Такой же, как я. Часть 1.

— Шель, я бы предпочёл, чтоб ты остался, — господин посол застегнул последнюю пуговицу парадного камзола и улыбнулся собственному отражению. Обаятельно так, словно стараясь даже самого себя расположить к себе же. — Но просьба Его величества недвусмысленна. На приёме должны быть посол и новоприбывший советник. То есть, ты. Я бы дал тебе время на ознакомление с окружением, вводную ты получил, но... нет времени, сам понимаешь.

Мишель кивнул, расправил кружево манжет и вернул послу улыбку. С точки зрения лейтенанта разведки — да, время нужно. С точки зрения же Мишеля Гальяни — чем раньше, тем лучше. Проще подступиться к объекту. Нет, не проще на самом деле, но... чуть больше шансов остаться неузнанным. И успеть устранить.

Кому он зубы заговаривает? Убить. Просто убить. И без затей смыться. И не оставить следов.

— Вы готовы, граф? — лейтенант открыл дверь, пропуская посла вперёд, и аккуратно притворил за собою дверь, когда оба покинули кабинет.

— Я вас умоляю, будьте бдительны, Мишель. Бравада хороша, но не там, где есть люди не менее изворотливые, нежели вы.

Лошади уже ожидали. Господин посол ненавидел трястись в повозках, предпочитая всюду следовать верхом. Не изменял собственным привычками на чужбине.

— Ваше дело — предупредить. Моё — действовать. И не беспокойтесь, граф... ну вы же не верите, что я могу быть серьёзен? А я и не могу. Вот папенька и... избавился от меня, пока я не наделал детей половине его служанок и дочерям окрестных баронов...

Лошади шли тихой рысью. Спешить некуда.

— Как поживает граф Гальяни? — посол Северьяно почти светски вежлив. И только из-за наличия сопровождающих их гвардейцев не смеётся. — Ваш батюшка по-прежнему потребляет кошачий корень за завтраком и жалуется, что нервы ни к чёрту?

— Вы чрезвычайно проницательны, господин граф... Но последняя слабость батюшки — коллекция девиц, которых терпеть не может нынешняя графиня, но зато с восторгом принимают братья. И это меня называют повесой, подумать только!

Посол — на то и посол, чтоб с вежливой улыбкой принимать информацию. Да, нынешняя королева не довольна тем, что вокруг Его императорского величества вьются сплошь красивые молодые женщины. Но откуда знать королеве, что на самом деле телохранители императора — именно женщины, но вот фавориты — всегда мужеского полу. Злую шутку с владыкой сыграли боги... И что именно за предметом этой злой шутки и прибыл легкомысленный советник.

Дорога вела всё прямо. Потеряться — невозможно. Осталось решить, какой повод будет лучше: дуэль из-за оскорбления, или покушение на честь и достоинство?

Ничего не значащий трёп двух соотечественников, один из которых в столице сопредельного государства уже десять лет, и получает весточки исключительно с письмами да с такими вот, залётными советниками.

— На вашем месте, я бы постарался не вызывать любопытства местной знати, граф, — посол ободряюще улыбнулся. Не в том дело, известны ли Шелю нравы и обычаи. А в том, как тот может отреагировать, наткнувшись на откровенность или любопытство. — Все Гальяни хороши, но наша столица к вам привыкла, будем откровенны, здесь вы будете экзотикой, если не гвоздём программы. Думаю, Его величество, решил разнообразить придворную жизнь.

— Если вы имеете в виду нежные отношения, смею вас уверить, я не столь старомоден, как мой батюшка и не столь ортодоксален, как Её величество. Кстати, вы слышали, быть может, маркиза Альдери явилась к графу Тротти и просила отдать ей младшую дочь, Стефании. Когда вы покидали отчизну, ей, кажется, было около десяти лет, смею уверить — красивая девушка. Так вот, граф, конечно, долго и красноречиво рассказывал маркизе, что он думает, по поводу её предложения, но в конечном итоге, всё же отдал дочь охальнице. Попомните мои слова, пройдёт ещё пару десятков лет, и Император узаконит подобного рода... ммм... отношения...

За беседой время течёт быстрее, незаметнее. Искреннее удивление графа, живое его любопытство, увлекли Шеля настолько, что тот попросту не заметил, как они прибыли ко дворцу.

Луи закончил третью полусотню отжиманий — на сей раз на пальцах — вскочил, взвился в прыжке, приземляясь в сверхнизкую стойку... да, для фехтовальщика от этих упражнений не так и много толку, но ему приходится отнюдь не только фехтовать...

Стук в дверь раздался, когда его тренировка подошла разве что к середине.

— Ваша светлость... карета прибыла...

— Что за вздор! — нахмурился Луи. — Граф Ордейн должен заехать за мной только через два часа...

— Он уже здесь, — вздохнул Анри, один из тех немногих кому было позволено знать об истинном лице графа де Монтрай. — Сказал, что нарочно закончил все свои дела пораньше, чтобы скорее увидеть вас... и сейчас сидит в гостиной...

— Вот же... — хмыкнул Луи. — А еще говорят, что это я повеса. Ладно, скажи ему, что я сейчас буду.

Анри вышел вон. Луи помедлил, вздохнул и с сожалением вышел из потайной комнаты для тренировок в не менее потайную ванную. Прохладная благоухающая дорогими духами вода уже ждала его. Луи быстро окунулся и накинул халат. Так он и вышел к гостю — в роскошном халате на голое тело, благоухающий и томный, будто только что проснулся после очередного загула — ведь вышел он со стороны спальни, так и что же он делал, как не спал?

Граф Ордейн уже две недели умолял Луи о дозволении отвезти его на бал в своей карете — значит, ничего не поделаешь...

Луи думал о своем — это совершенно не мешало ему флиртовать "под сурдинку" с совершенно ополоумевшим от внезапной страсти Ордейном. Задача была не самой легкой — флиртовать так, чтобы Ордейн чувствовал себя желанным, предвкушал скорое согласие и в то же время и не думал распускать руки... и тем более что-нибудь еще. И даже не потому, что Ордейн совершенно не нравился Луи — работа есть работа, и не такое пустишь в свою постель, когда нужно предотвратить войну — а потому что Ордейна следовало покуда водить на поводке, не давая его интересу погаснуть... потому что Ордейн на данный момент был для Луи если не единственной, то главной ниточкой, ведущей к Антуану Браганца... а "разрабатывал" Луи именно Антуана...

Ни да, ни нет... Улыбаться и уверять во всём на свете не говоря ни слова...

Оставив Ордейна млеть в предвкушении, Луи достаточно быстро собрался. Ну что стоит привычному ко всему человеку одеться? Всякое бывает, и такое, чтоб натягивать штаны уже на ходу, и такое, чтоб из комнаты убираться через балкон по неудобной кладке... И далеко не всегда полностью собранным.

В карете можно дозволить схватить себя за руку и осыпать поцелуями пальцы, поджав губы упрекнуть в чрезмерной неприхотливость и взамен получить уверения в столь пламенном чувстве, что впору зимою от него греться. И лишь в зале Луи мог получить желанную передышку — Ордейна оккупировал Антуан, осыпая коварного изменника упреками, комплиментами и кокетливыми взглядами... Ордейн маялся, а Луи без зазрения совести, которая ему по долгу службы не полагалась, тайком от Ордейна послал Антуану не менее кокетливый взгляд. Антуан возмущенно посмотрел на него — но его нападки на Ордейна стали настолько менее агрессивными, что Луи мог не сомневаться — рыбка клюнула, остается водить и подсекать...

Тем временем объявили о приезде посла — но не в одиночку, как прежде, а с сопровождающим, и Луи, продолжая беспечно болтать, слегка скосил глаза в сторону двери, заслышав новое для себя имя...

Обычно в залы он вплывал. Гордо подняв голову, улыбаясь, аки красивая нарядная куколка, о которой говорят, что боги наделили всем, кроме ума. Тёмно-зелёный мундир, как и положено военному атташе при после, куча золотых шнуров, эполеты, лампасы, все дела...

Мишура... и волосы зачёсаны так, чтоб скрывать туманную зелень взгляда, выгодно оттенять лицо. Красавчик и только. Полковничьи знаки отличия, и возникает вопрос: а за какие такие подвиги мальчик в свои-то неполные четверть века уже щеголяет званием?

— Барабанный бой... — шепнул посол. — Прошу вас, банка с пауками...

— Вы смеётесь, граф... Ха-ха... — едва заметно шевельнул губами Шель и тут же отвесил первый из церемониальных поклонов. Предстояло пройти почти сотню шагов, прежде чем он вручит свои грамоты королю. А потом можно отдаваться... на растерзание... местным почитателям мужской красоты.

При виде красавца с полковничьими эполетами у Луи просто дыхание перехватило.

Во-первых, Мишель Гальяни был невероятно, немыслимо красив. Просто воплощение ночных грез, да и только. Увидеть его в своей постели... от одной этой мысли колени подгибаются, лицо бледнеет, а губы тяжелеют от мечты о поцелуе...

А во-вторых, Луи ни секунды не верил, что этот невероятный красавец глуп. Нет, минимальная возможность существовала — что глупого красавчика послали отвлекать на себя внимание, покуда посол или кто-то из агентов совершит что-то совсем уж из ряда вон выдающееся. Но агентов Луи знал наперечет — и непохоже было, чтобы они или посол планировали что-то необычное.

Значит, этот красавец, скорее всего, отнюдь не глуп... и приехал сюда не ресницами хлопать... боги — но какие глазам!.. нет, эти глаза будут что-то высматривать.

— К-к-тто это? — потрясенно выдохнул Ордейн за миг до того, как было названо имя очаровательного полковника — на миг позабыв не только Антуана, но даже и Луи.

Луи в эту минуту не было почти никакого дела до переметнувшегося графа — он всегда сумеет вернуть себе ветреного поклонника, тем более что тот ему и нужен-то не как поклонник. Нет — сейчас его мысли занимал красавец Гальяни.

Потенциальный противник.

Уверенные чёткие шаги. Дошёл до средины зала, отвесил второй поклон, спиной, грудью... задницей чувствуя направленные на него взгляды. Где-то здесь, в этом самом зале, есть тот, на кого он открывает охоту. Загонщик пожаловал, а где же зверь?

Нет, ему не придётся никому отрезать голову и держать её, как трофей в кабинете собственного дома — не взбредёт в голову. Убить. Чисто и красиво, и чтоб не подкопалась ни одна ищейка. Ни из дома, ни местная.

— Если вы решили всё провернуть сегодня — даже не вздумайте, граф... — шепнул посол.

— Чем скорее — тем лучше, граф... — ответил Шель, раз в пятый подавив острое желание оглянуться. Не доходя пяти шагов до трона, снова поклонился и подал грамоты подоспевшему церемониймейстеру.

Дядька бодрой трусцой рванул к Его величеству, подал свиток, и когда король сломал печати и передал свиток назад, зычным голосом оповестил присутствующих.

— Этими грамотами мы подтверждаем, что Мишель Гальяни, полковник, является военным атташе посла Амиеру, графа Северьяно, при дворе царственного брата нашего...

По двадцать пятому кругу заслушав уверения в дружеских чувствах, Шель поклонился ещё раз, и получил, наконец, возможность глубоко вздохнуть и уйти чуть в сторону.

Думай, Луи, думай быстрее! Как только Гальяни раскланяется с королем и отвернется, возле этого чуда красоты будет не продохнуть от поклонников. Что лучше — войти в их рой или обратить на себя внимание, волочиться за Гальяни или вынудить его волочиться за тобой?

Пока мысли не могли прийти к какому бы то ни было решению, тело Луи шагнуло навстречу Гальяни — и споткнулось, слегка налетев на него.

— Тысяча извинений, полковник... — обезоруживающе обаятельно улыбнулся Луи.

— Достаточно всего одного, сударь. — Шель вернул улыбку. Не менее светлую. Точно в тёмном полуночном саду ярко вспыхнул фонарик.

Старая как мир уловка. Споткнулся... однако, как коварны полы в этом дворце! Налетел... право, неловкость приятное дополнение к исключительной притягательности и красоте. А главное, такая своевременная...

Мишель аккуратно придержал нечаянного собеседника. За руку. Вовремя подставив кулак, на миг ощутив плавную текучую силу молодого мужчины.

Благожелательность и капелька воинского гонора. Женщины... мужчины, какая в сущности разница, кто будет внизу? Вояке — никакой.

— Надеюсь, вы в порядке. Было бы досадно, явиться на приём только для того, чтоб покинуть его почти сразу же.

Ой не хлыщ... не повеса и не гуляка. У придворных хлыщей не бывает таких пластичных мускулов. Столичные хлыщи пудрят носы и больше похожи на булки... Этот же хлыщ... не такой он!

— Благодарю вас, сударь — я в полном порядке... и ни в коем случае не хотел бы покидать прием... — произнес Луи.

"Не прием — вас..." — без слов говорила его улыбка.

Мысли неслись в голове с лихорадочной быстротой. Но и рука Мишеля Гальяни оказалась быстрой... очень быстрой. Луи не успел расслабить свою руку, когда Гальяни поддержал его... и теперь уже поздно изображать изнеженное ничтожество.

— Что поделать, в этом дворце такие кривые полы... — глаза Луи блеснули откровенным лукавством. — Даже привычный человек нет-нет, а споткнется... я надеюсь, вы дозволите мне в благодарность быть вашим проводником по этим кривым путям?

Почти развязно — но вот именно что ПОЧТИ. Намек на грани хорошего тона — но не за гранью. Мнимую скромность, равно как и дешевую развязность Луи отбросил сразу, даже не пытаясь пустить их в ход. Мишель Гальяни — бриллиант чистейшей воды. Ему подобает не медь чопорности, не олово развязности, а золото откровенной непринужденности...

Любопытно, это угроза или попытка связать?

Не может быть, чтоб здешние службы плаща и кинжала знали о том, что в посольство едет некто для выполнения щекотливого поручения Его императорского величества.

Взгляд смеялся. О нет, с этим человеком не стоит пытаться менять маски. Разнообразия ради — побыть собой. Он сам куда сложнее тысячи масок.

"Даже если я сказал бы "нет" это ничего не изменило бы... Явился бы кто-то другой, менее приятный, нежели вы"

— Для меня честь быть вашим провожатым по коварным полам этого дворца. — Намёк. Всё верно, это неизвестный собеседник потерял равновесие, не иначе. — Однако, моё имя вам уже известно, но я до сих пор не услышал Вашего.

Он точно знал, что с конспирацией не перестарается. С осторожностью тоже. Расслабьтесь, лейтенант, произведенный вдруг и сразу в полковники для одной только миссии. Впрочем, кто сказал, что император этого не может?

— Луи, — обворожительно улыбнулся мнимый бездельник. — Луи де Монтрай...

"Ну да, верно... имя твое я уже слышал, а ты мое услышал только теперь... Зато ты можешь услышать не только мое имя, а и все, что ему сопутствует, едва покрутившись на здешнем паркете да подставив уши под местные сплетни, а мне на тебя придется запрос отправлять... и что самое смешное, правды в ответе на этот запрос будет примерно столько же, сколько и в тех сплетнях, которые ты услышишь..."

— И если мы окажемся проводниками друг для друга... право же, мы сможем дойти... куда угодно... — темно-синие глаза Луи смеялись, мерцали...

Мишель Гальяни вызывал у него странные чувства. Точнее, странное сочетание чувств — по отдельности они странными не были. Ну что может быть странного в том, что Луи от красавца полковника глаз отвести не может! Совершенная красота Мишеля, его гордое изящество пробуждали в Луи желание выкинуть белый флаг моментально, сдаться на милость этих ясных умных глаз, растаять... но одного взгляда в эти же самые глаза было довольно, чтобы Луи охватывал азарт схватки, желание одержать верх над достойным его противником, победить... желание сдаться и одержать верх одновременно составляли вместе совершенно пьянящий коктейль, от него голова шла кругом...

— Однако, у вас имеется определённое превосходство надо мной. — Шель скользнул взглядом по собеседнику. Это будет сложно. Сложнее, чем представлялось изначально. Быстрый взгляд в сторону, из-под ресниц. В памяти откладываются лица, но ни одного знакомого. А ведь Браганца должен быть здесь. Просто обязан быть здесь!

Взгляд чуть смещается, и теперь ощупывает каждую чёрточку лица Монтрая. Необычная красота. Красота завораживающая. Красота, за которой пойдут и пыль станут целовать там, где ступали ноги этого человека... Харизматичный масочник. Ничуть не худший, чем сам Шель. Попытается взять в оборот? Влюбить? Или сам сыграет влюблённость?

— Вам известны все входы и выходы... Вам этот город — родной. Я же здесь лишь гость, и мне остаётся только вверить себя вашим... заботам.

— Это не превосходство, — засмеялся Луи. — Я лучше знаю территорию — зато за вами преимущество свежего незамутненного взгляда. Но вот познакомить вас со входами и выходами... почту за удовольствие.

Это и в самом деле удовольствие — следить за направлением взгляда и быстро запоминать, кто заинтересовал, прикидывать, чем именно — и ничем не выдавая этого, шутить и давать этим людям быстрые короткие характеристики, шутливые, меткие и запоминающиеся, и видеть, как зелёные глаза вспыхивают смехом и пониманием... это чертовски приятно — шутить с тем, кто понимает шутку... Луи просто наслаждался беседой.

— Не слушайте его, сударь! — вынырнул откуда-то Сенье, которого Луи только что охарактеризовал четко: "Вы удивитесь, Мишель, но этот человек в точности соответствует своему выражению лица" — а оно неумолимо свидетельствовало, что к раздаче мозгов Сенье непоправимо опоздал. — Луи злой насмешник!

Слов Луи Сенье не слышал, а услышал бы, так не понял — просто он и сам хотел приволокнуться за красавцем атташе.

— О, сударь, вы насмешник? Говорят, шутка — лучше всего говорит о том, в адрес кого направлена. Что вы скажете в таком случае о моей скромной персоне?

До чего же они похожи! Явись Луи в Хеллар, и точно такие же слова ему сказали бы о некоем господине Гальяни, хлыще и острослове, прожигателе жизни.

Держать рядом. И ни в коем случае не переступать грани, за которой начнётся привязанность. Держать на расстоянии вытянутой руки и не подпускать ближе, иначе синие очи господина де Монтрая станут той глубиной, что утопит некоего полковника. И никогда не отпустит.

Шель одарил господина Сенье ироничным взглядом и снова сосредоточил всё своё внимание на Луи. Не пропустить ни слова... ни единого слова. Как же всё-таки будет жаль, если он окажется здешним коллегой.

А даже если и так, ну кто мешает продолжить партию. Ведь так даже интереснее. Я знаю, что ты знаешь, что я знаю...

— Мишель, — укоризненно улыбнулся Луи, — разве вы не знаете, что над мечтами и сонным грезами нельзя насмешничать? Они могут обидеться... и вернуться, чтобы отсмеять насмешку... отомстить... но ради того, чтобы снова увидеть вас, я готов рискнуть...

И — новая улыбка, ослепительная, открытая.

— Так что — извольте. Вы похожи на предсказание, Мишель. Все знают, все восхищаются его красотой и загадочностью, у всех на устах, все толкуют по-своему — но никто не знает, откуда оно взялось, а его истинный смысл становится понятен только со временем...

— То есть, если всё же принять ваши слова на веру, можно сделать целый ряд выводов, каждый из которых достаточно... своеобразен сам по себе... Во-первых, грёзы и мечты бесплотны, согласно мудрецам, но вы считаете их вполне материальными, более того, отчего-то для вас мечты и грёзы воплотились... и даже ведут себя вполне по-человечески. Смеются, обижаются и мстят. Во-вторых, если пустить воображение дальше, можно предположить, что ваша грёза, которой вы адресуете следующую шутку... всё же может обидеться и уйти, а потом вернуться. Но, поскольку я просил вас охарактеризовать меня... уж не хотите ли вы сказать, что невольно я стал вашей... мечтой, Луи? Это серьёзное заявление, Луи де Монтрай. Вы не боитесь, что я могу вполне себе воспользоваться вашей романтичностью?

— Каким образом? — заломил бровь Луи. — Растаять у меня на глазах в один далеко не прекрасный день? Нет... это значило бы не воспользоваться, а злоупотребить... и к тому же мечте, облекшейся плотью, не так-то легко растаять бесследно...

"Не сомневаюсь, что ты мастер, и если захочешь, можешь и такой номер провернуть — но ведь и я тоже мастер, причем в той же самой игре..."

— И потом... Мишель, как вы можете предположить, что я боюсь?

Голос Луи стал чуть ниже и неуловимо интимнее.

— Воля ваша, но... вам не кажется, что страх и так не красит, а уж бояться мечты... было бы недостойно? Вот вы бы на моем месте разве испугались?

Да ни за что — даже если и было бы чего бояться... и тем более если бы было...

Дамы подплыли неуловимо и неотвратимо. Вот только танцевать желания не наблюдалось. Потому, сославшись на страшную неуклюжесть и косолапие, врождённые и, всяко, мешающие благородному искусству танца, Шель всё же открестился.

Дамы удалились не солоно хлебавши, а беседа продолжилась.

— Испугать меня можно... приглашением на танец... — шёпотом поведал Шель собеседнику. — Не люблю. Уж лучше тройка дуэлей к ряду, чем пляски. Так что, готов растаять в воздухе прямо сейчас. Если вы не возражаете. Но, поскольку вы вызвались сопровождать меня коридорами, во избежание неловких спотыканий, ведь мы с вами помним, насколько ужасны во дворце полы, я жду, что вы покажете мне, где ближайший выход...

— И ближайший, и самый, на мой взгляд, приятный, — улыбнулся Луи. — И для начала нам нужно... вот за эти колонны...

Колонны были довольно обширными и как нельзя лучше подходили для того, чтобы за ними целоваться во время бала, если кому-то совсем уж невтерпеж. Когда Луи увлек Мишеля за колонны, молодых людей провожали весьма завистливые вздохи, причем сказать, кто именно является предметом зависти, было затруднительно. Однако Луи вовсе не собирался целоваться за колоннами.

— А теперь сюда, — объявил он, увлекая гостя за длинную занавесь.

Под ее прикрытием они добрались до балкона и вышли на него, никем не замеченные. Балкон с низкой, едва ли выше колена, оградой кокетливо выдавался в ночной сад, благоухающий жасмином.

— Прыгаем, Мишель, — засмеялся Луи. — Здесь невысоко, чуть выше моего роста. Дайте руку.

И в следующее мгновение Гальяни обнаружил, что Луи держит его за руку, а еще через полмига — что балкон покинут.

Он был там. Совершенно точно. Спутать — невозможно. По описанию — один в один. Выяснить где остановился — не составит труда. Достаточно наведаться на Ночной двор и всё. Кто платит — тот заказывает музыку. А золото повсюду открывает двери.

— Оригинальный способ сбегать, — хмыкнул Шель, оглянувшись. — У вас богатая практика, кажется?

Молодой человек аккуратно отряхнул мундир от невидимых в темноте пылинок. Однако, по скрытости и романтичности этот путь походит на путь... да-да... любопытно, что сейчас думает посол по этому поводу. Атташе смылся вместе с местным проходимцем. Вероятность того, что упомянутый проходимец агент — равна вероятности, что агентом является сам Мишель. То есть, сомневаться практически не приходилось. И вот, они, как двое влюблённых подростков, скрываются.

— Опять-таки, если судить по тому, какой путь к отступлению вы избрали, мне следует романтично сжимать вашу руку, вздыхать и начинать любоваться луной.

"А ты достойный противник, Мишель. Я могу засчитать один-ноль... и пока не в мою пользу. Судя по тому, что я тебя утащил с бала совершенно внезапно, а ты при этом полностью спокоен, ты уже увидел, а то и сделал, что хотел, а я так и не успел узнать, что это было... догадка у меня есть, и я почти уверен, что угадал верно, но гадательное не в счет... зато ты со мной, и если я угадал, тебе сперва надо отделаться от меня, чтобы осуществить задуманное... а если я неправ, то мне тем более не следует тебя отпускать... тем более что я и сам не хочу... не хочу отпускать тебя, моя зеленоглазая мечта..."

— Любоваться луной? — усмехнулся Луи; лицо его в лунном свете выглядело ошеломляюще, необыкновенно прекрасным. — О нет, Мишель. Луной любуются в разлуке, в одиночестве, вздыхая о ком-то... и никак иначе... вы намекаете, что вы здесь одни? Это даже обидно, полковник... еще никто не пытался не замечать моего присутствия столь виртуозно... мне остается... потребовать удовлетворения...

Глаза Луи мерцали — не поймешь, то ли шутит он, то ли серьезен...

— ... и выбрать оружие, полковник!

Какого удовлетворения требует Луи и что за оружие он выбирает, стало ясно мигом — он обнял Мишеля за плечи, притянул к себе и поцелуем раскрыл его губы... о да — такой поцелуй можно было назвать оружием, и притом разящим без промаха! — жаркий, нежный, дразнящий...

Предательски дрогнули колени. Шель прерывисто вздохнул, и, сделав над собой усилие, тихонько рассмеялся. Против неожиданной такой вот атаки была только одна защита: юмор. Смех, не обидный, лёгкий, чуть ироничный.

— Вы не только насмешник, но и ловелас, Луи...

Давай думать, Шель... если получится... А если не получится — придётся выкручиваться. Он не отпустит, если станет настаивать, уйти станет невозможным. А если слишком противиться — можно утвердить во мнении. Значит что?

А ничего, потому что связно мыслить не удавалось.

— Но ответный выпад я приберегу на потом... Согласитесь, так будет интереснее.

О да... а ещё это будет славным отвлекающим манёвром. А сейчас позволит отступить на заданные оборонительные позиции. И не обидеть.

— Я ведь правильно считаю, это дуэль?

"Вот как... ты хочешь уйти... ты не так холоден, как прикидываешься, но собой ты владеешь отлично... и ты хочешь уйти... дать тебе такую возможность — или попытаться задержать? Едва ли это будет выглядеть нарочито... зато будет выглядеть навязчиво и может осложнить нашу игру на будущее... и я почти уверен в том, кто тебе нужен... но этот человек нужен не только тебе..."

— Правильно, — улыбнулся Луи совершенно обольстительно. — Это дуэль... и мне остается положиться на вашу честь... на то, что вы не оставите меня надолго ждать вас у барьера...

— Кого угодно, только не вас... — о да, как раз тебя нельзя оставлять надолго. И действовать придётся быстро. Очень быстро. Даже быстрее, чем он думал. Потому что Луи подошёл близко к цели. Если он верно истолковал взгляды обоих кавалеров, направленные на Монтрая, конечно.

Он позволил себе лишь мельком коснуться изящно вылепленной скулы молодого человека. Кончиками пальцев. Более долгий контакт — и придётся остаться. Но пока что — игра, на которую Монтрай согласился.

— Значит, вы отпускаете меня?

Четверть часа добраться до трактира, десять минут на то, чтоб переодеться и четверть часа на то, чтоб вернуться и проследить... Успеть можно. И выполнить всё ещё сегодня — можно. Но можно ли за четверть часа заморочить голову Монтраю или тем, кто пойдёт за ним?

— Вот видите, как я был прав, сказав, что вы воплощенная мечта...

Синие глаза в лунной ночи казались почти черными.

— Мечты вечно стараются ускользнуть... и вы не исключение... но я полагаюсь на ваше слово...

Луи протянул руку, сломал веточку жасмина и вдел ее Мишелю в петлицу. Белые лунные цветы, лунный аромат...

— Я не отпускаю вас, Мишель — я вас жду...

Луи положил руки на плечи Гальяни, потянулся к Мишелю — казалось, вот сейчас поцелует, их губы почти соприкоснулись — но вот именно что почти, Луи не стал преодолевать это почти несуществующее расстояние... и только его смеющийся шепот лаской растекся по губам Гальяни:

— Идите уж... я жду вас...

Он развернул Мишеля, отвернулся сам и сделал шаг...

К губам отчаянно хотелось приникнуть. Именно так, пусть высокопарно, но приникнуть, и целовать, пока синие глаза не почернеют от желания.

Мишель шагнул прочь, пока намерения не рассыпались прахом. И даже постарался не бежать. Только шаги всё ускорялись, пока, на выходе из сада, он всё таки не сорвался на лёгкий пружинящий бег.

Проклятье на вашу голову, Монтрай... Что же вы делаете, Луи...

Чёрный его аларец был выведен из стойла, чуть только он появился у конюшен. Конь чувствовал волнение хозяина, и переминался с ноги на ногу, пока Шель не взлетел в седло. Дробный перестук копыт вскоре затих...

В "Королевскую кошку" он вошёл стремительно, поднялся ступеньками на второй этаж и вошёл в снятую ранее комнату. Спешно переоделся, связал полковничий мундир в узел, за пояс заткнул пару пистолетов и поправил пару длинных кинжалов, чтоб при ходьбе не звенели.

Привычно выскользнул в окно, на задний двор. Вот так же, перебираясь от одного двора к другому, прошёл пару кварталов. Мундир по дороге бросил какому-то нищему. Путь назад занял несколько больше времени, чем он рассчитывал...

Луи едва видел тропинку под ногами — так мерцала темнота у него в глазах... ах, Мишель, знал бы ты, чего мне стоило отпустить тебя... не коснуться твоих губ... не сомкнуть руки... не обернуться, слыша, как удалятся твои шаги...

Как же мы похожи с тобой, Гальяни... я тоже умею владеть собой...

Выхода у меня нет. Потому что вычислил я твою цель. Иначе и быть не может. Потому что...

Единственный, кто не попытался даже приблизиться к тебе — это Антуан. Единственный. Он держался от тебя подальше... и удержал Ордейна, который ох как хотел протолкаться к тебе поближе... к тебе, к нам обоим... Антуан, между прочим, тоже глаз на меня положил — но я был рядом с тобой, и он даже не попытался продолжить флирт со мной или же завлечь тебя — а это непохоже на него, так непохоже... он не мог пройти мимо такой красоты, не мог со своим вечно больным самолюбием не взвиться, видя, как легко ты завладел моим вниманием... и в любом случае его должно было потянуть к соотечественнику — если только не...

Вот он и есть твоя цель... и избегает он тебя не случайно... он бы и меня избегал, если бы у него хватало ума понять, кто я... но он не ты, и он не понимает... и это хорошо — потому что он мне нужен...

Луи вернулся в бальную залу — и был тут же убежден в правильности догадки. Браганца, который старательно держался от него подальше, пока он был рядом с Мишелем, тут же бросился в атаку на пару с Ордейном — они даже забыли друг о друге, стараясь взять реванш... а Антуан еще и пытался выспросить о Мишеле...

Но на такие уловки Луи не поддавался. Он говорил все, не говоря ничего, флиртовал, смеялся, манил и не давал приблизиться — так что когда из бального зала он выходил в сопровождении обоих, Антуана и Ордейна, готовых рассыпаться в упреках коварному обольстителю, который променял их обоих на заезжего красавчика — притом даже не думая, как звучат их жалобы.

Время тянулось просто бесконечно долго. В окнах свет и силуэты, музыка...

Глупо. Нужно было оставаться и продолжить удивительно приятное общение с коллегой. Он знает, что я знаю, что он знает... И это придаёт ситуации пикантности. И шарма.

Может быть потом, позже, он даже посвятит этому эпизоду жизни стихи. Может быть...

Я болен вами. Долго ль? Да всю жизнь!

Рождён с зерном тревоги и печали —

Ищу лишь вас, чтоб вы в руках качали

Звезду моей души...

И то верно — он не сможет просто исчезнуть. Что бы ни произошло, он всё равно вернётся ещё раз, чтоб нанести собственный, ответный выпад. Вернуть поцелуй, и ещё разочек окунуться в тёмную синь глаз.

Нет, это — не любовь. Это профессиональная болезнь. Зовётся азартом. Упоением игрой. Восхищением противником. Так и есть, потому что Монтрай — самый любопытный персонаж, из всех, кто когда-либо попадался на его пути.

И Шель терпеливо ждал...

Луи заприметил его сразу — почти слившегося с темнотой, укрытого маской, неприметного ни для кого другого и неузнаваемого для любого, кроме него... но Луи давно привык не брать в расчет одежду и прическу, это было бы непростительной оплошностью для агента его класса...

— Ну что же делать, если вы не знаете поражений в любовных поединках! — рассыпался лестью Ордейн.

— Но это не значит, что я отступлюсь, — надменно бросил Антуан.

— Надеюсь, вы не откажете мне в чести быть вашим секундантом? — произнес Ордейн, обращаясь не понятно к кому, то ли к Луи, то ли к Антуану — в накладе он в любом случае не оставался...

Луи улыбнулся.

— В ночном кружении светил

Внезапный блеск так странно мил,

Пускай и полон он обмана.

Как шпага, остр зеленый луч,

Пронзивший из-за дальних туч

Глубины синего тумана.

Кто властелин, кто паладин,

Решу лишь только я один,

Чей поцелуй меня тревожит.

Но где сражаются сердца,

Где нет ни стали, ни свинца,

Там секундантов быть не может!

Ордейн приуныл, Антуан, напротив, просиял.

— Так вы отказываетесь от секунданта? — с угасающей надеждой произнес Ордейн.

— Зачем мне секундант, если я уже выбрал поединщика? — засмеялся Луи.

Они вышли вместе.

Знает! Совершенно точно знает. Проклятье...

Шель с чувством выругался. Тихо, придушенно, так, что даже ветер не расслышал его ругательств. Вжался в спасительную тень и судорожно выдохнул. Злость делу не поможет. Но хорош... как хорош... Вот только проиграть Мишель не может. И убивать Луи... он не станет. Хоть — что проще? Достать пистолеты, два выстрела, и он растворится в темноте, а в аду двумя грешниками станет больше.

Какие к чертям секунданты? Спать, господа, и быстрее! А вы и вовсе лететь должны, господин Браганца. Просто парить, не касаясь ногами грешной земли.

Зелёный луч... синий туман, вашу мать! — Шель спохватился, лишь когда снова восторженно ругнулся. За один вечер Монтрай едва не сделал из него влюблённого кретина!

"Не вынуждайте меня к крайним мерам, Луи... иначе мой поцелуй будет контрольным... в ваш высокий чистый лоб на ваших же похоронах... Видит небо, не этого я хочу..."

— В самом деле, Ордейн... первейшая обязанность секунданта — отговаривать от поединка, — подхватил Антуан, уверенный, что выбором почтили именно его — потому что не видел темный силуэт в сплетении теней.

— Хотел бы я посмотреть, кто сумеет отговорить меня от моего выбора, раз уж я его сделал, — усмехнулся Луи.

— Может быть, тот, кого вы избрали? — Антуан, уверенный в своей победе, решил начать интересничать и напустить на себя временную неприступность.

— О нет... — улыбнулся Луи, глядя в тень. — Никогда.

— А что вы станете делать? — воспрял духом наивный Ордейн. — Осыпать его комплиментами, цветами, стихами, подарками?

— Ну почему бы и нет? — блеснул зубами в улыбке Луи. — Я думаю, у меня найдется подарок для моего избранника...

И с этими словами он подхватил "подарок", то бишь Антуана, под локоть и увлек его к своей карете, не забыв еще раз улыбнуться темноте.

Это ловушка. Хорошо продуманная ловушка. Стоит туда сунуться, и назад дороги не будет. Потому что не будет и всё тут. Потому что вероятность исхода "жизнь за жизнь" слишком высока. И тогда придётся попрощаться с красавцем-коллегой. Навсегда попрощаться.

Ну зачем ему это? Зачем, ведь информация, которой обладает Браганца, может развязать междоусобицу внутри империи, а сильный союзник здешнему повелителю нужней обескровленной страны... Если только опосля они не возжелают присоединить усталые земли.

Цветы, подарки и стихи...

Зачем это Монтраю? Он ведь и так сможет его получить. Не сегодня и не завтра, но сможет. По взаимному согласию (этого-то как раз отрицать не надо, слишком хорош поцелуй, слишком сильным оказалось притяжение).

Шель быстрой тенью скользнул за каретой, и когда она тронулась, во всю изображал мальчишку. Что может быть удобнее, чем казаться на запятках?

Луи не видел, последовала ли темная тень за ними, потому что не мог обернуться и тем самым выдать себя — но был уверен, что так оно и есть. Он был бы очень удивлен и даже расстроен, случись иначе.

Что тебе нужно от Антуана, Мишель? То же, что и мне — или нечто иное? Дьявол, нам надо наконец сговориться... и быстро, основная игра займет около недели, и время поджимает, а мы ходим вокруг да около... ну не похищать же мне тебя, чтобы поговорить с глазу на глаз!

Антуан между тем пылко комплиментил и пытался подкрепить слова действиями. Луи уклонялся с привычной ловкостью, не давая Браганце и минутного повода сомневаться в том, что он получит желаемое, и ни тени этого самого желаемого.

Дьявол... это все же было труднее обычного. Слишком ясно сияли сегодня зеленые глаза, чтобы хотелось смотреть в другие, пусть и долг этого требует... долг всегда что-то требует от Луи де Монтрая... но сегодня так хочется иного... Мишель, нам нужно... действительно нужно поговорить!

Он ненавидел планировать, но придётся продумать варианты.

Итак, номер раз: дождаться, пока погаснет свет в доме, забраться внутрь, найти Браганцу, убить сегодня же...

Номер два: проследовать до самого дома, осмотреться, уйти и вернуться назавтра. Чем плохо — Браганца вполне себе может смыться. Ведь в том, что он успел увидеть Гальяни — сомневаться не приходилось. Браганца тварь аккуратная, хоть и... Ну в общем.

Главное — выполнить задание. Нельзя искушать брата-правителя возможностью получить тёпленькими соседей.

Он трясся вместе с каретой по дороге и лихорадочно соображал. И почти даже молился, чтоб Монтрай оставил Антуана. Просто оставил, и уцелел сам.

Луи тем временем флиртовал, улыбался, болтал самым непринужденным образом... и когда карета остановилась, и он выскочил из нее, дожидаясь Антуана и не глядя, нет-нет, ну вот совсем не глядя в сторону запяток, он продолжал болтать, протягивая руку Антуану и очаровательно улыбаясь... болтать, сыпать изящными сплетнями... вот только...

Вот только в его болтовне соответствовало истине только то, что знали все. А вот остальное...

— Нет-нет, — засмеялся Луи, уклоняясь от очередных объятий пылкого поклонника. — У дверей моего собственного дома, проголодавшись и без капли вина... Антуан, ну что за манеры, я могу и разочароваться!

Ничего не поделаешь — Браганца вынужденно смирил свой пыл и последовал за гостеприимным хозяином в его дом... а Луи продолжал беспечно болтать, даже не потрудившись толком захлопнуть за собой дверь...

Это ЕГО дом. Не дом Браганцы.

Шель закусил губу и бесшумно соскользнул под днище кареты. В гостеприимно открытую дверь он не войдёт. В открытые ворота — пожалуй что...

Слишком старательно-непринуждённо Монтрай не смотрел в сторону. Знал наверняка и не смотрел. Знал, и не предпринял ничего, чтоб привлечь внимание стражи или самому уничтожить.

Что за игру ты ведёшь, Луи?

Отпустить крепления и откатиться в тень... Подняться, сливаясь с ночной темнотой и короткими перебежками достигнуть задней двери. Большая часть поместий — имеют очень схожую внутреннюю планировку, потому потеряться очень сложно. А вот остаться незамеченным ещё сложнее.

Голоса... Злость закипает внутри. Этому поганцу пули жаль, не то что унции пороху. Шель метнулся за ближайший гобелен и затаился, рассматривая комнату, в которую попал, сквозь узенькую щель меж полотнищами.

Комната была чем-то средним вроде небольшой столовой и кокетливого будуара... во всяком случае, любовный ужин на двоих соответствовал как нельзя лучше, а вот продолжение могло равным образом иметь место как в ней, так и в спальне... в которую вела полуоткрытая дверь. Однако в спальню Луи не торопился — он разыгрывал партию по всем правилам, с роскошным ужином, еще более роскошными винами и совсем уж роскошными комплиментами. Надо было быть профессионалом, чтобы заметить, что сам он почти не ест, совсем не пьет — а вот Браганца отдавал должное великолепным винам охотно, и хмелел прямо на глазах. Луи будто не замечал этого — и сыпал комплиментами... и не только комплиментами, но и сведениями... точно в том же роде, что и возле кареты. Он искусно сплетал известную всем правду и ошеломляющей ложью — по крайней мере, часть из сказанного им Мишель уж точно мог оценить как редкостное вранье, потому что точно знал, что это вранье... но не зная, нипочем не скажешь.

Браганца принимал участие в беседе весьма активно — сперва длинными фразами, потом короткими, потом и вовсе пьяными междометиями... наконец он повалился на стол и захрапел.

— Анри, — позвал Луи слугу, — унеси этого слизняка, пусть проспится.

— А может, оставить его здесь? — в голосе слуги звучали весьма мстительные нотки.

— Нет — пусть проснется в постели и гадает, один ли он в ней спал и было ли у нас с ним что-то кроме ужина. И охраняй его как зеницу ока... черт, убить бы мразь, да он покуда живой нужен...

Анри вздохнул, взвалил Антуана на плечо и потащил в спальню.

Луи вздохнул и поднял голову.

— Войдите, полковник, — произнес он.

Он не знал, где именно прячется сейчас Мишель — и все же был уверен, что Гальяни слышит его.

Пистолет в руке. Второй так и остался за поясом. Выстрелить — дело одного вздоха. Принять решение же нужно куда быстрее.

Мишель вышагнул из укрытия, тем не менее, не отходя далеко от... окна. Сейчас закрытого, но когда стекло становилось преградой для побега?

Луи был хорошей мишенью. Очень хорошей. И слишком красивой.

— Вы разыграли всё как по нотам, Монтрай... Я бы поаплодировал, но немного... занят.

Любопытно, Анри покинул комнату или всё ещё там, с Браганца? Если да — то одного пистолета всяко мало. С другой стороны, даже если Антуан проснётся, спьяну всё одно не сообразит, что с ним делают.

— Что вы хотите за него? Круг моих полномочий не менее широк, чем у нашего дорогого посла.

— Мишель, — поморщился Луи, — я же сказал, что это подарок, а за свои подарки я ничего не беру. Даже если они лучше, чем вы полагали... а этот подарок больше того, что вы собирались получить. Нам надо поговорить. Сядьте и, ради всего святого, уберите пистолет. Застрелить себя я не дам, даже если вы страдаете некрофилией... — синий взгляд блеснул откровенным озорством, — а храпящий сейчас в моей спальне господин Браганца нужен вам живым, хоть вы этого пока и не знаете... да сядьте же!

Луи взял несколько орешков и кинул их в рот.

— Ваш приказ устарел, полковник. Недели этак на две. Этот дырявый мешок уже высыпал все свое содержимое. Убивать его сейчас или даже устраивать ему несчастный случай сейчас смертельно опасно. Это значит ПОДТВЕРДИТЬ его информацию. Сделать ее несомненной. Раз убит — значит, был опасен... значит, говорил правду... Мишель, нам с вами надо не убить его, а обезвредить. Чем я сейчас и занимаюсь. Положите пистолет и выслушайте меня, нам еще работать вместе.

Сейчас Луи был меньше всего похож на бездумного щеголя, каким предстал перед Гальяни в бальной зале. Умный цепкий взгляд, решительный рот... таким он был еще более красив.

Мишель покачал головой, и остался стоять.

— Не люблю подарков. Они заставляют чувствовать себя должным. Вы ведь понимаете, что я обязан проверить информацию. Верить на слово по меньшей мере неосмотрительно.

Вот теперь становилось искренне жаль... Если всё так, значит уйдёт по меньшей мере несколько месяцев прежде, чем всё стихнет. Несколько месяцев здесь, вместо того, чтоб вернуться и заняться делом. Месяцы... за это время паутина прорвётся, и будет поздно проводить зачистки дома. Если раньше этим, конечно, не займутся. А ведь не займутся, потому что нужно ждать... А не развязывать гражданскую войну.

— Вам так неприятно чувствовать себя хоть чем-то мне обязанным? — улыбнулся Луи.

Едва заметная такая улыбка... одними уголками губ, разрывающая душу, потому что глаза не улыбаются, глаза печальны...

Шель вздохнул. Совместная работа, значит... с сопредельником... Ну значит так тому и быть. За вычетом одной мелочи.

— Вы не видите смысла во внешнем... конфликте. Я — тоже. Для меня важна целостность и безопасность империи. Всё остальное — вторично...

Мишель коротко улыбнулся, преодолев пять шагов, что их разделяли, однако садиться снова-таки не стал, отдав предпочтение уголку стола.

— Я вас слушаю.

— Будь по-вашему, полковник, — вздохнул Луи. — Поговорим о деле. Браганца прибыл, когда я... находился в отсутствии, скажем так. Ко времени моего возвращения картина определилась. Браганца ведь не шпион и не ваш изменивший коллега — он просто-напросто жадный до умопомрачения паразит, которому повезло на высокопоставленного и слишком болтливого любовника. Будь он агентом, он бы поостерегся — а так он высыпал все, что имел... и получил за это очень неплохо. Ну разумеется, сначала он осчастливил господина канцлера — можете не напрягаться, Мишель, ради постельных откровений из коллекции Антуана никто и пальцем не шевельнет, нам не нужна ссора... как и вам. Но нам не нужна и война... и вам тоже. А Антуану мало было продаться один раз. На него вышли агенты противной стороны, и он слил им все, что у него было... и вошел во вкус. Это же так приятно — получать кучу денег ни за что, за болтовню... а болтать больше не о чем, он выжат досуха. Остается... — Луи жестоко улыбнулся, — наполнить этот фонтан заново. Мишель, это даже не канал для дезинформации — это совсем другое. Его надо досыта кормить именно дезой... которую он будет сливать своим новым хозяевам... сливать до тех пор, пока не зальет ею все те правдивые сведения, которые уже успел продать... пока не обесценит их окончательно... пока не возникнет впечатление, что и они — такая же пустая ложь и выдумка. Этот компромат надо погасить, утопить его в море лжи... и вот тогда он станет безопасен. А потом... потом господина Браганцу уберут, потому что никто не любит быть обманутым, а господа резиденты тем более. Да еще и деньги обманщику платить... нет, Мишель, вам не придется трудиться и убирать Антуана самому. Его уберут без вас и без меня.

Мишель, ничуть не смущаясь, взял один из бокалов, плеснул в него немного вина и отпил. Приятный букет. Очень нежный... Но всё ощутимее хотелось есть. Ужин в посольстве он благополучно пропустил, а в трактире было попросту некогда.

Купить того, кто будет снабжать Браганцу информацией. Антуан не захочет делиться деньгами. Слишком жаден, значит, агент может не беспокоиться по поводу того, что его продадут тоже. Впрочем, кто мешает подстраховать? Да никто.

— Вам великолепно известно, что снабжать дезой Браганцу я не могу. Он будет избегать меня, шарахаться как от зачумленного, как шарахается посла. Так будет. Я могу, разве что, писать вам всякого рода сочинения, или купить того, кто стал бы снабжать такими пасквилями. Скверно... ненавижу опаздывать. Да ещё и не по собственной воле.

Мишель отщипнул от грозди на блюде несколько крупных ягод винограда. Это, конечно, не ужин, но лучше, чем ничего. Расслабиться он себе позволит у себя в покоях, в посольстве. Может быть.

— Какого рода участия вы ждёте от меня, Луи?

— Совместного изготовления сочинений... на вольную тему, — обаятельно улыбнулся Луи. — Тех самых, которые я буду скармливать господину Браганца... в промежутках между комплиментами. Если я хоть что-то понимаю в таких, как он, перед очарованием дармовых сведений отступит даже мое собственное... что упрощает задачу, изображать пьяного проще, чем давать себя лапать всякой дряни...

Монтрая заметно передернуло — долг долгом, но он не становится ни на иоту приятнее только оттого, что неизбежен...

— А еще — я жду ухаживаний... публичных, Мишель — так, чтобы никто не сомневался, что мы с вами поладили... ведь у сведений, которыми я буду так усердно кормить Антуана, должен быть какой-то реальный источник, верно? Все должно быть отыграно как по нотам — я вас очаровал, и вы не устояли и распустили язык... а я, как известно, бездельник и трепло...

"Ухаживания... публичные... будь все проклято... я хотел бы другого — и ты знаешь это..."

— Что ж...

Приходилось сознавать, что в кретина его всё-таки превратили. Пронзительные синие глаза сидящего напротив мужчины, голос, слова — и Мишель Гальяни готов растекаться лужицей и позволять творить с собою всё что заблагорассудится обладателю этим самых глаз.

Тормозил долг. Долг, который тяжелей, чем гора, который способен раздавить, и заставить убить невиновного только потому, что он мешал выполнению долга, будь он проклят.

Как же не хотелось видеть рядом их, таких разных. Честь и ничтожество. Предателя и... слишком желанного человека. Будем откровенны, Гальяни, ты его хочешь. И останавливает уже не долг а принцип. Не спи с тем, с кем работаешь. И не работай там, где спишь...

Шель приблизился к собеседнику, кончиками пальцев погладил подбородок, очертил губы.

— Туше, Луи... — он не привык заставлять себя долго ждать. И таки распустил язык. Правда, несколько иначе. Но суть дела не меняет.

Один взгляд, одно слово, одно прикосновение... и любая решимость воздержаться, остаться в рамках совместной работы разбивается вдребезги, в мелкие осколки, в сияние зеленых звезд... что же ты делаешь, Мишель... что же... ты... делаешь...

Луи поймал губами пальцы Мишеля — и не отпустил, пока Гальяни не ахнул шепотом от неожиданной ласки, нежной и изысканной... а вот тогда Луи отпустил его руку — чтобы рывком привлечь Мишеля к себе и раскрыть его рот поцелуем — тем самым, который так и не случился, когда они расставались пару часов назад в саду...

Что-то жалобно зазвенело. Что-то с грохотом полетело на пол.

— Я должен... уйти... — шёпотом, на выдохе. Заставляй, не заставляй себя оторваться — не выходит всё одно. И благие намерения трещат по швам. Что же это... хотел вернуть любезность, а вместо этого — млеет в руках конкурента. Случись что — врага даже. Это не профессионализм. Это идиотизм чистейшей воды. А Гальяни попался... попался как мальчишка.

С куда большим восторгом он рванул бы в стороны полы камзола Монтрая. Чтоб брызнули в стороны золочёные пуговицы. Коснулся бы обнажённой кожи в вырезе сорочки. Губами вдоль кромки пояса брюк, и почувствовал бы, как подрагивают плотные мышцы.

Может, от этого яркого образа он и застонал. Может быть, а может — и нет.

— Нет... не должен... до утра ты никому ничего не должен... — задыхаясь, шепотом, из губ в губы...

Уйти? Уйти?!

Отпустить тебя... прекрасного, желанного, единственно желанного... нам ведь и так отмерено в обрез... ты уедешь, и мне останется только тосковать по тебе, перебирая в памяти мимолетные взгляды и редкие, как заморские цветы, поцелуи... нам отмерено так мало — и даже в этой малости ты хочешь мне отказать?

Или ты хочешь, чтобы я...

Мишель, я и так твой — с первого взгляда, с первого вздоха восторга, которому я не был вправе дать сорваться с моих губ — так неужели ты хочешь еще и заставить меня...

— Уйти? — Луи со стоном оторвался от желанных губ. — Иди... если... можешь...

Потому что я не могу отпустить тебя... разжать руки и выпустить тебя из объятий... разожми их сам...

Кольцо рук... тот самый синий туман... Он сможет? Даже если первая же попытка упереться ладонями в грудь причиняет боль?

В поцелуе нет нежности. Почти нет. Есть только нагая страсть, сумасшествие, в которое с каждым вздохом погружается он сам, увлекаемый на дно собственных мыслей и мечт сапфирами глаз сидящего напротив мужчины...

Плевать, что в соседней комнате спит предмет их спора. Плевать, что рядом с ним бодрствует один из слуг. Плевать, что край стола упирается в поясницу, и что, скорее всего, они попросту сметут всё, что на столе оставалось, лишь бы только освободить его... для несколько иных целей.

Посмотри... это ты сделал меня таким... никто до тебя не смог... а ты сделал... Проклятье, Луи, что ты сотворил со мной...

Нет... ты не можешь уйти... ты тоже... не можешь... пока я обнимаю тебя, пока мои губы не отпускают твои — ты тоже не можешь...

Дьявол, я хотел бы... не здесь, я хотел бы бережно опустить тебя на свою постель, наклоняясь над тобой, я хотел бы... но если только я оторвусь от тебя, если только разомкну руки, если только прервать это безумие хотя бы на тот краткий срок, который нужен, чтобы дойти до моей спальни... до моей настоящей спальни, а не той, в которой храпит сейчас Браганца, если прерваться — ты можешь все же опомниться... и уйти... и унести со мной мое сердце... я сумасшедший, Мишель... я не могу... просто не могу дать тебе сейчас уйти...

Луи подхватил Мишеля на руки, не разрывая поцелуя, и вместе с ним опустился на диван — может, и не такой просторный, как широкая постель, но все-таки более удобный, чем стол...

— Я ведь убью тебя... если попытаешься предать... если попытаешься навредить... мне...

О да. Убью, даже если будут дрожать руки, даже если потом придётся жить без тебя, без глаз твоих, без твоих губ. Ты сущее проклятье... К гадалке не ходи. Вот в чём было предчувствие. Не в собственной смерти или проигрыше. В том, что встретишься ты, Монтрай... Худшее и лучшее из всего, что было.

Эта готовность отдаться — ошеломляла. И огромное желание отдаться полностью, всецело — тоже.

Он всё-таки выполнил собственное желание. Пуговицы горохом посыпались на пол, зато губы на миг замерли во впадинке у основания шеи.

М-мм... а-а-аахххх...

Голова сама запрокидывается вверх от касания желанных губ, и все тело словно тает и переплавляется во что-то другое... незнакомое... что ты делаешь со мной, Мишель?

— Взаимно... сердце мое... ты же знаешь...

Взаимно... потому что я такой же, как и ты... или это ты такой же, как я?... какая разница, мы с тобой в этом схожи, словно из под одного чекана вышли, и ты знаешь это, как и я... вот отчего так сладко и горько, так пронзительно, как никогда, как ни с кем...

Пуговицы разлетаются градом... а вот я не могу позволить себе такую роскошь — потому что тебе в твоем мундире еще и возвращаться, и я не могу рвануть его что есть силы... зато я могу его на тебе расстегивать... постепенно... все это пуговицы и крючки... то быстрее, то медленнее... то прерываясь, чтобы погладить пальцами твою кожу или коснуться ее губами, а то и нет... расстегивать — так, чтобы ты потерял голову, совсем, напрочь, как потерял ее я, чтобы забыл обо всем, как забыл я, чтобы весь мир сгинул в дыхании, прикосновении, шепоте, чтобы только ты и я...

— Времяаааа...Луи...

Так мало времени. Так исчезающее мало. Потому что когда он выйдет за пределы этого дома — останется игра. Игра для всех. Красивая постановка, в которой на самом деле придётся жестоко держать себя в руках.

Глубокомысленная сентенция не выдерживает нежного жаркого штурма. Шель был бесстыден. Шель сам себе напоминал куртизанку, всем отдающуюся за деньги, большие деньги, важные услуги... теряющую себя в череде личин, и теперь с отчаянной радостью отдающую себя избраннику. Просто так, потому что этого по-настоящему захотелось. Только здесь и только сейчас.

Ногами обвивать бёдра, бессвязно вскрикивать, и шептать... тихонько, срывающимся голосом, потому что где-то глубоко в груди клокочет, и никак не может вырваться протяжный стон-крик, грешное "Пожалуйста, прошу тебя..."

Время... проклятое время, его так мало... но каждая его секунда — твоя, твоя... и каждый мой поцелуй, каждое касание — твои, и сердце мое тоже твое, и это такой малый дар за подаренное мне счастье... счастье быть с тем, кого полюбил, целовать, кого душа желает, а не кого долг велит... запретное, бесстыдное счастье... дай же я поцелую твои глаза, Мишель... твои влажные ресницы... и твои горящие щеки... моим губам мало тебя, моим рукам мало тебя, моему телу мало тебя, так мало, я хочу всего, всегда...

Луи уже не помнил, не понимал, что шепчет, целуя стройную округлость колен, лаская губами гибкие запястья, что стонет, когда сердце Мишеля колотится ему прямо в поцелуи, он только помнил, что счастлив, и что сейчас он скорее даст себя пристрелить, чем позволит себе быть неосторожным или небрежным... у них так мало времени — и ни одна его секунда не будет для тебя горькой, счастье мое залетное, шальное...

— Луи... пожалуйста... — И зубами вцепиться в собственные сжатые пальцы, только бы не кричать. Потому что перебудить криком весь дом, всех его обитателей, пусть даже и привычных к подобным ситуациям — это слишком.

Пожалуйста, пожалуйста, Луи... Ну чего же ты ждёшь? Что я просто взорвусь? Что не выдержу этого безумного напряжения, твоей страсти? Что стану просить тебя, как о милости об освобождении? А я уже прошу... И всем телом отвечаю на каждую твою ласку, подаюсь вперёд, ну хочешь... хочешь, я стану на одну эту ночь твоей игрушкой? Твоим ручным зверем? Прикажи мне... одним только взглядом прикажи, Луи, и я исполню всё... и даже больше, я прочту твои мысли, я почувствую истинное твоё желание...

Ладони на упругих ягодицах... Ещё... сильнее... не жалей... ты забыл? Я обещал быть ручным... твоим...

Зубы прихватывают кожу на горле... К завтрему останется след... и ты будешь знать, будешь помнить, что это именно я его оставил тебе...

Луи.. пожалуйста... и пальцы закушены чуть не в кровь... я всего лишь хотел быть нежным... я... я заставил тебя просить, счастье мое?

Я не заставлю тебя больше ждать — ни мгновения!

Сильный глубокий поцелуй, такой, чтобы голова кружилась — и войти в твое изнемогающее от ожидания тело, войти одним сильным рывком, чтобы оно не успело испуганно сжаться, причиняя себе боль... войти — и замереть на миг, давая тебе привыкнуть, ощутить себя заполненным, завершенным... и вновь начать двигаться — сильно, стремительно, слитно с тобой, и целовать, целовать, целовать твои искусанные пальцы, и сильнее сжимать твои плечи, Мишель, о Мишель...

Полупридушенный хриплый крик... Тело дрожит, как лист на ветру, мелко, счастливо, довольно... и руки, что поглаживают лицо, заключают его в ладони, и губы, что признательно касаются губ... ресницы...

Почти чёрный омут там, где недавно была синь.

Почти затухает дрожь, и только сердца колотятся в груди. В твоей и моей. Бьются, силясь вырваться и слиться воедино, как ещё минуту назад сливались мы. И я всё ещё с тобой... надо же, как настойчив ты можешь быть, и как убедителен... Я впервые сдался.

И мы оба живы... и я перебираю влажные твои волосы, ты всё ещё во мне, и я не хочу шевелиться, чтоб не нарушить странное единение.

— Люблю...

Хриплый шепот, не шевелясь, не размыкая объятий... люблю — и ты это знаешь... знаешь, что сейчас мое сердце обнажено, как я сам... ни с кем, никогда — и ты тоже... потому что мы с тобой люди одного долга... с любым другим нам пришлось бы лгать, притворяться, скрывать часть своей души — но мы можем не делать этого... мы можем быть искренни — друг с другом... время, проклятое время, отчего его так мало... и все же — где бы мы ни были завтра, но сегодня — наше, мое и твое, и я обнимаю тебя, и ты перебираешь мои волосы, так ласково, словно легкий весенний ветер касается их, а я целую твои чудесные глаза...

Люблю... нельзя... потому что всё закончится... и наши дороги разойдутся... останется только тоска, которую мы станем хранить в душе до того момента, пока не пронзит сердце сталь или свинец... потому что всё остальное будет ложью, не достойной нашей памяти, потому что настоящего в нашей жизни были только ты и я...

— Знаю... Но у нас нет выбора... ни у тебя, ни у меня... и это ничего не меняет...

Потому что могут отдать приказ, потому что этот приказ придётся выполнять, потому что для них обоих живо и естественно выполнять свой долг. В чём бы он ни заключался. Потому что это смерть — легче пёрышка. Умереть — просто. Остаться в живых и нести свой крест — задача, порой, просто невыполнимая.

Это странная обречённость швырнула их друг к другу в объятия. Это она разбудила чувства к такому же, обречённому на одиночество.

"Я люблю тебя..." — и это тоже ничего не остановит. Ни клинка, ни пули в грудь. Потому что так дОлжно. Но... как знать, может, дрогнет рука, и шальная пуля просвистит мимо, и на поле бесчестия останутся стоять двое, которые добровольно вычеркнули себя из списков живых.

"Я тоже люблю тебя..." — и губы снова касаются губ. Ночь на самом деле очень коротка. Слишком коротка, даже если отчаянно хочется остановить мгновение.

Луи кончиком языка обвел упрямо изогнутый рот любовника, лаская и дразня, прильнул поцелуем, то нежно касаясь губ, то прикусывая, почти терзая — долго, пока Мишель не застонал снова.

— Ты невозможен, любовь моя, — смеялся Луи. — Ну что это такое — ты лежишь в моих объятиях и все равно твердишь о разлуке и обреченности, будто мы оба о ней не знаем... неужели у тебя такое твердолобое начальство, что ты так привык ему все втолковывать, что теперь остановиться не можешь?

Луи снова поцеловал Мишеля, смягчая поцелуем свой пусть и шутливый, но упрек.

— У нас слишком мало времени, чтобы тратить его на сожаления, сколько бы его ни было... а кстати — сколько? Ты ведь к нам ненадолго — когда тебе возвращаться?

— Десять дней. Через десять дней я уезжаю. — на миг податься вперёд, чувствуя, как глубоко внутри вновь становится тяжело и жарко. Сожалений нет и не будет. Они не привыкли сожалеть. — Но, кажется, если я хоть слово скажу о работе, ты меня не выпустишь отсюда... а потом пустишь слух. Что-нибудь оригинально-этакое... полковник на подпитии, очарованный местным прожигателем жизни поклялся отдать всё, что пожелает обольстительный красавчик за десять дней, проведённых в одной постели.

Мишель тихо рассмеялся, и лишь сильнее сжил ногами бёдра любовника. Он и сам с удовольствием послушал бы, что посулил сорвавшийся с цепи полковник красавцу за такой себе марафон любви.

— Так и рождаются легенды о неутомимости и подвигах во славу...

— Да мне ведь тебя и наградить за подвиги нечем, — шептал Луи, горячими ладонями сжимая бедра Мишеля. — Сердце бы, душу посулил — да они ведь и так твои... твои... нет у меня ничего... я только и могу, что любить тебя... — Любить — всегда... быть с тобой — сколько удастся вырвать у судьбы за эти десять дней... — И желать мне... кроме тебя... нечего...

Тебя — счастье мое бесстыжее, радость моя шальная, залетная, мед мой горький...

— Нет... знаю, что пожелать... знаю...

Лихорадочный шепот, глаза блестят, губы ищут губ, руки сжимают руки...

— Чтобы ты... ждал меня... целуй кого хочешь, будь с кем пожелаешь, мы над своей жизнью не вольны... но когда увидишь среди своих колец перстень с зеленым камнем, которого у тебя раньше не было — жди меня...

Всю жизнь... сколько бы её ни было.

Никто не может знать, сколько времени отмерили им на небесах. Может статься, что несколько вздохов, или десятилетий, но сколько бы времени ни было — он будет ждать.

Где-то маячит тень разлуки. Далеко пока что, но так неумолимо. Но двоим это безразлично, здесь и сейчас. Поцелуй и стон... поцелуй и рывок, и вскрик в ласкающие губы... Если нельзя слиться воедино, стать одним телом и душой, то хоть так, хоть на несколько мгновений быть друг другом, пить друг друга, и знать, что это не ложно, что это истинно, правильно...

И когда из неплотно прикрытого окна полился мутно-серый свет, Мишель нашёл в себе силы разомкнуть объятия.

— Буду ждать. Хоть всю жизнь.