Продолжение 15

— Хорошо, господа. Но впредь попрошу воздерживаться от подобных действий без крайней на то необходимости. Мне не хотелось бы постоянно читать в газетах некрологи и отправлять соболезнования, как в данном случае.

Теперь о самом главном вопросе, ради которого мы все здесь и собрались. Необходимо сформировать Регентский совет и я хочу услышать Ваши предложения...

— Выбор у нас не так уж и велик, поскольку в Совете должны присутствовать лица, имеющие чины не ниже второго. — Павлов открывает лежащую перед ним на столе папку. — И первым посмею рекомендовать Его Императорское Высочество принца Ольденбургского. Предполагаю, что он будет курировать вопросы медицины и здравоохранения.

— Да, Александр Петрович на должности верховного начальника санитарной и эвакуационной части показал себя с самой лучшей стороны. -Великий князь соглашается с кандидатурой. — В полном соответствии со своим девизом "Нужный человек в нужном месте".

Келлер утвердительно кивает, мне не остается ничего, кроме, как с умным видом сделать то же самое. Блин, можно подумать, я разбираюсь во всех этих сановниках, чиновниках и прочих небокоптителях! Не хочет академик сразу предложить весь список, нужна ему коллективная ответственность и открытое голосование!.. Как будто я могу в даном вопросе что-то интересное предложить!.. Хотя, стоп! Могу...

— Вопрос разрешите, Иван Петрович? Мы сейчас обсуждаем, так сказать, высший эшелон власти. А кто будет его единственно правильные и мудрые решения переводить в конкретные дела и, тем более, следить за их выполнением? Или как всегда пустим это дело на самотек?

— Нет, Денис Анатольевич, ни в коем разе. — Павлов как будто ждал этого вопроса. — В дополнение к Регентскому Совету предлагается создать, скажем так, исполнительный комитет, куда будут входить чиновники рангом пониже, но обладающие определенными качествами. В качестве примера приведу сенатора Гарина, служащего сейчас помощником военного министра. В свое время его ревизии канцелярии Московского градоначальника и Военного ведомства произвели фурор. То есть, человек, умеющий раскручивать дела о злоупотреблениях, невзирая на чины и должности, у нас на примете есть... Ну и так далее. После Регентского Совета обсудим и этот... исполком.

Следующие кандидатуры — Александр Федорович Редигер и Александр Петрович Вернандер. Первый — генерал от инфантерии, до 1909-го был военным министром, пока не выступил с критикой, замечу — абсолютно правильной, действовавшего командного состава армии, за что и был императором уволен от должности...

— Теперь, я думаю, такого не произойдет. — Негромко как бы рассуждает вслух Михаил Александрович.

— Второй — генерал-инспектор, до марта 15-го — помощник военного министра, курировавший все инженерные вопросы военного ведомства. И очень хорошо в них разбирающийся.

Что касается экономики, и в частности, финансов... Можно задействовать председателя Государственного совета Анатолия Николаевича Куломзина, он специалист по земельному вопросу и сведущ в финансах, и Николая Эдуардовича Шмемана, возглавляющего Особое присутствие того же Госсовета по делам об отчуждении недвижимого имущества в пользу государства. Будет кому проводить национализацию...

Аж до зевоты скучное совещание "в верхах" тянется со скоростью никуда не спешащей черепахи и, кажется, длится уже целую вечность. Ну, не разбираюсь я во всех этих хитропремудростях!.. Федор Артурович вон тоже сидит с таким видом, будто лягушку проглотил. На французский манер, блин...

— ... Наш знаменитый юрист Анатолий Федорович Кони, сейчас возглавляющий комитеты Государственного Совета по делам жертв войны, организации помощи беженцам, сборе денежных средств.

— Насколько я помню, он принимал активное участие в процессе Засулич. — Подает голос Великий князь. — И, несмотря на все увещевания начальства и... высших сфер, присяжные вынесли оправдательный вердикт.

— В данном случае это говорит только о его честности. — Пытаюсь хоть как-то, через "не хочу", поучаствовать в мероприятии. — А что касается прецедента, Трепов сам виноват. Решил посамодурничать, вот и получил в полном соответствии с третьим законом Ньютона.

— Денис Анатольевич, если бы всё было так просто... — Михаил Александрович пытается наставить меня на путь истинный. — Сам Трепов поступил, конечно, неправильно, но ведь он был в тот момент олицетворением Власти, и Засулич показала, что с ней можно успешно бороться преступными методами и при этом оставаться безнаказанным. Что впоследствии и стало повсеместным явлением.

— Сама Власть должна быть адекватной и не покрывать придурка, а наказать. Ему прекрасно было известно, что лица дворянского происхождения, пусть даже и самые захудалые студентишки, телесным наказаниям не подвержены...

Дальнейшего продолжения диспута на тему "Кому что можно, а кому чего — нет" не получилось. В оконное стекло негромко звякает камушек, затем с улицы раздается очень знакомый свист "Ко мне"!!!.. Через мгновение уже вижу машущего мне Семена!.. Твою мать!!!.. Только в одном случае он мог так!..

Несусь к выходу, перепрыгивая через неудачно подвернувшийся на пути стул, вопль-фраза "Ваше высочество, прошу разрешения отсутствовать!!!" заканчивается уже на выходе из "предбанника" с охреневшим секретарем... Семен успевает крикнуть только одно слово "медкорпус" и, несмотря на все свои старания, оказывается далеко позади. Взлетаю по лестнице на второй этаж, где расположен операционный блок, толкаю ладонью дверь, филенка, расколовшись на две половинки, летит на пол. Блин, она же наружу открывается!.. Дергаю ручку на себя, в двух шагах вижу тещу и доктора Голубева. Последний, уже придя в себя от неожиданного грохота, обращается ко мне:

— Денис Анатольевич, голубчик, все хорошо. Начались предродовые схватки, поэтому я поместил Дарью Александровну в палату под присмотр сиделки. И сам буду всё это время поблизости. У нас в запасе есть несколько часов, Иван Петрович давно уже договорился с московскими врачами, их только нужно доставить сюда...

— Спасибо, Михаил Николаевич! Я сейчас сам сгоняю в Москву, только разрешите с Дашей повидаться!

— Да, конечно, пойдемте вместе с Полиной Артемьевной.

— Денис, всё хорошо. Дашенька почувствовала недомогание и несколько раз схватило живот, поэтому я позвонила Михаилу Николаевичу. — Теща со своей стороны тоже пытается меня успокоить. — Идемте в палату, она ждет Вас...

Бледная Даша лежит на кровати, глядя на меня встревоженными глазами. Опускаюсь рядом с кроватью на колено, беру в руки ее ладошку и успокаивающе глажу чуть влажноватые пальчики.

— Вот, Денис, началось... Сначала пару раз толкнулся как обычно, а потом... То скрутит, то отпустит...

— Маленькая, всё будет хорошо. Сейчас метнусь в город за врачом. Я — быстро!.. Не успеешь соскучиться...

Наклоняюсь к животу и шепчу так, чтобы она тоже слышала:

— Сыночка, потерпи еще чуток, папка сейчас доктора привезет, и он тебе с мамой обязательно поможет...

В ответ ощущаю легкий толчок и слышу Дашино "Ой, мамочка!". Полина Артемьевна тут же оказывается рядом, а я уже спешу к Павлову за транспортом. Блин, а если они еще не успели закончить свою разжевальню-говорильню?.. А, наплевать! Пусть всё идет к чертям собачьим, у меня есть дело поважнее!..

— Господа, кто-нибудь может объяснить мне, что происходит? — Великий князь Михаил недоуменно переводит взгляд с Келлера на Павлова.

— Мальчишка! — Добродушно улыбаясь, хмыкает в усы Федор Артурович. — Готовится вот стать отцом.

— Простите, Михаил Александрович. Мне нужно отдать кое-какие распоряжения. — Академик крутит ручку вызова телефона, стоящего на рабочем столе...

— Коммутатор, дайте мне гараж... Николай Адамович?.. Это — Павлов. Два самых надежных и быстрых авто — к медкорпусу. Второй водитель пусть забежит за сопроводительной запиской. Адрес — Лепехинский родильный дом... Да, на Покровке. Пассажиром едет капитан Гуров... Да, если по пути он захочет сам сесть за руль, не препятствуйте. Всё равно это не поможет...

Итак, на чем мы остановились?.. По Регентскому совету всё ясно, давайте обсудим, как быть со старообрядцами...

Быстрей!.. Еще быстрее!.. Ровный участок, можно втопить газ до полика!.. Хотя "ровный" — понятие относительное. Если к ХХI веку в России были еще не дороги, а направления, то что говорить о сегодняшнем дне... Блин, ямку проморгал, тряхнуло от души... Институтский завгар, сорокалетний вислоусый крепыш Николай Адамович, встретивший меня возле медицинского корпуса, лишь обреченно вздохнул, увидев, что я моментально прописался на водительском месте и теперь изредка подсказывает дорогу на немногочисленных развилках и сокрушенно наблюдает, как я издеваюсь над его любимым детищем. Вторая машина давно уже отстала, не выдержав гонки, хотя скорость удается развить очень сумасшедшую — километров двадцать пять-тридцать по прямой. Ничего, Москва уже близко, там газанём...

От суматошной затурканности не осталось и следа, она исчезла, уступив место холодно-звенящему внутри чувству обостренного напряжения. Как в разведвыходе перед снятием часового...

О, вот и Первопрестольная, теперь будет легче... Или тяжелее, потому, что злобный завгар заставляет остановиться и поменяться с ним местами, аргументируя тем, что он, коренной москвич, доедет быстрее, чем, пусть и способный к "экстремальному" вождению, но уж очень рисковый и лихой господин капитан в состоянии такого душевного волнения... И под его чутким и мудрым руководством аппаратом мы лихо минуем переезд через "железку" прямо перед большим стадом будущих бифштексов и колбас, следующих, судя по всему, на мясобойню. Но вскоре тормозим перед низеньким мостом над дорогой, который Николай Адамович гордо обзывает виадуком Московской окружной железной дороги. Рядом стоит интересная церковь с часами на колоколенке, из-за которой, преграждая нам дорогу, двигается еще один поток буренок, абсолютно не реагирующих на жалкие просьбы клаксона пропустить нас вперед. Твою ж дивизию!!!.. Сколько мы тут еще торчать будем?!.. Завгар тоже матерится про себя, затем, приняв решение, нажимает на какую-то кнопочку на приборной панели... Ну ни хрена себе!.. Не спецсирена, конечно, и не пароходный гудок, но что-то такое внушительное раздается! Коровы вместе с пастухами от неожиданности шарахаются в стороны, освобождая кусочек свободного пространства. Куда мы тут же и въезжаем. Снова ревун, продвигаемся еще метров на пять. Опомнившиеся погонялы, решив, что дешевле будет не связываться, разгоняют коров и наконец-то мы минуем этот живой поток...

Тряска по булыжной мостовой заставляет крепче ухватиться за раму лобового стекла, Николай Адамович умудряется еще и почти непрерывно бибикать в клаксон, распугивая с дороги немногочисленные пролетки, велосипедистов и идиотов-пешеходов, возомнивших, что им дозволено гулять по проезжей части, как у себя в огороде... Пару раз городовые гневно свиристят вслед, но... Рожденный ползать летать не может...

Городской лабиринт с кучей поворотов заканчивается внезапно, завгар притормаживает у открытых ворот между двух каменных домов и заезжает внутрь, но на полпути до каких-то импозантных хором с башенкой на крыше, поворачивает налево в ничем не примечательный проезд и притормаживает, показывая рукой на двухэтажное здание. Выпрыгиваю на ходу и несусь к открытым дверям, сжимая в руке драгоценную записку Павлова к доктору Грауэрману. В кабинет к которому прорываюсь внаглую, игнорируя остальных посетителей. Невысокий, худощавый пожилой дяденька с интеллигентской бородкой клинышком недоумевая смотрит на меня через стеклышки пенсне, прекратив на время что-то надиктовывать сестре милосердия, очевидно, подрабатывавшей делопроизводителем.

— Здравствуйте, доктор! Академик Павлов просил передать. — Протягиваю ему чуть помятый конверт.

— Здравствуйте, молодой человек. Меня зовут Григорий Львович. А Вы?.. — Он вопросительно смотрит на меня.

— Простите... Денис... Капитан Гуров... Денис Анатольевич... Скажите, что нужно взять с собой, авто во дворе...

— Вы хотите отвезти нашу клинику к своей супруге, вместо того, чтобы сделать наоборот? — Удивленно улыбается доктор, но, скорее всего, заметив мою начинающую звереть мордочку, возвращается к серьезному тону и обращается к секретарше. — Татьяна Ивановна, будьте любезны, сопроводите господина капитана к Михаилу Сергеевичу и передайте, что у нас важный и срочный вызов. Да, и Клавдию Михайловну пусть возьмет с собой. Великодушнейше прошу простить, но сам поехать не смогу, у меня — важные посетители. Доктор Малиновский — наш лучший врач, я ему всецело доверяю, и договоренность с Иваном Петровичем была именно в отношении его.

Медсестра быстро выходит из кабинета, через закрывающуюся дверь слышу, как она извиняется, что к доктору срочный посетитель, вызывая своими словами недовольный гул. Я сейчас там повозмущаюсь кому-то!.. Бурчать в морге будете! Ладно б еще дамы ждали, а то сидят там какие-то скользкие типчики с противными глазами пройдох-гешефтмахеров...

— Большое спасибо, Григорий Львович!..

Быстренько жму на прощание руку и бегу догонять "секретаршу"... Нужного нам господина находим на втором этаже в процедурной.Коренастый, плотный субъект лет тридцати пяти долго и сосредоточенно полощет верхние конечности под краном, слушая объяснения медсестры, затем мою краткую, но очень эмоциональную просьбу помочь как можно быстрее. Вытерев полотенцем, протягивает руку для знакомства, представляясь очень кратко:

— Михаил Сергеевич.

— Денис Анатольевич... Нам нужно спешить!..

Доктор тем временем достает из шкафчика саквояж и задумчиво начинает перебирать его содержимое.

— Михаил Сергеевич, а можно как-то побыстрее?..

— Скорость нужна, господин капитан, как сказала одна из моих многочисленных пациенток из народа, только при ловле паразитов и при диарее, если знаете, что это такое... Вы ведь, судя по орденам, специалист в своей профессии? Так вот, я — специалист в своей. Посему попрошу не мешать...

Да знаю я, что такое диарея, и даже вызвать могу. Кровожадной улыбкой, или несколькими движениями!.. Да что ж ты, Пилюлькин копаешься так долго?..

— Тэк-с, остальное, я думаю, у Ивана Петровича найдется... Скажите мне лучше, как всё началось.

— ... Ну... Меня вызвали, когда жена была уже в палате. Она сказала, что ребенок несколько раз толкнулся, а потом начались схватки... Это было часа полтора-два назад... Я поехал за Вами...

— Вот видите, ничего страшного еще не случилось, а Вы уже паникуете... Сейчас, между прочим, должен состояться опекунский совет, на котором будут рассматриваться важные для клиники финансовые вопросы. Боюсь, Григорию Львовичу без моей помощи трудно придется с этими... кровососами. Заклюют ведь старика...

— Пусть только пикнут! А на освободившиеся места я Вам меценатов найду. Сам первым запишусь!..

— Это называется не меценатство, а филантропия ... Ну всё, пойдемте...

Несмотря на извечную тягу слабого пола тянуть резину и копаться, сопровождающие доктора акушерка и еще какая-то ассистентка появились буквально спустя минуту после того, как мы с доктором запрыгнули в автомобиль. Точнее, запрыгнул я, а Михаил Сергеевич, не особенно торопясь, подошел и сел на заднее сидение, стараясь устроиться поудобней. Еле дождавшись, пока все займут свои места, стартую в обратном направлении. Сам, с ветерком. Завгар предлагает обратно ехать по Дубровскому шоссе, чтобы снова не попасть в затор и, как штурман, подсказывает дорогу. Теперь весь вопрос в скорости...

Снова тряска по булыжникам, частое кваканье клаксона, пассажиры, судорожно вцепившись в наиболее прочные детали кабины, получают экстремальное, судя по звукам, удовольствие. Потерпите, пожалуйста, дамы и господа, дело не терпит отлагательств... Едем пока без приключений... Тьфу, бл..., чуть не сглазил! На перекрестке нам пытается преградить дорогу чья-то роскошная "тачка". Жму на заветную кнопку, ревун выдает рев разозленного дракона, со всей дури выкручиваю руль вправо, газую до отказа и в трех метрах огибаю чужой радиатор, теперь руль — обратно. На фоне испуганных женских ахов слышен панический вскрик доктора:

— Боже мой, это же экипаж градоначальника!..

— Плевать!!!.. — Перекрикивая движок, рычу в ответ. — Дороги равнозначные!.. Помеха справа!.. Должен уступить!..

Москва уже позади, еще немного, — и приедем... Дашенька, милая, потерпи, я уже близко!.. Еще немного, еще минут десять... Еще несколько поворотов... Вот уже и КПП!.. Машины узнают, или предупрежденная Воронцовым охрана забивает на обычный ритуал допуска и просто распахивает ворота. Скидываю скорость, кручусь в "лабиринте", затем снова газу, и — к медкорпусу... Даша, я уже здесь!!!..

Восемь шагов в одну сторону, восемь в другую... Уже почти три часа изображаю шагающий маятник в коридоре перед операционным блоком. Сразу по приезду доктор Малиновский вместе с Павловым и Голубевым пошли к Дашеньке, потом минут через десять Михаил Сергеевич вышел и приказным тоном послал нас всех... В смысле — отдыхать и ждать. По его словам времени в запасе еще достаточно, поэтому нечего создавать столпотворение и бестолковый шум поблизости от роженицы, которой сейчас нужен покой...

Полина Артемьевна с Александром Михайловичем чуть ли не силой утаскивают меня в "наш" коттедж перекусить и отдохнуть. Ни первое, ни второе мне не нужно, сижу за столом, как на иголках и ковыряюсь вилкой в тарелке, абсолютно не чувствуя вкуса прожеванного. Даша там, а я здесь. И хоть как-то помочь ей не могу... Впервые в жизни жалею, что умею только помогать умирать, а не рождаться... Она там, в палате, одна, слабая, беззащитная, ей тяжело, больно, а я сижу тут, блин, и ничего не могу сделать...

— Денис Анатольевич, может быть, для успокоения нервов? — Тесть достает из буфета бутылку шустовского и пытается таким способом привести меня в более адекватное состояние.

— Нет, спасибо, не хочется.

— Действительно, Денис, пожалуйста, успокойтесь, всё закончится хорошо. — Теща в который раз пытается меня переключить меня на более позитивные мысли. — Дашенька — крепкая, здоровая девочка, беременность протекала спокойно, так что волноваться не надо...

Да понимаю я это!.. Но все равно, мандраж бьет не по-детски. Лупит, сволочь, по всем нервным точкам, как барабанщик...

— Кстати, Денис Анатольевич, к нам на строительство приехал некий инженер фон Абихт. Насколько я понял, Вы с ним знакомы? — Александр Михайлович тоже пытается вытянуть меня на разговор.

— Да, познакомились в Барановичах. Витольд Арнольдович помогал оборонять город.

— Несмотря на то, что сам... германец?

— Его немецкий комендант посадил в тюрьму за то, что он ударил оскорбившего его жену фельдфебеля. Да и так... Общаться времени особенно не было, но мне кажется, что он получше иных русских будет. За командование артбатареей генерал Келлер ходатайствовал о представлении его к награде. Теперь будет Вам с заводом помогать.

— Хорошо, а то, пока Миша не приехал, на меня тут столько дел свалилось...

— А скажите мне, любезный зять, каковы Ваши планы на ближайшее будущее? — Теща пытается зайти с другой стороны. — Приданным для малыша мы с Дашенькой, естественно, обзавелись, но остался вопрос с мебелью. Нужна кроватка и отдельный комод. Дочь сказала, что этот вопрос Вы возьмете на себя.

— Полина Артемьевна, завтра-послезавтра я привезу всё необходимое. — Говорю уверенно потому, что по приезду заскакивал в батальон узнать как идут дела, и Анатоль по секрету сообщил, что всё вышеперечисленное готово. Народ давно уже посовещался и дал общественное поручение Платоше изготовить "меблю не хуже, как в магазинах", освободив для этого от других дел. И что Серж Оладьин с Бергом лично ездили по этим самым магазинам, снимали мерки и рисовали чертежи.

— Хорошо, хотелось бы поскорее закончить обустройство детской... И, простите за бытовые мелочи... Я не знала к кому обратиться, спросила у Михаила Николаевича, он выразился в том смысле, что к нам "прикрепят" одну женщину из прачечной, но остается вопрос с нянькой. Я, конечно же буду помогать Дашеньке, но Вы же сами понимаете, что...

— Да, конечно, я улажу всё в течение нескольких дней, не беспокойтесь. — Похоже, что теща пытается загрузить меня этими проблемами, чтобы отвлечь от дурных мыслей.

Разговор заканчивается с появлением молодого поколения в количестве двух взволнованных юношей.

— Всё! Началось! — Громко выпаливает Сашка, распираемый ощущением приобщенности к такому важному делу, как появление на свет будущего племянника.

— Нас доктор прислал. Сказал, что уже вот-вот скоро начнется... — Матвей старается держаться солидно, исполняя роль официального вестника, но глазки тоже блестят взволнованно. Надо будет потом его расспросить поподробней, как Павловский секретарь не счел нужным беспокоить начальство во время нашей беседы с Великим князем и прогнал парня прочь, из-за чего Семену и пришлось устроить спектакль со свистом. А потом прибить чернильного гаденыша!..

Изо всех сил стараюсь не спешить и не отрываться от Александра Михайловича и Полины Артемьевны, сопровождаемых возбужденными мальчишками... Ну, наконец-то, вот и медкорпус...

Восемь шагов в одну сторону, восемь в другую... Разворот, и — по новой, восемь в одну, восемь в другую... Старшее поколение, хоть и тоже переживает, устроилось на диванчике и, потеряв надежду вытащить меня из транса, время от времени тихонько переговариваются друг с другом парой-тройкой фраз. А я не могу не то, что сидеть, даже стоять на месте. Поэтому и маячу взад вперед, ожидая, что в каждый момент раздастся крик... Павлов, зараза такая, сделал вход в операционную звуконепроницаемым, не слышно почти ничего, только время от времени на грани слышимости раздаются звуки, но абсолютно невнятные. Невозможно понять абсолютно ничего, и это особенно бесит...

Спускаюсь вниз, на крыльцо, закуриваю уж не знаю какую по счету папиросу. Был полный портсигар, сейчас там сиротливо ютятся две, или три штуки... Не ощущаю вкуса табака, просто механически вдыхаю и выдыхаю дым... Окурок в жестянку, исполняющую роль временной пепельницы, два подхода по сто двадцать отжиманий, чтобы физическим напряжением хоть как-то сжечь нервозность, прополоскать рот мятным отваром из кувшинчика, поставленного тут чьей-то доброй душой персонально, как я понимаю, для меня, и — наверх...

Восемь шагов в одну сторону, восемь в другую... В одну... В другую... Звук отворяемой двери заставляет вздрогнуть, как выстрел в спину! Моментально оборачиваюсь, два шага вперед, рядом уже Дашины родители... Из-за дверей доносится тоненький возмущенный крик-писк... Улыбающийся Малиновский подходит к нам:

— Ну, господа, поздравляю! У Вас — девочка, рост — сорок два сантиметра, вес — около семи фунтов...

— Доктор, можно мне туда?..

— Да, конечно,.. Денис Анатольевич. — Малиновский не решается мне возразить. — Только, пожалуйста, обязательно одеть халат и вымыть руки как сле...

Бесконечно долгие секунды на мытьё рук "как следует, с мылом и этаноловым антисептиком", накидываю на себя белый балахон, натягиваю бахилы и забегаю внутрь. Обе ассистентки возятся возле приставного столика с пищащим созданием... Даша, бледная, изнеможденная, лежит на кровати, рыжие кудряшки рассыпаны по всей подушке, смотрит на меня покрасневшими из-за лопнувшщих сосудиков глазами...

— Дашенька... Как ты?..

— Всё хорошо, Денис... — Говорить ей сейчас трудно, голос охрипший и усталый. — Дочка у нас родилась... А ты хотел сына...

Стоп!!!.. Стоять!!!.. Дочка родилась!.. Девочка... Сорок два сантиметра... Около семи фунтов... Дочка!!!..

Даша встревоженно смотрит на меня, ожидая реакции на такую новость...

— Любимая моя... Дочка... Это же еще лучше!.. — Присев на колено, наклоняюсь так, чтобы слышала только она, трогаю губами ее ушко и шепчу. — Спасибо тебе... А сына мы еще успеем настрогать...

Моя милая улыбается, но тут же переводит настороженный взгляд на столик, где затихло пищание. Одна из акушерок оборачивается:

— Не хотела купаться Ваша егоза. Теперь успокоилась, не волнуйтесь.

Поднимаюсь и подхожу к ним, глядя на маленький чуть шевелящийся сверток со смешно сморщенным, красным личиком. Фраза получается хриплой и какой-то жалобно-просящей:

— А можно мне... подержать её?..

Медсестра аккуратно протягивает мне запеленанного детеныша, очень осторожно беру его, в смысле, её на руки и мгновенно обливаюсь холодным потом от страха. Господи Всеблагий!.. Блин!.. Да как же с ним обращаться?!.. Как держать, если она легче, чем мой ПП-шник, как что-нибудь не сломать и не повредить своими грабками?!.. У неё же ручки тоньше, чем у меня пальцы!..

Руки кольцом и, как в люльке, стараюсь нежно держать вот это вот крохотное создание. Которое пока не обращает на меня никакого внимания, глазки закрыты, губки — бантиком, крохотный носик чуть слышно сопит... Рядом появляется Полина Артемьевна, уверенным движением забирает малышку и вместе с мужем начинают разглядывать внучку. Возвращаюсь к Даше, снова опускаюсь на колено, лежащей рядом салфеткой тихонько вытираю испарину с ее висков, кончиками пальцев глажу промокшие волосы и, улыбаясь, смотрю на неё. Она тоже улыбается в ответ и смотрит мне прямо в глаза. И этот молчаливый разговор продолжается вечность... Нарушаемую громким ворчанием доктора Малиновского:

— Всё, господа, довольно. И мамочке и ребенку необходим отдых. Прошу Вас, господа...

На ватных ногах выхожу на улицу и всей грудью вдыхаю вечерний прохладный воздух... Девочка... Дочка... Доча!.. Я — папа!!!... И у меня есть доченька!!!.. УРА!!!..

*

Следующее утро было достаточно тяжелым. Вчера, после того, как нас выпроводили из медкорпуса, всё-таки на радостях поддался уговорам Александра Михайловича насчет коньяка, тем более, что и Полина Артемьевна решила принять в сабантуе посильное участие. Но, непонятно почему, трех рюмок мне хватило, чтобы впасть в состояние алкогольной нирваны и перестать реагировать на посторонние раздражители. Эту радостную новость сообщил мне тесть вместе с информацией, что академик Павлов и генерал Келлер ждут, когда я приду в адекватное состояние и появлюсь пред их светлые очи для дружеской беседы за чашкой чая, мол, в медкорпус бежать еще рано, тем более, без инструктажа, который Иван Петрович и хотел учинить как можно быстрее. Усиленная разминка с упором на тяжелые физические упражнения и два ведра ледяной воды из колодца, вылитые на меня Сашкой и Матвеем, за пятнадцать минут приводят тушку с остаточными явлениями алкогольной интоксикации в нормальное состояние, и, приведя в порядок форму, я мчусь на "встречу в верхах". Надо быстренько там разобраться со всякой болтологией, а потом — к Даше и дочурке!..

— А вот и наш герой дня! — Павлов поднимается из-за стола, накрытого к церемонии утреннего чаепития, и, широко улыбаясь, идет навстречу. Келлер опускает чашку на блюдце и следует тем же курсом.

— Поздравляю, Денис Анатольевич!.. — Фраза звучит в унисон, после чего моя рука попадает в лапу академика, а затем и в генеральскую длань.

— Долго репетировали? — Не подумав, ляпаю в ответ, и тут же стараюсь исправить положение. — Простите, вырвалось от неожиданности, большое спасибо за поздравления.

— Не обращайте внимания, Федор Артурович. — Иван Петрович снисходительным тоном комментирует мою выходку. — В нашем юном друге еще бродят остатки вчерашнего душевного перевозбуждения, помноженные на некоторое количество алкоголя. Так что я выиграл пари, господин капитан до сих пор немножко неадекватен. Примем это, как данность, и не будем грузить его скучной и пока что абсолютно ему ненужной информацией о том, чем закончился наш разговор с Регентом. Кстати, Денис Анатольевич, Великий князь просил передать его поздравления с прибавлением в семействе и извинения за то, что ему срочно пришлось отъехать в Питер... В общем, давайте просто попьем чаю и поболтаем.

— Согласен, но если только кратко и по существу. Очень хочется побыстрее попасть в медкорпус...

— А вот как раз об этом я и собирался с Вами поговорить. — Павлов становится серьезным. — Я прекрасно понимаю Ваше желание видеться с супругой и ребенком, но время общения придется ограничить по медицинским показателям. И каждый раз дезинфекция обязательна!..

— Многоуважаемый Иван Петрович, если мне не изменяет память, я уже кого-то предупреждал, что делать из моей жены и дочери подопытных кроликов вредно для здоровья любого экспериментатора!

— Многоуважаемый Денис Анатольевич! Когда дело касается проведения диверсий и всяких прочих безобразий за линией фронта, отстрела немецких генералов и российских думских деятелей, а также прочих военных вопросов, Вы для меня — непререкаемый авторитет! Но когда дело касается медицины, будьте любезны слушать меня и выполнять все мои требования!.. Денис, если ты не в курсе, АКДС и БЦЖ еще не изобретены!.. Ты даже не знаешь что это такое?! Первый препарат — комплексная вакцина против коклюша, дифтерии и столбняка, второй — против туберкулеза!.. Сейчас в России из тысячи новорожденных умирает более двухсот пятидесяти! Каждый четвертый, слышишь меня?! Поэтому всё должно быть под строгим контролем медиков! И это не обсуждается!

— Да, но вчера...

Академик, видно устыдившись срыва на повышенный тон, сбавляет обороты и пытается отшутиться:

— Вчера, господин капитан, Вы были в таком взвинченном состоянии, что в медкорпусе, наверное, все микробы сразу передохли от страха. И, подозреваю, что если бы Вас не пустили в палату, к утру от Института остались бы одни руины, а мне бы этого не хотелось. В общем, — двадцать минут в день, марлевая повязка, халат и бахилы обязательны!..

— Денис Анатольевич, послушайтесь Ивана Петровича. — Доселе молчавший Келлер встает на сторону академика. — Вспомните наше время, и задайтесь вопросом — почему из роддома выписывают только через неделю, как думаете? Я хоть и далек от медицины, но думаю, что для адаптации ребенка к окружающей среде.

— ... Ладно, ваша взяла... — Придется, к сожалению, пока довольствоваться малым.

Павлов тем временем продолжает, победно улыбаясь:

— Вот и ладненько, договорились. Съездите в свой батальон, отпразднуйте событие. Всё необходимое для этого, между прочим, уже собрано и загружено в автомобиль. Который дожидается Вас у подъезда. Двух дней, надеюсь, Вам хватит, чтобы придти в себя?

— А послезавтра ждем Вас обратно. Необходимо начинать работать с гауптманом фон Штайнбергом. И тут уже Вам карты в руки. — Подхватывает Федор Артурович, но, видя мое судорожное движение к двери, заканчивает цитатой из анекдота. — Что, даже чаю не попьете?

— Простите великодушно, но — нет, спешу.

— Погодите минуту, господин торопыга. — Иван Петрович берет трубку телефона, крутит ручку вызова. — Соедините с доктором Голубевым... Доброго утра, Михаил Николаевич. Как там наши барышни? Дарья Александровна проснулась?.. Хорошо. А малышка как?.. Тоже в порядке?.. Замечательно. Михаил Николаевич, очень скоро к Вам прибежит один неугомонный молодой папаша, пустите его на ненадолго... Да, с правилами я его ознакомил... Да, жду Вас к двенадцати... Вот теперь можете бежать, господин капитан.

Возле самой двери вспоминаю о тещином поручении и оборачиваюсь, притормаживая:

— Да, чуть не забыл! Иван Петрович, подскажите, здесь где-нибудь можно найти няньку?

— Ну вот, теперь слышу слова не мальчика, но мужа. — Павлов довольно ворчит в ответ. — Нашли уже. Как будете в нормальном состоянии, зайдите к ротмистру Воронцову, он Вам всё разъяснит.

— Злые вы, уйду я от вас. — В подражание Келлеру цитирую анекдот, чтобы, всё-таки, оставить последнее слово за собой...

До медкорпуса домчался за минуту, перед палатой под присмотром бдительной сиделки Филипповны, способной двумя словами поставить по стойке "смирно" любого, невзирая на чины и звания, посетителя, но и умевшей в одно мгновение по-настоящему преображаться в добрую бабушку, изображаю старое доброе "Плащ в рукава, чулки, перчатки одеть", в смысле молниеносно напяливаю на себя медицинский халат и бахилы, марлевая повязка довершает карнавальный костюм санитара-маньяка из психушки, тихонько открываю дверь, стараясь не скрипнуть. Дашенька, несмотря на бледность и круги под глазами, выглядит лучше. "Надзирательница" понимает брошенный на нее очень красноречивый взгляд и оставляет нас вдвоем. Сажусь на табуретку рядом с кроватью, стягиваю уже успевший надоесть намордник и тихонько чмокаю любимую в щеку.

— Здравствуй, маленькая! Как ты себя чувствуешь?

— Вполне сносно. А маленькая — в соседней комнате. — Пытается пошутить моя ненаглядная. — С четверть часа назад покормила, теперь она спит.

— Нет, со вчерашнего дня у меня теперь две маленьких рыженьких девчонки. И обеих я очень люблю. — В доказательство еще раз целую жену, но уже по-взрослому.

— ... Я уже не девчонка, как ты вульгарно выражаешься, а молодая мамочка... — Даше понадобилось некоторое время, чтобы отдышаться после столь пылкого проявления чувств.

— Простите, мадам, но даже через сто двадцать лет Вы будете для меня маленькой рыжеволосой девчонкой. И попрошу не спорить с главой семьи, сударыня!

— Господи, как же давно я не слышала твоей болтовни, шут ты мой гороховый! Всё, давай поговорим серьезно...

— Давай. Всё, что я знаю и думаю — младенца нельзя туго пеленать и сегодняшние соски — сплошной яд. Свинец и еще куча всякой гадости.

— Знаю я, знаю, Иван Петрович сказал. И пообещал соску из натурального каучука. Я о другом хотела спросить...

— Предвосхищая вопрос, докладываю: прачка найдена, нянька — тоже, завтра буду с ней знакомиться. За кроваткой и комодом еду сегодня в батальон... Вроде — всё.

— Не угадал! Я хотела обсудить с тобой, как назовем нашу дочь. До сих пор мы этот вопрос не затрагивали, считается, что это — плохая примета. Я догадываюсь, что ты уже подобрал имя для... мальчика. Но вот так получилось... — Моя ненаглядная виновато улыбается.

— Даша, мальчик это, или девочка, не так уж и важно. Главное — это наш ребенок, твой и мой. — Говорю чистую правду, несмотря на то, что в душе есть некоторое сожаление. Большей частью основанное, как я понимаю, на идиотских предрассудках. — Готов целиком и полностью принять твой вариант. Тем более, что есть имена, подходящие и тем, и тем.

— Нет, милый, не всё так просто. Коль ты еще не знаешь, ребенку дают имя при крещении в честь определенного святого, который считается после этого его небесным покровителем...

— Знаю, знаю! И про ангела-хранителя, и про всё остальное!..

— Денис, не перебивай, мне немножко трудно говорить... Так вот, крестят младенца примерно через неделю после рождения. Мы с мамой смотрели в святцах, двадцать второго августа как раз память преподобной Марии Константинопольской... Как ты смотришь на то, чтобы назвать дочку Машей?

— Маша... Машенька... Машуля... Мария Денисовна... А что, звучит красиво... Согласен. Но вот когда родится сын...

— Раньше, чем через три-четыре года даже и не заикайся!.. Ты и не представляешь, каково это!.. Хотя вам, мужчинам, не понять... Дай мне договорить, несносный! Нужно еще подумать, кто будет крестными. Если бы всё происходило в Гомеле... — Моя любимая морщится, вспоминая, очевидно, скоропалительный отъезд и события, тому предшествовавшие, и переходит на шепот. — ... Денис, скажи мне честно... Ты как-то причастен к тому, что Гучков... Что его убили...

— Да. И принимал в этом самое непосредственное участие. — Также шепотом отвечаю чистую правду. — Я рассказывал тебе о его роли в развале страны. Конечно, с ним можно было бы обойтись как-то иначе, выжать всю информацию о заговоре, например, но, решив использовать в своих грязных играх тебя и... Машеньку, он тут же подписал себе смертный приговор. Который и был приведен в исполнение.

Даша довольно долго смотрит на меня пристальным взглядом, затем выдает свой вердикт:

— Ладно, это ваши мужские дела. Но я надеюсь, ты уверен, что поступаешь правильно... Так что же нам делать с крестными?

— Я думаю, Келлер мне не откажет, но вот с крестной матерью — затык.

— А почему не Иван Петрович?

— Господин академик иногда бывает чокнутым профессором и большим занудой. Да и витает по большей части в высоких научных материях, не опускаясь до простых смертных.

— По моему, ты несправедлив. Он для нас уже очень многое сделал. Да, и мама как-то туманно намекнула, что он пообещал помочь и с крестинами.

— Ага, сбреет бороду, переоденется в женское платье и станет крестной матерью.

— Ну тебя, болтун! Нет, я серьезно, у нас же тут никаких знакомых...

Разговор прерывается стуком в дверь и появлением сиделки, которая дает понять, что аудиенция окончена в виду необходимости проведения процедур. Так что, единственное, что мне остается, — в режиме абсолютной тишины через приоткрытую дверь в соседнюю комнату полюбоваться на дочку. Мария Денисовна упоенно занимается одним из трех доступных в ее возрасте увлечений, в смысле — спать, есть и... время от времени практически изучать физиологию внутренних органов. Ручки, ножки, губки, носик живут пока что своей отдельной жизнью, еле заметно шевелясь во сне... Интересно, ей уже что-нибудь снится, или нет?.. Минуту наблюдаю за детенышем, потом закрываю дверь, из-за медички, уже разложившей на столике какие-то ватно-марлевые прибамбасы, посылаю Дашеньке воздушный поцелуй, прощаясь до завтра, и бегу дальше по делам...

*

Завгар Николай Адамович, несмотря на мои искренние извинения по поводу вчерашнего издевательства над его любимым детищем, решил поосторожничать и на этот раз выделил мне во временное пользование небольшой грузовичок Рено, предупредив, тем не менее, что если опять буду лихачить, стану заядлым пешеходом несмотря на все указания академика. Особенно этому не огорчился из-за того, что обратно предстояло ехать груженым мебелью для самой лучшей в мире новорожденной. Притормаживаю перед недавно сооруженным КПП и натыкаюсь на блаженно-радостные улыбки от уха до уха у всего наряда. Что уже само по себе нормальному командиру должно показаться очень странным. Причина выясняется минутой позже, когда унтер Паньшин после доклада изображает на лице такой же довольный оскал и добавляет:

— С прибавленьицем, Командир!

Не понял, это каким же таким макаром новости разносятся? Откуда прознали, черти?.. Паньшин, прочитав на моем лице вопрос, так же радостно поясняет:

— Дык разведчики мы, аль телёнки какия?..

По дороге все встречные бойцы один в один копируют улыбки КПП-шников и всячески демонстрируют свою любовь к начальству, заставляя теряться в догадках. Кидаю машину возле штаба и быстренько иду в канцелярию.

— Здравствуйте, Денис Анатольевич! — На пороге меня уже встречает штабс-капитан Волгин. — От всей души поздравляю с рождением дочери!

— Денис, папаша, мои поздравления! — Анатоль Дольский на правах старого друга переводит рукопожатие в обнимашки, что раньше за ним не замечалось, и, не дожидаясь моего возвращения из ступора, кричит в открытую дверь. — Дневальный, сообщить офицерам батальона — Командир в штабе!

— Спасибо за поздравления. Кто-нибудь может мне объяснить откуда все знают эту новость? — До сих пор тщетно пытаюсь разгадать ребус.

— Господин капитан, Вы, оказывается, совсем не следите за эволюцией человеческой мысли! — Анатоль прикалывается, продолжая наслаждаться моим видом.

— Денис Анатольевич, всё очень просто. — Иван Георгиевич приходит мне на помощь и объясняет положение вещей. — У нас уже несколько дней, как установлена радиосвязь с Институтом академика Павлова. Вчера дежурный радиотелеграфист Хаймаев принял депешу, в которой было только одно слово — "Дочь". Не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы понять, что за дочь, и у кого именно она родилась. А буквально полтора часа назад радировали "Папа едет".

Ну, теперь понятно, у кого словесное недержание и наплевательское отношение к ноль-десятому приказу! Вернусь, скажу Федору Артуровичу большое спасибо... А Яша у меня весь ближайший марш-бросок на поджопниках летать будет!.. В коридоре слышится топот и в комнату вваливается целая толпа, жаждущая добраться до виновника торжества. Серж Оладьин, Роман Берг, Николенька Бер, Дмитрий Иваныч Остапец, прапора — студиозусы, корнеты Дольского... С основательно отдавленной правой ладонью еле выбираюсь из восторженно-галдящей толпы и с добавлением волшебного слова "пожалуйста" командую дневальным притащить содержимое кузова в канцелярию...

Да уж, у Ивана Петровича, или, скорее, того, кто по его указанию собирал "подарочный набор", свои представления об оптимальном количестве алкоголя в пересчете на одну офицерскую... личность. По бутылке беленькой на человека. Все присутствующие несколько недоуменно смотрят на меня, мол, с чего это вдруг Командир из хронической трезвости ударился в противоположную крайность... Правда, холодных закусок тоже не пожалели, так что вкупе с Ганниным обедом будет настоящий пир. Но сначала имеет место быть торжественная часть. Иван Георгиевич вручает мне конверт с надписью "Приданное", выведенной каллиграфическим почерком. Анатоль тут же встревает с ремаркой, что, мол, дело хозяйское, но офицерское собрание батальона рекомендует данную сумму потратить на детскую коляску, а Роман Викторович с Сергеем Дмитриевичем уже присмотрели неплохой вариант во время своих вояжей по городу. Плетеная из лозы корзина, колеса на резиновом ходу с самоцентрирующимися втулками, эллипсические рессоры и всё такое...

Поневоле краснея от накатившего неизвестно откуда смущения, благодарю боевых товарищей, затем Остапец передает мне второй конверт, теперь уже от бойцов. Блин, вот это уже действительно неудобно, брать солдатские деньги. Но Иваныч вполне серьезно убеждает меня, что, если откажусь, народ сильно обидится, и никакие марш-броски и тренировки не спасут положение. Приходится добавить его к первому. После чего дружной компанией идем в гости к нашим тыловикам, где меня уже ждет Платоша Ковригин... Да, мастера видно сразу! Изящно-ажурная кроватка с резными завитушками на поперечинах, солидный такой комодик на шесть ящиков, всё матово поблескивает навощенными поверхностями и, как-то само по себе видно, что автор старался не ради прибытка.

— Спасибо, Феоктистыч! — От избытка чувств обнимаю смущенного всеобщим вниманием Платона.

— Да чё там, Командир... Мы ж завсегда... Ежели чё... — Помидорно-красный мастер не знает куда деться. Его спасает, как и всегда положено, медицина. Доктор Паша со своей неразлучной медсестричкой отвлекают внимание на себя и, торжественно-сияющие и лицами и свежими обручальными колечками на безымянных пальцах, преподносят общий подарок — плюшевого мишку в белом халате и докторской шапочке с крестом, вышитым красными нитками. Затем Маша исчезает и вновь появляется с Лесечкой и Данилкой, запросто бьющими Платошин рекорд по смущению. Мелкий преподносит в подарок маленькую деревянную лошадку, вырезанную из дощечки, а сестричка, всё же отважившись достать руки из-за спины, протягивает мне куклу, сшитую из разноцветных лоскутков.

— Вось, для дачцы вашай... — Малявка, волнуясь, сбивается на белорусский.

— Спасибо вам, ребятки! — Крепко прижимаю к себе малышню. — Большое спасибо от меня... и дочки.

Возвращаемся в казарму и встречаем очередной сюрприз, на этот раз, надеюсь, последний. Возле канцелярии стоит Котяра, Боря Сомов и два унтера из "кентавров". Вся компания образцово-показательно козыряет, после чего Федор выдает:

— Здравия желаем, Вашбродь! Командир, поздравляем с ребятенком! Прими тут вот от обчества. Кажный старался, как умел...

Унтера выдвигают вперед ящичек, доверху набитый игрушками-самоделками... И чего тут только нет! Глиняные куколки, коровки, собачки, уточки, раскрашенные и нет, десяток маленьких деревянных лошадок на колесиках... И куча погремушек на любой размер, цвет и вкус. Плетеные из тонких полосок кожи, берестяные, одна даже из маленькой сушеной тыковки... Кружок "умелые ручки", блин, а не батальон спецназа!..

— Спасибо, братцы. И передайте всем мою благодарность. — Жму всем им руки и отправляю от греха подальше. Как-то подозрительно в носу свербит, не хватало еще слезу пустить перед подчиненными.

Перед тем, как вся компания начинает рассаживаться за обеденным столом, тихонько отзываю в сторонку Остапца:

— Иваныч, тебе же недаром позывной "Батя" дали. Передай, пожалуйста, по своим каналам всем унтерам, что сегодня никого гонять не надо... И реши вопрос с каптенармусом насчет по сто грамм всем на ужин. От моего имени...

Обратно возвращаюсь довольный, веселый и даже почти трезвый. С помощью двух вьюношей разгружаем "добычу", заносим всё в дом, оставляю их разбираться с мебелью и народным творчеством под руководством тещи, отгоняю авто в гараж и иду искать Воронцова.

Господин ротмистр обнаруживается в своем кабинете, улыбаясь, поздравляет с благополучным прибавлением в семействе, затем переходим к более серьезным вещам.

— Петр Всеславович, я по личному делу. Иван Петрович сказал, что Вы можете помочь относительно няньки...

— Могу, Денис Анатольевич. Только Вы ошибаетесь, считая это личным делом. Особенно после действий ныне упокоенного с миром господина Гучкова. В интересах нашего общего дела безопасностью семьи Гуровых теперь будет заниматься не только глава семьи. Няньку мы Вам нашли, завтра с утра она прибудет знакомиться с Вашими близкими. А лично Вы с ней давно знакомы. Помните горничную Оленьку?

— Да, этакая русоволосая красавица из Павловских "мышек". Очень любит проверять свои женские чары на всех особях мужского пола. Хотя, не скрою, есть на что посмотреть.

— Она еще до войны окончила в Питере двухгодичные курсы нянь при Фребелевском обществе, работала в хорошей семье, но после настойчивых домоганий хозяина уволилась и перебралась в Первопрестольную. Мы по своей линии это проверили, там действительно еще та мразь обретается... Но не суть, главное в том, что после определенной работы около десятка горничных теперь являются нашими нештатными сотрудницами.

Ого, наш ротмистр создает свой вариант "белых колготок". Или "сладкий взвод"...

— И что, они уже выполняли какие-нибудь задания? Не жалко Вам, Петр Всеславович, эти безобидные создания бросать под нож?

— Постараюсь сразу ответить на все Ваши вопросы, Денис Анатольевич. Даже не высказанные. Они, как и раньше, выполняют свои обязанности, что, однако, не мешает им собирать необходимую информацию о пациентах. Причем, лезть в постель от них не требуется, наше категоричное условие — агентесса сама решает, насколько далеко может зайти в каждом конкретном случае. И в случае неудачи никто ее и словом не попрекнет, что не были использованы все способы. — Воронцов понимающе улыбается. — Кроме того, несколько девушек уже успели поработать на выезде. И Оленька в том числе. Именно она с подругой были ключевыми фигурами в операции с Урусовым... А насчет безобидности — не хочу, чтобы Вы заблуждались. Все девушки прошли определенную подготовку. До Ваших "призраков", конечно, Оленьке еще далеко, но защитить ребенка она сможет надежно. Тем более, что от няни никто не будет ждать активных действий.

— Петр Всеславович, если не секрет, расскажите про Урусова. Интересно, что он там наболтал.

— Для Вас — не секрет. Не буду раскрывать все нюансы и подробности, но мы сумели подвести Оленьку к Урусову. Он назначает бедной и скромной барышне, служащей гувернанткой у богатенького господина из Земгора, рандеву в одном более-менее приличном заведении. Чтобы услышать душещипательную историю о том, как хозяин-негодяй занял ей некую сумму денег, необходимую для лечения сестры. И поэтому она не имеет возможности уволиться, чем тот и пользуется, пытаясь склонить даму к близости. Последней каплей стала неудачная попытка изнасилования, после чего она в такой безвыходной ситуации и обращается к известному защитнику всех обиженных и несправедливо притесняемых. Дело усугубляется тем, что она весьма и весьма разделяет идеи социалистического устройства общества, а ее наниматель имеет большие связи в верхах, короче говоря, явный представитель тех, против кого князь всегда боролся...

В назначенный срок Урусов приезжает полюбопытствовать на этакое чудо, видит двух дамочек, заказывает чаю, потом у одной из них, той самой сестры, случается приступ кашля, пока князь пытается ей как-то помочь, в его чашку падает маленькая пилюлька, не больше рисового зернышка... После чего уже Урусов впадает в прострацию, а дамы поднимают шум, что господину плохо и его надо к доктору...

— А что, господин масон был настолько неосторожен, что приехал один?

— Нет, конечно, как Вы могли подумать такое? Накладочка получилась, посетители заведения почему-то решили, что спутники Урусова, бросившиеся на помощь, хотят обидеть дам и немного воспрепятствовали этим господам. Используя некоторые, уже знакомые Вам приемчики.

— Понятно. На улице уже ждала пролетка без номеров, которая и увезла беднягу в неизвестном направлении? — Стопроцентно угадываю дальнейшее развитие событий.

— Да. А когда он приходит в себя, два вежливых господина, не обращая внимания на княжеское возмущение, начинают задавать вопросы. И не получив ответа ни на один, отправляют беднягу отдохнуть и собраться с силами для завтрашнего разговора. Короче говоря, ему хватило одной ночи в "шкатулке", чтобы понять, что обычные правила тут не действуют... Потом был скополамин с кофеином, после чего мы узнали очень много интересного о российских масонах. Но, к сожалению, далеко не всё... Князь Урусов — этакий прекраснодушный идеалист, борец с несправедливостью. Очень обижен на Власть из-за четырех месяцев тюрьмы за "Записки губернатора", в которых правдиво описал нравы и быт бюрократии. К серьезным делам Гучков с компанией его особо не подпускали. Более того, есть вероятность, что можно будет его в некотором смысле перевербовать, несколько приоткрыв наши планы. Разумеется, в самых общих чертах.

— И где же он сейчас?

— Естественно, у себя дома. Очнулся в клинике одного врача, нашего хорошего знакомого. Который поставил диагноз "обморок от переутомления на фоне нервного возбуждения". Еще одно замечательное свойство скополамина заключается в том, что... м-м-м... допрашиваемый не помнит, что с ним происходило последние несколько дней. Так что, есть над чем поработать... Возвращаясь к началу нашего разговора, хочу предупредить, что Оленька получила долгосрочное задание — обеспечить безопасность Вашей дочери и супруги. Но, в первую очередь — ребенка. Малышка сейчас — самое уязвимое звено...

— Спасибо, Петр Всеславович, пока они в Институте, думаю, им ничто не угрожает. Более того, я распоряжусь, чтобы в случае чего, по условному радиосигналу, к Вам на помощь прибыл мой батальон.

— Вы думаете, может дойти до такого?.. Хотя, всякое может случится. По имеющимся у меня данным в войсках столичных гарнизонов сейчас происходит нездоровое брожение. В офицерской среде. И работают там отнюдь не господа революционеры. Ниточки ведут наверх, в Государственную Думу и великокняжеское общество. Больше пока ничего не скажу определенного, тут надо как следует поразмыслить... Ладно, это — дело будущего, а пока нам надо начинать работать с гауптманом фон Штайнбергом. С завтрашнего дня...

*

"Резиденция" Воронцова представляла собой две смежных комнаты. Собственно кабинет, со всеми присущими атрибутами — плотно задернутыми занавесками, письменным столом, четырьмя стульями, массивным сейфом, занимавшим целый угол и шкафом, заполненным книгами пополам с какими-то картонными папками в понятном только одному хозяину порядке. Сразу за ним, прикрытая портьерами, была дверь, в маленькую спальню, вмещавшую только никелированную кровать, тумбочку, шифоньер и табуретку. На которой я и коротал время, слушая в режиме инкогнито разговор ротмистра и гауптмана фон Штайнберга. Который начал беседу то ли с традиционно-высокомерной германской наглости, то ли с крика измученной души.

— Герр Воронцофф, может быть Вы, наконец, объясните мне почему я уже столько времени здесь?! Я — офицер германской армии и, если нахожусь в плену, отправьте меня и обер-лёйтнанта Майера в лагерь для военнопленных, как то предписано Гаагской конвенцией! Что Вы еще от нас хотите?

— Скажите, герр гауптман, а похищение человека, более того, члена Царствующего дома, с целью шантажа тоже предписано международными соглашениями? — Голос Петра Всеславовича звучит вежливо и вкрадчиво. — Или, всё-таки, данное деяние подпадает под юрисдикцию уголовного права? И как в таком случае Вас рассматривать? Как бесчестного похитителя молодых девушек? Группой лиц по предварительному сговору...

О как! Ротмистр уже взял на вооружение словечки из нашего времени. М-да, звучит неплохо... Так, а что там наш бедный Генрих вякает в оправдание?..

— ... Исполнял приказ, как и положено военнослужащему любой армии!..

— А Вам не приходило в голову, что военнослужащий, исполняющий преступный приказ, сам является преступником? Или нужно было попасть в плен, чтобы понять такую простую истину?

— ... К сожалению, герр Воронцофф, Вы правы... — Немец отвечает уже совсем другим тоном и после долгого молчания.

— Других претензий нет, герр гауптман? По питанию, например?.. В лагере гораздо более скудный рацион, нежели здесь. К сожалению, переводы из "Дойче банка" далеко не полностью покрывают расходы на содержание военнопленных. А мы, как сами понимаете, далеки от желания изображать радушных хозяев перед долгожданными гостями. Особенно после того, как стали известны условия содержания наших пленных в Германии. Тем более, что бюджет Империи не предусматривает такой роскоши. Что же касается остального, вся корреспонденция, в частности, письмо от некоей фройляйн Греты фон Ритцен, Вам вручена, в газетах тоже не отказывали, нашли даже Шиллера и Гёте на немецком. Ограничения в прогулках связаны только с нежеланием снять форму и переодеться в цивильное. В общении с обер-лёйтнантом Майером тоже не препятствуем, других людей, желающих пообщаться до сегодняшнего дня не было... Но вот как раз сейчас Вам предстоит встреча с одним человеком. Правда, я не уверен, что она будет радостной...

Оп-па, хватит прохлаждаться, мой выход. Распахиваю портьеры и выхожу на всеобщее обозрение, стараясь изобразить обаятельную улыбку в сторону бывшего противника. Осунувшийся за время пребывания "в гостях" немец, тем не менее, сидит в чистой, аккуратно выглаженной форме, правда, теперь уже без погон.

— Гутен таг, герр гауптман. Рад видеть Вас в добром здравии. Как нога, не беспокоит?

Брови фон Штайнберга удивленно взлетают вверх, затем он кривится в угрюмой усмешке:

— Герр Гурофф? Не ожидал Вас здесь увидеть... Что касается ранения, Ваши солдаты могли бы стрелять и пометче.

— Буду откровенен... Попал именно туда, куда целился. Внешняя сторона бедра, чтобы не повредить кость и артерию.

— Зачем Вам это надо было? — Гауптман растерянно ждет ответа.

— Всё просто. Чтобы уменьшить количество преследователей, — часть солдат ведь должна была остаться оказывать Вам помощь.

Немец зло смотрит на меня, затем выдает:

— Дьявольская логика. Оставить в живых, чтобы потом вынудить пройти все эти круги ада?.. Лучше бы Вы меня пристрелили!

— Не согласен. Нужно же было узнать, в чью голову пришла такая умная мысль — взять в заложники дочь Императора, чтобы потом заставить его пойти на предательство союзников и сепаратный мир.

— ... Да, наверное, Вы правы... — Фон Штайнберг делает паузу, затем продолжает, отрешенно глядя в одну точку. — Герр Воронцов позволил нам присутствовать на допросах оставшихся в живых... революционеров. Которые рассказали, что...

— Что их главарь получил задание от Вашего непосредственного начальника майора фон Тельхейма. — Вступает в разговор молчавший до сих пор Воронцов, затем довольно своеобразно цитирует евангелие от Матфея. — Да не будет ведать правая рука что творит левая...

— Генрих... Вы позволите называть себя так? В свою очередь можете называть меня просто Денисом. Полковник Николаи с майором просто сыграли Вас "втемную", придумали полуромантическую сказочку для рыцаря, неукоснительно следующего кодексу чести. — Пора менять кнут на пряник и втираться в доверие, пока гауптман немного не в своей тарелке. — Но Вы действительно можете сделать многое для своей страны...

Гауптман недоуменно переводит взгляд с меня на Петра Всеславовича и обратно:

— И что же я могу сделать, находясь здесь?.. Или Вы хотите меня сделать своим шпионом?..

М-да, как-то поглупел Штайнберг, несет ахинею. Или имеем налицо все признаки нервного расстройства. Не офицер, а девица, страдающая по валерьянке. Логически думать у него пока получается не очень...

— Никто не собирается вербовать и склонять к нарушению присяги Генриха фон Штайнберга. Тем более, что Вы никогда этого не сделаете даже под угрозой смерти, в чем я имел возможность убедиться еще тогда, в замке. Да и шпион из Вас никудышный. Всё, что знали, уже рассказали, а после плена к серьезным делам Вас не подпустят на пушечный выстрел. Скорее всего выпнут в отставку. В лучшем случае... — Так, ниже плинтуса гауптмана опустили, теперь начинаем обмазывать патокой. — Давайте поговорим о другом. С какой мотивацией Ваша группа была отправлена на задание? Оставим розовые сопли о родственных чувствах Кайзера к двоюродной племяннице... Полковник Николаи хотел иметь не предлог, а козырь для мирных переговоров, учитывая нежелание нашего Императора о чем-то договариваться. Сейчас, как Вы знаете, Его Величество из-за ранения передал власть своему брату, Великому князю Михаилу Александровичу, назначив его Регентом при Цесаревиче. Так вот, у Его Высочества несколько иная точка зрения по данному вопросу. Сразу хочу предупредить, о сепаратных переговорах и выходе России из войны не может быть и речи, но... Но есть вероятность несколько облегчить положение Германии, при условии адекватных ответных действий. И Вы, Генрих, можете посодействовать диалогу, через полковника Николаи доведя до сведения Кайзера, что есть возможность обсудить некоторые вопросы...

— Герр Гурофф... Я... Я даже не знаю... То, что я услышал... Это настолько неожиданно...

Похоже, герру гауптману срочно требуется перезагрузка и на сегодня разговор окончен.

— Никто не требует от Вас сиюминутного ответа, можете как следует подумать и посоветоваться с Майером. И, если не возражаете, давайте продолжим беседу завтра в это же время...

На следующий день мы продолжили уже в расширенном составе. Хотя Майер, с которым гауптман вчера о чем-то шушукался до поздней ночи, просто изображает присутствие, сохраняя молчание и сверля нас с Воронцовым пристальным взглядом. Наверное, немцы решили разделиться и в то время, как фон Штайнберг ведет разговор, его подчиненный пытается понять врём ли мы, и, если да, то насколько. Детектор лжи, блин. Учитывая, что мы будем говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, задачка у него не из легких...

— ... Мы хотим иметь гарантии, что всё, сказанное Вами, является правдой, а не служит прикрытием какой-то провокации. — Сегодня гауптман ведет себя уверенней и позволяет себе даже немного подерзить. Хотя, на его месте я делал бы тоже самое.

— Генрих, как Вы себе это представляете? Единственная гарантия — здравый смысл. Я могу только дать слово офицера, что всё, сказанное вчера, является правдой... В конце концов Вы ничем не рискуете. Мы отправляем Вас и обер-лёйтнанта в Германию, если начальство Вам не поверит, всё останется по-прежнему. Даже не будем настаивать на обещании не воевать против нас, памятуя о нашей первой встрече.

— И не боитесь отпустить двух офицеров... особого подразделения? — В голосе Майера звучит недоверие и скепсис.

— Конечно, определенный риск есть. Но в случае странных, скажем так, событий на каком-либо участке фронта, мы будем там незамедлительно. И тогда кому-то проще будет сразу застрелиться, чем попадать в наши распростертые объятия. — Добавляю немного металла в голосе, надо же поставить гансов на место. — Кстати, Ваша рота не такая уж и особенная, возможности ваших солдат где-то на уровне штурмовиков капитана Вилли Рора. Не более, даже несмотря на то, что учите их хитрым японским приемчикам.

Воронцов рассказал, что каждое утро оба немца "дерутся с воздухом" по словам охранников. Заинтересовавшись, сегодня посмотрел через глазок двери на то, как Майер изображает бой с тенью в стиле какой-то школы дзю-дзюцу... М-да, технике худо-бедно его научили, а вот с психологией — напряг. Нельзя же так реагировать на простую подначку...

— Герр Гурофф, Вы пользуетесь нашим положением пленных? — Обер-лейтенант непроизвольно сжимает кулаки и выпячивает нижнюю челюсть. — Это не очень-то благородно — оскорблять, зная, что вам не ответят!..

— Во-первых, я лишь констатирую факт, и не думая никого обидеть. Во-вторых... — В голову приходит интересная мысль, но времени как следует обдумать её нет. — А во-вторых, я предлагаю вам, герр обер-лёйтнант, кумитэ... тренировочный поединок. Принимаете вызов?.. Тогда давайте завтра, в одиннадцать часов. В спортивных костюмах вы с гауптманом, вроде, уже освоились, подходящее место есть неподалеку.

Ошарашенный Майер сидит несколько секунд с открытым ртом, затем, понимая, что обратного пути нет, кивает головой, соглашаясь.

— Ну, вот и хорошо, вернемся к теме разговора. — Воронцов напоминает всем, что мы собрались здесь по делу и довольно важному.

— Повторюсь, никаких гарантий, кроме своего слова я дать не могу. Придется просто поверить... — Приходится повторять ранее сказанное. — От вас требуется только благополучно добраться до полковника Николаи и передать ему предложение о встрече.

— Может быть, герр Гурофф придумает, как убедить герра оберста, что это не является ловушкой ни для него, ни для того, кого он может прислать вместо себя? — Майер быстро успокоившись и окончательно забыв о своей роли наблюдателя, вписывается в разговор.

— Мы согласны, чтобы встреча проходила на вашей стороне. Конкретное место сообщим за несколько дней до самой встречи, можете прочесать там всё вдоль и поперек. — Излагаю заранее оговоренные с Воронцовым условия. — Не думаю, что вы пригоните туда полк, или дивизию, если хоть чуть-чуть озаботитесь секретностью рандеву. И с вашей, и с нашей стороны должен быть человек, облеченный доверием августейших особ. Способ связи будет сообщен позже...

— Герр Гуров... Деннис, я не ставлю под сомнение вашу честность... — Фон Штайнберг то ли мстит мне за вчерашнюю фамильярность, то ли пытается наладить доверительные отношения. — Но нам хотелось бы иметь уверенность, что ваше предложение действительно имеет поддержку у Регента Российской империи. Только убедившись в этом, мы сможем дать вам определенный ответ... И, вчера Вы сказали, что о сепаратном мире разговора быть не может. Что тогда? Не могли бы объяснить свою позицию? Всё же оберсту Николаи нужны будут веские аргументы для принятия решения.

Ну, наконец-то пошел серьезный разговор!..

— Вы можете не согласиться с нашей точкой зрения, но Германия обречена на поражение. Позвольте я обосную свою мысль, а потом выслушаю ваши возражения, майне херрен... План Шлиффена, на который надеялся ваш генеральный штаб, не сработал, и теперь Германия имеет войну на два фронта, для которой не хватает ни сил, ни ресурсов. Австрийцы, как союзники, оказались не на высоте, так что ваше поражение — вопрос времени...

— А что вы скажете на то, что боевые действия ведутся на территории Франции и России, а не Германской империи? — Довольно невежливо перебивает меня неугомонный Майер, изображая на лице язвительную усмешку. — Неужели нашим солдатам придется капитулировать, находясь в Париже, или Петербурге?

— Ваши солдаты не попадут туда, протянут от голода ноги по дороге. Надеюсь, уж для вас-то не секрет, как обстоят дела с продовольствием в фатерлянде? И даже открытый грабеж мирного населения не спасает положения. Кстати, не напомните, что по этому поводу прописано в столь уважаемых вами конвенциях? Или германские военнослужащие вспоминают о них только, когда припечет?..

Обер-лейтенант катает желваки на скулах, но уже помалкивает в тряпочку, не найдя, что возразить. Продолжаю дальше, обращаясь лично к фон Штайнбергу:

— Надеюсь, то, что я сейчас скажу, не надо передавать кому-либо, кроме полковника Николаи?.. Согласен, немецкие солдаты и офицеры обучены и дисциплинированы, и вы добились определенных успехов. Всё это время союзников спасали только русские солдаты, которых, не считаясь с потерями, бросали в абсолютно неподготовленные наступления, единственная цель которых заключалась в том, чтобы оттянуть часть ваших сил на Восточный фронт. Но, как я однажды уже сказал Вам, Генрих, неким важным господам, в основном обитающим в Лондоне, этого показалось мало, и они начали изо всех сил "помогать" нашей Империи... Истекать кровью за свои барыши. Более того, в некоторых кругах Британии считают, что чем больше мы с вами будем уничтожать друг друга, тем прочнее будет их почти мировое господство. Наше прошлогоднее отступление обусловлено, в основном, отсутствием боеприпасов, не поставленных своевременно. И есть большое подозрение, что делалось это специально. Поэтому Россия больше не собирается выступать в роли бойцового пса, зарабатывающего своему хозяину выигрыш по ставкам... Надеюсь, Вы поняли, что имеется в виду.

— ... Да, я понял Вас, Деннис... — Гауптману потребовалось некоторое время, чтобы осмыслить сказанное. — Завтра мы дадим вам окончательный ответ.

— Сразу после поединка. — Майер опять подает признаки жизни.

— Никакого поединка завтра не будет. — В голосе фон Штайнберга звучат металлические нотки. — Завтра у обер-лёйтнанта Майера появится гораздо более важная задача...

*

Поединок назавтра действительно не состоялся. С самого утра судорожно и безуспешно пытался вспомнить, как надо правильно встречать жену из роддома. Собственного опыта не имелось от слова "вообще", рассказы бывших сослуживцев из будущего обычно начинались с обмывания события различными спиртосодержащими жидкостями, так что задачка стояла еще та. В голову, забитую уставами, воинскими наставлениями и учебниками по военному делу не пришло ничего лучшего, чем скосить, пока Павлов не спохватился, клумбу рядом с гостиницей, и теперь вот изнываю в ожидании у крыльца медкорпуса в компании будущего крестного Келлера и огромного, в полный обхват, букета бледно-сиреневых хризантем.

Маяться, впрочем, приходится недолго, через несколько минут выходят Полина Артемьевна и две моих рыженьких девчушки — Дашенька с Марьей Денисовной на руках. Срываюсь навстречу жене, но чмокнуть её получается только после того, как теща забирает внучку. В продолжение рокировки запеленанный детеныш передается мне, и мы идем домой, провожаемые радостно-широкими улыбками знакомых, якобы случайно оказавшимися поблизости. Почувствовав другие руки, Машенька хмурит бровки, недовольно морщит носик, собираясь подать голос, но потом передумывает и, пару раз шевельнув ножками, снова складывает губки бантиком, решив пока не нарушать тишину. На крыльце коттеджа нас встречает всё остальное семейство — Александр Михайлович, Сашка с Матвеем, Семён и няня Оля. Минуя эту толпу, доходим до конечной точки маршрута, где стоит уже приготовленная кроватка. Очень осторожно опускаю дочку на матрасик и, как на боевом выходе, бесшумно выхожу из детской в гостиную, где шепотом уже идет яростный спор кому первым идти любоваться на малышку. Пока глупые двуногие спорят о чем-то непонятном, пушистая хитрюля Муня первой заскакивает внутрь, настороженно обнюхивает через деревянную решетку нового "котенка" и, приняв к сведению увеличение своего прайда, запрыгивает на комод и начинает работать сторожем, секьюрити и церемонимейстером по совместительству.

Пока народ удовлетворяет свое любопытство, Федор Артурович, перекинувшись парой тихих фраз с тещей, подходит ко мне и загадочно сообщает, что Павлов просил извиниться за отсутствие и очень желает немедленно видеть нас у себя...

В кабинете академика меня ожидают новости, скорее неожиданные, чем неприятные.

— Ну, что ж, Денис Анатольевич, крестную для Вашей дочурки нашел, теперь дело за Вами. Надо определиться, где будет происходить данное действо, и договориться с батюшкой. К сожалению, на территории Института церкви нет, и в ближайшее время вряд ли появится, так что придется куда-то ехать.

— Иван Петрович, не соблаговолите ли объяснить смысл термина "нашел" в данном конкретном случае? Хотелось бы узнать, откуда уверенность, что Ваш кандидат не вызовет возражений со стороны жены и тещи. Не получится, как с няней? Оленька уже доложила Воронцову, а он в свою очередь рассказал мне, что Полина Артемьевна, оценив по достоинству её внешность, предупредила, что даже намека на шашни со мной, или тестем будет достаточно, чтобы её с треском выгнали... И кто же эта добродетельная дама, с которой Вы сговорились, не имея на то, между прочим, моего согласия?

— Вы с ней знакомы, причем, достаточно близко, Денис Анатольевич. И возражений со стороны Вашей тещи не будет, более того, она уже в курсе и очень хочет, чтобы всё получилось именно так, я с ней уже говорил... — Павлов, наслаждаясь моим недоуменным выражением мордочки, тянет театральную паузу, но потом выдает сенсацию. — Великая княжна Ольга Николаевна любезно и с радостью согласилась стать крестной для Машеньки. И сегодня вместе с Михаилом Александровичем приезжают сюда...

А-х-х-ренеть, блин!!!.. Не академик, а сваха-гешефтмахер! И всё тайком-тишком, за моей спиной, гад ползучий!..

— Иван Петрович, какого х... лешего?!.. Меня спросить, или, хотя бы, поставить в известность нельзя было?! Где я, а где императорская фамилия?!.. Попроще кандидатуры не приходили в Вашу больную голову?!..

— Всё? Выпустил пар,.. старлей? — Павлов пережидает взрыв возмущения и спокойно продолжает. — Да пойми ты, Денис Анатольевич, одну простую истину. Нас, из будущего, здесь трое. И пытаемся мы сделать грандиозное дело... Но только порядки здесь другие. Мы с Федором Артуровичем по своему положению вхожи в высшие круги, а ты... Да, согласен, ты — армейская легенда, поднялся из прапоров до капитана, выслужил все награды, какие можно было, создал батальон, за право отправить на учебу в который многие полковые командиры готовы в глотки друг другу вцепиться. Но для какой-нибудь аристократической сволочи с длинным списком титулованных предков ты — никто. Для них все твои подвиги — ерунда по сравнению с тем, что Великая княжна будет крестить твою дочку. А влияние этого закрытого клуба пока очень велико... Вот мы и стараемся в меру сил и возможностей для пользы дела подтянуть тебя поближе к высшему свету, будь он неладен...

— Простите, Иван Петрович, ляпнул сгоряча не подумав... Но всё равно, сказать раньше можно было, зачем разводить интриги на ровном месте?

— Вот именно потому, что последнее время у Вас, господин капитан, мысли за языком не всегда успевают. — Академик устраивается поудобнее в кресле и ворчит почти по-стариковски. — Какие, нахрен, поединки Вы там надумали, а? Голова работает, или где? Давай рассуждать логически... Если ты выиграешь, Майера придется отправлять либо с какой-то травмой, либо он озлобится, что ты его сделал и пользы будет гораздо меньше. Если проиграешь... Я имею в виду, если поддашься, то своему начальству он так и доложит, что, мол, петушился господин капитан, петушился, а как до дела дошло, слабаком оказался. Что тоже не есть хорошо. Так что, думайте, Денис Анатольевич, Вы эту кашу заварили, Вам и расхлебывать. Тут я уж точно ни во что вмешиваться не буду...

— Добро, перенесем удовольствие на попозже. Всё равно, не последний раз с ним видимся, будет еще возможность...

— Теперь немного о другом. — Павлов протягивает мне конверт. — Держи. Здесь полторы тысячи. Можешь считать это подарком, или дружеской ссудой, отдашь, когда сможешь.

— Это еще зачем? Иван Петрович, у меня, слава Богу, денег пока хватает, по миру идти не собираемся.

— Нет, ну что за человек! — Академик шутливо обращается к Келлеру. — Для него стараются, а в ответ — один негатив. Федор Артурович, будьте так добры, ознакомьте господина капитана с последними решениями командования.

Генерал открывает папку, лежащую перед ним на столе, и протягивает мне лист с машинописным текстом:

— Это, Денис Анатольевич, выписка из приказа об отпуске для подготовки к поступлению в Академию Генштаба. На экзаменах, конечно, гонять будут, но Вами заинтересовался генерал-лейтенант Потапов. И обещал некоторую поддержку.

— Пардон, а кто это?

— Только что назначенный начальник эвакуационного отдела Генштаба. Но это — официально, на самом деле — занимается всем, что касается разведки. Николай Михайлович хотел познакомиться лично и подробней узнать о действиях Ваших "призраков". Включая методики обучения личного состава.

— И насколько ему можно доверять?

— ... Ну, в своё время появлялась информация, что Зимний был захвачен небольшой, но хорошо организованной группой офицеров, которые потом передали здание революционным матросам и исчезли так же внезапно, как появились. И что это действовали подчиненные Николая Михайловича из разведупра. Потапов был одним из первых, кто начал сотрудничество с большевиками, но не из политических убеждений, а чтобы не дать стране и армии развалиться. Особенно после приказа Љ1. — Келлер выдает справку из будущего. — К нему стоит присмотреться. А, возможно, он первым пойдет на контакт...

Разговор сейчас о другом. И в Ставке, к которой Вы уже прикомандированы, и в Академии одной полевой формы, в которой Вы, господин капитан, щеголяете круглосуточно, будет недостаточно. Вот список, что Вам нужно иметь, чтобы не вызвать неудовольствия начальства.

Федор Артурович протягивает мне следующий листок, на котором букв напечатано значительно побольше, чем на первом... Ну ни... себе! Какой идиот до такого додумался? Две хебэшки, гимнастерка и шаровары, это — ладно... Китель образца 1908 года с шароварами к нему — полностью шерстяной и наполовину... Долбануться!.. Куча белья, две пары сапог, две фуражки, сбруя имени Сэма Брауна, полевая сумка... Охренеть, блин!.. шинель солдатская, шинель офицерская со всеми прибамбасами... А вот это — вообще полёт военной мысли — "Лацкан пристяжной для полного комплекта наград к парадной и праздничной форме"!.. Очень нужен в повседневной службе... Дебилы!..

— ... У Вас сейчас будут большие траты на ребенка, а тут еще самому прибарахлиться надо. Так что, берите деньги, Денис Анатольевич, и не возражайте! — Павлов снова протягивает мне конверт. — Наш генерал сказал, что всё сразу не нужно, да и кое-что из своих интендантов пообещал выбить, но, всё же, придется раскошелиться рубликов на восемьсот золотом.

— Угу, а вот если бы Вы в гвардию собрались, господин капитан, пришлось бы несколько тысяч выложить. — Келлер подтверждает слова академика, и с усмешкой добавляет от себя. — Да и служить было бы трудно. Ездить только на лихачах, в театрах билеты не дальше пятого ряда, про почти постоянные попойки и балеринок на вечер я уже и не заикаюсь.

— Нет, спасибо, Ваше превосходительство, в гробу в белых тапочках я такую трудную службу видел! Я лучше к себе, в батальон. — Подстраиваюсь под тон Келлера. — Там хоть на марш-бросках отдохнуть можно...

*

... Красивая белокаменная церковь Рождества пресвятой Богородицы в селе Верхнее Мячково. Ехать от Института — полчаса, хоть дорога местами и не очень ровная. Народу мало, все на заработках в Москве. Потому, как слывут очень хорошими каменщиками. Настоятель, сорокалетний дяденька, чем-то неуловимо напоминающий благочинного отца Александра, с пониманием отнесся к просьбе провести всю церемонию в назначенное нами время, узнав, кто будет крестной и кто пожелал присутствовать, и согласился на всё, кроме размещения вооруженной охраны внутри церковной ограды. Так что, придется конвою Регента и Великой княжны поскучать снаружи, вежливо перенаправляя случайных зевак по другим маршрутам, чтобы их праздное любопытство не было расценено как попытка покушения со всеми вытекающими последствиями...

... Утро было немного суматошным и принесло явственное ощущение раздвоения личности, когда одна половина головы размышляла, как и положено волнующемуся молодому папаше перед знаменательным событием, а другая, более спокойная и рассудительная, пыталась проанализировать, всё ли предусмотрено для безопасности кортежа при следовании туда и обратно. Наконец Дашенька заканчивает кормление и убаюкивает дочку, быстренько рассаживаемся по машинам и Михалыч, как старший колонны, дает команду на движение...

... Даша остается в компании и под присмотром Митяева, ей до сорока дней в церковь, оказывается, нельзя, но и просто так отдать дочку в чужие руки она наотрез отказалась. Ну, а мы с крестными идем дальше...

... Голос отца Василия, читающего молитву, гулко и торжественно разносится по храму, священник крестит купель, дует на воду, затем идет к Келлеру, осторожно держащему спящую Машуню на руках. Мы с генералом в четыре руки быстро разворачиваем пеленки, кисточка с елеем в руке батюшки касается лба, плеч и груди начинающей просыпаться дочери. Окончательное пробуждение наступает, когда её погружают в купель с традиционным "Во имя Отца, Сына и Святаго духа", Ольга Николаевна берет нашу дочку на руки, остальные помогают обтереть и облачить маленького и возмущенно пищащего человечка в рубашечку и чепчик...

... — Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, возьми крест свой и следуй за Мною... — Отец Василий надевает малышке на шею маленький золотой крестик и, прочитав еще одну молитву, уже другой кисточкой с чем-то ароматным начинает "крестить" ей лоб, глаза, губы и далее чуть ли не по всему телу...

... Восковый шарик со срезанными кудряшками летит в купель, Таинство окончено. Марья, сообразив, что её больше не будут тревожить, возвращается к обычному занятию и сладко засыпает...

... После торжественного обеда теща самозабвенно остается перебирать новые семейные реликвии. Что еще нужно новоиспеченной бабушке для полного счастья?.. Ладанка от Фаберже с изображением Богородицы с младенцем с гравировкой на обратной стороне "От М.Ф.", в смысле, от вдовствующей Императрицы Марии Федоровны, серебряная крестильная ложечка с инициалами внучки и датой крещения, слегка потемневшая от времени икона пресвятой Марии Константинопольской, преподнесенная Великим князем Михаилом, небольшая парусиновая сумка с клетчатым пледом и кучей детского белья, "добытая" Федором Артуровичем в "Мюр и Мерилиз", брошка с жемчужиной в обрамлении маленьких бриллиантиков, подаренная Дашеньке Великой княжной...

... — Вот, держи, Денис, для племяшки привёз. — Михалыч протягивает мне продолговатый сверток.

Разворачиваю обертку, и в руках оказывается небольшая, чуть более полуметра, но самая настоящая казачья шашка. Кожаные ножны, простая деревянная рукоять на двух латунных заклепках...

— Гриш, ты, случаем, не ошибся? У меня, вообще-то, дочка родилась, а не сын. И от роду ей — неделя...

— А это ей — не на сейчас. Есть у нас обычай шашку, аль кинжал "на зубок" дарить. Вот через полгодика дашь Марье Денисовне в белы ручки и посмотришь как и шо будет. Коль схватится, да играть начнет, — справный казак вырастет.

— Ага, ты хотел сказать — казачка.

— Денис Анатолич, у нас иные девки и казакам не уступят. — Михалыч довольно улыбается в усы. — Вот в гости приедешь, сам полюбуешься... Батя, вот, с оказией шашку передал, да кланяться просил, в гости звал...

Гудок паровоза и лязг вагонных буферов вырывает меня из приятных воспоминаний и возвращает к действительности. Поезд замедляет ход, несколькими тусклыми огоньками в ночной темноте светятся окошки домов,.. а вот и вокзал. Где это мы уже? Ага, Погодино, значит, скоро приедем... Штайнберг что-то невнятно бормочет во сне и переворачивается на другой бок. Надо и мне немного покемарить, а то буду с утра, как сонная муха ползать. А дел — невпроворот. Добраться до места, связаться с Остапцом, уехавшим искать "окошко" для перехода, еще раз проговорить с гауптманом варианты связи и, наконец, благополучно переправить его с Майером через линию фронта. Причем, сделать это так, чтобы никто ничего ни сном, ни духом...

Согласие гансов было получено на следующий день после крестин. Не знаю, каких доказательств нашим словам они ждали, но впечатлений, судя по вытянувшимся лицам, хлебнули полной ложкой. Воронцов вызвал пленных к себе в кабинет, пару минут мы вежливо беседуем в стиле "почём рожь на болоте", потом двери распахиваются, Михалыч и Митяй замирают по обе стороны от входа, краем глаза замечаю злую гримасу Майера, наверное, вспомнил, кто возил его мордочкой по песку, когда спасали Ольгу Николаевну. Но тут же забывает о былых обидах и вместе с фон Штайнбергом, вскочив, вытягиваются в струнку так, как это умеют только немцы. Типа — "смирно, смирнее, еще смирней!". Мы с ротмистром тоже тянемся изо всех сил. Потому, что звучит длиннющее титулование "Правитель Российской Империи и Опекун Государя Императора Алексея Николаевича Его Императорское Высочество Великий Князь Михаил Александрович!". А затем появляется носитель этого громкого имени. Обычный мундир с погонами генерал-лейтенанта, Георгий на груди, но взгляд, осанка, манера держаться... В комнате воцаряется атмосфера присутствия Высшей Власти...

— Майне херрен, вы знаете, кто я? — Великий князь обводит немцев пристальным взглядом.

Те в ответ синхронно щелкают каблуками и коротко кивают, типа, — Javohl, Ваше Kaiserliche Hoheit, и изображают всемерную готовность внимать августейшему гласу.

— Господин ротмистр и господин капитан довели до вашего сведения некую информацию с моего одобрения и по моему приказу. — Его Высочество выжидает небольшую паузу, величественным кивком дает понять, что аудиенция окончена и удаляется в сопровождении своих бодигардов...

*

Не то, чтобы дела потом пошли, как по маслу, но несколько дней после этого разговора фон Штайнберг уже учился ходить на костылях из-за "пагубных последствий пулевого ранения в бедро", как было указано в выправленных с помощью Воронцова сопроводительных документах, а Майер тренировался согласно такой же бумажке изображать донельзя контуженного близким разрывом снаряда. Всё это делалось под руководством доктора Голубева, выучившего знаменитую фразу Станиславского "Не верю!".

Сколько ни доказывал нашему "Комитету по устранению исторических ошибок", что смогу незаметно и благополучно переправить немцев через линию фронта и под белы рученьки довести аж до штаба ближайшей дивизии, где окопался генеральштеблер, имеющий право прямого доклада в Берлин, большинством голосов было принято решение отправить в фатерлянд через Красный Крест пятнадцать-двадцать пленных гансов в ответ на возвращение наших Георгиевских кавалеров. И включить в их число наших "засланцев", которых сегодня этапировали в Питер.

На моё недовольное бурчание после окончания дебатов Павлов при стопроцентной поддержке Келлера популярно объяснил неразумному, что еще Суворов выдвинул не опровергнутый никем постулат о том, что пуля — дура, а штык — молодец. И что, если какой ополоумевший спросонья боец, или зольдат влупит из винтаря по подозрительным шевелениям кустов и грохнет того же Штайнберга, — хрен с ним, другого найдем. А вот, если прилетит подарочек единственному и незаменимому капитану Гурову, это будет уже непоправимая утрата. Причем, у вышеупомянутого капитана есть супруга и маленький ребенок, и рисковать по пустякам не надо, а то запас удачливости может закончиться гораздо раньше ожидаемого.

Перед отъездом у нас с гауптманом состоялся интересный разговор, точнее, мой почти монолог с редкими ремарками немца. Из которого, надеюсь, он хоть что-то поймет...

— ... Мы, немцы, слишком поздно осознали себя единой нацией. И вышли на старт, когда другие уже были на финишной прямой, растащив по дороге все самые лакомые куски. — Время, как всегда тянущееся в ожидании очень задумчивой черепахой, и пара рюмок коньяка после обеда развязали Штайнбергу язык. — Нам остались одни объедки, которыми брезгуют другие.

— Ну, не такие уж они и объедки, если Вы, Генрих, имеете в виду колонии.

— В десять раз меньше территории, чем у британцев. А населения в тридцать раз меньше. Я уже не говорю об их полезности...

— У вас была возможность поживиться за счет галльского петушка после франко-прусской войны, но Германия этого не сделала. И, насколько я понимаю, только из-за невозможности их удержать. Зато теперь, когда в немецких гаванях прописался Хох-зее-флоте, а в головах самих немцев идеи непонятно откуда взявшегося пангерманизма, кайзер решил немного подергать за усы одряхлевшего, на его взгляд, британского льва. Но не учел, что англичане предпочитают воевать не столько своими, сколько чужими руками.

— Поэтому и создали угрожающий интересам всех немцев союз с Францией и Россией. С Парижем у нас давняя вражда, но почему Петербург стал на сторону Альянса, честно говоря, Деннис, я не понимаю. Даже в случае победы что получит Россия?

— Не "даже", Генрих. Как бы горько это не прозвучало, всё же Вам придется признать, что поражение Германии — просто вопрос времени. Об этом мы уже говорили... А Россия после войны получит ощущения гимназистки, которую заманили на сеновал шоколадными конфетками, но вместо вкусняшек предложили раздеться, расслабиться и получить максимум удовольствия. Я имею в виду согласие Британии на владение Проливами, очень невнятное и обставленное таким количеством оговорок и ограничений, что проще будет отказаться от этого "подарка".

— Зачем же вы тогда вступили с ними в союз? — Фон Штайнберг иронично усмехается. — Не проще было бы присоединиться к нам? В конце концов, по Вашим словам, настоящий противник у нас один и тот же.

— Об этом стоило бы спросить господина фон Бисмарка, который вместе с Австро-Венгрией очень здорово подгадил нам на Берлинском конгрессе, а затем приложил все силы к созданию Тройственного союза. Антанта была создана в противовес агрессивным германским аппетитам.

— И, тем не менее, войну начали славяне. Гаврила Принцип, стрелявший в эрц-герцога Фердинанда, был сербом...

— Бедный чахоточный студент был революционером из "Млада Босны". А эта подпольная организация, хоть и боролась за независимость от австрийцев, но, скорее всего, была на содержании всё тех же бриттов, старавшихся напакостить двуединой империи... Войну начали английские и американские толстосумы, стравив под благовидными предлогами наши страны. Могу даже назвать пару конкретных фамилий — Ротшильды и Рокфеллеры. Во-первых, при условии подпитки обеих воюющих сторон, можно заработать огромные деньги. А, во-вторых, есть у них навязчивая идея — похоронить континентальные монархии. С парламентариями любой партийности и национальности договариваться не в пример легче и дешевле, чем с капризными венценосными особами.

— Вы хотите сказать, что две семейки банкиров способны влиять на правительства? — Наивно удивляется Штайнберг.

— Ну, эти две фамилии — акулы, вокруг которых вьются прилипалы помельче — Лёебы, Куны, Шиффы, Морганы, Варбурги, ну и так далее. Им наплевать на всё, кроме прибыли. И любое правительство любой страны им не помеха. Кто-то из Ротшильдов сказал: "Дайте мне управлять деньгами страны, и мне нет дела, кто будет устанавливать там законы". — Сказано это будет немного позже, но смысла абсолютно не меняет. — Сейчас они делают ставку на революционеров всех мастей. Своих социал-демократов вы смогли до поры до времени стреножить, но, в условиях постоянного ухудшения жизни из-за тягот войны и в Германии могут набрать силу наиболее радикально настроенные борцы за справедливость, которые вдруг захотят свергнуть германского императора, не справившегося с бременем Власти. Что же касается России, у нас этот процесс идет еще с тысяча девятьсот пятого года. И финансирование революционеров из-за границы — тоже. Причем, ваша страна, Генрих, принимает в этом очень активное участие. Вам знакомо имя -Израиль Гельфанд? Он же — Александр Парвус?.. Нет? Данный господин от социал-демократии явился в ваш Генеральный штаб с подробным планом развала Российской империи путем денежной подпитки революционных и националистических партий. Самого его отодвинули в сторонку, но идею взяли на вооружение, не сумев победить нашу армию в открытой борьбе.

— Простите, Деннис, но в данный момент наши войска находятся на вашей территории, а не наоборот. И вспомните весну прошлого года. — Генрих пытается аргументированно ткнуть меня носом в очевидное.

— Не всё так просто. Давайте тогда уж вспомним наступление в Восточной Пруссии в четырнадцатом, когда ваши дивизии раскатывались в тонюсенький блин "русским паровым катком". И только преступная бездеятельность, если не сказать хуже, одного генерала превратила победу в поражение. А что касается нашего Великого отступления, — оно было обусловлено в большей части специально созданным дефицитом боеприпасов, нежели слабостью русского солдата.

— Это тоже действия пресловутых революционеров? — Фон Штайнберг снова демонстрирует ироничную усмешку. — Или всё же ваш знаменитый русский... э-э-э... "бардак"?

— Ну, это смотря с какой стороны глянуть. Кто-то, пользуясь бардаком, набивает свои карманы, а кто-то, получая гораздо большие преференции, этот самый бардак организовывает.

— Почему же ваш царь не прекратит это?

— Потому, что эту информацию ему подают под абсолютно другим соусом. Не улыбайтесь, у вас дела обстоят точно так же, может быть, размах чуть меньше. Ни наш царь, ни ваш кайзер не получают стопроцентно правдивую информацию. Задача монархов — декларировать общее направление, а расставить акценты и проработать детали — это уже работа министров и их подчиненных. Чем, кстати, они и пользуются.

— Так что, ничего нельзя с этим поделать? Не найдется ни одного честного человека, который смог бы открыть глаза...

— А его подпустят близко к августейшему уху? Я очень сомневаюсь... Хотя, другой путь есть, пусть и не вполне законный, но, тем не менее, — достаточно эффективный. У нас на Руси есть поговорки типа "Сколь веревочке не виться, всё равно конец известен", или "Все мы под Богом ходим". Был у нас один известный парламентский деятель, Александр Иванович Гучков. Почти открыто выступал против Императора, любил называть себя Его личным врагом... — Дальше делаю многозначительную паузу и, насколько это возможно на немецком, перехожу на эзопов язык. — Да вот беда, любитель был за чужими женами поухлестывать, да еще и заявил недавно, что у наших эсеров нет будущего... Выходил как-то из ресторана, да и получил пулю, для него отлитую. Говорят, то ли революционеры на него сильно обиделись, то ли муж его спутницы оказался чересчур ревнивым...

Гауптман долго и пристально смотрит на меня, вникая в смысл сказанного, затем возражает:

— Это незаконно, это — преступление...

— Согласен, но есть два пути решения вопроса. Или признать преступлением и осудить, или поменять законы. Один мысленный эксперимент... на основе вышеупомянутого Вами русского бардака... Допустим, командиру дивизии приказано атаковать противника всеми силами. В первом случае он в случае неудачи будет отстранен от должности и откомандирован в резерв дожидаться следующего случая "отличиться". Во втором по некоему гипотетическому закону он подлежит суду военного трибунала невзирая на чин, а его всё имущество — конфискации в казну. Более того, всё будет активно освещаться в прессе и очень негативно скажется на реноме семьи. Вопрос: будут ли действия дивизионного командира одинаковыми в обоих случаях?.. Ответ очевиден?

— Конечно. Но ведь ситуации могут быть разными. Еще фон Клаузевиц ввёл понятие "туман войны"...

— Ну, а для этого нужно будет создавать, к примеру, Военный арбитраж, куда войдут честные и грамотные офицеры. Именно честные, а не преданные кому-либо... Но вернемся к парламентариям. Принцип тот же: если его деятельность наносит вред стране, он — преступник. Или по некомпетентности, или по злому умыслу. Что на суровость приговора не повлияет... Ну, хорошо, еще один пример. Представьте себе некий механический прибор, состоящий из шестеренок, болтиков, шайбочек и прочих мелких деталей. Он работает, пока все они исправны и выполняют свои функции. Но, если какая-то деталь ломается, прибор не действует. Следовательно, детальку изымают и ставят на ее место новую... А старую — или ремонтируют, если это возможно, или выбрасывают за ненужностью...

С Майером беседа была гораздо короче и скучнее. Кто о чем, блин, а вшивый — о бане... Единственное, что гордый тевтон соизволил сообщить русскому варвару, так это то, что наш поединок не отменяется, а переносится на неопределенное время. Пришлось заверить беднягу, что, мол, — да, any time, any place, всегда к Вашим услугам. Была бы вместо фуражки шляпа, как у д*Артаньяна, расшаркался бы в реверансах... Ну, и хрен с ними, будем заниматься текущими делами. Конец августа, надо Лесечку в гимназию пристроить, а то у наших медиков, взявших над ней плотное шефство, что-то туго это получается, везде вежливо посылают подальше. И проконтролировать, как втянется в учебу новый поток фронтовиков. Приехал там один индивидуум, — чуть на пятую точку не сел, когда фамилию услышал!..

*

— Ну и загонял ты меня сегодня, Сидор Артемьевич! — Лихого вида вояка с щегольскими "кавалерийскими" усами, добродушно улыбаясь, обращается к сидящему рядом в курилке худощавому унтеру. — Совсем никакого почтения к старшому по чину. Где это видано, штоб цельный фельдфебель и Георгиевский кавалер, как мальчонка какой, по деревьям в чужом саду за яблоками лазил? И нашто ето нам, така учёба?

— Так тебя ж, Василий Иванович одразу предупредили, шо здесь вы все курсанты и должны делать то шо инструктора накажут. Вот к примеру, начнет тебя какой ефрейтор на кулачках учить биться, так ему шо, на погоны твои глядеть и во фрунт становиться? А крестов и у меня достанет не меньше твоего. Ты краще помиркуй: когда по лесу ходишь, много поверху глядишь? Вот то-то и оно, шо нет. И гансы тако же под ноги больше смотрят. Бредут себе, к примеру, парочкой в патруле, а тут на одного с дерева кто-сь прыгает, а второго — кочка, иль кустик какой уже на травке разложил. От и нету патруля-то. И быстро, и тихо. Мы в роте давно так делаем...

— Эт-та хто ж такое придумал?

— Кто придумал — не ведаю, а в обучение наш Командир ввёл. Как и всё остатнее. Хлопцы казали, шо у Командира не только солдаты обучались, а и господа офицеры, да и не один десяток науку проходили.

— Это батальонный ваш, што ль? Какой-то он... С прибабахами. Моё фамилие услыхал, так аж в лице переменился. А потом имя, да еще и с отчеством слёту угадал. А еще и спрашивает так с усмешкой, мол, а ты, фельдфебель, хорошо плаваешь? К чему бы?..

— А хто ж его ведает, Василь Иваныч? Хотя, как ты говоришь, прибабахов у него хватает... Ты-то хоть сам сюда вызвался ехать, а я... Знаешь, как сюды попал? Нет, то послухай мэнэ. Служил себе в своем родном 186-м Асландузском, к нам как-то раз дохтуры какие-то приехали, один из них мне пилюльку дал, мол, кашлять не будешь. Я и заснул, а проснулся уже в поезде. Хотел было бучу поднять, а мне прапорщик сопровождающий приказ за подписью аж командующего армией под нос тычет, мол, переведен ты, ефрейтор, в другое место... А Командир, когда ему представился, тогда еще смеялся, мол, Ковпак есть, осталось еще Чапаева, Жукова, Малиновского и ешо кого-то там найтить. Вот тебя он уже нашел.

— Да откель ему про меня знать? Я ж не персона какая важная, простой плотник... И зачем я ему сдался?

— Не знаю, то его дела странные. Тут, в батальоне, всё поначалу необычным казалось, а щас — ничего, уже пообвык.

— И што тут такого странного?

— Да много чего... То, што сюда попал, ешо ничего не значит. Вот, присягу Государю все давали, вроде и равны должны быть, а здесь покуда Обряд не прошел, будешь чужим. Гнобить, само собой, никто не будет, но и близко к себе не подпустят, будут за дитё малое считать, хоть и грудь вся в крестах и сам ты из себя весь герой.

— Да што за Обряд такой?..

— А должон кажный сходить через нейтралку и ганса в окопе одним ножом кончить и евонную винтовку забрать. Она-то его личным оружием опосля становится. Оно понятно, не один идешь, хлопцы рядом. Но горло режешь сам, и, если сплохуешь, могут и не успеть помочь. Ежели смог, ты — уже свой, за тебя весь батальон горой станет, любого порвут. Тока и сам будь любезен чуть шо, то ж самое сделать. И офицеры нам, — как братья старшие. Поначалу в диковинку было, шо никто из благородий на солдата не орет, рук не распускает. Потом тока докумекал, тут война другая, и офицер с простым солдатом должны друг друга с полувзгляда понимать, иначе — труба.

— И што, их благородия тоже Обряд проходили?

— А то як же ж! Вона, ротный наш, Сергей Дмитрич, пока не обучился всему наравне с солдатами, тока дневальными, считай, и командовал. А уж потом казаки его на ту сторону сводили. И другие — также... А вообще, у нас больше половины офицеров из нижних чинов вышли, сами лямку тянули. От хоть того же Котяру возьми. То бишь, прапорщика Ермошина. Полтора годика назад простым солдатом был. Глянулся чем-то Командиру, тот его к себе и взял. За етое время до зауряд-прапорщика дослужился. А недавно-сь экзамены в гимназии сдал, и — на тебе офицерские погоны.

— А пошто его Котярой зовут?

— Хлопцы казали, были они с Командиром как-то там... Ну, понимаешь, о чем я. И получилось, что патруль германский што-то заподозрил там, где они залегли, а шум поднимать нельзя было. Вот Федор тогда и выдал. Котом как заверещал и булыгой в кусты запустил. Ну, гансы и подумали, шо кошки там шуры-муры крутят. От с тех пор у него позывной "Кот".

— И нашто вам етии... как его... позывные, имен мало?

— На задании, когда вражина рядом, друг друга так называем — тихо и коротко. Я вот Сидом стал по имени своему, Боря Сомов — Бором, Мишка Пилютин — Усом, казаки с Первого Состава ну, те, шо с Командиром с самого начала начинали, так те вообще — Рэмба, Шварц, Зингер, Гор, Змей, Гунн.

— А с их благородиями тако же? Вроде, как не по уставу обращеньице-то.

— Так это на задании. Вот Остапец — Батя, это у него еще, когда он сотней погранцов командовал, прапорщик Горовой — Хим... Хто там ешо?.. Поручик Стефанов, он сейчас со своими под Питером, — Ян, таму, шо свою роту "янычарами" зовет...

— А у Командира вашенного какой позывной?

— Гур. Это от фамилии евонной. А так — Командиром и зовем... Хотя, есть у него ешо один позывной, но это — так... Ребята его промеж собой Бешеным зовут.

— Чего так?

— ... Сам не видал, но в казарме гутарили... Как-то разведка возверталась с языком, да гансы заметили, тревогу подняли. Один казак остался отход прикрывать. А Командир их на нашей стороне ждал. Как узнал про это, говорит, мол, мы своих ни живых, ни мертвых не оставляем. Свистнул нескольких человек, взяли у местных окопников лопатки и — обратно к германцам. Отбили того казака, он контуженный оказался, и обратно приползли... Так ребята говорили, Командир, когда в окоп спрыгнул, с ног до головы в кровище был весь заляпанный. Лохматка, сапоги, руки, лицо... а глаза такие — смотреть страшно... Вот потому и стал Бешеным. За своих хоть перед германцем, хоть перед кем не отступится.

— А с виду — вежливый такой, веселый, улыбается всё время. Я было подумал, што и вояка он не очень штобы.

— Ага, ты наших поспрошай, они тебе много чего интересного расскажут. У него личный счет тока — под две сотни гансов. А веселый — так дочка у него недавно родилась, вот и улыбается.

— Это когда по чарке на ужин дали?

— Ты, Василь Иваныч, об этом и сейчас потише, и опосля никому не рассказывай. У нас в батальоне, считай, сухой закон, но вот по особым случаям... Ну, там, Георгия кто получит, аль медаль. И, опять же, дитенка обмыть надобно было с господами офицерами, никак без этого. А штоб нам обидно не было, он Батю и попросил угощеньице всем устроить. Ну, как бы мы сами тихонько надыбали, а командиры, вроде, и не заметили. Опять же с провиантом, сам же бачив, кормят от пуза. И побачь, харчуются и солдаты, и офицеры из одного же котла. Эта тож Командир постановил.

— ... Хороший-то он у вас хороший... До поры, до времени. Вот, например, прикажут ему генералы, и выведет он в случае чего ваш батальон демонстрацию, аль забастовку усмирять. Как в девятьсот пятом было... Што тогда делать будешь, Сидор Артемич, в простой люд стрелять, аль штык супротив своего Командира повернешь, а?

— Послужишь, Василь Иваныч, у нас поболе, поймешь, што он не тока не поведет нас супротив простых людей, а ешо и другим не даст того сделать... Вот ты у себя в полку слыхал о гуровцах?

— Дык хто ж не слыхал-то? И про дочку царскую знаем, и про Нарочь, и про Барановичи... Да ты меня с толку-то не сбивай. Он, што, приказ не выполнит? Да за ето ж его...

— Не-а! Штоб ты знал, Командир помимо прочего ешо и офицером по особым поручениям у Регента служит. По каким таким особым, — понимаешь? И, миркую я, шо Великий князь Михаил Александрович к нему прислушивается... Вот и прикинь, коль такая катавасия начнется, выйдет наш Командир перед солдатами, коих выведут стрелять в народ и скажет, мол, вот он я, капитан Гуров, хотите в своих стрелять, начните с меня. А то и по-другому можно... Как думаешь, трудно нам будет в чужой полк пролезть, караулы возле ружкомнат поставить, всех на плац согнать и офицеров в отдельной комнате запереть? Вона, рядом с нами донцы квартируют, бачив? Как сюда перевелись, они с нами прям через губу разговаривали. Оно понятно, — казаки, не то, што мужики в шинелях, пусть и гуровские. Как-то человек десять пошутить хотели, ночью пытались наших дневальных скрасть... Потом ротного чуть ли на коленях не умоляли обратно по всей форме отпустить, а не в одних подштанниках. А через недельку наши к ним в гости сходили, тож самое сделали, да на всех дверях записочки повесили со словом "Бомба"...

— Ну, может, оно и так. В окопах мужики щас о многом талдычат, да и в стране, вишь, што деется...

— Ага, талдычат, да всяких брехунов-агитаторов слушают... Ты сам-то, случаем, не из партейных будешь, а, Василь Иваныч? — Ковпак насмешливо глядит на собеседника. — Да не боись, не побегу жандармам жалиться.

— Да и не боюсь я ничего!.. Я — за то, штоб по справедливости для всех, особливо для простых людей. А так, — было у нас много болтунов всяких, есеры там, анархисты всякие. Последние, вроде, толковую мыслю предлагают. Надо государство поуничтожить, народ сам в общины соберется, а там и оне промеж собой договариваться будут. Вот захотел портки новые, пошел к портным, оне их и пошили. А ты им взамен там табуретку какую, иль стол сделал.

— Общины, говоришь? Дык те ж крестьяне давно так живут, и, шо, щастливы? С хлеба на воду перебиваются. А то и до лебеды доходят.

— Ето потому, што над ними куча всякой шушеры стоит. Чиновники там, помещики, буржуи, полиция... А не будет их — по другому народ заживет.

— Да не заживет, Василь Иваныч. Вот гутарили мы как-то с Командиром, он нам и разложил всё по полочкам. Вот, какой-то мужик ему сказал, шо мог бы больше хлеба там, да и всего другого нарастить, да община не дает. Кожный год наделы по-новому раздают, и нет у мужика того интереса за землицей ухаживать, мол, всё одно, уйдет она к соседу, а тот даж спасиба не скажет, ешо и посмеется.

— И он с вами про такое разговоры разговаривает?

— Сейчас-то Командир в отъезде, иногда на пару дней заедет, и — всё. А раньше частенько по вечерам с ним за жисть говорили. Он нам свою идею и обсказал. Надо, мол, торговлю хлебом у купцов-дармоедов забрать в государственную власть, штоб цены не взвинчивали, крестьянам дать землю, но и штоб оне оговоренный хлебушек сдавали, а не на самогон переводили. Рабочим на заводах — условия человеческие, учить их специяльностям, штоб не было "подай, принеси, пошел отсюдова", больнички опять же при кажной фабрике штоб были...

— Да хто ж на такое согласится? Это ж для заводчика чистое разорение.

— А хто его спрашивать-то будет? Хочешь быть заводчиком — делай, что сказано, тогда тебе и почёт с уважением, и заказы всякие от государства. Не хочешь, — вот те штрафы за то, што работники у тебя живут хреново. А будешь с другими недовольными супротив власти умышлять, — заводики в казну, а самих — на каторгу. В Сибирь там, иль ешо куда. Лес валить, дороги строить... Да и щас люди среди посредь них есть. Тут до нас часто академик приезжает, ну генерал, только штатский. И от него нам польза великая выходит: консервы там новые, сладости, как он там их... витаминами кличет. Палатки опять же ...

— Ну да, так царь и согласится. Он-то первый против народу...

— Да не против он народу, просто те ж богатеи через министров ему толкуют, што, мол, от водки, да от нечего делать русские мужики бунтуют. Вона его сицилисты "сусликом царкосельским" обзывали, а он сам оружие новое да огнеметы проверял, там его и поранило жутко як.

— А Командир ваш, значицца, ему правду расскажет, и всё хорошо будет, так?

— Так я ж тебе сказал, Василий Иваныч, и про него, и про Регента. Думаешь, просто так всё у них?.. Ладно, пошли-ка в казарму, скоро поверка уже. Потом договорим...

*

Половина сентября пролетела как-то незаметно, хоть и в рутинных заботах, в основном, по подготовке к поступлению в Академию. Больше всего времени уходило на артиллерию и фортификацию, не хотелось ударить в грязь лицом перед конкурентами. Помимо этого умудрился сдать экстерном экзамены в Офицерской Стрелковой школе. По совету всезнающего Келлера и принципу "запас карман не тянет".

Когда принес рапорт генералу Филатову, он в ответ только поухмылялся в бороду и заявил, что после того, что я со своими архаровцами здесь напоказывал, экзамен будет, скорее всего, пустой формальностью. А заодно сообщил, что с неделю тому назад общался с генерал-майором Потаповым, до недавнего времени занимавшимся организацией и обучением черногорской армии, а теперь являвшимся начальником эвакуационного отделения Главного управления Генштаба, и в разговоре упомянул, какие уникумы у него сейчас квартируют. Тот очень заинтересовался данным вопросом и попросил мои координаты. Так что в ближайшее время, оказывается, надо ожидать приглашения в гости.

Которое не замедлило вскорости последовать. Через неделю, вечером, когда по недавно приобретенной привычке собирался прогуляться по улицам, чтобы немного развеяться после штудирования учебников, в дверь деликатно постучали. За ней оказался незнакомый штабс-капитан. Худощавый, подтянутый, на груди — Владимир Љ4 с мечами, на погонах артиллерийские эмблемы, во взгляде еле заметное предвкушение интриги...

— Здравствуйте, господин капитан. Разрешите войти?..

— Добрый вечер. С кем имею честь? — Пропускаю незваного гостя, на ходу решая соответствует он пословице про некоего виртуального монголо-татарина, или нет.

Гость проходит в комнату и только там представляется, не дав мне, впрочем, сделать то же самое:

— Штабс-капитан Кисилев. Господин капитан, я уполномочен передать Вам вот это... — В руке у него оказывается небольшой конверт, который он мне и вручает.

— Вы уверены, капитан, что обратились по адресу и послание предназначено именно мне? — Пока последуем старой армейской традиции "забывать" про приставки.

— Уверен, Денис Анатольевич. Вы — капитан Гуров-Томский, командир 1-го отдельного Нарочанского батальона.

М-да, несколько нахально, конечно, обращаться к старшему по имени-отчеству без его на то разрешения, но сделано, видимо, с целью произвести впечатление... Достаю из конверта небольшой листок бумаги, на котором размашистым почерком написано:

"Господин капитан!

Зная Вашу занятость, убедительно прошу уделить мне толику Вашего времени для личной беседы.

Генерал-майор Потапов".

М-да, кратко, вежливо... И убедительно. Мог бы, наверное, организовать и официальную бумагу с требованием явиться пред ясны очи, но решил не махать шашкой. Ну, что ж, мы давно хотели с ним познакомиться, а тут такое совпадение.

— Где и когда назначена аудиенция?

— Авто ждёт через два дома. — Штабс до невозможности лаконичен. Типа, прямо сейчас отвезут, а если будешь хорошо себя вести, то и привезут обратно.

— А если бы я был занят?.. Простите, не знаю Вашего имени-отчества.

— Олег Евгеньевич... Нам известно, что в это время Вы обычно совершаете променад. Почему бы сегодня не соединить приятное с полезным?..

Да уж, судя по тому, как многозначительно прозвучало слово "Нам!", ребята пониженной самооценкой не страдают. Рыцари, блин, плаща и кинжала.

— А если бы я вообще не захотел ехать? — Можно немножко и дурака повалять, демонстративно достав люгер и проверяя наличие патронов в магазине.

— Вы же прекрасно понимаете, что от подобных предложений не принято отказываться. — Посланец многозначительной усмешкой даёт понять, что спектакль оценен и при необходимости может даже поаплодировать.

— Ну что ж, Олег Евгеньевич, я готов. Прошу... — Пропускаю вперед уверенно шагающего штабс-капитана...

Если в Питере образца девяностых я еще как-то ориентировался, то сейчас это — пустая трата времени. Понятно только то, что давно уже едем по Каменному Острову, имея в активе мерно тарахтящий Бенц с водилой-вольнопером, молчащего штабса на соседнем сидении и вопрос — зачем я всё-таки понадобился этому генералу? Поделиться впечатлениями о том, как были живописны разные укромные уголки Барановичского уезда этим летом, или что-то еще?..

Бенчик наконец-то останавливается у скромного и неприметного особняка наполовину скрытого старым заброшенным садом. Делаю несколько шагов по тропинке вслед за провожатым, поднимаюсь на крыльцо, входная дверь противно скрипит, наверное, специально не смазывают петли, чтобы работала сигнализацией... Небольшой темный коридор выводит в гостиную, где в неярком свете из-под абажура сидя за столом о чем-то негромко беседуют два человека, издали чем-то похожих друг на друга, только у одного — бородка клинышком, а у второго — аккуратные усы щеточкой и пенсне. И на плечах у обоих генеральские погоны. Штабс-капитан демонстративно кашляет, привлекая внимание. Кто именно приглашал в гости — неизвестно, поэтому абстрактно выдаю в пространство:

— Ваше превосходительство, капитан Гуров прибыл...

— Здравствуйте, господин капитан. Поскольку наша беседа имеет, я бы сказал, личный характер, давайте обойдемся без излишней официальности. — Один из генералов, встав из-за стола и подойдя ближе, хочет осчастливить меня "демократическим" рукопожатием. Ну, ладно, немного поиграем в ваши игры, а там будем посмотреть...

— ... Николай Михайлович. А это — генерал-майор Батюшин.

— Николай Степанович. Кстати, заочно мы с Вами знакомы, Денис Анатольевич. Подполковник Бойко рассказывал мне о Ваших рейдах.

— Валерий Алексеевич мне о Вас тоже говорил.

— ...Э-э-э... Валерий Антонович... — Батюшин сначала недоуменно поправляет меня, затем понимающе улыбается.

— Присаживайтесь, Денис Анатольевич, нам хотелось бы задать Вам несколько вопросов. — Потапов приглашающее протягивает руку к столу, на котором лежит кожаная папка и несколько карандашей. Ну да, было бы странно, если бы два генерала бросились угощать первого встречного чаем, или поить коньяком. То, что они кадровые военные, — видно сразу. Выправка, манера держаться... Не ряженные — точно.

— ... Итак, Ваши солдаты, насколько нам известно, сыграли достаточно важную роль в Барановичской операции. Не могли бы Вы подробней рассказать об их действиях?

— Простите, Ваше превосходительство, разрешите встречный вопрос?.. Почему это вдруг заинтересовало эвакуационный отдел Главного управления Генштаба, начальником которого, насколько мне известно, Вы являетесь?

Генерал на несколько секунд впадает в ступор от такой наглости, затем берет себя в руки и изображает на лице дежурную вежливую улыбку:

— Однако, Вы достаточно осведомлены... Хорошо, давайте на чистоту. Помимо эвакуационных вопросов я имею касательство к организациии разведки и контрразведки в Российской армии. Поэтому нам и интересен опыт проведения последней операции. Каким образом Ваши солдаты оказались в тылу у неприятеля?

— Отчасти — случайно. — Что-то не хочется мне слишком откровенничать с этими господами. — Были пойманы два контрабандиста, которые показали тропинку через болото, считавшееся непроходимым. Отправил разведку, нашли бреши в германской обороне. Заблаговременно туда прошла одна из моих рот и батальон сибирских стрелков. В нужное время ударили с тыла, вывели из строя артиллерию, сорвали подвоз боеприпасов...

— А Ваши дальнейшие действия? — Батюшин отрывается от папки, в которой делал какие-то пометки. — Я имею в виду сами Барановичи.

— Генерал-лейтенант Келлер поставил задачу уничтожить штаб генерала Войрша, чтобы дезорганизовать оборону германцев. Скрытно выдвинулись к городу, провели разведку, одновременно блокировали железнодорожную станцию и казармы, захватили штурмом штаб.

— Насколько я знаю, нечто подобное Вы уже проделывали весной под Нарочью. — Потапов снова перехватывает инициативу. — Но тогда генерал Гутьер был пленен. А генерал Войрш со своими подчиненными погибли.

— Обстоятельства в данном конкретном случае не позволяли возиться с пленными... И германские генералы, и их подчиненные были при оружии, о сдаче в плен не кричали, так что нарушений Конвенции здесь я не усматриваю.

— Не кричали, или не успели этого сделать? — Батюшин улыбается, что-то снова чиркая в папочке, а Потапов, задав вопрос, пристально смотрит на меня.

— Извините, Ваше превосходительство, а это имеет какое-то значение? — Пытаюсь состроить недоумевающую физиономию.

— М-да, наверное, никакого... Для Вас... Господин капитан, мне Николай Степанович сказал, что в своем батальоне Вы солдат обучаете как-то по-другому, нежели в других частях. Я до недавнего времени занимался комплектацией и обучением черногорской армии, и этот вопрос мне тоже интересен.

— А мне в свою очередь об этом поведал Ваш бывший начальник... Я имею в виду подполковника Бойко. — Продолжая портить бумагу карандашом, разъясняет Батюшин.

— Ваше превосходительство, старинная пословица гласит: "Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать". В Стрелковой школе сейчас находится моя штурмовая рота. Я думаю, Вы сможете договориться с генерал-майором Филатовым относительно визита в Ораниенбаум. Там на месте и посмотрите, что умеют мои солдаты.

— И, надеюсь, лично их командир. Слухи об этом тоже ходят очень интригующие... — Батюшин отрывается от своей папки и снова влезает в разговор.

— Умения в какой именно области Вас интересуют, Ваше превосходительство?

— Ну... Например, способность уничтожить, или обезвредить врага, не прибегая к оружию. Что Вы скажете, если я тоже приеду навестить Вас в Ораниенбауме? И привезу с собой... э-э-э... своего знакомого, сведущего в этом деле?..

На любителей бесплатного цирка они не похожи, скорее, имеет место быть какая-то проверка, по итогам которой я, как какой-то библейский герой, буду взвешен, измерен и сочтен. То ли годным, то ли негодным для Их превосходительств. Ню-ню, давайте поиграем... Хотя не факт, что таинственный сэнсей не уложит меня на горизонталь. Минуток на надцать...

— Я не против, но хочу сразу предупредить, что действия против вооруженного противника и банальный мордобой — несколько разные вещи.

— Именно это я и имел в виду, Денис Анатольевич...

— Николай Степанович, будьте так любезны, поезжайте без меня, с начальником Школы я договорюсь. Вашему мнению я всецело доверяю, а у меня, сами знаете, дел — невпроворот. — Потапов пытается уговорить и без того, судя по всему, согласного Батюшина, затем обращается ко мне. — А Вам, господин капитан, я предлагаю поучаствовать в одном мероприятии, которое, думаю, поможет при поступлении... Нет, нет, помилуйте, никакой протекции! Начальник Академии в преддверии вступительных экзаменов решил освежить знания в головах преподавательского состава и немного взбодрить их штабной игрой. Вот я и хочу предложить Вам в ней поучаствовать и внести свои коррективы в слишком оторванные от реальности взгляды наших "академиков". Генерал-майор Камнев сам в этом заинтересован, он-то и просил меня расшевелить своих подчиненных из опасения увидеть картину времен последней турецкой кампании и сидения на Шипке. Но, у Вас это получится не в пример лучше. Как, согласны?

Что-то, одной точкой чувствую, обхаживают меня, как несговорчивую невесту, не к добру, однако. И чего ему из-под меня надо?.. Ладно, всё равно уже со всех фронтов к нам курсанты учиться едут, никакой тайны уже нет, согласимся.

— Так точно, Ваше превосходительство.

— Другого ответа, признаться, и не ожидал... Спасибо за приятную беседу, господин капитан, если нет вопросов, штабс-капитан Кисилев отвезет Вас обратно...

Всю дорогу обратно из головы не шла мысль, что произошедшее действительно было смотринами. Знать бы еще чего добиваются эти женишки...

*

Семейства Филатовых и Прозоровых после легкого завтрака покинули свои дома и двинулись к месту проведения турнира. Следует сказать, что дамы проявили чудеса скорости в подготовке к выходу в свет и затратили на это не более часа, что составило своеобразный рекорд. Даша с дочкой в сопровождении Ольги влились в небольшую, но дружную компанию молодых мам и остались на детской площадке, Саша и Матвей, оседлав тандем и азартно налегая на педали, захватили лидерство гонки среди поклонников этого вида транспорта, причем возраст наездников велосипедов порою отличался в разы. Ольга Петровна и Полина Артемьевна проходя мимо открытой сцены приняли участие в музицировании, и даже сорвали массу оваций, исполнив один из романсов, текст которого записал им Денис Гуров. Заслуженные призы получили полное одобрение дам, ибо это были красивые плетенные корзиночки, заполненные шампунями, экстрактами для ванн и фигурными кусочками туалетного мыла. Все эти великолепия, изготовленные на небольшом экспериментальном предприятии Академгородка источали чудесные ароматы и безусловно были эксклюзивными образцами.

— Однако ж, пора и на городошный турнир. — Взглянув на часы, напомнил Михаил Семенович. — Иван Петрович просил не опаздывать и еще подчеркнул, что специально мастера игры выписал. Лицо всем известное, в некотором роде — публичное и возвышенное, а посему в Институт приехал инкогнито, не дай бог в Москве прознают -перехватят, или, того хуже, сюда пожалуют и весь праздник испортят.

— Это с Воронцовской-то охраной? — Парировал Александр Михайлович. — Я тебя умоляю, Миша Потопчутся перед воротами и уберутся несолоно хлебавши, пока караульные нервничать не начали. Вспомни, как к нам на стройку какой-то гешефтмахер рвался. Ребятки на КПП пару раз в воздух бабахнули, какого он после этого стрекача задал!.. Только вот Иван Петрович, старый лис, имя гостя не называет, боится сюрприз испортить. Намекнул только, что мы его знаем, а может быть даже и видели.

На протяжении нескольких минут пути к месту игры, оба инженера азартно спорили, пытаясь угадать личность этого "инкогнито". Высказанная Филатовым-младшим версия, что это кто-нибудь из Великих Князей, вызвала дружный смех всей компании, включая ее женскую часть, который подвел черту дискуссии, тем более, что они уже добрались к месту проведения турнира.

Для игры заранее подготовили заасфальтированную площадку, окруженную по периметру забором из сетки, дабы обезопасить зрителей от шальной биты. Сбоку для зрителей и болельщиков была сооружена четырёхъярусная спортивная трибуна с навесом. Участники турнира в белых летних брюках и рубашках и теннисных туфлях, разбившись на кружки, то и дело посматривали на часы, так как до начала игры оставалось всего минут пять, а Павлов еще не появился. Но вот послышалось мягкое урчание электродвигателя, чуть слышный писк тормозов и у площадки остановился электромобиль Академика, который народ уже окрестил Наутилусом. Первым из открытой двери вышел Иван Петрович, который сейчас больше напоминал купца-коробейника — красная рубаха с русским узором навыпуск, опоясанная кушаком, шаровары, заправленные в мягкие сапоги. Но буквально через мгновение внимание всех присутствующих сосредоточилось на человеке почти двухметрового роста, который с некоторым трудом, пригнувшись, протиснулся наружу. Это был сам Фёдор Иванович Шаляпин!

На протяжении нескольких секунд практически все присутствующие замерли в изумленном молчании, дружно и совершенно неосознанно изобразив финальную сцену из Гоголевского "Ревизора". Но Павлов не дал этому надолго затянуться, произнеся с нарочитым укором:

— Ну что Вы, дамы и господа, так ли следует приветствовать дорого гостя?

Оцепененье прошло, и знаменитый бас был взят в кольцо, состоявшее из искренних поклонников и поклонниц таланта великого русского певца. Аплодисменты непрерывно прерывались восторженными вопросами: Как — это Вы?!.. Какими судьбами?!.. А Вы к нам надолго?!.. Федор Иванович, Вы споете нам?!..

Среди присутствующих, только двое знали, каких поистине титанических усилий стоило организовать посещение Института Шаляпиным. Первым был сам Павлов, который с победоносной улыбкой режиссера наблюдал за удачно поставленной сценой. Вторым — ротмистр Воронцов, которому Иван Петрович поручил поспособствовать этому посещению и который поначалу выразил сомнение в успехе этого действа. Ибо Федор Иванович, как и многие иные короли сцены обладал весьма сложным и капризным характером. Крестьянский сын, вошедший в самые высшие сферы богемы, часто вел себя как разбалованный ребенок. Открывал лазареты для раненых солдат и возвращал подаренные Императором золотые часы, как "недостаточно дорогие", торговался в лавке с приказчиком требуя сбросить цену на трость и одновременно сорил деньгами в роскошных ресторанах. Бунин приписывал Шаляпину фразу "Бесплатно только птички поют", которую тот частенько повторял, согласовывая размер гонораров. Федор Иванович умел и любил много и со вкусом выпить и был способен в один присест съесть два фунта икры. Вот этот "человечище" и "богатырь" к сорока годам приобрел целый букет хронических болезней от подагры и диабета до легочных заболеваний и нервного расстройства. Хуже всего было то, что венчало этот комплекс чувство недоверия к отечественным врачам.

Просчитать поведение подобного индивидуума было практически невозможно, а использовать любые силовые сценарии Павлов категорически запретил. Но посоветовал внимательно отслеживать все перемещения Шаляпина, начиная с августа, и особенно во время пребывания в Сочи:

— Петр Всеславович, если мне не изменяют воспоминания из будущего, то у нашего артиста должны возникнуть серьёзные проблемы на даче Стаховича. Не помню точно, но что-то связанное с попыткой ограбления и сопутствующей этому стрельбой. Прошу Вас, поезжайте туда лично и отслеживайте ход событий, чтобы вмешаться в нужный момент. Будем надеяться, что изменения в истории не скажутся на этом. Вот письменное приглашение многоуважаемому Федору Ивановичу, от академика, тайного советника и Нобелевского лауреата Павлова посетить его Институт. И не забудьте добавить ему на словах, что он сам и его волшебный голос — это сокровище и достояние Империи, требующее соответствующего ухода.

Надежды Павлова оправдались. Вскоре московские газеты запестрили заголовками "Нападение на великого певца", "Шаляпин убил злоумышленника", "Что грозит знаменитому певцу за случайное убийство?". Но содержание репортерских "шедевров" было практически одинаковым — "Ф. И. Шаляпин занимал комнату в доме М. А. Стаховича во 2-м этаже, выходящую во фруктовый сад. В первом часу ночи Ф. И. Шаляпин отправился спать, причем, по обыкновению, положил портсигар, золотые часы и бумажник на письменный стол, стоявший между двух окон, выходящих в сад. Ф. И. Шаляпин оставил открытыми окна, погасил свет и собирался уснуть. В это время он услыхал подозрительный шорох. Приподнявшись на кровати, он увидел грабителя, забравшегося на подоконник по приставной лестнице. Вооружившись револьвером, Ф. И. Шаляпин дал возможность грабителю войти в спальню, и в то время, когда грабитель собирался каким-то средством одурманить Ф. И. Шаляпина, артист произвел выстрел. Пуля попала злоумышленнику в грудь. Ф. И. Шаляпин подбежал к окну и, увидев другого, стоявшего возле лестницы грабителя, произвел второй выстрел в воздух. Сбежалась бывшая в имении прислуга. Соучастник грабителя успел скрыться. Немедленно было сообщено судебно-следственным властям и сыскной полиции, по прибытии которых с трупа грабителя была снята фотография. Судя по одежде, злоумышленник принадлежал к шайке местных грабителей. При обыске в кармане грабителя нашли дурман, а также отточенный кинжал".

Певец был потрясен и морально подавлен. Пусть и защищаясь, он отнял жизнь у человека. Тем более, что падкие до жареных фактов местные журналисты объявили, что убитым оказался безобидный юродивый. Ныло сердце, горло как будто терзали иглы, приступы подагры обострились. Шаляпин, который всегда панически боялся потерять голос, решил, что приходит расплата за грех смертоубийства и приготовился к самому худшему. Но неожиданно в дверь его комнаты постучала горничная и доложила о прибытии его Высокоблагородия коллежского асессора Звенигородского Георгия Петровича с личным письмом к господину Шаляпину от академика и Нобелевского лауреата И.П. Павлова.Первым порывом Шаляпина было отказать в посещении, но затем победила природная крестьянская смекалка и расчёт, и он отдал распоряжение впустить.

В комнату незамедлительно вошёл мужчина средних лет, в со вкусом пошитом гражданском костюме, но с явно военной выправкой. Почтительно, но с чувством собственного достоинства он отрекомендовался Федору Ивановичу и протянул ему конверт, запечатанный сургучной печатью Управления санитарной и эвакуационной части Русской Императорской Армии. В последнее время информация о невероятно эффективных методах лечения и о чудесных исцелениях, которые происходили в подмосковном Академграде с завидным постоянством стала появляться на страницах газет. Да и по слухам первые лица Империи, включая самого Государя и членов августейшей Фамилии, прибегали к помощи Павлова как врача. Возможность показаться такому светилу медицины польстило самолюбию Шаляпина, тем более, что статус пациента позволил бы ему на вполне законных основаниях скрыться от назойливого внимания газетчиков и просто обывателей, любящих копаться в чужом грязном белье. Федор Иванович еще раз перечитал послание, перекрестился и произнес:

— Я еду с Вами. Господин коллежский асессор, когда мы отбываем?

— По возможности как можно быстрее, Федор Иванович, автомобиль нас ждет. И, если не возражаете, то давайте обойдемся без чинов. Дорога неблизкая и так нам будет удобнее общаться.

Шаляпин в знак согласия кивнул и протянул руку для рукопожатия, ощутив крепость и силу руки своего визави.

Так как мысли о необходимости отъезда из Сочи уже не раз посещали его за последние несколько дней, чемодан с самыми необходимыми вещами был уже собран. Георгий Петрович гарантировал, что хозяина дачи Стаховича поставят в известность о причинах и цели отъезда, естественно, в самых общих чертах. В автомобиле находилось еще два пассажира, рядом с водителем и на заднем сидении. Последовало короткое представление: "Доктор Голубев, Михаил Николаевич", "Помощник академика Павлова по организационным вопросам, Воронцов Петр Всеславович". Далее события понеслись в бешенном темпе. Автомобилем до Сочинского порта, небольшой парусно-винтовой шхуной до Туапсе, и далее по железной дороге со сменой нескольких поездов. На заключительном этапе они ехали в грузопассажирском вагоне, прицепленном к санитарному эшелону и были, к удивлению Федора Ивановича, практически полными хозяевами вагона, если не считать шестерых солдат и прапорщика с эмблемами автомобильных войск, которые сопровождали груз в Институт к Павлову и одновременно отвечали за безопасность пассажиров. Условия его проезда, как понял Шаляпин, были максимально комфортными, насколько это было возможно. Наличествовал туалет и даже небольшой душ, питание поступало из вагона кухни, откуда в судочках приносилось в купе. По убедительной просьбе Воронцова, Федор Иванович не выходил из вагона днем и прогуливался по перрону только во время ночных остановок. К счастью, в чемодане Петра Всеславовича оказалось несколько романов Жюля Верна. С особым удовольствием певец прочитал "Вокруг света за 80 дней" в переводе малороссийской писательницы М. Вовчок, который, как нельзя лучше, походил на их приключения...

А далее — прибытие в какую-то сказочную "крепость" и несколько дней общения "с лучшими врачами Империи", как их отрекомендовал академик Павлов. Более всего Федора Ивановича удивил и даже немного испугал вид фантастических медицинских приборов, собранных в одном помещении, и он даже попытался задать полушутливый вопрос, не собирается ли уважаемый академик сделать из него нового Франкенштейна? Однако все страхи и сомнения пропали при виде очаровательных девушек в белых халатах которые по команде Ивана Петровича поочередно прикрепляли к его обнаженному торсу какие-то шланги и провода. Причем они делали это так осторожно и деликатно, что Шаляпин прикрыл глаза и расслабился, лежа белой кушетке. А затем пришел черед и, собственно, самому лечению.

В Институте был собран полный комплект аппаратуры для электромагнитной терапии конструкции Ижевского, но прошедшие соответствующую модернизацию, основанную на послезнании Темина-Теслы. После каждого сеанса Федор Иванович ощущал прилив сил, небывалую ясность мыслей и ощущения возрастающего единства тела и духа...

Традиционные методы лечения не были позабыты, но порции пилюль существенно урезали, заменяя кислородными коктейлями, целебными чаями и морсами. Не меньше пользы принесли и вечерние беседы Шаляпина и Павлова. Может быть, впервые после детства и юности Федор Иванович почувствовал себя рядом с настоящим другом, в компании с которым можно выговориться и не пожалеть об этом. Через десять дней Иван Петрович, придирчиво просмотрев результаты анализов и в дуэте с доктором Голубевым четыре руки и уха промяв, простучав и прослушав Шаляпина, вынес свой вердикт:

— Ну-с, уважаемый пациент, хочу Вас обрадовать — пик Ваших хворей мы немножко срезали, теперь самое важное — это режим. А посему ближайший месяц предлагаю провести на территории нашего Института. Тем более, что за это время окончательно уляжется шум вокруг Ваших злоключений в Сочи. С точки зрения закона Вы действовали абсолютно правильно, защищаясь от вооруженного грабителя и Фемида уже вынесла свое решение, но нужно, чтобы все эти щелкоперы из газет полностью потеряли интерес к этому делу. Кстати, попытаюсь Вас развеселить... В некоторых бульварных листках напечатали информацию, полученную, само собой, "из заслуживающих доверия источников" о том, что певец Федор Шаляпин, воспользовавшись услугами контрабандистов бежал в Турцию, а откуда на специально присланном цепеллине улетел в Германию. Лучшим ответом подобным писакам, как мне кажется, может быть Ваш сольный концерт перед находящимися на излечении офицерами и солдатами Русской Императорской Армии, а если еще при этом у Вас будет обновлен репертуар и некоторые песни прозвучат впервые, то...

При этих словах Шаляпин вскочил со своего кресла и, буквально прервав Павлова на полуслове, произнес:

— Иван Петрович, я не могу оспаривать Ваш авторитет врача и ученого, но в музыкальном мире я живу не первый год. Вы не представляете, какие там кипят интриги, и какая борьба идет за репертуар. Поверьте, леди Макбет, или окружение короля Лира — это просто невинные гимназистки по сравнению с теми, с кем приходится иной раз иметь дело. Но при этом любой свежий текст, новая мелодия становятся известными. И я боюсь, что...

На этом месте, уже Павлов жестом остановил Шаляпина.

— Многоуважаемый Федор Иванович, как говорит старая пословица: "Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать". Но я предлагаю Вам и увидеть, и услышать. Давайте пройдем в одну из наших лабораторий...

В небольшом помещении с плотно закрывающейся дверью на столе стоял какой-то непонятный прибор, возле которого манипулировал кнопками и тумблерами молодой человек в белом халате.

— Это Юрий, один из наших техников. Если помните, Федор Иванович, то Митрофан Ефимович Пятницкий, собирая русские народные песни, записывал на фонограф голоса крестьян, их исполнявших, тем самым сохранив их для потомства и открыв для слушателей. Мы занимаемся чем-то подобным, собираем песни, открываем новых авторов и сохраняем их труд, правда, и техника у нас чуть-чуть получше фонографа. Тем более, сейчас война и тот, кто сидит в окопах на передовой, ходит под Богом. Присаживайтесь, Федор Иванович, и слушайте. На все Ваши вопросы я отвечу чуть позже. Юра, запускай.

На приборе закрутились какие-то диски, перематывая тонкую стальную ленту и в комнате негромко, но достаточно четко зазвучали звуки гитары и мужского голоса:

"Пусть я погиб под Ахероном

И кровь моя досталась псам, —

Орел 6-го легиона,

Орел 6-го легиона

Все так же рвется к небесам.

Все так же смел он и беспечен

И дух его неустрашим.

Пусть век солдата быстротечен,

Пусть век солдата быстротечен,

Но вечен Рим! Священный Рим!"

Шаляпин замер в кресле, помимо воли вцепившись руками в подлокотники. Мелодия, звучавшая в ушах, резала слух своей непривычностью, она не была похожа ни на народную песню, ни на городской романс, ни на оперную арию. И привлекала именно этим, своей непохожестью, жесткостью, воинственностью. Так действительно петь мог только покрытый шрамами римский легионер-ветеран, прошагавший пол мира во имя Рима и Тиберия Августа...

Федор Иванович не просто слушал песню, он внимал ей, впитывал ее всеми фибрами. Глаза были прикрыты, а губы беззвучно шевелились, повторяя слова. Раздался щелчок тумблера, который прервал исполнение. Несколько мгновений в комнате стояла полнейшая тишина, затем посыпался шквал вопросов Шаляпина:

— Кто?!.. Кто это пел?!.. Как?.. Когда?.. Откуда?!..

— Постараюсь ответить на Ваши вопросы по очереди. — Не спеша и обстоятельно начал Павлов. — Это пел один из моих знакомых офицеров-фронтовиков. Еще совсем молодой, но прошел через многое. Вся грудь в шрамах и крестах, но душа осталась чистой, вот и сочиняет между боями... А теперь представьте, как эта песня зазвучит в Вашем исполнении, да еще и под хороший оркестр.

— Иван Петрович, дорогой мой, Вы просто обязаны, Вы слышите, — ОБЯЗАНЫ познакомить меня с этим человеком. Делайте что хотите, но его нужно отозвать с фронта, это — просто самородок, гений, он не должен, Вы понимаете, он не имеет права погибнуть!

— Федор Иванович, ну успокойтесь же, дорогой мой. Скоро Вы встретитесь с этим офицером. Кстати, он почти полный тезка легендарного Дениса Давыдова — Денис Анатольевич. Давайте поступим так... Вот Вам полный текст песни, в этом здании есть небольшой рояль и найдется неплохой аккомпаниатор. Вы сможете порепетировать, потом соберем оркестр, проведем генеральную репетицию, а там можно и предстать и перед публикой. У нас тут через недельку объявлен спортивный праздник, так что — милости прошу принять участие в городошном турнире. Я и сам любитель этой игры, да и Вы Федор Иванович, ее, как будто, жалуете. А после него, вечером можно и Вам выступить. Все это будет на территории нашего Института, так что можете быть спокойным — недоброжелателей и завистников, а тем паче конкурентов и журналистов здесь нет, и не предвидится. Кстати, именно здесь проживает семья Дениса Анатольевича — жена с маленькой дочуркой, тесть и теща, которая, кстати, недурно музицирует и поет. У нее целая тетрадка заполнена песнями и романсами зятя. А еще дней через десять приедет и он сам. Ну как, договорились? !!!!!!!

Нечего и говорить, что возражений со стороны Шаляпина не последовало, а наоборот наблюдался всплеск, или, точнее сказать, — взрыв энтузиазма и желание работать, работать и работать...

Пока эти воспоминания проходили перед мысленным взором Воронцова, городошники приступили к разминке. Павлов снова стал центром внимания, временно оторвав его от Шаляпина, в конце разминки совершенно неожиданно для всех встав на "мостик", а потом резко вернувшись в вертикальное положение. Затем все приступили к игре, временно позабыв о знаменитостях.

Но сюрпризы на этом не закончились, после упорного сопротивления команда, противостоящая Павловской, все же признала свое поражение. Площадка быстро очистилась от игроков и городошных аксессуаров, и на ней появилось несколько гармонистов и балалаечников под предводительством "зазывалы", который зычным голосом без труда перекрыл шум возбужденной толпы зрителей:

— Дамы и господа! С давних времен у нас на Руси народ любил на праздники кулачным боем тешится, силушку свою молодецкую показывать! Вот и мы предлагаем вам последовать примеру предков наших! Только не обессудьте, господа хорошие, правила наши от московских немного отличаться будут! Биться не доколе противник не побежит, а доколе из драки сам не выйдет по желанию, посторонних предметов в кулаке не таить, за шею не душить, в причинное место не ударять, руки-ноги не ломать, лежачего не бить!..

Музыкальная свита глашатая под аккомпанемент своих инструментов затянула задорную песню. Шаляпин, стоя рядом с Павловым, уже перестав удивляться чему-либо, вслушивался в незнакомую мелодию и старался запомнить слова...

... То не грозное небо хмурится,

То сверкают в степи клинки.

Это батюшки Ильи Муромца

Вышли биться ученики...

На площадке появилось полтора десятка "добрых молодцов", одетых в народном стиле — сапоги, шаровары, косоворотки, подпоясанные кушаками. Музыканты заиграли простенькую ритмичную мелодию частушек, под которую вышедшие начали приплясывать, раскинув руки наподобие крыльев и кружа, как аисты над лугом. Не прошло и минуты, как двое танцоров якобы случайно сталкиваются плечами, и затевается поединок, неопытному взгляду со стороны кажущийся простой дракой. Пример оказался заразительным, и в мгновение ока вся площадка превратилась в "поле битвы". Немногочисленные знатоки, следившие за понравившимися им парами бойцов, затерялись в толпе зевак, азартно радующихся бесплатному зрелищу.

— Простите, Бога ради, любезный Федор Иванович, я скоро вернусь. — Скороговоркой извинился Павлов и, нетерпеливо потеснив стоящих впереди зрителей, как пловец в реку, бросился в самую гущу бойцов. Раздающий направо и налево тяжеловесные плюхи, Шаляпину он казался седатым медведем, отбивающимся от своры охотничьих лаек. Сделав "круг почета", академик кричит что-то слышное из-за шума толпы только бойцам вокруг него и возвращается обратно.

— Ну, канальи!.. Ну, я вам устрою взбучку!.. Предупреждал же Петра Всеславовича, что собираюсь поучаствовать!.. — Павлов с какой-то радостной злостью пояснил собеседнику. — Устроили спектакль, понимаете ли! И мне только легкие шлепки прилетают, и я никого как следует зацепить не могу!..

— Ну, Иван Петрович, простите великодушно, но Вы уже далеко не мальчик. — Шаляпин, как мог, пытался успокоить академика. — В Ваши-то годы... Да и с Вашим положением...

— Эх, Федор Иванович, запомните, человеку столько лет, на сколько он себя чувствует... Ладно, не будем об этом. Вон, там недалеко семейство Филатовых обретается, пойдемте к ним...

— ... Смотри, Сань, как он его! — Матвей, чуть ли не приплясывая от азарта, дергает друга за рукав. — Подсел под удар, правой — носопырку, левой — колено подбил. Прямо, как мы на тренировках!

— Помнишь, Моть, Денис Анатольевич про две силы объяснял. — Сашка отвечает менторским тоном. — Вот и живой пример. Одна сила — от себя, другая — к себе. Правильно, дядь Сём?

— Правильно, смотрите и запоминайте, пострелята...

— Да чё тут правильно-то! Чё мальцам головы морочишь, старый? — Стоявший рядом ражий детина, одетый по последней моде городских окраин, влезает без спроса в разговор, распространяя вокруг густой пивной аромат. — Слышь, щеглы, тута главное — сила в руках. Во, как у меня...

Новый собеседник сжимает кулак размеров с пивную кружку и показывает окружающим.

— Я вот у себя в деревне парням с одного удара все зубы выбивал. А сильному — и уважение обчее, и девки любят тож... Да не зыркай на меня глазом, слышь? — "Герой" замечает пристальный взгляд Семена и переключается на него. — А то пошли на круг, повеселимся... А, да ты калечный... Дык я тож левой бить не буду...

Положение спасает появление Александра Михайловича в компании с каким-то дородным седобородым дядькой, по одежде похожим на приказчика.

— Что тут происходит? Вы кто, любезный? — Вопрос из-за временного онемения детины повисает в воздухе, поэтому Филатов обращается к своему спутнику. — Прохор Иванович, это — ваш?

— Прощеньица просим, Александр Иваныч, мой придурок, прости меня, Господи, грешного. Не извольте сумлеваться, щас всё поправим. Иди-ка сюда, голубь милай...

Отойдя на пару метров в сторону, старик меняет ласковый тон на злющее шипение:

— Ты што творишь, сучонок? Ты хоть знаешь, с кем лаяться принялся? Эта ж Ево благородия главного инжанера стройки семейка!.. Да под ним работавши озолотиться можно, а ты, телок мокрохвостый, мне всё портишь! Я тебя, паскудника, для этого из твоих Малых Гавнищ в Первопрестольную вытащил?.. Ты, червяк навозный, хоть знаешь, што эта за мужик однорукий? Кресты и медальки евонные видал? Я тут к свояку на неделе заезжал, он тута в охране служит. Так ентый однорукий их иногда бою учит. И са своей культяпкой двоих-троих укладывает не запыхавшись. А ешо свояк говорил, што у него германцев на счету забольше сотни будет. И добрую половину он своими ручками, да ножиком порешил... А ну-ка, гаденыш, дыхни-ка... Ты окромя пивка ешо и чекушку вылакал?.. Вопчем так, коль Ево благородие тебя са стройки не погонит, неделю ток за харчи две нормы работать будешь. А таперь изыди с глаз моих. А коль чё сотворишь ешо, не посмотрю, што жёнкин сродственник, сдам в участок. А то, коль местные прознают, навряд ли и до участка доберёшься, тута в охране, почитай все фронтовики служат, и за своего любого на куски порвут.

Окончательно этот инцидент был позабыт, когда к семейному кружку Филатовых и Прозоровых подошли Павлов и Шаляпин. Многие особы женского пола, стоявшие поблизости, явно почувствовали прилив ревности, ибо Федор Иванович вежливо раскланялся с обоими инженерами и почтительно приложился к ручкам их жен. Единственное, что немного успокаивало женскую часть общества, — это присутствие Павлова. Раз рядом их неугомонный академик, то это общение носит, скорее всего, деловой характер.

Иван Петрович по очереди представил Шаляпину оба семейства, не забыв и Семена, назвав последнего своим личным тренером, напрямую обратился к женщинам:

— Милые дамы, мы с Федором Ивановичем обращаемся к Вам с нижайшей просьбой. Ваш зять Денис Анатольевич, убывая в очередную командировку, предупредил меня, что у Вас, Полина Артемьевна, хранятся тексты песен и романсов, которые он надиктовал. Заручившись его предварительным согласием, я вчера ознакомил Федора Ивановича с одной из них, а именно — с "Орлом шестого легиона". Скажу прямо, она вызвала у нашего уважаемого маэстро живейший отклик, и он...

На этом месте Шаляпин не выдержал и вмешался в разговор:

— Уважаемый Иван Петрович несколько преуменьшает, то впечатление, которое произвела эта песня. Это сенсация, нет, это — бомба, которая взорвет весь наш музыкальный мир, который давно начал зарастать тиной и ряской, как стоячий пруд. Да и поэты нынешние — зажрались, право слово. Привыкли, канальи, за Пушкина прятаться...

На этом месте Шаляпин криво улыбнулся и саркастически процитировал:

Не для житейского волненья,

Не для корысти, не для битв,

Мы рождены для вдохновенья,

Для звуков сладких и молитв...

И при том, что ни слово,— все высокий штиль о судьбах России, о ее неразумном народе... Как Вы там давеча говорили, Иван Петрович —

Утром мажу бутерброд —

Сразу мысль: а как народ?

И икра не лезет в горло,

И компот не льется в рот!

Да и сам я, признаюсь — грешен, от своих корней стал отрываться... Иван Петрович, простите ради Бога, перебил, прошу Вас, продолжайте.

Павлов, который во время эмоциональной тирады Шаляпина одобрительно кивал головой, подвел итог:

— Милейшие Полина Артемьевна и Ольга Петровна, надеюсь, Вы согласитесь с нами, что такие замечательные песни должны звучать со сцены, зажигать сердца людей, не давать им упасть духом, особенно сейчас, когда идет война. А посему, я приглашаю Вас к себе, в наш центральный корпус... И также передайте, пожалуйста, приглашение Дарье Александровне. Кстати, как ее здоровье? Как Мария Денисовна? Где они сейчас?..

— Спасибо, Иван Петрович. — Полина Артемьевна уже немного справилась с шоком от внезапного знакомства со знаменитостью и более, чем неожиданного предложения академика. — И у Дашеньки, и у малышки все хорошо, они сейчас с Ольгой на детской площадке.

— Вот и замечательно... У нас в корпусе есть весьма неплохой рояль, найдется и гитара, и мы устроим небольшой концерт. Где солировать предстоит Вам, дорогие дамы, а мы с Федором Ивановичем выступим в роли благодарных слушателей. Тем более, что сегодня Ваш дуэт был вне конкуренции. Федор Иванович попросил меня продемонстрировать возможности нашей летней эстрады для его грядущего выступления, и мы, спрятавшись за занавесом, с величайшим удовольствием слушали совершенно незнакомые нам доселе романсы. Если бы Вы знали, каких мне стоило усилий удержать его от возгласов "Браво, бис!".

Естественно, дамы были не просто согласны, они были поражены и несказанно обрадованы. Ведь САМ Шаляпин будет слушать их выступление, именно они станут в некотором роде крестными матерями переворота в музыкальном мире. Окончательно их сразили заключительные слова академика:

— А все остальные вопросы мы решим примерно через недельку, перед концертом Федора Ивановича в нашем Институте, тем более что... — Здесь Павлов сделал артистическую паузу и завершил. — Тем более, что Денис Анатольевич, по моим сведениям, к этому времени приедет. И сможет спеть вместе с Дарьей Александровной, ибо кто сможет по-настоящему передать суть песни, как ни автор? Тем паче, что среди песен, которые нужно исполнять дуэтом, есть и весьма необычная трактовка "Прощания Славянки".

На этом, самом интересном месте беседа была завершена. И инициативу, правда тщательно прикрытую всеми нюансами хорошего тона, проявили именно дамы, перед которыми в одно мгновение выросла гора проблем. Завтра предстоит такое мероприятие, а что им надеть, что делать с прической, какую выбрать помаду и пудру, — в общем, необходимо было решить столько вопросов, важность которых могут понять только женщины, а времени практически не осталось — вечер, ночь и утро до полудня. И еще, как назло, мужчины с утра убывали на стройку, так что семействам Филатовых и Прозоровых предстояла бессонная ночь...

Но несмотря на страшный дефицит времени, сразу после возвращения домой Александр Михайлович и Полина Артьемьевна пригласили Дашу на серьезный разговор, начала который, естественно, мама:

— Пожалуйста, послушай меня, доченька... Прежде всего, я должна извиниться перед тобой. Да-да, не возражай. — Полина Артемьевна остановила попытавшуюся что-то сказать Дашу. — Речь идет о тебе и Денисе. Я снова начинаю бояться за тебя. Вначале, я, как каждая мать, хотела видеть тебя замужем за обеспеченным, уважаемом в обществе человеком. И чтобы твоему супругу не пришлось, как Кербедзу, покупать на свадьбу серебряное кольцо вместо золотого. Мы ведь с твоим отцом тоже не сразу встали на ноги, и я боялась, что тебе придется пройти этот же путь. Именно поэтому я и поощряла ухаживания Вольдемара, будучи уверенной в том, что ты сможешь им управлять. Но вдруг появляется Денис — умный, красивый, настоящий герой-фронтовик. И при этом — простой прапорщик. Что бы при этом тебя ожидало? Помнишь те гадкие куплеты? — Полина Артьмеьевна с горькой усмешкой пропела:

Нет ни сахару, ни чаю,

Нет ни пива, ни вина,

Вот теперь я понимаю,

Что я прапора жена...

Слава Богу, что Вы с Денисом проявили твердость, а Вольдемар оказался полным ничтожеством... А дальше происходит практически невероятное, я считала, что такое случается только в рыцарских романах. Твой муж делает головокружительную карьеру. Он спасает дочь самого Императора Всероссийского, получает из его рук орден. Великая княжна Ольга Николаевна становится крестной нашей Машеньки, впереди поступление в Николаевскую Академию... Наконец, наш переезд в Академгородок, этот дом, интересная и высокооплачиваемая работа для отца, а теперь еще и встреча с самим Шаляпиным... Дашенька, я теперь боюсь совершенно иного — а вдруг кто-нибудь попытается увести у тебя Дениса, вскружив ему голову? И кстати, ты не опасаешься, что в нашем доме няней служит такая красавица?

— Мамочка, милая, можешь не переживать. — Даша весело улыбнулась. — Денис любит меня и только меня. Я это чувствую. Вот академик Павлов вам сегодня сказал, что Денис приедет через неделю, а я уже несколько дней назад почувствовала, что скоро его увижу. Единственная особа женского пола, к которой я, может быть, буду его ревновать, — это Машуня.

Что же касается Оли, мы с ней очень сдружились, она много рассказала о себе... Да, она пока не замужем, но у нее есть жених, он офицер и сейчас на фронте. И она любит его и ждет. А еще... А еще она — не просто няня. Оля состоит на службе у подполковника Воронцова, и сейчас ее задача — защищать меня и Машеньку.

— ... Но что она может сделать, обыкновенная девушка и далеко не Геркулес. — От неожиданной новости Полина Артемьевна не сразу нашлась, что ответить.

— Она отлично стреляет и почти никогда не расстается с маленьким браунингом, таким же, какой подарил мне Денис...

Здесь в разговор вмешался Александр Михайлович:

— Да, Полюшка, поверь мне и дочери. Вот взгляни. — Он достал из кармана свернутую бумажку.

— Мне эту мишень презентовал заведующий тиром. Посмотри, все выстрелы точно в "яблочко". И тренируется она в тире постоянно.

— И без оружия, папа, она многое умеет. — Дополнила Даша. — Мне дядя Сёма говорил, что он её и других девушек учит приемам самообороны. А как она дротики метает? Каждый — в цель. Сегодня на детской площадке конкурс выиграла.

— Доченька, сколько раз я тебя просила не называть Семена Ивановича так! Это неправильно и... неприлично.

— Мама, это для вас с папой он — Семен Иванович. А для меня, Сашки и Матюши — дядя Сёма. И для Оли — тоже.

— Господи, как была девчонкой, так и осталась, даром, что уже сама — мать. Не говори потом, что мы тебя не предупреждали...

— Не скажу, мамочка, никогда не скажу! — Даша обняла Полину Артемьевну и нежно чмокнула ее в щеку. — Пойдем лучше я помогу тебе готовиться к завтрашнему концерту...

*

... Прямой справа в челюсть, противник вкручивается внутрь под удар, пытаясь достать меня по печени, левая по касательной уводит бьющую руку в сторону за себя, превратить движение правой в захват воротника не удается, пытаюсь провести удушение локтем, меня накручивают на бросок через бедро, уже в полете левой цепляюсь за рукав, выводя "оппонента" из равновесия и каким-то чудом попадаю каблуком по голеностопу опорной ноги, соперник с непроизвольным хеканьем приземляется рядом со мной, ребром правой ладони — удар по горлу... Но только имитирую. Затем встаем и, довольно улыбаясь, пожимаем друг другу руки, а затем подходим к зрителям — генералу Батюшину и двум сопровождавшим его офицерам.

— Браво, Денис Анатольевич, весьма впечатлён! — Николай Степанович улыбается, затем обращается к моему экзаменатору. — Что скажете, Федор Федорович? Как Вам?

— У молодого человека достаточно своеобразная манера ведения боя. В основе — один, или несколько казачьих стилей. Донцы, не так ли, Денис Анатольевич?

— Да, в основном. — Не спешу разочаровывать Федора Федоровича, неприметного дяденьку лет основательно так за сорок, с которым только что "воевал". Возраст возрастом, а чувствуется в нем очень опытный боец. Быстрый и сильный матерый хищник, который сейчас, впрочем, в хорошем настроении. Честно говоря, так и не понял, работал он в полную силу, или просто меня проверял...

— Но Вы еще интересно работаете локтями и коленями... Что-то из японской борьбы?

— И оттуда — тоже. — Снова соглашаюсь с экспертом. — Кое-что немного сам додумывал.

— И Вы хотите сказать, что у Вас в батальоне все солдаты вот так могут? — Батюшин снова берет инициативу в свои руки.

— Базовые навыки даются всем, а дальше — по специализации. Штурмовикам — бой на уничтожение, зачистка помещений, разведке — бесшумные действия, снятие часовых, и так далее, тут уже больше работает тактика, а не рукопашный бой...

— А Вы не слишком усложняете, господин капитан? — Подает голос знакомый уже штабс Кисилев, приехавший с Батюшиным. — Зачем солдату забивать голову всякой ерундой? Научить одному, ну — двум десяткам приемов на все случаи жизни, и — хватит. А Вы им еще всякие премудрости растолковываете.

— Не соглашусь с Вами, Олег Евгеньевич. Унификация хороша до определенного момента. Тому же разведчику в отличие от штурмовика вовсе не нужно уметь одним ударом ломать шею противнику. А последнему вряд ли пригодятся навыки беззвучного взятия "языка", только не путайте со снятием часовых. А что касается упомянутых премудростей, я даю им то, что необходимо для войны. Например, когда у человека есть оружие, он поневоле сосредотачивает внимание только на нем и очень боится выпустить из рук. И действует только им. Я же учу своих бойцов, что если в окопной схватке германец вцепился в карабин, не надо меряться силами, пытаясь вырвать его. Достаточно освободить одну руку, нанести шоковый удар кулаком в висок, или ребром ладони в кадык, а затем спокойненько забрать свое оружие... А вообще, считаю, что грамотный и думающий солдат действует гораздо эффективней, чем слепо выполняющий приказ. Еще Суворов говорил — "Каждый солдат должен знать свой маневр".

— И как же Вы их учите? Читаете вслух древнегреческих философов? — Язвительно вопрошает штабс-капитан. Наверное, хочет на грубость нарваться. Ну, это — как-нибудь потом, а сейчас будем вежливы до тошноты.

— Во-первых, у меня в батальоне все солдаты грамотны и, если захотят почитать вышеупомянутых Вами авторов, то сделают это самостоятельно. А, во-вторых, думать и действовать в составе команды, например, очень помогает английская спортивная игра "футбол". Надеюсь, Вы, господин штабс-капитан, слышали про такую? По воскресеньям проводятся товарищеские матчи между отделениями и взводами. Надеюсь, до первого снега сможем разыграть чемпионат батальона.

— Насколько я понимаю, Денис Анатольевич, у солдат достаточно напряженные занятия в течение недели, и, вместо того, чтобы отдохнуть в выходной, они гоняют мяч? Добровольно? — Батюшин прекращает нашу пикировку.

— Конечно добровольно, Ваше превосходительство. А уж что иной раз творится среди болельщиков!..

Ну, то, что у нас имеют место быть некоторые отступления от общепринятых правил, типа, разрешаются элементы рукоприкладства (только броски и подсечки, без ударной техники), мы рассказывать не будем. Тот же штабс неправильно поймет. Дикарь-с потому что. Ладно, пора приглашать зрителей на вторую часть марлезонского балета...

... Как Вы понимаете, Ваше превосходительство, ситуация для демонстрации достаточно упрощена. Окна и двери открыты, чтобы потом их не пришлось ремонтировать, всё же, казарма, казенное имущество. Боеприпасы не выданы по той же причине, а в остальном действия не отличаются от боевых. Задача взвода и приданной пятерки разведчиков — взять штурмом "штаб условного противника". Разрешите начинать?

Согласный кивок Батюшина, короткая трель свистка, и — началось!.. Два "вражеских часовых", разойдясь в разные стороны, попадают в руки диверсов и исчезают в кустах, несмотря на непоказное сопротивление. Двойки штурмовиков моментально появляются из кустов и в считанные секунды оказываются возле стен, в окна летят деревянные "гранаты" с вставленными в них петардами, за ними, выждав положенные четыре секунды, ныряют и сами метальщики. За казармой тоже бабахают петарды, проходит томительная для присутствующих минута, и на крыльце снова появляются бойцы. Теперь уже конвоирующие трех "германьских енералов". Как и положено, — с заломанными рученьками, с мешочками на головах, сопротивления не оказывающих. Дома, конечно, дело происходило бы несколько по-другому, но здесь главное — показуха, да и все секреты раскрывать не очень-то и хочется. Доведется познакомиться поближе, почувствовать, так сказать, родную душу и единомышленников, тогда — другое дело. Пригласим к себе на базу, дадим посмотреть все реальные тренировки, поговорить с бойцами, может быть, и самим в чем-то поучаствовать. А пока — шоу маст гоу он...

— Ваше превосходительство, взвод задачу выполнил, штаб захвачен. Чтобы не было сомнений, что всё увиденное является сплошным спектаклем, прошу проследовать на стрельбище...

Стефановские "кентавры" не подвели и там. Показали сначала одиночное "стоя, с колена, лежа" на время, затем — то же в составе двойки, прикрывая друг друга и дырявя каждый свою мишень исключительно в восьмом, девятом и десятом круге. Затем, "на десерт", второй взвод изобразил уже набившую им оскомину атаку на окоп с мешками. Броневик привлекать не стал, должны же остаться у нас какие-то маленькие секреты, а гости и так были впечатлены по самое "не могу". Батюшин со своей свитой уехал донельзя довольный, напомнив на прощание, что в следующий вторник я должен быть у Потапова и вместе с ним отправиться в Академию ломать стереотипы в мировоззрении у господ преподавателей. В том числе и тех, кто будет меня экзаменовать... Эх, не наломать бы дров вместо этого. По Пикулю там не преподы, а драконы, так и режут без ножа. Якубович со своим Полечудесными вопросиками — сущий младенец по сравнению с ними...

*

Нет ничего хуже, чем ждать и догонять. Уже целую вечность торчу возле ограды очень красивого и интересного зданьица и время от времени машу рукой, отдавая честь старшим и младшим чинам, причем последних наблюдается на пару порядков меньше. Потому, как располагается в этом двухэтажном П-образном строении Императорская Николаевская Академия Генерального штаба. Рядом с которой и назначил мне встречу Его превосходительство. А сам, как и положено начальству не опаздывает, а задерживается... О, видать, стыдно стало, вот он, знакомый бенчик подкатывает.

— Добрый день, господин капитан! — Потапов вылезает из машины и быстрым шагом подходит ко мне. — Прошу извинить, пришлось задержаться в отделе. Пойдемте, мы как раз вовремя...

Притормаживаем на входе, дежурный, узнав о цели нашего прибытия, провожает в нужную аудиторию. А там, наверное, ждут только нас. Блин, столько полковников в одном месте встречал только в Ставке. Нет, это, конечно, приятно, когда штаб-офицеры приветствуют тебя первыми. Ну, пусть и не меня, а погоны Потапова, но всё равно — приятно... Блин, а генерал подкидывает очередную заподлянку, негромко выдав мне "Ждите здесь" и исчезая за дверью. Как там, в Уставе?.. Обращение к старшим — согласно правил почтительной вежливости? Добро...

Тянусь в струнку и жизнерадостно рапортую в окружающее пространство:

— Господа! Честь имею представиться: капитан Гуров-Томский. Командир 1-го отдельного Нарочанского батальона.

У двоих, или троих на лице мелькает что-то такое, очевидно, слышали про мою очень скромную персону. Остальные полученную информацию отнесли к категории "до лампочки", но вежливость должна быть обоюдной, поэтому один из офицеров, худощавый подвижный полковник с Георгиевским оружием и очень неплохим "иконостасом" на груди отвечает на мой глас вопиющего в пустыне:

— Полковник Богословский, преподаватель тактики. Очень приятно познакомиться, господин капитан. Наслышан о Ваших действиях...

Намечающийся диалог прерывается чьим-то возгласом "Господа офицеры!", в аудитории появляется аж четыре генерала. Какой-то усато-бородатый дяденька, шествующий впереди, наверное, генерал-майор Камнев, начальник Академии, за ним — Потапов и два незнакомца. Один похож на испанского идальго своей эспаньолкой, второй — с интеллигентным лицом, которое не могут испортить даже небольшие усики щеточкой.

— Итак, все в сборе? — Начальник Академии окидывает взглядом присутствующих. — Тогда не будем мешкать. Господа офицеры, сегодня мы проводим тактическую штабную игру. Тема — прорыв эшелонированной обороны противника стрелковым корпусом при армейской наступательной операции. Согласно жребия Вы разделитесь на две партии. Наступающая сторона — "синие" под командованием генерал-майора Маркова, оборону будут держать "красные", их возглавит генерал-майор Иностранцев. Посредниками при сторонах назначаются полковник Антонович и подполковник Касаткин. Сразу хочу предупредить, что в предстоящей игре будет присутствовать... м-м-м... некая интрига. Посему попрошу очень внимательно прислушиваться к любой вводной посредников и не пытаться их оспаривать. Ответы на все вопросы Вы получите позже, при разборе игры. Сейчас полковник Антонович озвучит все детали. Александр Трифонович, прошу Вас...

— Господа офицеры, после жеребьевки вы пройдете в отведенные вам аудитории, где наличествуют комплекты одно— и двухверстных карт выбранного участка Европейской России, необходимые бланки боевых документов — журналов военных действий, донесений, распоряжений для исполнения боевых задач и приказов, а также наборы чертежных и иных инструментов для нанесения обстановки. На картах уже обозначена условная линия фронта с необходимыми вводными данными.

Напоминаю, что согласно Устава при перемещении войск скорость пешей колонны должна составлять четыре версты в час, суточный переход — не более двадцати пяти верст. Для кавалерии — пять-восемь верст в час, суточный переход — до тридцати пяти верст. Обозные колонны двигаются со скоростью три версты в час. Эти цифры могут меняться посредниками и руководителем игры в зависимости от характера предшествовавших действий и степени утомления войск. Если нет вопросов, прошу приступить к жеребьевке.

Господа полковники по очереди тянут конверты, разложенные на столе вторым посредником, и в зависимости от цвета находящейся в нем карточки подходят к "своему" генералу. Синие — к "испанскому идальго" Маркову, красные — к "интеллигенту" Иностранцеву...

— Господин капитан, Вы будете принимать участие в игре на "синей" стороне. — Генерал Камнев приказным тоном не оставляет мне выбора. — Займите свое место.

Щелкаю каблуками и присоединяюсь к команде "Дон Кихотов", следующих в свой "штаб". Пока повезло только в том, что только что ставший знакомым полковник Богословский тоже играет за "синих"...

Пока не появился наш посредник, генерал Марков проводит краткий инструктаж:

— Итак, господа, как Вы поняли, нашей задачей является разработка наступательной операции корпуса. Скажу сразу, лично меня интересует в первую очередь инициатива и нетривиальность Ваших действий. И особенно — Ваши, господин капитан. — Последняя фраза адресована лично мне.

Пока все рассматривают неизвестно откуда взявшегося выскочку, делаю мордочку кирпичом, демонстративно не замечая бросаемых на меня взглядов, и оглядываюсь по сторонам. Паркетный пол натерт до почти зеркального блеска, два ряда даже не парт, а довольно массивных столов на красивых точёных ногах, стулья из того же гарнитура, одна стена полностью занята книжными шкафами и через стеклянные дверки видно, что они отнюдь не пустуют... Перед столами небольшой подиум, на котором стоит пяток обычных школьных досок и на специальной подставке повешена карта, на которой, скорее всего мы и будем "воевать"... Над ними в резных золоченых рамах висят портреты двух императоров Николаев, Первого и Второго. Дальше — весь цвет российского генералитета, начиная чуть ли не с Петровских времен.

Появившийся посредник объявляет начало игры:

— Ваше превосходительство, господа офицеры, можете приступать к анализу обстановки и разработке документов. Если появятся какие-либо вопросы, буду рад на них ответить.

Ну, как минимум один уже имеется, причем достаточно для меня важный:

— Господин полковник, разрешите вопрос?.. Прошу уточнить время года и погоду за месяц-два до проведения операции.

— ... Будем считать — июнь... — С некоторой задержкой посредник выдает ответ. — Жарко, сухо, воды в колодцах немного... Чтобы ваша кавалерия не сильно разрезвилась.

Ну, проблемы индейцев шерифа не волнуют, в смысле, о кавалерии пусть думают те, кому это по должности положено. А меня всё вполне устраивает, тем более, что уже присмотрел на карте интересное местечко. Воюем мы к северу от окрестностей древнего и славного города Слонима, который сейчас виртуально под условным неприятелем из соседней аудитории. Полоса ответственности нам определена от Гворской Руды до Задвордже, верст в двадцать. Условная линия фронта проходит близко к реке Щара, несколько сглаживая замысловатые виражи последней. Местность лесистая и местами заболоченная, особенно в пойме вышеупомянутой водной "артерии"... Так, не отвлекаемся, начинается самое интересное!..

— Итак, господа офицеры, довожу до Вашего сведения исходные данные. — По знаку Маркова только что назначенный начальником штаба полковник оглашает список "нажитого непосильным трудом". — В состав корпуса входят две пехотных дивизии, кавалерийская бригада, конно-артиллерийский дивизион, мортирно-артиллерийский дивизион, саперный батальон. Помимо этого корпусу приданы еще одна кавалерийская бригада, тяжелый артиллерийский дивизион с прикомандированным воздухоплавательным отрядом, понтонный батальон, телеграфная рота и... отдельный батальон капитана Гурова.

— ... Прошу извинить моё невежество в некоторых вопросах. — С явно сквозящим сарказмом подает голос один из "коллег". — Господин капитан, не соблаговолите ли объяснить м-м-м... а чем, собственно, занимается Ваш батальон?

— Если позволите, Гавриил Алексеевич (Леонов), я отвечу на Ваш вопрос, поскольку господин капитан в некотором роде мой коллега. — Меня опережает, если правильно заполнил, полковник Рябиков, подтянутый крепыш с аккуратными усиками. — Первый отдельный Нарочанский батальон специализируется на разведывательной и диверсионной работе в тылу неприятеля, а также штурме укрепленных оборонительных полос.

— В таком случае, Петр Федорович, будьте любезны вместе с капитаном Гуровым разработать план разведывательных мероприятий и представить мне и посреднику. — Генерал возвращает разговор в конструктивное русло, не давая разгореться ненужной болтовне. А посему, отделившись от компании, усаживаемся с полковником за отдельным столом.

— Денис Анатольевич, если не возражаете, обойдемся без чинов. Еще недавно, будучи начальником разведотделения штаба Северного фронта, занимался организацией разведки и контрразведки, поэтому в вопросе разбираюсь. Кстати, у нас тоже был создан отряд, подобный Вашему, который возглавил поручик Пунин. Думаю, было бы неплохо, если бы появилась возможность устройства Вашего с ним рандеву.

— Так в чем же дело, Петр Федорович? Сейчас на базе батальона развернута... скажем так, учебная команда, где проходят подготовку прикомандированные из различных полков. И, насколько я знаю, телеграмма об этом была разослана по всем фронтам.

— Да? Странно, мне об этом ничего неизвестно. Надо будет связаться со штабом, пусть посодействуют... Хорошо, давайте вернемся к нашим делам. Расскажите, как Вы планируете организовать разведку неприятеля. — Рябиков передает мне восковку с копией карты.

— Линия фронта проходит, в должной мере используя естественную преграду, но не копируя русла в точности. Поэтому должны оставаться участки берега, которые можно будет использовать в качестве небольших плацдармов для высадки. Поэтому задача номер один — скрытное форсирование реки, обнаружение таких участков и детальная разведка первой линии обороны с определением огневых точек и возможных отсечных позиций для организации неприятелем огневых мешков.

— Каким образом будет достигнута скрытность?

— Солдаты умеют маскироваться на местности, к тому же в наличии имеются специальные накидки. Бесшумное передвижение по заболоченной местности также отработано. Что касается реки, думаю, что плывущее по течению сломанное дерево, или подмытый куст особых подозрений не вызовут... После этого через слабые места в обороне — на том берегу достаточно заболоченных участков, по которым невозможно протянуть траншеи, группы проникают дальше в тыл и разведывают вторую, а, при её наличии, — и третью линии обороны, расположение штабов, артиллерийских батарей, парков и складов с боеприпасами и продовольствием, шоссейных и железных дорог.

— М-да, кратко, но по существу. — Полковник испытующе смотрит на меня. — Больше ничего не хотите добавить?

— ... Насколько я понял, в распоряжении штаба корпуса есть авиаторы и радиотелеграфисты. Задача для пилотов — проводить разведку с категорическим приказом не вступать в воздушные бои, сопоставление их данных с нашими важнее личного геройства. Искровиков я бы посадил на постоянное прослушивание и перехват радиограмм, а при возможности — для определения хотя бы приблизительного азимута на неприятельские радиостанции. Это также может здорово помочь.

— Сколько времени понадобилось бы Вашим разведчикам на всё это?

— От семи до десяти дней, Петр Федорович. Если, конечно, они у нас есть.

— Я думаю, что — да, может быть и поболее. Генерал Марков не будет пороть горячку. Хорошо, пойдемте на доклад...

Его превосходительство, весь остальной "штаб" и посредник воспринимают свалившуюся на них информацию вполне адекватно, последний исчезает за дверями, спеша поделиться впечатлениями с остальным генералитетом, а мы превращаемся в заинтересованных слушателей дебатов между двумя "полководцами", защищавшими свои планы побиения супостата...

— Ваше превосходительство, я считаю, что будет целесообразным планировать наступление в направлении Явор — Малые Озерки. — Авторитетно вещает тот самый полкан, не знавший, в какое место засунуть мой батальон. — Местность не заболочена и благоприятствует скорейшему развертыванию артиллерии и понтонной переправы. Также считаю нужным обратиться к самому последнему опыту союзников и осуществлять прорыв обороны противника методом "методичного продавливания", как это делали британцы и французы на Сомме. Расставив все три батареи мортирного и две гаубичные батареи тяжелого дивизионов в непосредственной близости предполагаемого места переправы, мы можем создать плотность огня, необходимую для беспрепятственного наведения моста понтонерами и переправы войск первого эшелона на тот берег. Оставшуюся тяжелую батарею и артиллерию переправляющейся дивизии использовать для контрбатарейной борьбы. После прорыва первой полосы укреплений наступающие закрепляются на захваченных позициях и пропускают через себя второй эшелон, имеющий целью следующую полосу обороны неприятеля и наступающий за огневым валом. Далее в прорыв вводится кавалерия и конно-артиллерийский дивизион, которые расходящимися ударами в направлении Деречина и Слонима довершают прорыв.

— Ваше превосходительство, разрешите? — В дело вступает Богословский. — Осмелюсь заметить, что при таком раскладе обеспечить скрытность будет практически невозможно. Противник, проводя разведку, быстро определит место удара и сможет заблаговременно подтянуть резервы к месту прорыва. Поэтому считаю необходимым наносить не один, а два удара, каждый из которых может оказаться главным. То есть, применить к нашей ситуации опыт Луцкого прорыва, осуществленного генерал-лейтенантом Брусиловым. Один удар будет там, где указал полковник Леонов, второй — к северу от слияния Щары и Трицевки. Местность местами заболочена, но, судя по карте, проходима. Поблизости находится большой лесной массив, саперный батальон сможет заблаговременно заготовить материал для переправы, облегчив тем самым работу понтонеров.

— Извините, Борис Петрович, но у нас может просто не хватить тяжелой артиллерии на два направления. А это значит, что корпус сразу понесет большие потери и не сможет выполнить свою задачу. — Наконец-то слышу что-то умное от этого полковника. — Вы уже в курсе, каковы потери у британцев? Только в первом штурме шестьдесят процентов, из них двадцать — убитыми.

— Гавриил Алексеевич (Леонов), я тоже читал доклад, представленный союзнической миссией. Мне кажется, гордые бритты пытаются завуалировать своё неумение воевать восхвалением германской обороны. Больше имевшие дела с тевтонами французы понесли меньшие потери, добившись больших результатов. Мне недавно довелось общаться с коллегой из Франции, он объяснил истинное положение дел. Большинство английских дивизий — Китченеровские добровольцы, имеющие большой запас патриотизма и совсем мизерный — военного опыта. То же можно сказать об английской артиллерии. Французы потому и добились впечатляющих успехов, что их пехота умеет наступать за огневым валом, а артиллеристы — соизмерять перенос огня со скоростью пехотинцев.

— Вы считаете, что наши деревенские Ваньки будут воевать лучше? — М-да, тут уже не сарказм, тут уже язвительность в полной красе из полкана лезет. — Я в этом совсем не уверен.

— А Вы посмотрите результаты нашей операции под Барановичами. И у генерал-лейтенанта Келлера, и у сибиряков потери совсем незначительные. Почему так, надеюсь, капитан Гуров нам объяснит. — Богословский обращается ко мне. — Вы же, кажется, принимали самое непосредственное участие в этом?..

— Так точно... — Вопрос застает врасплох, блин, надо собраться с мыслями и выдать что-то членораздельное. — Во-первых, две роты моего батальона заранее просочились во фланг противнику и в назначенное время ударили вдоль всех трех линий траншей, парализовав тем самым германскую оборону. Во-вторых, одновременно с этим была выведена из строя почти вся их артиллерия. Дееспособными оказались три, или четыре батареи, что уже не могло ни на что повлиять. В-третьих, наши артиллеристы создали этакий... коридор для штурмующих, очень быстро корректируя огонь по командам наблюдателей, шедших в боевых порядках пехоты и имея постоянную телефонную связь со своими батареями. И, наконец, в-четвертых, внезапный налет на Барановичи позволил уничтожить штаб армии генерала Войрша, командиры германских полков промедлили в принятии самостоятельных решений и потеряли драгоценное время, а также дал возможность оперативно погрузить наши войска в эшелоны и перекинуть их вглубь территории по исправной железной дороге...

— Интересно, каким образом Вы умудрились вывести из строя немецкие пушки? — Интересуется один из "коллег".

Ответить не успеваю, появляется посредник, принесший карту и хорошие новости:

— У Вас на руках план обороны "красных", вскрыто до семидесяти процентов сил и средств условного противника. Генерал-майор Потапов заверил, что разведчикам отдельного Нарочанского батальона это вполне по силам. Прошу приступить к разработке операции.

— Господа офицеры, мы построим наши действия, учитывая всё, что только что было сказано. — Генерал Марков дает понять, что он принял решение, и время демократии кончилось. — Господин капитан, определите на карте наиболее удобное место для действий Вашего батальона...