Собачье счастье

Ванде и Царине — моим верным

друзьям — посвящается...

-1—

Меня зовут Джек. И вот уже скоро три месяца, как я остался без хозяина.

А скажу я вам, остаться без хозяина поздней осенью — это самое мерзкое дело. Это вам кто угодно подтвердит. Да только разве вы станете слушать...

Одно, что кое-как грело душу — хозяин меня не бросил, как бросают других, не выгнал на улицу и не выкинул на ходу из машины. Я и таких знал. Нет, мой хозяин... а, я даже не знаю, что с ним сейчас. Это случилось так неожиданно: мы, как обычно по вечерам, обходили окрестные магазины — хозяин, когда бывал в подпитии (а в подпитии он бывал почти постоянно), назвал эти наши прогулки вечерним рейдом. Не знаю, что такое рейд, но хозяин почему-то всегда веселился, когда так говорил. Ну вот, мы не обошли еще и половины того, что должны были, как хозяин вдруг уселся на подвернувшееся крыльцо какого-то магазина, куда мы никогда не заглядывали — там продавали всякие дорогие и ненужные штуки вроде электрической чесалки для спины, — и задумался. Я решил, что он просто устал, с ним такое случалось, и отбежал разведать, что творится во дворах по соседству. Бегал я довольно долго, и, возвращаясь, уже предчувствовал, что придется мне догонять хозяина и получать от него нагоняй за самовольную отлучку, но он сидел все на том же месте и даже не шевелился. Я удивился, но потом подумал, что он, наверно, уснул. Такое с ним тоже случалось. Я подошел поближе и толкнул его в бок, чтобы разбудить. Но хозяин не проснулся, а завалился на бок, на ступеньки, и остался лежать, не шевелясь. И только тогда до меня дошло, что дело неладно. А что я мог сделать? Я так растерялся, что сел и завыл...

И только тогда прохожие обратили внимание, что с дедом Васькой — это моего хозяина так звали, — что-то неладно. Вот уже рядом остановилась пожилая женщина, наклонилась, но учуяла, видно, что от деда Васьки несет перегаром, поморщилась и отошла. Потом остановились несколько молодых девчонок, тоже посмотрели на деда Ваську поближе и быстро пошли дальше. Народу скапливалось все больше и больше: я уж замечал, если где драка или скандал, люди собираются, чтобы посмотреть. Лишь бы их самих это не касалось, а так это им отличное развлечение, навроде телевизора.

А вот уже и милиция подошла. Этого толстого мента я знал отлично, и он нас с дедом Васькой знал, и даже не гонял никогда, а хозяина моего уважительно называл Васильичем. С толстым был еще один, молоденький и тощенький. Он принял скучающий вид и стал смотреть по сторонам. Ясно было, что ему неохота тащить деда Ваську в вытрезвитель. А толстый тоже попробовал разбудить моего хозяина, но не смог, враз посерьезнел, достал из кармана большую такую хрипучую штуковину вроде телефонной трубки и что-то в нее пробурчал.

Вскоре подъехала машина, только не милицейская, а другая, побольше. От нее гадко пахло, совсем как в лечебнице, куда меня дед Васька однажды водил. Из машины вышла толстая тетка и парень. У тетки оказался зычный голос, она быстро объявила собравшимся, что здесь им не цирк, и нечего скапливаться, и стала что-то делать с дедом Васькой. Потом позвала еще водителя своей машины, они положили деда Ваську на носилки и поставили их в машину. Я попробовал было сунуться следом, но на меня махнули тяжелой сумкой, и дверца захлопнулась. Машина уехала, завывая, как добрая сотня котов, а я остался на улице. Толстый мент покачал головой, сказал что-то своему напарнику, и они пошли дальше. Про меня он и не вспомнил. Ну а что ему про меня вспоминать?..

Я посидел на улице, надеясь, что дед Васька вернется и заберет меня. Так однажды уже случалось, когда я еще был совсем маленьким, я вспомнил. Тогда за ним тоже приехала плохо пахнущая завывающая машина, прямо к нам домой, и его тоже положили на носилки и понесли. Только возле самой машины он проснулся, начал ругаться, и его отпустили. Но сегодня я сидел и сидел, а хозяин все не возвращался... И тогда я решил возвращаться домой — вдруг его уже отпустили, и он ждет меня там? Он же знает, что я могу и сам вернуться домой, я отлично знаю наш район, и даже на метро умею ездить. Меня, вообще-то, не пускают в метро без намордника и поводка, а еще заставляют платить за меня. Поэтому мы с хозяином делали так: он проходил бесплатно по какой-то своей бумажке, а я делал вид, что иду вовсе не с ним, что я сам по себе — и либо быстро прошмыгивал мимо тетеньки в униформе, или подлезал под "рогами" турникетов. Это довольно сложно — один раз меня все-таки прищемило и выдрало клок шерсти на спине, — но я наловчился. Понятно, на платформе меня уже не догонят... Правда, поначалу я страшно боялся поездов, а потом привык. Главное, когда ездишь в метро — следить, чтобы тебе не отдавили лапы и чтобы дверьми не прищемило. И когда едешь по самоходной лесенке — я знаю, как она называется, только все время забываю, — надо не зевать, а то тоже можно прищемить лапу.

Но сегодня мне не надо было ехать в метро, потому что мы с дедом Васькой бродили по своему району. Вообще-то, можно было запрыгнуть в автобус, чтобы зря не бегать, но в него набилось столько народу, что я всерьез испугался за свои лапы и решил, что сам добегу...

До дому я добрался, когда уже стемнело. Дверь нашего подъезда, как всегда, была приоткрыта и даже заложена для верности кирпичом, чтобы не захлопнулась — людям неудобно искать ключи, когда обе руки заняты сумками, а не ставить же их наземь, прямо в лужу? Я шмыгнул внутрь, не обращая внимания на хозяевых приятелей, которые крикнули что-то мне вслед.

А вот наша квартира была заперта, конечно. Я поскребся под дверью, пару раз гавкнул, но никто не открыл. От придверного коврика пахло чужими людьми, а еще на двери была прилеплена белая бумажка, которой раньше не было. Я гавкнул еще разок, погромче, и на этот раз меня услышали. Выглянула соседка, увидела меня и разохалась. Я ничего не понял из того, что она говорила, она все повторяла "бедный Джек, бедный Джек!" Почему я бедный?.. Потом она вынесла мне поесть — она меня иногда кормила, когда дед Васька напивался и забывал, что я тоже есть хочу, — погладила и еще раз сказала "бедный Джек!.."

Я заночевал на коврике у двери, но и утром дед Васька не пришел. Не пришел он и на следующий день, и через день (хорошо еще, меня соседка кормила)... Вместо него пришли какие-то чужие люди, открыли нашу квартиру, а когда я попробовал на них рыкнуть, шуганули меня на лестницу. Я вовсе не трус, но с этими людьми были милиционеры, а у них очень тяжелые ботинки и еще есть дубинки. Меня однажды огрели такой по хребту, и на второй раз напрашиваться мне вовсе не хотелось.

И вот пока я с лестницы наблюдал, как из квартиры стали выносить наши вещи — любимый хозяйский диван, на котором мне иногда позволялось спать, кресла и ковер, который я щенком обгрыз с одного угла, — я понял, что дед Васька больше не придет. И что это теперь не мой дом... Дома у меня больше нет. И хозяина у меня нет тоже...

И я ушел жить на улицу. Сперва меня кормили люди в нашем дворе, особенно наша соседка, а потом перестали. Потому что я довольно много ем, я же большой, а у всех этих людей есть кого кормить, кроме меня. А еще мне было очень грустно, когда они, проходя мимо меня — я ночевал в подъезде, — отводили глаза и делали вид, что не знают меня. Я слышал, как та наша соседка говорила другой тетке, что у нее сердце кровью обливается на меня смотреть, но к себе она меня взять не может. Потому что меня не прокормить... И тогда я ушел совсем, чтобы не отравлять им жизнь.

Жить на улице можно. Тяжело, конечно, но кое-как я приспособился. И почему дед Васька всегда гонял меня с помоек? На них можно найти столько всякой еды! Другое дело, что и кроме меня охотники найдутся, ну да мне драться не привыкать. Хотя, конечно, связываться с целой стаей я не стану, я не сумасшедший. Драпать, оно, конечно, не слишком приятно, но куда деваться-то?

Помойки — это замечательно, но досыта таким манером все равно не наешься. Тогда я стал в метро кататься. Давно заметил: люди смотрят, как я езжу в метро, круглыми глазами, как будто я чудо света. Так десяток раз в одно и то же время проедешься, тебя узнавать станут, и ты узнавать станешь. А у людей, когда они на работу едут, всегда бутерброды какие-нибудь с собой есть... Тоже подспорье. Но все равно голодно. Наверно, недаром дед Васька звал меня "ненасытной утробой"... Не привык я впроголодь жить. Правда, в последние полгода нам приходилось туговато, но голодными все же не ходили. Дед Васька иной раз говорил приятелям, что лучше себе выпить не купит, чем меня голодным оставит...

Раньше, когда он не только пенсию получал, но и на стоянке работал, мы вообще отлично жили. Автостоянка — это ж золотое дно! Конечно, пахнет там не очень здорово, но... Нас с дедом Васькой ценили, потому что он на дежурстве не пил, а я лаял громко, а еще не отлынивал, а честно по ночам территорию обходил. Один раз я таким манером застукал какого-то мужичка, да за штаны с забора стянул. Потом оказалось, что он не вор, а просто решил дорогу срезать через нашу территорию, но меня все равно зауважали. И даже премию нам с хозяином дали. Он тогда на радостях купил себе водки, а мне огромную кость со здоровенным шматом мяса. Ну и даже если без премий — тоже хорошо. По ночам если ворота открыть и позволить машину поставить, за это денежки платили, а иногда едой расплачивались и выпивкой. А иные приплачивали за то, чтобы мы с хозяином за их гаражом особо присматривали. Словом, хорошо мы там жили. Пока дед Васька не начал на дежурстве пить. Раз простили, два, а там и выгнали...

Вот я подумал и решил на ту стоянку наведаться. Я-то ведь не пью, а сторожить умею. Один хозяйский приятель, подполковник в отставке, который на нашей стоянке машину держал, говорил, что если бы я не был таким ленивым, мне бы прямая дорога в служебные собаки. Потому как я умный, послушный и громких звуков не пугаюсь. А я правда не пугаюсь. Вот когда салют на улице, иные шавки аж писаются с перепугу, а мне хоть бы что. Ну гремит и гремит, грозы же я не боюсь, а какая разница?..

Однако на стоянке работали теперь совсем другие люди, а вместо старого сенбернара, с которым мы хорошо ладили, теперь там жила целая свора мелких брехучих шавок. Они меня и погнали. Мелкие-то мелкие, а вцепится такая мелкая зубами в лапу — мало не покажется!..

На рынке тоже закрепиться не удалось: там своя стая обитала, и чужаков они к себе не брали. Можно было попробовать с вожаком подраться, но кроме него там кобелей хватало, со всеми я бы не справился. И оттуда меня гоняли... Хотел было в родной подъезд вернуться, ан не пустили. То ли не узнали — я похудел, а уж грязный был! — то ли так просто. На помойках без меня голодных хватало, одним метро не прокормишься, да и опасно... А хуже всего, что один. Когда в стае, оно легче. Я пробовал даже свою собрать, но... я все-таки домашний, уличных законов почти не знаю, так что не очень-то ко мне стремились присоединиться. Кому нужен такой вожак?..

А тут и снег выпал — зима началась. По ночам стало примораживать, а лучшие местечки возле теплотрасс, по подвалам и подъездам давно заняты... Что же, подыхать, что ли? По всему выходило, что именно так. Только мне не хотелось замерзнуть или с голодухи окочуриться, чтобы меня потом крысы сожрали. Обидно это. Ну что я людям плохого сделал, что они меня отовсюду гоняют? Да я еще что, а я ведь на других насмотрелся. Маленькая вот была шавочка, Матильдой звали, так ее хозяйка на улицу выкинула только потому, что она на ребенка хозяйкого зубы оскалила. А кто бы не оскалил, когда тебя за хвост дергают! Хорошая была собачка, хотя обычно эта мелочь — дрянь брехучая, не больше того. А Мотька долго на улице продержалась, хотя породистые малявочки и недели обычно не выживают. Под автобус угодила, дуреха — никак не могла понять, как нужно правильно дорогу переходить... Жалко ее. А с другой стороны, если подумать — ей же и позавидуешь. Ей уже ни мерзнуть, ни голодать не придется...

Вот брел я как-то по улице — зимой по ночам хоть волком вой, такая холодрыга, а если двигаться, то вроде оно и ничего, терпеть можно, — думал. Плохо мне было. Утром подрался с несколькими псами, которые решили всю помойку под себя загрести, прогнал. Правда, и они меня потрепали, порвали здорово. А еще я хромал, потому что лапу дернул. В метро сегодня какая-то тетка своей тележкой на колесиках чуть меня под поезд не столкнула, еле успел извернуться. Но лапу вот потянул...

На середине дороги я остановился, чтобы нужного светофора дождаться. Я же знаю, что идти можно, когда нижний фонарик загорается. Тогда машины останавливаются (не все, правда), и можно улицу переходить. Лучше это, конечно, вместе с людьми делать, но уж поздно было, ни одной живой души. Ну а раз людей на дороге нет, разве ж машина притормозит? Неважно, какой там светофор, они ж все торопятся страшно... А я, дурак, задумался и не сообразил, в какую сторону метнуться...

Помню только, что меня подбросило вверх, а потом шваркнуло о землю. В глазах стало темно, и я только успел подумать, что Матильде повезло меньше — она умерла не сразу...

...Над ухом что-то рявкнуло, и я от неожиданности открыл глаза. По всему выходило, что я очень даже живой!.. У меня даже не болело ничего, кроме того, что и раньше болело — потянутой лапы и порванного плеча. Валялся я на обочине дороги, где меня машина сбила, а рявкнул, должно быть, автомобильный гудок. Тут я проморгался, на лапы встал и... решил, что, наверно, все-таки умер. Потому что улица была совсем не похожа на ту, по которой я бродил ночью. Да шут с ним, что не похожа, я б решил, что меня зрение подводит, но запах!.. Эта улица пахла не так! Неправильно она пахла, а уж допустить, что меня сразу и глаза и нюх подводят, я никак не мог...

И где же это я оказался? Может, пока я валялся, меня подобрали и отвезли в какой-то чужой район? Но, во-первых, зачем бы это, а во-вторых... я бывал в других районах, и в другой город мы с дедом Васькой ездили как-то, но они были... обыкновенные! И пахли обыкновенно! А эта улица была... ну совсем неправильная!..

Удивлялся я недолго. Ну какая разница, где я оказался? Главное — быстренько разведать, где тут можно перекусить и заночевать, а остальное мне как-то и неважно. И я отправился бродить, с каждым шагом замечая все больше и больше неправильного.

Во-первых, от меня люди шарахались. Все, без исключения. Я, конечно, большой. Я ростом до середины бедра взрослому мужчине, а из-за лохматости кажусь еще больше. Еще один хозяйский приятель говорил, что я — наверняка помесь кавказской овчарки с кем-то таким же большим. Цвета я — это тоже все говорили — очень красивого, темно-бурого с сединой, и подшерсток песочный. Дед Васька говорил — "кофе и перец с солью". (Нюхал я однажды перец, просто ужас!.. Как не помер, даже не знаю...) Только я сейчас такой грязный, что цвета не разобрать... Так вот, о чем это я? А! В моем родном городе — а я все больше убеждался, что занесло меня куда-то в дальние края, — от меня не шарахались. Ну разве что люди в светлой одежде или особенно нервные старушки. А тут... чуть ли не к стенам прижимались и смотрели, как на ужасное чудовище.

Потом — здесь не было собак. Вообще никаких, даже всяких визгливых малявочек на руках у женщин. (Помню, в соседнем дворе жила одна тетка с целым выводком таких крохотулек. Я очень любил подкрасться незаметно и напугать их, а потом наблюдать, как тетка распутывает их тонюсенькие поводочки!) Да что там, я и запаха ни разу не учуял!

Кошек тоже не было. Честное слово, я бы даже и кошке обрадовался!.. Между прочим, среди них попадаются вполне приличные особы. Например, старый одноглазый кот с районного рынка. Он не боялся собак, я однажды видел, как он задал трепку обнаглевшей дворняжке. Но если его не зедевали, он вел себя вполне дружелюбно...

И еще — тут не было помоек! Вообще не было! Мусорные урны на улицах попадались, только съедобного я в них ничего не нашел. А вот помойки просто как исчезли... Я специально по задворкам лазил, но так и не нашел. А есть, между прочим, хотелось все больше и больше...

Наконец я нашел место, откуда пахло едой, совсем чуть-чуть, но пахло. Похоже, это был магазин, потому что туда входили люди с пустыми руками, а выходили с набитыми пакетами. Я хотел было сунуться внутрь, зная, что продавшицы обычно бывают жалостливыми, и хоть завалявшийся кусочек колбаски, но бросят... Не тут-то было! У дверей стоял здоровенный дяденька с хмурой физиономией и, заметив меня, он тут же полез в карман и вытащил какую-то черную штуковину. Я поспешил нырнуть за угол, потому что знал, что это такое. У нас с дедом Васькой был знакомый охранник в супермаркете, он работал в ночную смену, и мы ходили к нему в гости. Он нас подкармливал. Жалко, его скоро уволили. Дед Васька сказал, это за то, что он сговорился с одним продавцом, и они по ночам приторговывали просроченным товаром. Вот глупые... Жалко им, что ли? Все равно просроченные продукты выкидывают, так дед Васька сказал. А всяким бедным старушкам или вот нам с ним, например, все равно, что на сыре чуть-чуть плесени или там хлеб черствый. Ну так вот, он нам показывал свой пистолет. Я запомнил, что из этой штуки можно убить человека. А значит, и меня тоже. Вот у этого здорового дяденьки тоже был пистолет, и лезть в магазин мне расхотелось...

А вот крысы тут водились. Я их, правда, не видел, но чуял. Особенно сильно ими пахло около решеток канализации. Вообще-то, несло оттуда так, что с ног сшибало, но крысиный запашок все равно можно было различить. Только я б туда не сунулся ни за какие коврижки: судя по запаху, крыс там было неисчислимое множество, а когда их много, лучше рвать когти. Потому что стаей крысы кого хочешь слопают. Даже слона, которого мы с дедом Васькой в зоопарке видели (тамошний сторож был его приятелем). Он говорил, что слоны больше всего на свете крыс боятся. Даже странно — такой громадный зверь, а крыс боится... Я вот тоже боюсь. Хотя одинокую крыску с удовольствием бы изловил и съел.

Еще хотелось пить. Я поплутал, понюхал воздух и вышел к реке. Но, во-первых, к воде было не подобраться — берега были каменные, а вода текла далеко внизу, — а во-вторых, я бы к этой воде все равно не притронулся. В моем родном городе тоже речка текла, и вода в ней была, прямо скажем, не очень ароматная, но я пару раз пил и ничего, не помер. И из луж я пил, не особенно вкусно, но терпеть можно. Но от этой речки пахло так, что и пробовать не надо было, и так ясно — отрава. Еще порыскав, я все-таки нашел какую-то лужицу сомнительного происхождения. Хоть язык промочил, и то ладно...

Но это я все днем рыскал. А вот ночью мне пришлось совсем худо! Днем-то я обрадовался — тепло было, даже жарко, я все по тенечку бегал. А ночью... колотун такой, что куда там давешней зиме! Зима даже лучше — хоть в снег можно зарыться, все теплее, а тут!.. Просто до костей холод пробирает, а к тому же еще ветер ледяной... Я забрался в какой-то закуток, примерно до полуночи продрожал, потом не выдержал и дальше побежал. Хотел было от избытка чувств на луну повыть, но на небо взглянул и голоса лишился. Потому что лун было аж две штуки. И как на них прикажете выть?!

Как я эту ночь пережил, даже и не помню. Утром только слегка оклемался и дальше пошел. Надо же было где-нибудь еду раздобыть?..

Лапы мои занесли меня в райончик, где я сразу почувствовал себя, как дома. Во всяком случае, дома выглядели совсем как те, что в нашем дворе. И даже я помойку я нашел! Только вот съестного на ней ничего не обнаружилось... А люди здесь от меня не шарахались, а просто не обращали внимания, совсем как дома. Ну бегает собака и бегает, подумаешь... Вот только трое парней, паливших в старой бочке какую-то вонючую гадость, уставились на меня так, что я поспешил удрать. Как-то дед Васька рассказывал, что бомжи частенько ловят кошек и собак и едят. Кошку-то еще поди излови, а вот мы, собаки, доверчивые, так что лопают они нас за милую душу... Вот уж съеденным быть мне вовсе не хотелось, а поскольку эти парни выглядели более чем голодными, я решил отправиться еще куда-нибудь...

Это мое "отправиться куда-нибудь" затянулось надолго. Примерно на сутки. К середине следующей ночи у меня лапы от усталости отваливались, а от безысходности хотелось сесть посреди тротуара и завыть просто так, безо всякой луны. Я не нашел еды. Вообще никакой. То есть едой пахло из каких-то дверей, куда входили люди, но мне туда пробраться не удалось. Здесь не было свалок, не было кошек и собак. Даже воды, и той почти не было!.. Не нашел я ни труб теплотрассы, на которых так хорошо ночевать в холодные ночи, ни хоть какого-нибудь подвала, куда я смог бы забраться и поспать. В здешнее метро мне тоже пройти не удалось, там были не рогатые турникеты, а какие-то прозрачные дверки, под которые я не мог подлезть. Люди, на которых я смотрел как можно более умильно, хотели не накормить меня, а ударить и прогнать или, наоборот, убежать. Здесь просто нельзя было жить!..

Дед Васька сказал бы, наверно, что это ад. Такой специальный ад для бродячих собак... Только за что?..

А может быть... я ведь попал под машину, так может, это мне все снится? А на самом деле я просто лежу на обочине, и меня заносит снежком, а мимо мчатся рычащие машины... И когда я умру, все это закончится... Только как бы мне поскорее умереть?

Решение пришло быстро — ну конечно, мне надо прыгнуть под машину. Вернее даже не прыгнуть, а просто не торопиться убраться с дороги. Точно, так я и сделаю!.. Может быть, тогда я попаду куда-нибудь еще... ну хотя бы обратно в свой родной город. А может, увижусь с Матильдой и дедом Васькой, ведь они тоже умерли, так почему же нам не увидеться?..

Как назло, на дороге почти не было машин, а те, что были, ехали слишком медленно. Такие успели бы затормозить или свернуть, увидь меня водитель...

Я долго стоял на обочине, поджидая подходящий автомобиль. И вот, наконец, услышал свист и гул разрываемого воздуха. Я уж знал — с таким звуком здесь ездят только очень большие и очень быстрые машины. Как раз то, что нужно для меня...

Я выбежал на середину дороги и стал смотреть вдаль. Точно, вот и свет фар, приближается на огромной скорости. Тем лучше, даже если я передумаю, то не успею отскочить...

И все-таки я не сумел совладать с собой, и когда машина была уже совсем рядом, прижался к земле, как какой-нибудь кот. Я от кого-то слышал, что так можно оказаться под машиной, она пройдет над тобой, и ты останешься в живых... Я только не подумал, что здешние машины очень низкие, я под такой точно не помещусь...

Меня ослепил свет фар, я зажмурился, почти уже чувствуя, как бампер подбрасывает меня высоко в воздух... Но удара так и не последовало, свет фар исчез, и больше не выл вспарываемый воздух. Я осторожно приоткрыл один глаз.

Огромная машина стояла в одном шаге от меня, развернутая поперек дороги. Ничего себе! Вот это водитель — сумел затормозить!.. Только будет мне сейчас... Сдернуть, что ли, пока не поздно? Только вот от недавнего перепуга у меня словно лапы отнялись...

Открылась дверца машины, прозвучали чьи-то шаги. Я посмотрел вверх: водитель возвышался надо мной, как дог над таксой. Он показался мне очень высоким и вообще каким-то слишком большим. Вот только запах его сбивал меня с толку — я никак не мог понять, мужчине он принадлежит или женщине. Обычно сразу понимаешь, с кем имеешь дело, даже если мужчина переодет женщиной и пахнет женскими духами — мы и таких с дедом Васькой видали. Но тут... запах был просто какой-то не такой, чужой, как все в этом городе. По большому счету, от водителя вообще не пахло им самим, только какой-то парфюмерией, и то еле-еле. В конце концов я все-таки решил, что это мужчина — просто потому, что никогда не видел таких огромных женщин.

Я уж думал, что он посмотрит, сядет в машину и уедет, но водитель меня удивил. Он подошел ко мне вплотную и присел на корточки. Тут я снова засомневался в своем определении его пола — уж больно длинные у него были волосы. Потом вспомнил, что у парней из соседнего двора, которых дед Васька звал "рокерами", тоже были очень длинные волосы и успокоился. Другое дело, что от тех "рокеров" пахло не в пример хуже!..

Сам не знаю как, но я уставился в глаза этому человеку. Я вообще-то предпочитаю не смотреть в глаза людям, чтобы они не подумали, будто я их провоцирую. А этому вот — посмотрел. Глаза у него были, как у кота, такие же раскосые и желтые. А может, не желтые, я плохо цвета различаю. Дед Васька как-то пытался научить меня разбираться в цветах и приносить ему то зеленый кубик, то красный. Я, чтобы не огорчать его, выучился различать кубики иначе: у "красного" был кривой уголок, а "зеленый" я очень удачно надкусил. Вот с разноцветными носками дело у нас застопорилось, но тут, к счастью, деду Ваське это надоело...

Это я опять отвлекся. Стало быть, светлые были глаза у этого человека. Светлые глаза, светлые волосы и очень светлая кожа. Только брови и ресницы темные, как будто нарисованные. А еще — от него исходила такая сила!.. Этого человека я бы, не задумываясь, признал вожаком. Даже противиться не стал бы! А сколько хворостин обломал об меня дед Васька, когда я вздумал характер показывать?.. Вот когда он за ремень взялся и пару раз отхолил меня пряжкой, я малость одумался, но и то до конца не признал его главным. А этого бы — признал. Сразу и без боя. И любой пес на моем месте признал бы...

Он разглядывал меня заинтересованно, но без любопытства. Звучит странно, но это было именно так. Я его не удивил, как прочих здешних жителей, а только заинтересовал. Мол, попалось что-то под колеса, надо же посмотреть, вдруг ценное что окажется... Потом он протянул ко мне руку — я еще увидел, что рука в белой перчатке и подумал, что изгваздается он об мою шерсть, если вздумает погладить!.. Но гладить он меня не стал, а только дотронулся до моего ошейника — а ошейник у меня знатный! Раньше был кожаный, только я его изгрыз. Тогда дед Васька принес кусок цепи с плоскими звеньями, позвал приятеля, да прямо на мне они эту цепь и заклепали. Этот ошейник сперва казался мне тяжеленным, но потом я подрос и привык. Дед Васька смеялся, мол, это тебе вместо тренажера. Я даже гордиться стал, что такой сильный... А сколько псов об этот ошейник зубы обломало!..

Вот потрогал он этот ошейник, а потом коснулся моего разорванного плеча. Тут уж я не стерпел! Только-только ведь подживать начало, еле дотянулся, чтобы зализать, а тут всякие руками лезут!.. В общем, не удержался я, извернулся, вскочил и зубами лязгнул. Как он успел руку отдернуть, я не понял! Никто еще от меня не уворачивался!.. А он вот сумел...

В общем, стою это я, весь взъерошенный, оскаленный и рычу сквозь зубы. А он на ноги поднялся и смотрит на меня сверху вниз. Совершенно спокойно смотрит, как будто это я не на него рычу, а вовсе на постороннего. Ну я и успокоился, когда понял, что бить меня он не будет, а сбежать я всяко успею. Уши прижатые опять торчком поставил, загривок вздыбленный пригладился... смотрю на него. А он — на меня. Так и стоим посреди дороги...

А потом он вдруг отвернулся и пошел к своей машине. Там оглянулся на меня и... головой качнул. Еле-еле, но я заметил. Только не поверил — это он мне?.. По всему выходило, что мне — он заднюю дверцу открыл и, похоже, ждал, пока я внутрь заберусь. Я не удержался — подошел. Мне приходилось в машинах ездить, только эта была совсем не похожа на те вонючие громыхающие коробки на колесах. У нее и колес-то, похоже, не было, я только теперь заметил. А еще от нее не воняло бензином, а пахло чуть-чуть металлом, какой-то химией и еще чем-то, вроде как в воздухе после грозы пахнет. И не рычала она и не завывала, а тихонечко шуршала и гудела, почти неслышно. А внутри!.. Я даже попятился. И это мне, с моими-то немытыми лапами и слипшейся колтунами шерстью — на такое светлое сиденье?.. Да дед Васька убил бы мне, вздумай я в таком виде даже на наш вытертый ковер плюхнуться, а тут!..

Но этот человек все еще держал дверцу открытой, и я решил — была не была! И со всем возможным достоинством забрался внутрь и устроился на сиденье. Сиденье было — ну вот как наш с хозяином диван, не меньше! Дверца за мной захлопнулась, а через секунду и сам человек сел на водительское сиденье и машина тронулась с места. Вернее даже, рванулась!.. Я от неожиданности сунулся носом вперед и чуть не стукнулся мордой о переднее сиденье. Хотел было посмотреть в окно — я раньше, когда мы с дедом Васькой ездили на машинах, любил смотреть, как все проносится мимо и исчезает сзади, к тому же я так отвлекался от вони и шума. Но эта машина мчалась так быстро, что я ничего не успевал увидеть. Не было ни вони, ни шума, а сиденье оказалось таким удобным и мягким, а в машине был так тепло, что я... уснул. Ну, задремал. И продремал до тех пор, пока не почувствовал, что машина остановилась. Дверца снова распахнулась, и я понял, что надо вылезать. Неуклюже — потянутая лапа разболелась, — выпрыгнул на землю и встал рядом с этим странным человеком. Посмотрел вверх — он, кажется, улыбнулся. Это хорошо. Значит, он пока мной доволен... Но вот что странно — я совсем не чувствовал его настроения. Людей обычно очень легко понять, у них все эмоции на виду. Деда Ваську я вообще наизусть выучил, да и с незнакомыми легко общался, а этого — не понимал. Ну да ничего, как-нибудь...

Человек пошел по широкой гладкой дорожке, и я последовал за ним. Он не оглядывался и не смотрел на меня, будто знал, что я от него не отстаю...

Вот так у меня появился новый хозяин.

-2—

Дорожка оказалась короткой, а вела она к самому высокому зданию, какое я только видел в жизни. Мы с дедом Васькой жили в девятиэтажке, но и она казалась мне высоченной. Приходилось мне видеть и совсем уж огромные дома, когда мы с ним выбирались в центр, но это здание!.. Когда я поднял было голову, чтобы посмотреть, где у него верх, эта самая несчастная моя голова просто пошла кругом. У меня и вообще-то зрение неважное, я больше на нюх и слух полагаюсь, но даже и человек вряд ли бы разглядел, где кончается эта громадина...

Дальше была лестница, длинная и пологая. Встретившийся мне на дороге человек — не смотря ни на что, я еще опасался называть его хозяином — шел по лестнице уверенным широким шагом, даже не оглядываясь на меня. Но, похоже, он даже мысли не допускал, что я могу отстать от него. Я и не отставал. И, как этот человек, тоже старался идти уверенным шагом, гордо и высоко неся голову. Вот только мне не нравилось это здание. От него плохо пахло. Не в том смысле, что от него несло тухлятиной, словно от помойки, иначе. Людям, пожалуй, этого и не понять вовсе. Это был не физический запах, скорее, что-то на уровне инстинктов, подсознания... Точно так же я чувствовал себя по соседству с живодерней, куда меня однажды уволокли отловщики. По счастью, дед Васька от соседей узнал, что меня увезли эти мерзкие типы, и кинулся выручать меня. Он успел вовремя, ему даже потратиться на то, чтобы меня выкупить, не пришлось — когда надо, он умел закатывал потрясающие скандалы. Меня отпустили, но за те два часа, что я провел в клетке, я, наверно, постарел года этак на три, до того гнетущей была обстановка, так страшно выли другие псы, которых некому было выручить, и еще что-то такое неуловимое витало в воздухе, отчего я трясся от ужаса, как последняя шавка, и только что не скулил...

Так вот, от этого здания веяло точно такой же безнадегой и страхом. Не знаю уж, чьим именно, но идти мне туда страшно не хотелось. Но мой новый хозяин шел — а я шел за ним. Только постарался пристроиться вплотную к его ноге и не отставать. Чтобы не показывать, как мне на самом деле страшно, я постарался принять по возможности независимый вид, задрал нос повыше и вздыбил шерсть на загривке. Со взъерошенной шерстью я выгляжу вдвое... ну ладно, не вдвое, но все равно немного крупнее. А стало быть, опаснее. Так я и шел рядом с новым хозяином, на негнущихся лапах, с вздыбленной шерстью, с напряженно вытянутым хвостом, словно готовый в любой момент ринуться в драку.

Вход в здание напомнил мне родное метро. Такие же прозрачные дверки, только размером побольше, а вместо скучающей тетки в униформе — два здоровенных дядьки в какой-то неприметной серой одежде. Завидев издалека моего нового хозяина — а его трудно было не увидеть, при таких-то габаритах! — они встали по стойке "смирно" и приняли самый подобострастный вид, какой я только в жизни видел. На лицах их была написана невероятная радость от лицезрения этого человека, но на самом деле — уж я-то чуял — они его боялись и не любили. Вот только, приметив меня рядом с новым хозяином, они тут же преисполнились служебного рвения — наш с дедом Васькой знакомый толстый мент тоже делался ужасно ретивым, когда вблизи появлялось его начальство — и схватились за пистолеты. Я уж собрался или драться до последнего, или драпать, но тут новый хозяин коротко обронил:

-Это со мной.

Так я впервые услышал его голос. Голос был... хозяйский. Не злой, не резкий, не слишком даже повелительный — повелительным тоном разговаривают обычно те, кто только стремится выглядеть важной персоной, — негромкий и спокойный. Но меня дрожь пробрала при одном только звуке этого голоса, потому что так говорить мог только Хозяин. Именно так, не просто хозяин, а — Хозяин. Настоящий. И я пошел за ним, уже ничего не боясь. Потому что при таком хозяине бояться нечего. Разве что его самого... А от всех прочих он защитит тебя сам.

Так что я пригладил шерсть, расслабил прижатые уши и стал даже оглядываться по сторонам. В общем, ничего интересного я не увидел. Ни кошек, ни собак, ни даже холодильника... Сперва мы с новым хозяином шли по длинному-длинному коридору со множеством дверей по обеим сторонам, потом поднялись еще по одной лестнице и оказались в большом зале. Там немножко подождали, пока перед нами не открылись дверки в стене, и зашли в небольшую комнату. Я понял — это был лифт. В нашем доме тоже имелся лифт, только он почти никогда не работал, особенно рано утром и по ночам, и мы с дедом Васькой ходили пешком. Пока он поднимался на наш этаж, я успевал раз десять сбегать туда-обратно по лестнице и лаем перебудить весь дом. А однажды мы с ним застряли в лифте, и это мне очень не понравилось. Не люблю маленьких закрытых комнат с тех пор, как в клетке посидел! Но этот лифт не хулиганил, не останавливался и не лязгал, а очень быстро — меня даже к полу прижало — довез нас с новым хозяином до нужного этажа. Здесь тоже оказались двери, которые новый хозяин открыл очень странно — дотронувшись до них рукой. Стоило нам войти — я просто старался идти на кончиках когтей, до того светлый и пушистый здесь был ковер! — как к нам бросился молоденький человек, от которого пахло очень странно. Я не сразу понял, в чем дело: вроде бы от него исходил запах самого настоящего человека, но какой-то неправильный, как будто чего-то в этом его запахе не хватало, что ли?.. Во всяком случае, пах он точно не так, как мой новый хозяин. Более по-человечески. И — я как будто домой попал! — он так по-человечески заискивал перед моим новым хозяином, так старался ему угодить, что мне даже стало противно. Да самая паршивая шавка, и та не станет так унижаться!.. Эх... да вру я, конечно. Станет. Когда денька два-три не пожрешь ничего, кроме какой-нибудь сухой кости, еще не так станешь унижаться. На брюхе поползешь, будешь в глаза умильно заглядывать, извиваться всем телом и скулить, лишь бы огрызок какой кинули. Хотя я вот так и не смог себя заставить милостыню просить. Гордый слишком. Надо мной шавки с рынка потешались, мол, помирать станешь, а все будешь из себя пса благородных кровей строить, который за шкурку от колбасы не унизится...

Но этот мальчишка — он перед моим новым хозяином просто стелился, наизнанку выворачивался, и все в глаза норовил заглянуть, в точности как голодные щенки с того самого рынка. А хозяин на него — ноль внимания. Ровно мальчишка не человек, а так, табуретка какая-то, передвинул с места на место и забыл. А мальчишка — я опять-таки удивился — вроде и рад такому обхождению. Ну, что не замечают его. Потом я подумал, и рассудил, что у нас, собак, тоже такое бывает. Если, скажем, хозяин не слишком добрый, так лучше, чтобы он вовсе на тебя внимания не обращал, чем избил чем ни попадя за дурацкую провинность.

Так вот, мой новый хозяин кивнул на меня мальчишке и велел привести в порядок. А сам взял и ушел, и дверь за собой закрыл, как ни в чем не бывало. Словно и не сомневался, что его приказ будет выполнен немедленно и беспрекословно. Да так оно и было. Я видел, что мальчишка меня не то чтобы боится, но удивлен сверх всякой меры. Наверно, не каждый день его хозяин с улицы бездомных собак притаскивает!.. А я решил пока вести себя хорошо. Опять оказаться на улице, особенно в этом странном городе, мне вовсе не хотелось, так трудно ли потерпеть немножко, пока тебя мыть станут? Что меня будут именно мыть, я догадался сразу. А как еще можно "привести в порядок" очень большую и очень грязную собаку?..

Я угадал. Мальчишка сказал мне "Идем со мной!" и пошел по коридору. А я отправился за ним. Отчего бы и не послушаться? Мне почему-то казалось, что если я не стану слушаться, то за это попадет не только мне, но и этому мальчишке, а этого мне совсем не хотелось. Я чувствовал, что в этом странном доме мальчишка тоже вроде собаки, а потому чувствовал некую солидарность. Зачем нам портить друг другу жизнь, если можно ужиться мирно?..

Помывка мне даже понравилась. Мальчишка мыл меня аккуратно, не то что дед Васька, который всегда ухитрялся налить мне в уши воды, особенно летом, когда поливал меня из шланга, и норовил вымыть мне пасть с мылом. Нет, тут меня помыли очень аккуратно, теплой, но не горячей водой, тут же расчесали — вот на это потребовалось немало времени, я ж весь в колтунах был, так что мальчишка чуть не до слез дошел, пока вокруг меня с расческой прыгал! — и высушили горячим воздухом. Я просто блаженствовал, и только изредка порыкивал для порядка, когда мне казалось, что мальчишка слишком сильно дергает мою шерсть или позволяет себе излишние вольности с моим хвостом. Ну и еще когда он до моего порванного плеча добрался, больно же все-таки!.. Когда все это закончилось, я чувствовал себя, как какой-нибудь чемпион сотни собачьих выставок. Я слышал, что их перед выступлениями тоже расчесывают, красят, припудривают, завязывают бантики... Ну, во всяком случае, пахло от меня точно не хуже!..

Но понежиться на мягкой подстилке мне не дали: мальчишка открыл дверь и снова велел мне идти за ним. Смешно сказать — теперь он выглядел, пожалуй, грязнее, чем я, когда явился сюда. Да и поди — отмой такого, как я, семь потов сойдет!..

Как я и думал, мальчишка впустил меня к хозяину. Тот сидел в кресле, положив ногу на ногу и, как мне сперва показалось, читал книгу. Правда, когда он, завидев нас, отложил эту штуку на стол, я понял, что это не книга, а какой-то приборчик. Пахло от него, во всяком случае, не бумагой и клеем, а какой-то электронной гадостью.

-Вот, господин, как вы приказали... — пробормотал мальчишка и согнулся пополам. Я скосился на него с недоумением. Что это он изображает?.. Одно я чувствовал лучше некуда — больше всего на свете мальчишка желает сбежать из этой комнаты и оказаться как можно дальше от моего нового хозяина. Странно, неужели он такой злой?.. Вроде при мне он ни тапками в мальчишку не кидался, ни за ремень не хватался. Хотя... кто его знает, может, он каждый вечер всех своих домочадцев порет, чтоб неповадно было...

А я для себя решил, что заискивать перед новым хозяином ни за что не стану. Ну и что, что он меня на улице подобрал? Я же на самом деле домашний пес, а не бродячий, так что и вести себя должен подобающе, а не как шавка подзаборная, которая за кусок колбасы на части себя резать позволит. Подумав так, я уселся прямо напротив нового хозяина на светлом ковре, чуть склонил голову набок и принялся беззастенчиво его рассматривать. Так увлекся, что даже не заметил, как мальчишка испарился из комнаты. Непонятно, как хозяин умудрился его отослать, по-моему, он и бровью не шевельнул. Не иначе как мальчишка умел мысли читать...

Так вот, сижу я, разглядываю нового хозяина, а он меня изучает. Особенно ему мой ошейник покоя не давал, но снять его он так и не попытался. То ли моих зубов испугался, то ли еще что. Я ж решил за наследство деда Васьки до последнего сражаться, это все, что мне от него осталось, да еще кличка, которой все равно никто здесь не знает и вряд ли угадает. Наверно, это было у меня на морде написано. Морда у меня очень выразительная, особенно всем людям нравится, когда я своими песочного цвета бровями играю. А что такого? Им можно рожи мне корчить и дразнить, а мне нельзя, значит? Чем я хуже людей? Тем, что говорить не умею? Велика важность...

Я опомниться не успел, как новый хозяин оказался рядом со мной. Он с такой скоростью передвигался, что я только диву дался: только что в кресле сидел с таким видом, словно в ближайшие часа два с места не сдвинется, а тут — раз, и надо мной возвышается. Опять ничего не сказал, только взглядом велел за собой следовать, и дверь открыл. Мы, собаки, отлично понимаем человеческие взгляды. Только вот слушаемся их не всегда. Я вот деда Ваську иногда просто игнорировал, но этого человека — не ослушался бы ни за что. Не знаю даже, почему, но у меня и мысли такой не возникало.

И снова мы с ним ехали на лифте, причем новый хозяин так и не сказал мне ни слова. Обычно люди, когда пытаются приучить к себе собаку, разговаривают с ней, говорят что-нибудь вроде "спокойно, спокойно, хороший пес, хороший, умный...". Глупость страшная, но и правда иногда действует. Но этот вот молчал. И, что самое странное, я даже настроения его не мог уловить. Собаки всегда чувствуют, зол человек, расстроен, устал, обижен, пьян, просто весел или еще что. На то у нас особое чутье есть. Но тут это мое чутье словно о каменную стенку разбивалось. Не понимал я этого человека, а потому делалось мне все больше и больше не по себе.

Я так задумался, что не сразу понял, что мы уже давно идем по длинному-длинному коридору, и встречается нам довольно много людей. Были среди них и такие, кто пах почти как мой новый хозяин (то есть почти совсем не пах) — с этими он вежливо здоровался, и люди с обычным запахом — мимо таких он проходил, вовсе их не замечая.

И вот, наконец, вы вошли в еще одну странную дверь, которая, как в вагоне метро, уехала в стену, и оказались в большом и очень светлом помещении. Тут пахло остро и тревожно, почти как в ветлечебнице, но все-таки не так страшно. Навстречу моему новому хозяину вышел человек из тех, что почти не имели запаха. Он был таким же высоким, как мой новый хозяин, только волосы у него оказались покороче и намного темнее, а поверх одежды был наброшен белый халат, в точности как у той тетки, что увезла деда Ваську на воющей машине. От этого воспоминания у меня сразу испортилось настроение, и на нового человека я смотрел уже не с любопытством, а почти со злостью, хотя он не сделал мне ничего плохого.

-Что это, Бернгарт? — спросил он моего нового хозяина, с интересом разглядывая меня. Я очень не люблю, когда на меня вот так пялятся, поэтому счел необходимым вежливо оскалиться. Мол, не очень-то... Заодно попытался запомнить, как зовут моего хозяина. Получилось не слишком хорошо, я таких сложных имен раньше не слышал.

-Я хотел выяснить это у тебя, — усмехнулся в ответ хозяин. — Это ты у нас специалист по различным формам жизни.

-Могу сразу сказать, что ничего подобного мне прежде видеть не приходилось, — пожал плечами тот, второй. — Где ты это взял?

-Подобрал на дороге. — Хозяин коротко взглянул на меня. Я сидел смирно и делал вид, что крайне заинтересован ножкой стола. — Пока его приводили в порядок, я просмотрел несколько энциклопедий.

-Похоже на тебя, Бернгарт!.. — хмыкнул второй. — Подбираешь неизвестно что, отдаешь фурнитуру... а если оно болеет чем-нибудь?

-Невелика беда, — холодно ответил хозяин. — Я все равно намерен избавиться от этого бездельника. Так вот, я просмотрел пару энциклопедий, и, как мне кажется, нашел тот вид, к которому относится это существо.

Этот разговор повергал меня во все большее недоумение. Они что, собак никогда не видели?! Хотя... я ведь тоже ни одной не увидел, пока слонялся по улицам!..

-Хорошо, — сдался второй. — Покажи.

Они присели за стол, на котором стояло что-то вроде плоского телевизора и несколько минут что-то рассматривали.

-Однако ты фантазер, Бернгарт, — сказал, наконец, второй. — Откуда бы здесь взяться животному со Старой Земли?..

-А откуда берутся те странные люди, которых быстро признают невменяемыми и запирают в наших лабораториях? — вопросом на вопрос ответил мой хозяин. — Не смотри на меня так, моя должность располагает к тому, чтобы знать о подобных инцидентах. Меня, собственно, не интересует, откуда взялась эта... собака.

"Ну наконец-то они догадались, кто я!" — обрадовался я.

-Я хочу только знать, здорова ли она... то есть он, — поправился мой хозяин. — У него явно что-то не в порядке с лапой и с плечом. Взглянешь?

-Если ты настаиваешь... — вздохнул второй и посмотрел на меня. — Ну что же, загадочный пришелец, иди сюда, на стол...

Взглядом я спросил позволения у хозяина. Тот был не против, и я легко — даже потянутая лапа не помешала — вскочил на низкий стол. По прыжкам я всегда был чемпионом в нашем дворе. Мне ничего не стоит с места перемахнуть заборчик высотой по пояс взрослому человеку, а если с разбега — то и намного выше.

Особой осторожностью этот второй человек не отличался. С раной на моем плече он разобрался очень быстро и, прямо скажем, грубовато. Я пару раз не сдержался и рыкнул, но он даже внимания на меня не обратил. Я вдруг подумал, что раз они никогда не видели собак, то им, должно быть, и в голову не приходит, что я могу серьезно их порвать!.. Вот так так!..

-Судя по характеру ранения, это последствие от столкновения с ему подобными, — сказал, наконец, второй человек. — С ногой ничего серьезного, просто растяжение. Но могу тебе заметить, что истощено это животное сверх всякой меры. Смотри, чтобы он никого у тебя не загрыз.

-Мне кажется, он слишком умен для этого, — усмехнулся хозяин и посмотрел на меня. Я ответил ему признательным взглядом и, безо всякой команды спрыгнув со стола, уселся у его ноги. — Видишь?

-Вижу, — ответил второй, снимая испачканные перчатки. — Но все же рекомендую соблюдать осторожность. Это всего лишь животное. К тому же хищное.

-Спасибо за помощь, — произнес мой хозяин, и мы ушли.

Да, мы шли обратно, а я вдруг вспомнил, что зверски хочу есть. Будь я дома, я бы уселся около своей миски и лаем сообщил деду Ваське, что проголодался, а потому пускай он поскорей положит мне что-нибудь съедобное. Будь я на помойке, зарылся бы в отбросы и нашел какую-нибудь мало-мальски съедобную пакость. А тут как быть? Придется потерпеть...

Правда, терпеть мне пришлось недолго. Как только мы вернулись домой — а я так понял, что место, где меня мыли, а хозяин сидел в кресле, было именно домом, — хозяин снова вызвал того мальчишку (теперь я узнал, как его зовут — Жеми; дурацкое имя, как у какой-нибудь болонки!) и отдал ему какие-то распоряжения. Не успел я и глазом моргнуть, как у меня перед носом оказалась посудина с чем-то непонятным, но на первый взгляд — и понюх! — вполне съедобным. В бытностью мою бродячим псом я отвык привередничать, а потому сметелил предложенное за милую душу. Правда, я старался особенно не спешить и не заглатывать еду с непристойным чавканьем. Нет, я ел аккуратно, как полагается благовоспитанной собаке. Однако ж миску вылизал. И от добавки бы не отказался...

Закончив есть, я поблагодарил хозяина взглядом — именно хозяина, не Жеми, хотя именно он давал мне еду, — вежливо вильнул хвостом и улегся на ковер, ожидая дальнейших распоряжений. Однако распоряжений не последовало — хозяин удовлетворенно кивнул и ушел. А я уснул...

...Когда я проснулся, меня снова посадили в машину и куда-то повезли. Везли довольно долго, я опять успел заснуть. А когда мы приехали на место, оказалось, что место это — большой особняк. Ну, не такой большой, как то здание, где мне довелось побывать, понятно. Этажа в три, не больше. Здесь нас встретил очередной мальчишка, просто брат-близнец Жеми. Звали его Аки, что тоже наводило меня на мысли о болонках. Правда. Аки был не такой забитый, как Жеми, и не вздрагивал, когда хозяин на него смотрел. Кроме этого Аки, в доме оказалась уйма совсем молоденьких мальчишек и девчонок, от которых пахло совершенно нормально — молодыми здоровыми людьми. Я их, правда, пока не видел, только чуял. А вот животных и тут не нашлось.

В этом доме я и остался жить. Заботился обо мне, кормил, расчесывал и мыл Аки. Я позволял ему все это проделывать, но никаких его попыток подружиться поближе не принимал. Еще чего не хватало!.. А уж с какой физиономией он каждое утро и вечер выпускал меня во двор и ждал, пока я тщательно отмечу границы своих новых владений! Будь я человеком, помер бы со смеху... Но смеяться я не умею, а потому лишь как можно дольше делал все свои дела, внюхиваясь в каждую метку, словно это не я ее оставил несколько часов назад, краем глаза наблюдая за страдальческим выражением лица Аки.

Остальные люди, что жили в доме, те самые мальчишки и девчонки, боялись меня страшно, и, встретив где-нибудь в коридоре, чуть ли не на стенку карабкались, лишь бы со мной не столкнуться. Я недоумевал: обычно ребята двенадцати-тринадцати лет в нашем дворе, даже если и боялись меня спервоначалу, потом быстро привыкали и играли со мной, как ни в чем не бывало. Но эти малявки так меня боялись! Когда я случайно встретил одну девочку в пустой комнате, и, дружелюбно виляя хвостом и улыбаясь во всю пасть, стал с ней заигрывать — очень уж скучно было! — она закатила страшную истерику, так что я сам испугался... И решил больше к малышне не приставать. Боятся меня и не хотят со мной играть — и шут с ними. Не больно-то и хотелось...

А вообще, было очень скучно. Пожаловаться не могу, кормили меня отлично, по словам Аки, для меня разработали какой-то "специально сбалансированный рацион", прямо как в рекламе по телевизору. Ну и правда, я заметил, шерсть у меня стала более густой и блестящей, я опять поправился, а еще перестал шататься передний зуб, который я чуть было не сломал на помойке о какую-то кость. Ну а остальное... Поиграть не с кем, а спать целый день — с ума сойдешь. Только и радости — прогулки. Да и прогулки-то — одно название. Этот наш двор опротивел мне уже до того, что хоть волком вой. Я и повыл пару раз, чем перепугал весь дом, Аки даже врача мне вызвал. Мне дали чего-то успокоительного, от чего я и правда два дня дрых, просыпаясь, только чтобы поесть и пописать сходить. Хозяин приезжал не каждый день, а даже когда и приезжал — какая от него радость? То есть я бы с удовольствием познакомился с ним поближе, узнал, что он из себя представляет, что любит и чего не любит... Ну так не получалось же! Самое большее, что я себе позволял — это лежать на ковре на приличном отдалении от хозяйской особы и молча взирать на него. Стоило подойти поближе, как я тут же натыкался на высокомерный и холодный, совсем кошачий взгляд и вынужден был ретироваться. А мне, между прочим, было грустно... Да, Аки меня гладил, я ему разрешал, но это было совсем не то, ведь Аки не был моим хозяином!.. Мне было до того одиноко, что я рад был уже оказаться на помойке около рынка, там хоть другие собаки были, с которыми можно было подраться и так отвести душу...

Я окончательно затосковал, стал отказываться от еды — благо и еда тут была не слишком-то вкусная. Она была... никакая. Съедобная, и все. Все равно как вату ешь или картон, вкус еще какой-то присутствует, а о соблазнительном запахе и говорить не приходится. Я уж молчу о таких деликатесах, как та самая дешевая и страшненькая на вид — для людей, понятно! — колбаса, которую покупал иногда мне дед Васька. Он почему-то называл ее "собачьим счастьем", за дешевизну, наверно. Вкусная она была до невозможности, с ней я даже нелюбимую овсянку готов был слопать за милую душу!.. Что уж говорить о таких помоечных деликатесах, как слегка протухшая селедочная голова!.. М-м-м... от одного воспоминания об этом восхитительном запахе слюнки потекли! Эх... тут, небось, о таком и не слышали никогда...

Аки очень волновался из-за моей хандры, даже пару раз пытался подсунуть мне что-то "вкусненькое", но я раз попробовал и больше не стал. Это их "вкусненькое" ничем не отличалось от моей ватной каши. Кость бы хорошую... И чтобы с дедом Васькой по набережной прогуляться, он бы бутылки собирал, а я носился туда-сюда по берегу и лаял от избытка чувств или там по траве покатался. Тут ведь даже трава не растет!..

А хозяин про меня словно и вовсе забыл. Уже неделю не показывался. Я почти и забыл, как он пахнет, а он вдруг приехал. Ни на кого не взглянул, прошел в свой кабинет, как называлась эта комната, и прикрыл дверь. Аки пулей промчался по всем коридорам, шикая на малявок, мол, хозяин не в духе. Ха-ха, если раньше он был в духе, то интересно, каков он, когда сердится!.. Мне даже любопытно стало. А поскольку скучать мне надоело, то я и решил сунуться к хозяину. Может, он хоть чем-нибудь в меня кинет, придется уворачиваться... все веселее, чем бока пролеживать!

Я поскребся в дверь — она была прикрыта неплотно, и мне скоро удалось приоткрыть ее настолько, чтобы протиснуться внутрь. Хозяин мой сидел в кресле, как обычно, только в руках у него не было ни бокала с вином (я раз у деда Васьки пробовал — гадость ужасная!), ни этой странной штучки, которая заменяла здесь книжки. Он просто сидел, прикрыв глаза, и выглядел таким ужасно усталым, что я даже удивился. Никогда прежде я не видел, чтобы мой хозяин выказывал какие-то нормальные человеческие чувства. Я уж говорил — я о нем ничего не знал, все мои инстинкты как о стену расшибались. А сегодня эта стена как будто дала трещину, и я кое-что смог уловить. Вот, например, усталость эту...

Тут, конечно, лучше всего кошка бы помогла. Кошки — они на людей как настоящие доктора действуют, усталость снимают и все такое. Хоть я их и не люблю, а прямо вот побежал бы на улицу и приволок за шиворот такую мурлыкающую тварь... Но не водится тут кошек, вот беда! Тогда я решил — раз нету кошки, не сгожусь ли я?.. Во всяком случае, попробовать-то можно. Если что — прогонит, только и всего...

Я осторожно подошел поближе — хозяин даже не шелохнулся, хотя слух у него был не хуже моего. Сел рядом, почти вплотную — ему почему-то не нравилось, когда я отирался о его ноги, — и осторожно положил морду ему на колено, едва-едва не касаясь кончиком носа его руки. Вздохнул как можно более умильно, чтобы обратить на себя внимание.

Хозяин вздрогнул и посмотрел на меня сверху вниз, как будто и впрямь не подозревал, что я давно уже зашел в комнату. Я еще раз вздохнул и поморгал, стараясь, чтобы брови мои двигались при этом как можно активнее. Люди говорили, что это выглядит "уморительно". Наверно, они не ошибались — на лице моего хозяина и в самом деле появилось какое-то подобие улыбки. Я поерзал и придвинул нос еще ближе к хозяйской руке. Она — вот диво-то! — в кои-то веки была без перчатки, так что я, наконец, смог по-настоящему разнюхать хозяйский запах. Все, теперь уже точно его ни с чем не спутаю!..

Но, наверно, хозяину не понравилась близость моего ледяного мокрого носа к своей ухоженной руке. Рука плавно поднялась с колена, на секунду замерла в воздухе — я уж подумал, что она отдернется. Но нет!.. Помедлив еще немного, хозяин как будто неуверенно опустил руку мне на голову. Словно никогда раньше такого не делал!

Рука у него оказалась тяжелая и уверенная, самая что ни на есть хозяйская. Ну а дальше-то что?.. Так и будем сидеть? Я прижмурился, показывая, как мне приятно, что меня приласкали, и подсунулся поближе, вынуждая хозяйскую руку скользнуть по моей башке. Вот-вот, правильно, к ушам! Очень люблю, когда меня за ухом чешут, хоть я и не кот!

Кажется, хозяин понял, наконец, чего я от него хочу, и осторожно провел пару раз ладонью по моей голове. Я так застучал хвостом, что чуть пол не пробил. А что, я однажды так табуретку повалил, когда хвостом зацепил нечаянно... а на табуретке ведро стояло с водой. Вот был мне нагоняй от деда Васьки!..

Ну вот, наконец, хозяин отвлекся от каких-то своих сложных человеческих мыслей и вторую руку задействовал. Да, да, и не спрашивай, мне правда нравится, когда меня за "щеки" треплют!.. И когда под подбородком щекочут — тоже!..

Я скосил глаза вверх, на хозяина. Вот, и говорите после этого, что только кошки умеют лечить людей! Ничего-то вы не понимаете... Посмотрели бы только на моего хозяина — конечно, никуда усталость не делась, но это ерунда, это просто надо выспаться, зато брови больше не хмурятся, глаза посветлели, и какая никакая улыбка нарисовалась, а я и не помню, видел ли когда-нибудь, чтобы хозяин улыбался по-настоящему...

Вот так я научил хозяина гладить меня.

-3—

Чтобы закрепить этот успех, я всю ту неделю, что хозяин пробыл дома, не отходил от него ни на шаг. Не вился в ногах, как какая-нибудь приставучая левретка, а молчаливо присутствовал. Куда он — туда и я. Он в кресле со своей электронной книжкой сидит — и я тут же, у его ног лежу. Он обедать идет — и я рядом околачиваюсь. (Нет, не сижу и слюни не пускаю, а опять-таки чинно возлежу рядом!) Он к своим малявкам идет — и я за ним. При нем мелкие меня не очень опасались.

Кстати о малявках. Я никак не мог понять, кто же они такие. Дети хозяина? Да нет, во-первых, пахнут совершенно иначе, во-вторых, слишком уж их много, в-третьих, если это дети, где тогда их мать?.. И главное — отчего они все называют его хозяином? Ну я-то понятно, я собака, а они же люди?.. В общем, я долго недоумевал. Еще больше я стал недоумевать, когда услышал случайно, что хозяин продал кого-то из малявок. Продал! Что собак продают и покупают, я прекрасно знал, но чтобы людей так же!.. Словом, я окончательно запутался, а потому решил больше на эту тему не размышлять, чтобы не свихнуться. Буду считать малявок чем-то вроде особой породы собак, двуногих и капризных. В конце концов, мне до них дела нет никакого!..

Так вот, к концу недели хозяин вроде бы привык, что я хожу за ним хвостом и даже не возражал, когда я клал морду ему на колено и тяжко вздыхал, намекая, что неплохо было бы меня погладить. Единственное что — на диванах мне спать не позволялось. Даже Аки меня оттуда гонял!.. А я привык дома спать в кресле или на диване, в ногах у деда Васьки. Он сам говорил, что зимой так теплее — у нас в окна ужасно дуло. Летом, в жару, понятно, я и сам на диван не лез, а искал местечко под окном, где попрохладнее. Тут, положим, из окон не дуло, но привычка — страшная сила...

И вот однажды я пробрался в хозяйскую спальню. Тихо-тихо взобрался на кровать, умостился на уголке в ногах и так сладко заснул!.. Снился мне родной дом, снилось, что дед Васька опять напился пьяный, а потому заснул прямо посреди комнаты, не добравшись до дивана. Стало быть, мне тоже придется ночевать на полу, у него под боком, а то ведь он простудится, заболеет и будет ужасно кашлять... Я привалился к деду Ваське, растянувшись во всю длину, чтобы ему было теплее, и так разнежился, что от избытка чувств смачно лизнул его в лицо. Очень удивился, не почувствовав хорошо знакомой, колючей и пропахшей табаком щетины... И тут же сообразил, где я нахожусь!..

Как я успел увернуться от хорошей оплеухи, до сих пор не понимаю!.. Я кубарем слетел с кровати — вслед мне полетела, кажется, подушка, — сшиб по пути какой-то одноногий столик, выскользнул за дверь, кубарем скатился вниз по лестнице и забился под первый попавшийся стол. Потому что — вот уж я прочувствовал на своей шкуре! — хозяин очень рассердился! Поспал, называется! Вспомнил родимый дом!.. Это ж надо было такого дурака свалять... Думать надо было головой своей дурацкой, что мой новый хозяин — это не дед Васька, и вряд ли ему понравится в одной постели с собакой спать, даже если собака эта чисто вымыта, расчесана и чуть ли не надушена... И как теперь быть?..

Под столом я просидел довольно долго, пока меня не начали искать. Искал меня, понятно, Аки, заглядывал во все комнаты и приглашал идти есть и гулять. Но есть мне вовсе не хотелось, гулять тем более, так что я остался в своем убежище. В конце концов, Аки отчаялся и умолк, а я услышал знакомые хозяйские шаги. Ни секунды не колеблясь, он прошагал точно к тому столу, под которым я прятался, и приподнял край длиннющей скатерти с пышными кистями, за которыми меня совсем не было видно. Я спрятал морду в передних лапах и воззрился на него снизу вверх как мог более виновато. Вылезать, однако, я не собирался. Если он вдруг захочет меня выдрать, для этого ему придется вытащить меня из-под стола, а это не так-то просто!.. Я так думал ровно пять секунд, потом хозяин протянул руку, взял меня за шкирку, как нашкодившего щенка, и без малейшего усилия вытащил наружу. Я, полувися в воздухе (еще удивился, — ну и силища! — а потом испугался), изо всех сил завилял хвостом, сделав еще более виноватую морду. Ежели хозяину сейчас вздумается меня отлупить, я даже ничего сделать не смогу, я и дышу-то с трудом...

Но лупить меня он не стал. Опустил на пол и выпрямился во весь рост. Я встряхнулся, принял более-менее независимый вид и с опаской посмотрел вверх. Неужто он меня простил?.. А похоже на то! Лицо строгое, брови нахмурены, но это пусть он Аки обманывает или еще кого-нибудь, а я-то вижу, что глаза у хозяина совсем не злые, а даже вроде бы и веселые!.. Чтобы проверить, не обманываюсь ли я, я сокрушенно вздохнул и, повинно прижав уши, ткнулся мордой в хозяйское колено. Уф, слава всем собачьим и человечьим богам, какие только есть на свете! Хозяйская рука потрепала меня по ушам — вроде бы я прощен!

Я встряхнулся, вздохнул с облегчением и отправился обедать...

...Неделя прошла, и хозяин стал уезжать на весь день, а приезжал только поздно вечером. Ну, тут уж я встречал его со всем возможным пылом: скакал вокруг, вился в ногах, припадал на передние лапы и размахивал хвостом с такой силой, что Аки, пару раз попавший под такой ударчик, жаловался на синяки. По-моему, хозяин был не против такого шумного проявления радости. Кажется, мне одному такое позволялось: остальные в присутствии хозяина пикнуть не смели, ходили по струнке и непрестанно кланялись.

Еще к хозяину иногда приходили гости, такие же слабопахнущие. Тогда все они собирались в большой комнате с возвышением у дальней стены, рассаживались в кресла и долго беседовали о каких-то заумных вещах. А на возвышении тем временем наши малявки то танцевали, то пели, а то и вовсе занимались тем, что дед Васька называл "порнушкой". Мы с ним иногда смотрели ее по телевизору, когда дед Васька был в хорошем настроении. Помню, дед Васька всегда очень смеялся и вслух комментировал то, что происходило на экране, мол, такого не бывает... Сюда бы его, убедился бы, что бывает и не такое!

Но это бывало редко. Чаще же всего к хозяину приезжал в гости тот темноволосый человек, к которому он водил меня лечиться. Странные они все же тут... По моему разумению, "гости" — это как? Это когда приходит много-много людей, все они веселые, шумные, громко разговаривают, смеются, садятся за стол, много едят и пьют. Потом кто-нибудь падает под стол, а остальные поют песни или дерутся. Или идут гулять, тоже с песнями, попадаются ментам... В общем, гости — это весело. Во всяком случае, у нас с дедом Васькой было именно так. Я, правда, старался убраться подальше еще до конца застолья, пока гости еще не начали голосить дурноматом, падать под стол — то есть занимать мое законное место! — и кидаться мебелью. Так и лапу отдавить могут...

А здесь что? Приезжает этот человек, стало быть, к моему хозяину. Они раскланиваются, идут в гостиную и садятся в кресла на расстоянии метра этак в три друг от друга. Между собой еще столик ставят. И разговаривают тихо-мирно, чуть ли не шепотом. Вино, правда, пьют, не закусывая. Только я ни разу не видел, чтобы они больше двух бокалов за раз выпили!.. Странные люди!

В этот раз хозяйский приятель — я наконец выучил его имя, очень странное, Джеремайя, — приехал не просто поболтать, а по какому-то делу. Я не очень хорошо понял, в чем оно заключалось, потому что улавливал хорошо если одно знакомое слово через десять незнакомых. По счастью, скучный разговор быстро закончился, на свет появились бокалы с вином, и Джеремайя спросил:

-Бернгарт, а ты не задумывался над тем, чтобы клонировать эту свою... собаку?

-Зачем? — отозвался мой хозяин, а я насторожил уши. Я знаю, что такое "клонировать", про это по телевизору много говорили, а потом еще дед Васька мне объяснял. Он когда выпивши был, его всегда на разговоры тянуло, а если, скажем, на дворе глухая ночь, с кем разговаривать? Только со мной. Так что я много чего знаю. "Клонировать" — это когда берут кусочек какого-нибудь животного, и из этого кусочка выращивают целого зверя, как из семечка. Я даже обрадовался: если из меня вырастят еще парочку таких же, мне будет, с кем пообщаться!..

-Эти животные живут не слишком долго, — пожал плечами Джеремайя. — Данному экземпляру, судя по всему, около пяти лет. В лучшем случае, он проживет еще столько же, может, чуть больше, но я бы не рискнул утверждать наверняка. Кроме того, мне показалось, что ты к нему привязался...

-Возможно, — сказал хозяин, как мне показалось, не слишком-то добрым тоном. — И что с того?

-Ничего, — быстро ответил Джеремайя. — Но, кроме всего прочего, ты мог бы неплохо заработать на этом. Многие заинтересовались этим животным.

-Ах вон оно что... — протянул хозяин издевательски и поставил бокал на стол. — Хочешь сделать меня законодателем мод?

-Почему бы и нет? — несколько нервно отозвался Джеремайя. Я чувствовал, что разговор пошел совсем не так, как ему хотелось бы, и даже посочувствовал. Наверно, он думал, что раз я один такой в этом странном городе, то другие люди заплатят большие деньги за такого же, как я. А мой хозяин не хочет мною делиться. Тоже странный...

-Я не дам разрешения на клонирование, — отрезал мой хозяин. — Ни при каких условиях. И сам тоже не стану этого делать, даже когда этот пес умрет.

-Это почему же? — изумился Джеремайя. — Логично было бы...

-Я знаю, ты специалист по логическим рассуждениям, — оборвал мой хозяин. — Послушай мое и опровергни, если сможешь. Этот пес явно кому-то раньше принадлежал. То есть его обучали с раннего возраста. Его характер, привычки — результат этого воспитания, а также жизни в определенно среде обитания. Повторить их у клона не удастся, стало быть, клон будет совершенно иной собакой. Не физически — психически. Понимаешь?..

-Кажется, понимаю, Бернгарт, — вздохнул тот. — Личность единственна и неповторима... Но ты уверен, что можно говорить о какой бы то ни было личности в отношении неразумного животного?

Я даже рыкнул от обиды. Сам ты неразумное животное!

-Об этом много спорили еще ученые Старой Земли, — ответил хозяин. — Но к однозначному выводу прийти так и не смогли. Большинство склонно считать собак неразумными. Но ты посмотри на него, — он кивнул в мою сторону. — Мне иногда кажется, что он прекрасно понимает наши слова.

-Я тоже кое-что читал об этом, — возразил Джеремайя. — Собаки не понимают человеческой речи. Они запоминают определенный набор звуков, реагируют на него, из-за чего складывается впечатление, что собака понимает не только короткие команды. Это условные рефлексы, не более того. Кстати, если собаку обучали на одном языке, то вряд ли она станет слушаться команд на другом. Они для нее будут звучать бессмыслицей. А для этого пса, если он каким-то чудом и впрямь попал сюда со Старой Земли, наша речь должна быть непонятна.

Я только фыркнул про себя. Умник нашелся! Дед Васька тоже так думал, и всегда удивлялся, что я прекрасно понимаю мясника с нашего рынка. Тот был то ли грузин, то ли армянин, словом, с юга. Со мной он почему-то разговаривал исключительно на родном языке, для деда Васьки звучавшем достаточно дико. Но я-то его понимал, протягивал лапу, когда он просил, садился, вставал по команде и ждал, пока он найдет мне вкусную косточку... Так что нечего умничать. Нам, собакам, все равно, на каком языке говорят люди...

-Посмотри, какой взгляд, — кивнул на меня хозяин. — И после этого ты скажешь, что он нас не понимает?

-Я все-таки останусь при своем мнении, — дернул плечом Джеремайя. — Но насчет моего предложения ты все-таки подумай...

-Хорошо, подумаю, — ответил хозяин, но я бы полхвоста поставил на то, что думать он об этом не станет...

...В постель к хозяину я больше не лез, зато добился позволения дрыхнуть на диване в гостиной. Аки ныл, что из меня шерсть лезет, и светлый диван чистить — страшная морока, но его, понятно, никто не слушал.

Но спать целыми днями — это было не по мне. Я привык помногу ходить, мы ж с дедом Васькой выходили на улицу рано утром: пока весь район обойдешь, день и пройдет. А тут что? Лежишь на подушках, точно болонка какая-то, и скучаешь...

Хозяин заметил, что я потолстел, и устроил головомойку Аки. После этого для меня придумали тренажер — беговую дорожку. Я такие видел несколько раз, когда мы с дедом Васькой ходили в гости к его приятелю, который ночным сторожем в спортклубе работал. Они раз напились и такую вот дорожку сломали, а сторожа потом за это чуть не уволили. А еще я слышал, что всяких собачьих чемпионов так перед выставками тренируют, чтобы не по лесу с ними бегать, не по кочкам и гололеду, а прямо в теплой комнате... С дорожкой я быстро освоился и бегал с удовольствием. Вот только самостоятельно останавливаться и соскакивать с нее у меня не очень хорошо получалось, я иногда падал. Но в общем — хоть какое-то спасение от скуки!

Однажды хозяин пошел посмотреть, как наши малявки играют — это у них называлось "заниматься спортом", — а я за ним увязался. Выглядывал из-за полуоткрытой двери, чтобы они не пугались, и вдруг увидел... мяч!! Настоящий мяч!! Я опомниться не успел, как лапы вынесли меня на середину зала. Малявки с визгом кинулись врассыпную, а я схватил мяч, подбросил в воздух, дал ему упасть и отскочить от пола, поймал еще раз и гордо принес хозяину. Остановился перед ним, мол, ну возьми у меня игрушку, я же тебе принес!.. Я как-то опять позабыл, что этот странный человек раньше не видел собак и вряд ли понимает, чего я хочу...

Но хозяин и правда забрал у меня мяч, даже не обратив внимания на то, что я его малость обслюнявил и прокусил, отчего тот наполовину сдулся. Подкинул на ладони — я едва на месте устоял! — и... бросил его в зал. Неужели догадался?! Я ринулся за мячом, скользя по полу, подхватил его на лету и вернулся, отчаянно виляя хвостом. Тут только заметил, что малявки смылись... да ну их!.. И хозяин снова взял у меня мяч и запустил его на этот раз подальше... Я опять принес мяч, сунул хозяину в руки, но, когда он хотел забрать у меня игрушку, не разжал зубы, а сжал челюсти покрепче и тихо зарычал. А хозяин, вместо того, чтобы продолжить отбирать у меня мяч, взял, и отпустил его. Нет, так дело не пойдет!

Я снова ткнул мяч в руки хозяину, мол, давай, отбирай! Самое интересное в этой игре — не просто бегать за мячом, а отбирать его друг у друга!.. На этот раз, когда хозяин попробовал взять мяч у меня из пасти, я не стал тянуть его слишком сильно и рычать слишком громко, и в конце концов все-таки позволил его отобрать. Еще раз принес и еще раз предложил сыграть в игру "а ну-ка, отними!". До чего же понятливый мне попался хозяин! Теперь его не смущал мой притворно грозный рык, сверкающие глаза и оскаленные зубы!.. Как мы не разорвали этот несчастный мяч напополам, даже и не знаю... В конце концов он позволил мне победить, и я радостно поскакал по залу, высоко подкидывая окончательно сплющенный мяч в воздух и ловя его на лету. Хозяин наблюдал за мной со своей привычной полуулыбкой, но... мне показалось, что ему это тоже понравилось!..

Вот так я научил хозяина играть со мной в мяч.

-4—

Друг моего хозяина в последнее время у нас не показывался. Наверно хозяин сказал ему что-то особенно доброе, когда провожал его в последний раз. Тогда этот Джеремайя снова начал приставать к моему хозяину, чтобы тот позволил взять образцы моих тканей для клонирования. Но хозяин — я уже успел немного изучить его, — если уж решал что-то, то сдвинуть его с этого решения было невозможно. Как сказал бы дед Васька, мой новый хозяин был упрямее осла. А я только удивлялся — если уж этому Джеремайе так нужны какие-то там "образцы", что он, моей шерсти с дивана насобирать не может?.. Или это ему не годится?

Так вот, гостей у нас давно не было, а потом вдруг хозяина самого куда-то пригласили. И он почему-то решил взять меня с собой. Я был не против: во-первых, мне надоело сидеть взаперти, во-вторых, мне тогда ужасно понравилось кататься в хозяйской машине, а в-третьих, я все надеялся, что встречу какую-нибудь другую собаку. Ну хоть комнатную, вечно дрожащую от страха перед всем миром собачоночку!! Хоть скандального пуделя или какого-нибудь ненормального бультерьера!..

Забегая вперед, могу сказать, что надежды мои не оправдались. Собак я так и не встретил. Но все равно было интересно.

Для начала, хозяин все-таки настоял на том, чтобы снять с меня мой любимый ошейник. Уж больно он был страхолюдный. К тому же мебель царапал... Я страшно обиделся и почти два часа пролежал за диваном, отказываясь ужинать и вообще отзываться. Правда, когда взамен на меня надели новый ошейник, тоже металлический, но совсем новый и блестящий, в звеньях которого не защемлялась моя шерсть, я решил, что, так и быть, сменю гнев на милость. В конце концов, в новом ошейнике я выглядел хоть куда!..

Хозяин тоже приоделся. То есть, на мой взгляд, он всегда был роскошно одет, и пахло от него хоть и слабо, но совершенно замечательно, не то что от деда Васьки, который мог неделю ходить в одной и той же одежде... и спать в ней же. Но сегодня хозяин выглядел особенно величественно. Жалко, я плохо различаю цвета, наверно, для человека это было вообще сногсшибательное зрелище, во всяком случае, Аки закатывал глаза и щебетал так, словно это он сам пошил хозяйский костюм. Меня тоже причесали и обрызгали чем-то душистым, отчего я расчихался и долго тер нос лапой, чтобы избавиться от приставучего запаха.

На этот раз долго покататься в машине не пришлось — ехали мы совсем мало, и так быстро, что я опять ничего не успел рассмотреть. Там, куда мы приехали, стояло множество таких же громадных машин, как у моего хозяина. А уж народу тут было!.. В основном, конечно, здесь бродило множество таких же слабопахнущих, как мой хозяин. Еще встречались самые обычные люди, каких я помнил по своим блужданиям. Они вежливо уступали дорогу слабопахнущим и смотрели им вслед со жгучей завистью, а иногда и со злостью. Это они думали, что улыбки скрывают их настоящие чувства... Только не от собаки! А еще мне казалось, что мой хозяин и ему подобные тоже прекрасно понимают, что именно чувствуют по отношению к ним обыкновенные люди. Думаю, у них от этого настроение портилось. Кому ж приятно постоянно ощущать такое!.. Мне и то было неприятно, хотя эти эмоции и не ко мне вовсе относились.

Хотя мне приходилось немногим легче. На меня пялились, как на какую-нибудь диковинку, да я и был диковинкой в этом непонятном месте... Хозяин взял меня на поводок, а я, хотя сроду не ходил на привязи, даже когда был лопоухим щенком, даже не возмутился. Да и поводок был — одно название, тонюсенькая цепочка. Хотя... я для пробы натянул разок этот поводочек, и мне показалось, что цепочка хоть и тоненькая, но очень прочная. А в том, что мой хозяин сможет меня удержать, я не сомневался. Он же не дед Васька, которого я однажды вывалял в грязи, когда он пытался увести меня от мясных рядов и привязал к моему ошейнику какую-то веревку.

Так вот, даже хорошо, что хозяин взял меня на поводок, иначе я бы точно потерялся в этом новом месте, полном странных незнакомых запахов, или просто отстал бы от него, запутавшись в чужих ногах. А как прикажете искать хозяина по запаху, если этот запах почти неуловим, даже когда стоишь к нему вплотную?..

Но что же мне было, жаться к хозяйским ногам, как какой-нибудь высокопородной жеманной собачке, что ли? Я припомнил, как выходил победителем из драк даже с самыми большими и свирепыми псами нашей округи, вспомнил, как стащил с забора того мужичка на стоянке, и пошел вперед так, как выходил на драку и при этом старался произвести впечатление не только на противника, но и на местных "дамочек": голова гордо поднята, туловище напружинено, хвост вытянут, шесть на загривке вздыблена... В общем, думаю, выглядел я неплохо, и даже ротвейлер Аргус, с которым мы несколько раз жестоко дрались с переменным успехом, подумал бы, прежде чем затевать со мною побоище!..

Перед нами с хозяином расступались. То есть люди расступались, а слабопахнущие, наоборот, останавливали нас, здоровались с хозяином, обменивались парой фраз и всё пялились на меня. Я вел себя прилично и, стараясь не посрамить хозяина, даже не чесал лапой за ухом, хотя очень хотелось. Кажется, несколько раз хозяину намекали на то, что за меня могли бы заплатить неплохие деньги. Не за "образцы тканей", как хотелось хозяйскому приятелю, а именно за меня, как я есть. Но хозяин, к счастью, таких глупостей не слушал, а спокойно шел дальше.

Я немного успокоился и стал оглядываться по сторонам. Надо же, как интересно!.. Мы, оказывается, ходили по большому залу, вдоль стен которого были устроены возвышения, а на них сидели, лежали, стояли и прохаживались точь-в-точь такие же малявочки, как жили у нас с хозяином дома. И если я еще не выжил из ума, то... это было что-то вроде витрины! Вот точно как в том магазине, что был около нашего с дедом Васькой дома!.. Там лежала такая умопомрачительная колбаса, такие куски мяса... Но только на той витрине ничего нельзя было потрогать, а здесь, как я заметил, очень даже можно. Малявочек заставляли ходить, приседать, смотрели, какая у них шерсть... волосы, то есть. Ну в точности так, как рассказывала Матильда, бывает на всяких собачьих выставках.

Тут мне в голову взбрела странная мысль: я вспомнил, как блуждал по городу и думал, что попал в собачий ад. Может, это и правда так? Только ад не для одних лишь собак... В моем родном городе люди водят собак на поводках, покупают их и продают, водят на выставки, бьют и мучают по-всякому. А тут делают то же самое с людьми. Даже на поводках водят, я сам видел. Может, те, кто издевался над такими, как я, после смерти попадают сюда и сами становятся вместо собак, а вместо обычных людей тут вот эти, слабопахнущие, как мой хозяин? А может, они и не люди вовсе?..

-Бернгарт! — обратился кто-то к моему хозяину, и я безо всякой радости признал Джеремайю. Ну не любил я его, и все тут! Хоть застрелите... — Вот не ожидал встретить тебя здесь!

-Отчего же. — отвечал хозяин. — Пренебрегать традициями не стоит. Кроме того, я и в самом деле давно не выбирался на аукционы.

-А для чего ты захватил с собой это... животное? — Джеремайя всегда говорил обо мне с такой вот легкой паузой перед словом, меня обозначающим. Это мне тоже не нравилось. Положим, хозяин тоже не называл меня по имени, он его не знал, а нового не придумал, он звал меня просто "Пес". Но тут я не возражал. А вот Джеремайю этого с удовольствием цапнул бы за лодыжку!.. — Ты хочешь заявить его на участие в шоу?

Я насторожил уши. Матильда как-то хвасталась, что как-то завоевала титул "бест ин шоу", это значит, ее признали самой красивой собакой на выставке изо всех прочих. Может, если здесь есть шоу, то и другие собаки есть? Может, их привозят из других мест? Я слышал, на собачьи выставки приезжают вовсе из других стран и даже летают на самолетах... Но потом я решил, что ошибаюсь. Были бы тут другие псы, пусть и в других странах, на меня бы так не пялились... Наверно, здесь слово "шоу" обозначало что-то другое.

-Нет, — ответил мой хозяин, чем подтвердил мои мысли. — Не стоит. Это же все-таки неразумное, как ты утверждаешь, и хищное животное. Мало ли, что взбредет ему в голову. Я не хочу выплачивать компенсацию за тех, кого он может ненароком покалечить.

Я очень вовремя решил зевнуть, продемонстрировав Джеремайе, да и всем окружающим полный набор своих зубов. Наверно, они оценили это зрелище, потому что вокруг нас с хозяином стало как-то пустовато. Остался один Джеремайя, и я пообещал себе, что непременно сделаю ему какую-нибудь гадость, пусть даже хозяин меня потом накажет. Не знаю пока, какую именно гадость, но придумаю непременно! Уж по таким делам я мастер...

-Ты не будешь возражать, если я заеду к тебе завтра? — спросил он моего хозяина.

-Разумеется, приезжай, — ответил хозяин таким тоном, что я мгновенно понял — он вовсе не жаждет видеть своего так называемого друга. Я подумал немного и сообразил, кого напоминает мне Джеремайя. У деда Васьки был один такой приятель: он приходил без приглашения и доводил всех до оцепенения своими разговорами. К тому же вечно опустошал наш холодильник, раз даже сожрал мою любимую колбасу, чего я ему так и не простил. В конце концов, деду Ваське этот бесцеремонный тип тоже надоел, он, будучи в подпитии, шваркнул в гостя табуреткой, и с тех пор ноги его в нашем доме не было. Жалко, что мой новый хозяин такой воспитанный и не станет бросаться табуретками. Да и табуреток у нас в доме нет, а креслом и убить можно... — А теперь извини, я хотел бы заняться тем, ради чего пришел сюда.

-Конечно, Бернгарт! — воскликнул Джеремайя, и мне еще сильнее захотелось его цапнуть. Только уже не за лодыжку, а куда-нибудь повыше. — Я бы на твоем месте обратил внимание вон на тех...

-Ты пока не на моем месте, — невероятно любезным тоном ответил хозяин. Мне показалось, будто за этими словами скрывается какой-то намек. — Кроме того, мне не нравится подобный типаж. У меня несколько иные представления о привлекательности.

После этого Джеремайя от нас отстал, а мы с хозяином пошли выбирать малявочек. Я откровенно скучал, потому что не понимал, чем один мальчишка отличается от другого, ну разве что один повыше, другой пониже... Но хозяину было виднее. Мы с ним медленно двигались по залу. Время от времени с хозяином заговаривали, а один тип хотел было меня погладить, но я так клацнул зубами, что он отдернул руку и чуть не начал заикаться.

-Осторожнее, — несколько запоздало предупредил хозяин. — Ему не нравятся чужие прикосновения.

После этого происшествия меня стали обходить подальше, что меня вполне устраивало. Хозяин же, как мне показалось, совсем не рассердился на меня...

Малявочки на витринах поглядывали на нас исподтишка и как-то не слишком радовались, когда хозяин обращал на них внимание. Перед другими слабопахнущими они только что на уши не становились, а при нашем приближении старались сделаться незаметными. Наверно, это они меня боялись. Я уж заметил, малявочки — они совсем глупые, ребята из нашего двора были куда как сообразительнее и бойчее. Я, правда, не слишком в человеческом возрасте разбираюсь, но мне казалось, что такие вот человеческие недопесочки должны бы уже поживее мозгами шевелить. А у нас дома Аки с ними носился, как со слепыми щенками. В общем, ничего я не понимал...

Хозяин все никак не мог найти себе малявочку по душе. Мне он сейчас очень напоминал деда Ваську, когда тот забредал в какой-нибудь магазин или там в павильон на рынке, чтобы просто погреться, поглазеть (а если повезет, то и стащить что-нибудь), а к нему бросались продавцы и уговаривали что-нибудь купить. Дед Васька-то, когда не пил запоями, очень прилично выглядел... Ну а поскольку денег у него все равно лишних не было, он и начинал привередничать, мол, это мне не нравится, это цвета некрасивого, тут нитки торчат, там пуговица криво пришита... Охает все, погреется и уйдет. Сколько раз я такое видел, когда мне удавалось за ним следом проскочить! Вот и новый мой хозяин вел себя сейчас точно так же: то малявочка слишком маленькая, то чересчур взрослая, то взгляд нахальный, то больно уж забитый, то волосы не того оттенка, то мордашка капризная, то нос некрасивой формы... Словом, не хотелось ему никого покупать, да и то — у нас малявочек и так полон дом, а поди прокорми их всех! Но, должно быть, надо было, у людей это называется, кажется, "модно". У всех есть, значит, и у тебя должно быть, иначе ты не человек, а так... не пойми что. Глупо ужасно, все равно как если бы все собаки начали мечтать о хвосте пушистом колечком, как у лайки. Представляете себе таксу с таким хвостом?.. Вот, а людям такое смешным вовсе не кажется...

Тут я решил, что надо уже хозяину помочь, а то у меня уже лапы устали по залу бродить туда-сюда. Сейчас я ему найду подходящую малявочку... по своему вкусу. То есть нюху. Вот какая мне по запаху понравится, к той хозяина и поведу. И я стал принюхиваться. Сперва мне показалось, что это дохлый номер: в этом зале было столько народу, и все такие надушенные, что хоть помирай. Настоящих, живых запахов всего и ничего. Но я все-таки справился, не зря дед Васька говорил, что я лучший нюхач в округе, что угодно найду, не хуже ищейки, хоть пустую пивную бутылку под сугробом!..

Наконец приглянулась мне одна девочка, в нашем дворе такие уже вовсю с мальчишками гуляли и целовались по подъездам. То есть не совсем щенок. Пахло от нее хорошо, и на меня она смотрела любопытно, хоть и сторожко.

Я осторожно потянул хозяина в ту сторону. Не тут-то было. Он разговаривал с каким-то человеком из обыкновенных и даже не заметил, как я натянул поводок. Пришлось ждать, пока они наговорятся всласть. Тогда хозяин, наконец, обратил на меня внимание. Дед Васька непременно спросил бы "что, Джек, что случилось, куда ты меня зовешь?". Но мой хозяин никогда со мной не разговаривал, он только брови нахмурил, мол, что это ты вытворяешь? Я постарался сделать свой взгляд как можно более выразительным и снова потянул за поводок. Оглянулся на хозяина, мол, ну идем же, что я тебе покажу!.. Мне пришлось проделать это еще несколько раз, прежде чем он догадался пойти за мной. Но ведь все-таки догадался!..

Ужасно гордый собой, я привел хозяина к той витрине, где стояла та самая девочка. Еще раз оглянулся на него и сел, мол, с места меня теперь не сдвинешь! Посмотрел вверх: хозяин смотрел не на витрину, а на меня, и во взгляде его я увидел вопрос, мол, ты что, хочешь, чтобы я ее купил? С дедом Васькой мы понимали друг друга с полувзгляда, он же меня вырастил с щенячьего возраста, а с этим хозяином я так привык по нескольку раз объяснять ему, чего я от него хочу, что теперь совсем растерялся. Однако быстро собрал мысли в кучу и коротко гавкнул, мол, да, очень хочу! И еще добавил взгляд искоса: давай, хозяин, думай быстрее, сколько можно тут торчать, обедать давно пора!..

Хозяин помедлил минуту — я уж решил было, что мне померещилось, и я все выдумал насчет того взгляда, — но потом все-таки начал приглядываться к той девочке. Но так, только для виду. Он даже торговаться не стал, заплатил, сколько спросили. И тут же, как из-под земли, рядом с нами вырос Джеремайя. Нет, я его определенно цапну!!

-Бернгарт, что это с тобой? — спросил он, презрительно глядя на наше с хозяином приобретение. — С каких пор тебе стали нравиться переростки?.. И потом, ты переплатил за нее как минимум втрое!

-Ты предлагаешь мне торговаться, как какому-нибудь бродяге? — дернул плечом хозяин. — А что до моих вкусов... О них не спорят. Тебе не доводилось слышать такого выражения?..

На это Джеремайя не нашелся, что ответить, и мы с хозяином спокойно пошли к выходу. Малявочку отвели в нашу машину и посадили на заднее сиденье. Очень интересно! А я где поеду?.. Однако выбирать не приходилось, и я тоже запрыгнул назад. Думал, малявочка испугается и начнет хныкать, как они всегда делают, но она ничего, не стала реветь. По-моему, она больше боялась моего хозяина, чем меня. Ну а я, не будь дурак, всю дорогу с ней заигрывал: то носом потыкаю, то лапу на коленку положу, то хвостом повиляю... Хоть одна от меня шарахаться не будет!

И правда, на следующий день, когда хозяин уехал по делам, а я заглянул в спортзал, посмотреть, как там наша новая малявочка, остальные подняли визг, а она ничего, даже подошла поближе. Я решил, что раз она такая непугливая, то, может, она со мной поиграет? Это, конечно, совсем не то, что играть с хозяином, но когда его нет, мне так скучно!.. И я принес ей свой мяч. Объяснять, что надо делать, ей пришлось куда дольше, чем хозяину, но я все-таки справился. У нее, правда, я не отбирал мяч с рыком, чтобы не напугать, а просто бегал за ним по залу. Остальные малявочки жались по стенам и кто со страхом, а кто и завистливо поглядывал на новенькую, которая так весело играла со зверем ростом ей повыше пояса. А потом кто-то из мальчишек, что посмелее, подошел поближе... и еще один... и еще...

В общем, когда Аки заглянул узнать, что в происходит в спортзале и отчего там стоит такой шум, его чуть удар не хватил. Потому что мы с малявочками носились взапуски по залу с таким лаем и визгом, что хоть уши затыкай. А когда мы устроили кучу-малу, бедняга Аки решил, что я сейчас кого-нибудь загрызу. Пришлось малявочкам его же и успокаивать... Малявочки-то, даром, что глупые, быстро сообразили, что никого я не трону, и развеселились. Я заметил: у них чутье на чужое настроение не хуже, чем у нас, собак...

Вот так я подружился с хозяйскими малявочками.

-5—

Но, конечно, в тот же день настроение мне испортил Джеремайя, заявившийся с визитом. С каждым разом я все сильнее и сильнее хотел его не просто покусать, а порвать в лоскуты! Вот бывают же такие неприятные типы... А еще мне казалось, будто ему что-то надо от моего хозяина помимо моих "образцов тканей", только я не понимал, что именно. Хотя... это вот к нам с дедом Васькой одно время ходил в гости один приятный парень. То есть он для деда Васьки был приятным, потому что приносил хорошую водку и вкусную еду и вел с ним долгие задушевные беседы. Он и мне пытался принести вкусненького, только я у него так ничего и не взял. Не нравился он мне... Это-то мое поведение деда Ваську и насторожило: мне он верил больше, чем всем своим дружкам, вместе взятым. Он с кем-то там поговорил, что-то узнал, да и спустил приятного парня с лестницы, когда тот в очередной раз с гостинцами заявился. Сказал потом кому-то — я случайно услыхал, — что этот парень хотел, чтобы дед Васька какую-то бумажку подписал, и тогда нас с ним выгнали бы из нашей квартиры. Вот только как мне нового хозяина предупредить, что Джеремайе от него нужно что-то... не пойми что?.. Он, поди, и не знает, что мы, собаки, плохих людей за километр чуем... не нюхом, а можно сказать, всей шкурой! Что бы такое сотворить?..

Итак, хозяин и этот Джеремайя снова уселись в гостиной, и Джеремайя начал очередную занудную беседу. Хозяин слушал, кивал, но, по-моему, думал о чем-то совсем другом. Может, о том, как бы выставить приятеля поскорее?

Я давно заметил: о чем бы ни говорил Джеремайя, в конце концов разговор переходил на меня. Ну вот не давал я покоя этому типу! Но раньше он все просил да канючил, а сегодня так заговорил, что я даже уши насторожил и поближе подобрался, чтобы лучше слышать и ничего не пропустить!

-Я не понимаю твоего упрямства, — резко сказал Джеремайя, когда хозяин в очередной раз отказался от его предложения. — Ты можешь объяснить, почему ты против клонирования этого животного?

-Могу. — Хозяин поставил бокал на столик, откинулся в кресле и закинул ногу на ногу, сцепив руки на колене. Я уже заметил — такую позу он принимал, когда вынужден был говорить что-то очень неприятное. — Только я не уверен, что ты сможешь понять мои доводы.

-Мне расценивать это, как оскорбление? — совсем по-кошачьи фыркнул Джеремайя.

-Расценивай, как хочешь, — отозвался хозяин. Я же в этот момент обнаружил одну крайне интересную штуковину и занялся ей вплотную, пользуясь тем, что на меня не обращают внимания. — Так ты будешь слушать?..

-Излагай, — кивнул Джеремайя. — Очень любопытно узнать, что это за доводы, недоступные моему пониманию!..

-Хорошо. — Хозяин помолчал несколько секунд, потом сказал: — Если бы ты пожил несколько недель рядом с этим псом, ты бы лучше понял, но... Я постараюсь объяснить и так. Впрочем, это довольно просто. Я никогда не встречал существа честнее и преданнее, чем это. Вот и все.

-Даже среди людей? — приподнял бровь Джеремайя.

-Особенно среди людей, — отрезал хозяин.

-Тогда тем более не вижу причин для отказа! — воскликнул Джеремайя. — Отличный спутник, как ты говоришь, преданный и...

-Ты считаешь, я поверю в это? — Улыбка хозяина была холоднее самого льда. — Так ли уж кому-то нужны верные спутники?.. Я вижу это иначе. — Он взял бокал со стола. — Когда все наиграются вдоволь, начнутся эксперименты. Скажем, собачьи бои. Что может быть интереснее, чем стравить между собой пару таких зверей и посмотреть, чья возьмет!.. Особенно если сперва поиграть немного с их геномом. Я не хочу видеть, во что это может вылиться.

Джеремайя молчал, и я почувствовал, что мой хозяин угадал. Я слышал про собачьи бои, слышал, что собак перед боем кормят всякой гадостью, чтобы не чувствовали боли и были злее, а когда они уже не могут драться, убивают их или просто выгоняют на улицу. Не хотел бы я быть бойцовым псом!..

-Как-нибудь посмотри ему в глаза, — сказал хозяин после долгого молчания. — Если он тебе позволит, конечно. Может быть, тогда ты поймешь, почему я не хочу, чтобы такие же глаза смотрели на кого-то со страхом и ненавистью... или злобой.

-Мне не нравятся твои слова, Бернгарт, — ответил Джеремайя, и в голосе его я почувствовал сдерживаемую злость. — Ты проявляешь чрезмерную эмоциональную привязанность к этому животному. Тебе рассказать, чем обычно заканчивается подобное? Мой долг, как твоего друга...

-Позаботься лучше о себе, — обрезал хозяин. — Я не изменю своего решения.

-Приказа ты тоже ослушаешься? — холодно ответил Джеремайя, поднимаясь на ноги.

Хозяин промолчал, а Джеремайя потянулся за своим плащом, небрежно брошенным на спинку кресла. Я положил морду на лапы и принял самый невинный вид, стараясь спрятать ухмылку...

Когда Джеремайя увидел, во что превратилась его роскошная одежда (а я видел, как он выпендривается, еще там, в том большом зале, где продавали малявочек), он просто остолбенел. Вся нижняя часть — та, до которой я смог дотянуться, — превратилась в аккуратные лохмотья. Я — мастер по художественной погрызке вещей, дед Васька всегда так говорил. Моим еще щенячьим тогда зубам уступил даже толстый и жесткий, как кирпич, синтетический ковер у нас в квартире, что уж говорить о тонкой, хоть и прочной материи!

Джеремайя сделался сперва пунцовым, потом снова бледным, швырнул плащ на пол и пулей вылетел из комнаты. Я встал, победно гавкнул ему вслед и исподтишка посмотрел на хозяина: не слишком ли он на меня злится? Но он не злился, он даже улыбался, только улыбка его была совсем не веселой.

-Поди ко мне, — сказал он неожиданно, и я подошел поближе, сел и выжидательно уставился ему в лицо. Раньше хозяин со мной никогда не разговаривал, не то что дед Васька...

Хозяин молчал. Тогда я положил морду ему на колени и снова уставился вверх. Вот тогда хозяин меня удивил — когда неожиданно наклонился совсем низко, почти прижавшись лбом к моему лбу, и обхватил меня за шею. С дедом Васькой мы часто обнимались, но с новым хозяином — никогда, он не признавал таких фамильярностей.

-Он прав, Пес, — сказал хозяин тихо. Я уж упоминал, он не стал придумывать мне нового имени, а мне было все равно, как он меня называет. В конце концов, если я единственный пес в этом городе, почему бы мне не зваться Псом с большой буквы?.. — Ослушаться приказа я не смогу. Если мне прикажут выдать тебя, я должен буду это сделать. — Он помолчал. Я не шевелился — мне почему-то было ужасно приятно сидеть вот так близко к нему, чуять его почти неуловимый запах... А еще длинные хозяйские волосы рассыпались, так что мы с ним оказались как будто в маленьком шатре, сквозь который слегка просвечивали неяркие лампы... — Одно хорошо, Пес... — Я почувствовал, что хозяин улыбается этой своей новой печальной улыбкой. — Если такой приказ выйдет, мне наверняка дадут знать заранее. Тот же Джеремайя и предупредит, чтобы я успел одуматься, отдать тебя добровольно и не портить себе репутацию. А значит, я успею сделать то, что должен. — Хозяин снова замолчал, потом добавил: — Если я узнаю о выходе этого приказа, я убью тебя, Пес. И уничтожу твое тело. Нет причины — нет и следствия. — Мне показалось, что он снова улыбается. — Судебного в том числе... Думаю, ты простишь меня, Пес...

Я не очень хорошо понял, о чем говорит хозяин. Я понимал, что отдавать он меня не хочет, и это было правильно — хороший хозяин не отдаст свою собаку просто так! А что до прочего... Дед Васька частенько грозился убить меня, если я еще раз изгрызу его тапки или стяну со стола колбасу, но вот что имел в виду новый хозяин?.. И за что я должен его простить? Он еще ни разу меня ничем не обидел... Какие странные все-таки эти люди!

Я чувствовал, что хозяину отчего-то очень грустно, но не понимал, почему. Из-за этого Джеремайи?.. Из-за того, что тот обиделся за разорванный плащ и ушел, хлопнув дверью? Он считает меня виноватым? Да нет вроде... Тогда в чем дело?

Я тихонько заскулил и присунулся поближе к хозяину, уткнувшись носом в его щеку. Он вздрогнул, но не отпрянул, как раньше, и не оттолкнул меня, а даже позволил осторожно лизнуть себя в щеку. Попал я, правда, в ухо, но это мелочи. Главное, что на меня хозяин не сердился, а что еще нужно собаке?..

Вот, наверно, с того самого вечера я и понял, что полюбил своего нового хозяина. Нет, уже не нового — просто хозяина. С ним было совсем не так, как с дедом Васькой. Того я, пожалуй, не любил, хотя он меня вырастил. Мы с дедом Васькой отлично друг друга понимали и даже уважали, и иногда позволяли себе всякие телячьи нежности. Обычно, когда дед Васька бывал в подпитии, и на него нападала любовь ко всем вокруг, или же когда он хотел продемонстрировать приятелям, как мы живем с ним душа в душу.

А с этим хозяином все было не так. Он никогда не сюсюкал со мной, не называл всякими ласковыми дурацкими именами и не совал в пасть вкусные вещи со своего стола. Он всегда был очень сдержан, и мне по-прежнему непросто было уловить его настоящие чувства. Но почему тогда я весь день места себе не находил, отвлекаясь только разве поиграть с малявочками, чтобы не скучали, и бросался к дверям, едва заслышав вдалеке знакомый гул хозяйской машины? Мне даже не надо было, чтобы он меня так уж часто гладил, лишь бы позволял лежать у своих ног и молча смотреть на него! Только бы не прогонял! А если уж он соглашался поиграть со мной в мяч, восторгу моему и вовсе не было предела!..

Знакомый старый пес, с которым я познакомился, когда бродяжничал в родном городе, учил меня жизни. "Нельзя слишком привязываться к людям, — говорил он. — Конечно, кому-то везет, их любят, холят и лелеют до самой смерти, а потом еще горько оплакивают. Но чаще всего нас выкидывают на улицу, как только мы из смешных щенков становимся большими прожорливыми псами. Или отдают другим хозяевам, а те сажают нас на цепь во дворе..." Старик знал, о чем говорит, за свою жизнь он сменил несколько хозяев. И на улицу его щенком выгоняли, и подбирали, и отдавали другим хозяевам, и на цепи он сидел, когда его приставили охранять двор... а потом снова выгнали, когда он постарел. В конце концов, ему немного повезло, его подобрала старушка, которой он чем-то глянулся. Он был ей благодарен — но и только. "Нельзя любить людей, — говорил он, — они слишком быстро к этому привыкают и отлично умеют пользоваться этой нашей любовью. Лучше держаться на расстоянии: пусть прослывешь гордецом и зазнайкой, но жить будет легче..." Так он и делал.

А вот Мотька, Матильда то есть, не умела так, и продолжала любить свою хозяйку, даже когда та выкинула ее на улицу. Она все надеялась, что за ней вернутся: ведь она была породистой, она родила столько щенков, которых хозяйка потом дорого продавала... Бедная Мотька не понимала: то, что она огрызнулась на ребенка, было только предлогом, а на самом деле она просто стала не нужна — на выставках уже не занимает первых мест, и щенков ей больше не принести... Я не стал ее разочаровывать. Она верила, и ей жилось легче. Она, пожалуй, только на одной этой вере и продержалась на улице столько времени...

Легко учить других! Я тоже старался быть независимым и не любить людей. Дружить с ними — не более того. У меня получалось — до тех пор, пока я не попал к этому хозяину. Теперь я лучше понимал Мотьку: если бы хозяин теперь выгнал меня, я бы стал жить под дверью его дома, только чтобы хоть изредка видеть его издали! Я не находил себе места, когда он по несколько дней не возвращался домой, и сдерживался изо всех сил, чтобы не радоваться слишком бурно — хозяин был скуп на проявления чувств, а я не хотел делать ему неприятно... Я не знаю, как передать все то, что я чувствовал к нему, я всего лишь пес. Иногда мне казалось, что во всем мире ничто больше не имеет значения, что в нем вообще больше ничего и никого нет — только мой хозяин. Я так хотел, чтобы он знал, как я люблю его!.. И как мне больно, когда он иногда возвращается домой таким усталым, что у него нет даже сил поиграть со мной. Не от того больно, что я не могу прожить без игры, нет, оттого, что плохо ему!.. Я, как мог, старался поднять хозяину настроение, и так радовался, когда видел, что из глаз его уходит тревога, блекнет усталость на лице, и что он снова улыбается...

Мне было позволено спать в ногах его постели. Мне было позволено забираться рядом с ним на диван, когда он сидел с книгой, и класть голову ему на колени. Иногда он сам выходил со мной во двор...

Это было самое замечательное время во всей моей жизни...

Я не знаю, сколько прошло времени, в моем родном городе я еще худо-бедно разбирался во временах года: весной было тепло и сыро, зимой — холодно и снежно, осенью холодно и слякотно, а с деревьев падали листья, летом — просто жарко. А здесь почти все время было одинаково, только по ночам намного холоднее, чем днем. А в общем, какое мне дело, сколько прошло времени?..

Тот "приказ", которого так опасался мой хозяин, все не появлялся, и хозяин, кажется, успокоился. Джеремайя в нашем доме больше не появлялся, чему я был очень рад. Хотя я бы с удовольствием еще раз обжевал его плащ...

А новых друзей хозяин не завел. Те, что приезжали сразу помногу, как я понял, за друзей не считались. А еще я очень удивлялся, что к хозяину никогда не приходят женщины. Даже дед Васька, хоть и был старым по человеческим меркам, и то частенько приводил к нам в гости теток, всякий раз новых. А мой хозяин казался совсем молодым, а ничего такого себе не позволял. Хотя, может, ему это не особенно интересно? Я вот тоже не большой любитель. Подраться и поесть как следует — вот и все мои кобелиные признаки, как говорил дед Васька. Он еще шутил, что если с одной стороны от меня поставить течную сучку, а с другой — миску с моей любимой колбасой, то я, скорее всего, выберу колбасу. Бегать со всей толпой женихов за какой-то глупой сучкой, которая к тому же огрызается, а потом еще выбирает самого неприглядного кобеля из всей свиты — вот уж увольте!.. Так что мы с хозяином были очень даже похожи...

Иногда хозяин брал меня с собой то в тот большой зал — мы покупали новых малявочек, то в гости к другим таким же слабопахнущим людям (я так понял, они приглашали друг друга по очереди). Я старался вести себя достойно — раз уж мне оказали доверие и больше не надевали на меня поводок! — и не позорить его. Кажется, мне удавалось, хотя тоскливо в этих самых гостях было невероятно...

Так было и в тот раз. Мы скучно побродили по залу, никого на этот раз не купили, и остановились поговорить с большой группой людей. Были там и слабопахнущие, и обычные люди. Говорили много и довольно весело, и все за что-то хвалили моего хозяина, а тот с довольным видом принимал поздравления. Я слышал, Аки говорил, что хозяин делал что-то очень важное у себя на работе — вот почему он возвращался таким усталым, — у него все получилось, и за это его повысили в должности. Мне показалось, что хоть его все и поздравляют, но заодно и очень завидуют. Некоторые по-хорошему, а другие — не слишком. Думаю, и сам хозяин это понимал, а потому старался не слишком распространяться на тему своей работы и быстро переводил разговор на что-нибудь другое.

Я стоял рядом с ним и вполуха слушал, о чем там говорят, когда вдруг учуял запах, который успел уже почти забыть. Это был запах злобы и страха одновременно, а заодно какого-то ненормального азарта... много чего там еще было намешано! И исходил этот запах от человека, который стоял чуть в стороне и тоже внимательно слушал, о чем говорит мой хозяин с остальными. А потом он вдруг сунул руку в карман и вытащил наружу какую-то небольшую черную штуковину. Поднял руку и направил черную штуковину на моего хозяина... Заняло все это несколько секунд, не больше...

Когда-то, когда я был совсем еще лопоухим щенком, а дед Васька уважительно звался Васильичем, он таскал меня на собачью площадку. Я, правда, ленился и не слушался дрессировщика, не кусался, а играл с набитым ватой рукавом, но кое-что, оказывается, все же запомнил... Этот человек угрожал моему хозяину — вот все, что я успел осознать! А хозяин стоит к нему спиной, а все остальные так увлечены беседой, что не смотрят по сторонам, ничего не замечают!..

И тогда я сделал то, чего когда-то безуспешно добивался от меня дрессировщик на площадке: одним прыжком перемахнул расстояние, отделявшее меня от того человека с черной штуковиной, еще в прыжке вцепился зубами в его руку и, обрушившись на него всей тяжестью, повалил наземь...

Все это происходило почему-то очень медленно, как будто не взаправду. Только когда мы с этим человеком покатились по полу, а он заорал от боли, время пошло так, как ему положено. Я увидел, как человек пытается перехватить свою штуковину другой рукой, и крепче сжал зубы, не обращая внимания на его пинки. Черную штуку он выронил и перестал дубасить меня второй рукой, и я уж думал, что победил, но тут что-то горячее воткнулось мне в грудь, и я с удивлением понял, что зубы мои разжались сами собой...

Я упал на бок, видя все, как в тумане. Я видел, как окровавленного человека скрутили люди в форме, как вокруг столпилось множество народа, вот только никак не мог увидеть своего хозяина... А мне обязательно надо было увидеть его! Я должен был знать, правильно ли я поступил, не сердится ли он на меня... Это было так важно для меня...

И я наконец увидел его совсем рядом, хотел было вильнуть хвостом, но почему-то ничего не вышло, я никак не мог пошевелиться, даже просто приподнять голову...

Хозяин опустился рядом со мной на колени, и я взглядом спросил: "Хозяин, я все сделал правильно?.. Ведь правда? Ты не сердишься на меня?.." Нет, он не сердился, я сразу это понял. Только почему у тебя такие глаза, хозяин?.. Ты никогда раньше так не смотрел на меня! Может быть, я все-таки чем-то провинился перед тобой?.. Нет?

Он наклонился чуть ближе, и его распущенные волосы закрыли нас обоих шатром, как тогда, в гостиной. Я почему-то видел все хуже и хуже, и, наверно, мне просто показалось, что светлые глаза хозяина блестят сильнее обычного, а по щекам его вдруг пролегли мокрые дорожки...

А потом я вдруг понял, что мне не показалось. А еще я понял, что умираю. Мне не было страшно, чего же бояться, ведь хозяин здесь, рядом со мной!.. Вот только... как же он теперь без меня? Кто будет сидеть рядом с ним по вечерам, с кем он будет тихо разговаривать, когда не спится долгими ночами?..

А еще я, кажется, понял, что такое счастье. Люди назвали "собачьим счастьем" колбасу... глупые, глупые, смешные люди, что они понимают в собаках!..

Вот только дотянуться бы до твоей руки, хозяин... Ты сам протягиваешь ее к моей морде, так осторожно, словно боишься дотронуться, но я же знаю, ты ничего не боишься... Какое счастье — твоя рука без перчатки!.. Еще раз вдохнуть твой запах, хозяин... Я счастлив, что ты рядом со мной, и что я все сделал правильно...

И я, из последних сил приподняв голову, благодарно лизнул эту впервые дрогнувшую руку. Вот так, хозяин... Я буду смотреть на тебя, пока хватит сил, можно?..

Вот так я узнал, что такое счастье...

31.12.2004г.