Золотое руно Платформы-5. Пролог

Пролог

Часть 1. Пляжный отдых

"О-о-о... я, кажется, уснуть умудрилась. И даже не заметила как... Ох, как вставать-то не хочется... Но глазки приоткроем чуток... Упс, а солнце-то уже не в зените! И сильно не в зените. Значит, долго спала. Так, прикроем опять глазки, хоть и не светит в них, но, всё равно, очень ярко там, снаружи... И не спать, не спать... Э-э-э, нет! Пора, пожалуй, вставать и собираться в обратную дорогу... Идти туда, где машину оставила. И катить обратно, в Южно-Сахалинск, в гостиницу. Дорога, ведь, не так чтобы близкая. Пора, пора, Женечка. Подъём, девочка. Вон и море что-то расшумелось, видать, погода портиться начала... Ой! Волна до ног доплеснула! Срочный подъём!"

Лежавшая до сих пор на плоском прибрежном камне миниатюрная стройная девушка вскакивает — набежавшая волна до колен накрыла её лежащую. Вскакивает и с удивлением оглядывается вокруг. Изумление столь неподдельно, что с её уст непроизвольно, но вполне естественно срывается:

— Ой, б...! Где это я!? Что-то не узнаю ничего...

Девушка сначала в полном ошеломлении оглядывает берег и не находит самой главной местной достопримечательности — мыса Великан, что красуется в половине... да, что там! — во всех рекламных буклетах о Сахалине. И должен был красоваться в паре сотен метров от неё. Но его нет! Да и сам берег... хоть и похож на тот, где она изначально расположилась, такой же обрывистый с лесом наверху и нешироким каменистым пляжем у подножья, но, всё равно, явно другой... не тот!

Потом поворачивается к морю — и снова ступор! И море не то! Уж, в чём, в чём, а в морях морскому биологу, каковым и является наш персонаж, сам бог велел разбираться. Вовсе не море это Охотское, спокойное уже в течение пары дней, студёное, чистое, с прозрачной, как слеза водой, а океан! И огромные валы самого настоящего океанского прибоя накатывают на берег в полном безветрии. И если бы этот, вот, камень не лежал так высоко, то накрыло бы её с головой, а не только по колено! И вода здесь совсем не охотская, а мутная, взбаламученная волнами...

Далее, уважаемые читатели, снова перейдём на внутренний диалог нашей героини. И первая, отличная от всяких-разных междометий, частиц... и матюков, мысль девушки вполне невпопад: "И вовсе погода не портится — штиль. Ну, хоть это ладно!"

Потом опять некоторая пауза в мыслях, заполненная, правда, уже не руганью, а скорее внутренней тишиной. И тут следующая мысль посещает возбуждённый мозг красотки: "Кстати, Солнце к вечеру на этом берегу должно быть уже над прибрежным обрывом... или даже за ним. Кирюха, вроде бы говорил, что местный берег на восток смотрит, то есть обрыв на западе должен быть. А здесь Солнце светит точно со стороны моря, то есть, вроде как с востока? Но, ведь, сейчас уже явно не утро, а ближе к вечеру! Я ничего не путаю!? Блин, ну, почему в географических вопросах я такая тупая!?... Так, пардон, а где мои вещи!? Меня что — обокрал кто!? И перенёс в бессознательном состоянии куда-то!? Что, в той убогой кафешке на трассе клофелин в кофе подмешали? Так тогда я бы раньше срубилась, ещё в машине! А это плохо бы кончилось... Не вяжется что-то... М-м-м... а не сотворили ли со мной... чего нехорошего!? Нет, по внутренним ощущениям — всё в порядке с организмом... Фу-у-у! Вернёмся к вещам... Где они, б-б-бл...и-и-ин!? Где джинсы, кроссовки... футболка где? Вот сумка только осталась. И то, наверное, только потому, что когда легла, то руку в петли просунула, не рискнули, видимо... Хотя срезать, ведь, могли... Странно... Ё...ё-ёлочки пушистые, они даже покрывало спёрли! Как умудрились его-то из-под меня вытащить!? Ах, да, я же вообще не там сейчас, где уснула. А где!? Что за хрень творится!? Так! Сяду-ка я на пенёк, съем пирожок. Обдумать это дело надо."

И девушка действительно села. Только не на пенёк, а на камень, вполне приличной такой табуреткой торчащей чуть дальше от воды, чем та почти плоская глыба, на которой пребывала девушка до момента пробуждения. И действительно достала из пляжной сумки печёный пирожок с красной рыбой, купленный в той же придорожной кафешке, в которой и пила тот бурдовый кофе, о котором только что думала нехорошо. И опять вспомнила этот самый напиток в совершенно неожиданном ракурсе: "А, может быть, всё-таки, клофелинчика в кофе подмешали, и я уже того... в раю? Не должна, вроде бы, по своему характеру и поступкам я вот так запросто именно в раю оказаться. Не святая. Не похоже это на меня. Ну, и не в аду же!? А где? В чистилище!? Так его православное христианство не признаёт. А я, вроде как, православная... формально, правда. Итак, версия с автокатастрофой и моим пребыванием на том свете как-то не кажется очень правдоподобной. Не канает. Продолжаем собирать мозги в кучку. Вот ещё вопрос имеется: а где люди? Окрестности Великана, этой одной из главных сахалинских достопримечательностей, при хорошей погоде совсем безлюдными не бывают даже в будни. А сейчас — ни людей, ни самой достопримечательности. Вот, засада! И как мне теперь до машины добраться!? Ведь Кирюше обещала его ненаглядного "Паджерика" к вечеру вернуть. А мне бы сейчас — просто найти машинку неплохо было бы! И обувки, вот, нет. Как по камням-то скакать? И делать-то что? Здесь сидеть, людей, подмогу ждать? И долго? Кирилл только поздно вечером меня хватится. И как ему до меня добираться без машины? Ну, ладно, это он найдёт — возьмёт у друзей или рабочим уазиком воспользуется. Не-е-е... понятно, что он меня хватится и искать поедет, выручать... После того, что было у нас с ним позапрошлой ночью, он теперь точно за мной хоть на край света рванёт, а не то, что внедорожничек свой любимый на день уступит... Жаль его, Кирюшу в смысле, немного даже — он, похоже, всерьёз влюбился... Нет, стоп! Даже думать не буду о его будущих проблемах и страданиях... И, вообще, это не значит ничего! Ему хотелось, мне хотелось... Обмен. Сделка. По-честному. И всё! А страсти-мордасти всякие — не для меня! И не надо тут бабскую жалость разводить! А то действительно жалеть его начну. Заранее... Всех не пережалеть.

Вернёмся, однако, к нашим баранам. Где он меня искать будет? И ещё более важный вопрос: где я!? О, ну-ка, попробуем по айфончику моему любимому звякнуть. На Сахалине, конечно, сотовая связь совсем не везде наличествует. Но вдруг... Так! Тишина в эфире, ни звука, ни треска... ничегошеньки тут нет. А жаль. Легко бы вопрос решился.

Однако, самой решаться надо: идти куда-то или беспомощной такой Алёнушкой сидеть на бережке. Ну, этот вопрос не для меня — идти, конечно. Только, вот, как я без обуви по камням скакать буду. А они тут — острые весьма. Вон, пока метра три от того камня до этой "табуретки" добралась все подошвы исколола... Но, всё равно, пойду! Чернова Евгения я или кто!? Не знаете вы меня! Впрочем, здесь, кажется, вообще никто ничего ни о ком не знает — нет никого. Так и не появилось на берегу ни одной живой души. На необитаемом острове я что ли? О! А это идея! Может, мне друзья сюрприз устроили в стиле экстремального приключения... ко дню рождения? Так оно у меня давно прошло!? Да, и не успела я ещё на Сахалине всерьёз друзьями обзавестись. Кириллу такое явно не по карману, а начальники здесь у меня — форменные идиоты... Господи, с кем работать приходится! Итак, местные на это не способны. Питерцы? Эти могли. Не все, конечно, тоже. Но, учитывая дальность и связанные с этим расходы, версия тоже отпадает. Может мои московские друзья? Те при деньгах. Это точно. Но и друзьями я их только очень условно могу назвать. Очень условно. Работали вместе, пили вместе... и прочее... ну, как, уж, совсем без этого... Но и всё! А так — больно расчетливы. Нет в них удали и размаха рассейских, или, вот, лучше сказать дальневосточных. Ну, не камчадалы же? Там простые работяги и те, что мне ровня, вполне нормальный народ были, а, вот, заказчики мои и начальнички — те ещё типажи. Мутные и мерзкие. Так и хотелось по рожам их противным вмазать с ноги. Но сдержалась. Чудеса самообладания проявила. Правда, заплатили они тогда за работу вполне, вполне... "Серыми", естественно. И на квартирку в Питере хватило без всяких кредитов. Но в контексте сегодняшнего приключения эти типы не котируются. Без фантазии граждане. Дельцы... То есть что? Вариант с розыгрышем отпадает? Похоже, да.

Ладно, фиг с ним, с моим актуальным местоположением! И с тем, кто эту всю хрень мне устроил. Надо к людям выбираться, а то ещё часа два-три и темнеть начнёт. Но для начала решим проблему с обувкой."

Девушка, осмотрев свои непосредственные окрестности, с удивлением обнаружила, что берег девственно чист — никаких следов цивилизации. Ни пластиковых бутылок (из них она бы точно, что-то типа обувки соорудила, даже пробовала однажды), ни обрывков сетей, ни поплавков от этих сетей (а ведь это чуть ли не самая обычная вещь на сахалинских берегах!), ни старых башмаков, ни куска доски или фанеры... Ничего! Этот факт как-то тревожно звякнул в мозгу нашей героини, но не сформировавшийся до конца вывод утонул в потоке мыслей... Невдалеке обнаружились залежи старых высохших водорослей, скорее даже тины. И решение созрело мгновенно: "О! Есть годный материал — будем лапти плести. Сразу несколько пар. Может быть, несколько часов придётся идти." И девушка стала, осторожно ступая на действительно острые камни, подбираться к обнаруженному сырью: "Как там бабушка Лиза меня лапти плести учила? Она хоть и не носила их никогда, слава богу, не при царе Горохе родилась, но, будучи учительницей в сельской школе в вологодской глубинке, завзятым краеведом и этнографом стала. И прясть меня научила, и ткать на ручном ткацком станке, что ещё кроснами называют... и даже корову доить. Но это пока мне не пригодится, похоже. А, вот, лапти сплести — самый раз. Пусть и не из липового лыка, а из пучков этой засохшей тины, но попробуем. Делать-то что-то надо!" И работа закипела в ловких руках.

Через полтора часа первоначальных воспоминаний и неудачных попыток первая пара лаптей цвета хаки была торжественно водружена на достойные Золушки крохотные ступни. Сделала несколько шагов по камням и удовольствовалась полученным результатом: "Не модельные туфельки, конечно, но красоваться мне, всё равно, тут не перед кем. Так что сойдёт. Главное, подошвы не колет." И в течение следующего часа сделала ещё пару. После чего перед девушкой в полный рост поднялся вопрос: "А куда, собственно говоря, идти!?" После минутного размышления решение пришло само: "Помнится мне, что в детских летних лагерях при вылазках на природу мальчики всегда по нужде налево ходили, а девочки — направо. Так как меня мальчиком, ну, никак нельзя назвать, то мне направо. Это если лицом к морю стоять. Ну, не на обрыв же лезть, в самом деле, почти голой. Но сначала проведём осмотр, подсчёт наличествующего имущества." И решительно высыпала содержимое своей пляжной сумки на плоский камень: "Итак... Во-первых, айфон. Без зарядника. Вот, кстати, пока у него ещё заряд наличествует, надо бы проверить своё местоположение по GPS... Так, что имеем? А ничего не имеем! Это, типо, что спутники кончились? Или айфон накрылся? Спутники, конечно, скорее всего, на месте. Что им будет? Значит, айфону кирдык. Так что доберусь до цивилизации — в ремонт снесу. Пусть починят мне любимый гаджет! Нету жизни без него никакой. Продолжаем инвентаризацию. Вторая важная вещь — травматик "Оса", которая "два". Ну, очень нужная при моей беспокойной жизни вешчь! Патрончиков, правда, всего четыре. Все они, голубчики, на своих местах, готовые, так сказать к употреблению. Батарейка электрозапала свежая, месяц назад меняла. Ключи от джипа... Найти бы его самого! Вот, ещё важное имущество — пластиковая литровая бутылка с водой. Уже наполовину пустая. В-третьих, большая плитка тёмного шоколада. Пару квадратиков только и успела съесть. Пол пачки сигарет. Супертонких, с ментолом, моих любимых. Зажигалка, почти новая. Прямо чувствую уже, что это оч-ч-чень мне вещь полезная! Так, далее имеем набор юной леди. А именно: пара прокладок, таблетки из разряда "а вдруг!" и пол блистера таблеток от головы. Хех! Это чтоб не отговариваться в стиле милый-не-могу-сегодня-у-меня-так-болит-голова. Шутка. Голова у меня, и правда, довольно часто болит. Мама говорит, чтобы я курила меньше, тогда, мол, и голова болеть не будет. А я не могу без курева! И без кофе. Такой, вот, я испорченный ребёнок! Однако, продолжаем. Упаковка одноразовых платочков. Едва начатая. Гигиеническая помада, чтоб губы не трескались. Тушь, тени и прочую рисующую косметику я по такой жаре не использую вовсе, вот их и нет. Баллончик дезодоранта. Полотенце махровое. Средней величины. Пяток английских булавок. Интересно, зачем они мне понадобились? Уже не помню. С прошлого лета в сумке лежат, с Камчатки ещё. Пара новых шнурков для кроссовок. Старые порвались. Пришлось их прямо на обувке узелком завязать. А это не красиво. По дороге заехала в обувной. Купила пару новых шнурков. Хотела вставить вместо старых, но отложила на потом. А теперь — шнурки новые есть, а кроссовок к ним — нет! Такие, вот, дела. Далее — ножик складной, перочинный, швейцарский, ну, знаете, с красными накладками и с флажком-крестиком такой. Удобная штучка. Даже ножнички маленькие там есть, ногти ими я вполне успешно подстригала. Подарок Володьки из Петропавловска, что на Камчатке. Ну, не совсем подарок. За пять копеек я у него этот ножичек, типа, купила. Ножи ведь не дарят! Дурная примета, говорят. Только покупают... Честно говоря, жаль с Володенькой расставаться было. До сих пор е-мэйлы шлёт, зовёт, забыть не может. Прямо плач Ярославны на стене путивльской... Но, стоп! Сожаления и воспоминания разные — долой! Продолжаем инвентаризацию. Записная книжечка в кожаном чёрном переплёте. Почти вся заполненная. Пятый год уже ей. С ума сойти, какая я старая! Водительские права, серая карточка владельца ОООП, то есть огнестрельного оружия ограниченного поражения. Это про "Осу" мою кусачую. Паспорт гражданина РФ на имя Черновой Евгении Феликсовны, 1990 года рождения, место рождения — город Владивосток Приморского края. Не замужняя. Детей нет. Прописана, пардон, зарегистрирована в городе Санкт-Петербурге, улица... Да, что я читаю? Своего собственного адреса не помню что ли!? Так, всё? Кончились запасы всевозможного добра? Ах, да, вот, ещё очки тёмные на лбу. И это, пожалуй, всё. Если не считать, конечно, того, что на мне. А именно: купальник раздельный, тёмно-синий, новый. На шее — серебряная цепочка с крестиком, на пальце — колечко с надписью "AUT CAESAR, AUT NIHIL"1). Девиз, типа, мой. Колечко тоже серебряное. Стильно. Да, и не люблю я золото, в отличие от мамы... Вот и всё! И больше ничего у Женечки нет!"

Девушка собрала обратно своё добро в сумку, пару самопальных лаптей — туда же. Вжик молнией. Пристроила сумку на плечо. Нет, не пойдёт. Раздувшаяся из-за лаптей сумка соскакивала с узеньких плеч дюймовочки. Попыталась пристроить сумку за спиной, просунув руки в петли сумки, по типу рюкзачка. Удалось. "Ну, что ж таким, вот, чучелом огородным и пойду. Вперёд, Женечка! К цивилизации." И стройные загорелые ножки в смешных лаптях защитного цвета замелькали над прибрежными камнями.

Пока девушка так уверенно летит вдоль берега непонятного моря-океяна, пока она не устала, у нас есть время познакомить вас, уважаемые читатели, с нашей героиней чуть подробнее. Как вы уже знаете, родилась Женя Чернова в 1990 году и, соответственно, на момент нашего рассказа (а дело происходит в августе месяце 2013 года) ей исполнилось аж 23 года. Ну, о-о-очень много! Родилась она, как опять же вам уже известно, в славном городе Владивостоке, что стоит у самого синего моря на берегу красивой бухты под названием Золотой Рог. С родителями Женечке, можно сказать, повезло: отец работал на немалой руководящей должности в одной из рыболовецких компаний края. Все смутные девяностые годы, да, и начало нового века компания эта ловила рыбу исключительно для продажи в близлежащей Японии. Не знаю, как простые рыбаки, а их начальники зарабатывали хорошо. Так что в семье был достаток и экономическое благополучие.

Отец нашей героини был человеком весьма общительными и компанейским — в выходные и праздники, да, и зачастую в будни дом Черновых ломился от гостей. В основном — коллег отца по работе. Рыбаки, даже руководящие — народ простой и речь их такая же — простая, народная. Мама Женечкина этой особенностью лексикона многочисленных гостей дома была, конечно, недовольна, но поделать ничего не могла. А отец оправдывал своих товарищей тем странным аргументом, что по работе им часто приходится с совсем уж простым народом общаться, для которых такая речь вполне органична и естественна. Тяжело, типа, с одного стиля общения на другой переходить. И, вообще, мат, мол, это русский производственный и военный язык. Поэтому и в войнах всегда побеждаем, так как любую команду, любой сложности приказ можем тремя словами передать, каждое из которых не длиннее пяти-шести букв. Вот, так и получилось, что Женечка с самого юного возраста проявившая недюжинные лингвистические способности, и эту часть русского языка освоила столь же быстро и легко, как и слова "мама" и "папа". Чем, будучи ещё в нежных детских годах, бесчисленное количество раз шокировала окружающих взрослых тёть и дядь, пытавшихся сюсюкать с этим ангелочком. А к половозрелому возрасту Евгения уже могла составить (и составляла, и при необходимости использовала) такие многоэтажные ажурные комбинации из заветных слов, что даже бывалые боцманы заслушивались.

Была ещё одна интересная особенность у Женечки, проявившаяся с самого раннего возраста — была она амбидекстером, то есть одинаково успешно владела правой и левой руками. Более того, могла одновременно делать разными руками разную работу. Как Леонардо да Винчи. Эта её особенность, которая, в принципе, должна была бы радовать родителей, почему-то поначалу страшно тревожила Женину маму. Ну, очень её пугало отличие любимой Женечки от обычных детей. Даже к врачу дочку водила, в попытках научить обходиться только правой рукой. На что даже врач, всегда готовый подработать на лохах-пациентах, сказал: "Мамочка, перестаньте дурью маяться! Радоваться надо, что у Вас такой чудесный, одарённый ребёнок! А Вы тут его подравнять под общую гребёнку хотите. Идите и сюда с этим больше возвращайтесь! И не надо мне никаких Ваших денег! Идите, идите, ради бога!"

Училась Женечка быстро и легко. В школу пошла на год раньше обычных детей и закончила её с золотой медалью. Попутно, кроме английского языка (и русского матерного) освоила необязательные японский и французский. А ещё получила чёрный пояс по карате. Но больше всего в жизни ей нравились дельфины! После третьего класса родители решили показать детям (и себе напомнить), как выглядит европейская часть России — устроили тур: родная папина деревня в Вологодской области, потом для контраста Санкт-Петербург и Москва, родной для мамы Ростов-на-Дону. И завершили путешествие в Анапе. Там, помимо обычного пляжного отдыха, была у них экскурсия в Утришский дельфинарий. Причём родитель за особую плату устроил детям купание с дельфинами. Женечкиным младшим брату и сестре оно не очень понравилось, но героине нашей это приключение в душу глубоко запало и ещё лет пять снилось. Часто снилось, в смысле. И до сих пор снится, хотя не так часто, как в детстве. Очень эти умные и милые морские звери по сердцу ей пришлись, словно родные... А иногда казалось, что она даже разговаривает с ними во сне. Зовут они её к себе, играть с ней хотят, скучают без неё... Весьма частый сон был. Когда маме по глупости про этот повторяющийся сон рассказала, то та опять занервничала, к доктору водила дочку, так как в суицидальных, методом самоутопления, намерениях ребёнка заподозрила. Доктор слушал, головой кивал, какие-то правильные слова и маме, и Женечке говорил и, главное, денежки регулярно и аккуратно брал... В конце концов, мама попривыкла и успокоилась, а Женечка ещё чуть-чуть поумнела — чтобы всяких странных неприятностей не иметь, лучше маме кое-чего не знать.

Когда пришло время выбирать место дальнейшей учёбы, то Женечка было заикнулась при отце о том, что хочет поступить на биологический факультет того университета, где дельфинов изучают. Тут отец, будучи весьма вспыльчивым человеком, аж взвился и весьма экспрессивно начал доказывать: "Да, на кой тебе эти дельфины сдались!? Не заработать на них ни гроша! Если, уж, на биологический факультет собралась, то учись на ихтиолога. Я тебя тогда потом в фирму устрою. Никаких проблем с нормальными деньгами не будет." И, в общем, отец решительно процесс поступления дочери на рекомендованную им самим же специальность проконтролировал. Хотя та, слегка напуганная отцовским напором, попыталась было найти университет как можно дальше от Владивостока, а, именно, в Питере. Но отец специально отпуск взял для совместной поездки, а дочкины документы — в свои руки и отдал их, куда надо ему. И даже, вроде бы, кому-то слегка "в ручку дал", чтобы дочка на нужную ему специальность попала. Так что Женечке не отвертеться было от ихтиологии, которую она за это авансом возненавидела. А оказалось, что зря. Так как попала она на обучение на кафедру ихтиологии и гидробилогии, в область интересов которых попадали и рыбы, и морские млекопитающие. Тем более что первые четыре года, на бакалавриате, то есть, обучение на всём факультете было почти одно и то же на всех кафедрах за совсем малым исключением специальных предметов.

За четыре года без родительского догляда Женечка пообтёрлась и в Питере, и в Университете. Стала вполне самостоятельной. Даже слегка в финансовой сфере независимой стала: подрабатывала на кафедре, связи и знакомства устанавливала попутно. Но в основном интересовалась, как ей плавно от рыбок к дельфинам перебраться. Под воздействием своей мечты Женечка записалась во фридайверскую секцию. И снова не безуспешно. Ещё бы курить бросила, так вообще замечательно было бы. Чемпионкой, конечно, не стала, но хорошие стабильные результаты показывала. Ей ведь, это не для соревнований надо было, а для осуществления мечты своей — с дельфинами работать. Кроме того, раз в неделю ходила для поддержания формы на своё старое любимое карате.

В общем, ничуть девушка не оставила свою детскую мечту о дельфинах. Не торопясь, но неуклонно шла к ней. Своевольничала девушка, папин наказ собиралась нарушить. Но не нарушила в итоге. Бакалаврскую работу написала про столь любимую и желанную папину сайру и прочие рыбные ресурсы. Получила заслуженное "отлично" и своего "бакалавра биологии". Где тут, в названии этой самой первой научной степени, хоть какое упоминание хоть о рыбе, хоть о дельфинах, да, и хоть о птицах каких? Но параллельно этому уже на четвёртом курсе стала работать у одной доцентши, Полины Сергеевны, которая именно что дельфинами занималась. Тётка эта была весёлая, компанейская, развёдённая многочисленное количество раз из-за своих бурных и не очень экспедиционных романов и романчиков. Где-то у неё даже вполне великовозрастные дети от разных отцов были, с которыми она, правда, почти не общалась. Но родительский инстинкт от этого в её душе, всё-таки, не угас совсем. И в поле его притяжения попала как раз Женечка, выглядевшая на тот момент не старше выпускницы средней школы. Не то, чтобы Полина, как её очень скоро стала называть Женечка, стала ей, как мать родная, но лучшими подругами они, всё-таки, совершенно незаметно друг для друга оказались. Обе самозабвенно любили дельфинов. И просто какое-то сродство душ у этих двух разновозрастных женщин оказалось. Во время долгих вечерних посиделок в лаборатории делились они друг с другом рассказами о своих больших и малых увлечениях, любовях и романах, просто о жизни... Однако, этим взаимным раскрытием интимных секретов их общение не ограничивалось. Как-то, на посторонний взгляд мимоходом, где-то между хиханьками и хаханьками, Полина успевала влить в голову своей юной подруги очередную порцию знаний о дельфинах, тюленях и прочих морских млекопитающих, а Женечка легко и непринуждённо впитывала это в себя, превращая весь вал информации в свои собственные знания и умения. Напомним, что учиться Женечка умела. И любила. И поэтому давалось ей это, учёба, то есть, легко.

Уже сразу после бакалавриата, на первом курсе магистратуры стала Женечка мотаться по командировкам в разные рыбные места. Это папа расстарался, показал, где надо, кому надо бакалаврский диплом Евгении. Тот, что про сайру и про прочие рыбные ресурсы. И стали фирмачи рыболовецкие заказывать Жене работу по ихтиологическому профилю — запасы рыбы в разных местах дальневосточных морей оценить и толковый прогноз дать. Сначала, правда, сильно удивлялись, увидев едва ли не школьницу, шутить пытались, а иногда и откровенно издевались. Поначалу. Но поскольку папу Жениного на Дальнем Востоке знали достаточно хорошо, и, главное, работу она свою делала всегда "на отлично", то не обижали девушку с оплатой её трудов. Очень быстро и машину она купила, а в прошлом году, после камчатского заказа, и квартиру, о которой давно мечтала. Своё жильё — совершенно необходимая вещь для нормальной человеческой жизни. В том числе и личной. Одно время была сотрудницей-надомницей в московской фирме, занимавшейся рыбным хозяйством. Подумайте, какая связь, где рыбные моря и флот рыболовецкий, а где Москва! Однако, платили там ничуть не меньше, если не больше, чем в местах промысла. Ну, что вы хотите!? Москва! Туда все деньги стекаются, как в дальневосточные реки красная рыба на нерест в конце лета, начале осени. В путину. А в Москве денежная путина круглый год. Приезжала раз в месяц, для того, чтобы начальство не забывало, как она выглядит. Деньги платили приличные, но, уж, больно противные начальники были. Ещё и недвусмысленные намёки делать начали, что больше платить будут, если им ещё кое-какие услуги Женечка оказывать начнёт. Девушка ханжой, как вы понимаете, совсем не была, но с кем спать привыкла выбирать сама. И, уж, тем более зарабатывать телом абсолютно не собиралась. Так что уволилась. Противно ей, что-то стало в этой московской фирме.

Но все эти Женины подработки, позволившие ей стать абсолютно независимой от родителей, были, к её величайшему сожалению, связаны с рыбой, а не с дельфинами. Никому в России эти дельфины, как объект промысла были не интересны. Соответственно и денег на них не заработать. Однако, магистерскую диссертацию по специальности "магистр биологи" Женя защищала уже о дельфинах. Опять на "отлично". Не получалось у неё по-другому. Поступила в аспирантуру. Полина — руководителем. Значит, и кандидатская будет о дельфинах. Но надо как-то материал набирать, в экспедицию ехать, а для этого деньги нужны. А они кончились. Пока диплом магистерский писала, о подработках пришлось забыть. А снова в Москву, к тамошним любителям молоденьких специалисток, обращаться за помощью не хочется. Это будет похоже на возвращение "блудного сына"... ну, хорошо, "заблудшей дочери" с покаянием. Не хотелось этого Женечке. Не привыкла унижаться. И где теперь на экспедицию денег взять?

Нужны опять заказчики рыболовецкие. Но что-то они не торопятся с заказами. И тут, в начале июля звонит Полина: "Женька, есть работа! Не по рыбе! Но, правда, и не по дельфинам. По ластоногим, тюленям, котикам то есть. Сахалин. Там собираются наладить их промысел. Надо оценить запасы и возможные размеры забоя зверя, чтоб без особого ущерба для популяции, но и чтоб экономически выгодно было. Как раз для тебя, красавица, работёнка! Приезжай срочно. Заказчик здесь сидит. Только тебя и ждём."

Сговорились достаточно быстро. Вот, так Женечка и оказалась на Сахалине. Уже с месяц мотается по побережью, в основном по северному и северо-восточному, то на уазике с водителем Кириллом, Кирюшей, то на его же маленьком праворульном уродце — внедорожничке "Паджеро". Оценивает запасы и ресурсы. Столуются, ночуют, где придётся. Кирилл с первого же дня на неё глаз положил. И один раз в этот самый глаз получил. Чтоб рук не распускал. Синяк только-только сошёл. Уже и не надеялся ни на что, только украдкой поглядывал, да, вздыхал грустно. А тут как раз Женечка важный этап работ завершила, расслабиться решила — так и оказался Кирюша в её постели. Сбылись мечты и чаяния. Утром молодой человек имел вид помятый, но довольный, предовольный. Думает, что это он такой неотразимый. Наивный вьюноша. Но зато теперь он за Женечку хоть в огонь, хоть в воду, хоть в медный трубопровод. Тут же утром предложил к нему из гостиницы перебраться, жить вместе. Насмешил Женечку...

Как уже упоминалось чуть выше, позавчера как раз закончила Женя заметный кусок работы. И решила взять выходной, отдохнуть на пляже. Просто позагорать. Купаться-то в Охотском море, это на любителя — вода, всё-таки, не как в СочАх, хотя широта та же. Уж, как к ней Кирюша подъезжал, просился! На продолжение праздника плоти надеялся! Чуть слюни не текли. Но она настояла, что поедет одна. И тут воздыхатель королевское предложение сделал — а возьми, мол, моего "Паджерика". Надо сказать, это очень, очень интимное предложение. Свою любимую машину мужчина способен на время отдать только любимой женщине. Даже не просто любовнице, а именно — любимой. И не рассказывайте мне сказок о хороших друзьях! А она, как раз, сама его об этом попросить хотела. Знала, зараза такая, что не откажет ей по уши влюблённый. А тут такой подарок — и просить не надо. Сами предлагают.

Так Женечка и оказалась на морском берегу возле мыса Великан. Легла на тёплый камешек. И отрубилась. А проснулась — не знамо где.

Вернёмся, однако, к настоящему. Вот уже почти два часа Женечка скачет по камням, и подустала чуток. Но до сих пор нет ни единого намёка на человеческое присутствие: ни самих людей, ни жилья, ни мусора, ни дымка, ни кострищ, ни-че-го! На море тоже ни кораблика, ни лодочки, ни буйка сетей. Только в километре от берега пару здоровенных китов-полосатиков увидела. И удивилась, что очень, уж, крупные экземпляры. Но тревожно как-то стало у девушки на душе. Но пока ещё не сформировалось осознание того, что именно её тревожит. А уже явно смеркаться начинает. Серость предвечерняя наваливается. Тени длинные контрастные от солнца. Уже не так жарко.

"Так, надо передохнуть. Присяду-ка я вот на эту корягу. Перекушу, водички глотну. И заодно лапотки проверю... М-да, не очень надёжная обувка. Почти китайская работа. На один раз и хватило. За что, спрашивается, деньги платила... Шутка. Так, похоже, надо снова запастись сушёной тиной. Вон её тут сколько. И наплести ещё несколько пар. Только надо место для ночлега найти. Похоже, пора. И дровишек набрать... когда убежище найду.

Кирилл, наверное, уже меня хватился. Всех на уши подымает. Будем надеяться, что это сработает... Так, это что у нас? На пещерку похоже. Не очень глубокая, но от дождя защитит. А, вот, ещё интересно, высокий тут прилив или нет? Судя по линии выброшенных водорослей, до пещерки этой вода сильно не дотягивает. По крайней мере, в эти дни. Нет, не в те, что вы подумали, а, вот, именно в эти: сегодня, вчера, позавчера... О, да, тут за выступом скалы ручеек сверху водопадиком спадает. Ну-ка, как водичка? А ничего! Вкусная. Доберу-ка я воды в бутылку."

Найдя пристанище, Женечка деловито принялась за наведение в нём порядка. Выкинула всякий мелкий морской мусор типа палок, занесённого откуда-то тростника, расчистила своё будущее ложе. В качестве матраса сошло несколько пуков совсем сухой тины. Влажную брать не стала, вокруг неё вились мошки. И она, честно говоря, плохо пахнет, а ещё точней — откровенно воняет. И занялась сбором дров.

Вынесенные на берег и высушенные солнцем дрова, как известно, горят почти со скоростью пороха. Этот факт девушка знала, поэтому в сборе дров не ленилась. Почему-то ей хотелось, чтобы дров хватило на всю ночь. Чтобы всю ночь яркий костёр горел. Тревожно, знаете ли. Не часто, а точнее — никогда раньше не приходилось девушке в полном одиночестве на природе ночевать. Да, ещё и не понятно где!

Дрова Женя складывала таким образом, чтобы они по возможности перегораживали широкий вход в пещерку, которая скорее была похожа на воронку, на нишу, чем на настоящую пещеру. Когда гора разнокалиберных дровишек сравнялась с ростом девушки, она занялась оборудованием кострища, как раз напротив оставшегося свободным прохода. Мелькнула мысль: "А, может, лучше внутри пещерки кострище устроить? Не, ну на фиг. Дымина, копоть. Пусть будет тут. На выходе."

Всё, вроде бы готово и стартовые дровишки шалашиком сложены, растопка из бумажной салфетки аккуратно под шалашик подложена и можно поджигать костерок, но Женечка решает не делать этого сейчас. Ещё достаточно светло. А у неё ещё одно дело есть. Набрать запасец сушёной тины. И сплести себе что-то типа одеяла. И чтобы ещё на две-три пары лаптей хватило. Этим и занялась, пока не упала тьма.

Через час одеяло, типа рогожа рогожная была готово. "Да... шедевр за шедевром из-под моих рук выходят," — с некоторым расстройством констатировала девушка, — "Но ничего, надеюсь, для заявленных целей сойдёт." Костерок уже горел и плетение Женя завершала при свете пламени. Спокойно выкурила сигарету. Потом решила выйти из пещеры, не делать же это в... спальне, так сказать. Отошла метров на десять от пещерки, ближе к морю. А когда, закончив дела, поднялась из-за камня и развернулась, то обомлела — на ещё не чёрном, тёмно-фиолетовом фоне неба, на гребне скалы, где-то на метрах двадцати высоты темнели десятка полтора почти человеческих силуэтов. Как раз над её пещерой! И у этих силуэтов страшно, отражая пламя костра, блестели глаза! Или это у них глаза сами по себе так светятся!? А потом эти непонятные существа огромными стремительными скачками помчались вниз! Всё ближе и ближе к ней! Хорошо хоть путь их лежал длинным ломаным зигзагом, иначе ни за что Женечке было бы не добежать до пещеры первой! Но какое это убежище!? От полутора десятков... кого? О, боже, это здоровенные обезьяны!

Пистолет уже в руке! (Хорошо, что она его выложила из сумки заблаговременно!) Но там всего четыре патрона! Женечка стоит внутри пещерки сразу за входом и судорожно сжимает пистолет. Вот, подлетает к костру у входа первый обезьян, больше похожий на льва своей огромной гривой, и, обжегшись об огонь, с визгом отскакивает на метр. А потом разевает пасть и бешено ревёт во всё горло. "О, боже! Какие клыки! А пасть размахом чуть не в полметра!" — только и успевает подумать Женечка и тут же не выдерживает, стреляет в этот самый разверзнутый ужас. Дистанция всего метра три. Поэтому попадает точно в цель, прямо в багровую глотку монстра. Вспышка! Грохот! Визг и топот многочисленных рук. Ого! Похоже, как говорят в пейнтболе (был и такой опыт у девушки), "минус один". Вожак бьётся явно в предсмертных судорогах у входа, разметав горящие сучья на несколько метров вокруг. Воняет палёной шерстью. А ещё одна обезьяна, похоже, сломала заднюю руку во время стремительного бегства — очумела от грохота и в каменную щель попала. Жалобно визжит. То есть ещё одного врага списываем со счетов. Остальные обезьяны отскочили на самый край пляжа и пока не решаются на новую атаку. "Но это только пока!" — сквозь волны адреналина, омывающего мозг девушки, пробивается здравая тревожная мысль, — "Срочно восстанавливать костёр!" И она, не выпуская "Осу" из рук, начинает собирать разбросанные обезьяной головёшки обратно в костёр. И ещё подбрасывает — пусть поярче разгорится пламя.

Костёр разгорается ярче и сильней. Весело трещат дрова. Вожак отдёргался своё. Вытянулся и затих. Вот уже хорошо видны обезьяны, сбившиеся в кучу на самом краю берега. Впереди два огромных самца, они ощутимо выделяются из всех прочих обезьян своими размерами, клыками и мощными полуседыми гривами. За их спинами обезьяны явно мельче: самки, молодняк и детёныши. Сразу понятно, кого тут надо больше всего бояться.

"Выстрелить ещё разок? Пугануть? Может, убегут? Нет, эти два мордоворота уже не уйдут! Вон как гривы свои вздыбили, клыки скалят... Да, и патрона жалко. Расстояние большое, вряд ли ещё раз так удачно получится. Пусть подойдут поближе. Только тогда," — решает Женечка. И терпеливо ждёт развития событий. А саму трясёт, словно на морозе. Травматик ходуном ходит в тонких руках.

"Павианы это, только уж очень здоровенные! Плохо дело, павианы очень хорошо коллективом действуют," — безрадостно идентифицирует обезьян Женя. Она хоть и морской биолог, но хорошее общее биологическое образование сказалось — мозг услужливо выкинул нужную информацию. "Хорошо хоть группа не такая большая, как могла бы быть. Обычно в стаде не меньше сотни голов и крупных самцов не меньше полутора десятков. А здесь всего трое. Было. Теперь два. Но тоже хорошо... Мне хватит с лихвой," — скачут мысли Женечки.

Тем временем обезьяны пришли в себя после шока, устроенного выстрелом. Самцы-мордовороты начинают шаг за шагом приближаться к пещере. Остальные обезьяны держатся за могучими седыми спинами своих вожаков, но тоже всё ближе и ближе. Женечка несвоевременно решает подкинуть дров в костёр и откладывает пистолет в сторону: "Куча дров — вот она рядом, а обезьяны ещё далеко, успею пистолет обратно схватить..." Ошибочное решение! Может быть, просто так совпало или обезьяны уже были знакомы с огнестрельным оружием, но стоило только отложить "Осу" в сторону и потянуться за дровами, как один из матёрых самцов, сорвавшись с места, в считанные мгновения сократил дистанцию и, сиганув через костёр, оказался внутри пещеры, в метре от девушки. Cлегка замешкавшись при падении на неровный пол пещеры, обезьян дал шанс своей противнице. Ничего Женечке не оставалось делать, как на полном автомате, вдолбленном за годы тренировок на пути к чёрному поясу, без единой мысли в голове, пробить этому попрыгунчику пяткой маэ-гири в нос. Прямой удар ногой не такой сильный, как боковой маваши, но пробитый в нужное место и вовремя бывает очень эффективным. А, уж, чего-чего, а резкости и быстроты в Женечкиных ударах всегда хватало — била так, что удара рассмотреть не удавалось. Ну, вот, обезьян и получил. От болевого шока и кровищи, хлынувшей из разбитого до хруста носа, павиан опрокидывается навзничь, прямо в костёр. Его роскошная грива вспыхивает как сухая солома. Самец, некоторое время пребывавший от удара в шоке или, вообще, в отключке, не сразу замечает, что начинает превращаться в живой факел. И это даёт Женечке возможность обрушить на своего противника половину всего запаса дров, сложенных в огромную кучу чуть левее проёма пещеры. Уже и так весёлое пламя бодро подхватывает новую пищу. И тут павиан приходит в себя — раздаётся его дикий визг. Зверь вскакивает, с размаху врезается в скалу справа от входа в пещеру (хорошо, не внутрь пещеры ломанулся!) и словно огненный болид начинает беспорядочно метаться по берегу, уже погружённому в ночную тьму. Похоже, у него помимо всего прочего повреждены глаза — обезьяна явно не видит препятствий и, в конце концов, заваливается в какую-то расщелину между камнями, откуда уже так и не смогла выбраться. Дальнейшие события развиваются под оглушительный вой обожжённого умирающего зверя.

Отвлекшись на метания погорельца, Женечка пропускает атаку последнего самца. Зверь вскакивает на ополовиненную гору дров и с неё — кидается на девушку, повалив Женю на спину. Падение пришлось на подстилку и рогожку-одеяло, лежащие у стены — относительно мягко, и сознания Женечка не потеряла. Это её и спасло. Правая рука девушки лихорадочно шарит вокруг... И, о, удача — "Оса" ложится прямо в руку девушке. В это время самец торжествуя, попирает всеми руками свою жертву, разевает пасть и победно ревёт. Какая удобная мишень! Два выстрела оглушительно гремят под сводами пещеры. Импульс выстрелов и предсмертная судорога отшвыривает павиана от лежащей на спине девушки. На отлёте павиан когтями сильно царапает полуобнажённое Женичкино тело, защищённое лишь узенькими полосками тонкой ткани. Но главное сделано — и этот враг ликвидирован. Полуоглохшая и ушибленная при падении Женечка поднимется на ноги и выходит из пещеры, сжимая травматик обеими руками. Деморализованные гибелью вожаков младшие обезьяны начинают пятиться в сторону. Плохо понимая, что делает, Женечка кричит им:

— А, ну, валите, мерзкие твари, туда, откуда пришли!

И выпускает последний патрон прямо в центр толпы, сбившихся в кучу обезьян. Вспышка. Грохот. И обезьяны разбегаются кто куда. На месте попадания последнего выстрела жалобно повизгивает молодая самочка, ей выстрелом разнесло всю морду. Но никакой жалости к зверю Женя не испытывает — подбирает несколько камней и швыряет в обезьяну:

— Пошла отсюда, макака грязная, — путая в боевом возбуждении биологические виды, кричит девушка. Обезьяна, получив несколько болезненных попаданий, отскакивает в сторону, ближе к морю. Там не удержавшись на большом камне, соскальзывает прямо в воду. И океанский прибой принимает новую пищу... И очень скоро визг тонущего животного прекращается. Только вдали, метрах в пятидесяти ещё воет несчастный погорелец. Но вопли его становятся всё слабее и слабее...

Только вернувшись в пещеру, Женечка замечает на себе кровь и глубокие царапины, почти шрамы, и то, что она теперь топлесс. Одна из царапин, проделанных обезьяньими когтями, пришлась как раз между чашками лифа и когти обезьяны заодно порвали и его. Вот он лежит рядом смятой жалкой тряпочкой. "Хорошо, что сиськи у меня совсем не как у Анны Семенович! Плохо бы мне сейчас пришлось..." И невпопад, совсем нелогично мысль продолжается: "Не понимаю, что мужчины от вида моей груди с ума сходят, смотреть не на что... Ну, почти не на что... Так! Пошли они все к чёрту, мужики эти! Нашла о чём думать! Едва жива осталась, а туда же — мужики... Понятно, впрочем — адреналин бушует... Биохимия, мать её... В общем — ну, их! Удовольствуюсь лучше сигареткой... Нет, двумя. Мало одной. Не успокоилась ещё. Вон как руки ходуном ходят!... Так, выкурю-ка я третью. Для закрепления эффекта... А теперь шоколадки кусочек... И водички. Так, вроде, в норму прихожу... И наведём-ка мы тут порядок. Хотя бы приблизительный..."

И Женечка, как истинная женщина, принялась за уборку в своём, хоть и временном, но жилище. Во-первых, поправила костёр. Потом начала перекладывать дрова так, чтобы можно было выволочь труп последнего нападавшего наружу. Уборка давалась ей нелегко — на спине, ногах и попе уже наливались сочные синяки, пара ран и царапин ещё активно кровоточили. Особенно та, что на груди. И на левом предплечье. "Нет, надо как-то раны обработать и залепить," — сделала вывод Женя и решила на время прервать хозяйственные дела. Достала флакончик дезодоранта (она точно знала, что в состав входит атнисептик — изопропиловый спирт), щедро обрызгала им свои раны. И звонкие матюки огласили своды пещеры и окрестности. Где-то захлопали крылья напуганных криком птиц. Женя уже не боялась шуметь на этом берегу, поскольку чувствовала себя пока что местным альфа-самцом. Что, впрочем, не удивительно — три... нет, четыре вражеских трупа и ещё одна раненная обезьяна, это вам не кот чихнул!

Потом достала гигиенические прокладки. Одну пристроила на глубокой царапине на предплечье. Клейких крылышек немного не хватало для надёжности крепления, так что дополнительно примотала прокладку к руке одним из шнурков. С царапиной на груди — хуже. Никак не получалось её надёжно пристроить — округлые холмики грудей сминали прокладку и отодвигали её от раны, а последний шнурок здесь помочь никак не может. Пришлось внимательно рассмотреть порванный зверем лифчик. "А что! Можно починить. При помощи булавок." Три английские булавки, соединившие чашки лифа, вполне справились с восстановлением целостности верхней части Жениного одеяния. А лифчик теперь надёжно прижимал прокладку к ране.

Покончив с медицинскими процедурами, Женечка продолжила уборку: "Ну, и беспорядок в доме! Какая нормальная женщина это перенесёт!? Опять же два трупа у порога! Форменное безобразие! Куда смотрит местная полиция? Где она вообще? Или хотя бы лесники какие-нибудь, егеря, охотнадзор... Где они все?" Потом остановилась, задумалась: "Какие, нахрен, обезьяны в России!? Ни фига не Россия это. Ближайшие обезьяны — макаки, не павианы, заметьте, водятся в Японии. Тут недалеко, в принципе. Но не павианы же! Да, и на Японию это место совсем не похоже. Была я в той Японии ещё школьницей, на языковой практике. И таких безлюдных мест там нет! Зуб даю! То есть, и не Япония это! А что тогда? Продолжаем рассуждать. Павианы водятся, как известно, в Африке. Африка? Какой-нибудь малообитаемый или вовсе необитаемый остров, возле неё? И как я туда, то есть сюда попала!? Пи...ц какой-то форменный! Ладно, оставим эти непонятки на потом. Утро вечера мудренее. Или, вот, лягу когда спать, что-нибудь действительно умное надумаю. А пока не получается. Лучше продолжу я простой ручной труд. Он облагораживает. И успокаивает."

Настало время выноса тел. Сил Жениных не хватило даже для того, чтобы перетянуть первого мертвяка из пещеры наружу. Вспомнила про Архимеда и его рычаги. Выбрала относительно ровную крепкую палку и, подтыкая под тушу обезьяны эту жердину, перекатом, потихоньку, полегоньку вытащила труп наружу, докатив его до тела самого первого поверженного самца. Набрала песка у самой скалы и присыпала вонючие пятна на месте смерти этих двух обезьян, не дышать же этой вонью всю ночь. Потом дособирала разбросанные по округе дрова и восстановила гору-стену из них на входе в пещерку. Опять перекусила парой квадратиков шоколада, запила водой и бесстрашно завалилась спать, не забыв подбросить дровишек в костёр.

Сон мгновенно сморил уставшую от ходьбы, борьбы и хозяйственных хлопот девушку. Ей снова снились дельфины. Они радовались, что нашли её. Снова звали к себе: играть, плавать, нырять... Потом сон Женечки стал тревожный. Девушка стала стонать и метаться во сне, на лбу и теле выступила обильная испарина... Глубоко за полночь она, наоборот, стала мерзнуть под своим рогожным одеялом, её била сильная лихорадочная дрожь. Сон прошёл. Женечка, с трудом разлепив глаза, заметила, что костёр почти догорел, и с трудом заставила себя подняться, подкинуть в огонь дров побольше диаметром. Получилось что-то типа сибирских нодьев. Может быть, это будет гореть дольше и поможет согреться. Снова легла, свернувшись клубочком и закутавшись в свою рогожку по самый нос. Действительно, стала согреваться. Но уже не уснула. Как-то нехорошо себя чувствовала. Так и пролежала, не смыкая глаз до самого восхода солнца.

За часы без сна приняла за рабочую гипотезу, что она каким-то чудом попала в Африку, на какой-нибудь малонаселённый остров возле её берегов. Вывод печальный, так как оружия, кроме маленького складного ножичка, у неё больше нет, а в Африке, как известно, обезьяны — не самые страшные звери. Кроме того, надо озаботиться водой, едой (от плитки шоколада только половина осталось) и защитой от солнца (в Африке оно немилосердное, вчера, видимо, уже вечер был, поэтому последствий особенных для кожи нет). Проще всего решалась проблема с водой — как вы помните, рядом с пещеркой ручей со скалы стекает. И с защитой от солнца тоже просто: наголову полотенце чалмой или арафаткой. И закрепить всё это дело булавкой, они ещё остались. А на плечи уже готовую рогожку. На шее её последним шнурком от кроссовок подвязать можно. А, вот, с едой — вилы! Не видела Женечка пока ни чего съедобного на этом берегу, а есть убитых обезьян не могла даже и подумать, тошнотики к горлу подступали сразу! Слишком на людей похожи, хоть и павианы всего лишь, а не человекообразные какие. Умывшись, а точнее приняв подобие душа под струёй ручья, вновь забрызгав свои раны дезодорантом, Женечка в течение получаса сплела ещё пару лаптей. И отправилась в путь. Нечего ждать! Лучше по утренней прохладе больше пройдёт, чем по полуденной жаре.

Километр за километром — и по-прежнему ни намёка на присутствие людей. Спустя час берег стал забирать всё сильнее вправо: "К северу," — после минутного размышления сообразила Женечка. Ещё немного погодя стало понятно, что она входит в большой залив — на горизонте виден противоположный гористый берег.

Спустя часа три ходьбы Женечка поняла, что безмерно устала. Кроме того, её снова стала бить ночная лихорадочная дрожь. И с каждым часом всё сильнее и сильнее. Сначала она подумала о простуде. Но, нет, не похоже — у неё простуда обычно начиналась с болей в горле или с банальных соплей. А сейчас этого ничего не было. Потом она заметила сильное покраснение вокруг двух самых больших ран: на предплечье и на груди. Всё стало на свои места: "Этот гад шерстяной рук не мыл перед едой... Приехали, ёкарный бабайка! Плохо дело... Надо срочно до нормальной медицины добираться... Силы дезодоранта, видимо, не хватило для обеззараживания..." Посидев ещё минут десять, решительно, но уже устало поднялась и отправилась дальше...

Час за часом, километр за километром, солнце всё выше, лихорадка всё сильнее, слабость всё наваливается и наваливается... Во время очередного отдыха, на который она устроилась на большом камне в паре метров от воды со стороны океана (Женя уже не сомневалась, что это океан) раздался смутно знакомый писк или свист. Женечка подняла голову и потрясённо сказала вслух: "Дельфины!" В метрах двадцати, тридцати от берега выпрыгивали из воды и снова погружались в неё упругие серо-белые тела. Один за другим, примерно с десяток особей устроили хоровод прямо перед сидящей на берегу девушкой. Потом их хоровод стал смещаться дальше вдоль берега, в ту сторону, куда Женечка, в принципе, и шла. Сместившись метров на сто, сто пятьдесят они вернулись к Жене и снова повторили свой манёвр с отходом вдоль берега, потом ещё раз... "Они же мне показывают, куда идти надо," — всплыла совершенно нелогичная, иррациональная мысль. Но ощущение истинности этой догадки было таким сильным, что более ни секунды не сомневаясь, девушка с трудом поднялась с камня и пошла. Туда, куда шла до этого и куда звали её дельфины. Умные существа так и плыли рядом с ней. Кружили непрерывный хоровод. Сопровождали, подавая голос и не давая забыть о себе: "Рядом мы, рядом! Иди, иди, человек!"

Шоколадка давно подъедена, вода допита... По дороге попался ещё один ручей... И его вода уже закончилась... У Женечки сильный жар. Лихорадка уже не бьёт её, но зато горящее огнём тело — ватное, слабое, словно из надувной камеры воздух выпускают... Женя идёт низко опустив голову... И тут её опущенный под ноги взгляд натыкается на кострище. Старое. Уже даже не пеплом седым покрытое, а просто — чёрное грязное пятно на камнях. И головёшки недогоревшие по краю. Если бы были силы, то Женечка точно закричала бы от восторга: "Люди! Здесь есть люди!" Но сейчас она просто поднимает глаза... В двадцати метрах от неё к двум крепким столбам прибит большой белый щит с аккуратно выведенными чёрной краской русскими, русскими (!!!), а не африканскими какими буквами:

ТЕРРИТОРИЯ РОССИИ

Вы находитесь на охраняемой территории Русского Союза. Русские люди и представители других национальностей РФ — мы вас приветствуем!

Новая Россия ждёт вас. Гостям — добро пожаловать!

Желающим принять гражданство — нам нужны вы все: женщины и старики, дети и инвалиды. Все специальности и все умения будут востребованы. Гарантируем безопасность, медицинское обслуживание, проживание и питание. Следуйте указаниям на других табличках, размещённых на сухопутных подходах к населённым пунктам Русского Союза, выполняйте указанные там правила поведения.

И чуть ниже ещё текст:

Ближайший населённый пункт Союза — Новый Порт, расстояние по берегу — 10 км в северном направлении. На скалы, в лес, не поднимайтесь — возможно нападение диких зверей. Особенно опасайтесь стай больших обезьян. Очень агрессивны!

"Блин! Я уже брежу что ли!? Какой ещё Русский Союз!? Какая Новая Россия!? Какой такой Новый Порт!? Не знаю я такого города!? Нет такого города в России! Ни разу не слышала. Слышала, запомнила бы... Нет, точно брежу уже... Ой, мамочка, почему я тебя не слушалась!? Плохая я дочка... и кончу плохо... Помру я тут, похоже, в этом самом бредовом Русском Союзе... Лежит, наверное, моё молодое красивое тело где-нибудь меж камней прибрежных и бредит... И скоро глаза мои выклюет ворон, спустившись на тело нагое... Вот, ведь, почти стихи... Второй раз стихами брежу... В поэтессы перед смертью заделаюсь..." — действительно полубредит Женечка. Но тут в чувство её снова приводит жизнерадостный писк и свист дельфинов. Повернув голову, Женечка видит, что они до сих пор продолжают свой хоровод возле неё и зовут, зовут продолжать идти. Туда, куда написано на плакате. Туда, куда они влекли её и до того... И снова в путь. Мучительный и медленный, но — в путь...

Женечка совсем потеряла счёт времени (на самом деле солнце сейчас светит с запада, значит уже вечер)... На ногах последняя пара лаптей... И те уже с дырками... А остановиться и отдохнуть девушка не хочет, так как боится больше не встать. В голову приходит мысль: "А если не садиться, а к скале просто прислониться, постоять чуть-чуть, отдохнуть. Место только хорошее найти, чтоб тенёк был." Но как назло, ни единого места с теньком нет... Впереди открывается выступ скалы, закрывающий вид вдоль берега. А пляжик там сужается до пары метров. Перед этим скальным выступом небольшая, но глубокая бухточка-затишок. В бухточку буквально влетают, врываются дельфины и как-то по особенному радостно начинают своё "цирковое представление". Женечка зачарованно смотрит на резвящихся морских зверей. А потом что-то заставляет её поднять глаза к скальному выступу, тому, что перекрывает дальнейший обзор. На плоском камне у этого выступа стоят два вооружённых человека. Видимо только что вышли из-за скалы. Мужчины. С винтовками, висящими наперевес на груди. Оба в камуфляже. Женечка, на всякий случай снимает с плеч сумку и устало достаёт из неё свой разряженный пистолет. В качестве психологического оружия. Но какое-то смешное несоответствие фигур этих двух мужчин делает их не страшными, не опасными. Она бессильно опускает руки. И только потом понимает, что именно её успокоило — огромная разница в росте. Один великан в два метра ростом с широченными плечами, винтовка на нём словно игрушечной кажется, а второй — едва макушкой до плеча первого достаёт. Оба стоят спокойно, расслаблено. Смотрят на Женечку. Никакой агрессии. Потом малыш, словно забыв про девушку, подходит к краю камней, выбирает тот, что максимально близок к воде и опускается на колени. Мгновенно к нему подплывает пара дельфинов. И малыш по очереди гладит их по блестящим мокрым лбам. Что-то говорит им, даже посвистывает. "Как здорово!" — волна белой зависти захлёстывает разгорячённый разум Женечки. Потом малыш поднимается. Великан подходит к нему и, слегка хлопнув того по плечу, говорит:

— Давай, лейтенант, иди, знакомься, успокаивай. Ты не такой страшный.

И присаживается на корточки. "Это он для того, чтобы и самому страшным не казаться," — догадывается Женечка. А малыш спокойным, неторопливым шагом приближается к девушке. На полдороге, не делая резких движений, снимает с себя винтовку, кладёт её на камни. Осторожно вынимает из поясной кобуры пистолет и кладёт его туда же, к винтовке. После чего, показав пустые ладони, приближается к Женечке. "А он не такой, уж, и малыш. Сантиметров на десять выше меня. Это он просто в сравнении с тем гигантом маленьким хоббитом казался," — догадывается девушка. И ещё мысль: "И почему тот, второй его лейтенантом назвал? Он же младший лейтенант. Вон у него на погоне всего одна маленькая звёздочка," — сама удивляется своим познаниям в воинских знаниях Женя.

Тем временем военный всё ближе и ближе. На мгновение его голова закрывает солнце, и сияющий ореол окружает тёмный силуэт. "Красиво... как солнечный бог какой," — почему-то думает Женечка, — "Ведь много раз такое видела, а поняла, как это красиво только сейчас... Это, наверное, жар виноват... точно жар... брежу уже..." Парень (а это молодой человек, примерно одного возраста с Женечкой) всё ближе. Уже видно, что хоть он и в защитном камуфляже, но шеврон у него почему-то чёрный, морской, с якорем. А ещё на рукаве виден родной российский триколор, но с какими-то непонятными звёздочками на фоне полос. Лицо у молодого человека худое, высушенное и покрыто крепким загаром, цвета глаз не видно (против солнца Женечка смотрит), фигура подтянутая, широк в плечах и узок в поясе, походка лёгкая, словно кошачья. Вот он подходит почти вплотную, но не совсем, не нарушает психологически комфортную дистанцию. И говорит человеческим голосом:

— Меня не надо бояться. Меня зовут Алексей, Лёша.

И едва успевает подхватить внезапно обмякшую, всё-таки, потерявшую сознание девушку.

Часть 2. Межпланетный пеше-конный тур

"Уже почти двое суток идёт непрерывный дождь. То усиливается, то ослабевает, но всё никак не заканчивается. Палатка уже давно протекает. И влага капля за каплей шлёпает по спальникам, рюкзакам. Пенки-карематы при поворотах тел хлюпают и шипят, выжимая из себя воду. Хорошо, хоть не холодно. Попытки вылезти наружу и развести огонь, чтобы хоть что-то приготовить, абсолютно бессмысленны — все дрова пропитались водой так, словно мы сейчас на дне морском, а не на высоте в пол тысячи метров над его уровнем. Впрочем, даже ближайшее море в полутора тысячах километров. Но воды от этого здесь не меньше... Делать абсолютно нечего. Обо всём мы с Егором уже переговорили. По второму кругу идём, пересказываем уже рассказанное — "головы драконам добавляем". Остаётся только спать и жрать эту долбаную тушёнку. Хлеб уже заплесневел, макароны, типа "рожки", промокли — их можно уже просто так жевать. Но не хочется. Физической активности то никакой, соответственно и голод не сильно мучит. С питьевой водой вообще никаких проблем — выставь кружку из палатки и через четверть часа получи полную. Но и этого не хочется — уж больно противно по нужде из палатки вылазить. И так вся одежда мокрая, а после этих неизбежных выходов так и вовсе хоть выжимай... Тоска-а-а! Да, в неудачное время мы с Егоркой решили на Иремель2) взобраться.

О! А Егор-то, похоже, уже не спит! Тоже, как и я, уже не может.

— Слушай, Карл, мы с тобой, кажись, экзамен на пожарников, всё-таки, сдали. Доказали, что можем спать двое суток подряд, — раздаётся голос моего товарища по походу.

Да, представлюсь: Карл — это я. Что и говорить, повезло мне с имечком. Впрочем, и фамилия не подкачала — Блюменталь. А если полностью, то зовусь я: Карл Анатольевич Блюменталь. Нормально, да? И вопросов о моей национальности можете не задавать, сам скажу: русский я. И можете не верить. Привык уже. Впрочем, где-то на одну толи шестнадцатую, толи даже на тридцать вторую я — немец. Зато по прямой мужской линии. Отсюда и фамилия. А имя мне дали в честь далёкого предка — какого-то прусского генерала из эпохи наполеоновских войн. Он тоже Карл был Блюменталь3). Так, по крайней мере, семейная легенда гласит, что мне тётка, отцовская сестра, ещё в детстве рассказывала. Она в неё верит, а я не очень. Тётушка свято убеждена в нашем благородном происхождении, а мне как-то всё равно. Скептик я. Но, вообще, большинство людей, как услышат, моё имя и фамилию, так сразу в евреи меня записывают. Ну, и ладно — мне это, как-то... параллельно.

Впрочем, военная карьера, как у мифического предка, мне совершенно не светит. Белобилетник я. По зрению. Близорукость в минус десять диоптрий не шутка, знаете ли. Без очков чувствую себя почти слепым. Беспомощным, по крайней мере. Да, и возраст уже совсем не призывной — тридцать два мне.

Расскажу, уж, о себе подробнее. Воспитывала меня родная тётка, так как родителей я своих даже не помню. Матушка меня просто бросила: ушла от отца, когда мне ещё и месяца не было. Не знаю, что уж там у них такое случилось, но, вот, бросила эта женщина и мужа своего, и меня. Где она сейчас и что с ней я не знаю. И, честно говоря, не горю желанием знать. А отец умер от рака через год. Так что пришлось моей тётушке годовалого малыша к себе забирать. В добавку к своим двоим дочерям. Ничего — вырос. Тётушка меня, в общем, не обижала, честно старалась не обделять ни вниманием, ни материальным чем. Да, старалась. Но я, всё равно, чувствовал, что своих родных детей она любит по-настоящему, ну, а меня — постольку-поскольку... Что поделаешь, сердцу материнскому не прикажешь. Это я сейчас понимаю, а тогда, в детстве, расстраивался, переживал, даже плакал. Потом, когда подрос, понял, что надо как-то дальше самому по жизни шагать. Уехал в Питер. В Универ поступил, на физфак. А приёмным родителям моим, тётушке особенно — спасибо, конечно, большое. Изредка приезжаю к ним на Урал, навещаю их и кузин своих. На недельку, не больше. Чтоб и уважение, благодарность выказать, и чтоб не надоесть сильно.

Что о себе ещё рассказать? Не женат. Детей нет. И давайте, больше о моей личной жизни говорить не будем. Не складываются она у меня. Никак не складываются. Совсем. Так что замнём... Да, а по профессии я физик, точнее — геофизик. Долго не мог выбрать, на чём специализироваться: на океанологии, физике атмосферы или литосферной геофизике. Всё интересно. Разбрасываюсь, не могу на чём-то одном сконцентрироваться. Увлекающийся очень. Но, в конце концов, выбрал последнее. В этом году наконец-то защитил кандидатскую диссертацию. И, вот, захотел самому себе подарок сделать — со своим давним товарищем туринструктором Егором Сергеевым в поход собрался. Конно-пеший тур с восхождением на вершину Иремеля. Это наша с ним уже вторая попытка на эту чёртову горку взобраться. И она второй раз нас не подпускает к себе. И снова из-за дождей. Я-то думал, что хуже, чем в прошлый раз быть не может. Но, вот, ошибался, как выяснилось!

Почему я поход наш пеше-конным назвал? А всё просто — сами мы с Егором пешком, но налегке топаем, а груз наш везёт лошадь по имени Дочка. Вот, такое странное имечко у единственной Егоровой лошади. На мой вопрос в самый первый день, когда погода была ещё вполне терпимая: "А какой породы твоя лошадь?" Егор ответил кратко: "Бэпэ." Я, как истинный тормоз, долго думал, что это значит. Постеснялся сразу признаться в неведении. После долгих и обстоятельных размышлений решил, что это значит "башкирская порода". Сообщил свою догадку Егору. Тот от смеха аж споткнулся, чуть не упал:

— Ну, да, в некотором роде башкирская. По Башкирии, ведь, идём. А, вообще-то это значит "без паспорта". Или, как вариант — безпородная.

Егорка сейчас сельский житель, хоть и родился, и вырос в городе. Здесь, неподалёку — в Магнитогорске. Закончил два ВУЗа — политех и педагогический. Ну, почти два. Первый бросил на пятом курсе — в армию ушёл. Попал в автовойска, немного в Чечне повоевал, во вторую чеченскую. Точнее порулил. Иногда под огнём. Самому стрелять не пришлось. Не очень удобно, держась за руль "Камаза", ещё и стрелять. Тем более, что было кому в ответку по зелёнке садить. После армии в педВУЗ поступил и его он, таки, закончил. Имеет специальность — тренер по туризму. Вообще-то, он — водник. В смысле турист-водник. Более того — мастер спорта в этом деле. Даже призовые места брал на чемпионатах России. Первым, правда, никогда не был. Потом, после окончания ВУЗа и спортивных успехов, женился. Но как-то так получилось, что семейная жизнь у него не заладилась. Пришлось даже жильё искать. Ничего лучше не нашёл, чем купить по дешёвке домик в соседнем с Магнитогорском районе Башкирии. В селе. Так что сам себя зовёт теперь модным словом "дауншифтер"4). Хотя, по моему мнению, товарищ мой идейным "шифтером" не является, так как не от хорошей жизни в деревню перебрался, а судьба, в виде неудачной женитьбы, припёрла. Живёт тем, что водит группы туристов и одиночных туриков, вроде меня, в разнообразные походы: пешие, конные, водные, велосипедные, лыжные, на собачьей упряжке... да, хоть на воздушном змее! В таком, вот, походе конном несколько лет назад мы с ним и познакомились. Приглянулись друг другу и, вот, уже который раз в поход пошли вместе. В этот раз получилось, что вообще вдвоём. Я продовольствие только оплатил, а Егорке наш поход вообще никакой прибыли не принесёт. Его самого позапрошлогодняя наша неудача с Иремелем заела. Хочет во что бы то ни стало на гору эту, таки, забраться. Но, похоже, и в этот раз не срослось... М-да. Не пускает нас к себе Кабан-гора. Так ещё Иремель называют.

Так, про лошадку нашу я уже рассказал. Егору, всё-таки, периодически приходится из палатки вылазить и перетыкать кол, к которому Дочка привязана. Переводить её на новое место, где трава не подъедена. А ещё в нашей компании есть собака. Здоровенный мрачный молчаливый кобель породы маламут5) с трогательным именем Мальчик. Имечко у псины абсолютно обманчивое, как название "Буратино" у известной российской огнемётной системы жуткой убойной силы. Я так думаю, что этот милый пёсик мною бы с удовольствием закусил, если бы Егор в первые же минуты знакомства с собакой не объяснил псу, что этот очкастый двуногий — "свой". Теперь я под такой же охраной, как и его хозяин. Кормит Егор своего пса один раз в сутки и явно не по объёму собачьего тела. Очевидным образом недокармливает собаку. В ответ на мой недоуменный вопрос: "А что ты так мало еды Мальчику в миску накладываешь? Ему же такой порции, да, ещё раз в день маловато будет," — заработал благодарный взгляд собаки и усмешку со стороны её хозяина. Егор потом пояснил: "А его не надо перекармливать. Он способен самостоятельно прокормиться. Что он и делает вполне успешно. Ты просто не очень наблюдательный. И, вообще, пусть спасибо скажет, что я ему его любимые макароны с тушёнкой раз в день даю. Да, и то, чтобы не забывал, кто тут хозяин." И, действительно, стал я потом замечать, что собака то и дело куда-то убегает, а потом возвращается с перепачканной кровью мордой. Хищник! Вот, и сейчас Мальчика рядом с палаткой нет — ушёл охотиться. Сожрёт кого-нибудь опять и вернётся людей и лошадь охранять.

— Егор, слушай. Мне почему-то кажется, что второй Великий Потоп близится. По крайней мере, поляна на которой мы остановились позавчера, уже частично подтоплена. Я тут пару часов назад по нужде выползал, так вода уже в десяти метрах от палатки. Дочка уже по луже шлёпает, как азиаты по рисовым чекам. Может, нам пора делать ноги? Не дожидаться прекращения этого лёгкого августовского дождичка, а? Или ты предлагаешь и дальше жабры отращивать?

— Мысль, конечно, здравая. В смысле, про ноги, а не про жабры. Но немного преждевременная. Во-первых, мне кажется, что, всё-таки, дождик этот стихает. Кроме того, ты на часы давно смотрел? Так, вот, сообщаю тебе, очкастый, что сейчас уже шесть вечера. Мы, по любому, не успеем засветло до Тирляна добраться. Да, и до любого другого населённого пункта. А в темноте идти по такой грязи и камням — только ноги ломать. Так что предложение твоё принимается. Но выходим утром. Когда светло станет. А пока надеемся, что местный потоп до нас не дотянется. Впрочем, уже почти всё равно... Так что спим.

— Ну, ты, брат, силён. Столько спать!

— Я верю в тебя, яйцеголовый — ты тоже сможешь.

На этом обсуждение наших планов завершено. Егор повернулся в мокрющем, чавкающем от влаги спальнике на бок и почти мгновенно засопел — ты гляди и, правда, уснул! А я с тревогой прислушивался к несмолкающему шуму дождя, к неторопливо плюхающей по луже Дочке. Вот, кажется, что уже не десять метров до воды, а вплотную к палатке волны от Дочкиных копыт плещутся. Лошадь тяжело вздыхает и решает прилечь. Где-то совсем рядом, чуть ли не в метре от палатки. С кола, что ли, сорвалась? И ложится она прямо в воду. Видимо, ей тоже уже всё равно... Вот, тихо вернулся Мальчик и забрался под палаточный тент у входа. Недовольно ворчит чего-то... Прислушивался, прислушивался я... и не заметил, как уснул. Словно выключил, кто меня...

А проснулся от тишины — сумерки раннего утра были полны какой-то ватной тишиной. Это же дождь кончился! Какое счастье — небеса смилостивились! Так, надо выбираться из палатки — небольшой дренаж организму требуется, лишнюю воду слить надо. Проклятье! Какое всё мокрое, противное... Может ещё полежать? Не-е! Выбираюсь, выползаю, а то, того и гляди, ещё немного влаги в спальник добавлю... А Егорка дрыхнет всё. Разбудить что ли? А, ладно, потом... Пусть ещё поспит — может очередной рекорд поставит. Где тут молния? Ага, вот, нашёл... Вжик... Что-то палатка болтается, словно растяжки ослабли... Так! Теперь, как бы Мальчик спросонья не куснул. Фу! Какой он мокрый... и псиной от него неслабо несёт... Ты, смотри, даже не шелохнулся, когда я на него чуть ли не облокотился. Сонное царство какое-то! Всё — вылез... Вот это туман! Блин, я пальцев своих не вижу на вытянутых руках! А вниз — только по пояс себя наблюдаю. И куда идти, если не видно ничего? Но надо, всё-таки, отойти хоть метров на десять. Так! Прямо нельзя — там кострище. Придётся, как всегда, налево сходить. Тем более, что справа от палатки Дочка вроде бы расположилась... И как бы не споткнуться о растяжки... Так, а где они? А вот, наступил, кажись, на одну. Она, что на земле лежит? Точно... Странно."

Молодой человек недоумённо наклоняется к шнуру растяжки, чтобы поправить натяжение, но верёвка оказывается не закрепленной совсем. Карл подтягивает конец растяжки к себе. А металлический колышек, к которому была закреплена растяжка, обрезан по уровню его забивки в грунт! На поверхности среза ни единого следа: ни пилы, ни кусачек каких. Поверхность гладкая и ровная, как зеркало. Карл осторожно, чтобы не запнуться ни за что, смещается к следующей растяжке. Там повторяется тоже самое... И так восемь раз. По числу растяжек. Потом, забыв об естественных потребностях своего организма, турист проверяет колышки, которыми прикреплено днище палатки к земле. Было прикреплено. Поскольку и от них осталась только верхняя часть, торчавшая над почвой. Мысли Карла в полном смятении: "Что за мистический триллер!?" И тут Карл осознает ещё одну странность, на которую сначала не обратил внимания. На растительность, на которой сейчас стоит палатка и он сам. Еланка6), на которой они остановились более двух суток назад, была покрыта густой и высокой, по колено, травой. Которая, конечно, под воздействием двухсуточного дождя поникла, полегла... Но она никак не могла превратиться в коротенькую травку высотой не больше сантиметров пяти! Молодой человек наклоняется ниже, чтобы рассмотреть траву получше: "Да, и грунт другой! Раньше был рыхлый, тёмный, почти чернозём, а сейчас какой-то глинистый, коричневатый... И каменистый... Что-то у меня голова плывёт от таких открытий. Всё, как в романе фантастическом... в том самом, про Платформу... Так! Надо Егора будить!"

Громко говорить Карлу почему-то не хотелось. Так что процесс пробуждения Егора подзатянулся. Пригретый с боку прислонившейся с внешней стороны палатки Дочкой и лежавшим в ногах Мальчиком туринструктор всё никак не хотел возвращаться в реальный мир из морфеевого царства. А потом ещё некоторое время не мог понять, о чём почти шёпотом ему толкует товарищ.

Когда оба незадачливых путешественника выбрались из палатки туман уже начал слабеть. Пока Егор рассматривал растяжки, траву, грунт и въезжал тормозящим спросонья мозгом в эти удивительные факты туман стал рассеиваться. Стало видно, что палатка стоит на каком-то взгорке, малым холмиком возвышающимся над продолжающей оставаться покрытой туманной мглой местностью. Кое-где из тумана высовывались верхушки елей. А с одной стороны от стоянки поднимался покрытый лесом склон горы...

Из животных первым пришёл в себя Мальчик. И вид он имел при этом чрезвычайно удивлённый. Шевелил ушами, ворочал носом, словно принюхивался к чему-то новому, неожиданному. Полными недоумения глазами посмотрел на хозяина, мол: "Человек, объясни ты мне, что за ерунда!?"

— Ну, не знаю, Мальчик! Не знаю... и не спрашивай даже, — на полном серьёзе ответил псу Егор.

Зашевелилась Дочка. Егор поспешил её снова привязать... А верёвка то её тоже ровнёхонько обрезана! Но лошадь совершенно не торопилась уходить куда-то. Наоборот, жалась к людям и собаке, чуть на ноги не наступала. И вид имела весьма испуганный.

Так и не пригодившийся наполненный дождевой водой до самых краёв котёл стоял на этой непонятной траве. Рядом лежали срезанные под уровень забивки в землю рогулины костровища и жердь подвеса. И самая удивительная вещь — пень, в который в самом начале их пребывания на стоянке Егор вогнал топор. Да, так его там и оставил... Топор до сих пор торчал в том пне. Но сам пень превратился в чурбак. Поскольку таким же неведомым образом был обрезан под уровень земли! А рядом — кучка насквозь промокших дров...

Тем временем подымающееся всё выше солнце и появившийся лёгкий ветерок стали разгонять остатки тумана... Перед глазами туристов лежит покрытая до самого горизонта лесом равнина, а за спиной — невысокий покрытый ельником хребетик, на небольшом безлесом отроге которого они теперь и стояли. Разинув рты.

— Слушай, Карл. Ты у нас самый умный, кандидат наук, всё-таки... Ты чё-нить понимаешь!? В наблюдаемой картине. А!?

— Это у тебя два высших образования... ну, хорошо, почти два. А у меня всего одно. И, вообще... Блин, ничего не понимаю! Мы что на Платформу перенеслись!? Ну, помнишь, Егор, я тебе ещё в первый день рассказывал о книге Вадима Денисова "Стратегия"7), о его сайте с вербовкой в тот мир8) и о том странном Кузнецове Иване Ивановиче, который мне работу заказал по анализу количества записавшихся на переселение на Платформу-59). Помнишь, я тебе говорил, что и сам туда записался... В шутку.

— Да, ну, тебя, фантазёр! Не гони пургу! Это же фантастика, всё-таки! Давай искать более реалистичные причины того, что мы здесь... Э-э-э, только не понятно где...

Солнце ещё поднялось чуть-чуть, и на востоке засверкала полоска какой-то реки.

— Километров пять, шесть... или семь до реки. Может это Белая!? Только я что-то не помню возле неё таких мест, — с сомнением предполагает пытающийся сохранить здравый смысл туринструктор.

— Слушай, Егор! А давай мы отсюда свалим побыстрее, а!? Что-то мне здесь неуютно. Торчим тут на виду!

— Ну, в целом — хорошая идея. Срочно сворачиваемся. А позавтракаем позже. В более интимном месте, — внезапно соглашается туринструктор. Как Егор не пытается цепляться за привычное, но и ему, честно говоря, как-то тревожно на этом отроге-пупыре.

Спешные сборы и спуск по покрытому крепким дёрном и кустарником склону в несколько сотен метров длиной не занял слишком много времени. И через четверть часа вся компания была уже внизу, под тёмным пологом елового леса. Перед самым началом спуска Егор в бинокль углядел дымы на горизонте. Очевидное человеческое жильё. На востоке и на юго-западе. И сейчас, остановившись на первой попавшейся в лесу полянке, решали куда, к какому человеческому жилью идти. Склонились к восточному варианту. Там, ведь, ещё и река имеется. В случае чего по ней и сплавиться можно. Даром что ли Егор турист-водник.

На остановке Егор, по-видимому, под воздействием мрачной атмосферы девственного елового леса, извлекает из гермомешка последние оставшиеся сухими вещи — разобранное на пару частей ружьё и патронташ. Ружьё — древняя, годов тридцатых прошлого века производства, тулка-горизонталка 12-го калибра. В патронташе — полтора десятка патронов: пяток дробовых на птицу, пять картечных на зверушек покрупнее и столько же пулевых, на всякий случай. В горной Башкирии медведи совсем не редкость. Краткое размышление во время сборки ружья, и в левый ствол заряжается картечный патрон, а в правый — пулевой. Люди наскоро перекусывают консервами и запивают скромный завтрак водой. Мальчику тоже достаётся полноценная банка тушёнки. А Дочке приходится довольствоваться скудной местной растительностью и вконец размокшей буханкой хлеба. А теперь — в путь. На восток. К реке и человеческому жилью. Компас, кстати, совершенно нормальным образом указывал своими концами на север с югом, оставляя утреннее солнце на востоке, как светилу и положено. С ориентировкой по сторонам света, следовательно, никаких проблем.

Спустя час петляющего пути в обход завалов стволов упавших елей, вокруг периодически встречающихся пятен болотинок, через многочисленные ручьи впереди замаячил просвет... и вроде бы какое-то жильё. Но странная тишина: ни лая собак, ни людских голосов, ни звяканья металла или скрипа какого. Даже вороньего грая не слышно. Вообще, не похоже, что там кто-то живёт. Только шум ветра в верхушках деревьев. И тревожно поэтому...

Друзья, замедлив шаг, приблизились к краю леса и останавливаются в густых кустах на опушке. Перед глазами — маленький, в шесть домов, посёлок. Сгоревший посёлок. Пожар, похоже, прошёлся здесь пару лет назад. Дожди уже смыли копоть с недогоревших срубов и печных труб зданий, сгоревших полностью. Заросли иван-чая и крапивы заполнили пожарище. И тишина...

Егор смотрит на своего пса. Тот спокоен и даже лёг, решил отдохнуть. Лошадка меланхолично жуёт цепкие шарики растущего рядом репейника. Животные спокойны. А это значит, опасности и чужаков рядом нет. Можно идти. И маленький отряд входит на единственную улочку посёлка. Сразу за развалинами первого дома — маленькая площадь с колодцем.

— Колодец, наверняка, умер давно, — вполголоса говорит Егор. Делает ещё несколько шагов и резко останавливается. Взгляд туринструктора прикован к чему-то, лежащему сразу за срубом старого колодца. Близорукий Карл, который последние часы непрерывно и с недоуменным видом протирал свои очки, словно они были заляпаны какой-то грязью, подходит ближе. Склоняется над находкой... и в ужасе отшатывается. Это человеческие черепа! Сложенные пирамидкой человеческие черепа. Десятка полтора бывших вместилищ разума. Причём есть несколько совсем маленьких, детских! В некоторых черепах видны отверстия от пуль. В других, в основном в детских — проломы кости от ударов чем-то тяжёлым.

— Да, в весёлое мы место попали, — Егор нервно перебирает пальцами по прикладу висящего на плече ружья.

Недолгое исследование погибшего посёлка привело к ещё нескольким страшным находкам: то там, то сям лежали костяки бывших владельцев черепов. На шейных позвонках были заметны следы чего-то рубящего: топора, мачете... И никаких свежих следов человека. А на другой стороне посёлка обнаружилась короткая и уже снова зарастающая древесной молодью просека. В самом начале просеки, у крайнего дома, стоял столбик с покосившейся табличкой. Полусмытая атмосферными осадками рукописная надпись гласит: "Neuer Vaduz".

— Похоже, на немецком. Новый Вадуц значит, — делает немудрёный перевод Карл.

— Вадуц — это что, в Германии?

— Нет. Это столица вполне самостоятельного мини-государства под названием Лихтенштейн.

— Так что — мы в этом-самом Лихтенштейне?

— Ты что, брат!? Какой, на хрен, Лихтенштейн!? Это ж в перенаселённой Западной Европе, хоть и в горном её районе, в Альпах. А мы с тобой который час идём и ни одного человека не видели! Ни одного живого человека. Ты что всё ещё считаешь, что мы на Земле!? — Карл с удивлением смотрит на своего товарища.

— Да, нет... Понял, в общем, что не на Земле. Но всё какой-то глупой надеждой пытаюсь себя обмануть... Так и где же мы по твоему мнению?

— Знаешь, мне ничего в голову не идёт кроме той-самой Платформы-5. Всё-таки, заявление-то на переселение на неё я подавал... А, вот, тебя за что сюда перекинуло?

— Фиг с ним — за что! Потом будем эту думу думать. Сейчас другое важно. Предположим, что мы там, где ты говоришь... или, уже правильнее, тут. А можешь предположить в какой части этой Платформы, мать её так, мы находимся!? Как далеко от русских земель? Ты ж говорил, что несколько раз перечитывал и первую книгу, и её продолжения. Давай, версии выдвигай, подписант!

— Могу только предполагать. М-м-м... во второй книге, которая "Экспансия"10) называлась, говорилось, что немцы и всякие близкие им народы появлялись к северу от русских земель. А к западу от городка немцев, Берлин, как ты понимаешь, его называют, с севера на юг течёт река с оригинальным именем Волга, как раз в сторону русских земель. За ней — территории заселённые, не политкорректно скажу, неграми. Дикими вполне. Их тут зусулами называют. Именно так — не зулусами, а зусулами. Заработали. К востоку от Берлина — другие африканцы со столицей в Аддис-Абебе. И те, и другие темнокожие новопоселенцы очень враждебно относятся к немцам и очень много, по местным меркам, конечно, арийской крови пустили. За что пользуются заслуженной взаимностью со стороны фрицев. Фрицы, впрочем, наши, русские можно сказать. В плотном таком союзе с нашими. Вот, такие местные загогулины! Ах, да! Берлин стоит на речке под названием... догадайся-ка сам, а?

— Шпрее, что ли?

— Ну, вот, а говоришь, что я тут самый умный. Точно — Шпрее. Так, вот, эта Шпрее впадает не куда-нибудь, а в Волгу! Вот, такая тут география!

— Ты, Карлуша, и впрямь уже веришь уже, что мы не где-нибудь, а на Платформе этой. Впрочем, что ещё предположить? Будем из этого исходить. Ну, и давай, вывод делай — где мы конкретно?

— Судя по тому, что мы наткнулись на погибшее поселение лихтенштейнцев, а они, как не верти, ближайшие родственники немцев, то где-то рядом должны быть и сами немцы с их Берлином... И их чернокожие враги аддис-абебские. И не последние ли тут эту жуткую резню устроили? Да, и мне почему-то кажется, что речка, к которой мы с тобой топали — именно Шпрее и есть. Только одно мне не нравится — то, что идём мы на восток, в сторону земель негритянских... А хочется подальше от них оказаться.

— Да, это повод призадуматься... Но давай, всё-таки, до реки дойдём. Там, может, придумает, как сплавиться до немцев. Шпрее, ведь, как я понимаю, в среднем с востока на запад течёт?

— Ну, да. Правильно понимаешь...

— Вот, и пошли. Раз, два...

И четвёрка людей и животных отправилась дальше на восток. На этот раз по начавшей зарастать после гибели Нового Вадуца просеке.

Просека, впрочем, длилась всего ничего — двести с небольшим метров. И вывела на нормальную такую грунтовую дорогу. Егор, тщательно осмотрев пыльное покрытие, сказал, что недавно, может утром, может вчера вечером, здесь проезжала машина. Небольшая. Джип, вероятно. Может, вообще, легковушка какая.

— Так что по дороге не пойдём. Дальше к реке топаем.

В темпе перешли дорогу. Егор вернулся к трассе — замёл следы ветвями. И снова на восток, к реке.

Ещё с километр сменившим ельник сосновым бором и бежавший впереди Мальчик останавливается, вполголоса ворчит. А носом куда-то вбок поводит, на хозяина поглядывает. Люди осматриваются. Их путь пересекает едва натоптанная тропка: трава полегла, и ветки кустов заломлены. Очевидно, что здесь прошло несколько человек.

— Так, Карл, будь тут. Назначаешься ответственным за наш транспорт и прочее имущество. Держи лошадь, короче. А мы с Мальчиком потихоньку сходим, разведаем, что там такое. Только тихо!

Егор снимает с плеча ружьё. Щёлкают взводимые курки. И человек, влекомый собакой, исчезает в густом подлеске...

Несколько минут ничего не происходит... А потом раздаётся чей-то звонкий крик, лёгкий топот, шум хлещущих ветвей... и прямо на стоящего Карла выбегает маленький мальчик. Дочка испуганно шарахается, Карлу с трудом удаётся удержать лошадь за верёвку, привязанную к ошейнику лошади. А другой рукой молодой человек успевает подхватить бегущего человечка.

Малыш бьётся в Карловых руках, что-то неразборчивое кричит на... немецком языке. Потом несколько раз бьёт по лицу Карла. Попадает по очкам. Что-то в них хрустит. И они падают на землю. Но турист, крепко сжав глаза, чтобы спасти их от осколков стекла, так же крепко прижимает мальчика к себе. Даже когда беглец пытается укусить незащищённое рукавом футболки плечо, Карл сдерживается и не выпускает задиру:

— Тихо! Тихо, малыш... Ruhig, Junge!11)

Услышав немецкую речь, малыш немного успокаивается. А тут и Егор с собакой подбегают:

— Фу! Не сбежал малец! Молодец, Карл! Мальчик, ну, нафига ты этого пацана напугал, а!? Что молчишь, лохматый!?

Пёс виновато поджимает хвост и миролюбиво поскуливает: "Извини, хозяин, не подумал..."

— Видел бы ты, Карл, что там, на полянке, в метрах ста отсюда! Что-то мне пострелять захотелось! По живым целям. И я, в общем, понимаю этого бегуна, что он, сломя голову, от людей рванул!

Далее следует краткое знакомство людей и зверей с маленьким немцем. Зовут пацана не оригинально — Йохан, Ваня, если по-русски. Пять лет. Одёжка порвана во многих местах. Лицо мальчика испачкано, на чумазой рожице — светлые полоски от ручейков слёз. Грязный шмыгающий нос. А так голубоглазый блондин... Немецкая классика. Сначала Йохан тараторил что-то, как из пулемёта. Обращаясь в основном к Карлу, приняв того за своего. Но молодому человеку пришлось слегка осадить малыша:

— Медленнее, Йохан, медленнее, пожалуйста! Я плохо говорю по-немецки.

Йохан стал говорить медленнее и разборчивее, но периодически сбиваясь на плач и всхлипывания...

— Говорит, что вчера оказался здесь вместе с папой и мамой, — переводит сбивчивую речь малыша Карл, — А сегодня утром плохие африканские мигранты... так он говорит, не я, я только перевожу... убили папу и что-то плохое сделали с мамой... Потом и её убили. А он в самом начале убежал. Потом вернулся, когда его родители уже мёртвыми были...

— Вот, вот... Возле их тел он и сидел, плакал, когда мы его нашли... Плохое, говорит, с его мамой сделали... Изнасиловали её! Многократно. Все ноги в кровище! А потом задушили. Видел бы ты! Вот, мне войну этим "африканским мигрантам" и захотелось объявить. Блин, в какой дикий мир мы с тобой попали! Говоришь, сам сюда записался!?

Недлинный рассказ Йохана заканчивается, и он снова начинает тихо плакать. Внезапно к нему подходит Мальчик и начинает вылизывать лицо малыша. Жалеет здоровенный кобель человеческого детёныша.

Взрослые решают, что родителей малыша надо бы похоронить по-человечески. Час работы сапёрной лопаткой, что была у товарищей в грузе, и в мягком грунте солнечной поляны появилась не очень глубокая могильная яма. Пора начинать похороны... Хрипло лает пёс! Карл ещё ни разу не слышал, чтобы Мальчик лаял! И тут же — истеричное ржание лошади и отчаянный крик оставленного под охраной собаки Йохана! А следом раздаётся рёв зверя! На краю поляны, в двенадцати, тринадцати метрах от товарищей появляется здоровенный медведь! Не удалось ему незаметно подкрасться к добыче... Зверь встаёт на задние лапы и кидается в сторону малыша и привязанной к дереву кобылы, оставляя взрослых в стороне. Егор хватает ружьё и, почти не целясь, стреляет. Первый выстрел — картечь хлёстко стегает медведя в бочину. Зверь слегка приостанавливается... И тут же — второй выстрел! Медведь, так и не добежав нескольких метров до человеческого детёныша и лошади, падает...

Потом, когда с помощью Мальчика нашли убежавшую лошадь, осмотрели медведя. Здоровенный самец. Егор присаживается возле туши. Пуля вошла медведю точно в ухо, выбив мозги. Ружьё отложено на траву — туринструктор вырезает коготь у своего трофея.

— На запах крови пришёл, зверюга, — предполагает Егор.

— Ты где так стрелять научился? — спрашивает Карл своего товарища.

— А нигде. Ну, на охоту периодически и достаточно регулярно хожу. Но какой-то особой меткостью не отличался никогда. И медведей раньше ни одного не подстреливал. А тут даже не целился. И попал! Впрочем, и мыслей-то никаких не было! Одни рефлексы... Чудо какое-то...

И тут раздаются выстрелы! Двое взрослых падают в высокую траву, закрывая собой Йохана. Заползают за тушу медведя. И хорошо, что Дочка в стороне привязана. Не под пулями. Пёс стрелой скрывается в окружающем поляну подлеске. А с дальней стороны поляны приближаются два рослых негра в весёленьких цветастых рубашках и с какими-то странными пистолетами в руках. Егор подтягивает лежащее рядом ружьё:

— Карл, бери пацана за шиворот и ползком, ползком... Тащи его в лес. А я тут вас прикрою. Ружья-то моего эти стрелки, похоже, не видели. А боеприпасы при мне. Так что сейчас их ждёт сюрприз... Ползи, давай, отсюда! И быстрей...

Только скрылись Карл с Йоханом в кустах на краю леса, как грохает Егорово ружьё. Карл оборачивается и успевает заметить, как омертвело падает один из противников, а второй стремительно кидается в заросли. Егор расстроено и озабочено высматривает беглеца. Но того не видно! И как теперь быть? От туши медвежьей уже не отползти — слишком близок затаившийся противник. А лежать за этим ненадёжным прикрытием — тоже не вариант! Не понятно, откуда выстрела сейчас ждать! Может, вот, прямо сейчас откуда-нибудь сбоку выцеливает Егорку. Спусковой крючок нажимает... Егор покрывается холодной испариной... И тут раздаётся истошный, переходящий в хрип, крик человека в кустах, сбоку от туринструктора. Точно — под прицелом уже был Егор! Шум борьбы, хруст ломающихся веток... "Это же Мальчик там воюет!" — соображает человек и кидается на помощь собаке. Впрочем, помогать уже особо нечего — второй бандит хрипит с прокушенным горлом, судорожно пытаясь вздохнуть. Вокруг шеи растекается лужа крови. А рядом стоит смущённый и испуганный Мальчик. Виновато смотрит на Егора: "Опять я накосячил, хозяин! Не хотел ему горло прокусывать. Только придушить слегка. Ну, вот, перестарался." Егор машет рукой: "А ладно! Как уж вышло." И вслух говорит:

— Спас ты меня, Мальчик! Спасибо, друг.

Неудачливый стрелок затих, отдёргался, отмучился ему положенное. А первый, подстреленный, умер легко и быстро. Повезло ему — Егорова пуля проделала дыру точно в сердце.

Взглянув на убитых, Йохан сказал, что это те, кто убил его папу с мамой. Егор, прислушиваясь к своим внутренним ощущениям, слегка задумчиво сообщает своему другу:

— Знаешь, всё жду, когда после первого убитого меня, как водится, рвать, тошнить начнёт, а всё не тошнит никак! Даже не мутит... Наоборот, какое-то спокойное удовлетворение, как от правильно сделанной работы, — с некоторым удивлением сообщает о своих чувствах Егор.

— Я тоже вполне доволен актуальным состоянием этих двоих, — соглашается Карл.

Друзьям в качестве трофеев достаётся пара двухствольных пистолетов, больше всего похожих на обрезы ружей-двустволок. И два десятка пулевых патронов полудюймового калибра к ним.

— Забыл, как такие пистОли называются. В фильме каком-то голливудском видел... И его название тоже забыл, — смущённо проявляет свою некомпетентность Карл.

— Вроде бы, "хуадах" или "хауда" такие девайсы называются, — вспоминает Егор, — В России подобные есть только в травматическом варианте. Оружие последнего шанса для стрельбы в упор. Ну, что ж! Один по полному праву мой. А второй — твой. Держи. Мальчику огнестрел ни к чему. Блин, он одними зубами справляется... И кобуру заплечную с этого ощипанного попугая не забудь снять.

— Да, мне из такого пистолета только и стрелять. Чтоб в упор. А то без очков я теперь только общие силуэты вижу. Без деталей. Правда, почему-то лучше, чем ожидал. Вон даже пальцы на руке могу разглядеть, а раньше, как помнится, не мог... Какая-то странность непонятная...

А ещё друзья в кармане штанов одного из убитых нашли нарисованную от руки карту. Скорее кроки12), чем настоящую карту. После её изучения у попаданцев не осталось никаких сомнений — они на Платформе-5. А река, текущая менее, чем километре от поляны — Шпрее. Правда, это название стоит в скобках, то есть, как второе. А первое название вызвало у друзей нервный смех — Лимпопо! Умереть, не встать! Лимпопо среди елей и сосен! "Не ходите, дети, в Африку гулять..." Река в месте, где находятся путешественники, делает изгиб — течёт с северо-востока на юго-запад и только чуть дальше снова поворачивает почти точно на запад. На карте также показаны ближайшие населённые пункты: Аддис-Абеба и какие-то посёлки рядом с ней. А на западном краю карты — Берлин! Не очень только понятно, какое расстояние до этого Берлина. Но, вроде бы, не очень далеко: может двадцать, а может и тридцать километров. А, может быть, и все сорок. Эти местные бармалеи не очень аккуратны в составлении карты. Те ещё картографы! Вдоль реки, с обеих её сторон, на некотором расстоянии, не вплотную к реке, идут две дороги. Одну из них друзья уже пересекали. На восток она идёт до брода или переправы какой-то через Шпрее-Лимпопо. У переправы — застава, обозначенная, как Хуту-Пост. На запад дорога идёт сначала вдоль реки, а потом заворачивает куда-то на неведомый север. Видимо, в обход той хребтинки, на отроге которой друзья обнаружили себя этим утром. Понятно, что дорогой этой далеко, вернее — куда им надо не уедешь. Дорога вдоль другого, левого берега реки на восток ведёт непосредственно до Аддис-Абебы. А на запад — от той самой переправы через Шпрее выводит сначала к пункту, обозначенному, как Масаи-Пост:

— Это, наверное, тоже бармалейская застава, — предполагает Егор, — Как ты думаешь?

— Думаю так же. Масаи — это восточно-африканское племя, живущее в Кении. И в Танзании, кажется... А хуту — племя в Центральной Африке. Прославилось тем, что где-то в середине последнего десятилетия прошлого века эти самые хуту устроили страшную резню, геноцид другого племени — тутси. Последние, правда, тоже совсем не белые и не пушистые. Где-то в начале семидесятых годов точно также резали хуту, как те их потом. Милые люди...

После Масаи-поста, дорога идёт, вероятно, через нейтральные и поэтому пустынные земли и выводит к точке под названием Джёман-форт13). И только за ним, в непонятном количестве километров, стояла желанная надпись — Берлин:

— Вот сюда нам и надо! Карл, как ты думаешь, где мы сейчас?

Карл ещё раз, близоруко щурясь, разглядывает карту через карманную лупу:

— А, вот, смотри. Видишь пометку у северной дороги — NV. Скорее всего, это мёртвый Новый Вадуц. А он, как мы знаем, всего в нескольких километрах от нас. То есть получается, что напротив нас, на левом берегу реки — нейтральные земли. Там мы на кого угодно можем наткнуться: хоть на бармалеев, хоть на немцев. Но здесь, на этом берегу — только негры! Их берег. Почти на всём протяжении карты. Может быть, только вплотную к Берлину и правый берег реки немецким становится. Так думаю.

— Да, наверное, ты прав. Ну, что здесь переправляемся?

— А давай! Что-то мне тут очень не нравится.

— Тогда — к реке. Но сначала завершим печальное дело — родителей Ваниных похороним.

На могильном холмике поставили колышек с по-быстрому выструганной табличкой. На табличке вырезали надпись на немецком: "Марта и Манфред Шварцы". Блондинистый Йохан оказывается Шварц или Чёрный, Чернов по-русски если. Такая, вот, злая ирония судьбы.

Когда забросали покойников землёй маленький Шварц начал бормотать какую-то молитву — семья христианская оказалась. Взрослые подождали, пока малыш закончит. Карл приседает перед лицом мальчика, берёт за плечи:

— Пойдём, Йохан. Ты теперь с нами. Надо уходить отсюда, малыш.

Глотающий слёзы мальчик несколько раз мелко кивает головой. Егор подсаживает пацана на лошадь и показывает, за что держаться. А повод вручает Карлу:

— Теперь крепче держи лошадь. Не дай бог, напугается чего Дочка, понесёт. Теперь, как ты понимаешь, этого совсем нельзя.

Но идти к реке Егор не торопится:

— Знаешь, Карл, мне кажется, эти чёрные бандюганы заявились сюда не пешкодралом, а на технике какой-то. И нам надо бы её с дороги убрать, спрятать, чтоб товарищи павших бармалеев, если такие имеются, не пошли по нашим следам. Так что к дороге сначала наведаемся.

Путь, по которому два бандита пришли на поляну, был достаточно хорошо виден на примятой ногами траве. Впереди пускают Мальчика, который неторопливо, но уверенно идёт по следу бандитов. Примерно через километр следы выводят к дороге, несколько западнее просеки к Новому Вадуцу. Собака всё также спокойна — никого чужих не чует. На обочине стоит пыльный и весьма помятый жизнью джип времён Второй Мировой. Виллис. На борту надпись: "Hutu patrol14)".

— А эти негритосы — ещё те раздолбаи! Технику свою без надзора оставили, — комментирует находку Егор. После чего, недолго думая, заводит агрегат и загоняет транспортное средство по пологому откосу дороги в кусты подлеска. Потом, пока Егор на дороге заметает следы угона автотранспорта, Карл разбирается с автотехникой. С помощью топора и ножа. Но без огня. Это чтоб дымом внимания не привлечь. Карл протыкает шины, пробивает бензобак, курочит радиатор, режет шланги, ремни, тросы и провода... Безжалостно убивает технику, в общем. Потом, немного подумав, разбивает фары, фонари и лобовое стекло. И в качестве завершающего аккорда извлекает из-под капота аккумулятор и пробивает его топором. Результатом вполне доволен — этот агрегат уже никуда не поедет! Только после капитального ремонта. Между делом в бардачке находит две пачки патронов для хаудахов. И гранату!

— О, наша РГД-5! Надо же. Полезное приобретение! — радостно восклицает подошедший Егор, только что завершивший маскировочные мероприятия на шоссе.

— На всякий случай расскажи мне о ней, — просит Карл.

— А что о ней особо рассказывать? Срываешь кольцо, бросаешь. И через три-четыре секунды бабахает. Разлёт осколков 25 метров. Довольно мало. Граната-то наступательная. Вот и вся наука... А классно ты раскурочил джипаря! У меня, как у бывшего военного водителя, аж, сердце кровью обливается от такой картины. От души, от души, брат, ты поработал! Нечего сказать... Только я бы проще сделал — кинул бы гаечек в воздушный фильтр. Далеко бы потом этот виллис не уехал. Сам сломался бы.

— С моим зрением, ну, какой из меня водитель и автомеханик. Ломал, как умел. И прав нет, и водить не умею. Так что к автомототехнике равнодушен, не жалко виллис. Тем более, что он — вражеский. И давай, Егор, двигаем к реке быстрей. А то, что-то тревожно мне. Да, и Йохан уже никакой — спит, как сурок. Умаялся пацан.

А ещё в бардачке друзья нашли два обручальных кольца, две цепочки с католическими нательными крестиками и золотые серёжки с голубыми камушками. Всё перепачкано кровью. Похоже, это с Йохановых родителей снято. После краткого совещания друзья решили малышу об этой своей находке ничего не говорить. Но когда обратно через поляну проходить будут, то незаметно в свежую землю на могиле эти драгоценности прикопать. Вернуть хозяевам их вещи. А теперь — через поляну со свежей могилой и к реке.

Берег Шпрее оказался обрывистым — крутой склон метров десять, двенадцать, а кое-где и все пятнадцать, уходил сразу круто под воду. И никаких пляжей, подходящих для входа в воду. Даже самых малых. И как тут плот на воду спускать? Да, и само плавсредтво ещё надо соорудить. После четверти часа шарахания по обрыву нашли, всё-таки, ложок, спускающийся прямо к воде, к микроскопическому пляжику метров в шесть квадратных. Спуск вниз густо порос ивой, и пришлось буквально прорубаться. Зато сверху, с края двенадцатиметрового обрыва, нависающего с обеих сторон над ложком на высоте, не видно ровным счётом ничего — всё закрыто густой листвой плакучих ив. Спящего Йохана и лошадь там, внизу, и оставили. Под охраной собаки. А сами полезли обратно, в лес. После краткого совещания друзья решили не строить большого плота, а лишь небольшой плотик для Йохана и вещей. А сами — вплавь. Карл прицепится к плотику, а Егор вместе с лошадью поплывёт. До противоположного берега здесь полторы сотни метров, вода тёплая, оба взрослых плавают хорошо — так что нечего полноразмерный плот городить. За собаку беспокоиться тоже не надо — маламут и больше может проплыть.

— Помнишь, как в первом нашем совместном походе, ну, когда познакомились, лошадей в Белой купали? — вспоминается Карлу.

— А то! Здорово было: солнечно, тепло, мокрые лошади, такие же мокрые весёлые девчонки... Как вспомню, так слюной исхожу. Повторить бы тот поход! Э-эх! — соглашается Егор, — Сейчас нам совсем другое купание предстоит. Не такое приятное. Увы...

Наверху, не далеко от обрыва, друзья нашли пару сухих, не слишком толстых сухостойных сосёнок. Поработав некоторое время цепной пилой и топором, приготовили десяток брёвнышек метра два с половиной в длину каждое. Срубили ещё пару жердин для поперечин плота. В несколько минут стащили всё вниз — на закрытый ивами пляжик. На сооружение плавсредства потратили весь запас верёвки, что был в Егоровом грузе. Спустя полчаса плотик готов. На обоих берегах реки безлюдье, тишина и спокойствие. Можно начинать переправу. Карл, как мог, объяснил давно проснувшемуся малышу, что того ждёт и как ему себя надо вести на плотике. Попытался успокоить. Но Йохан только головой кивал — на всё согласен, лишь подальше от страшных чёрных бандитов.

Перед переправой Егор разбирает ружьё, снова упрятывает его в гермомешок и пристраивает на плотике. Туда же, на плот, направляются и перемётные сумы, которые раньше Дочка на своих боках несла. В середину, между сумами, усаживают Йохана. И на всякий случай привязывают малыша остатками верёвки и поясными ремнями со своих штанов. Сами друзья раздеваются до трусов. Кобуру с заряженным хаудахом Егор привешивает на оголовье Дочки. Пристраивает повыше, чтоб не замочить. Подумав, туда же прицепляет и гранату. А убранные в полиэтиленовый пакет хаудах Карла и патроны укладываются на плотик, поблизости от того места, за которое будет цепляться Карл.

— Ну, что? "Берег левый, берег правый15)"... начинаем переправу? — задаёт риторический вопрос туринструктор.

— Поехали, — соглашается Карл, — Вроде бы никого на берегу нет. Тихо и собака с лошадью наши спокойны.

— Тогда вы с Йоханом первые, а я вас здесь в случае чего прикрою. И плотик направляй вон туда, видишь, метров сто с лишком ниже по течению, берег пологий и пляж длинный песчаный. Там, похоже, мелко. И заросли густые совсем близко. Ты, как до отмели доберёшься, сразу тащи плотик к берегу, а там Йохана прячешь. И барахло наше тоже. Меня прикрывать будешь. Ты сейчас, без очков-то, видишь хоть что-нибудь?

— На удивление хорошо вижу. Заметно лучше, чем ещё день вчера, на Земле. Ничего понять не могу! Но и не единица зрение явно. Всё-таки, сильно размыто вижу противоположный берег.

— Ну, тогда просто стреляй по верху обрыва. Пугай хотя бы. Если, кто появится конечно... Ну, что начали?

Карл кивает, и товарищи сталкивают плот в воду. Карл заходит следом и уже через три метра от берега дно уходит из-под ног. Йохан напугано, но решительно и с надеждой смотрит на Карла. Неожиданно напористое течение подхватывает плотик и пловца. "А трудновато будет попасть на то место, куда Егор указал," — прикидывает Карл, — "Надо бы поднажать." Вот уже треть пути преодолена... И тут раздаётся грохот выстрелов! Слева от плотика, в нескольких метрах, появляются фонтанчики от пуль. Карл оборачивается — на склоне, справа от лога, три фигуры. Лучше Карлу всё равно не разглядеть. Но одежды на этих неграх не такие попугаистые, как на упокоенных бандитах — похоже, обычный лесной камуфляж. Бармалейские стрелки чем-то длинноствольным целятся в плывущих: в него, в Карла, и в малыша Йохана на плоту. Сейчас опять пальнут!

Из зарослей в логу вылетает тёмный предмет и, зависнув в высшей точке, в аккурат над головами стрелков, оглушительно взрывается! Граната! Стрелки падают. Двое отползают от края, причём один из них ползёт как-то вяло... А третий лежит, совсем не шевелится. "Ух, ты! Молодчина Егор! Ловко это он!" — только и смог подумать пловец. Карл снова начинает активно работать ногами и одной рукой, толкая плот в нужном направлении. Тем более, уже почти половина пути пройдена.

В это время Егор, вознеся хвалу всем местным богам за то, что граната удачно пролетела сквозь ветви ив и ни за что не зацепилась и не слыша никакого шевеления на верху обрыва, решает не дожидаться, пока Карл переправится. Взлетев на спину лошади, туринструктор направляет кобылу в воду. Напуганную шумом стрельбы и взрыва Дочку особенно и подгонять не надо, она сама вскакивает в воду и начинает энергично плыть к противоположному берегу. А сбоку, из воды, торчит мохнатая голова маламута. Мальчик спокойно следует за хозяином. На глубине Егор слазит со спины лошади и плывёт рядом, держась за гриву лошади. Потом подтягивается слегка к кобуре и достаёт хаудах. Держась левой рукой за гриву, переворачивается на спину — а хаудах направлен на обрыв, где только что были негритянские стрелки. Очень вовремя! Из кустов на самом гребне торчит ствол. Одновременные вспышки выстрелов. Грохот. И правую руку Егора пронзает резкая боль. Рука слабнет, роняет оружие. А за раной в трицепсе по темной воде реки начинает извиваться красная струя. "Блин, ранили!... Нет, уж, фигу вам, бармалеи! Всё равно доплыву!" Но голова у Егора начинает кружиться, в глазах темнеет. А ствол так и торчит из кустов — Егор из своего хаудаха в противника не попал! Слишком большое расстояние для этого оружия решения проблем накоротке. "Сейчас, эта сволочь, ведь, опять выстрелит!" — безнадёжная мысль кружит в голове пловца. Но тут с противоположной стороны реки раздаётся выстрел, другой — это Карл, наконец-то, добрался до мелководья и, стоя по пояс в воде, прикрывает своей стрельбой раненного друга. Попасть куда бы то ни было, кроме неба он, конечно, не надеется, но хоть напугает негритянского стрелка! Карл торопливо и неумело перезаряжает хаудах. "Надо стрелять и стрелять! Не давать голову поднять бармалею! Проклятье! Как руки дрожат!.. Чёрт! Патрон в воду уронил... Следующий где!? Не успеваю!" И тут из кустов левого берега, из-за спины Карла, грохочут автоматные очереди! От кустов, в которых засел негритянский стрелок, летят ошмётки: листья, ветки... Ствол винтовки, только что выцеливавший плывущего из последних сил Егора, бессильно никнет. "Немцы!?" — только и успевает подумать Карл. Оборачивается. В зелени прибрежных ив с трудом различает трёх людей с раскрашенными зелёным и чёрным лицами:

— Nicht schießen, Kameraden! Wir sind sein: zwei Russischer und ein deutscher Junge16), — Карла внезапно пробивает на немецкий. И повторяет по-русски, — Не стреляйте! Мы свои! Фу-у-у, б...!

— Мог бы и одним последним обойтись для идентификации! — откликается одно из лиц на чистом русском, — Точно, Зигмунд?

— Йа, Васья! — соглашается второе лицо. Третье раскрашеное лицо ухмыляется, но потом добавляет:

— Помоги своему раненому товарищу, пловец, а с плотиком и мальцом мы сами разберёмся.

Карл плывёт обратно, к лошади и Егору. Рядом с раненным хозяином вьётся Мальчик — пытается того за раненную руку прихватить. Но у пса никак не получается. А левая рука Егора медленно, медленно разжимается, отпускает гриву лошади... В последний момент, когда захват окончательно слабнет и, всё-таки, потерявший сознание раненый совсем было погрузился под воду, Карл успевает подхватить Егора под голову одной рукой, а второй сам хватается за гриву не успевшей уплыть Дочки:

— Я те дам Чапаева из себя изображать! Ишь, удумал чё!

Через пару минут вся компания на берегу. Один из членов смешанного русско-немецкого патруля, тот который Вася, перевязывает Егора. Зигмунд беседует с Йоханом, успокаивает малыша, конфетку подсовывает. Третий, сержант Николай, Карлу вопросы задаёт. Пёс сидит рядом с хозяином, смотрит на него безотрывно и жалобно поскуливает. А Дочка уже спокойно жуёт траву и листву.

Ещё через полчаса, Карл сидит в кузове вполне такого дойчевского грузовичка. Рядом лежит пришедший в себя Егор. А с другой стороны прижался не пожелавший уходить в кабину от "дяди Карла" Йохан. В ногах у Егора — молчаливый и немного успокоившийся Мальчик. Сбоку сидят Василий и Зигмунд. В кабине: командир патруля Николай и Курт — водитель, ефрейтор. А сбоку, слева от очень неторопливо едущего автомобиля, бежит привязанная за ошейник верёвкой Дочка. Спокойная езда и в компании своих действует расслабляющее: Йохан снова спит, а Карл — словно в прострации. Мысли сменяют друг друга медленно и невпопад: "Зигмунд говорит, что пограничный форт через пять километров. А потом ещё десять — и Берлин... Егорка оклемался, вроде бы. Это хорошо... Но, вот, слаб, крови много потерял. Это плохо... Ваня прижался ко мне, как к родному. Что теперь с мальцом делать? Усыновить его что ли?... Ну, вот, Карл, ты и на Платформе-5! Сознайся, ты, ведь, этого хотел!?"

Комментарии к Прологу

1 — Aut Caesar, aut nihil (лат.) — "Или Цезарь, или никто". Русский аналог: "Всё или ничего".

2 — Иремель — вторая по высоте (1582,3 м) вершина Южного Урала. Гора расположена на границе Челябинской области и Башкирии.

3 — Карл Константин Альбрехт Леонард фон Блюменталь (1810-1900) — прусский генерал-фельдмаршал, граф. Как видно из лет жизни этого человека, мокнущий в палатке герой романа ошибается — реальный прусский генерал никак не мог участвовать в наполеоновских войнах. Но во время франко-прусской войны 1870-1871 годов Карл фон Блюменталь действительно, уже в звании генерал-лейтенанта, был начальником штаба 3-й армии Пруссии. Занимался он, в частности, разработкой планов битвы при Седане и осады Парижа. Обе операции закончились полными, тотальными победами прусских войск над французскими. За это Карл фон Блюменталь был награждён высшей военной наградой Пруссии — орденом Pour le MErite (с фр. "За заслуги"). Кроме того, этот прусский военноначальник имел и две российские воинские награды: орден св. Георгия 4-й степени и орден св. Александра Невского. В честь этого прусского генерала названа улица в берлинском районе Темпельхоф — Блюменталь-штрассе.

4 — Дауншифтеры — люди, отказывающиеся от общепринятых жизненных целей: карьеры, высокого дохода, имущественного накопления, общественного признания и т.п., живущие "ради себя". Обычной тактикой поведения дауншифтеров является переезд в деревню и попытки жить натуральным хозяйством, "подножным кормом". Для оправдания такого своего поведения придумана целая идеология — "дауншифтинг" (англ. "downshifting" — переход на пониженную передачу, обороты или замедление, ослабления какого-либо процесса), являющаяся, на взгляд автора, удачным прикрытием жизненных неудач. Впрочем, и автору иногда хочется свалить в тихую, спокойную глухомань!

5 — Маламут, аляскинский маламут — аборигенная порода собак, выведенная эскимосами для работы в упряжке. Отличается молчаливостью, практически не лает, так как происходит от волков. На природе способны находить себе пропитание самостоятельно, выкапывая из земли разнообразных грызунов.

6 — Елань, еланка — северо-русское, уральское, сибирское название травянистых полян, лужков или заросших травой и кустарником вырубок посреди леса.

7 — В. Денисов "Стратегия. Замок Россия", Москва: "Издательство Альфа-книга", 2012 г.

8 — См. http://samlib.ru/d/denisow/strategiazapisdoc.shtml.

9 — См. "Рукопись, найденная в метро" на http://samlib.ru/editors/s/sulackij_a_a/ .

10 — В. Денисов "Стратегия. Экспансия", Москва: "Издательство Альфа-книга", 2012 г.

11 — Ruhig, Junge! (нем.) — Спокойно (или тихо), мальчик!

12 — Кроки — выполненная от руки карта с нанесёнными на неё особенностями маршрута или местности, важными для составителя кроков.

13 — Джёман-форт, German-fort (англ.) — Немецкий форт.

14 — Hutu patrol (англ.) — патруль хуту.

15 — "Берег левый, берег правый// Снег шершавый, кромка льда...// Кому память, кому слава,// Кому тёмная вода..." — Егор цитирует всего четыре слова из поэмы А. Твардовского "Василий Тёркин: Переправа".

16 — Nicht schießen, Kameraden! Wir sind sein: zwei Russischer und ein deutscher Junge (нем.) — Не стреляйте, товарищи! Мы свои: двое русских и немецкий мальчик.