двух работах. В ГРУ Наркомата обороны СССР и в Службе коррекции... И это не шантаж, пойми... Просто руководство решило пойти тебе навстречу так далеко, как только можно. Если ты дашь согласие — Катя останется живой. А ее горящий самолет упадет на землю уже без пилота. В круговерти этой гигантской войны этот случай — пустяк, не стоит даже говорить. Но! Только Катя! Больше никто, сам понимаешь — мы не можем спасти всех погибших... Даже Службе это не по силам. Так как?

— Пить будешь?

— Буду...

Мы выпили еще. Я сидел и молчал, уставившись глазами в темный угол палатки. Там, на фоне темноты, проявлялись лица погибших друзей... Сколько же вас, ребята! Катя... Что мне делать, Катя? Что ему ответить? Какой выбор я должен сделать? Кто мне подскажет? Никто... Я должен решить это сам.

— Записывай мои условия, Корректор. Катю я сам отвезу на планету Мать. Устрою ее там у друзей. Разберусь здесь с карателями. Закончу испытания, закончу все дела... Не хочу оставлять хвостов. Ранения нельзя избежать?

— Нет.

— Ослабить его тяжесть?

— Нет.

— Хорошо. Виктор Туровцев после ранения вернется в свое тело. Я для него сделал все, что мог. Остается мое тело, Корректор. Я — дух бестелесный! У меня ничего нет!

— Это не проблема, Виктор.

— Не называй меня так, Воронов. Ты все испортил. Я не Виктор. Виктор спит в своем теле. А вскоре ему предстоит проснуться и учиться ходить на протезе...

— Хорошо, Тур! Так тебя устроит? Любое тело на выбор — рост, вес, цвет глаз, оттенок волос. Ты не поверишь, какие это тела! Я проходил обучение на Мире-основе, видел... Боевые киборги и рядом не стояли, поверь!

— Два тела, Воронов! Два. Одно — мне, одно — моему другу, на Матери. Докладывай своему начальству. Если оно согласно, то после исполнения всех моих условий — я готов... Готов снова поменять шкуру. Как змей какой, прости меня Адриан!

Глава 15.

— Ну, готов? Так, повторяю в последний раз — давай еще все сверим. Взлетаем парой, на трех тысячах я отхожу. Ты показываешь пилотаж, как оговаривали... Не увлекайся — парадной четкости и филигранности мне не нужно. Наоборот — все делай очень резко, на пределе, как будто уходишь от трассы врага. Понял? Потом — учебный бой и посадка. Вопросы? Нет вопросов... По машинам!

Я посмотрел, как Николай Воронов бежит к своему "Яку" и кивнул технику — "Запуск!"

Мотор окутался клубами дыма, прочихался и заревел. Самолет мелко задрожал, казалось, он торопил меня — "Давай, давай — быстрее! В небо!" Я обернулся — истребитель Воронова, блеснув фонарем, вставал сзади в готовности начать взлет. Не прибегая к рации, я махнул рукой в перчатке — "Побежали!"

...Комплекс фигур высшего пилотажа Воронов выполнил четко и лихо. Красиво сделал, ничего не скажешь! Посмотрим — каков ты в бою... "Расходимся на пару километров... Потом разворот — и бой!" "Як" Воронова качнул крылом и взмыл от меня на боевой разворот! Резко! Так и надо. Я еще немного прошел по прямой. Истребители однотипные, заправка, БК, а, значит, — и вес — одинаковые... Будет не просто... Крутился Николай неплохо. Поехали...

Резкий боевой разворот. Прищурив глаза, я искал истребитель Воронова. Вон он... все еще лезет в высоту... Мне не догнать — я потерял время, пока удалялся от точки расхождения. Но это не главное... Главное, — каким же Макаром тебя обхитрить? В облако? Он так и будет висеть на высоте. В пике? Он не пойдет. Да, высота... Высота — залог здоровья. Что же предпринять? Внезапно зашуршали наушники. Это прорезался руководитель полетов.

— Дед, ВНОС дает пару истребителей на подходе к аэродрому. Высота около семи... Скорее всего — это "охотники". Будьте внимательны. Мы их пока не наблюдаем.

Это не охотники, это — разведчики... Это те, кого мы ждем.

— Ворон, учебный бой прекратить. Будет настоящий. Продолжать набор высоты. Я за тобой...

— Принял, продолжаю набор...

Высота уже около шести. Пришлось откручивать вентиль баллона с кислородом, брать в зубы мундштук. Неудобно, черт меня побери... Почему у нас все так? Отличный истребитель, но о летчике думают в последнюю очередь. Вот и нет кислородной маски. Взяли бы и слизали у "Кобры". Говорят — у нее очень удачная маска, не спадает при перегрузках, не мешает переговорам по рации, ремни крепления не душат летчика. На "Кобре" даже писсуар для летчика есть, трубочка такая у сиденья... ребята говорили.

— Ворон, кислород не забудь, — приходится бубнить. Рот занят. Но — ничего. Звук-то все равно снимается ларингофоном. — Оттягивайся на солнце, продолжай набор, я за тобой...

— Понял, продолжаю...

Небо стало менять свой цвет. Появилась глубокая синева. Даже — фиолетовый какой-то отлив. Мороз страшный. В кабине пока тепло от двигателя. Но неуютно. Ничего, мы быстренько... Стрельнем — и вниз, за чашкой горячего какао...

— Вот они... На одиннадцать часов, высота примерно наша. Ползем еще верх. Следи за мотором...

— Понял...

Шесть восемьсот, скоро пойдет инверсионный след... Этого не нужно — он нас выдаст. Пока немцы нас не видят на солнце. Идут спокойно, на экономичных оборотах, щадят свои моторы. Они более капризные, не любят долгого напряженного режима. Впрочем, на высоте, немецкие авиамоторы ведут себя лучше, чем наши. Они выдают больше мощности. Так что — балетных па не будет. Танцевать на такой высоте некомфортно. Один заход — одна атака...

— Ворон, я почти тебя догнал, но у меня опасно повысилась температура... Так что атакуй сам. Я прикрою.

— Понял... захожу.

Молодец Николай — полностью спокоен. Истребитель идет — как по ниточке. Ни рывков, ни шатаний. Все под контролем. У меня предельная температура, я не могу догнать "Як" Николая, могу только пытаться следовать за ним метрах на четырехстах. Приходится еще немного сбросить обороты.

— Ворон, я отстаю. Выходи из атаки левым боевым.

— Так и хотел... Внимание — начали!

"Як" Николая начал пологое снижение, набирая необходимую скорость. Немцы нас еще не видят. До них километра полтора. Вот, черт! Не повезло! Пара "охотников" начала разворот и заметила истребитель Николая. Что они предпримут? Принимают бой? Ого, да вы нахалы, фрицы!

Но, собственно, боя не получилось. Воронов меня удивил, и сильно удивил. Он начал стрелять метров с пятисот. Дал одну длинную очередь — и попал! Ведущий "мессер" клюнул носом, пустил дым, потом у него улетел фонарь, и немец прыгнул. Ведомый тут же спикировал и вышел из боя. Удрал, короче! Гоняться за ним мы не стали.

— "Узел" — охотник на парашюте. Срочно машину за ним — смотрите, не подстрелите! Брать живым!

— Вижу! Вижу! У него цветной парашют! Это ас — конечно, живым брать будем! — я услышал облегчение и оживление в голосе руководителя полетов. Было слышно, как он начал кричать, отдавая команды.

— Ворон, зачет, считай, получил. Садимся, что уж тут теперь болтаться... Всю рыбу ты распугал...

— Есть садиться. — сдержан и невозмутим. Это хорошо. Пошли вниз — пить какао. Замерз.

* * *

Когда мы сели, подогнали самолеты к капонирам, сбросили парашюты, и я обхватил руками горячую чашку какао, появился пылящий грузовик, в кузове которого стояли вооруженные карабинами солдаты охраны нашего "Узла". Немца видно не было. Он, скорее всего, связанный сидел или лежал на досках кузова.

— Ну, что? С уловом вас?

Полуторка, пыля и скрипя тормозами, остановилась. Еще на ходу, с форсом, с подножки спрыгнул наш оперуполномоченный "СМЕРШ".

— Это вас с уловом, товарищ майор! — он улыбался припорошенным пылью лицом.

— Это подполковник стрелял. Его и благодарите за "подарок с небес"! Ну, что? Живой?

— Да живой он, живой! Что с ним будет-то? Мы подъехали, а он уже с поднятыми руками и пистолет рукояткой вперед держит... Дисциплинированный фриц попался, товарищ подполковник!

— А давайте его сюда, ребята! Пусть какао глотнет. Со страху-то, небось, вся глотка пересохла?

Старший лейтенант махнул рукой, стоящий в кузове солдат поддал что-то ногой и над бортом полуторки показался немецкий летчик. Он нехотя, заторможено, спрыгнул на землю. Его толкнули в спину, и немец, сделав несколько быстрых шагов, подлетел к нам.

Воронов разразился лающей немецкой фразой. Сбитый летчик подтянулся, автоматом стал "смирно", и что-то протявкал в ответ. Воронов рукой показал ему на чашку и обернулся ко мне.

— Это они... "Каратели"! Его нужно немедленно потрошить.

— Нужно — сделаем... Только...

— Да, допрос мы проведем вдвоем. Пошли.

* * *

Воронов накоротке переговорил с нашим контриком, а потом приказал двум солдатам отконвоировать фрица к моей палатке. Мы допили какао, оставили шлемы на парашютах и тоже пошли в "пыточную". А точнее — в палаточную.

Прятать свои таланты от Воронова необходимости не было, он и так почти все знал, и я предложил.

— Слушай, я языка не знаю, чтобы не терять времени — давай я его просвечу ментально. А ты садись за ним, в поле зрения, и я тебе буду скидывать его картинку и звук. Что не пойму — ты подскажешь. Годится?

— Хорошо. Только... — он покосился на конвоиров.

— А они у гамака подождут. Что будет в палатке — они не увидят. Ну, а голоса — это же допрос...

Так и сделали.

* * *

— Setzen Sie sich... hierher! Так, что ли... — это я фраернулся. Где нахватался, черт его знает! Хотя, посмотреть столько фильмов про войну, тут вольно — невольно по-немецки заговоришь, как настоящий пруссак. Тем более что пруссы были славянами... Я гордо посмотрел на Воронова. Он улыбнулся.

— Bitte, nehmen Sie Platz! — сказал Воронов. Его немец послушался сразу. А на мою фразу он только мучительно наморщил тыкву, пытаясь понять — его убьют сразу или придется помучиться?

— Ты откуда язык так хорошо знаешь, а? — шепнул я Николаю. — Почти как немец...

— Да я почти немец и есть, — так же шепотом ответил он мне. — Жил я ними бок обок. Республика немцев Поволжья, слыхал, небось?

— Ага, приходилось... Ну, что? Поехали?

— Давай, вытворяй, — улыбнулся мне Воронов и сел сзади сбитого летчика так, чтобы видеть мои глаза.

— Э-э-э... Смотри мне в глаза, фриц! — я порылся в памяти, но подходящей фразы не нашел. Воронов чуть наклонился вперед и что-то прошептал немцу на ухо. Тот дернулся и попытался привстать и посмотреть на Воронова.

— Мне! Мне в глаза! — повысил голос я. Немец обмяк на стуле и заморгал на меня. Вид у него был... Обмочившийся от страха кролик пытается сломить взглядом волю боа констриктору. — Вспоминай, фриц, что было хорошего за последние два дня...

За спиной пленного сухим тараканьим шорохом зашуршал с переводом Воронов. Немец закивал головой и задумался. Лицо его посветлело.

— Вот сволочь! — ласково заявил я Воронову. — Видишь?

Николай расплылся в улыбке.

— Что спросил, то и получил!

Фриц, прикрыв зенки с поволокой, вспоминал вчерашнюю жареную курицу под какое-то французское сухое вино.

— Во, инфузория! — восхитился я. — Лямблия ты кишечная. Отставить! Совещания вспоминай! Инструктаж!

Подполковник продолжал осуществлять синхронный перевод. Немец проникся и судорожно закивал. Видимо, что-то прочитал на моем лице, бацилла холерная...

Картинка сменилась. Кабинет, солнце из окна, пахнет кожей, сигарами, чуть-чуть терпким запахом незнакомого мне одеколона. Раздалось шипение. Я скосил глаза и увидел высокого, худощавого немецкого офицера, который налил себе содовой из стеклянного сифона в металлической оплетке.

Звякнул поставленный на поднос бокал, и холодный, командный голос продолжил начатую фразу. Правда — на немецком языке... Я перевел взгляд на Воронова и в голове раздалось:

— Итак, господа, резюмируем. Вашей группе, подполковник, выделяются три скрытые площадки — "Зевс" 1, 2 и 3. Необходимое количество горючего и боеприпасов туда будет завезено. Предусмотрена охрана и связь. Более там вам ничего не потребуется. Базироваться будете вот на этом аэродроме... — офицер постучал указкой куда-то в район Белгорода. — Здесь будете ночевать, питаться и развлекаться в кантине. И все прочее... В помещении штаба авиагруппы для вас выделят кабинет. Можно курить, господа...

— Продолжим. На вашу группу будет работать один из пунктов наведения, группа радиоперехвата и радарная станция. Что еще, подполковник?

— Благодарю вас, господин генерал! — Ого! Это оказывается генерал...

— ...Этого достаточно! — Взгляд с генерала переместился на подполковника, и тут же раздалось: "Черт! Я его знаю, Виктор! Это группа "Черный Мангуст".

* * *

— Та-а-к, группа "Черный Мангуст". Ну-ка, ну-ка... Вот! Группа "Черный Мангуст", командир — оберст-лейтенант Вольфганг Кнебеле... из 52-й Ягдгешвадер, разумеется... Истребительной эскадры, — Воронов взглянул на меня.

— Я знаю... — кротко ответил я. — Давай дальше...

— Ага, летают, кто на чем больше любит — и "Ме-109G6" есть, и "FW-190" имеется... Ну, что еще? Удачно, надо сказать, летают... У каждого члена группы не менее двадцати сбитых. Группа — это так, условно. У Кнебеле всего 12 летчиков, плюс его пара. Специализация — террор, наверное... Как еще объяснить? Посылают их туда, где надо быстро сломить волю противника и привнести страх в его ряды. Бьют жестоко, неожиданно, не обязательно с высоты. Наоборот — один из любимых приемов — удар снизу, от земли... Ну, сам понимаешь, когда охотятся на низколетящие цели. Постоянно наращивает силу удара. Самый первый запев — пара или звено... Подходят, начинают крутиться, имитируют атаки... Противник вынужден держать их в поле зрения, так или иначе, его внимание ослабевает, а тут — остальная группа — бац! Одна атака — двое-трое сбитых, и "Черный Мангуст" уходит. Никогда не рискуют — никаких затяжных боев! Особенно — маневренных боев. Нет, только удар и немедленный отход. Но удар наносится группой, а если там три-четыре фоки, это болезненный удар, Виктор.

— Ничего, сдюжим. Ты мне вот что скажи, Воронов... Где ты так стрелять научился, а?

— Тебе скажу. Но только тебе. В сороковом году, над Ла-Маншем. Я тогда был одним из лучших молодых летчиков Люфтваффе... А стрелять с большой дистанции не так уж и трудно, зато — более безопасно!

— Вот и возьмешь Яка с 37 мм пушкой. Если что — бей по фокам. Нельзя их близко подпускать. А ты метров с 500 будешь их пропалывать. Снаряды я тебе заряжу. Немного, но тебе и им хватит... По рукам? Ну, то-то... Пошли дальше. Значит — делаем так...

Глава 16.

Мы решили, что мчаться в бурке, на коне, размахивая шашкой — это не по нам. Показуха нам не нужна. Будем отщипывать по кусочку. Тем более что подполковник Степанов еще не вернулся, а я ему обещал не злодействовать. Так, что — наш принцип: "Курочка по зернышку клюет!"

Я созвонился с адъютантом командующего армией и договорился о короткой встрече. Генерал был профессионалом, заботился о своих частях, и группа "Черный Мангуст" ему в зоне ответственности армии была абсолютно не нужна. Поэтому он охотно пошел нам навстречу.

Вот так оно и получилось, что на следующее утро с "Узла" тишком-молчком взлетели и ушли куда-то по своим делам четыре истребителя. Причем — на бреющем...

А еще минут через десять достаточно широко известный в узких кругах специалистов немецкой радиоразведки командир звена АУГ "Молния" с позывным "Князь" сначала запросил по радио разрешение на взлет, потом, взлетев, по радио же дал нагоняй своим летчикам за разгильдяйство в строю, и, наконец, запросил у пункта наведения "Штык-3" воздушную обстановку. Но все дело было в том, что Князь, наоравшись в эфире, даже не садился в самолет. Взлет эскадрильи третьяков имитировали наши соседи на "Ла-пятых". А я с Вороновым и еще двумя лучшими стрелками группы должен был выступить чуточку позже, чем и привлечь к себе внимание, как зрителей, так и радиокомментаторов.

Командир "Черных Мангустов" был немедленно извещен о выходе "молний" на дежурство, и, задумчиво посасывая прямой мундштук еще не разожженной английской трубки "Данхилл", Кнебеле уставился на карту.

Тут телефонист передал ему трубку телефонную и, отложив "Данхилл", оберст-лейтенант схватил ее. Получив сообщение от локаторщиков, что в районе предполагаемого базирования группы "Молния" зафиксирован взлет предположительно до эскадрильи истребителей, командир мангустов снова уставился на карту.

Следующим был звонок с пункта управления и наведения, в ходе которого Кнебеле проинформировали, что группа из двадцати семи бомбардировщиков "Ю-87" только что была атакована звеном новых истребителей русских, которые, сбив два бомбардировщика, были, в свою очередь, атакованы "мессершмиттами" сопровождения. Однако, не приняв боя, истребители русских отошли к своей группе, которая висит на полутора тысячах метров в квадрате G — 14 и не дает "штукам" ударить по цели.

Это мы вчетвером врезали по немцам, и ушли к себе на аэродром. Нечего нам светиться. Пока нечего, успеем еще познакомиться...

Этого оберст-лейтенант Кнебеле уже не выдержал, и дал команду на взлет двум звеньям группы. Но — увы! Когда мангусты примчались в указанный квадрат, новых истребителей противника там обнаружить не удалось, поскольку его старые истребители — "Ла" и "Яки", большими группами гонялись за остатками "Ю-87" и "мессершмиттов" сопровождения.

Издали взглянув на эту эпическую битву, воздушные рыцари из группы "Черный Мангуст" в бой не вступили, а скромно понесли благую весть об отсутствии новейших истребителей противника на поле боя своему командиру... Шустрее нужно поворачиваться, выходцы из семейства виверровых, подотряд котообразных, шустрее... Эдак вы все дела клювом прощелкаете, геноссен, хотя — виноват! Откуда же у мангустов клюв!

Примерно такая же сценка случилась и на другой день. Мангусты опять опоздали, и даже краешком глаза не увидели новые истребители русских. А вот на третий день!

* * *

А на третий день вернулся довольный полковник (ого!) Степанов и стал крутить мне хвост за нахальство и самоуправство.

— ...и я вас горячо поздравляю, товарищ полковник, с присвоением высокого воинского звания! А орденом не разжились, случайно? Не надо так кашлять! Вы не простудились?

— Туровцев!! — захрипел полковник Степанов, наливаясь кровью...

— О! А что это вы покраснели? У вас не давление ли повышенное, Иван Артемович? Вам беречь свое здоровье надо, а не тратить его на разносы своего зама по боевой... Тем более — на разносы необоснованные, сиречь — неправедные... — и я замолчал, сделав лицо царевны Несмеяны, выходящей с концерта Е. Петросяна.

— Виктор Михайлович!

— Что?

— Ладно! Докладывай ты... — безнадежно махнул рукой трехзвездочный Степанов, вынимая из тревожного чемоданчика армянский коньяк своего же ранга. — Вот, что просил... Ну, говори.

Я начал рассказывать. И все рассказал. Ну, почти все...

— Таким образом — клиент почти созрел. Осторожность и взвешенность принимаемых решений утрачена полностью. Сегодня они летели всеми бешеными хорьками, и едва ли не с пожарными сиренами. Наверное, хотели нас затоптать. Но — опять не успели! Я же вам обещал, что без вас ни-ни! Так что будем делать, товарищ полковник?

Степанов машинально взглянул на левый погон. Никак не привыкнет еще... Понимаю. Рад, наверное, как мальчишка-курсант, впервые пришивший "курицу" к рукаву шинели...

— Что будем делать? — Степанов вытащил еще одну бутылку коньяка.-Давай стаканы, выпьем за третью звезду! Но — по чуть-чуть! Вечером посидим, а сейчас — так, разминка с тренировкой...

Мы выпили по глотку коньяка. Степанов закурил, я откусил еще неспелое яблоко.

— Так что вы там с Вороновым навертели? Рассказывай!

...А вечером уже рассказывал он. Как был обласкан в Штабе ВВС, как верные друзья намекнули ему, что Сам доволен промежуточными результатами войсковых испытаний нового Яка, что вопрос уже, считай, полностью решенный — "Як-3"делать будут сразу на двух заводах. Ну и правильно. Мотор тоже обещают подтянуть до конца года.

Так что — будет легче, товарищи! Будет нам счастье — вертите дырки для орденов. Теперь главное — не понести больших и неоправданных потерь.

Да! О потерях. Принято решение — группу истребителями более не пополнять. Это уже и не нужно. Группа не полноценная боевая часть, а сводный отряд, собранный под одну конкретную задачу — проведение испытаний нового истребителя во фронтовых условиях. Летчиков, лишившихся своих самолетов, можно возвращать в полки, а лучше — (как посоветовали знающие люди) тишком да молчком подержать их до завершения испытаний и принятия окончательного решения по АУГ "Молния". Есть мнение, что группа будет развернута в боевой полк. Естественно — на новой технике. Так что, есть прямой резон подождать окончательного решения по полку. Открываются неплохие кадровые перспективы, товарищи! Вот, видите? Еще три месяца нужно было ждать полковничьих звезд, а тут — только приехал в Штаб, сразу вопрос — а ты, что, все еще подполковник? Непорядок! Это надо поправить! И поправили. Тебе, опять же, Виктор, немножко раньше положенного срока майора дали. Все это складывается в определенную картинку, товарищи. Вот так-то!

Ну, по последней — и все! Завтра летать. Будем!

* * *

Первый этап операции против хорьков мы с Вороновым назвали "Визит к дантисту". Первым делом у них нужно было вырвать наиболее опасные и кусючие зубы, а именно истребители "FW-190А".

Не то, чтобы этот истребитель был для нас так уж и страшен, нет. Но — надо было с чего-то все же начинать, а сильный противник, на мощном четырехпушечном истребителе за нашими спинами во время боя был никому не нужен.

Утренняя сценка пробуждения, радиопереговоров и вылета группы "Молния" на кормежку была уже отрепетирована и прошла "на ура". Все немецкие службы своевременно засекли необходимые и достаточные признаки выхода нашей группы на боевое дежурство, и проинформировали кого надо.

Те, "кому надо", организованной толпой ломанулись в сторону намозолившего уже им глаза квадрата G — 14. Причем фоки шли замыкающим звеном, тысячах где-то на двух. Этого было достаточно.

Наша четверка, идя на бреющем, разогналась заранее. По высоте и месту звена "Фокке-Вульфов" в ордере мангустов нас информировали посты ВНОС и офицеры-наведенцы в передовых частях пехоты. К высоте в полтора-два километра мы приучали фрицев уже третий день. Хочу напомнить, что высоту свыше 5000 метров "Як-3" набирал за четыре минуты. А тут, значит, потребуется меньше двух. Снаряды я немножко усилил, стрелять договорились с кабрирования, метров с двухсот, и очередь держать до надежного поражения цели. А потом — нырок на бреющий, и исчезнуть из вида! Как будто нас тут и не было.

Так оно, в общем-то, и получилось. Условными командами нас навели на замыкающую четверку "Фокке-Вульфов", мы, разогнавшись, подскочили к фокам сзади-снизу, открыли огонь метров с двухсот, может — чуть меньше, и сразу нырнули вниз, оставив за собой четыре полыхающих огнем клубка. Никто не выпрыгнул.

Немцы ничего и не поняли. Не поняли, куда исчезли фоки. Не поняли они и куда делись новые истребители, на перехват которых их вызвали. В квадрате, невдалеке от известных немцам по разведданным батарей советских зениток, крутился десяток истребителей "Ла-5", а больше никого и не было. Не было и звена "Фокке-Вульфов", шедших сзади... Куда они делись? Почему не сообщили по радио? Не известно... Мистика какая-то! Я бы даже сказал — "Курский треугольник", но, боюсь, меня бы не поняли... Курскую магнитную аномалию тут знали, а до разного рода "треугольников", НЛО, и путешественников по астралу, народ еще не дотянулся. Хотя... Про светящиеся шары, сопровождающие бомбардировщики союзников, году, как мне кажется, в 44-м начали говорить. Так что осталось ждать не так уж и долго... А там, в 49-м, и летающие тарелки пошли...

К "Ла-пятым" мангусты не пошли, а немного покричав в эфире и не найдя ни отклика, ни понимания, вынуждены были удалиться. Заметили ли они четыре характерных костра на земле? Да заметили, конечно. Они все же были профессионалами...

* * *

Кстати, атака была произведена так молниеносно — о, как выразился! А что — похоже! Наш стиль! Так вот — так быстро, что у нас были даже сложности с получением подтверждений о сбитых самолетах. Нет, пехота, конечно, видела горящие и падающие самолеты, но вот кто их сбил — не ясно. Только не для нас. Ни зенитки, ни Лавочки не стреляли. Наконец — разобрались, подтверждения получили. Но это так, к слову. Социализм — это учет, так сказать. Впрочем, я всегда думал, а капитализм? Или там два учета? Белая и черная бухгалтерия, дебет-кредит, сальдо-бульдо? Бр-р-р! Нет, мне этого не понять!

С чувством хорошо выполненной работы мы вечером сидели у полковника Степанова и думали — как же нам поэлегантнее пообрывать хвосты "Черным мангустам"?

— Наших потерь быть не должно! Группе нужен хороший завершающий аккорд, а не траурный марш и салют на кладбище. Это понятно? — полковник Степанов грозно посмотрел на меня.

— А я что? Разве я молодняк тащу на амбразуры? Вчетвером возьмем хорьков, так Николай?

— Так-то оно так, да могут не пойти в ловушку. Теперь, после потери одного звена, "Мангусты" стали куда как осторожнее. В маневренный бой они никогда не пойдут, а будут кружить, и ловить летчиков, захотевших рискнуть или потерявших осторожность...

— Потерявших осторожность, вот оно как... А ну-ка! Что у них за самолеты остались?

— В основном — "Me-109G6", причем — только трехточечные. Пушечные подвесы в группе не ставят.

— А как этот Кнебеле отреагирует на то, что у него тихо-благородно выбили одно звено, а они и не увидели, кто это сделал?

— Он будет рвать и метать. Я уверен, что завтра "Мангусты" будут сбивать всех подряд. Мстить будут. Всем.

— Вот и у меня такое же мнение. Мы кашу заварили, а расхлебывать ее будут другие. Так не пойдет! Товарищ полковник! Можно договориться с армией, чтобы на часик задержали график вылетов ударных и истребительных полков?

— Можно-то можно... А что ты придумал? И почему часик?

— Да, думаю — хватит нам одного часа, а, Воронов?

— Если заставим "Мангустов" принять бой, то хватит. А вот как заставить?

— Возьмем на "обманку". Повторим атаку снизу-сзади, и "засветимся". Типа — "Ай, как это неудачно получилось! А мы только хотели по вам стрельнуть — и всех делов!" Как думаешь, большое желание у хорьков будет нас прикончить? За все хорошее? За сбитых фок?

— Думаю — большое...

— Вот и я так думаю. Нужен инженер — пусть подробно доложит по состоянию всех машин. Тут забарахлившая свеча будет означать только одно — смерть. А мы с Вороновым список летчиков набросаем. Нам нужна будет группа стрелков и пилотажников. Ну, какие идеи?

* * *

Нас утро встречает... бр-р-р! Уже свежо стало просыпаться в гамаке! Надо же — как летит время! Уже осень на носу. Дожить бы...

В общем, мы решили так. На первую фазу боя выставляем две пары — я (пилотажник) плюс старший лейтенант Никольский (стрелок, да еще какой стрелок!). Вторая пара — Воронов (стрелок) и старший лейтенант Кузьмичев — командир второго звена (пилотажник). Наша задача — повторить атаку с задней полусферы, подставиться и затянуть хорьков в бой. По крайней мере — приковать их к себе.

Федя Невский будет держать шестерку третьяков на удалении километров в пятнадцать. На скорости свыше пятисот пятидесяти, добежать по нашему сигналу до кучи малы не займет у него более полутора, на крайний случай — двух минут. Вот только высоту у него держать не получится — засекут немцы локатором. А что если поднять ложную цель, которая никак не успеет нам на помощь и, следовательно, не испугает немцев? Хорошо, так и сделаем — поднимем пару групп на удалении километров в тридцать. Пусть локаторщики сообщают хорькам ориентировочное время подлета этих групп, сбивают их с мысли, заставляют вести счет минут в уме и мешают вести бой с нами. Решено!

На завтраке было непривычно тихо и сдержанно. Поели быстро. Да и что там есть особо — чашка какао и кусок белого хлеба с маслом. Больше ничего в рот не лезло. Начинался предбоевой мандраж.

Наша четверка еще раз обменялась мнениями и наметками планов, хлопнули друг друга по плечам и разбежались по самолетам. Взлет, построение произвели без малейшего радиообмена. Полная тишина. Летим на бреющем.

Тридцать километров до нужного нам квадрата пронеслись под крылом одним моментом. Как мне показалось — почти мгновенно. Мы зашли на территорию противника и еще больше прижались к земле.

Тут "Штык-3" дал всем советским самолетам краткую сводку погоды. Нас больше всего интересовала высота облаков. От полутора до двух тысяч метров! Это сообщение имело особый смысл. Идеально! "Черные Мангусты" шли на нашу территорию на нужной нам высоте.

Я качнул крылом. Поворачиваем на восток.

Еще пара-тройка минут, и мы увидели два звена группы "Черный Мангуст". Немцы шли строем "фронт", понятное дело — свои хвосты берегут от внезапной атаки. Второе звено немного оттянулось назад и шло с превышением метров на пятьсот-семьсот. Вот вы нас и должны заметить. Выше всех была пара командира хорьков.

Скорость у нас уже была порядочная, и мы быстро настигали немцев, идущих на "экономичном" режиме. Я снова качнул крылом и, прибавив обороты, начал набирать высоту. Пора? Да, пора!

— Внимание, "молнии"! Впереди противник! Атакуем!

Радиоперехват у немцев сработал замечательно, и строй хорьков, предупрежденных об атаке на них советских истребителей, моментально рассыпался на пары. Но мы все же успели задымить двух мессеров. Судя по тому, что заряженные снаряды были лишь у меня и Воронова, ни он, ни я не попали. И это к лучшему! Пока немцам бояться нечего — на нашу четверку у них осталось восемь истребителей. Причем — захвативших высоту.

Набранная нами скорость не позволила немцам немедленно атаковать нашу группу. Удирая от противника, мы перешли в пологое снижение. Хорьки устремились за нами. Все это время я звал на помощь, о чем, хочется надеяться, оберст-лейтенанту Кнебеле уже успели доложить. Хорошо! А сейчас еще и доложат о двух группах советских истребителей, только что взлетевших нам на помощь с удаленных аэродромов. Это должно подстегнуть желание немцев побыстрее с нами расправиться.

Мы вышли в точку, намеченную под разгром группы Кнебеле.

— Ворон! Нам не уйти! Принимаю бой! — это оговоренный сигнал для Феди Невского. Ну и для нас, конечно.

Резкий боевой разворот вынес нашу пару сразу на 2200 метров. Сектор газа до отказа вперед! Перегреть двигатель я не успею, да и не дадут.

Слева-ниже к немцам протянулись трассы. Это, конечно, Воронов. До немцев очень далеко. Я и думать бы про стрельбу не стал. Но Ворон попал! Одним или двумя снарядами, но — попал! А больше ему и не надо — мессер вспыхнул и закувыркался горящим комком. Наверное, отбито крыло, в огне не видно. Сейчас наш черед.

— Никола! Давай!

Никольский дал и попал. Мессер задымил и резко пошел на разворот домой. Добивать его нельзя — впереди на нас заходят еще две пары. А одна пара карабкается в высоту. Это Кнебеле — обожгла меня мысль. Диспетчером работать будет. Посмотрим.

Я выпустил три очереди по заходящим на нас самолетам. Третьей очередью достал ведомого второй пары.

— Никола — маневр!

Мы уклонились от лобовой, и выскочили вверх.

— Дед! Атака!

Следовало ожидать. А я так и вообще ждал — нужно было убирать главного мангуста с высоты.

— Никола — ножницы! — Наши самолеты разошлись, выписывая растянутую восьмерку маневра. Пара мессеров с грохотом пушек просвистела мимо нас вниз. Теперь мы сверху. Но надо мешать это варево. Нужно держать хорьков, чтобы не убежали.

— Никола, атакуем... прикрой... — скорость набрана, я падаю на пару мессов, которые пытаются зайти в хвост Воронову. Обороты прибрать, заодно и мотор остынет немного. Высота теряется, скорость растет. Но — не получилось! Немцев предупредили по радио. Они прекращают атаку и падают вниз. А по нам метров с шестисот стреляет другая пара. Нет, хорек, ты не Воронов — до "Ворошиловского стрелка" тебе далеко!

— Кузя, прикрой — кричит Воронов и метров с пятисот аккуратно кладет пару снарядов по мессу. Тот взрывается.

Кажется, я вижу, как по немецким истребителям от этого огненного шара проходит дуновение холода. Они как бы вздрогнули. Они почуяли смерть.

Мы крутимся уже полторы минуты. Сейчас, вот сейчас подойдет Федя Невский. Еще немного. Где Кнебеле?

Он опять ушел в сторону и набирает высоту. Это опасно. Сколько мы сбили? Я вижу четыре месса. А наши? Самолет Кузи виляет и дымит. Опасно! Добьют ведь!

— Ворон! Оттягивайтесь домой! Я постараюсь прикрыть!

Я вижу, как струя дыма за истребителем Кузи ломаной дугой уходит вниз, на восток. Эк, его бросает! Не ранен ли? Прикрывая товарища, сзади-выше челноком снует "Як" Ворона.

— Никола, крути головой! Я на тебя надеюсь!

Сковать, нужно сковать мессов. Не позволить им уйти. Для этого и прогнал вторую пару. А сейчас надо атаковать главхоря. Ага, бросились на его защиту.

— Никола, маневр... — Расходимся. Кнебеле упорно лезет вверх. А вторая пара старается укусить меня, заставить отвернуть от оберст-лейтенанта.

— Делай фонтан! — Мы выполняем развороты с набором высоты — он влево, а я — вправо. Расходимся, как струи фонтана. Наш радиус виража и скороподъемность позволяют развернуться и сверху вниз атаковать преследующую нас пару. Те, не принимают вызова и уходят под нас.

Где Кнебеле?

Его пара уже падает на самолет Никольского.

— Никола! Крути!

Поздно — Никольский дернулся — но не смог выйти из-под атаки. Развели нас фашисты. Я слышу, как бьет пушка аса, и истребитель Никольского закрутился в плоском штопоре с отбитой законцовкой крыла.

Один, два, три, четыре витка... — мне нельзя так делать, нельзя не отслеживая обстановку в воздухе смотреть на падающий самолет, сейчас я беззащитен с задней полусферы, но я не могу иначе... двенадцать... Наконец-то! С "Яка" слетает фонарь, и я вижу фигурку Никольского по дуге отлетающего от крутящегося в воздухе самолета. Фф-ф-ухх! Живой! Вверх потянулась кишка парашюта, купол принял воздух и резко надулся, сильно качнув лётчика. Теперь с ним все будет в порядке...

Я один... Где Невский?

— Федя, ответь! Невский, ты где?

— Де-е-д, связан боем, не могу пробиться! — яростно орет Федя. — Ребята, дави гадов! Там наши в опасности!

Глупая случайность, никто не мог предвидеть. Нарвались на группу немцев, наверное. Я один. Будем крутить рулетку. И-и-и, раз!

Пара оберста все еще карабкается ввысь. А вторая пара уже начала подкрадываться ко мне. Вы-то мне и нужны, хорьки. Переворот через крыло, полный газ, я камнем падаю на серо-желтых. Метров с двухсот даю короткую очередь, и-и-и — есть! Ведомый месс взрывается огненным клубком. А ведь стрелял-то по ведущему! Оставшийся в одиночестве ведущий падает вниз и выходит из боя.

Где Кнебеле? Ты не бежишь? Нет, не собирается. Он собирается меня убить. Пара оберста метеорами падает на меня сверху. Это не так опасно, как кажется на первый взгляд. Делаю скольжение вправо, сразу влево — чтобы выскочить из прицела, и тут же — резкий вираж, до черноты в глазах.

На бешеной скорости немцы проскакивают мимо. Они даже не смогли стрелять. Мне надо ввысь. Пора заканчивать — я нерасчетливо тратил боеприпасы, да и бензина уже мало.

Но есть и свои плюсы — облегченный самолет весело лезет в высоту. Я опережаю немцев. Вот они зависли, самое время подойти, спросить — все ли у них абгемахт?

Но, оказывается, я не один такой вежливый. Сверху на немцев падает "Як" с бортовым номером 4. Это истребитель Кира, это вернулся Ворон! Ворон стреляет — ведомый мессер вспухает клубом огня.

Кнебеле у меня в прицеле. Дистанция — метров шестьдесят. Я нажимаю на спуск — пушки молчат. Кончились снаряды... На всякий случай нажимаю рычаги пневмоперезарядки, снова спуск — пусто!

Сбрасываю скорость, выпускаю закрылки. Если я сейчас проскочу вперед, оберст меня расстреляет. Я выйду прямо под его пушки. Ворон после атаки упал вниз и только идет в набор высоты. Причем — он за меня не боится. Видел, что я на хвосте у главхоря.

Мы с оберст-лейтенантом Кнебеле идем бок обок. Он с едкой усмешкой смотрит на меня и делает скупой жест рукой — мол, проходи! Чего ждешь? Когда подвезут снаряды? Походи, проходи! Пора заканчивать!

Да, пора. Уж больно мне твоя усмешка не понравилась. И глаза. Холодные рыбьи глаза убийцы. А так — вид вроде ничего: офицер и джентльмен. Белый сетчатый шлемофон, белый воротничок рубашки, крест поверх узла галстука. Я откатил фонарь. Кнебеле удивлен, но не встревожен. Он снова улыбается мне и делает характерный жест рукой в тонкой перчатке. Показывает, как перережет мне горло. Пусть потешится напоследок... Я быстро потрошу свой планшет... Там есть такие кармашки для карандашей... А у меня там не карандаши, а три стрелки — остались еще с пешей прогулки за Васей. Так и таскал их с собой... Глядишь — пригодятся. Глядишь — и пригодились!

Я достаю одну стрелку. Этого хватит, а вот пирозаряда жалеть не будем, ух, как качнул! За глаза...

— Дед, это Ворон. Что случилось?

— Ничего. Захотелось посмотреть ему в глаза...

— Посмотрел?

— Ага, как у рыбы... У жареной рыбы... Гутен нахт, херр Кнебеле.

Я извернулся и метнул в "Мессершмитт" стрелку с клубочком. Сильно метнул. Телекинезом. Да и близко было. Взрыв мессера отбросил и закрутил меня... В глазах потемнело. Взрывной волной оторвало элерон на левом крыле. Но я долечу... Я должен долететь.

Впереди еще столько дел.

Хотя я бы не отказался и от отпуска...

Мне кажется — я его заслужил.

* * *

Часть 2-я. Гром над Балтикой.

Глава 1.

— Дед! Де-е-д, мать твою!! Тур! Отвечай!! Виктор — ответь! Отвечай же, черт тебя побери!!!

Я слышал эти вопли, и даже мог себе представить, кто так орет. Воронов, не иначе... Фу-у, как голову повело... в глазах темно. Здорово меня приложило этим взрывом. Крутануло — как на центрифуге. Чуть сознание не потерял.

— Дед! У тебя левый бак льет! Отключай мотор — сгоришь к едрёной матери! Ответь!

— Тих-хо, ты... Слышу... Не ори — весь фронт распугаешь... Сколько до аэродрома — в глазах темно, сообразить не могу?

— Живой... ну, слава богу! Что молчал?

— Отключился я маленько... Сколько еще идти? Что-то я управляюсь плохо... Такое впечатление — что самолет лететь не хочет.

— Еще семь минут... Дойдешь? Как бы ты не полыхнул — из левого крыльевого просто льет...

— Дойду, наверное... Погоди — осмотрюсь...

Да-а, приложило... И, правда, — сколько между нами было? Крыло в крыло ведь шли. Метров шесть? Пожалуй, так, если не меньше...

Так, элерон на левом крыле оторвало к чертовой бабушке. Идет белесая струя бензина. Ничего, скоро кончится. Бак был уже почти пустой. Может и обойдется... не полыхну. Взрывной волной от погребального костра оберст-лейтенанта Кнебеле вспучило обшивку крыла. Листы фанеры "дышат" и мелко трясутся, окончательно расшатывая крепёж. Того и гляди отлетят... Самолет управляется плохо, его тянет влево. Приходится все время ручкой ловить нормальное положение. Усилия на ручку управления возросли, истребитель слушается неохотно, с запозданием. На приборной доске горит красная лампочка. Топливо на исходе... Да-а... угробил я самолет. Вдруг на глаза навернулись слезы... Обиды, жалости по убитой мною машине и запоздалого страха. Расслабился, пилот! Соберись! Утри сопли! Ты еще в воздухе, ты еще выполняешь боевую задачу!

Я шмыгнул, вытер глаза рукавом. Минутная слабость прошла, омыв душу успокаивающим весенним дождем. Появилась радуга — я жив! Жив! А он — сгорел в клубке моей ненависти и злости! Сгорел, сволочь! Точнее — я его сжег... Вот только мой "Як", мой крылатый... Погубил я тебя, друг, прости...

— Дед, десять влево, впереди аэродром.

Вижу... Долечу... может быть.

Совсем плохо. Мотор бьет, появился какой-то болезненный звук — визг, не визг, стон какой-то. Если так крыло изувечило — шасси выпускать нельзя... Не выйдет, наверняка не выйдет. Буду садиться на брюхо. Так надежней.

— "Узел", "Узел" — ответь Ворону.

— Я — "Узел"! Наблюдаю пару, что случилось?

— Санитарку на полосу, Дед ранен, самолет поврежден.

— Все готово — ждем!

— Дед, садись с ходу! Я за тобой.

Прикинув расстояние до взлетки, я подумал, и все же выключил мотор. Береженого... сами знаете. Ни закрылки, ни шасси выпускать не стал. Левое крыло искалечено, на нем закрылки не выйдут, а на правом выйдут — может крутануть и затянуть на спину. Скорость высоковата, ну да черт с ним... Приготовиться! Упереться левой... Хрясть! Еще раз! Скрипя всем силовым набором, металлом подбрюшья и поднимая тучу пыли, истребитель пополз по земле, цапнул консолью левого крыла землю, крутанулся и встал. Я на земле... Повезло...

Попробовал открыть фонарь — не могу. Еще раз. Результат тот же. Надо ждать, наверное, уже бегут спасатели. Вот и они... навалились с матами и тоже обломились с фонарём. Суетливо сунули какую-то железяку в появившуюся щель. Хрустнув, фонарь со скрипом откатился. Мне помогли, моментом отстегнули ремни, под руки выдернули из кабины, как морковку какую, право... На руках быстро-быстро оттащили от самолета. На истребитель уже кидали землю и лили воду из подлетевшей пожарки. Он дымился. Вовремя... ведь и вправду мог полыхнуть. Опять повезло. В какой уже раз... Это плохо — я все ближе и ближе к краю, уже стою, наклонившись над пропастью, размахиваю руками, пытаясь удержать равновесие, а сам все ниже и ниже...

— Ребята, спасибо! Ну, отпустите же... Все уже позади. Дайте на машину взглянуть...

Я медленно подошел к истребителю. Да-а... Такое впечатление, что слева по яку ударил огромный, но мягкий молот. Обшивка истребителя вдавилась от взрывной волны внутрь, проявив силовой набор самолета. Крыло искалечено, фонарь тоже. Весь капот залит маслом, оно еще продолжает течь на землю.

— Долетался "пятнадцатый"... — услышал я сзади. Поискав глазами, я нашел своего техника.

— Что скажешь, Петр Сергеевич?

— А что тут скажешь, Виктор Михайлович... Смотреть надо. Но смотреть, как на духу тебе говорю, не на что... Не вытянем мы здесь с ремонтом. Да и на заводе, думается мне, не справятся. Эка, повело его. Ты что, под паровоз попал?

— Вроде того... Так что скажешь?

— Все, товарищ майор! Отлетался третьяк. Он сел уже мертвым... "Живой" воды у меня нет. Прощайся с другом, Виктор...

Я безнадежно посмотрел на истребитель. Прощай... Поднял руку, формируя клубок погребального огня... Техник прав — мой друг прижался к земле уже мертвым...

Кто-то положил мне руку на плечо.

— Виктор, не горячись... люди вокруг... — Я оглянулся. Это подошел Воронов.

Да, горячусь. Клубочек растаял, втянулся мне в руку. Это потом, без посторонних глаз.

— Петр Сергеевич, распорядись... Все, что необходимо — снять, самолет оттащить в овраг поглубже... Он, все-таки, секретный. Я потом к нему подойду, сам его сожгу, сам — ты понял?

— Как не понять, товарищ майор. Все сделаем. Идите-идите, вон, военфельдшер, как конь молодой топчется. Петрович! Давай сюда со своим баулом врачебным! Лечи майора!

* * *

— ...Давай, давай! Выпей! Потом доложишь... Да мы уже и так почти все знаем. Твой ведомый от пехоты звонил, Федя Невский передал про костры сбитых... Пей! За вторую жизнь — пей!

Я выпил. Коньяк ожег глотку и я закашлялся. Прижав тыльную сторону ладони к губам, я подавил кашель и начал доклад.

— Товарищ полковник! Группа "Черные Мангусты" уничтожена. Два-три самолета вышли из боя и удрали... Точнее сказать не могу, не до того было. Наши потери один самолет. Старший лейтенант Никольский прыгнул с парашютом. Как я понимаю, он жив. А что с Кузьмичевым?

— Сел твой Кузя... Битый — но сел. Сам он легко ранен. Уже в санчасти, зеленкой его там мажут. Всю мордуленцию ему разрисовали... как пасхальное яичко, право слово! Глаза, слава богу, целы. С ним все будет в порядке. У Невского тоже все более-менее удачно получилось, скоро сядут. Сколько сбили?

— Не могу сказать, все перепуталось. Голова как чужая. Я сбил трех... мне кажется.

— Да, майор сбил трех, в том числе и командира группы оберст-лейтенанта Кнебеле. Ушли, как мне кажется, трое дымных. Трое из десяти. Да плюс сожженное ранее звено "фок". Группа "Черные Мангусты" разгромлена, Иван Артемович! Поздравляю вас, товарищи! Это большая удача вашей "Молнии"! Уж больно сильный был противник. Честно говоря, на такой результат я не рассчитывал.

— Да ты сам ведь, Николай Петрович, этот результат добывал, а? — хитро прищурился на Воронова полковник Степанов. — Теперь придется и на тебя наградной лист оформлять.

— А это и хорошо, Иван Артемович! А то на моей службе ордена-то дают не очень щедро!

— У нас тоже! За дело дают — не конфетки к празднику ведь. Заслужил — получишь!

Пошла веселая перепалка, про меня, кажется, забыли. Вот и хорошо, а то потряхивает меня что-то. Тишком, молчком, никого не спрашивая, я плеснул себе еще грамм пятьдесят коньячка. Хорошо пошел! Стало тепло, взвинчинные нервы начало отпускать. Захотелось что-нибудь съесть. Да нет, не так! Захотелось жрать! Во как.

Полковник краем глаза покосился на меня.

— А что, товарищи командиры! Не пойти ли нам перекусить малость, а? А то наш кок сухопутный там сегодня чего-то вкусненького наворотил, хвастался мне по секрету. Пошли?

Пошли.

* * *

Мы уже сидели за столом и с аппетитом уписывали разносолы нашего шеф-повара, когда, приглушенно ревя моторами, приземлилась группа Феди Невского.

Хлопая планшетом по колену, он, прямо в шлемофоне, подбежал к нашему столу и попытался что-то доложить.

— Садись, садись! Снимай головной убор! Потом доложишь, поешь сначала, опоздун!

Федя поперхнулся и залился краской.

— Това-а-рищ полковник! Я...

— Садись, я сказал! К бою не успел, так хоть ко второму прибежал! Молчи — ешь. Шучу я...

Федя, с красными ушами, виновато поглядывая на меня, принялся стучать ложкой. Наконец обед закончился. Я допил компот, подумал — и налил себе еще один стакан.

— Так что же с тобой случилось, Федя?

— Да понимаешь, командир, нарвался я на шесть фок. Они с бомбами шли на нашу колонну. Ну, думаю, срубим по ходу, а то ведь покрошат наших. Ты сигнала еще не давал... А оно, видишь, как закрутилось! С первой атаки сбили только одного, остальные бомбы сбросили — и вверх! А нам и не уйти. Спину покажешь — догонят и расстреляют сзади... Скорость-то на пологом снижении наберут по-всякому... Пришлось с ними крутиться. А тут ты сигнал подал, а я выйти из боя и не могу, твою мать! Вот я перенервничал, чуть предохранители не перегорели! Трех сбили — я пару оставил хвосты подчищать, сам со звеном оторвался, и к тебе! А там никого, лишь костры от самолетов столбами в небо стоят. А кто горит? Вот очко у меня и "жим-жим"! Перенервничал — страх! Потом вышел на связь, а мне говорят — вы уже сели. Поверишь, как лошадь, которую из ломовой телеги выпрягли, вздохнул. Чуть было фонарь не сорвало, во как!

— Ну, ладно, Федор. Что сделано — то сделано. Твои все целы?

— Ага! По паре дырок, конечно, привезли, но — целы все.

— Вот и хорошо. Иди, Федя... Дай мне одному посидеть, в себя еще никак не приду. Иди-иди, не отсвечивай...

Полковник Степанов тактично дал мне время придти в себя, а потом, кашлянул, и сказал что-то вроде — ну что, не пора ли нам подбить бабки, товарищи?

Самое время, товарищ полковник.

* * *

— ...Таким образом, товарищ полковник, на сегодняшний день группа "Молния" в ходе боевых действий потеряла пять самолетов. Истребитель майора Туровцева ремонту и восстановлению не подлежит... Он и есть пятый. Сейчас его техники "раздевают". Вот акт на списание, товарищ полковник... Кузин самолет...

— Кх-хе!

— Виноват! Истребитель "Як-3" старшего лейтенанта Кузьмичева имеет сильные повреждения, но может быть восстановлен. На ремонт требуется от трех до четырех дней. Итого — на данную минуту в строю у нас всего девять истребителей. Моторов, ГСМ, и запасных частей нам пока хватает. По боепитанию данные не освежал, но вроде тоже все в порядке. У меня все.

— Садись, инженер. Кто еще хочет сказать? Доктор, а вы нам что скажете? Не стесняйтесь, доктор. Вы так редко бываете на наших совещаниях. Ну, мы ждем.

— Физическое состояние летчиков в норме, товарищ полковник. Есть, конечно, определенная усталость, но это решается довольно просто. Пару дней отдыха — и все будет в норме... Трое в санчасти. Один к выписке практически готов, двоим летчикам еще придется у меня подлечиться. Моральное состояние летчиков высокое, ну это лучше меня замполит скажет. У меня все, товарищ полковник.

— Замполит? Давай!

— Товарищи! С учетом последних боев, проведенных группами под командованием майора Туровцева и старшего лейтенанта Невского, отдельная авиационная группа "Молния" имеет сбитыми 72 самолета противника! Семьдесят два, товарищи! Это за неполные три недели, да... Наши боевые потери — один истребитель, сбитый в бою с группой Кнебеле. А там было, как вы помните, десять фашистских истребителей, против четырех наших. Два истребителя сели на вынужденную после отражения "звездного налета", один истребитель уничтожен майором Туровцевым, чтобы он не попал в руки немцев и его же машина изуродована близким взрывом. Как ты уцелел только, Виктор Михалыч? Зачем так близко подошел?

— Пришлось... чтобы наверняка...

— Ну, ладно, продолжаю. Положение, сложившееся в нашей группе, требует принятия конкретного решения. Считаю, что войсковые испытания, порученные АУГ "Молния", успешно завершены. Мы накопили огромный объем статистического материала по всем позициям: по работе винтомоторной группы, по оружию и расходу боеприпасов, по режимам полетов на всех высотах и расходу ГСМ, по обслуживанию самолетов в полевых фронтовых условиях. Больше нам добавить нечего. Предлагаю — ставить вопрос перед руководством о признании войсковых испытаний истребителя "Як-3" успешно завершенными и, одновременно, о переформировании АУГ "Молния" в полноценный боевой полк. Сегодня девять оставшихся в строю самолетов войну не выиграют, а потерять их и боевых летчиков, накопивших замечательный опыт боев на новой технике, просто недопустимо! У меня все, товарищ полковник!

— Хорошо, кто еще желает высказаться? Виктор Михайлович, ты?

— Я согласен с замполитом, товарищ полковник. Трое в санчасти, самолетов мало. Наша ударная мощь снижена. Самолеты мы эксплуатировали безжалостно, им всем необходима профилактика и ремонт. Каждый новый бой приближает возможность серьезных боевых потерь и гибели летчиков. Такой задачи нам не ставили, товарищи... И это не трусость, это не попытка уклониться от боя... Нам удалось разгромить группу немецких асов. Поверьте — очень хорошо подготовленную группу. У нас неплохой боевой счет. Командование воздушной армии и наши соседи-истребители претензий к нам не имеют. Наоборот... Возможно, мы бы и смогли сделать что-то еще... Но это уже не изменит общей картины. Я считаю — группа с поставленной задачей справилась! Можно докладывать наверх!

— Хорошо! — Полковник Степанов хлопнул рукой по столу. — Вопрос ясен, мнение одно! Я в воздушную армию! Виктор Михайлович, командуй тут... Все свободны, товарищи!

* * *

Поздним вечером я пришел к дальнему оврагу, в который столкнули мой "Як". Истребитель лежал носом к краю обрыва, как будто хотел выбраться из своей могилы. Хотел — но уже не хватило сил... Мотор, оружие, шасси и некоторые приборы успели снять.

Я долго смотрел на него, вспоминая первые дни знакомства с молодым, красивым и рвущимся в полет соколом. Прощай! Ты провел свой последний бой и — победил! Прощай!

Клубок полетел вниз... самолет вспыхнул. Повернувшись к разгорающемуся пламени костра спиной, я пошел на аэродром. Для меня война еще продолжалась.

Глава 2.

Командир группы "Молния" вернулся из воздушной армии довольным и веселым. Телефонный разговор по "ВЧ" с Москвой сложился и внушал сдержанный оптимизм. Кажется, наши предложения совпали с намечающимся решением командования.

Полковник Степанов отменил полеты на завтра. Приказ был простым — летному составу засесть за составление всяческих отчетов по модификациям третьяков, на которых они летали. Техническому составу была дана команда проводить профилактику самолетов и готовить их к передаче в учебный центр воздушной армии. Возвращать их в Москву смысла не было, на двух заводах страны, в Саратове и Тбилиси, уже началась активная подготовка к производству истребителя "Як-3" в двух модификациях.

С учетом наших рекомендаций был намечен выпуск третьяка с вооружением из трех пушек НС-23 и другого — с моторпушкой калибром 23 мм с БК в 110 снарядов и двумя 20 мм пушками. За счёт небольшой экономии веса на оружии у этой модификации истребителя был более объемный третий, фюзеляжный топливный бак, что позволяло держать истребитель в воздухе около полутора часов. Правда, не на боевом режиме... Говорили, что некоторым счастливчикам "повезет" летать на новых яках с пушкой в 37 мм, да еще с удлиненным стволом. Баллистика 37 мм пушек, бывших на наших яках, была признана не очень хорошей. Видать, такие "царь-пушки" тоже нужны... Но таких самолетов будет совсем немного.

Еще через два дня Степанова вызвали в штаб армии. В наш адрес пришла шифровка, а поскольку своего шифровальщика у нас не было, полковник и поехал ее читать в воздушную армию.

Вот эта шифровка и расставила все точки над "i". Четко и ясно нам было приказано передать самолеты воздушной армии, оставив двух офицеров-инструкторов для обучения летчиков полетам на новой технике. Для обеспечения этой задачи УТЦ фронта передавались и все наши материально-технические ресурсы.

Встал вопрос — а кого, собственно, оставлять? Но тут чистокровный русак доктор Кошкин предложил абсолютно еврейский ход. У него в палатке санчасти для этих целей, оказывается, вызревало аж два дивных фрукта — в нижнем белье и тапочках на босу ногу. Первым был капитан Извольский, которому вот-вот будет разрешено ползать с палочкой, как какому-то герою времен Очакова и покоренья Крыма. Другим тепличным ананасом оказался перемазанный зеленкой от множества мелких ранений осколками плекса и стекла старший лейтенант Кузьмичев. Из санчасти понеслись крики, как будто там проводил операцию без наркоза вивисектор-садист, но участь "битых гусей" была решена.

— Ничего, птенчики вы мои щипанные, поползаете по земле, здоровьишка поднакопите, а там видно будет! — с ласковой, отеческой улыбкой вещал жертвам медицинского коварства полковник Степанов. — В любом случае, к раздаче орденов и формированию нового полка успеете!

Бедолаги обратили на меня полные слез глаза, но я только и смог, что пожать плечами. Командир сказал — командир сделал! У нас в армии единоначалие.

— Если хорошо покажете себя на ниве учительства, ребятишки, может быть, когда-нибудь Родина и вернет вас за штурвал... По-2, скажем! — бессердечно сказал я. Ребятишки издали протестующий, но не тронувший мое железное сердце, вопль. — А если серьезно, давайте поправляйтесь, ребята, и за дело! Вам еще повезло — при деле будете. А то ведь, если нас отзовут с фронта, вам прямой путь в госпиталь, ферштейн зи?

— Я-я, натюрлих... — печально сказал лингвистически подкованный Извольский.

— Вот в таком вот аспекте, воробушки! — сурово сказал я. — Желаю здравствовать, товарищи офицеры! Родина ждет от вас подвига.

Было немножко стыдно за невольную подставу, которую мы устроили ребятам, но делать было ничего. Этот вариант был наиболее безболезненным. Летать ребята еще не могли, а вот передавать свой опыт могли вполне.

— И потом, пернатые, не вешайте клюв! Начнется формирование полка — вас сразу отзовут. Вы же в штате группы? "Звеньевые"? Ну, вот. Без вас не обойдемся! Плотнее ешьте... таблетки, я имею в виду! Ну, пока, поправляйтесь.

Только я вышел из палатки санчасти, как ко мне подбежал радостно-взъерошенный посыльный солдатик.

— Товарищ майор! Товарищ майор! Скорее! К командиру, скорее... он вас ищет.

Быстрым наметом я порысил к штабной землянке. Командир, радостно улыбаясь, кричал в телефонную трубку: "Ага! Понял, понял... Здорово! А они? Все понял, товарищ первый! Сейчас организуем митинг! Сразу... Спасибо большое... И вам успехов! Есть!" Полковник Степанов бросил трубку.

— Виктор Михайлович! Сегодня, на южном фасе обороны, там, где вы летали, наши войска перешли в решительное наступление! Мы ломим, Виктор! Немцы откатываются! Наши начали Белгородско-Харьковскую операцию! Вот и на нашей улице праздник, майор. И в нем есть и частица нашего ратного труда...

Взяв фуражку, помолодевший командир группы "Молния" скомандовал: "Ищи комиссара! Давайте — разворачивайте митинг! Заждались люди!"

Сегодня было двадцать шестое июля.

А в моей истории операция "Румянцев" началась, кажется, в первых числах августа.

Вот так-то.

Что хочешь, то и думай!

* * *

Наконец, спустя еще пять дней, все дела были завершены, и мы загрузились в два железнодорожных вагона. Не подумайте, что это были вагоны "СВ" с вагоном-рестораном между ними. Нет — обычные теплушки, с сеном на сикось-накось сколоченных нарах. Но мы, честно говоря, были рады и этому. Первые сутки возвращения на аэродром в Подмосковье большинство летчиков и техников элементарно продрыхли.

Потом, конечно, продрали глаза, выложили на расстеленной на ящиках газетке выданный в дорогу сухпай, купленную на какой-то маленькой станции еще исходящую парком вареную картошку с укропчиком и скрюченные малосольные огурчики. Федя Невский, глядя на меня глазами сенбернара, нашедшего замерзающего в снегу альпиниста, вопросительно булькнул обшитой сукном и крест-накрест перетянутой кожаным ремешком немецкой офицерской фляжкой.

— М-м-м?

— Да, конечно же, Федя! Какие могут быть вопросы! Но — по паре капель, только для аппетита.

Мог бы и не предупреждать. Фляжка-то одна, а нас больше десятка молодых и здоровых мужиков.

Еще через день личный состав группы высадился на маленьком разъезде недалеко от аэродрома, с которого мы вылетали на фронт. Техники и другие специалисты, приданные нам из ОКБ Яковлева, сердечно попрощавшись, неспешно покатили дальше, в Москву, а нас уже ждали грузовики. Нам предстояло вновь обживать покинутый всеми, кроме десятка солдат, охранявших военный объект, подмосковный аэродром. Видимо — формироваться будем тут...

Военнослужащий обязан стойко переносить тяготы воинской службы... Забодался я их переносить, честное слово! Эх, сейчас бы в студию мсье Анатоля, нагреть бы ведро воды, искупаться, а потом — в "Метрополь"! Смотреть на красивых женщин, плотненько так закусить и потом пить коньяк под кофе с лимончиком. И семги хочется, соленой-соленой! Ух! Я машинально сглотнул слюну и захлопнул за собой дверцу кабины грузовика...

Оглянувшись вокруг, сервированного на хрустящей от крахмала белой льняной скатерти полдника с коньяком, лимончиком, а равно и семгой крепкого посола, я не увидел. Увидел же я заросшее уже несколько выгоревшей под августовским солнцем травой опустевшее поле аэродрома, над которым если кто и летал — так только какие-то беленькие бабочки без опознавательных знаков на крылышках. Им, из травы, восхищенно аккомпанировали местные кузнечики-виртуозы Подмосковья. В отдалении проглядывались служебные строения. Сонная тишь, жара, лепота! Это дело надо взбодрить.

— Товарищи офицеры! Приехали, выгружайсь!

Сонно клюющие носом в кузовах грузовиков летчики и остатки наземного личного состава группы, взбодрились, похватали манатки и посыпались на землю. Начался веселый шум и ор. Загрохотали раскрывающиеся борта, началась выгрузка имущества. К нам, от строений, уже пылил начкар, не иначе.

— Товарищ майор! На охраняемом объекте никаких происшествий...

— Хорошо, хорошо, старшина! Помнишь нас?

— А то, как же!

— Кроме караула есть тут кто еще? Если есть, давай — гони на помощь. Обживаться будем. Как тут с кормежкой?

— Возить в термосах пока будут, товарищ майор!

— Да хоть так, а то горяченького охота. А завтра припашем нашего кока. Ну, что стоишь? Давай, командуй своими сусликами! Бегом!

— Есть!

Вот так вот! Все бегом, весело и с песней! А как же — армия!

* * *

После обеда на легковушке на аэродром в клубах пыли прибыл полковник Степанов. Он с нами не ехал — улетел на самолете сразу в Москву, в штаб. Сейчас обрадует новостями.

— Здравствуй, Виктор Михалыч! Как добрались? Все в порядке? Как личный состав? Трезвый и задействован на работах по размещению? Вот и хорошо... У меня тоже все в порядке, с кем надо — встретился, переговорил, расспросил про все. Значица, дела у нас такие...

Дела у нас были такие — сначала, конечно, нужно разместиться. Наладить быт, нам тут какое-то время жить нужно будет. Летчиков, видимо, лучше всего разогнать недели на две по близлежащим санаториям ВВС — им нужно отдохнуть, а кому-то не помешает и подлечиться. Завтра-послезавтра сюда добавят солдат, потихоньку будут возвращать аэродрому прежний вид. Мы же с командиром, передав все текущие дела и проблемы обустройства замполиту, плотненько садимся за подготовку итогового документа по обобщению результатов проведенных войсковых испытаний. И дается нам на это целых три дня. Потому что через пять дней у начальника Главного управления ВВС Красной Армии маршала авиации Новикова состоится большое совещание с участием представителей ОКБ Яковлева, моторостроителей, вооруженцев, руководителей заводов, на которых планируется разместить производство, и прочего необходимого люда. Среди многих, но — в числе первых, будет заслушан и наш доклад. В итоге, как мыслится, должны быть подготовлены обобщенные предложения в ГКО о начале производства новых истребителей. Будут намечены и приняты первоочередные меры по подготовке к перевооружению на "Як-3" ряда хорошо показавших себя в воздушных боях с противником истребительных полков. (Кровь из носу, а продавлю в этот список свой 111-й ИАП!) Скорее всего, будет принято решение и по группе "Молния". А что тянуть? Группа зарекомендовала себя хорошо, это не только мы так думаем, это и командование воздушной армии неоднократно отмечало в своих докладах наверх. Давно, между прочим, пора. В общем, дел было — начать и кончить! Вспомнилась лихая песенка из фильма "Красные дьяволята":

— И не-е-т нам покоя-я

Ни но-о-чью, ни днем...

Правда, какие-то несознательные граждане приделали этой бодрой песне новые строки, придавшие ей тревожную ноту поиска, а потом — глубокое чувство удовлетворения:

...То рубль сшибаем, то рубль сшибаем,

То сядем и пьем!

Пить нам было еще рано, а вот сели мы с командиром плотно — бумаг был целый ворох, и из них надо было сделать конфетку. Я вздохнул... Опять — "рекле"!

— Что это за "рекле" такое? — подозрительно поинтересовался полковник Степанов. — Французское слово, что ли? Что оно значит-то, а?

— Да то и значит, Иван Артемович! Режем, стало быть, и клеим! Итоговую справку делать будем. Так меня... наш преподаватель в лесном техникуме учил большие документы готовить... удобно очень.

(Положим, не в техникуме, и не преподаватель, но документы большого объема мы, в те времена, когда еще не было компьютеров, готовили именно так... И получалось неплохо, знаете ли...)

— Ну, — я щелкнул ножницами, — начали, помолясь!

* * *

Итак, с чего же начнем? Примерно вот так:

"Зa периoд вoйскoвых испытaний на южном фасе Курской дуги АУГ "Молния" было произведено _____"... — та-а-к, тут пока оставляем пропуск, потом уточним и вставим циферку, — "...бoевых сaмoлетoвылетов для перехвaтa прoтивникa в рaйoне свoей зоны ответственности, пo вызoву для уничтoжения сaмoлетoв прoтивникa нaд линией фрoнтa и нaрaщивaния сил, для прикрытия нaземных вoйск, свoбoднoй oхoты и прикрытия свoегo aэрoдрoмa.

АУГ "Молния" приняла участие в отражении готовящегося бомбоштурмового удара группы из 200 бомбардировщиков противника, участвовавших в т.н. "звездном" налете на г. Курск. В ходе воздушного боя летчиками группы сбито 33 фашистских бомбардировщика и 6 истребителей.

В ходе войсковых испытаний былo ____ (потом точно подсчитаем...) встреч с сaмoлетaми прoтивникa — Ju-88 и Ju-87D, Me-109G-2/6 и FW-190A-4. В ____ встречaх велись группoвые вoздушные бoи, в тoм числе семь крупных. Сбитo 72 сaмoлетa прoтивникa, в тoм числе: 33 Ju-88, 7 Ju-87, 21 Me-109G-2 и G-6, 11 FW-190A-4.

Свoи боевые пoтери — двa Як-3; пять Як-3 были подбиты, два сели нa свoей территории вне aэрoдрoмa и три — на аэродром."

Та-а-к... пока пойдет, а там отшлифуем. Что-нибудь про технику... Про самолеты... Вот это подойдет.

"В своих докладах все летчики АУГ "Молния", участвовавшие в войсковых испытаниях истребителя Як-3, отмечают простой взлет, заметное уменьшение длины разбега, прекрасную скороподъемность, превосходый вертикальный маневр, приятное и неутомительное управление, легкость выполнения всех фигур пилотажа, менее сложное управление за счет улучшения управляемости, более эффективное использование тормозов на пробеге, благодаря увеличению противокапотажного угла..."

Так, хорошо... Что еще скажем?

"...летчики отмечают, что Як-3 наголову превосходит самолеты противника по всем характеристикам виража. Особенно велико было преимущество в вираже неустановившемся. Здесь сыграли роль правильно подобранные плечи рулей, элеронов и их сервокомпенсаторов, а также удачная конструкция системы управления, которые обеспечили легкость управления и оптимальную реакцию самолета на движения ручки и педалей...

...по такой важной характеристике самолета, как удобство и простота в управлении, Як-3 не имеет себе равных. ОКБ Яковлева создало истребитель, который максимально пригоден к быстрому освоению не только летчиками средней квалификации, но и вчерашними выпускниками летных школ. Обладая посадочной скоростью 137 км/ч, на посадке Як-3 очень прост, что также позволяет его легко эксплуатировать молодым пилотам..."

Ну, хватит хвалить. Надо бы и о недостатках что-то сказать. Где это было? А, вот!

"...особую обеспокоенность технических специалистов, производивших обслуживание истребителей в полевых условиях на фронте, вызывали авиамоторы М-107А со взлетной мощностью 1650 л.с. и боевой 1550 л.с. на высоте 1200 м. Им был назначен ресурс 50 часов, но ни один мотор из полученной партии не доработал свое: "сыпались" коренные подшипники коленвала, прорывались газы сквозь верхние уплотнения цилиндров. Из-за вибраций на экономическом режиме выше границы высотности при уборке и даче газа вода и масло в трубопроводах начинали пульсировать с такой силой, что трескались радиаторы. Регулятор наддува работал нестабильно. Масло выбивалось через уплотнения редуктора и попадало на остекление кабины и в кожухи продувки выхлопных коллекторов, где могло загореться.

Следует отметить также и такие недостатки как:

— неполная выработка горючего из основных баков;

— невозможность непрерывного набора высоты и горизонтального полета у земли на режиме максимальной скорости при температуре наружного воздуха +30®С из-за перегрева воды;

— дальность двусторонней радиосвязи на самолетах с РСИ-6 до 110 км при требуемых 120 км;

— запас кислорода 2 л обеспечивал полет на высоте 7000 м с прибором КПА-Збис в течение 1 ч 05 мин или 62% максимально возможной продолжительности вместо требуемых 75%;

— выпучивание левого переднего зализа крыла при выходе из пике с перегрузкой 8,0 со скоростью по прибору 720 км/ч."

Так-то оно так... Все правильно. Но закончить надо как-то более оптимистично, на хорошей деловой ноте... А если вот так?

"В заключение следует сказать, что летные качества Як-3 в глазах всех пилотов АУГ "Молния" (и в особенности — опытных асов) искупают все его недостатки. Причем в наибольшей мере эти преимущества раскрывались именно на тех высотах, где велось абсолютное большинство воздушных боев, — до 4500 м."

Вот так-то оно и правильно будет. Недостатки у всех есть — и у людей и у техники. Ну, нет такой боевой техники, которая вообще была бы лишена недостатков! Нет ее! Пусть течет масло, пусть есть опасность перегреть мотор, пусть он не вырабатывает своего регламента в 50 часов. Пусть! Но этот истребитель — уже летает! Он может побеждать всех своих противников, и он победит их! Вот так-то, дорогие мои девочки и мальчики...

* * *

В положенное время мы с полковником Степановым выехали на машине в Москву. Выехали с учетом того, чтобы успеть заскочить в студию к Толе Рощину. Мне надо было переодеться в мундир, ведь он там так и висел. Не хотелось ехать на совещание к маршалу Новикову в полевой форме, да и поизносилась она, надо правду сказать. Ключа у меня не было, но на месте была домоуправ Капа. Думаю, уж меня-то она пустит в квартиру. Не забыла, поди.

Так оно и получилось. Капитолина разохалась, расцеловала меня, сверкнула помолодевшим глазом на Степанова, и выдала мне ключ.

— Поживешь у нас, Витенька?

— Вот чего не знаю — того не знаю, Капитолина Сергеевна! Но, очень может быть, что сегодня мы с командиром тут переночуем! Как насчет ужина, хозяюшка? Вечером посидим, чаю попьем, а? А может — и не только чаю! Там, у Анатоля, я видел патефон, можно будет и потанцевать! — и я многозначительно и развратно подмигнул порозовевшей Капе на начинающего буреть полковника.

— Скажешь тоже, Витя! Потанцевать! Кончились мои танцы... — притворно закручинилась Капитолина. — Я уж не девочка...

— Не скажите, уважаемая Капитолина Сергеевна! — солидно кашлянув, с хрипотцой проговорил полковник Степанов. Голос — вылитый киноактер Булдаков в роли генерала! — Вы еще другим женщинам фору дадите, кх-м-м, да...

— Все-все-все! Возражения не принимаются! Кому голодных мужиков кормить, как не вам? Вот деньги, Капитолина Сергеевна, прошу вас в расходах не стесняться! Для себя ведь, для любимых! Ну, по рукам? Вот и ладненько!

Оставив Степанова любезничать с Капой, я, получив ключ, белкой взлетел на пятый этаж.

Вот моя деревня, вот мой дом родной... Замок лязгнул и открылся. Я прошел в студию. Все прибрано, застелено газетами. Видна женская, заботливая рука. Наверняка — Лидочка постаралась. На мольберте, закрытый простыней, висел мой мундир. К нему булавкой была приколота записка: "Виктор! Большущее тебе спасибо за все! Мы с Лидой поженились! Она пока поживет у матери, а ты, если приедешь, располагайся тут. Я на фронт. Пока! Да! А сапоги-то твои я пропил. Шучу! Анатолий"

Я покосился на носки начищенных сапог, выглядывающих из-под белой простыни, и усмехнулся. А мальчик-то вырос! И это — хорошо!

По-быстрому скинув гимнастерку, принялся отвинчивать ордена. Время поджимало. Пора было мчаться навстречу своей дальнейшей судьбе. Я вздохнул и надел мундир.

А что? Вполне себе ничего! Молодой бог войны!

Точнее — сын бога...

Глава 3.

Просторный коридор второго этажа Главного управления ВВС Красной Армии, ведущий к пока еще закрытым дверям большого зала заседаний, сдержанно гудел негромкими голосами множества высокопоставленных авиационных командиров и гражданских специалистов. Все они были в числе приглашенных на расширенное межведомственное совещание по ряду особо важных вопросов повышения эффективности боевых действий нашей авиации на советско-германском фронте в целом, и начального этапа производства нового истребителя "Як-3", а, следовательно, — и перевооружения на новую технику ряда истребительных авиаполков, в частности.

Совещание проводили два Управления ГУ ВВС КА — опытного строительства и заказов и вооружения под общим руководством первого заместителя командующего ВВС генерал-полковника авиации Никитина. Народный комиссариат авиационной промышленности представлял генерал-майор Яковлев — он был и заместителем наркома и Главным конструктором истребителя, который и будет основным вопросом обсуждения. В группе штатских товарищей я заметил и знакомых специалистов-моторостроителей. Два мужика с огромными портфелями были явными директорами авиазаводов. Ну — так мне показалось.

Тут двери зала заседаний открылись и нас пригласили заходить. В огромном зале столы были расставлены "покоем". Начальство потянулось к короткой перекладине, предназначенной для размещения руководства, а мы начали греметь стульями, рассаживаясь по принципу: мундиры вместе, а пиджаки — отдельно. От мундиров, понятное дело.

В президиуме пошептались, покивали, Яковлев пожал плечами и сделал вид, что ему все равно. Генерал-полковник Никитин кашлянул и негромко постучал карандашом по стоящему перед ним графину.

— Ну что ж, товарищи, будем начинать? Есть предложение — сначала рассмотрим вопрос по истребителю товарища Яковлева и отпустим штатских товарищей... Остальная повестка дня — вопросы чисто военного характера, и им незачем на них время тратить, у них и своей работы полно. Согласны, товарищи? Вот и хорошо. Начинаем... Кто там у нас первым выступает?

Оказалось, что первым выступает какой-то генерал-майор из Управления опытного строительства и заказов. Он кратко проинформировал участников совещания по основным этапам создания истребителя, проведению государственных испытаний в ОКБ и войсковых испытаний на фронте и предложил заслушать командира особой группы полковника Степанова.

Иван Артемович встал, звякнув наградами, и стукнул пачкой листов доклада об стол, выравнивая их.

— Нет-нет, товарищ полковник! Прошу сюда, за кафедру. — Никитин указал куда-то направо.

— Неудобно будет, товарищ генерал-полковник. Я буду стоять за спинами части участников совещания, — ровным голосом, выражающим сдержанное неодобрение, проговорил Степанов.

— А мы сейчас это поправим... — Никитин поискал кого-то глазами, кивнул, и тут же пара моложавых подполковников подхватила и перенесла кафедру на удобное для всех участников совещание место.

Я тут же вспомнил анекдот, когда Министр обороны звонит начальнику Генштаба и говорит:

— Слушай, а у тебя в Штабе есть три-четыре грамотных, думающих, энергичных и боевых полковника?

— Есть, а что? — осторожно отвечает начштаба.

— Да подошли завтра их ко мне... Пианино, понимаешь, купил. На третий этаж затащить надо...

Можно смеяться, да...

— Товарищи! В соответствии с решением Государственного Комитета обороны, приказом начальника Главного управления ВВС Красной Армии маршала авиации Новикова, для проведения войсковых испытаний истребителя "Як-3" была создана особая внештатная группа... — начал свой доклад полковник Степанов.

Народ начал его слушать, а я начал рассматривать народ. Что скажет Степанов, я знал. Сам ведь писал. Народ, надо признать, слушал командира довольно внимательно. Слухов о высоких боевых качествах нового истребителя было много, а точной, выверенной информации — не было до этого момента вообще. Так что — ухи все насторожили. Вот по рядам штатских прокатился сдержанный шумок. А-а-а, это Степанов наябедничал про моторы... Вот наша головная боль. И вроде — есть они, и в тоже время — такие недоработки... Правда, насколько я знаю, моторостроители неустанно повышают их надежность и в скором времени, может быть, сумеют их более-менее довести.

Теперь одобрительный шумок со стороны военных. Что там такое? А-а-а, это наши боевые результаты... Да-да, товарищи! Вот так-то! Более семидесяти сбитых за... сколько там прошло? Прибыли мы на фронт в самом конце июня, первые бои прошли через три-четыре дня, а закончили воевать где-то числа 24-го, что ли... В общем — примерно за три недели боев. Неплохо, прямо скажем.

— ...группа "Черный Мангуст"... — ближние соседи по столу стали откровенно пялиться на меня.

Ну, чего, чего? Что мы, мангустов не видали, что ли? Видали мы их в... в одном месте. Конкретном, таком, месте. И крутили их на... на болту, в общем. Что тут непонятного. А вот про отражение бомбардировщиков при "звездном налете" подробно не надо... не стоит. Есть общие данные — и все. И так хорошо. И реакция зала показывает, что и на самом деле — хорошо! Во так-то...

— Есть вопросы к докладчику, товарищи? Пожалуйста!

Понеслись вопросы. Яковлев сидит довольный, как слон. Который, все-таки, поймал момент — и сел на моську! Понятное дело, это совещание — его триумф, можно сказать. Вот и тащит человека на улыбку...

Тут в дальней стене зала беззвучно открылась дверь, и к столу президиума пошел военный с несколько отдуловатым лицом. Сосед что-то шепнул генерал-полковнику Никитину, тот обернулся, вскочил и значительным голосом молвил: "Товарищи офицеры!" Все встали.

Поскольку Никитин сам кинулся за стулом для гостя, я понял, что совещание почтил своим присутствием маршал Новиков. Так вот ты какой, северный олень! Хорош. По мне — так хорош... В реальной истории он после войны пойдет под суд по знаменитому "авиационному делу" и отсидит шесть лет вместо назначенных пяти... "А могли и расстрелять...", — скажет потом нарком авиапромышленности Шахурин, осужденный вместе с Новиковым.

Да, при ИВС могли. Запросто. Норма закона была для всех одна — и для министра, и для маршала, и для последнего жулика, растратчика и бракодела...

— Товарищи офицеры, прошу садиться. Продолжайте, товарищ полковник...

Степанов начал что-то рассказывать, а я вновь ушел в свои думки. И тут же попался.

— ...а на этот вопрос более детально сможет ответить заместитель командира группы "Молния" по боевой работе майор Туровцев. Он практически весь период испытаний не вылезал из кабины истребителя! — проговорил полковник Степанов.

— Майор Туровцев! Прошу вас!

— О чем?! — беззвучно крикнул я Степанову, встретившись с ним на пути к кафедре.

— Превосходство над немцами... — только и успел он мне дать подсказку. Ну — это можно до обеда говорить.

— Товарищи! Анализ проведенных группой воздушных боев дает следующую картину... — плавно начал я, пытаясь найти нужную тональность разговора.

Меня слушали минуты две, а это очень много, за это время много чего можно намолотить, а потом задали прямой вопрос.

— Товарищ майор, а вы просто, по-фронтовому, расскажите нам о своих впечатлениях о новом истребителе. Как он, на ваш взгляд? — перебил меня Новиков.

— Если просто, по-фронтовому, товарищ маршал, то на истребителе "Як-3" обычный, средне подготовленный летчик, порвет любой фашистский истребитель как Тузик грелку!

На секунды в зале повисла тишина, а потом грохнул хохот. Смеялись все — и офицеры за столами совещания, и гражданские специалисты. Хохотал, хлопая в ладоши, довольный Яковлев, тихонечко подхихикивал генерал-полковник Никитин.

Лишь маршал авиации Новиков вопросительно поднял брови.

— Как кто, простите?

— Вы же просили по-фронтовому, товарищ маршал. Вот я и сказал, как мы говорили на фронте. Можно сказать еще ярче и образнее, но это будет уже как в бою! А там от таких слов ларингофоны коротили!

Тут грохнули уже все! В том числе — и маршал Новиков.

Протирая белым носовым платком глаза, он, отсмеявшись, сказал: "Да вы просто оратор, майор! Садитесь, мы с вами потом переговорим! После совещания. А то вы его и закончить не дадите! Садитесь, садитесь, майор!"

Я и сел. Ну, что ржете?! Работайте! Сделав каменную морду лица, я уставился на президиум.

— Александр Сергеевич, пару слов скажете? Пожалуйста! Слово предоставляется Главному конструктору товарищу Яковлеву. Следующее выступление — представителю моторостроителей, прошу приготовиться.

Совещание вновь потекло по своему, определенному планом, руслу.

* * *

Часа через полтора оно закончилось. Народ, гремя стульями начал вставать и, доставая на ходу папиросы, потянулся на выход. Два директора заводов о чем-то доругивались с начальниками управлений ГУ ВВС. Я подождал, пока полковник Степанов соберет свои бумаги в планшет, и пошел к выходу из зала.

Тут нас настиг какой-то штабной подпол.

— Вас приглашает маршал, товарищи офицеры... — вполголоса проговорил он, указывая на стол президиума рукой.

Мы подошли.

— Товарищ маршал...

-Подождите, товарищи... Сейчас я освобожусь и зайдем ко мне на несколько минут, а то тут будет продолжаться работа... Александр Сергеевич, вы со мной? Вот и хорошо.

В кабинет маршала мы прошли впятером — он, Яковлев, Никитин и мы с командиром группы. Потом беззвучно приоткрылась дверь, и так же беззвучно в кабинет перетек капитан-порученец.

Зайдя в кабинет, маршал тут же прошел к маленькому столику, на котором стояли бутылки с минеральной водой и стаканы, прикрытые полотняной салфеткой, открыл бутылку "Нарзана" и налил себе стакан воды.

— Присоединяйтесь, товарищи, кто пить хочет... А то, может быть, чего-нибудь другого, а? — он сдержанно рассмеялся. — Александр Сергеевич! С тебя причитается!

— Все будет. Вот, в серию запустим, и все будет, Александр Александрович! А пока -тут ты хозяин! Угостишь — выпьем! Повод, как мне кажется, есть.

— Ладно-ладно! Маршал с подчиненными не пьет!

— А они пока вроде как ничьи будут, Александр Александрович! Раньше так вообще — они ко мне были приписаны. А сейчас... Испытания закончены, техника сдана, группа существует лишь формально — до принятия решения о переформировании в полк. Люди пока не у дел, на пересидке — ни ваши, ни наши! Так что — доставай коньячок, я знаю, у тебя есть! — продолжал с улыбкой подначивать маршала Яковлев.

— Ну, ладно, уговорил! На самом-то деле... по рюмочке перед обедом... Ну, подходите товарищи, — пока маршал рассуждал вслух, шустрый порученец расставил на посеребренном подносе хрустальные коньячные рюмки и уже разлил янтарную жидкость.

— Ты не обижайся, Александр Сергеевич, но первый тост — за летчиков! Вот за них! Молодцы — и дело большое сделали, и живы остались! Ваше здоровье, товарищи!

Ну, как тут было не напиться! Впрочем, снова наливать нам не спешили...

— Присаживайтесь, товарищи, поговорим... — маршал прошел за свой стол, а мы уселись за приставным.

— Расскажите, майор, как вел себя истребитель в бою... Что особенно бросилось вам в глаза по сравнению с "Як-1", вы ведь на нем воевали?

— Я воевал на "Як-1б", если уж быть точным, товарищ маршал. В 111 ИАП, командир подполковник Россохватский. Отозван с Кубани в самом конце апреля в Москву, в распоряжение главного конструктора товарища Яковлева...

— Сто одиннадцатый? — отнесся маршал к генерал-полковнику Никитину.

— Уже 77-й гвардейский, товарищ маршал... — подсказал тот шефу.

— А-а, помню, помню. Хороший, боевой полк! — маршал обернулся ко мне. — Отстал ты от жизни, майор! Твои друзья уже гвардейцы! Ты кем там был?

— Командир первой эскадрильи, товарищ маршал!

— Ну-у, это мы посмотрим... Но это потом. А пока — рассказывай!

И я начал рассказ. Они же бывшие летчики. Правда Новиков — бывший бомбер, да и летал мало, но основное он поймет.

Рассказ начальство заинтересовал. Я старался дать наиболее полную картину — и боевую работу, и вопросы технического обслуживания, и рассказать про быт нашей маленькой, но очень боевой, части. Это пригодится, пускай высшее начальство ВВС Красной Армии послушает летчика, только что вернувшегося с "передка". А то сами уж давно пределы Москвы, наверное, не покидали. Рассказ, неожиданно для меня, заинтересовал Яковлева. Он задавал правильные вопросы и что-то кумекал про себя...

Сказал я и о вопросах управления воздушными операциями, необходимости создания сети командных пунктов, необходимости выдвижения авиационных "офицеров-наведенцев" в передовые наземные части. И про радиосвязь сказал, и про огромную потребность в локаторах... Полковник Степанов в особо острых и скользких моментах моего повествования попытался было делать мне страшное лицо, но я его проигнорировал. Начисто. В общем — много, что сказал. Лишь бы толк был. Аж запыхался...

— Попей нарзанчику, майор... А вот о бое с группой "Черный Мангуст" расскажи-ка подробнее. Что это за группа, и с чем ее едят...

— Уже поджарили ее и съели, товарищ маршал... А группа эта довольно интересная. Кое-что подобное есть и у нас. Спецполк Шестакова под Сталинградом, например. Та же группа "Меч", скажем. Наша группа вот была... Но наши специальные формирования привязаны к одному месту, скажем так... К конкретной воздушной армии, даже — дивизии... А немцы более гибко и масштабно используют группы специально подготовленных асов, перебрасывая их порой на тысячи километров, туда, где им надо срочно навести шороху. Вот, эти хорьки, по-моему, из-под Ленинграда были, если я не ошибаюсь. А известна эта группа была вот чем...

И я начал передавать начальству то, что я узнал от Николая Воронова. Или как там его зовут на самом деле, не знаю... Командующий ВВС и его зам потихоньку обменивались какими-то мыслями. Яковлев внимательно слушал, а Степанов смотрел на меня, опасаясь, как бы я чего снова не ляпнул.

Скажу честно — я старался кое-что заронить в мозги маршала. Я помнил из мемуаров наших летчиков, и по другой литературе тоже, выражение "маршальский полк". То есть, полк, специально нацеленный на противодействие фашистским асам, на воздушную "охоту" и иные, специальные боевые действия, которые обычному, рядовому авиаполку, будут не по плечу... И все это было связано с именем маршала авиации Новикова. Вот так-то.

В такой полк, году, по-моему, в 44-м, будет переведен и будущий лучший ас Советского Союза капитан Кожедуб. Ну, тогда еще капитан, это понятно... В полк асов-охотников. И они будут давать прикурить немцам как у себя на фронте, так и на выездах в командировки на другие фронты.

— Хорошо, майор, это понятно. Значит, ты уверен, что создавать такие группы или усиленные эскадрильи — оправданно?

— Абсолютно уверен, товарищ маршал! Только группы из одних летчиков, без наземного "хозяйства", которое будет для группы неподъемным тормозом. Такие "гастролёры" — по запросу прилетели, сели на местные "хлеба" — бензин, там, обслуживание, боеприпасы, питание... Разобрались в ситуации, накрутили немцам хвоста, и — на другой фронт, врагу зубы считать!

— Эко, у тебя все легко и просто! А, Никитин? Видал — молодежь? Все горит! Раз-раз, и враг разбит!

— Так, Александр Александрович, враг и был разбит... не так ли? Четыре наших летчика против двенадцати. А ушло, сколько там ушло, товарищ Туровцев? Трое... Вот и результат!

— Это не все могут повторить!

— А он и говорит, что надо формировать специальные эскадрильи... Не числом, а умением!

— Умением... Где бы еще взять таких... С умением-то.

— В сто одиннадцатом... виноват! В 77-м гвардейском авиаполку, товарищ маршал! Только полк надо внести в список частей, перевооружающихся на "Як-3".

— Ну вот! Не успел я сказать, а он уже прокукарекал! Экий ты горячий, майор! Они у нас в списке? — повернулся маршал к генерал-полковнику. Тот отрицательно покачал головой. — Внесите! Тут у них такой ходатай! Да и слышал я кое-что про этот полк. Вы же сталинградцы? Майор Артюхов был командиром? Теперь начдив?

— Так точно, товарищ маршал.

— Внесите их в список! Эти — заслужили. Хорошо воюют.

— Так ведь гвардейцами стали... ясное дело.

— Вот пусть еще и новые самолеты получат. Одно к одному — лучше немцев бить будут гвардейцы.

Маршал посмотрел на меня. Поразмышлял, а потом начал говорить.

— Теперь о тебе, майор. Парень ты молодой, боевой, вон — вся грудь в орденах... Пойдешь на новый полк? В 77-ой тебе возвращаться смысла нет. Командир там на месте, а другие должности для тебя мелковаты. Перерос ты их.

Я это знал. И был к этому разговору готов.

— Нет, товарищ маршал, не пойду!

— Погоди, погоди! Если ты о полковнике Степанове печалишься, то ты с выводами поспешил. Твой командир полковой уровень тоже перерос. На дивизию пойдет полковник Степанов. Есть такое решение. Так что ты никому дорогу не переходишь, и никого не подсиживаешь. Ты тоже вырос за это время, майор. Под Сталинградом сержантом начинал? Младшим лейтенантом? Так, вот! Дослужился за это время до майора! Самое тебе место — комполка, а?

— Никак нет, товарищ маршал! — и полковник Степанов, и генерал Яковлев посмотрели на меня с непониманием. — На командную должность не пойду. Вы ведь верно сказали — парень я еще молодой и, хочется думать, боевой... Мне надо летать... Бить их, гадов, надо. Счет у меня к фашистам больно большой... Давлю их, давлю, а он не уменьшается, а только растет... Мне надо летать, товарищ маршал! И только. Прошу направить меня на фронт, куда сочтете необходимым. Или в мой полк, на любую должность... летчик — он летчик и есть.

Все внимательно смотрели на меня. Ну, и я на вас посмотрю. Усилю, так сказать, впечатление... Ну же, маршал... Ведь решение такое очевидное... Оно прямо у тебя перед глазами... Ну... Ну...

— А на особую группу пойдешь? Должность равная должности комполка, а? Летать будешь, сколько сможешь.

Есть! В десятку! То, что и надо. Полковник Степанов расслабился и с довольной улыбкой посмотрел на Яковлева. Тот сдержанно улыбнулся в ответ.

— Если буду летать, да еще, сколько смогу, я, товарищ маршал авиации, даже в лейб-гвардии конную авиацию пойду! Или в подводные танкисты.

Все добродушно рассмеялись. Вот так-то у начальства надо свои вопросы решать! Учитесь, пока я жив.

— Ну, ты и наглый, майор! Наливай еще по одной. Давай за твою новую должность! Помни — тебя сам командующий авиацией Красной Армии на нее сосватал. Гордись!

А я и горжусь. Кто бы, что бы говорил.

— Сколько у вас сбитых, майор Туровцев? — вдруг переменив тон, спросил меня маршал Новиков. От такого обращения я машинально вскочил по стойке "смирно".

— Двадцать девять, товарищ маршал авиации!

Генерал-полковник Никитин заглянул в тоненькую папочку, по которой он все время легко постукивал пальцами и негромко сказал: "Двадцать девять подтвержденных и три в группе..."

Начальство молча переглянулось, но комментариев не последовало. Последовал новый вопрос.

— А не подтвержденные есть?

— Есть, в том бою, когда подбили моего ведомого, сбил двух. Только немцы не подтвердили... Да я их и не просил.

— Да, кстати! Я вспомнил! А расскажите-ка нам про то, как вы вытаскивали из-за линии фронта своего ведомого? А то, знаете ли, мне звонило руководство... одного наркомата, интересовалось, откуда у нас в ВВС такие мастера пеших прогулок появились.

Ну, вот! Опять врать!

Что ж... Я вздохнул и начал свою песню. Как кот Баюн.

Прямо по АСу Пушкину — "...налево — сказку говорит!"

* * *

Глава 4.

Из кабинета маршала авиации Новикова мы с полковником Степановым вышли одни. Яковлев остался, видимо, какие-то вопросы еще требовали своего обсуждения с авиационным начальством. Ну, это его проблемы.

Кое-какие проблемы были и у нас. И главная из них — что теперь делать? Нет, не в том смысле — мол, "что делать, и кто виноват?" Кто виноват — скажет самый гуманный суд в мире... В крайнем случае — это определит "чрезвычайная тройка". Или нет их уже? А есть "особое совещание"? Впрочем, нас это пока не касается. А вот что сейчас делать нам с полковником? Мчаться к себе на аэродром? Или броситься в разгул и море удовольствий? Мысль о том, что неплохо бы броситься в разгул, резких возражений не вызывала. Наоборот — манила и звала.

— Ну, что? Едем или остаемся? — виляя глазами, осведомился командир.

— Остаемся, конечно! Тут же Капитолина ужин готовит! А там проживут денек и без нас. Там замполит хвост топорщит, вот пусть и командует. Судя по всему, если вы уйдете на дивизию, Иван Артемович, а меня поставят на новую группу, замполиту самое время расти в должности... Парень он неплохой, летает нормально, четырех сбил... Вот и пусть отрабатывает громкий командный голос, пригодится. Если на полк "варяга" не поставят. Предлагаю сегодня гульнуть, а, командир? Считаю, что мы тоже заслужили спокойный вечерок на завалинке... Да еще с дивчиной под боком, а? — я толкнул командира локтем и завлекательно улыбнулся.

Степанов опять заалел. Ну, вот... Эдак я, пожалуй, перегну палку. Заробеет полковник. Заробеет — и убежит. И мне придется на аэродром с ним ехать. А это не есть хорошо.

Я согнал улыбку с лица.

— В общем, так! Предлагаю — сейчас идем к какому-нибудь вашему знакомцу с большими звездами на погонах и с телефоном. Звоним замполиту, даем ему ЦУ. Потом зайдем в Управление кадров. Поспрошаем о людях. Где мне летчиков в группу искать — ума не приложу... Хороших-то, никто не отдаст. А ведь абы кого я и сам не возьму. Нашу "Молнию" раздраконить — тоже не дело... Их и так мало, это только "костяк" будущего полка будет. Забери их — и весь смысл создания по-настоящему "боевой" части с фронтовым опытом теряется, так ведь? Вот и я об этом. Совет нужен. Совет профессионала... Найдутся у вас такие знакомцы? Тогда пошли. Заодно и машину с водителем надо куда-нибудь тут пристроить.

В общем, все сделали. Замполиту позвонили, сказали, что задержимся в Москве. Дела на аэродроме потихоньку шли себе. Особого напряга там не было. Настроение среди летчиков было дембельское... Все понимали, что нам дали время передохнуть, и особо не напрягались.

А вот у кадровиков мне подсказали интересную мысль... Показали, так сказать, бесхозные "золотые россыпи"... Но об этом потом.

Пока бегали туда-сюда, наступило время обеда. На робкое предложение Степанова подхарчиться в столовке, я небрежно сказал: "Ерунда все это, Иван Артемович! Какая может быть столовка? В ресторан пойдем, в "Метрополь"!

А может, лучше в "Арагви"? Я еще в нем не был. Я имею в виду, что сейчас, в этом времени не был. Там, у себя, мне случалось в него заходить. Да и еще кое-куда, надо признаться... Нет, сейчас суетиться не будем — времени нет. Сказано — в "Метрополь", значит — в "Метрополь"!

Хоть талоны, выданные мне в свое время на кормежку в ресторане, у меня все еще болтались в планшете, на них я не рассчитывал. Уж больно много времени прошло. Они уже, скорее всего, недействительны. Не будем жлобами, ударим рублем по ресторанному обслуживанию! Денег хватит.

Короче — неспешно проехали по Москве троллейбусом, благо маршруток с озверевшими гастарбайтерами за рулем тут еще нет, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! Чин-чином зашли в ресторан, я скромно сверкнул Золотой Звездой, мэтр все в момент уловил, встретил, проводил к столику, мигнул официанту и — понеслось...

Хорошо посидели, поговорили, поели вкусненького и горячего, а то — надоел уже этот сухпай хуже горькой редьки! Пили совсем немного, просто не хотелось. Вечером добавим. Кстати, о вечере! Надо что-нибудь прикупить этакого, вкусненького и булькающего...

От ресторана до студии живописца было совсем рядом, но мы не спешили. Прошлись по столице, забрели в несколько магазинов, кое-что взяли на стол. Для Капитолины я подобрал букет цветов, а полковник купил шоколад. Чуть погодя, Степанов с радостным криком нашел парикмахерскую и потащил меня стричься. Практичный мужик!

В общем, облагороженные внешне и залитые в цирюльне "Шипром" по самые ноздри, к вечеринке мы были готовы.

* * *

Капитолина Сергеевна меня, прямо скажем, удивила. Не знаю, где это она смогла все вырвать, но на стол была подана целая баранья нога! Да еще — запеченная в тесте. Ну, правильно — фольги-то еще нет. Точнее, фольга-то есть, видел ее в конфетах, но вот такой, для приготовления мяса, еще, вроде бы, быть не должно. Мясо получилось нежное, духовитое — баранина была с чесночком, травами и, по-моему, с кисловатыми яблочками... Все это чудо на большом блюде, в окружении печеной же картошечки, посыпанной зеленью. У-у-м! Пальчики оближешь! Вкус — специфический!

Мы с командиром выставили на стол коньяк, водку и вино, шайбу с черной икрой, сухую колбасу и купленные в дорогом магазине заварные пирожные. В общем — стол получился по нынешним временам просто роскошный.

Сидели у нас, в студии. Мы наотрез отказались идти в гости к Капе, посиделки ведь мы организовываем, мальчики, и ей, бедной девочке, пришлось побегать. Ничего — стройнее будет.

После двух-трех рюмок стучать по тарелкам ножами и вилками мы стали пореже, и завязался сытый, неспешный разговор. Полковник, испросив у Капы разрешения, открыл настежь окно и вальяжно закурил. Я машинально вертел рюмку с каплей коньяка за тонкую ножку и наслаждался покоем...

Хорошо! После страшного напряжения боев, после последней драки с хорьками, когда была реальная возможность склеить ласты... или — говоря точнее — сложить крылья... После всех бытовых неурядиц фронтовой жизни, кормежки на земле, у еще горячего самолета, вокруг которого крутится и гремит железяками техсостав, сидеть вот так, в чистой комнате, у открытого окна, прохладным вечером... Свет лампы, накрытый стол, приглушенный разговор полковника и Капы, с улицы слышны веселые крики играющих детей... Душа отдыхает. Именины сердца, одним словом!

-Витя, ну расскажи теперь ты что-нибудь... Как вы там воюете? — обратилась ко мне порозовевшая Капитолина Сергеевна. Я поднял на нее глаза и улыбнулся. А Капа-то как помолодела! Приоделась, похорошела. Да и с ее годами я, увидев ее в первый раз уставшей, в какой-то несуразной одежде, пожалуй, погорячился. Сорок пять, не больше. Или что-то около этого... Рассказывать что-либо мне не хотелось. Свято хранить военную тайну меня научили еще в Советской Армии. Шифровальщиком я служил, а на этой работе желание вести пустопорожнюю болтовню, особенно — о делах служебных, быстро отбивают...

— Вы вон командира спросите, он вам лучше меня расскажет. Все нормально было, Капитолина Сергеевна, живые ведь мы, а это главное...

— А что же ты, Витя, про девушку свою ничего не расскажешь? Про Катю?

Полковник, потянувшийся стряхнуть пепел, так и застыл в неудобной позе... Голова его втянулась в плечи, спина напряглась.

— А что про нее рассказывать, Капитолина Сергеевна, все хорошо... все хорошо. Жива Катя, жива и здорова. Жду, не дождусь, когда мы с ней встретимся... — сказал я, не поднимая глаз. — Жду и надеюсь...

— Вот и хорошо, Витя! Просто здорово! Как я за вас рада! Подарок-то твой ей понравился?

— Подарок? Капля? Понравился, Капитолина Сергеевна, — рюмка, наконец, хрустнула.

— Ой, Витя! Какой же ты неловкий! Подожди, подожди... сейчас я йодом... бинт нужен. Я сейчас!

Капу вынесло из квартиры. Степанов на меня не смотрел. Потом он глухо сказал: "Извини, Виктор..."

— Да ничего... Все поправимо... Все еще впереди. Пойду я, Иван Артемович, прогуляюсь... Душно...

— Сходи, конечно, сходи, Виктор. Но больше ты так не шути... Не надо.

— Как знать, как знать... — я закрыл порез платком. — А, может быть, я и не шутил, Иван Артемович, вот какое дело...

* * *

Когда я вернулся, никого в студии не было. Стол опять стоял у окна, все было убрано. Лишь приятные запахи все еще витали в комнате. На подоконнике стояли початые бутылки.

Я налил себе полстакана коньяка и стал неторопливо потягивать его, уставившись незрячими глазами в окно.

Вот так вот, Катя... Помнят о тебе, интересуются... И я тебя помню... Кстати, а куда это пропал Воронов? Свои условия найма я ему высказал, что же он молчит? Начальство еще не решило, что ответить сверхнаглому кандидату на должность в Службу? Или ждут, когда немцы мне ногу оторвут для сговорчивости? Ну и черт с вами, сволочи! Закурить, что ли? Нет, не буду.

Тут приглушенно стукнула входная дверь, и в студию вошел полковник Степанов. Увидев мой вопросительный взгляд, он пробурчал: "Капитолину Сергеевну провожал..." Я продолжал удивленно смотреть на него.

— Не пялься, Виктор, не смотри на меня удивленными глазами. Да, семью я потерял, в первый месяц войны и потерял... Да, остался один... Но я не Бобик, которого за веревочку привели на случку... Не хорошо это, не по-людски... Да и женщина она хорошая, замечательный она, скажу я тебе, человек! Нельзя так... Нехорошо это... Грязно.

Он походил по студии, провел рукой по переплетам книг на полке. Потом подошел ко мне и закурил.

— А ты пьешь? Не стоит, не залечишь... Хотя, плесни и мне! — обреченно махнул рукой полковник. — Оба мы с тобой жизнью ушибленные, Виктор... Души покалеченные... Но жить-то надо. Жить надо дальше, Виктор. Вот такие дела, пилот. Ну, давай! Не чокаясь...

* * *

Утром, когда мы вышли из дома, машина нас уже ждала. Ждала, как оказалось, и Капа. Она протянула полковнику небольшой сверток. С харчами, надо полагать. На меня Капитолина смотреть избегала. Ну, ничего...

Где-то часа через полтора мы были у себя. У себя, во как! Да, для солдата любой привал — почти что дом. А уж для летчика — это, конечно, аэродром, на котором ты сейчас находишься. "Home, sweet Home!" Гляди-ка — еще помню!

— Туда правь, видишь, замполит кого-то песочит! — распорядился командир, когда мы въехали на территорию части.

Скрипнув тормозами, машина остановилась. Мы вышли, громко стукнули дверцы.

— Смирно-о! Товарищ полковник! За время... — начал было замполит, но Степанов его пресек.

— Вижу, вижу. Служба идет, замполит на посту! Хорошо, капитан. Пойдем-ка в штаб. Поговорить надо. Списки по санаториям составил? Пойдем, посмотрим. Виктор Михайлович, ты со мной?

— Сейчас, товарищ полковник! С ведомым вот переговорю, и к вам! Вася! Иди сюда! Поговорить надо...

Ко мне подбежал радостный Вася. Довольный, как щенок, которому удалось ухватить и потрепать тряпичный мячик, украденный у дворовых мальчишек прямо во время футбольного матча. Пацан, как есть пацан!

— Значит так, Вася! Куда вас на отдых определить решено, знаешь?

— Ага, командир! Да тут, совсем рядом. Дом отдыха ВВС. Лес, речка, девушек полно! Красота!

— А все-то разместитесь?

— А что не разместиться? Нас всего-то человек десять будет. Разместимся, конечно. Главное — все вместе!

— Ну и хорошо... Что я тебе хочу сказать, Василий... В общем, так. Принято решение — сформировать на базе нашей группы полноценный боевой полк. На "Яках", разумеется... Тут тебе светят неплохие перспективы. Парень ты боевой, у тебя сбитых сколько? Девять, по-моему?

— Ага!

— Вася! Ну что ты, как мальчонка деревенский — "ага", да "ага"! Говори нормально!

— Так точно, товарищ командир! Ровно девять сбитых!

— Ну, какие твои годы... Настреляешь еще... Я о чем — с чистой душой могу рекомендовать тебя на должность командира звена. Хватит, пожалуй, у меня за хвостом таскаться. Расти тебе надо. Расти как летчику и как командиру. Что ты на этот счет скажешь, а, Василек?

Вася резко поскучнел.

— Не-а, командир, не согласен я... Я лучше с тобой Виктор! С тобой хорошо — все время на передке, все время в бою! В атаке, можно сказать!

— Вася, ты что — хочешь всю войну у меня ведомым пролетать? Так не получится, Васек. Эдак, я твою карьеру сломаю.

— Какую карьеру, Виктор? — Вася стал серьезным. — А ты помнишь, сколько времени прошло с того дня, когда ты меня позвал быть твоим ведомым? Восемь месяцев! Кто я был тогда? Щегол лопоухий! А сейчас? — Вася сначала покосился на свой погон, на котором было три звездочки, а потом, будто невзначай, провел рукой по орденам. — А сейчас — девять сбитых, участие в трех крупнейших операциях. Уважение, почёт, ордена вот опять же... Не-е-т, Виктор! Так легко ты от меня не отделаешься!

Опять он расплылся в улыбке! Хорошая у мальчишки улыбка, прям как у Гагарина. Может и он полетит? Может, и он... Не так уж и долго осталось.

Я молчал и смотрел на ведомого, взвешивая в уме все "за" и "против". Что же делать? Вообще-то, по своим боевым качествам, Васек в группу асов войти, как бы может... Опыта он определенно поднакопил. Молодой еще, бестолковый... Но — выдержанный, цепкий, чувство ответственности, опять же, хорошо развито... Как ведомый — так лучше и не надо. А вот насчет служебного роста... Не знаю, что и сказать...

— Не знаю, что тебе сейчас сказать, Василий. Думать буду. Тут еще вот ведь какое дело... Только об этом — полный молчок! Полный! Ты понял меня, Вася?

— Ага! Понял!

Опять "ага"! Ну, что ты будешь делать! Орденоносец, офицер, — а, по сути, ребенок ведь еще.

— Так вот. Возможно, меня переведут на другую должность, в другое подразделение. А там еще — ни коня, ни воза. Все с нуля начинать надо будет. Как тебе этакий пряник?

— А все равно! Лишь бы с тобой, командир!

Все! Достал он меня своей простотой!

— Ну, смотри, Василек! Ты сам свою судьбу выбрал. Трудно там будет. Трудно и очень опасно. Но, раз решил, пойдешь со мной. Все, свободен пока. Чеши отсюда, пацан!

Я улыбнулся. Новая группа асов получила своего первого летчика. Теперь главное — найти десять остальных!

* * *

Ровно через два дня меня вновь вызвали в Москву. Одного. Принял меня генерал-майор, который открывал тогда совещание.

— Здравия желаю, товарищ генерал! Майор Туровцев по вашему приказанию прибыл!

Я ждал извечных армейских шуток насчет того, что "прибывают" поезда, а "являются" привидения, но генерал не стал тянуть вола за хвост. Дел, видать, было невпроворот.

— Вот что, Туровцев. ГКО в рабочем порядке рассмотрел и утвердил все материалы по проведению войсковых испытаний истребителя "Як-3". Постановлением Государственного Комитета обороны принято решение о развертывании производства новых истребителей и перевооружения на них ряда боевых частей. Мы дали предложения по награждению товарищей, отличившихся в разработке нового истребителя и его испытаниях в боевых условиях. Там и твоя фамилия есть. Но это не главное. Главное — маршалом авиации Новиковым принято решение о переформировании вашей группы в истребительный авиаполк. А для тебя — и это не главное! И вот почему. Тебе поручено особое дело, майор. Сдавай в группе дела — тебя выводят из ее штата. Будешь командиром такой же особой группы, только уже своей. Центрального подчинения, о, как! — генерал-майор с улыбкой поднял палец. — Гастролером будешь. Фигаро здесь, Фигаро там, понимаешь... На самые сложные участки тебя будут направлять. Ну, и твою группу, разумеется.

Он посмотрел на меня, но у меня вопросов пока не было. Точнее — их было так много, что я не знал, с чего начать.

— Что молчишь?

— Не знаю, что и сказать, товарищ генерал!

— Вот! Правильно! Не ошиблись мы в тебе, майор Туровцев! Правильно мыслишь, ибо... Ибо предстоит тебе начать и кончить... А начинать пока что и не с чего. Ни людей для тебя нет, ни самолетов. Во, как... — раздался телефонный звонок, но генерал поднял и тут же бросил трубку на аппарат. — Ну, с истребителями выход, кажется, есть. Яковлев Александр Сергеевич обещал помочь. Все равно ему техдокументацию переделывать надо, чертежи править. Вы ведь, сколько замечаний и недочетов по результатам испытаний притащили. Надо сызнова отстраивать технологическую цепочку, все по новой отлаживать придется... Да и моторы там, бортовое оружие... Намудрили вы там что-то. Вот и договорились, что он на вашу группу заложит малую опытную серию... Истребителей в двадцать. Заодно и все свои недостатки и недоделки устранят. Проверят, так сказать, теорию практикой... да-а. Разрешение ему, в общем, на это дано. Ты с ним повстречайся, майор, поговори. Он тебя ждет. Вот, пометь телефон его секретариата... А мы пока по людям думать будем. Ты и сам тоже думай. Будут предложения — звони. Вот сюда... — он что-то черкнул на листочке и передвинул его мне. — Да, в группу на тебя приказ отдали, зайди в отдел, возьми копию... Ну, пока. Удачи тебе, майор!

* * *

Когда я закончил все дела, получил целую кучу документов для группы и своих, возникла мысль найти моего приятеля — порученца Колю. Надо бы позвонить кое-куда. Я пошел искать знакомый кабинет.

В приемной мне навстречу поднялся старший лейтенант.

— Здравия желаю, товарищ майор! — его глаза скользнули по моим наградам. — Чем могу вам помочь? Вы по какому вопросу?

— Здравствуйте, старший лейтенант! Я к вам на минуточку заскочил. Хотел перекинуться парой слов с Николаем, старшим лейтенантом-порученцем. Он здесь? Можно его отыскать?

— Сложно его отыскать будет, товарищ майор! Николай теперь где-то на севере, под Мурманском, что ли... Упросил он все-таки полковника отпустить его на фронт. Можно сказать — прорвался с боем! А вы кто? Как ваша фамилия?

— Туровцев...

— Я так и подумал! Он мне много о вас рассказывал, товарищ майор. Из-за вас, между прочим, он и сорвался на фронт... Произвели вы на него впечатление. Так чем вам помочь?

— Понимаешь, старшой, позвонить мне надо. В 17-ю воздушную армию, точнее — в армейский УТЦ. Там мои люди остались, инструкторами работают, — пояснил я, — помоги связаться?

— Да без проблем, товарищ майор!

Старший лейтенант прошел на свое место за столом, снял трубку и начал кому-то диктовать: "Курск... да... 17-я армия... УТЦ, да...." — он зажал микрофон трубки рукой и обратился ко мне: "Кого спрашивать-то?"

— Капитана Извольского... или старшего лейтенанта Кузьмичева.

Прошло минут семь, как вдруг в приемной раздался звонок. Старлей что-то буркнул в трубку, а потом протянул ее мне.

— Товарищ майор, это вас... УТЦ, капитан Извольский...

Я нетерпеливо схватил трубку. В ней что-то шуршало и потрескивало...

— Линия защищена? — это я старлею. Он утвердительно кивнул. В трубке, через шорох, раздалось: "Слушаю, капитан Извольский!"

— Привет, птиц одноногий! Это Туровцев! Как вы там? Живы-здоровы?

— Виктор! Здорово! Да живы мы, живы. Ты когда нас заберешь отсюда?

— Слушай меня внимательно, Кирилл. Принято решение о формировании полка... ну, ты знаешь. Требование на вас Степанов уже составил... Только вот, что еще... Я формирую группу... Да, такую же... Центрального подчинения, гастролерами будем... Не знаю... Нет... Да погоди ты поздравлять! Еще, считай, ничего и неизвестно! Да и людей пока нет! Так куда вас писать? В полк или ко мне? Ко мне? Уверены? Смотри — это будет довольно... чревато это будет... опасностями. Что? Громче давай! Напугал девку чем? Ха-ха-ха! Стыдитесь, мон шер! А еще офицер и джентльмен! Понял, хорошо... Хорошо, Кирилл, я рад. Высылаем требование на тебя с Кузей! Пакуйте сало и самогон! Жду! До встречи!

Я протянул трубку порученцу и довольно улыбнулся. Есть! Еще два летчика в группу! И каких летчиков: огонь парни! На ходу подошвы режут, из тарелки водку пьют.

Итак, командиры звеньев у меня уже были.

Оставалось найти еще два полноценных звена...

Глава 5.

Совсем обнаглев, я попросил связать меня с 77-м гвардейским... Но тут надо мной взмахнула крылом птица обломинго. Подполковника Россохватского в штабе не было, ребята, естественно, были кто на стоянке самолетов, кто в воздухе... Единственно, что удалось — так это переговорить с сержантом Рощиным. Толя вопил от радости, горячо поддержал мое желание пожить у него в студии и просил засыпать любимую жену Лидочку целым букетом приветов. Просьбы передать кучу поцелуев почему-то не последовало. Я напомнил юному Отелло про необходимость пользоваться по ночам телефоном, поблагодарил порученца, с улыбкой прислушивавшегося к разговору, и, довольный, поехал обратно.

— ...Вот, значит как... — вполголоса пробурчал полковник Степанов, второй раз пробегая глазами приказ о выведении меня из штата группы и отзыве в распоряжение Управления кадров ГУ ВВС. — Спешат, спешат... Ну, что ж, Виктор, так тому и быть... Жизнь не остановишь. Берешь кого с собой? Только учти — пока я командир группы, грабить ее не дам!

— Иван Артемович, я прошу отпустить со мной трех человек — Василия, и капитана Извольского с Сашей Кузьмичевым. Они вроде как сейчас в другой части числятся, забрать их мне будет проще. Да и вам тоже... Как говорится — с глаз долой, из сердца вон... Производство нового "Яка" только-только началось, хорошо, если в течение этого месяца заводы смогут дать по 30-40 истребителей... Пока выйдут на требуемые показатели выпуска... А мы на истребителях ОКБ уже воевать будем. Я прав?

— Прав-то ты прав, Виктор... Но по-живому ведь режешь! Эх-х! Ладно, уговорил! Тут уж ничего не поделаешь. Требования сам пошлешь?

— Да, наверное, уже сам...

— Ну и хорошо... Когда отваливаешь?

— Да надо торопиться, Иван Артемович. Все дела сейчас там разворачиваются, в Москве. А мотаться по сорок километров в одну сторону — только время терять. А там я в студии поживу пока. И Василий со мной.

— Ты что, сразу его хочешь забрать? А в Дом отдыха?

— А я его спрошу... Все-таки нужен мне кто-нибудь на подхвате. Я одновременно в двух местах быть не могу, помощник во как нужен. — Я рубанул себя ребром ладони по шее.

— Ну — решено! Переговори с ним и забирай! Когда с летчиками прощаться будешь?

— Сегодня же вечером и простимся... Спешу я, Иван Артемович. В сердце — как будто метроном стучит, торопит. Времени у меня, считай, и не осталось...

— Ну, вечером, так вечером... Машину-то просить будешь, а, именинник?

— Конечно, буду! Я в руках столько бутылок не дотащу!

— Но-но! Смотри мне, не спаивай коллектив! — погрозил мне полковник, но глаза его улыбались. Правда — грустно улыбались.

* * *

Говорить о расставании с ребятами не хочу, больно... По-живому, ведь, рвешь. Что уж теперь... Мы на войне, приказ есть приказ. Им — создавать новый полк, мне — формировать свою группу.

Так что, утром следующего дня машина, любезно выделенная мне полковником, везла меня в столицу. Голова была тяжелая с похмелья. На заднем сиденье во все дырочки заворачивал рулады Вася. Ехать в Дом отдыха он наотрез оказался. Ладно, отдохнет у меня в студии. Или не отдохнет, там посмотрим...

Получив у Капы ключ, мы первым делом задрыхли часа на два, потом остудили головы холодной водой и недуром взялись за дело. Я выдал Василию деньги и послал его в набег на магазины и рынки. Ему же я поручил решить вопрос о подключении телефона, хорошо, что маршрут был известен. Сам же, протерев морду лица доброй горстью "Тройного" одеколона (благо, он на спирту, так что мой выхлоп немного забьет), отправился к начальству.

— А, Туровцев! Хорошо, что ты зашел. А то мы тебя опять вызывать хотели. Слушай, может, в Москву переберешься? Разместим тебя как-нибудь, а то ведь не набегаешься туда-сюда?

— Уже... перебрался. Вот, товарищ генерал, на всякий случай, адрес и номер телефона. Это комната моего однополчанина, там я и забазируюсь на время...

— Ловко! Ну, хорошо... С чего начнем?

— С самого начала, наверное...

— Логично, Туровцев, логично... — начальство, закряхтев, потянуло папку с документами из нижнего отделения сейфа. — Так вот... на тебе штатку, читай.

Я пробежал ее глазами и недоуменно посмотрел на генерала.

— Да-да, а что делать? Как мы тут ни крутили, а получается отдельная эскадрилья, правда — усеченного состава. Но со статусом воинской части! Гордись! Да, завтра принеси фотографии, удостоверение менять тебе будем.

— Есть, фотографии... А у меня уже первый летчик есть. Мой ведомый...

— Вот и правильно, неси и на него, сразу и оформим. Может, кто еще?

— Вот данные... Два командира звена, они сейчас в УТЦ воздушной армии опыт боев на яках передают... Через недельку-другую хорошо бы их отозвать.

— Хорошо, отзовем, — пометил что-то на моей бумаге генерал. — Так вот, по штатам... Смотри — НШ тебе нужен? Нужен! Адъютант, писарь? Сам знаешь, сколько писанины... Тебе ею заниматься будет некогда. Старший техник или даже инженер? Нужен! Финансист? Хотя, отставить! Финансист тебе и не нужен будет...

— Как это финансист не нужен? Мы что, без зарплаты работать будем, что ли?

— Экий ты корыстный, Туровцев... Да, кстати, а ты в Фонд обороны отчисляешь?

— А то, как же! Все деньги за сбитых и за награды, ежемесячно.

— Смотри-ка! А я хотел тебя поймать... Ну, так вот, по деньгам. Деньги будете получать в той части, к которой в это время будете прикомандированы, ясно?

— Ясно, товарищ генерал! А какие это будут деньги? Группа-то ведь специальная! Одни асы! И риск особый.

— С тобой торговаться — лучше сразу кистенем по голове получить... Или, лучше, тебе этим кистенем и врезать. Чтобы не доставал начальство... Думали мы над этим, думали! Летчики твои будут получать на уровне оплаты летчиков-испытателей. За особый риск, доволен?

— А то! Это вы здорово придумали, товарищ генерал! — я не льстил. Сказал совершенно искренне. Испытателям за смертельный риск платили очень хорошо. Но сдачу летчики давали своей жизнью, вот ведь оно как...

— Что еще? Сбил ты меня... Ах, да! Про штаты... Так вот, техперсонал. Вот представь, Туровцев. Прилетели вы на задание, на новый фронт. И подсадили вас к полку, у которого на вооружении, скажем, не "Яки", а "Лавочки?" Или вообще — "Кобры"? А? Бензин другой, масла другие, запчасти другие, снаряды — и те другие! Техники местные твои "Яки" не знают, обслуживать не умеют. Как ты воевать-то будешь, а? Скажи мне на милость?

Я пристыжено замолк.

— Вот то-то и оно, Туровцев! Молодой ты еще командир отдельной эскадрильи, чтобы с генералом спорить! Послужить тебе командиром еще надо, опыта поднабраться, как таким хозяйством управлять!

— Да я понимаю, что вы во всем правы, товарищ генерал... Но свяжет ведь нам наземное хозяйство руки, маневренности лишимся!

— Не лишитесь! Это мы тоже продумали. Мы тебе в эскадрилью "Дуглас" дадим... Твой собственный. И наземный персонал по числу будет — только-только в него загрузиться. Ну и что-то еще можно будет возить и таскать в случае необходимости, а?

— Здорово! Это меняет дело, товарищ генерал! Это будет очень хорошо. А, вот, скажите... — я начал осторожно подкрадываться к сути вопроса... — Если это — отдельная авиаэскадрилья, самостоятельная войсковая часть, то нам ведь и Знамя положено?

— Хм-м-м... Положено... Положено-то оно положено, но со Знаменем части пока погодим, торопиться не будем. Ты сначала себя покажи в бою, заслужи эту честь! А там посмотрим... Что еще мы с тобой не оговорили? Давай быстрее — у меня не только ты один!

— Машина мне нужна! — твердо заявил я. — Легковушка или полугрузовик. "Додж" три четверти, например. Или еще что... Мотаться ведь придется — у-у-у!

— Верно... Машина тебе не помешает... — генерал задумался. — Решим! У ПВОшников, в конце концов, отберем! Совсем разбаловали их, собачьих сынов. А пока — у нас группа старших офицеров на Дальний Восток в длительную командировку убыла, перегон американских "Кобр" проверять... Что-то бьются они там... Вот пока свободную машину мы за тобой и закрепим... Завтра получишь. — Генерал черкнул себе что-то еще. — Ну, что еще, кровопийца? Давай уж...

И я начал "давать" дальше... Впрочем, все это вам будет не интересно...

* * *

С шиком захлопнув дверцу командирского "Dodge-56", я поглядел на солнце, надел фуражку и подошел к КПП яковлевской конторы.

— Здравия желаю, товарищ майор! Вы к кому? — обратился ко мне дежурный охранник.

С удовольствием достав новенькое удостоверение, я показал его дежурному.

— Майор Туровцев. Командир войсковой части 52314! — о том, что в части кроме меня числится всего лишь один летчик, я благоразумно говорить не стал. Это была страшная военная тайна! Т-с-с! — Я к генералу Яковлеву, он меня ждет.

Даже номер новой в/ч грел мою душу — в сумме цифр он давал мой бортовой номер. Любимую "пятнашку"! К таким совпадениям я относился очень серьезно. А как же! Летчики такой народ — в приметы мы верим...

Охранник сверился с каким-то списком и вежливо сказал: "Проходите на территорию, товарищ майор. И подождите — вас встретят."

— Позвони им и скажи, что не нужно. Я тут все знаю, не заблужусь!

Охранник кивнул и отвернулся к телефону, а я не спеша пошел к главному корпусу...

* * *

— ...Ну, заходи, заходи! Мы тебя с Константином Владимировичем уже ждем! — Яковлев сегодня был в генеральской форме, и я поприветствовал его как положено. Улыбающемуся Синельщикову я с удовольствием пожал руку. — Садись, майор! Рассказывай!

— А что рассказывать, товарищ генерал. Я вроде все уже рассказал?

— Вот давай снова все и расскажи, да поподробнее, поподробнее... Для нас! Сам ведь понимаешь, что нам нужно. Малейшие нюансы, твои ощущения, предположения, замечания. Представь, что ты закончил серию испытательных полетов и делишься своими впечатлениями... Ну давай! Чай будешь?

— Буду! Чувствую, что скоро у меня во рту пересохнет...

Яковлев рассмеялся и нажал незаметную кнопку. Я пождал, пока вошедшая официантка подведет к нам сервировочный столик, и начал говорить. Говорил я долго, очень долго. Водитель, бедолага, наверное совсем там употел под солнцем. Может, охрана даст солдатику напиться...

— Вот, где-то так, Александр Сергеевич. В общем и целом — здорово! Просто здорово! Превосходство "Яка" полное. Главное — не ошибиться в маневре и не перегреть двигатель. Да и на бензиномер надо поглядывать... Бензин на боевых режимах — просто летит! Маловато его все-таки. Но мы понимаем, почему... А, может, подвесные баки?

Конструкторы переглянулись.

— Думали мы об этом, Виктор Михайлович... Но ведь это не просто бак, его еще и пристыковать надо, значит — еще один узел, качать топливо из бака — опять узел, а все это — вес.

— А увеличить расширительный бачок? И чуть-чуть крыльевые баки?

— Надо подумать, взглянуть по-новому. До этого ведь все сокращали... Что еще скажете?

— В последнем бою был подбит один наш летчик. Очередь месса отбила ему законцовку крыла, и самолет падал в "плоском штопоре". Так вот, я за ним следил и считал витки... Он потом сказал, что еле-еле сумел сбросить фонарь — встречного потока воздуха ведь не было... Страшно это — падаешь, а фонарь сбросить не можешь. Не завидую я ему, такое пережить... Что-то с этим надо делать!

Синельщиков, помечая в блокноте, кивнул: "Сделаем..."

— Вот видишь, Виктор Михайлович, кто бы нам это сказал? Что еще?

— Вот по оружию... Хотелось бы сделать два тумблера включения электроспуска пушек — отдельно и на мотор-пушку, и на пушки под капотом. Да и на счетчик боеприпасов надо звонок какой-нибудь поставить, хоть механический. Дескать — осталась последняя треть БК. А то я чуть не попал в последнем бою... в список геройски павших... Проглядел я БК, честно говоря. Чудом спасся.

— Это можно. Это, наверное, не проблема. Константин Владимирович, есть, кому поручить? Пометь... Да, хочу вас обрадовать! Нам под вашу серию подбросили немного "крылатого металла". Из американских поставок по ленд-лизу. Так что, если все будет нормально, мы еще немного сумеем облегчить машину. Получите "эталонные" истребители! Рад?

— Еще бы, товарищ генерал! Кто же из летчиков будет не рад такому?! "Эталонные" машины! Это очень хорошо, бои ведь нам предстоят не абы с кем — против лучших немецких летчиков драться будем.

— Ну, хорошо. Мы тут пометили кое-что из твоего рассказа. Будем внедрять. Что еще сказать хочешь?

— А нельзя мне на время производства этой серии получить временный пропуск на опытный завод? Приходить буду, смотреть. Может, и что-то еще подсказать сумею?

— Это можно, это ты хорошо придумал... Сделаем, конечно. К старикам-то пройдешь? Они тебя ждут.

— А как же, товарищ генерал! Обязательно и непременно! Разрешите идти?

* * *

— Здравствуй, дорогой Иван Архипович! Здравствуй, Николай Кузьмич! — я с искренней радостью обнял старых мастеров. — Как вы тут поживаете? Здоровье-то как?

— Здравствуй, сынок! Здравствуй, Витя! А как мы поживаем? Хорошо, можно сказать. Как вы там воевали? Расскажешь?

— Конечно, расскажу. За тем и пришел. Только сначала вот... сувенир я вам привез. Не смотрите, что это просто пепельница. Тут главное — из чего она сделана! Из перегородки немецкого "Юнкерса", вот! Он так взорвался после моей очереди, что эта железяка мне в левое крыло врезалась и застряла в нем... Подарок прямо из боя, можно сказать. Смотри, там еще что-то написано, но я в немецком не силен...

— Спасибо тебе, Витя, за подарок... За память спасибо! А что — пепельница? Пепельница — дело нужное! Особенно, — старик хитро мне подмигнул, — если эта пепельница из металла сбитого немецкого бомбардировщика сделана! Тогда это дорогой подарок. Дороже, чем из золота, во как! Ну, рассказывай! Погоди только, я мужиков покличу...

Пришлось вновь разговоры разговаривать. Но тут было покомфортнее. Со знаменитой мельхиоровой кружкой чая в руке, не спеша, с шутками-прибаутками, я в течение часа рассказывал народу о нашем фронтовом житье-бытье. Особенно подробно я рассказал мастерам про то, как обслуживались истребители, про боевые повреждения, немногочисленные отказы техники, поведение самолета в бою... Встреча прошла, как любили говорить в передовицах газет, на высоком уровне. Деды были довольны. Они то и дело бросали на остальных заводчан боевые и задорные взгляды из-под пегих, лохматых бровей, как бы говоря: "Вот видите! А мы вам что говорили?"... Молодцы, старики!

В заключение разговора я встал и в пояс поклонился рабочим.

— Летчики, которые били врага и остались в живых благодаря вашему труду и мастерству, велели мне передать вам поклон, дорогие заводчане! Скоро вы будете делать новую серию истребителей для нас. Так пусть они будут еще лучше, еще надежнее для нас, и еще смертоноснее для врага! Все для Победы, дорогие товарищи, — и ваш труд у станка, и наш труд на фронте, в бою!

Провожали меня до ворот цеха всем заводом, как мне показалось. Приятно, черт меня побери!

Глава 6.

Теперь мы с Васей жили, как настоящие москвичи — крутились, как заведенные, бегали то на фирму Яковлева, то по разным инстанциям, готовя нашу будущую эскадрилью к войне. Но, как известно, война войной, а обед — по расписанию!

Так уж получилось, что в пятницу, часа в четыре пополудни, мы с ним стояли на площади, там, где после войны будет установлен памятник Юрию Долгорукому, абсолютно вымотанные дневными хлопотами.

— Да-а, намотались мы сегодня... Командир, а как бы насчет пожрать? А? Есть тут, где поблизости какая-нибудь едальня?

— Есть, Васек, есть. Как ни быть! Во-о-н, глянь-ка. Ресторан "Арагви"! Знатный, скажу тебе, Вася, ресторан! Говорят, сам Лаврентий Палыч не брезгует туда заходить!

— Это какой Лаврентий Палыч? Да ты что... — придушенно ухнул Вася, — сам? Берия?

— Как ты любишь говорить — "Ага"! А что ты так заробел? Товарищ Берия тоже человек. Он тоже вкусно покушать любит! И, говорят, этот ресторан грузинский он и создал. Ну, двинули? Давай-давай, не тушуйся! Давно уж я хотел сюда попасть, а тут — как по заказу! Пошли, Вася, щас шашлычка ка-а-к навернем!

Так оно, в общем-то, и получилось. Навернули. Но вот того, что получилось в итоге я и сам, признаться, не ожидал. А получилось хорошо. Да что там! Просто здорово получилось! Нет, товарищ Берия нас за свой столик не пригласил... Не о том вы подумали. А вот кое-кого знакомого мы встретили...

Не успели мы достаточно близко подойти ко входу в ресторан, как возле него остановились три легковые машины. Захлопали дверцы, и тут же образовался маленький, веселый людской круговорот. Яркими цветами на этой клумбе запестрели красивые женские платья. Звонко зазвенел девичий смех, весело забасили мужчины.

Как мне показалось, все вращалось вокруг одной пары. Он, офицер, стоял к нам спиной. А вот она... Красивая светловолосая женщина улыбалась, прикрывая глаза от солнца продолговатой перламутровой сумочкой. Она показалась мне смутно знакомой. Та-а-к, кто это еще?

— Виктор! Смотри! Это же киноартистка Валентина Серова! — радостно подпрыгивая, проговорил Василий. — Пойдем, пойдем! Посмотрим поближе!

Точно! Серова! Теперь и я узнал третью блондинку Советского Союза. А если это Серова, то рядом с ней должен быть... Офицер обернулся на мой взгляд.

— Костя! Симонов! Здравствуй! Узнал?

— Витог! Здгавствуй, догогой! — Симонов радостно приобнял меня. Кажется — искренне... — Ты уже Гегой? Поздгавляю!

— А ты знаешь, Виктог, ты и мне пгинес удачу! — вполголоса продолжил он, — Тот очегк, помнишь? Говогят, сам... — он поднял палец вверх, — сам, понимаешь? Заметив!

Симонов не выговаривал не только букву "р", но и букву "л". Может, потому и писал, что хорошо говорить не получалось? Шучу...

— Виктог, — он отстранился и притянул за локоток Серову, — познакомься! Это моя жена...

— Кто же не знает артистку Серову, Константин! От всей души поздравляю вас! Желаю счастья!

Я был не совсем искренним... Точнее — совсем неискренним. Не так уж и давно, в своем времени, конечно, по телевидению транслировали сериал. Как он уж там назывался? "Звезда сцены"? Нет — "Звезда эпохи", вот как. Признаться, я его не смотрел — смотрела жена. А я сидел на диване, погруженный в разные интересные книги, надерганные с "Самиздата". Но, вольно-невольно, на экран я поглядывал. Да и жена часто обращалась с вопросами — а что Рокоссовский, а это кто? А, правда, что Свердлин астраханец? Приходилось пояснять. Так что, кое-что я видел и запомнил. Да и читал я о ней кое-что. По крайней мере, то, что не будет у них счастья, я знал... Не любила она Симонова, жила с ним, но не любила. Мне кажется, она любила только своего первого мужа — знаменитого летчика Серова. А он погиб, разбился в полете... И Валентина настолько тяжело переживала его смерть, что, как говорят, на каком-то торжественном банкете обратилась с просьбой лично к Сталину. А просила она не больше и не меньше, как переселить ее из новой, только что полученной Серовым квартиры, в другую... Эта квартира, вещи, вся обстановка постоянно напоминали ей о безвременно погибшем муже. А получили они пятикомнатную квартиру репрессированного маршала Егорова. Много вы знаете женщин, которые так легко откажутся от роскошной квартиры в центре Москвы? Ведь москвичей, как совершенно справедливо заметил сам Воланд, категорически испортил квартирный вопрос... Да-а... А потом — ее встреча с маршалом Рокоссовским. Что там между ними было — не мое это дело. Это касается только их двоих. Но вот дурить Симонову голову не следовало бы... Распался их брак в пятидесятых. А Серова потеряла все — интерес мужчин и зрителей, сына, дочь, здоровье... Стала пить... Да ну все это к чертям собачьим! Грустно...

— Разрешите и мне представить — мой боевой друг и защитник! Вася! Иди сюда, знакомься!

Пунцовый Вася пожал руку Симонову, и, не отрываясь, как кролик на удава, все смотрел и смотрел на его жену. На губах его блуждала счастливая улыбка.

Да, симпатичная женщина. Не мой тип, но — симпатичная. Можно сказать — просто красивая. Да и другие девушки весьма себе ничего... Что я уже заметил — женщины сороковых годов какие-то другие, непривычные... Естественные, более самостоятельные, решительные, что ли... Или это война накладывает свой отпечаток? А внешность? Нет никакой излишней косметики — чистая, ровная кожа, хорошие волосы, ну, может, немного пудры на носик и совсем чуть-чуть губной помады. Вот только эта их привычка выщипывать брови... Впрочем, этим грешат далеко на все! Да! Еще, по моему мнению, им очень идут их простые, но очень милые и женственные платья. Шелк или легкий ситец. Что-то подобное носила и моя мама, самая, как вы понимаете, красивая женщина на свете... А вот каблучки сделать можно и немного повыше. Будет только лучше — все-таки женская ножка на высоком каблучке обретает этакие волнующие простого майора ВВС волшебные очертания... О чем это я? Ах, да!

— Какой симпатичный у вас защитник, Виктор! — со смехом сказала актриса. Вася, как мне показалось, аж зажмурился. Возможно — он просто мигнул. — А что вы тут делаете?

— Да вот... перекусить решили... Уж больно шашлычка захотелось. Карского...

— Очень хорошо! Пойдемте с нами! Мы тоже захотели перекусить, и именно карского! Пошли, пошли!

Симонов ободряюще хлопнул меня по плечу, и мы, всей толпой, пошли вниз.

В зале я приглядел столик и обратился к Константину.

— А что, если вон туда? Сдвинем пару столов и поместимся.

Серова засмеялась.

— Виктор! Вы, может быть, и не знаете, но это ведь любимый ресторан Симонова. У Константина здесь свой кабинет! Пошли туда.

Симонов, улыбаясь, кивнул. Ну, пошли — так пошли. Мы зашли в кабинет. Угрями протискиваясь мимо нас, засновала пара официантов. Они ласково и гостеприимно улыбались. Видимо, действительно Константин тут любил бывать, его знали и ценили. Вот и хорошо.

Последовала еще одна веселая суматоха, садились и меняли места, следили, чтобы у женщин рядом был кавалер. Среди компании Симонова я увидел и Льва Свердлина. Земляк! Надо бы с ним сесть рядышком.

Наконец, все расселись. Столы быстро заполнялись закусками, зеленью. Принесли лаваш, соусники, одуряюще вкусно запахли грузинские приправы. Я сглотнул слюну.

— Виктог! Ну, что же ты сидишь! Навивай!

Я начал разливать соседям легкое "Цинандали"... Пир горой начинал свои обороты...

* * *

Застолье удалось на славу. Было по-настоящему весело и легко. Коньяк я не заказывал, и пил замечательные грузинские вина. Девушки, осмелев, отбили у меня Василия и, взяв его в плотный плен, расспрашивали о его подвигах, видать по всему... Я подсел к Свердлину и раскрутил его на разговор. Говорили об Астрахани, о съемках фильмов. Оказывается, они только что вернулись из Ашхабада, что ли. Или из Алма-Аты? Закончили там картину "Жди меня". Скоро она выходит на экраны, а актеры с Симоновым, он, как вы помните, написал не только эти замечательные стихи, но и сценарий фильма, решили немного отметить это дело. Только мы со Свердлиным разговорились, как Симонов, оставив жену, подошел ко мне, держа в руках трубку.

— Виктог, ну, как тебе "по-кагски"?

— Отлично, Константин! — ответил я, и, не удержавшись, громко рассмеялся. Почему — Симонов, естественно, не догадался, он эту юмореску не слышал, но тоже заулыбался. Видимо, моя радость была ему приятна.

— Отойдем, поговогим...

Мы отошли к курительному столику в углу кабинета. Симонов, сипя мундштуком и пуская клубы дыма, раскуривал трубку.

— Виктог, я смотгю — ты никуда не тогопишься, весево выпиваешь... А что ты деваешь в Москве?

— Я, Константин, получил новое назначение. Формирую часть, которой буду командовать. Вот, крутились сегодня, крутились, и решили перекусить чего-нибудь вкусненького. А тут — такая встреча! Я рад тебя видеть, Костя!

— И я гад, повегь! А что кгутились?

Ну, я ему и рассказал. В пределах дозволенного и о главном.

— Ищу летчиков, Константин. А это довольно сложно... Слабые летчики мне не нужны, а сильных — днем с огнем не найдешь! Вот, подсказали мне умные люди, где посмотреть...

— Интегесно, интегесно... И где же?

— В госпиталях, Константин! В госпиталях и санаториях... тех ребят, кто на излечении. Понимаешь, Костя, их легче "украсть" будет... Они, на период излечения, получаются вроде как "ни ваши, ни наши". Вот, думаю, завтра съездить в один-два госпиталя или в пару санаториев, и посмотреть.

— Свушай! А ведь это действитевно интегесно! — загорелся Симонов. — А возьми меня с собой, а? А я Ваську возьму, она там выступит пегед раненными, изобгазит что-нибудь, стихи почитает, а? Давай съездим вместе — и я какого-нибудь матегиавчика набегу!

Васькой, не выговаривая букву "л", Симонов ласково звал жену.

А что, это он интересную вещь предложил. Командир части, набирающий летчиков, да еще приехавший с самим Симоновым, чье стихотворение "Жди меня" было своеобразной молитвой на фронте, клятвой любви к оставленным женам и матерям, оно было знакомо всем абсолютно... Да еще и Серова! Успех мне обеспечен — летунов можно будет брать, что называется, "тепленькими"!

— А давай! Вон, еще и Свердлина пригласи. Он замечательно анекдоты рассказывает. А смех — это лучшее лекарство, как тебе известно! Завтра я за тобой заеду, куда только — скажи?

— Машина и у меня есть. Давай встгетимся у моего дома, адгес тебе сейчас дам... А ты иди — весевись, отдыхай! Я сейчас...

...В общем, ушли мы с совершенно очарованным Васей поздно, веселые и хмельные... Не проспать бы.

* * *

Не проспали, приехали точно. Только вылезли из машины — размяться под солнышком перед дорогой, которая, учитывая низкую скорость наших автодрандулетов, плохие дороги и расстояние до санаториев, приятной быть не обещала, как грохнули большие подъездные двери, и во двор вышло семейство Симоновых, сопровождаемое вечно улыбающимся Свердлиным.

Я поднял брови домиком.

— Добгое утго, Виктог! — Константин обернулся на мой взгляд. — А-а, ночевав у нас... Ну, готовы? Куда поедем?

Поприветствовав свежую и красивую Ваську и Льва, мы с Костей занялись обсуждением маршрута. За нашими спинами, у машин, уже слышался голос что-то рассказывающего Свердлина, смех Серовой и хихиканье Базиля. Я его теперь так называть буду, а то — он Васька, и она — Васька. Запутаешься.

Куда ехать, мне подсказали в Управлении кадров. Правда, подумав, в госпитали я решил не ездить. Там я для себя никого не найду. Точнее — найду, но, сколько мне нужно будет ждать выздоровления ребят? Те, кто попал в московские госпитали, не с чирьем на заднице там валяются. Ранения у них серьезные и лечение долгое. А вот санатории — это, пожалуй, самое оно будет... То, что доктор прописал, как говорится.

— Давай, советуй, Костя! Я Подмосковье не знаю. Мне порекомендовали съездить либо в госпиталь и санаторий "Архангельское", либо в Марфино, в бывший Дом отдыха ВВС "Красный летчик". И там, и там — раненного народа полно. В том числе и летчиков. Есть там и что-то вроде санаториев, где они проходят период реабилитации. Ну, выздоравливают, в общем... Уже не раненый, но еще и не полностью здоровый человек. Вот такие мне, в принципе, и нужны. Решай, куда поедем?

Симонов на минуту задумался.

— Понимаешь, Виктог, я в Подмосковье тоже огиентигуюсь не очень-то... На Южном фгонте быво пгоще. Пгимегно знаю, конечно... До Магфино дальше ехать, больше тгидцати километгов туда. Места там довжны быть хогошие. До Агхангевского ближе, кажется, что-то оково кивометгов десяти. Усадьба там госкошная! Кгасиво очень. Нагоду там будет всяко побовше, я думаю. И Москва-гека гядом, потом можно будет искупаться... Давай в Агхангевское! — решительно махнул рукой Симонов. — И бвизко, и кгасиво, и гека! Едем туда.

Ну, в Архангельское, так в Архангельское. Благо, по моей просьбе, в оба госпиталя из кадров еще при мне позвонили и попросили оказать содействие майору Туровцеву в подборе летного состава. Может, они и не горят радостью в предвкушении встречи с никому не известным майором Туровцевым, но местное начальство я отвлеку, теперь есть чем...

* * *

Насчет нашей скорости и состояния дорог я не ошибся, но — добрались, в конце концов. Хотя — всю задницу стер, впору в этот госпиталь и ложиться.

Вид на усадьбу "Архангельское" был, конечно, роскошный! Очень красиво. Молодцы, предки, умели строить — хорошо и с размахом. Госпиталь занимал значительную часть комплекса.

На въезде мы с Базилем выскочили из машины, предъявили документы, объяснили цель приезда, и нам указали куда ехать.

Я вылез из своего (временно, конечно) "Доджа", и направился к машине Симонова. Он сам был за рулем. Я в принципе, тоже мог рулить сам, но — оно мне надо?

— Слушайте, ребята. Посидите пока тишком немного. Я найду начальство, объясню, кто приехал, подготовлю встречу, так сказать.

— А зачем? Все вместе пойдем! — попытался вставить свои семь копеек Свердлин.

— Погоди, Лев! Вы сюда не на концерт приехали, други. Это я сюда приехал, причем — по делам. Сейчас я все быстренько утрясу и выйду с начальством вас встречать, хорошо? А потом каждый займется своим делом. Костя будет потрошить раненных на предмет описания боевых подвигов и свершений, вы, Валя, вместе со Львом, будете их лечить смехом и стихами, а я буду искать себе кадры... Вот так вот, дорогие друзья! Возражения есть? Возражений нет. Базиль, за мной!

И мы, стуча сапогами по паркету, отправились искать главврача или начальника госпиталя, не знаю...

Нашли. Или, скорее, он нас нашел. Наверное, ему позвонили с КПП, да и две легковушки, подъехавшие прямо к парадному входу не могли остаться незамеченными. В коридоре нас встретили пожилой врач в халате, из-под которого была видна форма, и медсестра, что ли?

— Слушаю вас, товарищи офицеры?

— Здравия желаю, товарищ... э-э? — под халатом погоны главного "змея" было не видать.

— Полковник, полковник. Так, что, простите?

— Майор Туровцев! Прибыл с целью возможного подбора кадров. Вам при мне звонили из Управления кадров ВВС, товарищ полковник! Припоминаете?

— Ах, да-да! Помню, конечно. Ну, майор Туровцев, что же вы хотите?

— Я бы попросил, товарищ полковник, что бы вы дали мне своего сотрудника, желательно — молодого врача. Желательно — мужчину. Не люблю дамами командовать... Чтобы он нас консультировал по медицинским проблемам. Одну санитарку, молоденькую, чтобы она бегала и приглашала раненных на беседу. Кабинет, где можно поработать. А еще — представьте меня вашему офицеру контрразведки. Нам с ним надо переговорить...

— Хорошо. Это все?

— Нет, товарищ полковник! Я к вам тоже не с пустыми руками приехал. Со мной концертная бригада! Да-да, не удивляйтесь. К вам в гости приехал Константин Симонов, военный корреспондент, поэт и писатель. Да, автор стихотворения "Жди меня"... С ним его жена — киноартистка Валентина Серова. Ну, да, совершенно верно! "Девушка с характером"! И еще — замечательный артист, мастер разговорного жанра — Лев Свердлин. Они просто горят желанием выступить перед раненными военнослужащими и персоналом вашего уважаемого медицинского учреждения! Я тоже думаю, что замечательно! Ну, что, за работу?

Все сладилось просто отлично. Пока по коридорам и палатам забегали и заголосили санитарки, мы вышли во двор и я представил друг другу обе стороны. И визитеров, и принимающих. Последовали "охи и ахи", обмен любезностями, гостей подхватили под белы руки (их уже успели обмундировать в стерильные халаты) и потащили внутрь здания. Наверное, повели по палатам. Ходячие раненные уже куда-то брели, многие тащили стулья и табуретки. Видать — занимать места в зале пошли.

— Товарищ майор!

Я обернулся. На меня смотрел молодой, крепкий на вид капитан с медицинскими эмблемами на погонах.

— Капитан Петраков! Вы просили о встрече? Какие вопросы?

— Контрразведка? — поинтересовался я. Капитан улыбнулся и кивнул. — Вот и хорошо! У меня к вам... слушай! Давай на "ты"?

Капитан снова улыбнулся и снова кивнул. Не болтун...

— У меня к тебе такой вот вопрос будет... Я приехал подбирать людей в особую авиационную часть... — я подумал, и уточнил — Темнить не буду, да и не такой уже это секрет... Слушай! Я формирую особую эскадрилью "охотников". Даже не охотников, а... ну, как вы называете специалистов контрразведки, которые осуществляют силовые акции?

— Нет, не диверсанты! А те, кто против немецких диверсантов и, вообще, — сильных и хорошо подготовленных противников? Во! "Волкодавы!" В точку! Вот таких вот "волкодавов" и я буду готовить. Только для воздушных боев, ухватил? Есть. Пойдем дальше... Сам понимаешь, тут мало хорошо летать, ясно? К вам, ведь, не всякий хороший стрелок и спортсмен попадет, так? Нужен особый склад характера — резкий, агрессивный, готовый сразу в "бубен" зарядить. Да, в "бубен" и значит — в "пятак"... Все правильно ты понял... Ты тут осуществляешь контрразведывательное прикрытие, с людьми знаком, наверняка можешь посоветовать, а? Только — учти! Мне нужны опытные бойцы, орденоносцы, асы. Трусов, хвастунов, себялюбцев и фон-баронов всяких мне не нужно. Я сам барон. Усмехаешься? Ну-ну, смейся-смейся... Где я разместился? Пока не знаю...

— Где мы будем работать? Вас ведь ко мне в помощь прислали? Так? — я обернулся к подошедшему и топчущемуся в отдалении молодому человеку.

Он подошел и кивнул.

— Пойдемте, я провожу...

В общем, — все закрутилось! Молодой врач получил задачу и корпел за столом, составляя список летунов с не очень сильно подорванным здоровьем. Контрик увеялся к себе, готовить рекомендательный список по летчикам, а я заложил руки за спину и вышел в коридор. Там маялась молодая медсестричка.

— Здравствуйте, девушка! Это вас ко мне приставили?

Она быстро закивала головой. Что они тут все кивают и кивают?

— А молодого старшего лейтенанта-летчика с во-о-т такой вот широкой улыбкой вы здесь не видели? — Базиль куда-то исчез. — Нет? А-а, он с гостями? Ну, пусть его!

Пусть там и будет — посмотрит на предмет обожания. А нам работать надо. Вон и контрик со списком бежит. Та-а-к, начали! Я зашел в кабинет.

— Ну, кто у нас "номер раз"? Сестренка, зови ранбольного Коптеева, из одиннадцатой палаты!

Дело пошло. Из не прикрытой сестрой двери раздался взрыв громкого смеха и оглушительные аплодисменты.

Лед тронулся, дорогие мои будущие сослуживцы!

Лед тронулся!

Глава 7.

Мы сидели за столом втроем, своими сосредоточенными и деловыми мордами неприятно напоминая заседание "особого совещания". Или трибунал инквизиции... Я — в центре, по бокам — доктор и "молчи-молчи". Перед нашим столом стоял стул для "обвиняемого".

Просматривая списки, подготовленные доктором и контрразведчиком госпиталя, я красным карандашом подчеркивал совпадающие фамилии. Это и были те, с кем мне предстояло встретиться и переговорить.

По чуть скрипящему паркету коридора послышались чьи-то тихие шаги, дверь скрипнула, приоткрылась, и в кабинет заглянуло улыбающееся лицо. Наш посетитель, видимо, все еще был под впечатлением рассказанной Свердлиным смешной истории.

— Разрешите?

Я встал и со списком в руках пошел к двери. Проходя мимо молодого парня в байковой пижаме, я сказал: "Да проходите, проходите, конечно! Вон стул, присаживайтесь!" Выйдя за дверь, я показал сестричке следующую фамилию из списка, подмигнул ей и негромко сказал: "Минут через десять тащи этого!"

Когда я вернулся на свое место, парень все еще продолжал стоять. Теперь улыбки на губах уже не было. Взгляд его стал строже, собраннее.

— Товарищ майор! Старший лейтенант Коптеев по вашему приказанию прибыл!

Очень хотелось сказать, что прибывают поезда, но я себя задавил. Да, Туровцев, а ты еще тот дуб военный...

— Садись, старлей! Не тушуйся. Как тебя звать-величать?

— До сих пор Степаном звали, товарищ майор!

— А по батюшке?

— Нифонтович... — немного смутился Коптеев.

— А что? Чудесные старые имена. Так вот, Степан Нифонтович, я пригласил вас по такому вот вопросу... Скоро в строй...

Я покосился на военврача. Он пошелестел бумагами, кивнул и сказал: "Множественные осколочные ранения левого плеча и шеи от разрыва фугасного снаряда авиапушки... Лечение прошло успешно. Дней десять, максимум — двенадцать."

— Ну, вот, видите. Пара недель — и на фронт. И я хочу вам предложить интересное дело... Но сначала — расскажите немного о себе...

Парень, запинаясь и не зная о чем, собственно, говорить начал свой рассказ. Я покосился на контрразведчика. Он молча прикрыл глаза. Хорошо.

— Достаточно, старший лейтенант! А теперь — расскажи мне о своем первом бое... и о последнем расскажи. Когда тебя ранили.

Парень ссутулился, переплел пальцы рук и, не отрывая взгляда от пола, начал неспешный рассказ.

— Ну, значит, так... Воевать я начал осенью 41 года, в октябре, на Западном фронте. Защищали подступы к Москве... Как раз немцы прорвались к Вязьме... Особых воздушных боев как бы и не было — в основном мы на штурмовку противника летали... Да и что мы могли там немцам противопоставить? Ни скорости, ни оружия, эх-х... — безнадежно и горько махнул он рукой.

— Смотри на меня, Степан, — мягко сказал я. Он поднял на меня взгляд. Я его поймал и провалился в глаза парня...

* * *

...Такое непривычное тарахтение мотора... Изломанные "крылья чайки" не дают обзора по горизонтали. Ба! Да это же "И-153"! Знаменитая "Чайка"! Я летал на ней только в авиасимуляторе, и, надо сказать, она мне нравилась своей исключительной маневренностью. Но вот скорость и вооружение... Хотя — были и пушечные "Чайки".

Парень мешал мне. Суета в мыслях, настороженность, да что там! Просто испуг. Первый вылет, что уж тут поделаешь... Так, нужно ставить какой-то фильтр. Так я не могу. Он мне понять не дает, что к чему... Надо жёстко приглушить его трепыхания. Вот так-то лучше. Ну, полетели...

Летим тройкой. Ужас! Все время смотрит на ведущего. А тот крутит головой, осматривается за всех. Ведь правый ведомый тоже практически неотрывно смотрит на лидера — как бы ни допустить опасного сближения. Да-а, звено из трех самолетов — тот еще подарок! Команды ведущий подает жестом. Радио нет... Как они летали? Вот сейчас поманил, "Подойди поближе", значит. Теперь покачал крыльями — "Внимание!"

Смотрю вперед. Вдалеке, плохо различимая на фоне поблекшей растительности, дымит сизыми выхлопами двигателей колонна. Немцы! Плотные порядки, никакой суеты. То ли не видят, то ли — не боятся. Какое у него оружие? Сейчас узнаю.

"Чайка" ведущего, прибавив газку, выходит вперед. Из патрубков мотора "Чайки" с хлопком потянулась отчетливо видимая струя дыма. Пологое снижение... Что же вы, ребята! От солнца надо! И — пикировать покруче. Так выше угловое смещение — немецким зенитчикам и прочим стрелкам труднее попасть. Ведь перкалевые вы, пистолетная пуля пробьет. Зря возмущаюсь — он меня не слышит... Вот теперь вижу и оружие — под крыльями ведущего подвешены "ЭрЭсы". Ну, давай!

Самолет Коптеева пошел вниз. Его довольно здорово мотает на снижении. Тупой нос, сопротивление воздуха. Еще и при стрельбе кидать будет отдачей, наверное. Ага! Проснулись немцы! От колонны к нашим истребителям потянулись шнуры "Эрликонов". Видны вспышки в колонне — стреляют все. Тут же, телом, чувствую щелчки по самолету. Это пока не страшно — это пули... А вот если влепит "Эрликон"! После моего мгновенного испуга приходит трезвая мысль — он сегодня не влепит, я же знаю...

Трудно прицелиться... Самолет дрожит, капот мотается из стороны в сторону. Наконец Степан ловит миг, когда в прицеле ползут две машины. Пуск! Ш-ш-у-хх! Два серых клубка с яркими, острыми языками пламени метнулись к машинам из-под крыльев! Взрывы грохнули сразу за грузовиками, но и этого хватило — обе машины, иссеченные осколками реактивных снарядов, вспыхнули. Мельтешение солдат... Пулеметом туда! Застрекотали скорострельные "ШКАСы", по земле, сшибая немецких солдат, дугой пошли пулеметные трассы, вздымая пыль. Эка! Четыре "ШКАСа"! Просто стригут немцев! Вывод, вывод! Земля уже в опасной близости! По крылу — щелчки, бьются на ветру ленточки порванного пулями перкаля... В глазах темнеет — летчик заложил резкий разворот — вверх и влево. Темень проходит. Снова заход на колонну. Пуск! Еще один! Вижу, как будто в замедленной съемке — в воздух летят обломки грузовика. Это он хорошо накрыл немчуру. Снова треск пулеметов... Смелый парень. Или безрассудный. А, точнее, — совсем неопытный... Хватит, этого достаточно. Все ясно...

— Так, Степан Нифонтович. С этим ясно. Первый сбитый?

... Зима. Там же? Подмосковье? "Миг-3", мать его! Не люблю! Тяжелый, плохо управляется на малой высоте — его дело на шести-семи тысячах за бомберами гоняться, а тут — труба дело... Но на фронте не спрашивают на чем ты хочешь летать...

Так, так, а как ты строишь заход на цель? Ничего, грамотно, в общем. Кабина неплохая — хороший обзор, приглушенный звук мотора. В прицеле — пытающийся удрать лаптежник. Его стрелок сыпет по "МИГу" длинными очередями, но мажет. Опасно! Самолет врага входит в прицел истребителя. Громкий треск очередей. Эх, оружие бы тебе помощнее! Один "БК" 12,7 мм и два шкасика... Зеленые пулеметные трассы кромсают "Ю-87", от него отлетают какие-то обломки... Новая очередь, еще одна... Стрелок убит... Еще очередь. Истребитель проскакивает битого лаптежника. Взгляд через левое плечо. Падает! Горит! Хорошо...

— Хорошо... А как тебя сбили? — Парень вновь потупился. — Не прячь глаза! Ничего постыдного в этом не вижу. Сам был сбит над Волгой... Рассказывай.

"Ла-5". Ну, это уже хорошо. Даже весьма хорошо. Вновь непривычный звук мотора. Кабина другая, жарко. Ну, да — мотор-то воздушного охлаждения. Вот он и охлаждается... А летчик весь мокрый. Прямо сауна... Говорят, подошвы сапог ломались от жара двигателя. Не летал, не знаю...

Так, оглядимся. Ага! Мессюки! Шесть штук. А наших? Звено... Ну-ну... Пара мессов заходит сверху на наших. Ведущий делает маневр уклонения, но недостаточно резко. Стучат пушки немцев. Мимо... И тут же — новая очередь! Это сверху уже упала вторая пара мессеров.

Истребитель ведущего спотыкается в воздухе, переворачивается на спину и летит вниз, под крыло... Степан остался один. Новый заход — скольжение. Неплохо, парень! Трассы проходят мимо. Старлей тоже стреляет — и тоже мажет. Вот он пошел вверх. Рано, что ты делаешь! Скорость! Скорость! Э-х-х! Скорость теряется, самолет "виснет", а к нему уже прилепилась друга пара немцев. Снаряды бьют по крылу "Лавочки", от удара самолет делает кульбит — так всегда бывает, когда стреляют с короткой дистанции. Ну, ушел? Нет... вспышка сзади-слева, и как будто на кожу, под пропотевшую гимнастерку, кто-то старательно приложил смоченное в крутом кипятке полотенце... Больно же, мать твою! А-а-а!

Боль летчика пробилась и ко мне. Машинально схватившись за левое плечо, я быстро сказал: "Все! Хватит!"

— Ну, так... — я посмотрел на старшего лейтенанта. Ничего, в общем и целом — подходит... Подучить еще — и самое то будет. Летать умеет, не трус, стреляет не очень точно, но это кому как дано... Решено!

— А? — я взглянул на капитана контрразведки. Он пожал плечами, подумал, и утвердительно кивнул — мол, бери, чего уж там!

— Награды?

— Две "Красные звезды", медаль "За оборону Москвы" и "За отвагу".

— Сбитых сколько?

— Пять, товарищ майор!

— Хорошо! Теперь слушай меня, летун! Товарищ военврач, вы покурить не хотите? А то, пока он будет писать рапорт, время есть.

Врач был парень с мозгами и намек понял.

— Я формирую отдельную эскадрилью. Задача эскадрильи — противодействие фашистским "охотникам", разным там драконам, удавам и прочим тузам. Ломать их будем. Ты как? Пойдешь с нами в небо? Решай — здесь и сейчас!

— А возьмете? — неприкрытая радость в глазах. Что-то не пойму — у него в полку что-то было не совсем нормально?

— А чего ты так обрадовался? В полк не хочешь?

— Да никого уж там, считай, и не осталось... Да и вывели их на перевооружение. Я лучше к вам. Возьмете?

— Возьму! — отрубил я. — Если хочешь, если готов — возьму. Бери бумагу — пиши рапорт. Начальнику Управления кадров ГУ ВВС КА... Прошу... — ну и все, что ты просишь, не маленький... Вот так. Все. Иди, лечись. О нашем разговоре — никому. Понятно? Иди-иди... на концерт еще успеешь.

На рапорт наложил свою первую резолюцию: "Ходатайствую о зачислении в ОАЭ. Командир — майор Туровцев". Во, как!

— Следующий! Военврач, где вы?

* * *

В общем, часа за полтора или чуть больше, я сумел переговорить с одиннадцатью летчиками. Молодой врач выходил курить еще два раза. Всего дважды... Один парень мне не понравился — трусоват, у нескольких сроки выздоровления превышали данные мне сроки формирования, кто-то не подошел по другим причинам.

А уж насмотрелся я боевых эпизодов! Особенно мне запомнились два...

Север. Аэродром где-то под Мурманском. "Мой" летчик, чуть покачиваясь под резким, холодным и влажным ветром, стоит в куцей шеренге пилотов. Перед строем командир в кожаном реглане. Он невысок, жесты рукой резкие, рубящие. Речь грамотная, уверенная. Непарламентских выражений, таких модных у некоторых категорий начальства, он избегает.

— ...Я знаю, что эти "Харрикейны" не подарок... Сам на них летаю. Но идет война! Потеряли "Ишаки" — будем летать на этих птеродактилях! Это тоже оружие. Его надо знать, и умело применять, товарищи! Двенадцать пулеметов! Да вы немцев на куски можете резать. Вон, недавно, Коваленко перерубил очередью "Ю-87"! Как пилой отрезал. Что, видели? Вот так-то... Радиостанции есть, опять же... А самолеты, что ж... Скоро будут и наши самолеты! Лучше этого английского барахла! Лучше немецких мессеров, товарищи. Скоро, уже скоро...

Командир внимательно смотрит в глаза стоящих перед ним летчиков.

— Сейчас идем на прикрытие конвоя. Я в ударной группе. Ты, капитан, — прикрываешь... Немцы, конечно, будут пытаться ударить по конвою... Ни одна! Ни одна бомба не должна упасть на корабли! Иначе — грош нам цена как летчикам, как коммунистам и комсомольцам, как бойцам! Тяните мессеров на вираж, связывайте их боем и уводите в сторону. А мы будем резать лаптежников. Стрелять — в упор! Видишь заклепки на немце — стреляй! Назад смотреть так, чтобы видеть костыль своего самолета! Следить за напарником, выручать! Понятно? По машинам!

Это же Борис Сафонов! Знаменитый ас воздушной войны на Севере! Э-э-х, как жалко, что так рано погиб! Такой командир полка, такой ас, такой мужик. Как жалко... Неужели в этом бою? Вроде нет... Рано...

Летчик в кабине. Сиденье пилота расположено непривычно высоко, фонарь — весь в переплете рамок силового набора. Куда ни посмотришь — переплет! Неудобно, обзор неважный. В полете "Харрикейн" плавный, устойчивый, но — какой-то "тормознутый". Точно — птеродактиль!

Впереди виден густо дымящий конвой, маленькими водяными паучками вокруг него бегают сторожевики. А вот и немцы! Показалась группа лаптежников, больше десятка самолетов. Их прикрывают штук восемь "Мессершмиттов". По-моему, это еще "Ме-109Е", "Эмили"... Хорошо, что так. Эти попроще будут. Не так страшно...

Наши выскочили вперед, угрожая мессерам атакой. Вот сошлись, закрутились... В воздухе повис клубок дерущихся истребителей.

Мой летчик — в ударной группе. Сафонов заводит нас в атаку на Ю-87. Стрелять в упор! Хоть и двенадцать пулеметов, да слабоваты они, винтовочного калибра.

Есть! Густой рой трассирующих пуль тянется от "Харрикейна" Сафонова к "лаптю". Тот дрожит, трясется. С него летят какие-то ошметки. Падает... Готов!

В прицеле — "Ю-87". Летчик обеими руками выжимает гашетки пулеметов — эх, как трясет! "Браунинги" стрекочут довольными кузнечиками, сотни пуль бьют по "Юнкерсу". Он начинает дымить и снижаться. Выход вверх и вправо... Разворот за ведущим.

Командир полка бьет еще одного "Юнкерса" и ставит истребитель на крыло, уходя от атаки месса. Его ведомый Петя Семененко длинной очередью отгоняет фашиста... Холодно, а щеки горят как от жары. Нервное напряжение не отпускает. Под крылом — стального цвета море, белые барашки волн, белые "усы" от кораблей и полого стелящиеся дымы из труб... Зенитки пятнают небо черными клубами разрывов.

Радио хрипит: "Собраться... Еще заход!"

Да-а... Не хотел бы я воевать над морем. Страшновато... Особенно, если вспомнить, что в этой водичке человек живет от четырех до двадцати минут максимум. А потом — все... Сердце остановится. Так, наверное, остановилось сердце и у Бориса Сафонова. Он пропал — не вернулся из боя — и все. Никаких следов...

И еще одно "кино"... Парень провел очень удачный бой на "И-16". Мне очень нравился этот истребитель в игре. Он верткий, маневренный, две пушки "ШВАК" и два пулемета дают приличную мощь огня. Но здесь, в "реале", я на нем не летал. Сразу получил "Яка". Вот и посмотрю сейчас...

Лето 42-го. Пара "И-16" барражирует над линией фронта. Жарко, солнце греет кожу шлема. Давит сильный (кабина-то открыта) рев мотора "ишачка". Летчик летит за своим ведущим. Вдруг, он качает крыльями, и уходит влево. Чуть выше в небе уже заметны три точки. Интересно, кто это?

"Рама"! "Фокке-Вульф-189"! Противный самолет — пусть и скорость небольшая, где-то до 340 километров, но — очень маневренный. Сложная цель. И прикрывают его мессера. Пехотинцы ненавидят этот самолет. Он выполняет функции корректировщика артиллерийского огня и наводит бомбардировщики на цель... Как появился в воздухе — жди налета. А уж как радуется пехота, когда ненавистную раму удается сбить! Летчик, сбивший раму, как правило, сразу может рассчитывать на орден... Ведущий принял решение атаковать. "Мой" летчик следует за ним. Сейчас сцепимся...

Мессера нас заметили и нацелились отбить. Делаем восьмерку, проскакиваем на встречных и заходим на раму. Мессера, набрав на пикировании скорость, просвистели далеко вниз и только становятся в разворот.

Интересная форма... "Яйцо" кабины, две балки, идущие от моторов, и два киля, связанные хвостовым оперением. Потому-то и рама. Разведчик делает резкий вираж и валится вниз. Стрелок начинает огрызаться из спаренных пулеметов. Нет, шалишь! От "ишачка" тебе уйти будет трудно!

Ведущий заваливается в невообразимой крутизны вираж, иду за ним. Давит перегрузка. "Рама", поняв, что пахнет жареным, крутится как вошь на гребешке.

Ведущий бьет из пушки и пулеметов. Вижу, как разрывы снарядов пятнают левое крыло и киль "рамы". Немецкий разведчик вздрагивает, за ним тянется дым. На секунду он попадает мне в прицел — огонь! Пушечная очередь снова бьет по левому килю — и, о как! Отбивает киль напрочь! Беспорядочно кувыркаясь, "рама" валится вниз. Удачно — второй очередью "рама" сбита. Пехотинцы, наверное, вопят от восторга! Все же происходит прямо над ними. Покачиваю крыльями, хвастаюсь! Заслужил.

...чуть-чуть памятник себе не заслужил... По фюзеляжу сыпет горох попаданий. "Ишачок" вздрагивает, но рулей слушается. Закладываю резкий вираж, ищу ведущего и мессеров. Вижу зеленую трассу — мой ведущий отгоняет от меня немецкие истребители. Они уходят на солнце с набором высоты и не возвращаются. Им вслед хлопают зенитки. Правильно — тут и сбить могут, а охранять им уже некого... Подходит истребитель ведущего — он вопросительно вздергивает голову, мол, ты как? Успокаивающе машу рукой — "Порядок, пошли домой!" Он грозит мне кулаком — прозевал атаку, но вижу — улыбается... Сзади, на земле, разгорается костер от сбитой "рамы", в воздухе все еще висят два парашюта. Да-а, интересный был бой!

* * *

Я как раз в последний раз просматривал рапорты, перед тем как убрать их в планшет, когда в коридоре раздался шум, разговоры и смех. Дверь распахнулась, и зашла вся моя "концертная бригада".

— Виктог, ты как? А мы уже все! Поехали? Купаться, а?

— Конечно, поедем! Спасибо вам, товарищ полковник, за помощь. — Поблагодарил я начальника военного госпиталя N 1910. — Теперь — живем!

Действительно — три летчика, плюс командир звена, а он у меня есть, — это полноценное звено получается! И ребята, вроде, ничего — Коптеев, Криулин и ... Кулагин.

Вот, черт! Они у меня все на букву "К" получаются! Интересно... Слушай! А поставлю я к ним командиром Сашку Кузьмичева! Вот будет звено — "Четыре К". Или так — "4К".

"ЧеКа" получается. Вот и хорошо! Пусть с революционной беспощадностью карают фашистскую гадину. Я, довольный сделанной работой, глубоко вздохнул.

— Ребята! На выход! — толпа потянулась во двор.

— А вас, товарищ капитан, я попрошу остаться... — обратил я смеющиеся глаза на местного контрразведчика. Ну, не мог я удержаться от этой фразы! Не мог!

— Слушай, капитан... А не надоело тебе ошиваться в госпитале? Эмблемы на погонах сменить не хочешь, а? Давай поговорим...

Глава 8.

Громко орущий от восторга подполковник Симонов, в длинноватых для того, что бы называться плавками, красных трусах, пронесся по берегу и с ударом бегемота, прыгнувшего в воду с трамплина, рухнул в реку. Москва-река возмущенно качнулась в своих берегах. Вопль захлебнулся счастливым бульканьем и фырчанием.

— Купание красного коня. Петров-Водкин. Конь — это Константин, а где же водка? — довольным, расслабленным голосом проговорил я.

Хлопочущий у расстеленной под деревом скатерти Базиль поднял сумку и с улыбкой звякнул бутылочным стеклом.

— Водка есть — празднику быть! — мудро заметил я и гаркнул — Всем купаться!

Из-за машины вышла Серова в закрытом темно-синем купальнике. Тоже, скажу я вам, не бикини... Но — красиво! Все — и форма и содержание.

С трудом отведя глаза от красивого женского тела, я хлопнул резинкой своих "семейников" и нырнул с разбега. Трусы едва не снесло водой. Хорош бы я был! С голой-то задницей! Растыка...

Вынырнув в очередной раз, я услышал: "Эй! Водоплавающие! Все к столу!" Мы полезли на берег. Базиль, не желая скакать перед предметом обожания без порток, был полностью обмундирован и готов к строевому смотру. Купаться он, естественно, не полез.

Валентина кинула нам с Симоновым большую простыню и снова скрылась за машиной. Вытирая голову, я продолжал говорить...

— ...так вот, Костя! Ничего ты не однобокий литератор. Армия — это огромный пласт не только армейской, но и народной жизни, это непаханое поле для советской литературы! И очень хорошо, что у нее, у этой литературы... — я попрыгал на одной ноге, пытаясь выгнать из уха воду, — ...есть... ух, все кажется... есть такой писатель, как Константин, сам понимаешь, Симонов! Ты еще напишешь свою главную книгу, Костя! Да такую, что все обзавидуются! Как Толстой — "Война и мир"... а у тебя будет... бр-р-р! Хорошо! ...а у тебя будут — "Живые и мертвые", скажем. Кино по книге будут снимать, в школах изучать будут!

Я пристально и серьезно посмотрел на Симонова. Посмотрел, чтобы он крепко накрепко запомнил мои слова.

— Ты, Костя, у нас классиком будешь! Живым классиком советской литературы, во как!

Симонов немного отвернулся от меня и о чем-то напряженно задумался. Потом я увидел, как его губы беззвучно прошептали: "Квассик... хм-м". Он неопределенно пожал плечами и с улыбкой повернулся ко мне.

— За стов? Пошви!

Мы с Костей направились к скатерти-самобранке и рухнули на землю.

— Базиль! Наливай!

— А почему Базив? — заинтересовался Симонов.

— У тебя ведь Васька? А у меня — Базиль... — смутно ответил я, вгрызаясь в кусок холодного мяса. — Из "Арагви" утащили, что ли?

— Почему "утащиви"? Заказави. Васька! Иди сюда! Тебя Базив ждет! — захохотал Константин.

Подошла мягко улыбающаяся Серова и молча подсела к застолью. Она как-то ушла в себя... Может, они с ее первым мужем тоже вот так вот выезжали на берег Москвы-реки когда-то? Не знаю...

Покатился неспешный, какой-то дачный разговор. Лев Свердлин все время рассказывал смешные истории. Мы хохотали. Все было просто здорово.

Все посиделки я пересказывать не буду, но одно упомяну. Как я жидко обд... прокололся.

— Валентина, возьмите вот это... еще вина?

— Нет, спасибо. Достаточно. А вы, Виктор, не боитесь летать?

— Нет, Валя, не боюсь. Вы же не боитесь, например, сниматься в кино?

Она долгим взглядом посмотрела на меня. А потом — тихо и приглушенно —

— А кто вам сказал, что я не боюсь? Боюсь... еще как боюсь. Боюсь, что фильм не понравится, что роль будет неудачной. Что...

Она замолчала и погрустнела.

— Не надо печалиться, замечательная артистка Серова! Людям нравятся ваши фильмы! Я сам с удовольствием смотрел и "Девушку с характером", и "Сердца четырех"...

Оп-па! Что-то я не то сказал. Лицо Серовой стало злым и жестким.

— Где вы смотрели "Сердца четырех", Виктор? Фильм запрещен к показу... Как "безыдейный" и "мелкобуржуазный", что ли. Его никто не видел. Так где?

Я вспомнил и это. Вот это я попал! Ведь его разрешат к показу только в конце войны! Когда надо будет дать народу чего-нибудь легкого и веселого. Влип.

— Э-э-э, а вам это точно надо знать?

— Да! Вы из НКВД, Виктор? Ходите за мной или за Симоновым?

— У вас преувеличенное представление о собственной значимости, Валентина... Нет — я не из НКВД, я летчик-истребитель. Да, я видел этот фильм. На пьянке с... Василием... Сталиным. Удовлетворены? Кстати, ему этот фильм очень понравился. Да и отец его смотрел без отвращения, как он сказал. А то, что он пустоват и поверхностен, вы и без меня знаете, не так ли?

— Так... — она отмякла и ушла в тень. -Так... я знаю... Извините меня, Виктор...

— Да не за что, Валя... А фильм — покажут еще ваш фильм, я уверен. И все еще будет хорошо, Валя!

А вот в этом я не уверен...

— Васька! Виктог! Вы что там шепчетесь?

— Да ничего, Костя! Так — о нашем, о девичьем...

— Бгосте! Тоже мне — девушка... с вовосатыми ногами! Давайте все сюда! Базив, навивай!

Погуляли...

* * *

Я еще не знал, чем этот разговор окончится, к чему он приведет. А то бы начал его раньше.

Вечером, когда мы, расцеловавшись с Валентиной и наобнимавшись на прощание с Симоновым и Свердлиным, приехали к себе в студию, последовало продолжение "банкета"...

Уже стемнело, когда в нашу дверь уверенно постучали. Я, мотая штрипками бриджей и шлепая раздолбанными в ноль тапочками, пошел открывать.

За дверью, в неброском штатском костюме, стоял Воронов.

— Чего пришел? — хмуро спросил я. Неприятностей сегодня мне уже хватало. — Я тебя не приглашал.

-Разговор есть... Пропустишь?

— Погоди... Заходи сюда, в туалет... Жди.

Я обернулся к комнате и крикнул —

— Вася! С вещами — на выход!

Допивая стакан чая, в прихожую вышел удивленный Вася.

— Кто стучал? Что случилось?

— Ничего... В общем так, Васек... Мне тут с одним человеком переговорить надо... Давай, дуй к Лидочке. Посидишь у нее до двенадцати, а потом приходите. Вместе с мамой!

После того, как пан Анатоль вновь пробил телефонные переговоры с Москвой, он довольно часто звонил в студию и просил пригласить Лиду. Так что она привыкла к ночным переговорам и частенько приходила к нам поздним вечером. Только я настоял, чтобы она всегда приходила в компании своей мамы. А то вдруг Анатолий захочет переговорить с тещей? Да и приличия будут соблюдены — нечего молодой девушке мотаться к одиноким мужикам по ночам.

— Понял, уже иду...

Заинтересованно поглядывая на закрытую дверь толчка, возле которой английским гвардейцем в медвежьей шапке стоял я, Базиль влез в сапоги и загрохотал ими вниз по лестнице.

— Что за унитаз прячешься? Выходи уж, секретный сотрудник... Точнее — туалетный работник! Пошли на кухню. Чай, водка, коньяк?

— Чай. — Воронов небрежно бросил шляпу на подоконник и по хозяйски уселся на мое место у стола.

— Пересядь, тут я сижу. Ну, что тебе твое начальство сказало?

— Не с того начинаешь, Тур! Тут главное — что ты сегодня Серовой наболтал. Язык без костей, а?

А мне и сказать было нечего...

— Эх, ты! Забыл, военный? Болтун — находка для шпиона! Ты языком треплешь, а мне за тобой зачищать приходится.

Я похолодел.

— Как — зачищать? Ты что?

Воронов заржал.

— Ага! Бритвой по горлу — и в колодец! — где-то я эту фразу уже слышал...

— Не трясись. Подкорректировали ей память немного... Ничего с твоей актрисулькой не случилось. — Он снова засмеялся.

— А ты, значит, лучший друг и собутыльник Василия Сталина? А хочешь, я тебя с ним познакомлю?

Знакомиться с полковником Сталиным никакого желания у меня не было. Сейчас, как мне кажется, он не у дел... Сидит в распоряжении резерва кадров, ждет назначения. Весной 43-го у него в полку был крупный скандал. На организованной им пьянке-рыбалке подорвался при попытке добыть из реактивного снаряда взрывчатку для глушения рыбы инженер его полка, если я не ошибаюсь. Сам Василий и кто-то еще из его друзей были ранены. Конечно, Лаврентий Палыч тут же доложил папику. И Сталин взвился! Да так, что, как говорят, тут же продиктовал приказ. О том, что Сталин был вне себя, говорит явно не отредактированный текст приказа. Сталин, который тщательно выбирал формулировки в речи и, особенно, в документах, в этом приказе четырежды, по-моему, употребил слово "полк" и столько же слово "полковник". Если припомнить, это звучало примерно так:

Командующему ВВС Красной Армии Маршалу авиации тов. Новикову

Приказываю:

1. Немедленно снять с должности командира авиационного полка полковника Сталина В. И. и не давать ему каких-либо командных постов впредь до моего распоряжения.

2. Полку и бывшему командиру полка полковнику Сталину объявить, что полковник Сталин снимается с должности командира полка за пьянство и разгул и за то, что он портит и развращает полк.

3.Исполнение донести.

Народный комиссар обороны И. Сталин

26 мая 1943 г.

— Ну, смотри, как хочешь... А то Васька тут рядом — в Люберцах, в "парадном полку" ошивается.

— Вот и пусть там перековывается... Ты что пришел? Дело есть — говори!

Воронов отхлебнул чая и начал.

— Твои просьбы...

— Не просьбы, а требования!

— Твои требования приняты, Тур, — легко поправил формулировку Воронов. — Решение по тебе тоже принято. Дело за тобой. Пора на учёбу, Корректор! Давай — садись за парту, Тур.

— Погоди, погоди! Как это — "пора на учебу"? Ты меня не путай! Я тогда, при нашем разговоре, тебе и твоему начальству точно сказал — "закончу все дела". Все! Ты понимаешь? Все дела! А у меня их сейчас — начать да кончить! Мне еще эскадрилью на фронт вести. И с ней — вперед, на Запад!

— Что, все же хочешь, чтобы тебе ноги оторвали? Только так? Упасть грудью вперед? В атаке?

— Не язви... Да — только так! Именно — грудью, и именно — вперед! И это не обсуждается, уловил?

— Уловил, чего уж тут... — Воронов снова залез носом в бокал. — Подождет начальство... Они временем располагают... и перемещаться в нем могут. Подождут, в общем! Ты то как?

— Да вот, кручусь. Формирую эскадрилью. Уже не долго осталось... Подучим немного ребят — и на фронт!

— Завидую... Ну, что ж. Спасибо за чай! Поздно, пойду я...

— Пока... Привет начальству!

* * *

На следующее утро я сдал в Управление кадров привезенные из госпиталя рапорты летчиков.

— О, как! Не ожидал, не ожидал... Да у тебя, Туровцев, одно звено уже есть, так? Ведь командиры звеньев у тебя в УТЦ сидят? — спросил довольный кадровик.

— Так точно! Кстати, о командирах звеньев... Пора их уже в Москву отзывать. И, знаете, что, товарищ полковник? Хорошо бы, если бы они пригнали в Москву хотя бы один Як-третий. Ведь учить-то мне ребят на чем-то надо? А то в яковлевском ОКБ самолеты еще только делаются.

— Это ты верно говоришь... Посмотрим, посмотрим... Это правильно. Ладно! Мы их в Люберцы припишем. Туда же и твоих пилотов посадим — размещаться-то им где-то надо? Да и ты туда давай подтягивайся. Хватит барствовать в столице. Да, мы тоже тебе подобрали трех летчиков. Чисто бандиты! Но — ничего! У тебя летать будут по струночке, ты сможешь, я уверен.

Я, несколько озадаченно, хмыкнул. Бандиты? Надо же...

— Да я и не против, товарищ полковник! Давайте своих нарушителей — обломаем. И действительно — хватит нам прохлаждаться! Пора сколачивать эскадрилью, давно пора.

— Вот то-то и оно! Да, а к Яковлеву ты съезди, посмотри как там дела. Пора вам уже вставать на крыло, пора!

— Есть, вставать на крыло! Съезжу, обязательно съезжу. Только вот машина когда будет, а?

— Иди, иди отсюда! Это не ко мне! Я не техникой — я людьми занимаюсь. Будет тебе машина, скоро будет... Свободен!

* * *

Да, к Яковлеву нужно съездить обязательно. Есть кое-какие задумки... Сказано — сделано.

Василия я послал в цех, разбираться по срокам сдачи истребителей, а сам поскакал к конструктору Синельщикову.

— Здравствуйте, Константин Владимирович!

— Здравствуйте, Виктор! С чем пожаловали?

— Да вот, есть пара предложений... К Яковлеву пройдем?

Прошли. Сели. Обменялись парой обязательных фраз.

— Ну, что, Виктор Михайлович? С чем на сей раз? Что-нибудь интересное?

— Это как посмотреть. Сначала хочу доложить, товарищ генерал, что скоро в эскадрилье будут летчики. Пока самолет для обучения пригонят мои летуны, но — время торопит. А тут вот возникла пара мыслишек...

— Ну-ну, давайте, говорите, "товарищ конструктор"! — Яковлев и Синельщиков переглянулись и рассмеялись. — Вы уже сколько предложений внесли?

— Да я и не считал. Так вот... Александр Сергеевич! Прошу вас решить вопрос об установке на наши Яки кинофотопулеметов. Они и для обучения великолепно подходят, и для учета сбитых немцев не помешают. Не так ли? Только я про них лишь слышал, а "живьем", так сказать, не видел. И марку не знаю. Но вам-то подскажут, наверняка.

— А что? Мысль здравая, это можно будет и в серию заложить... А, Константин Владимирович? А на ваши истребители — так это и вообще великолепно! Вы их в боях и обкатаете! Сделаем, не проблема! Что еще?

— Второе предложение посложнее... Но это крайне важно и необходимо, я считаю. Вы знаете, товарищи, что эскадрилья особая. Особые же и боевые действия. Так сказать — "модус операнди". Если продолжать — то особые летчики. Их надо беречь! Сейчас для них вы делаете особые самолеты... Я прошу, товарищи конструкторы, посмотреть и просчитать реальность усиления бронезащиты летчика! Заднее бронестекло удар снаряда, вроде бы, держит. А вот бронеспинка... Бронебойный снаряд ее прошьет. Даже крупнокалиберная бронебойная пуля, если с близи...

— Что же прикажете делать? Бронебойный снаряд и 12-ти миллиметровую бронеспинку "Ила" пробивает. Фугасный, правда, она держит. Ставить 12 мм вам? Это вес.

— А не ставить — это жизнь! Отнятая у летчика жизнь...

— Да поймите, Виктор Ми...

— Нет, это вы поймите, товарищ генерал! Я слышал, как пули по бронеспинке бьют. А вот снаряда я бы не услышал...

Мы, отходя от вспышки раздражения, замолчали. Яковлев нажал на кнопку.

— Чаю нам! И коньяка!

— Так что вы предлагаете, майор? Мы вас недослушали.

— Не знаю я! Не знаю! Если бы я знал... Но вот, крутится в голове... Нельзя ставить броню — может, поставим дополнительный алюминиевый лист? А? На внутреннюю поверхность? А то, были случаи, когда бронеспинку не пробивало, но отлетевшие осколки ранили летчика в спину. А порой — и убивали.

— Хм-м... Лист алюминия? А толщина листа?

— А я знаю? Я не математик, не конструктор. Я бы сделал так — на внутреннюю поверхность бронеспинки — достаточно толстый лист сырой резины. Или чего-нибудь еще, такого же вязкого. А на резину — лист алюминия. А вот какой толщины? Это надо считать. А потом еще и отстреливать на полигоне, метров со ста, например. Но это сделать надо!

Последнее слово я подчеркнул особо.

— Надо!

Ответа "Надо — сделаем!" я пока не услышал...

— А чтобы не увеличивать вес.. — я горько вздохнул и обреченно махнул рукой, — ...можно две подкапотные пушки заменить на Березинские, 20 мм. Только мотор-пушку в 23 мм оставьте!

Это был крик души! Оба конструктора переглянулись и — рассмеялись!

Ага, смешно вам...

А мне плакать хочется.

* * *

Вечером, когда мы уже вернулись домой, во дворе я увидел знакомую машину. Перед ней, трогательно держа Капу за руку, стоял полковник Степанов.

— Иван Артемович! Здравствуйте!

— Здравствуйте, Виктор Михайлович, здравствуйте! Вот, прощаться приехал... Убываю на фронт, дивизию принимать. А "Молния" наша скоро поедет в Саратов, самолеты получать. Вот так-то. А тут приехал — а вас нет... Так я — к Капитолине Сергеевне... попрощаться.

Степанов робко глянул на Капу. Она смотрела на него, напрочь убитая неожиданной новостью. Эка, что творится-то! Полковник, Капа... Ну, дай-то бог...

— Прощайте, Иван Артемович! Удачи вам в делах, и — быть живым! Еще увидимся, надеюсь.

Я улыбался, а на душе было тяжело. Еще одно расставание... еще одно.

Полковник обернулся к Капе и, склонившись, поцеловал ей руку. Потом посмотрел ей в глаза и резко обнял свою женщину, покрывая ее мокрые щеки поцелуями... В конце концов, Капа совсем разрыдалась и убежала.

Уже открыв дверцу машины, Степанов обернулся ко мне.

— Да, не хотел говорить... В общем так, Виктор. Наше представление на тебя, ну, наградной лист... нам завернули. Не прошел он. Вот так-то!

Я опешил, а он, довольный, улыбнулся.

— Не понимаешь? Ты представлен к награде вышестоящей инстанцией... и — к более высокой награде, Виктор! Ну — прощай! Удачи тебе!

Фыркнув клубом выхлопа, машина выкатилась со двора, я все стоял и стоял, глядя ей в след...

Глава 9.

Памятуя о том, что краткость — сестра таланта, но мачеха авторского гонорара, перейду сразу к следующей картине нашей эпопеи.

Как пишут в титрах голливудских блокбастеров — "Прошло несколько дней... Авиабаза "Dust & Pepper", 08.15 АM. Поднималась кровавая заря... Старина Шварц подтянул подтяжки и проверил ширинку. В ней что-то торчало... Это был ствол его любимого "сорокапятикалиберного..."

Тут кто-то дал мне подзатыльник, я очнулся, увидел этот бред, ужаснулся, и начал вновь...

Итак!

Прошло несколько дней. Точнее — полторы недели. На бетонке аэродрома "парадно-придворного" авиаполка, расположенного в Люберцах, стояла весьма куцая шеренга летного и наземного состава моей могучей воинской части. Начальник штаба эскадрильи капитан Рыбкин, увидев меня, подал команду "Смир-р-рна! Равнение — на-а леву! Товарищ майор..."

Далее пошли обычные армейские заклинания, грохот бубна, песни и пляски. Это называется "развод". Нет, не Пугачева уходит от своего мальчика... Развод — это... В общем — кто служил, тот знает, а кто не служил — тому и не надо...

Да-да, вы не ошиблись. За это время эскадрилья пополнилась кадрами, выросла в объеме л/состава и вверенной ему техники, получила в свое распоряжение целый этаж в казарме (с паровым отоплением, между прочим!), два автомобиля (один из них — знаменитый "Додж — три четверти") и целых два истребителя "Як-3"! Которые, как вы, наверное, и догадались, пригнали асы-орденоносцы и капитаны — т.т. Извольский и Кузьмичев. Да, Кузе недавно дали еще одну звездочку на погоны.

— ...Сейчас, — я взглянул на часы, — ...08.30. Инженер! Забирай свою "темную силу" и веди их к самолетам. Продолжайте изучать вверенную вам технику... Летный состав — в учебный класс! Проверьте все, что надо взять с собой — тетради, карандаши, наставления. Учиться будем... Пятнадцать минут вам на перекур. Смир-р-рно! Вольно! Разойдись...

Я обернулся к НШ. Да-да, и начальник штаба у нас вот появился. Как он появился — это отдельный разговор, и речь в нем пойдет о полковнике В. Сталине... Не удалось мне, в общем, избежать этого приятного знакомства. Как мы познакомились? А дело было так...

* * *

С товарищем Сталиным, джуниором конечно, я буквально столкнулся, когда осматривал помещения, выделенные нашей эскадрилье под проживание. Пока на этаже еще крутились люди из службы материально-технического снабжения полка, которых мы, собственно, и выжили с насиженного места. Но они уже заканчивали суетливо таскать свои бебехи на другой этаж. Было пыльно и мусорно, настроение было никакое... Терпеть не могу переезды! Я вспомнил про оставленную в Москве студию и горько вздохнул.

В это время я открывал дверь кабинета, чтобы выйти в коридор.

"Бамс!"

Кто-то успел "поздороваться" с дверью. Точнее — не успел уклониться. По коридору понесся громкий мат. Ничего особенного — вдохновения маловато... Так и я могу, но стараюсь не прибегать...

— Что, "бо-бо"? — спросил я невысоко щуплого офицера, закрывая дверь.

— Майор!! Трах-тарарах, тибидох, там-там! Да я тебя... (второй куплет, аналогично первому). Да ты... (припев). Да в душу твою мать!!

Настроение было, как вы помните, никакое... Хамов я не люблю, совсем не люблю. Лишнюю матерщину — тоже. А когда все это выплескивается в мой адрес! Про мать я слушать далее не стал, оглянулся — коридор был пустой, сказал: "А ну, полковник, подвинься...", вновь открыл дверь в большое, пустое помещение и... дал этому щуплому такого леща, что он просто впорхнул в комнату.

Когда я увидел удивленное лицо полковника и его выпученные глаза, меня стали "терзать смутные подозрения", как прошепелявил когда-то актер Яковлев... Знакомое мальчишеское, нет, точнее — детское лицо... глаза... нос, припухшие губы. Вася! Вася-Василек! Полковник Сталин, битте-дритте! В памяти вдруг всплыла подсмотренная где-то в сети фраза из служебной характеристики на Василия Сталина — "...имели место случаи рукоприкладства к подчиненным..." К подчиненным, значит... Ну-ну! А если к тебе, а? Рукоприкладство? Ну, будем знакомиться...

— Что замолчал, дристун? — я наступил Васе на носок лакированного сапога и несильно толкнул его в грудь. Васек качнулся и сел на "пятую точку". Отрогами Гималаев я навис над командиром 32-го, что ли, полка. Хотя — нет... Он же проштрафился. Сейчас он, по-моему, летчик-инструктор. — Ты на кого поскуливаешь, щенок, а? На боевого летчика? Героя Советского Союза?

Пацан, не ожидая такого мощного "наезда" испуганно молчал.

— Да у меня сбитых больше, чем у тебя зубов! А их у тебя сейчас станет намного меньше... — я сжал кулак, резко поднес его к Васиному носу. Он откинулся и обреченно закрыл глаза. Но молчал... Я подождал, пока он их откроет, и щелкнул пальцем, сбивая у него с погона несуществующую пылинку.

Испуг был искренним. Он ничего не понимал — как это? Кто это с ним так? Почему? Зачем? Ребенок, избалованный, взбалмошный, капризный до "не хочу" ребенок, с расшатанными алкоголем нервами. То-то его все время тянуло к обществу нормальных, крепких мужиков с твердым характером. К военным. Он старался подтянуться до их уровня, соответствовать им. Стать своим. Отсюда — и мат, и водка, дикие, но "истинно мужские" в его понимании, поступки. А так — человек он был мягкий, слабовольный. Как говорят — когда злой, когда добрый. Щедрый — готов снять и отдать понравившемуся ему человеку золотые часы. Любит принимать гостей, стол у него никогда не пустует, всегда народу полно. Опять же — воевал, старался. Как говорили потом летчики с кем он служил, Василий безоглядно бросался в бой, изо всех сил старался сбить противника. Летчики, летавшие в ним на боевые задания, частенько снимали у него с хвоста немцев, стрелявших по его самолету в то время, когда он увлеченно преследовал и обстреливал очередного фашиста. И еще говорили, что помня о Якове, он в боевые вылеты не брал парашют. А это, знаете ли, поступок! Могу ли я его судить? Да и хочу ли? Не мое это дело, у него есть отец. Отец народов.

— Та-а-а-к, разговор, как я вижу, не получается... Ну, давай попробуем начать сначала. Майор Туровцев, Виктор. Командир отдельной эскадрильи асов-охотников. А ты кто таков?

Тут я, конечно, немного преувеличил, асов-охотников в эскадрилье было раз-два, и обчелся, но он-то об этом не знал!

— С-сталин, Василий... Из-звините...

— Вася! — я разулыбался, источая небывалую радость от встречи, — да ты что! Не ожидал, не ожидал! Так что ты мне хотел сказать-то, Васек, а?

— Я-я...

— Вот и хорошо! Вот и здорово! Вставай давай, экий ты неловкий! Да что мы тут пылью дышим! Пойдем-ка ко мне... тут рядом... Пойдем, пойдем! Там себя в порядок приведешь. Не к лицу полковнику ВВС в пыльных штанах рассекать.

В общем, не стал я злодействовать и изгаляться над мальцом. Не прошло и грамм двухсот, как все разъяснилось. Конечно! Об оскорблении ГСС В. Туровцева словами, нечаянно вырвавшимися у Васи, когда он саданулся об проклятую дверь (трах-тарарах!) и речи быть не могло! Наоборот! Вася всегда с большим уважением относился именно к ГСС В. Туровцеву и его славному боевому пути! А уж как он рад личной встрече и знакомству!

— Ну, будем! — Звяк стакана...

— Так вот, Виктор, о чем это я... А-а, вспомнил! Давай за встречу! — бульк...

— Вот ты, Виктор, мужик боевой, вся грудь в орденах, Герой-летчик, а пить, как летчики, не умеешь... — хитренько прищурился Василий. — У нас в авиации знаешь, как пьют? А вот так — первая рюмка пьется за взлеты, вторая — за посадки и за то, чтобы эти показатели совпадали. Третья, всегда, — стоя и не чокаясь — за тех, у кого они не совпали... Служба у нас опасная, сам знаешь — смерть рядышком ходит... Четвертая — конечно, за женщин! Наливай!

— Ф-фух... А что ты тут делаешь? Подбираешь личный состав? Слу-у-шай! А давай я тебе помогу! Я таких людей знаю! Да я в авиации знаю всех!

В этом Вася был абсолютно прав. Он знал очень многих. Поэтому я к нему стал прислушиваться. Вот в этом разговоре и всплыла впервые эта фамилия — Рыбкин. Скромная такая фамилия... И человек, ее носящий, был скромный... Орденоносец, полковник, командир истребительной авиадивизии. А всего-то тридцать второй год ему тогда пошел. Перед самой войной по доносу был арестован. Ага, очередной эквадорский шпион... Но — следствие обломилось. Он ничего не признал, как его ни пытались сломать, а громкого дела, куда бы его можно было "вмонтировать", под рукой у энкаведешников не случилось. Так что расстрела он не заработал, а потерял все свои "шпалы", ордена, был понижен и задвинут... Взамен он приобрел седину на полголовы и легкую сутулость.

— А мужик он золотой! Умница, и опыт у него еще с Испании... Я у него одно время учился. Помоги ему, Виктор! Тебе ведь начштаба нужен? Вот и возьми Тимофеича — не прогадаешь!

Мы с Васей хлопнули по рукам, потом еще по пятьдесят грамм, и, лучшими друзьями, расстались до новых встреч... Век бы тебя не видать...

А капитана Федора Тимофеевича Рыбкина я все-таки нашел. Поговорил с ним и с удовольствием взял к себе. И ни разу потом не пожалел! Мужик был — золото!

* * *

Вот сейчас этот "золотой" мужик и начал занятие по тактике истребительного боя. Я скромно сидел за передней партой.

— Открыли тетради, товарищи офицеры... записываем... "Тактическая схема боя истребительного звена"... звена. Записали? Пошли дальше...

Учить капитан Рыбкин умел. Еще бы! Совсем недавно полковником был, комдивом. Научился, поди... Кстати, надо бы нашего контрика озадачить. Капитана Петракова. Да-да! Плюнул Дима Петраков на роскошную усадьбу и санаторно-курортные условия службы в госпитале, на обилие молодых девушек-медичек вокруг, и прибился он к нам — к суровому мужскому коллективу. И рад, что удивительно! Так вот, надо бы ему намекнуть — пусть пошуршит по своим каналам насчет Рыбкина. Если не звание, так пусть хоть ордена вернут, гады!

— Вопросы, товарищи? — это Рыбкин закончил первую часть своей лекции.

— Товарищ капитан! А расскажите, как вы эти приемы в Испании разрабатывали? Ну расскажите! — заканючила аудитория. Я заерзал на месте в предвкушении интересного рассказа. Федор Тимофеевич был по этому вопросу мастак.

— Ну, что вам рассказать, товарищи офицеры? Такие же мы были, как и вы сейчас... Я имею в виду — молодые раздолбаи без единой мысли в голове! — аудитория восхищенно засопела, готовясь слушать дальше. Некоторые летчики гордо, как орлы-стервятники, поводили вокруг головами, мол, вот мы какие! Орлы!

...за задними столами молча, огромными и недвижимыми кондорами с седых вершин Анд, сидели три битых жизнью птаха — Извольский, Кузьмичев и мой Вася. Почти прикрыв веки, то ли от излишней мудрости, то ли от презрения к пищащим в учебном классе теплым, желтым цыплятам, в которых, призывно пульсируя и волнуя сердце хищников, гуляла молодая и такая вкусная кровь, мои асы внимали старому боевому соколу...

— Я прибыл в Испанию, когда уже нам дали И-16... — помолчав, капитан Рыбкин продолжил, — хотите — верьте, хотите — нет, но первые бои наши летчики вели знаете, на чем? Не догадаетесь! На "Ньюпорах"!

Класс недоверчиво забурлил.

— Да-да, товарищи офицеры! На "Ньюпорах"... — Рыбкин примолк, припоминая...

— Мне Прокофьев потом рассказывал... Они тогда на бомбардировщиках "Бреге-19" летали. Скорость — аж 120 километров в час! Представляете? Да, 36-й год... А их на возврате, они уже к аэродрому подошли, атаковала пара "хейнкелей"...

Но тут неожиданно появилась четверка "Ньюпоров". Триплан "Ньюпор", с пулеметом, стрелявшим поверх винта, скорость всего 150-160 км/ч, слышали, небось? Ему место было — в музее. Первой мировой войны... Правда, эти "Ньюпоры" были поновее, конца двадцатых годов, "Ньюпор-52" называется, но все равно — старье и хлам! Однако летчики на нем сражались, и благодаря беспредельному мужеству одерживали победы. Так вот. Отбили "Ньюпоры" нападение на наших бомберов. Сели — глядь! А из "Ньюпоров" лезут Иван Копец и Ковалевский, еще чех и серб какой-то. Ну, да... Тот самый Копец, командующий авиацией Западного Особого военного округа, который застрелился в своем кабинете после облёта разбитых немцами аэродромов в первый же день войны... А на самолеты-то было страшно смотреть — сплошное решето, настолько они были повреждены. Вот, так-то. На "Ньюпорах", х-ха! — капитан Рыбкин недоуменно покачал головой, как бы и сам не верил в им же сказанное.

— Еще! Еще, товарищ капитан! — просительно загалдели цыплята.

— Еще? Было и еще... Наши летчики, приехавшие в Испанию, конечно, были хорошими летчиками. Все же отбирали их особо. Все отличники боевой подготовки, все хорошо пилотировали и метко стреляли. Считались у себя в частях мастерами воздушного боя! Во как! А в Испании... Чего, казалось бы, проще — попал на фронт и проявляй свое умение. Однако на войне дело обстояло совсем не так...

— Фронтовая обстановка ставит перед летчиком новые вопросы и ответ требует немедленно, пока ты еще жив. А не ответишь — то и жив не будешь... Прежде всего, речь идет о тактике. В учебных боях в своих полках мы ведь "сражались" со своими же товарищами, на однотипной технике с одинаковыми летными характеристиками. Ну — вираж, там, набор высоты в боевом развороте... Наши "противники" и мы вели учебные бои по единой тактической схеме. Верх часто одерживает более сильный, но не более грамотный, умело использующий недостатки противника.

А во фронтовой обстановке тактику соперника еще надо разгадать. При любом превосходстве сил нельзя считать врага ни слабее, ни глупее себя. В самой схватке будет поздно исправлять собственные ошибки. За них придется расплачиваться кровью, а то и самой жизнью.

Рыбкин помолчал и продолжил.

— Воздушный бой — творчество летчика, соединенное с отработанными навыками. И его выигрывает тот, кто в совершенстве владеет техникой пилотирования, машиной, чувствует ее и работает вместе с ней воедино. В бою ситуация меняется за доли секунды, а решение из доброй сотни вариантов нужно принять всего лишь одно и мгновенно...

— И вот все мы — и Паша Рычагов, и Анатолий Серов, и комэск Гусев, да все! — махнул рукой Рыбкин, — тут и стали "теоретиками воздушного боя"! А как же! Жить захочешь — не только теоретиком, академиком станешь!

— Вы думаете, "эшелонированное" построение наших истребителей в воздухе, это сейчас придумали? Да нет. Там еще, в Испании мы это делали... Как и строй пары там опробовали и приняли на вооружение. Как и обязательный "захват" высоты...

— Так вот, Паша Рычагов первым и начал бороться за высоту. Тут дело все в том, что у И-16 была лучшая энерговооруженность. Наши победили в соревновании тактико-технических характеристик самолетов: высоту 5000 метров итальянский "фиат" набирал за 10 минут, немецкий "хейнкель" за 8, а "И-16" — всего за 6 минут. Избыток мощности обеспечивал "Москас", как называли испанцы наши истребители, еще и контроль дистанции в бою — летчик мог быстро сблизиться с противником, отстреляться, а потом и оторваться от него после атаки. В конечном итоге достоинства техники позволили нам высоту выиграть. А кто захватил высоту, тот... что товарищи?

— Диктует противнику свою волю, товарищ капитан! — почти, что хором заорали слушатели.

— Точно! Но тут на стороне мятежников появились немцы на "Мессершмиттах". А они превосходили наши "И-15" и "И-16" в основных компонентах, относящихся к бою: в скорости, скороподъемности и мощности огня. Немцы определили и новую тактическую схему, которой жестко придерживались в групповых воздушных боях.

Во-первых — обязательное начальное преимущество в высоте. Не будет высоты — немец в бой не полезет.

Второе. Все атаки только сверху, с последующим занятием исходного положения на высоте — серия вертикальных маневров...

Вот, значит, откуда у немецкой тактики ноги растут! Консерваторы, однако! Раз выработали — от правила ни шагу. Мы-то погибче будем...

— ...Третье — стрельба с больших дистанций, превышающих дальность эффективной стрельбы с наших истребителей.

В-четвертых — самое для них характерное, для стервятников. Стремление "подбирать" одиночек — подбитых и раненых летчиков, оторвавшихся от строя и вышедших из боевого порядка после первой их атаки сверху вниз. В продолжительный маневренный бой "мессершмитты" не ввязывались, ибо преимущества во времени и радиусе виража было у нас.

Вот посмотрели мы, прикинули... анализ ситуации показывал, что воевать по-старому уже нельзя. И сразу же после первых схваток с "мессершмиттами", командиры эскадрилий Девотченко, Гусев, Еременко выработали новые тактические приемы, два из которых и дали положительные результаты...

В каждой эскадрилье выделялось две пары наиболее подготовленных и физически крепких летчиков. Они занимали место на 1000-1200 метров выше общего боевого порядка и несколько сзади. Обязательное условие: быть еще выше противника в исходном положении, первым обнаружить его, в завязавшемся бою сковать "мессершмиттов" в маневре, предотвратить атаки сверху за счет сохранения постоянной огневой поддержки в паре. "Высотная" группа получила у нас название "чистильщиков", в нее включались настоящие асы. Тяжело там было летать, в этой группе...

— Но — справлялись, знаете ли! — Рыбкин улыбнулся. — Те мессера были, конечно, поскоростнее наших "ишачков", но не так уж и критично. Можно было его в бою поймать. А маневренность была лучше у нас. Оружие примерно равное. Так что, давали мы им прикурить! Тыкали их носом в землю! Не последнее место занимал и психологический фактор — учет морального состояния противника. Как тогда нам говорил командир эскадрильи Платон Смеляков, пилоты "Мессершмиттов", при хорошей слетанности и уверенном пилотаже, не забывают, что под ними чужая, испанская земля, и погибать им здесь совсем ни к чему. А итальянцы еще меньше немцев шли на риск. Чаще всего их приходилось вынуждать на бой, в меньшинстве или на невыгодных условиях они в драку никогда не лезли!

— А вот, если эти "рыцари неба" тебя поймают — подбитого, да раненного... — Рыбкин посуровел. — В одном из боев под Мадридом был сбит командир отряда Володя Бочаров. И никто, главное, не заметил — прыгнул он или нет? Разбился или сел...

Несколько дней мы ничего не знали о его судьбе. Искали его испанские товарищи, конечно, но...

Но потом над Мадридом с самолета фашистов на парашюте был сброшен ящик, в котором находился труп разрубленного на куски человека, завернутого в окровавленную простыню. В записке написано на русском языке, что так будет с каждым захваченным коммунистом. Саша Александров откинул простыню, посмотрел, и сказал: "А вот и Володя..." Это был Бочаров. Вот так-то, ребята...

Я помнил об этом из тех книг, которые читал в юности. А теперь вот удалось услышать об этом варварстве от участника события и непосредственного свидетеля.

Представляете себе этих "общечеловеков"? Высококультурных европейцев, "офицеров и джентльменов", истинных католиков и верных сынов церкви, рыцарей "Антикоминтерновского пакта", крестоносцев, выступивших на бой с нечистивыми варварами, с хеканьем рубящих мясницкими топорами "грязную русскую свинью"? Вот и я о том же...

Да что я, я простой барон. Тут бы и сам Тур загнал бы врагу пулю в лоб, или сжег бы в пепел, но рубить топором мертвого врага не стал бы... Получается — дикари мы, русские. Тянуться нам за просвещенным Западом и тянуться. Погодите, суки, скоро дотянемся... До самого горла... Когда в Берлин войдем.

Я встал и громко сказал: "Занятие закончено! После перерыва поговорим про стрельбу в воздухе. Перекур!"

Глава 10.

Как мы договорились с капитаном Рыбкиным, следующее занятие должен был вести я. Темой его была воздушная стрельба. Вопрос достаточно сложный и труднообъяснимый. Нет, конечно, в летных училищах теорию воздушной стрельбы нам всем читали. Были и наставления, таблицы и тренажеры, все вроде было... Но вот стреляли летчики все по-разному. Да и я сам... Воздушным снайпером, честно говоря, я не был. В ходе боев у меня наработались некоторые приемы стрельбы, но все это очень личное, и будет ли мой опыт востребован и понятен, я не представлял. Были у меня любимые приёмчики — например, дырявить месс, когда он уходил на вертикаль и "зависал" в верхней точке, теряя скорость и возможность маневра для уклонения от моей очереди. Ну, что же тут сложного? Тут любой попадет, скажете вы! И будете правы и не правы одновременно. Да — попадет-то любой, но вот построить маневр так, чтобы заставить месса бежать на высоту, поймать его на вертикали, успеть выйти на дистанцию стрельбы — это требует определенного опыта и, не буду скромничать, мастерства. А еще — мне хорошо удавалась стрельба по немцам на виражах. Из-за постоянного смещения самолета в вираже по дальности, высоте и ряду других характеристик, у немцев возникало чувство определенной уверенности, что преследующий его противник не попадет. А я попадал. Потому что много тренировался — и там, в авиасимуляторе, и здесь — на войне. Ну, да ладно...

Итак — занятие. Сказать, что я как-то особо к нему готовился — так нет. Материала было мало. Вот, например, как тогда писались рекомендации по воздушной стрельбе —

"...враг обнаружен. Он показался сзади сверху со стороны Солнца, чтобы быть менее заметным. Вы видите пока лишь два пятнышка, теряющиеся иногда в лучах Солнца. Надо полагать, что эта пара истребителей.

Движением пальца снимаете оружие с предохранителя и следите за приближающимся врагом... Наконец, уже отчетливо видны силуэты обеих самолетов — это известные вам одноместные истребители, обладающие скоростью около 700 км/час. Ловите ведущего в прицел. По количеству дальномерных штрихов, занимаемых размахом самолета-цели, видите, что дальность до цели еще велика, и открывать огонь рано. Цель приближается; вот уже вас отделяет от нее 1000 м, затем 800 м. Одним из известных вам способов подсчитываете нужное упреждение и совмещаете оружие с прицелом так, чтобы цель оказалась на расчетном расстоянии от перекрестия прицела, а ее ось была направлена в перекрестие.

Уточняете наводку и нажимаете на спуск. Короткая очередь, и вы видите, как огненные нити трасс прошли впереди и ниже цели. Враг открыл огонь. Вводите поправку и даете длинную очередь. Враг продолжает стрелять. Теперь расчеты вести некогда. Используя навыки, приобретенные тренировкой, вы учитываете изменения в условиях ведения огня, даете одну очередь за другой, вводя поправки по трассе. И вот, наконец, огонь ведущего оборвался, мотор самолета задымил, и он отвалил в сторону. Немедленно переносите огонь на ведомого. Но тот, потеряв ведущего, удачным маневром вышел из боя. Атака отбита".

Ну, и как вам? Все понятно? Опять — пристрелочные очереди и корректировка огня по своим трассам... Вот и я о том же... А я учил своих летчиков бить в упор.

— Садитесь, товарищи офицеры. Приступим. — Я оглянулся — доска была чистая, мел лежал на месте, влажная тряпка тоже присутствовала. — Итак, как мы будем стрелять... Давайте рассмотрим какой-нибудь пример и обсудим его. Представим себе бой... Вы видите, что немец сел на хвост нашему истребителю. Они летят под прямым углом к вашему курсу...

Я подошел к доске и стал рисовать примерную схему.

— Вот наш истребитель... за ним — фашист... вы идете наперерез. Скорость... — я на минуту задумался. Какая скорость? Как считать? Дело в том, что математик из меня никакой! Ну просто ноль без палочки... Что-нибудь, что делится на шестьдесят минут... 540? Или 480? 540 высоковато, пожалуй... — Скорость — 480 км/час.

Черт! Делить-то надо не на 60 минут, а на 3600 секунд! Вот, млять! Сколько же это будет? А ну, сознание, выручай! Помучившись, я проставил цифры.

Скорость самолета противника — 133,3 метра в секунду, скорость снаряда 700м/сек, длина месса примерно 8,6 метра, значит... значит — упреждение мы выносим на 1,5 корпуса. Лучше — на два, и стрелять начинаем на мгновение раньше, чем требуется. Так, скорострельность пушки — 10 выстрелов в секунду, очередь — 10 снарядов, что же у нас получается?

Твою мать! Что же у нас получается? А получается, что вероятность попадания — лишь один снаряд, да и то — при условии, что вы сделали все правильно! А скорее всего — вы просто промажете и не попадете ни одним снарядом! Вот гадство! И что же теперь делать? Я с лучезарной улыбкой обернулся к слушателям.

— И получается, товарищи, что вы зря сожгли десять снарядов, потому, что попасть при таких условиях стрельбы практически невозможно! Можно только случайно! Но напугать вы немца напугаете. Как показывает практика, от заградительной очереди он сразу же уйдет вверх...

Тут в классе кто-то отчетливо сказал "Пилять!", и я грозно сдвинул брови...

— Старший лейтенант Черкасов!

— Я! — вскочил с места худощавый, если не тощий, старший лейтенант с глазами честного жулика на благородном лице. Вот подарок-то!

— Не следует ругаться с кавказским акцентом, подставляя своего товарища — старшего лейтенанта Парикянца! Получите взыскание!

— Есть, взыскание! — старлей, довольный как слон устроенным представлением, уселся на место, а я вспомнил, как познакомился с "тремя бандитами", как их охарактеризовали в кадрах.

Три друга, три старших лейтенанта — Сергей Черкасов, Серега Парикянц и Юрий Лесных. Когда я впервые увидел их хитрющие морды, я, почему-то, сразу вспомнил американскую комедию. Называлась она как-то так — "Los Tres Banditos", что ли? Или "Three Amigos"? Там еще Стив Мартин играл, Чеви Чейз, по-моему, и кто-то еще... Эта святая троица были пьяницы, хулиганы и дебоширы — клейма негде ставить! Замечаниями и выговорами были обклеены по самые ноздри. Но — летчики отменные. Боевые, злые, нацеленные только на победу. А еще... Еще они здорово напоминали мне моих друзей-офицеров из нашего славного охотколлектива. Просто — один в один! Что с ними делать — ума ни приложу! Как оказалось, — топтать ногами я их буду уже сегодня вечером.

— Теперь рассмотрим наиболее типичный случай — вы выходите противнику в хвост... Расчетная дальность стрельбы по прицелу ПБП-1а — 400 метров. С учетом баллистики пуль авиапулеметов ШКАС, УБ-12,7мм и снарядов авиапушек ШВАК, Б-20, и Н-23, разумеется... Только мы на 400 метров стрелять не будем. А будем мы стрелять "по заклепкам". То есть — видишь заклепки, а это метров 60-70, тогда и стреляй. Максимум — 100 метров, товарищи! А так — стрельба "по заклепкам" — это ведь не случайно у лётчиков родилось, это нам боевой опыт подсказал. На такой дистанции нужен минимальный вынос упреждения, товарищи, и получается самая высокая точность и кучность поражения цели. Да, "звеньевые", скажите оружейникам, чтобы оружие пристреляли именно на сто метров! Пулять в воздух мы не будем! А тренироваться будем по кинофотопулемету, их на наши истребители уже устанавливают...

Эх, был бы тут Интернет, дал бы я летчикам почитать статью советского аса — Арсения Ворожейкина, "Заметки об огневом мастерстве"! Вот стрелял мужик! Ночью, по конусу (а конус — это такой мешок из авиационного перкаля, шесть метров длиной и метр в диаметре) Ворожейкин из 60 выстрелов, положенных по нормативу, попадал в конус 51 пулей, хотя для оценки "отлично" требовалось всего пять попаданий! В боях он сбивал самолет противника одной-двумя очередями, а его ведомые на один вражеский самолет тратили весь боекомплект.

Я только начал рассказывать летчикам о правилах стрельбы, наработанных Ворожейкиным, как дневальный вызвал меня к телефону. Меня приглашали в Москву.

— Капитан Извольский! Продолжайте вести занятие. Я в Штаб, буду поздно...

* * *

Водитель моего (ну, как моего — нашего, нашего, эскадрильского) "Доджа", старшина Петрович, действительно — "старшина", мужику было, наверное, лет 55, степенно и без выкрутасов загнал это раритетное (для меня) чудо на задний двор и заглушил мотор.

— Все, Виктор Михалыч, приехали. Просыпайтесь!

Я обвел задний двор нашей казармы мутным взглядом. Устал...

— Чо, Петрович, приеха-а-а-али? — не удержавшись, зевнул я.

— А то ж! У нас порядок в танковых войсках!

— В авиации, Петрович! В авиации. Побойся бога! Которую неделю уж служишь...

Бывший мехвод танка "Т-34", орденоносец и "погорелец" Петрович, чудом выживший в бою под Прохоровкой, только нахмурил изуродованный послеожоговыми рубцами лоб, и что-то буркнул. Было ясно, что свои танковые войска он на какую-то там "драную" авиацию не променяет никогда. Вот, только оклемается малость — и снова сядет за рычаги любимой "тридцатьчетверки". А пока... Пока надо терпеть. Терпеть, когда к командиру эскадрильи, Герою Советского Союза майору Туровцеву пацаны-летчики обращаются просто издевательски для требований Устава — Ви-и-ктор! Не товарищ майор, а — Ви-и-иктор! Тьфу! Терпеть, что каждый вечер летчики сначала пьют водку, а потом спят на кроватях, в номерах на четыре человека, на чистых простынях... А не как ты, на фронте — на масляной броне "тридцатьчетверки" или вообще — на сырой земле, под ее родимым, теплым брюхом...

— Не дергайся, Петрович... Дай-ка... Сейчас боль уйдет... боли нет... нет боли, Петрович. Петрович!

— А?!

— Все-все! Скоро вернешься в свой полк, старшина. Мы на фронт, и ты... на фронт. И не злись ты на летчиков, Петрович... Горим мы так же как и танкисты... Заживо горим... Только вы — на земле-матушке, а мы в небе...

— Да я ничего... — засмущался старшина.

— Вот и хорошо, что ничего... Ничего не понимаю... Отбой уже был?

— А то ж! Двадцать три двадцать уже...

— А кто это, интересно, в каптерке свет жжет, а Петрович?

Петрович мошеннически начал прятать честные глаза.

— А мне откеда знать, Виктор Михалыч?

— Ну, да. Ну, да... откеда... На самом-то деле? Ну, ладно — закрывай машину, иди отдыхать. Завтра — как всегда... Да! Автомат — в дежурку! Что ты его таскаешь с собой? Не на фронте же!

— Есть, товарищ майор! А личное оружие всегда должно быть с бойцом. — Петрович насупился и начал обходить и оглаживать свой любимый рыдван, а я, беззвучным шагом индейца племени... Вот, черт! Какого же племени-то... Племени "Red Bulls"? Нет, скорее, — "Red Bаlls", во! — начал подкрадываться к вигваму... тьфу! К каптерке бледнолицых.

Была у меня в биографии такая забавная вещь... Сразу после окончания института меня оставили преподавать на кафедре... неважно, какой. Важно, что на кафедре. Своего, естественно, факультета. Боже мой! Не прошло и месяца моей работы ассистентом кафедры, как я, наконец, понял, какие же мы, студиозусы, были дураки! Кого мы хотели обмануть! Зубров институтской профессуры, которым все наши ухищрения были видны, как на открытой ладони! Да они на раз читали нас, как под рентгеном! Еще в момент первичной разработки нами той или иной каверзы!

Вот и сейчас. Скрадывая эту бледную немочь, которая ушла из кубриков в каптерку, чтобы от входа не было видно света в окнах, я трагически задумался — как мельчает молодежь! А вот мы, в свое время, конечно...

Что делали мы в свое время я не додумал. Пришло время действовать. Судя по бормотанию, слышимому из-под двери, звяканью пузырей и тонкому хихиканью, в каптерке были "лос трес бандитос" и Васек Трубачев, тьфу ты! Сталин, конечно! И кто кого совратил дисциплину хулиганить, я не знал.

А значит — "мстя моя" будет страшна. Я достал свой "Вальтер", и загнал пулю в ствол... Ну, сейчас я вас пугану, гадёныши! До приятного и теплого ощущения в штанах!

-Из чего там потолок... — пытался вспомнить я, примеряясь как мне лучше вышибить дверь, — не было бы рикошета... Ну, давай, Тур, мочи гадов!

"Бабах!" Хлипкая дверная защелка не могла, конечно, удержать ярость и боевой порыв сына бога! Дверь, сметенная могучим ударом, распахнулась настежь! Ого-го! Я могуч и силен! Я бы плавно перетек в каптерку, наводя ужас на насильников над положениями Устава, но — проклятая дверь! У-у-у! Она, ударившись об косяк, резко пошла назад, попав мне, что характерно, прямо по носу...

От неожиданности и боли я выстрелил... Немного раньше, чем планировал. Но — попал хорошо! Опыт не пропьешь!

Попал я точно в потолок. Точнее — в фарфоровый ролик, удерживающий витой шнур электропроводки. Вот сейчас я точно понял, что евроремонт и скрытая проводка — это есть хорошо. Потому, что на поле боя стало плохо!

Чертов ролик привел к тому, что почти что выигранную битву под Ватерлоо я чуть не проиграл. Долбаная пуля все-таки срикошетила, ударила в батарею парового отопления, расколола чугунёвую трубу, отскочила — и на излёте разбила две пустые водочные бутылки, стоящие на полу.

Сидевших за столиком бандитос и Васька снесло на пол. Они попадали как битые "влет" вальдшнепы. Поле боя и так было за мной, но последнюю точку поставил все же Петрович... А я было по него забыл. А зря... Герой-танкист — он и в авиации герой! Лучше бы я его отправил куда-нибудь подальше. Воевать с Японией, например... Но это еще впереди. А сейчас битый жизнью и опытный боец Петрович стремительной танковой атакой залетел в каптерку на мой выстрел с автоматом в руках и дал очередь в потолок, сопровождая все это простым, но очень убедительным ревом: "Лежать, су-у-ки! Всех порву! Граната!"

Все бы было тихо-мирно... Но с гранатой Петрович палку, честно говоря, перегнул! Непривычные к танковым атакам летуны, резко "взбледнувшие" от автоматной очереди и осевшего на них мела потолочной побелки, завизжали и... сиганули в окно! Я обмер! У меня даже нос перестал болеть! Со страхом выглянув в окно второго, к счастью, этажа, я увидел барахтающихся на газоне нарушителей дисциплины.

Тут в коридоре раздался грохот и, в одних трусах и сапогах, но с "ТТшниками" в руках в каптерку ворвались "лос капитанос" — доны Извольский и Кузьмичев. За ними подпрыгивал мой Вася. Хорошо, что у них не было гранат! Это, я вам скажу, просто счастье!

— Старшина! Вяжи гадов и тащи их на допрос. Товарищи офицеры, а где ваши штанишки с помочами, а? — ядовитым голосом обратился я к капитанам, пряча нос от их ошалевших взглядов. — А ну, привести себя в порядок! Бе-е-гом, марш! И успокойте там народ! Отбой ведь!

С топотом бегущего по просторам прерий стада мустангов, капитанов и Васю вынесло наружу. Я потрогал нос и приготовился к "экстренному потрошению" захваченных в плен бледнолицых. Но тут в коридоре вновь раздался грохот сапог. Веселая ночка... Интересно — какое будет утро...

Теперь в каптерку ворвался местный летёха с красной повязкой "Помощник дежурного" на рукаве. Его тылы прикрывал солдатик из караула. То, как он крутил стволом своего автомата, привело меня в ужас.

— Эй-эй, боец! Убери ты свою пушку от греха! Еще нам тут Курской битвы не хватало!

Лейтенант обернулся, мигнул, и солдатик выскочил за дверь.

— Что это было, товарищ майор? — подозрительно осведомился лейтенант. — Что за пальба по ночам?

— Да так... ничего особенного... Учебные стрельбы, лейтенант. Все под контролем! Любимый горо-о-д может спать спокойно... — хоть это я сказал с уверенностью в голосе, червь сомнения меня, все же, точил. — Автомат упал с гвоздя. А был на боевом взводе, вот и грохотнул очередь. Все живы-здоровы. Иди, иди! Мы тут сами разберемся...

— Да-а-а? — с сомнением протянул летеха, но послушался. Он понимал — что с нас возьмешь? Не сегодня-завтра нам лететь на фронт. Да и наша эскадрилья вызывала толику уважения.

Лейтенант исчез, зато на сцене появились арестанты...

А они на самом деле были "бледнолицыми". От испуга. Точнее, на Васе Сталине, например, лица вообще не было. Лучше всех было Юрке Лесныху. Этот гад успел нажраться до такого состояния, что лишь улыбался, пряча щелочки глаз в толстые щеки, и пытался облобызать своего конвоира. Рядом, пытаясь свести глаза к носу, мотылялся, периодически икая, Серега Парикянц. Получалось у него это плохо. Я имею в виду — свести глаза вместе. Икал Серега просто замечательно!

Вот вы, дорогие читатели, наверное, скажете — что-то ты, брат, много говоришь о водке и пьянках. А что делать? Нет, я понимаю, что здесь, в этом времени пьют, и пьют крепко. Да и война еще, смерть рядом... А в авиации вообще пили много. Помните, безголосый Крючков в какой-то комедии хрипел веселую песню про трех танкистов? "Три танкиста, три веселых друга!"

Ага! А летуны переделали эту песню, и орали ее на пьянках примерно так:

"Три танкиста выпили по триста,

А гордый сокол хлопнул восемьсот!"

Ну, восемьсот — не восемьсот, но что-то близко к этому. Люди сейчас здоровее, генофонд лучше. Хрустальных рюмок, коньячных бокалов, конусов под мартини нет. Все пьют из граненых стаканов. Если пьют культурно, интеллигентно, то наливают по спичечному коробку. Лежа на ребре коробок показывает уровень, равный, примерно, граммам 50-ти, а стоя вертикально — 100. Это если культурно... А если — как душа просит, то могут и всклень... Меня как-то подловили. И вспоминать не хочу. Вот по этому я и работаю "под прикрытием". Под коньячным прикрытием. Типа — командир пьет только хороший армянский коньяк! И не пьет даже — дегустирует, вдумчиво наслаждается! Неожиданно это дало мне лишние бонусы и прибавило авторитета за столом. Я стал слыть ценителем, точно знающим меру, и никогда не теряющим голову от пьянки командиром...

Что-то я заболтался... Что же мне с этими гадами делать?

За что мне это наказанье?

За что, о боже мой! За что, за что, о боже мой! Поняв, что я уже напеваю какую-то оперетку, я сурово сжал зубы. Сквозь них я и задал свой первый вопрос.

— Ну, граждане бандиты, хулиганы и алкоголики! Перед расстрелом вам предоставляется последнее слово. Кто будет говорить? — не поняв серьезности момента, честный служака Петрович саданул стволом автомата тощего гада, Серегу Черкасова.

Худой Черкасов вырабатывал в себе "военную косточку", смотрел хмуро и старался говорить басом. Вырабатывал, стало быть, еще и "низкий командный голос".

— А чё, товарищ майор? А мы ни чё... — сидели тихо-мирно, никому не мешали...

— А чё сидели-то, родной? — ласково спросил я.

— Решили отметить освобождение города Орел от немецко-фашистских захватчиков, товарищ майор!

Тут мне уже не хватило воздуха.

— Молча-а-ать! Смирно! Орел освобожден в начале августа, а сейчас уже 25 число, считай — месяц прошел! — я постарался взять себя в руки.

— Значица, так, ребяты! Как вы ко мне пришли — так и уёб... уйдете отсюда. Я многое могу понять и простить, но такого... Нам через три недели на фронт, такой балласт мне даром не нужен. Служите, ребяты, в тылу. Пусть на вас ассенизаторы свои телеги возят. Устал я от вас. Ремни с оружием снять! Старшина, прими... Отведи их Петрович, в кубрик, к чертям собачьим. Не хочу я на них время тратить. Без толку это... пошли, пошли. Полковник, а вы куда? Вы ляжете прямо тут, на полу. Вопросы?

— Виктор... — начал канючить полковник Сталин.

— Я тебе не Виктор, млять! Я тебе командир боевой эскадрильи майор Туровцев! Совсем с этим отребьем зенки залил! Не будешь тут спать — пошел на хрен! Петрович, проводи!

Петрович засмущался. Все-таки фамилия Сталин была для него связана с кем-то другим. Тут, мягко выпроводив Петровича в коридор, в комнату зашел капитан Извольский.

— Командир, ты...

— Нет, Кирилл! Нет. Сегодня для них кредит кончился. Спишу на хрен! Не нужны они, такие... Сам же видишь...

— А ты выйди, Виктор, посмотри... — поманил меня пальцем Извольский.

Я нехотя вышел в коридор. Вдоль стеночки стоял весь личный состав эскадрильи. В строю и в полной форме. Перед ними, на коленях, без ремней, стояли три бандита. На их мордах я заметил следы от слез...

— Товарищ майор, не гоните... — глухим, низким и безжизненным голосом попросил старший лейтенант Черкасов. — Не жить нам иначе... Мы клянемся... Вот, на коленях, перед людьми клянемся, что все...

Я хотел верить и не мог верить. Кирилл кивнул, можно. Дима Петраков показал бандитам кулак и подмигнул мне — можно. Капитан Рыбкин кивнул — можно.

— Пошли вон! К себе, в кубрик. Завтра я вам определю наказание. Всем — отбой! Мухой!

Вот, такие вот у нас тут шутки и пляски бывают, ребята!

* * *

Вот так, вот. Я вспомнил прошедшую ночь. Ни дня без шутки и без приключений!

А потом было еще одно приключение, о котором я просто обязан вам рассказать...

Дело было так. Я стоял на крыле "Яка-третьего", давая указания старлею Кулагину перед учебным вылетом. Стараясь перекричать рев мотора, я орал: "...И больше — ничего! Понял? Строго по намеченному плану! Ты еще не владеешь самолетом в должной мере, понял? Ну, давай!"

В это время в сознание пробилось понимание того, что мотор яка издает какое-то бибиканье, совсем как автомобиль. Я недоуменно прислушался, а потом оглянулся.

Через бетонку, на бешенной скорости, к нам мчался краса и гордость нашей в/ч — автомобиль "Додж 3/4". Держась за лобовое стекло и размахивая рукой, как краснофлотец, семафорящий на мостике линкора "Октябрьская революция" сигнал "Приступить к выдаче винной порции!", в машине подпрыгивал и что-то орал наш всегда выдержанный начштаба капитан Рыбкин.

— Пошел! — крикнул я летчику, спрыгнул с крыла, и, придерживая фуражку рукой, побежал навстречу "Доджу". Сзади меня мягко подтолкнул поток воздуха от винта истребителя, и рев мотора стал быстро удаляться.

— Ну, что еще, Федор Тимофеевич? И вы туда же? Смерти моей хотите?

— Товарищ майор! Прыгайте в машину! Срочно! И быстрее, пожалуйста! Там Сталин звонит!

— Васька? Да пусть звонит. Хрен ли ему еще делать! А что он сам не зашел в штаб?

— Какой Васька? (Несколько идиоматических выражений, присущих средней полосе Российской Федерации).

— Сам звонит! Сам! (Еще несколько выражений, находящихся в употреблении на всей территории бескрайнего СССР). Скорее же! — просто-таки застонал обычно выдержанный НШ.

Совершенно ошалев, я полез в машину. Как мы домчались до штаба и телефона, я не запомнил. Просто "Кэмел-трофи" какое-то!

— Слушаю, майор Туровцев! — загнанным лосем я выдохнул в трубку спертый в легких воздух. Трубка немного помолчала, потом в ней что-то щелкнуло, и я услышал...

— Здравствуйте, товарищ Туровцев... Это Сталин... — раздался глухой, размеренный и совершенно не окрашенный какими-либо эмоциями голос.

— Здравия желаю, товарищ Верховный Главнокомандующий!

— Ну-ну, товарищ Туровцев, нэ надо так кричать... Несмотря на то, что ви на аэродроме, а я в Кремле, я вас достаточно хорошо слышу... — чувствовалось, что Сталин ухмыльнулся. — Ви можете обращаться ко мне просто — товарищ Сталин... Думаю, Верховному Главнокомандующему, Маршалу Советского Союза товарищу Сталину этого будет вполне достаточно. Нэ стоит излишне напирать на собеседника высокими званиями, нэ так ли, майор Туровцев?

— Я считаю, товарищ Сталин, что обращение "товарищ", впервые появившееся в Советском Союзе, самое высокое звание и есть...

Сталин помолчал.

— Я нэ ошибся в вас, товарищ Туровцев... — слово "товарищ" ИВС явно выделил своей интонацией. — Ви правильно, по-коммунистически, по-советски, мыслите... Но — о деле... Вчера я выслушал просьбу полковника Сталина направить его служить в вашу эскадрилью. Что ви на это скажэте?

— Это невозможно, товарищ Сталин! Для полковника Сталина в эскадрилье нет штатной должности!

— Нэ надо рубить с плеча... Всегда полэзно чуть-чуть подумать, товарищ Туровцев... Или ви хотите сказать, что нам следует разжаловать полковника Сталина в капитаны?

— Никак нет, товарищ Сталин! Я ему звезды на погоны не давал, не мне это и предлагать. Скажу вам откровенно, почему я считаю невозможным использовать полковника Сталина в качестве боевого летчика нашей эскадрильи. У него нет необходимых навыков и опыта, он излишне много пьет, у него неустойчивое психическое и нервное состояние, слабая личная дисциплина. Он не готов к боестолкновениям с высококвалифицированными фашистскими летчиками!

— А ви, стало быть, готовы? — чувствовалось, что отец обиделся.

— А я, товарищ Сталин, к этой должности и к этому опыту от самого Сталинграда, через бои, ранения и смерть друзей шел. Да и на фронте, в боях, я не пару недель провел, товарищ Сталин ... — уступать и прогибаться ради "счастья" получить Васю в напарники я не хотел.

— Харашо, нэ будим об этом... Ви правы, товарищ Туровцев, но ведь это не все, что ви хотели сказать?

— Не все... Я не могу себе даже представить, что в моей эскадрилье, в результате моего попустительства, может погибнуть недостаточно подготовленный к бою с фашистскими асами сын руководителя партии и страны... Василий Сталин — не просто полковник ВВС, он еще и определенная политическая и пропагандистская карта, товарищ Сталин!

Сталин долго молчал. Так долго, что я даже переложил трубку из вспотевшей правой руки в левую. Оглядевшись, я увидел совершенно обалдевшего Рыбкина, телефониста и контрразведчика Диму.

— А ну, брысь все отсюда! Мухой! — зажав микрофон телефонной трубки рукой, шуганул я сослуживцев, сделав страшные глаза и нахмурив брови.

— Харашо! — неожиданно прорезался ИВС. Почему-то его грузинский акцент стал более отчетливым. Злится, что ли? — А что ви предлагаете, товарищ Туровцев? Ви же тоже командир и руководитель? И ви нэ можете нэ понимать, что у полковника Сталина должна быть определенная фронтовая биография? Которая нэ будет бросать тень на ... как ви сказали? На "руководителя партии и страны"? Ваши предложения, товарищ Туровцев?

Теперь завис я. В мозгу лихорадочно крутились варианты ответа Верховному. У-ё-ё! Ну, за что же это мне — такие вот игры! Крути барабан и угадай букву, мать его... У-у-ё! Ё... А хотя... Да! Есть такая буква! Есть!!!

— Есть одно предложение, товарищ Сталин! В бой я его не возьму, ему нельзя ни быть убитым, ни попасть в плен... В плен — особенно! Это ясно. Но в нашей эскадрилье, как мне кажется, есть одна должность, которую я могу предложить полковнику Сталину... Если он согласится, конечно. Нам придан военно-транспортный самолет "Дуглас". Вот командиром экипажа этого самолета полковник Сталин и мог бы стать. Со своей стороны скажу так — я его подтяну в пилотаже и несколько раз слетаю с ним... Над нашей территорией и под прикрытием эскадрильи, конечно. Думаю, полковнику Сталину будет не лишним иметь 3-5 сбитых немецких самолетов на своем боевом счету. Для будущего служения Родине в новых должностях... Большего для него я сделать не могу. Эскадрилья должна решать свои задачи, а не решать проблемы полковника Сталина, товарищ Верховный Главнокомандующий!

Ждать ответа Сталина почти не пришлось.

— Харашо, товарищ Туровцев... Вижу — ви по-своему упрямый, но искренний человек... И, главное, — думающий человек и руководитель. Это хорошо! В этом вопросе я склонен вам доверять... — пауза, сипение трубки. Гляди — он уже трубку успел раскурить, пока я тут метался, как белка в колесе.

— Я уверен, что ваше предложение полковник Сталин с благодарностью примет. А Верховный Главнокомандующий Маршал Сталин будет рад первым поздравить Героя Советского Союза майора Туровцева со второй Золотой Звездой! Указ скоро будет подписан... Рад, что могу вам сказать это первым. Заочно я с вами знаком с того очерка... про Сталинград... Симонова. Рад, что я в вас не ошибся.

Как и писали о нем в своих мемуарах наши маршалы, Сталин, не попрощавшись, положил трубку. Уф-ф! Ёкарный бабай! Вот не хватало мне этого звоночка для полного счастья, твою мать!

Я вытер рукавом трудовой пот на лбу и без сил развалился на жестком стуле, стоявшем у стола с телефоном. За дверью, робкими мышками, скребся личный состав. Не до вас мне сейчас, ребята! Извините!

Прошло, наверное, минут пять, когда в приоткрытую дверную щель пролезла встревоженная мордочка Васи. Он умоляюще смотрел на меня, вроде — ну, что с тобой, друг? Тебе помочь?

— Все, Вася! Отныне ты снова Базиль! Тезка у тебя скоро появится, мать его за ногу.

Легкомысленный Базиль лишь улыбнулся.

— Коньяк тут есть, Базиль? Тащи! Глотку прополоскать нужно, да и кишки... хм-м... распрямить.

* * *

Тем же вечером...

— ...и запомни, полковник! Ты теперь — рядовой летчик, ясно?! Не слышу! Вот так-то... Мундир — снять! Отныне и до моего распоряжения для тебя устанавливается одна форма одежды — летный комбинезон без знаков различия! Ясно! Вот и хорошо, что "ясно", товарищ Сталин...

— Теперь, вы, клячи ассенизаторские... — я помолчал, придумывая что-нибудь особо страшное для "лос бандитос". — Отныне и до Победы на вас "наркомовская пайка" не распространяется. В виду вашего слабого здоровья, явно выраженного рахита и плоскостопия, водка для вас заменяется молоком. Не слышу криков одобрения!

Троица издала долгий и печальный звук. Так, наверное, стонали кандальники на пути по тракту на царскую каторгу.

— Во-во! Теперь слышу. Слышу и понимаю всю глубину вашей радости, товарищи летчики. Кру-у-гом! Шагом марш!

Старательно топая, "лишенцы" выскочили из моего кабинета. Я улыбался, как чеширский кот. Было, знаете ли, чему...

Глава 11.

После телефонного звонка ИВС, в эскадрилье, да и во всем "парадно-придворном" полку, воцарилась тишина ожидания чего-то... Чего — никто не знал. Но — воцарилась!

"Лос бандитос" вели себя как шелковые, полковник Сталин, который Васёк, — аналогично. Все бегали и суетились тихо, как мыши. Лишь один старшина Петрович ходил гордо — как человек, который "проходит как хозяин необъятной Родины своей!" Кажется, он начал задумываться, а не перейти ли ему в авиацию окончательно... Уж больно понравилось бравому старшине как от его вопля четыре боевых офицера сиганули в окно.

А у меня, признаться, стало портиться настроение. Эскадрилья хронически опаздывала к намеченному мной сроку вылета на фронт... Заметьте — намеченному мной сроку. Никто нам точную дату не ставил, понимали, что боевое слаживание новой авиачасти, да еще со столь специфическими задачами, да еще на новой технике — дело непростое. Да и новые Яки еще только делались. Так что — начальство было готово и подождать немного. В расчете на результат. А мне ждать уже было трудно. Что-то свербело в душе. Тот метроном, о котором я вам говорил, стучал все громче и чаще. Время, мое время утекало меж пальцев. Воронов не зря тогда мне это сказал... Регистраторы все знали, только не говорили когда...

Поэтому, я вновь собрал руководящую верхушку эскадрильи на совещание. Присутствовали капитан Рыбкин, командиры звеньев капитаны Извольский и Кузьмичев, Саша Криулин, которого избрали парторгом и назначили летающим замполитом, капитан Петраков, инженер и... И еще я был вынужден пригласить и Васю Сталина.

— Докладывайте, товарищи. Докладывайте так, как будто я ничего не знаю... А я помолчу и послушаю, может, прорежется какой-нибудь "взгляд со стороны", может — замечу что-то...

Я откинулся на спинку стула и даже глаза прикрыл. Понеслись торжественные рапорты. Как там у нас говорили? "Если ты взял повышенные обязательства к празднику Великого Октября и не выполнил — ничего страшного! Бери новые — выполнить все это, но уже к 1-му Мая!" Во-во! Так у нас, примерно, и получается.

НШ Рыбкин, перекидывая страницы блокнота с пометками, вещал о проделанной работе. В принципе — сделано немало... Можно сказать — много сделано! Есть огрехи, но они поправимы...

— Таким образом, все службы эскадрильи полностью укомплектованы штатами. Люди имеют боевой опыт работы, занимаемым должностям соответствуют. Необходимая документация создана и ведется грамотно. Отчетность перед вышестоящими инстанциями отработана. Спецтехника и средства связи получены, опробованы и готовы к работе.

Хорошо! СПС — это спецсвязь. Наконец-то, учитывая специфику нашей работы, нам дали офицера-шифровальщика. Теперь мы не будем зависеть от дивизионного и армейского звена, а будем иметь свой "прямой" провод.

— Минуточку, Федор Тимофеевич, — я посмотрел на капитана "СМЕРШ" Петракова, — Дима?

— Все в порядке, товарищ командир! Все на контроле... Все "заинструктированы до слез и выставлены на мороз!" — улыбнулся Дима. — Сразу хочу доложить, товарищ майор, что по моей линии все вопросы решены! Замечаний нет — личный состав подобрался боевой и чистый, как брильянт!

— Вот и хорошо... Ты давай... этот брильянт чисти иногда... бархоточкой.

Дима кивнул, подтверждая, что так оно и будет.

— Продолжайте, Федор Тимофеевич, — обратился я к НШ.

— Да я, собственно, и все... Да, еще! Поскольку мы до сих пор не знаем, куда нас направят, я распорядился получить в Штабе ВВС карты всех фронтов...

— Вот и правильно распорядились. Селедку только на них не разделывайте, берегите.

Рыбкин сдержанно улыбнулся.

— Инженер, давай, делись наболевшим... Сиди, сиди — работаем ведь, нечего скакать.

Инженер достал из раздувшегося как сытый питон планшета какой-то замасленный кондуит и начал вещать. Я вновь прикрыл глаза и слушал его вполуха...

Надо завтра опять смотаться к Яковлеву... Посмотреть, что с самолетами... Пару истребителей с кинофотопулеметами надо срочно забирать — пора тренироваться в стрельбе. Хотя — стоп! Если мы, не вылезая, будем гонять на новых "эталонных" яках — мы их быстро угробим. Так не пойдет! Надо ставить кинофото... Тьфу! Как они там сокращенно называются? АПА, что ли? Или АФА? Нет — это фотоаппараты для разведки наземных целей. А эти самые фотопулеметы называются, вроде... СЛП и ПАУ-22. Да! Точно! Пусть будет ПАУ-22. Это мне напоминает интересную книжку про то, как янкесы на бомбардировщиках коммерческие рейсы организовали, в Италии. "Уловка-22" называется. Хорошая книжка, полистайте, если найдете.

— Таким образом, технический состав, можно сказать, к эксплуатации новой боевой техники подготовлен...

— Очень хорошо! — довольно пробурчал я.

— Но есть предложение, товарищ майор. А что, если мы возьмем наших техников, да и свозим их на опытный завод, а? Поработают несколько дней на наших "эталонных", посмотрят, что с чем едят, да и просто помогут рабочим побыстрее их закончить?

— Дельное предложение, инженер! Молодцом! Это мы кровь из носу, а сделаем. Сразу после совещания буду звонить в ОКБ, договариваться. Только — там ведь режимный объект... Как будем возить-отвозить людей? Кормить?

— А зачем возить-отвозить? Мы возьмем большую армейскую палатку, сухпай. Что, разве не проживем несколько дней? Столовка у них там есть? Договориться по горячему питанию ведь можно? А мы свой вклад продуктами сделаем.

— А ведь и верно! Давай, планируй ребят в командировку. Кого возьмешь? Как всех? А кто тут будет самолеты обслуживать? Решишь? Ну, ладно, решай... Тебе виднее. У тебя все?

— Кто у нас остался без слова? Командиры звеньев? Мы с вами потом поговорим... Более детально. Сейчас у вас есть что сказать? Нет? Вот и хорошо. Задержитесь после совещания.

— Ага! Полковник Сталин просит слова! Слушаю вас, Василий Иосифович... Нет, полеты на "Як-3" пока не для вас. Для вас во-о-н, сарай ваш стоит... Половину ангара занимает. Как ваш боевой аэроплан, товарищ полковник? Разобрались? Спрошу строго и лично с вас, вам понятно? Ах, все хорошо? Просто отлично... Ну, да... С вашими связями — да еще и старый аппарат получить — это ухитриться надо! Значит — машина готова? Вот и занимайтесь ей и экипажем! Овладевайте и осваивайте! Да! Обратите особое внимание на стрелковую подготовку! Там, где вы будете летать и немцы летают, знаете ли... Так, что — каждый член экипажа должен на "отлично" отстреляться из бортового пулемета, ясно? Тогда вперед, на винные подвалы! Отста-а-вить! Вас эта команда не касается абсолютно — сухой закон, прифронтовая полоса... А что делать? На фронте всем тяжело! Пейте молочко — здоровье крепче будет.

— Так! Если всё обкашляли — все свободны! Замполит, ты давай там, активнее заводи народ. Ставь конкретные задачи партийной и комсомольской организации эскадрильи — пусть помогают, включаются в работу. Ясно? Вот и хорошо! Звеньевые — останьтесь. Точнее — идите курните, а потом ко мне...

Все разошлись, а я взялся за телефон... Когда Кир и Кузя зашли снова, я еще минуты две договаривался по куче накопившихся дел со своими "контрагентами".

— Ну, все, наконец! Так, докладывайте — как вам летчики?

Звеньевые переглянулись.

— Да ты знаешь, Виктор, в общем и целом — ничего! Летать могут, летают охотно, горят желанием мчаться на фронт, громить ненавистного врага!

— А они это смогут? Громить-то?

— Ну, "чекисты", я хочу сказать — Кузины птенцы, показали себя неплохо... Бандиты — сильнее, опытнее. Они уж точно готовы. А молодых мы еще подтянем. Летать надо, Виктор! Летать и летать! И стрелять надо. Нужны самолеты.

— Не-е-т, ребята, а самолеты-то я вам не дам! Вы мне "эталоны" быстро угробите! Вспомните, на фронте-то, а? Истребители по старости и по выработке ресурса и не списывались! Пара месяцев, в лучшем случае — квартал, и машина в хлам. Новые самолеты не дам! Они для боя!

— А на чем летать прикажешь?

— У вас есть два третьяка, вот и летайте! Отрабатывайте слетанность пар, боевое маневрирование, пилотаж.

— Так мало ведь двух самолетов, Виктор!

— Сам знаю, что мало... Э-эх, придется опять Ваську толкать на путь пьянства и порока... Он командира полка хорошо знает. Придется идти к нему на поклон, просить полетать на его машинах. Ладно, это мои проблемы. А вам — ускорить подготовку летчиков. Вдумчиво, разжевывая по нескольку раз, проигрывайте с ними реальные боевые эпизоды. Вот что у вас в бою было — то и восстанавливайте на тренировках. Особенно — те бои, в которых вас и подбили! Да-да! Нечего ворчать! Надо учиться на своих ошибках. Заодно и свои возможные ошибки поправите и предусмотрите.

— А вот на стрельбы... На стрельбы я вам новые яки дам. Будем учиться стрелять по фотопулемету... Тут к своей машине нужно привыкать, конечно. Ну, ладно... Идите, работайте!

— Да! Стоп! Эх, жаль я замполита отпустил... Работа-то, оно конечно, работа. Но и об отдыхе думать надо. Технари вот в яковлевское ОКБ смотаются, поживут там на травке, в палатке... Все разнообразие, да и народ вокруг новый будет. А нам о летчиках подумать надо... Замотали мы их, надо и им дать расслабиться. Может, на пару дней в Дом отдыха, а? Купание, там, волейбол, девушки, опять же? Или в Москву — Большой театр, оперетта, Исторический музей? Что? Ах, ресторан? Будет тебе и ресторан. Да нет, я серьезно! Никаких подколов. Если мужикам нужен ресторан — сходим! Знаю я там пару, договоримся, встретят.

— А знаете, что? Может на "Мосфильм"? К молоденьким актрисам? И там есть знакомства, да. Попрошу Серову. Какую Серову? Темнота ты, Кузя! Вон, посмотри на Кира! Как расплылся в улыбке-то! Ну, ладно-ладно! "В нумера!" Не гусары... Вы — советские офицеры, а не аристократы из гвардейских полков. Скромнее надо быть. Все — идите, думайте! И я думать буду...

Одна мыслишка, надо сказать, уже смутно забрезжила в голове... Я взялся за телефон.

— Костя? Привет! Это Виктор, ага... Да все нормально, а как ты? Как Валя? Ну и хорошо...

— Слушай, Костя, есть дело... Как там твой кабинет в "Арагви"? А что, если нам...

* * *

Как я тайком от коллектива ездил на ипподром и с какими целями я туда мотался — рассказывать не буду... Не маленькие — и сами догадаетесь! Я ведь не миллионер Корейко. И не Остап Бендер с чемоданом червонцев. А предстоящее дело требовало значительных расходов. Съездил я, надо сказать, вполне успешно. На "Эскимо" для всей нашей шайки-лейки хватит.

День прошел в хлопотах и заботах. Наступил новый день.

Мы с Василием Сталиным, взяв приличный литраж коньяка, дошли до командира авиаполка, посидели, потрындели и договорились о братской помощи. Без восторга, но обещал полковник нам подмогнуть. Да, честно говоря, и не особо здорово его эта помощь и напрягала-то. Выкроить в плановой таблице полетов четыре истребителя в день он вполне мог. Вот и выделяй, когда тебя полковник Сталин по-дружески просит. А то — папа позвонит. Шучу, конечно...

Так что несколько дней до конца недели наши два звена летали с хорошей нагрузкой. Сделать успели многое. Что-то начало получаться, что-то стало вырисовываться. Летчики почуяли локоть своих боевых напарников, более уверенным стал пилотаж. Серьезным вопросом оставались стрельбы, но с ними придется погодить. Хотя, если это не особо сложно, может надо попросить пару ПАУ-22 на опытном заводе и установить пока на наших третьяках? А что? Это нам существенно сэкономит время. Время, да... Скорей бы на фронт.

А потом командир полка, видимо, подогревшись подаренным коньячком и посмотрев на нашу довольно напряженную работу, внес предложение — устроить пару-другую воздушных боев в составе звеньев между его летчиками и нашими.

Учитывая, что подготовка его летунов была довольно высокая, мы с радостью приняли вызов. Это, безусловно, будет нам только на пользу. Итак — перчатка была брошена...

* * *

... и поднята нами. Первые воздушные бои однозначного победителя не выявили. "Парадно-придворный полк", как это ясно из названия, занимался, в том числе, и проведением воздушных парадов авиатехники. Так что летали парни просто здорово. Но — несколько по-ученически, что ли... Слишком чисто и красиво, по инструкции, так, чтобы самолет в полете и не шелохнулся на прямой. В бою так нельзя.

После того, как мы с Базилем и звеньевыми вечером настропалили наших "чекистов" и "лос бандитос", да еще и научили их нескольким "грязным" приёмчикам, дело пошло на лад.

Следующие два воздушных боя выиграла наша эскадрилья. "Люберецкая братва" поднапряглась, сделала перетасовку кадров, и разгромила наших в следующем учебном бою.

Наши крякнули, утерлись и под чутким руководством "старичков" уселись за разбор ошибок. Однако — проиграли вновь. Тут мы — опытные бойцы, почуяли что-то неладное. Пустили на разведку полковника Сталина. Вася действительно многих знал, и вскоре принес в клювике весть, что против нас играют не совсем честно. Оказывается, против нашей эскадрильи была собрана своеобразная "сборная" из наиболее опытных, умелых пилотов полка и инструкторов летно-испытательного центра. О, как! Ну, хорошо...

Теперь ход был за нами. Мы, "молнии", посидели вчетвером, помыслили, набросали пару схемок, и понеслось!

На следующий день — разгром "сборной солянки" ни у кого сомнений не вызывал. Мы их задавили, как котят! После обеда я вышел из состава нашего звена (не царское это дело — пусть молодняк летает!), и на мое место поставили Юрку Лесныха. Здоровый, склонный к полноте и вроде бы внешне неповоротливый Юрка, в воздухе абсолютно преображался. В небе он был опасным хищником, с точными, скоординированными движениями и метким глазом охотника. Другие бандиты, если и отставали от него, то чуть-чуть...

Обновленное звено размазало "сборную солянку" по небу. Мы вывели из состава Базиля и поставили на его место Коптеева. Помню его первый полет — злой будет летчик!

Новый бой и новая победа. Правда — она нам далась сложно. На пределе сил. Но летчики, как говорится, "почуяли воздух" и "встали на крыло". Они стали собраннее, жестче, агрессивнее. Пилотаж стал резким, на пределе выносливости, до черноты в глазах. Они рвались в драку и почуяли вкус победы на губах. Иногда вкус победы и был вкусом их собственной крови из прокушенной на перегрузках губы... Это запоминается, знаете ли, ребята...

Так мы сумели прогнать через довольно серьезные тренировки весь свой состав. Что меня немного удивило — наш любезный хозяин, командир придворного полка, был доволен, как слон! Ему такие кренделя в воздухе тоже понравились, и люберецкие стали готовиться к нашему разгрому. Пусть их! Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы своих не строгало!

Подошел конец недели. Я вызвал к себе полковника Василия и старшего лейтенанта Базиля.

— Значит так, товарищи летчики! Потрудились мы неплохо, надо так же хорошо и отдохнуть! Полковник! Берите Базиля, вот вам кубышка с золотом, берите Петровича с "Доджем". Ставлю боевую задачу!

— Василий! Поднимай все свои связи, ищи хорошее место под Москвой. Чтобы река, пляж с чистеньким песочком и все такое... Желательно, чтобы народу вокруг было поменьше, и чтобы на коровьи лепешки не наступать. Понял? Далее. Не знаю, как ты это сделаешь, да и знать не хочу. Вот тебе список покупок. Это только для меня. Рыба и все остальное, казан, там, специи, икра, овощи... Уху я вам буду делать... Да не просто уху, а "по-астрахански"! Царская уха будет. Цени, полковник! Тебя майор и ГСС питать будет, понятно? Во-во... ценишь ты... Ладно-ладно, под уху тебе выдам, хоть залейся! А я посмотрю, сколько ты выжрешь. И сделаю выводы. Что "не надо"? Надо, Вася, надо!

— Далее. Закупить все остальное в расчете на двадцать-тридцать человек. Не знаю я точно... Не пропадет. Тут я тебя учить не буду — бери все самое лучшее и вкусненькое. Да! Чуть не забыл! Соберешь у всех размеры и купи всем нашим плавки! Будут девушки... Да, красивые и молодые. Нечего вам в своих труселях до щиколоток там мотаться, позорить меня. Мячи там купи еще, для волейбола, что еще? Сам решишь. Все поняли, интенданты?

— Так точно, товарищ майор! — гаркнули складские крысы и разулыбались.

— Тогда — по коням и в набег на винные подвалы! Вперед!

Глава 12.

...Наконец, после крика и суеты погрузки, машина с техниками тронулась и повезла наш "трудовой десант" на яковлевский опытно-экспериментальный завод.

— Ну, удачи! Ничего не забыли? Привет там передавай старикам — Архипычу и Кузьмичу! Да, пару ПАУ-22 попроси — на наши "яки" поставим, тренироваться в стрельбе давно пора, хорошо? Машины, как разгрузитесь, сразу возвращай — у нас тут дел полно. Понял? Давай, Михал Михалыч!

Я хлопнул по подставленной ладони инженера, он запрыгнул в груженый "Додж", Петрович дал прощальный гудок, и наш "лимузин" без особой спешки стал догонять грузовик. Петрович никак не избавится от своих танкистских привычек, его принципы — "Не вижу — не еду!" и "Поспешай медленно, а то гусеницы потеряешь!". Хотя... На самом деле — хоть Петрович и не гоняет, как наскипидаренный, он никуда и не опаздывает. Да...

Я обернулся к стоящим за мной офицерам.

— Ну, а у нас что? К завтрашнему выезду готовы? Плавки-то хоть примерили? А? Смотрите у меня! Вечером проведу построение и проверю личный состав по форме 30! Возьмите в мастерских ножницы по металлу и когти себе на ногах обрубите. Сходите к парикмахеру, что ли... Побрейтесь. Эх... — говорить было бесполезно. Личный состав, идиотически-мечтательно улыбаясь, был весь в грезах о завтрашнем дне. Эк, как вас разобрало-то, болезные... На самом деле — перезанимались! Ну, ничего — вам осталось лишь день простоять, да ночь продержаться... А там! О-о-о!

Я зашел в штаб полка, напомнить про автобус на завтра. Мужики все держали на контроле и заверили, что все будет на мази. Автобус новый, хороший. Сиденья мягкие, дерматиновые. На окнах — кремовые занавесочки. В общем — будете довольны. Ну и хорошо...

У себя в кабинете я еще раз пробежал список экскурсантов. Тэ-э-кс, летчики — все, НШ, адъютант, "молчи-молчи", инженер на спецзадании — вычеркиваем... "Зеленый змий" — а куда же без него... Полковник Василий Сталин на "Додже", стало быть — плюс Петрович, плюс пару солдат Василию в подручные... Вроде все. Наших только под двадцать человек набирается, а еще Симоновы и остальные деятели искусства... Ладно, поместимся. В случае чего — человек пять пересажу в "Додж". В нем чуть ли не взвод разместить можно. Да и Костя, может, будет на своем "Виллисе"... Поместимся, в общем.

А кого же оставить в расположении? Нужен офицер... Может этих... "условно осужденных"? Нет, я им придумаю кару получше! А на хозяйстве останется наш юный шифровальщик. Парень он молодой, выдержанный, обклеенный всякими подписками о неразглашении. Справится, в общем...

А теперь — "бандитос"! Я позвонил и приказал гнать гадов ко мне в кабинет. Смущенно потупясь, троица предстала предо мной. Смущение, как мне показалось, было не наигранным.

— Ну, что, "лишенцы"? Я вот подумал — и решил вас все же взять на экскурсию, — слабое оживление, проблеск счастья на грустных мордах. — Но! Даже — "НО!!!"

Точно уловив изменение тональности командирского голоса, "лос бандитос" вновь повесили носы.

— Не бесплатно! — вновь легкое оживление пополам с непониманием и надеждой на чистое, детское счастье. — На пикнике вы переходите из категории "дорогих гостей" в категорию "прислуга за все"!

— Будете официантами, блюдоносцами и блюдомоями! — тяжелый стон облыжно обвиненного в шулерстве аристократа, над головой которого только что сломали шпагу... — Молчать, прохиндеи! Я — ваш командир и хозяин вашей жизни, лично встаю к котлу. Уху варить буду... Вы что, считаете недостойным для себя делом помочь командиру и организовать отдых для ваших боевых друзей? — хитренько, по-ленински, прищурился я.

Прохиндеи осознали и убито молчали. Деваться им с подводной лодки было некуда...

— Вот так-то... Слушай приказ! Получить у столовского старшины белые куртки, поварские колпаки и передники... И на меня возьмите. Замечу ваш трудовой энтузиазм и желание смыть свои проступки трудовым потом — будете поощрены... Разрешу грамм по стописят под уху... Все, ВСЕ!! Я сказал — по стописят! А то и этого не получите, троглодиты... Кру-у-у-гом! Шагом марш... на кухню!

Да-а, тяжела ты — доля командирская... Ну, ничего, сдюжим.

* * *

— Значит так, Василий! Берешь Базиля, берешь "Додж". Возьми пару солдатиков, Петрович тебе подскажет кого... Грузитесь — щиты под столы, козлы, доски для лавок, котлы и посуда, шанцевый инструмент и ложки для гостей. Скатерти... что еще? Ничего не забыл? Полотенца... Ах, да — спортинвентарь! В общем — грузитесь по твоему списку. Бутылки в дороге не побей! Рыба не пропадет? Во льду? Не мороженая? Это хорошо. Да... а ты деньги-то заплатил... или так — на "хапок" взял? Ладно-ладно. Не дуйся, верю... Ну, давай, злодействуй по своему плану. Приедете на место — разгружайтесь, готовьте площадку, сделайте костровую яму, выкопайте яму для мусора... Хм-м... и организуйте два "укромных уголка"... Типа "Мэ" и "Жо", понял? Потом высылай Петровича на дорогу, к деревне, — пусть нас ждет. Будет показывать путь. Все? Лети, орёл!

— А вы, товарищи офицеры, чего ждете? Ах, команды "По машинам"? Считайте, что вы ее получили. Начштаба, загружайте списочный состав!

Тронулись. Куда ехать, я абсолютно не представлял. Смутно помнилось, что городок "Мосфильма", вроде бы, где-то рядом с Ленинскими горами. Но водятел автобуса был проинструктирован и адрес знал. Погнали...

Как ни странно, но к проходной "Мосфильма" добрались практически без блудёжки. Перед проходной уже стоял знакомый "Виллис", а Константин, картинно поставив ногу на колесо машины, курил свою трубку.

— Выгружайсь! Можно перекурить... Костя! Привет, как дела? А где Валентина? Ах, девчонок муштрует! Здорово...

— Ну, и мы готовы. Кто будет вести экскурсию, ты?

Оказалось, что нет. Хлопнула дверь проходной, из нее выкатился какой-то плотный типчик в коротком пиджачке, поправил на носу большие роговые очки с толстыми стеклами, и пискнул: "Товагищи! Товагищи! Ви готовы?"

Товарищи одобрительно и обрадовано загудели, что, мол, давно готовы... со вчерашнего дня еще... Тут я кашлянул, товарищи вмиг замолкли и стройными рядами потянулись за экскурсоводом. Мы, вместе с Костей, шли замыкающими.

— Как дела, Костя? Да, ты знаешь... только — тс-с-с! Никому! Тут мне был один звоночек... от Хозяина... Да... Сам обалдел! Так я что хотел сказать, помнит он тебя, на примете держит! В авторитете ты, Константин! Краса и гордость советской журналистики — раз, поэзии — два, драматургии — три и беллетристики — четыре! Во как! Смотри — не спейся от радости. Я еще хочу твою книгу, ну — "Живые и мертвые", прочитать. Что? Уже материал собираешь? Вот и здорово.

— Товагищи, внимание! Обгатите ваш взгляд на лежащий пегед вами киногогодок! — Это прорезался наш гид. Экскурсия началась. Летчики взяли гида в кольцо и стали внимать предполетному инструктажу.

— Здесь собганы все этапы кинопгоизводства, чтобы все необходимые габоты пгоизводить без потеги вгемени. Здесь все пгодумано так, чтобы было возможно подготовить все необходимое для съемки — осуществить постановку кинокагтины, пговести монтажные и тонировочные работы, пгоявку и печать пленки, вплоть до выпуска тигажа фильма в пгокат. Такого даже в Евгопе нет, товагищи! В некотогом смысле, богаче нас только Голливуд...

— Как Валя поживает? Где она?

— Да ского увидишь, Виктог!

— Эк, как ты на экскурсовода похож! Один голос!

Костя заржал и ткнул меня локтем в бок — слушай!

— ...и 9 февгаля 1931 года состоялось тогжественное откгытие новой кинофабгики "Союзкино". Уже в магте она была объединена с Московской звуковой фабгикой на Лесной улице и получила название Московская объединенная фабгика "Союзкино" имени Десятилетия Октябгя...

— Костя, а сколько вас человек будет? Я имею в виду — в автобус-то поместимся, а? Ладно-ладно... слушаю...

— Уже в пегвые несколько лет были сняты замечательные фильмы, товагищи, котогыми мы по праву гогдимся! И котогые любит вся стгана! "Веселые гебята" Гигогия Александгова, потом его же "Цирк", "Волга-Волга", в котогых блистала всенагодно любимая актгиса Любовь Оглова. Нет, Оглову мы сегодня не увидим...

— В эти же годы Иван Пырьев снял комедии "Тгактористы" и "Свинагка и пастух" с Магиной Ладыниной и Кгючковым. "Свинагку" он монтиговал уже под бомбами, товагищи... В фильме Константина Юдина "Девушка с хагактегом" згителей покорила Валентина Серова, она, кстати, товагищи, согласилась с вами встгетится и гассказать о кино!

Народ одобрительно зашумел и закрутил головами в поисках актрисы Серовой.

— Все изменила война, товагищи... В сентябге 1941 года, когда немцы наступали на Москву, все киностудии по гешению пгавительства были эвакуигованы в Алма-Ату. Почти тысяча сотгудников Мосфильма, отказавшись от брони, ушли добговольцами в дивизии нагодного ополчения и в Особую 3-ю Московскую Коммунистическую стгелковую дивизию...

— А что же осталось на "Мосфильме"? — кто спросил, я не заметил...

— А в зданиях на Вогобьевых горах остался габотать лишь один цех специального назначения, товагищи, в котором группа мастегов, инженегов и сотня подростков выполняли военные заказы — изготавливали детали реактивных снагядов и десантных лодок... Вот такое кино, товагищи, получается... Пошли дальше!

Народ потянулся дальше, а я поймал экскурсовода за рукав.

— А что же вы не сказали, как снимали парад на Красной площади? Как войска шли с парада в бой? Да, а где товарища Сталина снимали?

— Как где? — испуганно отшатнулся от меня экскурсовод, — на пагаде и снимали, на тгибуне Мавзолея...

Я оскалил киномошеннику зубы в фирменной улыбке эсэсовца из лейб-штандарта "Мертвая голова".

— Вы, что... хотите сказать, что товарищ Сталин нежить? Умертвие? Он там, на Мавзолее выступает перед бойцами, стоит крепкий мороз, а пар от дыхания изо рта у него не идет, так?

Наш чичероне разом взбледнул и спал с лица.

— Снимали в Кгемле... С нашими декогациями... — прошептал он . — Отпустите!

— Да я и не держу... Все очень интересно, товарищ! Продолжайте, пожалуйста!

Рядом колотился то ли в хохоте, то ли в кашле Симонов.

— Пгекгати, Виктог! Ты же совсем запугал человека!

— Товагищи! Товагищи! Сейчас пгойдем по павильонам, а потом — встгеча с агтисткой Сеговой!

Если вы видели фильм Александрова "Весна", то вы, наверное, помните сцену, когда Черкасов (не наш Серега, а киношный актер!) ведет Орлову по студийным павильонам, да? Если не видели, то немедленно посмотрите, очень интересно. Так оно, примерно, и у нас было. Единственно — народу было поменьше, слышался громкий и бестолковый грохот молотков, под ногами путались электрокабели, а от осветительных приборов тянуло жаром. Да... вредный цех получается! И очень пыльно.

Мимо нас, в полумраке, с идиотским хихиканьем, то и дело бегали какие-то барышни. Иногда — целыми табунками. А некоторые даже в балетных пачках. Летчики горящими от восторга глазами впитывали чистое искусство. Особенно долго их взгляд задерживался на... филейных, скажем так, частях кинодив. Самое искусство и есть! Чистый концентрат!

Наконец, нас довели до студии, где нас ждала Валентина Серова и несколько девушек.

Константин пожал мне предплечье и стал пробиваться вперед. Он ведь был сценаристом фильма. Они вдвоем с Валей стали рассказывать о съемках фильма "Жди меня". На экраны Москвы он должен был выйти буквально завтра-послезавтра. Может, еще и увидим.

Посыпались вопросы от летчиков, им что-то отвечали девушки, разговор сложился! Процесс, как говорится, пошел! Я несколько обеспокоенно взглянул на часы... Успеем!

— ...Ну и в заключение, друзья, разрешите мне, от имени всех наших офицеров, пригласить дорогих хозяев на загородную прогулку! Купание, музыка, танцы, уха, товарищи! Машина подана, такси свободен, столы накрыты! Без всякого манерничанья, девчата! Отвезем-привезем, накормим и напоим, хм-м... Пошли в автобус.

Деятели культуры позволили воздушным бойцам разбить их стройные боевые порядки, мужики быстро расхватали девчат, и мы потянулись на солнышко. День обещал быть чудесным.

* * *

"Додж" Петровича, как и планировалось по карте предстоящей операции, ждал нас на съезде с дороги. Бибикнув, он потихоньку запылил впереди. Потом свернул, уступив неповоротливому автобусу дорогу и место для стоянки.

Двери раскрылись, и народ полез на природу.

— Да-а, красота! Что и говорить... Полковник! Вася, докладывай.

Все было готово. Летчики мигом разгрузили автобус, и девчата, выгнав из него мужчин, устроили там раздевалку.

Базиль провел Симонова и Серову по месту базирования и показал "удобства". Валентина тоже полезла в автобус. Девчонки было взвизгнули, но, разобравшись, кто идет, весело защебетали. Чисто сороки, право слово...

Мужики наводили последний марафет на столе, забивали в землю колья и укладывали доски сидений. Под здоровенным котлом уже горел костер. У кострища стоял столик поменьше. За столом, со смущенными улыбками, стояли "лос бандитос", обмундированные под официантов или поваров. Даже поварские колпаки надели. Решив делать хорошую мину при плохой игре, бандиты даже как-то бравировали своим подневольным положением. Ну-ну, половые... Гиганты обслуживания. Ладно, посмотрим...

— Куртку и колпак мне! — хлопнул я в ладоши. Пулей метнувшийся Серега Парикянц притащил искомое. Я облачился во все белое.

— Ассистенты, готовы к работе?

— Всегда готовы! — гаркнули ассистенты в белом, а Серега Парикянц даже попытался отдать пионерский салют.

— Кхм-м, Виктор, а ты не спешишь? Все же ты тут как бы хозяин... Положено, вроде по одной... с "приехалом", стало быть... — это ко мне подкрался Кузя.

— Кузя! Ты ли это? Я тебя не узнаю!

— Ну... — засмущался Кузя, — для храбрости, Виктор... Девчата уж больно красивые. Актрисы все...

— А ты — летчик-истребитель, Кузя! И я думаю, это повесомее будет, поверь. Только твою мордуленцию на экране не показывают. Пока... Пока Героем не стал. А там покажут, как тебе Звезду Героя вручать будут. Вот и ты будешь звездой экрана... со Звездой Героя!

Кузя потерянно мялся...

— Ладно, уговорил. Полковник! Можно вас на минуточку!

Мухой подлетел полковник Вася. Я поманил пальцем половых.

— Полковник, командуйте...

— Так, ребята, взяли штопоры, вон ящик с вином... тащите сюда. Открываем, та-а-к, наливаем по половинке стакана... даже чуть меньше... Хорошо! Где там девушки? Девчата, к столу, к столу! Быстренько!

Я с удовольствием смотрел на недоуменные лица бандитов-официантов. Водки в принесенном ящике не было. В нем, бросая на чистый песок густые тёмно-рубиновые блики, стояли бутылки с "Хванчкарой".

— Да, бойцы! Не кукситесь! Поверьте, ребята, — придет еще день, когда вы будете внукам рассказывать, как Василий Сталин угощал вас вином, присланным в подарок его отцу... А водки на жаре, под солнцем — не будет! Вы офицеры, рядом — красивые девушки, вокруг — такая природа! И мне абсолютно не нужны ваши пьяные морды на фоне такой красоты.

— Девчата, разбирайте стаканы! Орлы! Смелее, смелее, подходите же... Ну, с "приехалом"!

* * *

— Да-а, замечательное вино! — уважительно покачивая головой, Симонов с сожалением поставил опустевший стакан на стол.

Мои безграмотные в отношении "тонкого вкуса" летуны с недоверием, но прислушались к его словам. Заглянули в свои стаканы, выпили, покатали вино на языке и, ничего не поняв, осторожно вернули их на стол. Ничего! Еще поймете и вкус, и букет! Да и припас я вам "Московской", припас!

— Товарищ Василий, а где...

— Во льду лежит. Доставать?

— Рано, под уху и достанем. Давай, Вася, командуй. Всем купаться, потом еще по стакашке, волейбол, водные процедуры, патефон! Давай, Вася, зажигай!

Что-что, а это у Василия получалось здорово! Через минуту пустой берег реки было не узнать! Веселый хохот, брызги, мчащиеся по кромке воды молодые, красивые ребята и девчата. Со стороны низко натянутой сетки уже слышались звонкие удары по мячу.

— Так, ребятушки... — тихо обратился я к "обслуживающему персоналу". — Вот что я вам сказать хочу... Устали наши пилоты, вымотались. Наша задача — устроить им сегодня полноценный отдых! Чтобы они повалялись на горячем песочке, поплавали с девчатами, мяч постучали... Чтобы выпили немного, покушали вкусненького. Они — наша главная сила. Им скоро в бой, в смертельно опасную схватку с серьезным противником. И они должны к этому быть готовы! Должны помнить это мирное солнце, этот берег, лес, реку, беззащитные девичьи тела. Должны знать, что все это — Родину свою и ее людей, им надо защитить своим сердцем, жизнью своей... И нам надо сделать все, чтобы так и было! Я хочу, чтобы все было хорошо, понятно?

Официанты и солдатики молча кивнули, а водитель автобуса, зажевывая свой стакашек вина бутербродом, вдруг ахнул и побежал к автобусу.

— Петрович, у тебя камера запасная есть? Кидай ее ребятам в речку! — прокричал от автобуса он.

Петрович, хлопнув себя по лбу, тоже побежал к "Доджу". Через несколько минут в речку полетели два черных, перекачанных воздухом бублика — побольше и поменьше диаметром. Шлепнувшиеся возле купальщиков камеры вызвали новый взрыв смеха и энтузиазма.

Захрипел раскочегаренный патефон, над пляжем пронеслись вступительные аккорды, и, после длинного скрипичного проигрыша, какой-то металлический женский голос запел:

"Прощались мы...

Светила из-за туч луна,

Расстались мы —

И снова я одна,

Да, я одна..."

Ничего себе, шансончик! Вроде это Эдит Утесова под папенькин оркестр старается. И на полном серьёзе марку семейного подряда тащит... От такой безыходной песни у меня аж слезы на глазах появились! Надо бы им что-нибудь веселенькое, с летной тематикой сбацать. Но это потом, а теперь — У-У-ХА!!

* * *

Уха "по-астрахански"! Это, ребята, что-то особенное! Это сложный, длительный процесс. Очень ответственный процесс, чем-то схожий с плавкой стали особого качества. Те же производственные секреты, те же присадки и флюсы — перец и специи, те же... Да вот — посмотрите сами!

Итак, берется казан литров, этак на 20-25, заливается наполовину водой и ставится на костер.

В котел опускается чищенная, но не тертая морковка, разрезанная вдоль на две части, штук пять-шесть, две-три луковицы, хорошо промытые, прямо в кожуре. Все это доводится до кипения, после чего берется первая партия рыбы (мелкий частик), тарашка, уклейка, подлещик (в Астрахани такую рыбу называют "белой"). Рыбу желательно предварительно выпотрошить и удалить жабры, можно не чистить. Рыба заворачивается в марлю и опускается в кипящую воду. Варится до готовности (глаза у рыбы должны побелеть), после этого вынимается и выбрасывается. Или — не выбрасывается...

— Итак, ассистенты, начали! Где рыба?

Полковник Василий мигнул солдатикам, те кинулись в тенек, под деревья, нашли и дернули какой-то клочок тряпки. Песок ссыпался с покрытой брезентом ямы, обнажив укрытый мокрыми водорослями зеленый ящик из-под реактивного снаряда "РОФС-132".

— Вуаля! — Вася с шиком открыл ящик, и — вот оно! Пересыпанная льдом, в нем лежала рыба. Ух, ты! Родной! Здравствуй, "курносый"... Грустно опустив усы, поверх всей этой рыбьей чепухи лежал полутораметровый осетрёнок.

— Вася, ты — гений интендантской мысли! Маг и волшебник!

Полковник Сталин аж порозовел от похвалы...

— Так, ребята! Хватайте ведра и тащите воду... Вот эту мелочь мне ополосните, её пора уже закладывать в котёл... Нет, чистить мы её не будем, так — кишки и жабры уберем, и хорош...

Я достал большие куски марли, которую наш "змей" прогнал через стерилизатор, насыпал в один кучу приготовленной мелкой рыбешки, завязал узел, и на суровом шнурке повесил узелок на положенную через котел ветку. Так, чтобы узелок с рыбой погрузился в кипящую воду. Уха "завязалась"...

— Ребята, доставайте этого молодца, так, так... Кладите... Вам я поручаю очень ответственное дело! Сейчас вы будете "воронить" этого осетра! Что это значит? Проведите рукой по его шкуре... Чувствуете? Ага! Как у акулы — сплошные костяные бляшки. Говорят — они довольно опасны и могут повредить пищевод... Поэтому! Берете ножи и тщательно скребете осетра! Пока все эти бляшки не исчезнут, ясно? А крупные просто срезайте... Вперед!

— А мы займемся следующей порцией рыбы. Василий, друг мой! У меня руки грязные — все в рыбьей чешуе... Накапайте мне еще стакашку этого великолепного вина! Благодарю вас, полковник! Э-эх! Хорошо!

— Итак! Где судаки? — я не удержался и пробил по мячу, который подкатился к нашей "фабрике-кухне".

— Полковник Сталин! Почему бардак на поле? Где судейская бригада?

В ответ лишь хохот и свист... Да-а, не ценят пока нас — поваров. Но ничего... Еще поплачете, еще попросите добавки!

Я вынул сварившуюся мелочь и отбросил ее на крышку котла.

— Где судаки, я спрашиваю? Ассистенты! Уволю к чертям собачьим!

"Лос бандитос" в лихо заломленных поварских колпаках притащили окуньков и судаков. Тщательно проверив рыбу, я начал укладывать её на марлю. Солдатики ожесточенно драили осетра, Петрович с водятлом автобуса мыли овощи. Поварская бригада работала единым, мощным и слаженным оркестром! Это радовало.

После того, как прокипела и отварилась первая порция рыбы, берется вторая — окунь, судак, таким же образом обработанная, и запускается в марле в казан, где и варится до готовности.

— Ребятушки, готов осетр? А то его уже пластовать пора, уха выкипает! Готов? Вот и отлично. Тащите его сюда, на стол, на стол... укладывай... Ассистент! Скальпель! Тьфу, ты... Нож давай!

После того, как вы вынули судака и окуньков, наступает очередь осетра.

Хорошо промытый и разделанный осетр режется на порционные куски и запускается в уху. После чего в уху запускают картофель, очищенные астраханские помидоры, порезанные на крупные куски, перец горошком, лавровый лист, навязывается "веник" из зелени — петрушка, укроп.

Загрузив осетра в котел, я навязал веник из травы, помял ее немного в кулаке, чтобы трава дала сок и запах, и пристроил её в уху. Уха вкусно булькала. Распространяя совершенно обалденный аромат! Золотистый жирок покрывал ключами кипящую в центре котла поверхность, а по краям... Вы не поверите! По краям котла жирок остывал и схватывался корочкой! Вот, что я называю — настоящая астраханская уха!

— Виктор! Ну скоро, что ли? — пританцовывали вокруг меня зрители и знатоки. — Уже есть хочется, аж сил дамских нету!

Девушки в смешных купальниках, все в каплях воды, тоже, довольно заинтересованно и с аппетитом, поглядывали в котел. На некоторых девчатах я увидел венки из кувшинок. Да... а наши-то фавны лесные недуром окучивают речных нимф... Я взглянул на Серову. Она тихо улыбалась чему-то своему, затаенному...

— Сейчас, сейчас! Не толкайте под руку! — я колдовал около источающего вкусный пар котла. — Сейчас солить буду... А потом — еще минут десять, и все!

Варим до готовности, вынимаем из ухи разваренный лук, морковку, куски помидор, за нитку выбрасываем веник травы.

Солим по вкусу. Это очень ответственный момент — будьте внимательны!

Затем пошли "тайны рыбацкого двора"!

Берем 4-х унцевую банку черной зернистой икры, разминаем ее, выкладываем в марлю, завязываем в узелок и пускаем ее в казан. Через 3-5 минут уха становится светлой, и мы этот узелок выбрасываем. И последний завершающий момент, самый главный — убираем из-под котла огонь, оставляем одни угли и вливаем в уху 150-200 грамм водки. Накрываем крышкой и через 5 минут — "Садитесь жрать, пожалуйста!" (Сказитель и ухувед — С. Востриков).

Наконец пытка голодом прекратилась и голодной братве "половые" потащили тарелки с янтарной ухой.

Я снял колпак и утер трудовой пот. Кажется, получилась уха... Вон, как весело стучат ложками... Батюшки! А водка-то!

— Бандиты! Ко мне! Вон там, в яме, ящик со льдом... Тащите водку. Под уху разрешаю грамм по сто... И вам, и вам... Скидовайте свои колпаки. Садитесь за стол, рубайте уху, можете тяпнуть водочки... Эх, хороша водка! Двойной очистки, со льда... Ну, будем! За все хорошее!

Минут двадцать спустя... Под сытый, медленный стук ложек, звяк стаканов и удовлетворенное икание переевшей братвы...

— Хорошо-то как! Щас запою, братцы! Да заткните, кто-нибудь, этот граммофон! Вот я вам песню напою, голоса и слуха у меня нет, а вы люди творческие — сможете поймать мотивчик... Сможете и сами спеть, и хор здесь организовать...

— Песня американская, про пилотов... Называется — "Бомбардировщики"... — так, я подумал, припомнил, что в 43-м песня уж точно была, и начал:

Был озабочен очень воздушный наш народ —

К нам не вернулся ночью с бомбежки самолет.

Радисты скребли в эфире, волну ловя едва,

И вот без пяти четыре услышали слова:

"Мы летим, ковыляя во мгле,

Мы ползем на последнем крыле,

Бак пробит, хвост горит, но машина летит

На честном слове и на одном крыле.

Ну, дела! Ночь была!

Их объекты разбомбили мы дотла!

Мы ушли, ковыляя во мгле,

Мы к родной подлетаем земле.

Вся команда цела, и машина пришла —

На честном слове и на одном крыле".

Тут я припомнил ещё один куплет, предпоследний, который исполнялся после войны, но почему-то потом потерялся... Отбивая ритм ложкой по столу, я продолжил —

"Ну, дела! Ночь была!

В нас зенитки били с каждого угла,

Вражьи стаи летали во мгле

— "мессершмитты", орел на орле.

"Мессершмитт" нами сбит —

а наш "птенчик" летит

На честном слове и на одном крыле"

— А теперь — все вместе! Хором! А ну, пилоты! Давай!

Мы летим, ковыляя во мгле,

Мы ползем на последнем крыле,

Бак пробит, хвост горит, но машина летит

На честном слове и на одном крыле.

— А теперь припев —

Ну, дела! Ночь была!

Их объекты разбомбили мы дотла!

Мы ушли, ковыляя во мгле,

Мы к родной подлетаем земле.

Вся команда цела, и машина пришла —

На честном слове и на одном крыле!"

Последний куплет наш краснознаменный хор имени Александрова пропел бодро, грозно и уверенно! Жизнеутверждающе пропел, чего уж там!

Глава 13.

— ...Да... ага... что, серьезно? Ха-ха-ха! — Я, улыбаясь во весь рот и развалившись на стуле с телефонной трубкой в руке, сплетничал с Валентиной Серовой об итогах так понравившегося народу пикника.

— А что девчонки? Да ты что?! Ну — понравились, пусть письма пишут... да, пусть ждут. Вот, пролетят наши мальчишки над Берлином — и вернутся! Да... в шесть часов вечера после войны! Даёшь тесную смычку нашей авиаэскадрильи и "Мосфильма"! Ха-ха-ха! Спасибо, Валя, что позвонила! Конечно — буду молчать, как рыба! Ага — как осетр из ухи! Пока! И Косте привет!

Все еще улыбаясь, я повесил трубку и выглянул в окно. Кажется, проясняется... Надо бы сходить к комполка, узнать насчет полетов. Время летит, а тут так неудачно — низкая облачность, дождь...

Надев фуражку, я вышел из кабинета. Сказал дежурному, что я в штаб полка, буду нужен — пусть там и ищут. Спросил, как идут занятия. Судя по докладу дежурного, летчики успешно грызли тактику воздушной войны. Ну-ну...

На улице все еще моросило, но так... Остаточные явления. После обеда, наверное, можно будет летать. Вот и хорошо. Инженер кинофотопулеметы привез, специалисты их уже на два наших третьяка установили, нужно будет с кем-то из ребят слетать, опробовать. Интересно, а как нам с оружием быть? Ведь этот ПАУ-22 начинает работать от нажатия на спуск и кнопку стрельбы? БК не загружать? Посшибаем ведь друг друга! Надо у спецов проконсультироваться...

На асфальтовой площадке перед штабом полка, на которой обычно проводился развод и другие мелкие армейские шалости, колготился народ, пытаясь выстроить десятка полтора новобранцев в еще не обмятой форме. Бухали удары барабана, распевались трубы. Вот, обнажая алый бархат боевого Знамени, сползла зеленая брезентовая шкурка, знаменосцы замерли за столиком и стоящими около него офицерами.

Ага! Принятие присяги... Ну-ка, ну-ка... Чтобы не мешать людям, я сбавил шаг и стал красться по стеночке.

Раздались громкие команды, ударил оркестр, и к столу вышел первый новобранец. Ишь ты! Где они только автоматы взяли? У нас в полку технари все больше с винтовками бегали... До меня донеслись слова Присяги:

— Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик... принимаю присягу и торжественно клянусь... до последнего дыхания быть преданным своему народу, своей Советской Родине...

Над аэродромом радостно вздохнул порыв ветра и развернул тяжелые складки боевого Знамени. Оно колыхнулось, вспыхнуло багрянцем в солнечном луче, знаменосец напряг руку, стяг ударил тяжелым хлопком, как бы одобряя слова клятвы...

Я всегда готов по приказу Рабоче-Крестьянского Правительства выступить на защиту моей Родины - Союза Советских Социалистических Республик и, как воин Рабоче-Крестьянской Красной Армии, я клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами.

Да... когда-то и я произнес эти слова. Точнее — еще произнесу... Принимаю Присягу и торжественно клянусь... Не щадя своей крови и самой жизни...

Ни Виктор Туровцев не щадил, ни я... Так и надо. Война... Почему-то, вдруг, вспомнился другой текст. Искал что-то в Интернете, и случайно бросилось в глаза...

Текст присяги новой демократической России. "Демократический", скажем так, текст... Признаться, я тогда не то, чтобы ошалел, нет... Задумался я... Текст присяги звучал так:

Я.........., торжественно присягаю на верность своему Отечеству, Российской Федерации.

Верность своему Отечеству, все хорошо, все правильно....

Клянусь свято соблюдать Конституцию Российской Федерации, строго выполнять требования воинских уставов, приказы командиров и начальников.

Тоже нужное дело...

Клянусь достойно исполнять воинский долг, мужественно защищать свободу, независимость и конституционный строй России, народ и Отечество.

А вот тут я споткнулся... Не пойму я что-то... Неправильность какая-то... царапнуло меня что-то. А ну-ка, еще раз. А-а... вот оно что... Народ и Отечество на последнем месте, значит... Первым делом надо защищать конституционный строй, значит! Ну, да... Этот самый конституционный строй ребята строили, строили, под себя, под свою власть ладили-мастырили, сколько народа угробили, страну поделили и разворовали, наделы себе барские нарезали... Действительно, что же еще защищать, как ни этот самый строй! Их строй... Кто покусится на святое — враз по башке! "Гремя огнем, сверкая блеском стали!"

А народ и Отечество — да куда они денутся, если этот самый конституционный строй будет крепок и нерушим! Перебьются как-нибудь эти самые народ и Отечество! Не до них сейчас. Мешают только губернаторам, руководителям республик, министрам всяким и долларовым миллионерам с миллиардерами бюджет разворовывать. Все на защиту кормильца нашего, нашего самого демократического конституционного строя, господа!

Мне враз поплохело. Поднялась злость и жёлчь. Э-эх, врезать бы кому в морду! Да не найдешь сейчас тех, кто заложил эту страшную мину с замедленным взрывателем под мою страну, под мой народ. Сейчас они все в полувоенных френчах и галифе, с партбилетами... в Ашхабаде Родину защищают! Как говорится — мы же вам не мешали на танках всю войну кататься, что вы к моей "Победе" привязались? Что, на складе "Победу" не заработаешь? А где вы танк купили, чтобы на нём всю войну кататься, я вас спрашиваю? Тьфу!

Хмурый и злой я зашел к командиру полка.

— Ты чего такой злой, майор? — удивился полкан. — Вроде все в порядке у тебя? Или я чего не знаю?

— Надоело Степан Федорович на твоих хлебах ошиваться. На фронт нам пора! На фронт!

— Ну, так тебя никто, кажется, и не держит! Поднимай своих драчливых птенцов — и фьюи-и-ить!

— Да... прав ты. Именно — и "фьюи-и-ить!" Пора, давно пора... Ничего, осталось дней десять, а то и меньше... Скоро все наши истребители закончат производством, облетаем, постреляем, и — вперед! Ты нам запланируй ероплан какой — мешок на стрельбах потаскать?

— Надо — сделаем! Ты не грусти, Виктор Михалыч, не грусти! Заездил ты сам себя. Сядь, успокойся... Коньячка хочешь?

— А давай! По последней...

— Ты так, Виктор, не шути! Нельзя так говорить! Ишь, ты! У нас, в авиации — и такие слова! Даже думать так не моги! Понял?

— Да я имел в виду, что пора и мне на тренировочные полеты, пить надо прекращать, в воздух мне надо...

— Вот и лети себе... в воздух! А слово "последний" — забудь! Последний у нас путь будет... До холмика и троекратного залпа... А пока живи и говори — "крайний", понял?

— Да понял я, понял! Наливай, давай, Степан Федорович! Сам меня сагитировал, а сам конячишку-то и жмет! Ну, будем жить!

— Будем, обязательно будем!

* * *

Наконец, после обеда, дали "добро" на полеты. Аэродром басовито загудел в привычном ритме работы. Комполка выделил нам двух своих летчиков, которые будут изображать самолеты противника. Два истребителя пошли на взлет. Вокруг наших третьяков, оборудованных кинофотопулеметами, "звеньевые" размахивали руками, как-будто дирижировали большим симфоническим оркестром. "Чекисты" и "бандиты", молча кивая головами, слушали последние наставления Извольского и Кузьмичева.

Взлет! В воздух пошла и наша пара. Учебные стрельбы начались.

Конвейер стрельб был отлажен до мелочей. Как только наш третьяк садился, к нему тут же бежали специалисты из фотолаборатории полка, быстренько снимали отработанную фотопленку и с топотом неслись в лабораторию. Оттуда, размахивая еще влажными фотографиями, на старт неслись наши посыльные. Летчики окружали своих "звеньевых", и внимательно изучали свои промахи и победы. Особо удачные фотографии с шутливыми поясняющими надписями вывешивались на стенд для "Боевых листков". Дело пошло, и надо сказать — пошло неплохо!

Я тоже загорелся и, к вечеру, когда коньяк уже выдохся, решил слетать и стрельнуть и сам.

Небо... Только тут немного успокоилась ноющая душа. Истребитель, послушный моей воле, купался в бескрайней сини неба. Разворот, поиск... Вот он... резкий боевой разворот — высота захвачена. Переворот, сближение... Так, "пузом" вверх, с перевернутого положения я и начал стрелять. Еще заход... упреждение... пора — "Огонь!" Еще... еще... Достаточно.

— Я — Дед, работу закончил. Спасибо.

Пока я разоблачался, сдавал парашют и искал свою фуражку, с конским топотом прибежал посыльный.

— Ну-ка, ну-ка... посмотрим... — капитан Извольский начал перебирать фотографии. — Ничего, командир, на твердую "четверочку".

Я начал багроветь. Громкий, добродушный смех заставил меня выпустить набранный было воздух. Разыграли, черти...

— А ну, Кир, дай-ка сюда...

Ничего... На "четверочку" или "пятерочку" сейчас не важно... Главное — пять заходов на цель, и пять раз самолет противника условно поражен. Скорее всего, в реальном бою он был бы сбит.

— Вот так-то, пернатые! Учитесь, как стрелять нужно!

— Давайте, ребята, вешайте на стенд — наглядное пособие — "Смерть немецким оккупантам!" — это Кирилл. — Обратили внимание, как надо целиться из перевернутого положения? Вот-вот, запоминайте! Ну, пошли к себе. На сегодня все... Эй! "Темная сила"! Принимайте самолеты на обслуживание. Завтра с утра вылеты.

* * *

Завтра с утра не получилось. Нет, вылет-то был, но на Васином "Дугласе". Мы, всей группой, полетели на яковлевскую фирму — получать свои "эталоны"! Наконец-то наши истребители были готовы и облетаны испытателями Конторы. Необходимые сдаточные документы и самолетные формуляры заполнены и подписаны, баки залиты, истребители ждали своих хозяев...

Наши новенькие эталонные третьяки были выкачены на линейку перед цехом. Красивые машины! Не устаю на них любоваться.

Пришел Яковлев, Синельщиков. Еще какие-то знакомые лица. Мои летчики шушукались с девчатами в белых халатах.

— Кирилл, пора... Командуй!

— Эскадрилья... равняйсь! Смир-р-на! Товарищ майор...

Я принял рапорт. Теперь моя очередь...

— Эскадрилья... равняйсь! Смир-р-на! Товарищ генерал-майор...

Яковлев, улыбаясь, держал руку под козырек. Закончив доклад, я сделал положенные Уставом "антраша" и встал за ним.

— Здравствуйте, товарищи летчики!

— Раз-два... — прошептал я про себя.

— Здав... жел... тащ генерал-майор!

— Поздравляю вас с получением новой боевой техники! Поздравляю эскадрилью с началом своей боевой биографии!

— У-у-рра! Ура! Ура!

Хорошо, мощно! Достойно ведут себя птенцы.

Митинг был краток. А что тут особо размазывать. Только вот, еще одно...

— Эскадрилья, ко мне! Так, ребята! Сейчас пройдите в цех, к рабочим, и поблагодарите всех, кто сделал вам эти замечательные машины. Каждому пожмите руку... каждому — "Спасибо!" Ясно? Вперед!

Завертелся и растаял водоворот людей, мы с начальством остались на освещенной солнцем площадке.

— Спасибо вам большое, товарищи, за это оружие... Клятвы давать не буду, но знайте — мы вас не подведем!

Я заглянул в глаза Яковлеву и Синельщикову, крепко пожал им руки, и пошел искать своих стариков...

...Сквозь фон и шорох рации прозвучали долгожданные слова: "Дед! Вам взлет! Удачи вам и победы, друзья!"

— Есть взлет! — сектор газа вперед, самолет начал свой разбег. Я на миг оглянулся — позади, парами, разгонялись истребители моей эскадрильи...

— Здравствуй, небо! У меня снова крылья! У нас крылья!

* * *

Через несколько дней, вернувшись из ГУ ВВС, я был взволнован и нетерпелив. В душе все просто-таки бурлило, чесс слово!

— Петракова ко мне! Что значит "Нет на месте"? Срочно найти — и ко мне!

В кабинете я взял телефон.

— Ангар? Полковник Сталин на месте? В самолете возится? Пригласите его ко мне, срочно! Да, пусть захватит с собой моего ведомого.

— Разрешите? — в дверях появился наш контрразведчик. — Вызывали, товарищ майор?

— Проходи, Дима, садись. Сейчас один разговор будет... Подожди секундочку...

Я зарылся в документы, полученные в штабе. Через несколько минут вновь стукнула дверь.

— Разрешите, товарищ командир?

— Заходите, ребята, присаживайтесь! Нет-нет, Базиль! А тебе особое задание будет... Постой за дверью, посмотри, чтобы нам никто не мешал. Понял? Иди...

— Так, Василий Иосифович... Вы отчисляетесь из состава эскадрильи! Поздравляю вас, полковник!

— Как?! Почему, Виктор?! — чертом взвился Василий.

— Тихо-тихо! Слушай сюда... Есть приказ ГУ ВВС, по которому полковник Василий Сталин выводится из состава эскадрильи и переводится в распоряжение Управления кадров ВВС... Тихо, я сказал! Слушай!

— Сегодня получишь документы, возьмешь на борт инженера и полетишь в Рыбинск за моторами. Как затаришься — там у тебя будет небольшой недогруз, если инженер в подсчётах не ошибся, так ты возьми несколько ящиков 23 миллиметровых снарядов. А мы тут пока задним числом оформим твой перевод. Вместо тебя эскадрилья получит нового пилота на "Дуглас" — полковника Надеждина... Не понял? Ну — Надеждин... То есть, сын Надежды... Аллилуевой Надежды! Вот ты тормоз, Вася! Понял, наконец?!

Покрасневшее лицо Василия начало принимать свой естественный окрас. Бледно-зеленый... Шучу я. Поздоровел у нас Васёк, окреп. К бутылке его почти и не тянет, во как!

— Нечего во фронтовой обстановке твою фамилию светить лишний раз. Думаю, скоро немцы серьезно заинтересуются нашей эскадрильей... Понял, что ли?

У Васи явно отлегло на душе.

— Понял, Виктор, понял! А что потом?

— А потом, когда получите моторы, полетишь вот сюда... Сядешь на аэродром и дождетесь нашей пары истребителей. Они тебя и проводят на нашу новую точку. Там, в прифронтовой полосе, нужна особая осторожность — тебе одному лететь нельзя. Техсостав перебросим другим самолетом. Все ясно?

— Так точно!

— Вот и хорошо... Капитан, за вами полный... я подчеркиваю — полный! — режим секретности этой рокировки. Можете пустить слух, что Василий опять нажрался и начудил.

— Ну-у, Виктор... Я же и не пью почти... На пикнике, грамм сто пятьдесят, под уху разве... Да ты ведь сам разрешил...

— Цыть! Так надо, полковник. Ничего — от тебя не убудет... А для дела полезно. Ухватили? Тогда — за дело! Вася, иди, делай штурманскую прокладку. Не забыл еще, как это делается? Вот и хорошо. Давай-давай, пошевеливайся. Постарайтесь там долго не задерживаться. Да, Дима! Полковнику Сталину заменить удостоверение личности. На Василия Ивановича Надеждина! Лично сделай, и чтобы ни одна душа... Ну, ты знаешь... Все, свободны. Вася, полетишь ночью. Справишься, надеюсь? Вот и хорошо. Все — пошли, пошли... Не до вас сейчас. Дел выше крыши. Да, Базиля давайте сюда.

— Слушай, Базиль... Ты с кем тут больше летал на тренировках? С Коптеевым? Вот и хорошо. Слушай... Завтра мы перелетаем на новое место базирования... Да, дождались! Под Ленинград. Так, вот... не долетая до Ленинграда, вот здесь... смотри по карте... ты с Коптеевым отваливаешь и садишься на вот этот вот аэродром... Запомнил? Там ждешь наш "Дуглас". У него будет новый пилот — полковник Василий Надеждин. Все понял? Ага, молодец. Сразу ухватил. А твоему тезке пока вдолбил... Вот его-то "Дуглас" ты и проведешь на нашу точку. А мы вас встретим. Ясно? Обо всем этом — молчок! Знаю, что не дурак. Дураку бы объяснил под запись... и под подписку о неразглашении. Иди, готовься, маршрут учи.

Да! Наверное, надо бы сказать пару слов про наш "Дуглас". Так уж повелось, что и наши "Ли-2", построенные по американской лицензии в Средней Азии, и полученные по ленд-лизу из Америки "Си-47" — все, на фронте, в войсках, называли исключительно "Дугласами"... Уж не знаю, почему. Так сложилось, и не мне это менять, ясно? Я подумал: а вообще-то наш "Ли-2" или американский "Дуглас" у Васи, — я точно и не знаю. Так получилось, что в нем я еще не был — времени не хватило. В общем, с его-то связями, Васёк мог выклянчить и чистого американца. У того, с родными моторами "Райт-Циклон", скоростёнка вроде бы повыше будет... Километров на пятьдесят. И дальность куда выше, и ремонтировать его проще, и радиооборудование — не сравнить...

Ну, да ладно. Это не главное. Главное — лёд тронулся.

Я потер руки. Лёд тронулся, господа присяжные заседатели! Лёд тронулся! "Летя-я-т перелетные птицы"! Летят на фронт!

— Начштаба ко мне! — гаркнул я в приоткрытую дверь. Пора делами заниматься. А их столько — у-у-у! Впору за голову хвататься!

— Разреши, командир? — в дверях появился Рыбкин.

— Заходи-заходи! Сейчас я тебя радовать буду! Мы вылетаем на фронт!

— Ну, наконец-то! — обрадовался Рыбкин. — Давно пора! Что делать будем?

— Садись. Доставай свой кондуит. Пиши!

И понеслось...

И это радует!

Глава 14.

— И последнее, Федор Тимофеевич, — я постучал карандашом по карте, — место базирования... Оно еще не определено. Пока приказано сесть прямо в Ленинграде, на аэродром корпуса ПВО. Прибудем и получим задачу непосредственно на месте, от командования 13 воздушной армии. Генерал-лейтенант Рыбальченко попросил нас на усиление, он нам задачу и поставит... Может, еще что-нибудь еще и командующий ВВС флота генерал-лейтенант Самохин подбросит... Отказываться мы не будем. Наоборот — воспримем с благодарностью.

— А в целом ситуёвина такая... Как ты знаешь, в результате операции "Искра", в январе 1943 года наши прорвали блокаду, и Ленинград сейчас имеет связь с Большой землей через узкую полоску берега южнее Ладожского озера. Там смогли быстро бросить железнодорожный путь. Ленинградцы его "Дорогой Победы" называют... Это сразу сказалось на положении города и людей — стало немного полегче, подвоз продовольствия и других грузов заметно возрос. Но гитлеровцы по-прежнему стоят у стен города. Они стремятся любой ценой удержать Ленинград в тисках блокады, сохранить контроль над акваторией Финского залива и Балтийского моря, чтобы предотвратить выход Финляндии из войны. Ну, это уже высокая политика, задачи стратегического плана. У нас задачи скромнее.

— Так вот... Сейчас продолжает действовать "Дорога жизни", да-да... Трасса по Ладоге работает, ходят суда, доставляют грузы. И транспортная авиация летает — туда груз, обратно — людей вывозят. Про "Дорогу Победы" я тебе уже сказал. А вот, знаешь ли ты, Федор Тимофеевич, что есть еще одна, малая, так сказать, "Дорога жизни"? Да, есть! Она соединяет "Ораниенбаумский пятачок" с Лисьим носом, через Кронштадт. И в навигацию этот маршрут тоже используется. Сам понимаешь, немцы в покое эти транспортные маршруты не оставят. Мало того, что на них немецкие бомбардировщики налеты совершают, так еще эти асы из 54-й истребительной эскадры "Грюнхертц" — "Зеленое сердце", а наши их "зеленые жопы" называют, повадились шкодить. А что? Бомбы подвесят на пару "Fw-190A4", а еще одна четверка их охраняет. Ударят — мало не покажется! Они даже пятисотки могут таскать, а уж по 250 кг и подавно... Представляешь, две бомбы по 250 килограмм по поезду с грузами для ленинградцев? Считай — нет больше эшелона, что не разобьют, то сгорит... А потом пойдут на Ладогу и пушками наш маломерный флот гоняют. Для баркасика одной-двух очередей за глаза хватит. Вот мы эти "зеленые жопы" и должны будем в чувство привести. Порвать их на британский флаг, так сказать...

Брови капитана Рыбкина приподнялись в веселом изумлении.

— Ну, это я так... Образно... Не цепляйся к словам. Короче — задача понятна?

— Да что тут не понять-то, Виктор Михайлович? Надо — сделаем! Для того и готовились, для того и учились... Вот только с обеспечением как будет? С обслуживанием?

— А тут одна надежда — на "Дуглас" полковника Надеждина. Придется ему бобиком покрутиться, будет боеприпасы и техников туда-сюда возить. Куда мы перелетим, туда и он.

— А полковник Надеждин... это кто?

— Сейчас расскажу... — я коротко поведал НШ как наш Вася стал "оборотнем в погонах".

— Ясненько... — подумав, промычал Рыбкин. — Ну, тогда будем считать, что вчерне мы вроде все оговорили. А там — война сама покажет... Когда летим?

— Да послезавтра и вылетаем, чего тянуть-то? Транспортник нам дают, он и нашим штурманом будет. Проведет до Ленинграда. А там скажут, куда подсесть... В общем, Федор Тимофеевич, готовь все наземные службы к перелету. Я займусь летунами, ладно?

Не успел НШ выйти, как дверь снова приоткрылась, и в кабинет заглянул хмурый Петрович.

— Разрешите, товарищ майор?

— Да заходи, Петрович... собственно, ты уже и зашел. Что случилось? С машиной что?

— Что с ней будет, с машиной-то? Ездит, бензин только жрёт, как сапожник самогонку... — Петрович помялся и "бабахнул" свой вопросик. — На фронт?

Я аж рот раскрыл.

— Слушай, Петрович, а ты не аргентинский ли часом шпиён, а? Ты это откуда взял?

— А что тут еще думать? Как ехали из вэвээса — вы аж издергались на сиденьи, все "скорей, да скорей". А тут — совещания сплошняком... Василий опять же в коридоре "на часах", секреты охраняет, стало быть... И народ забегал, как наскипидаренный. Что еще другое может быть? — прямо посмотрел мне в глаза Петрович.

— Ну, ты и аналитик, Петрович, — восхищенно выдохнул я. — Тебе бы в разведупре служить! Так ты что пришел?

— На фронт летите? — продолжал гнуть свою линию Петрович, исподлобья глядя на меня.

— Да. На фронт. Только ты не болтай пока, старшина...

Кивнув, Петрович не торопясь расстегнул пуговичку на клапане кармана гимнастерки, и, порывшись, достал сложенный лист бумаги.

— Вот... рапорт, товарищ майор. С вами хочу... Когда у меня еще врачебная комиссия будет... А вы уже на фронт. И я с вами.

— Петрович, ты же "злой" танкист?! А в авиации по твоему мнению одни ушлёпки служат! — мое удивление было абсолютно искренним.

— Э-э-эх... — безнадежно махнул рукой старшина. — Какой из меня теперь танкист... После ранения силы в руках нет, одно дрожание... А шоферить в тылу я не хочу. Я на фронт хочу, Виктор Михалыч. Не откажи... Понимаю, ты теперя "Додж" на истребитель поменял, да я не только механиком-водителем могу. Я еще и артиллеристом служил, так что всяко-разно пушки-то на самолете обслужить смогу... Прошу зачислить меня в эскадрилью, оружейником! — вытянулся по стойке "смирно" старшина.

Я долго смотрел на него... Сам же так и думал. Старый уже Петрович, да и ранения не прошли для него безболезненно. Какой из него теперь танкист. Сгорит ведь... А у нас все проще ему будет служить. Да и жив останется... Придвинув к себе несвежий клочок рапорта, я написал резолюцию: "НШ. В приказ!"

— На! Тащи Рыбкину, пока он еще не спрятался от всех посетителей! И спасибо тебе, Петрович! Сегодня ездить уже не будем, готовь своего коня к сдаче... В "Дуглас" он не влезет. И не позорь меня — ЗИП и инструменты не бомби!

— Зачем мне эти железяки... — оскорблено буркнул Петрович. Видимо, поймал я его на "горяченьком", — у меня свои ключи есть...

* * *

"Дуглас", тяжело покачиваясь на стыках бетонки, пошел на взлет... Набит он был, что называется, "под завязку". Кроме 23-х человек наземного состава эскадрильи, в него запихали самые ходовые запчасти на первое время и ящики со снарядами к авиапушкам. Там, в 13-й ВА, снарядов к "НС-23" не найдешь. Ничего, пара вагонов с необходимым имуществом уже пошла в Питер. Да и наш транспортник, если что, поможет со снабжением.

— "Вышка" — "Грому-1"! Вам взлёт!

— Понял — взлет... Пошли!

Собственного имени эскадрилья не имела, была номерной. Отдельная эскадрилья N 152. Но, продолжая традиции "Молнии", я, где надо и где не надо, старался протолкнуть её неофициальное название — группа "Гром". Так, тихой сапой, это и прижилось.

Мы с Базилем оторвались от полосы первыми и полезли на высоту. Бросив взгляд вниз, я смог наблюдать четкий взлет наших пар. Два истребителя вырвались вперед и заняли свое место около транспортника. Ох уж этот транспортник... Скорость чуть больше трехсот! Намучаемся мы с ним!

Не то слово! Не намучались, а... Матом ругаться не хочется! В общем, когда пролетев километров четыреста, мы сели на промежуточный аэродром для кратковременного отдыха, дозаправки самолетов и летчиков, настроение было, скажем, "не айс". А что поделаешь? Надо...

Накрутив хвоста летчикам, — мол, не надо ругаться, подлетаем к зоне, где могут шарить охотники, выше бдительность, товарищи летчики, мы снова взлетели и построились. Километрах в 150-ти от Ленинграда я услышал в наушниках: "Гром-1, точка поворота. Прошу разрешения на изменение курса". Я отпустил летунов, и пара Базиля красиво отвалила вправо... Пошли ждать наш транспортник, все по плану... А мы летим дальше.

Наконец, в дымке, показалась громада Ленинграда. Слава богу! Добрались! Земля была извещена о нашем подлете. К нашей "могучей" колонне подскочила четверка "Ла-5", глянули на наши звезды, качнули крылом и отвалили...

— "Гром", посадку разрешаю...

Все, добрались! Мы на фронте. Наконец-то.

Свалив на командиров звеньев всю работу по заправке и осмотру самолетов, мы с Рыбкиным, на выклянченной у пэвэошников машине, поехали на Дворцовую, в штаб ВВС.

Приняли нас довольно быстро. Командующий 13-й воздушной армией генерал-лейтенант Рыбальченко кратко поставил нам общую задачу, вызвал начальника оперативного отдела штаба и поручил ему ввести нас в курс дела более детально. Затем пожелал нам всяческих успехов, пообещал, что заскочит к нам, когда мы устроимся на месте и распрощался. Видимо, дел у него было невпроворот.

Полковник из штаба армии ничего нового, в принципе, не сказал. На наш вопрос — а где мы будем базироваться? — он предложил на выбор несколько аэродромов. Мы, ссылаясь на недостаточное знание обстановки, попросили помочь с выбором. Полкан наморщил лоб, а потом решительно заявил: "А я знаю, где они в следующий раз ударят? Садитесь, где хотите!"

— Так не пойдет, товарищ полковник! Вы нас зачем сюда вызвали? На помощь? Вот и помогайте сначала нам! Давайте данные по суточным самолёто-пролетам немцев за последнюю неделю. У вас тут как минимум три "вкусных" для немцев района. Будем выбирать. Да, и еще. Обозначьте районы, где у вас были потери боевых и транспортных самолетов. Там мы в первую очередь этих асов зеленых и поищем...

В общем, просидев два часа с нетерпеливо роющим землю полканом, мы остановились на аэродроме, который был расположен недалеко от маяка Осиновец. Этим мы убивали как бы трех зайцев — под нашим контролем оказывались зона поселка Кобона на восточном берегу Ладожского озера, где шла перевалка грузов для их переброски по воде, зона маяка Осиновец и близ расположенного рыбачьего поселка, где эти грузы принимались и складировались перед транспортировкой в Ленинград, и "Дорога Победы" — слепленная на живую ветка, по которой шло железнодорожное сообщение с городом. Расстояния между этими тремя пунктами для нас было пустяковое — несколько минут лета, и мы со спокойной душой могли сесть там в засаду... Теперь дело оставалось за малым. За ожидаемым визитом "зеленых... х-мм, сердец". Впрочем, эмблему эскадры на своих самолетах они уже закрасили. Еще весной 43-го. А то наши уж больно шустро стали гоняться за самолетами с "зелеными... х-мм, попами" и бить их смертным боем... Вот так-то. А тут еще и мы прилетели.

* * *

Перелет прошел быстро — что тут лететь? Меньше пятидесяти километров. Нас уже ждали. Мы познакомились с командиром истребительного полка, другими офицерами. Местные летуны стояли пока в сторонке, завистливо поглядывая на наши новенькие истребители, но, чувствовалось, что как только мы отойдем с начальством в сторонку, наших ребят возьмут в плотное "окружение".

Договорились так — площадку для стоянки самолетов нам выделят, подготовят капониры, протянут линию связи. Техсостав останется на аэродроме. Мы же разместимся километрах в полутора, в лесочке. Жить будем в палатках — погода пока позволяла. Возить будут грузовиком. Наладить быт нам тоже помогут. Завтра должна придти машина с рацией, которую я выклянчил в штабе воздушной армии. Вроде бы и все...

— Ну, что, товарищи? Соловья баснями не кормят! Пошли в столовую! — пригласил нас комполка. — Набросайте начпроду списочек на получение водки.

Тройка бандитов как-то подозрительно засуетилась. Морды у них были настолько честные, а глаза — голубые, что я тишком перехватил этого пройдоху Парикянца со списком и взглянул на конечную цифру.

— Что, опять? Объясни мне, Сережа, откуда в списке нашей эскадрильи на получение водки появились такие фамилии как "Водопьянов", "Тер-Сидорянц" и "Голенищев-Кутузов", а? Вы же мне обещали, гады вы ползучие?

— Так я же не себе... — пытаясь ковырять землю носком сапога, враз охрипшим от испуга голосом, просипел Парикянц, — я для ребят...

Он проникновенно взглянул на меня влажными восточными глазами. Казалось, что боль и забота о пересохших глотках боевых друзей, вот-вот прольется из этих глаз сладкими, детскими слезами.

— Перепиши... А о ребятах не беспокойся, ведь им достанутся ваши порции. Ты, Сережа, ведь не забыл? Вот-вот... Иди, родной, иди. ПОКА Я ТЕБЯ НЕ ПОСЛАЛ КУДА ПОДАЛЬШЕ!!

На мой рев испуганно обернулся комполка. Он в восхищении покрутил головой — "Круто!"

А як же! Тильки так!

На следующее утро, после того, как штурман полка провел для нас инструктаж по зоне ответственности авиачасти с изучением карты, комполка выделил нам пару своих ребят, и мы всей эскадрильей облетели южную часть Ладоги. Познакомились, уложили в памяти привязку к местности, засекли подлетное время к наиболее важным точкам патрулирования.

После посадки меня нашел наш связист и протянул бланк радиограммы. Базиль передал условленным текстом: "3-15". Это означало, что он просит нас встретить его пару и наш "Дуглас" в точке "3", а это была Кобона, в 15.00. Я послал туда звено Извольского, а сам с летчиками Кузи вылетел в район Шлиссельбурга.

Мы шли на двух тысячах, Кузя с Кулагиным, а меня прикрывал наш парторг и замполит Саша Криулин. Наша пара шла чуть правее и с небольшим превышением. Смотреть влево мне было как-то удобнее...

Тут-то и произошла первая "поклёвка"...

— Гром-1, на два часа — шапки разрывов зенитных снарядов. Это... это над "железкой". — Молодец Кузя, заметил! Я их едва различил — далековато еще.

— Всем разворот... расходимся, строй "фронтом"... Приготовиться, снять оружие с предохранителей. Усилить наблюдение!

Тут же в наушниках раздалось: "Якорю", "Грому" — срочно к железке! Шесть "Фокке-Вульфов" только что прошли Шлиссельбург! Высота до двух.

— Я Гром. Вас понял, на подходе...

— Якорь — исполняю...

Не одни будем... Это и хорошо и плохо — взаимодействие еще не отработано.

— Цель вижу — шесть фок, на двух, в левом пеленге... — опять Кузя увидел первым.

— Видишь — заходи... Я за тобой.

Видимо, Кузя чуть сунул газку. Его пара стала заметно удаляться. Мы с парторгом понеслись вслед. Вот они! Теперь и я увидел чуть ниже и правее нас шесть точек. Пара впереди и еще четверо сзади-выше. Мы подходили к ним со стороны озера, сзади-слева.

— Гром-3, атакуй первую пару! Мы ударим по остальным. Саша, бей по ведущему второй пары.

— Понял...

— Понял...

Стремительное нарастание скорости, кажется, ты слышишь гул распарываемого истребителем воздуха... Машина подрагивает, ее начало чуть-чуть водить... Скрость шестьсот десять... Прибрать обороты... Довернуть. Перекрестье прицела легло на ведущего четверки. Вынести чуток... деления на полтора. Хорош!

Ударили пушечные очереди Кузи и Кулагина. Я нажал на спуск и кнопку стрельбы. Дрожь отдачи, в солнечных лучах засветилась пороховая гарь... Лоскуты пламени пушечных очередей почти не видны, их скорее ощущаешь. Дымные трассы настигли фоку, ударили по мотору, на капоте фашиста мгновенные всполохи разрывов снарядов — как пляска огня! Есть! Не жилец...

Скорость очень высока, отстреляться еще и по ведомому нечего и думать.

— Саша — правый боевой!

Саша тоже не промазал — в развороте вижу дымный след, тянущийся мне под крыло. На земле встали два огромных чёрных куста от сброшенных немцами 250-ти килограммовых авиабомб. Пара оставшихся пока еще целыми фашистов, быстрыми рыбками мелькнула нам под брюхо. Куда-а-а? Погодите, геноссе, это еще не все!

Оказалось — все. Завершив боевой разворот, я увидел внизу светлячки снарядов длинных пушечных трасс. Это подскочили и атаковали немцев "Лавочки" полка. Еще одна фока, потеряв крыло и вращаясь вокруг оси, стремительно шла к земле. Удар, взрыв! Над клубком взрыва выскочили серо-голубые "Ла-5". Все — четыре — ноль. Два не попавших под атаку "Фокке-Вульфа", врубив форсаж и накручивая скорость на пологом пикировании, драпали к себе.

Хорошая атака получилась! Молодцы ребята!

— С почином, Громы! Отлично сработали. Все, пока больше не сунутся... Идем домой!

Первым, кого я увидел на аэродроме, был полковник Надеждин. Схватившись за консоль крыла, он бежал рядом с истребителем, пока я рулил на стоянку, и улыбался во все тридцать шесть зубов.

— Виктор, здоро?во! Бой был? Я по радио слышал. Ну как?

— Да нормально, Вася, приняли боевое крещение в составе эскадрильи "Гром"! На нашем счету трое сбитых!

— Все, Виктор! Теперь не отвертишься! Когда со мной полетишь?

Только мое излишне радостное настроение заставило меня сказать: "Да завтра и полетим, Васёк! Готовься. Пуговицы, что ли, надраить не забудь".

— Ага! Обязательно надраю! — счастливым голосом ответил полковник Надеждин.

Глава 15.

Разбудил меня жестяной стук ведра об рукомойник и журчание переливаемой воды. Это самое журчание и побудило меня с кряхтением опустить ноги на холодные доски пола и нашарить сапоги с обёрнутыми вокруг голенищ портянками. Однако — амбре... Стирать пора. В соседней койке мирно похрапывал Рыбкин. Было еще темно.

Тут полог палатки приоткрылся, и внутрь влезла голова пожилого солдата с натянутой на уши пилоткой. Этого нестроевого деда приставили к нашей эскадрилье по всяким хозяйственным делам — менеджером по клинингу, вошингу, хэлпингу и прочему ординарингу.

— Товарищ майор, а товарищ майор... Пора. Без четверти шесть уже... Вставайте, товарищ майор... — сиплым шепотом просуфлировал дед. — Машину уже слыхать...

Я схватил полотенце и шлепнул Рыбкина по тощему заду.

— Вставайте, граф! Нас ждут великие дела!

Быстренько выскочив на весьма прохладный воздух, я северным оленем промчался в направлении... в общем, туда промчался, куда цари обычно ходят пешком... А что? Чем я хуже царя? Тем, что всего лишь барон? Так я еще и сын бога, между прочим!

Полязгав соском рукомойника и приведя себя в относительный порядок, я скомандовал деду провести подъем для моих лодырей. День начинался.

Машина привезла первый завтрак. Сонные еще ребята, двумя руками обхватив горячие кружки с какао, с хлюпаньем тянули обжигающе-вкусный напиток.

Откусывая от своей булки здоровенный кусок, ко мне тут же подлетел полковник Вася.

— Ну, што, Фыктор, кота поэтим?

— Прожуй сначала, чудо в перьях... Лететь ему приспичило. Когда надо будет, тогда и полетим.

Василий, нильским крокодилом заглотнув половину булочки разом, прокашлялся и начал канючить.

— Виктор, ты же обещал! Ну, Ви-и-ть!

— Заметьте, — я не сказал "Нет", полковник! — Вася расцвел. — Но не сказал и "Да"!

Вася увял.

— Готовьтесь, полковник. Воздушному бойцу надлежит быть выбриту, накормлену и готову к подвигу...

Вася разулыбался и вскинул руку в пионерском приветствии.

— Всегда готов!

— Во-во! Оно и видно... Сейчас все решим. Ну, что, бойцы? Позавтракали? По машинам!

* * *

— Доброе утро, товарищ майор! — Я пожал руку комполка. — Совет нужен. Подскажи мне, пожалуйста, куда тут слетать можно, чтобы было относительно тихо? Хочу своего пилота с "Дугласа" потренировать...

— А он что у тебя, истребитель, что ли?

— Да, приходилось ему летать... У него, между прочим, двое сбитых.

— А как он на транспортник "залетел"?

— Так и залетел... по пьянке...

— Я-я-сно... Так слетайте на север, там финны, но они, сразу хочу сказать, не очень-то... — комполка пошевелил в воздухе пальцами, пытаясь выразить свое отношение к боевым качествам финских летчиков, — да и самолеты у них не самые новые...

— Финны, говоришь... — задумался я, — это "гут"... Слетаем на север! Можно, я вашим телефончиком воспользуюсь? Какой позывной у локаторщиков?

— Девушка, милая, как вас там? Здрассьте... — поняв, что я начал шалить, разом перешел со стихов на разговорную речь, — Соедините меня с "Наседкой"!

— "Наседка"? Здравия желаю, майор Туровцев. Покличьте мне командира... ага... жду. Здравствуйте, майор Туровцев, отдельная авиаэскадрилья "Гром"... До вас довели из 13-й воздушной армии нашу просьбу о помощи в наведе... Ага, уже! Это хорошо! Вы север смотрите? Достаёте? Вообще здорово! Где-то минут через тридцать мы шестью самолетами там пробежимся, вы уж за нами присмотрите, хорошо? Спасибо, капитан! До связи!

— У тебя учебный класс есть? — это я к комполка. — Таблицы силуэтов? Займу минут на десять? Ага, спасибо.

Я позвонил на стоянку и приказал гнать в штаб полка полковника Надеждина. В классе было пусто и пыльно. Я нашел плакат с силуэтами немецких самолетов в различных ракурсах. По этому наглядному пособию летчики тренировались в способах прицеливания по врагу. Пока Васёк еще не прибежал, я принялся от нечего делать листать кучу инструкций и методичек.

Тэ-э-кс, посмотрим, посмотрим...

"УТВЕРЖДАЮ"

Командир 13-й воздушной армией

генерал-лейтенант авиации РЫБАЛЬЧЕНКО

.

ИНСТРУКЦИЯ

ПО ОБНАРУЖЕНИЮ САМОЛЕТОВ ПРОТИВНИКА, ОПОВЕЩЕНИЮ ИА

И НАВЕДЕНИЮ ИСТРЕБИТЕЛЕЙ НА САМОЛЕТЫ ПРОТИВНИКА

I. Основные положения

Успешное выполнение задачи по завоеванию нашей авиацией абсолютного господства в воздухе, уничтожение воздушного противника, особенно его одиночных разведчиков, в значительной мере зависят от дальности обнаружения самолетов противника, скорости оповещения и своевременного наведения ИА, обеспечивающих занятие нашими истребителями выгодного исходного положения для боя и прямого успеха в воздушном бою.

2. Заблаговременное обнаружение воздушного противника обеспечивается работой двух наземных радиолокаторов, гарантирующих обнаружение противника на подступах к переднему краю — на расстоянии от 50 км (при высоте полета 1000 м) до 90 км (при высоте полета 5000 м).

3. Немедленное повсеместное оповещение ИА о появлении самолетов противника осуществляется специальной радиосетью оповещения, в которую помимо оповещательных радиостанций (РСБ и РАФ) входят выделенные приемники, стоящие на КП всех аэродромов, истребительных авиационных частей и соединений.

Так, это ясно... Дальше.

II. Обнаружение самолетов противника и оповещение ИА

1. В непосредственной близости к линии фронта (на расстоянии 10-20 км от нее) устанавливается наземный радиолокатор N 1 13-й воздушной армии с задачей своевременно обнаруживать самолеты противника на подступах к переднему краю наших войск, немедленно оповещать второй наземный радиолокатор и КП ИА об обнаруженных самолетах, наблюдать за перемещением обнаруженных целей на экране радиолокатора до перехвата вторым радиолокатором или выхода их из зоны обнаружения.

2. На расстоянии 60-70 км от наземного радиолокатора N 1 устанавливается наземный радиолокатор N 2 Ленинградской армии ПВО, который, используя сведения наземного радиолокатора N 1, должен обнаруживать самолеты и перехватывать их на своем экране, вести наблюдение за перемещением обнаруженных целей и оповещать об этом КП ИА.

3. Зона обнаружения для обоих наземных радиолокаторов устанавливается 180-360®...

III. Наведение истребителей на самолеты противника

1. Цель наведения — обеспечить встречу наших истребителей с самолетами противника в условиях, выгодных для ведения воздушного боя.

2. Для наведения самолетов используются радиостанции отдельной радиороты ВНОС, устанавливаемые в непосредственной близости к линии фронта на наиболее вероятных маршрутах полетов разведчиков противника, все аэродромные радиостанции и радиостанции штабов авиационных соединений.

3. Из всех радиостанций наведения командными радиостанциями являются лишь те, на которых находятся командиры истребительных авиачастей или авиасоединений, летчики которых находятся в воздухе. Все остальные радиостанции наведения являются информационными.

4. Команды по наведению командир авиасоединения подает лично, если по его приказанию эти команды передают другие лица, то они в этом случае повторяют команды дословно.

5. Вначале наведения подаются команды, в какой район или квадрат лететь и какую набрать высоту. В последующих командах дается направление на точку встречи с самолетами противника.

При сближении с воздушным противником могут создаваться различные положения, соответственно чему подаются различные команды или информирующие сообщения (например: "Бомбардировщики впереди вас и ниже на 1000 м, справа от вас группа "Фокке-Вульф", выделите звено для борьбы с ними, остальным атаковать бомбардировщиков противника" и т.д.).

В общем и целом — ясно...

9. Оповещение истребителей производится всеми радиостанциями наведения на волне истребителей, в пределах видимости. При этом указывается позывной радиостанции, курс пролетающего разведчика противника, тип, высота и время.

Пример: "Я, Барьер-11, курс 90, один Ю-88, высота 3000, 10.00".

Прежде чем включить передатчик на передачу, необходимо подслушать на прием — не работает ли другая наша радиостанция или радиостанция нашего истребителя.

Все остальные радиостанции оповещения начинают свою передачу только тогда, когда убедятся, что больше никто о замеченном разведчике противника не оповещает.

10. В соответствии с имеющимися зонами истребления устанавливаются три зоны наведения:

— 1-я зона — в полосе 30-40 км от линии фронта;

— 2-я зона — от границ первой зоны на 80-90 км в глубь территории фронта;

— 3-я зона — тыловая часть фронта.

Радиостанциям, находящимся в каждой зоне, присваиваются определенные индексы.

11. Летчики-истребители, вылетающие на перехват противника, должны твердо знать индексы фланговых радиостанций наведения каждой зоны и ориентировочно индекс радиостанции наведения, находящейся в центре зоны, в которой они действуют. Получая непрерывную информацию о самолетах противника, летчик идет на сближение.

Обнаружив самолет противника в поле своей видимости и атакуя его, летчик должен передать по радио "Иду в атаку в районе" (открытым текстом) или "Атакую в районе" (пункт)...

Командующий Ленинградской армией

противовоздушной обороны

генерал-майор РОЖКОВ

"УТВЕРЖДАЮ"

Член Военного Совета

Ленинградской армии ПВО

председатель Ленинградского

Совета Депутатов трудящихся ПОПКОВ

Член Военного Совета

Ленинградской армии ПВО

полковник ИКОННИКОВ

1 сентября 1943 г.

ИНСТРУКЦИЯ

ПО ВЗАИМОДЕЙСТВИЮ СРЕДСТВ ЛЕНИНГРАДСКОЙ АРМИИ ПВО

I. Основы взаимодействия

А это что? Ага, пэвэошники... Ну, посмотрим, посмотрим...

1. Сущность взаимодействия средств ПВО состоит в том, чтобы совместной боевой работой всех средств противовоздушной обороны обеспечить надежное прикрытие Ленинграда и прилегающих к нему объектов, уничтожая авиацию противника как на подступах, так и над объектом или пунктом.

Взаимодействие должно обеспечить, при необходимости, одновременное совместное использование средств ПВО по одной или нескольким целям и строиться с таким расчетом, чтобы действия одного средства не исключали и не стесняли, а только дополняли действия другого.

Это днем, а ночью?

III. Взаимодействие средств ПВО ночью

Основным средством борьбы с авиацией противника в ночных условиях по невидимой цели является зенитная артиллерия среднего калибра.

По целям, освещенным зенитными прожекторами, преимущество дается истребительной авиации.

В этом случае зенитная артиллерия по освещенной цели, атакуемой ИА, огонь прекращает.

Истребительная авиация

1. Поднимается в воздух только при наличии исправного прибора, дающего сигнал "Я свой самолет", с фиксированием его станциями орудийной наводки (СОН-2) для предотвращения обстрела ИА своей зенитной артиллерией.

При наличии сплошной облачности истребительная авиация не вылетает.

2. Истребительная авиация поднимается в воздух, как правило, на высоту не ниже 6500 м и направляется в зоны ожидания вблизи маршрута полетов авиации противника, где зенитная артиллерия по обстановке огня не ведет.

Основное количество истребительной авиации назначается на ведение боя по целям, освещенным зенитными прожекторами, и несколько самолетов-истребителей (в зависимости от возможностей) наводятся на самолеты противника с помощью СОН-2 и "Редут".

4. Наведение истребительной авиации по данным СОН-2 и "Редут" производится, как правило, по целям, действующим на высотах 6000 м и более, т. е. за пределами действия прожекторных лучей.

При наведении ИА на одиночные самолеты противника на высотах выше 6000 м зенитная артиллерия по данной цели огонь не ведет.

Какую цель подвергнуть воздействию зенитного огня и какую истребительной авиацией, принимает решение оперативный дежурный армии, заблаговременно извещая об этом истребительную авиацию и зенитную артиллерию.

При наведении ИА по целям на высотах 6000 м и ниже зенитная артиллерия по данным целям ведет огонь до момента подхода истребителей к самолетам противника на дистанцию по курсу цели 200-250 м, т. е. до границы расположения разрывов ЗА.

Прекращение зенитного огня в этом случае производится по команде с КП ИА на основе данных наведения ИА с помощью СОН-2.

Команда о прекращении огня по цели, на которую наводятся истребители, подается на батареи СОН-2. По этой команде батареи СОН-2 продолжают пеленгирование цели, прекращая считывание данных для ведения огня.

В случае, если встреча ИА с самолетом противника не состоится, с КП ИА подается команда на батареи СОН-2 о продолжении считывания данных для обстрела цели огнем ЗА.

5. При поднятых аэростатах заграждения истребительная авиация в их зоне действует на 500 м выше поднятых АЗ.

Где же этот разгильдяй Василий? Эдак я тут все инструкции перечитаю...

5. Команды и сигналы

Для осуществления взаимодействия средств ПВО установить следующие необходимые общие команды и сигналы:

N по пор.

Команды и сигналы

Кто подает команду или сигнал

К кому относится (кто принимает команду или сигнал)

Кем выполняется команда или сигнал

1

"Атакую в лучах на юге" (северо-востоке и т.д.).

Летчик-истребитель

К зенитной артиллерии

ЗА немедленно прекращает огонь по данной освещенной цели.

2

"Цель атакую"

Летчик-истребитель

Ночью к ОД ИА. Днем к подразделениям ЗА.

Ночью — ОД ИА, получив команду, отдает приказание на все СОН-2 прекратить отсчеты по данной цели. Днем — подразделения ЗА лично наблюдают за целью и своей ИА и, получив сигнал атаки, прекращают свой огонь

3

"Прекратить отсчеты в секторе ............."

ОД ЗА

Ко всем СОН-2, работающим по данной цели

Прекращают отсчеты по цели в заданном секторе для прекращения огня ЗА.

4

"Работать по Казбеку"

ОД ЗА

К СОН-2.

СОН-2, получившая приказание, работает по своей ИА, производя поиск в заданном секторе.

5

"Поиск в секторе ............." (указать сектор по шкале азимута)

ОД ЗА

К СОН-2.

Производит поиск в указанном секторе с отклонением на +-5.00.

6

"Не читать".

ОД ЗА

К СОН-2.

Прекращает работу по данной цели

7

"Работать на себя"

ОД ЗА

К СОН-2.

Прекращает работу по своей ИА и производит поиск противника.

8

"Темп 15, 10 или 5 секунд"

ОД ЗА

К СОН-2, работающим по своей ИА.

Считывает данные через указанные промежутки времени.

9

"Штурмовик"

ОД армии полка или дивизиона (батальона)

Ко всем подразделениям.

Изготавливает все средства к отражению полета на малых высотах.

10

"Меня обстреливают на юге"

Летчик-истребитель

К зенитной артиллерии.

ЗА прекращает огонь по своему истребителю.

11

"Меня освещают на севере"

Летчик-истребитель

К зенитному прожектору.

ЗПр прекращают освещение своей ИА.

Начальник штаба Ленинградской армии противовоздушной обороны подполковник ПРИВАЛОВ

— Наконец-то, товарищ полковник! А то я уже тут всю служебную литературу перечитал! Где ходите? Вы, вообще-то, летать хотите? Что-то не заметно... Отставить скулеж! Сколько у тебя боевых вылетов? Не сказать, что уж очень много...

— Так, Васёк, я слышал, что у тебя два сбитых? Есть такое дело... А стрелял ты как? Вот тебе плакат с силуэтами, вот тебе целлулоидный прицельчик... Давай, злодействуй. Та-а-к, скажем, вот этот вот фриц... Дистанция — 200 метров, он начинает вираж влево, скорость — 500. Ракурс — две четверти. Как будешь стрелять? — Васёк подумал и приложил целлулоидный кружок с размеченной сеткой прицела в точку выноса упреждения. — Какое упреждение берешь? Полтора корпуса? Правильно, годится... Выход из атаки куда? Верно, вправо.

— Еще разочек... Вот этот вот гад. Уходит от тебя вверх. Скорость около шестисот — твои действия? Вынос прицела? Верно. И последний вопрос.

— Вот тут он идет вниз-вправо... Знаю, что сложно. Показывай... нет — лучше вот так, понял? Он тут сам под твою очередь залезет. Ну, если тебе все понятно, тогда пошли.

* * *

— Итак, товарищи летчики. Слушай боевой приказ. Капитан Кузьмичев! Оставляешь на аэродроме дежурную пару. Можешь использовать её на усиление, но — лучше не надо.

— Сам с ведомым проскочишь по линии фронта, посмотришь, ориентировку закрепишь. В затяжные воздушные бои вступать запрещаю! Единственно, что тебе можно — придти на помощь нашим, если их фашисты зажмут. Ясно? Еще раз — запрещаю! — я сурово погрозил Кузе пальцем. — Уяснил? Вот так-то!

— Я с полковником Надеждиным и звеном капитана Извольского пойду на север. Там пробежимся... План полета примерно такой же. В случае встречи с противником я приму решение — вступать ли нам в бой или нет. Если мы ввяжемся, то мы с Василием атакуем, а ты, Кир, обеспечиваешь безопасность полковника, ясно? Полковник, вам слова не давали. Вы лететь хотите? Тогда продолжайте хотеть молча, вам ясно? По машинам!

Вот так вот! Только дай им слабину. Я оглянулся назад. Метрах в двенадцати молотил мотором истребитель Василия. Дальше стояло звено Кира.

— На взлет! — я махнул рукой из открытой кабины и дал сектор газа от себя. — Полетели!

...Дымка, все время здесь, в Ленинграде, дымка и облака. Либо просто дымка, либо облака, либо — дымка с облаками... Небо плохо просматривается, сложно искать цель, все время приходится крутить головой, напрягать зрение. Правда, сегодня у нас есть помощники.

— "Наседка", я Гром-1. Видишь нас? Есть кто поблизости? Понял, жду...

Мы уже около восемнадцати минут в полете. Идем на четырех тысячах, левым пеленгом. Скорость 540 — хватит для любого маневра. Я иду ведущим звена. Кирилл своей парой прикрывает нас сверху-справа, от солнца. За мной в тридцати метрах тянется Василий Сталин, за ним идут Юрка Лесных с Парикянцем. Четко летят, как на картинке...

— Гром-1, ответь "Наседке".

— На связи.

— Курс 320, удаление до двадцати километров, цель групповая, но засечка маленькая... Предположительно — три-четыре самолета. Высота около пяти. Как понял?

— Понял вас, иду на перехват! За мной!

Я чуть прибавил оборотов и полез вверх, загибая плавный левый вираж. Нужно набрать превышение... Хотя бы тысячи на полторы...

— Семерка, не суетись... Твое время еще не пришло... — Вася что-то задергался, сократил дистанцию. — Займи свое место. Внимание всем. Поиск.

Мы продолжали лезть в высоту. Уже 5700. Хватит, пожалуй... Где эти гады? Я стал легонько класть истребитель то на правое, то на левое крыло, осматривая переднюю полусферу. Вон, что-то блеснуло. Или мне показалось? Да нет. Явно проблеск. Это плекс фонаря противника! Цель обнаружена!

— Гром-1, на два часа, удаление до пяти, ниже пятьсот — три самолета!

Сам вижу... Кто это, интересно? Кажется — бомбардировщик, а с ним прикрытие. Да, точно! Большой и неуклюжий бомбер и пара мессов. Это финны или немцы? А черт их разберет — далеко. И все отличие-то, что у финнов свастика синяя. А вот бомбардировщик какой-то незнакомый. Точно! Это английский бомбардировщик Бристоль "Бленхейм", закупленный финнами в конце тридцатых. Ничего я про него почти и не помню. Две огневые точки, что ли, характерная, таким "стаканчиком", пулеметная башенка на спине, скорость близко к пятистам, если я не ошибаюсь... Вроде — устойчив к повреждениям. Во всяком случае, нашим "ишачкам" в финскую сбивать их было трудно. Естественно — с их-то "ШКАСами". Ничего, у нас калибр оружия покрупнее будет. Значит, все же финны... Навряд ли немцы будут прикрывать финский бомбер. А это, скорее всего, и не бомбер вовсе. А разведчик. Ну, да ладно. Хватит думать — трясти надо!

— Семерка, выходи вперед. Я прикрою. Будешь атаковать. Все, что планируешь делать, говори мне. Может, что и посоветую. Давай — вперед! Кир, внимание, — мессы твои. Хотя... Оставь и для семерки одного.

Истребитель Василия прибавил скорость и бодро выскочил вперед.

— Звену! Продолжаем набор, расходимся с противником правым бортом и загибаем крючок. Атака сзади от солнца! — дал своё первое ЦРУ Василий.

Грамотно и правильно. Молодец Вася! Финны нас, по-моему, еще не видят. Нас-то радар навел, мы их ждали и искали, а они никого не ждут. Да и надоело, наверное, в дымку-то пялиться. Ну, увидят потом, конечно... Но поздно уже будет.

— Семерка, не увлекайся, не увлекайся... Достаточно высоты. Загибай...

— Звену — заходим. Огонь по готовности!

— Поправка! Второй паре бить по истребителям, бомбер не трогать. Как поняли? — это все-таки я влез. Уж больно я хотел, чтобы Василий сам завалил "Бленхейма".

— Принял...

— Принял!

— Кир, страхуй!

— Готов...

Ну, Вася, давай... давай! Начинай, пора уже... И Вася не подвел. Заложив красивую и чистую линию виража, истребитель с бортовым номером "7" вышел в заднюю полусферу финнов. Мы почти мгновенно сблизились с разведчиком, и Василий открыл огонь.

— Держи трассу, Вася! Держи — не жалей снарядов! Бей в корень крыла.

Какой там! Вася так удачно влепил "Бленхейму", что практически сразу зажег его. Густо дымя и полыхая длиннющим факелом пламени, разведчик медленно пошел вниз. Сейчас прыгать будут. Я посмотрел через плечо — точно, посыпались!

— Правый боевой! — грамотно Васёк командует. Именно правый, на солнце. А вот за своим хвостом не следит. Чересчур доверяет ведомому. То бишь мне. Неправильно — надо самому смотреть! Тогда бы увидел, что вторая пара звена развалила на куски ведомого "месса" и пошла за нами, не тронув ведущего. Кирилл продолжал висеть на высоте, контролируя все это чудское побоище.

— Семерка, бери месса!

Обделенный нашим вниманием "Мессершмитт" все же пришел в себя после неожиданной атаки и попытался спрятаться в облачности. Вот тут Кир его и отсек парой очередей. Месс заполошно заметался и бросился бежать.

— Вася, бери его! Уйдет в пике ведь!

Вася пошел на пересечку, неудобно стрелять с этого ракурса, но — надо.

— Не спеши... вынос полтора корпуса, а потом — правь по трассе. Очередь пошла. Мало упреждение! Трасса прошла за хвостом месса, и он ее, похоже, не заметил. Вторая трасса... Мимо! Третья — попал! От месса полетели клочья протектора бензобаков, он "запарил" белым паром из пробитых радиаторов.

— Есть, Вася! Молодец! Клади его в землю, а то мы на их территории.

Но финн не стал ждать, когда его убьют в кабине, и прыгнул. Ну, живи, суомилайнен. Повезло тебе.

— "Наседка", свет мой, зеркальце, скажи...

— Гром, прекратите неуставные сигналы. Вокруг вас чисто.

— Спасибо, "Наседка" — я был сконфужен. Что-то я развеселился. Ведь сам же всегда строго выговаривал летчикам за болтовню в эфире. Наверное — за Васю обрадовался.

— Семерка — займи свое место. Молодец! Все сделал на "Отлично", — идем домой...

* * *

После посадки, оставив счастливого Васю рассказывать улыбающимся летчикам о том, как он строил атаку, как заходил и стрелял, я нашел нашего НШ.

— А что, Федор Тимофеевич, придется нам на Василия представление писать! Ведь это его третий и четвертый сбитый. Да еще в одном бою. Заслужил он свой орден, как есть заслужил. Как мыслишь-то?

— Да представление написать — это не вопрос... Напишем, конечно. А вот скажи мне, командир, как долго ты полковника на побегушках держать думаешь, а? Не дело это. Он старший офицер, знания и опыт кое-какой у него есть, полком командовал. А тут таксистом каким-то работает... Слетай туда, мотнись сюда... Не дело это. Хватит ему за твоей спиной сидеть! Ему взрослеть надо, мужчиной становиться, ясно?

— Да мне-то ясно, Федор Тимофеевич... А вот ясно ли это Василию Сталину — вот в чем вопрос... Но ты прав. Я с ним серьезно поговорю. А представление ты готовь. Я подпишу — и фельдсвязью в Москву. Он этот орден честно заслужил, вот так-то!

— Кто бы спорил... — пробурчал НШ и вновь зарылся в бумаги.

— Посыльный! Полковника Надеждина ко мне!

Через несколько минут прибежал довольный Васёк.

— Пошли, Вася, прогуляемся в лесок. Воздухом подышим, поговорим...

Наш разговор я тут приводить не буду. Непростой разговор сложился, трудный. Как я понял, Василий на "вольные хлеба" не торопился. С нами ему было удобно — за ним был контроль и присмотр. В то же время, его здесь по-своему ценили и уважали. Причем — искренне. Его это абсолютно устраивало. И еще... Он хотел полностью обелить свое имя в глазах отца. Показать, что Василий Сталин не пьянь офицерская, а летчик и боец. Не знаю, любил ли он его, боялся ли, но уважал — это точно. Да и любил, по-моему, тоже. Все же отец...

В конце концов, мы договорились так — сделаем еще пару-тройку боевых вылетов, освоится Василий в боевой обстановке, окрепнет как авиационный командир, и будем докладывать в Москву. Возврата к прошлым пьянкам-гулянкам больше не будет. Это Сталин-младший мне твердо обещал.

Глава 16.

Так прошло пять дней. Эскадрилья освоилась на фронте, к летчикам вернулись наработанные, но подзабытые за время пребывания в госпиталях и в тылу боевые навыки. Да и сами они немного изменились. Движения стали резче и чётче, появилась постоянная настороженность, даже на земле они постоянно держали в поле зрения обстановку вокруг. Прекратились проблемы с подъемом. Теперь летчики вскакивали, едва наш старый "манагер" откидывал брезентовый полог палатки. На завтраке уже слышались шутки и подначки, летчики были бодрыми и активными. Новый день сулил новые вылеты и воздушные бои.

А бои, надо сказать, были успешными. Отличились "лос бандитос" — в одном из вылетов звено капитана Извольского пришло на помощь фронтовым летчикам, которых зажали восемь "Фокке-Вульфов" из JG-54. Наши, по наработанной еще над Курской дугой схеме, провели удар всем составом звена, приземлив сразу двух "зеленых жоп", а потом, распавшись на пары, разыграли комбинацию "поддавки", и Юрка Лесных сбил еще одного фашиста, которого пара Кира выложила ему на вираже, как мишень в стрелковом тире. Немцы бежали.

Были успехи и у звена "чекистов". Они еще раз поймали над "железкой" фашистов. На этот раз шла группа "Ю-87" с прикрытием из шести "зеленых". Наши, естественно, ударили по бомбардировщикам, сбив трёх с первого захода, но попали под атаку "ФВ-190". Вот тут им пришлось покрутиться. Фашисты оказались ребятами резкими и ухватистыми. Зная, что в маневренном бою им с нашими истребителями ловить нечего, немцы грамотно провели ряд ударов с высоты, рассчитывая на свою высокую скорость на пикировании и мощнейший огонь из бортового оружия. Пока "чекисты", отбиваясь от атак, выходили из-под удара и набирали высоту, старший лейтенант Кулагин поймал несколько снарядов... Но немцы мигом очистили поле боя, как только поняли, что преимущества у них нет. На земле горело четыре чадных костра от сбитых немецких самолетов, а звено повело шатающийся в воздухе истребитель Кулагина на рядом лежащий аэродром. Навстречу им просвистела пара третьяков, вызванная на усиление, но противника было уже не догнать.

— "Девятка", "Девятка"! Не молчи — ответь! Что с тобой? Как управляешься? Сашка, черт! Что с тобой?

Истребитель Кулагина на крики в эфире не отвечал, а, лишь валко рыская, упорно шел к аэродрому.

— Очистить полосу! Санитарку и пожарку на старт!

Когда Сашка Кулагин все же ухитрился посадить самолет и самостоятельно вылез на крыло, раздался такой мощный "У-у-ф-ф!", что, казалось, с техников снесет пилотки. Сашка, теребя лямки парашюта, смущенно улыбался. Его техник суетился вокруг своего летчика, осматривая и охлопывая его в поисках крови и ран.

— Да что ты меня щупаешь? Отстань! Вон, к радисткам иди! — отмахивался от него смущенный Кулагин. — Да цел я, цел! Отойди... Давай смотреть, что с самолетом...

Оказалось, что Сашка родился не просто в рубашке, а в смокинге... В фюзеляже его истребителя, у хвостового оперения, нашли три входных отверстия от снарядов фоки. Один снаряд, осколочно-фугасный, взорвался внутри фюзеляжа и повредил тяги рулей. То-то он летел и качался как пьяный... Да, а одна тяга переломилась прямо в руках проверявших ее техников. От смерти Сашку отделяло несколько мгновений...

А вот два других, бронебойных снаряда, ударили прямо в спину пилота... Когда техники, вытащив из-за бронеспинки сиденья разбитый в хлам аккумулятор, быстренько сняли кожаную подушку, мы все ахнули, а Сашка разом "взбледнул" лицом. На матовом листе алюминия, прикрывающего прокладку из сырой резины и бронеспинку, надулись два страшных "чирья" от ударов фашистских снарядов...

А один чирей даже и прорвался. Из порванного ударом листа торчало остриё бронебойного "гостинца" от "Фокке-Вульфа".

— А ну-ка, ну-ка... — расталкивая народ, в кабину истребителя влез инженер. — Снимайте бронеспинку, сержант!

Вот это да! Когда бронеспинку сняли, все стало видно, как в аптеке. Прошив броню на уровне поясницы, из металла торчали донца двух бронебойных снарядов. А один даже пробил и лист алюминия.

— Целуй свой "Як", Кулагин... — категорично сказал инженер. — Он тебе жизнь спас. Такого я еще не видел...

Сашка на полном серьёзе прижался к капоту истребителя и шептал ему что-то ласковое... А потом поцеловал свой "Як".

— Бронеспинку заменить, а это отправим Яковлеву. — Распорядился инженер. — Это надо ставить в серию... Обязательно надо!

Ну, это так — лирика...

А если серьезно — то практически все летчики записали себе по одному-двум сбитым. Не везло только Сереге Парикянцу. Его ведущий — Юрка Лесных, стрелял так, что "правки" не требовалось. Подранков он не оставлял.

* * *

Итак — прошло пять дней, и наши "уловы" снизились. Мы впустую жгли бензин, барражируя над "железкой", Кобоной и Ладожским озером. Немцев мы не видели. Точнее — видели в отдалении... Но, заметив наши истребители, немцы в бой не вступали, а сразу исчезали в дымке ленинградского неба. Поезда на "Дороге Победы" нахально и весело тащили за собой густые дымные шлейфы, торопясь перетащить как можно больше грузов в северную столицу. Что такое команда "Воздух!" прикрывавшие их зенитчики стали забывать...

...Я сидел за столом, обложившись листами карт и данными по самолето-пролетам фашистской авиации. Где же ты, моя Сулико? Кроксворд, однако... Промблема...

Вспомнив золотое армейское правило для начальства — не можешь или не знаешь, как сделать дело сам, — поручи подчиненному, я крикнул дежурному по штабу: "Шифровальщика ко мне"!

Не прошло и минуты, как в коридоре загрохотали сапоги, и ко мне влетел ладный молодой офицер.

— Товарищ майор! Лейтенант Малешко по вашему приказанию прибыл!

Вот такая вот фамилия была у нашего шифровальщика.

— Хорош кричать, Ипполит Матвеич, садись — говорить будем... — вот такое вот имечко было у лейтенанта Малешко. А сам он был хорошим, умным мальчиком из профессорской семьи, студентом мехмата, добровольцем. Хороший, в общем, парень.

— Смотри, Ипполит Матвеич, что получается. Получается, что отбили мы немцам желание крутиться тут, в нашем районе ответственности. Этак мы только бензин зря жжём и пайки переводим. Какой вылет уже без боестолкновений. Вот, забирай всю эту макулатуру. Иди к себе и гадай — где нам немца ущучить. Считай, что это своего рода шифр, код, в котором спрятан алгоритм полетов немцев над фронтом. Вот тебе данные по самолето-пролетам за последнюю декаду, вот данные по объектам бомбовых ударов немцев, вот данные о наших сбитых... Думай, лейтенант, вырабатывай предложения! Все понятно? А раз так — иди, работай!

Фу-у-х! Свалил дело на юношеские плечи — и рад! Да и то сказать — не замордовался лейтенант на службе. Одна шифрограмма вечером с суточной сводкой в ГУ ВВС — и все. Гуляй, Ипполит, не хочу!

Я позвонил на стоянку: "Готовьте мой ероплан... да и ведомого тоже..."

Слетаем, разомнемся.

* * *

Мы с Базилем слетали к звену Кузи, который тащил службу над Ладогой, потом прошвырнулись до Кира над Шлиссельбургом. Все тихо, все спокойно. С этим надо что-то делать.

— Кир, как с топливом?

— Мало, дежурство заканчиваю.

— Ладно. Иди домой... Мы еще пробежимся тут немножко. "Десятка", за мной!

Мой бортовой номер был "единичка", а Базиль замыкал номера эскадрильи.

Пробежались, но никого не нашли. В воздухе ничего не случилось. А вот на земле...

Когда мы заруливали на стоянку, я обратил внимание на излишне многочисленную группу встречающих. И летчики, свободные от полетов, и технари, радостно скалясь, бежали к нашим самолетам. Что за цирк?

Не успел я спрыгнуть с крыла на землю, как меня поймали еще в воздухе, чуть не грохнули на чахлую траву, и начали качать.

— Качай его, ребята! — вокруг раздавался радостный гомон.

— Вы что, черти? Уроните! Отпустите сейчас же!

— Качай его, братва! Качай!

— Отставить! — не на шутку разъярился я. — Поставить!

Меня еще разок неуклюже мотанули в воздух, потом поймали и бережно водрузили на снарядные ящики, как на пьедестал. Через толпу ко мне пробился замполит с газетой в руках.

— Командир, поздравляем! Со второй Золотой Звездой тебя, Виктор! Ура дважды Герою Советского Союза майору Туровцеву! У-р-ра!

— Ура-а-а! — радостно заревела толпа. Привлеченные криком и суматохой, к нам со всех сторон бежали летчики и техники полка. Крику и шуму стало больше.

Не скрою — сердце радостно защемило... Приятно, черт возьми! Дважды Герой! Теперь ведь бюст положен... Эх-х, на Мать бы его притащить, да в храм Крылатого Тура... Хельга бы посмотрела, ребята.

Хлопая меня по плечам, народ снял меня с ящиков и потащил в столовку.

— Эй-эй-эй! Рано еще! День в полном разгаре! Только компот! Компот — и все! Все остальное — вечером, ясно?

* * *

Вечером командир приютившего нас полка расщедрился и обещал выкатить аж по двести грамм на нос, чтобы отметить это событие. Как он намеревался списывать лишнюю водку, я не знал, да и не мое это дело.

Ко мне подошел Кирилл Извольский.

— Виктор... тут такое дело...

— Ладно, Кир, не виляй! Можно им сегодня, можно. Я же сказал, что они будут лишены "боевых" ста грамм, а тут — "праздничные" получаются.

— Правильно, Виктор! А то мужики уж извелись все!

Я только хмыкнул, и ничего больше не сказал. Не успел. К зданию штаба полка подкатила большая легковая машина в сопровождении броневика охраны. Из машины полезли генералы с большими звездами и кучей орденов.

Шариком выкатившийся из штаба комполка заорал: "Сми-и-рно! Товарищ генерал-лейтенант авиации! Полк проводит плановые..."

— Вольно, вольно, майор! Мы не с проверкой приехали, а на праздник! — засмеялся генерал-лейтенант. Это был командующий 13-й ВА Степан Дмитриевич Рыбальченко. С ним приехал и Член Военного Совета ВА полковник Сулимов.

— Ну, и где тут у вас именинник? — Рыбальченко оглянулся.

— Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант авиации! — Я сделал шаг вперед, одновременно бросая руку к фуражке. — Здесь именинник, куда же ему деваться... Прошу отужинать вместе с летчиками, чем хозяин потчевать будет!

— Поздравляю вас, майор! Не так уж и много у нас на фронте дважды Героев! Поздравляю! Ну, ведите!

Ко мне подошел полковник Сулимов.

— Примите и мои поздравления, Виктор Михайлович! — он крепко потряс мне руку. — Кстати! Звонили из ГлавПУРа — просили передать вам просьбу, чтобы вы съездили в Ленинград, провели несколько выступлений в трудовых коллективах, в боевых частях. Это будет просто здорово! Мы уже, честно говоря, расписали ваши выступления на Ленрадио, на Кировском заводе, у моряков и пехотинцев. — Да! Чуть не забыл! — он хлопнул себя по лбу. — Будете в Ленинграде — обязательно зайдите к скульптору, профессору Ладожинскому. Ему поручено изваять вас, так сказать, в бронзе!

Он весело рассмеялся, а у меня отпала челюсть... Оп-па! А вот и бюстик нарисовался... Номер восемь, не иначе...

— Ну, что мы стоим? Пошли в зал?

Пошли... Эх, как неохота быть предметом чествования, кто бы знал! Но некуда мне, бедному, деваться. Придется перетерпеть все это. Завтра новый день, новые заботы, новые бои. А сегодня...

И я, как Шурик из "Кавказской пленницы", обреченно дунул в стакан...

* * *

— Вот и получается, товарищ майор, что немцы как бы "играют" своими истребителями, перебрасывая их туда-сюда. Вот, посмотрите... Видите — они тут близко сидят. 54-я эскадра занимает аэродромы Сиверская и Красногвардейск, а также Рельбицы и Старая Русса.

Ипполит Матвеевич Малешко докладывал мне результаты своих изысков.

— Сейчас они летают на центральный участок Ленинградского фронта. А через пару-тройку дней их можно ждать вот тут, над Финским заливом, у Ораниенбаума и у Кронштадта... Если я правильно "расколол" алгоритм их действий...

— Молодец, Ипполит Матвеич! Какой же ты молодец! Ладно, проверим... Меня на пару дней дергают в Ленинград. Не было печали... Да ничего не поделаешь — приказ. Наши пока тут полетают, а я заодно в армии договорюсь о временном перебазировании в Кронштадт, скажем... А? Решено — так и сделаем! Спасибо, студент. Хорошо поработал.

Лейтенант Малешко смущенно зарделся.

— Да я что... Я ничего...

— Вот и посмотрим через пару-тройку дней, что за "ничего" ты тут нам расшифровал, Ипполит Матвеевич.

Как я ездил в Ленинград — отдельная песня. Впечатление очень непростое. Сердце рвет. Конечно, город был уже не тот, что зимой 42-го. Но — все равно... Особенно лица людей. Худые, с серыми губами, с вечным чувством голода в глазах. Поверьте — это страшно... Когда я видел эти лица, в душе поднималась багровая, яростная злость и ненависть. Я вспомнил мать, дядьку, тётку... Вспомнил, как они, лишь только самым краешком хлебнувшие во время войны чувство голода в не самом голодном астраханском крае, до конца жизни тряслись и берегли каждый кусочек хлеба, ложку еды... Ненависть клубилась во мне — ненависть к фашистам, и их испанским и финским подручным, приговорившим всех этих людей — и младенцев, и стариков, и женщин к медленной смерти от голода. Рвать их буду, сук... Дайте только срок...

Насмотревшись на ленинградцев, я на записи в Ленрадио едва не сорвался на ненормативную лексику. Слова я проталкивал с трудом. От этого они падали весомо, с паузами. Стыдно мне было... Стыдно и горько, что Красная Армия, которую вся страна, надрывая жилы, готовила к боям на свою защиту с победы революции, допустила такое... Хотя — ведь не с дворовыми хулиганами дралась Красная Армия. С самым сильным и страшным врагом человечества — с фашизмом.

Днем я мотался по заводам и воинским частям, а вечером и ночью сидел в студии профессора-скульптора. Сидел неподвижно и думал, вспоминал свои встречи с ленинградцами. Сон не брал... Несколько раз меня отвлекал от дум Ладожинский.

— Виктор Михайлович... ну нельзя же так, дорогой вы мой! У вас не лицо, а посмертная маска! Как я лепить буду? И что? Ну-ка, ну-ка, оживайте, батенька! Может, чаю вам, горяченького? А?

Отпиваясь слабо заваренным кипятком, я немного отходил. Боль отпускала, уходила вглубь. Но не исчезала совсем. Мой метроном стучал все быстрее и быстрее... Мне было жаль каждого мгновенья, которого я не проводил в кабине истребителя.

Договоренность в штабе ВА о нашем перебазировании в Кронштадт была получена. Мы должны были подсесть к знаменитому на всю Балтику истребительному полку морской авиации — 4-му гвардейскому. Им командовал знаменитый летчик, — Василий Голубев. Его бой на "ишачке" против двух "мессершмиттов", в котором он сбил обоих фрицев, был хорошо известен среди летунов.

Выйдя из штаба 13-й ВА, я нашел ожидающую меня машину. Вот и закончилась моя поездка в военный Ленинград... До свидания, город-герой!

Эскадрилье предстоял перелет в Кронштадт. Нас ждали новые, тяжелые бои.

* * *

Глава 17.

— Значит, так, полковник. Пойдем на Кронштадт. Да не напрямки, а в обход. — Я показал рукой на карте, как мы полетим. — Нормальные герои всегда идут в обход... Вот так, на северо-запад, в обход Ленинграда, прямо по аэродромам нашей авиации для пущей безопасности. Пойдем без посадок для дозаправки, бензина должно хватить, крюк не очень большой. А ты курс точнее держи, помни, у нас баки не бездонные, не как у тебя... Хотя, нет! Ну его к черту! Зачем рисковать — последний отрезок над водой пойдем, страшно. Сядем для дозаправки вот тут, на самом бережку. Отсюда звено капитана Извольского уйдет вперед, в отрыв, и прикроет нас в случае чего. А все остальные с тобой потянутся. Пойдешь, считай, налегке — скорость держи самую высокую, понял? Радиаторы открой полностью, и вперед! Экипаж к пулеметам, пусть смотрят, как на голых девок в бане, ясно? Отставить "хи-хи"! Я серьёзно. Если вопросов нет — иди, готовься. И курс, курс и маршрут поточнее рассчитывай! Все хорошо сделаешь — слетаем с тобой еще разик. Все-все, беги, Вася, беги...

В набег на германских варягов шла вся эскадрилья, а вот обеспечивающий персонал я урезал. Ничего — недельку поработают за себя и за того парня. Один Петрович двух стоит. И оружейник добрый, и в моторах понимает. Золотой мужик! Хорошо, что он у нас остался. Рыбкина я оставил в полку у Осиновца. Там оставалась большая часть технарей, за ними нужен был пригляд. А нам хватит и адъютанта.

Наконец все было готово: необходимые радиограммы прошли по адресам, подтверждения получены, техника подготовлена, народ загрузился кто в брюхо транспортника, кто — в кабины истребителей. Взлет! Построились — пошли!

И пошли, и пошли себе. Тянулись-тянулись, сели, дозаправились, и снова в небо. Вперед, расчищая воздух, унеслись бандиты Извольского. Мы, ветераны, неторопливо тянулись за "Дугласом" Василия. Вот он в очередной раз покачал крыльями — "Внимание — смена курса!" и потащил нас к Кронштадту.

А вот и он... Снова дымка, но уже виден этот флотский форпост. Мне приходилось бывать на Кронштадте, и я пытался углядеть хоть что-то знакомое, купол храма, например. Но — некогда глазами лупать. Вон, кто-то сыпется на нас с высоты.

На пересечку особо любопытным выскочило звено Кирилла. Подскочили, обнюхали, и отошли без лая и драки. Свои... И точно — в створ посадочной полосы аэродрома Бычье поле заходили шесть "Ла-пятых". За одной машиной тянулся шлейф дыма. Значит — из боя вышли... Нужно их пропустить. Без бензина, поди, а один и вовсе с дымком.

— Гром-1 — всем. Уходим на второй круг. Кир — смотри...

— Понял, исполняю...

Истребители сели. Теперь пора и нам. А вот и земля командует посадку. Роспуск... Машины пошли на снижение. Я с Базилем сел последним. Когда зарулил на указанное техником место и заглушил мотор, я увидел, что к истребителю неторопливо подходят два офицера в чёрной морской форме. Как-то непривычно — летчики-моряки, да-а...

Первым шел майор. Худощавое, удлиненное лицо. Длинноватый нос, чуть загнутый вниз. Круглые, птичьи глаза. Он сразу напомнил мне какого-то пернатого хищника — кобчика, пожалуй... Наверное, это и есть Голубев.

— Здорово! — летчик не стал козырять, а просто протянул мне руку. — Я — Голубев, Василий! Командир полка.

Точно! Угадал.

— Здравствуй! — Я крепко пожал протянутую руку. — Туровцев, Виктор. Командир отдельной авиаэскадрильи "Гром".

— Наслышаны уже... У меня ребята в Ленинграде были, видели тебя, когда ты во флотском экипаже выступал. И слышали мы твое выступление по радио. Хорошо сказал. Крепко! А ты чего улыбаешься?

— Да так... не обижайся! Ты не поверишь — вокруг меня всегда одни Василии, честное слово! Вот Василий, мой ведомый, знатный боец. Познакомься.

Польщенный Вася радостно затряс руку Голубева.

— А вон, видишь, полковник жмется и улыбается? Василий Надеждин, наш пилот с "Дугласа". Вася! Иди сюда! С тёзкой познакомлю.

Голубев пожал руку и Сталину, но глаз у него вильнул. Знает его, что ли? Ну да ладно... Полковника Сталина много кто знает. В тайне это не удержать...

— Так я тебя, Виктор, с еще одним Васей познакомлю... — Голубев повернулся, поискал кого-то глазами, и крикнул — Вася! Пулей сюда!

Я пожал руку еще одному Васе и заржал.

— Да у вас тут прямо клуб, ребята! "Клуб веселых Вась"! Нет, не так! "Клуб веселых Вась Кронштадта" — КВВК получается!

— Коньячок любишь? — понятливо сощурился Голубев. — Заходи, как устроишься. Есть еще маленько в запасе...

— С удовольствием зайду. У меня, правда, запаса нет. С меня шоколад, ладно?

— Пойдет! — рассмеялся Голубев.

— Слушай, комполка, я вот что тебя попросить хотел... Видишь ли, я своим ребятам многое про тебя рассказывал. Ну, как ты тех двух немцев на "ишачке" уконтропупил, как Дорогу жизни защищал... Выступи перед пацанами, расскажи что-нибудь, а? Да и про тактику "зеленых жоп" расскажешь, ты же их много настрогал.

— Хорошо, — не стал манерничать Голубев. — Выступлю, расскажу. А ты перед моими, хорошо? Вот и по рукам! Да, Виктор, а свои истребители покажешь? Дашь посидеть?

— Конечно, Василий, какой разговор! И покажем, и посидеть дадим. Но в воздух — нет! Не игрушки.

— Это ясно...

— Тогда зови своих планеристов. Вот — десять истребителей стоят. Пусть подходят по два-три человека к машине, я своих предупрежу. А вот этот, "единичка", мой. Залезай, не робей! Сиди, изучай, я сейчас...

* * *

— ...да, точно. И вот что еще, Василий. Не знаю, сможете вы это сделать в полевых условиях, но особо трудного тут, вроде, ничего и нет. Сырая резина, да лист алюминия вот такой вот толщины. Ага, слоёный бутерброд получается. Знаешь — недавно у одного нашего парня два бронебойных снаряда удержал! Так-то. Дело, скажу тебе, нужное. В общем — думайте со своим инженером. Ну, что? Все? Тогда пошли в столовку.

Вечером состоялось наше с Голубевым "парное катание". Получилось, надо сказать, неплохо. Летчикам все было интересно — нашим про бои над Балтикой и Ладожским озером, а летчикам из 4-го ГИАП было интересно узнать про наши успехи и тактику, наработанную "старичками" на Курской дуге. Разошлись поздно.

А мы с Голубевым засиделись в клетушке завстоловой за рюмкой коньяка. Пили мало, больше говорили.

— Я тебя еще что попросить хотел, Василий. Штурманскую подготовку мы, конечно, сдадим, карты изучим. Но ты пойми — у меня народ сухопутный. "Сапоги", как вы, морячки, нас подкалываете... Правда, сапоги с "крылышками". — Я сообразил, что ляпнул, вспомнил набившую оскомину рекламу, и ухмыльнулся. — Да и что там, на картах, — одно море... Ты дай нам на денек свою пару. Пусть побудут у нас поводырями, а?

— А твои "крючки" за нашими "лавочками" угонятся? — улыбнулся Василий. — Как вы не расписывали свои машины, а сомнение берет... Наш молодняк предлагает провести учебный бой. Твои как на это посмотрят? "Полоцательно"? Это как? А-а-а, понял, понял! Слетаем? Вот и хорошо. А провожатых я тебе дам, конечно. Штурмана полка дам, с ведомым. Завтра после обеда и слетаете. А к вечерку, когда готовность снимут, устроим воздушный бой. По рукам?

Так и сделали. Изучили район по картам, сдали штурману зачет, получили на складе полка американские спасательные жилеты с автоматами наполнения, и — с богом, вперед!

Знаете, морским летчиком надо родиться! Страшно, честное слово, страшно! Летишь, а вокруг синь. И сверху, и снизу. Из-за этой чертовой дымки не видно, где небо смыкается с морем. Кажется, что летишь в голубом шаре. Точнее — не летишь, а стоишь в воздухе. Лишь только если заметишь внизу кораблик, можешь с облегчением понять, что небо, все-таки, вверху... И еще... Знаете, я, конечно, могу и ошибаться, но над водой меняется звук мотора. По крайней мере, я с огромным напряжением следил за его работой. Аж устал. Честное слово.

Ну, как говорится, не одни боги на горшках сидят... Полетали в балтийском небе и мы. Не скажу, что привыкли, но не пугались уже точно. Вылеты прошли спокойно, мы никого не встретили.

А вечером был устроен учебный бой. На вопрос Голубева — кто будет летать от нас, я лишь широко повел рукой. Мол, выбирайте сами. Они и накололись.

Пройдя вдоль строя, Голубев выбрал самого "слабого" бойца. Юрку Лесныха... Обманулся Василий. Поглядел на полные Юркины щеки, начинающее выпирать пузцо, иначе говоря — "морскую грудь" или "комок нервов", и решил, что такой увалень большой опасности не представляет. Да-а... Мишка косолапый, любимец детворы в цирке, в лесу совсем другой зверь получается... Обманулся Василий.

Это быстро стало понятно и остальным.

Пара истребителей взлетела, прошла чуток, развернулась и над аэродромом разошлась. "Лавочка", имеющая мотор помощнее, резво пошла вверх. Только с "эталонным" третьяком такие шалости не проходят. При нужной скорости, "Як" может на боевом развороте выскочить на полтора километра ввысь.

Но Юрка этого делать не стал. Он решил сделать "лавку" на вираже... Вот гвардеец, набрав превышение, пошел в атаку в пологом пикировании. Юрка разбежался ему навстречу. За миг, когда в реальном бою противник начал бы стрелять, третьяк вспорхнул вверх, перевернулся, упал, и прочно сел "Ла-5" на хвост. Как пилот ни старался, Юрку он сбросить не смог.

— Все, кина не будет... — махнул рукой Голубев. — Садись, "попугай"!

Пара истребителей совершила красивую синхронную посадку. Мы сдержанно молчали.

— Это у вас самый слабый летчик? — подозрительно поинтересовался Голубев.

— Ага, Василий, угадал! Мы его вообще стараемся в полеты не брать. Летать он ваще не умеет...

Сзади грохнул взрыв смеха. Смеялись все, и громы, и гвардейцы.

* * *

Вчера над Балтикой пронесся шторм. Вылетов не было. Мы продолжали усиленно готовиться к полетам над морем. Пора было приступать к выполнению боевой задачи. Сегодня немного распогодилось, и на аэродроме засуетился народ.

— Ну, что, "громы"? Пойдете сегодня с нами? — укладывая в планшет карту, задал мне вопрос майор Голубев.

— А вы куда, Василий?

— Штормом загнало наши тральщики, "охотники" и торпедные катера в бухту Гаково, недалеко от устья Невы. Цель для немцев желанная... Одним ударом много наворотить могут... Мы идем на прикрытие наших боевых кораблей.

— Конечно, и мы с тобой! Возьмешь нашу шестерку? Я тоже буду.

— Хорошо, Виктор. Только учти — идете в роли наблюдателей. Мы с вами еще не слетались, взаимодействие не отработано. Чтобы избежать сумятицы и мешанины, будете в прикрытии. Ваши цели — выпавшие из строя немцы, и те, кто попытается захватить высоту. По рукам? Без обид?

— О чем говоришь, командир! Сказано — сделано.

— Вот и ладно... Готовьтесь — сейчас взлетаем...

Пришло время, и за двумя шестерками "Ла-5" взлетело звено Извольского и я с Базилем. Звено Кузи я оставил на дежурстве в готовности N 2. Пойдут на усиление или еще что случится — перехватят.

"Лавочки" разделились, одна группа пошла на Гаково, другая стала патрулировать на возможном курсе подхода немецких бомбардировщиков. Мы потянулись за группой Голубева.

Летая на полутора тысячах, почти под нижним краем облаков, мы приготвились к встрече с противником. Чуть ниже и впереди нас шла шестерка "Ла-пятых", выше и сзади — привычно зависла пара Кира. Все самолеты соблюдали полное радиомолчание.

Вдруг, в наушниках раздалось: "Далеко справа!" это кто-то из истребителей Голубева углядел фашистов. Покачиванием крыльев я дал команду приготовиться к бою. Восходящие потоки взбаламученного недавним штормом воздуха кидали наши истребители, но, после моей команды, строй обрел строгую четкость. Мы готовы.

Вот они! Теперь и я увидел шестерку немецких самолетов. Скорее всего — "Фокке-Вульфы". Точно, они! Началось...

Однако Голубев не торопится атаковать. Он уводит своих в сторону. Пошли за ним и мы... Я понимаю, комполка ставит передовую группу немцев, летящих на расчистку воздуха, под удар другой шестерки своих самолетов, а сам ждет подхода основных сил — бомбардировщиков и прикрытия немцев.

Впереди завязался бой. Слышны команды: "Соколы! Слева тупорылые. Атакуем!" потянулись светящиеся пушечные трассы. В наушниках прогромыхал чей-то крепкий мат. "Пропускай его! Пропускай! Не тянись — подставишься!" И снова — трассы.

А вот и наши гости! Впереди строя бомбардировщиков широким фронтом идут две четверки "ФВ-190". За ними вижу длинную колонну бомберов. По их флангам — еще по четыре фоки. Сколько же вас...

Голубев дает на аэродром команду поднять усиление. И тут же командует своим: "Атака снизу, на скорости, бьем лаптей!"

Шестерка гвардейцев красивым виражом заходит в атаку на бомбардировщики. Пара "лавок" отсекает кинувшихся наперерез фок. Огонь! Пушечные трассы кромсают строй "лапотников". Сразу задымили два бомбардировщика.

— Дед, не пора?!

Это Кир нервничает. Зря беспокоится. Мы вмешаемся лишь в случае крайней необходимости. Нельзя непродуманным вмешательством сорвать действия группы Голубева.

— Кир! Держать высоту! Только отбивать атаки на наших! Работай диспетчером и спасателем, понял?

— Есть...

Суматошно закрутился клубок самолетов. Вот из него выпала пара фок, и стала в правый вираж, намереваясь выйти в хвост гвардейцам.

— Звено! Удар фронтом, огонь по готовности! Пошли!

Мы молнией падаем на фок. Они, запоздав с обнаружением угрозы, обречены. "Рр-р-ры" — басовито ревут пушки. Одна фока вспыхнула, другая, одевшаяся густой черной шубой дыма, пошла вниз. Из дыма вылетела фигурка пилота, распустился двухцветный парашют. Ничего, морячки подберут.

— Звено, боевой!

Наши истребители разом вспорхнули вверх. Не прекращая виража, внимательно смотрю за воздушным боем. Первая атака группы Голубева не принесла перелома в ходе боя. Да и не могла принести... Слишком много немцев. Бомбардировщики сбили строй плотнее и под прикрытием шестерки фок продолжали идти на наши корабли. А остальные "Фокке-Вульфы" с двух сторон попытались зажать наши истребители. Маневренные "лавочки" закрутились в восходящих полувертикалях.

— Кир — удар по лидеру бомберов! Лесной — атакуем парами!

— Принял!

Как на "лапотников" падал Кир, я не видел — некогда. Две наши пары зашли на шестерку фок. Атака — и две фоки, дымя, потянулись прочь. Ффух-х, немножко полегче...

В это время на гвардейца Леню Белоусова (а он только-только начал боевые вылеты после потери ног) зашло сразу две пары немцев. Одну атаку отбил ведомый Белоусова Василий Потапов, вторую — Карпунин. Но один фашист — виртуозно маневрирующий на "FW-190", с разворота снова зашел в атаку. Тут в дело вступил Голубев.

— Смотри! Смотри! — только и успел крикнуть я.

Истребитель Голубева в полуразвороте кинулся наперерез фашисту. Тот заметил угрозу и свечой пошел вверх. "Лавочка" комполка, набрав скорость, стала настигать немца. Он бросился в пике, к самой воде. Голубев уверенно сидел у него на хвосте, но пока не стрелял.

Опасаясь просадки после пикирования и удара о воду, немец начал подъем. Вот теперь Голубев, державший превышение, легко настиг "Фокке-Вульф". Короткая пушечная очередь — и мотор немца встал. Отлетел фонарь фоки, и из мертвого уже истребителя вывалился летчик. Успел... хотя и высота небольшая. К парашютисту уже бежал наш катер. Получишь путевку в лагерь, фриц! Отдохнешь немного... Заслужил.

Этот удар Голубева стал переломным в бою с истребительным прикрытием. Немецкие истребители желание драться утратили совсем. Но бомбардировщики все еще пытались дотянуться до наших кораблей.

— Кир — еще удар по бомберам!

Снова сверху, в отвесном пике падает пара Извольского. Сверкнули трассы, и два "лапотника", заваливаясь, пошли вниз, в холодную балтийскую воду... Отлетались.

Пара Кирилла еще только шла в небо, как из-под облаков выскочила шестерка "Ла-5" Федорина и длинными очередями "прочесала" весь строй "Юнкерсов" на встречных курсах.

Были сбиты ведущие первой группы и ведущий второй восьмерки. Это и стало переломом всей схватки. Немцам не хватило твердости духа. В строе бомбардировщиков началась паника — побросав бомбы, "Юнкерсы" кинулись прятаться в облака, а шестерка прикрывавших их фок, огрызнувшись неприцельными очередями, вышла из боя.

Голубев по радио дал команду одной шестерке своих истребителей остаться на прикрытии кораблей до подхода усиления, а остальных повел домой. Мы пошли за ним.

Перед посадкой шестерка "Ла-5" пронеслась над аэродромом. Вдруг ударили пушечные очереди. Серое небо пронизали цепочки светлячков снарядов. Я сразу беспокойно закрутил головой, а потом успокоился. Так балтийцы извещали однополчан о своей победе...

На земле я подошел к Голубеву. Его уже окружили сослуживцы и радостно трясли ему руку — поздравляли с тридцать девятым сбитым. Поздравил его и я, но он, по-моему, в суматохе и не заметил.

Тут из штаба к нам подбежал офицер с бланком радиограммы в руках.

— Моряки подтверждают пятнадцать сбитых! — Закричал он еще на подходе. — Товарищ майор! Вы сбили аса — командира эскадрильи 54-й эскадры Герхарда Лооз. У него было 92 сбитых!

— Ну, и чего кричать? — чуть поморщившись ответил Голубев. — Было, да прошло! Теперь на лесоповале пусть бревна считает, паразит.

Разговаривая с летчиками, Василий все время посматривал на пару "лавочек", которые, почему-то, запылили не к капонирам, а к стоящим в отдалении маленьким, похожим на дачи, домикам. Там они встали, и вокруг одного из истребителей закрутился народ. Было видно, как три техника бережно помогают летчику выбраться из кабины самолета.

— Ну-ка... посторонись... — проговорил Голубев, раздвинул толпу и быстро зашагал к истребителям. Я догнал его.

— Что, ранили кого?

Тут он заметил меня.

— А-а, Виктор! Спасибо за помощь, "Гром"! Вовремя ударили! Да нет, никто не ранен... Это Леонид Белоусов. Сегодня его первый боевой вылет после ранения. Ты же знаешь — без ног он... На протезах летает. А одного фрица все же завалил!

Голубев резко махнул рукой. На его лице была написана гордость за старого друга и беспокойство за его состояние.

Когда мы добрались до Лени Белоусова, то увидели искаженное болью, осыпанное мелкими капельками пота лицо летчика. Да-а, тяжело ему, больно...

— А ну-ка... — я отодвинул ребят, взял виски Лени в руки и заглянул ему в глаза. Вылечить его я не могу. Но можно поставить какой-нибудь блок, снижающий чувство боли. А вот как его активизировать? Я же не могу быть все время с ним вместе...

— Ты что, Виктор? — удивленно спросил Голубев.

— Не мешай... Наговор я один знаю. Дед научил...

А если так? Надо попробовать. Это может и сработать...

— Вот что, Леня. Я в госпитале слышал от одного профессора медицины... С болью можно бороться. Надо только уметь переключаться на какой-нибудь раздражитель.

— На водку? — слабо улыбнулся Белоусов. — А что? Вполне подойдет.

— Нет, водку не надо... Потом лечить тебя от пьянства. Попробуй шоколад. В нем, как говорят врачи, масса целебных свойств. В общем так, как заболят ноги, — сразу пару кусочков шоколада в рот. И думай только о нем... как вкусно, как сладко... приятно, боль уходит, уходит... Вот она на самом краешке сознания... она есть, но уже не беспокоит...

— Эй-эй, шаман! Ты что? — мне на плечо легла рука комполка.

— Не мешай! Сейчас он будет в порядке...

Боль отпустила летчика. Его лицо разгладилось, исчезла испарина. Леня повозился и уселся поудобнее.

— А знаешь? Не болит!

— Вот и хорошо... Так ты понял? Как будет больно — сразу закидывай кусочек шоколада в кормоприёмник! Ясно? Вот и ладушки.

Я встал.

— Ну ты и профессор! — восхищенно пробормотал Голубев. — И деретесь вы здорово. А ты еще спрашивал — как "зеленых" бить! Твои летчики сами могут лекции читать.

— Не "можут", а "могём" — буркнул я себе под нос.

— Что-что? — не понял Голубев.

— Да могут, конечно. Но набраться опыта у морских летчиков-гвардейцев никому еще не помешало!

— Ладно, перехвалишь! — засмеялся Василий Голубев. — Считай — твоя эскадрилья зачет сдала! Балтийское небо вам открыто, ребята!

Глава 18.

После этого воздушного боя, проведенного совместно с летчиками 4-го ГИАП, у нас началась нормальная боевая работа. Однако, как я заметил, мои летуны более охотно летали на прикрытие наших войск под Ораниенбаумом. Там земля, все-таки... Как ни крути — привычнее...

Мы провели несколько успешных схваток с асами из JG-54, у нас возрос счет побед, у немцев — список боевых потерь.

Меня вконец достал этот "орел-стервятник" Василий Сталин. Сами понимаете, почему стервятник. Загрыз он меня просто — когда полетим, да когда полетим? Сил уже нет, от него отбиваться. В конце концов, я просто позорно сдался и уступил.

— Отстань, Вася! Достал уже! Завтра, если погода будет, слетаем...

Погода была. И мы полетели.

Особого беспокойства я и не испытывал. Как пилот, Вася был неплох. Пилотировал резко, агрессивно, как и подобает истребителю. Стрелял похуже, но тоже ничего. На среднем уровне. В общем, выпускать его в бой можно. Под присмотром, конечно. И под плотной опёкой.

— Кирилл, завтра с твоим звеном слетаем с Василием. Слетаем, и буду писать в Москву. Пусть его забирают — созрел уже полковник. Это непонятное положение его давит. Того гляди — сорвется парень... Твоя задача — присматривать за ним и беречь. Понял?

— А что тут не понять? Сколько летаем уже...

— Вот и хорошо. Ну, до завтра.

Полетели мы над линией фронта. Кого-нибудь, да и увидим. Над морем бегать не хотелось, честно говоря...

В эфире шла постоянная работа. Работали посты ВНОС, наведенцы, локаторщики. Это здорово помогало. Мы практически были в курсе всего, что происходило в небе.

— "Щит-2", здесь "Гром-1", вышли на работу. Идем с запада, по ленточке... Высота 4200, как поняли?

Рация отозвалась шорохом фона, а потом откликнулась.

— "Гром один", доверни пятьдесят влево. На шести предположительно разведчик. Успеешь?

— Попытаемся... Кир, идем на высоту.

Развернувшись, мы полезли в небо. Я оглянулся — за мной, метрах в семнадцати, как приклеенный шел Василий. Чуть дальше — пара Лесныха. Кирилл Извольский был сзади-выше, прикрывая наше звено от неожиданного удара охотников. Потекли минуты набора высоты. Щадя моторы, я не форсировал подъем. Наконец мы забрались на шесть тысяч, шесть двести, шесть пятьсот. Хватит, пожалуй? Уже достаточно высоко. Еще чуть-чуть... Вот так. Теперь порядок.

— Всем — усилить поиск! Ищите инверсию.

Вновь тянется время. За плексом кабины жуткий холод, а в ней тепло. Меня обдувает горячий воздух, идущий от мотора. Тихо, спокойно... Солнышко светит. Еще чуток, — и будет клонить в сон... Есть у меня такая особенность — сонливость достает на большой высоте. Кислорода не хватает, что ли... Я потер лицо рукой в жесткой перчатке.

— Усилить поиск!

Во-о-н, вроде слишком прямая белая черточка... Точно! На ее конце — черная точка. Разведчик!

— Всем — право десять, чуть выше — цель! Уходим влево.

Звено легло в плавный левый вираж. Я посмотрел назад. За моим стабилизатором, в красивом крене, шли истребители звена. Картинка, прямо скажем, впечатляет! Теперь ложимся на обратный курс... а сейчас — загибаем "крючок" вправо.

— Десятка! Выходи вперед. Атакуй!

Истребитель Васи привычно проскочил по левому борту вперед.

— Лесной! Упади на тысячу вниз! Будь готов перехватить его на пикировании.

Опа! А мальчик-то повзрослел! Очень правильная команда. А я и не додумался... Вот так Вася-Василёк. Молодец, полковник. Всех правильно расставил, трёхэшелонную ловчую сеть выстроил, мне и вмешиваться не надо.

— "Гром-1" — прикрой, атакую...

— Делай...

Истребитель полковника Сталина под ракурсом в две четверти начал сближение с "Ме-110".

— Помни про стрелка... Осторожнее... Плавненько, плавненько... — все-таки вставил я свои пять копеек. А как же! Командир я или так — под солнышком погреться вылез.

Вася уловил, немного "поднырнул", и подскочил к разведчику на кабрировании. Так стрелок не сможет по нему стрелять... Очередь!

Снаряды ударили по правому крылу. Вспышки разрывов пробежались до мотора, двигатель встал и задымил. От "Ме-110" посыпались какие-то клочья, но он еще был жив.

Хороший пилот! Немецкий летчик враз положил самолет на правое, с остановившимся двигателем, крыло и камнем рухнул вниз. Бортстрелок залился длиннющей очередью спаренных пулеметов.

— Боевой вправо! Лесной — бери гада!

Вася заложил резкий разворот. Я с трудом вывернул за ним. Молодец, парень! Не пожалел добычи — подключил к атаке Юрку. Но тут уж вмешался я.

— Лесной! Пусти ведомого!

Лежа на крыле, в развороте, я увидел, как два истребителя внизу моментально перестроились. Серега Парикянц мухой выскочил вперед и влепил длинную очередь в уходящего разведчика. Все! Правки не требуется! Без крыла он летать не умеет.

— "Щит-2", подбирайте парашютистов, полет окончен!

— Звену — молодцы! Встаньте в строй.

Мы пошли вниз, наблюдая, как "стодесятка" с отбитым крылом, вращаясь на спине, падает на землю. Вверху осталась пара парашютистов. Ну да приберут и их... Есть кому...

— Курс 87, продолжаем полет... — хотел сказать, что сейчас вам будут поданы напитки, но, подумав, отказался от этой идеи. Не так поймут. Буквально.

Шесть истребителей шли над линией фронта.

Я планировал пролететь до Осиновца, сесть, поговорить с Рыбкиным, пока нас заправят, и лететь обратно. Но — не судьба.

— Дед, справа три, высота три, две группы целей! — В наушниках прорезался голос Кирилла.

Я зашарил глазами. Точно — ниже нас, в сторону Ладоги, шли две группы по четыре самолета. Кто?

— "Щит-2", восемь целей сейчас будут проходить Шлиссельбург. Кто?

— "Гром-1", наших там нет. Проверь и атакуй!

— "Десятка", вперед!

Вася как шел впереди, так и повел наших на сближение. Расстояние до целей стремительно сокращалось.

— Всем! Впереди восемь фок! Атакую ведущего второй четверки! Выход на солнце. Кир — удар по первой группе!

Я молчу — все верно и правильно. Лишь чуть увеличил дистанцию от Васиной машины.

Немцы нас пока не видят. Но надежды на внезапную атаку как бы и нет — не те летчики... Да и земля им подскажет. Радиоперехват и радары.

Точно! Начали маневр! Единственно — они немного запаздывают и мы... Да! Мы успеваем!

— Атака! — Нос Васиного истребителя покрылся вспышками дульного пламени. Я тоже успел стрельнуть. Далековато — но зацепил... А вот ведущей фоке не повезло. Снаряды Василия бьют по кабине, видны вспышки разрывов, мотор задымил...

Мы, на огромной скорости, проносимся мимо и лезем в правый боевой разворот. Набрав высоту, Вася резко ломает дугу и падает на крыло. Вниз, в атаку.

— Атака! Бить по готовности!

Внизу полное замешательство. Только что ударила пара Кирилла. Первый в строю "Фокке-Вульф" горит и падает. После нашей атаки ведущий второй четверки, дымя, сыпется вниз. Выше болтается парашют. Еще один истребитель, по которому стрелял я, уходит к себе, прижимаясь к земле. Черт с тобой, не до подранка сейчас... Оставшийся в одиночестве ведомый резко отвалил в сторону. А две целые пока пары продолжают набирать высоту. Вот на них-то и строит атаку Василий. Но — опаздывает...

Заметив угрозу, немцы идут по дуге вниз, набирая скорость. Тяжелый "Фокке-Вульф" пикирует лучше "Яка". Правда — ему труднее выходить из пике. Но мы не успеваем подловить немцев на выходе. Они уже оторвались достаточно далеко.

Василий решает преследовать немцев. Я начинаю слегка беспокоиться. Но пока не вмешиваюсь. Пара Кирилла опять захватила высоту и угрожающе нависла над местом схватки.

Немцы решили атаковать. Смелые гады... Надеются поймать нас на лобовой. Да, пару попаданий их истребитель может и выдержит, а "Як" они своим мощным огнем развалят наверняка. Ну, Вася, давай!

— В лоб не ходить! Идем вверх! — правильно...

Благодаря нашей отличной скороподъемности мы уклоняемся от атаки и уходим вверх... Немцы проскочили без стрельбы и понеслись дальше, набирая скорость. Уйдут? Нет! Опять лезут вверх! Вот, упрямые сволочи! Ну, держи...

Однако "держать" пришлось нам... Забытый всеми ведомый-одиночка не удрал. Немец отошел, поднабрал скоростёнки и атаковал. Атаковал ведущего звена. Атаковал истребитель Василия слева-снизу. Я его атаку прозевал. Только периферическим зрением отметил мелькнувшую тень, а потом "Фокке-Вульф" расцветился пламенем пушек и пулеметов.

— Вася!!

Поздно... Вася было дернулся вверх, но трасса зацепила его самолет. Истребитель дрогнул, с него, кувыркаясь в воздухе, слетел фонарь...

Мимо меня, на пересекающихся курсах, пронеслась фока.

— Юрка!! Убей его!

Пара Лесных кинулась вдогон.

— Кир! Бей всех!

Я дал газу и подошел к истребителю с номером "10". Смотреть, что там с летчиком, было страшно... Очень страшно... Чего боялся — то и получилось. Получите, Иосиф Виссарионович, разорванные на куски останки полковника Сталина... Четыре пушки, почти в упор...

Наконец, я решился и взглянул на истребитель, продолжавший, почему-то, лететь по прямой. Странно... Фонаря нет... Ну, это я видел. А где летчик? В кабине никого не было. Прыгнул? Не может быть! Я бы это заметил. Мгновенный взгляд назад и вверх. Пара Кирилла плющила фашистов. Лесных догонял фоку-убийцу. Там все в норме. Я сделал змейку и посмотрел вниз. Парашюта нет... Где же летчик?

Я подошел еще ближе. Потёков крови вроде не видно, дыр от пуль и снарядов тоже нет. И тут — ...

Фф-у-у-х!!! Гад, сволочь! Видимо, услышав рев моего мотора, над бортом кабины медленно и осторожно поднялся шар головы в шлеме и в надвинутых на глаза летных очках. Голова бестолково крутилась, осматриваясь. Заметив меня, Вася робко помахал мне рукой.

— "Десятка!" "Десятка!" ответь! Что с тобой?

Я был настолько близко, что Вася видел, что у меня шевелятся губы. Он вновь нырнул вниз, потом снова вылез над обрезом кабины, и помахал шнуром, идущим от шлемофона к рации.

Рация разбита, ясно... Я откатил фонарь. Туда, туда иди! На аэродром! На Осиновец!

Вася кивнул головой: "Понял!" Его истребитель плавно лег в правый разворот. Ну, слава богу! Живой! Убью гада!

— Кир — доклад!

— Догрызаем...

— Брось их! Все ко мне! Прикрыть нашу пару — "Десятый" подбит.

— Понял, бегу!

Меньше, чем через минуту сзади возникли и догнали нас четыре точки. Пара Юрки Лесныха взяла нас с Василием под охрану. Пара Кира привычно зависла сверху.

— "Маяк", я Гром-1! Срочно санитарку на полосу! Иду с раненым...

— Гром, я "Маяк", понял, ждем...

Поблескивающий пилотскими очками кожаный шар Васиной головы то на мгновенье поднимался, то вновь прятался от набегающего плотного, как удар кулака в боксёрской перчатке, потока холодного воздуха в кабину. Скорость слишком высока... Трудно ему вести самолет. Я выскочил вперед и рукой показал Василию — "Тише, тише... Убавь обороты." Он сообразил и снизил скорость. Его самолет плавно уплыл назад. Я тоже убавил газ. Впереди показался аэродром. Вдалеке торчал и маяк Осиновец. С правой стороны солнечными зайчиками слепила глаза поверхность Ладожского озера. Пришли...

Подлетев почти под бок истребителя Василия, я показал ему — "Садись с ходу". Он понятливо закивал. Мы отвалили, а "десятка" пошла на посадку. Было видно как вышли шасси, закрылки. Вот Вася выровнял самолет, за его хвостом запылила взлетка, самолет чуть приподнял нос, касание... Есть касание! Есть посадка! К истребителю уже летела санитарка, бежал народ. Все — теперь мы.

Не успел остановиться винт, как я уже бежал к самолету полковника, на ходу сбросив шлем и перчатки. Васи было не видно. Вокруг него стояли сплошные спины. В центре — белая спина в медицинском халате. Врач что-то с ним делал. Вася тоненько и жалобно скулил, иногда, впрочем, рявкая матюгами как испуганный медведь.

— Р-разойдис-ссь! — гаркнул я на бегу. Народ испуганно раздался в стороны. Да-а, видок у меня, наверное, еще тот!

— Доктор! Что с ним?!

"Хитрый змий" спокойно обернулся. Его перчатки были испачканы кровью. В руке ножницы. Снизу, из-под его локтя, на меня уставились испуганные глаза полковника-орденоносца. В глазах стояли слезы.

— Что с тобой, Вася?

— Папироску дайте... — сказал змий. — Прямо в губы... Видишь, я в перчатках. Ага, огоньку...

Он сладко пыхнул папиросой и лениво сказал: "Ну, чё за шум? Чё за суета? Царапина просто..."

Из меня разом вышел весь воздух. Стало нехорошо. Сзади меня кто-то ткнул под ребро. Я оглянулся — Кир... Он подмигнул мне: "Держись, командир! Ты же командир!" Ко мне враз вернулись все чувства. Описать всё их богатство можно было лишь матом. Большим Петровским загибом!

Я набрал полные легкие воздуха, но, подумав, выпустил его на свободу и тихо и ласково сказал.

— Докладывайте, полковник...

— Товарищ майор... Виктор... я больше не буду. Не злись...

— А-а-тставить! Доклад по форме!

— Товарищ майор! В ходе боя сбил один "Фокке-Вульф"... — начал Вася довольно бодро, а потом скис. — А потом — прозевал атаку...

— Та-а-к... — я уж не стал заострять всобщее внимание, что зевнул не только он...

— В результате атаки противника мой самолет был поврежден. Вышел из боя, приземлился... Все...

— Что с головой?

— Пустяк. Доктор говорит — царапина.

— Ну, да... У тебя же лобная кость — двенадцать сантиметров. А все остальное — затылочная...

— Доктор, теперь вы.

— Осколок остекления кабины после разрыва снаряда, да под напором воздуха, пробил шлем над волосяным покровом головы. Швы наложил. Если пациенту что и грозит — так это пробор с другой стороны делать надо. У меня все...

— Та-а-к, пошли к самолету.

Редкий случай! Вот, действительно, — пьяницам и разгильдяям сам бог помогает! Сколько попало снарядов — сейчас уже и не скажешь — фонарь-то тю-тю! Может, и были в нем дырки. Но один снаряд ударил точно в переднюю кромку фонаря. Ударил — и взорвался. Взрывом фонарь "поддернуло" вверх. Ну — и сдуло моментально, конечно... Повезло... Все! Пойду к себе — нервы успокоить.

— Доктор! Забирайте пациента. Укол ему всадите, что ли... Если в голову ум не идет, то, может, через задницу получится... Техники, посмотрите, что тут можно сделать с самолетом... Вечером доложите. Все свободны. У вас что, дел нету? Расходитесь — не цирк...

* * *

Я подумал, еще подумал — и поставил точку. Толкнув бланк шифрограммы Рыбкину, я поднял трубку.

— Лейтенанта Малешко ко мне!

Рыбкин пробежал глазами короткий текст, подумал, прочитал его еще раз и кивнул. Раздался стук в дверь, и вошел наш шифровальщик.

— Вот, Ипполит Матвеич, зашифруй, и в Москву! И — молчок!

Лейтенант укоризненно взглянул на меня.

— Иди, иди...

Текст шифрограммы гласил:

"Начальнику Главного Управления

ВВС Красной Армии

Маршалу авиации Новикову

...за время командировки 152 отдельной авиаэскадрильи центрального подчинения на Ленинградский фронт полковник Сталин В.И. принял участие в восьми боевых вылетах. Им проведено шесть воздушных боёв. В ходе боестолкновений с противником полковник Сталин В.И. лично сбил пять самолетов, в том числе — один бомбардировщик Бристоль "Бленхейм", два истребителя "Ме-109", два истребителя "ФВ-190". Два самолета противника он сбил в группе. Успешно и грамотно управляет усиленным звеном в бою.

В ходе последнего боя, полковник Сталин В.И., сбив "ФВ-190", получил боевое ранение. Считаю, что полковник Сталин смыл прежние проступки и нарушения дисциплины своей кровью...

...командованием и политическими органами 152-й отдельной авиаэскадрильи центрального подчинения полковник Сталин В.И. характеризуется положительно. Делу коммунистической партии Ленина-Сталина предан. Лично дисциплинирован. Смел до безрассудности. Этот недостаток знает, учится проявлять выдержку и хладнокровие в бою. Дважды был представлен к награде. Награжден орденом "Боевого Красного Знамени".

...Ходатайствую о снятии с полковника Сталина наложенных ранее взысканий. По своим личным, деловым и морально-политическим качествам, летному мастерству и тактической грамотности полковник Сталин В.И. может быть выдвинут на руководящую летную должность командира истребительного полка.

Командир 152-й ОАЭ майор Туровцев

Начальник штаба майор Рыбкин

Замполит ст. лейтенант Криулин"

* * *

Глава 19.

Прошло четыре дня. Вчера полковника Сталина шифровкой ГУ ВВС отозвали в Москву... Простились тепло, даже — горячо. Василий, как не крепился, но все же не удержал слезу. Хотя и был почти трезвым...

Летчика на "Дуглас" нам выделили из фронтового резерва. Хороший парень, всю войну тут летает. Имеет ордена, был ранен. Своему назначению обрадовался, долго о чем-то шушукался с Васьком в кабине самолета. Опыт перенимал, что ли... Вот он Ваську в Москву и повез. Сделали мы полковнику такой подарок. Заслужил, если честно.

Истребитель Базиля починили, поставили доставленный из столицы обратным рейсом транспортника фонарь, заменили порванную взрывом снаряда электропроводку в приборной доске. Машина стала как новенькая. Базиль ее облетал и остался вполне доволен. Заявил мне, что теперь я буду летать только с ним. А уж он-то никому в обиду меня не даст. Я это знаю...

В общем, 26 октября 1943 года мы с Васей вылетели в обычный, будничный полет. План был такой — пробежаться над линией фронта, посмотреть, нет ли кого для нас. На растерзание. Потом — пройти над береговой чертой Ладожского озера. Там были причалы и большие перевалочные склады, на которых хранилось продовольствие, перебрасываемое водным путем для Ленинграда, склады топлива и все такое... Вот немцы, на "Фокке-Вульфах-190" с подвешенными бомбами, (на лаптежниках они уже не рисковали штурмовать этот поселок), частенько пытались подкрасться туда, пользуясь облачностью, сбросить пару бомб и тут же удрать. Зенитки там были, конечно, но, если постараться, — одну неожиданную атаку можно провести. Так вот, там мы эти фоки и посмотрим. Да и на озеро полюбуемся. Походим там минут двадцать, и — домой. Как раз топлива на все и хватит, если большую часть пути идти на экономичном режиме и "затяжелив" винт...

Так и сделали — прошли над "ленточкой", поискали немцев, но никого не нашли. Хотя — это кто еще...

— "Лунь", слева, ниже на пятьсот — четверка в левом пеленге.

— Вижу...

— Заходим... плавненько, может — не заметят.

Заметили. Истребители развернулись на нас, прибавили скорость и полезли вверх. Кто это? Не вижу... Вдруг четверка стала в разворот, показывая нам звезды на крыльях.

— Свои...

— Вижу, Дед...

— Идем дальше. Смотри по сторонам... Хвост смотри.

Набрали две тысячи и, не спеша, полетели к Ладоге. Время около 10-ти утра, солнце прямо по курсу, высота две двести... Идем...

— Усилить осмотрительность, искать противника... Как понял, "Лунь"?

— Понял вас хорошо! — довольным голосом отозвался Вася. Чую — лыбится во все тридцать шесть зубов. Новый позывной ему явно нравится.

— Понял — тогда смотри за хвостом внимательнее, — улыбаюсь я в ответ.

В дымке, подсвеченной солнцем, впереди смутно начинает проявляться Ладожское озеро. Какое это озеро! Смотрится почти как море. Лететь осталось не очень долго. Я взглянул на карту, лежащую передо мной на левом колене. Где это мы вышли? А-а, вот, где... И тут...

— Дед, Дед! Где находишься? Ответь "Роще"!

— Я — Дед, зашел в квадрат 24 — 32, высота две четыреста...

— Срочно идите к складам на берегу! Срочно! На тысяче метров идет транспортный "Дуглас", на его борту дети и женщины из Ленинграда! Пилот орет, их атакует четверка "Фокке-Вульфов"! Пара прикрытия не может отбить атаку! Приказываю — отбить атаку фашистов! Спасти транспортник!

Мгновенно, без мыслей в ставшей пустой и холодной голове, я сваливаю истребитель на крыло. Пологим пикированием наша пара, набирая скорость, несется к близкому берегу. Никого не вижу.

— Смотри, Вася, смотри... Где они?

— Дед! Слева десять — пушечные трассы!

Ага! Я тоже их увидел. Теперь доклад.

— "Роща", бой вижу, выхожу в атаку!

От самой земли куда-то вверх пошла зеленая трасса. Это стреляет "ШКАСик" транспортника. Скорострельный, но слабый пулемет винтовочного калибра. Им от фоки не отобьешься... Да и вообще — транспортник от истребителя не сможет отбиться никогда. Это может быть лишь в кино.

В груди, у сердца, кажется зародился и растет ледяной ком. Ярость заливает глаза красным. Дети и женщины... Женщины и дети... Вот, значит, как? Решили порезвиться, "Зеленые жопы"? Пострелять по беззащитному транспортнику? Сейчас, сейчас... Постреляем!

— Вася, видишь? — к черту позывные — не до них.

— Ага! — Я его когда-нибудь убью за это "ага"...

Два истребителя прикрытия, кажется, "Яки-девятые", как наскипидаренные крутятся, не давая фокам зайти в атаку на транспортник. Команд и мата в эфире не слышно — у их полка, видимо, другие радиочастоты. Хорошо огрызаются, агрессивно. Но "Фокке-Вульфов" — четверо... Скоро они сломают наших...

— Виктор! Выше полтора еще пара немцев!

О-о, черт! Вижу — на высоте, со стороны солнца, ходит пара фок, контролируя бой внизу и готовясь принять участие в атаке "Дугласа".

— Вася! Расходимся! Ты бей вторую пару и сразу вверх. Свяжи мне боем тех, кто наверху! Не подпускай их к детям, Вася! Что хочешь делай, но не подпускай...

— Понял... — что-то голос у него глухой и тусклый. Или это радио виновато? Потом, все — потом. А теперь —

— Атака!

У меня скорость перевалила за шестьсот сорок, самолет дрожит. Ловлю в прицел ведущего пары, который только что отстрелялся и повредил наш "Як-9". "Яшка", дымя, вяло разворачивался к берегу, теряя высоту...

— Н-на, сволочь! Жри!

Стреляю метров с трехсот, длинной очередью — скорость сближения огромна, как бы ни промазать. Надо бить наверняка. Есть! Попал!

Очередь ударила в набирающий высоту истребитель фашиста. Он был в левом развороте, и вспышки разрывов снарядов разорвали ему брюхо в районе кабины.

— Не жилец, гад!

Где ведомый немца? Кручу головой, но не вижу. А-а, вот ты где! Ведомый, увидев, что стало с его командиром, резко отвалил вниз и вправо — под меня. На встречных скоростях я уже не успевал ничего сделать. Ну, ничего... Далеко ты не уйдешь... Да и не до тебя теперь. Слева — еще одна пара фок. Что, не попал Вася? Да нет, попал... Но лишь повредил. Ведущий второй пары фок, за которым тянулся слабый дымок, упрямо заходил на транспортник. Оставшийся "Як-девятый" мчался ему в лоб.

Схождение! Огонь! Оба истребителя открыли огонь почти одновременно. Но возможности у них были разные — пушка и пулемет "Як-9" против шести стволов "ФВ-190". Да еще у немца мотор воздушного охлаждения. Это, считай, "лобовая броня". Как у танка.

Оба летчика попали по цели. "ФВ" задымил и пошел вниз, а "Як" окутался густым черным дымом и закрутился вокруг своей оси, потеряв крыло. Эх-х! Не сможет наш прыгнуть! Его сейчас просто плющит в кресле, сил не хватит выброситься. Нет! Слетел, мигнув солнечным зайчиком, фонарь, и наш летчик, видимо поймав удачный момент, прыгнул, и теперь, беспорядочно размахивая руками и ногами, пытался сгруппироваться, чтобы дернуть кольцо парашюта. Пусть тебе повезет, пилот!

Как Вася? Короткий взгляд вверх. Там, как раз обменявшись пушечными очередями, Вася разошелся с немцами. Ну, Вася, что же ты? Вверх! Вверх! И — разворот! Будто услышав меня, "Як-3" ввинтился ввысь.

Где противник? Где транспортник? Все это произошло так быстро, что транспортник еще не успел далеко уйти. На него, после разворота, заходил "Фокке-Вульф", оставшийся от первой пары.

— "Роща!", "Роща!" Кричи "Дугласу" — пусть сыпется вниз! На самые кроны деревьев, понял?! Пусть разворачивается к складам, под зенитки! Они прикроют.

Транспортник начал неспешный разворот, и тут "Фокке-Вульф", метров с шестисот, дал по нему очередь. Я увидел, что "Дуглас" дрогнул, пулемет стрелка перестал стрелять и задрался вверх.

Я представил, как сейчас там кричат дети, испугавшиеся убитого стрелка и появившихся в самолете пробоин, и мне стало душно...

— Г-г-а-а-д! Сволочь! Н-на! — я поймал точку выноса прицела перед носом "Фокке-Вульфа" и дал заградительную очередь. Попал! Вспышки разрывов на моторе, с капота немца посыпались куски обшивки, он задымил, винт встал, и тяжелый истребитель нехотя пошел к земле.

Я резко переложил истребитель в набор высоты. Вовремя! Рядом прошла мощная, светящаяся трасса, и мимо меня пронесся последний из этой четверки "Фокке-Вульф". Мы разошлись. Каждый из нас лез в небо. Но у меня это получалось быстрее.

— Вася, ты как? — прохрипел я, преодолевая навалившуюся перегрузку.

— Держусь... потом... Н-на, фашист! — услышал я в ответ. Ну, — значит, жив, летун!

Фока, на которую я метил, не приняла боя. Перейдя в пологое снижение, фашист, на всех газах драпал. Черт с тобой — гоняться за ним некогда.

— Де-е-д! Вираж! Вираж! Заход! — вдруг заорал Вася. Ни секунды не раздумывая, на пределе выносливости, я заложил правый вираж. Так немцам будет труднее целиться — вправо стрелять всегда сложнее... Перегрузка страшной тяжестью размазала меня по спинке сиденья, в глазах потемнело — я практически не видел. Так — чуть-чуть свет пробивался через почти склеивающиеся веки. Ломило позвоночник. Больно-то как! На пределе слышимости я почуял грохот очередей, выпущенных по мне. Мимо... Успел...

Набирая высоту, мой "Як" снизил скорость. Тьма ушла из глаз, опять, но уже распрямляясь, хрустнул позвоночник. Стало полегче... Где они?

"Фокке-Вульфы", промазав по мне, но набрав в пикировании бешеную скорость, снова лезли вверх, на солнце. Мог бы об этом и не говорить, и так понятно...

Я поискал глазами "Дуглас". Он медленно тянулся к складам. Взгляд на немцев — игнорируя меня, они снова строили заход на транспортник. Да что они к нему пристали? Думают — в нем Сталин? Иосиф или Василий? Или первый Маршал Союза Ворошилов с девочками? Хотя, пассажирский самолет, под прикрытием истребителей... Я бы, наверное, тоже старался такой сбить...

Я метнулся к "Дугласу". Выйти в атаку на фок я уже не успевал. Будем крутиться.

— Вася, вниз! Готовься отбивать атаку — только в лоб не ходи...

Мой самолет стал выписывать "восьмерку" позади транспортника. Я все время был на его флангах, угрожая фокам атакой и не позволяя им зайти "Дугласу" в хвост. А тут на них свалился Вася...

И удачно так свалился! Я увидел длинную трассу, и ведомый "Фокке-Вульф" задымил, стал плавно снижаться, не меняя курса, а потом сквозь густой черный дым пробились языки огня. Молодец, Вася! Не лунь — орел просто!

И тут все это и случилось...

После атаки истребитель моего ведомого провалился вниз, а оставшийся "Фокке-Вульф" с километра, наверное, начал, в последней надежде хоть зацепить, хоть повредить, бить длинными очередями по "Дугласу".

Я заледенел. Я ничего не могу сделать — фока слишком далеко. Вася только-только пошел вверх. Трассы "Фокке-Вульфа" проходили все ближе и ближе к транспортнику. Немец его настигал...

— "Роща"! Кричи "Дугласу", чтоб дал скольжение! Быстро!

Вот очередь фоки зацепила хвост транспортника. Он судорожно дернулся и дал скольжение вправо. Еще очередь — мимо. Но следующей очередью "Фока" попадет.

И тогда я крикнул: "Вася! Убей его!", а сам встал под очередь немца...

Дети и женщины...

...Глаза я не закрыл, наоборот, как будто это была игра, спокойно и равнодушно смотрел на "ФВ-190", который, прицеливаясь, легонько водил капотом. Вот его нос и крылья вспыхнули пламенем выстрелов. Красиво... и мощно. Мой истребитель задрожал под ударами снарядов, шквалистым градом прогремело в кабине, вырываясь из руки, дернулась ручка управления. Болью обожгло правую руку, в лицо полетели осколки стекла с приборной доски, и — сразу же — удар по ноге.

"Не соврал Воронов насчет оторванной ноги...", — подумал я, и несколько раз ударил себя левой рукой по лицу, чтобы не потерять сознание.

Рядом проревела мотором "Фока", идя после атаки в набор высоты... В наушниках жужжал чей-то голос... Слов я разобрать не мог... В голове все гудело, удары сердца тупо били в виски. Из-под правого колена толчками хлестала кровь. Надо порвать ремешок планшета и перетянуть ногу... Зачем? С таким ранением я вот-вот потеряю сознание... и — вниз. В землю... Все, отлетался, крылатый...

"И тот, который во мне сидел, вдруг ткнулся лицом в стекло..." почти беззвучно прошептал я. Так и не спел я Высоцкого... И уже не спою...

— Виктор, держись... — слабо прожужжало в наушниках. Я не Виктор, я — Тур. Я — Тур! Часы... часы с секретом... Вернуть время...

Преодолевая слабость, я взглянул вверх.

"Як" Васи, полыхая пламенем пушечных очередей, стрелой нагонял убившую меня "фоку". От нее летели клочья. В наушниках бился дикий Васин вопль: "А-а-а-а-а!" Вот "Як" настиг ее, удар! И взрыв от столкновения двух самолетов полыхнул в бледном небе...

Вася погиб... Зачем... Я умираю... Часы, кнопка... утопить, и влево... Ну, давай! Жми!

Все...

Тьма...

* * *

...оставшийся "Фокке-Вульф" с километра, наверное, начал, в последней надежде, бить длинными очередями по "Дугласу".

Я заледенел. Я ничего не могу сделать — фока слишком далеко. Вася только-только пошел вверх. Трассы "Фокке-Вульфа" проходили все ближе и ближе к транспортнику. Если я сейчас пойду на фоку в лоб, и не смогу его сразу сбить, он прорвется к "Дугласу"... А там — одна очередь из шести стволов и — все!

— "Роща"! Кричи "Дугласу", чтоб дал скольжение! Быстро!

Вот очередь фоки зацепила хвост транспортника. Он судорожно дернулся и дал скольжение вправо. Еще очередь — мимо. Но следующей очередью "Фока" попадет.

Он стреляет по пассажирскому самолету, сволочь! В "Дугласе" ведь женщины и дети!

Дети и женщины... И я — летчик-истребитель, который не смог их спасти...

В последней попытке защитить испуганных ребятишек, я поставил истребитель "на крыло", всей проекцией самолета подставляясь под "Фокке-Вульфа" и пресекая собой его очередь.

Горным камнепадом по "Яку" прогрохотали попадания снарядов пушек фашистского истребителя. Мой "Як" задрожал, забился от боли, заскрежетал мотором. Он умирал...

А в кабине истребителя корчился от боли я... Лицо посекли осколки стекла от разбитых приборов. Правая рука, получив сильный удар, разгоралась огнем. Истребитель развернуло от ударов снарядов по правому крылу, и он лег в горизонт.

Мимо меня, непрестанно стреляя, весь в пламени пушечных выстрелов, пронесся Васин "Як". От "Фокке-Вульфа" летели клочья обшивки, он дымил, видны были вспышки разрывов на его плоскостях и кабине.

Вася опасно сблизился с немцем. Сейчас будет удар!

...черт, рука... как больно...

В последнюю секунду Вася успел поставить свой "Як" на крыло.

Удар!

"Фокке-Вульф" его не пережил... Оторванное крыло немецкого истребителя улетело вперед. Самолет занесло вправо, он встал на хвост, крутанулся вокруг оси, как балетный танцовщик, отставив единственную руку-крыло, и лег на "спину". Так он и пошел вниз. Летчик не выпрыгнул.

Я зажал ручку управления коленями и бешено рвал ремешок планшета. Надо перетянуть правую руку — истеку ведь кровью, вон, как хлещет. Как Вася?

Истребитель Васи, беспорядочно кувыркаясь, все еще шел вверх. Вот он потерял скорость, на миг выправился, тут же отлетел сброшенный фонарь. Спасибо вам, товарищи конструкторы и инженеры! Сделали все же! От замершего в воздухе самолета отделилась фигурка, и над ней заполоскался парашют. Истребитель, не сумев оторваться от притяжения земли, пошел вниз, в свой последний полет. Выше — в бледном осеннем небе, болтался парашютист.

У меня потемнело в глазах. Как больно! Зубами я затянул узел кожаного ремешка. Все. Пора!

Я дернул ручку сброса фонаря. Что-то стукнуло, его передний край приподнялся, и фонарь тут же сорвало набегающим потоком воздуха. Меня обдало холодом, но в голове немного прояснилось. Так, теперь — ремни...

Колени дрожали, и самолет водило. Вот он неохотно завалился на ободранное взрывами снарядов правое крыло. Хорошо — так и надо. Я подобрал под себя ноги, вырвал фишку кабеля, связывающего наушники шлемофона с рацией, и неуклюже оттолкнулся... Резануло болью...

"Похоже, и нога ранена..." — подумал я, неловко дергая левой рукой вытяжное кольцо парашюта, — "Как садиться-то буду..."

Тут купол парашюта раскрылся, меня сильно дернуло вверх, я заорал от дикой боли в правой руке, и — потерял сознание...

Все...

Тьма...

* * *

...на самой окраине прибрежного рыбачьего поселка, в своих огородах, стояли женщины. Стояли молча и напряженно, все в белых платках, все держали ладонь козырьком, прикрывая от солнца глаза. Около них, забытые, торчали воткнутые в землю лопаты, валялись тяпки. Слабо тлели кучи ботвы, сухой травы, веток и прочего мусора. Столбы белесого дыма ровными восклицательными знаками поднимались вверх.

Перед ними, на пустыре, молчаливой стайкой замерли вездесущие мальчишки и девчонки. Вдруг они завопили "Сбил!", "Сбил!" и запрыгали от переполнявшего их восторга. А потом все, стайкой галдящих воробышков, метнулись куда-то вперед.

В бедно-голубом небе смолкли едва слышимые очереди. Таяли и дымные следы сбитых самолетов. Большой, двухмоторный самолет, с тяжелым гудением шедший по направлению к поселку, снова неторопливо развернулся и полетел куда-то по своим делам. Небо стало пустым.

Только в отдалении, над лесом и полоской берега, по которой шла незаезженная песчаная дорога, в белёсом небе висело два парашюта.

Первый, тот, который был пониже, спокойно спускался себе на тихую, пригретую осенним солнышком, землю.

А вот второй...

...Неведомо откуда взявшийся ветерок тихо и ласково подгонял второй парашют к окраине поселка. Если присмотреться, уже можно было различить безвольно обвисшее на парашютных лямках тело летчика.

— Ах, ты ж, господи... Никак раненый он... — прошептала старая рослая женщина с прямым, спокойным взглядом светлых серых глаз.

Тут, мимо огородов, гремя бортами и поднимая пыль, пронеслась полуторка со складов. В кузове, держась за что попало, моталось несколько военных. Машина обогнала ребятню и понеслась дальше, к снижающемуся на берег парашюту.

— Ну и спаси Господь, — прошептала старуха. — Не дал, значит, отец небесный погибнуть своему герою-воину... Ну и хорошо... Вот и славно! Спасибо тебе, батюшка!

Старуха перекрестилась и, нагнувшись, с трудом навалилась на лопату...

Имени-отчества отца небесного она, однако, не назвала...

Наверное за это, старуху и побранил недовольно прогромыхавший невнятную фразу гром небесный...

* * *

Эпилог.

Где-то далеко-далеко от Земли...

...старинная лампа бросала небольшой круг желтоватого света на стальную поверхность стола. Когда-то этот броневой лист был переборкой космического корабля хозяина кабинета. В свете лампы на голом потёртом металле лежало тощее досье. Здесь не любили разных электронных штучек, а работали по старинке — документы были на бумаге. Старческая, с пигментными пятнами, рука неторопливо листала подшитые листы. Вот и последний... Досье закрыто.

Искалеченная кисть с двумя скрюченными пальцами (память об одной крайне дерзкой операции, о которой даже и не помнят сегодняшние молодые оперативники) вновь открыла досье, вооружилась антикварным пером, и на титульный лист начали ложиться слова: "Зачислить в 11-ю полевую группу коррект..."

Перо оторвалось от листа, рука задумчиво постучала торцом самописки по документу, как бы решая, что же написать дальше, а потом решительно зачеркнула последнее слово и продолжила:

"Зачислить в 11-ю полевую группу курсантом". Дата. Роспись. Маленький оттиск личной номерной печати.

Все — решение принято!

Вот так-то.

Так будет правильно...

* * *

Истребительный авиакорпус, дивизия.

Смешанный авиакорпус, штурмовая, бомбардировочная авиадивизия

Авиационной ударной группе.

Данные, характеризующие итоги первого дня воздушных боев 16 ВА, взяты из книги В. Горбач Над Огненной Дугой. Советская авиация в Курской битве, и приблизительно соответствуют реальным.

Лампа-самоделка, сплющенная снарядная гильза, фитиль, бензин с солью.

Армейский жаргон — прозвище офицера контрразведки.

"Хитер, как змей, и выпить не дурак" — армейская шутка, расшифровка эмблемы военных медиков — змея, обвивающая чашу.

Сядьте сюда!

Присаживайтесь, пожалуйста!

Удав обыкновенный.

Приведенные выше данные полностью основаны на реальных документах

Реальный факт, реальное имя. А. Драбкин "Я дрался на истребителе", Москва, "Яуза" "Эксмо", 2006г. Интервью Н. Голодникова.

Подлинное имя.

Документ подлинный

В. Сталин очень неоднозначная фигура. Кому интересно — посмотрите в Интернете сами. Например, статью А. Сухорукова — http://www.sovsekretno.ru/magazines/article/184

Все факты и фамилии из рассказа Рыбкина — подлинные. Был в Испании и летчик Рыбкин, но автор не знает его имени и отчества. О жизни и судьбе других летчиков — "испанцев" можно посмотреть в Интернете. Взято из книги: В.К. Бабич "Воздушный бой. Зарождение и развитие", Москва, Военное издательство, 1991г.

Материал взят с сайта "Мосфильма"

Даю ссылку на сайт, где я нашел довольно редкую, англо-русскую, запись этой песни. Послушайте и вы — http://vilavi.ru/prot/150307/150307.shtml

Реальные исторические лица.

Документы подлинные. Просто хотел напомнить читателям, что радиолокация уже активно использовалась в СССР с самого начала 40-х годов, и показать принципы организации действий авиации и ПВО.

Ценное руководящее указание.

Главное Политическое управление РККА.

Реальные места базирования немецких самолетов. Красногвардейск — сегодняшняя Гатчина.

Эту аббревиатуру можно прочитать и как "Коньяк выдержанный, высшего качества".

Канва воздушного боя, реальные фамилии летчиков-гвардейцев взяты из книги В. Голубева "Во имя Ленинграда". Только этот бой в РИ произойдет в 44-м году.