|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Я уже имел дело со скафандрами в тренировочном центре. То были довольно старые модели, тяжелые и неуклюжие, но зато надежные и неприхотливые. Да, существовали более легкие и изящные конструкции, в которых можно было хоть балетом заниматься, но они имели и собственные недостатки. Стоили на порядок дороже, изготавливались индивидуально под каждого человека, который после этого был вынужден крайне внимательно следить за своей фигурой, чтобы иметь возможность этим скафандром пользоваться. Да и защиту от радиации они обеспечивали весьма условную, а потому применялись только на околоземных орбитах, а в дальнем космосе продолжали трудиться проверенные временем старички, громоздкие и неповоротливые как рыцарские доспехи.
Как выяснилось, между вариантом для занятий в бассейне, и тем, что предназначен для реального выхода в космос, имелась масса отличий. Однако главной морокой, по крайней мере, для меня, являлась невесомость. Чертовски сложно забираться в этот кокон, когда и он и ты болтаетесь в воздухе. Ноги еще ладно — упираешься в верхний край проема и заталкиваешь себя вниз, а вот как быть с руками? Чем и во что упираться, чтобы протолкнуть их вперед, в рукава?
На мое счастье (или несчастье?), со мной был Жан, которому все мои страдания давали богатую пищу для нескончаемых шуток и издевок. Впрочем, вполне безобидных. Он подсказал мне, что, влезая в рукава, следует упираться затылком в заднюю стенку шлема, а потом опять вдоволь посмеялся, слушая мои чертыхания. В конце концов, он сам затолкал меня внутрь, при этом, как показалось, упираясь мне в спину коленкой.
-Ничего, — успокоил он меня, — вначале все мучаются, а потом, когда наловчишься, будешь все это самостоятельно проделывать.
-Очень надеюсь, что этот опыт мне не пригодится, — сварливо проворчал я, ворочаясь внутри шлема и пытаясь обо что-нибудь почесать затылок, саднящий после моих терзаний.
-Не болтай глупостей! Тебе наверняка понравится, каждый день будешь потом спрашивать, не надо ли опять зачем-нибудь выйти? — Жан взял меня за рукав и как большую беспомощную куклу развернул лицом к себе, — вытяни-ка руки вперед...
Так мы провозились с ним почти до самого обеда. За это время мы подогнали скафандр под мои размеры, подобрали пару подходящих перчаток и проверили, насколько хорошо я помню все процедуры, связанные с управлением работой этого "смокинга", как Жан его постоянно называл. По ходу дела, несмотря на данный капитаном наказ, неугомонный повар регулярно одаривал меня крупицами, а то и целыми комьями своей житейской мудрости. Главным образом в той ее части, которая касалась отношений с женщинами. Поначалу его откровения даже заставляли меня краснеть, но потом я плюнул на условности и откровенно веселился.
-Ты, главное, держи глаза открытыми и все подмечай, — доносился до меня откуда-то снизу голос Жана, занимавшегося моими штанинами, — женщины очень часто, сами того не осознавая, подают различные сигналы, которые надо уметь правильно интерпретировать. Взять, par exemple, их бесконечные украшения. Что, по-твоему, они означают?
-А разве украшения должны что-то означать? — я машинально пожал плечами, хотя в скафандре от этого жеста не было никакого толку, — так, для красоты... в их понимании.
-Зря ты так думаешь, Олежка. Во всем есть свой потайной смысл, — за стеклом шлема взметнулась рука Жана с воздетым вверх указательным пальцем, — они ведь свои побрякушки не абы куда прицепляют. Серьги — в уши, цепочку — на шею, браслет — на запястье. Почему.
-Просто выбор мест, куда что-нибудь повесить можно, небогатый. И потом, серьги не только в уши вдевают, но еще много куда.
-Я сейчас не о разных девиациях говорю, а об общей тенденции. Почему не на плечо, не на пояс, а?
-Никогда не задумывался.
-En vain! — Жан отпустил мою правую ногу и переключился на левую, — то есть знак!
-И что же он означает?
-Женщины инстинктивно стараются привлечь внимание к своим эрогенным зонам. Вот и нацепляют на них всякое блестящее, подсказывая тем самым, где спрятаны ключи к их благосклонности. Так что если увидишь у девушки браслет на щиколотке, — Жан похлопал меня по затянутой в металл и пластик голени, — то знай: кратчайший путь проходит именно через это место! Comprende?
-Oui, bien sûr!
-О! Ты знаешь французский?
-В школе учил. Уже и не помню почти ничего.
-То-то я смотрю, ты меня не переспрашиваешь, когда я путаюсь.
-А ты и в самом деле француз?
-Какое там! Я и в Париже-то всего один раз был.
-А откуда тогда столько французских слов?
-Дурацкая привычка. Ведь любой повар должен быть в душе немного французом, вот я и кривляюсь.
-Слушай, а если не секрет, — я решил удовлетворить свое любопытство, раз уж представилась такая возможность, — как такой классный мастер на "Берту" попал? Тебе бы министров да сенаторов кормить.
-А я и кормил. Раньше. Работал в ресторане при Академии Наук.
-И что же случилось?
-Мой напарник ученых мужей потравил, а мне пришлось за него отдуваться, поскольку смена была моя, — даже сквозь шлем я услышал, как Жан вздохнул, — один из потерпевших оказался исключительно злопамятным и влиятельным засранцем и сделал все возможное, чтобы испортить мне жизнь. Лицензии лишил. После его стараний меня не то, что поваром, даже посудомойщиком ни в одну столовую бы не взяли.
-Но сейчас-то ты работаешь, как же ты выкрутился?
-Никак. Формально я в данный момент — стюард, и максимум, что от меня требуется, так это разогреть консервы и размочить сублиматы. Этим можно и без лицензии заниматься. А что я ваяю в свободное от основной работы время, никого не касается. Все довольны и помалкивают.
-Понятно. А я уж думал, раз такое имя, и на иноземные слова то и дело срываешься, то и взаправду француз.
-На самом деле я Женя, а Жан — это так, прозвище. Как Боров или Гильгамеш.
-Как нашего капитана зовут на самом деле, я знаю, а что насчет Гильгамеша?
-Гильген. Ян Гильген.
-Ясно, — надо признать, прозвище подходило к его обладателю донельзя удачно, — а откуда он такой... взялся?
-Ты про Аборейские Рудники слыхал?
-Нет, а что это такое?
-Адское место, — Жан рывком затянул очередную лямку на моей ноге, — колония для пожизненно осужденных. Гравитация вдвое больше земной, а потому улететь оттуда невозможно. Если кто-нибудь и пробирается в транспортный корабль, то его потом с пола соскребать приходится. Так что там обходятся даже без охраны, заключенные предоставлены сами себе. Перед отправкой новичков накачивают стероидами, чтобы сразу концы не отбросили, и — вперед. Дальше выживай, как сможешь.
-Как же за ними там следят?
-Pourquoi faire? В обмен на груженые рудным концентратом грузовики им присылают продукты, воду, кислород и все прочее, что необходимо. Не хочешь умереть с голоду — работай. Вот и вся система.
-Но причем здесь Гильгамеш?
-Его сослали туда по обвинению в убийстве, которого он не совершал. А когда выяснилось, что имела место судебная ошибка, что-то изменить было уже нельзя. Вот только он с этим не согласился и сбежал.
-Ты же сказал, что это невозможно!
-Да, но не для него. Он перепрограммировал один из транспортов, чтобы тот взлетал с меньшим ускорением (наш Гильгамеш с детства был гениальным техником), установил в трюме чан с водой, забрался в него и так стартовал. Его здорово потрепало, но он выжил. Полгода в больнице провалялся, но выжил.
-Бывает же...
-И не говори! — Жан потянул меня вниз, пока моя голова в шлеме не оказалась перед ним, — ну как, костюмчик нигде не жмет?
-Все отлично! — я вытянул вперед руку с поднятым большим пальцем, — сидит как влитой!
-Смотри внимательней! — он строго нахмурился, что выглядело несколько комично, — а то во время выхода выяснится, что где-то натирает или еще что, а поправить уже нельзя. И будет у тебя несколько часов маеты вместо нормальной работы.
-Да нет, все нормально.
-Но ты все равно, покрутись немного, пошевели конечностями, вдруг что и вылезет, а я пока побежал.
-Куда!? — ошарашено вытаращился я на него.
-На кухню, обед готовить, — Жан, ехидно ухмыляясь, оттолкнул меня, и я поплыл по коридору, — а ты, Олежка, когда выберешься... если выберешься, полистай еще разок руководство, освежи свои познания. Au revoir!
Он скрылся за углом лифтовой шахты, а я, стукнувшись шлемом о какую-то трубу, начал неспешно переворачиваться вниз головой. Проклятье! Я же понятия не имею, как в одиночку снимать скафандр! А если я тут застряну? Интересно, остальные придут меня проведать или же воспользуются моментом и таки слопают мою порцию?
После обеда Борис собрал нас всех на причальном уровне, где вывел на голопроектор схему нашей драги, и мы приступили к проработке программы завтрашнего выхода. Гильгамешу предстояло управлять манипулятором, а Жан отвечал за общую координацию. Мы плавали вокруг проекции, и капитан заставлял меня вертеться так, словно я и в самом деле работал снаружи. Каждое наше движение проговаривалось вслух, а Жан отмечал все в своем планшете, прикидывая требуемое время и помечая, какое снаряжение нам потребуются. Борис то и дело его останавливал и предлагал рассмотреть ситуацию "а что, если...". Ну, там, болт откажется откручиваться или кабель подключаться не захочет. Он крайне тщательно относился к подобным мелочам. Ведь если что-то упустишь, то сбегать домой за забытым инструментом уже не получится.
Для остальной команды подобная репетиция, возможно, и была привычной, а вот я здорово вымотался. Не стоило затевать все эти кувыркания сразу после еды, мое пищеварение такого отношения к себе не одобряло. Хотя на сей раз решило особо не бунтовать. Подумать только, а завтра мне предстоит все те же самые акробатические трюки проделывать в скафандре, который весит вдвое больше меня! Да еще с целым чемоданом инструментов под мышкой!
Мой энтузиазм несколько поугас, но на мою кислую физиономию никто не обращал внимания. Может, оно и к лучшему. Не люблю, когда во мне разочаровываются заранее.
В день выхода подъем был ранним, а завтрак — легким, и наша команда сразу же занялась подготовкой к прогулке. Не могу сказать, что всю ночь не спал, но определенное волнение все же ощущалось, и по мере приближения решающего момента, мой мандраж постепенно нарастал.
Накануне вечером Жан зарядил, заправил и проверил оба скафандра, и теперь они висели в шлюзовом отсеке, распластанные по стенам, как два бездельника на пляже. Процедуры, связанные с их одеванием, проверкой всех систем, герметизацией и последующей декомпрессией, к счастью, отвлекали меня от тревожных раздумий, но после того, как Жан задраил внутренний люк, и мы с Борисом остались одни, волнение накатило с новой силой.
-Ну что, юнга, — послышался в шлемофоне трескучий голос капитана, — поджилки трясутся?
Честное слово, мне иногда кажется, что он обладает какими-то скрытыми телепатическими способностями. Или же это в нем говорит богатый опыт?
-Есть немного, — признался я. Глупо скрывать очевидное.
-Это нормально, — он ободряюще толкнул меня в плечо, — только дураки ничего не боятся.
-Ага! Расскажите это моему мочевому пузырю!
-Не беспокойся, подгузники все впитают. Адреналин — штука полезная. Улучшает реакцию, повышает выносливость и болевой порог. Естественная реакция организма на стресс.
-Думаете, мне сильно легче от Ваших лекций?
-Разумеется! — было слышно, что Борис смеется, — ты даже не заметил, как шлюз разгерметизировался.
Он дернул красный рычаг запора и, упершись ногами в стену, потянул на себя внешний люк. Тот беззвучно распахнулся, явив моему взору бездонную черноту. Только пылинки, освещенные лучом прожектора, искрились, словно снежная пороша.
Вот те на! Я, действительно, ничего не заметил! Сейчас, задним числом, я вспомнил, как скрипел мой скафандр, распираемый внутренним давлением, но тогда не придал этому значения. А сейчас я уже смотрел в бездну космоса, от которой меня отделяли лишь стекло шлема и тонкая ткань перчаток.
Я попробовал пошевелить руками. Теперь это давалось не так-то просто. Словно к каждому моему суставу прикрепили резиновый жгут, стремящийся вернуть его в исходное положение. Приходилось прикладывать пусть и не особо большое, но постоянное усилие даже только для того, чтобы удерживать пустую руку в согнутом состоянии. Хорошо, что скафандр проектировался с таким расчетом, чтобы расслабленные руки сами собой повисали у меня перед носом, где и будет выполняться львиная доля всей работы. Уф!
-Так, ты ничего не забыл, юнга? — голос капитана прервал мои исследования, — у тебя постоянно должны быть две точки крепления. Два фала или фал и рука, понятно?
-Да.
-Наша "Берта" крутится сейчас достаточно энергично, и если ты отцепишься и улетишь, то поймать тебя мы при всем желании не сможем.
-Ясно.
-Тогда — вперед!
Борис зацепил один из карабинов за поручень по ту сторону люка и ловко выскользнул наружу. Мне хватило ума сообразить, что при всей кажущейся легкости его движений, повторить такой маневр у меня не получится. За плечами у капитана были десятки, если не сотни выходов, а у меня лишь пара купаний в бассейне. Так что тут уж не до балета, не врезаться бы во что-нибудь.
Я осторожно подплыл к проему и тоже защелкнул на поручне свой страховочный фал, после чего медленно высунулся в люк по пояс, держась руками за его край. Вот тут-то и выяснилось, что между тренировками в бассейне и реальным выходом все же имеется весьма существенная разница.
Там, под водой, я хоть и плавал как в невесомости, но все равно, постоянно чувствовал, где верх, где низ и более-менее представлял себе свое положение в пространстве. Но здесь направлений не существовало, и, выглянув в люк, я ощутил себя смотрящим в распахнувшееся под моими ногами дно лифтовой кабины. Впереди раскинулась бездонная пропасть, и я в нее падал, падал...
Я изо всех сил зажмурился и крепко вцепился обеими руками в поручень, переводя дух. Мне упорно казалось, что если я разожму пальцы, то непременно сорвусь. Нестерпимо закружилась голова, и к горлу подкатил такой знакомый приступ тошноты. О, Господи, только не в скафандре!
Чтобы хоть чем-то себя отвлечь, я на ощупь закрепил на трубе и второй фал. Две прочных ленты, каждая из которых выдерживает больше тонны...
-Ты в порядке, юнга? — мое замешательство не осталось незамеченным.
-В относительном, — процедил я, не разжимая зубов.
-Не торопись. Сориентируйся. И не смотри по сторонам, только прямо перед собой, тогда будет легче, — капитан определенно знал, что я чувствую, и как с этим бороться.
-Хорошо, попробую.
Я опустил взгляд и провел им вдоль обреза люка, чтобы успокоиться и восстановить ориентацию в пространстве. Так, ясно, мы находимся на боковой поверхности причального уровня. Вот сбоку видна уходящая в темноту мачта жилого отсека, а значит в противоположной стороне находится мачта реакторного. Я повернулся кругом, и передо мной предстала темно-вишневая громада звезды, вокруг которой обращалась "Берта". В лицо дохнуло теплом, как от разогретой печки. Далеко внизу вспыхивали сигнальные огни реакторного блока, почти неразличимого на фоне проносящегося мимо бордового океана. На поверхности звезды отсутствовали хоть какие-то ориентиры или детали, а потому реальная скорость несколько скрадывалась, но при взгляде в сторону становились видны кружащие вокруг нас звезды, расставляя все по своим местам.
Более шестисот километров в секунду! Безумие! Воплощенное безумие!
-Юнга, ты там что, заснул? — я даже вздрогнул, словно и впрямь задремал.
-Никак нет! Готов двигаться дальше!
-Карета подана, забирайся.
Я сделал глубокий вдох, сосредотачиваясь на работе и восстанавливая в памяти проработанную накануне программу действий. Головокружение прошло, осталась только легкая ошарашенность от внезапного осознания реальных масштабов приключения, в которое я попал. Я, впрочем, пока еще не определился, каким словом следует описывать происходящее со мной: "повезло" или "влип". Ну да это подождет.
Откинувшись немного назад, я увидел прямо над собой штангу манипулятора, к оконечному кронштейну которой уже успел прицепиться Борис. Он помахал мне рукой и сделал вид, будто подвигается в сторону, чтобы освободить мне место. Я помахал ему в ответ, подтянул к себе сумку с инструментами и отцепил один из карабинов. Упасть я больше не боялся.
Не буду утомлять Вас подробностями нашей дальнейшей работы, поскольку никаких новых ярких переживаний они не принесли. Когда ты полностью сосредоточен на деле, отвлекаться на посторонние эмоции уже некогда, а Борис старался, чтобы я постоянно был чем-нибудь занят. Да и Жан, непрерывно комментирующий для страховки наши действия, не давал заскучать.
У меня вообще порой складывалось впечатление, что мы с капитаном никуда и не уходили, а возились на станции вместе с остальными — настолько сильно было ощущение присутствия Жана и Гильгамеша рядом с нами. На каждое мое движение следовал комментарий повара, подсказывающего, что и как делать дальше. Стоило только Борису попросить подвинуть нас на полметра вперед, как манипулятор мягко толкал нас под колени. Никогда в жизни, пожалуй, я так ясно не ощущал это "чувство локтя", которое успокаивало и придавало сил. И я ни на секунду не усомнился в том, что у нас все получится. Задача-то на самом деле была совершенно пустяковой.
Гильгамеш поднес нас настолько близко к закрепленному на крепежном кронштейне переходнику, насколько это было возможно. Дальше мы с Борисом прошли несколько метров "пешком" и зацепились фалами за переходник — каждый со своей стороны. После этого Жан разомкнул его крепление, и мы поволокли этот огрызок трубы назад, к манипулятору. А там было уже совсем просто — Гильгамеш перенес переходник вместе с нами к стыковочному шлюзу, установил его на место и понес нас с капитаном обратно, к люку, из которого мы вышли.
На сей раз я смог немного расслабиться, осознавая, что работа сделана, и спокойно осмотреться. Гильгамеш вел манипулятор по широкой дуге, огибающей причальный уровень "Берты", и отсюда, с некоторого удаления, я мог ее как следует рассмотреть. Громада драги, словно чешуей укрытая пластинами микрометеоритной защиты, освещалась прожекторами лишь в некоторых местах, а большая ее часть бесследно тонула во мраке. Кое-где из темноты выныривали захваченные пучками света штанги антенн и панели радиаторов. Поскольку их основания терялись в тени, казалось, что они просто висят в пустоте.
Вверх и вниз от короба причального уровня уходили ажурные лифтовые мачты. В том месте, где они крепились к корпусу станции, громоздились хитроумные конструкции, состоящие из огромных барабанов, шкивов и рычагов непонятного предназначения. По всей видимости, то были агрегаты, на манер огромной швейной машинки сшивающие вместе ленты, из которых формировалась мачта. Я с детства терзался вопросом, как функционирует сие чудо механики, но так до сих пор этого и не понял. Сколько я их не разбирал и сколько поясняющих схем не рассматривал. Быть может, мне просто не дано понять...
Посмотрев влево, я мог разглядеть среди плывущих звезд несколько неподвижных огоньков, отмечавших местоположение жилого модуля. Черная нитка фермы терялась из виду уже в паре сотен метров, а потому казалось, что он движется независимо от нас. Ту часть фермы, что вела в противоположную сторону, на фоне багрового океана звезды было видно достаточно неплохо, как и черный набалдашник реакторного модуля.
Подумать только, вся конструкция вытянулась аж на четыре километра, а обслуживают ее всего четыре человека. По одному на километр. И до ближайшей населенки лет сто световых, не меньше. При этой мысли у меня внутри что-то съежилось, и я ощутил странный приступ одиночества. Путешественник, заплутавший посреди Сахары, в сравнении с нами мог считать себя находящимся в гуще буйной вечеринки! А если еще и отвернуться, чтобы "Берту" не было видно, то...
Я разблокировал стопор и развернул якорь, за который крепились мои ботинки, на 180 градусов. Теперь, если я посмотрю прямо перед собой, то не увижу ничего, кроме бездонной черноты звездного неба. Однако в самый последний момент я заколебался. Невольно вспомнились опасения, высказывавшиеся в преддверии первого выхода в открытый космос. В числе прочего высказывались предположения, что человек, лишившись абсолютно всех ориентиров, и оказавшись висящим в пустоте, лишится рассудка, поскольку его разум никогда не сталкивался с подобной ситуацией и совершенно к ней не готов. Алексей Леонов блестяще опроверг все эти кажущиеся теперь смешными и наивными домыслы, но меня все равно что-то удерживало.
К черту! Я же здесь не для того, чтобы трястись от страха! Страшно было, когда я впервые стартовал на челноке, когда на обратном пути мы входили в атмосферу, когда я сегодня высунулся в открытый люк. Но сейчас — не дождетесь! Люди идут в горы, прыгают с парашютом и скачут на каяках по порогам не для того, чтобы бояться, а для того, чтобы обуздать свой страх и получить ни с чем не сравнимое удовольствие от бушующего в крови адреналинового шторма. А чем я хуже?
Я слегка откинулся назад, и за стеклом моего шлема раскинулась бескрайняя чернота, мчащаяся мне навстречу с сумасшедшей скоростью. Мне даже показалось, что мои волосы треплет набегающий ветер.
-Поручень отпусти, — негромко подсказал Борис.
-Что? — я не сразу понял, о чем это он.
-Иначе ты не получишь всей полноты ощущений. Отпусти поручень.
-Отпустить!? — опешил я, — а как же две точки крепления и все такое? Вы же сами меня инструктировали!
-Я приказал, и я же разрешаю нарушить. Отцепляйся.
Борис определенно знал меня лучше, чем я сам. Он прекрасно понимал, о чем я думаю, и какие чувства испытываю. Ведь он выбрал именно этот момент не случайно, он знал, что я к нему готов. Когда я отпустил поручень, я тем самым перешагнул некий порог, за которым лежала свобода. Странное, полубезумное и пьянящее чувство наслаждения данным мгновением при полнейшем безразличии к своей собственной судьбе.
Упрямый и неуклюжий скафандр сопротивлялся, но я все же раскинул руки в стороны, насколько это было возможно. Мне хотелось обнять этот бескрайний Космос, вобрать его в себя, слиться с ним и стать его частью. Я засмеялся. Мир мчался мне навстречу со скоростью нескольких сотен километров в секунду, и автогонщики, жгущие резину на асфальтовых треках, выглядели в сравнении со мной сущими черепахами.
Я больше не падал — я летел!
-...Жан, я тебе русским языком сказал, сиди на кухне и не высовывайся! — раздраженно прорычал Борис, повысив тем самым температуру в столовой еще на пару градусов, — если бы умел, повторил бы и по-французски, но, увы. Что непонятно?
-Ну почему нельзя хоть одним глазком-то взглянуть? — чуть ли не хнычущим голосом взмолился наш повар.
-Ага, конечно! Сначала одним глазком, потом другим, а там и до распускания рук недалеко.
-Я буду держать себя в рамках, клянусь!
-В прошлый раз ты тоже клялся.
-Не надо путать Сфинкса со сфинктером!
-Или ты забыл, за что тебя из ресторана выперли?
-Нет, не забыл, — Жан даже немного сбавил темп.
-А какая здесь связь? — встрял я, — что-то я не улавливаю...
-Он тебе не рассказывал? — Борис повернулся ко мне, — порасспрашивай его на досуге, юнга, узнаешь массу интересного.
-Я знаю, что его сменщик кого-то там потравил здорово, но...
-А где он сам в это время прохлаждался, не объяснил? — капитан прищурился и погрозил Жану пальцем, — все, абсолютно все его беды — из-за баб!
-Но я же не знал, что она — его жена! — взмолился повар.
-А если бы и знал — удержался?
-Ну-у-у-у... она же такая appétissant!
-Радуйся лучше, что ее благоверный тебе только карьеру сломал! Я бы на его месте сломал тебе шею.
-Какой же ты, Боров, циник! — окончательно поникший Жан подпер рукой подбородок и уставился в потолок, — никакой в тебе романтики.
-Лучше быть циником, чем трупом, — заключил капитан, — а ты, Жан, и не романтик вовсе, а самый натуральный сексуальный маньяк-самоучка. Сиди-ка лучше под замком! Если совсем невтерпеж, то смотреть и даже подслушивать можешь через камеры наблюдения.
-Тьфу, черт! — я только сейчас сообразил, что вся команда будет внимательнейшим образом следить за моим позором, сидя в креслах и хрустя попкорном, — вуайеристы несчастные!
Столовая взорвалась приступом дружного хохота, и даже Гильгамеш хрюкнул пару раз.
-Что ты, вообще, так к ней рвешься, Жан? — продолжал недоумевать капитан, — мы всего третий день на вахте, а ты как будто уже по женскому обществу соскучился.
-А тебе, Боров, разве не интересно?
-Да что такого архиинтересного в какой-то посторонней девчонке, чтобы прямо с ума сходить?
-Но она же никарка! Настоящая живая никарка! — Жан в эмоциональном порыве вскинул вверх руки, — их ведь более полувека никто в глаза не видел!
-И что с того?
-У них там два поколения сменилось вдали от Земли и от Солнца. Они родились и выросли в космосе, в невесомости, и не могли не измениться. И я хочу знать, как далеко ушла их эволюция! У меня, вообще, чисто научный интерес
-По-твоему у них что, антенны на голове вырасти должны? Или маленькие реактивные двигатели на заднице?
-Хватит подкалывать, — насупился Жан, — съешь горохового супа побольше — и у тебя самого реактивная тяга появится.
-Тогда чего же ты ожидаешь увидеть?
-Que sais-je?! Я не прорицатель.
-Не-е-ет, так не пойдет, — Борис подался вперед и положил руки на стол, — в этом вопросе необходимо разобраться. А то кто знает, вдруг из шлюза и впрямь какое-нибудь чудище с клешнями и щупальцами вылезет. И все, прощай, наш юнга! Что скажешь? — и он, ехидно ухмыляясь, повернулся ко мне.
-Умеете же вы наполнить оптимизмом своих подчиненных, — я с тоской заглянул в свою чашку. Остатки моего аппетита словно корова языком слизала. А если наша гостья действительно страхолюдиной окажется? Смогу ли я продолжать мило улыбаться и вести с ней непринужденную беседу? Или меня стошнит от одного ее вида?
-Ты на фантазии Жана внимания не обращай, мы будем исповедовать научный подход. Вот ты, как самый здравомыслящий из нас, как считаешь? Каких отличий никаров от обычных людей можно ожидать? Даже один год, проведенный в невесомости, подчас вызывает в организме необратимые изменения, а тут речь идет о целом поколении.
-Ну, во-первых, — я рассеянно подергал себя за ухо, — судя по тому, что они все еще живы, эти отличия не должны быть очень уж сильными. За столь короткий срок сколь-либо значимые перестройки в генотипе невозможны, так что о нежно-зеленой чешуйчатой коже и антеннах на голове можно забыть.
-Жаль, — Жан печально вздохнул.
-Речь можно вести лишь о том, что укладывается в рамки обычной изменчивости под воздействием внешних факторов.
-Складно излагаешь, продолжай, — кивнул Борис.
-Фактор первый — невесомость. В отсутствие силы тяжести можно ожидать, что никары окажутся выше ростом, но более худощавые, по причине отсутствия существенных нагрузок. Их кости будут более ломкими.
-Надеюсь, у тебя хватит ума не проверять на практике данный тезис? — усмехнулся капитан, — давай дальше.
-Фактор второй — отсутствие солнечного света. Как следствие — бледная кожа и нехватка витамина D, а из-за постоянного пребывания в замкнутом помещении при искусственном и почти наверняка недостаточном освещении очень вероятно развитие близорукости.
-Рахитичные очкарики, — резюмировал Борис, — ну что, Жан, все еще жаждешь познакомиться с нашей гостьей?
-Bien sûr! Мне нравятся женщины в очках, да. А, кроме того, у них на станции вполне могут иметься солярии...
-Так, умолкни! Еще мысли есть, юнга?
-Необходимо учитывать и социально-экономические аспекты, — я определенно вошел во вкус, — ограниченные ресурсы не позволяют никарам особо шиковать. Так что я считаю, что они носят исключительно утилитарную одежду, без излишеств, присущих земной моде. Да и с пышными прическами в невесомости не очень-то развернешься...
-Вот-вот, Жан! — обрадовано воскликнул Борис, — она еще и обритая наголо будет!
-Зато в невесомости хорошо отрастают волосы на пятой точке. Ты же ей почти не пользуешься, верно? Можно косички заплетать, прически всякие городить, завивку...
-Сгинь, извращенец! — капитан погрозил ему кулаком, — давай дальше, юнга. Не обращай внимания на нашего юродивого.
-Ну, я так категорически ничего не утверждаю, — попытался я немного смягчить эффект, — это только общие соображения.
-Но тенденция ясна. Тощая, бледная, лысая... попробуешь приобнять — все ребра переломаешь. Душераздирающее зрелище, — капитан поднял вверх указательный палец, — а посему, ради сохранения вашего душевного и психического здоровья, как я вам и говорил, сидите-ка тихо по своим норкам, пока эта особа не отбудет восвояси. Понятно?
-Яснее некуда, — вконец разочарованный Жан поднялся из-за стола и понуро побрел к мойке.
-Не расстраивайся, Олежка, — ткнул меня в плечо Гильгамеш, — мысленно мы будем с тобой.
-И не забывай про тройной оклад, — напомнил Борис.
-Не забуду, — буркнул я, прикидывая тем временем, хватит ли у меня в аптечке пластыря, чтобы заклеить все камеры на причальном уровне...
(Продолжение следует 11.09.2017)
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
