Мутант

— Сожалеем. У вас родился мутант. — суровый мужской голос.

— Гарри... Господи... — сквозь слёзы произнёс несчастный женский голос.

Я не знаю, почему я помню эти слова. Я не должен помнить их — едва ли не первые слова, произнесённые рядом со мной, буквально через минуты после моего рождения — однако же помню.

Я же чёртов мутант.

Помню и не только то.

— ...Гарри Лен! Твой мутант опять оборвал все груши в моём саду! — визгливые вопли соседки, миссис Лемкинс.

Посуровевший отец начинает вытаскивать ремень из брюк. Мама молчит, даже не пытаясь взывать к его рассудку и говорить, что бить детей нельзя. Она уже знает, что ответом будет пощёчина и слова, что детей-то нет, а мутантов — даже нужно.

— Это не я! Это братья Лемкинсы! — пищу в ответ я тонким голоском семилетки..

— Ты ещё и на моих внуков клеветать будешь?! — вопли соседки уходят в ультразвук, и перекрывает их только первый удар отцовского ремня.

Хотя это хотя было позже. А ведь я помню и то, что было раньше. Ещё до рождения.

Точнее, я могу вспомнить что-то, чего точно не было в моей короткой жизни. И вообще думаю как-то не по-детски.

Впрочем, это никого не удивляет. Я же чёртов мутант.

Само наличие мутантов в этом мире (а что, есть и другие?) никого не удивляет. Сложно удивляться вполне очевидному и весьма частому явлению. Ну, пока оно не коснётся тебя.

А вот меня — удивляет. Почему-то кажется странным.

Когда я немного подрос и научился читать, то стал искать причину этого, то... Ничего не нашёл. Просто в какой-то момент у людей стали рождаться мутанты. То есть — часто рождаться. Настолько часто, что это заметили — поскольку миллионы мутантов было уже не заметить.

А к началу Второй Мировой — даже и стало темой большой политики. Очень большой.

Вплоть до того, что Гитлер вел борьбу за чистоту человеческой расы путем уничтожения мутантов. Его даже не сделали козлом отпущения — ещё один странный термин из памяти — всего лишь считали несколько увлекшимся: увлекся, панимашь, и начал уничтожать лично неугодных, вместо того, чтобы завершить полезное дело — ну и получил за это по заслугам.

Самым же странным в том, что я прочитал и вообще узнал, было то, что в очень редких случаях — один на миллион! — мутации приводили не к рождению очередного уродца, которых милосердно подвергали эвтаназии, и не к куда более редким бесполезным изменениям, вроде уникального цвета волос, которые делали новорожденного мутанта всего лишь изгоем — а к чему-то совсем необъяснимому. На свет рождались люди, способные читать мысли, управлять светом, погодой и магнитными полями... То есть, не люди — мутанты.

Бешенство генных структур — называл это я. Только я, что удивительно — обычно все странные слова, всплывающие у меня из памяти, были подслушаны из мыслей окружающих. Поэтому эту фразу я никому не говорил.

Восемь лет — большой срок. Даже для человека. Для ребенка тем более. Для ребенка со взрослым разумом — тем более.

Восемь лет прошло с моего рождения. Не слишком-то приятных. Пусть моя мутация была не слишком заметна и не слишком уродлива — золотистые курчавые пряди посреди ровных тёмных волос — но она всё же позволяла заметить моё отличие от других.

Другие отличия от окружающих были скрыты глубоко во мне. Например, двойное сердце. Или — чтение мыслей. О последнем, я надеюсь, все успели забыть — последний раз, когда я показал, что умею нечто, выходящее за рамки возможного для обычных людей, закончил относительно счастливую часть моего детства. До этого момента отец ещё надеялся вырастить меня обычным. Заурядным человеком. После этого я был для него только “чертовым уродом”.

Но я не в обиде. Что-то подсказывает мне, что обида — слишком глупое чувство. Я в чём-то даже сочувствую ему — горластому краснорожему реднеку. Он хотел иметь сына, похожего на себя, которого можно было бы учить своей житейской мудрости, играть с ним в бейсбол и орать на футбольных матчах — а получил молчаливого мутанта с мрачными черными глазами и золотистыми прядками, в котором узнать своего потомка сложно даже после пинты виски.

Несложно сочувствовать тому, чьи мысли — нехитрые, по-честному говоря — я могу слышать за несколько сотен метров.

И жить так в его доме, чтобы жизнь его как можно меньше мучила — тоже несложно.

Я аккуратно выскользнул из чулана под лестницей, где обычно скрывался по вечерам. Пара шагов до кухни, ухваченный из-под руки пирожок, короткий шёпот “Мам, я пойду погуляю, ок?” — и на свободу.

Всё-таки мама — это мама… Она любит меня, любит отца, и мучается от того, что это кажется ей взаимоисключающим. И я мучаюсь, слыша её чувства. Нет уж. Надо хоть немного отойти, так будет легче.

Дерево — это хорошо. Дерево не умеет думать. Не умеет страдать, мучиться… А может и умеет, только я не слышу. Радио слышу, чужие мысли слышу, а вот деревья — нет. Поэтому и прячусь на дереве.

Погоди-ка...

Золотистые прядки напряглись и приподнялись, как обычно. когда я начинаю прислушиваться, а не просто слушать.

Мимо нашего дома по улице проезжал автомобиль. Обычный, таких миллионы на улицах — только почему находящиеся в нём так уверенны и сосредоточенны? А это ещё что такое? Вылетевший из окна машины конвертик крутнулся в воздухе и аккуратно поместился в наш ящик.

Хе. Спорим, там и отпечатков никаких не будет?

Интересно!

Я поерзал по дереву, пытаясь остановиться. но не удержался, слез и подбежал к ящику. Осторожно вытащил письмо и убежал обратно на дерево.

Ну-ка, что у нас там?

“Школа-интернат мутантов Чарльза Ксавьера будет рада видеть Сэмюэля Ленна в числе своих учеников!”

Сэмюэль — это я.

А откуда они узнали?

А зачем им я?..

Додумать полный список вопросов я не успел. Прорвав листву, рядом со мной на ветку плюхннулась — иначе и не скажешь — огромная полярная сова.

Э? А совы ведь хищники?

Впрочем, эта не испытывала желания мной пообедать. Она только нетерпеливо переминалась и ждала, пока непонятливый я не отцепит от её лапы послание, давая ей возможность улететь.

Ещё одно письмо. Ещё один конверт…

“Школа Чародейства и Волшебства Хогвартс…” Да-да, там тоже рады видеть меня.

А при чем тут чародейство и волшебство? Я мутант, а не чародей и не волшебник...

Пожав плечами. я запихнул письма в конверты и засунул их вместе в почтовый ящик. Пусть родители тоже прочитают.

— Позвольте…

— Не позволю!

— Простите?

— Не прощу!

Утро началось с такого весьма странного диалога на разных языках прямо возле двери дома. Выглянув в окно, поскольку разобрать что-то в мысленном шуме вокруг не сумел, заметил на лужайке странную компанию.

То есть — три странных компании.

Первая была простой и понятной. Парень в черных очках и небритый мужик лет сорока стояли возле машины. Той самой. откуда вчера вылетел конверт. Это — из школы-интерната?

Вторая… Вторая была куда более странной. Женщина в длинном чёрном плаще и остроконечной шляпе — невысокая и худая — стояла буквально в тени похожего на гору мужчины… Нет, скорее похожего на стог сена — так уж хорошо лежали его волосы и борода. В руках у них были палочки. Простые деревянные палочки. Вот только держали их как какие-нибудь шпаги.

Третья же была чем-то средним между первыми двумя. Двое мужчин. Один худой, один толстый. Один в очках, другой(толстый) небрит. В руках — палочки.

Если вторые и третьи смотрели по большей части друг на друга, то приехавшие на машине имели куда лучший обзор. Именно поэтому меня заметили не палконосцы, а небритый возле машины.

Он ткнул напарника локтем и показал на меня. Очкастый поднял взгляд, улыбнулся и прокричал:

— Мистер Сэмюэль Ленн?

Я кивнул.

— Мы из школы Чарльза Ксавьера!..

К этому моменту палконосцы всё ж отвлеклись друг от друга и тоже заметили меня.

— Мистер… — начала было дама, но тут идиллия немного закончилась.

Дверь распахнулась и отец, прихвативший ружье, с рёвом выскочил на крыльцо:

— А ну пошли все нахер с моей лужайки!..

Договорить, как и сделать выстрел в воздух, он не успел. Дама махнула своей палочкой — и отец замер на полушаге и полуслове. А я чуть не выпал из окна от шока. Шока, вызванного тем, что я больше не слышал мыслей отца!

— Спускайтесь, мистер Сэмюэль, — произнёс с ужасным акцентом очкастый палконосец. — У нас есть предложение для вас.

Я внимательно посмотрел на него — и прислушался к этой компании. Какофония вокруг никуда не делась, но я же могу слышать то, что хочу?..

Проще всего было расслышать двоих у машины. Они опасались того, что не смогут выполнить поручение Профессора — вот так, с большой буквы, даже в мыслях — и того, что такого маленького меня утащат эти изверги с палочками. Да, вот прямо так.

Постаравшись, я разобрал мысли третьей команды — один из них предвкушал много интересной работы и опасался, что эту работу — меня то есть — ему не отдадут. Второй… второму тоже было жалко меня отдавать кому-то, потому что в этом случае он останется без премии. Но и только.

С трудом понял, что гулкое Тум-Тудум в мыслях — это и есть все мысли человека-стога.

А даму я так и не расслышал.

— Иду! — а в самом деле, что ещё оставалось делать?

— Они — из школы Ксавьера, — сообщил я очевидное, выйдя на крыльцо. — Вы... — я задумчиво посмотрел на странную даму с палочкой — Наверное, из Хогвартса?

— Именно так, малыш! — радостно осклабился человек-стог.

— А откуда тогда вы? — я повернулся.

— Соловецкий Институт Чародейства и Волшебства. Старший сотрудник Привалоф, — отрекомендовался очкастый.

— ...А зачем вам всем я? — наконец-то додумался спросить я.

Собравшиеся загалдели. Разбирать этот гомон было довольно сложно, но вот слушать их мысли было при этом легко. То, что они хотели сказать, было очень хорошо слышно...

— Подождите... Тише, пожалуйста! Вы хотите меня увезти отсюда туда, к таким же, как я, чтобы учить и изучать? — кое-как собрал мысли я. — Потому что я очень редкий зверь?

Собравшиеся замолчали.

— Ну, как-то так, — произнес человек-стог.

— И я нужен всем вам?

— Именно так, — с интересом на меня посмотрел Привалоф.

— И если я не выберу, с кем идти, вы передерётесь?

Взрослые настороженно переглянулись.

— Наверное, да, — кивнул небритый из школы Ксавьера и почесал подбородок здоровенным металлическим когтем. Остальные нервно на него покосились.

— А если я не хочу ни с кем идти?

— Ты хочешь остаться здесь, среди тех, кто тебя ненавидит? — удивился парень из школы Ксавьера.

— Среди тех, кто ненавидит тебя? — эхом отозвалась дама.

— И даже не посмотришь на таких, как ты? — улыбнулся Привалоф.

— Я хочу посмотреть, — кое-как сумел сказать я, — но я хочу посмотреть всех!

— Ну тогда тебе стоит начать с нас, — небритый выдвинулся вперёд, искренне радуясь окончанию этой скучной стрелки.

— Позвольте, — начала дама.

— А на вашем месте я бы вернулся к себе, пока здесь не начался международный скандал, — небритого поддержал напарник.

— Мы вернёмся, — чуть ли не хором ответили палконосцы и исчезли. Вот просто взяли и исчезли. Я моргнул.

— Итак, малыш, меня зовут Циклоп, а этого здоровяка — Россомаха, или Логан. А тебя? — парень подошёл и присел на корточки, чтобы быть вровень со мной.

— Меня зовут Сэм.. Сэм Ленн. — что-то царапнуло память. — Но мне не нравится, когда меня так называют.

— А как тебе нравится?

— С... — я сократил имя. — Слэн.

— Хорошо, Слэн, — Циклоп посмотрел на отца. — Отправляйся к себе, собирайся, а мы пока договоримся с твоим отцом. Логан, отойди к машине.

Я ушёл за дверь, и в этот момент отец ожил.

— Нахер я сказал!.. Э?

— Добрый день, мистер Ленн. — голос Циклопа стал донельзя официальным. — Мы из школы Ксавьера, вас должны были уведомить.

— Уведомить о чём? — недоверие отца было слышно даже без мыслей.

— Ваш сын подпадает под программу...

Я поморщился. Этот парень лгал легко и непринужденно. Но... Посмотрим. Ещё два варианта остались в любом случае. Жаль, что я читаю мысли, а не будущее.

И всё-таки. Чародейство и волшебство — и ладно школа, но институт!.. Сколько странного в этом мире.