|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Восемь лет во Владимире выпускался практически без изменений один и тот же трактор: колёсный, с мотором в двадцать восемь сил. Причем и выпускался по двадцать тысяч в год: хватало даже несмотря на то, что редкий трактор сохранял работоспособность больше четырёх лет. На самом деле, тракторов-то было мало, но меня никоим образом не устраивала политика "мелких улучшений", а для новых, более прогрессивных проектов не было подходящего мотора.
И только в прошлом году мотор, наконец, появился. Причём сразу в двух вариантах: рядная "четвёрка" на шестьдесят сил и "шестёрка" на девяносто. Дизели — или, как их теперь называли, "компрессионные моторы".
Вот на базе этих моторов и были спроектированы два новых трактора, гусеничных. Т-60 в качестве сельскохозяйственного, а Т-90 — промышленного. Впрочем, от первого второй отличался лишь возможностью установки бульдозерного ножа и немного более длинным капотом. Всё остальное — включая подвеску и гусеницы — были совершенно одинаковыми, поэтому и выпускать их стали на одной линии. Один день — сельхозтрактор выходит, второй день — бульдозер: очень удобно.
Я раньше — совсем в детстве — всё понять не мог: почему на танке гусеницы служат (согласно книжкам) тысячу километров, или пятьсот, или даже меньше — а на тракторах, которые я своими глазами видел, они практически "вечные". Ответ на вопрос я получил лишь в начале двадцатого века: трактор мчится с бешенной скоростью аж до шести километров в час. Износ же гусениц пропорционален чуть ли не квадрату скорости — ну, так расчётчики сказали. Так что новые трактора на своих гусеницах должны проработать лет десять без ремонта — если раньше не сломаются. Ломаться там было чему: одних моторов три штуки стояло. Один — собственно дизель, второй — бензиновый "стартёр", десятисильный. А ещё пришлось ставить и третий — "сервисный", вообще в одну "лошадку": трансмиссия вела себя вопроеки ожиданиям проектировщиков, и руками провернуть ленивец при надевании гусеницы было практически невозможно. Сама гусеница — да, десять лет прослужит, а вот пальцы — это как повезёт. На практике "не везло" достаточно часто.
Здоровый конвейер получился — как, впрочем, и весь завод. Семь с половиной тысяч человек в смену одних рабочих — при том, что моторы делались на заводе в Уральске и Гурьеве (в Гурьеве — только форсунки-насосы, а в Уральске — всё остальное). Зато гусеничные красавцы сходили с конвейера каждые пять минут.
Николай Петрович, вместе с нами стоящий на трибуне для почётных гостей напротив двери главного сборочного цеха, вздохнул, глядя как первый серийный трактор выползает на свежий воздух:
— Жалко, что Николай Ильич немного не дождался. Но хоть на опытовых работах трактор увидеть успел…
Николай Ильич присоединился к своим старых друзьями на Мамаевом холме: нас он покинул в самом начале июля. Эту печальную новость мы узнали ещё в Уругвае — телеграф уже и туда добрался. Откровенно говоря, он давно уже был очень плох и неожиданностью его кончина для нас не стала. Неожиданным стало заявление Женжуриста — как раз на пуске завода:
— Александр, я уж давно знаю, что ты и мне рядом с ними место застолбил. Только знаешь что? Они-то все моряки были, а я больше в земле копаюсь. Ты уж, когда время подойдёт, и статую поменьше заказывай, и поставь её рядом с каналом, там-то она к месту будет. А они — пусть свои моря вспоминают, не хочу им мешать…
— Я подумаю, Николай Петрович, но обещать не буду. Надеюсь, что времени на обдумывание у меня будет очень много…
Женжуристу осенью восемьдесят уж стукнет, но бегал он как заводной, и пятого мы все — уже в Гурьеве — пускали новый канал, который шёл от Урала до нового городка в пустыне на триста с небольшим километров. Самый странный канал для нынешних времен — закрытый. Фактически это было две бетонных трубы прямоугольного сечения, семь на четыре метра, и через каждые десять километров были установлены насосные станции. Технически канал мог "выпить" весь Урал — за исключением времени паводка. Но как раз только в паводок от него и требовалась вся мощность, остальное время предполагалось качать кубометров по тридцать в секунду, не больше.
Пуск канала осенью имел простой смысл: за зиму турбины насосных станций на малой нагрузке поработают, притрутся — а если что-то и сломается, будет время починить. Николай Петрович решил сделать в пустыне водохранилище, потому что Урал — река более чем странная: за последние десять лет в разные годы сток отличался до семи раз. Иногда даже в паводок его можно было чуть ли не пешком перейти, а иногда Урал разливался шире Волги. Так что запас воды в пустыне будет не лишним. Но главным была именно отработка самой технологии строительства подобных каналов — Женжурист уже придумал, где такие каналы очень пригодятся в будущем.
Для меня он сделал очень много, и на его проект тридцать миллионов мне было не жалко совершенно: я бы лучше прочие проекты прикрыл, чем ему отказать. Но этого делать не пришлось, хотя с копеечкой и весьма напряженно было. Почему-то когда есть много денег, всегда не хватает еще больше…
Денег у меня поступало заметно больше чем дофига. За двенадцатый год с автомобилей набежало чуть больше трёхсот миллионов, с нигерийской нефти — сто. Всего-то, казалось, меньше сотни скважин — но если скважины обильные, то танкеры отправляются через океан ежедневно и даже чаще, а восемнадцать тысяч тонн нефти даже при нынешних ценах — это четверть миллиона. Еще сотню миллионов, но уже рублей, поступало от продажи угля, стали, прочих мелочей (включая и подушки-пердушки), так что чистый доход корпорации превысшал четыреста пятьдесят миллионов долларов.
Из которых — если не считать копеечных расходов на мелкие нужды — не оставалось практически ничего. Точнее, как выяснилось по итогам прошлого года — не хватало.
На покрытие убытков пришлось продать два автозавода, выпускавших "Мустанги": сто тысяч машин — это приличный кусок рынка, однако прибыли с них было чуть больше пяти миллионов. Мне эту комбинацию предложил Станислав Густавович, и он же — с моего согласия — инициировал поступление нужного предложения от "Хадсона". Два автозавода ушли от меня всего за десять миллионов (долларов, конечно), но "Хадсон" обязался за следующие пять лет выкупить у меня девятьсот тысяч моторов к инвалидкам. Так и с чужих уже машин корпорации светило по сорок долларов с каждой — а там война начнется, и будет ли производство вообще хоть сколько-нибудь рентабельным, было неизвестно.
Так я думал, подписывая контракт. Все равно предсказать то, чего еще не было, было невозможно. Те же Маньчжурская и Китайская железные дороги обещали невероятные прибыли, но пока что кроме убытков они ничего не давали. Открытие богатых месторождений угля неподалеку от Чженчжоу давало надежду на то, что хоть одна ветка вскоре станет не убыточной, но пока этого не случилось. Мне по большому счету было бы плевать на проблемы китайских железных дорог, но они со мной за их строительство ещё не расплатились!
А ещё не хватало многого из того, что даже за деньги не купишь. Например — электричества: алюминиевые заводы жрали его как электрические свиньи. Запорожский завод в одну харю почти полностью поглощал выход Волховской и двух Свирских станций, что же до завода в Комсомольске, то он пока что и на треть мощности не работал — а алюминия требовалось все больше. Угля тоже избытка не было, всё домны тратили — и оставалось строить гидростанции. Вот только пока какую-нибудь Братскую ГЭС строить на нынешней технике еще не получалось. Приходилось извращаться.
Казалось бы. на Волховской ГЭС мегаватт мощности обошелся в четверть миллиона рублей, на Свирских — уже в треть миллиона. Вот только больше таких удобных рек не оставалось, а на мелких речках мегаватт обходился, самое меньшее, в миллион. Каскады малых станций на речках Кур, Умри, Амгунь с притоками в верховьях вскоре должны были дать полтораста мегаватт — и уже обошлись в столько же миллионов, причем это были расходы только для обеспечения одного-единственного Комсомольского алюминиевого завода. Без учёта строительства почти пятисот километров ЛЭП. А что делать? Идея запитывать производства от угольных электростанций в принципе работает, но только летом — когда уголь недорого заводится по воде. Просто потому, что запасти угля на всю зиму просто негде.
Хорошо бы железную дорогу к Комсомольску от Хабаровска протянуть… но тогда придется и от Владивостока до Хабаровска свою тянуть: нынешняя с моими объёмами перевозок просто не справится. А гидростанция — да, дорогая, но электричество с неё гораздо дешевле выходит. Даже при миллионе рублей затрат на мегаватт мощности гидростанция окупается за три года, а если по "рыночным ценам" считать — так вообще за полгода: киловатт-то нынче до двадцати копеек на рынке стоит. И единственная проблема заключалась в том, что этот миллион надо было потратить сильно заранее. Причём вместе с остальными ста пятьюдесятью…
А ведь Дальний Восток — это лишь задний двор Державы. На заднем дворе в любом хозяйстве очень много нужного валяется, однако главное находится не там. Основные мощности и большая часть населения всё же была в Европе — и именно тут находились основные мои заводы. Которым, несмотря на два десятка довольно мощных угольных электростанций, электричества тоже не хватало. Не хватало угля для новых угольных станций — и выход был один: строить ГЭС. Вот только если на Дальнем Востоке кругом горы и каскады плотин не затапливали полстраны, но здесь все удобные места вроде Волхова или Свири были уже заняты. Кроме, разве что, одного…
Инженерам только волю дай — без штанов оставят. Причем — всех, до кого дотянутся. Генрих Осипович — после завершения трех первых крупных ГЭС — решил, что теперь ему всё дозволено… Правильно решил: то, что он уже выстроил, окупилось меньше чем за пару лет, по нынешним временам это вообще чудо (да и по будущим — если не считать торговлю китайским ширпотрёбом — тоже). И он замахнулся на проект куда как более грандиозный. Самое забавное, что прежде чем притащить этот проект мне, он озаботился "поддержкой в правительстве" — и вместе с проектом он, в качестве приложения, принес и "Закон об отчуждении земель". Не вообще отчуждении, а об отчуждении земель, которые предстояло затопиться при строительстве ДнепроГЭС.
Ну, "отчуждать" я умею — тем более, что в законе было чётко прописано, сколько оные земли стоят. Вероятно потому, что у членов правительства земли в окрестностях не наблюдалось, цену поставили вполне адекватную: сорок рублей за десятину, и всё, что было нужно для самой ГЭС, обошлось в три четверти миллиона. Еще столько же было выкуплено "на всякий случай": чтобы такую прорву электричества употребить, нужно же будет и заводы всякие ставить…
По собственным расчётам Графтио, сделанным еще в позапрошлом году, гидростанция должна была обойтись в двести миллионов рублей. Но я больше верил Струмилло-Петрашевскому, цифру практически удвоившему. Всё равно выходило, что станция окупится меньше чем за год — если найти, кому электричество продавать. Однако, судя по скорости строительства новых предприятий в России, с этим проблем не будет.
Проблемы были в другом: никто на планете не делал ни таких турбин, ни таких генераторов, которые предполагал установить Генрих Осипович. Хотя с генераторами все оказалось просто: Африканович прямо в ходе совещания, на котором обсуждалась данная проблема, его быстренько спроектировал. В уме, конечно, но в том, что генератор сделать получится, он не сомневался. И год назад, вытянув из меня на строительство нового генераторного завода полста миллионов рублей, он приступил к делу. А вот с турбинами оказалось все гораздо сложнее.
Гаврилов еще до строительства "северных" ГЭС для гидротурбин разработал три "базовых" модели — на полтора, шесть и двадцать мегаватт, спихнул их на новый завод, выстроенный рядом с деревней Аношкино, и забыл о гидроагрегатах навсегда. Поскольку с моей подачи турбины делались поворотно-лопастные, они фактически обеспечивали — в зависимости от планируемого напора воды — очень широкие диапазоны мощностей. В Сызрани на местной ГЭС два агрегата могли дать от двух мегаватт (в плановом режиме) до практически четырех, разве что для четырех воды в водохранилище хватит часа на полтора. А для тридцатимегаваттных генераторов строящейся станции на Риу-Негру "двадцатимегаваттные" турбины тоже оказались вполне подходящими.
Но вот на девяносто мегаватт они не потянут, а проектировать их было просто некому: Турбинный Завод у села Аношкино был всего лишь "серийным", конструкторов там не было. Как ни странно, тут выручил Виктор Судриерс — когда я послал ему телеграмму с просьбой порекомендовать инженеров или компанию, способных такую работу сделать, он вежливо сообщил, что "Институт электрических машин Восточной Республики в состоянии выполнить работу в срок до полугода". Разумеется, когда в одном месте учится полсотни весьма неглупых студентов, а преподают им очень толковые специалисты, это вполне осуществимо.
Вот только какой нужен завод, чтобы эту турбину изготовить, я узнал лишь год назад.
Саша Антоневич, как "главный по сооружению заводов", проект Судриерса изучил и вынес вердикт:
— Сделаем. Тут ведь ничего особо сложного нет, разве что перекрытие главного цеха лучше Шухову заказать. Думаю, что за год управлюсь. Я управлюсь. Так что ищи себе на этот год другого "министра заводостроения", потому что без меня, как ты сам понимаешь, всё пойдет прахом. Тебе, безусловно, придётся поголодать, но это пойдет на пользу, а то рожу отъел почти как у меня, — с совершенно серьёзной физиономией, то есть "как и всегда", сообщил он. — Я бы тебя совсем разорил, но кто ещё мне будет платить такой оклад за валянье на диване? Постараюсь уложиться миллионов в сто двадцать. Уложился бы и в сто, но за три года, а тебе небось уже через год готовый завод подавай?
— У тебя, я полагаю, и смета уже зажата в потном кулачке? Поясни, что так дорого выходит?
— Сам смотри, — Саша действительно вытащил из шкафа толстую папку с бумагами: общались мы в его кабинете. — Сеньор Судриерс верит в тебя как в Господа нашего и искренне убежден, что ты легко сумеешь сварить десятидюймовые детали из нержавеющей стали. Не сможешь, говорю сразу. Я в курсе, что хорошие сварщики, если их поместить в цех, наполненный аргоном, на такое способны. И знаю, что у нас в Арзамасе имеется камера аргоновой сварки пять на десять метров, при высоте в три метра. Но! Там варят бронекорпуса для арттягачей. А тут придётся роторы и лопасти турбин варить — и минимальный размер уже двадцать на тридцать метров при высоте от двенадцати! Такой объём не продуть. Поэтому я вот чего придумал…
Придумал он неплохо, но завод, в итоге,обошёлся на тридцать миллионов дороже: в Штатах просто отказались изготавливать некоторые из монструозных станков, а немцы за такое запросили намного больше ожидаемого. И, поскольку турбины всё же предполагалось делать не последовательно, а параллельно (полный цикл изготовления превышал пресловутые "девять месяцев"), пришлось дополнительно заказывать шесть пятисоттонных мостовых кранов. Про такую мелочь, как тройное увеличение размеров главного сборочного цеха и говорить незачем…
ДнепроГЭС влетал в копеечку. Ну да ничего, даже при таких затратах вложения станция отобьёт года за два. И если проект пройдёт без авралов и катастроф, через пару лет — как раз к началу войны — обеспечит России необходимое промышленное превосходство над "вероятным противником".
На совещании, посвящённом "готовности к началу строительства электростанции", я подписал приказ о запуске проекта. Проекта, который должен был "сожрать" больше половины бюджета тысяча девятьсот тринадцатого года. На совещании собрались все причастные: Иванов, Судриерс приехал из Уругвая, Мышка, очень грамотно спланировавшая финансирование подготовительных строек, Струмилло-Петрашкевич, Графтио, Саша Антоневич… Эти люди понимали, очень хорошо понимали, что именно эта электростанция фактически переведет Россию в разряд настоящих промышленных держав. Я впервые видел, как радость просто светилась на лицах людей. Даже Антоневич не стал изображать обычные скуку и грусть, а когда я, наконец, поставил свою подпись, вскочил, высунулся за дверь — и секретарши внесли бокалы и несколько ведерок с шампанским во льду и пару подносов со свеженарезанными ананасами:
— Гореть нам в аду, братия,.. — начал он разглагольствовать в своей обычной манере, вытаскивая бутылку из ледяного плена. Как-то случайно вырвавшаяся у меня несвоевременная цитата привела к тому, что "Сокровища святого Януария" (сценарий на основе моих воспоминаний об "австралийской университетской байке") стали самой популярной кинолентой двенадцатого года и первым русским фильмом, прогремевшим аж на "фабрике грёз" — в Париже. — Ежели не помянем мы святого...
Именно в этот момент дверь снова открылась:
— Я пришла на Ваше собрание, господа, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие, — обратилась ко всем присутствующим Камилла. — Телеграмма из Петербурга от Феликса: России предъявлен ультиматум. Австрия. Правительство твёрдо намерено его отвергнуть…
Объясните, какого все так уперлись в эти Балканы?! Там же горы сплошные, нет ничего полезного. Да и народ там тоже вредный…
Год назад болгары, греки, сербы и румыны радостно наваляли османам и отъели у них изрядный кусок территории. Ну сидели бы себе и радовались свалившемуся на них счастью — так нет, поделить отъеденное не сумели. Болгары напали на сербов и греков, те в ответ начали объяснять, насколько болгары не правы… В моём старом прошлом будущем Россия, если я правильно помню, вступилась за сербов.
Проблемой было то, что в связи с наличием германского царя в Болгарии Германия и Австрия решили поддержать нападающую сторону. Морально, ну и финансово — в обмен, конечно, на определенную лояльность и открытие рынков (да и границ — тоже). Австрийцы даже предложили направить в Болгарию свои войска. Англичане, в свою очередь, решили "поддержать" греков, попросту направив в Средиземное море флот — чтобы помешать Австрии перевезти армию из Триеста, где она уже грузилась на транспорты. Наши тоже не удержались: Милюков заявил публично, что раз болгары не захотели вернуть Константинополь в православную страну, то это сделают наши с греками. Вот не давали эти клятые проливы ему покоя!
Немцы, почувствовав угрозу своей "багдадской железной дороге", проходящей через Болгарию в Стамбул, выставили островитянам ультиматум — в ответ на который ультиматум немцам выставила уже Франция: последним всё Эльзас с Лотарингией покоя не давали.
Судя по прошлому разу, болгарам и без международной помощи накостыляли бы, тем более что сейчас и у сербов, и у греков армии были гораздо сильнее. Пару лет назад через посредничество Субботича сербы получили несколько сотен трехдюймовок из России, а греки (в обмен на портовые преференции для меня, любимого) приобрели полторы сотни салютных гаубиц Рейнсдорфа вместе с двумя сотнями бронированных "газиков" в качестве арттягачей. Для орудия весом в триста пятьдесят кил и такой тягач неплох…
Объединённые войска сербов и греков успели бы навалять Болгарии так, что никакие австрийцы их бы не спасли. Но, похоже, ни болгары, ни их противники сами по себе никого не интересовали.
Одно хорошо: узнав от Юсупова инсайдерскую информацию, мы успели вывести из вражеских портов все мои суда и даже приличную их часть перегнать в порты уже вовсе нейтральные. Корабли денег стоят немало, и потерять их очень не хотелось. Собственно Феликс поэтому и поспешил со своим сообщением: в Черном море как раз находилось с десяток судов, обслуживающих нашу совместную корейскую концессию, и их утрата могла существенно снизить доходы акционеров. Понятно, что предупредил он "на всякий случай". А война — очень непонятно было, начнётся она или всё же нет: пока что дело ограничивалось грозными ультиматумами. Тем временем сербская армия не только выкинула болгарскую со своей территории, но и изрядно подвинула ее вглубь уже самой Болгарии. Феликс сообщил, что Фердинанд — этот болгарско-немецкий царь — даже дал телеграмму в Петербург с просьбой к русскому правительству выступить посредником в мирных переговорах.
Но переговоры не состоялись: второго июня тысяча девятьсот тринадцатого года немцы ударили по Франции…
Столь "неожиданный выбор цели" объяснялся просто. Поскольку болгары на сербов напали неожиданно, то поначалу они понесли несколько серьезных поражений, но затем очухались и перешли в наступление. Тем более удачное, что Болгария была вынуждена переместить изрядную часть войска к Салоникам, где греки (при существенной поддержке Британии) болгарам уже сильно наваляли. Тут ещё недовольные турки пропустили несколько русских пароходов с боеприпасами в Средиземное море, и у сербов возникло серьезное преимущество в артиллерии.
Видимо опасаясь, что Россия станет для Сербии притягательнее, нежели Франция с Британией, французы свои пушки тоже сербам послали, причем вместе с артиллеристами. Ну а когда наступающие войска подошли к Софии, эти французские артиллеристы вероятно перепутали надписи на снарядах. И две батареи шестидюймовок вместо шрапнели по атакующей пехоте выпустили фугасные снаряды по центру города. Понятно, что не ошибается тот, кто ничего не делает — но Фердинанду Первому от этого легче не стало: из тридцати двух снарядов двадцать семь попало в его резиденцию…
В "случайность" были готовы поверить даже немцы и австрийцы — вероятно, они не считали себя полностью готовыми к "быстрой и победной войне". Однако французское правительство (зуд Эльзаса с Лотарингией явно не давал им сидеть спокойно) официально обвинили в случившемся саму Германию: те, мол, специально Фердинанда к этой войне склоняли…
Ну, склоняли. И что? Все так делают. И все об этом помалкивают. Говорить о таких вещах вслух — это, вообще-то, натуральное хамство…
Понятно, что у французов в этой провокации были сразу особый интерес. Им было нужно, чтобы Германия ударила первой, и тогда они — как жертва "неспровоцированной агрессии" — тут же немцам и наваляют, отобрав заодно Эльзас и Лотарингию. Для чего напротив границы было сосредоточено огромное войско…
Вот только немцы поступили неожиданным для французов образом: они буквально за ночь прошли сквозь Бельгию и напали со стороны Монса. По-моему, бельгийцы даже не поняли, что произошло — и в этом им повезло: не пришлось воевать с Германией. А французам не повезло фатально: вместо захвата любимых Эльзаса и Лотарингии они на второй день войны потеряли Лилль и Дюнкерк. Что было не очень удивительно: армия Германии передвигалась на грузовиках полностью, и противник просто не успевал подтащить войска к местам прорывов. Через неделю французы потеряли Кале, а немцы подошли вплотную в Реймсу и Амьену.
По моему мнению, России на проблемы Франции должно было наплевать, и тем более наплевать, что хитромудрые галлы пытались еще и Россию подставить — выпустив на фронт самолёты с русской символикой. Причём глупо, и немцы в подставу не поверили — русских офицеров в международной лётной школе в Нанси вообще никогда не было. Вдобавок, разобравшись с собственными войсками, французы все же остановили наступление и даже слегка потеснили германца на старой границе, вплотную подойдя к Страсбургу. Но правительство Милюкова придерживалось иного мнения, и, заявив, что "союзнические обязательства святы", начало мобилизацию.
На следующий день Германия и Австрия объявили войну России. Неожиданностью для меня стало разве что объявление войны России Италией, случившееся через пару дней.
А вот приезд Главнокомандующего Русской Армии Иванова неожиданностью не стал…
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
