Холод

Ищенко Геннадий 2017 г

anarhoret@mail.ru

Холод

Рассказ

— Сын мой, я принял решение! — сказал отец. — После мора у нас осталось всего два крестьянских хозяйства и совсем нет слуг. Но я не хочу, чтобы ты занимался чёрной работой! Ты моя надежда и единственный уцелевший наследник рода Боже! Если и дальше будешь ковыряться в земле и носить навоз, через несколько лет станешь таким же, как наши арендаторы.

— Что я должен делать? — ощутив дрожь волнения, спросил я.

— Ты пойдешь в Париж! — ответил отец. — Мор не пощадил и благородные семейства. К тому же недавно закончилась война в Италии. Многие погибли, и этим нужно воспользоваться!

— Вы даёте мне коня? — поразился я.

— Храбрец останется здесь, — ответил отец. — Он уже забыл, для чего нужно седло, и годен только для пашни. Зачем тебе такая обуза? Дойдёшь пешком!

— Но мне только пятнадцать! — осмелился возразить я.

— Тебе уже пятнадцать! Я в этом возрасте служил королю Генриху! Сил у тебя больше, чем их было у меня, и ты гораздо проворней и искусен со шпагой. Если позволишь себя убить, я буду очень разочарован!

— Дадите денег? — смирившись, спросил я.

— Дам, но немного. После уплаты налога осталось двадцать серебряных франков, возьмёшь себе половину. Ещё дам в дорогу всю медь. Её наберётся на две сотни сантимов. Бережно трать деньги, и тебе должно их хватить. Сейчас тепло, и, если не будет дождя, можно ночевать в поле, прикрывшись плащом. В деревни лучше не заходи, питайся в трактирах. Выйдет дороже, зато безопасней. После мора не везде будут закон и порядок, а одинокий молодой путник — лёгкая добыча для уцелевших крестьян и бродяг.

— Что ещё дадите?

— Шпагу, которую привез с войны. Она для тебя великовата, но сможешь обменять в любой оружейной лавке на что-нибудь полегче. Ещё дам наш пистоль.

— К нему давно нет пороха, — сказал я. — Зачем тащить с собой бесполезное железо?

— Подумай головой! — рассердился отец. — Пороха нет, но об этом никто не знает. Можно кого-нибудь припугнуть, а если не хватит денег, тогда продашь. Ещё возьмёшь еду и грамоту, которую заверил наш граф. С ней никто не усомнится в твоем благородстве!

Когда отец закончил свои наставления и ушёл заниматься делами, я забрался на сеновал, чтобы дать волю слезам. Без свидетелей можно было ненадолго забыть о гордости и выплакать свои злость и обиду. Я не родился наследником, им был старший брат, который пал жертвой мора. Вместе с ним умерла сестра, а мать не смогла вынести роды семь лет назад. Год назад у моего отца шевалье де Боже было два десятка крестьянских хозяйств. Он тоже занимался землёй и разведением скота. Конечно, всю чёрную работу выполняли батраки. Мор, который обрушился на Нормандию в одна тысяча шестьсот тридцать втором году от рождества Христова, обезлюдел земли графства Мортен. Странствующий монах, который получил у нас приют на два дня, рассказал, что чума была не везде, в иных местах вообще не болели. И за что нас покарал Господь? А теперь я должен покинуть дом и идти в столицу без лошади и почти без денег! Была надежда на то, что отцу удастся устроить меня у графа, но результатом его поездки была только грамота, подтверждавшая мою принадлежность к роду Боже. Я злился не на отца, который хотел мне добра и не мог дать больше того, о чём говорил, а на свою судьбу. Вряд ли у меня получится добраться до Парижа, а если доберусь, кому там будет нужен такой, как я? В тот день я слез с сеновала, только когда подвело живот. Надо было помогать отцу, но меня охватили безразличие и тоска. Он не упрекнул и молча положил на стол лепёшку с сыром. Ночью я плохо спал, а утром поели то, что было недоедено вечером, и я стал собираться в дорогу. Приличной одежды мне не шили, поэтому отец отдал сорочку, колет и штаны, оставшиеся от брата. Сапоги у меня были свои, как и плащ.

— Возьми, — сказал он, бросив мне свою шляпу. — В ней нет перьев, но это лучше, чем то, что осталось от Анри.

Поблагодарив, я надел пояс с портупеей, засунул под него разряженный пистоль и закрепил шпагу. Последним привязал к поясу кошель.

— Это еда, — отец протянул кожаную сумку. — Давай прощаться, Кловис! Если тебе повезет, дай знать. Да поможет тебе Господь!

Мы обнялись, после чего я не оглядываясь вышел со двора. Последний дождь прошёл пять дней назад, грязь высохла и идти было легко. Через час я вышел на дорогу, ведущую в Кан. До города было двадцать лье, поэтому я надеялся дойти за два дня. До полудня шёл без отдыха, а потом присел на обочину и съел лепёшку. Запив обед водой из фляги, продолжил путь. Всякие признаки жилья исчезли, и по обе стороны дороги тянулся не очень густой лес. Я задумался и чуть не столкнулся с вышедшими из-за поворота бродягами. Их было трое. Впереди шли два молодых мужика в рванине, а за ними, немного приотстав, плёлся старик. От всех троих так скверно пахло, что я невольно поморщился. У каждого из бродяг в руках были палки. Старик использовал свою как посох, а молодые... Я посмотрел на их лица и поспешно распахнул плащ, чтобы был виден пистоль. Интерес ко мне сразу сменился безразличием, и все трое отошли к обочине, давая проход. Спасибо отцу за его совет! Если бы не оружие за поясом, мое путешествие окончилось бы в придорожной канаве. Я не смог бы отбиться шпагой от двух бродяг с дубинами. Пусть они ослаблены голодом, всё равно... В случае удачи смог бы убить кого-нибудь одного, но не двух. Второй убил бы меня, обобрал и бросил на съедение зверью.

Я невольно ускорил шаг, стараясь уйти от них подальше. До ночлега сделал ещё три остановки для отдыха и один раз поел. Ночевал в лесу на небольшой поляне. Натащил сухих сучьев, разжёг огнивом костёр и спал вполглаза, положив под руку шпагу. Летом можно было не опасаться волков, а других хищников у нас не водилось. Костёр мог выдать меня людям, более опасным сейчас, чем дикие звери, и без него можно было обойтись, но я боялся в одиночестве спать в лесной темени. Утром доел лепешки и сыр, допил воду и поспешил к дороге. Я не заметил ночного холода из-за костра и плаща, а потом согрела ходьба. За три часа мне никто не встретился. Такое безлюдье из-за мора, раньше по этой дороге часто ездили и хватало ходоков. Вскоре увидел съезд в деревню, но не стал сворачивать. Отец говорил, что где-то здесь должен быть придорожный трактир. Идти в деревню покупать продукты было боязно. До мора ни один крестьянин не посмел бы поднять руку на благородного, даже на такого, как я, а сейчас могло случиться всякое. Был бы я не один...

Трактир показался, когда я устал и сильно проголодался. Большой двухэтажный дом с пристроенной к нему конюшней огородили высоким забором. Ворота были закрыты, поэтому я вошёл в калитку. На первом этаже стояли столы, за одним из которых обедал пожилой господин в дорожной одежде. Я чуть не захлебнулся слюной от запаха жареного мяса. Возле лестницы на второй этаж за отдельно стоявшим столом сидел дородный трактирщик.

— Мне нужен обед, — сказал я ему. — И соберите в сумку еду.

— Сейчас позову слугу, — кивнул он. — Садитесь за стол, вас обслужат.

— Садитесь рядом со мной, — предложил пожилой господин и представился: — Я Матис Леру. Ездил по торговым делам в Шербур-Октевиль, а сейчас возвращаюсь в Париж.

— Шевалье Боже, — отозвался я и сел напротив него. — Мне тоже нужно в столицу.

— Мы могли бы ехать вместе, — предложил он. — Трактирщик сказал, что в этих местах появились разбойники, а у меня нет охраны, один кучер. У него, как и у вас, есть пистоль, но он не поможет, если разбойников будет много. Был слуга из поляков, но он получил плату и удрал. Чтобы я ещё хоть раз нанял кого-нибудь из этих мерзавцев!

— От меня вам не будет помощи, — честно ответил я. — Лошади нет, а для пистоля нет пороха.

— Могу предложить другое, — подумав, сказал Леру. — Вы поступаете ко мне в услужение. Порох у нас найдётся, а ехать будете на козлах вместе с кучером. За мной питание, а ночевать будете вместе с Мартином на сеновале. Стрелять хоть умеете?

— Неплохо стреляю, а ещё лучше владею шпагой, — ответил я, стараясь не выдать радости. — Пожалуй, я приму ваше предложение, но только до Парижа.

— Хотите устроиться на службу к королю? — спросил он. — Не советую этого делать. В вашем возрасте легко попасть только в армию, и вряд ли вам в ней понравится. Если я буду вами доволен, оставлю на службе. У нас богатая компания, которая торгует колониальными товарами. Будущее, юноша, за торговлей! Можете не давать ответ прямо сейчас. Через три дня будем в Париже, тогда и поговорим.

"Плевать на умаление чести! — думал я, набросившись на принесённый слугой обед. — Сделаю всё, чтобы этот купец не отозвал предложения. Послужу, а там будет видно".

Леру подождал, пока я закончу есть, расплатился за нас обоих и вышел из трактира. Я поспешил за ним и был познакомлен с ждавшим возле кареты кучером.

— Мартин, этот юноша поедет с нами, — сказал торговец долговязому детине с грубым щербатым лицом. — Поделись с ним порохом и садись так, чтобы и ему хватило места. — После этого он забрался в карету и закрыл за собой дверцу, а я подошёл к кучеру.

— Давай пистоль, — протянул он руку. — Я сам заряжу, а припасом поделюсь как-нибудь потом. Всё равно, если нападут разбойники, не сделаем больше одного выстрела. Тебя как звать-то?

— Кловис, — ответил я, отдав ему пистоль.

Леру ни словом не обмолвился о моем благородном происхождении, а говорить об этом самому, а потом ехать с кучером на козлах... Еще и ночевать придется с ним же на сеновале. Пусть лучше считает меня простаком.

Всё необходимое было у Мартина на поясе, поэтому он быстро зарядил и вернул мне пистоль и первым полез на козлы. Я довольно ловко вскарабкался туда же следом за ним. Сидеть было жёстко, но карету не трясло, а ехали мы в четыре раза быстрее моей пешей ходьбы. Если ещё учесть возможную встречу с разбойниками, то нужно было возблагодарить Господа, за удачу, пославшую мне карету и спутников и позволившую сберечь деньги. Сейчас у меня было намного больше шансов добраться до Парижа и устроить свою жизнь.

Мартин оказался молчуном и до вечера сказал всего несколько слов. В другое время я попробовал бы его разговорить, но слова о разбойниках родили в душе тревогу и отбили желание общаться.

— Ничего не пойму, — сказал он мне, когда уже стало смеркаться. — Давно должны были встретить трактир, а я не видел даже съезда в деревню! Неужели поехали не по той дороге?

— Никогда здесь не был, — отозвался я, — но мы вроде не сворачивали с той дороги, по которой я шёл в Кан. Может, скажешь хозяину?

Мартин остановил лошадей, спрыгнул на дорогу и постучал в дверцу кареты.

— Уже приехали? — позёвывая, спросил выглянувший Леру.

— Похоже, что мы заблудились, хозяин, — смущённо сказал кучер. — Едем по той же самой дороге, но здесь нет и следа жилья...

— А ты разве не запомнил, как мы ехали в Шербур-Октевиль? — удивился торговец.

— Как можно запомнить всю дорогу? — почесал затылок Мартин. — Я с вами в такой поездке в первый раз... Я спросил бы трактирного конюха, но дорога никуда не сворачивала...

— Может, были съезды к какой-нибудь деревне? — спросил Леру.

— Не было ничего, кроме леса! — замотал головой кучер. — Кловис может подтвердить.

— На дороге ночевать не будем! — решил Леру. — Когда её будет плохо видно, зажги фонарь. Едем, пока не доберёмся до трактира, деревни или хоть какого-нибудь жилья. И не забывайте о разбойниках!

Ещё не совсем стемнело, когда мы увидели отходившую от тракта дорогу. Мартин сообщил о ней хозяину и получил от него приказ поворачивать к деревне. Сначала вдоль дороги рос такой же лес, как и по обеим сторонам тракта, но вскоре он стал мельчать и исчез, сменившись крестьянскими полями. Когда подъехали к развилке, стало так темно, что пришлось зажечь фонарь.

— По левой больше ездят возы, — осмотрев дорогу, сказал Мартин, — а по правой недавно проехали всадники. Куда поворачивать, хозяин?

— Едем направо, — после минутного раздумья решил Леру. — Даже если там замок, нам не откажут в ночлеге. В любом случае узнаем, что не так с дорогой.

С фонарём ехали недолго и скоро увидели большой замок с сухим рвом и опущенным мостом. Когда к нему приблизились, стало видно, что отсутствуют подъемные цепи. Ворота оказались запертыми, и в них пришлось долго стучать, пока подошли и спросили, кто приехал и по какой надобности.

— Матис из торгового дома Леру, — ответил торговец. — Со мной шевалье Боже и слуга. Мы сбились с дороги и хотели бы до утра воспользоваться гостеприимством хозяев замка.

Заскрипел выдвигаемый засов, после чего стоявшие у ворот стражники распахнули одну створку, дав нам возможность въехать во двор. Здесь кое-где горели факелы, поэтому можно было ходить без риска разбить голову.

— Господа идут со мной, а слуга пусть едет к каретной, — сказал один из стражников, показав рукой, куда ехать. — О нём и о лошадях позаботятся. — Он быстро направился к одному из двух входов в замок, и я вместе с вышедшим из кареты Леру вынужден был поспешить следом.

У входа висели два зажженных фонаря, и наш провожатый взял один из них с собой. В коридорах замка не было никакого освещения, а стражник светил себе под ноги, поэтому я мало что увидел. Пол был ровный, только взбираться по лестнице на второй этаж пришлось на ощупь, и мы немного отстали. Торговцу выделили комнату в той части замка, где жили слуги, а меня повели на господскую половину.

— Это гостевые комнаты для благородных, — сказал мне стражник, открыв одну из дверей. — Останетесь здесь, а я узнаю, что скажет насчёт вас господин барон. — Он подождал, пока я сяду на стул, и ушёл.

С закрытой дверью стало так темно, что я с трудом различал очертания мебели и решил не двигаться, пока не принесут фонарь. Сидеть пришлось долго, и я проголодался и уже начал жалеть о том, что не взял из кареты свою сумку, в которую в трактире положили снедь. Наконец послышались шаги, дверь отворилась и в комнату вошли двое. Первым был невысокий полный мужчина лет пятидесяти, который принёс фонарь. После темноты его свет ослеплял и заставил меня щурить глаза. Второй вошла девушка с моим ужином.

— Скажите своё имя, — потребовал тот, кто держал фонарь, и, не дожидаясь ответа, приказал служанке поставить поднос на стол и уйти.

— Шевалье Кловис Боже, — представился я. — С кем имею честь говорить?

— Управляющий барона Эмара шевалье Боннар, — отозвался он. — Вам, господин Боже, позволено провести ночь в этой комнате. Только на гостеприимство барона нужно ответить любезностью. У вас были женщины? Спрашиваю из-за вашего юного вида.

Управляющий говорил совершенно бесстрастно, с застывшим лицом покойника, и мне почему-то стало жутко от его вида и сказанных слов.

— Я готов проявить любезность, но не понял, что от меня требуется, — собравшись с духом, сказал я. — У меня были женщины, но для чего об этом знать вашему господину?

Я немного соврал: женщина у меня была, но только одна, и весь мой опыт любовника уложился в три наши встречи. Кэти сама ничего не умела и была у меня первой, поэтому мы с ней любили друг друга без затей.

— Окажете услугу той женщине, которая к вам придет, — ответил Боннар. — Для вас важно, чтобы она ушла отсюда довольной. Вам говорить, что нужно соблюсти приличия и забыть всё, что вы увидите в стенах этого замка, или это и так понятно?

Я так растерялся, что не нашёл что ответить, а он счёл разговор оконченным, оставил фонарь рядом с подносом и вышел из комнаты.

Хоть управляющий и поразил меня словами об услуге, но не отбил аппетит, поэтому я первым делом сел за стол и поужинал.

"Надо было не есть всё мясо, — подумал я, ослабив пояс. — Как теперь любить с полным брюхом? В первый раз слышу, чтобы так расплачивались за гостеприимство, да не с каким-то трактирщиком, а с бароном. Вряд ли пришлют служанку, а как с моим опытом ублажать благородную даму? Лишь бы не была старухой или уродиной, а то я вообще ничего не смогу".

Всё произошло совсем не так, как я себе представлял. Мне дали с час полежать, а потом без стука распахнулась дверь и в комнату вбежала девушка.

— Быстрее! — нетерпеливо крикнула она, сбрасывая с себя плащ, под которым не было ничего, кроме красивого, полностью обнажённого тела. — Ты почему ещё в одежде, идиот?!

Видя, что я впал в растерянность, девица, чтобы не терять время, стала срывать с меня одежду. Я так возбудился от вида и запаха девичьего тела, что потерял остатки соображения и пришёл в себя уже голый, когда она опрокинула меня на кровать и уселась сверху.

— Хоть что-то у тебя выросло достойным! — хрипло сказала красавица, соединив наши тела. — Что ты лежишь, как бревно? Мне самой работать? Тебе сказали, что с тобой сделают, если я уйду недовольной?

Остальное, что мы выделывали в кровати, не отложилось в памяти. Опомнился, когда совсем не осталось сил, от холода прижавшегося ко мне тела.

— Едва успели, — сказала девушка, в голосе которой уже не было не только страсти, но и жизни. — Не бойся, я живая.

— Почему ты такая холодная? — с дрожью в голосе спросил я и свалился с кровати на пол.

— В этом замке все такие, — равнодушно ответила она. — Отец сделал это, чтобы избежать мора, но вместе с теплом из тел ушли чувства. Чтобы почувствовать твою любовь, я долго грелась в горячей воде. Он успел сделать такими же и крестьян в трех наших деревнях. В ещё двух они остались прежними и почти все погибли.

— Живые не могут быть такими холодными! — крикнул я. — Ты мертва!

— Не кричи, дурак, — сказала девушка. — Если будешь молчать, умрёшь утром, а если услышат твои крики, прикончат прямо сейчас. Что ты на меня так смотришь? Неужели думаешь, что отец вас отпустит? И не нужно меня бояться. Можно оживить и мёртвое тело, но в нём будет мало ума, а вся его жизнь на два или три дня. Мертвецы не могут есть, не скажут ни слова и ещё воняют. И кому они такие нужны? Мы можем делать всё то, что делали раньше, только ничего не получается с детьми. И от твоего семени их не будет.

— И как же это сделал твой отец? — спросил я, немного справившись со страхом. — Это не может идти от Господа!

— Какая мне теперь разница, кто ему помог, бог или сатана, — ответила она. — Меня никто не спрашивал, хочу ли я стать такой, и во мне больше нет страха. Нам обещано, что не будет болезней и проживем две сотни лет. Главное, чтобы об этом не узнали, иначе всех сожгут. Поэтому ты не уйдёшь отсюда живым.

— А если стать таким, как вы? — сказал я, решив схитрить. — Наверное, лучше быть холодным, чем мертвым!

— Отец больше не хочет никого обращать, нас и так слишком много. Но это просто сделать, нужно лишь попасть в подвал. Я туда не пойду, но ты можешь договориться сам.

— С кем? — спросил я. — Неужели с самим сатаной?

— Не будет он этим заниматься, — ответила дочь барона. — Если позвать, приходит какой-то господин в чёрном, от которого тянет холодом и жутью, и забирает тепло. По-моему, отцу за это ещё платят золотом.

— И там нет охраны? — продолжил допытываться я.

— Охрана в замке только у дверей в покои отца и возле сокровищницы. Стражники есть в двух башнях и в караулке возле ворот. Остальные уже спят в казарме.

— Почему в караулке? — не понял я. — Разве так нужно охранять замок?

— Всё дело в холоде, — объяснила девушка. — Днем тепло, а ночью нас не спасает и тёплая одежда. Двигаться трудно, и это не получается делать быстро. Да и нет для нас какой-то опасности, поэтому хватает и такой охраны.

— А как вы молитесь? — спросил я. — И скажи свое имя.

— Зачем тебе оно? Я прекрасно обхожусь без знания твоего. А молитвы... Я их уже забыла. Пробовала молиться, но безразличие сменялось таким страхом, какого ты даже не сможешь представить. Всем хватает одного раза, чтобы больше не пробовать, а к церкви боятся даже приблизиться. Кюре после обращения сошёл с ума, и его пришлось убить.

— Ты не выдашь, если я сейчас пойду в подвал? После обращения уже вряд ли убьют.

— Иди, — равнодушно сказала она. — За тобой придут, когда я вернусь в свои комнаты, поэтому пока лягу спать здесь.

Дочь барона легла, укуталась в одеяло и через несколько минут уже спала. Безопасней было её убить, но я не хотел этого делать. Перед тем как уйти, подобрал с пола плащ и завернул в него фонарь. Нечего было и думать найти Леру в чужом замке без света. Я не собирался искать конюха, но торговца нужно было попытаться спасти. Вдвоём больше шансов добраться до Парижа, и я был уверен в том, что Матис не забудет моей услуги и поможет устроиться. И ещё было очень страшно и хотелось хоть в ком-то найти помощь и поддержку.

Я вышел в тёмный коридор и поспешил к той комнате, где оставили торговца, подсвечивая себе дорогу фонарём, готовый при малейшем шуме опять укутать его плащом. К счастью, мне никто не встретился и я не ошибся дверью.

— Что вам не спится, Кловис! — недовольно сказал, приоткрывший дверь Леру.

Не отвечая, я впихнул его в комнату, заскочил следом и закрыл дверь. Когда я всё рассказал, он не поверил.

— Клянусь Богом и своей душой! — воскликнул я. — Неужели вы думаете, что мне интересно рассказывать вам сказки и бежать из замка, рискуя жизнью? И карету придётся бросить вместе с Мартином!

— Там все мои вещи! — не согласился торговец.

— Жизнь дороже, — возразил я. — Если вы не согласны, ложитесь в кровать и спите, а я буду спасаться в одиночку!

— И как вы выйдете из замка? — уже без прежнего недоверия спросил он.

— Стражники боятся холода и спят в караулке, — ответил я. — Вспомните, сколько нам пришлось стучать, прежде чем открыли! Ворота без шума не отопрёшь, да у нас и не хватит на это сил, а калитка заперта изнутри на засов. Откроем и уйдём. В башнях могут не спать, но, если укутать плащом фонарь, нас не заметят.

— Уходить без лошадей!

— До встречи с вами я шёл пешком, — сказал я. — Если мы не сбились с дороги, уже завтра будем в Кане и сможем нанять карету. Мы сыты, с собой есть плащи и оружие, а у вас — золото.

— Уходим! — решил Леру. — Только прежде чем уйти в Кан, навестим деревню. Купим у крестьян еду, узнаем насчет дороги, а заодно я проверю ваши слова насчёт холода.

Мы беспрепятственно выбрались из замка и дошли до ворот, не увидев ни одного человека. Возле караулки горел фонарь, но все стражники спали, и мы поспешили выйти через калитку.

— Удивительно беспечная охрана! — сказал торговец. — Хоть немного посветите, Кловис, а то совсем ничего не видно. Еще упадем с моста и переломаем ноги. Если спит стража возле ворот, в башнях и подавно будут спать.

Я так приоткрыл плащ, чтобы фонарь светил под ноги, и мы поспешили прочь от замка. До развилки шли с полчаса, а потом направились в деревню. Мне не нравилась затея Леру с крестьянами, но торговец взялся командовать, и я привычно подчинился.

Когда вышли на деревенскую улицу, фонарь потух и дома по обе стороны от дороги почти не было видно. Мы свернули к одному из них, и Матис выругался, ударив ногу о стоявшую у забора лавку.

— Мало того что нет луны, — зло сказал он, потирая ушиб, — так ещё и звезды закрыло тучами!

— Не лает ни одна собака, — отозвался я. — Мне это не нравится! Давайте не будем никого беспокоить и уйдём?

— Не трусьте, шевалье! — отказал торговец. — Мало ли из-за чего они не лают! Приготовьте на всякий случай свой пистоль, а я постучу.

Я чувствовал, что ему тоже не по себе, но не хочется идти на поводу у такого юнца, как я. Стук в калитку ничего не дал, поэтому Леру перелез через неё и принялся стучать уже в дверь дома. Прошло минут пять, прежде чем ему ответили.

— Кто ломится в дом в такое время? — спросил мужской голос, в котором было не больше жизни, чем в голосах управляющего барона Эмара и его дочери.

— Откройте! — требовательно сказал Матис. — Мы заблудились и хотим спросить у вас дорогу и купить еду.

— В дом я вас не пущу, а сам не выйду, — ответил мужик. — Слишком холодно. Можете переночевать у меня на сеновале, а утром что-нибудь продам и растолкую о дороге. И больше не стучите. Если вынудите открыть, попотчую вилами.

— Слышали? — обратился я к торговцу. — Скажет такое обычный крестьянин? А его голос?

— Холодно ему! — зло сказал Леру. — Привести сюда святых отцов, чтобы сожгли всю деревню, — сразу стало бы жарко! Вы правы, Кловис, лучше отсюда уйти. Вернёмся к тракту и там переночуем.

Идти без фонаря было трудно, и до тракта добрались незадолго до рассвета. Мы устали, замёрзли и были голодны и злы.

— Еды нет, нет даже огнива, поэтому не разожжём костёр, — высказал я хозяину свое отношение к ночёвке. — Если бы не ходили к деревне, могли бы укрыться плащами и спать до утра. Сейчас мы не согреемся и не уснем. Уже светает, и нужно уйти отсюда как можно дальше!

— Да, я сглупил, — признался он, — но было трудно поверить в то, что вы рассказали. Ладно, когда придем в Кан, и я сделаю всё, чтобы...

— Вы ничего не сделаете, — сказал чей-то голос за спиной. — Если не откажитесь от своих планов, никогда не увидите Кан!

Мы повернулись к говорившему, а я выхватил из-за пояса пистоль и направил в его сторону. Край неба посветлел, поэтому было уже немного видно.

— Вы кто? — с дрожью в голосе спросил Леру одетого в чёрное незнакомца. — И как вы смеете нам угрожать? А если этот юноша выстрелит?

Я молчал не из-за того, что нечего было сказать, а из-за страха. От чёрного тянуло таким холодом, что меня начала бить дрожь.

— В меня бесполезно стрелять, — по-прежнему равнодушно сказал он, — но если хотите, можете попробовать. Я не собираюсь отбирать у вас тепло, вести сюда стражников или ещё как-то вам вредить. Просто, если вы сейчас же не поклянётесь своей душой, что будете молчать о том, что узнали о замке барона Эмара, никогда не выйдете к людям. Будете брести по этому тракту, пока не иссякнут силы.

— Кто вы? — с трудом справившись со страхом, спросил я. — Дьявол?

— Конечно нет, — ответил чёрный. — Я не из вашего мира, и у меня свои интересы, никак не связанные с той личностью, о которой вы упомянули. Можете не хвататься за свои крестики и не молиться, потому что на меня это не подействует.

— А если поклянёмся? — спросил Леру.

— Если сдержите клятву, то сейчас же окажетесь возле Кана, к которому должны были приехать ещё вчера. При этом ваши души останутся у вас и не будут замараны, потому что клянётесь не дьяволу. Нарушивший клятву станет таким же, как те, от кого вы сбежали, и быстро попадёт на костёр.

Как вы думаете, чем закончился наш разговор? Я не горел желанием выяснять, правду нам сказал выходец из другого мира или солгал, а на Леру навалились усталость и страх, заставившие забыть о злости и мстительных планах. Может, кто-нибудь более благочестивый, чем я, поступил бы иначе, но я взял в руку нательный крест и поклялся. То же сделал и торговец. Сразу же стало намного светлей, лес пропал, а мы оказались на окружённой полями дороге. Невдалеке виднелся город, к которому мы устремились едва ли не бегом.

Чёрный ни в чём не солгал, ну и мы не стали болтать. Я долго потом служил семье Леру и много общался с Матисом, но мы ни разу не вспомнили в своих разговорах о проклятом баронстве Эмара. И не вам судить меня за слабость, пусть, когда придёт моё время, это делает Господь!

10