1. Электрик

Пролог.

— Станция Середа, — еле слышно прохрипел динамик, — Следующая остановка станция Малаховская.

Убрав в карман мобильник, Вадим встал с сиденья и пошел к выходу, дождался остановки и вышел.

— Следующая остановка — станция Малаховская. Осторожно, двери закрываются, — вновь прохрипело в динамике. С громким скрежетом двери закрылись, и старенький дизель-поезд тронулся в дальнейший путь.

'И где ж они такой раритет достали, — с усмешкой подумал Вадим, — Того и гляди развалится же. Хотя, хорошо хоть такого для 'убыточной линии' не пожалели'. Впрочем, думать о плохом желания у него не было — ведь как раз сегодня он сдал последний экзамен за третий курс. Еще какой-то год — и все, можно будет идти работать. И пусть, не имея опыта работы, найти работу по технической специальности в наше время не самая простая задача, но думать об этом пока как-то не хотелось. В конце концов, кем-нибудь да возьмут — пусть хоть каким-нибудь электриком. Впрочем, рано пока об этом думать. Оглядевшись по сторонам, Вадим быстро перешел железную дорогу и направился домой. Идти было недалеко, потому транспорта он решил не дожидаться. Пройдя пару кварталов по улице Маршала Тухачевского, названной в честь одного из погибших в битве под Москвой 1941 года военачальников, он зашел в созданный сразу по окончанию войны Парк Победы, где буквально сразу наткнулся на новый монумент: два солдата — один в новенькой, с иголочки американской форме, другой в поношенной форме армии РФР — с винтовками наперевес бежали куда-то вперед. Видимо, в атаку. Новенькая табличка под памятником была предельно кратка и незатейлива: 'Иваново. 1947'. 'Понятно, — подумал Вадим, — Скоро ж как раз годовщина. Вот и поставили'. Непонятно лишь было, что делал на памятнике американский солдат — ведь хотя практически вся применявшаяся тогда военная техника была поставлена по ленд-лизу или выпущена по американской лицензии на Красноярском тракторном, но сами американцы в битвах на 'Восточном фронте' не участвовали.

Поморщившись очередной попытке переписать историю, Вадим двинулся дальше. И хотя больше подобных 'сюрпризов' на пути ему не попадалось, настроение оказалось напрочь испорчено... Потому он так и не понял, как оказался на дороге буквально в паре метров от движущегося на большой скорости грузовика...

Глава 1.

Когда Вадим очнулся, поначалу он не смог понять, где оказался. Кругом явственно чувствовались сырость и, видимо, грязь. Над головой свисали ветки деревьев, с виду ничем не напоминавших аккуратно ухоженный парк, где он только что был. Скорее они напоминали лес. Нет, не тот, куда их еще школьников возили на экскурсию — тщательно расчищенный, с проложенными аллеями, скамейками и мусорными баками на каждом шагу (которые, впрочем, всегда оставались пустыми, в то время как предназначенный для них мусор оказывался в самых неожиданных местах), а тот самый настоящий лес, про который рассказывают в детских сказках да пишут в книгах про партизан. 'Да тебя, парень, что-то заносит, — резко прервал свои мысли Вадим, — В лес он, идите ли, попал. Да еще и в такой, какие разве что в тайге и остались. Ты б уж осмотрелся лучше!'

Вот только встать оказалось не так-то просто. Ноги и руки слушались мозга с большим трудом, кружилась голова. Лишь разу с пятого ему удалось кое-как встать на ноги — но лишь затем, чтобы немедленно обхватить ствол ближайшего дерева. 'Да что за хрень со мной происходит?' — подумал Вадим, пытаясь вспомнить, что с ним произошло. Но все было бесполезно. Последнее, что удавалось вспомнить, — это как он выходил из 'Парка Победы'. После чего воспоминания обрубались. 'И как теперь понять, куда я попал?' — подумал он.

Мысль попробовать кому-нибудь позвонить пришла в голову одной из первых и поначалу показалась наиболее правильной. Да, конечно, даже в городах связь есть далеко не везде, а за городом и подавно — сам частенько сталкивался с этим — но попробовать стоило. Так что, сползя со стволу и присев у него, он принялся шарить по карманам джинсов в поисках мобилки — и вскоре ее нашел. Вот только связи, как и ожидалось, здесь не было. Именно в этот момент, наверное, он впервые в жизни пожалел, что не захотел тратить денег на новую модель, оснащенную 'ДжиПиЭс', но жалеть было все равно поздно.

Покопавшись в других карманах, ничего интересного он в них также не нашел. Газовая зажигалка, которую он непонятно зачем — никогда ведь не курил — носит с собой, ключи от квартиры ('а ведь меня там заждались уже', — вдруг подумал Вадим), билет до станции Середа, по которому ехал в поезде, пластиковая карта, куда перечисляют стипендию, да немного денег. Негусто, но что есть — то есть. Теперь бы еще понять, где оказался. Вадим попытался подняться вновь — и, к некоторому удивлению, на этот раз это получилось значительно легче. Во всяком случае, встать удалось с первого раза и ноги как-никак, но держали. Доковыляв до ближайших деревьев, он с трудом отломал от них пару сухих веток — одну как костыль, вторую на всякий случай — и тихонько двинулся вдоль дороги — в первую попавшуюся сторону. Все равно он не знал, что это за дорога — так что морочить голову, выбирая направление, смысла не было. Главное — любая дорога всегда к чему-то идет, а к чему именно — на данный момент значения не имело. Доберется до какого жилья — там и разберется, куда его занесло.

Путь казался Вадиму просто бесконечным, и чтобы отвлечься он как-то само собой стал отмечать встречающиеся на пути несуразности. А их было предостаточно. Дорога, по которой он шел, своим видом совершенно не напоминала автомобильную. Казалось, что по ней ездили на каких-то древних телегах, запряженных лошадьми. Нигде не было видно куч мусора, которые часто встречаются вдоль подобных проселочных дорог. Да и вообще — откуда взялись те огромны лужи, которые ему то и дело приходилось обходить? Середина июня ж на дворе! Дождей уже месяц почти не было! Подумав об этом, Вадим вдруг поднял голову — и в редких разрывах среди листвы увидел затянутое свинцово-серыми тучами небо... Однако, удивляться было уже нечему и он двинулся дальше по дороге...

Лес расступился как-то внезапно. Казалось бы, только что его окружали деревья — и вдруг впереди показалась какая-то деревня. Вот только выглядела она как-то странно. Дома выглядели как-то старинно, будто сошли сюда со старых фотографий. Не было электрических столбов. И хоть Вадим знал, что существует немало полумертвых деревень, где нет ни света, ни связи, да и вообще все их жители — доживающие свой век старики, но вид этой деревни все равно был слишком странным. В любом, даже таком вот полузаброшенном месте, всегда найдутся хоть какие-то признаки современной цивилизации — будь то крыши из профлиста (не говоря уж о том, что соломенные, которых тут было больше половины, увидеть было принципиально невозможно), железные ворота или хотя бы возвышающаяся над крышами древняя антенна-'бабочка'. Здесь ничего этого не было.

Повернув голову в сторону, он внезапно увидел на столб табличку, где — видимо, не так давно — белой краской было коряво написано одно единственное слово 'Бибирево'... Не в силах понять увиденное, Вадим сполз на землю. Больно о многом сказало написанное на табличке слово. Когда-то, когда ему было всего пятнадцать, ведь он вместе со всей школой ездил сюда — к памятнику жертвам фашизма. Вот только вместо домов тут кругом стояли одни печные трубы — аккуратные, тщательно выкрашенные белой краской. А вон там, вблизи церкви, стояла доска со списком тех, кто погиб тут летом сорок шестого, не пожелав вступить в 'иноземную дивизию' Третьего Рейха, в то время воевавшую с Союзниками на Ближнем Востоке и в Северной Африке... Когда ж он вернулся домой, его бабушка, родившаяся и до четырнадцать лет жившая здесь, рассказывала, как все было. Им с сестрой тогда повезло — незадолго до появления карателей отец отправил их в лес за хворостом. Когда ж они вернулись — деревня пылала. Они пробовали было разыскать своих родителей, своих родственников и друзей — но все было напрасно. Лишь в центре деревни, у бывшей церкви, лежала гора трупов...

И вон теперь, глядя на раскинувшуюся перед ним деревню, Вадиму казалось, что он сошел с ума. Как? Откуда? Ведь этого ж просто не может быть!!!

— — — — — — — — —

Прода от 7 августа 2017 г.

— — — — — — — — —

Так и не решившись вот так вот сразу войти в эту странную деревню, Вадим вернулся в лес. Найдя какую-то небольшую полянку и, набрав кругом травы и каких-то сухих веточек, зажег небольшой костер. Нужно было согреться и обсушиться после лежания в луже, где он очнулся. И одновременно постараться обдумать происходящие события — которые, надо сказать, были весьма странными... Очнулся незнамо где... Странная дорога... Деревня, которой давно не существует... Вид которой, к тому же, нисколько не похож на современный...

'Я что же, в прошлое попал?' — подумал было Вадим, и сам испугался этой мысли. Он попытался убедить себя, что перемещения во времени невозможны, что человечество еще не достигло уровня развития, достаточного для создания машины времени, что он сам не давал никому согласие на перемещение, однако попытка отогнать эту мысль в сторону ни к чему не приводила. Вернее, альтернативная гипотеза ему нравилась еще меньше — он попросту сошел с ума и сейчас лежит где-то в психиатрической больнице. Но ведь сумасшедшие не считают себя сумасшедшими? Или же наоборот — он не считает себя сумасшедшим и принимает версию о перемещении во времени потому, что на самом деле сумасшедшим? Бррр! Лучше и не думать. А то действительно с ума сойдешь.

Однако принятие версии о перемещении во времени пока мало что давало. Допустим, он действительно переместился во времени — вот только в каком времени он теперь оказался? Немного подумав, Вадим нашел две зацепки — наличие церкви и дату сожжения деревни. И если дату первого события он знал весьма условно — где-то середина 19 века, то вторую знал отлично. Исходя из чего мог предположить, что оказался где-то в промежутке между серединой 19 века и 1946 годом. Вот только в сложившихся условиях этого было слишком мало. В течение этого времени Россия успела побывать под властью аж трех режимов — царского, советского и немецко-нацистского. Впрочем, даже знания этого было бы недостаточно для построения планов... Знать бы хоть десятилетие, не говоря уж о конкретном годе...

Подумав это, Вадим вдруг вспомнил о дико популярном в последнее время жанре литературы под названием 'Альтернативная история'. Куда только авторы не забрасывали своих героев, всюду попаданец тотчас же разбирался в ситуации и начинал действовать. Вот только, видимо, до традиционных попаданцев — которые в большинстве случаев представляют собой гибрид из боевика-спецназовца и ходячей энциклопедии — ему было далеко.

Впрочем, все равно делать было нечего. Разве что поймать кого-нибудь на лесной дорожке и допросить — вот только это грозило неприятностями в будущем. Не убивать же его, в конце концов, хотя многих ГГ из книг про попаданцев это и не остановило бы. Оставалось одно — выходить в деревню. Составить легенду особого труда не составило. Родился в семье рабочего (тем более, это практически соответствовало реальности — с поправкой на время) — представляться крестьянином он поостерегся, мигом проколется на незнании реалий. Возраст снизить до 19 лет, чтобы меньше морочить голову вопросом, чем занимался. Так, а что делать с родителями? Впрочем, решение этого вопроса Вадим нашел быстро — отец умер, когда он едва родился (или лучше 'погиб по войне'? Вот только когда тут были ближайшие войны?), мать недавно умерла от тифа (Вадим читал, что в эти годы он был весьма распространен). А с жильем что? Жил в каком-нибудь бараке, семьи три на одну комнату? Или снимал жилье, а теперь денег нету? Надо подумать... Ну да ладно. Все равно без знания местных реалий нормальной версии особо не придумаешь, а с ходу расспрашивать про это вряд ли будут. Оставалось определиться с работой — насколько знал Вадим, в эти времена — 19 или начало 20 века — работать начинали рано. Так что тогда? Был каким-нибудь разнорабочим? Или... Мысль пришла внезапно — электриком! В конце концов, сам учился в институте энергетике и потому разбирался в этих делах весьма неплохо. Или лучше с этим подождать? Ведь он пока не имел практически никакого представления, в каком же времени оказался. А если середина 19 века? Какая там к черту электрика! Она едва зарождается и в такой глуши, как Кострома, пока никому и не известна. Тем более, если он оказался в более позднем времени, то целесообразнее всего будет страиваться именно по этой профессии. А ведь там могут и проверить — и выяснить, что на указанном предприятии такого человека никогда не было — после чего здравствуй, царская охранка, а то и 'кровавая гэбня'. Нет уж, подождем...

Ну а дальше все просто. Мать умерла, собственной зарплаты практически ни на что не хватало, платить за съем квартиры нечем — ну и вздумал он пойти получше места поискать. А для начала заглянуть к родственникам. Для этого сначала отправился в Середу — к родственникам матери, но найти никого не получилось. После чего нанял извозчика и поехал в Бибирево. Проехали часть дороги — после чего вдруг воспоминания обрываются. Очнулся в лесу под каким-то деревом, все болит, на затылке здоровая шишка (ее Вадим нащупал еще в дороге), все болит, ни денег, ни имущества нет. Сюда ж он направлялся к своему дяде (точнее, прадеду) — благо, что, судя по каким-то чудом сохранившейся старой фотографии, он был на него очень похож. Бабушка когда-то рассказывала, что был у него когда-то старший брат. Был он на десять лет старше прадеда Вадима и где-то на рубеже ХХ века решил в город уйти на поиски лучшей доли — вот только через несколько лет связь с ним пропала. Вот только вариант этот далеко не универсален... Окажись он раньше этак 1915 года (хотя в возможность выдать себя за шестнадцатилетнего он еще сомневался) — и вся легенда летит к чертям собачьим. Придется изобретать что-то иное на ходу.

Приняв такое решение, Вадим немного успокоился. Как бы то не было, теперь у него есть план дальнейших действий. Пусть весьма приблизительный, пусть не охватывающий все возможные ситуации — но хоть что-то. Взглянув на небо и определив, что дело явно идет к вечеру, Вадим затушил костер и начал готовиться к встрече с народом. С некоторым сожалением сняв с себя ветровку (больно странно она будет выглядеть в прошлом), он завернул в нее, а затем в оказавшийся в кармане полиэтиленовый пакет все имеющиеся при себе вещи — мобильник, зажигалку, деньги, ключи. Походив некоторое место вокруг, нашел более-менее подходящее дупло и запихал получившийся сверток в него, а затем для маскировки добавил туда немного опавших листьев. Последний раз с сожалением — неизвестно, будет ли работать телефон тогда, когда он его заберет отсюда — оглядев дело своих рук, Вадим отправился в деревню... 'Рубашка у меня нормальная, такие и раньше были. Жаль только, что джинсы не на что заменить', — только и успел подумать он. В это время внезапно полил дождь...

— — — — — — — — —

Прода от 27 августа 2017 г.

— — — — — — — — —

К тому моменту, как он добрался до деревни, Вадим успел насквозь промокнуть и мечтал лишь о том, как бы поскорее оказаться в каком-нибудь помещении, потому, не стараясь сразу найти дом своих предков, принялся стучаться в окно первого попавшегося дома. Сначала казалось, что никто не обратил на его стук никакого внимания, но потом вдруг громко хлопнула дверь и во дворе послышалось ворчание:

— Кого там в такую погоду нечистый принес?

Тем временем, калитка со скрипом распахнулась, и в ней показался здоровенный, несмотря на невысокий рост, заросший чуть ли не до глаз бородой мужик при виде которого Вадим подумал, что увидь он такого в свое время — сразу начал бы доставать кошелек.

— Тебе кого? — неприветливо спросил он у возмутителя спокойствия, из-за которого пришлось выходить на улицу под дождь.

— Да я... — растерявшись, пролепетал Вадим, — Я только спросить хотел — где тут дом Михайловых найти?

— А тебе какого Михайлова надо?

— Да Василия Александровича, — чувствуя, что что-то сказать все ж надо, наугад ответил Вадим.

— А, ну так он вон в пятом доме по правую сторону живет, — сразу как-то подуспокоился мужик, — А ты кто ему будешь-то? Родственник что ли?

— Да дядя он мне, — согласно придуманной легенде ответил парень.

— А, так ты Андрея сын что ли? — мужик даже внезапно улыбнулся, — А ведь смотрю я — дюже ты мне напоминаешь кого-то. Чего ж он сам-то не приехал?

— Убили батю, — тяжело вздохнув, произнес Вадим, — Война...

При этом, чтобы эмоции звучали искренне, он вспоминал похороны своего дяди, с которым был в хороших отношениях. И одновременно лихорадочно проверял свою легенду. 'Раз мужик не удивился, что у Андрея есть взрослый сын — значит, в город он ушел давно. А тогда... Прадед родился в 95-м, брат его в 80-м... Во сколько мог он уйти в город? В 16? В 18? В 20? Возьмем среднее — 18. Добавить еще столько же. Что получается? А то, что сейчас минимум 1916 год!'

— Кто убил-то? Белые? — по-своему поняв молчание Вадима, спросил мужик.

— Кто ж еще... — тихо буркнул Вадим, а сам продолжил думать.

'Про белых сказал, как что-то само собой разумеющееся. И что это значит? А то, что остается промежуток от 1918 до 1941 года. Хотя, скорее всего не раньше 1921-ого. Не чувствуется чтобы сейчас кругом война — тогда меня приняли б совсем иначе. Кроме того, если на взгляд окружающих мне максимум лет 20-25 (за тридцатилетнего точно не примут), то сейчас вряд ли больше чем 1930 год. Ведь если братьев-сестер у меня нет — иначе, наверное, о них бы спросили (или нет? да хрен знает), то вряд ли я могу быть поздним ребенком. Что ж, это и возьмем за основу'

— Ну вот мы и пришли, — прервал мыли Вадима мужик, — Вот он, дядьки твоего дом.

Оглядев представшее перед ним строение, Вадим пришел в уныние. Судя по бабкиным рассказам, он ожидал увидеть тут чуть ли не хоромы в стиле тех, что были у древнерусских князей, а увидел... обычный построенный 'в лапу' пятистенок — причем, весьма грубо: между многими бревнами зияли огромные щели, заткнутые чем-то типа — в первый момент Вадим даже не поверил своим глазам — мха! Невысокий, с маленькими окошками, 'застекленными' мелкими кусочками слюды — из-за чего строителям пришлось делать плотный переплет, низенькой дверцей и низенькой двускатной крышей, покрытой какими-то небольшими деревянными пластинками. Впрочем, хорошо еще хоть так — а то вон на сараях по соседству крыша и вовсе из соломы. Старой, посеревшей... Бррр! Ну и бедность! 'Ну да ладно. Мне тут не жить', — подумал Вадим.

В этот момент калитка со скрипом отворилась, и в ней показался его прадед — его Вадим узнал сразу. Пусть он был явно моложе, чем на имевшейся у него фотографии, пусть был выряжен в что-то, что парень мог классифицировать исключительно как рабочую одежду, а не в парадный костюм (который, насколько он знал, в эти времена надевали лишь по особым случаям) — но это явно был он. Тем временем провожавший его мужик поздоровался с прадедом и вкратце объяснил, кто он такой.

— А ведь реально похож, — мельком оглядев Вадима, вдруг усмехнулся прадед, — Вылитый Андрей. Как там батя-то твой поживает?

— Убили его беляки, — вместо Вадима ответил провожавший его мужик, — Жаль... Хороший мужик был...

— И зачем только его в эту 'по-ли-ти-ку', — непонятно зачем прадед произнес последнее слово практически по слогам, — Так нет же... За нее вот и головой поплатился...

— Так ведь если все в стороне останутся — кто будет за лучшую жизнь бороться? — чисто чтобы не молчать вставил свое слово Вадим.

— Вот и он то же самое говорил, — ответил прадед, — Ну да что теперь говорить... Ты уж лучше в дом проходи — вон как промок-то весь...

Внутри дом особого впечатления также не произвел. Низкая — даже прадеду с его невысоким ростом приходилось пригибаться — дверца на здоровенных кованых петлях, темные — крошечного окошечка в стене было явно недостаточно — сени. К огромному удивлению Вадима, они оказались не из дерева, а обыкновенной обмазанной глиной 'плетенкой'. В правой стене открылась столь же низкая дверца, и пришелец из будущего оказался внутри самого дома. Тоже низкого — никакая люстра не уместится, полутемного — но все же выглядевшего как жилое помещение. Первая комната была, по всей видимости, чем-то средним между кухней и гостиной. С одной стороны ее стояла громадная кирпичная печь — насколько Вадим разбирался в этом деле, та самая знаменитая 'русская' — и небольшой самодельный столик — видимо, для готовки еды. Рядом стояли глиняные горшки — взглянув на них, Вадим мысленно усмехнулся, что в его время они вполне сгодились бы в музейные экспонаты, — ухват, кочерга и совок для выгребания золы. С другой стороны комнаты-кухни стоял здоровый, явно очень тяжелый и при этом весьма качественно изготовленный обеденный стол — явно делался так, чтобы не стыдно было соседям показать. Около него стояло несколько массивных деревянных же табуретов. Кроме этого, около стен стояла и парочка таких же явно самодельных шкафов. Кстати, в отличие от внешней стороны, сами стены здесь оказались оштукатурены и даже чем-то побелены.

— Ну точно весь в батю пошел, — усмехнувшись, отвлек Вадима от наблюдений прадед, — Такой же, как и он, безбожник.

Услышав это, Вадим несколько удивленно на прадеда, но так ничего и не понял, потому не стал и комментировать. Тем более, что он действительно атеист — а их большевики уважали. Он помнил, что одно время в СССР существовал даже 'Союз воинствующих безбожников', пользовавшийся полной поддержкой государства. Так что для нынешнего времени ничего страшного тут нет. Чай не в Средневековье попал, где за отрицание религии могли и на костёр отправить. Для большевиков же это скорее плюс.

В это время они с прадедом вошли во вторую комнату, где навстречу им с лавки, видимо выполнявшей тут роль кровати, вскочила какая-то девчонка лет семи — скорее всего, одна из старших сестер вадимовой бабки. Первом ж взглядом Вадим отметил, практически так, как он и ожидал, что одета она была в выцветшие кофточку и юбку, которые, видимо, донашивала от матери, как это и бывало в предполагаемые времена, имела заплетенные в косичку волосы, а на руках держала небольшого — наверное, месяца два всего — бело-серого полосатика котенка.

— Ой бать, — удивленно глядя на Вадима, произнесла она, — А кто это?

— Это? — медленно произнес прадед, — Помнишь, я тебе про дядю Андрея рассказывал?

— Помню, — кивнула головой она.

А Вадим пытался поскорее вспомнить, кто она такая. По бабкиным рассказам он помнил, что в семье их было шестеро — все девки. Двое от первой — семнадцатого и двадцать второго годов рождения — жены прадеда и четверо — двадцать седьмого, двадцать восьмого, двадцать девятого и тридцать второго — от второй.

Подумав об этом, он вновь оглядел помещение. Большая дощатая кровать у одной стены — явно родительская. Полузавешена какой-то блеклой тряпкой. Рядом с ней — громадина такого же, как и вся остальная в этом доме мебель, самодельного комода. Небольшая тумбочка у противоположной от входа стены. Еще какой-то шкафчик. И — вот оно! Что-то непонятное — то ли кровать, то ли просто широкая скамейка — у левой стены, где сейчас лежал накрытый периной еще ребенок. И, судя по незастеленному месту рядом, это же и кровать старшей сестры. Тогда чтобы установить, какой сейчас год, остается одно — выяснить, сколько сейчас у прадеда детей и сколько старшему из них...

Глава 2.

В следующие десять минут Вадиму пришлось снова повторять рассказ о своих 'злоключениях' — правда, начальную легенду он решил несколько изменить. Благо, полностью рассказать ее не успел пока никому. Пусть батя погиб, сражаясь с беляками в гражданскую, мамка умерла от тифа — но тут он решил добавить один дополнительный элемент — ее якобы второе замужество. А то была ли в эти времена безработица (и что делали безработные) и могло ли при большевиках быть так, что на заводе платили сущие гроши, на которые невозможно жить, он не знал. Все ж только недавно закончилась гражданская, где эти самые рабочие отстаивали свое право на лучшую жизнь — восьмичасовой рабочий день, отмену штрафов, запрет локаутов и так далее. Поэтому Вадиму и понадобился образ отчима — который после смерти от тифа матери, мягко говоря, турнул его из дома. Вот и решил он податься в Иваново — а, если точнее, на данный момент еще Иваново-Вознесенск. По дороге решил навестить родственников — сначала заехал в Середу, а там облом, нанял извозчика и поехал сюда. Потом вдруг бац — очнулся где-то в лесу в стороне от дороги, на голове громадная шишка, а все вещи пропали. После чего невинно поинтересовался, какой сегодня день и, узнав что среда одиннадцатого июня вроде как с облегчением вздохнул, сказав, что, значит, в лесу он не долго провалялся.

Услышав последнюю часть рассказа, прадед проворчал что-то вроде 'совсем распоясались', а затем без промедления заявил, что надо завтра ж сходить к председателю сельсовета — пусть он все запишет да кому надо сообщит. Кстати, сам прадед зря время тоже не терял — за время рассказа он успел разыскать какую-то старую, но при этом сухую одежку и протянул ее Вадиму — на, переоденься.

— Чудная какая одежонка у тебя, — спустя несколько минут произнес прадед, внимательно рассматривая джинсы и в особенности замок на них, — Где такие взял-то?

— Да батин сослуживец привез, — таким тоном, будто говорил о чем-то само собой разумеющемся ответил парень, — Говорит, что английские...

— А хорошие должны быть, прочные, — не слушая своего 'племянника', продолжил прадед, — Для работы в самый раз просто.

Услышав последнее, Вадим едва не заржал. В свое время он много раз видел, насколько 'качественно' делают джинсы — и как они хорошо рвутся. Да, появившись как одежда американских скотоводов, когда-то — да, наверное, как раз в те времена, где он и оказался — их делали максимально прочными и надежными. Для этого, кстати, на них и клепки-то ставить начали. Вот только времени с тех пор столько... Из рабочей одежды джинсы давно превратились в 'модную', в которой любили ходить по улицам люди самых разных стран. И того качества давно уж нет — не выгодно это никому. Ведь чем дольше служит товар — тем меньше его надо. А это экономически невыгодно...

Тем временем, прадед достал из погреба какой-то горшок и принялся не торопясь растапливать печку. Выгреб совком золу и ссыпал ее в ведро. Открыл шибер. Затем особым способом положил внутрь кусок бересты, немного щепок, а затем несколько среднего размера сухих веток. После чего чиркнул спичкой и зажег огонь.

— Сейчас ужин согреем, — пояснил Вадиму, что внезапно стало еще одной зацепкой для определения времени — вряд ли без особой причины мужик стал бы готовить еду сам.

Эту историю как-то рассказывала его бабка. У прадеда Вадима было две жены — вот только не потому, что, как это обычно в эти времена бывало, первая по какой-то причине умерла. Вот и нет. Просто где-то в начале двадцатых она ни с того, ни с сего ушла из семьи к какому-то деревенскому кулаку. Бабка рассказывала, что прадед тогда несколько раз ходил к ней, чуть ли не упрашивал вернуться — вот только в ответ получал лишь насмешки. Кончилось же это тем, что в двадцать шестом году он плюнул на все — в то время ему как раз приглянулась какая-то другая из местных девок — и, не смотря на то, что в те времена это считалось диким позором, по советским законам развелся и вскоре женился вновь... А это давало возможность несколько уточить нынешнюю дату — где-то от 1922 (а скорее даже не ранее 1923 — не совсем маленькой же она дочь бросила) до 1926 года.

— — — — — — — — —

Прода от 21 сентября 2017 г.

— — — — — — — — —

Продолжил разведывать обстановку Вадим во время ужина, когда вроде как между делом поинтересовался у дочери прадеда, как ее зовут и где ж ее мать. На первый вопрос она уже ожидаемо назвалась Машей, на вопрос о матери не сказала ничего — но тут в разговор вмешался сам прадед:

— К Федьке сбежала, — треснув по столу кулаком, ответил он, а затем добавил несколько совершенно непечатных выражений в адрес что неизвестного Вадиму Федьки, что своей бывшей (а считается ли она еще бывшей?) жены, что несколько удивило Вадима. По рассказам бабки прадед ее очень любил и долго пытался вернуть. Вот только по тому, как он о ней отозвался, не похоже было. Ну да ладно, разберемся.

Откинув на время эти мысли, парень решил, что пока неплохо бы и перекусить — как-никак, весь день не жрал. И, взяв неуклюжую деревянную ложку, он принялся уплетать разогретую тушеную капусту, имевшую, на его взгляд, весьма странный вкус: как будто чего-то не хватало, хотя чего именно — Вадим так и не смог понять. Тем больше было его удивление, когда он попробовал оказавшийся неожиданно вкусным хлеб. Явно уловив это, прадед хитро усмехнулся, сказав, что у Анны он всегда хорош — 'У вас в городе, поди, такого не пекут'. Когда ж Вадим спросил, кто такая эта Анна — прадед неожиданно смутился, сказав, что это одна соседка. Впрочем, уже через секунду как ни в чем не бывало продолжил хвалиться житьем-бытьем. Вот только чем дальше он говорил — тем в больший шок приходил Вадим. Слишком уж услышанное от прадеда не вязалось с тем, что он читал в свое время. А потому парень принялся аккуратно расспрашивать его на всякие темы чтобы хоть как-то разобраться в здешних реалиях. А они оказывались весьма странными... Как оказывалось, дом-то у прадеда ничуть и не нищенский — наоборот, он считается вполне себе середняком: у него есть лошадь, корова, куры и огород. И даже в дореволюционные годы (про которые он почему-то отзывался весьма нелицеприятно) их семье практически никогда не приходилось голодать — к тому же, тогда еще жив был его отец и им было легче совместно обрабатывать свое поле. Более того — они даже имели возможность есть супы не из одной крапивы, а по праздникам даже мясо, о чем многие могли только мечтать. Ну да что плохого вспоминать, нынче-то жизнь совсем иная пошла!

Последнее заставило Вадима буквально выпасть в осадок. Да, в своем времени он когда-то читал статьи, описывавшие жалкое и беспросветное существование крестьян в царской России. И пусть он никогда не испытывал особой любови к царской России — кто бы что там не говорил, но революции на пустом месте не делаются. Впрочем, не питал Вадим особых симпатий и к большевистскому режиму, считая его равноценным злом — история показала, что ни один, ни другой так и не смогли решить стоявшие перед страной проблемы, но особого доверия эти статьи у него не вызывали, воспринимаясь как пропаганда. Ну да, пусть были отдельные такие случаи — но ведь не может же все быть на самом деле столь плохо! Вот только зачем прадеду врать?

— А ты думал, что это вам, рабочим, тяжело было? — вдруг усмехнулся прадед.

Что ответить — Вадим не знал, спрашивать что-либо тоже больше не хотелось. Прадед же — видимо, закончив хвалиться тем, как им теперь живется (видать, в какое-то время нашел себе слушателя, который хуже разбирается в теме) — замолчал, потому ужин продолжали в тишине. В этот момент за калиткой внезапно послышалось мычанье, и прадед, вскочив с табурета, выскочил за дверь. За окном послышался скрип калитки и какие-то невнятные слова, произносимые голосом прадеда. Также встав из-за стола Вадим подошел к ведущему во двор окошку и увидел, как тот заводит во двор корову — с пастбища, видно, вернулась. Впрочем, дальше началось более интересное. В воображении Вадима дойка коров как-то ассоциировалась либо со старенькими бабками, либо со здоровенными тетками-доярками в коричневых платьях и красных косынках. Так что когда прадед вынес из сеней два ведра — одно с водой и одно пустое, — скормил корове пару кусков хлебу, а затем привычным движением привязал ее хвост к задней ноге и принялся какой-то тряпкой мыть ей вымя — у Вадима едва не отвисла челюсть. Мужик лет тридцати, доящий корову — выглядело диким абсурдом... Как-то не так он представлял себе деревенскую жизнь...

— Ты к нам надолго? — вернувшись со двора, спросил у Вадима прадед.

— Нет. День-другой поживу, если можно, и уеду.

— Ну воля твоя... — ответил прадед.

В качестве кровати Вадиму пришлось довольствоваться двумя сдвинутыми между собой сундуками в сенях, ну да он не унывал. Долго ему тут не жить (хотя если пришлось бы жить — прадед поди что-нибудь придумал бы) — крестьянин из него, что называется, никакой, да и не было ни малейшего желания им становиться. Как показывал исторический опыт, именно им обычно приходилось труднее всего — а ему это надо? Нет, нужно как можно скорее выбираться в город. Разузнать немного про местные реалии — и вперед к новой жизни. Впрочем, особой радости на этот счет он не испытывал...

Завалившись на импровизированную кровать, он быстро уснул — вот только снились ему одни кошмары. То за ним с громкими воплями про 'русиш швайн' носились пьяные немецкие танкисты — заканчивалось это тем, что его переезжали гусеницей, то его вели на расстрел немецкие каратели, то какой-то пьяный мужик в довоенной форме РККА, дав ему одну берданку, приказывал остановить танковую атаку — он всыкакивал из окопов и мчался вперед, но тут его прошивало пулеметной очередью, то уже немецкий офицер приказывал ему как 'русскому добровольцу' — или, попросту говоря, мобилизованному пушечному мясу — остановить уже американскую атаку — но тут их позиции заливали напалмом. А то вдруг он оказывался в концлагере, где его топили, проверяя, сколько человек может выдержать в ледяной воде Северной Атлантики. Вадим просыпался, пытался уснуть вновь — но вместе со сном возвращались и кошмары. В конце концов, поняв, что все равно не выспится, плюнул на это дело и, встав с постели, пошелл прогуляться на улице, попутно вспоминая, что знает про то время, в котором он оказался — и выходило ничего хорошего. Он оказался в самом худшем периоде российской истории. Позади Первая мировая и Гражданская войны, потеряна часть территорий, практически вся страна лежит в разрухе. При этом СССР находится во враждебном окружении, уже сейчас замышляющем планы по его уничтожению. И хотя сейчас временное затишье — именно середина-конец 20-х будут самыми спокойными годами в истори России начала ХХ века, но это ненадолго. Насколько он помнил, как раз в эти годы начиналось возвышение прозванного в будущем 'большевиком-неудачником' Сталина, развязывались внутрипартийные разборки между 'левыми' и 'правыми'... Последовательно разгромив сначала одних, затем других он попытается свернуть НЭП и начать индустриализацию. Именно тогда он произносит вошедшую в историю фразу о том, что Россия отстала от ведущих капиталистических стран на сто лет и должна пройти этот путь за десять — 'иначе сомнут'. Вот только эта идея оказывается нереализуемой — затеянная индустриализация заканчивается пшиком. А вскоре, в июле 1930 года, происходит и покушение на Сталина, в ходе которого он будет тяжело ранен и два месяца пролежит в больнице, а в марте 1931 внезапно умирает от инсульта. Хотя существует и версия об отравлении.

Вскоре после этого индустриализация сворачивается и восстанавливается НЭП. Принимается и решении об отказе от телеологического подхода и приоритетном развитии легкой промышленности — и Вадим считал это вполне логичным. Как показал мировой опыт, все попытки действовать иначе заканчивались провалом. Потом будет еще голод 1932 года, 'большая политическая чистка' 1935 года, разгром 'заговора генералов' 1937 года — но не это было главной бедой. В конце концов, зная все заранее и не лезя в политику, все это можно было бы пережить.

Главным было другое. В 1939 году начнется Вторая Мировая война — и от нее не спрятаться нигде. Дорвавшиеся до власти в Германии нацисты развяжут мировую бойню, напав 1 сентября 1939 года на Польшу, которая окажется разгромлена в считаные недели. Затем в 1940 году последует черед Дании, Норвегии, Бельгии, Голландии и Франции. Тогда же будет разгромлена и большая часть английских войск — попытка их эвакуации приведет лишь к огромным потерям флота. После чего немцы решатся осуществить вторжение на сам остров, захватив его прежде, чем на помощь метрополии подоспеют эскадры из других частей света — после разгрома под Дюнкерком защищать Англию окажется практически некому.

И вот тогда-то, наконец, до всех дойдет, какого джина они выпустили из бутылки — но будет уже поздно. США в срочном порядке примут закон о предоставлении беспроцентных кредитов воюющим сторонам — по которым в СССР хлынет поток инвестиций. Именно американцы построят целый ряд заводов на территории Урала и Западной Сибири, внесших значительный вклад в производство военной промышленности в годы войны. Будут поставлять и саму военную технику и различное сырье. Бежавший в Индию Черчилль срочно начнет готовить оборону в Северной Африке и на Ближнем Востоке, а в СССР начнется срочное перевооружение и наращивание численности армии. Ни то, ни другое сделать, впрочем, так и не успеют.

А дальше начнется настоящий ад... 22 июня 1941 году немцы нападут на СССР — и хотя нападения будут давно ждать, к нему окажутся абсолютно не готовы. В считанные дни разгромив приграничную группировку, немецкие войска рванут вглубь страны. В октябре начнется битва под Москвой, ставшая первым успехом РККА — ей впервые удастся надолго задержать продвижение немецких войск, но все попытки перейти в контрнаступление закончатся крахом. На юге в декабре немцы будут остановлены в ходе битвы за Воронеж, но тоже ненадолго. В марте, полностью подавив сопротивление Московской группировки, немцы снова двинутся вперед — произойдут крупнейшие сражения за Владимир, Рязань, Сталинград и Кавказ, в которых советские войска понесут тяжелейшее поражение. После чего Гитлер предложит заключить мир. 10 августа 1942 года будет заключен Второй Брестский мир — видимо, в качестве насмешки вновь заключенный в Бресте. Согласно нему вся территория западнее линии Архангельск-Астрахань, а также автономия немцев Поволжья входили в состав Третьего Рейха. Территория от этой линии до Урала объявлялась демилитаризованной — СССР в месячный срок вывозил отсюда все войска и ликвидировал все военные заводы. Затем будет голод 1942-1944 годов — оставшаяся под контролем СССР территория попросту не мгла прокормить всех ее жителей вместе с беженцами и эвакуированными. Начнется срочное освоение целины, куда будут массово заселять беженцев с оккупированных земель. Будет 'голодная война' 1944 года — когда, собрав все оставшиеся силы, советская (точнее, к тому моменту уже российская — в 1943 году под шумок практически незаметно прошел указ о ликвидации СССР) армия начнет вторжение в Манчжурию, откуда начнется массовый вывоз продовольствия для голодающей Сибири. Впрочем, эта операция сыграет и важное военное значение, значительно ускорив разгром Японии. А в ноябре 1946 года — когда, стирая с лица земли ядерными бомбами или заливая химией оккупированные немцами города, в Англии и Франции высадятся передовые отряды американской армии, Россия возобновит войну против Германии, сумев ко дню Победы — 19 марта 1948 года — не только освободить все довоенные территории СССР, но и войти на польские.

И при мысли об этом Вадиму становилось не по себе. По официальным данным, в ходе войны СССР потерял до 40 миллионов человек — недаром уже в июне 1942 года призывной возраст был снижен до 16 лет. Позднее ж в армию стали призывать вообще всех, кто способен держать в руках оружие, вне зависимости от пола и возраста. В общем, даже уцелеть в этой мировой бойне представлялось маловероятным. И что он, обычный студент из XXI века, может сделать? В его время в литературе была очень популярна тема так называемых 'попаданцев' — как какой-то человек из его времени попадает в прошлое и начинает менять историю. И одна из наиболее популярных тем в них — как раз переписывание истории Второй Мировой войны. И хоть разные авторы предлагали разные идеи — Вадим прекрасно понимал, что большинство из них абсолютно нереальны. Что толку, например, попав в 1940-1941 годы срочно ломиться на прием к товарищу Бухарину и предупреждать о дате начала войны, если это и так все знали? Знали, готовились — вот только е было тогда у страны средств, способных остановить немецкое наступление. Или что толку от того, что попаданец скажет руководству СССР, что 'Шерман' с советской пушкой — лучший танк Второй Мировой, 'Аэрокобра' — лучший самолет, а лучшую пушку — ЗИБ-3 — создал конструктор Грабин в середине 1942 года — за месяц до конца войны? Или, как другие 'попаданцы', ломиться к президенту США (ага, как бы еще до него добраться) и пытаться убедить его, что гитлеровская Германия крайне опасна и необходимо во что бы то не стало остановить ее как можно раньше, желательно еще в 1940 году? Ага, сейчас. А 'пусть русские и немцы убивают друг друга как можно дольше' не хотите? Это потом американцы постарались чтобы об этих словах их же сенатора Трумэна не осталось и памяти — они ж победители Гитлера, спасители человечества от нацистского ига и лучшие друзья России. Так что не будет никакого второго фронта в 1940-1941 годах. Оставим эту тему фантастам-альтернативщикам. А, значит, воевать придется самим — без малейшего шанса на успех. 'Так что не обольщайся, — ехидно твердил внутренний голос, — Сдохнешь ты лет через пятнадцать. Чем ты лучше тех сорока миллионов других советских граждан?'

Однако думать об этом не хотелось, потому Вадим перевел мысли на другой вопрос — чем будет заниматься в ближайшее время. Пока было понятно одно — из деревни надо уходить. Вопроса 'куда' при этом особо не стояло — ближайшим городом был Иваново (в это время еще носивший название Иваново-Вознесенск), значит туда и дорога. Вот только вся проблема в том, что про город этого времени Вадим не знал практически ничего. Вспоминалось лишь начало книги про Чапаева — сцена с отправкой красноармейцев на фронт — да то, что в это время он считался 'самым пролетарским городом' СССР. Именно здесь еще в революцию 1905 года был создан первый Совет рабочих и солдатских депутатов, именно здесь поддержка большевиков была наибольшей. Да еще знал, что основой местной промышленности была текстильная — причем, в свое время он этому сильно удивился, большинство местных ткачей были мужиками! Вот только в ткачи он не собирался, да и не понимал в этом деле ничего. А какие еще работы могут понадобиться? Была идея попробовать электриком устроится — но получится ли? Вдруг их тут как собак недорезаных? Или, того хуже, скажут, что без образования он не нужен никому? Да только где ж ему диплом взять?

— — — — — — — — —

Прода от 6 октября 2017 г.

— — — — — — — — —

Тем временем наступал рассвет, и деревня постепенно просыпалась. Где-то прокричал петух, ему ответило еще несколько. Где-то промычала корова. Вернувшись в дом, Вадим с удивлением увидел, что прадед уже проснулся и, видимо, снова собирается идти доить корову.По этому Вадим прикину, что сейчас уже около пяти часов — насколько он знал, примерно в шесть коров выгоняют на пастбище. Впрочем, специалистом в этом вопросе он не был — так, на уровне 'одна бабка сказала'. Мысленно он пожалел, что нету с собой телефона — впрочем, вряд ли время на нем соответствовало б реальному. Да и, наверное, он уже разрядился бы — аккумулятор там дерьмовый. Жаль, что пакет с зарядником (да и некоторыми другими полезными вещами), видимо, так и остался в будущем. Подумалось еще, что по пути в Иваново надо будет вновь заглянуть в лес и забрать оставленные там вещи. Глядишь, пригодятся еще. Но почему-то все это воспринималось как-то отстраненно — как что-то, что и не имеет особого значения.

Присев на сундук, Вадим попытался обдумать план дальнейших действий, для чего вроде как между делом поинтересовался у также проснувшейся уже старшей бабкиной сестры, сколько ей лет. Было ей, как оказалось, семь, что сразу ж ставило все на место — 1924 год. Значит, до войны еще семнадцать лет — вот только что он будет делать все это время? Менять историю? Но как? Что он, обычный студент, может сделать? Ведь каждый неглупый школьник знает, что СССР был не способен самостоятельно победить Германию. Не было для этого ни достаточно мощной промышленности — и создать ее в столь короткие сроки было невозможно, ни нормальных военной техники и оружия... Выходит, все бесполезно?

Утро прошло как-то скомкано. Вадим что-то ел — хотя в голове так и не отложилось, что именно, потом ходил взад-вперед по огороду, а потом его позвал прадед, сказав, что пора идти в сельсовет. Располагался он не так далеко и, пока они шли туда, прадед успел рассказать, что дом этот прежде принадлежал какому-то кулаку, у которого его конфисковали в Гражданскую за сокрытие зерна. Что стало с ним самим прадед не уточнял, но Вадим и сам догадывался, что явно ничего хорошего. Ну да не его это дело.

Дом, где располагался сельсовет, выделялся по сравнению с другими какой-то основательностью что ли, как в первый момент подумал Вадим. Сразу было видно, что его прежние хозяева не бедствовали. Да и — это сразу бросалось в глаза — крыша у него была железная. Не было никаких сомнений, что будь у него побольше времени — удалось бы найти еще много различий. Однако они уже добрались до места и, распахнув здоровенную и явно очень тяжелую входную дверь, над который висел красный флаг, прадед ввалился внутрь, а следом за ним последовал и Вадим.

Единственным, кто был на месте, оказался председатель Совета, но больше никого и не надо было — исполком им не полагался, народу мало. Зайдя в помещение, прадед явно по-дружески поздоровался с председателем, видом очень напоминавшим первого увиденного Вадимом в этом времени мужика, рассказал, что вчера вот в гости к нему из города племянник приехал. Да вот только какая беда-то случилась — ограбили его по пути.

Сразу как-то помрачнев, председатель повернулся к Вадиму и спросил, что и как произошло. Уже свыкнувшись со своей легендой, парень спокойно рассказал, как в Середе нанял извозчика до Бибирево, как ехали, потом он немного задремал, потому как все произошло — так и не понял. А когда очнулся — понял, что находится совсем не там, где должен бы, и пропали практически все вещи. Дальше председатель спросил про приметы извозчика, которого Вадим описал как невысокого мужичка лет тридцати пяти — сорока, одет в рубаху со штанами и черную кепку. Особых примет не имеет. Затем председатель спросил по поводу похищенного — на что Вадим привел список из кожаной куртки, зажигалки, а также две сумки с небольшим количеством продуктов, фляжкой воды, бритвой, расческой, запасными рубашкой со штанами и метрикой (старое название свидетельства о рождении парень вспомнил как-то случайно). Ну и, само собой, деньги — около тридцати семи рублей. Выслушав это, председатель сказал, что по таким предметам вряд ли кого сыщешь — этак даже у них на селе каждый второй под описание попадет, а уж в городе и подавно, а затем поинтересовался, обучен ли Вадим грамоте, и, услышав 'Да', вынул из ящика и положил на стол лист бумаги, сказав написать все на бумаге.

Вот тут-то Вадим чуть не попал впросак. Писать-то он привык либо шариковыми ручками, либо гелевыми. Ну когда-то в детстве еще — чисто ради интереса — немного научился пользоваться авторучкой — вот только в ней чернила подаются из внутреннего резервуара. А тут на столе было лишь обычное перо, которое нужно постоянно макать в чернильницу — и с таким девайсом дел он не имел никогда. Пришлось признаться, что ручками он писать не умеет. Впрочем, председателя, видимо, особо это не удивило, и он достал из ящика карандаш, который назвал 'химическим'. Название сразу напомнило Вадиму рассказы родителей про это чудо-юдо прошлого века и что для того, чтобы писать, их нужно было лизнуть, намочив слюной. Что он и сделал, после чего без труда написал заявление о произошедшем ограблении с рассказом об обстоятельствах сего дела. Перечитав написанное, председатель положил заявление в другой ящик стола и сказал, что в ближайшее время оно будет передано по назначению — хотя он и сомневается, что с этого будет какой-нибудь толк. Напоследок еще зачем-то спросил про оружие, на что получил ответ, что не было его. На этом и распрощались.