|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
XIV
Вроде бы ничем не примечательная поездка в Париж изменила Арамиса. По виду он был все так же сдержан и бесстрастен, но Базен слишком хорошо знал своего господина. Это бесстрастие было сродни охлажденному шампанскому — чуть встряхни, и брызнет пена. Базен знал, что чем спокойнее выглядит его хозяин, тем сильнее возбуждение, которое он скрывает.
Арамис снова стал получать письма и часто писать сам, однако почти никогда не просил Базена передавать их, так что слуга понятия не имел, с кем теперь ведет переписку господин аббат.
Базена это немного волновало, он любил знать, что происходит и до сих пор хмурил брови, вспоминая, что Арамис посмел уехать в Англию, не сказав ему ни слова.
Собственные обязанности отнимали у Базена немало времени и ему не удавалось совать нос в дела господина в той мере, какую он считал достаточной, поэтому он старался по возможности чаще наведываться в Нуази.
В один из таких приездов Арамис озадачил его просьбой. Не пускаясь в объяснения, он объявил, что будет отсутствовать несколько дней и Базен должен сделать так, чтоб этого никто не заметил. Надо было заменить Арамиса на воскресной проповеди и вообще создать видимость того, что аббат находится где-то поблизости. Сам же он глухой ночью выбрался из монастыря и уехал в неизвестном направлении. У Базена голова пошла кругом, особенно когда он увидел, что Арамис прихватил с собой не только шпагу, но и пистолеты.
Куда он направлялся, когда вернется — Базен ничего не знал, но усердно принялся выполнять возложенное на него поручение.
Арамис вернулся через пять дней, но еще раньше в монастырь приехал человек, который искал аббата.
Был вечер, но монастырские ворота еще не запирали. В сумерках Базену показалось, что это сам Арамис, но через мгновение он понял свою ошибку — человек был ему незнаком. Почему то (Базен и сам не знал почему), он был уверен, что этот человек прибыл из Парижа.
Незнакомец очень нервничал, но всячески пытался это скрыть.
Базен, памятуя о требовании Арамиса, не моргнув глазом, заявил, что господин аббат отправился исповедовать больную в Нуази и когда вернется неизвестно.
Прибывший сверкнул черными глазами, но тут же взял себя в руки:
— Я знаю, что он в отъезде. Я полагал, что он уже вернулся.
Базен насупился. Ему не понравилось, что какой-то неизвестный осведомлен о делах Арамиса больше, чем он.
Незнакомец улыбнулся:
— Вы можете доверять мне. Когда он уехал?
Базен с подозрением посмотрел на бледное с выступившим на лбу потом лицо мужчины и неопределенно пожал плечами:
— Господин аббат уехал два часа назад. Я уже сказал Вам — за ним прислали из Нуази и он отправился...
— Исповедовать больную даму, — нетерпеливо закончил незнакомец. — Сударь, не стоит меня обманывать!
— Господина аббата нет и я ничем не могу Вам помочь. Если желаете что-то передать — скажите мне.
Мужчина снова сверкнул глазами и Базен на всякий случай сделал пару шагов назад — в комнату, с тем, чтобы успеть запереть за собой дверь, если незнакомец вздумает буйствовать.
— Сударь! — мужчина стал терять терпение. — Я уже сказал, Вы можете быть со мной откровенны!
Базен отступил еще на шаг и протянул руку к замку, когда за спиной незнакомца мелькнула тень. Услышав шорох, он обернулся и вскрикнул:
— Шевалье!
Арамис (а это был он) тоже не смог удержать удивленного восклицания:
— Вы здесь?
— Простите мне мое нетерпение, но я не мог дольше ждать. Это было невыносимо! Лучше скорее узнать свой приговор.
Арамис улыбнулся:
— Отчего такая мрачность?
Незнакомец пристально поглядел ему в глаза, а потом, не в силах совладать с волнением, схватил Арамиса за руки:
— Неужели?
Арамис несколько секунд испытывал терпение незнакомца и, наконец, жестом, не лишенным хвастовства, откинул полу плаща и извлек оттуда два приличных размеров мешочка. Судя по усилию, которое он прилагал, стараясь удержать мешочки, весили они немало. Незнакомец невольно потянулся к ним, но тут же отдернул руку:
— На каких условиях?
Господа настолько были поглощены друг другом, что совершенно забыли про Базена, который следил за ними с самым пристальным вниманием.
— На каких условиях? — переспросил Арамис. — Мы говорили об этом.
— И Вы больше ничего не желаете добавить?
— Нет.
— Что ж, поверьте, Вам не придется раскаяться. Я сделаю для Вас все, что будет в моих силах.
— Теперь у Вас развязаны руки, господин Фуке.
— И это Вам я обязан своей свободой и будущностью. Но сами деньги?
— Вы вернете их в течение следующего года.
— Безусловно! Но...
— Что касается того, кто предоставил их, позвольте пока умолчать о нем. В свое время я скажу, что Вы можете сделать для этого человека, пока же можете о нем не думать.
— Мне бы хотелось выразить ему свою благодарность.
— У Вас еще будет такая возможность. Это мой друг, так что не волнуйтесь — его судьба мне небезразлична, и я позабочусь, чтоб он не оказался обойденным.
— Тогда я оставляю это на Ваше усмотрение.
Господа беседовали в комнате Арамиса, куда прошли после первых фраз, которыми обменялись. Базен счел, что услышал достаточно, и скрылся в своей спальне. Он не услышал продолжения разговора, а оно было не лишено интереса.
— Итак, я могу взять эти деньги?
Генеральный прокурор поднял глаза на Арамиса, словно все еще не веря в свою удачу.
— Да, господин Фуке. Эти деньги — Ваши. Вы вернете ссуду, которую получили от Мазарини, и он уже не будет иметь над Вами власти.
— Я завтра же отдам ему деньги за должность.
— Он ничего не заподозрит?
— Не думаю. Сейчас он уверен в своей силе. Фронда раздавлена, Конде в Венсенне, Лонгвиль, Марсийяк и Тюренн в бегах. Кардинал видит себя победителем. Он возьмет деньги, потому что посчитает, что больше не нуждается в своем человеке в Парламенте.
— Особенно, когда должность этого человека обошлась ему в такую круглую сумму!
Фуке засмеялся:
— Вы правы. Его ум не в силах тягаться с его жадностью. Он будет рад, что так быстро вернул свою ссуду.
— А Вы?
— О, будьте покойны! Я сумею с толком использовать свое положение генерального прокурора. По чести, я оказался бы в серьезном затруднении, если бы остался должен Мазарини.
— Значит, уже все решено?
Фуке кивнул:
— Только Вы понимаете...
— Об этом нельзя говорить.
— Да.
— Парламент поддержит требование Гастона?
— Да, самое позднее в феврале его объявят регентом.
— Королева не отдаст Мазарини.
— Кардинал не будет дожидаться, пока его придут вешать. Он сбежит.
— Вы так думаете?
— Уверен. Чтоб спать спокойно, ему стоило поступать, как Ришелье.
Арамис вздрогнул:
— Рубить головы?
Фуке пожал плечами:
— Кардинал уже брал верх над принцами и что потом? Господа оправились от испуга и не прошло и двух лет, как война возобновилась. Возобновится она и теперь.
— Но если Гастон станет регентом...
— Милый шевалье, Вы всерьез полагаете, что Гастон способен удержаться?
— По правде — нет.
— Я тоже. Это значит то, что я уже сказал — война. Война до тех пор, пока все стороны не придут в равновесие, а до этого еще далеко. Единственное, что остается неизменным — богатство и та власть, которую оно дает. Куда надежнее, чем титулы.
— Возможно, Вы правы, — задумчиво протянул Арамис. — Хотя не всегда явная власть — самая могущественная.
Фуке улыбнулся:
— Вы философствуете, потому что бедны. Я сделаю Вас богатым и влиятельным и тогда мы вернемся к этому разговору. А сейчас позвольте мне отправиться назад, в Париж.
— Вы хотите ехать ночью? С такими деньгами?
— У ворот меня дожидаются несколько хорошо вооруженных слуг. До Парижа рукой подать и, честно говоря, мне не терпится с утра явиться к кардиналу.
— Понимаю, — рассмеялся Арамис. — Хотел бы я тоже поглядеть на его физиономию. Последний раз, когда я его видел, он меня изрядно позабавил. Я провожу Вас до ворот, чтоб Вас выпустили.
— Благодарю. Завтра же я напишу Вам, как идут наши дела.
— Через несколько дней я навещу Вас.
— Буду рад.
Базен из своей спальни слышал, как хлопнула дверь и затихли шаги на лестнице, но он даже не выглянул.
Он был занят размышлениями.
Имя Фуке не было ему незнакомо, хотя он не мог похвастаться, что много знал про этого человека. Ходили слухи, что деньги на покупку должности генерального прокурора ему дал Мазарини и поэтому кое-кто в Парламенте смотрел на Фуке косо. Однако сам Фуке никак не подтверждал, хотя и не опровергал этот слух. Париж жил подспудным ожиданием перемен, которые и должны были выявить, кто на чьей стороне.
Чего никто не оспаривал, так это блестящего ума Фуке, его исключительного умения обращаться с деньгами и проворачивать выгодные дела. Вероятно, именно эта репутация и могла привлечь внимание Мазарини, если слухи об их сделке были верными.
Все эти соображения вселяли в Базена надежду, что, наконец-то его господин на верном пути. Фуке мог стать таким покровителем, который откроет для Арамиса все двери и Базену уже мерещилось лиловое епископское облачение, которое станет первой ступенью на пути к сияющим высотам.
Базен считал, что до сих пор его хозяин (наделенный всеми достоинствами, чтоб быть вознесенным на вершины) постоянно ошибался с выбором покровителей.
Высокородные дамы в глазах Базена вовсе не были способны к такой роли и все, что Арамис от них имел — это возможность неоднократно расстаться с головой. То, что этого не случилось, Базен относил на счет провидения и своих собственных усилий.
Друзья господина Арамиса тоже нередко вызывали недовольство Базена. Они пользовались его связями, а платили ему неприличными шутками, которые вгоняли будущего аббата в краску.
Побег Вандома, поездка в Англию, Фронда — все это окончательно укрепило Базена во мнении, что его хозяин трудится на благо других. Господин Портос получил титул, господин д'Артаньян — капитанский патент, господин граф... (тут Базен вздыхал особенно тяжело, ведь Атос вообще ничего не хотел, а вот поди ж ты!) — орденскую ленту, а господин Арамис? Конечно, король Карл пожаловал ему орден Подвязки, но господин граф опять его перещеголял — у него уже две ленты!
Базен считал это несправедливым, но корень ситуации виделся ему именно в неумении Арамиса избрать себе правильного покровителя. В глубине души он был рад, что Арамис порвал с герцогиней де Лонгвиль. Базен не был ни влюблен, ни ослеплен честолюбием и прекрасно видел, что брала мадам намного больше, чем давала. Он помалкивал и терпеливо ждал, когда его господин прозреет.
И вот этот момент наступил. Теперь Арамис будет заниматься своей судьбой и господин Фуке ему поможет.
По мнению Базена Фуке был намного лучшим покровителем, чем все эти обвешанные титулами пустозвоны.
Фуке умеет быть благодарным, он не живет сегодняшним днем и мысли о будущем заставляют его искать не минутной выгоды, а строить длительные и прочные отношения. Они с господином Арамисом могут пойти очень далеко — Базен нисколько в этом не сомневался. А если будущее хозяина обеспечено, то и слуге не о чем беспокоиться. Его тоже не обделят.
Всем этим многообещающим мечтаниям мешало одно — письмо, которое уже второй день лежало на каминной доске в спальне Базена.
Оно было от Атоса.
Оно мучило Базена и вызывало смутную неприязнь.
Что если Арамиса снова зовут принять участие в походе вроде английского? Чтоб он пошел за друзьями рисковать жизнью, а потом они получат титулы, ленты и должности, а он опять должен будет довольствоваться только чувством выполненного долга?
Базен видел, как ловко его господин во время Фронды устраивал дела, но, увы, только чужие. И вот теперь, когда он, наконец, занялся своими — это письмо!
Базен вздыхал до тех пор, пока не услышал скрип двери, которую запер за собой вернувшийся Арамис.
Теперь слуга больше не колебался. Он вскочил, схватил письмо, перекрестился и, зажмурив глаза, решительно швырнул бумагу в огонь.
Секунду спустя он услышал, как его зовет Арамис:
— Базен, приготовь мне постель. Подай вина и чего-нибудь легкого — я не слишком голоден. Кстати, мне не было писем?
— Нет, — твердо ответил Базен. — За Ваше отсутствие ни одного.
— Хорошо. Так подай вина!
Базен вздохнул и поспешил на кухню — в любом случае пути назад уже не было.
XV
Письмо, сгоревшее в камине Базена, было совершенно безобидным.
Граф де Ла Фер интересовался здоровьем и делами своего друга и извещал, что накануне прибыл в Париж, так что Арамис (если у него будет время, возможность и желание) может найти его в гостинице "Карл Великий".
Атос не стал искать другого жилья и поселился в том месте, которое хорошо знал, и которое было прекрасно известно его друзьям.
Его вызвала в Париж герцогиня де Шеврез.
После возвращения из Бражелона мадам поначалу горела желанием немедленно вытребовать графа в столицу и как следует отыграться за все, что ей пришлось вытерпеть в поместье Атоса.
Но для этого нужно было как следует подготовиться.
Герцогиня занялась обновлением гардероба, купила новых украшений, сменила куафера и несколько раз тайно посетила некую мадам Дюга, про которую ходили темные слухи о ее удивительном умении приготавливать всяческие снадобья, способные привлечь удачу и богатство, вернуть красоту и молодость и даже заставить загореться любовью самого равнодушного мужчину или самую холодную женщину.
Хлопоты заняли немало времени, но герцогиня была довольна результатом. Чтоб оценить свои достижения, она стала чаще выезжать и усердно посещала все мало-мальски значимые собрания. Это было тем проще, что с возвращением двора светская жизнь оживилась невероятно. Все наперебой устраивали балы, куда всеми правдами и неправдами пытались заманить если не королеву (что было невозможно), то хотя бы приятных Ее величеству людей.
Двор тоже не отставал и окна Пале Ройяля нередко сияли огнями.
Мадам де Шеврез — помолодевшая и оживленная — едва успевала перепархивать из одного дома в другой. Музыка, легкий флирт, случайные взгляды и нескромные шутки — вся эта привычная и приятная суета опьяняла ее, дарила блеск глазам и румянец щекам, сообщала ее походке легкость, а жестам соблазнительность.
Герцогиня с удовольствием ловила свое отражение в зеркалах и удовлетворенно улыбалась, а мадам Дюга регулярно получала увесистые мешочки.
Как-то почти незаметно для себя герцогиня завела любовника — двадцатилетнего провинциала, приехавшего завоевывать Париж как и тысячи других до него. И так же, как очень многие до и после, он начал с того, что не отказал ухоженной, приятной (а главное богатой) пожилой даме в милых пустяках, которыми в его возрасте можно не напрягаясь одаривать десяток подобных дам зараз.
Он не знал ее настоящего имени и положения и был уверен, что имеет дело с одинокой вдовой, уединенно живущей в тихом квартале.
Герцогиня случайно столкнулась с молодым человеком, когда возвращалась от мадам Дюга закутанная в накидку своей горничной и одетая в ее же платье. Смазливый малый присвистнул, давая понять, что дама произвела на него впечатление. Вместо того, чтоб возмутиться, герцогиня улыбнулась. Парень понял, что его оценили, и тут же предложил проводить "очаровательную незнакомку". Его манеры были одновременно развязны и скованы. Он изо всех сил пытался произвести впечатление опытного столичного ловеласа, но герцогиня с первого взгляда поняла, с кем имеет дело.
Однако парень был красив, высок ростом, отлично сложен и как ни хорохорился, а наивность и неискушенность сквозили в каждом его слове и жесте.
Мадам де Шеврез сняла дом и они начали встречаться.
Для герцогини это было лучшее средство вернуть молодость. Правда, за это приходилось платить, но парень честно отрабатывал свои деньги. Он засыпал герцогиню комплиментами, задаривал цветами и подарками и выполнял все ее капризы.
Жажда мести несколько утихла в сердце герцогини. Вернее, она отложила ее на более поздний срок, пока довольная тем, что имеет.
Граф де Ла Фер мог бы спокойно спать у себя в Бражелоне и дальше, если бы не пустяковое обстоятельство, которое, однако, повлекло за собой значительные последствия.
Обстоятельством этим оказались рубины мадемуазель де Лоррен.
Камни были не просто хороши — они были ослепительны, великолепны, потрясающи!
Герцогиня де Шеврез достаточно разбиралась в драгоценностях, чтоб представлять себе цену украшений, которые позволила себе надеть ее дочь.
Сама герцогиня о таком не могла даже мечтать, и едва дышала от злости, глядя на пурпурные сполохи, перебегавшие по запястьям, ушам, шее, плечам и груди мадемуазель де Лоррен.
Даже хозяйка бала — герцогиня де Гиз — не сумела сдержать завистливого возгласа. Можно было не сомневаться, что завтра же она помчится к ювелиру, чтоб заказать себе что-то еще более роскошное. Но сегодня мадемуазель де Лоррен могла смотреть на свою кузину сверху вниз. На мать она уже давно смотрела только так.
Семейство Гизов никогда не бедствовало, и мадам де Шеврез с негодованием переводила взгляд с одной внучки Меченого на другую, наполняясь желчью при мысли, что позволила себе одна нахалка, и что завтра позволит другая. Кто-то должен был за это ответить, и герцогиня недолго искала козла отпущения.
Конечно, во всем виноват герцог де Шеврез!
Это его нелепая фантазия разделить наследство еще при жизни, лишила бедную Мари-Эме возможности жить, как ей заблагорассудится.
Герцог отдал детям все, оговорив себе право жить в любом из поместий по желанию, и прекрасно проводил время, колеся из одного имения в другое. Его личные земли, приписанные к титулу, давали достаточно, чтоб он мог ни о чем не беспокоиться и выделять жене приличную сумму на содержание. Во всяком случае, до сих пор герцогиня считала ее приличной, тем более, что герцог почти никогда не отказывал ей, если она время от времени просила что-то купить помимо выделяемых средств.
Однако рубины дочери наглядно показали герцогине, как она заблуждалась. Подлый муж никогда не говорил, насколько велико его состояние в действительности, давая ей лишь жалкие крохи.
А она так ему верила!
И вот теперь этими богатствами распоряжаются наглые девчонки, тратя их на украшения!
В запале мадам де Шеврез ставила в вину мужу даже богатство герцогини де Гиз, хотя Мария де Гиз была его племянницей, а не дочерью, и уж точно ничего не получила от состояния дяди.
Мари де Шеврез казалось, что только благодаря роскоши этим девчонкам удается затмить ее. Мысль, что одна моложе ее на 15 лет, а другая вообще на 27, как-то не приходила в голову герцогине. Она ощущала себя 25-летней и воображала, что окружающие не заметят морщин, если их прикрыть золотом и алмазами.
Вернувшись домой, мадам де Шеврез тут же послала за поверенным мужа. С самим герцогом она не виделась уже три года и пока это только способствовало супружескому счастью.
Поверенного в Париже не оказалось, и герцогиня от злости изгрызла все ногти, пытаясь сообразить, куда ей писать и где искать мужа. Однако дальновидность Шевреза, не пожелавшего иметь конкретное пристанище, лишила ее возможности точно знать, где он находится.
Бедная герцогиня не сумела даже как следует выразить свой гнев — швыряться мебелью ей мешала женская слабость, а драгоценных зеркал было жаль, ведь до сих пор это были ее лучшие друзья.
Горничная тщетно пыталась успокоить госпожу и, в конце концов, объявила, что немедленно отправится за доктором, пока мадам не довела себе до припадка. При упоминании доктора герцогиня замерла:
— Постой! Дорогуша, ты просто прелесть! Как я не подумала! Немедленно пошли за врачом, как бишь его... Гален... Вилен... ну этот мерзкий тип, которого герцог так любит!
— Господин Гильотен?
— Ну да. Какое все-таки гадкое имя! Ты знаешь, где он живет?
— Да, мадам. У него в Париже семья и он часто к ним наведывается. Он как-то хвастался, что постоянно пичкает герцога какими-то новинками и потому ему надо каждый месяц бывать в Париже, чтоб ничего не пропустить.
— Пошли за ним, пусть немедленно явится.
— Но, мадам, уже далеко заполночь...
— И что? — искренне не поняла герцогиня.
Горничная вздохнула и пошла исполнять приказание.
Господин Гильотен, на свою беду, как раз гостил у семьи. Его бесцеремонно подняли и приволокли в особняк де Люинь.
Спросонья он никак не мог понять, что за нужда возникла у мадам, и почему нельзя было подождать до утра.
Герцогине даже пришлось повысить голос, чтоб эскулап быстрее пришел в себя.
— Мне немедленно нужен герцог де Шеврез. Ты должен отвезти ему письмо и привезти мне... то, что он передаст.
— Но, сударыня, помилуйте, я не собирался назад ранее, чем через неделю. Я только приехал и еще не успел закончить дел!
— Своими делами займешься потом. Еще раз приедешь.
Врач только рот открыл от такой бесцеремонности, а герцогиня, нервно выдергивая перья из веера, продолжала без остановки:
— Герцог нужен мне немедленно, у меня очень срочное дело! Я не могу ждать! Ты видишь, в каком я нетерпении? Где мой муж? Сколько тебе надо времени, чтоб съездить к нему и вернуться?
— Мадам, — Гильотен понемногу начал злиться, — я почтенный человек, солидных лет и не способен скакать по ночам, загоняя коней. В конце концов, я врач, а не курьер и не гонец! У Вас есть слуги.
— Тогда скажи мне, где сейчас мой муж!
— Я посоветовал ему переехать в самое южное из его имений.
— Боже, но это так далеко! Зачем ему это? Почему нельзя жить просто под Парижем, чтоб мне не приходилось искать его по всей Франции!
Гильотен отвернулся, чтоб скрыть непочтительную гримасу, которую вызвало у него замечание герцогини.
— Зачем? Сударыня, видимо, Вы плохо осведомлены о современных методах лечения.
— Герцогу не от чего лечиться.
Задетый в своих профессиональных чувствах Гильотен недовольно выдвинул подбородок:
— Не от чего? О, если бы Вы знали, от скольких хворей я его спас! От скольких болезней оградил! Да если бы не я, кто знает, сумел бы герцог дожить до сего дня!
Герцогиня вытаращила глаза:
— Он что, так плох?
Гильотен важно кивнул:
— Не пристало хвалить самого себя, но признаюсь, если бы не мое мастерство, Вы уже сто раз могли стать вдовой.
Это заявление произвело впечатление. Мадам де Шеврез со страхом уставилась на врача:
— Вдовой?
— Именно.
Физиономия Гильотена была исполнена такой мрачности, словно герцог уже умер.
— Святые небеса! Но как же это?
— Теперь Вы понимаете, сударыня, как тяжела моя жизнь. Непрестанные заботы, тревоги, хлопоты, а Вы поднимаете меня среди ночи... Конечно, я всего лишь врач, и если Ваша светлость, не дай Бог, нуждается в моих услугах...
Мадам де Шеврез перекрестилась:
— Спасибо, обойдусь.
— Но Вы что-то хотели?
— Скажи, неужели герцог так болен?
— Смертельно!
Если бы мадам де Шеврез чаще виделась с мужем, она бы знала, что эта "смертельная" болезнь длилась без малого десять лет.
Гильотен попал к герцогу случайно, но случай этот использовал с лихвой. Когда-то его рекомендовали Карлу де Гизу, старшему брату де Шевреза. Но тот посчитал врача слишком молодым и неопытным, а себя слишком здоровым и после одной-двух консультаций отказался от услуг Гильотена. И надо же было такому случиться, что не прошло и недели, как Карл умер. Конечно, это было просто совпадением, но когда спустя несколько лет Гильотену выпала возможность повстречаться с Клодом де Шеврезом, он рассказал об этом случае. Герцог не поверил, но родственники подтвердили, что все это истинная правда.
Де Шеврез стал прислушиваться к советам Гильотена и тот немедленно нашел у герцога тьму болезней, с которыми справиться мог только он сам. Герцог был человеком довольно умным, но ловкий эскулап сумел так заморочить ему голову, играя на естественном в возрасте герцога страхе смерти, что спустя короткое время де Шеврез уже не желал для себя другого врача.
То, что все десять лет, когда его пользовал Гильотен, герцог ни разу серьезно не болел, он относил исключительно на счет искусства врача. Мысль, что он просто обладает завидным здоровьем, если и приходила в голову де Шевреза, то тут же исчезала перед доводами Гильотена — врачу не составляло труда найти болячки у 73-летнего герцога.
Сам Гильотен давно уверовал в собственную непогрешимость и потому сейчас с такой убежденностью заявил герцогине:
— Болен смертельно! Он может оставить нас в любой момент. Я делаю все, что могу, денно и нощно пекусь о здоровье Его сиятельства, но сами понимаете, 73 года...
Гильотен скорбно поджал губы и перекрестился.
Мадам де Шеврез вскочила и бросилась к бюро. Она достала оттуда кошелек и вложила его в руки Гильотена:
— Вы должны как следует заботиться о герцоге, я не могу сейчас овдоветь! Это просто невозможно!
Врач, не меняя скорбного выражения лица, спрятал кошелек и кивнул:
— Я готов служить Вашей милости всем, чем смогу. Должен ли я передать герцогу, как Вы печетесь о нем?
— Упаси Бог!
Гильотен отвесил герцогине прощальный поклон и удалился важный, как гусь, стоящий на страже своих владений.
Он оставил герцогиню в страшном волнении. Ее уже не интересовали рубины, ее испугала вероятность лишиться последних средств.
Когда ей было двадцать лет, она уже оказывалась в такой ситуации. Потеряв мужа, она потеряла все — положение, титул, состояние. Но тогда при ней была ее красота, и не прошло и полугода, как она снова стояла под венцом, а будущий муж поглаживал усы, с удовлетворением поглядывая на выпирающий живот невесты. Герцогиня сама толком не знала от кого именно родила Анну-Марию, но тогда ей удалось убедить де Шевреза, что эта девочка его дочь, хотя ради чести невесты ее и записали на покойного де Люиня.
Не страшно оказаться вдовой в двадцать лет, но что делать, когда вдовство грозит в пятьдесят?
Герцогиня металась по своим покоям не в силах заставить себя сосредоточиться.
— Я должна найти себе мужа! Я не могу ждать, пока Шеврез умрет, я должна найти мужа немедленно! Но где?
Этот вопрос сводил ее с ума. Ища привычного утешения, она бросилась к зеркалу, но с криком отшатнулась от своего отражения. За последний час она состарилась на несколько лет.
— Мадам, — горничная уже некоторое время с неодобрением наблюдала за истерикой своей госпожи и, наконец, решила вмешаться, — Мадам! Вам нужно успокоиться.
— Да, ты права. Волнение уродует меня. Принеси мне теплой воды и сделай примочку.
Горничная, привычная к подобным ритуалам, быстро принесла все необходимое. Она уложила хозяйку, сделала травяной компресс, потом быстро обтерла лицо льдом, погасила свечи и сидела рядом, поглаживая руки герцогини, пока та не уснула. Затем тщательно прикрыла полог кровати и портьеры на окнах, чтоб утренний свет не беспокоил госпожу, и тихо вышла из спальни.
Но бедной герцогине не было покоя даже во сне.
Ей снился давнишний кошмар.
Она снова ехала в телеге Тома по направлению к Бражелону, но теперь возчик выглядел франтом, а она тщетно уверяла его, что ее имя герцогиня де Шеврез. Тома хохотал и называл ее нищенкой, которую никто не возьмет даже для черной работы на кухне. Герцогиня с ужасом разглядывала свои жуткие лохмотья, непривычно голые, лишенные украшений руки и напрасно пыталась пригладить растрепанные волосы, неопрятными космами спадавшие на плечи.
У решетки Бражелона ее встретила Симона, разодетая как королева. Ее корзина была доверху наполнена рубинами, и старуха чуть не до земли сгибалась под такой тяжестью.
Она стала радостно вторить Тома:
— Нищенка! Смотрите, нищенка!
А затем набрала пригоршню драгоценностей и бросила герцогине в лицо. Мари де Шеврез хотела словить их, но камни таяли у нее в руках и утекали сквозь пальцы, а Симона бросала снова и снова, заливаясь визгливым смехом.
У привратника было странно желтое лицо и, приглядевшись, герцогиня с ужасом поняла, что это не живой человек, а отлитая из золота статуя. Решетка тоже была золотая, и даже телега Тома тускло поблескивала золотыми "ребрами".
— Убирайся, нищенка! — не переставая вопила Симона, а Мари де Шеврез затравленно озиралась, не зная, откуда ждать помощи.
Неожиданно у решетки появился Рауль. Он весь сиял, словно его окунули в мед, а после вываляли в алмазах. Герцогиня бросилась к нему:
— Виконт! Скажите им! Я герцогиня де Шеврез! Ваша покровительница! Ваша мать!
Рауль небрежным движением сбросил с плеча несколько алмазов, как иные сбрасывают пылинки, и равнодушно ответил:
— У меня нет матери. Я Вас не знаю.
— Никто не знает нищих! — хором отозвались слуги.
— Меня знает граф де Ла Фер! — отчаянно выкрикнула герцогиня, и тут же у решетки оказался Атос. Он был в обычном домашнем платье и Мари вздохнула с облегчением.
Плача и смеясь она бросилась ему на шею, но граф был неподвижен.
— Граф, Вы знаете меня? Вы помните? Мы встречались в Рош-Лабейле... Я была у Вас в Бражелоне! Вы помните, как говорили... как целовали... Вы помните?
Она тормошила равнодушного хозяина Бражелона, лихорадочно напоминая ему самые интимные моменты их встреч, и ей показалось, что в глазах графа промелькнуло что-то похожее на узнавание.
Тогда она стала поспешно расстегивать крючки его камзола. Добралась до рубашки и, не столько расстегивая, сколько разрывая на лоскуты, стала "сдирать" ее с графа. Но под рубашкой обнаружилась еще одна, потом еще одна. Герцогиня никак не могла избавиться от этой бесконечной одежды и все рвала и рвала тонкую ткань, бормоча:
— Если я доберусь до тела — он будет мой!
Продолжая бормотать это заклинание, она проснулась. От одеяла оторвалась полоска кружев и на намоталась ей на руку. Герцогиня несколько секунд тупо смотрела на кружево, пока сообразила, что уже не спит. Она высвободила руку и отерла вспотевший лоб:
— Боже, безумие какое-то. Хотя почему... Вот он — мой новый муж!
Она стала мысленно сравнивать Шевреза с Атосом и чувствовала, как все сильнее бьется сердце. Новый муж определенно нравился ей больше старого. Единственное, что вызывало досаду, это богатство Шевреза, которым он наверняка превосходил графа де Ла Фер. Но герцогиня быстро утешила себя — если граф ради прихоти одарил бастарда титулом и имением, значит, у него в закромах много чего есть. Надо как следует его потрясти, чтоб он не обвел ее вокруг пальца, как Шеврез.
Исполнившись бодрости и энергии, герцогиня начала действовать.
Первым делом она порвала с любовником. Это было нетрудно, тем более, что парень успел ей надоесть.
Дальше она дождалась, когда вернулся поверенный герцога, и через него потребовала у мужа круглую сумму на поправку здоровья, сославшись на рекомендации господина Гильотена.
Деньги она получила немедленно.
Удовлетворенная достигнутыми успехами, герцогиня приступила к главному — подготовке ловушки для графа де Ла Фер.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
