Первый олигарх

1. Игроки

Что ни толкуй Волтер или Декарт —

Мир для меня — колода карт,

Жизнь — банк; рок мечет, я играю

И правила игры я к людям применяю

М.Ю. Лермонтов

— Да, господа, наш клуб хорош всем, но имеет один существенный, я бы даже сказал — преогромный — недостаток, — говорил князь Барятинский, удобно развалившись в кожаном кресле в портретной гостиной Английского клуба.

Это замечание, как он и рассчитывал, немедленно привлекло внимание.

Дремавший на диване тучный генерал приоткрыл левый глаз; молодой человек в свитском мундире, читавший за круглым столом последний номер The Times, вопросительно взглянул, приподняв брови; сидящий на другом диване моложавый господин в тёмно-коричневом фраке улыбнулся и сказал:

— Извольте, любезный князь, объясниться. Иначе я, как старшина клуба, буду вынужден просить сатисфакции.

— С удовольствием, дорогой Егор Францевич,— ответил князь. — Всем известно, как близко к сердцу вы принимаете дела клуба.

Князь сделал паузу, чтобы ещё больше заинтриговать слушателей.

— Но вначале позволю напомнить, что сучилось третьего дня, когда здесь принимали американцев. Генерал Мельников держал речь целых полчаса и закончил её тем, что поцеловал руку у господина Фокса!

— И что же тут такого? — спокойно ответил Берд. — В прошлом году во время обеда на масленицу один из гостей подозвал лакея и стал возмущаться тем, что ему положили жирную салфетку. Выяснилось, что он, перебрав лишнего, вместо салфетки вытирался блинами. В том, что некоторые не знают меры, никакого ущерба для клуба нет и быть не может.

— Позвольте пояснить! — разгорячившись, воскликнул Барятинский. — Посмотрите на эти портреты! — он встал с кресла и указал рукой на стены, где в золочёных рамах висели портреты изображённых во весь рост российских императоров, начиная с Петра Первого и кончая правящим Александром Вторым.

— Что мы видим? Или, скорее, что мы не видим? — патетически вопросил князь.

Присутствующие в недоумении смотрели уже не на портреты, а на Барятинского.

— Мы не видим ни одного женского образа! — заключил оратор и снова сел в кресло.

— Вы прекрасно осведомлены, любезный Владимир Анатольевич, — пояснил хладнокровно Берд, — что в соответствии с уставом клуба, доступ в него для лиц женского пола воспрещён. Это правило распространяется и на лиц императорской фамилии. И даже на их портретные изображения.

— В том-то и дело, в том и заключается главный его порок, — ответил Барятинский. — Ведь девиз клуба — Concordia et laetitia, а какое может быть laetitia без дам? Так мы можем совсем опроститься и дойти до того, что начнём целовать друг другу не только руки, — заключил он.

— Что касаемо laetitia, совершенно согласен, — вступил в разговор генерал. — Какое же веселье без дам! А вот как насчёт concordia? Из-за belles femmes и войны начинались, и сколько офицеров на моей памяти стрелялось, и сколько семей было разрушено.

Генерал, подкрутив седые усы, повернул голову и многозначительно посмотрел на висящий на соседней стене портрет Александра Второго.

В свете было хорошо известно о скандалах, сотрясавших семью императора из-за его многолетней связи с Екатериной Долгорукой. Полностью подпав под влияние молодой (на 29 лет его младше) любовницы, стареющий ловелас совершал один безумный поступок за другим. В 1879 году он поселил Долгорукую с тремя прижитыми от неё детьми в Зимнем Дворце непосредственно над покоями законной жены, императрицы Марии Александровны. Когда через год императрица угасла от болезней и нравственных страданий, Долгорукая развила бурную деятельность, в результате которой император вступил с ней в неравный брак, не дождавшись истечения траура по жене. Полное пренебрежение приличиями, демонстративное попрание нравственных устоев нанесло непоправимый ущерб репутации императора и усилило брожение в обществе, все слои которого итак испытывали недовольство катастрофическими результатами либеральных реформ.

— А все-таки, я не вижу разумных причин, по которым нельзя поместить в этой комнате портреты императриц, — вновь заговорил Барятинский. — Как бы хорошо смотрелись в своих великолепных нарядах Елизавета Петровна и Екатерина Вторая!

— Добавьте ещё — Екатерина Третья, — иронически добавил генерал.

В обществе упорно циркулировали слухи о том, что Екатерина Долгорукая, которой император пожаловал титул светлейшей княгини Юрьевской, добивается коронации.

Почувствовав, что разговор принимает опасный оборот, Берд решил переменить тему и обратился к молодому флигель-адъютанту:

— Что интересного пишет The Times, любезный Владимир Сергеевич?

— NIHILSTS IN ENGLAND AGAINST THE EMPEROR OF RUSSIA, — зачитал вслух заголовок молодой человек. — The International Committee of Nihilists in London announced that the Czar had been condemned to death.

— Опять эти нигилисты! Поверьте, господа, у меня название "нигилист" ассоциируется со словом "глист", — прокомментировал Барятинский.

— Очень верно подмечено, князь, — ответил генерал. — Как глисты поражают и разрушают организм, так и нынешнее общество поражено разрушающим его изнутри нигилизмом. Подумать какое разительное отличие от предыдущего царствования! — генерал кивнул в сторону портрета Николая Первого и продолжил:

— Николай Павлович начал своё правление, подавив бунт и установив на последующие годы спокойствие, а чем дольше правит Александр Николаевич, тем неспокойнее в стране. Судите сами, — генерал встал и начал прохаживаться, перечисляя и загибая пальцы.

— 1866 год — первая попытка убийства императора — покушение Каракозова; 1867 год — покушение Березовского в Париже; 1879 г. — покушение Соловьёва; в том же году — взрыв императорского поезда под Москвой, по ошибке был взорван свитский вагон; 1880 — взрыв в Зимнем Дворце, погибло десять человек охраны, императора спасло то, что он опоздал на обед. Итого — пять покушений! — генерал показал ладонь с загнутыми пальцами. — А ведь ещё были покушения на военного министра Лорис-Меликова, харьковского губернатора князя Кропоткина, полицейских и жандармов.

— Следует добавить, любезный Николай Николаевич, что во время пребывания в Париже некая гадалка предсказала Государю, что он переживёт шесть покушений, — сказал Барятинский.

Берд, которому тема разговора явно не нравилась, встал, вытащил из кармана жилетки золотую луковицу часов, открыл крышку и объявил:

— Господа, уже двенадцать часов, я должен приступить к выполнению своих обязанностей старшины.

Он захлопнул крышку и направился к выходу из гостиной, в игорный зал. Настоящая игра там начиналась после двенадцати, а для того, чтобы отсеять мелких игроков, дежурный старшина в это время налагал в пользу клуба штрафы, которые увеличивались каждые полчаса.

Князь Барятинский, генерал Вельяминов, граф Ланской поднялись на третий этаж в игорный зал, который называли инфернальным из-за крупных ставок и проигрышей. За длинным, покрытым зеленым сукном столом, уже сидели игроки в баккара. Несколько небольших круглых столов были заняты игроками в вист и ломбер, два таких же стола был незаняты. Компания расположилась за одним из них. Вельяминов, прежде чем сеть, положил на стул свой платок: согласно примете это должно было принести удачу. Бросили жребий — метать выпало Ланскому. Каждый взял и вскрыл запечатанную колоду карт. Ланской объявил ставку в пятьсот рулей и, вынув из бумажника пять сотенных купюр, положил их на стол. Барятинский и Вельяминов вытянули по карте, положили их рубашками вверх. Барятинский пошёл ва-банк, генерал поставил триста. Ланской, слегка поклонившись понтёрам, подрезал колоду и начал метать атласные карты. На левом указательном пальце у него сверкал бриллиант в золотой оправе.

На первой прокидке налево от банкомёта выпала восьмёрка, направо — дама. Барятинский открыл карту — оказалась шестёрка, у генерала — десятка. На второй, третьей, четвёртой прокидках карты опять не совпали. Игра не шла. Лицо банкомёта оставалось бесстрастным, но на высоком лбу выступили капли пота, выдававшие волнение. Делая пятую прокидку, он неловко дёрнул рукой, карта полетела со стола и легла на пол лицом вверх — это был трефовый валет. Ланской побледнел. Уронить на пол карту чёрной масти означало верный проигрыш и несчастие.

— Господа, — сказал он, — прошу меня заменить.

Барятинский и Вельяминов переглянулись.

— Нет, граф, — сказал генерал. — Мы уговаривались банкировать по шесть талий. — Извольте продолжать.

— Тогда позвольте взять другую колоду, — спросил Ланской.

— Конечно, любезный Владимир Сергеевич, — участливо сказал Барятинский. — Позвольте я сам подрежу.

Он распечатал новую колоду и своей картой разделил её на две части, поменяв их местами.

Игра пошла снова. Понтёры заменили карты, Ланской начал метать. Слева выпала дама, справа — десятка. Барятинский открыл десятку.

— Десятка убита! — объявил банкомёт и, забрав выигрыш, снова начал метать.

Слева выпала шестёрка, справа — король.

Генерал открыл шестёрку.

— Извольте получить, — сказал Ланской, подавая выигрыш.

Барятинский загнул угол первой карты, удваивая ставку, и вытащил из своей колоды следующую карту.

Ланской начал банкировать против него. Слева выпала дама, справа — восьмёрка. Барятинский открыл восьмёрку.

— Восьмёрка убита!

На следующей талье он объявил пароли пе, учетверив ставку, и проиграл, в то время как генерал выиграл две тальи мирандолем.

Настроение у Барятинского испортилось. Лицо Ланскова с лоснящимися коротким волосами прямым носом и пышными усами казалось ему неприятным и высокомерным; бриллиант на пальце нахально сверкал, ослепляя своими лучами; выпуская карту, банкомёт делал небрежное движение длинными тонкими пальцами, словно презрительно отталкивая понтёра.

На пятой талье Барятинский объявил quinze et le va, поставив сразу 7500 рублей. Он выбрал карту и пристально посмотрел на Ланскова, приготовившегося метать.

"Я ведь я ему посочувствовал, — думал князь, — из-за плохой приметы. И колоду подрезал... Колода... А может он намеренно уронил карту, чтобы подменить колоду?" Барятинский открыл карту и увидел, что снова проиграл.

— Милостивый государь! Вы мошенничаете! — крикнул Барятинский, вскакивая со стула и бросая карту в сторону банкомёта.

Ланской сверкнул глазами, схватился за стоявший на столе канделябр, однако его руку прижал к столу внезапно появившийся Берд.

— Опомнитесь господа! Извольте объясниться, князь!

— Этот господин подменил колоду! Карты наколоты!

Берд вызвал помощника, и они изучили карты под лупой, не обнаружив никаких наколок. Барятинский расплатился за проигрыш, отказавшись извиняться. Ланской обещал на следующий день прислать секундантов обговорить условия дуэли. После чего Барятинский прошёл в портретную гостиную и, устроившись в углу мягкого обтянутого штофом дивана, начал обдумывать произошедшее.

Никакой вины за собой он не чувствовал. Если карты и не были наколоты, то этот господин передёргивал: как иначе объяснить выигрыш при самой неблагоприятной и верной примете? Три года назад по такому же поводу он дрался на дуэли с поручиком Муравьёвым, прострелив тому руку. Два года назад он был ранен в ногу на дули с Сакеном, которому не понравилось, что он называет его возлюбленную (как бишь её? — Анюта) уменьшительным именем. Год назад пришлось убить на дуэли штабс-капитана Рубцова, который имел наглость требовать, чтобы он, Барятинский, прекратил посещать дом актёра Климовского, жена которого, будучи любовницей этого Рубцова, начала оказывать знаки внимания и князю. Хорошо, что Рубцов догадался заранее написать записку с признанием в самоубийстве. А то бы пришлось ему сейчас не служить в гвардейском полку в столице, а тянуть лямку рядовым где-нибудь на Кавказе. Впрочем, Ланской тоже известен как записной дуэлянт и отличный стрелок и будет опасным противником. Поскольку право выбора оружия за оскорблённым, он непременно выберет пистолеты. Нужно предложить стреляться на 20 шагах с первым выстрелом по жребию.

— Позволите, Ваше Сиятельство? На него смотрел неизвестно откуда взявшийся щуплый господин небольшого роста в синем фраке с глянцевыми лацканами благообразной внешности с чёрными с проседью волосами, большими выразительными карими глазами, расширяющимся к низу прямым носом.

Барятинский нехотя кивнул, и господин устроился на противоположном конце дивана.

— Позвольте представиться, статский советник Поляков Лазарь Соломонович.

"Как он здесь оказался?" — подумал князь.

— Нахожусь в клубе по приглашению графа Шереметева, — сказал Поляков, словно отвечая на мысленный вопрос Барятинского. — Имею сделать деловое предложение.

Поляков сделал паузу, внимательно глядя на князя, затем добавил:

— Весьма для Вас выгодное.

Барятинский слышал о братьях Поляковых, наживших миллионы на банковских махинациях и железнодорожных концессиях, и в другое время просто прогнал бы этого выскочку. Но после сегодняшнего проигрыша его долги достигли круглой суммы в двести тысяч; имения были заложены и уже встал вопрос о продаже фамильного особняка на Сергиевской. Выгодное дело было как нельзя кстати. Поэтому князь кивнул утвердительно.

— Дело нисколько не сложное, — продолжил Поляков, не смущаясь от высокомерного молчания Барятинского. — В ближайшее время в правительстве будет решаться вопрос о выделении концессии на строительство Ростовско-Владикавказской железной дороги. Я бы Вас всепокорнейше просил посодействовать получению этой концессии господином фон Дервизом.

Барятинский встал и начал прохаживаться вдоль комнаты. Поляков также встал, ожидая его ответа.

— Думается мне, дело не так просто, — сказал князь. — Если требуется содействие, не значит ли это, что кто-то противодействует г. фон Дервизу?

— Совершенно верно, Ваше Сиятельство, не могу не отдать должного Вашей прозорливости. На получение концессии претендует некий господин Ефимович, инженер. Однако, учитывая Ваше положение и знакомства при дворе, Вам не составит труда обратить дело в нашу пользу. Что может сделать какой-то инженер против прямого потомка Рюрика и владетельных князей Черниговских? А вознаграждение очень достойное.

— Сколько?

— Один процент от суммы государственного кредита. Кредит предполагается на девять миллионов.

Барятинский замер. Такая сумма если не решала полностью его проблем, то позволяла существенно их облегчить.

— Не уверен, что в состоянии помочь. У меня сейчас много дел. Думаю, смогу дать ответь не раньше, чем дня через два — три — ответил он.

— Покорнейше прошу меня простить, но я некоторым образом в курсе Ваших обстоятельств. Если вас смущает дело с графом Ланским, то могу Вас уверить, что дуэли не будет.

— Что вы себе позволяете, господин статский советник?! — вскричал Барятинский.

— Нет, нет, — кланяясь и отступая назад, говорил Поляков, — разумеется, — без малейшего ущерба для вашей чести!

Он быстро скрылся за дверью.

— Nique ta mère, saligaud! — выругался вслед князь.

Приехав к себе на Сергиевскую, он лег и ещё долго ворочался в постели, проклиная наглого иудея, который посмел вмешаться в дело чести.

Весь следующий день он провёл в полку, занимаясь разбивкой новобранцев, на которую приехал сам император.

— Меня кто-нибудь спрашивал? — спросил он дворецкого, вернувшись поздно вечером.

— Как же-с, принесли записку.

Князь развернул записку, на которой каллиграфическим почерком было выведено:

Ваше дѣло улажено. Смотрите завтрашнiй Петербургскій Листокъ.

На следующий день Барятинский прочитал на первой странице газеты:

В некрологе сообщалось, что дуэль последовала сразу после смертельного оскорбления, нанесённого покойному известным бретёром графом С.П. Толстым.

Барятинский отбросил газету и задумался.

Дело принимало серьёзный оборот.

2. Нигилисты

Как сладостно — отчизну ненавидеть

И жадно ждать ее уничиженья!

И в разрушении отчизны видеть

Всемирного денницу возрожденья!

В.Печерин

— Ты точно уверен, что метательные снаряды взорвутся? Ты, Николай, извини, я тебе безусловно доверяю, но мы не должны больше допустить ни одного срыва.

Андрей Желябов не мог забыть провала покушения на царя в ноябре 1979 года, которое готовил лично он, руководить исполкома партии "Народная Воля". Решив взорвать поезд императора, возвращавшегося в Петербург из крымского дворца в Ливадии, он, по подложным документам на имя купца Черемисова, купил участок земли возле железнодорожного полотна под Александровском якобы для строительства кожевенного завода. Работая ночами, "купец", заложил мину под железнодорожное полотно. 18 ноября вдалеке показался царский состав. Желябов занял позицию за железнодорожной насыпью, и когда поезд поравнялся с ним, соединил провода, идущие к мине... Но взрыва не произошло.

Николай Кибальчич нахмурился, сдвинув черные брови. Он отвечал за техническую подготовку терактов и лично делал все взрывные устройства.

— Я не могу точно сказать, почему не удался взрыв поезда под Александровском, — ответил он, пощипывая бороду. — Насколько мне известно, погода была сырая, могли повредиться провода. Тем более, что они шли по дну оврага. "А скорее всего, — подумал про себя Кибальчич, это ты неправильно подключил электроды". Желябов ему не нравился своим позёрством и стремлением подчеркнуть свою руководящую роль. Но сейчас не время было разводить склоки.

— Напомню, что это единственная неудача, — продолжил он вслух. На следующий же день Соня вполне успешно взорвала царский поезд, — он кивнул в сторону Перовской, — а в феврале следующего года Степан произвёл взрыв в Зимнем Дворце.

Члены наблюдательного отряда Народной воли собрались для того, чтобы разработать план очередного покушения на Александра Второго. Мужчины — все с густыми зачесанными назад волосами, молодые, высокорослые. В пику ненавистному сатрапу-императору, который ввёл моду на пышные усы, соединяющиеся с пышными же бакенбардами, и терпеть не мог бородачей, руководители — Желябов и Кибальчич — носили окладистые бороды. Этим также подчёркивалась близость к простому народу. Рядовые члены — Гриневицкий, Рысаков, Михайлов не носили ни усов ни бороды.

Женщины — также с зачёсанными назад волосами. У Геси Гельфман они были уложены сзади в узел, у Перовской — коротко, по-мужски острижены. Она с детства питала отвращение к нарядам, украшениям, а занявшись революционной деятельностью, стала завидовать практичности мужских костюмов, в которых так удобно рыть подкопы и убегать от полиции. Если бы она была мужчиной, то давно уже смогла бы совершить успешное покушение на царя.

— А в чём, собственно, ты видишь удачу и успех? — с раздражением спросила она Кибальчича. — Уголки её рта опустились, и верхняя губа приняла вид скобки, придав и так не блещущему красотой лицу уродливо-озлобленное выражение.

— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду техническую сторону дела, — холодно ответил Кибальчич, скрывая свое отвращение. Он не понимал, как мог Желябов взять в любовницы эту сухую воблу.

— Нам нужен не технический успех! — пронзительным высоким голосом сказала Перовская. Она поднялась из-за стола и обвела взглядом присутствующих. — Нам нужно выполнить решение Исполкома нашей партии, приговорившего Александра Второго Романова к смертной казни ещё полтора года назад! И за это время у нас сплошь неудачи!

От волнения у неё перехватило в горле, и она закашлялась.

— Успокойся, Соня, — Желябов подошёл и, обняв за плечи, посадил Перовскую на стул. — Геся, принеси воды, — скомандовал он. Та вышла на кухню, мужчины посмотрели вслед её покачивающейся женственной фигуре. Гельфман вместе с её любовником Саблиным снимали квартиру в доходном доме на Гороховой, на которой и собрались заговорщики. Саблин находился на улице возле дома, чтобы предупредить в случае опасности, а Геся выполняла роль хозяйки. Она вернулась со стаканом воды и подала его Перовской. Оттолкнув руку Гельфман, та снова вскочила.

— Как вы не понимаете! Каждая наша неудача — это удар по всему революционному движению! — почти кричала Перовская. Это гибель наших товарищей! Это торжество деспотического режима!

Взяв стакан, она всё-таки сделала глоток и, немного упокоившись, продолжила:

— Только за последний год — Квятковский повешен, Пресняков повешен, Млодецкий повешен; Фриденсон арестован, Баранников арестован, Колодкевич арестован!

При упоминании Колодкевича все мужчины посмотрели на Гесю, которая скромно потупила красивые миндалевидные глаза. Колодкевич был её предыдущим любовником — а может быть и нынешним. Принципиально отвергая существование бога и таинство брака, революционеры также отвергали и моногамию. А красавица Гельфман пользовалась популярностью.

— А этот царствующий сатрап уверяет, что его спас Бог и спокойно разъезжает по Петербургу, продолжала Перовская. — А что самое страшное — каждый неудачный взрыв используется правительством для возбуждения сочувствия к царю и ненависти к нам!

Революционерам не приходило на ум, что ненависть у народа вызывали прежде всего невинные жертвы терактов. Во время взрыва в Зимнем Дворце погибли десять и были ранены больше пятидесяти простых солдат.

— Ещё одна неудача — и мы можем поставить крест на партии! — закончила Перовская и упала на стул, дрожа от нервного возбуждения.

— Неудачи не будет, — уверенно заявил Кибальчич. — На этот раз мы предусмотрели несколько запасных вариантов. Могу твёрдо обещать, что метательные снаряды взорвутся.

— Надеюсь, они работают не на электричестве, и пользоваться катушкой Румкорфа не придется, — после своего провала Желябов с недоверием относился к электричеству.

Кибальчич с удивлением посмотрел на Желябова. Его всегда поражала ограниченность этого человека, вроде бы получившего образование. Бывший крепостной, благодаря щедрости своего хозяина, помещика Нелидова, закончил гимназию и даже учился в университете и, тем не менее, не мог понять элементарных вещей.

— Основным компонентом снарядов является гремучий студень, — пояснил он, — который воспламеняется от взрыва гремучей ртути. Последняя в свою очередь воспламеняется стопином, напитанным бертолетовой солью и антимонием. Снаряд еще полностью не готов, но я принёс чертёж. Вот посмотрите, — он достал из кармана пиджака небольшой листок бумаги и развернул его на столе. Желябов и Перовская стали рассматривать чертёж.

— Ты, Николай, эти словечки брось, — сказал Рысаков. Приплюснутый нос, вывернутые толстые губы, низкий лоб придавали ему обезьяний вид. — Студень, стопин... Про студень я знаю, что его вкусно есть, запивая стопкой самогонки.

— Хорошо, — Кибальчич достал из внутреннего кармана пиджака небольшой револьвер, отщёлкнул барабан, вынул и продемонстрировал всем пулю. — Как стреляет пуля вы все знаете?

— Что ж тут сложного. Боёк револьвера бьёт по капсюлю, из него вылетает искра, которая воспламеняет порох в гильзе. Происходит взрыв, который выталкивает пулю, — сказал Гриневицкий.

— Совершенно верно, Игнатий, — одобрительно прокомментировал Кибальчич. Так вот, вместо пороха в снарядах будет гремучий студень. А вместо капсюля — стопин, такая воспламеняющаяся нить.

— А, тогда понятно, — с удовлетворением сказал Рысаков.

— Но ты забыл про боёк. Что будет выполнять роль бойка? — спросил Желябов.

— Вот здесь вверху стеклянная трубочка с серной кислотой, — показал Кибальчич на чертёж. — Когда снаряд упадёт, вот этот прикреплённый к ней грузик разобьёт стекло, серная кислота прольётся на стопин и воспламенит его.

— То есть бойком будет грузик. А что если снаряд упадёт не боком, а низом, и встанет колом? — задал ещё вопрос Желябов.

— На этот случай предусмотрена ещё одна стеклянная трубочка с кислотой также соединённая со стопином, но расположенная поперечно, — показал на чертёж изобретатель. — Как бы ни упал снаряд, одна из трубочек непременно разобьётся.

Некоторое время все молчали.

— А какова будет сила взрыва? — спросил Гриневицкий.

Кибальчич подошел к окну и подозвал Гриневицкого.

— Что будет, если ты упадёшь с этого окна на мостовую?

Гриневицкий выглянул и оценил высоту третьего этажа.

— Переломаю ноги, руки, а может и шею от удара.

— А взрыв будет сильнее удара в несколько раз.

— То есть от царя останутся рожки, да ножки, — ухмыльнулся Рысаков.

— Скорее всего, ножек не останется, — ответил Кибальчич, — так как снаряд должен упасть под ноги. Насчёт рожек не уверен, всё зависит от положения тела во время взрыва.

— Каков будет вес и размер снаряда? — спросила Перовская.

— Вес — около 6 фунтов, высота — около 7 дюймов, толщина — около трёх дюймов.

— Тогда я смогу его перевезти одна, — сделала вывод Перовская.

— Но перевозить нужно будет очень осторожно, — предупредил Кибальчич. — Даже слабый удар разобьёт стеклянную трубочку, а взрыв произойдёт мгновенно.

— И снарядов будет не один, а четыре, — вмешался Желябов, которому не нравилось, что Кибальчич был в центре внимания. — Сколько тебе понадобиться времени, чтобы их изготовить?

— Полагаю около месяца, если будут деньги на закупку необходимых компонентов.

Желябов и Перовская посмотрели на Гельфман, которая выполняла роль казначея группы. Во взгляде Перовской промелькнула откровенная злоба. Она заметила, как пялились на неё эти самцы. Так и увиваются вокруг этой похотливой кошки, которая, не стесняясь, выпячивает свои женские прелести. По правде говоря, у неё самой иногда появлялось желание схватить эту Гесю за грудь и...Она давно бы отослала Гельфман от греха подальше, если бы не поразительная способность той находить деньги для партии.

— Сколько именно тебе нужно? — спросила Геся.

— С учётом взрыва, который мы готовим на Малой Садовой — около двух тысяч рублей.

— Деньги будут послезавтра, — слегка улыбаясь, сказала Геся, обращаясь к Желябову.

— Хорошо. Сколько времени нужно, чтобы закончить подкоп на Малой Садовой?

— Тоже около месяца, — ответил Михайлов. Из-за большой физической силы его использовали на всех земляных работах.

— Мы решили подготовить взрыв на Малой Садовой потому что знаем, что по воскресеньям царь там проезжает, когда направляется на смену караула в Михайловском манеже и возвращается обратно. Но, учитывая наш предыдущий опыт, я предлагаю подрыв дороги сделать запасным, а основную задачу возложить на метальщиков снарядов: Гриневицкого, Рысакова, Михайлова, Емельянова.

Желябов сделал паузу, проверяя реакцию слушателей. Возражений не было.

— Они будут метать снаряды по очереди: не получится у одного, бросает другой; не получиться у второго — бросает третий, на крайний случай — четвёртый. Главное — нужно определить места, где поставить метальщиков.

— Когда я следила за проездом царя, то обратила внимание что его карета при повороте с Инженерной на Екатерининский канал — замедляет ход, — сообщила Перовская. — Здесь и можно расставить метальщиков.

Кибальчич продолжал стоять у окна, не вслушиваясь особенно в разговор. Всё, что касалось его, уже было решено. Он посмотрел на сидевшую за столом напротив Гесю. Черный локон волос выбился из её прически и свесился вдоль пухлой щеки, почти касаясь отложного белого воротничка. Гельфман, ощутив его взгляд, подняла голову и посмотрела, улыбнувшись. На её щеках образовались ямочки. "Прямо Эсфирь какая-то", — подумал он и почувствовал, как напрягается некая часть его тела.

— Андрей, я, пожалуй, пойду, — сказал он и наткнулся на злой взгляд Перовской. "Как всегда, всё заметила, вобла".

— Конечно, — с удовольствием сказал Желябов, который чувствовал себя некомфортно в присутствии Кибальчича. — Займись сборкой снарядов как можно быстрее, их ещё нужно будет испытать, — не преминул он дать указание.

Кибальчич кивнул всем, вышел в переднюю, надел пальто и шапку и стал спускаться по лестнице. Он не питал иллюзий и понимал, что убийство императора не приведёт к восстанию, как об этом заявлял Желябов. Вместо одного царя придет другой, ещё более деспотичный. Их схватят, и Желябов уже на суде будет всячески себя выпячивать. Если ему, Кибальчичу, удастся статься в живых, он покончит с революционной деятельностью и посвятит себя изобретательству. Недавно ему пришла в голову идея ракетного летательного аппарата, на котором можно будет долететь до других планет.

В дверях подъезда он столкнулся с Саблиным.

— Жандармы! Там! — Саблин махнул рукой в сторону проходного двора.

— Сколько?

— Видел пятерых.

Кибальчич быстро достал револьвер.

— Я их задержу. Предупреди товарищей. Пусть уходят.

Он подбежал к круглому тоннелю и спрятался за выступом. Когда на фоне противоположного входа появились характерные силуэты в шинелях, шапках, с шашками, он быстро выстрелил два раза подряд из своего энфилда. Полицейские, также спрятавшись за выступ, открыли беспорядочную стрельбу из смит-вессонов. Пули звенели рикошетами, выбивая искры из стен тоннеля. Кибальчич изредка отвечал двумя подряд выстрелами, меняя положение, чтобы противник думал, что стреляют двое. Проход был узкий, сунуться в него не посмеют. Но наверняка уже выслали двух человек в обход. Ничего, время у него ещё было.

В это время в квартире лихорадочно собирали нелегальную литературу и номера "Народной воли".

— Все уходим — распорядился Желябов. — Геся, ты остаёшься. Официально квартиру снимаешь ты; Саблину лучше уйти, поскольку вы с ним в браке не состоите, а время уже позднее.

Оставшись одна, Геся прислушивалась к выстрелам, которые скоро стихли. Что там с Николаем? Он ей нравился — такой спокойный рассудительный, умный. Как он сегодня всё объяснил, даже Рысаков понял. И сколько надо знаний, чтобы сделать метательные снаряды. А как он на неё сегодня смотрел! Она сразу поняла, чего он хочет. Что ж она не против. От неё не убудет. А может они начнут вместе жить и даже поженятся.

Раздался громкий стук в дверь, и женщина вздрогнула. Документы у неё были в порядке, ничего запрещённого в квартире не было, но встречаться с жандармами всегда малоприятно.

Отперев дверь, она отступила назад и в сторону, чтобы ворвавшиеся жандармы не сбили с ног. Однако на пороге появился небольшого роста господин в длинной синей бекеше с бобровым воротником и бобровой же шапке.

— Ребе Элиэзер! — воскликнула Геся.

— Шолем, Геся, — поздоровался мужчина, снимая пальто и шапку.

— Шолем, ребе, но я ждала вас только завтра. Даже угостить нечем.

— А я к тебе не за угощением. Проезжал по улице, услышал выстрелы и решил навестить, посмотреть всё ли в порядке. Кто это так лихо отстреливался?

— Кибальчич.

Что-то в голосе девушки привлекло внимание мужчины, и он внимательно на неё посмотрел.

— Можешь не волноваться за молодого человека, он убежал. Жандармы побежали за ним, но им его не догнать. Расскажи ка лучше, что сегодня решили твои приятели-революционеры.

Геся подробно рассказала о собрании наблюдательного отряда.

— Азохен вей! — воскликнул мужчина. — Да что вам такого плохого сделал этот царь, что вы его так хотите убить?

— Но, ребе, вы же знаете, что мы думаем не о себе, а о благе народа. Царь — деспот, угнетающий наш народ...

— Какой деспот? Какой народ? — прервал её мужчина. Да для нашего народа этот царь сделал больше, чем царь Соломон для наших предков. Кем бы я был при его отце? Из-за черты оседлости сидел бы в Орше и торговал мануфактурой, как и твой отец Меер в Мозыре. А сейчас мы — Поляковы, Штиглицы, Коганы — владеем банками, железными дорогами, заводами, можем жить, где хотим, а в обеих столицах действуют наши общины!

— Но, ребе, вы же сами давали деньги на подготовку взрывов! — воскликнула Геся. В полном недоумении она сидела, наморщив лоб и подняв брови.

— Да, давал. И дам ещё. А вы кого-нибудь убили? Кроме этих несчастных солдат в Зимнем Дворце? Кстати — вчерашних крестьян, представителей того самого народа, о благе которого вы так заботитесь.

Геся сидела молча в полной растерянности.

— Ладно, такие сложности не для твоего ума. Но, допустим, убьёте вы царя и что дальше?

— Андрей говорит, что народ поднимет восстание и сметёт царское правительство.

— Шлимазл этот твой Андрей. Восстания никакого не будет, а будет то, что вас переловят, перевешают, перестреляют. А царём станет этот мужиковатый цесаревич, ненавидящий своего отца и его реформы. Думаешь, нам станет лучше?

— Так что надо делать? — недоумённо спросила девушка, не в силах уследить за хитросплетениями мысли Полякова.

— Нужно объяснить твоим приятелям, что если уж взрывать, то всех Романовых разом, когда они соберутся в одном месте. Тогда, действительно, воцарится хаос и у нас будет не Александр Третий, а ... — Поляков остановился, чуть не сказав лишнего, а затем продолжил: — И сделать это должен человек, которого революционеры уважают. Например, Кибальчич. А твоя задача — убедить его. Ты ведь сможешь это сделать своими, женскими средствами, шейне мейдалэ?

Поляков положил ей руку на округлый живот и притянул к себе. Геся, охнув, прижалась к нему. Нужно было отрабатывать деньги.

3. Княгиня Юрьевская

Воин, царедворец, дипломат, посланник —

Красоты волшебной раболепный данник;

Свет ей рукоплещет, свет ей подражает.

Властвует княгиня, цепи налагает

Н. Некрасов

Неутомимый Поляков не стал долго задерживаться у Гельфман и уже через час был в главной конторе Центрального банка русского поземельного кредита, где его принял управляющий, барон Френкель.

Кабинет барона был украшен висевшим на стене позади его стола большим фамильным гербом с тремя шестиконечными золотыми звёздами на чёрной перевязи и девизом Sapienter et audacter.

Сам барон, глубокий старик со сморщенным лицом, с закрытым левым и полузакрытым правым глазом, но всё еще волевым подбородком сидел в чёрном кожаном кресле с массивными подлокотниками, обтянутыми желтой материей. Его одежда также соответствовала общему стилю: по черному фраку шли золотые пуговицы, а из кармана жилетки свешивалась массивная золотая цепь часов с круглой печаткой. На левом указательном пальце сверкал бриллиантом большой золотой перстень.

— Имею честь доложить, господин барон, что пока всё идёт, как запланировано, — почтительно говорил Поляков. — Нигилисты находятся под контролем, мы знаем об их планах благодаря нашим агентам и можем направлять их действия.

Барон ничего не сказал, но приподнял правое веко, и на Полякова уставился пронзительный темно-карий глаз.

Поляков кивнул и продолжил:

— Основной агент — Геся Гельфман, дочь подрядчика Меера из Мозырского кагала. Хозяйка конспиративной квартиры, на которой собираются нигилисты.

Барон прикрыл веко.

— Она сообщила, что готовится очередное покушение на царя посредством взрывающихся метательных снарядов.

Поляков остановился, выжидательно глядя на барона. Тот сделал отрицательное движение головой.

— Конечно, мы в любой момент можем предотвратить покушение, также как предотвратили взрывы царских поездов,— поспешно отреагировал Поляков

Барон кивнул.

— Полагаю, что вся подготовительная работа выполнена, — продолжил Поляков. — В результате террористических актов создана тревожная, нервная обстановка. Нами завербованы представители высшей аристократии. Особо ценным приобретением считаю генерала Шебеко, товарища министра внутренних дел, который предоставил в наше распоряжение отряд жандармов. Буквально два часа назад я проверил его в деле. Сестра генерала и граф Лорис-Меликов активно готовят коронацию княгини Юрьевской и распространяют в обществе слухи о том, что покойная императрица была незаконнорождённой дочерью барона де Гранси, а не Герцога Гессенского. Следовательно, её потомство не имеет прав на престол. После коронации можно сразу начать заключительный этап, в результате которого она станет императрицей Екатериной Третьей.

Барон открыл оба глаза и наклонился, придвинувшись к Полякову.

Покраснев под его сверлящим взглядом тот медленно продолжил:

— Считается, что она — потомок Рюрика. На самом деле, её прадед по матери — Рибас, фамилия которого — не что иное, как искажённое женское имя его матери Рива. Приехав в Россию, он выдал себя за испанского дворянина. У княгини достаточно типичная внешность: карие глаза, длинный нос с горбинкой, каштановые волосы. Но главное, конечно, не внешность, а та хватка, с которой она ведёт коммерцию.

Барон закрыл глаза и, по-видимому, удовлетворённый, откинулся на спинку кресла.

— Когда? — скрипучим голосом спросил он, приоткрыв левый глаз.

— Полагаю, в первой половине года, Ваша милость. Более точно можно будет сказать завтра, когда княгиня примет епитропа Филиппова, сегодня возвратившегося из Москвы.

На следующий день на половине императрицы Марии Александровны в Зимнем Дворце, которую после её смерти заняла княгиня Юрьевская, действительно, кипела коммерческая деятельность. Апартаменты императрицы имели свой отдельный подъезд, выходивший на Дворцовую Площадь, к которому то и дело подъезжали кареты просителей. Их фамилии сверялись со списком, и они поднимались по лестнице на второй этаж, где ожидали в приёмной вызова к ближайшей компаньонке княгини Варваре Шебеко. В особых случаях некоторых посетителей принимала сама княгиня в Золотой гостиной.

Сюда и направился князь Барятинский, выполняя договорённость с Поляковым. В приёмной кроме него сидело два генерала и двое статских. Секретарь приглашал их по звонку. Из дверей кабинета вышел лысый дородный мужчина во фраке, вытащив из кармана платок, вытер лысину и перекрестился. Через минуту на столе у секретаря зазвенел звонок.

— Ваша очередь, князь, — сказал секретарь и, выйдя из-за стола, открыл перед ним дверь.

Барятинский зашел в небольшое помещение, посреди которого стоял мозаичный стол. За ним сидела женщина лет сорока в темно-сером шелковом платье с белыми оборками и знаком ордена Святой Екатерины на левой стороне груди. Гладкие тёмные волосы были разделены посередине пробором; над правой губой в складке впалой щеки росла коричневая бородавка; маленькие продолговатые карие глаза внимательно смотрели из-под узких бровей.

— Позвольте представиться, Владимир Анатольевич Барятинский, гвардии полковник. Явился к вам просителем от имени господина фон Дервиза.

— Приятно познакомиться, князь, — ответила Шебеко высоким холодным голосом, — и какое до нас дело у господина фон Дервиза?

Поняв, что с этой дамой следует говорить только по делу, не тратя время на обсуждение знакомых и родственников, Барятинский прямо сказал:

— Господин фон Дервиз покорнейше просит вас содействовать в получении концессии на строительство Ростовско-Владикавказской железной дороги.

Шебеко недовольно поджала губы.

— Далась вам всем эта Ростовско-Владикавказская дорога!

Князь немедленно отметил всем, указывающее на наличие других претендентов на концессию.

— Что других дорог нет? Да вот хотя бы Конотопская. А Ростовско-Владикавказская обойдётся вам в полтора миллиона.

Брови ошеломлённого Барятинского полезли на лоб. Не только от суммы, но и от откровенности и прямоты собеседницы. Утром он встречался с Поляковым, который уполномочил его сторговаться на семистах тысячах, а Шебеко предлагала заплатить больше чем в два раза.

— Может быть, есть возможность несколько снизить цену? — робко поинтересовался он.

— Да с какой это стати? — грубо спросила статс-дама. — Кроме вас ещё желающие есть. И будьте уверены, мы не продешевим!

— Да, мы продешевили, продавая Аляску! — говорил в это время Великий князь Константин Николаевич, находясь в парадном кабинете княгини Юрьевской. — Но ведь сейчас предложение намного выгоднее! — Он надел пенсне и поднёс к близоруким глазам письмо.

— Вот что пишет мне мистер Эвартс, государственныйсекретарь, то бишь министр иностранных дел, САСШ: "Our interest in Chyukotka may be estimated at 45 000 000 dollars in gold". Сорок пять миллионов долларов золотом! И это при наших расстроенных финансах!

Великий князь снял пенсне, пригладил зачесанные назад седые рыжеватые волосы и в волнении прошёлся по роскошному ковру гостиной. Он, разумеется, не зачитал приписку, в которой лично ему, в случае успеха сделки, гарантировалось полтора миллиона.

— Извините, Ваше Императорское Высочество, но продажа Аляски в своё время вызвала недовольство общественности. Если мы сейчас объявим о продаже Чукотки, это может вызвать волнения в настоящий момент крайне нежелательные, — почтительно возразил сидевший возле окна граф Лорис-Меликов.

— Да что такое Чукотка? — продолжил Великий князь, обращаясь уже к княгине Юрьевской. — Пустое безжизненное пространство, по которому бродят медведи. И я не говорю, что нужно объявлять о её продаже, граф, — вновь обернулся он к Лорис-Меликову. — Однако следует начать публикации в газетах о бесполезности для Империи этой территории. Кроме того, нужно готовить к этому решению императора, — Великий князь выразительно посмотрел на Юрьевскую.

"Интересно, сколько ему пообещали американцы? — подумала та. — За продажу Аляски он поучил пятьсот тысяч. Сейчас куш больше. И я должна получить не меньше, чем он."

Она посмотрела прямо в светло-голубые глаза Константина Николаевича и загадочно улыбнулась.

"Потребует себе долю", — понял Великий князь.

— Конечно, такая компания в печати потребует расходов, — сказал он, адресуясь к Лорис-Меликову, но глядя на княгиню. — И я готов выплатить необходимую сумму из своих собственных средств!

— Боюсь, Ваше Императорское Высочество, — произнесла княгиня своим глухим, несколько гнусавым голосом, — у Государя сейчас много других дел. К этому вопросу следует вернуться несколько позже.

"Нужно отписать Эвартсу, чтобы удвоил сумму комиссионных", — подумал Великий князь и, поклонившись княгине сел на обитый розовой материей стул.

— Совершенно с Вами согласен, Ваша светлость! — сказал Лорис-Меликов. В настоящий момент главное — подготовка к Вашей коронации. Насколько мне известно, господин Филиппов уже вернулся из Москвы.

— Это какой Филиппов? Товарищ Государственного контролёра? — поинтересовался Великий князь?

— Точно так, Ваше Императорское Высочество. Он же является известным богословом, епитропом Иерусалимской церкви. Приверженец всего исконно русского. С радостью принял поручение найти сведения о коронации Её Императорского Величества Екатерины Первой.

— Да, Филипов, — княгиня взяла с письменного стола бумагу. — Он у меня в списке на сегодняшний приём.

Она нажала на кнопку электрического звонка. Через минуту в кабинет вошла Шебеко. Сделав реверанс перед Великим князем, она вопросительно посмотрела на княгиню.

— Вава, у меня в списке значится господин Филиппов, вернувшийся из Москвы. Он уже пришёл?

— Да, Ваша светлость. Ждёт в приёмной.

— Так пригласи его в гостиную.

Княгиня встала из-за стола.

— До свиданья, господа.

Лорис-Меликов и Великий князь встали и наклонили головы. Княгиня легкой походкой прошла в Золотую гостиную, села на диван, подложив для удобства под спину подушку. Она с удовольствием глядела на сверкающие позолотой панелей и лепнины стены и сводчатые потолки, сияющий геометрическим узором паркет пола, искрящийся хрусталь, свешивающихся с высокого потолка люстр. Ещё десять лет назад ей приходилось тайком пробираться в этот дворец на свидания с императором, а сейчас она чувствовала себя в нем хозяйкой. Детям Саши видите ли не понравилось, что она заняла покои их матери. А разве она не законная жена и не мать детей императора? Чем её дети хуже?

— Его превосходительство действительный статский советник Тертий Иванович Филиппов! — прервал её размышления секретарь.

В гостиную вошёл полный пожилой мужчина в парадном вышитом золотом мундире. Седая окладистая борода, пышные усы, пухлые щёки, круглые очки на крупном носе картошкой придавали ему благообразный и учёный вид. В правой руке он держал кожаную папку.

— Рада вас видеть, господин Филипов! — приятно улыбаясь, сказала княгиня.

— Безмерно рад снова встретиться с Вашей Светлостью! — Филипов почтительно склонил голову. Было видно, что старику действительно приятно разговаривать с молодой женщиной. — По поручению Вашей светлости я ездил в Москву для ознакомления с обрядом венчания на царство Её Императорского Величества Екатерины Алексеевны Первой. Должен сказать, что такое поручение для меня — большая честь, и я покорнейше благодарю Вашу Светлость. — Филиппов склонил голову в поклоне. — Надеюсь, в ближайшем будущем Россия получит императрицу исконно русскую, ведущую свой род от Святого Михаила Черниговского, а не от герцогов Гольштейн-Готторпских. Не могу не возрадоваться...

— Господин Филиппов, — нетерпеливо прервала его княгиня, — будьте любезны, расскажите, что вам удалось узнать.

— Прошу прощения, Ваша Светлость, — Епитроп несколько смутился и кашлянул. — Я изучил сведения как о венчании на царство Екатерины Алексеевны, так и остальных монархов, кончая правящим Александром Николаевичем, и имею честь доложить следующее. Вся церемония включает: великий выход в Успенский Собор, непосредственно само венчание на царство с возложением императорских регалий, помазание на царство, торжественный выход из Собора, высочайшая аудиенция для приёма поздравлений и награждения лиц, причастных к подготовке коронации. — Он многозначительно посмотрел на княгиню.

"Будет просить чин или титул", — подумала Юрьевская и понимающе кивнула.

— Коронация Государыни Екатерины Алексеевны проходила 7 мая 1724 года, продолжил Филиппов. — В 10 часов состоялся Выход Государя и Государыни в Успенский собор. Затем под песнопения и колокольный звон государь император Пётр Алексеевич возложил на коленопреклонённую Государыню порфиру и корону.

— Постойте, господин Филиппов, это что, Екатерина стояла перед супругом на коленях?

— Совершенно, верно, Ваша Светлость. Данный обычай соблюдался и во время коронаций Марии Фёдоровны и Марии Александровны. Однако, Елизавета Алексеевна и Александра Фёдоровна принимали корону стоя.

— И чем объяснить такое различие?

Видно было, что вопрос поставил епитропа в тупик. Нахмурившись, он на минуту задумался, поглаживая бороду, затем ответил:

— Все подробности церемонии устанавливает правящий монарх. Могу предположить, что Александр Павлович и Николай Павлович хотели таким образом выказать особое уважение к своим супругам.

Княгиня довольно улыбнулась. Уж она-то на колени не встанет. Саша выкажет ей особое уважение.

— Да вы садитесь, господин действительный статский советник, — предложила она.

— Покорнейше благодарю, Ваша Светлость. Филиппов грузно уселся на стул, стоящий возле небольшого стола напротив дивана.

— А разве Пётр Алексеевич не относился с большим уважением к своей супруге?

— Думаю, основной причиной коронации была забота Государя о будущем своих дочерей Анны и Елизаветы. Для присвоения дочерям титулов особ императорской крови необходимо, чтобы оба родителя были императорами. А Екатерина Алексеевна, как Вы знаете, не была благородного происхождения.

Слова Филиппова дошли до глубины души княгини. Неравный брак не давал её детям прав на престолонаследие. Её коронация должна была предоставить эти права и придать им статус великих князей и княжон. Если уж Екатерине, то ли кухарке, то ли прачке удалось обеспечить будущее своих дочерей, одна из которых стала императрицей, почему бы не сделать это ей, природной русской княжне, прямому потомку Рюрика в двадцать седьмом колене? Тем более, что император обожает её Гогу.

На лице у княгини появилось мечтательное выражение. Она живо представила сцену своей коронации. Она — в роскошном, расшитом золотом платье, император надевает на неё сверкающую бриллиантами корону, Гога провозглашается наследником...императором Георгием I.

Филиппов с пониманием глядел на молодую женщину.

— Что ж, господин действительный статский советник, вы хорошо потрудились, — сказала она с довольной улыбкой.

— Рад что смог угодить Вам. Изволите посмотреть рисунки коронационных платьев?

— Как Вы и рисунки привезли?

— По моей просьбе профессор Императорской Академии Художеств Чистяков Павел Петрович послал со мной одного из своих учеников Андрея Рябушкина, который сделал карандашные рисунки. На каждом рисунке подписано, чьё платье изображено.

Филиппов раскрыл папку и разложил на столе рисунки альбомного формата.

Княгиня подошла к столу и с интересом принялась разглядывать рисунки. Филипов, увидя, что она стоит, также встал.

— А что это за вышивка на платье Екатерины Первой? Почему на нём нет кружев? Почему такая широкая юбка у платья Екатерины Второй? — посыпались вопросы возбуждённой молодой женщины.

Филиппов, улыбаясь, приготовился отвечать, но его прервал появившийся в дверях секретарь:

— Ваша светлость, к Вам Его Императорское Величество!

В кабинет вошел стройный пожилой мужчина высокого роста в преображенском мундире с красными лацканами и золотыми фельдмаршальскими эполетами.

Филиппов склонился в поклоне. Княгиня метнулась к императору с рисунком платья Екатерины Первой.

— Саша, ты посмотри, какую прелесть привёз господин Филиппов из Москвы!

Император посмотрел на рисунок.

— Очень недурно. Красный цвет — символ державности. Но шитьё советую сделать золотое, а не серебряное, и в русском стиле, — сказал Александр. — Господин Филиппов, я найду способ вознаградить ваши труды.

Филиппов, стал отступать назад, по-прежнему склонившись в поклоне. Он ещё не успел скрыться за дверями, как в них вбежал мальчик лет восьми с круглым упитанным лицом, одетый в черкеску с глазырями.

А вот и мой Гога! — воскликнул Император, поднимая в воздух мальчугана и беря на руки. — Скажи-ка нам, Гога, как тебя зовут?

— Меня зовут князь Георгий Александрович Юрьевский, — ответил Гога и стал возиться с бакенбардами Императора, теребя ручонками.

— Очень приятно познакомиться, князь Юрьевский! — шутил Государь. — А не хочется ли, молодой человек, вам сделаться Великим князем ?

Княгиня радостно смотрела на эту сцену. Её мечты сбывались. Внезапно она почувствовала, как закружилась голова, в глазах почернело.

Очнувшись, Балашова увидела склонившееся над ней покрытое морщинами лицо с пышными седым усами и бакенбардами и мешками под глазами.

— Как ты, Дуся?

— Кто я? Где я?

4. Цесаревич

Когда с Державного Престола

Ты Русским Царством управлял, —

В подполье пряталась крамола

И враг России трепетал

С. Бехтеев. 'Царь Богатырь'

— Я никогда не признаю эту авантюристку. Я ее ненавижу! Как смеет она в присутствии всей императорской семьи называть "Сашей" твоего отца? Это верх неприличия! — горячо говорила цесаревна Мария Фёдоровна своему мужу, наследнику престола Александру Александровичу, стоя возле него в своем будуаре в Аничковом дворце. Её большие выразительные глаза блестели от гнева, щеки раскраснелись, а из-за того, что губы сжались, на подбородке появилась решительная ямочка.

Цесаревич, сидя в кресле, спокойно смотрел на супругу своими большими светло-серыми глазами.

— Что ты молчишь? — почти закричала Мария Фёдоровна, взмахивая руками. — Ты знаешь, что готовиться её коронация? Тебе безразлична судьба нашей семьи? — в её голосе звучала искренняя ярость женщины, почувствовавшей опасность для своих детей.

Цесаревич встал с кресла, сразу оказавшись на голову выше и вдвое шире жены.

— Княгиня Юрьевская замужем за Государем, — сказал он спокойным басом. — С каких пор запрещено женам называть уменьшительным именем своего законного мужа в присутствии других? Разве ты называешь меня "Ваше Императорское Высочество"?

— Как можно делать такие глупые сравнения! — сказала цесаревна со слезами на глазах. — Я вышла за тебя замуж с согласия твоих и моих родителей. Я не замышляю гибели династии и Империи.

Александр потер переносицу указательным пальцем, что свидетельствовало о волнении и раздражении, и решительно заявил, повысив голос:

— Я запрещаю повторять эти позорные сплетни! Законной супруге Государя Вы должны оказывать и будете оказывать полное уважение!

Он направился к выходу из гостиной, но возле двери обернулся и бросил:

— Не забудьте, Ваше Императорское Высочество, что через два часа нам нужно быть в Зимнем Дворце.

Цесаревич вышел из гостиной, некоторое время постоял в коридоре, потирая переносицу, затем спустился на лифте на второй этаж на детскую половину.

— Здравствуй, Александровна! — приветливо сказал он женщине лет сорока в сарафане и кокошнике, которая наблюдала, как мальчик двух лет складывает кубики. Увидев отца, он радостно подбежал к нему с криком "Папа" и поднял руки.

— Здоровы будете, Ляксандр Ляксандрович! — ответила та, улыбаясь. В няньки к малолетним членам императорской семьи обычно приглашали простых крестьянок.

— Как поживает великий князь Михаил? — ласково спросил отец, беря сына на руки.

— Хо! — ответил мальчик, дёргая его густую окладистую бороду. — Ко! — добавил он, указывав пальцем на потолок.

— Высоко? — переспросил отец, — до потолка?

— Дя — подтвердил мальчик, кивнув несколько раз головой.

Александр взял сына под мышки и начал высоко подбрасывать вверх, ловя затем на руки. Мальчик, растопырив руки и ноги, летал по воздуху, заливаясь счастливым смехом. Нянька с улыбкой наблюдала, пока один раз Михаил чуть не задел головой за потолок.

— Ляксандр Ляксандрыч! Осторожней! — воскликнула она.

Цесаревич, не обращая внимания, снова подбросил мальчика, который на этот раз коснулся потолка затылком.

— Да что ж это делается! Покалечишь же дитя! — нянька бросилась к Александру. Тот, и сам испугавшись, поставил мальчика на пол.

— Болит? — спросил он сына, слегка притронувшись пальцами к затылку.

Мальчик отрицательно покачал головой, но почувствовал волнение взрослых и захныкал.

— Ну вот — ничего страшного. А ты ворчала, старая, — умиротворяюще прокомментировал цесаревич.

— Как же не страшно! Испугал ребёнка, — недовольно сказала нянька

— А и испугался — ничего, не сахарный. Мне фарфор не нужен.

— А ежли тебя испугать, тебе понравится? Вот пожалуюсь Марии Фёдоровне. Да вот и она сама, — женщина посмотрела в сторону двери. Александр испуганно оглянулся. Там никого не было.

— Ах ты, ведьма! — цесаревич раскатисто рассмеялся. — Михайло, в следующий раз поиграем в солдатики, — обратился он к сыну, который уже уселся на старого потертого коня, стоявшего на платформе с колёсиками. — Ну а теперь до свиданья!

— Ня! — ответил мальчик и подпрыгнул на коне.

Выйдя из комнаты младшего сына, великий князь направился в противоположный конец коридора, где находилась классная комната старших сыновей.

— Переправа войск через водную преграду с захватом рубежа на противоположном берегу называется форсированием, — менторским тоном пояснял сухопарый генерал двум мальчикам, сидящим за партами с наклонными столешницами. На стене возле генерала висела большая карта, а рядом стояла чёрно-белая караульная будка, у которой отрабатывались строевые приемы.

При виде цесаревича мальчики, оба одетые в матроски, встали из-за парт, а генерал вытянулся во фрунт.

— Стоять вольно! Оправится! Кадетам сесть! — весело скомандовал Александр.

— Позвольте доложить, ваше императорское высочество, — почтительно сказал генерал, — на сегодняшнем занятии предполагается рассмотрение переправы императора Наполеона через Неман. Однако, поскольку Вы были сами участником форсирования Дуная возле Зимницы во время последней войны с Турцией, может быть, Вы соблаговолите рассказать об этом событии.

— Понятно, Григорий Григорьевич, — усмехнулся в густые усы Александр, — хотите, чтобы я сделал вашу работу.

— Папа́, расскажи, — просительным тоном сказал мальчик лет тринадцати с приятным овальным лицом и пухлыми щеками.

— Расскажи, пожалуйста, — поддержал его младший брат, мальчик с удлинённым лицом и маленькими, грустными глазами.

— Ладно, уговорили. — Александр провёл ладонью по большой голове, приглаживая пушок на рано облысевшей передней части. — Переправа через Дунай началась в два часа ночи. Вот вам, кадеты первый вопрос: почему ночью, а не днём?

— Ну это понятно, — ответил младший. — Чтобы турки не увидели.

— Правильно, Жоржик. И вот вам первое правило: форсирование должно выполняться скрытно, чтобы неприятель не успел открыть огонь. И хотя дело было в середине июня, солдаты были в зимних чёрных мундирах, чтобы оставаться незаметными в темноте. Погода благоприятствовала: небо было покрыто тучами.

— И турки ничего не заметили? — поинтересовался старший мальчик.

— Заметили, Ники, заметили и открыли огонь, но он не нанёс серьёзного урона, потому что были соблюдены два других правила: секретность и отвлекающий манёвр.

Мальчики жадно слушали. Одно дело, когда рассказывает учитель, другое — твой собственный отец, который сам был на войне. В воображении Жоржика появилась тёмная река, тяжёлые тучи, плоты с чёрными фигурами солдат, вспышки выстрелов сверкающие на противоположном берегу.

— Про время и место переправы никто не знал, а за несколько дней до этого началась бомбардировка крепостей Никополь и Рущук, где и демонстрировалась подготовка форсирования — в шестидесяти верстах от действительного места, — продолжал рассказывать цесаревич, расхаживая по классу, заложив руки за спину.

— Но ты-то знал, где будет форсирование, — заметил Ники.

— И я не знал.

— Но дедушка-то точно знал!

— И дедушка не знал.

Мальчики переглянулись между собой в недоумении.

— Государь Император вручил командование Дунайской армией его императорскому высочеству Николаю Николаевичу Старшему, — пояснил генерал Данилович. — А непосредственно форсирование осуществлялось силами четырнадцатой пехотной дивизии под командованием генерал-майора Михаила Ивановича Драгомирова. О планах операции кроме них было также известно начальнику штаба армии генерал-адъютанту, генералу от инфантерии Артуру Адамовичу Непокойчицкому.

— Вот ведь страшно-то было, — задумчиво сказал Жоржик.

— Страшно? — переспросил отец. — Нет, брат. Воевать за правое дело — не страшно. А мы воевали за освобождение наших братьев-славян, единоверцев, от турецкого ига.

Александр ещё раз прошелся вдоль комнаты. Паркет скрипел под тяжестью его восьмипудового тела. Генерал и мальчики следили за ним, поворачивая головы.

— Впрочем, бывало и страшно, — добавил он, испытующе взглянув на сыновей. — Когда стали спускать на воду понтоны и лодки, с реки с шумом и криком взлетела стая испуганных гусей. Вот тут нам стало страшно, что турки заметят переправу и откроют огонь.

— Обычные гуси? — спросил Жоржик.

— Да, совершенно обычные. В Турции они такие же, как у нас.

— А ты думал злые гуси — лебеди, как в сказке? — снисходительно обратился к десятилетнему брату Ники.

Жоржик покраснел, потому что как раз это и подумал. Дунайские гуси в его живом воображении рисовались злодеями, которые предупреждают турок-хозяев.

— А турки вас заметили? — спросил он быстро, чтобы отвлечь внимание.

— Первый рейс прошёл удачно, а вот во время второго неприятель начал обстрел. Три понтона Минского полка были разбиты снарядами, солдаты погибли.

Александр сделал паузу и ещё раз пристально посмотрел на сыновей.

— Вот это самое страшное для офицера на войне: видеть, как гибнут солдаты, даже еще не успев вступить в бой.

Ненадолго наступило молчание.

— Помянем воинов, павших за веру, царя и отечество, — сказал Александр и перекрестился. Вставшие со своих мест мальчики и генерал последовали его примеру. На глазах у впечатлительного Жоржика заблестели слёзы.

Заметив реакцию младшего сына, Александр спросил:

— А знаешь, Жоржик, что самое радостное на войне?

— Ясное дело — победить неприятеля, — ответил старший брат вместо младшего.

— Отлично, Ники, отлично! Но добавлю — еще и видеть радость победы на лицах солдат. Генерал Драгомилов, подле которого я стоял, не мог из-за дыма и тумана рассмотреть, что происходит на противоположном берегу, когда находившийся рядом генерал Скобелев поздравил его с победой. "Да где, где ты это видишь?" с изумлением спросил Драгомиров. "Где? На роже у солдата. Гляди-ка на эту рожу! А? Такая у него рожа только когда он одолел супостата. Вишь как прёт! Любо смотреть, — отвечал ему Скобелев.

— Да, я бы хотел быть на месте генерала Драгомирова, — задумчиво сказал Ники.

— И будешь! Но для этого надо хорошо учиться. Продолжайте генерал, — обратился цесаревич к Даниловичу. — До свиданья, кадеты.

— До свиданья, Ваше Императорское Высочество! — дружно ответили мальчики.

"Что-то суховат Данилович", — думал цесаревич, поднимаясь к себе в уборную на четвёртый этаж. "Не заменить ли его тем же Драгомировым?".

Он нажал кнопку и дал распоряжение камердинеру принести мундир: пора было собираться в Зимний Дворец на традиционный воскресный обед, где должны были присутствовать все члены императорской семьи.

Сняв тужурку и косоворотку и надев тёмно-зелёный генеральский сюртук, Александр выдвинул ящик стола, чтобы достать ленту с георгиевским крестиком и заметил в глубине белые бальные туфли княжны Мещерской.

Нахлынули воспоминания. Милая княжна с большими, печальными, всё понимающими глазами. Как на него кричал отец, когда он объявил, что отказывается от престола, и не поедет в Данию свататься к принцессе Дагмар, так как любит княжну Мещерскую. "Да как ты смеешь отказываться от возложенной Богом миссии, от святой обязанности, нарушать присягу на верность стране?! Я тебе просто приказываю ехать в Данию и просить руки бедной Дагмар — и ты поедешь, а княжну Мещерскую я тотчас отошлю!" А потом ещё рассуждал о вреде морганатических браков, которые расшатывают трон. И вот через пятнадцать лет император сам вступил в морганатический брак с этой мерзавкой, а на возражения родственников с раздражением заявляет одно и то же: "Я — Государь и единственный судья своим поступкам!". А однажды даже пригрозил лишить его наследства! Да ещё какие-то скоты, явно по наущению Юрьевской, распространяют слухи, что его мама́, любимая мама́, императрица Мария Александровна, была незаконнорождённой.

С помощью камердинера Александр повязал вокруг шеи орденскую ленту, скрывшуюся под стоячим воротником мундира, и тяжело вздохнул. Слуга понимающе взглянул на хозяина. О неурядицах в императорской семье всем было известно.

Брак с Дагмар оказался счастливым, и нужно признать, что отец был тогда прав. Но сейчас-то он сам расшатывает трон. Он, Александр, вынужден создавать видимость повиновения и приструнивать жену, но в глубине души вполне с ней согласен. Если эту особу коронуют — это будет катастрофа. И он уже решил, что её не допустит. Просто объявит отца сумасшедшим. "L'empereur est devenu fou", — об этом шептались при дворе ещё когда император поселил любовницу с детьми в одном дворце с законной женой. Разве способен на это человек в здравом уме? А история с коронацией — ещё один признак безумия стареющего шестидесятидвухлетнего монарха.

— Спасибо, Вельцин. Вели подать карету, и сообщи её императорскому высочеству, что я её жду, — мрачно распорядился цесаревич.

Слуга поклонился и вышел, а цесаревич встал перед образом, освещаемым лампадкой с подвешенным пасхальным яйцом и по привычке стал молиться, прося Всевышнего, чтобы он укрепил его дух и подсказал правильное решение.

— Карета подана, Ваше Императорское Высочество. Её Императорское Высочество просила передать, что она не здорова и поехать не сможет, — объявил вошедший через несколько минут камердинер.

Цесаревич угрюмо кивнул, накинул поданную шинель, надел белую барашковую шапку с красным верхом и вышел, спустившись на лифте на первый этаж. От Аничкова дворца до Зимнего вдоль по Невскому было не более четырёх вёрст, которые он с удовольствием прошёл бы пешком, но из-за угроз террористов приходилось ехать в закрытом экипаже, да ещё в сопровождении конвоя из двух казаков, как если бы он сам был преступником.

Запряженная четвёркой лошадей карета не спеша ехала вдоль проспекта, который жил своей жизнью.

Дворники убирали снег и скалывали лёд с тротуаров; спешили по своим делам посыльные с яркими бляхами на груди; возле витрин толпилась публика, разглядывая выставленные товары; фланировали офицеры, позвякивая ножнами о булыжную мостовую и разглядывая идущих на встречу барышень; на перекрёстках стояли городовые в чёрных шинелях с барашковыми воротниками, с барашковыми же круглыми шапками, шашками и револьверами. При виде кареты с Великим князем они вытягивались в струнку и отдавали честь.

На одном из перекрёстков со стороны Михайловской улицы вылетели сани, рядом с которыми ехал всадник. Сани на всей скорости врезались в едущих позади кареты казаков, а всадник, повернув налево, приблизился к карете и начал стрелять из револьвера. От пули со звоном разлетелось оконное стекло. Цесаревич инстинктивно отпрянул назад, однако успел два раза дернуть за верёвку, один конец которой был привязан к руке кучера. Это был знак ехать быстро. Впрочем, кучер уже щелкнул хлыстом, пуская во весь опор. Сзади раздался свисток городового и револьверные выстрелы. Всадник пустил лошадь в галоп и стал удаляться в сторону Садовой.

— Гони! Быстрей! — крикнул Александр, приоткрыв дверь. Его рука машинально нащупала саблю. Он вытащил клинок, бросив его на пол, отстегнул от портупеи ножны, мощным ударом ногой сорвал дверь с петель и, размахнувшись левой рукой, бросил ножны во всадника. Завертевшись как бумеранг, они ударили в заднюю ногу лошади, которая завалились набок. Всадник успел вытащить ноги из стремян и, прокатившись кувырком несколько метров, вскочил на ноги и припустил в арку ближайшего двора.

Подъехав к упавшей лошади, кучер остановил карету. Александр вышел. Гнедая кобыла жалобно ржала, дёргая сломанной ногой. Рядом на снегу валялись ножны, а недалеко от седла виднелся какой-то тёмный предмет. Цесаревич поднял и по-хозяйски осмотрел ножны. На крепкой стали было несколько царапин и согнулось одно кольцо крепления портупеи. Он прикрепил ножны к портупее и подошел к седлу, подняв револьвер.

— Занятно — хмыкнул Александр, рассматривая выгравированную на корпусе надпись Enfield Mk.I Он нажал на рычажок возле курка, и переломил ствол револьвера, опустив его вниз. Барабан сместился вперёд и из него выщелкнулись три стрелянных гильзы; три целых патрона остались в барабане.

"Но выстрелов было два", — подумал Александр.

Сзади раздался выстрел. Цесаревич вздрогнул и быстро обернулся. К нему бежали городовой и один из казаков.

— Как Вы, Ваше Императорское Высочество? — спросил казак.

— В порядке. Проверь, любезный, тот двор, — скомандовал цесаревич городовому, указав на арку в которой скрылся беглец. Городовой тотчас же устремился туда.

— Что с санями, Кудинов?

— Седок убит.

— Что ж, ты? Живым надо было брать.

— Никак нет-с. Уже был мертв, когда подъехал. Тот, который был на коне, пристрелил его, когда сани выехали на Невский.

Александр посмотрел на револьвер. Стало ясно, почему стреляных патронов три.

— Кто таков выяснили?

— Документов никаких. По виду — инородец.

— Что, азиат?

— По внешности больше иудей.

Цесаревич кивнул.

— Садись на облучок, с нами поедешь.

— Разрешите остаться, Ваше Императорское Высочество. Симонов упал с коня и сломал ногу.

— Хорошо. Я за вами пришлю.

Цесаревич сел в карету и скомандовал:

— В Зимний!

Поговорить с отцом и родственниками было о чём.

5. Жандарм

Но дверь отверзлась, и явился в ней

С лицом почтенным, грустию покрытым,

Лазоревый полковник. Из очей

Катились слёзы по его ланитам.

А.К.Толстой

Цесаревич ехал в карете с отломанной дверцей, возбуждая естественное любопытство многочисленных прохожих. Слух о покушении уже разнёсся по городу и вызвал всеобщее сочувствие и очередной приступ ненависти к нигилистам и евреям. Одного студента, имевшего неосторожность выкрикнуть "Долой эксплуататоров!" толпа побила и хотела повесить на фонарном столбе. Откуда-то нашлась уже веревка, однако юнкеру и двум офицерам удалось отбить студента и сдать полиции. За похожей на курсистку женщиной с коротко стриженными волосами и в мужской шапке погналось несколько человек, однако ей удалось заскочить в один из домов, а дворник, чтобы спасти девицу, запер за ней входную дверь и вызвал околоточного.

Александр Александрович ехал, опершись на эфес стоящей перед ним в ножнах офицерской сабли, тяжело задумавшись. Фриденсон, Зунделевич, Цукерман, Гольденберг — в докладах министра внутренних дел на заседаниях Государственного Совета регулярно звучали фамилии евреев, которые, по подсчётам жандармов составляли чуть ли не треть всех террористов. Поэтому он нисколько не удивился, услышав о том, что один из покушавшихся походил на иудея. С представителями этого племени ему приходилось сталкиваться и во время войны, когда товарищество "Грегер, Горовиц, Коган и Ко", получив семьдесят миллионов рублей на организацию снабжения русской армии, поставляло испорченные продукты, вызывая массовые заболевания среди солдат. Затем поставки прекратились вообще, так как компания объявила себя банкротом. И он, наследник престола, ничего не мог сделать, так как владельцы компании пользовались покровительством этой Юрьевской, которая в то время еще была княжной Долгорукой, но уже полностью держала в руках императора. Оставалось жаловаться в письмах к жене на то, что "товарищество жидов продолжает грабить казну самым бесцеремонным образом..."

Цесаревичу впервые пришла в голову мысль, что евреи-революционеры могут быть связаны со своими соплеменниками-банкирами и купцами. Сплочённость представителей этого народа всем известна. Они все связаны родственными отношениями. Может быть, допрашивать нужно не Гольденберга и Фриденсона, а Когана и Полякова?

— Ефим! Сворачивай на Гороховую, в жандармское управление! — крикнул Великий князь кучеру.

— Вы уверены, господин Курицин, в достоверности этих сведений? — жандармский генерал Комаров пристально и с некоторым недоверием посмотрел на своего агента.

— Совершенно-с уверен, Ваше превосходительство, — ответил агент, для убедительности приподняв густые черные брови и округлив глаза. — Как же-с не быть уверенным. Мы с ним встречались в слесарной мастерской ещё пять лет назад и ходили в один кружок. Я ему рассказал, как помогал Александру Михайлову и назвал его кличку "Дворник", как Вы, Ваше превосходительство, и велели.

Генерал кивнул одобрительно:

— Да, подпольная кличка известна только самым доверенным людям. А как вы сами представились?

— Как агент второй степени исполнительного комитета "Народной Воли", состоящий в вассальной группе. Членов группы не назвал, ссылаясь на требования конспирации. Однако, рассказал как помогал Михайлову и Арончику делать подкоп для взрыва царского поезда.

— И Гольденберг поверил?

— Безусловно-с. Можно сказать, излил душу.

Генерал задумался, крутя в руках карандаш. Похоже, работа с Гольденбергом принесла успех. Три месяца он провел в одиночке, подвергаясь жёстким допросам и не имея возможности общаться ни с кем кроме жандармов. Когда его перевели в камеру к Курицину, он сначала осторожничал, но, убедившись, что сокамерник — его товарищ по партии, обрадовался и начал болтать. Конечно, Курицина как следует подготовили. И подготовил лично он, генерал-майор Комаров, начальник губернского жандармского управления.

Генерал встал и посмотрел на портрет императора, который висел над столом.

"Пожалуй, можно будет рассчитывать на владимира со звездой". Он машинально поправил висящий на шее аннинский крест. — "Но нужно найти этого Кибальчича".

Курицин также встал и преданно смотрел на генерала, который своими бакенбардами и усами, зачёсанными назад седеющими волосами, походил на императора.

"Да, генерал — голова. Объяснил, как себя вести с этим еврейчиком, тот и раскололся. Все рассказал, как на духу. Теперь дадут премию, рублей двадцать пять, а то и пятьдесят."

— Но где живет Кибальчич, Гольденберг не знает? — спросил генерал.

— Никак нет-с, ваше превосходительство, — Курицын несколько смутился. — Не знает. А то бы рассказал.

— А под какой фамилией?

— Также не знает. Так уж он им восторгался: и умный и добрый и учёный. Языки знает, книжки читает, динамит делает. Всё обсказал, но где живет и под каким именем — не знает. А знал бы — сказал. Я у него теперь лучший друг.

— Надеюсь, вы понимаете, господин Курицын, насколько нам важно найти Кибальчича? — генерал подошёл к агенту и посмотрел прямо в глаза.

— Точно так-с, понимаю, Ваше превосходительство.

— Нет вы не понимаете! — с нажимом произнёс генерал. — Нами установлено, что динамит, заложенный по Александровском, и динамит, которым взорвали свитский поезд под Москвой, имеют одинаковый состав, который отличается лучшим качеством по сравнению с динамитом, производящимся на заводах господина Нобеля. Как выяснилось, он сделан одним человеком — Кибальчичем. И если мы его найдём, то обезвредим террористов и обезопасим Государя. А за это полагается не просто награда, а орден!

Генерал многозначительно посмотрел на портрет императора.

Курицина бросило в краску. Награждение даже самым младшим орденом станислава третьей степени давало прибавку к пенсии в 86 рублей в месяц. Не говоря уже о красивом крестике на груди, которым можно щегольнуть перед родственниками и сослуживцами.

— Буду стараться Ваше превосходительство!

— А не упоминал ли Гольденберг о друзьях Кибальчича? Или о подруге, женщине?

— Точно так-с, говорил. Они с Кибальчичем с детства дружили с Леоном Мирским и Еленой Кестельман. А уже когда вступил в Народную Волю, Кибальчич близко сошёлся с Гельфман.

— Гельфман? Женщина? Как звать?

— Виноват, не запомнил, Ваше превосходительство. Какое-то иудейское имя.

— Хорошо. Идите и напишите подробный рапорт. И помните о награде.

— Рад стараться, ваше превосходительство!

Курицин повернулся через левое плечо и вышел. Генерал снова сел в кресло за столом и задумался. Мирский был известным террористом, который сейчас содержался в заключении в Петропавловской Крепости. Допросить его не составляло труда. Кестельман — невеста Мирского, которая арестовывалась, но было отпущена под залог. За ней следует установить наблюдение. Может и выведет на Кибальчича. А вот кто такая Гельфман?

Комаров нажал кнопку звонка.

— Поручик, разыщете в картотеке сведения о некоей Гельфман, террористке из Народной Воли. И принесите мне её дело. Срочно! — отдал генерал распоряжение вошедшему адъютанту.

Через несколько минут на его столе лежала папка с красной вертикальной полосой по корешку. По его, генерала Комарова, предложению красным цветом отмечались дела народовольцев-террористов, желтым — дела студентов, синим — дела рабочих. Это существенно убыстряло поиск по распухающим как дрожжевое тесто жандармским картотекам. Генерал чувствовал, что вскоре придётся вводить дополнительные цвета для обозначения новых категорий противников режима, которые множились как круги на глубоком спокойном пруду после броска булыжника. А этим булыжником, взбаламутившим спокойную гладь самодержавия, по его искреннему убеждению, были либеральные реформы, проводимые правительством. Впрочем, что ни делается — всё к лучшему. Рост терроризма одновременно повышал и значимость жандармерии для сохранения устоев самодержавия и империи. Без работы он не останется.

Открыв папку, он пробежал глазами анкетные данные. Геся Мироновна Гельфман, двадцать пять лет, иудейка, из мещан, родилась в Мозыре. Отец — состоятельный откупщик. С 1871 года проживала в Киеве. В 1874 году закончила акушерские курсы. Работала портнихой. Арестована в 1975 году за революционную пропаганду. Осуждена на два года заключения, которые отбывала в Литовском замке. В 1979 освобождена и направлена на проживание под надзором полиции в Старую Руссу. Через полгода скрылась. Местонахождение в настоящее время неизвестно, предположительно живет в Петербурге под чужой фамилией.

Биография была достаточно стандартной. Малороссия и Белоруссия, входившие в черту осёдлости, были рассадниками нигилистов-евреев. Революционную заразу девица подхватила, когда училась на курсах. То, что сбежала из-под надзора, также достаточно типично. Генерал не помнил ни одного случая, чтобы наказание и отбывание тюремного заключения наставило революционера на путь истинный. Они сбегали, скрывались, меняли документы и упорно продолжали свою антиправительственную деятельность.

В анкетных данных что-то зацепило его внимание, что-то не сходилось. Комаров посмотрел на наклеенную фотографию. Типично семитское смуглое лицо с правильными, хотя и несколько грубоватыми чертами. Миндалевидные чёрные глаза. Густые черные волосы собраны в узел. Не обстрижены коротко, как принято у нигилисток. Значит, девица заботится о своей внешности и привлекательности. Это важно, это нужно иметь в виду.

Он перелистнул страницу и прочитал характеристику. Дерзость, упрямство, вызывающее поведение. Связь с Колодкевичем. Кибальчич не упоминается. Он перевернул страницу обратно и снова перечитал анкетные данные. Да, вот оно: родилась в 1855, а в 1871 уже в Киеве. Сколько ей было? Пятнадцать или шестнадцать лет. Не рановато? Или у евреев принято, что пятнадцатилетняя девушка уходит из семьи?

Генерал вывал звонком адъютанта.

— Николай Михайлович, будьте любезны, вызовите ко мне Гуровича.

Гурович был учёным евреем, в обязанности которого входило консультирование по всем вопросам, относящимся к евреям-революционерам и еврейству вообще. Специальные должности для евреев-экспертов были введены в губернских жандармских управлениях в связи с большим количеством евреев среди революционеров.

— Что сказать, хгосподин хгенерал, жизнь у той девочки была далеко не цукер зис, а напротив — сплошные цоресы. — Гурович говорил с малоросским акцентом, смягчая "г". — А на ваш вопрос, ваше превосходительство, мохгу ответить, что еврейская девушка до замужества должна жить с родителями. Как утверждал Рамбам, 'Честь царской дочери — в дому'. И если она из дому сбежала, то уж, конечно, не от хорошей жизни.

Гурович снял пенсне и положил на стол папку.

— Знаю я её историю. Мамэ умерла когда ей было двенадцать лет. Старый Меер почти сразу женился. Кстати, Ваше превосходительство, позволю себе заметить, что имя её татэ вовсе не Мирон, и если Вам захочется выказать уважение, то по отчеству её следует называть 'Мееровна' или, на крайний случай, 'Мировна'.

Генерал внимательно слушал, кивая головой. Любые мелочи могли быть использованы во время допроса для того, чтобы вызвать на откровенность, а то и завербовать революционерку.

— И правильно сделал! — продолжал Гурович. — Ибо Талмуд усматривает в безбрачии противоестественное состояние; хгрешит не тот, кто женат, а неженатый, ибо он проводит все дни свои в хгреховных мыслях, живет без радости, без блахгословения, без блахга и не является мужчиной в полном смысле слова...

— Господин Гурович! — прервал генерал, который по опыту знал, что собеседник может цитировать Талмуд часами, — будьте любезны, ближе к делу.

Гуревич укоризненно посмотрел на генерала круглыми карими глазами.

— Так на чём я остановился?

— Господин Гельфман женился второй раз.

— Да! И правильно сделал, что женился. Но вот жену он выбрал неправильно, поскольку штифмаме невзлюбила маленькую ХГесю. Заставляла делать всю чёрную работу по дому, а как только ей исполнилось пятнадцать, решила выдать замуж. Что там был за жених мне неизвестно, но только девочка сбежала.

Гурович снова надел пенсне и взял со стола и открыл папку.

— Осмелюсь доложить, Ваше превосходительство, что Литовский замок — это не курорт, не Баден-Баден, и даже не Ливадия. Мохгу представить, что пришлось вытерпеть бедной девочке.

Он снял пенсне и снова положил папку на стол, сделав горестное выражение лица.

— Позволю себе напомнить, любезный господин Гурович, что эта "девочка", как явствует из материалов дела, занималась антиправительственной пропагандой, в чём и была изобличена, — ледяным тоном сказал генерал.

Еврей несколько смутился, и снова одел пенсне, как бы защищаясь от холодного взгляда генерала.

— Осмелюсь предложить Вашему превосходительству при допросе этой дамы проявлять исключительно доброту и может даже ласку. Тохгда с ней можно поладить.

— Прежде, чем допросить её ещё нужно найти. Можете вы подсказать, где найти эту "девочку"? Смею надеяться не на водах в Бадене.

— Нет, далеко не на водах и не в Бадене. И я могу сказать, где её найти, — Гурович замолчал с оскорблённым видом.

Генерал Комаров также молчал, выжидательно глядя на консультанта.

Поняв, что дальше терпение начальства лучше не испытывать, Гурович пояснил:

— Да у нас же, в камере, во флигеле. Доставили минут двадцать назад. Мня вызвали, чтобы я на неё посмотрел, так как по инструкции мне положено знакомится со всеми доставляемыми, у которых семитская внешность.

— Благодарю вас, господин Гурович, — генерал, лицо которого мгновенно прояснилось, кивнул головой, показывая, что разговор закончен.

После ухода еврея он ещё несколько минут сидел, обдумывая дальнейшие действия, затем вызвал ротмистра Сазонова, который взглянув на фотографию в личном деле сразу отрапортовал:

— Это особа, Ваше превосходительство, была доставлена недавно и помещена в камеру номер четыре. Задержана во время облавы в еврейском квартале возле Сенного рынка с документами на имя Елисаветы Алексеевны Николаевой. Вызвала подозрение семитской внешностью. При личном обыске найден экземпляр "Рабочей газеты" и "Программы рабочих" партии "Народная воля".

Ротмистр говорил бодро, широкое лицо и обширная лысина лоснились от удовлетворения. Судя по личному делу, была задержана опасная революционерка, а это был успех.

Генерал слушал ротмистра и думал, что фортуна повернулась к нему лицом. Сначала удалось получить от Гольденберга ценнейшие сведения о Кибальчиче и его связи с Гельфман, а затем эта птичка сама прилетела в руки.

— Поздравляю, Алексей Павлович! Нам удалось задержать опаснейшую террористку, которая числится по списку А1, — сказал Комаров сдержанно-поощрительным тоном. — Нужно допросить её как можно быстрее, пока не опомнилась. Вызывайте её в подвальную и приступайте, — генерал передал ротмистру папку с делом Гельфман. — Изображайте из себя зверя. Кричите, угрожайте. Требуйте, чтобы назвала сообщников.

— Слушаюсь, Ваше превосходительство! Физическое воздействие применять?

— Да. Но только первой степени! Аккуратно. Я подойду позже.

Ротмистр понял, что ему нужно сыграть роль злого жандарма, а сам генерал выступит в роли доброго жандарма, который спасет арестованную от издевательств, и таким образом завоюет её доверие. Этот приём для получения сведений от арестованных революционеров был не так давно разработан и успешно применён самим генералом Комаровым. Сазонов не был в обиде, так как разыгрывать доброго жандарма было намного сложнее, и мало кто мог с этой ролью справиться. Генерал любил повторять, что хороший жандарм должен быть хорошим актёром.

— Разрешите идти?

— Приступайте, приступайте, ротмистр.

Оставшись один, генерал подошел к стоящему возле боковой стены шкафу и, с усилием нажав на торец, сдвинул его в сторону. Он открыл ключом оказавшуюся в стене дверь, толкнул её и вошел в комнату. Затем вновь задвинул шкаф, нажимая на специальные углубления возле торца. Конечно, ближайшие сотрудники знали о секретной комнате, прилегающей к кабинету начальника управления. Однако, вряд ли о ней могли знать революционеры. В случае народных волнений, восстания, революции и захвата здания жандармерии он мог скрыться, тем более, что в комнате была вторая дверь, выходящую на лестницу, по которой можно было подняться наверх на чердак или спустится вниз во двор. Последний год, после взрыва в Зимнем Дворце, правящие круги жили как на вулкане, в ожидании революционных волнений. Некоторые продавали особняки и уезжали из за границу.

Пока же генерал использовал комнату для отдыха и переодевания. Часто приходилось задерживаться на службе допоздна, поэтому в комнате был диван, стол, стулья. Для допросов иногда необходимо было переодеваться в штатское, поэтому в комнате стоял плательный шкаф с одеждой. Этим как раз и занялся генерал, переодевшись в сюртук неброского серого цвета. Голубой жандармский мундир с генеральскими погонами и серебряными аксельбантами мог вызвать у арестованной инстинктивное неприятие. Контраст между злым и добрым жандармом должен был быть и в одежде. Злой — в ненавистном мундире, добрый — в обычном статском сюртуке. Для усиления эффекта Комаров достал из внутреннего кармана сюртука заранее приготовленный футляр и надел очки. На зрение он не жаловался, очки были с простыми стёклами. Очки, как считал генерал, придавали безобидный вид и внушали доверие. Именно очки, а не вошедшие в моду пенсне, которые стали носить даже великие князья. Пенсне придавало не подходящий для допросов высокомерно-аристократический вид.

Генерал задумчиво посмотрел на висящий на крючке шкафа служебный револьвер в кобуре.

Дамочки-революционерки были известны своей изворотливостью, коварством, решительностью. Не далее как месяц назад некая Фрумкина (тоже, кстати, иудейка) попыталась убить начальника Киевского управления генерала Новицкого. Сидя в тюрьме, она раздобыла где-то нож и сама попросилась на допрос к генералу. Когда её привели в кабинет, она наговорила генералу комплиментов и дала показания на местных революционеров, впрочем, впоследствии оказавшиеся ложными. Когда довольный генерал стал записывать показания в протокол, она бросилась на него и, схватив левой рукой за голову, правой стала резать горло. ("Просто зверство какое-то, как есть Юдифь", — подумал Комаров). Новицкого спасло только то, что Фрумкина была дамой субтильной, и он смог её оттолкнуть. Когда её схватили вбежавшие в кабинет жандармы, она стала извиваться, как змея, стараясь вырваться и выкрикивая угрозы диким голосом. После этого по всем управлениям был разослан циркуляр о необходимости тщательно обыскивать арестантов, соблюдать осторожность во время допросов и иметь при себе оружие.

Комаров машинально пригладил рукой волосы и посмотрел в зеркало. Благообразное лицо, с гладкими, редеющими с проседью волосами и очками напоминало университетского профессора. Нет, револьвер лучше не брать.

Можно было приступать к допросу.

6. Взрыв

Die Magier kamen, doch keiner verstand

Zu deuten die Flammenschrift an der Wand.

Belsatzar ward aber in selbiger Nacht

Von seinen Knechten umgebracht.

Heinrich Heine. "Belsatzar"

— Кто твои сообщники? — бешено орал Сазонов. — Говори, шлюха жидовская!

Он подошел к сидящей на табуретке Гельфман и выверенным, хлёстким, но не сильным ударом дал пощёчину.

Женщина вскочила и выкрикнула, сверкая глазами:

— Как вы смеете?

— Сидеть, сволочь нигилистская! — ротмистр небрежно ткнул её кулаком в грудь.

Гельфман упала на табуретку, которая перевернулась, и женщина оказалась на каменном полу.

— Что здесь происходит? Что вы себе позволяете, ротмистр? — раздался от двери гневный голос Комарова.

— Вон отсюда!

Сазонов вышел, а генерал бросился к всё ещё лежавшей на полу женщине.

— Ради Бога, сударыня, простите!

Он поднял табуретку и помог женщине подняться и сесть, одновременно внимательно её рассматривая. Она выглядела приятнее, чем на фотографии. Правильные черты лица были более мягкими, пухлые губы, выразительные тёмные, почти чёрные глаза, тонкие чёрные брови подчёркивали её женственность и привлекательность. Комаров уловил тонкий запах духов. " 'Персидская сирень' товарищества Брокара", — определил он.

— Ах, да что же это я!

Генерал взял стоявшее за столом кресло, передвинул его к боковому краю стола и пересадил в него женщину, которая, не придя еще в себя от шока, механически ему повиновалась.

— Быстро сюда стул! — дал он распоряжение вошедшему по звонку унтер-офицеру. Стул был немедленно принесён и поставлен за стол на место кресла.

Гельфман начала машинально поправлять причёску, затем достала из кармана платья платок, сложила его вдвое и стала кончиком протирать лицо.

— Разрешите представиться, сударыня, меня зовут Александр Владимирович, начальник здешнего учреждения. Ну а вы, как следует из документов, — он взглянул на лежащую нам столе папку с личным делом, — Геся Гельфман. Позвольте мне, Геся Мееровна, принести глубокие и искренние извинения за безобразное поведение моего подчинённого.

Генерал говорил мягким бархатистым баритоном. В его глазах светилось неподдельное сочувствие. В ответ женщина всхлипнула, разрыдалась и произнесла сквозь слёзы :

— Сатрапы!

— Да, именно так! Именно сатрапы и мерзавцы! Как ещё можно назвать лиц позволяющих издеваться над беззащитными арестованными, да ещё и женщинами? — в голосе генерала звучало искреннее негодование, а глаза выразили отвращение. — Завтра же ротмистр будет наказан. Простить такое нельзя. Но понять его можно. Год назад, во время взрыва в Зимнем дворце погиб его двоюродный брат, стоявший в карауле. Ротмистр перевёлся из гвардии в Корпус жандармов специально, чтобы отомстить революционерам. А ведь Вы, Геся Мееровна, революционерка, не так ли?

Гельфман уже пришла в себя и кончиком платка изящно промокала слёзы на щеках.

— Я принадлежу к партии "Народная Воля", — с достоинством ответила она.

"Не дура, — подумал Комаров, — понимает, что запираться бесполезно".

Геся смотрела на мужчину, представившегося Александром Владимировичем. "Похож на доктора, который преподавал на акушерских курсах. Такой же полноватый, симпатичный, в очках, сильные руки с длинными пальцами. Если начальник управления, значит — генерал. Наверное, хочет, чтобы я выдала товарищей. Ну уж нет.

— Вы, Геся Меерова, наверное, думаете, что я хочу заставить Вас выдать ваших товарищей по партии? — спросил Комаров.

Гельфман посмотрела на него с нескрываемым удивлением, красиво приподняв чёрную изогнутую левую бровь.

— Помилуйте, голубушка, но в этом у меня нет никакой нужды! — даже с некоторым упрёком в голосе воскликнул генерал, выделяя местоимение. — Мне они все известны. Подрыв царского поезда возле Александровска в ноябре 1879 года готовили Желябов, Пресняков, Тихонов, Окладский. Взрыв свитского поезда в том же месяце под Москвой произвели Перовская, Гартман, Михайлов, Исаев. Взрыв в Зимнем Дворце почти год назад выполнил Халтурин. Динамит для взрывов изготовлял Кибальчич.

Генерал заметил, как женщина напряглась, услышав имя Кибальчича.

"Как! Он на самом деле всех знает! — заметались мысли в голове у Гельфман. — И о Николае! Что же ему надо от меня?"

— Вы можете меня спросить, а что я тогда от вас хочу, если мне всю уже известно? — Комаров встал, скрестил на груди руки и пристально посмотрел на Гесю. — Так вот, моё искреннее желание — прекратить кровопролитие, и как можно скорее!

Комаров замолчал, ожидая реакции женщины.

"Кровопролития? А как же казни?" подумала Гельфман.

— А как же казни наших товарищей? — спросила она с недоверием.

— Если вы имеете в виду Преснякова и Квятковского, то первый был наказан заслуженно, как убийца, загубивший двух человек и участвовавший в подготовке покушения на Государя.

Комаров вновь сел и смотрел прямо в глаза Гельфман, чётко выговаривая каждое слово.

— Квятковского, по моему личному мнению, не надо было казнить. На его руках не было крови. И эта казнь — свидетельство всеобщего ожесточения, которое следует немедленно остановить! Ещё один шаг и будет перейдена черта, отделяющая человека от зверя. Вы уже начали убивать невинных! На ваших руках кровь одиннадцати солдат, погибших в Зимнем дворце. Еще немного — и вы начнёте убивать женщин и детей!

— Да, да! — воскликнул жандарм, увидев, как исказилось лицо женщины. — А что бы было, если бы ваши товарищи достигли своей цели и взорвали царский поезд, а не свитский? Ведь с Государем ехали жена и дети — восемь лет, семь лет и два годика. И эти невинные души погиби бы! А что бы было, если бы Государь и члены императорской фамилии не опоздали бы на обед, когда Халтурин произвел взрыв? Погибли бы юные девушки, великие княжны! Погибли бы великие княгини, а ведь некоторые из них ждали детей!

Геся почувствовала, как у неё закружилась голова, в ней что-то зазвенело и загудело.

— Чего вы хотите? — еле слышно прошептала она, не в силах отвести глаз от завораживающего взгляда собеседника.

— Я хочу спасти ваших товарищей, — по-прежнему чётко, глядя ей в глаза, ответил жандарм, — я хочу предотвратить гибель невинных людей. Гибель бессмысленную, тем более что не далее как вчера Государь подписал манифест о введении конституции.

— Конституции? Но ведь сегодня...

— Что сегодня? Что се-го-дня? — тихим голосом по слогам спросил жандарм, впившись в женщину пронзительным взглядом синих глаз.

— Взрыв... во время обеда... во дворце, — как в трансе прошептала Гельфман, закрыла глаза и обмякла в кресле.

Комаров быстро встал из-за стола и вытащил из кармана сюртука часы. Шел шестой час, обед во дворце скоро должен был начаться. Затем он подошёл к женщине и опытной рукой приоткрыл веки.

— Толмачев, быстро сюда доктора! — дал генерал приказание, дежурившему у двери вахмистру.

Комаров снова сел за стол и задумался. Его обязанностью, как руководителя жандармерии было немедленно сообщить во дворец о готовящемся теракте. Но стоило ли это делать? Стоило ли спасать императора, доведшего страну до катастрофы? Он, также как и многие другие мыслящие люди, долгое время никак не мог понять, почему сыновья такого Государя как Николай Первый оказались не просто неспособными, а даже и бесчестными людьми. Император, окруживший себя воровской камарильей, возглавляемой княгиней Юрьевской, и получающий свой процент от сделок; его брат Константин, благодаря усилиям которого, хорошо оплаченным американскими долларами, была продана Аляска; следующий брат Николай, потребовавший у шефа жандармов предоставить железнодорожную концессию еврейскому товариществу и честно признавшийся, что ему за хлопоты обещано двести тысяч.

Как могло такое получиться? Он находил для себя лишь один ответ: слишком уж нянчился Николай Первый со своими детьми. Сам-то он, третий сын, был начисто лишён родительской заботы и частенько бит своим воспитателем Ламздорфм. Среди всех нынешних отпрысков дома Романовых на его, генерала Комарова взгляд, было лишь два приличных человека: четвёртый сын Николая Павловича Михаил, до которого у отца уже не дошли руки, и цесаревич, которой стал наследником случайно, после смерти старшего брата. И судя по тому, как цесаревич нянчится со своим страшим сыном, никакого толку от этого Ники не будет.

Размышления генерала были прерваны вбежавшим адъютантом.

— Ваше превосходительство! Его императорское высочество цесаревич изволили прибыть!

— Где он?

— Только что вошли, поднимаются по лестнице.

— Поручик, оставайтесь здесь и ждите доктора. Когда придет, пусть обследует эту женщину. — генерал указал на Гесю, сидевшую в кресле со склонённой на плечо головой. — Когда она очнётся, мне немедленно доложить. — Комаров поспешно поднялся на второй этаж встречать высочайшего гостя.

— Кто? — коротко спросил цесаревич, когда генерал доложил о результатах допроса Гельфман.

— Не успела сказать, однако могу высказать некоторые предположения.

Наследник хмуро кивнул головой.

— Думаю, Ваше императорское высочество, террористы будут учитывать результаты прошлогоднего взрыва. Хотя они объявили, что покушение не удалось из-за опоздания императора, на самом деле, как мы знаем, снаряд, заложенный в подвальном этаже, разрушил перекрытия первого этажа и караульное помещение, и не нанес большого вреда находящейся над ним столовой. То есть, даже если бы государь не опоздал и находился в столовой, он бы не пострадал. Это при том, что динамита было семь пудов. Следовательно, террористы откажутся от плана применять удалённый взрыв. Тем более, что дворцовая стража, по распоряжению её начальника полковника Фёдорова, сейчас проверяет все помещения, находящиеся непосредственно под и над комнатой, в которой принимает трапезу Государь.

Генерал старался объяснять наиболее просто и доступно, так как медлительность мышления наследника престола была хорошо известна.

— Следовательно, заряд будет взорван в самой столовой, — сделал правильный вывод цесаревич.

— Совершенно справедливо, Ваше императорское высочество, — почтительно прокомментировал Комаров. — Осмелюсь также добавить, что заряд будет, скорее всего, внесен непосредственно во время обеда, поскольку сама столовая тщательно обыскивается.

— Это каким же образом? И как его взорвут?

— Осмелюсь предположить, Ваше императорское высочество, что занесут в каком-нибудь блюде с крышкой, например в компотнице. Когда крышку поднимут, сработает взрывное устройство.

— Вы понимаете, что вы говорите, генерал? — нахмурив брови, спросил цесаревич. — Доступ к высочайшему столу имеют только ближайшие придворные!

В это момент в дверь кабинета постучали.

— Доктор прислал вахмистра с сообщением, что арестованная пока не пришла в себя, но бредит и что-то рассказывает, — доложил вошедший адъютант.

— Быстро к ней! — распорядился цесаревич.

Геся металась в беспамятстве на дощатой кровати больничной камеры, которая также находилась в цокольном этаже здания жандармерии. Ей виделся взрыв, пламя, клубящийся дым, из которого выходят двое странных существ с лицами наполовину человеческими и на половину животными; у одного половина лица как у волка, у другого — как у льва. Тот, кто с волчьим лицом, спросил ласковым голосом: "Кто взорвал? Кто-то из придворных?" "Да", — ответила она. "Имя?" — раскатистым голосом крикнул тот, кто с львиным лицом. "Фо...", начала отвечать она. Сквозь клубы дыма прорвался луч света и ослепил её, так что стало больно и почему-то в животе, из которого стало прорастать дерево, разрывая сухими ветками плоть и причиняя невыносимую боль.

— Обед в Арапской столовой уже начался. Промедление смерти подобно, — отрывисто говорил цесаревич. — Берите, генерал, несколько человек и бегом к Иорданскому подъезду. Дальше через аванзалы — ко входу в столовую со стороны Малахитовой гостиной. С этого входа буду вносить блюда. Дайте мне одного-двух человек, с которыми я пройду через Салтыковский подъезд и перекрою вход со стороны Ротонды.

Через несколько минут из здания на Гороховой 2 вышла группа из шести человек в форменных шинелях и бегом устремилась к Дворцовой площади. У входа в дворцовый сад группа разделилась. Трое из них побежали наискосок к Дворцовой набережной, а трое — напрямую к Салтыковскому подъезду.

"Кто же это такой, у кого имя или фамилия начинаются на 'Фо'?", — думал всё это время цесаревич. "Фомин? Фокин? А может просто Фома? Нет, не знаю таких придворных".

Он взбежал по лестнице на второй этаж и, повернув налево, поспешил по Тёмному коридору. От стука тяжелых сапог цесаревича и жандармов сотрясался паркетный пол, в коридоре стоял гул, в висевших на стенах газовых рожках колебалось пламя. Стоявшие на постах вдоль коридора гвардейцы с изумлением смотрели на массивную фигуру бегущего наследника престола, понимая, что случилось нечто чрезвычайное.

Они вбежали в круглое помещение Ротонды, и цесаревич бросился к входу в Арапскую столовую. Встав в дверях, он окинул её взглядом. Все члены семьи сидели за длинным столом, во главе которого, на другом конце, ближе к противоположному входу находился император с княгиней Юрьевской. У входа напротив, возле колонн, стояла сервировочная тележка с блюдами, и лакей, взяв с верхней полки большую супницу с крышкой, подавал её придворному в расшитом золотом мундире. Подхватив супницу за ручки, придворный обернулся и посмотрел на прямо на Александра. Их глаза встретились.

"Да это же форшнейдер, Гендриков, зять Шебеко. Вот что значит 'фо' ", — мелькнуло в голове у цесаревича. Он машинально нащупал в кармане револьвер. Гендриков, что-то почувствовал и обернулся по направлению к входу. Там уже показались жандармы во главе с Комаровым. Форшнейдер осторожно поставил супницу обратно на тележку, обошел её и толкнул. Тележка поехала в сторону царского стола. Гендриков бросился к дверям.

"Если она врежется в стол, супница упадёт и взорвётся", — мгновенно сообразил Александр и начал стрелять, целясь в боковые стойки и колёса, чтобы остановить тележку. Первая пуля попала по касательной в металлическую ножку, тележка изменила направление, но продолжала катиться к столу. Вторая пуля прошла мимо и вонзилась в пол. Третья пуля попала в ножку, а затем рикошетом — в колонну, от которой откололись кусочки мрамора, усыпав тележку. На месте тележки взметнулось пламя, раздался грохот взрыва.

* * *

*

Геся Гельфман шла по Невскому. Мокрые хлопья снега падали на лицо, таяли, и, смешиваясь со слезами, скатывались по щекам. Её отпустили. Она никого не выдала, но товарищи, в том числе и Кибальчич, были арестованы. Она с ним уже никогда не встретится.

Женщина остановилась и обхватила руками низ живота. Под сердцем у неё билась жизнь будущего правителя России.

Лазарь Соломонович Поляков, сжав губы в тонкую полоску, глядел в окно вагона первого класса на проплывающие мимо русские пейзажи. Мокрые хлопья снега падали на окно, таяли и змейками стекали вниз. Согласно указу нового императора для всех евреев восстанавливалась николаевская черта осёдлости, и они высылались из столиц и внутренних губерний России.

"Юрьевская, а лох ир ин коп, мерзавка, совсем сдурела и стала уговаривать императора отречься от престола. Это при том, что уже почти была устроена коронация! Нет, я ошибся. Не было у неё в роду никаких евреев, она — просто а мешуге шикса. Какая же а идише фрой откажется от короны? А эта ещё и императора сбила с толку. Тот уже решил объявить об отречении во время воскресного обеда со всеми членами семьи. Пришлось срочно всё переигрывать. Но этот шлёмиль Арончик промахнулся, а бомба взорвалась у входа. В результате, хотя почти все Романовы и их приближённые перебиты, наследник остался жив, а им, Поляковым, Коганам, Штиглицам приходится уезжать. Хорошо хоть эта Юрьевская до сих пор без сознания и скоро ей ин дрерт.

— Ничего, когда-нибудь в этой стране снова будут проводиться либеральные реформы, — со злобой прошептал несостоявшийся олигарх. — И мы вернёмся! Meir vel zayn tsurikvegs!

Конец второй повести

Повесть можно скачать в формате fb.2 с http://yadi.sk/d/-n5Eg2b6DsCGV,

а также в формате .pdf — с http://yadi.sk/d/3gEp6U3UDsBN6