|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
VIII
В карете, которая обогнала д'Артаньяна, действительно была герцогиня де Шеврез, но гасконец ошибался, думая, что он был причиной ее решения покинуть Бражелон.
После отъезда д'Артаньяна Атос был выбит из колеи, слишком много всего сразу свалилось ему на голову. Однако он быстро разобрался со своими переживаниями. Рауль — вот что было главным.
Написав письмо и отправив нарочного в Блуа, граф уже спокойно обдумал все, что случилось за это утро.
То, что д'Артаньян узнал тайну рождения Рауля, было неожиданным, но, в конце концов, изменить это уже нельзя. Теперь Атос даже был рад, что Шарль все знает. Это поможет избежать в будущем разных щекотливых объяснений и неловких ситуаций. Последняя фраза в письме о том, что остальные для него по-прежнему друзья, должна была объяснить д'Артаньяну, что отношения между Атосом и Арамисом нисколько не пострадали оттого, что на свете живет виконт де Бражелон. Если бы Атос слышал, как д'Артаньян бормотал себе под нос: "Уверен, во всем виновата герцогиня", он бы понял, что его объяснения были излишни.
А вот то, что капитан рассказал про Мазарини и Гастона, было для графа просто манной небесной.
Герцогиня гостила в Бражелоне уже две недели и пока не заговаривала об отъезде.
Если Мазарини покидает Париж, с ним уезжает королева. Если Анны не будет, то герцогиня пока не сможет обратиться к ней с просьбой. Если дело виконта придется отложить, значит им пока нечего обсуждать. Следовательно...
Все остальное Атос додумывал уже на ходу, поспешно направляясь к покоям, которые отвел своей гостье.
Там его ждала неожиданность. Горничная герцогини торопливо собирала одежду, а сама Мари, увидев его в дверях, кинулась навстречу:
— Ах, граф, как Вы кстати!
— Мадам, что это значит? Вы покидаете Бражелон?
— Да. Вы обворожительный хозяин, однако некие обстоятельства... Но Вы что-то спешили мне сообщить? Известия из Блуа? Этот офицер...
— Да, важные новости. В ближайшее время Ее величество вместе с кардиналом покинут Париж. Это абсолютно точно, хотя пока об этом мало кто знает.
— И Вы сообщаете мне первой? Как это мило.
— Это несколько меняет наши планы, не так ли?
— Вы про Анну? Да, жаль, что хлопоты придется отложить. Хотя с другой стороны, я сумею лучше подготовить нашу встречу, потому что люди, через которых я собиралась действовать, сейчас, возможно, в опале. Я бы только навредила нашему милому виконту, прибегнув к их помощи. Мне надо найти новых союзников.
— Значит, Вы согласны, что Ваше присутствие в Париже сейчас нужнее, чем в Бражелоне?
— Конечно! Милый граф, я бесконечно благодарна Вам за гостеприимство и теперь буду рада ответить Вам подобной любезностью в Париже.
— Вы напишете мне, как будут идти дела.
— Я буду ждать Вас. А пока позвольте еще одну просьбу.
Атос поклонился.
— Я хотела бы отправиться немедленно, пока еще не слишком жарко. Я возьму самое необходимое, а остальные вещи перешлите в Блуа, в известный Вам дом.
— Значит, Вы прощаетесь со мной?
Вместо ответа герцогиня улыбнулась и жестом показала, что граф мешает ей переодеться в дорожное платье, которое горничная уже держала наготове.
Атос снова поклонился и вышел.
Поведение герцогини его озадачило. Такая покладистость шла совершенно вразрез с тем, что мадам демонстрировала все две недели, пока была в Бражелоне.
Он ждал подвоха, но герцогиня быстро собралась и еще быстрее покинула замок, напомнив, что будет ждать графа в Париже.
— Ничего не понимаю, — растерянно бормотал Атос, глядя на тучи пыли, которые сопровождали удаляющуюся карету с гербами де Люинь. — Сумасшедший день!
Атос никак не мог поверить, что герцогиня покинула Бражелон без скандала. Все шло именно к этому, хотя начиналось очень даже приятно.
Еще до ареста Конде герцогиня стала регулярно писать в Бражелон и у графа сложилось впечатление, что она усердно занимается делом виконта. Она непрерывно звала его в Париж, но Атос не видел в этом необходимости: Рауль уже уехал, а ходить с герцогиней по светским гостиным ему не хотелось.
Когда Конде и Конти отправились в Венсенн, мадам де Шеврез на время оставила графа в покое. У нее появились другие заботы — расстроенный брак дочери с Конти и необходимость доказывать, что в этот раз она не настолько предана принцам, чтоб навлечь на себя гнев набравшего силу Мазарини.
В переписке прошло полгода, а дело виконта де Бражелона нисколько не продвинулось.
К началу лета в Париже стало спокойнее. Революции не случилось, принцы сидели в Венсенне и никто не рвался их освобождать, Парламент, пусть внешне, но выказывал покорность королю и герцогиня де Шеврез снова "вспомнила" о своих обещаниях.
Она уверила графа, что вот-вот сможет встретиться с королевой, но прежде ей совершенно необходимо окончательно прояснить, как официально обстоят дела в отношениях виконта и графа. Атос был согласен, что столь щекотливые и, где-то даже тайные вещи, не стоит обсуждать в переписке. Ему ничего не оставалось, как уже открыто пригласить герцогиню в Бражелон.
Атос не стал готовить себя ни к лучшему, ни к худшему, справедливо полагая, что все равно не сумеет предугадать, что принесет ему новая встреча с герцогиней де Шеврез.
Мадам давно забыла свой страх, которого натерпелась в свой первый неудачный визит и ехала совершенно спокойно.
На этот раз она не собиралась скрываться и челядь Бражелона с первого мгновения поняла — к ним пожаловала очень знатная и богатая дама.
Карета с гербами, неимоверное количество поклажи, ослепительно роскошный наряд, а главное — манеры и поведение гостьи заставили оробеть даже Гримо.
Граф только одобрительно улыбнулся — если Мари де Шеврез когда-то выглядела достойной своего имени, то это сейчас.
Привратник не узнал ее, а если бы кто-то сказал ему, что в лице герцогини и когда-то искавшей места Мари Мишон есть несомненное сходство, он бы просто лопнул от смеха. В его глазах титул и роскошь делали герцогиню ослепительно прекрасной и непохожей ни на одну женщину, каких ему доводилось видеть за свою жизнь. Он кланялся ей до земли, как и остальные слуги, а она даже не удостоила их взглядом. Подобное высокомерие только возвысило ее в глазах слуг — небожительница не должна вести себя иначе.
Она еще больше укрепила эту репутацию, когда на вопрос графа, все ли ее устраивает в отведенных покоях, спокойно перечислила то, что необходимо поменять. Также спокойно, с видом человека, который привык, чтоб все делалось по его желанию, она сказала, когда привыкла вставать, обедать и гулять. Она не просила, чтоб ее желания были учтены — она просто сообщала, согласно какому распорядку теперь будет жить замок.
Атоса это только позабавило, но слуги были поражены. Большинство из них никогда не бывали дальше Блуа, а некоторые дальше Бражелона, и спокойная уверенность герцогини еще долго была предметом восторженных ахов и охов.
"Не герцогиня, а прямо королева!" — как выразился кто-то из слуг.
Мадам и приняли по-королевски. Граф не без удовольствия отметил, что герцогиня была удивлена роскошью, какую увидела за столом, хотя она и старалась сохранить невозмутимый вид. Великолепное столовое серебро, больше похожее на произведение ювелирного искусства, не оставило ее равнодушной.
Граф не был тщеславен, но, в конце концов, он уже был своим человеком в Лувре, когда мадам де Шеврез еще носила скромное платьице монастырской воспитанницы.
Чтоб герцогиня не чувствовала неудобства, обед подали поздно, в соответствии с принятым в Париже обычаем, так что после трапезы можно было смело отправляться спать. Герцогиня так и поступила, сославшись на усталость с дороги.
На следующий день Атос встал, как привык — почти с рассветом. Слугам было приказано вести себя очень тихо, пока не проснется гостья, но сам хозяин не видел причин валяться в постели до полудня только потому, что мадам де Шеврез долго спит по утрам. Он позавтракал и занялся текущими делами, а скоро ему доложили, что приехал господин де Туре. Это был тот самый сосед, который первым поздравил Рауля с виконтством.
Не считая Лавальера, Туре был самым давним знакомым Атоса в этих краях. Они столкнулись случайно, в трактире, куда ненастным днем лета 1632 года занесло графа де Ла Фер, искавшего приключений то ли на свою голову, то ли на голову возможных противников. В трактире несколько забияк задирали всех подряд. Когда они опрокинули кувшин с вином Атосу на камзол, он достал шпагу. Рядом с ним встал де Туре, чью даму забияки успели оскорбить чуть раньше. Вдвоем они без труда разобрались с драчливой компанией и, отсалютовав друг другу, вернулись к своим занятиям — Атос к вину, а де Туре к даме.
Когда Атос собрался ехать домой, оказалось, что де Туре с ним по пути. Так выяснилось, что они соседи. Де Туре тоже был в этих краях недавно и еще никого не знал. Поскольку Атос выглядел неблестяще и не назвал свой титул, де Туре — скромный небогатый дворянин — счел его ровней. Оба оценили мастерство фехтования другого и с тех пор время от времени встречались, чтоб доставить себе удовольствие сразиться с достойным противником.
Де Туре напоминал Атосу Ланьяка. Он был немногословен, сдержан и обычно очень спокоен. Как и Атос, он фехтовал обеими руками, но в отличие от Атоса, де Туре был левшой, что создавало определенные трудности.
Де Туре с радостью принимал графа и тогда, и после, когда уже узнал его истинное положение. Сам он приезжать в Бражелон без приглашения стеснялся, хотя фехтование с Атосом было удовольствием, от которого он не собирался отказываться.
Фехтование вообще было его главным интересом в жизни. Небольшое поместье не требовало от де Туре много внимания, и он с увлечением посвящал свое время изобретению новых приемов и поиску тех, на ком можно было бы эти приемы испытать. С появлением Рауля он стал чаще приезжать в Бражелон и с разрешения Атоса охотно давал мальчику уроки, перемежая их поединками с самим графом. В конце концов, сам собой сложился обычай, что если хозяева были дома, де Туре неукоснительно являлся в Бражелон два раза в неделю, чтоб помахать шпагой. Эта привычка сохранилась и тогда, когда Рауль уже уехал. Атос тоже не собирался отказываться от одного из любимых занятий и с удовольствием посвящал этому утренние часы.
Они фехтовали, как привыкли, на время забыв обо всем. Несмотря на ранний час уже было жарко и по обоюдному согласию они сбросили рубашки — мужчинам нечего было стесняться друг друга.
Де Туре был в ударе и время от времени подшучивал над Атосом:
— Вы, дорогой граф, в путешествиях разучились держать шпагу!
Атос только смеялся, парируя удары, когда де Туре ловко перебрасывал шпагу из одной руки в другую, чтоб ударить с неожиданной стороны. Во время одного из таких выпадов, де Туре вместо того, чтобы ударить, вдруг поднял оружие вверх, потом дал отмашку и низко поклонился:
— Мадам!
Он выпрямился и шутливо прикрылся шпагой:
— Прошу прощения, мы не знали, какая нам будет оказана честь!
Атос обернулся и невольно задержал дыхание — на пороге залы стояла герцогиня де Шеврез.
Она величественным жестом остановила де Туре, который сделал движение, чтоб взять рубашку и, спокойно оглядев мужчин с головы до ног, сказала:
— Доброго дня, господа. Вам нечего стесняться — нет ничего прекраснее воина с оружием в руках. Прошу вас, продолжайте.
Фехтовальщикам ничего не оставалось, как поклониться в ответ на комплимент. Герцогиня слегка склонила голову, улыбнулась и вышла такой легкой и соблазнительной поступью, что мужчины невольно проводили ее взглядом.
— Простите, граф, я не знал, что у Вас в гостях дама, — очнулся де Туре. — Какой взгляд! Сколько достоинства! Можно влюбиться без памяти.
— Я не успел представить вас, так глупо получилось.
— Не стоит, я бы не решился, честное слово. Вы хотите продолжить?
Атос пожал плечами и стал в позицию. Но появление герцогини обоих сбило с толку. Де Туре то и дело ошибался. Его взгляд блуждал и никак не мог сосредоточиться на сопернике.
Атос хмурился и после очередного промаха де Туре опустил шпагу:
— Что с Вами? Я Вам чуть глаз не выколол.
— Пожалуй, на сегодня хватит. Правду сказать, я совершенно растерян.
Он поднял руки и улыбнулся:
— В своей жизни я говорил "сдаюсь" только дамам. Ей бы я сдался еще до объявления войны. Простите, если я нескромен.
— Это я был неучтив, я должен был Вас представить. Это герцогиня де Шеврез.
— О, — де Туре с восхищенным видом развел руками, — теперь я тем более не осмелюсь. Простите, граф, но я пойду. Передайте Ее светлости, если, конечно, это будет уместно, что в моем лице она обрела вечного своего почитателя.
Де Туре отвесил изысканный поклон, который, как понял Атос, должен был быть адресован герцогине, и повторил:
— Я не осмелюсь.
Всю вторую половину дня граф развлекал гостью, водил ее гулять по поместью, показывал оранжерею и окрестные красоты.
Он передал ей слова де Туре и герцогиня рассмеялась:
— Надеюсь, я не слишком напугала вас утром?
— Должен признаться, Ваше появление было очень неожиданным. Господин де Туре был впечатлен.
— Только он?
Атос усмехнулся:
— Мы не смогли дальше фехтовать.
Герцогиня снова рассмеялась и спряталась за веер:
— Вы очень любезны.
Атос должен был признать, что мастерством флирта герцогиня владела отменно. Она словно скользила по поверхности воды, легко, изящно, не углубляясь в откровенность, но сохраняя волнующую атмосферу едва ощутимого искушения.
Вечером, когда она уже удалилась к себе, Гримо сказал графу, что горничная герцогини потребовала сменить цветы в спальне и подать новых свечей.
— И ты только сейчас это говоришь? — недовольно нахмурил брови граф. — Неужели нельзя было сделать это заранее? У меня в доме что, свечи закончились?
Гримо тщетно пытался объяснить, что горничная явилась со своими претензиями пять минут назад, нахально утверждая, что добивалась выполнения требования полдня.
Граф раздраженно махнул рукой:
— Сегодня я сам улажу, но впредь, чтоб подобного не повторялось. Хоть засыпьте ее цветами и что она там еще хочет!
Он пошел в покои герцогини, но напрасно стал искать там горничную. Девушка исчезла. Графу пришлось самому постучать в дверь спальни. Никто не ответил, но дверь слегка подалась — она была не заперта.
Атос вошел и все понял.
Герцогиня сидела вполоборота у зеркального столика. Вокруг были поставлены свечи какого-то необычного воска. Она была в центре искрящегося круга, окутанная розовым свечением. Тело, сквозь почти прозрачное одеяние, тоже нежно розовело, словно "вылепленное" из ткани и света.
На скрип двери она слегка повернула голову и спросила:
— Пришли?
В ее голосе была спокойная уверенность.
Атос услышал, как за его спиной закрылась дверь, и кто-то снаружи повернул ручку.
Герцогиня встала:
— Вы идете?
Уже у самой кровати она "потеряла" свой пеньюар. Не сбросила, не сняла. Он будто сам, медленно и нехотя, обнажил тело и Атос машинально сделал шаг вперед.
— Вы идете? — слегка вызывающе повторила она и Атос взялся за крючки своего камзола.
Он видел, что герцогиня сдерживала свое возбуждение, дразнила его — "Сможешь ли ты на этот раз заставить меня потерять голову?"
Она бросала ему вызов и Атос принял его.
Когда он вернулся к себе, в замке все давно спали. Гримо сидел в кресле, уронив голову на подлокотник и тихо посапывал.
Атос не стал будить его — стараниями герцогини, ему почти нечего было с себя снимать.
Он вытянулся на постели и улыбнулся: "Наверное, я зря так долго сопротивлялся. Мы будем вместе заботиться о Рауле... И одно другому не мешает!".
IX
Утреннее пробуждение было удивительно приятным. Атос давно не чувствовал себя так легко и свежо. Из зеркала на него смотрел невероятно моложавый мужчина с ясными глазами и лукавой улыбкой.
Атос покачал головой: "Если так пойдет дальше, я и улыбаться начну, как она. Надо взять себя в руки".
Он чувствовал такой прилив сил, что к девяти утра уже переделал неимоверное количество дел, разобрав даже те, которыми собирался заняться только неделю спустя. Гримо принес ему легкий завтрак и в ответ на вопросительный взгляд степенно ответил:
— Почивает.
Атос кивнул и жестом показал, будто натягивает повод. Ему ужасно хотелось куда-то ехать, что-то делать, лишь бы не сидеть на месте.
Около получаса он гонял по окрестностям просто ради удовольствия, пока не заметил светлое пятно платья среди лип в конце боковой аллеи замка — за ним явно наблюдали.
Атос направил коня туда и осторожно пробрался между деревьями к полукруглой скамье, куда несколькими минутами раньше подошла герцогиня де Шеврез.
— Доброе утро, мадам! Я удивлен видеть Вас так рано. Неужели постели в моем замке настолько жесткие, что Вы не можете сомкнуть глаз?
Он спешился и хотел поцеловать руку герцогине. Но она ловко скользнула в его объятия и Атос, сам не понимая как, уже обнимал ее за талию. Мари де Шеврез не надо было учить, что делать с мужчиной. Ее пальчики "играли" хорошо знакомую ей мелодию на самых чувствительных и нежных местах и Атос почувствовал, что его тело подчиняется "музыкантше" лучше, чем ему самому.
Все случилось так быстро, что дрозд, заливавшийся неподалеку, еще не успел закончить свои рулады, а мадам со вздохом удовлетворения уже оправляла свои юбки.
— Обожаю, когда "читают с листа", — довольно засмеялась она, глядя на смятение Атоса. — Вы не поняли? Это прелестное выражение герцога де Беллегарда, но сейчас оно забыто, потому что нынешние мужчины стали слабы и изнеженны. Но не Вы...
Она приникла к нему и словно волной "прокатилась" по телу — плечи, грудь, живот, бедра, колени. Завершающим "аккордом" стал быстрый поцелуй и обжигающий шепот:
— Вы великолепны!
Как ни в чем не бывало, она пошла по аллее в сторону замка, что-то негромко напевая, а Атос слушал гулкие удары своего сердца и чувствовал совершенную пустоту в голове — у него не было не только слов, но и мыслей.
Он нарочно возвращался в Бражелон ведя коня в поводу, чтоб было время прийти в себя. Уже у самых дверей до него вдруг дошла мысль, что их запросто могли увидеть из замка. Во дворе сновали слуги и, хотя у всех был исключительно серьезный и занятой вид, у Атоса голова закружилась от дикого желания вернуть все назад и сделать так, чтоб ничего не было.
Герцогиня вышла только к обеду, и ее наряд заставил графа упрямо сжать губы — платье было под горло, но ткань на плечах и груди просвечивала так, что при желании можно было разглядеть даже крохотную родинку под тонкой ключицей, не говоря обо всем остальном.
Атос еле дождался окончания обеда. Он комкал салфетку, ожидая, пока герцогиня закончит ковырять ложечкой десерт и едва сдерживал желание пнуть столешницу ногой, чтоб злополучная чашечка полетела на пол. Мадам же только безмятежно улыбалась.
— Сударыня, если позволите, мне нужно поговорить с Вами. Я бы хотел кое-что прояснить. Боюсь, Вы не все правильно понимаете.
— Это касается нас?
— Да.
— Ах, граф! — мадам де Шеврез укоризненно погрозила ему пальчиком, — Ваша галантная настойчивость мне приятна, но надо помнить о делах.
Атос задохнулся:
— Моя настойчивость?
— Хорошо хоть я не теряю головы, — строго заявила герцогиня. — Вы собирались ознакомить меня с бумагами относительно виконта де Бражелон.
— Да, — у Атоса перед глазами мелькали черные мушки, и впервые в жизни он подумал, что его сейчас хватит удар. — Конечно. Пройдемте в мой кабинет.
Атос оставил герцогиню изучать документы, а сам спустился в кухню и, не обращая внимания на затаившуюся Жоржетту, схватил одну из бутылок, что приготовили для обеда, резким движением руки отбил горлышко и выпил в три глотка.
— Почему у меня в покоях нет вина?
— Ваше сиятельство, так Вы же приказывали...
— Да, помню.
— Подать?
— Не надо, я передумал.
Герцогиня просидела до вечера и, судя по вопросам, которые она стала задавать, читала она на совесть.
— Итак, Бражелон принадлежит виконту пожизненно? Или он волен распоряжаться им по своему усмотрению?
— Графство в полном его владении, я занимаюсь им только до совершеннолетия виконта.
— То есть, обеспечен не только мальчик, но и его потомки?
— Да. Независимо от его статуса, он сможет передать Бражелон по наследству или распорядиться иначе, как захочет.
— А Ваш титул?
— Если мы получим официальное признание — он получит его как мой сын.
В глазах герцогини мелькнула искра:
— Все зависит только от меня?
— Все, что я мог, я уже сделал.
— И Вы, то есть, будущее виконта, целиком в моей власти?
— Именно так. Я хочу, чтоб Вы поняли, насколько серьезна Ваша роль.
— Я поняла, — улыбнулась герцогиня, — отлично все поняла. Вам очень важна моя подпись.
— Чрезвычайно. Без нее я бессилен.
Герцогиня блеснула глазами:
— Разве? Я бы так не сказала.
Атос вспыхнул:
— Сударыня!
— Вы так хороши, когда злитесь, знаете? Я это еще по Рош-Лабейлю помню, — спокойно заметила герцогиня.
Атосу оставалось одно — замолчать.
— Я пойду к себе, мне нужно как следует все обдумать, — мадам де Шеврез поднялась с кресла, — а завтра, если я не путаю, у нас визит?
Атос кивнул.
Утром от де Барбье принесли приглашение для герцогини.
Де Барбье был единственным, кто мог позволить себе ее потревожить.
Граф де Ла Фер оказался заложником светских условностей: герцог де Барбье не мог сделать вид, что не знает о пребывании по соседству такой знатной гостьи и не оказать ей внимания, а герцогиня не могла не принять приглашения — это выглядело бы так, будто она прячется у графа, что бросило бы тень на ее репутацию.
Помимо приглашения герцогине, де Барбье вложил записочку для Атоса. Он успокоил графа, что все будет в очень узком кругу и исключительно официально.
Граф проводил мадам де Шеврез до ее покоев и вернулся к себе, намереваясь заняться подготовкой к завтрашнему визиту, но Гримо куда-то запропастился.
Граф начал нервничать и поймал себя на мысли, что уже не в первый раз за сегодня охотно бы выпил:
— Еще этот визит, черт их всех побери! Гримо! Проклятье!
Слуга появился на пороге, но не удержался на месте — кто-то изо всех сил толкнул его в спину.
Брови графа поползли вверх:
— Это еще что такое?
Горничная герцогини де Шеврез, отчаянно завывая, кинулась ему в ноги:
— Ваше сиятельство!
Атос сжал кулаки — после появления в его доме столичной гостьи, он стал с трудом сохранять спокойствие.
— Что случилось? Гримо!
— Ехать.
— Куда?
— В Блуа.
— Кому?!
Гримо показал на себя.
Атос перестал сдерживаться:
— Прекрати выть!
Девушка икнула и замолкла.
— Объясните, что тут происходит.
Гримо открыл рот, но девица быстро поднялась с колен и затарахтела:
— Госпожа меня убьет, если господин Гримо не поможет.
Атос сделал знак Гримо, чтоб тот принес вина и кивнул девице:
— Говори.
— Мы в Блуа гостили, у герцогини де Немур, а уже после поехали сюда. Госпожа взяла с собой только самое лучшее, а остальное у герцогини оставила. Она приказала драгоценности взять, а я одну шкатулку забыла. Их столько! Где за всем углядеть. А сейчас она велела приготовить на завтра берилловую диадему, а она в Блуа осталась, в той самой шкатулке.
Атос пожал плечами:
— Какая ерунда! Возьми другое.
— Ваше сиятельство! Она если узнает — убьет! Ведь у нее весь наряд под эти украшения! Другое не надеть! До Блуа не так далеко, сейчас долго светло! Можно быстро обернуться, чтоб к утру все на месте было.
— Ты воображаешь, что я пошлю в Блуа за какими-то украшениями?
Девица снова бухнулась графу в ноги и запричитала:
— Госпожа меня убьет!
Атос с раздражением процедил:
— Я сам тебя убью, если ты не замолчишь. Боже мой, из-за такой глупости! Ну, хорошо. Я пошлю кого-нибудь. Ступай.
— Так простому слуге не доверят — вещь очень дорогая.
— Ладно. Гримо, иди и постарайся быстрее вернуться.
Горничная сделала попытку снова упасть графу в ноги, но Гримо подхватил ее и поволок из кабинета:
— Скорее.
Атос проводил их мрачным взглядом и потянулся за принесенной Гримо бутылкой. Слуга хорошо прочувствовал настроение хозяина и еще две бутылки заботливо были пристроены на маленьком столике у двери. Они не бросались в глаза, но были под рукой.
Графу пришлось самому раздеться, чтоб лечь в постель и это еще больше испортило ему настроение. Конечно, Гримо мог сначала уложить его, но графу хотелось, чтоб слуга поскорее вернулся, так что с одеждой пришлось разобраться самому.
Он заснул не сразу, долго ворочаясь в полусне, то проваливаясь в бессознательность, что снова возвращаясь к действительности. Нервы были взбудоражены дневными событиями и алкоголем, и графу никак не удавалось расслабиться настолько, чтоб сон стал глубоким и спокойным. Ему слышались звуки и мерещились какие-то движения в темноте спальни. Он вздрагивал, очнувшись от дремоты, чтоб тут же понять, что все это ему кажется.
Обрывки снов мешались с этими пробуждениями, словно кто-то водил его по заколдованному кругу, а он не успевал вспомнить, где и когда он уже ощущал подобное.
Невнятный шепот и чьи-то прикосновения вызвали смутное воспоминание, к которому все время примешивался звук дождя, не дававший Атосу сосредоточиться. Но как только он подумал про дождь, то очнулся, и все сразу стало на свои места — он вспомнил.
— Кто здесь? Мадам, это опять Вы?
Герцогиня тут же скользнула под одеяло и прижалась к нему:
— Не стройте из себя недотрогу.
Ее движения стали откровенно бесстыдны, руки шарили по всему его телу, а губы с жадностью целовали шею и грудь.
— Послушайте...
— Граф, перестаньте! Неужели в мушкетерах Вы тоже сначала читали проповеди, прежде чем начать действовать? В Рош-Лабейле Вы не сопротивлялись.
— Я не знал, с кем имею дело.
— Поэтому не стесняли себя?
— Думаю, Вы догадываетесь, с кем обычно имеют дело военные.
Герцогиня замерла, а потом вцепилась ему в плечи, стараясь причинить боль:
— Вы хотите сказать, что я вела себя как...
— Вам лучше знать.
— Только не пытайтесь убедить меня, что ищете в женщинах любви, а не страсти!
Теперь уже граф так крепко сжал ее плечи, что герцогиня слегка вскрикнула:
— Ах!
Он расслабил руки, а она снова ахнула, но уже томно и призывно:
— А-а-ах... Быть в руках мужчины, который не страдает романтическими глупостями так восхитительно... Тогда, в Лувре, я сразу поняла, что Вы — настоящий! Вы не будете страдать от любви, заливаясь слезами, вздыхать и замирать от одного взгляда женщины. Вы — победитель, так не разочаруйте меня.
Она шептала все это, задыхаясь от желания. Сама возбуждаясь от собственных слов и действий она не чувствовала, как изменилось настроение мужчины.
Он довольно грубо перевернул ее на спину и дернул подол так, что затрещала ткань:
— Не обессудьте, сударыня. Я уже говорил, военные не всегда галантны.
"Вы не будете замирать от одного взгляда... Вы — победитель..."
Одинокая свеча давала мало света и в спальне было темно, но перед глазами Атоса мелькали другие картины.
Замирать от одного взгляда! Зачем она это сказала?
Он замирал, нет, он умирал от ее взгляда... Тогда, давно... А после упивался презрением, точно так, как сейчас, касаясь в темноте чужого тела. Заставлял себя, кривясь и содрогаясь от гадливости. Мучил себя мыслями о том, что мог поступить также и с ней. Так, как поступил бы любой на его месте. Так, как все окружающие ждали, что поступит он — просто возьмет ее ради развлечения.
А он полюбил... И потом никак не мог решить, когда бы презирал себя сильнее, когда увидел в ней человека или если бы поддался соблазну насилия.
Он слышал, как тяжело дышала его партнерша, временами пытаясь вырваться или что-то сказать, но сейчас он не желал с ней считаться. Он слушал только себя, свои желания и чувства, подавляя малейшее сопротивление, уверенно показывая, кто здесь хозяин. В конце концов, она сдалась и покорно следовала любым движениям его рук и тела.
Когда он поднялся, чтоб взять вина, она попыталась нежно удержать его, но граф недовольно отбросил ее руку:
— Вы правы, нам не нужны условности, вроде любви.
Она силилась улыбнуться и говорить игривым тоном, но в глазах мелькнул испуг и голос дрогнул:
— Я попрошу пощады!
— Кокетничаете, мадам?
Она смотрела, как медленно, смакуя каждый глоток, он пил прямо из горлышка и не сводил с нее потемневших глаз. Взгляд был тяжелым и неподвижным, и она поняла — пощады не будет.
Атос заснул уже утром, совершенно обессиленный. Последнее, что он помнил, как откинулся на спину, пытаясь рукой нащупать край кровати, чтоб не свалиться на пол, но рука хватала только воздух и через мгновение он провалился в темноту.
Проснулся он поздно, около одиннадцати.
Ощущения были знакомы, но давно забыты — гудящая голова, мерзкий вкус во рту и переполнявшее его отвращение к себе и к миру. Словно ему снова было двадцать пять, а на кресле дожидалась мушкетерская форма.
Гримо уже успел побывать в комнате и убрать все, что можно.
От мысли, что Гримо был свидетелем произошедшего, графу стало совсем тошно. Он встал, натянул халат, и, не взглянув на спящую герцогиню, быстро вышел из спальни.
Едва он ступил на порог кабинета, Гримо неслышно возник в дверях. Не глядя ему в лицо, Атос коротко распорядился:
— Горничную.
Гримо кивнул и исчез.
Через полчаса он пришел с кувшином воды, тазиком и прочими принадлежностями утреннего туалета. Так же, как господин, не поднимая глаз, Гримо сообщил:
— Ушла.
Когда туалет был окончен, граф приказал подать коня.
Он велел передать Ее светлости герцогине де Шеврез (когда она изволит встать), что его не будет до вечера — срочные дела требуют его присутствия в другом месте.
Но пусть герцогиня не волнуется — к тому времени, когда надо будет ехать к де Барбье, он успеет вернуться.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
