Александр. Великий поход - 3

АЛЕКСАНДР. ВЕЛИКИЙ ПОХОД — 3

Хроника Египта.

НА ПОРОГЕ ВЕЛИКИХ СВЕРШЕНИЙ.

Пролог:

Покорив Ионию и все прилегающие к ней малоазиатские земли, молодой полководец не пожелал закончить свой поход, как того добивались полководцы его отца. Вопреки их советам он решил продолжить войну, направив силу македонского войска в самое сердце грозной персидской державы.

Столь довольно смелые и далеко идущие планы вызвали смятение и тревогу, в рядах старых стратегов Филиппа. Совсем иначе они представляли себе обретение своего счастливого будущего, полностью ограничиваясь старым стратегическим планом, в основе которого лежал принцип — "Лучше меньше, да лучше".

Назревал конфликт, который сдерживал сам Дарий, стремившийся доказать всем незыблемость персидского владычества в этой части света. Вспомнив великие деяния первых персидских царей, он подобно Ксерксу решил собрать многочисленную рать с необъятных просторов своей державы и жестоко наказать молодого агрессора дерзнувшего потревожить целостность его государства.

Используя время, отпущенное ему судьбой, персидский владыка сумел полностью воплотить в жизнь свою затею, проявив при этом незаурядные организаторские способности, которым смог позавидовать любой другой азиатский деспот.

Теперь Александру предстояло на деле доказать не случайность своих успехов и жизнеспособность своих дальнейших стратегических планов. При этом экзаменировать его будут самые грозные и опасные противники, имеющие вековой опыт по устранению угрозы существования своего царства.

И так, октябрь 333 г. до н. э, прибрежная полоса Тавра, г. Исса.

Глава I. Случайные встречи, определенные судьбой.

Вот уже несколько дней царский секретарь Эвмен пробирался по горным склонам и кручам приморского отрога Тавра, безнадежно пытаясь догнать далеко ушедшие тылы македонского войска.

Основная ударная часть войска ушла вперед, предоставив тылам, самостоятельно пробираться через горные массивы. Для вышколенного годами македонского войска и уже прошедшие горы Малой Азии, эта задача была далеко не из трудных, но вмешался его величество случай.

Он был представлен в лице глупого проводника, который постоянно путал нужные горные тропы и отвратительной погоды, которая своим стойким молочным туманом, сводила на нет всякую видимость. Все это сильно сокращало скорость передвижения царского секретаря карийца Эвмен по каменистым склонам Тавра.

Вырвавшись далеко вперед в поисках врага, Александр с ужасом узнал, что несметные полчища Дария вышли ему в тыл с востока и полностью отрезали от Македонии, зажав эллинов на узкой прибрежной полосе.

Едва разведка доложила царю эти сведения, как Александр моментально развернул двигающиеся в Финикию свои войска, и теперь сам искал персов, что бы сразиться с ним. Этот царский маневр и привел к полной неразберихе в рядах македонского войска, и еще недавно нежившийся на морском солнце секретарь теперь спешил догнать своего повелителя.

— Хвала бессмертным богам — изверглось из уст Эвмена восклицание, когда маленький отряд совершенно измученный бесконечной горной дорогой, туманной сыростью и очередной перспективой провести ночь под открытым небом, неожиданно обнаружил добротную хижину, чудом, прилепившуюся к горному склону.

Зависнув над обрывом, она зазывно манила изрядно продрогших людей своими яркими и теплыми огнями. Построенная в давние времена, хижина явно предназначалась для спасения заблудших путников, за разумную плату конечно.

Эвмен не ошибся в своих предположениях. Хозяин дома охотно предоставил македонцам кров, едва кардиец высыпал на его хищную ладонь несколько серебряных монет. Горец был абсолютно аполитичен к происходящим где-то там внизу событиям. Ему было все равно, кто там будет править Дарий или Александр, он точно знал, при любой власти он будет иметь свой маленький, но верный заработок.

Кроме македонцев в постройке находились еще какие-то люди, которые пришли намного раньше и теперь сладко спали у огня, завернувшись с головой в свои дорожные плащи.

На вопрос Эвмена, что это за люди, хозяин беспечно ответил, что они воины, догоняющие свои, ушедшие вперед обозы. Услышав подобный ответ, Эвмен решил, что это подобные ему тыловики догоняющие главные силы царя и успокоился.

Продрогшие за весь день скитания солдаты быстро привязали своих лошадей и поспешили к живительному огню, милостивому подарку титана Прометея людям. Изнуренные длительны горным переходом, македонцы поспешили как можно быстрее перекусить холодное мясо и улечься на землю возле живительного огня.

Эвмен тоже последовал примеру своих подчиненных и вскоре уже покоился под теплым плащом, из верблюжьей шерсти взятого в качестве трофея во Фригии при дележе добычи. Наполнив желудок и согретый теплом, секретарь мгновенно провалился в сон без сновидений как в темный омут, стараясь наконец-то вознаградить себя за все дорожные неудобства.

Проснулся кардиец от острого чувства необходимости справить обычную нужду. С неохотою он покинул объятья сна и, подхватив теплый плащ, Эвмен поспешил покинуть ночлег, устремив свои ноги к заднему двору, где обычно располагались отхожие места.

Именно здесь произошла историческая встреча двух людей, которым в дальнейшем предстояло сыграть значительную роль истории македонского царства.

Подойдя к обрыву, на краю, которого справлялась вся нужда, Эвмен заметил еще одного человека вырванного из постели явно по той же причине, что и он. На незнакомце была поношенная и изрядно замызганная хламида с капюшоном серого цвета, полностью скрывавшая его фигуру.

— То же мыкаетесь по горам? — участливо спросил Эвмен своего невольного соседа, совершая свой ритуал.

— Да вторые сутки двигаемся к Иссе — на приличном ионийском наречии ответил человек и неторопливо повернул голову к Эвмену. В свете яркой луны кариец увидел красивые миндалевидные глаза, прямой нос и щетину коротко обритых волос на голове у незнакомца. Сползшая от движения с плеча хламида открыло крепкое смуглое плечо с перевязью из леопардовой шкуры.

Перед Эвменом был типичный представитель младшего египетского жречества неизвестно как очутившийся в горах Тавра. Хотя как раз это и было объяснимо, горы спутали все пути обоих войск от чего, и возникла эта встреча.

Грек внимательно смотрел на жреца и видел, что на его лице отражаются те же мысли, бывшие у него секундой назад. Противостояние длилось несколько долгих секунд показавшихся Эвмену невыносимо долгими, и неожиданно египтянин улыбнулся.

— Меня зовут Нефтех, я иду со своим отрядом к персидскому царю Дарию — представился он, благоразумно не протягивая руку, дабы этот жест был неправильно понят.

Кардиец оценил поведение собеседника и улыбнулся в ответ.

— А меня Эвмен, и служу я в македонском войске писарем.

— Что ж будем знакомы, раз судьба свела нас столь неприглядным образом. Могу предположить, что ты, вместе с вспомогательным отрядом продвигаешься в свой лагерь, и подобно мне заблудился в этих горах из-за проклятого тумана.

— Ты проницательный человек Нефтех, с тобой приятно иметь дело. Добавь ко всему тобой сказанному нерадивого проводника и картина будет полной.

Египтянин усмехнулся уголком рта.

— Сразу видно, что ты двигался в спешке и не смог найти толкового человека. Советую сменить проводника, на кого ни будь из местных. Хозяин дома предлагал мне подобные услуги, но я отказал ему. В числе моих воинов есть человек, прекрасно знающий эти места.

— Спасибо за совет непременно постараюсь им воспользоваться — с иронией в голосе произнес кардиец.

Убедившись, что его собеседник не рвется в бой и готов поддержать начатый разговор, жрец продолжал.

— Что же будем делать Эвмен, писец македонского царя

— А что предлагаешь ты, Нефтех?

— Самый разумный выход, это не поднимать излишнего шума среди воинов из-за этого недоразумения и поутру разойтись каждый в свою сторону.

— Ты считаешь, это возможно?

— А почему нет? Лично я не горю желанием убивать македонцев, но не могу сказать тоже самое о других. Они, к сожалению, простые крестьяне, набранные в дельте Нила и призванные под знамена Дария по приказу мемфиского сатрапа Мазака. Не думаю, что они сразу смогут оценить столь неожиданное соседство — честно признался жрец.

— Ты явно не любишь своего царя Нефтех. В твоем голосе столько сарказма и неприличия по отношению к великому царю, которые открыто, говорят о твоих к нему чувствах.

— Ты прав Эвмен. Перс Дарий не мой любимый царь и я совершенно не вижу никакого резона рисковать из-за него своей головой на этом постоялом дворе. Зачем мне поддерживать сейчас того, кто вскоре будет наголову разбит молодым и энергичным полководцем.

— Крепко сказано, но от души, — удивился Эвмен, — по твоей реплике я могу предположить, что ты кроме всего прочего и гадатель и твоим чарам подвластно будущее.

— Глупые сказки для темного народа, в которые верит даже царский писец, — презрительно фыркнул жрец, — будущее полностью происходит из нашего прошлого и настоящего, просто надо уметь видеть и правильно сопоставлять эти два важных компонента нашей жизни, что бы затем правильно объяснить это невидящим.

— И что же ты видишь сейчас? — с интересом произнес секретарь заинтригованный речью жреца.

— Сейчас я пытаюсь договориться с умным человеком о необходимости разойтись миром, и кажется я на пути к успеху.

— Хорошо, о мире мы с тобой договорились, и я готов принять предложенную тобой концепцию. А что ты скажешь о будущем?

— Ты любопытен Эвмен как каждый из греков — усмехнулся Нефтех, поправляя свою хламиду. — С тебя следовало взять деньги за предсказание о грядущем, но ради мира между нами, я готов поведать тебе о будущем совершенно бесплатно. Итак, слушай.

В ближайшей битве, царь Дарий, несомненно, будет полностью разбит царем Александром, хотя у твоего владыки гораздо меньше сил, чем у персов. Я очень надеюсь, что Дарий попадет в плен и тем самым избавит всех от долгой войны за свою корону но, к сожалению, у него хорошие шансы избежать его и начать все заново. Все будет зависеть от проворности Александра и его кавалерии.

— Ты так уверен в своем прогнозе жрец, что не боишься говорить его мне, врагу Дария.

— Но ты же не скажешь об этом великому царю. А в отношении правдивости я готов поспорить с тобой на свою голову, против твоей медной лепты в скорой победе Александра — смело предложил египтянин.

— Идет — согласился Эвмен, все больше и больше заинтригованный происходящим.

— Скажи, а ты видишь картины будущего перед собой в хрустальном шаре?

— Ты шаблонно мыслишь песец, — упрекнул своего собеседника жрец, — для этого у меня есть куда более эффектное средство.

— Ты как я погляжу очень интересный человек Нефтех. Зачем тебе идти к Дарию, если ты знаешь, что он обречен на поражение. Приходи к Александру, и я постараюсь добыть тебе хорошее место в его канцелярии. Царь Александр очень любит и ценит знающих и умных людей, с которыми можно поговорить и узнать что-то новое.

— Заманчивое предложение для скромного египетского жреца, выброшенного на большую дорогу жизни подобно листу дерева — с усмешкой сказал Нефтех. — Я благодарен тебе за это и обязательно подумаю над ним, но сегодня я не могу принять его. Так как не имею возможности открыто изменить персам и перейти к их врагам. В Египте у меня остались очень важные дела, неясный исход которых вынуждает меня быть верным Дарию. К тому же царь Александр будет слишком занят в ближайшее время своими более важными делами, которые гораздо значимее общения с простым жрецом бога Тота.

— Так ты служишь богу мудрости.

— Да, с малых лет, я был посвящен великому властителю Тоту. Сначала учился в его храмовой школе, затем был отправлен познавать жреческие премудрости в академию Мемфиса, которую закончил в числе лучших учеников. Это достижение позволило мне остаться в столице и получить сан младшего жреца главного храма бога.

В подтверждении своих слов, жрец распахнул свою хламиду и Эвмен в свете первых лучей восхода, увидел на груди собеседника, небольшой амулет в виде головы ибиса, тотемной птицы данного бога. Бог мудрости величественно сверкал одним изумрудным глазком и явно стоил больших денег.

Жрец, несомненно, доверял Эвмену, если столь откровенно и без боязни демонстрировал перед первым встречным свою главную ценность.

— Жаль расставаться с таким образованным человеком — признался секретарь, что вызвало улыбку на лице египтянина.

— Все в руках великих богов и может быть, мы встретимся с тобой гораздо раньше, чем ты думаешь Эвмен. Однако мы заболтались, уже светает и мне пора поднимать своих людей, пока спят твои.

Подхватив свою хламиду, жрец резво развернулся и вскоре уже активно пинал своих спящих солдат. Эвмен внутренне напрягся, опасаясь скрытого подвоха, но египтянин был человеком чести, и вскоре мемфисские копейщики покинули гостеприимный приют горных странников, направив свои стопы к великому царю Дарию.

Нефтех шел последним и, покидая хижину, приветливо помахал Эвмену. Грек ответил тем же, продолжая размышлять, о том с кем столкнула его судьба так причудливо тасующая свои карты.

Выждав некоторое время, что бы дать египтянам уйти подальше, кардиец стал будить своих путников. Те нехотя просыпались от грубых толчков и окриков, покидая сладкий сон и вновь окунаясь в тяжелые военные будни.

Секретарь не терял времени даром, и пока командир строил свое воинство, сумел договориться с хозяином приюта о толковом проводнике. За баснословные деньги, золотую монету, горец согласился предоставить македонцам своего сына, который прекрасно знал все окрестные горы.

— Эфиальт, приведи ко мне проводника — приказал Эвмен десятнику, командовавшего солдатами его эскорта. Едва нерадивого проводника поставили перед грозными очами карийца, как тот приказал Эфиальту незамедлительно выпороть его в наказание за плохое исполнение своей работы. Несчастный взвизгнул и бросился на колени перед грозным секретарем, но все было напрасно. Македонцы грубо завалили проводника на землю и щедро наградили его розгами, выместив разом всю накопившуюся в них горечь, что скопилась за эти дни.

Глядя на изумленного горца, Эвмен доверительно произнес: — За хорошую работу я всегда готов заплатить звонкой монетой, но за скверную наказываю розгами. Твоему мальчику, я думаю, это будет хорошим уроком для выполнения моего задания и разом снимет все вопросы.

Сборы были недолгими, и вскоре маленький отряд уже двигался своей дорогой в поисках войска Александра. Неизвестно что послужило катализатором высокая награда или показательная порка, а может судьба, просто сжалилась над настрадавшимися людьми, но к средине следующего дня Эвмен уже обнимал своего царя.

— Ты представляешь, государь в горах я случайно встретил вспомогательный отряд персидского войска и сумел разойтись с ним миром.

— Как же так?

— Просто их предводитель не горел желанием воевать за перса Дария и предпочел договориться со мной закончить все дело полюбовно.

— Ты сильно рисковал Эвмен, — озабоченно произнес Александр, — и если бы что случилось бы с тобой, это было бы для меня большой утратой. Где я найду такого умного и исполнительного секретаря своей канцелярии.

— Спасибо на добром слове Александр, но эта встреча на многое открыла мне глаза. В рядах персидского войска нет единства, и в предстоящей битве они не будут столь монолитны, как это представляют некоторые наши стратеги, что живут своими старыми представлениями.

— Камень в огород Пармериона, — улыбнулся царь, — я тоже во многом не согласен с нашим ветераном, но приходиться считаться, ибо его голос много значит на военном собрании.

— Однако сменим тему, что еще ты узнал в этой встрече, что это были за войны, и кто их возглавлял?

— В основном это мемфисские копейщики, набранные из числа местных крестьян, а возглавлял их младший жрец Тота. Интересная кстати личность. Он сам первый предложил разойтись миром и полностью сдержал свое слово, хотя имел явное преимущество для его нарушения. Кроме этого, он предсказал тебе полную победу в ближайшей битве с Дарием, а когда я усомнился в истинности его слов, смело проставил на заклад свою голову против медной лепты.

— Он был в годах?

— Нет, наш ровесник царь или даже чуть моложе.

— Одно из двух, или он хвастун и надеялся, что никогда более не встретиться с тобой, либо крепко дружит с великими Мойрами, которые благосклонно позволили ему видеть будущее.

— Меньше всего он был похож на хвастуна и проходимца царь. Речь его была речью уверенного в себе человека, который в считанные минуты сумел найти единственно приемлемый для всех сторон выход.

— Значит, у персов нет единства среди воинов, а это очень приятные вести в этот непростой для нас момент.

Александр поспешил распрощаться с Эвменом и приказал созвать на военный совет своих стратегов. Все призванные царем люди собрались в его палатке в ожидание услышать последнее решение царя.

— Поздравляю вас дорогие мои друзья, — радостно начал свою речь Александр, — по последним данным моих разведчиков Дарий спустился с гор в районе Иссы и готов напасть на нас.

— Это самая лучшая новость для нас, — поспешил поздравить царя молодой Кратер, приведший из Македонии молодое пополнение, — теперь враг найден, и ничто не помешает нам, разгромить его в этих горных теснинах.

— Молодец ты, верно, уловил причину моей радости. Видимо бессмертные боги, полностью помутили разум Дарию, если он сам полез в этот каменный мешок, где не сможет в полную силу использовать всю мощь своих многочисленных войск.

— При таком раскладе сил мы можем совершено, не опасаться того, что персы смогут обойти нас с фланга, удлиняя свою линию за счет общей численности — подержал Александра стратег Кен.

— А выдержат ли наши пехотинцы общий удар персидских сил на таком узком участке, — озабоченно произнес Пармерион. — Если они выстроят линию больше чем двенадцать шеренг солдат, то у меня возникают сильные сомнения.

— Что касается моих сарисофоров, то я полностью уверен в своих людях, — твердо произнес Мелеагр, — они костьми лягут на поле, но не покажут врагу свои спины.

— Все мы готовы, разбить нашего врага, — поспешил заверить царя Птоломей Лаг, — никто из македонцев и мысли не допускает о позорном бегстве, все твердо верят в твой гений, который привел нас столь далеко от родного дома.

— Наши македонцы да, а союзники? — не унимался Пармерион. — Столь же твердо ты уверен Птоломей в них. Ответь мне с чистой совестью?

— Не думаю, что фессалийцы легко покажут спины врагу, — уверенно заявил ему Черный Клит. — Я много бился вместе с ними, и у меня нет повода, подозревать их в трусости.

— Главная задача воинов продержаться до тех пор, пока я не пробью персидский фланг и не ударю им в тыл, — Александр уже составил примерный план сражения и отчетливо видел перед глазами всю свою предстоящую битву с Дарием. — Даже если враг сможет прорвать наш левый фланг, главная задача солдат состоит в том, что продолжать сражение и не обратиться в трусливое бегство, а это я полностью исключаю.

— Гладко у тебя все выходит, — вздохнул старый стратег, — мой жизненный опыт солдата подсказывает мне, битва будет очень трудной, и многих из наших воинов мы недосчитаемся на следующий день.

— Как ты знаешь Пармерион, война всегда сопровождается смертью, и я не жду скорой легкой прогулки по этим горам. Очень может быть, что для меня и многие мои друзей это будет последняя битва в нашей жизни. Но я предпочитаю не думать об этом, а вспоминать заветы моего отца Филиппа, говорившего, что счастье воина всегда находиться на кончике его меча и нужно только первым успеть напоить свой клинок вражеской кровью. Вот поэтому я сам лично возглавлю конный клин катафрактов, обрушив всю македонскую мощь, против левого фланга персов и чем быстрее я напоя свой клинок кровью врагов, тем больше смогу спасти жизней моих воинов.

Александр говорил так пламенно и убежденно, что Пармерион не посмел больше сомневаться в победе и только протянул царю свою руку. Тот крепко пожал ее под одобрительный гул остальных стратегов.

— К тому же по данным Эвмена в рядах персов нет полного единства, в желании драться за Дария, и я надеюсь, что как только мы прорвем фронт врага, в рядах разноплеменных пехотинцев непременно начнется определенная паника. Все будет решено в несколько часов, так и передай Мелеагр свои орлам. Скажи, я на них очень надеюсь.

Так закончился последний воинский совет молодого полководца перед решающей битвой, цена которой была просто огромна окончательное закрепление за македонским царем всей Малой Азии и великолепные перспективы к завоеванию всего Средиземноморья.

Глава II. Битва при Иссе.

Рано утром следующего дня македонские воины вышли к берегам Пинара, где их уже ожидал Дарий. Завидев врага, воины моментально перестроились из походной колонны в широкий фронт, разом перегородив всю долину.

Все двигались согласно заранее полученным от царя указаниям без лишней суеты и толчеи. На правом фланге у горы, Александр поставил часть пехоты и щитоносцев во главе с Никанором, сыном Пармериона. Рядом с ним расположился отряд Кена, за ним таксис Пердикки на которого как на подающего надежды стратега, царь имел свои виды.

В качестве конной поддержки, здесь имел отряд гетайров во главе с Александром, взявшим на себя командование всем правым крылом.

На левом фланге четкими рядами выстроились сарисофоры Мелеагра, гоплиты Птоломея и таксис Аминты, опытного помощника царя. Со стороны моря фалангитов прикрывала легкая пехота и конница фессалийцев. Всей пехотой левого края командовал Кратер, а общее руководство осуществлял Пармерион.

Старый стратег имел строгий приказ не отходить от моря, чтобы не оказаться в окружении врага, который, используя численное превосходство, мог обойти македонян. Кроме этого, для защиты тыла, Александр поставил небольшое число союзных всадников, лучников и части щитоносцев, создав, таким образом, своеобразный тактический резерв, на случай возможного прорыва персов.

С большим нетерпением вглядывался полководец в застывшие за рекой стройные ряды противника, пытаясь с открытого листа прочитать замысел Дария. Да, воистину боги лишили его противника рассудка.

Владыка персов упрямо загнал свои лучшие силы в узкую речную долину, где намеривался дать бой Александру, боясь, что он сможет уйти. Напрасно перебежчик Аминта и другие греки уговаривали Дария отойти через перевал на широкую долину, где у персов будет явное преимущество во всем и там, произвести битву.

Дарий упрямо не хотел слышать их советы, желая сразу покончить с македонской проблемой, а не гоняться за противником по горным склонам. Единственное, на что согласился великий царь, это укрывшись за рекой, возвести на берегу земляные укрепления, закрыв броды частоколом.

Слева Дарий расположил фалангу кардаков, вооруженных подобно греческим гоплитам. Далее стоял корпус греческих наемников с четырьмя командирами, а возле моря — многочисленная тяжелая персидская кавалерия. Греки и кардаки должны были держать линию обороны, пока руководимая Набарзаном кавалерия не прорвет строй врага и победоносно завершит сражение.

Кроме этого, Дарий задумал еще один ход. В горах на самом краю левого фланга, был сосредоточен отдельный отряд пехотинцев. Затаившись до поры до времени, они выполняли функцию дополнительной заставы, для которой была приготовлена совершенно другая задача.

Дождавшись нужного момента, пехотинцам предстояло сверху напасть на фланг македонского войска в момент его атаки конницей Набарзана. Великий царь рассчитывал что, проведя двойной фланговый охват, он сломает строй македонцев и полностью сокрушит дерзкого захватчика.

Сам великий царь, расположился на боевой колеснице в центре боевого построения, сразу за мощной стеной кардаков и наемников. Сзади себя, Дарий расположил резерв, состоявший из воинов различных национальностей, значительно уступающих противнику по своему вооружению, и предназначенных для развития намечающегося успеха.

Выстраивая своих воинов в таком порядке, Дарий сделал на его взгляд, надлежащие выводы из битвы при Гранике. Видя слабость своего войска в построении, он сделал главную ставку кардаков и корпус греческих наемников, способных, по мнению царя на равных биться с македонской фалангой.

Озирая тактическое творение Дария, Александр быстро разгадал предполагаемый план ведения боя своим противником и вновь возрадовался своей удачи. Посчитав, что эскадрон противника не сможет успешно провести удар по пересеченной местности, Дарий намеренно ослабил свой левый фланг и сместил всю свою конницу к морю для прорыва на этом направлении рядов македонской фаланги.

Красиво гарцуя на любимом Букефале, царь с азартом оценивал картину предстоящего сражения, при этом хищно щуря глаза от нетерпения. Теперь, когда все было ясно и понятно, оставалось лишь только одно. Первым прорвать строй врага и как можно скорее выйти ему в тыл.

Царь уже облачился в ставший для него привычным пурпурный плащ, надел боевой шлем с белыми перьями, как неожиданно все изменилось. Прискакавшие со стороны тыла гонцы донесли, что с гор неожиданно спустилось много пехотинцев противника, которые напали на стоящих возле лагеря стрелков и щитоносцев. Воины храбро сдерживали натиск врага, но он начал обходить их, что грозило захватом лагеря и выходом в тыл всей группировки.

— Гефестион, возьми две сотни гетайр и атакуй пехоту. Разбей их как можно скорее, ибо пока ты не устранишь эту угрозу, нам нет смысла начинать битву — приказал полководец своему верному другу и тот бросился исполнять приказ царя.

В мгновение ока, его катафракты развернулись и умчались прочь, оставив Александра изнывать от неизвестности. В ярости и нетерпении сжимал полководец узду своего верного Букефала, ожидая вестей. Он отчетливо слышал шум сражения, но не имел возможности определить, как там идут дела. Ясность внес молодой всадник, который спешно донес, что Гефестион выполнил наказ царя и угроза ликвидирована.

— Большие потери? — с тревогой спросил царь гонца.

— У нас трое убито и около двадцати ранено, — доложил распыленный схваткою гонец, — персы не выдержали нашего натиска и бросились бежать. Много пленных.

— Хорошее начало — обрадовался Александр и устремился к стоящим фалангистам. Это потом дворцовые историки придумают и распишут пламенную речь царя перед готовыми идти в бой солдатами. На деле все было гораздо проще.

Главное своим солдатам, Александр рассказал вчера на воинском собрании. Он говорил о великой славе, которую им вместе предстоит стяжать в ближайшем бою, большой награде и о возможно скором конце всей войны, который наступит, если они разобьют Дария. Царь клялся в верности своим солдатам, а они обещали своему кумиру, отдать жизни ради достижения столь нужной всем победы.

Сегодня же Александр только красиво гарцевал на виду у своих солдат и подбадривал многих из них короткими репликами. В ответ неслись соленые солдатские словечки, что образовывало невидимый, но очень крепкий мост симпатий и взаимопонимания между полководцем и воинами.

Объехав таксис Пердикки, царь довольный вернулся к гейтерам, кивком головы поблагодарил прибывшего Гефестиона и, выхватив свой меч, поднял его высоко над головой, как бы призывая воинов последовать его примеру и напоить свое оружие кровью врагов. Это был заранее оговоренный приказ к общей атаке, и солдаты поняли его. Радостно закричали катафракты, заревели трубы сигнальщиков. В ответ дружно ответили пехотинцы, и все македонское войско дружно устремилось к реке.

Александр медленно вел свою конницу, не желая терять кавалеристов еще до начала битвы от плохой дороги. Впереди всех двигались пращники и стрелки, которые моментально завязали дуэль с укрывшимися за палисадом частокола вражескими воинами. Но как всегда схватка носила скоротечный характер и, произведя несколько залпов, легкие пехотинцы поспешили укрыться за подошедшими сзади шеренгами гоплитов.

Те сходу разбили частокол и, не сломав строя, атаковали врага. Кардаки и греческие наемники мало, чем уступали македонским гоплитам и щитоносцам, и началась схватка равного с равным. Завязалась яростная схватка, в который каждый хотел во, чтобы то ни стала убить стоявшего против него противника, а потом будь, что будет.

Александр великолепно выбрал момент и место для удара своей тяжелой кавалерии.

С ювелирной точностью он выверил все расстояние необходимое для разгона катафрактов, и бросил их в атаку на врага не минутой раньше или позже.

Бронированная лавина рванула вперед, уверенно набирая с каждой секундой своего движения силу и скорость, грозно стуча своими копытами по каменистой почве. Персы ответили градом дротиков и стрел, но пущены они были вразнобой, отчего многие из них, столкнулись на лету и потеряли свою силу.

Удар персидских стрелков нанес минимальный ущерб царским кавалеристам, и быстро миновав опасную зону, они стали сближаться с врагом. Прошло несколько минут и катафракты столкнулись с персидскими пехотинцами.

Как говорили древние мудрецы, солдатами надо родиться и этот бой был тому наглядным подтверждением. Греческие учителя хорошо научили кардаков держать строй и владеть копьем и щитом. Однако дух фаланги, её главный принцип "один за всех и все за одного" который и помогал одерживать победы над нестройной толпой врагов, они привить не смогли.

Единой стены щитов и копий, которая погибнет, но не отступит, на пути македонских всадников не оказалось. Разогретые быстрым бегом кони легко пробили строй кардаков. Мало кто из них смог спокойно выдержать вид грозно накатывавшейся на них конной лавы и оказать достойное сопротивление. Лишенные поддержки своей кавалерии они были моментально растоптаны и изрублены катафрактами, которые прорвав вражеский строй, устремились дальше ведомые своим молодым царем.

Гораздо хуже пришлось пехоте следовавшей вслед за Александром. В отличие от катафрактов она наткнулась на стойкое сопротивление греческих наемников. Увидев образовавшийся разрыв в построении противника, они тут же ударили по фалангитам, намереваясь сбросить их реку и полностью отрезать Александра от основных сил. Что делало совершенно бесполезным прорыв кавалеристов в тыл позиций персов. Закаленные в боях и полные ненависти к македонцам, греческие наемники яростно сражались не на жизнь, а на смерть, и разбить их был чрезвычайно трудно.

Среди них было много перебежчиков македонцев, которые покинули свою родину после разоблачения заговора братьев Линкестийцев против Филиппа и Александра. Сегодняшняя победа открывала им дорогу к возвращению в Македонию, и от этого они дрались особенно ожесточенно. Одним из отрядов наемников командовал Аминта сын Антиоха игравшего не последнюю роль в убийстве царя Филиппа. С громким криком он сражался с гоплитами Пердикки медленно, но неотвратимо зажимая противника в клещи и оттесняя его к реке. Обстановка с каждой минутой для молодого полководца становилась все серьезнее и опаснее. Только самообладание и яростное желание победить помогало Пердикке продолжать бой.

Ещё хуже, дело обстояло на левом фланге македонян. Стоявшие там силы кавалеристы подверглись сильному встречному удару со стороны персидских всадников Набарзана и не смогли противостоять их натиску.

Прикрывавшие фланги Пармериона фессалийская конница после короткой, но яростной схватки была буквально сметена массивным ударом противника и обратились в бегство. Радостные персы бросились в погоню и стали форсировать Пинар, стремясь выполнить основную задачу Дария ударить в тыл македонскому войску. И здесь судьба сыграла с персами злую шутку.

Разгромив фессалийцев благодаря своему тяжелому вооружению, всадники Набарзана потратили слишком много времени для форсирования реки и дали возможность фессалийцам перестроиться. Когда персы навалились на Птоломея, Кратер уже сумел остановить кавалеристов и сам лично повел их в повторную атаку.

Одержавшие уже одну победу кавалеристы не желали уступать ее и на каменистом берегу горной речушки, завязалась ожесточенная схватка. Прекрасно вооруженные всадники Набарзана, несмотря на град стрел, и камней со стороны македонцев, буквально вырубали фессалийцев, героически стоявших на их пути к победе.

Вместе с кавалерией реку перешли и наемники во главе с Аристомедом и Фимондой. Они атаковали македонскую фалангу по всему фронту и сбили с занимаемых позиций. Сдерживаемые по центру сарисофорами Мелеагра, греки уверенно теснили гоплитов и щитоносцев Птоломея и Кена.

К этому моменту, положение сражающихся сил, повторялось с зеркальным отображением. Правый фланг македонцев успешно атаковал, а левый отчаянно сопротивлялся врагу, стремясь, во что бы ни стало отразить их атаку.

Все решал скорейший разгром конницей флангов неприятеля и первым это смог сделать Александр. Умело, маневрируя своей тяжелой кавалерией, он смог быстро переменить направление атаки конного клина и ударил во фланг греческим наемникам, уверенно дожимавшим фалангу Пердикки.

Как не сильно было желание греческих и македонских беглецов победить своего заклятого врага, счастье было на стороне Александра. Наемники не выдержали удара катафрактов в свой фланг и тыл, и стали отступать.

Напрасно Аминта гневно упрекал своих бойцов в трусости и слабоволии. В этот день они храбро сражались, но вынести напор бьющих тебе в бок и спину конных копьеносцев его воины не смогли.

Видя то, как победа уплывает из его рук, Аминта попытался спасти положение, и сам бросился на гоплитов Пердикки, пытаясь прорвать их строй. Завязалась новая сеча и возможно опытный стратег смог бы переломить ход сражения, но на свою беду он столкнулся со стратегом Пердиккой.

Тот страстно жаждал отличиться в этом бою, и едва заметив, издали богатый плащ Аминты, тот час бросился к нему. Схватка двух лидеров была скоротечна. Ловко отразив выпад противника мечом, Пердикка со всей силы ударил врага своим тяжелым щитом, от удара которого тот был вынужден раскрыться.

В следующее мгновение чья-то метко выпущенная стрела пробила бок доспехов Аминты. Стратег отвлекся на сильную боль и пропустил молниеносный выпад Пердикки, который буквально расколол своей секирой шлем противника. От этого удара Аминта не смог устоять на ногах и рухнул на землю, где и был добит своим удачливым соперником.

Гибель Аминты и удар во фланг катафрактов полностью сломил сопротивление наемников, и они стали отступать.

Убедившись, что враг отброшен от реки и преследуется фалангистами, Александр вновь перестроил свой смертоносный клин и теперь ударил по центру персидского войска, неудержимо пробиваясь к находившемуся там Дарию.

Подобно зрелым колосьям пшеницы под косой жнеца, падали персидские воины под ударами копий македонских кавалеристов, энергично снимавших свой жертвенный урожай.

Теперь им было легче прокладывать свой путь к цели, ибо сейчас им противостояла не отборная элита, отправленная Дарием в первую линию схватки, а второсортные пехотинцы, привыкшие брать вверх свои числом, а не умением.

Первым кто заметил македонскую опасность, был брат Дария Оксафр. Увидев неудержимое продвижение Александра к царю, он развернул свой конный отряд и бросился на македонский клин.

Отчаянное сражение завязалось невдалеке от царской колесницы. Персы храбро бились с противником и смогли на время задержать Александра на пути к его цели. Много знатных персидских военачальников пало в этом бою, пытаясь защитить своего царя от вражеской конницы.

Многие их них, прежде чем погибнуть успевали ранить или убить своих противника но, несмотря, ни на что, Александр уверенно приближался к Дарию, который по персидской традиции стоял в боевой царской колеснице и оттуда руководил боем.

Перс не был трусом, но вид македонского царя в развивающемся красном плаще неотвратимо приближающегося к нему сильно его напугал. Дария тревожила не смерть, буквально дышавшая ему в лицо, а та неуязвимость, которой обладал македонец в этом бою.

Его упрямо не брали вражеские дротики и стрелы. В любом поединке он неизменно выходил победителем, поражая персидских вельмож своим тяжелым черным копьем, безжалостно топча упавших людей копытами своего Букефала.

Дарий решил положить конец этому наваждению и когда Александр пробился к нему уже совсем близко, он метнул свою короткую пику. Бросок был сильный и со столь близкого расстояния, было невозможно промахнуться. Однако судьба упрямо хранила Александра от вражеского оружия.

В самый последний момент Букефал неожиданно повернулся. Положение всадника изменилось и брошенная Дарием пика, не пригвоздила его к седлу, а только скользнула по кожаной юбке прикрывавшей ноги Александра.

Острие пики попало в прорезь, между металлическими бляшками юбки и слегка порезало кожу бедру полководца. Кровь обильно хлынула из раны, заливая поножны и конскую сбрую, но это никак не могло остановить македонца.

Разозленный раной он с ещё большим напором стал пробиваться к персидскому царю, и оказавшийся у него на пути Оксафра был пробит насквозь одним ударом копья. Страшный вид неистового Александра, которого упрямо не берет ни одно оружие, и ужасная гибель брата, сильно ударили по нервам царя.

В один миг он ощутил себя одиноким перед несущейся на него смертельной македонской лавиной, чей грозный вид и громкий крик просто сводили с ума. Сломленный и напуганный он, позабыв про все на свете, соскочил с колесницы, бросив в ней свой парадный лук, щит и золоченый плащ. Услужливый начальник охраны моментально подал царю коня, и конная кавалькада рванула с поля боя.

Все это было столь стремительно, что настроенный на рыцарский поединок двух владык Александр, просто не успел среагировать на внезапное исчезновение персидского царя. Когда же его бегство стало очевидным, окруженный плотной пехотной массой, полководец не смог быстро перестроить боевые порядки своих изнуренных схваткой кавалеристов и начать погоню за Дарием.

К тому же, к этому моменту ещё не была окончательна ясна ситуация с левым флангом. Пармерион отчаянно сопротивлялся натиску персов и это, не позволило Александру покинуть поле боя. Персидская кавалерия была в шаге от победы, и только бегство персидского царя спасло старого стратега от разгрома.

Как только Набарзан узнал о бегстве с поля боя Дария, как он сразу прекратил атаковать державшегося из последних сил стратега Кена и Птоломея. По приказу своего командира, вся персидская конница стала дружно покидать поле боя, бросив на произвол судьбы греческих наемников.

Отступление было настолько беспорядочным, что персидские всадники зачастую сами давили друг друга, чем преследовавшие их фессалийцы.

Оставшись одни, наемники с честью вышли из ситуации. Воспользовавшись неразберихой и сумятицей возникшей после бегства Набарзана, под руководством своих командиров, они сумели оторваться от македонцев и укрыться в горах. Уверенно отбивая все атаки пытавшихся преследовать их солдат Птоломея.

Другая часть наемников с Бианором, заменившего погибшего стратега Аминту, также смогла оторваться от преследовавшего их солдат Никанора и благополучно отошла к Львиному перевалу, а затем переправилась через Евфрат.

Увидев повальное отступление персидских сил на поле боя, Александр устремился в погоню за Дарием. Развернув своих верных конников на север, он поскакал во весь опор теша себя надеждой, что сумеет настичь и пленить персидского владыку.

Не соблазнившись на брошенный персами богатый лагерь, Александр упорно преследовал своего венценосного брата, но тот, имея солидную фору во времени и зная дорогу, смог без помех достичь Евфрата и переправиться в районе Фапсака.

Упорная погоня за Дарием продолжалась до самой ночи, и только усталость лошадей и многочисленные раны катафрактов полученные в бою заставили Александра смириться. К его огромному сожалению, Дарий ускользнул.

Вернувшись к войску, полководец застал македонян за грабежом персидского лагеря с его многочисленными богатствами. Познав прелесть восточной роскоши через трофеи Граника и всей Малой Азии, солдаты толпами ринулись к ставке Дария в поисках поживы, едва закончилась битва.

Кроме сокровищ брошенного лагеря македоняне захватили в плен еще и семью великого царя. Его мать, жену, двух дочерей и малолетнего сына. В походной казне беглого монарха, Эвмен обнаружил три тысячи золотых талантов.

Когда усталый и запыленный Александр въехал в ставку Дария, то был встречен громкими радостными криками своих воинов. Гейтеры уже приготовили ему победную трапезу в огромном царском шатре персидского владыки.

Его внутреннее убранство, состоявшее из многочисленной драгоценной утвари, посуды и прочих предметов роскоши просто потрясли молодого победителя и сидя на походном стуле Дария, Александр удивленно воскликнул — Вот что, значит, быть великим царем!

Тем временем, Эвмен заботливо выкладывал перед царем все новые и новые богатые трофеи, обнаруженные им в царской кладовой. От этой демонстрации настроение Александра заметно улучшилось, и он уже не так сильно горевал об упущенной возможности пленения Дария.

Едва Гефестион упомянул о плаче среди взятых плен родственников перса, Александр немедленно послал к ним гонца с известием, что Дарий жив и приказал всячески заботиться о пленных, ни в коем разе не ущемлять их достоинство.

На следующий день полководец дал торжественный пир победителей, в котором чествовал своих воинов помогших ему в одержании этой славной победе. Особенно был одарен Пердикка, принесший царю в качестве подарка, голову изменника Аминты.

Обрадованный этим, Александр одарил молодого гейтера тяжелой золотой цепью и приказал насадить подарок на длинную пику, и выставить её возле ворот лагеря на всеобщее обозрение.

В этом сражение македонцы понесли в схватке довольно серьезные потери. Особенно они касались кавалеристов, которых погибло около двухсот человек. Однако по сравнению с числом погибших персов эти цифры были смехотворны.

Всего у противника погибло около пятидесяти тысяч человек, в основном пехотинцы. Многие из них погибли не в бою, а в страшной давке, которая началась в конце сражения сразу после бегства Дария.

Зажатые с двух сторон горами и своими же товарищами, персы гибли в возникшей толчее и суматохе под ногами своих товарищей.

Вид павших солдат усеявших своими телами почти все свободное пространство долины Пинара, сильно потря победителей, когда через два дня после битвы они покидали южные отроги Тавра.

Оставаясь неизменно преданным своему наступательному стилю, Александр не стал почивать на лаврах победы и на третий день после битвы, направил свою армию в Финикию. Только поставив под свой контроль самую мощную мореходную сатрапию Персии, он мог быть спокойным за свой греческий тыл.

Быстро продвигалась легкая македонская кавалерия, но еще быстрей распространялась весть о победе Александра. По этой причине многие города Финикии сами выгнали персидских ставленников и объявили себя союзниками Александра.

Без всяких колебаний ему присягнул Берит, Сидон, Библ, Арад и все остальное побережье Финикии за исключением Тира. Медлительность этого города, мгновенно насторожило Александра. Многочисленные шептуны уже доносили ему, что Тир тайно поддерживает Спарту, чей царь Агис будоражит Элладу, призывая греческие полисы к разрыву с Александром.

Понимая важность этого финикийского города, царь хотел поскорее привести его к покорности и тем самым лишить персов портов базирования в Средиземноморье. Но прежде чем направиться к Тиру, Александру предстояло разобраться с Дамаском.

Едва только македоняне выступили в поход, как к ним прискакал тайный гонец от правителя этого города. Желая выслужиться перед победителем, он извещал македонцев, что в городе находятся царские обозы с сокровищами и знатными персидскими женщинами. Правитель предлагал Александру сдать город и весь обоз в придачу, в обмен на благосклонность македонского царя.

Отказываться от такого случая Александру было крайне глупо, и потому он незамедлительно направил в Дамаск стратега Пармериона, дав ему в подчинение потрепанную при Иссе фессалийскую конницу.

Передвигаясь быстрым маршем, идущий во главе авангарда сын полководца Филота, уже на четвертый день достиг города.

Желая ценой предательства заслужить доверие победителя, едва стражники донесли о приближении Филоты к городу, правитель тотчас приказал, вынести все сокровища Дария за городские стены.

Вместе с ними он вывел множество мужчин и женщин, высокого звания в спешке брошенные великим царем на произвол судьбы, и ставшие в одночасье заложниками дамасского правителя.

В их числе были жены и дети многих полководцев Дария, оставленных перед битвой своими мужьями в надежном месте, а так же греческие послы, прибывшие к великому царю для заключения воинского союза.

Медленно и неторопливо выплывала эта процессия из ворот города, разбавленная своим составом тысячью зевак пожелавших своими глазами увидеть непобедимое войско молодого царя.

Филота с огромным восхищением наблюдал за этой величавой картиной капитуляции, но когда вся толпа людей, остановилась в ожидании приближения македонцев, приказал кавалеристам атаковать безоружных людей.

— Это все ваше! — закричал таксиарх, указывая фессалийцам на огромную разодетую толпу сдавшихся персов. Сильно потрепанные в последней битве от копий и мечей персидской кавалерии, те не заставили упрашивать себя дважды и поспешили исполнить приказ Филоты.

Как коршуны, они обрушились на беспечных горожан Дамаска, вышедших навстречу обозленным войной кавалеристам. В это день фессалийцы полностью компенсировали себе все свои потери, всласть грабя и насилуя мирных людей, вымещая на них все свои обиды и злобу, ибо нет в мире страшнее зверя, чем вражеский солдат в сдавшемся ему на милость городе.

Намеченное правителем Дамаска торжество мгновенно исчезло. Отчаянно заголосили женщины и заплакали дети, а испуганные носильщики пустились бежать, побросав на землю свою драгоценную поклажу. Опьяненные видом бегущих людей и осознанием своего могущества, кавалеристы быстрым маневром отсекли толпу от ворот и взяли ее в мешок.

То, что досталось македонянам в Дамаске, превзошло все ожидания Александра. Одной чеканной монеты было взято на три тысячи талантов, а серебреных изделий на пятьсот фунтов. В плен были взяты тридцать тысяч горожан, захвачено семь тысяч вьючных животных. Среди пленников были дочери царя Оха, жена наварха Фарнобаза с сыном, вдова Мемнона Барсина. Самому Филоте, из богатой живой добычи, приглянулась рыжеволосая красавица Антигона, бывшая дочерью дамасского богача Фарнобаза.

Напрасно отец пытался выкупить из плена свое дорогое дитя, македонец был непреклонен и немедленно забрал Антигону в свой шатер.

Здесь, привыкшая только к знакам внимания и любви со стороны изысканных сливок дамасского общества и царского двора, сирийка познала грубость, унижение и оскорбление, в одно мгновение сравнялась своими правами с низами общественной среды. И хотя Филота окружил свою пленницу роскошью и богатством, отныне Антигона стала простой наложницей обязанной безропотно выполнять все прихоти своего хозяина.

Узнав о той добыче, что захватил Пармерион, Александр захотел лично осмотреть сокровища Дария, не веря такому количеству денег оказавшихся в его распоряжении. Их вид потряс молодого человека, который теперь мог, смело воплощать в жизнь часть многочисленных планов и задумок.

С пленными греками он обошелся по-разному. К всеобщему удивлению он с миром отпустил домой фиванцев, оставил в своей свите афинян, а вот спартанцев приказал заковать в железо как военнопленных.

Однако больше всего Александра поразила Барсина вдова Мемнона. Эта двадцати девятилетняя блондинка сияла такой внутренней красотой, что Александр не удержался и тут же забрал ее в свой шатер, полностью покоренный внезапно вспыхнувшей к Барсине любовью.

Подобного исхода, никто не мог ожидать, зная, сколько вреда, причинил Александру Мемнон в борьбе за Ионию. Однако красота Барсины перевесила всё плохое, что сделал её муж и она надолго заняла ложе Александра, будучи старше его по годам.

Герой оказывал ей свое постоянное внимание и любовь, от чего женщина вскоре понесла от царя к огромной тревоге многих македонцев. Напрасно они пытались оторвать Александра от пленной красавицы. Все было тщетно и им пришлось только ждать будущих родов, отчаянно надеясь на появление на свет девочки.

После сражения на Иссе на царского секретаря Эвмена обрушились все новые и новые проблемы. Требовалось собрать и учесть всю добычу македонского владыки в одночасье упавшую к его ногам. День и ночь скрипели перьями писцы, составляя длинные реестры монет, утвари и драгоценных платьев.

Также составлялись списки пленных людей взятых в Дамаске и Иссе. При всей своей загруженности Эвмен помнил о своем неожиданном знакомом и специально приказал одному из песцов предоставить список попавших в плен египтян.

К большому сожалению Эвмена, Нефтех не значился в числе египтян находившихся в плену и кардиец заподозрил самое плохое. Желая выяснить все до конца, он вызвал к себе на допрос несколько пленных, которые сообщили ему интересные факты.

Оказалось, что тщательно организованная Дарием горная засада, в которой находились и египетские пехотинцы, выдала свое местонахождение преждевременным наступлением на позиции Александра, и тем самым сорвала весь замысел персидского монарха по разгрому противника.

Всему виной оказался жрец, который находился вместе с пехотинцами и объявил о поступлении приказа атаковать врага в самый неблагоприятный для персов момент. Вслед за египтянами в атаку устремились и остальные силы засады, которые Александр разбил в первую очередь, обезопасив себе спокойный тыл.

Заинтригованный своим открытием секретарь, приказал разузнать как можно подробнее о Нефтехе, но поиски не принесли результата. Все пленные говорили, что жрец был с ними в самом начале сражения, но потом никто его больше не видел.

Эвмен загрустил и собирался уже списать своего нового знакомого в боевые потери, но история имела продолжение. Вскоре после поисков египетского жреца, к кардийцу обратился хозяин постоялого двора на пути в Финикию. Он хотел найти войскового писца Эвмена и передать тому требование в выплате одной лепты за проигранный спор. По словам человека, об этом его попросил один путник, спешащий в Египет, но щедро заплативший хозяину за это поручение. Путник был весел и здоров и по всем приметам полностью походил на пропавшего было Нефтеха.

На радости Эвмен щедро наградил исавра и стал ждать дальнейших событий.

Глава III. Этот непокорный Тир.

Правители Тира категорически отказали македонскому царю в его просьбе принести жертву своему предку Гераклу в их славном городе. Конечно, в совете города были дискуссии по поводу полученного от Александра просьбы. Некоторые несознательные люди предлагали подумать над ответом, но видимо боги помутили разум верховного совета и тирийского царя Агенора. Закрыв ворота перед македонскими послами, они со стен города предложили Александру совершить обряд жертвоприношения в храме расположенном на материке, в старой заброшенной части города.

Столь откровенно пренебрежительный ответ финикийцев взбесил Александра. Он уже успел привыкнуть что, перед его громкой славой победителя Дария в почтительном поклоне склонили головы почти все города Финикии. Все кроме Тира.

Могучие торговцы, в чьих руках был весь рынок восточного Средиземноморья, посчитали ниже своего достоинства, столь спешно открывать ворота перед молодым царем, подобно напуганным Библу и Сидону. Давно утратившие свою былую силу и они не могли на равных тягаться с блистательным Тиром.

Наученные длительным опытом общения с персами, ранее принудившими Тир к почетной капитуляции, хитрые финикийцы перенесли свой город на близлежащий остров. Теперь, расположившись за крепкими каменными стенами, обладая сильным флотом и наемным войском, они чувствовали себя в полной безопасности, считая, что могут пренебречь требованием македонского царя.

Прекрасно зная об отсутствие у Александра нужного количества кораблей для полноценной морской блокады города и проведение высадки десанта, тирийцы предпочли выжидать дальнейшего развития событий.

Приученный вековым присутствием персов в Финикии, правитель Тира Агенор и совет города решили не торопиться подобно другим городам Финикии. Пусть персидский царь разбит, но это отнюдь не означает, что с владычеством Персии покончено раз и навсегда. Сколько раз было, что воспользовавшись слабостью центральной власти, от персидского царства откалывались взбунтовавшиеся провинции. В Египте даже успевала образоваться новая династия фараонов но, в конечном счете, персы покорили его, жестоко наказав бунтовщиков.

Чем царь Александр лучше царя Агесилая или царевича Инара, которые в свое время также разбивали войска персов и грозили существованию персидского царства. Все они закончили свои дела плачевно и неизвестно, что ждет молодого македонца впереди. Лучше посидеть за каменной стеной Тира и подождать дальнейшего развития событий.

Если македоняне не смогут удержаться в Передней Азии, то тогда у персов можно будет с чистой совестью требовать вознаграждение за сохранение верности трону и в выигрыше персам времени, столь необходимого им для создания новой армии.

Если же Александр окончательно побьет Дария, то можно капитулировать на выгодных для города условиях. Признать свою ошибку и прислать искупительные дары можно всегда.

В Александре тирийский совет во главе с Агенором видел лишь молодого задиру, за спиной которого стоял опытный и мудрый полководец Пармерион, вместе с сильным войском, доставшимся ему по наследству от отца. Логика в их рассуждениях присутствовала, но финикийцы, совершенно не представляя, кому они бросили в лицо перчатку вызова.

Раздосадованный откровенно издевательским ответом, македонский царь решил наказать строптивый город, устроить ему участь мятежных Фив. С большим трудом Пармериону удалось убедить Александра о необходимости проведения повторных переговоров с финикийцами, стремясь уладить это дело миром. Блистая гневным взором и крепко сжав кулаки, царь приказал послать новое посольство к стенам Тира с прежними требованиями.

И тут случилось то, что можно объяснить только одним словом — судьба. Неизвестно кто решился на это, но только лодка с македонскими послами была расстреляна со стен Тира из луков, а тела погибших вынесло море.

— Смотри на плоды своего милосердия! — гневно упрекал царь Пармериона в присутствия всего войска, демонстрируя полководцу истерзанные останки послов. Старому полководцу нечего было сказать в ответ, и участь строптивого города была решена. Тут же, посредине македонского лагеря Александр громогласно объявил войну Тиру и приказал незамедлительно начать осаду в полном объеме.

Погибших послов с почестями похоронили, а их близким царь выделил особую долю из той добычи, которую захватят македонцы при взятии Тира.

На следующий день, Александр послал гонцов к Неарху с приказом немедленно привести захваченные македонцами в Киликии корабли для блокады непокорного города. Такой же приказ молодой полководец царь отослал другим финикийским городам, признавшим его власть, а также правителям Кипра.

Под звуки флейт и боевых труб, монолитными рядами гипаспистов вступило македонское войско в старый Тир. Его стены и башни во многих местах обвалились и просели, улицы находились в запустении, и храме Геракла уже давно никто не приносил жертв, не проводил праздников.

Вид умирающего города разжег в царском сердце новую бурю ярости и Александр приказал разрушить старый Тир до основания. С треском и грохотом обрушивались в прах городские строения и крепостные стены под ударами мощных таранов, что бы затем пойти на сооружение невиданной доселе в истории воинского искусства дамбы.

В этом, гений Александра проявился во всем своем блеске, решив таким способом ликвидировать главное преимущество осажденных жителей, морскую лагуну. Отдавая этот приказ, полководец не устрашился семиметровой глубины, которая была вблизи стен города. Решение было принято и его следовало исполнять.

Подавая пример воинам, Александр первым бросил огромный камень в тирскую лагуну и вбил деревянный кол в илистое дно, после чего македонское войско приступили к сооружению дамбы.

Непрерывным потоком падали в воду камни, ложились на дно балки, вбивались колья, сооружался настил, шаг за шагом сокращая расстояние между македонским войском и стенами Тира.

Вначале находившиеся в городе финикийцы воспринимали действие македонян со смехом. Давали язвительные советы с высоких городских стен по сооружению дамбы, но затем приутихли. Все ожидали, что полностью исчерпав запас камней от руин старого города, Александр отступит, несолоно хлебавши, но не тут-то было.

Македонский царь продолжил осаду, послал за камнем в горы Антиливана. Деньги в казне победителя Дария имелись и вскоре, многочисленные караваны ослов и мулов стали регулярно к берегу моря корзины с камнем.

Вот тогда наступила очередь приуныть финикийцев. Теперь македонцы, продолжив своё, временно прерванное наступление на море, сыпали в сторону примолкших островитян громкие язвительные шутки и обещания. Дело стало, принимать опасный оборот для осажденных островитян, и тогда, Агенор решил нанести превентивный удар.

Единственным оружием тирийцев был флот, который атаковал строителей дамбы уже успевших соорудить ее первую треть. Когда работы македонцев были в полном разгаре, из двух гаваней Тира неожиданно вышло несколько триер в сопровождении легких судов. Умело маневрируя, они подошли почти вплотную к дамбе и принялись поражать противника копьями и стрелами. Македонцы позорно бежали, но вскоре подтянули из лагеря катапульты и заставили финикиян отступить.

После этого случая Александр приказал установить по краям дамбы две большие сторожевые башни с баллистами и катапультами. Теперь строители смогли спокойно продолжить свою работу, и вскоре сооружение уже наполовину перегородило морскую лагуну. Тирийцы еще несколько раз пытались атаковать противника, но башенная стража храбро вступала с ними в перестрелку, зная, что вскоре из лагеря подойдут основные силы македонского войска.

Видя столь неудачный для тирийцев поворот дела, Агенор решил преподнести македонцам очередной сюрприз. За звонкую монету тирский правитель нанял несколько племен диких арабов, которые стали беспокоить македонские тылы. Появляясь неоткуда и мгновенно пропадая, арабы своими систематическими налетами на каменоломни в горах полностью парализовали добычу и доставку на побережье камня. Стройка к огромной радости тирийцев встала, полностью прекратив свое ненавистное продвижение к их городским стенам.

Разгневанный срывом поставок камня Александр, посылал к горам таксиархов, но воины не могли совладать с неуловимыми арабами. Тогда царь, незамедлительно взял основную часть войск, и сам отправился покорять наемников, оставив за себя на дамбе Кратера и Пердикку.

Молодые македонцы были очень польщены оказанным им доверием своего кумира, но судьба жестоко посмеялась над ними. В тот день, когда гейтеры во главе с Александром удачно напали на стоянку арабов и полностью вырезали их, тирийцы нанесли сокрушающий удар по македонской дамбе.

Верно рассчитав ветер и морское течение, они вывели из южной бухты два торговых корабля доверху набитых горючими материалами. Управляемые матросами смертниками брандеры приблизились к дамбе, загорелись, а затем с грохотом врезались в нее. Не обращая внимания на огонь, ведущийся со сторожевых башен, матросы абордажными крюками сцепили борта судов с краями дамбы и бросились в воду. Никто из них не смог достигнуть Тира, но дело свое они сделали.

Сухопутные македонцы слишком поздно догадались об опасности, исходившей от брандеров, а когда они загорелись, то уже ничего нельзя было сделать с охватившим огнем дамбу. За короткий срок сгорели обе осадные башни и другие сооружения Александра, построенные с таким трудом.

Начавшийся ливень сбил языки пламя и Пердикка начал славить милость всесильных богов спасших часть сооружения, но удача явно не была на его стороне. Вслед за ливнем, ночью разразился ужасный шторм, который полностью развалил остатки дамбы, унеся в море уцелевшие от огня бревна.

Когда Александр возвратился в свой лагерь с победой, его ждало жестокое разочарование. Весь многодневный труд македонского войска пошел прахом, и он остался у разбитого корыта. Притихшие за время осады тирийцы радостно ликовали, за стенами Тира, заставляя македонцев только сжимать кулаки в бессильной ярости и гневе.

Особенно грустили молодые стратеги, не оправдавшие надежд царя. Но молодой полководец не подверг их опале. Вместо этого он применил блестящий ход, достойный мудреного опытом правителя.

Горестно обняв Кратера и Пердикку на виду у всего войска, Александр выразил им свое соболезнование по поводу гибели дамбы и предложил смыть нанесенное им оскорбление тирийским царем.

Услышав подобное из уст своего монарха, молодые македонцы с утроенным рвением приступили к работам по восстановлению дамбы, горячо заверив Александра, что первыми взойдут на стены Тира или умрут под ними.

И тут, на следующий день, когда все были полны радостных планов и надежд, произошел случай, который мог сильно изменить всю судьбу Тира. Во время завтрака по всему лагерю разнесся слух, что из разломленного хлеба одного из воинов закапала кровь. Страх и печаль моментально объяло все македонское войско, которое разом позабыло все одержанные ранее победы и говорило только об одних неудачах.

К царю разу кинулись стихийные выборные от войска люди, с ужасом потрясая окровавленным хлебом. Александр и сам был сильно напуган случившимся и поэтому приказал немедленно позвать жреца Арисандра, чтобы тот растолковал волю богов.

Верховный жрец македонского войска со вниманием оглядел испачканные чем-то красным куски хлеба и задумался. Арисандр прекрасно понимал, что хотел услышать от него царь, но ему нужно было время для составления достойного ответа. Терпение напуганной толпы достигло критической отметки, когда жрец заговорил.

— Царь! — торжественно провозгласил Арисандр. — Боги шлют тебя благоприятный знак. Этот хлеб предвещает тебе победу. Гоплит разломил его с трудом, а это значит, что осада будет трудной, но так как кровь была внутри хлеба, а не снаружи, означает, что погибнут тирийцы.

Услышав эти слова, все собравшиеся у царского шатра облегченно вздохнули и в первую очередь сам Александр. Не желая терять инициативу, он вскочил со своего кресла и властно произнес.

— Друзья, боги благоволят нам, так сделаем все, так как хотят олимпийцы. Смерть тирийцам!

— Смерть, смерть, смерть! — разнеслось из воинских рядов, которое было очень обрадовано столь неожиданной поддержкой со стороны небожителей.

Молодость стратегов Пердикки и Кратера, помноженная на здоровые амбиции, сделало чудо. За короткий срок дамба вновь приняла свой прежние размеры, а затем приблизилась к Тиру на расстояние пролета стрелы. Для большей крепости её теперь сооружали из камней и деревьев с ветками, чтобы таким образом противостоять ударам волн.

Сам Александр не остался сторонним наблюдателем за строительством, а вместе с щитоносцами отправился в Сидон, где потребовал немедленно собрать нужное ему количество судов. Столь рьяные действия полководца возымели успех и вскоре в Сидоне, стоял флот в составе ста двадцати союзных кораблей из различных городов Финикии и близь лежащих островов.

Одновременно пришло другое радостное событие. К Тиру пришла флотилия Неарха, которая насчитывала семьдесят кораблей. Теперь Александр мог не бояться восьмидесяти тирийских триер закрывавших входы в городские гавани и начать свое полномасштабное наступление на море.

На острове имелось две основных гавани. Большая открытая Египетская и малая закрытая Сидонская. К ним то и направил македонский царь свой флот, разделив его на две части, под командованием Неарха и киприота Пентагора. Подойдя к городу, критянин смело атаковал южный заслон Египетской бухты, состоявший из трех триер, сбил его и заставил отойти финикийские корабли к самым стенам крепости.

Пентагор был не столь удачным. Он также атаковал вражеские корабли и потопил некоторые из них. Охваченный азартом боя, киприот предпринял попытку прорваться внутрь гавани, но попал под мощный обстрел метательных машин из сторожевых башен и, потеряв два корабля, был вынужден отойти.

Одна из триер, пытаясь спастись от смертоносного града стрел, камней и копий, налетело на подводные камни. Второе затонуло от удачно пущенного в него остро затесанного бревна основательно разворотившего борт корабля.

После этой атаки, македонские корабли встали на якорь вблизи дамбы, готовые выйти в море в любой момент.

Достигнув преимущества на море, македонцы принялись достраивать последний участок дамбы и встретили здесь бешеное сопротивление со стороны тирийцев. Пользуясь близостью расстояния, они постоянно метали в строителей стрелы и дротики, камни и раскаленные угли стремясь нанести им максимальный урон.

В свою очередь, Александр для защиты своих строителей, придвинул все имеющиеся в его распоряжении баллисты и катапульты, выставил огромные щиты обтянутые шкурами, увеличил число лучников и стрелков на сторожевых башнях.

Камни и копья градом падали на голову тирийцам, но они не сдавались. Неутомимые на выдумку, они установили по краям стен вращающиеся колеса, которые успешно ломали вражеские стрелы или отбрасывали их в сторону. От ударов камней они закрывались кожаными мешками, набитыми водорослями.

Загнанные в угол тирийцы были готовы биться с врагом днем и ночью, их положение постепенно ухудшалось. Дамба неумолимо приближалась к внешним обводам стен, которые во многих местах дали трещину или в них появились проломы, в результате попадания в них камней из осадных машин.

На военном совете все дружно проголосовали за неожиданное нападение на противника как единственный выход в этой ситуации. После недолгого раздумья, Агенор решил атаковать противника из северной бухты, выход из которой был закрыт полотнищами парусины. Этот хитрый ход со стороны финикийцев, не позволял македонцам наблюдать за приготовлениями их флота.

Выбрав время полуденного отдыха, когда команды македонских кораблей разбредались кто куда, финикийцы вывели из бухты пятнадцать ударных кораблей с наиболее опытными экипажами.

При первой же атаке тирийцы потопили пентеру Пентагора вместе с ее командиром и еще две триеры. Другие корабли, на которых была половина команды, они сильно повредили и заставили выброситься на берег. Успех был полный и, наведя ужас на киприотов, мореходы набросились на дамбу.

Видя столь плачевное положение своей северной части флота, Александр, не теряя времени, приказал Неарху сторожить запертых в Египетской гавани суда осажденных и, взяв шесть самых больших кораблей, двинулся в обход острова к северной бухте.

Осажденные финикийцы, со стен вскоре заметили опасный маневр противника и стали подавать своим знаками сигнал к отступлению. Однако слишком увлеченные сражением с гарнизоном дамбы, они поздно появление Александра и как не налегали на весла корабельные гребцы, им пришлось вступить в бой в невыгодном для себя положении.

Первым в бой вступила пентера Неарха, атакованная сразу двумя тирийскими триерами. Умелым маневром пентера пропорола носом одну из них, а на другую наскочила триера под командованием Александра, буквально опрокинув судно сильным ударом тарана в бок.

Следуя за царем, в бой вступали и остальные корабли македонского флота, уверенно громя финикийские суда. Лишь немногие тирийцы смогли укрыться в гавани, куда Александр не смог проникнуть из-за града стрел пущенных с городских стен.

В этом бою, флоту тирийцев был нанесен непоправимый ущерб. Часть кораблей затонуло, а оставшиеся получили многочисленные повреждения.

Что касается самих финикийцев, то их погибло мало. После гибели своих кораблей, многие члены экипаже смогли вплавь добрались до гавани.

Воодушевленный успехом, Александр дал войску два дня отдыха, а затем начал общий штурм города, благо дамба уже достигла стен Тира. Пододвинутые вплотную к стенам крепости, осадные башни принялись сокрушать их своими таранами, а установленные на кораблях метательные машины прикрывали их, буквально сметая воинов с верхушки крепостных стен.

Порядком, поврежденные предыдущими обстрелами, южные стены Тира не смогли долго сопротивляться ударам таранов и к исходу дня рухнули. С громким криком, гоплиты ринулись в открывшийся проем в надежде на быструю победу и посчитались.

Предвидя главное направление вражеского удара, тирийцы успели, заблаговременно возвести внутреннюю стену невидимую для македонцев с моря, и ставшую для них непреодолимым препятствием. Едва штурмовики ворвались на городскую площадь, как на них со всех сторон полетели копья и стрелы заранее установленных здесь метательных машин. Зажатые с трех сторон, гоплиты ничего не смогли противопоставить хозяевам, и вынуждены были спешно отступить обратно.

Неудача раздосадовала Александра, через три дня полководец повторил наступление. Теперь он изменил направление своего удара, избрав на этот раз северную часть укреплений Тира.

Воспользовавшись тихой погодой, македонский царь подвел свои корабли буквально к самым стенам города и начал штурм. Под прикрытием катапульт и баллист, солдаты во главе с Кратером перекинули с бортов кораблей специально сделанные мостки и по ним смогли ворваться в Тир.

Одновременно с этим, Пердикка вновь атаковал пролом, сознательно притягивая на себя часть сил осажденных. Молодой воин смело бросался на противника, увлекая за собой в атаку своих солдат.

Амбициозный македонец был неистов в той кровавой бойне, что завязалась на площади. Его меч исполнял пляску смерти, принося руками стратега обильную кровавую жертву богу Аресу, поражая одного за другим защитников города.

Этот завораживающий танец сумела прервать только стрела, выпущенная тирийцами из скорпиона, которая насквозь пробила красивый щит стратега и застряла в его холщеном панцире пропитанного солью.

В пылу сражения Пердикка не обратил внимания на полученное ранение и продолжил бой и вскоре в рукопашной схватке сразил самого Адмед, командира нал всеми тирскими наемниками. Но затем от напряжения и потери крови голова стратега закружилась, и его спешно унесли в тыл.

Александр был на одном из кораблей и вместе с гетайрами ворвался в город вслед за воинами Кратера. Царь так бесстрашно сражался, что защищающие стену тирийцы в панике бежали от него, стыдливо оставляя место битвы.

После захвата стен, прекрасно зная расположение города со слов перебежчиков, Александр выдвинул вперед щитоносцев и принялся прорываться к царскому дворцу, где находился Агенор. На площади Пигмалиона в борьбе за Сидонскую гавань, в решающем сражении встретились два войска.

Солдаты обеих сторон мужественно бились за обладанием Тира, но выучка и умение македонцев взяли вверх над яростью и упорством тирийцев. Щитоносцы царя перебили многих защитников города и стали теснить их от гавани.

В это время на южной окраине Тира, оставшимся без предводителя солдатам Пердикки, на помощь прорвался полк под командованием Кена. Он объединил оба отряда под своим командованием и двинулся на соединение с Кратером и Александром.

Обойдя выстроенную стену, македонцы Кена подверглись атаке тирийцев засевших на крышах домов. На голову прорвавшихся гоплитов обрушились камни и все, что только попадалось под руку. И тогда стратег, желая защитить своих солдат, отдал приказ перебить всех сопротивляющихся и поджечь постройки.

Началась жестокое избиение мирного населения. Македонцы не щадили никого, кто стоял у них на пути, систематически вырезая людей, они упрямо продвигались к центральной площади, где кипел яростный бой.

Воспользовавшись перенесением боев внутрь города, мореходы дружно атаковали своими кораблями обе гавани и всюду имели успех. Неарх атаковал суда стоящие в Египетской гавани и многие из них потопил, чем сорвал намечающееся бегство из города Агенора. Тирийский правитель уже прибыл в гавань и готовился отплыть в Карфаген, когда борт его триеры пробил огромный камень, выпущенный с борта македонского корабля. Сопутствовала удача и киприотам. Их корабли прорвались в северную гавань и высадив десант, полностью овладевший частью острова.

Подход воинов Кена окончательно перевесил расстановку сил в пользу македонцев, и зажатые с двух сторон тирийцы были обращены в бегство. Преследуя отступающего врага, македонцы вышли к царскому дворцу, последнему организованному очагу сопротивления Тира.

Разгоряченные боем солдаты, невзирая на камни и стрелы, летящие в их сторону из дворца, сорвали с пьедестала большую медную статую бога Ваала и принялись выбивать ее дверь. После восьмого удара дерево затрещало, а после пятнадцатого дверь рухнула, внутрь придавив собой защитников дворца.

Ворвавшиеся внутрь воины были беспощадны. Строго выполняя приказ царя никого не щадить, они перебили всех защитников дворца, а затем подожгли его.

Спасаясь бегством, верховный судья Тира Аземилк укрылся в храме Геракла, точно зная, что македонцы не будут его штурмовать. Там же укрылось несколько десятков жителей Тира, которые впоследствии были пощажены Александром.

Сам Агенор и остальные правители города не сумевшие бежать из Тира, погибли в уличных боях. Их тела были опознаны по богатой одежде и принесены македонскому царю как победный трофей.

Так закончилась семимесячная осада Тира, посмевшего бросить вызов Александру и жестоко поплатившемуся за эту дерзость.

Всего во время штурма погибло более семи тысяч человек. Все взятые в плен юноши, а их было не менее восьми тысяч, были казнены по приказу царя, а часть особенно знатных македонцы повесили и распяли на крестах вдоль всего морского побережья тирской лагуны. Остальных, тринадцать тысяч женщин и детей победители продали в рабство.

Сами македонцы потеряли при штурме более четырехсот человек, а всего за время осады больше шестисот. Некоторые из воинов выказывали озабоченность по поводу стольких потерь, которые превышали потери войска при Гранике и Иссе, но широкий жест Александра, полностью отдавший город на разграбление солдат и, демонстративно отказавшись от своей доли добычи, успокоил их сердца.

Македонцы громкими криками славили своего кумира приведшего их в богатые страны и ничем не ущемлявшего их права. Пердикка наравне с Кеном и Кратером был удостоен золотого венка победителя, что послужило лучшим бальзамом на его рану. Эвмену опять прибавилось работы по учету и распределению добычи и управлением всех покоренных Александром земель.

Именно в это момент, из Дамаска прибыл Пармерион с важнейшим известием, которое могло полностью изменить весь ход войны. Усталый от длительной скачки и весь покрытый потом, старый полководец сразу же направился к царю и сообщил, что Дарий прислал посольство для заключения мира между двумя государствами.

Перс ничего не требовал для себя, а только предлагал поделить пополам, всю его огромную империю. При этом македонцам полностью отходила Малая Азия вплоть до Евфрата, вся прибрежная часть Передней Азии и Египет. В знак добрососедских отношений Дарий предлагал в жены Александру свою дочь Статиру и сто талантов золота в придачу. Кроме этого предполагалось заключение союзнического договора о помощи каждой из двух держав в случае нападения на них третьей страны.

С горящими глазами смотрел на своего молодого повелителя Пармерион, ожидая радости и восторга на его лице от столь потрясающих известий. Но к своему огромному разочарованию прочел только гнев и пренебрежение.

— Что мы ответим Дарию? — испуганно произнес Пармерион, боясь даже помыслить о продолжении войны после таких комфортных условиях мира.

— Негоже мне торговаться с тем, кого я полностью разбил, и кто был вдохновителем убийства моего отца. Надеюсь, ты не забыл этого Пармерион.

Кровь отхлынула от лица полководца от столь оскорбительного упрека, что-то пискнуло в груди, но македонец гордо промолчал, не отвечая на сказанное.

— Дарий щедрой рукой отдает нам все то, что мы и так заняли, заплатив за это жизнями и кровью своих солдат. Как благородно с его стороны предлагать мне руку Статиры находящейся у меня в плену. Что мы имеем в чистом доходе? Сто талантов, тогда как сокровища Суз, Вавилона и Экботан во стократ больше этой жалкой подачки.

Пармерион озадачено молчал, с удивлением открывая для себя эти новые планы царя, о существовании которых он даже не догадывался.

— Так неужели мы должны довольствоваться милостивым предложением уже не раз битого нами противника, у которого полностью сломлен боевой дух, о чем наглядно говорят его жалкие попытки заключить с нами мирный договор. Подобно своему предку Дарию Гистаспу, которого сами персы называли менялой, он ловчит и пытается выторговать для себя то, что не может защитить с оружием в руках, как это делали великие цари Кир и Камбиз.

Царский взор сиял праведным гневом и Пармерион с огромным сожалением в душе начинал осознавать, что его надежды на скорый мир канули в Лето. Никогда еще за все время похода царь не был так возбужден и агрессивен как сейчас. Единственный раз в таком состоянии старый полководец наблюдал Александра в день гибели Филиппа, когда сын проявил не дюжие способности организатора захвата верховной власти в стране.

Видя столь явную растерянность Пармериона, царь обрадовался, радуясь появившейся возможности показать себя перед тем, кто по-прежнему считал себя мудрым наставником при молодом царе.

— Как не бывает на свете двух солнц, так и не может быть в таком большом царстве как персидском двух царей, даже породненных друг с другом. Я не желаю дать возможность своему врагу длительной передышки, за которую он сможет создать совершенно новую армию и разложить мою денежными подачками. Что ты скажешь на это?

Все собравшиеся на военный совет стратеги и таксиархи затаили дыхание, сумеет ли мудреный жизнью человек найти весомые аргументы против пылкой речи Александра.

Пармерион степенно развернул свою богатырскую грудь и с максимальной значимостью и одновременно с подкупающей простотой сказал.

— Если бы я был Александром, я бы согласился на предложение Дария. Оно разумно и выгодно нам, ибо дает гораздо больше, чем мы хотели получить, начиная свой поход в борьбе за Ионию и Малую Азию.

Все сидевшие моментально перевели свой взгляд на Александра в ожидании его ответа.

Ученик Аристотеля не подкачал. Снисходительно улыбнувшись, он произнес.

— Если бы я был Пармерионом, то тоже, наверно бы согласился на это предложение. Но я Александр, царь македонский, у которого персы убили отца Филиппа и эта пролитая кровь никогда не позволит мне заключить мир с Дарием.

Вздох понимания пронесся по рядам македонцев, и они как один подняли вверх свои руки, в знак поддержки своему кумиру. Обрадованный решением своих командиров, Александр быстро покинул шатер и вышел к стоявшему возле него войску.

— Солдаты! — звонко начал он. — Персидский царь предлагает нам сто талантов золотом в обмен на то, что мы закончим поход. Сто талантов из той огромной золотой кучи, что находится в царских подвалах Вавилона и Суз в каждом из этих городов. Эта куча полностью позволит каждому из вас вернуться домой богатым человеком, купить дом, рабов, выгодно жениться и уже никогда в жизни не нуждаться ни в чем.

Эту жалкую подачку нам предлагает человек, который подобно испуганному зайцу бежал с поля боя, бросив на произвол судьбы свою жену и близких, походную казну и даже свое оружие. Он пытается прельстить нас этими ста талантами в надежде, что мы возьмем её и повернем обратно в свои горы радостные оттого, что её получили.

Неужели он прав и вы те, кто без страха громили персов при Гранике и Иссе повернете обратно тогда, как есть прекрасная возможность отомстить персам разоривших в старину дома и земли ваших предков. Неужели они не дождутся на берегах Ахерона радостной вести, что их славное дело наконец-то завершено и жестокий враг наказан ответным разорением его земель и разрушением городов, которые, никогда, прежде не тревожил иноземный солдат.

Я призываю вас отомстить нашему заклятому врагу за разорение Эллады и Македонии и навсегда перенести их счастье в наши земли вместе с золотом и богатством ожидающее нас в Персии.

Громогласный гул одобрения и радостных возгласов был ответом на пламенную царскую речь перед воинами.

— Пармерион, — громко возвестил царь своему полководцу. — Сообщи ответ моего войска персидским послам и передай Дарию, что бы ждал нас в гости.

Воины с хохотом поддержали ответ своего царя, и старый полководец был вынужден покинуть лагерь.

С горестным чувством разочарования и непонимания возвращался Пармерион в Дамаск, откуда, совсем недавно он летел на крыльях радости. Впервые в жизни он потерпел поражение там, где предполагал найти твердую поддержку.

— Видно я чего-то перестал понимать в этой жизни — скорбно пожаловался он своему сыну Филоте, повествуя тому, как принял его известие о возможности заключить мир молодой царь перед руинами Тира.

Глава IV. Смерть и рождение надежд.

Благополучно спасшись от резни в горах под Иссой, Нефтех сумел добраться до ведущей на Газу дороги, и заночевал на постоялом дворе. Хитрый жрец остался доволен положением своих дел в этом крайне непростом моменте своей жизни.

В том, что Эвмен не простой писарь в македонском войске, египтянин ни минуты не сомневался. У него был хорошо наметанный глаз способный сразу отличить обличенного властью человека, от пытающегося казаться таким пройдохи и авантюриста.

Теперь, при встрече с македонцами Нефтех мог смело афишировать своей, пусть даже скромной, но помощью в разгроме персидского войска. Оставалось лишь достойно завершить начатое дело и для этого, жрец тряхнул своим не очень увесистым кошельком. Дав хозяину постоялого двора денег, он обязал его в случаи прихода македонцев найти Эвмена и потребовать с него выигрыш ценой в лепту.

Ход был сильный и со временем, египтянин собирался получить с него свои дивиденды, а пока, ему предстояло заняться куда более трудной и опасной задачей, чем предсказывать судьбу и громить армию персидского царя.

У каждого живого человека имеются свои сильные и слабые стороны. Была слабость и у Нефтеха, которая не позволила ему сразу, после разгрома Дария явиться в лагерь победителей и потребовать свой выигрыш. И звалась эта проблема Анхенсенамон.

Конечно, Нефтех прекрасно понимал, что разбитую мечту уже невозможно склеить, но вопреки всем доводам разума, он направил свои стопы в Египет, не в силах противостоять притяжению магниту любви.

Сколько раз молодые люди совершали под воздействием любовных чар поступки, о которых потом страшно жалели, трудно назвать. Скорее всего, каждый молодой индивидуум мужского пола, достигший возраста в двадцать лет.

Посланный на верную смерть, при всем своем уме и незаурядных способностях, Нефтех продолжал любить коварную дочь верховного жреца Бога Ра.

Матерью прекрасной Анхенсенамон была дочерь спартанского царя Леонтикса, похищенная киликийскими пиратами и проданная за большие деньги на невольничьем рынке в Мемфисе.

Очарованный красотой белокурой рабыни, сорокалетний жрец купил ее для своих тайных утех и ни разу не пожалел об этом. Лаиса полностью покорила сердце своего повелителя. Полтора года проведенные вместе со своей наложницей, были лучшими годами его жизни. Каждый раз, покидая ложе любви, он благодарил богов за этот подарок, но счастье его оказалось скоротечным.

В конце второго года совместной жизни Лаиса забеременела. Роды у спартанки были трудными и, несмотря на все усилия жрецов бога Пта принимавших роды, она скончалась, оставив вместо себя красавицу дочь.

Многие из окружения Имхотепа предполагали, что он отдаст дочь на воспитание в приемную семью. Такой обычай был весьма распространен среди жрецов, но этого не случилось. Жрец оставил ребенка рядом с собой и это, было его ошибкой.

С каждым годом своей жизни он все больше и больше влюблялся в свою дочь, которая стала для него символом дальнейшей жизни. Всю свою дальнейшую карьеру, он делал ради Анхенсенамон, видя в ней будущую великую жрицу бога Ра.

Едва девочке минуло четырнадцать лет, как она расцвела подобно прекрасному цветку, поражая всех своей дивной красотой. Взяв от матери всю обольстительную внешность, малышка унаследовала от отца лишь миндалевидные черные глаза и черные волосы, которые густой копной падали на ее хрупкие плечи.

Анхенсенамон слишком рано поняла свое особое положение в мемфиском обществе и силу своей красоты. С юных лет девочка научилась использовать эти дары жизни ради достижения своих целей.

Играя роль послушной девочки, она умела расположить к себе своего отца готового выполнить ее любое желание, а с помощью своей красоты уверенно разбивала сердца каждому юноше по наивности рискнувшего открыть его ей.

Так продолжалось несколько лет, но к большому удивлению недоброжелателей жреца, девочка не превратилась в типичную ветреную красавицу, которая обычно быстро пресыщается прелестями жизни и стремиться найти новых острых ощущений.

Нет, Анхенсенамон была истинной дочерью своего отца и, как и он видела себя на вершине власти, с помощью которой ей предстояло управлять судьбами многих людей.

Единственным развлечением, которое она могла себе позволить была ее роковая любовь к молодым людям. Молодой девушке нравилось обольщать их, давать надежду на ответные чувства, а затем насытясь их мучениями и страданиями со спокойным сердцем избавлялась от них с помощью отца, который стал её первым мужчиной, в пятнадцать лет.

Одним из её последних увлечений был младший жрец храма Тота Нефтех. Выросший без семьи и женской ласки, он посчитал внимание к себе со стороны красавицы Анхен, как прекрасный дар богов, чем возможность подняться к самым верхам власти.

С каждым общением с девушкой, он все больше и больше попадал под очарование её ума, умение вести интересную и красивую беседу, ту доверчивость, с которой она общалась с ним. Сильная влюбленность сыграла злую шутку с Нефтехом, убедив его в том, что он нужен дочери верховного жреца бога Ра.

Видя, как вскипает его душа от страстных мечтаний, богини судьбы Мойры послали ему холодное противоядие в лице старого волхва Валтасара. За какие-то свои прегрешения, он был изгнан жрецами халдеями из Вавилона и после долгих скитаний, нашел приют у младшего жреца храма Тота, заведовавшего его тайными архивами.

Подобно двум частям магнита, соединились эти два столь непохожих и разных человека. Обладая обширной информацией, Валтасар был рад отдать её в достойные руки, а молодой и пытливый ум Нефтеха, с жадностью её поглощал. Но находя дивное соединение ума в познании тайн бытия в беседах с волхвом, Нефтех категорически был не согласен с тем, что говорил он о предмете его любви и воздыхания.

Напрасно Валтасар предостерегал своего юного друга об опасности подобных увлечений. Красота и обаяние Анхенсенамон вершили свое черное дело даже с таким умным и практичным человеком как Нефтех.

Финалом их отношений послужил приказ персидского сатрапа Артована отправить вместе с вспомогательным отрядом в войска царя Дария жреца храма Тота в качестве лекаря. Нефтех правильно догадался, что его высылка из Мемфиса дело рук, завистливого Хабенхнета, но ему было совершенно невдомек, что к этому приложила руку и его любовь. Что он предан и продан ею за прекрасное ожерелье, в котором она пришла к нему на последнее свидание.

Мастерски разыграв скорбь от разлуки с близким человеком, она пообещала ждать его с войны. При этом, находясь в полной уверенности в том, что видит Нефтеха в последний раз в своей жизни.

Прощальный поцелуй, подаренный коварной Анхен сильно отравил сознание молодого человека. Только долгая беседа с Валтасаром несколько его образумило, но не смогло полностью излечить его сердечную рану. Увидев в Александре македонском отличный шанс достичь того, в чем ему было отказано жрецами Мемфиса, он сделал неожиданный ход, открывший ему дорогу к неизвестному.

Столкнувшись с Эвменом, он отлично услышал зов Судьбы, но пораженный любовью не смог полностью пойти ей навстречу.

Благодаря своему жреческому символу Нефтех смог быстро достигнуть пограничной крепости Пелузии и беспрепятственно вступить на родную землю. Последние события в его жизни сильно изменили Нефтеха. Теперь это был совершенно другой человек, чем тот, что покидал Египет, отправляясь на войну.

По этой причине Нефтех не стал афишировать свое возвращение в Мемфис, решив извлечь из этого определенную выгоду. В свой дом на окраине города, он пришел поздно ночью, вызвав искреннюю радость со стороны Валтасара.

— Рад видеть тебя целым и невредимым Нефтех, — воскликнул старик, радостно обнимая его. — Весь Мемфис оплакивает свое воинство, погибшее при Иссе или попавшее в плен к македонцам. В город смогли вернуться всего двадцать человек, и все в один голос твердят о непобедимой македонской фаланге и коннице вырезавших все персидское воинство. Хвала великим богам, избавившим тебя от встречи с ними.

— Слухи как всегда бывают сильно преувеличенными Вальтасар. Больше всего погибло не от мечей и копий македонцев, а в той давке, которую устроили храбрые воины Дария, спасая свои шкуры — возразил Нефтех, с радостью осматривая свое жилище.

— Так это или нет, но я счастлив от возможности снова видеть тебя мой дорогой Нефтех, — говорил волхв, собирая на стол, — но почему ты так поздно вернулся в город, были проблемы?

— Нет, все нормально Валтасар, просто я не хочу сильно распространяться о своем спасении.

— Ты сильно изменился Нефтех. Стал осторожен, и с твоих глаз явно упала пелена влюбленности.

— Ты не угадал старик. Я по-прежнему люблю Анхенсенамон, и ради этого чувства отказался от выгодного предложения македонского писца вступить в свиту Александра.

Честно говоря, я тебя не понимаю. Отказаться от такого шанса вскочить на колесо Судьбы, чтобы высоко взлететь, нет, не понимаю!

— Что сделано, то сделано, хотя у меня ещё есть шанс воспользоваться этим предложением. А пока, думаю правильнее, будет затаиться на время и подождать прихода сюда Александра. В том, что македонцы придут в Мемфис, я не сомневаюсь.

— Правильнее было прийти сюда с Александром. Тогда прелести твоей распрекрасной Анхенсенамон стал бы тебе доступнее, и она позволила бы потрогать свою упругую попу, не говоря обо всем прочем.

— В твоих словах много горечи Валтасар и это не самый лучший бальзам для раненого сердца.

— Не всегда лечебный эликсир бывает, сладок Нефтех, но он быстро врачует пораженный недугом организм. По молодости лет ты путаешь причину со следствием, убеждая себя, что дочь верховного жреца любит тебя. Пойми, даже если бы это и было так, Имхотеп никогда не согласиться иметь такого незнатного зятя, который подобен темному пятну на его белоснежном хитоне.

Волхв с жалостью смотрел на египтянина, видя как, больно ранили молодую душу столь циничные слова повидавшего жизнь человека.

— Подняться в высший круг жрецов можно только с помощью интриг, обязательно имея за своей спиной влиятельного повелителя, а отнюдь не на прелестях дочери верховного жреца. Женитьба на Анхенсенамон это приятный приз, который тебе предложат или позволят забрать в случае твоего самостоятельного роста, что честно говоря, маловероятно.

Твой же блестящий ум оценен постом хранителя архивов и могут пройти долгие годы, прежде чем сложатся благоприятные условия для твоего следующего шага вверх. А может не случиться и ты, так и просидишь в архиве всю свою жизнь. Жизнь жрецов расписана на года вперед и сломать эту систему невозможно.

Молодая душа Нефтеха была не согласна с речью Валтасара, но возразить мешал жизненный опыт, полученный за последний месяц.

Молчание повисло в комнате, и старик счел это благим знаком, зная большую любовь своего собеседника отстаивать правоту своего мнения.

— Мне горестно слышать твои слова, но еще горестней осознавать бессилие от своего нынешнего положения в жизни. Разбирая храмовые архивы, я узнал так много важных сведений, опубликование которых принесло бы большую выгоду многим людям, но они скрыты за стенами тайных хранилищ. Верховный жрец Тота пользуется лишь малой толикой всего собранного и не позволяет свободно ознакомиться даже другим жрецам. Эти знания подобно острому мечу, что лежит в паутине кладовой, тогда как вокруг орудуют воры или убийцы.

— Мне понятны твои страдания Нефтех. Наши жрецы подобно собаке на сене, сами не едят и другим не дают. С подобным отношением к знанию я сталкивался во многих странах, которые удалось посетить. К сожалению, хранители знаний везде одинаковы и преследуют одинаковые цели. Возвыситься с их помощью над толпой и устранить ближайшего конкурента в виде жрецов другого бога.

Глаза Нефтеха расширились от удивления, но Валтасар продолжал.

— Да мальчик мой, все просто до невозможности. Секретные знания, доставшиеся нам неизвестно от кого, идут не на помощь людям, а позволяют получить власть над ними без войн и потрясений. За это нам платят деньги правители, за это нас ненавидят, и бояться люди. Ты много знаешь, но воспользоваться своими знаниями здесь ты никогда не сможешь, как не сможешь продать их в Вавилонии, Персии или в Карфагене. Там есть свои жрецы и им не нужен знающий конкурент.

— Тогда где, я смогу использовать их себе на пользу, в Элладе?

— Хотя тамошние люди по своей сути являются серыми посредственностями, перенявшими малую часть мудрости Востока, жреческая каста там также сильна, и побороть ее тебе будет очень сложно.

— А Александр?

— Вижу проблески здравого сознания в твоей голове. Да македонский царь реальный покупатель на твой товар. Сейчас он занят Тиром но, непременно придет в Египет и Персию, где ему будут необходимы специалисты, способные просветить его в местных делах.

Говоря это, Валтасар пересек комнату и достал из тайника небольшой узел.

— Я предполагал, что прозрение коснется тебя, и не ошибся в этом. Для этого светлого дня я приготовил тебя скромный подарок. Нет, нет, это не моя рукопись с тайными познаниями, на которую ты давно положил глаз. К твоему огорчению в ней мало, что для тебя интересного.

Это весы судьбы, с помощью которых ты сможешь предсказывать будущее и сможешь заработать на жизнь, потрясая воображение невежественных македонян их силой и величием.

Узел свертка упал, явив заинтригованному взору Нефтеха небольшую шкатулку из сандалового дерева. Верхняя крышка была инкрустирована скарабеем и не имела видимого замочка. Прикоснувшись к тайной кнопке, Валтасар раскрыл шкатулку и извлек золотые весы с массивной головкой бога Тота. Глаза ибиса важно поблескивали яркими изумрудами, придавая весам особый вид.

— Где ты взял это чудо? — хрипло произнес жрец, с обаянием и восхищением поглаживая артефакт руками.

— Ах, Нефтех, какая разница, где я его взял. Сделаны ли эти весы здесь в Мемфисе по моему заказу, взятые мною в одном из храмов Месопотамии или извлечены из могилы последнего жреца великой Атлантиды. По большому счету, все это ерунда. Главное заключается в тебе, сможешь ли ты заставить поверить в свои чудесные возможности своих зрителей, вот в чем вопрос.

Собеседник подтолкнул Нефтеху весы и достал небольшую баночку, покрытую охранительными знаками.

— Вот зелье, с помощью которого, впадая в транс, ты сможешь вещать голосом бога, вызывая почтение и страх у твоих слушателей. Поверь, действует безотказно.

— А предсказания?

— А вот это должна подсказать тебе твоя интуиция и светлая голова, которую оценил верховный жрец бога Тота и даже писец македонского царя. Порошок, погрузив тебя в транс, увеличит твои мыслительные способности и позволит тебе дать правдоподобное предсказание.

Нефтех с опаской понюхал содержимое баночки.

— Каковы побочные действия твоего зелья? Я твердо знаю, заповедь бога Пта, гласящую, что ничего не проходит просто так для здоровья.

— Приятно убедиться, что твой собеседник не совсем идиот, — усмехнулся Валтасар. — Воздействие порошка вызывает стойкую бессонницу в течение трех дней, но это можно компенсировать особой тинктурой. Конечно многократный процесс гадания, в конце концов, даст о себе знать, но это будет потом. А пока перед тобой начало нового пути в большую жизнь.

От этих слов у Нефтеха побежали мурашки по коже. Как-то совсем обыденно и до обидного просто открылась ему большая тайна жреческой жизни. Все его прежние мечты и расчеты летели в тартарары, а впереди была неизвестность, вместе с полученными в подарок весами судьбы.

Понимая состояние египтянина, Валтасар не спешил подталкивать его к принятию окончательного решения, прекрасно видя, что коварная Анхенсенамон еще не сдала всех своих позиций в душе юноши. Поэтому старик поспешил перевести разговор на другую тему и с неподдельным интересом стал слушать рассказ Нефтеха о его встрече с Эвменом.

— Я считаю, что эта встреча подарок судьбы. При твоих способностях и таланте, она обязательно откроет тебе прямую дорогу к высоким сановникам македонского войска и возможно даже к царю Александру — вселял надежду в своего собеседника волхв. Нефтех скромно умалчивал о своей прямой причастности к поражению Дария, справедливо полагая, что об этом в персидском Мемфисе пока не стоит распространяться.

Так в этот день был положен задел к новому рождению Нефтеха, но пока еще не было принято окончательного решения. Сидя дома, жрец через Валтасара тщательно собирал информацию о других всевозможных египетских беглецах, способных пролить свет на его предательство в битве при Иссе, но более никто в Мемфисе не объявлялся. Самого Нефтеха считали погибшим и на его место секретаря архивов Тота, уже было несколько претендентов.

Узнав обо всем этом, юноша решил, что больше нет смысла сохранять свое инкогнито и посему отправился к дому верховного жреца бога Ра. С замиранием сердца ждал он выхода своей ненаглядной Анхен, но каково было его разочарование, когда вместо прекрасной дочери верховного жреца появился ее служанка, и даже не выразив радости по поводу счастливого возвращения из лап смерти, холодным тоном объявила, что госпожа не может принять Нефтеха, ни сегодня, ни в ближайшие дни.

Если бы не длительная подготовка Валтасаром своего друга к подобному исходу, после этого вердикта должна была быть бурная сцена, но Нефтех с достоинством принял этот удар судьбы и молча, удалился.

Главный жрец храма Тота так же принял возвращение Нефтеха без особой радости. Сдержанно поблагодарил богов сохранивших жрецу жизнь, но поспешил сообщить, что прежнее место Нефтеха уже занято. Он, конечно, постарается найти ему место, но только не сейчас, нужно подождать.

В знак того, что его слова не расходятся с делом, главный жрец вызвал казначея храма и приказал ему выдать вернувшемуся Нефтеху определенную сумму денег на проживание. После чего аудиенция закончилась.

С этой минуты для молодого жреца, началась жизнь изгоя. Все кто раньше был с ним близок, старались свести с ним общение к минимуму, ограничиваясь в разговоре простыми, ничего не значившими фразами.

Другие вовсе перестали замечать юношу, и это очень сильно било по его самолюбию. Сама жизнь подталкивала жреца к тому, чтобы стать гадателем. С помощью Валтасара, Нефтех научился быстро входить в состояние транса и, создав образ оракула вещать на предполагаемых слушателей.

Египтянин оказался прирожденным артистом. Он так хорошо справлялся со своей ролью, что Вальтасару иной раз казалось, что сами боги разговаривают с ним посредством юноши. В кратчайшие сроки старик научил будущего пророка чудесам чревовещания, что очень воздействовало на сознание простого человека, в правильно созданной обстановке таинственности.

В отношении предсказания, волхв делал основной упор на их туманность, недосказанность, дающие возможность их двойного толкования. Искусство этого процесса заключалось в построении фраз пророчества, чтобы эта лазейка не сильно бросалась в глаза, но всегда присутствовала.

Все это было непросто, но Валтасар, веривший в способности своего ученика, упорно натаскивал его на составление словесных шарад.

Занятый своим новым перевоплощением, жрец не особо доставал различными просьбами верховного жреца Тота и поэтому регулярно получал от него некоторое денежное довольствие. Мемфис, затаив дыхания, слушал гонцов из Финикии, где неистовый Александр приводил к покорности Тир и никто не мог сказать точно, во что выльется эта осада.

Освоившись со своей будущей профессией, Нефтех уже собирался дождаться Александра в Мемфисе, однако жизнь перечеркнула эти планы, преподнеся ему неприятный сюрприз.

Он воплотился перед Нефтехом в виде посланника от мемфиского сатрапа, который этим вечером потребовал к себе во дворец волхва Валтасара проживающего у жреца Тота. Объявив приказ правителя и не найдя Валтасара в доме Нефтеха, вестник покинул скромное жилище будущего прорицателя, оставив его обитателей в страшной тревоге. Подобные ночные визиты не сулили ничего хорошего для приглашаемых людей. Об этом Нефтех сказал своему товарищу, когда тот пришел домой с базара.

— Послушай Нефтех, настал очень серьезный момент в нашей с тобой жизни. Пусть я ошибаюсь и это мои старческие страхи, но будет совсем не лишнее, если ты подготовишь себе укромное место на эту ночь и даже будешь готов скрыться из столицы. Возможно, причина этого вызова мой недавний спор со жрецами Сета по поводу астральных свойств души человека. Каюсь, что не сдержался, слушая их диалог на базаре и в пух и прах, разгромил их мнение. Но сердце подсказывает мне, что от нас попытаются избавиться обоих. Пока ты жив, то будешь постоянно напоминать Анхенсенамон о былых с ней отношениях, а высокородные люди этого не любят.

Нефтех без промедления внял совету мудреного жизнью человека. Не откладывая дело в долгий ящик, он собрал в дорожный мешок все самое ценное для себя, включая весы судьбы и окольными путями, отнес его на один из постоялых дворов Мемфиса.

Вернувшись домой до наступления, он едва успел попрощаться с Валтасаром, напутствовав старика охраняющим знаком Пта. Оставшись один, жрец выждал определенное время, погасил свет и незаметно вышел на улицу, решив использовать время ожидания с толком для себя. Убедившись, что за ним нет слежки, он отправился в дом терпимости, где снял смазливую молодую финикиянку и провел с ней всю ночь.

Утром он узнал, что опасения его друга были не напрасны. Пробыв несколько часов на допросе у сатрапа, Валтасар был отпущен, но на пути домой был ограблен и убит ударом дубины по голове. При этом пропала знаменитая рукопись волхва, которую он постоянно носил с собой и никогда не расставался.

Той же ночью, неизвестные злоумышленники совершен налет на дом жреца, где все было перевернуто вверх дном. Соседи успели поднять тревогу, вызвали стражу, но когда те прибыли в доме никого уже не было. И хотя дознавательный чин связал все это с происками конкурентов Валтасара, Нефтех ощутил холодок смерти в своем затылке. Заплатив за погребение Валтасара в общей могиле, жрец не стал дожидаться развязки событий и тайно покинул Мемфис.

Для этого он нанял специальную лодку, предназначенную для плавания по дельте Нила. Подобный вид отдыха был очень популярен среди представителей знати Мемфиса и потому не вызвал особых подозрений. Но едва лодка вышла в открытое море, как он потребовал капитана, доставить его к Газе ссылаясь при этом на повеление совета жрецов Тота. Повелительным жестом он развернул перед глазами лодочника папирус с приказом от имени верховного жреца бога Тота оказывать всяческое содействие тайному эмиссару храма.

Будучи человеком практичным, Нефтех без труда удалил с папируса прежний текст, заменив его другим, сохранив при этом особый знак храма Тота и печать персидского наместника.

Лодочник безропотно повиновался обладателю жреческого символа и столь грозной бумаге. Два дня морских приключений и египтянин сошел на берег вблизи выбранного им города.

Двигаясь навстречу Александру, жрец подвергал себя серьезной опасности, которая возникает, когда одно войско наступает, а другое стремительно бежит прочь. Однако оставаться в Мемфисе было для него не менее опасно и Нефтех, сознательно шел на этот риск.

Александр к этому времени уже взял Тир и неудержимо двигался к Египту через палестинские земли. Все прибрежные города филистимлян, напуганные ужасной судьбой Тира, поспешили выказать свою покорность македонцам. Однако Газа выбилась из этого числа. В ней находился молодой перс Бетис, который решил оказать сопротивление македонскому царю, несмотря на просьбы жителей проявить благоразумие и открыть ворота города.

В правильности своего решения, перса убеждало наличие у города высокого вала и крепких стен, а также особенность местного рельефа не позволявшей врагу подвести к стенам осадные тараны. Известив о своих намерениях царя Дария, Бетис запасся большим числом продовольствия и нанял арабов кочевников для нападения на македонские тылы.

Столкнувшись с подобным упрямством, Александр пришел в ярость. Какая-то маленькая крепость не сделала должного урока из судьбы Тира и грозила поставить под сомнение его грозную славу разрушителя городов.

— Мы взяли Фивы, взяли Милет и Галикарнас, разрушили до основания Тир. Хорошо, мы возьмем и Газу, но за эту дерзость, город будет разрушен — изрек македонский царь и занялся осадой.

Видя невозможность, взятие города приступом, Александр приказал насыпать с южной стороны, наиболее удобной части Газы для штурма, еще один вал, равный по высоте валу города и поставить на него стенобитные машины. Кроме этого, царь повелел своим строителям начать тайный подкоп под стены города, что бы в нужный момент обрушить их.

Именно в этот момент осады и прибыл в македонский лагерь Нефтех, со скрученными за спиной руками и подбитым глазом. Разъяренные недавним набегом арабов, македонские стражники были не особенно любезны с любым азиатом, какие бы он слова не говорил.

Египтянина спасло его жреческий вид и та алчность, которая двигала солдатами в надежде получить хороший выкуп со знатного пленника. Ровно сутки провел Нефтех в унизительном звании раба-пленного, пока не был внесен в списки пленных, отправленных в канцелярию Эвмену.

Узнав в знатном пленнике своего знакомого, кардиец приказал доставить его к себе и вскоре жрец принимал ванну в палатке царского секретаря, радуясь, что все так хорошо для него закончилось.

Едва оказавшись в лагере своего нового друга, египтянин уже на другой день имел возможность продемонстрировать свои познания в медицине. По просьбе Эвмена он осмотрел больного Пердикку, чья рана, полученная под Иссой, от неправильного лечения загноилась и причиняла ему страдания.

Быстро осмотрев лихорадящего больного, бритоголовый жрец произвел вскрытие гнойника и полностью его очистил. Несмотря на громкие протесты со стороны греческих врачей, египтянин взял процесс лечения в свои руки и через две недели македонец уже мог свободно двигать раненой рукой.

В благодарность за свое излечение, Пердикка подарил Нефтеху небольшую палатку и звонкий гонорар. Дебют был более чем удачен, вступать в конкуренцию с царскими врачами он не стал. Благодаря протекции Эвмен он был принят в царскую канцелярию, о чём кардиец нисколько не пожалел.

Впервые македонского царя, Нефтех увидел накануне штурма Газы. Катапульты и баллисты, установленные на валу, серьезно повредили выбранный Александром участок стены для штурма города. Войска уже занялись предварительным выдвижением, когда произошел случай открывший египтянину слабую сторону Александра.

По обычаю, перед штурмом состоялось жертвоприношение, которым руководил верховный жрец македонского войска Арисандр. Царь почтительно стоял рядом с ним, когда пролетающая над жертвенником хищная птица уронила на голову царя маленький комочек земли.

Будущий потрясатель Вселенной сильно испугался и потребовал, что бы жрец растолковал ему это знак богов. Хитрый Арисандр уже дававший подобные толкования при осаде Галикарнаса и Тира с важным видом сообщил, что город будет взят, но есть опасность, что царь получит рану.

Этих слов прорицателя было достаточно, что бы Александр отменил штурм, и выдвинутых воинов стали отзывать обратно. Заметив столь резкую перемену поведения в рядах македонцев, Бетис не преминул воспользоваться этим, начав вылазку.

Столь неожиданные действия со стороны персов имели хороший эффект и вскоре положение македонских отрядов стало угрожающее. Едва шум схватки и крики о помощи достиг ушей царя, как он, позабыв об осторожности, ринулся в бой во главе щитоносцев в тот участок боя, где персы особо энергично теснили македонцев.

Появление царя в самом опасном месте боя спасло положение. Увидев своего кумира рядом с собой, македонцы с утроенной силой набросились на врага, позабыв о своем бегстве. Александр подобно яркой молнии атаковал вражеские ряды, вселяя веру и уверенность, в своих солдатах.

В самый разгар схватки, пущенная со стены Газы тяжелая стрела пробила царский панцирь, но Александр продолжал упорно сражаться, не обращая никакого внимания на ранение. Так продолжалось некоторое время, но затем царь рухнул, и воины поспешили отнести его в лагерь.

Видя как одетый, в красный плащ полководец упал посреди битвы и, услышав громкие стенания воинов, Бетис решил, что царь убит и победа осталась за ним, но перс ошибался.

Молодость и хорошее лечение со стороны царского лекаря Филиппа сделало свое дело, и вскоре Александр уже объезжал войско под радостные крики солдат.

Временно выбыв из руководства осадой, Александр передал командование войсками стратегам Кратеру и Птоломею. Они прекратили обстрел стен города, сосредоточив все внимание на подкопе. Осадные мастера хорошо знали свое дело, и вскоре стена рухнула, открыв македонцам путь в сердце Газы.

С радостными криками солдаты бросились на штурм города, но встретили такое ожесточенное сопротивление в узком проеме пролома, что были вынуждены отступить. Еще дважды, под прикрытием баллист и катапульт македонцы пытались штурмовать непокорную Газу, но каждый раз были вынуждены отходить от ее стен, неся ощутимые потери.

Неудачи его помощников, сильно расстроило Александра, и едва встав на ноги, он сам решил возглавить атаку. Появление полководца придало силу его солдатам и они, не считаясь с потерями, сумели ворваться в город, где завязались жестокие уличные бои.

Особую жестокость порождало новое ранение Александра, которое он получил в схватке на валу. Выпущенный из пращи камень, так сильно ударился в поножи Александра, что перебил часть костей голени и царь захромал.

Узнав об этом, озверелые солдаты вырезали все мужское население города, начиная от младенцев и кончая стариками, в общей численностью около девяти тысяч человек. Взятых в плен арабов и персов, публично казнили перед крестом, на котором был распят Бетис, попавший в руки македонян, будучи дважды раненым. Уцелевших женщин царь приказал продать в рабство, жестоко мстя населению Газы за тех сто с лишним воинов, которых потерял при ее осаде.

Слабым утешением для Александра стал ладан, мирра и смирна захваченная солдатами в подвалах дворца правителя Газы. Всего благовоний было взято более чем на пять тысяч талантов. Вся сказочная добыча была немедленно отправлена в Македонию на подошедших судах македонского флота.

От себя лично, Александр отправил в Пеллу на двести талантов ладана и пятьдесят талантов смирны, своему воспитателю Леониду, зная его прижимистость при совершении обряда жертвоприношения.

Вспоминая, как Леонид упрекал его в расточительстве, когда юный царевич бросил, целую пригоршню благовоний в огонь, Александр сделал короткую приписку к своему дару. "Я посылаю тебе благовония в изобилии, что бы ты был более щедр к нашим богам".

Так закончилась осада Газы, которая продолжалась полтора месяца, вместе с которой Александру покорилась вся Палестина, включая небольшой еврейский город Иерусалим. Свернув походные палатки и шатры, не дав войску долго засиживаться на одном месте, македонский монарх выступил в сторону Пелусии.

Глава V. Мирное покорение страны большого Хапи.

Направляя свое войско в Египет, Александр рассчитывал, что не встретит там сильного сопротивления. В отличие от Финикии и Палестины находившейся под властью персов почт двести лет, в Египте постоянно тлел очаг сепаратизма, который время от времени разгорался.

Последний раз он был подавлен за десять лет до начала большого восточного похода македонского царя. Покоряясь в очередной раз персидской силе, египтяне продолжали надеяться, что по прошествию времени, они все-таки смогут сбросить со своих плеч чужое ярмо власти. Которое было недостойно для египтян, чья история государственности исчислялась тысячелетиями.

Положение персов в отрезанной от остальной территории царства сатрапии было действительно шатким, однако вступая в Египет, молодой полководец сам попадал в щекотливое положение. Ведь вместо власти персов, он намеривался установить в Египте свою власть, что по большому счету не приносило никакой выгоды египтянам. Один чужеродный правитель сменял другого и значит, угли египетского сепаратизма оставались не потушенными.

Сложность своего положения понимал Александр, который после взятия Газы ломал голову, как себя вести в такой важной стране как Египт. Об этом знало все близкое окружение царя, но привыкшие к битвам стратеги не могли оказать ему дельной помощи на этом фронте борьбы. И тут, настал звездный час Эвмена. Видя беспомощность остальных друзей македонского царя, он пообещал ему найти решение этой задачи.

Сам Египет был нужен Александру по двум важным причинам. Первая, заключалась в том, что с взятием под свой контроль дельту Нила, он полностью лишал персидский флот Фарнабаза от всех баз снабжения. Делая его пребывание в Срединном море совершенно ненужным в продолжавшейся войне. После этого единственной опасностью в тылу Александра оставались спартанцы, но в этом вопросе он полностью уповал на стратега Антипатра.

Второй причиной было желание царя посетить амонийского оракула и получить ответы на вопрос о своем происхождении. Последняя беседа с матерью оставила глубокий след в душе юноши, и он желал расставить все точки в этой истории.

В случае если оракул подтвердит его божественное происхождение, перед Александром открывались поистине необычные возможности для воплощения его самых сокровенных планов. Об их существовании не знала ни одна живая душа, за исключением Аристотеля, который в свое время и заронил их в молодую душу.

Крепость Пелусия, расположенная на границе Египта и Синая — являлась ключом к стране большого Хапи. Многие завоеватели сломали свои копья и мечи о крепость его двойных стен. Здесь остановили свой победный марш народы моря, до этого сокрушившие могучую державу хеттов и покорившие все побережье от Ливана до Египта. Сев на эти земли, они дали им название — Палестина, но все попытки продвинуться дальше закончились неудачей.

Также под стенами Пелусии потерпели неудачу финикийские рати во главе с Пигмалионом, наводившие ужас по всему побережью. Наткнувшись на стойкое сопротивление египтян, они были вынуждены отступить.

В числе неудачников, числились и греки. Нанятые персами для покорения восставших египтян во главе с фараоном Нактанебе, они были остановлены на Ниле и не смогли прийти на помощь высадившимся в дельте персам.

Единственным полководцем, сумевшим без боя занять эту крепость, был персидский царь Камбиз. Приказав своим воинам привязать к своим щитам кошек, они смогли ворваться в Пелусию, прикрываясь священными для египтян животными.

Зная героическую историю Пелусии, Александр был готов встретить ожесточенное сопротивление, но ничего не произошло. Македонские войска только подходили к крепости, а командир греческих наемников крепостного гарнизона прислал к Александру гонца с предложением сдать город. Соглашение было быстро достигнуто и, убив начальника Пелусии перса Сабака, греки открыли ворота неприступной крепости.

Осмотрев крепость, Александр порадовался, что он взял её, не обнажая меча, и поспешил переправить свою армию на ту сторону Нила. По старой привычке, он объявил себя освободителем египтян от власти персов и с удивлением обнаружил, что освободители Египта уже есть.

Ими оказался семитысячный отряд греческих наемников под командованием стратегов Аристомеда и Фимонда бежавших от Александр из-под Исса. Ободренные поддержкой местного населения, они продвинулись к Мемфису, на подступах к которому разбили персов и загнали их в город.

Однако, еще не овладев городом, они начали грабить богатые окрестности столицы, забыв о недобитых персах. Алчность наемников обернулась против них самих. Узнав о том, что греки предались грабежу, персы предприняли неожиданную вылазку. В результате этого, большинство наемников во главе с Аристомедом были перебиты, а остатки воинства вместе с Фимондом бежали.

Персы не стали преследовать их не столько из-за понесенных потерь, сколько от известия о приближении к Мемфису Александра. Оставив в Пелусии гарнизон, он через пустыню двинулся к Гелиополю, приказав флоту подняться по Нилу до Мемфиса.

Узнав об этом, персидский сатрап Мазак он не стал уподобляться правителям Тира и Газы и, захватив казну, бежал на Крит вместе со спартанскими наемниками. Прекрасно зная многочисленные рукава Нила, он смог легко разминуться с Гегелохом, который, исполняя волю царя, входил в дельту реки.

Мерной поступью двигалась македонская армия к столице земель большого Хапи. Здесь уже не было изрядно надоевшей пустыни. Со всех сторон простирались возделанные поля и пальмовые рощи, дающие живительную прохладу и скорую пищу для каждого человека.

Между тем, Эвмен усиленно работал над тем, как заставить египтян признать Александра своим полноправным владыкой. Проводя с Нефтехом ночи напролет, кардиец сумел выстроить линию поведения Александра, которая выгодно отличала бы его от персидских царей.

Подходя к Мемфису, все воины царской армии получили строгий приказ, запрещавший им грабить местное население. Это выгодно отличало македонских воинов от успевших отметиться солдат Аристомеда и Фимонда.

Не встречая сопротивления, македонцы заняли окрестности Мемфиса, а затем вступили и в сам город. В отличие от персидских военачальников предпочитавших находиться в средине войска, Александр ехал впереди, во главе гейтеров. В своем неизменном красном плаще и легком походном шлеме, он был легко узнаваем и своей простотой быстро покорил сердца зевак вышедших поглазеть на прославленного полководца.

Едва процессия достигла центральной площади, как царь спешился и, подойдя к стоящим в большом напряжении жрецам и правителю города, объявил, что возвращает Мемфису все его права отнятые ненавистными персами.

Столь неожиданное поведение царя вызвало бурю громких криков и оваций. После этого, Александр ещё больше удивил египтян, сказав, что хочет принести жертву богу Апису. От этих слов, на глазах у многих жителей Мемфиса выступили слезы.

Дело заключалось в том, что имя Аписа было под запретом со времен первого завоевания Египта персами. С той поры, каждый персидский владыка стремился вытравить память о боге быке из сознания покоренных египтян. Решение Александра оказать почтение запретному богу, очень обрадовало горожан, но впереди их ждал ещё один сюрприз.

Следуя подсказке Эвмена, вслед за Аписом, Александр принес богатые дары Амону, Ра, Птаху, Тоту, Сехмет и прочим египетским богам.

Такого внимания и почтения к своим святыням, Египет не видел уже более ста с лишнем лет. От этих радостных событий столица гудела как развороченный пчелиный улей. Сразу вспомнили о предсказании фараона Нектанеба, который оставляя Египет двадцать с лишним лет назад, сказал, что он вернется в Мемфис в молодом виде. Досужие сплетники заговорили, что наверняка мать Александра родила его не от Филиппа, а от Нектанеба.

Добившись расположения простых жителей столицы, македонский царь сделал следующий шаг, с подачи Эвмена и Нефтеха.

Собрав все столичное жречество, царь внимательнейшим образом расспросил египтян об их нуждах и чаяниях, после чего объявил, что намерен возвратить храмам столицы часть конфискованной у них персами собственности. Вслед за этим, он назвал жрецов своими близкими друзьями, с которыми намерен построить правильную жизнь в многострадальном Египте.

От такой радостной возможности вернуть себе былое могущество и власть, у многих верховных жрецов столичных храмов пошла кругом голова. Ни один из них не посмел сказать слова осуждения македонского царя, хотя до этого, многие из них высказывали много нелестных слов в адрес Александра. Получив столь заманчивое предложение, столичное жречество затаилось в ожидании дальнейших событий.

Говоря о своей симпатии к египетским богам, Александр особое внимание уделил жрецам Амона. Умело поливая воду на мельницу слухов о своем египетском происхождении, македонский царь сказал, что его мать попросила его быть особенно доброжелательным к этому богу.

Этими словами, Александр вносил раскол в стройные ряды египетского жречества, долгое время, спаянное в одно целое, благодаря ненависти к захватчикам.

Испокон веков в Египте выстраивалась четкая трех ярусная модель владычества; жрецы, воины и ремесленники, над которым восседал живой бог фараон или пер о. Часто приходившие на берега Нила завоеватели не смогли сломать эту систему, оказавшейся слишком жизнеспособной. Поэтому, решаясь покорить Египет, Александр посчитал верхом глупости вести борьбу с этой моделью, как делали до него персы, ассирийцы, нубийцы и гиксосы. Единственным правильным решением было возглавить эту модель, объявив себя фараоном и положить начало новой династии правителей.

Все это доходчиво и понятно обрисовал македонскому царю Эвмен, используя помощь Нефтеха во избежание многочисленных подводных камней, египетских особенностях. Так зародился союз между греком Эвменом и египтянином Нефтехом, которым предстояло много пройти бок об бок.

— Если Александр хочет иметь крепкий тыл в Египте ему необходимо получить титул фараона из рук верховных жрецов столицы. Обязательно короноваться в Мемфисе и Фивах, а также посетить храм Амона для получения титула бога, дарующего ему власть над всем Египтом и египтянами.

Так к краткой форме обрисовал Нефтех основные задачи македонского царя, совершенно не подозревая насколько точно, совпадали они с истинными намерениями царя, о котором дуумвиры понятия не имели. Когда Эвмен доложил ему свой план, Александр с восторгом его принял, взяв с кардийца клятву о том, что о нем не будет известно никому другому.

По прибытию в Мемфис Нефтех не спешил объявляться. Продолжая находиться в македонском лагере и исполняя роль писца царской канцелярии, он самым тщательным образом выстраивал дальнейшие действия македонского царя.

Через несколько дней, при встрече со жрецами, кардиец недвусмысленно намекнул, чтобы в качестве ответного хода на обещанные Александром милости для жрецов, было бы неплохо предложение ему титула фараона.

Говоря это, царский секретарь соблюдал определенную осторожность, так как знал от Нефтеха, что часть жрецов, всегда была настроенная на избрание фараонов из своей среды, как это было с фараонами Неферетом и Нектанебом. Обладая финансовыми возможностями, они нанимали греческих наемников и, подняв восстание против персов, добивались независимости Египта.

Они носили условное обозначение как сторонники войны и во главе их стояли, как правило, жрецы бога Ра. В противовес им имелись сторонники мирного сосуществования с властью, к которым относились служители культа Птаха и Тота. Именно к ним обратился за поддержкой Эвмен, и жрецы партии мира сумели добиться от жреческого сообщества столицы согласия на предложение Александру титула фараона, в обмен на скорейшее исполнение царем своих обещаний.

Эта церемония была проведена во время посещения македонским царем храма Птаха, когда при огромном стечении народа, верховный жрец храма громко объявил пришедшего на торжество Александра египетским фараоном.

Заранее готовый к этому, ученик Аристотеля разыграл прекрасный спектакль, когда торжественно поблагодарил жрецов храма за столь великую для него честь и клятвенно обещал блюсти интересы своего народа и защищать его от внешних врагов.

Эффект от всего проделанного был потрясающим. Пребывающие более ста лет под оккупации египтяне в один момент обрели могучего государя, который разом объединил в одно единое два разных народа. Сотни рук прихожан тянулись к македонцу при его выходе из храма, стараясь коснуться рукой своего нового повелителя и защитника.

Александр милостиво позволял это им сделать, при этом царь был искренен, и слезы радости виднелись на его лице. От созерцания такого зрелища, люди еще больше приходили в экстаз и толпами бросались ниц лицом перед своим новым фараоном, выказывая своему повелителю любовь и согласие.

В такой обстановке партия войны не рискнула идти на обострение отношений с давними конкурентами и предпочла затаиться до поры до времени.

Официальное коронование нового фараона произошла спустя несколько дней в храме бога Птаха. Александр прибыл к месту проведения церемонии на своем верном Букефале покрытом золоченой попоной. Не пожелав сменить боевые доспехи на праздничную одежду, молодой полководец лишний раз подчеркивал, что занят войной и это придавало ему особый шарм в происходящем.

Твердой и уверенной походкой взошел он на ступени храма и, пойдя прохладную колоннаду, вошел в главный зал. Здесь выстроившись в две шеренги, стояли главные и верховные жрецы всех мемфиских храмов приславших своих представителей на это торжество. Радостными криками приветствовали они того, кто решил возродить их могущество и влияние в этой стране, в обмен на красную корону нижнего Египта.

Главный жрец Птаха начал громко петь торжественную молитву, которую дружно подхватили все остальные. Долго, очень долго не слышали ее стены египетских храмов лишенные возможности короновать фараонов. И вот теперь власть брал молодой и энергичный человек в правление, которого многие вкладывали свои многочисленные интересы.

По пение жрецов, Александр величаво расправил плечи и с гордо поднятой головой подошел к царскому трону, установленному на постаменте в центре храма и неторопливо сел на него. Глядя как новый фараон грациозно и непринужденно, совершил новый владыка эту процедуру, у многих стоящих в этом храме мелькнула мысль о возвращении былых благих времен.

Гимн восхваления сменился гимном прославления и под его звуки, двое молодых жрецов внесли царский венец, состоящий из двух корон белого и красного цветов, вставленных друг в друга.

Согласно египетской традиции, коронуясь в Мемфисе Александр, приобретал право только на красную корону. За белой короной, символом Верхнего Египта, ему предстояло плыть в Фивы, где должна состояться ещё одна коронация.

Двойная корона легко и плотно легла на золотистую голову юного монарха, провозглашая отныне его фараоном Египта. Продолжая ритуал, Александр протянул обе руки вперед, и стоящий с боку жрец поспешил вложить в них атрибуты власти фараона. Изогнутый крючком посох и символический бич, состоявший из нескольких полос бегемотовой кожи с маленькими золотыми шарами на конце.

Взяв в руки атрибуты фараоновой власти, Александр немедленно скрестил их на груди, вызвав мощный гул одобрения в рядах жрецов. Это проявление было бы гораздо тише, если бы они знали, что весь ритуал коронования, с подачи Нефтеха был отрепетирован по несколько раз Эвменом и Александром в палатке царского секретаря.

Стоя за ширмой, египтянин внимательно наблюдал за церемонией, давая Эвмену советы, когда тот ненароком выходил из центральной части палатки.

После коронации, Александр щедрой рукой принялся раздавать свои милости новым подданным. Многим храмам были возвращены земли, отнятые у них персами, и разрешено свободно проводить службы своим богам, не опасаясь преследований.

Каждый храм Мемфиса получил богатые дары по поводу взошествия на престол фараона Александра и освобождение от любых налогов сроком на один год. Полностью освобождать от этой повинности, введенной персами, монарх решил не проводить, дабы не слишком баловать своих новых подданных.

После торжеств Александр пожелал осмотреть знаменитые пирамиды и великого сфинкса, о котором был много наслышан. Переправившись через Нил, вместе со щитоносцами, македонец с восхищение любовался бессмертными творениями египетских гениев. Особенно его поразил сфинкс, который с постижимым величием смотрел вдаль времен, представляя собой неразрешимую загадку для простых смертных. Потрясенный увиденным зрелищем, Александр принес отдельно жертву этому хранителю времени, в кошачьем облике, чьи потомки особо почитались в этой стране.

Обойдя величественные пирамиды, царь тут же пожелал узнать их высоту и сроки их строительства. Получив ответ, он восхитился трудом тех, кто создал эти уникальное творение, но категорически отказался от предложения жрецов построить себе такую же пирамиду.

На знакомство с Мемфисом у Александра ушло около месяца. Покидая столицу Египта Александр, оставил на всех гражданских должностях египтян, поручив только Клеомену собирать налоги и назначив Кратера временным комендантом Мемфиса. Получив известие от Неарха о его успешных действиях против Фарнабаза, полководец поспешил на побережье моря, желая быть ближе к последним моментам борьбы за него.

Собрав финикийские и афинские корабли, Неарх освободил от персидского влияния Кипр, Хиос, Родос и, наконец, высадился на своем родном Крите, где нашел свое последнее прибежище персидский наварх.

Вместе с ним на острове находился отряд греческих наемников во главе с Аристократом, бежавших из-под Исса от Птоломея сначала на Кипр, а затем были перевезены на Крит. Там же находился со своими наемниками и сатрап Мазак, бежавший из Мемфиса.

Выполняя волю Дария, Фарнобаз передал спартанскому царю Агису тысячу талантов серебра для борьбы с Александром в Греции и часть оставшихся у него кораблей.

Располагая внушительными силами в шесть тысяч человек, персы надеялись надолго задержаться на Крите, но жестоко просчитались. Едва только Неарх высадился на острове, как критяне устроили заговор и ночью, убили обоих персов в их постелях. Головы Мазака и Фарнобаза были переданы Неарху в знак доказательства своей дружбы и преданности Александру.

Оставшиеся наемники не оказали сопротивление наварху. Часть их них перешла на службу Александру и незамедлительно была отправлена в Египет, другие спешно бежали на спартанском транспорте к царю Агису, прельщенные персидским серебром.

Все это узнал Александр, в своем лагере расположившись на морском побережье возле маленького рыбачьего поселка в удобной для стоянки бухте. И здесь проявилась одна из потаенных мечтаний о строительстве новых городов. И не просто городов, а будущих центров торговли и влияния, несущих царское имя Александрия.

Прогуливаясь по золотистому песку, царь в полной мере оценил прелесть этого места и, не откладывая дело на потом, тут же принялся обозначать мелом, а затем ячменем будущие кварталы города. Все приписали это очередному божественному проведению посетившее царя, но на самом деле все было гораздо прозаичнее.

Желая покрепче привязать к себе Египет, Александру был необходим свой город-порт, созданный по греческому образу и подобию полностью послушный его воли и желаниям.

Отсутствие в дельте Нила подобного города значительно облегчало монарху выполнение этой задачи, в чем он очень преуспел. Прочерчивая квадраты своего детища на морском берегу, вначале царь вызывал только умиление в глазах своих друзей, которые приняли возведение города за новую царскую прихоть.

Каково же было их удивление, когда на следующее утро Александр вызвал своего главного казначея Гарпала и приказал немедленно выделить средства на постройку нового города. Ровно две недели простояли македонцы на берегу моря, пока полководец не убедился в начале строительства города и не отбыл дальше, оставив архитектора Гермократа воплощать свою мечту в жизнь.

Собрав своих близких друзей, Александр возвестил им, что собирается посетить амонийского оракула, дабы получить от него ответы на интересующие его вопросы. Столь необычное решение вызвало удивление среди стратегов и гейтеров.

Хотя обращаться к иностранному оракулу было довольно модно в то время, но сам поход в оазис Амона был сопряжен с большим риском для жизни. Многие из македонцев пугала судьба воинов Камбиза посланных для покорения оазиса и так и пропавших в песках пустыни. Этого же вначале побаивался и сам царь, но вездесущий Эвмен успокоил его, объяснив, что рассказ о воинах Камбиза это красивая легенда, которой жрецы Амона пугают любителей легкой наживы.

Персидский царь не посылал воинов грабить оазис Амона, в этом не было необходимости, ибо жрецы Египта сами выказали ему свое смирение. На храм напал большой отряд мародеров наемников, оставшийся в Египте от войск фараона Псаметиха, которого и сверг Камбиз. Не имея денег к существованию, этот сброд решил поживиться богатыми дарами собранных за многие года в двух амонийских оазисах Ливийской пустыне.

Первой жертвой их агрессии стал нижний оазис пустыни, который был перевалочным пунктом, для многих паломников идущих с юга, за пророчеством и просто поклонением к статуи великого бога Амона. Двигаясь по проторенным тропам, наемники совершили быстрый налет на оазис, где полностью вырезали всех его жителей.

Захватив богатую добычу и распаленные предполагаемыми сокровищами верхнего оазиса, они немедленно выступили в путь, желая совершить свое черное деяние как можно скорее. Однако судьба сулила им иное. Будучи иностранцами, они не обратили внимания на предвестники песчаной бури, которые легко угадывает любой житель пустыни и остается в укрытии, дабы переждать песчаный смерч за крепкими стенами. Алчность погубила людей, которые обуреваемые ее двинулись к оазису Амона, желая поскорее завладеть сокровищами бога.

Когда наемники уже прошли большую часть пути, их накрыла ужасная пелена песка появившаяся буквально неоткуда. Сильный ветер сбивал с ног, мешал не только идти, но даже видеть и дышать. Если бы они бы знали пустыню, как знают ее ливийцы, они бы обязательно остановились и, закрывшись с головой, попытались бы переждать бурю. Но это были чужаки, которые от страха потеряли голову и двигались только вперед, желая поскорее достичь оазиса и найти там спасение.

Расплата была жестокой. Все они погибли в объятиях песка, который навеки поглотил их, когда до спасительных стен оставалось совсем немного. Пронырливые амонийцы сумели отыскать часть тел, которые не успел еще скрыть песок, и дочиста обобрав, поспешили закопать их, одновременно распустив легенду о грозной каре, которую наслал Амон на святотатцев решивших посягнуть на его имущество.

Легенда эта, как ни странно устраивала всех, в том числе и персов, которые, тайно убив царя Камбиза, по желанию захватившего престол Дария Гитаспа, поспешили искоренить о нем любое хорошее упоминание, представляя убитого кровавым тираном и душевнобольным.

Все это поведал Александру Эвмен, успокаивая своего суеверного друга и обещая найти хорошего проводника умеющего доставить македонцев живыми и здоровыми. Царь естественно не сказал об этом своим гейтерам, решив, что им будет полене понервничать, находясь во власти легенды о полчищах Камбиза.

Мерно скрипел песок под подошвами царских щитоносцев, которых Александр непременно взял с собой в путь к Амону. За их храбрость при Гранике и Иссе, разбогатевший правитель приказал отделать серебром края их больших щитов, и теперь это воинство нестерпимо блестело во время своего движения, под жаркими лучами африканского солнца.

Александр продолжал двигаться вдоль побережья, желая полностью покорить эту часть Ливии населенную в основном греческими переселенцами. На пути его был морской порт Паретоний, где его уже ждали с распростертыми объятиями испуганные обитатели побережья.

Встреча с грозным царем закончилась для жителей города хорошо. Ибо кроме паретонийцев, здесь Александра уже ждали послы из Кириены крупного морского порта, служившего перевалочным пунктом между Египтом и Финикией на пути в Карфаген.

Долгие годы эта колония была независима, лишь номинально признавая владычество Египта или Персии. Теперь Кириена желала заключить союз с Александром, для чего прислала ему великолепные дары, в том числе триста боевых коней и двадцать лошадей для колесниц. Столь щедрое подношение и поспешное признание его власти тронули сердце македонца, и он с радостью заключил дружественный союз с кириенкскими послами.

Далее двигаться на запад уже не было смысла и поэтому, Александр резко развернул свое воинство на юг, на встречу с таинственным Амоном.

Глава VI. Знакомство с великим оракулом и его предсказания.

Длинной разноцветной вереницей, двигалось македонское войско по песчаной равнине. Впереди него ехал маленький конный отряд, возглавляемый проводником с закрытым белой хламидой лицом. Сидя на коне, он неторопливо вел за собой македонцев, уверенно выводя их к концу дня к удобным местам стоянок для ночлега, имевших колодцы с питьевой воды.

Вначале солдаты потешались над своим проводником боявшегося показать свету свое лицо, но вскоре их шутки прекратились. Вместо насмешек они с завистью смотрели на проводника, после того как нещадно обгорели от жарких лучей палящего солнца.

Под хламидой бедуина ведущего македонцев через пески пустыни скрывался Нефтех. Он не желал выставлять напоказ свое сотрудничество с македонцами, предпочитая до поры до времени скрывать этот факт от своих соплеменников.

К самому оазису, македонцы вышли рано утром на четвертые сутки своего пути. Египтянин специально искусственно притормозил продвижение отряда, дабы пришельцы смогли в полной мере оценить красоту храма при свете утренней зари.

Перевалив через очередные песчаные дюны, македонцы застыли в удивлении, потрясенные открывшейся им картины. Перед их глазами располагалось большое белое здание, украшенное дивными белыми пилонами, фронтоны которого были выкрашены различными цветами в определенном порядке. Больше всего доминировал зеленый цвет, который пленил и притягивал к себе взоры путников порядком уставших от однообразного желто-белого одеяния пустыни.

Остальные цвета удачно дополняли этот фон, создавая приятную гамму, которая в свою очередь внушала приходящим к оазису Амона, чувство восторга и вместе с ним доверия к обитателям столь чудного творения посредине пустыни.

Храм Амона существовал много сотен лет и был знаменит среди людей многих стран Ойкумены. Вначале в оазисе поселились жрецы астрономы, исчислявшие движение солнца и наблюдавшие за Сириусом. Затем благодатный оазис обнесли стеной и по приказу великого Рамсеса основали культ Амона, к которому это фараон, был особо расположен.

После еретика Эхнатона покусившегося на священный культ солнца, поддержка Амона была крайне необходима и фараон не пожалел денег. Благодаря этим вливаниям оазис расцвел, приобрел мировую известность и теперь активно выкачивал деньги у паломников, приходивших в его стены.

При иноземцах захватывавших власть в Египте в разные годы доходы храма сильно падали, особенно сильно они упали при персах, которые обложили храм налогами и ревностно следили за их выплатами. Теперь же у амонийев появилась возможность вернуть себе былое могущество.

Едва первые македонцы показались из-за дюн, как сразу же на стенах оазиса началась суматоха, которая проявилось в торжественном выходе жреческой делегации из ворот крепости. Под громкие крики, стук в барабаны и зов труб, египетская процессия торжественно вышла перед оазисом и застыла в ожидании царя.

— Как они узнали о моем прибытии? — с удивлением спросил Александр, обращаясь к своему жрецу Арисандру.

— По милости богов, жрецы знают о многом — глубокомысленно ответил тот, что вызвало внутреннюю усмешку у Эвмена, который прекрасно знал, что у храма имеется отличная голубиная почта. Царь принял подобную трактовку событий и отдал приказ щитоносцам выдвигаться навстречу процессии.

В один момент македонцы выстроили сомкнутые ряды своей фаланги, и мерно стуча древками своих копий, стали спускаться на плато перед оазисом. Сам храмовый комплекс имел четырехугольную форму в свою очередь разделенный внутри на три неровные части. Большую, центральную часть занимал сам храм с множеством различных пристроек по бокам в виде домов для особо важных гостей. Две другие части комплекса были отведены воинам и слугам живущих в оазисе и женской половине, где обитали жены и наложницы жрецов.

Основная часть прибывавших паломников располагалась за воротами храма, в небольших домиках под сенью пальм, которые жрецы специально высадили за стенами оазиса для создания удобства прибывшим людям. Этим жестом амонийцы демонстрировали свое могущество и силу, ибо содержание городка паломников обходилось не дешево.

Две процессии встретились в заранее выбранном жрецами месте, при этом египтяне чувствовали себя вольно, а македонцам приходилось тесниться. Александру сразу не понравилось подобное положение и, не слезая с коня, полководец вплотную подъехал к жрецам, спешившись в самую последнюю очередь.

— Фараон Александр приветствует своих подданных — зычно, по-египетски произнес царь, желая ошеломить встречающих. Экспромт вышел удачным. Жрецы замешкались, потеряли свою былую гордость и нестройно приветствовали своего нового владыку.

Вышедший вперед один из помощников верховного жреца Пентуэр возвестил: —

Слуги фараона рады приветствовать божественного наследника великого Ра и приглашают его к великому оракулу.

Македонец с благодарностью принял приглашение и приказал разбить походный лагерь у стен храма. Утомленные переходом воины с радостью принялись выстраивать свои палатки, под сенью пальм наслаждаясь их прохладой и водой источника специально проведенного сюда жрецами от основного родника оазиса. Все спешили поскорее смыть в прохладных водах бассейна пот и песок, изрядно надоевший паломникам по неволи во время их похода.

Сам Александр быстро преобразился с помощью своих слуг, и тщательно выбрав себе свиту, двинулся к стенам храма. Центральные двери крепости были деревянные полностью покрытые железными и бронзовыми листами. На них были выбиты образы, символизирующие силу и величие великого Амона, одерживающего вверх над всеми своими врагами.

Молча и величаво, раскрылись они перед великим завоевателем на хорошо промазанных петлях, впуская внутрь очередных искателей правды у грозного бога.

Александр взял с собой около пятидесяти человек, треть которых составляли слуги, несшие прекрасные дары храму из персидской добычи царя. В полном молчании прошли они часть площади перед храмом в сопровождении Пентуэра.

— Слуги не входят в главный храм, господин, — предупредил жрец македонца, — все твое великодушное пожертвование Амона они могут положить справа от входа.

Действительно там, куда указывал жрец, располагался мощный каменный пьедестал, отполированный до блеска многочисленными подношениями тех, кто посетил Амона раньше.

По знаку царя слуги поспешно сложили золотые чаши и серебряные кувшины, богатую одежду и драгоценные ларцы с миррой и ладаном. Жадный блеск глаз стоящих рядом жрецов подтвердил Александру значимость и ценность его подношений для храма.

— Амон благодарит тебя великий царь за пожертвования великому богу — торжественно произнес Пентуэр, не отрывая своего алчного взгляда от груды золота и прочих богатств расположившихся у его ног. Давно бог Амон не получал столь дорогих подарков, и это только разогревало жадность в душе у египтянина.

По знаку Пентуэра македонцы взошли на ступени и, миновав колоннаду, состоящую из причудливых для глаза эллинов колон, вошли в святилище. Как по невидимой команде гейтеры отстали от царя, непроизвольно выделив его из всех вошедших. Темное чрево храма скупо освещалось чадящими светильниками в форме причудливых чаш расположенных вдоль стен.

— Приветствую тебя сын бога — громко и внятно произнес на греческом языке верховный жрец Херкорн, величественно стоящий перед алтарем Амона. От подобного признания кровь отхлынула от лица македонца, его сердце прерывисто застучало, ибо жрец произнес то, зачем македонец и явился в этот храм.

— Значит, моя мать было права, рассказывая мне о своих свиданиях проведенных с богом в отсутствии моего отца, и я действительно полубог, — радостно стучали мысли в юной голове, которая залилась красным цветом от осознания столь важной для себя информации.

Сзади кто-то насмешливо гукнул, и гневно скосив глаза, Александр увидел Филоту, снисходительно улыбающегося стоящим рядом гетерам. Момент величия был навсегда испорчен, но ученик Аристотеля продолжил играть свою роль перед всеми собравшимися в этом храме.

— Амон признает свое родство со мной? — вопросил Александр, что бы ни у кого из присутствующих не было сомнения в его божественном рождении.

— Да великий царь. Сегодня рано утром мне был голос от Зевса Амона. Он повелел с почетом принять своего сына в этих стенах и ответить на любой вопрос, который он задаст.

В храме повисла тишина, в которой было отчетливо слышно, как скрипят подошвы сандалет кого-то из свиты царя. Все ждали, что Александр спросит оракула о своей матери, но слушатели ошиблись. Иные думы владели душой царя.

— Всех ли убийц своего отца Филиппа я настиг и покарал?

— Смири свою гордыню мщения сын божий, ибо нет ничего опасней и отвратительней чем неуемная жажда крови у человека. Основные зачинщики смерти твоего земного отца уже получили свою кару и пали от руки правосудия, но остались еще вдохновители этого заговора.

— Дарий!?

— Не столько персидский царь Дарий, сколько его слуги из ближнего окружения. Наступит время, и все они будут поражены твоей рукой.

— Поддержит ли бог мой новый поход против персов?

— Зевс Амон не только поддержит во всем твои военные начинания, но и даст верховную власть над всей Азией. Только потомку божьего семени и девы крови Ахиллеса дано сравняться и превзойти подвиги Геракла в создании огромного царства, которого не ведали простые люди.

Услышав это, Александр вновь затрепетал, ибо во второй раз жрец попадал в цель самых сокровенных помыслов молодого человека. Власть над всей Азией, вот к чему подспудно стремился его гений и, что обрело реальное озвучание из уст верховного жреца храма Амона.

— С меня довольно этих ответов задорно произнес царь, полностью позабыв, что имеет право еще на один вопрос к оракулу.

— Я хочу увидеть истинное изваяние бога, который признал во мне своего сына.

Херкорн милостиво кивнул царю и, выхватив из рук молодого жреца факел, любезно пригласил Александра в узкий проход, расположенный за алтарем. Македонцы заволновались, но по мановению взмаха руки успокоились и остались ждать своего кумира пропавшего во мраке чрева таинственного храма. Все они вполголоса, стали обсуждать признание Александра сыном бога и то пророчество, которое услышали из уст оракула.

Особо старался высказаться в этом вопросе Филота, который высказывал свою идею в отношении тог, что верховный жрец плохо знает греческий язык и вместо обычного приветствия "сын мой", произнес по ошибке " сын божий". Гефестион гневно глядел на него, буквально прожигая македонца своим взглядом но, не решаясь одернуть говорившего в храме Амона.

Словоизлияния гетайра прервал Пердикка, больно наступивший на ногу Филоте, от чего тот сильно скривился. Позабыв обо всем, он ринулся на обидчика, но налетел на твердое плечо Кратера, к которому незамедлительно подошел Птоломей и Кен. Оценив расклад сил не в свою пользу, сын Пармериона криво ухмыльнулся и отошел в сторону, всем своим видом показывая невинно оскорбленного человека.

Александр уверено следовал вслед за Херкорном по потаенным проходам храма. Без своего попутчика, он затерялся бы в первую же минуту своего путешествия, в этом темном и мрачном переплетении кривых ходов и переходов, которыми храм был буквально нашпигован.

Факел скудно освещал путь, македонцу позволяя только ориентироваться по спине впереди идущего жреца и не более. Вот коридор в очередной раз вильнул, и они очутились в огромном зале ярко освещенный факелами. Двое жрецов в белых одеждах стояли вблизи мраморного постамента, на котором лежало, что-то большое и блестящее. Александр интуитивно понял, что это и есть Амон, которому так усердно поклонялись египтяне.

В глубине души, увиденное породило скрытое разочарование, которое не отразилось на лице у монарха. Он с беспристрастным видом подошел поближе, дабы получше разглядеть творение неизвестного египетского мастера.

Воспитанный греческой культурой, Александр привык, что любой бог имел свое изображение в виде скульптуру, в которой олицетворялось руками мастера понятие и отношении народа к тому или иному богу.

Египетский Амон был очень старым богом, что лишний раз подтверждало его изображение. Перед царем на постаменте в полу наклонном положении располагался огромный кругляш, обильно украшенный изумрудами и жемчугом. Обе эти разновидности были чрезвычайно дорогими во всей Передней Азии, так как доставлялись издалека.

Рядом царь заметил золотую барку, на которую во времена больших празднеств укладывалось изображение великого бога и под женское песнопение выносилось двадцатью жрецами на всеобщее людское обозрение.

Потрясенный Александр во все глаза рассматривал этот старинный артефакт, стараясь понять суть египетского божества. Херкорн не торопил македонца, прекрасно понимая, что твориться в его душе и старался не торопить юношу перед главным событием всего представления.

Амонийцы совершенно не ожидали визита столь грозного завоевателя к себе. Верховный жрец был полностью уверен, что столичное жречество не выпустят Александра из Мемфиса, ибо они сильно конфликтовали с оазисом из-за доходов с паствы.

Еще при египетских фараонах последних династий доходы в храмы резко упали, учитывая катастрофическое положение экономики страны Хапи. Из-за постоянных войн с соседями и отсутствия крепкой власти, в Египет, живущий в большинстве своем за счет военной добычи извне, начался затяжной длительный кризис.

Позабыв обо всем, жреческие кланы только и занимались интригами, с помощью которых возводили на царский трон послушных их воле людей и стремительно обогащались, целенаправленно разоряя страну. Если же у власти появлялся государственный муж, то жреческие кланы объединялись между собой и уничтожали неугодного им лидера, заменяя его более послушным своей воле человеком.

Золотым веком жрецов было время правления Рамсеса Великого, когда могучий правитель откровенно дружил со жрецами храмов, откупаясь от них своими военными трофеями. Ассирийская, нубийская и персидская оккупация ничему не научила служителей культов, алчность и корысть продолжала править бал в их сердцах, передаваясь от одного поколения к другому.

Однако жизнь вносила свои коррективы, и когда персидский гнет был ненадолго, свергнут Нектанебом, который позабыл денежную помощь жрецов, указав им скромное место у своих ног. Тогда часть жрецов решило поддержать власть сильного фараона для того, что бы иметь небольшой, но стабильный доход со стороны государства. Это были служители тех богов, которые за годы правления Дария и Ксеркса вконец опустились и влачили свое жалкое существование за счет своих хозяйств и подаяния граждан.

Другая же часть жрецов, чьи былые денежные запасы еще позволяли им проводить вполне независимую политику, по-прежнему выступали против сильного фараона. Тогда жреческие силы были относительно равны, но вверх одержали представители старой партии власти и в первую очередь жрецы Ра и Гора. Нектанеб отважно боролся на два фронта, но отсутствие денежных средств не позволило ему нанять необходимое число греческих наемников для отражения персов. Преданный всеми, фараон бросил все и тайком бежал из страны.

Пришедшие в Египет персы стригли все храмы под одну гребенку, не особо разбираясь, кто был противником фараона, а кто нет. Их непомерные налоги с храмов только увеличили число бедных культов, чем пополнили ряды жрецов соглашателей. И теперь соотношение в жреческой среде было не в пользу старой партии, у которой было лишь столичное влияние в Мемфисе.

Оазис Амона занимал промежуточную позицию по благосостоянию в жреческой среде, ибо пророчества и паломники сильно помогали храму держаться на плаву. Но верховный совет храма прекрасно понимал, что нового прихода персов, финансы храма не выдержат, и был склонен за сотрудничество с новым царем.

О желании Александра посетить храм, жрецы узнали от Нефтеха который смог за короткий отрезок времени сообщить амонийцам о предстоящем визите. В своем послании жрец так же упоминал желание царя проверить себя на божественное происхождение, это было единственное, что смог узнать Нефтех от Эвмена с которым как с лучшим знатоком Египта советовался Александр.

О том, что у царицы Олимпиады якобы были шашни с Зевсом Амоном, жрецы не знали, но Херкорну было достаточно одного намека на желаемые ответы, и он продемонстрировал свое искусство угадывания желания собеседника в полном блеске.

Теперь же стоя с глазу на глаз, хитрый жрец преподнести еще один сюрприз македонскому царю.

Выждав момент, он нарушил затянувшееся молчание и сказал:

— Из скромности своей ты не задал мне третий вопрос, который обычно задают все, кто пришел услышать божью истину из уст оракула.

— Да — с интересом спросил македонец, оторвав свой пытливый взор от узоров, покрывавших лежащий кругляш.

— Что же я забыл спросить великий жрец?

— Посетившие всесильного Амона цари, и фараоны непременно спрашивают бога, как долго они проживут и от чего они примут смерть. Великий бог открыл мне эту истину, и я говорю ее, тебя, хотя ты из скромности молчишь об этом.

Наступила звенящая тишина, но Александр не поспешил узнать волю бога. Херкорн выждал положенное время и произнес:

— Бог будет держать твою руку на всем протяжении похода против персов и их союзников. В битве ты будешь, непобедим, но опасайся ударов в спину подобно своему отцу. Тридцать три года будет для тебя опасным рубежом, за которым тебя ждет спокойное и длительное счастье. Помни об этом сын бога, ибо милость твоего отца может смениться завистью других богов, которая на время сможет пересилить ее.

По лихорадочному блеску глаз македонца, жрец понял, что удачно угадал своим предсказанием, и в третий раз поразил воображение монарха. Желая скрыть охватившие его чувства, македонец отвернулся от жреца и только тогда, мимолетно мазнув взглядом, кругляш увидел, что сквозь патину времени, на поверхности артефакта явно прорисовано человеческое изображение бога. В профиль на Александра смотрело грозное лицо бога, украшенное витыми бараньими рогами.

Рассказ матери нашел еще одно реальное подтверждение и Александр более не в чем не сомневался. Резко развернувшись к Херкорну, он крепко пожал плечо жреца и произнес:

— Я никогда не забуду твоих слов жрец.

Египтянин ликовал от услышанного царского обещания, прекрасно понимая, что отныне между царем и оазисом протянулась невидимая, но очень крепкая нить судьбы. Скромно склонив голову в самом преданном поклоне, который только позволяла эта ситуация, Херкорн поспешил заверить, что в его лице он приобрел верного друга и сторонника.

— Возвращаемся — властно приказал монарх и Херкорн поспешил исполнить пожелание царя. Обратный путь, был для Александра намного короче предыдущего. Наверх его несли невидимые крылья вдохновения и предчувствия великих свершений. Именно сейчас он в полной мере почувствовал и ощутил себя истинным полубогом, которому предстоит сделать массу великих свершений. И это моментально отметили ожидавшие своего царя в главном храме македонцы.

Лицо Александра сказочно переменилось, и если раньше оно было сгустком энергии и решимости, то теперь к нему прибавилась властная решимость вершить судьбы народов Азии отданных богом под его скипетр.

— Идемте друзья — произнес монарх, радостно покидая жилище бога и с новой энергией решивший заняться своими земными делами. Столь разительную перемену в своем властелине отметили все близкие к Александру друзья, и моментально среди них распространился слух о прямом общении царя с богом. Гейтеры строили массу предположений, что услышал царь в подземном храме Амона. Это любопытство еще сильнее подогрел сам Александр категорически отказавшийся обсуждать откровение оракула с кем — либо.

Упросив царя дать гоплитам два дня отдыха перед ответным марш-броском через пустыню, некоторые стратеги попытались подкупить жрецов, что бы узнать содержание беседы Херкорна и царя. Больше всех в этом деле преуспел Птоломей, который за золотой талант нашел общий язык с одним из младших жрецов стоящих в охране статуи Амона во время беседы.

Египтянин добросовестно пересказал все, что услышал в храме, но не смог в полной мере воспользоваться своим сокровищем. Через два дня, здоровый молодой мужчина умер во сне благодаря бдительному оку начальника тайного сыска Мернепты.

В оазисе Амона не любили предателей и всегда их уничтожали, не желая при этом выносить сор из избы. Единственным человеком кто смог свободно поговорить об этом с иноземцами, был Нефтех, который слышал весь разговор по потаенной отдушине, приглашенный лично Херкорном в храм по подземному ходу. Осторожный жрец продолжал скрывать свое лицо под видом проводника бедуина даже среди своих собратьев жрецов.

Обо всем услышанном Нефтех откровенно рассказал Эвмену поздно вечером, когда двое молодых людей сумели встретиться в палатке начальника канцелярии.

— Почему оракул сказал царя о тридцати трех годах, это чем-то обусловлено или действительно бог желает предупредить царя.

— Ты удивляешь меня своей удивительной смесью решимости творить великие свершения и детской верой в предсказанья. Поистине вы греки остаетесь детьми истории, которые верят в добрых и злых богов, циклопов и прочих чудишь.

— Ты хочешь сказать, что богов нет.

— Видишь ли, господин, они, конечно, были, но покинули нас в незапамятные времена, оставив свои великие знания на которых зиждется вся жреческая сила. Опираясь на эти знания, жрецы и смогли возвыситься над воинами и ремесленниками, которые приняли это за божественную милость к этому сословию и согласились кормить их как избранных богами людей, которые могут напрямую общаться с ними. Тщательно охраняя эти свои знания, каждый из храмов имеет свои школы закрытые для простолюдинов и для выходцев из других храмов. Зачастую они борются друг с другом, что бы узнать чужие тайны и сохранить свою. Так знание хиреет, не принося ощутимой пользы людям. Теперь боги только у нас в душе, когда мы возносим к небесам свои молитвы с горестями и радостями, печалями и торжеством.

Нефтех говорил эти слова твердо и уверенно, от чего все внутренне восприятие мира Эвмена разом рушилось, от убедительности жреца.

— Мы сами себя судим и оправдываем от их лица, ибо всегда хотим, что бы кто-то кто лучше и сильнее нас руководил нашими действиями. Как сказал один мудрец нет для человека более строгого судьи и опасного врага, чем он сам. Так и боги. Мы сами выдумали их и самозабвенно поклоняемся им, позабыв о своем величии, так как с детства были воспитаны в этом духе.

— Ты говоришь страшные вещи Нефтех. Слушая тебя, я начинаю сомневаться в твоем жреческом сане.

— Страшные вещи? Но подумай логически сам Эвмен. Либо боги ничуть не лучше нас и забавляются страданиями нашей жизни, не желая облегчить муки простых людей, либо им просто наплевать на людей и они позабыли нас, как забывают ненужную вещь на прилавке торговца.

От подобных философических рассуждений Эвмен досадливо крякнул и потянулся в чаше разбавленного вина. Он не был готов к столь резкому изменению своих религиозных взглядов и Нефтех почувствовал это.

— Мы отвлеклись мой друг от твоего первого вопроса.

— Да, — обрадовано подхватил грек, — растолкуй мне слова жреца.

Бритоголовый египтянин снисходительно улыбнулся своему слушателю, чуть сузив свои миндалевидные глаза и с чувством доверительного превосходства начал свое толкование.

— Херкорн ничем не рискует, обозначив для Александра срок опасности в тридцать три года. Во-первых, это чисто каноническая дата, когда человек подходит к началу максимума своих возможностей и при правильном толковании под нее всегда можно будет подвести убедительные подтверждения. В этом случаи все полностью зависит от умения предсказателя убедить своего клиента.

Нефтех с удовольствием наблюдал, с каким интересом слушал кариец его откровенную речь. " Право как ребенок" — подумал при этом жрец.

— Во-вторых, такому человеку как Александр с его кипучей деятельностью обязательно будут угрожать заговоры и прочие опасности царской жизни. Все это легко объяснить происками злых богов, на которых мы легко надеваем маски людских недостатков.

— Твои слова интересны жрец, но в них очень вериться с большим трудом — со вздохом признал Эвмен.

— Что ж время покажет, мой господин, — смиренно произнес Нефтех, — осталось только подождать. Не знаю как тебя, а меня боги терпением не обидели.

Пальмы оазиса мирно колыхали свои листья над головами двух человек, которым предстоял долгий и дальний путь к заветным целям.

Глава VII. Ночные разговоры и сговоры.

Обратный переход через пустыню был удачен для македонцев. Нефтех также уверенно провел македонцев через знойные пески Ливийской пустыне прямо к озеру Мерида, возле которого расположились знаменитые царские усыпальницы древних фараонов Египта.

Жрец специально отклонился к югу по просьбе Александра пожелавшего увидеть своими глазами знаменитый лабиринт. Исполняя пожелание царя, египтянин преследовал определенную цель, желая продемонстрировать чужаку великолепия и грандиозность страны, над которой ему предстояло властвовать.

Едва щитоносцы обогнули восточный край озера, как их глазам предстали два огромных колосса высеченных из камня. Высота их достигала двадцати метров, и оба они изображали сидящего человека на блестящем пьедестале. Только сравнив расстояние до Нила, лениво плескавшего свои воды невдалеке от них, позволили македонцам правильно оценить масштабы самих статуй и пьедестала.

— Кто это? Неужели легендарный Мемнон погибший под стенами Трои — почтительно спросил Александр у едущего в стороне от него проводника.

— Великий фараон Аменемхет — с почтением ответил по-прежнему скрывавший лицо Нефтех.

— А, что это? Лабиринт, где египетские цари хранили свои сокровища?— воитель указал на огромное блестящее здание, величественно возвышавшееся над желтым песком.

— Да, это — лабиринт. Он был сооружен по воле фараона Аменемхета — с достоинством подтвердил Нефтех, видя, что царь по достоинству оценил размеры архитектурного творение созданного руками его соотечественников. Наслаждая открывшимся им видом, царь и его свита медленно скакали навстречу Лабиринту.

Справа по ходу движения македонских всадников был виден небольшой египетский город, стоящий на маленькой речушке, вытекавшей из Мериды и питавший своими водами священный Нил.

— Крокодилополь — пояснил Нефтех, упреждая вопрос, готовый сорваться с уст Александра. — Там живут жрецы бога Себека, ежедневно приносящие священным крокодилам жертвы в виде мяса и рыбы.

От его слов, лица македонцев удивленно вытянулись. Они с трудом представляли себе бога, в виде мерзкого чудовища успевшего погубить при переправе через Нил Гектора сына Пармериона.

Когда лодки с македонцами пересекали Нил, одна из тварей решилась атаковать гребцов, хищно раскрыв свою острозубую пасть. Воины не испугались грозного чудища и отбили его атаку мечами и копьями. Разозленный крокодил ударил по корпусу судна своим мощным хвостом, от чего стоявшие в рост люди попадали в воду.

Македонцам удалось спасти почти всех павших в воду, кроме двоих в числе которых был и начальник легкой кавалерии царя молодой Гектор. Вода попавшее в горло македонцу вызвала его рефлекторный спазм и моментальную смерть от удушья. Поэтому любое упоминание о крокодилах в рядах царских товарищей вызывало ужас и неприязнь.

Отвернув голову в сторону от города крокодилов, они подъехали к сверкающим стенам лабиринта, укрытого плоской кровлей. Некогда его охраняла многочисленная пешая и колесничная стража, зорко стерегущая собранные в его стенах богатства. То был неприкосновенный запас страны. Тратить его фараон мог только в крайних случаях, и только с согласия верховного бога Ра, чья статуя должна была дать свой ответ на запрос жрецов. Обычно перед ней клали два черепка, на один из которых, по воле бога опускалась рука статуи.

Очевидцы рассказывали, что в главной сокровищнице Египта лежали глиняные бочки, наполненные золотыми самородками, сверкали груды драгоценных камней в чашах, доставшиеся фараонам в качестве военной добычи. Огромными поленницами лежали кованные золотые и серебряные ленты, которые в любой момент можно было превратить в монету и обратить в дело.

Однако все это, как и слава страны Хапи было в далеком прошлом. Богатство лабиринта было расхищено завоевателями, которые спокойно унесли все золото, столь старательно накопленное жрецами и фараонами. Теперь в лабиринте проводились лишь религиозные праздники и приносились жертвы многочисленным богам Египта.

Но, даже теперь находясь в запустении и упадке, здание подобно магниту притягивало к себе взор всех людей, впервые побывавших на берегах Нила. Вне зависимости от национальности и вероисповедания своей мощью и красотой.

Сделанный из белого камня дававшего живительную прохладу при любой жаре, Лабиринт был ровно разделен пополам, на северную и южную половину, каждая из которых состояла из шести огромных залов. Все они имели свои входы и располагались один против другого, соединенные одним общим коридором. Каждый зал был посвящен одному богу Египта и в свою очередь был разбит на несколько палат, попасть в которые можно было через узкие извилистые проходы.

С замиранием сердца шагнули македонцы под своды Лабиринта, оставив своих коней на попечение его служителей. Несмотря на прошедшие века, на величественных стенах строения хорошо просматривались росписи и рельефные изображения жизни и подвигов, определенных богов и фараонов, сумевших надолго пережить своих творцов.

Переходя из палаты в палату, из коридора в коридор, царь поражался всему увиденному. Особенно ему понравились колонны залов сложенных из отшлифованных кусочков белого камня. Выстроенные с точным математическим расчетом, колонны буквально искрились в темноте от наружного света, попадавшего на них через специальные проемы. Благодаря этому, для осмотров помещений не требовалось факелов, что особенно поразило молодого царя.

— Счастлив был фараон Аменемхет, если имел столь искусных строителей, которые действительно создали подлинное чудо — мечтательно констатировал Александр жрецам Лабиринта учтиво ведущих царя и его свиту из зала в зал. — Я приложу все усилия, что бы быть достойным наследником этих людей и прикажу соорудить у себя в Александрии нечто подобное.

Осмотр многочисленных залов лабиринта заметно утомил спутников царя. Поэтому они дружно отказался от предложения жрецов спуститься в подземные ярусы здания, что бы посмотреть гробницы покоившихся там фараонов, а также мумии священных крокодилов из Крокодилополя. Брезгливо морщась, македонцы стали настойчиво просить Александра закончить осмотр Лабиринта, и монарх внял их словам.

С радостью победители Дария покинули стены Лабиринта и выйдя на свежий воздух ощутили прилив аппетита. Все сразу захотели, есть и, не желая терпеть чувство голода, македонцы разбили свой лагерь прямо под сенью пальм, растущих вблизи стен Лабиринта.

Пока свита хлопотала, готовя проголодавшемуся царю и его товарищам, Александр приказал отправить лодку в Мемфис к Кратеру с требованием выслать к Лабиринту речные судна. На них македонский царь намеривался совершить плавание вверх по Нилу и посетить древние Фивы. Там, в главном храме египтян, он намеривался совершить акт повторного коронования, подражая прежним правителям Египта.

К подобному шагу Александра подтолкнула не только красота и величие храмов египтян, под чье величественное влияние было трудно не попасть. Получив власть над такой страной как Египет, Александру нужно было крепко привязать её к себе, но прежние приемы здесь не годились. Здесь нельзя было стать освободителем родственного народа, как это было в Ионии и других земель Анатолии. Не годился и титул "большого брата", который царь использовал для покорения Леванта. В Египте нужно было быть своим правителем — фараоном и для полноценности и полноправности принятого на себя титула, Александру нужно было плыть в Фивы.

Пока потрясатель Вселенной и его товарищи отдыхали и купались в мутных водах Нила, отойдя в сторонку, Эвмен и Нефтех тихо беседовали между собой, подводя краткие итоги совершенного путешествия.

— Чем ты недоволен Нефтех, ведь все идет просто хорошо? — спросил грек бритоголового жреца. — Александр коронован в Мемфисе, признан живым богом в оазисе Амона. Теперь осталось лишь повторно короноваться в Фивах, и Египет обретет храброго и благородного правителя.

— Вот как раз то, что все идет слишком хорошо — меня и пугает. Старые жрецы не предприняли никакой серьезной попытки противостоять Александру и та легкость, с которой он короновался в Мемфисе и посетил оазис Амона, сильно настораживает меня.

— Пустые страхи мой друг. Просто твои жрецы поняли всю силу и мощь нашего царя и поспешили склонить свои головы перед ним. Тот прием, который оказали ваши жрецы Александру в Мемфисе и оазисе наглядно это подтверждает.

— Ты не знаешь жрецов, господин, — усмехнулся египтянин. — Они хорошо умеют говорить красивые и правильные слова, но вместе с этим легко могут нанести удар в спину, когда его никто не ждет, посчитав дело сделанным. Не думаю, что коронация царя в Фивах пройдет гладко. Этот город — главный оплот старого жречества и они просто так, в нем свою власть никому не уступят.

— В Фивах нет крупных военных сил, оперевшись на которые местные жрецы могли бы противостоять Александру. Весь местный гарнизон не имеет и пятисот человек, большинство из которых не имеет военного опыта, — выдвигал свои аргументы Эвмен, — это ничто по сравнению со щитоносцами нашего царя поверь мне.

— Я охотно верю, в это ибо сам видел их храбрость в деле, — криво усмехнулся в ответ египтянин. — Ну а если в самый последний момент жрецы выведут на площади города народ, для защиты от посягательств чужестранцев на фиванские храмы. Для жрецов, пользующихся большим влиянием среди жителей Фив и их окрестности — это не составит большого труда.

— Прости меня Нефтех, но я прекрасно знаю столичный сброд, именуемый народом. Все они питаются подаяниями жрецов и царей и давно забыли как драться. Наши щитоносцы разгонят толпу.

— Ты уверен?

— Да, ты не знаешь харизмы царя, в бою он неистов подобно пожару, пожирающему сухую траву и деревья в жаркую погоду. Но если эти слова для тебя только слова, я запрошу подкрепления от Кратера и уговорю Александра взять с собой в Фивы легкую кавалерию.

— Все, что ты говоришь, конечно, хорошо. Свою силу и храбрость ваши солдаты и конница доказала под Иссой, но может быть бесполезным против одного удара кинжалом.

От этих слов лицо кардийца предательски дрогнуло, так как он вспомнил беспомощное падение македонского царя Филиппа убитого буквально у него на глазах.

— Ты считаешь это возможным?

— От наших жрецов можно ждать чего угодно мой господин — повторил грустно Нефтех.

— Но при персах ведь они вели себя тихо, и никто не пытался напасть не только на персидского царя, но не было попыток убийства и вельмож.

— Увы, мой дорогой Эвмен, никто из персидских царей не короновался в Фивах, а многие даже не были в Египте, поручив его управление своим сатрапам и полководцам.

— Можно заставить царя надеть панцирь и полностью перекрыть все двери храма, где будет коронация — неуверенно предположил кариец.

— А поваров заставить попробовать все их кушанье и испить вино из чаш на пиру по поводу коронации — ехидно произнес жрец, но тут же его тон стал серьезным. — Да, это можно сделать, но боюсь, у тебя не хватит солдат на каждый проход и поворот Луксорского храма, где должна пройти коронаций. И при всем своем желании ты не сможешь проверить всю воду, с которой будет иметь дело Александр, просто пожелает попить ее или обмыть свои руки.

— Что же делать, Нефтех? — с тревогой спросил начальник канцелярии, в полной мере осознавший опасность грозившею его царю.

— Не знаю, — честно признался жрец, — пока мы ничего не ведаем о планах противника, нам остается только ждать их первого хода, чтобы по нему сориентировать свои дальнейшие действия.

— А может они не рискнут выступить против Александра?

— Пойми, господин, дело не в Александре, а в той борьбе, которая издавна шла между жрецами и царской властью. И для старой партии это последний шанс устранить волевого царя и посадить на трон свою марионетку. И должны они сделать это в Фивах иначе их время уйдет окончательно.

— Может, следует предупредить царя?

— А что ты ему скажешь кроме моих слов. Он, как и его товарищи находится в эйфории по поводу обретения ранга сына бога и будет жестоко разочарован в моем народе. Я просто не хочу менять его мнение о своей стране и его народе.

— Скажи, а кто может быть кандидатом на трон у жрецов?

— Да кто угодно, — безапелляционно ответил жрец, — достаточно найти любого молодого человека подпадающего под двадцатипяти — двадцатисемилетний возраст и объявить его

тайным потомком последнего фараона Нектанеба, чудом спасшегося от персов. Слов и поддержки жрецов будет вполне достаточно, что бы египтяне приняли в фараоны своего выходца, а не чужестранца, даже являющегося потомком бога.

— Послушай Нефтех, а почему ты помогаешь нам? Ведь для тебя мы тоже чужаки и по идеи ты должен стоять за представителей своего сословия — задал вопрос Эвмен, который давно вертелся у него на языке.

— Жрецы Ра не есть весь народ Египта и не все то, что хорошо для них хорошо для остальных. Надеюсь, это просто понять мой господин, а в отношении меня, то здесь лежит моя личная выгода. Благодаря своим знаниям жреца Тота я могу принести большую пользу твоему царю, чем все вместе взятые жрецы и ученые сопровождающие его в этом походе. Своим посредником с Александром я выбрал тебя и ничуть об этом не жалею.

— Я тоже не жалею встречи с тобой мой друг и рад нашему союзничеству, — признался Эвмен и вернулся к заинтриговавшему его вопросу о претенденте на верховную власть над Египтом.

— Значит, ставленником жрецов может быть, кто угодно? — уточнил грек.

— Кто угодно. Ты, Пердикка, Гефестион или даже Филота. Вычислить его крайне трудно, жрецы держат это в строжайшем секрете.

— Да, ты прав, но если имя претендента сокрыто тайной, то я догадываюсь, кто может претендовать на место его жены.

И кто эта счастливица? — Нефтех слегка прищурил свои миндалевидные глаза, на дне которых затаилась неизменная ирония.

— Анхенсенамон.

— Да, ты прав. Лучше кандидатуру на роль царицы трудно отыскать — согласился Нефтех и замолчал. Старя рана на сердце, больно кольнула при воспоминании о былой любви.

А та о ком говорили два собеседника, между тем уже находилась в первопрестольном граде египтян — Фивах, где местные жрецы решали вопрос о том, как взаимодействовать с новым правителем Египта. В одном из потайных залов Луксорского храма происходила встреча жрецов Ра и Сета. Они обсуждали самые последние вести об успешном возвращении Александра из оазиса Амона.

— Амонийцы в очередной раз предали нас, — гневно сотрясал воздух жрец бога Анубиса, чей храм был избран местом совещания. — Как и много лет назад поддержав Нектанеба, они забыли важность единства нашего сословия и тем самым вонзают нож нам в спину своим соглашательством.

— Ты излишне пылок и горяч брат Сенуэр, — успокоил жреца Манефон, — возможно им некуда было деваться. Ведь Александр прибыл не как простой паломник с дарами, а прихватив с собой отличное воинство.

— Зря ты их оправдываешь отец — вмешалась в разговор Анхенсенамон, присутствующая здесь на правах главной жрицы богине Мут. На эту должность ее легко смог продавить отец, и теперь дочь была равноправным членом жреческой среды. — Почему Херкорн открыто признал македонца сыном бога и тем самым подтвердил его права на высокий престол в Мемфисе? Такого предательства нельзя прощать!

— О молодость, — с прискорбием вздохнул Манефон. — Всегда ищет самый короткий путь, который не всегда бывает самым верным. Я не покрываю амонийцев с их оракулом, но просто хочу напомнить, что их голос мало, что решает в нынешней ситуации. Главное слово за нами.

Верховный жрец откинулся в своем кресле и строго посмотрел на своих собеседников.

— Менфтуэр, что мы имеем под рукой на этот день — спросил он жреца Сета, молодого и очень энергичного человека. Он с готовностью вскинул голову, радуясь возможности отличиться в глазах Манефона и его дочери.

— Я полностью переправил сюда отряд греческих наемников во главе с Фимондом. Сейчас они находятся в мертвом городе на западном берегу и ждут сигнала к выступлению. Грекам обещано сто талантов за их работу, если они уничтожат Александра и корабль для возвращения домой.

— Не слишком ли много для простых наемников — произнесла Анхен, внимательно глядя в глаза жрецу. От её взгляда он расцвел еще больше и поспешил разъяснить.

— Не беспокойся госпожа, никто из наемников не покинет Фив. Те, кто уцелеет в схватке с македонцами, будут уничтожены нами, когда все успокоиться. Они слишком любят пить неразбавленное вино, в котором заключаются все беды для смертной души.

— Прекрасно, — бросил Манефон — но, а если придется вмешаться нам самим, что у нас есть?

— Народ Фив полностью подконтролен нам — заверил верховного жреца наставник Луксорского храма.

— Я говорю не об этой толпе обжор и оборванцев, — недовольно поморщился Манефон, — а о тех, кто с оружием руках сможет убить македонца.

— Такие люди есть мой господин, — вновь вмешался Менфтуэр. — Мною собранно тридцать человек молодых жрецов, готовых с оружием в руках выступить во имя богов Египта по вашему приказанию.

— Тебе слово Ипувер — обратился к своему помощнику жрец Ра, немногословном жрецу, чья голова была покрыта бронзовым загаром. Он всегда сидел по правую руку от Манефона и пользовался его полным доверием.

— Думаю, что не следует полностью полагаться на греков — произнес Ипувер, сверля своим взглядом собравшихся. В течение многих лет он отвечал за безопасность Манефона и был склонен подозревать против своего патрона всех и каждого в отдельности.

— Это пушечное мясо можно использовать для ночного нападения на Александра во время его сна. Думаю, что стоит поместить его во дворце Сети и сначала показать ему мертвый город. Эллины очень чувствительны к нашим древностям и македонец из их числа. Он любопытен и жаждет познаний всего неизвестного и дивного.

Усталые осмотром западного берега, расположившись в неизвестном им месте, македонцы будут не столь готовы к сопротивлению, и Фимонда имеет определенные шансы на успех. Пусть Александр расположиться в доме для гостей, который стоит особняком от основного комплекса дворца, и к нему легче подойти незамеченным. В случаи неудачи мы легко сможем объяснить этот налет самостоятельным действием Фимонда.

— А если так и будет? — с подозрением спросила Анхен.

— Тогда мы спокойно коронуем Александра в наших храмах двойной короной Верхнего и Нижнего Египта и провозглашаем его новым фараоном — с расстановкой произнес Ипувер и замолчал, выдерживая долгую паузу. Первым не выдержала молодежь в лице Анхенсенамон и Менфтуэра, что вызвало снисходительные усмешки на лице остальных жрецов.

— Фараоном!? — гневно воскликнули оба в один голос.

— Да, фараоном Египта — подтвердил Ипувер, сверля своим взглядом нетерпеливых сообщников.

— Мы не поднимем народ против македонца, и будем сидеть спокойно во все время коронации, — властно бросил он, опережая их негативные эмоции и заставляя слушать себя до конца. — По моим сведениям Александр ведет с собой большое число солдат, которые легко перебьют наш столичный люд. Прибавьте к этому корабли сопровождения и легкую конницу, что движется вниз по реке вместе с судами.

— Мои люди — нетерпеливо заговорил Менфтуэр и осекся под тяжелым взглядом Ипувера.

— А твои люди будут выполнять мои приказания мальчик, и если понадобиться будут целовать руки и ноги великого фараона Александра.

Жрец нервно сглотнул разом, пересохшим горлом и с испугом уставился на Ипувера. Тот не отрывал своего взгляда от Менфтуэра, от которого молодого человека буквально начало коробить и трясти мелкой дрожью.

— Ты отвлекся дорогой Ипувер, — разрядил обстановку Манефон, — что ты предлагаешь делать дальше?

Ипувер мгновенно отвернул свою голову от жертвы и принялся излагать свой план дальнейших действий:

— Если акция Фимонда провалиться, то македонцы будут настороже все оставшееся до коронации время, и предпринимать против них что-либо будет непоправимой глупостью.

Пусть царь спокойно коронуется, мы признаем принародно его власть и дадим провести праздничный пир. Все это полностью расслабит иноземцев, пусть они поверят, что мы трусливые и слабые.

Ипувер еще раз замолчал, снисходительно глянув на притихшую молодежь, ожидая их реплик, но проученные они только сопели и почтительно молчали. Не дождавшись их выступлений, жрец продолжил свою речь.

— Я не зря говорил о любопытстве эллинов, эти молодые дети хотят знать все, и на этом мы поймаем новоявленного фараона. Думаю, во время торжества коронации следует упомянуть о книге таинств расположенной в заупокойном храме Осириса вблизи Карнака. Александр, несомненно, заинтересуется ее подобно древнему фараону Джедефре, и явиться в этот храм. Там он будет полностью в наших руках, и вот тогда мне понадобятся твои горячие головы Менфтуэр.

— Но если македонец явиться в храм не один — озабочено спросила Анхен.

— Да хоть с целым войском, — презрительно промолвил Ипувер. — Как египетский фараон он должен будет присутствовать в одиночку для свершения обряда посвящения в обладателя книги таинств. Да и вряд ли он захочет показаться трусом в глазах своих новых подданных. Нет, Александр явиться в храм один поглощенный жаждой познать наши премудрости, накопленные нашим народом за века своего существования.

— Помниться мне, Джедефру убил главный жрец бога Сета ударом палицы в затылок — неспешно произнес Манефон.

— Твоя память господин никогда еще не подводила тебя, — смиренно произнес Ипувер. — Действительно непочтительного фараона убил жрец Эйха, но его разбитый затылок увидел только слуги Анубиса при бальзамировании тела. До этого все думали, что страх исторг душу нечестивца, осмелившегося тайком придти в храм Осириса.

— Да славное было дело у наших предков, — подытожил исторический экскурс жрец, — а если нам не удастся так же быстро отправить нашего врага в мир теней и он окажет сопротивление.

— Эйхе орудовал железной палицей мой господин, которая пробьет любую кость, но даже если стража услышит шум битвы, она не успеет прийти на помощь Александру. Вот кинжал, отравленный страшным ядом от которого нет спасения. Свершив свое дело, мы покинем храм, по подземному ходу оставив македонцам тело их царя.

— Чем же мы объясним его смерть? — вступил в разговор жрец Осириса Анху долгое время молчавший на этом совещании. Он был стар, но имел определенный вес в рядах старой партии.

— Тем же, что прикончило Джедефра, демоном страха и ужаса, в этом случаи грохот нам не помешает. Явившиеся люди найдут мертвого Александра. Потом будет траур и в этот момент, очень важно поднять всеобщее восстание в стране и выбить македонцев из Египта.

— Готов ли новый фараон, наследник Нектанеба — поинтересовался Сенуэр.

— Да все готово. Наследник, счастливо сохраненный жрецами Египта, найден и готов ревностно служить своему народу и богам — торжественно произнес Манефон, обменявшись при этом многозначительным взглядом с Ипувером.

Только им двоим, была известна тайна происхождения новоявленного наследника высокого престола. Верховный жрец Ра давно держал на примете несколько кандидатов и совершенно недавно, они с Ипувером произвели окончательный выбор наследника.

Все остальные кандидаты были благополучно уничтожены, ибо так этого захотела Анхенсенамон, которой отводилась роль будущей жены фараона. Именно с помощью нее жречество собиралось крепко держать в своих руках свою марионетку. Об этом выборе будущей жены фараона никто не знал, но многие догадывались, и появление Анхен на этом собрании в роли жрицы богини Мут было лишним подтверждением этой догадки.

— Он появиться в нужное время и в нужном месте — многозначительно произнес Ипувер и у всех, не посвященных мгновенно, пропало желание уточнять что-либо у правой руки Манефона, такой леденящий тон был говорившего жреца.

— Тогда нам осталось лишь вознести наши молитвы бессмертным богам и попросить у них помощи и поддержки в осуществлении наших планов.

— Да, господин, — поспешил добавить Ипувер, — мои соглядатаи доносят, что в македонской свите был замечен беглый жрец Тота — Нефтех.

— Что он там делает? — гневно спросил Манефон недовольный, что молодой воздыхатель его дочери остался жив.

— Работает простым писцом в канцелярии македонского царя, чем зарабатывает себе на пропитание.

— Значит, он будет в Фивах? — с интересом спросила Анхен.

— Скорее всего, да, госпожа, — подтвердил Ипувер, — но по моим данным Нефтех не играет активной роли в лагере у Александра. Его не видно на приемах и в выездах свиты царя.

— Отец, разреши мне использовать его в наших целях — попросила Верховного жреца дочь.

— Только осторожно Анхен, — с неохотой произнес Манефон, — осторожно и вслепую.

— Не беспокойся, ведь он все еще влюблен в меня, — уверенно произнесла жрица, — и будет моим покорным орудием в нашем деле.

Верховный жрец Ра с усмешкой кивнул головой, ибо все орудия в руках его дочери, всегда покидали этот свет.

Глава VIII. Продолжение знакомства с Египтом.

Корабли, везшие на себе Александра и его спутников, медленно и неторопливо бороздили воды Нила, двигаясь вверх по его течению. С огромным интересом наблюдал молодой полководец за проплывавшими мимо него пальмовыми рощами, возделанными полями и прочими красотами Египта. В числе последних были города, видневшиеся справа и слева от царского корабля. Там было на что посмотреть, но царский караван без остановок двигался к своей конечной цели.

Решившись плыть в Фивы для новой коронации, Александр торопился. Ему нужно было как можно скорее закончить свое восхождение на египетский престол и покинуть страну, что бы встретиться с Дарием. Каждый месяц, проведенный в Египте, увеличивал силы персидского царя перед последней схваткой, которую Александр собирался дать уже в самой Персии. Вот поэтому он с нетерпением гнал свой корабль к Фивам, с тяжелым сердцем пропуская все красоты страны мимо.

Единственный город, возле которого владыка решил сделать, непременную остановку был Ахетатон. Город фараона еретика навсегда проклятого египетскими жрецами. Зная от Аристотеля о трагедии религиозного реформатора, в одиночку решившего бороться со жреческой кастой, Александр решил остановиться на восточном берегу Нила. В этом месте располагалась удобная долина, благодаря тому, что горы и холмы дугой отступали от могучей реки, образовывая обширную котловину.

Решив полностью порвать со жрецами всех культов, молодой фараон объявил единого для всех бога Атона, бога солнечного диска. Его свет в равной степени обогревал все жителей Египта; богатых и бедных, верящих и не верящих в этого старого бога. Столь хитрый ход разом отсекал от богатой кормушки огромное количество жрецов, десятка всевозможных богов, которые находились в запутанном родстве между собой.

Создание единого бога создавало возможность экономии государственных средств и возможность провести изъятия огромного земельного фонда у жреческого сословия. Этого молодому реформатору, жрецы Фив никак не могли простить, и немедленно ушли в глухую оппозицию.

С целью окончательного подрыва монополии фиванских жрецов, Эхнатом перенес столицу на 300 километров севернее Фив, начав строительство нового города Ахенатона. Но судьба новой столицы была напрямую связана с жизнью фараона. Едва он умер, не достигнув преклонного возраста, как его наследники, не имея качеств царя реформатора, поспешили договориться со старым жречеством и вернулись в Фивы.

Воздавая должное царю бунтовщику, Александр решил посетить это заброшенный судьбой город. Первое что бросилось в глаза Александру, это были ровные улицы, тянувшиеся параллельно вдоль Нила и состоявшие из храмов, дворцов и особняков. Конечно, время и отсутствие в городе людей нанесло на творение Эхнатона суровый отпечаток упадка и запустения, но и он не мог полностью скрыть мощность былого замысла и красоту его исполнения.

Прямо от пристани в город вела широкая аллея, которая буквально разделяла город на две части, выводя путников к сердцу города огромному храму. На пилонах, стоявших по бокам от главного входа, были изображены два солнечных диска несущих свет маленьким людям расположенных под ними. Александр сразу обратил внимание, что многие надписи на пилонах были соскоблены, и он моментально вспомнил, что взявшие реванш жрецы, приказали полностью уничтожить любое письменное упоминание об Эхнатоне.

Пощажены были лишь сцены, на которых присутствовал символ Атона солнце, оскорбить которое жрецы не рискнули. Весь храм был облицован каменными плитами, привезенными из Хатнубских каменоломней, расположенными рядом с городом. Одетый в столь внушительные одежды, храм выглядел очень величаво и посему многие греки и македонцы, вошедшие в него, почтительно склоняли головы перед творением давно умершего фараона.

Несмотря на давность лет, детище Эхнатона продолжало жить, и в храме были свои жрецы, ведущие в нем службы. С радостью они устремились к новому фараону, который почтил их честью своего посещения. Многие помещения храма были заброшены или приходили в упадок и поэтому жрецы смогли показать царю только скромную часть всего сооружения. Здесь было мало колонн в отличие от фиванских храмов, но дом Атона имел великолепные стенные росписи и рельефные рисунки, сохранившие еще свою былую яркость от покрывающего их золота. Александр с большим интересом открывал для себя жизнь давно умерших людей, которые продолжали и после смерти радоваться, работать охотиться и развлекать фараона.

Не менее грандиозен был и сам дворец Эхнатона, примыкавший с юга к храму Атона. Его главная, парадная часть, была отделана не менее роскошно, чем храм. Сразу было видно, что фараон не очень отделял себя от избранного им бога и стремился быть наравне с ним. Скульптурные колонны дворца продолжали ослепительно сиять своей позолотой, достойно соперничая с солнцем. По дворцовому полу страшно было пройтись, так как весь он был расписан яркими картинами. Смотрящие македонцы то ступали, по болотным зарослям Нила, то вдруг попадали в красивый пруд, где среди цветков лотоса плавали утки и гуси. Благодаря мастерству художников образы птиц были настолько правдоподобны, что зрители поначалу боялись делать резких движений, что бы ни спугнуть дичь.

Ведомые смотрителями дворца македонцы вышли на широкую дворцовую площадь, располагающуюся внутри здания. На нее с противоположной стороны комплекса выходило огромное окно, сохранившее в себе элементы былого великолепия.

Отсюда фараон Эхнатон общался со своими приближенными по праздникам и торжественным дням — пояснил старый сторож, спешивший проявить усердие перед новым фараоном. — Он и его жена Нефертити бросали вниз золотые кольца, ожерелья и прочие подарки тем, кто пришел на встречу с живым богом любимцем Атона.

В почтительной тишине взирали прибывшие на величественный проем, но так и не дождались появления царственной четы. Первым очнулся Александр, который молча, развернулся от окна и пошел прочь.

— Где похоронен основатель этого, замечательного города? — спросил провожатого Александр потрясенный увиденным городом фараона реформатора.

— Это неизвестно, господин, — поспешно ответил старик, — после того как умер его наследник Тутанхамон, близкие люди фараона поспешили спрятать его мумию в потайное место, справедливо опасаясь мести жрецов.

— Видно у них были очень длинные руки и большое желание поквитаться с ним, если родные пошли на столь необычные меры. У нас в Македонии такого ужаса нет — с гордостью констатировал он, и гейтеры дружно затрясли головами в знак полного согласия с царем.

Осмотр Ахенатона оставил в душе полководца двойное чувство. Он восхищался и преклонялся перед столь неординарной личностью, отважившийся на столь смелый и не бывал шаг с созданием новой столицы и образованием новой религии. Сам замысел фараона реформатора крепко запал в душу Александра, возжелавшего сделать нечто такое же и в своем царстве. Он еще не до конца понимал к чему стремиться, но сам замысел уже магическим образом обаял сознание македонца.

Однако посещение города породило и сильное негативное ощущение у нового фараона. Здесь на берегах Нила, он впервые на деле столкнулся со жреческой кастой, сумевшей взять свое после смерти ненавистного им правителя. Руины прекрасного города, его сознательное уничтожение путем полного забвения, наглядно демонстрировали Александру силу и мстительность сословия, из рук которого ему предстояло получить белую корону.

— Что ж, будем учиться на чужих ошибках, что бы ни совершать своих — думал воин, когда корабли его флотилии покинули печальное место и устремились дальше.

Поднимаясь по реке, царский караван больше нигде ни делал остановок за исключением Абидоса родины фараонов первых династий и культовым местом бога Осириса.

Отцы города и жречество в спешном порядке высыпали на пристань, стремясь засвидетельствовать свое почтение новому фараону и преподнести свои подарки, пока на суда доставляли, свежую воду и провиант для гребцов. Александру преподнесли красивое золотое ожерелье, украшенное яркими изумрудами и неизменным скарабеем. Фараон принял подношение, но не захотел осмотреть храм Осириса и место его предполагаемого захоронение коварным Сетом. Не отошедший от осмотра Ахенатона, македонец не желал видеть египетских жрецов. Флотилия покинула город еще до захода солнца, устремив носы своих кораблей в сторону Фив.

На одном из судов каравана плыл и Нефтех, продолжая играть роль мелкого писца, коим он и являлся на данный момент. Выполняя ранее задуманный план, он отделился от Эвмена, дабы не возбуждать излишнее любопытство окружающих.

Совершив крутой поворот вместе с рекой, царский караван быстро миновал Копотс и ранним вечером прибыл в Фивы. Древняя столица страны раскинулась по обеим сторонам реки, поделенная Нилом на мертвый и живой город. Западный город был пристанищем всех умерших фараонов, в честь которых были воздвигнуты многочисленные храмы. Восточный же город являл собой сосредоточение религиозных центров, главными из которых являлись Луксор и Карнак с огромными храмами Амона и Ра. Именно в них обычно проходили церемонии коронации новых фараонов при вступлении их на престол.

О прибытии дорогих гостей фиванским жрецам сообщили быстроходные лодки, специально дежурившие вблизи Фив и стремглав устремившись к городу с радостной вестью о прибытии фараона.

Это известие мгновенно облетело город и все население Фив, побросав свою работу, устремилось на пристань, желая собственными глазами увидеть чужестранного правителя, впервые за много лет принесших жертву их богам.

Сам Александр с огромным нетерпением ждал встречи с городом, который так был воспет его предком Ахиллесом в гомеровской Илиаде. С широко раскрытыми глазами смотрел он на город ста ворот и не ошибся в своих ожиданиях. Разом перед ним начали проплывать множество храмов, дворцов, пальмовых рощ, алей украшенных скульптурами сфинксов, огромные статуи царей и всевозможные причудливые барельефы. Все это сменяло друг друга, в непрерывном калейдоскопе, не давая македонцу полностью понять увиденное и насладиться его красотой.

Не замедляя движения для осмотра проплывающих мимо красот города, ладьи Александра пристали к большой пристани под оглушительные крики собравшихся там людей. Здесь Александра уже ждала жреческая делегация во главе с Хефреном, помощником главного жреца Амона-Ра Манефона.

Он был из малого числа жрецов, не посвященных в тайный заговор, и поэтому встречал Александра искренне и дружелюбно. Широко вскинув руки, он радостно приветствовал нового фараона и с готовностью поспешил преподнести Александру царские сандалии и пестрый головной убор властителя Египта. Полководец не стал надевать обувь, но с готовностью покрыл свою голову убрусом, чем вызвал огромную бурю восторга в толпе народа заполонившего пристань.

Получив согласия македонца, Хефрен торжественно повел царя осмотреть Луксорский храм Амона, к которому прямо с пристани вела стройная аллея, украшенная бесчисленными статуями сфинксов. Подобно грозному конвою сопровождали они Александра во время всего его движения к храму, порождая в его душе сравнение с Эдипом которому предстоит разгадать страшную загадку сфинксов. Однако эти сфинксы имели одно существенное отличие от тех, которых Александр видел в Мемфисе. Головы фиванских чудовищ украшали бараньи головы бога Амона в отличие от львиных голов Птаха.

По отлично вымощенной каменными плитами дороге, македонская процессия подошла к главным воротам храма. Еще издалека заметил Александр две огромные стелы обелиска высеченных из гранита, вознесшихся вверх огромными свечками. Все их стороны были красочно расписаны египетскими иероглифами, добавлявших особую прелесть этим строениям. Чуть дальше располагались две монументальные башни с наклонными стенами, пилонами, игравших своеобразные ворота храма Амона. Как и обелиски, пилоны были полностью расписаны картинами боя египетского фараона со своими врагами.

Его могучая фигура возвышалась над всеми смертными, которые словно муравьи копошились у его ног. Александр как опытный полководец, отлично видел всю мастерски переданную картину напряженного сражения, в котором египтяне побеждали своих врагов хеттов. Ведомые великим фараоном египтяне двигались в неудержимом порыве наступления, повергая к своим ногам отчаянно сопротивляющихся солдат противника. Битва шла между пешим и колесничным войском двух сторон с правдивыми сценами боя избиения людей.

— Это великий фараон Рамсес — торжественно пояснил царю Хефрен, показывая на шесть огромных сидящих статуй по бокам от входа и пилонов. Жрец прекрасно видел, с каким интересом, рассматривает македонец столь необычную батальную картину сражения, и поспешил возвысить в глазах Александра, основателя этого храма.

— Этот фараон прожил девяносто лет, из которых с блеском проправил целых шестьдесят пять.

Услышанное потрясло македонца столь огромным сроком власти, никто, из его предков начиная с Ахиллеса и Геракла, не могли похвастаться столь огромным сроком, как правило, погибая в расцвете сил насильственной смертью.

Отметив потрясение новоиспеченного фараона, жрец сделал паузу желая показать значимость величия Рамсеса, но на весь эффект был съеден репликой Эвмена, которых хмуро оглядывая картины боя произнес: — он пережил семнадцать своих детей и внуков, оставив власть мало достойному человеку, который не смог продлить его величие, ибо все достойные умерли.

— Да, — глубокомысленно произнес двадцатипятилетний правитель, — уходит от власти надо вовремя.

Хефрен не понял сказанного, но моментально оценил некоторое разочарование нового фараона своим предшественником и поспешил ввести гостей в стены храма.

Миновав широкий проход, они вступили в целый лес колонн изумительно расписанных снизу доверху. Между ними стояли бесчисленные изваяния египетских богов, среди которых неизменное число отводилось Амону с головой Рамсеса. Затем шли залы с батальными росписями всех походов великого фараона, в которых тот изображался неизменно в колеснице пускающий во врагов одну стрелу за другой.

Глядя на эти произведения, Александр теперь оценивал их как профессионал, с интересом изучая вооружение воинов их щиты и колесницы.

— А конницы у них нет, — с удовлетворением отметил он своим гетерам, чем вызвал, снисходительны улыбки на их лицах.

— Дикари, ничего не понимающие в военном искусстве. Теперь понятно, почему их так много завоевывали — так подумали многие из этих молодых парней, смело идущих вместе со своим царем покорять просторы Азии.

Наконец анфилады закончились, и гости вошли в главное святилище храма. Как и предположил Александр, перед ним восседала большая статуя царя, с атрибутами верховной власти имеющая лицо Рамсеса. Македонец внутренне усмехнулся, он благополучно миновал одной из жизненных ловушек, приносить жертву богу с лицом умершего фараона. Эвмен заранее предупредил его о возможном конфузе, и монарх решил ответить.

Встречавшие его свиту жрецы с интересом поглядывали, что преподнесет их богу новоявленный фараон. Идущие с царем люди не несли ларцов, сундуков и прочих видимых даров. Лишь на спинах несколько человек вздымались походные мешки, что очень беспокоило египтян, привыкших к щедрым и обильным подношениям.

Едва только гости достигли лавного алтаря храма и выстроились в определенном порядке, как Хефрен торжественно произнес: — Вот бог, чьим сыном тебя признал наш оракул, и чей трон ты унаследовал государь.

Затем последовала многозначительная пауза, и жрец с интересом посмотрел на Александра. Пришло время дарить богу подношения. Македонец прекрасно все понял и выдерживал не менее важную паузу, внимательно рассматривая изображения Рамсеса.

Так некоторое время простояли друг против друга два великих исторических деятеля, один в камне, а другой в живой плоти. Один одержал ряж сомнительных побед, слава другого опережала его деяния. Наконец удовлетворившись созерцанием бога Амона, Александр сделал жест рукой. В тоже мгновение спутники опустил свои мешки, и принялись извлекать свои дары.

Первыми на свет появились два массивных золотых блюда взятые македонцами в лагере Дария. Поставив, их друг против друга, казначей Гарпал, принялся щедро высыпать сначала на одно, а затем на другое блюдо множество золотых монет с профилем великого завоевателя.

Уподобляясь своему отцу Филиппу, выпустившему в свет золотые филиппики, македонский царь приказал начать чеканить собственную монету, подчеркивая наличие теперь в своих руках огромного количества благородного металла. На специально изготовленных матрицах по эскизу великого умельца Лиссипа, македонские мастера спешно изготовили первую партию монет. Ее то и решил Александр презентовать божеству.

Взмах руки и желтые кругляшки с приятным звоном быстро наполнили пустые подносы. Разлившаяся густо золотистая масса моментально приковала взгляды всех присутствующих своим магическим блеском.

Два гейтера ловко подхватили отяжелевшие блюда и неторопливо возложили на каменный постамент у ног статуи Амона. Царь величественно двинул бровью, и Гефестион вместе с Птоломеем неторопливо извлекли доспехи македонского гоплита, инкрустированные золотом. Панцирь, шлем, и поножи все было щедро украшено благородным металлом. Когда все это было разложено перед богом, Александр лично извлек из мешка маленький щит и боевой меч, которые дополнили композицию оружия победителей подаренного божеству.

Все подарки имели явный смысл, которые египтяне прекрасно читали, один бог дарит другому богу свое изображение и подкрепляет свою власть силой оружия, которое побеждает любого врага.

Оценив подношения, Хефрен с почтением склонил голову, и все жрецы запели гимн богу Амону. Больше в этот день торжеств не было, и Александра отвели во дворец правителя Фив, который милостиво просил оказать ему эту великую честь.

Пока Александр со свитой посещали Луксор, остальные прибывшие размещались в небольших дворцах и особняках специально созданных для больших гостей. Только солдаты разбили свой походный лагерь на пристани, сразу же выставив караулы и стражу.

Нефтех смиренно разместился в доме прислуги одного из луксорских дворцов, без всяких колебаний разделив комнату с одним из македонских служителей канцелярии.

Он старался ничем не выделяться в этой толпе, и был очень удивлен, когда один из слуг дворца вдруг подошел к нему и протянул вперед сжатый кулак. Жрец с интересом посмотрел на него, ожидая продолжения, и с изумлением увидел на грубой ладони, перстень Анхенсенамон своей возлюбленной.

— Хозяйка его просила передать, что будет ждать тебя во второй половине ночи возле царских прудов, у статуи Анубиса — пояснил неожиданный посланец. Нефтех взял кольцо, внимательно осмотрел его символы и кивнул слуге, который тут же проворно исчез.

Получив приглашение, жрец ничем не выдал своего волнения, и терпеливо дождавшись указанного срока, отправился на свидание. Каждый из двух главных храмов в Фивах имел свои пруды, но царский пруд располагался в Луксоре. В нем Рамсес великий неизменно совершал омовение, спеша на службу в храм Амона.

Нефтех прибыл вовремя, и едва он подошел к постаменту шакалоголового бога, как из его тени выплыла несравненная Анхенсенамон.

— Здравствуй Нефтех, — приветствовала чаровница своего воздыхателя. — Вижу, ты несколько удивлен нашей встречей твердо предполагая, что я все нахожусь в Мемфисе. И ты, конечно, обижен, моим отказом встретиться с тобой, после возвращения из-под Иссы, но здесь нет моей вины. Всему причина мой отец, который против моего желания заставил уехать в Фивы для принятия сана жрицы богини Мут. Поэтому когда ты явился в мой дом, я прибывала здесь и узнала о тебе от своего преданного слуги.

Анхен говорила так искренне и так открыто, по-детски продыхая, произнося слова оправдания, что на какой-то миг Нефтех был готов уже полностью простить ее от одной возможности видеть и слышать своего прекрасного ангела. Он готовился заключить ее в свои объятья, но что-то глубоко в груди мешало ему сделать это. Он только стоял, широко раскрыв глаза, и слушал голос Анхен.

— Ты не представляешь, как я рада видеть тебя дорогой, но скажи, как ты попал сюда вместе с македонцами?

Этот вопрос моментально отрезвил египтянина, и вся романтическая пелена упала с его глаз. Теперь он видел перед собой изящную соблазнительницу пытающуюся выведать у него нужные ей сведения. В этот момент облака закрыли Луну, и женщина не сумела усмотреть в темноте изменения лица жреца, произошедшие с ним.

— Я служу писцом в канцелярии македонского царя, — тихо произнес египтянин, играя роль влюбленного человека, — им очень нужны знающие люди и я решил продать им свое перо.

— Добры ли они с тобой? — участливо поинтересовалась Анхен.

— Добры? Они столь же добры как каждый покоритель, что берет без спросу вещь у любого покоренного, и лишь потом спрашивает, сколько она стоит.

— Ты ненавидишь их.

— У меня нет ни радости, ни ненависти к ним. Я живу на их деньги, ибо нет другого средства к существованию.

После этих признаний жрица была готова предложить Нефтеху вступить в число заговорщиков но, поразмыслив, удержалась. Один человек в этом деле уже ничего не решал, а зря рисковать Анхен не хотела.

— Скажи, ты часто видишь царя македонцев?

— Его я видел лишь два раза, но разговоров в канцелярии о нем хоть отбавляй — произнес жрец и непринужденно взял Анхен за руку. Так не отдернула ее, надеясь этим вызвать Нефтеха на большую откровенность.

— И что говорят о нем его слуги?

— Да самое разное. Многие удивлены, что он отказаться от своего отца Филиппа, и согласился стать сыном нашего Амона. Другие не понимают его бурное восхищение красотами наших храмов и дворцов, наших обычаев.

— А они потрясли его?

— Так же так наша мудрость и сокровенные знания. Царь буквально поражен ими и требует перевести на греческий язык всю историю нашей страны. Сегодня его потряс Луксор, а завтра предстоит знакомство с городом мертвых и статуями Аменхотепа, которого эти греки называют Мемноном.

— Наверняка у них в Македонии нет ничего, что хоть чем-то могло быть похоже на наши красоты, — участливо произнесла жрица и погладила Нефтеха по щеке. — Наверно завтрашнее зрелище отнимет у македонца много сил, и он заночует во дворце Сети, что бы ощутить себя истинным фараоном.

— Навряд ли дорогая Анхен. Сегодня я слышал от главного писца, что они сильно бояться духов наших мертвецов и не за что на свете не согласятся провести там даже ночь.

— Воистину жестокие люди с трусливыми сердцами — насмешливо произнесла жрица, решив, что закончить свое свидание, получив все, что она хотела.

— Ну, мне пора дорогой Нефтех, завтра я навещу тебя еще раз, а сейчас... — женщина была готова встать, как сильная рука жреца остановила ее.

— Ты не покинешь меня просто так — твердо произнес он, удерживая теплое плечо в своих объятьях.

— Нефтех! — женщина попыталась освободиться от рук своего бывшего воздыхателя, но жрец продолжал удерживать ее.

— Оставь меня! — грозно потребовала Анхен, но по ее голосу Нефтех понял, что жрица боится его, ибо здесь у царских прудов она одна. Это озарение подтолкнуло его к более активным действиям по отношению к своему недавнему кумиру. Анхен принялась упорно сопротивляться, и гневно сверкнув глазами, уже была готова закричать, как Нефтех резким взмахом руки нанес ей звонкую оплеуху.

Боль и негодование, жалость к себе и удивление сменилось разом на прекрасном лице Анхенсенамон и, не теряя времени, жрец нанес удар повторно.

— Что ты делаешь!? — тонко пискнула она ошеломленная подобным отношением к своей особе, доселе которую только страстно любили и преклонялись.

— Что ты делаешь!? — повторила она, но её слова только придавали новые силы Нефтеху. Он, властной рукой сорвав застежку ее плаща и обнажив прекрасное тело в один момент опрокинув его на постамент Анубиса. Выглянувшая из-за туч Луна осветила своим светом это прекрасное творение природы, которое тщетно билось в крепких руках бывшего возлюбленного. Сейчас он обращался с ней не как объектом глубокого воздыхания, а как с простой портовой проституткой, попавшей в руки морехода сильно истосковавшегося по женскому телу и полностью забывшего всякое приличие.

Стукнув черноволосую головку о ноги бога и подавив последний очаг сопротивления, он с полным знанием этого дела подхватил стройные ноги и начал энергичное освоение вожделенного тела.

— Что ты делаешь!? — продолжала шептать Анхен, широко раскрыв свои миндалевидные глаза, но не от ужаса и негодования, а от неожиданного возбуждения охватившего все ее тело. От столь необычного и бесцеремонного к себе обращения, она заводилась все больше и больше к своему огромному удивлению. Привыкшая сама диктовать условия близости со своими мужчинами, она теперь безропотно исполняла все то, что желал от нее Нефтех, яростно прижимая жрицу к мраморному постаменту статуи.

Анхен не замечала боли от трения своего нежного тела о грубый камень, на котором она, распластавшись, постанывала от любви человека, которого жрица презирала всей душой. Хрипло дыша и громко постанывая, Анхен напоминала собой хищного зверя, который занят любимым делом, но в любую минуту может броситься на своего партнера.

Не удовольствуюсь полученным наслаждением, Нефтех властно спустил послушное тело на землю и, оперев его всеми конечностями в драгоценный плащ, пристроился сзади. Анхенсенамон что-то хрипела, но жрец властной рукой ткнул в мокрую спину, и она покорилась. Процесс шел быстро и интенсивно, Луна, в очередной раз, выйдя из-за туч, ярко осветила, измученное любовью тело и красивые черные кудри, распластавшиеся на спине.

Движимый каким-то инстинктом, Нефтех обеими руками намотал их и сильным рывком резко дернул на себя. Женщина взвилась вверх, удерживаемая крепкой рукой подобно взнузданной лошади. Так продолжалось до самого конца, и только освободившись от семени, жрец отпустил тело, которое обессилено, рухнуло вниз.

Нефтех быстро встал с колен и, прикрыв свою наготу, произнес: — Прощай любимая.

Ох, лучше бы он этого не говорил, потому что сказанные слова возродили к активности опустошенную Анхен. Подняв взлохмаченную голову, она повернула ее в сторону Нефтеха и посмотрела на него пронзительным взглядом. Так смотрит самка богомола на своего кавалера когда, получив нужное наслаждение, и готовиться съесть его. Анхен попыталась подняться, но колени предательски пошатнулись, и она завалилась на бок, продолжая сверлить глазами Нефтеха.

Так продолжалось какое-то время пока жрец, не выдержал этого испытания, и поспешил исчезнуть в ночи, получив в спину короткую фразу из уст женщины: — До встречи.

То была самая страшная кара для Нефтеха, ибо все мужчины имевшие неосторожность надоесть Анхенсенамон кончали свой жизненный путь неестественной смертью.

Глава IX. Восхождение молодого бога.

Фивы встретили второй день пребывания Александра ярким солнечным светом и чистым синим утром. Великий полководец находился в приподнятом настроении, сегодня ночью подошла легкая македонская конница, доставившая его любимого коня Букефала. Истосковавшись по нему за время плавания, Александр был рад встречи со своим верным другом.

— Сегодня Букефал я покажу тебе, великий колосс Мемнона — радостно шутил с конем царь, самолично одевая на своего любимца, золотую сбрую. По согласованию со жрецами, коронация в храме будет произведена завтра, а сегодня предстоит посетить город мертвых.

Столь жуткое название отнюдь не означало, что западная часть Фив была пуста. Как раз, наоборот, в ней бурлила своя жизнь напрямую связанная со смертью. Множество могильщиков, плакальщиков, мастеров бальзамирования и погребальных стел обитали в стенах этого города. Для них всегда была работа, так как очень многие состоятельные египтяне мечтали упокоиться в священном городе.

Солнце уже изрядно припекало, когда гости Фив, переправились через реку и приготовились к встречи с вечным. Зная желание царя, перевозчики направили свои суда к самой южной точке города мертвых дворцу Аменхотепа, возле которого были воздвигнуты две сидящие статуи того же фараона, прозванные греками колоссы Мемнона.

Неизвестно почему и как родилась эта легенда, но все посетившие Египет в один голос уверяли, что этот монумент воздвигли древние эфиопы в память о своем царе погибшего под Троей от руки Ахиллеса. Заинтригованный Александр пожелал в первую очередь увидеть именно это творение древних египтян.

Колоссы предстали огромными изваяниями, сделанные из красно— желтого камня. Фараон вершитель замер в повелительной позе творца, чьей воле все подвластно. В обычном египетском головном уборе, раскрашенном разноцветными полосами, с холодным презрением, величественно смотрел поверх голов тех, кто ничтожно толпился у его ног, пытаясь уловить скользящий вдаль царский взгляд и понять извечную загадку власти.

Александр сразу понял всю тайну данного колосса, уже столкнувшись с этим в Луксоре. Ему было достаточно понять это во время своего приближения к статуям, и царь быстро принял решение. Он не стал почтительно задерживаться перед статуей былого владыки, чье царство он теперь завоевал.

С чувством полного превосходства, он неторопливо подъехал к колоссу на верном Букефале и чуть сдержав коня начал медленно объезжать изваяние. Сегодня он не восхищался творением безвестных мастеров явивших миру очередное чудо, сегодня он с интересом рассматривал свой трофей, всем видом демонстрируя задумчивость о его дальнейшем применении. Неторопливо монарх осмотрел оба монумента, не слезая с коня и несколько дистанцируясь, от остальной свиты остановился, иронично поглядывая на македонцев пытавшихся вникнуть в величие Аменхотепа.

— Это не Мемнон, Филота — насмешливо произнес царь, выбрав сына Пармериона объектом своей насмешки, из-за его торжественно-напыщенного вида.

— Ты в этом уверен? — солидно парировал его пояснение старый друг детства.

— Абсолютно. По сведениям Эвмена это один из семи великих фараонов, чье имя столь трудно произносимо для нашего языка и необычно для слуха. Признаюсь, что сам с трудом запомнил его — Аменхотеп.

Слова Александра вызвали сильное разочарование в душах македонцев желавших самостоятельно прикоснуться к великому прошлому. Однако Филота не хотел сдаваться.

— Давно ли кардиец стал специалистом по Египту, Александр. Сдается мне, что он обманывает тебя и всех нас вместе взятых.

— Увы, мой старый друг, у Эвмена нет причин врать мне, а познания его оттого, что он желает лучше знать Египет, а не просто наслаждаться красотами этой страны.

Александр резко тронул коня и мелкой трусцой поехал к величественному храму, расположившемуся неподалеку от колоссов. Македонцы дружной толпой последовали за своим монархом, оставив без внимания обиженное сопение Филоты. У храма выстроилась длинная шеренга львиных сфинксов с царскими коронами на головах, выкрашенных в белый и красный цвет.

Полководец неторопливо приблизился к ступеням храма, незаметно подбирая возле себя отставшую свиту. Из-за колонн услужливо выбежали жрецы и радостно приветствовали царя на ломаном греческом языке.

— В память о каком фараоне воздвигнут этот прекрасный храм? — спросил Александр у одного из окруживших его египтян.

— В честь блистательного фараона Аменхотепа, кто своими походами покорил Нубию, Сирию и Палестину — радостно ответил жрец в восторге от интереса Александра историей его страны.

Македонец снисходительно улыбнулся в сторону Филоты и произнес: — Я рад иметь в своих предшественниках, столь великого фараона.

Спешившись вместе с царем, гости с восторгом приступили к осмотру шеренги колонн, полностью расписанных сценами военных походов. Перед их глазами разворачивались победоносные битвы египтян и гибель их врагов, триумфальное шествие фараона и горе побежденных идущих в оковах вслед за царем. Зрители видели горы дани привозимой из завоеванных земель и столь же огромное число даров храму от фараона. Такова была жизнь прежних владык Египта, от величия и силы которых ныне остались лишь храмовые росписи и мумия в потаенном от врагов склепе.

Затем следовали храмы Рамсеса, Тутмоса и Сети, высокочтимых фараонов высокого стола, чьи правления составили "золотой век" в истории страны. Своими громкими походами они ограбили и покорили соседние земли, принеся с собой золото и счастье этих стран. Об этом говорили храмовые росписи, эти немые свидетели, об этом рассказывали жрецы, восхваляя безмерную щедрость былых властителей.

Осматривая заупокойные храмы, Александр быстро насытился их однообразной красотой и после второго храма он уже рассматривал в основном сцены походов как военный специалист, стараясь как можно лучше понять военное дело египтян, позволившее им создать столь большое царство.

Царь восхищался штурмом крепости с помощью таранов, крючьев и осадных щитов. Стройностью рядов атакующей египетской пехоты, которая еще тогда знала этот секрет и могла выдержать лобовой удар неорганизованных масс противника. Однако при этом, Александр сделал для себя очевидное открытие. Египтяне навечно застряли на одном уровне и не смогли более продвинуться в своем военном развитии.

Колесницы в сочетании с пехотой были вершиной их военной мысли, далее их лишь хватило на покупку греческих наемников. Эти "железные люди", которые явились в Египет из-за моря, постепенно полностью заменили египетскую пехоту, превратив тем самым грозных фараонов в заложников воли греков. С этого времени история страны понеслась вспять и закончилась персидским покорением.

Македонец с чувством гордости осознавал, что войско, созданное его отцом Филиппом, было лучшим на сегодняшний день, и сочетание фаланги с мощным фланговым ударом тяжелой конницы являются собой вершиной военного искусства.

Солнце, уже давно перевалило за полдень, а не осмотренными остались еще два храма. Они располагались отдельно от остальных, расположившись у самого горного кряжа, и выгодно отделялись от остальных своим белым цветом.

Самым близким, был храм фараона Ментухотепа, полностью объединившего страну, до этого распавшуюся на несколько частей, под ударами врага. В его правлении Фивы стали основной столицей Египта и подчинили своему влиянию Нубию, за что жрецы и боготворили его.

От самого берега реки шла очередная аллея сфинксов, к наличию которых македонцы уже привыкли и воспринимали их как должное. На всем своем протяжении, аллея была обсажена кипарисами и кедрами. Храм Ментухотепа причудливо сочетал в себе элементы самого храма, гробницы и пирамиды. Сам он состояли из двух этажей украшенных колонными портиками и с пирамидой вместо крыши.

Аллея упиралась в красивый пандус, который выводил гостей прямо на второй ярус сооружения, где и располагался сам храм. Больше всего в этом храме, царя поразили его колонны, которые в противовес всем видимым ранее были четырех угольными. На стенах храма не было привычных батальных картин прославляющих деяние фараона. Здесь все было отдано блистательному царскому быту, с обилием танцовщиц и музыкантов, фокусников и жонглеров.

Рассматривая их, чувствовалась любовь к спокойной жизни у изображенного человека.

— Египтянин времени зря не терял, жил в свое удовольствие, не сильно напрягаясь на войне, как предыдущие правители, — со знанием вопроса произнес Филота, осматривая роспись храма. — Баталий то, я совсем не вижу в его жизнеописании.

— По-моему ты и сейчас не сильно напрягаешься, особенно с Антигоной — больно уколол Филоту Кратер. Начальник конницы моментально загорелся и готов был броситься на обидчика, ибо все знали о том яростном сопротивлении, которое оказывает красавица своему хозяину. Македонец часто грозил с позором продать Антигону на торгах, но никак не мог примириться с мыслью, что она достанется кому-то другому.

Только холодный взгляд царя, брошенный на Филоту в упор, утихомирил разошедшегося забияку. Начальник конницы явно не желал дальнейшего похода и мечтал о спокойной жизни с многочисленными танцовщицами и попойками.

Последним был храм Хатшепсут, одной из немногих женщин фараонов сумевших доказать свое превосходство над соперниками мужчинами.

В этом храме отличалось все и в первую очередь сфинксы, вытянувшиеся на солнце привычной шеренгой. Все они не имели корон, вместо которых их головы покрывали разноцветные головные платки выкрашенные свежей краской. В синей цвет, были окрашены царские бороды, тело сфинксов было желтым, а постамент ослепительно белым. Храм так же был двух этажным с густо уставленными многочисленными колоннами террасами. По бокам от главной лестнице в кадках росли декоративные заморские деревья, а перед лестницей во дворе были выкопаны пруды, в которых цвели лотосы, шумели заросли папируса и резвились красивые рыбки.

Все это создавало большой уют и приятность глазу на фоне черных каменных глыб горной гряды. Александр с интересом посмотрел сидящие статуи Амона с лицом фараонши, что уничтожила массу людей ради удержания своей власти. Вглядываясь в черты правительницы, царь видел свою мать Олимпиаду, которая легко смогла бы повторить деяние Хатшепсут, будь судьба чуть благосклоннее к ней. Македонец совершил ритуальное возлияние в память столь необычной женщине и покинул ее храм.

Оказавшись на свежем воздухе, гости разом почувствовали чувство голода и с большой радостью приняли приглашение смотрителя дворца Сети, что буквально прикорнул между горами, пустыней и городом мертвых. Маленький он был очень хорош своим видом и полным отсутствием монументальных сооружений. Смотритель дворца усиленно кланялся царю, приглашая Александра вместе со спутниками непременно посетить его, и перекусить чем бог послал. Голод и жара сыграли свою роль соблазнителей и македонцы согласились.

Когда гости насытились и приятно отдохнули под звуки музыки дворцовых музыкантов, расторопный смотритель предложил царю заночевать во дворце, благо на дворе была уже ночь. Александр колебался только секунду но, встретившись с взглядом с Эвменом, решительно отказался, заявив, что сегодня он ночует на кораблях. Филота недовольно ворчал по поводу столь необдуманного решения, но был вынужден подчиниться воле царя.

Речные барки ждали македонцев на пристани расположенной напротив Карнакского храма, ярко освещенного факелами, и был хорошо виден из-за реки на фоне ночи. С противоположной стороны за действиями Александра внимательно наблюдал Манефон вместе со своим верным помощником Ипувером.

— Македонец не стал ночевать во дворце Сети и, к сожалению, избег своей участи — с некоторым разочарованием произнес верховный жрец Ра. — Моя дочь оказалась права, говоря, что македонцы не останутся в городе мертвых из-за страха перед нашими мумиями. Право эти дикари забавляют меня.

Раздосадованный неудачей Ипувер со злостью сверкнул своими ледяными глазами. Жрец с болью в душе принимал любой сбой в его тщательно выверенном плане, устранения Александра руками наемников спрятанных в храмовых каменоломнях вблизи дворца Сети. Как это хорошо сложилось бы останься Александр ночевать на западном берегу реки, лихие греки свели старые счеты с македонцами и никто не виноват.

— Может, их кто-то предупредил, господин?

— Нет Ипувер, ты зря ищешь в наших рядах предателя, его нет, и не будет. Жрецы Фив прекрасно понимают всю важность устранения нами македонца. Видимо сами боги уготовили Александру смерть в храме Осириса.

— Значит, господин я перевожу греков Фимонда на восточный берег для участия их в нашем "молении"?

— Да, Ипувер. Следующей ночью выведешь их из каменоломен и на наших барках доставишь непосредственно к самому храму Осириса, благо идти им будет не особенно далеко.

Ипувер молча склонил свою бритую голову в знак понимания отданного ему приказа, продолжая глядеть немигающим взглядом в огни факелов на речных барках.

Сегодняшняя месть Александру руками греков не удалась, что ж она будет слаще завтра, когда упоенный от счастья коронации македонец примет свою смерть из рук жрецов Ра.

Жрецы бы очень удивились, если бы знали, что примерно в это же время, с противоположной стороны Карнакский храм рассматривали Эвмен с египтянином.

— Сегодняшний день остался за нами Нефтех, — радостно констатировал кардиец, — ты, верно, угадал с дворцом фараона. Пока царь осматривал храмы, я лично ознакомился с предполагаемым местом ночлега и могу сказать одно, дворец идеальное место для скрытого нападения со стороны гор. Любой отряд средней руки может скрытно подойти к стенам дворца и, сняв часовых перебить спящих. Ты гений мой друг и я никогда этого не забуду.

Кардиец с чувством пожал твердое как камень плечо своего тайного помощника.

— Все должно решиться завтра мой господин, — уверенно произнес жрец, не отрывая взгляда от огней Карнаса — это их последняя возможность оставить за собой трон фараона, и они непременно должны ее воспользоваться.

— Ты по-прежнему уверен, что это произойдет не в храме — в голосе Эвмена слышалась огромная тревога и сомнение.

— Если бы была его воля, Манефон с удовольствием убил бы Александра на ступенях алтаря как жертвенного барана, но для этого необходимо сильное войско, которое нейтрализовала бы царскую свиту и весь конвой, а его у жрецов нет. Значит, они предпримут что — то такое, что полностью устранит преимущество противника и основательно перевесит чашу весов в пользу жрецов — голос говорившего жреца был настолько ровен и спокоен, что Эвмен сильно поразился этому, прекрасно помня о кастовой принадлежности говорившего. В разговоре воцарилось напряженное молчание, которое ухо Нефтеха моментально отметило.

— Тебя вновь терзают сомнения в искренности моих слов господин — Нефтех повернул голову в сторону канцеляриста и пристально посмотрел на него своими узкими глазами с чуть насмешливым прищуром. Эвмен не выдержал подобных гляделок и торопливо заморгал.

— Нет Нефтех, после всего случившегося с нами я полностью доверяю тебе и несколько не сомневаюсь в правдивости твоих слов, — кариец говорил торопливо, но искренность чувствовалась в его голосе.

— Я очень надеюсь, господин, что завтрашняя коронация полностью растопит лед недоверия в твоей душе и навсегда скрепит наш союз.

Александр прекрасно провел, свою предпоследнюю ночь в Фивах. Это было как своеобразная примета перед очередным важным делом. В назначенный час, за царем явился храмовый вестник и объявил, что жрецы фараона Александра для его торжественной коронации в Карнакском храме.

Букефал уже ждал на пристани и, одевшись в парадные легкие доспехи, царь немедленно покинул корабль. Вопреки ожиданиям, македонцы направились в Карнак не через Луксор, а прямо вдоль берега реки, по широкой улице к огромной радости столичных зевак. По мере продвижения царский кортеж постепенно набирал скорость и скоро несся к месту коронации на хорошей рыси.

Карнакский храм был во многом схож с Луксорским, ибо строился по желанию Рамсеса и полностью под его вкус. Вновь царя встретили огромные расписные пилоны и две стелы по бокам от основного входа. Вновь настенные росписи, прославляющие деяния фараона Рамсеса во славу Египта и его богов. Александр замедлил шаг коня и спокойно проехал очередную аллею сфинксов с царскими коронами на голове и остановился у главного прохода. Навстречу ему торжественно плыла толпа жрецов во главе с Манефоном, несущего очередные символы царской власти. На белых подушках с золотой росписью покоились анкх — ключ жизни и длинный полосатый посох с железным жалом на конце.

Македонский царь спешился и в сопровождении своих гетайров почтительно подошел к Манефону.

— По желанию великого бога Ра, мы верховные жрецы древней столицы Фив, вручаем тебе царь Александр символы божественной власти нашего народа, над которым ты милостиво согласился простереть свою царственную руку — громко объявил жрец, вызвав бурю криков у собравшихся зрителей.

Ухватив окольцованный крест левой рукой, а посох правой, Александр смело шагнул под сень прохода храма. Правда впереди него спешно продвигалась личная охрана, но делала это она малозаметно и не вызывала сильного раздражения окружающих пришедших на этот праздник.

Вновь очередная сфинксовая аллея и наконец, Александр достиг главного храма Амона-Ра. Перед воротами в храм взметнулись ввысь две огромные стелы с изображением бога солнца Ра непокоренного еретиком Эхнатоном. Великий бог сиял во всей своей красе щедро отделанный золотой и серебряной краскою. По своей величине они превосходили в несколько раз все ранее виденные царем подобные сооружения и потрясали своими размерами. Центральный храмовый зал, прозванный греческими путешественниками Гипостильным и имел 134 колонны.

Каменный лес уходил высоко в небо и венчался огромным потолком причудливо инкрустировано лазуритом, малахитом и ониксом. Обычные пальмы казались на их фоне жалкими тростиночками, не говоря уже о простом человеке. Особенно потрясали двенадцать центральных колонн образующих проход к алтарю и имеющих десять метров в обхвате. На их огромных капителях исполненных в виде навесных площадок свободно могли уместиться около ста человек, если бы они рискнули туда забраться. Все это рукотворное чудо было богато отделано золотом, серебром, электроном, а так же множеством драгоценных камней, слоновой костью и кедровым деревом.

Неторопливо и величественно вышагивал Александр по этим древним плитам, что бы принять власть над Египтом и полностью присоединить его к своей державе. Невидимые глазу жрецы запели торжественный гимн, едва повелитель достиг ступеней алтаря, на котором возвышался трон фараона Египта. Крепко сжимая символы своей власти, новый правитель уверенно сел на трон своих былых предшественников и гордо вперил взгляд в расстилавшееся перед ним море людей.

На стоявших в первой шеренге македонских гейтеров он не обратил особого внимания. Его больше интересовали простые египтяне и то, что он увидел в их лицах, потрясло монарха. Все они смотрели на доселе неизвестного им человека с таким огромным обожанием и восторгом, которого Александр не видал даже у своих македонцев, после каждой одержанной ими побед над врагом получая при этом богатую добычу. Сжимая символы царской власти, полководец физически ощущал себя живым богом на поклонение, к которому с радостью пришли эти люди в белых одеждах. Именно сейчас он как никогда прежде понимал слова матери и Аристотеля о божественном величии героев и был страшно рад тому, что мог ощущать это.

Манефон тем временем уже взял двойную корону египетских фараонов и направился к царю. Сотни сердец затрепетали в этот момент и в этой сотне были сердца Эвмена и Нефтеха, которые больше косились по сторонам, чем на Александра.

Корона тяжело легла на голову македонца, но он этого не заметил, продолжая купаться в своих эмоциях. Хор жрецов замолчал и в наступившей тишине, Манефон провозгласил народу нового фараона Египта.

Новый всплеск радости потряс стены главного храма Фив, возвещая оставшимся вне стен храма людям об этом замечательном явлении. Став полновластным правителям страны, Александр тут же на троне стал раздавать различные милости жрецам и правителям номов специально прибывших на это торжество.

Когда все основное торжество от коронации немного улеглось и наступило относительное затишье, к правому уху Александра склонился Манефон, объявив, что желает сказать царю важную вещь.

— Конечно, государь теперь полноправный правитель нашей страны и видя, как радостно приветствует тебя народ, и как милостиво ты его одаряешь, я рискну открыть тебе нашу тайну, о которой мало кто знает из непосвященных лиц.

Александр заинтриговано обратился весь вслух и Манефон мысленно засмеялся над доверчивостью нового фараона.

— Об этой тайне знают только верховные жрецы и фараон, которого они коронуют в третий раз в храме бога Осириса. Столь необычный ритуал вызван тем, что только там располагается истинная книга жизни и смерти, скрытая от простых людских глаз по приказу нашего первого божественного фараона Гора. Уходя от нас, он оставил книгу, в которой скрыто масса премудростей и ответов на любые вопросы, которые захочет задать его приемник непосредственно великому богу. Это потаенное знание скрыто от невежественных глаз и ушей, и доступно лишь фараонам, представителям богов на нашей земле. После коронаций вновь возведенный правитель знакомиться с книгой богов. С помощью особого ритуала исполняемого верховными жрецами Фив, мы открываем ее новому фараону, и он может черпать собранные в ней знания в полой мере.

Единственный запрет, который наложил Гор на этот ритуал, заключается в его единственном исполнении и поэтому необходимо заранее знать все интересующие тебя вопросы. Открывая книгу жизни и смерти, мы возлагаем на чело правителей невидимую корону мудрости и познания и поэтому это называется третьей коронацией.

Манефон замолчал, переводя после столь длинной речи дыхание. Глаза македонца азартно блестели, и жрец понял, что тот полностью проглотил его хитрую наживку.

— Когда я смогу увидеть это сокровище — срывающимся от волнения голосом спросил царь.

— Прямо сегодня, после полуночи в храме Осириса мой господин, — смиренно сказал Манефон. — Я и четыре верховных жреца будем ждать тебя у храма, если на это будет твоя воля. Единственное о чем попрошу тебя, так это сохранить все в тайне, ибо не пристало знать простым людям божественные тайны.

— Хорошо после полуночи я буду у храма Осириса — пообещал Александр.

Монарх не обманул жреца и ближе к полуночи он оставил пирующих в честь его коронации македонцев и прочих званных гостей веселиться, а сам принялся готовиться к своей таинственной встрече. Отдав приказ начальнику стражи Леониду о скором отъезде, Александр поверг Эвмена в шок, который посчитал, что все самое страшное уже позади.

Царь наотрез отказался рассказать о цели своего ночного визита тем самым, подтвердив самые худшие предположения начальника канцелярии. Единственное, что удалось сделать карийцу, уговорить Александра надеть особый панцирь и выяснить у начальника охраны место ночного визита.

— Нефтех, царь уезжает в храм Осириса, где после полуночи у него состоится важная встреча — испугано информировал Эвмен своего друга.

— В храме Осириса? Но двести лет назад в этом храме нашли мертвого фараона Джедефру, который очень сильно мешал жрецам Фив своим независимым правлением.

Мозг египтянина лихорадочно заработал, стараясь постичь весь тайный замысел противника.

— В этом храме, как в любом другом, есть подземный ход, через который в него можно будет привести нужное число людей. Сколько человек в охране царя?

— По словам Леонида, будет двадцать человек, но по приказу царя все они останутся снаружи.

— Видно жрецы сообщили Александру нечто важное, раз он рискнул явиться в незнакомое место этой ночью. Не зря Манефон крутился возле его трона и страстно шептал что-то на ухо. Мы думали поздравления и лесть, а вышло, просмотрели опасность.

— Значит так, — возбуждено решал Эвмен, — берем сотню всадников и прочесываем весь этот храм от камня до камня.

— И будем выглядеть дураками в глазах Александра, которому Манефон тут же пожалуется, обвинив нас в срыве нечто важного, заставившего царя покинуть свой праздничный пир.

— Так что же ничего не делать.

— Успокойся — ледяным тоном произнес жрец — хочешь, помогу?

— Ну, давай — и в следующий момент получил звонкую затрещину по лбу. От столь подлого удара кардиец отлетел от Нефтеха, затем петухом бросился на обидчика.

— Смирно! — зычным командирским голосом рявкнул жрец и от неожиданности Эвмен застыл на месте.

— Вот так оно лучше, — совсем обыденным тоном продолжил беседу жрец — заговорщиков надо брать в самый последний момент, когда они полностью проявят себя и не смогут отвертеться от своих действий.

Эвмен обиженно сопел, но период возбуждения прошел, и молодой человек стал думать.

— Кто знает про этот ход? — включился он в размышление.

— Думаю, что лучше об этом спросить Хефрена. У него напряженные отношения с Манефоном и он не откажется убрать нашими руками своего противника.

— А откуда придут заговорщики? — продолжал свою мозговую деятельность Эвмен.

— Хороший вопрос. Скорей всего из-за реки, ведь недаром Анхен интересовалась дворцом Сети. Значит так; я иду к Хефрену и выясняю все относительно хода, а ты готовишь ударный отряд конницы и желательно с лучниками.

— Зачем?

— После объясню, у нас мало времени.

— Я возьму с собой Пердикку — известил друга Эвмен.

— Правильно, лихой рубака в таком деле не помешает. Разделимся на два отряда и попытаемся успеть.

Все дальнейшие события в воспоминаниях карийца слились в одну длинную плохо вспоминаемую череду событий; быстрая чехарда приказов, бешеная скачка по спящим Фивам и, наконец, обнаружение потайной двери ведущей в подземелье храма Осириса.

Эвмен окончательно пришел в себя, лишь ощутив на своем лице приятную водную прохладу Нила, возле которого македонцы встали в засаду. Он отчетливо слышал тяжелое дыхание лучников, возбужденных быстрой скачкой и напряженно всматривавшихся во тьму противоположного берега, откуда по убеждению Нефтеха должны прибыть гости.

— Порядок, — услышал кардиец за своей спиной сотника конных лучников, — мы не нашли следов около потайной двери, значит гости еще не прибыли.

— Давно пора бы — шепотом ответил Эвмен, прекрасно зная как далеко, может радоваться человеческий голос над водой реки. И словно накаркал, ибо в следующий момент все отчетливо услышали плеск весла и скрип руля со стороны реки.

Сотник взмахнул рукой, и стрелки послушно натянули свои тетивы луков в сторону реки. Часть конной сотни поспешила поджечь свои стрелы в тщательно закрытой плащами плошке, и разом выпустили их в воздух в сторону подозрительных звуков.

Их свет моментально осветил стоявшим в засаде македонцам, две большие речные барки гребущих прямо на них из тьмы ночи. Определив место, положение своего скрытого врага, стрелки незамедлительно обрушили новый залп огненных стрел, теперь уже метя в сами суда, застывших в удивлении от подобного фейерверка. Горящие стрелы воткнулись в деревянные борта судов, создав этим отличную подсветку во мраке ночи.

Теперь все дело было в быстроте стрелков засады. Спрятанные в ночи, они били наверняка по хорошо освещенным целям, оставаясь неуязвимыми для наемников.

В рядах, переправлявшихся через Нил греков, сразу возник переполох. Стрелки методично выбивали их одним за другим, целясь в первую очередь в гребцов и рулевого.

На одной барке с этой задачей македонцы справились прекрасно; рулевой был убит в числе первых, количество гребцов значительно уменьшилось и вдобавок ко всему, от горящих стрел на корабле вспыхнул пожар. Стрелки грамотно выбивали каждого, кто пытался пробиться к рулю, и нещадно нашпиговывали стрелами мечущихся вдоль борта людей. От этого барка потеряла управление, и ее понесло по течению реки на север.

На второй греки оказались более сплоченными. Несмотря на быструю гибель рулевого, греки поспешили прикрыть гребцов своими щитами, и корабль стал энергично пробиваться к берегу. Македонцы нещадно обстреливали плывущую на них барку, их стрелы находили свои цели, и корабль горел, но все равно он продолжал неумолимо приближаться к берегу.

Яростная дуэль с неизвестным исходом продолжалась между врагами, до тех пор, пока барка не подошла на бросок копья. Тогда на помощь лучникам поспешили копейщики, чьи метательные орудия, брошенные мощной рукой, насквозь пробивали щиты греков и находившихся за ними гребцов. Барка чуть — чуть не дошла до берега, когда она окончательно не потеряла управление и охваченную огнем, ее тоже повлекло речное течение. Находившиеся в ней воины принялись прыгать за борт, спасая свои жизни.

Многим из них не повезло, они приняли смерть от воды, куда ушли под тяжестью своих доспехов, крокодилов привлеченных движением в воде и македонских стрел продолжавших сыпаться нескончаемым дождем. Тех же, кто сумел обрести под ногами твердое дно, и пытались выйти на берег, там уже встречали катафракты. Македонцы не брали в плен, безжалостно убивая всех участников ночного сражения.

Пока Эвмен и Нефтех творили избиение наемников, царь Александр уже находился в храме. Манефон, вместе с другими верховными жрецами Фив, торжественно приветствовали молодого полководца в стенах храма Осириса.

Светильники ярко освещали большое помещение, с мраморным постаментом посредине. На прибывшем Александре была лишь белая накидка и простая холщовая рубаха с золотой царской цепью.

— Братья жрецы! — начал вещать Манефон. — Сегодня ночью мы должны провести нашу мистерию, дабы вновь избранный фараон смог прикоснуться к великой книге жизни и смерти завещанной нам великим Гором.

По знаку жреца Александр приблизился к постаменту и склонил одно колено. Сенуэр подошел к статуе Осириса и легким движением руки извлек из тайника в постаменте золоченую книгу, которую Манефон с трепетом возложил на постамент. То было прекрасное творение древних египтян вдоль и поперек исписанное иероглифами.

Встав по бокам от постамента, четверо жрецов громко запели свои гимны нагнетая обстановку таинственности и страха. Встав за спиной Александра Манефон, раскинул руки, тщательно выговаривая слова заклятий. Так продолжалось около минуты и у стоявшего слева от постамента Менфтуэра, от напряжения потек пот.

Прекрасный замысел жрецов сгубила склонность к пафосности и излишней театрализации готовящегося убийства.

Когда насладившись величием момента, Манефон выхватил и занес над головой царя каменную булаву, он не смог выполнить задуманный план. Где-то за спиной жреца щелкнула тетива, и македонская стрела пробила насквозь плечо верховного жреца. Его истошный крик оборвал жреческое пение и в один момент подбросил Александра на ноги.

— Берегись государь!! — раздался голос Пердикки, который в несколько прыжков преодолевшего крутой лестничный спуск и бросил царю его меч. Первым на изменение сценария отреагировал Сенуэр, который ближе всех стоял к Александру. Выхватив из одежды спрятанный там отравленный кинжал, он бросился к македонцу и со всего маху всадил его в холщовую тунику царя.

К его удивлению лезвие лишь на треть вошло в ткань и остановилось уперевшись в нее, потеряв силу удара. На Александре была самая простая холщовая защита, тщательно проваренная во многих растворах соли, превратившей обычную материю в отличный панцирь. Ответ македонца был куда более убийственным. Ударом меча он проткнул Сенуэра насквозь и отбросил обмякшее тело на другого жреца, собиравшегося напасть на царя.

Пердикка сильным ударом пробил бок Манефона старавшегося достать своим стилетом Александра и вступил в схватку с другими заговорщиками во главе с Ипувером, выскочившими из потайной двери, как только раздались крики. Всего их было около двадцати человек, и вначале они только мешали друг другу, но от громкого крика своего вожака они разошлись, открывая дорогу Ипуверу.

В нем Пердикка встретил достойного противника. Египтянин ловко отбил выпад противника, нанес удар сам, и ловко увернувшись от меча македонца, опрокинул его на пол подлым ударом ноги. Оказавшись на полу, гейтер увернулся отпадающего на него меча, но быстро встать на ноги не смог, получив новый удар коленом в бок и со всего маху ударившись головой в стену. Ипувер радостно закричал, предвкушая победу, но вновь раздался щелчок тетивы, и тяжелая стрела, пробив горло египтянина, глубоко проникла в его легкие. Жрец буквально захлебнулся своей кровью, зашатался и получил молниеносный удар Александра буквально разрубившего грудную клетку врага.

Пердикка был бывалым воином, поэтому, воспользовавшись милостью судьбы, он поднялся с пола и с громким криком бросился на жрецов. Вся эта скоротечная сцена сильно подействовала на изнеженных детей храмов. Одно дело убивать исподтишка беззащитного человека и совсем другое дело отбирать жизнь у молодого воина в бою. К этому добавились стрелы лучников начавших падать на них сверху и, позабыв обо всем, жреческая рать дружно устремилась к потаенному ходу, который совсем недавно покинула.

Александр грозно кричал от ярости, когда перед его носом Менфтуэр сумел захлопнуть дверь. Брань и удары мечом сотрясали каменную плиту, но все было напрасно, враги бежали.

— Не гневайся понапрасну царь, — проговорил Пердикка, удерживая разящую руку македонца, — с той стороны их ждет Эвмен с лучниками и катафрактами.

Действительно едва дверь раскрылась, и из нее показались беглецы, как мощный залп из стрел, встретил заговорщиков на пороге их спасения. Передние ряды были буквально снесены напрочь, и в числе их погибла Анхенсенамон. Две стрелы пробили ее грудь, задев легкое и сердце, от чего коварная красавица приняла легкую смерть. Уцелевшие были добиты катафрактами ринувшиеся сразу после выстрелов стрелков.

Прошло некоторое время, и потайная дверь храма вновь открылась, явив взору Александра Эвмена вместе с воинами прошедшими тайною тропою от реки в храм. Царь радостно обнял всех своих спасителей, и приказал покинуть храм как можно быстрее, не желая, что бы посторонние узнали о случившейся здесь трагедии.

Эвмен остался уладить кое-какие дела вместе с Хефреном, которого привез с собой Пердикка, для быстрого поиска входа в подземелье храма. Вместе с победителями не было Нефтеха, который в эту ночь прощался со своей страстной любовью, выбравшей столь опасный жизненный путь.

На следующее утро в Фивах с изумлением узнали от скоропостижной смерти нескольких верховных жрецов столицы, найденных в своих постелях этим утром. Вновь назначенный царем верховным жрецом Ра Хефрен объяснил это участием жрецов в темных мессах, от которых их души отошли в царство Анубиса.

Александр более не задерживался в Фивах. Раздав власть в древней столице египтянам и даже не оставив в городе гарнизона, юный полководец отправился в Мемфис. Заканчивалась весна, и наступало лето нового года, в котором окончательно решался вопрос в споре за власть с Дарием. Вместе с македонцами город покинул и Нефтех. Он отказался от предложения Пердикки и Эвмена быть представленным Александру в числе спасителей царя. Не желая прослыть предателем в среде жрецов, и справедливо опасаясь их мести, египтянин решил остаться безызвестным героем, не отказавшись при этом от золотых талантов царя в знак благодарности за свое спасение.

Так сложился тайный союз трех человек; Пердикки, Эвмена и Нефтеха у которого было очень большое будущее.

А впереди была Персия.