Последний самодержец

1. Кольцо

Надо сказать, что на всех судах принято тщательно осматривать желудок акул.

Матросы, зная, до какой степени эта прожорливая рыба неразборчива,

обыкновенно ждут от подобного осмотра какого-нибудь сюрприза,

и ожидания их не всегда бывают напрасны.

Ж. Верн Дети капитана Гранта

Труп лежал в характерной позе с поднятыми верх руками, как будто перед смертью решил сдаться и просить пощады. Мочки ушей, ноздри, губы были обкусаны какими-то изголодавшимися подводными обитателями. Человечинкой любят полакомиться раки, но их в здешней реке не водилось. Оставались караси — эти жрут все, что ни попадётся. Лене стало не по себе — только вчера к ней заехал бывший муж и привез десяток крупных карасей, выловленных в этой самой реке. И она их пожарила и съела.

Надев резиновые перчатки, Лена перевернула тело — всё стало ясно. Сделав несколько снимков своим кэноном, она пошла к следователю, который ждал на почтительном расстоянии. Понятно, не благородное это дело — осматривать трупы, тем более выловленные из реки, да ещё пролежавшие там Бог знает сколько времени.

— На спине колото-резаное ранение. Убийство, Игорь Юрьевич, — сказала Лена Балашова, стягивая перчатки и хлопая ими друг о друга.

Игорь Синькин отступил на шаг, чтобы на него не попали брызги. В глазах у него появилось выражение горького разочарования. Естественно, он надеялся по-быстрому закрыть дело, списав причину смерти на самоубийство. А тут нарисовывался натуральный висяк, грозивший ухудшить и так не радужную статистику раскрываемости преступлений в городе.

— А может... — робко заикнулся он.

— Нет, не может, — отрезала Балашова. — Это убийство. Труп, предположительно женского пола, около тридцати лет, пролежал в воде около месяца. Могу сказать, что это — не бомж. Джинсовая куртка и брюки — дорогие, почти новые.

— Ну, ты даёшь, подруга, — прогудел Синькин. Как и многие щуплые, худощавые люди, он обладал замечательным басом. — Что, уже и пол не можешь определить?

— Все выводы — после вскрытия, — твёрдо заявила Лена.

Конечно, она заметила наличие и отсутствие выпуклостей в положенных местах, но мало ли что. Может у него груди накладные, а, может, он кастрат, что, кстати, объясняет и отсутствие растительности на лице. В её деле никогда нельзя ничего говорить утвердительно, пока не будут получены достоверные факты.

— Давай, Михаил, — кивнул Синькин Антонову, сыщику из ГУВД. Тот неторопливо направился к берегу, хорошо осознавая бессмысленность поисков. Вряд ли убийца оставил нож на берегу реки, и тот целый месяц лежал, ожидая появления полиции.

Игорь Юрьевич Синькин тоскливо уставился на серую воду, в которой отражались такие же тоскливые серые облака, грозившие того и гляди разразиться мелким осенним дождиком. По идее, ему нужно было бы вызвать водолазов обследовать место, где нашли утопленницу на предмет поиска улик преступления, но где они, водолазы? Вот если бы жертва оказалась двоюродной сестрой мэра, или женой какого-нибудь депутата — тогда другое дело. Но никаких заявлений о пропаже сиятельных лиц не поступало несколько лет.

— Ничего особенного, обычный набор — пластиковые бутылки, пакеты, окурки, использованные презервативы, — равнодушно доложил вернувшийся Антонов.

— Ну, мать, на тебя вся надежда, — сказал Синькин, уставившись на Лену.

— А я не волшебница, — ответила та.

Чудеса, конечно, случаются. Убийца в спешке мог оставить в карманах жертвы какие-нибудь документы, например, автобусный билет, по которому Синькин мог бы с блеском раскрутить дело a la colonel Zorine из известного фильма. Но преступники тоже не дураки, и тоже смотрят фильмы и обычно не оставляют никаких улик. Бывают, конечно, и более фантастические ситуации. В литературе описывается случай, когда жертва — прыткий мужичок — заранее написал записку с именем убийцы, запаял её в гильзу из-под мелкокалиберки и успел проглотить непосредственно перед своим убийством. Во время вскрытия гильзу нашли, записку вынули и положили на стол обрадованному следователю. Впрочем, радовался он недолго — оказалось, что человек, чьё имя было указано в записке, тоже был убит. Дело осталось нераскрытым, и старания предусмотрительного мужичка пошли насмарку.

Так что никаких чудес Лена не ожидала, и установление личности жертвы могло занять несколько месяцев.

Игорь кивнул санитарам подъехавшей труповозки, они ловко упаковали тело в пластиковой мешок и погрузили в машину.

Через час Лена уже стояла перед прозекторским столом, внимательно разглядывая рану на спине трупа. Смотреть, в общем-то, было на что. Хотя рана и оплыла от разложения и гнилостных процессов, вдавившаяся глубоко внутрь джинсовая ткань носила следы трехгранного лезвия. То есть женщина была заколота не каким-нибудь банальным кухонным или охотничьим ножом, а чем-то вроде кинжала. Замерив раневой канал, Юля произвела его иссечение и осмотр, не найдя ничего, кроме волокон джинсовой ткани. Затем отошла к окну и, сев на подоконник, задумалась.

Убийство явно не тянуло на бытовое. Не у каждого в доме найдется кинжал, да ещё с трехгранным клинком. Разве что у какого-нибудь коллекционера, о которому ей ничего известно не было. Впрочем, ломать голову по этому поводу нужно будет Синькину. Её задача — однозначно установить причину смерти. Вполне возможно, что кинжал даме воткнули в спину уже после смерти, которая последовала от каких-то других причин.

Лена снова подошла к столу, взяла скальпель и решительным движением разрезала кожу от горла до лобка. Затем вынула внутренние органы, выложила их на стол и начала исследовать, делая, где необходимо, разрезы.

В известном романе Жюля Верна рассказывается о том, как моряки с интересом обследуют желудок акулы, ожидая найти что-нибудь интересное, поскольку акулы известны своей всеядностью и прожорливостью. В их внутренностях находили подковы, ручные гранаты и взрывчатку, мешки с проросшим картофелем, номерные автомобильные знаки и даже комплект рыцарских доспехов вместе со шлёмом и забралом, а также шарф с надписью на русском языке "Зенит — чемпион". За свою не такую уж долгую пятилетнюю практику Балашова убедилась, что человеческие особи мало чем отличаются от морских хищников. В их пищеводах и желудках попадались металлические шарики, пластиковые пуговицы, косточки ягод, баллоны для похудения, пучки волос, пластиковые пакеты с наркотиками. В сообществе патологоанатомов ходили легенды о том, как из некоторых тел килограммами извлекались драгоценные камни и золотые изделия. Поэтому Юля нисколько не удивилась, когда в нижнем сужении пищевода скальпель наткнулся на что-то твердое. Она вытащила небольшой круглый предмет и, промыв его под струей из шланга, с удивлением обнаружила у себя в руках кольцо бело-серебристого цвета. Она снова отошла к подоконнику посмотрела кольцо на свет и задумалась.

"Кольцо белого цвета, но это не серебро. Серебро за это время уже бы окислилось и почернело, особенно учитывая ту химию, которой напичкана речка. Тогда что — белое золото?" она подбросила кольцо и ощутила его приличный, по сравнению с размером, вес.

"Точно — белое золото".

Белое золото было последним писком моды среди местных бизнесменов, чиновников и бандитов, которые щеголяли в серебристых часах, цепочках, перстнях, браслетах.

Ноги Лены что-то коснулось, она вздрогнула и, посмотрев вниз, увидела кошачий хвост, торчащий из-под её халата.

— Барсик! Ты что здесь делаешь?

Кошки жили на другой половине здания, в которой располагался обычный (не судебно-медицинский) городской морг. Там их специально держали для борьбы с крысами, которые без всякого стеснения объедали покойников. Как-то они прогрызли гроб с телом, оставленный санитарами без присмотра, и отъели у тела уши. Приехавшие родственники подняли жуткий крик и несколько успокоились только после того как пострадавшему пришили уши, которые пришлось отрезать от неопознанного и невостребованного тела. С появлением Барсика проблема была решена. Он передавил четырех крыс, а остальные разбежались и больше не появлялись. В благодарность его поставили на усиленное питание, а чтобы не скучал — принесли и зачислили в штат кошку Милку.

— Барсик, иди-ка сюда, кис-кис, — сказала Лена.

Кот пролез между её ног, вопросительно взглянул голубыми сиамскими глазами и тихо мяукнул.

— Сюда, сюда — Лена похлопала по подоконнику.

Кот немного присел и одним махом взлетел на подоконник. Поглаживая его одной рукой, другой Лена стала тереть кольцо о густую серую шерсть. Кольцо заискрилось и засверкало, на нем проступила надпись на незнакомом языке. Лена поднесла его к глазам, и кольцо само собой скатилось на указательный палец. Раздалось душераздирающее мяуканье, и наступила темнота.

— Варвара Аркадьевна, Варвара Аркадьевна! Ваше Превосходительство!

Лена открыла глаза и увидела склонившееся над ней лицо девушки, обрамлённое чепцом.

— Пора вставать, Варвара Аркадьевна.

Лена села в кровати и обнаружила, что находится в небольшой комнате со сводчатым потолком и стенами, обитыми светлой аквамариновой узорчатой материей. Возле кровати стояла девушка в длинном, до пола, тёмном платье.

"Где я? Почему "превосходительство?" — с испугом подумала Балашова. И тут же непостижимым образом осознала, что она — вовсе не Балашова, а Нелидова, фрейлина императрицы Александры Фёдоровны. А эта комната — её почивальня в Зимнем Дворце. А курносая девушка, стоящая возле кровати — её камеристка Катенька.

2. Утро фрейлины

Его я просто полюбил:

Он бодро, честно правит нами;

Россию вдруг он оживил

Войной, надеждами, трудами.

А.С.Пушкин о Николае Первом

Лена встала и огляделась. Комната освещалась небольшой, свисающей с потолка люстрой с белыми свечами. Пол был затянут шерстяным ковром с узором из розовых цветов. В одном углу стояла ширма из матового стекла, за которой был виден туалетный столик с овальным зеркалом, придвинутый к стене. На столике стояли фаянсовый тазик и кувшин, под которым лежало полотенце. В другом углу стоял письменный стол со шкафом, в котором были дверки и выдвижные полки. Перед обоими столиками находились изящные кресла с изогнутыми спинками и локотниками в виде лебедей и круглые пуфики.

Лена решительно подошла к зеркалу. На неё смотрело не лишённое приятности обрамлённое черными локонами лицо молодой женщины лет за тридцать с большими темно-серыми глазами, длинными черными бровями, аккуратным носом и губами бантиком. Тут же в её голове стали всплывать образы, которые постепенно складывались в единое целое как части пазла.

"Покойный папенька, Аркадий Иванович, действительный тайный советник...покойная матушка Софья Фёдоровна, рождённая Буксгевден... пятеро братьев и пятеро сестер...апрель 1838 года, встреча на маскараде с Его Императорским Величеством Николаем Павловичем...назначение фрейлиной Её Императорского Величества Александры Фёдоровны... Николай Первый Павлович...мощная почти двухметровая фигура в мундире с эполетами, большие навыкате глаза, овальное, несколько одутловатое лицо с твердым подбородком, прямым носом, большим с залысинами лбом...Вот он уже без мундира, в сорочке, в одной с ней кровати..."

Лена почувствовала напряжение внизу живота.

— Катенька, будь добра, посвети и приготовь умываться, — сказала Лена, кивнув в сторону чуланчика в противоположном конце комнаты.

— Да, ваша милость, — камеристка сделала книксен, взяла канделябр и отнесла в чуланчик.

Зайдя в клозет, Лена плотно закрыла дверь, задрала ночную сорочку, уселась на стульчак и задумалась.

Каким-то образом её сознание оказалось в теле фаворитки императора Николая Первого... Ах, да, кольцо. Она вытянула ладонь; в колышущемся свете свечей кольцо загадочно мерцало на указательном пальце правой руки. Жгучее желание снять и забросить кольцо куда подальше было быстро подавлено. Мало ли к чему это приведет. Она может оказаться где-нибудь в первобытной пещере, а не в Зимнем Дворце в январе 1855 года.

Да, сегодня — 9 января 1855 года. Это знала Нелидова, и знала она, Балашова. Она обладала как знаниями и опытом Нелидовой, так и своими знаниями начала 21 века. А что, собственно, она знает об этом времени? Только то, что учила в школе и меде. Из школьного учебника истории Балашова помнила, что Николай Первый жестоко подавил восстание декабристов, его звали Палкиным, потому что широко применялись наказания шпицрутенами. Из памяти Нелидовой перед её глазами стали всплывать сцены.

Сцена 1

— Heute vor genau zwanzig Jahren fand der Aufstand auf dem Platz vor Senat in Sankt Petersburg statt, — говорил Николай Первый, обращаясь к супруге, Александре Фёдоровне, 14 декабря 1845 года. Прусская принцесса, дочь короля Фридриха Вильгельма III, хотя и жила в России уже 28 лет, до сих пор плохо говорила по-русски.

В этот день, — двадцатилетия событий на Сенатской площади, которые позднее получили название "восстания декабристов", — в гостиной императрицы в узком семейном кругу собрались непосредственные участники тех событий.

— Mit Schaudern erinnere ich mich an diesen Tag, Euer Majestät, — отвечала императрица; в её выразительных, больших, глубоко посаженных глазах отразилось страдание.

— Как бы ни был он ужасен, мы должны о нём помнить: ведь и дальше могут найтись такие, кто под предлогом блага России поднимут бунт и умертвят множество людей лишь бы установить свою власть, — отвечал император на русском. Именно он сделал русский язык обязательным для делопроизводства и требовал, чтобы на нём говорили при дворе, делая, впрочем, исключение для своей супруги.

— Эти благодетели России и русского языка-то не знали, — с презрением заметил Великий Князь Михаил Павлович, младший брат императора. — Следственной комиссии, в которой я состоял, пришлось приставлять к ним переводчиков, чтобы они могли написать показания.

— Но если прошло уже двадцать лет, может быть можно проявить милосердие? — заметил цесаревич.

Император внимательно посмотрел на наследника. Ростом тот вышел в отца, а чертами лица и характером напоминал мать. "Слишком мягок, — подумал Николай, — нерешителен. Как же он после меня будет служить России?" Под внимательным взглядом отца цесаревич смутился и покраснел, опустив глаза.

— Запомни, Александр, — сказал вслух император, — превыше всего долг перед Отечеством. И мой и твой долг — защищать Отечество от распространения либерализма и революционной заразы не щадя живота своего. Мы — первые слуги России и всё наше принадлежит ей.

Сцена 2

Толпа под предводительством бородача в синем армяке и картузе вырывается в здание холерной больницы на Сенной площади. Из окон летят разбитые стекла, стулья, столы. Из окна второго этажа вылетает тело и с мертвым стуком падает на землю. Площадь окружают войска, толпа вываливается из больницы. Раздаются крики: "Колодцы травят! Бей супостатов! Смерть злодеям!" Солдаты наставляют на толпу ружья. Затем солдатская масса раздвигается и сквозь неё на площадь въезжает открытая коляска, в которой сидит император. Николай выходит из коляски и приближается к толпе. Он одет в генеральский мундир с эполетами, белыми панталонами, голубой лентой ордена Андрея Первозванного, лакированными высокими ботфортами и палашом с золоченым эфесом. При виде величественной фигуры Государя люди снимают шапки и картузы, некоторые начинают креститься.

— Православные! — зычным баритоном обращается к толпе император. — Что же вы делаете? С чего вы взяли, что вас отравляют? Это кара Божия. На колени! Молитесь Богу!

Император сам становится на колени, снимает шляпу с белым султаном и начинает креститься. Толпа дружно валится на колени, следуя примеру царя. Через короткое время Николай встаёт, подзывает к себе из толпы седобородого старика, трижды его лобзает, затем садится в коляску и уезжает. Изумлённый народ некоторое время ещё стоит на коленях, потом тихо расходится.

Сцена 3

Осенью 1839 года вдоль Дворцовой набережной шел человек в офицерской шинели со стоячим воротником без эполет, и двуугольной шляпе. Редкие прохожие, узнавая императора по его росту и привычной одежде, низко кланялись. Николай I, как обычно, прогуливался один, без всякого сопровождения, свиты или охраны. Бояться ему было нечего: сорняки революционной заразы среди дворянства были выполоты, а простой народ питал к царю искреннюю любовь и уважение. При нём крепостные крестьяне получили право владеть землей, вести предпринимательскую деятельность; помещикам было строго запрещено продавать крестьян и ссылать их на каторгу. Император считал крестьян не собственностью помещиков, а прежде всего подданными государства, которое должно было защищать их права. Улучшилось и положение горожан, множество быстро строящихся заводов и фабрик производили дешевые товары, которые раньше завозились из-за границы; были построены первые железные дороги. Будучи глубоко религиозным человеком, царь проводил политику поддержки православного населения в османской Турции. В результате двух победоносных войн получила независимость Греция, получили автономию Сербия, Молдавия и Валахия. Кавказская война привела к замирению горцев.

Дойдя до конца набережной, император свернул к Дворцовой площади, затем прошел по Адмиралтейскому проспекту и направился вдоль Гороховой. Впереди себя он увидел телегу с гробом, которую тянула понурая лошадь. За телегой шла сгорбленная старушка. Прибавив шагу, он без труда догнал скромную процессию. Царь снял шляпу и, перекрестившись, спросил:

— Кого же это хоронят бабушка?

— Да солдата, барин, солдатика, — ответила старушка, как видно, не узнав царя. — Жил у меня, снимал комнату, ни кола, ни двора, ни родных. Помер в одночасье, вот сама и хороню.

— Русскому солдату царь — отец, — сказал Николай и пошёл за гробом. Прохожие при виде императора стали присоединятся к процессии. На кладбище пришло уже несколько сотен человек.

"Все ясно, — подумала Лена, прерывая поток воспоминаний Нелидовой, — похоже, его императорское величество — очень даже достойный человек". Она стала копаться в своей собственной голове, стараясь выскрести всё, что ей известно об эпохе Николая Первого. "Что-то же нам рассказывал профессор на лекции по истории медицины в России?...Ага, вот: становление клинической медицины, при университетах создаются клиники...начинается ведение так называемых "скорбных листов", т.е. историй болезней...началось преподавание паталогической анатомии...противоборство русской и немецкой партий... Лейб-медик императора Арендт. Но сейчас личный врач императора — Мандт. Во время эпидемии гриппа Николай заболевает, Мандт его лечит по своей атомистической методе, в результате больной умирает от крупозной пневмонии и абсцесса лёгкого. Но это было в феврале, а сейчас январь". Балашовой стала понятна миссия, которую на неё возложила судьба.

— Представьте, Ваша милость, — рассказывала Катенька, выливая воду из кувшина на руки Балашовой, которая аккуратно мыла лицо, склонившись над тазиком, — вчера вечером Палаша Матвеева, уборщица, в Малахитовом зале нашла пуговицу, такую красивую, блестящую. Хотела себе сначала забрать, но потом показала Максиму Ивановичу. А тот посмотрел и говорит:"Это ж брильянт!" и пошел к Даниле Григорьевичу. А тот записал себе находку в камер-фурьерский журнал и доложил самому князю Николаю Васильевичу.

Девушка замолчала, явно ожидая, что её попросят о продолжении.

"Максим Иванович — это гоф-фурьер Михайлов, — всплывало в голове у Лены. — Данила Григорьевич — камер-фурьер Бабкин, князь Николай Васильевич — обер-гофмаршал Долгорукий". Она взяла тонкое льняное полотенце, промокнула лицо и вытерла руки.

— Постой, Катя, — сказала она вслух. — Это какая же Палаша? Не дочь ли Никодима, моего лакея?

— Да, конечно, она и есть, — обрадованно подтвердила Катенька.

— И что князь?

— Ах, сейчас я принесу платье из гардеробной, — Катенька скрылась за дверью в боковой стене и появилась снова, неся в руках ворох одежды, которую положила на верх ширмы. Не заходя за ширму, она подала Лене шелковые чулки и дневную сорочку. Согласно этикету смотреть на голое тело было неприлично даже для обладателя этого тела, не говоря уже о посторонних. Балашова привычным, отработанным движением начала натягивать чулки, закрепляя их на ноге подвязками. Затем сняла ночную сорочку и одела дневную.

— Его сиятельство князь Николай Васильевич, — продолжила камеристка, — пошел к его сиятельству графу Владимиру Фёдоровичу [Адлербергу, министру двора, — отметила для себя Лена], а тот уже доложил Его Императорскому Величеству.

Она подала Лене панталоны с кружевной отделкой. Одевая панталоны, та увидела, что штанины не сшиты между собой и оставляют промежность полностью открытой. Память Нелидовой быстро подсказала, что это нужно для того, чтобы справлять определённые потребности, не снимая корсета, а вовсе не для ...того, что пришло на ум ей, Балашовой.

— Его Императорское Величество Николай Павлович распорядился спросить тех, кто вчера был на Высочайшем выходе, — продолжала Катенька. Поскольку госпожа была уже прикрыта одеждой, она зашла за ширму и начала зашнуровывать корсет, прилагая немалые усилия. Грудь Нелидовой поднялась и приняла приятные округлые формы.

— И оказалось, что это пуговка — с платья самой Великой Княжны Екатерины Михайловны. Катенька подала нижнюю юбку.

— Екатерина Михайловна сейчас не Великая Княжна, а герцогиня Мекленбург-Стрелицкая, — заметила Лена, натягивая на корсет льняную кофточку.

— Кому как, а раз она — дочь Его Императорского Высочества Великого Князя Михаила Павловича, значит она — Великая княжна, — упрямо ответила Катенька.

На мгновение наступило молчание, обе дамы сосредоточились на непростом процессе одевания. Лена надела вторую нижнюю юбку, а камеристка через голову набросила на неё подъюбник с обручами из китового уса — кринолин, поверх которого, одна за другой, были надеты пять нижних юбок; они должны были скрывать обручи так, чтобы те не проступали сквозь платье. Затем наступила очередь корсажа.

— Катенька, будь добра, не так туго! — воскликнула Балашова, когда камеристка приступила к шнуровке

— Но как же, Ваша милость, нужно, чтоб и талия была красивая и юбки лучше прижались. Так вот, Его Императорское Величество был очень доволен Палашей и велел выплатить ей аж пятьдесят рублей!

"То есть где-то 60 000 по ценам 2013 года, — перевела для себя Балашова. — Не хило".

— А теперь верх, Ваша милость.

Катенька натянула Лене через голову верхнюю юбку белоснежного цвета с многочисленными кружевными оборками. Верхнюю часть тела закрыл отрезной лиф с глубоким декольте и короткими рукавами, которые оканчивались манжетами, отделанными оборками и кружевами.

Балашова чувствовала себя как черепаха Тортилла в панцире. Но телу Нелидовой было вполне комфортно. Она спокойно прошлась по комнате, придерживая юбку руками, чтобы та не колыхалась, и остановилась перед зеркалом. На неё смотрела интересная дама с живыми темными глазами, черными завитыми локонами, с которыми приятно контрастировали белоснежный лиф и пышная колоколообразной формы юбка. Лена надавила руками на перед платья, приподняв таким способом его заднюю часть, и присела на пуфик перед туалетным столиком. Она подкрасила кисточкой губы, слегка нарумянила щеки, одела жемчужные сережки и пришпилила к платью над левой грудью сверкающий бриллиантами шифр императрицы в виде её вензеля.

— Какая Вы красавица! — воскликнула Катенька. — Прямо сейчас можно на маскарад.

Да, фрейлинского дежурства у императрицы у Нелидовой сегодня не было, а вечером был маскарад.

3. Маскарад

"Вы не знаете, как они хитры.

Вы не знаете, как они злы.

Вы не знаете, как они поганят все, до чего дотронутся".

Премьер-министр Ирана

Мохаммед Мосаддык об англичанах (1953 г.).

Для того, чтобы поддержать инкогнито Балашова решила не идти в Концертный зал, где должен был состояться маскарад, а поехать во фрейлинской карете. На лицо она одела баутту — белую атласную маску с птичьим острым профилем. Снизу к маске была прикреплена лента из черного шелка, полностью закрывающая нижнюю часть лица. В случае необходимости ленту можно было приподнять и что-нибудь скушать или даже поцеловаться, оставаясь неузнанной. На плечи поверх платья она набросила широкий черный плащ с кружевной пелериной, а на голову надела черную треугольную шляпу, обшитую серебряным галуном. Руки до локтей скрыли белые перчатки.

Для фрейлины Нелидовой основной целью посещения маскарада был сбор сплетен, слухов, анекдотов, которыми потом можно было поделиться с императором и императрицей. Сам Николай любил посещать маскарады именно с той же целью. Гости вели себя без церемоний, титуловать и приветствовать императора и членов его семьи запрещалось. Любая дама в маске имела право взять государя под руку и ходить с ним по залам, занимая разговором, из которого можно было узнать много интересного о жизни и настроениях светского общества.

Поднимаясь по белой мраморной лестнице, устланной красным ковром, украшенной сдвоенными колоннами, позолоченными вазами, статуями, Балашова заметила, что за ней с трудом идёт сухонький старичок в генеральском мундире. Войдя в зал, она замерла в изумлении. Свешивающиеся с потолка огромные хрустальные с позолотой люстры заливали все пространство ярким светом сотен и тысяч свечей. К каждой из сдвоенных коринфских колонн также были прикреплены светильники. Над колоннами располагался узкий карниз, на котором стояли статуи античных муз и богинь. Стены были задрапированы яркими цветными тканями; стоящие вдоль них кусты и цветы подсвечивались цветными лампами. Среди этого великолепия сновали фигуры в нарядных маскарадных костюмах.

— Beau masques, ты приехала одна? — перед ней стояли два офицера в белых кавалергардских мундирах и касках с пышными плюмажами. По недавнему распоряжению императора все офицеры должны были являться на маскарад в форме и касках, маскарадные костюмы и маски для них были запрещены.

— Как можно,— скромно ответила Балашова, покачав головой, и, оглянувшись, добавила:

— Старик мой тащиться за мной.

В эту минуту вошел старичок генерал. Молодые люди подошли к нему и со смехом рассказали, что произошло.

— И где же эта проказница? — с улыбкой спросил генерал.

— Я здесь, ваша светлость, — ответила Балашова, подходя и беря генерала под руку. — Прошу извинить меня за такой способ привлечь к себе внимание.

— Почитаю за честь, что на меня обратила внимание прекрасная маска. Так вы меня знаете?

— Кто же не знает светлейшего князя Воронцова!

— Вы говорите точно как государыня Екатерина Алексеевна. Когда ей представили генерала Шестакова, который, прослужив более 40 лет, приехал в Петербург по случаю отставки, императрица удивилась, так как полагала, что знает всех своих генералов, и, не сдержавшись, заметила: "Как же так, Федор Михайлович, что я до сих пор ни разу вас не видала?" "Да ведь и я, матушка-царица, тоже вас не знал", — простодушно ответил старик. "Ну, меня-то, бедную вдову, где же знать! А вы, Федор Михайлович, все же генерал!"

Балашова вежливо рассмеялась и заметила:

— Но вы, ваша светлость, приехали в Петербург не по случаю отставки?

— Я, сударыня, уже три года как в отставке. А зачем я в Петербурге — то ведомо Господу Богу и Государю императору!

"Вот информация для размышления, — подумала Балашова. — Для чего известного англомана ('полу-милорд', как его назвал Пушкин в известной эпиграмме) Воронцова вызывают в Петербург? Используя его связи в Англии, прозондировать возможность заключения мира? Или наоборот, используя его военный опыт, посоветоваться, как лучше бить англичан в Крыму? Ведь Меншиков явно не справляется".

Проводив князя в соседний зал, где были установлены столы для карточной игры, она вернулась в Концертный зал. Государь с супругой уже вышли к гостям. Императрица, одетая в костюм индийского принца, с чалмой на голове, в широких шароварах, скрылась в толпе. Императора, одетого в генеральский мундир, с каской и султаном на голове тут же атаковали дамы в масках.

— Я тебя знаю, — изящно покачивая юбкой, заявила маска, одетая в голубое домино.

— И я тебя, — немедленно ответил император.

— Не может быть!

— Точно знаю.

— Кто же я такая? — дама протянула ладонь. По правилам маскарада в случае, если маску узнавали, на ладони нужно было пальцем начертать первую букву имени скрывающегося под маской человека. Николай медленно вывел на ладони букву "Д".

— Но это — не буква моего имени!

— Но зато это первая буква в слове "дура", — пояснил император.

Дама немедленно скрылась в толпе.

Другая дама в полумаске и розовом домино грациозно подошла к императору и громко сказала:

— Вы — самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела!

— Этого я не знаю, но ты, маска, должна знать, что это касается единственно моей жены, — искренно и веско ответил император.

И эта дама исчезла в толпе.

Третья дама, подошедшая к Николаю, была одета в баутту, также как и Балашова.

— Я знаю твоё прошлое и могу рассказать о будущем, — нежным голосом тихо сказала она.

— Моё прошлое и мне известно, — заметил император, — а будущее — в руках Господа Бога.

— Волшебство Белой Розы, — также тихо и вкрадчиво сказала в ответ маска. Как видно, ей удалось заинтриговать императора, который подал ей правую руку, и они удалились.

В памяти Балашовой всплыла сцена другого маскарада, на котором семнадцать лет назад Нелидова познакомилась с Николаем Павловичем. Ей удалось заинтриговать императора, рассказав, что в детстве он больше всего любил рисовать крепости, а рисунки подписывал инициалами РН III, что означало "Романов Николай, третий из братьев". А когда ему было четыре года, вместе с Михаилом, младшим братом, и сестрой Анной они играли в коронацию, для чего соорудили "карету" из стульев и кресел, облачились в "царские мантии" из лоскутов материи, украсив их "бриллиантами" — хрустальными подвесками, выдранными из люстр.

Император тогда так заинтересовался, что пригласил её на ужин с императрицей, где она честно призналась, что узнала об этих эпизодах от тётушки, которая была близка с императором Павлом, отцом Николая. Вскоре она было представлена ко двору и назначена фрейлиной императрицы.

— Маска, я тебя знаю, — прервал воспоминания Нелидовой мелодичный женский голос. Балашова вздрогнула и увидела перед собой даму в костюме летучей мыши.

Как полагалось при таком заявлении, она протянула ладонь, и дама мизинцем начертила сначала "В", а затем "Н".

— Но у тебя есть и другие имена, — она улыбнулась и начертила "Е" и "Б".

Балашова замерла. То, что Нелидову могли узнать, например, по фигуре или туфлям — возможно. Но кому здесь могло быть известно её настоящее имя, имя судмедэксперта и криминалиста из 2013 года?

— Что Вы хотите? — севшим голосом спросила Лена.

— Во-первых, не надо церемоний, — ответила летучая мышь. — По правилам маскарада все друг к другу обращаются на "ты". Во-вторых, следуй за мной.

Они вышли из зала на лестничную площадку, пересекли её и вошли в другой зал, где в нишах между сдвоенными ионическими колоннами висели большие во весь рост портреты военных. "Фельдмаршальский зал", — промелькнуло в голове у Балашовой. Незнакомка подвела её к портрету Кутузова, на котором полководец был изображён на фоне свинцово-серого неба и покосившихся елей. Она провела рукой вдоль боковой рамы, и портрет сдвинулся в сторону, открывая дверной проём. Дама взялась за ручку, толкнула дверь и вошла в проход; Балашова последовала за ней. Прежде чем закрыть дверь, летучая мышь щёлкнула массивным с виду серебристым браслетом, обтягивавшим перчатку на левой руке, который тут же засветился мягким желтым светом. Затем она закрыла дверь и направилась вдоль потайного коридора, освещая путь этим импровизированным фонариком. Судя по отсутствию пыли и паутины, коридором пользовались часто и содержали его в чистоте.

Они шли довольно долго, и Балашова все это время напряжённо размышляла о том, что же её ждёт в конце пути. Незнакомка, несомненно, имела непосредственное отношение к её переносу в тело Нелидовой. Объяснит ли она смысл её, Балашовской, миссии? А может вообще даст подробный план действий, инструкции? Однако, не случилось ни того ни другого. Минут через двадцать её спутница вновь открыла дверь, и они очутились в помещении, которое Лена распознала как Предцерковную комнату. Нелидова бывала в ней не раз во время торжественных богослужений. Не останавливаясь, они прошли дальше в сам собор, зашли за иконостас, миновали алтарь и оказались в молельной. Дама сняла с руки браслет и защелкнула его на левой руке Балашовой. Затем, не говоря ни слова, вышла в алтарную и взмахнула руками. Прикреплённая к запястьям накидка расправилась, и дама исчезла в темноте, словно обратившись в летучую мышь, которую символизировал маскарадный костюм.

Растерянная Балашова осталась одна. Нелидова здесь не никогда не была, так как в эту часть собора допускались только члены императорской фамилии. Браслет продолжал мерцать, освещая просторное помещение, на лицевой стене которого висела небольшая икона с Нерукотворным Образом Спасителя, украшенная золотой ризой с бриллиантами. Вдоль стен стояли скамейки, а на каменном полу лежали подушечки, чтобы можно было вставать на колени во время молитвы.

Неожиданно вдалеке послышался шум шагов. Балашова юркнула за выступ стены и, спустив перчатку, натянула её на браслет, чтобы заглушить свет. Затем закрыла его сверху второй рукой. Шаги приблизились, стал виден свет от колышущегося пламени свечей, в алтарную комнату вошли трое мужчин.

— У этих дикарей даже скамеек в церкви нет, чтобы сесть приходится идти в алтарь, — сказал один из них, ставя канделябр на престол, и садясь на находящуюся рядом банкетку. Двое других уселись на табуретки. Все трое были в мундирах и шляпах, которые даже не подумали снять. В первом Балашова по голосу сразу узнала графа Эстергази, австрийского посла. Разговор шёл на французском, который Нелидова знала не хуже русского.

— Не понимаю, граф, зачем было рисковать и тащиться в эту церковь через потайной ход, — с раздражением сказал второй.

Нелидовой его голос был не знаком. Она осторожно выглянула и увидела толстяка в русском генеральском мундире.

— А вы думаете, было бы лучше, — снисходительно-ироничным тоном ответил Эстергази, — встретится в нашем посольстве? Или у вас в крепости? Чтобы агенты господина Дубельта тут же доложили об этом царю? А здесь-то нас точно никто не увидит и не услышит.

— Граф прав, — сказал третий. Его глухой голос показался Балашовой знакомым, но кому он принадлежит, она не могла сразу вспомнить. — Однако перейдем к делу, — продолжил он. — Каковы известия из Севастополя, граф?

— Самые благоприятные, господин барон. Князь всецело на нашей стороне. Как вы помните, высадка союзников прошла беспрепятственно, русские не сделали ни единого выстрела за все четыре дня. Перед сражением под Инкерманом войска не получили карты местности, они были им присланы на следующий день после сражения. По прямому указанию князя резерв под командованием Жабокритского не принял участия в военных действиях. Севастополь скоро падёт!

— Это всё хорошо, но недостаточно, — возразил барон. У царя ещё достаточно сил, и он постоянно посылает подкрепления.

— Что же вы предлагаете?

— Нужно через Меншикова внушить царю мысль о решающем сражении в результате нападения на один из занимаемых нашими войсками пунктов, например на Евпаторию. Разумеется, предварительно скрытно как следует его укрепив. Пусть русские бросят туда лучшие части, после разгрома которых, защищать Севастополь будет уже некому.

— Что ж, придумано недурно. Я немедленно сообщу князю.

— Как у вас дела, генерал? — спросил барон. Он, судя по всему, был главным организатором заговора.

— Мой гарнизон готов выступить и арестовать всю царскую семью, как только будет покончено с самим царём. Дело Пестеля будет продолжено, с Россией будет покончено!

— Вы передали Мандту микстуру?

— Да, он уже приступил к "лечению". Если то, что вы обещали — правда, через месяц царя не будет в живых.

При этих словах Нелидова похолодела. Разве возможно такое злодейство? Кто мог такое замыслить? Она вновь выглянула из-за стены, в волнении сняв правую руку с браслета. В бароне с глухим голосом она узнала английского консула Ланлея, однако и он заметил её силуэт в неясном свете, пробивающемся сквозь перчатку.

— Там кто-то есть! — вскрикнул Ланлей. — Генерал!

Толстяк генерал вскочил и с неожиданной для его комплекции живостью бросился в молельню. Грубо схватив женщину за руку, он сорвал с маски нижнюю черную ленту и начал тащить Нелидову из молельной. Та сопротивлялась изо всех сил, стараясь вырваться; её перчатки затрещали и лопнули. Браслет засветился в полную силу, бросив луч на изображение Спасителя. Нимб вокруг его головы ярко вспыхнул, ослепив генерала и его сообщников. Генерал вскинул руки к голове, защищая глаза, и предоставив, таким образом, свободу своей пленнице. Та не замедлила ей воспользоваться, бросившись со всех ног из церкви. Она продолжала бежать, не разбирая дороги, и не остановилась, пока совсем не задохнулась.

Отдышавшись, Балашова оглянулась вокруг и поняла, что находится на третьем этаже дворца недалеко от большого кабинета императора. Мысль о том, что возле кабинета постоянно дежурит караул, её приободрила, и она стала успокаиваться. Не станут же заговорщики гоняться за ней по всему дворцу. Чтобы добраться до своих покоев Балашовой пришлось спуститься на первый этаж.

Вернувшись к себе, фрейлина с помощью неизменной Катеньки переоделась в ночную сорочку, а сверху накинула просторный голубой шлафор — что-то типа шелкового халата с коротким рукавом, без пуговиц, с витым цветным поясом. Она села в кресло за туалетным столиком и, расчёсывая волосы черепаховым гребнем, обдумывала произошедшее на маскараде. Кто была та маска в костюме летучей мыши? Что ей теперь делать? Узнали ли её заговорщики?

Ответ на последний вопрос не заставил себя ждать. В зеркало она увидела, как дверь в её комнату стала открываться, сначала появилась лохматая голова, а затем всё тело с приличных размеров ножом в руке. Отбросив гребень, Балашова схватила со столика наиболее увесистую баночку, затем вскочила и с разворота запустила её в убийцу. Баночка попала прямо в переносицу и залила лицо мужика красными румянами. Никак не ожидавший такой прыти со стороны жертвы, убийца взвыл, схватившись за голову руками. Балашова стремительно проскользнула мимо него в дверь, захлопнула её и закрыла на ключ, который, как ни странно, торчал снаружи. Выбежав в коридор, она взлетела вверх по лестнице, остановилась в пролёте и закричала дурным голосом: "Помогите!" Гулкое эхо разнеслось далеко по ночным залам и коридорам дворца. Женщине даже показалось, что заколыхались огоньки свечей в стенных лампах. В ответ раздался топот ног, и на площадке появился статный высокого роста мужчина в темно-зелёном мундире с золотыми петлицами на красных лацканах, а вслед за ним — ещё один, поменьше ростом в тёмно-зеленом форменном кафтане, но без золотого шитья.

— Гренадёр первой статьи Анисимов, ваше с-тво, — представился первый.

— Младший надзиратель Иванов, — сказал второй.

Балашова, задыхаясь от недостатка воздуха, рассказала о произошедшем.

— Вот, что, братец, — распорядился гренадёр, — оставайся здесь с барышней. А я бегом в нашу дежурку, вызову полковника.

Он быстро удалился. Оставшись наедине с надзирателем, Нелидова с ужасом осознала, что стоит в полном неглиже. У неё поплыло перед глазами, и она упала без чувств. Ни физически, ни психологически фрейлина не было готова к таким перегрузкам.

Очнувшись, Балашова увидела, что над ней склонилась маленькая продолговатая змеевидная голова с запавшими круглыми глазами и огромным носом.

— Вам, милостивая государыня, нужно принять вот эту микстуру, — тонким шипящим голосом произнес Мандт, поднося к её рту ложку с розовой жидкостью. Заворожённая его пристальным магнетическим взглядом, понимая, что в ложке таится смерть, Балашова, тем не менее, послушно открыла рот. В это время в дверном проёме, появилась могучая фигура Николая Первого. При взгляде на него гипнотические оковы спали, Балашова с силой оттолкнула руку лейб-медика. Ложка вылетела из рук Мандта, жидкость вылилась на ковер.

— А ну ка, братец, heraus! — скомандовал император. Пятясь и кланяясь, Мандт вышел из комнаты.

— Как ты, Аркадьевна? — участливо спросил Николай и взял её за руку, присев на стул возле кровати.

Нелидова всхлипнула, обеими руками схватила ладонь императора, склонив голову, прижалась к ней губами; из её глаз потекли слёзы.

4. Браслет

Отдайте ей браслет, — он был найден случайно

Какой-то чудною судьбой

И обещайте мне, что это тайной

Останется... мне будет бог судьей.

М.Ю. Лермонотов

На следующий день Балашова проснулась, когда было ещё темно. Комната освещалась ночной желтой свечой в изящном подсвечнике в виде цветка, который стоял на комоде возле стены. Сколько было времени она не знала, так как никаких часов в комнате не было. Приподняв подушку и заложив руки за голову, Лена стала обдумывать события прошедшего дня, по привычке выделяя плюсы и минусы.

Первый минус. Выяснилось, что в стрессовых ситуациях сознание Нелидовой просыпается и берёт верх. Уж она, Балашова, не упала бы обморок из-за того, что незнакомые мужчины увидели её в халате, под которым, кстати, была глухая ночная рубашка. За время работы в полиции она навидалась такого, что вообще не могла представить себе ситуацию, в которой бы упала в обморок. То же самое — лобызать руки императору и рыдать, заливаясь слезами. Николай Павлович, между прочим, потом и сам прослезился. Похоже, что пускать слезу было обычным делом для людей этой эпохи. Но если постоянно плакать и падать в обморок в ответственный момент, то ни к чему хорошему это не приведёт. Соответственно, нужно найти способ управлять сознанием Нелидовой и в любой ситуации контролировать реакции психики и тела.

Вот это самое тело было вторым минусом.

Балашова встала, взяла подсвечник и подошла к зеркалу. На неё смотрела фигура в бесформенной ночной рубашке до щиколоток и рукавами до запястий. Она поставила свечу на туалетный столик и, не задумываясь, стянула сорочку через голову.

Нет, для своих лет тело было ничего и даже вполне. Среднего роста, с хорошей полной женской фигурой. Несколько обвисшие, но не бесформенные груди, тонкая талия с небольшой полоской жира внизу живота, полные бёдра, стройные ноги. Наличие излишней растительности на ногах, да и в некоторых других местах не имело значения, так как нижнюю часть тела женщины никто, кроме акушерок и, в некоторых случаях, врачей не видел. Даже исполнять супружеский долг полагалось в сорочках и в темноте, чтобы, упаси боже, не увидеть того, то не положено. Отсюда популярность "публичных женщин", которые за плату показывали всё, что хочешь.

Балашова вытянула правую руку и с недовольством посмотрела на ровную, несколько дряблую кожу. Физическая подготовка была на нуле. Применить навыки, которые она, Балашова, приобрела, получая второе высшее образование по криминалистике было невозможно. Приёмы боевой, огневой подготовки, не говоря уже о рукопашном бое, абсолютно не сочетались с этим изнеженным телом, которое задыхалось после десятиминутной пробежки. В том, что побегать ей ещё придётся, Балашова нисколько не сомневалась. Враги не будут сидеть на месте и приложат все усилия, чтобы её уничтожить. И это был третий минус — нет, даже не минус, а М И Н У С, причем в энной степени.

Она села в кресло и удобно устроилась в нём, положив руки на подлокотники и вытянув ноги. Английский консул, австрийский посол, незнакомый генерал — это явно только верхушка заговора и неизвестно, сколько у них сообщников, в том числе и здесь, в Зимнем Дворце. С двоими из них она уже успела познакомиться. Николай Павлович рассказал, что лично допрашивал мужика, которого схватили в запертой комнате по горячим следам. Он оказался придворным лакеем и сначала вообще молчал, а потом наплёл насчёт того, что хотел просто попугать мамзель, чтобы она дала денег выкупить из ломбарда парадные лакейские штаны с галуном. Штаны он якобы заложил за 3 рубля, так как не хватало денег на водку. Поскольку приближался праздник, на котором лакей должен был служить в этих парадных штанах, а денег для их выкупа не было, он и решился на разбой. По распоряжению императора бывший лакей уже был отослан в арестантскую роту, так и не выдав никого из своих сообщников.

Про Мандта и заговорщиков она императору, естественно, не рассказала, так как он бы просто принял её за умалишённую. И это был ещё один минус — не было ни одного человека, которому она могла бы довериться и на чью помощь рассчитывать. Балашова расслабилась и, пристально глядя на пламя свечи, стала вызывать сознание и память Нелидовой.

Дубельт, руководитель жандармов, о котором упоминал один из заговорщиков. В их число входить никак не может, предан императору. Она плохо с ним знакома, поскольку он не относится к числу потомственных аристократов и не связан ни с кем из них родственными узами. А вот его непосредственный начальник, граф Орлов, приходился ей двоюродным дедом по материнской линии. Ближайшей её родственницей при дворе была кузина Мария Васильевна Адлерберг, урождённая Нелидова, статс-дама Её Императорского Величества. Через неё Нелидова находилась в свойстве с её мужем, а также со светлейшим князем Воронцовым, которого она встретила на маскараде, поскольку графиня Адлерберг была его родной племянницей.

Итак, вот люди, которые могли помочь.

1. Михаил Семёнович Воронцов, светлейший князь, бывший малороссийский губернатор, наместник и главнокомандующий на Кавказе, генерал-от-инфантерии, сейчас в отставке. Его Нелидова знала плохо, так он редко бывал при дворе. Но ей было известно, что Воронцов пользуется доверием Государя, который не раз его защищал от нападок военного министра Чернышева.

2. Граф Владимир Фёдорович Адлерберг, министр Императорского Двора, друг детства императора, генерал-от-инфантерии. Занимая высшую придворную должность, может входить к Государю без доклада. Его Нелидова знала хорошо и поддерживала хорошие отношения с его женой, своей кузиной, и всей её семьёй.

3. Граф Алексей Фёдорович Орлов, генерал-от-кавалерии, шеф корпуса жандармов, главный начальник Третьего Отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии. Сменил на этих должностях известного графа Бенкендорфа. Бабушка Нелидовой приходилась двоюродной сестрой Алексею Фёдоровичу, причём оба были внебрачными детьми двух братьев Орловых: Григория, знаменитого фаворита Екатерины Великой и Фёдора. Нелидова поддерживала тесные отношения с графом и его семьёй, не раз бывала в его дворце в Стрельне.

Балашова почувствовала, что устала и переменила позу, закинув ногу за ногу. Тут же её накрыла волна ужаса, исходящая из сознания Нелидовой: "Я голая!!!" Глубоко вздохнув и сконцентрировавшись, она подавила вопль своего alter ego. Однако, по коже у неё пошли мурашки. Но не от стыда за наготу, а просто от холода. Она быстро накинула ночнушку, сделала десяток приседаний, затем раз десять отжалась от пола и снова села в кресло, продолжая анализировать ситуацию.

Конечно, следует обратиться к Орлову, или "дядюшке Алексису", как его по-родственному называла Нелидова. Он знает её с детства и не примет за сумасшедшую. В его распоряжении жандармы и полиция. Он терпеть не может князя Меншикова. Но и к царю он просто так, без доказательств, не пойдёт и вообще ничего предпринимать не будет. Император определённо был недоволен Меншиковым; после поражений при Альме и Инкермане его упрекали в нерешительности. Но одно дело нерешительность, а другое — предательство, да ещё с умыслом на цареубийство. Для таких обвинений в адрес генерала, пожалованного титулом светлейшего, нужны серьёзнейшие основания. Иначе можно самим попасть под горячую руку.

Балашова встала, взяла подсвечник и подошла к тому месту, на которое вылилась из ложки микстура Мандта. Посветив, она увидела, что розовый цветок, вышитый на ковре в этом месте, потемнел. Вот если бы она была в своей лаборатории, то сделать молекулярный анализ соскоба и определить, что за жидкость хотел ей дать Мандт, не составило бы никакого труда. А также расколоть того же злодея-лакея. Свеча затрещала и потухла, полностью прогорев. Однако, один из углов комнаты продолжал освещаться мягким желтым светом. Повернувшись, Балашова увидела, что его испускает браслет, который ей надела незнакомка в костюме летучей мыши, и о котором она совсем забыла. Браслет лежал за кроватью, наверное, спал с руки, когда её (а вернее — Нелидову) заносили в комнату.

Она подняла браслет, села на кровать и с интересом стала рассматривать светящееся украшение. Браслет состоял из пяти прямоугольных сребристого цвета секций; центральная верхняя была самой большой, прилегающие к ней боковые — поменьше, а нижние ещё меньше. На ребре центральной секции было две небольших кнопки. Одной из них, скорее всего, и включалось освещение. Недолго думая, Балашова нажала на правую кнопку. Крышка центральной секции медленно откинулась, открыв тёмное поле с двумя светящимися серебристыми клавишами, на одной было по-русски написано "Экран", а на другой — "Прямая передача". Что такое "Экран" было более менее понятно. При нажатии на клавишу где-нибудь, например, на крышке центральной секции, должен появиться экран для ввода-вывода информации. Она осторожно нажала на клавишу. В воздухе над браслетом появился светящийся прямоугольник размером около полуметра по диагонали.

Балашова отшатнулась и уронила браслет на пол. Тот упал на ковёр с глухим стуком, при этом крышка центральной секции закрылась и экран исчез.

Она некоторое время раздумывала, потом подняла браслет, подошла к письменному столу, положила на него браслет, уселась поудобнее в кресле и, открыв крышку, снова запустила экран. Затем стала передвигать браслет — экран передвигался за ним. На светлом фоне посреди экрана красовалась одинокая клавиша с надписью "Поиск".

"Голографическое изображение, которое каким-то образом генерируется браслетом", — подумала Лена и слегка коснулась клавиши. Развернулась текстовая строка, над которой замигала надпись "Введите запрос", а внизу экрана появилась виртуальная клавиатура.

"Это что же Интернет? — подумала Лена. — И какой провайдер его предоставляет? Министерство двора и уделов Его Императорского Величества?" В углу экрана она заметила знакомую пиктограмму антенны, испускающей сигнал. Только куда он шёл, в какое время и в какую эпоху?

— Неплохо бы ещё часы, — подумала она вслух.

На экране тут же развернулись иконки виджетов цифровых и аналоговых часов. Она выбрала одну из них, долгим прикосновением вызвала меню настроек и поставила галочки напротив года, месяца, числа, дня недели. На виджете высветились дата и время:

10 января 1855 г.

Воскресенье

06. 47.

Потратив ещё несколько минут, Балашова поняла, что для управления можно использовать привычные голосовой и пальцевый виды ввода: можно растягивать пальцами, изменяя размер как иконок, так и самого экрана. Голосом можно изменять цвет иконок и фона, вводить слова запроса. Но времени уже не оставалось. Сегодня, в воскресенье, нужно было идти в церковь к заутренней, а затем присутствовать на Высочайшем Выходе, где она рассчитывала встретиться с Орловым.

Она снова легла в постель и задумалась. Ей не давала покоя клавиша с надписью "Прямая передача". Что она означала? Скорее всего, передачу информации с одного устройства на другое, или, в более общем плане, с одного носителя на другой. Но какие в этом времени могут быть устройства и носители? Здесь нет даже электричества. А носители информации — бумага, да человеческий мозг. Но, может, эта клавиша нужна для связи с владельцами браслета? У них наверняка есть какое-то приёмное устройство.

Балашова взяла браслет, открыла крышку и нажала на эту самую клавишу. Не произошло ничего. Не развернулся экран, не раздалось сигнала.

Она вновь начала размышлять. "Что там мне пришло в голову насчет носителя? Ну да, мозг, обычный человеческий мозг. Так может....".

К тому времени, когда в начале восьмого в её комнате появилась Катенька, эксперимент был готов.

Балашова нажала на клавишу и скомандовала голосом и мысленно:

— Подойди к кабинету!

Катенька подошла к письменному столу.

"Сядь в кресло!" — мысленно скомандовала Балашова.

Катенька послушно села.

Балашова нажала на клавишу и захлопнула крышку браслета. Она знала теперь, что такое прямая передача и как с её помощью убедить дядюшку Алексиса в своей правоте.

5. Высочайший выход

Питомец пламенный Беллоны,

У трона верный гражданин!

Орлов, я стану под знамены

Твоих воинственных дружин

А.С.Пушкин о графе А.Ф.Орлове

В официальной повестке-приглашении за подписью камер-фурьера, которую получила Нелидова, специально оговаривалось: Дамамъ быть в русскомъ платье, поэтому процедура утреннего облачения на сей раз оказалась сложнее и продолжительней. У Катеньки оказалось достаточно времени, чтобы излить на хозяйку свои эмоции по поводу вчерашних событий.

— Ведь надо ж, третьего дня у Вас, Ваша милость, Варвара Аркадьевна, жемчужное ожерелье порвалось, и бусинки так и посыпались, — взволнованно щебетала она, прилаживая нижнюю часть платья, кринолин и юбки и зашнуровывая корсет. — Я тогда сразу сказала: "Быть беде и слезам". А каков злодей этот Киселёв — с ножом! Просто изверг какой-то!

— Постой, Катенька, так кухарка Матрёна Киселёва — его жена?

— Точно так, и вся извелась из-за этого разбойника, всю ночь плакала. И то сказать, когда они возвращались с венчания, она мне сама рассказывала, жених вступил в лужу, а это — верный знак того, что муж будет пьяница. А с мужем— пьяницей — только маяться.

Она подала верхнюю атласную юбку, белую, спереди украшенную золотым шитьем в виде сгибающихся колосков и стеблей пшеницы.

— Он ведь не только одёжу пропил, но и в долг взял у своего друга, лакея царского лекаря, Манты. Как теперь Матрёне отдавать? Ведь правильно говорят: "На пьяницу в семь сох не напашешься", продолжала Катенька, подправляя и затягивая юбку.

Затем через голову хозяйки она аккуратно накинула нижнюю часть сарафана из красного бархата со шлейфом и разрезом спереди, который расширялся к низу, открывая белую верхнюю юбку. По краю сарафана шло такое же золотое шитьё. Тяжелый бархат прижал юбку, и женщины потратили немало усилий, выравнивая сарафан, так чтобы шитьё и планка с золочеными круглыми пуговицами на юбке расположилось строго по центру, красиво контрастируя с красными обводами сарафана.

— И где же сейчас Киселёв? — поинтересовалась Балашова.

— Так в крепости, в арестантской роте. Обрили уже. Теперь до конца жизни ямы рыть будет, — ответила камеристка, надевая Балашовой через голову верхнюю часть сарафана — лиф из красного бархата со вставкой спереди из такого же белого атласа, что и юбка. К лямкам лифа были подшиты длинные, спускающиеся почти до колен, разрезные рукава.

"Крепость..., — подумала Лена, — я уже слышала что-то важное, связанное с крепостью..." Катенька принялась сцеплять крючки, прикрепляя лиф к нижней части сарафана и застёгивать пуговицы на центральной планке.

"Да, о крепости говорил Эстергази, обращаясь к незнакомому генералу. Но арестантские роты есть только Петропавловской крепости. Тогда этот генерал — её комендант, Мандерштерн".

Она улыбнулась, чувствуя удовлетворение от того, что удалось установить последнего руководителя заговора.

— Да уж, красивее некуда! — немедленно отреагировала Катенька, улыбаясь в ответ. Красный бархат сарафана эффектно контрастировал с белым цветом юбки и лифа, золотое шитье сверкало на красном фоне, сочетаясь с узорами на юбке и лифе.

Вообще-то, Нелидовой (да и Балашовой) больше нравились платья тёмно-зелёного бархата, но они, по указу императора, полагались только статс-дамам и камер-фрейлинам. В соответствии с тем же указом, фрейлины императрицы должны были носить красные бархатные платья с золотым шитьём, фрейлины великих княгинь — такие же платья, но с серебряным шитьём, фрейлины великих княжон — светло-синие платья с золотым шитьем. По цвету платья и шитья, (которые выбирались лично императором, по его вкусу), можно было определить положение дамы при дворе.

Балашова заметила, что ей нравится находиться в новой ипостаси. Некоторые бытовые неудобства компенсировались новизной впечатлений. Блеск расшитой золотом и серебром и украшенной сверкающими драгоценностями одежды; роскошные шестиметровой высоты залы с зеркальными паркетными полами, украшенные белыми с позолотой колоннами, скульптурами, расписными плафонами и по вечерам залитые искрящимся светом огромных хрустальных люстр — всё это могло захватить воображение любой женщины. А что бы она делала в своём времени? Копалась в трупах — как судмедэксперт, и исследовала грязные следы — как эксперт-криминалист. А двойной месячной зарплаты не хватило бы и на один бриллиант в шифре императрицы, где этих бриллиантов была сотня. Между прочим, фрейлина с шифром приравнивалась к жене генерал-майора. А у Балашовой, как криминалиста, было звание капитана.

— К Вам госпожа фрейлина Анна Фёдоровна Тютчева, — прервала её размышления горничная Маша (кроме камеристки у Нелидовой было ещё две горничных).

— Проси, — быстро ответила Балашова.

Маша открыла дверь, и в комнату вошла молодая женщина небольшого роста с круглым одутловатым лицом и глубоко посаженными глазами. Она уже была одета в красное платье с серебряным шитьём. С Нелидовой они были в дружеских отношениях, несмотря на разницу в возрасте и положении. Тютчева служила фрейлиной при цесаревне Марии Александровне только два года и не была пожалована шифром.

При виде Тютчевой Катенька, которая только что уложила госпоже волосы, сделала книксен и удалилась. Анна, подойдя к Нелидовой на положенное расстояние, первой поклонилась и спросила:

— Позвольте узнать, как ваше здоровье, Варвара Аркадьевна?

— Слава Богу, жива и здорова, — приветливо улыбнувшись, ответила Балашова. — Asseyez-vous, s'il vous plaît, добавила она, указывая на пуфик. Тютчева была в курсе всех событий двора и в этом смысле представляла несомненный оперативный интерес.

Фрейлина села, полностью скрыв пуфик под широкими юбками.

Она была в некотором недоумении. Она ожидала найти M-lle Nelidova в постели, в нервической лихорадке после вчерашних потрясений, а та ведет себя как ни в чём не бывало и уже одета к выходу.

— Сomment vous portez-vous? — повторила она уже по-французски.

— Va bien grâce à Dieu , — также ответила Балашова. Внимательно посмотрев на Тютчеву, она поняла причину её смущения. Воспитанная девица того времени должна была быть чрезвычайно нежной, чувствительной, регулярно падать в обмороки, впадать в меланхолию по малейшему поводу, самым страшным их которых могло быть отсутствие кавалеров во время танцев. Столкновения с суровыми реальностями жизни эфемерные создания могли и не перенести. Примером была родная мать той же Тютчевой, которая, попав в кораблекрушение, умерла через год от психологического шока, хотя физически никак не пострадала.

— Как здоровье Вашего батюшки? — спросила Лена, меняя тему разговора.

— У него неприятности по службе, — нахмурившись, ответила Анна. — Государь запретил публикацию его нового стихотворения.

Фёдор Тютчев служил цензором и регулярно сам запрещал публикацию неблагонадёжных произведений. То, что Государь подверг цензуре самого цензора, действительно, было большой неприятностью.

— Как же так? — удивилась Балашова. — Фёдор Иванович известен своей благонамеренностью и преданностью Государю.

— В стихотворении батюшка назвал Государя Всеславянским Царём, помазанным на царство в Царьграде.

"Явный перебор со стороны господина тайного советника", подумала Лена. Утром она заперлась в клозете и с помощью браслета просмотрела информацию о Крымской войне. Одной из её причин был страх руководящих кругов Англии, Франции и Австрии перед усилением русского влияния среди православных народов, подвластных Турции. Эти самые круги прекрасно знали о вековой мечте русских царей захватить Константинополь и проливы. Враждебная позиция Австрии заставляла Россию держать на юго-западной границе стотысячную армию. Если бы в печати были опубликованы такие стихи высокопоставленного правительственного чиновника, это могло бы дать лишний повод австрийскому императору вступить в войну.

— Его Императорское Величество вчера рано ушел с маскарада, — переменила тему теперь уже Тютчева, — а за ужином отказался играть в карты, пояснив, что велел подать счет своего проигрыша за прежнее время и, увидев, что за год проиграл три тысячи рублей, дал себе слово больше в карты не играть. "Этими деньгами я мог бы прийти на помощь бедным семьям или пожертвовать их на ополчение", — сказал Государь.

— Как благородно со стороны Его Императорского Величества! — воскликнула Балашова. — Говорят, он по ночам плохо спит из-за вестей из Крыма.

Подумав, о том, что, как спит император, Нелидовой должно быть известно не с чужих слов, Тютчева после небольшой паузы ответила:

— Государь решительно недоволен Меншиковым, а светлейший князь Варшавский требует, чтобы нарядили генеральную комиссию судить его. В Петербург уже вызван светлейший князь Воронцов.

"Тот самый, который был на маскараде. Вот для чего он в столице", подумала Балашова.

— Её сиятельство графиня Екатерина Фёдоровна Тизенгаузен, — объявила вновь появившаяся Маша.

В комнату вошла пожилая дама с обрюзгшим полным лицом и большими живыми черными глазами в темно-зелёном платье камер-фрейлины. Балашова и Тютчева поклонились: это была их непосредственная начальница.

— Как у вас здоровье голубушка? — спросила дама, обращаясь к Балашовой. — Впрочем, я вижу, что вы в добром здравии. Её императорское Величество просила меня узнать будете ли вы на Высочайшем Выходе и пригласить к ней на сегодняшний ужин.

— Прошу Вас передать Её Императорскому Величеству, что я непременно буду на Высочайшем Выходе и почту за честь присутствовать на Высочайшем Ужине, — поклонившись ещё раз, церемонно ответила Балашова.

Графиня также поклонилась и вышла. Тютчева извинилась и также вышла. Она жила на третьем этаже, и ей ещё нужно было подготовиться к церемонии выхода.

Балашова ещё некоторое время провела за туалетным столиком, подводя брови карандашом, крася губы и накладывая румяна. Затем она надела на голову повязку из красного бархата с прикреплённой длинной вуалью и украсила её ниткой жемчуга. Замужние дамы носили на голове кокошники, украшая их драгоценными камнями, но Нелидовой, в её статусе девицы, кокошник не полагался. Наряд закончил шифр императрицы, прикрепленный на банте из муаровой ленты над левой грудью.

Еще раз посмотревшись в зеркало и не найдя изъянов, Балашова поднялась на второй этаж, предварительно перекинув через левую руку шлейф платья, чтобы было легче идти. Как многозначительно указывалось в повестке, "особам, имеющим вход за кавалергардов, собираться в Концертном зале". Показав повестку церемониймейстеру, она прошла мимо красочного пикета кавалергардов в белых мундирах с красными жилетами, блестящими касками, увенчанными фигурами двуглавых орлов, в зал, где уже блистали нарядами придворные. В покоях императрицы в соседнем Малахитовом зале, собрались члены императорской семьи.

Арапы в расшитых золотом костюмах распахнули высокие двери, и в зал вошли император с императрицей, за ними наследник престола с цесаревной и далее другие представители августейшей фамилии в строгой очерёдности, определявшейся близостью к престолу. Уже за ними к процессии по двое в ряд стали присоединяться статс-дамы, камер-фрейлины, фрейлины, за которыми шли министры и прочие сановники. Наряды блестели золотом и серебром, сверкали драгоценностями; платья дам украшали красные ленты, идущие через правое плечо по диагонали до пояса, а мундиры мужчин — такие же, но более широкие, голубые ленты. Шлейфы августейших дам, достигавшие пяти метров в длину, несли пажи; придворные дамы обходились сами, подхватывая шлейфы на поворотах в левую руку, а затем снова распуская их, когда шли прямо. Процессия прошла через аванзалы, в которых толпились приглашенные военные и гражданские чины, склонявшиеся в поклонах, затем свернула в Фельдмаршальский зал и далее через Гербовый зал и Военную галерею прошла в Предцерковную комнату. Здесь придворные остались, а августейшие особы прошли на молитву в Церковь. Николай Первый был ревностным и искренним верующим, поэтому молитва продолжалась не один час. Придворные разбились на группы и стали обсуждать свои дела; некоторые вышли в другие залы, чтобы встретиться со знакомыми среди приглашённых. У Балашовой появилось время, чтобы поговорить с дядюшкой Алексисом.

Граф Орлов был здесь же, что-то оживлённо обсуждая с военным министром князем Долгоруковым и графом Адлербергом.

— Князь Долгоруков имеет тройное отношение к пороху: он пороху не нюхал, пороху не выдумал и пороху не посылает в Севастополь, — вот что о вас говорит Меншиков, — донеслось до неё.

Вмешиваться в беседу государственных мужей для фрейлины было неприлично, поэтому она подошла к Ольге Александровне, супруге графа, которая в это время разговаривала с графиней Адлерберг, двоюродной сестрой Нелидовой. Обе были в тёмно-зелёных платьях статс-дам с кокошниками, украшенными изумрудами и бриллиантами. Через плечо у обеих шли красные ленты ордена Святой Екатерины.

— И вот этот полковник из остзейских немцев по фамилии Засс, поскольку наследника-сына у него не было, — с улыбкой рассказывала Орлова, — захотел, чтобы дочь после замужества носила двойную фамилию, в которой Засс стояла бы на первом месте. А фамилия её жениха, офицера, была Ранцев.

— То есть получилось...— графиня Адлерберг рассмеялась.

— Нет, не получилось, так как, узнав об этом, Государь вмешался и специальным указом повелел молодоженам носить фамилию Ранцев-Засс.

Дамы увидели подходящую к ним Нелидову, приветливо с ней раскланялись, и, как водится, справились о здоровье.

— У меня есть серьёзное дело до дядюшки, — обратилась Балашова к графине Орловой, после того как был закончен обмен любезностями. Та с некоторым удивлением посмотрела на племянницу. Добродушная, весёлая Нелидова в её представлении как-то не совмещалась с серьёзными делами. Тем не менее, она подошла к мужу и отозвала его, указав на Нелидову. На умном лице графа на мгновение также отразилось удивление, которое он, будучи светским человеком, тут же подавил и, улыбаясь, подошёл к племяннице.

— Я к вашим услугам, Варвара Аркадьевна, — сказал граф, наклонив голову с седыми кудрями.

По-родственному взяв дядюшку под руку, Балашова прошла с ним к сдвоенным белым коринфским колоннам с позолоченными капителями возле стены зала, где рассказала о том, что слышала от заговорщиков. Орлов посматривал на неё с удивлением, дивясь логике и беглости рассказа, чем она раньше не отличалась, затем нахмурился и, положив руку на эфес палаша, стал нервно прохаживаться вдоль колонн.

— То, что Меншиков непригоден к делу — это уже всем ясно, и Государь пригласил сегодня на ужин у императрицы меня и светлейшего князя Воронцова, которого специально вызвал, чтобы найти ему замену. Но злоумышлять против Государя? Предать?

— Нет, тебе я верю, — махнул он рукой, предупреждая готовые сорваться с её уст возражения. — Придумать такое невозможно. Но поверит ли император? Я хорошо помню, что когда расследовали дело 14 декабря, он взял за правило оправдывать всех, кто не был застигнут на месте преступления и против кого было лишь одно свидетельство. Молодого князя Суворова, юнкера лейб-гвардейского Конного полка, отпустили только потому, что Государь посчитал, что Суворов не в состоянии ему изменить, хотя тот сам признал свою вину! А здесь речь идёт о светлейшем князе, генерале, представителе славной фамилии, который не раз выполнял личные поручения императора. У нас нет ни одного прямого доказательства, только косвенные факты, которые можно объяснить нерешительностью и неумением командующего.

— А если как следует допросить лакея Киселёва?

— Да что стоит слово какого-то лакея? Да и не знает он ничего и никого, разве что какого-нибудь другого лакея. Вот если бы признание сделал кто-то из руководителей заговора — но они никогда на это не пойдут, так как это для них — верная смерть.

— А если все-таки кого-то удастся заставить признаться?

— Это каким же образом? — граф в изумлении остановился. — Знаете, племянница, Варвара Аркадьевна, смотрю я на Вас и думаю "Вы это или не вы?"

— Я — это я, Ваше сиятельство! — ответила Балашова фразой из известного фильма. — И уверяю Вас, что за сегодня ужином один из заговорщиков сделает полное признание. Это я Вам обещаю, ваше Высокопревосходительство!

У неё был план. Она приблизилась к двери церкви, незаметно откинула крышку браслета и включила прямую передачу.

6. Всеславянский царь

И своды древние Софии,

В возобновленной Византии,

Вновь осенят Христов алтарь.

Пади пред ним, о царь России, —

И встань как всеславянский царь!

Ф.Тютчев

На набитом сеном тюфячке, на жесткой походной раскладной кровати у себя в малом кабинете Зимнего Дворца лежал Николай Первый. Уже несколько месяцев его терзала и иссушала одна и та же мысль: как он, военный до мозга костей, десятки лет постоянно, ежедневно заботящийся о состоянии армии, мог довести свою страну до такого позора? Ещё шесть лет назад его слово было законом для всех европейских государств. Когда в Париже решили поставить пьесу из жизни Екатерины Второй, где русская императрица была представлена в несколько легкомысленном свете, он заявил, что на премьеру пришлет 300 тысяч зрителей в серых шинелях. И скандальный спектакль сразу отменили. А теперь французские и английские газеты полны злобных, мерзких карикатур на него, и он вынужден молчать, потому что их армии одерживают победы, и поля сражений в Крыму устланы этими серыми шинелями.

Но главный позор был даже не в этом. Он гордо называл себя императором-инженером и считал, что хорошо разбирается в технике, и, прежде всего, в военной технике. Однако, оказалось, что ружья его солдат стреляют на дистанцию в четыре раза меньшую, чем ружья французов и англичан, которые с большого расстояния безнаказанно расстреливают идущих сомкнутым строем в атаку русских. И эти сотни и даже тысячи бессмысленно потерянных жизней были на его совести. И поделать нельзя было ничего: для того, чтобы перевести военные заводы на производство новых ружей требовались месяцы, а положение в Крыму ухудшалось с каждым днём. Осталось уповать на волю Божью.

Николай встал, накинул на плечи старую потёртую шинель, подошёл к висевшей на стене небольшой иконе в серебряном окладе и перекрестился. Сегодня утром в церкви он почувствовал, как на него снисходит спокойствие, уверенность в силах и благополучном исходе войны и понимание того, что нужно немедленно отправлять в отставку Меншикова.

Меншиков... Как мог он приблизить к себе этого человека, ничтожного, неспособного ни на что, кроме как заниматься каламбурами и остротами? И не только приблизить, но ещё и назначить командующим? Сразу после Утреннего Выхода он вызвал к себе Орлова с докладом о положении дел в Крыму, и то, что тот рассказал, его ужаснуло. Офицеры, чтобы получить боеприпас, должны давать взятки интендантам, солдаты едят заплесневелые сухари, так как направляемое к ним продовольствие разворовывается. Командующего солдаты называют не иначе как "Князь Изменьщиков". Орлов показал перехваченное частное письмо князя Васильчикова, начальника штаба севастопольского гарнизона, в котором тот прямо пишет, что в обороне Севастополя есть два недостатка: пороха мало и князь Меншиков — изменник. Неужели это правда? Орлов намекнул, что сегодня во время ужина могут появиться положительные доказательства.

Император позвонил и вызвал камердинера. Нужно было переодеваться к ужину.

В это время Балашова в своей комнате приступила к очередному процессу переодевания. Ужин у императрицы был семейной трапезой, и быть там следовало в обычном придворном, а, (Слава Богу!) не в тяжёлом русском платье. Из скромного гардероба Нелидовой она выбрала светло-бежевое платье с многочисленными оборками на верхней юбке и рукавами, украшенными длинными кружевами. Механически подставляя необходимые части тела под предметы туалета, которые надевала на неё камеристка, она обдумывала сложившуюся ситуацию.

Как медик Балашова прекрасно осознавала, что Николай Первый находился в глубочайшей депрессии из-за неблагоприятного течения Крымской войны. Получая сведения о поражениях русских войск, император не спал по ночам, плакал и молился. Сыграло роль присущее ему чувство огромной ответственности за судьбу страны: во всех неудачах он винил только себя. Это понимали и заговорщики, в первую очередь Мандт. Микстура, которую он прописал императору, вероятно, была не банальным ядом, а каким-то средством усиливающим депрессию. Что-нибудь вроде кофеина и алкоголя. Ещё одно поражение и император просто наложит на себя руки. Соответственно, её тактика должна заключаться в противоположном — снятии депрессивного состояния. Сегодня утром она с помощью браслета внушила Николаю уверенность в благополучном исходе войны, необходимость отставки Меншикова и отвращение к микстуре Мандта. Учитывая его глубокую набожность, он должен был безусловно принять мысли, пришедшие во время молитвы в церкви. Поэтому в успехе сегодняшнего мероприятия она мало сомневалась. Тем более, что небольшие эксперименты с Катенькой показали, что прямая передача действует и через стены, на приличном расстоянии, достаточно было лишь представить образ человека, на которого оказывается воздействие.

— Варвара Аркадьевна! — вскрикнула Катенька, показывая пятно крови на нижней юбке. Не веря своим глазам, Балашова подняла юбку и обнаружила кровь на панталонах. Её охватил ужас: ведь здесь не было ни тампонов ни прокладок; никаких тампаксов, натюрелл, либресс. Как она появится на императорском ужине? Впрочем, память Нелидовой быстро подсказала, что делать.

— Неси! — скомандовала она камеристке. Катенька понимающе кивнула и быстро принесла запасные панталоны, юбку, пояс и свёрнутый в несколько слоёв льняной холст. Скрывшись за ширмой, Балашова сняла испачканную одежду, повязала вокруг талии пояс.

"Как назло, началось именно в самый ответственный момент", — со злостью думала она, привязывая конец холста к поясу спереди. Затем пропустила холст между ног и начала завязывать другой конец сзади. После чего натянула панталоны и позвала камеристку: без её помощи никак нельзя было обойтись. Как правило, в таких ситуациях женщины этого времени сказывались больными и не посещали публичные мероприятия. В экстренных же случаях использовалась конструкция, толщиной сантиметра четыре, которую Катенька сейчас заканчивала закреплять булавками. Под многочисленными юбками её видно не было, главное было — не опозориться и не измазать царскую мебель во время ужина.

Допотопная прокладка мешала идти, и даже Нелидова чувствовала неудобство. Но делать было нечего. Закончив одеваться и не забыв надеть браслет, который скрылся под длинными кружевными манжетами, Балашова направилась на второй этаж, в Помпейскую столовую.

Столовая, отделанная в красно-синих тонах, считалась малой и использовалась для трапез в узком кругу, со специально приглашёнными родственниками и сановниками. Длинный стол овальной формы был накрыт белой, спускающейся до пола скатертью с императорскими монограммами. По его краю шли гирлянды из васильков. С высокого потолка свешивалась большая хрустальная люстра, а на самих столах стояли серебряные канделябры, украшенные хрустальными подвесками. Вокруг столов стояли стулья, обитые ярко-красным материалом. "Очень удачно", — подумала Балашова.

Николай Первый расположился в центре стола; по левую руку от него заняла место императрица Александра Фёдоровна. Справа от императора сел цесаревич, рядом с ним — второй сын царя Константин в вице-адмиральском мундире, а вслед за ним — генерал-фельдмаршал светлейший князь Варшавский Паскевич, светлейший князь Воронцов, граф Адлерберг, граф Орлов. Напротив, со стороны императрицы сидели их супруги. За каждым стулом стояли камер-пажи и пажи в малиновых кафтанах, подававшие блюда. Императору на ужин, как обычно, подали протёртый картофельный суп с куском чёрного хлеба и поставили серебряный стакан с водой. Остальные гости получили полноценный ужин из трёх перемен: суп с гренками с сыром, жаркое с овощами, десерт, чай.

Балашова, по незначительности своей придворной должности, сидела в конце стола и напрягала все усилия, прислушиваясь к разговору между императором и приближёнными, не забывая энергично орудовать столовыми приборами с перламутровыми ручками и золочёными набалдашниками.

После обмена традиционными любезностями, во время которого император спросил каждого о здоровье и семье, разговор ожидаемо зашёл о положении дел в Крыму.

— Больше всего меня удивляет в этой кампании, — говорил Воронцов, — беспрепятственная высадка враждебного десанта. Десантная операция весьма уязвима для нападения, как с суши, так и с моря. Светлейший князь Меншиков прекрасно об этом осведомлён, так как сам командовал десантом во время войны с турками. Поэтому для десанта выбирается место неожиданное для неприятеля, а высадка войск производится в кратчайшие сроки. В Крыму же место высадки вражеских войск было известно, высаживались они четыре дня — и за всё это время по ним не было сделано ни одного выстрела!

Воронцов отпил вина из серебряного бокала и продолжил.

— Я не сведущ в морском деле, но знаю, что наши моряки горели желанием напасть на корабли противника с моря. Но господин Меншиков отдал прямой приказ не препятствовать — вы только подумайте — не препятствовать — высадке врага!

Князь достал платок и промокнул морщинистый лоб. Все внимательно ждали его заключения.

— Я понимаю, что умозрительно такой приказ мог быть отдан, например, чтобы впоследствии заманить врага в ловушку. Но ведь никакой ловушки не последовало. Это по меньшей мере странно! — заключил генерал.

— А то, что последовало — это измена, — решительно сказал Паскевич. — Это измена, Государь!

Слово было произнесено. Наступила тишина. Гости замерли, прекратился стук столовых приборов.

Тишина была прервана грохотом упавшего стула и звоном разбившейся тарелки.

— — Ах, бедняжка ещё не оправилась после вчерашнего потрясения! — воскликнула графиня Тизенгаузен и бросилась к упавшей в обморок Балашовой.

— Лекаря сюда! — зычным командным голосом крикнул император. Сразу несколько человек бросилось к выходу из столовой, и скоро появился Мандт. Он подошёл и, склонившись над Балашовой, вперил в неё пронзительный взгляд. Мышцы его шеи напряглись, лоб перерезала вертикальная морщина. Лена почувствовала, что её воля парализована, и она не может пошевелить и пальцем. "Спать, спать, спать", — призывала заполнившая её голову чужая мысль. "Все потеряно..." — подсознательно подумала она, предпринимая последнее усилие освободиться от власти чужой воли. Пальцы её инстинктивно сжались в кулаки, причём правый захватил и дёрнул край скатерти. Чашка с чаем, стоявшая на краю стола, свалилась на шею лекаря.

— Arschloch! — зло вскрикнул немец, невольно отводя взгляд и хватаясь руками за шею.

Освободившись на мгновение от его воздействия, Балашова закрыла глаза и немедленно начала прямую передачу; кнопка на браслете была давно включена.

Глаза Мандта остекленели, он сделал глубокий вздох, тело обмякло.

Затем он встал и приблизился к императорскому столу.

— Ich soll Ihnen eine Verschwörung melden..., сказал заговорщик на своём родном языке, уставившись неподвижными глазами в пространство.

Николай вскочил, опрокинув тарелку.

— Прошу всех удалиться! — громко сказал он, обведя зал столовой большими глазами. — А ты, Орлов, и вы, генералы, останьтесь!

Не прошло и часа, как стали известны подробности заговора. Меншиков должен был убедить императора напасть на Евпаторию, которую перед этим союзники скрытно укрепят и введут туда дополнительные войска. Узнав о разгроме войск под Евпаторией, император, что вполне естественно, сляжет с сердечным (или каким-то другим) приступом и скончается. Мандерштерн, командуя арестантскими батальонами, захватывает Зимний дворец и арестовывает всю императорскую семью. Меншиков сдаёт Крым и провозглашается правителем России. В соответствии с планом Пальмерстона от России отторгается Польша, Прибалтика вместе с Петербургом, Финляндия и Черкесия. Столица России переносится в Екатеринбург. Русская армия расформировывается, Россия становится британским доминионом.

Душой заговора был британский консул Ланлей, австрийский посол выполнял роль связного и посредника, а основным исполнителем был Мандт;. Именно он, пользуясь своими магнетическими способностями, должен был сначала убедить государя поверить Меншикову, а затем обеспечить тихую кончину императора.

Мандт тотчас был арестован и препровождён на дворцовую гауптвахту. В Петропавловскую крепость были посланы поднятые по тревоге гвардейские полки, которые схватили Мандерштерна и подчинённых ему офицеров и посадили их в казематы той же крепости. Дубельту было отдано распоряжение немедленно снарядить отряд жандармов и отправится с ним в Крым чтобы арестовать Меншикова и провести расследование действий генералов и интендантской службы. Ему был вручен указ императора о назначении командующим Степана Александровича Хрулёва, который производился из генерал-лейтенантов в генералы-от-инфантерии.

После того, как все приказы были отданы, а нужные действия произведены, генералы поздно ночью собрались в большом кабинете императора на третьем этаже. К ним присоединились срочно вызванные министр иностранных дел Нессельроде, военный министр Долгоруков и министр финансов Брок.

— Почти тридцать лет, — говорил Николай Первый, обращаясь к приближенным, стоявшим возле письменного стола, на котором были разложены карты Крыма и Европы, — я держал Россию как мог.

Он сжал правую руку и потряс внушительным кулаком.

— Но как только эта рука ослабела, в Росси проросла зараза революции и измены, внешние враги подняли головы и напали как шавки на медведя. Но Бог и в этот раз не оставил меня, услышал мои молитвы.

Он повернулся к висевшему в углу образу и истово перекрестившись, поклонился. Генералы последовали примеру императора.

— Вожаки и зачинщиками заговора, сегодня арестованные, завтра будут допрошены, и с ними будет поступлено без жалости, без пощады, — продолжил император, прохаживаясь вдоль стола. Последние годы у него болели суставы, и он не мог долго сидеть. — Сейчас мы немедля должны обсудить меры для исправления положения в Крыму. Уже завтра утром Дубельт отправляется со своим отрядом. Вместе с ним я посылаю своего флигель-адъютанта полковника Шеншина, который должен будет передать подробные инструкции новому командующему. Прошу высказываться, господа.

Сановники некоторое время молчали, переглядываясь.

— Разрешите, Ваше Императорское Величество, я освещу некоторые политические аспекты этого дела, — выступил Орлов.

— Это верно, граф, — одобрил Николай. — Прежде чем принимать военные решения, нужно определить политические цели. Докладывай Орлов.

— Прежде всего, нужно принять во внимание цели наших противников. Англичане боятся усиления России вообще. Наши интересы сталкиваются не только на Балканах, но и на Кавказе и в Туркестане. Их цель — ослабить Россию, расчленив её и сведя на роль второстепенной державы. Это наши главные непримиримые враги и не случайно заговор возглавлял английский консул.

— Этот мерзавец завтра же будет выслан. Вы уже направили ему соответствующее уведомление, граф? — обратился Николай к Нессельроде.

Да, Ваше Императорское Величество, к нему был послан скороход, который доставил уведомление за моей подписью.

Николай заметил, что престарелый Нессельроде тяжело опирается на стол, с трудом держась на ногах.

— Господа, — сказал он, — давайте без церемоний. Кто хочет сесть — садитесь.

Этим разрешением кроме Нессельроде немедленно воспользовались Воронцов и Паскевич.

— Если идти от обратного, — продолжил Орлов, — то самым благожелательным нашим противником является Франция. Французам невыгодно чрезмерное ослабление России и соответствующее усиление Англии. Их интересы сталкиваются с английскими по всему миру, так они борются за колонии в Америке, Азии и Африке. Вместе с тем, у нас с ними нет непосредственных противоречий.

— Это выскочка Луи Бонапарт, — пренебрежительно заметил император, — оскорбился из-за того, что я ему написал "Monsieur mon ami" вместо положенного по протоколу между монархами "Monsieur mon frère"

— В 1815 году династия Бонапартов была исключена из французского престолонаследия в соответствии с решением Венского конгресса, — скрипучим старческим голосом прокомментировал Нессельроде.

— Остаются австрийцы, — продолжал Орлов.

— Мерзавцы! — вскричал Николай. Его рука снова сжалась в кулак, а правильные черты лица исказились от злости. Где бы был этот негодяй Франц-Иосиф, если бы не твой экспедиционный корпус, Паскевич?

— Думаю, болтался бы на виселице, как Ламберт, или, как Кошут, стал приживальщиком у турецкого султана, Ваше Императорское Величество, — с иронией ответил Паскевич.

— Именно! Только благодаря нашим войскам были разгромлены венгерские революционеры, — император возбуждённо махал кулаком. — А сейчас, из-за этого неблагодарного негодяя, я вынужден держать у границ Австрии целую армию, лишая Крым столь нужной поддержки.

— Продолжай, Орлов — распорядился император, несколько успокоившись.

— Как вы помните, в январе прошлого года я, по Вашему поручению, Государь, ездил в Вену и поэтому хорошо знаю настроения при австрийском дворе. Главное чувство, которое ими руководило тогда и руководит сейчас — это страх.

— Если они нас боятся, то почему же угрожают? — спросил Долгоруков.

— Потому что ещё больше они боятся французов и англичан. Они боятся усиления влияния России, так как большинство подданных Австрийской империи составляют славянские народы. Но ещё больше они боятся Франции и Англии, которые угрожают отторгнуть их итальянские владения.

— Хорошо сказано, Орлов! — воскликнул Николай. — Франц-Иосиф — просто трусливый пёс! Но каковы же должны быть наши политические цели?

— Я считаю, Ваше Императорское Величество, что наши цели должны быть противоположны целям наших противников. Если англичане хотят нас ослабить, мы должны усилиться. Если австрийцы боятся нашего влияния на славянские народы, мы должны распространять и усиливать это влияние. Французам нужно что-то пообещать, австрийцев — испугать, а англичан нужно просто бить!

Наступило молчание. Все обдумывали стратегию, предложенную Орловым.

— Насчёт того, чтобы что-то пообещать французам — это по вашей части, Нессельроде, сказал Николай, одобрив, таким образом, предложение Орлова. — А вот насчёт того, чтобы испугать австрийцев и бить англичан — прошу ваши соображения, господа генералы.

На некоторое время снова наступила тишина.

— Позвольте мне, Государь, — сказал тонким голосом Воронцов и попытался встать, но снова сел, повинуясь жесту императора. — По методе, предложенной графом, — поклонился он в сторону Орлова, — прежде чем наметить цели наших военных действий мы должны уяснить цели наших противников.

Генерал сделал паузу и обвёл взглядом собравшихся, как бы ожидая комментариев и вопросов.

— Очевидно, что в Крыму их основная цель — Севастополь, — заметил Адлерберг.

— Кажется, я понял Вашу мысль, любезнейший Михаил Семёнович, — с любопытством глядя на Воронцова, сказал Паскевич. — В любой войне главная цель — разгром армии противника.

— Совершенно верно, господин фельдмаршал! Захват Севастополя без разгрома наших войск ничего не даст нашим врагам.

На некоторое время воцарилось молчание.

— Уж не хотите ли Вы сказать, что нужно сдать Севастополь без боя? — поинтересовался Адлерберг.

— Не совсем так, граф, не совсем так. Я хочу сказать, что нужно сдать без боя весь Крым!

Присутствующие замерли, дружно глядя на царя и ожидая его реакции.

— Изволь объясниться, любезный Михаил Семёнович — озадаченно сказал император.

— Скажите, князь, за сколько времени фельдъегерь добирается от столицы до Севастополя? — сказал Воронцов, обращаясь к военному министру.

— В среднем за две недели, но бывает и быстрее, — ответил Долгоруков.

— А сколько времени уходит на доставку в Севастополь пороха?

— Это уже зависит откуда везти, — после некоторого раздумья ответил министр. — Все ближайшие военные склады выбраны. Если везти с Шостенского завода, что под Черниговым, то около двух месяцев.

— Как же вы объясните, любезный Василий Андреевич, такую разность? До Петербурга — 1700 верст, а до Шостенского завода — 700.

— Помилуйте, светлейший князь, но ведь это же очевидно. Фельдъегеря едут на перекладных, а порох доставляется на телегах, запряжённых волами, которые еле тащатся по непролазной грязи. Причём на каждый фунт пороха им приходится везти по два фунта фуража для собственного прокорма.

— Вот то-то и оно! А англичане, французы и их союзники турки доставляют порох транспортными судами из Константинополя за три дня!

— Что ж, Воронцов, ты меня убедил, что Меншиков был неправ: Долгоруков имеет непосредственное отношение к пороху, — сказал после некоторой паузы царь. Сановники заулыбались. Видно было, что Николай несколько успокоился, а возбуждение, вызванное последними событиями, спало.

— Но теперь докажи, что ты прав, предлагая сдать Крым без боя.

— Моя мысль, Ваше Величество, проста. Отвести всю армию за Перекопский Вал.

Воронцов взял карандаш, решительно прочертил стрелу от Севастополя до Перекопа и затем продолжил:

— Как известно, протяжённость вала — около восьми верст, и он полностью загораживает доступ из Крыма на материк. Высота рвов составляет восемнадцать — двадцать метров, что само по себе делает их труднопроходимыми, а при соответствующих укреплениях — непреодолимыми. Отведя туда армию, мы приближаем её к нашим базам, складам и военным заводам. А неприятелю придётся столкнуться с трудностями доставки фуража и боеприпаса по грязи и без тягловой силы, поскольку всех волов и телег мы у местного населения выкупим.

Император задумался; было видно, что он колеблется.

— А что ты скажешь, Иван Фёдорович? — обратился он к Паскевичу, которого считал высшим военным авторитетом.

— Считаю, что план светлейшего князя Воронцова смел и правилен, — решительно сказал Паскевич. — Могу дополнить, то если удастся заманить вражеские войска вглубь Крыма, то можно будет, укрепив Дунайскую армию, совершить быстрый марш через Балканы, как Вы Государь, первоначально и предлагали. Это позволит сходу взять Константинополь и перекрыть проливы, полностью изолировав врага в Крыму и прервав его снабжение. Ему ничего не останется, как сдаться!

Вновь все замолчали, обдумывая столь смелые предложения.

— Я всеподданнейше прошу меня извинить, Ваше Императорское Величество, — блестя круглыми очками, вступил в разговор министр финансов, — но осуществление этих планов потребует значительных средств, а в казне в настоящее время совершенно нет денег. Дефицит бюджета составляет почти восемьсот миллионов рублей, у нас нет денег даже на выплаты...

— Вот что, Брок, — прервал его Николай. Было видно, что он уже принял решение, — найди деньги где хочешь — на то ты и министр финансов. Объяви внутренний заем, выпусти облигации. Объясни купцам и заводчикам, что если англичане победят, то потребуют отменить ввозные пошлины на их товары, и они разорятся. Займи деньги за границей.

— Но...— попробовал вставить министр.

— Не дают в Европе, займи в Североамериканских Штатах, — прервал его император.

— Ваше Императорское Величество, от них недавно поступило предложение продать Аляску за очень приличную сумму.

— Что?! Продать Аляску?! Вы только подумайте, господа! Похоже, эти торгаши превзошли в наглости своих наставников, англичан! Запомни, Брок, и передай этим лавочникам: там, где когда-то поднялся русский флаг, он уже никогда не опуститься! Вновь возбудившись, император ударил кулаком по столу. Брок побледнел; всем стало ясно, что дни его в министерской должности сочтены. Также было понятно, что император принял основные решения.

Не прошло и года, как принятые на совещании планы были осуществлены. 14 декабря 1855 года Николай короновался в Софийском Соборе захваченного русскими войсками Константинополя, приняв титул Всеславянского Царя вместо Самодержца Всероссийского.

* * *

Одиннадцатого января 1855 года Балашова проснулась в Зимнем Дворце, в кровати Нелидовой. Свою миссию она считала законченной. Заговор был раскрыт, здоровью императора ничего не угрожало. Дальше всё должно было идти естественным путём. Она с сомнением посмотрела на кольцо и подёргала его, попробовав снять. Кольцо сидело как влитое и даже не пошевелилось. Тогда она повернула его в левую сторону. Перед глазами пошли круги, и наступила тьма.

Конец первой повести

Повесть доступна для скачивания в формате pdf (http://yadi.sk/d/9keSBducFk4oC) и fb2 (http://yadi.sk/d/9NFqV5rrFk3s9)