Каждой твари - минимум по паре, или "ноев ковчег" адмирала Лихачева

Каждой твари — минимум по паре, или "Ноев ковчег" адмирала Лихачева

Гибель в марте 1881 года от рук бомбистов Александра II и восшествие на престол его сына с тем же именем, но выросшим на единицу порядковым номером, неслабо всколыхнула правящие круги государства Российского. Сообразно вкусам и пристрастиям молодого императора многие из прежних царедворцев и членов правительственных структур, не разделявшие политику новой правящей партии, вылетели из своих кресел с треском и прочими сопутствующими спецэффектами.

В числе таких нарвавшихся на оргвыводы в свой адрес оказался и дядя Александра III, а по совместительству также Великий князь и генерал-адмирал Константин Николаевич Романов. Племяш с дядькой давно уже были в контрах — то ли по причине либеральных заскоков господина К.Н.Романова, то ли из-за его хождений налево от законной супруги. Как бы там ни было, новообретенными полномочиями император в случае с дядей воспользовался на все сто. И помноженный на ноль — по его текущему политическому весу — Великий князь весь остаток своих дней прокуковал сугубо партикулярным лицом.

Впрочем, свято место, сообразно пословице, пустовало недолго. Новым генерал-адмиралом с подачи Александра III стал его родной братец — Великий князь Алексей Александрович.

Но один Великий князь не всегда является равноценной заменой другого. Вот и Алексей Александрович во флотских делах разбирался лишь самую малость поболее, чем известная животинка в цитрусовых. Но, право же, зачем же делать все самому, когда есть лица, тебе подчиненные?! Так что отдуваться за флот пришлось Морским министрам — сначала Пещурову, а потом и его сменщику Шестакову.

Иван Алексеевич Шестаков, откровенно говоря, по характеру был далеко не сахар и в общем-то та еще заноза в заднице для всех своих вышестоящих начальников. Но одного у него было не отнять — это пробивного характера, успешно соперничавшего по ударной силе с 12-дюймовками броненосца "Петр Великий". Данное качество оказалось весьма полезным, когда пришлось вытрясать из Минфина деньги на новую 20-летнюю кораблестроительную программу.

Однако тут все тот же горячий нрав и подвел Ивана Алексеевича. В мае 1882 года пожилого адмирала (месяцем ранее ему стукнуло 62) от непрекращающихся баталий с нытиком Бунге за каждую бюджетную копейку хватил удар — и откачать его доктора уже не смогли...

"Экий вы, батенька, несговорчивый, вон до чего человека довели своей скаредностью!" — задумчиво произнес участвовавший в обсуждении самодержец, когда эскулапы уволокли Шестакова на носилках. Пальцы императора, которого Бог силушкой ни разу не обидел, в это время небрежно комкали золотой червонец. А взгляд не оставлял сомнений в намерении проделать нечто подобное и с одним отдельно взятым министром финансов. Не страдавший отсутствием воображения Бунге как-то сразу сбледнул с лица и выразил полную готовность инициативно отслюнявить родному и любимому флоту еще несколько миллионов полновесных рубликов сверх уже запрошенного. Округлив, так сказать, сумму до красивой цифры ровненько в четверть миллиарда — на всякие там непредвиденные нужды... "Ну ведь можешь же, когда захочешь!" — ласково молвил русский царь и, свернув из червонца розочку, воткнул ее в петлицу мундира Николая Христиановича. Бунге побледнел еще больше, хотя это казалось уже невозможным, суетливо откланялся, сославшись на дела, и тихо уполз в ближайшую ресторацию лечить расшатанные нервы "Шустовским".

Тем не менее, несмотря на решение проблемы с деньгами для флотских нужд, ребром встал еще один вопрос — кому теперь рулить Морским министерством на пару с Алексеем Александровичем (а вернее, де-факто вместо него)?

Выбор генерал-адмирала пал на Ивана Федоровича Лихачева, коего прежний главный морской начальник еще в 1867 году законопатил в почетную ссылку на должность морского агента в Англии и Франции. Ранее Лихачеву не в масть было работать совместно с Шестаковым, с которым он успел крепко поцапаться на почве взглядов на развитие флота. Но после смерти идеологического противника и повышения ставок с поста начальника МТК до должности Морского министра опального адмирала уже ничто не сдерживало от принятия великокняжеской пропозиции. И после получения императорского "одобрям-с" по своей персоне Иван Федорович уже в июне 1882 года с ближайшим поездом укатил из Парижа в стольный град Санкт-Петербург.

По прибытии к очередному месту службы Лихачев круто взялся за наведение порядка во вверенном ему министерстве. И сполна оправдал поговорку о метущей по-новому новой метле. Впрочем, и поводов к тому заведенные в морской епархии прежними начальниками порядки давали преизрядно...

К примеру, во время ознакомления с затеянной еще Поповым постройкой "Дмитрия Донского" и "Владимира Мономаха", над проектами которых успел некисло покуражиться также и Шестаков, Лихачев слегка фалломорфировал от того, сколь непохожими получаются эти формально однотипные крейсера. И постановил, что впредь однотипный корабль — это значит одинаковый во всем вплоть до крышки стульчака в матросском гальюне.

Впрочем, для крейсеров, которые по природе своей боевой работы суть индивидуалисты, однотипность была еще не так критична. А вот для вынужденных перемещаться в одной боевой линии броненосцев или действующих слаженными стаями миноносок — очень даже. Потому второй из ключевых посылов Лихачева был производным от первого и звучал так — с сего момента по возможности строим корабли не просто единообразно, но и достаточными для формирования однородных соединений сериями. Ну, или хотя бы парами. И, еще раз, фигней не страдаем и сначала тщательно продумываем, что хотим получить на выходе, а лишь потом начинаем строить, господа. А не устраиваем буйство идей и брызги фантазии на каждой отдельно взятой посудине уже в ходе ее сооружения. Что ни говори, но после пятнадцати лет наблюдений за лучшими зарубежными судостроительными практиками новый Морской министр ЗНАЛ, как все (ну, или почти все) делать ПРАВИЛЬНО...

Для "Дмитрия Донского" и "Владимира Мономаха" это вылилось в очередную, но уже окончательную экстренную переделку проектов. Ради нее строившийся ударными темпами "Мономах" даже пришлось задержать на стапеле. А "Донскому" править внутреннее расположение и обводы кормы под аналогичную "мономаховской" двухвинтовую схему. Но зато по завершении всех работ оба крейсера стали действительно одинаковыми, помимо равного числа движителей получив также увеличенную до дюймовой толщины броневую палубу и закрытую батарею с помещенными в нее 4-мя восьмидюймовками и 12-ю шестидюймовыми пушками.

Однако после трансформации "Донского" в двухвинтовой корабль идея лишь одного винта в умах отечественных адмиралов еще не издохла окончательно. И даже воплотилась в металле — причем в давно не виданной в родных пенатах крупной серии из четырех полностью стальных корветов, имеющих в качестве защиты лишь полуторадюймовую броневую палубу. Тут Лихачев все же пошел на поводу у коллективного разума, но как оказалось, зря. Правильнее было бы дождаться затеянного им сооружения опытового бассейна и с его помощью похоронить одновинтовую схему насовсем. Или хотя бы купить и хорошенько погонять на разных режимах как раз одновинтовой пароход Доброфлота "Ярославль", коий Лихачев, презрительно обфыркав за небоевые стати, приобретать отказался. Но к концу 1882 года стапели трех главных судостроительных предприятий на Балтике пустовали и взывали о заказах. А выделенные на флот деньги начинали все сильнее жечь руки...

Не сказать, что "Лейтенант Ильин", "Витязь", "Рында" и "Память Азова", первый из которых заложили в декабре 1882 года, а три оставшихся — в августе-октябре года следующего, вышли чем-то совсем уж из разряда "Фу, какая бяка!". В целом они были весьма пристойными и ладными корабликами в 4000 тонн в полном грузу, каждый из которых нес дюжину 28-калиберных шестидюймовок, столько же револьверных скорострелок и 4 минных аппарата. Но главным их косяком оказалась скорость, не превышавшая в среднем 15 узлов ("Донской" с "Мономахом", к примеру, выдавали на узел с четвертью больше). А ведь для этих современных корсаров, живущих по принципу "грохнул вражьего "купца" — жми быстрее от ловца", как раз умение быстро смыться с места преступления и было самым что ни на есть жизненно важным... Впрочем, тому виной мог быть не только единственный винт, но и снижение удельной мощности машин, на которое пошли, понадеявшись на увеличенное отношение длины кораблей к их ширине. Но особо разбираться с этим не стали, а впредь решили использовать машинные установки, как правило, не менее чем с двумя валами.

Однако то, что с корветами все получилось не совсем сахарно, удалось сполна компенсировать за счет новых броненосцев для Черного моря. Здесь тоже по наущению Лихачева сподобились на серию из четырех таких кораблей. Три из них — "Екатерина II", "Чесма" и "Синоп" — были заложены в мае 1883 года (первые два в Севастополе, последний — в Николаеве). А завершавший серию "Ростислав" был начат постройкой в декабре 1885 года, сразу после того, как единственный крупный стапель Николаевского адмиралтейства освободился от тушки "Синопа".

За краткость стапельного периода на николаевской верфи стоило благодарить опять же Морского министра. Насмотревшись, как шустро впахивает частный Балтийский завод, он с 1884 года начал внедрять аналогичные принципы работы и на казенных предприятиях. Но, увы, не все частники были одинаково полезны — и в Севастополе, где верфь была в пользовании РОПиТа, корабли сошли на воду лишь во второй половине 1886 года.

Зато в 1891 году, когда все они наконец-таки вступили в строй, стало нехорошо икаться и обитателям Стамбула, и надменным лордам британского Адмиралтейства. Беспокойство потенциального противника было вполне понятно. В то время броненосцам всех нормальных людей вполне хватало четырех монструозных хреновин главного калибра. Но эти чертовы русские умудрились впихнуть на свои новые броненосные лайбы аж по шесть таких 12-дюймовых дурынд длиной в 30 калибров в трех спаренных барбетах! Причем два из них воткнули побортно в носу — с прямым расчетом на жесткий махач в узостях черноморских проливов.

При этом, как позже выяснила взбудораженная разведка супостатов, пара русских инженеров, господа "Рассказофф" и "Стьепанофф", на стадии проектирования вообще замышляли корабли с ВОСЕМЬЮ пушками главного калибра! Но на подобные конструкторские изыски уже банально не хватило средств — новые броненосцы и так вышли куда дороже, чем изначально планировалось в программе.

Еще на этих кораблях в одиннадцать с четвертью тысяч тонн, выросших из проекта "Петра Великого", наличествовали перекрытый сверху бронепалубой полный пояс по ватерлинии толщиной до 14 дюймов и на трети длины корпуса — верхний пояс-бруствер, имевший 12-дюймовую бортовую броню. Той же толщины защиту получили и барбеты ГК — а сверху их, как и восьмерку новых 35-калиберных шестидюймовок с бортов, прикрывали тонкие, не свыше двух дюймов, противоосколочные плиты. Работающие на два вала машины обеспечивали броненосцам скорость около 15 узлов.

Однако же на Черном море, как и на Балтике, помимо броненосцев, требовались и крейсера — хотя бы парочка. Таковое количество этих кораблей Черноморский флот в итоге и получил. Причем проект их родился тоже не без приключений.

Как уже успел уяснить Лихачев, жить и работать, имея в начальниках Великого князя Алексея Александровича, было местами сложно. Но все же можно — особенно если вовремя сплавлять скучающего шефа на столь любимые им курорты французской Ривьеры. Ну и не забывать изредка подкидывать лоббируемым Великим князем заводам все тех же "лягушатников" куски от жирного пирога российских военных заказов.

Одним из таких кусков стал выданный Обществу Луарских заводов и верфей в сентябре 1885 года наряд на постройку бронепалубного крейсера для Черного моря. И французы не подкачали, добившись в проекте "Памяти Меркурия" того, что русские так и не осилили в корветах типа "Лейтенант Ильин" — а именно приличной скорости хода, на испытаниях достигшей без малого 19 узлов. Еще этот 3500-тонный крейсер, по передовой французской моде длинный и узкий, аки угорь, получил полуторадюймовую палубу со скосами к бортам и восемь шестидюймовок в качестве главного калибра. Правда, вооружение на нем появилось уже после прихода к месту службы — турки, как обычно, кочевряжились и не горели желанием пропускать русские боевые корабли через Босфор и Дарданеллы.

Дабы этому кораблику не скучно было рассекать по Черному морю в одиночестве, ему в пару уже на севастопольской верфи РОПиТа в августе 1886 года заложили однотипный крейсер "Капитан Сакен". В том была заслуга и наскипидаренных Лихачевым юристов Морского министерства, составивших договор так, чтобы всенепременно выцыганить у французов не только сам корабль, но и чертежи на него. "Капитан Сакен" на испытаниях малость уступил "старшему брату" в скорости, чуть-чуть не добив до 18 с половиной узлов — но и это было весьма кошерно.

А Лихачев между тем мутил в подчиненном ему министерстве все новые перемены. И в этот раз он замахнулся на всю ведомственную структуру. Оная после его вмешательства, со скрипом, но одобренного генерал-адмиралом, с 1885 года изрядно преобразилась. И, за вычетом обеспечивающих подразделений, надолго стала представлена тремя таким основными столпами, как Морской генеральный штаб, Главное управление кораблестроения и Управление портов и снабжения.

В этой несвятой троице МГШ (любимое, кстати, детище Ивана Федоровича) отвечал за управление флотом "в боях и в походе", формирование стратегии его развития, научные изыскания и разведку. ГУК, вобравший в себя прежний МТК и часть хозяйственных служб, вел все вопросы, связанные с проектированием и строительством кораблей — как сугубо технические, так и организационные и финансовые. А УПС заведовало портовым хозяйством, судоремонтом и вопросами обеспечения флота и Морского министерства всем необходимым, включая в том числе и людские ресурсы.

Именно творением специалистов обновленного проектного отдела ГУК стали два корабля нового для русского флота типа — минные транспорты "Алеут" и "Монгугай" для нужд Дальнего Востока. Один из них с августа 1885 года начал строить Балтийский завод. Второй отдали зарубежному подрядчику — Ньюландскому заводу из норвежской Христиании. Эти тысячетонные посудины, внешне смахивавшие скорее на грузовые шхуны, тем не менее, несли на борту восемь 47-мм и 37-мм скорострелок и полторы сотни мин каждый. В придачу они оказались еще и достаточно резвыми, выдав на мерной миле при 1500-сильной машине около 15 узлов.

А вот с первой парой "программных" броненосцев для Балтики технических заморочек было не в пример больше. Соответственно, и проектировались они по-прежнему широким кругом "неравнодушных" граждан, или, вернее, господ инженеров и морских военачальников. И при этом, в отличие от черноморских броненосцев, свою родословную вели от "Донского" с "Мономахом" и их еще более ранних предшественников. Да и были они по сути именно броненосными крейсерами-переростками — что, в принципе, было логично в свете взглядов на бытовавшую тогда тактику использования Балтийского флота.