Chapter 1

Дисклеймер: Бла-бла-бла, а так же глубочайшие извинения перед читателем за нездоровый юмор переводчика, проявлявшийся в некоторых вольностях с переводом.

Пролог:

Расти, мальчик

Второй Удар стал результатом человеческой попытки овладеть божественными силами. Он отбросил их назад, очистил их от мелочных проблем. Он изменил мир и вверг миллионы душ во тьму. Те, кто уцелели, были вынуждены бороться на останках предыдущей эры.

Япония, будучи островной страной, оказалась среди наиболее пострадавших. Уровень моря сильно поднялся, затопив их прибрежные метрополисы. Дети, родившиеся после Удара, получили в наследство сильно уменьшившийся мир, совсем не такой изобильный, как раньше. Предыдущий век остался только в воспоминаниях как век высочайшего взлета человечества. То было время беззаботного движения, которого они смогут когда-то вновь достигнуть, время, полное идей и пыла, большую часть которых забрало море или же они были отброшены людьми, сосредоточившимися на выживании.

Синдзи Икари вырос среди холмов, которые стали новым побережьем. Жил он с тетей и дядей, которые заботились о нем, но оставались отстраненными. Во время Удара они потеряли своего собственного сына, и забота о сыне Рокобунги не могла заполнить этой пустоты. В доме без улыбок Синдзи научился быть тихим и послушным, что только увеличивало разницу между ним и их погибшим ребенком, который легко мог и рассмеяться, и заплакать.

Он не ожидал многого от своих опекунов. Поскольку он никогда ничего не просил, те решили, что его всё устраивает. Что именно так ему нравится жить. В результате он рос без особого внимания, без игрушек, без состязаний с другими детьми. Он молча смотрел, как играют другие, спорят и вместе развлекаются. Апатия была его щитом от зависти.

Это продолжалось до того момента, как он открыл для себя виолончель, уединение в музыке и мягкое волнение классики. До этого у него было море. Тогда он гулял по обгрызенным морем холмам и новообразовавшимся пляжам, глядя на бесконечное движение волн, с силой бьющих в скалы. Он лежал там, глядя в небо, позволяя шуму моря наполнять и поглощать его — он чувствовал себя частью чего-то большего. Это напоминало ему, что человек мал, что такие потребности и такие болезненные эмоции были ничем.

Вторая половина двадцатого века была перенасыщена развлечениями. Но студии были смыты волнами, а усилия людей были переведены в практическую плоскость. Фривольность нынче лежала в могилах. Остались мрачные земли и мрачные люди.

Синдзи рос без развлекательных телешоу, без манги или ярости Годзиллы. Немногочисленные книги в доме и школе были простыми и скорее образовательными, чем беллетристикой.

Однажды, когда он лежал там, словно позволяя морю забрать себя, всё изменилось.

На него накатилась волна, и пока он барахтался под водой, что-то большое и черное было поднято водой, и оно ударило его по голове.

Его снова выбросило на берег. Синдзи потер голову и подумал, что это довольно жалко, что то, что он чуть было не умер, оказалось одним из самых захватывающих происшествий в его жизни. Его сердце продолжало колотиться, кожа была холодной и сверхчувствительной. И только тогда он почувствовал себя по настоящему живым.

Волны, похоже, подтолкнули к нему черный объект, словно для того, чтобы он его принял. Синдзи решил вытащить то, что оказалось большим черным чемоданом, из моря.

Чемодан был сделан из прочного пластика и дополнительно герметично запечатан. Синдзи, как обычно, был на берегу в одиночестве. Все произошло неподалеку от его дома, но после Второго Удара множество строений стояло заброшенными. Синдзи поддался любопытству и решил открыть чемодан. В любой другой момент времени он бы покорно отнес чемодан к первому же представителю власти или даже просто кому-то старшему. Однако именно тогда он впервые в жизни был накачан адреналином, его голова болела, и этого оказалось достаточно, чтобы помешать здравому смыслу. Он установил чемодан на плоский камень и вскрыл его. В кодовом замке было всего три цифры, поэтому код оказалось легко взломать.

Внутри были книги. Большие, цветастые книги, совершенно не такие, какие он привык видеть раньше. Там же были упакованы маленькие фигурки в динамичных позах, филигранно раскрашенные. Он рассматривал черепа, монструозные фигуры, но по какой-то причине они не пугали его, хотя он нервничал даже при виде мышонка. Он взял одну книгу и робко провел по её глянцевой обложке своей маленькой ладонью. Обложка была украшена странным двуглавым орлом. Он не узнавал букв, с учетом того, что его только должны были начать учить английскому в школе... но их вид отпечатался в его памяти. Он должен был узнать, о чем там говорится.

Он открыл книгу, её страницы трещали новизной. Иллюстрации, параграфы, цифры — всё это незнакомое. В них не было никакого смысла. Картинки соответствовали фигуркам, хотя сцены боев и большого количества смертей были вполне ясны.

Он ничего не понимал, но чувствовал, что держит в руках что-то эпическое.

Впервые в жизни Синдзи познал НУЖДУ. Ему нужно было это. Эму нужно было узнать, о чем это. Он никогда не отпустит, не отдаст свою находку. Какое-то время он собирался закопать свое сокровище, но тогда оставался риск, что кто-то его найдет и заберет.

Медленно, с усилием, он оттащил чемодан к себе домой. Он сильно боялся. Каждая тень была вором. Выше и выше, он тащил чемодан по ступеням в свою комнату.

Когда его опекуны вернулись, Синдзи так робко сообщил о своей находке, что те подумали, будто он украл чемодан. И впервые он почувствовал гнев. Он нашел его на пляже, настаивал он, и вещь была его по праву! Водоросли и мелкие ракушки на чемодане убедили их. Похоже, что он годами плавал по взбаламученному Тихому Океану.

Когда он спросил, что это, ему сказали, что он еще маленький.

— Это... это что-то означает, — возразил он, внезапно став очень серьезным, его лицо стало предельно сосредоточенным и напомнило им Гендо. Синдзи указал на название книги. Он взял одну из фигурок и сравнил её с хмурящимся шлемом на обложке. — "Я не знаю, но это об этом. Что там написано? Что это?"

Его дядя вздохнул. Его жена сразу же не одобрила явно жестокое и опасное для детей содержимое чемодана.

— Там написано... Вархаммер 40000, Кодекс космического десанта. — Внутри его всё бурлило. Он видел надежду в глазах Синдзи и разделял её. В своем роде это было настоящее сокровище. Это было чем-то, что мужчины этого дома могли разделить, и его сын радовался бы такой находке так же, как и Синдзи... в память о нем, он разрешит. Это был винтаж. И дядя считал содержимое этого чемодана таким же крутым, как и Синдзи.

"Мое!" — мысленно вопил он, при этом не смея глянуть на жену. — "Права мужчин! Права мужчин! Мы никогда не стары для игрушек!"

— Что это? — спросил Синзди. — Ты мне совсем не помог.

— Это английский, Синдзи-кун. Другой язык. Тебе нужно выучить его, чтобы понимать, о чем тут идет речь.

Мальчик кивнул.

— Тогда я выучу этот... агл..-ский? Я хочу его выучить, дядя!

Волшебным словом было "хочу". Его опекуны увидели ту же волевую целеустремленность, что и у его отца. Мальчик, несмотря на юность, уже был готов отдать всего себя чему-то, кроме себя. Если бы они сдали чемодан, могло произойти всё что угодно, в прямом смысле этого слова. Гендо был непредсказуем в таких случаях, а его сын так легко следует по его пути... похоже, было проще потакать его странным мечтам, чем дать ему причину стать еще более угрюмым или неуравновешенным.

Кроме того, дяде очень хотелось поиграть с тем Дредноутом.

— Я помогу тебе выучить язык, Синдзи, — он улыбнулся. — Всё нормально, — добавил он. — Это... пойдет в копилку общего образования.

=][=

Вселенная Вархаммера была достаточно сложной и для взрослого, а для маленького мальчика и вовсе мозговыносящей. Для большинства людей оно так бы осталось чистым развлечением, пусть и затягивающим. Синдзи решил разгадать её. Это не только была его первая встреча с художественной литературой, но и первое свидание с научной фантастикой. Всё, что он видел, теперь было как-то связанно с Вархаммером. Его детские мечты теперь включали в себя охоту на ксеносов, Титанов в кустах, небо казалось выше и голубее после того, как он узнал, что там могут быть другие миры. Его дядя тоже попал на крючок и скоро поставил книги на видном месте на своем столе. Вооружившись словарями, они медленно разбирались в механике игры.

Впервые за долгие годы в доме звучал смех.

— Грязный ксенос! Ты будешь вычищен с этой планеты! — кричал мирный офисный работник на кошмарном английском. — Во имя Императора!

— Ваааагх! — отвечал Синдзи, толкая поднос, полный орочьих фигурок и бумажных вставок для не хватающих фигурок. Дело дошло до того, что они не говорили друг с другом иначе, чем на английском. В военно-боевом стиле.

Его жена возненавидела это. Она ненавидела уродливый, военизированный сеттинг. Она ненавидела тот факт, что они захватили кухню и части комнаты под поле боя. И больше всего она ненавидела то, что её муж стал относиться к мальчику как к достойной замене её сына. Он забывал того, кого должен был любить. Она ненавидела выпадать из разговора во время их быстрых обменов репликами, которых она почти не понимала.

— Вы японцы! — визжала она. — По крайней мере, говорите на японском в этом доме!

Нихонто, если быть точным. Словно они смеялись над её незнанием.

Однажды, когда их не было дома, она взяла и засунула все фигурки в мешок. Космодесантника и Лендрайдер, всех Орков, Эльдар, таких тонких и хрупких, и, особенно, ужасающий Хаос... в мешок и за дверь. Она должна была избавиться от них, чтобы вернуть свою прежнюю жизнь.

Синдзи вернулся, вежливый и с улыбкой на лице. Он заметил их отсутствие. Он лихорадочно принялся искать, создавая шум и беспорядок. Она рявкнула на него и велела заняться домашней работой. Он укоризненно глянул на тетю и побежал наверх.

Очень быстро он вернулся, тяжело дыша. Он стоял, сжав свои тетради и ожидая, пока она сидела за столом, спрятав лицо в ладонях. Минуты проходили в тишине, возможно, она надеялась, что мальчик уйдет. Маленькое тело Синдзи дрожало, но он продолжал стоять, готовый выстоять столько, сколько нужно. Он не смел потрогать её и выяснить, не уснула ли она.

— Нету их, черт подери! НЕТУ! Они мусор! Бесполезный хлам! — неожиданно заорала она на него. — Я ИХ ВСЕХ ВЫБРОСИЛА! ТЫ НИКОГДА ИХ НЕ ВЕРНЕШЬ!

Синдзи испустил такой вой, выронив тетради, что она испугалась, что он бросится на неё. Вместо этого он заплакал. Как она и предполагала.

— ПОЧЕМУ? — это было всё, что он произнес между всхлипами. Он простоял там достаточно долго, чтобы его ноги затекли. Он вытер лицо рукавом, оставив на нем желтое пятно.

— А ну прекрати! — рявкнула тётя. — Мне его отстирывать...!

Синдзи не слушал. Он впервые почувствовал злобу. Он повернулся к ней, с красными глазами и всхлипывающий... с мокрыми щеками и носом.

— Почему?... — снова спросил он.

— ПРЕКРАТИ! — приказала она вместо ответа. Потом вскочила и сделала шаг, словно собиралась ударить его. Синдзи отшатнулся, при этом словно оставаясь приросшим к одному месту. Тётя скривилась и обхватила себя руками, стараясь удержать эмоции. Она тоже шмыгнула носом, глаза стали наполняться слезами. Вой мальчика не прекращался.

Она была уверена, что соседи, хоть до них и было далековато, слышали его.

— Прекрати... — прошептала она. — Ты не мой сын...

— Простите, — сказал Синдзи. — Это я во всем виноват, простите.

— Прекрати! Нет! — она зажала руками уши и зажмурилась. Она считала себя хорошим человеком. Всё, чего она хотела, это немного спокойствия. — Не говори этого!

— Простите. Простите... Я буду хорошим мальчиком, — он закашлялся, когда воздух пошел не в то горло. — Простите. Я знаю, что я не ваш сын. Я больше не буду играть с дядей. Я буду больше помогать по дому. — Сын Гендо хотел встать на колени, но ноги всё еще не слушались. Он хотел убежать. Это было так больно! Почему он должен это ощущать? Было лучше, когда он ничего не любил.

— Простите! — закричал он.

Она бросилась на него с сумасшедшим блеском в глазах, и мальчик закричал.

Однако тетя просто обняла его. Она заплакала на его плече.

— Нет, это ты меня прости, — выдавила она.

Она отстранилась и вытерла его слезы фартуком. Она так долго жила жизнью домохозяйки, что теперь даже стриглась соответствующе. Каждый день без сына делал всё это бессмысленным, но она продолжала следовать этому ритуалу, чтобы забыть, погрузиться в будничные хлопоты, что только увеличивало её отчуждение.

— Это моя вина. Я не понимала. Я тоже была эгоистична, — призналась она. Потом пошатнулась, и Синдзи пришлось придерживать её своими маленькими ручками. — Мой сын мертв! Я не могу... Каждый день я почти слышу его голос. Мама, поиграй со мной! Мама, где папа? Мама, посмотри на меня...

Её волосы растрепались, она прижалась своим лбом к его. Её налитые кровью глаза встретились с его глазами.

— А ты заглушаешь этот голос! Когда ты смеёшься, я не слышу его больше. Словно его никогда тут и не было. Его комната стала твоей. Его одежда стала твоей... ты так похож на свою мать, мою сестру, и на меня, что это больно! Я не могу позволить тебе быть моим сыном. Я не могу бросить его...! Я должна доказать, что он вообще был!

Ни один из них не мог похвастаться ясным состоянием ума.

— Простите... — снова повторил Синдзи.

— Нет!

— Простите.

— Хватит повторять это!

— Но это правда! — закричал он. — Я никогда не хотел этого! Ты не моя мать. Моя мать МЕРТВА! Моему отцу я не нужен! И я только приношу всем боль!...

— Синдзи...

— И всё, что у меня было, это место, где я не был самим собой. Оно было ненастоящее... и я был счастлив из-за того, что оно ненастоящее. Я ненавижу свою жизнь! Ненавижу! Я ненавижу этот мир! — Он был так напряжен, что на шее начали набухать вены. — Но там ты не сможешь прожить без ненависти. Там они герои. Я хотел быть героем. Я хотел умереть, чтобы эта смерть сделала стоящим всё, что я делал раньше... и оно даже не настоящее!

Он несколько раз шмыгнул носом.

— Извините... Извините...

Его тетя отшатнулась, глядя на него в безмолвном ужасе. Дети любят выглядеть драматично, и в их неведении они могут быть жесточайшими созданиями. Однако и в этом они подкупают своей искренностью. Ребенок не должен думать о таком. Отчасти она могла винить в этом его маленькое хобби... но в основном мир и семью, где не было места привязанностям.

— ... humanitas... — пробормотал он. — Для человечества. Оно такое большое. Такое восхитительное. В этом дурацком мире было всё, что нужно... — Он посмотрел вверх, сквозь неё, его детский взгляд стал темным и пронзительным. — Я хотел быть в братстве Космодесанта, чтобы никогда не оставаться одному. Я хотел бы, чтобы у меня был Бог-Император, которому я мог бы доверить свою душу. Я хочу орков и их "Вааагх!", и их удовольствие оттого, что они живы, и Эльдар, которые так мудры в отличие от меня. Даже Хаос и его демоны делают это стоящим... и оно даже не настоящее!..

Везде есть смысл. У всего есть причина.

Собственно, оценки Синдзи улучшились, поскольку его жажда изучения английского и понимание концепций научной фантастики делали начальную школу элементарной.

Так же, как и его отец, он позволил себе быть включенным во что-то большее, чем он сам. Главным отличием было то, что он оказался вовлеченным в ложь, вместо того, чтобы построить из неё ловушку для других.

— Я не ваш сын... — продолжил он. Он сжал кулаки и ... — Так кто же я?

— Синдзи... я никогда этого не замечала...

— Кто такой Синдзи? Скажите мне, кто-нибудь! Кем я должен быть? — отчаянно спрашивал он.

Его тетя медленно покачала головой.

— Ты просто ребенок. Синдзи... ты не должен думать о таком. Ты можешь стать кем угодно, перед тобой еще такая длинная дорога.

— Кем угодно, но не вашим сыном... — закончил он. — Простите. Я не он. И никогда не смогу им стать. Простите, что вы решили, будто я пытаюсь... — он сбился с мысли и замолчал.

Снаружи скрипели цикады, комнату заливал красный свет.

Она положила руки на его плечи, словно собираясь его оттолкнуть, и вздохнула.

— Нет, ты никогда не заменишь моего сына...

Вместо толчка она потянула и крепко прижала его к себе.

— Но думаю, что я всё равно буду любить тебя...

Мальчик снова начал плакать. В конце концов, ему было всего десять.

— Тетя.

— Синдзи.

В наступающей темноте они стали настоящей семьей, в конечном итоге.

— Библиарий!

Она моргнула. Это было одно из немногих английских слов, которые она знала. Было странно, что он выкрикнул его в такой драматический момент. Синдзи начал выкручиваться из объятий, и она отпустила его.

Мальчик попытался идти, запнулся, и чуть было не разбил себе голову об угол стола, но к счастью успел оттолкнуться рукой. Его тетя с широко раскрытыми глазами следила за этим.

Синдзи проковылял мимо стола и пошел на кухню. Он протянул руку в тень за полкой и вытащил фигурку хмурого лысого мужчины в толстой синей броне.

— Хуааа, — выдохнул мальчик. — Я нашел его! Главного библиария Ультрамаринов! — Он начал дико оглядываться. Затем указал в другой темный угол. — Это... это, эй! — Он побежал к холодильнику и вытянул нечто:

— Дредноут-сама!

А потом нашел что-то еще:

— Вах! Танкбуста-доно! Вы снова сражаетесь!

Ну, ему же было десять.

Он обернулся и расплылся в широченной, счастливой улыбке, ясной и честной.

— Хитрый фокус вы провернули, тетушка. — Он снова хотел её обнять, но его руки уже были заняты. — Но я рад, что мы поговорили.

Его тетя просто сидела с остекленевшими глазами и растрёпанными волосами. Она сумела подняться как раз вовремя, чтобы успеть привести себя в порядок и изобразить приветливое лицо для своего мужа. Этим временем Синдзи продолжал бродить и искать фигурки по всему дому. Он получал массу удовольствия от этого странного варианта пряток. Из-за этого он полюбил (он наконец-то понял, что это было за чувство) свою тетю еще больше.

Они никогда больше не упоминали произошедшее. Они прекрасно поладили, и именно от тети Синдзи получил большую часть навыков в готовке. Она никогда больше не мешала мальчишеским (обоих возрастов) играм, и намеренно покидала их, чтобы дать им больше времени укрепить их связь. Миниатюрки всегда были чистыми и яркими, словно в тот день, когда их только покрасили.

=][=

В мрачном будущем сорок первого тысячелетия есть только война.

Вархаммер 40К был, наверное, одной из самых жестоких, депрессивных, гипертрофированных вселенных, когда-либо созданных. Он сочился кровью, мечты превращались в невообразимую кашу, мораль и приличия были размыты до предела. В самом начале прямо заявлялось: наихудший из возможных режимов правления. Невиновных нет, есть только степени вины.

Синдзи купался в нём. Он вобрал его в каждую частицу себя. В то время в Японии не было ничего, сравнимого с ним. Боги оставили человека, низвергли его в пламя их собственной глупости. Синдзи не знал, что послужило причиной Третьего Удара, было ли это наказание или случайность. По сравнению с его мрачным убежищем среди миниатюр и кодексов борьба людей меркла. Из-за этого настоящий мир для него был ярким и новым и стоящим исследования.

Возможно, в этом была вселенская ирония, что галактика, разодранная конфликтами и наполненная худшими проявлениями фанатизма, похоти, ненависти, страха, лжи, мутациями и просто бессмысленным убийством... была единственной вещью, которая смогла превратить его в... нормального.

Синдзи, по натуре и по воспитанию, был нервным, пугливым ребенком. Первое же на его веку выключение света испугало его до столбняка. Это произошло во время тайфуна, и дом стонал под ударами ветра, словно в него ломилась орда зубастых тварей. Он уже видел тропические шторма, но в первый раз после того, как он прочитал о темном будущем и ознакомился с научным обоснованием образования тайфунов, он осознал, какой мир большой, и каким маленьким был лично он. Везде были мрак и безнадежность. Он замерз. Ожидаемо, он осознал, что простые бойцы в Вархаммере живут так ВСЮ СВОЮ ЖИЗНЬ,

Ветер взревел, и его окно было выбито летящей веткой, холодный ветер ворвался, острый, как кинжал, словно бы схватив его в свои когти. Он закричал. На крик вбежал дядя, но его свеча была немедленно задута ветром.

Ему потребовалось несколько секунд, чтобы снова разжечь её, и каждая секунда отправляла чрезмерно чувствительного мальчика глубже в холодный шок.

Тетя увела Синдзи, пока дядя затыкал разбитое окно. Мальчик почувствовал, словно тепло её рук отгородило его от вселенной.

— Ты в порядке, Син-чан? Может, останешься в нашей комнате? — Мальчик не был её сыном, но она хотела бы, чтобы, останься сын в живых, он был бы таким же хорошим мальчиком.

Синдзи покачал головой. Он не хотел навязываться. Его опекуны тоже не хотели настаивать на чем-то, пускай и ради его собственного блага.

Мальчик стоял один в центре своей комнаты, на стены которой свет свечей бросал странные танцующие тени. За стенами бушевала первобытная стихия. Он закрыл глаза. Полная тьма оказалась не такой страшной.

Он ринулся к месту, в котором был абсолютно уверен, туда, где он сложил свои миниатюры во время подготовки к шторму. Он открыл коробку и вытащил Космодесантника без шлема. Его лицо с квадратной челюстью и стальной взгляд выражали непреклонную волю Космодесанта.

Он взял эту фигурку и поставил её на стол возле своей кровати. После чего лег, а Космодесантник остался стоять между ним и тенями. Его тень нависла над кроватью, и это было хорошо. Когда свеча догорела, и вернулась тьма и шторм, Синдзи больше не боялся. Он верил, всей своей невинной детской верой, в то, что Космодесантник защищает его от тьмы, и что свет Императора победит. Он будет стоять, словно скала, на которой построена вера человечества.

Синдзи больше никогда не боялся темноты, вне зависимости от того, где он был. И пока там стоял Космодесантник, ему никогда не снились кошмары. Фильмы ужасов, истории о привидениях и прочие подобные детские развлечения не вызывали у него даже намека на страх. Дети прозвали его "бесстрашным мальчиком". Кладбища и старые дома казались ему всего лишь "готичными", и в их темной неподвижности он чувствовал себя как дома.

Его ночи всегда были безопасны — благодаря его Космодесантнику.

=][=

Синдзи хорошо справлялся с учебой и даже попал в список почетных учеников. Хотя его учителя и не могли сказать о нем ничего особенного. Он оставался маленьким, тощим, и его очень просто было не замечать. Складывалось впечатление, что у него нет стимула быть ярким или стараться. Он делал то, что от него ожидалось, и ничего больше.

Это не означало, что его не замечал совсем никто. Наоборот, его одноклассники засекли его улучшающиеся оценки и то, как он поглощал книги, особенно старательно выискивая сложные тексты на английском. Он становился прото-задротом.

А еще они видели, что он был странным и разговаривал сам с собой. Нет, точно — он был странным. Не в крутом смысле слова, никто из хороших учеников в таком возрасте не бывает крутым. Они все чувствовали, что Синдзи как-то оценивает их, специально держась в стороне. И это начинало бесить их.

Собственно, отчасти они были правы. Вопли "Робо Геппие! Комбинируйся!" и отчаянные споры о побивании космических монстров его не впечатляли. Это была самая популярная игра на детской площадке. Гигантские роботы и маленькие мальчики естественным образом подходили друг другу.

Синдзи никогда не участвовал в таких играх. Он всегда отказывался. Он не так уж и много знал про всё это. Он не мог с ними играть, потому что в его мечтах его роботы никогда не "играли".

Они были эпичны.

Их шаг был неостановим, их воля была неукротимой. Они не прыгали и не выкрикивали названия атак. Они просто БЫЛИ. Поле боя было их домом, и бой начинался там, куда они приходили. Они создавали его каждым шагом, каждым взглядом. Гигантский робот был богом маленького мальчика. Они, что шагали в его уме, были Титанами своего времени, Архетипами, Богоборцами.

Синдзи нравилось качаться, пытаясь поднять себя всё выше и выше, но падение было лучшей частью. Он не состязался с другими детьми и не разделял с ними игровой площадки, если в этом не было необходимости. По его мнению, качели оставались неиспользованными. Те, кого он мог назвать "друзьями", обычно были старше его, и их уроки заканчивались в другое время.

Синдзи снова получил на тестах по английскому высший балл. Это был необходимый предмет в старших классах, поскольку катаклизм вынудил страны всё сильнее и сильнее взаимодействовать, им приходилось делиться ресурсами и торговать. Его умение читать было как минимум феноменальным, но его учитель считал, что произношение было не очень. К сожалению, никто из них не мог говорить на английском без акцента. И никто не мог продемонстрировать правильную дикцию.

Однако казалось, что Синдзи с этим вопросом справляется лучше. Где он обзавелся таким аутентичным акцентом, не мог сказать даже он сам.

В тот день по дороге к дому за ним увязались три мальчика. Они увидели, как он разговаривает с собой, а на его лице отражались эмоции, которых никогда не было видно в школе или при разговоре с другими людьми.

— Эй! — заорал формальный лидер троицы. — Эй, ты! Погодь!

Они побежали к нему. Все они были выше него, и Синдзи смотрел на них своим обычным невыразительным взглядом.

— Ара, Кобаякава-кун. — Он кивнул каждому. — Минато-кун, Йота-кун. — Внутри Синдзи испытывал странное ожидание. Никто еще не общался с ним вне школы.

— Заткнись! — сказал самый крупный и толстый, которого звали Кобаякава. — Привык смотреть свысока на нас, да?

— Ага! Думает, что он лучше нас! — добавил Минато, мелкий мальчик, чуть крупнее Синдзи. — И нам это не нравится.

— Ты беспонтовый, жополиз и толку от тебя ноль", — добавил третий.

— Чё-та сказать хочешь? — закончил Кобаякава, чье круглое лицо расплылось в ухмылке. Он толкнул Синдзи. — Скажи чё-нить на английском.

— Простите...

Он опять толкнул Синдзи, сильнее.

— На английском, я сказал!

Пораженный Синдзи смог выдавить только "Вот?"

Мальчики начали выражать свое разочарование. Синдзи попятился, собираясь убежать от этого сумасшествия, их лидер заметил, что его левая рука засунута в карман. Кобаякава схватил его за руку, не давая вырваться.

— И что тут у нас?

Синдзи постарался вырваться, но не смог. Упитанный мальчик пытался добраться до того, что лежало в кармане, но Синдзи сумел удерживать руку на месте.

— Эй, помогите мне! — крикнул Кобаякава своим дружкам. Совместными усилиями они сумели выдернуть руку Синдзи из кармана.

— Эй! Вы только гляньте! — сказал он. — Это монстр! — Он вытащил орка-варбосса на свет божий. — Такой урод!

— Такой крутой... — выдохнул Йота. Он потянулся к игрушке своими грязными руками, но Кобаякава убрал фигурку. Мальчик нахмурился. — Как думаете, где он взял её?

— Спер, наверное, — вставил Минато.

— Ага. Точно. Наверное, украл. — Жалкий лузер вроде Синдзи не заслуживал такой классной игрушки. — Только посмотрите на эти зубы! И это у него пулемет вместо руки?

— Если он его украл, значит нормально, что мы его заберем, правда? Если мы будем делиться, то всё нормально. — Однако он всё равно планировал играть с ним больше всех.

— Я не крал! — почти закричал Синдзи. — Это мое! Отдайте!

— Бэ-э-э! — показал ему язык Минато.— Попробуй, заставь.

— Пожалуйста, отдайте, — умолял Синдзи. — Я вам заплачу...

— По-английски попроси", — велел Кобаякава. — И вежливо.

— Куд ю плиз гиб ит то ми? — выдавил он. — Отдайте его мне, пожалуйста.

Он даже поклонился.

— Хм... — засмеялись они. — Не-а!

Медленно, очень медленно Синдзи поднял голову.

— Гиб бэк да варбосс.

Они засмеялись и перестали обращать на него внимание, размахивая игрушкой и издавая рычащие звуки.

— Гиббит! — резко рявкнул Синдзи.

Кобаякава повернулся к нему, глядя на полуприсевшего и со злющими глазами одноклассника. Он снова засмеялся. Кто-то такой маленький и такой злой.

— Не-а... — медленно повторил он. Что он может сделать-то?

— ввввВВВААААГГГХХХ! — заорал Синдзи и бросился на них.

— А-аа! Уберите его! Уберите!

— Он кусается! О боже, он кусается!

— Больно! Я даже не знал, что может быть так больно!

Боль? О чем вы говорите? Синдзи разбили губу, наставили синяков по всему телу, кровь испачкала его форму, может, даже треснула кость левой руки. И несмотря на это, его лицо украшала широкая, абсолютно счастливая улыбка, алая радость стекала с его лица и с его кулаков. Адреналин, который он прочувствовал лишь однажды, и сейчас он понял, что ему не нужно рисковать жизнью для того, чтобы снова почувствовать его.

— Отвали! — Кобаякава сумел отбросить его от себя, отправив Синдзи кувыркаться по пыльной улице. Тут он заметил, что всё еще держит фигурку в руке. Он посмотрел сначала на неё, потом на встающего с земли окровавленного мальчика, поднимающегося с дьявольской невозмутимостью.

Он заскулил и поднял руку вверх, собираясь бросить фигурку наземь и растоптать её, чтобы хоть так победить.

Синдзи сказал что-то угрожающее низким и пугающим голосом. Затем, осознав, что они не понимают, повторил на японском:

— Я сожгу ваши дома, я порублю ваши машины, я буду топтать вас везде, где найду. Я разнесу ваши города, я убью ваших животных, я вас на куски порву! — Он стал и захохотал, выпятив челюсть. — Гимме бэк да Варбосс!

— Ты псих! — хрипло крикнул Кобаякава.

— Гиббет, Хуммие!

— На! — швырнул он фигурку. Синдзи проигнорировал то, что она пролетела рядом с его головой.

Он еще сильнее оскалился и сделал шаг в их сторону. Мальчишки заорали и удрали.

Когда они пропали из поля зрения, он упал на колени, истощенный и страдающий от боли. Он подобрался туда, где на асфальте лежал варбосс. Капля крови упала на фигурку, когда он наклонился, чтобы подобрать её.

"...хорошо..." — прошептал он, мир вокруг него затягивала чернота, — "...не поцарапали. Я хорошо справился". — Он перевернулся на спину и лег возле дороги. — "... Я хорошо справился, правда, варбосс...?"

Он решил, что самое время немного поспать.

Его опекуны нашли его там и в панике отвезли его в госпиталь. Там они наорали на полицию, наорали на учителей и на родителей мальчиков, которые нагло врали! Их там было трое, в конце концов! И посмотрите, что они сделали с Синдзи! Как они смеют заявлять, что это они пострадали? Синдзи никогда, никогда не напал бы на кого-то. Он такой застенчивый и хороший мальчик, все так говорят!

И очень добрый. Синдзи настаивал, чтобы ту троицу не исключали из школы. Он твердо стоял на этом. Он никому не хотел доставлять проблем. Они должны были усвоить свой урок.

Репутация этой троицы ушла в крутое пике. Никто не хотел с ними играть. В конце концов, именно Синдзи подошел к ним и начал общаться. И со временем, поскольку он, похоже, их простил, их приняли обратно в общество других детей. Хотя они не называли Синдзи, бедного маленького, легко смущающегося Синдзи, иначе как Боссом. Себя они звали "Бойз", кем, собственно, пока и являлись.

Начальные школы излагали историю до момента Удара. Дети могли спрашивать, почему мир таков, какой он есть, но эту информацию они должны были узнавать из других источников. Им не излагалась официальная версия, пока они не достигали следующего уровня в обучении.

В последние годы учебы Синдзи открывал для себя лучшее время человеческой истории. Именно тогда он открыл для себя более культурные эры и классическую музыку. Он осознал, как ему нравятся затягивающие узоры, сплетение и падение звуков инструментов, реликтов более обнадеживающей эры. Это была мертвая музыка, подходящая мертвому миру. Прошлое покоилось под водой, со всей его безумной красотой. Всё, что ждало Синдзи в будущем, — это руины и осколки былого.

Он должен был это знать, и это могло бы сделаться одной из причин его депрессии. Он не мог представить, как что-то могло быть лучше. Как можно состязаться с совершенством тех концертов? Как что-то сегодняшнее могло быть чем-то, кроме размытых, неверных отражений давно умершего? Теперь он верил, что самые везучие умерли в самый славный момент человеческой истории. Они остались с той эпохой и так и не узнали, каким уродливым и серым может быть мир.

Однако Синдзи Икари, который видел Титанов в тени зданий и шагающие склепы среди деревьев, обладал большим кругозором. Сравнивая современность с мраком сорок первого тысячелетия, он думал, что всё было не так уж и плохо. Да, намного лучше. У него была вера в человечество, он узнал, как оно могло взлететь и пасть, возродившись словно феникс из пепла. История только подтверждала это. Собор, однажды позолоченный, сейчас был разрушен и порос мхом, но в этом не было ничего печального. Достаточно было того, что сохранилась форма. Больше всего его впечатляло то, что он так упорно противостоял потоку времени.

То, что вещи превращаются в руины, было правильным и закономерным. Чем глубже падение, тем больших высот удастся достигнуть, карабкаясь по остаткам былой славы тех, кто были раньше.

Телевиденье было редким развлечением, пока он рос, поскольку там, в основном, крутили паршивые ремейки и новости. Радио было чуть более живым, но основная масса бодрой музыки так и не добиралась до трансляции. Джи-поп, мозговыносящий, приторный джи-поп был одним из исчезнувших частей японского культурного наследия.

Синдзи не нужна была виолончель для того, чтобы изгнать тишину и заполнить пустые часы. Он и его дядя играли вместе всё реже, но они делили её дух и атмосферу. Тетя перестала походить на привидение, глядящее издали, и дом перестал выглядеть склепом. Синдзи бывал у склепов и знал, как они ощущаются.

Его хобби, что не удивительно, стала скульптура. У него была куча глины и духовка на кухне. Были у него и успехи, и неудачи, но в целом, справлялся он неважно. Его изделия постоянно норовили развалиться, поскольку никто не рассказал ему про раму и крепежи. Он делал из своего увлечения большой секрет, а его опекуны старательно пытались не замечать. Конечно же, ему нечего было стыдится, но Синдзи был такой стыдливый. Они решили, что он расстроится из-за того, что его результаты были очень не похожи на миниатюры.

— Синдзи, — в конце концов не выдержал дядя. — Миниатюрки сделаны из пластика, не из глины. Может, вместо того чтобы пытаться вылепить что-то, ты попробуешь вырезать их из чего-то? — Он дал мальчику кусок мыла и ножик. Это был лучший подарок, причем это даже не был его день рождения! Раньше дядя просто бы дал ему денег на день рождения, логично (или даже бессердечно) рассудив, что мальчик сам купит, что ему нужно.

Привязанность преподнесла намного лучший подарок.

Синдзи не улучшил свои навыки скульптуры, но зато стал самым чистым и приятно пахнущим мальчиком, когда-либо существовавшим в его школе.

В другом мире Синдзи откладывал бы деньги, чтобы купить себе виолончель, чтобы не быть обузой. Тут он прямо попросил у опекунов денег, и, не желая врать (ложь расстраивает Императора!), объяснил, зачем оно ему. Конечно же, он был красен как помидор и заикался в процессе.

Оказалось, что в школьной музыкальной группе была девочка...

Его опекуны переглянулись. Значит, пришло уже время, а? Его дядя выглядел, словно он подавился, и выбежал из дома. Синдзи предположил, что причиной этому было несварение. И не угадал: дядя выскочил и рухнул на землю, не в силах сдерживать хохот.

Синдзи всегда был серьезным мальчиком, но сейчас он был... МРАЧНО серьезным. Дядюшка начал кататься по земле.

Его оставшаяся в одиночестве жена покачала головой и вздохнула. Она жестом предложила Синдзи сесть за стол и объясниться. Её серьезные, успокаивающие, материнские манеры помогли разговорить племянника до конца. Она не дразнила его и не использовала разные штуки, чтобы завоевать его расположение. Также она сделала в уме памятку, чтобы убедиться, что её бесполезный муж не попробовал чего-то эдакого. Вместо этого она просто посоветовала подружиться и найти общие интересы.

— Вот потому-то мне нужна виолончель, тетушка — спокойно ответил он, кивнув. -Там только одно не занятое место. Если у меня будет инструмент, то я точно попаду.

— Ах, Син-чан, но музыка не такая уж простая вещь. Если ты не любишь саму музыку, то ты никогда не преуспеешь. И ты только обесчестишь и себя, и ту девочку, если ты построишь вашу дружбу на лжи.

Синдзи кивнул. Про честь он знал всё. Именно она отделяла человечество от подлых ксеносов. Каждый должен быть готов на всё, чтобы защитить её, даже уничтожить мир, вместо того, чтобы позволить ему пасть в хаос обмана, нарушенных клятв, святотатства и бесчестья.

Его дядя вернулся, задыхаясь, и увидел, что они сидят там с прямыми спинами и руками, сложенными на коленях, с замершими вежливыми выражениями на лицах. Не хватало только сидения со скрещенными ногами и парочки знамен для полного сходства с какой-то самурайской драмой. Он издал подавленный смешок и снова сбежал.

Его жена снова покачала головой. Бесполезен.

— Запомни, Синдзи, если ты собираешься практиковаться в музыке, ты должен почувствовать её. Неважно, что произойдет, неважно, насколько будет сложно, даже если ты не заведешь новых друзей. Музыка — это нечто, что требует прилежания на протяжении всей жизни.

Глаза мальчика расширились. Она и нарочно не смогла бы высказать эту идею более привлекательной для него.

— Я не проиграю! — сказал он, выпятив грудь. — Я отдам свою жизнь, если будет нужно!

Тетя Синдзи не могла выдержать больше. Она ухватила его за щеки и потянула.

— Синдзи хороший мальчик!

Её муж сумел вернутся назад, увидел гротескно искажённое лицо Синдзи и продолжил быть бесполезным.

=][=

Хотя Синдзи и не знал, но в школе было несколько его почитателей. Он не был "крутым" для парней, и было в нем кое-что от ботана, но для девочек он был довольно привлекателен. Это был простой вопрос выбора.

Во-первых, он всегда был чист и опрятен. Мальчики, как правило, были грязными, потными и грубыми. Синдзи не просто был опрятным, он сам следил за своим внешним видом, при этом не выглядя как красавчик. Порядок без напоминаний считался среди девчонок первым признаком взрослости. Он был меньше большинства одноклассников, но при этом выглядел почему-то более значимым. Его глаза были глубоки и спокойны, и еще в нем было чувство собственного достоинства. Если когда-то он страдал от недостатка уверенности в себе, то тут держался особняком из-за её переизбытка.

Из-за этого он выглядел таинственным, независимым, отстраненным, они знали, что он живет не с родителями и, к сожалению, это была отличная мишень для фанаток.

Космодесантник не боялся ничего, и каждый его шаг вел к цели. Однако книги мало говорили о способах общения с людьми, особенно с противоположным полом. Вот тут он терялся. Если бы только она была похожа на Адептус Сороритас! Тогда не было бы никаких проблем. Он никогда не считал женщин слабее мужчин.

С тех давних пор, как он провел один "Вааагх!", который поклялся никогда больше не повторять, он приучился держать свои фигурки дома. Они были слишком значимыми для него, чтобы ими рисковать, несмотря на эмоциональный комфорт, который они создавали. Он держал их для себя.

Потому он и терялся. Он понятия не имел, как налаживать отношения.

Маленькой любовью Синдзи была девочка, ростом выше, чем он, и такая хрупкая, словно она была сделана из цветов. Он чувствовал, что колеблется каждый раз, когда приближался к ней. Несмотря на то, что он был меньше, он боялся, что даже легчайшее прикосновение повредит её.

— Синдзи? — было её мнение о нем. — Этот мелкий странный тип? Не знаю, он меня вымораживает. Вечно стоит где-то и вглядывается в странные вещи. Я видела, что он смотрел куда-то почти час.

— Э-ээ, Минасе-чан? Так ты всё же смотрела на него..." — поддела вторая девочка брюзгливым голосом.

— Ой, ну хватит, Аччан. Почему ты меня спрашиваешь? Мне без разницы.

Он чисто случайно услышал это. Он мог поклясться! Он просто шел вдоль кустов. Он не сталкер! К счастью он действительно был хорош в том, чтобы его не замечали, когда нужно. Как и его отец, он имел склонность к собственничеству, а сейчас он нашел новую цель.

"Что я должен сделать?" — спросил он у себя, пока мерил шагами комнату. Он посмотрел на фигурки на столе, его взгляд останавливался на каждой, и он почти мог слышать, что Варбосс говорит: "Не знаю", Космодесантник: "...будь храбрым", а Космодесантник Хаоса: "...ты... спрашиваешь... МЕНЯ?"

Он поднял Провидицу: "Ты девушка. Что я должен сделать?" — "Синдзи, я говорю только как часть твоего воображения", — он почти услышал её голос в своей голове. — "Ты серьезно думаешь, что я решу твои проблемы?" — "А-а-а!" — он снова начал давать круги по комнате. — "Что же мне делать?"

То, что ему удалось узнать про школьную музыкальную группу, было удачным поворотом событий.

=][=

Он получил свою виолончель. У него был учебник, а потом его опекуны нашли ему учителя. А пока он положил свой смычок и наполнил свое сердце иллюзиями того, как он покажет ей свои музыкальные навыки, как их музыка, ими создаваемая, будет сплетаться и состязаться друг с другом...

Он провел смычком по струнам и чуть было не оглох.

— А-ааа! — закричал он, понимая, что это ужасно. Это невозможно! Она его возненавидит! Абсолютно возненавидит!

Он повернулся к Космодесантнику на столе: "Не надо так на меня смотреть. Так, я не поддаюсь отчаянию! Я дал слово чести!" И к Космодесантнику Хаоса на полке: "Так что ты можешь прекращать праздновать!"

Синдзи не мог поговорить об этом со своими опекунами, поэтому обратился к единственным своим компаньонам, которым он мог абсолютно доверять. Его старый друг варбосс был асексуальным существом, и мог только посоветовать что-то вроде "Харэ думать и поди вмаж кому-то". Хорошая доза жестокости поможет ему забыть про всю эту любовную муть. Это так жалкочеловечно.

"Я и ЕСТЬ человек", — огрызнулся он.

"Ты жосткий орк внутри", — варбосс словно затрясся. — "И ты эта не забудиш. Мы эта кровью проверили!"

Мальчик вздохнул и лег на свою кровать. "Ей никогда не понравится мутный, жестокий психопат вроде меня..."

Космодесантник продолжал смотреть. "Эта неуверенность недостойна тебя", — словно бы говорил он. — "Помни, что сомнения для умирающих".

"Согласен!" — воображаемый голос был более жестким, и даже менее прощающим, чем у Космодесантника. — "Врать себе — это первый шаг к тому, чтобы лгать другим! Охраняй свои мысли, мальчик. Такие мысли ведут в Хаос!"

"О, Комиссар-сан!" — Синдзи заметил одного из полковых комиссаров возле цветочного горшка. Он обычно был очень аккуратным во всем, кроме одной вещи, поскольку любил брать одну из своих фигурок и бездумно оставлять её там, где он заканчивал свой "разговор" с ней. Вероятно, по этой причине они вечно были разбросаны по всему дому. — "Спасибо. Это взбодрило меня."

"Да... конечно..." — проворчал один из Тысячи Сыновей с полки. — "Набросились на меня. Я НИЧЕГО не делаю с его мыслями, и пусть я последователь Богов Хаоса даже я нахожу такие мысли отвратительными. Почему ты думаешь, мы используем толпы культистов как щиты? Мы терпеть не можем таких эмо в НАШЕМ присутствии."

Однако он всё еще был смущен. Он почти спал, когда услышал командный женский голос, говорящий: "Взгляд в слишком далекое будущее ведет к безумию. Надежда приводит к Разочарованию. Если у тебя должен быть план, Синдзи, ты должен определить свою цель и выбрать путь, который ведет к ней. Выбери наилучшее ближайшее будущее, и видь только это будущее. Делай шаги, которые приведут тебя к нему. Затем следующий простой результат. И следующий. И только тогда ты обретешь то, что ищешь".

Он обернулся и увидел фигуру в юбке рядом со своей головой. "О чем ты, Видящая-сенсей?"

Другие фигурки принялись яростно возмущаться из-за этой уважительной приставки и начали давать разнообразные предупреждения о том, что никогда нельзя доверять Эльдарам. Хаос, сам зная, что он суть зло и сбивающий с пути, был громче всех. Синдзи почти чувствовал её гордость. Его веки потяжелели, и он почти увидел, как она повернула голову и опустила руку, держащую вскинутый в приветствии меч. Эльдар уперла руки в бедра, пока Синдзи начал переходить границу между явью и сном.

"Время для планирования, Синдзи. Многие верят, что будущее создаешь ты сам. Вы, мон-кей, норовите приспособить судьбу под свои прихоти". — Она излучала веселье. — "Только мы, Эльдар, видим, что будущее уже определено. Будущее требует изменения событий, чтобы они подходили ему. Это настоящее изменяемо, и никогда будущее. Желаешь ли ты, чтобы я обучила тебя?"

"Эльдарская ведьма!" — плюнул Космодесантник. — "Я не позволю ему стать твоей пешкой!" — и остальные сделали похожие заявления.

"Тихо! Он не твой Император! Еще нет! Я не позволю пролить его кровь, словно кровь простого рубаки в очередном бессмысленном "Вааагх!" Я не позволю его прекрасной душе быть поглощенной Хаосом! Я ДАМ ЕМУ ТО, ЧТО НИКТО ИЗ ВАС НЕ СМОЖЕТ ДАТЬ!" — Она обернулась к нему и тихо продолжила. С уже закрытыми глазами Синдзи мог представить, что чувствует легчайшее прикосновение к его носу, словно к нему прикоснулась крохотная рука.

"Я дам ему Выбор. Он будет знать, почему он с такой готовностью пойдет в Ад", — сказала Провидица. — "Я дам тебе вечно странствующий ум, Синдзи. Примешь ли ты меня своим учителем?"

"К-конечно, Провидица-сенсей..." — пробормотал мальчик во сне.

Провидица стояла над ним, её плащ развевался под дуновениями бриза. Мир был туманным, плотным, бесконечным. Гордо стояла она в свой броне, которая была результатом тысячелетий совершенствования. Её лицевая маска выглядела даже более жестокой и осуждающей, чем у Космодесантника. Из-за них они казались Сердитыми, Постоянно Сердитыми. Острая челюсть Эльдар и её нахмуренность заставили его ощущать свои весьма невеликие пока года.

Возможно, это была плохая идея. Он знал, что спит, но при этом ощущал полное отсутствие контроля. Чем он был для тысячелетней эльдар, пускай и существующей благодаря его воображению?

Провидица потянулась к тыльной стороне своего шлема и отстегнула его. Невидимые фиксаторы отошли с легким шипением. Она потянула и сняла шлем. Когда её лицо стало видимым, не скрываемым той страшной маской, Синдзи почувствовал, что его сердце пропустило удар.

Там были рисунки, но они не передавали её сути. Она были Эльдар, остроухой и высокомерной из-за предполагаемого превосходства её расы. Три тонких красных полосы были проведены по сторонам лица, от глаз к подбородку, словно она плакала кровью. Её губы были красными, словно бы она пила кровь. Её кожа была чистой и словно бы светилась внутренним светом, настолько она была идеально шелковистой.

И вот тут Синдзи понял, почему он считал Минасе привлекательной. Её нежные, аристократичные черты были очень похожи на Эльдар, насколько на них вообще мог быть похож живой человек.

Провидица улыбнулась. Это была неестественно прекрасная, пугающе спокойная улыбка.

"Синдзи," — сказала она, почти не шевеля губами. — "Очисть свой разум".

"...что?"

"Разум полон шума, мечущегося туда-сюда. Разум, он как балованный ребенок. В нем нет порядка, нет фундамента. Разум — это путешествие. Свобода ли это, отдать себя на волю ветра и волн? Позволить себе дрейфовать туда, куда занесёт тебя их каприз? Если ты возьмёшься за руль, лишишь ли ты себя этой свободы? Свобода — это выбор. Это всегда было даром для Эльдар. Возможность выбирать, когда и куда ты идешь. Выбирать будущее, именно то, которое желаешь. Ты должен очистить разум, чтобы мы могли начать". — Она уселась, скрестив ноги, на воображаемую землю, ветер заботливо отбросил её плащ из-под неё, пока она садилась. Это была стандартная медитативная поза. — "Синдзи, сядь, пожалуйста".

Мальчик кивнул и сделал, как было сказано. Какое-то время он смотрел на неё, мертвенно неподвижную, прекрасную, словно статуя. Напрашивалось сравнение с пауком, поскольку она была одета в черное и костяно-белое. Синдзи не мог сравнить её с каким-нибудь существом, поскольку для него она была подобна лунному свету. Холодный, но в то же время элегантный свет, скрывающий недостатки, подчеркивающий грациозность, скрывающий секреты.

Она открыла левый глаз и слегка изогнула губы.

Синдзи залился краской и быстренько закрыл глаза. "Очистить разум... очистить разум..." — бормотал он. Она была права! Он БЫЛ полон шума. Словно бы всё подряд проходило через его мысли. То, что он запомнил все кодексы, каждый угол, с которого он мог рассмотреть миниатюрку, рисунки и новеллы. Все это, постоянно переваривавшееся в его уме, и позволяло ему воспроизводить их личности с такой точностью.

Он начал хмуриться. И потеть.

"А-а! Это сложнее, чем казалось!" — должен был признать он. Это нечестно, что Эльдары могли так легко это проделывать. Эльдары всегда казались умиротворенными, без внутренней борьбы мон-кей. Самым раздражающим было то, что ближе всего к такому состоянию был примитивный, без внутренних уязвимостей, разум Орка.

"Я бы удивилась, если бы у тебя получилось с первого раза, Синдзи". — Она подняла правую руку и положила её ладонью вниз перед собой. Затем она начала ею двигать, мягкими, текучими движениями. — "Разум, он как бабочка. Ты видишь, что она отдыхает на цветке, но затем она улетает. Она летит куда пожелает. Но она снова вернется на цветок".

Для разума совершенно естественно странствовать. Пока он возвращается. Тогда разум можно научить оставаться на месте. Вся жизнь — страдание, Синдзи. Всё страдание в разуме. Только в своем уме можно стать свободным. Не спеши, Синдзи. Время здесь не имеет смысла. Мы можем здесь быть столько, сколько понадобится.

"А я не забуду это, когда проснусь?" — он начал думать про бабочку. Ну же, бабочка, не шевелись. Не шевелись. А! Нет... плохая бабочка! — "Это же сон, правда?"

"Да, это сон. Но разум, научившийся управлять, не теряет контроля. С пробуждением ты не исчезнешь. Проснуться — это просто существовать, обрести более ясное сознание, воссоединившись с телом".

Со временем Синдзи заметил, что попытки принудить бабочку оставаться на месте, собственно, заставляют её улетать. Если же оставить её в покое, то она возвращалась на цветок. Затем она снова улетала и снова возвращалась. Снова и снова. Игнорируя её, Синдзи понял, что обрел искомую неподвижность. Движение есть неподвижность. Неподвижность есть движение.

Время действительно не имело смысла. Могли пройти минуты, часы или сотни лет, пока он пришел к этому выводу. И эоны, пока он не удовлетворился этим. Это проклятая бабочка никогда не собиралась оставаться на цветке. Полет — это естественное состояние бабочек. А для цветов естественно давать бабочкам место для отдыха.

"Ты учишь меня терпению, не так ли?" — сказал он через какое-то время. — "Чистый разум не означает пустой разум. Только чистое знание".

"Очень хорошо, Синдзи. Мы, Эльдар, медитируем, чтобы извлечь то знание, которое всегда в нас было", — она прикоснулась к его разуму и заставила его открыть глаза. — "Сейчас сядь со мной, и мы узнаем, как этого достичь".

Синдзи подвинулся ближе и приготовился снова войти в медитативное состояние.

Провидица остановила его: "Нет, я сказала, сядь со мной"

"Эм, еще ближе? Мне нужно сесть слева или справа?"

Провидица похлопала по свои скрещенным ногам и показала что мальчику нужно сесть к ней на колени. Синдзи знал, что его лицо горит, но Эльдар продолжала сидеть с закрытыми глазами, и её это явно не беспокоило. Напомнив себе, что это только воображение, он подчинился.

Она оперлась подбородком ему на макушку, её длинные волосы, свисающие по бокам его головы, были похожи на черный дождь. Она схватила его за руки и скрестила их на груди, словно у статуй фараонов. Стоит ли говорить, что в этот раз Синдзи было значительно сложнее достигнуть медитативного спокойствия.

"Будущее... чтобы достигнуть его, должно определить свои цели. Чего ты желаешь, Синдзи?"

"Чего?... Я хочу понравиться Минасе!"

Провидица хмыкнула. Он смог ощутить вибрацию, прошедшую через её нагрудник и к нему в спину, проникнув глубоко в него и покалывая в хребет.

"Расплывчато", — сказала она. — "Это не цель, это даже не идея. Будущее должно быть точным, чтобы оно случилось".

Он снова закрыл глаза и нырнул в безвременье спокойствия.

"Точное, да? Я хочу, чтобы Минасе СКАЗАЛА, что я ей нравлюсь".

"Нравишься? В каком смысле? Или за что?"

"Хм, просто НРАВЛЮСЬ. Я хочу, чтобы она однажды сказала: Синдзи, ты мне нравишься..." — Постойте. Он почувствовал что-то неладное. Что-то мешало видению. — "Нет... Я хочу, чтобы ей понравилась моя музыка. Я могу начать ей нравиться позже". —

И тогда в его голове всё сложилось. В ретроспективе это было таким очевидным. Он глубоко вдохнул.

Мириады возможных будущих, с учетом того, что он знал о его одноклассниках, его учителях, его классе и о том, что они могли делать. То, что он воображал, было надеждой. Это было желанием. То, что Эльдар считали помехой. Будущее не было обычной фантазией. Это была серия конкретных событий в определенные моменты времени, производимые конкретными людьми. Нет такого понятия — "может быть". Существует только "будет" и "не будет". И произошедшее нельзя отменить. Оно сокращает количество возможных выборов ведущих к единственному варианту.

Он не мог предсказать действия Минасе или ей мнения. Однако он мог создать цепь событий, чтобы конкретный сценарий произошел в конкретное время. Однако зациклиться на этом идеале было равнозначно тому, что это никогда не произойдет.

Это был странный парадокс.

Но был и выход из него...

"Какого будущего ты достигнешь, юный Мон-кей?"

"Я не достигну никакого будущего, древний Эльдар. Я увижу его, и оно придет ко мне".

Провидица поцеловала его в макушку.

"Итак, ты сделал первый шаг по извилистому пути, который однажды проходили Эльдары".

=][=

Синдзи учился планировать наперед. Он нарисовал на песке линию и взял листок. Он держал его над линией и почувствовал вопрос Провидицы: "Итак, куда он упадет? Направо или налево?"

"Налево", — решил он.

Он отпустил листок. Тот медленно опускался, крутясь в воздухе. Приземлился он справа.

Не может быть! Он был очень, очень сфокусирован на...

"Не нужно надеяться, Синдзи. Будущее не строится на надежде", — громко предупредила она. — "Объект не движется сквозь время. Это время течет вокруг объекта. Листа, ветра и тебя самого, и здесь только ты можешь сделать выбор и создать то будущее, которое ты желаешь".

Синдзи поднял лист, и в этот раз держал его намного ближе к земле слева от линии.

"Он упадет слева", — и было так.

"Что ты сделал, Синдзи?"

"Я увидел будущее, которое желал, и знал, какие шаги для этого мне нужно было предпринять. Это было самым простым способом".

"Отлично. Пусть твое прозрение верно служит тебе в грядущем".

Людей, благодаря тому, что они делают выборы, было проще предсказать. Неизвестно, когда Гендо выяснил это, но Синдзи, как ни глянь, обучил этому себя сам. Информация нужна была для создания сценария, будущее было комбинацией шагов, каждый строился на предыдущем, усиливая друг друга, пока результат не становился неизбежным.

Синдзи представил себе будущее, в котором его учитель придет и скажет: "Класс, извините я... проспал".

Это было на следующий день, когда он купил себе виолончель. Он просто спросил учителя:

— Хисока-сенсей, а почему мы не используем Китай для сельского хозяйства? У них там много ненужной земли, а мы... у нас теперь не хватает людей.

— Эм... а почему ты об этом не спросил вашего учителя по социологии?

Синдзи опустил глаза.

— Простите, я просто хотел спросить кого-то... — он развернулся и выбежал из класса до того, как учитель английского успел что-то сказать.

И поскольку он не мог ничего сказать Синдзи, он вынужден был сказать это себе самому. Идея застряла у него в голове, пока он не пришел домой. Мальчик следил за его уходом. Синдзи знал, что Хисока-сенсей жил в маленьком старом доме с большой семьей.

И он знал, что тот выболтает всё жене, поскольку он будет размышлять над этим по пути домой. А еще он почему-то знал, что жена учителя подымет этот вопрос за обеденным столом. И он мог видеть, хотя лица и были смазаны, что брат Хисоки-сенсея скажет, что это глупо, разве они ничему не научились из истории? Отец начнет орать, что эту сволочь нужно перестрелять. Столько земли и всё загадили, большая часть населения померла с голоду, а не из-за подъема уровня моря. Всё из-за снабжения и спроса. Манчжурия стала теперь теплее.

Но у китайцев до сих пор могут быть ядерные ракеты, запрятанные до поры до времени! Может, не слишком мудро полагаться на иностранные мощности. Даже если их купить, кто-то может их просто отобрать.

У нас тоже! Точнее, у нас Н2 боеголовки, что в общем-то то же самое. У них есть воля и возможность сохранять свои права. Их уже предостаточно заставляли каяться перед миром.

И Хисока-сенсей станет сидеть там, пока его более волевые родственники будут повышать голос и спорить. Каждый раз, когда он попытаться заговорить, его брат или отец будут произносить что-то. Жена погладит его по руке и взглядом даст понять, что доверяет только его мнению.

Он поцелует её на ночь, но, несмотря на все усилия, так и не сможет заснуть или сконцентрироваться на чем-то еще.

На следующий день он появился позже, в слегка помятой от спешки одежде. Его глаза были красными и сонными.

— Простите, класс... — начал он.

— Вы проспали, Хисока-сенсей? — внезапно сказал Синдзи. — Всё в порядке.

Учитель тихо хохотнул.

— Ага, простите, класс. Я проспал. Иногда с людьми такое случается.

Дети кивнули, немедленно его простив. Они тоже никогда не хотели рано вставать. До сей поры они считали, что взрослые рано встают, потому что сами этого хотят, но они тоже оказались людьми. В тот день они уделили урокам чуть больше внимания.

Синди снова подошел к нему после уроков. Он чувствовал себя виноватым и хотел вернуть учителю спокойный сон.

— О, привет, Синдзи, насчет того, что ты сказал...

— Простите за беспокойство, сенсей. Но я подумал, что нам не НУЖНО в Китай. Мы можем использовать их земли, не отбирая их. Это плохо и эгоистично. Разве мы не можем попросить о помощи где-нибудь еще?

Глаза учителя расширились.

— Да... именно так я и подумал. И мы можем просто арендовать их. Они предоставят землю, мы поставим семена, технику и специалистов. Да, но в нашей истории слишком много вражды. Зато можно связаться с Америкой, и это совсем другое дело! Она может и дальше, но у них есть военная сила для защиты конвоев. Они не так охотно будут разрывать контракты и потакать пиратам. — Он уставился на маленького мальчика. — Удивительно глубокая мысль у тебя, Синдзи.

— Эм... сенсей? Это же вы всё это сказали.

— А. Да. Верно. Это я сказал, — он снова начал хихикать, поняв свою смехотворную увлеченность этим вопросом... — Но у тебя есть такие мысли. Ты должен больше времени уделать учебе, Синдзи. Ты растрачиваешь свой потенциал.

— С-спасибо, сенсей. Я думаю, мне пора идти...

На следующий день Хисока-сенсей появился рано утром, отлично выспавшийся и с улыбкой на лице.

У Синдзи было два месяца, чтобы овладеть инструментом и попасть в группу. Понятно, несмотря на то, что вся суть клуба была в дополнительных занятиях, он не хотел при первом же появлении показаться бесполезным.

Во-первых, нужно было, чтобы его не игнорировали.

Его не волновала возможность быть замеченным. Его не волновали общие увлечения. Сначала ему нужно было поднять уровень внимания. Никто ничего про него не знал, не было сформировано общественное мнение. Только делая то, что от него ожидалось, он мог предсказать реакцию других на него.

Он узнал это от опекунов. Если бы он внезапно стал волевым и непокорным, они не знали бы, как на это реагировать, и, скорее всего, отреагировали бы в негативном ключе. Однако если последовательно действовать в течение продолжительного времени, то его требования покажутся разумными. И таким образом он сможет добиться того, что ему никогда не скажут "нет".

Например, не ложиться до полуночи. Любой нормальный мальчик должен вовремя ложиться спать из-за школы. Синдзи рано вставал, его легко было поднять. Теперь он просыпался вовремя самостоятельно. Он практиковался со своей виолончелью по ночам, всегда останавливаясь самостоятельно. Каждый день на несколько минут дольше. Затем он просто перестал играть по ночам, сразу же после того, когда у него начало получаться. Когда его спросили следующим утром, он ответил, что у него не хватает времени для практики. Ночью практиковаться плохо. Он не хотел никому мешать.

— Но Синдзи, ты нам не мешаешь, — он мог синхронно повторить то, что говорил его дядя. — Можешь играть столько, сколько тебе нужно.

— Да, помнишь, ты мне пообещал? — хитро добавила тетя.

— Простите... — сказал он.

Она повела себя так, как он и надеялся.

— На выходных можешь заниматься столько, сколько считаешь нужным! Ты этого хотел, и тебе нужно это закончить!

— Вы будете мною гордиться! — просто ответил он.

Он сумел выторговать себе время почти до полуночи по выходным. Прошло так, как он и предвидел. Небольшая разница была только в выборе фраз и слов. Это был Сценарий, который проигрывался прямо перед ним. Это ошеломило его. Это унизило его. У него не было в нем власти, он был простым третьесортным актером и то, что результат был в его пользу, почти ничего не значило. Его опекуны сами прыгнули в этот сценарий по собственной воле и собственной логике. Он видел другие пути, но они их не выбрали. Они ошиблись, потому что его план был пока еще слишком велик, слишком многое туда попало. Эмоции, И действия, И события должны были учитываться. Нет, будущее должно происходить на кончиках его пальцев, и он никогда не должен пугаться или увлекаться этим.

До тех пор пока "почему" ускользало от него, его видения были несовершенными.

Целью было не то, чтобы они гордились им. Это был побочный эффект, овладение инструментом. Краткосрочной целью было получить больше времени для отработки движений, чтобы мышечная память делала всю работу, в этом-то и была вся суть обучения с листа.

Была причина, почему Эльдар называли свое ремесло МУЗЫКОЙ создания. Музыка была порядком, ноты шли за нотами, движение за движением. Каждая нота была такой же, как и другие ноты до неё. Все движения, извлекающие эту ноту должны быть такими же. Это было самой сложной частью, добиться мышечной и мысленной согласованности.

Его учитель музыки отметил, что Синдзи был удивительно хорош. Простые упражнения как будто вообще не требовали от него усилий. В общем, школа и не требовала чего-то экстраординарного. Ему было просто из-за его памяти. С виолончелью было возможно конечное количество движений, конечная серия идеальных звуков. Он знал, какие движения нужны, чтобы получить идеальный звук.

Его не обманывало наличие "песни" или "части" в упражнениях. Каждая нота имела значение. Целое не могло существовать само по себе. Каждая нота в его голове имела свой идеальный звук. Ему больше не надо было слышать себя, чтобы знать, что он играет правильно. Он мог практиковаться где угодно, когда угодно, просто бесконечно повторяя эти цепочки движений, неуязвимый для скуки. Школа была скучной со всеми этими лекциями и переписыванием. Музыка, со своей предсказуемостью, сохраняла иллюзию изменения. Сделав что-то идеально, он должен был повторить, поскольку в идеале была своя красота, и стоило это испытать снова и снова.

Музыка была идеальной, как ничто другое, за исключением математики, которая, как и музыка, была очень универсальна.

Будущее, которое он увидел, не показывало, что он будет чрезвычайно хорош в музыке, однако так случилось. Самым большим препятствием в музыке было раздражение от того, что забываешь части, в плохих нотах и постоянно повторяющейся практике. По мнению Синдзи, ожидать идеала за такой краткий срок было бы не слишком умным. Идеал складывается из маленьких шагов. Его учитель музыки давал ему всё более и более сложные упражнения, раз уж он показал такое увлечение классикой. Где другой мальчик играл, чтобы забыть, он играл, чтобы помнить.

Он не испытывал страха, когда пришел на прослушивание. Неожиданности не могли взволновать его, ведь он знал, что будущее подходит всё ближе к неизбежному финалу.

Он не верил похвалам учителя. Он не был гением. То, что он делал, было призрачной песней давно умерших ремесленников. Он просто следовал их инструкциям, создавая музыку в той же мере, в какой она формировала его. Эго было второй большой проблемой в музыке.

Учитель музыки был старым, тощим мужчиной по имени Масаюки Асано. Он уже был там, слушал выступления претендентов. Он явно испытывал боль от восторженного дерганья мальчика с трубой.

— Мы играем в другом стиле, Асагири-кун, — вздохнул старик. — Если появится место, мы тебе сообщим.

— О, ты тоже тут, Икари-сан?

Синдзи повернулся и увидел стоящую рядом с ним девочку с короткими косичками, напоминающую робкую мышь. Он кивнул, и слегка нахмурился, увидев в её руках виолончель.

— Ты... Митсугане Аяне, — сказал он.

— Ты меня знаешь? — спросила она, удивленно раскрыв глаза.

— Ты подруга Хоуко Минасе. — Он коротко глянул на девочку, которая стояла там же со скучающим видом. Она должна была присутствовать как номинальный лидер.

Выражение Аяне стало нейтрально-настороженным.

— А. Она. Да, я её друг.

— Хорошо, когда друзья разделяют увлечения, — заметил он с легкой улыбкой. — Однако я не знал, что будет кто-то еще с виолончелью.

Девочка посмотрела на свой инструмент, смутилась и сделала движение, словно прячет его за спиной.

— Нет, нет. Я просто пробую, тоже. Это моя первая игра с Минасе-чан.

— Ты давно играешь?

— Год или около того. Я перевелась сюда из Неримы-2, ты знаешь. Или не знаешь... — она опустила голову так, что волосы скрывали её глаза. — Я тоже играла там для школы.

Собственно, он знал. Он просто не мог этого сказать, чтобы не открылось, как он, будто ниндзя какой, незаметно собирал информацию про Минасе и всех, кого она знала. По крайней мере, он не подглядывал, не добравшись до этапа с телескопами. Хотя приватность не была чем-то, что бы ценили или уважали эльдары. Каждая секунда его времени была занята, Синдзи некогда было скучать или унывать. Он занервничал, когда его планы были нарушены и оказались собраны в один непонятный сценарий.

Как он мог упустить такую важную деталь? Он предположил, что это потому, что он никогда не слышал, как она практикуется. Неожиданная помеха его планам, но именно в этом и была разница между Видящим и Провидцем.

Он пришел в музыку за дружбой и дружбу он получит. Он улыбнулся.

— С удовольствием послушаю твою игру.

— Следующий! — крикнул Асано-сенсей.

— Пожалуйста, иди первой, — уступил дорогу Синдзи.

— Н-но... — она состроила гримаску.

Синдзи почувствовал волнение от того, что должно произойти. Он позволил Провидице в его кармане воспользоваться его голосом. "Музыка есть музыка, и её нужно любить там, где найдешь. В искреннем сердце и любящих руках она не может не быть совершенной".

Девочка быстро отвернулась и пошла на центр комнаты. Она повернулась к учителям, стоя спиной к Синдзи и заиграла. Мальчик закрыл глаза. Аяне была хороша, чувствовалось, что она много практиковалась. Её музыка была быстрой и живой, без какой бы то ни было неуверенности. Возможно, кое-где она слишком спешила, но не нарушая духа произведения. В изгибе её плеч он мог видеть, что она чувствует мелодию, и музыка идет из её души. Она старалась и вложила в неё всё свое сердце.

Асано-сенсей просто кивнул и пригласил следующего претендента с виолончелью на импровизированную сцену.

Синдзи избрал для прослушивания простенькую мелодию. Он не показывал ни экспрессии, ни художественных импровизаций, ни впечатляющих телодвижений. Он просто встал, сказал: "Меня зовут Синдзи Икари, и я играю на виолончели". Потом закрыл глаза и вызвал из глубин своей памяти идеальные ноты.

Он закрыл глаза и позволил времени исчезнуть. Он просто позволил музыке течь. Даже его слух отключился, позволив рукам двигаться в неведении.

Он не знал, как долго и что именно он сейчас играет. Лицо Асано-сенсея оставалось... Минасе почти хмурилась. Аяне просто смотрела на него в немом удивлении, поблескивая линзами очков.

"Та-а-а-ак? Провидица-сенсей? Что, Варп его задери, случилось с моими планами? Что вообще произошло?"

"Хм.... я не знаю".

Учитель музыки обернулся к своей ученице, которую считал гением:

— Минасе, ты что скажешь?

Девочка пожала плечами и отбросила за спину свои длинные черные волосы. Её лицо сохраняло привычно-красивое, слегка надменное выражение.

— Ну, думаю, мне нравится.

Асано-сенсей кивнул и повернулся к мальчику.

— Так, Синдзи. Ты хотел в группу? Ты принят. Мы придержим Мицугане как замену.

Он встал из-за стола и собрал папки. Затем сунул их подмышку.

— Вы двое доложитесь на следующей практике. Хоуко, скажешь им расписание, — с этими словами он вышел за дверь.

— Не обращайте внимания, — сказала Минасе. — Он ведет себя строго, но в общем-то, совсем не строг. Практика каждый день в 5.30, даже по субботам и воскресеньям. — Она встала и потянулась, её накрахмаленная белая форма обрисовала интересные выпуклости. — Ну, у меня еще есть дела. Идешь, Аччан?

Аяне моргнула и перевела взгляд с неё на него.

— Эм... — к счастью, в её очках отражалось солнце. Синдзи легонько кивнул, словно благодарил её. — Да, конечно! — Она поспешила упаковать свою виолончель и первой вышла в дверь.

Синдзи остался там, один в музыкальной комнате. "Что вообще произошло?" — снова удивился он.

Проблемой Неопределенности относительно времени было то, что тот, кто действительно понимал Время как четвертое измерение, понимал и особые свойства относительности. Что что-то делает в это время или куда оно движется, но не одновременно. Если всё кажется простым и понятным, значит обе части видения неверны. Когда он достиг переломного момента его сценария, его понимание и контроль над событиями полностью исчезли, хотя он и достиг того, чего желал. Именно поэтому Провидение был скорее Искусством, а не Наукой.

"Идеал..." — он услышал шепот древнего голоса. — "Будущее свершилось идеально. Нет ни великих планов, ни прорицания. Есть только то, что есть, что смешивается с сейчас. Это и есть музыка Эльдар".

"Моя музыка есть основание, на котором построены целые миры..." — прошептал он в ответ. Он наконец-то понял.

Х-м-мм, раз уж он собрался играть на виолончели, то ему стоит приобрести пару белых перчаток. Может, еще пару оранжевых солнцезащитных очков, если он собирается замирать в неподвижности при драматическом закате.

Не, это будет смехотворно. Такое позерство. Кто вообще такое наденет?

По какой-то причине он почувствовал, что Провидица безумно хихикает.

=][=

Таким было детство Синдзи Икари. Оно могло быть хуже, и он был благодарен зато, что не стало. У него были друзья. У него была семья. У него были друзья. У него были достижения. У него были друзья! Но скоро всё должно было закончиться.

Года проходили, он рос, и вот уже близился выпуск. Он становился подростком. И это принесло сложности, с которыми не могли справиться даже его пластмассовые советники, хотя они и были продолжением его восприятия. Орка никогда не волновал пубертатный период, у Космодесантника были генетические модификации, для Хаоса это была просто очередная мутация, а Провидица была девушкой. Странные желания, резкие изменения настроения, мир, который вдруг стал таким медленным... ему нужен был кто-то еще, кто объяснит ему, что к чему. Книги помогали, но до определенного предела. И тут Синдзи осознал, что ему нужен его отец.

Должен же его отец прийти на выпуск, верно? По мере того, как приближался этот день, Синдзи ожидал его всё больше и больше. В конце концов, такое происходит только несколько раз в жизни. Мальчик занял второе место по школе, уступая только Хоуко Минасе по оценкам и всему остальному. Большая часть учителей считала, что он мог бы добиться большего, если бы был чуть более собранным. Он был таким рассеянным ребенком.

Он не мог увидеть будущее, поскольку он очень смутно представлял, как выглядит его отец и чем он занимается.

За пару дней до церемонии в дверь постучали. Синдзи ответил и обнаружил за дверью двух мужчин. Они были одеты в строгие черные костюмы, темные очки и у каждого был маленький черный чемоданчик. Один был явно старше второго, бледный и серыми волосами. Второй имел загар человека, который много времени проводит на пляжах или в море.

— Вай! Якудза! — закричал Синдзи, когда увидел их.

— Видишь? Видишь? Вот об этом я и говорил, — сказал молодой и более рослый мужчина своему компаньону. — Хоть раз, ну хоть раз! Я хотел бы увидеть кого-то, кто не считает нас долбанными якудза. Почему бы нам не надеть белые костюмы?

— Да, и тогда люди буду кричать: "А-а-аа! Это гомики-мафиозо!" В белом их еще больше пугает.

— Ты уже пробовал, да?

— Заткнись, Джиро. Если бы ты проработал столько, сколько я...

Он повернулся к мальчику и скрипуче спросил его:

— Ты — Икари Синдзи?

— Д-да, сэр.

— Я агент Кентаро, а это агент Джиро. Секция два НЕРВ. Твой дядя дома? — Когда он говорил, он не демонстрировал никаких эмоций, в его очках отражалось только лицо нервничающего мальчика. — Нам нужно поговорить с ним. Это правительственное дело.

— Я... Я посмотрю, — Синдзи рванул от двери.

Как оказалос,ь они и БЫЛИ правительственными агентами. И БЫЛИ здесь по правительственному делу. Одно только это четко указывало на Гендо Икари.

— Мы здесь, чтобы проверить мальчика, — сказали они дяде. — Как он тут?

— Что, Гендо даже сына проведать не может? Его это годами не волновало, а тут решил озаботиться?

— Мистер Икари — очень занятой человек, — ответил агент Кентаро. — Он не может просто бросить все свои важные дела для такой мелочи. И было бы опасно показать такую привязанность, поскольку ребенка могли бы использовать как заложника против него. Поэтому он не мог рисковать и раскрыть это место.

— Херня, — отрезал дядя. — Эта сволочь ВООБЩЕ не имеет привязанностей.

Агент Джиро перевел взгляд с родственника на своего партнера.

— Эм... послушайте, я знаю, что с ним... сложно поладить иногда, но не могли бы вы не говорить о нашем начальнике нам в лицо? Это может... — он упорно таращился на суровый профиль своего напарника, — всё усложнить. Мистер Икари требует уважения.

— Пффф. Имя Икари должно было бы ассоциироваться с чем-то получше. — Дядя Синдзи откинулся на спинку кресла, но его руки немного дрожали.

— Ответьте на вопрос, пожалуйста. Как мальчик? — вернулся к теме беседы второй.

— Синдзи? — Дядя задумался. Гендо не послал бы своих головорезов из-за какой-то мелочи, к сожалению, к таким мелочам относилась и семья. — Обычный, нормальный ребенок. Вот и всё.

— Вы уверены? Его не.... обижали как-нибудь?

— На что это вы намекаете? — возмутился он.

— Мистер Икари желает лишь удостовериться, что его сын получает достаточно внимания. — Достаточно мало, но не слишком мало. Это было большой частью его плана. — Было бы нежелательно, если бы ему как-нибудь повредили.

Дерьмо. Они говорили о Синдзи, словно про предмет какой-то. Что тут вообще происходит?

— Он ребенок, вот и всё. Поспрашивайте кругом. Спросите его. Гендо вышвырнул его сюда, чтобы он не мешался у него под ногами, и если это вся его забота, то он может пойти и поиметь себя сам.

— Пожалуйста! — внезапно снова настойчиво произнес Джиро. — Не в лицо!

Блин.

— Вы оба на прямой связи, не так ли? — осенило дядю. Они кивнули.

— Гендо? Ты жопа с ручкой! — заорал на них дядя Синдзи, и эти слова их аппаратура не могла не распознать. — И я благодарю небеса за то, что твой сын ни разу не похож на тебя! — Затем он посмотрел на них. — На этом всё. Выметайтесь.

Это их почему-то удовлетворило.

— Мы будем на связи.

Подслушивавший, спрятавшись за дверью, Синдзи сделал глубокий вдох. Он всегда верил, что его отец оставил его по какой-то причине, и иногда у него были мысли на эту тему. Однако это было первым прямым подтверждением его не желанности. Он был слишком большой обузой.

Молча он поднялся в свою комнату. Он просто не знал, как на всё это реагировать.

=][=

В после-Ударной Японии окончание школы и сдача тестов еще не была поводом для того, чтобы ученики прохлаждались. Школьная администрация посвятила последние недели социальной адаптации, посылая детей в разные культурные поездки, чтобы они поближе познакомились с обществом, к которому принадлежали. Обычно речь шла об уборке всё еще стоящих до-Ударных зданий, посадке деревьев и прочем использовании бесплатного труда.

Синдзи жалел парней снаружи. Эх, он им потом арбуз отнесет.

Ему и прочим членам музыкального клуба повезло больше, поскольку им позволили остаться в школе, раз уж они приобщали эту самую школу к культуре. Икари слегка улыбнулся шутке их пианиста. Музыка была единственным нормальным интересом, который он разделял с обычными детьми. Он преуспел со своим планом подружиться с Минасе, а с её подругой Аяне ему было проще разговаривать. Он не был слеп. Он заметил, что он ей нравится, но она была такой... заурядной. Её волосы, её очки, её одежда, всё это делало её полной противоположностью высокой и вступившей в пору расцвета Минасе.

Он забыл, что она пыталась сказать, когда увидел агентов... ну, они были такими невыразительными, что он с трудом запомнил их имена, этих агентов Д и К, идущих по школьному двору. Со второго этажа он мог слышать, как они разговаривают с его учителем английского.

Обычно если тебе кто-то не нужен, то ты не опрашиваешь всех, кто с ним знаком. Он отрешился от мира. Это был парадокс, а Эльдар в нем ненавидел парадоксы.

После школы он опять выследил Хисоку-сенсея. Было общеизвестно, что он выделял Синдзи, в основном, потому, что походил на него в деликатности и робости. Он всегда предоставлял Синдзи инициативу в их разговорах, словно ему вообще доставляло удовольствие отдавать контроль.

— Вы знаете моего отца? — спросил тогда Синдзи.

Учитель облизнул губы. У этого мальчика была престранная привычка задавать простые, но... сложные... вопросы.

— Нет, Синдзи. Я не знаю твоего отца.

— Те люди, с которыми вы говорили. Они работают на него.

Он кивнул. Он давно перестал удивляться, как Синдзи узнает о происходящем. Мальчик был от природы любопытным, его мысли дрейфовали к страннейшим вещам. Учитель никогда и представить не мог, что они были высчитаны, чтобы спровоцировать определенный ответ.

— Они спрашивали о тебе. Я постарался не перехвалить тебя.

Это была шутка для понимающих. Они оба знали, как Синдзи ненавидит быть центром внимания.

— Мой отец послал их. Если он надумал снова меня замечать, то мне нужно что-нибудь про него знать, — горечь в голосе мальчика была неподдельной.

— Синдзи... — Почему он чувствовал себя не в своей тарелке, когда разговаривал с этим мальчиком, нет... молодым человеком? Это его озадачивало и веселило. Он не должен был чувствовать вызов от кого-то, кто, по меньшей мере, на десять лет его младше. — Твой отец — очень важный человек. Чтобы ты понял, насколько он важен, я скажу, что никто не знает о нем НИЧЕГО. Он не числится в списках самых важных людей мира. Его не показывают по телевизору. Очень мало людей знают, как он вообще выглядит. Я знаю только потому, что он когда-то пытался тут жить".

— Да?

— Да, в доме твоего дяди. Дядя его оттуда быстро вышвырнул. Это был короткий период между работами, и твоя мать вынуждена была содержать его. — Он покачал головой, глядя на ожидающего мальчика. — Извини, Синдзи. Я даже твою мать никогда не знал. Её сестра переехала сюда после того, как вышла замуж.

Мальчик дернулся, словно его пырнули ножом, но кивнул ему, чтобы продолжал.

— Послушай, всё, что я знаю, так это то, что твой отец занимается чем-то очень-очень важным в большой-большой организации. — Он решил добавить что-то ради мальчика. — Кто знает? Может, они однажды мир спасут.

=][=

Его выпуск должен был быть временем радости. Родители должны были радоваться достижениям детей, дети должны были осознать, что они изменились и приготовиться к смене отношений. Но в основном, речь шла о праздновании. Жизнь после Удара была скупа на празднования, поскольку и планете, и людям, её населяющим, требовалось много времени на излечение. Процесс принятия нового поколения, которое понесет их наследие, был исключением.

Синдзи принес в школу все четыре своих любимых миниатюрки. Он как-то умудрился держать свои игрушки в секрете ото всех, больше всех знали те мальчики... и они очень сильно хотели забыть тот случай.

Он вертелся на своем сидении. Церемония вышла излишне долгой, полной речей про будущее и славу, и надежду, и — пожалуйста, проголосуйте за меня на следующих выборах. Он черпал силы из присутствия Варбосса-сама, Космодесантника-доно, Космодесантника Хаоса-куна, и Провидицы-сенсей. Их едкие комментарии делали всё это чего-то стоящим.

Церемония тянулась до того момента, пока не настала пора вручать маленькие листы бумаги, которые навсегда выведут их из их классов. Он чувствовал себя, как под током, пока не назвали его имя.

Синдзи поднялся на сцену для получения, встретившись со своим дядей, который низко ему поклонился. Он вернул поклон. Затем вернулся на свое место.

Ощущение не пропадало до тех пор, пока не отзвучало последнее поздравление, и все они не вышли под лучи заходящего солнца. Юноша сморщился, когда луч попал ему в глаза. Драматично, ага. Синдзи пожалел, что не попросил те проклятые оранжевые очки, пусть даже он бы их и быстро перерос. И даже если бы выглядел в них глупо. Он протер глаза.

Потом он осмотрелся, не обращая внимания на счастливых родителей и просто вымотанных подростков. Его опекуны отпустили его порезвиться на свободе.

Синдзи вернулся, его лицо превратилось в безэмоциональную маску.

— Он не пришел... — тихо пробормотал он.

— Прости, Синдзи, — сказала его тетя. Синдзи совсем не был похож на Гендо в этот момент.

— Я не должен был Надеяться, — продолжал мальчик. — Правда, не стоило. Я никак не мог знать, придет он или нет.

Дядя Синдзи хлопнул его по плечу и погладил, чтобы ободрить.

— Не нужно волноваться, мы-то тут, а? Не знаю, что там думает твой папаша, но он явно пожалеет, что не пришел сюда. Пошли, съедим что-нибудь. Выше голову! Ты теперь в старшей школе!

Синдзи склонил голову, словно прислушиваясь. Его глаза прояснились.

"Да, храбрость. Я теперь старшеклассник!" Он даже ухмыльнулся.

— Извини, дядя. Мне нужно кое-что сделать.

Ему не понадобилось много времени, чтобы найти Минасе и её родителей. Они были богаты и выделялись в море простой одежды. Он собрался и подошел к ним.

— Хоуко-сан! — крикнул он, его голос сорвался в конце.

Три пары оценивающих глаз повернулись к нему. Он подавил писк. Словно он был в присутствии Инквизиции! Синдзи опустил глаза и обратился к девочке.

— Могу ли я поговорить с тобой, Хоуко-сан?

— Мина, кто этот твой маленький друг? — проворковала её мать, напоминающая нефритовую статуэтку в своем зеленом платье. Её отец смотрел сквозь мальчика, немедленно забыв про него.

Она вздохнула.

— Мама, папа, это Синдзи Икари. Простите нас, я на секунду.

Они отошли, и девушка повернулась к нему с прищуренными глазами. Её научили ценить свое время, особенно время в компании родителей. Они просто очень редко собирались вместе, это была проблема многих семей, работающих в разбросанной после-Ударной промышленности.

— Так мы теперь в старшей школе, — ляпнул он. — И я подумал, может, теперь мы могли бы сходить куда-нибудь... как друзья! Как друзья! Эм, да. Отметить и клубники поесть, или еще что-то. — Он чувствовал стыд в двойном размере. Не только он горел от своего смелого унижения, но с ним мучились и на него ворчали еще четыре его части. — Мы можем пригласить Аччан, если захочешь...

Минасе вздохнула и посмотрела поверх его головы в сторону родителей, их глаза блестели от удовольствия. Она снова вздохнула и ухватила его руку. Она утащила его в более тихое место, не заботясь о том, как это выглядит со стороны.

Там она сделала глубокий вдох. Она посмотрела прямо в его глаза, полные странной надежды и сказала:

— Слушай. Ты прав. Мы теперь подростки. И я по горло сыта твоим детским ухаживанием!

У Синдзи отвисла челюсть.

— Я терпела это раньше, потому что оно было типа милым, но сейчас оно начинает раздражать. Я не хочу, чтобы ты таскался за мной в старшей школе. Не принимай близко к сердцу. С чего бы мне идти на свидание со странным мелким типом, если меня уже ждет крутой парень в следующей школе? Пытаясь состязаться с ним, ты будешь выглядеть еще глупее. Может, ты лучше Аччан пригласишь? Вы друг друга заслуживаете.

Она отбросила волосы за спину и ушла. Она кивнула себе. Да, быстро, жестко, чисто. Это был самый добрый способ решить больной вопрос. Лучше пусть он её немного ненавидит, чем зря мучается. И таким образом, оба её друга смогут двигаться дальше.

Это же будет старшая школа, в конце концов. Всё изменится, больше людей, больше новых горизонтов. Она сможет найти кого-то, кто ей больше подходит.

— Пойдемте, мама, папа, — сказала она сладким голосом. — Не стоит зря тратить тут время.

=][=

"Это было..."

"Что, Варп задери, это было?"

"Чё-за-нах? Чё за, чё за!.."

"У меня нет слов. Абсолютно, совершенно нет слов".

Ну, это было совершенно неожиданно. Крохотная часть его мозга напоминала ему, что он действовал спонтанно, руководствуясь чувствами. Они никогда не думал, что оно ТАК обернется.

Шок проходил. И на его место пришла боль. И теперь — "ЧТО ОНА СКАЗАЛА?"

"Син..."

"Никому не говорить. Никому".

Юный подросток тихо вернулся обратно к людям, его конечности напоминали желе. Кто-то легко опознал его маленькую фигуру.

— Эй! Босс! Эй! — Кобаякава весело шел к нему. — Как оно, а? Мы сделали это! Мои родители довольны оценками, спасибо тебе за это, босс, — он кивнул, хоть Синдзи и не отвечал. — Видел, что ты пошел с Минасе. Первая и второй вместе, неплохо звучит, а? Как прошло?

=][=

Синдзи поднял на него пустые глаза.

Кобаякава был толстый и не выглядел умником, но он не был тупым в житейском плане.

— Ой. — Он нахмурился. — Бойзам нужно что-то сделать?

— Нет, — Синдзи медленно покачал головой. — Никогда не бей девочек. Только жалкие гроты бьют тех, кто слабее.

Кобаякава кивнул. Он воспринимал слова Синдзи как откровение. Это он начал называть Синдзи боссом. Однако это началось с того момента, как он забылся и перешел на другую манеру речи, которая действительно запомнилась. Синдзи мог быть маленьким страшным типом, если нужно. Но это было не важно, бойзов пугали его знания. Неважно, что они спрашивали, у него всегда был ответ. Он установил для них стандарт поведения, в частности, сказал, они должны использовать силу для помощи вместо того, чтобы обижать окружающих. Да Бойз стали известны как антихулиганы. Они ходили и вбивали уважение в будущих гопников.

Синдзи был Боссом. Никаких "если", никаких "но". Он говорил — они делали. Очень маленькая часть банды знала об этом, и этот секрет их сплачивал. Снаружи мир видел вежливого, послушного маленького мальчика, который вырастет в хорошего молодого человека. Когда вокруг него были бойз и больше никого, он мог расслабиться, смеяться и кричать. Он рассказывал отличные сказки. "Ере ви гоу!" была кричалкой да Бойз, под которую они маршировали по улицам.

Он чувствовал, что должен Синдзи больше, чем сможет отдать. Его уважала малышня и к нему хорошо относились взрослые. Кобаякава никогда не достиг бы этого, действуя так, как раньше. У Бойзов были свои собственные отряды меньших бойзов и Гретчины в виде курьеров. Это было общество внутри общества, избранное братство, ну... мальчиков (плюс несколько восхитительно яростных девочек), и это было хорошо.

— Она чё-то сказала про старшака, который её ждет, — сказал Синдзи. — Позырь, чё за.

— Конечно, босс! — с энтузиазмом ответил Кобаякава, почти отдав честь. — Напинать ему малость?

— Не, просто... интересно. Просто разведай. — Его взгляд опять смотрел куда-то далеко. Да, Босс имел такую привычку. Бойз решили, что разговор окончен.

Da Cлово быстро распространилось, и даже когда они шли домой, они были счастливы, что получили прямой приказ. Занятие на завтра, пели некоторые сердца. То, что нужно сделать! Цель и смысл существования относились к основным потребностям человека после Удара. Синдзи вернулся к опекунам, с фальшивой улыбкой на лице. "Так, с этим разобрались. Пойдем домой".

=][=

Он не собирается швырять вещи. Не собирается! В основном потому, что в качестве снарядов подошли бы только его фигурки, а они были слишком ценными, чтобы так с ними обращаться.

Синдзи ухватил простынь на своей кровати и рванул, почти разорвав ткань. "Гррраргх!" — прорычал он. Потом упал лицом в простынь, позволив ей промокнуть от слез.

Он никогда еще не ощущал чего-то настолько уродского. Это чувство поглощало всё. Он смутно помнил, как сказал что-то о том, что было лучше, когда он никого не любил. Когда ты ничего не ценишь, ты вроде как неуязвим.

"Так ты бы предпочел вообще ничего не чувствовать? Это глупость", — решительно сказала Провидица. — "Ничто не остается неизменным в музыке творения."

"Выпусти пар, паря. Нет ничо лучши для расслабона, чем пойти кому-та ВМАЗАТЬ! ВААААГХ!"

"Как она могла так поступить со мной?" — прохныкал подросток. — "Я действительно так плох? Конечно, я мелкий и слабый, но..." — Он завыл. — "Синдзи Хороший Мальчик!"

Он ощутил ментальную пощечину.

"Держись, командир! Ты становишься эмо! И ломаешь четвертую стену!"

Синдзи остановился, пытаясь поймать дыхание. Он моргнул.

"Постой... что ты сказал?"

"Я сказал... эм..." — Похоже, Космодесантник наморщился от концентрации, пытаясь поймать ускользающую мысль. — "Соберись. У тебя есть еще патроны. Молитва очищает душу, но боль очищает тело. Что это доказывает, кроме того, что душа слаба? Только боль и страдания раздуют огонь нашего духа".

"Терпи", — мягко сказала Эльдар, как будто она разделяла его боль. — "И вытерпев, стань сильнее".

Подросток уселся на своей кровати, скрестив ноги. Он сделал несколько глубоких вдохов. Нет. Боль всё еще была с ним. Ярость тоже никуда не делась. Он не мог ничего сделать для того, чтобы избавиться от них.

"А почему вы теперь говорите более уважительно?" — спросил он через некоторое время. — "Вы раньше не давали мне титулов".

"Разве я не твой защитник? Разве не рожден твоим умом? Ты Примарх моей воли, бастион моей дисциплины! Приказывай мне, и я повинуюсь".

"Мы твоя мысля, челос. Ты сказал заткнуться, и мы заткнулись", — разъяснил Варбосс. — "Видишь? Коротко, ясно, по-орочьи. Вот это пра`льный способ говорить".

"Мы никогда не были чем-то иным, кроме как твоими помощниками, Синдзи", — Провидица, похоже, сделала реверанс. — "Что радует тебя — радует нас. Что ранит тебя — ранит нас".

"Мы все это почувствовали", — мысль пришла вместе с ощущением чьего-то еще скользкого присутствия. — "Все мы. Твоя боль! Она НАША".

Синдзи поднял взгляд на Космодесантника Хаоса, стоящего на полке, с болтером через грудь. Его покрытое шрамами лицо выглядело яростным, но также странно умиротворенным.

"Она РАНИЛА тебя, и теперь мы познали, что есть боль. И единственный способ погасить эту боль — это ранить ЕЁ".

По всей комнате раздались воображаемые крики:

"Подлый выродок Хаоса!" — Конечно же, Космодесантник был громче всех. — "Я знал! Я знал, что этот день настанет. Я знал, что ты начнешь расставлять сети твоих соблазнов, но я скажу НЕТ! Ты ТАК не преуспеешь!"

"Чо за на?" — Варбосс, кажется, косо посмотрел на этот лирический поворот. — "Слышь, ты бы сюда слез, я тебя попыряю", — обратился он к Космодесантнику Хаоса. — "Мой малой босс не скивигоголовый, чтобы пойти пинать жалких баб".

"Он не обратится", — уверенно сказала Эльдар. — "Легко Прозреть ошибочные методы Хаоса".

Синдзи только сейчас заметил, что на улице идет дождь. В момент вспышки молнии показалось, словно Хаосит повернул голову и ухмыльнулся.

"Так он просто примет это? Станет тряпкой? Над ним будут издеваться, а он и рад, станет мучеником без причины?" — Космодесантник Хаоса начал смеяться, басовито для такой крохотной фигурки, соперничая с грохотом грома на улице. — "Так где уважение, орк? Где справедливость, астартес? И где, старая ты, занудная ведьма, его выбор?"

Все трое не смогли ответить.

"Она непочтительно отнеслась к тебе, светлый лорд, и очень справедливо будет указать ей, что она ошибалась. Это твой выбор, быть ТРЯПКОЙ или прислушаться к зову СИЛЫ. Твое обучение не закончено, и это сделано намеренно. ОНИ хотят, чтобы ты был СЛАБ".

"Это ложь!" — завизжала Провидица. — "Я обучила его всему, что ему нужно знать!"

"Правда? Может, ему и нужно было именно столько ТОГДА, но сейчас — это СЕЙЧАС. Ты обучишь его всему, что он МОЖЕТ сделать?"

"То, что кто-то может... не означает, что он должен..."

"Тьфу! Вы отвратительны. Я могу завершить твое обучение, светлый лорд, и показать тебе, что значит приказывать вместо того, чтобы повиноваться, как брать вместо того, чтобы лишаться, быть почитаемым вместо того, чтобы терпеть оскорбления".

"Эм... а разве оно не, как бы, ну, злое? Я, конечно, благодарен, но не хотел бы попасть в тюрьму".

"Ты знаешь нас, Синдзи. Зло — это просто ЯРЛЫК, который вешает другая сторона. Ему нельзя ВЕРИТЬ. Люди скажут тебе, что зло — это скользкий склон, а добро — это гора. Тяжело быть хорошим, когда вокруг тебя столько зла. Это только демонстрирует, что натуральное состояние человека — это ЗЛО." — Хаосит, похоже, ухмылялся. — "Вот ТЫ — злой?"

"Да нет, конечно!"

"А еще это может означать, что есть большое добро и малое. Большое зло и меньшее. Есть столько вещей, ПЛОХИХ ВЕЩЕЙ, которые могут делаться для Высшего Блага, но нужно спросить себя, для ЧЬЕГО блага? Империум и его дохлый Бог, Орки со своими бесконечными массовыми убийствами, Эльдары и множество душ, которые они так легко обрекают на погибель — МНОГИЕ назовут ВСЕХ НАС злом. Мы ХОРОШИЕ только в глазах тех, кому мы служим. Методы-то одинаковые, только цели отличаются".

"Это всё оправдания. Я не собираюсь поклоняться Хаосу и вредить Минасе-сан", — уверенно сказал Синдзи. — "Мне нравятся Темные Боги, которым ты служишь".

Хаосит засмеялся еще громче.

"Светлый лорд, это ТЕБЕ я служу. Я ЗЛО, только когда ты сам делаешь зло. Я твой СЛУГА, и только твоя воля мне ЗАКОН. Я ХАОС! Я не Добрый и не Злой. Хаос связал нас, чтобы я служил тебе, и служить тебе я и БУДУ. Я НИЧЕГО не прошу. Я НИЧЕГО не прошу тебя делать. Я отдаю тебе ВСЁ, если будет на то веление Хаоса. Это уже В тебе, мой светлый лорд, и поэтому я могу говорить. Оно уже в тебе, мой светлый лорд, и это СИЛА, которую ты ИЩЕЩЬ".

"Почему ты зовешь меня светлым лордом?"

"Ты такой же, как и Темные Боги, которым я раньше служил. Ты яркий и бесконечный, мой лорд. Я не буду просить их Добра или Зла, ты в любом случае будешь сиять. Попроси справедливости, и я принесу тебе справедливость. Ничего больше. Ничего меньше. ХАОС хорошо тебе послужит".

Синдзи был ошарашен. Он знал, что эти разговоры проходят целиком в его голове, он знал, что занимается этим для своего развлечения, он знал, что их советы пока были полезны, поскольку они указывали на возможности, о которых он сам и не задумывался. ТОЧНЫЕ было единственным словом, которым он мог их описать.

Снаружи продолжал шуметь дождь, и звуки раненой природы бились в его окна, словно дыхание бешенного волка.

Он никогда не думал, что его фантазии окажутся такими детальными. Он занимался этим годами. Он выдохнул и сел ровно.

"Что ты можешь сделать?" — спросил он.

Он мог чувствовать чужой триумф. А еще он мог ощутить правду в каждом произносимом им слове. Хаос не был отдельным от него злом. Его фигурки никогда не заставят его что-то сделать против его воли. Это была его галлюцинация, и только по его разрешению этой галлюцинации было позволено существовать.

"Вторая половина того, что создали эльдар. То, что продолжает ускользать от тебя".

Подросток встал.

"Чо за? Нах ты хаота слушаешь ваще? Чо мудрить и химичить? Иди вмажь кому-нить! Тебе сразу полегчает, увидишь".

"Командир, нет! Хаос многое обещает, и эти обещания всегда ведут к падению. Даже величайшие не могут не испортиться от его касания. Сделай это, и он навсегда получит часть твоей души".

"Синдзи! Вспомни!" — крикнула Провидица, в её голосе было больше всего отчаяния. Эльдар знали его искажающую натуру. Против этого даже их Видение не помогало. Только мон-кей и их отрицание судьбы могло как-то отражать его, но всегда ценой того, что они превращались в тех монстров, с которыми сражались. — "Мы можем только предложить тебе совет, но именно ты должен делать эти вещи. Это ты и только ты должен страдать. Остановись или эти мысли пожрут тебя!"

"Меня это не волнует!" — заорал Синдзи. Он вскочил на ноги и схватил Космодесантника Хаоса с полки. Затем он подошел к окну и уставился на бушующую тьму снаружи. Он поставил фигурку.

Он смотрел на свое отражение в стекле. Он быль чуть больше, чем просто ребенок, худая фигурка без намека на физическую силу. Хаосит стоял там, безмолвно выражая готовность служить и почтение.

Сверкнула молния. Всё в природе, все, кого он видел, выглядели более надежными и сильными чем он. Никто не хотел его, его опекуны тосковали по своему сыну, он не нужен был даже собственному отцу, а первый человек, которому он открыл свое сердце, разорвал его надежду на клочки.

"Покажи мне".

"Как ТЫ пожелаешь, светлый лорд..."

Он хорошо спал в ту ночь, без снов. Он варился в своей свежеоткрытой ненависти. В другое время он бы познал её значительно раньше. Но только тут она была чистой и аморфной, податливой, способной отлиться в любую форму.

=][=

Было светлое и свежее утро. Ничто так не заставляло мир выглядеть чистым и новым, как легкий дождик. Цвета выглядели более яркими, воздух был чистым и сладким. Синдзи встал поздно, в кои-то веки. Его опекуны позволили ему спать дольше, словно бы подтверждая постепенное изменение его статуса. Он больше не был ребенком, с которым нужно было нянчиться.

Он проснулся, а кругом стояла тишина.

"... ребята?" — Он посмотрел на свои пластиковые фигурки, и в утреннем свете они оставались неподвижной пластмассой. Впервые за долгие годы Синдзи был одинок в своих мыслях.

Даже Космодесантник Хаоса ничего не сказал. Синдзи испугался.

"Ой, да ладно, вы все меня теперь ненавидите или что?" — Ответа не было. Подросток вздохнул. Он вытряхнул из себя остатки сна и подошёл к окну. Открыл его и впустил в комнату свежий воздух. Сделала глубокий вдох.

Мир был новым. Вчерашний день казалось безумно далеким. Да, он предположил, что вчера он просто сглупил. Он легко может прожить и без Минасе. Он теперь будет старшеклассником. Еще он предположил, что просто вырос, и теперь ему не нужно полагаться на кого-то, кто будет думать за него.

— Поздравляю, Синдзи, — сказал его дядя за завтраком. — Как себя чувствуешь?

Он остановился и тщательно обдумал этот вопрос.

— Какую-то пустоту.

Мужчина ухмыльнулся.

— Ага, это потому, что ты привык к ежедневной рутине и не знаешь, что делать без неё. Но изменения — это хорошо, Синдзи. Ты можешь заниматься именно тем, чего сам хочешь. Впрочем, ты вернёшься к старым привычкам после начала занятий", — он взмахнул рукой. — Лучше наслаждайся, пока можешь.

Синдзи кивнул, будучи совершенно согласен.

Мицугане Аяне знала, где живет Икари Синдзи. Она заходила несколько раз, но впервые она шла туда сама и по собственному желанию. Её захлестывала нервозность. "Что я скажу?" спрашивала она себя. "Ой, ну это безнадежно", — ей с трудом хватало концентрации, чтобы обходить лужи на пути.

Из окна Синдзи доносилась музыка. Она была быстрой, похожей на обычные цепочки идеальных нот, но в ней было как-то больше страсти... злая, пышущая энергией, именно так она могла бы описать её.

Она не знала, чего она ожидает при встрече, но её обрадовало то, что он был спокойным и без опухших глаз. Конечно, подумала она, мальчики не плачут, чтобы заснуть, как она. Она желала принять на себя его страдания, и боже, неужели это сработало.

— Привет, Мицугане-сан, — вежливо улыбнулся Синдзи, но похоже, что он как-то уменьшился.

— Эм, мы не в классе, Икари-кун. Не нужно быть таким формальным.

Крохотный отблеск удовольствия появился в его глазах.

— Немножко лицемерно с твоей стороны, Аяне-чан?

— Ах ты! — она отвернулась, борясь с румянцем. Потом украдкой глянула на него, на его расслабленную фигуру. Может даже слишком расслабленную? Это самоотречение?

— Так зачем ты зашла, Аяме-сан?

Она вздохнула. Похоже, большего от него не добиться.

— Мы можем... поговорить?

Синдзи глянул через плечо. Его опекуны, похоже, только что не удрали из помещения. Они хихикали, как сумасшедшие, когда к нему пришла девочка. Он считал, что взрослые немного странные в этом отношении. Так легко начинают смеяться. Это жалко, правда.

— О, Синдзи. Я слышала, что Минасе с тобой сделала. Это было так грубо и отвратительно! Ты заслуживаешь лучшего!

— О. Я так думаю, что это она тебе рассказала?

Она замешкалась.

— Ну, не то чтобы, но все заметили разницу между тем, как ты выглядел до и после разговора. Синдзи! — Она почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы. — Все знают!

Он нахмурился. И он представил, что Кобаякава разболтал всё ближайшим друзьям, а с учетом Гретчинов неподалёку слух разлетелся по всему городу.

Он пожал плечами.

— Ой, ну. Ничего не поделаешь.

— Ты не должен так говорить! — почти крикнула она. — Только потому, что она симпатичная и богатая, не дает ей права относиться к остальным, словно мы ничего не значим. То, что она сделала, это было просто... неправильно. Почему не ты? Ты хороший, умный и добрый... и милый..." — она начала плакать, — ...и ты не заслуживаешь того, чтобы твои чувства вот так вот растоптали! Ты должен... ты должен знать, то все тебя не нелюбят. Ты должен знать, что есть другие, кто о тебе думает как... ты, по крайней мере, был таким храбрым. Хотела бы я быть такой же храброй...

— Аяне-сан...

— Ой, прости, но...

— Я уже знаю.

Она бросила на него острый взгляд, глаза расширились за очками.

— Что? — выдохнула она. Её лицо пылало. Конечно же, он знал. Но тогда почему он ничего не говорил раньше? Это тоже было жестоко.

— Но есть кое-кто еще.

Девочка кивнула, вытаскивая платок.

— Это я тоже знаю. Я просто не могу сравниться, да? Я не такая умная и симпатичная или образованная и...

Синдзи чувствовал, что она заходит на знакомую территорию, и решил вывести её с этого пути.

— Нет, у МИНАСЕ есть кое-кто, — он пожал плечами. — Я не могу такому помешать.

Аяне смотрела на него с очень удивленным лицом.

— У неё?

— У неё, — Синдзи сам не знал, зачем, но слово в слово рассказал ей о том, что произошло. Он смаковал прошедшее, и, несмотря на унижение, он почувствовал облегчение от того, что поделился уродством её личности.

— Э-это скандально! Как долго это происходило? — Предполагаемая лучшая подруга встала и принялась расхаживать туда-сюда. — Серьезно! Что она вообще о себе думает! Мы еще слишком молоды. Ты просто пригласил её поесть...

— Клубники.

— Поесть клубники, — девочка кивнула. — Это даже не свидание. А её уже кто-то ждет в старшей школе? Что она о себе думает? Что она делает?"

Синдзи опять пожал плечами.

— Думаю, она это и затеяла. Это символ статуса для неё, выбраться из своей социальной ниши. А тот, старший, я думаю, радуется тому, что кто-то вроде неё связан с ним. Семья, связи... Думаю, что оба не понимают, что они делают. — Он вздохнул. — Мы пока слишком молоды.

— Ты... говоришь не как молодой, — заметила Аяне. Именно это и притягивало её к нему.

Синдзи засмеялся, но грустно и над собой.

— Часть меня думает, словно её десять тысяч лет, — он сделал глубокий вдох и наклонился. — Или это просто недопереваренный сыр.

Девочка не знала, что ей делать с более простым и игривым Синдзи. Она чувствовала свою вину, но это было превосходно. Словно бы всё произошло ради этого шанса.

— Нет, не думаю, что нам стоит встречаться, — сказал Синдзи, его голова всё еще свисала с кресла, словно он клевал носом.

Аяне почувствовала, что её сердце остановилось. Вот как ЭТО ощущается. Вот теперь она могла действительно понять.

— Что мы такое, Аяне-сан? Друзья? Мы еще слишком молоды, зачем менять это? Зачем изменять эту удобную дистанцию ради чего-то, что мы не можем Увидеть? — Он поднял руку и начал слегка ею помахивать. — Чувства — они как бабочки... позволь им летать так, как им хочется, и они снова и снова будут возвращаться к цветку.

Она ухмыльнулась. Как глубокомысленно.

— Обычно люди говорят о лошадях: отпусти её, и если она вернется — она твоя навсегда.

Он поднял голову.

— Правда? Я не знал.

Она хихикнула и снова села, болтая ногами. Затем она скопировала его ленивую позу.

— Так... что мне делать? — спросила она, глядя на потолок.

— Хм-м-м? Делать?

— Да, ты свободен, Синдзи-кун. Не важно, что ты хочешь, давай сделаем это. Если ты хочешь, чтобы я что-то сделала — я сделаю. Мы друзья и именно это делают друзья.

— Х-мм, собственно, по описанию больше похоже на прислужника.

— Так приказывай мне, своей самой верной прислужнице! — снова хихикнула она.

Синдзи вздохнул, не открывая глаз. Он был уверен, что у него уже такой есть, но решил ничего не говорить, чтобы пощадить её чувства. Будущее было закрыто от него. Чего он хотел? Другие делали выбор, чтобы его желания стали их желаниями. Более точным вопросом было, чего он мог пожелать от другого?

— Аяне-сан?

— Да?

— Мне нужно, чтобы ты сейчас ушла. — Ему не нужно было видеть её лицо, чтобы знать, как она обижена. — Мне нужно, чтобы ты пошла к Минасе и сказала ей, что я не ненавижу её. Мне нужно, чтобы ты сказала ей, чтобы она была осторожна. Нет, не вставай. Не прямо сейчас. Пойди домой и тщательно продумай, что ты скажешь. Мы оба знаем, как она на это отреагирует. Она будет дразнить тебя. Будет смеяться надо мной. Так что хорошенько приготовься.

Слово МАНИПУЛЯЦИЯ висело прямо у неё перед носом, и она не могла увидеть этого. Она отказывалась видеть. То, что можно было описать только как чистое упрямство, наполняло её. И еще радость — просто от того, что она нужна.

— Я... — сказала она. — С-спасибо, Синдзи-кун.

Всё еще отрешенно глядя в потолок, он тонко улыбнулся.

Немного позже прибыл Кобаякава. Он, как обычно ворвался в дом, двигаясь неожиданно быстро для кого-то столь крупного.

— Эй, босс! Есть новости, босс! — крикнул он, как только его увидел.

— Опять твои друзья, Синдзи? — спросила тётя. — У меня тут есть рисовое печенье. Хочешь немного? — спросила она упитанного мальчика. Тот, ожидаемо, счастливо закивал, что только обрадовало её.

— Я думаю, мы пойдем, погуляем. Заверни нам парочку в пакет.

=][=

Синдзи отвел его знакомыми путями к обкусанным склонам на побережье. Кобаякава спокойно следовал за ним, будучи довольным жизнью, пока у него было печенье. Он терпеливо ждал, пока Синдзи смотрел в морские дали.

— Что ты выяснил?

О, это ТАКОЙ Синдзи сегодня, а? Ну, он и не ожидал что Да Босс будет радоваться из-за таких вещей.

— Гретзы пошуршали. Один выпалил, шта Минасе тормознула возле будки и звякнула кому-то, вместо того чтобы звонить с мобилы. Затем заныкалась в магазин и сменила внешность, заплела волосы и всё такое. Хмырь на мотыке забрал её.

— Ты знаешь, я должен чувствовать беспокойство из-за того, что ты заставляешь дошколят следить за людьми, но не думаю, что смогу поднять этот вопрос сейчас. Однако я впечатлен, что они были удивительно терпеливы и их сложно обмануть.

Кобаякава гордо выпятил свой двойной подбородок.

— Мои Гретзы лучче всех, босс. Никто не замечает мелких детей. Их там четверо тусило, и никто не обращал на них внимания. Они типа как невидимки. Если они типа играют, то могут делать что угодно.

— Хорошая работа. А что с этим мелким сквигом? Не думаю, что Гретзы рванули за ним на мотыке, не так ли?

— Нафиг надо, босс! — оживился Кобаякава. — Есть у нас Гретчин, мы его зовет Мотопацан. Он знает ВСЕ мотыки в городе. Если у него есть два колеса — он знает, чье это. Этта потому, что его брательник барыжит мотыками. Он работает над системой сообщений Гретчинов. Мы включили его и другие магазины в сеть, такшта теперь в нычке у нас всегда есть конфеты для всех. Если ты можешь делиться, то нет слишком дорогих игрушек. И никто не рискует наехать на толпу, чтоб ему не наваляли всей кучей.

Синдзи одобряюще кивнул. Местные торговцы действительно любили Бойзов. Как только они подрастут, целое поколение "защитников-крышевателей" уйдет в прошлое. Бойзы будут защищать людей на самом деле.

— Паршивые новости для тебя, Босс. Этот сквиг — Котару Джишин, он в старшей школе, третий год. А ЕГО брательник — якудза. Он сейчас сидит, так что сквиг ведет себя хорошо. Но он крепкий орешек. У него в школе своя банда, не такая как НАША. — Кобаякава немного сдулся. — Если наедем на него, много бойзов пострадает.

— Да? Не нужно. Я просто попросил добыть информацию.

— Но ты da БОСС! Кто обижает тебя — обижает всех Бойз. Кто тебя не уважает — не уважает Бойз! Мы должны его размазать! В...

— НЕТ, — обернулся Синдзи, его глаза горели бешеным огнем. — Это слово нельзя использовать без веской причины, из-за такой глупости. Ты меня понял?

Кобаякава отступил на шаг.

— Эм, конечно, босс.

— "Вааагх!" священно. Оно не для того, чтобы бездумно им швыряться. "da Вааагх!" должен начаться только тогда, когда мир нужно сделать четким и правильным. Ты бьёшь кого-то, ты размазываешь кого-то. Но ты не начинаешь "da Вааагх"! без варбосса! А у тебя не будет варбосса, пока у тебя НЕТ ВОЙНЫ! Ты слышишь меня?

— Босс! Я слышу!

— Когда ты начинаешь "Вааагх!", я думаю, что тут ничего не останется. Ты будешь топтать цель, пока она будет различимой, ты будешь ломать их барахло, ты перероешь их землю, чтобы никто не вспомнил, чо тут ваще было, ты будешь слать бойзов за бойзами и никто их не остановит, пока та сторона не станет правильной, четкой и НАШЕЙ! ЭТО ЕСТЬ ВАГГГХ! Врубился?

— Д-да, босс. Врубился, босс. — Выражение лица Кобаякавы можно было бы описать словосочетанием "религиозный экстаз". — Ты da Босс.

Синдзи сделал шаг назад и тяжело вздохнул.

— Вот и не произноси его.

— ...молчу.

Но что-то с этим Джишином делать надо. У него имидж крутого плохого парня, который так любят юные девушки. Синдзи сцепил пальцы перед лицом и почти уперся в них носом, пока думал. "Он хочет её деньги, он хочет её тело. Он ею попользуется, он сломает её. Я Вижу это".

А я просто позволю этому произойти. Разве это будет не прекрасно?

Он снова вздохнул.

— Пошли кого-то следить за ним и Минасе, чтобы был готов вызвать полицию.

Блин. Он только что отослал Аяне.

— Знаешь Мицугане Аяне? Она мой друг. Мне нужно, чтобы ты присмотрел за ней. Если у неё возникнут проблемы, не важно какие, вмешайся. Защити её.

— Да, босс. Конечно, босс...

Синдзи повернулся и улыбнулся.

— Тётушка делает вкусное печенье, правда? Наверху даже полоска сыра есть. Давай возьмем тебе еще.

— Спасибо, босс!

=][=

Синдзи продолжал ждать. В голове царила оглушающая тишина. Годами он своим воображением вдыхал жизнь в эти маленькие пластиковые фигурки, и пресность его жизни наполняла их веселая перебранка. Он сделал их своими компаньонами, которые никогда не расстроят его, не бросят.

Подросток сделал несколько глубоких вдохов и попытался очистить свой разум. Пошел на пляж, где однажды нашел их и прислушался к волнам. Постоянный их шум помогал ему сконцентрироваться, даже не пришлось регулировать свое дыхание. Вдыхал, когда волна откатывалась, и выдыхал во время прилива. Не удивительно, что множество храмов стоят на берегу, осознал он.

Несмотря на это, в его уме было разлита только безмятежность, полная неестественная тишина, которую он начинал ненавидеть. Он знал, что медитативное состояние помогало ему думать, но сейчас, когда получалось так легко войти в него, он понял, что предпочитает хаос тихих голосов, швыряющих мысли туда-сюда, словно мяч.

Мальчик создал их такими, чтобы герои никогда не предали его, следовательно, это он предал их. Они не ушли, но замолчали. Как? Он не знал, так же, как и не знал, когда они перестали быть голосами в его голове, превратившись, похоже, в полноценных личностей.

Он подумал, что ему стоило захватить с собой фигурки, они ему помогали сосредоточиться. Но правда, разве они жили в этом пластике? Он слишком привык использовать их как костыль.

— Вы всё еще нужны мне! — крикнул он в тишину. — ВЕРНИТЕСЬ!

Ответа не было. Если это означало, что он вырос и теперь должен всё решать самостоятельно, то он не отказался бы побыть ребенком подольше.

Он встал и посмотрел на себя. Черные штаны, белая рубашка. Даже вне школы он предпочитал простую одежду. Неудивительно, что Минасе считала его слабым и скучным.

Он сбросил обувь и пошел к воде. Остановился на границе прибоя и позволил воде достать до его ног. Горизонт простирался вне времени, небо было огромным и бесконечным. По сравнению с этим его проблемы были такими мелкими.

"Это из-за пакта с Хаосом?" — спросил он тишину. — "Но... Хаос не существует!.." Даже если так, то разве не должен был остаться с ним Хаосит?

Что случилось, пока он спал? Он скучал по ним, ужасно скучал.

"Что ты возьмешь за них, о море? Ты принесло мне их из своих глубин. Что я могу предложить, чтобы ты мне снова их вернуло?"

Свистел ветер, но не было ему ответа. Волны накатывались, но и они не несли его.

Синдзи нагнулся и набрал в ладони немного воды. Он плеснул её в лицо. Набрал еще и отпил, несмотря на соленую горечь... позволил большей части вылиться наземь.

Он лег на спину на пляже, так же, как делал это тогда. Он ощутил ту же бессмысленную, беспочвенную грусть. "Что я делаю?" — прошептал он. — "Это так бессмысленно-драматично. Я в депрессии. Депрессии, будь оно проклято!"

Он шлепнул руками по песку.

"Они были великолепны".

Он почувствовал, что если сможет прикоснуться к этому, к этой нити великолепности еще раз, он сможет последовать за ней и вытащить своих миниатюрных компаньонов из любой коробки, в которую они запрятаны.

Вдохнуть. Выдохнуть. Прилив. Отлив. Тучи росли и пропадали в его зрении. Он почувствовал безвременье, словно в будущем он снова будет лежать на пляже, всегда на закате, который будет заливать всё драматическим красным светом. Вода будет оранжевой, а небеса красными, как кровь.

Он ощутил, что что-то смотрит на него. Словно огромная плавающая голова. Он опустил глаза, внезапно ощутив холод, но послеУдарное море всегда было пурпурным, вечным и безразличным к людям. Небо становилось всё темнее. Он заметил слабое подмигивание звезды.

=][=

"Простите", — сказал он, но там не было никого, кто мог бы это услышать. Он сжал кулаки. — "Но это жалко. Я свой собственный! Если будущее сокрыто от меня, я разорву этот покров голыми руками! Я их научу меня уважать! Я получу свою справедливость! Я никогда не буду бояться! Спасибо вам за всё, что вы сделали. Я думаю, что я как-нибудь справлюсь".

Синдзи встал и пошел обратно в дом. У него впереди была его собственная жизнь. Он ощущал себя более могущественным, чем когда-либо ранее.

=][=

Возле своих дверей он обнаружил ребенка. Мальчик встал, с сомнением глядя на него.

— Ты тощий, — критически заметил он.

Прекрасно. Теперь меня критикует кто-то еще более костлявый, чем я. Он даже хихикнул. То, что над ним смеется кто-то меньше его самого, было знакомым.

— А ты маленький, — ответил он. — Кто ты?

— Я гретз, — гордо ответил маленький мальчик.

— Я думал, вас чуть больше? А вместе вы Гретчины.

Его глаза расширились.

— Ты не похож на Бойза. Но ты прав. Мы все Гретчины, но никто не знает это секретное название... — он нахмурился. — Но я гретз, и у меня есть послание. Я должен быть уверен.

— Эм, лады. Что я должен сделать?

— Доказать, что ты из Бойзов.

— И как?

Ребенок забросил руки на затылок и встал вполоборота.

— Не знаю, — просто ответил он. — Если ты из Бойзов, ты должен знать.

Синдзи моргнул. С учетом всего, он не был одним из Da Бойз. Он никогда не приходил на их встречи и понятия не имел об их обычаях по инициации или как они определяли, кто свой. Его контакты в основном сводились к трем парням, у которых была веская причина бояться его до усрачки.

Он ударил кулаком по ладони, что было японским эквивалентом "Эврика!"

— Жди тут, — сказал он и рванул в дом.

Когда он вернулся, с ним была его виолончель. Ребенок покосился на тонкий, выглядящий хрупким инструмент. Оно не выглядело суровым и крутым как те, что должны использовать Бойзы. Синдзи ухмыльнулся и проартикулировал: "Как тебе это?".

Он держал виолончель неправильно, как скрипку. Он сильно топнул ногой. Затем еще и еще раз, быстрее. Начал играть. Это была простая мелодия, повторяющаяся, быстрая, жестокая. Он играл, словно пытаясь вырвать струны.

Когда Синдзи закончил, он был весь взъерошен, глаза расширены, а зубы оскалены в хищной ухмылке. Он воздел свою виолончель к небесам словно топор. "Мы идем, мы идем. Куда идем? Не знаем, пока не придем! Мы идем, мы идем! Чо мы делаем?"

— Никого не колышет, пака не придем... — пробормотал ребенок. — Это было круто! Ты ПРАВДА Da Босс! — Он вскочил на ноги и стал по стойке смирно. — Сообщение для тебя, босс.

Синдзи устало хе-хекнул.

— Так что за Da Слово?

— Что-то происходит в старом Соленом Парке, босс. Босс якадзава уже тама. Он сказал мне привести тебя. Надо идти!

— Ну и зачем были все эти танцы? Нам нужно поспешить.

— Da Слово было для Da Босса. Я должен был быть уверен. Если ты босс, я не должен зря отнимать твое время. — Мальчик шмыгнул носом. — А если ты не Da Босс, тогда ты сквигоголовый, который отнимает МОЕ время, и я не собираюсь показывать тебе никакого уважения.

Синдзи вздохнул. Он зашел в дом только чтобы сунуть виолончель в руки тёте и пробормотать "Извинитенадовыйти!" Он быстро бежал, но скоро остановился. Оглянувшись, он увидел что Гертз не мог угнаться за ним на своих коротких ножках. Он присел и показал, чтобы ребенок лез к нему на закорки. Несмотря на то, что он выглядел тощим, Синдзи был довольно сильным для своего возраста. Он вполне справлялся с нагрузкой, пока двигался по городу.

— Что происходит? — спросил он.

— Не знаю. Мне сказали привести тебя, пока он шел туда. Дослушивал уже на бегу, так что не было времени спросить.

Синдзи попытался обернуться.

— Постой, так ты БЕЖАЛ всю дорогу отсюда до Соленого Парка?

Когда мальчик кивнул, он удивленно добавил:

— Лучше бы тебе получить за это много конфет...

— Ты что, свихнулся? Разве же я за конфеты это делаю? — возмущение ребенка выразилось так сильно, что они чуть не навернулись. — Я был нужен Da Бойз, и я там был. Da Бойз всегда рады сделать то, что они должны.

Синдзи застонал. Такая фанатичная самоотверженность. Сколько юных жизней он неумышленно испортил?

=][=

Соленый парк на самом деле был общественным парком Мамору, наполовину затопленный морем. Это была одна из самых уединенных точек в городе, где растительность почти напрочь скрывала гуляющих от любопытных глаз. За деревьями был небольшой пятачок с несколькими скамейками, с которых открывался отличный вид на тонущее в море солнце. Это была хорошая романтическая точка, отдаленная, интимная, и про неё не знало большинство взрослых.

Синдзи ссадил Гретза возле окраины города.

— Собери Бойзов. Несите еду и камни. Большие палки. Ничего с клинками или пырялами, хорошо?

Он прибыл в Соленый Парк, чтобы увидеть, что теперь про него много кто знает. Полицейские машины окружили это место, их мигалки заливали всё вокруг вспышками резкого света. Рядом стояло несколько любопытствующих. Однако количество полицейских их превосходило. Они стояли в оцеплении и отгоняли посторонних. За желтым барьером стояла скорая помощь и Кобаякава, окруженный полицейскими. Круглый парень при этом не выглядел испуганным и легко вырвался от них, чтобы подойти к Синдзи.

Он поднырнул под ленту и подошел к нему.

— Эй, босс! Хорошо, что ты пришел, босс. Менты очень злились, что я не хочу говорить, но я должен был те первому сказать. — Он ухмыльнулся. — Всё сделал, как ты хотел, босс. Нашел Аяне-сан и пошел за ней, но чтобы она не заметила, ты понял. Я услышал чьи-то вопли, и она закричала, так что я сразу рванул в парк. Тама я увидел Минасе и она была голой и плакала, а этот грот Джишин напал на Аяне-сан и собирался её ударить. Так я на него напрыгнул, босс! Напрыгнул как надо, как ты мне сказал!

Лицо Кобаякавы украшала масса синяков и ссадин, левый глаз совершенно заплыл. Из-за его ухмылки всё это выглядело еще более гротескно.

— Задел меня пару раз, но я даже не почувствовал, — он пошлёпал себя по животу. — Всё это сало иногда бывает полезным, ага!

Синдзи сам удивился своему тону. Его голос был спокойным и холодным, хотя ему всё еще хотелось кого-то разорвать.

— А дальше что? Что случилось с Джишином?

— Это офигенная часть, босс! Пока мы там месились, Минасе встала и заехала ему по затылку здоровенным камнем! Он обернулся весь такой удивленный и увидел её, и она плакала, и она заехала ему камнем ЕЩЕ РАЗ, в висок. Тот крутнулся и упал. Минасе тоже упала и там поплакала, а затем встала и ВМАЗАЛА ЕМУ ПО ШАРАМ, а потом Аяне-сам обняла её и они начали плакать, как положено. — Он кивнул с гордым видом. — Я мог подсмотреть, но не хотел тоже получить по шарам. Мы собирались её потихоньку отвести домой, но оказалось, что Гретз сперва сбегал к копам, перед тем как бежать за тобой. Копы приехали, и они были довольно страшными, пока на них не наорала Аяне-сан. Они нас отпустили и дали одеяла и кофе. Думаю, что кофе мне понравился, босс. Оно горькое, но в него нужно макать сладкие пончики.

Кобаякава взмахнул кулаками над головой.

— Мы круто отпинали этого Джишина! Бойзы рулят! — Синдзи глянул над плечом своего последователя и увидел, что в машину грузят застегнутый мешок. У него не хватило духу, чтобы поправить его, не просто отпинали, а запинали насмерть. — А сейчас мне надо поговорить с копами. Спасибо что пришел, босс.

Синдзи смотрел, как он уходит и надеялся что полиции он расскажет что-то более внятное.

Умом он знал про изнасилования. Он понимал причины этого, биологический императив, Минасе была неплохо сложена для своего возраста, и даже не зная Котару Джисея, он в определенной мере мог вычислить, почему тот выбрал именно этот день.

Но эмоционально? Он всё осознал, лишь когда Минасе появилась из парка, завернутая в одеяло и сопровождаемая её родителями, с растрепанными волосами, посиневшей бледной кожей и пустым взглядом.

Жизнь вернулась в её глаза, когда она увидела его, и её стыд и ужас могли сравниться с его собственным.

— Не смотри на меня! — взвизгнула она, спрятавшись за родителями. — Не он... только не он, — бормотала она в их объятиях. Слова вылетали словно плевки. — Только вчера я ему сказала... что не хочу иметь ничего общего с мелким ботаном... когда меня ждет кто-то классный. — Она зарыдала. — Не хочу, чтобы меня видел кто-то вроде него. Теперь даже он не захочет иметь со мной дело!

— Мина-чан... — обняла её мать. Она посмотрела на стоящего Синдзи, чье лицо отражало горе. — Какая жалость. Он выглядит таким хорошим мальчиком.

Минасе продолжала всхлипывать. Они пошли к их дорогой новой машине и уехали.

Может, будущее и было закрыто для него, но не прошлое. Он почему-то знал, что мог предотвратить это.

Следующей вышла Митсугане Аяне, сопровождаемая полицейским, поскольку её родители еще не прибыли. Её испуганное выражение быстро исчезло, когда она заметила его, оцепенение тоже исчезло, и она резко рванулась к нему, упав в его руки.

— Синдзи-кун! — всхлипнула она ему в рубашку. — Синдзи-кун. Синдзи-кун. — Она повторяла его имя, словно это могло оградить от всего плохого. — Это было так ужасно, Синдзи-кун.

— Что произошло, Аяне-сан?

Она посмотрела на него своими заплаканными глазами (очки куда-то пропали) и сказала:

— Я думала над тем, что ты сказал, и что я скажу. Я просто знала, что Минасе проигнорирует меня, если я приду отчитывать её, поэтому я решила, что пойду туда, где она не сможет от меня отвернуться. Так что я пришла сюда, потому что знала, что она тут будет... и я надеялась, что однажды мы тоже сюда придем... и она пришла. С ней был её парень, и он был старше неё. И они праздновали её окончание младшей школы, она сказала, что теперь он не будет чувствовать себя виноватым. Я пряталась и видела его глаза, и я знала, что он никогда не чувствовал себя ни в чем виноватым. И они делали разное, Синдзи, то, что нам пока делать не следует, и мне нужно было выйти и сказать ей это! И я вышла и сказала! Это было неправильно! Она должна была стыдиться. Это всё было неправильно, и оно бы закончилось неправильно, и как она могла отбросить всё добро, что ты ей дал? — Аяне крепко вцепилась в его рубашку и потянула к себе ближе, кривясь от чистосердечной боли из-за того, что она говорит это ему в лицо. — А она встала, выплюнула то, что было у неё во рту и сказала мне, что я ребенок. И ты тоже ребенок. А она уже нет, и что она не собирается нас слушать. Что мы шастаем туда-сюда, ноем и просим помощи, что мы бесполезны. Что она лучше нас. Она не будет нас слушать.

Она захлебнулась плачем.

— Она так и сказала, я знала, что она скажет это, мы её совсем не волновали. И тут я ей влепила пощечину. И я сказала ей, что может, она не будет слушать меня, но живет-то она с родителями.

Аяне еще сильнее уткнулась лицом ему в рубашку.

— Я сказала ей, что это неправильно, и что её родители тоже решат, что это неправильно, и что они что-то с этим сделают. И она ударила меня. Она сказала, что я не посмею. Она сказала, что никто не поверит такому вечно ищущему внимания ребенку, как я. Она боялась.

Девочка несколько раз судорожно вздохнула и продолжала свой рассказ.

— Она схватила меня за руку и сказала, что заставит меня пожалеть об этом. Что я никому не скажу, не так ли? Её родители потеряют лицо, а после пары слов нужным людям МОИ родители потеряют работу. Хоуко — гордая семья, они не оценят такой услуги. Она оттолкнула меня и приказала убираться. И я так и сделала! Я бросила её тут, хотя и не должна была!

И Синдзи мог это представить. Несмотря на слова Минасе, она должна была передумать. Она должна была подумать, что если продолжать притворяться взрослой, в этом ей пользы не будет. Вот только она забыла одну вещь. У других людей тоже есть своя гордость.

=][=

Он почти услышал это.

"Ты с кем разговариваешь?" — сказала бы она, задрав подбородок. — "Только то, что я облагодетельствовала тебя своим вниманием, не означает, что ты меня стоишь".

"И что, я типа должен испугаться? Я не собираюсь уйти отсюда как побитая собака, нет, мы тут еще не закончили".

"Тебе придется. Мои родители..."

"Нету тут твоих родителей, мелкая ты сучка. А теперь легла и закончила!"

Она должна была сопротивляться, но она поняла бы, что её сила ничто против него. Они были одни, она сама для этого постаралась.

"Пусти!"

"Ты ничем не лучше меня! Ты сама этого хотела, сама предложила. На! Ты ж хотела, чтобы с тобой обращались как со взрослой! Вот такое и делают взрослые!"

=][=

Синдзи хотелось блевать. Испытывать множество эмоций — это то, в чем он практиковался понемногу во время своих воображаемых диалогов, но никогда на таком уровне! Его воображение выходило из-под контроля! Оно не могло быть таким точным!

— Но... Аяне-сан, если ты ушла... то почему ты тут?

— Потому что я подумала про тебя! — ответила она, и на лице была такая боль! — Я думала про тебя, какой ты храбрый и какая я трусиха. Я почти добралась домой, когда подумал про тебя, что ты скажешь, что всё в порядке и что я ничего не могла сделать, хотя я могла! Я должна была сделать хоть что-то! Я не должна была просто сбежать. Ты бы не сбежал. Я не должна убегать! Я вернулась. Она так просто от меня не избавится. Я её утащила бы оттуда, для её собственного блага. Она была МОИМ другом! Я должна была помочь ей. Ты хотел, чтобы я помогла ей!

Она уже прекратила плакать. Её трясло.

— Но я не думала, что они всё еще будут там! Он застегивал штаны и сказал, что в следующий раз ей больше понравится. Она была голой, и у неё шла кровь! Кровь! — Последние слова она прокричала. — Я закричала. Я испугалась! А он посмотрел на меня, и я не могла двигаться. Он был так зол! Я ничего не могла сделать! Я была совершенно бесполезна!

Она остановилась и опустила взгляд.

— И тогда... появился он. Он выскочил и отбросил его от меня. Я никогда раньше не замечала Кобаякаву-куна, он действительно здоровее всех нас. Он дрался со старшеклассником без страха и сомнений. Он смеялся, Синдзи-кун. Кричал: "Держись подальше от Аяне-сан!", "Это за Босса!" Я никогда не знала, что он может быть таким быстрым или храбрым...

Аяне покачала головой.

— Но этого было мало. Я видела, что его почти побили, но он продолжал говорить "Не наезжай на друзей Босса!" Он продолжал бы бросаться в бой, пока не умер бы! Я видела, что он так и сделает! Его противник собирался убить его просто для того, чтобы он остановился.

Она содрогнулась.

— Но он был так занят дракой с Кобаякавой, что не заметил Мину-чан, подкравшуюся сзади. Мина-чан со всей её яростью, со всем отчаянием, что у неё были... она ударила его. И еще раз! Она пнула его. Она убила его. Он ранил её, и она отомстила. Но я могу сказать, что этого не достаточно, чтобы погасить боль. Я увидела, что нужна ей. Я попыталась помочь ей, Синдзи-кун. Я помогла ей, как могла. Я сняла свою одежду и отдала ей. Я плакала с ней. Я была с ней. Я сказала ей, что никогда больше не брошу её.

Она шмыгнула, и в её глазах было что-то, что он не мог расшифровать.

— Кобаякава-кун охранял нас пока, не прибыла полиция. Он был таким храбрым. Таким сильным. Он не позволил мне взглянуть на его раны. Сказал, что его послал Босс, чтобы защищать меня. Его Босс хотел убедиться, что никто никогда не навредит мне. Его ничего не волновало, кроме моей безопасности. А меня ничего не волновало кроме безопасности Минасе.

Она прошептала ему в ухо:

— Ты его Босс, правда? Ты послал его.

Синдзи мог только кивнуть.

Она сжала его в сокрушающих ребра объятиях.

— Прости, Синдзи! Ты такой добрый и хороший, и я знаю, что тебе должно быть больно! Это не твоя вина! Ты тут нее при чем.

"Но это моя вина!" — захотелось крикнуть ему. Ты не поняла? Если бы я не послал тебя к Минасе, ты бы не запустила эту цепь событий. Это было такое ребячество! Я мог бы спланировать так, чтобы они разошлись вместо этого! Я не хотел, чтобы она пострадала!

"...но ты это сделал. Ты хотел, чтобы ей было так же, больно, как и тебе. И твоя воля была АБСОЛЮТНА, разве ты не видишь, светлый лорд?"

Этот голос, он наполнил его равными порциям облегчения и простого понятного ужаса.

Аяне смотрела на него, и он осознал, что без очков и с распущенными волосами она могла быть даже... красивой. Её лицо отражало такое странное доверие и спокойствие.

— Спасибо, Синдзи-кун. Спасибо! Прости, что я была так бесполезна...

— Т-ты не бесполезна, Аяне.

— Не нужно быть слишком добрым ко мне! Я не могу этого выдержать! Синдзи-ку... Синдзи-сан. — Она снова положила голову ему на плечо. — Синдзи. С этого момента я... я...

— Аяне!

Девочка подняла голову и обернулась. За ними стоял рослый офицер полиции, из-за усов его лицо постоянно казалось яростным.

— Папа! — закричала она с облегчением. — О, папа...

Она посмотрела на Синдзи, ожидая его одобрения. После его незаметного кивка, она сбежала от него в распахнутые объятия отца — главы полиции.

— Моя маленькая Аччан... — мягко сказал мужчина. — Теперь ты в безопасности.

— Я всегда была в безопасности, папа, — пробормотала она. Аяне повернулась, чтобы глянуть на Синдзи. Её отец заметил это и нахмурился из-за внимания, оказываемого мальчику. Ну, любому представителю противоположного пола. У него было полно ожидаемых предрассудков на этот счет.

— Кто это?

— Это Синдзи-сан, — представила Аяне. — Он мой друг.

— Он da Босс! — вякнул Кобаякава, стоящий поблизости.

Выражение лица полицейского смягчилось, когда он увидел его.

— А, так это тебя я должен благодарить за спасение моей дочери! Спасибо, молодой человек. Ты герой!

Кобаякава опустил глаза и неловко шевельнул руками.

— Это ничо. Аяне-сан друг da Босса. Его друзья — друзья всех da бойз. Бойз всегда готовы помочь их друзьям.

Отец снова начал слегка хмуриться.

— Бойз, да? А он — босс. В каком смысле он босс? Можешь рассказать мне?

Кобаякава, ничего не подозревая, начал объяснять.

— Конечно. Он говорит нам, что делать. Он показывает бойзам, как жить четко и правильно. Он говорит нам, что сила нужна для защиты слабых, а слабые могут быть сильными когда надо. — Он кивнул. — Da Босс НИКОГДА не ошибается.

— Синдзи мой ДРУГ, папа, — добавила Аяне.

Папа, кажется, понял. Этот мальчик... нет, юноша, который всё еще стоял со склоненной головой, чьи плечи тряслись от горя — прирожденный лидер, а? Он глянул на второго и увидел, что за слоем сала скрывается хорошее сердце и перспектива стать классным полицейским, может, он даже станет шефом полиции. А его дочь может стать тем, кем она сама захочет, даже мэром! А вот тот, как он чувствовал, станет однажды Очень Важным. С такими детьми вокруг будущее не казалось таким уж плохим.

— Похоже, что он хороший парень.

— Да, — нежно прошептала Аяне. — Так и есть.

Она в последний раз помахала ему. Синдзи только глянул назад, и на лице читалась мука. А потом сбежал.

=][=

"Я никогда не хотел такого..." — прошептал он.

Но видишь! Тот, кто украл её у тебя, заплатил за это своей ЖИЗНЬЮ.

Та, кто поставила себя выше тебя, теперь лежит сломанная и униженная, КРОВЬ того, кого она однажды любила, на её руках.

Тот, кто следовал за тобой, теперь ГЕРОЙ, уважаемый многими.

А та, кто раньше уважала тебя, теперь БОГОТВОРИТ тебя.

Хаос ЕСТЬ. И в ХАОСЕ возможно всё.

=][=

Его опекуны прибыли только для того, чтобы заметить его, пробегающего мимо них домой. Тётя собиралась окликнуть его, но рука на плече остановила её. Дядя Синдзи уже знал, что произошло.

— Нет, пусть идет. Ему нужно побыть одному, — грустно сказал он. — Синдзи просто слишком добр, ему нужно побыть одному, чтобы справится со знанием, что не все такие хорошие, как он ожидал.

— Бедный мальчик.

Бойз ворвались на сцену с воплями и остановились, когда заметили полицейских. Они робко отложили бесполезные палки и камни. А вот закуски оказались небесполезными, и в перерывах между благодарным жеванием Кобаякава повторил им историю о героизме и прозорливости Босса.

Бойз предложили немного и полицейскому, который принял подарок с улыбкой. Это было простое действие, которое породило далекоидущие символические последствия.

Синдзи бежал, пока его легкие не начали гореть. Бежал, пока не начали гореть ноги. Он бежал, пока не почувствовал что может выдыхать, огонь, но не остановился.

Он добежал домой, задыхаясь, чувствуя что его тело кричит от перенапряжения. Он со злостью открыл замки, ввалился внутрь, оставив дверь открытой. Цепляясь за стену, взобрался на второй этаж. Его сердце грозилось вырваться из груди, а голова — взорваться.

Он пинком распахнул дверь, и его налитые кровью глаза остановились на одинокой фигурке, стоящей на полке. "Ты!" — прорычал он.

Он подпрыгнул и схватил её. Его руки тряслись, когда он сжимал её, медленно добавляя силы в хватку. Когда пластик начал деформироваться, это выглядело, словно Космодесантник Хаоса склоняет голову.

"Однажды я тебе ПОНАДОБЛЮСЬ, светлый лорд. Однажды ты снова призовешь меня. Однажды, когда ты отбросишь эту жалкую мораль. И в тот день я дам тебе СИЛЫ больше чем, в твоих самых диких фантазиях."

Синдзи зарычал и усилил хватку. Тогда он почувствовал себя таким огромным, а фигурка в его руках казалась личностью, красноглазой и такой готовой дать ему сокрушить себя в его руках...

Синдзи закричал.

Он рухнул на колени и ударил по полу.

"Что я делаю?" — выдохнул он. — "Что я делаю?" — он открыл ладонь, чтобы обнаружить, что фигурка вся помялась, а её лакировка потрескалась. Однако она не выглядела необратимо поврежденной. Он мог выправить форму и заново покрасить её. — "Почему я так злюсь на эту вещь?"

"Ты просто кусок пластмассы!" — сказал он. Он встал и поставил её обратно на полку. Синдзи сел на кровать, спрятав лицо в руках.

"Я... сделал это". — Он не сумел сдержать слез. — "Я ужасный человек".

"Это не так", — он услышал знакомый голос в своем уме. — "Это была не твоя вина, Синдзи. Что именно ты сделал, очисть свой разум и оцени".

"Что я сделал? Я хотел сделать ей больно! Я позволил ей быть изнасилованной! Я взял ее боль, и она мне понравилась! О, боги, как она мне понравилась".

"Ни хрена!" — Синдзи ощутил массивный удар, эхом отразившийся в его сознании. — "Она была слабой, а ты ненавидишь всех, кто обижает слабых".

"Ты не должен лгать себе, командир. Точно определи свое влияние на события. Хоть мне и очень неприятно это признавать, но порождение хаоса сослужило тебе хорошую службу. Ты СПАС жизнь, командир, и не твоими руками зло было уничтожено. Благодаря твой воле кто-то был спасен от этого зла".

"Но... Минасе..."

"Ты планировал это? Таковы пути Хаоса, которые никогда не поддаются контролю", — Провидица в его разуме провела своими белыми перчатками по щекам своего шлема, вниз по шее, мимо нагрудника и вниз к бедрам. — Ты ничего ей не сделал. Ты должен это понять. Ты не Бог. Не все поддается твоему контролю. Её судьба принадлежит только ей".

"Я не хочу, чтобы кто-то страдал..." — рыдал Синдзи. — "Я не хочу, чтобы кто-то снова страдал".

"Если таково твое желание, светлый лорд", — рискнул вмешаться Хаосит, — "то пусть оно будет записано на плоти судьбы".

"Молчать!" — взвизгнула Эльдар. — "Ты уже брал слово. Молчи, пока твоего мнения не спросят".

"Я повинуюсь хаосу, а не тебе, ведьма. Но ради светлого лорда сейчас я сделаю так, как ты сказала".

Синдзи свернулся в калачик. Сегодня он прикоснулся к чему-то, чему-то огромному, могучему и принадлежащему ему. Орк сказал, что это было не более чем "унутренная крутожопость". Провидица и Космодесантник посоветовали ему не волноваться на этот счет, и пройдет еще мно-о-о-го времени, перед тем как он сможет легко проглотить любые советы Хаоса.

Однако он больше не чувствовал себя бессильным. В тот день он осознал, что там, где проигрывает грубая сила, восторжествует ум. Если будущее сокрыто от ума, значит, настало время для решительных действий. Когда кругом тьма, значит, тогда проявит себя свет души.

Его физическая форма не была всем, чем он был.

"Я Синдзи Икари", — сказал он. Это то, что я есть.

=][=

День настал, когда он получил письмо из Токио-3. В нем было одно слово: "Приезжай".

Синдзи неверяще смотрел на него, на практически пустой лист бумаги со знаком NERV и подписью отца. Неужели ему так сложно было написать еще одно слово? Пожалуйста, приезжай.

Или — "Ты нужен, приезжай".

Или просто — "Извини"?

"Ни один отец такого не напишет!" — сказал он себе. — "Это было придумано специально, чтобы выбесить меня!" — выдохнул он. — "И у него получилось!"

— Тебе не нужно ехать в Токио-3, Синдзи", — мягко заметила тётя. — Можешь просто остаться здесь. Ты же можешь быть счастлив тут, правда?

"Ага, не нужно радовать эту сволоту, прибегая по первому свистку... что тебе там делать-то?"

Он мог просто остаться. В городе, в котором его действительно любили. Где бойзы выступали в роли малолетней полиции. Где были те, кто стоял рядом с ним, и, что удивительно, как бы лучшая подруга/доверенное лицо/личная секретарша чрезвычайно упростили его жизнь. Где однажды, когда никого не было рядом, Минасе опустилась на колени и поцеловала его обувь, словно бы одно прикосновение могло очистило её. Затем она расхохоталась при виде паники на его лице.

Жизнь была хороша. Своими собственными усилиями он заслужил немного счастья, верно? Это была хорошая, нормальная жизнь, и всё же как-то...

Он мог видеть это в их глазах. Хоть они и просили его остаться, они уже знали, что часть его была предназначена для больших вещей в мире.

Синдзи смял письмо, если его так можно было назвать, в кулаке. Он посмотрел вверх, и тяжесть веков была в его взгляде.

— Мне НУЖНО поехать в Токио-3. Настало время, чтобы я и мой отец переговорили.

— Дай ему в морду за меня, ладно? — с ухмылкой попросил дядя.

— Если заслужит! — ответил он, похоже улыбнувшись. Снаружи Синдзи Икари выглядел как счастливый, эмоционально здоровый ребенок.

Обычный. Если не присматриваться.